/
Author: Павлов В.Г.
Tags: всеобщая история европа (ес, часть снг) история польши исторические личности
ISBN: 5-300-01626-8
Year: 1998
Text
миссии
Павлов
УКОВОДИТЕЛИ
ПОЛЬШИ
ГЛАЗАМИ
РАЗВЕДЧИКА
СЕКРЕТНЫЕ
—[мпссим]—
В. Павлов
РУКОВОДИТЕЛИ
ПОЛЬШИ
ГЛАЗАМИ
РАЗВЕДЧИКА
(Кризисные 1973-1984 годы)
-----ШРРЙ-------
МОСКВА
ТЕРРА-КНИЖНЫЙ КЛУБ
1998
УДК 94/99
ББК 63.3(4)
П12
Художник С. ЛЮБАЕВ
Павлов В. Г.
П12 Руководители Польши глазами разведчика. — М.: ТЕР-
РА—Книжный клуб, 1998. — 400 с. — (Секретные миссии).
ISBN 5-300-01626-8
Виталий Григорьевич Павлов — генерал-лейтенант в отставке, разведчик с пятиде-
сятилстннм опытом — делится воспоминаниями о своей работе в представительстве
КГБ СССР при МВД Польши в кризисный для нее период 1973-1984 гт Автор рас-
сказывает о трех первых секретарях ЦК ПОРП, трех министрах внутренних дел, рели-
гиозных деятелях и других людях, сыгравших заметную роль в событиях этого пе-
риода,
УДК 94/99
ББК 633(4)
ISBN 5-3OT-01626-S
С ТЕРРА—Книжный клуб, 1998
Коллегам
по совместной работе
посвящается
Предисловие
РУКОВОДИТЕЛИ ПОЛЬШИ ГЛАЗАМИ
РАЗВЕДЧИКА
(Кризисные 1973—1984 годы)
Автор — генерал-лейтенант в отставке, разведчик с пяти-
десятилетним опытом, бывший в 1961—1966 годах заместите-
лем начальника советской внешней разведки, вспоминает о
своей деятельности в качестве руководителя представительства
КГБ СССР при МВД Польской народной республики в тече-
ние более одиннадцати лет.
Обстоятельства его работы в Польше сложились так, что
перед глазами опытного разведчика, имевшего многочислен-
ные связи в этой стране, прошли за этот период три первых
секретаря ЦК ПОРП: Е. Терек, С. Каня и В. Ярузельский,
три претендента на их посты: М. Мочар, Ф. Шляхтиц и
С. Ольшовский, три министра внутренних дел: С. Ковальчик,
М. Милевский и Я. Кищак, три видных польских католичес-
ких деятеля: К. Войтыла, С. Вышиньский и Ю. Глемп, три
активных участника бурных событий этого периода: М. Ра-
ковский, С. Кочёлек и Л. Валенса. Ко всему этому, за этот
период в Польше сменилось три посла СССР: С. Пилатович,
Б. Аристов и А. Аксенов, а автор работал под руководством
трех председателей КГБ СССР — Ю. Андропова, В. Федор-
чука и В. Чебрикова.
Автор делится своими наблюдениями за деятельностью
всех этих людей, о закулисных событиях, связанных с ними
и оставшимися неизвестными общественности, а также свои-
ми оценками о роли всех этих деятелей в происходивших в
Польше событиях в кризисные годы.
Глава первая
ВВОДНАЯ
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕЦ «БОЕМ»
В начале 1973 года, когда я работал начальником инсти-
тута — высшего учебного заведения внешней разведки, — в
моем кабинете раздался телефонный звонок. От имени на-
чальника внешней разведки генерал-лейтенанта Федора Кон-
стантиновича Мортина мне передали указание явиться утром
следующего дня в Ясенево, где размещался штаб нашей служ-
бы, куда меня вызвал для разговора Председатель КГБ СССР
Ю. В. Андропов.
Недоумевал я о причинах вызова недолго — утром меня
пригласили в специальный кабинет, зарезервированный для
приема сотрудников внешней разведки председателем КГБ во
время его визитов в Ясенево. Там, помимо Ю. В. Андропова,
находились Ф. К. Мортин и его первый заместитель
В. А. Крючков.
Председатель КГБ, кратко поинтересовавшись, как у меня
идут дела в институте, сказал, что руководство Комитета и
разведки считает необходимым направить меня на новую от-
ветственную работу — представителем КГБ при МВД Поль-
ши. «У вас есть разведывательный опыт и опыт руководящей
работы в центре, — сказал Ю. В. Андропов. —• Вы теперь
нужны в Польше!»
На мою реплику о том, что я еще мало поработал в ин-
ституте, только-только вошел во вкус подготовки молодых
разведчиков и начал совершенствовать эту важную для раз-
ведки работу, он прервал меня словами, что я еще успею по-
работать в институте, когда через несколько лет вернусь из
Польши.
Обращаю внимание на это упоминание «нескольких лет»,
вылившихся для меня в более чем одиннадцать лет напряжен-
ной деятельности в условиях острого социально-политическо-
го кризиса в Польше.
Уже через несколько дней я ехал в Польшу в составе де-
5
легации внешней разведки, возглавляемой Ф. К. Мортиным,
для того, чтобы представиться министру внутренних дел ПНР
В. Очепке и получить от него «агриман» — согласие на мое
назначение представителем КГБ.
К концу февраля, закончив форсированную подготовку, я
был готов к отъезду, имея билеты на 1 марта. Но рано утром
этого дня мне позвонили из штаба и предложили сдать би-
леты и отложить выезд. Причина была трагическая — ми-
нистр В. Очепка 28 февраля погиб в авиационной катастрофе.
Теперь я должен был ждать назначения нового министра.
Только к началу апреля обстановка в МВД ПНР опреде-
лилась, когда на пост министра был назначен секретарь ЦК
ПОРП Станислав Ковальчик.
29 апреля 1973 года я прибыл к месту моей новой работы.
С какими же настроениями я ехал в Польшу?
Если говорить о Польше, как стране и государстве, то она
не была для меня «терра инкогнита». Я много читал об этой
стране и ее народе, истории и культуре в различных иссле-
дованиях и художественной литературе, эпизодически не-
сколько раз посещал ее и часто проезжал транзитом, следуя
из Австрии, когда был там в 60-е годы резидентом.
Еще с юношеских лет я знал о Г. Сенкевиче по его ин-
тересным историческим романам, любил музыку Шопена, по-
мнил, как Гоголь образно представлял красоту полячек в «Та-
расе Бульбе», запомнились мне слова Пушкина, вложенные в
уста претендента на царский престол самозванца Григория:
«Царевич я, довольно мне пред гордою полячкой унижаться».
Позже я мог убедиться, что поляки — народ действительно
гордый.
Позже я многое узнал о Ю. Пилсудском, движущей страс-
тью которого был ярый антисоветизм, и о Ф. Дзержинском,
вошедшем в нашу историю как польский революционер, ос-
нователь наших органов безопасности.
Читал я многих писателей и поэтов, любил А. Мицкевича
и Ю. Славацкого. Не так много, но все же знал об основных
этапах исторического развития польского государства.
Знал я и об иллюзиях, которые посеял у поляков Наполе-
он, стремившийся привлечь их к участию в борьбе против
России, о том, что он нагло обманывал надежды польского
народа на независимость. Ведь это он кому-то из поляков за-
явил: «Я еще посмотрю, дойстойны ли вы быть нацией».
В моей памяти осели и мнения многих западных обозре-
вателей о том, что польский национальный характер не менее
сложен, чем сама сложная история польского народа. В этой
связи вспомнились слова Шопена, приведенные польским пи-
6
гптелем Я. Ивашкевичем: «Скорее я перестану отличать мажор
и минора, чем француз поймет поляка».
Да, я понимал, что всех моих знаний о Польше и поляках
было мало для того, чтобы понять эту страну и народ, где и
г кем мне предстояло решать трудные задачи.
Принимая меня перед отъездом в Польшу, Ю. В. Андропов
сказал, что от меня ожидается «немного» — быть в курсе всех
событий, происходящих в Польше, во всех сферах жизни
г граны и на всех эшелонах власти. «А как решать эту зада-
чу, — добавил он, — вам виднее, ведь вы разведчик. Только
помните, что вы не имеете права действовать там резведыва-
и'льными методами в смысле агентурно-оперативной работы.
Никаких вербовок и конспиративной деятельности, которая
может истолковываться как вмешательство во внутренние дела
дружественного нам союзного социалистического государст-
ва».
Вот так! Все знать, но как, я должен был решать сам, но
г очень жестким ограничением. Фактически я был лишен
полностью главного средства разведчика — агентурных воз-
можностей.
Действительно, как мне было известно, вся информация из
нывших социалистических стран, посылавшаяся из представи-
icjibCTB КГБ там, основывалась на сведениях и материалах,
которые наши коллеги в спецслужбах этих стран передавали
лля КГБ в порядке согласованного взаимного обмена матери-
шшми.
Я уже знал, что в Польше этот обмен за последние годы
исключал материалы о внутриполитическом положении в
г гране и ограничивался разведывательной и контрразведыва-
н'льной информацией о деятельности иностранных спец-
служб. Естественно, Центр не мог быть удовлетворен таким
положением.
Следовательно, рассуждал я, получение нужной информа-
ции должно быть легальным, можно сказать, «дипломатичес-
ким путем», то есть из бесед и обмена мнениями с различ-
ными представителями местных ведомств, начиная с МВД.
Исходя из этого, я задумывался над тем, что для меня оз-
начала эта кардинальная перемена характера моей привычной
деятельности.
До сих пор я готовился, тренировал свою мысль и способ-
ности, набирался сначала теоретического, а затем и практи-
ческого опыта в одном, четко очерченном направлении — ис-
пользуя специфические методы разведки, вести состязание,
осуществлять противостояние, бороться с противником —
идеологическим, социальным, политическим, психологичес-
7
ким. То есть воевать, только негласно, без боевых барабанов
и бряцанья оружием, а тихо, тайно, на невидимом фронте, от
негласности которого отнюдь не исчезала возможность жертв.
Теперь же мне нужно было коренным образом пересмат-
ривать привычные для меня методы, вести дела с друзьями
идеологическими и политическими, решать совместно с ними
проблемы, направленные хотя и в том же, прежнем направ-
лении борьбы с общим для нас с друзьями противником, но
и в совершенно иной обстановке. Но не эта часть моей пред-
стоящей деятельности смущала меня.
Ведь на меня возлагалась очень сложная задача — быть в
курсе всех, скажем так, состояний внутриполитического по-
ложения в братской, дружественной нам стране, видеть, знать
и правильно оценивать политику и экономику, идеологию и
культуру, внутреннюю и внешнюю политику руководства и
так далее.
Как разведчик я понимал, что достичь всего этого я могу
только в том случае, если буду располагать надежными источ-
никами информации. А такими источниками могли быть
только те поляки, которые находятся у ветрил власти, кто по-
вседневно занимается практическим осуществлением деятель-
ности государства во всех указанных областях.
Но вербовать или привлекать к конспиративному сотруд-
ничеству поляков я, естественно, не мог. Это категорически
запрещалось делать в братских социалистических государствах.
Следовательно, у меня был только один путь — установ-
ление контактов и связей, установление с некоторыми из них
таких отношений взаимного доверия, которые на личной, су-
губо индивидуальной основе могли бы мне помогать в пони-
мании происходящих в стране событий, явлений, действий от-
дельных деятелей, решений руководства.
В то же время я знал, что в Польше осталось еще много
наших классовых недругов, а также лиц недружественно или
даже враждебно настроенных по отношению к нашей стране,
к нашей идеологии, к социализму.
Многие из них занимали важные государственные и адми-
нистративные позиции, скрывая свои истинные настроения,
но подчас действуя исходя из них.
Следовательно, охраняя интересы нашего государства, а
также защиты существовавшего в Польше народного строя, я
должен знать таких деятелей, выявлять их враждебную, про-
вокационную деятельность и принимать меры через польских
коллег к ее нейтрализации.
Сам я буду ограничен в этом, поэтому должен располагать
8
гюнями и контактами из числа поляков, способных помогать
мне н этом.
Отсюда опять возникала потребность, если не в агентах,
чт<> исключалось, то в таких людях, которые на чисто дове-
ри1ельной основе будут готовы взять на себя такую роль, ис-
ходя из наших общих идеологических и политических пози-
ций социалистического содружества.
Короче, я сформулировал для себя, повторяю, только
лично для себя, свою задачу так: должен вести разведку, но
другими средствами, работая не с врагами, а с друзьями, стать
своеобразным дипломатом, который добывает, как известно,
информацию, порою очень важную, из бесед с различными
деятелями и представителями местных и иностранных ве-
домств и средств массовой информации.
Как мне удалось выполнить эту задачу, и пойдет речь в
Моих воспоминаниях. В целом, забегая вперед, могу сказать,
что правильно определив свою практическую цель, я смог
обеспечить полную информированность нашего руководства
Но одному из важнейших регионов советского интереса —
Польской народной республике.
Все эти размышления мои перед отъездом в Польшу не в
малой степени были вызваны и тем, что в материалах Центра
было явно недостаточно сведений о положении в Польше. По
ним было трудно представить себе, с кем мне придется иметь
цело, решая поставленные задачи. Не говоря уже о том, как
их решать, с чего начинать.
Поэтому сразу по прибытии в Варшаву я продолжил свое
предварительное изучение местных условий уже опираясь на
io, что мне мог рассказать мой предшественник Яков Павло-
вич Скоморохин, что я извлек из первых встреч с теми же
польскими деятелями, с кем он поддерживал более близкие
отношения. К сожалению, таких надежных связей и контактов
V него было мало, а сами его взаимоотношения с ними были
весьма ограниченными, в основном темами, сугубо служебно-
го характера, в рамках сотрудничества КГБ с МВД в области
обеспечения государственной безопасности наших стран.
Подходя к проблеме более систематического изучения об-
становки в Польше, анализа ее и на его основе составления
прогнозов ее развития, я решил опираться на ряд позиций.
Во-первых, основывать анализ на учете возможно большего
числа существующих в каждый данный момент положений, а
прогноз составлять лишь на ближайший отрезок времени,
скажем, не больше, чем на год вперед.
Во-вторых, определить, вычленить среди действующих в
стране сил и долговременного характера факторов наиболее
9
значимые, решающие и на основе прогноза их развития со-
ставлять основной прогноз развития общей ситуации в стране
на более длительный период в 5—10 лет.
Исходя из этого подхода, я и занялся в первую очередь
определением тех основных, движущих сил в польском обще-
стве, от соотношения которых в каждый данный отрезок вре-
мени зависела и вся ситуация, внутриполитическая и внеш-
неполитическая деятельность, состояние экономики, культу-
ры, наконец, превалирующей идеологии.
Скудные пока что сведения, имевшиеся у меня о предше-
ствующем периоде развития послевоенной Польши, не позво-
ляли надежно учитывать исторический опыт, без чего, я чув-
ствовал, трудно правильно разобраться и в текущем положе-
нии вещей. Поэтому я занялся более пристальным изучением
недавних событий в 1968—1970 годах, когда они вылились в
трагические декабрьские волнения рабочего класса в 1970
году. Для их лучшего понимания я попытался побольше уз-
нать и о том, что же происходило в предшествующее им
время и, в том числе, проанализировать важные для характе-
ристики действовавших в них сил обстоятельства возвращения
к власти в 1956 году В. Гомулки, а затем прихода Е. Терека
на смену ему.
Меня поразило то, что такой опытнейший и умудренный
политический деятель, испытанный в длительной революци-
онной борьбе за интересы рабочего класса, как В. Гомулка,
дважды отсидевший в буржуазной тюрьме и успевший побы-
вать в «народной* в заключении с 1951 по 1956 годы, мог до-
пустить вооруженное выступление в 1970 году против того
класса, который он вел за собой и за благо которого сражался
в буржуазной Польше. Более того, класса, который освободил
его, поверил в него и возвел до положения первого человека
в стране.
Позже, больше узнав его окружение и состояние его здо-
ровья в последние годы, я понял, что и для выдающихся лич-
ностей обстоятельства порою бывают сильнее их.
Так печально заканчивалась активная, я бы сказал, выдаю-
щаяся роль этого человека.
После ухода на пенсию в 1970 году он еще будет, правда
на больничной койке, свидетелем событий 1980—1981 годов
и в 1982 году покинет этот мир. Но до этого, за несколько
дней до его смерти, его посетит в больнице новый руководи-
тель партии и государства В, Ярузельский, которому он вы-
скажет свои оценки тому, что происходило в Польше. Один,
главный, совет — действовать решительно, остановить посто-
янные колебания, навеваемые В. Ярузельскому польской ин-
10
(сллигенцией, новый руководитель так и не захочет или не
сможет осуществить. Он будет продолжать лавировать между
км, что считал, в чем, казалось бы, был глубоко убежден, и
гем, что ему подсказывали, куда его постоянно подталкивали
сю «советники», которых он справедливо называл «попутчи-
ками», а также сиюминутные обстоятельства.
Главная ошибка В. Ярузельского, на которую ему указывал
Н. Гомулка, сам допустивший ее, состояла в забвении инте-
ресов основной движущей силы в Польше — рабочего класса.
Что и привело В. Ярузельского к генеральному поражению в
1989—1990 годах. Преодолей он эту свою, «интеллигенскую»
слабину, и польская история могла продолжаться, в значи-
1сльной мере, по-иному. Хотя историческая неизбежность
Пишущих коренных изменений оставалась. Но об этом позже.
Итак, роль В. Гомулки и тех основных факторов, кои приве-
ли к событиям 1970 года, для меня стали ясными. Значение их
и учет оказались очень существенными при анализе последую-
щего развития польской ситуации. Их сценарий, к сожалению,
почти идентично повторился и в 1976 году и в 1980-м.
Просто можно было диву даваться тому, как такие «вожа-
ки», как Е. Терек, П. Ярошевич и группировавшиеся вокруг
них Е. Бабюх, Я. Шидляк и другие из числа наиболее при-
ближенных к первому секретарю руководителей, не смогли
понять всю гибельность повторения тактики безуспешного по-
вышения цен на основные продукты питания без соответст-
вующей подготовки и справедливой компенсации хотя бы для
рабочего класса.
Конечно же, я ясно представлял, что причины всеобщего
возмущения трудящихся масс лежали глубже, а цены явились
лишь своеобразным «казус белли».
Действительно, причины назревали давно, недовольство
росло и свое первое проявление нашло в бурных событиях
июня 1976 года. Но тогда Е. Терек и его «команда» не поняли,
за небольшим исключением (С. Кани, В. Ярузельского и еще
двух-трех членов руководства), смысла этого предвестника на-
двигавшейся политической грозы, разразившейся летом
1980 года.
Опасное развитие кризиса еще можно было остановить. Но
Е. Терек легкомысленно перешел рубеж безопасности, когда
п начале 1980 года на VIII съезде ПОРП, состоявшемся вскоре
после первого визита в Польшу папы римского Иоанна
Павла П в 1979 году, громогласно провозгласил о каких-то
успехах его политики во всех областях жизни страны. Все го-
ворило об обратном, прямо кричало об экономических труд-
ностях и нетерпимых социальных несправедливостях для тру-
11
дящихся. Но Е. Терек все это игнорировал, уводя съезд и всю
партию в область несуществующих иллюзий.
Его упорство беспрецедентно, ибо даже в начале июля,
когда налицо возникли грозные признаки взрыва, он и его
приближенные выехали из страны «на отдых», откуда вынуж-
дены были спешно возвращаться, ибо в стране начались за-
бастовки, распространявшиеся как лесной пожар.
Вот к чему вело игнорирование интересов, тенденций раз-
вития, притязаний главных движущих сил в обществе.
На примере событий 1956, 1968 и, главным образом,
1970 годов я понял, что наше главное внимание должно быть
нацелено на изучение положения рабочего класса и тех сторон
политики — внутренней и внешней, социальной и экономи-
ческой, — которые затрагивают его жизненные интересы.
Такую установку для своей работы приняло наше предста-
вительство и сделало правильно, как подтвердило будущее.
Другим фактором, привлекшим мое внимание, было поло-
жение польской католической церкви, ее роль и тенденция
развития в жизни страны.
Речь шла не о традиционном для нас, советских офици-
альных представителей, недоверии к религии вообще, являв-
шейся мировоззренческой установкой для нас — «религия —
опиум для народа», а о реальных фактах жизни польского на-
рода, реалиях тесячелетней его истории под эгидой католи-
цизма.
Еще в далеком 1940 году, когда я впервые оказался на
только что освобожденных землях Западной Украины и За-
падной Белоруссии, до этого входивших в Польскую респуб-
лику, я убедился в могуществе польского костела, занимав-
шего главенствующую роль в нищей стране. Еще тогда я смог
понять, что образ «матки боски», глубоко врезанный в созна-
ние польского жителя, нельзя просто игнорировать лишь по-
тому, что мы отвергаем религию. Эта мысль впоследствии еще
более укрепилась во мне, когда я свидетельствовал то же не-
сокрушимое могущество, над всем довлеющую власть католи-
ческой церкви в канадской провинции Квебек.
Правда, фон для этой церкви там был более культурным.
Но тем страшнее мне показалась эта всеобъемлющая власть,
что в Канаде она распространялась не на темные, неграмот-
ные массы как в Польше, а на культурных, образованных и,
в основном, прилично в материальном отношении обеспечен-
ных людей.
Вот почему я никогда больше не мог принять, согласиться
с той огульно-отрицательной позицией по отношению к цер-
12
кви, которую занимали наши политические деятели различ-
ного ранга
Такое отношение, на примере Польши, нанесло нам толь-
ко вред Посещавшие Польшу наши деятели, начиная с Ген-
сека и кончая любыми, даже мелкими администраторами, не
ншоря уже о представителях ЦК КПСС, все как один «удив-
лялись», почему это руководство ПОРП «терпит» Вышинь-
< к их, позже Глемпов и их попов-ксендзов?
Более того, упреки и даже серьезные в политическом плане
п|м.чензии к польским руководителям предъявлялись по каж-
дому случаю больших католических праздников, не говоря
уже о таких, явно антисоветских, как праздник, посвященный
•Чуду над Вислой».
Пристальное, непредвзятое изучение роли католической
церкви в жизни Польши привело меня к убеждению, что в
ее лице была представлена вторая по значению движущая
сила в польском обществе. Соответственно на изучении ее де-
ятельности, прежде всего политической, а также культурно-
нос питательной, было также сосредоточено наше внимание.
Наконец, выступала такая внешне очевидная общественно-
политическая и государственная сила, как правящая Польская
объединенная рабочая партия — ПОРП. Оценка ее действи-
сльной, эффективной роли затемнялась тем фактом, что она
«всем ведала, руководила и управляла». Но если говорить обо
мне лично, то меня интересовали глубина ее истинного вли-
яния на умы поляков и, соответственно, действенность его
как на собственных членов, так и, особенно, на обычных жи-
н*лей, трудящихся Польши.
Разобраться в этом оказалось значительно труднее из-за
всеобщей убежденности у нас о надежности, прочности наших
«классовых» союзников, также как и из-за всеобъемлющей
пропаганды и постоянных деклараций, исходивших из различ-
ных источников на всех уровнях партийной иерархии. При
ном было ясно, что все эти «различные» источники почти
полностью контролируются партией, которая, естественно,
стремится не выпускать на арену гласности ничего антипар-
1ИЙНОГО.
Но более внимательное ознакомление со всеми возможны-
ми источниками правдивой информации подсказывало нам,
что есть пути к получению истинного представления о «проч-
ности» позиций партии и ее отдельных лидеров.
Плюс к тому в нашем распоряжении могла быть косвенная
информация от негласных источников МВД об оценках пар-
ши со стороны политической оппозиции, сообщаемая нам на
доверительной основе нашими близкими друзьями в МВД.
13
Картина складывалась уже в 1974 году далеко не та, кото-
рую пытались создавать у нашего руководства представители
ПОРП, прежде всего, сам ее первый секретарь Е. Терек.
Вот, кстати, почему уже в начале 1975 года Е. Терек после
каждого визита в СССР по возвращении предъявлял претен-
зии к министру внутренних дел С. Ковальчику «за утечку ин-
формации», поскольку, по его мнению, советские руководи-
тели были лучше его — Е. Терека — осведомлены о положе-
нии в партии и стране.
Если говорить откровенно, то действительно наше предста-
вительство и, естественно, в первую очередь, я, много, по-
дробно и даже исчерпывающе информировали Центр о про-
исходивших событиях в партии и стране.
Но, во-первых, основная наша информация получалась
нами извне МВД, а сведения МВД мы использовали, главным
образом, для ее перепроверки.
Во-вторых, и, пожалуй, главной причиной большей осве-
домленности нашего руководства по сравнению с Е. Тереком
являлось отсутствие с его стороны интереса к положению в
стране. Первому секретарю и другим членам руководства пар-
тии МВД регулярно направляло много материалов, вскрывав-
ших действительное положение в стране, но ни сам Е. Терек,
ни его помощники не читали их, не хотели прислушиваться
к голосам трезво мыслящих руководителей, считая, что МВД
чрезвычайно драматизирует обстановку.
Кстати, наша сегодняшняя действительность показывает,
что этим же пороком страдало и наше брежневское руковод-
ство, также заведшее нашу страну в дебри всеобщего хаоса.
Итак, в самом начале моего пребывания в Польше, к
концу 1973 года, мы четко видели три основных движущих
силы, определявших состояние и тенденции в развитии стра-
ны. Их изучение, внимательное наблюдение за ними день за
днем и было положено в основу всей нашей дальнейшей де-
ятельности.
Но делать это, осуществляя поставленные задачи, мы
могли по двум внутренним и двум внешним направлениям.
Внутри Польши это было реальное осуществление политики
страны во всех различных областях жизни и конкретная дея-
тельность ведущих персон.
В-третьих, важно было учитывать воздействие, влияние на-
шего руководства, с одной стороны, и действия его в между-
народном масштабе; следить за тем же со стороны Запада, в
том числе и его специальных служб — с другой.
Понимая сложность анализа всех этих факторов, взятых по
отдельности, я не ставил перед собою такую задачу.
14
Поскольку для представительства наиболее доступным был
ннализ факторов, действовавших внутри страны, я и собирал-
ся сосредоточить свое внимание на деятельности отдельных,
ведущих деятелей. На их позициях и действиях по ходу раз-
вития событий естественно отражались, находили выражение
я их поведении и поступках то влияние, которое оказывали
на них как внутренние, так и внешние факторы, поэтому они
неизбежно находили выражение и в наших оценках.
Итак, как же мне представлялась обстановка в Польше в
начале моей деятельности и какое развитие она получила в
дальнейшем, вплоть до моего отъезда в конце 1984 года.
ПОЛОЖЕНИЕ В ПОЛЬШЕ В 1973—1984 ГОДАХ
Конец апреля 1973 года столица Польши встретила ярким
солнечным теплом, обилием цветов и празднично украшен-
ными национальными флагами, широкими и красивыми
улицами. То, что я увидел в первые дни своего пребывания
и Варшаве, не могло не радовать. По крайней мере внешне;
столичные горожане выглядели довольными жизнью, в пред-
н|>аздничных заботах они спешили в магазины, полки ко-
к*рых были заполнены разнообразными продуктами и това-
рами, которые представлялись мне тогда, по сравнению с
нашими скудными, настоящим изобилием.
Поляки, безусловно, жили лучше нашего народа, лучше
одевались, очевидно, лучше питались и лучше обеспечивались
товарами широкого потребления.
Первые же посещения мною ряда других польских городов
и промышленных предприятий, восстановленных после
войны, свидетельствовали о быстром продвижении польского
народного государства по пути экономического и культурного
развития. Видимых следов разрушений войны оставалось все
меньше.
Вскоре побывав в Белостоке, где я впервые в 1940 году
познакомился с жизнью довоенной Польши, я был приятно
поражен разительными переменами в жизни населения этого
региона. Трудно было узнать в этом красивом, зеленом и оп-
рятном городе, в его прилично одетых горожанах, уверенно и
деловито идущих по своим делам, те давние картины убогости
и запущенности прошлого Белостока с его унылыми и исто-
щенными жителями бывшей буржуазной Польши.
Да, все это было радостным, вдохновляющим для меня.
Гем более, что я был подготовлен к худшему, по рассказам
коллег, ранее работавших в Польше, я ожидал увидеть более
сложные материальные условия жизни. Судя по первым впе-
15
чатлениям, жизнь в Польше шла в более спокойном русле,
чем мне представлялось из Центра, где Польша ассоциирова-
лась, прежде всего, с бурными событиями декабря 1970 года.
Но как оказалось, это были только первые, весьма поверх-
ностные мои наблюдения, а под видимой спокойной поверх-
ностью скрывалось много негативного, формировались новые
тревожные настроения, зрело и углублялось недовольство ши-
роких трудящихся масс отсутствием обещанного им в декабре
1970 года улучшения жизни.
Скоро я узнал и о той напряженной атмосфере острой
борьбы, которую подспудно вели враждебные социализму
силы, в избытке имевшиеся в стране в лице участников во-
оруженного подполья, сторонников буржуазного правительст-
ва довоенной Польши, бывших членов различных партий и
организаций антисоциалистического толка. Эта скрытая до
поры атмосфера враждебности советско-польскому союзу тре-
бовала от меня постоянной бдительности и не только в чисто
оперативном, разведывательном смысле, но и в политическом,
чтобы не просмотреть какой-либо провокации со стороны
притаившихся наших лютых недругов, готовых воспользовать-
ся любым промахом, чтобы нанести удар по советско-поль-
ским отношениям дружбы, попытаться скомпрометировать их.
Находясь теперь в близком нам, с точки зрения полити-
ческой, мире наших идеологических друзей, мы в то же время
оказались в гуще противоречивых, порою остро враждебных
взаимосвязей.
И все же, опираясь на свое прошлое, мимолетное знаком-
ство с Польшей, мне предстояло решать свои профессиональ-
ные задачи в стране, облик которой был неожиданно более
культурным, чем я мог ожидать. Это было для меня приятным
открытием.
После войны Польша стала однонациональным государст-
вом, этнически единообразным. Какие преимущества содер-
жатся в этом, хорошо видно сейчас, на примере нашей пос-
ледней истории, насыщенной до предела межнациональными
конфликтами.
Польско-советские отношения после победы над Германией
обогатились таким важнейшим объединяющим фактором, как
«братство по оружию» в борьбе против гитлеровских агрессоров.
Теперь, в противовес всем негативным моментам прошлой ис-
тории русско-польских отношений, этот фактор стал решаю-
щим, как, думалось нам тогда, эстафетой на последнем этапе
польско-советской дружбы, подхваченной нашими двумя наро-
дами еще со времен совместной Грюнвальдской победы над не-
мецкими псами-рыцарями в 1410 году, продолженная антифео-
16
дальней борьбой наших народов и обшей революционной борь-
бой против царского самодержавия. Единство, сплоченное про-
питой кровью и увенчанное победой над злейшим врагом сла-
вянских народов — немецким фашизмом, казалось неруши-
мым. Но, как видно, мы ошибались в этом заключении. Собы-
। ия последних лет поколебали эту уверенность.
Кризис 1980—1983 годов, разразившийся в Польше на
моих глазах, вновь выплеснул наружу все сложившееся в про-
шлом негативные эпизоды из истории отношений между на-
шими странами и привел в 1990 году к новым их осложне-
ниям, во многом девальвировал единство, купленное огром-
ными человеческими жертвами наших народов.
Как же развивался этот кризис?
ПЕРВЫЕ СИГНАЛЫ НЕБЛАГОПОЛУЧИЯ
На смену обанкротившегося руководства во главе с В. Го-
мулкой, в декабре 1970 года пришла новая команда полити-
ческих руководителей в лице так называемой «катовицкой
। руппы» Е. Терека. В нее вошли такие деятели, как Ф. Шлях-
1И[1, М. Мочар, Е. Бабюх и другие. Шторм недовольства ра-
бочего класса, завершивший прошедшее десятилетие, еще
навал о себе знать в 1973 году почти ежедневными конфлик-
Н1ми, возникавшими на отдельных предприятиях. Рабочие
рсбовали повышения зарплаты и улучшения социально-бы-
ювых условий их жизни, исправить которые обещал Е. Терек,
вступая на пост первого секретаря ЦК ПОРП.
Зашевелились и все больше активизировались антиправи-
тельственные элементы, начавшие выпускать нелегальные
антисоциалистические листовки с протестами и провокацион-
ными призывами. В 1973 году МВД изъяло таких листовок
более 200 тысяч, в следующем, 1974 — уже вдвое больше. Эти
призывы оппозиции находили все большую поддержку у ра-
бочего класса, недовольного ухудшавшимися социальными ус-
ловиями жизни.
Более внимательный взгляд на положение дел в польской
»кономике показывал нам, что внешнее благополучие сопро-
вождается серьезными факторами, несущими в себе основу
будущих осложнений.
Поскольку одной из главных задач, поставленных Центром
перед представительством КГБ в области информационной
работы была задача выявления возможных признаков новой
кризисной ситуации, важно было определить, где эти призна-
ки искать.
На основе анализа прошлых кризисных явлений было
17
ясно, что главными факторами, определяющими обстановку в
стране вообще, и в Польше в частности, являются настроения
рабочего класса, как главной движущей и производящей силы
в обществе, состояние экономики и внутриэкономическое по-
ложение в целом и, наконец, возможное внешнее вмешатель-
ство во внутриполитическое и экономическое положение в
стране.
Наблюдение за положением в рабочем классе не представ-
ляло для нас особых трудностей, оно проявлялось довольно
открыто и наряду с информацией, получаемой МВД по своим
каналам позволяло почти полностью и достоверно быть в
курсе дел.
Также был хорошо доступен для пристального наблюдения
фактор возможного внешнего вмешательства, освещавшийся
как по линии польской внешней разведки и контрразведки,
так и внешней разведкой КГБ. То есть выявление угроз внеш-
него вмешательства любыми путями — нелегальными, эконо-
мическими и политическими средствами, инспирирования
внутренней оппозиции, затрагивающих интересы и безопас-
ность Советского Союза, других стран социалистического со-
дружества, являлось постоянным объектом деятельности МВД
и ее координации с деятельностью КГБ СССР.
Наиболее сложную проблему представляло наблюдение и
анализ обоснованности или ошибочности политики руковод-
ства страны в области экономики. Она требовала серьезного
изучения, так как была противоречивой, неоднозначной, вся-
чески камуфлировалась. Этим и пришлось мне вплотную за-
няться и на протяжении 1973—1974 годов выявилась главная
порочность деятельности Е. Терека — чрезмерная, экономи-
чески необоснованная «открытость» на Запад в ущерб внут-
риполитической и экономической ситуации в стране.
Для правильной оценки положения в стране и обоснован-
ного прогноза ее развития было исключительно важно опре-
делиться в оценках действий первого секретаря ЦК ПОРП,
понять возможные скрытые мотивы их.
Довольно быстро выяснилось, что на Е. Терека, в плане
его «открытости» на Запад, заметно воздействуют, наряду с
его «врожденной», то есть воспитанной им за время двадца-
тилетней жизни там тенденции благорасположения к Западу,
такие его советники, как Ф. Шляхтиц и Е. Бабюх и следущий
у них на поводу премьер П. Ярошевич.
Е. Терек и премьер П. Ярошевич в 1973 году уже активно
шли опасной дорогой такой «открытости» на Запад, при ко-
торой польская экономика ставилась под удар западных мо-
нополий. Сельское хозяйство Польши, в подавляющем боль-
18
шинстве частное, оказалось под первой атакой из-за необхо-
димости сокращения производства зерна и кормов, мяса и
других продуктов питания в связи с «дешевым» и «выгодным»
импортом с Запада, подкрепленным заманчивыми кредитами.
Так Польша, классическая страна сельскохозяйственного
производства, оказалась в зависимости от поставок сельхоз-
продуктов с Запада.
Тот же процесс широких закупок на Западе так называе-
мой «новой» технологии ставил в кабальную финансовую и
(схнологическую зависимость многие отрасли польской техно-
логии.
Как выяснилось, вторым фактором прозападного влияния
ныло активное общение Е. Терека с западными государствен-
ными руководителями, начавшееся с его первого визита в
Бельгию в 1973 году. Последовавшие визиты в США в 1974
голу, в Хельсинки со встречей там с немецким канцлером
X. Шмидтом в 1975 году, затем встречи в Польше с Жискар
д’Эстеном и Фордом в 1975 году, снова с Жискар д’Эстеном
н 1976 году, президентом Картером в 1977 году, опять с Жис-
кар д’Эстеном в 1978 году и X. Шмидтом в 1979 году, сопро-
вождались их тонкой, целенаправленной психологической
игрой с ним.
На протяжении указанных 9 встреч Е. Терек подвергался
мощному согласованному воздействию со стороны умудрен-
ных, опытнейших западных лидеров в одном направлении —
убеждении его в том, что его политика «открытости» на Запад
самая мудрая, в его лице Польша имеет «спасителя нации» и
г. д О том, что Е. Терек поддался на эту лесть, свидетельст-
вовали все его дальнейшие действия по руководству страной.
Он возомнил себя непогрешимым вождем польского народа,
tic подлежащим критике.
Наряду с ростом недовольства трудящихся из-за усиливав-
шихся экономических трудностей, диспропорций в народном
хозяйстве, отставании сельского хозяйства, нехватки энерго-
ресурсов, появились признаки угрозы для Е. Терека и его «ко-
манды» с другой стороны. Стало чувствоваться сопротивление
диктату Е. Терека со стороны многих опытных партийных ру-
ководителей крупных воеводств, где они создали себе проч-
ную базу и чувствовали себя настоящими хозяевами. Е. Терек
опасался, что на предстоявшем VII съезде партии они могут
создать для него большие трудности.
Для устранения этой внутрипартийной угрозы руководите-
ли партии предприняли административную реформу. В 1975
году вместо 19 крупных воеводств были созданы 49 админи-
стративных единиц и ликвидировано районное звено админи-
19
страции. Соответственно многие излишне самостоятельные
воеводские руководители были заменены, назначены новые из
числа близких Е. Тереку и Е. Бабюху их выдвиженцев.
Эта реформа, усилив позиции центрального руководства,
значительно ослабила партийное влияние на трудящихся, осо-
бенно в результате ликвидации районных партийных комите-
тов.
Состоявшийся в декабре 1975 года VII съезд ПОРП про-
шел «без сучка и задоринки», именно так, как хотел Е. Терек
и Е, Бабюх, основной организатор и руководитель кадровой
политики партии. На съезде с Е. Тереком встречался
Л. И. Брежнев, возглавлявший партийную делегацию КПСС.
В феврале 1976 года Е. Терек вновь встретился с Генсеком
ЦК КПСС теперь уже в Москве, во время XXV съезда КПСС.
Казалось бы, эти встречи Е. Терека с Генсеком ЦК КПСС
могли скорректировать линию польского руководства при
правильном самокритическом отношении к товарищеским со-
ветам. Так нет же. Этому мешали две вещи:
во-первых, уверенность советского руководства в том, что
в Польше и в партии польских коммунистов под руководст-
вом Е. Терека все в порядке. Ведь не случайно, автор при
одном из критических докладов председателю КГБ о назре-
вавших неприятностях в Польше из-за неправильных позиций
Е. Терека получил от Ю. Андропова резкую отповедь: «Е. Те-
река не трогайте. Мы знаем его как хорошего коммуниста и
не смейте его критиковать!»;
во-вторых, само руководство ПОРП во главе с Е. Тереком
отвергало любые критические советы, следуя «пропаганде ус-
пехов» и считая себя, как я уже говорил, непогрешимым.
Вот и началась погоня Е. Терека за дешевой славой в виде
разных фантастических прожектов, а также очень опасная для
партии линия на резкое увеличение ее численности, с задачей
довести ее к VIII съезду ПОРП до 4 миллионов членов.
Началось «соревнование» воеводских парторганизаций, кто
больше «завербует» новых членов в партию. Стали принимать
даже школьников, оформлять коллективный прием шахтеров
в «родных» для Е. Терека катовицких краях, где даже обещали
уплачивать за них членские партийные взносы за счет шахт!
Партия на глазах росла, разжижая свои ряды, впитывая ка-
рьеристов, неопытную молодежь, а также и прямо чуждые со-
циализму элементы.
Ставшие членами Политбюро ЦК ПОРП на VII съезде
С. Каня и С. Ковальчик видели назревание нового взрыва не-
довольства рабочих, но ничего предпринять для его предот-
вращения не могли. Им противостояла так называемая «като-
20
липкая группа» в руководстве партии в лице Е. Бабюха,
Я Шидляка, 3. Грудзеня и других, поддерживавшая все
•идеи» Е. Терека, какими бы дикими и неразумными они ни
Пыли.
II июне 1976 года под воздействием Е. Бабюха, с одобре-
нии Е. Терека и большинства членов Политбюро премьер
II Ярошевич объявил о повышении цен на продукты пита-
ния.
К этому времени для нашего представительства было пре-
дельно ясно, что любая попытка польских властей посягнуть
пн кровные интересы трудящихся вызовет настоящий взрыв
нотмущения. О своих выводах вместе с тревожным прогнозом
ни 1976 год я неоднократно ставил в известность наш Центр,
ннчиная с конца 1975 года. Но нам упорно не хотели верить,
поскольку по линии посольства в МИД и ЦК КПСС посту-
пила другая, успокаивающая информация.
Наконец, на основе наших настойчивых утверждений, со-
пронождаюшихся конкретными фактами и ссылками на авто-
рИ1етные источники, руководство КПСС устами председателя
(‘М СССР А. Н. Косыгина высказало предостережение против
повышения цен польскому премьеру П. Ярошевичу, посетив-
шему Москву в начале лета 1976 года. Такое же мнение в по-
рядке «товарищеского совета» высказал Е. Тереку во время
ис1рсчи с ним в Берлине Генсек ЦК КПСС незадолго до ре-
шения польского правительства о новом повышении цен. Но
оба совета польские руководители проигнорировали.
Как только вечером 24 июня по радио было сообщено о
правительственном решении, с утра следующего дня начались
нс юлько многочисленные забастовки на сотнях предприятий,
но и массовые демонстрации протеста, а в Радоме, Урсусе и
Плоцке уличные беспорядки, разгром и поджоги партийных
комитетов, блокирование железнодорожных путей и т. д. Со-
бытия начинали походить на настоящее восстание.
Только поспешная отмена решения правительства по
пенам смогла предотвратить крайне неблагоприятное развитие
внутриполитической ситуации.
Когда схлынула паника, вызванная у Е. Терека этим бур-
ным возмущением рабочего класса, он показал свое истинное
отношение, свою «любовь» к польскому народу. Созвав селек-
юрное совещание всех первых секретарей воеводских партий-
ных комитетов, он перед 49 представителями периферии раз-
рнжлся настоящей бранью по адресу тех «неблагодарных» по-
ляков, которые осмелились в ответ на его «отеческую» заботу
бйсювать, обозвав не только их, а фактически весь польский
народ стадом «паршивых овец»’!!
21
Стенографическую запись выступления Е. Терека я в тот
же день имел возможность прочитать и мог только удивляться
тому, как лидер партии, которая является авангардом всего
трудового народа, мог так презрительно и оскорбительно го-
ворить о нем!
Но мой контакт, ознакомивший меня с записью, проком-
ментировал ее четко и предельно кратко: «Ведь это говорит
не поляк, а эмигрант, оставивший свою любовь там, на За-
паде, для которого мы — чужие люди!»
Недооценка сложного экономического положения в стране
и настроений в среде польского рабочего класса, представля-
ющего главную движущую силу общества, приведшая к взры-
ву недовольства, повлекла и другие серьезные последствия.
Теперь в Польше появилась хорошо организованная поли-
тическая оппозиция в лице «Комитета защиты рабочих» —
КОР, впоследствии изменившего название на «Комитет обще-
ственной самозащиты» — КОС. Эта организация, лучше чем
ПОРП понимая роль рабочего класса, взяла курс на завоева-
ние его на свою сторону, приведший к возникновению в
1980 году независимого профсоюза «Солидарность».
Со стороны КОР последовал ряд провокационных акций
и выступлений, будораживших польскую общественность.
В мае 1977 года во время студенческих праздников «Юве-
налия» в Кракове было создано «дело Станислава Пыяса»,
якобы убитого агентами МВД, которое вылилось в первую
острую атаку оппозиция против органов правопорядка. Арес-
тованные 11 инициаторов этой провокации, члены КОР, по
указанию Е. Терека были освобождены «по амнистии». Это
было истолковано оппозицией как проявление слабости влас-
тей, которая подталкивала ее на дальнейшее наступление про-
тив МВД, в котором она всегда видела одного из главных
своих противников.
Еще перед этим, в январе 1977 года один из руководителей
КОР Я. Куронь выступил с программой деятельности оппо-
зиции в Польше, которая не в пример партии ставила вполне
реальные и действенные цели по отношению к рабочему клас-
су.
В сентябре 1977 года КОР был преобразован в КОС, а на
следующий год опубликовал свою программу, которая уже
предвосхищала события 1980 года, содержала конкретные
сроки их достижения по этапам. Уже в феврале 1978 года воз-
никли первые учредительные комитеты свободных профсо-
юзов в ряде районов страны, явившиеся провозвестниками
будущей «Солидарности».
Характерно, что вторая по значению сила в польском об-
22
uirrrne — католическая церковь, также не менее активно, чем
политическая оппозиция, подключилась к политической дея-
<ел|>пости, по существу блокируясь с оппозицией, но не вы-
4вип1ясь на передний план, стремясь не упустить контроль за
рииппием ситуации.
И (брание в октябре 1978 года польского кардинала
К Нойтолы папой римским явилось сильным импульсом для
леей деятельности польского костела, с уклоном в политику.
Первый визит в Польшу папы Иоанна Павла II в
1974 году не только еще больше укрепил позиции польского
коец'ла, но и сильно стимулировал деятельность политичес-
кой оппозиции.
Мы наблюдали острое соревнование между костелом и по-
1И1 инсской оппозицией за влияние на рабочий класс. Но это
ерртвнование не ослабляло, а наоборот, усиливало угрозу для
социалистического режима в стране.
Ila XIII Пленуме ЦК ПОРП 13 декабря 1978 года прозву-
чали резкая и обоснованная критика деятельности Е. Терека
И под его руководством других членов Политбюро и Секре-
mpiiirni ЦК. Это было смелое выступление первого секретаря
Ионинского партийного комитета Т. Грабского. До этого не-
ииич-тный, почти рядовой партийный работник, экономист по
нбр1нованию, посмел подвергнуть критике «самого» Е. Терека.
Чириктерно, что большинство участников Пленума встретило
<Чо выступление аплодисментами, что свидетельствовало о их
пйГ1 роениях.
Вместо учета справедливой критики и корректировки своей
in [узри экономической деятельности, Е. Терек и другие члены
руководства партии не нашли ничего лучшего, как немедлен-
но снять Т. Грабского с поста руководителя воеводского ко-
митета ПОРП, и он вновь вернулся на должность директора
оода.
Об этом смелом и принципиальном коммунисте в
148(1 году вспомнил С. Каня, когда стал первым секретарем
ЦК ПОРП и привлек его к руководству партией в качестве
‘dipigi Политбюро и секретаря ЦК. Но и он, как показали
1П11>нейшие события, не смог преодолеть типичного для
многих польских деятелей неприятия критики в свой адрес.
Ногле критического выступления Т. Грабского на XI Пле-
нуме ЦК ПОРП С. Каня сделал все, чтобы он не смог
нН иться в руководстве партии и после IX съезда ПОРП.
А жиль. С этим представителем польской партии я лично
нетргчался уже в период острого социально-политического
кризиса в 1981 году, многое знал о его политической де-
ятельности. Т. Грабский был действительно твердым сторон-
23
ником принципиальной линии партии, болел за ее авторитет
и обладал настоящими качествами и волей бойца. Но как
всегда, такие люди были только помехой высшему партий-
ному руководству и не только для Е. Терека.
Резкая критика польских партийных и государственных
властей шла не только от внутренней оппозиции и католи-
ческой церкви. Она все настойчивее звучала со стороны За-
пада, но так, чтобы не особенно задевать Е. Терека, который
был якобы «не свободен» в выборе самостоятельного пути,
был связан жестким «контролем со стороны СССР». Говоря
проще, Е. Терек вполне устраивал Запад, заинтересованный в
продолжении им политики «открытости» на их обманчивые
посулы.
В 1978 году видный американский политолог 3. Бжезин-
ский выдвинул план «разжижения» социализма, подрыва его
изнутри. В этом 3. Бжезинский, сам поляк, особое место от-
водил Польше.
Будучи советником президента Каргера по вопросам наци-
ональной безопасности, он использовал свое положение для
продвижения этого плана в другие государственные органы
США. Так, польская внешняя разведка добыла совершенно
секретный меморандум 3. Бжезинского от 17 марта 1978 года,
подготовленный им для президента, госсекретаря США и ди-
ректора ЦРУ, с изложением резюме предлагаемой им поли-
тики США по отношению к Польше. В меморандуме были
сформулированы основы деятельности американских внешне-
политических и экономических ведомств, со всей откровен-
ностью и циничностью излагались цели и пути их деятель-
ности, с тем чтобы путем давления и оказания влияния, эко-
номического воздействия на Польшу и ее руководителей вы-
рвать эту страну из союза с СССР и другими социалистичес-
кими государствами.
Читая этот документ, я видел всю опасность положения,
в которое ввел Е. Терек и его сподвижники Польшу своей
прозападной политикой.
Мне было известно, что об этом меморандуме и других ма-
териалах, свидетельствовавших о планах подрывной деятель-
ности ЦРУ в Польше и против Польши на международной
арене, было известно руководству страны. Но оно не прида-
вало им серьезного значения, считая себя настолько безгреш-
ным, что ему ничего не могло грозить.
В июне 1979 года Польшу посетил папа римский. Это было
главным событием года. Папа проехал по стране триумфаль-
ным шествием, с миллионными аудиториями верующих и,
думаю, в большинстве неверующих, но восторженных поля-
24
ков, полных гордости, что их соплеменник стал во главе Ба-
шкана, мировой столицы католицизма.
Как я уже упоминал, это был не столько религиозный,
сколько политический визит, визит поддержки политической
оппозиции, подтверждения той многолетней оппозиционной
деятельности, которую до 1978 года проводил активно и энер-
1ично в Польше кардинал К. Войтыла. Став папой, он еще
не успел проявить себя по-новому, в значительно отличном,
позитивном плане, каким он предстал перед всем миром в
дальнейшем, особенно после завершения второго визита в
Польшу, ровно через четыре года, в 1983 году.
Первый визит папы в социалистическую страну, да еще
такую, как католическая Польша, вызвал у нас в Центре
большую тревогу. Там хорошо понимали, что такой после-
довательный противник социализма, как бывший кардинал
Войтыла в лице папы римского нес с собой в Польшу силь-
ный заряд острой критики против всего социалистического
содружества.
Влияние, которое оказал визит папы на внутриполитичес-
кое положение в Польше стало сказываться на заметно воз-
росшей активности антисоциалистической и антиправительст-
венной оппозиции. Она нашла проявление в практической ре-
ализации принятой КОР-КОС программы, в нелегальной оп-
позиционной деятельности, в демонстрациях и манифестациях
по каждому удобному случаю.
Оппозиция использовала для антиправительственных про-
тестов такие даты, как 35-летие варшавского восстания 1 ав-
iycra, 40-летие начала германской агрессии 1 сентября,
40-летие воссоединения Западной Украины и Западной Бе-
лоруссии с СССР 17 сентября. Каждая такая акция сопро-
вождалась антисоветскими кампаниями, в которые под воз-
действием «доктрины Бжезинского» включались западные
внешнеполитические ведомства, правительственные учрежде-
ния и некоторые государственные деятели западных госу-
дарств. Антикоммунистическая и антисоветская пропаганда
велась открыто, с официальных позиций. В антисоциалис-
тических целях использовались возможности западных спе-
циальных служб и ЦРУ, в первую очередь.
Вскоре после визита в Польшу папы, состоявшийся в ав-
густе 1979 года визит западногерманского канцлера X. Шмид-
та также был использован Западом в тех же целях психоло-
гического воздействия на Е. Терека в плане поддержки его
прозападного курса и активизации политической оппозиции
социалистическому режиму.
25
КРИЗИСНЫЕ 1980—1983 ГОДЫ
Несмотря на поступавшие со всех сторон сигналы о не-
благополучии в экономике, все более напряженных негатив-
ных настроениях трудящихся и растущей активности полити-
ческой оппозиции, первый секретарь ЦК ПОРП вел подго-
товку VIII съезда партии в ключе «пропаганды успехов», де-
монстрации его «мудрого руководства» партией и страной.
Ни о какой новой социальной программе партии Е. Терек
и думать не желал, он плыл по течению, воображая, что его
несет по дороге успехов к дальнейшему триумфу. А на гори-
зонте уже маячил грозный новый социально-политический
шторм.
В то же время, оппозиция во главе с КОР-КОС активно
занималась реализацией своей программы, готовя кадры для
независимых профсоюзов из числа молодых рабочих.
VIII съезд ПОРП, состоявшийся в феврале 1980 года,
Е. Терек провел под знаком форума успехов, восхваления его
личных «заслуг». Это был очередной съезд партийного фра-
зерства, пустых лозунгов и призывов, не содержавших ника-
ких конкретных целей. Политическое легкомыслие Е. Терека
нашло выражение в назначении сразу после съезда премьером
страны Е. Бабюха, который уже нацелился на практическое
осуществление своей бредовой идеи повышения цен на про-
дукты питания как единственной меры в разрешении эконо-
мического положения в стране, доступной его крайне ограни-
ченному пониманию экономики. Санкционируя эту меру,
Е. Терек, по выражению оппозиции, вместе с Е. Бабюхом
«как слепые котята» тыкались в стоявшее перед ними эконо-
мическое препятствие.
Итак, развитие глубокого социально-политического кризи-
са было предопределено политическим недомыслием руковод-
ства партии во главе с Е. Тереком. Оно вылилось в три этапа.
Первый, охвативший лето 1980 года по весну 1981, был от-
мечен широкими выступлениями рабочего класса и различных
кругов польской общественности против политики партии и
методов действия органов власти.
Созданная в этот период под влиянием политической оп-
позиции, возглавляемой КОР-КОС, «Солидарность», очень
быстро превратилась в оппозиционную к ПОРП и правитель-
ству политическую силу, вызвала смену руководства Е. Терека
и приход к власти С. Кани.
«Так, — писал американский журнал «Тайм» 24 декабря
1980 года, — «Солидарность» за одну ночь превратилась в тре-
26
। ий главный центр силы в Польше наряду с партией и рим-
ской католической церковью».
Действительно, рабочий класс, представляющий главную
движущую силу в польском обществе, наделил своим довери-
ем вновь созданное независимое профобъединение «Солидар-
ность», отказав в нем своему бывшему «авангарду» — партии.
И i 17 миллионов работающих поляков около 10 миллионов
рабочих пошли за «Солидарностью». Однако это было далеко
нс монолитная масса убежденных сторонников лозунгов
новых профсоюзов. Среди них было много людей, оставав-
шихся на позициях социализма, но вступивших в «Солидар-
ность» в знак протеста против антирабочей политики партии.
Вошло в «Солидарность» и около миллиона членов партии.
Опираясь на них, партия еще могла изменить ход кризиса,
если бы нашла в себе силы выдвинуть настоящую, рабочую
программу, отвечающую кровным интересам трудящихся. Но
(того не произошло.
Второй этап кризиса продолжался с весны 1981 года по
конец октября. На повестку дня встал вопрос о власти. Этот
этап, с одной стороны, связан с эскалацией нападок на пар-
тию и власти, с другой — с некоторым укреплением партии
в результате IX съезда, правда, очень кратковременным.
Приход к руководству правительством в феврале 1981 года
Н. Ярузельского сопровождался некоторым спадом антиправи-
1ельственных выступлений, но уже в марте оппозиция развер-
нула широкий фронт борьбы за власть на фабриках, заводах
и шахтах.
Подготовка партии к IX внеочередному съезду, состоявше-
муся в июле 1981 года, проходила в условиях острой борьбы
Ш влияние на членов партии со стороны «Солидарности»,
стремившейся продвинуть своих сторонников в число делега-
ты съезда. В результате определенной мобилизации партии,
предвыборная борьба и ход самого съезда вызвали заметную
активизацию коммунистов, которая, однако, не была поддер-
жана новым руководством партии из-за неопределенности его
политики и недостатка решительности в практическом осу-
ществлении решений съезда.
Состоявшийся в сентябре-октябре I съезд «Солидарности»
выдвинул свою концепцию будущей Польши, а экстремисты
и этой организации сделали ставку на конфронтацию с влас-
И1МИ.
Начало решающего этапа кризиса совпало со сменой ру-
ководства в партии в октябре 1981 года, когда первым секре-
шрем ЦК ПОРП был избран В. Ярузельский.
Новый руководитель партии, сосредоточивший в своих
27
руках всю власть в стране — помимо поста первого секретаря
правящей партии, посты премьер-министра и министра наци-
ональной обороны, оказался перед лицом реальной угрозы
развязывания экстремистами из «Солидарности» кровавой
конфронтации с властями. Убедительными свидетельствами
этого явились организованная активистами «Солидарности»
забастовка в школе МВД специалистов-пожарников в конце
ноября, заседание руководителей региональных отделений
«Солидарности» в Радоме 3 декабря и Главного Совета «Со-
лидарности» в Гданьске 10—12 декабря 1981 года. На этих за-
седаниях была принята программа экстремистов по захвату
власти. Но их планы были сорваны решительными действия-
ми властей, предотвративших перерастание кризиса в настоя-
щую национальную катастрофу введением военного положе-
ния 13 декабря 1981 года.
Сложная и беспрецедентная для социалистического госу-
дарства операция введения военного положения была осу-
ществлена блестяще благодаря тому, что власти были под-
готовлены к такому неблагоприятному развитию событий. В
ее подготовке решающую роль играло МВД, которое со-
вместно с министерством национальной обороны предусмот-
рело наиболее эффективные меры обеспечения обществен-
ного порядка при минимуме применения насилия.
Характерно, что Запад отреагировал на эту вынужденную
меру польских властей однозначно, как навязанную Польше
со стороны Советского Союза. При этом широко распростра-
нялись измышления о мифической угрозе «вторжения» совет-
ских войск в Польшу, если бы не было введено военное по-
ложение.
На самом деле Запад и главным образом американская ад^
министрация были заинтересованы именно в том, чтобы
спровоцировать такие действия со стороны польских союзни-
ков.
У меня создалось глубокое убеждение, что США, следуя
плану Бжезинского, домогались развития самого острого кри-
зиса в Польше, с развертыванием там настоящей гражданской
войны и неизбежным в этом случае вводом туда советских
войск.
Во всяком случае, такое стремление вытекало из всех тех
сведений о действиях ЦРУ и его агентуры, которые станови-*
лись нам известными как из Центра, так и по данным МВД
Польши, получавшихся польской внешней разведкой и контр-
разведкой. В том же направлении действовали официальный
органы западных государств, стремясь использовать «Солидар-?
ность» как наиболее удобный инструмент для инспирирования
28
внутренних беспорядков и напряженность в Польше. При
1Гом наиболее эффективно использовалось экономическое
давление с тем, чтобы поощрить самые экстремистские эле-
мешы, толкать их на усиление конфронтации с властями, ме-
шать всем попыткам властей нормализовать обстановку.
Инспирируя внутреннюю напряженность и организацию
уличных беспорядков, Запад и, особенно, западные специаль-
ные службы распространяли измышления об угрозе неизбеж-
ною ввода в Польшу советских вооруженных сил. В под-
тверждение этому делались ссылки на сосредоточение на вос-
точных границах Польши советских воинских подразделений,
ни проводившиеся маневры войск стран Варшавского Догово-
ри, на посещения Польши главнокомандующим объединенных
вооруженных сил Варшавского Договора маршалом В. Г. Ку-
ликовым. Такие спекуляции начались с конца 1980 года и
продолжались до отмены военного положения в 1983 году.
Они проводились так изощренно, что не только широкая об-
щественность Польши уверовала в эту «угрозу», но и вожаки
«Солидарности» из числа умеренных, включая самого Л. Ba-
непсу использовали ее как аргумент для сдерживания экстре-
мистских элементов в своей организации от поспешных про-
вокационных выступлений. Самое же удивительное для меня
состояло в том, что и политические руководители во главе с
первыми секретарями, сначала С. Каня, а затем В. Ярузель-
ский, поддались на эти измышления, хотя по их собственным
просьбам советское командование проводило только как
•Предупредительные» воинские демонстрации на границах
Польши и войсковые маневры «Союз-81», «Дружба-82». Им
хорошо было известно, что советское руководство не имело
пимерений физически вмешиваться во внутренние проблемы
Похьши и однозначно довело об этом до сведения польского
руководства. Знали об этом и в американской администрации,
<ем более что ЦРУ было полностью осведомлено обо всем,
что было известно полякам, через своего агента Ришарда Кук-
н и некого, полковника польского Генерального Штаба.
Кстати, в сентябре 1992 года этот польский изменник на-
конец сам подал голос в США, где он прятался под чужой
фймидией.
Подробно об обстоятельствах принятия решения о вводе
военного положения я намерен остановиться в главе о дея-
(ельности В. Ярузельского.
Итак, третий этап кризиса начался с самого кануна введе-
ния военного положения и продолжался, как будто бы только
йо отмены его в середине 1983 года, когда была достигнута
относительная нормализация внутриполитического положе-
29
ния. Фактически же, кризис так и не получил своего разре-
шения, болезнь польского общества была лишь загнана во
внутрь.
События периода военного положения были бурными, но
постепенно затихали и необычный этот период был завершен
вторым визитом в Польшу папы Иоанна Павла II.
К этому времени папа римский уже обрел в мире вполне
определенное, не только религиозное, но и политическое
лицо. Он, судя по всему, став во главе всемирной католичес-
кой церкви полностью отказался от образа кардинала Войты-
лы, подчинив свои действия интересам мира, завоевав тем
самым всеобщее признание.
Но для большинства поляков он оставался прежде всего
великим поляком и торжественно встречался восторженными
многомиллионными аудиториями.
Для нас, атеистов, его встреча в Польше казалась тогда
красочными спектаклями, которые же, безусловно, играли
большую политическую роль. И руководство польской правя-
щей партии во главе с В. Ярузельским использовало этот
визит для вывода страны из западной блокады.
Как показали дальнейшие события в Польше, в годы
1989—1990, кризис, начавшийся десять лет назад, привел-таки
к своей конечной цели — прекращению однопартийного
правления в стране, с окончательным отказом коммунистичес-
кой партии в доверии со стороны польского рабочего класса,
да и всего общества Польши.
Но в 1984 году, когда я покидал Польшу, итог этот еще
не был виден и партия под руководством В. Ярузельского
могла тешить себя иллюзией успешного завершения кризиса.
Не случайно, перед X съездом ПОРП, выступая на Пле-
нуме ЦК в марте 1986 года В. Ярузельский заявил, что «мы
вышли из кризиса» и далее, говоря о задачах партии, опре-
делил, как «долг партии — играть роль движущей силы», а
всего через три года, в октябре 1989 года партия вынуждена
была признать тяжелейшее экономическое положение, отяго-
щенное вновь начавшимися забастовками рабочих.
Беда польской коммунистической партии и, естественно,
ее руководителей, начиная с Е. Терека и кончая В. Яру-
зельским, состояла в том, что они по существу донкихот-
ствовали, борясь с ветряными мельницами в виде различные
«врагов», только вне партии, в то время как сама партгЯР
постепенно перерождалась в инородное тело для рабочего
класса, в конце концов и отторгнувшего ее от себя. И прав
В. Ярузельский в том, что не социализм отвергли трудя-
щиеся, а отклонение от него, извращение его. Ведь когда
30
начиналось движение «Солидарности», большинство ее чле-
нов было не против социализма, а против исказивших его
руководителей режима. И сейчас, ища выхода из создавше-
гося тяжелого положения в стране, польский президент,
представитель рабочего класса Л. Валенса отвергает капита-
лизм и как будто выступает за настоящий социализм, только
не коммунистический. Отнюдь не случайно, при «своей»
власти из представителей «Солидарности», уже три года уп-
равляющей страной, польский рабочий класс продолжает вы-
ражать свое недовольство. Можно не сомневаться в том,
что капиталистическое общество, установления которого в
Польше добиваются правые экстремисты, не сможет разре-
шить тех острых противоречий между трудом и капиталом,
которые продолжают потрясать Польшу. Я не исключаю, что
умеренное крыло «Солидарности» во главе с Л. Валенсой
еще попытается взять на вооружение своей политики все
лучшее, что имел социализм в Польше. В этом оно, без
сомнения, найдет поддержку большинства трудящихся.
Глава вторая
ЗВЕЗДЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИЧИНЫ НА
ПОЛЬСКОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ НЕБОСКЛОНЕ
Наблюдая сегодня, как в нашей стране многие из прошлых
«крупномасштабных» политических фигур, игравших видную
роль в жизни коммунистической партии, то есть всего нашего
государства, монопольно управлявшегося ею, начинают или
пытаются рисовать свой образ и свое бывшее поведение и
действия только в респектабельном плане, я не удивляюсь
аналогичному поведению некоторых их коллег и в Польше.
Но наши и польские их аналоги должны помнить, что
ничто ложное, выдуманное, созданное их теперь болезненным
политическим самолюбием не выдержит экзамена историей,
карточные домики их якобы благотворных для народа «дея-
ний» рассыплются под напором гласности и неизбежного вы-
хода наружу правды.
Что касается польских деятелей исторически сложного пе-
риода назревания и бурного взрыва социально-политического
кризиса 1973—1984 годов, то будучи непосредственным сви-
детелем происходивших в Польше событий, я был в уникаль-
ной позиции видеть не только то, что было на поверхности
политической жизни страны, но и то, что оставалось за кад-
ром, всю подноготную суть свершавшегося и вершившегося
теми руководящими политическими деятелями, от которых
многое, а порою и все зависело в части принимавшихся в ру-
ководящих эшелонах партии и государства решений.
В своих размышлениях о том, кто же из этих ключевых
фигур больше всего представляется мне заслуживающим вни-
мания, я взвешивал не только их тогдашнюю роль. Я выбирал
объекты для своих воспоминаний и с точки зрения того, кого
из них я могу наиболее правдиво, точно и полнее представить
сегодняшнему читателю, интересующемуся Польшей, стремя-
щемуся понять лучше, что же происходило и почему.
Исходя из этого, я и остановил свое внимание прежде
32
всего на трех первых секретарях ЦК ПОРП, трех претендентах
ин этот высший партийный пост, других польских деятелей,
игравших значительную роль в жизни государства, а также
выделил ряд своих близких знакомых.
Знакомства мои с личностями, о которых пишу, естествен-
но, были различного, порою сильно дифференцированного
Порядка. С одними я прочно дружил в личном и служебном
плане, с другими имел тесные, доверительные служебные или
идеологические отношения. С третьими — личного знакомст-
ва либо не было совсем, либо оно было мимолетным, но зато
точное было абсолютно достоверным и довольно исчерпыва-
ющим, на основании постоянного, систематического анализа
И профессионально-разведывательного изучения их действий,
гикчупков, поведения и личной жизни.
О том, с кого из трех первых секретарей ЦК ПОРП начать,
решить мне оказалось нелегко. Если учесть значимость роли
в жизни страны, то следовало бы начать с В. Ярузельского,
Который, безусловно, являлся ключевой фигурой для меня, не
Только когда он стал первым секретарем, а на завершении
своей политической карьеры даже на короткий срок и Пре-
шдентом Польши. За его первое место в истории Польши го-
ворит и его роль в объявлении военного положения в декабре
1981 года, вопрос о котором не перестает быть наиболее ак-
|упньной темой по польским проблемам.
По польский кризис, вознесший В. Ярузельского на вер-
шину политической власти, возник не внезапно. Он зародился
в начале 70-х годов, развивался в течение правления партией
₽с первого секретаря Е. Терека, властвовавшего целых десять
Леч, вплоть до сентября 1980 года. О делах этого политичес-
кою деятеля я мог судить в полную меру, наблюдая и ана-
дишруя весь комплекс событий в стране, зная лично многих
людей из его ближайшего окружения. Но значимость Е. Те-
река в польской истории, я имею в виду не ту, что создава-
лись его саморекламой, в том числе и в последнее время в
гйк называемых его «мемуарах», истинная его значимость, да-
вавшая какие-то плодотворные результаты для польского на-
роди, была в моей профессиональной оценке самой ничтож-
ной Малозначительность этого польского деятеля, случайно
вешавшегося во главе правящей партии, напоминает мне роль
Нйшего также многолетнего генсека Л. И. Брежнева, в том
числе и по застойным результатам его деятельности. Посколь-
ку мне не довелось лично общаться с Е. Тереком, мне никак
пг хочется начинать свои воспоминания с него.
Наиболее колоритной во многих отношениях фигурой из
иминных участников политических событий, оказавшейся в
33
водовороте наиболее сложного и бурного развития польского
кризиса в роли первого секретаря ЦК ПОРП в течение 13 ме-
сяцев — с сентября 1980 года по октябрь 1981 года, был Ста-
нислав Каня. С этим незаурядным, весьма противоречивым
человеком я очень много общался в силу своего служебного
положения.
Обоих этих людей — В. Ярузельского и С. Каню я хорошо
знал лично, долго и плодотворно общался с ними, и мне
легче судить и писать о их роли в польских событиях на раз-
личных этапах развития польского кризиса. Мои отношения
с ними были самыми доброжелательными, и вспоминать о
них мне было приятно, тем более что моя память сохранила
многие обстоятельства общения с ними во всех подробностях.
Поскольку, как увидит читатель, в этой паре близких друг
другу польских деятелей ведущую роль всегда занимал В. Яру-
зельский, с него я и начинаю свои воспоминания.
Но прежде нужно сказать о тех моих отправных позициях,
с которых я начинал свою деятельность в Польше, о методе
изучения интересовавших меня персон, который я избрал и
который оказался таким успешным в достижении поставлен-
ных мною целей.
Когда я прибыл в Польшу в 1973 году, я воочию столк-
нулся с тем, что до этого представлял весьма смутно по скуд-
ным материалам, имевшимся в Центре. Внутренние интриги
в верхнем эшелоне власти, борьба за первое место, огромный
разрыв между словом и делом у многих политических руко-
водителей страны — все это обрушилось на меня, перед ко-
торым стояла задача разобраться в расстановке сил, как
можно точнее определить позиции каждого участника, высту-
пающего активно на политической арене страны.
У меня имелись установки моего Центра — штаба внеш-
ней разведки, за которыми, в чем я хорошо отдавал себе
отчет, стояли оценки наших высших политических органов —
ЦК КПСС и Политбюро, во главе с «мудрым» руководителем
Л. И. Брежневым. Эти инстанции имели уже устоявшееся
твердое мнение о том, что положение в Польше, в партии
польских коммунистов вполне нормально, руководит страной
«хороший коммунист» Е. Терек, а рядом с ним находится не
менее надежный соратник, «верный» друг Советского Союза
и КПСС Ф. Шляхтиц.
С другой стороны, еще в Центре у меня зародились со-
мнения в том, действительно ли положение в Польше соот-
ветствует этим оценкам. Я уже знал, что в этой стране име-
лись значительные силы, враждебные социализму, что далеко
не все члены польского руководства являлись «верными» ис-
34
кренними сторонниками союза и дружбы с Советским Со-
ЮК1М. Много среди них было людей прозападной ориентации.
Яшчительную, определяющую роль во внутриполитической
жижи Польши играла сильная католическая церковь во главе
с многоопытным примасом С. Вышиньским и его верным по-
мощником и активным антикоммунистом кардиналом К. Вой-
1ЫЛОЙ.
Мне надлежало либо поверить в сложившиеся в Москве
стереотипы и неотступно следовать им, удовлетворяя тем
самым ожидания Центра и ЦК КПСС, либо самому разо-
браться с обстановкой, расстановкой политических сил, объ-
екзивно оценить ее главных фигурантов, начиная с Е. Терека
и его политических коллег, а затем и тех, кто критически на-
строен к его политике, прежде всего из числа членов руко-
водства. Требовалось также поглубже понять роль в жизни
польского народа католической церкви, правильно оценить ее
силу и слабости.
Я понимал, что этот второй подход к решению поставлен-
ной передо мною задачи — достоверно и объективно инфор-
мировать Центр о всех сторонах жизни страны, мог привести
меня к подрыву сложившихся в Центре оценок по Польше,
вы тать недоверие к моей информации и, как следствие, не-
довольство моей деятельностью.
Поэтому нужно было тщательно аргументировать мои до-
клады, подкреплять их убедительными фактами.
Первые противоречия с Центром у меня возникли в связи
с оценками позиции Ф. Шляхтица и его роли в руководстве
пнр1ией. За ними последовали переоценки позиций отдельных
руководящих работников МВД и других польских ведомств,
являвшихся ставленниками Ф. Шляхтица. Мои взвешанные
сообщения, вскрывавшие истинные настроения этих людей,
цйлско не дружественные нам, не вызывали энтузиазма в
Центре.
Помогло переломить недоверие Центра поведение самого
Ф Шляхтица, отстраненного из Секретариата ЦК ПОРП, а
шгем, в 1975 году не оказавшегося и в составе Политбюро.
1атем возникло более серьезное расхождение моих оценок
ни Польше и положения в ее политическом руководстве с
оценками посольства СССР, которые шли в курсе, отвечав-
шем прежним оценкам ЦК КПСС о полном благополучии дел
у I Терека и его политической команды.
|’ще будучи в шестидесятых годах заместителем начальника
внешней разведки, я имел возможность наблюдать по содер-
жит! ю телеграмм послов, как большинство этих высоких
Представителей нашего государства при каждом удобном слу-
35
чае стремилось сообщать в Центр — в МИД и ЦК КПСС,
то, что ожидалось тогда еще «молодым» брежневским руко-
водством. Было хорошо видно, что любая встреча посла с го-
сударственным или политическим деятелем подавалась так,
чтобы она, с одной стороны, выгодно показывала ум и дип-
ломатическую «мудрость» посла, с другой, содержала такие
высказывания, которые могут понравиться читающим сообще-
ния советским руководителям. Что-то опустить, что-то при-
украсить, а часто и добавить от себя, вкладывая свои слова в
уста собеседника. Зная заведомо, что хотят от него в Центре.
Так примерно и поступал посол в Польше в тот период
С. А. Пилотович. Он принципиально общался только с Е. Те-
реком и членами его руководящего звена, в которое входили
его ближайшие сторонники. Целый спектр политической
жизни, люди, критически относившиеся к отдельным сторо-
нам политики первого секретаря ЦК ПОРП, выпадали из
поля зрения посольства. В этом состояла роковая ошибка
посла, она вела к ложной ориентировке советского руковод-
ства о том, что у Е. Терека все «правильно», все идет наи-
лучшим образом, положение в стране развивается благополуч-
но.
На деле же, актуальная ситуация в стране осложнилась,
политика польского политического руководства требовала
корректирования. Объективная информация об этом советско-
го руководства могла бы вызвать с его стороны полезные со-
веты польским руководителям, мероприятия советского пра-
вительства во взаимоотношениях с Польшей базировались бы
больше на реалиях, а не на иллюзиях.
Мое положение осложнялось тем, что информация посла
шла непосредственно и одновременно в МИД и в ЦК КПСС.
Мои же сообщения проходили очень жесткий фильтр в штабе
внешней разведки, где в ней сглаживались все острые углы,
а многие сообщения, сигнализировавшие о тревожных при-
знаках нараставшего кризиса, вообще не направлялись в выс-
шие инстанции, как «излишне драматизирующие обстановку».
Так продолжалось до тех пор, пока бурные события июня
1976 года не подтвердили полную достоверность наших про-
гнозов и ложность, ошибочность оценок посольства.
В процессе заведения знакомств с поляками я стремился
поддерживать контакты не только с теми, кто уже находился
на руководящих позициях, но и с перспективными на выдви-
жение в будущем рядовыми политическими и партийными ра-
ботниками, сотрудниками государственных ведомств и обще-
ственных организаций. Не чурался я и тех, кто находился в
скрытой или явной оппозиции к руководству Е. Терека,
36
одним словом, действовал так, как привык поступать при за-
илении полезных связей при решении разведывательных
н»дач в условиях капиталистических стран. Только там это со-
егйнляло начальную стадию в процессе изучения и поиска
возможных кандидатов на привлечение к сотрудничеству, а
Wiccb — являлось конечным результатом создания возможнос-
тей постоянного общения «дипломатического» характера, пе-
ню пивших получать в беседах полезную информацию.
Поскольку посольство поддерживало многочисленные кон-
такты и связи, мне как советнику посольства было легко в
Процессе этой посольской деятельности решать свои, специ-
фические задачи. Кроме того, руководство МВД и МНО су-
щественно помогало мне в этом плане: когда я встречался с
министрами С. Ковальчиком и В. Ярузельским на диплома-
тических приемах и других общественных мероприятиях,
уч1Ь'1ники этих многолюдных встреч видели весьма доброже-
пигсльное отношение ко мне этих видных деятелей и стреми-
лись к установлению знакомства со мною. Я же делал все,
•побы заинтересовать во встречах со мною тех польских дея-
телей, которые могли мне помочь в лучшем понимании про-
исходящих в стране событий.
Понимал я хорошо, что многие из моих собеседников и
кошактов стремились к тому, чтобы не только в моем лице,
представителя КГБ, но и его влиятельного в Политбюро
и НК КПСС председателя Ю. В. Андропова создавать свой
•положительный» образ. Поэтому многие из своих успешных
ишкомств я относил не столько за счет своих «способностей»,
сколько за счет этого фактора.
Исходя из того, что преданные гласности те конкретные
высказывания и оценки, которые мне становились известны-
ми и то время, сейчас могут создавать для моих собеседников
нежелательную реакцию или просто не понравиться им
гямнм, я избегаю конкретизации того, кто явился автором, от
мою исходило то или иное суждение. В то же время, в от-
дельных случаях, например, как это имело место с Е. Тереком
и ею «мемуарах», когда в адрес моей страны, ее руководства
(буль оно и таким, как брежневское), высказываются пози-
ции, явно противоречащие истине, чернящие не только от-
дельных наших руководителей, но и всю нашу политику, стра-
ну, народ, мне не остается иного выбора, как только показать
Известные мне факты и назвать таких авторов. Особенно
Тогда, когда деятеля, на которого делается ссылка, уже нет в
MHiihix и он не может сам опровергнуть ложное утверждение.
С самого начала моей деятельности по «изучению» личнос-
гей и их действий встал практический вопрос, как это делать,
37
если я не могу, не имею права пользоваться специфическими
разведывательными средствами, не могу привлекать поляков
к секретному сотрудничеству, рассчитывать на самое эффек-
тивное орудие разведчика — помощь агентов? Оставалось
одно — активное общение, как можно больше встреч с раз-
личными представителями польского общества, обсуждение с
ними польских проблем, обмен оценками и суждениями Но
делать это эффективно можно было только в том случае, если
будет система в отборе собеседников, знакомства и связи
будут заводиться целенаправленно, а не хаотически, случайно.
Начал я эту работу с определения тех главных фигурантов,
в позициях которых я должен был прежде всего разобраться.
Естественно, главной фигурой в 1973 году являлся Е. Терек.
Следовательно, я определил для себя тех лиц, кто мог бы
«приблизить» меня к этому деятелю, кто постоянно общался
с ним, участвовал в обсуждениях и принятии им решений.
Так у меня возник «треугольник» с вершинами из трех до-
ступных для меня политических деятелей — министром внут-
ренних дел С Ковальчиком, секретарем ЦК, кандидатом в
члены Политбюро С. Каней и министром национальной обо-
роны, членом Политбюро ЦК ПОРП В. Ярузельским. Этот
мысленный треугольник я назвал для себя «треугольником
влияния» и сосредоточил свое внимание на деятелях, пред-
ставлявших три его угла. Так получилось, что два из них,
впоследствии сами превратились в очередные центры полити-
ческого руководства. В. Ярузельский и С. Каня как первые
секрегари правящей партии и стали первыми объектами моих
воспоминаний.
Глава третья
ВОЙЦЕХ ЯРУЗЕЛЬСКИЙ
ВТЯНУВШИЙСЯ ПОКЕР С ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМ исходом
< ам я не играю в покер, но специалисты в области этой
шры утверждают, что выигрывает в ней тот, кто остается не-
Проницаемым при любых раскладках карт. То есть это сугубо
Психологическая игра.
11г хочу сравнивать историю и перипетии ее развития с кар-
цииюй игрой, но поведение политического деятеля, выигрыва-
ющею политические игры в процессе состязания за властные
шнпнии во многом зависит как от личных качеств претендента
Нй • । |х>н», так и от его способности скрывать до поры до време-
ни i вой намерения и сокровенные мысли. В этом он сравним с
Неки ным игроком в покер.
Наблюдая в течение многих лет за развитием событий
и Польше и все время изменявшимися в ее руководящем
щепе соотношениями между ведущими польскими полити-
ческими деятелями, я смог убедиться, что наиболее после-
чишнельным и, я бы сказал, удачливым участником сорев-
шшания за первое место в жизни страны был генерал
И Ярузельский, достигший, хотя и на короткий срок, наи-
tihli'iiKTo положения — президента Польской Республики.
Мои наблюдения за ходом этого «соревнования», которое
в переломные моменты деятельности В. Ярузельского превра-
iHrtHocb в настоящую острую политическую борьбу, основаны
ня почти двенадцатилетнем личном общении с ним, внима-
1иыюм изучении и анализе его поступков, действий и реше-
ний, а также многочисленных свидетельствах близких к нему
кйк друзей, так и недругов, не упускавших любой возможнос-
ж либо хвалить, либо хаять этого человека.
11.1 примере жизни и деятельности В. Ярузельского я как
ни па ком другом увидел все сложности пребывания человека
НИ высоких политических позициях, его постоянную уязви-
и, как следствие, необходимость бдительности и манев-
|Н1|м>нания с тем, чтобы нейтрализовать появляющиеся опас-
ннг1И и опасных претендентов на твое высокое место, а также
лпюснывать новых друзей, партнеров и сторонников.
39
В этом отношении действия В. Ярузельского были для
меня открытием многих тайн из жизни политических деятелей
и не только польских, но и наших, бывших советских.
Опираясь на «польский опыт», я стал яснее представлять
подоплеку кадровых изменений, происходивших на руководя-
щем уровне моей Родины. Многое, что раньше ускользало от
моего анализа, теперь я понимал и оценивал по-иному. Уход
с главной политической арены в Советском Союзе одних де-
ятелей и появление других приобретал для меня новое, скры-
тое до этого, содержание.
Пусть эти слова мои не покажутся читателю наивными в
устах профессионального разведчика, имевшего уже более чем
тридцатилетний опыт разведывательной работы.
Нет, я не был профаном в области изучения политической
жизни государственных и общественных деятелей как нашей
страны, так и, особенно, иностранных государств. В сороко-
вых годах я видел «живого Берию», в Канаде наблюдал по-
литические интриги в правящих кругах этой страны и имел
даже беседу с премьер-министром Канады Маккензи Кингом,
хотя и не в совсем благоприятной ситуации, когда я был объ-
явлен «персоной нон грата» в 1946 году.
В центре я довольно с близкого расстояния наблюдал по-
ведение таких известных деятелей, как председатели КГБ
СССР Серов И. А., Шелепин А. Н., Семичастный В. Е., Анд-
ропов Ю. В. В Австрии получал исчерпывающую информа-
цию о закулисной политической борьбе в правительственных
кругах, лично встречался с рядом ведущих австрийских поли-
тических деятелей. Соприкоснулся во время визитов в эту
страну наших деятелей — членами Политбюро ЦК КПСС, с
Председателем Верховного Совета СССР Н. В. Подгорным и
министром культуры Е. А. Фурцевой.
Правда, все эти встречи и мое соприкосновение с ними
были, как правило, мимолетными и эпизодическими. В боль-
шинстве случаев я видел деятельность этих людей глазами
других, во-первых, и не в тесной связи с развитием конкрет-
ных политических ситуаций, но даже не в течение более или
менее продолжительного периода времени, во-вторых.
Кроме того, мой разведывательный опыт наблюдения за
политической жизнью в основном ограничивался капиталис-
тическим миром. В социалистических же странах, и в Поль-
ше в том числе, система власти и взаимоотношений между
руководящими кадрами резко отличалась от капиталистичес-
кой. Здесь активно действовала партийная иерархия, события
и расстановка сил во многом определялись условиями стро-
гой партийной дисциплины, как правило правящей едино-
40
пично партией, успех же отдельных деятелей в значительной
м₽|н.* определялся социалистической демагогией, умением
прикрывать свои действия «интересами народа», искусством
ЬЛйления которыми свободно пользовались различные гере-
ки бабюхи и иже с ними.
Одним словом, Польша стала необыкновенным, чрезвы-
Чвипо интересным для меня университетом познания скрытых
Алп простого глаза обстоятельств, приобретения и осуществле-
нии политической власти в социалистической стране и мани-
пуляций ею, завершившим мое профессиональное образова-
ние
Сквозь призму нового опыта я воспринимал многие пос-
ледующие изменения в составе Политбюро ЦК КПСС, воз-
вращение Ю. В. Андропова в 1982 году на партийную работу
евкретарем ЦК КПСС, заранее теперь ожидая выдвижения его
Пй ведущие позиции там, ясно видел его союзников в лице
членов Политбюро А. А. Громыко, Д. Ф. Устинова, близкие
ипюшения единомыслия с которыми он установил еще буду-
чи председателем КГБ СССР и которые, безусловно, должны
были поддержать его как кандидата на пост Генсека.
Но об этом отдельно. Сейчас моя речь идет о главной фи-
гуре моих воспоминаний, о встречах с польскими политичес-
кими деятелями — о Войчике Владиславовиче Ярузельском.
НЕБОЛЬШАЯ ПРЕДЫСТОРИЯ
Говоря об этом человеке, выдающаяся личность которого,
бесспорно, наложила заметный отпечаток на сложную исто-
рию польского государства за последние два десятилетия, я
невольно возвращаюсь к первым дням своего пребывания в
Польше. Мог ли я думать тогда, в первые майские дни 1973
голи, что мне предстоит многие годы находиться в сфере по-
нтической деятельности В. Ярузельского, наблюдать, анали-
шривать, а затем и во многом соучаствовать в некоторых из
IBM событий, в которых самым непосредственным образом
действовал, выдвигался с исторической неизбежностью в глав-
ши* действующее лицо в стране, казалось бы, рядовой ми-
ntirip.
)тот процесс происходил среди действовавших на поль-
ской политической арене с различной степенью активности
KpyiHx фигур, начиная с Е. Терека, ряда претендентов на его
мя-н> в лице М. Мочара, Ф. Шляхтица, С. Ольшовского, его
Приближенных сторонников Е. Бабюха, П. Ярошевича, С. Ко-
вальчика, Я. Шидляка, 3. Грудзеня, единомышленников
И Ярузельского — С. Кани, М. Милевского, Ч. Кищака,
41
М. Раковского и других активных общественных деятелей,
таких, как Т. Грабский, С. Кочёлек, А. Сивак.
Многие из выдвигавшихся на высшие партийные и госу-
дарственные позиции в этот период польских деятелей пора-
жали меня не только своей ограниченностью, узостью поли-
тического кругозора и отсутствием организаторских способ-
ностей, но с избытком амбициозности и притязаний.
Во многом, а иногда и в главном — их несоответствие до-
стигнутым партийным и общественным позициям, их поли-
тическую убогость высвечивал фон таких неординарных дея-
телей, как В. Гомулка, кардиналы Вышиньский и Войтыла,
даже Валенса и, конечно же, Ярузельский.
Поэтому судить о деятельности этого человека и его лич-
ности можно успешно лишь рассматривая его в связи с тем
окружением, руководящими кадрами, которые присутствовали
одновременно с ним на политической сцене.
Нельзя понять поведение и многие действия В. Ярузель-
ского и вне связи с такими советскими деятелями как Бреж-
нев Л. И., Андропов Ю. В., Гречко, Устинов Д. Ф., маршал
Куликов В. Г. и, наконец, Крючков В. А., которые активно
влияли на обстановку в руководстве ПНР и ПОРП путем
участия в переговорах, встреч, и высказывая свои рекоменда-
ции, воздействовали в меру своих позиций на общее положе-
ние в стране и на развитие советско-польских отношений. В
том же плане, в формировании позиций В. Ярузельского уча-
ствовали близкие к нему Ч. Кищак, Ф. СивицкиЙ, М. Ми-
левский и, конечно же, С. Каня, бывший до сентября
1980 года ближайшим его партнером в их совместных поли-
тических демаршах в Политбюро.
Не пассивными наблюдателями деятельности В. Ярузель-
ского были и послы СССР Пилатович С. А. до 1977 года,
затем Аристов Б. И. и представитель главного командования
объединенных вооруженных сил Варшавского Договора в
Польше генерал армии Щеглов А. Ф.
Все эти люди и многие другие самым непосредственным
образом являются участниками моих воспоминаний, как мои
многолетние собеседники по проблемам Польши.
Все представители советской стороны были хорошо осве-
домлены о моих оценках и знакомы со многими информаци-
онными сообщениями, которые направлялись представитель-
ством КГБ СССР в Центр. Члены же высшего партийного ру-
ководства, прежде всего Ю. В. Андропов (следовательно, и
начальник внешней разведки Крючков В. А.), получали наи-
более важную информацию, доступ к которой был ограничен
в Москве весьма узким кругом лиц.
42
Во время их посещения Польши, а также при моих выез-
дах в Москву, все наши руководители проявляли большую за-
интересованность в моих оценках, но, участвуя в беседах с
ними, я не допускал расшифровки моих источников инфор-
мации, избегая ссылок на конкретных лиц. Только Андро-
пов Ю. В. и Крючков В. А. были полностью в курсе этих по-
дробностей.
Моя, можно сказать, полная осведомленность о положении
в Польше, в ПОРП и правительстве, в переплетениях внут-
ренних взаимоотношений в руководящей верхушке этой стра-
ны основывалась на постоянно поддерживавшихся мною зна-
комствах и контактах со многими представителями различных
партийных, правительственных и общественных кругов,
многочисленных встречах с ними, а также на критическом
анализе информаций, поступавших к нам из МВД и из офи-
циальных источников.
Одновременно я был хорошо осведомлен об оценках скла-
дывавшейся в Польше обстановки в наших различных инстан-
циях - в ЦК КПСС, МИД СССР, КГБ СССР и МВД СССР.
Угому способствовал постоянный рабочий контакт с находив-
шимися в Польше представителями соответствующих ве-
домств (посольство, военные, агентство ТАСС), встречи с
прибывавшими в Польшу деятелями (в первую очередь из ЦК
КПСС, а также КГБ и МВД СССР).
В острые периоды развития внутренних событий в Польше
почти ежедневная телефонная связь с Андроповым Ю. В., а
иноке с руководством внешней разведки помогала мне быть
и курсе всех возникавших в Центре, во всех инстанциях во-
просах по польским проблемам, что позволяло выяснять их
оперативно у моих наиболее осведомленных и квалифициро-
ванных знакомых.
Из сказанного следует, что я располагал максимально воз-
можной информацией о жизни страны, из которых я уже на
ранней стадии своего изучения польских проблем на первое
место стал ставить В. Ярузельского.
Не скрою, что на всем протяжении более чем десятилет-
него знакомства с ним и внимательного дружески-предвзятого
наблюдения за его деятельностью, он вызывал во мне очень
широкий диапазон чувств — от восхищения, удивления и
одобрения до недоумения, осуждения и даже резкого возму-
щения.
Все эти чувства были не адекватны чувствам, вызываемым
обычными, рядовыми людьми, их порождало представление о
Ярузельском как особо предназначенным в моем сознании на
43
крупные, государственные деяния, обличенного историческим
доверием его соплеменников.
Был обличен он таким же доверием априори и со стороны
нашего, советского руководства — от политических интона-
ций, начиная с Брежнева Л. И., лично его поддерживавшего,
до военных коллег в Советской Армии. Правда, в нашем ла-
гере оценки его действий и позиций были не всегда одно-
значны, особенно среди военных, высказывавших суждения о
недостаточной его решительности. Вероятно, такое впечатле-
ние сложилось на основе длительного взаимодействия с ним
по линии Варшавского Договора.
Итак, из чего складывался у меня образ В. Ярузельского
в мае 1973 года? Хотя многое писалось о его прошлом, по-
лагаю, что кратко напомнить о некоторых фактах его биогра-
фии полезно для лучшего представления о личности этого че-
ловека.
Родился Войчик Владиславович 6 июня 1923 года в семье
мелкопоместного польского дворянина, который в 1939 году
являлся управляющим небольшого земельного участка.
До 1939 года В. Ярузельский учился в частной гимназии
священников-марианов в г. Варшаве. С началом войны вместе
с родителями оказался в Литве, откуда семья была переселена
в Алтайский край, в город Бийск. Там в 1942 году скончался
его отец.
Сам Ярузельский до 1943 года трудился на различных ра-
ботах, когда в мае этого года вступил добровольцем в фор-
мировавшиеся в Советском Союзе польские вооруженные
силы. После окончания Рязанского офицерского училища
осенью 1943 года подпоручик В. Ярузельский был назначен
командиром взвода в дивизии имени генерала Домбровского,
затем служил командиром конной разведки.
Пройдя в составе польских войск боевой путь до Герма-
нии, после победы В. Ярузельский вернулся с воинскими на-
градами, в том числе с высшим боевым польским орденом —
Виртути Милитари.
В первые послевоенные годы участвовал в разгроме воору-
женного антинародного подполья, с 1947 года учился в выс-
ших воинских училищах в Польше и СССР. Окончил Вар-
шавскую академию Генштаба Войска Польского, прошел курс
Академии Генштаба в Москве. В возрасте 25 лет получил зва-
ние подполковника, а в июле 1958 года, 35 лет от роду, ста-
новится одним из самых молодых польских генералов.
В 1960 году он назначается начальником Главного Поли-
тического управления Войска Польского. Кстати, в одном из
своих интервью нашему еженедельнику «Новое время», говоря
44
пб этом назначении, В. Ярузельский делает как бы мимоходом
шшгнение, что он якобы «никак не хотел» быть начальником
I мишура. Полагаю, что это его дань сегодняшней конъюнк-
туре. отвергающей нужду в таком подразделении в вооружен-
ных силах. Более того, в плане «деидеологизации» армии по-
нтическая работа в войсках определяется теперь как вредная.
Не могу поверить в искренность «пояснений» генерала, хо-
|Ю1ио знавшего полезность политического воспитания воинов.
Я|юме того, он должен был ясно отдавать себе отчет в том,
чм» как начальнику Главпура ему открывается путь к дальней-
шему продвижению вверх, что и произошло после успешного
выполнения им обязанностей в течение пяти лет по полити-
ческому воспитанию Войска Польского, причем в 1962 году
ин одновременно стал и заместителем министра. В моем пред-
ставлении, сегодняшнее утверждение его только принижает
(чинившийся ранее у меня его образ человека не подвержен-
ною конъюнктуре.
В 1965 году В. Ярузельский возглавляет Генштаб Войска
Цох некого, а в апреле 1968 года становится министром На-
циональной обороны в звании генерал-лейтенанта. Осенью
eforo же года получил звание генерал-полковника, а в сен-
гибре 1973 года я смог лично поздравить его уже с присвое-
нием звания генерала армии.
До декабря 1970 года В. Ярузельский не принимал участия
и работе высших руководящих политических органов страны,
ноги и являлся членом ЦК ПОРП с 1964 года.
После избрания кандидатом в члены Политбюро ЦК
ПОРП на VII пленуме ЦК в декабре 1970 года стал участво-
вать в заседаниях этого высшего партийного органа. Через
nwi, в декабре 1971 года В. Ярузельский становится членом
Почитбюро, и с этого момента более полутора десятков лет
и вл и стс я активным участником принятия всех политических
решений, что бы сейчас ему, вероятно, хотелось бы предста-
вил- иначе, а именно, как может читатель его интервью жур-
налу «Новое время» понять из его теперешних слов о том,
чн> он «по обязанности исполнял роль члена Политбюро»
целых десять лет.
Важно учитывать, что в декабре 1970 года, когда в Польше
тшикли рабочие волнения, В. Ярузельский, будучи еще мо-
НОлым министром обороны, всего менее трех лет, мужествен-
ни навил Гомулке и другим членам тогдашнего Политбюро,
Мто как министр возражает против использования войск для
^мирения рабочих.
Как известно, приказом политического руководства, войска
Не же были использованы, в результате 35 человек были
45
убиты в Гданьске. Эти жертвы легли тяжелым бременем на
руководство, принимавшее такое решение во главе с Гомул-
кой. Те члены Политбюро, которые были непосредственно
причастны к трагическим событиям декабря 1970 года, были
сметены с политической сцены страны. К сожалению, попал
под эту волну и совсем необоснованно, лишь по своей поря-
дочности, и такой способный перспективный деятель, как
С. Кочёлек, которого Гомулка рассматривал как возможного
своего преемника.
В заключение по предыстории участия В. Ярузельского в по-
литическом руководстве страны до 1973 года интересно отме-
тить тот состав Политбюро, в котором пока в качестве кандида-
та в его члены он начал свою политическую карьеру.
На VII Пленуме ЦК в декабре 1970 года в составе Полит-
бюро ЦК ПОРП оставались из числа тех, кто продолжил свою
политическую карьеру и с кем В. Ярузельскому надлежало де-
лить политическую ответственность за дела в стране, следую-
щие польские деятели: Бабюх Е., Кручек В., Монар М., Оль-
шевский С., Шидляк Я., Тейхма и в качестве кандидатов в
члены Политбюро: Ягельский, Г. Яблоньский, Кемпа.
Секретари ЦК: Бабюх Е., Барциковский К., Мочар М.,
Ольшовский С., Шидляк Я., Тейхма.
Обращаю внимание на то, что в этом составе Политбюро
были два будущих претендента на первый пост — Мочар и
Ольшовский. Уже на следующем VI съезде, в декабре 1971 г.,
когда В. Ярузельский стал полноправным членом этого выс-
шего органа партии, к нему там присоединились П. Яроше-
вич, Ф. Шляхтиц, кандидатами в члены Политбюро еще перед
съездом — С. Каня, а после съезда — Барциковский К., Груд-
зень 3.
В секретари ЦК избран Лукашевич Е., а также Ф. Шлях-
тиц, появившийся в составе высшего партийного руководства,
чтобы в ближайшие два года занять второе место после Терека
и претендовать на первое.
Со знакомства со всеми этими членами руководства стра-
ны и партии я и начал свою деятельность в Польше.
ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ С В. ЯРУЗЕЛЬСКИМ
Принимая дела представительства КГБ СССР при МВД
ПНР от своего предшественника генерал-майор Якова Павло-
вича Скоморохина, мы договорились с министром Нацио-
нальной обороны ПНР В. Ярузельским о том, что 12 мая
1973 года он примет нас и Яков Павлович представит ему
меня.
46
По положению, регулировавшему взаимодействие военной
контрразведки КГБ СССР с польской военной контрразвед-
кой, вход.и вшей как Главное управление вневойсковой службы
в структуры МНО (министерство национальной обороны)
ПНР, представительство свою координирующую функцию по
этой лин и 14 исполняло, руководствуясь порядком, определяв-
шимся министром обороны. Это предполагало периодические
доклады м инисгру о ходе такого взаимодействия.
Однако, как сообщил мне Яков Павлович, он лично встре-
чался с министром очень редко, ограничиваясь тем, что о со-
трудничестве с КГБ министру докладывал сам начальник
военной контрразведки генерал Т. Куфель, с которым я уже
успел познакомиться.
Меня не устраивало такое положение, так как, во-первых,
я рассчитывал на возможность более частых встреч с мини-
стром, учитывая тот факт, что он являлся одним из наиболее
влиятельных по своему служебному положению членом
Политбюро ЦК ПОРП. Во-вторых, я считал, что министр
должен знать не только оценку хода сотрудничества от своего
подчиненного, но и нашу, от меня лично.
Если к встрече с министром внутренних дел Станиславом
Ковальчиком, тогда еще не членом Политбюро ЦК ПОРП,
которым он был избран только в декабре 1975 года, я отнесся
совершен но спокойно, учитывая мою профессиональную го-
товность к любым вопросам обеспечения государственной
безопасности (а его кстати, полного новичка в этой области),
го предстоявшая встреча с Ярузельским В. меня несколько
волновала.
Нет, у меня не было какого-либо опасения или сомнения
в способности провести официальное представление себя, как
уполномоченного руководством КГБ способствовать сотрудни-
честву советских органов военной контрразведки с польскими.
Более того, в профессиональном отношении встреча была
проще, чем по линии МВД, так как здесь речь шла лишь об
одной, довольно узкой направленности деятельности орга-
нов — о&еспечении безопасности вооруженных сил наших го-
сударств.
Но я не мог не учитывать, что В. Ярузельский был, как
мне уже стало известно, той ключевой фигурой в политичес-
ком руководстве страны, с которой считались как сам Терек,
так. и другие члены Политбюро, прислушивались к его мне-
нию, хогя, быть может, делали это в определенной мере и
вынужденно, учитывая авторитет В. Ярузельского среди воен-
ных, да и в народе, видевшим в нем патриота, с оружием в
руках освобождавшего Польшу от гитлеровской оккупации.
47
С учетом этого и исходя из уже складывавшегося у меня
представления о «треугольнике» влияния, одной из вершин
которого был В. Ярузельский, я задумывался над тем, как по-
дать себя так, чтобы зарезервировать возможность дальнейших
встреч. И не только в плане узко профессиональном. Для
меня важно было попытаться уже при первом знакомстве
выйти за довольно ограниченные рамки обсуждения задач вза-
имодействия наших служб военной контрразведки, создать
предпосылки для постановки более широких, политических
проблем как с самим министром, так, следовательно, и с его
подчиненными — военачальниками различных служб МНО
ПНР.
К моему огорчению генерал-майор Скоморохин Я. П. не
мог поделиться со мною ни какими-либо полезными для меня
наблюдениями из опыта его редких встреч с В. Ярузельским,
ни чем-либо су шественным по внутренней обстановке в Войс-
ке Польском и взаимоотношениях в кругу высшего воинского
командования, с которым он не считал своей обязанностью
устанавливать знакомства, оставляя эту область действия для
наших военных представителей. Я мог только про себя осуж-
дать такой формальный подход, заметно сужавший информа-
ционные возможности представительства КГБ, явно недооце-
нивающий роль военных в жизни Польши, с учетом их ак-
тивного участия в Варшавском Договоре, в разрешении чехо-
словацких событий 1968 года, а также в других международ-
ных делах, например, израильско-египетском умиротворении,
где польские подразделения выступали под эгидой ООН.
Яков Павлович вообще дал мне понять, что в лице В. Яру-
зельского он видел прежде всего члена Политбюро, затем ми-
нистра, то есть польского деятеля, стоящего вне нашей ком-
петенции, наших обычных масштабов и, следовательно, обще-
ние с ним не наша, дескать, задача, оставляя ее на долю
посла СССР и, в лучшем случае, советского военного атташе.
Естественно, я не мог согласиться с ним. Такое самоогра-
ничение масштабов деятельности для меня, как профессио-
нального разведчика было вообще чуждо. В своей предыдущей
работе, правда, в капиталистическом мире я интересовался
любым перспективным для целей внешней разведки челове-
ком, вне зависимости от его государственного или обществен-
ного положения.
Но главное, в Польше я сразу обратил внимание на особую
роль военных в стране вообще и в условиях «холодной войны»
особенно. Кроме того, события 1970 года, а тем более вен-
герские 1956 года и чехословацкие 1968 года ясно показали,
что в кризисных условиях решающую роль играют вооружен-
48
ные силы. В Польше же уже в 1973 году начинали давать о
себе знать весьма настораживавшие признаки нараставших
кризисных явлений.
При всем этом, я уже имел возможность увидеть такую
польскую особенность, что военные здесь пользовались осо-
бым уважением в народе, проявлявшим большой интерес к
военным парадам, смене караулов и различным военным ри-
туалам, к людям в военной форме.
Пришлось мне в подготовке к первой беседе с В. Ярузель-
ским полагаться на себя. В предварительном порядке я наме-
ревался, с одной стороны, оговорить возможность лично ин-
формировать министра по отдельным проблемам безопаснос-
ти, которые будут решаться нами не только в ГУВС с гене-
ралом Т. Куфелем и по линии МВД ПНР, но затрагивающих
безопасность и по военной линии. С другой, заручившись со-
гласием министра в этом, высказать мысль, что был бы при-
знателен за его содействие в понимании ряда сложных поль-
ских проблем, например таких, как роль католической церкви
и как этот мощный религиозный институт влияет на положе-
ние в вооруженных силах и стране в целом.
Короче, я намеревался заинтересовать министра моими, а
следовательно, и оценками КГБ деятельности МВД ПНР по
обеспечению государственной безопасности. При этом я учи-
тывал ставшую мне известной сдержанность МВД в части
ориентирования В. Ярузельского о внутриполитической ситуа-
ции в стране и ревнивое отношение В. Ярузельского к имев-
шим место поползновениям МВД изъять службу военной
контрразведки из МНО, приобщив ее к МВД, по примеру
КГБ.
Итак, завершая свою многолетнюю работу в Польше, Яков
Павлович сопроводил меня к Ярузельскому с казавшейся
ясной для него ограниченной протокольной целью — пред-
ставить меня и попрощаться с министром.
Я же шел с тем, чтобы увидеть и понять, что может дать
мне лично и для успешного решения поставленных передо
мною сложных задач, знакомство с этим человеком.
В то далекое время я, естественно, не мог и предполагать,
как долго и плодотворно будет развиваться это знакомство, к
каким перепитиям политической борьбы мне придется не-
вольно приобщиться в связи с именем В. Ярузельского и его
деятельностью, какую огромную, не боюсь этого слова, пользу
будет оказывать мне общение с этим выдающимся польским
деятелем.
Не скрою, что было в этом многолетнем процессе и до-
статочно разочарований из-за наличия у моего главного героя
49
не только достоинств, но и недостатков, и непоследователь-
ности, особенно в области субъективно окрашенных оценок
отдельных людей, которые могли бы во многом помочь ему
в его нелегкой борьбе. Однако его предвзятость, порою наве-
янная ему недругами, отчуждала от поддержки его деятельнос-
ти многих из этих очень способных деятелей.
Намеченная мною установка по встрече оказалась правиль-
ной.
Принял нас министр в специальном помещении министер-
ства обороны, предназначенном для протокольных мероприя-
тий, в здании, расположенном по соседству с нашим посоль-
ством. Кстати, это соседство оказалось удобным при будущих
визитах к министру, так как для этого требовалось всего не-
сколько минут, чтобы пешим ходом дойти от места моей ра-
боты.
Приемная министра, размером около двадцати квадратных
метров, находилась в центре, по бокам которой располагались
смежные помещения, двери из которых вели в нее. Одно из
них было тем, откуда появился министр, а другое, по всей
видимости, предназначалось для ожидавших аудиенции визи-
теров.
Обстановка в приемной была выдержана в строгом стиле —
в центре вокруг круглого стола располагались стулья с высо-
кими спинками, в данном случае — три, а остальные стояли
вдоль стен. В углу на ажурном столике находились часы с вра-
щающимся маятником и фигурным циферблатом, на сте-
нах — несколько картин на военную и охотничью темы. Обои
комнаты светлого цвета со строгим узором соответствовали
мебели красивой подделки под стиль рококо. Все было вы-
держано в хорошем вкусе и подчинено цели — комфортабель-
но принять посетителя, в то же время не отвлекая его вни-
мания от темы встречи.
Комната была светлой и казалась значительно просторнее,
чем была, располагала к спокойной, раскрепощенной беседе.
Ровно в назначенное время, точно обозначившееся на кра-
сивом циферблате часов, растворились двери и появился вы-
сокий, подтянутый и стройный министр. Приветливо улыб-
нувшись, он поздоровался с нами за руку и пригласил при-
саживаться к столу, на котором были расставлены чашки и
тарелочки с бисквитами. Тут же появился адьютант, предло-
живший кофе или чай. Все согласились на чай.
Беседа началась с краткого представления Яковом Павло-
вичем нового руководителя представительства КГБ СССР при
МВО ПНР генерал-майора Павлова В. Г. Яков Павлович упо-
мянул, что я имею большой опыт многолетней чекистской ра-
50
боты, не подчеркивая моей разведывательной специализации.
Поэтому, после краткого приветствия меня со стороны
К Ярузельского и выражения уверенности, что я буду чувст-
HUtkiTb себя хорошо в Польше среди настоящих друзей нашего
народа, я счел целесообразным подчеркнуть отсутствие у меня
личного опыта той работы, которую руководство КГБ сочло
необходимым поручить мне, так как я, как сотрудник внеш-
ней разведки, больше работал во вне, чем внутри страны.
Беседа с В. Ярузельским, как я могу восстановить ее по
Памяти спустя почти двадцать лет, протекала примерно так.
Я обралися к министру: «Разрешите мне вас называть ПО-
РУ* < ки Войчиком Владиславовичем». Получив согласие, со-
провожденное улыбкой, я продолжал:
“Войчик Владиславович, я хотел бы дополнить слова Якова
Пйпловича о себе, подчеркнув, что я — профессиональный
рй шсдчик, проработал много лет в капиталистическом мире и
впервые сейчас мне предстоит работать с нашими друзьями,
идеологическими единомышленниками. Я очень мало знаю о
мшей стране, в основном в пределах обычных учебных про-
1|ммм и знаний, почерпнутых из художественных произведе-
ний таких ваших замечательных писателей и поэтов, как
I < енкевич, Б. Прус, Я. Ивашкевич, А. Мицкевич и многих
*pyi их.
К сожалению, так получилось, что я не смог обстоятельно
и |учить и те информационные материалы по Польше, кото-
рые, возможно, имеются у нас в КГБ об истории отношений
нпрудничества и взаимодействия между нашими странами.
Поэтому я возлагаю надежду на польских коллег в озна-
комлении с обстановкой и теми сложными, как я понимаю,
проблемами, которые стоят перед польским руководством и
но.н.скими правоохранительными органами, в частности».
В. Ярузельский подтвердил, что как с его стороны, так он
уверен и со стороны его подчиненных я встречу самое вни-
мательное отношение и помощь в этом.
Далее я извинился за, быть может, несвоевременность
Моих вопросов, но попросил министра объяснить положение
» кнтолическими капелланами в польской армии, так как у
Иаг н Москве не могут никак понять этой особенности поль-
ммой обстановки. На мой взгляд, добавил я, это частный слу-
чай , который проистекает из особого положения польской ка-
ныпчсской церкви и ее исторического места в стране. Поэ-
тому едва ли правомерно вопрос о капелланах рассматривать
в »нрыве от основной, общей проблемы.
«Прав ли я, Войчик Владиславович, или в чем-то ошиба-
IMb?»
51
Министру моя трактовка проблемы капелланов явно при-
шлась по душе.
«Вы совершенно правы, проблема не в капелланах, а в
том, что за свою тысячелетнюю историю католицизм так ук-
репился на польской земле и вошел так крепко в польское
сознание, что нельзя успешно решать частные вопросы его
влияния без кардинального решения проблемы отношения го-
сударства и церкви. А эта проблема исключительно сложна и,
что хуже всего, никак не решается. Никто из нашего руко-
водства не решается подступаться к ней, с учетом реально и
объективно существующего положения, предпочитая пускать
развитие этих отношений на самотек.
Беда же в том, что политика самотека присуща только
властям, а католический костел ведет упорную и целенаправ-
ленную деятельность по дальнейшему укреплению своих по-
зиций в польском обществе. И достиг в этом успехов, в ущерб
авторитету власти».
Я воспользовался этим разъяснением Войчика Владиславо-
вича, чтобы выразить благодарность за важное для меня по-
яснение проблемы церкви в Польше и высказал пожелание,
если министр не возражает, иногда обращаться к нему с воз-
никающими у меня вопросами. Чтобы не отнимать дорогого
времени у министра, я сформулировал свою просьбу весьма
скромно.
«Если позволит министр, при очередных докладах ему о
ходе нашей совместной работы со службой генерала Куфелва,
я кратко излагал бы вам то или иное представление по каким-
то конкретным польским проблемам, как оно будет склады-
ваться у меня, и был бы глубоко признателен за возможную
корректировку моих представлений с вашей стороны. Я не со-
бираюсь занимать излишнее ваше внимание. Но как развод*
чик, я привык досконально разбираться в окружающих меня
событиях», — сказал я извиняющимся голосом.
Министру импонировала моя постановка вопроса о «сверке
моих представлений и оценок», и он выразил готовность ока-
зывать мне такое содействие.
Таким образом, мне показалось, что я заложил нужный
мне фундамент на будущее, которое полностью подтвердило
обоснованность этого вывода.
Завязавшийся живой обмен мнениями по международным
вопросам в основном между мною и министром, так как Яков
Павлович предпочитал слушать, быстро исчерпал положенное
нам время, и мы распрощались.
В. Ярузельский выразил Якову Павловичу благодарность
за его труд на пользу укрепления дружбы и сотрудничества
52
между нашими народами и сотрудничества братских органов
безопасности. Пожелал и мне успешного вхождения в курс
сложных, как он подчергнул, ситуаций, складывавшихся в
Польше, и сам еще раз подтвердил о готовности содейст-
вовать мне в эгом, чему я был крайне рад.
Прощаясь, министр просил передать его теплый привет
Председателю КГБ СССР Андропову Ю. В. Первый кирпич
фундамента длительных отношений с этим интересным со-
беседником был заложен Но я так еще мало знал его,
чтобы на этом начальн»м этапе знакомства с ним мог
серьезно рассчитывать не эту возможность сверять с ним
свои выводы по интересовавшим меня вопросам польской
действительности.
О том, что первое знакомство прошло удачно, я понял,
когда на одной из встреч с С. Каней, с которым у меня уже
установились нормальные рабочие контакты, он поздравил
меня с успешный визитом к В. Ярузельскому, дав понять мне,
что у министра остались положительные впечатления от этого
моего дебюта. Я, конечно ке, не преминул высказать С. Кани,
что «до сих пор» нахожус. под влиянием интересной беседы
с министром и его глубокгх замечаний по обстановке в Поль-
ше, которые гак помогает мне лучше понимать польскую
действительность. Говоря это, я не кривил душой. В то же
время я теперь был уверен в близости С. Кани к В. Ярузель-
скому и, следовательно, м«г предполагать, что мои слова дой-
дут и до министра и, веротю, будут содействовать его пред-
расположению ко мне.
Сейчас время сделать н‘большое отступление. Перед встре-
чей с В. Ярузельским, начш знакомства с другими моими бу-
дущими более или мене длительными контактами, меня
вновь посещали те мыслц что беспокоили сразу после сде-
ланного мне предложения выехать на работу в Польшу. Глав-
ные мои, если не опасения, то сомнения состояли в том,
смогу ли я приспособить прочно сформировавшийся у меня
стиль профессиональной рнботы с иностранцами, к новым ус-
ловиям?
До сих пор я, общаясь в капиталистических странах с на-
шими агентами лз числа иностранцев или с другими предста-
вителями буржуазного обпества, знал, что передо мною были
либо идеологические и политические соратники, или пока
юлько потенциальные кандидаты в их число, либо противни-
ки, а порою и откровеннне враги. Такое подразделение того
иностранного окружения 1етко определяло и мои практичес-
кие цели: либо сотруднич;ства и доброжелательного убежде-
ния в исторической право е нашего общего дела на разведы-
53
вательной стезе и привлечения на свою сторону новых кан-
дидатов, либо активного противодействия враждебной дея-
тельности врагов нашего государства.
В Польше же, стране, вставшей на тот же путь стро-
ительства социалистического общества, что и наша страна,
где я должен решать общие для наших двух стран задачи 1
защиты государственной безопасности, вставали принципи-
ально новые для меня по своему методу решения, практи-
ческие разведывательные задачи — укрепляя и развивая со-
трудничество и взаимодействие с братскими органами пра-
вопорядка, в то же время обеспечивать получение необхо-
димой для нашего руководства достоверной, объективной
информации о положении в стране, во всех ее областях —
хозяйственной, политической, идеологической деятельности.
При этом категорически исключались хорошо известные ине
методы агентурно-оперативной работы. В тогдашних социа- ’
диетических странах внешняя разведка не имела права вер-
бовать агентуру: из граждан самой социалистической стра- .
ны — категорически, без каких-либо исключений, а из ,
чисто иностранцев — представителей капиталистического
мира — это разрешалось только совместно с местными ।
службами, с полного их ведома. :
Таким образом, для меня в решении задачи снабжения ,
центра необходимой разведывательной информацией остава- |
лось два пути — совершенствование взаимного обмена между ;
КГБ СССР и МВД ПНР интересующей наши спецслужбы ин- ;
формацией и получение сведений о положении в стране из '
личного наблюдения и анализа происходящих событий, бесед ,
и обмена мнениями с заслуживающими доверия контактами,
знакомыми и устойчивыми доверительными связями.
Возникал вопрос, в какой мере мой разведывательный
опыт работы с доверительными связями из числа граждан ка- ,
питалистических государств может быть применим в Польше?
Там, в буржуазном мире, для любой нашей доверительной
связи было ясно, что идя на какие-то «личные» услуги своим
советским знакомым, такая связь действовала вопреки инте-
ресам своей родины, в интересах иностранного государства.
Такой подход, естественно, исключался для нашей деятель-
ности в дружественном, союзном государстве.
В качестве основы для совместных действий с нашими
доверительными связями, нашими дружескими контактами
и знакомствами в Польше являлась общность интересов за-
щиты безопасности наших союзных государств, от внешней
и внутренней враждебной деятельности противников народ-
ной власти.
54
Поскольку в Польше такая деятельность врагов существу-
ющего режима была многообразной и очевидной не только
для органов безопасности, но и для широкой общественности,
использование этого аргумента не могло вызвать недоумения
или сомнений. Однако, как впоследствии я убедился, специ-
фика польских условий неизбежно создавала различные ос-
ложнения в нашей работе с доверительными связями, которые
требовали от нас постоянной осмотрительности и бдительнос-
ти.
Другой сложностью для меня в общении с польскими кол-
легами и связями являлось разительное отличие прочно уко-
ренившегося у меня стиля взаимоотношений с коллегами во
внешней разведке от того, что я увидел у поляков, что было
приемлемо для их специфического менталитета.
Дома, в коллективе сотрудников внешней разведки, я от-
личался прямотой отношений, будь то мои подчиненные либо
начальство. Мои коллеги знали, что как бы порою жестко я
не критиковал кого-либо, я никогда не переносил отдельные
ошибки и критику на общую оценку работы критикуемого со-
। рудника. Конечно же, за исключением тех редких случаев,
когда объект критики вообще оказывался негодным для раз-
ведки работником.
Для поляков же, как очень скоро мне стало ясно, одной
из характернейших особенностей было почти полное непри-
ятие прямой критики. Нельзя, просто недопустимо говорить
поляку, что он неправ, допускает серьезную ошибку, в чем-то
пе разбирается и т. д. Только критика в косвенной форме,
соотносимая не с ним персонально, а с кем-то или чем-то у
других лиц, как правило, лучше не присутствующих при об-
суждении, принимается поляком. Думаю, что это проистекает
из той особенности польского менталитета, характеризующей
большую амбициозность, претензию на непогрешимость в
суждениях и склонность не признавать авторитетов и власти.
Очевидно, исходя из этой своей черты, поляки не любят
ни критики в свой адрес, ни самокритики, очень любят кри-
1Пковать других, демонстрируя свое превосходство в чем-то.
Несмотря на эти, не простые для нашего восприятия осо-
бенности польского менталитета, общаться с поляками очень
легко. Они умеют создавать обстановку непосредственности в
любых условиях, ведут себя доброжелательно и свободно, так
что оказавшись среди кампании даже совершенно незнакомых
людей, начинаешь чувствовать себя, как один из них.
Эти представления о поляках сложились у меня позже, на-
капливаясь, как отдельные наблюдения за собеседниками и в
процессе делового общения с коллегами в МВД.
55
Не считая получения максимально возможных сведений и
оценок деятельности В. Ярузельского через других моих зна-
комых и связи, количество которых по мере вхождения в дела
представительства все расширялось, для более полного рас-
крытия его личности я рассчитывал на продолжение личного
общения.
Переломным моментом в этом явилась встреча и длитель-
ная беседа «на свободные темы» в расслабляющих условиях
дома у начальника военной разведки генерала Ч. Кищака, в
день его рождения 19 октября 1973 года.
Когда Ч. Кищак, приглашая к себе на прием по этому слу-
чаю сказал, что у него будут только его коллеги-военные, в
том числе и министр, я не только еще раз убедился в его
близости к министру, но и сразу решил использовать эту бла-
гоприятную возможность для беседы с В. Ярузельским о нем
самом, в том числе и попытаться выяснить его настроения в
связи с не совсем благоприятными для его семьи обстоятель-
ствами пребывания в Сибири. Его проживание во время
войны в моем родном Алтайском крае создавало хорошую ос-
нову для воспоминаний об этом периоде жизни В. Ярузель-
ского.
К этому времени у меня уже складывалось определенное
представление о том, что продолжение знакомства и закрепле-
ние благоприятного отношения ко мне министра было в моих
интересах, имея в виду все тот же «треугольник влияния». <
С Каней С. у меня уже установились хорошие рабочие от-
ношения, позволявшие обращаться к нему с возникавшими у
меня вопросами по широкому диапазону проблем, от практи-
ческого взаимодействия МВД ПНР и ГУВС МНО, с КГБ и
МВД СССР по линии обеспечения государственной безопас-
ности, до общего положения в Польше, по кругу вопросов
польской действительности, влияющих на состояние этой без-
опасности. Много полезного я извлекал из бесед с Каней как
по положению в Войске Польском, так и о самом В. Яру-
зельском.
Положительно складывались мои отношения и с другими
намеченными мною фигурантами в направлении другой вер-
шины «треугольника» во главе с министром внутренних дел
С. Ковальчиком. Сам он очень дружелюбно отнесся ко мне
и обещал всемерное содействие развитию и укреплению вза-
имодействия всех подразделений МВД ПНР с соответствую-
щими службами КГБ и МВД СССР, а также на уровне ру-
ководства МВД в установлении тесного сотрудничества с ру-
ководителями наших указанных министерств.
Оставалось определиться с направлением по линии воен-
56
ных деятелей и, прежде всего, с самим В. Ярузельским, оли-
цетворявшим в моем представлении самую важную вершину
«треугольника».
После первой встречи с ним и нескольких последующих,
весьма, правда, кратковременных, я оценивал складывавшиеся
отношения с этим деятелем с разных позиций и размышлял
над своими впечатлениями о нем.
Во-первых, если С. Каня был пока еще только кандидатом
в члены Политбюро ЦК ПОРП, а Ковальчик С. стал им толь-
ко в июне 1973 года, В. Ярузельский состоял уже несколько
лет полноправным членом высшего партийного руководства.
Он был первым моим польским знакомым такого ранга. По
нему я создавал представление и о других руководителях пар-
тии, о том, как они руководят партией и через нее — стра-
ной. Кроме того, в его руках была такая мощная сила, как
армия, от которой в решающей мере зависела стабильность и
безопасность государства. К этому времени он уже пять лет
находился во главе министерства национальной обороны и
являлся одним из самых авторитетных министров в польском
правительстве.
На данном этапе своих отношений с этим влиятельным
польским деятелем я стремился использовать любую возмож-
ность, чтобы развить первую благоприятную реакцию мини-
стра и закрепиться на позициях полезного для него собесед-
ника, то есть чтобы мои периодические обращения к нему о
приеме меня по делам взаимодействия служб военной контр-
разведки не являлись для него только обязанностью, а были
бы и известной потребностью, возможностью извлечь что-то
нужное, полезное или интересное для его ориентировки.
Направляясь к Кищаку, я был уже более подготовлен к ин-
шресовавшей меня беседе с В. Ярузельским. За прошедшие
пять с лишним месяцев я несколько раз встречался и обсто-
Я1ельно беседовал с начальником военной контрразведки ге-
нералом Т. Куфелем и военной разведки генералом Ч. Кища-
ком, познакомился с заместителем министра, начальником
I енштаба Войска Польского генералом Ф. Сивицким, началь-
ником Главного политического управления генералом В. Сав-
чуком и рядом других военачальников. Из бесед с ними я по-
мучил много полезных сведений о Войске Польском, о внут-
ренних отношениях в Министерстве национальной обороны,
ишимоотношениях вооруженных сил с политическим руковод-
имом страны, с МВД ПНР и другими польскими ведомствами
и в целом — с польским обществом. Складывалась весьма по-
зитивная картина определенного авторитета армии в народе,
57
благоприятного климата для Ярузельского в ЦК ПОРП, о его
уверенном положении в политическом руководстве страны.
Только недавно, в сентябре, я поздравлял его с присвое-
нием очередного высокого воинского звания — генерала
армии, что явилось дополнительным признаком одобрения его
руководства вооруженными силами страны со стороны Полит-
бюро ЦК ПОРП.
У Кищака действительно собрались только его военные
коллеги с женами. Многих из них я уже знал, с теми, кого
впервые увидел, меня познакомил хозяин. Вскоре появились
В. Ярузельский с супругой Барбарой, с которой на этом при-
еме познакомилась и моя жена Клавдия Ивановна. Зная о
моем интересе к семье министра, она во многом помогла мне
своими впечатлениями и сведениями о семейных «мелочах»
жизни Ярузельского, о которых узнала из беседы с Барбарой,
дополняя образ этого человека.
Активно участвуя в возникавших беседах с присутствовав-
шими, многие из которых хорошо говорили, а все понимали
по-русски, я главное внимание обратил на В. Ярузельского, с
которым непроизвольно возник разговор как раз о русском
языке.
Воспользовавшись этой темой, я обратился к В. Ярузель-
скому:
«Войчик Владиславович, мы с Клавдией Ивановной обра-
тили внимание и приятно удивлены, что многие военные то-
варищи знают и хорошо говорят по-русски. Где они осваива-
ли наш трудный язык и, если не секрет, как вам удалось так
в совершенстве овладеть русским языком?»
Улыбнувшись, министр с явно заметной искренностью и
необычной для него эмоциональностью стал говорить, прежде
всего, о себе. Самого его к русскому языку приобщила жизнь
среди русских людей в трудное военное время. С началом
Второй мировой войны он оказался волею судьбы с родите-
лями в глубокой Сибири, в Алтайском крае, в городе Бийске.
При этих словах я с радостью среагировал, заметив, что
министр был в моих родных местах — ведь я родился в цент-
ре Алтайского края, в городе Барнауле, а Бийск последний
раз посетил в 1956 году, когда направлялся в туристское пу-
тешествие по горному Алтаю.
Продолжая рассказ о том периоде своей жизни — В. Яру-
зельский заметил, что именно тогда он стал настойчиво изу-
чать наш язык, а начав читать по-русски, увлекся классиками
русской литературы. «Они захватили меня своей глубиной
знания человеческой натуры и волнующим описанием народ-
ной жизни, — говорил он. Тогда я узнал многие «тайны рус-
58
ской души», о которой писали Достоевский, Толстой, Некра-
сов и, конечно же, великий Пушкин... Но главное, что я
нынес из того периода моей жизни, исключительную чуткость
и доброту простых русских людей, — сказал с большим чув-
ством Войчик Владиславович, — их готовность делиться пос-
ледним куском хлеба. Это чувство глубокой признательности
на всю жизнь определило мое отношение к вашему наро-
ду», — добавил он, как мне показалось, вполне искренне.
Министр рассказывал, как, вступив добровольцем в поль-
ские вооруженные силы в мае 1943 года, он прошел в со-
ставе первой польской армии боевыми дорогами до Герма-
нии, участвуя в сражениях с гитлеровскими оккупантами.
«Во время войны, ~~ говорил он, — я понял, что дорога
у польского и русского народов одна, совпадает с их общими
коренными, жизненными интересами, и с этим убеждением
сражался бок о бок с советскими воинами».
«Думаю, — продолжал он свою мысль, — что в принципе
аналогичное моему положение складывалось у большинства
моих военных коллег. Все они, как правило, прошли свое
военное обучение в советских военных учебных заведениях,
где и приобщились к русскому языку. А объединяющее нас
единство наших целей является лучшим стимулом для овла-
дения русским языком, а через него богатой литературой и в
целом вашей историей и культурой».
«А как у вас с польским языком?» — закончил свой рас-
сказ министр этим вопросом ко мне.
Пришлось объяснить, что хотя я и изучаю активно поль-
ский язык, но рассчитываю овладеть им лишь пассивно — до-
биться полного понимания письменной и устной речи, но не
надеюсь когда-либо быть способным говорить достаточно без-
ошибочно, главным образом в части правильного произноше-
ния очень трудных для нас многих польских звуков.
Кстати, такому ограничению моих языковых намерений
способствует сама реальная действительность. Уже сейчас я не
испытываю особых трудностей в понимании польского разго-
ворного языка, а польские коллеги хорошо понимают мой
русский. Вот такой «паритет», когда каждый из нас говорит
па своем родном языке, думаю, и устроит нас.
После изучения английского, поглотившего много моего
(руда и усилий по доведению знания его до совершенства,
•атем удовлетворительного изучения французского, которым
стал пользоваться активно в полную меру, хотя и не без
изъянов в произношении, затем, наконец, пассивного овла-
дения немецким, теперь я уже не решаюсь на достижение
большего в польском. При этом приходится учитывать те-
59
перь и возраст и большую загрузку по работе. Думаю, что
зная хорошо пассивно, я смогу приобщаться к польской
культуре во всех ее проявлениях. Уже сейчас с нетерпением
жду того времени, когда смогу без переводчиков наслаж-
даться польскими замечательными театрами.
«Тем не менее, — сказал я, — я завидую вам, Войчик Вла-
диславович, и хотел бы также свободно говорить по-польски,
как вы удивительно правильно говорите по-русски».
Эта долгая беседа крепко осела в моей памяти. Главное,
что она дала мне — убеждение в том, что доброжелательность
министра ко мне была искренней и отражала его общую по-
зицию по отношению к дружбе и союзу Польши с Советским
Союзом. У меня возникло убеждение, что в его лице мы
имеем искреннего друга нашей страны.
Что касается изучения польского языка, то я смог в даль-
нейшем с удовлетворением констатировать, что намеченную
тогда программу-минимум выполнил успешно. Одно то, что
и польское радио и телевидение, и выступления различных
ораторов во всех тонкостях польского языка стали понятны
мне. И что было наиболее трудным — добился я и понимания
многообразного и богатого польского юмора. Какое же удов-
летворение мне доставляли театральные посещения! Что сто-
ило одно только сатирическое шоу в театре «Сиренка», когда
мы с Клавдией Ивановной могли искренне смеяться вместе
со всеми посетителями над острыми шутками и злыми сати-
рическими репликами актеров по адресу современной поль-
ской действительности.
Надо сказать, что касается успехов в польском языке моей
жены, то она быстрее осваивала бытовую лексику, многое в
тонкостях которой так и осталось для меня неведомым. Зато
в политической терминологии мне приходилось помогать ей.
Не прошло и года моего пребывания в Польше, как я стал
читать известные мне еще со школьных лет книги классиков
польской литературы, но теперь уже в оригиналах, заново на-
слаждаясь самобытностью их языка.
Все это сослужило мне хорошую службу, помогало лучше
понимать современную жизнь поляков и особенности их мен-
талитета.
Дальнейшие мои встречи с В. Ярузельским, а их за две-
надцать лет было немало, происходили на фоне сложной по-
литической жизни страны, в которой этот человек играл роль,
все возраставшую по значению и влиянию на происходившие
события.
Это было реальностью уже в те первые годы моего обще-
ния с этим крупным не только военным, но и политическим
60
деятелем, не говоря уже о последовавшем с 1981 года пери-
одом руководства им партией в качестве ее первого секретаря.
Поэтому чрезвычайно странно звучат для меня сейчас
слова Войчика Владиславовича, сказанные им в 1991 году в
интервью журналу «Новое время» о том, что якобы в течение
десяти лет он являлся только «по обязанности» членом
Политбюро ЦК ПОРП. То есть понимайте это как его пас-
сивное посещение заседаний высшего партийного органа. Как
же тогда с решениями Политбюро ЦК, за которые ведь нужно
голосовать и нести ответственность? Тоже «по обязанности»
или, как мне было известно, приходилось и возражать, и от-
стаивать свою точку зрения, например, в июне 1976 года.
Думаю, не следовало давать такую дань сегодняшней конъ-
юнктуре, ибо она не стоит того ущерба, который наносит об-
лику солидного политического деятеля, вызывает сомнения в
искренности и других его суждений.
Естественно, проследить и показать его действия во всем
многообразии развития польской действительности я не
могу, это заняло бы слишком много места, да и нет в
ном необходимости. Поэтому ограничиваюсь здесь воспо-
минаниями о деятельности В. Ярузельского отнюдь не как
•по обязанности» на тех периодах и этапах политической
жизни Польши, которые являлись переломными в процессе
становления этого человека как государственного деятеля.
Такие кульминационные периоды в деятельности В. Яру-
сльского мне видятся как совпадение их с первой серьезной
испышкой недовольства польского рабочего класса в июне
1976 года, с обострением положения в руководстве ПОРП в
связи с начавшимся социально-политическим кризисом в ав-
। усте-сентябре 1980 года, с приходом Ярузельского на пост
председателя Совета министров ПНР в феврале 1981 года, с
июньским пленумом ЦК ПОРП перед IX съездом партии,
моем с октябрьским пленумом и избранием Ярузельского
первым секретарем ЦК ПОРП в октябре этого года и, нако-
нец, принятием решения о вводе в Польше военного поло-
жения.
Прежде чем продолжить рассказ о своих впечатлениях и
конкретных фактах из этих периодов деятельности В. Яру-
и'льского, несколько слов хочу сказать о том образе этого че-
иоиека, как он сложился у меня за время общения с ним.
Не буду останавливаться на внешности, описание которой
стало составляться из таких фраз, как «стройный, подтянутый,
с бесстрастным лицом, в черных мрачных очках» и так далее.
Действительно, он всегда был примером по-военному подтя-
нутости и аккуратности как фигурой, так и одеждой и очень
61
требовательным в этом отношении к своим подчиненным. Но
главное в его характере, как мне представляется, состояло не
в этом, а в нетипичной для эмоциональных поляков внутрен-
ней сдержанности, скупости внешних выражений. Порой мне
даже казалось, что движения, редкие жесты, выражение лица
были какими-то жестко ограниченными, всегда одинаковыми.
Такое же впечатление складывалось у меня и от самой речи,
разговора Войчика Владиславовича, хотя по своему содержа-
нию она была совершенно правильной, богатой мыслями.
И это, оказывается, было не только моим восприятием.
Вспоминаю одну беседу с моим хорошим знакомым — чле-
ном Политбюро ЦК ПОРП уже в период, когда Войчик Вла-
диславович был первым секретарем. Рассказывая о своих впе-
чатлениях от только что состоявшегося обсуждения серьезного
вопроса на заседании Политбюро, мой собеседник, отмечая
свое несогласие с каким-то высказыванием первого секретаря
бросил фразу: «Закрыв глаза я вдруг представил себе, что го-
ворит не человек, а робот, запрограммированный на тему об-
суждавшегося вопроса. Так бесстрастно и равномерно было
высказывание В. Ярузельского», — пояснил он.
Наиболее характерной чертой В. Ярузельского являлась ис-
ключительная осмотрительность, взвешенность и скупость не-
посредственной реакции на происходящее, будь то соприкос-
новение с другими людьми или какими-то событиями, про-
блемами, решениями. Эта особенность не соответствовала
представлению о поляках, легко эмоционально возбудимых,
остро регируюших особенно на что-то, лично их затрагиваю-
щее, нескрываемо амбициозных и часто дерзких в своих пре-
тензиях. Ярузельский не только являл собой образец сдержан-
ности в выражении своих чувств, но и неторопливости, на-
рочитой замедленности в принятии решений, осторожности,
порою создававшей впечатление о его нерешительности и ко-
лебаниях.
Как говорят в народе, на рожон он никогда не лез.
В то же время способность глубоко анализировать и делать
правильные выводы требовала от него решительных действий.
Этот парадокс, коллизия между присущей его характеру осто-
рожностью и потребностью к действию, вытекающей из его
выводов, В. Ярузельский разрешал своеобразным, присущим
ему методом.
На протяжении всего семилетнего периода руководства
партией Тереком, вплоть до сентября 1980 года, свидетелем
которого я был, все основные позиции В. Ярузельского,
кроме тех, что затрагивали военные проблемы, претворял в
практические действия верный его единомышленник в руко-
62
подстве партии, также член Политбюро и секретарь ЦК
ПОРП С. Каня.
Из этих двух польских деятелей образовался хорошо сла-
женный и эффективно действующий тандем: В. Ярузельский
определял, что и как лучше предпринять в руководстве,
чтобы воздействовать на Терека и его приближенных (до
1973—1974 гг. Ф. Шляхтица, затем Е. Бабюха, П. Яроше-
вича, С. Ковальчика), пытаясь не допустить неприемлемых
» точки зрения этих двух деятелей действий и решений или
исправить допускаемые Тереком или еще кем-то серьезные
ошибки в руководстве партией и страной.
После этого С. Каня, отличавшийся боевым зарядом и
способностями создавать нужную ситуацию на заседаниях
Политбюро, начинал действовать, часто с нужным результа-
юм.
Секрет успеха демаршей С. Кани состоял в том, что все
члены высшего партийного руководства и в аппарате Цент-
рального Комитета ПОРП знали как неудержимость и энер-
1ию самого С. Кани, так и кто стоял за его спиной. Авторитет
же В. Ярузельского, хотя в большинстве случаев и молчали-
вый, был большим.
В создании этого авторитета активно участвовали как
('. Каня, так и многие военачальники, а заложил его сам
В. Ярузельский, как участник освобождения Польши и своим
мужественным отказом использовать армию против рабочих в
1970 году.
ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ
АВТОРИТЕТА В. ЯРУЗЕЛЬСКОГО
Первое серьезное испытание авторитета В. Ярузельского в
Политбюро ЦК ПОРП я наблюдал в середине 1976 года.
Именно тогда, несмотря на возражения С. Кани и В. Яру-
юльского Е. Бабюху, захватившему почти полное влияние на
1 ерека, при поддержке премьера П. Ярошевича и других при-
ближенных первого секретаря, удалось добиться решения о
резком повышении цен на продукты питания. Вспыхнувшие
волнения рабочих, сопровождавшиеся антиправительственны-
ми и антипартийными выступлениями и беспорядками, гро-
шли вызвать всеобщую забастовку со всеми самыми серьез-
ными последствиями для партии.
Понимая лучше других членов руководства возникшую
(разную опасность, В. Ярузельский решительно потребовал
отмены принятого правительством П. Ярошевича решения по
63
ценам. Под его давлением Терек отступил, и катастрофичес-
кое развитие событий на этот раз партии удалось избежать.
Но настроения в пользу «антирабочего* разрешения возни-
кавших сложных экономических проблем у сторонников от-
вергнутого решения сохранились. Второй человек в партии
Е. Бабюх, стремившийся скомпрометировать премьера
П. Ярошевича, чтобы заменить его на этом посту, как этап в
продвижении на первую роль, упорно вел линию на возвра-
щение к идее повышения цен.
В целях не допустить до премьерства Е. Бабюха, который
по оценкам В. Ярузельского и С. Кани, а также по поступав-
шим и к нам сведениям, имел далеко идущие намерения от-
вода Польши от союза с СССР, С. Каня вынашивал идею вы-
движения на эту важную позицию В. Ярузельского.
Как мне стало известно, он вел эту линию путем убежде-
ния В. Ярузельского и одновременно Е. Терека. Однако оба —
и кандидат С. Кани сам В. Ярузельский и первый секретарь
Е. Терек, от кого это зависело, негативно отнеслись к этой
идее.
В. Ярузельский считал, что пост министра обороны в со-
здавшихся условиях был более прочным, чем положение пре-
мьера, руки которого связаны решениями Политбюро, а эко-
номическая обстановка в стране все осложнялась и грозила
настоящим кризисом.
К 1980 году, когда для всех в руководстве партии стало
ясно, что П. Ярошевич не может обеспечить руководство
деятельностью правительства по выходу из развившегося
экономического и социального кризиса, под давлением
С. Кани В. Ярузельский обусловил возможное свое согласие
занять пост премьера предоставлением ему со стороны
Политбюро полной свободы действий и установлением прак-
тиковавшихся до сих пор мелочной опеки и контроля.
В свою очередь Е. Терек, уступая настойчивым рекомен-
дациям С. Кани согласился переговорить с В. Ярузельским.
Но при этом так поставил вопрос, чтобы В. Ярузельский сам
отказался, так как ни сам Е. Терек, ни претендент в премьеры
Е. Бабюх не хотели выводить В. Ярузельского на такую ре-
шающую позицию в стране.
Соответственно, Е. Терек провел разговор в таком ключе,
что в создавшихся условиях министру обороны, видимо, не
следует «бросать армию», являющуюся главным гарантом без-
опасности страны и важным звеном Варшавского договора...
На «предложение» в такой форме В. Ярузельский мог от-
ветить только отрицательно.
Таким образом, к VIII съезду ПОРП в феврале 1980 г.
64
Е. Бабюху удалось подойти единственным кандидатом на пост
премьера, каковым он и был утвержден в феврале этого года,
О том, что Е. Бабюх оказался никуда не годным кандида-
том для такого масштабного дела, как руководство страной,
да еще в условиях серьезного кризиса, доказали события, вы-
званные его недальновидной социально-экономической поли-
тикой.
Следуя своей идее фикс «повышения цен» как панацеи от
всех экономических бед, Бабюх убедил Терека в целесообраз-
ности принятия этого пагубного для страны решения.
Начавшийся острый социально-политический кризис смел
не только этого незадачливого «премьера», но и политическое
руководство во главе с Е. Тереком.
ДИЛЕММА ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ ЦК ПОРП
На четвертом пленуме ЦК ПОРП (24 августа 1980 г.)
Е. Бабюх был освобожден от членства в Политбюро ЦК вмес-
те с Шидляком Я„ Вжашиком Т. и Лукашевичем Е. На
VI пленуме 6 сентября с поста первого секретаря вынужден
был уйти сам Е. Терек. Этому предшествовали напряженные
перепетии внутренней борьбы в руководстве партии за первую
роль в ней.
На основании многочисленных информаций, дошедших до
меня об этих событиях, картина смены высшего руководства
представлялась так.
Как всегда, в сложные периоды кадровых изменений в
партии, активизировался С. Каня, имевший опыт в аналогич-
ной ситуации в декабре 1970 года. Будучи фактически вторым
человеком, после того, как с началом кризиса Политбюро по-
ручило ему возглавить партийный Кризисный комитет,
С. Каня вел каждодневные обсуждения с Е. Тереком, дока-
1ЫВ.1Я ему необходимость отставки, с чем Терек к началу сен-
тября согласился.
Однако перед тем, как было принято решение Политбюро
о переговорах с Межзаводским комитетом бастующих рабочих
в Гданьске, Терек пытался убедить Каню в необходимости об-
ращения к Москве с просьбой о вводе советских войск для
•наведения порядка». Эго паническое предложение С. Каня
отмел, как несерьезное. Упоминаю об этом, ставшем мне не-
сколько позже известном факте с тем, чтобы вернуться к нему
еще раз.
С. Каня, получив согласие Е. Терека уйти в отставку, спро-
сил его о том, кого он может рекомендовать на пост первого
секретаря.
65
Е. Терек однозначно назвал С. Ольшовского. К этому вре-
мени С. Кани и ряду других членов Политбюро было извест-
но, что сам С. Ольшовский вел активную работу в поддержку
своей кандидатуры, при этом не стеснялся распространять
мнение, что его «поддерживают советские и другие союзник
ки». Как аргумент в поддержку этого утверждения приводился^
его телефонный разговор с послом СССР в ГДР Абрасимо-
вым П., а также с самим Хонеккером. Последний якобы за-
явил, что он и «другие союзники» считают С. Ольшовского1
самой подходящей кандидатурой и пожелал ему успеха.
Эти ложные ссылки на поддержку Москвы крепко засели
в памяти не только С. Кани, но и В. Ярузельского, так как
такая уверенность, что мы больше всех доверяем С. Ольшов-
скому, довлела над нами и в октябре 1981 года и позже, когда
В. Ярузельский был уже первым секретарем и пользовался,
как мне было хорошо известно, полным доверием со стороны
ЦК КПСС.
В создавшейся ситуации С. Каня настойчиво добивался от
В. Ярузельского согласия на пост первого секретаря, а пос-
ледний категорически отказывался, в свою очередь предлагая
занять эту позицию самого С. Кани и даже готов был на кан-
дидатуру С. Ольшовского.
Как мы представляли в то время расстановку сил в Полит-
бюро, кандидатура В. Ярузельского была бы поддержана боль-
шинством членов Политбюро, и С. Ольшовский не имел бы
шанса быть рекомендованным от имени Политбюро пленуму
ЦК. В случае же с Камей такой уверенности не было, так как
ряд членов руководства могли отдать предпочтение С. Оль-
шовскому.
Поскольку эта кандидатура вызвала большие сомнения не
только у нас в представительстве, но и в ЦК КПСС, создав-
шаяся ситуация вызвала тревогу. Зная об этом по своим пар-
тийным контактам, С. Каня и В. Ярузельский были постав-
лены перед дилеммой либо самим (одному из них) занять этот
пост, либо уступить его кандидату, не пользовавшемуся пол-
ным доверием ЦК КПСС, чем, естественно, вызвать недо-
вольство в свой адрес.
С. Каня, надо отдать ему должное за его самокритичное
отношение к своим возможностям, упорно заявлял, что эта
«шапка Мономаха не по нему», что он не справится с такой
ответственной задачей, и продолжал убеждать В. Ярузельско-
го, что только он может обеспечить нужное партии и стране
твердое руководство в то сложное время. Но сломить его воз-
ражения С. Кани не удалось, и тогда, заручившись поддерж-
кой и обещанием помогать ему со стороны Ярузельского, он
66
повел борьбу с другим претендентом и достиг успеха, правда
с минимальным преимуществом.
На этом же VI пленуме 6 сентября вместе с Е. Тереком
был выведен из состава Политбюро 3. Грудзень, а на следу-
ющем, VII, состоявшемся в декабре 1980 года были освобож-
дены Каркошка А., Ковальчик С., Кручек В., Верблян А.
Таким образом, из старого состава Политбюро в количестве
14 человек остались четыре человека — С. Каня, В. Ярузель-
ский, М. Ягельский и Г. ЯблоньскиЙ.
Вновь после провала Е. Бабюха возник вопрос о том, кому
занять пост премьера. С. Каня теперь уже с позиций первого
секретаря попытался склонить к этому В. Ярузельского, но не
преуспел. Хотя теперь С. Каня гарантировал ему свободу рук,
в деятельности правительства, неопределенность и крайняя
напряженность положения в стране определили отказ В. Яру-
зельского, предпочтившего сохранить в своих руках самый
важный стабилизирующий фактор — вооруженные силы.
Премьером был назначен мало известный в партийном ак-
тиве, хотя и многолетний секретарь ЦК, теперь избранный
кандидатом в члены Политбюро, специалист в области госу-
дарственной экономики — И. Пиньковский.
В. ЯРУЗЕЛЬСКИЙ - ПРЕМЬЕР
К февралю 1981 года С. Каня и все остальные руководство
партии, включая и В. Ярузельского, убедились, что роль ру-
ководителя правительства не по силам И. Пиньковскому. Те-
перь уже и В. Ярузельский понял, что для него дальнейшие
отказы от этого поста будут сочтены за политическую тру-
сость. Он согласился стать премьером, оставаясь одновремен-
но министром национальной обороны.
Вступив в должность премьера, В. Ярузельский обратился
с призывом к польскому народу о «трех месяцах спокойст-
вия», без забастовок, чтобы дать ему время на приведение в
порядок подорванной забастовками экономики страны. Этот
призыв встретил известное понимание, и первый период его
премьерства был относительно спокойным, но не долго.
Поскольку ни С. Каня, возглавивший партию, ни В. Яру-
юльский как премьер не выдвинули приемлемой для польско-
го рабочего класса конкретной социально-экономической
программы, «Солидарность», которая получила возможность
продолжать представлять себя единственным защитником ин-
тересов рабочего класса, продолжала расширять и укреплять
свое влияние на польских трудящихся, начиная все больше
подрывать авторитет партии.
67
Для преодоления нараставшего кризиса в самой партии, ее
руководство взяло курс на проведение Внеочередного съезда.
В широких партийных кругах появилась надежда, что съезд
предложит им и всему польскому народу конструктивную про-
грамму выхода из кризиса.
В процессе подготовки к съезду, намеченному на июль
месяц, в начале июня состоялся XI пленум ЦК ПОРП, вокруг
которого, как и на самом заседании пленума, развернулись
события, о которых хочу сказать особо, именно для характе-
ристики В. Ярузельского.
Поскольку в деятельности С. Кани в качестве первого сек-
ретаря к этому времени выявилось много моментов, вызывав-
ших недовольство партийного актива, к началу пленума среди
членов ЦК сформировалась сильная оппозиция С. Кани и на-
строение поставить вопрос о его замене. Об этом было хоро-
шо известно С. Кани и его сторонникам, которых вполне уст-
раивала центристская позиция первого секретаря и его стрем-
ление не искать принципиальных решений, а занять прими-
ренчески-соглашательские позиции.
В среде принципиальных коммунистов, считавших, что об-
становка требовала четкой и ясной позиции партии как аван-
гарда рабочего класса, тон задавали такие деятели как
Т. Грабский, С. Кочёлек.
Чувствуя шаткость своего положения, С. Каня довел до
сведения В. Ярузельского, что готовится заговор «твердоголо-
вых коммунистов» по замене не одного С. Кани, а их обоих.
Поскольку в адрес В. Ярузельского также появилась критика
за малоэффективность мер, принимавшихся правительством,
он, к сожалению, не понял намерений С. Кани и поддался
на это его ложное утверждение. В этом был, по моей оценке,
серьезный просчет В. Ярузельского. По имевшимся в моем
распоряжении сведениям, среди оппозиционных С. Кани чле-
нов Центрального Комитета было твердое намерение предло-
жить пост первого секретаря именно В. Ярузельскому. Если
бы это произошло еще в июне, а не в октябре, то в распо-
ряжении В. Ярузельского было бы на четыре месяца больше
времени для осуществления своих важных намерений и, воз-
можно, ему удалось бы достичь национального согласия с ли-
дерами умеренного большинства в «Солидарности» и католи-
ческой церковью. После же октября его усилия в этом на-
правлении оказывались запоздавшими, для исправления поло-
жения ему не хватило времени.
Заручившись поддержкой В. Ярузельского сорвать «заговор
против них», С. Каня получил важную поддержку со стороны
влиятельных членов ЦК из числа военных. Учитывая, что
68
актив «Солидарности» также включился в поддержку С. Кани,
«либерально-неопределенная» политика которого устраивала и
эти круги, С. Каня не только благополучно прошел через об-
суждение на пленуме его доклада о задачах предстоящего
съезда, но и сумел подготовить так съезд, что большинство
противников его линии не вошло в новый состав руководя-
щих органов партии.
Глубоко ошибался и, как видно из последних интервью
В. Ярузельского, в частности, из его утверждения «Шпигелю»
в мае 1992 г., продолжает ошибаться в том, что на этом пле-
нуме якобы «Советы пытались провести своих людей на клю-
чевые позиции». Никто, тем более «Советы» не пытались вме-
шиваться во внутренние дела польской партии. Мне не ясно,
что за «своих» людей для «Советов» имеет в виду Войчик Вла-
диславович и как их пытались «протащить». Думаю, что и в
этот раз сказалась болезненная недоверчивость В. Ярузельско-
го, проявившаяся у него в связи с кандидатурой С. Ольшов-
ского, а ведь ему через министра Ч. Кищака Юрий Владими-
рович Андропов еще тогда твердо и ясно передал, что ника-
кой поддержки этому «слаломисту», по выражению самого
В. Ярузельского, вихляющемуся политически из стороны в
сторону, ни со стороны ЦК КПСС, ни кого-либо из совет-
ских представителей не оказывалось и не будет оказываться.
Думаю, что в данном случае В. Ярузельский выдает не свое
мнение, а навеянное ему убеждение С. Кани в том, что про-
тив него выступали не инициативно польские коммунисты, а
по инспирации «Советов». При этом для С. Кани было важно
использовать в своих целях авторитет В. Ярузельского.
С. Каня сумел, зная хорошо болезненную реакцию Войчи-
ка Владиславовича на критику в его адрес, ввести его в за-
блуждение, вновь использовав имя «претендента» С. Ольшев-
ского, как якобы «нашего», то есть, по словам Ярузельского,
кандидата «Советов»?
Не захотел В. Ярузельский увидеть в июне то, что он уже
не мог игнорировать в октябре, а именно, справедливого не-
довольства партийных масс постоянными колебаниями и не-
определенностью политики С. Кани. А ведь, насколько мне
было известно, сам В. Ярузельский осуждал поведение и от-
сутствие решимости действовать у первого секретаря, отказав-
шись от поддержки его вскоре после избрания С. Кани на
jtot пост. И в этом, на мой взгляд, он был прав, так как
убедился в невозможности сохранения прежнего «тандема»,
ибо С. Каня, став руководителем, вообразил, что теперь он
не нуждался в таком партнере, стал «сам с усам». На деле же
оказалось, что его амбициям явно не хватало амуниции. По-
69
нимая это, В. Ярузельский все же позволил убедить себя, что
кто-то, какие-то, как он выражается сейчас, «консервативные
элементы» втуне с «Советами», объединив его в одну связку
с С. Каней, готовили «политический путч»! Как это ни забав-
но звучит, но создается невольно впечатление, что автор этиЛ
слов хотел бы заполучить свой ГКЧП.
Думаю, способствовал этому ошибочному заключении?
В. Ярузельского и тот факт, что в письме ЦК КПСС к членам
ЦК ПОРП от 6 июня 1981 года его имя было поставлено в ряд
с именем С. Кани в критическом аспекте. Но ведь он был уже
премьер и за дела в стране нес ответственность. Но болезненное
восприятие этой товарищеской критики мешало ему трезво
оценить никак не враждебный ее смысл.
Это интервью журналу «Шпигель» в мае нынешнего года
серьезно поколебало мою уверенность в том, что я смог за
годы общения с В. Ярузельским правильно разобраться в его
истинных убеждениях и принципиальности.
До сих пор я относил его к числу тех польских немного-
численных деятелей, которые под влиянием конъюнктуры ни-
когда не меняют своих взглядов и фундаментальных идей. На
это мое сомнение повлияли не только и не столько указанные
замечания о «путче». Его я бы пропустил без внимания как
дань «моде», если бы он не поддержал ту ложную в своей
сущности версию о якобы внешних причинах введения в
Польше военного положения. Но об этом сказать нужно по-
дробнее.
В. ЯРУЗЕЛЬСКИЙ СТАНОВИТСЯ
ПЕРВЫМ СЕКРЕТАРЕМ ЦК ПОРП
К октябрю 1981 года С. Каня так подорвал доверие к себе
со стороны большинства членов Центрального Комитета
ПОРП, а также братских партий в странах бывшего социа-
листического содружества, что дальнейшее его нахождение ф
главе партии стало невозможным. Теперь опять возник глав
ный вопрос, кто должен встать во главе руководства партии?
Большинство в ЦК склонялось в пользу кандидатуры В. Яру-
зельского, но появился вновь С. Ольшовский, теперь уже
более активно поддерживавшийся со стороны руководства
ГДР в лице Хонеккера. Положение с проблемой первого сек-
ретаря осложнялось тем, что, как мне было известно, С. Каня
теперь уже не хотел уходить с так понравившеся ему позиции,
а В. Ярузельский по-прежнему противился предложению за-
нять этот пост, которое ему делали члены ЦК, в том чисЛ
и близкие его соратники.
70
Но сопротивляться долго он не мог, тем более что за ме-
сяцы, прошедшие со времени IX чрезвычайного съезда ПОРП
В. Ярузельский убедился не только в беспомощности С. Кани,
но и в серьезном политическом ущербе, который наносила его
так называемая «центристская» линия в решении неотложных
задач жизни партии и страны. Он начал теперь опасаться и
за вооруженные силы, верность которых правительству и его
политике подрывалась растущим недоверием к руководству
партии во главе с С. Каней.
На [V Пленуме ЦК, состоявшемся 18 октября 198! года
развернулась острая борьба за пост первого секретаря. Во-пер-
вых, теперь уже сам С. Каня не был склонен уступать кому-
либо свое место. В отличие от обуревавших его в сентябре
1980 года сомнений в его способностях, ему очевидно очень
пришлась по душе возможность командовать всеми другими.
Не беда, что его «команды» оборачивались большим ущербом
для партии, государства, народа. Во-вторых, активно вклю-
чился в борьбу за первое место давний претендент С. Оль-
шовский, которого теперь уже почти открыто поддерживали
«соседи» — лично Хонеккер даже звонил по телефону, выра-
жая уверенность, что С. Ольшовский как «единственно под-
ходящий» кандидат будет избран, и ободрял его на энергич-
ные действия.
Наконец, явный кандидат большинства членов Централь-
ного Комитета ПОРП Ярузельский все продолжал «сомневать-
ся» и упорно отказываться дать согласие на то, чтобы Полит-
бюро рекомендовало его кандидатуру. В то же время его из-
брание не вызывало сомнений, так же как у него не могло
быть оснований опасаться непрочности его положения перво-
ю секретаря, поскольку за бытность премьером он значитель-
но консолидировал свои позиции в руководстве страны.
В Политбюро его активным сторонником был М. Милев-
ский, он же секретарь ЦК, отвечавший за работу правоохра-
нительных органов. В правительстве надежной опорой был
лавний его приближенный М. Раковский, долголетний до
ггого главный редактор газеты «Политика», способный пуб-
лицист и смелый полемист, обеспечивший В. Ярузельскому
очень для него важную поддержку из кругов интеллигенции.
Учитывая, что в условиях политического и социального
кризиса в Польше монополия МВД на информацию приоб-
ретает стратегическое значение для власти, В. Ярузельский
стремился обеспечить и в этом ведомстве надежную опору.
При министре М. Милевском, хотя последний и пользо-
вался его полной поддержкой, он не мог быть уверен в том,
что будет монополистом информации МВД из-за самостоя-
71
тельности во многом этого деятеля. Поэтому В. Ярузельский
убедил С. Каню в полезности для первого секретаря иметь
Милевского в составе руководства партии. Как результат, по
рекомендации С. Кани на IX внеочередном съезде в июле
1981 года М. Милевский был избран членом Политбюро и
секретарем ЦК ПОРП, а министром назначен надежный под-
чиненный Ярузельского, заслуживавший его полного доверия
на посту начальника военной контрразведки генерал
Ч. Кишак. Последний, как министр внутренних дел, оказался
полностью послушным исполнителем воли В. Ярузельского,
не имея никаких самостоятельных амбициозных целей.
Здесь было бы уместно, нисколько не желая обидеть как-
то С. Каню и тем более моего долголетнего коллегу и друга
Ч. Кишака, которые оба в моем представлении были своеоб-
разными помощниками В. Ярузельского, для характеристики
некоторых методов деятельности этого польского деятеля при-
вести слова польского же поэта из «Калишского повята» Бал-
тызера:
Мало нам своей сноровки,
Все нам нужен кто-то ловкий,
Чтоб за нас дал ход делишкам,
Чтоб хитрил да чтоб не слишком...
Эти строки пришли ко мне при одной оказии, когда я ока-
зался свидетелем уж очень явной «хитрости» министра Ч. Ки-
щака, во время беседы с Ю. В. Андроповым в Москве выда-
вавшим одну просьбу председателю КГБ «за свою», которая
явно исходила от В. Ярузельского, о чем мне было легко до-
гадаться, так как что-то подобное я раньше уже частично уло-
вил в словах самого Войчика Владиславовича, частично узнал
от других его коллег.
Должен сказать, если С. Каня не скрывал своей роли ис-
полнителя в «тандеме», да и почему было ему стыдиться, то
Ч. Кишак наоборот скрывал многое, исходившее от его шефа,
не подозревая, что я знаю автора. Тут он по-балтызеровски
«хитрил» уж слишком.
Итак, отставка С. Кани с поста первого секретаря была
единогласно принята и на этот пост был избран В. Ярузель-
ский. Его деятельность в новом качестве началась в наиболее
сложный период развития глубокого социально-политического
и экономического кризиса в Польше, когда ежедневно возни-
кали сложнейшие проблемы обеспечения общественного по-
рядка в стране. Сохранив в своих руках посты премьера и миз
нистра обороны, В. Ярузельский получил возможность болм
эффективно действовать при разрешении возникавших острьм
72
ситуаций, которые стали появляться все чаще и проявляться
все опаснее.
Одной из них являлась предпринятая экстремистами из
«Солидарности* забастовка в школе МВД специалистов-по-
жарников в конце ноября, а затем совещание руководителей
«Солидарности* в Радоме 2—3 декабря, на котором раздались
воинственные поджигательские призывы к насильственному
захвату власти в стране и фактически к развертыванию меж-
доусобной гражданской войны.
На очереди встал вопрос о принятии кардинальных чрез-
вычайных мер для предотвращения нависавшей национальной
катастрофы.
Эти решения принимать выпало на долю В. Ярузельского.
В. ЯРУЗЕЛЬСКИЙ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
Прежде чем двигаться дальше, для полного понимания мо-
тивов деятельности этого политического деятеля, нужно по-
смотреть на него с позиций главной движущей силы в поль-
ской истории последнего столетия — ее рабочего класса,
имеющего славные страницы революционной борьбы в не так
далеком прошлом.
Одной из «странностей*, как я определил это для себя в
первые годы моего знакомства с В. Ярузельским, в его пове-
лении и отношении к польской действительности была ясно
сметная приверженность, можно сказать, преувеличенное
внимание и доброжелательность к носителям ученых званий
и общественно-культурным авторитетам, представителям твор-
ческой и научно-технической интеллигенции.
Это находило выражение в готовности принимать и выслу-
шивать представителей этой части польского общества, они
имели больший доступ к первому секретарю ЦК ПОРП, не
будучи часто членами партии, даже тогда, когда такого приема
могли дожидаться его партийные коллеги, не говоря уже о ря-
довых коммунистах.
Постепенно я стал улавливать за этой чертой В. Ярузель-
ского более глубокий смысл, чем простое личное предпочте-
ние, хотя оно, безусловно, играло свою роль.
Первоначально я полагал, что, будучи глубоко интелли-
гентным человеком, он, естественно, тяготел к общению с
представителями интеллигенции, находил в нем удовлетворе-
ние и, очевидно, отдых от постоянных, довольно однообраз-
ных и малоприятных проблем текущей служебной деятельнос-
ти. Тем более что среди его военных коллег не так много
было по-настояшему интеллигентных людей.
73
Но это, заметное для многих, приоритетное отношение к
этой прослойке польского общества становилось все более
контрастным на фоне отсутствия живой связи с рабочим клас-
сом, чрезвычайной редкости непосредственного соприкосно-
вения В. Ярузельского с рабочими коллективами или отдель-
ными трудящимися из их среды.
Когда В. Ярузельский вышел за рамки военной деятель-
ности и стал заниматься гражданскими делами, с февраля
1981 года став премьером, эта его отчужденность от основной
производящей силы общества, от которой зависело все бла-
госостояние государства, стала заметней и для самих рабочих.
Они сразу среагировали на то, что премьер, а затем и первый
секретарь партии предпочитал не сам встречаться с ними, а
направлял к ним своих представителей. И это не способство-
вало авторитету В. Ярузельского среди широких масс трудя-
щихся, особенно на фоне активных выступлений перед ши-
рокими массами Леха Валенсы.
Полагаю, что в основе такой позиции В. Ярузельского ле-
жали более основательные причины, о чем хочу высказать
свое мнение дальше, пока же хочется поделиться некоторыми
наблюдениями о частных случаях персональных симпатий
Войчика Владиславовича, характеризовавших все ту же склон-
ность к интеллигентным людям.
Одним из ближайших, если не самым близким, к В. Яру-
зельскому человеком, особенно на этапе его политической де-
ятельности после 1980 года, безусловно, являлся долголетний
главный редактор еженедельной газеты «Политика» М. Раков-
ский.
У меня сложилось определенное мнение о роли этого че-
ловека как «злого гения» в судьбе В. Ярузельского, для его
деятельности в качестве первого секретаря ПОРП.
Именно этот, очень способный и незаурядный, в свою
очередь, политический деятель, смелый полемист и хороший
аналитик, высоко эрудированный интеллигент, заложил в
душу В. Ярузельского краеугольный камень недоверия в ис-
кренности отношения к нему ЦК КПСС.
Зная хорошо о негативном отношении в Москве к М. Ра-
ковскому из-за позиций газеты «Политика», отдельных пуб-
личных и публицистических выступлений его, а также обще-
ния с американскими деятелями далеко недружественными к
нашей стране и соцсодружеству в целом, В. Ярузельский тем
не менее, как только стал премьером, сразу же назначил
М. Раковского своим заместителем в польском правительстве.
Это не могло остаться незамеченным в кругах партактива, не-
гативно относившегося к деятельности М. Раковского.
74
В. Ярузельский объяснял этот свой выбор желанием и не-
обходимостью «привлечь в поддержку правительства интелли-
генции».
Наиболее показательным для влияния М. Раковского на
В. Ярузельского явился инцидент со статьей в журнале
«Новое время» в мае 1982 г. с критическим обзором ежене-
дельника «Политика». В этой статье имелись в виду позиции
М. Раковского по многим принципиальным вопросам партий-
ной жизни и международным проблемам. В ней ни разу ни
прямо, ни косвенно не упоминался В. Ярузельский.
Несмотря на это, М. Раковский сразу же, еще до того, как
статья стала известна в Польше, довел ее содержание до све-
дения В. Ярузельского в таком плане, что она направлена,
прежде всего, именно против первого секретаря ПОРП. Он
сумел убедить в этом В. Ярузельского настолько, что первый
секретарь был искренне возмущен «несправедливой» критикой
в его адрес и предпринимал усилия опровергнуть ее.
Наконец, последний штрих в характеристике необычной
привязанности В. Ярузельского к М. Раковскому. Невзирая на
хорошо известное ему негативное отношение в Москве к
этому деятелю и опасения, что он может оказаться в руко-
водстве партии, он упорно стремился к приобщению М. Ра-
ковского к участию в деятельности высшего органа партии, в
составе Политбюро ЦК ПОРП.
Знаю достоверно, что в беседе с одним из советских ру-
ководителей, Войчик Владиславович твердо заявил, что знает
всю «политическую суть» М. Раковского и никогда не допус-
тит, чтобы он смог войти в состав высшего партийного орга-
на. «Этот человек, — говорил Войчик Владиславович, —
нужен нам, как весьма полезный временный «попутчик» (а
сам ведь В. И. Ленин, заметил он, рекомендовал партии ис-
пользовать «попутчиков»).
В дальнейшем, уже после моего отъезда из Польши, он от-
ступил от этого, инициативно высказанного им заверения, и
ввел М. Раковского в возглавлявшееся им Политбюро ЦК
ПОРП. Таково было воздействие на него этого человека. А
го, что сотрудничество с ним В. Ярузельского не помогало
ему, а вредило, и прежде всего, единству партии и ее прин-
ципиальным позициям, для меня было ясно. Как показало
дальнейшее развитие положения в партии, М. Раковский не
столько помог в привлечении поддержки ее деятельности со
стороны беспартийной интеллигенции, сколь внес разброд в
среду внутрипартийной интеллигенции.
Кстати, на IX чрезвычайном съезде ПОРП, на котором в
качестве гостя я присутствовал, М. Раковский, пытаясь завое-
75
вать поддержку делегатов съезда, резко критически настроен-
ных к создавшемуся положению в стране, выступил с острой
критикой в адрес всего состава Политбюро, включая С. Каню
и, конечно же, В. Ярузельского, который фактически, как
премьер, считался в партии вторым человеком. Его выступле-
ние было, пожалуй, самым сильным из прозвучавших на съез-
де, он убедительно показал по существу отсутствие руководя-
щей линии партии, пассивность и беспомощность ее руково-
дителей.
Несмотря на ясность для всех делегатов, что его критика
адресовалась не только в адрес первого секретаря, но и не в
меньшей мере премьера, М. Раковский смог убедить В. Яру-
зельского, что он имел в виду только С. Каню,
С, Каня крепко запомнил это выступление М. Раковского
и на все его попытки еще во время съезда добиться от вновь
избранного первого секретаря включить и его в состав нового
партийного руководства, не допустил избрания его в состав
Политбюро ЦК. В дальнейшем, за оставшиеся месяцы руко-
водства им партией С. Каня, несмотря на советы В, Ярузель-
ского, так и не отступил от высказанного им обещания
Ю. В. Андропову не допускать М. Раковского до так желан-
ного для него руководящего положения в партии, за роспуск
которой он рьяно выступал перед В. Ярузельским после вве-
дения военного положения. Но В. Ярузельский не пошел на
такой явно пагубный в то время шаг, несмотря на свое пол-
ное доверие к советчику.
Еще одним частным случаем, менее значительным, но
также характерным для отношения В. Ярузельского к интел-
лигенции является отношение к профессору А. Шаффу. Кста-
ти, именно его упоминает В. Ярузельский уже в современное
время, в своем интервью журналу «Шпигель».
В тот период А. Шафф был хорошо нам известен как по-
литический «перевертыш».
Вспоминаю этого человека в связи с тем, что по рекомен-
дации В. Ярузельского МВД пыталось воспользоваться его ус-
лугами для организации «эмиграции на Запад» тех политичес-
ких деятелей оппозиции, которые все время «мутили воду»,
возбуждали общественное недовольство польскими властями,
но судить которых польское руководство опасалось, чтобы не
вызывать новых акций протеста. А. Шафф пытался организо-
вать их отъезд в США, но не преуспел в этом.
Но сейчас речь не об этом, а о том, как этот ученый муж со-
здал для В. Ярузельского очень щекотливое положение.
В апреле 1984 года в американском журнале «Ньюсуик»
было опубликовано интервью «польского видного философа»
76
А. Шаффа, в котором он выступал с явно антипартийных по-
зиций.
Когда к нему, как члену ПОРП предъявили претензии, он
заявил, что давал интервью «с согласия первого секретаря».
Это поставило Комиссию партконтроля в затруднение.
В. Ярузельский отверг утверждение А. Шаффа, но долго не
давал согласие на его исключение из партии. В конце концов
он все же был в июле 1984 года исключен из членов ПОРП.
Если сегодня посмотреть на то, о чем говорил еще в своем
интервью А. Шафф, то в утверждении, что политика выдви-
жения В. Ярузельского на передний план военных деятелей,
в ущерб партии, он был в основе своей прав!
Рассуждая о причинах, приводивших В. Ярузельского к
переоценке роли интеллигенции в жизни польского общества,
я видел два фактора.
Во-первых, в основе этого лежала недооценка им, так же
как ранее Е. Тереком, а затем и С. Кани, роли рабочего клас-
са как основной, движущей силы.
Во-вторых, вероятно, играло роль то, что характер поль-
ской интеллигенции был своеобразным.
О чем речь? Помню, как уже вернувшись из Польши, ка-
жется в марте 1985 года, в правительственной газете «Речь по-
сполита» я прочитал статью о «Феномене польской интелли-
1енции», которая появилась в порядке дискуссии перед пред-
стоявшим Пленумом ЦК ПОРП, на котором намечалось об-
судить вопрос об отношении и работе партии с польской ин-
теллигенцией.
По мнению автора, этот «феномен» заключался в том, что
в отличие от стран Западной Европы, где появление этой про-
слойки было связано с возникновением мещанства, польская
интеллигенция появилась в результате упадка традиционной
польской шляхты, в условиях отсутствия государственной не-
«ависимости. Это способствовало тому, что тогдашняя интел-
лигенция в своей основной массе пробуждала национальное
самосознание, разрабатывало идеи независимости.
В. Ярузельский как раз происходил из среды мелкопомест-
ного дворянства, потомка этой шляхты. Но он-то должен был
учитывать и такой важный факт, что польская интеллигенция
80-х годов была насыщена выходцами из польской мелкой
буржуазии межвоенного периода и обременена классовым не-
приятием идей и мировоззрения коммунистической партии.
Поэтому она в своей значительной части была чужда ин-
(ересам трудящихся и не случайно стала основой антипартий-
ной деятельности.
Что касается отношения к рабочему классу, то осмелива-
77
юсь высказать серьезный упрек в адрес В. Ярузельского. Си-
него можно было ожидать, в силу его хорошей политической
подготовки, более глубокого анализа движущих сил в поль-
ском обществе, из которого с неизбежностью вытекал главный
вывод — только та политика может рассчитывать на длитель-
ный успех, которая не будет игнорировать жизненные инте-
ресы рабочего класса.
В. ЯРУЗЕЛЬСКИЙ И РАБОЧИЙ КЛАСС
Даже поверхностный взгляд на послевоенную историю
польского государства позволяет увидеть одну главную осо-
бенность: все политические деятели, терявшие интерес к ра-
бочему классу, ослаблявшие свои связи с ним и предавав-
шие забвению его кровные нужды, терпели поражение.
Прославленный борец за дело польского рабочего класса,
Гомулка, оказавшийся в результате своих истинно патриоти-
ческих позиций в тюрьме, смог восстать, как легендарная
птица Феникс и возглавить строительство народного государ-
ства в интересах самого рабочего класса, также потерпел в
конце концов поражение. К завершению своего четырнадца-
тилетнего управления страной, он не устоял на своих прин-
ципиальных позициях. Под влиянием окруживших его плот-
ным кольцом представителей как раз тех слоев общества,
кому чужды были интересы рабочего класса, оторвался от
действительности, стал забывать о главной цели своей жизни
и деятельности — защите интересов польских рабочих и был
ими свергнут.
Е. Терек и его помощники, пришедшие к власти при под-
держке рабочего класса, громогласно обещали изменить отно-
шение партии к нуждам трудящихся. Но и он обманул ожи-
дания рабочих, не только не учел печального опыта своего
предшественника, но и привнес в прежние ошибки партии
свое мелкобуржуазное понимание роли рабочего класса как
чего-то второстепенного в жизни страны, должного занимать
никак не решающее место в деятельности партии. Это убеж-
дение он и претворил в своей деятельности с печальными
последствиями дважды — в 1976 и 1980 годах.
Пришедший на смену горе-политику Е. Тереку заряжен-
ный, казалось бы, настоящей революционной энергией
С. Каня, также не увидел решающую движущую силу в рабо-
чем классе, который вызвал настоящий политический шторм
в стране, не помог ему в этом и значительно лучше теорети-
чески подготовленный В. Ярузельский.
Вместо выдвижения конструктивной программы рабочей
78
политики партии, которая могла бы удовлетворить насущные
потребности этого ведущего класса польских трудящихся и
привлечь его к активной роли в управлении страной, С. Каня
и его ближайшие помощники избрали другой, ошибочный
путь. Они занялись отражением все нараставших атак со сто-
роны оппозиции, опиравшейся на недовольство рабочих.
Базой, питавшей эти атаки, являлось недовольство рабо-
чего класса политикой своего авангарда, которым назвала
себя ПОРП. Недовольство все нарастало, так как партия
под руководством С. Кани не видела и не понимала оши-
бочности своей политики, а следовательно, и не пыталась
устранить ее кардинальной перестройкой своей деятельности.
К моему глубокому разочарованию и сменивший С. Каню
на посту руководителя партии В. Ярузельский не изменил
этого положения, имея в виду не теоретический подход, а
практическую деятельность партии. Теоретически он хорошо
понимал место рабочего класса в истории, в чем не может
быть никакого сомнения. Уделял ему, казалось бы, много
внимания в своих выступлениях. Часто встречался с лидером
«взбунтовавшегося» рабочего класса — Л. Валенсой, но в
। давном оставался в основном на тех же по существу пози-
циях, что и С. Каня.
Ни в феврале 1981 года, став премьером, ни позже, в ок-
тябре этого года, уже как первый секретарь ПОРП, В. Яру-
>ельский не поставил задачу изменения порочной политики
Герека-Бабюха по отношению к рабочим, не выдвинул прак-
тически никакой реальной, своей, принципиально новой про-
граммы в этом направлении.
Три главные позиции в государстве оказались в руках
одного человека — большой силы рычаги для того, чтобы по-
пытаться изменить положение в стране коренным образом.
Для этого требовалось прежде всего одно — выступить с чем-
то важным для кровных интересов рабочего класса, выдвинуть
истинно прорабочую программу правительства, поддержанную
партией. Но этого не произошло.
Все сводилось, с одной стороны, к декларативным провоз-
(лашениям новой социальной политики для рабочего класса,
л с другой — на практике, к противодействию, противостоя-
нию справедливым требованиям рабочих коллективов.
В то же время «Солидарность» использовала правильные
лозунги и декларации партии, претворяя их явочным поряд-
ком, в жизнь рабочего класса. Естественно, что рабочие массы
видели в этом профобъединении защитника их интересов и
становились на его сторону. «Солидарность» использовала
79
поддержку рабочего класса теперь уже не столько для эконо-
мических, сколько для своих политических требований.
Сегодня демагогические приемы «Солидарности» особенно
видны. Это профобъединение, ставшее играть в современной
Польше роль политической организации, и ее руководитель
Лех Валенса, ставший Президентом польского государства, де-
монстрировал свою беспомощность в удовлетворении на прак-
тике всех тех требований рабочего класса, что «Солидарность»
демагогически поддерживала раньше против ПОРП. Как след-
ствие, начался процесс роста недовольства рабочих и против
этой организации, которую они до сих пор считали своей за-
щитницей.
Такова логика истории, которую так и не поняли те выс-
шие руководители, кому довелось стоять у руля Польши в
последние годы. К сожалению, повторюсь, и В. Ярузельский
не оказался исключением из их числа.
В подтверждение этого самого серьезного упрека в адрес
политического деятеля, который смог простоять во главе пар-
тии в такой бурный период с 1981 по 1989 годы, сошлюсь на
две позиции.
Во-первых, на протяжении всего этого периода Войчик
Владиславович заметно избегал непосредственных встреч, дли-
тельных соприкосновений с рабочими коллективами. Его лич-
ные визиты на промышленные предприятия можно сосчитать
по пальцам одной руки. Еще меньше было обсуждений «ра-
бочего вопроса» на заседаниях высших органов партии и пар-
тийных форумах — Пленумов ЦК.
Правда, был даже один XVI Пленум ЦК в 1983 году с
участием рабочего актива. Но если проследить за проявлением
интереса партии по существу, то внимание к этому, самому
массовому классу в стране значительно уступало проблемам
интеллигенции, неоднократно обсуждавшихся на высшем пар-
тийном уровне.
Во-вторых, внимательно проштудировав выступления
В. Ярузельского, в том числе по его книге, изданной в СССР
в 1988 году как «Избранные произведения», я не смог выде-
лить в его деятельности, чтобы рабочая проблема выступала
достаточно четко и значимо.
В книге имеются такие заявления, как оценка положения
в Польше в период 1981 —1985 годов, «когда, — по словам
В. Ярузельского, — приходилось решать исключительно
сложные проблемы». С одной стороны, нужно было отвести
угрозу, нависшую над самими основами социализма, а с дру-
гой, — смело обращаться к новым, зачастую пионерским ре-
80
шениям в общественно-политической и экономической жизни
государства».
Что касается «пионерских», то таковым было введение
военного положения. Другого, похожего на «пионерское ре-
шение» я не заметил. Правда, уже не по книге, представляв-
шей выступления в «сокращенном виде», я знал, что второй
визит папы Иоанна Павла II в Польшу, который явился пер-
вой встречей В. Ярузельского с ним и который осуществлялся
под его непосредственным руководством, был связан со слож-
ным и трудным для Войчика Владиславовича решениями.
Поэтому он также может рассматриваться как «пионерский»
акт по своему значению для тогдашнего положения в Польше.
Еще на IX съезде в середине 1981 года В. Ярузельский в
своем выступлении говорил: «Многовековой опыт нашей стра-
ны доказывает: всякий раз, когда руководствовались эгоизмом
отдельного класса или социальной группы, когда наступал
хаос, государство хирело, над ним нависала смертельная уг-
роза». Формулировка довольно неопределенная: почему не
конкретизировать, экстраполируя на современность, какого
класса и каких союзников имел в виду В. Ярузельский, как
раз в то время, когда бушевал хаос в стране? Если бы назвать
под «социальной группой» тогдашнюю интеллигенцию, а под
«естественными союзниками» рабочих и крестьян, то это оп-
ределение можно было бы брать за руководство к действию
для С. Кани, а позже для самого автора.
Но действительная политика и практические действия этих
руководителей партии не дают основания для такого предпо-
ложения. Скорее под «эгоистическими интересами» подразу-
мевались требования рабочих, которые позже сам В. Ярузель-
ский назвал вполне обоснованными.
Было ясно, что нужно было говорить не об эгоизме рабо-
чих, которые своей работой в сложных социальных условиях
питали всю страну, а о прошлом эгоизме «элиты», в том числе
и партий но-административной интеллигенции.
Наконец, только рабочий класс, под правильным руковод-
ством своего авангарда — партии был способен отвратить на-
висшую угрозу. Но эти-то реалии ни Е. Терек, ни С. Каня и
даже В. Ярузельский не смогли или не захотели понять.
Некоторые рабочие понимали это лучше своих руководи-
телей. Так, выступая в феврале 1982 года на Пленуме ЦК
ПОРП печатник из Варшавы говорил: «Контрреволюционная
опасность зародилась не в рабочем классе, а в кругах, которые
деформировали рабочий протест, превратив его в антисоциа-
листические тенденции».
81
Вот партия и допустила эту деформацию, упустив влияние
на рабочий класс.
Не могу сказать, что в официальных заявлениях В. Яру-
зельского что-то звучало не в интересах рабочих. Как я уже
упоминал, таких декларативных заявлений было достаточно,
но ведь рабочий класс нуждался не в словах, а в делах.
Например, на VII Пленуме ЦК ПОРП в феврале 1982 года
первый секретарь призывал партию: «Мы должны завоевать
прочные позиции партии в рабочем классе, заставить трудя-
щихся поверить, что есть сила, которая мыслит и действует
согласно их воле, в их интересах, во имя их дела». Очень кра-
сиво звучит, но опять ничего конкретного, никакой про-
граммной установки для действий коммунистов, в то время
как «Солидарность» сразу же выступила, теперь уже из под-
полья, со своей конкретной.
Еще позже, на XIII Пленуме 15 октября 1983 года, ссыла-
ясь на отчет Комиссии ЦК по выявлению причин кризиса,
В. Ярузельский отмечал, что «...у всех социально-экономичес-
ких конфликтов в Польше был один общий знаменатель —
ослабление политических и морально-психологических связей
партии с рабочим классом». Вопрос же состоял не только в
связях, айв игнорировании партией жизненных интересов
рабочего класса.
Партия не случайно не имела своей программы вплоть до
1986 года, когда на X съезде ПОРП была принята первая про-
грамма.
Трудно винить рядовых коммунистов и активистов партии
за их отрыв от рабочего класса, бездеятельность по завоева-
нию его доверия. Как они это могли осуществлять, не имея
ни партийной программы, ни конкретных указаний, ни при-
меров со стороны руководящих партийных деятелей?
К тому же В. Ярузельский недооценил ошибки С. Кани в
кадровой политике, когда тот допустил настоящий разгром
опытных партийных работников.
Стремясь избавиться от скомпрометировавших себя в ра-
бочей среде и некомпетентных партийных работников,
В. Ярузельский не уберег партию от огульного устранения
«старых» кадров. Так, после введения военного положения, из
партии были отправлены в отставку и были переизбраны по
указанию партийных органов 311 секретарей центральных и
воеводских органов власти, 249 секретарей заводских партко-
мов, а также 1856 секретарей первичных и цеховых парторга-
низаций,
В результате, чрезвычайно ослабленным оказался и низо-
82
вой аппарат, который по идее и должен был «крепить связь
партии с рабочим классом».
Не вела к консолидации и укреплению руководящих Пар-
шиных кадров одна черта в характере первого секретаря ЦК
ПОРП, которая никак не могла импонировать мне.
Как я заметил еще до того, как В. Ярузельский стал во
главе партии, а затем уже окончательно убедился в своих вы-
водах, он был нетерпим к критике чего-либо, к чему могло
быть привязано или соотнесено его имя.
Если кто-либо отваживался высказывать критические заме-
чания в адрес первого секретаря или только мнение, содер-
жавшее сомнения в правильности его слов или суждений, тот
обрекал себя на немилость В. Ярузельского и, как правило,
на более или менее скорое отчуждение себя от тех позиций,
которые позволяли проявлять такое критическое отношение.
Так произошло со способным политическим деятелем,
опытным экономистом С. Кочёлеком, которому пришлось
уйти с поста первого секретаря Варшавского комитета ПОРП
и перейти на дипломатическую работу.
Отведен от участия в руководстве ПОРП, а затем и совсем
был отчужден от политической жизни в стране не менее
опытный политический деятель, также специалист в области
жономики Т. Грабский, фактически оказавшийся сосланным
на работу в торговом представительстве Польши в ГДР.
Сложной оказалась дальнейшая судьба долголетнего руко-
водителя МВД, затем члена Политбюро, секретаря ЦК ПОРП
М. Милевского, не пожелавшего отступаться от своих неза-
висимых взглядов и оценок в угоду сначала С. Кани, а затем
В. Ярузельского. Его история, также как и Грабского с
Кочёлеком заслуживают отдельного рассмотрения.
Ушел от активной политической деятельности еще ряд
других способных работников, в том числе проявивший себя
положительно на работе в Политбюро ЦК ПОРП, представи-
1сль рабочих А. Сивак. Это был единственный из тех немно-
। их представителей рабочего класса, которых С. Каня привлек
к участию в работе высшего партийного органа, проявивший
настоящие способности партийного руководителя, хорошо по-
нимающего нужды трудящихся. Его принципиальная критика
деятельности отдельных членов Политбюро и поддержка ра-
бочих, которой он пользовался, занимая независимую пози-
цию, вызвали в его адрес нападки тех, кого он критиковал,
а затем и недовольство С. Кани за поддержку им сторонников
Н партии более решительной политики по удовлетворению
справедливых требований рабочего класса.
В случае с А. Сиваком дело доходило даже до попыток его
83
компрометации оперативными средствами для того, чтобы со-
здать предлог для его устранения из Политбюро ЦК, так стали
нежелательны его остро-критические высказывания, в том
числе и в прессе.
Поскольку я хорошо знал этих людей, я видел всю необо-
снованность гонений на них, а в действиях против
С. Кочёлека и М. Милевского не могу не видеть злопамятства
тогдашних руководителей. Зная всю подноготную операций,
которые предпринимались в МВД против них, не хочу сейчас
ворошить эти неприглядные дела.
Несмотря ни на что, эти деятели своими принципиальны-
ми позициями и действиями сыграли свою положительную
роль в предотвращении полного упадка авторитета партии в
стране еще на той ранней стадии ее развала, который насту-,,
пил к концу восьмидесятых годов. Оказывали они свое пози-
тивное влияние и на С. Каню и В. Ярузельского, хотя зачас-
тую и вопреки их желанию.
Характерно, на протяжении всего последующего, после за-
вершения военного режима в 1983 году периода, в руковод-
стве партии не проявилось новых ярких личностей, не было
ни «оппозиционеров» курсу В. Ярузельского. А ведь дела
порой шли в партии далеко неважно, она продолжала терпеть
поражение в главном — сближении с рабочим классом.
Может быть в этом случае годятся для характеристики
внутрипартийного положения в руководстве Польши слова
Р. Тагора: «Ножны согласны быть тупыми, когда они защи-
щают острое лезвие меча». Правда, и меч все же должен быть
достаточно остер для оправдания безгласности его ножен.
Иначе, как тот же Р. Тагор справедливо поэтически сформу-
лировал очень важную мысль:
Ту реку, что стала болотом стоячим,
затянет подводным цветеньем незрячим,
А нацию ту, что утратила живость,
Затянет традиций прогнившая лживость.
Так что, вставая над собственным самолюбием, крупные
государственные мужи, а таковым в моем представлении и
был Войчик Владиславович, должны понять эти слова индий-
ской мудрости, что возбудители беспокойства и нарушители
благодушного покоя всегда нужны, если они заинтересованы
в движении вперед.
Думаю, что В. Ярузельский, который хорошо разбирался в
психологии своих собеседников и, конечно же, тех, с кем ра-
ботал в партии, все же испытывал большие трудности в силу
своего большого профессионализма. Он долго не мог приспо-
собиться к гражданскому стилю работы в партии, когда вмесш
84
то приказов требовалось терпеливое убеждение и ясность фор-
мулировок.
В стремлении освоить это новое в его опыте партийной
деятельности, он не чурался совета других политических дея-
телей, но однако только там и тогда, когда это не затрагивало
его очень чувствительного самолюбия.
В связи с этим вспоминаю эпизод со встречей В. Ярузель-
ского с В. Гомулкой, который до последних своих дней в сен-
тябре 1982 года внимательно следил за событиями в Польше.
В конце августа этого года, когда режим военного поло-
жения еще вызывал периодические акции протеста, органи-
(уемые экстремистами в «Солидарности» и инспирируемые
извне, В. Ярузельский посетил В. Гомулку в больнице бук-
вально за несколько дней до его кончины.
Как рассказывали мне свидетели состоявшейся беседы
между этими двумя выдающимися польскими коммунистами,
И. Гомулка якобы критиковал партию за непонимание ин-
тересов польского рабочего класса, самокритично упрекая в
этом и себя, и высказал совет действовать более решитель-
но, чтобы вырвать рабочих из-под влияния экстремистов и
возмутителей общественного порядка, идя в то же время
навстречу справедливым требованиям трудящихся.
«Без такого диалектически единого подхода, — говорил
В. Гомулка, — вам, поверьте моему личному опыту, в том
числе и горькому декабрю 1970 года, не разрешить польских
проблем».
В. Ярузельский не мог не считаться с мнением этого
умудренного политического деятеля. В. Гомулка, хотя и был
безнадежно больным, находился в полном умственном со-
шании. Он был единственным политическим деятелем, кто
после того, как отбыл в тюрьме в заключении 5 лет уже
при народной «своей» власти, в борьбе за которую он уча-
ствовал с 1926 года, смог не только оправиться от такой
тяжелой психологической травмы, но еще 14 лет, с 1956
по 1970 года руководил деятельностью правящей партии.
В Польше его называли «Красным Пилсудским» за то, что
и 1956 году он провозгласил «собственный» курс к социализ-
му.
Но В. Гомулка был не только мужественным польским
патриотом, которого Сталин обвинил в правом национализме
к в 1951 году заключил в тюрьму. Он являлся мудрым госу-
дарственным деятелем, хорошо подготовленным в области
марксистско-ленинской философии.
Именно при нем был подписан Варшавский Договор, а в
декабре 1970 года — договор с Западной Германией о при-
85
знании границ по Одеру и Нейсе. Неделей позже он вынуж-
ден был уйти в отставку с поста первого секретаря ЦК ПОРП.
В личном плане Гомулка был аскетом, абсолютно беско-
рыстным человеком. Даже злейшие его враги не могли упрек-
нуть его «ни одним злотым», использованным в корыстных
целях.
В этом отношении его поведение являло собой разитель-
ный пример для других польских деятелей, что нельзя было
сказать о поведении Е. Терека. При этом первом секретаре,
его политике бездумной «открытости» на Запад, коррупция
стала, как ржавчина, поражать партийных функционеров.
Жесткая борьба с нею, которую объявил В. Ярузельский,
уже не могла существенно изменить сложившегося при Тереке
за 10 лет его «правления» положения в стране. Застой, как и
у нас при Брежневе, ставший преобладающим в стиле пар-
тийной и государственной деятельности, продолжал проявлять
себя самым губительным образом.
ИСТОРИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ В. ЯРУЗЕЛЬСКОГО
Добро одних над алом других подняв.
Петрарка
К началу декабря 1981 года обстановка в стране накалилась
до предела. Нужно было принимать трудные, но жизненно
важные решения. Они, естественно, вызывали тяжелые думы
об исторической ответственности, сомнения о возможных
последствиях. Будучи в курсе всех перипетий, столкновений
мнений и суждений о возможных путях преодоления кризиса,
нависших над страной и ее народом реальных угроз и псев-
доугроз, я внимательно следил за развитием обстановки в
«верхах», в непосредственном окружении первого секретаря,
куда помимо министра внутренних дел Ч. Кишака входили за-
меститель министра обороны Ф. Сивицкий, член Политбюро
и секретарь ЦК М. Милевский, управляющий делами СМ
ПНР генерал Янишевский и еще несколько военных, не вхо-
дивших в состав руководства партии, а также М. Раковский.
Встречаясь со многими из них и с их ближайшими по-
мощниками, я знал о многом, что беспокоило руководство
партии и лично В. Ярузельского. Но мне были досконально
известны позиции не только польских руководителей — по-
литических и военных, но и руководства в Москве.
Одним из острых для польского руководства вопросов, на-
чиная с сентября 1980 года была вероятность повторения в
Польше чехословацкой операции объединенных вооруженных
86
сил Варшавского Договора, которую между собой отдельные
члены Политбюро называли «опасностью вторжения».
Не знаю, чем точнее определить какой-то болезненный
страх, охватывавший таких уважаемых мною политических де-
ятелей, когда они, рассматривая пути разрешения польской
кризисной ситуации, упоминали и этот вариант «вторжения».
Думаю, что в этом сыграла роль западная пропаганда и
известная нашей внешней разведке заинтересованность ЦРУ
и том, чтобы спровоцировать такой ход развития польского
внутриполитического положения, который потребовал бы
физического вмешательства Советского Союза.
Советская внешняя разведка располагала достоверными
сведениями не только о такой заинтересованности ЦРУ, но и
«> наличии разработанного этой американской спецслужбой
конкретного плана действий на случай «вторжения» наших
войск в Польшу.
Но факт остается фактом, что уже к началу 1981 года
но всем линиям политических контактов до польской сто-
роны доводилась твердая позиция ЦК КПСС и советского
правительства о том, что Советский Союз не намерен и не
будет вмешиваться во внутренние дела Польши и польские
власти должны самостоятельно разрешать свои проблемы.
Вот только один пример. Во время беседы с министром
’I Кишаком в августе 1981 года в Москве, куда мы при-
пыли с ним для того, чтобы вновь назначенный министр
внутренних дел ПНР лично познакомился с председателем
КГБ СССР Ю. Андроповым, просил передать специально
первому секретарю ЦК ПОРП С. Кани и премьеру ПНР
II Ярузельскому, что, помогая финансово и экономически
Польше в ее тяжелом кризисном положении, Советский
| оюз не намерен и не пойдет на участие в разрешении
польских внутренних проблем своими вооруженными сила-
ми. «Не советую вам, — говорил председатель КГБ, — даже
рассчитывать на какую-либо физическую помощь. Это будут
ножные, нереальные расчеты». Мне известно, что Ч. Кищак
очно передал эти слова В. Ярузельскому. Наше государство
нсйствительно шло на большую экономическую помощь,
поддерживало польское руководство на внешнеполитической
ирене, но не больше.
Однако зная это, польские политические и военные руко-
водители продолжали исходить из страшившей их так псев-
лоу|розы «вторжения с Востока». То есть они лили воду, воль-
но или невольно, на мельницу ЦРУ.
Парадоксально, что ЦРУ и, следовательно, американская
илминистрация президента Рейгана знали хорошо об отсутст-
87
вии у Советского Союза каких-либо намерений вводить свои
войска или даже позволить тем воинским частям, которые
расположены на территории Польши как-то вмешиваться во
внутренние дела. Знали они и о том, что передвижения со-
ветских воинских подразделений вблизи польских границ,
также как совместные с польскими вооруженными силами ма-
невры, имели только цели предостережения и ничего больше.
Кстати, об этих ограниченных целях знали и польские воен-
ные и гражданские руководители, так как сами просили о
проведении таких «устрашающих» демонстраций силы.
В этой связи не могу не привести ставший мне извест-
ным прямо-таки анекдотичный случай, произошедший не
помню точно когда, но в период одного из обсуждений
ситуаций в стране и необходимости действовать более ре-
шительно. Тогда еще первым секретарем был С. Каня. Кто-
то заметил, что «если мы не решимся на пресечение рас-
поясавшихся экстремистов, то дело закончится тем, что нас
всех эти экстремисты повесят на телеграфных столбах».
С. Ольшевский сразу же бросил реплику; «Или в Польшу
придут советские войска и мы опять-таки все окажемся на
тех же столбах».
Эта реплика вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Сви-
детель ее действия живо нарисовал мне картину испуганной
бледности многих из присутствовавших, в том числе и
С. Кани.
Я могу понять чувства известной «вины» тех бывших ру-
ководителей, которые теперь, после того как введение воен-
ного положения прошло успешно, но, естественно, несет в
себе негативный заряд, особенно с позиций сегодняшней по-,
литической конъюнктуры, ищут объяснений своим действиям.
Но согласиться на то, чтобы свои самостоятельные решения
они могли оправдывать ссылками не только на реальную дей-
ствительность того времени, но и на пседдоугрозу «вторже-
ния», я не могу и постараюсь развенчать этот живущий до
сих пор миф.
Итак, наступил канун введения военного положения —
12 декабря 1981 года.
Наше представительство, извещенное заранее о том, что в
ближайшие дни следует ожидать осуществления этой необыч-
ной, беспрецедентной для социалистической страны, опера-
ции, находились в состоянии мобилизационной готовности, я
ожидал прилета во вторую половину дня заместителя предсе-
дателя КГБ, начальника внешней разведки В. Крючкова. К,
моменту выезда на встречу его, я уже получил сообщение, что
решение принято, и смог еще у трапа самолета проинформи-
88
ровать его об этом. Сразу по прибытии в представительство
мы за двумя подписями направили подробное сообщение
Ю. Андропову.
Естественно, ночь на 13 декабря мы почти не спали, ана-
лизировали поступавшие сведения о ходе завершения подго-
товки и, с полуночи, об осуществлении известных нам меро-
приятий.
Утром 13 декабря 1981 года в 6 часов утра выступил
В. Ярузельский с обращением к народу. По всеобщему мне-
нию, оно было глубоко продуманным и типичным для него
отточенным стилем, деловым и почти лишенным эмоций.
В нем он четко выделил грозившую Польше угрозу «наци-
ональной катастрофы»: «Наша родина оказалась над пропас-
тью, — говорил он. — Дальнейшее сохранение подобного по-
ложения вело бы к неизбежной катастрофе, к абсолютному
хаосу, к нищете и голоду... Авантюристам надо связать руки,
прежде чем они столкнут отчизну в пучину братоубийствен-
ной борьбы».
Позже, в своем рождественском обращении к народу 24
декабря В. Ярузельский вновь подчеркнул, что ограничения
поенного положения являются «гораздо меньшим злом, не-
жели братоубийственный конфликт, который еще недавно
стоял у нашего порога».
Кажется, все ясно. Эти слова десятилетней давности до-
статочно говорят о том, почему руководство Польши и сам
В. Ярузельский приняли такое важное решение, которое я
лично рассматривал, как единственно возможное в создав-
шихся тогда условиях, историческое.
Если говорить о возможном «личном» давлении со сто-
роны Ю. В. Андропова на В. Ярузельского, то должен ска-
ать, что был в курсе всех взаимоотношений этого совет-
ского государственного и партийного деятеля с польскими
руководителями, от трех министров внутренних дел: С. Ко-
вальчика в 1973—1980 годы, М. Милевского с июля 1980-го
но август 1981 года и Ч. Кищака после августа 1981-го по
октябрь 1984 года, до первых секретарей — Е. Терека,
С. Кани и В. Ярузельского. Во всех встречах или неличном
общении с ними Ю. В. Андропов показал себя высоко ин-
теллигентным, деликатным и уважающим партнеров челове-
ком. Не помню ни одного случая какого-либо иного «дав-
ления» с его стороны, кроме последовательного и логичес-
кого убеждения. Против его доводов, тогда, когда касалось
интересов советско-польских отношений или всего социа-
листического содружества, его партнеры по общению, как
89
правило, не могли ничего противопоставить. Но, повторяю,
никакого диктата с его стороны при этом не было.
Не могу ничего сказать о той части отношений В. Яру-
зельского с Ю. Андроповым после того, как он был избран
Генеральным секретарем ЦК КПСС. Правда, о письме
Ю. Андропова к первому секретарю ЦК ПОРП в 1984 году
упоминаемом В. Ярузельским в интервью «Шпигелю» — ж
знал, что такое письмо было, так как центр интересовался
причинами задержки с ответом на него. На этот запрос я!
после проведенного мною выяснения через свои связи, мог
только ответить, что В. Ярузельский считал это письмо на-
столько важным, что собирался дать ответы на поставленные
в нем вопросы на предстоящей личной встрече. Как известно,
такая встреча не смогла состояться из-за кончины Ю. Андро-
пова. О письме же Черненко я ничего не знал и не слышал.
Что касается встречи В. Ярузельского и С. Кани в Бресте
в марте 1981 года, то я был полностью в курсе ее.
Поскольку ни одно польско-советское мероприятие, свя-
занное с участием Председателя КГБ Ю. Андропова или с
обеспечением мер безопасности по линии КГБ СССР и МВД
ПНР, не проходило мимо меня, я был в курсе всех встреч
польских руководителей с советскими. Не была исключением
и встреча в Бресте.
Эта встреча организовывалась полностью через меня, а
безопасность ее на территории Польши, как в части разра-
ботки маршрута и транспорта для выезда в Брест, так и обес-
печения жестких мер конспирации мы обсуждали совместно
с МВД ПНР.
В качестве переводчика на встречу выезжал сотрудник
представительства. По ее завершении Ю. В. Андропов лично
по телефону кратко ориентировал меня с указанием просле-
дить за реакцией польской стороны. Подробно о содержании
и ходе встречи и переговоров меня проинформировал мой со-
трудник, переводивший состоявшиеся в Бресте переговоры и
беседы.
Могу на основании того, что мне стало известно подтвер-
дить, что беседы советских руководителей с польскими в то
далекое чреватое серьезными осложнениями советско-поль-
ских отношений время, были не гладкими и дипломатичес-
кими, а сугубо партий но-политическими. С дискуссиями,
порою горячими. Но опять же, ни о каком давлении речи
быть не могло. Уже потому, что Ю. Андропов всегда с боль-
шим уважением относился к суверенитету Польши и ее руко-
водителей, вел разговоры с последними с присущим ему так-
том, трудно представить его в качестве человека, осуществляв-
90
шего давление. Правда, личностью он был сильной и умел
оказывать влияние своей неопровержимой логикой и большим
политическим и государственным опытом.
В 1981 году состоялась также рабочая поездка С. Кани и
В. Ярузельского в Крым, если не ошибаюсь, в начале августа
месяца. При их встречах там с Брежневым Л. И. состоялись об-
стоятельные обсуждения положения в Польше. Об итогах их
мне также было известно подробно как по ориентировке из
центра, так и из того, о чем говорил Ю. Андропов при встрече
с вновь назначенным министром внутренних дел ПНР Ч. Ки-
щаком в Москве, на которой я присутствовал в августе того
года.
Привожу эти примеры моей осведомленности с тем, чтобы
не возникало вопросов, из каких источников я черпаю те све-
дения, о которых пищу.
Но вот теперь, когда многое изменилось в мире и, осо-
бенно, в бывшем социалистическом содружестве, когда мно-
гие наши основополагающие ценности подверглись пересмот-
ру, начался процесс ревизии и самой истории, подгонка ее
под теперешнее «новое мышление». Но ведь кто-то правильно
>аметил, что «у прошлого нет прошлого», исторические
факты, как не поворачивай, остаются неумолимыми свиде-
тельствами. Вот почему, считая искажение исторической прав-
ды недопустимым, от кого бы оно ни исходило, я вношу как
непосредственный и квалифицированный свидетель всего
процесса подготовки и осуществления военного положения в
Польше необходимую ясность, в связи с рядом высказываний
В. Ярузельского в его различных интервью и, вероятно, в ме-
муарах, которые он пишет.
ВЗГЛЯД ЗА ЗАНАВЕС ВОЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ
Если бы вопрос не шел о принципиальных вещах, затра-
гивающих советско-польские отношения и престиж нашего
государства, я не стал бы заострять внимание на проблеме
поенного положения, хотя она играла и играет до сих пор
важную роль в жизни Польши.
Но вопрос этот все время всплывает то в устах наших не-
умеренно любопытных и жадных до «жареного» публицистов,
го на Западе и, как правило, в сильно искаженной, ложной
трактовке.
Когда же главный участник этой исторической акции и,
можно сказать, основной ее руководитель — В. Ярузельский
начинает склоняться к популярной псевдоверсии «советского
вторжения», то дело требует внесения ясности.
91
Делая это, я испытываю не только чувство неловкости, но,
искреннее, большое разочарование и прямо-таки обиду и на
себя и на автора далеких от правды таких суждений. Вот ис-
тинно, не создавай себе кумира ни из себя, ни из других!
Передо мною снова встает картина тех дней, я вспоминаю
свои чувства и сопереживания с польскими коллегами за про-
исходившую политическую вакханалию в стране и уличные
беспорядки, начинавший выходить из-под контроля всеобщий
психический и, во многих случаях, физический террор. Когда
же мне сообщили, что В. Ярузельский, при полной поддержке
его политических соратников и, конечно же, не без больших
колебаний и сомнений, принял такое беспрецедентное реше-
ние, как введение военного положения, я ощутил гордость за
него, его государственное мужество, испытал глубокое удов-
летворение от сознания, что не ошибался в оценке этого че-
ловека.
Тем глубже теперь испытал я горечь от признания, что не
все смог понять в личности этого человека, так близко впле-
тенного в мою профессиональную жизнь, не разглядел за
сильными его качестами и многих слабостей.
Сейчас, отвергая псевдоверсию я опираюсь не только на
свои знания и заключения, но и доказательные свидетельства.
Есть документы, есть много еще живых свидетелей и непо-
средственных участников процесса подготовки и принятие ре-
шений, которые, я полагаю, вынуждены пока хранить молча-
ние, но могут, при определенных обстоятельствах, и загово-
рить.
Возьму за основу интервью В. Ярузельского журналу
«Шпигель», данное в мае 1992 года. В вводных словах журнала
говорится, что «генерал не оставляет сомнений в том, что,
если бы он бездействовал, войска Варшавского Договора втор-
глись бы в Польшу! Ради истины, В. Ярузельский должен был
бы восстать против такой формулировки, ибо она свидетель-
ствует против его неоднократных заявлений о том, что реше-
ние о введении военного положения принималось польским
руководством самостоятельно и полностью суверенно, без вся-
кого давления со стороны.
Эта журнальная вводная явно предназначена не столько
для передачи смысла слов В. Ярузельского, сколько для их
однозначной интерпретации. Но ведь она грубо противоречит
прежним утверждениям самого В. Ярузельского. Как же это
приемлет генерал?
Судя по тексту интервью, а я полагаю, что этот текст был
подтвержден В. Ярузельским, содержание его ответов дейст-
вительно дает основание для такого заключения. Возникает
92
естественный вопрос, когда же В. Ярузельский говорил прав-
ду?
Склонен подтвердить, что прежние его утверждения были
близки к истине, если не считать то косвенное давление, ко-
торое оказывал Запад на польское руководство, инспирируя
деятельность экстремистов. Последние же заявления ложны в
своей принципиальной основе и не соответствуют фактам.
Удивлен не только этим, но и подтверждением со стороны
такого опытного военного специалиста, как В. Ярузельский,
легковесного заявления генерала Дубинина о якобы неизбеж-
ном вторжении в Польшу наших войск, намеченного на
14 декабря 198! года, да еще со ссылкой даже на Шеварнадзе
и полковника Алксниса. Думаю, что это последнее имя ока-
!Злось удобным из-за его сегодняшней известности у нас.
Во-первых, при всем уважении к бывшему начальнику Ге-
нерального штаба российских вооруженных сил генералу Ду-
бинину у меня законно возникает вопрос, как, будучи в то
далекое время только командиром дивизии в Белоруссии, мог
он знать о готовившейся, по его словам, акции, когда не было
еще никакого политического не только решения, но даже
предварительного обсуждения? Не говоря уже о том, что ни
маршал Советского Союза Куликов В. Г., главнокомандую-
щий в то время Объединенными вооруженными силами Вар-
шавского Договора, ни его представитель в Польше генерал
армии Щеглов А. Ф. ничего не знали об этой дате, да и во-
обще о якобы готовившемся «вторжении».
Оба этих военачальника находились в то время в Польше,
и мы вместе с послом Аристовым Б. И. обсуждали с ними
возможное развитие событий в стране. При этом руководст-
вовались твердым и предельно ясным указанием из Москвы
но всем линиям — я — от члена Политбюро ЦК КПСС,
Председателя КГБ Андропова 10. В., Щеглов А. Ф. — от
члена Политбюро ЦК КПСС, министра обороны Устино-
ва Д. Ф., посол Аристов Б. И. — от члена Политбюро ЦК
КПСС Громыко А. А., о том, что наше правительсво не на-
мерено вводить советские войска в Польшу. Или можно пред-
полагать, что все они не знали либо вводили нас в заблуж-
дение?
Мы знали хорошо, так же, как это было известно и
В. Ярузельскому как первому секретарю — от ЦК КПСС, как
премьеру — через посла СССР и как министру обороны от
Устинова Д. Ф., а через меня и министра Кищака — от Анд-
ропова Ю. В. о тех целях, которые преследовали передвиже-
ния советских войск, о чем я уже упоминал.
Читая интервью В. Ярузельского журналу «Шпигель», по-
93
лучается очень странно. Шеварнадзе Э. А., о котором тогда
вообще мало кто слышал, сейчас, когда он стал всемирно из-
вестным деятелем, приобрел значение, как солидный «свиде-
тель», кстати, в делах, о которых он вообще не мог тогда ни-
чего знать.
Свидетельства же действительных участников решений того
времени, членов Политбюро ЦК КПСС Андропова Ю. В.,
Устинова Д. Ф., Громыко А. А. можно игнорировать, на них
не ссылаться, тем болеее, что их теперь нет в живых! Но ведь
есть и документы и живы еще их тогдашние помощники, а
слова, как бы авторитетно они не звучали, остаются только
словами.
Не менее странно звучат рассуждения о «готовности» дей-
ствовать союзников по Варшавскому Договору и о стратеги-
ческой важности Польши для этих союзников. Разве повто-
рение этих общеизвестных и объявляющихся гласно истинах,
в том числе и с трибуны съезда КПСС, может что-либо под-
твердить и тем более наличие конкретных планов «вторже-
ния»? С такой аргументацией можно любое государство об-
винить в намерении агрессии.
Не авторитет и Бжезинский, раз его заявление расходится
с псевдоверсией «вторжения», а ведь этот солидный амери-
канский политолог, кстати польского происхождения, был со-
вершенно прав!
Для того, чтобы поставить все точки над «i», в части дей-
ствительных обстоятельств, сопутствовавших принятию поль-
ским руководством решения о вводе военного положения,
хочу внести ясность в вопрос о моих информационных воз-
можностях в то время. Читатель сам может сделать заключе-
ние: мог ли я досконально знать все подробности того, о чем
рассказываю.
К началу восьмидесятых годов я находился в Польше уже
семь лет, через мои информации в центр прошел исчерпы-
вающий анализ двух важных событий в стране — первая ост-
рая вспышка широкого недовольства рабочего класса в июне
1976 года и первый визит папы римского Иоанна Павла II в
1979 году. По обоим этим событиям представленные в центр
прогнозы их развития и завершения получили полное под-
тверждение, а сообщения о ходе их были исчерпывающими.
Для решения информационных задач в моем распоряже-
нии имелись многочисленные хорошие связи и знакомства,
как внутри центрального и периферийного аппаратов МВД,
так и вне — в различных партийных и государственных ин-
станциях.
С наиболее важными из этих связей были установлены
94
близкие, доверительные отношения на основе идеологическо-
го единомыслия и общности интересов защиты безопасности
наших государств.
В результате, если говорить о внутриполитической обста-
новке, экономике, культуре и технике, деятельности партии и
положения в правоохранительных органах и вооруженных
силах, то информированность представительства КГБ достигла
достаточно высокого уровня как по количеству, так и особен-
но качеству анализа и общения.
Начавшийся процесс развития социально-экономического
кризиса, быстро перераставшего в глубокий политический,
потребовал максимального использования созданных нами к
лому времени информационных возможностей.
Мне было известно, что польское руководство, в том
числе и в первую очередь С. Каня, а следовательно и ми-
нистр обороны, он же премьер страны, уже в феврале 1981
юда поручили МВД и МНО готовить свои ведомства к
любой непредсказуемой обстановке. При этом МВД присту-
пило к разработке планов на случай объявления чрезвычай-
ного положения.
Помню, как у польских коллег из МВД, да и в полити-
ческом руководстве возникли затруднения с определением
«чрезвычайного положения». По польской конституции не
предусматривалось такого акта, имелась позиция только о
поенном положении, предусмотренного на случай военного
конфликта.
В результате дискуссии в руководстве было признано, что
возможное возникновение чрезвычайной обстановки в стране
может рассматриваться как угроза возникновения граждан-
ской войны, что требует введения военного положения. С
них позиций и началась разработка мероприятий в МВД
и МНО, которая, однако, еще не являлась планом, пред-
определявшим введение военного положения. Только после
дальнейшего роста напряженности к середине 1981 года эти
мероприятия стали приобретать форму комплексного плана
совместных действий подразделений МВД с вооруженными
силами в условиях чрезвычайного положения. Как оказалось
в действительности, эти мобилизационного характера меры
были оправданными, и если бы их не было заранее пред-
усмотрено, руководство армии и МВД не смогло бы так
>ффективно предотвратить назревавшую национальную ката-
строфу, с многочисленными жертвами и большой вероят-
ностью серьезных международных осложнений.
Эти подготовительные меры только после смены поли-
1Ического руководства в октябре 1981 года, с приходом на
95
пост первого секретаря ЦК ПОРП В. Ярузельского приоб-
рели большую конкретность. Это вызывалось ростом коли-
чества нарушений общественного порядка, попыток физи-
ческого захвата власти пока на периферийных участках, под-
готовкой экстремистами в «Солидарности» боевых вооружен-
ных отрядов и угроз насильственного переворота.
Следовательно, вопреки любым иным утверждениям,
В. Ярузельский не мог не знать и как премьер, и как министр
обороны, и, после октября 1981 года, как первый секретарь
ЦК ПОРП о подготовке и содержании этого плана. Не вижу
в этом каких-либо «обвинительных» в его адрес аспектов. На-
оборот, в организации тщательной подготовки страны к
любой неблагоприятной ситуации состояли его государствен-
ная мудрость и военная опытность. Лишь современные по-
пытки «подстраиваться» под изменившуюся конъюнктуру
могут объяснять стремление представлять введение военного
положения, как какой-то разовый акт, не требовавший дли-
тельных штабных разработок и тренировок в совместных дей-
ствиях армии и правоохранительных органов.
За событиями в Польше очень внимательно, кроме пред-
ставительства КГБ, следило посольство СССР, его военный
атташат, представлявший Министерство обороны СССР и
представительство Главнокомандующего Объединенных сил
Варшавского Договора в Польше во главе с генералом армии
Щегловым А. Ф.
Постоянно интересовалось положением дел и командова-
ние Северной группы советских войск, находившихся в Поль-
ше, в лице генерала Зарудина Ю. Ф. Очень часто наведыва-
лись в 1980-м и 1981 годах в Польшу Главнокомандующий
вооруженными силами Варшавского Договора маршал Совет-
ского Союза Куликов В. Г. и заместитель председателя КГБ
Крючков В А.
Все эти люди считали своим долгом поддерживать посто-
янный контакт со мной, как представителем КГБ, распола-
гавшим всей полнотой информации, имевшейся в МВД ПНР,
а также и в других польских ведомствах.
По мере нарастания внутренней напряженности в Польше
все чаще Председатель КГБ Андропов Ю. В. требовал от меня
докладов по специальной линии связи ~ «ВЧ», его звонки
становились ежедневными, а в периоды вспышек острых за-
бастовок, возникновения уличных беспорядков или важных
мероприятий (съезда, пленумов), его звонки раздавались у
меня по несколько раз в сутки, причем, в любое время дня
и ночи. Эта связь с таким влиятельным членом Политбюро
96
ЦК КПСС, как Андропов Ю. В., позволяла мне быть в курсе
решений или указаний, исходивших из ЦК КПСС.
Кроме того, посол СССР Аристов Б. И., с которым мы
ежедневно обменивались информациями и нашими оценками
положения, был в курсе указаний из Центра через постоян-
ную связь по «ВЧ» с членом Политбюро ЦК КПСС Громыко
А. А., о чем он непременно ставил меня в известность.
Представитель командования сил ВД генерал Щег-
лов А. Ф. поддерживал связь по своей линии с польскими
военными коллегами и был в курсе всех событий МНО ПНР.
Таким образом, я не мог не знать каких-либо, даже мало-
значительных фактов, имевших значение для оценки прохо-
дивших обсуждений, решений или указаний как у польской
стороны, так и в нашем руководстве в Москве в связи с по-
ложением в Польше.
Более того, ко мне обращались отдельные члены Полит-
бюро ЦК ПОРП об организации связи по «ВЧ» с Андропо-
вым Ю. В., когда возникала какая-нибудь настоятельная не-
обходимость в этом. Знал я и о звонках по партийной линии
и от Андропова Ю. В., а также от Брежнева Л. И. или других
членов советского руководства.
Министры внутренних дел, до июля 1981 года М. Милев-
ский, а затем Ч. Кишак встречались в Москве с Андропо-
вым Ю. В., а в Варшаве — с Крючковым В. Н. и получали
от них из первых рук информацию об оценках положения в
Польше со стороны Советского руководства, предназначав-
шихся для сведения В. Ярузельского.
Поскольку я всегда присутствовал при этих встречах, я был
в курсе этих информаций. Знал я и о реакции на них со сто-
роны С. Кани и В. Ярузельского.
Ни одного случая, однако, не было, чтобы по этой линии
прозвучали какие-либо настойчивые указания о продвижении,
как замечает в своем интервью В. Ярузельский, «своих» для
«Советов» людей на «ключевые позиции» в Польше.
Помню, что были товарищеские рекомендации ЦК КПСС,
высказанные в известном июньском письме ЦК КПСС к чле-
нам Центрального Комитета ПОРП, так же как в высказыва-
ниях Андропова в беседах с польскими министрами, о жела-
тельности укрепления единства рядов польских коммунистов
в тяжелое для страны время. В этом плане советывалось не
отбрасывать тех из них, кто, оставаясь твердо на партийных
позициях, допускал критику в адрес руководства ПОРП. И от-
нюдь речь, например, в высказываниях Андропова Ю. В. шла
не о С. Ольшовском, которого В. Ярузельский, также как до
97
него С. Каня, а еще раньше — Е. 1ерек упорно считали «кан-
дидатом Кремля».
Ведь не случайно, как помнится мне, во время встречи ми-
нистра Кищака Ч. вскоре после его назначения на этот пост
с Андроповым Ю. В., он явно по указанию В. Ярузельского
затронул вопрос о якобы нашей поддержке С. Ольшовского
как кандидата на пост первого секретаря ЦК ПОРП. При
этом Ч, Кищак упомянул звонок С. Ольшовскому из Берлина
от советского посла там Абрасимова.
Тогда Андропов твердо сказал Ч. Кишаку и просил пере-
дать это С. Кани и В. Ярузельскому, что С. Ольшовский ни-
когда не был и не является «кандидатом Москвы» и что со-
ветские представители и в Москве и в Польше никого из оп-
позиционно настроенных к С. Кани и В. Ярузельскому не
поддерживали и поддерживать не собираются, тем более что
выбор своих руководителей — дело самих поляков. Что каса-
ется звонка Абрасимова, заметил Юрий Владимирович, то
Громыко А. А. поправит его, чтобы он не вмешивался в чужие
дела.
Таким образом, мне было известно истинное отношение
советского руководства к польским проблемам, в том числе и
возможности ввода советских войск в Польшу, в полном
объеме.
Во-первых, сразу же после возникновения кризиса с рос-
том забастовочного движения и растерянности польского ру-
ководства мне стало известно, что Терек Е. в узком кругу с
некоторыми членами Политбюро обсуждал возможность обра-
щения к Советскому Союзу с просьбой прислать для «усми-
рения бунтовщиков» наши войска. Это паническое предложе-
ние Терек намеревался поставить на обсуждение в Политбю-
ро, но вынужден был отказаться от этого из-за категоричес-
кого возражения С. Кани, поддержанного В. Ярузельским и
другими членами руководства.
В то время Терек был так напуган, что видел в этом спа-
сение от своего же народа. А ведь теперь, годы спустя, он
начисто забыл об этом и готов рядиться в тогу подлинного
патриота. Узнал я об этом сразу же потому, что многие ис-
тинные польские патриоты правильно понимали всю пагуб-
ность такого шага.
Сообщая об этом инциденте в Москву, я высказал серьез-
ные опасения за возможность рассмотрения даже в проблема-
тичном плане такого решения польских проблем и обещал
представить в течение двух недель, к концу октября 1980-го
анализ-прогноз по различным аспектам такого решения. Име-
лось в виду проанализировать всевозможные негативные по-
98
следствия такого гипотетического ввода контингентов совет-
ских вооруженных сил.
По всем тщательно рассмотренным позициям такое реше-
ние нами было, с обоснованными убедительными аргумента-
ми, категорически отвергнуто. Была показана его бесперспек-
тивность для разрешения польских проблем и одновременно
как главное следствие — перспектива потери в лице польско-
го народа союзника, не говоря уже об опасности возникно-
вения вооруженного сопротивления.
На этом нашем заключении, которое нашло поддержку
в центре и было одобрено Андроповым Ю. В., завершился
вопрос о каком-либо «вторжении советских войск» в Поль-
шу.
И никакие ссылки на заявление Дубынина и полковника
Алксниса и других не могут опровергнуть этого твердо уста-
новленного факта, закрепленного в соответствующих докумен-
тах, Не стоит его опровергать ни в каких целях никому, в том
числе и Войчику Владиславовичу, ибо не найти подтвержде-
ния псевдоверсии ни у действительных участников тех собы-
тий, ни в архивных документах. То же, о чем я говорю, на-
дежно закреплено в архивах, которые возможно когда-нибудь
увидят свет. Пока же не стоит их трогать, в том числе и в
интересах тогдашнего руководства Польши, ибо тогда уже ис-
чезнет элемент «сомнения», пока трактуемый в пользу этих
«обвиняемых».
Кстати, хочу заметить, что не прав В, Ярузельский и в по-
пытке выразить сомнение относительно уверенности США,
что в 1981 году опасности «вторжения» уже не существовало,
о чем говорил корреспондент «Шпигеля». Нет, Войчик Вла-
диславович, США знали правду точно, ведь в их распоряже-
нии был такой агент, как полковник Генерального штаба
Войска Польского Куклинский. Это был один из самых до-
веренных офицеров приближенных к министру В. Ярузельско-
му и его заместителю, начальнику ГШ ВП Ф, Сивицкому,
шавший все, что делали руководители в министерстве наци-
ональной обороны Польши и даже больше. Он был в курсе
всех мероприятий по подготовке военного положения, знал о
конкретных договоренностях между польскими и советскими
военными руководителями, в частности о «демонстративных»
передвижениях советских войск с целью предостережения экс-
тремистских главарей. Таким образом, утверждение «Шпиге-
ця» лишний раз свидетельствует о том, что польская сторона
и В. Ярузельский хорошо знали об отказе «Советов» от фи-
шческого вмешательства в польские дела,
В завершение об этом важном «разночтении» между мною
99
и В. Ярузельским, побудительных причин принятия им реше-
ния о вводе военного положения, не могу пройти мимо ссыл-
ки на разговор, состоявшийся у польского руководителя по
телефону с Сусловым, накануне введения военного положе-
ния.
В самый канун, 12 декабря 1981 года, склоняясь к этому,
повторяю, мужественному и единственно возможному в той
создавшейся конкретной ситуации в стране шагу, В. Ярузель-
ский действительно разговаривал по телефону с Сусловым. До
этого другой член Политбюро ПОРП, также с ведома первого
секретаря, имел телефонный разговор с Андроповым Ю. В. О
содержании разговора Юрия Владимировича я был сразу же
ориентирован им, о разговоре Суслова узнал позже.
Андропов Ю. В. на поставленный ему вопрос, готов ли
будет Советский Союз, помимо усиления экономической и
финансовой помощи, в случае если после введения военного
положения поляки своими силами не смогут справиться с по-
ложением, ввести свои вооруженные силы, однозначно и
твердо ответил отрицательно. «Вы, — сказал Юрий Владими-
рович, — в этом отношении должны рассчитывать только на
свои силы».
То же самое было сказано и Сусловым. Оба добавили, что
для Советского Союза достаточно и одного Афганистана. Что
касается внешнего вмешательства с Запада, то оба подтверди-
ли, что Советский Союз и другие члены Варшавского Дого-
вора, безусловно, оградят Польшу от таких поползновений с
любой стороны.
Не знаю, что еще мог говорить польским руководителям
кто-либо другой из советского руководства, но мне было из-
вестно, что хотя и с естественными переживаниями, истори-
ческое решение было принято и получило согласие на его
претворение в жизнь со стороны Госсовета, причем абсолют-
ным большинством, только при одном воздержавшемся. Мне
и всем его близким соратникам было однозначно ясно тогда,
принималось оно не потому, что грозило «вторжение» ни
14 декабря, ни когда-либо позже или раньше.
Наконец, на заседании Сейма 25 января 1982 года В, Яру-
зельский четко в своем выступлении заявил: «...мы отвергаем
инсинуацию о том, что будто решение о введении военного
положения было нам навязано, инспирировано...
Правда такова, что это решение было нашим собственным
решением, что принято оно на основании собственных оце»,
нок и реализуется собственными силами».
Разве из этих слов самого В. Ярузельского следует какой
либо намек на давление извне, наличие угрозы «вторжения»’
100
и тому подобное? Депутаты Сейма, в свою очередь, одобряя
это решение, не подвергались какому-либо насильственному
давлению, в зале не было представителей вооруженных сил,
которые могли бы повторить исторический инцидент «Сейма
под саблями», когда маршал Ю. Пилсудский в октябре
1929 года пытался безуспешно навязать польскому Сейму свое
решение.
На VII Пленуме ЦК ПОРП, в докладе от имени Полит-
бюро В. Ярузельский повторил: «Решение о вводе военного
положения мы приняли суверенно, на свою собственную от-
ветственность, руководствуясь интересами народа и социалис-
тического государства. Нам никто не диктовал этого реше-
ния...». Яснее не скажешь.
Дальнейшее развитие обстановки показало, что В. Ярузель-
ский оказался на высоте требований момента, последователь-
но вел линию на разрядку напряженности во внутриполити-
ческой обстановке и восстановление нормальных условий
жизни и деятельности польского народа.
Думаю, что едва ли нашелся бы в Польше другой полити-
ческий деятель, оказавшийся в таком же положении, который
пошел бы на такие решения совершенно спокойно. Разве что
М. Мочар, являвшийся наиболее закаленным подпольной
партизанской войной во время Второй мировой войны, воле-
иым человеком.
Но как говорил древнегреческий мыслитель Аристотель,
оыть слепым, значит считать дальним все страшное и близким
псе, внушающее смелость. Так и поступил В. Ярузельский. О
гом, что он думал тогда примерно в том же плане, как оп-
ределял проявление смелости Аристотель, говорят дошедшие
по меня его реплики в процессе заключительного обсуждения
предстоявшего решения с наиболее приближенными к нему
людьми. Он переживал не столько за сиюминутные обстоя-
гельства военного положения, сколько за его будущие послед-
ствия: «Что скажут обо мне потомки, — спрашивал Войчик
Владиславович. — Поймут ли историческую необходимость
этого решения».
Как видим, его пугало «далекое страшное», а принималось
по внимание «близкое», реальная оценка создавшейся ситуа-
ции, внушавшая смелость решения.
Не могу разделить осуждение его «нерешительности», ко-
topoe мне высказывали тогда некоторые близкие к нему люди.
Ведь всегда легче осуждать дела других, когда ты не несешь
ответственности за эти дела!
Обдумывая свои поступки можно и колебаться и робеть
101
порой. Хуже, если человек начинает смело думать, когда уже
поздно проявлять смелость и решительность.
Поэтому убежден, что за проявленную государственную
смелость в тот ответственный момент Войчик Владиславович
заслуживает самого глубокого уважения своих польских сопле-
менников без каких-либо оговорок. И тем более оправдатель-
ных соображений, якобы диктовавших его действия, в виде
мифической угрозы «вторжения» советских войск.
Раз уж я упомянул о мифическом, то думая о значении
решения о введении военного положения, на ум мне пришел
миф о царе Гордии, завязавшем «гордиев узел».
В истории Польши было много таких узлов, но возник-
ший к концу 1981 года не так просто оказалось распутать.
Да, Войчик Владиславович использовал как меч военное по-
ложение, но оно только надрубило узел нагромоздившихся
противоречий между властью партии и рабочим классом. Ос-
новные сплетения их могли быть развязаны не силой, не
мечом, как бы остер он ни был, а мудрой прорабочей прин-
ципиальной политикой. Современного Александра Македон-
ского на современной политической арене для этого не на-
шлось. Ни С. Каня, ни В. Ярузельский не оказались на
высоте этой исторической задачи.
Как показывает и дальнейшее развитие этой исторически
поставленной задачи, пока и поднявшийся на волне справед-
ливого народного возмущения рабочий лидер Лех Валенса не
может найти правильного пути к этому. Очевидно, в отдель-
ности ни государственный опыт, как у В. Ярузельского, ни
понимание интересов рабочего класса, как у Л. Валенсы, еще
недостаточно. Нужен сплав этих качеств. Посмотрим, явится
ли такой человек.
Несмотря на имевшиеся сомнения в успехе перед приня-
тием решения в дальнейшем при осуществлении режима воен-
ного положения В. Ярузельский действовал уверенно и реши-
тельно. В качестве Председателя созданного им Войскового
Комитета Национального Спасения (ВКНС), сохранив за
собой все три другие функции, он вел линию на восстанов-
ление общественного порядка и постепенную либерализацию
обстановки, продолжал искать компромисса с церковью и до
времени игнорируя скомпрометированную действиями экстре-
мистов «Солидарность».
Одним из последующих трудных испытаний для В. Яру-
зельского явился второй визит папы Иоанна Павла II в Поль-
шу в июне 1983 г. На примере встреч его с папой и перего-
воров с ним у меня также возникли дополнительные пред-
ставления о сильных сторонах этого челоовека и отдельных
102
егЬ чисто человеческих слабостях. Но эти дополнительные
мои наблюдения существенно не изменили моего основного
впечатления о его личности. Поэтому коснусь их при воспо-
минаниях о двух визитах папы в Польшу и о католической
церкви и ее польских деятелях — Вышиньском и Глемпе.
Теперь, по прошествии лет, хочется добавить несколько
строк о личности В. Ярузельского.
Он, безусловно, был скромен в своем поведении и, думаю,
в жизни вообще, хотя в части последнего приходилось слы-
шать много разного и досужего.
Если говорить о поведении, то где бы он ни появлялся
нельзя было заметить какой-либо претензии на выпячивание
себя, стремления занять самое видное место, привлечь к себе
особое внимание.
Его сдержанное, ровное отношение к любому собеседнику
как бы ставило его на равное положение с ним, не давило
или влияло должностным положением этого человека на ок-
ружающих. Это отличало его от многих других польских ру-
ководителей, в лучшую сторону. Но он явно проигрывал во
впечатлении от его личности почти полным отсутствием эмо-
циональной выразительности его лица, сдержанностью телес-
ных движений.
За пределами политических тем, не могу сказать, чтобы он
был интересным собеседником. В тех беседах, в которых мне
повелось участвовать с ним, я не отмечал что-либо из обы-
денной жизни, что из его высказываний у меня сохранилось
бы в памяти. Вот разве данная им характеристика С. Ольшев-
скому как слаломисту из-за его зигзагообразного поведения в
политической деятельности. Войчик Владиславович не был
явно спец на метафоры, выходящие за пределы его полити-
ческой жизни.
В этом отношении он заметно отличался от С. Кани, лек-
сикон которого был очень богат своими выражениями, осо-
бенно обличающими кого-либо.
В целом, во внешности В. Ярузельского мало что броса-
чось в глаза, разве что его темные очки, которые сразу при-
влекли общее внимание, как только он стал носить их.
Я лично как-то не сразу придал внимание этому новому
признаку в его внешности, может быть потому, что сам уже
давно по совету окулиста пользовался такими очками. Кстати,
испытал на себе те же замечания, что раздавались по этому
поводу в адрес В. Ярузельского, вроде: «Скрываешь свои
мысли», «Теперь похож на шпиона». То, что Войчик Влади-
гпавович стал появляться на беседах со мной в таких очках,
103
у меня не вызвало никаких подобных мыслей, кроме того, что
и у него глаза требуют защиты от излишнего света.
Но в поведении В. Ярузельского были элементы, созда-
вавшие впечатление искусственности. Так, было известно,
что он не курил. Но на каком-то этапе Войчик Владисла-
вович вдруг стал довольно выразительно для его обычной
сдержанной манеры доставать сигарету и прикуривать. И
делал это как-то не так, как обычно поступает курильщик.
Закуривание обычно имело место тогда, когда нужно было
продемонстрировать особое нервное напряжение. Говоря
«продемонстрировать», не ошибаюсь, ибо такое поведение я
заметил именно в ситуациях, связанных с замечаниями и реп-
ликами о «непомерной нагрузке», «недосыпании» и т. п.
Хотя в том, что Войчик Владиславович, занимая сразу три,
а затем и четыре высших должности в стране после введения
военного положения, был чрезвычайно занят, в чем никто не
мог сомневаться, но своим подчеркиванием он давал понять,
что вынужден не терять много времени на сон, оставаться на
ночь на работе, да вот и курить начал!
Эта известия артистичность, которая должна была подчер-
кивать его скромность, давала мне повод вспомнить афоризм,
что излишняя скромность тоже нескромна.
В этой связи я с известным доверием отношусь к сообще-
нию в одном из западных журналов о Войчике Владиславо-
виче, где описывался случай, якобы имевший место в
1968 году.
Тогда В. Ярузельскому, назначенному министром нацио-
нальной обороны предложили переехать в министерскую
квартиру. Он наотрез отказался.
Когда министр уехал в отпуск, его «хозяйственники» пере-
везли вещи на новую квартиру. Так, видите ли, был скромен
в своих личных запросах новый министр!
Если такой случай действительно имел место, то уж никак
не могло быть, чтобы кто-то из подчиненных осмелился бы
без согласия министра, хотя бы молчаливого, отважиться на
такой шаг! Тем более зная характер Войчика Владиславовича.
Я это полностью исключаю.
Внешностью своей Войчик Владиславович вполне мог вво-
дить в заблуждение о своем характере тех, кто не знал его
близко. Когда я впервые встретился с ним в 1973 году, ему
было 50 лет, но выглядел он значительно моложе. Это впе-
чатление создавалось не только общей подтянутосью его
стройной фигуры, спортивностью ее. Главным источником
впечатления молодости было его лицо — без каких-либо при-
знаков морщин, гладкие, розовые, слегка припухшие щеки,
104
напомнившие мне детские лица, еще не обремененные печа-
тью лет.
Прошло десять лет, ему уже было 60, но он почти ни в
чем не изменился, за исключением большой залысины на го-
лове, превращавшейся в настоящую лысину. Та же осанка ос-
тающейся стройной фигуры, такое же свежее лицо, лишь цвет
щек несколько потемнел.
Но теперь появились новые черты в его поведении. При
той же прежней сдержанности в выражении лица, в его ску-
пых жестах и движениях тела стала ощущаться солидность,
значительность. Это же я почувствовал и в его речи, заметно
большую уверенность.
Но не могу не сказать, что эти изменения я почувствовал
скорее в отношении других, чем на себе. Со мною Войчик
Владиславович, как и раньше, на протяжении почти всех
12 лет, держался просто, без какой -либо наигранности.
Думаю, что он хорошо знал, что в моем лице он имел всегда
дружелюбно настроенного собеседника, с большим уважением
относившегося к нему и, безусловно, хорошо знавшего его во
всех ипостасях — официальной и неофициальной жизнедея-
тельности.
Вот почему я надеюсь, что Войчик Владиславович не ис-
пытает обиды и тем более не будет чувствовать себя оскор-
бленным моими оценками проявленных им отдельных слабос-
тей. Он знал, что я всегда предпочитал говорить только прав-
ду, никогда не отступал от этого правила и не стеснялся го-
ворить ее и ему, когда считал это необходимым для пользы
дела, в интересах его и моей стран.
Остается сказать о том, как мне представляется роль
В. Ярузельского в качестве руководителя партии польских
коммунистов. Она во многом сочетается или перекликается с
ролью, которую сыграл в судьбе КПСС М. С. Горбачев. Ана-
логия усиливается и тем обстоятельством, что оба этих поли-
тических деятеля оказались на вершине государственной влас-
ти, президентами своих стран на короткий срок и не смогли
как таковые внести существенного вклада в разрешение тех
тяжелых кризисных ситуаций, в которых оказались наши
страны.
Однако в одном они преуспели — в завершении деятель-
ности коммунистических партий, которые они возглавляли.
Разница оказалась лишь в длительности процесса ликвидации
этих партий.
В. Ярузельский по существу заложил основу дальнейшего
падения авторитета ПОРП в народе, когда он проявил недо-
оценку возможностей возрождения партии в процессе актив-
105
него участия, в процессе нормализации хозяйственной и куль-
турной жизни страны сразу после введения военного режима.
Пресловутый «военный щит», которым В. Ярузельский якобы
оберегал партию от критики и нападок ее противников, по
существу только усиливал ее дальнейшую изоляцию от народа,
вел с неизбежностью ее тем же путем, что позже, в 1985 году
избрал для КПСС Горбачев М. С.
Говоря об этой исторической аналогии между двумя лиде-
рами коммунистических партий, я не собираюсь взваливать
только на них всю вину на печальный конец этих двух пра-
вящих партий. Очевидно, к этому с неизбежностью вела по-
рочная политика в прошлом бывших партийных «вождей*
этих партий и, в первую очередь, КПСС, как задавшей тон
во всем социалистическом содружестве.
Но завершающий этап деятельности обеих партий мог
быть иным, с сохранением перспектив для участия их в борь-
бе за действительно обновленное социалистическое общество.
И корень зла в таком печальном финале я вижу в том, что
обе партии и все ее лидеры, включая М. Горбачева и В. Яру-
зельского, игнорировали жизненные интересы рабочего класса
и всего трудящегося населения, основой которого этот класс
продолжает оставаться. Об этом наглядно говорит история де-
ятельности ПОРП и возникновение рабочего движения «Со-
лидарность».
Мое повествование о В. Ярузельском затянулось не слу-
чайно. Он главный фигурант моих польских воспоминаний, о
котором в целом у меня сложилось много приятных и вол-
нующих воспоминаний. Об эпизодах, действиях, событиях,
связанных с его именем и в которых мне довелось в разной
мере участвовать, а этот неординарный политический деятель
играл в них ведущую роль.
В моей жизни и деятельности в Польше многие польские
деятели играли в определенные моменты значительную роль*
но заглавная принадлежала Войчику Владиславовичу. Сейчас!
я искренне сожалею, что превратности истории не позволили
ему достойно завершить свое служение польскому народу нор-
мальным сроком президентства.
Уверен, что как Президент Речи Посполитой человек
такой высокой культуры и значительного политического
опыта достойно представлял бы польское государство в ми-
ровом сообществе народов.
Наш замечательный поэт В. Я. Брюсов хорошо сформули-
ровал, на мой взгляд, очень подходящую для В Ярузельского
установку:
106
Если можешь, иди впереди века,
если не можешь, иди с веком, но
никогда не будь позади века.
Войчик Владиславович долго шел, если и не всегда впере-
ди, то на уровне века, а вот за последние годы у меня по-
явилось впечатление, что он начинает отставать от того про-
грессивного движения вперед, которое имел в виду поэт.
Будет очень мне жаль, если образ этого неординарного
польского деятеля будет омрачен под влиянием конъюнктур-
ных соображений нашего смутного времени.
Вот и приходится вновь с сожалением процитировать дру-
гого поэта, рекомендовавшего:
Не сотвори себе кумира
Не из себя, не из него.
Ю. Визбор.
Глава четвертая
СТАНИСЛАВ КАНЯ
ПОРВАВШАЯСЯ НИТЬ АРИАДНЫ
Whether it is nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of autragons fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing and them?'
Кто он, политический деятель, поднявшийся с низов до
самой высокой вершины власти и затем, через год бурной де-
ятельности, сошедший с политической арены и почти совер-
шенно исчезнувший из поля зрения мировой общественнос-
ти? В моем видении Станислав Каня представляет собой наи-
более близкий из известных мне поляков к шекспировским
героям образ.
Вспоминая сейчас, спустя десятилетие с того времени, как
мы виделись в последний раз, мое восьмилетнее общение с
этим неординарным польским деятелем, я вижу его образ так
же четко и выразительно, как тогда в Польше. Настолько
прочно вошел он в мою жизнь и сыграл в ней немалую роль.
После краткого моего знакомства с министром внутренних
дел ПНР в майские дни 1973 года кандидат в члены Полит-
бюро и секретарь ЦК ПОРП Станислав Каня был первым
представителем польского политического руководства, которо-
го мне представил мой предшественник генерал-майор Яков
Павлович Скоморохин.
Его имя я узнал еще в центре в связи с ролью, которую
он сыграл в процессе смены руководства ПОРП в декабре
1970 года, когда он был заведующим административного от-
дела ЦК партии.
Не останавливаясь на подробностях его действий тогда,
поскольку я не был их свидетелем, хочу отметить, что в те
трагические для Польши дни он зарекомендовал себя хоро-
' Что благородней для души — терпеть
Судьбы-обидчицы удары, стрелы.
Иль, против моря бед вооружась,
Покончить с ними?
В. Шекспир
108
шим организатором, тонким психологом и очень способным
тактиком выполнения намеченного стратегического плана.
Яков Павлович пока мне ничего не рассказывал о своих
взаимоотношениях с С. Каней, а я до встречи воздержался от
расспросов с тем, чтобы получить личное впечатление об этом
человеке без влияния на мое восприятие субъективных оценок
моего предшественника.
Передо мною был человек выше среднего роста, с полной,
но крепко сколоченной фигурой, круглым лицом, не отличав-
шемся тонкостью черт, внимательным взглядом темных глаз.
Производил впечатление соответственно своим 46 годам.
Каких-либо внешних признаков особо волевого характера
было незаметно, но для меня было ясно, что он, безусловно,
не слабый человек, вероятно, способный подчинять своей
воле или своему воздействию многих других.
Первое, что бросилось мне в глаза — какая-то открытость
во всем облике С. Кани, отсутствие стремления что-то при-
крыть в своих мыслях, впечатление, что все, что думает этот
человек, он тут же выкладывает, не стесняясь того, какое впе-
чатление это произведет на обеседника. Ни тени смущения
или сомнений в том, что следует или нет говорить в беседе
со мной или о чем меня спрашивать, энергичная манера вы-
сказываний, да и всего внешнего поведения свидетельствова-
ли, что С. Каня был человеком энергичным, общительным и
привыкшим к полемике.
Встретил меня С. Каня приветливо и сразу стал охотно ори-
ентировать о положении, сложившемся к тому времени в МВД.
Главное, что я извлек из первого разговора с ним, было, что он
активно поддерживает только недавно назначенного министра
С. Ковальчика в его противостоянии Ф. Шляхтицу, бывшему до
декабря 1971 года министром внутренних дел, избранному тогда
членом Политбюро и секретарем ЦК ПОРП, стремившемуся
сохранить за собой контроль над МВД.
С. Каня подчеркнул, что прежний министр Очепка, погиб-
ший в феврале этого года, был назначенцем Ф. Шляхтица,
также как и его первый заместитель Г. Пентак, в продвиже-
нии которого на освободившийся пост министра Ф. Шляхтиц
потерпел поражение. Теперь он через Г. Пентака не только
был осведомлен о внутренних делах в МВД, но и попытался
навязывать министерству свою кадровую политику.
В момент моего знакомства с С. Каней он был еще только
начинающим политическим деятелем, пока не имевшим пол-
ноправного голоса на заседаниях Политбюро, кандидатом в
члены которого он стал.
Предыдущий его партийный путь был не так продолжите-
109
лен, хотя еще с 18-летнего возраста он состоял в польской
рабочей партии, а с 1948 года — членом ПОРП.
Будучи сам выходцем из крестьянской семьи, он в течение
двенадцати лет выполнял различные обязанности в Союзе
крестьянской молодежи, затем Союза польской молодежи.
В 1968 году его избирают в члены Центрального Комитета
ПОРП и он назначается заведующим административного от-
дела ЦК. В течение трех лет энергичной работы заведующим
отделом, а главное, своим активным участием в продвижении
на пост первого секретаря ЦК ПОРП Е. Терека, он обращает
на себя внимание, и в 1971 году его избирают кандидатом в
члены Политбюро и секретарем ЦК.
Не могу с определенностью утверждать, но полагаю, что
уже тогда, в декабре 1971 года, С. Кани начал активно со-
трудничать с В. Ярузельским и, вероятно, не без его внимания
он стал продвигатья по партийной линии вверх.
На этом его пути оказался неудавшийся в 1970 году пре-
тендент на пост первого секретаря ЦК ПОРП М. Мочар,
бывший долголетний руководящий работник органов безопас-
ности. Мочар пытался использовать в свою поддержку МВД
и позиции в Министерстве Национальной обороны, но
С. Каня и В. Ярузельский, при активной поддержке Е. Терека
и его сторонников, за короткое время устранили его из выс-
шего органа партии.
Хотя на Пленуме ЦК в апреле 1971 года С. Каня и был
избран секретарем ЦК, однако до VJ съезда ПОРП в декабре
1971 года М. Мочар, как член Политбюро и секретарь ЦК,
продолжал держать контроль над органами правопорядка.
С уходом из Политбюро ЦК М. Мочара его участок пере-
шел к вновь избранному члену Политбюро и секретарю ЦК
Ф. Шляхтицу, оставив за С. Каней текущую работу по орга-
нам безопасности и политуправления Войска Польского, а ре-
шающая роль осталась у Ф. Шляхтица.
Для С. Кани этот период оказался очень трудным в части
обеспечения контроля за МВД. В министерстве ставленники
Ф. Шляхтица, прежде всего министр Очепка, выполняли ука-
зания только своего патрона и активно внедряли в министер-
ство на ключевые позиции своих людей.
Но Ф. Шляхтицу перешел от М. Мочара не только его
участок, но и амбициозные замыслы оттеснить Е. Терека от
активной руководящей роли в партии, для чего он навязывал
ему идею перехода на пост престижного председателя ПОРП,
оставив рутинную «черновую» работу ему, как верному сорат-
нику.
110
Однако совершиться этим замыслам Ф. Шляхтица было не
дано, о чем расскажу ниже.
К июню 1974 года Ф. Шляхтиц был освобожден от поста
секретаря ЦК, оставаясь до VII съезда в 1975 году членом
Политбюро.
С этого момента контроль со стороны ЦК ПОРП над ор-
ганами правопорядка и Главпуром армии перешел к С. Кани,
который с 1975 года был избран членом Политбюро ЦК
ПОРП.
Но с мая 1973 года я уже лично наблюдал все перипетии
борьбы за влияние на деятельность МВД между С. Каней и
Ф. Шляхтицем.
Острое столкновение С. Кани с Ф. Шляхтицем началось с
момента назначения министром внутренних дел С. Ковальчи-
ка, занимавшего пост секретаря ЦК ПОРП по экономике и
близкого к Е. Тереку по работе в Катовицком обкоме партии.
Это по времени совпало с моим приездом в Польшу и зна-
комством с С. Каней.
Будучи близким к Тереку, а к 1973 году его дружба была
в апогее, Ф. Шляхтиц после гибели в автокатастрофе в фев-
рале этого года министра Очепки, взял курс на назначение
на освободившееся место другого своего верного человека —
заместителя министра Г. Пентака. Однако С. Каня, видя уг-
1>озу для себя и В. Ярузельского, если Ф. Шляхтиц добьется
своей цели и оттеснит Е. Терека на второй план в руковод-
стве, решил дать ему бой, объединив свои усилия с обеспо-
коенными поползновениями Ф. Шляхтица, другими членами
Политбюро ЦК, чтобы не допустить назначения министром
МВД его человека. Их активно поддержал В. Ярузельский.
Решающим аргументом С. Кани, оказавшимся убедитель-
ным для Е. Терека, была ссылка на практику других социа-
листических стран, где руководство спецслужбами поручается
не профессионалам, а партийным деятелям, В результате ми-
нистром был назначен секретарь ЦК С. Ковальчик.
После этой серьезной неудачи Ф. Шляхтиц продолжал
пользоваться у Терека еще полным доверием и не прекращал
вмешиваться в дела министерства. Этим он раздражал вновь
назначенного министра, который был долголетним партийным
коллегой Е. Терека по работе в Катовицком обкоме ПОРП и
пользовался его доверием и поддержкой.
С. Каня включился в активную поддержку С. Ковальчика
и его жалоб на Ф. Шляхтица. Поскольку Ф. Шляхтиц опери-
ровал перед Е. Тереком аргументом, что только он пользуется
полным доверием у КТБ СССР и назначение министром
Г. Пентака способствовало бы такому доверию и к самому
111
Е. Тереку, по просьбе С. Кани при визите С. Ковальчика в
Москву для установления личного знакомства с Ю. В. Анд-
роповым, через него было доведено до сведения первого сек-
ретаря большое удовлетворение КГБ СССР тем, что во главе
МВД встал человек, близкий к Е. Тереку, зарекомендовавший
себя большим другом нашей страны еще на работе в Катови-
цах.
Доклад С. Ковальчика о плодотворном и весьма дружест-
венном приеме его в Москве рассеял сомнения у Е. Терека,
навеянные ему целенаправленной дезинформацией Ф. Шлях-
тица и вызвал недовольство его вмешательством в деятель-
ность министра С. Ковальчика. Однако Ф. Шляхтиц продол-
жал переоценивать свое влияние на Е. Терека, уже значитель-
но ослабленное усилиями Е. Бабюха и других членов Полит-
бюро, пользовавшихся каждой оказией и промахами
Ф. Шляхтица, чтобы показать первому секретарю корыстный
характер его «советов» Е. Тереку и стремление выпячивать
себя на передний план, С. Каня фактически дирижировал
этими действиями по разоблачению ложного авторитета, со-
зданного Ф. Шляхтицем вокруг своей персоны. Ему помогали
С. Ковальчик и В. Ярузельский, также недовольный попыт-
ками Ф. Шляхтица вмешиваться в кадровую политику Минис-
терства обороны.
Эти объединенные усилия привели к тому, что на Пленуме
ЦК, состоявшемся 24 июня 1974 года Ф. Шляхтиц был осво-
божден от поста секретаря ЦК ПОРП и, оставаясь членом
Политбюро до съезда в 1975 году, был рекомендован «для ук-
репления» партийного влияния, на должность заместителя
премьера. На этом фактически и завершилась политическая
карьера этого «претендента» на пост первого секретаря ПОРП.
С. Каня в его судьбе сыграл заглавную роль.
С этого момента С. Каня стал единолично полностью кон-
тролировать деятельность всех правоохранительных органов.
Что касается политических органов армии, то он ограничи-
вался чисто формальным курированием, не вмешиваясь в де-
ятельность министра В. Ярузельского. Его контроль за дея-
тельностью МВД состоял в основном в оказании помощи и
содействия С. Ковальчику, не имевшему никакого опыта в об-
ласти специфической работы органов безопасности. Став чле-
ном Политбюро в декабре 1975 года, С. Каня получил пол-
ноправный голос, и с этого времени мог активно влиять на
принимавшиеся решения этим верховным партийным, и фак-
тически, государственным органом власти в Польше.
Часто встречаясь с ним, я мог наблюдать на его примере
за ролью политических деятелей этой партии в жизни страны.
112
Сопоставляя все поступавшие ко мне информации, легко
было выявлять те акции и действия этого члена руководства,
которые очень часто затрагивали самые важные, жизненные
интересы страны внутри ее и во вне.
С того времени и до октября 1981 года я оказывался в
курсе основных политических событий, в которых принимал
участие С. Каня и могу с предельной достоверностью о них
говорить сейчас.
Еще тогда, когда мой предшественник вводил меня в курс
своих отношений с С. Каней, я обратил внимание на его
слова о том, что они часто «бродили с С. Каней и долго спо-
рили».
Его беседы с С. Кани большей частью сводились к дис-
путам по оценкам польской действительности, причем Яков
Павлович часто не соглашался с мнением С. Кани. Он пояс-
нил мне, что его наиболее достоверным источником о собы-
тиях в стране долгое время был Ф. Шляхтиц, как министр
внутренних дел претендовавший на монопольное право изре-
кать достоверные истины. Однако, с переходом Ф. Шляхтица
на новое положение в Политбюро, он стал все больше укло-
няться от откровенных бесед.
Кстати, это замеченная мною особенность ряда польских
деятелей: пока они идут к цели, они готовы все ближе зани-
мать позиции к вам; когда их цель достигнута, сразу отходят
подальше, на «безопасное» расстояние. То есть если ты
нужен — я близко, если не нужен — я дальше от тебя.
Естественно, думал я, раз Яков Павлович опирался на ин-
формации о положении в стране, почерпнутые из бесед со
Шляхтицем, он приходил в столкновение с позициями
С. Кани и спорил с ним. Ведь эти два деятеля придержива-
лись во многом диаметрально противоположных подходов к
оценкам событий польской жизни. Ф. Шляхтиц, будучи лучше
С. Кани подготовлен теоретически, был слабым, оторванным
от жизни практиком, и имел тенденцию к политической де-
магогии.
С. Каня же лучше его ориентировался в действительной
жизни своей страны и прочнее опирался на конкретные
факты.
В этих условиях, мнения двух почти антиподов —
Ф. Шляхтица и С. Кани скрещивались на Якове Павловиче.
С. Каня знал об отношениях Якова Павловича с Ф. Шляхти-
цом и это не могло не сказываться на его откровенности с
ним.
У меня не было такой слабости во взаимоотношениях с
С. Каней. Все свои беседы с ним я основывал на том обоб-
113
щении мною восприятий польской действительности, которое
у меня складывалось от бесед с многочисленными моими свя-
зями и знакомыми, в том числе и В. Ярузельским, И. Кища-
ком, М. Милевским и многими другими. Но я никогда не
ссылался перед ним на других, он не мог знать, как правило,
от кого я располагал той или иной информацией. Вел я бе-
седу от своего лица, хотя зачастую оперировал оценками
Ю. В. Андропова, ЦК КПСС, нашего центра, если хотел их
перепроверить или убедиться в их достоверности.
С. Каня, в свою очередь, часто называл авторов отдельных
суждений, среди которых наиболее часто фигурировал В. Яру-
зельский, являвшийся для него непререкаемым авторитетом.
Узнав на горьком опыте о том, с какой ревностью отно-
сятся поляки к наличию «конкурентов» на доверие, я всегда
стремился к тому, чтобы даже мои лучшие друзья из числа
поляков не знали лично от меня друг о друге, о моих с ними
отношениях. Этому научила меня неудачная моя попытка
свести у себя дома моих друзей — М. Милевского и Ч. Ки-
щака. После этого я не раз чувствовал с их стороны стрем-
ление как-то, правда весьма осторожно, ослабить мое доверие
к «другому моему приятелю».
Исходя из того, что я узнал о Ф. Шляхтице из моих пер-
вых встреч с министром С. Ковальчиком и от С. Кани, я не
стал просить Якова Павловича познакомить меня с ним и так
и не встречался с ним никогда, за исключением общих при-
емов, где он присутствовал.
Все мое внимание было устремлено на С. Каню, которого я
мысленно определил во вторую вершину «треугольника влия-
ния», в первой разместив министра С. Ковальчика.
РОЛЬ С. КАНИ КАК ВОЗБУДИТЕЛЯ ТРЕВОГ
Поскольку С. Каня курировал МВД и в силу этого посто-
янно поддерживал контакт с министром С. Ковальчиком и его
заместителями, был в курсе всех аспектов деятельности ми-
нистерства, мне было удобно встречаться с ним довольно
часто. Мы обменивались мнениями о ходе и перспективах
развития сотрудничества и взаимодействия между нашими
братскими спецслужбами.
В процессе этих обсуждений невольно возникали все дру-
гие польские проблемы, и я извлекал много полезной инфор-
мации для размышлений.
В значительной мере с его помощью я стал хорошо пред-
ставлять механизм действия верховной власти в ПОРП и рас-
пределение внутри его действующих фигурантов.
114
К 1975 году польская политическая арена на верхнем ее эше-
лоне мне порою казалась какой-то пантомимой, где большинст-
во участников руководства плавно и медленно вращаются по
концентрическим орбитам, вокруг центра, где размещается
Е. Терек. Отдельные фигуры ведут себя более оживленно, стре-
мясь перескочить с дальней орбиты поближе к центру.
Так, в 1970—1971 гт. такой активностью отличался
М. Мочар, но на его пути к центру появилась другая, очень
энергичная фигура и с помощью остальных фигур столкнула
его вообще из круга, во вне.
Затем к центру стал пробиваться другой участник сказоч-
ной пантомимы — Ф. Шляхтиц и действовал так успешно,
что оказался в самом центре круга, начав там вращаться в об-
нимку с Е. Тереком, как бы танцуя на одном месте в вальсе.
Тогда оживилась целая группа участников во главе все с
той же энергичной фигурой, и совместными усилиями им
удалось разъединить центр и переместить Ф. Шляхтица на
одну из самых крайних орбит. В скором времени центробеж-
ная сила выбросила его вон из заветного круга.
Теперь установилось относительное равновесие, на бли-
жайшем к центру круге разместился Е. Бабюх, который вел
себя спокойно и не вызывал настороженности других фигу-
рантов представления.
Равномерное движение всех участников пантомимы сохра-
нялось под бдительным оком С. Кани, энергия которого была
сбалансирована уравновешенностью В. Ярузельского.
Вкладывая в уста этих пока молчаливых участников выс-
шего руководства ПОРП те речи, слова и суждения, о кото-
рых я узнавал от своих связей и, в первую очередь, из бесед
с С. Каней и рядом хорошо осведомленных в делах Полит-
бюро сотрудников аппарата ЦК, обслуживающих членов этого
органа, я имел перед собой довольно четкую картину того,
что там происходило. Как правило, мне становилось известно,
какие важные решения готовило Политбюро, что и как будет
ставиться на обсуждение на предстоявших Пленумах ЦК и
какие кадровые перестановки в партийном и государственном
аппарате намечаются.
Последнее обстоятельство помогало мне своевременно ори-
ентироваться в людях, чья перспектива представлялась инте-
ресной для моих информационных целей. Соответственно, я
старался заранее устанавливать с такими людьми знакомства.
Поскольку в период руководства партией Е. Тереком со-
став ее высшего руководства был более стабильным, у меня
установились довольно постоянные контакты. Позже, после
кардинальных изменений в составе Центрального комитета и
115
Политбюро ЦК' ПОРП, приходилось действовать более актив-
но по заведению новых контактов. В этом помогало мне хо-
рошее знакомство с польской периферией, куда я совершал
много поездок. Там я хорошо познакомился со многими пер-
выми секретарями партийных воеводских комитетов, откуда
ряд моих знакомых переселился в центральные органы пар-
тии, и мы продолжилли наш контакт уже в столице.
Помогали мне в установлении новых связей и министр
С. Ковальчик и С. Каня, которые либо подсказывали, с кем
из их коллег мне было бы интересно встретиться, либо сами
знакомили меня с ними.
Так, с помощью С. Ковальчика я лично перезнакомился
со всеми членами так называемой «катовицкой группы* в ру-
ководстве партии, то есть с теми, кто работал вместе с Е. Те-
реком в Катовицком обкоме партии. Через С. Каню я позна-
комился и установил хорошие отношения с первым секрета-
рем Варшавского комитета ПОРП С. Кочёлеком, с министром
по делам ветеранов М. Грудзенем, брат которого 3. Грудзень
был членом Политбюро и первым секретарем Катовицкого
обкома партии.
С. Каня, учитывая близость С. Ковальчика к первому сек-
ретарю ЦК ПОРП, избегал каких-либо столкновений с ним,
и они действовали слаженно, решая совместно сложные кад-
ровые и другие проблемы МВД. Этому способствовало и так-
тическое искусство С. Кани и его содействие С. Ковальчику
как в избавлении от опеки со стороны Ф. Шляхтица, так и
от оставленных им в МВД его людей. Одним из них был за-
меститель министра Г. Пентак, который был вскоре освобож-
ден от этой должности.
Очень скоро я понял, что основной опорой С. Кани в
МВД являлся заместитель министра М. Милевский, с кото-
рым у меня установились очень дружеские отношения. Этому
способствовало как близкие нам идеологические и политичес-
кие позиции, так и наше профессиональное «родство» — он
долгие годы возглавлял польскую внешнюю разведку, а в мо-
мент знакомства курировал ее делами в министерстве.
В своих отношениях с С. Каней я отдавал приоритет его
роли как в МВД, так и тем более в Политбюро ЦК с его
близостью к В. Ярузельскому. Так, на нем скрещивались мои
интересы к двум другим вершинам «треугольника влияния» —
С. Ковальчику и В. Ярузельскому.
Все эти три позиции в свою очередь важны были для меня
в аспекте понимания политики и действий главного фигуран-
та в политической жизни ПНР — Е. Терека.
Если мои ожидания в этом направлении в результате об-
116
щения с С. Ковальчиком не оправдались в полной мере, то
с В. Ярузельским и, особенно, с С, Каней, принесли свои
плоды.
Вскоре, выяснив многие постоянные личные связи
С. Кани, помимо В. Ярузельского и М. Милевского, найдя к
ним естественные подходы, я получил дополнительные воз-
можности оперативно ориентироваться в событиях в руково-
дящих органах, сведения о которых мне становились извест-
ными от этих многочисленных контактов.
Все это дополняло картину деятельности С. Кани. Но глав-
ной составляющей в этом, источником, помогавшим понять
истинную роль этого деятеля, как основного нарушителя бла-
годушного спокойствия в Политбюро ЦК под малоинициатив-
ным и, я бы сказал, бесцветным водительством Е. Терека, был
сам С. Каня.
Частые встречи с ним, оживленные обсуждения текущих
событий позволяли мне объединять все разрозненные сведе-
ния и информации в единое целое, дававшее достоверное
представление о том, как действовал С. Каня, добиваясь нуж-
ного решения там и тогда, где и когда этого требовала обста-
новка.
Помимо чисто профессиональной стороны — проблемы
взаимодействия польских спецслужб с советскими в области
защиты государственной безопасности наших стран, наша вза-
имная заинтересованность в общении определялась общими
принципиальными позициями по укреплению дружбы и союза
Польши с Советским Союзом, понимания позитивной роли
этой страны в социалистическом содружестве и оборонитель-
ном Варшавском Договоре. Сам С. Каня, также как и В. Яру-
зельский был безусловным патриотом своей страны, интересы
которой у него всегда были на первом плане. Вместе с тем
он был убежденным сторонником и, я бы сказал, неустанным
бойцом за искренний союз Польши с Советским Союзом, как
единственную надежную гарантию независимости польского
государства и обеспечения Польше достойного места в меж-
дународном сообществе.
У меня не вызывало сомнений приверженность С. Кани
социалистическому пути развития его страны в составе всего
соцсодружества. Но оставаясь поляком, он считал, что роль
его страны в этом содружестве должна быть первой после Со-
ветского Союза.
Исходя из этого, он бдительно следил за тем, чтобы не
допустить отклонения политического курса в развитии стра-
ны, как внутри, так и в ее внешнеполитических и экономи-
ческих отношениях с западным миром. Попытки же такого
117
рода отклонений имели место не только со стороны отдель-
ных членов партийного руководства, но и самого первого сек-
ретаря, правда, камуфлированные якобы жизненными интере-
сами польского народа.
С. Каня был как бы бдительным постовым, зорко следя-
щим за такими поползновениями и немедленно сигнализиро-
вавшим о них своему патрону В. Ярузельскому. С ним опе-
ративно намечалась программа противодействия, которая и
осуществлялась С. Каней, при надежной поддержке В. Яру-
зельского.
Из бесед с самим С. Каней и моих наблюдений за ним,
отзывов о нем в МВД, где он пользовался авторитетом не
только у руководства министерства, но и у среднего звена и
даже рядового состава сотрудников, я смог однозначно по-
нять, что если ему не было равных в руководстве партии по
энергии и оперативности действий, то в оценке, анализе об-
становки он явно ориентировался на мнение и заключения
В. Ярузельского.
Как более опытный кормчий В. Ярузельский подсказывал
С. Кани, куда направлять свою неудержимую энергию, а
С. Каня, вероятно, лучше знал, как ее применить в подска-
занном направлении, на кого и каким образом из других чле-
нов партийного руководства воздействовать.
С. Каня явно хорошо ориентировался в партийных кругах,
лучше В. Ярузельского понимал всю кухню внутрипартийной
жизни и умел ею пользоваться. При этом его ни в коем слу-
чае нельзя было назвать интриганом, действовал он в откры-
тую, не стеснялся говорить правду любому своему партийному
коллеге, в том числе и самому Е. Тереку. Действовал своим
энергичным убеждением, но не исключал иногда и давление,
особенно на таких трусоватых деятелей, как Е. Бабюх.
На том, как на практике решались не безразличные для
нас, для советского руководства отдельные политические про-
блемы, особенно принципиального характера, была заметна
действенная роль этого человека-динамо.
Конечно же, не все, что замышлялось вдвоем этими трез-
вомыслящими деятелями могло быть претворено в жизнь.
Скорее, многое из того, что они считали неприемлемым в де-
ятельности Е. Терека — Е. Бабюха, поддерживаемых так на-
зываемой «катовицкой группой» в лице С. Ковальчика,
3. Грудзеня, Я. Шидляка и еще ряда членов руководства, они
предотвратить не могли. Но их позитивная, объективная роль
состояла в том, что в высшем партийном руководстве страны
при Тереке тормозились или устранялись такие грубо ошибоч-
ные политические и экономические тенденции, которые
118
могли ускорить наступление глубокого социально-политичес-
кого кризиса, а также ослабление позиций Польши в системе
социалистического содружества.
Не хочу останавливаться на всех тех многочисленных эпи-
зодах внутри- и внешнеполитической деятельности Е. Терека
и его команды, которые как лакмусовая бумажка определяла
истинную политическую и идеологическую направленность
этих деятелей. Коснусь только наиболее характерных случаев.
Так, в годы 1973—1980, С. Каня, отражая и взгляды
В. Ярузельского, стремился противодействовать пагубной
внешнеэкономической политике Е. Терека чрезмерной, безог-
лядной «открытости» на Запад, которая вела к закабалению
страны под бременем долгов.
В этой борьбе оба деятеля терпели поражение, так как
Терек оказался в фокусе хитрой и тонкой психологической
игры с ним со стороны таких опытных западных политиков
и государственных деятелей, как немецкий канцлер Шмидт,
президенты: Франции — Жискар д’Эстен и США — Форд и
Картер, которые использовали восхваления Е. Терека как
«отца народа» и «спасителя Польши», наряду с иллюзорными
обещаниями «выгодной» финансовой помощи.
Более успешным оказалось сопротивление С. Кани про-
жектерским замыслам Е. Терека вроде строительства «Великой
Вислы» или создания «Второй Польши» по примеру Японии.
Успешным было вышеописанное мною противодействие
Ф. Шляхтицу в 1971 — 1973 гг. занять руководящую роль в пар-
тии с тем, чтобы начать претворять свои «концепции», опас-
ные для единства социалистического содружества. Его интрига
сорвалась главным образом из-за бдительности С. Кани и его
совместных с В. Ярузельским усилий.
Эта победа над Ф. Шляхтицем оценивалась мною уже
тогда, как очень важная, даже принципиальная, так как я был
к концу 1974 года хорошо осведомлен об истинных коварных
для польско-советских отношений замыслах этого авантюрис-
та. Как показало дальнейшее развитие положения в руковод-
стве ПОРП, его устранение позволило обеспечить более или
менее спокойное положение в Политбюро ЦК на последую-
щие пять лет.
Если еще учесть, что Ф. Шляхтицу удалось очень крепко
привязать к себе Е. Терека, создав прочную опору в МВД,
приобрести ряд позиций в армии и ее руководстве, то эта по-
беда над ним выглядит еще более значительной.
В декабре 1975 года состоялся VII съезд ПОРП, на кото-
рый приезжала партийная делегация КПСС во главе с Бреж-
невым Л. И. В подготовке к съезду С. Каня был одним из
119
самых активных членов Политбюро, прилагая усилия к тому,
чтобы группа Е. Терека не ослабила ту часть партийного ру-
ководства, которая придерживалась принципиальных партий-
ных позиций укрепления связей с КПСС, дружбы и сотруд-
ничества с СССР. В результате съезда он стал членом Полит-
бюро ЦК, вместе с С. Ковальчиком.
Вступление в состав высшего партийного руководства
С. Ковальчика, несмотря на то, что он принадлежал к «като-
вицкой группе» и являлся доверенным человеком Е. Терека,
С. Каня рассматривал как усиление своих позиций. С. Ко-
вальчик верил ему и, как правило, прислушивался к его со-
ветам.
Наиболее серьезным испытанием для С. Кани, так же, как
это было и для В. Ярузельского, явились события июня
1976 года, когда Е. Бабюху удалось убедить Е. Терека и пре-
мьера П. Ярошевича в том, что резкое повышение розничных
цен на продукты питания — единственная панацея от эконо-
мических трудностей в стране.
Размах рабочего протеста заставил В. Ярузельского и
С. Каню мобилизовать все свое влияние для того, чтобы до-
биться отмены этого легкомысленного во всех отношениях ре-
шения правительства.
Последствия событий 1976 года стали сказываться отрица-
тельно на внутриполитическом положении в Польше. Возник-
ла организованная оппозиция режиму, которая стала быстро
завоевывать влияние на рабочий класс. С. Каня, отвечавший
за органы правопорядка, вынужден был уделять еще большее
внимание деятельности МВД, помогать министру С. Коваль-
чику, оказавшемуся слабо профессионально вооруженным для
успешного руководства борьбой против подрывной деятель-
ности оппозиции.
Поскольку события июня 1976 года, вызвавшие серьезную
угрозу государственной безопасности, требовали активного
противодействия со стороны МВД и всех партийных и адми-
нистративных органов, они являлись темой многих моих бесед
с министром С. Ковальчиком и его заместителями, так же как
и с С. Каней. Из этих бесед мне была ясна картина принятия
противоречивого решения о ценах, возражений против него
С. Кани, В. Ярузельского, поддержанных и С. Ольшовским,
бывшим в то время министром иностранных дел и знавшим
о серьезных предупреждениях наших руководителей против
таких необдуманных мер.
Занятость С. Кани внутриполитическими проблемами за-
метно возросла в связи с избранием в октябре 1978 года поль-
ского кардинала Войтылы папой римским. С. Каня курировал
120
и отношения государства с католической церковью, поэтому
выход польского католического деятеля на такую самую выс-
шую церковную мировую позицию немедленно сказался на
повышении роли польской католической церкви в жизни
страны. Ее позиции в отношениях с государством укрепля-
лись. Требовалось учитывать этот факт в его будущих дейст-
виях и религиозной политике.
К этому времени, после многих бесед с С. Каней на тему
о месте католической церкви в жизни страны и роли ее в ис-
тории Польши, я уже ясно представлял, что этот религиозный
институт являлся одной из основных движущих сил в поль-
ском обществе. Представлял я себе и влияние католической
церкви на менталитет поляков и не только верующих.
Но когда поляк стал папой римским, я был по-настоящему
удивлен, услышав от ряда партийных и государственных дея-
телей слова гордости и настоящей радости. И это было в
связи с К. Войтылой, который до этого, многие годы являлся
возбудителем общественного мнения и инициатором антипра-
вительственных выступлений церковников.
Те сотрудники МВД, которым приходилось иметь дело с
последствиями резких проповедей кардинала Войтылы, тоже,
казалось, были не чужды этому чувству национального удов-
летворения.
Оглядываясь сейчас на то время и мои те удивления, я
склонен больше понимать чувство поляков, тем более что
своей деятельностью в качестве главы Ватикана папа Иоанн
Павел II показал себя в качестве мудрого государственного де-
ятеля, не позволившего оказаться пленником своих прошлых,
местническо-польских идей. Но пока, в то время вместе с
С. Каней и коллегами из МВД, я переживал ожидание про-
должения вновь избранным папой его прежней, кардиналь-
ской, резко враждебной нам и коммунистическому режиму в
Польше линии.
В то же время я в своих оценках роли католической цер-
кви в Польше не мог не учитывать того исторического факта,
что эта церковь была героически связана в польских умах со
всеми испытаниями, выпавшими на долю Польши в течение
веков, страдавшей от вторжений, поражений и расчленений.
Острой проблемой для польского руководства и, особенно,
для С. Кани, явился первый визит в Польшу папы Иоанна
Павла II в июне 1979 года. С. Каня вместе с С. Ковальчиком
отвечал за организацию безопасности визита, и их беспокоила
не в меньшей мере проблема сохранения общественного по-
рядка в условиях уже чувствительно дававшего о себе знать
назревавшего глубокого социально-политического кризиса.
121
Конечно же, С. Каня и В. Ярузельский так же, как и я,
понимали, что Е. Терек был слабым партнером для встречи
и переговоров с таким опытным в польских делах человеком,
каким был кардинал К. Войтыла. Теперь, став главой мощ-
ного мирового католического движения, он был облачен до-
верием многих сотен миллионов верующих, и следовало ожи-
дать, что использует полностью в интересах польской католи-
ческой церкви свой новый авторитет.
С. Каня и В. Ярузельский не могли рассчитывать на муд-
рость Е. Терека и стремились максимально предвидеть воз-
можные ходы нового папы и предусмотреть позиции для
Е. Терека, ограничив тем самым возможность его опасных
инициатив.
В обеспечении визита папы министр С. Ковальчик в про-
фессиональном плане был лишь исполнителем принципиаль-
ных указаний С. Кани от имени Политбюро ЦК ПОРП. Все
практическое осуществление намечавшихся мер взяли на себя
его заместители — профессионалы, такие, как Б. Стахура, от-
вечавший в МВД за так называемую «церковную линию».
На примере деятельности С. Кани во время визита папы
я еще раз убедился в энергичной оперативности этого чело-
века, его неисчерпаемых, казалось, ресурсов нахождения так-
тических решений, когда стратегическая линия определена
четко.
В период визита наши отношения стали еще более дру-
жескими, тем более, что я стремился в своих взаимоотноше-
ниях с сотрудниками МВД сам и через работников предста-
вительства КГБ всемерно поддерживать его разумные указа-
ния, и это становилось известным ему. Мы взаимно прони-
кались все большим доверием, тем более что я избегал зада-
вать ему такие вопросы, которые могли бы поставить его в
неловкое положение какого-то информатора и хоть в малей-
шей мере затрагивали бы его партийную или государственную
лояльность.
Вообще, сейчас, очевидно, наступило время пояснить мои
методы получения нужной информации. С большинством
своих знакомых и связей я действовал как дипломат, которо-
му позволительно знать максимально больше для того, чтобы
сформировать свое собственное мнение. Никаких профессио-
нальных, с точки зрения разведки, трюков или уловок я nt
применял, понимая, что имею дело с идеологическими и по-
литическими единомышленниками. Поэтому сейчас я с удив-
лением узнаю из сообщений из некоторых бывших социалис-
тических стран, что там были какие-то «агенты КГБ»! Разв<
для совместной политической деятельности нужны «агентур-
122
ные отношения»? Так, глядишь, и меня зачислят в «агентов
С. Кани» или еще кого из моих хороших партнеров по со-
вместным обсуждениям проблем.
Да, в беседах со своими польскими связями, особенно
теми, которые я мог рассматривать как дружеские, я многое
узнавал о их деятельности, а также и о деятельности их по-
литических коллег. Сам я также многим делился с ними из
жизни нашего общества, деятельности КГБ СССР и других
ведомств, конечно же, не нарушая требований конспирации
и соответствующих законоположений. Думаю, что и мои парт-
неры по политическому сотрудничеству поступали точно так
же.
Но ведь, как сказал один мудрый человек, нам даны один
рот и два уха, чтобы мы могли меньше говорить и больше
слушать. Да и слушать нужно уметь. Меня, например, научила
хорошо слушать и не только то, что говорится, но и то, о
чем умалчивается, моя разведывательная тридцатилетняя
практика.
В свете этих соображений я крайне удивлялся, когда мне
стало известно, что после каждого визита в Москву Е. Терек
выговаривал министру С. Ковальчику за то, что руководители
КПСС «лучше знали обстановку в Польше, чем он сам». При
этом Е. Терек требовал, чтобы С. Ковальчик «навел порядок
в МВД, откуда, очевидно, и шла эта информация в Москву».
Министр не без оснований отвергал эти подозрения, зная
хорошо «болтливость» многих партийных работников при их
посещении Советского Союза и при встречах с сотрудниками
посольства СССР. Но при этом ни Е. Тереку, ни С. Коваль-
чику было невдомек, что более слабая информированность о
делах в Польше самого Е. Терека проистекает от нежелания
знать об этом, из-за отрыва о реальной жизни польского на-
рода.
Характерно, что МВД направляло в свои инстанции очень
много информаций о различных аспектах внутриполитическо-
го положения в стране, но, очевидно, никто, в том числе и
Е. Терек, не придавали ей того значения, которое оно требо-
вало.
Приближался 1980 год, когда в феврале состоялся
VIII съезд ПОРП, в подготовке к которому С. Каня принимал
самое деятельное участие. С. Каня вместе с В. Ярузельским
пытались представить к съезду наиболее реалистическую
оценку положения в стране, достаточно самокритически оце-
нивающих возникшие трудности и нелегкое положение тру-
дящихся, требовавшее принятия экстраординарных мер пар-
тией и правительством.
123
Но Е, Терек отвергал критический подход и намеревался
проводить съезд как «форум победителей». Такой подход ис-
ключал подготовку какой-либо кардинально новой программы
действий ПОРП, но ни С. Каня, ни В. Ярузельский не могли
изменить этого подхода.
На съезде пополнилось Политбюро сторонниками Е. Гере-
ка — членами этого органа и секретариата ЦК стали Е. Лу-
кашевич и А. Верблян, членом Политбюро стал Т. Вжащик,
секретарем ЦК и кандидатом в члены Политбюро — 3. Жан-
даровский. С двумя из них я был уже знаком — с Е. Лука-
шевичем и 3. Жандаровским, с которыми меня свел С. Ко-
вальчик, как со своими близкими коллегами. После съезда,
прошедшего под продиктованным Е. Тереком лозунгом «все
идет превосходно», в атмосфере самовосхваления партии, не-
смотря на явно обозначившийся теперь уже не только эконо-
мический, но и нараставший социально-политический кризис,
до июля 1980 года обстановка в стране внешне сохранялась
спокойной. Хотя подспудно готовился взрыв недовольства ра-
бочего класса своим все ухудшающимся положением. В этом
направлении активно работали антисоциалистические органи-»
зации, возникшие сразу же после июня 1976 года. Их актив-
ность была сильно подогрета визитом в Польшу папы Иоанна
Павла II.
О нараставшей волне недовольства в стране МВД обстоя
тельно и регулярно докладывало политическому руководству,
но там, кроме С. Кани и В. Ярузельского, никто не хотел
принимать эти предостережения всерьез.
Представительство систематически анализировало внутри-
политическое положение и докладывало в центр задолго до
событий лета 1980 года прогноз их, который полностью под-
твердился.
На съезде Е. Бабюх, наконец, добился своей цели — было
решено рекомендовать его Сейму на должность премьера.
Эта его победа оказалась пирровой — не прошло и шести
месяцев, как он с позором был снят с этого, так ему желан-
ного, поста и освобожден от членства в Политбюро. Е. Терек,
активно поддерживавший Е. Бабюха в его упрямых замыслах,
пережил его как член высшего политического руководства
всего на двенадцать дней.
Все это внешне явилось следствием упрямого до полити-
ческой глупости стремления решать серьезные экономические
меры за счет интересов трудящихся. Начавшийся в июле за-
бастовки из-за повышения цен на продукты питания под-
тверждали это.
Но причины вспыхнувшего шторма лежали глубже, в
124
самой ошибочности герековской политики решить конкрет-
ные проблемы жизни страны за счет помощи Запада.
Е. Терек после съезда продолжал благодушествовать и к
июлю распустил всех основных членов руководства в отпуска,
причем многие из них уехали за границу. Так, к началу кри-
тической обстановки сам Е. Терек и министр обороны В. Яру-
зельский оказались на отдыхе в СССР. В Польше оставался
только С. Каня, который и взял в свои руки руководство дей-
ствиями политических и государственных властей.
Прервавшие свой отпуск и вернувшиеся в Польшу члены
Политбюро ЦК ПОРП во главе с Тереком поручили С. Кани
возглавить созданный кризисный комитет ЦК. С этого мо-
мента С. Каня становится главным действующим лицом в
высшем руководстве партии и к концу августа фактически ис-
полняет обязанности первого секретаря, так как Е. Терек был
так напуган размахом рабочего возмущения, что не мог выйти
из состояния панического страха.
Заседания Политбюро ЦК следовали одно за другим, на
которых рассматривались различные возможные варианты вы-
хода из создавшегося положения и ход переговоров с забас-
товочным комитетом на Балтийском побережье.
Мне приходилось, как говорят, вертеться, чтобы успевать
за быстро меняющимися событиями. Встречаясь со своими
связями и контактами, в том числе, с рядом членов Полит-
бюро и Секретариата ЦК, я только успевал докладывать в
Центр о решениях одного состоявшегося заседания руковод-
ства, как начиналось новое обсуждение в Политбюро ЦК.
Мое общение с С. Каней в этот период было затруднено из-за
его чрезмерной занятости, но он все же находил возможность
уделять мне короткие просветы между заседаниями для того,
чтобы мы могли обменяться оценками складывавшейся обста-
новки и обсудить те необходимые меры, которые было бы це-
лесообразно МВД ПНР предпринять при содействии КГБ
СССР.
В эти короткие встречи С. Каня представал передо мною
как человек, оказавшийся полностью в своей стихии — энер-
гично действующий, быстро реагирующий на появляющиеся
новые факторы, но по-прежнему без достаточно ясного пред-
ставления о перспективах принимавшихся под его воздейст-
вием решений Политбюро. Особенно сложными оказывались
для него оценки политических требований организаторов бас-
ювавших рабочих, затрагивавшие такие фундаментальные по-
шции правящей партии, как ее «ведущая» роль в польском
обществе, полная независимость профсоюзов, политический
плюрализм. В этих, стратегического характера, политических
125
проблемах он опирался на советы В. Ярузельского, но в так-
тической борьбе он был силен как никогда. Тут ему полнос-
тью подходил совет А. Мицкевича:
Нет лучше с бурей силы мерять,
Последний миг борьбе отдать.
Чем выбраться на тихий берег
И раны горестно считать.
Как я уже упоминал, говоря о проблеме военного положе-
ния, перед VI Пленумом ЦК, состоявшемся 6 сентября 1980
года, Е. Терек настойчиво добивался от С. Кани поддержки
его предложения об обращении к ЦК КПСС с просьбой о
направлении советских войск в Польшу для «усмирения бун-
товщиков». Других средств разрешения противостояния пар-
тии со своим рабочим классом он не видел.
С. Каня не только категорически отвел это предложение,
но и принял меры, чтобы Е’ Терек не смог поставить его на
обсуждение на заседании Политбюро.
В связи с явно назревавшей сменой первого секретаря
С. Каня развил настойчивое наступление на В. Ярузельского
с тем, чтобы он согласился занять этот пост. Но эти усилия
С. Кани оказались тщетными.
Встретившись с категорическим отказом В. Ярузельского
взять на себя трудную задачу руководства партией, а следова-
тельно и страной, С. Каня оказался перед дилеммой: либо
самому баллотироваться, либо уступить это место рвавшемуся
на пост первого секретаря С. Ольшовскому.
Вероятность избрания С. Ольшовского была большой, тем
более что за его кандидатуру высказывался Е. Терек. Против
кандидатуры С. Ольшовского было известное ряду членов
Политбюро отрицательное мнение о его политических способ-
ностях в ЦК КПСС.
Мне было хорошо известно, что С. Каня, трезво оценивая
свои способности по сравнению с возможностями и опытом
В. Ярузельского, никак не хотел возглавлять партию. Но бу-
дучи поставлен перед указанным выбором, он вынужден был
согласиться.
Встала задача, как ему вместе с В. Ярузельским, обещав-
шим свою максимальную помощь, обеспечить необходимое
большинство в Политбюро ЦК, чтобы именно он был реко-
мендован Пленуму ЦК для избрания первым секретарем.
Перед решающим заседанием Политбюро сложилась дра-
матическая обстановка: по оценке С. Кани голоса разделились
поровну между его кандидатурой и С. Олыновским. Решал,
по существу, один голос, и принадлежал он колебавшемуся
126
ветерану партии В. Кручеку, который сомневался в С. Кани
не меньше, чем в С. Ольшовском.
Помню, как в ночь на 6 сентября 1980 года члены Цент-
рального Комитета, сторонники С. Кани, развили максималь-
ную активность для того, чтобы склонить С. Кручека в пользу
С. Кани и обеспечить его избрание на Пленуме.
Мое впечатление от напряженной борьбы С. Кани за первое
место в партии сводилось к одному: согласившись, после долго-
го сопротивления и преодоления сильных сомнений, С. Каня
взялся за организацию своей поддержки со всей присущей ему
энергией и изобретательностью и не мог не победить!
Не могу сказать, чтобы ему был присущ максимализм, но
то, что он знал, как надо убеждать колеблющихся, на кого
надавить, а кого приласкать, это точно!
Это была напряженная ночь и для меня, так как
Ю. В. Андропов требовал, чтобы он постоянно был в курсе
всех ответственных решений польского руководства. Решение
Политбюро в пользу С. Кани было принято только 6 сентяб-
ря, за пару часов до начала Пленума, а когда Пленум открыл
свое заседание в 10 часов утра, в Москве уже знали об этом.
Члены ЦК, собравшиеся на Пленуме почти единогласно про-
голосовали за С. Каню, и мой хороший знакомый, частый со-
беседник и нередко горячий оппонент С. Каня стал первым
секретарем ЦК ПОРП. Наступал новый этап в его жизни и,
соответственно, моих отношений с ним.
ТЯЖЕЛА ты ШАПКА МОНОМАХА
Ошибка становится ошибкой,
Когда рождается как истина.
Станислав Ежи Лец
Избрание С. Кани первым секретарем было неожиданным
для многих, начиная с С. Ольшовского и его патронов в Вос-
точной Германии. Знаменательно, что в его поддержку на
Пленуме выступил М. Мочар, пользовавшийся авторитетом у
многих ветеранов партии, что сыграло важную роль.
Был удивлен своим избранием и сам С. Каня, хотя победа
не вызывала у него сомнений.
Но, как говорил еще К. Гельвеций, «чтобы удивиться, до-
статочно одной минуты; чтобы сделать удивительную вещь,
нужны многие годы». Для последнего-то С. Кани и не хватило
времени.
В тот период один из моих близких дроузей, посол Вен-
ц>ии в Польше Ежи Немети сказал о С. Кани, как о первом
секретаре партии: «Вы еще наплачетесь с таким первым. Он
127
напорист и очень непредсказуем, когда во что-то упрется. Ему
нужен хороший поводырь, чтобы как нить Ариадны мог вы-
вести его и партию из лабиринта, в который завели ее руко-
водители. Я сам лично хорошо знаю С. Каню, да и наш пер-
вый, Кадар, точно так же думает».
Став во главе партии и страны помимо своего нежелания
(а нежелание было искренним), С. Каня, как говорят, засучив
рукава, взялся за дело. Это его настроение по-деловому, без
дальнейших ссылок на непосильную для него «шапку Моно-
маха», вызвало мое уважение, показывало, что он мужествен-
ный человек.
Первой сложной организационной проблемой для С. Кани
был подбор нового премьера вместо Е. Бабюха. Опираясь на
обещание В. Ярузельского всемерно помогать ему, как перво-
му секретарю, С. Каня стал настаивать на том, чтобы В. Яру-
зельский взял на себя эту сложную обязанность, но безуспеш-
но. Пришлось в качестве переходной кандидатуры согласиться
на Ю. Плньковского, заранее предполагая, что для него эта
задача окажется не по силам.
Развитие внутриполитической обстановки в этот период
было настолько быстролетным и напряженным, что С. Каня
сразу окунулся в острую политическую борьбу за сохранение
партии у руля событий. Нужно было вести переговоры с ро-
дившейся «Солидарностью», с забастовочными комитетами
различных крупных промышленных предприятий, обсуждать с
министром внутренних дел М. Милевским меры по сохране-
нию общественного порядка в стране, с премьером Пиньков-
ским неотложные проблемы острого хозяйственного кризиса
и т. д. Энергии С. Кани хватало на все это, но, как и сле-
довало ожидать, глубокой политической целенаправленности
ему не хватало. Подчас он упирался в препятствия, как сле-
пой котенок. Вот тут-то и сказалась нехватка надежного «по-
водыря», роль которого до этого выполнял В. Ярузельский.
К несчастью С. Кани, он как-то сразу стал менять свои
прежние отношения с В. Ярузельским, от позиций «послуш-
ного исполнителя» его идей и мыслей, к положению равного
партнера, с растущей тенденцией к верховенству теперь с его
стороны. И надо сказать, как я быстро отметил для себя,
самолюбивый Войчик Владиславович не мог не почувствовать
этого и, вероятно, сам способствовал некоторому охлаждению
ранее таких близких, непосредственных отношений между
ними.
Но пока это было только тенденцией. Обстановка требо-
вала совместных дружных усилий, и эти два недюжинных по-
литических деятеля энергично действовали.
128
С. Каня по-прежнему считал В. Ярузельского превосход-
ным политическим стратегом и, не имея своей собственной
четкой линии, продолжал в основном следовать его советам.
Но зная С. Каню, я полагал, что так долго продолжаться не
могло. Он был слишком импульсивным и деятельным, чтобы
получив такие неограниченные полномочия, оставаться по-
прежнему ведомым.
Начало 1981 года было сложным для страны и ее руковод-
ства. Забастовавшие рабочие, получив организационное офор-
мление своих «независимых» профсоюзов в «Солидарности»,
под ее опытным руководством начали наступление на пози-
ции партии и правительства по широкому фронту. Пиньков-
ский оказался явно слабым главой правительства и С. Каня
стал оказывать все возраставшее давление на В. Ярузельского,
чтобы он возглавил правительство: «Ты обещал мне всемерно
помогать, вот и докажи это на деле», говорил он. В. Ярузель-
ский был прижатым к стене так, как это умел делать С. Каня,
и сдался. С 12 февраля 1981 года В. Ярузельский стал пре-
мьером, оставаясь министром национальной обороны.
В одной из состоявшихся у меня с С. Каней бесед он с
удовлетворением рассказал об этой его «победе» над продол-
жавшим упрямиться своим другом. Чувствовалось, что он ис-
пытывал гордость от того, что «убедил» В. Ярузельского боль-
ше приобщиться к трудной задаче управления страной, в ко-
торой все шире распространялся хаос и безвластие. В этой его
«гордости» я уловил те признаки все большей самоувереннос-
ти С. Кани, которые не могли не отразиться негативно на его
отношениях с В. Ярузельским. Теперь, когда в лице премьера
появился такой самостоятельно мыслящий и политически
опытный деятель, неизбежно должны были возникать колли-
зии в их действиях и прежняя тенденция к выходу С. Кани
из-под полного влияния В. Ярузельского стала превращаться
в реальность.
Перед С. Каней возникали все более трудные задачи на-
хождения пути выхода из растущего хаоса.
Анализируя всю предысторию послевоенного развития
Польской народной республики, ее рабочего движения, при-
чины событий 1956, 1968, 1970, а затем 1976 года, мы в пред-
ставительстве КГБ приходили к выводу, что во всех этих со-
бытиях решающую роль играл рабочий класс, а его «аван-
гард» — партия занимала позиции противостояния ему.
Следовательно, С. Каня, придя к руководству партией,
если бы учитывал этот очевидный вывод из прошлого пар-
тии, должен был и мог выдвинуть такую программу урегу-
лирования отношений государства с рабочим классом, ко-
129
торая сняла бы растущую внутриполитическую напряжен-
ность, привлекла на сторону партии большую часть этого
класса, остававшуюся пока нейтральной, колеблющейся.
Тут сказалась та основная слабость С. Кани в том при
свойственном ему остро-критическом подходе к действиям
других, что он был не способен вырабатывать конструктив-
ные программы для самостоятельного осуществления их. Об-
ращаться же за подсказкой к В. Ярузельскому теперь он
уже не желал. К тому же и сам В. Ярузельский, как я
уже показал, не увидел главной причины социально-поли-
тического кризиса.
Таким образом, ни С. Каня в сентябре 1980 года, ни в
феврале 1981 года вместе с премьером В. Ярузельским такой
программы не выдвинули.
В результате все декларации партии о якобы заинтересо-
ванности в удовлетворении требований рабочего класса, не
реализовывались государством на практике. В то же время
«Солидарность» эти весьма правильные намерения и обеща-
ния в области социальной политики, остававшиеся простыми
лозунгами партии, реализовывала явочным порядком, вынуж-
дая власти отступать шаг за шагом.
Простое соображение о том, что в создавшихся условиях
все равно властям не устоять перед напором «Солидарности»
и придется соглашаться на условия этого профобъединения,
казалось бы подсказывало единственно правильную програм-
му — взять и не выпускать инициативу из своих рук в пре-
творении в жизнь тех социальных требований рабочего класса,
которые были по силам государству. Может быть, за счет дру-
гих общественных слоев и, в частности, интеллигенции и ад-
министративно-партийной элиты.
Но С. Каня шел привычным для него путем — пытался
ломать встречавшееся сопротивление, вскоре же за тем отсту-
пая перед мощным превосходящим давлением угроз новых гу-
бительных для страны забастовок.
К этому можно добавить, что он, как первый секретарь,
известный партактиву по предыдущему периоду его поли-
тической карьеры как смелый и энергичный, отличавшийся
даже агрессивным стилем воздействия на других людей де-
ятель, вдруг стал сдавать свои позиции бескомпромиссного
полемика и бойца, искать политические компромиссы даже
там, где требовалась однозначная решимость и последова-
тельность.
Очень чувствительно эти колебания С. Кани сказались на
деятельности органов правопорядка, оказавшихся между двух
противоречивых тенденций: требований С. Кани проявлять
130
решительность по наведению порядка в стране и в то же
время избегать действий, которые могли бы вызвать недоволь-
ство тех, против кого они применяются. Другими словами,
МВД, например, не могло применить всей строгости закона,
чем и пользовались экстремистские элементы в «Солидарнос-
ти», заявляя о бессилии властей.
Эти изменения в поведении и действиях С. Кани неизбеж-
но стали вызывать протесты среди партактива, накапливалось
недовольство его сумбурными шатаниями из одной крайности
в другую.
Поступавшие ко мне сведения о положении внутри пар-
тийного руководства вызывало настороженность в части кад-
ровой политики С. Кани.
Каня провел кардинальные изменения в высших партий-
ных органах и в правительстве. Еще на заседании Политбюро
24 августа 1980 г., а затем на IV Пленуме ЦК были освобож-
дены с постов членов Политбюро скомпрометировавшие себя
Е. Бабюх, Е. Лукашевич, Я. Шидляк, Т. Вжащик. Тогда же
членами Политбюро были избраны С. Ольшевский, Ю. Пинь-
ковский, К. Барииковский. Кандидатом стал, из хорошо мне
известных, А. Жабин ьский, а секретарями ЦК Т. ГрабскиЙ и
3. Куровский. С этими тремя деятелями я был уже ранее зна-
ком.
Став первым секретарем, С. Каня продолжил кадровые из-
менения. На VII Пленуме, состоявшемся 2 декабря 1981 года
из состава Политбюро были выведены А. Каркошка, С. Ко-
вальчик, В. Кручек и А. Верблян. Были избраны Т. Грабский,
М. Мочар.
В этих изменениях, по моей оценке, наиболее заслужива-
ющим внимания были выдвижение К. Барииковского, заняв-
шего место наиболее приближенного к первому секретарю че-
ловека и бывшего «претендента» М. Мочара, а также совсем
недавнего альтернативного кандидата С. Ольшевского. Про-
грессивные позиции в Политбюро усиливали А. Жабиньский,
Т. Грабский, которые в дальнейшем сыграли свою роль в про-
1иводействии отклонениям С. Кани от принципиальной
линии партии.
В правительстве С. Каня прежде всего заменил министра
С. Ковальчика на посту МВД, назначив туда М. Милевского,
а С. Ковальчика перевел на чисто престижный пост замести-
теля премьера, как смягчающий переходный период перед от-
ставкой.
Изменились ли мои информационные возможности в ре-
>ультате этих перемещений, не уменьшились ли они? Нет,
скорее наоборот. Появление на ключевых позициях ряда
131
новых лиц, с которыми я был хорошо знаком и мог про-
должать встречаться для бесед на интересовавшие меня
темы, расширяли мою осведомленность о настроениях в ру-
ководящих польских партийных и государственных кругах.
Теперь, вместо Е. Терека, настороженно относившегося
к представительству и соответственно влявшего на министра
С. Ковальчика, во главе партии стоял доброжелательно к
нам всегда относившийся С. Каня, а новый министр
М. Милевский всегда был активным сторонником развития
сотрудничества и взаимодействия МВД с КГБ. Кроме того,
оба они — С. Каня и М. Милевский хорошо знали меня
и им было известно самое дружеское мое отношение к ним.
Не менее благоприятно складывались в этот период мои
отношения и по линии министерства национальной оборо-
ны, где помимо самого министра В. Ярузельского у меня
были близкие товарищеские отношения с начальником Глав-
ного управления вневойсковой службы, короче, военной
контрразведки генералом Г. К и таком, сменившем на этом
посту в 1978 году Т. Куфеля, а также со многими воена-
чальниками и другими руководителями министерства.
У этих двух моих коллег — М. Милевского и Ч. Кищака
не только сохранились, но стали еще более тесными контакты
с С. Каней и В. Ярузельским, превращавшие их в наиболее
информированных из моих связей, что увеличивало их значе-
ние для меня. Частые беседы и обсуждения с ними проблем
по сотрудничеству и взаимодействию наших спецслужб при-
носило мне много нового из области оценки ими текущего
положения в обществе, партии и армии.
Все это более чем компенсировало мне известное сокра-
щение личного общения с В. Ярузельским и С. Каней из-за
их нового положения и чрезвычайной загруженности. Но могу
отметить, что должностное возвышение этих двух польских
ведущих деятелей не отразилось на их готовности видеть
меня, когда это диктовалось обстановкой и возникавшими л
меня или у них вопросами.
На правах их хорошего знакомого, я не имел проблем d
организации приема ими тех отдельных руководителей, при*
бывавших из Москвы, кто посещал Польшу для переговоров
по линии МВД, но имел поручение также к ним от'
Ю. В. Андропова. Но такие оказии были довольно редкими,
так как я вполне исправно и оперативно справлялся с такими
текущими поручениями. Помню, что пару раз я организовы-
вал встречи с этими руководителями для заместителей пред-
седателя КГБ Крючкова В. А. и Бобкова Ф. Д.
132
ИСПЫТАНИЕ ДОВЕРИЯ
Что это: вызов ли надменный,
На битву ль брошенный призыв?
Иль голос зависти смущенной,
Бессилья злобного порыв?
М. Лермонтов
Мои отношения с С, Каней, теперь уже первым секретарем
партии, прошли в этот новый период через два рубежа, про-
верявших их на прочность.
Первый наступил перед IX внеочередным съездом ПОРП,
в преддверии и в период XI Пленума ЦК, состоявшегося в
конце первой декады июня 1981 года.
К этому времени среди партийного актива стал назревать
настоящий бунт против стиля руководства партией со стороны
С. Кани и, главное, его какой-то неопределенной, центрист-
ской линии, отвечавшей по мнению партактива, определению:
«и вашим и нашим», лишавшей партию твердой и ясной по-
литической линии, снижавшей ее боевитость и готовность
коммунистов отстаивать свои политические и идеологические
позиции.
Мне было известно, что в процессе подготовки к Пленуму,
на котором должен был выступить с докладом о подготовке
к IX съезду С. Каня, в партии и особенно среди членов Цент-
рального Комитета развернулась агитация за отставку первого
секретаря. При этом большинство членов ЦК было настроено
в пользу избрания в качестве нового первого секретаря
В. Ярузельского, в основном положительно зарекомендовав-
шего себя на посту премьера. К этому времени и сам В. Яру-
зельский был недоволен поведением С. Кани, неопределен-
ностью его позиций и явно определившимся его отходом от
согласованных действий и прежнего тесного партнерства.
С. Каня перестал считать для себя нужным советоваться с
премьером, приблизил к себе К. Барциковского, с которым
стал часто общаться и в домашних условиях, вероятно, на
почве совпадения взглядов на пути возможного выхода партии
из кризиса, которые у Барциковского выглядели как сугубо
оппортунистические.
Наиболее активными в критике деятельности С. Кани в
качестве первого секретаря в период подготовки Пленума
были члены Политбюро ЦК ПОРП Т. Грабский и А. Жабинь-
ский, а также первый секретарь столичной парторганизации
С. Кочелек. Вокруг этих руководителей концентрировались
партийные активисты, недовольные колеблющейся, неуверен-
133
ной позицией, которую занимал С. Каня, в значительной
мере под влиянием К. Барциковского. В мобилизации членов
ЦК. на замену С. Кани особую активность проявили Т. Граб-
ский и С. Кочёлек, который хотя и не являлся членом ЦК,
но представлял самую крупную парторганизацию и наиболь-
шую делегатскую группу на предстоящий съезд.
К Т. Грабскому и А. Жабиньскому примкнул и С. Оль-
шовский, и они договорились о принципиальных выступле-
ниях на съезде с предложением С. Кани подать в отставку.
Однако такое выступление прозвучало только у Т. Грабского,
а С. Ольшовский, верный своей линии «слаломиста», как его
прозвал В. Ярузельский, в последний момент сделал «ход
конем» и не выступал.
Серьезным просчетом оппозиции С. Кани явилось то, что
никто из них не счел нужным ориентировать о своих наме-
рениях В. Ярузельского, в частности, о предложении избрать
его первым.
С. Каня был сориентирован о намерениях членов ЦК, не-
довольных его руководством партии, зная о готовящейся на
Пленуме жесткой критике его, и понял, что без активной под-
держки В. Ярузельского ему грозило поражение. Поэтому он
информировал В. Ярузельского о замыслах «оппозиционеров»,
как о намерениях сместить не только его одного, создав у
последнего убеждение, что готовится «заговор» против всего
руководства Политбюро, включая и В. Ярузельского.
Сторонники С. Кани в руководстве партии и вне ее, те,
кого вполне устраивал его центристский курс, включились в
организованную С. Каней кампанию поддержки его, вплоть
до создания специального «чрезвычайного комитета в защиту
С. Кани», организации направления Пленуму телеграмм в
поддержку С. Кани от коллективов трудящихся, с крупных
предприятий и т. п.
Впервые за восьмилетнее общение с С. Кани и наблюдение
за его деятельностью с близкого расстояния я увидел его от-
ступающим от обычной для него ранее принципиальной по-
зиции не блокироваться с антипартийными кругами. В инте-
ресах сохранения своих позиций в данном случае он не толь-
ко не отказался от поддержки оппозиционных партии кругов,
но и сам инспирировал ее. Одним из активнейших «помощ-
ников» С. Кани оказался ренегат БратковскиЙ, блокировав-
шийся с «Солидарностью».
Перед самым Пленумом от ЦК КПСС поступило письмо
членам Центрального Комитета, да, именно не руководству
партии в лице Политбюро, а всем членам ЦК ПОРП. В
этом письме с товарищеской критикой и тревожной оценкой
134
создавшейся в партии и стране ситуации высказывался совет
крепить единство коммунистов. Содержалось в нем и кри-
тическое замечание в адрес С. Кани и В. Ярузельского.
Тот факт, что наряду с первым секретарем назывался и
премьер, очень болезненно был воспринят В. Ярузельским.
Это, как я полагаю, еще больше подтолкнуло его на поддерж-
ку С. Кани на Пленуме, где влиятельные члены Центрального
Комитета от военных сыграли свою решающую роль в под-
держке С. Кани.
Перед самим Пленумом, сразу по двум линиям — от само-
го С. Кани и из МВД до меня дошли сведения, что С. Каня
считал «советских представителей» в Польше, в том числе, как
я понял позже, не исключая и меня, причастными к этому
«заговору против С. Кани». Было очевидно, что кому-то
нужно было поссорить с нами С. Каню, а заодно и В. Яру-
зельского.
Позже, уже после Пленума С. Каня повторил мне это «об-
винение», правда, заявив, что он исключал мое участие в
«кампании против него», но другие советские представители,
в том числе и сотрудники посольства СССР, якобы поддер-
живали «твердоголовых» представителей в партии. Так он еще
раз, воспользовавшись терминологией антикоммунистов, под-
твердил свою ассоциацию с ними в данном случае.
При этом он достаточно прозрачно намекнул на Т. Граб-
ского, А. Жабиньского и С. Кочёлека, очевидно, желая предо-
стеречь меня от общения с ними. Этих людей он, несмотря
на то, что хорошо знал как принципиальных коммунистов,
отныне зачислял в своих недругов и сделал все, чтобы исклю-
чить возможность избрания их на съезде в руководящие ор-
ганы. В этом случае он еще раз продемонстрировал себя, ска-
жем мягко, недостаточно принципиальным человеком.
XI Пленум ЦК прошел благополучно для С. Кани, глав-
ным образом благодаря активной поддержке большинством
участников Пленума, вставших на защиту не С. Кани, а
В. Ярузельского.
Так закончился этап в деятельности С. Кани, который по-
казал, что для него личное положение значило больше, чем
единство в партии и ее боеспособность. Его доверие ко мне
также было несколько поколеблено сомнениями о моем
якобы участии в «заговоре».
Меня это мало обеспокоило в то время. Значительно
большее значение я придал тому факту, что В. Ярузельский
поддался на такой «дешевый» трюк со стороны С. Кани.
Как мне стало ясно сейчас, из высказываний самого
В. Ярузельского в его интервью журналу «Шпигель» в мае
135
1992 года, Войчик Владиславович до сих пор верит в «за-
говор» против не только С. Кани, но и его лично, что
меня крайне удивляет и не без самых серьезных сомнений,
с учетом той явной поддержки, которую кандидатура Вой-
чика Владиславовича получила всего три месяца спустя со
стороны ЦК КПСС. Полагаю, что в данном случае слова
В. Ярузельского отражают не его убеждение, а являются
данью современной моде «вешать всех собак» на КПСС.
Позже, после IX съезда у меня состоялся откровенный раз-
говор с С. Кани в связи с высказанным им ранее по телефону
подозрением, прозвучавшим упреком и в мой адрес. Я не стал
убеждать его в абсурдности этого подозрения, тем более что
он еще раз исключил мое участие в «заговоре», привел ему
лишь слова Б. Пастернака:
Не слушай сплетен о другом.
Чурайся старых сведен.
Ни в чем не меряйся с врагом.
Его пример не годен.
Не лучше ли, сказал я своему высокопоставленному поль-
скому другу, трезво отнестись к критике со стороны своих
единомышленников и, может быть, что-то полезное из нее из-
влечь.
Но мой товарищеский совет прислушиваться к критике его
единомышленников не был принят С. Каней. На IX съезде!
все те делегаты съезда, которые выступили с критических
принципиальных позиций, оказались за бортом вновь избран-
ных руководящих органов партии.
Преодолев все барьеры, которые на пути к избранию их
делегатами съезда ставила «Солидарность» через почти мил-
лион членов партии, вошедших в это профобъединение, эти
делегаты не смогли преодолеть барьер, поставленный им
С. Каней и его сторонниками — делегатами, в числе которых
оказалось много представителей «Солидарности». Вне руко-
водства партией оказались такие способные политические де-
ятели, как Т. Грабский и С. Кочёлек. Зато в новое Политбюро
вошли X. Кубяк, представлявший краковскую интеллигенцию,
отличавшуюся оппозицией принципиальной политике партии,
Лабеньский, из рабочих, сторонник «Солидарности».
Так, С. Каня, упорно не желавший в сентябре 1980 года
браться за руководство партией, теперь делал все, чтобы со-
хранить руль ПОРП в своих руках. Это было в его характере,
в духе его непоследовательности и неумеренного упрямства.
Жаль, что свою недюжинную энергию он направлял в ложных
направлениях.
С. Каня, испытав горечь критики на XI Пленуме от таких
136
принципиальных членов партии как Т. Грабский, не смог не
только трезво оценить их правоту и соответственно скоррек-
тировать свою линию, но и затаил на своих критиков злую
память, сделав все, чтобы избавиться от них, как от посто-
янной «головной боли». Он был похож на льва, о котором
писал поэт Г. Гейне:
Я слышал от негров, что если на льва
Хандра нападает — заболит голова, —
Чтоб избежать обостренья припадка.
Он должен мартышку сожрать без остатка.
Именно стремясь не только устранить их как своих оп-
понентов на съезде и в руководстве партии, С. Каня сделал
все, чтобы настроить против них и В. Ярузельского, ис-
ключив их возвращение к активному участию в политичес-
кой жизни и в будущем. То есть «сожрать без остатка».
С. КАНЯ В СООТНОШЕНИИ С ПОРП
Пойми значение сменяющихся дней,
Чем ты внимательней, тем речи их слышней.
Абу-аль-Малри
Переа IX съездом мне было видно, что С. Каней обуревали
тревоги, беспокоила мысль о том, как его примет съезд. Так
как пока он был поднят на высший пост в партии стихийной
волей событий. На съезде же речь пойдет об избрании дей-
ствительно достойного доверия большинства делегатов. И он
сомневался, хотя и не подавал вида. Он мог бы в этот период
выразить свое состояние словами польского поэта А. Мицке-
вича:
Надо мною, как скопище птиц над рекою,
Вьется стая тревог, не дает мне покоя
Сомневаясь и опасаясь, он избрал окончательно тот путь,
который обеспечил ему временную, тактическую победу, под-
держку на съезде, но предопределил и его стратегическое по-
ражение через несколько месяцев, в октябре 1981 года. Июль-
ская победа его центристской линии оказалась пирровой по-
бедой!
События после IX съезда, на котором по оценке Запада
«победил С. Каня, но проиграла его партия», так как у ее
вновь избранного руководителя не было никакой конструк-
тивной программы, развивались бурно.
IX съезд выявил две слабости ПОРП:
Съезд не был использован партией для выработки про-
граммы, которая могла бы быть принята основной движущей
137
силой страны — рабочим классом, как его программа. Да и
сам этот класс не был заявлен на съезде, как представитель
той силы, авангардом которой претендовала быть партия.
Во-вторых, начиная с XI Пленума ЦК, ПОРП еще могла
начать новую линию в своей деятельности по проведению
приемлемой для государства и трудящихся, а также и католи-
ческой церкви, политики, если бы вовремя сменила свое ру-
ководство, поставив во главе партии В. Ярузельского. Однако
ни сам В. Ярузельский, ни его сторонники не смогли про-
явить должной проницательности и принципиальности и
найти в себе силы для этого. Эти две слабости вели с неиз-
бежностью либо к хаосу и национальной катастрофе, либо к
чрезвычайным мерам, которыми и оказался режим военного
положения.
Еще до IX съезда для С. Кани было трудно ориентиро-
ваться в выборе правильной линии действий партии в слож-
ной, менявшейся обстановке нараставшего напряжения в от-
ношениях с рабочим классом. После же первого съезда «Со-
лидарности», состоявшегося в сентябре-октябре 1981 года, с
которого прозвучали заявки на единоличное определение этим
профобъединением не только социально-экономической по-
литики государства, но и на политическую власть в стране,
эта задача превратилась для него в совершенно непосильную.
Причины бессилия партии лежали не только во внешних
факторах, а скорее, в ее внутреннем состоянии.
Руководство ПОРП, ее Политбюро и, частично, Централь-
ный Комитет работали в отрыве от остальной, основной
массы коммунистов. Происходили заседания руководящих ор-
ганов, принимались порою очень хорошие решения, но до
масс рядовых членов партии они по своей сущности не до-
ходили, Некому было организовывать их исполнение, органи-
зационная работа в партии, как таковая, отсутствовала. Члены
ЦК, в значительном большинстве после IX съезда оказавшие-
ся без достаточного опыта партийной работы, могли доводить
решения Пленумов до низовых парторганизаций в лучшем
случае только пассивно, без умения разъяснить их, да и то
не всегда.
Во-вторых, кадровая политика С. Кани в конце съезда и
после него значительно обесцветила и, можно сказать, обес-
кровила в смысле свежести партийной мысли и энергии ее
руководящие органы.
Перед IX съездом в Политбюро действовали такие энер-
гичные деятели как Т. Грабский, А. Жабиньский, активизи-
ровался С. Ольшовский, хотя и преследовавший свои амби-
циозные цели.
138
После съезда, состав Политбюро, лишившись первых двух
деятелей, критически мысливших, в том числе и о политике
С. Кани, пополнился рядом таких членов, как Т. Чехович,
Ю. Чирек, X. Кубяк, Я. Лабеньский и другие, которые либо
не имели своих самостоятельных твердых позиций, либо как
X. Кубяк и Я. Лабеньский придерживались, по существу,
антипартийных тенденций. Хотя в новый состав Политбюро
вошли также деятели принципиального толка, как М. Милев-
ский, А. Сивак, они растворились в большинстве новых кад-
ров и не могли играть самостоятельной роли, как это делал,
например, ГрабскиЙ.
С Каня, привыкший кому-то противостоять либо выпол-
нять замыслы В: Ярузельского, оказался недостаточно подго-
товленным рулевым для управления партией. Ему потребова-
лись помощники, которые, вроде К. Барцыковского или
X. Кубяка сами норовили перехватить руль из его рук и вести
политический корабль в нужном им, а не партии направле-
нии. И курс партии стал неизбежно вилять из стороны в сто-
рону. А ведь еще помнится Бисмарк говаривал: «Любая по-
литика лучше политики колебаний». Он же предупреждал об
опасности иллюзий, которым, к сожалению, был подвержен
С. Каня.
Обстановка в стране между тем все более осложнялась и
обострялась, предвещая такой политический шторм, который
грозил смести не только горе-руководителей партии, но и
саму партию.
В этот сложный период деятельности С. Кани, у меня со-
стоялось с ним несколько продолжительных бесед. Он делился
со мною своими трудностями, выяснял мое отношение к от-
дельным его действиям, критически высказывался о поведе-
нии других членов руководства. Создавалось впечатление, что
он искал ответы на вопрос, почему ему не удается консоли-
дировать партию и мобилизовать коммунистов на борьбу за
восстановление доверия рабочего класса к партии.
Меня интересовали причины его колебаний, почему он
отошел от дружной, согласованной деятельности с В. Ярузель-
ским, почему не хочет сформулировать какую-то четкую внут-
риполитическую генеральную линию деятельности партии. Я
привел ему высказывание его соплеменника, Станислава Ежи
Леца о том, что «...генеральная линия не состоит из беско-
нечного числа точек зрения», а у него на практике только и
видны многочисленные «точки зрения», а единой линии у ру-
ководства партии нет.
Учитывая его положение, я теперь осторожнее высказывал
свою критику его действий, но полагаясь на наши многолет-
139
ние откровенные отношения, между тем не стеснялся в своих
оценках. На мои вопросы о причинах его непоследовательнос-
ти и явно теперь заметной нерешительности, он не мог вра-
зумительно ответить мне, ссылался на сложность проблем, не-
понимание его положения нами и другими союзниками, на
польские национальные особенности. Порою наши обсужде-
ния становились довольно горячими, но мы не переходили
границ допустимого и всегда расходились по-хорошему.
Насколько я помнил С. Каню еще по прошлому периоду
его резко-критического отношения к руководству партией
Е. Терека, он был очень способен видеть все недостатки и
слабости других и возможные негативные последствия их дей-
ствий, но никогда, как правило, не мог указать правильного
альтернативного действия для тех, кого критиковал.
В своей основе, став первым секретарем ЦК ПОРП, он
таким же и остался, генератором негативных оценок и бес-
плодным в части новых оригинальных решений.
ОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРЕВОРОТ. КАНЯ И ПРЕТЕНДЕНТЫ
Знание действия зависит от причины
и заключает в себе последнее.
S. Спиноза
Как происходила смена власти в ПОРП, когда С. Каня за-
вершил свою одиссею и фактически сошел с активной поли-
тической сцены, мною уже показано в главе, посвященной
В. Ярузельскому. Остается добавить немного деталей и по-
смотреть ретроспективно на длительный путь, проделанный
С. Каней в партии.
К октябрю 1981 года атмосфера вокруг С. Кани накалилась
до предела как внутри партии, так и в отношениях польских
союзников по соцсодружеству, резко критически оценивавших
его деятельность и неспособность предпринять решительные
действия по прекращению внутренних беспорядков, наносив-
ших большой политический ущерб странам Варшавского До-
говора.
Теперь, в отличие от июня 1981 года, в оппозицию к
С. Кани перешли и представители вооруженных сил и сам
В. Ярузельский, убедившийся в неспособности С. Кани спра-
виться с обстановкой и дальнейшим ослаблением партии.
К IV Пленуму ЦК, намеченному на 18 окября 1981 года, во-
прос о предстоявшей отставке С. Кани с поста первого секрета-
ря ЦК был для большинства членов Центрального Комитета
предрешен. Важно было, чтобы Политбюро и сам С. Каня вы-
140
ступили с таким предложением и одновременно рекомендовали
нового руководителя на эту роль.
В Политбюро шла борьба мнений. Помимо наиболее ре-
альной кандидатуры В. Ярузельского, проблема состояла в
том, чтобы не допустить до выдвижения С. Ольшовского в
качестве альтернативного кандидата, а также в том, чтобы
В. Ярузельский согласился на свое выдвижение, а С. Каня —
на уход в отставку.
Мне было достоверно известно, что С. Каня до самого
последнего момента не хотел заявлять о своей отставке, а
когда дал на это согласие, то явно рассчитывал на то, что его
отставку Политбюро, а затем и Пленум не примут. В этом
сказалось непонимание им действительности, той обстановки,
до которой он довел положение в партии. Не случайно, еди-
ногласное решение Политбюро с принятием его отставки
было неожиданным для него.
Что касается притязаний С. Ольшовского на пост первого
секретаря, то поскольку В. Ярузельский, хотя и не без сопро-
тивления, дал свое согласие, у этого претендента не остава-
лось никаких шансов на Пленуме. Таким образом, этот эпи-
зод с последней попыткой последнего претендента завершает
эпопею трех основных претендентов, с которыми С. Кани
пришлось вести борьбу: М. Мочара, Ф. Шляхтица и С. Оль-
шовского.
На кратком обзоре действий С. Кани в этой области я и
хочу завершить свои воспоминания о динамичной, в своей
подавляющей части положительной фигуре этого политичес-
кого деятеля.
Если С. Каня не имел на последнем этапе политической
деятельности генеральной линии деятельности партии, то в
его личных действиях прослеживается такая, можно сказать,
генеральная линия личных действий до сентября 1980 года.
Это было продвижение В. Ярузельского к руководству партией
и страной.
Он хорошо знал потенциальные возможности этого деяте-
ля, проникся глубоким уважением и доверием к нему уже в
декабре 1970 года и не изменял этого своего отношения к
нему, по крайней мере, до тех пор, пока сам не оказался на
вершине политической лестницы.
Не думаю, что тот факт, что В. Ярузельский «сместил» его с
высшей позиции в партии и фактически явился причиной его
отхода от политической жизни в стране, мог существенно изме-
нить сложившиеся в течение многих лет отношения, хотя
можно представить первые переживания С. Кани, для которого
такой легкий отказ ему в доверии со стороны партийных коллег
141
был неожиданным для него и горьким. Но поразмыслив, он
должен был вернуться к своему прежнему убеждению, что
В. Ярузельскому более подходит носить «шапку Мономаха».
Исходя из своей генеральной линии, С. Каня на всем про-
тяжении своего тесного партнерства в руководстве ПОРП с
В. Ярузельским бдительно следил за появлявшимися «претен-
дентами» и организовывал противодействие их замыслам.
В 1970—1971 годах он был организационным звеном в со-
противлении притязаниям М. Мочара. Поскольку сам
Е. Терек сильно опасался соперничества этого претендента,
задача С. Кани облегчалась и М. Мочар на долгие годы ото-
шел от активного участия в политической жизни.
В 1971—1974 годах на передний план выступил более опас-
ный соперник в лице Ф. Шляхтица, в противостоянии кото-
рому С. Кани и В. Ярузельскому пришлось привлечь всех чле-
нов так называемой «катовицкой группы» в Политбюро и ис-
пользовать недовольство Ф. Шляхтицем близкого к Е. Тереку
министра внутренних дел С. Ковальчика. Успешно закончив-
шееся отстранение Ф. Шляхтица от участия в руководстве
ПОРП похоронило политически этого деятеля, так больше и
не сумевшего вернуться на политическую арену.
Последним, наиболее терпеливым и опытным в политичес-
ких интригах претендентом был многолетний член Политбюро
ЦК ПОРП С. Ольшовский, оказавшийся соперником не толь-
ко В. Ярузельского, но и самого С. Кани в сентябре 1980 года.
В преодолении его реальных шансов стать первым секретарем
партии пришлось приложить много сил как С. Кани, так и
В. Ярузельскому. В противостоянии ему наибольшую опас-
ность как С. Каня, так и В. Ярузельский видели в созданной
их воображением поддержке якобы со стороны КПСС этого
кандидата.
Не допустив его до поста первого секретаря, С. Каня, а
затем и В. Ярузельский продолжали сохранять С. Ольшевско-
го в составе высшего партийного руководства, как бы держа
все время под своим контролем, так страшившего их канди-
дата на их место.
На примере действий С. Кани против двух последних пре-
тендентов, которые я мог лично наблюдать глазами моих свя-
зей, я убедился в больших возможностях С. Кани как опыт-
ного бойца и умелого тактика, с высоко развитой интуицией
в такой сложной области, как «дворцовые интриги». Видя его
в действии, легко было понять, почему все другие члены выс-
шего партийного руководства остерегались вызвать его недо-
вольство.
Если исключить заключительный год политической дея-
142
тельности этого, безусловно, неординарного польского поли-
тического деятеля, то могу смело поставить его в ряд выда-
ющихся польских руководителей семидесятых годов. По сме-
лости же и энергии он превосходил многих, вероятно, любого
из команды Е. Терека, за исключением, может быть, М. Мо-
чара.
О ТЕХ, КТО ПОМОГАЛ С. КАНИ, А ЗАТЕМ СТАЛ «МЕШАТЬ»
Своим недоверием
мы оправдываем чужой обман.
1 Ф. Ларошфуко
За восемь лет общения с С. Каней я виделся с ним почти
еженедельно. Во всяком случае наши встречи были частыми
до того, как он был избран первым секретарем ЦК ПОРП.
Со временем у нас стало обычаем в любом случае, когда у
меня или у него возникали какие-либо вопросы, мы созвани-
вались и договаривались о встрече. Они обычно происходили
либо по месту работы С. Кани, либо у него дома. Были от-
дельные встречи и в служебных помещениях МВД во время
торжественных оказий, а также и в посольстве СССР, на при-
емах там. Но в последних случаях обстоятельных бесед у нас
не было, так как присутствие других участников отвлекало его
время. Да мы и не считали нужным привлекать внимание к
себе, демонстрировать особое внимание этого широко извест-
ного члена польского руководства к моей особе. Тем более
что вокруг него всегда, насколько я помню, сосредоточива-
лись многие польские и иностранные представители, которых,
казалось, притягивал магнетизм его энергичной личности.
С. Каня помогал мне встречаться с интересными людьми.
После того, как я поделился с ним о знакомстве с членом
Политбюро ЦК, первым секретарем Катовицкого обкома пар-
тии 3. Грудзенем, которому меня представил С. Ковальчик,
он посоветовал встретиться и с его братом, министром по
делам ветеранов М. Грудзенем, чем я и воспользовался.
Поскольку встречаться с 3. Грудзенем в Катовице мне
было затруднительно, а его брат постоянно находился в сто-
лице и наверняка был в курсе дел своего брата по Политбюро,
я рассчитывал получить через Мечислова возможность допол-
нительной информации, поскольку оба брата входили в так
называемую «катовицкую группу» Е. Терека.
Кроме того, М. Грудзень, как министр ветеранов куриро-
вал организацией «ЗБОВИД» (Союз борцов за свободу и де-
мократию), очень меня интересовавшей еще со времени ост-
рого внимания к ее председателю М. Мочару.
143
Однако мое знакомство с М. Грудзенем, начавшееся очень
хорошо, не было длительным.
Он не оказался особо интересным и содержательным со-
беседником для меня, за пределами дел ветеранов. О жизни
в важной Катовицкой партийной организации он, как оказа-
лось, был мало осведомлен то ли потому, что брат мало де-
лился с ним об этом, то ли, что скорее, из-за отсутствия у
него интереса к этому. Вообще, как я вскоре смог убедиться,
он не отличался особой глубиной оценок обстановки и в зна-
чительной мере оставался «реимигрантом», вернувшимся в
Польшу с Запада после войны, но сохранившего многое из
своего заграничного опыта.
Но главное, почему я отказался от развития моего знаком-
ства с ним, состояло в том, что, как я быстро разобрался,
М. Грудзень передавал содержание наших бесед с ним, при-
чем в искаженном виде, С. Кани.
Я не опасался того, что С. Каня будет знать, чем я инте-
ресуюсь, но допустить, чтобы он узнавал об этом не от меня,
да еще в ложном освещении, естественно, не мог.
Все произошло довольно банально, но типично по-поль-
ски. Однажды, в 1976 году, М. Грудзень завел разговор о том,
что П. Ярошевич как премьер уже изжил себя, не может спра-
виться с управлением страны и что такое сложное дело было
бы по силам его брату 3. Грудзеню. Этот его сугубо иници-
ативный разговор происходил в то время, когда после собы-
тий июня 1976 года в руководстве партии стали муссироваться
слухи о предстоявшей якобы смене премьера. Мне было по-
нятно, что его брат вынашивал такие амбициозные мысли,
также как и другие члены руководства, близкие к Тереку:
Е. Бабюх, С. Ковальчик.
Зная щекотливость темы, я ограничился тем, что выслушал
разглагольствования своего собеседника, не высказывая своего
мнения.
На другой день при встрече с С. Каней тот спросил меня
с выражением явного недовольства: «Что ты ведешь разговоры
о смене нашего премьера. Если уж тебя что-то интересует об
этом, то спроси меня, а то нашел у кого искать ответ, да еще
что-то советовать!»
Естественно, я должен был дезавуировать лжеинформацию
М. Грудзеня и сделал единственно возможный вывод, что
дальнейшее знакомство с ним мне не нужно.
Вскоре я увиделся с ним и, желая преподать тактичный
урок, рассказал, как один сотрудник МВД чуть не подвел
меня, передав министру Ковальчику в искаженным виде бе-
седу со мной, вложив в мои уста свои собственные слова.
144
«Хорошо, — сказал я, — что министр доверяет мне больше,
чем этому сотруднику». Думаю, что М. Грудзень хорошо
понял мой более чем «намек». После этого я, под предлогом
занятости, не откликался на приглашения М. Грудзеня встре-
чаться, но с его братом 3. Грудзенем, который был хотя и
младше его, но более серьезным собеседником, при поездках
в Катовицы встречался с интересом и пользой для моей ос-
ведомленности. С его стороны я не улавливал той амбициоз-
ности, о которой давал мне понять М. Грудзень.
Аналогичные оказии происходили и с другими моими зна-
комыми. Я имел возможность убедиться, что с С. Каня мно-
гие польские члены партийных органов делились содержанием
своих бесед с советскими представителями, в том числе и вы-
сказывавшимися последними не всегда положительными от-
зывами о нем. С этой чертой поляков я вынужден был счи-
таться.
Знаю, что многие мои знакомые говорили с С. Каней и
обо мне. Как правило, это были положительные отзывы, о
чем я узнавал от самого С. Кани или от его близких коллег,
ибо он не отличался особой сдержанностью в разговорах с
людьми, которым доверял. Были и неприятные для меня от-
зывы, как правило тех моих собеседников, кому я давал рез-
кий отпор за их неприемлемые для меня, в принципиальном
плане, высказывания.
С. Каня помог мне близко познакомиться с двумя инте-
ресными партийными деятелями: 3. Куровским, бывшим пер-
вым секретарем Белостокского обкома партии и
С. Кочёлеком, ставшем в 1980 году первым секретарем Вар-
шавского обкома партии. Если первое знакомство имело от-
носительно кратковременный интерес для меня, то второе
приобрело в период кризиса большое значение как с позиций
осведомленности о положении дел в стране, так и роли, ко-
торую сыграл С. Кочёлек при двойной смене на посту первого
секретаря ЦК ПОРП в 1980-м и 1981 годах.
С 3. Куровским я познакомился при посещении осенью
1975 года Белостока. Выезжал я туда вместе с заместителем
министра внутренних дел М. Милевским, который происхо-
дил из Белостокского региона. Для меня Белосток был особо
интересен, так как я посещал его тридцать три года тому
назад, в 1940 году, вскоре после воссоединения Западных зе-
мель Польши с Советским Союзом. В то далекое время этот
район Западной Белоруссии поразил меня своей нищетой, а
теперь, после почти тридцати лет народной власти, этот быв-
ший нищенский край преобразился неузнаваемо.
3. Куровский встретил меня очень приветливо, сказал, что
145
ему звонил о моем визите С. Каня, и он готов удовлетворить
мой интерес к воеводству, в котором он руководит партийной
организацией с января 1972 года. Он очень интересно расска-
зывал о положении дел в парторганизации и на промышлен-
ных предприятиях, жизни столицы края — города Белостока,
памятных событиях освобождения города от немецкой окку-
пации нашими войсками. В общем, посвятил беседе со мной
немало часов, интересовался также жизнью в нашей стране.
3. Куровский произвел на меня самое положительное впе-
чатление и я с удовольствием вновь встретился с ним уже зна-
чительно позже, в 1980 году, когда он был избран на VIII
съезде членом Секретариата ЦК ПОРП, а с приходом С. Кани
на пост первого секретаря, в сентябре — секретарем ЦК и на-
ходился в столице. К сожалению, на IX съезде он, как и мно-
гие другие, принципиальные коммунисты, против которых ак-
тивно выступали делегаты съезда — сторонники «Солидарнос-
ти», не был избран в руководящие органы партии. После
съезда он выехал на работу в Москву по линии СЭВа.
В 1980 году, в ноябре С. Каня вспомнил о С. Кочёлеке и
рекомендовал его Пленуму Варшавского Комитета ПОРП в
качестве кандидата на пост первого секретаря, кем он и был
избран. Вскоре С. Каня рекомендовал мне его, как способ-
ного политического деятеля, отметив, что еще В. Гомулка на-
меревался сделать его своим преемником.
Меня очень интересовало положение в столице и особенно
в ее партийной организации, которая являлась крупнейшей в
ПОРП и играла большую роль в жизни партии. В нее, в част-
ности, входили все парторганизации правительственных ве-
домств, в том числе и парторганизация аппарата ЦК ПОРП.
Мое знакомство с С. Кочёлеком было весьма плодотвор-
ным и длилось до его отъезда в 1982 году послом ПНР в
СССР, когда он оказался неприемлемым для В. Ярузельского
в качестве руководителя столичного коллектива коммунистов,
у которого он пользовался большим авторитетом. Но о нем
более подробно скажу отдельно, а пока хочу отметить лишь
инцидент, имевший место в моих отношениях с ним в самом
начале нашего знакомства.
В одной из бесед с С. Каней о положении в столице он
сказал, что если меня интересуют подробности жизни столич-
ной парторганизации, то мне лучше всего поговориь об этом
с ее первым секретарем Станиславом Кочёлеком. «Я позвоню
ему, — сказал С. Кани, — зайди, это очень интересный и
знающий человек. Его очень ценил В. Гомулка и готовил себе
в преемники. Кстати, партийный комитет, где работает
С. Кочёлек находится рядом с твоим жильем». При этом
146
С. Каня рассказал историю с отставкой С. Кочёлека в
1971 году с поста члена Политбюро, когда он, только в силу
своей порядочности, взял также и на себя часть ответствен-
ности за трагические события декабря 1970 года на Побере-
жье.
Через пару дней я созвонился с С. Кочёлеком и посетил
его. Уже первая беседа представила для меня большой интерес
и содержала значительный информационный заряд.
Перед второй встречей, состоявшейся через пару недель,
наш посол Борис Иванович Аристов поделился со мною
своим возмущением «поведением» Кочелека. Оказывается он
встречался с ним примерно в то же время, что и я, первый
раз. В состоявшейся их беседе посол высказал, как он под-
черкнул мне, в конфиденциальном порядке, ряд ситуаций
критического порядка в адрес С. Кани. На следующий день
С. Каня выразил ему свое удивление такой критикой, поста-
вив посла в неловкое положение.
Отметив про себя, что посол допустил грубую для дипло-
мата оплошность, я в то же время учел возможность анало-
гичного посупка С. Кочёлека и в мой адрес и решил пред-
упредить ее.
В этих целях на второй встрече я рассказал С. Кочёлеку
о том, что произошло с послом, и сказал, что удивился слу-
чившемуся. Вероятно, сказал я, Борис Иванович не оговорил
с ним, что высказывает свои оценки доверительно, только для
личного сведения собеседника.
Моим сообщением С. Кочёлек был очень смущен и попы-
тался оправдываться, высказал предположение о возможном
«подслушивании» его беседы с послом.
Сделав вид, что я допускаю это, выразил уверенность, что
наши-то беседы в его служебном помещении уж никак не
могут кем-либо подслушиваться. Подчеркнул, что исхожу из
того, что мы можем вполне откровенно высказывать наши
суждения, не опасаясь, что они станут кому-либо известными.
«Вопрос не в том, — подчеркнул я С. Кочёлеку, — что я
лично не доверял в чем-либо С. Кани, так же, как надеюсь
и он мне, но ведь мы доверительно говорили о том, что
может интересовать только нас и нет нужды посвящать в это
кого-либо еще. Не так ли?» — спросил я его. С. Кочёлек со-
гласился с такой постановкой вопроса и заверил, что не на-
мерен «разглашать» наши беседы. Я поверил в его искрен-
ность, и в дальнейшем мы не только вели вполне откровен-
ные обсуждения любых вопросов, но С. Кочёлек делился сво-
ими очень глубокими оценками положения в руководстве пар-
тии, рассказывал о своем участии в подготовке XI Пленума
147
ЦК в июле 1981 года с критикой С. Кани и в мероприятия)!
по избранию В. Ярузельского, которого он искренне считал
достойным и наиболее подготовленным на роль первого сек-
ретаря ЦК ПОРП деятелем.
Жаль только, что сам В. Ярузельский оценивал
С. Кочёлека по другому, в значительной мере глазами
С. Каней, с критикой которого выступал С. Кочёлек.
В заключение воспоминаний о моем длительном общении
с С. Кани хочу сказать, что помогали ему многие, на различ-
ных этапах его разнообразной партийной деятельности, та»
же, как он сам помогал многим, но в первую очередь В. Яру-
зельскому и близким к нему Ч. Кищаку и М. Милевскому
игравшим как министры внутренних дел важную роль в ре-
шении внутриполитических проблем.
«Мешали» же С. Кани немногие, но как раз те, кто оста-
вался на последовательно принципиальных партийных пози-
циях. Среди них оказалось немало очень способных и опыт-
ных партийных работников, таких, как С. Кочёлек, Т. Граб-
ский, 3. Куровский, М. Милевский.
Используй С. Каня, а затем В. Ярузельский их большие
резервы, им легче было бы решать многие проблемы и, воз-
можно, удалось бы не допустить ряд серьезных ошибок в ру-
ководстве партией.
Но этого не произошло, частично из-за излишнего само-
любия этих руководителей.
Глава пятая
ЕДВАРД ТЕРЕК
Е. ТЕРЕК - ИЗ ТРЕХ «ПЕРВЫХ* - ПОСЛЕДНИЙ
И республиками подчас правят голые короли.
Станислав Ежи Лец
Из трех политических «богатырей», о которых я веду речь
в моих воспоминаниях, Е. Терек являлся наиболее внешне
импозантным, самым высоким и пожилым. Однако назвать
его самым мудрым из них я не могу.
Если оценивать их комплексно, с позиций тех высоких
личностных требований, которые предъявляет к любому по-
литическому деятелю положение высшего руководителя
нации, народа, государства, олицетворяемое постом первого
секретаря Центрального Комитета правящей партии, то на
первое место без всякого сомнения выдвигается В. Ярузель-
ский, затем следует С. Каня и только замыкающим их ряд
будет Е. Терек.
По «успешности» правления этот порядок мог бы нару-
шить С. Каня, уступив второе место Е. Тереку, из-за крат-
кости выпавшего на его долю пребывания во главе польского
государства. Но если учесть особую сложность того периода
и представить, как вел бы себя в тех условиях Е. Терек, то
можно с уверенностью утверждать, что он не продержался бы
и четверти того года, на протяжении которого С. Каня муже-
ственно, хотя и неудачно, боролся с обстоятельствами, ока-
завшимися сильнее его.
Сравнивая дела и судьбы этих трех руководителей Польши,
я могу лишь высказать сожаление, что на долю польской пар-
тии коммунистов выпал такой слабый в теоретическом отно-
шении и некомпетентный в практическом плане руководи-
тель, как Е. Терек. Кажется, что он сыграл во многом такую
же неблаговидную историческую роль для польского народа,
как наш «лидер» Л. И. Брежнев для нашего.
Но он, Е. Терек, начал заводить Польшу в финансовую ка-
балу Западу, не сделав ничего, чтобы вывести ее на путь само-
стоятельного государственного строительства.
В то же время многие его чисто прожектерские инициа-
149
тивы, лишенные экономического обоснования, могли созда-
вать иллюзию представления о нем, как о «большом государ-
ственном муже».
Умная и хитрая, чисто психологическая игра западных го-
сударственных деятелей, нарочито не скупившихся на похва-
лы, так ласкавшие его раздутое тщеславие, провозглашавших
его как «спасителя» польской нации, была рассчитана на
склонение его на путь безрассудной «открытости» страны
перед Западом. Е. Терек охотно шел навстречу их обманчивым
обещаниям и заманчивым посулам.
Сегодня же польскому трудовому народу приходится рас-
плачиваться за необъятные амбиции этого наивного деятеля,
у которого не оказалось за душой ни теоретической «амуни-
ции», ни практической мудрости.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ Е. ТЕРЕКА
В 1973 году, когда я прибыл в Польшу, первый секретарь
ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), пред-
ставлялся мне авторитетом, не подлежавшим сомнениям. Вся
наша система непререкаемого верховенства правящих полити-
ческих партий приучила нас, в том числе не оказался исклю-
чением и я, к тому, что вся партия является единственной
руководящей силой социалистического государства, а ее пер-
вые, или, как у нас — генеральные секретари — самые муд-
рые и непогрешимые лидеры, избранники своего народа.
Поэтому естественно, как только я столкнулся с критичес-
ким отношением к Е. Тереку и его деятельности в высказы-
ваниях С. Кани, М. Милевского, Ч. Кищака и ряда других1
моих первых знакомых в Польше, я решил внимательно ра-
зобраться в действительном положении вещей, посмотреть,
нет ли в таком отношении к лидеру ПОРП элементов зависти,
политической ревности или других субъективных чувств и по-
зиций? Это особенно важным было для меня, поскольку в
наших партийных инстанциях Е. Терек оценивался только по-
ложительно и каких-либо упреков в его адрес со стороны ЦК.
КПСС я не знал.
Не потребовалось много времени для того, чтобы убедить-
ся, что критика действий и в целом политики, проводимой
Е. Тереком как внутри страны, так и во внешне-
экономической области, была не без серьезных оснований.
Этот вывод, в подтверждение которого у меня все больше на-
капливалось фактов, ставил меня в весьма затруднительное
положение. В Центре, в частности в нашей внешней разведке,
и в ЦК КПСС, так же как и в МИД СССР, прочно утвер-
150
лилось другое мнение, о безгрешности политического руко-
водства Польши и правильности внутриполитических и внеш-
неэкономических позиций их лидера — Е. Терека. Поскольку
позиция и оценка ЦК КПСС всегда были обязательны для
внешней разведки, ее отношение к моим критическим выво-
дам было предопределено в негативном плане.
Меня стали упрекать в поспешности выводов и ставить под
сомнение мою информацию.
Особенно меня беспокоило то обстоятельство, что как сам
Е. Терек, так и его ближайшее окружение утверждало, что в
лице Брежнева Л. И. Польша имеет «самого верного друга»,
во всем их поддерживающего. О том, что это так, я убедился
во время первого за период моей работы в Польше визита
туда Брежнева Л. И. в 1973 году.
К этому добавилась моя негативная оценка позиций
Ф. Шляхтица, считавшегося в Центре одним из самых верных
друзей Советского Союза и верным «ленинцем». Центр не за-
хотел посчитаться со многими конкретными фактами, собран-
ными мною, и первый год моей работы в Польше был окра-
шен подозрением Центра в моей необъективности.
Все это и логика моего разведывательного мышления по-
требовала планомерно и методично более глубоко изучить по-
ложение в руководстве польской партии, чем я и занялся.
Не случайно поэтому первым объектом моего изучения
явился ближайший на момент 1973 года к Е. Тереку полити-
ческий деятель Ф. Шляхтиц, считавший, не без основания,
первого секретаря своим другом. На его позициях, проводи-
мой им двуличной политической игре по отношению к Со-
ветскому Союзу, а следовательно и к КГБ СССР, у меня ук-
реплялись сомнения в искренности позиций и самого Е. Те-
река, не случайно так приблизившего к себе Ф. Шляхтица.
Особенно показательной для истинных настроений
Ф. Шляхтица была проводившаяся им кадровая политика. На
наиболее важные, ключевые позиции в МВД, в аппарате ЦК
он назначал своих близких сторонников, являвшихся, как
правило, националистами, недружественно и очень насторо-
женно относившимися к нашей стране. Многие из его став-
ленников в МВД занимали отрицательные позиции в отно-
шении развития сотрудничества и взаимодействия с КГБ
СССР. Возглавлял их заместитель министра Г. Пентак, пре-
(ендовавший на пост министра с поддержкой Ф. Шляхтица.
В его провокационной роли, направленной на то, чтобы на-
строить и министра С. Ковальчика против сотрудничества с
КГБ, вскоре я имел возможность лично убедиться.
К моменту моего прибытия Е. Терек уже третий год стоял
151
во главе партии и определял политический и экономический
курс страны.
Вернувшись в Польшу в 1948 году из Бельгии, где он после
проведенных десяти лет во Франции, в течение пятнадцати
лет состоял членом бельгийской компартии и якобы участво-
вал там в движении сопротивления во время Второй мировой
войны. Работая среди бельгийских шахтеров, он выполнял
функции профсоюзного функционера. До того, как он был в
декабре 1970 года избран первым секретарем ЦК ПОРП, он
уже 14 лет являлся членом Политбюро, исполняя обязанности
первого секретаря Катовицкого комитета партии.
На этой деятельности руководителя одной из крупнейших
партийных организаций в Польше в важном промышленном,
шахтерском регионе он зарекомендовал себя как довольно
опытный организатор и политический руководитель перифе-
рийного масштаба, пользовавшийся авторитетом среди рабо-
чих, главным образом, шахтеров,
Однако за пределами Катовицкого воеводства о нем мало
кто знал. Несмотря на длительное пребывание в составе
Политбюро, он ничем не выделился там, не внес что-либо
новое, что могло бы связываться с его именем, свидетельст-
вовало бы о его политической личности.
Можно полагать, что деятельность Е. Терека в Катовицах
вполне устраивала В. Гомулку. Е. Терек обеспечивал сохране-
ние там порядка, умеренно отстаивал интересы шахтеров и не
проявлял никаких амбициозных намерений.
Начальные шаги в качестве первого секретаря ЦК ПОРП,
когда Е. Терек обратился за помошью к рабочему классу, со-
здавали впечатление, что новый руководитель партии намерен
по новому решать назревшие социально-экономические про-
блемы и внушали рабочему классу веру в него.
Всем в Польше были памятны дни января 1971 года, когда
на массовом рабочем митинге в Гданьске Е. Терек обещал ис-
править несправедливую социальную политику партии и госу-
дарства и попросил помочь ему в этом. Прозвучавшее в ответ
на всю страну громогласное рабочее «поможем тебе, Ед нард»,
создавало благоприятную для партии атмосферу для возвра-
щения доверия к себе трудящихся, подорванное трагическими
событиями декабря 1970 года.
Однако это «поможем» недолго звучало в устах польских
рабочих. Не менее громогласные заверения Е. Терека о кон-
кретных мерах по обеспечению социального положения рабо-
чих так и остались пустой декларацией.
В ответ на это начавшие затихать забастовки стали вновь
проявляться в виде конфликтов отдельных рабочих коллекти-
152
bob с властями. Эти конфликты тушились по указанию Е. Те-
река очередными местными уступками, что рождало новые
очаги забастовочных настроений, с соответствующими новы-
ми уступками. Единой же программы улучшения положения
рабочего класса партия под руководством Е. Терека так и не
выдвинула. В этом сказывалось его непонимание роли рабо-
чего класса в жизни страны и мелкое мышление профсоюз-
ного функционера, сохранившиеся со времени пребывания в
Бельгии.
Судя по всему, Е. Терека ничему не научили ни события де-
кабря 1970 года, ни не менее трагические волнения рабочих в
Познани в 1956 году, свидетелем которых он был уже в качестве
заведующего отделом тяжелой промышленности ЦК ПОРП. Он
шел по прежнему пути обострения отношений партии с рабо-
чим классом. Е. Терек превращался в настоящего фарисея, при-
зывая рабочих к смирению и терпению, а сам развертывал
такую внешнеэкономическую политику, которая вела к еще
большему упадку народного хозяйства, росту социально-эконо-
мических трудностей для польских трудящихся.
Ему помогали в этом вольно, в большей части, и невольно
такие его лейтенанты, как Ф. Шляхтиц, а затем сменивший
его в фаворитах Е. Бабюх, 3. Грудзень, Е. Лукашевич, С. Ко-
вальчик и другие.
Верным сторонником Е. Терека и его политики на попри-
ще политической публицистики был главный редактор ежене-
дельника «Политика» М. Раковский, газета которого с согла-
сия Е. Терека носила титул «органа ЦК ПОРП».
Его открытыми оппонентами были примас Польши — Вы-
шиньский, кардинал Краковский, будущий папа римский
К. Войтыла и вся католическая иерархия, а также политичес-
кая оппозиция, пока еще, до событий июня 1976 года дейст-
вующая подспудно, без особых гласных проявлений.
Тихими оппонентами внутри руководства были С. Каня и
В. Ярузельский.
Е. ТЕРЕК И ЗАПАД
В области внешнеэкономических отношений Е. Терек уже
в первые годы своего руководства страной развернул широкий
поход на Запад, очевидно, так накрепко вошедший в его
кровь еще во время длительного нахождения в Бельгии.
Именно туда в ноябре 1973 года он направил свой первый
при мне заграничный визит.
Декларируя о верности социалистическим идеям и предан-
ность дружбе и союзу с СССР и другими членами соцсодру-
153
жества, Е. Терек устремлял конкретные финансовые и торго-
вые интересы своей политики и строил несбыточные надежды
Польши на Запад. Его курс внешнеэкономических отношений
все больше принимал форму двуликости древнеримского бога
Януса: протягивая руки с призывами о помощи и к нам и на
Запад, последнему максимально «открывался», а беря от нас
как можно больше, стремился максимально меньше предо-
ставлять конкретных возможностей развития взаимовыгодных
торгово-экономических отношений.
Такая позиция Е. Терека не могла не встретить положи-
тельного отклика с Запада. Оттуда начали поступать заманчи-
вые предложения «дешевых» поставок продуктов сельского хо-
зяйства, «современной» технологии, «выгодных» кредитов. Все
это создавало предпосылки сокращения собственного произ-
водства продуктов питания, ставило строившиеся промышлен-
ные предприятия на базе уже морально устаревшего западного
«современного» оборудования в зависимость от комплектую-
щих и запасных частей оттуда же, закабаляло страну финан-
совой долговой политикой.
Но все это стало проявляться несколько позже, а пока
Е. Терек радушно встречал на польской земле «лучшего друга
Польши» в мае 1973 года. Это было первым весьма ответст-
венным моим испытанием. Визит Брежнева Л. И. был дейст-
вительно поражавшим воображение триумфальным событием,
которое я мог сравнивать по массовости и выражению казав-
шейся мне искренной радости сопровождавших встречу людей
только с тем, что мог наблюдать во время первого визита в
Польшу папы римского Иоанна Павла II в 1979 году. В то
время у меня не было никаких сомнений в том, что наш ген-
сек пользовался у поляков большой популярностью.
Запомнился мне митинг в Катовицах, на строительной
плошадке нового грандиозного металлургического комбината,
где на смотровой платформе находились Брежнев Л. И. с
Е. Тереком, а я стоял около них и был свидетелем состояв-
шейся там между ними беседы.
Е. Терек говорил, что Л. И. Брежнев зачислен рабочими
металлургического комбината почетным членом их коллекти-
ва, родоначальником которого они считают его с полным ос-
нованием и «надеются, что с его содействием комбинат за-
вершит достижение своей полной проектной мощности». Тут
же Е. Терек от своего имени обратился к Брежневу с про-
сьбой продолжить финансирование и поставки металлокон-
струкций для строительства второй очереди комбината.
Напрасно присутствующий при этом разговоре Председа-
тель СМ СССР Косыгин А. Н. пытался говорить о нецелесо-
154
образности пока планировать развертывание дальнейшего рас-
ширения комбината, рассчитанного на поставки дешевого чу-
гунного сырья из нашей страны, что лучше завершив первую
очередь строительства, освоить его полностью. «К тому же, —
говорил Косыгин, — советской промышленности тяжело вы-
полнить просьбу поляков». «Друг» Польши готов был больше
делать для удовлетворения амбициозных планов Е. Терека,
чем учитывать интересы собственного народа.
Когда же, в 1981 году на Катовицком комбинате экстре-
мисты из «Солидарности» развернули свою антисоветскую
агитацию, думаю, Брежнев Л. И. не вспоминал, что он тоже
причастен к этим событиям, как «почетный» член их коллек-
тива.
По состоянию на 1973 год Е. Терек, как я уже говорил,
представлял из себя самую импозантную фигуру среди лиде-
ров стран содружества. Внешне весьма представительный,
всегда ровный и вежливый, с хорошо поставленной речью, с
четкой дикцией и довольно содержательной, понятной для
широкой аудитории.
В то же время, я не заметил явных признаков глубокой
эрудиции, интеллигентности в его выступлениях. Они не от-
личались ни экскурсами в историю, ни богатой культурной
лексикой.
Ни одного собственного теоретического выступления
Е. Терека мне не запомнилось.
Как я сейчас представляю себе его личность по его дей-
ствиям и деятельности за семь лет, что мог наблюдать его,
Е. Терек так и не поднялся выше своего воеводского уровня,
когда он был первым секретарем в Катовицах. Там, среди по-
нятных ему еще по Бельгии шахтерских масс он был на вы-
соте положения, туда он любил ежегодно приезжать на шах-
терский праздник и там его, до поры до времени, встречали
приветливо.
Как только Е. Терек вышел на многообразную всеполь-
скую, а затем и международную арену, от него потребовалось
генерировать новые идеи, но их, собственных, у него не ока-
залось. Вот тогда и пригодился Ф. Шляхтиц, значительно
лучше его подготовленный теоретически и более широко мыс-
лящий человек. После отлучения в 1974 году Ф. Шляхтица,
как излишне амбициозного «претендента» на первую роль в
партии, выдвинулся Е. Бабюх, который был, однако, под стать
самому Е. Тереку по запасу своих теоретических и практичес-
ких возможностей.
О том, как Ф. Шляхтиц воздействовал на Е. Терека, я по-
155
пытаюсь показать, когда подробнее остановлюсь на характе-
ристике этого деятеля, как «претендента».
Помню, как я был поражен циничности высказывания не-
которых польских деятелей, ставших мне известными от моих
контактов вскоре после завершения визита в Польшу
Л. И. Брежнева.
«Надо, — говорили они, — как можно больше заверять со-
ветских представителей, и в первую очередь Брежнева Л. И.,
в нашей дружбе, чтобы нам больше получать от них конкрет-
ной помощи. Ведь они больше всего верят таким заявлениям.
А будем ли мы выполнять наши обязательства, их сейчас мало
интересует». Не исключаю, а пожалуй, даже верю, что такие
именно настроения были свойственны самому Е. Тереку, не
скупившемуся на дружеские излияния в адрес Брежнева Л. И.
На практике же мы наблюдали другое, его лицо было повер-
нуто на Запад.
Западные партнеры Польши очень быстро разгадали неглу-
бокость и наивность «государственного» тщеславия Е. Терека.
Особенно это наглядно проявилось после визита Е. Терека в
октябре 1974 года в США. Там его встретили подобающим об-
разом и создали атмосферу вокруг него, как выдающегося
вождя польской нации. Президент Форд не скупился на по-
хвалы в его адрес, тем более что приближался год президент-
ской предвыборной кампании и ему важно было завоевать не-
сколько миллионов польских голосов. Именно с этой целью
он сам в следующем, 1975 году в июле нанес визит в Польшу,
в сопровождении госсекретаря Киссинджера.
Вернувшись из США, Терек мог говорить только о том,
какие же внимательные были к нему лично американцы,
какие они рисовали заманчивые картины успеха его политики
развития американо-польских отношений.
Как с тревогой отмечали мои знакомые из числа руково-
дящих деятелей, Е. Терек оказался в плену настоящей психо-
логической игры с ним со стороны видных западных деятелей.
В нее включились лидеры Западной Германии, Франции, аме-
риканские президенты.
Последовали встречи Е. Терека с французским президен-
том Жискар д’Эстеном в Польше в июне 1975 года, затем с
западногерманским канцлером Шмидтом в Хельсинки в июле
этого же года и в том же месяце, с президентом США Фор-
дом, прибывшим с ответным визитом в Польшу.
Такая насыщенная встречами на самом высоком уровне
внешнеполитическая активность Е. Терека сопровождалась не-
прерывным доведением до него льстивых оценок его выдаю-
156
щихся заслуг, превознесением «государственных качеств его
необыкновенной личности» и так далее, в том же духе.
Позже состоялись встречи с Картером, посетившим Поль-
шу в 1978 году, визиты Терека во Францию и новый визит
Жискар д’Эстена в 1979 г. в Польшу. В августе 1979 г.
Польшу опять посетил канцлер Шмидт. Одновременно шла
психологическая игра, создававшая в основном только в соб-
ственном воображении Е. Терека ореол «исторической» его
роли в жизни Польши. Головокружение от иллюзорного ус-
пеха на международной арене сопровождалось получением
Польшей все новых кредитов и ростом дефицита государ-
ственного бюджета. Осложнялась продовольственная пробле-
ма страны, превращаясь в настоящий продовольственный
кризис. Возникновение трудностей в стране, традиционно
экспортировавшей продукты сельского хозяйства, было пред-
определено целенаправленной политикой Запада, расширяв-
шего, с легкой руки Е. Терека, поставки продовольствия
по кредитам, что снижало заинтересованность правительства
в стимулировании роста национального производства зерна
и кормов, содействовало уменьшению самообеспеченности
страны продовольствием. Неограниченный экспорт продо-
вольствия из западных стран в Польшу привел к превра-
щению ее из нетт-экспортера сельскохозяйственной продук-
ции, каковым она была до 1974 года, в страну, импорти-
рующую продовольствие.
Но импорт продовольствия требовал валюты, а ее не хва-
тало. Нарастал дефицит продуктов питания.
Мы отмечали, что продовольственное положения являлось
для Польши своеобразным барометром социально-экономи-
ческой и политической жизни страны. Обострение продоволь-
ственной ситуации было одной из важнейших причин и яви-
лось непосредственным поводом социально-политических
обострений в стране в декабре 1970 года, затем в июле 1976-го
и в 1980—1981 гг. привело к глубокому социально-политичес-
кому и экономическому кризису.
Торговые отношения Польши с капиталистическими стра-
нами, подстегиваемые нетерпением и «руководящими» указа-
ниями Е. Терека, развивались с 1970-го по 1980-е годы очень
активно. Польский товарооборот возрос с Западом за это
время в 6,5 раз. Но при этом импорт все время превышал
экспорт, характерным был хронический дефицит торгового
баланса, росла задолженность, образовался дефицит и платеж-
ного баланса, ухудшалось валютно-финансовое положение
страны в целом. Возникла значительная зависимость Польши
157
от Запада по импорту зерна, кормов для скота и птицы, хи-
микатов и сырья для химической промышленности.
Все это было следствием экономически малограмотной по-
литики Е. Терека, завороженного навеянной ему с Запада кар-
тиной процветания Польши с западной помощью.
Е. ТЕРЕК - ПРОЖЕКТЕР
Всегда найдутся эскимосы,
которые разработают для жителей Конго
инструкцию, как вести себя во время жары.
Станислав Ежи Лец
С самого начала моего проникновения, если можно так
сказать образно, погружения в глубину политической жизни
Польши, порою оказывавшейся настоящим омутом в застояв-
шихся водах политиканства, я обратил внимание на ту мик-
роатмосферу, что окружала фигуру Е, Терека,
Не затрагивая его политического реноме, которое, как я
уже говорил, поразительно только в одном отношении — от-
сутствие у него какой-либо серьезной предшествующей поли-
тической или научной базы, — мне хочется обратить внима-
ние читателя на настоящий парадокс в его жизни, так не
свойственной большим политическим деятелям ни у нас, ни
на Западе,
Он состоял в абсолютном стремлении облегчить для себя
груз политических обязанностей, который неизбежно сопутст-
вует высокой позиции в области политики.
То есть, точнее говоря, отсутствия стремления вникать во
все глубокие и мелкие обстоятельства политической жизни
страны, своей партии, которые существенно, в том числе и
казалось бы мелкие на первый взгляд, влияют на эту жизнь.
Первое, что меня поразило, так это твердое ограничение^
Е. Тереком своего «рабочего» времени — он, как правило,
ежедневно, за исключением тех редких дней, когда проходили
особые совещания или заседания Политбюро либо Пленумов
ЦК, а также другие мероприятия, на которых выступал сам
первый секретарь, уже к 5 часам дня удалялся в свою личную
жизнь.
Все остальные заботы во все остающееся время суток воз-
лагались на тех его приближенных, кому он больше доверял,
либо кому полагалось по утвержденному Е. Тереком регламен-
ту, заниматься теми или иными участками партийной работы.
Такими «верными лейтенантами» были сначала Ф. Шлях-
тиц, затем Е. Бабюх, в области безопасности С. Ковальчик,
158
в экономике Я. Шидляк, идеологии — А. Верблян, Е. Лука-
шевич и так далее.
Второй характерной особенностью Е. Терека было отсутст-
вие с его стороны видимых персональных притязаний на ру-
ководство в какой-либо области теоретического порядка —
идеологии, культуры, образования.
Правда, следует исключить из этой категории интерес к
области общепольской значимости экономических проектов,
таких, как строительство Катовицкого металлургического ком-
бината с нашей помощью, либо «великого* замысла стро-
ительства «второй Польши* и других фантастических прожек-
тов, о чем пойдет речь далее.
То есть ни разу за все 10 лет «правления» в Польше не
оказалось ни одного примера глубокого теоретического вы-
ступления первого секретаря ЦК ПОРП с его собственными
мыслями и оценками. Но вот инициативы непостижимо на-
ивного, даже глупого характера я наблюдал, вернее мне о них
становилось чисто профессионально известно, так как далеко
не все они получали гласность.
Чем же занимался Е. Терек ежедневно, во внерабочее
время?
Это время, как положено у верных католиков, он посвящал
целиком семье и легкому отдыху.
Как рассказывали мне коллеги по МВД, занимавшиеся ох-
раной и обеспечивавшие безопасность руководителей партии,
почти ежедневно Е. Тереку доставляли американские, иногда
других западных стран кинокартины, преимущественно легко-
го содержания, не обременяющего утомленного дневной на-
грузкой сознания.
Е. Терек любил отдыхать, чаше всего в кругу семьи, без
присутствия своих «лейтенантов* или других единомышленни-
ков. Главным его партнером была супруга, истинная верую-
щая католичка, и иногда сыновья.
Первый секретарь не отличался интересом к литераторам,
художникам, к польским театрам, во всяком случае к их по-
становкам на современные темы. Вот, очевидно, почему от
него трудно было ожидать каких-либо оценок или высказы-
ваний на тему о польской культуре.
Таким образом, из того, что нам теперь известно о время-
препровождении наших политических лидеров и, в частности,
Сталина, любившего собирать у себя своих близких доверен-
ных людей, Е. Терек был непохож на них, был иным «руко-
водителем*. Это, однако, не сделало его более «простым»,
более доступным и менее авторитарным.
Речь не идет о каких-либо репрессиях или наказаниях, нет,
159
он не был диктатором в этом смысле, но я бы не назвал его
и демократом. Но тех, кто не соответствовал его образу мыш-
ления, он без колебаний удалял не только из высшего пар-
тийного руководства, но и с руководящих партийных и адми-
нистративных позиций на периферии. Конечно же, не сам. Об
этом старались, манипулируя от его имени партийно-государ-
ственными кадрами его приближенные, главным образом
Е. Бабюх.
Так, после критического выступления на Пленуме в 1979
году первый секретарь Конинского воеводского комитета
ПОРП Т. Грабский быстро был отстранен от этой должности
и превратился в обычного директора завода.
Только к тем, кто давал решительный отпор или имел под-
держку в партии, они не решались подступаться. Так, Бабюх
не помышлял посягнуть на положение С. Кани или В. Яру-
зельского. Более того, когда он предложил по делу о Т. Граб-
ском сразу же после его выступления поставить на том же
Пленуме вопрос о пребывании его в членах ЦК, С. Каня дал
ему резкий отпор и не допустил такой постановки вопроса,
с чем Е. Бабюх и, соответственно, Е. Терек были вынуждены
посчитаться.
Культ Е. Терека в его «демократическом облике» действо-
вал и развивался, нарастал, искусственно поддерживаемый его
«катовицкой группой», несмотря на развивавшийся кризис в
стране.
Мания величия не давала покоя Е. Тереку, он искал про-
явления своих «выдающихся» способностей, памятуя об оцен-
ках и льстивых похвалах со стороны шмидтов-фордов и Бже-
зинских в адрес его прозападной политики.
По мере роста международного «авторитета» Е. Терека не
без помощи «лучшего друга Польши» Л. И. Брежнева, первый
секретарь ЦК ПОРП начал проявлять тенденцию «показать
Польшу и в международном плане» с тех же присущих СССР
и другим, западным державам, позиций в таких престижных
областях, как атомная промышленность, завоевание Антарк-
тиды, а также на примере «великих внутренних свершений».
Так, вскоре после одного из успешных испытаний атом-
ного оружия у нас, вызвавшего очередные газетные публика-
ции на Западе о близости к овладению атомной бомбой дру-
гих, более мелких государств, в первую очередь Израиля,
Е. Терек в тесном кругу польского высшего руководства вы-
сказал мысль о том, что «Польше следует заиметь свою атом*
ную бомбу», ибо «чем она хуже Израиля»?
Несмотря на разумные доводы некоторых трезвомыслящим
лиц из числа участников этого разговора, о том, что Польше
160
совсем не нужна такая бомба, поскольку она находится под
надежным атомным зонтом ее союзника СССР, что производ-
ство бомбы является очень дорогостоящим предприятием и не
по силам и так перенапряженному финансовому положению
страны, а также, что у Польши нет пока для этого необходи-
мых энергоресурсов, Е. Терек долго и упорно не отказывался
от своей «идеи». Он даже дал указание проработать этот его
«проект» с точки зрения технических возможностей учеными
специалистами.
Когда я, строго доверительно, узнал об этом разговоре, я
был поражен не столько амбициозностью фантазии Е. Терека,
к чему уже был в значительной мере подготовлен всеми
предыдущими его характеристиками, сколько беспредельной
наивностью его мышления. А ведь в его руках находилась
такая сила управления многомиллионным народом. Куда же
он может ее направить, в случае, если его «дикие» идеи во-
зобладают в руководстве страны?
За этим «прожектом» последовали другие. Поскольку при-
шлось отказаться от производства атомной бомбы из-за недо-
статка энергоресурсов, он выдвинул проект создания «Вели-
кой Вислы» — постройки системы гидростанций, которая из-
бавит страну от наводнений, создаст новые источники
электроэнергии и новый, надежно действующий дешевый
транспортный путь.
Ближайшие соратники Е. Терека полностью поддерживали
его стремление «удивить мир» созидательной, творческой
силой новой Польши под водительством Е. Терека. Но при-
знавая заманчивой и технически вполне выполнимой идею
строительства «Великой Вислы», они все же вынуждены были
подсчитать, что осуществление такого грандиозного проекта
потребует вложения сотен миллиардов злотых и многих лет
мобилизации уже чрезмерно истощенных промышленно-эко-
номических ресурсов. Снова Е. Тереку, теперь уже неосторож-
но гласно провозгласившему на всю страну о намерении пре-
образования Вислы, пришлось бить отбой.
Вскоре, после состоявшихся польско-японских перегово-
ров, был провозглашен Е. Тереком новый лозунг-призыв о
строительстве «второй Польши*. «Узнав» о том, что Япония,
не имеющая никаких своих природных ресурсов, преуспела и
выросла в мировую державу, он заявил, что и Польша может
стать такой мировой державой, если удвоит свое производст-
во, то есть построит «Вторую Польшу».
Он обратился с призывом идти к этой идее удвоения бла-
госостояния народа под лозунгом строительства такой Поль-
ши, беря пример с Японии.
161
Однако он забыл обратить внимание на такой «небольшой»
факт, что для этого, как минимум, требуется и работать как
японцы, вдвое лучше и производительнее, без длительных
ежегодных отпусков, без забастовок, которые в это время ру-
ководство стыдливо называло «перерывами» в работе.
Этот лозунг партия во главе с Е. Тереком долго эксплуа-
тировала, пытаясь прикрывать миражом «Второй Польши»
свою, по существу, антирабочую социальную политику.
Последний «проект» Е. Терека, о котором хочу упомянуть,
как о характеризующем его «государственное мышление», не
получил гласности даже в более широком составе высшего ру-
ководства партии. Он совпал с периодом экспедиций мировых
держав в Антарктиду. Тогда появилось много претендентов на
участие в дележе этого нового континента, в том числе и
среди малых государств, в числе которых не оказалось Поль-
ши. Просто потому, что при всем своем желании Польша не
имела никакого выхода на эту далекую область земли чисто
географически.
Но этот факт не останавливал Е. Терека, он желал «равен-
ства» Польши с другими, а посему у него родилась новая
«идея».
В одной из очередных, частных бесед в очень узком кругу,
Е. Терек высказал мнение, не следует ли Польше создать ис-
кусственно свою долю «польской» земли в Антарктиде? Для
этого, по мысли Е. Терека, можно было бы «насыпать» ост-
ровок вблизи этого континента. Ведь создают же сушу из мор-
ских просторов в Голландии, отвоевывают землю у моря в
Японии, а чем мы хуже их?
Абсурдность предложения первого секретаря была настоль-
ко явной даже для его ближайших коллег, что эта новая
«дикая» мысль не нашла у них никакой поддержки.
Думаю, что необычность, мягко говоря, этой стороны
мышления Е. Терека должна была бы вызвать, по меньшей
мере настороженность у его соратников. Но этого не произо-
шло. Более того, один из них, с которым у меня давно сло-
жились неплохие доверительные отношения, рассказывая о
последнем предложении Е. Терека, свидетелем которого он
оказался, смог прокомментировать его только как «чудачест-
во».
В Советском Союзе, поскольку Е. Терек во всех его внут-
риполитических и, особенно, внешнеполитических мероприя-
тиях внешне строго придерживался линии стран Варшавского
Договора, а при встречах с Л. И. Брежневым распинался
перед ним в верности и готовности поддерживать любые меж-
162
дународные акции нашего правительства, он не мог вызвать
критического отношения.
Более того, когда наше представительство КГБ делало по-
пытки дать объективную картину его «руководства» партией
и страной, мы получали окрик типа: «Е. Терека знаем, как
хорошего коммуниста и не смейте его критиковать».
Что касается взаимоотношений Польши с Западом, то мы,
не связывая фактов с именем Е, Терека, представляли объек-
тивную информацию о происходившем закабалении страны
финансово-долговым и экономическим в результате политики
«открытости». Докладывали и о продолжавшейся «психологи-
ческой игре» с Е. Тереком в процессе участившихся его вы-
ездах на Запад и при визитах руководителей западных держав
в Польшу.
Более того, по каналам МВД ПНР и, в частности, поль-
ской внешней разведки нам было известно, что ЦРУ, а также
западногерманские спецслужбы активно через свою агентуру
поддерживали в польских руководящих кругах миф о готов-
ности Запада поддерживать политику Е. Терека.
Все чаще стали появляться на Западе заявления в том же
пропагандистском плане о выгодности для Польши этой его
политической линии, о понимании Западом «трудностей»
Е. Терека во взаимоотношениях с Советским Союзом.
Е. ТЕРЕК НА ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКОМ ПОПРИЩЕ
Не одна триумфальная арка впоследствии
превратилась в ярмо для народа.
Станислав Ежи Лец
К началу 1975 года Е. Терека и его приближенных из «ка-
товицкой группы» стала беспокоить мысль о растущем влия-
нии периферийных партийных «боссов», которые настолько
укрепили свое положение в воеводствах, что начали эффек-
тивно оказывать давление на Политбюро ЦК ПОРП и пра-
вительство, пытаясь диктовать свою волю по многим внутри-
политическим позициям.
В целях подрыва их независимого положения, замены не-
угодных или излишне строптивых первых секретарей воевод-
ских партийных комитетов, обеспечить безропотное выполне-
ние указаний «лидера», была задумана административная ре-
форма. В соответствии с планом Е. Терека вместо 19 сущест-
вовавших административных областей (18 воеводств и столич-
ного округа), было намечено создать 49 значительно разукруп-
ненных единиц, то есть подразделить наиболее крупные вое-
водства на два-три новые. Одновременно упразднялось деле-
163
Hitt* и.I p.inoiiiti (иоияи.1), < i|u>moijhh.ho titibiuuK'UUHM vokpa
щипнем urrai'oe за счст «бюрократических» инстанций район-
ного масштаба, создавая якобы лучший доступ для трудящих-
ся к воеводским властям.
Эта реформа была в течение второго полугодия 1975 года
осуществляема успешно в смысле ее замысла Е. Тереком. На
деле же она привела к длительному ослаблению не только
партийного аппарата и управления народным хозяйством, но
и системы государственной безопасности по линии МВД.
Ликвидация районных звеньев МВД, необходимость созда-
ния новых тридцати воеводских управлений (комендатур)
МВД, вызвали серьезные кадровые и хозяйственные труднос-
ти. Была нарушена внутренняя инфраструктура деятельности
органов правопорядка, ослаблена связь с источниками инфор-
мации о положении на местах и о деятельности антиправи-
тельственной оппозиции.
Но Е. Терек и его единомышленники добились своего.
Вместо прежних, независимо себя чувствовавших при под-
держке крупных воеводских партийных организаций местных
«боссов», появилось большое количество вновь назначенных,
полностью зависимых от центра в лице Е. Терека — Е. Ба-
бюха, менее опытных и не имеющих прочной местной базы,
руководителей значительно уменьшенных партийных коллек-
тивов. В этом заключалась главная цель Е. Бабюха, действо-
вавшего от имени Е. Терека и стремившегося создать полнос-
тью послушный ему партийный актив из числа первых сек-
ретарей воеводских комитетов партии.
Учитывая, что воеводские руководители определяли и со-
став представителей их парторганизаций в Центральном Ко-
митете партии, таким образом, Е. Бабюх добивался послуш-
ного верховного органа ПОРП, Определявшего состав Полит-
бюро и Секретариата ЦК ПОРП. Очередной, VII съезд ПОРП
в декабре 1975 года прошел под знаком полной и безогово-
рочной поддержки Е. Терека — Е. Бабюха и их деятельности.
Теперь Е. Бабюх мог приступить к осуществлению других
своих замыслов. В первую очередь он склонил Е. Терека и
премьера П. Ярошевича к поддержке его идеи о разрешении
экономических трудностей на продуктовом рынке путем рез-
кого повышения цен на продукты питания, то есть опять же,
как и в декабре 1970 года, за счет интересов рабочего класса.
Мне было хорошо известно о деяельности Е. Бабюха и под-
держке его намерений со стороны Е. Терека и всей «катовиц-
кой группы», за исключением министра С. Ковальчика, знав-
шего о растущем недовольстве трудящихся «ползучим», то есть
тихим ростом цен на продукты питания. Он понимал опас-
164
mx ii> повышения цен и пытался довести информацию об
этом до сведения Е. Терека и П. Ярошевича, однако безус-
пешно. Они под влиянием Е. Бабюха считали, что МВД «дра-
матизирует обстановку».
Представительство КГБ внимательно следило за развитием
кнутри политического положения в стране. Наш анализ всех
поступавших к нам сведений приводил к однозначному вы-
воду, что любой неосторожный шаг правительства, затраги-
вающий насущные интересы трудящихся, немедленно вызовет
острую реакцию протеста рабочего класса.
О своих выводах я неоднократно докладывал в центр, под-
черкивая наш прогноз возможного развития такого протеста
рабочих в настоящее восстание против государственных влас-
тей и партии.
Мне было известно, что многие члены столичного партак-
тива и руководящие сотрудники аппарата ЦК ПОРП, кто знал
о намерении повышения цен, были по-настоящему встрево-
жены этим и пытались воспрепятствовать осуществлению его.
Так же возражали против предложений Е. Бабюха — П. Яро-
шевича и члены Политбюро В. Ярузельский и С. Каня, к ко-
торым присоединился и С. Ольшовский, который как ми-
нистр иностранных дел, часто общался с Громыко А. А. и
шал от него о беспокойстве советского правительства в связи
с возможным мероприятием польского правительства.
По моему заключению особенно опасным становилось воз-
буждение дополнительного недовольства рабочих социальной
политикой польских властей в связи с тем, что католическая
церковь и, в частности, примас Польши — Вышиньский и
краковский кардинал К. Войтыла (будущий папа римский) ак-
тивно спекулировали на продовольственных трудностях, обви-
няя коммунистические власти в том, что они оставляют тру-
дящихся «без куска хлеба», обрекая их на голодную смерть.
Опираясь на тщательно выверенный анализ, в том числе
с учетом мнений моих связей из числа опытных специалистов
в области экономики и оценок МВД, я докладывал в Центр
в очень тревожном тоне о возможном взрыве недовольства,
чреватом нарушением общественного порядка, с непредсказу-
емыми последствиями.
Мои доклады пришлись не по вкусу Центру, оказавшись
в резком противоречии с тем, как представлялась обстановка
в Польше в ЦК КПСС и МИД СССР на основании инфор-
мации посла СССР в Варшаве С. А. Пилатовича и докладов
партийных работников, посещавших Польшу или поддержи-
вавших контакты с представителями ПОРП, в том числе на
уровне членов Политбюро ЦК КПСС и ЦК ПОРП.
165
Ложному представлению о полном благополучии положе-
ния в Польше у посла С. А. Пилатовича способствовало то,
что он поддерживал близкие контакты с Е. Тереком и его ок-
ружением, в основном из числа «катовицкой группы». Есте-
ственно, что эти члены руководства не могли или просто не
хотели делиться с ним своими трудностями и тем более го-
ворить о своих ошибках в практической деятельности. Вот и
рождались хвалебные отзывы посла в адрес Е. Терека. Пре-
вратному, далекому от действительности представлению о по-
ложении в Польше способствовали и личные впечаления
Л. И. Брежнева на основании заверений ему Е. Тереком.
Но под воздействием моих настойчивых сообщений, кото-
рые хотя и в сильно «приглаженном» виде достигали ЦК
КПСС, вопреки недовольству мною, в правительстве СССР
сочли целесообразным высказать опасения намеченными по-
ляками мерами.
Как мне стало извесно, не из нашего Центра, а от моих
польских источников, во время визита в Москву, польского
премьера П. Ярошевича, когда он поделился с Н. Косыгиным
планом повышения цен, руководитель советского правитель-
ства от себя лично и от ЦК КПСС предостерег польских кол-
лег от такой меры, чреватой серьезными последствиями.
«Особенно, — подчеркнул А. Косыгин, — если повышение
будет проводиться без соответствующей подготовки и без
справедливой компенсации тем трудящимся, кто более всего
испытывает тяжесть такой непопулярной меры».
О таком товарищеском и весьма квалифицированном со-
вете со стороны нашего руководства я узнал в результате той
реакции Е. Терека и Е. Бабюха, который он вызвал у них.
Как мне рассказали, когда на заседании Политбюро
П. Ярошевич докладывал о результатах переговоров в Москве
и сообщил об этом, со стороны Е. Терека раздалась реплика:
«Вот мы им покажем, как можно и нужно по-настоящему ре-
шать серьезные экономические проблемы. Пусть тогда учатся
у нас». В этих словах прозвучал весь гонор и весь Е. Терек,
каким мелким и тщеславным он был.
Это самодовольно-хвастливое заявление с готовностью
поддержал Е. Бабюх.
Последующие события июня 1976 года показали, насколь-
ко пустым и дутым было это проявление политической не-
дальновидности указанных польских деятелей и как прав был
А. Косыгин. Последуй Е. Терек разумному совету, данному
им, и, быть может, не только не было бы первой вспышки
назревавшего кризиса в 1976 году, но и по-другому могли бы
развиваться события 1980 года.
166
Опять же из польских источников узнал я, что при визите
Е. Терека в Берлин для участия там в совещании Европейских
коммунистических партий там, в самый канун повышения цен
в Польше, участвовавший в Совещании Л. И. Брежнев лично
повторил Е. Тереку предостережение Косыгина об опасности
пренебрежения интересами трудящихся. Но все было напрас-
но.
Когда же в ответ на постановление правительства от
24 июня 1976 года разразилась настоящая буря рабочего воз-
мущения, забастовали сотни заводов, а в Радоме и ряде других
юродов вспыхнули уличные беспорядки, поджоги помещений
партийных комитетов, то С. Каня и, особенно, В Ярузельский
твердо потребовали от правительства П. Ярошевича отменить
постановление. Только эта поспешная мера смогла предотвра-
тить перерастание событий во всепольскую общую забастовку
со всеми вытекающими из нее последствиями.
Е. Терек по настоящему испугался «бунта» рабочих, в не-
довольстве которых он увидел только «хулиганские» выступ-
ления «люмпен-пролетариев».
«Урок», который обещал Е. Терек в ответ на советы со-
ветских руководителей об осторожности был преподнесен,
только не им, а самому незадачливому Е. Тереку.
Но происшедшие события были не только реакцией на не-
продуманный шаг польского правительства. Это был акт вы-
ражения окончательной потери доверия рабочего класса к
своему авангарду — ПОРП. Плоды этого недоверия пришлось
пожинать Е. Тереку через четыре года, в августе 1980 года.
Руководство Е. Терека, с преобладанием в нем «катовицкой
। руппы» во главе с Е. Бабюхом, не сделало правильных вы-
водов из июньских событий, как серьезного сигнала о гряду-
щем социально-политическом кризисе. Более того, как только
рассеялась непосредственная серьезная угроза и прекратились
забастовки, Е. Терек принял меры к тому, чтобы показать эти
события как результат действий безответственных элементов.
В целях демонстрации поддержки партии и лично Е. Те-
река по его указанию в десятке главных воеводств были ор-
Iавизованы искусственные специальные «митинги поддерж-
ки». Кстати, первый секретарь столичной парторганизации —
Кемпа, не сумевший, а по моим данным, не пожелавший, ор-
изнпзовывать такую особо массовую псевдодемонстрацию, по-
платился своим положением и к осени 1976 года вынужден
был покинуть пост первого секретаря в столице.
Самым же показательным для характеристики истинных
чувств Е. Терека к своему народу было его «послание» ко всем
первым секретарям воеводских комитетов партии. 25 июня
167
1976 года он собрал их на селекторное совещание и разразил-
ся гневной руганью в адрес польского народа, как он назвал
его, «паршивых овец» (по-польски «черных»), которые выра-
зили свою черную неблагодарность к нему за его «заботу» о
их благосостоянии!
Один из участвовавших в этом селекторном совещании
воеводских первых секретарей не мог говорить спокойно о
таком вопиющем оскорблении первым секретарем партии,
претендующим на роль «лидера» народа, самого этого народа.
«Он, — говорил мой собеседник, — был и остался эмигран-
том, чуждым интересов своего народа». Мой собеседник по-
казал, в подтверждение своих слов стенограмму выступления
Е. Терека, и я смог убедиться, что там черным по белому все
соответствовало его словам.
Как позже мне передавали, все следы этого «выступления»
Е. Терека везде были изъяты из партархивов и уничтожены
по указанию Е. Бабюха. Так Е. Терек продемонстрировал
свою «связь» с трудовым народом, которого он в действитель-
ности никогда не любил.
В 1978 году польский кардинал К. Войтыла был избран
папой римским. Е. Терек и Председатель Госсовета ПНР
Г. Яблоньский поздравили Иоанна Павла II с избранием.
Польская католическая церковь начала большое наступле-
ние на позиции государства, используя экономические труд-
ности в стране. Партия и правительство Польши под руко-
водством Е. Терека были бессильны противопоставить расту-
щему влиянию церкви более или менее действенную полити-
ку, все время шатаясь от конфронтации к поискам компро-
мисса. Примас Польши — Вышиньский, выдающийся като-
лический деятель, перед которым Е. Терек выглядел мало-
опытным политическим подмастерьем, последовательно про-
водил линию на завоевание все большей роли церкви в делах
государства. При этом главное свое внимание католики на-
правляли на рабочий класс, в котором видели основную силу
и рассчитывали с его помощью достичь своих целей превра-
щения польского социалистического государства в католичес-
кое.
Получив щедрую поддержку от нового главы Ватикана —
папы Иоанна Павла II, хорошо знающего положение в Поль-
ше. католическая церковь укрепляла свои позиции. После ви-
зита в 1979 году папы в Польшу, церковь еще больше акти-
визировала свою, не только религиозную деятельность, но и
участие в политической жизни страны, поддерживая все воз-
растающую деятельность организованной политической оппо-
168
зиции к режиму коммунистической партии. Создались реаль-
ные предпосылки к событиям 1980—1981 гг.
Польские органы безопасности били тревогу перед Е. Те-
реком и П. Ярошевичем в связи с приближавшимся социаль-
но-политическим кризисом, угроза которого усугублялась уже
наступившими экономическими трудностями.
Еще сразу после событий июня 1976 года МВД доклады-
вало о их серьезных последствиях для внутренней безопаснос-
ти государства в связи с возникновением хорошо организо-
ванной оппозиции под руководством опытных подпольщиков.
Но тогда, несмотря на близость С. Ковальчика к Е. Тереку,
премьер П. Ярошевич, под влиянием Е. Бабюха обвинил
МВД по существу в инспирации беспорядков, обозвав органы
скопищем «торговичан»*. Теперь же сам Е. Терек, готовя «три-
умфальный» VIII съезд ПОРП, назначенный на начало
1980 года как «съезд победителей» не хотел ничего слышать
от своего министра внутренних дел о каком-то надвигавшемся
«кризисе».
Мои польские друзья из числа руководящих сотрудников
МВД с возмущением отзывались не только о премьере
П. Ярошевиче, оскорбившим их своими подозрениями в пре-
дательстве интересов страны и о поддержавшем его Е. Бабю-
хе, но и о самом Е. Тереке, игнорирующем обоснованные тре-
воги органов безопасности.
Из их рассказов я узнал, в дополнение к тому, что уже
мне сообщали мои связи из числа партийных работников, что
при обсуждениях на Политбюро состояния внутриполитичес-
кой ситуации в стране, министр С. Ковальчик оказался почти
в одиночестве в своей тревожной оценке положения. Его под-
держали только С. Каня и В. Ярузельский, однако все осталь-
ные согласились с мнением премьера и Е. Бабюха о том, что
оснований для тревоги не было и «МВД, как всегда, панику-
ет».
Однако VIII съезд, прошедший, как того и желал Е. Терек,
под знаком «победных лозунгов» оказался для этих двух ини-
циаторов забвения интересов рабочего класса — Е. Бабюха и
П. Ярошевича, с диаметрально противоположными результа-
тами: П. Ярошевич распростился с постом премьера, а
Е. Бабюх наконец-то достиг своей цели — стал новым пре-
мьером. Действовал он в этом направлении как классический
* «Торговичане» — участники реакционной Торговицкой конфедерации,
обратившейся в 1792 году с просьбой к Екатерине 11 помочь «освобождению»
Речи Посполитой от «угнетателей».
169
интриган — сначала подталкивал П. Ярошевича на ложные
действия, а затем компрометировал его ими.
Назначение Е. Бабюха премьером вызвало много толков в
среде партактива, в основном негативных для него. Один из
влиятельных его коллег, отличавшийся сарказмом, проком-
ментировал это назначение словами В. Гюго:
Ну как подобной шутке не смеяться —
Диктатор-шут в министры взял паяца!
Но паяцы далеко не всегда безвредны для государства. Так
и оказалось в данном конкретном случае.
Новый премьер, дорвавшись до власти, не утерпел и уже
через полгода нанес стране и всему польскому народу свой
роковой удар — протащил решение властей о резком повыше-
нии цен, ту свою акцию, которая потерпела жестокое пора-
жение в июне 1976 года. Это его первое действие в качестве
премьера не могло кончиться иначе, чем полным поражением,
но теперь уже для всего правления Е. Терека.
Характерно, что Е. Терек, в силу своего чрезмерного само-
мнения, продолжал считать, что в его «империи» все в по-
рядке, и спокойно не только сам перед августом 1980 года от-
правился в заграничный отпуск, но и распустил в отпуска
всех других членов руководства, за исключением С. Кани, ос-
тавшемся в Польше при исполнении обязанностей, в том
числе и за первого секретаря ЦК ПОРП.
ТЕРЕК В ЕГО ПОСЛЕДНЕМ АКТЕ
Vae victus*
Как кони в шахматах, они
Поднять не могут ног.
Как в шахматах, за край полей
Им не дано дорог.
Навои
В своей финальной сцене Е. Терек, безусловно, актер в по-
литике, не смог оказаться тем расчетливым игроком, который,
по выражению нашего поэта С. Надсона, «приберегает силы,
чтоб кончить с пафосом последний монолог».
За него последнее его выступление на политической сцене
заканчивал С. Каня, проявивший недюжинное мужество, но
оказавшийся ненамного прозорливее своего предшественника.
Бурно развивавшиеся события, превратившиеся в социаль-
• Горе побежденным (лат.).
170
но-политический кризис, не оставили партии иного выхода,
как смены ее высшего руководства.
Первыми ушли все приближенные Е. Терека, помогавшие
дружно его приближению к политической пропасти. На IV
Пленуме ЦК 24 августа 1980 года были освобождены со своих
позиций в Политбюро и Секретариате ЦК ПОРП Е. Бабюх,
Е. Лукашевич, Я. Шидляк, Т. Вжащик, 3. Жандаровский. За
ними последовали на VI Пленуме, состоявшемся 5—6 сентяб-
ря, Е. Терек, 3. Грудзень и на VII Пленуме 2 декабря —
А. Каркошка, С. Ковальчик, В. Кручек, А. Верблян.
Но пока Е. Терек весь конец августа еще боролся за
выживание в политической жизни страны, его поведение
никак не соответствовало представлению о героизме. Он был
охвачен настоящей паникой и лихорадочно предлагал
С. Кани, которому добровольно уступил всю инициативу в
деятельности Политбюро, различные «варианты» прекраще-
ния, как он называл «бунта рабочих». Одним из таких «ре-
шений» он выдвинул предложение призвать на помощь со-
ветские войска. Это паническое предложение, как я уже
упоминал, было категорически отвергнуто С. Каней с под-
держкой В. Ярузельского.
Под давлением обстоятельств и воздействием С. Кани и
ряда других членов Политбюро, Е. Терек вынужден был со-
гласиться на отставку с поста первого секретаря ПОРП.
Учитывая важность происходивших в высшем руководстве
польской партии событий, я принимал меры, чтобы быть пол-
ностью в курсе их и соответственно оперативно информиро-
вать об этом Председателя КГБ Андропова.
Мое внимание привлекло поведение члена Политбюро
С. Ольшовского, который при обсуждении вопроса об отстав-
ке Е. Терека, занял демонстративную позицию против ухода
Е. Терека, заявив, что если будет принято решение об отстав-
ке, то и он уйдет вместе с Е. Тереком.
Этот жест со стороны нового «претендента» на пост пер-
вого секретаря был воспринят другими членами Политбюро
как его заявка на замену Е. Тереку. Так и оказалось. Е. Терек,
давая согласие на отставку, высказался за кандидатуру С. Оль-
шовского, как нового первого секретаря. Было ясно, что
между ними состоялась договоренность и Е. Терек получил
соответствующие заверения со стороны С. Ольшовского, что
тот, став первым секретарем, не забудет «заслуги» Е. Терека.
Но развитие событий и результаты выборов нового руководи-
теля парии развеяли надежды «претендента».
Политическая карьера Е. Терека не закончилась на его от-
ставке 6 сентября 1980 года. Дальнейшее развитие глубокого
171
II (icpb уже ПОЛИ1ИЧССЫЧО кризис а llpltl'Ci'o К nitrJlCtlHkl It < l|M
не военною положения. Е, Горек с группой скомпромешро
вавших себя бывших членов нысшего руководства партии ока-
зались интернированными после того, как ранее все они были
исключены из членов ПОРП.
На этом я мог бы поставить точку над описанием поли-
тической карьеры этого незадачливого польского деятеля, ко-
торый ходил целое «прерванное десятилетие» в лидерах поль-
ского народа.
Но не могу не упомянуть еще одной, на мой взгляд самой
постыдной для политика такого масштаба, на какой претен-
довал Е. Терек, его «акции». Став пенсионером по всем поль-
ским законам, он не постыдился обратиться к иностранному
государству — в Бельгию с просьбой об установлении ему
пенсии в инвалюте. Естественно, протянутая «нищенская»
рука бывшего таким импозантным деятелем человека не ос-
талась пустой. Так Е. Терек и остался в моем представлении
человеком, облеченным всеми высшими польскими регалия-
ми, с протянутой рукой.
Как Киса Воробьянинов из сатирического романа «Двенад-
цать стульев», бормотавший «подайте ради Христа умирающе-
му с голода бывшему члену Государственной Думы» на не-
скольких иностранных языках. Но там был Остап Бендер,
диктовавший ему свою волю. А кто заставлял Е. Терека?
ТРИ претендента
За время моего пребывания в Польше я мог наблюдать не
юлько жизнь и деятельность трех первых секретарей ЦК пра-
вящей партии, но и трех претендентов на их посты. Три поль-
ских деятеля: М. Мочар, Ф. Шляхтиц и С. Ольшовский стре-
мились к вершинам руководства партией, а следовательно, и
всем польским государством, но ни одному из них так и не
удалось вкусить этого сладкого, а скорее, «горького» плода
власти.
Тем же двум польским деятелям — С. Кани и В. Ярузель-
скому, кто не стремился к этой вершине, привелось испить
из чаши власти, пожалуй, больше горечи, чем какой-либо сла-
дости.
Тем не менее перипетии борьбы за осуществление устрем-
лений претендентов представляло интерес, а главное, примеры
их действий и деятельности вскрывают дополнительные сто-
роны политической жизни в польской республике. Поэтому
мне представляется целесообразным попытаться показать их
политические портреты, как дополнение к описываемой мной
картине деятельности трех первых секретарей ЦК ПОРП.
Глава шестая
МЕЧИСЛАВ МОЧАР
М. МОЧАР, КАК ПЕРВЫЙ «ПРЕТЕНДЕНТ.
Подобием Рембрандтова портрета
Он представлялся взгляду в этот
миг
Ю Словацкий (Венёвский)
Еще до прибытия в Польшу, при кратком ознакомлении
в Центре с имевшимися там материалами о расстановке наи-
более важных политических фигур в руководстве партией и
страной, я обратил внимание на М. Мочара — представителя
так называемых «партизан», то есть тех поляков, кто в период
Второй мировой войны все время не покидал Польши и уча-
ствовал в партизанской войне против немецких оккупантов.
Из информаций о событиях декабря 1970 года, когда сме-
нилось политическое руководство и первым секретарем ЦК
ПОРП стал Едвард Терек и последовавшей консолидации им?
своих вновь обретенных позиций следовало, что претендентом
на первое место в партии, помимо Е. Терека, был и
М. Мочар, считавший в декабре 1970 года и начале 1971 года
себя более соответствующим требованиям момента и полити-
ческой обстановке, сложившейся в стране после трагических
событий декабря.
Мне представлялось тогда, что действительно этот поль-
ский деятель имел серьезные основания для своих притяза-
ний, опираясь на большую популярность борца за освобож-
дение родины и поддержку мошной организации ветеранов в
лице Союза борцов за свободу и демократию — ЗБОВИД. К
тому же он имел большой опыт политической борьбы, начи-
ная с предвоенного времени, и опыт работы в органах без-
опасности.
Знакомясь с биографией Мочара, я вспомнил, как уже
дважды лично встречался с ним. Первый раз это было в на-
чале 1965 года, когда я приезжал в Польшу для обсуждения
с польскими коллегами проблемы освобождения из англий-
ской тюрьмы наших разведчиков-нелегалов супругов Крогер,
выдававших себя за граждан Польши. В это время после об-
174
суждения дела Крогеров в польской внешней разведке ми-
нистр М. Мочар принял меня. Мне запомнился разговор с
ним тем, что он упорно не хотел говорить об интересовавших
нашу разведку аспектах работы органов безопасности, все
время рассказывая мне о проблемах польского сельского хо-
зяйства. Тогда я не мог понять этого его сельскохозяйствен-
ного уклона, пока коллеги из разведки не сообщили мне, что
их министр в 1956 году полгода руководил министерством
сельскохозяйственного производства госхозов. Странным мне
показалось, что пробыв с тех пор восемь лет первым замес-
тителем министра безопасности и став министром, он укло-
нялся таким необычным образом от разговора на темы без-
опасности.
Позднее, ближе узнав его прошлое и убедившись в силь-
ных националистических настроениях М. Мочара, мне этот
эпизод уже перестал казаться странным.
Вторично мы встретились в самолете, возвращаясь с Кубы
в 1971 году, куда М. Мочар выезжал во главе польской деле-
гации на празднование годовщины Кубинской революции.
Эта встреча была молчаливой, к тому времени он уже не был
министром безопасности, оставаясь членом Политбюро до VI
съезда ПОРП, состоявшегося 11 декабря 1971 года.
Именно тогда завершилась операция Терека по устранению
наиболее опасного претендента на роль высшего партийного
руководителя и отстранению его от курирования важными ве-
домствами.
М. Мочар был назначен в том году председателем Высшей
палаты контроля (ВПК), руководителем которой он оставался
вплоть до 1983 года.
Хотя ВПК оставляло за ним доступ фактически ко всем
государственным ведомствам, что, как показало развитие кри-
зиса в 1980—1983 гг., оказалось в его руках важным средством
влияния на госаппарат, однако М. Мочар был на долгие годы
отстранен от активного участия в политических делах партии
и страны. В 1972 году он был освобожден от контроля над
организацией ЗБОВИД, председателем которой был в течение
восьми лет. Этим актом Е. Терек лишил его мощного рычага
воздействия на общественное мнение поляков.
Все это я почерпнул в Москве, еще до приезда в Польшу.
По прибытии туда, изучая детально все обстоятельства со-
бытий 1970 года и соотношение сил на высшем уровне по-
литической арены, я не мог не обратить внимания на то, что
этот опытнейший политический деятель, находясь теперь уже
в «тени», в стороне от непосредственного участия в управле-
нии страной, остается одним из наиболее популярных в на-
175
ционалистических кругах «борцов за независимость». Боль-
шинство из почти полумиллионной армии ветеранов продол-
жало считать его своим «вождем» и, надо сказать, готово было
пойти за ним в случае возникновения благоприятных условий
для возвращения М. Мочара к активной роли в судьбах Поль-
ши.
Такая возможность беспокоила польское партийное руко-
водство, учитывая, что в ЗБОВИД за период пребывания
М. Мочара председателем этого союза, он расставил на руко-
водящие позиции своих сторонни ков-национал истов. Тем
более что члены этого союза являлись опытными професси-
ональными военными, активно боровшимися с немцами в со-
ставе Армии Крайовой, Армии Людовой и партизанских от-
рядов. Они умели обращаться с любым оружием, и М. Мочар
в их глазах был героем этой борьбы.
Это обстоятельство требовало и с нашей стороны посто-
янного внимания и специального изучения современных
взглядов и позиций М. Мочара и его сторонников в ЗБО-
ВИД.
Таким образом, весной 1973 года М. Мочар, среди других
политических деятелей Польши оставался потенциально опас-
ной фигурой как хотя и бывший, но еще не исчерпавший
своих возможностей член высшего партийного руководства.
Тем более, как бывший длительный руководитель органов без-
опасности, которому было к этому времени 60 лет и который
ведал важным постом руководителя ВПК.
Высшая палата контроля позволяла ему использовать ее
аппарат, имевший доступ во все области государственной
жизни и все правительственные ведомства, для оказания су-
щественного невидимого влияния на различные аспекты по-
литической и административной деятельности многих руково-
дящих работников, оказывать им протекции или подрывать
доверие к отдельным из них.
Эта потенциальная роль М. Мочара в государственной сис-
теме страны усиливалась тем, что являясь одним из наиболее
популярных бывших партийных руководителей и оставаясь за-
местителем Председателя главного правления ЗБОВИД, объ-
единявшего к этому времени уже более 650 тысяч человек, он
в определенной мере мог располагать этой серьезной физи-
ческой силой.
Как показали в дальнейшем события кризиса 1980—
1981 годов, М. Мочар активно использовал возможности ВПК
в своих целях, а также попытался вторично, правда вновь без-
успешно, выдвинуться на первую роль в партии.
Для более полного представления о М. Мочаре как лич-
176
ности и политическом деятеле, небезынтересны основные
этапы его биографии.
Родился он в 1913 году в крупном текстильном центре в
городе Лодзи, где и начал свою трудовую деятельность шест-
надцатилетним рабочим, проработав на предприятиях хлопча-
тобумажных тканей почти девять лет. Там приобщился к ре-
волюционной деятельности, за которую был осужден в
1938 году. С началом немецкой агрессии участвовал в обороне
Варшавы.
В условиях гитлеровской оккупации был основателем в
родном городе организации «За Вашу и нашу свободу», кото-
рая вошла позже в состав польской рабочей партии.
В течение всей второй мировой войны являлся одним из
организаторов и руководителей партизанского движения, ко-
мандовал Гвардией Людовой, а затем Армией КраЙовоЙ на
востоке и юго-западе Польши.
По окончании войны занимал руководящие должности в
органах безопасности, возглавляя управление общественной
безопасности в Лодзи, а в мае 1948 года был назначен замес-
тителем министра общественной безопасности ПНР, которым,
однако, пробыл тогда всего три месяца.
В течение восьми лет занимал различные гражданские
посты, в том числе с апреля 1956 года полгода был министром
сельского хозяйства.
После октябрьских событий 1956 года и возвращения к ру-
ководству страной В. Гомулки, он был вновь направлен на
работу в органы безопасности и назначен первым заместите-
лем министра, а с декабря 1964 года по 1968 год являлся ми-
нистром внутренних дел.
Двенадцать лет деятельности в области государственной
безопасности позволили М. Мочару завершить свою подготов-
ку к тому, чтобы перейти в область политической деятельнос-
ти, начать штурм вершин пирамиды политической власти.
13 января 1968 года на V съезде ПОРП М. Мочар изби-
рается кандидатом в члены Политбюро, а с июня этого
года — полноправным членом Политбюро и одновременно
секретарем ЦК ПОРП. Ему поручается курирование органов
прокуратуры, суда, госбезопасности и милиции, политуправ-
ления польской армии. Теперь М. Мочар сосредотачивает в
своих руках наиболее важные в системе управления страной
функции, которые сохранял до 1971 года.
Этот период он использовал для продвижения своих сто-
ронников на руководящие позиции в этих ведомствах. К де-
кабрю 1970 года М. Мочар уже мыслит себя наиболее веро-
177
ятным преемником В. Гомулки на должности первого секре-
таря ЦК ПОРП.
Однако, наряду с усилением своих позиций во многих об-
ластях, М. Мочар проявил свою политическую недальновид-
ность и допустил образование серьезных брешей в своем по-
ложении претендента на роль руководителя партии и государ-
ства.
В 1968 году во время арабо-израильского конфликта он
явился главным инициатором изгнания с руководящих пози-
ций в государственном аппарате и, прежде всего, в армии и
органах правопорядка лиц еврейской национальности. Более
того, М. Мочар способствовал развертыванию в стране широ-
кой антисионистской, а по сути, антисемитской кампании. В
результате последовал массовый выезд из Польши евреев, за-
нимавших многие командные посты в правоохранительных и
других правительственных органах.
В этой связи мне вспоминается, что, когда я посетил
Польшу в 1965 году, в польской внешней разведке все долж-
ности начальников отделов, то есть все наиболее важные для
практической деятельности этой службы позиции занимали
лица еврейской национальности. При этом, как правило, из
числа реэмигрантов, вернувшихся после войны в страну с За-
пада.
Теперь же в 1973 году после проведенной М. Мочаром
чистки на этих должностях не осталось ни одного руководи-
теля-еврея. Аналогичное положение было и в армии, особенно
в центральном аппарате Министерства Национальной оборо-
ны, включая Генштаб Войска Польского.
Такое внезапное оголение многих важных позиций в этих
ведомствах не могло не сказаться на кадровых осложнениях
и, соответственно, на уровне служебно-профессиональной де-
ятельности.
Но главные неприятные последствия для М. Мочара ока-
зались в политической области.
Проводя эту кампанию, М. Мочар не скрывал своих анти-
семитских взглядов. В результате он приобрел одиозную славу
среди польской интеллигенции, в том числе в органах средств
массовой информации, культуры и науки, среди которых на-
ходилось большое количество лиц еврейской национальности.
Его имя превратилось для этих кругов в основной раздражи-
тель враждебности.
Более существенной слабостью М. Мочара, как политичес-
кого деятеля, было отсутствие за его спиной поддержки
какой-либо крупной партийной организации. В своем родном
Лодзинском воеводстве он не создал для себя прочной осно-
178
вы, так же как и в других периферийных партийных органи-
зациях, так как нигде не работал по линии партийных орга-
нов. Не оказалось у него и надежных сторонников в цент-
ральном аппарате партии.
Единственную массовую поддержку он мог рассчитывать
получить в среде ветеранов, в ЗБОВИДе, которым он руко-
водил с 1964 года.
Наконец, не малозначащим негативным фактором для по-
зиций М. Мочара была созданная им репутация не особо го-
рячего сторонника развития польско-советских союзнических
отношений, в том числе и в области взаимодействия органов
правопорядка.
В последнем отношении он зарекомендовал себя лично и
через своих сторонников в МВД не наилучшим образом, со-
здав впечатление резко националистически настроенного ру-
ководителя, не проявлявшего большой заинтересованности в
развитии сотрудничества с КГБ и МВД СССР в области без-
опасности. Эта позиция М. Мочара была тем более непонятна
для советских представителей, что в период совместной борь-
бы против немцев М. Мочар в процессе освободительной
войны активно сотрудничал и взаимодействовал с советскими
партизанскими отрядами, а затем и с советскими войсками.
Обострившиеся националистические позиции М. Мочара
вызывали у советской стороны весьма настороженное отно-
шение к нему и к его притязаниям на первую роль в партии,
о чем было известно руководству ПОРП, получившему уве-
ренность, что он не может ожидать поддержки и с этой сто-
роны.
В этих условиях, когда Е. Терека в Политбюро поддержи-
вала «катовицкая группа» во главе с Е. Бабюхом и министром
внутренних дел Ф. Шляхтицем, М. Мочар не имел шансов на
смещение Е. Терека. К тому же против его притязаний на
первую роль выступили два таких авторитетных деятеля, как
министр обороны В. Ярузельский и ставший кандидатом в
члены Политбюро секретарь С. Каня, являвшийся одним из
основных организаторов прихода на пост первого секретаря
Е. Терека. Оба эти члена руководства партии были искренни-
ми сторонниками укрепления союза и дружбы Польши с
СССР и не могли одобрять линии М. Мочара на сдержан-
ность в этом направлении.
Поскольку С. Каня играл ключевую роль в смене В. Го-
мулки и избрании Е. Терека, он фактически взял на себя ини-
циативу по отстранению М. Мочара от дальнейшего участия
в руководстве партией. Он был лично заинтересован в ско-
рейшем изъятии у М. Мочара контроля над правоохранитель-
179
ными органами и над политорганами армии, где М. Мочар
пытался вмешиваться в кадровые вопросы министерства обо-
роны, вторгаясь в компетенцию министра, что раздражало
В. Ярузельского.
Долголетний коллега М. Мочара по службе в МВД, при-
нявший в 1971 году на короткое время пост министра внут-
ренних дел Ф. Шляхтиц, был лично заинтересован в скорей-
шем вытеснении своего бывшего начальника из состава выс-
шего партийного органа и отстранения его от контроля над
МВД. Как стало позже очевидным, он сам лелеял мечту за-
нять позиции претендента и бесконтрольного хозяина в орга-
нах правопорядка.
Огонь на себя М. Мочар вызвал тем, что сразу же после
декабрьского Пленума ЦК ПОРП он стал распространять в
руководящем партийном активе мнение, что Е. Терек — фи-
гура временная, так как он не способен был руководить стра-
ной и исправлять допущенные «командой»- Гомулки ошибки
и просчеты, к которым был сам причастен, являясь членом
Политбюро все годы, в течение которых во главе партии стоял
В. Гомулка. «Для этого, — утверждал М. Мочар, — нужен
сильный человек, доказавший в трудные для Польши годы
свои способности в борьбе за независимость Родины, а не ре-
эмигрант, проведший все время войны за границей, как
Е. Терек!»
Намек на его кандидатуру был явным, и он был понят
Е. Тереком и его сторонниками как сигнал к контратаке. Как
следствие, уже на X Пленуме ЦК (25 июня 1971 г.) М. Мочар
был освобожден от поста секретаря ЦК и его важные функ-
ции куратора правоохранительных органов перешли к
С. Кани, избранному секретарем ЦК в апреле 1971 года. Это
явилось подготовкой к тому, чтобы на VI съезде ПОРП в де-
кабре этого года М. Мочар уже не был избран в новый состав
руководящего органа партии, оставшись рядовым членом ЦК,
хотя и занимающим важный пост руководителя ВПК, на ко-
торый он был перед этим назначен.
На этом этапе роль М. Мочара как претендента на пост
первого секретаря ЦК ПОРП завершилась для того, чтобы он
снова всплыл на политическом горизонте страны с теми же
амбициозными претензиями «сильного человека» уже в усло-
виях нового, более глубокого кризиса, в декабре 1980 года.
С. Каня вновь вернул его тогда в состав Политбюро ЦК
ПОРП, и М. Мочар возобновил свои прежние устремления к
высшей позиции.
Именно тогда С. Каня, хорошо знавший десятилетней дав-
ности амбициозные настроения этого претендента все же
180
пошел на то, чтобы рекомендовать его в состав своего руко-
водящего органа по двум причинам: он был обязан отплатить
М. Мочару за его активную поддержку на сентябрьском Пле-
нуме, когда М. Мочар выступил со своей авторитетной для
многих ветеранов, членов Центрального Комитета характерис-
тикой С. Кани как «хорошего и принципиального коммунис-
та»; во-вторых, С. Каня рассчитывал в трудных условиях раз-
брода и шатаний в политической жизни страны использовать
авторитет М. Мочара, как патриота — национального героя,
в поддержку своих позиций.
По мере того, как позиции С. Кани в качестве первого
секретаря ЦК ПОРП стали ослабевать и в партактиве начало
нарастать недовольство его непоследовательной политикой и
колебаниями, М. Мочар не преминул возобновить попытки
напомнить о себе как «сильном человеке», способном навести
порядок в стране.
Однако, кроме таких заявлений, что стране требуется
«твердая власть», опирающаяся на патриотов, ни он, ни его
сторонники из руководящих кругов партии никакой конкрет-
ной программы не имели.
Стремясь «исправить» свой образ в глазах интеллигенции
и снять ярлык ярого антисемита, М. Мочар в этот период
делал попытки восстановить связи в кругах интеллигенции,
выступал с позиций, призванных показать его как либерала.
Но это мало помогло ему, и на IX съезде ПОРП в июле 1981
года он не был избран в состав даже нового Центрального
Комитета.
Дорога к политической вершине для него закрылась окон-
чательно и не без усилий С. Кани, которого он ранее так под-
держивал.
В период с октября 1980 года, когда М. Мочар вновь был
избран Председателем Главного правления ЗБОВИД, и до
1982 года он продолжал еще сохранять иллюзии популярнос-
ти, когда вынужден был покинуть этот престижный пост.
На протяжении всей своей государственной и партийной
деятельности до 1970 года М. Мочар был близок к В. Гомулке
и полностью поддерживал его. По предложению В. Гомулки
он и был назначен министром внутренних дел, а позже — из-
бран в состав Политбюро ЦК.
Возглавляя МВД, М. Мочар стоял на позиции необходи-
мости проведения «самостоятельности и равноправия» во вза-
имоотношениях с органами безопасности СССР. При этом он
понимал «самостоятельность» своеобразно как минимум со-
трудничества и отказ от взаимодействия. Такая его позиция
и вызвала очень настороженное к нему отношение со стороны
181
КГБ СССР и, в частности, председателя Комитета Андропо-
ва Ю. В.
Из этого вытекал постоянный интерес со стороны Андро-
пова Ю. В, к его личности и намерениям, о чем я был обязан '
регулярно докладывать в Центр.
Первый этап претендентских усилий М. Мочара протекал,
до моего появления в Польше, и я мог судить о нем только
со слов других лиц, моих связей и контактов.
Наблюдение за его деятельностью уже в его «теневой» пе-
риод — до декабря 1980 года я осуществлял через тех своих
знакомых, которые продолжали соприкасаться с ним по дея-
тельности ЗБОВИД или ВПК. Так, многое о нем мне расска-
зывал министр по делам ветеранов М. Грудзень, работники
военной контрразведки и другие мои контакты.
Сам же я, за время работы в Польше лично, можно ска-
зать, совсем не соприкасался с этим деятелем. Видел его из-
далека. Что мне запомнилось в нем, так то, что он почему-то
всегда был каким-то «нахмуренным», я ни разу не видел его
улыбающимся. Поистине, лицо его являло мне «лик рем-
брандтова портрета», говоря словами Ю. Словацкого.
По характеру М. Мочар — волевой человек, с хорошими
организаторскими способностями. В отдельные периоды своей
деятельности, когда его высокое самомнение и прочность по-
ложения создавали у него чувство вседозволенности, он до-
пускал заявления и действия, которые в Польше расценива-
лись как остро националистические и авторитарные. Особен-
но это было заметно, когда он возглавлял органы безопаснос-
ти, а затем курировал ими до 197! года.
После избрания М. Мочара в члены Политбюро в декабре
1980 года до меня дошли сведения о том, что в беседе с
одним из членов Политбюро М. Мочар заявил, что он «рас-
полагает в ВПК большим количеством компрометирующих
материалов на многих руководящих деятелей партии и госу-
дарства», заметив при этом с типичным для него антисеми-
тизмом, что «всех лиц еврейской национальности следует как
можно скорее устранить с руководящих постов».
Из доверительных бесед с ответственными работниками
аппарата ЦК мне было известно, что в связи с событиями в
Польше «в Центральном Комитете партии имелась группа
влиятельных лиц», которые поддерживали М. Мочара, считая
его тем «человеком с чистой совестью», который «сильной
рукой мог навести порядок в стране».
Как мне рассказал мой друг — венгерский посол Е. Не-
мети, с которым у нас сложились доверительные отношения
и мы часто совместно обсуждали положение в Польше, в ок-
182
тябре 1980 года М. Мочар говорил ему, что поскольку обста-
новка в стране оставалась сложной, меры, принимавшиеся
польским руководством, были явно малодейственными и не
могли привести к нормализации внутриполитического поло-
жения.
При этом М. Мочар заметил, что во время венгерских со-
бытий в 1956 году «счастье венгерского народа заключалось в
том, что в стране нашелся такой сильный и волевой комму-
нист, как Я. Кадар, который не колебался распустить партию
и заменить ее руководство». По мнению М. Мочара, в тог-
дашнем руководстве польской партии такого человека не
было. Никто из состава, в том числе и лично С. Каня, кото-
рого он «уважал», не обладал качествами, необходимыми для
сплочения польского народа в обстановке развивавшегося
кризиса. Такие «частые» высказывания М. Мочара были ха-
рактерны для его намеков на свою кандидатуру на роль «силь-
ного человека».
В том же ракурсе обращения на себя внимания было и вы-
ступление М. Мочара в сейме в ноябре 1980 года, когда он
резко критиковал беспорядки в народном хозяйстве страны,
нарушения финансовой дисциплины, фальсификацию отчет-
ности и прочее. Требовал принятия строгих мер ко всем, кто
«компрометировал партию, идеалы социализма».
Интересно, что тогда он подчеркивал, что нельзя допус-
тить, чтобы отдельные ошибки и недостатки коммунистов
были бы использованы враждебными силами для охаивания
и дискредитации в целом партии и социалистического строя.
Как показали дальнейшие действия М. Мочара, уже после
его нового отстранения от участия в руководстве партии,
именно под его руководством ВПК активно включилась в
дело такого «охаивания и дискредитации» партии, а в канун
введения военного положения, в ВПК уже официально дей-
ствовала сильная организация «Солидарности», насчитывав-
шая до 400 членов, что едва ли стало бы возможным без по-
пустительства М. Мочара.
Можно представить, из каких «достоверных» источников
«Солидарность» черпала материалы для развертывания атак
против партийных активистов и партии в целом. Об огромном
ущербе авторитету партии, который нанесла «деятельность»
М. Мочара в ВПК впоследствии вынужден быв говорить и
В. Ярузельский.
Но пока политическая активность М. Мочара и его попу-
лярность среди партийных ветеранов привела к введению его
С. Каней в состав Политбюро ЦК.
Однако полгода его участия в качестве члена высшего пар-
183
тайного органа не принесла ни ему нужных результатов вос-
становления политического реноме, ни существенного вклада
в проявление большей «решительности» в позициях С. Кани
и его «команды». М. Мочар не сумел найти правильной по-
литической ориентации и оказался вновь за бортом полити-
ческой жизни партии.
Так закончилась эпопея этого «претендента», замахивавше-
гося на позиции двух первых секретарей ЦК ПОРП — Е. Те-
река и С. Кани. Он, безусловно, был наиболее опасным из
всех трех претендентов, свидетелем действий которых мне до-
велось быть. Опасным, как по своему опыту и популярности,
так и по своим личным качествам.
Не хватало ему немногого, в том числе и, вероятно, в пер-
вую очередь тонкого политического чутья.
Как личность, он являлся наиболее волевым и смелым де-
ятелем не только среди претендентов, но среди всех трех пер-
вых секретарей партии.
Глава седьмая
ФРАНЦИШЕК ШЛЯХТИЦ
Ф. ШЛЯХТИЦ - ДРУГ С ПРИЦЕЛОМ
Тут завладеть чужим лишь можно местом.
Иль вытесняй, иль вытеснят тебя
Тут вечный спор, н верх берет в нем сила
Ф Шиллер
Судьба этого претендента на пост первого секретаря ЦК.
ПОРП в своих основных элементах, в биографическом, про-
фессиональном и даже, в определенной мере, в структур-
ном — в двухэтапности предпринимавшихся попыток выдви-
жения на первый план, аналогична судьбе М. Мочара, доволь-
но тесно переплетается с нею.
Ф. Шляхтиц, будучи также учасником партизанской борь-
бы с немецкими оккупантами и сражаясь с ними в рядах ар-
мейских формирований подполья — гвардии, а затем Армии
Людовой, длительное время также являлся руководящим ра-
ботником польских органов безопасности.
Моложе М. Мочара на семь лет, он всего на три года
позже его оказался в составе высшего партийного органа —
Политбюро. Но если М. Мочар два года был только канди-
датом в члены Политбюро и членом этого органа всего один
год, го Ф. Шляхтицу удалось продержаться в Политбюро
целых четыре года. По сроку пребывания секретарем ЦК, ку-
рирующего органами правопорядка Ф. Шляхтиц и М. Мочар
исполняли эти обязанности одинаковый срок в 3 года, оба
активно используя это время для насаждения своих сторон-
ников в важных позициях в этих ведомствах, почти бескон-
трольно управляя их деятельностью, а также оказывая значи-
тельное влияние на идеологию, кадровую политику партии в
других областях.
В то же время, хотя тактика Ф. Шляхтица резко отлича-
лась от грубо прямолинейных действий М. Мочара, он также
не доучел силы влияния на Е. Терека «катовицкой группы» и
сопротивления его притязаниям со стороны С. Кани и
В. Ярузельского и был отлучен от руководства партией.
Была иной и попытка возвращения Ф. Шляхтица на арену
185
политической деятельности. Ему не удалось в 1980—1981 годах
вернуться на руководящие посты в ПОРП, как это было в
случае М. Мочара, поэтому он избрал другой путь, рассчиты-
вая на свержение действующего во главе с С. Каней руковод-
ства партии возникшей оппозицией внутри партии, либо в ре-
зультате возможного вмешательства извне со стороны других
членов Варшавского Договора.
В чем же существенно отличался Ф. Шляхтиц как претен-
дент от своего предшественника на этом поприще?
Прежде всего, лучшей теоретической подготовленностью.
Окончив Высшую партийную школу при ЦК ПОРП в 1950—
1953 годах, он еще два года учился в Москве, в ВПШ при
ЦК КПСС, а в 1964 году окончил горно-металлургическую
Академию в Кракове. В силу последнего, он фактически вхо-
дил в «краковскую группу» руководящих партийных кадров,
отличавшихся тесными связями с интеллигенцией, краковская
часть которой находилась в оппозиции к ортодоксальной
части руководства ПОРП.
Являясь заместителем министра внутренних дел с 1962 по
1971 годы, он уделял большое внимание интеллигенции, где
завязал знакомства и активно их использовал в интересах ук-
репления своего положения. Связи с кругами интеллигенции
способствовали расширению его общей и политической эру-
диции.
Придя в соприкосновение с Е. Тереком, когда в декабре
1971 года он был избран сразу членом Политбюро и секрета-
рем ЦК ПОРП, он быстро разобрался в более примитивной
личности первого секретаря и стал активно «помогать» ему,
превращаясь в постоянно необходимого во всех делах тому че-
ловека. Он понял по существу барские тенденции в характере
Е. Терека и стал освобождать его от всех «хлопотливых» и не
особенно приятных дел. Сумел установить хорошие личные
отношения с семьей первого секретаря, в чем ему активно и1
весьма эффективно помогала его жена. |
Наконец в отличие от М. Мочара этот претендент устано-i
вил хорошие отношения с представителями КГБ в Польше и'
с руководством Комитета госбезопасности в Москве. Его до-
верительные отношения с руководителем представительства
КГБ СССР при МВД ПНР генерал-майором Яковом Павло-
вичем Скоморохиным помогали ему ориентироваться в наи-
более сложных аспектах польско-советских отношений, созда-
вать в Москве самое положительное впечатление о себе и, что
было очень важно для него, подтверждать Е. Тереку, что он,
Ф. Шляхтиц, пользовался полным доверием КГБ, а следова-
тельно в Москве, и являлся верной гарантией для доверия ЦК
186
КПСС к самому первому секретарю ЦК ПОРП и его поли-
тике.
С последнего момента я и хочу начать характеристику
Ф. Шляхтица.
В 1973 году, когда я прибыл в Польшу, Ф. Шляхтиц
был уже явно второй фигурой после Е. Терека в партии,
оказывавшей доминирующее влияние на первого секретаря
и на всю деятельность партии. Он был заметно наиболее
активным деятелем среди других членов Политбюро и Сек-
ретариата ЦК, часто появлялся на публике, выступал на
массовых мероприятиях, печатался в прессе. Был наиболее
приближенным к Е. Тереку из числа близкого окружения
первого секретаря и встречался с ним на семейном уровне.
Одним словом, его дружба с Е. Тереком была в своем апо-
гее.
Еще в центре, на основании докладов Я. П. Скоморохина
меня сориентировали на установление с Ф. Шляхтицем кон-
такта, с тем чтобы продолжить те близкие отношения, ко-
торые сложились с ним у моего предшественника.
Но то, что я услышал от Якова Павловича о поведении
Ф. Шляхтица за последний год, поколебало эту установку.
Как констатировал мой предшественник, по мере того, как
Ф. Шляхтиц укрепился в качестве наиболее приближенного к
Е. Тереку человека, он все меньше проявлял откровенности в
беседах с Яковом Павловичем. Он по-прежнему охотно посе-
щал его на дому, чтобы выпить коньяка и хорошего кофе,
внимательно выслушивал суждения хозяина о том, что беспо-
коило КГБ в обстановке в Польше, но все меньше сам ком-
ментировал эти рассуждения и в общем перестал что-либо
рассказывать не только о положении в руководстве, но и во-
обще о жизни партии и о своих оценках деятельности МВД,
делами которого курировал как секретарь ЦК ПОРП.
Было видно, что Ф. Шляхтиц взял курс на свертывание
тех доверительно-товарищеских отношений, которые устано-
вились у него с Я. П. Скоморохиным, как представителем
КГБ на основе профессиональной общности коллег, работа-
ющих в области обеспечения государственной безопасности.
У меня, естественно, возникло сомнение, следует ли мне
попытаться перенять эстафету близкого знакомства с
Ф. Шляхтицем, которая не обещала превратиться в плодо-
творное общение с ним.
Это сомнение превратилось у меня в уверенность в неце-
лесообразности таких усилий после моих первых бесед с ми-
нистром С. Ковальчиком, С. Каней и заместителем министра
М. Милевским. Все они в той или иной мере не сказали ни
187
одного положительного слова об этом политическом деятеле,
а наоборот, высказали много существенных упреков в его
адрес.
Наряду с чисто профессиональной критикой по линии де-
ятельности органов безопасности в адрес Ф. Шляхтица в их
высказываниях явно выступало неодобрение националисти-
ческой, по меньшей мере, сдержанной, если не сказать, не-
дружественной позицией этого человека по отношению к
нашей стране и, в частности, к развитию взаимодействия
МВД с КГБ СССР. Это последнее обстоятельство послужило
решающим доводом для того, чтобы мне отказаться вообще
от встреч с ним. Как показало будущее развитие положения
вокруг Ф. Шляхтица в руководстве партии, это решение было
правильным.
Поведение Ф. Шляхтица в отношении представителя КГБ
было, как я позже мог убедиться, типичным для многих ру-
ководящих работников МВД того периода в отношениях с
представителями КГБ, его можно кратко охарактеризовать
так: пока мое положение не прочно, идти на сближение и ис-
кать поддержки у представителя КГБ. Когда положение укре-
пилось - отходить от прежней близости. Эта позиция нахо-
дила подтверждение в моих дальнейших взаимоотношениях с
рядом польских коллег. Стоило кому-то из них оказаться в
чем-то ущемленным, обойденным при наградах, продвижении
по службе, званию, как они начинали проявлять повышенный
интерес к общению со мною. И наоборот, при выдвижении,
каком-то заметном положительном укреплении позиций, по-
являлась обратная реакция, уклонение от прежних «открове-
ний», от встреч и, вообще, общения.
Вот почему на первом этапе своей деятельности в качестве
высшего руководства парии в 1971 году Ф. Шляхтиц был осо-
бенно заинтересован во встречах с представителем КГБ и о
многом делился с ним в беседах.
Ф. Шляхтиц вдруг в 1974 году почувствовал нужду в вос-
становлении прежних «дружественных» отношений с КГБ, так
бесцеремонно нарушенных им в 1973 году, но теперь он
столкнулся с нежеланием с нашей стороны и стал, правда без-
успешно, искать обходные пути.
Пока же я мог фиксировать все растущую враждебность со
стороны министра С. Ковальчика к Ф. Шляхтицу из-за его
постоянного вмешательства в дела МВД и, особенно, в кад-
ровые назначения в этом министерстве. Делал он это через
голову министра, используя своего ставленника — замесителя
министра Г. Пентака, которого ему не удалось продвинуть на
пост министра после гибели министра Очепки в феврале
188
1973 года. Об этом я смогу подробнее рассказать, когда буду
говорить о министре С. Ковальчике. Сейчас же, для характе-
ристики отношения С. Ковальчика к сторонникам Ф. Шлях-
тица, внедренным им в МВД, приведу лишь сказанные мне
министром С. Ковальчиком слова: «В МВД не может быть
двух министров. Посему Г. Пенток скоро уйдет от нас*. Эти
слова С. Ковальчика подтвердились, как только Ф. Шляхтиц
был удален из руководства ПОРП.
Попытки восстановить свое несколько поколебавшееся в
глазах Е. Терека доверие из-за неудачи с выдвижением
Г. Пентака на пост министра Ф. Шляхтиц начал с внушения
первому секретарю, что только он обладает полным доверием
КГБ СССР и его председателя Андропова Ю. В., одного из
самых влиятельных членов Политбюро ЦК КПСС. Он утверж-
дал, что назначение С. Ковальчика ослабляет доверие КГБ к
Е. Тереку и ему следует больше полагаться на Ф. Шляхтица.
Это воздействие вызвало беспокойство у Е. Терека, который
продолжал пока полностью верить своему ближайшему
«другу».
О создавшемся положении вокруг интриг Ф. Шляхтица
мне становилось известно, и я подробно докладывал в Центр,
внося предложение об ускорении приема нового министра
С. Ковальчика в Москве председателем КГБ Ю. Андроповым.
Об этом же просил меня С. Каня, считая очень важным, для
разоблачения дезинформации Ф. Шляхтицем первого секрета-
ря ЦК ПОРП, чтобы С. Ковальчик привез Е. Тереку из Мос-
квы хорошие вести.
Такая встреча состоялась, и С. Ковальчик, с которым я вы-
езжал в Москву «для представления» Ю. Андропову, с глубоким
удовлетворением докладывал Е. Тереку об исключительно теп-
лом и дружественном приеме его в Москве. Он привез первому
секретарю заверения в том, что КГБ будет оказывать всемерное
содействие новому министру внутренних дел, который хорошо
известен в Советском Союзе и КПСС, как верный друг нашей
страны и надежный помощник Е. Терека.
На этом заканчивалась спекуляция Ф. Шляхтица на аргу-
менте «доверия КГБ». В июне 1974 году он был освобожден
от должности секретаря ЦК и назначен заместителем премье-
ра, тем самым был полностью отведен от возможности про-
должать влиять на дела МВД.
Однако первый год моей работы в Польше Ф. Шляхтиц
доставлял мне немало забот и даже неприятностей.
Мои первые обобщающие информации с оценкой его дей-
ствительной роли в руководстве партией и негативным влия-
нием на внутреннюю и внешнюю политику, особенно эконо-
189
мическую, были встречены в Центре в штыки. Как же так,
«самый лучший» наш друг Ф. Шляхтиц представлялся мною
как демагог и во многом лицемер в отношении нас. Этому
превращению Центр не хотел верить. Целый год моя настой-
чивая позиция с представлением конкретных фактов очень
трудно пробивала стену недоверия в Центре. К этому добав-
лялось положительное отношение к Ф. Шляхтицу в ЦК
КПСС, где на основании отзывов о нем Е. Терека и всех
предшествовавших информаций КГБ сложился прочный по-
ложительный «стереотип» этого польского деятеля.
В этот период, в течение 1973 года Ф. Шляхтиц упорно
добивался своей цели. Как мне становилось известно, он пос-
ледовательно внушал мысль Е. Тереку, что ему, как «мудрому
вождю» партии, не к лицу заниматься мелкими, рутинными
делами. Пусть это делают его помощники и сам Ф. Шляхтиц
возьмет на себя основную тяжесть этой «грязной» работы.
В этом плане, «освобождая» Е. Терека от повседневных
кадровых проблем в партии, он от его имени расставлял в ап-
парате ЦК и в правительственных ведомствах своих сторон-
ников. Для того, чтобы более надежно отстранить Е. Терека
от влияния на дела партии, Ф. Шляхтиц проводил перед ним
идею создания в ПОРП поста «председателя партии», с тем
чтобы, находясь на таком «высоко престижном» положении,
Е. Терек заслуженно пользовался всемирной «славой», а теку-
щие дела решал Ф. Шляхтиц, заменив Е. Терека на посту пер-
вого секретаря ЦК. Идея эта явно импонировала наивному
Е. Тереку, не видевшему истинных намерений своего «друга».
Он стал обсуждать такую возможность со своими приближен-
ными из «катовицкой группы», стало известно об этом и
С. Кани и В. Ярузельскому. Все они поняли замысел
Ф. Шляхтица и были крайне обеспокоены.
Как явствовало из всех поступавших ко мне сигналов,
именно Ф. Шляхтиц, умело играя на честолюбивых устрем-
лениях Е. Терека, стал архитектором его политики «открытых»
дверей Польши на Запад, активно потворствуя психологичес-
кой игре западных государственных руководителей с Тереком,
восхваляя его на все лады. К этой лести в адрес Е. Терека
присоединился и сам он, действуя изощренно тонко. Но как
писал индийский поэт Видьяпати: «Чем больше чести и по-
хвал, тем меньше искренности в деле». Но этого не видел
Е. Терек.
Первый секретарь явно все больше поддавался льстивым
словам Ф. Шляхтица, и тот уже был ближе к торжеству, мыс-
ленно видя себя преемником на «рутинном» посту первого
секретаря ЦК ПОРП.
190
Но, как известно, излишняя самоуверенность всегда влечет
за собой ослабление бдительности. Не избежал этого и
Ф. Шляхтиц.
Он не замечал вовремя, как окружение Е. Терека, прежде
всего члены «катовицкой группы» во главе с Е. Бабюхом, а
также опытный во внугрикадровых делах С. Каня, начали на-
ступление на, казалось бы, незыблемые позиции претендента.
Одним из активных участников этого наступления был ми-
нистр С. Ковальчик, который после визита в Москву чувст-
вовал себя более уверенно и пользуясь прямым доступом к
Е. Тереку, минуя Ф. Шляхтица, систематически доводил до
первого секретаря сведения о неблаговидном поведении сек-
ретаря ЦК, курирующего МВД, пытающегося вмешиваться в
ход сотрудничества министерства с КГБ, что может негативно
отразиться на репутации Е. Терека. В этом С. Ковальчику по-
могал и С. Каня, имевший отношение к работе органов без-
опасности и стремившийся изъять их из-под контроля
Ф. Шляхтица.
С. Каня взял в свои руки организацию вскрытия перед
Е. Тереком истинных намерений Ф. Шляхтица. Основным
действующим лицом в доведении до сведения первого секре-
таря порочаших претендента фактов стал Е. Бабюх, выступав-
ший от имени авторитетной для Е. Терека «катовицкой груп-
пы» членов Политбюро. Действия С. Кани поддерживал
В. Ярузельский.
Наше отношение к деятельности Ф. Шляхтица определя-
лось тем, что к концу 1973 года нам стало предельно ясно,
что он проводил двуличную линию по отношению к нашей
стране и к сотрудничеству с КГБ в частности.
Как двуликий Янус, он клялся перед послом СССР и теми
партийными деятелями КПСС, которые посещали Польшу, в
верности политике дружбы и союза, а сам тем временем под-
талкивал Е. Терека ко все новым шагам «открытости» по от-
ношению к Западу, не считаясь с интересами СССР и других
союзников Польши по Варшавскому Договору.
Вскоре мне передали его афоризмы, характеризующие от-
ношение к СССР. «Дружба с Советским Союзом, — говорил
Ф. Шляхтиц, — должна быть как чай: не слишком горячей и
не слишком сладкой». Приводя это его высказывание я от-
нюдь не хочу подчеркнуть наличие в ней чего-то особо вред-
ного для нас. Может быть, есть резон в таком определении
любой дружбы. Но дело состояло в том, какой смысл вкла-
дывал автор, говоря эти слова.
А конкретная обстановка высказывания этого «афоризма»
состояла в том, что Ф. Шляхтиц подчеркивал предпочтение
191
дружбе с Западом перед дальнейшим развитием каких-либо
позитивных отношений с нашей страной и говорил об этом
среди своих националистических единомышленников. А вы-
сказывание преподносилось им, как удобный и «красивый»
аргумент для нас, в оправдание «поспешности» любых шагов
в направлении расширения взаимовыгодных отношений
Польши с нашей страной, как в экономике, так и в культуре
и других областях деятельности.
Его позицию я мог видеть на действиях в МВД его став-
ленников, начиная с заместителя министра Г. Пентака и ряда
других руководящих работников. Их неприкрытый национа-
лизм и торможение ими сотрудничества с КГБ были нагляд-
ными показателями взглядов самого Ф. Шляхтица.
Сегодня я с большим основанием могу утверждать, что
именно этот претендент на власть в Польше должен нести
значительную долю вины за пагубную политику Е. Терека по
отношению к Западу, ускорившую наступление экономичес-
кого кризиса.
Действия противников Ф. Шляхтица в Политбюро, мотивы
которых были разными, но объединяла их реальная угроза
прихода Ф. Шляхтица к руководству партией, привели к ре-
шающему заседанию Политбюро перед июньским Пленумом
ЦК 1974 года.
Им заранее стало известно, не без помощи С. Ковальчика
и его оперативных средств, о том, что Ф. Шляхтиц намере-
вался дать бой на этом заседании ряду членов Политбюро,
противодействовавших его усилиям, подчинить их деятель-
ность своему контролю «именем первого секретаря».
На заседании Ф. Шляхтиц сделал обширное заявление о
«грубых нарушениях в экономической политике партии, в
идеологии» и так далее. Он бросил им резкие обвинения в
антисоветизме, попустительстве враждебной антисоциалисти-
ческой деятельности. То есть обвиняя других в том, чем гре-
шил прежде всего сам. Не затрагивал он только Е. Терека,
В. Ярузельского и С. Кани. Свою критику он представил как
стремление оградить репутацию первого секретаря, которую
подрывают своими действиями другие члены руководства.
Мне подробно рассказали о ходе этого бурного заседания.
В результате дружного разоблачения демагогического характе-
ра обвинений Ф. Шляхтица было принято решение рекомен-
довать Пленуму освободить его от обязанностей секретаря ЦК
и направить «на укрепление» в Совет Министров на долж-
ность заместителя премьера с тем, чтобы он исправлял там те
«грубые нарушения экономической политики», о которых так
много распинался на Политбюро.
192
Делясь со мною позже оценкой содержания выступления
Ф. Шляхтица на Политбюро, один из участников его отмечал,
что, к сожалению, в заявлении претендента было много прав-
ды. Но он скромно умолчал о том, какую решающую «мол-
чаливую* роль играл он сам в появлении всех перечисленных
им ошибок и отклонений в политике партии и страны. Прав
был он и в том, что, например, такие представители «като-
вицкой группы*, как Е. Бабюх, Я. Шидляк действительно
плохо работали, фактически вели ту же линию, что и сам
Ф. Шляхтиц. Не случайно, после ухода его из руководства
партии, Е. Бабюх занял место ближайшего советника Е. Те-
река и последовательно повел страну от одной ошибки в
1976 году к другой, роковой, в 1980 году.
До очередного съезда ПОРП в 1975 году Ф. Шляхтиц ос-
тавался членом Политбюро и еще пытался «мутить» воду, уча-
ствуя на заседаниях этого органа, но теперь он был лишен
доступа к неограниченной информации по линии правоохра-
нительных органов, которые стал единовластно курировать
С. Каня. Не участвовал он и в текущих делах Секретариата
ЦК. Все наиболее важные вопросы, выносившиеся на обсуж-
дение Политбюро теперь предварительно рассматривались и
фактически решались в узком кругу «тройкой» — Е. Тереком,
Е. Бабюхом и премьером П. Ярошевичем. Коллективный
орган — Политбюро — все больше превращался в формаль-
ную инстанцию, штамповавшую подготовленные «тройкой»
решения.
В 1976 году Ф. Шляхтиц, теперь уже и не член Политбюро,
был освобожден от должности заместителя премьера и назна-
чен руководителем Палаты мер и весов, в ранге рядового ми-
нистра. С этого момента он перестал фигурировать как поли-
тический деятель.
Потерял Ф. Шляхтиц значение и для нас, поэтому его имя,
можно сказать, исчезло из нашей информации вплоть до
1981 года, когда о нем пришлось еще раз нам докладывать в
Центр. Но до этого, все же однажды, не могу точно вспом-
нить когда, где-то в 1977—1978 гг. его имя появилось в моих
беседах с руководящими работниками МВД и вот в связи с
чем.
Ф. Шляхтиц, как руководитель Палаты мер и весов ПНР
посетил по приглашению советского ведомства Москву и при-
нимался там как представитель правительства дружественного
союзного государства на соответствующем высоком уровне.
От ряда польских деятелей к нам поступило ряд возмущен-
ных претензий, почему «такого плохого» поляка у нас прини-
мают с почестями? Естественно, польским коллегам было за-
193
явлено, что Ф. Шляхтиц был направлен в СССР польским
правительством, он являлся польским министром, поэтому его
принимали как такового. Если поляки считают его недостой-
ным представлять Польшу, то полякам самим и следует не
посылать его, либо снять с занимаемой правительственной
должности. До тех пор, пока он будет приезжать в Советский
Союз как министр, его будут принимать как положено мини-
стру. Иначе сами же поляки будут обижаться за дискримина-
цию их должностных лиц.
В связи с этим инцидентом мне хочется отметить ту не
совсем благовидную тенденцию, что я мог наблюдать в Поль-
ше.
Когда что-то возникает, требующее принятия непопуляр-
ных мер, некоторые польские руководители предпочитают
перекладывать их на чужие плечи. Ведь и в деле со Шляхти-
цем, как мне признался один мой собеседник, поляки были
бы рады, если бы мы выразили несогласие принимать его у
нас. Вот тогда они со ссылкой на нас сняли бы его. А самим
делать это им, видите ли, неловко.
Вот так же, когда в 1975—1976 годах в Польше стал про-
являться дефицит мясных продуктов и антисоветские элемен-
ты стали распространять измышления о том, что в этом ви-
новат Советский Союз, куда вывозится мясо, польские власти
никак не хотели опровергать эту клевету, так как хотя дейст-
вительно к нам совсем не вывозилось польское мясо и наше
правительство специально переключило некоторые закупки
мяса на другие страны, полякам было удобнее, чтобы в де-
фиците винили нас, а не их собственное правительство.
Пусть, считали они, отвечает дядя Иван, у него широкая
спина.
Последний акт в политической жизни Ф. Шляхтица был
коротким, совпал с развитием кризиса и происходил уже при
новом составе верховного руководства партии, когда Е. Терека
на посту первого секретаря ЦК ПОРП в 1980 году сменил
С. Каня.
Естественно, что Ф. Шляхтиц не мог и помышлять обра-
титься к С. Кани за содействием по возвращению к полити-
ческой деятельности. Он понимал, что новый первый секре-
тарь, зная всю подноготную его прошлой деятельности, не до-
пустит его участия в руководстве партией.
Но события в стране развивались весьма неблагоприятно
для С. Кани, появилась сильная оппозиция его стилю руко-
водства партией и его политике колебаний и нерешительнос-
ти. В этом Ф. Шляхтиц уловил шанс для себя, и он стал ис-
кать пути политической активизации.
194
Но критически настроенные к С. Кани принципиальные
коммунисты, такие, как Т. Грабский, С. Кочёлек и другие, не
знали его как заслуживающего доверия политического деяте-
ля, скорее, до них доходили отрицательные характеристики.
Рассчитывать занять среди них ведущее положение он не мог.
В то же время, Ф. Шляхтиц обратил внимание на активи-
зацию в Польше представителей ГДР, где он был хорошо из-
вестен, прежде всего по линии спецслужб. Поскольку в
1981 году на Западе, да и в Польше усиленно муссировались
слухи о грядущем «вторжении* в Польшу войск Варшавского
Договора, Ф. Шляхтиц полагал, что контакт с представителя-
ми ГДР может помочь его «возрождению* как политического
деятеля.
Мне стало известно о его контакте с немцами из ГДР сразу
по двум линиям. Поступил запрос из Центра о том, что мне
известно о якобы готовящемся в Польше «заговоре генера-
лов», намеренных взять власть в Польше в свои руки и на-
вести порядок. Эти «достоверные» сведения поступили из
ГДР, представители которой получили их от «известного поль-
ского деятеля, имеющего большие связи в Войске Польском».
Авантюрный характер информации для нас был сразу ясен,
но тем не менее, учитывая серьезность ссылки на «генералов»,
мы предприняли тщательную проверку, тем более, что у меня
были хорошие контакты среди польского генералитета. Никто
не мог, естественно, подтвердить что-либо реальное помимо
рассуждений отдельных военачальников, недовольных нере-
шительностью С. Кани, о том, что, вероятно, военным в
конце концов придется брать на себя задачу управления в
стране. Эти рассуждения были откликом тех мер по подго-
товке армии и органов безопасности на случай необходимости
введения военного положения, которые предпринимались
МВД и МНО.
Одновременно с запросом Центра, о контакте с Ф. Шлях-
тицем наших коллег из ГДР мне рассказывал представитель
спецслужбы этой страны в Варшаве. Он советовался, можно
ли доверять Ф. Шляхтицу и его сведениям. Естественно, в до-
пустимых пределах я сориентировал его, высказав мнение, что
у него сейчас не могло быть реальных возможностей знать
что-либо существенное о положении в стране. Однако пред-
ставитель ГДР не упоминал мне об информации о «заговоре
генералов».
Пришлось дезавуировать «достоверные сведения коллег из
ГДР и попросить Центр посоветовать немецким коллегам ос-
торожно подходить к выбору источников. Как мне позже со-
общили из Центра, берлинские коллеги не проявили готов-
195
ности прекратить контакт с Ф. Шляхтицем, но позже, убе-
дившись во вздорности его утверждений о «заговоре», варшав-
ский представитель получил указание прекратить все контакты
с ним,
Ф, Шляхтиц сделал еще одну слабую попытку напомнить
о себе, обратившись к премьеру В. Ярузельскому с просьбой
дать ему какое-либо активное политическое поручение.
Как мне стало известно из кабинета министров, В, Яру-
зельский якобы предложил Ф, Шляхтицу идти к бастующим
рабочим и разъяснить им пагубность проводимой экстремис-
тами из «Солидарности» подрывной работы. Как можно было
заключить из отсутствия каких-либо сообщений о выступле-
ниях Ф. Шляхтица, он понял, что этот путь не подходит для
него. На этом и закончилась так обещающе начавшаяся в
1970 году политическая карьера второго претендента на выс-
ший пост в партии польских коммунистов.
Глава восьмая
СТЕФАН ОЛЫПОВСКИЙ
С ОЛЫПОВСКИЙ - «СЛАЛОМИСТ» НА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАССЕ
Философия торжествует над горестями
прошлого и будущего, но горести настояще-
го торжествуют над философией
Ф Ларошфуко
Этот политический деятель семидесятых годов в моем
представлении ближе всех других известных мне представите-
лей польского политического руководства олицетворял сход-
ство с Талейраном.
Действительно, он служил при всех первых секретарях
польской партии, начиная с В. Гомулки.
С 1964 года по 1970, четыре года он исправно руководил
Бюро прессы ЦК ПОРП, а с 1968 по декабрь 1970 — два года
являлся секретарем ЦК ПОРП.
При Е. Тереке, начиная с декабря 1970 года был членом
Политбюро и секретарем ЦК один год, затем оставаясь в
Политбюро в течение четырех лет являлся министром ино-
странных дел. С 1976 года еще четыре года вновь исполнял
обязанности секретаря ЦК, оставаясь членом Политбюро.
Казалось бы, что за это время, особенно за последние
годы, когда он как секретарь ЦК отвечал за экономику, он
должен был скомпрометировать себя, как участник пагубной
экономической политики польского руководства.
Но его спасло то, что в феврале 1980 года, на VII] съезде
ПОРП он, как не устраивавший Е. Бабюха, не был избран в со-
став нового руководства партии. Эти семь месяцев перерыва,
когда он не был причастен к продолжению антисоциальной по-
литики Е. Бабюха, сослужили ему спасительную службу.
В августе 1980 года, при кардинальной чистке состава ру-
ководства ПОРП, когда Е. Бабюх был снят со всех постов,
С. Ольшовский вновь был избран в Политбюро и секретарем
ЦК. С избранием С. Кани первым секретарем, он занялся
«укреплением» позиций нового руководителя партии.
С уходом С. Кани в октябре 1981 года с поста первого сек-
ретаря и занятием этой позиции В. Ярузельским он по-преж-
197
нему осавался членом высшего руководства партии. Хотя и
С. Кани и В. Ярузельскому хорошо было известно о его ам-
бициозных притязаниях на их посты, С. Ольшовский оставал-
ся при них на прежних позициях. Только в июле 1982 года
он был освобожден от обязанностей секретаря ЦК, продолжая
оставаться членом Политбюро до моего отъезда из Польши в
конце 1984 года.
Заканчивал он свою «польскую» политическую часть
жизни, как мне говорили, эмигрантом в США. Не знаю,
так ли это, ибо перестал интересоваться дальнейшей судьбой
этого претендента и не перепроверял этого факта. Могу
только высказать мнение, что если он выехал в Соединен-
ные Штаты на отдых после многодетных безуспешных уси-
лий занять на родине наивысшую позицию, то это меня
не удивит.
За годы руководства им внешней политикой польского го-
сударства и многочисленных визитов на Запад, он достаточно
приобщился к западному образу жизни, а его политическое
реноме не должно быть препятствием для допуска его как
эмигранта в США.
Но это, так сказать, предыстория. Главное, о чем я хочу
поведать на основании внимательного наблюдения за деятель-
ностью этого польского деятеля состоит в том, что он был
действительно наиболее ловким и изощренным в политикан-
стве претендентом.
Немалую роль, очевидно, в «воспитании» у него полити-
ческих амбиций сыграло и отношение к нему как со стороны
наших, бывших советских деятелей, в первую очередь, А. Гро-
мыко, оценивавшего С. Ольшовского излишне положительно,
так и поддержка со стороны руководителей других союзников
по линии Варшавского Договора и, прежде всего, ГДР в лице
Хонеккера, которому активно «помогал» в этом в то время
посол СССР в Берлине Абрасимов П.
С приходом к руководству ПОРП Е. Терека все складыва-
лось для С. Ольшовского весьма благоприятно. Будучи самым
молодым членом руководства, он через год исполнения обя-
занностей секретаря ЦК был выдвинут на пост министра ино-
странных дел, что сразу привело его к соприкосновению со
многими руководящими деятелями в Советском Союзе и дру-
гих странах соцсодружества.
Участвуя во всех совместных внешнеполитических акциях
стран — членов Варшавского Договора и активно поддержи-
вая внешнеполитическую линию Советского Союза, он начал
завоевывать положительную репутацию у нас и одобрение у
Громыко А. А. и, соответственно, ЦК КПСС.
198
Помню, как еще в центре, оценивая деятельность членов
польского руководства мне говорили, что С. Ольшовский стоял
в ряду с такими членами Политбюро ЦК ПОРП, как В. Яру-
зельский и С. Каня по своим «твердым» позициям в отношении
поддержки союза и дружбы Польши с Советским Союзом.
Надо сказать, что и по прибытии в Польшу в течение
1973—1976 годов у меня не возникало особых сомнений в
адрес этого деятеля.
Его действия и позиции в области польско-советских от-
ношений соответствовали той согласованной в соцсодружестве
линии, которая отвечала интересам СССР и Польши.
Но это была только одна сторона его деятельности. Другая
оставалась долгое время скрытой от меня, да и от многих его
коллег по руководству в партии.
Быстро уловив повышенный интерес Е. Терека к взаимоо-
отношениям с Западом, он начал весьма тонко, но последо-
вательно, сохраняя свое участие за кадром, стимулировать
прозападные тенденции первого секретаря, главным образом
в области развития экономических отношений. В этом он не-
гласно смыкался с воздействием на Е. Терека выдвинувшегося
на первый план Ф. Шляхтица.
Для С. Ольшовского легко было камуфлировать свою по-
зицию, ведь он не отвечал за внешнеэкономическую поли-
тику. Наоборот, занимаясь как министр иностранных дел
только внешнеполитическими проблемами, он находился в
выгодном положении по сравнению с другими членами ру-
ководства, которых одолевали сложные вопросы экономи-
ческих трудностей страны, задевавшие интересы широких
слоев польских трудящихся.
В то же время он активно помогал практическому осущест-
влению политики Е. Терека «открытости» на Запад.
Так, не без его подсказки, первый визит на Запад Е. Терек
совершил в 1973 году именно в Бельгию, где он провел свои
юношеские годы. Затем был организован его «триумфальный»
визит в США, который заложил основу начавшейся «психо-
логической игры» Запада с Е. Тереком.
Трудно представить, чтобы С. Ольшовский не участвовал
в ней, не помогал бы в этом Ф. Шляхтицу, а затем и Е. Ба-
бюху и другим льстивым приближенным первого секретаря,
укрепляя в его гипертрофированном сознании создаваемый
образ «отца нации», который с западной помощью спасет
свой народ от бед, связанных с Востоком.
Отдаю должное искусству С. Ольшовского скрывать свои
действия; он не давал повода никому, в том числе и нам, по-
дозревать его в двойной игре.
199
Назревавшие экономические трудности в стране и усили-
вавшаяся критика со стороны рабочего класса в адрес партии
и тех ее руководителей, которые отвечали за социально-эко-
номическую политику государства, вызывали у последних за-
висть к положению С. Ольшовского, которого эта критика
никак не задевала. Эти чувства увеличивали поступавшие из
Москвы положительные отзывы о его деятельности. Е. Бабюх
начал опасаться, что С. ОльшовскиЙ становится реальным со-
перником на его пути к выдвижению на вторую должность в
государстве — премьера, располагая нашей поддержкой. Он и
его сторонники начали планомерно доводить до сведения
Е. Терека мнение, что чрезмерные похвалы со стороны
А. Громыко, а следовательно и Брежнева Л. И., могли озна-
чать, что на С. Ольшовского делается нами какая-то далеко
идущая ставка.
В результате Е. Терек стал проявлять тревогу, не является
ли С. ОльшовскиЙ тем человеком, который намеревается за-
менить не только П. Ярошевича, как премьера, но и замахи-
вается и на его позицию первого секретаря ЦК ПОРП?
По подсказке Е. Бабюха, после того, как С. ОльшовскиЙ
поддержал на заседании Политбюро в 1976 году позиции
С. Кани и В. Ярузельского против июньского повышения
цен, Е. Терек решил освободить его от обязанностей министра
иностранных дел и рекомендовал Пленуму ЦК избрать секре-
тарем, намереваясь поручить ему курировать экономическую
политику ПОРП.
Замысел Е. Бабюха был по-маккиавеллиевски коварным —
поставить С. Ольшовского в положение ответственного за
самый трудный участок партийной работы. Одновременно он
договорился с премьером П. Ярошевичем не создавать новому
секретарю ЦК по экономике благоприятных условий со сто-
роны правительства.
Премьер с готовностью откликнулся на совет Е. Бабюха,
поскольку сам С. ОльшовскиЙ повел себя на новом месте до-
статочно легкомысленно.
Как только он был избран секретарем и получил эконо-
мический участок работы, он объяснил своим сторонникам в
ЦК смену направления своей деятельности просто — это
переходный маневр и в ближайшее время он станет премье-
ром, заменив П. Ярошевича. Это утверждение немедленно
стало широко известно.
Как результат, премьер отдал распоряжение министрам не
предоставлять помимо него никакой информации о деятель-
ности министерств С. Ольшовскому, поставив его в сложное
положение.
200
Одним из первых актов нового секретаря по экономике
был визит в СССР для «консультаций» в ЦК КПСС. Он
сыграл важную роль в создании образа «претендента» не
только в глазах Е. Терека и Е. Бабюха, но и у С. Кани
и В. Ярузельского, как показало отношение к С. Олыпов-
скому этих двух будущих первых секретарей ЦК позже, в
1980-м и 1981 годах.
Дело в том, что во время пребывания С. Ольшовского
в СССР, он был принят Брежневым Л. И. и был показан
по московскому телевидению. Такой чести, по мнению
Е. Терека и других членов руководства, он был удостоен
не случайно. Известие об этом было истолковано ими одно-
значно, оно означало, что ЦК КПСС видело в нем своего
кандидата на ведущую роль в ПОРП в будущем.
Легкомысленное бравирование С. Ольшовским убеждение,
что он уже «без пяти минут премьер», еще более ожесточило
отношение к нему П. Ярошевича и Е. Бабюха. Все это
привело к тому, что С, ОльшовскиЙ, отвечавший по пар-
тийной линии за экономическую политику правительства,
практически ничего не мог делать для влияния на нее.
Никто из членов правительства не допускал его к своим
ведомствам.
Четыре года деятельности С. Ольшовского свелись к
чисто представительскому участию в обсуждении экономи-
ческой политики партии на заседаниях Политбюро.
На съезде же, в феврале 1980 года, он вообще не был
избран в состав нового руководства партии, оставшись ря-
довым членом ЦК.
Но эта победа Е. Бабюха, сумевшего устранить С. Оль-
шовского как соперника в борьбе за пост премьера, привела
только к обратному дальнейшему результату. С. ОльшовскиЙ
стал претендентом на пост первого секретаря в соперниче-
стве с С. Каней, а Е. Бабюх завершил свою карьеру по-
ражением на посту премьера.
Перерыв в участии в работе Политбюро с февраля по
24 августа 1980 года, когда он вновь был избран членом
Политбюро и секретарем ЦК ПОРП, С. ОльшовскиЙ ис-
пользовал для максимальной мобилизации поддержки своей
кандидатуры со стороны членов Центрального Комитета.
Отсутствие у него позиций в какой-либо крупной парт-
организации он компенсировал приобретением сторонников
среди партийного руководящего актива и среди интеллиген-
ции, считавшей его большим либералом, чем С. Каня, ко-
торый превращался в основного соперника в борьбе за пост
первого секретаря ЦК.
201
С. ОЛЬШОВСКИЙ В РОЛИ ПРЕТЕНДЕНТА
A fox went out in a hungry plight.
And he begged of moon to give him night1
From an old folk table
Лиса отправилась на охоту
И умоляла луну о темноте.
Из древней английской народной басни.
Ловко действуя в отношении Е. Терека, поддерживая его
предложения, в том числе и такие, как об обращении к ЦК
КПСС с просьбой о помощи для усмирения рабочих в самый
напряженный период с 24 августа по 6 сентября 1980 года,
когда происходили переговоры польских властей с бастующи-
ми на Балтийском побережье, С. Ольшовский не только пре-
успел в восстановлении доверия Е. Терека к себе, но и зару-
чился его поддержкой как кандидата на роль первого секре-
таря ЦК ПОРП.
Этот период был отмечен его необычайной активностью,
встречами с членами Политбюро, заново вступившими в со-
став этого высшего органа партии с 24 августа.
С. Ольшовский знал о благоприятном отношении к его
кандидатуре на Западе в этот период и использовал этот фак-
тор при встречах с представителями интеллигенции, имевши-
ми много сторонников либеральной линии партии среди чле-
нов ЦК.
Претендент проявил максимальные свои способности в
мобилизации всех возможностей в свою пользу. Он распро-
странял сам и через сторонников утверждение о якобы пол-
ной поддержке его кандидатуры на замену Е. Терека со сто-
роны союзников Польши по Варшавскому Договору и, в пер-
вую очередь, СССР и ГДР. В подтверждение этому, он не
скрывал, что ему звонили из Берлина советский посол в ГДР
Абрасимов П., сообщивший от имени Хонеккера, что лидер
немецких коммунистов видел в нем «единственно подходяще-
го кандидата» на роль руководителя ПОРП. Абрасимов якобы
заверил его и о поддержке со стороны Москвы.
Мне сразу же стало известно о спекуляции С. Ольшовского
на якобы поддержке его со стороны КПСС, что очень встре-
вожило С. Каню и В. Ярузельского. Доложив Андропо-
ву Ю. В. о звонке нашего посла в ГДР, я высказал мнение,
что этот факт, если он имел место, ставит нас в деликатное
положение вмешивающихся в дела польской партии. Предсе-
датель КГБ опроверг наличие какой-либо «поддержки»
С. Ольшовского со стороны руководства КПСС и высказал
уверенность, что Абрасимов П. мог действовать только по
202
своей инициативе и скорее всего лишь передавал С. Ольшов-
скому позицию Хонеккера. И даже это он делал, как считал
Андропов Ю. В., напрасно, нарушая принцип нашего невме-
шательства, о чем ему будет указано незамедлительно.
Для меня было ясно, зная реакцию С. Кани и В. Ярузель-
ского еще на визит С. Ольшовского в Москву в 1977 году,
что этот злосчастный звонок Абрасимова П. они не только
запомнят надолго, но он будет играть и в дальнейшем нега-
тивную роль, периодически возбуждая у этих двух будущих
первых секретарей ЦК ПОРП сомнения в части доверия к
ним со стороны ЦК КПСС.
Завершая подготовку к заключительной борьбе за выдви-
жение своей кандидатуры от имени Политбюро ЦК на засе-
дании Политбюро перед Пленумом 6 сентября претендент
сделал ловкий ход.
Когда Е. Терек, под воздействием С. Кани сделал заявле-
ние о готовности подать в отставку, С. Ольшовский выска-
зался в том духе, что если должен уйти Е. Терек, то и все
остальные должны поступить также. Он сам уйдет вместе с
Е. Тереком.
В результате было принято решение подать на Пленуме в
отставку всему составу Политбюро с одновременной рекомен-
дацией кандидата на роль нового первого секретаря ЦК.
Е. Терек высказался за С. Ольшовского. Было ясно, как
мне рассказывали участники этого заседания Политбюро, что
оба эти деятеля договорились и С. Ольшовский заверил Е. Те-
река в том, что если он будет избран первым секретарем, он
не забудет «заслуги» Е. Терека перед партией.
Однако действия С. Кани, как я уже показал, были более
эффективными, и он, хотя и с минимальным перевесом, вы-
играл соревнование, и Политбюро вышло на Пленум с реко-
мендацией избрать его руководителем партии.
После этой неудачи С. Ольшовский сделал все, чтобы за-
ручиться доверием к нему С. Кани.
Зная о решительности С. Кани, которую он демонстриро-
вал на всем предыдущем периоде их совместной деятельности
и наблюдая его первоначальные действия в качестве первого
секретаря, с которых С. Каня начал демонстрировать свою
твердую позицию по отношению ко всем, кто проявлял ко-
лебания и либерализм, он стад инициативно проводить такую
же твердую линию по отношению к интеллигенции, работу с
которой ему поручил С. Каня.
Как я уже упоминал, в канун смены Е. Терека на Западе
и в кругах польской интеллигенции С. Ольшовского считали
203
сторонником либеральной линии партии, в то время как
линию С. Кани твердой и непримиримой.
Переход С. Ольшовского на «твердые» позиции С. Кани
резко изменил отношение к нему в кругах интеллигенции, в
том числе и партийной.
Такая «измена» либералам вызвала отчуждение их от всех
попыток С. Ольшовского привлечь видных представителей ин-
теллигенции к сотрудничеству с новым руководством партии.
Вскоре последовало «смягчение» позиций С. Кани, он сам
стал проявлять необычный для него либерализм и поиски
компромиссов с оппозицией партии в польском обществе. Те-
перь наш «слаломист» сразу же попытался сделать новый по-
литический зигзаг и вернуться к своей прежней, испытанной
позиции либерала.
Но теперь ему уже не поверили. Он остался в глазах поль-
ских либеральных кругов хамелеоном, которому нельзя верить.
Они увидели в этих действиях претендента чисто тактические
маневры и отсутствие у него твердых убеждений.
Таким своим оппортунизмом и беспринципностью С. Оль-
шовский подорвал свои позиции и на Западе.
Именно тогда, как мне рассказали, В. Ярузельский и на-
звал его «политическим слаломистом». Действительно, в моих
глазах он выглядел настоящим слаломистом на политической
трассе в соревнованиях за лидерство в партии.
Несмотря на такую характеристику, С. Ольшовский смог
не только удержаться в «команде С. Кани», но и продолжить
свои претендентские попытки и далее.
Помогала ему в этом настоящая талейрановская способ-
ность лавировать и вовремя менять свои позиции, предавая
тех, кто ему верил.
В этом плане характерно поведение С. Ольшовского в
канун XI Пленума ЦК в июне 1981 года, когда назревала ре-
альная возможность отставки С. Кани.
Тогда все нараставшая оппозиция С. Кани в среде партий-
ного актива вызвала сильные настроения подвергнуть его рез-
кой критике на Пленуме и потребовать ухода в отставку.
С. Ольшовский солидаризировался с лидерами оппозиции
и обещал поддержать их на Пленуме своим выступлением.
Было оговорено, что первым выступит Т. Грабский, а затем
С. Ольшовский и выступление этих двух членов Политбюро
послужит сигналом для других членов Центрального Комите-
та, требующих отставки С. Кани.
Оба они должны были высказать тревогу за исход IX съез-
да ПОРП, намеченного на июль, если С. Каня останется во
главе партии.
204
Как известно, Т. Грабский выступил на Пленуме, равно как
и ряд других его единомышленников, в соответствии с согласо-
ванным с С. Ольшовским планом. Но сам «претендент», почув-
ствовав неблагоприятную атмосферу на Пленуме из-за актив-
ной поддержки С. Кани со стороны военных — членов ЦК, а
также ситуации вокруг заседания Пленума, созданной сторон-
никами С, Кани, в очередной раз изменил своим обещаниям.
Воистину, как писал Ю. Словацкий в своей поэме «Венёвский»,
им было «Предательство приравнено ко благу».
Сделав этот очередной зигзаг, он сумел не промахнуться и
на IX съезде остался в составе руководства партии. Не беда, что
его временные единомышленники, во главе с Т. Грабским ока-
зались вне нового руководства и более того, получили с легкой
руки антисоветских элементов клеймо «людей Москвы».
Жаль, что это измышление оказалось настолько успешно
внедренным в умы многих участников июльского Пленума,
что даже такой здравомыслящий деятель, как В. Ярузельский
мог поверить в это.
С. Ольшовский хорошо понимал неизбежность ухода
С. Кани и стал готовиться к следующему этапу замены на
посту первого секретаря, от борьбы за который он не соби-
рался отказываться.
Он видел, что IX съезд, прошедший под знаком победы
центристской линии в партии и не выдвинувший никакой ре-
альной программы выхода из кризиса, только усугубил кризис
в самой партии.
В октябре 1981 года этот этап наступил. Шансы С. Оль-
шовского стать первым секретарем зависели только от того,
согласится или нет стать им В. Ярузельский.
Поскольку С. Ольшовскому было известно, что в конце ав-
густа — начале сентября 1980 года В. Ярузельский долго и
упорно отказывался поддаться на уговоры С. Кани и других
членов Политбюро у претендента оставалась надежда на такое
же отношение В. Ярузельского и теперь. И он был готов к
такой возможности.
В. Ярузельский, хотя и с сомнениями, уступил на этот раз
мнению большинства членов Политбюро и согласился на ре-
комендацию Пленуму избрать его первым секретарем. Этим
он ставил точку над «i» в процессе развития политической ка-
рьеры С. Ольшовского. Последние «ворота» на политической
трассе этого «слаломиста» оказались слишком узкими для
него.
Он еще числился политическим деятелем, находясь до
июля 1982 года на должности секретаря ЦК, а затем вновь
был перемещен В. Ярузельским на должность министра ино-
205
странных дел, оставаясь членом Политбюро до конца моего
пребывания в Польше.
Но теперь он уже мало интересовал меня, исчерпав все
свои шансы как возможный «претендент».
Принимая решение о введении военного положения,
В. Ярузельский прочно закрепил за собой первую роль в по-
литической жизни страны на ближайшие годы. Остальные
участники его «политической команды» были только соучаст-
никами, не играя сами самостоятельных ролей. Их личности
только мерцали в отблесках его все увеличивавшегося автори-
тета в партии, хотя сама партия неизбежно все больше теряла
авторитет в народе. Причин этому было много. И среди них
немаловажную роль играл тот факт, что осуждавшийся
В. Ярузельским в лице С. Ольшовского «слаломизм» стано-
вился все более характерным для тех политических деятелей,
которых подбирал В. Ярузельский в состав своего руководства.
Был ли С. Ольшовский более или менее успешным «пре-
тендентом» — судить читателю.
По моему мнению, он был наиболее опасным для партии.
Победи он еще в первом соревновании с С. Каней в сентябре
1980 года, партия закончила бы свое существование очень бы-
стро, а что могло возникнуть на ее обломках, сказать трудно.
Вероятно, неизбежность прихода к власти в Польше сегод-
няшнего «симбиоза» либерализма с экстремизмом «Солидар-
ности» была предрешена.
Можно закончить мой рассказ словами Адама Мицкевича:
Чудес не ждешь? Так жди от разума ответа!
Природа, как и мы, таит свои секреты.
Из «Дзядов*
На примере деятельности трех «претендентов» на польский
политический престол в годы 1970—1980-е, я убедился в пра-
воте когда-то прочитанного мною утверждения в сборнике
Центра стратегических исследований Джорджтаунского уни-
верситета в Вашингтоне, изданного в 1966 году. В нем гово-
рилось, что «...борьба за власть «имманентно присуща» всей
коммунистической системе, «немыслимой без сосредоточения
власти в руках одного человека». Так было в Польше, чему
свидетелем я был.
ТРИ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
Три польских руководящих деятеля, три министра внутрен-
них дел Польской народной республики: С. Ковальчик, М.
Милевский и Ч. Кишак были теми людьми, для повседневной
работы с которыми я и направлялся в Польшу в качестве ру-
ководителя представительсва КГБ СССР при МВД ПНР.
Можно сказать, что я был полномочным послом Комитета
государственной безопасности, в основную задачу которого
входила координация взаимодействия Комитета в целом и его
подразделений с польскими органами правопорядка — минис-
терством внутренних дел и Главным управлением вневойско-
вой службы министерства национальной обороны — военной
контрразведки Войска Польского — ГУВС. Целью такого со-
трудничества и взаимодействия являлось эффективное обеспе-
чение государственной безопасности наших стран.
С этими тремя деятелями я общался, как с министрами
различные по продолжительности сроки. Самое длительное
мое взаимодействие было с С. Ковальчиком ~ с 1973-го
по 1980 годы; с Ч. Кишаком — около трех лет с небольшим
и с М. Милевским, как с министром, — всего 10 месяцев.
Но мое общение со всеми ними началось с самого первого
года моей работы в Польше и продолжалось с двумя из
них — с М. Милевским и Ч. Кишаком до самого отъезда
моего в 1984 году. Лишь с С. Ковальчиком оно прервалось
с уходом его с поста министра в сентябре 1980 года.
В то же время, по своему оперативному содержанию и по-
литической значимости это общение характеризуется, прежде
всего, интенсивностью взаимодействия между нашими и поль-
скими спецслужбами. В этом отношении самым насыщенным
было общение с Ч. Кишаком, при котором было введено в
Польше военное положение.
Вторым по степени напряженности обстановки, а следова-
тельно, и содержания нашего общения был период, когда ми-
нистром стал М. Милевский.
Отношения с С. Ковальчиком протекали в относительно
207
более спокойное, с точки зрения состояния внутриполитичес-
кого положения, время.
С учетом такой оценки моих взаимоотношений я и под-
хожу к рассмотрению их деятельности, как она отложилась в
моих воспоминаниях.
Есть еще один аспект, играющий, пожалуй, самую главную
роль в оценке моего общения с этими деятелями — степень
доверительности в служебном плане и близости личных отно-
шений. В этом отношении могу поставить их в том же по-
рядке, однако замечу, что как с М. Милевским, так и с
Ч. Кищаком у меня сложилась настоящая дружба. В оценке
глубины ее я, пожалуй, поставил бы М. Милевского и его
семью на первое место, нисколько не умаляя и не недооце-
нивая отношений с Чеславом Кищаком и его славным семей-
ством.
За период моей работы в качестве представителя КГБ так
сложилось, что наряду с тремя первыми секретарями ЦК
ПОРП и тремя претендентами на их посты, мне довелось
быть самым тесным образом связанным по своему служебно-
му положению с тремя же министрами внутренних дел, яв-
лявшимися доверенными людьми первых секретарей, которых
я лично знал и деятельность которых анализирую в этих своих
воспоминаниях.
Естественно, их деятельность как министров такого важ-
ного органа, как МВД, отражала в значительной мере деятель-
ность руководителей партии и государства и явилась одним
из основных источников моей осведомленности во всем ком-
плексе видимых и невидимых событий, которые совершались
в стране. Из этого ведомства я черпал те многие подробности,
которые дополняли мои наблюдения из личного общения с
описываемыми мною людьми. Хотя должен сказать, что МВД
и его руководящие кадры были далеко не единственным ис-
точником моих сведений, тем более что я прекрасно понимал
не всегда достаточную объективность оценок, поступающих в
это ведомство и тем более естественную тенденциозность их
во всех случаях, когда объективная информация не соответ-
ствовала интересам или мнениям первого секретаря и самого
ведомства.
Останавливая свой выбор на порядке изложения своих вос-
поминаний о моих польских партнерах по совместной работе,
я учитывал их доверительную близость к первым секретарям,
поэтому совпадение этого порядка с тем, как я даю описание
моего общения с первым секретарем ЦК ПОРП, облегчает
мою задачу объективнее показать их роль и место в тех ос-
новных событиях, которые сохранила моя память.
208
Глава девятая
ЧЕСЛАВ КИЩАК
Ч. КИЩАК - ИСПОЛНИТЕЛЬ ВОЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ
Кто приготовился к бою,
тот его наполовину выиграл.
М. Сервантес
' Ч. Кишак был уже третьим польским министром внут-
ренних дел, с которыми я работал в Польше. Естественно
первым, с кем я встретился и начал работать, был С. Ко-
вальчик, близкий к Е. Тереку политический деятель, только
что в апреле 1973 года получивший это неожиданное для
него назначение, будучи секретарем ЦК ПОРП.
В 1981 году, в конце июля министром был назначен
Чеслав Кишак, возглавлявший военную контрразведку ми-
нистерства национальной обороны. К этому времени я был
хорошо знаком с ним уже восемь лет, мы дружили семьями,
а деятельность его я знал довольно подробно, наблюдая ее
с самого близкого расстояния.
Я был рад назначению на пост министра моего друга,
опытного разведчика и контрразведчика, хорошо подготовлен-
ного в профессиональном плане к такой сложной обязанности
как руководство деятельностью по обеспечению государствен-
ной безопасности страны в такое время острой напряженнос-
ти внутриполитического положения, которое переживала
Польша в середине 1981 года.
Мне было подробно известно о тех важных мероприятиях
по подготовке страны на случай введения военного положе-
ния, которыми занималось министерство. Поскольку в них
речь шла о разработке планов по тесному ввзаимодействию
двух министерств — национальной обороны и внутренних
дел, приход к руководству МВД военного профессионала,
пользующегося авторитетом в МНО, хорошо знающего спе-
цифику военной деятельности, было очень удачным решением
политического руководства.
Чеслава Кищака я узнал в первые недели своего пребыва-
ния в Польше, в мае 1973 года. Меня с ним познакомил со-
209
трудник представительства, занимавшийся координацией вза-
имодействия по линии военных контрразведок, генерал-майор
В. Кольцов. Он знал Ч. Кищака по тому времени, когда тот
был заместителем начальника Главного управления вневой-
сковой службы МНО, то есть военной контрразведки. Дело в
том, что в отличие от нашей структуры, в которой военная
контрразведка является подразделением КГБ, у поляков эта
служба входит в состав министерства обороны и подчиняется
министру МНО, о чем я уже упоминал в главе о В. Ярузель-
ском.
Как мне рассказывал В. Кольцов, во время событий де-
кабря 1970 года Ч. Кищак зарекомендовал себя в наших гла-
зах весьма положительно. Он поддерживал тесный контакт с
представительством и своевременно ориентировал нас о раз-
витии обстановки в связи с создавшейся тогда опасностью
распространения беспорядков, возникших на Балтийском по-
бережье, на другие районы страны.
Во время моего знакомства с Ч. Кищаком он уже не ра-
ботал в контрразведке, а являлся начальником военной раз-
ведки — II отдела Генштаба Войска Польского. Как позже я
узнал от самого Ч. Кищака, его уход из ГУВС МНО был вы-
зван ревнивым отношением к нему начальника этой службы
генерала Т. Куфеля, видевшего в нем претендента на свое
место.
С указанным руководителем военной контрразведки я
только что познакомился и пока не мог сказать о нем чего-
либо существенного. Только позже я понял, что Ч. Кищаку
действительно было тяжело работать с таким начальником, и
искренне сочувствовал ему.
Мои первые впечатления от Ч. Кищака были самыми бла-
гоприятными. Откровенный, исключительно доброжелатель-
ный, до мозга костей военный профессионал, но без типич-
ного для многих военных солдафонства, много знающий и
охотно делящийся своим опытом и наблюдениями, человек,
наиболее характерной чертой которого является прямота в вы-
ражении своих чувств и мнений, отсутствие какого-либо дип-
ломатизма и недосказанности. Я сразу же почувствовал лег-
кость общения с ним и увидел большую пользу, которую он
мог принести мне в ознакомлении с Польшей, особенностями
польского менталитета, со спецификой армейского общества
и деятельностью военных спецслужб.
Рассчитывал я и, как показало будущее не без оснований,
на то, что он поможет мне завести контакты и связи среди
польских военачальников.
Почти сразу же, рассказывая о своей личной жизни,
210
Ч. Кишак пригласил меня с женой Клавдией Ивановной на-
вестить его дома и познакомиться с его семьей. Мы, естест-
венно, не отказались, заявились к нему на дом и получили
первую возможность познакомиться с польским бытом.
Знакомство с его женой Терезой было не менее приятным,
и Клавдия Ивановна сразу же подружилась с нею и двумя их
детьми — дочкой и сыном. С этого началась наша настоящая
дружба семьями и продолжалась она до самого нашего отъезда
из Польши в октябре 1984 года. Но мы еще раз встретились
с ними летом 1985 года, когда Ч. Кишак пригласил меня с
семьей на отдых в Польшу.
Как ни странно, мое чисто внешнее впечатление от Ч. Ки-
щака сохранилось в памяти не так четко, как от его внутрен-
него личностного образа. Это человек среднего роста, шатен,
с подтянутой фигурой без признаков наличия лишнего веса
и заметной сразу же хорошей военной выправкой. В нем чув-
ствовался человек не чуждый спорту, что, как позже я узнал,
объяснялось его увлечением охотой. Он, по его рассказам,
предпочитал наиболее трудную охоту на лисиц и на этом по-
прище преуспевал, обеспечив Терезу лисьей шубой. Лицо его
было скорее аскетическим, чем полным, нос прямой, реши-
тельные губы, глаза проницательные и какие-то дружеско-
юмористические. Как я убедился, Ч. Кишак не чужд был
юмору.
Речь его была четкой, с хорошей дикцией как на поль-
ском, так и русском языках. Русский он знал достаточно хо-
рошо и говорил правильно, с легким акцентом.
Тереза была, в моем представлении, типичной полькой, за-
метно моложе его, очень приятная женщина, говорившая
очень быстро, так, что я до конца нашего знакомства так и
испытывал трудности с пониманием ее польской речи. Рус-
ский язык она знала значительно слабее мужа.
Славные были их дети — старшей дочери Еве было в то
время, должно быть, около десяти лет, а сын на несколько
лет моложе.
Мы стали довольно часто встречаться семьями, а также я
при каждом удобном случае заглядывал к Ч. Кищаку для того,
чтобы поделиться впечатлениями о моих «открытиях» в Поль-
ше новых интересных знакомых, обменяться оценками поло-
жения в стране. Ч. Кишак рассказывал много интересного для
меня из истории становления молодой польской республики
как народного государства, о том, как он с ранней молодости,
когда ему еще не было 20 лет, пришел в соприкосновение с
советскими войсками и помогал им в общей борьбе за осво-
бождение родины от немецкой оккупации. Говорил о том, что
211
с того времени началась его военная карьера и как ему до-
велось учиться на кратковременных курсах в Москве.
На каком-то этапе углубления нашего знакомства и разви-
тия взаимоотношений Ч. Кишак поделился своей озабочен-
ностью «преследованием» его со стороны бывшего начальника
Т. Куфеля. Как я понял, этот человек оказался очень злона-
меренным и искал повод для того, чтобы скомпрометировать
Ч. Кишака в глазах В. Ярузельского.
С этой целью он начал настоящую оперативную «разработ-
ку» Ч. Кищака.
Видя в Ч. Кищаке очень перспективного человека, имею-
щего опыт разведывательной и контрразведывательной рабо-
ты, я очень сожалел, что такой человк не возглавляет ГУВС,
где мы могли бы с ним хорошо сотрудничать на пользу без-
опасности вооруженных сил наших стран. Пока же он сотруд-
ничал с нашей военной разведкой — ГРУ и мне приходилось
во взаимоотношениях с ним проявлять осмотрительность с
тем, чтобы не вызвать претензий со стороны этой нашей
службы за «вмешательство» в их линию деятельности.
Я стал раздумывать над тем, как помочь Ч. Кищаку вер-
нуться на свое прежнее место деятельности не только как
подчиненный Т. Куфеля, а лучше как руководитель этой
службы.
К этому меня побуждало и то обстоятельство, что наше
взаимодействие с Т. Куфелем практически не развивалось из-
за его нежелания откровенно сотрудничать, а к нам претензии
за это предъявлял центр.
Поскольку министр В. Ярузельский проявил интерес к
тому, как у нас проходит сотрудничество на уровне ГУВС, я
при каждом удобном случае тактично доводил до его сведения
неудовлетворенность его состоянием. В то же время, говоря
о своих контактах с военачальниками весьма положительно
отзывался о Ч. Кишаке, о моем знакомстве с которым ми-
нистр знал в связи с моим присутствием на дне рождения
Ч. Кищака в октябре 1973 года, где был и он.
Одновременно, при беседах с С. Каней, которого живо ин-
тересовали мои отношения с В. Ярузельским и его подчинен-
ными, включая Т. Куфеля и Ч. Кищака, я более определенно
говорил, сравнивая этих двух генералов, в пользу Ч. Кищака,
как более надежного и верного сторонника В. Ярузельского.
Отмечал, что жалею о его вынужденном уходе из ГУВС, от-
чего эта важная для укрепления положения министра служба
многое потеряла. Зная, как близко С. Каня принимает к серд-
цу все, что затрагивает престиж В. Ярузельского, я был уве-
212
рен, что он будет стремиться исправить положение на этом
участке в МНО.
Мне стало известно от моих контактов, в том числе и из
отдельных реплик С. Кани и самого В. Ярузельского, что они
стали искать возможности переместить Т. Куфеля на другую
позицию в МНО, в том числе и, возможно, с повышением,
но он сам не желал покидать удобного для него поста.
Стало мне также известно, что В. Ярузельский не мог
самостоятельно, без согласия Е. Терека освободить Т. Куфеля
с должности начальника ГУВС, а выступать перед Е. Тереком
с негативной характеристикой Т. Куфеля ему было трудно.
Эта трудность состояла в следующем.
В то время, когда М. Мочар, в 1971 году, курировал спец-
службы и сам в свое время назначил Т. Куфеля на этот пост,
у него возникло подозрение, что Т. Куфель начал его опера-
тивную разработку. В связи с этой «изменой» он стал наста-
ивать перед Е. Тереком о смещении Т. Куфеля, выражая ему
политическое недоверие. Тогда В. Ярузельский, не терпевший
вмешательства в дела его министерства, выступил в защиту
Т. Куфеля и характеризовал его как «верного сторонника пер-
вого секретаря ЦК». Естественно, теперь трудно было мини-
стру менять свои оценки Т. Куфеля.
Кстати, о своей ссоре с М. Мочаром мне рассказал по-
дробно сам Т. Куфель, подчеркивая свою якобы «близость» к
Е. Тереку, не позволившему М. Мочару обижать его.
Это обстоятельство надолго задержало назначение Ч. Ки-
щака на этот пост. Только к середине 1978 года, когда Т. Ку-
фель допустил серьезную компрометацию себя перед подчи-
ненными, В. Ярузельский освободил его от должности началь-
ника военной контрразведки и назначил на нее Ч. Кищака,
с чем я и смог сердечно поздравить его.
Сразу оживилось взаимодействие польской и советской
военных контрразведок. Мы обоюдно выразили удовлетворе-
ние этим, а мое общение с Ч. Кищаком теперь получило,
можно сказать, свое правовое обоснование, что способствова-
ло более плодотворному взаимовыгодному обмену информа-
циями наших служб.
В качестве руководителя ГУВС Ч. Кишак стал более вли-
ятельной фигурой в МНО, диапазон его осведомленности с
позиций обеспечения безопасности вооруженных сил наших
стран заметно расширился, так как его служба интересовалась
положением в окружающей войска среде и внимательно сле-
дила за всеми поползновениями иностранных спецслужб ис-
пользовать это окружение в своих разведывательных целях.
На этом посту Ч. Кишак быстро стал завоевывать поло-
213
жительную репутацию в глазах В. Ярузельского и С, Кани.
Оба они при случае высказывали мне свое удовлетворение
тем, что мои отзывы о нем полностью оправдались. Это под-
нимало в их глазах и мое мнение о людях, что способствовало
большему общему доверию к моим оценкам в других облас-
тях, по которым мы обменивались мнениями.
К этому времени, примерно к середине 1979 года относит-
ся один эпизод соприкосновения Ч. Кищака с заместителем
министра внутренних дел в то время М. Милевским. Как рас-
сказал мне о нем значительно позже Ч. Кишак, он, возглавляя
военную контрразведку, попытался установить деловые отно-
шения с контрразведывательным подразделением МВД, кото-
рым курировал М. Милевский. На его обращение М. Милев-
ский якобы грубо его оборвал, посоветовав «не влазить туда,
куда ему не положено». На этом его попытка и закончилась.
Ч Кишак об этом говорил с большой обидой.
Не могу судить о полной достоверности этого факта, что
касается «грубого» поведения М. Милевского, но допускаю,
что он не захотел позволять представителю «другого» ведом-
ства соприкасаться с подчиненным ему подразделением, ис-
ходя из соображений конспирации.
О чем могу говорить уверенно, так это о том, что
Ч. Кишак стал не только недругом М. Милевского, но, по-
жалуй, настоящим врагом и не забыл об обиде, которую
он назвал не иначе, как незаслуженным оскорблением.
Не зная об этом факте, но имея очень хорошие отношения
как с Ч. Кишаком, так и М. Милевским, мы с Клавдией Ива-
новной решили свести их у нас в гостях, чтобы иметь воз-
можность всем вместе иногда встречаться в приятном обще-
стве.
Пригласив их к себе по какому-то случаю, мы поняли, что
из нашей затеи ничего хорошего не получится. Обе семьи
вели себя у нас по отношению друг к другу так, что только
мое с Клавдией Ивановной «посредничество» поддерживало
общий разговор. Не только Ч. Кишак и М. Милевский, но и
их супруги держали себя очень напряженно и только прису-
щая полякам галантность позволяла сохранять видимость
мира в нашей компании.
После этого мы уже не пытались допускать таких ляпсусов,
а я в общении с ними избегал ссылок одному на другого.
Когда Ч. Кишак рассказал мне об имевшем место его
столкновении с М. Милевским, мне стало ясно, что тогда в
гостях у нас дело объяснялось не психологической несовмес-
тимостью, как я думал тогда, а совсем другим.
Помню, что у нас с Клавдией Ивановной чесались языки,
214
чтобы сказать им: «Дорогие наши друзья, вы такие хорошие,
бросьте вести себя, как дети». Но хорошо, что мы не подда-
лись соблазну, ибо примирить обидевшихся друг на друга по-
ляков, как мы убедились позже, очень и очень трудно.
С того времени я стал более внимательно приглядываться
ко всем нюансам отношений этих двух моих близких знако-
мых и стремился незаметно сглаживать и корректировать их
взаимные, заочные упреки в адрес друг друга или возглавляв-
шихся ими служб.
>14. КИШАК - ВАЖНОЕ ЗВЕНО «СИЛОВОГО ТРЕУГОЛЬНИКА*
Помимо его лично, Ч. Кищак интересовал меня своей
ролью, которую он мог играть в моем плане «треугольника
власти». Было ясно, что он близок к В. Ярузельскому.
Когда он возглавил ГУВС, он оказался весьма полезным
в моей ориентировке в окружении В. Ярузельского, а также
в отношении к нему политического руководства, в допол-
нение к тому, что я улавливал от С. Кани и С. Ковальчика.
Что касается С. Кани, то поскольку он поддерживал всех,
кого поддерживал В. Ярузельский, то Ч. Кищак имел хороший
доступ к нему, как секретарю ЦК, и как курировавшему его
службу и как к верному единомышленнику. Таким образом,
Ч. Кишак выходил сразу на две «вершины» моего треуголь-
ника — В. Ярузельского и С. Каню, мое общение с ним по-
могало мне уточнить и перепроверять те сведения, которые
поступали от моих различных контактов, дополняло мои лич-
ные наблюдения и выводы.
Эта роль Ч. Кищака имела большое значение на этапе
вскрытия истинных целей политики и деятельности Е. Терека
и Е. Бабюха до 1980 года.
Критическое отношение Ч. Кищака к внутри- и внешне-
политической линии Е. Терека находило поддержку у В. Яру-
зельского и С. Кани и я был уверен в значительной мере от-
ражало их настроения и оценки. Они все больше видели в
нем своего надежного единомышленника, о чем, кстати, я не
переставал им напоминать.
Интересно сравнить их отношение к Ч. Кищаку. Посто-
янно общаясь как с самим Ч. Кищаком, так и С. Каней
и В. Ярузельским, я знал о разном подходе как их к нему,
так и его к ним, фиксировал различную целенаправленность
их взаимной оценки предназначения Ч. Кищака.
Если С. Каня был для Ч. Кищака секретарем ЦК, кури-
рующим спецорганами в политическом плане, а он как на-
чальник такого органа в МНО был «под его партийным кон-
215
тролем» относительно, то В. Ярузельский был его непосред-
ственным начальником как в служебном, так и партийном как
член Политбюро отношениях. Он его уважал и от него пол-
ностью зависело его продвижение по службе и воинскому зва-
нию. В свою очередь, В. Ярузельский считал его верным
своим человеком и полностью полагался на него.
С. Каня не знал Ч. Кищака так хорошо, как ему это ка-
залось. Он не понимал, что в лице Ч. Кищака он имел вер-
ного исполнителя воли только В. Ярузельского. Став мини-
стром еще в то время, когда первым секретарем ЦК ПОРП
оставался С. Каня, он будет делать, действовать и выполнять
поручения, докладывать всю получаемую информацию только
В. Ярузельскому.
Считая себя и В. Ярузельского единым целым, как это
было до сентября 1980 года, С. Каня легко согласился на на-
значение Ч. Кищака министром внутренних дел и переместил
М. Милевского с этого поста на партийную работу. При этом
он, конечно, исходил из того, чтобы заполучить в состав ру-
ководства партии своего долголетнего единомышленника. Он
считал, что не ослабляя свои позиции в МВД, усиливал их в
Политбюро. Используя этот аргумент, В. Ярузельский и до-
бился его согласия в этом вопросе.
На деле же, Ч. Кишак, оставаясь лояльным С. Кани, слу-
жил только В. Ярузельскому.
За два месяца, пока он как министр действовал при
С. Кани, он не доложил первому секретарю ни одного пред-
ложения МВД, которые бы в чем-то отступали от указаний
В. Ярузельского. Не помню ни одного указания С. Кани в
этот период, которые он стал бы выполнять без одобрения
В. Ярузельского. Наоборот, он неоднократно выражал недо-
вольство противоречивой и непоследовательной линией
С. Кани, в чем находило отражение и известное мне недо-
вольство В. Ярузельского.
Действовал же он по-военному смело и решительно, более
самостоятельно, чем, скажем, М. Милевский, полностью за-
висевший от указаний С. Кани. К тому же мог позволить себе
большую свободу, получая принципиальное согласие В. Яру-
зельского.
В то же время, являясь профессиональным военным, он
пользовался полным доверием своих бывших коллег в МНО,
в том числе начальника Генерального штаба Войска Польско-
го генерала Ф. Сивицкого. Таким образом, он получал мощ-
ную поддержку и с этой стороны.
С выходом Ч. Кищака на позицию министра внутренних
216
дел в конце июля 1981 года начался новый этап в его
жизни — этап деятельности как политического деятеля.
Ч. КИЩАК КАК МИНИСТР
То, что Ч. Кищак, став министром внутренних дел, провел
большую, заключительную часть подготовки к введению воен-
ного положения, а затем эффективно руководил его осущест-
влением, не требует особого рассмотрения. В профессиональ-
ном, оперативно-чекистском и военном отношениях он ока-
зался полностью на высоте положения. Он действовал реши-
тельно там и тогда, где и когда политические власти, в лице
сначала С. Кани, а с октября 1981 года В. Ярузельского, при-
нимали соответствующие решения.
Однако, если С. Каня часто больше мешал, чем помогал
решительным действиям МВД под руководством Ч. Кищака,
то начиная с октября Ч. Кищак получил заметно больше сво-
боды. Об этом свидетельствуют его эффективные и высоко
оперативно-грамотные мероприятия по получению информа-
ции о содержании важного совещания лидеров «Солидарнос-
ти» в Радоме в начале декабря и разоблачение экстремистских
замыслов по захвату власти в стране, а также решительное
пресечение в конце ноября забастовки специалистов-пожар-
ников в школе МВД.
Но в полную меру проявил свои способности Ч. Кищак
при введении военного положения и его осуществлении.
Сложная, исключительно напряженная обстановка в первый
период осуществления режима военного положения требовала
как раз таких личностных качеств, которыми обладал
Ч. Кишак.
По-военному четкие его распоряжения подчиненным, уме-
ние учитывать все обстоятельства и предусматривать все не-
обходимые меры, способность хладнокровно действовать в
самых сложных ситуациях и занимаясь одним, не упускать из
вида другие учаски и обстановку в стране в целом, наблюдал
я в его деятельности как министра на протяжении действия
режима военного положения.
Обстановка же складывалась порою исключительно острой.
Помню, как мы вместе обсуждали проблему, создавшегося
опасного положения на угольных шахтах в Катовицах. На
шахте «Пяст» экстремисты-боевики из «Солидарности», а вер-
нее, члены националистической фашистского толка организа-
ции «Конфедерации независимой Польши» (КНП) насильно
удерживали под землей 1100 шахтеров, принуждая их к забас-
товке, под угрозой взрыва шахты. На другой шахте «Вуяк»
217
группа тех же молодчиков инспирировала нападение и изоие-
ние железными прутьями милиционеров, направленных на
шахту для наведения порядка. В результате вынужденного
применения огнестрельного оружия с целью самообороны
семь шахтеров были убиты.
В связи с этими событиями Ч. Кишак опасался полити-
ческих последствий. Но вопреки его ожиданиям, В. Ярузель-
ский отнесся к его докладу спокойно, дал указания, как дей-
ствовать, чтобы избежать нежелательных последствий и в
целом поддержал его.
Затем последовали многие другие напряженные ситуации,
когда наиболее агрессивная часть руководства «Солидарнос-
ти», инспирируемая с Запада, в первую очередь со стороны
агентуры ЦРУ, устраивала уличные беспорядки.
К чести Ч. Кищака, он ни разу не потерял самообладания,
не проявил растерянности или каких-либо колебаний. В прак-
тическом плане он был безупречным руководителем сложного
аппарата, обеспечивающего государственную безопасность
страны.
Сложнее для него обстояло дело с оценкой обстановки в
перспективно-политическом плане. Здесь он должен был по-
стоянно полагаться на В. Ярузельского. В то же время, по тем
позициям В. Ярузельского, которые вызывали необходимость
отказываться от проведения намеченных МВД мер, причем
вполне оправданных текущими событиями и, насколько я мог
судить, целесообразных в интересах скорейшей нормализации
обстановки, он высказывал возражения лично первому секре-
тарю ЦК и отстаивал их на заседаниях Политбюро, где до-
кладывал о положении в стране. Во всех же политических ре-
шениях он безупречно следовал указаниям В. Ярузельского и
показывал себя дисциплинированным исполнителем, оценки
первого секретаря общеполитического характера были для
него вне критики.
В конце завершения подготовки и во время введения воен-
ного положения Ч. Кишак сблизился с начальником Генштаба
Войска Польского, заместителем В. Ярузельского по МНО
Ф. Сивицким и заместителем премьера М. Раковским.
Если первый не вызвал у меня настороженности, был хо-
рошо мне известен как один из самых приближенных из
числа военачальников к В. Ярузельскому, то второй, как я уже
отмечал в главе, посвященной В. Ярузельскому, в моем пред-
ставлении ходил в «злых гениях» этого политического деятеля.
Я не без основания опасался его неблаговидного в полити-
ческом плане влияния на Ч. Кищака.
Где-то в ноябре 1981 года М. Раковский вдруг заявился к
218
Ч. Кишаку в министерство с предложением совершить воен-
ный переворот, отстранить от власти партию и наводить по-
рядок в стране военной силой под руководсвом В. Ярузель-
ского.
Ч. Кишак немедленно доложил об этом своему шефу
В. Ярузельскому, который не проявив особо удивления, по-
советовал ему отнестись к предложению М. Раковского, как
чисто умозрительным рассуждениям, и не предавать им зна-
чения.
Когда я заметил необычное для Ч. Кищака довольно час-
тое общение с М. Раковским, тем более что раньше он всегда
отзывался мне о нем в негативном плане, я поинтересовался
у него, чем это вызвано?
Ч. Кищак объяснил, что М. Раковский, как заместитель
премьера, по указанию В. Ярузельского согласовывает с ним
свои мероприятия по профсоюзной линии. Вообще же, доба-
вил Ч. Кишак, премьер рекомендовал ему общаться с М. Ра-
ковским и обмениваться с ним опенками положения в стране,
так как тот «имеет много разумных идей и соображений».
Вот я и думаю, не было ли предложение М. Раковского о
военном перевороте одним из таких «разумных» сображений?
В состоявшемся разговоре с Ч. К и щаком о позициях
М. Раковского в преддверии введения военного положения я
высказал ему совет осторожнее относиться к его «идеям».
Ч. Кищак, согласившись, что вся предыдущая деятельность
этого человека настораживает, рассказал и о предложении им
«военного переворота», как одной из его «шуток».
Мне же было известно, что М. Раковский не впервые вы-
сказал эту «идею» и едва ли ее можно было определить, как
«шутливую». Первый раз он высказал свое «соображение» о
целесообразности совершения военного захвата власти еще
министру М. Милевскому, о чем тот также докладывал
С. Кани и В. Ярузельскому, но и тогда они не придали этому
должного значения.
Для роли Ч. Кищака в осуществлении военного положения
характерно, что он отнесся по-серьезному к рекомендациям
Председателя КГБ Ю. Андропова стремиться проводить все
мероприятия МВД «с наименьшими жертвами и минимальны-
ми репрессиями».
В начале августа 1981 года я сопровождал Ч. Кищака во
время его визита к Ю. Андропову для установления личного
контакта в качестве министра. Тогда состоялась очень обсто-
ятельная беседа Председателя КГБ с новым министром МВД
ПНР. Ч. Кишак подробно рассказал о создавшейся к этому
времени обстановке в стране и поделился планами на случай
219
введения военного положения. Выслушав министра, Андропов
высказал ему те же рекомендации, что он уже делал при
встрече с М. Милевским, как министром МВД за полгода до
этого: не идти по пути массовых репрессий.
«Надо подходить, — говорил он, — к этому очень осто-
рожно, Арестуете вы сто человек и сразу создадите многие
сотни врагов из числа членов их семей и близких друзей.
Лучше тонко изымать «ключевые фигуры». При этом Андро-
пов Ю, В. примел пример из своих наблюдений за работой
сплавщиков леса в Карелии. «Когда возникал затор на реке
из бревен, сплавщики осторожно выбирали «ключевое» бревно
и ловко вытаскивали его. И все, многие сотни других бревен
начинали рассасываться и затор ликвидировался. Вот так, —
сказал Ю. Андропов, — лучше и действовать. Не надо увле-
каться числом и потому, что чем больше вы арестуете людей,
тем больше будет шума на Западе»,
Введение военного положения было мастерски осущест-
вленной блестящей операцией даже по оценкам врагов. Мощ-
ная спецслужба США — ЦРУ, несмотря на наличие до но-
ября 1981 года в Польше на очень важном посту полковника
Генштаба Войска Польского их агента Р. Куклинского была
захвачена этой операцией врасплох, не говоря уже о руково-
дителях «Солидарности».
Хозяева Куклинского в ЦРУ, получив от него исчерпываю-
щую информацию о том, к чему готовились МНО и МВД,
не захотели предупреждать об этом своих помощников в «Со-
лидарности», И отнюдь не по соображениям безопасности их
агента, который уже сбежал с их помощью и находился в
ЦРУ.
Полностью согласен с оценкой Ч. Кищака такого поведе-
ния ЦРУ, высказанной им в интервью газете «Политика» в
1986 году.
Как и он, еще тогда, в декабре 1981 года, видя растерян-
ность лидеров «Солидарности», захваченных объявлением
военного положения, которое они в тот момент никак не
ожидали, я был убежден, что ЦРУ было заинтересовано в раз-
вязывании в Польше кровавой междоусобицы. Эта спецслужба
была уверена в реальности тех, оказавшихся чисто хвастливы-
ми, намерений «Солидарности» оказать боевую конфронтацию
польским властям и победить.
Так что думаю, что Ч. Кишак, говоря об угрозе граждан-
ской войны как единственной причине, побудившей власти к
введению военного положения, о чем он четко заявил в ука-
занном интервью, более прав, чем В. Ярузельский, который
высказывал уже в 1992 году в интервью «Шпигелю» уверен-
220
ность, что США «не знали», что Советский Союз не соби-
рался «вторгаться в Польшу». Знали это они хорошо от Кук-
линского, так же как знали об этом руководители польской
партии, включая В. Ярузельского. Во всяком случае, оба ми-
нистра — М. Милевский и Ч. Кишак — знали об этом лично
от Ю. В. Андропова и через меня и своевременно доклады-
вали своим политическим руководителям.
Для характеристики Ч. Кищака как министра внутренних
дел следует сказать, что как представитель КГБ и МВД СССР,
координирующий взаимодействия этих наших ведомств с
МВД ПНР, я не имел никаких трудностей с Ч. Кищаком. Мы
очень хорошо понимали друг друга и всегда находили общую
позицию, даже в тех редких случаях, когда первоначальные
установки наших ведомств в чем-то расходились.
Наши отношения с ним на протяжении двенадцати лет не
омрачались никакими серьезными осложнениями. Мы с Клав-
дией Ивановной часто встречались с его семьей и их обще-
ство всегда было для нас приятным.
Для иллюстрации близости между нами чисто человечес-
кой, которую я бы определил бы как прочную дружбу, скреп-
ленную общностью интересов и единомыслием, можно при-
вести один пример.
В июле 1983 года дочка Ч. Кищака Ева, которая на наших
глазах выросла в интересную девушку, и ее жених Кристоф
Раскаш пригласили нас с Клавдией Ивановной на их свадьбу.
Она состоялась во дворце «Отвоцк Велький», в окрестности
Варшавы.
Когда мы прибыли туда, мы обнаружили много гостей, в
основном военачальников с женами и в том числе В. Яру-
зельского с женой Барбарой и дочкой Моникой, которую со-
провождал ее кавалер.
Кроме нас, ни одного представителя из нашей страны не
было. Мы были единственными «иностранцами», что еще раз
подчеркивало нашу близость с семьей Кищаков.
Только однажды у меня с Ч. Кищаком состоялся крайне
неприятный для меня разговор и еще раз беседа, на этот раз
не совсем приятная для него. Но обе эти шероховатости не
оставили каких-либо последствий для наших дальнейших вза-
имоотношений. Хотя в них и нашли выражение особенности
личности моего польского друга, с которым я должен был
считаться.
Первая беседа, которая для меня была щекотливой, но не-
обходимой, а для Ч. Кищака могла быть неприятной, произо-
шла вскоре после его утверждения Сеймом в должности ми-
нистра, в начале августа 1981 года. На первой же встрече с
221
ним, теперь уже министром, я как-то, скорее интуитивно, по-
чувствовал, что мой собеседник изменился, повел себя со
мною не так, как обычно до этого, был не таким, каким я
привык его видеть.
Я поинтересовался, не заболел ли он, имея в виду в уме
ту «болезнь», которую я замечал у других моих знакомых, ко-
торые вдруг получали какое-то повышение по службе и сразу
начинали относиться по-другому к своим прежним хорошим
знакомым, включая и меня. То есть становились другими,
более «значимыми», выше и, как следствие, менее склонными
к прежним «откровениям», поскольку теперь менее нуждались
в поддержке.
Для проверки, не подавая вида, что я заметил изменения
в нем, я поинтересовался рядом вопросов, по которым уже
имел исчерпывающие сведения, но которые вписывались в
наши обычные прежние темы совместных обсуждений, но за-
трагивавшие отношение руководства страны к польско-совет-
ским проблемам.
Ч. Кищак, неуклюже для его прежней простоты и непо-
средственности практически уклонился от ответа, сославшись
на то, что «он не в курсе». Это было настолько абсурдно, что,
видимо, он сам это почувствовал и, сославшись на занятость,
попытался выйти из затруднения, сократив нашу встречу.
Допустить, чтобы наши, благотворные для нас обоих,
почти восьмилетние откровенные отношения пошли бы на
убыль, сократились бы возможности взаимопонимания с
новым министром, я не мог себе позволить. Посему я решил,
не откладывая надолго, провести с ним откровенные объяс-
нения, с тем чтобы он понял, что нам с ним не к липу ли-
цемерить.
На следующий день я созвонился с ним и заехал к нему
на дом. Помню, как мы удобно расположились на дачных
креслах в его приусадебном садике, где обычно часто встре-
чались семьями. Я обратился к нему, примерно, со следую-
щими словами:
«Дорогой Чеслав, что-нибудь серьезное произошло с
тобой? Я не узнал тебя вчера, ты повел себя так, как будто
бы назначили министром не моего друга, а какого-то иного.
Не допускаю мысли, что ты можешь поступать так, как те
редкие из моих знакомых, которые после изменения в их по-
ложении к лучшему, сразу начинали держаться от меня по-
дальше. Ведь то, что я спрашиваю у тебя, я знаю от других
своих контактов и знакомых, в том числе видных политичес-
ких деятелей, хорошо тебе известных. Мне же хочется знать
твои оценки, чтобы перепроверить эти сведения, не ошибить-
222
ся, так как от правильности моих заключений во многом за-
висит безопасность наших с тобою государств. Я верю тебе и
хотелось бы также, чтобы ты по-прежнему верил мне. Наде-
юсь, что я ничем не вызвал твоего недоверия? Мне очень
важно сейчас, «не отходя от кассы» получить от тебя под-
тверждение, что ничего не изменилось в наших отношениях,
не так ли?»
То некоторое, едва заметное смущение, которое я уловил
у Ч. Кищака, когда начал говорить с ним, к концу моего мо-
нолога исчезло и передо мной был опять прежний, откровен-
ный в своих мыслях и словах Чеслав. Он твердо подтвердил,
что именно так и будет и ничто и никто, ничто, повторил
он, не сможет изменить наших взаимоотношений дружбы и
доверия.
Так я преодолел этот рубеж, который, не проведи я этого
неприятного для Ч. Кищака разговора, неизвестно как отра-
зился бы на моих отношениях с ним, как с министром. А
ведь традиционная откровенность наших ведомств и их руко-
водителей друг перед другом была крайне необходимым усло-
вием для успеха сотрудничества и взаимодействия.
Второй случай «шероховатости» между мною и Ч. Кища-
ком оказался неприятным для меня. Это произошло сразу
после возвращения Ч. Кищака в мае 1982 года из Москвы,
куда он выезжал для переговоров с МВД СССР.
Перед поездкой Ч. Кищак попросил меня узнать, сможет
ли его принять Ю. В. Андропов после переговоров в МВД со
Щелоковым. Получив положительный ответ, я проинформи-
ровал Ч. Кищака.
Как раз в тот момент в Москве происходило совещание
руководителей братских внешних разведок, и Андропов Ю. В.
принимал их, в том числе и польского руководителя, подчи-
ненного Ч. Кищака.
Как сейчас помню, в аэропорту Окенте, куда прилетал
самолет, в котором возвращался Ч. Кищак и у трапа собра-
лись мы, встречавшие его, как только открылись дверцы
самолета и появился министр, я обратил внимание на выра-
жение его лица и сразу возникла мысль, что-то произошло с
ним, что-то случилось, очевидно, в Москве.
Он необычно сдержанно поздоровался со всеми, а меня
попросил сразу же заехать к нему, что я и сделал.
Как только я вошел в его кабинет, началось то, что мне
трудно описать словами. Ч. Кищак весь кипел негодованием,
его слова вырывались из него, как расплавленная лава, мне
трудно было порою разобрать их. Еще никогда таким я его
не видел.
223
«Что ты со мною сделал, — вопрошал он, — почему
решил скомпрометировать меня в глазах моих подчиненных
и руководства? Что я скажу В. Ярузельскому? Ведь он теперь
будет считать, что если я не могу договориться с тобой, то
какой я министр? И так далее, в том же духе, бросая мне
обидные слова, что я плохой друг и прочее. Говорил он почти
час, из его слов я понял, что он не был принят Ю. В. Анд-
роповым, хотя готовился к встрече основательно и хотел о
многом посоветоваться с Председателем КГБ. Особенно заде-
вал его факт, что приняв начальника польской внешней раз-
ведки, Ю. В. Андропов «отказался от разговора с ним».
«Как это понимать, - спрашивал он меня, — что какого-
то моего подчиненного, ничего не знающего об обстановке в
стране, принимают, а его, министра, кандидата в члены
Политбюро ЦК ПОРП, нет?»
Дав выговорить все, что накипело на душе Ч. Кищака, я
заявил ему твердо, что никак не «компрометировал» его и мне
обидно слышать такие слова от него, что уверен в каком-то
недоразумении, и я немедленно разберусь и внесу ясность. С
этими словами, естественно обеспокоенный такой вспышкой
оскорбленного самолюбия Ч. Кищака, я вернулся к себе на
работу и немедленно связался с Москвой. Начальник развед-
ки, выслушав меня, сообщил, что это явное недоразумение,
так как Ю. В. Андропов был намерен принять Ч. Кищака и
звонил Щелокову, когда он сможет зайти к нему. Щелоков
ответил, что у Ч. Кищака «нет вопросов» к Ю. В. Андропову.
Получив такой ответ, Председатель хотя и был несколько
удивлен, но в связи с его переходом в ЦК КПСС и сдачей
дел по КГБ новому Председателю КГБ Федорчуку В. В., на
этом счел вопрос исчерпанным.
Через несколько минут после доклада Андропову Ю. В.,
теперь уже секретарю ЦК КПСС, начальник разведки попро-
сил передать Ч. Кищаку просьбу Андропова Ю. В. позвонить
ему.
По телефону я посоветовал Ч. Кищаку сразу же созвонить-
ся с Андроповым Ю. В., пояснив то, что узнал из Москвы.
Прошла четверть часа и раздался звонок ко мне от Ч. Ки-
щака. Он извинился передо мною за свое поведение, сказав,
что надеется на мое понимание его состояния и сообщил
очень довольным голосом, что Ю. В. Андропов не только объ-
яснил ему произошедшее недоразумение, но и обещал «при-
нимать его в любое время», когда Ч. Кишак будет в Москве,
правда, не как Председатель КГБ, а как секретарь ЦК КПСС.
Так был исчерпан этот неприятный инцидент, вызванный
224
исключительно непорядочностью бывшего министра МВД
СССР Щелокова.
Вот те два эпизода, которые позволили мне углубить мое
понимание личности этого человека. Я убедился, что самолю-
бие и тщеславие у него присутствовало в значительно боль-
шей мере, чем у многих других моих польских друзей, хотя
тоже, на мой взгляд, чрезмерно самолюбивых.
Ч. КИЩАК КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ
На примере Ч. Кищака я еще раз убедился, что не все,
даже выдающиеся профессионалы в какой-либо конкретной
области деятельности, кроме политической, могут проявить
себя достаточно эффективно в качестве политических деяте-
лей, оказавшись волей судьбы на политическом поприще.
Это я мог наблюдать и в отношении другого бывшего ми-
нистра — профессионального разведчика М. Милевского, так
и не сумевшего проявить себя, когда он был полностью от-
ключен от своего профессионального дела и превратился в
партийно-политического деятеля. Из нашей жизни я мог бы
сослаться на аналогичный случай с бывшим Председателем
КГБ Чебриковым В. П., который как член Политбюро ЦК
КПСС так и не смог проявить себя политическим деятелем.
Даже такой видный польский политический деятель, как
В. Ярузельский, долго состоял в Политбюро ЦК ПОРП скорее
как профессионал, ничем самостоятельно не выделяя свою
политическую роль там. И позже, став первым секреарем, он
еще долго оставался больше профессионалом-военным, чем
политиком. Не случайно, он еще ряд лет сохранял за собой
пост министра обороны.
Для политических же деятелей, особенно крупного мас-
штаба переход на руководящие позиции в области другой про-
фессиональной деятельности это удается чаще. Так я мог на-
блюдать высокоэффективную и в профессиональном плане де-
ятельность Ю. В. Андропова. Но было много примеров и об-
ратного характера, В Польше малоуспешной была деятель-
ность бывшего политического работника С. Ковальчика в
роли министра внутренних дел. У нас — Председателя КГБ
Семичастного В. Е.
Что касается Ч. Кищака, то он, безусловно, успешный
профессионал, который имел возможность полностью пере-
ключиться на политическое поприще, но предпочел остаться
министром.
В известной мере ему удавалось проявить себя и на поли-
тическом поприще, но только эпизодически и, главным об-
225
разом, после многих лет усилий со стороны В. Ярузельского
поднять его до уровня самостоятельно мыслящего политичес-
кого деятеля.
Помню, как он подготавливал Ч. Кищака на выдвижение,
но в основном, предоставлял ему «трибуну». Так, в 1983 году
Ч. Кищак был назначен по инициативе В. Ярузельского пред-
седателем Комиссии по координации деятельности правитель-
ственных органов в области соблюдения прав и законов. Эта
позиция позволила Ч. Кишаку выйти за пределы МВД на об-
щепольскую политическую арену.
Только к концу своей деятельности он показал себя боль-
шим политиком, чем профессионалом, когда возглавил так
называемый «круглый стол» для переговоров с оппозицией.
Поскольку деятельность министра внуренних дел в значи-
тельной мере не только профессиональная, но и политичес-
кая, в первое время пребывания на ней Ч. Кищака я имел
возможность вблизи наблюдать, как он справлялся с полити-
ческой стороной своей работы.
Должен сказать, что как самостоятельный политический
деятель он испытывал трудности на этой позиции. Хорошо
разбираясь в разведывательной и контрразведывательной спе-
цифике, он как только дело доходило до большой политики,
полностью полагался на указания В. Ярузельского. Только
этим я мог объяснить, что он как министр поддался на то,
чтобы связывать свое министерство общением с таким поли-
тическим «перевертышем», как Адам Шафф, которого ему
явно рекомендовал В. Ярузельский для «использования в опе-
ративных целях».
Далеко не как самостоятельно мыслящий политический де-
ятель выглядел он в моих глазах в делах, связанных с нега-
тивным отношением В. Ярузельского к таким политическим
деятелям, как С. Кочёлек, А. Сивак, Т. Грабский.
Довольно слабым он выглядел на фоне Ю. В. Андропова
во время бесед с ним. Но в аналогичных встречах с неполи-
тическим Федорчуком В. В. и в известной мере с Чебрико-
вым В. М. он был на высоте, поскольку эти люди были про-
фессионалами и далеко не превосходили в этом профессио-
нала Ч. Кищака.
Итак, как же складывался политик Ч. Кищак в области по-
литической деятельности?
На VIII съезде ПОРП в феврале 1980 года будучи началь-
ником ГУВС МНО он был избран кандидатом в члены ЦК
ПОРП, впервые получив доступ к участию в заседаниях Пле-
нумов ЦК, то есть приобщаясь к политической деяельности,
выходящей за рамки МНО. Не хочу сказать, что он как глава
226
ГУВС не был причастен к решению серьезных политических
проблем, но такие проблемы касались жизни армии, а не
всего народа.
На IX съезде Ч. Кищак был избран членом ЦК и его де-
ятельность как министра совпала с более активным участием
в делах Центрального Комитета. Теперь он мог даже эпизо-
дически участвовать в заседаниях Политбюро, где докладывал
свои информации о положении в стране.
С приходом на пост первого секретаря В. Ярузельского ак-
тивизировалось и участие Ч. Кищака в решении общеполь-
ских политических проблем, поскольку В. Ярузельский актив-
но привлекал его к этому и опирался на него, как на про-
фессионала, особенно при осуществлении режима военного
положения.
Сразу по введении военного положения в декабре 1981
года Ч. Кищак становится ведущим членом ВСНС (Войско-
вого Комитета Национального Спасения), где играет вторую
роль после председателя В. Ярузельского, поскольку в его
руках находились все нити управления страной в условиях
военного режима.
В то же время, Ч. Кищак входит в число четырех представи-
телей генералитета в так называемую «узкую группу», куда
вошли еще четыре представителя от руководства партии. Эта
группа руководила всей жизнью страны, пока другие органы уп-
равления были ограничены в своих функциях.
Поскольку В. Ярузельский еще в октябре 1981 года ввел в
состав Политбюро в качестве кандидата в члены своего за-
местителя по МНО Ф. Сивицкого, а Ч. Кищак, будучи уже
министром, не был удостоен такой чести, его самолюбие было
ущемлено. В феврале 1982 года В. Ярузельский исправил это
положение и Ч. Кищак тоже стал кандидатом в члены Полит-
бюро ЦК ПОРП.
Это мало что изменило в его фактическом участии в при-
нятии политических решений, поскольку с началом действия
военного положения практически не было ни одного заседа-
ния Политбюро без его участия и докладов о ходе нормали-
зации положения в стране, что являлось главной темой таких
заседаний.
Но теперь амбиции Ч. Кищака были удовлетворены, и он
на равных и в политическом плане продолжал тесно сотруд-
ничать с Ф. Сивицким, который только в 1983 году стал ми-
нистром национальной обороны. Но это позволило также, как
я уже упоминал, Ч. Кищаку с апломбом заявить мне, что его
как кандидата в члены Политбюро не приняли в Москве с
должным вниманием.
227
Но дело конечно же не в регалиях, а в том, что Ч. Кищак
по существу был наиболее влиятельным из всех министров
госбезопасности как профессионал, но не был политиком, и,
думаю, так и оставался им, в смысле самостоятельного дея-
теля государственного уровня.
Нет, он был политически подготовлен, хорошо ориентиро-
вался во внутренних и внешних политических проблемах, мог
делать из них правильные практические выводы для себя.
Он был сознательным сторонником развития польско-со-
ветских отношений и, в частности, активного взаимодействия
МВД ПНР с КГБ СССР. Делал многое в этом направлении
в практической деятельности министерства внутренних дел,
всегда очень заинтересованно относился к конкретным пред-
ложениям с нашей стороны, был дружелюбен не только ко
мне, как представителю КГБ, но и ко всем советским колле-
гам, с присущей ему искренностью, как в МНО, так и с по-
зиций МВД.
Но самостоятельно сформулировать свою политическую
линию, независимо от указаний В. Ярузельского он оказывал-
ся малоспособным. Характерно, что при публичных его вы-
ступлениях по телевидению, в Сейме, тексты его выступле-
ний, как он сам мне признавался, очень тщательно «коррек-
тировал» сам В. Ярузельский. Уверен, что во всех делах МВД,
связанных с «большой политикой», настоящим автором был
В. Ярузельский, а Ч. Кищак был, хотя и очень способным,
но только дисциплинированным исполнителем замыслов его
политического шефа.
При всем своем тщеславии и амбициозности, которые у
него были выше среднего уровня, так характерного для мно-
гих моих польских знакомых, он не имел политических ам-
биций. Он не стремился стать самостоятельным политическим
деятелем.
В этом плане характерно его отношение к возникшей в
одно время перспективе перейти на положение премьера. Об
этом с ним говорил и не однажды В. Ярузельский, который
подбирал кандидата в руководители правительства, от поста
которого сам хотел освободиться. То, что В. Ярузельский
предлагал ему серьезно подумать об этом, свидетельствует о
высокой оценке первым секретарем ЦК ПОРП способностей
и деловых качеств Ч. Кишака.
Ч. Кишак тщательно взвешивал это предложение, даже со-
ветовался со мною, хотя и не прямолинейно говоря о пред-
ложении В. Ярузельского, о чем я уже знал из других моих
источников. Он, обстоятельно взвесив все за и против такого
принципиального поворота в его деятельности, правильно, на
228
мой взгляд, рассудил, что не сможет обеспечить, особенно в
создавшихся в 1983 году условиях должную эффективную де-
ятельность правительства, поставит себя только под всеобщую
критику и даст повод многим его сегодняшним недругам
скомпрометировать себя. Оставаясь же министром он сможет
оказывать новому премьеру действенную поддержку.
Своим отказом от заманчивого для любого другого поль-
ского деятеля назначения фактически на роль второго в го-
сударстве человека, он показал себя зрелым, трезвомыслящим
государственным деятелем. Но этим он еще раз подтвердил,
что не имел политических амбиций.
Ч. КИЩАК КАК ЛИЧНОСТЬ
, В заключение, подводя итоги деятельности Ч. Кищака и
моего общения с ним, хочу сказать о том представлении о
личности этого человека, которое сложилось у меня.
Долголетние дружеские отношения с этим польским дея-
телем, моим профессиональным коллегой составляют основу
тех близких моему сердцу дорогих воспоминаний о польском
периоде моей жизни, о которых я пишу.
Если бы меня спросили, кого из моих польских друзей я
взял бы с собою в опасную разведывательную операцию, в ко-
торой нужно полагаться на любого участника, как на себя, я
бы без колебаний мог назвать всего нескольких лиц. Среди
них были бы Ч. Кищак и М. Милевский.
Чеслав Кищак, как личность, безусловно, сложная, с силь-
ным характером, целенаправленная и знающая свои возмож-
ности и довольно проницательная в отношении других лиц.
Если говорить о способности Ч. Кищака в части оценки
деловых и личностных качеств других людей, то могу сказать,
что он хорошо разбирался в тех, кого подбирал в состав своих
сотрудников. В оценках же тех, кто интересовал его в обще-
политическом или научно-аналитическом плане, он проявлял
тенденцию либо полагаться на оценки других, авторитетных
для него людей, например, В. Ярузельского, либо руководст-
вовался субъективными соображениями целесообразности, не
считаясь с личными предрасположениями. Так было в случае
с А. Шаффом, С. Ольшовским, Т. Грабским, С. Кочёлеком.
В отношении этих лиц его собственных отношений не было,
либо они не играли определяющей роли. Важна была уста-
новка В. Ярузельского. В эту же категорию следует отнести и
его отношение с М. Раковским.
Ч. Кищак, без сомнения, не был дипломатом, в том смыс-
ле, что он, как профессионал, не считал нужным скрывать
229
своих мнений, своих позиций, свое отношение. Его стиль,
присущий ему на всех этапах его деятельности и действий —
прямота, грубоватая откровенность, подчас ставившая его в
невыгодное положение с собеседником.
В моих отношениях с ним мне импонировала эта его
черта, и я всегда сам стремился говорить ему прямо все, что
думал по поставленным им вопросам. Это ему нравилось и
он отвечал мне тем же. Как следствие, у нас не возникало
недомолвок и недоговоренностей в чем-то. Это видно из при-
веденных мною двух эпизодов шероховатостей, возникавших
в наших отношениях.
Ч. Кишак был верен своим друзьям. Тому, кому он дове-
рял, он никогда не изменял и стремился помогать в беде или
затруднениях. Свою верность и лояльность руководителям он
также не менял, во всяком случае, от него нельзя было ожи-
дать внезапного изменения отношения с людьми.
Помню, что первоначально он не был таким последова-
тельным сторонником В. Ярузельского и С. Кани. Но поверив
в них, стал незыблемым единомышленником, особенно
В. Ярузельского. Когда же С. Каня стал менять свой прежний
твердый политический курс, Ч. Кишак не сразу занял резко
критическую позицию по отношению к нему. Но став на нее,
уже не мог одобрять нескончаемых компромиссов, на которые
шел С. Каня.
Главной чертой личности Ч. Кищака я считаю то, что он об-
разцовый исполнитель. В. Ярузельский, стремясь сделать из
него политического деятеля, выдвинул его на пост министра,
преследовал цель иметь на этой ключевой позиции человека,
который ни на йоту не отступит от его, В. Ярузельского, пред-
писаний. Знал он также, что если Ч. Кищак когда-нибудь и ре-
шится на шаг, отличный от его мнения, то он обязательно ска-
жет об этом В. Ярузельскому.
В этом случае он не предпримет практических действий
без его согласия. И В. Ярузельский не ошибался в этом убеж-
дении относительно Ч. Кищака.
Но Ч. Кищак не был каким-то слепым исполйителем. Все,
что он делал, исполняя замыслы или указания В. Ярузельско-
го, он делал сознательно, но не всегда как свои, основанные
на личном убеждении дела. Он был беспрекословным испол-
нителем, исходя из общей убежденности в главном, в правоте
своего руководителя, своих единомышленников.
В общем, с ним было легко вести дела взаимодействия
МВД ПНР с КГБ СССР. В любом деле, если оно не проти-
воречило интересам Польши и МВД, он шел на сотрудниче-
230
ство и честно выполнял согласованные нами мероприятия.
Если не был согласен, честно об этом говорил.
Ч. Кищак, как истинный польский патриот вызывал у
меня глубокое уважение. Он гордился своим участием в ста-
новлении польского народного государства после разруши-
тельной войны, вырос в процессе самоотверженной борьбы
польского трудового народа за восстановление и укрепление
самостоятельности Польши, ее международного престижа, со-
знательно содействуя укреплению польско-советского союза и
дружбы, как гарантии этому.
Он был нашим надежным другом, всегда интересовался
жизнью нашего народа, нашей культурой. С удовольствием
выезжал на отпуск в нашу страну.
В личной жизни Ч. Кишак был хорошим семьянином, забо-
тился о воспитании и образовании детей. Мы с Клавдией Ива-
новной отмечали дружбу и взаимоуважение в их семье. Проводя
часто время в общении с ними, ни разу не замечали какого-
либо разлада между Чеславом и Терезой, в их отношениях цари-
ло согласие и общность интересов.
Тереза работала в области образования, их дочь Ева успеш-
но закончила филологический университетский курс в ГДР.
Сам Чеслав увлекался охотой.
В целом, моя совместная работа с Ч. Кищаком, мое об-
щение с ним оставили у меня хороший, польский заряд во
всей моей деятельности в Польше.
НЕБОЛЬШОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Глядя на Ч. Кищака, у меня невольно возникли рассуж-
дения о сущности и полезности деятельности этого и других
польских деятелей.
Думая о роли В. Ярузельского, игравшего такую значитель-
ную роль в жизни Кищака, а также предшественников В. Яру-
зельского — В. Гомулки, Е. Терека, С. Кани, я вспомнил
скептицизм польского писателя Ярослава Ивашкевича, кото-
рый в своих произведениях мог легко обрывать жизнь своих
героев смертью, как бы подчеркивая, что в этом состоит выс-
шее мерило значимости пребывания человека на Земле. Он
скептически оценивал роль личности в истории и ее возмож-
ности повлиять на ход исторического развития.
Да, думал я, В. Гомулка, находясь у власти четырнадцать лет,
пытался влиять на ход развития своей родины, выбирая путь
политической самостоятельности, но вынужден был в конце
концов сдаться и влиться в то общее русло развития стран быв-
шего социалистического содружества, которое предопределя-
231
лось фактически развитием нашего государства. Я имею в виду
не ролью Брежнева Л. И., а системой, доставшейся ему от Ста-
лина, Хрущева.
Наследник В. Гомулки — Е. Терек не играл никакой само-
стоятельной роли, он был игрушкой в руках западного влия-
ния. С. Каня полностью оказался в плену обстановки, создан-
ной Е. Тереком. Вот В. Ярузельский, казалось бы, сыграл оп-
ределенную роль, остановив, правда, временно, пагубное раз-
витие страны на десяток лет. Но опять же, начавшиеся у нас
в 1985 году процессы перестройки столкнули его на тот же
путь отказа от многих принципов, основополагающих для
нашей системы, которым он подчинял свою предыдущую де-
ятельность и от которой самостоятельно отказаться как будто
и не собирался.
Вот Горбачев М. С. сыграл роль настоящего подрывателя
этой системы. Но остался вопрос, ускорил ли он изменение
курса дальнейшего развития наших стран, то есть и Польши,
или задержал их своими непродуманными, не обоснованными
глубоко научно мерами, то есть была ли его роль также по-
ложительно действенной внутри страны, какой она казалась
во вне?
Что касается внешней стороны мирового развития по пути
отказа от конфронтации, то я лично склонен рассматривать его
роль исторически значимой. Вот такие мысли навеял мне образ
и деятельность Ч. Кищака, который тоже сыграл свою роль в
историческом развитии Польши за последние десять лет.
И все же, при всем скептицизме Ивашкевича, он видел
смысл жизни человека в обеспечении благополучия соплемен-
ников. Об этом говорят его слова:
Да будет посвящен остаток дней моих
Тому, что станет вашим счастьем, внуки.
Да, очевидно, нам стоит жить ради будущего, мне, в част-
ности, ради единственного пока внука. Заключаю свои эти
размышления о «бренности жизни» на примере В. Гомулки.
Принесла ли его жизнь счастье его внукам? Пока, к сожале-
нию, едва ли. Но ведь будущее всегда впереди, оно начина-
ется сегодня, завтра, но никогда вчера.
Оценивая философски неизбежность физической смерти
человека, я склонен отвергать ее, как итог человеческой дея-
тельности, присоединяясь в этом к поэту А. Твардовскому, его
определению жизни:
...На свете смерти нет,
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есь только явь и свет,
232
Ни тьмы, ии смерти нет на этом свете.
Жизнь, жизнь
Такая трактовка сущности нашей жизни отвечала моему
оптимизму. Уезжая из Польши, когда мои многочисленные
друзья и знакомые, сотрудники польских органов правопоряд-
ка, министр Ч. Кищак, его заместители, руководители под-
разделений МВД, с которыми я многие годы делил радости
и печали, успехи и неудачи в нашей общей профессиональной
деятельности и в личной жизни, отмечали мое семидесятиле-
тие 30 сентября 1984 года, я испытывал глубокое удовлетво-
рение. Уже одно то, что у меня появилось столько искренних
друзей, является тем бесценным итогом проведенных в Поль-
ше долгих лет, которым компенсируются все те сложные
переживания и тревоги, которые мне преподнесла польская
история за эти ее бурные годы.
Глава десятая
МИРОСЛАВ МИЛЕВСКИЙ
ПРОФЕССИОНАЛ И ПОЛИТИК
Достойно, главное достойно
Любые встретить времена,
Когда эпоха то застойна.
То взбаламучена до дна.
£ Евтушенко
Мирослав Милевский, министр внутренних дел ПНР в
тот период, когда первым секретарем ЦК ПОРП стал
С. Каня — с октября 1980 года по июль 1981 года, был
одним из наиболее подготовленных в профессиональном от-
ношении к исполнению этих обязанностей. Его професси-
ональная деятельность в органах государственной безопас-
ности началась вскоре после окончания Второй мировой
войны. Перед тем, как он в январе 1971 года был выдвинут
на должность заместителя министра, в течение ряда лет он
руководил польской внешней разведкой. На посту замести-
теля министра он продолжал курировать внешнюю разведку,
а также внутреннюю контрразведку. Десятилетнее руковод-
ство этими двумя ведущими оперативными подразделениями
МВД сделало его опытным специалистом в области обес-
печения государственной безопасности в полном объеме
этой важнейшей задачи министерства.
В то же время, обстоятельства его положения в МВД так
сложились, что до самого назначения его министром в октяб-
ре 1980 года он почти не соприкасался с деятельностью ми-
нистерства в области борьбы с оппозицией. Став же руково-
дителем МВД в самое сложное кризисное время, он должен
был возглавить как раз организацию противодействия анти-
правительственной оппозиции, которая превратилась в глав-
ную угрозу государственной безопасности. Но это было позже.
Пока же М. Милевский был первым руководящим работ-
ником МВД, с которым я ближе всего соприкоснулся с само-
го первого дня моего пребывания в Польше.
Дело в том, что он родился 1 мая 1928 года. Прибыв в
канун первомайского праздника и сразу же познакомившись
234
с М. Милевским, которому министр С. Ковальчик поручил
опекать меня в первые дни моего знакомства с министерст-
вом, я поздравил его с двойным праздником и он сходу при-
гласил меня с Клавдией Ивановной к себе в гости «после де-
монстрации», обещая познакомить мою жену с его супругой.
Естественно, что мы с радостью приняли приглашение. Так
началось наше не только длительное служебное общение, но
и дружба на семейном уровне.
Еще до отъезда в Польшу я был кратко сориентирован о
том, что главный объем взаимодействия КГБ СССР с МВД
ПНР осуществлялся по линии внешних разведок и внутрен-
них контрразведывательных служб, которыми ведал М. Ми-
левский. Его отношение к развитию сотрудничества в этих об-
ластях характеризовалось самым положительным образом.
Мой предшественник, Яков Павлович Скоморохин расширил
эту краткую характеристику М. Милевского, рассказав о его
самых искренних настроениях дружбы по отношению к нашей
стране, большому интересу к русскому народу, культуре и
языку не только со стороны самого М. Милевского, но и всей
его семьи, в чем я скоро убедился сам.
Семья Милевских произвела на нас с Клавдией Ивановной
самое приятное впечатление. Супруга Мирослава, или, как мы в
дальнейшем называли его, — Мирека, Люсия, или, кратко,
Лиля, очень хорошо говорила по-русски, правда с более замет-
ным акцентом, чем у Мирека, русский язык которого был, я бы
сказал, безупречным. Лиля сразу же сдружилась с моей супру-
гой, и они в дальнейшем очень часто встречались уже без наше-
го участия. Она также увлекалась театром, они совместно посе-
щали музеи, и вообще, Клавдия Ивановна многое узнала от нее
о Польше, польском народе, его культуре и искусстве, а через
нее и много полезных сведений досталось и мне. Дети Милев-
ских — сын Мирек-младший и дочь Аня были уже взрослыми,
и каждый из них намечал свою самостоятельную деятельность:
Мирек — в области химии, Аня — в области языкознания.
Оба они представляли образец польской молодежи нового
ее поколения, достойные дети своих славных родителей.
Нас обрадовала атмосфера дружной семьи, все члены ко-
торой были не только глубокими патриотами своей родины,
но и искренними друзьями нашей страны. Это еще раз укре-
пило мое убеждение, что в лице М. Милевского я могу рас-
считывать на надежного партнера в деле развития и укрепле-
ния сотрудничества МВД с КГБ СССР.
Яков Павлович сообщил мне также, что М. Милевский
поддерживал тесные отношения с секретарем ЦК ПОРП
С. Каней, который способствовал в январе 1971 года его вы-
235
движению на пост заместителя министра, убедившись в его
полной поддержке своих мероприятий по избранию Е, Терека
первым секретарем. Он же называл Е. Тереку после гибели
министра Очепки в феврале 1973 г. М. Милевского кандида-
том на пост министра в противовес попыткам Ф. Шляхтица
выдвинуть другого заместителя министра Г. Пентака.
Исходя из этих первичных для меня сведений, я определил
для себя как очень важную роль М. Милевского в направле-
нии достижения позиций, которые помогут мне лучше пони-
мать происходящие процессы и события на уровне высшего
политического руководства страны, то есть в решении наме-
ченной мною мысленной задачи «треугольника влияния». Он
мог оказать мне неоценимое содействие в направлении, по
крайней мере, двух «вершин» этого треугольника — С. Ко-
вальчика и С. Кани. Уже позже М. Милевский оказался не
менее полезен мне своею близостью к В. Ярузельскому.
Наряду с такими положительными моментами в положе-
нии М. Милевского, как его поддержка С. Кани, доброжела-
тельное отношение к нему нового министра как к опытному
руководителю в министерстве, на которого мог опереться не
имеющий опыта оперативной работы С. Ковальчик, имелись
в этот период и отрицательные. В связи с тем, что до
1971 года его поддерживали бывшие министры внутренних
дел М. Мочар, а затем Ф. Шляхтиц, а в дальнейшем он ока-
зался в числе их противников, особенно Ф. Шляхтица, с их
стороны последовали попытки компрометации его. Так,
Ф. Шляхтиц, пытаясь отвести кандидаутру М. Милевского на
пост министра, чтобы расчистить путь для своего ставленника
Г. Пентака, инспирировал утверждение, что М. Милевский в
первую очередь лоялен Москве, и только затем Польше. Эта
инсинуация сыграла определенную роль в отводе его канди-
датуры, однако не в пользу Г. Пентака, а С. Ковальчика.
В то же время, измышление Ф. Шляхтица нашло опреде-
ленное распространение и в среде сотрудников МВД. В даль-
нейшем оно вероятно способствовало некоторой отчужденнос-
ти С. Ковальчика и его настороженности в отношении
М. Милевского. Но тот факт, что Ф. Шляхтиц пытался ком-
прометировать М. Милевского как заместителя министра в
противовес Г. Пентаку в глазах С. Ковальчика, выглядел в
пользу большего доверия к нему.
Для С. Ковальчика было очень весомым мнение С. Кани,
который помогал ему противостоять попыткам Ф. Шляхтица
вмешиваться в дела МВД. С. Каня же давал самые положи-
тельные отзывы о М. Милевском.
В такой не простой обстановке внутренней борьбы за вли-
236
яние в МВД началось мое деловое сотрудничество с М. Ми-
левским и наша личная дружба, основанная как на общности
служебных интересов, так и личных симпатий.
Наши отношения с М. Милевским складывались по линии
взаимодействия КГБ СССР и МВД ПНР самым благоприят-
ным образом. Его роль, как куратора внешней разведки и
внутренней контрразведки увеличивалась для нас в связи с
тем, что начальником внешней разведки был в то время став-
ленник Ф. Шляхтица — Ю. Осек, очень сдержанно относив-
шийся к развитию сотрудничества с нашей внешней развед-
кой, а начальник контрразведывательного подразделения
В. Пожога был мало осведомленным еще руководителем и
нуждался в постоянных подсказках М. Милевского. Поэтому
его постоянное внимание и требовательность по линии вы-
полнения согласованных с нами планов взаимодействия были
исключительно полезны.
Думаю, еще с тех времен повышенной требовательности
М. Милевского к Ю. Осеку и его сотрудникам сохранилась из-
вестная затаенная враждебность к нему ряда руководящих ра-
ботников внешней разведки, которая вылилась в ряд их измыш-
лений в его адрес после его перехода на партийно-политичес-
кую работу. Недобросовестные сотрудники, сами нечистые на
руку, отплатили М. Милевскому за прошлые «обиды», а их из-
мышления, к сожалению, нашли поддержку у В. Пожоги, став-
шего заместителем министра и у министра Ч. Кищака, что при-
вело в 1983 году к печальным последствиям для М. Милевского.
М. МИЛЕВСКИЙ - ВАЖНАЯ СТОРОНА ТРЕУГОЛЬНИКА
Исходя из поставленной перед собой цели выйти на не-
посредственное общение, причем, желательно, на доверитель-
ной основе, с тремя ведущими по моей оценке того времени,
политическими деятелями — С. Каней, С. Ковальчиком и
В. Ярузельским, я и стремился развивать свои отношения с
М. Милевским. Пока, в самом начале нашего знакомства он
оказался исключительно полезным для меня в развитии моих
отношений с С. Каней, в котором я видел перспективного по-
литического деятеля. Тот факт, что он постоянно держал
С. Каню в курсе деятельности МВД, а С. Каня делился с ним
своими проблемами по политическому руководству страной на
его участке, позволял мне, наряду с личными встречами и бе-
седами с самим С. Каней дополнительно ориентироваться в
настроениях С. Кани, оценками которых делился со мною
М. Милевский.
Должен сказать, что с самого начала нашего общения
237
М. Милевский четко дал мне понять, что не намерен выхо-
дить за рамки нашей служебной заинтересованности и касать-
ся каких-либо деликатных вопросов, которые могут быть ис-
толкованы как противоречащие интересам его страны. В этом
он нашел мое полное понимание. Все свои отношения с ним,
так же как и с другими моими польскими знакомыми и кон-
тактами из числа политических деятелей, я строил «как дип-
ломат», отнюдь не на разведывательной основе, но конечно
же, мой разведывательный опыт помогал мне «выжимать» из
чисто дипломатического общения максимум.
Конечно, я был заинтересован в дополнительном «освеще-
нии» своих отношений с С. Ковальчиком, учитывая его бли-
зость к Е. Тереку. Полагая, что М. Милевский как его замес-
титель может быть в курсе многих дел и проблем, с которыми
С. Ковальчик как член политического руководства будет со-
прикасаться, я был заинтересован в сближении М. Милевско-
го с министром, надеясь из беседы с Милевским извлекать
какие-то полезные для меня сведения. Однако скоро я убе-
дился, что путь к этой вершине моего треугольника через
М. Милевского не будет реализован, так же как и мое повсе-
дневное общение с С. Ковальчиком мало что дает, из-за осо-
бенностей характера министра. Единственно, в чем смог в от-
ношении С. Ковальчика помогать мне М. Милевский было
то, что он оперативно получал от него согласие на наши
предложения в области взаимодействия МВД и КГБ и вовре-
мя предупреждал меня о каких-то негативных тенденциях,
возникавших в министерстве и доходивших до министра в
части развития сотрудничества в каких-либо конкретных об-
ластях оперативной деятельности.
Не могу сказать, чем можно это объяснить, но с момента из-
брания С. Ковальчика членом Политбюро ЦК ПОРП в 1975
году он стал проявлять большую сдержанность по отношению к
М. Милевскому. Вероятно, это могло быть вызвано двумя при-
чинами: нежеланием ставить себя в положение члена руковод-
ства, невольно вынужденного делиться с близкими ему подчи-
ненными и, главное, появлением к этому времени у С. Коваль-
чика политических амбиций в связи с начинавшим назревать
настроением в высшем руководстве партии заменить П. Яроше-
вича на посту премьера. Как я уже отмечал, у особо амбициоз-
ных поляков при появлении шансов на выдвижение сразу меня-
ется отношение к своим прежним, нижестоящим коллегам.
Не обошлось, очевидно, при этом и без влияния на С. Ко-
вальчика двух его других заместителей — Б. Стахуры и
Т. Петшака, которые оба относились к М. Милевскому без
особой симпатии, а он держался от них особняком. Министр
238
же по характеру был компанейским, любил погулять и вы-
пить, чем резко отличался от М. Милевского, но находил в
этом охотные отклики у этих двух его замов. Кроме того,
Б. Стахура как недавний партработник был ближе ему. Одна-
ко оба эти руководящие работники не были сторонниками
Е. Терека: Б, Стахура поддерживал близкий контакт с С. Оль-
шовским, а Т. Петшак был довольно откровенным национа-
листом и сторонником М. Мочара.
Оба знали нетерпимость М. Милевского к каким-либо про-
явлениям антисоветизма или недружественного отношения к
союзнику Польши — Советскому Союзу, даже в шутливой
форме, что также отчуждало его от излишнего общения с ними.
В моих очень дружелюбных с их стороны отношениях с
этими заместиелями министра я часто подмечал признаки не-
гативного отношения к М. Милевскому.
Вот почему С. Ковальчик избегал делиться с М. Милев-
ским не только своими политическими заботами по линии
Политбюро, но и по проблемам, выходившим за пределы
участка в МВД, которым курировал М. Милевский.
Все это заставило меня отказаться от попыток дальнейшего
подхода к С. Ковальчику как члену высшего руководства стра-
ны, с помощью М. Милевского, да и лично, в этом плане,
хотя мои отношения с министром были очень хорошими в
пределах взаимодействия МВД и КГБ СССР.
Ограничив роль М. Милевского в моих планах по МВД
лучшей ориентированностью в деятельности этого министер-
ства, я сосредоточил свое внимание на возможное содействие
его в политическом плане, имея в виду его тесный контакт с
С. Каней и намечавшееся его сближение с помощью С. Кани
с В. Ярузельским.
В части С. Кани наше общение превратилось в тройствен-
ное. Особых секретов у нас — меня, С. Кани и М. Милевского
в части деятельности в области обеспечения государственной
безопасности друг от друга не было. В то же время из наших
бесед, общения друг с другом по отдельности и редких совмест-
ных встреч, я многое извлекал из познания в области «большой
политики», о деятельности Политбюро и, особенно, отдельных
его членов. Это облегчалось для меня тем обстоятельством, что
в условиях нараставшего кризисного состояния как в области
экономики, так и внутриполитической ситуации, любая дея-
тельность любого видного политического деятеля связывалась с
проблемами государственной безопасности.
При этом, естественно, я избегал ставить С. Кани или
М. Милевскому такие вопросы о их «внутренних, чисто поль-
ских» делах, которые создавали бы для них щекотливое по-
239
ложение. Нет, вместо грубо прямолинейного интереса к тому,
что мне было важно выяснить, я больше слушал их, внима-
тельно анализируя их оценки и взгляды, сравнивая с тем, что
узнавал от других моих контактов и приходил, как правило,
к точным выводам.
Наши встречи и обсуждения различных проблем были по-
лезны не только для меня. Для М. Милевского общение с
С. Каней приносило лучшую осведомленность об общей дея-
тельности МВД, поскольку С. Ковальчик держал С. Каню
полностью в курсе всех дел министерства и С. Каня, соответ-
ственно, ориентировал М. Милевского, который помогал ему
лучше понимать с профессиональной точки зрения то, что
предпринимал министр. Это позволяло С. Кани давать более
квалифицированные советы С. Ковальчику.
Общение со мною позволяло им сравнивать свои оценки
обстановки, а также и деятельность МВД, с оценками КГБ,
которыми я делился с ними.
Как я понимал, особенно полезными для С. Кани и
М. Милевского были мои оценки, основанные на данных, по-
лучавшихся нашей внешней разведкой, внешнеполитической
и экономической политики Е. Терека «открытости» на Запад,
как ее рассматривает противник.
Поскольку возможности польской внешней разведки по
получению информации о позициях западных держав были
ограниченными, мы передавали польской разведке, в порядке
соглашения об обмене информацией, много материалов, осо-
бенно перед встречами польских государственных деятелей с
западными деятелями. Вся такая информация передавалась
Е. Тереку, как правило, от имени польской разведки, что под-
нимало престиж и ее куратора М. Милевского в глазах пер-
вого секретаря ЦК ПОРП. Не случайно, во время своих от-
пусков С. Ковальчик стал оставлять исполнять обязанности
министра именно М. Милевского. Используя эти оказии
М. Милевский готовил интересные, наиболее ценные для
Е. Терека информации и лично докладывал их ему.
Политическое положение М. Милевского в течение долгих
лет было очень скромным. С 1971 года, когда он был избран
кандидатом в члены Центрального Комитета, он оставался им
до VIII съезда в феврале 1980 года, когда был избран членом
ЦК. С июля 1981 года, покинув пост министра, он становится
членом Политбюро и секретарем ЦК, заменив на этом посту
куратора органов правопорядка С. Каню.
Пока он шел в своей профессиональной деятельности це-
леустремленно и самостоятельно, опираясь только на свои
способности, опыт и знания, на свою политическую убежден-
240
ность, он шел к своей цели успешно, в смысле продвижения
в направлении к поставленной цели. Цель же его жизни со-
стояла в активной деятельности по укреплению благосостоя-
ния своего народа и страны, в союзе и дружбе с нашей стра-
ной и нашим народом.
Когда же его судьба, его деятельность была привязана к
судьбе других политических деятелей, сначала С. Кани, а
затем В. Ярузельского, его движение вперед, можно сказать,
остановилось, цели стали неконкретными, ибо не он стал их
определять для себя.
К нему я применил бы слова Р. Киплинга: «Тот, кто идет
самостоятельно, идет быстрее».
Но все его «путешествие» в области профессиональной де-
ятельности отличалось большой интенсивностью, особенно
тогда, когда он стал министром. Десять месяцев 1980—
1981 годов в его жизни были самыми напряженными.
Острота положения в стране в этот период все возрастала,
а его способность влиять на обстановку, несмотря на казалось
бы большие возможности министра, все более ограничивались
по мере перехода его политического руководителя, первого
секретаря ЦК ПОРП С. Кани на позиции компромиссов и
колебаний.
Наши отношения с ним к этому времени обогатились тем,
что он оказался вовлеченным не только во все более непо-
средственные политические отношения с С. Каней, но и с
В. Ярузельским, который на отрезке времени 1980—1982 гг.
тесно сотрудничал с ним, привлекая его к участию в разре-
шении наиболее важных политических проблем.
Вот тогда, в этот самый сложный для меня период дея-
тельности в качестве представителя КГБ, М. Милевский пре-
вратился уже не в одну из сторон моего умозрительного «тре-
угольника влияния», намеченного мною в далеком теперь
1973 году, а в его новую вершину, с высоты которой я мог
обозревать деятельность новых политических руководителей
Польши, сначала С. Кани, а затем В. Ярузельского.
Таким образом, эти две из трех политических позиций, на-
меченных мною в 1973 году для наблюдения за деятельностью
верховного руководителя — Е. Терека, сами достигли пооче-
редно этой позиции.
М, Милевский же достиг своей профессиональной вершины.
М. МИЛЕВСКИЙ - ПРОФЕССИОНАЛ
,1
' > М. Милевский как профессиональный разведчик обладал
неоценимым качеством тонко чувствовать складывавшуюся
241
обстановку и умел правильно учитывать все ее нюансы, как
в общем плане, так и в отношении отдельных лиц. Он во-
время улавливал необходимость изменения тактики в дости-
жении поставленных целей, не отклоняясь от своей постоян-
ной стратегической линии.
Это качество помогало ему сохранить нормальные деловые
отношения с министром С. Ковальчиком, хотя их характеры
резко отличались.
М. Милевский, совершенно не употреблявший алкоголя, за
исключением чисто символической одной-двух рюмок на се-
мейных торжествах, резко отличался от других руководящих
работников МВД. На фоне широко распространенной при
министре С. Ковальчике практики употребления алкогольных
напитков в процессе служебной деятельности, я не помню ни
одного случая, чтобы когда-либо видел алкоголь в его каби-
нете.
Естественно, что С. Ковальчик, увлекавшийся употреблени-
ем крепких напитков при служебных встречах, предпочитал
чаще приглашать к себе других своих заместителей, разделяв-
ших с ним эту склонность, чем М. Милевского.
М. Милевский не принимал участия и в тех многочисленных
юбилейных, праздничных мероприятиях по различным датам и
оказиям, которые были так популярны при С. Ковальчике, при-
чем обязательно с обильными возлияниями.
Такое воздержание М. Милевского не могло нравиться его
коллегам, но очень нравилось мне. Мы предпочитали иногда
вместе, семьями вырваться в театр или провести вечер в бе-
седе на «свободные темы» о культурной жизни в Польше и у
нас, о литературе, истории. В этих беседах я узнавал много
интересного о польском национальном характере, менталитете
поляков.
Будучи опытным профессионалом, М. Милевский вносил
интересные и грамотные в оперативном плане предложения
для наших служб, активно поддерживал наши конкретные
предложения о совместных мероприятиях по противодейст-
вию подрывной деятельности иностранных специальных
служб.
Он пользовался авторитетом и доверием у наших руково-
дителей внешней разведки и внутренней контрразведки и это
облегчало мою деятельность как координатора взаимодействия
этих служб с соответствующими польскими оперативными
подразделения м и.
М. Милевский много рассказывал о себе, своих родных
краях на Белосточине. В 1975 году по его предложению мы
с Клавдией Ивановной вместе с ним и Лилей навестили эти
।
242
края. Именно там он познакомил меня с первым секретарем
белостокского комитета партии Куровским, который позже
был переведен на партийную руководящую работу в Варшаву.
Во время этой поездки М. Милевский с увлечением рас-
сказывал о том, как наши войска освободили эти края в 1944
году. Я в свою очередь поделился своими воспоминаниями о
Белостоке, который я впервые посетил в начале 1940 года.
Эти наши беседы еще больше сблизили нас, наши семьи.
Приятная это была семья, общение с ними доставляло мне и
Клавдии Ивановне огромное удовлетворение, мы встречались
с ними, как с родными людьми.
В событиях июня 1976 года М. Милевский, как заместитель
министра, полностью осведомленный о состоянии внутриполи-
тической обстановки в стране, во многом помогал мне понять
создавшуюся опасную ситуацию. Имея через С. Ковальчика ин-
формацию о позиции Е. Терека и Е, Бабюха и их упорном
стремлении провести повышение цен на продукты питания, до-
полнял мои сведения об этом своими оценками, которые, в ос-
новном, совпадали с моими.
Он видел опасность Е. Бабюха в его амбициозном устрем-
лении занять пост премьера страны и давал ему характерис-
тику, как ограниченно мыслящему, недальновидному карье-
ристу, отрицательно влиявшему на премьера П. Ярошевича и
самого Е. Терека.
В наиболее сложный период своей профессиональной де-
ятельности в 1981 году в качестве министра, он показал себя
очень осмотрительным, политически зрелым, мыслящим госу-
дарственным деятелем. Будучи по характеру сдержанным,
умеющим контролировать свои эмоции, он положительно
влиял на С. Каню, отличавшегося взрывными эмоциями и
скороспелостью решений.
Помню, как был расстроен М. Милевский бурной реак-
цией С. Кани на события в Быдгощи в марте 1981 г., где ми-
лиция была вынуждена применить силу при выдворении экс-
тремистов из «Солидарности», самовольно занявших помеще-
ние народного совета.
С. Каня сгоряча, только что вернувшись из Венгрии, где
был с партийным визитом, потребовал от министра самых ре-
шительных мер против нарушителей общественного порядка.
М. Милевский, считавший достаточными принятые МВД
меры и учитывая взрывоопасное положение в Быдгощи, воз-
ражал ему, но безуспешно.
Но уже на следующий день от С. Кани последовали упреки
в адрес министра «за излишнюю резкость» в действиях мили-
ции в г. Быдгощи. В этом эпизоде нашла выражение та не-
243
последовательность линии С. Кани, к которой он уже скло-
нялся, создавая все большие трудности для МВД и М. Ми-
левского, как министра.
За время руководства МВД М. Милевскому пришлось
иметь дело со многими провокациями со стороны экстремист-
ских элементов из «Солидарности». Во всех случаях, органи-
зуя деятельность МВД по поддержанию общественного поряд-
ка, он проявлял высокую выдержку и максимальную сдержан-
ность, не позволяя противнику провоцировать органы право-
порядка на излишнее насилие.
В конце марта 1981 года мы совместно разрабатывали меры
по обеспечению безопасности и конспирации поездки
С. Кани и В. Ярузельского в Брест, на встречу с советскими
руководителями.
На всем протяжении кризиса М. Милевский как министр
тесно взаимодействовал с В. Ярузельским как министром на-
циональной обороны. С февраля 1981 года, когда В. Ярузель-
ский стал премьером, он регулярно докладывал ему о поло-
жении в стране, и они совместно обсуждали необходимые
меры обеспечения безопасности. В этот период между М. Ми-
левским и В. Ярузельским складывалось наибольшее взаимо-
понимание и общее недовольство линией С. Кани, принимав-
шей характер науверенности и шатаний из одной крайности
в другую.
По моей оценке, М. Милевский целиком соответствовал
должности министра, показал себя уверенным руководителем
такого важнейшего ведомства в сложных условиях острого со-
циально-экономического и политического кризиса.
В этот период я отмечал у него такую важную для мини-
стра внутренних дел сторону его деятельности, как строгое со-
блюдение законов, требование от всего личного состава ми-
нистерства не допускать никаких отклонений от основных по-
ложений польской конституции и бескомпромиссное отноше-
ние ко всем, кто не выполнял этих его требований.
В части соблюдения законности он был тверд и непоко-
лебим.
М. МИЛЕВСКИЙ КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ
В лице М. Милевского я встретил польского руководителя,
который хорошо понимал политическую ситуацию как внутри
страны, так и во вне, на международной арене. Сколько я
помню, он всегда в наших беседах и при обмене мнениями,
правильно оценивал действия политического руководства стра-
244
ны, позиции Запада по отношению к Польше, давал правиль-
ный анализ и прогнозы развития событий.
Он был одним из наиболее сориентированных политичес-
ких руководителей МВД, включая и самого С. Ковальчика, а
также С. Каню, Оба эти политических деятеля были склонны
к субъективизму в оценке действий других членов высшего
руководства партии и страны, не всегда могли оценить все да-
леко идущие последствия таких, например, действий Е. Тере-
ка, как его «открытость» на Запад или административная ре-
форма в Польше. М. Милевский острее видел негативные сто-
роны подобных действий.
В то же время, он относился к политической деятельности
как «критик со стороны», сам не стремясь принимать в ней
участие вне своих профессиональных обязанностей, даже став
министром. Хотя тогда он заметно активизировался полити-
чески, все больше вникая в политическую сторону деятель-
ности МВД, выдвигая теперь ее на первый план.
Все же я думаю, что С. Каня и вообще страна выиграла
бы, если бы М. Милевский оставался министром, а не был
переведен на полностью партий но-политическую работу.
Отдавая должное Ч. Кищаку как министру, особенно в
свете выполненной им мастерски операции по введению
военного положения, я все же полагаю, что большая само-
стоятельность М. Милевского в политическом мышлении
принесли бы больше пользы от него как министра для пар-
тии в целом, чем тогда, когда он стал одним из членов
Политбюро, секретарем ЦК. Тем более что курирование им
деятельности МВД и политорганов Войска Польского пре-
вратилось в чисто формальную обязанность, из-за его не-
гативных отношений с министром Ч. Кищаком в личном
плане и в связи с полным личным контролем за МВД со
стороны В. Ярузельского, не терпевшего никакого вмеша-
тельства в его указания.
Прежде чем перейти на партийную работу и покинуть
МВД, М. Милевский сыграл свою важную роль как член ЦК
и участник Пленума, на котором С. Каня был избран первым
секретарем ЦК ПОРП. Он имел хорошие личные связи со
многими членами Центрального Комитета и являлся убежден-
ным сторонником С. Кани, провел большую работу в под-
держку С. Кани и против претендента на этот пост С. Оль-
шовского.
Его отношения с С. Каней были отношениями искренней
поддержки, хотя он и знал о его слабостях, особенно о не-
способности самостоятельно стратегически мыслить и тенден-
ции поддаваться влиянию со стороны.
245
Именно М. Милевский обратил мое внимание на влияние
на него К. Барциковского, не без успеха сталкивавшего
С. Каню на путь центризма с преобладанием постоянных
компромиссов и при отсутствии четкой линии в партийной
деятельности,
В значительной мере под его влиянием деятельность пар-
тии превратилась во что-то аморфное, политически непосле-
довательное, демобилизующее коммунистов.
Предложение С. Кани перейти М. Милевскому на партий-
ную работу он встретил весьма негативно. Очевидно, он по-
лагал, что на новом месте не сможет использовать эффектив-
но свой большой оперативный опыт, а главное понимал, что
терял при этом свою независимость и должен будет следовать
той линии, в частности С. Кани, которая не всегда соответ-
ствовала его убеждениям.
Но ему было известно, что В. Ярузельский уже предопре-
делил, что ему нужен в качестве министра Ч. Кищак, а
С. Каня всегда следовал желаниям В. Ярузельского.
У М. Милевского не оставалось альтернативы.
Еще будучи министром, в марте 1981 года, после встречи
С. Кани и В. Ярузельского в Бресте с Андроповым Ю. В.
и Громыко А. А., он знал о возникших там острых разго-
ворах и, как я представлял, разделял многие упреки с нашей
стороны в адрес С. Кани за его непоследовательность и
противоречивость усилий по выводу страны из возникшего
кризиса.
Принимая участие в работе Политбюро и Секретариата,
М. Милевский со всей присущей ему принципиальностью,
продолжал поддерживать только те позиции, которые считал
правильными и возражал против любых предложений, кото-
рые считал неприемлемыми для себя, невзирая на то, от кого
они исходили.
Понятно, что у С. Кани стали возникать претензии к нему
первоначально в виде упреков в «недостаточной активности»
в руководстве МВД. При этом С. Каня не хотел считаться с
тем, что у М. Милевского были связаны руки как позицией
Ч. Кищака, так и В. Ярузельского.
Ко всему этому, Ч. Кищак стал упрекать М. Милевского
в «либерализме» по отношению к оппозиции, так как М. Ми-
левский с позиций секретаря ЦК возражал против нарушений
законности, требуя обязательного законодательного оформле-
ния действий МВД и других правоохранительных органов. Он
всячески стремился в этом помогать МВД, но не встречал
поддержки со стороны С. Кани.
Характерно, что еще будучи министром, М. Милевский от-
246
мечал на Западе активизацию муссирования угрозы «вторже-
ния» советских войск в Польшу. По данным польской и
нашей внешних разведок, эти слухи целенаправленно инспи-
рировались американскими спецслужбами, и, в первую оче-
редь, ЦРУ, о чем он докладывал С. Кани и В. Ярузельскому.
При этом М. Милевский передавал им и твердое заявление
Председателя КГБ Андропова Ю. В. об обратном. Министр
добавлял также, что МВД располагало достоверными сведе-
ниями из Москвы, что там ни о каком «вторжении» в Польшу
не помышляют. Все, что предпринималось советским воен-
ным командованием, делалось с ведома и по просьбам поль-
ской стороны.
Однако эти сообщения, как было известно мне, принима-
лись С. Каней с недоверием, он больше прислушивался ко
всему, что на этот счет утверждала западная пропаганда.
М. Милевский активно поддерживал избрание В. Ярузель-
ского в октябре 1981 года первым секретарем ЦК, поскольку
пришел к убеждению, что С. Каня бессилен что-либо сущест-
венное предпринять по кардинальному изменению положения
не только в стране, но и в самой партии.
Работа в Политбюро и Секретариате ЦК под руководством
В. Ярузельского в первый период, как я мог понять по на-
строению М. Милевского, больше его удовлетворяла. Он
встретил введение военного положения, как единственно воз-
можное в то время средство избежать кровавой конфронтации
с террористическими замыслами экстремистов из «Солидар-
ности» и полной экономической катастрофы.
Однако вскоре он стал отмечать, что проблема партии и
ее участия в нормализации обстановки в стране не решается
В. Ярузельским, роль партии умалялась, она больше отчужда-
лась от трудящихся масс, подменялась почти полностью дея-
тельностью военных представителей, бравших на себя всю
полноту власти на местах.
При обсуждениях на Политбюро под руководством В. Яру-
зельского, также как и при С. Кани, М. Милевский не воз-
держивался от высказываний своих позиций, даже если они
не соответствовали мнению В. Ярузельского. Зная о непри-
миримости, остававшейся у первого секретаря, как военного
деятеля, к каким-либо возражениям, легко представить, к
чему это вело. Наступала отчужденность М. Милевского от
прежних близких отношений с В. Ярузельским.
Подводя итог последних лет политической деятельности
М. Милевского под руководством В. Ярузельского, мне пред-
ставляется, что причин такого отчуждения и фактически пол-
247
ного отказа В. Ярузельского от прежних взаимоотношений с
ним было несколько.
Во-первых, М. Милевский был не тем человеком, который
был бы безотказным и безропотным исполнителем для кого-
либо, в том числе и В. Ярузельского. Для этого он был слиш-
ком независимо мыслящим деятелем.
Во-вторых, для В. Ярузельского, ставшего руководителем
партии и государства не совсем был удобен такой своеоб-
разный «свидетель» всей его предыдущей деятельности, хо-
рошо познавший его слабости и имевшиеся в прошлом ко-
лебания.
Наконец, М. Милевский, в качестве даже формального
контролера деятельности МВД не устраивал Ч. Кищака.
Совпадение всех этих обсоятельств и предопределило весь-
ма печальное развитие событий вокруг М- Милевского.
С приходом Ч. Кищака в МВД, как это часто бывает при
сменах руководства ведомств, оживилась та часть сотрудников
министерства, и, в первую очередь, внешней разведки, а
также контрразведки, которые были в прошлом обижены или
ущемлены бывшим их руководителем, отличавшимся высокой
требовательностью. :
Чувствуя теперь свободу, а возможно и повышенное вни-
мание со стороны Ч. Кищака к недовольным его предшест-
венникам, эти критики задним числом стали выдвигать раз-
личные домыслы и прямые измышления в адрес М. Милев-
ского.
Одним из «обвинений» явилось утверждение ряда руково-
дящих работников внешней разведки о якобы имевшем место
«хищении» или разбазаривании ценностей, добывавшихся
внешней разведкой, с намеками, что к этим уголовно нака-
зуемым деяниям имел отношение и М. Милевский в бытность
его начальником разведки до 1971 года.
Получив такое заявление, Ч. Кищак доложил об этом
В. Ярузельскому и получил совет обратиться непосредственно
к М. Милевскому за «разъяснением» этого вопроса. Министр
так и поступил, но сама форма его обращения, по всем дан-
ным, носила более чем обидный характер, она была оскорби-
тельна для М. Милевского, особенно учитывая характер вы-
сказывания подозрений в его адрес.
Поэтому последовал не менее бестактный ответ Ч. Кища-
ку, что он не намерен разговаривать с Ч. Кишаком на эту
тему и если потребуется, лично доложит В. Ярузельскому об
этих давно прошедших событиях.
В результате Ч. Кищак, сообщив В. Ярузельскому о ре-
акции М. Милевского, создал в МВД специальную комис-
248
сию для расследования под председательством бывшего под-
чиненного М. Милевского, ставшего заместителем министра
В. Пожоги. Кстати, тоже имевшего основания обижаться на
своего прежнего шефа из-за его строгостей невзирая на
лица.
В итоге работы комиссии появилось заключение о необ-
ходимости передачи дела в Прокуратуру для осуществления
следствия. Все обвинения в адрес М. Милевского были по-
строены на событиях почти пятнадцатилетней давности и на
устных утверждениях, не подтвержденных документами. Такая
давность якобы имевших место нарушений финансовой дис-
циплины и порядка обращения с ценностями устраивала ав-
торов измышлений и была удобна и для руководителей МВД
как предлог для передачи дела в Прокуратуру.
Когда Ч, Кищак информировал меня о якобы допущенных
М. Милевским «преступлениях» и присвоении им каких-то
ценностей, я помнится однозначно заявил ему: «Тебя, Чес-
лав, — сказал я, — я знаю так же хорошо, как узнал за те
же десять лет и М. Милевского. Если бы мне кто-то подобное
сказал о тебе, я сходу категорически отмел бы любое обви-
нение в твой адрес, так же, как я это делаю и в адрес М. Ми-
левского сейчас. Я знаю, как жил эти годы М. Милевский и
его семья, как скрупулезно он относился к чужой собствен-
ности, как точно соблюдал установленные у вас порядки,
включая и МВД».
Получив такой мой ответ, больше Ч. Кищак ко мне с этим
делом не возвращался.
Но и для М. Милевского, после передачи в прокуратуру
дела не оставалось иного выхода, как подать в отставку со
своих партийных постов и перейти на положение пенсионера.
Как мне стало известно уже после возвращения из Поль-
ши, прокуратура вынуждена была расследование прекратить
«из-за недостатка информации». Но дело якобы не было пре-
кращено и остается открытым.
Судьбу этого незаурядного профессионала в близкой мне
области деятельности я бы подытожил, вложив в его уста
слова славного поэта:
Я жил, довольный жребием своим.
Считая зависть чувством вне закона,
И пусть судьба другому благосклонна, —
От мук моих мой рай не отделим.
Ф. Петрарка
В моей памяти образы М. Милевского и его верной спут-
ницы в жизни Лили связаны с самыми светлыми воспомина-
ниями о пребывании в Польше.
249
Уверен, если бы моя незабвенная Клавдия Ивановна была
жива, она разделила бы со мною чувства благодарности этой
польской семье за дружбу, искренность и желание во все^
нам содействовать. Мирек Милевский сделал так много,
чтобы я глубже и правильнее понимал поляков, их беды и
радости.
Глава одиннадцатая
СТАНИСЛАВ КОВАЛЬЧИК
' Министр внутренних дел Польской Народной республики
с апреля 1973 года по октябрь 1980 года Станислав Ковальчик
был тем польским деятелем, для непосредственной работы с
которым по линии взаимодействия КГБ СССР и МВД ПНР
я и был командирован в Польшу. Он был единственным из
трех министров, с которыми мне довелось тесно общаться по
этой служебной линии, о котором я перед знакомством со-
вершенно ничего не знал, поскольку он только что был на-
значен министром после гибели его предшественника Очепки
в феврале 1973 года в авиационной катастрофе.
Кроме общего факта, что С. Ковальчик пришел с поста
секретаря ЦК ПОРП по экономике ни в Центре, ни мой
предшественник Я. П. Скоморохин о нем пока ничего не
знали.
Забегая вперед, могу сказать, что и о его предыдущей пар-
тийно-политической деятельности мало что было известно его
коллегам по Секретариату, в частности, С. Кани, хотя С. Ко-
вальчик был секретарем ЦК уже около полутора лет. Кроме
того, что он долголетний партийный коллега самого Е. Терека
еще по работе в Катовицах, о нем мало что могли мне рас-
сказать мои контакты, очевидно потому, что С. Ковальчик не
был заметной фигурой и ничем особенным не выделялся
среди других партийных работников в Катовицах.
Если бы мне тогда, в мае 1973 года, когда я только что
познакомился с С. Ковальчиком сказали бы, что я проведу
следующие семь с половиной лет в самом тесном деловом об-
щении с этим человеком, я бы принял это за шутку.
Во-первых, потому, что вообще не рассчитывал пробыть в
Польше так долго.
Во-вторых, судя по частым сменам на посту министра
внутренних дел в Польше до этого думал, что С. Ковальчик,
наверное, через пару-тройку лет вернется на свою прежнюю
партийную работу.
Ведь действительно, за предыдущие десять лет, во главе
251
МВД до последнего назначения побывали четыре министра:
М. Мочар, Светайло, Ф. Шляхтиц и В. Очепка.
Но пока что я знал, что С. Ковальчик появился в МВД в
результате стечения обстоятельств и до этого не был совсем
известен в профессиональных кругах этого министерства, тем
более, что, как я уже упомянул, он мало был известен и в
кругах партактива.
Как позже я мог убедиться, несмотря на многолетнюю ра-
боту в МВД, он так и не приобрел профессионального опыта
и не оставил заметного следа в деятельности правоохранитель-
ных органов. Не случайно, его имя почти не фигурировало в
заявлениях и нелегальной прессе оппозиции, которая остро
реагировала на действия руководящих работников МВД. И не
только по линии профессиональной деятельности, но и в об-
ласти политической, можно сказать, его жизнь проходила
малозаметно, несмотря на то, что он с 1973 года по 1980 год
участвовал в работе Политбюро ЦК ПОРП, полноправным
членом которого состоял с 1975 года.
В политическом плане С. Ковальчик выполнял в «команде»
Е. Терека скорее роль статиста, подавая свой голос за все, что
считал необходимым его шеф — первый секретарь, ни в чем
не проявляя себя самостоятельно. На своем же посту мини-
стра исправно играл роль аккуратного исполнителя, хотя и
мало сведующего в делах своего политического руководителя.
Очевидно, отсутствие опыта и настоящего интереса к при-
обретению его в области деятельности по обеспечению госу-
дарственной безопасности и могло бы объяснить сдержан-
ность министра в деловых отношениях, исключительную ску-
пость в выражениях и, я бы сказал, безэмоциональность его.
В то же время, в простых человеческих отношениях, вне
службы, он был очень компанейским, более коммуникабель-
ным, чем в деловом общении, приятным партнером, собесед-
ником. Высокого роста и нормального телосложения, которые
очень выгодно подчеркивала генеральская форма, С. Коваль-
чик производил впечатление своей выправкой профессиональ-
ного военного, хотя и не был им.
Соответственно, его лицо, особенно ничем не примеча-
тельное, но в целом симпатичное, носила на себе в служебное
время печать какой-то нарочитой серьезности, озабоченности.
Порою мне казалось, что министр этим выражением искусст-
венно создавал ту свою «деловую» значимость, которой у него
не хватало.
В обычных же отношениях, когда не было необходимости
в создании атмосферы серьезности, он часто улыбался, был
дружелюбен и общителен.
252
Он часто вспоминал свою работу в Катовицах, с известным
чувством ностальгии о встречах с советскими представителя-
ми, приезжавшими к ним, в шахтерские края, о посещениях
нашей страны, при этом всегда высказывался в очень друже-
ственном к нам плане.
Придя на работу в МВД, он не только заявлял мне, что
поддерживает развитие сотрудничества и взаимодействие с
КГБ СССР, но и своими действиями и решениями подтверж-
дал это. Поэтому у меня сохранились самые положительные
впечатления от работы с ним, как с серьезным и последова-
тельным сторонником союза и дружбы Польши с Советским
Союзом.
В дополнение к тому, о чем я уже упоминал в главе о
Ф. Шляхтице, хочу несколько подробнее остановиться на об-
стоятельствах, приведших С. Ковальчика на пост министра.
28 февраля 1973 года бывший министр внутренних дел
В. Очепка погиб в авиационной катастрофе. Бывший в то
время членом Политбюро и секретарем ЦК ПОРП Ф. Шлях-
тиц, курировавший по линии партии МВД, сразу же назвал
Е. Терека кандидатом на освободившееся место заместителя
министра Г. Пентака, своего верного сторонника в МВД.
Проработав в органах госбезопасности заместителем мини-
стра с 1962-го по 1971 годы и около года в 1971 году мини-
стром, Ф. Шляхтиц хорошо знал возможности этого минис-
терства влиять на положение в руководстве страны. Поэтому
после гибели своего назначенца В. Очепки он стремился со-
хранить контроль над МВД через Г. Пентака.
В противовес ему С. Каня, после того, как понял, что на-
званный им кандидат М. Милевский не имеет реальных шан-
сов получить это назначение и, стремясь не допустить назна-
чения министром Г. Пентака, выдвинул веский для Е. Терека
аргумент. Ссылаясь на практику в других социалистических
странах и, в частности, в Советском Союзе, он рекомендовал
назначить министром не профессионала, а партийного деяте-
ля. Это соображение немедленно было поддержано не только
В. Ярузельским, но и большинством других членов Политбю-
ро. Тогда и появился С. Ковальчик, которому Е. Терек пол-
ностью доверял. Так он невольно оказался в центре внутрен-
ней борьбы за влияние в Политбюро на первого секретаря и
целый год, до июня 1974 года, пока Ф. Шляхтиц не был ос-
вобожден от обязанностей секретаря ЦК, вынужден был про-
тивопоставлять себя попыткам Ф. Шляхтица вмешиваться в
дела МВД, через его голову, используя заместителя министра
Г. Пентака.
253
Невольно в эти сложные отношения в МВД оказался во-
влеченным и я, но об этом позже.
Моя первая встреча с С. Ковальчиком произошла в мае
1973 года, сразу же после майских праздников.
Мой предшественник Я. П. Скоморохин представил меня
министру, а тот познакомил с его заместителями, из которых
я до этого встретился только с М. Милевским. С этих май-
ских дней 1973 года началось мое многолетнее общение очень
часто по делам взаимодействия КГБ СССР с МВД ПНР и
более редкое, но приятное для нас с Клавдией Ивановной,
внеслужебное времяпрепровождение. Мы взаимно бывали в
гостях, познакомились с его семьей — супругой Зофьей и
двумя сыновьями. В целом, подводя итоги личного общения,
могу сказать, что оно было приятным дополнением к тем де-
ловым отношениям, которые положительно развивались у
меня с С. Ковальчиком. Это внеслужебное общение с С. Ко-
вальчиком позволило мне лучше познать и понять его как де-
ятеля и как человека.
В деятельности МВД С. Ковальчик очень скоро проявил
свою склонность к участию во всех ритуальных и празднич-
ных мероприятиях по линии милиции и спецвойск. Он с удо-
вольствием принимал присягу у вновь выпускавшихся сотруд-
ников учебных заведений, участвовал в юбилейных встречах,
учениях и так далее. Руководство же оперативной деятельнос-
тью министерства полностью доверил своим заместителям, по
их линиям курирования основными подразделениями. Так,
М. Милевский ведал разведкой и контрразведкой, Б. Стаху-
ра — работой против оппозиции и по церковной линии,
Т. Петшак — пограничными и специальными войсками.
Главный комендант М. ЯницкиЙ руководил милицией.
Поскольку заместители министра действовали каждый со-
гласно своим убеждениям и субъективным оценкам вполне
независимо, то единой линии министерства в его оперативной
деятельности при С. Ковальчике по существу не было. Это
создавало немалые трудности для меня при осуществлении
координации взаимодействия различных подразделений МВД
с соответствующими подразделениями КГБ, которые жестко
следовали единой линии, определявшейся председателем КГБ
Андроповым Ю. В. Тем более что между позициями, напри-
мер, М. Милевского и Б. Стахуры часто возникали противо-
речия и коллизии. Но приходилось, тактично воздействуя на
них, находить приемлемую для КГБ компромиссную линию.
Этому помогали мои хорошие отношения со всеми замести-
телями министра.
Пару слов о том, как на мне отражалась борьба Ф. Шлях-
254
тина за сохранение контроля над МВД в первые годы моей
работы с МВД.
Хорошо представляя расстановку сил в МВД, в которой я
счел необходимым как можно скорее разобраться, я знал, что
Г. Пентак не только ставленник Ф. Шляхтица, но и имеет
много его сторонников в МВД.
Один из них, заместитель Г. Пентака, когда он был до 1973
года директором 3-го департамента (работа по политической
оппозиции) — ПЫЯСА, был направлен Г. Пентоком в дело-
вую командировку в Москву. По возвращении он доложил
Г. Пентаку о том, что в Москве якобы за ним установили
оперативное наблюдение, не доверяя ему. Г. Пентак, вместо
того, чтобы постараться через меня выяснить возникшее не-
доразумение у своего подчиненного (его близкого сторонника
в МВД), усилил «подозрения» ПЫЯСА, доложив С. Коваль-
чику об инциденте в сугубо тенденциозном плане, стараясь
настроить министра против нас.
С. Ковальчик пригласил меня и сказал примерно следую-
щее: «Знаешь, Виталий, у меня в министерстве завелись про-
вокаторы», и затем сообщил мне о том, что ему говорил
Г. Пентак.
Естественно, я сходу опроверг измышления, но обещал за-
просить Москву, что там могло произойти.
С. Ковальчик на это тут же сказал мне, что не верит
Г. Пентаку ни на йоту. «Ведь ты знаешь, — сказал он, — что
этот человек рвался в министры и его поддерживал Ф. Шлях-
тиц. Но у меня в министерстве не может быть двух мини-
стров. Скоро ты увидишь, что он и кое-кто из его помощни-
ков покинут эти стены».
В работе с С. Ковальчиком мне во многом содействовал
С. Каня, который «подсказывал» ему правильную линию по
проблемам взаимодействия с КГБ СССР. Опирался я также
на М. Милевского, который курировал два основных подраз-
деления МВД, взаимодействие с которыми составляло глав-
ный объем нашего сотрудничества, а мое взаимоотношение с
этим заместителем С. Ковальчика было полным.
Важным импульсом для дальнейшего развития взаимодей-
ствия МВД ПНР и КГБ СССР явился визит С. Ковальчика
в 1973 году в КГБ СССР к Андропову Ю. В.
В целях опровержения в глазах Е. Терека «монопольного»
якобы доверия КГБ к Ф. Шляхтицу, после его переговоров с
Андроповым Ю. В. в 1971 году по просьбе С. Кани и моей
рекомендации был ускорен визит С. Коваличка к Андропо-
ву Ю. В.
Сопровождая С. Ковальчика в Москву, я максимально спо-
255
собствовал тому, чтобы он привез Е. Тереку самую положитель-
ную оценку его приема в КГБ. Председатель КГБ передал через
него Е. Тереку заверение в том, что КГБ будет содействовать
новому министру в его деятельности и уверенность, что под его
руководством взаимодействие МВД с КГБ будет успешно раз-
виваться. Этот визит положил конец дутому авторитету
Ф. Шляхтица как единственного польского руководителя,
пользующегося доверием КГБ.
РОЛЬ С. КОВАЛЬЧИКА В МОИХ ПЛАНАХ
В моих планах достижения максимальной осведомленности
о событиях в стране и, прежде всего, о позициях и деятель-
ности членов высшего эшелона власти, я отводил с самого
начала важную роль министру, исходя из его близости к
Е. Тереку. Намечая его условной вершиной моего «треуголь-
ника влияния» я надеялся, что постоянное деловое общение
и обстоятельные обсуждения с ним оперативной обстановки
в стране создадут благоприятные условия для моей ориенти-
ровки в указанном плане, поскольку С. Ковальчик, общаясь
с Е. Тереком и другими членами руководства, будет знать их
оценки и позиции.
Но как оказалось, в этом мои надежды не оправдались.
Став в июне 1973 года кандидатом в члены Политбюро,
С. Ковальчик отнюдь не стал разговорчивее о чем-либо, вы-
ходящем за рамки конкретных вопросов взаимодействия с
КГБ.
Следует пояснить, что в отличие от многих других руко-
водящих работников МВД, министр с самого начала нашего
делового общения дал мне однозначно понять, что он считал
вопросы внутриполитического положения чисто их собствен-
ным делом, не касающимся нашего взаимодействия. Отсюда
вытекало, что и разговоров у нас с ним на такие темы не
должно быть.
Помню только однажды, во второй половине 1974 года,
когда был отстранен от работы в Секретариате ЦК Ф. Шлях-
тиц, ко мне на дом вдруг заехал С. Ковальчик и рассказал о
кадровых решениях Политбюро. Думаю, что он это сделал по
указанию Е. Терека, поскольку вопрос касался Ф. Шляхтица,
все еще ходившего в «близких КГБ людях». Больше ни одного
подобного случая не было.
Как я вскоре выяснил, С. Ковальчик не делился о своей
политической деятельности не только со мной, но и вообще
ни с кем в министерстве. Пришлось несколько модифициро-
вать мои первоначальные наметки и ориентироваться на зна-
256
комство при содействии С. Ковальчика с другими членами ру-
ководства и, прежде всего, с так называемой «катовицкой
группой», в которую входил сам министр и члены Политбюро
Е. Бабюх, Я. Шидляк, 3. Грудзень, секретари ЦК Е. Лукаше-
вич и 3. Жандаровский. В этом я не только не обманулся,
но и добился результатов довольно быстро.
Так, кажется в начале 1974 года С. Ковальчик пригласил
меня с женой на «дружескую встречу» с его друзьями на
одном из загородных объектов МВД. Там мы встретились со
всеми указанными членами руководства за исключением
Е. Бабюха. Состоялось наше с Клавдией Ивановной и зна-
комство с их женами.
Характерно, что после обычно обильного для министра
возлияния, он, несколько отделившись от гостей, сказал мне
с хвастливой гордостью: «Смотри, Виталий, внимательно на
этих людей, это моя команда». Из этого я понял, что при-
сутствовавших гостей действительно связывали общие цели,
что нашло подтверждение в дальнейшем.
Еще до этой встречи С. Ковальчик пригласил меня съез-
дить с ним в Катовицкое воеводство, важнейший промыш-
ленный район страны, где он обещал познакомить меня со
своим другом, членом Политбюро ЦК и первым секретарем
воеводского комитета ПОРП — 3. Грудзенем. После знаком-
ства с этим влиятельным польским партийным деятелем я по-
«накомился с его братом — министром по делам ветеранов
М. Грудзенем, с которым и общался некоторое время.
Вообще С. Ковальчик охотно знакомил меня со своими
знакомыми и не чинил мне никаких препятствий к поездкам
к его подчиненным по периферии — к руководителям вое-
водских управлений МВД. Я посещал их то с одним, то с дру-
гим его заместителем, а изредка и с самим министром. Во
время таких выездов меня знакомили с руководителями вое-
водских комитетов партии, с многими из которых я в даль-
нейшем встречался уже без участия своих коллег из МВД.
Учитывая, что центральные партийные органы, в том числе
и высшие, комплектовались в том числе и из лиц наиболее
перспективных или близких к руководству партии, я избира-
тельно устанавливал более частый контакт с рядом из них, что
позволяло в дальнейшем, при переводе некоторых из этих
партработников в Варшаву, получать новые связи для более
тесного общения в моих информационных целях. Особенно
это сказалось плодотворным для меня в период острого со-
циально-политического кризиса в годы 1980—1983, когда про-
исходили кардинальные изменения в кадровом составе руко-
водящих партийных и государственных органов.
257
Поскольку я учитывал, что довольно обширная информа-
ция, поступавшая в МВД о положении в стране, а также
оценки его на Западе, имела не всегда объективный характер,
подчас серьезно искажалась или субъективно окрашивалась
ведомственным подходом к освещаемым проблемам, мои
связи и контакты вне МВД помогали корректировать ее.
Кроме того, по каналам служебной деятельности МВД почти
не поступало сведений о положении в руководстве партии и
позициях его отдельных членов. Поэтому, сведения в этом
важном для меня плане, мне удавалось получать из внеслу-
жебного общения с теми сотрудниками МВД, которые имели
близкие связи в руководящих партийных и государственных
инстанциях.
Как я уже писал в главе о В. Ярузельском, я с самого мо-
мента прибытия в Польшу активно устанавливал контакты и
с польскими военными работниками. Опыт многих событий
в Польше и в других бывших социалистических странах сви-
детельствовал о большой роли вооруженных сил в обеспече-
нии государственной безопасности, а в условиях «холодной
войны» и противостояния Варшавскому Договору агрессивно-
го блока НАТО еще большее значение приобретали положе-
ние в армии и настроения ее командования.
Надо сказать, что моя активность в этом направлении не
осталась незамеченной для С. Ковальчика, который, как мне
рассказал один из моих близких знакомых, однажды в узком
кругу спрашивал с недоумением: «Что нужно Павлову у воен-
ных?» Поскольку мне он такого вопроса не задавал, понимая,
что мои знакомства среди военных также обоснованы, как и
знакомства среди сотрудников МВД, я объяснял себе этот во-
прос министра чисто чувствительной для многих поляков рев-
ностью: «кто еще ему нужен, когда мы его друзья?» От этих
своих связей и контактов среди военачальников я отказывать-
ся не собирался, ибо они существенно дополняли мое обще-
ние с министром национальной обороны В. Ярузельским, с
руководителями военных спецслужб Т. Куфелем и Ч. Кища-
ком и вообще, помогали уяснить возможную роль польских
вооруженных сил в случае осложнения внутриполитического
положения в стране, не говоря уже о возможных международ-
ных осложнениях. Кроме того, это было важно для учета по-
ложения нашего армейского контингента, находившегося в
Польше — Северной группы Советских войск.
В этом плане меня интересовали и отношения МВД с ми-|
нистерством национальной обороны и его руководителем
В. Ярузельским. Оно стало ясным для меня, как только я
понял близость С. Кани к В. Ярузельскому. Несмотря на из-
258
вестную настороженность С. Ковальчика по отношению к
В. Ярузельскому, влияние на него С. Кани устраняло какие-
либо негативные моменты, возникавшие между МВД и МНО
и, следовательно, С. Ковальчиком и В. Ярузельским, как ру-
ководителями этих ведущих ведомств.
Шероховатости же могли происходить, во-первых, из-за
настороженности самого Е. Терека по отношению к В. Яру-
зельскому, а во-вторых, из-за возникавших время от времени
притязаний у МВД на службу военной контрразведки, нахо-
дившуюся в МНО. Кстати, об отношениях между контрраз-
ведывательными службами этих министерств свидетельствует
и тот конфликт, возникший между Ч. Кищаком и М. Милев-
ским, о котором я писал в главах об этих двух министрах
МВД.
Политическое положение С. Ковальчика из-за его близости
к Е. Тереку, на всем протяжении моего общения с ним ос-
тавалось прочным. Одно время, вскоре после июньских собы-
тий 1976 года, когда премьер П. Ярошевич, не без инспира-
ции со стороны Е. Бабюха бросил в адрес МВД обвинение в
предательстве, обозвав их современными «торговичанами»,
С, Ковальчик легко нейтрализовал, показав Е. Тереку всю
бессмысленность измышлений о якобы инспирации беспоряд-
ков со стороны МВД. Замысел Е. Бабюха был ясен: поссорить
МВД с премьером, что облегчало бы задачу компрометации
премьера и замене его Е. Бабюхом, о чем он все время меч-
тал.
Серьезные общественные конфликты, возникавшие все
чаще в 1977—1980 годах также не влияли на позиции С. Ко-
вальчика, так как он в разрешении их строго следовал указа-
ниям первого секретаря, которые кратко сводились к одному
тезису: «В Польше при руководстве Е. Терека не может быть
политических процессов, так как оппозиции к нему в стране
нет!»
И хотя оппозиция была и все разрасталась, С. Ковальчик
неустанно сглаживал естественное стремление оперативного
состава МВД для устранения ее всеми возможными законны-
ми средствами. МВД располагало достаточными материалами
для успешного судебного пресечения деятельности, выходя-
щей за рамки действовавших законов таких организаций, как
КОР-КОС (Комитет защиты рабочих, созданный оппозицией
после июня 1976 года) и особенно резко националистической
группировки профашистского толка КНП (Конфедерации не-
зависимой Польши, возникшей в 1978 году). Но тогда было
бы нарушено строгое предписание Е. Терека.
Вот почему, сам понимая всю опасность для партии анти-
259
правительственной деятельности оппозиции, С. Ковальчик го-
ворил мне, явно для передачи в КГБ, что не следует преуве-
личивать силу оппозиции.
«Она вся, — говорил он, — у меня вот здесь сидит, — по-
казывая мне свой внушительный кулак. — Стоит мне ударить,
и нет ее». Это его хвастливое заявление, повторявшееся много
раз, в то же время, по моим наблюдениям, сопровождалось
недостаточно уверенной, убежденной интонацией. Особенно
это стало заметно после бурных беспорядков, развязанных оп-
позицией в июне 1976 года.
Эту все большую неуверенность у С. Ковальчика в пра-
вильности указаний Е. Терека я замечал по мере того, как
действия оппозиции под организационным руководством
КОР-КОС становились все более вызывающими.
Так было, когда в мае 1977 года по инспирации КОР воз-
никло дело ПЫЯСА, вызвавшее студенческие беспорядки в
Кракове на студенческом празднике «Ювеналии» с последую-
щим арестом 11 коровцев, а затем по указанию Е. Терека, их
освобождением, затем «дело Норожняка» в августе 1980 года,
правда, уже за месяц до конца деятельности министра. Эти
две провокации явились началом серии атак оппозиции про-
тив МВД, которые затем были продолжены тремя крупными
провокациями против МВД при министре М. Милевском в
1980—1981 годах и тремя при Ч. Кищаке в 1981—1984 годы
и последней, связанной с убийством ксендза Попелушко, про-
исшедшей уже после моего отъезда из Польши. Но эти шесть
наступлений оппозиции на МВД, последовавшие за двумя
первыми, имевшими место при С. Ковальчике, явились, по
моему глубокому убеждению, следствием нерешительной, не-
последовательной позиции МВД, навязанной министерству Е.
Тереком и в значительной мере поддержанной С. Каней.
Вопрос при этом шел не об ужесточении репрессий, а о
большей определенности и твердости позиций властей в части
соблюдения законности в обществе. При создавшемся поло-
жении оппозиция, по существу, приглашалась к все большему
безнаказанному нарушению законов. Плоды этой политики
пришлось пожинать МВД в 1980-м и 1981 годах.
Большим испытанием для МВД явился первый визит папы
Иоанна Павла II в Польшу в 1979 году. Министру С. Коваль-
чику в общем выпали только беспокойства и тревоги с пози-
ций руководителя МВД, а вся практическая деятельность по
обеспечению безопасности легла на плечи его заместителей и,
в первую очередь, Б. Стахуры, отвечавшего за церковную
линию, и М. Яницкого, главного коменданта милиции, обес-
печивавшей общественный порядок и физическую охрану
260
вместе с подразделением правительственной охраны, возглав-
лявшимся Я. Гурецким.
Это трудное испытание, связанное с массовыми, миллион-
ными мероприятиями при выступлениях и встречах папы с
верующими, МВД выдержало с честью.
Полная, я бы сказал, безвольная послушность С. Коваль-
чика указаниям Е. Терека, без каких-либо попыток проявле-
ния самостоятельности, которой требовала сама профессио-
нальная специфика деятельности МВД происходила у С. Ко-
вальчика от того, что он не переставал думать о возвращении
на партий но-политическую работу. Одно время к концу 1976
года в МВД и в партактиве вдруг заговорили об уходе С. Ко-
вальчика из МВД.
Предпринятая мною проверка достоверности этих разгово-
ров выявила довольно интересное для характеристики С. Ко-
вальчика обстоятельство. В связи с неудачей инициативы пре-
мьера с повышением цен, в руководстве ПОРП возникли
мнения о замене П. Ярошевича. Сразу же у ряда членов
Политбюро, начиная с Е. Бабюха, 3. Грудзеня и, как оказа-
лось, у нашего министра С. Ковальчика возникли амбициоз-
ные устремления на этот пост.
Что касается двух первых, то у меня вопросов не возни-
кало — никто из них не годился в премьеры и не выдерживал
сравнений с П. Ярошевичем. Но что касается министра, то я
просто был поражен.
Как может, думал я, такой слабый в общеполитическом и
государственном отношении человек вознамериваться стать
главой правительства. Ведь в одном ведомстве, хотя и таком
важном, как МВД, но значительно более легком в управле-
нии, чем многообразный государствен но-хозяйственный орга-
низм, он фактически не показал себя хозяином, ни в чем не
проявил себя как выдающийся организатор.
Помню, как трудно для МВД под его руководством про-
tекала реорганизация аппарата министерства в связи с адми-
нистративной реформой 1975 года, а ведь речь шла только об
одном министерстве. Но факт остается фактом. Более того,
когда в феврале 1980 года премьер П. Ярошевич все же вы-
нужден был уйти и его заменил Е. Бабюх, то С. Ковальчик
по-настоящему разобиделся на Е. Терека, обошедшего в этом
назначении С. Ковальчика. Тогда он в кругу своих близких
друзей вопрошал: «Чем я хуже Е. Бабюха?» Правда, он все
же не задавался вопросом, чем он был бы лучше Е. Бабюха
как премьер?
Мне он ясно давал понять, что не одобряет выбора Е. Те-
река, правда не уточняя почему и, конечно же, не показывая
261
своего несбывшегося амбициозного намерения. Но я слишком
хорошо уже знал его, чтобы не уловить скрытого смысла его
слов.
Недальновидность, не только оперативная, но и не в мень-
шей мере политическая, С. Ковальчика, проявлялась не толь-
ко, как я показал, на его недооценке опасности оппозиции,
но и в его переговорах с председателем КГБ СССР Андропо-
вым Ю. В.
Мне довелось быть свидетелем нескольких встреч С. Ко-
вальчика с председателем КГБ. В процессе их, С. Ковальчик
давал очень ограниченные, неглубокие политические оценки
положения в стране и оказывался совершенно беспомощным
в области профессиональной характеристики обеспечения го-
сударственной безопасности страны. В то же время я видел,
что он с большим уважением относился к Андропову Ю. В.
и его высказываниям. А поскольку председатель через инфор-
мации представительства был очень хорошо ориентирован в
польских проблемах, его рекомендации, высказывавшиеся в
очень тактичном плане, были очень важными для С. Коваль-
чика, а через него и Е. Терека.
В то же время, после каждой беседы с С. Ковальчиком
председатель КГБ с недоумением спрашивал меня, почему
польский министр так и не разобрался в делах и задачах
МВД, остается таким неосведомленным в специфике деятель-
ности по обеспечению государственной безопасности?
Мой ответ сводился к тому, что это происходит потому,
что С. Ковальчик, в настоящем смысле не политический де-
ятель, а простой партийный работник, причем не высокого,
государственного уровня. Он был хорошим помощником и ис-
полнителем у Е. Терека в Катовицах, так им и остался в Вар-
шаве, на посту министра. Сам же Е. Терек, как я попытался
показать, отнюдь не отличался особой глубиной государствен-
ного мышления и поэтому его указания своему министру
также были весьма поверхностными и мало помогали С. Ко-
вальчику обрести политическую самостоятельность.
Он не мог сказать ни Е. Тереку, ни кому-либо другому,
как ему советовал Андропов Ю. В. Говоря о себе, предсе-
датель КГБ так оценил ответственность и положение ми-
нистра:
«Раз меня назначили руководить таким ведомством, все ос-
тальное — моя компетенция. Я действую так, как полагаю
нужным. Если буду делать не так, как нужно, меня заметят,
но опекать меня и тем более указывать мне, что и как делать,
никто не должен».
Когда я писал о Е. Тереке, я упомянул о дезинформации,
262
которую он допустил в своих мемуарах «Прерванное десяти-
летие», ссылаясь на С. Ковальчика. Допускаю, что министр
мог что-то перепутать. Еще раз хочу подтвердить, что я был
при всех переговорах Андропова Ю. В. и ничего касающегося
сотрудничества КГБ с МВД мимо меня не проходило и тем
более о взаимодействии по линии внешних разведок. Никакой
польской агентуры в капиталистических странах мы у МВД
не просили и не брали под свое руководство.
В то же время помню два случая, когда польская разведка
обращалась к КГБ с просьбой помочь в работе с двумя цен-
ными агентами в США, источниками важной стратегической
информации.
В 1979 году польская разведка завербовала в США агента
Белла, который готов был за крупное вознаграждение предо-
ставить информацию по ракетному оружию.
Поскольку первые полученные через Белла материалы
польские специалисты не могли оценить, советская внешняя
разведка помогла в этом, подчеркнув особую ценность мате-
риалов для Варшавского Договора. Тогда МВД обратилось к
нам с просьбой взять на себя финансирование деятельности
Белла, что требовало суммы в инвалюте, превышающие воз-
можности поляков. Наше согласие позволило польской раз-
ведке продолжить работу с Беллом, но мы кроме предостав-
ления крупных валютных средств и получения разведыватель-
ных материалов, добываемых Беллом, никакого другого отно-
шения к этому делу не имели.
Не исключаю, что говоря об этом случае сотрудничества
МВД с КГБ первому секретарю, С. Ковальчик мог что-то ис-
казить и дать повод к «воспоминанию» Е. Терека, также еще
добавившему свои собственные ложные представления о раз-
ведывательной деятельности.
Кстати, когда в 1979 году шифровальщик резидентуры
польской разведки в Нью-Йорке изменил и сбежал к амери-
канцам, он выдал им агента Белла. В результате был арестован
сотрудник польской разведки Захарский и осужден. Советская
внешняя разведка помогла полякам в его освобождении путем
обмена на американских шпионов.
Надо отдать должное С. Ковальчику за его доброжелатель-
ное и порядочное отношение к представительству и ко мне
лично. Когда у кого-либо в польском руководстве возникали
домыслы о нашей деятельности, он их отметал, не колеблясь.
Так, каждый раз после возвращения Е. Терека из Совет-
ского Союза первый секретарь высказывал министру свое не-
довольство тем, что в Москве руководители «знают обстанов-
ку в Польше лучше, чем он сам». При этом он требовал от
263
министра «закрыть каналы утечки информации», а однажды,
явно по инспирации Е. Бабюха, высказал мнение, что такая
«утечка» идет через МВД и представительство КГБ.
С. Ковальчик твердо на это заявил, что «утечку», если она
есть, нужно искать в другом месте, намекая на болтовню мно-
гих политических работников, посещающих СССР. Кроме
того, он'понимал, что слабая осведомленность Е. Терека про-
истекала из недооценки той обширной информации, которую
МВД регулярно направляло ему и другим членам руководства,
но которую они просто не читали или считали драматизирую-
щей положение в Польше.
Понимал С. Ковальчик и естественный интерес представи-
тельства КГБ к проблемам внутриполитического положения в
Польше, имевшим прямое отношение не только к обеспече-
нию безопасности Польши, но и Советского Союза.
От обмена информацией по внутренним вопросам он ка-
тегорически отказался с первого дня исполнения им обязан-
ностей министра, считая это делом «сугубо польским», но за-
крыть рот своим сотрудникам МВД не мог. Последние хоро-
шо понимая важность для интересов наших двух стран хоро-
шей осведомленности о действительном положении в Польше,
охотно делились с нами такими сведениями, что было есте-
ственным процессом нашего откровенного и взаимного со-
трудничества.
Летом 1980 года С. Ковальчик был приглашен на отдых в
Советский Союз. Но уезжал он не совсем со спокойной со-
вестью, зная о злейших намерениях Е. Бабюха повысить цены
на продукты питания. Знал он также о возросшем недоволь-
стве рабочего класса социальной политикой правительства,
игнорировавшего интересы трудящихся.
Но сам Е. Терек тоже уезжал на отдых в СССР, а также
разослал в отпуска почти всех членов руководства партии и
страны.
Как известно, вскоре всем им пришлось срочно прерывать
свои отпуска и возвращаться в Польшу, где начались забас-
товки рабочих, приведшие к середине августа 1980 года к воз-
никновению «Солидарности», а к началу сентября смене
почти всего руководства партии и страны.
Пришлось покинуть пост министра и С. Ковальчику. По-
скольку С. Каня, ставший первым секретарем ЦК ПОРП, по-
хорошему относился к С. Ковальчику, он облегчил для неге
переход на положение пенсионера промежуточным назначени-
ем заместителем премьера, на котором он пробыл около тре>
месяцев.
В конце года С. Ковальчик стал пенсионером.
264
С тех пор прервалась моя связь с этим человеком, с ко-
торым более семи лет мы общались и наше взаимодействие
осталось у меня в памяти только в положительном плане.
Оценивая этого польского деятеля с позиций обстановки,
в которой проходила и завершилась его деятельность как ми-
нистра, могу заключить, что с точки зрения взаимодействия
с КГБ он был на высоте своих обязанностей.
Как деятель, на которого возлагались ответственные обя-
занности обеспечения государственной безопасности, он фак-
тически не справился с ними, да и не мог справиться по не-
зависимым от него обстоятельствам.
Если бы он был более независимым от Е. Терека, он дол-
жен был бы настаивать и добиваться принятия действенных
мер изменения обстановки, в соответствии с оценками МВД,
либо подать в отставку.
Но ни то, ни другое он не мог предпринять в силу сла-
бости своего характера, полной доверчивости по отношению
к Е. Тереку, веры в то, что Е. Тереку виднее.
В этом состояла его жизненная трагедия.
Глава двенадцатая
ТРИ ТАКИХ РАЗНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ
«РЫЦАРЯ»
В процессе развития польского социально-политического
кризиса, на политической арене страны помимо описанных
мною ключевых фигур присутствовали и активно воздейство-
вали на них ряд других политических деятелей, изучением ко-
торых мне пришлось заниматься.
Один из них — Мичеслав Раковский занимает заметное
место в моих воспоминаниях, но не как мой личный знакомый
или контакт, а как еще одна незаурядная личность, с которой я
соприкасался не непосредственно, но которая постоянно при-
сутствовала в моем общении с В. Ярузельским, С. Каней и дру-
гими руководителями Польши, особенно начиная с 1980 года.
Два других деятеля, о которых я собираюсь рассказать —
С. Кочёлек и Т. Грабский, были моими личными знакомыми,
правда, если с первым я пару лет общался довольно часто, то с
Т. Грабским скорее это был лишь эпизодический контакт.
Но все упомянутые трое были хорошо известными людьми
в Польше и играли немаловажные роли в происходивших в
Польше в годы кризиса политических событиях. Каждый в
своей, особой роли, но оставил след в польской истории этих
бурных лет. Вот почему я останавливаю свой взор на них из
числа тех многочисленных своих связей и знакомых, чьи
имена довольно часто фигурировали в моих информационных
матриалах.
МИЧЕСЛАВ РАКОВСКИЙ
С этой действительно незаурядной личностью я лично
почти не сталкивался. Но могу назвать его своеобразным
«злым гением» В. Ярузельского, как неизменного спутника «за
кадром» этого польского деятеля, с которым мне довелось
много общаться и через которого я многое познал о М. Ра-
ковском.
В польском издании 1984 года «Кто есть кто в Польше?»
подробно написано о нем, как выдающемся журналисте. Но
там нет, естественно, ничего о том, что он-таки добился своей
долгожданной цели и стал, начиная с 1986 года, при актив-
ном содействии В. Ярузельского сначала членом высшего пар-
тийного органа — Политбюро и секретарем ЦК ПОРП, а
затем, в 1989 году и даже первым секретарем партии, правда,
на весьма короткое время.
Шел М. Раковский к этой цели упорно и, несмотря на
то, что против его кандидатуры всегда были острые возра-
жения в партактиве, невзирая также на то, что, как мне
было известно, в руководстве КПСС имелись такие же на-
строения, о чем знали и В. Ярузельский и до него С. Каня,
он все же преодолел, казалось бы, такие непреодолимые
препятствия.
Суть возражений против М. Раковского сводилась к его
«социал-демократизму». Было известно, что и свою доктор-
скую диссертацию в 1957 году он посвятил социал-демократии
ФРГ. За свою двадцати шестилетнюю журналистскую деятель-
ность руководителя еженедельника «Политика» он неодно-
кратно вызывал своими публикациями резкое недовольство в
польских партийных рядах и у нас в Москве.
Были хорошо известны и его близкие связи с многими
видными западными деятелями, его частые поездки в США
и другие западные страны, сопровождавшиеся шлейфом газет-
ных выступлений довольно неортодоксального характера. Раз-
дражали его интервью, что он получал от Д. Кеннеди,
В. Брандта и других видных политических противников ком-
мунизма.
267
Знал я М. Раковского и с другой стороны. В период наи-
большего обострения кризиса в 1981 году это он с одной сто-
роны вел линию на компромиссное разрешение внутренних
проблем и противоречий с «Солидарностью», а с другой, —
вынашивал планы военного переворота с тем, чтобы жестки-
ми мерами навести в стране порядок, отстранив от участия в
управлении государством партию.
Но расскажу о нем по порядку.
История общественного развития свидетельствует, что в
каждом государстве, независимо от характера режима, в оп-
ределенные моменты на их политическом, культурном или
просто общественном небосклоне появляются такие полити-
ческие деятели, трибуны, публицисты, которые привлекают к
себе всеобщее внимание не своей должностью или постом, а
какими-то своими способностями, ролью, независимой пози-
цией. На них, более или менее продолжительное время кон-
центрируется внимание общества.
Одной из таких личностей и являлся в Польше, в бытность
моей деятельности там Мичеслав Раковский.
В 1973 году он был главным редактором популярного у ин-
теллигенции политического еженедельника «Политика». Он
привлек мое внимание своими статьями в этой газете и во-
обще теми материалами, которые в ней помещались.
Обращало внимание на себя, прежде всего, то обстоятель-
ство, что «Политика», в заголовке которой значилось, что она
является органом ЦК ПОРП, а направленность ее публикаций
никак не соответствовала строгой партийной линии.
Соответственно, я заинтересовался, что же из себя пред-
ставляет ее издатель и главный редактор и в каких отноше-
ниях он находится с руководством партии.
Из официальных источников я узнал, что Мичеслав Фран-
цисек Раковский родился в 1926 году, во время гитлеровской
оккупации работал в железнодорожных мастерских. Сразу
после окончания войны — офицер Войска Польского в тече-
ние четырех лет, затем являлся сотрудником аппарата ЦК
партии до 1957 года. В этот период окончил институт обще-
ственных наук и защитил докторскую диссертацию. С тех пор,
главный редакор «Политики».
К моменту, когда в 1973 году имя М. Раковского стало фи-
гурировать в моих опенках политической обстановки в Поль-
ше, он уже был одним из наиболее известных польских пуб-
лицистов, который пользовался одобрением руководства пар-
тии и, прежде всего, самого Е. Терека, как имевший связи и
известность на Западе, в том числе, в США.
В журналистских кругах было известно, что он встречался
268
в США с президентом Д. Кеннеди, брал у него интервью, во
время которого Д. Кеннеди высказал мнение, что в лице
М. Раковского он приветствовал первого будущего президента
«свободной» Польши.
Не могу ручаться за достоверность этого эпизода, но то,
что к нему доброжелательно относились «сильные мира сего»
подтверждали многочисленные интервью, которые он брал у
них, в том числе, помимо Д. Кеннеди, у В. Брандта,
И. Ганди, О. Пальме и других.
Мне было известно, что Е. Терек видел в нем человека,
способного выполнять роль неофициального представителя
руководства Польши на Западе. Этой возможностью Е. Терек
пользовался активно, когда требовалось выяснить позиции тех
или иных западных деяелей по конкретным проблемам отно-
шений Польши с капиталистическими государствами.
Положение М. Раковского как главного редактора полити-
ческого органа ЦК ПОРП, как значился еженедельник «По-
литика», создавало ему необходимое реноме, подтверждая
близость к партийному руководству страны. С другой сторо-
ны, свободные от узких партийных рамок публикации газеты
создавали ему престиж независимого журналиста, с которым
западные деятели чувствовали себя свободнее, чем с офици-
альными польскими представителями.
Еще В, Гомулка в 1968 году ввел его в состав Центрального
Комитета партии в качестве кандидата в члены этого органа.
Е. Терек в 1975 году за «услуги», оказанные ему в создании
для Е. Терека благоприятного климата на Западе, возвел
М. Раковского до полноправного члена ЦК.
Когда я вплотную стал приглядываться к личности М. Ра-
ковского, интересоваться его характеристиками у своих зна-
комых из числа хорошо знавших его, я стал получать преиму-
щественно негативные оценки его партийных позиций при
высоких в то же время отзывах о его профессиональных ка-
чествах как журналиста, острого полемиста и человека, высо-
коэрудированного в международных вопросах.
К 1980 году у М. Раковского стало заметным стремление,
отталкиваясь от своих позиций в «Политике», приобщиться к
деятельности в составе партийного руководства. Особенно это
явственно проявилось на XI Пленуме ЦК, в июне 1980 года,
уже при первом секретаре С. Кани. Тогда, выступив в под-
держку С. Кани, попавшему на Пленуме под острую критику,
М. Раковский стремился заложить основу для избрания его в
состав нового руководства партии на предстоявшем IX съезде.
В своем выступлении он явно имел в виду себя, высказал
мнение, что «съезд должен привести новые, способные силы
269
к руководству партии». Однако его надежды на этот раз не
сбылись. Он едва прошел в состав нового Центрального Ко-
митета, но большего не добился. Вероятно, ему в этом плохую
службу сослужило его выступление на съезде.
Присутствуя на съезде в качестве гостя, я был поражен
тем, как остро и, я бы сказал, исключительно убедительно
критиковал он все руководство партии.
Его выступление было блестящим как по своей логике, так
и по стилю. Я впервые слушал его и думаю, что это было
лучшим выступлением на съезде. Но зная С. Каню, я понял,
что после этого он не должен был пропустить М. Раковского
дальше рядового членства в ЦК.
После съезда мне стало известно, в том числе и от самого
С. Кани, что М. Раковский высказывал претензии за то, что
его не хотят использовать на руководящей партийной работе,
хотя он способнее многих посредственных деятелей, которых
С. Каня «набрал» в свою новую политическую команду.
В одной из личных бесед с С. Каней, он охарактеризовал
М. Раковского как явного проводника западного влияния на
партию и никогда не допустит, чтобы он оказался в составе
Политбюро или Секретариате ЦК ПОРП.
Не менее категорично, как я отмечал в главе о В. Яру-
зельском, судил о нем до 1980 года и этот мой знакомый. Од-
нако, не успел В. Ярузельский стать премьером, первым его
актом было приглашение М. Раковского на пост вице-премье-
ра. Многим это показалось странным и непонятным, в том
числе и в Москве, где, как мне стало известно, в ЦК КПСС
встретили это назначение негативно.
В польском партактиве кандидатура М. Раковского вызвала
острую критику в адрес В. Ярузельского. Его действия многие,
в том числе и в Политбюро, не одобряли, несмотря на его
пояснения. Не мог в то время этого понять и я, зная как
ранее В. Ярузельский негативно характеризовал политическую
линию, которую проводила «Политика» под руководством
М. Раковского.
После раздумий я пришел к выводу, что в оценке этого
деятеля В. Ярузельским победили его личные качества, его
высокая интеллигентность, что для В. Ярузельского являлось
решающим в оценке людей.
Став вице-премьером, М. Раковский получил сложные за-
дачи по связи правительства с польской интеллигенцией, в
большинстве своем находившейся в оппозиции к властям и,
что было еще сложнее, работу с профобъединением «Соли-
дарность».
Его первая встреча с активом рабочих-судостроителей в
270
Гданьске, где он умело и мужественно отбивался от самых ка-
верзных и провокационных вопросов и оправдывал позиции
правительства, подвердила целесообразность решения В. Яру-
зельского о поручении ему этого участка в правительстве.
В конце марта 1981 года, когда над страной нависла уг-
роза всеобщей забастовки, М. Раковский умело провел пере-
говоры с лидером «Солидарности» Л. Валенсой и добился
отмены забастовки. Правда, тогда он в качестве одного из
весомых аргументов приводил Л. Валенсе «убеждение», что
провокационная деятельность экстремистов в «Солидарнос-
ти» и забастовка неизбежно приведут к «вторжению» в
Польшу советских войск. В заключение переговоров с
Л. Валенсой, как сообщала западная пресса, он сказал:
«Подписывая это соглашение, вы останавливаете работу дви-
гателей советских танков, которые работают уже 15 дней»,
намекая на маневры советских войск — «Союз-81», прохо-
дившие в это время на восточных границах Польши.
Не одобряя такую спекуляцию на ложной угрозе, не могу
не отметить способности М. Раковского вести переговоры в
очень сложных условиях. Думаю, что едва ли кто другой из
числа руководства от имени правительства смог бы добиться
от Л. Валенсы необходимого понимания.
Для характеристики М. Раковского, его позиций, которые
приобретали все большую остроту по отношению к деятель-
ности экстремистов в «Солидарности» по мере осложнения
ими положения в стране, показательно его интервью журналу
«Шпигель» 14 сентября 1981 года. В нем он последовательно
отстаивал действия руководства Польши в его настойчивых
попытках поиска соглашения с «Солидарностью». Отмечал не-
долговечность двоевластия, которые создавал в стране 1 съезд
«Солидарности» и которое вело к неизбежной конфронтации
с властями. Это уже был заметный прогресс у М. Раковского,
теперь занимавшего более решительную линию по оправда-
нию политики партии и ее руководства, но скорее не С.
Кани, а В. Ярузельского, который через полмесяца сменит
первого на посту руководителя партии.
Но еще до этого стало ясно, что все усилия В. Ярузель-
ского найти пути к компромиссу с «Солидарностью» не при-
ведут к положительному результату и неизбежность конфрон-
тации становилась реальностью. М. Раковский стал искать
«свой» путь решения проблемы кризиса. Говорю «свой» ус-
ловно, как исходивший от него, но авторство требуется уточ-
нить. Об этом ниже.
В самом начале второго периода кризиса — в первой по-
ловине 1981 года, когда пост министра внутренних дел зани-
271
мал М. Милевский, к нему однажды заявился М. Раковский
с прощупывающим «предложением» о том, что наиболее ра-
циональным разрешением кризиса, в условиях, когда партия
оказывается бессильной, мог бы быть военный переворот.
То есть, власть в стране должны взять военные, во главе
конечно же с министром национальной обороны (он же пре-
мьер). М. Милевский тогда не принял это высказывание
М. Раковского за серьезное, тем более, что не видя одобре-
ния, М. Раковский превратил его в шутку. Но М. Милевский
все же доложил об этом и премьеру и первому секретарю, но
оба никак не среагировали.
Уже к концу этого острого периода кризисной ситуации,
после того, как в июле 1981 года министром внутренних дел
стал Ч. Кищак, теперь уже к нему М. Раковский обратился
с тем же «соображением». Новый министр имел рекоменда-
цию от В. Ярузельского теснее взаимодействовать с М. Ра-
ковским, поэтому более внимательно выслушал его аргумен-
тацию и сразу же также доложил В. Ярузельскому. Премьер
посоветовал не обращать внимания на это «несерьезное» пред-
ложение.
Вспоминая об этом, я склонен придать более серьезное
значение этим двум эпизодам в действиях такого тонкого и
умного деятеля как М. Раковский. Он ясно понимал больное
состояние партии сначала под руководством С. Кани, а затем
и В. Ярузельского, который задолго до введения военного по-
ложения явно делал ставку на военных. Эта линия четко оп-
ределялась сразу после введения военного положения, не
только в том, что военные стали занимать многие админи-
стративные позиции, но и в партии, когда военные выдвига-
лись вперед, а партия отодвигалась в сторону.
Хотя выбираемые В. Ярузельским для руководящих пози-
ций военачальники были сами хорошими коммунистами, но
при таких назначениях коллективная воля коммунистов, дей-
ственность их влияния на скорейшую нормализацию обста-
новки сводилась к нулю, подменялась волей одного, хотя и
решительного человека. Партия по существу устранялась на
время от участия в повседневной деятельности трудовых кол-
лективов, лишаясь возможности восстановления доверия к
себе со стороны трудящихся.
Вот отражением этих идей и была, на мой взгляд, иници-
атива М. Раковского учредить военное положение «военным
переворотом». Так что нельзя исключать, в частности, при-
частность к авторству и самого В. Ярузельского, который, ес-
тественно, взвешивал все возможности разрешения кризиса.
В эту линию умещается и предложение М. Раковского
272
сразу же по введении военного положения «распустить пар-
тию», что, однако, В. Ярузельский не поддержал, понимая,
что для Польши пример венгерских событий не совсем под-
ходит, условия в партии там были совершенно иными. Но то,
во что партия превратилась в первый период режима военного
положения, было, пожалуй, не лучше роспуска ее.
Противоречивость отношения В. Ярузельского к М. Раков-
скому для меня была видна, но причины ее я не сразу уловил.
Было понятно стремление использовать человека, который
мог бы примирить правительство и партию с интеллигенцией.
Гем более что эта прослойка общества была большой слабос-
н,ю В. Ярузельского.
Поэтому, когда мне стало известно, что, оправдывая вы-
движение М. Раковского на руководящую позицию в прави-
тельстве, В. Ярузельский назвал его «попутчиком» партии, ко-
юрого можно и полезно использовать в интересах дела (как
говорил В. И. Ленин, добавлял В. Ярузельский), то я не уви-
11 ел в этом какого-то «греха» против партии. Тем более что
В. Ярузельский твердо заверил своих коллег по руководству
ПОРП, что не собирался и никогда не согласится на то,
чтобы М. Раковский оказался в руководящем органе партии,
ибо он «не тот человек».
Но вот прошло время, наступил 1986 год и X съезд партии.
Гот же В. Ярузельский ввел М. Раковского в состав Полит-
бюро и Секретариата ЦК ПОРП. Почему? Что М. Раковский
изменил свою оценку о партии, стал более последовательным
сторонником ее линии? Едва ли, скорее, он нужен был
В. Ярузельскому, как человек, который мог внести в руковод-
ство новые, «перестроечные» идеи.
Немаловажным при этом, думаю, фактором явилось и без-
условное влияние М. Раковского на самого первого секретаря.
О том, что оно было довольно сильным и, вероятно, не обя-
ттельно негативным в смысле навязывания различных «экс-
периментальных» идей, говорит многое. Его политическое
влияние способствовало проявлению В. Ярузельским большой
решительности в тех действиях, которые были объективно не-
обходимы в конкретных ситуациях. Не хочу сказать, что
И. Ярузельский что-то делал под влиянием М. Раковского, в
чем был убежден сам, или проявлял какое-то безвольное под-
чинение ему. Нет, он, безусловно, был самостоятельным ли-
нером партии, но думаю, что через М. Раковского он пере-
проверял себя. Помогал ему М. Раковский, своей богатой
международной эрудицией и опытом в такие моменты, как
второй визит в Польшу папы римского Иоанна Павла II, при
встречах и переговорах В. Ярузельского в США. Наконец,
273
ощутимо чувствовалось влияние М. Раковского в сохранении
у В. Ярузельского сомнений в отношении к нему со стороны
руководства КПСС, в чем он проявлял повышенную мнитель-
ность. Наиболее показательно это проявилось в мае 1983 года
в связи с публикацией в журнале «Новое время» критической
статьи об еженедельнике «Политика» и ее главном редакторе
Тогда М. Раковский преуспел в убеждении В. Ярузельского
в том, что статья была направлена не столько против него
сколько в адрес первого секретаря ЦК ПОРП и премьера
Польши, заместителем которого был М. Раковский.
М. Раковский же особо остро реагировал на эту критику,
потому что она подрывала его основной движущий стимул,
можно сказать, идею фикс всей его дальнейшей политической
деятельности — стремления к продвижению по лестнице пар-
тийной иерархии в польской партии.
Нет слов, он был умнее многих членов руководства, но
был ли он последовательнее их в своих коммунистических
убеждениях? Сомневаюсь.
Упрощенно можно было бы подумать, исходя из известно-
го нам теперь перехода В. Ярузельского из партии на прези-
дентское кресло, что М. Раковский мог стремиться подгото-
вить условия для реализации пожелания Д. Кеннеди ему стать
президентом Польской республики! Это было бы не только
реально, но и более соответствовало его способностям и
опыту. Из него вышел бы, на мой взгляд, хороший президент,
лучше, во всяком случае, чем первый секретарь партии, в ко-
торую он, по существу, не верил!
Но время было упущено. Уступи ему место В. Ярузельский
на X съезде и думаю, эта перспектива могла бы реализоваться.
А пока ее смог реализовать успешно В. Ярузельский и тем
более Л. Валенса, который еще в 1981 году, будучи интерни-
рованным, убежденно говорил о том, что он «будет президен-
том» и, как видим, нисколько не ошибался.
В продвижении М. Раковского в партийном руководстве
главную роль, безусловно, играл В. Ярузельский. Именно он
рекомендовал его в состав Политбюро и Секретариат ЦК
ПОРП, а затем, уходя на пост президента, в 1989 году, на
пост первого секретаря. И хотя всего несколько месяцев, но
М. Раковский был высшим руководителем партии, правда уже
в условиях, когда она теряла свою «правящую» функцию в
стране.
Но тот факт, что М. Раковский достиг того, чего добивался
на протяжении последних десяти лет, характеризует его как
волевого, целеустремленного бойца, умеющего достигать своих,
целей.
274
В заключение об этом польском деятеле могу лишь доба-
вить, что одно время, уже в условиях военного положения в
Польше, я был готов поближе познакомиться с М. Раков-
ским, имея в виду создать условия для периодических личных
встреч с ним с целью обмена мнениями и оценками, Я знал,
что он не откажется от знакомства со мною, зная меня как
представителя КГБ от своих знакомых из числа моих контак-
тов.
Подталкивало меня к этому, с одной стороны, желание по-
дискутировать по различным польским проблемам с таким
интересным партнером. Тем более что внимательно и регуляр-
но читая еженедельник «Политика», у меня накопилось много
вопросов к нему, как ее главному редактору.
Но главная причина состояла в том, чтобы внести ясность
в его позиции по отношению к нашей стране. Став вице-пре-
мьером, он рвался посетить СССР и, как мне было известно,
выражал недоумение и недовольство тем, что его не пригла-
шали в Москву.
Понимая его роль в разрешении кризиса, я считал, что
было бы целесообразно предоставить ему такую возможность.
Но в Москве помнили не только отдельные публикации «По-
литики», но и его выступление на одном из заседаний Сейма,
когда он довольно двусмысленно высказался о «соседе Поль-
ши за Бугом», создав впечатление его недружественности к
нам.
Я готовился поставить вопрос о его позиции в этом, чтобы
снять все неясности. Ведь если хочешь иметь хорошие отно-
шения с Москвой, должен и свою позицию определить четко.
Но, поразмыслив о возможных последствиях для себя, как
представителя КГБ, получив от своих контактов ряд новых
фактов о негласных высказываниях М. Раковского отнюдь не
в его пользу, я решил отказаться от своего намерения. Тем
более что приближалось окончание моего затянувшегося пре-
бывания в Польше и у меня оставалось еще много незавер-
шенных дел, требовавших новых встреч с моими старыми зна-
комыми.
Так и остался до конца не раскрытым для меня вопрос об
истинных позициях М. Раковского по отношению к нам,
нашей стране, к союзу Польши с СССР.
СТАНИСЛАВ КОЧЁЛЕК. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ
И ДИПЛОМАТ
Об этом польском политическом деятеле я вспоминаю по-
тому, что хотя мое общение с ним продолжалось всего не-
полных два года, но оно совпало с наиболее сложным пери-
одом польского кризиса, было весьма интенсивным и крайне
полезным для меня, а сам С. Кочёлек произвел на меня не-
забываемое впечатление, во многом обогатил мое представле-
ние о поляках, остающихся верными своим убеждениям, не-
смотря ни на что.
Не моту без сожаления думать о том, что потеряло поль-
ское общество, не сумев воспользоваться в полную меру спо-
собностями и, я бы сказал, политическим талантом этого че-
ловека... Убежден, что он мог бы внести более ощутимый
вклад в польскую политическую жизнь в целом и в партий-
ную деятельность польских коммунистов, в частности.
Партийная карьера С. Кочёлека начиналась одновременно
с карьерой С. Кани и в одной Варшавской партийной орга-
низации.
В июне 1964 года на IV съезде партии они оба были из-
браны кандидатами в члены Центрального комитета ПОРП.
В то время он был первым секретарем Варшавского союза со-
циалистической полодежи, а С. Каня уже секретарем Варшав-
ского комитета партии.
Но уже на II Пленуме ЦК ПОРП 21 ноября 1964 года С.
Кочёлек избирается членом ЦК, обгоняя в этом С. Каню, в
том числе становится в этом же году первым секретарем Вар-
шавского комитета партии. С декабря 1967 года он два с по-
ловиной года возглавлял Гданьский воеводский комитет пар-
тии, став одновременно на V съезде, 18 сентября 1968 года
членом Политбюро ЦК ПОРП. На VII Пленуме ЦК 20 де-
кабря 1970 года его избирают членом Политбюро и секрета-
рем ЦК после того, как он уступил место первого секретаре
в Гданьске в июле этого года А. Каркошке.
Несмотря на то, что во время событий декабря 1970 года
С. Кочёлек уже более полугода не руководил Гданьской пар-
276
тийной организацией, являясь секретарем ЦК, когда в руко-
водстве партии проводился анализ причин декабрьских собы-
тий, он посчитал себя морально ответственным за то, что про-
изошло в этом регионе и на VIII Пленуме ЦК 7 февраля
1971 года подал в отставку с постов члена Политбюро и сек-
ретаря ЦК ПОРП.
С этого момента он на последующие девять с половиной
лет исчез с политической арены Польши, перейдя на дипло-
матическую работу.
Подводя итог этому периоду политической деятельности
С. Кочёлека нужно отметить, что он заметно выделялся сво-
ими способностями, политической и общей эрудицией среди
других членов польского высшего руководства партии. Об
этом говорит и тот факт, что став в возрасте 31 года пер-
вым секретарем крупнейшей столичной партийной органи-
йции, он в 35 лет был самым молодым членом Политбюро
ЦК.
С ноября 1980 года С. Каня вновь вспомнил о С. Кочёлеке
и привлек его к активной политической деятельности, реко-
мендовав Варшавской партийной организации, которая и из-
брала его своим первым секретарем.
В одной из моих бесед с С. Каней, когда речь зашла о
положении в столице в связи с забастовочными конфликтами
на ряде варшавских предприятий, первый секретарь выразил
уверенность, что в столичной партийной организации, во
главе которой встал опытный политический, как он выразил-
ся, боец С. Кочёлек, правым элементам не удастся захватить
под свое влияние руководство. При этом С. Каня сказал, что
если меня интересует положение в рабочих коллективах сто-
лицы, он рекомендует мне встретиться с С. Кочёлеком:
«Зайди к нему, — сказал С. Каня, — благо, его партийный
комитет находится по соседству с твоим жильем. Я позвоню
ему, чтобы он ввел тебя в курс событий в столице».
При этом С. Каня рассказал мне историю с отставкой
Кочёлека в феврале 1971 года. «Он был совершенно ни
при чем во время декабрьских событий, — говорил
С. Каня, •— не только не отдавал каких-либо распоряжений
о применении силы против рабочих, но возражал 3. Клишко,
когда тот приказал стрелять в рабочих».
«Это способнейший экономист и мудрый политический де-
ятель, —• говорил мне тогда, в начале 1981 года С. Каня, —
он был отмечен В. Гомулкой, который предназначал его в
своего преемника на посту первого секретаря партии. Думаю,
что он тебе понравится», — так закончил С. Каня свою ре-
комендацию этого человека.
277
Как же эти слова расходились с той оценкой С. Кочёлека
тем же С. Каней в середине 1981 года, когда он посмел кри-1
тически отзываться о деятельности первого секретаря ЦК й
даже возглавил усилия по его смещению к октябрю этого!
года!
Через несколько дней я созвонился с С. Кочёлеком, кото-!
рый уже был предупрежден С. Каней, так как сразу же, без
лишних слов, назначил удобное для него время для нашей
встречи, подсказав, как пройти к нему в Комитет партии.
Действительно, здание Варшавского комитета партии находи-
лось в том же квартале, что и моя квартира, по улице Аллея
роз, которая была известна мне еще до приезда в Польшу из
биографии А. Блока — на ней в прошлом размещалась боль-
ница, в которой находился на излечении и окончил свой жиз-
ненный путь отец поэта.
В назначенное время я был у входа в Комитет, где меня
без лишних вопросов пропустили, подсказав, как пройти в ка-
бинет первого секретаря. В приемной секретарша сразу же
предложила мне пройти в кабинет.
Не буду описывать ни его довольно просто обставленный
кабинет, ни его самого, хотя он сразу же понравился мне мяг-
костью и скромностью манер, ровным голосом и вниманием
к собеседнику. Первый же разговор выявил, что передо мною
был высокоинтеллигентный человек. Чувствовалось, что он
был не чужд и дипломатическому стилю беседы, но искрен-
ность его в разговоре со мною была полной. Думаю, что в
этом сказалась роль С. Кани.
Наша первая беседа была довольно длительной, хотя я
сразу же поинтересовался, на какое время мог рассчитывать
занять его внимание без ущерба для его дел.
«Время у меня, — отвечал С. Кочёлек, — действительно в
обрез, через час начинается заседание, но мы сможем, я
думаю, продолжить беседу и в другой раз?» Я охотно согла-
сился и, получив для начала нашего знакомства много инте-
ресного для меня по столице, ее промышленности и, главное,
о рабочих коллективах таких крупных заводов, как автозавод
«Варшава», попрощался, договорившись о встречах в будущем.
«Лучше, если мы будем договариваться заранее по телефо-
ну, — сказал он, — звоните мне в любое время, а если меня
не будет, оставляйте свой телефон, и я сразу же свяжусь с
вами». На этом мы и расстались, как будто бы обоюдно до-
вольные первой беседой. О моем удовлетворении я уже ска-
зал. Что касается С. Кочёлека, то при встрече с С. Каней в
ближайшие дни, он подтвердил, что С. Кочёлек также выра-
278
зил свое положительное впечатление от встречи со мною, чем
ободрил меня на развитие нашего знакомства.
Вторая моя встреча особенно запомнилась мне тем эпизо-
дом с беседой С. Кочёлека с нашим послом Б. Аристовым, о
котором я рассказал в главе о С. Кани.
Это был единственный «подводный» камень в моих взаи-
моотношениях с С. Кочёлеком, который я благополучно ми-
новал.
Как показали наши дальнейшие отношения, вплоть до се-
редины 1982 года, С. Кочёлек сделал правильные выводы из
преподанного ему мною наглядного урока и наше знакомство
успешно развивалось на сугубо доверительном уровне.
Он часто советовался со мною по складывавшейся слож-
ной обстановке в столице, высказывал серьезные опасения за
курс С. Кани, особенно в ходе подготовки X! Пленума ЦК в
июне 1981 года, сам активно участвовал в мобилизации сто-
личных коммунистов на противодействие, как он считал, па-
убному курсу для партии, который проводил С. Кани. После
IX съезда ПОРП С. Кочёлек являлся одним из активных ор-
ганизаторов замены С. Кани на посту первого секретаря ЦК
па В. Ярузельского, сторонником которого он оставался даже
тогда, когда сам новый первый секретарь отказался от под-
держки его.
К сожалению, С. Каня преуспел в том, чтобы «испортить»
характеристику С. Кочёлека в глазах В. Ярузельского, припи-
сав ему «оппозицию» не только в отношении себя, но и
В. Ярузельского, что совершенно не соответствовало действи-
1 ельности.
С. Каня, не выполнив сам обещания о вводе С. Кочёлека
в состав Политбюро ЦК, как первого секретаря столичной
парторганизации, сделал все, чтобы не допустил этой «ошиб-
ки» и В. Ярузельский. Это было одним из серьезных кадровых
просчетов как самого С. Кани, так затем и В. Ярузельского.
Приняв от С. Кани в октябре 1981 года не только его кад-
ровый состав руководящих органов, но и его «характеристи-
ки», в частности убеждение в оппозиции С. Кочёлека также
и к В. Ярузельскому, новый первый секретарь не спешил с
введением секретаря самой важной, столичной организации в
Политбюро, хотя в интересах партии и укрепления собствен-
ного положения это следовало бы сделать в первую очередь.
Но В. Ярузельский ввел в кандидаты в члены Политбюро
и октябре 1981 г. своего заместителя по МНО Ф. Сивицкого,
в феврале 1982 года министра внутренних дел Ч. Кищака, но
не выдвигал С. Кочёлека.
Как контраст такому положению после вынужденного из-
279
за явно неприязненного и предвзятого отношения к нему
первого секретаря ЦК ухода в июне 1982 года С. Кочёлека
и избрания первым секретарем в столице М. Возняка, он
был уже 16 июля избран членом Политбюро.
Известным оправданием для такого отношения В. Ярузель-
ского могло быть то, что С. Кочёлек не был и членом ЦК.
На IX съезде С. Каня принял меры, чтобы такие «оппозици-
онеры» не прошли и в новый состав Центрального Комитета,
хотя туда его сторонники «пропустили» многих активных чле-
нов действительно оппозиционной партии «Солидарности».
В. Ярузельский мог на любом из очередных Пленумов ЦК
исправить это положение, но не захотел. Я знал, что В. Яру-
зельский бьи недоволен тем, что С. Кочёлек, как первый сек-
ретарь столичной парторганизации «допускал» выступления
его критиков на Пленумах из числа членов ЦК от этой ора-
ганизации. Он явно считал, что такие выступления делались
с ведома С. Кочёлека или инспирировались им. Однако мне.
было хорошо известно, что С. Кочёлек наоборот стремился;
только помогать первому секретарю ЦК. Однако сам, не яв-'
ляясь членом ЦК, он был ограничен в оказании влияния на
представителей столицы в этом органе во время заседаний
ЦК.
Вскоре после введения военного положения мнение
В. Ярузельского о С. Кочёлеке оказалось в плену тех против-!
ников этого принципиального руководителя столичных ком-|
мунистов, которым не нравился его растущий авторитет в ра-;
бочей среде. Они не упускали ни одной возможности, чтобы!
не представить «образ» С. Кочёлека и его действия в негатив-
ном по отношению к В. Ярузельскому плане.
Объективная деятельность С. Кочёлека как партийного ор-
ганизатора, постоянно связанного с трудовыми коллективами,
завоевывала ему все больший авторитет, а это увеличивало не-
приязнь к нему его противников.
Несмотря на то, что он был переизбран уже после XI Пле-
нума ЦК, 27 июня 1981 года, С. Каня «провалил» его избра-
ние на IX съезде в члены ЦК.
Дальнейшая судьба С. Кочёлека ясно продемонстрировала
не только негативное отношение к нему, но и прямое недо-
верие и, я бы сказал, прямую враждебность со стороны ру-
ководства ПОРП и самого В. Ярузельского.
Казалось бы, устранили способного политического деятеля
с политической арены страны, независимо и очень трезво
мыслящего, назначили послом в СССР, лишив его возмож-
ности «вмешиваться» во внутриполитическую деятельность
партии, и успокойтесь! Но нет, возникает опасение, как бы
280
этот умный, хорошо понимающий обстановку и критически
настроенный дипломат не стал навевать советским руководи-
телям негативные для первого секретаря ЦК оценки. А ведь
что-что, а это — категорическое «табу» для всех. И вот, по
воле первого, министр внутренних дел Ч. Кищак начинает
«выяснять» тайно, через КГБ возникшие у правительства ПНР
(да, у правительства, а не у партии, хотя хорошо известно,
кто возглавляет это правительство) «сомнения», соответствует
ли по своим «морально-политическим качествам» С. Кочёлек
должности посла. Да к тому же, МВД якобы имеет сведения
о каких-то «сомнительных» связях С. Кочёлека с представи-
телями капиталистического мира (посол-то?!). И идет через
меня просьба к КГБ сообщить, нет ли каких сведений об этом
у КГБ?
Это обращение МВД было так типично для методов «по-
литического сыска» прошлых лет, что КГБ очень оперативно
ответило, во-первых, об отсутствии чего-либо негативного.
Во-вторых, говорилось в ответе, советские специальные орга-
ны не следят за поведением послов союзных государств и, ес-
тественно, ничего сказать не могут о связях С. Кочёлека с
1 г)>едставителями капстран. В материалах же об этих предста-
нителях имя С. Кочёлека также не значится.
Неудача со сбором «компрометирующих» материалов в
Москве не остановила врагов С. Кочёлека. Они, как я и пред-
полагал, когда провожали его в Москву, использовали все,
чтобы приклеить к нему ярлык «агента Москвы». В этом
плане ими был использован тот факт, что в Москве оказы-
валось много «внутренней» польской информации, в частнос-
1и, о положении в руководстве страны и партии, которую на-
правляли мы и которая активно использовалась советским ру-
ководсвом при переговорах с польским. Эта «информирован-
ность» наших руководителей приписывалась С. Кочёлеку.
Обвинения в этом смертном грехе и послужили, правда не-
гласно, к тому, что он был отозван из Москвы и отправлен
на пенсию. Так бесславно, прежде всего для польского пар-
। и Иного руководства, закончилась партийно-политическая и
служебная карьера этого поистине незаурядного польского де-
я геля.
Зная хорошо многих польских деятелей, после знакомства
и двухлетнего общения с С. Кочёлеком, могу утверждать, что
мало кто из других известных мне польских политических де-
ятелей мог бы сравниться с ним по своим разносторонним
способностям, остроте ума и политическим суждениям и
«щенкам, глубине понимания обстановки и умению формули-
|ювать и решать актуальные текущие задачи.
281
Думаю, что ни С. Каня, ни другие члены его партийной
«команды» в кризисные годы не могли бы состязаться, срав-
няться с умением С. Кочёлека руководить большими коллек-
тивами коммунистов, будить их активность и заражать их
верой в успех. Это он доказал на хотя и кратком, но плодо-
творном руководстве Варшавским комитетом партии.
Размышляя о том, чего лишил себя С. Каня, отлучив от
руководства С. Кочёлека, я приходил к убеждению, что имея
его рядом с собой, он получил бы как раз то, чего ему так
не хватало — стратегического мышления и определения глав-
ных звеньев, решающих задач, исходя из конкретной текущей
ситуации.
Но, к сожалению, мелкая мстительнось и нежелание иметь
вблизи более яркие личности, чем их собственная, в чем-то
или порою во всем превосходящих, обедняло все руководство
партии и всю ее деятельность.
Убедительный пример тому я видел на судьбе С. Кочёлека.
ТАДЕУШ ГРАБСКИЙ
За долгие годы жизни и деятельности в Польше меня удив-
ляло, как легко многие польские деятели отказывались от
своих убеждений ради сохранения своего удобного обществен-
ного положения или в целях достижения более высоких по-
зиций. Но это, довольно распространенное в любом челове-
ческом обществе явление все же не вызывало во мне чувства
большего, чем удивление, тогда как готовность обратного по-
рядка, отстаивать свои убеждения вопреки личной выгоде, с
явным ущербом для своих личных интересов, вызывало глу-
бокое уважение.
Ряд примеров последнего порядка поведения широко из-
вестных представителей польской общественности я мог бы
привести, хотя их и не так уж много.
Примас Польши Стефан ВышиньскиЙ, самоотверженный
представитель католической церкви и Владислав Гомулка, по-
литический деятель старой революционной закалки, проде-
монстрировали неординарную стойкость и преданность своим
идеям. Известны мне стали и менее выдающиеся, не так ши-
роко известные полякам деятели, такие, как описываемые
мною М. Милевский, С. Кочёлек и целый ряд моих знакомых
из числа стоящих на более низких ступениях общественной
лестницы, но всегда отдававших предпочтение сохранению
своих убеждений перед личными интересами.
В этом отношении из всех хорошо лично известных мне
польских политических деятелей фигура Тадеуша Грабского вы-
деляется наиболее рельефно. Это он, будучи фактически рядо-
вым членом Центрального Комитета, всего пару лет возглав-
ляющий небольшую воеводскую партийную организацию в Ко-
пине, осмелился в декабре 1978 года выступить против «самого»
первого секретаря ЦК ПОРП Е. Терека.
В тот период, вскоре после VII съезда, проведенного
Е. Тереком с большой помпой, этот польский лидер чувство-
вал себя наиболее прочно, несмотря на события июня
1976 года. Его «авторитет» в социалистическом содружестве
был особенно высок, благодаря явной поддержке со стороны
283
Генсека ЦК КПСС. Пользовался он и заметной поддержкой
и в более широком международном плане со стороны лидеров
ведущих западных государств.
А кто же был по своей позиции в партии Т. Грабский?
Будучи выбран на пост первого секретаря областного коми-
тета партии в Конине 7 июня 1975 года, он был на VII съезде
ПОРП в декабре этого года избран в состав Центрального Ко-
митета. Всего один год пребывания членом этого руководя-
щего партийного органа потребовался ему, чтобы как опыт-
ному экономисту понять всю пагубность экономической по-
литики Е. Терека.
И вот, не заручившись поддержкой со стороны других чле-
нов ЦК, не имея связей и сторонников в аппарате ЦК, не
говоря уже о Политбюро и Секретариате, спонганно, под вли-
янием глубоких убеждений в ошибочности проводимой пар-
тией политики «команды» Е. Терека, он вышел на трибуну
Пленума.
Подвергнув руководство партии обоснованной критике,
опираясь на хорошее знание экономических законов, он не
просто подверг сомнению линию партии в области экономи-
ческого развития страны. Его выступление прозвучало на Пле-
нуме после доклада Е. Терека, в котором руководитель партии
излагал планы деятельности партии на 1979 год. Оно прозву-
чало практически непосредственно против него как руководи-
теля ПОРП и, естественно, вызвало бурный гнев «лидера».
Думаю, что Т. Грабский отдавал себе отчет в тот момент в
том, что руководство партии и, в первую очередь, Е. Терек и
его приближенные из «катовицкой группы», до этого ни разу
не слышавшие из среды своего партийного актива ни слова
критики, тем более не потерпят ее, да еще в такой убедитель-
ной форме, со стороны какого-то «периферийна».
Так и случилось. Его довольно оперативно сместили «
поста первого секретаря в Конине, организовав «перевыборы^
в сентябре 1979 года. Но Е. Терек и его верный «лейтенант!
Е. Бабюх намеревались совершить более быструю расправу с
возмутителем «марша успехов» Терека.
Однако, положительная реакция многих членов ЦК, отме-
тивших выступление Т. Грабского шумными одобрительными
аплодисментами, заставила Политбюро действовать осторож-
нее, чтобы не вызвать обвинений в «зажиме критики».
Первая реакция Е. Терека была яростной. На срочно со-
званном заседании Политбюро в перерыве работы Пленума он
и Бабюх внесли предложение поставить на Пленуме вопрос
об исключении Т. Грабского из членов ЦК «за клевету* на
руководство ПОРП. Но другие члены Политбюро и, в первую
284
очередь, С. Каня, возразили им, отметив, что Пленум может
не согласиться с этим и такая постановка вопроса вызовет
новую критику. Пусть пройдет какое-то время и его можно
будет без лишнего шума убрать с руководящих позиций в Ко-
нине. Что касается членства в ЦК, то лучше оставить это ре-
шение до очередного съезда.
Через 10 месяцев после своего выступления всего за пол-
года до VIII съезда он был освобожден от поста первого сек-
ретаря в Конине, а на съезде не был избран и в члены ЦК.
Месть Е. Терека свершилась, а отказ его от учета критических
замечаний с неизбежностью привел к сентябрю 1980 года к
тому финалу, который предвидел и Т. Грабский почти за два
года до этого.
В связи с этим эпизодом из жизни Т. Грабского не могу
не вспомнить одно обстоятельство, обратившее дополнительно
мое внимание на этого деятеля.
Буквально на другой день после завершения XIII Пленума,
15 декабря 1978 года я находился по делам сотрудничества
КГБ с МВД в одном из служебных кабинетов у руководящего
работника МВД. В это время раздался телефонный звонок по
линии правительственной связи, звонили, как я понял, из ап-
парата ЦК ПОРП. Было ясно для меня, что звонил кто-то из
важных лиц. Речь шла, как можно было понять из ответов
руководящего сотрудника МВД, о Т. Грабском. Звонивший
зребовал немедленно собрать все возможные «компромети-
рующие» данные о Т. Грабском и передать их в ЦК.
Я ничем не выдал своей догадки о чем шла речь в теле-
фонном разговоре, но учел «для памяти», что кое-кто в ЦК,
по всем данным, вероятно, из числа приближенных Е. Терека
использовали возможности МВД для таких неблаговидных,
пахнущих бериевскими временами, целей.
Мой знакомый сотрудник, естественно, ничем не показал
и никак не объяснил мне случайно услышанное мною. Он
делал вид, что это был обычный «оперативный» разговор.
Вскоре, узнав всю подноготную того, что происходило вокруг
пыступления на Пленуме Т. Грабского, мне открылась допол-
нительная страница из жизни высшего руководства страны.
Но выступление Т. Грабского в конце 1978 года сделало
его имя широко известным в партийном активе и явилось
сильным импульсом, выдвинувшим его в дальнейшем на пе-
редние позиции политической жизни в период развития глу-
бокого социально-экономического кризиса в 1980—1983 годы.
Какие же этапы прошел Т. Грабский за тот период, кото-
рые я мог наблюдать.
285
До июня 1975 года он являлся рядовым членом партии и
работал директором завода.
После избрания в этом году первым секретарем ионинско-
го обкома партии и до 5 сентября 1979 года пять лет исправно
руководил жизнью небольшого воеводства, возглавляя коллек-
тив коммунистов и пользуясь у него большим авторитетом. На
VII съезде ПОРП Т. Грабский был избран членом ЦК.
После освобождения в сентябре 1979 года с поста первого
секретаря в Конине, на VIII съезде ПОРП в феврале 1980
года, его уже не избирают членом ЦК, но он избирается все
же членом Ревизионной комиссии ЦК. В этот период Т. Граб-
ский вновь работал директором крупного завода в г. Познани.
Но такой активный человек, полный бойцовского заряда
и энергии, трезво мыслящий экономист, не мог долго оста-
ваться на обочине кипевшей в стране политической борьбы.
Пробыв директором завода неполный год, в августе
1980 года он вновь возвращается на партийную работу. На
IV Пленуме 24 августа 1980 года по предложению С. Кани он
был кооптирован в члены ЦК. В сентябре этого года на VI
Пленуме его избирают секретарем ЦК в новом составе руко-
водства ПОРП во главе с С. Каней.
Еще через 2 месяца, на VII Пленуме 2 декабря 1980 года
он был введен в состав Политбюро, оставаясь секретарем ЦК
и курируя экономику.
Итак, с приходом С. Кани к руководству партией связано
возобновление активной партийной деятельности Т. Грабско-
го. Но как ни парадоксально, с личностью же С. Кани связан
и уход, отчуждение Т. Грабского сначала от участия в работе
высшего партийного органа, а в дальнейшем, с вытеснением
его полностью из общественной жизни Польши уже В. Яру-
зельским, однако с явным негативным «напутствием»
С. Кани. Последнее, к сожалению, совпадало с личным не-
приязненным отношением нового первого секретаря, с его
возраставшей предвзятостью к этому активному и слишком,
по мнению В. Ярузельского, принципиальному деятелю.
Но то, что мне становилось известно о Т. Грабском, о его
подходе к оценке складывавшейся политической обстановки,
политике и деятельности руководства ПОРП, сначала
С. Кани, а затем В. Ярузельского характеризовало его в том
же плане, как он представлялся мне, выступая с критикой
Е. Терека в 1978 году. Это был настоящий политический
боец, смелый не только в критическом подходе к событиям
и действиям других, что обычно бывает легче, но и в твор-
ческом отношении. Он умел свои убеждения и свою веру в
рабочий класс облекать в практическую деятельность и не ми-
286
рился с любыми попытками отхода от основополагающих
принципов партийной деятельности, особенно в части выпол-
нения партией своей главной роли — авангарда рабочего
класса.
С первого же момента, как только Т. Грабский снова стал
членом ЦК, он был направлен в правительство в качестве за-
местителя нового премьера Ю. Пиньковского, пришедшего на
смену Е. Бабюху. Но по-настояшему приступить к работе там
он не успел. Уже в начале сентября 1980 года, на VI Пленуме,
принявшем отставку Е. Терека и избранием первым секрета-
рем С. Кани в качестве секретаря ЦК был избран и Т. Граб-
ский. Ему был поручен наиболее сложный участок — кури-
ровать экономическую политику партии и профсоюзное дви-
жение.
В декабре, на VII Пленуме Т. Грабского избрали членом
Политбюро и с этого времени в течение полугола, вплоть до
IX съезда ПОРП он играл важную роль принципиального сто-
ронника решительной линии партии по обеспечению интере-
сов рабочего класса.
На VHI Пленуме 9 февраля 1981 года он выступил с до-
кладом «Задачи партии в обеспечении условий деятельности
и социального характера профсоюзов».
На X Пленуме 29 апреля 1981 года было принято решение
о создании Комиссии по определению ответственности быв-
ших руководящих работников партии, председателем которой
был утвержден Т. Грабский. Уже в мае он провел первое за-
седание этой важной Комиссии, совместно с представителями
Центральной комиссии партконтроля ЦК, Верховной палаты
контроля и прокуратуры. В представленном Политбюро объ-
емистом материале Т. Грабский подвел итоги работы Комис-
сии, объективно вскрыв истинную роль многих руководящих
деятелей партии за период с декабря 1970 года, деятельность
которых привела к кризису в партии и стране.
В то же время, как указывали его сторонники из среды
левых сил в партии, этим поручением, по существу С. Каней,
он был поставлен в сложное положение. Он не мог говорить
всю правду, чтобы не нанести огромный ущерб авторитету
ПОРП. Тем более, что за прошлую деятельность должны были
нести ответственность и целый ряд партийных деятелей, ос-
тававшихся в руководстве ПОРП, начиная с С. Кани, В. Яру-
зельского и других. Но оставаясь на принципиальных пози-
циях, он говорил в своем докладе максимально возможную
правду.
В целом, непримиримость Т. Грабского к колебаниям и
шатаниям С. Кани и, соответственно, неопределенности по-
287
литики партии по наиболее острым вопросам обстановки, вы-
зывала недовольство им со стороны первого секретаря
С. Кани, близких к нему «центристов» К. Барциковского,
X. Кубека и других. Это недовольство усиливалось активной
позицией Т. Грабского в нараставшем настроении в партии в
пользу замены С. Кани на посту руководителя партии. Эти
настроения в партактиве связывались с предсъездовским
XI Пленумом ЦК, состоявшемся 9 и 10 июня 1981 года.
По мнению Т. Грабского, острота ситуации в стране тре-
бовала замены С. Кани на более решительного человека. Он
считал, как и многие в партактиве, что таким деятелем мог
быть В. Ярузельский, который как министр национальной
обороны, человек военный, давал основания надеяться на
проявление большей твердости. К этому времени В. Ярузель-
ский в целом неплохо зарекомендовал себя как премьер, хотя
его деятельность как главы правительства связывала нереши-
тельность С. Кани.
Исходя из этого убеждения Т. Грабский, получив поддерж-
ку со стороны сохранившего влиятельные позиции в руковод-
стве партии члена Политбюро и секретаря ЦК С. Ольшовско-
го, принял решение выступить на Пленуме с предложением
С. Кани уйти в отставку. Его предложение твердо обещал под-
держать в своем выступлении и С. ОльшовскиЙ.
Неопытность Т. Грабского в области внутренних интриг в
руководстве партии и доверчивость подвели его. Во-первых,
также как в 1978 году, он допустил тактическую ошибку, об-
винив в слабой деятельности весь состав Политбюро, вместо
того, чтобы сконцентрировать критику на деятельности
С. Кани. Умолчал он и о намерении предложить заменить
С. Каню на В. Ярузельского.
Во-вторых, подвел его С. ОльшовскиЙ, отказавшийся от
поддержки его предложения.
Эти ошибки позволили С. Кани создать правдоподобность
обвинения Т. Грабским не только его, но и не в меньшей
мере премьера В. Ярузельского, полностью поверившему в
это. В результате влиятельная в ЦК группа членов этого ор-
гана военных деятелей мобилизовала многих участников Пле-
нума на поддержку С. Кани — В. Ярузельского.
В создавшихся условиях С. Каня, опытный в таких делах,
внес предлоожение проголосовать «вотум недоверия» по каж-
дому члену Политбюро в отдельности. Пленум отклонил это
предложение и принял решение не рассматривать вопрос о
каких-либо персональных изменениях в составе руководства
партии за месяц до предстоявшего IX съезда ПОРП.
Таким образом, весьма разумное и очень своевременное
288
предложение Т. Грабского о замене С. Кани на более соот-
ветствовавшего моменту руководителя в лице В. Ярузельского
было провалено, в том числе и правыми силами во вне пар-
тии, мобилизовавшими поддержку С. Кани, а также и со сто-
роны «Солидарности». Так было потеряно почти четыре ме-
сяца, за которые В. Ярузельский, приди он на этом Пленуме
к руководству, многое бы смог сделать в направлении поиска
соглашения с умеренными силами в «Солидарности», на'что
ему уже не хватило времени в октябре. Так была упущена воз-
можность избежать необходимость ввода в стране военного
положения.
Активная демонстрация Т. Грабеким на XI Пленуме своего
негативного отношения к С. Кани предопределила его отчуж-
дение от руководства партии, что и было завершено С. Каней
на IX съезде, когда Т. Грабский не попал в число избранных
в новый состав ЦК.
Теперь перед ним открывалась возможность активной пар-
тийной деятельности, только на широкой общественной плат-
<|юрме, чем он и занялся, причем довольно успешно. Эта его
деятельность началась с постановки издания еженедельника
Жечевистость» («Действительность»), который из малоизвест-
ной провинциальной до этого газеты Т. Грабский превратил
и общепольское принципиальное издание. В нем стали печа-
|аться многие представители воеводских партийных организа-
ций, выступавшие за укрепление партии, в защиту социализма
л с разоблачением антипартийной и антисоциалистической
деятельности отдельных представителей правых сил, пробрав-
шихся к руководству партии.
Вокруг «Жечевистости» стали группироваться коммунисты,
недовольные оппортунистическим курсом С. Кани, в воевод-
ских партийных организациях появились «группы действия»,
семинары и форумы, в которых сторонники сохранения прин-
ципиальной линии партии, как авангарда рабочего класса
стали проводить пропагандистскую работу по разъяснению ак-
ральной ситуации в партии и народе.
Уже в октябре 1980 года собравшиеся на свою конферен-
цию представители «групп действия» из различных воеводств
выступили за организационное и идейно-политическое обнов-
ление партии, социально-политических отношений в стране,
социально-экономической политики партии. Заявили, что они
намерены добиваться мобилизации партии и общества на
борьбу с врагами социалистической Польши.
Форумы и семинары коммунистов первоначально действо-
вали при воеводских партийных комитетах. Но их критичес-
кое отношение к деятельности руководства партии и в первую
289
очередь острая критика самого первого секретаря С. Кани, его
первого помощника К. Барциковского, таких «реформаторов»
партии с правых позиций, как членов Политбюро, секретарей
ЦК X. Кубяка, А. Вебляна, главного редактора еженедельника
ЦК «Политика» М. Раковского и других, вызывала недоволь-
ство у этих деятелей. Периферийным первым секретарям шли
строгие указания из Секретариата ЦК о пресечении «фракци-
онной» деятельности таких форумов. Особенно усилилась
борьба с этой самодеятельной активностью коммунистов
после IX съезда ПОРП. К этому периоду действовало уже
много инициативно возникших таких объединений коммунис-
тов. Только в одной столице возникло четыре форума. В Ка-
товицах очень активным был «Катовицкий форум», где пер-
вым секретарем был избран бывший близкий соратник
Т. Грабского — А. Жабиньский. К удивлению Т. Грабского,
он, под давлением Центра был одним из первых, кто распо-
рядился ликвидировать деятельность «Катовицкого форума»,
этого ведущего центра деятельности левых сил. Но проявле-
ние «лояльности» руководству не спасло А. Жабиньского, и
уже в начале 1982 года ему «припомнили» форум и освобо-
дили с поста первого секретаря.
Активно работал «Познаньский форум», где также первый
секретарь познаньского комитета партии Е. Скшипчак, также
избранный уже при С. Кани, стал «очищать» партийный ко-
митет от тех секретарей, которые поддерживали этот форум.
В данном случае он действовал не столько по «указке» из
Центра, сколько по своим личным «убеждениям», являясь
сторонником фактической ликвидации партии, как марксист-
ско-ленинской организации авангарда рабочих. Из-за его пра-
вых взглядов и блокирования с «Солидарностью» и ее анти-
партийными позициями Политбюро специальным решением
освободило его в мае 1982 года с поста первого секретаря.
В связи с таким оборотом дела в положении форумов они
стали оформляться как «Клубы «Жечевистости» вокруг ежене-
дельника. Поскольку Т. Грабский после IX съезда освободился
от партийных обязанностей в руководстве ПОРП, он сосре-
доточил свою энергию на организации деятельности таких
клубов, используя еженедельник как объединительный центр,
задающий целенаправленность в их практических делах.
Еще в период предсъездовской борьбы левых в партии,
именовавших себя «здоровыми силами», коммунистические
форумы активно выступали в защиту от яростных нападок
правых на Т. Грабского, С. Кочёлека и других активистов, вы-
ступавших против их антипартийных и антисоциалистических
действий.
290
Т. Грабскому, С. Кочёлеку и их сторонникам удалось за-
тормозить наступление правых и сдержать антипартийные
действия антисоциалистических и экстремистских сил в Поль-
ше.
Хотя левые потерпели поражение на съезде, но еще боль-
шее поражение понесли с их помощью правые силы в партии.
В этом проявилась конструктивная роль левых сил.
Подводя итоги IX съезда ПОРП, движение левых сил от-
мечало, что за 11 месяцев «правления* партией С. Кани, «в
партии не было предпринято серьезных шагов к оздоровле-
нию ее рядов, что в свою очередь вело к дальнейшему ее рас-
колу*. Движение ставило как свою главную задачу «сплотить
партактив вокруг их (форумов) программ, документов, пред-
ложений, чтобы не дать ПОРП утратить свою руководящую
роль в стране». Движение левых сил в партии справедливо
критиковало руководство партии за игнорирование интересов
грудящихся масс и, в первую очередь, рабочего класса. Пра-
вительство В. Ярузельского подвергалось критике за то, что
«экономическая реформа, проводимая им, не базировалась на
классовых позициях», то есть речь в ней шла о том, что «всю
тяжесть ее реализации намеревались возложить на плечи тру-
дящихся и вывести из-под удара привилегированную прослой-
ку, которая обогатилась в предыдущее десятилетие».
Движение левых сил, руководимое Т. Грабским, к моменту
IX съезда уже насчитывало несколько десятков тысяч человек.
)то были наиболее активные, принципиаольные коммунисты.
Возникавшие на базе распускавшихся форумов «Клубы
«Жечевистости» стремились к объединению своих усилий. Ор-
। анизаторская работа Т. Грабского и его сторонников, исполь-
ювавших трибуну еженедельника «Жечевистость», привела к
декабрю 1981 года к созданию «Объединения клубов общест-
венно-политических знаний «Жечевистость». Объединение
было официально зарегистрировано в самый канун введения
и Польше военного положения 6 декабря 1981 года.
Программа объединения определяла его цель как «деятель-
ность по поддержанию политики социалистического стро-
ительства путем распространения общественно-политических
шаний, критики антисоциалистических доктрин и течений,
распространение знаний о действительности и социалистичес-
ких идей, способных стимулировать людей к действию».
Как формулировал в своем интервью Т. Грабский в мар-
iомском номере 1982 года еженедельнику «Аргументы», суть
движения клубов «Жечевистость» состояла в поддержке соци-
ализма как единственно перспективного решения для будуще-
291
го Польши, в критическом отношении ко всем тенденциям в
партии и обществе отхода от этого пути.
Председатель главного правления Объединения клубов
«Жечевистости» подчеркивал, что Объединение намерено кон-
центрировать свою деятельность на просветительской задаче,;
пропаганде знаний о мире с позиций объективного социализ-1
ма. «Мы, — говорил Т. Грабский, — считаем главной своей]
задачей добиваться убеждения, что будущее, лучшее будущее;
Польши, лежит только на дороге социализма, на его основе.'
Мы не намерены подменять партию, но чувствуем себя от-
ветственными за ее линию, за критику социализма, ошибки
в социалистическом строительстве. Считаем свою задачу по
защите социализма особо важной в условиях военного поло-
жения, когда нужно давать отпор злобным нападкам на со-
циалистический строй нашей страны со стороны администра-
ции Рейгана».
Газета «Жечевистость» превратилась в основной теорети-
ческий и организационный орган «Объединения». На ее стра-
ницах появлялись статьи с острой критикой всех отклонений
от принципов социалистического строительства, нарушений
партийных программ и устава партии, печатались выступления
с разоблачением тех руководителей партии, которые, провоз-
глашая верность идеям марксизма-ленинизма, на деле сами их
нарушали.
Линия еженедельника вызывала все большее недовольство
С. Кани, его приближенных К. Барциковского и других, ут-
верждавших, что Т. Грабский проводит по существу фракци-
онную, антипартийную линию. После прихода к руководству
партии В. Ярузельского его предвзятое отношение к Т. Граб-
скому еще со времен XI Пленума ЦК, а также целенаправ-
ленное влияние оставшихся в Политбюро и Секретариате
К. Барциковского, X. Кубяка и ряда других членов руковод-
ства, настроенных враждебно к Т. Грабскому, не только со-
хранили прежнюю тенденцию к опорочиванию деятельности
клубов «Жечевистости», но и усиливали настроения против их
организатора и руководителя. Активную роль в нагнетании
враждебности по отношению к Т. Грабскому играл М. Раков-
ский, который подвергался критике в еженедельнике «Жече-
вистость».
Главным тезисом критики руководства партии со стороны
еженедельника и клубов, а следовательно и Т. Грабского, пол-
ностью отождествлявшегося с ними, было то, что руководство
ПОРП продолжало игнорировать интересы рабочего класса,
авангардом которого партия себя считала, не видело в этом
292
классе основную, решающую движущую силу польского об-
щества.
В этом, по моему глубокому убеждению, они были совер-
шенно правы.
Таким образом, еженедельник «Жечевистость», объедине-
ние клубов и сам Т. Грабский становились помехой для про-
водимой руководством партии и страны, в том числе и в пер-
вую очередь, самим В. Ярузельским, политики политического
маневрирования. Постоянно возникала необходимость разъяс-
нения своих действий, обоснования сомнительных и непонят-
ных коммунистам и широким массам трудящихся решений.
То есть, в известной мере, В. Ярузельский чувствовал свои
руки связанными, с чем он в силу своей военной профессии
никак не мог мириться. В силу этого он считал Т. Грабского
если не врагом, то, по крайней мере, недругом.
В тс же время В. Ярузельский хорошо понимал силу по-
зиций Т. Грабского, знал, что он является умным и опытным
экономистом.
Желая использовать его авторитет и опыт и в то же время
обезвредить его в политическом плане как постоянного ост-
рого критика экономической политики партии, он предложил
ему пост своего заместителя в правительстве.
Но Т. Грабский не мог принять его, без необходимых, по
по убеждению, изменений в проводимой правительством эко-
номической реформе, поэтому отклонил предложение В. Яру-
н'льского после беседы с ним. Встретившись с непримири-
мостью Т. Грабского и его нежеланием пойти на компромисс,
первый секретарь принял более жесткие меры в целях пресе-
чения «фракционной» деятельности клубов «Жечевистость».
Вопрос о их деятельности и роли в ней Т. Грабского был
поставлен в 1983 году на Комиссии партийного контроля,
(акая постановка, по мнению рядя руководящих партийных
работников, была продиктована стремлением недопустить
щюдолжения деятельности клубов в условиях подготовки и
поведения всепольской конференции делегатов IX съезда
ПОРП, намеченной на конец 1983 года. Не хотели члены ру-
ководства допустить и участия в конференции самого Т. Граб-
ского, который, наверное, выступил бы перед делегатами с ти-
пичной для него острой критикой в адрес Политбюро ЦК. В
них целях важно было, чтобы на КПК было вынесено какое-
»шбо партийное взыскание Т. Грабскому, поскольку в условии
допуска к участию делегатов IX съезда в конференции было
шцисано требование отсутствия у них партийных взысканий.
Естественно, что решение КПК по клубам «Жечевистости»
было предопределено.
293
Т. Грабский как председатель «Объединения клубов «Же-
чевистости» был обязан распустить их, а сам, за нарушение
устава партии получил взыскание.
Распустив клубы, Т. Грабский после отказа принять пост
заместителя премьера попросил направить его на работу в ка-
честве торгового представителя в Берлин, что и было удовле-
творено В. Ярузельским с готовностью.
Так, руководство партии в условиях военного положения
сделало все, чтобы Т. Грабский исчез с политической арены
Польши. Успокоился В. Ярузельский, торжествовали
X. Кубяк, К. Барциковский, М. Раковский и многие другие,
кому выступления Т. Грабского и его активистов не давали
покоя. Еще один «непокорный» был устранен.
Руководителей партии мало беспокоило то, что в лице
Т. Грабского, так же как и в случае с С. Кочёлеком и рядом
других политических деятелей, партия теряла способных, вы-
соко подготовленных, настоящих политиков-профессионалов.
Так достигалась классическая «нивелировка» кадров, по-
слушных и несамостоятельных ни в мыслях, ни в действиях.
Но такими «кадрами» было легче руководить их лидерам.
Другое дело, что результаты такого «руководства» были
иными, чем требовала насущная задача возрождения партии
на здоровой основе обновления, но без отказа от основопо-
лагающих принципов.
Глава тринадцадтая
ТРИ ВЫДАЮЩИХСЯ ПОЛЬСКИХ КАТОЛИКА
КАРДИНАЛ, ПРИМАСЫ, ПАПА
В двух первых главах я коснулся роли католической церкви
в жизни польского государства, она, эта роль, поистине ог-
ромна и многообразна. По мере углубления моего понимания
положения в стране, я все больше убеждался в правоте своей
оценки католической церкви, как второй по значению в то
время движущей силы в польском обществе.
Теперь, когда доминирующую роль в Польше коммунис-
1 ическая партия вынуждена была уступить другим политичес-
ким силам, польский костел превратился в равноценную, если
не преобладающую силу, наряду с рабочим классом. Но я все
же надеюсь, что польский рабочий класс найдет в себе до-
статочно организационных способносей, чтобы не уступить
первенство и своего права на определение политических и со-
циально-экономических условий своей жизнедеятельности.
Что же касаеся нравственно-духовной жизни, то здесь поль-
ская католическая церковь твердо закрепила за собой решаю-
щую роль и, думаю, едва ли уступит ее кому-либо в обозри-
мом будущем. Во всяком случае, польская инеллигенция не
юдится в достойного руководителя, ибо сама находится под
сильным влиянием костела.
Но польская католическая церковь не остается сторонним
наблюдателем за процессами, происходящими в среде рабоче-
го класса. Не случайно, на всем протяжении последних сто-
летий католицизм устремлял свои взгляды на рабочих. Для
Ватикана в этом плане типично высказывание американского
кардинала Муди, который писал: «Будущее направление мира
ависит от борьбы за душу промышленного рабочего»*.
Польский костел это не только хорошо знал, но и взял на
вооружение и, можно сказать, в результате событий послед-
него десятилетия, победил в этой борьбе.
Не стоял в стороне и сам Ватикан. Еще в своей энциклике
’ Joseph N. Moody Con temperory social action in Belgium, NY, 1953.
295
«Куадрагезимо Анно» папа Пий XI охарактеризовал потерю
церковью рабочего класса как «крупнейший скандал XX века».
А выступая 1 мая 1955 года уже его преемник, Пий XII в
речи, обращенной к рабочим, назвал «ужасной клеветой» ут-
верждение, что церковь является союзницей капитализма про-
тив рабочих.
В своих воспоминаниях о пребывании и профессиональной
деятельности в Польше, говоря о выдающихся польских дея-
телях, я не могу обойти молчанием трех таких деятелей поль-
ской католической церкви, как нынешнего папу римского
Иоанна Павла II, которого я наблюдал в Польше до 1978 года
как кардинала Войтылу, затем примаса Польши до 1981 года
С. Вышиньского и его преемника Ю. Глемпа. Эти три чело-
века также неординарные личности, представители польского
народа, на которых длительное время концентрировалось мое
не только разведывательное, но и чисто человеческое внима-
ние. Меня чрезвычайно интересовало, что движет ими, дей-
ствительно ли они верят в то, что пропагандируют, в чем
убеждают, и довольно искуссно, польский народ.
Но сев за написание этой главы, я понял, что нельзя пред-
ставить правдиво этих людей, если не сказать, хотя бы кратко
о той центральной инстанции, которая направляет деятель-
ность всей католической церкви в мире — о Ватикане. И ко-
нечно же, охарактеризовать сам польский костел и его роль
в польском государстве. Последнее я должен сделать по ряду
причин.
Первой из них является то, что костел участвовал в боль-
шинстве более или менее значительных политических собы-
тиях в стране, привлекавших мое разведывательное внимание.
Вторая состоит в том, что, живя в Польше, нельзя сделать
и шага, чтобы не столкнуться с польским костелом — нрав-
ственно или физически, очно или заочно, в текущей жизни
или в истории.
Наконец, представители костела сами найдут вас по месту
жительства с намерением привлечь к участию в церковных
делах и, конечно же, в связи с церковным налогом. Их на-
стойчивый интерес к вам исчезает лишь после выяснения
принадлежности к «советским безбожникам».
Но эти три обстоятельства прочно владеют мозгом подав-
ляющего большинства поляков, истинно верующих или лишь
приписанных к костелу. Ведь по данным, которые примас
Польши С. ВышиньскиЙ сообщал в Ватикан в 1977 году,
88 процентов поляков, родившихся в Польше, крестились в
костелах и с момента рождения числились в списках католи-
ков.
296
Можно полагать, что хотя не все эти 88 процентов всю
жизнь оставались верующими, можно смело считать подав-
ляющее число их за сторонников костела.
В процессе долгой истории отношения польского государ-
ства с Ватиканом имели двойственный характер — в них про-
являлись тенденции сотрудничества и одновременно конфрон-
тации, в зависимости от ситуации на уровне государство —
польский костел.
Одной из первый проблем в период до Второй мировой
войны, было заключение конкордата, которые было подписа-
но в феврале 1925 года и ратифицировано польским сеймом
и апреле этого года. Это было исключительно невыгодное для
Польши соглашение, признававшее за Ватиканом много прав
и привилегий и не налагавшее на костел никаких обяза-
ГСЛЬСТВ.
Стоит только упомянуть такой позорный для поляков акт
Ватикана, как назначение во время гитлеровской оккупации
Польши двух апостольских администраторов из числа немцев
и 1942 году. В гнезденьско-познаньском архиепископстве был
назначен Г. Брехтингер и в хельмском — С. Сплетта. Несмот-
ря на протест польского правительства в эмиграции в Лондо-
не, Ватикан оставил в силе свое решение.
Не мудрено, что 12 сентября 1945 года польское правитель-
ство признало Конкордат односторонне сорванным Ватика-
ном.
Проводившиеся в дальнейшем переговоры привели к под-
писанию в июле 1974 года соглашения с Ватиканом в виде
протокола, по которому устанавливался постоянный предста-
витель в посольстве польского правительства в Риме по сно-
шениям с Ватиканом, а Ватикану предоставлялось право эпи-
юдически направлять своего полномочного представителя в
нужное ему время, в Варшаву для переговоров с польскими
властями.
Уже в последние годы моего пребывания в Польше про-
водилась работа над текстом нового Конкордата, на заключе-
нии которого упорно настаивал Ватикан. Однако до моего
отъезда в конце 1984 года он еще не был заключен.
Как я уже подчеркивал, католическая церковь является
ножным составным элементом польской действительности.
Однако прежде всего хочу отметить, что Ватикан и поль-
ская католическая церковь, в частности, выступая за свободу
религиозной деятельности, имеет в виду прежде всего только
себя, забывая, явно игнорируя все другие церкви.
Ведь в Польше трудно услышать, узнать о других церквах,
я их там насчитывается 36, в том числе и польская автоке-
297
фальная православная, обслуживающая 600 тысяч верующих в
233 приходах. Почему же это происходит? Создается впечат-
ление, что других церквей в Польше нет. Думаю, что в этом
польский костел действует в соответствии с заявлением вати-
канского кардинала А. Оттовиани, выдвинувшего тезис о том,
что там, где католики в меньшинстве, они должны бороться
за равноправие, а там, где они в большинстве, отказывать не-
католикам в правах и стремиться к господству в обществен-
ной жизни.
Вот и подавляют они в Польше все иные религии, в том
числе и православие, а сами требуют равноправия в России,
где большинство за православием, а католики в ничтожном
меньшинстве.
В чем же конкретно выражается доминирующее положение
польского костела? А вот в чем.
На конец 1983 года эта церковь располагала в Польше
10 429 костелами и 4210 часовнями, то есть имела в два раза
больше объектов культа, чем в довоенное время. В структуре
церкви насчитывалось 21 457 ксендзов, 10 570 монахов и
27 827 монахинь. На правах высших учебных заведений дей-
ствовал Люблинский католический университет и Академия
католической теологии. Кроме того, костел располагал 46 выс-
шими церковными семинариями, в которых обучались 7691
семинарист.
Ко всему этому на момент моего отъезда из страны, в
Польше издавалось 80 печатных органов католической церкви
общим разовым тиражом более 1,5 миллионов экземпляров.
Такова кадровая и материальная база польского костела,
далеко превзошедшая в этих отношениях католическую цер-
ковь в таких традиционно католических странах, как Италия,
Испания, Франция и других.
Венцом польского костела, естественно явилось избрание
в октябре 1978 года папой римским поляка К. Войтылы. Пер-
вый визит нового, первого в истории Ватикана славянского
папы к себе на родину дал мощный импульс к дальнейшему
повышению влияния польского костела на все области жизни
поляков. Затем последовал второй визит в 1983 году. Свиде-
телем третьего визита я уже не был, поскольку он последовал
уже после моего отъезда.
Тот факт, что во главе мирового католического движения
встал поляк не оставил равнодушным в Польше никого, кос-
нулся он не только рядовых масс католиков и католической
иерархии, но и всех тех, кто считал себя атеистами, включая
и самих крупных партийных и государственных деятелей.
Все, кто знал Карола Войтылу, как одного из наиболее ак-
298
тивных противников социалистического режима, прежде всего
испытали большую тревогу за будущие позиции Ватикана.
Ведь стоило только представить, как К. Войтыла попытается
повернуть всех более 800 миллионов католиков и весь аппарат
католического мира острием против коммунистических режи-
мов, чтобы понять возникшую угрозу превращения Ватикана
в серьезную опасность для всего прогрессивного мира.
Но за первой тревогой у многих польских руководителей
я лично почувствовал, увидел и порою зафиксировал словесно
или молчаливо-эмоционально выражаемую гордость за поля-
ков, удивление и удовлетворение, не говоря уже об отдельных
проявлениях национализма.
Не могу упрекать в этих чувствах своих многих польских
коллег, ибо кому может быть неприятным такое подтвержде-
ние национальной гордости. Вот когда я и услышал от многих
польских руководителей, в оправдание отсутствия атеистичес-
кой пропаганды в Польше слова: «Нас не поймут, если мы
будем выступать с разоблачением религии, когда во главе все-
мирной церкви стоит поляк!»
Действительно, с момента избрания папой польского кар-
динала Войтылы даже те прежние слабые попытки в области
атеистической работы со стороны партии практически прекра-
тились совсем.
Не стремясь сейчас, в этой вводной части слишком углуб-
ляться в сложную проблему католической церкви в Польше,
я все же не могу обойти молчанием недавно возникший в ми-
ровой печати вопрос о так называемом «священном союзе»
американской администрации во главе с президентом Р. РеЙ-
1аном с Ватиканом во главе с папой Иоанном Павлом II, по-
скольку этот «союз» был направлен на борьбу за смешение в
Польше коммунистического режима как раз в тот период,
свидетелем которого, и очень внимательным, был я.
Прежде всего хочу сослаться на статью К. Бернстейна в
американском журнале «Тайм»*, в которой обстоятельно и
очень доказательно рассказывалось о результатах журналист-
ского расследования позиций и действий во время польского
кризиса американской администрации и Ватикана.
Для нас, разведчиков, находившихся в 1980—1984 годах в
п|зедставительстве КГБ в Польше, не явились каким-либо от-
кровением сообщения о наличии согласованных действий Ва-
1икана и американцев в отношении этой страны, которое
журналисты называли «Священным союзом». Мы знали те
См.: Бернстайн К., Священный союз/Дайм, 1992, март.
299
факты, о которых пишут журналисты и еще больше, о чем
Запад и Ватикан предпочитали умалчивать. Информация о
всех манипуляциях и деятельности польских реакционных ка-
толических кругов становилась известной нам.
Могу сейчас лишь удивляться тому, насколько достоверны-
ми были наши сведения, в значительной мере совпадающие
с тем, до чего докопались спустя десять лет американские
журналисты.
Тот факт, что Ватикан и католическая иерархия в Польше
сейчас опровергают эти факты, лишь подверждает их досто-
верность, ибо чистый вымысел, очевидно, не стоило бы и от-
вергать!
Могу подтвердить, что рейгановские эмиссары и особенно
ответственные представители ЦРУ координировали свои дей-
ствия как с Ватиканом, так и с польской католической ие-
рархией. В распоряжении МВД Польши имелись многие
факты встреч сотрудников ЦРУ, работавших в посольстве и
консульствах США в Польше, с епископами и влиятельными
в «Солидарности» католическими ксендзами. Связь ЦРУ с
ними была повседневной и весьма содержательной по своим
конкретным результатам.
Для американской спецслужбы тот факт, что католическая
церковь продолжала свободно действовать и в условиях режи-
ма военного положения, создавал благоприятные условия для
ведения активной разведывательной деятельности по церков-
ным каналам католического костела.
Не буду останавливаться на так сказать «стратегическом»
аспекте статьи — о тайном, широком антикоммунистическом
союзе Рейгана и Иоанна Павла И, о чем наш Центр имел
подробную информацию как из Ватикана, так и из США.
Пока скажу о том, как пишут журналисты, что «сердцевиной
операции» была Польша, об обстановке в которой я был мак-
симально осведомлен.
Журналисты совершенно правы в том, что «Солидарность»
на всем протяжении, с момента ее возникновения в 1980 году
и до освобождения от запрета и ограничений в 1989 году,
«поддерживалась, подпитывалась и широко консультировалась
по каналам разведывательной сети», созданной Ватиканом и
ЦРУ. Термин «разведывательная» применен журналистами
правомерно, ибо такая действительно разведывательная сеть
была создана ЦРУ при активном и существенном содействии
Ватикана, а ее основные звенья обеспечивались агентурой
ЦРУ. Также совершенно правомерно утверждается в указан-
ной статье, что средства на содержание этой широко развет-
вленной разведывательной сети и ее деятельности черпались
300
из секретных фондов ЦРУ за счет, конечно же, американских
налогоплательщиков. И это ведомство знало, куда вкладывать
средства, поскольку начало получать самую секретную инфор-
мацию «не только от отцов церкви, но и от агентуры в самом
польском правительстве». Правильно установили журналисты
и источник важной информации ЦРУ — полковника польско-
го генерального штаба Ришарда Куклинского, пользовавшего-
ся полным доверием высшего военного командования Поль-
ши. Но вот то, что он якобы сообщил ЦРУ об угрозе «со-
ветского вторжения», не соответствует правде. Он не мог
)того сделать, так как хорошо знал, что все подобные домыс-
лы основывались только на слухах, рождавшихся в среде
польских руководителей, боявшихся такого воображаемого
«вторжения».
Подтверждается имевшийся в то время во внешней развед-
ке информацией и то, что эмиссары ЦРУ, включая самого ди-
ректора этой службы Кейси, встречались с папой и обсуждали
ход совместной деятельности в Польше американской развед-
ки и католической церкви. Журналистское расследование под-
1верждает и то известное нам тогда фактическое положение,
что Ватикан через польскую католическую церковь был лучше
ЦРУ осведомлен о политической ситуации в Польше и снаб-
жал этой информацией американцев. Польские епископы
поддерживали постоянную связь со «святым престолом» и с
«Солидарностью». Сама разведывательная резидентура в Вар-
шаве получала такую информацию и непосредственно от епи-
скопов. Польскому МВД были известны 12 таких церковных
источников ЦРУ, о чем знали и мы.
Имели мы и довольно исчерпывающую информацию о
пеяельности ЦРУ в европейских государствах по мобилизации
поддержки «Солидарности», о чем правдиво пишется в статье.
Не могу не подвердить установленный журналистами факт,
чго американское посольство в Варшаве «стало ведущим цент-
ром ЦРУ в коммунистическом мире», но все, что касается за-
явления, что оно стало по всем меркам «самым эффектив-
ным», звучит рекламно и хвастливо. Мы имели с помощью
наших польских коллег, из их контрразведки довольно исчер-
пывающую картину деяельности этого «центра» ЦРУ. Многие
hi операций американской разведки своевременно срывались
польской контрразведкой. Особенно опозорилось ЦРУ с про-
। нозом о возможности введения военного положения, которое
оказалось для этого ведомства полной неожиданностью. И это
несмотря на наличие такого агента, как Р. КуклинскиЙ.
В результате, начиная с 13 декабря 1981 г. и на протяже-
нии первых недель действия военного положения, варшавский
301
«центр ЦРУ» оставался полностью неосведомленным, потеряв
все свои традиционные источники информации, кроме цер-
ковных. Вот тогда-то и оказались возможности католической
церкви жизненно важными для ЦРУ.
Что бы ни утверждали и ни опровергали представители Ва-
тикана и польской церковной иерархии сейчас, определенная
часть польской католической церкви стала объективно играть
в тот период роль придатка ЦРУ и надо признать, очень эф-
фективного в части снабжения этого американского специаль-
ного ведомства разведывательной информацией.
При этом я не хочу, чтобы меня поняли упрощенно, как ут-
верждающего, что все руководство польского костела и сам
примас Польши Ю. Глемп вдруг стали «агентами ЦРУ». Нет,
они могли и не знать, кого и как использует в своих целях это
ведомство. Но то, что польская католическая церковь и ее ие-
рархия действовала под руководством Ватикана, делало ее воль-
ным или невольным инструментом американской администра-
ции, в определенных конечно пределах, не противоречащих
собственным интересам Ватикана и убеждениям его главы —
Иоанна Павла II.
Заявление журналистов о том, что «американская админи-
страция наладила через границы прямые связи с церковью»,
причем не только с церковной иерархией, но и с отдельными
костелами и епископами, — совершенно точно отражает поло-
жение дел. Но это делалось не только в том политическом
плане, как указывают журналисты, а в настоящем разведыва-
тельном порядке. Разведчики ЦРУ, работавшие в Польше, про-
водили многочисленные конспиративные встречи с теми цер-
ковниками, которые по всем данным являлись их постоянными
источниками информации и, вероятно, завербованными аген-
тами.
Попытки Ватикана отрицать сообщенные в статье факты
о взаимодействии с США в мероприятиях по вмешательству
в дела Польши никого не убедят. Факты говорят сами за себя.
Скоординированные действия Ватикана и США имели место,
как бы не отрицал этого 3. Бзежинский.
Другое дело, что это сотрудничество не отражало всех тех
главных собственных целей Ватикана, так же как и планов
США, которые они преследовали в Польше. Отнюдь оно не
исчерпывало и не могло исчерпать ту многообразную и мно-
гие столетия проводимую политику католической церкви. Да
это было и невозможно при той, довольно примитивной nd
сравнению с ватиканской, политикой американской админи-
страции.
Но в той части, где интересы Ватикана и Рейгана совпа-
302
дали, они действовали единым фронтом. Ведь не случайно
мировая пресса утверждала о завязавшейся личной дружбе
Рейгана и Иоанна Павла II и их частых телефонных разгово-
рах как раз в период польского кризиса.
Указанная статья в журнале «Тайм» пробудила мой интерес
к истории отношений Ватикана с США в прошлом, а заодно
и с иностранными спецслужбами.
Известно, что Ватикан всегда стремился к дружбе с самой
могущественной и самой реакционной, в каждый данный исто-
рический период страной, видя в таком союзе гарантию своих
интересов. История Ватикана наглядно свидетельствует об
этом.
В начале средневековья союзниками были короли франков,
:атем германские императоры; в XVI—XVII веках — Испания,
потом Австрия; в первой половине XIX века — Франция; в
конце этого века — Германия и царская Россия; после
1917 года — фашистская Италия и нацистская Германия. С
конца Второй мировой войны — США.
Так, в 1933 году папа Пий XI заключил с Гитлером кон-
кордат, что было сочтено мировым общественным мнением
как союз Ватикана с нацизмом. Действительно, значительная
часть католического духовенства и многие клерикалы во время
Второй мировой войны поддерживали Гитлера до тех пор,
пока у него были шансы на победу.
Папа Пий XII, в миру маркиз Удженио Пачелли, был фа-
шистским и нацистским кандидатом, избранным в 1939 году.
В марте 1939 года министр иностранных дел Италии при
Муссолини писал в своем дневнике: «...дуче доволен избра-
нием Пачелли. Он вновь обещает послать ему несколько со-
нетов о том, что ему делать, чтобы с пользой для дела (то
есть для Муссолини и Гитлера) управлять церковью»*.
Не случайны очевидно были попытки папы Пия XII при-
мирить Запад с Гитлером и Муссолини с самого начала Вто-
рой мировой войны.
О том, что значил для Гитлера союз с Ватиканом, в том
же номере «Нью-Йорк Таймс» епископ Райни не без гордости
писал, что по заданию Ватикана «тысячи хорошо образован-
ных официальных и неофициальных лиц и дипломатов, каж-
дый работая в своей области, непрерывно собирают сведения
для Ватикана».
Вот один из примеров службы католических церковников
в интересах фашизма. В брошюре Юзефа Сикоры** о гитле-
* См.: Нью-Йорк Таймс, 1940, 12 мая.
" См.: Сикора Ю.. Епископ Карл Мария Сплстг. Варшава, 1951.
303
ровском агенте данцигском епископе Сплетте публикуются
многочисленные фотокопии писем к нему Пия XII, полнос-
тью одобрявшие его анти польскую деятельность.
Кстати, Ватикан, действуя в угоду немецким реваншистам,
отказывался признать возвращение Польше исконных поль-
ских земель и не назначал там церковной иерархии.
Аналогичное отношение к Ватикану с Запада и, наоборот,
Ватикана к Западу проявилось после окончания Второй ми-
ровой войны. Не кто иной, как президент Г. Трумэн, пред-
лагая в 1952 году конгрессу кандидатуру посла в Ватикане,
бывшего руководителя американской разведки генерала
Марка Кларка, обосновал это целесообразностью «использо-
вать ценную информацию, поступающую в Ватикан ото-
всюду».
О связях американских спецслужб с Ватиканом появились
различные * публикации. В 1980 году немецкий журнал
«Шпигель» рассказал историю, как агент УСС (предшест-
венника ЦРУ) в Риме, некто Скаталинни целый год дурачил
эту службу, направляя выдуманные им информации о дея-
тельности Ватикана. Думаю, что Ватикан знал о связи Ска-
талинни с американцами и сознательно закрывал глаза на
это.
О связи ЦРУ(С Ватиканом в 1984 году появилось сооб-
щение*^ Японии , в котором авторы книги «Год Армагед-
дона» писали, что Ватикан опровергает приведенные ими
в книге факты, но они отвергают это опровержение ссыл-
ками на конкретных лиц. Достоверность их информации
подтверждается тем, что ЦРУ преследует их за опубликова-
ние информации о деятельности этого ведомства.
Работая в Польше, знакомясь с деятельностью там развед-
чиков и агентуры ЦРУ, я воочию убедился в тесной связи
многих католических церковников с этим американским раз-
ведывательным ведомством. Особенно заметно это было видно
в кризисные годы.
Связь ЦРУ с польским костелом, да и с Ватиканом осу-
ществлялась и через профсоюзные структуры. Американский
публицист Джордж Моррис”’’ разоблачает тесное сотрудниче-
ство ЦРУ с руководителями крупнейшего профобъединения
США АФТ-КПП. Он показывает в своей книге, как в США
* См.'. Шпигель, № 48, 1980, с. 196-201.
" См..г Джапэн Таймс, 1984, 29 августа.
”•* Томас Г. Морган-Уитте, Голден Томас и Маг Морган-Уитте.
'*** Моррис Д. ЦРУ и американские профсоюзы. Подрывная деятельность
АФТ-КПП во внешней политике.
304
одновременно с созданием ЦРУ были приняты меры по при-
влечению профсоюзного движения к работе в области развед-
ки. Международный отдел АФТ-КПП стал придатком к гос-
департаменту и ЦРУ.
Из этого становится ясным, почему польское объединение
«Солидарность» также стало звеном в связи ЦРУ на польский
костел и Ватикан. Именно в годы кризиса чрезвычайно ак-
тивизировались контакты представителей «Солидарности» с
сотрудниками ЦРУ. Но это уже выходит за рамки моих вос-
поминаний.
Показав ту общую картину положения польского костела
ио взаимосвязи с Ватиканом, теперь перехожу к трем наибо-
лее выдающимся католикам, за деятельностью которых я мог
наблюдать в Польше.
Если руководствоваться физическим старшинством, да и
длительностью деятельности в польской католической иерар-
хии, мне следовало бы начать с представления бывшего при-
маса Польши С. Вышиньского. Но на первые позиции еще
при жизни этого католического деятеля выдвинулся его быв-
ший подчиненный кардинал К. Войтыла, избранный папой.
Поэтому начинаю с него свои воспоминания, да и с размыш-
ления, которые навеял у меня этот представитель польской
церкви. При этом я попытаюсь изложить в связи с ним и все
остальное, что просится у меня на бумагу по проблеме поль-
ской католической церкви и ее отношений с Ватиканом.
Хочу оговориться, что в отличие от всех политических и
1осударственных деятелей, представленных в предыдущих гла-
вах моих воспоминаний, с этими тремя католиками я ни разу
лично не соприкасался. Мое «общение» с ними носило ис-
ключительно заочный характер, через ту массу информации и
разнообразных сведений и суждений, которые прошли через
меня за долгие почти двенадцать лет жизни и деятельности в
Польше.
КАРДИНАЛ КАРОЛ ВОЙТЫЛА - ПАПА ИОАНН
ПАВЕЛ II
Если Бог захотел лапу — поляка,
значит он хотел,
чтобы я оставался тем, кем я есть.
К. Войтыла
Поскольку секретарь ЦК ПОРП С. Каня курировал также
и церковные проблемы, как только у нас зашла речь о поль-
ской католической религии, первые имена, которые я услы-
шал от него, были С. Вышиньский — примас Польши и
К. Войтыла, краковский митрополит, архиепископ и карди-
нал.
Упоминание имени первого было вполне понятно, так как
он возглавлял весь польский костел, но второго — К. Войты-
лы, казалось бы одного из многих других епископов и архи-
епископов, звучало для меня пока непонятно почему. Но ока-
залось, что этот католический деятель уже тогда, в 1973 году
стоял особняком «из ряда вон выходящим».
Как вскоре я смог убедиться, кардинал К. Войтыла был
одним из самых воинственных антикоммунистов, инспирато-
ром различных антиправительственных и антисоветских вы-
ступлений с церковного амвона.
Сейчас я не перестаю удивляться той метаморфозе, кото-
рая произошла с этим, явно не ординарным католиком, пре-
вратившимся из мало кому известного польского священно-
служителя во всемирно известную не только религиозную, но
и общественно-политическую фигуру.
До 1978 года мы не могли бы представить, чтобы яростный
антикоммунист К. Войтыла стал говорить и настойчиво высту-
пать за поиски соглашения, компромиссов сначала с польскими
коммунистическими властями, а затем и со всем бывшим соци-
алистическим содружеством. А ведь это последнее стало одним
из основных лейтмотивов его выступлений, вплоть до распада'
СССР и всего содружества.
Если в первый визит Иоанна Павла II в Польшу в
1979 году он еще во многом оставался Войтылой, то в;
306
1983 году, при втором посещении родины, мы смогли увидеть
в его лице во многом более умудренного, широко мыслящего
в международном масштабе политического деятеля. Было за-
метно, что годы польского кризиса многому его научили, хотя
в религиозном аспекте он оставался все тем же католическим
не столько патриотом, сколько, по моему убеждению, наци-
оналистом.
Не буду останавливаться на периоде деятельности К. Вой-
тылы до октября 1978 года, когда он действовал в системе
польского католического епископата, которым руководил при-
мас Польши С. Вышиньский. Все, что делала польская като-
лическая церковь в ущерб польским коммунистическим влас-
тям и ее отношения с ними в тот период, следует отнести
прежде всего к Вышиньскому и Ватикану под другим руко-
водством.
Что же касается К. Войтылы, то роль его личности, ее зна-
чимость неизмеримо выросла, когда после его избрания папой
и, естественно, мои воспоминания о прежнем кардинале кра-
ковском поблекли перед новым его образом многозначной
международной фигуры, о чем я и хочу сейчас высказаться.
Конечно же, прежде всего в непосредственной связи с Поль-
шей.
Не располагая подробностями жизни К. Войтылы в период
немецкой оккупации Польши, к моменту, в который ему было
уже 19 лет, знаю, что он какое-то время работал в камено-
ломнях, затем рабочим на заводе химической продукции, был
одно время актером; преподавателем.
До того, как обнаружил в себе призвание служить церкви,
любил заниматься спортом, увлекался альпинизмом, писал
стихи и занимался композицией шахматных задач.
Став священнослужителем, достиг звания доктора теологи-
ческих наук, стал профессором католического университета в
Люблине, автор сотен статей и многих книг.
Говоря на семи языках, много путешествовал, побывав в
Австралии, Новой Зеландии, на Филиппинах, в Новой Кале-
донии и США, посетил почти все страны Западной и Вос-
1очной Европы.
До избрания папой, кардинала К. Войтылу, помимо кра-
ковской метрополии, мало кто знал в Польше. Однако, как
и уже упомянул, его хорошо знали в руководстве страны и,
вегественно, в МВД, где он часто фигурировал в графе опе-
рт ивных сводок о подрывной антиправительственной дея-
теиьности.
Итак, первый раз в истории Ватикана, на его престол взо-
шел славянин. Он был двести шестидесятым папой и с 1523
307
года первым иностранцем, оттеснившим от ватиканского пре-
стола итальянцев.
К своему удивлению, я обнаружил, что Польша оказыва-
ется уже имела отношение к выдвижению в папы тех, кто до
этого служил церкви в этой стране.
Два бывших нунциями Ватикана в Варшаве становились
папами. В 1691 году нунций Пигнателли стал папой Инно-
кентием XII.
В 1922 году папой был избран, как Пий XI Ахилл Рагги,
который после первой мировой войны провел три года в
Польше, сперва в роли временного представителя Ватикана,
а потом нунция при польском правительстве. Кстати, Ратти в
конце первой мировой войны сотрудничал с немецкими ок-
купантами в Польше, а затем воодушевлял Пилсудского на
поход на Украину*.
Еще два папы выросли с позиций сотрудников аппарата
нунция в Польше: Алтиери, ставший папой Климентом X и
Монтани, как Павел VI.
Став папой, К. Войтыла избрал своей доминирующей ли-
нией «Восточную политику». 5 июня 1979 года, выступая
перед польским епископатом, он заявил:
«Этот диалог между церковью и государством не может
быть легким, поскольку он разворачивается между двумя кон-
цепциями мира, диаметрально противоположными, но он дол-
жен быть возможен и эффективен, если благополучие чело-
века и нации этого требует»**.
Уже к 1980 году отмечалась возросшая активность Ватика-
на и польской католической церкви в отношении Советского
Союза и Литвы, в частности, затем Западной Украины и Бе-
лоруссии. Увеличились радиопередачи ватиканской станции
на эти районы.
К. Войтыла свою исключительную активность, которую он
проявлял в Польше, нацеливая ее против государственных
властей, став папой, не снизил. Совершив свой визит в Поль-
шу сразу после предшествующей поездки его в Мексику, он
тут же отправился в США. В течение двух месяцев он совер-
шил три таких ответственных визита, насыщенных содержа-
нием, психологически и физически очень напряженных. В
США он выступил в ООН.
Объем польских дел в практике Ватикана с приходом
Иоанна Павла II возрос значительно, что потребовало увели-
* См.: Юркевич Яр. Нунциатура Ахилла Ратти в Польше. Варшава, 1953.
** См.: Клод-Франсуа Жульен//Папа, который смотрит на Восток//Ла Ну-
вель обсервер», 1979, 9 июня, с. 55.
308
чения числа кадров польского происхождения. Надо сказать,
что избрание папой поляка посеяло серьезные опасения не
только на Востоке, но и на Западе. Западные обозреватели
шутили, что славяне не раз в истории спасали Европу. Теперь
славянский папа спасет Запад от самого... Запада.
С приходом в Ватикан К. Войтыла там стали распростра-
няться слухи о том, что Ватикан захватила польская мафия.
Этому способствовал тот факт, что по состоянию на конец
1981 года в Ватикане на различных постоянных должностях
находился 41 поляк, включая женщин, и еще 12 поляков, ос-
тавшихся от предыдущих понтификов. Над этой польской ко-
лонией доминировали две фигуры: кардинал Рубин, префект
восточных церквей и епископ Андрэ Деспур, личный друг
папы.
Среди всех 126 сотрудников аппарата Ватикана, носящих
j итул секретарей и тридцати членов Совета, шесть лиц стояли
особняком. Это были самые близкие сотрудники папы. В них
входили три польских профессора, так называемые «теневые
1>сдакторы», которые писали выступления папы (4-5 в неде-
лю). Помимо А. Диспура, отвечавшего за пропаганду и опе-
кавшего 320 журналистов, аккредитованных при Ватикане,
еще один говорящий по-польски литовец Андриас Банис, вхо-
дил в эту группу и ведал, как заместитель министра иностран-
ных дел, внешними вопросами Ватикана.
В эту же группу особо доверенных лиц папы входили два
тальянца: Ахилл Серивестрини и Агостини Касаролли.
Опираясь на этих людей Иоанн Павел II и готовил свой
первый визит в Польшу.
Несмотря на религиозные декларации, этот визит был
прежде всего политическим, хорошо продуманной акцией в
поддержку политической оппозиции в Польше. По оценке Ба-
шкана, папе в ходе визита удалось показать миру силу като-
лической религии в коммунистической Польше.
Но была и вторая важная сторона этого визита. Выступая
и Варшаве, в Гнезно, в Ясной Гуре, Иоанн Павел II подчер-
кивал, что Польша является частью Европы, и что она в ре-
лигиозном плане и географически является связующим звеном
между Востоком и Западом.
Папа избрал многомиллионный митинг в Ченстохове для
(и лишения той «большой новости», что он привез в Польшу.
Он поставил вопрос о нормализации отношений между цер-
ковью и государством в Польше, разъясняя, что такая норма-
ли ш пня должна обеспечивать независимость страны.
Не собираюсь описывать ход самого визита, он проходил
309
с миллионным участием поляков, о чем довольно объективно
писала мировая пресса.
Повторю лишь, что уверен в том, что далеко не все участ-
ники, собиравшиеся на встречи с папой, были истинно веру-
ющими католиками, многие шли туда как на весьма интерес-
ные спектакли. Но все же поездка и эти встречи папы были,
несомненно, большим триумфом католической церкви.
Между первым и вторым в 1983 году приездом папы в
Польшу в этой стране и в мире произошел ряд важных со-
бытий.
Во-первых, развернулся глубокий социально-политический
кризис в самой Польше, приведший к введению там военного
положения. Перед этим 13 мая 1981 года на Иоанна Павла II
было совершено покушение, а в том же месяце умер примас
Польши Стефан Вышиньский. На его место заступил
Ю. Глемп.
О том, как протекал польский кризис было написано
много. Кратко останавливался на этом и я в своих воспоми-
наниях. В вводной части этой главы высказал я свое мнение
и о сотрудничестве Ватикана с США в стремлении изменить
характер польской власти, что, однако, на том историческом
отрезке им не удалось.
Что касается папы Иоанна Павла II, то его линия в отно-
шении Польши была, на мой взгляд, как и ранее, двойствен-
ной. Стремясь укрепить позиции польской католической цер-
кви и ослабить коммунистическую власть, он действовал как
и ранее кардинал К. Войтыла — воинственно, настойчиво и
в единстве с реакционным Западом, в лице, прежде всего/
американской администрации.
С другой стороны, он проводил свою линию «восточни
политики», ориентируя польскую церковь на диалог с партм
ными властями и на поиски приемлемого компромисса, стщ|
мясь сохранить «Солидарность».
Первая реакция на введение военного положения папы
была резкой, но через неделю уже было заметно ее некоторое
смягчение. 16 декабря 1982 года папа уже не исключал воз-
можности возобновления контакта церкви с польскими влас-
тями с целью продолжения «диалога»*, писал французский
корреспондент в Риме.
В феврале 1982 года папа пригласил к себе трех ведущих,
представителей польского епископата, примаса Ю. Глемпа,.
епископа Вроцлава Гульбиновича и архиепископа краковско-1
* См.: Ле матэн, 1981, 28 декабря.
310
го, кардинала Махарского и обсуждал с ними задачи польской
католической церкви в создавшихся новых условиях. Как мне
тогда стало известно, перед польским епископатом папа по-
ставил задачу добиваться сохранения «Солидарности» с осво-
бождением ее лидера Л. Валенсы из интернирования и гото-
вить второй визит в этом году на празднование 600-летия
Ченстаховского монастыря.
Поскольку режим военного положения фактически никак
не затронул возможности церкви продолжать свою деятель-
ность, папа определил для нее тактическую роль арбитра, не
меняя ее стратегических целей поддержки оппозиции поль-
ским властям.
Покушение на папу, совершенное в Риме 13 мая
1981 года, в самый разгар польского кризиса и обострения
борьбы «Солидарности», которую активно поддерживал папа,
Запад сразу же не замедлил привязть к нашей стране, несмот-
ря на то, что покушавшийся Агжа явно был связан с реак-
ционнейшими кругами Турции.
Для меня лично было ясно, что если не непосредственно,
к> косвенно, через свою агентуру а этих кругах американ-
ские спецслужбы могли быть причастны к этому акту. Ха-
рактерно, что именно американская журналистка Клэр Стер-
пинг взялась за «сбор» информации и «расследование» по-
кушения, нацеливая свою «работу» на «доказательство» при-
частности к покушению нашей службы и лично Андропо-
ва Ю. В., как, якобы, давшего приказ убить папу. Вздор-
ность и явная «цэрэувская» направленность ее «расследова-
ния» была видна как на ладони.
Польская оппозиция также воспользовалась возможностью
подогреть антисоветские настроения в связи с этим покуше-
нием.
Поскольку польские власти считали возможным новое по-
явление папы в Польше только после достижения уверенной
нормализации положения в стране, они согласились на такой
визит не в 1982 году, а в середине следующего года, перед
пимеченной ими отменой военного режима.
Другим требованием польского епископата по указанию
пипы было объявление обшей амнистии к его приезду всем
•политическим заключенным».
Однако и в этом польское руководство не пошло навстре-
чу, приурочивая амнистию к национальному празднику
}} июля, уже после визита папы, когда было намечено отме-
нить и военное положение, при условии, что визит пройдет
нормально.
Со вторым визитом папы польское руководство связывало
311
достижение далеко идущих политических целей: укрепление
патриотических и национальных чувств поляков, с тем, чтобы
обеспечить необходимые условия для дальнейшей нормализа-
ции обстановки в стране, разрушить «стену недоверия» между
обществом и властью. Во внешнеэкономическом плане оно
надеялось пробить брешь в западной блокаде и изоляции.
Хотя в основном визит принес свои положительные плоды
и спокойное, в основном, его протекание позволило властям
отменить режим военного положения, но далеко не все дей-
ствия и высказывания Иоанна Павла II в Польше содейство-
вали указанным целям польских властей. И все же, положи-
тельных аспектов было больше, чем негативных. Уже одно то,
что была нарушена блокада Запада, говорит за это.
После ряда высказываний папы, вызвавших недовольство
и беспокойство властей, Ярузельский был заинтересован во
второй встрече с Иоанном Павлом II. По всем признакам и
сам папа был не против еще одной беседы с ним. Окружение
папы дало знать, что папа готов к новому разговору с руко-
водителем польского государства, и они встретились на за-
ключительном этапе визита папы, в Кракове, в замке Вавел,
где во время второй мировой войны восседал гитлеровский
губернатор Франк, повешенный в Нюрнберге. Цель второй
беседы была единой с двух сторон — рассеять возникшие вза-
имные претензии, сгладить их, что и было, по моим данным,
достигнуто.
Не случайно, западные наблюдатели считали, что «под
военным мундиром Ярузельского, так же как под сутаной
папы находились польские патриоты и закаленные ветераны
долгой идеологической войны между марксизмом и христиан-
ством».
Оба они были заинтересованы в поисках компромисса и
упорно искали приемлемой формы для этого.
В целом, второй визит папы в Польшу был вновь внуши-
тельной демонстрацией силы и влияния католической церкви
в польском народе, той церкви, которая в многовековой труд-
ной истории этого народа играла не только реакционную
роль. Ибо она была и хранителем и заступником польской на-
циональной культуры.
В этом проявлении положительного отношения большин-
ства польского населения к церкви состоял сам по себе вызов
и угроза правительству и партии, которые были официально
«безбожниками».
Во время второго визита папы, в Польше была сделана по-
пытка нового покушения на него. Как ни странно, но испол-
нителем ее был аббат-традиционалист, некто Хуан Фернандел
312
Крогл, который бросился во время одного из выступлений
папы к нему, держа под сутаной закаленный штык. Как он
заявил на суде, он хотел убить папу Войтылу... потому что он
служит интересам коммунистического режима, помогая унять
волнения католического народа и препятствует его восстанию.
Интересно все это звучит в устах католического монаха, не
правда ли?
Оставался вопрос, насколько серьезна была эта попытка.
Этот инцидент вызвал в то время у меня мысли, что новая
попытка покушения, да еще в стране близкой и союзной с
СССР, могла быть инспирированной враждебными нам сила-
ми для того, чтобы поднять новую волну мирового возмуще-
ния, вдохнуть новую антисоветскую струю в умершую анти-
советскую версию первого покушения в Италии.
Не исключал я и пропагандистского замысла с целью по-
казать «доброжелательность» папы к польским властям и,
одновременно, предостережение ему, с которым должны счи-
таться польские власти.
В связи с этим покушением я вновь размышлял над тем,
насколько реакционным кругам на Западе могла нравиться
«восточная политика» папы и все усиливавшийся его настрой
н|ютив ядерной гонки и угрозы войны. Ни реакционные
круги Ватикана, ни воинствующие милитаристы в США явно
нс одобряли многие призывы папы и, вероятно, они не воз-
ражали бы, если Иоанн Павел II сошел с мировой сцены, да
еще бы, с возможностью возложить вину за его гибель на
коммунистов.
Поэтому я не мог исключать и причастности агентуры за-
падных спецслужб и ко второй попытке покушения на папу.
Уже в 1984 году папа активно выступил против угрозы
томной катастрофы, говоря и о том, что «фатальные рыцари
апокалипсиса появились на горизонте: угроза ядерной катас-
трофы и эпидемий голода». Выступая перед верующими с бал-
кона собора Святого Петра в Ватикане в присутствии 118 по-
тов, акредитованных в Ватикане, он говорил: «Нельзя терять
пи одного дня. Нужно возобновить переговоры о ядерном ра-
шружении».
Как писал американский журнал «Тайм»’, папа проявлял
Необыкновенную энергию. За шесть лет на посту папы, он со-
вершил уже 24 зарубежных поездки и проделал около
ДЮ тысяч километров.
Наряду с прогрессивным направлением международной по-
* См. Ричард Олин г «Разлад в церкви: власть решительного папы Иоанна
Инала II под угрозой». Тайм, 4 февраля 1985 г.
313
литики папы Иоанна Павла II явно выступала и традицион-
ная реакционная роль Ватикана. Последний период истории
капитализма свидетельствует о том, что в католическом мире
имеется два лагеря: один, ведущий реакционную политику, и
другой, требующий изменить этот курс и выступающий, хотя
и непоследовательно, в защиту интересов трудящихся.
В политике папы Иоанна Павла II присутствуют обе эти
тенденции, и я бы сказал, вторая преобладает и с каждым
новым его выступлением становится сильнее.
Но в собственно католических делах, а также в соблюде-
нии католиками установленных понтификатами строгих рели-
гиозных принципов, папа оказывается на стороне самых ре-
акционных позиций. Это нашло выражение в его установке о
строгом запрете абортов, предупреждения беременности, пред-
назначения женщин к домашнему очагу и отказу им в праве
служить церкви наравне с мужчинами.
Резкой оказалась его позиция и против прогрессивного ка-
толического движения «теологии освобождения», получившей
широкую поддержку в третьем мире. Эти позиции папы, от-
ражающие как раз ту сторону личности папы Иоанна Павла
II, которые были свойственны кардиналу К. Войтылы. Имен-
но в Польше за последнее время исключительно остро раз-
вернулась борьба за запрет абортов, которая, несмотря на ак-
тивное сопротивление прогрессивных сил, победила. В январе
1993 года польский сейм все же принял такой закон, который
не принесет поддержки польской католической церкви из
среды городского населения. Правда, крестьянские католики
поддерживают католическую иерархию и в этой их реакцион-
ной мере, ущемляющей социальные права трудящихся.
Как известно, крупнейшие представители польской наци-
ональной культуры А. Мицкевич, Ю. Словацкий и другие
страстно разоблачали реакционную роль католической иерар-
хии и политики Ватикана в истории Польши. Я не говорю
уже о послевоенном периоде народной власти. Могу лишь
упомянуть памфлеты и исследования Анджея Новицкого, ко-
торый одно время занимал дипломатический пост в Риме, где
он смог ознакомиться с итальянскими архивами, а также две
брошюры Юзефа Сикоры’. Правда, как я уже отмечал, влия-
ние католической церкви было настолько сильно в кругах
творческой интеллигенции, что мало кто из польских публи-
цистов и писателей современности осмеливался выступать с
открытой критикой католицизма и Ватикана.
* Ю Сикора. Епископ Карл Мария, Варшава, J951 г.
314
В заключение, о личности К. Войтылы, а вернее, о дея-
тельности его в качестве папы Иоанна Павла II нужно сказать
еще несколько слов, хотя после моего отъезда из Полыни в
октябре 1984 года я уже взирал на эту страну и на все, что
касалось ее, как бы издалека.
Совершая в марте 1985 года поездку по Латинской Аме-
рике, где набирало силу прогрессивное движение в католи-
ческих кругах, в том числе «движение теологического осво-
бождения», папа начал новое наступление Ватикана против
«политизированных священнослужителей», которые участвова-
ли в политической борьбе за освобождение от угнетения тру-
дящихся капиталом.
Заклятым врагом этих прогрессивных тенденций в католи-
цизме стал католический орден «Опус леи». процветавший во
франкистской Испании. Иоанн Павел II стал всячески под-
держивать этот орден, а его родоначальника маркиза Пераль-
та, ставшего «отцом скриба», вознамерился канонизировать,
превратив в святого человека. Кстати, этот кандидат в святые
отличился тем «чудом», что в период испанских событий 1936
года едва избежал смерти, укрывшись в мадридском сума-
сшедшем доме, где он умело сыграл роль умалишенного*.
Если суммировать позиции папы Иоанна Павла II в като-
лическом движении, то можно привести слова уже упоминав-
шегося мною американского публициста Р. Ослинга.
По его оценке, папа поддерживал «здоровый плюрализм»
н деятельности церкви, но предупреждал против опасности
«изоляционизма» и «централизма» как угрожавших единству
католического костела. Со всей решительностью он выступал
против абортов, предупреждения беременности, разводов. По
сю утверждениям, в католицизме не может быть и речи о ру-
коположении в священнослужители женщин. Священники и
монахи должны покинуть политические посты. Папа предель-
но четко сформулировал свою политику в этих вопросах’*.
Эти жгучие проблемы для католиков во многих странах
мира папа Иоанн Павел II поднял, не считаясь с тем, что
многие католики не согласны с ними, как реакционными и
не отвечающими духу времени.
Против них начались широкие протесты, в самой Италии,
ио Франции, США и, как я говорил, и на родине папы — в
* См. Николас Перри. «Теология освобождения». «Нью стейтсмент»,
I мирта, 1985 г.
“ См. Р. Ослинг «Разлад в церкви: власть решительного папы под угрозой*.
«Тайм*, 4 февраля 1985 г.
315
Польше, Но папа не отступал, в этом он показал себя насто-
ящим Войтылой,
В самом аппарате Ватикана далеко не все были довольны
папой. По словам того же Ослинга, известный американский
специалист по Ватикану, отец Френсис Мэрфи называет папу
«в высшей мере диктатором».
Многие католические деятели считали папу человеком ог-
раниченным, хотя и высокообразованным. Он, по их мнению,
хорошо понимает жителей деревни, но не знает и не пони-
мает «городское современное плюралистическое общество».
КАРДИНАЛ СТЕФАН ВЫШИН ЬСКИЙ
Деятельнось этого, действительно выдающегося католичес-
кого деятеля во главе польской католической церкви я имел
возможность наблюдать с мая 1973 года по май 1981 года.
За эти восемь лет можно было получить довольно полное
представление о его личности, хотя непосредственно с ним
мне не пришлоось ни разу соприкоснуться.
Рассматривая его биографию, меня поразило известное
сходство основных этапов его жизни, конечно же в совер-
шенно различных областях деятельности, с биографией Вла-
дислава Гомулки. Оба родились в начале двадцатого века,
почти одновременно вступили на путь своей основной де-
нтельности — один революционной, другой религиозной.
Оба оказались вскоре после победы народного режима реп-
рессированы. После смерти Бейрута в 1956 году оба были
реабилитированы и вернулись на свои руководящие пози-
ции, один в партии и государстве, другой — С. Вышинь-
ский, в католической церкви, как примас Польши.
И хотя срок их верховной деятельности значительно раз-
нился — В. Гомулка вынужден был покинуть руководство
страной на 10 лет раньше того, как завершил свою религиоз-
ную деятельность С. Вышиньский кончиной в мае 1981 года,
оба они прожили почти одинаковую по длительности жизнь
и оставили след в польской истории как выдающиеся ее граж-
дане.
Привожу эту необычную параллель между представителями
двух таких противостоящих концепций мира как марксизм-ле-
нинизм и католицизм потому, что во многом они были схожи
и их отношении к выбранному ими делу всей жизни. К тому
«с В. Гомулка, первый выйдя из заключения, сразу же осво-
бодил С. Вышиньского и они протянули в далеком 1956 году
руки друг другу.
Но дальше начался другой многолетний путь С. Вышинь-
i кого, наполненный борьбой за положение католической цер-
кни в чуждом ей социалистическом режиме, которым руково-
дил В. Гомулка.
317
На этом пути С. Вышиньский, став в 1948 году по реше-
нию папы Пия XII руководителем польской католической
церкви в качестве примаса Польши и получив в 1953 году сан
кардинала, вел непрекращавшуюся борьбу с польскими влас-
тями за укрепление позиций церкви в жизни страны.
Еще в 1950 году при его активном участии было заключено
соглашение между церковью и польским правительством, оп-
ределявшее условия деятельности католического епископата и
его церквей.
В 1974 году, как я уже упоминал, между Ватиканом и
польским государством был подписан протокол, устанавливав-
ший порядок взаимоотношений между этими государствами в
условиях отсутствия Конкордата.
Хотя С. Вышиньский непосредственно участвовал в перего-
ворах представителей Ватикана с польскими властями, ни он
сам, ни весь руководимый им польский епископат не были за-
интересованы в более всеобъемлющем соглашении Ватикана об
установлении дипломатических отношений с Польшей, поэто-
му Ватикан на этом этапе довольствовался протоколом 1974 г.
Польский епископат и С. Вышиньский считали, что появ-
ление в Польше постоянного дипломатического представителя
в виде нунция Ватикана снизит роль католической церкви в
Польше, лишив ее монопольного права определять характер
отношений с государством, и единственной инстанции, ин-
формирующей Ватикан о положении церкви в стране.
В частности, С. Вышиньский выступил на III Синоде Ва-
тикана против действий Ватикана через голову польского епи-
скопата, что было вредно для церкви.
Учитывая большой авторитет С. Вышиньского в глазах
папы Иоанна Павла II, это положение не менялось и после
1978 года, вплоть до вступления на пост нового примаса
Польши Ю. Глемпа, когда после второго визита папы в Поль-
шу в 1983 году как в Ватикане, так и в польском руководстве
началась активная разработка текста конкордата.
Пока же С. Вышиньский, по мере нарастания в стране
экономического кризиса и ухудшения условий жизни и дея-
тельности трудящихся усиливал критику руководства Терека.
Епископ и многие ксендзы в своих выступлениях перед веру-
ющими винили государственные власти в том, что они дово-
дили польский народ до тяжелого положения, в стране не хва-
тало хлеба, мяса и других продуктов питания. Многие цер-
ковники беззастенчиво спекулировали на трудностях властей,
завоевывая церкви престиж защитников интересов народа.
С избранием К. Войтылы папой заметно возросла роль
С. Вышиньского как в Польше, так и его авторитет в Вати-
318
кане. Новый папа, бывший подчиненный С. Вышиньского,
считал его одним из самых авторитетных примасов католи-
ческой церкви в мире. В этой связи интересно вспомнить кар-
тину, как папа приветствовал первый раз в новом своем ка-
честве этого представителя польского костела. На передавав-
шейся по телевидению сцене приема было видно, как С. Вы-
шиньский попытался встать перед папой на колени, привет-
ствуя его, но папа не позволил это ему, обняв и удержав его
в своих объятиях.
Можно представить, как трудно психологически было для
С. Вышиньского, который фактически выращивал кардинала
Войтылу, преклонять теперь перед ним свои колени. К чести
К. Войтылы, он избавил от этого своего учителя.
Как я уже отмечал, с конца 1978 года после избрания
К. Войтылы папой, в Польше заметно активизировалась оп-
позиция и ее попытки по вовлечению в свои акции католи-
ческих ксендзов и по использованию религиозных мероприя-
тий в политических целях. Однако примас Польши не одоб-
рял этого, видя в такой деятельности церкви опасность ее
компрометации перед властями. Церковь, считал он, должна
играть самостоятельную роль, а в отношениях государства с
оппозицией выполнять роль арбитра.
5 ноября 1978 года, после возвращения из Рима, выступая
в одном из варшавских костелов перед четырьмя тысячами ве-
рующих, С. Вышиньский говорил: «Избрание поляка папой
свидетельствует о признании польского костела, который,
функционируя в условиях недружественного для развития ре-
лигиозной жизни строя сумел сохранить влияние на общест-
венность». И далее, «...опыт, полученный кардиналом Войты-
иой во время управления краковской епархией в ежедневной
борьбе за святой крест пригодится всей католической церкви.
Мы верим, что новый папа, уже как глава католической цер-
кви окажет также помощь костелу в Польше... Мы стремимся
к тому, чтобы можно было точнее определить позицию поль-
ского костела и его место в жизни страны, который тесно
связан с делами всего народа и государства».
С началом августовских событий 1980 года действия поль-
ской католической церкви под руководством С. Вышиньского
развивались в двух направлениях. С одной стороны, она под-
держивала требования забастовщиков и стремилась к таким
социально-политическим преобразованиям, которые макси-
мально бы соответствовали доктрине церкви. С другой, цер-
ковь стремилась к диалогу с партией и государством, а также
«Солидарностью», пытаясь играть роль арбитра между ними,
котролируя таким образом развитие ситуации.
319
С. Вышиньский, сочетая оба эти направления, существен-
но влиял на смягчение нарастающих конфликтов, выступая за
сохранение общественного порядка. Церковь одновременно
покровительствовала «Солидарности» и во многих случаях со-
действовала экстремистским действиям руководства этого
профсоюзного объединения, однако и сдерживая их от опас-
ных действий.
Церковь и сам С. Вышиньский боялись возникновения в
стране гражданской междоусобицы, при которой церковь
могла потерять многие из тех позиций, что ей удалось достичь
за последние годы, поэтому они призывали общество к со-
хранению спокойствия. В этом плане характерной была про-
поведь С. Вышиньского 26 августа 1980 года, с которой он
обратился к судостроителям Гданьска и Щецина, призывая их
не прерывать работу.
Деятельность католической церкви в этот трудный для пар-
тии период было положительно оценена в постановлении IX
съезда ПОРП. В нем, в частности, указывалось, что съезд вы-
ражает уважение и признательность патриотической и отли-
чающейся высоким чувством ответственности за Польшу по-
зиции католической церкви*.
Но к этому времени С. Вышиньского уже не стало и его
линию в руководстве польским костелом продолжил
Ю. Глемп.
В заключение об этом долголетнем католическом деятеле,
у могилы которого папа Иоанн Павел II во время своего вто-1
рого визита в Польшу склонил свою голову и воздал его де-j
ятельности исключительно высокую хвалу, можно сказать еще
пару слов, как о личности. С. Вышиньский, как я, говоря о
В. Ярузельском, мельком заметил, обладал широкими знания-
ми не только в области теологии, католической теории и
практики. Он хорошо знал противостоящие католицизму
христианские и не христианские учения. В частности, теорию
марксизма-ленинизма, и умел противопоставлять ее принци-
пам католические положения и принципы. Как общественно-
политическую фигуру на польской политической и государст-
венной арене его можно поставить в ряд из известных в тот
период политических деятелей, разве что с такими поляками,
как В. Гомулка и В. Ярузельский, да подстроившегося к ним
еще К. Войтылу, но уже как папу Иоанна Павла II.
* См. Аргументы, 4 марта 1986 г., Варшава.
КАРДИНАЛ ЮЗЕФ ГЛЕМП, ПРИМАС ПОЛЬШИ
Когда 28 мая 1981 года умер С. Вышиньский, вдруг «ни-
откуда» объявился новый примас Юзеф Глемп.
Нам, да полагаю и многим польским католикам, он был
почти неизвестен. По крайней мере, в тех материалах по цер-
ковной линии, с которыми мне удавалось знакомиться в
МВД, он не фигурировал.
Это было естественно, так как родившись в 1929 году в
Польше, проживя на родине всю немецкую оккупацию и
окончив духовную семинарию, он отправился завершать свое
образование в Рим, где учился до 1964 года. Получив звание
доктора права, он, вернувшись на родину, до 1979 года в ос-
новном занимался внутриепископатными делами и преподавал
в Академии католической теологии в Варшаве долгие годы,
начиная с 1972 года являлся примасовским капелланом. В эти
оды его хорошо узнал С. Вышиньский, а по линии теологи-
ческой науки, вероятно и сам Войтыла, будучи профессором
1сологии. Думаю, что по рекомендации С. Вышиньского и на-
метил его в примасы папа, зная о серьезном заболевании при-
маса.
Последние два года перед назначением его примасом,
К). Глемп активно участвовал в работе Комиссии представи-
телей церкви и государства в качестве сопредседателя право-
вого отдела, созданного при Комиссии. Тут он и приобщился
пилотную к позициям церкви в области диалога церкви с го-
сударством.
В том, что новый примас Польши, являясь внешне мало-
мметной фигурой, умело и эффективно управляет сложным
организмом католической церкви и ее епископатом, я смог
убедиться на том, как он четко провел организацию второго
шиита Иоанна Павла П в Польшу в июне 1983 года. Имея
опыт участия под руководством С. Вышиньского в первом ви-
ште папы, теперь в условиях военного режима он показал
себя не только умелым католическим тактиком, но и страте-
юм.
Понятно, что определяющая роль в отношении содержания
321
визита и высказываний папы в Польше принадлежала самому
папе, но без сомнения, в своих формулировках папа учитывал
позиции примаса и всего польского епископата, тем более,
что в их продуктивности он мог убедиться по возросшей роли
церкви и самого Ю. Глемпа за прошедшие два года его ру-
ководства церковью.
Особое очевидное одобрение своей деятельности папой
Ю. Глемп видел в поддержке его усилий в развитии диалога
церкви с государством. Ведь только за период до второго ви-
зита папы Ю. Глемп сумел уже шесть раз встретиться с
В. Ярузельским и вел с ним развернутые обсуждения, усили-
вая роль костела в делах государства и нормализации поло-
жения в стране.
Его первая встреча с премьер-министром состоялась уже
IS июня 1981 года, когда он выполнял обязанности примаса,
не будучи еще утвержденным Ватиканом. В ходе этой встречи
было выражено убеждение, что «высшие интересы родины»
требовали непрестанных усилий с целью расширения и укреп-
ления единства поляков.
По мере укрепления позиций «Солидарности», большинст-
во костельной иерархии стало откровенно поддерживать это
профобъединение. Однако новый примас, следуя линии папы
и С. Вышиньского, начавшего диалог с В. Ярузельским, не
только не прервал его, но усилил, стремясь привлечь к нему
и «Солидарность».
23 октября 1981 года, вскоре после избрания В. Ярузель-
ского первым секретарем ЦК ПОРП, Ю. Глемп получил от
него согласие на свой план достижения национального еди-
нения, предусматривавший тройственные переговоры предста-
вителя польского правительства, церкви и «Солидарности».
При активной инициативе Ю. Глемпа, 5 ноября 1981 года
такая встреча В. Ярузельского с Ю. Глемпой и Л. Валенсой
состоялась.
Уже в тот день поздним вечером мне стали известны
подробности этой важной встречи от моих знакомых, уз-
навших о встрече из близких к В. Ярузельскому кругов. На
другой день ко мне стала поступать информация и из ок-
ружения Ю. Глемпа, а также из «Солидарности», где у МВД
имелись надежные источники информации, с которыми,
прежде всего, советовались и Ю. Глемп и Л. Валенса.
Эта инициатива Ю. Глемпа требовала от него известного
мужества, так как шла в разрез с настроением наиболее ре-
акционной части католической иерархии и экстремистов из
«Солидарности», которые уже окрестили его в своих атаках
«красным кардиналом». Однако, нам было известно, что
322
Ю. Глемп действовал с согласия папы, посчитавшего, и не
без основания, дальнейшее обострение конфронтации «Соли-
дарности» с польскими властями, начавшее выходить из-под
контроля церкви, опасным для ее положения «арбитра». Это
отнюдь не означало отказ Ватикана от той, согласованной с
американской администрацией линией на подрыв коммунис-
тической власти в Польше, которая являлась генеральной ли-
нией Ватикана и США. Но в этом как раз и заключалось от-
личие собственных целей Ватикана, не желавшего достижения
поставленной задачи за счет ослабления своих позиций, тогда
,как для США не было таких ограничений.
Занимая позицию официально якобы беспристрастного
«арбитра», стремящегося найти приемлемый компромисс
между «Солидарностью» и властью, сдерживая экстремистов,
К). Глемп и католический епископат в то же время позволили
радикальным католическим кругам атаковать власти, поддер-
живать экстремистские устремления в «Солидарности» и по-
творствовать антиправительственным выступлениям. В этом
<>1личался целый ряд ксендзов, особенно с севера страны, а
также в столице.
Тон задавали отец Генрих Янковский из Гданьска, Ежи
Попелушко, ставший впоследствии всемирно известным в ре-
зультате гибели от рук экстремистов в МВД в 1984 году, и
другие.
Ю. Глемп вынужден был проводить такую двойственную
политику, не доводя дело до открытого раскола в епископате
и и целом церкви между радикалами и умеренными. Ради-
кальные ксендзы и епископы на церковных заседаниях напо-
минали Ю. Глемпу, что он не может рассчитывать на победу
церкви «без жертв». В этих выступлениях я также видел «руку
lai чада», в частности агентуры ЦРУ в польских церковных
кругах, заинтересованного в развязывании в Польше граждан-
ской войны и, как следствие, неизбежном вмешательстве Со-
чинского Союза.
Из этого я делал вывод, что действия Ю. Глемпа объек-
тивно играя на руку не западным подрывным элементам, а
чем силам, которые искали приемлемого компромисса, а при
исчерпании своих возможностей в этом пошли на введение
поенного положения.
По мнению Ю. Глемпа, как мы оценивали его в то время,
ишача церкви состояла в том, чтобы не только «избегать кон-
фронтации», но «выжить» как силе либерализации на пред-
стоявшие годы.
Церковь, считал он, не должна преследовать только
сиюминутные цели. Проводя эту линию, он в то же время
323
ужесточал позиции церкви по отношению к правительству. К
этому позже подтолкнуло его и высказывание папы на пани-
хиде у гробницы С. Вышиньского в 1983 году, когда Иоанн
Павел II говорил, высокопохвальные слова о твердой позиции
С. Вышиньского, которую он занимал в отношении польских
властей как «неутомимый рупор достоинства каждого человека
и доброго имени Польши». Эти слова были для Ю. Глемпа
призывом как к осмотрительности, так и большему протесту.
В то же время польская католическая церковь в промежуток
между смертью С. Вышиньского и вторым визитом папы, то
есть за два года под руководством Ю. Глемпа добилась много-
го. Так, резко увеличилось количество семинаристов и новых
посвящений в ксендзы. И это в то время как события в стра-
не развивались крайне неблагоприятно для роли церкви в ка-
честве посредника между «Солидарностью» и правительством.
После указанной тройственной встречи в ноябре, экстремисты
в «Солидарности» взяли курс на силовую конфронтацию.
В соответствии с постановлением VI Пленума ЦК ПОРП,
Сейму было предложено принять решение о предоставлении
правительству чрезвычайных полномочий. В связи с этим в
Сейм последовали протесты от «Солидарности» и от польско-
го епископата за подписью Ю. Глемпа. В письме примас
предупреждал депутатов Сейма об опасностях такого решения.
В первый день военного положения Ю. Глемп в своей вос-
кресной проповеди выступил довольно мягко в адрес прави-
тельства и его проповедь была передана по общепольскому
радиовещанию. Он призывал верующих и всех поляков «не
жертвовать свою жизнь». Говорил, что «отрубленные головы
не много стоят. Каждая голова, каждая пара рук будут бес-
ценными для восстановления страны, которое последует за
окончанием военного положения. Я призываю к разуму, даже
ценою оскорбления».
В то же время он обвинял власти в «подавлении челове-
ческого достоинства, арестах невинных людей, презрении к
людям, культуре и нации и нарушении покоя во многих се-
мьях».
Это выступление Ю. Глемпа следовало высказыванию в тот
же день папы, который также призывал поляков: «Не нужно
больше проливать польскую кровь»*.
Однако уже 15 декабря польский епископат гневно осудил
«военную силу, терроризировавшую нацию».
Западная пресса, оценивая позицию и действия Ю. Глемпа
* См. «Маган», 28 декабря 1981 г.
324
в этот период, высказывала убеждения, что он поступал стро-
го в соответствии с указаниями папы.
«По всем признакам, — писала американская газета, —
Ю. Глемп был уполномочен публично выступать от имени
всей католической церкви в тактических вопросах в Польше.
В то же время, делал это в соответствии с принципиальными
установками, данными ему папой»'*.
Что касается ежедневного руководства польской церковью,
to оно было в период кризиса полностью поручено Ю. Глем-
пу после встречи папы с ним и еще двумя ведущими поль-
скими католиками — епископом Гульбиновичем из Вроцлава
и кардиналом Махарским из Кракова в феврале 1982 года.
К). Глемп получил полное «благословение» папы своей поли-
|ики «диалога», но с обязательным условием обеспечения не-
1ависимости Польши, возрождения «Солидарности» и укреп-
ления позиций церкви.
Вся последующая деятельность Ю. Глемпа и польского
епископата была явно двузначной: с одной стороны церковь
и ее иерархия официально осуждали экстремистов и наруше-
ние ими общественного порядка, с другой — оказывали все-
мерную поддержку и содействие подпольной «Солидарности».
Наиболее воинственные ксендзы выступали с церковных ам-
вонов как заядлые политики, только в церковных сутанах,
против режима военного положения и мер властей по под-
держанию общественного порядка. Эго и ксендз Новак на за-
воде Урсус, Малковский в Варшаве, КуровскиЙ в Люблине,
юг же Янковский в Гданьске и многие другие. Они состав-
ляли меньшинство среди 21 тысяч ксендзов в Польше, но их
враждебная по отношению властей активность фактически оп-
|н*деляла вторую неофициальную линию польского костела.
Однако польская католическая церковь и, прежде всего Ю.
Глемп, не прекращали поддерживать «Солидарность», не от-
казались от своей линии на посредничество и в условиях
военного положения, стараясь спасти это профобъединение и
сохранить его на будущее как залог своего растущего влияния
в стране.
Ю. Глемп не прерывал своего диалога с властями, пре-
следуя цели костела в соответствии с установками папы.
В результате после второго визита папы и отмены военного
положения в июле 1983 года произошел заметный положи-
(сльный поворот в отношениях церкви с государством.
Для позиции Ю. Глемпа в отношении роли костела очень
* См. «Интернешнл Гералд Трибун», 9 марта 1982 г.
325
характерно его заявление в Риме в ходе беседы с журналис-
тами там в апреле 1985 года. Говоря о польском костеле, он
сказал: «Для церкви, глубоко укоренившейся в своем народе,
а такой является церковь, к которой я принадлежу, совершен-
но естественно выступать в роли политического посредники
для того, чтобы указать пункты сближения как правящей
группировки, так и тем, кем она управляет».
По ходу нормализации ситуации в стране после отмени
военного положения костел под руководством Ю. Глемпа стги
официально отмежевываться от враждебных народному rocjL.
дарству подрывных акций Запада, не одобрял продолжения1
экономических санкций со стороны США и ряда других
стран-членов НАТО, положительно относился к мерам прави-
тельства по стабилизации экономической и общественно-
культурной и политической жизни в стране.
Ю. Глемп, сопровождая папу в его поездке по Польше в
июне 1983 года, слушая выступление Иоанна Павла II в Вар-
шаве на могиле С. Вышиньского, его проповеди в Ченстохове,
Кракове, Познани и Вроцлаве, извлекал из высказываний
папы все наиболее существенное о том, как тот видел роль
польского костела и как папа определял позицию самой
Польши, как важного звена между Востоком и Западом.
Руководствуясь установками папы, Ю. Глемп активизиро-
вал свои усилия по расширению области диалога с властями,
стремясь выйти за границы Польши, устремляя внимание ка-
толической церкви на территорию СССР, в первую очередь
на Литву и западные области Белоруссии и Украины. Исполь-
зуя польскую православную церковь, он прощупывает возмож-
ность посещения Москвы под предлогом визита к католикам
Литвы.
Папа Иоанн Павел II учитывал тот факт, что Ю. Глемн
зарекомендовал себя в известной мере положительно не толь-
ко перед польскими властями, но и в глазах Москвы. Исполь-
зуя его, Ватикан намеревался проложить дорогу для визита
папы и в нашу страну.
В 1982—1983 годах попытки Ю. Глемпа в этом направле-
нии не могли привести к успеху. Теперь же положение кар-
динально изменилось. Литва стала вотчиной католицизма и
доступ туда папе открыт. Украина и Белоруссия самостоятель-
но будут решать вопросы об их католических церквах и своих
отношениях с Ватиканом.
В России же Ю. Глемп успел уже побывать дважды — в
1988 году на праздновании 1000-летия православной церкви и
в 1992 году, когда он воспользовался приглашением духовного
главы католиков европейской части России епископа Тадеуша
326
Кондрушевича. Так Ю. Глемп продолжил прокладывание пути
для Ватикана в Россию.
Выступая перед журналистами в 1992 году в Москве,
Ю. Глемп заявил, что Ватикан не собирается «теснить право-
славие на его исторической территории». Весьма странно
было бы услышать от него иные заверения при его усилиях
помочь католицизму проникнуть в эту «историческую терри-
торию».
Но он не удержался, чтобы не выдать истинных целей Ва-
тикана, говоря, что католицизм «обладающий развернутым и
глубоким подходом к проблемам социальной жизни, в част-
ности, к семье и браку, способен составить конкуренцию пра-
вославию, бросив ему своеобразный духовный вызов». При
>гом откровенно ратовал за закон, запрещающий аборты, под-
черкивая, что это не политическое требование, а нравственная
позиция*.
Однако же, к чему эта «нравственная позиция» ведет, к
каким социальным последствиям для трудящихся женщин
К). Глемп умалчивал. Об этом очень наглядно говорит создав-
шееся положение в католической Польше, где церковь навя-
1ала польскому Сейму свою волю и такой закон только что
принят.
Ю. Глемп преуспел в Польше в своих усилиях сделать ка-
।одическую церковь не только авторитетным «арбитром»
между трудящимися и государством. Костел стал там после
прихода к власти оппозиции во многом решающим фактором,
выйдя на позиции первой, наиболее влиятельной движущей
силы в польском обществе.
Итальянский еженедельник «Фамилья Кристиана» в ноябре
1985 года вполне справедливо назвал Ю. Глемпа «человеком
диалога». В связи с тем, что многие в Ватикане высказывали
в го время, что он «слишком» увлекался диалогом, Ю. Глемп
разъяснил газете, что «папа хорошо знает ситуацию в Польше
и мы пребываем в полном согласии с ним. Газеты же пишут
по этому поводу неправду». То есть, Ю. Глемп еще раз под-
тердил, что его линия полностью соответствовала политике
паны Иоанна Павла II.
Таким образом, в настоящее время я лишний раз убедился
h правоте нашей оценки в 1980—1984 гг. роли католической
церкви в жизни Польши. Убедился я и в том, что так назы-
ваемый «священный союз» Ватикана и США, не во всем оп-
ределял единство позиций союзников. Ватикан помимо борь-
* См К. Эггерт, «Кардинал Ю. Глемп: человек сам выбирает свой путь к
Вагу*, «Известия», 10 августа 1992 г.
327
бы с коммунистическим режимом в Польше, имел свои спе-
цифические цели и не был заинтересован в доведении кон-
фронтации политической оппозиции с властями до кровавой
борьбы, на что рассчитывали США,
Примас Ю, Глемп оказался надежным и весьма эффектив-
ным проводником этой линии Ватикана в кризисные годы в
Польше,
Этот, по характеристике французского журнала «неболь-
шой, коренастый, с черными волосами, производящий впе-
чатление очень усердного и умного ученика человек, лицо ко-
торого иногда озаряла нежная, почти детская улыбка», не про-
изводил внешне впечатление сильной личности. На деле же
он проявил необыкновенное терпение и настойчивость в до-
стижении своих целей. Вероятно, писал этот журналист, ска-
зывалась его закаленность бедностью в детстве, в семье шах-
тера, когда он начал работать в немецких «трудовых лагерях»
с 13 лет*.
Действительно, это внешне мало чем примечательный че-
ловек сыграл и по нашей оценке большую роль в период кри-
зисного развития положения в Польше. И роль эта его, оче-
видно, будет продолжать возрастать в системе не только поль-
ской, но всей мировой католической церкви. Я лично думаю,
что кардинал Ю. Глемп будет еще одним из кандидатов при
выборах нового папы на очередном ватиканском конклаве в
будущем.
* См. Алэн де Пананстор «Игра в пасьянс монсиньора Глемпа», «Экв
пресс», стр, 70-71, 24 июня 1983 г.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Из приведенных мною сведений о трех наиболее выдаю-
щихся поляках-католиках, за деятельностью которых я имел
иозможность наблюдать с довольно близкого, в оперативном
плане, расстояния, естественно не видно моей личной роли в
определении отношения к ним со стороны КГБ, которое я
щюдставлял. Это является следствием того, что я с этими
||>емя личностями как раз лично-то и не соприкасался, как
и уже отмечал.
Но моя оценка их роли, данная в приведенных мною опи-
саниях их деятельности, определена мною достаточно ясно и
ни мои позиции я и доводил до сведения руководства КГБ,
и последнее, вероятно, направляло их в заинтересованное ве-
домство и инстанции.
Могу лишь сейчас подтвердить, что оценки представитель-
г| на КГБ роли и значения польской католической церкви в
жизни страны и в развитии кризиса не подвергались сомне-
нию или возражению со стороны Центра.
Глава четырнадцатая
ПРЕДСЕДАТЕЛИ КГБ
Поведение — это зеркало, в котором
каждый показывает свой лик.
В, Гете
За время моей деятельности во главе представительства
КГБ СССР в Польше мною руководили три председателя Ко-
митета государственной безопасности: Андропов Юрий Вла-
димирович, Федорчук Виталий Васильевич и Чебриков Вик-
тор Михайлович. Хотя фактически, начиная с моего прибытия
в Польшу в конце апреля 1973 года и включая период наи-
более острого развития польского социально-экономического
и политического кризиса в 1980-1982 годы все время во главе
КГБ находился Андропов Ю. В. Его указания претворялись
мною в практическое взаимодействие с МВД ПНР, в мои от-
ношения с теми моими польскими контактами, связями и
знакомыми, на основе общения и бесед с которыми я решал
свои информационные задачи.
Фигура Андропова Ю. В. в эти годы, как политического
деятеля, его авторитет как руководителя КГБ росли в составе
«команды» Брежнева Л. И., несмотря на сильное противодей-
ствие со стороны других приближенных Генсека, таких как
Черненко К. У. или второго лица в Политбюро ЦК КПСС
Суслова М. А.
Позиции Андропова Ю. В. по Польше были, в значитель-
ной мере, определяющими, особенно в кризисные годы.
После его перехода в мае 1982 года в ЦК КПСС его
линия в отношении этой страны продолжала осуществлять-
ся в КГБ вплоть до его смерти в феврале 1984 года и не-
которое время после этого. То есть, фактически до моего
отъезда из Польши в октябре 1984 года.
Таким образом, смена в мае 1982 года на посту председа-
теля КГБ, когда по капризу Брежнева председателем был на-
значен Федорчук В. В., не отразилось существенно на рабов*
330
нашего представительства. Не только из-за краткости пребы-
вания этого нового руководителя во главе КГБ до смерти
Брежнева Л. И. в ноябре 1982 года, но и потому также, что
у Федорчука В. В. почти полностью отсутствовали необходи-
мые знания и опыт и, что еще более важно, понимание спе-
цифики деятельности представительств КГБ в бывших соци-
алистических странах.
Федорчука В. В., совершенно случайно, только из-за сте-
чения обстоятельств оказавшегося на этом высоком посту,
сменил долголетний заместитель Андропова Ю. В. в КГБ Чеб-
риков В. М. Имея опыт в области обеспечения государствен-
ной безопасности, он вернул КГБ нужный авторитет, хотя и
не мог выполнить все те общественно-политические позиции,
которые занимал КГБ при Андропове Ю. В.
Новый председатель КГБ имел опыт отношений с брат-
скими органами безопасности в странах бывшего социалис-
тического содружества и уже при мне в качестве еще за-
местителя Андропова Ю. В. посетил Польшу во главе одной
из делегаций КГБ. Его, в отличие от Федорчука В. В. знали
в Польше и с ним мне легче было решать вопросы, воз-
никавшие в процессе деятельности представительства. За год
до моего отъезда из Польши он вновь побывал там, теперь
уже как председатель КГБ, и я смог поближе посмотреть
па него «в действии».
Но главным моим руководителем долгие годы был Андро-
пов Ю. В. и ему я посвящаю большую часть воспоминаний,
излагаемых в этой главе. Делаю я это не потому, что Андро-
пов Ю. В. поднялся в конце своей политической карьеры на
пысшую ступень политической власти в нашей стране, а по-
юму, что он оказался самым прозорливым, наиболее умуд-
ренным и интеллигентным председателем не только из ука-
танных трех председателей КГБ, ни и из всех десяти руково-
дителей этого ведомства, которых я знал за свою многолет-
нюю разведывательную практику.
Мое сопоставление личности Андропова Ю. В. с лич-
ностями других председателей, основывается главным обра-
том на более или менее длительном знакомстве с Чебри-
ковым В. М., Семичастным В. Е., Шелепиным А. Н., Се-
ровым И. А. и последним из председателей Крючко-
вым В. А., которого я, однако, знал лишь в качестве на-
чальника внешней разведки.
Прежде чем перейти к своим воспоминаниям о моем
опыте работы под руководством указанных трех председателей
КГБ, хочу подчеркнуть, что я, естественно, в основном опи-
раюсь в своих суждениях на то, что испытал в области своей
331
деятельности в качестве руководителя представительства а
Польше. Я не могу и не претендую на какую-либо оценку
личностей председателей в более широоком плане их много-
образной деятельности на поприще обеспечения государствен-
ной безопасности.
АНДРОПОВ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ
Об этом политическом деятеле писалось много, в основ-
ном, на Западе. Правда, за последний период гласности стали
писать и у нас.
Мое первоначальное соприкосновение с новым председа-
>слем КГБ произошло заочно, когда я находился в загранич-
ной командировке в качестве резидента КГБ в Австрии в
1966—1970 гг. Это нашло выражение в появлении на фоне
предшествующих теперь более глубоких и четко сформулиро-
ванных отдельных указаний от имени председателя и за его
подписью. Указания эти касались принципиальных вопросов
работы резидентуры и свидетельствовали о хорошем представ-
лении мировой ситуации и понимании международных отно-
шений, чего мы в резидентурах не видели в директивах Се-
мичастного В. Е.
Чаше такие указания председателя стали поступать в пе-
риод чехословацких событий в 1968 году. В них ставились
конкретные задачи по выявлению действительных причин и
конкретных фактов возможного западного вмешательства в
эти события в ЧССР.
Доходившие тогда до меня сведения о новом председателе,
стиле его руководства и вообще, о его личности, сводились к
одному общему мнению моих коллег: он очень внимателен к
разведке, ее нуждам, лучше подготовлен в вопросах междуна-
родной политики и понимает специфику разведки. Но при
этом и высоко требователен к качеству разведывательной ра-
боты и добываемой разведкой информации. В отличие от
предыдущего председателя Семичастного В. Е., не любившего
и предвзято относившегося к начальнику внешней разведки
Сахаровскому А. М., Андропов Ю. В. проявлял заметное ува-
жение и очень считался с его мнением.
В тот дальний период я раз или два лично встречался с
Андроповым Ю. В. когда во время приезда в отпуск в Москву
докладывал ему об обстановке на австро-чехословацкой гра-
нице. Первое мое более обстоятельное знакомство с предсе-
дателем состоялось уже после моего возвращения из Австрии,
333
в 1971 году, когда я был начальником разведывательного ин-
ститута, того именно, который после смерти Андропо-
ва Ю. В. получил его имя.
Тогда состоялось специальное заседание коллегии КГБ, на
котором обсуждалось состояние подготовки кадров в Комите-
те и заслушивалось по этому вопросу руководство Высшей
школы КГБ. Как руководитель специального учебного заведе-
ния был приглашен и я.
Поскольку ранее, при Семичастном В. Е., мне как замес-
тителю начальника главка приходилось регулярно присутство-
вать на заседаниях коллегий, было интересно посмотреть как
ведет эти важные заседания Андропов Ю. В.
В отличие от прежней практики, когда Семичастный В. Е.
занимал много времени своими пространными разглагольст-
вованиями, Андропов Ю. В. уделял больше времени тем, кто
готовил материал к коллегии, а сам только задавал вопросы
и внимательно слушал докладчиков. В заключение очень крат-
ко, но предельно точно формулировал задачи. Именно из его
заключительного выступления я получил представление о его
подходе к важной проблеме подготовки и воспитания кадров
органов безопасности. Говоря о роли преподавательского со-
става Высшей школы, Андропов Ю. В. подверг острой кри-
тике их попытку подменить живую воспитательную работу и
особенно изучение личных и деловых качеств слушателей ВИ1
КГБ применением электронно-технических средств. Он под-
черкивал, что эти средства должны играть роль вспомогатель-
ных инструментов, повышающих эффекттивность воспита-
тельного воздействия, и только. Главное же остается за чело-
веком.
В этой связи хочу подчеркнуть, что Андропов Ю. В. по-
стоянно обращал внимание личного состава внешней разведки
на главенствующую, решающую роль человеческого фактора
в разведывательной работе и лишь второстепенное, хотя и
очень важное значение имело внедрение в эту деятельность
оперативно-технических средств.
Как профессионал-разведчик и активный сторонник мак-
симально возможного оснащения внешней разведки самыми
современными техническими средствами, я в то же время
видел и понимал опасность перекладывания на технические
средства задач разведки.
Попытки такого рода, которые делали западные специаль-
ные службы и американские, в частности, не могли не при-
нести им только ущерб. Не случайно за последние годы со
стороны их руководителей стали раздаваться заявления о рас-
334
тушем значении человеческого фактора в работе спецслужб,
настоятельности задач усиления агентурной работы.
Поэтому мне было созвучно указание Андропова Ю. В.,
относившееся в то время к контрразведывательной работе.
Следующая моя встреча, теперь уже лицом к лицу с Анд-
роповым Ю. В. состоялась весною 1973 года, о чем я уже
писал во вступительной главе. Тогда Андропов Ю. В. прини-
мал решение о моем направлении в Польшу.
Первые годы в качестве представителя КГБ я мало сопри-
касался с председателем. Мои встречи с ним ограничивались
несколькими визитами Андропова Ю. В. в Польшу и двумя-
тремя встречами в Москве при визитах туда вместе с мини-
стром С. Ковальчиком. Только начиная с середины 1976 года
наступил период обязательных докладов председателю при
моих поездках в Москву. С этого времени я почувствовал по-
вышенное внимание Андропова Ю. В. к моим оценкам си-
туации в Польше. Это могло объясняться тем, что события
июня 1976 года подтвердили полную правоту моих прогнозов
развития обстановки в стране.
С развитием глубокого социально-политического кризиса в
середине 1980 года наступил тот период в моей деятельности,
когда частые доклады и переговоры по специальному телефо-
ну с Андроповым Ю. В. стали практически обычным явлени-
ем, а в наиболее острые периоды развития обстановки Анд-
ропов Ю. В. вызывал меня в Москву для личного доклада ему
моих оценок обстановки.
Как же эволюционировало отношение Андропова Ю. В. к
представительству КГБ в Польше и к автору этих строк, в
частности?
Когда я писал о министре С. Ковальчике, я отмечал как
Андропов Ю. В. выражал мне удивление тем, что С. Коваль-
чик проявлял в беседе с ним почти полное непонимание спе-
цифики работы по обеспечению государственной безопаснос-
ти. Его поражало, что польский министр ждал указаний по
каждому более или менее важному шагу МВД от Е. Терека.
Помню, как на встрече со мною в 1974 году в Москве,
Андропов Ю. В. говорил, чтобы я тактично попытался разъ-
яснить министру следующую позицию Андропова Ю. В.:
«Когда меня назначили председателем, я стал действовать
самостоятельно, так как считал нужным и возможным в рам-
ках принципиальных задач, определенных политическим ру-
ководством страны для моего ведомства — КГБ. Если я, как
руководитель, что-то буду делать не так, то меня поправят или
снимут. Но министр должен иметь свою линию, свои реше-
335
ния, свою самостоятельность. Иначе я не могу быть мини-
стром».
Естественно, я делал попытки вовлечь С. Ковальчика в
профессионалоьные беседы по проблемам государственной
безопасности, говорил я ему об указанной установке Андро-
пова Ю. В. Но он не проявил к этому никакого интереса, его
все время тянуло к возвращению на партийную работу.
Андропов Ю. В., видя перед собою из года в год все такого
же наивного в профессиональном отоношении С. Ковальчика
мог относить это за счет меня, моей «слабой» работы с ми-
нистром. Плюс к тому, неудовлетворенность Центра в первые
годы моей работы в Польше тем, что моя информация о внут-
риполитическом положении в стране и о ситуации, склады-
вавшейся в ее руководстве, не совпадала, а вернее, шла в раз-
рез с информацией по линии посольства. Все это не могло
не настраивать председателя КГБ, члена Политбюро ЦК
КПСС, не в пользу меня. Элемент недоверия к моим «дело-
вым» качествам сохранялся, как я уже говорил, до середины
1976 года.
После подтверждения моей информационной достовернос-
ти событиями июня этого года, заметно изменился характер
отношения ко мне со стороны Андропова Ю. В. Если раньше
он ограничивался, если можно так сказать, простым «допро-
сом» меня по обстановке, то теперь стад интересоваться не
только содержанием имеющейся у меня информации, но и
моим личным мнением, моими оценками событий и, особен-
но, отдельных персонажей, личностей польских политических
деятелей.
Вспоминаю, как на одной из встреч с Андроповым Ю. В.
при докладе ему о последствиях событий июня 1976 года, он
сказал, что теперь следовало ожидать, что Е. Терек сделает
неблагоприятные выводы о Е. Бабюхе и премьере П. Яроше- (
виче. Я, как положено было до этого, не стал высказывать
свое мнение, не совпадавшее с оценкой председателя. Ранее >
он не допускал этого.
Но сейчас, Андропов Ю. В. среагировал на, казалось бы,
мое молчаливое согласие иначе. «Я не утверждаю этого и могу
быть не прав, — заявил он, — мы обсуждаем ситуацию в
польском руководстве и прошу высказывать свое мнение. Ведь
вы лучше знаете этих людей».
И я высказался в том смысле, что отнюдь Е. Терек не
будет ни в чем винить своих приближенных. Всю вину за со-
бытия он возлагает на самих рабочих, посмевших «восстать»
против него. Ведь недаром он обозвал, как я уже упоминал,
всех польских трудящихся «паршивыми овцами»! Что касается
336
Е. Бабюха, то без этого коварного «подсказчика» Е. Тереку
не обойтись и дальше, и он еще много навредит его полити-
ческой карьере.
Позже, уже в 1980 году, при одном из докладов ему о со-
бытиях сентября этого года, в связи с упоминанием мною от-
ставки премьера Бабюха и освобождения от постов в руко-
водстве ПОРП других членов «команды» Е. Терека вместе с
ним самим, Андропов Ю. В., вспоминал эти мои слова, ска-
чанные о Е. Бабюхе четыре года тому назад. Еще раз я убе-
дился, что он обладал исключительной памятью.
Интересными были встречи Андропова Ю. В. с польскими
министрами внутренних дел, на которых мне довелось при-
сутствовать. Андропов Ю. В., наряду с обсуждением с ними
проблем взаимодействия КГБ с МВД ПНР, делился своим
личным опытом по руководству аппаратом государственной
безопасности, вспоминал и свою партийную работу, а также
в период решения польскими органами безопасности острых
проблем, возникавших в условиях кризиса, вспоминал эпизо-
ды из событий в Венгрии в 1956 году, которые он пережил
кик наш посол в Будапеште. Во всех этих его воспоминаниях
и примерах присутствовали главным образом его оценки и
выводы, которые, по его мнению, могли быть полезны для
ею польских коллег.
Например, еще в 1973 году при первой встрече с вновь на-
шаченным министром С. Ковальчиком, когда польский ми-
нистр заметил, что ему приходится начинать новую для него
работу с теми старыми кадрами, которые он хорошо не знает
и полагает, что отдельных из руководителей подразделений
впоследствии им придется менять, Андропов Ю. В. высказал
интересный совет.
«На личном опыте, — сказал он, — я убедился, что такие
in мены нужно делать как можно скорее. Позже, когда пора-
ботаешь с теми, кого следовало бы убрать, это делать во сто
крат сложнее. Уже привыкаешь к ним, будет просто труднее
разговаривать с ними, возникают какие-то препятствия, тогда
кик замена сразу, в начале деятельности на новом месте, яв-
ляется делом естественным и не вызывает ни у кого вопросов.
Убавляйтесь от неугодных руководителей сейчас, позже будет
чруднее сделать это», — закончил Андропов Ю. В. свой совет.
В то время я еще не все знал об окружении самого Анд-
ропова Ю. В. и о том, как он сам решал вопрос об основных
руководителях КГБ, когда в 1967 году пришел в Комитет.
Позже, я удивлялся, почему он сам плохо следовал этому со-
вету. Ведь оба его первых заместителя — Цвигун С. К. и
337
Цине в Г. К. были не им рекомендованы и не с его согласия
поставлены на эти ведущие посты.
Более того, Андропов Ю. В. хорошо знал, что оба они по
своим деловым, да и личным качествам никак не соответст-
вовали не только требованиям к первым заместителям пред-
седателя КГБ, но и будучи ранее руководителями подразделе-
ний КГБ, плохо справлялись со своими обязанностями.
Но оба они были близкими людьми генерального секретаря
ЦК КПСС, были «приставлены» к Андропову Ю. В. как вер-
ные «церберы» Брежнева Л. И., чтобы наблюдать за ним, как
бы он не посмел воспользоваться этим важным ведомством в
ущерб интересам Генсека.
Занимая такие ведущие позиции в КГБ, оба этих брежнев-
ца расставляли верных себе людей на руководящие позиции
в подразделениях, которые они курировали. И Андро-
пов Ю. В. мало что мог сделать, чтобы противодействовать
им в этом.
Примером этому является то, что произошло с назначени-
ем преемника самого Андропова Ю. В., когда он перешел в
ЦК КПСС, о чем я скажу ниже, в связи с моими воспоми-
наниями о Федорчуке В. В.
Здесь же приведу другой разительный пример, характери-
зующий влияние на кадровую политику со стороны первого
заместителя председателя КГБ Цинева Г. К.
Руководство Первым главным управлением КГБ, то есть
внешней разведкой Андропов Ю. В. сохранил за собой. Со-
ответственно решал он и все кадровые вопросы по нашей
службе. Это ограждало ее от постоянных притязаний со сто-
роны первых заместителей председателя, но, к сожалению, не
всегда.
В конце семидесятых годов на всемирную монреальскую
выставку подразделение внешней контрразведки направляло
своего рядового сотрудника Шальнева А. П., для обеспечения
безопасности советского павильона и его личного состава.
Туда же, в качестве «туристки» первый заместитель председа-
теля КГБ Цинев Г. К. направил свое чадо — дочку.
Шальнев А. П. был женатым человеком, его семейные дела
до этой командировки были в полном порядке.
Но он «понравился» туристке, а устоять перед ее, не столь-
ко личными чарами, сколько богатыми возможностями стать
зятем такого влиятельного тестя, Анатолий Павлович, естест-
венно, не мог.
Вернувшись домой, он бросил семью и связал себя новыми
брачными узами. Теперь он стал членом семьи первого замес-
338
тителя председателя КГБ и всем во внешней разведке это
сразу стало известно.
Обычно, при подобных случаях развала семьи у сотрудника
возникают серьезные осложнения. Он обсуждается в партий-
ном порядке и, по меньшей мере, получал взыскание — вы-
1овор. По служебной, перед ним надолго закрывались пер-
спективы выдвижения.
Но в данном случае, ничего этого не могло произойти для
«зятя» Цинева Г. К. Наоборот, по настоянию последнего ру-
ководство внешней разведки вынуждено было подыскивать
для «зятя» новую должность, да не рядовую, так как дочка
Цинева Г. К. желала быть генеральшей!
Пришлось Шальнева А. П. направить в представительство
КГБ в ГДР на должность заместителя руководителя, являв-
шуюся по штатному расписанию генеральской. Не успел
< шть» встать на почву ГДР, как превратился в новоиспечен-
ного генерала, таково было всесильное влияние Цинева Г. К.
не только в КГБ.
Может быть, как исключительный случай и не следовало
Оы уделять этому примеру особое внимание, если бы его фи-
урант в лице Шальнева А. П. оставался более или менее по-
рядочным человеком. Но не таким он был и оказался, по
моему мнению, под стать самому тестю.
С момента прибытия Шальнева А. П. на новое место, там
начались интриги, аппарат, решавший важные задачи внеш-
ней разведки стало лихорадить, пошел поток жалоб сотрудни-
ков в партийные и служебные инстанции на недостойное по-
веление нового заместителя руководителя аппарата. А он дей-
г|повал, перемещая, снижая и выдвигая сотрудников по свое-
му капризу, не считаясь с руководством внешней разведки,
обращаясь через его голову прямо к первому заместителю
П|Юдседателя КГБ, то есть «тестю». Это не могло не разцра-
*ать не только начальника разведки, которым теперь стал
Крючков В. А., но и самого председателя, недовольного вме-
шательством со стороны Цинева Г. К. в дела участка, которым
курировал сам Андропов Ю. В. Следует заметить, что до
»юго Цинев Г. К. замахивался даже на должность начальника
ри шедки. В 1974 году в связи с уходом Мортина Ф. К. на
ио место Цинев Г. К. хотел выдвинуть своего зятя. Эта, по-
шлине грозная для благополучия разведки опасность была
Андроповым ГО. В. предотвращена назначением Крючко-
iiii В. А., являвшимся первым заместителем Мортина Ф. К.
Мггко можно представить, что мог натворить на посту началь-
ника разведки Шальнев А. П., судя по тому, что ему удалось
и ГДР, на значительно меньшей платформе.
339
Спасло внешнюю разведку от дальнейших возможных пос-
ледствий «деятельности» зятя Цинева Г. К. то, что после
смерти Брежнева Л. И. в ноябре 1982 года, первый замести-
тель председателя КГБ Цинев Г. К. немедленно был отправ-
лен на пенсию, а его зять вызван «на ковер», на него было
наложено взыскание, и он также был освобожден от работы
в аппарате разведки.
Но пример этот показателен в том плане, как действовали
брежневцы, продвигая своих людей, в том числе и родствен-
ников, включая и тех, кто становился ими, исходя из низких,
корыстных целей.
Итак, давая советы С. Ковальчику сам, наш председатель
не мог похвалиться тем, что смог этот мудрый совет в полной
мере реализовать в своей практике.
Правда, он заменил руководителя внешней разведки, по-
ставив долгие годы работавшего под его руководством Крюч-
кова В. А. Заменил он и ряд руководителей представительств
КГБ в странах бывшего социалистического содружества.
Помимо Польши, куда выехал я, новые представители
были направлены в ГДР, ЧССР, ВНР, БНР. В основном эго
были опытные разведчики и в этом направлении Андропов
Ю. В. действовал настойчиво, хорошо понимая большое зна-
чение этих постов для обеспечения интересов безопасности
как нашего государства, так и других членов содружества.
Мне известно, как влияние двух первых заместителей
председателя мешало другим представительствам КГБ. К
моему счастью, материальные условия Польши не привлекали
интереса этих руководителей, но мои коллеги в ГДР, ЧССР
жаловались, что туда очень любили приезжать и Цвигун С. К.
и Цинев Г. К. Каждый их визит отвлекал представительство
на обслуживание их «желаний», вызывал скрытое, но извест-
ное нашим представительствам раздражение местных органов
безопасности из-за далеко не скромных притязаний высоких
посетителей на обслуживание их пребывания там, включая и
соответствующие, далеко не дешевые «сувениры».
Как я уже отмечал, моя работа в течение первых трех лет,
как я мог судить по косвенным отзывам моих коллег из внеш-
ней разведки, вызывала у Андропова Ю. В. двойственную ре-
акцию.
Во-первых, как я уже неоднократно говорил, из-за резкого
расхождения моих информаций с основными выводами посту-
павшей в ЦК КПСС другой информации.
Андропов Ю. В. имел основания быть недовольным мною.
С другой стороны, зная те источники моей информации и
видя обстоятельную обоснованность моих оценок и выводов,
340
он не мог игнорировать их. Поэтому, Андропов Ю. В. до
поры «защищал» меня перед ЦК КПСС.
Но там, прежде всего у Генсека, безгранично верившего
Е. Тереку, назревало решение выразить мне недоверие и ото-
звать из Польши, как исправившегося с возложенными обя-
занностями.
Как позже, уже после событий июня 1976 года мне сказал
начальник разведки, «дамоклов меч», висевший надо мною в
ЦК КПСС готов был поразить мою голову, но... Спасли меня
события 1976 года, полностью и точно мною предсказанные
в неоднократных прогнозах, подтвердили мою правоту. Они
же опровергли все прежние, положительные для «команды Те-
река» информации посольства и других источников.
Именно с этого времени стали раздаваться ко мне прямые
телефонные звонки от Андропова Ю. В., пока еще редкие.
Доверие ко мне было восстановлено и в моих оценках и
суждениях появилась заинтересованность. Но я все же помнил
о брошенном в мой адрес упреке Андропова Ю. В. о том, что
я излишне «драматизирую» обстановку в Польше. Больше
всего меня задели его слова о том, что они (Центр, ЦК
КПСС) «знают Терека как хорошего коммуниста», и я должен
«прекратить чернить его». Особенно обидело меня слово «чер-
нить», так как я ни разу не брал только на себя оценку его
деятельности. Все, что содержали мои информации критичес-
кого в адрес Е. Терека, было основано на высказываниях и
оценках его же коллег из руководства партии, а также исхо-
дило из польского партийного актива. Я же лишь присоеди-
нялся к ним, либо опровергал то, что было явно наносным,
предвзятым.
Правда, в дальнейшем, по мере развития польского кри-
зиса и осложнения обстановки, я отмечал не только большее
внимание со стороны Андропова Ю. В. ко мне и моим оцен-
кам, но и растущее доверие к ним, согласие с ними. Теперь
я уже не отмечал с его стороны лишения меня права оцени-
вать партийную деятельность польских руководителей и дей-
ствия их режима. В прошлом же было иначе.
Помню, как во время одного из ранних визитов Андропова
Ю. В. в Польшу, кажется в 1974 или 1975 году, когда после
обсуждения текущих проблем сотрудничества КГБ с МВД
Андропов Ю. В. предложил министру С. Ковальчику погово-
рить «по другим вопросам». Министр предложил ему и мне
зайти к нему. Тут же Андропов Ю. В. сказал, чо автор «им
не нужен», давая понять, что они будут беседовать на «пар-
тийные темы». Это было мне понятно, и я не претендовал на
участие в «их партийных делах», но я заметил, что С. Ко-
341
вальчк был явно удивлен таким «прямолинейным» отстране-
нием меня, так как он рассматривал меня полностью дове-
ренным представителем председателя КГБ. Действительно,
Андропов JO. В. мог бы найти более тактичный способ, по-
ручив мне что-то. Такой же бесцеремонный шаг снижал мое
значение в глазах министра, что не могло не сказаться и на
других делах.
Именно тогда, после отъезда Андропова Ю, В. я заметил,
что С. Ковальчик стал проявлять большую сдержанность со
мной в вопросах, затрагивающих проблемы партийной жизни
в Польше.
Вообще уместно сказать, что со стороны руководщего со-
става КГБ в силу разного должностного положения сотрудни-
ков представительства по сравнению с их положением в КГБ,
наблюдалось игнорирование ими работников представительст-
ва в присутствии руководителей МВД, при которых эти ра-
ботники представляли свои соответствующие службы КГБ.
Так, генерал КГБ, ведя переговоры с генералом МВД, не счи-
тал нужным поддерживать авторитет «своего» представите-
ля — сотрудника представительства, так как он «только пол-
ковник», да еще по должности в КГБ стоит где-то «внизу».
А ведь этот «полковник» готовил все материалы к переговорам
совместно с «генералом МВД», который, кстати, с большим
уважением относился к его профессиональному опыту.
Как результат проявления такого непрофессионального
бескультурья, уважение и престиж в МВД к «полковнику»
падал, что только ослабляло позиции и авторитет самого та-
кого «генерала КГБ».
Близорукость и ненужная, лишняя амбициозность некото-
рых руководителей КГБ, была вредной и с ней я старался бо-
роться, не только из-за стремления защитить достоинство со-
трудников представительства, но и ради того, чтобы повышать
эффективность сотрудничества КГБ с МВД ПНР.
Андропов Ю. В. редко, всего пару раз приезжал в Польшу
для переговоров с руководителями МВД ПНР. Первое его по-
сещение Польши состоялось в мае 1974 года, когда делегация
КГБ провела переговоры по всему комплексу сотрудничества
и взаимодействия двух спецслужб.
К этому времени вопрос о Ф. Шляхтице, так волновавший
Е. Терека и министра С. Ковальчика был уже решен. Состо-
явшаяся встреча Андропова Ю. В. с Е. Тереком была допол-
нительым «эликсиром» доверия со стороны ЦК КПСС и КГБ
для обоих этих деятелей.
Обстановка в Польше, в которой происходил визит Анд-
ропова Ю. В., была относительно спокойной, события
342
1976 года еще были впереди и руководство МВД чувствовало
себя уверенно. Но поступавшие ко мне сведения о нарастав-
шем внутреннем напряжении, особенно в среде рабочего
класса, все больше настораживали меня.
Мои «тревожные» сигналы, которые начинали восприни-
маться как «излишняя драматизация» обстановки еще не вы-
пивали недовольства у председателя. Поэтому за время его
пребывания в Польше я не имел от него никаких замечаний
по существу работы. Входившие в делегацию начальник раз-
ведки, в то время Мортин Ф. К. и начальник контрразведки
Григоренко Г. Ф. также не имели никаких замечаний в адрес
11 (>едставител ьства.
К этому времени представительство уже провело напря-
женную работу по обеспечению безопасности и в информа-
ционном плане, по таким важным мероприятиям, как визит
паргийно-правительственой делегации во главе с Генсеком
Брежневым Л. И. в мае 1973 года и заседание Политического
консультативного комитета Варшавского Договора в апреле
1974 года.
Во время ряда бесед Андропова Ю. В. с польскими мини-
страми внутренних дел, он в той или иной форме вспоминал
спой опыт и наблюдения за событиями в Венгрии в 1956 году.
Так, при обсуждении действий МВД по пресечению анти-
правительственных выступлений экстремистских элементов в
Польше с С. Ковальчиком и, особенно, с министрами М. Ми-
'Н'пским и Ч. Кишаком в период кризиса в 1980-1982 годах,
Андропов Ю. В. приводил примеры из аналогичной ситуации
и Венгрии. Пользовался он примерами и из деятельности КГБ
и отношении антисоветских проявлений у нас.
В его высказываниях лейтмотивом проходила мысль, что
органам безопасности нужно стремиться избегать расширения
репрессий путем выявления главных звеньев тех или иных не-
желательных явлений и своевременного изъятия их. Не давать
им разрастаться.
Вторым важным моментом, на который обращал внимание
Андропов Ю. В. своих польских коллег, было подчеркивание
большого значения для успешной деятельности органов без-
опасности профилактической и разъяснительной работы. Ор-
ганы безопасности, — говорил Андропов Ю. В., — не могут
поить в стороне от предупреждения преступности. Нельзя до-
пускать, чтобы преступления совершались, нужно уметь их
предупреждать. Не ждать, когда преступление будет соверше-
но, а предупреждать его, оберегать людей от совершения оши-
бочных шагов и действий.
«Мы, — говорил Андропов Ю. В., — подчас хвалимся тем,
343
сколько иностранных шпионов разоблачили, забывая о том
вреде, который они уже принесли, а мы не сумели предот-
вратить».
Эти важные позиции во взаимоотношениях КГБ с брат-
скими органами приносили свои положительные результаты.
В результате совместных усилий удавалось предотвратить зна-
чительный вред, который могла бы принести нашим государ-
ствам разоблачаемая деятельность иностранных спецслужб.
Профилактическая работа с польскими гражданами, попадав-
шими в поле деятельности враждебных элементов, приобре-
тала все большую практику в деятельности польских спец-
служб.
Если учесть, что только личных встреч с польскими ми-
нистрами у Андропова Ю. В. состоялось более полутора де-
сятков, на которых он всегда чем-то делился с ними из своего
огромного опыта, то становится ясным его воздействие на их
подход к решению различных проблем обеспечения государ-
ственной безопасности. Правда, из этих встреч подавляющее
большинство (9), приходилось на министра С. Ковальчика, но
и на его деятельности, несмотря на его более чем пассивное
отношение к своим новым профессиональным обязанностям,
влияние личности и советов Андропова Ю. В. не могло не
сказаться плодотворно для МВД. Но конечно же наиболее су-
щественным и полезным были хотя и редкие, но исключи-
тельно содержательные беседы Андропова Ю. В. с министра-
ми М. Милевским и Ч. Кищаком. Об этих встречах я пишу
в главах, посвященных моим отношениям с этими министра-
ми. Не помню, говорил ли я об одном, запомнившемся мне
высказывании Андропова Ю. В. польскому министру внутрен-
них дел, предназначенном, как я понял, для передачи
С. Кани, о позиции нашего государства в отношении Польши
в связи с происходившими там антисоветскими проявлениями
со стороны экстремистских элементов в «Солидарности».
«Вы не должны, — говорил Андропов Ю. В., — оставлять
сомнений ни у кого из тех, кто ратует в «Солидарности» за
переход Польши из социалистического содружества на сторо-
ну капиталистического лагеря, в том, что Советский Союз по-
могает Польше, только как своему социалистическому союз-
нику. Станет Польша капиталистическим государством и
наша безвозмездная помощь закончится. Тогда мы будем
иметь с ней кардинально иные, чисто коммерческие отноше-t
ния. Вот пусть и подумают эти прокапиталисты, будут ли по-
лучать они такую помощь от США и других стран Запада»^
Вообще, Андропов Ю. В. рекомендовал шире использовать $
344
пропаганде прагматические аргументы, более понятные сугубо
прагматичным полякам.
В том же плане постановки конкретных вопросов о поло-
жении в Польше и политике польского руководства со сто-
роны Андропова Ю. В. мне вспоминается мое участие в за-
< сдании так называемой «Польской комиссии» ЦК КПСС в
1')82 году. В начале мая этого года я был вызван в Москву,
куда был приглашен также посол Аристов Б. И. Мы должны
пыли доложить указанной комиссии наши оценки положения
н Польше, сложившиеся там после действия военного режима
в течение полугода.
Прибыв в здание ЦК КПСС на Старой площади, мы были
приглашены в зал заседания, где находились Громыко А. А.,
Устинов Д. Ф., Пельше А. Я., несколько секретарей ЦК. По-
мнился Андропов Ю. В., который вел заседания, как предсе-
датель «Польской комиссии».
Заслушав краткие сообщения Аристова Б. И. и мое, члены
Комиссии стали задавать нам вопросы. Затем высказался Анд-
ропов Ю. В. Он нам задал один вопрос о том, что имеется
найду, когда польские руководители говорят о своем «особом,
польском пути» к социализму? Причем тут, спрашивал Анд-
ропов Ю. В., какое-то, якобы, навязывание нами чуждого им,
нашего пути? Ведь ничего похожего на нашу действительность
у поляков в их общественном развитии нет: у нас коллектив-
ное сельское хозяйство, у них частное; у нас церковь отделена
hi государства и не вмешивается в политическую жизнь стра-
ны, а в Польше католический костел играет огромную роль;
у нас нет частного предпринимательства, а у них частный
гетор процветает.
Где же здесь наше навязывание им нашего пути? «Вам, —
шявил Андропов Ю. В., — нужно внести ясность в то, что
же имеют в виду польские руководители, когда собираются
идти дальше «своим путем». Что это будет — капитализм или
нечто иное?»
Когда я писал о В. Ярузельском, я отметил роль Андропова
К). В. во взаимоотношениях с этим выдающимся польским
политическим деятелем. Здесь я хочу лишь отметить, что в
отношениях В. Ярузельского с другими советскими руководи-
1слями, партийными и государственными деятелями, такими
м»к Громыко А. А., Устинов Д. Ф., Суслов М. А. и даже
Брежнев Л. И., личность Андропова Ю. В. стояла особняком.
<' ним В. Ярузельский чувствовал себя более подверженным
плиянию его логики, не мог, как я понимал, противопоста-
IHI гь его аргументам и доводам достаточно убедительных
контраргументов. Он понимал это и, как отмечали его коллеги
345
в разговорах со мною, всегда перед предстоявшей встречей с
Андроповым Ю. В. этот польский политик скорее чувствовал
себя учеником, чем полноправным партнером. И это при том,
что Андропов Ю. В. всегда вел беседы очень тактично и ни-
когда не задевал ни в малейшей степени чувства, достоинства
своих собеседников, чего нельзя было сказать, например, о
другом частом собеседнике В. Ярузельского министре оборо-
ны Устинове Д. Ф.
Кстати, об отношениях Андропова Ю. В. с Устино-
вым Д. Ф.
Однажды, на докладе у Андропова Ю. В. мне довелось
быть свидетелем его разговора по телефону с Устино-
вым Д. Ф.
Когда я явился к Андропову Ю. В., его еще не было. Вско-
ре он появился, и его помощник сказал ему, что звонил Ус-
тинов Д. Ф. и обещал еще позвонить.
Во время моего доклада, раздался звонок по кремлевке и
Андропов Ю. В. приветствовал звонившего, назвав его по
имени Дмитрий, из чего мне стало ясно, что звонит министр
обороны.
Из происходивего разговора меня поразило его содержа-
ние, хотя я делал вид, что не слушаю его. Андропов Ю. В.
задавал Устинову Д. Ф. вопрос, что они трое, вместе с Анд-
реем могут сделать, чтобы прекратить все те безобразия, что
творятся? Кругом идет расхищение и порча, коррупция и
обман. Слыша это, я чувствовал себя неважно, но и выйти
без разрешения из кабинета не мог. Андропов Ю. В. не об-
ращал на мое присутствие никакого внимания и закончил
разговор обещанием собраться всем троим и подумать.
Зная о том, что у Андропова Ю. В. сложились хорошие
отношения с Громыко А. А., что заметно сказывалось на от-
ношениях МИД СССР к КГБ, которые раньше не блистали
дружелюбием, я получил из этого разговора подтверждение о
том, что председатель занимал согласованные позиции как с
Громыко А. А., так и с Устиновым Д. Ф. по более широкому
диапазону руководства страной. Это кстати нашло подтверж-
дение и в том факте, что Андропов Ю. В., дважды встречаясь
с В. Ярузельским и С. Каня, один раз проводил встречу с
участием Громыко А. А., а другой с Устиновым Д. Ф.
Встречаясь с Андроповым Ю. В., присутствуя на его бесе-
дах с польскими деятелями или докладывая ему по различным
вопросам польской действительности, я обращал внимание на
его личностные характеристики. Он был безусловно неорди-
нарным политическим деятелем, широко эрудированным и
весьма интеллигентным человеком. Как личность это был ис-
346
ключительно волевой и решительный человек, способный
подчинять своей воле других. Был интересным собеседником,
особенно когда располагал каким-то свободным временем, что
было очень редким явлением.
В одной из его бесед со мною, после моего доклада о по-
ложении в Польше, он вдруг спросил меня, что же думает
польское руководство о нас, нашей способности помочь им
решить их проблемы? Я осмелился сослаться на высказывание
одного дипломата прошлого века о России: «Россия никогда
не являлась такой могущественной страной, как о ней дума-
ют, но она никогда не бывает такой слабой, какой она ка-
жется». Вот так примерно о нас думают на Западе и в Поль-
ше, в том числе и польские коммунистические лидеры, кото-
рые во многом ориентируются на Запад, сказал я. Эта моя
ссылка понравилась Андропову Ю. В.
С известным удивлением узнал я, что Андропов Ю. В.
писал стихи. Об этом рассказал однажды бывший начальник
внешней разведки, долголетний помощник Андропо-
ва Ю. В. — Крючков В. А. Кроме того, некоторые стихи
Андропова Ю. В. были опубликованы в закрытом внутреннем
издании разведки. Меня поразило в них настроение какого-то
одиночества, даже чувство обреченности, облаченное в фило-
софскую форму. Хотя внешне они выглядели оптимистичес-
кими, их подтекст не мог обмануть, что автор о чем-то со-
жалеет и даже грустит.
Зная «живого» Андропова Ю. В., мне трудно было связать
его личность с авторством этих философских рассуждений о
жизни. Но мне сразу же вспомнилось, как во время одного
приезда в Москву меня направили для доклада председателю
н госпиталь в Кунцево, где в это время находился на излече-
нии Андропов Ю. В. На втором этаже специальной виллы я
увидел в необычном, больничном одеянии действительно се-
рьезно больного человека, глаза которого излучали печаль, а
отнюдь не привычную проницательность и строгость.
В заключение воспоминаний о моей работе под руковод-
ством Андропова Ю. В. не хотел бы, чтобы у читателя сло-
жилось впечатление о каком-то предвзятом отношении ко мне
со стороны председателя КГБ в отрицательном или положи-
тельном плане.
Для Андропова Ю. В. я был одним из многих работников
внешней разведки, имеющим значительный опыт разведыва-
тельной работы, а следовательно обязанным хорошо решать
поставленные задачи.
В первый период моей деятельности в Польше он был
обективно, на его уровне, неудовлетворен моими результата-
347
ми. Отнюдь я и не ожидал, что кто-то из его подчиненных
будет выступать перед ним в мою защиту, тем более, что в
то время сами эти люди из разведки были несогласны с
моими оценками Ф. Шляхтица, ситуации вокруг Е. Терека и
пр.
Позже, после 1976 года я мог полагаться также только на
себя, так как в меня поверили и все зависело от того, будут
ли и дальше оправдываться мои прогнозы и оценки.
Поскольку они были верны и в условиях сложного кризи-
са, Андропов Ю. В. сразу же согласился с предложением ру-
ководства внешней разведки отметить положительные резуль-
таты моей работы беспрецедентным до этого присвоением мне
звания генерал-лейтенанта, что выходило за пределы потолка
в званиях для руководителя представительства. В ноябре 1981
года мне это звание было присвоено. Подчеркиваю, еще за
месяц до введения в Польше В. Ярузельским военного поло-
жения, чтобы кто-нибудь не попытался интерпретировать это
как награду за «участие» в польском решении.
Тут к месту завершить разговор об отношении Андропова
Ю. В. к моей деятельности моим последним разговором с
ним.
Когда 25 мая 1982 года, выйдя из госпиталя, где я времен-
но находился, я узнал о возвращении Андропова Ю. В. на
партийное поприще, я решился позвонить ему в ЦК КПСС.
Поздравив его с избранием секретарем ЦК, я выразил благо-
дарность за науку, долголетние уроки в том, как нужно ра-
ботать и за его терпеливое внимание и отношение к моим
ошибкам. Он прервал мою тираду словами: «Не я должен бла-
годарить его, а он благодарит меня за добросовестную, хоро-
шую работу». На этом закончился мой краткий последний
разговор с этим человеком, оставшийся приятным воспоми-
нанием о моей работе в Польше.
ФЕДОРЧУК ВИТАЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Назвать нормальным выдвижением до этого малозаметного
уководящего работника КГБ нелья. Федорчук В. В. оказался
..а нем совершенно случайно, в результате каприза слабеюще-
и безвольного старого Генсека. Его назначение явилось
лишь еще одним примером продвижения брежневцев на клю-
чевые позиции в нашей стране.
Мне рассказывали, как это произошло.
Когда Андропова Ю. В. избрали секретарем ЦК КПСС, он
явился к Брежневу Л. И. с предложением назначить предсе-
дателем КГБ его первого заместителя Чебрикова В. М. Генсек
ему ответил, что решение «уже принято» и председателем
рулет Федорчук В. В., до этого начальник третьего управления
КГБ, ведущего работу по военной контрразведке. Андропо-
ву Ю. В. не оставалось ничего, как только принять к сведе-
нию это решение. Этому, как стало известно, предшествовал
разговор Брежнева Л. И. с Циневым Г. К. Генеральный сек-
ретарь предложил первому заместителю председателя стать те-
перь председателем. Цинев Г. К., выразив благодарность за
поверие и сославшись на возраст, отказался от предложенного
поста, но назвал своего бывшего заместителя по управлению
военной контрразведки, когда он был ее начальником, Федор-
чука В. В. Естественно, что рекомендация со стороны «свое-
ю» ставленника в КГБ была принята. Тем более, что
Цинев Г. К. счел нужным выразить Брежневу свое неодобре-
ние кандидатуры Чебрикова В. М., которого он рассматривал
как своего опасного оппонента.
Это назначение явилось еще одним примером силы влия-
ния Цинева Г. К. в КГБ, с которым приходилось постоянно
считаться Андропову Ю. В.
Свою «деятельность» в качестве председателя КГБ Федор-
чук В. В. начал с наведения порядка в части внешнего облика
и соблюдения формальной воинской дисциплины. Как про-
фессионал-военный, ранее занимавшийся только проблемами
поенной контрразведки он мало что нового мог привнести в
цеятельность КГБ, но воинские порядки он знал хорошо и
349
любил их, поэтому и начал с этого. Так в КГБ стала ужес
точаться воинская дисциплина, переходящая в солдафонства
К счастью, период «руководства» со стороны Федорчу-
ка В. В. был кратким. Как только после смерти Брежне-
ва Л. И. в ноябе 1982 года новым Генеральным секретарем
ЦК КПСС был избран Андропов Ю. В., он сразу же освобо-
дил КГБ от этого неудачного председателя, переведя его в
МВД и назначив председателем Чебрикова В. М.
За время председательствования в КГБ Федорчука В. В.
мне довелось только пару раз иметь возможность общаться с
ним. Первый раз я участвовал в приеме им министра Ч. Ки-
щака вскоре после назначения Федорчука В. В. Об этом я
рассказал в главе, посвященной Ч. Кищаку.
Могу лишь еще раз заметить, что мне было стыдно за
КГБ, видя беспомощность председателя в беседе с польским
министром. Ни на одно из высказанных тогда Ч. Кищаком
необоснованных мнений по оценке обстановки в Польше,
граничивших с упреками в наш адрес, от нового руководителя
КГБ, не последовало ни возражений, ни разъяснений наших
действительных позиций. Это было разительным контрастом
тому, как проводил свои встречи с польскими министрами
Андропов Ю. В.
Вторая моя встреча с Федорчуком В. В. состоялась позже
летом, когда я прибыл в отпуск и Федорчук В. В. потребовал
доложить ему, почему мои информационные сообщения «рас-
ходятся в оценках» отдельных событий в Польше с оценками,
которые он «читал в телеграммах посольства»?
Собрав около двадцати своих информаций и ознакомив-
шись с кипой мидовских сообщений за тот же период, я от-
правился к председателю. Пришлось объяснить естественную
разницу между информациями, поступавшими по линии КГБ
и МИД, различие источников этой информации и невозмож-
ности для меня ссылаться на тех официальных лиц, с кото-
рыми беседовал посол и его дипломаты и на основе выска-
зываний которых информирует Центр посол.
Выразив как будто бы удовлетворение моим докладом, Фе
дорчук В. В. все же предложил мне «учесть его замечаниях
правда в чем, я понять так и не смог.
После бесед с Федорчуком В. В. я вспомнил одно выска-
зывание Декарта: «Человеческий ум подвержен двоякого рода
заблуждениям, — говорил он, — или он захватывает больше,
чем надо для определения какого-либо вопроса, или, наобо-
рот, что-нибудь упускает». Думаю, что в случае с Федорчу-
ком В. В. верно было последнее. В том, что он «упускал» и
не что-нибудь, а многое, я убедился полностью.
350
Поразительно то, что польский министр Ч. Кищак, сам
длительное время являвшийся военным контрразведчиком, не
смог даже в этой ограниченной области профессиональной
деятельности КГБ, в которой, казалось бы, Федорчук В. В.
должен быть высоко квалифицированным профессионалом,
извлечь для себя что-либо интересное и полезное.
К сожалению, ничего другого в моей памяти председатель
Федорчук В. В. так и не оставил, о чем я мог бы вспомнить
сейчас хоть с каким-то удовлетворением.
ЧЕБРИКОВ ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ
С этим председателем КГБ, третьим за время моей дея-
тельности в Польше я встречался несколько раз, в том числе
в течение почти десятидневного его пребывания в Польше
уже в 1983 году, во главе большой делегации КГБ.
Раньше Чебриков В. М. посещал Польшу в качестве за-
местителя председателя КГБ, в том числе во главе делегации
КГБ на праздновании тридцатилетия польских органов без-
опасности, когда делегацию МВД СССР возглавлял бывший
министр Щелоков. Уже тогда, в 1974 году я уловил напря-
женность в отношениях между КГБ и МВД СССР, находив-
шую выражение во взаимоотношениях этих двух делегаций.
Затем в 1979 году Чебриков В. М. посетил Польшу и ве-
переговоры с руководством МВД по взаимодействию в борьба
с политической оппозицией, в области которой он имел наи-
больший практический опыт.
Эти встречи с Чебриковым были у меня кратковременньи
ми и не особенно информативными для меня в отношении
познания его личности, а характер переговоров его с поль-
скими коллегами был далек от моих интересов в области раз-
ведывательной и контрразведывальной работы.
Наиболее интересным и содержательным в этом отноше
нии было мое общение с Чебриковым В. М. в его последни
визит в Польшу в ноябре 1983 года.
Тогда он, уже как председатель, возглавлял большую деле-
гацию КГБ и играл в ней, естественно, главную роль. Я мег
наблюдать как он ведет переговоры с польской делегацией и
прежде всего, с министром Ч. Кишаком.
В главе об этом польском министре я уже писал об этой
эпизоде в его профессиональной деятельности, лишь немноп
касаясь и того, как показал при тогдашних переговорах с по-
ляками наш новый председатель. Сейчас хочу добавить на-
много к его характеристике.
Чебриков В. М держал себя уверенно, было заметно, что
новые обяанности главы комитета ему понятны и по силам,
он имел возможность, долго работая с Андроповым Ю. В.,
352
привыкнуть к высокой ответственности за деятельность всего
Комитета, поскольку ему уже приходилось исполнять обязан-
ности председателя в периоды временного отсутствия Андро-
пова Ю. В.
Чувству уверенности его при переговорах с поляками спо-
собствовало и то, что всех польских руководителей, входив-
ших в делегацию МВД, он уже лично знал по своим предыду-
щим визитам в Польшу.
Большим плюсом Чебрикова В. М. было, как я заметил,
io, что он во время Великой Отечественной войны прошел
как командир батальона пехоты практически пешком всю тер-
риторию Польши по ее югу. Мне было интересно наблюдать,
<• каким интересом слушали поляки его рассказы, с показом
«па местности» тех мест, где он со своим батальоном вел бои
с немцами. По этим районам он совершил проезд и даже
встретил там отдельных очевидцев боевых действий советских
войск, в составе которых служил Чебриков В. М.
Встречался Чебриков В. М. на этот раз и с первым сек-
ретарем ЦК ПОРП В. Ярузельским, который принял его по
свершении переговоров с МВД. Как мне рассказывали, бе-
седа у главы польской партии прошла хорошо и оба ее участ-
ника остались довольными ее реультатами. Чебриков В. М.
имел возможность лично передать В. Ярузельскому послание
Андропова Ю. В. и получить ответное приветствие для нашего
I енсека, который, правда, был к этому времени уже очень
Гюлен.
В целом, Чебриков В. М. мне понравился своей решитель-
ностью и в целом умением ориентироваться в меняющейся
обстановке в Польше. Конечно же, он заметно уступал по
всем статьям Андропову Ю. В., но мои впечатления о нем
оценивались мною на фоне этого выдающегося в истории
КГБ его руководителя в течение пятнадцати лет, в сравнении
с еще слишком свежим, крайне неблагоприятным опытом со-
прикосновения с Федорчуком В. В.
Сегодня, трезво оценивая личность Чебрикова В. М. с
гочки зрения соответствия его высоко ответственному поло-
жению председателя КГБ, сравнивая с другими, предыдущими
щгедседателями, помимо Андропова 10. В., я бы сказал, что
он мог удовлетворительно осуществлять эти функции в нашем
государстве и дальше.
Мне непонятен был эксперимент Горбачева М. С. с пере-
кяючением Чебрикова В. М. на партийную работу на высшем
у|ювне. Если, конечно, не учитывать желания Генсека поста-
вить на этот пост «своего» человека Крючкова В. А., которого
мог ему рекомендовать еще сам Андропов Ю. В., а сам Крюч-
353
ков В. А., вероятно, понравился Горбачеву М. С. своим хо-
рошим знанием международных дел во время сопровождения
Генсека в его поездке в США.
Но даже, если это последнее обстоятельство явилось при-
чиной освобождения Чебрикова В. М. из КГБ, зачем было
его перемешать туда, где он явно не мог принести сущест-
венной пользы, а скорее только скомпрометировать себя, да
и партию, своей неспособностью быть эффективным полити-
ческим деятелем высшего в партии порядка.
Но сегодня, видя все те кульбиты с Кадрами, которые со-
вершал этот Генеральный секретарь ЦК КПСС, пока не довел
всю партию к развалу, я уже не удивляюсь этому его шагу.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ О ТРЕХ
ПРЕДСЕДАТЕЛЯХ
Как видит читатель, мой опыт работы под руководством
грех председателей КГБ позволил сравнить их в процессе кон-
кретной профессиональной деятельности. Безусловно, я не
могу и не хочу претендовать на безошибочность своих оценок
и характеристик, но посчитал их небезынтересными для тех,
кто не знает деятельности КГБ, а следовательно и совершенно
не имеет возможности правильно судить о руководителях
>гого важного ведомства.
Как же выглядели в моем представлении эти три предсе-
дателя в более широком ракурсе всей послевоенной истории
КГБ?
Могу сказать, что выходя за рамки рассмотрения моего
польского опыта, личность Андропова Ю. В., его деятельность
как руководителя КГБ выдвигается далеко вперед из ряда дру-
IUX председателей Комитета, которых мне довелось знать, на-
чиная с Серова И. А., возглавлявшего КГБ до 1957 года. Из
тех, кто приходил на этот пост за послевоенные годы, я бы
поставил вслед за Андроповым Ю. В. по своим суммарным
качествам, Шелепина А. Н., однако только с точки зрения его
политического мышления и способности схватывать роль и
шачение деятельности КГБ в системе нашего государства.
В определенной мере на это место может претендовать в
моей расстановке и Серов И. А.
За ними я располагаю Чебрикова В. М., затем только Се-
мичастного В. Е. и Федорчука В. В.
Сейчас размышляя о трех председателях и о том, что я о
них написал, я хочу закончить эту главу воспоминаний крат-
ким резюме о них.
В моих представлениях, людей, которые оказались предна-
шаченными для таких ответственных дел, как руководство
«нсцслужбой, причем самой мощной и всеобъемлющей как
КГБ, можно разделить на три категории.
Тех, кто обладает большими амбициями и не меньшей,
если не большей «амуницией», необходимой для реализации
355
этих амбиций. Под этим я имею ввиду политическую прозор-
ливость, смелость в решениях, быструю ориентацию в любых
ситуациях. Готовность брать на себя всю полноту ответствен-
ности. Примером такой личности может быть Андропов Ю. В.
Вторая категория прошедших через пост председателя КГБ
включает тех, кто обладая соответствующими амбициями, рас-
полагает меньшей «амуницией», поэтому многое необходимое
для реализации своих притязаний им приходится приобретать
дополнительно. Под эту классификацию подходят Шелепин
А. Н., Серов И. А., Чебриков В. М.
Наконец, третью группу составляют все те же деятели, ам-
биции которых непомерно превосходят запас их «амуниции»,
восполнить который, к тому же, они оказываются неспосоЯ-
ными.
Сюда я отношу без колебаний бывших председателей К^
Семичастного В. Е. и Федорчука В. В.
Хотел бы выразить надежду, что те из упомянутых мной
лиц, кто здравствует, приняли эти мои строки без излишней
обиды. Ведь каждому человеку что-то дается в изобилии, fl
многого не хватает. Поэтому, очевидно, не следует цепляться
за то, для чего не дано ни сил, ни способностей.
Глава пятнадцатая
ТРИ ПОСЛА СССР
Дипломат должен быть хорошим информатором.
Дипломатический словарь
Еще до того, как я оказался в разведке, слово «посол» ас-
социировалось у меня с чем-то значительным, выходящим за
пределы всех других видов общественной и государственной
цеятельности. Во всяком случае, этот пост представлялся мне
находящимся вне рядовой, отечественной структуры, а
посол — стоящим на особой ступени государственной иерар-
хии, ибо он действовал не дома, а в иностранном обществе,
|де он представлял свою страну. В то же время, в другом го-
сударстве он также стоял особняком, имея доступ практичес-
ки к любому представителю высшей власти, сам оставаясь вне
причастности к ней и пользуясь абсолютным иммунитетом,
неприкосновенностью.
Конечно же, тогда я представлял фигуру посла только по
л итературе.
Позже, уже работая в разведке, в закордонных резиденту-
рах, которые постоянно связаны с посольствами, я узнал
многое о различных советских послах, их дипломатической
деятельности и весьма разнообразном уровне понимания и
юлкования ими своих обязанностей. В первый период личной
ыграничной практики мне довелось соприкоснуться, уже как
ре шденту в Канаде, с двумя нашими послами, Гусевым Ф. Т.
п Зарубиным Г. Н., такими разными, что я и сейчас затруд-
няюсь чем-то объединять их с уже сложившимся у меня зре-
лым представлением о после и его важной государственной
миссии.
Одно убеждение осталось у меня из воспоминаний того да-
лекого периода — такие люди, как Зарубин Г. Н. могут быть
и достойными послами и на любом другом ответственном
посту на Родине. По своей подготовке, уму и такту, понима-
нию ответственности перед отечеством, такие послы были бы
большим, неоценимым достоянием нашего государства. Это
не современный посол как наш Панкин, не успевший вско-
чить на дипломатический пост, начавший провозглашать ни-
357
чтоже сумняшеся разные глупые сентенции о разведке, кото-
рую он еще меньше понимает, чем свое новое «ремесло» в
тоге дипломата, не пришедшейся по мерке ему. В промежутке
между первой и второй моей заграничной командировкой в
Австрию, я теоретически обогатил себя пониманием диплома-
тической службы, окончив экстерном Высшую дипломатичес-
кую школу (теперь Академию). В Австрии «почувствовал»
вплотную новый тип посла — протоколиста до мозга костей,
в лице Подцероба Б. Ф., который практически наотрез отка-
зался в чем-либо помогать внешней разведке. Но я был до-
волен тем, что он и не мешал нашей службе, что подчас креп-
ко затрудняет работу резидента. Я знал уже много примеров,
когда недруги нашего ведомства в лице послов портили ка-
рьеры хороших наших разведчиков, на долю которых выпада-
ло быть резидентами при таких послах. В качестве примера
могу назвать ныне здравствующего и еще пытающегося вы-
ступать в прессе бывшего посла в ГДР Абрасимова П. А., ко-
торый даже находясь в другой стране пытался вмешиваться в
дела Польши уже в восьмидесятые годы, как я отмечал в
предыдущих главах. Кстати, его зять, занимая одно время в
посольстве СССР дипломатический пост, немало доставил
нам забот из-за недостойного поведения его и особенно его
жены, «дорогого чада» Абрасимова. Для возвращения их
домой во избежание больших неприятностей пришлось вме-
шиваться председателю КГБ из-за влиятельного в то время
«папочки». Но это деталь, не играющая роли в оценке посла,
как полномочного представителя своего государства.
Зная много примеров различного типа послов, я до выезда
в Польшу все же пока мог судить о них, в основном, с рас-
стояния. Примеры по Канаде и Австрии мало что дополняли
ту картину деятельности послов, которую я получил, находясь
в Центре на положении заместителя начальника внешней раз-
ведки. Читая в течение пяти лет все телеграфные сообщения
послов, я убедился, если можно так выразиться, в «приспо-
собляемости» их к условиям требований застойного брежнев-
ского периода. Как я мог уже позже, с позиций понимания
положения в руководстве Польши, убедиться, большинство
послов, в своих телеграфных докладах в Москву стремилось
высказывать те оценки и суждения представителей власти
стран пребывания, которые могли бы быть приятны или, хотя
бы, нейтральны, но никак не негативны для брежневского ру-
ководства.
Другой, характерной для большинства авторов посольски
реляций, особенно о беседах с политическими деятеля ми и
членами руководства, являлось стремление показать cell
358
свои способности, находчивость и ум. При этом, как в первом
случае, так и во втором многие посольские телеграммы гре-
шили очень опасной для дезинформации нашего руководства
)енденцией, когда авторы их явно вкладывали в уста своих
собеседников собственные оценки и мысли, очевидно заменяя
го действительное содержание, что подчас не соответствовало
их личным позициям, особенно если о них было уже известно
Центру.
В этом я смог убедиться на месте в Польше на примере
информационной деятельности посла Пилатовича С. А., но об
этом ниже.
Перед выездом в Польшу я понимал, что в современную
эпоху послы уже не те, чем они были в прошлом. Они и не
могли играть той самостоятельной, оригинально творческой и
исключительно важной роли. Как например, выдающиеся
дипломаты Грибоедов А. С., Горчаков А. И или трагически
погибшие на своих постах в первые годы советской власти
Воровский В. В., убитый белогвардейцем, когда он был чле-
ном Российской делегации на Лозаннской конференции, в
мае 1923 года или Войков П. Л., посол РСФСР в Польше,
1акже павший жертвой пули белогвардейца в июле 1927 года.
Но послы оставались полномочными представителями на-
шего правительства, а фактически лично Генерального секре-
шря ЦК КПСС и все советские учреждения и граждане обя-
|.шы были подчиняться их указаниям. Включая и руководи-
мая представительства КГБ, при всей автономности его дея-
(СЛЬНОСТИ.
Исходя из этого, я был крайне заинтересован в том, чтобы
максимально больше узнать о нашем после Пилатовиче С. А.
К моему сожалению, в Центре мне мало что могли сказать
<« нем. Единственно, что я усвоил, он находился в Польше
уже третий год, прибыл туда с руководящей должности в Бе-
чоруссии. К деятельности представительства не проявлял ни-
какого интереса, мой предшественник Скоморохин Я. М. не
надоедал» ему своими информациями, знакомиться с кото-
рыми посол не стремился, очевидно исходя из убеждения
своей «полной осведомленности». О последнем я мог догады-
ваться по тем нескольким посольским телеграммам, с кото-
рыми мне удалось познакомиться. Из них следовало, что
посол периодически беседовал с Е. Тереком и еще рядом вид-
ных членов польского руководства.
Насколько эта «осведомленность» посла далеко не соответ-
14 повала польской действительности, я смог убедиться только
прибыв в Варшаву и соприкоснувшись с этой действительнос-
1ью. Проработав пять лет до конца 1977 года под «руковод-
359
ством» посла Пилатовича С. А., я в полную меру прочувст-
вовал и оценил тот огромный ущерб для нашего государства,
который может приносить необъективная информация своего
правительства главным дипломатическим представителям.
В 1978 году в Польше появился новый посол — Аристов
Б. И., с которым я также не только проработал, но и активно
взаимодействовал в течение пяти следующих лет. Когда в се-
редине 1983 года я провожал его, я не мог не сожалеть о том,
что в его лице уезжал тот редкий вид послов, которые не
только понимают важность для нашего государства деятель-
ности внешней разведки, но и искренне заинтересованы в
максимально возможном взаимодействии с этой службой. Ко-
нечно же, такое отношение Аристова Б. И. к нам было след-
ствием и той пользы, которую он, как посол, извлекал из тес-
ного взаимодействия со мною.
Но пришел срок смены дипломатического руководства и в
Польшу прибыл новый посол, Аксенов А. М., также как и
Пилатович, с руководящего правительственного поста в Бело-
руссии. С этим руководителем посольства мне не довелось
много общаться — менее года, до моего отъезда. Поэтому мои
впечатления от его дипломатической деятельности весьма
скудны.
Итак, что же запечатлелось у меня в памяти об этих тред
дипломатах?
ПИЛАТОВИЧ СТАНИСЛАВ АНТОНОВИЧ
С первого дня знакомства в мае 1973 года со Станиславом
Антоновичем у нас установились хорошие, взаимно доброже-
цельные отношения. Этому способствовало и то, что наши
। упруги понравились друг другу и между ними возникли при-
ятельские взаимоотношения, они стали часто встречаться и
проводить вместе время.
Станислав Антонович ввел меня в курс состояния внутри-
политической обстановки в Польше и советско-польских от-
ношений, как он их представлял на основании всех матери-
ков посольства, подчеркнув, что в значительной мере осно-
вывает свои оценки на высказываниях своих «высоких» собе-
< 1-цников, не уточняя кого он при этом имел в виду. Его
общая оценка была самая благоприятная и в ней не чувство-
валось никакой тревоги или обеспокоенности чем-либо. Он не
возражал против моей просьбы иногда обмениваться с ним
мнениями. При этом я подчеркнул, что естественно, пока я
нс смогу чем-либо существенным в области информации по-
хвастаться и буду ориентироваться на его помощь. Он снис-
ходительно, с оттенком довольного превосходства согласился
со мною.
На мои робкие в тот период попытки найти с его помо-
щью объяснения довольно частым фактам выражения недо-
вольства со стороны рабочих различных польских предпри-
ншй привели лишь к ссылке на «последствия» событий де-
кабря 1970 года и такие факты были охарактеризованы им,
кик незначительные «шероховатости», которые скоро исчезнут
i овеем.
В ряде последующих бесед с послом, когда я стал получать
иш|юрмацию уже от своих собеседников, которая содержала
HtuteKO не такие радужные оценки, а порою носила остро кри-
шческий характер, я стал обращать большее внимание на то,
мо мог быть источником его такой односторонней информи-
рованности.
Как мне рассказывали мои новые знакомые из числа чле-
нов высшего руководства, Пилатович С. А. проявлял заметное
361
предпочтение к встречам, помимо Е. Терека, только с тем]
его приближенными, кто входил в так называемую «катовиД
кую группу», состоявшую из его долголетних сторонников
Кого-либо извне этой группы, говорили с явным недоволься
вом мои контакты, Пилатович С. А. не особенно жалова
своим вниманием.
Поскольку Станислав Антонович стал иногда приглашая
меня с супругой в воскресные дни на его дачу, в разговорам
там, в том числе и с его женой Раисой Михайловной я узнал,
что посол у себя на даче часто встречается с Е. Тереком и
узкой группой его наиболее приближенных членов высшего
партийного руководства. Со слов С. Кани мне было известно,
что ни он сам, ни В. Ярузельский там не бывали и, следо-
вательно, свои взгляды, так же как и взгляды других членов
Политбюро и Секретариата ЦК КПСС нашему послу не
могли высказывать. Не участвовал, а если и приглашался, то
очень редко, во встречах с послом там и министр внутренних
дел С. Ковальчик, который был наиболее информированным
членом руководства о негативных явлениях внутриполитичес-
кой обстановки в стране.
По мере того, как я глубже познавал действительное по-
ложение в Польше в целом и в ее внешнем руководстве, в
частности, я стал искать возможности «спустить с небес на
землю» посла, осторожно и тактично доводя до его сведения
отдельные информации о назревавших негативных явлениях я
польской экономике, настроениях в среде рабочего класса, об
опасной тенденции во внешнеэкономической политике Поль-
ши. Станислав Антонович, как правило, отвергал такие мои
сообщения, как либо недостоверные и ошибочные, либо даже
как клеветнические. Он был крепко заражен тем стилем ру-
ководства, который он усвоил в Белоруссии, входя в узкий
круг ее руководства: «Все, что делает высшее руководство, не
подлежит критике недостойных доверия «осведомителей»!
Если Е. Терек и его соратники из «катовицкой группы»,
говорят ему о нормальном состоянии дел, то он этому верит
больше, чем любым «недругам» руководства.
На таких разных позициях мы и оставались, фактически
не могли согласовывать наши оценки положения в стране, со-
общения наши в Центр. Он слал свои заключения, информа-
ции и прогнозы, окрашенные в розовые Цвета, в МИД СССР
и в ЦК КПСС, а я свои, более реалистические — в КГБ. Ко-
нечно же, за ним было огромное преимущество. Его телеграм-
мы шли прямо к руководству партии и страны, мои же про-
ходили через жесткое сито информационного подразделения
внешней разведки, а затем руководства службы и председателя
362
КГБ, подписывавшего все сообщения в ЦК КПСС. Все эти
промежуточные инстанции из моей информации отметали то,
чю вызывало у них сомнения или же не согласовывалось со
сложившимися в Центре стереотипными представлениями о
Польше. Кроме того, Андропов Ю. В., зная не только все ин-
формации Пилатовича С. А., которые он получал, как член
Политбюро, но и настроения Брежнева Л. И. в отношении
♦юй страны, отвергал отдельные мои сообщения, как «несвое-
временные» или излишне «драматизирующие» положение в
с 1 ране.
Это выражение мне довелось услышать и из уст Пилато-
вича С. А. Как-то, в конце 1975 года я довольно настойчиво
попытался убедить посла в том, что в Польше назревала опас-
ность взрыва сильного недовольства рабочего класса своими
социально-экономическими условиями жизни и работы. При-
водил ему целый ряд конкретных фактов.
На все это Станислав Антонович вдруг заявил мне, что он
• тает кто из членов руководства партии «излишне драмати-
шрует состояние экономики и внутриполитическое положе-
ние в стране». «Не верю я в объективность ваших информа-
п»ров, — сказал он, — они специально искажают истину,
•побы подорвать наше доверие к Е. Тереку».
Ну что я мог еще сказать ему? Я объяснил, что ни одно
высказывание, ни одна информация, факт, полученные мною
в беседах, будь то с министром С. Ковальчиком, С. Каней,
работниками их аппаратов или с кем иным, не используются
мною без обязательной тщательной перепроверки! Нет, посла
трудно было убедить в том, что шло вразрез со сложившимся
у него мнением. Так же обстояло дело у меня с Центром,
ника не грянули июньские события 1976 года.
Помню, как в начале июня 1976 года меня вдруг поразило
необычное выражение большой озабоченности Станислава
Антоновича чем-то. До этого он отсутствовал вечером и затем
₽|<» шифровальщики долго лихорадочно работали и ушли
помой уже за полночь.
При встрече с советником-посланником в тот же день, он
рассказал мне, что к послу за последние дни настойчиво про-
шит ся на прием член Политбюро ЦК ПОРП, Председатель
ппиьских профсоюзов, один из старейших ветеранов револю-
ционного движения В. Кручек. Наконец вчера, сказал совет-
ник, Станислав Антонович встретился с ним и их беседа про-
пояжалась долгие часы.
В результате, в Москву пошла большая, исключительно
тревожная, информация о назревшем опасном конфликте пар-
тии с рабочим классом, который, если польское руководство
363
не изменит своего решения о предстоявшем повышении цен,
с неизбежностью вызовет взрыв.
На другой день мне позвонил начальник информационной
службы нашей разведки и спросил меня, что произошло с по-
слом? Он направил в Москву такую информацию, которая оп-
ровергает все его предыдущие сообщения и оценки и полнос-
тью подтверждает оценки и прогноз представительства. «Се-
годня, — сказал он, — мы по указанию Андропова Ю. В.,
подняли все ваши информации, и он поручил составить на
их основании обобщенный анализ обстановки в Польше для
ЦК КПСС. Шлите теперь все ваши оценки, в том числе и
самые острые», — заключил он.
В этот день я понял, что наша принципиальная настойчи-
вость объективно освещать положение, несмотря ни на что,
победила. Когда же 24 июня разразилась мощная вспышка не-
довольства рабочего класса, позиции представительства окон-
чательно укрепились. Но основание под послом пошатнулось
и его замена была предрешена. Такой внезапный его поворот
на 180 градусов не мог быть ему прощен.
В известной мере его мужественное сообщение еще до со-
бытий несколько смягчило недовольство им, и он смог про-
быть на своем посту еще около года.
Могу сказать, что за этот год он стал совершенно по-дру-
гому относиться к моей информации, но это было уже не ти-
пичным для него, следствием провала его стиля дипломати-
ческой деятельности.
Я уже отмечал в предыдущих главах, что мое положение
в конце 1975 — начале 1976 годов было крайне неустойчивым
из-за недовольства в ЦК КПСС моей «тревожащей» инфор-
мации по Польше. Теперь это было в прошлом и передо
мною стояли новые, еще более сложные информационные за-
дачи. Их я буду решать уже во взаимодействии с новым по-
слом Аристовым Б. И.
Что касается Пилатовича С. А., то мне хочется сказать, что
вне разночтений положения в стране, наши личные отноше-
ния развивались более, чем нормально, они были, как ни па-
радоксально, очень добрыми, даже сердечными. Сам Стани-
слав Антонович и, особенно, его супруга, Раиса Михайловна,
были людьми интеллигентными, мягкими в обращении, без-
условно грамотными во всех отношениях. С ними было ин-
тересно беседовать на любые темы, они много рассказывали
о Белоруссии, о положении там во время войны, о партизан-
ском движении. Оба были участниками подпольной борьбы с
немецкими оккупантами, причем Станисав Антонович был
организатором подполья с партийно-комсомольских позиций.
364
Пилатович С. А., как посол в Польше имел то большое
преимущество, что хорошо владел польским языком. Он часто
выступал перед польской общественностью и тот факт, что
хорошо говорил на родном для поляков языке создавало ему
популярность. В этом плане его деятельность способствовала
укреплению советско-польской дружбы.
Но у меня невольно возникал вопрос, что в деятельности
Нилатовича С. А. как посла приносило больше пользы, а что
вреда, ущерба советско-польскому союзу?
Та общественно-просветительская работа, которой он, без-
условно, с успехом занимался или же его ошибочное, порою
даже дезинформационное освещение нашему руководству
внутриполитического положения в стране и ситуации в самом
ее высшем руководстве? В итоге я, помимо тех трудностей,
чю позиция посла создавала для меня лично, должен конста-
тировать, что перевес берет все же ущерб и не только для со-
ветской стороны. Он своим подходом одностороннего полного
доверия только Е. Тереку, лишал польское руководство допол-
нительной возможности критического подхода к своей дея-
геиьности, а следовательно и корректировки своих действий.
Характерным примером этому было решение польского руко-
водства о повышении цен в июне 1976 года. Слишком поздно
понял Пилатович С. А., после беседы с В. Кручеком, всю
опасность этого ошибочного шага. Поддержи он позиции
Представительства КГБ еще в 1975 году, у нашего правитель-
ства было бы больше времени для отрезвляющего воздействия
на Е. Терека. Да и сам Пилатович С. А., к мнению которого
польское руководство относилось с известным доверием, мог
бы способствовать изменению необоснованной решимости Е.
Бабюха и премьера П. Ярошевича идти своим упрямым кур-
। ом в области цен.
Такова была историческая возможность как-то изменить
мт развития назревавшего кризиса, который привел к паде-
нию всей «катовицкой группы» вместе с Е. Тереком, так опе-
ьлишихся нашим послом. Но она не была использована, в том
числе и по вине Пилатовича С. А.
Но с последствиями неблагоприятного развития внутрипо-
шпического положения в Польше пришлось столкнуться уже
другому послу, Аристову Борису Ивановичу.
АРИСТОВ БОРИС ИВАНОВИЧ
Чему, чему свидетели мы были...
Л. Пушкин
Прибывший на замену Пилатовичу С. А. новый посол
Аристов Б. И. был человеком иного склада. Он также не яв-
лялся кадровым дипломатом, был на дипломатической службе
полным новичком, не знал мидовских порядков и принятого
в этом ведомстве стиля работы и взаимоотношений Центра с
периферией. Не имел он в МИДе личных связей и знакомств.
Следовательно, в известной мере он зависел от аппарата по-
сольства.
С другой стороны, он пришел с крупного партийного
поста — первого секретаря ленинградского горкома КПСС,
прошел большую школу руководящей работы, начиная с за-
водского уровня, привык управлять другими людьми, дейст
вовать решительно, умел оценивать способности и деятель
ность представителей хозяйственных и общественных органи
заций, в том числе и крупных руководителей различных уч
реждений и органов власти.
С первых дней моего знакомства с Борисом Ивановичем
мы установили, что, примерно, одинаково подходим к оцен
кам положения в стране. Как я, так и он, полагали, что оп
ределяющим при этом является, наряду с позицией и дейст
виями руководства, не в меньшей, а скорее в большей мере
положение в рабочем классе и, в целом, настроение трудя
щихся масс. Борис Иванович оказался довольно осведомлен
ным об общеэкономическом положении в Польше, знал пов
именно, кто ею руководил. В то же время, он пока слаба
представлял специфичность местной обстановки и, в частнос-
ти. роль католической церкви в жизни поляков. Поэтому он
был не готов принимать во внимание ее позиции так же се-
рьезно, как я, считая ее одной из важных движущих сил в
польском обществе.
С эим послом мне также повезло в личном плане, у нас
установились близкие взаимно доброжелательные отношения-
так же как и между нашими супругами. Сыграла свою опре«
366
деленную роль при этом и наша приверженность к игре в
шахматы, в которые мы не упускали возможности сыграть в
те редкие свободные минуты, выпадавшие нам.
Дача посла, где мы с Клавдией Ивановной часто бывали
у Пилатовичей, вновь стала гостеприимной для нас. Борис
Иванович организовал там уютный кинозал и мы частенько
по его приглашению просматривали новые как наши, так и
иностранные киноленты, после вкусного обеда, который так
умела приготовить жена посла.
Но теперь, в отличие от Пилатовича С. А., Борис Ивано-
вич не только не уклонялся, но и сам проявлял инициативу,
в обмене мнениями со мною о текущих событиях в Польше,
в том числе и на самом высоком ее руководящем уровне, ко-
торые он все глубже понимал и соглашался со мной в том,
что страна движется к кризису. Он видел негативные стороны
в деятельности Е. Терека, внимательно относился к моим
оценкам и сам просил помочь ему в выяснении отдельных
проблем и вопросов, касающихся ситуации в стране.
С самого начала своей деятельности в качестве дипломата
Аристов Б. И. взял правильный курс и стал встречаться с
представителями различных общественных кругов и убежде-
ний, стал получать не только положительные для «команды»
Е. Терека информации, но и остро критического характера.
Благодаря этому у него складывалось более реалистическое
представление о положении дел в стране и партии, о дейст-
виях отдельных партийных, политических и общественных де-
ятелей. К тому же я помогал ему в освещении настроений
рабочего класса и интеллигенции и, по имевшимся в МВД
данным, деятельности оппозиции. Одним словом, мы дейст-
вовали в унисон друг другу и это оказалось чрезвычайно важ-
ным в условиях наступавшего в середине 1980 года глубокого
социально-политического кризиса в Польше.
Мне было известно, что с мнением Бориса Ивановича все
больше стали считаться как в Москве, так и в польских ру-
ководящих кругах. Не скажу, чтобы многим политическим де-
ятелям, включая С. Каню и В. Ярузельского он особенно нра-
вился, но им не могла не импонировать его решительность,
заметный авторитет, которым он пользовался у приезжавших
в Польшу наших руководителей и, в первую очередь, у Гро-
мыко А. А. Но их впечатление от общения с Борисом Ива-
новичем подчас портила его, отнюдь не дипломатическая пря-
молинейность в высказываниях своих оценок, а также настой-
чивость в утверждении своих позиций, выглядевшая грубым
навязыванием своих взглядов.
Из-за этих черт посла, отдельные члены польского руко-
367
водства не любили соприкасаться с ним, а такой, как влия-
тельный при С. Кани и В. Ярузельском член Политбюро и
секретарь ПОРП К. Барциковский прямо возненавидел наше-
го посла, награждая его за глаза неприятными кличками, о
чем мне было известно.
Поскольку отдельные высказывания посла в беседах с пер-
выми секретарями — С. Каней, затем В. Ярузельским заметно
задевали их самолюбие, я пытался тактично подсказывать Бо-
рису Ивановичу о их настроениях, однако должен был про-
являть максимальную осторожность, чтобы обезопасить своих
знакомых — источников такой информации, «извиняясь» за
свои высказывания, он мог попросить С. Каню или В. Яру-
зельского не обижаться на него, чем выдать, что ему стало
известно о их настроениях, о чем могли знать лишь самые
приближенные к ним люди.
В то же время, непосредственная откровенность Бориса
Ивановича не только не мешала в наших отношениях, а на-
оборот, сближала нас и, во всяком случае, импонировала мне,
тем более, что она исключала с моей стороны какую-либо не-
искренность. Сам я также всегда предпочитал прямолинейный
стиль отношений, правда, никогда не переходил грань дозво-
ленного, что, к сожалению, было не так с Борисом Ивано-
вичем.
Наше сближение с послом было объективно обусловлено
той обстановкой в стране, которая все более становилась уг-
рожающей, в том числе и для безопасности посольства и его
сотрудников.
Разгул бесчинств экстремистов из «Солидарности» все
чаше стал затрагивать положение советских учреждений в
Польше, создавая реальную опасность развертывания не толь-
ко психологического, но и физического террора против совет-
ских представителей.
Вопросы обеспечения внешней безопасности этих учреж-
дений и, в первую очередь, посольства, решались представи-
тельством КГБ в тесном взаимодействии с МВД ПНР. Мы
проводили, по согласованию с послом, наряду с внешней ох-
раной, также и целую программу повышения защиты внутри
посольства. Кстати, посол высказывал большое беспокойство
за безопасность его представительской дачи, что нами также
учитывалось, особенно во время его нахождения там.
В этих вопросах Борис Иванович полностью полагался на
наш опыт и знания и всячески поддерживал наши предложе-
ния перед Центром.
Поддержал он и мою просьбу о выдаче всем оперативным
зб;
сотрудникам представительства дипломатических паспортов, в
целях дополнительной их личной защиты.
Мои отношения с послом укреплялись в процессе тесного
служебного взаимодействия и хотя и редких, но взаимно при-
ятных, встреч, на семейном уровне. За все более чем пять лет
совместной работы у меня только однажды возникло острое
столкновение с Борисом Ивановичем по линии служебных от-
ношений. И хотя оно было кратковременным, но принципи-
альным, поэтому считаю нужным сказать и об этом.
Произошло это в самом начале развития кризиса, в конце
августа 1980 года.
Борис Иванович на основании моих информаций знал, что
я встречаюсь с большим кругом польских деятелей и, в том
числе, с такими высшими руководителями, как С. Каня и
В. Ярузельский и рядом других членов польского руководства.
Я чувствовал, что он как-то ревнует меня за эти мои контак-
ты.
Естественно, я ни в коем случае не раскрывал перед ним
имена, стоявшие за той или иной информацией и автором ко-
торой они были. Но в общем плане, ему было известно о
моих встречах.
В отдельные, переломные периоды польской обстановки,
из неофициальных бесед с моими высокопоставленными зна-
комыми я естественно извлекал значительно больше важной
для Центра информации, чем это мог сделать посол, встре-
чаясь с ним и официально. Естественно это не нравилось ему.
В один из августовских дней, кажется в канун важного
пленума, когда решалась судьба «команды» Е. Терека Борис
Иванович пригласил меня и заявил, что я должен прекратить
встречи с рядом руководящих польских деятелей, «так как, —
сказал Аристов Б. И., — это моя прерогатива, как посла».
На такую прямолинейную постановку вопроса, так же от-
кровенно я заявил, что не могу согласиться с его указаниями.
Во-первых, разве я не информировал его о всех важных мо-
ментах полученных мною от своих хороших знакомых инфор-
маций? Во-вторых, с указанными им лицами я познакомился,
со многими близко, на личной основе, сошелся и дружу уже
многие годы и мои отношения с ними возникли еще задолго
до прибытия посла в Польшу.
Наконец, все они в различной мере связаны со мною моей
официальной обязанностью представления в Польше КГБ
СССР.
«Разве поймут они, — спросил я Бориса Ивановича, —
если завтра на их приглашение пообедать или просто зайти к
ним я отвечу отказом?»
369
Но Борис Иванович настаивал на своем требовании. Тогда
я предложил ему перенести эти наши разногласия на уровень
Громыко А. А. и Андропова Ю. В. с чем он согласился.
Незамедлительно я информировал председателя КГБ о со-
стоявшемся разговоре с послом. Думаю, что Аристов Б. И. то
же сделал по своей линии, так как уже на другой день он
подтвердил со своей стороны ту же информацию, что я уже
получил по своей линии: «Всё, — сказал посол, — должно ос-
таваться по-прежнему, но вы должны информировать меня о
содержании каждой встречи с такими-то лицами». Такое ре-
шение вполне меня устраивало, тем более, что отдельные
польские руководители, учитывая остроту обстановки, стали
иногда просить передать послу ту часть их информации, ко-
торая могла его интересовать.
Так позитивно, на мой взгляд, окончилась эта единствен-
ная коллизия в моих отношениях с послом Аристовым Б. И.
О том, что у него не осталось никакого неприятного осад-
ка от этого случая свидетельствует то, как он отрекомендовал
меня своему министру Громыко А. А.
Теперь уже не помню точную дату, но в середине
1981 года, когда Громыко А. А. посетил Варшаву, во время
беседы с министром Борис Иванович высказал ему мнение,
что было бы интересно для министра побеседовать со мною.
Как результат, я был приглашен в кабинет посла, где Анд-
рей Андреевич, отпустив Аристова Б. И., в течение почти дву^
часов выслушивал внимательно мои оценки положения в
стране, во всех их многообразных аспектах, включая и ситуа-
цию в руководстве партии и страны.
После возвращения Громыко А. А. в Москву, в одном из
телефонных разговоров с начальником внешней разведки пос-
ледний вдруг спросил, чем это я «обворожил» министра ино-
странных дел? «Еще ни разу не было у нас, — сказал он, —
чтобы министр положительно отзывался о советских развед-
чиках, а туг он стал хвалить тебя».
Так я узнал о том, что Громыко А. А. все же остался до-
волен беседой со мной.
Тогда же, когда закончилась наша встреча, он ничем не
выразил своего отношения к моим оценкам, а на его застыв-
шем в одном, полностью безэмоциональном лице, я не смог
уловить никаких чувств. Недаром, на Западе его называли «че-
ловеком с каменным лицом».
Вот разве те вопросы, которые мне ставил Андрей Андре-
евич, свидетельствовали о его интересе к предмету беседы.
Мой опыт отношений с Пилатовичем С. А. и теперь с
Аристовым Б. И. наглядно убедил меня в правоте Андропова
370
Ю. В., который утверждал, что в каждом конфликте, возни-
кающем между резидентом КГБ и послом всегда виноваты обе
стороны. Исходя из этого, он отвергал обвинения со стороны
резидентов в адрес послов, если резидент не определял и
своей доли ответственности за возникшие столкновения с по-
слом.
Как правило, Андропов Ю. В. требовал от всех резидентов
тесно взаимодействовать с послами, помогая им. Занимать же
отличные от них позиции и возражать им разрешал только в
принципиальных случаях, когда речь идет о государственной
безопасности и ущербе интересам нашей страны.
Работать с Борисом Ивановичем мне было легко. Но по
мере того, как он втягивался в дипломатическую практику, я
бы сказал, «омидивался», он все чаще стал поддерживать ве-
домственные интересы во взаимоотношениях посольства с
представительством. В этих случаях мне приходилось отстаи-
вать наши интересы и надо отдать должное послу, он как пра-
вило положительно принимал мои доводы и отменял ранее
принятые неправильные решения.
Наиболее острый и напряженный период нашего взаимо-
действия пришелся на конец 1981 года и период военного по-
ложения.
Как известно, бурное развитие польского кризиса совпало
с началом деятельности администрации Рейгана и государст-
венного секретаря Хейга. Запад, под давлением и руководст-
вом США, развернул широкую антипольскую и антисоветскую
кампанию. Сразу же, после введения военного положения,
Рейган в ультимативной форме потребовал отмены режима
военного положения, снятия запрета с деятельности «Соли-
дарности» и освобождения всех интернированных, сформули-
ровав эти требования как условия снятия экономической бло-
кады страны.
Характерно заявление известного американского историка
Генри С. Каммэджера, сделанное в июне 1982 года о том, что
«ничто не разочаровало госсекретаря США Хейга в такой
мере, как факт, что поляки не пошли на всеобщую забастов-
ку, не подняли мятежа, а прислушались к голосу разума».
Это лишь подтверждало наше общее с послом убеждение,
что Запад и, особенно, США были заинтересованы в возник-
новении в Польше кровопролитной междоусобицы, которая
принудила бы наше правительство к физическому вмешатель-
ству. Как знал посол об этом и о том, что западные спец-
службы всячески инспирируют именно такое развитие обста-
новки в Польше. Также думали и говорили его собеседники,
начиная с В. Ярузельского, в то смутное и опасное время.
371
Именно стремлением не допустить возникновения граж-
данской войны и было обусловлено решение В. Ярузельского
о введении военного положения. И отнюдь не боязнью «втор-
жения» советских войск, как сейчас можно понять из неко-
торых высказываний бывшего первого секретаря ЦК ПОРП в
то время.
Знал Аристов Б. И. и о состоявшемся в канун введения
военного положения 12 декабря 1981 года — телефонном раз-
говоре Суслова М. А. с «одним из польских руководителей»,
в котором Суслов М. А. еще раз твердо подтвердил, что Со-
ветский Союз не будет вмешиваться в польские события фи-
зически и ни в коем случае не направит в Польшу свои войс-
ка. Это же подтвердил, уже в 1992 году экс-генсек и экс-пре-
зидент Горбачев М. С.
Поэтому, думаю, что не стоит ни в интервью, ни в книгах,
посвященных военному положению, утверждать что-либо дру-
гое.
После завершения периода военного положения общая об-
становка в Польше заметно нормализовалась и соответственно
спала острота в своевременном ее освещении для Центра. За-
вершилось и мое взаимодействие с послом Аристовым Б. И.
Его отъезд совпал с отменой военного положения.
В качестве заключительной характеристики наших отноше-
ний могу добавить, что когда премьер В. Ярузельский, при-
глашая посла на прощальный обед, устраиваемый правитель-
ством, спросил посла, кого бы еще из посольства он хотел
бы видеть на этом обеде, он назвал только меня, как совет-
ника посольства. Так я оказался на этом торжественном про-
щании с послом.
Обед состоялся в июне 1983 года в загородном дворце в
Натолине, на нем присутствовали почти все члены Политбю-
ро ЦК ПОРП. Все они хорошо знали меня и мое присутствие
на обеде не вызывало никаких вопросов.
В целом обед прошел в исключительно доброжелательной
обстановке, о Борисе Ивановиче и его деятельности все го-
ворили хорошо и желали ему успехов. Польским руководите-
лям, так же как и мне, уже было известно намерение Москвы
назначить Аристова Б. И. заместителем председателя СМ
СССР. Правда, после его возвращения с этим назначением
что-то не получилось, и он получил пост заместителя мини-
стра иностранных дел, с курированием отношений с бывшими
в то время социалистическими странами.
После отъезда Бориса Ивановича я подвел для себя итоги
совместной работы с ним и попытался определить, какую же
роль он сыграл в советско-польских отношениях.
372
Если говорить об итогах информационной работы, что
было главным содержанием нашего взаимодействия, то они
были явно положительными.
Благодаря большому личному опыту общения с поляками,
Борис Иванович довольно точно определял роль и значение
каждого отдельного польского деятеля из числа руководителей
партии и правительства.
Под его руководством возросла политическая острота оце-
нок польской действительности со стороны дипломатического
состава посольства, уменьшилась тенденция конъюнктурного
сглаживания и подгонки информации под желания Центра
или отдельных его представителей.
Сам Борис Иванович в своих оценках скорее был экстре-
мистом, чем конформистом. Он порою излишне остро и бес-
компромиссно, с ортодоксальных позиций подходил к поль-
ской действительности и оценкам деятельности польского ру-
ководства.
Основным итогом для меня за этот период было то, что
информационные выводы и оценки обстановки, которые фор-
мировались в представительстве КГБ, в целом не противоре-
чили, а находили подтверждение со стороны посла и его ин-
формаций в Центр.
Какую же роль играл и сыграл посол СССР Аристов Б. И.
в те самые острые в истории Польши годы?
Думаю, что прежде всего ту, что он не был ни пассивным
наблюдателем, ни пассивным информатором о происходив-
шем в стране. Он не был также простым исполнителем ука-
заний Центра.
Во-первых, он был внимательным и достаточно проница-
тельным наблюдателем, стремившимся выявить внутреннюю
связь между событиями и деятельностью отдельных фигуран-
тов, игравших в этих событиях решающую роль.
Не дожидаясь указаний, он активно воздействовал на ру-
ководителей страны с тем, чтобы они более решительно про-
водили линию на преодоление возникавших проблем, затра-
гивавших польско-советские отношения. Добивался исполне-
ния согласованных с нашей стороной мер и обязательств, ко-
торые польское руководство инициативно брало на себя в
целях укрепления польско-советского союза и дружбы.
Во-вторых, Борис Иванович постоянно проявлял инициа-
тиву в формулировании конкретных предложений в Центр и
настойчиво добивался их принятия, а затем и реализации в
своих отношениях с правительством Польши.
Все это вело к тому, что за этот период отношения нашей
страны с Польшей приобретали все большую четкость и ста-
373
новились более реалистическими, чем ранее, когда они бази-
ровались на иллюзиях.
Теперь, уже после «отгремевших боев», когда на после ле-
жала особая ответственность за правильную выработку нашим
руководством политики в отношении этой страны, в Польшу
прибыл новый посол.
АКСЕНОВ АЛЕКСАНДР НИКИФОРОВИЧ
Новый посол, так же как ранее Пилатович С. А., прибыл
в Польшу с руководящего поста в Белоруссии. Так же, как
Аристов Б. И. он не был карьерным дипломатом, а посему
для него деятельность посла была полностью в новинку.
Поскольку Аксенову А. Н. пришлось начинать свою новую
работу «с нуля», что касалось личного опыта и знания прак-
тики дипломатической деятельности, он мало чем мог пока
заинтересовать меня во взаимодействии с ним, за исключени-
ем оказания ему помощи в ознакомлении со спецификой
. Польши.
Кроме того, к моменту его прибытия, я уже получил до-
вольно четкую перспективу на возвращение домой.
Оба эти момента обусловили то, что мне фактически уже
не пришлось налаживать наше взаимодействие. А поскольку
по моей рекомендации Центр принял решение моим преем-
ником по руководству представительством КГБ назначить
после моего отъезда моего первого заместителя генерал-майо-
ра Дождалева В. А., то я и стал его выдвигать для установ-
ления деловых отношений с послом.
Учитывая сложившуюся конкретную ситуацию, я затрудня-
юсь что-либо существенное рассказать о начале деятельности
Аксенова А. Н. как посла.
Могу лишь поделиться своими, довольно поверхностными,
впечатлениями о нем и его супруге Валентине Васильевне.
Эти мои воспоминания также не особо значимы, так как и
в личном плане на этот раз уже не получилось той непосред-
ственной обстановки, которая присутствовала в наших с
Клавдией Ивановной взаимоотношениях с семьями Пилато-
вича С. А. и Аристова Б. И.
Первое, что мне бросилось в глаза с самого начала зна-
комства с Аксеновым А. Н. было то, что он стал проявлять
интерес не к тому, что происходило в стране в настоящее
время, а к ее прошлому. Может быть это было простым
стремлением узнать побольше о том, «чему, чему свидетелями
мы были?» Но туг же я обратил внимание на то, что Алек-
375
сандр Никифорович не просто хотел разобраться и понять
прошлое, а получить «архивные материалы» для своих буду-
щих воспоминаний, что ли? То есть, весь его интерес кон-
центрировался на том, о чем «интересно» будет написать,
вспомнить, но никак не на том, что помогло бы лучше понять
действительность.
Не могу с достоверностью утверждать, что так оно и было,
но таковы мои впечатления, оставшиеся в памяти.
Его супруга, Валентина Васильевна, очень скромная, с
приятной, но малоприметной внешностью, оказалась совер-
шенно неопытной в «светских делах» женщиной. В этом ей
Клавдия Ивановна и другие женщины из посольства активно
помогали. Чем-либо заметно она за период нашего краткого
знакомства так и не проявила себя в посольстве. Она не была
ни «властной хозяйкой», как могла себя показать Виктория
Викторовна Аристова, ни опытной «светской дамой», как
могла себя обоснованно считать Раиса Михайловна Пилато-
вич.
Надо отдать должное ей, что она и не претендовала на
роль «первой дамы» в посольстве, хотя таковой и являлась по
положению мужа, но, повторяю, времени у нас с Клавдией
Ивановной не было достаточно, чтобы получить более глубо-
кие впечатления от супругов Аксеновых.
На этом, пожалуй, и исчерпываются мои скудные воспо-
минания о третьем, за период моего пребывания в Польше,
после СССР в Варшаве.
НЕБОЛЬШОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Как может убедиться читатель, передо мною прошли три
не похожих друг на друга посла. Если спросить меня, что их
объединяло, какая характерная черта их личностей была
обшей для них, то я, пожалуй, не найду ее в сферах служеб-
ной деятельности. Но конечно же, в личном плане, для всех
их общим была привычка к привилегированному материаль-
ному положению, которое они, в отличие от нас, грешных,
принимали как само собой разумеющееся. В этом сказывалась
предыдущая их принадлежность к «высшим руководящим
слоям» нашего общества. Все три, до прибытия в Польшу на-
ходились на самых верхних ступенях партийной и государст-
венной иерархии.
В профессиональном же плане они были разнолики и, я
бы сказал, ни один из них не соответствовал в значительной
мере тому моему представлению о после, которое складыва-
лось у меня в идеальном плане. Имею в виду не тех многих
послов, которые тоже стали ими в результате тех или иных
политических игр у нас дома, а посла в его великом истори-
ческом призвании представлять в чужой стране все лучшее,
великое, значимое в культуре и истории своего народа. Более
или менее таким я знал только одного посла, — в Канаде,
которого я уже упоминал — Зарубина Георгия Николаевича.
Указанные же мною послы явственно различались между
собой той ролью, которую они сыграли или пытались играть.
Прежде всего я имею в виду советско-польские отношения и
образ нашей страны в представлении поляков. В этом отно-
шении некоторые подвижки к лучшему удалось достичь Пи-
латовичу С. А. Но наибольших результатов в этой области до-
бился Аристов Б. И., хотя следует оговориться, это происхо-
дило и в связи с обстановкой и усилением помощи Польше
со стороны нашего государства. Ведь недаром говорят, что
лруг в беде — настоящий друг. Таковым вновь оказался Со-
ветский Союз, а не декларирующий свои дружеские чувства
к польскому народу «Дядюшка Сэм», который наоборот делал
377
все, чтобы экономической блокадой ухудшить положение
этого народа.
Последнее, что мне хочется сказать, говоря об этих двух
послах. Пилатович С. А. имел дело главным образом с Е. Те-
реком и такими его близкими соратниками, как Е. Бабюх,
П. Ярошевич, Я. Шидляк, Г. Яблоньский и еще несколькими
из наиболее приближенных и доверенных к нему руководящих
деятелей.
Они, естественно, привыкли к такому порядку вещей и
ожидали аналогичного поведения нового посла. Арис-
тов Б. И. продолжал встречаться, но не только с ними. Он
значительно расширил круг своих контактов, включив в них
и тех, кто часто был критически настроен к действиям Е. Те-
река, например, С. Каню, В. Ярузельского, В. Кручека и дру-
гих. Кроме того, он не чурался и встреч с ниже стоящими
представителями партийных и государственных органов, в том
числе и с периферии. Но ему пришлось пожинать не очень
хорошие плоды деятельности «катовицкой группы», посеян-
ные не без содействия Пилатовича С. А. Эти «привилегиро-
ванные» деятели все время проявляли иждивенческие тенден-
ции решать свои трудности за счет нашего народа, к чему их
приучил Брежнев Л. И. и Аристову Б. И. нелегко было ох-
лаждать их «горячие чувства» к нашему генсеку так, чтобы в
Москве не вызывать недовольства. В известной мере, он стал-
кивался с той же проблемой в области советско-польских эко-
номических, торгово-финансовых отношений, что я до
1976 года в части информационного освещения внутриполи-
тического положения в Польше.
Глава шестнадцатая
ЛЕХ ВАЛЕНСА, ШАГНУВШИЙ ИЗ
КАПРАЛОВ В ПРЕЗИДЕНТЫ РЕСПУБЛИКИ
Прошли Года. Монах крутой,
как гений смерти, воцарился
В столице шумной и живой—
И город весь преобразился.
А. Майков
Да, именно этого «крутого» доминиканского монаха XV
века Савонаролу Джералимо напомнило мне победное шест-
вие Леха Валенсы во главе миллионных масс польского рабо-
чего класса в 1980—1981 годах.
Тогда, пятьсот лет тому назад неизвестный до того насто-
ятель монастыря поднял жителей Флоренции против тирании
Медичи, сокрушил ее и объявил республику. Сам будучи ка-
толиком, он обличал папство, но смог продержаться всего не-
сколько лет.
Теперь, в конце XX века, неизвестный простой рабочий-
электрик, имеющий лишь начальное профессиональное обра-
зование смог возглавить восстание рабочих против их собст-
венной партии, скомпрометировавшей себя искажением про-
возглашавшихся ею принципов социальной справедливости.
Проявив необыкновенное понимание чаяний трудящихся, Лех
Валенса по существу единолично создал новое движение не-
зависимых профсоюзов. Пользуясь услугами опытных в под-
польной оппозиционной антиправительственной деятельности
советников, а также католических консультантов, он умело
направлял деятельность профобъединения «Солидарность»,
сдерживая непомерно политические амбиции первых и по-
слушно следуя указаниями папы Иоанна Павла II и католи-
ческой церкви.
Уже тогда, в годы острого кризиса 1980—1983 гг. я отмечал
способность этого вожака рабочих удерживать в своих руках
управление «Солидарностью», не позволяя экстремистам в
этом многомиллионном объединении оттолкнуть его от руко-
379
водящих позиций. Лишь перед самым введением военного по3
ложения не смог он удержать наиболее радикально настроен-
ную часть в руководстве «Солидарности»-, которая временно
возобладала в начале декабря 1981 года и своим решением
идти на силовую конфронтацию с властями спровоцировала
решительные действия последних.
Но эта «пиррова» победа экстремистов только укрепила
позиции Л. Валенсы на будущее. Как показало развитие даль-
нейших событий, он успешно продолжил курс «Солидарнос-
ти» на окончательный слом прежнего режима и одержал по-
беду, сам став руководителем государства, президентом рес-
публики.
И вот теперь, через десяток лет, мне снова пришел на ум
пример Савонаролы. Тогда, этот «крутой» монах погиб не
менее крутой смертью на костре. Все это происходило в конце
XV века.
Теперь в конце XX века, бывший популярнейший рабочий
вожак, став в 1990 году президентом, невольно стал отчуж-
даться от рабочего класса, столкнувшись с необходимостью
иметь дело с правительством явно правого, не прорабочего
направления.
Поскольку на пути к своей высшей позиции Л. Валенса
не позволил никому из своих многочисленных и опытных в
политиканстве советникам выйти вперед себя, теперь эти его
бывшие «единомышленники» по борьбе с прежним режимом
коммунистической партии, оказавшемся в стороне от руково-
дящих постов после вынужденного ухода правого правитель
ства, начинают пытаться подорвать доверие польских избира
телей к Л. Валенсе.
Над ним появилась угроза политического «сожжения*
если он не сумеет восстановить свою прежнюю связь с рабо-
чим классом и вернуть себе его полное доверие. Сделать же
это нелегко, так как современное развитие Польши по пути
перехода от социализма к капитализму неизбежно связано с
ущербом и немалым, для польских трудящихся. Они уже ис-
пытывают это и начинают все более активно протестовать-
вспоминая опыт кризисных лет 1980—1983 годов.
Вот грозящим ополчением на позиции Л. Валенсы со сто-
роны его бывших сторонников, кто привел его к власти,
напомнил он мне того средневекового монаха.
Конечно же, движение, которое возглавлял Л. Валенса
его самого активно поддерживали Ватикан и вся католическая
церковь. Действовавший тогда парадокс поддержки профсо-
юзов в Польше со стороны мирового капитала, их классового
принципиального противника едва ли повторится в условиях
380
современной Полыни. Теперь эти профсоюзы становятся
вновь классовым противником возрождающемуся в стране ка-
питализму. Где будет находиться позиция самого Л. Валенсы,
покажет будущее, еще до конца текущего века.
Что же из деятельности Л. Валенсы, как профсоюзного во-
жака и необычайной личности наблюдал я в те далекие годы?
Л. ВАЛЕНСА В ГОДЫ КРИЗИСА
; Впервые я услышал это имя в августе 1980 года. Тогда он
появился как председатель межзаводского забастовочного ко-
митета в Гданьске. Вскоре с Л. Валенсой пришлось иметь
дело правительственной делегации, направленной в Гданьск
для переговоров с бастующими рабочими.
Уже тогда Л. Валенса произвел большое впечатление на меня
тем, что он самоуверенно вел эти переговоры и настойчиво вы-
жимал из представителей власти максимальные уступки.
Хотя нам было ясно, что Л. Валенса имел очень опытных
консультантов из числа представителей оппозиционной орга-
низации «КОР» и советников от польского костела, все же
поражало его умение использовать поддержку рабочими тех
многочисленных требований, которые выдвигала «Солидар-
ность» и которые несли в себе опасное для партии полити-
ческое содержание.
Характеризуя действия Л. Валенсы, один из представи-
телей Белого дома США в конце 1980 года говорил, что
«Л. Валенса превзошел всех самых выдающихся канатоход-
цев, осуществив крупнейшее представление на канате в ис-
тории» . Своим сторонникам он рекомендовал: «Не сдавай-
тесь, ибо если вы однажды сдадитесь, вы не подниметесь
больше долгое время».
Западная пресса с удивлением отмечала, что всего полгода
назад он был безработным электриком, теперь вдруг стал ли-
дером единственного в коммунистическом мире независимого
профсоюза, народным героем не только в своей стране, но и
во многих частях мира.
Люди, наблюдавшие за Л. Валенсой, видевшие его беседу-
ющим с небольшими группами его сторонников или высту-
павшим на митингах и собраниях, отмечали впечатление влас-
ти, исходившее от него, вместе с заражающим других юмором
и оптимизмом, бодрым настроением. Среди масс, перед людь-
ми он выглядел обаятельным и явным лидером.
* Тайм, 29 декабря 1980 г.
381
Среди других активистов «Солидарности» Л. Валенсу вы-
деляло прежде всего необыкновенное чутье, понимание на-
строения тех, перед кем он выступал.
В своих высказываниях он был не чужд демагогическим
заявлениям и обещаниям, не колебался обещать слушателям
то, что им хотелось услышать от него. Подчас его обещания
различным аудиториям были противоречащими друг другу,
но это нисколько не смущало ни его самого, ни его сто-
ронников.
Как правило он не выпячивал себя перед массами, дер-
жался скромно. В этом плане характерно его высказывание в
октябре 1980 года в Ястшембе, когда рабочие спросили его,
кто научит их демократии? Отвечая, он постарался показать
себя «небольшим» человеком, одним из них: «Кто? Не Лешек
(это его уменьшительное имя), так как он слишком мал и не-
значителен, слишком глуп сам. Каждый». Так он идентифи-
цировал себя с аудиторией.
В то же время, давая интервью западным представителям,
он порою проявлял себя неожиданным, почти надменным,
высокомерным, любил подчеркивать свое «я». Но узких сове-
щаниях руководящих органов «Солидарности» часто обрывал
выступавших, вставляя реплики, вел себя властно, как непре-
рекаемый авторитет.
Характерно, что свои политические взгляды он избегал
уточнять, его цели можно было определить, как смесь хрис-
тианского социализма с польским национализмом.
Как я уже писал, первым результатом возникновения «Со-
лидарности» явилась «перетряска», как отмечал Запад, Полит-
бюро ЦК ПОРП, уход команды Е. Терека и приход С. Кани.
Запад посчитал парадоксальным то, как писала француз-
ская газета «Экспресс»*, что не коммунисты оказались един-
ственно способными помешать дезинтеграции коммунистичес-
кого режима. Л. Валенса, так же, как примас С. Вышиньский,
знали, что единственно приемлемым партнером для разговора
с Советским Союзом оставалась компартия. Такое замечание,
западные эксперты делали, исходя из их уверенности в том.
что если бы «Солидарность» попыталась сразу захватите
власть, то в Польшу неизбежно вошли бы советские войска
Этот вывод подкреплялся тем, что как сообщали западные на-
блюдатели, на советско-польской границе в этот период про-
водились военные маневры. Оставляю это допущение на со-
вести этих «экспертов». О том же, что ни о каком «вторже-
* Экспресс, 20 сентября 1980 года.
382
нии» в Польшу наших вооруженных сил речи не было и не
могло быть с самого начала возникновения кризиса, я уже до-
статочно сказал ранее.
Что осложняло положение Л. Валенсы в руководстве «Со-
лидарностью»?
Во-первых, с возникновением этого профобъединения, в
его ряды потянулись все те элементы, которые были в чем-то
ущемлены властью, в том числе и многие люди с криминаль-
ным прошлым. Они, конечно же, стремились занять там ру-
ководящие позиции в тех многочисленных филиалах, что ор-
ганизовывались в «Солидарное™». Достаточно сказать, что
перед введением военного положения в стране насчитывалось
40 тысяч отделений профсоюза.
В то же время, эти люди были трудно управляемы и про-
являли свою «местную» инициативу, продиктованную карье-
ристскими целями. Их быстро прибрали к рукам те руково-
дящие представители, которые были сторонниками самых ра-
дикальных мер против властей.
Но главная причина, которая объективно затрудняла сво-
бодный маневр Л. Валенсы в «Солидарности» состояла в том,
что это профобъединение стало удобным инструментом для
использования Западом и, прежде всего, администрацией
США, в своих целях против социалистического содружества
и, главным образом, Советского Союза. Помогало им в этом
содействие внутри Польши католической церкви, а в между-
народном плане — Ватикана во главе с папой Иоанном Пав-
лом II.
Экстремистские тенденции в «Солидарность» привнесли
советники КОРа и активисты националистической организа-
ции КНП.
Сам Л. Валенса оказался умеренным и ловким популистом,
смело использовавшим любые лозунги, в том числе и провоз-
глашавшиеся партией в своих целях, поворачивая их против
властей.
Можно сказать, что с самого начала, движение «Солидар-
ности» и деятельность самого Л. Валенсы по его руководству,
в стратегическом плане определялись опытными советниками.
Тактику же достижения поставленных целей определял Л. Ва-
ленса, хорошо знавший и понимавший интересы и нужды ра-
бочих людей.
В то же время, ряд выделившихся своей активностью в
борьбе с властями местных руководителей «Солидарности»,
таких как Рулевский, Буяк и им подобные, все время стре-
мились столкнуть Л. Валенсу на путь силовой кинфронтации
с властями. Удерживать движение в рамках разумной умерен-
383
ности ему помогали указания папы и постоянный контакт с
Ю. Глемпом и другими представителями костела.
Когда в конце ноября 1980 года варшавская «Солидар-
ность» стала угрожать властям всеобщей забастовкой, если не
будут удовлетворены ее политические требования, в том числе
направленные и против МВД, Л. Валенса заявил им: «Не
будем забывать о том, что танки и ракеты тоже могут быть
нам ответом».
Под его воздействием, 5 декабря 1980 года «Солидарность»
объявила шестинедельный мораториум на забастовки*.
Однако, не прошло и месяца, как в «Солидарности» стали
нарастать конфронтационные настроения и Л. Валенсе стано-
вилось труднее удерживать экстремистов. Помог ему визит к
папе в Рим, куда он выехал во главе делегации из 13 пред-
ставителей «Солидарности».
Л. Валенса, его курс в руководстве «Солидарности» и поль-
ская католическая церковь получили мощную поддержку
папы.
»Я хочу заверить Вас, — говорил он Валенсе, — что в те-
чение Ваших трудностей, я был с Вами особым образом, по-
мимо моих молитв, но также каждым возможным негласным
путем». Он советовал делегации проявлять сдержанность и по-
хвалил польских рабочих за их зрелость «несмотря на про-
шлый террор, который не щадил голов невинных людей».
Это была первая заграничная поездка Л. Валенсы.
В марте 1981 года стал назревать новый острый кризис в
отношениях «Солидарности» с властями из-за так называемой
«полицейской провокации в Быдгощи» 19 марта.
Но перед этим, 10 марта новый премьер В. Ярузельский
принимал Л. Валенсу. Я запомнил эту встречу тем, что Л. Ва-
ленса в связи с этим визитом сделал «красивый» жест, напи-
сав лично премьеру. Он обратился к нему, как к министру
национальной обороны, генералу армии от имени «капрала
Валенсы», которым он был, когда проходил военную службу.
Обратившись со словами «Мой генерал», он «заверил», что
как капрал готов выполнять приказы генерала.
Эта выходка Л. Валенсы была характерным выражением
его юмора.
Об этом письме я узнал от тех, с кем поделился В. Яру-
зельский как о забавной шутке Л. Валенсы.
Мартовский кризис удалось ликвидировать в результате
переговоров Л. Валенсы с представителем правительства вице-
‘ См. «Тайм», 29 декабря 1980 г.
384
премьером М. Раковским. В связи с этим соглашением Л. Ва-
ленса вновь выдержал резкую атаку со стороны экстремистов
в руководстве «Солидарности», обвинявших его в «соглаша-
тельстве» с властями.
Л. Валенса, используя ту же угрозу «вторжения», ссылаясь
на проходившие в это время маневры сил Варшавского До-
говора «Союз-81», отвечал, что им очевидно «хочется погиб-
нуть под гусеницами танков или, что еще хуже, толкнуть
польский народ в кровавую бойню»* **.
Хотя в результате этого соглашения, отменившего всеоб-
щую забастовку, намечавшуюся на 31 марта, Л. Валенса и по-
терял часть поддержки в среде руководства «Солидарности»,
он ее быстро восстановил.
Те западные журналисты, которые брали у Л. Валенсы ин-
тервью, отмечали его способность быстро ориентироваться и
находить нужные ему ответы на их, порою провокационные,
вопросы.
Например, в октябре 1981 года при посещении Франции
он говорил журналистам: «Это не мы являемся авторами ло-
зунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Мы его полу-
чили от вас». Наблюдавшие за ним французы отмечали, что
Л. Валенса проявлял отличную способность кратко и образно
отвечать на вопросы журналистов, уклоняясь от проблем и де-
батов теоретических. Он производил впечатление бойца, об-
ладающего «гениальным политическим инстинктом». Его
слова: «Мы требуем немногого: только свободы и хлеба». Этой
фразой, берущей начало в прошлых французских революциях,
Л. Валенса резюмировал свое выступление на пресс-конфе-
ренции во Франции.
К этому времени он уже посетил, после первого визита в
Рим, Японию, Швейцарию, Швецию и везде проводил встре-
чи, можно сказать, на уровне опытного политика, хотя о по-
литике и политической деятельности почти ничего не гово-
рил. Да и едва ли смог бы, так как политиком собственно и
не был.
На первом съезде «Солидарности», проходившем в сентяб-
ре-октябре 1981 г. развернулись острые политические дискус-
сии. Перед самым съездом, в интервью краковской газете
Л. Валенса высказался в том смысле, что он «сыт по горло
радикалами в «Солидарности», пытающимися политизировать
эту организацию»*’. Он был по-боевому настроен отразить их
* См. «Ле Пуан», 6 апреля 1981 г.
** См. «Тайм», 21 сентября 1981 г.
385
атаки и попытки устранить его от руководства профобъеди-
нением.
После съезда и как только произошла смена в руководстве
ПОРП и вместо С. Кани на пост первого секретаря ЦК
ПОРП пришел В. Ярузельский, по инициативе Ю. Глемпа
Л. Валенса согласился на участие в тройственной встрече. Во-
преки острым атакам со стороны радикалов в руководстве
«Солидарности» он пошел на обсуждение широкого круга
проблем, возникших в стране, с правительством и партией в
лице В. Ярузельского, при активном посредничестве костела
в лице Ю. Глемпа. Эта встреча могла заложить реальную ос-
нову для приемлемого для всех троих участников компромис-
са, если бы экстремисты не накалили к началу декабря об-
становку в стране до предела, граничившего с неизбежной
конфронтацией с властями.
Еше перед тройственной встречей, Л. Валенса испытал ост-
рейшую атаку на себя на заседании общепольской комиссии
«Солидарности», состоящей из 107 членов. На возражения ра-
дикалов против того, чтобы один Л. Валенса «представлял на
переговорах 10 миллионов членов «Солидарности», он отве-
чал: «Я буду представлять 10 миллионов человек, В. Ярузель-
ский будет представлять все правительство, а Ю. Глемп —
всю католическую церковь»* **.
После этой встречи, которая могла стать поворотным мо-
ментом в отношениях государства и профсоюзов, Ю. Глемп
сразу же отправился в Рим к папе, чтобы оптимистически до-
ложить ему о том, что «ситуация в Польше проясняется», а
Л. Валенса приостановил новую волну забастовок.
Но экстремисты в «Солидарности» набирали силу и уже к
концу ноября предприняли провокационную забастовку в
школе пожарных специалистов МВД. В начале декабря на со-
вещании руководящего состава «Солидарности» в Радоме со-
стоялся настоящий их шабаш, развернулись воинствующие
призывы радикалов брать власть в свои руки. Судя по сооб-
щениям западной прессы, Л. Валенса вынужден был искать
компромиссные решения с радикальной частью в руководстве
профобъединения. Западная пресса высказывала убеждение,
что лидеры «Солидарности» допустили в Радоме большую
ошибку, переоценивая свои силы и недооценивая возможнос-
ти властей объявить чрезвычайное положение".
После введения военного положения большинство вожаков
«Солидарности» вместе с Л. Валенсой было интернировано.
* См. «Тайм», 16 ноября 1981 г.
** См. «Шпигель», 14 декабря 1981 г.
386
Но власти подчеркнуто дифференцированно отнеслись к нему.
Л. Валенса был размешен на государственной вилле, обеспе-
чен максимально всеми удобствами, кроме свободы.
Из периода нахождения его на положении пленника, мне
хорошо запомнился один эпизод, который характеризовал оп-
тимизм Л. Валенсы.
Как мне рассказал смеясь один из руководящих работни-
ков МВД, курировавший охрану интернированных, в один из
дней, Л. Валенса, в разговоре с приставленным к нему «ко-
мендантом охраны» обратился к нему со словами: «Смотри,
дружок, обращайся со мною хорошо, а то, когда я стану пре-
зидентом страны, вспомню о тебе и потребую ответа». Мой
собеседник искренне смеялся над «пустой амбициозностью»
этого «простого рабочего», да и я не склонен был видеть в
этих словах что-либо большее, чем очередную шутку Л. Ва-
ленсы.
А сегодня я могу лишь удивляться реализации этой шутки.
Конечно же, тогда едва ли Л. Валенса мог думать о таком
своем возвышении, которого он достиг через десять лет.
Л. Валенса был освобожден в начале декабря 1982 года.
Период военного положения, как показало дальнейшее разви-
тие движения «Солидарность», не подорвал существенно его
положения как лидера. Постепенно он стал восстанавливать
свои позиции.
В этом процессе ему помог второй визит папы Иоанна
Павла П в Польшу.
Вспоминаю, какое беспокойство испытывало руководство
страны в связи с возможностью встречи папы с Л. Валенсой.
Было известно, что костел хотел бы приурочить такую встречу
с массовым молебном папы в Ченстоховой.
В связи с тем, что МВД получило задание не упускать в
период визита папы контроля за местонахлждением Л. Вален-
сы, принимался ряд мер.
Как и ожидалось, под настойчивым давлением папы
В. Ярузельский вынужден был согласиться на встречу, но до-
стигли договоренности, что она состоится, как частная ауди-
енция в отдаленном местечке в горах, где папа был намерен
провести последние часы пребывания на родине, перед отле-
том в Рим.
Казалось бы, отсутствие публичной демонстрации под-
держки Л. Валенсы со стороны папы не будет способствовать
восстановлению его образа как вождя польских рабочих, дей-
ствующего под благословением папы. Но средства массовой
информации, польские, оппозиционные и зарубежные, а
387
также церковь максимально использовала факт приема папой
Л. Валенсы в интересах его популяризации.
Однако, процесс нормализации положения в стране, до-
стигнутый в результате военного положения, а также активи-
зация партийной работы, декларации партии об обновлении
ее целей и т. д. создали временно менее благоприятные ус-
ловия для попыток восстановления «Солидарности» и вывода
ее из подполья.
До моего отъезда из страны в октябре 1984 года о Л. Ва-
ленсе было очень мало слышно. Только по негласным мате-
риалам МВД мог я следить за его, пока что, умеренным учас-
тием в нелегальных мероприятиях подпольных активистов.
Но грядущие годы вызвали оживление рабочего движения
в Польше. Легализация «Солидарности», ее активная поддерж-
ка Ватиканом и польской церковью, плюс непрекращавшаяся
финансовая и политическая поддержка со стороны США не
только полностью возродили это профсоюзное движение и
международный авторитет его лидера Л. Валенсы, но и при-
вели к ненасильственному, вполне легальному, приходу к
власти.
Бывший «капрал» польской армии, когда-то обращавшийся
с шутливой почтительностью к «своему генералу» В. Ярузель-
скому теперь сместил его с поста президента страны, заняв
сам его место. Такой оказалась безжалостная логика истории.
Завершая свои воспоминания этой краткой главой об ис-
тории прихода к высшей власти сегодняшнего президента
Леха Валенсы, хочу высказать свое мнение о закономерности
этого исторического факта.
Л. Валенса, несмотря на отсутствие у него, казалось бы,
необходимых объективных данных (образования, политичес-
кого и государственного опыта), оказался далеко не случай-
ным объектом игры случая. Он от природы обладал многими
так необходимыми для политического деятеля качествами, ко-
торые заменили ему с успехом отсутствовавшие объективные
данные. Его исключительное понимание общественного на-
строения, способность сливаться, когда нужно, с массами и
в то же время проявлять властность и силу характера в необ-
ходимых ситуациях, смелость в решениях и умение вести себя
с различными собеседниками и партнерами, независимо от их
социального и общественного положения — все это способ-
ствовало тому непреложному факту, что за все десять лет ру-
ководства «Солидарностью» он смог не пропустить вперед
себя на этом поприще ни одного своего единомышленника,
как бы опытен он ни был.
388
А среди его окружения были доктора и ученые, опытные
политологи и способные организаторы.
Эти действительные факты и обстоятельства позволяют
мне сегодня заключить, что хотя современное положение
Л. Валенсы осложняется усиливающимися атаками на него и
справа и слева, он найдет пути к восстановлению доверия к
себе рабочих масс и не допустит, чтобы правые силы «сожгли»
его политически.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Есть свой пророк у каждой секты,
И в каждом клубе гений есть:
Того спешат избрать в префекты,
Тому спешат алтарь возиесть
/Лер Жан Беранже
Да, за время моего пребывания в Польше я пронаблюдал
целую серию таких «пророков-гениев», кому доводилось вос-
ходить на алтарь польской власти. Из них я выбрал тех, кто
производил на меня наибольшее впечатление либо своими
выдающимися способностями, как В. Ярузельский, К. Войты-
ла, Л. Валенса, либо своей изворотливостью, как Ф. Шляхтиц
и С. Ольшовский, либо случайностью своего избрания в «пре-
фекты», как Е. Терек и С. Каня.
Но, на примере этих «пророков» своего времени и сопут-
ствовавших им ближайших помощников, мне хотелось пока-
зать те скрытые механизмы, которые приводили их к власти,
продемонстрировать соответствие других тем позициям, кото-
рые им довелось занять и задачам, которые они в силу своего
положения обязаны были решать.
Приведя в качестве эпиграфа часть стиха французского
поэта, я чувствую себя обязанным привести и его продолже-
ние, так близко соответствующее тем картинам политических
смен на властных позициях, что мне довелось наблюдать:
Но переменчива бывает
Судьба подобного столпа,
И часто в год охладевает
К любимым идолам толпа.
Вот именно так и произошло с одним из наиболее близких
моих знакомых С. Каней, когда он все же «надел на себя
шапку Мономаха», явно ему не подходившую. И вина была
в этом не его, а его друга В. Ярузельского, не пожелавшего
взять на себя такую трудную задачу. События же, последовав-
шие за неудавшимся опытом С. Кани в качестве «пророка»,
показали всю историческую неправоту В. Ярузельского.
Сейчас я еще больше уверен, кем был тогда, в августе —
сентябре 1980 года, в том, что возьмись В. Ярузельский за ру-
ководство партией в самом начале взаимодействия партии и
390
государства с «независимыми» профсоюзами в лице «Солидар-
ности», история развития кризиса могла радикально изме-
ниться. В этом сказалось, в данном случае, отрицательная
роль личности в истории. А могла быть еще более положи-
тельной, чем оказалась роль В. Ярузельского ровно через год
после этого.
В связи с этим хочу завершить свои воспоминания одной
констатацией, связанной с введением военного положения.
Хотя я довольно исчерпывающе попытался описать все об-
стоятельства, сопутствовавшие принятию этого важного реше-
ния, думаю, что должен еще раз высказаться о роли в этом
решении В. Ярузельского и о том, как ее можно рассматри-
вать с сегодняшних исторических позиций.
Сейчас на память мне пришло высказывание бывшего на-
чальника Объединенного Комитета начальников штабов США
генерала в отставке Натана Туайнинга’, который в своих ме-
муарах сформулировал задачу внешней политики, реальность
которой я имел возможность наглядно видеть на примере
Польши.
«Во внешней политике, — писал автор, — следует созда-
вать такие политические ситуации, которые бы автоматически
ставили на карту весь наш национальный престиж в случае,
если противник предпринимает попытку агрессии».
Вот и напомнило это высказывание мне еще раз слова
американского историка Г. Каммэджера, сказанные о недо-
вольстве госсекретаря США Хэйта тем, что поляки не подня-
ли мятежа, а прислушались к голосу разума.
Действительно, как я пытался показать в главе о В. Яру-
зельском, администрация США и ее спецслужба ЦРУ делали
все, чтобы вызвать такое развитие кризиса в Польше, ко-
торое привело бы к кровавой междоусобице. В этом случае,
по убеждению американцев, СССР должен был бы ввести
свои войска в Польшу хотя бы для обеспечения своих стра-
тегических линий связи с большим воинским контингентом
в ГДР.
Этот естественный шаг обеспечения безопасности стран
Варшавского Договора был бы квалифицирован США и всем
Западом однозначно, как акт агрессии, со всеми вытекающи-
ми из этого последствиями. Он развязал бы американским
милитаристам руки для действий в других частях мира и, в
частности, против Кубы.
В свете реального положения вещей и следует, по-моему,
• Н. Туайнинг «Ни свободы, ни безопасности*, США, 1966.
391
расценивать решение польского руководства во главе с
В Ярузельским, о введении военного положения
Был ли В Ярузельский, как писала западная пресса, евро-
пейским Пиночетом или спасителем нации9
Если исходить из абсолютной реальности перспективы раз-
вязывания гражданской войны экстремистами, то безусловно,
решение В Ярузельского спасало польскую нацию от этой
мрачной перспективы Поэтому, думаю, что каждый разумный
поляк должен не укорять В Ярузельского, а благодарить его
за мужество и своевременность его решения
Заканчивая воспоминания, выражаю надежду, что у чита-
телей сложилось правильное мнение о методах моей работы
Хотя я и был руководителем представительства нашей спе-
циальной службы перед польскими спецслужбами, я строго
руководствовался указаниями Андропова 10 В о том, что ни-
какие разведывательные методы в своей работе применять не
должен Так я и действовал
У меня не было каких-либо агентов, не было и секретных
информаторов, ни с кем из польских друзей и знакомых я
никгда не поддерживал в Польше конспиративных связей
Весь мой информационный арсенал состоял из нормаль-
ного доброжелательного общения, как по линии служебных
отношений, так и личного знакомства
Все, что я узнавал из бесед, порою очень длительных и
далеко не всегда конкретных с точки зрения интересовавших
меня фактов, я настойчиво собирал, систематизировал, про-
верял и перепроверял Так рождалась истина
Можно сказать, что количество этих бесед переходило в
информационное качество, чему без сомнения помогал мой
предыдущий разведывательный опыт
Все, что я изложил в моих воспоминаниях взято из дей-
ствительной жизни и является результатом большого труда
Еще раз хочу подчеркнуть, что я не претендую на безгреш-
ность и допускаю, что в мои описания могут закрасться от-
дельные неточности и ошибки Но за правдивость основного
содержания я полностью отвечаю
Декабрь, 1993
В ПАВЛОВ
СОДЕРЖАНИЕ
Предис-ювие РУКОВОДИТЕЛИ ПОЛЬШИ ГЛАЗАМИ РАЗВЕДЧИКА 4
Глава первая ВВОДНАЯ 5
Глава вторая ЗВЕЗДЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИЧИНЫ НА ПОЛЬСКОМ
ПОЛИТИЧЕСКОМ НЕБОСКЛОНЕ 32
Глава третья ВОЙЦЕХ ЯРУЗЕЛЬСКИЙ 39
Глава четвертая СТАНИСЛАВ КАНЯ 108
Глава пятая ЕДВАРД ТЕРЕК 149
Глава шестая МЕЧИСЛАВ МОЧАР 174
Глава седьмая Ф ШЛЯХТИЦ 185
Глава восьмая СТЕФАН ОЛЬШОВСКИЙ 197
Глава девятая ЧЕСЛАВ КИЩАК 209
Глава десятая МИРОСЛАВ МИЛЕВСКИЙ 234
Глава одиннадцатая СТАНИСЛАВ КОВАЛЬЧИК 251
Глава двенадцатая ТРИ ТАКИХ РАЗНЫХ
ПОЛИТИЧЕСКИХ «РЫЦАРЯ» 266
Глава тринадцатая ТРИ ВЫДАЮЩИХСЯ ПОЛЬСКИХ КАТОЛИКА 295
Глава четырнадцатая ПРЕДСЕДАТЕЛИ КГБ 330
Глава пятнадцатая ТРИ ПОСЛА СССР 357
Глава шестнадцатая ЛЕХ ВАЛЕНСА, ШАГНУВШИЙ ИЗ КАПРАЛОВ
В ПРЕЗИДЕНТЫ РЕСПУБЛИКИ 379
Заключение 390
Виталий Григорьевич Павлов
РУКОВОДИТЕЛИ ПОЛЫЦи
ГЛАЗАМИ РАЗВЕДЧИКА
Редактор Л, Онищенко
Художественный редактор И. Ме^ев
Технический редактор Н. Привезенцем
Корректор И. Загуменнова
ЛР№ 030129 от 23.10.96 г.
Подписано в печаль 08.01.98 г.
Гарнитура Таймс. Печать офсетная.
Уч.-изд. л. 23,49. Цена 25 000 р.
(С 01,01.98 г. цена 25 р. 00 к.).
Цена для членов клуба 22 700 р.
(С 01.01.98 г. цена для членов клуба 22 р. 70 к.).
ТЕРРА—Книжный клуб.
113184, Москва, Озерковская наб., 18/1, а/я 27.
Терра—Книжный клуб
в серии «СЕКРЕТНЫЕ МИССИИ»
(Общий лот серии № 285)
выпустил в свет:
Лот № 501
Э. Захариас
СЕКРЕТНЫЕ МИССИИ
О. Пинто
ДРУГ ИЛИ ВРАГ?
В сборник вошли переводные произведения, посвящен-
ные деятельности разведок ведущих капиталистических
стран. О. Пинто («Друг или враг?») захватывающе рас-
сказывает о шпионско-диверсионной деятельности не-
мецкой военной разведки, раскрывает специфические
приемы и методы, к которым она прибегала для вербов-
ки агентуры и засылки ее на территорию враждебных го-
сударств. Главное внимание Э. Захариаса («Секретные
миссии») сосредоточено на событиях, ярко иллюстри-
рующих деятельность американской разведки в борьбе
против Японии.
Цена 16 500 р.
(С 01.01.98 г. йена 16 р. 50 к.)
Алиги можно заказать по адресу:
150000, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.
В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).
Лот № 503
Л. В. Шебаршин
РУКА МОСКВЫ
Записки начальника советской разведки
Автор книги — человек уникальной профессии, развед-
чик, имеющий большой опыт оперативной деятельности.
Надеемся, что его воспоминания о трудной и подчас
опасной службе, а также откровенный рассказ о специ-
фике разведлеятельности, ее секретнейших формах и ме-
тодах будут интересны широкому кругу читателей.
Цена 1$ 300 р.
(С 01.0198 г. цена 18 р. 30 к.)
Книги можно заказать по адресу:
tSOOOO, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.
В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).
Лот № 2012
Д. Тарасов
ЖАРКОЕ ЛЕТО ПОЛКОВНИКА АБЕЛЯ
Документальная повесть Дмитрия Тарасова рассказывает
об одном из мужественных советских разведчиков, по-
святившем сорок два года жизни делу обеспечения госу-
дарственной безопасности СССР, — товарище Марке, Ру-
дольфе Ивановиче Абеле.
Цена 15 200 р.
(С 0t.01.98 г цена 15 р. 20 к.)
Книги можно заказать по адресу:
J30000. Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.
В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).
Лот № 2011
Л. Фараго
ДОМ НА ХЕРРЕН-СТРИТ
С. Хартман
В СЕТЯХ ШПИОНАЖА
В книгу включены очерки известного американского пу-
блициста Л. Фараго «Дом на Херрен-стрит», посвящен-
ные деятельности иностранных разведок в годы второй
мировой войны, и повесть С. Хартмана «В сетях шпио-
нажа», рассказывающая о работе агентов абвера в странах
Скандинавии.
Цена 16 500 р.
(С 01.01.93 г. иена 16 р. 50 к.)
Книги можно заказать по адресу:
1SOOOO, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.
В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).
Лот № 2031
Р. Сет
ТАЙНЫЕ СЛУГИ
В. Бру
ПОДВОДНЫЕ ДИВЕРСАНТЫ
В книге представлено два произведения: первое (автор —
бывший сотрудник английской разведки) посвящено ис-
тории японского шпионажа, оно написано по японским
архивным материалам, второе (автор — военный публи-
цист, офицер бельгийской армии) рассказывает о дей-
ствиях экипажей сверхмалых подводных лодок, человеко-
управляемых торпед и специально обученных боевых
пловцов во время Второй мировой войны.
Цена 19 100 р.
(С 01.01.98 г. цена 19 р. 10 к.)
Книги можно заказать по адресу:
150000, Ярославль, ул. Павлика Морозова,
д. 5, Почтамт, а/я 2.
В открытке не забудьте указать название книги,
количество экземпляров и ваш адрес
(обязательно с почтовым индексом).
Вы можете заказать книги книжного клуба
Холдинговой компании «ТЕРРА»,
заполнив карточку и отправив ее по адресу:
ПОЧТОВАЯ КАРТОЧКА №7
Куда 150000, Ярославль
тл. Павлика Морозова. 5, Почтамт, а/я 2.
Кому иТЕРРА"
Имцшк ПрСАЯрНЯТШ ПЯМ N* №!(>* И*«М
Куда.
Кому_
3UDDDD