Огни над Агиделью
ХАКИМ ГИЛЯЖЕВ
Огни над Агиделью
Перевод с башкирского
Москва «Советская Россия» 1982
С(Башк)2
Г47
Художник А. И. Ременник
Гиляжев X. Г.
Г47 Огни над Агиделью: Пер. с башк. — М.: Сов. Россия, 1982.— 144 с., ил.
В сборнике лучших стихотворений и поэм с присущей автору высокой гражданственностью рассказывается о тружениках Башкирии, городских и сельских жителях. В книгу включены также стихотворения о войне.
4702410000—211
ГМ-105(03)82
172—82
С(Башк)2
© Издательство «Советская Россия», 1982 г., составление.
стихи
К ЗЕМЛЕ Я СЕРДЦЕМ ПРИРОС
Спит в ивах ветерок ночной.
И как стекло вода.
Сияет ярко надо мной Полночная звезда.
Быть может, хочет луч на дне — Упавший — отыскать.
Быть может, что-то шепчет мне, Попробуй угадать!
Гори и грусть мою развей, Веселая звезда!
О славе призрачной твоей Не думал никогда.
Соль пота знаю, свежесть рос.
Крепка моя рука.
И сердцем я к земле прирос, Как корни ивняка.
1940
НА БЕРЕГУ АШКАДАРА
На Ашкадар легло крыло заката, И волны, Свет его в себя вобрав, Клубящеюся россыпью куда-то От ив прибрежных Кинулись стремглав.
А за рекой, Сквозь дымку прорастая,
Встают хребты, И с горной крутизны Выходит на дорогу тьма густая, Неловко наступив на серп луны. Горят костры над сонным Ашкадаром. Кто их зажег, Едва погас заход, И рядом с их колеблющимся жаром Самозабвенно полночь стережет?
1943
ДО СВИДАНЬЯ, СТЕПЬ!
Будто бы красавица степная Под весенней шалью голубой, В утреннем тумане провожает, Руку подает Буздяк 1 родной. Поезд мчит. Развеял ветер косы, И, считая шпалы, в лад поют, Подобрав мелодию, колеса. Степи соловьиные плывут, И уходят, подперев плечами Горизонт, широкие поля. И земля темнеет под парами. Над землей — весенняя заря. И дорога убегает в дали, И озерца, задремав, легли, И уже от поезда отстали Где-то элеваторы вдали.
Едешь дальше, горизонт все шире, Дуб сменили рощи ивняка, И зеленым жемчугом расшили Утренние реки берега.
1 Буздяк- районный центр.
И стада в лугах здесь проплывают, Сеялки и бороны в полях. Пролетает в небе птичья стая С песней о колхозных мастерах. Мир хорош. И мне не оторваться От окна, где свет зари степной. Эх, на целине бы поваляться «Ласковой, душевной и родной! Оттого ль, что здесь в года былые Вкус грудного молока узнал, Оттого ль, что на ноги впервые На земле я этой крепко встал, Оттого ль, что и букварь с волненьем Я впервые в этом взял краю. Оттого ль, что птицу вдохновенья Здесь я встретил как судьбу мою, — Земли эти я люблю родные Летом, осенью, зимой, весной, И просторы эти голубые, Свой Буздяк люблю в мороз и в зной, Чувствую степей благоуханье, Вижу я теченье светлых вод — Всюду материнское дыханье И величье Родины живет.
1943
МАТРОСОВУ
Амбразуры, Что телом закрыл он, Больше нет на спасенной земле. Только ветки
К солдатским могилам Наклонились в предутренней мгле.
От росы поседели откосы, Только кажется мне в этот час, Что простреленной грудью Матросов Заслоняет от пламени нас...
1943
$ $
И если суждено в краях иных Мне жертвой пасть
косой, разящей смерти, О облака, придите с гор родных И слезы материнские пролейте!
И если
от друзей паду вдали, Й оборвутся жизней наших нити, О ветры синекрылые мои, Мне горсть земли родимой принесите!
1944
УФИМЕЦ
Землякам моим, сражавшимся на Первом Украинском фронте
Вот два солдата. Долго слов не ищут.
Один достал с махоркою кисет
И вдруг спросил:
— Откуда ты, дружище?
— Уфимский я! —
Другой ему в ответ.
Он шел в огонь в простои своей шинели, В окопах мерз и ночевал в лесах.
Быть может, до войны по Ак-Идели Он проплывал на медленных плотах;
А может статься, с шахтами Альшая Была породнена его судьба.
А может быть, под песню урожая В долинах Демы собирал хлеба.
Меня встречали земляки, как брата, И с ними я в огне боев бывал.
Отважные советские солдаты, Они врага сражали наповал.
Под Яссами и на дорогах Львова, Уфимцы, пробиваясь сквозь метель, Дрались за счастье города родного, Что смотрит в воды нашей Ак-Идель.
1944
* * *
К земле, впитавшей столько жгучих слез К земле, испепеленной взрывом молний, К земле, где белый мак горит на склоне, Я сердцем, как башкирский дуб, прирос.
И это сердце — Родина, ты помнишь! — Враги пытались в грозовую полночь С корнями вырвать, с комьями земли... Осколки только ветки иссекли.
Но по весне в краю освобожденном Дуб снова вспыхнул пламенем зеленым.
1944
ШИНЕЛЬ
Мгновенно расправляю плечи, Улыбки гордой не тая, Едва тебя я надеваю, Шинель солдатская моя. С тобой мы мерзли в поле вьюжном, Тонули в паводках порой, Валялись на гнилой соломе В землянке, тесной и сырой. Когда я полз к фашистским дотам, Твоя дырявая пола Была тогда щитом последним, Ковром волшебным мне была. И опаленными крылами В атаке яростной Не раз Прикрыть хозяина рвалась ты, Чтоб кровь его не пролилась. И в час осеннего ненастья, И в налетевшую метель Меня ты честно согревала, Простая серая шинель. И тихой ночью На привале Ты понимала до конца, О чем раздумчиво мечтала Душа поэта и бойца.
1944
ПОД КАШТАНАМИ ПРАГИ
Каштаны встали ровным строем, Над Прагой музыка греми г.
И в изголовье у Героя Звезда латунная горит.
Сюда, в славянский город Прагу От белых вяземских берез Победу нашу и отвагу
В уральском танке он привез.
Как бы окрашенные кровью, Живым огнем горячих ран, Роняет листья к изголовью Осенний бронзовый каштан.
А танк на гребне славы замер, Последним выхлопом дрожа, Под голубыми небесами Покой Героя сторожа.
Легки волнистые туманы, Над Прагой музыка гремит. Шумят осенние каштаны, Звезда латунная горит.
1945
ЦВЕТЫ
Медицинской сестре из Казани Асии Нуретдиновой
Цветы, цветы... Тепло и свет струится —
Их в госпиталь доставили с Днепра;
Лег отсвет на измученные лица, Но погрустнела наша медсестра.
А раны ноют,
Ох, как ноют раны!
Тяжелым зноем веки налиты;
На тумбочке — как свет благоуханный — Живые приднепровские цветы.
И ты, сестра... Засну — ты у кровати, Глаза открою — снова рядом ты...
Кто спас меня: цветы в моей палате Иль руки — ласковые, как цветы?
1944, Киев
ИСТОСКОВАЛОСЬ СЕРДЦЕ ПО РОССИИ
Истосковалось сердце по России, Считали мы не дни, а каждый час, Чем ближе были берега родные, Тем медленнее время шло для нас. И старый паровоз пыхтел устало, И словно выгибался путь прямой. Но время это все-таки настало — Вернулись победители домой. Переступали, Распахнув шинели, Через порог родительский опять. Еще закрыться раны не успели, А мы не собирались отдыхать. С надеждой глядя в завтрашние дали, Мы к жизни продолжавшейся своей
Без слов красивых присоединяли Жизнь не вернувшихся с войны друзей. Два шага вместо одного, Два взмаха Рабочих рук, И сбережен мундир —
Чтоб за грядущий день не ведал страха Измученный и потрясенный мир...
1945
МОЯ КРАСАВИЦА
Твердили мне:
«Брось девушку ты эту,— Иль нет других, Получше, чем она? Ведь отцвела, Покуда был ты где-то, Красе ее поникшей — Грош цена».
Ждала меня.
Платки мне вышивала... Когда ж я к ней вернулся, Жив-здоров,— То в губы горячо поцеловала, Шершавые от фронтовых ветров.
Взрослее стала, Молчаливей стала, Но для меня, Любимая моя,
Красивых краше быть не перестала, — Такая вот, Какую вижу я.
1945
* * *
Эй, други, в глаза подступающей смерти Глядевшие смело не раз и не два,— Споемте, да так, Чтоб с берез Тармакуля Осыпалась золотом чистым листва. Споемте веселую песню победы, Да так, чтобы кровь закипела в сердцах, Чтоб в яростный пляс камыши Унаркуля Пустились, Колебля глухой полумрак.
Споемте,
Да так, чтобы степь подпевала, О тех, кто однажды отсюда ушел. И больше ни разу не сядет с друзьями За этот широкий и радостный стол. Эй, други, споемте, Да так, чтобы песня Парила под небом родной стороны, Как чайки под небом парят Яктыкуля. Да здравствует песня пришедших с войны!
1945, с. Тармакуль
ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ
День приходил, трава росой сверкала, Дымилась облаками синева.
Я видел, на мосту она стояла, Печальная солдатская вдова.
Когда на горизонте пыль клубилась Иль доносился мерный перестук Стальных колес — в надежде сердце билось У женщины, стоящей на мосту.
День силу набирал, и понемногу Рассеивался блеск обильных рос. И степь смотрела тоже на дорогу Пронзительно и пристально — до слез.
На горизонте точка возникала И пропадала тут же — далека. «Идет, идет», — порой она шептала. И на лицо сбивался край платка.
...Батыр, батыр! Хотя бы вестью краткой Обрадовал. Обходит дом молва.
Ждет каждый день печальная солдатка, И все она солдатка — не вдова!
Батыр! Вот мост. Тебя здесь провожала И ожидает здесь тебя она.
Уж времени прошло с тех пор немало. Вернись, солдат,— закончилась война.
Приди в свой дом, где все твое до нитки. Устали стены дома ожидать!
На скрип случайно вздрогнувшей калитки Три малыша бегут тебя встречать.
Над Сармасаном белые туманы, Трава густая, тропка у крыльца — Все ждут тебя. И даже гладкий камень, Могильный камень твоего отца!
Все ждут тебя: и нива золотая, Родных небес стремительная высь, Кизляу, Аслыкуль, Селеклитау... Вернись, батыр!
Здесь ждут тебя. Вернись!
1945
МУНДИР
Когда надену твой, пехота,
Потертый, старенький мундир, И лучше спорится работа, И на душе покой и мир.
Когда хожу в мундир одетый, То кажется порою мне,— Благополучье всей планеты Я на своей несу спине.
1945
* * *
Всю жизнь я — путник.
Поутру прилажу
Походный груз — и снова день-деньской,
Взвалив на плечи тяжкую поклажу, Иду сквозь лес, — неведом мне покой. Вот голос соловья раздался рядом, Как зов любви; раздался и исчез. Я кинулся вперед и долгим взглядом Обвел округу...
Поздно... Замер лес.
Как облачко серебряного дыма, Пропала песня, скрылся соловей.. И стало быть, опять прошел я мимо Моей любви, Не поклонившись ей.
1948
ОГНИ НАД АГИДЕЛЫО
Над рекой то весело, то люто Молнии огнистые блестят.
Пароход качается. В каютах Люди утомившиеся спят.
Мимо, мимо берега крутые... Сердце мое режет не гроза — Две звезды, две молнии косые,— Ваши увлажненные глаза.
Не смотрите так проникновенно.
Я стою — у ваших ясных глаз. Не было и нету лучше плена, Чем вот этот, Уверяю вас.
Две звезды, две молнии, Как прежде
На меня летят из темноты.
С шумом волн сливаются надежды, Сны, воспоминания, мечты.
Где-то гром гремит, как канонада... Жизнь моя, ты снова предо мной! Молния ярка!
Но так и надо
Жизни быть — и яркой, и крутой.
Пролетела молодость когда-то По окопам и передовым.
При воспоминаньях
У солдата
На глаза ложится сизый дым.
Не смотрите, не могу лукавить, Я молчу, я перед вами нем.
Как смогли две молнии заставить Старого солдата
Сдаться в плен?!
1946
ДО СВИДАНЬЯ, КАМА!
Плыву по Каме многоводной, плавной. От бликов солнечных в глазах рябит. Мы подружились с Камою недавно... И сердце, разлучаясь, говорит:
— Зачем платок! Джигиту не пристало Размахивать, как девушке, платком.
Вот если бы — ни много и ни мало — Свернуть реку искристым кушаком
И отвезти в Башкирию с собою Подарок необычный, голубой. Чтоб старики качали сединою И удивлялись выдумке такой!
До встречи, Кама! Полно. Размечтался
И не заметил я, как вдалеке
В тенистых ивах берег твой остался, Удмуртка с земляникой в кузовке.
На резком ветре друг о друга бьются Сухие колотушки камыша.
И вот уже навстречу мне несутся Другие волны, пенясь и спеша.
То Белой волны... Ну, до встречи скорой! Твой взгляд не раз блеснет в моей судьбе... Как беркута влекут родные горы, Так родина меня влечет к себе!
1946
ЛУНА НА ЛЬДУ
Луна на льду сверкает голубом — Плывет, плывет над нашим тихим краем Неяркий свет, как память о былом: Так близок он и так недосягаем.
А я шагаю вдоль родной реки И вспоминаю, очутившись в прошлом, Про наши деревянные коньки, Привязанные накрепко к подошвам.
Следы от них исчезли навсегда, Уплыли заодно с кусками льда...
Как те же параллельные следы —
Две наши параллельные судьбы Ни разойтись и ни сойтись не могут... А жизнь сулит далекую дорогу.
Луна на льду сверкает голубом, Плывет, плывет над нашим тихим краем... О, этот свет — как первая любовь — Так близок он и так недосягаем!
1953
* * *
Фатхелбаян...
О друге дорогом
Я часто вспоминаю в этом мире.
Как будто мы по улице идем — А улица становится все шире.
Но на столе листки лежат, а в них —
Рассыпанные в спешке буквы, строки — Фатхелбаяна нет давно в живых, Его письмо, как память о дороге,
Идущей через молодость в дыму.
Не школьника письмо,
письмо солдата: Оружие доверили ему, Но не успели выдать аттестата.
Что аттестат?! Когда войны тиски Сдавили грудь земли Фатхелбаяна —
И он ушел от Яика-реки, От берегов зеленых Сармасана.
А где упал! Кто бросил горсть земли На холм могильный юного солдата?
С победой мы, друзья его, пришли.
Пусть в извещении военкомата Написано: погиб.
Баян живет!
Я вновь и вновь его письмо читаю — Баян мой в наступление идет!
Как мертвого его не поминаю...
На Шэпкэтау ковыли шуршат, Под Шэпкэтау — родника журчанье, Мне кажется, шаги его звучат, Мне слышится горячее дыханье...
Я вижу, как Баян кивает мне
Из налитых — по грудь — колосьев хлеба. И в лебединой песне по весне Его привет родной земле и небу...
Мне кажется, Фатхелбаян зовет.
Я вновь и вновь письмо его читаю.
Он радостно и яростно живет.
Как мертвого его не поминаю!
1948
Слышите, друзья мои, слышите, снова Песни вернулись к родной стороне. Здесь любви я промолвил слово. Здесь любовь родилась во мне! И, по земле широко шагая, Чувствуя почвы родной тепло, Сыном земли себя сознавая, Шел я через родное село.
Когда поднимался на гору Канны \ Когда я видел простор голубой, Родина открывалась желанной, Великою книгою предо мной. Когда, раздвигая лилий листья, Пил из ключа я — понял тогда, Как вкусна и прекрасна, лучиста Рек и морей родных вода.
Песня молодости вырастала, Шел я в колонне через село, Гордость сердце мое наполняла, Было мне радостно и светло. Мерю свою любовь глубиною, Всей глубиною Волги родной, Нашей столицы Москвы красотою, Мерю Казбека высотой, Мерю просторами Украины, Мерю ширью полей и рек.
Мерю теплом той дружбы, что ныне В сердце своем несет человек.
1952
1 Канны — степные горы в Башкирии.
Я в степной родился стороне И взращен я ширью ветровою. Здесь в колосьях зернышко любое Дорого сыздетства было мне.
Деда сказ я в памяти храню, — Солнце согревало землю щедро, Но в степи кружили злые ветры И хлеба сушили на корню.
Зеленя тонули в пыльной мгле, Гнулась одинокая береза...
Дед мой, горя смахивая слезы, Ждал пощады, кланяясь земле.
Но густела пыли пелена, И поля губило бурей черной... Вековая степь была просторна, Только деда жизнь была тесна...
Я в степной родился стороне И с ее сроднился широтою. Здесь в колосьях зернышко любое Дорого, друзья, сыздетства мне...
Не березка тонкая теперь — На приволье рощи зашумели! Крепостям зеленым мы велели Охранять простор родных степей.
1948
Здесь —
Мальчонкой среди взрослых — Выходил я утром в дол, На полях трудился росных, Травы сорные полол.
Видел, как встает пшеница, Кружит птица над стерней... Вот и снова воротиться Довелось мне в край родной. Среди ржи и чернотала — Нахожу себя везде;
Как зерно,
Что в землю пало, След мой — В каждой борозде. И опять, как прежде, ветры Веют, озимь шевеля, И поля, как люди, щедры, Люди щедры — Как поля.
1948
В РОДНОМ ДОМЕ
Вернулся я в любимый дом родной. Здесь в этом доме — первое дыханье, И матери любовь, и грусть порой, И первые восторги, ликованья.
И пальцев след я узнаю опять, Я помню, как обмазывала камень,
Чтобы от ветра сына защищать, Носила глину нежными руками.
Она вложила в этот след любовь, Тепло души бессмертное, родное. Я все стою, смотрю я вновь и вновь На глиняный фундамент предо мною.
1948
ПАМЯТИ МАТЕРИ
Я вспоминаю мать свою порой, Как мы в то время с нею жили-были.
Но ускользает образ дорогой, Давным-давно ее похоронили.
И стали незнакомые черты
Мне сниться сквозь дожди и солнце детства, Я спрашиваю: «Мама, это ты?
Не уходи, дай, мама, наглядеться!»
Но уплывает белое лицо
С рябинками прозрачными...
О мама!
Я выбегаю с криком на крыльцо, За тающим лицом бегу упрямо.
И вот, оставив все свои дела, Спешу, спешу под сень родного края. Над кладбищем звезда свечу зажгла. Я холм ищу. И голову склоняю...
О женщины, простите мне. Не раз
Я вас смущал своим упорным взглядом. Смотрел на вас, искал чего-то в вас — Казалось мне, что мать проходит рядом.
1948
НЛ ПОЧЕТНОМ МЕСТЕ
Найдя себе пристанище на скалах, Где надписей узор
Века сплели,
Орлы, что в жизни видели немало, Оглядывали хмуро ширь земли.
В горах пастух,
Рассвет встречая летний, На мшистом камне беркутом сидел... Для всех в ауле
Человек последний, Он песню пел про горький свой удел.
Приникла, чуя сына в нем и друга, Земля к его ногам —
Черна, тепла!..
Но для него родимая округа
Хоть и знакома, да чужда была.
Стонало сердце в ярости и горе, Как Аслы-Куль \
Чьи волны так шумны!..
1 Аслы-Куль — озеро в Башкирии.
И солнцу было тесно на просторе Бесправной, бесприютной стороны.
Кончался день,
И мгла плыла над глушью, Мышей летучих теша на заре. Шло стадо вниз, А все мечты пастушьи, Как прежде, оставались на горе...
Не вымысел поэта эти строки, Они —
Из старой песни пастуха.
Пускай меня простит читатель строгий, Что я их взял для своего стиха.
Прошел туман проклятого былого... Недавно на пиру села родного С тем пастухом Бок о бок я сидел.
Он громко песню новую запел: «Аа...а...й!
Мы со счастьем сдружились, свободен наш край, Дом просторен у нас, и богат урожай.
Белопенный кумыс наливайте в губэ!1 Сколько света и радости в нашей судьбе! Мы навеки свободны, приволен наш край; Молодежь, веселей старику подпевай! Нам счастливые песни по нраву, друзья, Пиру нашему доброму — слава, друзья!»
С орлом, что расправляет крылья, схожий,— На тюре2 дед,
1 Губэ— деревянная посуда для кумыса.
2 Т ю р — почетное место в доме, на которое сажают уважаемого гостя.
Медалями звеня, Расправил плечи — словно стал моложе — Сверкнул глазами, полными огня.
Пастух — гордится он своей работой: Колхозный скот согрет его заботой.
Он — на почетном месте, Ликом светел, Спокойным сердцем он глядит вперед. Ему видны рассветы, что он встретит, И горы, на которые взойдет.
1948
* * *
Долголетия звезд степных Не хочу оспаривать я... Вспоминается у иных Жизнь, прошедшая без огня. Одного я хочу — огнем В дали утренние лететь, Чтоб хоть миг на пути земном Яркой искрою мне гореть.
1948
ОДИНОКАЯ БЕРЕЗА
Подобная озерной чуткой птице, Вдруг зашумевшей в белых ковылях, Здесь стройная береза серебрится В степных рассветах, в синих вечерах. О чем береза эта говорила?
Искала собеседника себе?
Быть может, среброкрылая, грустила Об одинокой издавна судьбе?
Здесь мать мне часто песню напевала, Повесив люльку средь густых ветвей. Береза колыбельную слыхала, Но не давала песня счастья ей. Ни в белизне коры, ни в слове спетом, Ни в долгом одиночестве своем Утехи не нашла береза эта — Когда-то здесь была печаль кругом... Я на родной земле ищу березу. Подруга серебристая, где ты? Где ты, ковыль высокий, белокосый? Здесь лес возник, лес, полный красоты, В лесу как луны белые поляны... Мы степь сегодня сделали такой, Ту степь с березой в утренних туманах, С ее навек растаявшей тоской. Шуми же, лес, раскрыв свои объятья. Куда ни глянь, другая жизнь окрест. Береза поздравляет юных братьев Всегда, когда шумит могучий лес
1948
В СТРАНЕ САЛАВАТА
Когда бы ты, безвестный друг и брат, В пути со мною находился рядом, Ты бы увидел новый Салават;
Тебе, как мне, здесь тоже были б рады!
Преобразились древние края — Иные горы, люди, мысли, песни.
Все это живо отмечаю я.
Да, жизнь намного стала интересней!
Не зря же, будто радуясь со мной, Отплясывали белые метели, И камни под высокою горой Вызванивали, словно что-то пели...
Янгантау 1
Чудесный день сияет над горой!
На Янгантау голубые ветры Расчесывают спутанные ветви Берез с блестящей тонкою корой.
Берез ли тех молочный силуэт Мерцает сквозь прозрачные туманы — Так поразил меня безмерный свет Затерянной в горах большой поляны.
Январские снега лежат светло, Но будто материнское дыханье Исходит от земли к снегам тепло — И над поляной пар, как изваянье.
Нигде не сыщешь красоты такой!
Наш край былинный миру и не снился! И на одной земле стоит с Москвой Седой Урал, где Салават родился!
Кургазак2
По ледяной дороге Юрюзани 3 Бегут, бегут без остановки сани. । Янгантау - гора в Башкирии. 2 Кургазак — река в Башкирии. 3 Юрюзань — река в Башкирии.
Сидим с агаем, ведем беседу чинно, Закутавшись в мохнатую овчину.
Но что за шум?
Под резкий посвист снега
Не звезды ль покатились это с неба?! Скок-перескок.
Журчанье — не иначе!
То Кургазак из Каратау 1 скачет!
Он камушки ворочает — и что же — Январь сковать упрямого не может! Здесь дерево растет в воде как чудо, Здесь Салават, рассказывают люди, Пил дымную, целительную воду И уходил сражаться за свободу!.. А Кургазак, заливчатый, веселый, Несет потоки света новым селам...
Три села
Вот три села. Три неразлучных брата. Все вместе носят имя Салавата.
Как ночи здесь волшебно хороши!
А Юрюзань-река сыта дымками: В Каратаулах жарят беляши, В Михайловке — борщи. А пирогами От Малояза веет далеко.
А если песня вскинулась легко
В одном селе, то и в другом проснется, И все в одну мелодию сольется!
А если свадьба — стар и млад спешит Поздравить молодых со всей округи.
1 Каратау- гора в Башкирии.
Здесь «барыня» всем души веселит. И «эпипя». Как лихо пляшут други!
Одна тропа из сел берет разбег, Ведя к реке.
И светятся знакомо Большие окна старого райкома —
В черте трех улиц вызолочен снег. Нигде земли не сыщется такой! Наш край былинный миру и не снился! И на одной земле стоит с Москвой Седой Урал, где Салават родился...
1948
* * *
Кипит вокруг горячая работа.
Пылай же, сердце, не щади меня!
И падают на землю капли пота, Как голубые звездочки огня. Свети сильней, негаснущее пламя! Высокому горенью нет конца;
Пусть искры, высеченные сердцами, В ответный факел превратят сердца!
1948
ТОВАРИЩ ЛЕНИНГРАД
Товарищ Ленинград!
Как сердце Данко, Ты освещаешь наш великий путь. О сколько раз тебе грозили танками, И штык врага в твою вонзался грудь!
И голодом морили,
И блокадой
Зажать пытались в дьявольский кулак...
Отброшены враги от Ленинграда Железными прибоями атак.
Товарищ Ленинград! Твоя опора — Мое плечо...
И никаким ветрам Не сбить тебя.
Здесь есть окоп, который
Зубами вырыл мой Башкортостан.
Не верю в ленинградские туманы!
Я знаю солнце, нашу даль и быль. Отлично виден из Башкортостана Адмиралтейский шпиль!
1948
В МЕТРО
Мы плавно мчимся в голубом вагоне
В салоне, озаренном изнутри;
Светло и оживленно на перроне...
Вот площадь Революции — Смотри!
Здесь у колонн на строгих пьедесталах — Те, что встают из песен и былин;
Кто Зимний брал и мерз на перевалах, И Днепр смирял, и штурмовал Берлин.
Изваянные нашими руками, Страну прославившие на века, Они встречаются сегодня с нами Под сводами лепного потолка.
Как будто юность к ним пришла вторая В незримо льющихся на них лучах. Они светлеют, в полный рост вставая, И землю держат на своих плечах!
1948
ДВЕ СОСНЫ
В Уфе,
У голубого дома, Светло в зенит вознесены, Как бы в почетном карауле Стоят две стройные сосны. Им не страшны ни дождь, ни стужа; Ударят люто холода — И словно яблоневым цветом Одеты ветки их тогда.
Ах, сосны,
Расскажите людям, Как жизнь ускорила тут бег, Едва лишь на уфимский берег Ступил великий человек. Мечтал, Из ссылки возвращаясь, Он искру в пламя превратить, Чтоб этим пламенем рассветным Родную землю озарить.
Молчат.
Не отвечают сосны Под небом, полным синевы, И тихо хвою опускают, И смотрят в сторону Москвы; Туда, Где у стены Кремлевской,
Безмолвно вытянувшись в ряд, Их сестры — Ели голубые —
Почетной стражею стоят.
1948
У ЛЕНИНА
Струятся света розовые волны Над саркофагом спящего вождя... Мы обнажаем головы безмолвно, У ленинского гроба проходя.
Мне на сердце запало здесь когда-то, Как строгий старец с проседью в усах Вдруг поклонился юноше-солдату, Стоявшему у гроба на часах. Под вечной сенью траурного стяга, В тиши, без слов, Приветствовал старик Солдата, что застыл у саркофага, Чуть вправо отведя граненый штык. Они, наверно, не знакомы даже, А может, внук ему парнишка тот,— Не все равно ли?
Будущее наше
Здесь, как солдат, почетный пост несет.
Пути-дороги озирая смело, Грядущее у памятной черты Стоит на страже ленинского дела, Стоит на страже ленинской мечты!
1948
МОЯ ЗВЕЗДА
Смеркается... Повеяло прохладой...
Уфа затихла. В окнах свет зажжен. Я выхожу на улицу и взглядом Окидываю звездный небосклон.
Своей звезды я не ищу в эфире,— Давно звезда отыскана моя. Когда она заполыхала, в мире, Еще на свет не появился я.
Чтоб засиять звезде пятиконечной Над башнями Московского Кремля, Как много жизней с каторгою вечной Спозналось, о пощаде не моля!..
Весь гнев людской в свое вбирая пламя, Моя звезда еще тогда взошла, Когда из ран, натертых кандалами, Кровь на снега сибирские текла.
Была омыта кровью Салавата земля башкир. И, рождены в борьбе, Хранились до поры в народе свято Свободы искры, свет тая в себе.
В краю метелей, в Шушенском далеком Зажглась в ночи на ленинском столе Моя звезда, —
И хлынули потоком ее лучи живые по земле.
Когда шагал с примкнутыми штыками По Смольному красногвардейцев строй, Из искры возгоревшееся пламя Звезды моей алело над страной.
И в паровозной топке раскаленной Сергей Лазо звезду зажег мою, Чтоб после ей, бессмертьем наделенной, Стать светом ГОЭЛРО в родном краю...
Ни клеветой заокеанской клики, Ни долларами, пущенными в рост, Не погасить звезды моей великой,— Все больше над планетой алых звезд!
Не меркнет над моей родной державой Звезда пятиконечная, горя
Всесильным, жарким пламенем во славу Всепобеждающего Октября!
1948
КОГДА ВОЕННАЯ ТРЕВОГА
Когда военная тревога Прогрохотала тяжело, Вела Матросова дорога В Чернушки — дальнее село.
Врагам готовил он расплату, Защитник мира и земли.
Ладони сами к автомату Сильней железа приросли.
И клялся он: сквозь все невзгоды Пройдем сквозь смерть, Пройдем сквозь дым — Не отдадим своей свободы, Земли своей не отдадим.
И для Отчизны не жалея Ни юных лет, ни свежих сил, Матросов гибелью своею Бессмертье жизни утвердил.
Спит под сосною, под морозной, Заиндевелой синевой Уфимский паренек Матросов, Наш друг, великий рядовой.
И кажется: вот он поднялся, Бессмертной жизнью наделен. Он в наших душах отозвался — В столетьях отзовется он.
1948
* * *
Верьте тем, кто на игру и фразу Зря не тратит сил, Кто, дав клятву верности, ни разу Ей не изменил.
Кто не тщится выглядеть приметней, К нам спеша на зов, Кто на пять частей ломоть последний Разломить готов.
Друга —
Говорю наверняка я — Нелегко найти.
Дружба начинается мужская С трудного пути.
1948
ВЕСЕННИЙ МОТИВ
С крыши падая на землю, Капли первые звенят. И, весне певучей внемля, Каждый в эту пору рад. Почки дружно набухают, Пахнут медом. И весна Словно первый стих рождает, Песнею душа полна. Это чувство мы весенним Называем, и душа Вся в волненье вдохновенья. Жизнь весною хороша! И просторы полевые Греют ранние лучи, И крупинки золотые Первых зерен горячи.
Упадут они, утонут В недрах солнечной земли, И железные ладони Верные сожмут рули. Слышишь — песня, не смолкая, Соловьиная звенит.
Видишь — слава трудовая В каждой капельке блестит. В каплях звезды золотые Отражаются весной И просторы полевые, Весь весенний край родной. И ручьями зашумела Даль проснувшейся земли, И сирень заголубела Тайной вешнею любви. Выхожу к холмам я, к свету,
Радостью душа полна.
Здравствуйте, родные ветры! Здравствуй, солнце и весна!
1949
ПЕРВАЯ БОРОЗДА
Весна коротка, словно дым седой, Растает цвет ее без следа. По руслу, пробитому талой водой, Проходит первая борозда. Бормочут ожившие тополя, Прозрачна даль, Горизонт лилов, И черной лентой ложится земля, Срываясь с отточенных лемехов. От поля восходит белесый пар, А полю ни края нет, ни конца; На дальние тропы, На крутояр С озимых колосьев летит пыльца. Лучами прошит окоем насквозь, И утром пахаря без труда К черте, где небо с землей слилось, Уводит первая борозда.
Над землей, Пробудившейся ото сна, Поют журавли, возвращаясь сюда: Да будут счастливыми эта весна И эта первая борозда!
1949
УНИВЕРСИТЕТ
Старое зданье в Казани. Кто бы его не узнал! Здесь, в этом актовом зале Голос вождя прозвучал. И, вырастая, в просторы Он над страной пролетел. В залпе могучем «Авроры» Он в Октябре прогремел... Гостеприимен и светел, Зал нас теплом окружил. Здесь, по ступеням этим Ленин когда-то ходил. Кажется — здесь он, рядом, Кажется нам, что вот Светлым окинет взглядом И по ступеням взойдет. С юными встретясь друзьями, Читаем стихи сейчас. Ленин здесь в зале с нами, Ильич вдохновляет нас! Старое зданье в Казани. Кто бы его не узнал! Здесь, в этом актовом зале, Голос вождя прозвучал. Он облетает землю, К счастью людей ведет, Мир тому голосу внемлет — Он к коммунизму зовет.
У ТУКАЯ
Навек запомнил я картины
Далекой Новой Слободы1.
С тех пор в душе неукротимы Большие думы и мечты.
Там, жизнь отдав за счастье наше, За свой любимый вольный край, Лежит в земле боец Ямашев И рядом с ним — поэт Тукай.
И я с Тукаем вел беседу, И мне поверилось почти, Что, как живой, Ямаш к соседу Сумеет встать и подойти.
Но нет... Тяжел надгробный камень, Его с могилы не скатить, Его не приподнять руками,— Лишь песней можно облегчить.
Я видел: там свою молитву Старуха древняя прочла, Как будто каменные плиты Молитва приподнять могла.
И, хоть в молитвы я не верю,—
Я увидал в молитве той Всего народа скорбь и веру, И память, ставшую святой.
1949
1 Новая Слобода — район в Казани, где погребен Г. Тукай.
ЖИВОЙ ТАКТАШ 1
Большой Казани улицы шумны, Залиты солнцем новой жизни стены. Там и в камнях домов сейчас видны Великие, как всюду, перемены.
Казань другая. Город не узнать. Там каждый день свершения большие. Я на поля Арчи пошел искать Черты Такташа вечно дорогие.
Поля Арчи... Я слышал, знаю я:
Поэт вот здесь лежит, вот здесь его могила. Но это ложь, не верю я, друзья!
Земля такое сердце не закрыла! И не старайтесь уверять меня — В душе звенит его живое слово! Могильный камень... влажная земля... Такташа знаю только лишь живого! Поля Арчи оставил. И повез Меня трамвай. Но что это за песня? «Лесная девушка» под стук колес Была все так же, как и встарь, чудесна. Кто песню-пел? Вожатого спросить? И мне вожатый сразу отвечает: — Без песни не могу вагон водить Я к полю, что Арчою называем...— Вагон ушел... И песня с ним ушла. Такташа песня, близкая, живая. Свободы площадь предо мной легла. Я прохожу, знакомых узнавая.
Иду и слышу звуки из окна: «Мы бой ведем за счастье жизни новой, За человека...» Песня, как волна,
1 Т а кт а ш - классик татарской поэзии.
Плывет... Такташа узнаю я снова.
На сцене парень песню ту поет.
На пряжке буквы «Р» и «У» сверкают. Поля Арчи!.. Нет, здесь Такташ живет! И здесь поэта слово не смолкает.
В Казани шумной я его искал. И услыхал тотчас же песню эту. В чертах живых Такташа я узнал, Не в камне — в людях я нашел поэта! И как живой меж нами он живет, Как гражданин, творящий с нами вместе. Такая песня борется, зовет, И как призыв летит такая песня!
1949
* * *
Я прихожу домой под вечер
И отираю пот с лица;
Натруженные ноют плечи, Ладони — тяжелей свинца.
И сердце бьется, словно птица, Что, заприметив высоту, Вот-вот захочет в небо взвиться, Расправив крылья на лету.
Сажусь к окну.
Свежеет воздух, И Ак-Идель еще видна; Все ближе небо в крупных звездах, Огнями даль озарена...
Мне хорошо!
Усталость, где ты? — Вновь ясен взор, тверда рука; Я жизни рад, и радость эта, Как плес весенний, широка.
Мне потому легко, быть может, Что каждый из нелегких дней — Трудом наполнен, честно прожит, Весь отдан Родине моей!
1949
РОДНЫЕ НАПЕВЫ
Тагиру Каримову
Напевы милые, родные, Мелодии моей земли, Скажите мне: Когда впервые Вы в кровь и плоть мою вошли? Или, гонимые метелью, Впервые вы пришли ко мне, Когда в полночной тишине Мне пела мать над колыбелью? Иль, может, У лесной поляны, Когда любимой по весне Я подарил цветок багряный, Впервые вы пришли ко мне? Или когда, шинель солдата Надев, Я клятву дал стране
В бою хранить ей верность свято,
Впервые вы пришли ко мне? Родные, милые напевы!
Иду ли отчей стороной, В чужом ли я краю — Везде вы, Всегда во мне вы И со мной.
1950
ШКОЛА ИМЕНИ ЛЕНИНА
Посвящаю светлой памяти поэта М. Хая и своим ученикам
Эта школа каждому известна.
Здесь прошли когда-то наши дни. Если ты в Стерлитамаке будешь, В школьный дом, товарищ, загляни.
Ничего особого там нету, А дела детей во всем видны! С ласковым прищуром мудрый Ленин В каждом классе смотрит со стены.
В этой школе есть такие дети, Что своих не помнят матерей. Назовешь ребенка сиротою,— Лишь унизишь жалостью своей.
На тетради каждого ребенка Рядом с детским именем стоит Самое простое имя: Ленин, Что для всех людей, как жизнь, звучит.
На уроках говорю о Хае, Как стихом за сердце брал поэт. Дети мне его стихи читают И глядят на ленинский портрет.
Может быть, за той же самой партой, Где сидите, дети, вы сейчас, Хай воспел зарю социализма, Написав взволнованно о вас.
Может быть, о Ленине поэму 1 Он задумал в тот счастливый час... Я сиянье славы этой вижу, Заходя в просторный светлый класс.
Школьный двор.
Знакомые тропинки...
В юности по ним ходил поэт. Все они слились с большой дорогой,— И для них судьбы завидней нет.
Захожу я в класс.
Читаю Хая.
Льются строфы, музыкой звуча.
Перед тем, как отвечать, Мальчишки
Смотрят на родного Ильича.
Воспевают дети в сочиненьях Коммунизма ясную зарю. Вот оно, другое поколенье! — Я с надеждой на него смотрю.
i «Начало большой жизни» — поэма М. Хая о В. И. Ленине.
Эта школа каждому известна.
Здесь прошли когда-то наши дни. Если ты в Стерлитамаке будешь,— В школу непременно загляни.
1951
ПРИ ПЕНИИ ПАРТИЙНОГО ГИМНА
Герои, соратники, смелое племя, Чье слово и дело — всегда заодно, Стоят делегаты, и замерло время Минуте торжественной подчинено. ...И вот вырастает, бросаясь на приступ, Крутой океанский рокочущий вал,— Взлетает и ширится гимн коммунистов, Бессмертный напев — Интернационал. Он крепнет, как молот, ломающий глыбы, В нем — рода людского надежда и страсть, И если нас правнуки слышать могли бы — Сейчас бы и к ним эта песнь донеслась!
Поют делегаты...
Поют вдохновенно, Поют горячо...
И, слова подхватив, Сейчас не вместятся уже в эти стены Все те, кто поет этот грозный мотив. Он вспышками битв баррикадных прорезан, Он бьется, гудя, как певучий прибой, Как будто куют огневое железо, Готовясь в последний, Решительный бой! Как будто потоком, упрямым и верным, По всем параллелям, Во все концы Идут, очищая планету от скверны, Свободы и мира простые бойцы, Ни подлых угроз, Ни ползучей измены, Ни атомных гроз, ни расправ не страшась, Идут — И тюремные рушатся стены, Как ветхая гниль, от шагов их крошась.
Вставай же, проклятьем врагов заклейменный, Весь мир угнетенный, Весь мир трудовой!
Над всею землей пламенеют знамена И слышится гимн побеждающий твой.
1952
ПЕСНЯ С МАНДАТОМ
Мустаю Кариму
— Да здравствует Партия! —
Широко и круто До свода лепного вскипает волна Гремучих оваций, и эта минута Всей прожитой жизни по силе равна! И вслух повторяя заветное слово, В едином биении сотен сердец Стоит, аплодируя, снова и снова
Посланец Урала — башкирский певец. Как чувствам таким в его сердце вместиться, Когда голубые мечты впереди —
Все песню рождает, А песне, как птице, Нельзя ни минуты прожить взаперти, И голосу тесно, он рвется на волю,— И настежь распахнут простор перед ним... А вспомни, народ мой башкирский, давно ли
Язык отрезали поэтам твоим?..
Тот век уже кажется диким и дальним, Когда по приказу царя-палача Шла песня, оглохшая
в лязге кандальном, На каторгу цепи свои волоча.
И все же сильнее, чем страх и усталость, Была этой песни певучая власть: Она поколениям
в сердце впиталась И жгучею раной в душе запеклась. Мечта в ней была, и надежда сверкала, И скорбь о погибших, И боль о живых, Горячим ключом, пробивающим скалы, Она вырывалась из недр вековых, Будила сердца:
— Поднимайся, не медли! — На улицах флагом взвивалась,— пока, Хрипя, не смолкала
в намыленной петле, Не гасла, кровавясь,
на грани штыка... Проклятое время!
Оно — еще живо, Оно — еще за морем злобствует, там Где слово линчуют, Где правит нажива, Где ходят за песней шпики по пятам, Где зависть и злоба коверкают души, Где шествуют об руку
гнет и разбой... Врывайся же, вестница правды грядущей,
К победе народы веди за собой!
О песня свободы! Ты — песня с мандатом, Переднего края боец рядовой. Ты в сердце стучишься бессонным набатом, Людей поднимая на труд и на бой. Ты всюду дорогу находишь — И даже
В тени небоскребов, в коричневой мгле Звучит твой призыв — Против подлости вражьей За дружбу, за счастье, за мир на земле!
1952
У ПАМЯТНИКА РАЙНИСУ
По середине Берзинской аллеи, Где Даугава ровный свет струит, Под вешним солнцем трепетно аллея, Подъем лет музу розовый гранит. А рядом так шумит утрами море, Как будто там, Откликнувшись на зов, Звучит, Высокому прибою вторя, Могучий хор «Далеких голосов.»1,
1 «Далекие голоса»t «Здравствуй, солнце!» — произведения Я. Райниса.
Что ж —
«Здравствуй, солнце!»;
Над землей родною
Вознес поэта, как скалу, народ.
Бессмертна муза. Вечный гул прибоя — Ее стихия.
Райнис не умрет.
1953
РУКОПОЖАТИЕ
Михаилу Алексееву
Я снова слышу волн далекий гул, В туманной дымке — Балтика седая... Ты руку мне навстречу протянул И сжал мою — меня совсем не зная.
И, может, я впервые в этот миг Почувствовал, что мы с тобою — братья, Что будет жить, как сокровенный стих, Надежных рук горячее пожатье.
Не зря в него вложили мы тепло, Как подобает братьям и мужчинам, И встретились открыто и светло Ладони наши
Сердцем двуединым.
Не зря, как самоцвет на солнце, мил
Мне край озерный — добрый и неблизкий: Башкир Хаким и русский Михаил — Мы побратались у волны балтийской.
1953
СЛОВО БАШКИРИИ К УКРАИНЕ
Солнцем дружба сияет, Ясной зарей горит, Песня ее молодая С Волги к Днепру летит. И Украине слово Башкортостан несет, Слово высокое дружбы Слышит весь наш народ. В небо орел взмывает, Выше орла лишь дружба — Вечно ей солнцем сиять! Светлую нашу дружбу Буду как знамя держать! Крылья ее сверкают, Яркие, как заря. О Украина родная, О Украина моя!
Тверже уральского камня Нет ничего, говорят, Только кремень могучий Тверже еще, говорят.
Тверже кремня — лишь дружба, Клятвой мы то подтвердим, Крепкой основы дружбы Мы расшатать не дадим.
В дружбе пусть расцветает Братская наша семья. О Украина родная, О Украина моя!
Как глубока ты, родная Река Агидель моя!
Здесь глубина такая, Что ж еще глубже тебя! Только великая дружба Глубже глубоких вод, И глубину той дружбы В сердце несет народ. Душою Москвы называю Дружбу, что вечно светла, К братству дорога прямая Через Москву прошла. Сердце России — опора Братства наших людей, С ней — мы одни из равных, Мысли, дела наши с ней!
Песня на Украину, Песня к Днепру летит, Слово семьи единой Башкортостан говорит. Партия вдохновила И закалила в делах. Дружба — великая сила, Дружба — в наших сердцах. И никогда темным тучам Солнца ее не затмить. Истинной дружбе, могучей, Вечно в сердцах наших жить. Башкортостан поздравляет, Славит с любовью тебя, О Украина родная, О Украина моя!
195.3
В РОДНОМ ДОМЕ
Я, тоскуя, возвратился снова В дом родимой матери, где жил, Где познал впервые радость слова, Постепенно набираясь сил.
Знаю я, как белые гусята Под крылом ютятся матерей... Видно, так и мать меня когда-то Согревала нежностью своей.
И в заботах о любимом сыне Мяла глину в предвечерний час. Материнских пальцев След на глине
Вижу на завалинке сейчас.
Здесь примета каждая знакома...
Я стою, как в детстве, У стены.
На завалинке родного дома Отпечатки пальцев мне видны.
Мы кладем фундамент из гранита Для грядущих, Для счастливых лет, — Мне б оставить На широких плитах Рук своих хотя бы скромный след!
1953
ГОЛОС СЕРДЦА
Снова карандаш в руке держу И, застыв над строчкой на мгновенье, Я несмело «Ленин» вывожу, Так назвав свое стихотворенье.
«Ленин»...
Буква каждая горит, Целый лист исписан словом этим... «Ленин»...—
голос сердца говорит Слово величайшее на свете.
«Ленин... Ленин... Ленин...» — я пишу, Голос сердца, я тебе внимаю!
Выразить заветное спешу, Всю планету взором обнимая. И в груди рождается напев: В нем — любовь.
В нем — лес башкирских вышек.
В нем — Матросов.
В нем — священный гнев.
В нем — земля легко и мирно дышит... «Ленин... Ленин...»
На свету, во мгле Жаром имени душа согрета...
О земле, О мире на земле Это — подписание декрета. «Ленин... Ленин... Ленин...» — я пишу, Звуки, краски подобрать спешу...
1955
КАПЛЯ
— Солнце, ты в славе сияешь, не так ли? —
Капля морская сказала. — Блеска и славы исполнена капля!.. — Гордое солнце молчало.
— Солнце, не стоит тебе зазнаваться,
Я ведь твой луч обуздала!
Будешь теперь только мне поклоняться!— Гордое солнце молчало.
— Ах, ты упрямиться! —
Капля вскипела
И, понадеясь на силу, Жалкую силу свою, — побелела, Пулей метнулась к светилу!
Море седое не знало об этом.
Солнце подавно не знало.
Капля пропала — и только под ветром Сизая чайка кричала...
1956
ЛЕГЕНДА О ГОРДОМ ОЗЕРЕ
Самовлюбленно озеро лежало, Вокруг не замечая ничего. Однажды туча мимо проплывала И заглянула в зеркало его.
«Не засти солнце! — вымолвила строго Надменная озерная вода. — В тебе, пожалуй, капель будет много. Мои же — мир покроют без труда!»
Смолчала туча, дальше проплывая, Ни капельки с небес не уронив.
И затянули ветры не смолкая Однообразный жалобный мотив.
Ключи иссякли. Только где-то грозы Гремели, и вода с небес лилась.
В печали тихой высохли березы, Над озером скудеющим склонясь...
Вдоль берега скрипели сухо тени — И вот уже засохли камыши.
Нет лебединых свадеб в день весенний. Песок шуршит, песок — и ни души...
1956
жизни ТОРЖЕСТВО
Весна бушует на Урале, Давно ненастье отошло; В долинах, Где снега дремали, Теперь, как на сердце, светло. Бутон раскрылся, И, венчая Багровым пламенем его, Пылает роза заревая, И в этом — жизни торжество.
И голуби Над тополями, Вчера стоявшими мертво, Сегодня шумно бьют крылами, И в этом — жизни торжество. И, сделав первый шаг, Мальчонка Глядит, не слыша ничего, На солнце
И смеется звонко, И в этом — жизни торжество.
1956
ЗАРЯ
Село есть одно у горы Магаш 1,
Течет между ними река Зелим, Здесь воздух — как музыка, — Все отдашь
За то, чтобы всласть надышаться им.
Здесь ветры — как шелк.
И луга кругом, Духов ароматней трава-краса.
И кажется призрачным существом К осоке прильнувшая стрекоза.
И слышно отчетливо в тишине Дыхание камня
и вздох цветка.
Над синей горою ползут в вышине Пушистые белые облака.
х Магаш- гора в Башкирии.
Я вспугнутой утки слышу полет, И слышу, как кто-то шуршит травой. Мне знать о себе коростель дает, Он пробует голос скрипучий свой.
Вблизи от меня на большой ветле Не молкнет шушуканье птиц ночных, Заржал где-то конь.
Лают псы в селе...
Облитый луною простор притих.
Тоской по заре Мир охвачен весь. Тоска по заре На Магаш легла, Лежит на камнях и деревьях блеск; Роса пригибает траву — светла.
Тоска по заре
Над Зелим-рекой
Простерлась полотнищем голубым.
Тоской по заре, Золотой тоской Поплыл вдоль долины прозрачный дым...
Вот солнце встает.
Вот его лучи
Вершину Магаш-горы золотят. А тьма —
Хоть коварна она в ночи — Бежит, подоткнув на бегу халат.
И кажется в солнечный этот миг: Стал больше Магаш, Хоть и был большим.
Шумят у деревьев Верхушки их, Еще полноводнее стал Зелим.
Вновь пчелы гудят —
Ждет их луг давно, И голову подняли травы вновь. А солнце — горит!
Для земли оно —
И сердце,
И жизнь, И тоска, И любовь!
1957
СПЕШИ МНЕ НАВСТРЕЧУ
Спеши мне навстречу По влажной тропинке, По узкой тропинке — в багряный рассвет, Чтоб тихие травы, роняя росинки, Хранили твой легкий, как облачко, след.
Чтоб люди глядели с улыбкою робкой, Как, солнцем облита, Добра и светла, Прошла ты по лугу росистою тропкой И в сердце мое ненароком вошла...
1956
Ты далеко, в заповедных пределах. Вьются тропинки, спеша из-под ног. Не торопясь, я бреду одинок. Сердцем моим ты одна завладела — И ничего я поделать не смог.
Вьются тропинки, спеша из-под ног... Рядом с моей вьется тропка другая — Это тропинка твоя, дорогая, Пусть я бреду не спеша, одинок, Именем милым ее называя.
Кружит лукаво тропинка твоя! Песня малиновки, чудо лесное!
Спутница милая рядом со мною — Чистый мой взлет и утрата моя. Мысли парят над листвою сквозною.
Спутница милая рядом со мною. Здесь обручила нас Дема-река, Здесь разлучила нас Дема-река... Мысли парят над листвою сквозною, Спутница милая, ты далека!
1956
ДРУГУ
л. к.
Видно, в жизни так заведено: Ты и я, как будто бы одно.
Снова, снова видим пред собою Этой жизни поле ветровое...
Как солдаты, вынесшие бой, Переходят на рубеж другой, Так и мы, когда в крови душа, Переходим горя грань и света Не спеша...
И в сердце каждый шаг Гулким эхом, как и песня эта.
1957
* * *
Как мы смешны в неведенье порой... Где тот чудак, который под Луной Магаш считал единственной горой, Зилим считал единственной рекой?
А между тем была Магаш-гора Уралу только младшая сестра! А между тем уверенный Зилим С глубокой Агиделью несравним.
Любимая, знай истину одну, И озарится счастьем поиск наш: Цени не по Зилиму глубину И высоту не меряй по Магаш!
1957
книги
Ты к добрым книгам не ревнуй меня, Они — мои давнишние друзья,
Дороги детства, Отсверки огня, Который погасить в душе нельзя. Я днем и ночью им внимать готов, И в шелесте стремительных страниц Я слышу голоса других миров И вижу даль — без края и границ. Переворачиваю я листы, Они — как взмахи лебединых крыл, Они — мои тревоги и мечты. Я столько тропок с ними исходил! Мне книги помогли понять людей, В безбрежном мире отыскать тебя, И повстречаться с песнею моей, И спеть ее, волнуясь и любя.
1957
БАЛЛАДА ЛЮБВИ
Двух стихий столкновенье я видел — две грозных игры: моря в бешеной пене и в пламенной лаве —
горы.
И над ними, калеча в полете два мощных крыла, рвалась буре навстречу упрямая воля орла... С буйством в бешеном лоне равнялась безумием высь. Чем орел непреклонней, тем яростней вихри вились.
И летело, и пело, и гибло вдали, и росло мира бренное тело, как лодка, теряя весло. И, как странник, в дороге следящий смещенье светил, я в смятенье, в тревоге за ходом сраженья следил.
Но, взрываясь,
стихая, и смыслом не смея блеснуть, замыкались стихии и прятали некую суть.
В белом молнийном свете сгорала их тайна, светя.
И молил я «Ответьте! Я той же природы дитя... Что тут скрыто такое и чем эта повесть горда? Нет у моря покоя — и мира не знает гора; и, застыв, ускользает все, что бы ты здесь ни обрел — и покоя не знает, не зная движенья, орел...» Сгинул миг ускользавший и замер нахлынувший миг, точно, это сказавши, я в самую тайну проник.
Точно вырвал причину!— и бури поникла орда, и упало в пучину бессильное тело орла, тишина осмелела, гора испугалась суда, глубина обмелела, утратила даль высота...
И такая усталость! — от битвы, кипенья, огня; ничего не осталось — как будто не стало меня! Только небо латают простором, лишенным забот.
Только чайка летает да мир на поминки зовет!.. А ведь только что пена так жарко лобзала скалу; море страстью кипело и высь отдавалась орлу; ибо морем и небом, и лавой земной, и людьми, и борьбою, и гневом — всем двигала сила любви! ...Возврати мне ту силу и дай мне орлиный простор, чтобы к рвущейся сини я гордые крылья простер.
Воздух с губ моих выпей и в бурю швырни или в бой — лучше крах, лучше гибель, чем мир без тебя, о любовь!
1957
♦ ♦ ♦
Проходят дни дорогою своею. Становимся мы старше Что ни час...
Путь жизненный!
Чем он у нас длиннее, Тем больше дел неначатых у нас. Груз времени несу я за спиною; И, не хватаясь за подол годов, А за руку ведя их за собою, Я вдаль и вдаль Всю жизнь шагать готов.
Эх, если бы, когда меня не будет, Осталось то, что в жизни сделал я, — Так, чтоб «спасибо» говорили люди, И что «он — наш!» Могли сказать друзья.
Земли великой этой гражданином Из века в век
Все в даль идти бы мне...
Миг каждый
Сделать с вечностью б единым, — Жизнь бесконечной сделать на земле.
ВЕСНЫ МОИ НЕ СЧИТАНЫ
Знаю, что весны приходят, уходят И обновляют простор.
Весен с их песнями, с их половодьем Я не считал до сих пор.
Не замечал я, как утренний быстро Таял туман весной.
Вот уже, солнцем пронизан лучистым, День поднялся над землей.
Слушаю птиц — не могу оторваться, Сердце поэта не лед.
Тянет в окошко меня постучаться, Если цветок там растет.
Чайкой хочу уноситься я в дали И на сирень так смотреть, Чтобы глаза мои черные стали Медленно голубеть.
Многое сделать готов, но теченье Жизни не в веснах познал.
Было и так, что начала цветенья Часто не замечал.
Вешние листья и в осень сверкают, Лист — это сердце мое.
Он не желтеет, не засыхает — Значит, я нужен еще.
Вешний разлив возвращается в русло, Но впечатлений не счесть.
Не обмелели желанья и чувства: Сила и молодость есть.
Считанных весен нет у меня, Жизнь — вот весна моя!
1958
СПОР С ДРУГОМ-ПОЭТОМ
Ты говоришь:
— Природа бесконечна,— И в этом суть поэзии твоей, И что до нас, то наша жизнь не вечна, Земля добра, но мы простимся с ней.
Нет, не по мне поэзия такая, Не по нутру красивая тоска! Но ты, разубедить меня желая, Свой разговор ведешь издалека:
— Земля — неумирающее чудо, Она жила и проживет без нас, И будут любоваться ей отсюда, Как мы с тобой любуемся сейчас.
И кто-то, также обогнув опушку, Разбудит веслами речную гладь, И будет слушать издали кукушку, И средь купавы девушку купать...
Ты смотришь на черемуху, вздыхая, Мистическую тайну видя в том, Как, опустившись, пчелка золотая К ее цветам припала хоботком.
И, словно позабыв о быстротечной, О преходящей радости людей,
Ты обрываешь ветку жизни вечной И белый цвет тоскливо мнешь рукой.
И я за вечность.
Только вечность эта
Со мною зреет и во мне живет;
Она летит стремительной ракетой, Атомоходом взламывает лед.
Пока в тиши, задумавшись глубоко, Ты говоришь о бренности земной, Уходит в космос на борту < Востока» Немногословный современник твой.
Моя поэзия полна весною, Живительной мечтой напоена, — В ней деревца, посаженные мною, И плеск волны, и близкая луна.
Не сожалеть о гулком ритме века. Немую скорбь в душе своей тая, — Нет, я хочу возвысить человека.
И это есть поэзия моя!
♦ * *
У каждой стороны — свои цветы, и запах,
И небеса свои, и разум свой, и суд.
Не потому ль Восток
И Север,
Юг и Запад
О Ленине всегда по-своему поют?
Он — в сердце мальгаша, француза и японца, Пред ним — вершины гор, и реки, и поля. Как каждая земля своим считает солнце,
Так Ленина Своим Считает вся земля.
1958
* * *
Л. Озерову
Известье похоже на птицу, Чей голос приветен и мил,— Позвал меня друг мой в столицу К себе погостить пригласил.
И радостно мне И тревожно, И думаю я наперед — Обычай велит непреложно: Ко встрече — и масло и мед. Нет более веской причины, Чтоб загодя солнечный сок И краски цветущей долины Наполнили мой туесок. ...Беседа товарищей старых Неспешно и плавно течет. Стоит на столе мой подарок — Цветочный крупитчатый мед. И друг мой душевно смеется; Приятно и мне и ему: Кусочек башкирского солнца Останется в этом дому.
1959
РИСУНОК, ВЫЖЖЕННЫЙ ОГНЕМ
Был трудный год. Мела зима кругом. В глухом селе суровым сизым днем Сидел старик, склонившись над огнем.
В глазах его — жар от костра пылал. Но грудь хрипела — лед ее сковал... И вот какое слово он сказал:
— Хоть зла судьба — ее не обвиню, Сам хворь, и боль, и стужу отгоню!.. — Сказал и поглядел в глаза огню.
Он старческую хворость позабыл, Подкинул дров и хворост подложил, Чтобы огонь горел — дышал и жил...
Он шило взял и положил в костер,— Нет, свое горе положил в костер... Огонь взвился и крылья распростер.
Старик уселся, шило вновь в руке, Он водит этим шилом по доске, А сизый сумрак тает вдалеке...
Бежало пламя по доске спеша, Шипело шило, пламенем дыша... — В рисунок перейди, моя душа!..
Листы священной книги говорят: Тем, кто рисует, уготован ад, Где вечно души грешников горят.
Огонь сверкал, пылал и полыхал, Ложился на лицо то бел, то ал.
И, пламенем водя, старик сказал:
— А что мне ад? Знать не хочу о нем!.. Душе моей — в рисунке жить моем... — А на рисунке, выжженном огнем, — Ленин...
1960
СОЛНЕЧНАЯ ПЕСНЯ
— Слушайте космос...
Слушайте космос...
Этим эфир и взволнован, и занят. — Слышите космос?
Слушайте космос:
«Родина слышит,
Родина знает...» Что это?
Песня богов ли несется?
Или лучи проплывают, как песня? Это, представьте, и песня и солнце, Что небожители сплавили вместе.
Есть полубоги в веке великом Из человечьего
славного
рода!
Солнечной песни звуки и блики Шлют сквозь свечение синего свода.
Песня — нежна, и страстна, и могуча —
Так, что и звезды смогли бы влюбиться...
Нет ее чище!
Нет ее лучше!
Ей над планетой литься и литься...
Пусть космонавтом станет не каждый — Только б вершины космической этой Нам в наших песнях достичь хоть однажды, Чтобы по праву назваться поэтом!
Чтобы землею рожденные песни Люди назвали бы песнями солнца...
— Слушайте космос!
Слушайте космос!
Внемлет душа и сквозь дали несется.
1961
* * *
У партии нашей — могучие крылья, Она поднимает на подвиг людей;
И звездные дали, И звездные были Прочитаны ею И ведомы ей.
И дети ее, беспокойно мужая, Находят дороги к безвестным мирам,
И солнце — для нас, И луна — не чужая, И сердце галактики Тянется к нам!
1961
МЫ НЕ ИЗМЕНИМ ВЕКУ
Отмечены забвеньем или славой Былые дни, О, как неповторим Наш светлый день.
Которому по праву
Душой и плотью мы принадлежим!
Давно ль смеялись недруги над нами, Себя считая зорче и умней: — Социализм не строят кетменями, А что у нищих Кроме кетменей?!
Да, труд первопроходчика не сладок,— Когда и отдых позабыт, и сон, И мир бескрайний соткан из загадок, И каждую Решить обязан он.
Мы дорожили малою минутой, За трусость не прощали никого; Сказать по чести, время было круто, И круты были сыновья его.
На дне души мы прятали печали И не страшились холода и тьмы;
На ненависть — презреньем отвечали, На силу — силой отвечали мы.
И вот — сбылось!
Уже не спорят с нами Насмешники, — И что б могли б они, Когда космическими кораблями Вдруг обернулись наши кетмени?
Все по плечу творцам эпохи новой, Вперед идущим в солнечных лучах; Наш светлый день — Земли правофланговый — Как космонавт, и прост и величав.
Чего хотим мы? — Ясности и света, Грядущего без войн и нищеты. А кто-то вновь пророчит нам, Что это — Красивые и зряшные мечты.
Что ж, мы не станем препираться с теми Кто до сих пор не понял ничего,— Мы зорче их;
Теперь иное время, И коммунизм стал знаменем его.
Отцам и дедам вставшие на смену, Мы строим коммунизм — и потому Мы в лучшем смысле слова современны И не изменим веку своему!
КРЫЛАТОЕ ЗНАМЯ
Вспыхнет зарница — Вижу его.
Солнце садится — Вижу его.
Вижу его я В цехах поутру, В школе и поле, В тиши, на ветру.
И на дорогах, И в нежных руках, Вижу в сегодняшнем дне И — в веках.
Вижу его На груди депутатов.
Вижу его
На столах дипломатов.
Пламенем домен Оно полыхнет, Легким костром Над лугами вздохнет.
Вспыхнет в грозу оно Молний огнем, Радугой взмоет Радостным днем.
Взмахом крыла Оно в космос взметнет, Взмахом крыла На планету вернет.
Знамя крылатое —
Зори, зарницы!
Дал ему Ленин Крылья жар-птицы.
Выткали знамя
Молот и серп, — Встали под знамя Молод и сед!..
1961
У ДРУЗЕЙ
Кериму Отарову
Я у Друзей в полуденной стране, Где ветер с гор летит навстречу мне...
Такой обычай есть в краю моем:
Когда мы гостя дорогого ждем, Дорожка к дому так подметена, Что под ногой, как ртуть, блестит она.
Обычай этот дорог мне и мил.
Недолго я на юге гостем был, Не знает дома моего Кавказ, Но тот же здесь обычай, что у нас.
По кручам, от села и до села Меня тропинка древняя вела. Взбираясь вверх, не встретил я на ней Ни выбоин, ни сора, ни камней, Как будто перед этим вся она Заботливо была подметена.
Я отдыхал в далекой стороне; Прохладный ветер с гор летел ко мне.
В закатный час, дыханье затая, Ворота Нальчика увидел я, Где каждая колонна, как рука, Надежно подпирала облака.
1963
ЧЕРЕК-ТАРЫ
Черек-Тары...
Вокруг меня Скал молчаливые громады. Парят орлы в тумане дня, И с гулким эхом водопады, Искрясь, срываются с горы... Черек-Тары, черек-Тары!
Окутан шарфом облаков На гребне гордого Кавказа, Я вдаль глядел, и был готов Ловить далекий отзвук саза, И с чабанами жечь костры... Черек-Тары, черек-Тары!
Открылась мне голубизна Твоих озер, глубинно-чистых. Сквозила дымчато она У Аминат в глазах лучистых И пусть печальных до поры... Черек-Тары, черек-Тары!
Пусть мне, как птице, не дано Лететь, бросая тень на скалы, Но сердце здесь окрылено, И даль стоит за перевалом. Я сберегу твои дары, Черек-Тары, черек-Тары!
1963
КАВКАЗСКАЯ КАЛИНА
Кавказские горы не схожи с Уралом: Здесь камни — и те по-иному лежат, И круче дороги к заснеженным скалам, Позднее заря и короче закат, И камни угрюмей, и уже долины... Но вот улыбнулся балкарец Керим И подал мне красные гроздья калины, Что густо росла над обрывом крутым. Калина! Краса и примета Урала, Похожий на пламень пронзительный цвет, Какими судьбами ко мне ты попала? И наша разлука — была или нет? Не схожи с Уралом Кавказские горы, Но я забываю невольно о том И вижу, какие связала просторы Знакомая веточка кровным родством!
1963
♦ * *
Погляжу на пенистые реки, На скалистый выступ поднимусь...
Сердцу полюбился ты навеки, Гордый край, где высится Эльбрус.
И дорога дальняя легка мне, И приходят нужные слова. Пусть недолговечен
след на камне — Песнь моя, была бы ты жива!
1963
* * *
«Чувств переменчивых не удержать в душе, И промелькнувших мыслей
не остановить.
Что это? — я состарился уже, Иль время движется
и старым ранам ныть...» — Мне пишет друг...
Нет, время ни при чем, Когда за ним кому-то не угнаться. Оно и держится моим, твоим плечом.
И стрелки научили мы вращаться. Но время не кружение минут, А наших жизней резкое свеченье. И как без солнц вселенные умрут, Без нас его немыслимо движенье. И ты крылат — мечтай, дерзай, лети,
И нет предела — выше,
выше, выше!
А старость — зрелость,
мы еще в пути, Дыханьем нашим
наше время дышит!
1974
*	* *
Нетерпеливость чувств, терпение ума, И обязательно метания, сомненья,— Без них вся жизнь —
пустая кутерьма.
И слабнет слух,
и пропадает зренье.
И все мое — победы, пораженья,
Да, все мое,
и это — жизнь сама.
1974
*	* *
Мы спешим, полвека прошагали
Сквозь огни и воды по земле, И пути, как молнии, сверкали,
Жизни тают в запредельной мгле.
По рядам твоим Проходит смерть, Опаленное войною поколенье, И ложатся вместе с нами в твердь Незажившие обиды и раненья. Разминувшись с тысячью смертей, Мы вернулись живы.
Ну а дома Были зори выше и светлей, Петухи кричали так знакомо!
Было пусть еще всего в обрез — По продкарточкам мы славно пировали.
Спотыкался ты, ломал протез, — Чьи-то руки падать не давали. Платьица почти из простыней Красоты девичьей не скрывали. Мы любили, верили в друзей, Институтов двери открывали. И одежды не было у нас Лучше, чем одежда из Башпрома, Слаще всех напитков — кислый квас,—-
Слезы вдов вставали в горле комом. Мы корысти, нет, не поддались.
Совести своей не разменяли.
Мы из тех, кто верит сердцем в жизнь,
И другими нынче мы не стали. По линейке не прожить никак; Человек, он может ошибаться — Оступались мы, Могу признаться, Но вели все тропки на большак.
И нога не выбилась из строя, Ритмы марша поверяли шаг, Нас вела на смертном поле боя Партия — великая душа! Все мы жили верностью солдата, Иногда наивной, может быть.
Не умели сразу мы когда-то Недруга от друга отличить. В том и наше мужество мужское, И ошибки наши, верно, в том. Говорили прямо мы такое, Что нельзя оставить на потом. Мы спешим, мы вовремя родились, Чтобы мир был разумом объят.
На могучих крыльях кони взвились — Стремена латунные
звенят.
Мы спешим, и звездное сиянье, Синих океанов глубина С нами дожидаются свиданья, — Звезд коснемся и морского дна.
Мы спешим, и кто-то вылетает, На скаку сраженный, из седла.
Звон стремян в сырой дали не тает, Ржанье скакуна доносит мгла.
Мы спешим, и будут кони мчаться До последнего седого седока...
А сынам — счастливо оставаться, Наш огонь нести через века.
Мы спешим, полвека прошагали Сквозь огни и воды по земле, И пути, как молнии, сверкали, Жизни тают в запредельной мгле.
Из цикла «Мой род»
МЧИТСЯ ПОЕЗД В ОТЧИЕ КРАЯ
По забытой с давних дней дороге Мчится поезд в отчие края. Там мои далекие тревоги, Беспокойная душа моя.
Там земля, пронизанная светом, Трепетным сияньем детских глаз. Степь меня встречает щедрым цветом, Радужно горит в закатный час.
Кажется, что ветер лебединый И шершав и мягок, как рука Матери, — она мои седины Гладит, И слеза ее горька.
Грудь стесняя,
Мысли будоража, Мчится поезд в отчие края. На луга, ложбины, заовражья Я гляжу, волненья не тая.
Лепестки, горящие багряно, Белые березы, хвойный бор, Желтые утята Сармасана, Лысые макушки древних гор...
Молча смотрит взглядом удивленным Сторона родная на меня,
Словно блудный сын в окне вагонном Ей открылся на исходе дня.
Трудно ей во мне узнать джигита, Что ушел когда-то на войну.
Что ж, солдат, не хмурь бровей сердито И лицом не приникай к окну.
От хмельного, вешнего простора
Ты глаза украдкой отведи.
Только разве сердце в эту пору Может биться холодно в груди?
Заросли следы на мшистых склонах, Мать моя в земле погребена.
Я лечу домой, как жеребенок, Оторвавшийся от табуна.
И опять закат кусты румянит,
И былое снова на виду,
И с нагорий диким луком тянет, И от лука сладко мне во рту.
1975
МОЙ АУЛ
Среди гор, застывших первозданно, Близ излуки, Занимая лог, Мой аул лежит у Сармасана На скрещенье четырех дорог.
Мать не выйдет, дым не заструится Над родимой крышей, — все равно Мой аул — мой мир, моя столица, И расстаться с ним мне на дано.
Жерди старились под хмурым небом, Кровля выцветала, — суть не в том. Здесь я был отцовским вскормлен хлебом, Материнским вспоен молоком.
Сном последним прадеды уснули, Но звенят преданья старины, И живет по-прежнему в ауле Дух Тургая, Древний род Канны.
Не забыть, как шли в глухие дали На охоту в зной и холода, Как тропу к соседям пролагали Предки наши в давние года.
Через перелески и отроги, Через камыши и ковыли Их четыре разные дороги На четыре стороны вели.
В Белебее жребий свой вершили Чуваши, Был русским Благовар, В Давлеканове башкиры жили, В Буздяке звучала речь татар.
И когда по тем дорогам гости Приходили к нам в иные дни,
Мой аул от самого Замостья Зажигал приветливо огни.
Он теперь другой —
Конца и края
Нет его разросшимся дворам, И на улицах Канны-Туркая Заблудиться я могу и сам.
Даль светлей со сменой поколений, И по трубам, спрятанным в земле, Шлют к нам воду, Холят цвет весенний Родники на склонах Селекле.
Влагу их живительную с грудью Материнскою сравнить не грех. Не лучина светит нынче людям — Лампочки лучистые у всех.
Мой аул — на Сармасане горном, Перстень изумрудный он на нем. Здесь я был отцовским хлебом вскормлен Материнским вспоен молоком.
1976
МОЙ ДЕД
Отчего калитки —
Шук... шук... шук...
И кусты дрожат, листву колебля?
То не ветер,
Налетевший вдруг, Разметал траву и выгнул стебли.
Это снова гулко зашагал По аулу, Палкой громыхая, Девяностолетний аксакал, Дед мой, верховод Канны-Туркая.
И творящие неправый суд Прячутся, шаги его заслыша, Словно их от деда упасут Стены деревянные и крыша.
Дед мой — генерал, Мой дед — гроза, Он идет, дома — его пехота. Стынут окна, выкатив глаза, Второпях равняются ворота.
Сколько людям он домов сложил — Плотник, пахарь, кровельщик, возничий, А ютился в доме без стропил, Словно так велел ему обычай.
Белыми зубами разгрызал
Он орехи с треском, будто в щепки Разбивал полено.
Аксакал
Был, видать, и сам орешек крепкий.
Четверть века жил в казармах он, Бодрости душевной не растратив, И на Шипке, пулями крещен, Не подвел в бою болгарских братьев.
Песни их он часто напевал, Вспоминая перевал туманный,
И тогда казалось, что Урал Издали приветствуют Балканы.
Четверть века — в стужу, в зной и в хмарь, Под ружьем, не ведая покою!
И за службу доблестную царь Щеткой наградил его зубною.
Он пришел с чужбины — Вышел срок, И, пред сильными не зная страху, Постоять у нас за правду мог, Без нужды не кланялся аллаху.
Не корысти ради помогал
Он соседям, Щедрый на услуги. Верно, потому и стар и мал — Каждый уважал его в округе.
Выше царского авторитет Был у деда моего исконно, Хоть не видел отродясь мой дед, Как сверкает царская корона.
Так он жил,
И час последний свой Не в постели встретил он постылой, А на свадьбе, в пляске огневой, Растревожив бога Газраила...1
Белыми зубами разгрызал Он орехи с треском, будто в щепки Разбивал полено.
* Газраил — бог смерти.
Аксакал
Был, видать, и сам орешек крепкий.
Как и он,
Я прост и прям душой, И себе желаю я, поверьте, Так же честно путь пройти большой, Той же удали И той же смерти.
Шук... шук... шук...
И снова зашагал
По аулу,
Палкой громыхая, Как джигит, почтенный аксакал, Дед мой, верховод Канны-Туркая...
1976
МОЯ МАТЬ
Мать — особенная, потому-то И поныне всех она милей. Так лучились оспинки, как будто Звездочки к лицу пристали ей.
Мать — особенная: ей под силу Платья шить и сапожки тачать. Мать тянулась к людям — не любила Дома в одиночестве скучать.
Мать особенная: ясны взоры, Смех искрист, — он в сердце до сих пор. Напевая, мать уходит в горы И, приплясывая, сходит с гор.
Ветры ей шутя подол взметнули, Просиял над нею небосвод.
Белой лебедью с Асылыкуля Мать моя по улице плывет.
Плечи ей склонили коромысла, Но, душевной стойкости полна, Перед тучей, что над ней нависла, Не склоняла головы она.
Если на работу —
Надевала
Платье понарядней, не скупясь.
И отец подшучивал, бывало:
— Ты никак на свадьбу собраласьГ —
Словно не брала ее усталость, Все будило к жизни интерес.
Первой из аула записалась, Хоть и трудно было, мать в ликбез.
Не старела сердцем —
Молодела, —
Дело делала, не суетясь.
Сына своего женить хотела, Не успела — Жизнь оборвалась.
Много дней в году бывает разных, Только неспроста, Душой светла, Та, что жизнь любила, словно праздник, В праздник похоронена была.
И над нею,
Горбясь от печали,
Девушки до самой темноты Жалобно и горько причитали, И на землю падали цветы.
Дни летят,
Но и сегодня, мама, Холодно без ласки мне твоей. И звучит вдогонку мне упрямо Голос твой:
— Учись и не робей!
Видела бы ты, как никли травы,
Как война рубила все сплеча, Как я полз под проволокой ржавой, Раненые ноги волоча.
Но я верен был твоим заветам, Памяти твоей и на войне, И была мне незакатным светом Кровь твоя, текущая во мне.
...Мать — особенная, потому-то И поныне всех она милей.
Так лучились оспинки, как будто Звездочки к лицу пристали ей.
Как ни далека моя дорога,
Только оглянусь, тоской томим, Слышу — мать зовет меня с порога: — Где ты, сын? Вернись, Лукман-Хаким!
МОЙ ОТЕЦ
Петь о матерях привычно нам, Петь о них и поколеньям новым. Но не время ль дань отдать отцам, Обойденным благодарным словом?
Помните, как в песне:
— Пусть всегда
Будет солнце, небо, я и мама! — Где же папа? Сущая беда, — Говорю обиженно и прямо.
Шутка? Да. Но в людях пусть она Отзовется горечью глубокой, Ибо в шутке той заключена Истина, сокрытая до срока.
Разве не достоин песен тот, Кто в суровый час по доброй воле Грудью за Отечество встает, Строит дом и засевает поле?
Сколько раз, навек простясь с отцом, Даром душу бередя, пожалуй, Будет молча вспоминать о нем Сирота с тоскою запоздалой!
У меня — и сын и дочь, но я Сам еще хотел бы сыном зваться, Ждать отца, тревоги не тая, И щекой усов его касаться.
Сколько б ни было друзей вокруг, До тех пор, пока друзьям ты нужен,
Твой отец тебе особый друг — До скончанья дней с тобой он дружен.
Пареньком отец беды хлебнул На полях Галиции кровавой, Но пришел джигитом он в аул, Козыряя выправкою бравой.
И женился он, у бедняка Пир нехитрый: много или мало, — В пору эту проса полмешка Все его богатство составляло.
— Не печалься, —
Он сказал жене, —
Хватит нам и этого покуда.
Если любишь, если веришь мне, Заживем и мы с тобой не худо. —
И весна,
Светла и горяча,
В бедный дом вошла желанной новью, Именем заветным Ильича, Трудным делом, преданной любовью.
Стал аулсоветом этот дом, Председателем отца избрали. Хлопотал и ночью он и днем, Пять часов он в сутки спал едва ли.
И в нелегкий двадцать первый год Ашхане отец помог открыться, Чтобы голодающий народ
Хоть немного мог в ней подкормиться.
Скольким людям жизнь она спасла!
И взволнованно в глуши забытой Ленину наш старый Хайрулла Посвящал певучие байты.
...Как-то за полночь к отцу в окно Постучали:
— Мы из Белебея.
Кто здесь власть?
Пошли искать зерно, Надо действовать, и побыстрее! —
Комсотряд был дружен и толков, Времени терять не стали даром: До рассвета взяли кулаков, Часовых приставили к амбарам...
— Что же ты? Печешься каждый день, Все — о мире, о других сначала, А свои ворота набекрень? — Мать, случалось, на отца ворчала.
Но вступался дед мой за отца, Говорил ей, лишних слов не тратя: — Речь ведешь ты не с того конца, Повезло мне, доченька, на зятя.
Держит он за весь аул ответ, Государственная то забота.
Лучше доски мне подай! — И дед
Ладил завалящие ворота.
А отец, решив, что споры — блажь, Шел к Кизляу, бороздя нагорье,
Чтоб колхозу новому «Сын-Таш» Клин прирезать недругам на горе.
Кто-то злился на отца подчас, Донимал, пустым наветам внемля. — Ходят тучи, — Пел отец не раз, — Ходят тучи, поливая землю.
Были б крылья, скрылся б за горой, Улетел бы вдаль на зорьке алой... — Так душа отцовская порой Горькую досаду изливала.
И поднесь, коль друга рядом нет, Я пою ту песню без названья. Для меня в ней солнца щедрый свет И луны печальное сиянье.
Я пою над прозеленью трав, И плывет все так же, как бывало, Эта песня, в паруса вобрав Свежий ветер горного Урала.
Если б я вернуть былое мог, Чтоб услышать, как, взбираясь в гору, Говорит отец: — Держись, сынок, За меня, пока держаться впору.
А окрепнешь духом, сам, ей-ей, Этой же тореною тропою Тех, кто помоложе и слабей, Поведешь ты в гору за собою.
По-мужски прости, сынок, любя, Ты того, кто, залетев, как птица, На вершину, беркутом себя Возомнит и этим возгордится.
Будь с народом и служи добру, Если же ты станешь жить иначе, То в тебе еще раз я помру, Да и ты не будешь знать удачи.
Судеб много, — жизнь, сынок, одна, И земля — одна. Она от века И поит и кормит нас, она Наделяет верой человека.
Солнце светит для тебя вдали, Звездам нету ни числа, ни края. Но не забывай: ты — сын земли, Ты восславь ее и умирая.
У людей, как я, будь на виду, Их люби всего сильней на свете. Честно жил я, честным в гроб сойду, Если лгу — пусть рухнут скалы эти.
Без меня останешься, сынок,— Ничего, привыкнешь понемногу, Сам себе из тысячи дорог Верную ты выберешь дорогу... —
Трудно про отца писать, — встает Давний образ где-то в отдаленье. Честно жил он. В самый тяжкий год В партию он подал заявленье.
Но всегда, со страхом не знаком, С партией идя путем единым, Был он истинным большевиком, Пусть до времени и беспартийным.
Трудно про отца писать... Таких — Яростных, живущих для народа, — Называть у нас народ привык С благодарностью главою рода.
Холм могильный намела над ним Снежная зима сорок второго.
Я хочу вернуть его к живым, — Пусть во мне он повторится снова!
Вспоминаю я родной аул, И отец, как встарь, передо мною, — Точно свой бессменный караул Он несет над горной крутизною.
Соколом отец мой был, Крылом
Родины своей, —
По, доброй воле
Поднимался на борьбу со злом, Строил дом и засевал он поле.
1976
МОЯ ШКОЛА
За аулом, возле пустыря, В ковылях, разросшихся у дола, Встал к десятилетью Октября Двухэтажный дом — открылась школа.
Млея у распахнутых дверей, В коридоре замерев картинно, Удивлялись аульчане ей, Как волшебной лампе Аладдина.
Школа, школа! Звездочки огней, Крашеные парты — загляденье. ...Долго хлопотал отец о ней, Выхлопотал все же разрешенье.
Строили за совесть, не за страх Всем аулом, —
В стужу, без дороги, Проносили бревна на плечах Через белебейские отроги.
Каждый поработал от души — Рыли, конопатили, строгали.
Русские, марийцы, чуваши — Все трудились, Строить помогали.
Разве б раньше, В сумрачной ночи, Сблизились народы, словно братья? А теперь их дети, как ручьи, По звонку стекались на занятья.
Строгий сторож,
Помнивший Чонгар, Ковылял на темной деревяшке И, хотя был немощен и стар, Не давал озорникам поблажки.
Впрочем, он,
Сердитый, словно гром,
Был отходчив и гордился школой, Что десятилетним Октябрем Ребятне подарена веселой.
Мать родит детей, а школа их Делает людьми.
Мы света зерна Из колосьев, Солнцем налитых, Добывали долго и упорно.
Робкими пришли мы в первый класс, — Сильными, расправившими крылья В сорок первом, Смерти не страшась, Мы на фронт отсюда уходили.
Отзвенел последний раз звонок, И шинель надела наша юность. Был кровопролитен и жесток Долгий бой, —
Не все назад вернулись.
Но преподали урок они Недругу, — ярка и величава, В школу воротилась с той войны Их неумирающая слава.
Стой же, школа, мудрый свет храня! На столе моем, как блеск зарницы, Отсверк путеводного огня, Что из окон до сих пор струится. Школа незабвенная моя...
Я —СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК
В США объявлено, что защита прав человека чужих стран является одним из основных компонентов внешней политики.
Из газет
Я — человек,
Свободный человек,
Сообщества великого частица.
Могу я радость разделить на всех, Чужому горю сердцем причаститься.
Но занимать права мне не резон
На стороне, за дальними морями, Поскольку я и сам не обделен Высокими и щедрыми правами.
И то сказать: народ моей страны
Ценить умеет доброе вниманье
Но мы не дервиши:
Нам не нужны
Ни жалость зряшная, ни подаянье.
Иной, священной правдою стократ
Ложь окрестив, не поведет и бровью.
Не потому ль свободу нам сулят
Обрызганную негритянской кровью?
Не соблазнят, как голос моды, нас
Ни в эти годы, ни в иные годы
Права, что выставлены напоказ, Как статуя безжизненной Свободы.
Я за свои права стоять готов,
Я утверждал их на полях сражений.
Мне ведомы печаль сирот и вдов, И вкус побед, и горечь поражений.
Я знаю, как бегущему подчас Подножку ставят —
Грязное оружье.
Кровавыми слезами я не раз Платил за простоту и прямодушье.
Сорвать паучью свастику с земли Непросто было моему народу.
Но в грозный час мы отстоять смогли Права на мир, на счастье и свободу.
Я — человек,
Советский человек, Ничем не запятнаю это имя. Мои права — не на день, а навек, И бесконечно дорожу я ими!
1977
КОСТРЫ
Я возвращаюсь к роду моему — Он чтим из поколенья в поколенье. Кто упрекнет меня, когда ему
Я поклонюсь, встав молча на колени?
Я возвращаюсь к роду моему, — Зажженный им, Костер пылает ало.
В крутую пору, раздвигая тьму, Не раз он согревал меня, бывало.
То опадет, то, полон новых сил, Он, обжигая, встрепенется снова. Так отчего ж я нынче загрустил По дышащей золе костра родного?
Я возвращаюсь к роду моему, К моей земле, что за седым туманом Встает в рассветном розовом дыму То степью, то рекою Чермасаном.
Немало мне пришлось пройти дорог, Но свет костра играл под небосводом, И заменить чужой простор не смог Мне той земли, Откуда был я родом.
О сторона, родная навсегда, — Рассвет, плывущий над листвою зыбкой, Моя живая звонкая вода, Слеза моя и добрая улыбка!
Я звал Асылыкуль в морской дали, У Терека — кизлярские рябины, Тревожа корни рода, что ушли В земные неоглядные глубины.
Душой родительской во все года Сильна земля, мне ставшая судьбою. Вернуться бы мне радугой сюда, Чтоб жизни берега связать собою!
Хочу, чтоб здесь окончился мой путь, Чтоб песня здесь была моя допета, Чтоб легким пухом мне легла на грудь В урочный час земля святая эта.
1977
СОЛДАТСКАЯ СЛЕЗА
Светлой памяти поэта Саляха Кулибая
Мы друга провожаем в скорбный час Туда, откуда нет к живым возврата. Свинца кусочек и тоска о нас Останутся навек в груди солдата.
Не пряча слез, у гроба мы стоим, Хоть слезы тщетны — Знаем это сами.
И гроздья стынущих рябин над ним Горят в тиши кровавыми слезами.
Пусть скажут,
Что солдатам плакать — грех,
Что эти слезы из свинца,
Как будто
Литые пули — может быть, из тех, Что взяты для прощального салюта.
Теперь слезам особой веры нет, Зато в чести салютов канонада. Но, даже покидая этот свет, Нам о солдатской дружбе помнить надо.
Пусть слезы наши, С кровью пополам, Расплавят камни в горький час утраты, И вспыхнут звездами, И светят нам
День изо дня,—
Бессмертья вам, солдаты!
1978
ВСЕ МЕНЬШЕ НАС
Т. А.
Все меньше нас —
Всегда деливших вместе И свет и боль голодных, трудных лет. Встают к поверке звездами из жести Друзья, которых с нами больше нет.
Им — восемнадцать.
Синий плес над ними, Ни старости у них, ни седины. Чтоб из огня вернулись мы живыми, Они сердца сожгли в огне войны.
Погодки мы.
В тревоге ратных буден, В дыму пожарищ, в посвисте свинца Друг другу клятву дали мы, что будем Верны солдатской дружбе до конца.
О фронтовая молодость!
Лишь трое
Нас возвратилось из ушедших ста.
Вернулись победившие герои — Гордились ими люди неспроста.
Не нами правила судьба, — судьбою Мы сами правили.
Прошли года — Все хорошо, довольны мы собою, Но дружбу нашу ценим не всегда.
Среди хлопот житейских то и дело Мы стали нынче забывать о ней, Как будто смерть в глаза нам не глядела На той войне, в страде походных дней.
Друзей встречая, мы любой ценою Хотим весомей выглядеть подчас, Хотя давно, Крещенные войною, Мы цену знаем каждому из нас.
Так повелось, увы,— Когда нам туго, И жизнь на волоске, и даль во мгле, Мы к другу тянемся, мы всем для друга Пожертвовать готовы на земле.
Когда ж вокруг и радость, и цветенье, И неоглядна неба бирюза,— Безмолвно исчезают, словно тени, Надежные окопные друзья.
Скрепили кровью дружбу мы,— ужели Мирская суета, как терпкий яд, Убьет ее?
Неужто заржавели
Сердца дружить поклявшихся солдат?
Прервется путь, Уйдут чины и званья.
Забудутся лукавые слова.
Не будет память, взор слезой туманя, В веках и в поколениях жива.
Все меньше нас, —
Из ста, ушедших вместе, Вернулись трое.
Теплится рассвет —
Встают к поверке звездами из жести Друзья, которых с нами больше нет.
Им — восемнадцать.
Синий плес над ними, Ни старости у них, ни седины. Чтоб из огня вернулись мы живыми, Они сердца сожгли в огне войны.
Мы в дружбе поклялись им,—
Пусть, согрета
Нетленной памятью, из года в год В груди у нас мужская клятва эта, Подобно вечному огню, живет!
1977
ВО ВРЕМЯ БОЛЕЗНИ
Навек рассталась молодость с тобою, Устало сердце, выцвели глаза.
Свой срок отмерен загодя судьбою Для каждого,— продлить его нельзя.
Да и зачем,
Коль прожил ты немало, Ударам сердца счет вести, скорбя? Все ближе вечер.
Даже горечь стала
К исходу дня бесценной для тебя.
Конечно все в привычной круговерти — Весна и осень, лето и зима.
Но ты взгляни в глаза грозящей смерти Так, чтобы смерть шарахнулась сама.
Стучат часы.
В предутреннем тумане
Летят над Демой желтые листы.
Студеный ветер, Знать бы мне заране, Когда в лицо задуешь хлестко ты!
Не в радость мне, что осень плодоносна,— Встав на рассвете, я хочу опять Поющих птиц услышать в роще росной, Траву скосить, Цветов в лугу нарвать.
И облепить еще раз молодую Черемуху, как пчелы, поутру, И угадать, где завтра упаду я... Но я о том не знаю — И к добру.
1978
* * *
Порой в дыму предновогоднем Я думаю, тоской томим, Что год был часом быстролетным, А час — мгновением одним.
Заря займется — и завянет, Всему на свете свой конец. Ужель золой холодной станет И пламя трепетных сердец?
Что жизнь с потухшим углем схожа, Я слышал от людей не раз. Но ты, тепло в нем растревожа, Подуй — и вспыхнет он, зардясь.
Пусть будущие поколенья Наш дух, что дерзок и крылат, Сердец высокое горенье В груди навечно сохранят.
Все к жизни тянется упорно, И уголь трижды воскрешен, Когда в огне гудящем горна Железо закаляет он.
1978
* * *
То, что было свято для меня, То, что белым лебедем казалось,— Изгородь сломав, На склоне дня Стригунком весенним прочь умчалось.
И разверзлась твердь, И, как во сне, Поражая сердце новизною, Прилетели лебеди ко мне — Никогда не виданные мною.
1978
ПОЭМА
СОРОК ШЕСТОЙ СОЛДАТ
Вступление
Я не могу об этом не писать. Не верю в тишину и благодать; Я с болью просыпаюсь на рассвете, И раны открываются опять. Вот почему пишу я строчки эти. Я с юностью о прошлом говорю, Чтоб сыновья, мужая, не забыли, Как в блиндажах встречали мы зарю, Как преданно и трудно мы любили. Костры и пепел — Скорбные пути, Костры и пепел — Ратные дороги. Нам довелось Немало верст пройти, Отогревая на привалах ноги. Но мы не пепел, теплый до поры, Мы — Прометеи!
В черный час печали
Во тьме ночной походные костры Мы, землю освещая, зажигали. И до сих пор Наперекор годам, Овеянные резкими ветрами, Горят костры, И вечно светит нам Высокое, Изодранное пламя.
Атака
Пальба, пальба...
Со всех сторон
Пальба...
Солдатский путь,
Безвестный и далекий, Встает — неотвратимый, как судьба — И в огненном теряется потоке.
То согнут в рог и жаром опален.
То снова прям —
Лишь стихнет канонада, Как будто в ад, петляя, сходит он И к солнцу возвращается из ада. Идем вперед.
Смешались свет и тень,
В еловых ветках пламя заплясало;
Над нами о невидимый кремень Стальное ударяется кресало.
Еще как чудо льется птичья трель, Над берегом крутым цветет калина, Но, накрывая трепетную цель, В гнездо утиное Ложится мина.
Обугленные кочки вверх летят, К затянутому дымом небосводу, И кровь еще не плававших утят В багряный цвет Окрашивает воду.
А сколько теплых человечьих «гнезд» Погребено навеки под золою!
Беда встает во весь огромный рост, Зловещий дым клубится над землею. Слепит глаза
Соленый» едкий пот»
Рябыми стали наши гимнастерки. Нам удалось продвинуться вперед До деревца на вздыбленном пригорке. Оно стоит, листву с ветвей стряхнув, Оно мертво.
А мы пока что целы.
Штабная карта.
Выгнув острый клюв, Летят на Запад розовые стрелы.
Изменник
Берет атака яростный разбег;
Уже окопы вражеские рядом, Но сзади остается человек На дне воронки, Вырытой снарядом.
Он не контужен, Пулей не сражен,— Винтовку бросив, В дымке предрассветной, Цепляясь за траву, скатился он В глубокую воронку...
Чуть заметно
Колышутся, чернея, стебельки.
Вдали от затихающего боя, Он на небо глядит из-под руки. С надеждою, И страхом, И мольбою.
Калина, Ты запомнила его? О чем — скажи — он думал в утро это? Но дерево недвижное мертво, Поникло — ниоткуда нет ответа.
Быть может, он сказал об этом вам, Беспомощные, тихие утята?
Но только тень проходит по волнам, И желтый пух Плывет, плывет куда-то...
Ты слышала, листва, его слова В рассветный час Над вспененной рекою?
Но срезанная пулями листва Безжизненно обмякла под ногою... Вот он ползет, пересекая луг, Ползет назад, Глаза от солнца пряча.
По той земле, Где пал в атаке друг, По той земле, Где бой кипел горячий. А чуть поодаль Раненый лежит, Прижав к груди тяжелые ладони. Кудрявый чуб травинками повит, Две звездочки темнеют на погоне.
Письмо девушки
Любимый!
Мне трудно об этом писать;
Прости — ничего от тебя я не скрою: Сегодня подруги мои опять Не разговаривали со мною...
Я знаю: сердце сильнее невзгод, Но все вокруг для меня постыло. Страшный слух по селу идет, Что я тебе изменила.
В чужие двери стучится ложь,
Глаза от непрошеных слез ослепли...
Где ты весточку эту найдешь — В горячем дыму Или в сером пепле?
Но если хоть искорка в нем жива, Она на ветру светло разгорится, И встанут из пепла мои слова На влажной от слез странице. Люблю и страдаю, единственный мой, Ревную тебя ко всему на свете: К дорогам крутым, К тишине ночной, К землянке, где ты задремал на рассвете. Наверное, ревность моя смешна — Людей разлучает година лихая; Все ближе и злее бушует война, И нет ей конца и края.
О, если бы только сбылись мечты И мы оказались, как прежде, рядом, Меня укорить не решился бы ты Ни словом, Ни даже взглядом.
Быть может, встреча наша близка, Но мне давно по ночам не спится; Повсюду находит меня тоска И на сердце камнем тяжелым ложится. И вновь возвращаюсь я к той поре, Когда по тропке сырой, бывало, Босоногой девочкой На заре Из дому я выбегала, И даже не чувствовала, как жгла Колени мои густая крапива.
Ни боли не видела я, ни зла,--Земля предо мной, как дивное диво,
Была величава,
Была светла, Была нестерпимо красива! Доверчиво шла я по ней наугад, Смеялась и пела по детской привычке. Пожалуй, боялась только ребят, Что дергали в школе меня за косички... Разве я знала, что рядом — мрак, Разве я знала, что рядом — враг? Бездомные люди уходят во мглу, Не гаснут ночные пожарища где-то... Нет, я не могу оставаться в тылу В суровое время это!
Акация наша стоит над рекой, Осыпаны ветви снежком серебристым. Над нею закружатся пчелы весной, Дожди застучат по листьям. И если, вернувшись в родимый край, Один простоишь ты под ней до рассвета, Прошу, любимый,— не обрывай Ее заревого цвета, Заря...
Ты помнишь, как на ветру, Над росной травой разгораясь ало, Птиц веселых будя поутру, С востока она вставала?
Заря...
Не она ли нашу любовь
Встречала потоками ясного света, А нынче ее ледяную кровь Впитала бумага эта...
За окнами тускло мерцает звезда, Дрожат огоньки за мглистым покровом. Прощаюсь я с детством своим навсегда И с отчим прощаюсь кровом.
Мы встретимся, милый!
Меня не страшат
Ни снежные бури, ни дальние дали.
Я уезжаю.
Знакомый солдат
Ждет меня на вокзале.
Как мне верней описать его?
Он с виду недобрый.
Молчит угрюмо.
Глядит исподлобья...
Но ты ничего
Плохого о нем не думай.
В ту ночь, когда, одиноко скорбя,
С тобой распрощалась я на вокзале, Он подошел и спросил про тебя.
И долго мы с ним на перроне стояли Меня он за руку тихо взял, Снежинки на нас опускались колко... — Я сам из госпиталя, — сказал, — Выписался только... — Мы шли, утопая в рыхлом снегу, Вдали золотилась полоска рассвета. — Не плачь,— сказал он,— я помогу. И сердце мое поверило в это.
С тех пор и пошли обо мне гулять Темные сплетни по всей округе. Молча, украдкой вздыхала мать, Отворачивались подруги.
Косые взгляды со всех сторон,— Как мне обидны они и горьки!
Ведь это же ты предо мной, а не он -В застегнутой наглухо гимнастерке.
О, если бы только сбылись мечты, И мы оказались, как прежде, рядом, Меня укорить не решился бы ты
Ни словом, Ни даже взглядом! Ты писем мне не пиши домой — Мы встретимся скоро ценой любою; На фронт уезжает знакомый мой, Берет он меня с собою.
А чтобы нам вместе наверняка Доехать до самого места,— Просил он, чтоб я выдавала пока Себя за его невесту.
«Найдешь, — говорит он, — дружка своего И в той же останешься части: Я даже два литера взял для того, Чтоб встретиться вам со счастьем».
Хочу с тобою идти вдвоем
С санитарной сумкой иль автоматом И числиться в ротном списке твоем Обыкновенным солдатом.
И пусть этот путь беспощадно суров — Я научусь его не страшиться.
Пока ты жив, пока ты здоров — Со мной ничего, ничего не случится... Только б добраться — и вместе в бой, И разом бы кончились все печали... Прощай.
Тороплюсь я —
Попутчик мой Ждет меня на вокзале.
Возмездие
Вел за собой бойцов в атаку он
В кромешной мгле, В сплошном, надсадном гуле И, вспышкою внезапной ослеплен,
Упал, Не выпустив последней пули. Степной орел, Отчаянный джигит!
Висок в крови.
Глаза его закрыты.
Полуживой средь мертвых он лежит, И все-таки живой, А не убитый. Гудит земля.
Но слышно ей, земле, Прерывистое, тяжкое дыханье. Гудит земля.
Крадется враг во мгле, Ползет к нему в редеющем тумане. И снова тьма.
И снова враг ползет.
Он мертвецов обыскивает, что ли? Но это — наш...
Угрюмо сжатый рот, Взгляд исподлобья, Памятный до боли...
* * *
Где это было? Ночь...
Примятый снег...
Гудок над степью, резкий и короткий... Все ближе подползает человек Со звездочкой на сплюснутой пилотке. Вот прикоснулся он к его щеке, В кармане не спеша нащупал что-то, И через миг — дрожит в его руке Потертое, чуть выцветшее фото,
Там девушка.
Из-под пушистых век
Знакомый взгляд — задумчивый и кроткий; И мрачно хмурит брови человек Со звездочкой на сплюснутой пилотке. Он помнит все: Заснеженный перрон, И вой пурги, утихнувшей к рассвету. И ложь свою, И то, как ловко он
С собой на фронт увез девчонку эту, И у разъезда в ветреную ночь, Когда, не сладив с нею, Обозленный, Он, кулаком грозя, метнулся прочь К гремящему на стыках эшелону. Проклятый час! Никто не должен знать, Каким путем обратно он вернется. Но он найдет, найдет ее опять И отомстит, И мрачно улыбнется.
Недаром он в чужой залез карман, Позоря честь мужчины и солдата, И выкрал этот светлый талисман, Что не ему подарен был когда-то... Над ровным полем пламенеет свет. Сознание яснеет на мгновенье, И вновь темно.
А может, это бред, Последнее туманное виденье? Нет, лейтенант, не бредишь ты, Встает Опять перед тобою поневоле Сквозь призму дней
Угрюмо сжатый рот, Взгляд исподлобья, Памятный до боли. Где призрак этот в первый раз возник? Какие судьбы снова вас столкнули?
Открой глаза, Приди в себя на миг И вспомни о невыпущенной пуле. Ты для врага берег ее,— Смелей: Он здесь, Он сам обрек себя на муки, К судьбе твоей, К любви твоей
Он протянул завистливые руки.
Не спрашивай, Откуда родом он; Быть может, твой земляк и соплеменник Он трижды на бесславье осужден И трижды проклят, Как любой изменник.
Нет для него
Ни тропок, ни дорог, Его сожгут Весенние зарницы, Земля уйдет из-под неверных ног, И реки
Не дадут ему напиться.
И если выпало в последний раз Тебе — хоть на минуту — приподняться, То сделать это должен ты сейчас, Ты должен с ним Немедля рассчитаться.
Темно в глазах.
И сил в запасе нет,
Но пистолет — он под рукой, на месте. Короткий выстрел. Рвущий душу свет...
Свершилось справедливое возмездье.
Раскаты боя где-то впереди, На правый берег Перешла пехота.
Лежит у лейтенанта на груди
Карманное,
Чуть выцветшее фото.
Очнись, джигит!
Любимая — с тобой,
Снега и грозы ей не помешали:
Летит навстречу
Ветер луговой
И узкий локон из-под белой шали.
В твое лицо,
Слезу с ресниц смахнув, Глядит она тревожно и несмело... Штабная карта.
Выгнув острый клюв, Летят на Запад розовые стрелы.
В медсанбате
Бушует ветер третий день подряд, И потолок брезентовой палатки Зеленой рябью Щедро бороздят
Широкие морщинистые складки, Поверх земли слежавшийся настил — Сухая, потемневшая солома.
Одним — на фронт,
Другим отсюда в тыл, А может быть, и горше...
Все знакомо.
Безжалостна война. Но даже тут, Сквозную боль едва превозмогая, И днем и ночью люди жадно ждут — Придет ли с фронта Весточка живая.
И если вновь доставленный солдат, Открыв глаза, раскурит папиросу — Он в тесное кольцо Надежно взят, И сразу начинаются расспросы. Все уточним, Наговоримся всласть, И будто снова В бой ходили сами.
Мне повезло:
Жду выписки — и в часть, Вдогонку за ушедшими друзьями. Туда не всем означен путь пока; Сегодня на рассвете В дальний угол Отдельно положили паренька. Кудрявый чуб Бинтами схвачен туго. Его ладони налиты свинцом, Дыхание прерывисто и редко, Ко мне подходит хмурый военком: — Прочти его бумаги. Вот планшетка.
Плох лейтенант — ни встать ему, ни сесть, И неизвестно, Из какой он части, А тут, в планшетке, Письма, может, есть
И адресок окажется на счастье... Раскинутые руки, Тихий бред.
Плох лейтенант. Он выживет едва ли. Но у надежды есть особый свет, Что дорог нам
В сомненьях и печали.
Его несут усталые врачи
В стерильных неотглаженных халатах. Живет надежда в пасмурной ночи, В сырых окопах»
В тесных медсанбатах.
Она — как родничок в глухом краю, Светла, как материнская забота. Я из планшетки карту достаю, Карманное, Чуть выцветшее фото.
Что там еще?
Обычная тетрадь
С извечною таблицей умноженья, И письма — треугольники.
Видать, Написанные перед наступленьем. Засушенные белые цветы Еще не потеряли аромата.
Но сверху треугольники чисты —
Ни имени,
Ни места адресата.
Их ни одна не метила печать.
Им суждено остаться без ответа.
Узнать бы мне, Куда их отослать, Кому они?
Я должен сделать это.
Первое письмо
Как долго, кажется, я на войне Живу от тебя вдали!
Сорок пять судеб доверено мне, Три километра земли.
Здесь сорок пять друзей боевых За Родину насмерть стоят. А сколько верст у нее таких И сколько таких солдат! В рассветном мареве По утрам, Когда плывут журавли, В окопах глинистых слышно нам, Как бьется сердце земли. Любимая, где ты?
В какой стороне, В какие ушла края? Сорок пять судеб доверено мне, Сорок шестая — твоя.
Мне за тебя до конца отвечать, Иначе не может быть.
Не смеет оружия в руки брать Тот, Кто устал любить.
Чего бы стоила жизнь моя И весь ее свет и пыл, Когда бы забыл о Родине я, Когда бы тебе изменил!
Влюбленная птица уносится вдаль, Зарею омыв крыло;
Вбирает в себя добротная сталь Горячих сердец тепло. Нас сорок пять, И горит земля,
И нет нам пути назад.
Где ты, где ты, любовь моя, Сорок шестой солдат?
Так исстари любо походной судьбе: И хлеб пополам, и тоска.
Здесь каждый знает все о тебе, И каждому ты близка.
Нас — сорок пять боевых друзей, Большая семья у нас.
И кто-нибудь о любви своей Заводит полночный сказ.
И долго, задумавшись, мы сидим Один на один с тишиной, И вьется махорочный сизый дым К бессонной звезде ночной.
И степи алтайские нам видны, И чей-то волнуют взор Просторы солнечной Ферганы, Вершины Кавказских гор...
Лучинка одна —
Светлячка слабей, Ее огонек — как нить, Но сорок пять молодых огней Ветру не погасить.
Одна у нас цель, Для которой живем, И путь один, и успех, Но есть у солдата и отчий дом, И та, что дороже всех. Ты так, любимая, мне нужна! Не зря говорит комбат: — Считай, что в списке твоем она — Сорок шестой солдат.
От автора
Какое утро!
Спит речная гладь, В алмазных росах яркая поляна. Едва успел письмо я дочитать, Как звонкий смех послышался нежданно. И разом смолк.
Прислушиваюсь... Нет, Мне, верно, показалось: — Сорок пятый...
— Сорок шестой... —
И тотчас:
—Я! — в ответ;
И вдруг я вспомнил: Сестры медсанбата! Ведь в этот час они всегда в строю. Простое дело — Время переклички, И я письмо второе достаю — Две смятые тетрадные странички.
Второе письмо
Чуть теплится огонек вдали;
Уходит день, Но покоя нет. Осыпал грудь печальной земли Белый-белый Весенний цвет.
Одно лишь письмо ты прислала мне, Я помню его — Строку за строкой...
Акацию белую по весне
Для нас посадила ты над рекой.
Мне дня не прожить без любви твоей, Врываются строчки, Как ветер, в сон, И белый цвет с голубых ветвей Плывет, Касаясь моих погон.
А может быть, это письма твои, Летящие к нашему блиндажу? Почти не думая, В забытьи На белые лепестки гляжу.
О, как хотелось бы мне опять Поверить в то, что прошла гроза, С тобой вдвоем Над рекой стоять, Смотреть неотрывно В твои глаза.
Пусть многое стало иным на войне, Но разве сегодня забудешь, любя, Каким невозможным казалось мне Даже в мыслях Дотронуться до тебя!
Как ветром вымытые цветы, Росу вбиравшие по утрам, Мы были молоды и чисты, И солнце ярко светило нам. Опять обстрел...
Разорвался снаряд,
И яблонька падает, вся в дыму, И белые лепестки летят — В последний раз К твоему письму.
Лежат солдаты. Их — сорок пять, И каждый думает об одном.
Летят лепестки...
Нам бы только встать, Сквозь белый дым Пойти напролом!
...Чуть теплится огонек вдали, Ни днем, ни ночью покоя нет. Осыпал грудь печальной земли Белый-белый Весенний цвет. Где ты сейчас, В какой стороне, За тысячи верст Или рядом со мной?
Как долго письма идут на войне, Как трудно нынче тебе одной! Друзья мне помогут тебя найти, Нас судьбы ратные соединят. Летят лепестки...
Дымятся пути... Где ты, сорок шестой солдат?
Живой и мертвый
Короткий сон.
Солдатская весна.
Мечты в незапечатанном конверте... Страшна война.
И смерть на ней страшна, Но есть беда и пострашнее смерти. Жил человек.
Угрюмо сжатый рот.
Взгляд исподлобья Пристально-колючий.
Жил человек — и предал свой народ В нелегкий час,
Когда сгущались тучи.
К чему, решил он, о чужой судьбе Мне думать, Иль она своей дороже? — Хоть день, да мой,— Сказал он сам себе,— А смерть одна.
Чуть раньше или позже,— И богу помолившись своему, Все рассчитав И все решив заране, Он кинулся в редеющую тьму И растворился в утреннем тумане. Есть полоса, которую резонно Нейтральной зоной На войне зовут, Но сердце — Неподкупный, высший суд,— Оно не признает нейтральной зоны. И гневными сердцами осужден, Не скроется изменник от ответа. Мы говорим: Да проклят будет он!
И смертный приговор — Проклятье это...
Почти прозрачна неба бирюза, Колышет ветер Скошенную мяту.
К полудню лейтенант открыл глаза, Обвел настороженную палату. И, силясь руку притянуть к груди, Бескровными, иссохшими губами Вдруг прошептал: — Назад...
Не подходи...— И вновь забылся, Окруженный нами. Заботливо и бережно Над ним Склонился врач, не говоря ни слова. И влажной марлей по губам сухим Провел, И раненый очнулся снова, Как будто там, В неведомой дали, Еще в дыму вчерашнего сраженья, У самой бездны, На краю земли Увидел он кого-то на мгновенье. И сразу стал осмысленнее взор, Соединились прерванные нити. — Он не успел...
Я выстрелил в упор... Я спас ее... Прошу вас... напишите... — Ни слова больше. Снова тишина.
В ней растворились шорохи и звуки. Сомкнулись веки. Грудь напряжена.
Раскинуты беспомощные руки. Со всех сторон больного окружив, Застыли мы.
И сестры наготове. Врач улыбнулся: — Будет сокол жить! Готовьте стол — переливанье крови.
Третье письмо
Ты помнишь...
Конечно, ты помнить должна Тот вечер
В самом начале зимы, Когда меня позвала война, Когда с тобою расстались мы. Еще не все осознав вполне, В морозной дымке Среди друзей
Я думал, как многое нужно мне, Чтоб быть достойным любви твоей, Она мне казалась такой большой, Льющейся прямо из карих глаз... Разве я мог покривить душой На земле Перед ней Хоть раз?
Ты помнишь...
Конечно, ты помнить должна. Как молчаливо я обнял тебя: Стояла ты на краю полотна. Белую шаль в руках теребя. Людей торопил Уходящий состав, А рядом с тобой, заслоняя свет, Мужчина, Губы надменно сжав, Глядел исподлобья Кому-то вслед.
Качнулась земля.
До свиданья, друг!
Последний, трепетный взмах руки.., Как слезы кровавые,
На ветру Дрожали красные огоньки. Ты помнишь...
Конечно, ты помнить должна, Как выла пурга, разлучая нас, Как снегом закидывала она Огни, мерцавшие в этот час. Еще не надев лейтенантских погон, Еще оружия не получив, Я был любовью твоей силен И твердо знал, что останусь жив. Я все доверил тебе одной: Надежды, помыслы и мечты,— Единственной, бесконечно родной, Какою можешь быть Только ты.
В любой беде, вопреки всему, Даже не зная, где ты сейчас, Я верю тебе, как себе самому — Без дальних слов И высоких фраз.
Нас из засад не встречали впотьмах Обрезами кулаки, Не серебрились у нас в руках Чапаевские клинки.
Для мира и радости дети растут В стране молодой, В трудовом краю.
Мы стали солдатами только тут В первом — самом страшном — бою. Нам вера не раз прибавляла сил, Мы с ней принимали любой удел; О, горе тем, кто ей изменил Иль верить смолоду не умел. Кто, разбивая, как пенный вал,
Нас окрылявшую мечту, Обложкой паспорта прикрывал Душевную пустоту!
Нет, ты не из тех, кто выходит в бой, Оглядываясь назад.
Верю в тебя и горжусь тобой, Любовь моя, сорок шестой солдат! Бескрайня земля, но нет уголка Краше того, где встретились мы, Где вешние звезды катит река И песня уходит в степь за холмы. Ты помнишь...
Конечно, ты помнить должна: Легко мандолина вела напев, Дрожала серебряная струна, Степным колокольчиком зазвенев: — Ох, и быстры волны Ак-Идели — Ни одной волны не догоню. Над рекою маки заалели — Ни один с тобою не сравню...— Мне песня эта до слез мила. С перрона заснеженного за мной Шагнула она и рядом пошла По стороне чужой.
Суровое время — Ни писем, ни встреч. Где ты теперь — ответь! Костер разложить бы, огонь зажечь. Сердца над ним отогреть;
Увидеть бы рядом твое лицо, Поцеловать в уста.
Прислала ты одно письмецо, А мне их мало и ста.
Но письма будут! Мне ли не знать, Как тяжек он — ваш бессменный труд!
Может быть, некогда написать, Может быть, письма за мной идут. Ты помнишь? Конечно, ты помнить должна, Что я им не просто рад, Что всех дороже мне ты одна, Сорок шестой солдат. Я не таю про тебя обид, Пишу, как есть, обо всем. Скоро ракета над нами взлетит, Уже нарастает гром.
Снова землю кидает в дрожь, Осколки над головой свистят. Ты вместе с нами в атаку встаешь, Сорок шестой солдат.
Вместо эпилога
Дочитано последнее письмо. Оно, как откровение само. И если бы его отправить в тыл Как гимн любви и нежности суровой, Я ничего бы в нем не изменил, Ни одного не переставил слова. Что завтра лейтенанту суждено? Уйдет ли он в дымящиеся дали, Где, может статься, ждут его давно И подвиги, и новые медали, Иль это все отныне позади — Не знаю сам. Но знак его раненья — Почетную нашивку на груди Пусть будущие видят поколенья. Я письма эти сохраню для них — Святое человеческое диво, Написанное в сумерках слепых
Размашисто, неровно, торопливо. Кружатся листья, облетает сад, А в памяти, как много лет назад, Горят костры, но светлый дым не горек. У прошлых лет есть точный адресат — Склонившийся над временем историк. И честная солдатская строка, Переливаясь затаенным светом, Расскажет о былом, наверняка Ни разу не расхваставшись при этом, Как мы зарю встречали в блиндажах, Как преданно и трудно мы любили; Расскажет о суровых рубежах, Где Родину мы грудью заслонили. Пройдут года, но будет вновь и вновь Чудесный сплав светить из дальней дали. Мечту солдата, Верность и любовь — Все это вместе Мужеством мы ввали.
1950—1961
СОДЕРЖАНИЕ
стихи
К земле я сердцем прирос. Перевод О. Балакиной ....	4
На берегу Ашкадара. Перевод Я. Серпина ..................... 4
До свиданья, степь! Перевод М. Рудермана ................... 5
Матросову. Перевод Я. Серпина .............................. 6
«И если суждено в краях иных...» Перевод О. Балакиной 7
Уфимец. Перевод Л. Озерова ................................. 7
«К земле, впитавшей столько жгучих слез...» Перевод О. Ба-
лакиной .................................................... 8
Шинель. Перевод Я. Серпина ................................. 9
Под каштанами	Праги. Перевод	М. Дудина....................10
Цветы. Перевод	Я. Серпина	.............................10
Истосковалось сердце по России. Перевод Я. Серпина . .	11
Моя красавица.	Перевод Я.	Серпина .........................12
«Эй, други, в глаза подступающей смерти...» Перевод
Я. Серпина..................................................13
Он не вернулся. Перевод О. Балакиной........................14
Мундир. Перевод М. Дудина...................................15
«Всю жизнь я — путник...» Перевод Я. Серпина ...............15
Огни над Агиделью. Перевод А. Филиппова ....................16
До свиданья, Кама! Перевод О. Балакиной.....................17
Луна на льду. Перевод О. Балакиной .........................18
«Фатхелбаян...» Перевод О. Балакиной........................19
«Слышите, друзья мои, слышите, снова...» Перевод М. Рудермана ....................................................21
«Я в степной родился стороне...» Перевод Н. Милованова .	22
«Здесь — мальчонкой среди взрослых...» Перевод Я. Серпина 23
В родном доме. Перевод М Рудермана..........................23
Памяти матери. Перевод О. Балакиной, .......................24
На почетном месте. Перевод Я. Серпина ......................25
«Долголетия звезд степных...» Перевод М. Рудермана . . 27
Одинокая береза. Перевод М. Рудермана.......................27
В стране Салавата. Перевод О. Балакиной.....................28
«Кипит вокруг горячая работа...» Перевод Я. Серпина . . 31 Товарищ Ленинград. Перевод А. Филиппова.....................31
В метро. Перевод Я. Серпина.................................32
Две сосны. Перевод Я. Серпина...............................33
У Ленина. Перевод Я. Серпина................................34
Моя звезда. Перевод Н. Милованова ..........................35
Когда военная тревога. Перевод М. Дудина....................36
«Верьте тем, кто на игру и фразу...» Перевод Я. Серпина 37
Весенний мотив. Перевод М. Рудермана........................38
Первая борозда. Перевод Я. Серпина..........................39
Университет. Перевод М. Рудермана...........................40
У Тукая. Перевод М. Рудермана...............................41
Живой Такташ. Перевод М. Рудермана..........................42
«Я прихожу домой под вечер...» Перевод Я. Серпина ... 43
Родные напевы. Перевод Я- Серпина...........................44
Школа имени Ленина. Перевод В. Трубицына....................45
При пении партийного гимна. Перевод С. Северцева ... 47
Песня с мандатом. Перевод С. Северцева......................49
У памятника Райнису. Перевод Я. Серпина.....................51
Рукопожатие. Перевод Я. Серпина.............................52
Слово Башкирии к Украине. Перевод М. Рудермана ... 53
В родном доме. Перевод В. Трубицына.........................55
Голос сердца. Перевод Е. Николаевской.......................56
Капля. Перевод О. Балакиной.................................57
Легенда о гордом озере. Перевод О. Балакиной................57
Жизни торжество. Перевод Я. Серпина Заря. Перевод Я. Серпина.................
Спеши мне навстречу. Перевод Я. Серпина.....................61
«Ты далеко, в заповедных пределах...» Перевод О. Балакиной 62
S г
Другу. Перевод О. Балакиной..............................62
«Как мы смешны...» Перевод О. Балакиной..................63
Книги. Перевод Я. Серпина................................63
Баллада любви. Перевод А. Наумова........................64
«Проходят дни дорогою своею...» Перевод Я. Серпина ... 67
Весны мои не считаны. Перевод Я. Серпина.................68
Спор с другом-поэтом. Перевод Я. Серпина.................69
«У каждой стороны свои цветы, и запах...» Перевод Я. Серпина...............................................70
«Известье похоже на птицу...» Перевод Я. Серпина ...	71
Рисунок, выжженный огнем. Перевод Е. Николаевской . .	72
Солнечная песня. Перевод Е. Николаевской.................73
«У партии нашей — могучие крылья...» Перевод Я- Серпина 74
Мы не изменим веку. Перевод Я. Серпина...................75
Крылатое знамя. Перевод Е. Николаевской..................77
У друзей. Перевод Я. Серпина.............................78
Черек-Тары. Перевод Я. Серпина...........................79
Кавказская калина. Перевод Я. Серпина....................80
«Погляжу на пенистые реки...» Перевод Я. Серпина ... 80 «Чувств переменчивых не удержать в душе...» Перевод Б. Романова..............................................81
«Нетерпеливость чувств, терпение ума...» Перевод Б. Романова 82
Мы спешим. Перевод Б. Романова .......... 82
Из цикла «М ой род»
Мчится поезд в отчие края. Перевод Я. Серпина............86
Мой	аул.	Перевод	Я.	Серпина...........................%7
Мой	дед.	Перевод	Я.	Серпина...........................89
Моя	мать.	Перевод	Я.	Серпина...........................92
Мой	отец.	Перевод	Я.	Серпина...........................95
Моя школа. Перевод Я. Серпина...........................100
Я — советский человек. Перевод Я. Серпина...............103
Костры. Перевод Я. Серпина..............................104
Солдатская слеза. Перевод Я. Серпина . . .	. .... 106
Все меньше нас. Перевод Я. Серпина..........................107
Во время болезни. Перевод Я. Серпина........................109
«Порой в дыму предновогоднем...» Перевод Я. Серпина . . 111
«То, что было свято для меня...» Перевод Я. Серпина . . 111
ПОЭМА
Сорок шестой солдат. Перевод Я- Серпина ....... 114
Хаким Габдрахманович Гиляжев
ОГНИ НАД АГИДЕЛЬЮ
Редактор Е. Н. Имбовиц
Художественный редактор Е. В. Николаева Технический редактор Л. А. Фирсова Корректоры Т> В. Новикова, Н. В. Бокша
И Б № 2396
Сдано в набор 17.05.82. Подп. в печать 22.10.82. АО9688. Формат 70х90/32. Бумага типогр. № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 5,27. Усл. кр.-отт. 5,27. Уч.-изд. л. 5,98. Тираж 20000 экз. Заказ № 458. Цена 85 коп. Изд. инд. ЛНП-65.
Издательство „Советская Россия“ Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 103012, Москва, проезд Сапунова, 13/15.
Сортавальская книжная типография Государственного комитета Карельской АССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Сортавала, Карельская, 42.
85 коп.
-СОВЕТСКАЯ РОССИЯ'
Х.ГИЛЯЖШ * Огни над Аги дел ью
< Ч * 1 A* 111 * \ * । *< * т^-1 • t‘ 11 ч ‘f1.'. Г» 4•’! .♦ i G* f h G 4* » •»*< i ’  <4* «•$ < • 4 ‘ j 9'.' \ K *ir Л «•*«\ f t * r^t 11 *»•« S «> i* i J, l J >' • I. t > в * i 'i *. ‘ । *«! • » >1 • •.1! i'» »• •1. • i* < *.1 3 s4»* %? > i * t1 »•<* Л •* P»*