/
Author: Джеймс Ф.Д.
Tags: художественная литература роман романы детективные романы
ISBN: 5-7001-0124-6
Year: 1994
Text
МАСМНЕРА
/±\ О С|р О СЮЖЕТНОГО
т^деИектива
ФИЛЛИС ДОРОТИ
ДЖЕЙМС
НЕ
ЖЕНСКОЕ
ДЕЛО
ЛИЦО ЕЕ
ЗАКРОИТЕ
НЕЕСТЕСТВЕННЫЕ
ПРИЧИНЫ
НЕ ЖЕНСКОЕ
ДЕЛО
РОМАНЫ
§
11СНТРПОЛИГРАЯР
Москва
1994
ББК 84.4 Вл
Д40
Серия «Мастера остросюжетного детектива»
издается с 1991 года
Художник И Л.В а рае ин
Джеймс Ф.Д.
Д40 Не женское дело: Детективные романы. — Пер. с англ. —
«Мастера остросюжетного детектива». — М.: Центрполиграф,
1994. — 495 с.
Известная английская писательница Филлис Дороги Джейме, которую считают наследницей
АКристн, родилась о Оксх|юрдс в 1920 году.
В сборник включены роман-дебют «Лицо се закройте*, вышедший в 1962 году и востор¬
женно встреченный критикой, роман «Неестественные причины* и «Нс женское дело*, удосто¬
енный награды Ассоциации американских писателей детективного жанра.
В произведениях Ф.ДДжеймс при захватывающей детективной интриге прослеживается ин¬
терес к проблеме жизни и смерти, стремление найти ответ на вопрос, почему происходят умыш¬
ленные убийства. Кроме того, произведения отличают достоверность, глубокий психологизм,
пейзажное «оформление*, отвечающее психологическим конфликтам.
ББК 84.4 Вл
18ВЫ 5-7001-0124-6
© Состав и художественное оформление
торгово-издательское объединение
«Центрполиграф», 1994
Глава 1
1
Ровно за три месяца до убийства в Мартингейле миссис Макси
устроила прием. Спустя годы, когда судебный процесс почти стерся в
памяти — остались лишь скандальные подробности да заголовки на
пожелтевших газетных страницах, которыми застилали полки в кухон¬
ном буфете, — Элеонора Макси вспомнила тот весенний вечер как
первый эпизод трагедии. Память, капризная и своевольная, воскрешала
картину ничем не примечательного ужина, окутывая ее аурой дурных
предчувствий и тревоги. Теперь, в ретроспективе, он казался ритуальной
встречей под одной крышей жертвы и подозреваемых. Прологом к сцене
убийства. На самом деле на ужине присутствовали не все подозревае¬
мые. Во-первых, Феликс Херн в тот уик-энд не был в Мартингейле. Но
в воображении Элеоноры Макси он тоже сидел за столом, следя на¬
смешливым и пытливым взглядом за гримасами и ужимками входящих
в роль актеров.
Конечно же, вечер был заурядным и скучным. Трое гостей — док¬
тор Эппс, викарий и мисс Лидделл, смотрительница приюта св. Марии
для девочек, — слишком часто сиживали за одним столом, чтобы ждать
друг от друга чего-нибудь новенького или испытывать от подобного
соседства особый восторг. Кэтрин Бауэрз была непривычно молчалива,
а Стивен Макси и его сестра Дебора Рискоу с трудом сдерживали
раздражение: Стивен не приезжал домой из своей больницы больше
месяца, и пожалуйста — именно в этот день устроили прием. Миссис
Макси только что взяла в горничные мать-одиночку из приюта мисс
Лидделл, и девушка первый раз прислуживала гостям. Но напряжение,
сковавшее всех участников трапезы, вряд ли было вызвано присутстви¬
ем Салли Джапп, ставившей блюда перед миссис Макси и убиравшей
тарелки с завидной сноровкой, которую отметила не без удовлетворения
мисс Лидделл.
5
Судя по всему, по крайней мере один гость был безмятежно сча¬
стлив. Бернард Хинкс, викарий Чадфлита, был холостяком, и любая
возможность увильнуть от сытной, но неудобоваримой стряпни своей
сестрицы, которая вела его хозяйство, — она-то никогда не разъезжала
по гостям! — оборачивалась для него истинным праздником, так что
ему было не до светской болтовни. Милый, приятный мужчина, он
казался старше своих пятидесяти четырех лет, слыл нерешительным и
робким во всех вопросах, за исключением веры. Теология была его
главной, практически единственной страстью, случалось, правда, прихо¬
жане не всегда понимали его проповедей, хотя принимали их востор¬
женно и считали, что он шибко умный, оттого и говорит непонятно.
Однако в деревне знали, что священник никому не отказывает ни в
помощи, ни в совете, и если предыдущий был малость туповат, то на
теперешнего можно было положиться.
Для доктора Чарлза Эппса ужин означал отличную еду, общество
очаровательных женщин, с которыми можно поболтать, и передышку от
его нудной деревенской практики. Он вдовел, жил уже тридцать лет в
Чадфлите, досконально знал почти всех своих пациентов и мог без ошиб¬
ки сказать, кому грозит смерть, а кому нет. Он был уверен, что нет на
свете такого врача, который способен повлиять на исход болезни, что
мудрость состоит как раз в том, чтобы знать, когда твоя смерть причинит
ближним твоим как можно меньше хлопот, а тебе — печали, считал
также, что новейшие достижения медицины продлевают жизнь больному
лишь на несколько никому не нужных месяцев к вящей славе того, кто
его лечит. И все-таки он был совсем не глуп и обладал куда большими
познаниями, чем полагал Стивен Макси, и совсем немного его пациентов
предстали перед неизбежным концом раньше предписанного им часа. Он
дважды принимал роды у миссис Макси, был домашним доктором и дру¬
гом ее мужа, впрочем, Саймон Макси не мог долее поддерживать эту
дружбу и ценить ее — он помутился в уме. Сейчас доктор сидел за
столом семейства Макси и поддевал вилкой суфле из цыпленка с видом
человека, который заслужил честным трудом свой ужин и не намерен
поддаваться настроению прочих.
— Так вы взяли Салли Джапп с ребенкохг, Элеонора? — Доктору Эп¬
псу никогда не возбранялось формулировать очевидное. — Милые созда¬
ния эти обе крошки. Да и вам стало повеселее — снова малыш в доме.
— Хочется надеяться, что и Марта так считает, — сказала сухо
миссис Макси. — Ей, конечно, без помощницы не обойтись, но она
такой консерватор. Эта ситуация может оказаться ей не по душе.
— Да справится она с ней. Моральные соображения отступят, все же
на кухне появилась лишняя пара рабочих рук. — Душевные колебания
Марты Балтитафт не очень, видно, волновали доктора, что он и подтвердил
6
взмахом короткопалой руки. — Очень скоро она в младенце души чаять
не будет. Джимми прелестный ребенок, какое кому дело, кто его отец.
В этот момент мисс Лидделл сочла необходимым довести до слу¬
шателей свое мнение умудренного опытом человека.
— Не думаю, доктор, что нам следует с такой легкостью относиться
к этому явлению. Естественно, мы, христиане, должны быть милосерд¬
ны, — при этих словах мисс Лидделл чуть заметно поклонилась в
сторону священника в знак того, что не забывает, среди них — специ¬
алист в этой области, и она приносит извинения, что вторгается в
нее, — но не могу отделаться от мысли: общество в целом слишком
снисходительно к этим девицам. Моральные нормы в нашем обществе
будут неуклонно падать, если к таким детя\( относиться с большей
заботой, чем к рожденным в лоне семьи. А это уже имеет место!
Бедные, достойные всяческого уважения матери не видят и половины
заботы и ласки, которыми мы одариваем этих девчонок!
Она обвела взглядом сидящих за столом, побагровела и с новым
рвением принялась за еду. Ну и что с того, что она их огорошила? Эго
надо было сказать. Ее святой долг. Она посмотрела на священника, ища
поддержки, но мистер Хинкс, озадаченно взглянув на нее, снова занялся
едой. Уж больно святой отец усердствует над тарелкой, с раздражением
подумала мисс Лидделл, оставшись без союзника. Но тут она услышала
голос Стивена Макси:
— Да, эти дети, без сомнения, ничем не отличаются ото всех ос¬
тальных, разве что мы больше перед ними в долгу. Я тоже не считаю,
что их матери такие уж замечательные. Но в конце концов, много ли
найдется людей, соблюдающих законы морали, за нарушение которых
они презирают этих девиц?!
— Очень много, доктор Макси, уверяю вас. — Мисс Лидделл по
роду своей профессии не привыкла, чтобы ей перечили младшие. Сти¬
вен Макси, может, обещающий молодой хирург, но это вовсе не значит,
что он специалист по оступившимся девицам. — Да мне страшно по¬
думать, что мерзости, о которых мне приходится слышать по долгу
службы, — в порядке вещей для современной молодежи.
— Поскольку я представитель современной молодежи, поверьте мне,
мы частенько позволяем себе презирать тех, кто просто попал в беду.
Эта девушка, по-моему, ведет себя совершенно нормально и достойна
уважения.
— Да, она тихая, у нее прекрасные манеры. К тому же достаточно
образованна. Закончила классическую1 школу! Я бы и помыслить не
1 Школа для детей от 11 до 18 лет, программа которой предусматривает
изучение классических языков. (Здесь и далее примем перев.)
1
смела рекомендовать ее вашей матушке, если бы она не была самой
безупречной воспитанницей приюта святой Марии. Она сирота, ее вос¬
питала тетка, но, надеюсь, эта подробность не разжалобит вас. Салли
предстоит потрудиться, чтобы использовать выпавший ей шанс. Про¬
шлое позади и забыто навсегда.
— Должно быть, нелегко забыть прошлое, когда оно оставляет о себе
столь осязаемое напоминание, — сказала Дебора Рискоу.
Доктора ЭпПса утомлял этот разговор, у него грозило испортиться
настроение и, может, даже пищеварение, потому он поспешил внести
свою лепту. Отчего, к сожалению, собеседники еще более разошлись во
мнениях.
— Она хорошая мать и славная женщина. Может, повстречает еще
парня и выйдет замуж. Самое лучшее. Не нравятся мне такие семьи —
мать-одиночка и ребенок, слишком уж они замыкаются друг на друге,
и ничего путного из этого не выходит. Иногда мне кажется, — пони¬
маю, мисс Лидделл, это звучит дико, — что самое лучшее — отдавать
этих малышей со дня рождения в нормальную семью.
— За ребенка несет ответственность его мать, — изрекла мисс Лид¬
делл. — Ее долг растить его и заботиться о нем.
— Все шестнадцать лет, без отцовской помощи?
— У нас действует закон об установлении отцовства, доктор Макси,
мы прибегаем к его помощи, когда можем. К сожалению, Салли зауп¬
рямилась, не сказала нам фамилии отца, так что мы бессильны.
— На несколько шиллингов теперь далеко не уедешь. — Стивен
Макси явно настроился продолжать эту тему. — Думаю, Салли даже
не платят пособие на ребенка.
— Мы живем в христианской стране, дорогой мой брат, и расплата
за грех — смерть, а не восемь шиллингов налогоплательщика.
Дебора произнесла эту фразу едва слышно, но мисс Лидделл услы¬
шала ее и поняла, что она предназначалась для нее. Миссис Макси
почувствовала, что ей пора вмешаться. По крайней мере двое из гостей
полагали, что ей следовало сделать это раньше. Миссис Макси никогда
ничего из-под своего контроля не выпускала.
— Я сейчас позову Салли, — сказала она, — давайте сменим тему.
Рискую вызвать ваше недовольство, но хотела бы спросить вас о церков¬
ном празднике. Конечно, вам кажется, что я пригласила вас под каким-то
надуманным предлогом, но мы на самом деле должны назначить дату.
Когда Салли появилась в столовой, разговор был столь скучным и
мирным, что даже Кэтрин Бауэрз была довольна. На эту тему каждый
мог разглагольствовать сколько заблагорассудится.
Мисс Лидделл наблюдала, как Салли Джапп обходит стол. Можно
было подумать, что беседа за ужином впервые возбудила в ней желание
8
как следует разглядеть девушку. Салли была очень тоненькая. Тяже¬
лые золотисто-рыжие пряди волос, выбившиеся из-под наколки, каза¬
лись слишком тяжелой ношей для нежной головки. Руки еще детские,
длинные, с острыми локтями, с красноватой кожей. Пухлые губы скром¬
но поджаты, в зеленых глазах сосредоточенность. Ни с того ни с сего
на мисс Лидделл накатила волна умиления. Салли и впрямь прекрасно
справляется со своими обязанностями, просто прекрасно! Она подняла
глаза, чтобы перехватить взгляд девушки, одарить ее улыбкой одобре¬
ния и поддержки. И встретила ответный взгляд. Секунды две они смот¬
рели друг на друга. Потом мисс Лидделл вспыхнула и опустила глаза.
Нет, она ошиблась! Да как же Салли осмелилась так смотреть на нее!
В смятении и ужасе она пыталась понять, что ее поразило. Еще до
того, как она изобразила на своем лице это самое одобрение, она про¬
читала в глазах девушки не покорную благодарность, олицетворением
которой Салли Джапп из приюта св. Марии всегда была, а веселое
пренебрежение, намек на какую-то тайну и неприязнь, столь явную и
сильную, что это просто пугало. Потом зеленые глаза потупились, и
непонятная Салли снова превратилась в послушную, покорную Салли,
самую любимую заблудшую овечку, пользующуюся особым благоволе¬
нием мисс Лидделл. Но тот момент не прошел бесследно. Мисс Лидделл
просто дурно сделалось от мысли, озарившей ее. Ведь она дала Салли
отличную рекомендацию. Девица вроде бы отвечала всем требованиям.
Была, можно сказать, высокой пробы. Даже слишком хороша, чтобы
батрачить в Мартингейле. Но назад ходу нет. Поздно решать, мудро она
поступила или глупо. Самый печальный исход — позорное возвраще¬
ние Салли в приют. Впервые мисс Лидделл поняла, что, порекомендовав
свою лучшую воспитанницу в Мартингейл, она навлекла на свою голову
неприятности. Но ей не дано было предугадать их размеры, равно как
и то, что венцом их станет убийство.
Кэтрин Бауэрз, приехавшая в Мартингейл на уик-энд, за столом
помалкивала. Она была девушкой честной и искренней, и, когда поняла,
что она на стороне мисс Лидделл, ей стало не по себе. Слов нет, Стивен
весьма благородно и великодушно заступился за Салли и ее подруг по
несчастью, да еще с такой страстью заступился, но Кэтрин он разозлил,
вот так она начинала сердиться, когда ее друзья, не имевшие отноше¬
ния к медицине, разглагольствовали о благородстве ее профессии. Ро¬
мантика вещь прекрасная, но что толку от цее тем, кто носится с
подкладными суднами или имеет дело с правонарушителями. Ее так и
подмывало сказать это вслух, но присутствие. Деборы, сидевшей напро¬
тив, лишало ее дара речи. Ужин, как и все неудачные светские меро¬
приятия, длился бесконечно. Ну как можно, думала Кэтрин, так долго
пить кофе, и пора бы уж мужчинам раскуривать трубки. Наконец все
9
кончилось. Мисс Лидделл заспешила в свой приют, заметив, что ей
спокойнее, когда мисс Поллак не остается слишком долго одна. Мистер
Хинкс, пробормотав что-то о том, что ему надо подготовиться к завтраш¬
ней службе, растворился в весеннем воздухе, словно бесплотный дух.
Дебора Макси и доктор Эппс безмятежно болтали о музыке, пристро¬
ившись у камина в гостиной. Кэтрин предпочла бы говорить о чем-ни¬
будь другом. Лучше телевизор поглядеть, но телевизор в Мартингейле
только у Марты в комнате. Если уж говорить, то о медицине. Доктор
Эппс, естественно, воскликнул бы: «Конечно, вы ведь санитарка, мисс
Бауэрз; повезло Стивену — рядом с ним человек, который живет теми
же профессиональными интересами, что и он». Потом они втроем станут
болтать, к ним подсядет Дебора, но на этот раз ей придется помалки¬
вать — пусть знает, что мужчины устали от хорошеньких бестолковых
женщин, хотя они и в роскошных нарядах, и что Стивену на самом
деле нужен единомышленник, коллега, способный беседовать с его
друзьями толково, со знанием дела. То были заманчивые мечты, и, как
большинство мечтаний, они не имели ни малейшего отношения к ре¬
альности. Кэтрин сидела, протянув руки к тонким язычкам пламени в
камине, и старалась выглядеть непринужденной, пока другие говорили
о композиторе с каким-то нелепым именем — Питер Уорлок; она о нем
ничего не знала, вроде очень давно жил, но не помнила когда. Дебора,
естественно, заявила, что не понимает его, но, как всегда, ее невежество
выглядело милым. Потом завела с Кэтрин разговор (как поживает мис¬
сис Бауэрз, видите ли, ей интересно), до чего же высокомерная особа.
Но тут, к счастью, вошла новая горничная сообщить доктору Эппсу,
что у женщины с дальней фермы начались схватки. Доктор поднялся
с явной неохотой, встряхнулся, словно лохматый пес, и раскланялся.
Кэтрин сделала последнюю попытку.
— Сложный случай, доктор? — спросила она бодро.
— Да нет, мисс Бауэрз. — Доктор Эппс обвел рассеянным взглядом
гостиную в поисках своей сумки. — У нее уже трое. Милая женщина,
хрупкая, просто ей легче, когда я подле нее. А почему — одному
Господу известно! Она может родить, как говорится, не моргнув глазом.
Всего доброго, Элеонора, благодарю за прекрасный ужин. Я собирался
подняться к Саймону перед уходом, но, если позволите, загляну завтра.
Вам, верно, надо новую порцию снотворного. Я захвачу с собой.
Он раскланялся и,, тяжело ступая, направился в сопровождении
миссис Макси в холл. Вскоре собравшиеся услышали, как на подъезд¬
ной аллее взревел мотор его машины. Эппс предпочитал маленькие
быстрые машинки, из которых выбирался с превеликим трудом, за ру¬
лем он смахивал на хитрого старого медведя, отправившегося на пи¬
рушку.
10
— Давайте пройдемся в конюшни, — предложила Дебора, когда
звук мотора замер вдали. — Посмотрим на Боукока и его лошадей.
Конечно, если Кэтрин согласна прогуляться.
Кэтрин очень даже не прочь была прогуляться, но не с Деборой.
Поразительно, почему Дебора не замечает или делает вид, что не за¬
мечает, что им со Стивеном хочется остаться вдвоем. Но уж если
Стивен не объяснил ей, то Кэтрин тем более не станет это делать.
Скорее бы им пожениться, развязался бы он со своими родственниками.
Вампиры, а не люди, думала Кэтрин, которой доводилось встречаться с
такой породой во время своих «вылазок» в мир современной литературы.
Дебора, ни сном ни духом не ведавшая о своих жутких наклонностях,
вышла через балконную дверь и пошла по лужайке.
Конюшни раньше принадлежали Макси, а теперь были собственно¬
стью Сэмюэля Боукока; они находились в двухстах ярдах от дома, по
другую сторону лужайки. Старина Боукок чистил упряжь при свете
фонаря, насвистывая сквозь зубы. Коренастый шатен с лицом гнома,
раскосыми глазками и большим ртом; он встретил Стивена с нескры¬
ваемой радостью. Они пришли посмотреть на трех лошадей, с которых
Боукок начал свой небольшой бизнес. И чего ради Дебора суетится
вокруг этих лошадей, думала Кэтрин, смешно же это — прижимается
к мордам, сюсюкает с ними, точно они люди. Это в ней инстинкт
материнский бурлит впустую, думала она со злостью. Лучше бы свою
энергию в палате, на больных ребятишек тратила. Хотя что с нее проку.
Кэтрин хотелось поскорее вернуться в дом. Конюшня сияла чистотой,
но остался терпкий запах лошадей — видно, их сегодня здорово наго¬
няли, — почему-то он подействовал на Кэтрин возбуждающе. Один раз
тонкая смуглая рука Стивена оказалась совсем близко от ее руки на
шее лошади. Непреодолимое острое желание дотронуться до нее, уда¬
рить ее, даже поцеловать заставило Кэтрин закрыть глаза. А потом, в
темноте, всплыли другие сладостные, смущающие воспоминания — та
же рука проводит полукруг у нее на груди, она кажется еще смуглее
на фоне белизны, медленно и нежно движется эта рука, предвестница
наслаждения. Кэтрин, почти шатаясь, вышла в весенние сумерки, за
спиной звучали медленная, нерешительная речь Боукока и энергичные
голоса Макси, наперебой отвечающие ему. И снова подступил этот смер¬
тельный ужас; с тех пор как она влюбилась в Стивена, с ней такое
случалось. Он накатывал неожиданно, парализуя волю и здравый
смысл. В эти минуты все становилось нереальным, и она почти физи¬
чески ощущала, что ее надежды рушатся, как песочные замки. Причи¬
ной своих несчастий и двусмысленного положения она считала Дебору.
и
Дебора — ее враг. Дебора-то была замужем, ей-то улыбнулось счастье.
Дебора, хорошенькая, эгоистичная и пустая. Кэтрин прислушивалась в
сгущающихся сумерках к голосам, в ней клокотала ненависть, доводя
ее до одурения.
Когда они вернулись в Мартингейл, она взяла себя в руки, мрак и
ужас отступили. Теперь она снова чувствовала себя спокойно и уве¬
ренно. Рано пошла спать и, вконец успокоившись, почти поверила, что
он придет к ней. Нет, он не посмеет этого сделать в отчем доме,
убеждала она себя, это было бы безумием с его стороны, а с ее —
смертельным оскорблением для тех, кто оказал ей гостеприимство. Но
тем не менее она ждала его в темноте. Через какое-то время она
услышала звук шагов по лестнице — его и Деборы. Брат и сестра
тихонько смеялись Они даже не замедлили шаг, проходя мимо ее
дверей.
2
Наверху, в спаленке с низким потолком и белыми стенами, где он
спал с пеленок, Стивен лег на кровать.
— Устал, — сказал он.
— Я тоже. — Дебора зевнула и присела к нему. — Мрачноватый
ужин получился. Зря его мама устраивала.
— Они все чудовищные лицемеры.
— А кем же их< еще быть? Так уж их воспитали. Эппи и мистер
Хинкс, по-моему, их не хотели обидеть.
— Зато я выглядел довольно глупо, — сказал Стивен.
— Ты разбушевался, точно сэр Галаад1, бросился на защиту оби¬
женной горничной, только она скорее грешница, а не обиженная.
— Она тебе не нравится? — спросил Стивен.
— Дорогой мой, да я и не задумывалась над этим. Она работает у
нас, и ладно. Понимаю, я кажусь тебе ретроградкой, ты ведь у нас
прогрессивных взглядов, но я не это имела в виду. Она мне безразлич¬
на, совершенно безразлична, равно как и я, полагаю, ей.
— Мне жаль ее. — В голосе Стивена прозвучала резкая нота.
— Это было и слепому видно во время ужина, — сказала холодно
Дебора.
— Меня доконало их проклятое самодовольство. И эта Лидделл. Как
можно было назначать старую деву смотрительницей приюта святой
Марии?
1 Один из рыцарей. Круглого стола, воплощение рыцарских добродете¬
лей.
12
— Не понимаю, а почему бы и нет? Может, она женщина и не
очень далекая, но добрая и честная. К тому же ее подопечные, по-мо¬
ему, уже пострадали от чрезмерного увлечения сексом.
— О, Дебора, ради всех святых, не злословь!
— Л что ты хочешь — чтобы я умилялась? Мы видимся с тобой
раз в две недели. Мне лично тяжеловато высиживать на этих маминых
приемах, наблюдать, как Кэтрин и мисс Лидделл пересмеиваются, по¬
тому что уверены, что ты без ума от этой смазливой горничной. От
подобной пошлости Лидделл получает особое наслаждение. Завтра же
весь разговор за столом станет достоянием местных жителей.
— С ума они сошли, что ли? Я видел девушку мельком, не помню,
говорил ли с ней. И взбредет же такое!
— Ия так считаю. Бога ради, милый, попридержи свои рыцарские
чувства, пока ты дома. Неужели нельзя сублимировать свои социаль¬
но-общественные порывы в больнице, чтобы не выплескивать их дома?
Не очень-то приятно наблюдать, как ты бурлишь, особенно тем из нас,
у кого оные отсутствуют.
— Я сегодня не в себе, — сказал Стивен. — Не знаю, как мне
быть.
Дебора, как всегда, моментально поняла, о чех« говорит брат.
— Она страшная зануда, правда? Почему бы тебе не подвести черту
под вашим романом? Изящно, конечно. Думаю, с некоторыми романами
не стоит тянуть.
— Ты отлично знаешь, что это именно такой роман, вернее, был
роман. Но что я должен сделать?
— Для меня это никогда не составляло особого труда. Вся хитрость
в том, чтобы заставить другого поверить, что инициатива исходит от
него. А спустя несколько недель я почти верю в это сама.
— А если не сработает?
— Люди умирают, и черви съедают их, но умирают они не от любви.
Стивену хотелось спросить, когда ей удастся убедить Феликса Хер¬
на — если вообще удастся — в том, что это он первый решил рас¬
статься с Деборой. В подобных делах, как и в прочих других, Дебора
проявляет завидную жестокость.
— А я малодушничаю в таких ситуациях, — сказал он. — Мне
трудно отделаться от человека, даже если он меня раздражает.
— Вот именно, — подхватила сестра. — И это твоя беда. Слишком
слабовольный и слишком впечатлительный. Пора тебе жениться. Ма¬
мочка просто мечтает об этом, правда. На ком-нибудь с состоянием,
если подвернется, но чтоб не до омерзения богатой была, а в меру.
— Без сомнения. Но на ком?
— Действительно, на ком же?
13
Неожиданно Дебора утратила интерес к теме. Она вскочила, подо¬
шла к окну и облокотилась о подоконник. Стивен смотрел на ее про¬
филь, такой похожий на его и при этом загадочно другой,
вырисовывающийся на темном фоне ночи. Горизонт прорезали вены и
артерии угасающего дня. Из сада доносилось благоухание — мощная,
бесконечно сладостная волна запахов английской весенней ночи. Лежа
в прохладной темноте, он прикрыл глаза и отдался покою Мартингейла.
В подобные минуты ему становилось понятно, почему мама и сестра
так хлопочут, чтобы сберечь ему наследство. Он первый в их роду
занялся медициной. Поступил, как счел нужным, а близкие согласились
с его выбором. С таким же успехом он мог бы выбрать еще менее
перспективное ремесло, хотя трудно себе представить, какое именно. Со
временем, если он уцелеет в этой мясорубке, в бешеной погоне и в
конкуренции, и ему повезет, он станет консультантом. Может, даже
преуспеет и будет сам содержать Мартингейл. А пока что они из кожи
вон лезут, экономят на чепухе, но ни в чем не отказывают ему, сами
ковыряются в саду и огороде, чтобы сберечь три шиллинга — часовую
оплату старого Первиса. Нанимают неумелых девчонок помогать Марте.
Все это особо его не стесняло, зато служило доказательством, что он,
Стивен Макси, стал преемником своего отца, так же как тот стал
преемником своего. Если б можно было наслаждаться красотой и по¬
коем Мартингейла, не обременяя себя чувством долга и ответственности!
На лестнице раздались медленные, осторожные шаги, потом в дверь
постучали. Пришла Марта с вечерним горячим молоком. Когда Стивен
был маленьким, старая няня решила, что горячее молоко на ночь избавит
от кошмарных снов — они с Деборой какое-то время, впрочем совсем
недолго, очень от них страдали. Потом кошмары сменили более ощути¬
мые отроческие страхи, но горячее молоко так и вошло в привычку. Мар¬
та вслед за своей сестрой твердо верила, что от ночных — настоящих и
воображаемых — опасностей может защитить лишь одно-единственное
средство. Она осторожно поставила маленький поднос с веджвудской
кружкой, из которой пила Дебора, и старой кружкой, изготовленной ко
дню коронации Георга V, которую Стивену купил еще дед.
— Принесла вам еще овалтин1, — сказала Марта. — Я так и по¬
думала, что вы здесь.
Она говорила приглушенным голосом, точно заговорщица. Стивен
забеспокоился — вдруг она угадала, что речь шла о Кэтрин? Точно
1 Фирменное название порошка для приготовления шоколадно-молоч-
ного напитка.
14
как с их старой милой нянькой — та приносила питье на ночь и
охотно задерживалась поболтать. Нет, так, да не совсем. Марта, конечно,
преданная, но зажатая, с ней труднее. Это подделка, не то простое
чувство, которым дышишь, как воздухом. Памятуя об этом, тем не менее
он счел, что Марта заслужила похвалы.
— Дивный ужин был, Марта, — сказал он.
Дебора отвернулась от окна, обвила пальцами с алыми ногтями
кружку с дымящимся молоком.
— Жаль, что разговоры, которые велись за столом, были намного
хуже вашей стряпни. Мисс Лидделл прочитала нам лекцию о социаль¬
ных последствиях нарушения закона. Как вам Салли, Марта?
Стивену этот вопрос показался глупым. Что это с Деборой?
— Вроде неплохая девушка, — сказала Марта, — но рано еще су¬
дить, конечно. Мисс Лидделл ее нахваливала.
— По словам мисс Лидделл, — сказала Дебора, — Салли воплоще¬
ние всех добродетелей, за одним исключением, но и оно — оплошность
природы, которая в темноте не разобралась, что девица окончила клас¬
сическую школу.
К удивлению Стивена, в голосе сестры зазвенели горькие ноты.
— Не думаю, что все эти науки так уж нужны горничной. — Марта
давала понять, что она прекрасно обходится и без них. — Надеюсь, она
понимает, как ей повезло. Мэм даже отдала ей колыбель, в которой вы
оба спали.
— Теперь же мы в ней не спим. — Стивен старался говорить как
можно менее раздраженно. Господи, ну сколько можно обсуждать эту
Салли Джапп! Но зря он Марту остановил. Такое впечатление, что
осквернили не колыбель, а лично ее, Марту.
— Мы ведь ее берегли, доктор Стивен. Для внуков берегли.
— Черт побери! — сказала Дебора. Она вытерла пальцы, закапанные
молоком, и поставила кружку на поднос. — Нечего внуков считать,
пока их нет. Лично я не собираюсь открывать счет, а Стивен даже не
помолвлен — не то что собирается обзаводиться детишками. Не иск¬
лючено, что он женится на грудастой практичной санитарке, которая
предпочтет купить новенькую, стерильную кроватку на Оксфорд-стрит.
Спасибо, Марта, дорогая, за молоко. — Дебора улыбнулась: эти слова
означали, что Марте пора уходить.
Они обменялись пожеланиями на сон грядущий, и те же осторожные
шаги прошаркали вниз по лестнице. Когда они стихли, Стивен сказал:
— Бедняжка Марта. Мы привыкли к ней, принимаем все как дол¬
жное, а ведь на ней весь дом, ей трудно. По-моему, пора нам подумать,
как ее отпустить и выплачивать ей пенсию.
— С чего это? — Дебора стояла у окна.
15
— По крайней мере, сейчас у нее есть хоть какая-то помощница, —
начал уступать Стивен.
— Хоть бы Салли не мешала ей. Мисс Лидделл сказала, что ребенок
просто на удивление хорош. Но если младенец не пищит из трех но¬
чей — две, он уже хорош. Да к тому же пеленки. Вряд ли от нее
много толку, если каждое утро ей приходится стирать пеленки.
— Но ведь все матери стирают пеленки, — сказал Стивен, — и
тем не менее находят время для другой работы. Мне нравится эта
девушка, вот увидишь, она будет Марте подспорьем, если ее оставят
в покое.
— Смотри, какой рьяный заступник нашелся! Жаль только, что ты
будешь торчать в своей больнице, когда начнутся неприятности.
— Какие еще неприятности? Что с вами со всеми происходит? С
чего вы взяли, что девушка причинит вам неприятности?
Дебора направилась к дверям.
— Потому что, — сказала она, — она уже их причиняет, не так
ли? Спокойной ночи.
Глава 2
1
Несмотря на столь нескладное начало, первые недели пребывания
Салли Джапп в Мартингейле прошли прекрасно. Придерживалась ли
она того же мнения — неизвестно. Да никто и не спрашивал ее об
этом. В деревне единодушно решили, что она везучая. Может, она и не
испытывала должной благодарности, что частенько случается с балов¬
нями судьбы, но ей удавалось скрыть свое равнодушие под маской
кротости, почтительности и готовности учиться, а большинство людей
с радостью принимают это за чистую монету. Но Марту Балтитафт
было не обмануть, да и семейство Макси, призадумайся всерьез, тоже
не попалось бы на удочку. Но они были слишком заняты собственными
проблемами и слишком обрадовались тому, что нежданно-негаданно за¬
бот по дому стало меньше; вот и не заметили, что беда у ворот.
Марте пришлось согласиться, что первое время малыша не было
слышно. Она объясняла этот факт твердыми правилами, установленны¬
ми в приюте мисс Лидделл, потому как в голове у нее не укладывалось,
что девицы дурного поведения могут быть отличными мамашами. Пер¬
вые два месяца Джеймс был спокойным, довольствовался тем, что его
кормили в положенное время, не возвещал слишком громко о том, что
проголодался, а в перерывах между кормлениями спал, пребывая в
16
млечном благодушии. Но это не могло длиться бесконечно. С наступ¬
лением эры, как говорила Салли, «смешанного питания» Марта приба¬
вила к своим претензиям еще несколько существенных жалоб. На
кухне, казалось, все было подчинено Салли. Джимми на всех парах
мчался к тому периоду детства, когда еда становится не столько при¬
ятной необходимостью, сколько возможностью проявить свой норов. Он
выгибал дугой крепкую спину в высоком стуле, на который его водру¬
жали, подоткнув для надежности со всех сторон подушками, — выги¬
бался, неистово сопротивляясь, пуская молочные пузыри и выплевывая
овсяную кашу сквозь стиснутые губы в знак тотального отрицания, а
потом вдруг уступал, становясь прелестным, невинным и послушным.
Салли со смехом покрикивала на него, в приливе нежности тискала,
ласкала и целовала, не обращая внимания на то, как Марта неодобри¬
тельно бурчит что-то. Малыш, с шапкой мелких кудряшек, орлиным
носиком, почти не видным из-за пухлых, алых и наливных, как яблоки,
щек, казалось, подчинил себе все на кухне Марты, точно коронованный,
властный, миниатюрный цезарь. Салли подолгу играла с ребенком, и
Марта частенько наблюдала по утрам такую картинку: светловолосая
голова Салли склонилась над малышом, потом вдруг над ней появля¬
ется толстая ножка или ручка — знак того, что долгие часы сна
Джимми канули в Лету. Сомнений не было — он становился все при¬
вередливей. Пока что Салли удавалось справляться с порученной ей
работой, удовлетворяя требования как сына, так и Марты. Миссис Макси
иногда интересовалась, не слишком ли перегружена Салли, и тотчас
же успокаивалась, получив ответ. Дебора ничего не замечала, а если
и замечала, то хранила молчание. Как бы то ни было, понять, пере¬
утомляется Салли или нет, было трудно. Ее всегда бледное личико под
тяжелой копной волос и тонкие, точно ломкие веточки, руки делали ее
на вид слабой и немощной, но Марта считала это впечатление крайне
обманчивым.
— Крепкий орешек и хитра, как стадо обезьян. — Таков был ее
приговор.
Весна потихоньку сменилась летом. Яркой листвой зазеленели
копьевидные буки, залив узорчатой тенью дороги. Священник встретил
Пасху, как всегда, праздничной требой — себе на радость, а паства,
как обычно, покритиковала его за убранство церкви — слишком скром¬
но. Мисс Поллак из приюта св. Марии мучилась бессонницей, доктор
Эппс прописал ей лекарство, а две воспитанницы приюта собрались
замуж за малосимпатичных, но явно раскаявшихся отцов своих мла¬
денцев. Мисс Лидделл приняла на их место еще двух согрешивших
матерей. Сэм Боукок разрекламировал своих лошадей в пригороде Чад-
флита, и, к его удивлению, много парней и девиц в новехоньких ог¬
17
ромных галифе и яркожелтых перчатках заявили о своей готовности
платить по семь шиллингов шесть пенсов в час за то, что станут ездить
верхом по деревне под его руководством. Саймон Макси лежал в своей
узкой постели, состояние его не менялось. Стали длиннее вечера, за¬
цвели розы. Сад в Мартингейле полнился их ароматом. Когда Дебора
срезала цветы, чтобы поставить в доме, ей казалось, что сад и Мартин¬
гейл словно чего-то ждут. Дом летом всегда становился особенно кра¬
сив, но нынче, она чувствовала, он будто затаился в этом ожидании,
быть может, в ожидании чего-то неприятного, чуждого его прохладной
безмятежности. Неся розы в дом, Дебора постаралась освободиться от
этого странного наваждения, сказав себе, что самое страшное, что пред¬
стоит Мартингейлу, — это ежегодный церковный праздник. В голове
вдруг мелькнули слова: «смерть на пороге», но она одернула себя —
отцу ведь не стало хуже, может быть, даже немного лучше, дом не
может не знать. Она понимала, что любовь ее к Мартингейлу не под¬
дается разуму, иногда она пыталась охладить эту свою привязанность,
твердила себе, что наступит время — и «нам придется его продать»,
словно сам звук слов мог служить охранной грамотой, талисманом.
Ежегодно в июле в Мартингейле церковь са Седа1 устраивала праз¬
дник своего святого, еще со времен прапрадеда Стивена. Проводил его
комитет, в который входили викарий, миссис Макси, доктор Эппс и
мисс Лидделл. Их административные обязанности никогда не были
слишком сложными, поскольку праздник, как и церковь, для поддер¬
жания которой его и устраивали, оставался неизменным из года в
год — символ незыблемости среди хаоса. Но члены комитета относи¬
лись к своей миссии весьма серьезно и в июне — начале июля час¬
тенько встречались в Мартингейле, чтобы в саду за чашкой чая принять
решения, которые они уже принимали в прошлом году, слово в слово,
в том же самом приятном окружении. Единственный человек в этом
комитете, кто действительно болел душой, был священник. Человек мяг¬
кий и добрый, он стремился в каждом увидеть его самые лучшие
качества, при каждом удобном случае приписать ему благородные по¬
рывы. Он посвятил свою жизнь этому поиску, с самого начала уразумев,
что благотворительность — в равной мере политика и добродетель. Но
раз в год мистеру Хинксу приходилось сталкиваться с некоторыми
неприятными фактами, касающимися его церкви. Его волновало, что
праздник этот взбудоражит, окажет отрицательное действие на сума¬
тошных жителей пригорода Чадфлита, боялся, что он станет скорее
1 Сокращенно: от Седраха; см. притчу о трех отроках: Седрахе, Микахе
и Авденаго — товарищах пророка Даниила: «И даровал Бог четырем сим
отрокам знание и разумение всякой книги и мудрости, Даниилу еще да¬
ровал разуметь всякие видения и сны» (Книга Пророка Даниила, 1, 17.)
18
социальным, чем духовным событием. Он предложил начать и закон¬
чить праздник молитвой и гимном, но это нововведение поддержал
один-единственный член комитета, миссис Макси, больше всего опасав¬
шаяся, что он затянется до бесконечности.
В этом году миссис Макси будет помогать услужливая Салли. Охот¬
ников участвовать в празднике была уйма, хотя некоторые из них
норовили извлечь из него максимум удовольствия, приложив минимум
энергии, но хлопоты не ограничивались успешной организацией самого
праздника. Большинство членов комитета непременно будут приглаше¬
ны на ужин в Мартингейл; Кэтрин Бауэрз сообщила письмом, что в
субботу, на которую приходится праздник, у нее выходной, и интере¬
совалась, не будет ли с ее стороны бесцеремонностью, если она приедет
на «один из ваших прелестных уик-эндов, чтобы побыть вдали от гро¬
хота и пыли жуткого города». Письмо подобного рода не было первым.
Кэтрин всегда больше рвалась к детям, чем дети — к Кэтрин. При
других обстоятельствах ничего особенного в этом и не было бы. Только
Стивену эта встреча совсем ни к чему, тем более что бедняжка Кэти
спала и видела, как бы поудачнее пристроить замуж свою единствен¬
ную дочку. Сама-то она вступила, как считалось, в неравный брак.
Кристиан Бауэрз был художником — таланта у него было больше, чем
денег, и никаких претензий, кроме как на гениальность. Миссис Макси
он сразу же не понравился, но, в отличие от его супруги, она поверила
в его талант. И купила для Мартингейла одно из его ранних полотен
с лежащей обнаженной женщиной, оно висит теперь у нее в спальне
и доставляет ей наслаждение, вот она и расплачивается за него сер-
дечным гостеприимством, которое она оказывает время от времени его
дочери. Для миссис Макси полотно это служило наглядным примером
безрассудства неудачного брака. Но поскольку радость, которую она
получала, любуясь им, не угасала и поскольку когда-то она училась
вместе с Кэти Бауэрз в одной школе и дорожила старой дружбой, она
понимала, что Кэтрин следует пригласить в Мартингейл если не для
ее детей, то для нее самой.
Но ее беспокоили другие обстоятельства. Миссис Макси не прида¬
вала особого значения так называемой «общей атмосфере». Она сохра¬
няла невозмутимость, руководствуясь здравым смыслом, обращая
внимание на те трудности, которые были слишком явными, чтобы их
не замечать, и не замечала все прочие.
То, что происходило в Мартингейле, невозможно было не видеть.
Конечно, некоторых событий следовало ожидать. Миссис Макси, при
всей своей невозмутимости, не могла не понимать, что Марта и Салли
с трудом уживаются на кухне. И что временами Марте бывает неслад¬
ко. Но чего она никак не ожидала, так это того, что по прошествии
19
нескольких недель ситуация станет просто невыносимой. После длин¬
ной вереницы необученных и необразованных горничных, которые на¬
нимались в Мартингейл, потому что другого выхода у них не было,
Салли являла собой образец сообразительности, ловкости и изящества.
Ей можно было отдавать распоряжения с полной уверенностью, что они
будут выполнены, тогда как другим приходилось вдалбливать до голо¬
вной боли, и пока наконец те соображали, чего от них ждут, самой
легче было все сделать.
Не нуждайся Саймон Макси в круглосуточном уходе, на Мартин¬
гейл наверно снизошло бы ощущение блаженного безделья, как в до¬
военную бытность. Доктор Эппс предупредил, что долго они не
выдержат, надо будет или сиделку приглашать, или положить его в
больницу. Миссис Макси отвергла оба варианта. Первый — очень до¬
рого обойдется, сиделка всех стеснит, да и неизвестно, на сколько вре¬
мени она понадобится. Второй означал, что Саймон Макси обречен
встретить смерть на чужих руках, а не в стенах родного дома. Частная
больница или отдельная палата семье не по карману. Значит, речь идет
о койке в местной больнице для хроников, в здании барачного типа,
где палаты переполнены, а медперсонала не хватает. Еще до начала
финишной прямой Саймон Макси спросил у нее однажды шепотом:
— Ты не позволишь им меня забрать, Элеонора?
— Конечно же нет, — ответила она.
И он заснул, заручившись ее обещанием, которое, они оба понимали
это, выполнить будет не просто. Жаль, что Марта забыла, как она
надрывалась до появления Салли. Теперь-то у нее есть время и силы
критиковать помощь, которую она с такой готовностью согласилась при¬
нять. Но она перешла в открытое наступление. Раньше втихомолку
злилась, а ворчать вслух себе не позволяла. Обстановка на кухне на¬
калилась, думала миссис Макси, после праздника надо будет навести
порядок. Но пока она не торопилась, до праздника оставалась всего
неделя, ее главной заботой было, чтобы он удался.
2
В четверг перед праздником Дебора отправилась в Лондон за покуп¬
ками, перекусила с Феликсом Херном у него в клубе и пошла с ним на
Бейкер-стрит на дневной сеанс посмотреть фильм Хичкока. Эта приятная
программа закончилась чаем в ресторане «Мейфэр», славящемся отлич¬
ной кухней. Уплетая сандвичи с огурцами и фирменные шоколадные
эклеры, Дебора думала: день получился шикарный, хоть вкусы у Фелик¬
са пошловаты. Но он держался просто великолепно. В том, что не заво¬
20
дишь с мужчиной роман, есть свои преимущества. Если бы они были
любовниками, пришлось бы тащиться к нему домой в Гринвич, — он бы
не упустил случая, любовная связь накладывает точно такие же жесткие
и неукоснительные обязательства, как и брачный союз.
Заниматься любовью, что и говорить, дело приятное, но ей было
больше по вкусу легкое, ни к чему не обязывающее общение, которым
они сейчас наслаждались.
Не хотела она снова влюбляться. Месяцы сокрушительных страда¬
ний и отчаяния вылечили ее от этого наваждения. Она рано вышла
замуж, и не прошло года, как Эдвард Рискоу умер от полиомиелита.
Теперь же надежным фундаментом жизни она полагала брак, строя¬
щийся на дружеских отношениях, общих взглядах и сексе, который
доставлял бы радость обоим, к тому же считала, что выходить замуж
надо так, чтобы не слишком много тратить на эту затею душевных сил.
Феликс, она подозревала, был влюблен в нее — настолько влюблен, что
с ним было интересно, но он не докучал своей страстью, и она лишь
изредка всерьез задумывалась над надвигающимся на нее предложени¬
ем руки и сердца. Даже странно, что он до сих пор не сделал его. Нет,
он не избегал женщин, она знала это. Почти все считают его убежден¬
ным холостяком, чудаковатым, немного педантом и бесконечно забав¬
ным. Они могли бы позволить себе и куда более резкие замечания, но
за ним — его военное прошлое, и со счетов это не сбросишь. Мужчина
не может быть неженкой или дураком, раз у него французские и
английские награды за участие в Сопротивлении. Он был среди тех,
чье физическое мужество, эту самую почитаемую и самую славную
добродетель, испытывали в застенках гестапо. И больше не надо было
подвергать его проверке. Сейчас как бы не принято думать об этом, но
начисто его прошлое не вычеркнуть из памяти. Никто не знал, что
делал Феликс Херн во Франции, но ему прощались его чудаковатые
привычки, а он, судя по всему, получал от них удовольствие. Он нра¬
вился Деборе, был умным, забавным и отчаянным сплетником. Его,
точно женщину, интересовали все перемены, все события, он до тонко¬
стей разбирался в человеческих отношениях. Самые заурядные житей¬
ские мелочи ему были интересны, вот и сейчас он слушал рассказ
Деборы о Мартингейле и живо реагировал на каждое ее слово.
— Так что сами понимаете, какое блаженство для меня немного
передохнуть, но уверена, долго оно не продлится. У Марты скоро лопнет
терпение. Я ее не виню. Она терпеть не может Салли, да и я тоже.
— Почему? Салли сделала ставку на Стивена?
— Не говорите пошлостей, Феликс. Неужели, по-вашему, я могу
опуститься до ревности к прислуге? Хотя, судя по всему, он действи¬
тельно ей нравится, и она пускается на разные хитрости. Всякий раз,
21
когда Стивен приезжает, она обращается к нему за советами насчет
ребенка, хотя я старалась втолковать ей, что он хирург, а не детский
врач. А бедняжка Марта слова не может сказать о Стивене — Салли
тут же бросается его защищать. Сами убедитесь в субботу.
— А кто еще будет, кроме интриганки Салли Джапп?
— Конечно же, Стивен. И Кэтрин Бауэрз. Вы ведь познакомились
с ней в ваш последний приезд в Мартингейл.
— Да, конечно. Глаза навыкате, но личико смазливенькое и умнень¬
кое, она умнее, чем вам со Стивеном хотелось бы думать.
— Если она произвела на вас такое неизгладимое впечатление, —
парировала Дебора весело, — у вас есть шанс в этот свой приезд
выразить ей свое восхищение, а Стивену устроить отставку. Он пере¬
борщил с ней, и теперь она липнет к нему как банный лист, а ему
это уже осточертело.
— Невероятно, до чего хорошенькие женщины бывают жестоки, ког¬
да хотят кого-то унизить! А под «переборщил» вы имеете в виду, что
он соблазнил ее? Да, как правило, это ведет к осложнениям, но он сам
должен найти выход из положения, как это сделал его более везучий
предшественник. Я все равно приеду. Я люблю Мартингейл и ценю
хорошую кухню. К тому же есть у меня подозрение, что нас ждет в
эти выходные сюрприз. Дом, переполненный ненавидящими друг друга
людьми, грозит взорваться.
— Что вы, положение не столь катастрофично!
— Но на грани того. Стивен не выносит меня. Он не удосуживается
даже это скрывать. Вы не выносите Кэтрин Бауэрз. Она не выносит вас
и, не исключено, эти же чувства испытывает и ко мне. Марта и вы не
выносите Салли Джапп, а она, бедняжка, не исключено, проклинает
вас всех. И это трогательное существо мисс Лидделл будет там, а ее
ненавидит ваша матушка. Предстоит шабаш подавляемых страстей.
— Можете не приезжать. Будет даже лучше, если вы не приедете.
— Но, Дебора, ваша матушка уже пригласила меня, и я принял
приглашение. Я послал ей на прошлой неделе в высшей степени уч¬
тивое письмо, — знаете, как я умею, — и сейчас помечу в своей чер¬
ной записной книжке, что дело это — одно из самых важных.
И он наклонил гладкую светловолосую голову над записной книж¬
кой. Его бледное лицо, такое бледное, что линия лба, где начинались
волосы, была почти невидимой, было повернуто к ней профилем. Она
отметила, как выделяются на бледном лбу брови и сетки морщин вок¬
руг глаз. Должно быть, у него были красивые руки, подумала Дебора,
до того, как гестапо поиграло с ними. Ногти с тех пор не росли. Она
попыталась представить себе, как эти руки двигаются по прикладу
ружья, держатся за узлы парашюта, сжимаются в кулаки, когда он
22
сопротивляется или упорствует. Не получилось. Казалось, не осталось
ничего общего у Феликса, пострадавшего за дело, которому верил, с
этим уступчивым, искушенным, язвительным Феликсом .Херном из
семьи издателей Хернов и Иллингвортов, так же как не было ничего
общего между девчонкой, вышедшей замуж за Эдварда Рискоу, и той
женщиной, какой она теперь стала. Внезапно на Дебору снова накатила
ее malaise1 — тоска и печаль. Она с тоской наблюдала, как Феликс
записывает на субботу предстоящее свидание своей изуродованной ру¬
кой, ровным почерком, точно назначает свидание со смертью.
3
После чая Дебора решила навестить Стивена, отчасти потому что не
хотела ехать домой в час пик, но главное, потому что она почти всегда
во время своих приездов в Лондон посещала больницу св. Луки. Она
предложила Феликсу составить ей компанию, но он отказался, объяснив,
что от запахов лекарств ему становится плохо, и посадил ее в такси, как
всегда рассыпавшись в благодарностях за встречу. Он был педантично
постоянен в этом. Дебора торопилась отделаться от малоприятных подо¬
зрений, что его утомила ее болтовня; слава Богу, наконец-то она едет —
машина удобная, быстрая, она повидает Стивена. К ее огорчению, в боль¬
нице его не оказалось. Непохоже на него. Колли, дежурный по вестибю¬
лю, сказал, что мистеру Макси позвонили и он вышел с кем-то
повстречаться, предупредив, что отлучается ненадолго. Его заменяет сей¬
час доктор Донвелл. Мистер Макси скоро должен вернуться. Его нет поч¬
ти уже час. Может, миссис Рискоу пойдет в ординаторскую?
Дебора поболтала немного с Колли, которому симпатизировала, и по¬
ехала в лифте на четвертый этаж. Мистер Донвелл, робкий прыщеватый
молодой регистратор, пробормотал слова приветствия и тут же ретиро¬
вался в палаты, оставив Дебору наедине с четырьмя грязными креслами,
неаккуратной кипой медицинских газет и неубранной после чая посудой.
Похоже, они снова ели швейцарские булочки и, как обычно, под пепель¬
ницу пустили блюдце. Дебора начала было собирать тарелки, но, сооб¬
разив, что занятие это пустое, ведь она не знает, куда их девать, взяла
газету и подошла к окну, решив возле него поджидать Стивена и почи¬
тать что-нибудь интересное и доступное из медицинских статей. Из окна
были видны центральный вход в больницу и улица, ведущая к ней. Вдали
блестела излучина реки и башни Вестминстера. Непрерывный гул ма¬
шин, здесь не такой навязчивый, служил приглушенным фоном боль¬
1 Болезнь (фр)-
23
ничных звуков — хлопали дверью лифта, звонили телефоны, кто-то то¬
ропливо шел по коридору. К входным дверя\{ поликлиники вели пожи¬
лую женщину. С высоты четвертого этажа фигуры внизу казались
укороченными. Дверь в поликлинику беззвучно закрылась и так же без¬
звучно открылась. И вдруг она увидала их. Сначала — Стивена, потом
огненно-рыжую голову на уровне его плеча. Она не могла ошибиться.
Они остановились возле угла здания. Похоже, разговаривали. Темново¬
лосая голова наклонилась к рыжей. Минуту спустя они попрощались за
руку, потом Салли повернулась в сиянии солнечных лучей и быстро
двинулась прочь, даже не оглянувшись. Дебора ничего не упустила. На
Салли был ее серый костюм. Ширпотреб, конечно, небось на распродаже
купила, но сидит на ней превосходно и прекрасно оттеняет сияющий
каскад волос, свободных от наколки и шпилек.
Она не глупа, думала Дебора. Соображает, что надо носить скромное
платье, если хочешь так распустить волосы. Соображает, что не надо
носить зеленое, как большинство рыжих делает. Соображает, что лучше
попрощаться, не заходя в больницу, отказавшись от приглашения на
ужин, во время которого непременно получится какая-нибудь накладка.
Потом Дебора удивлялась, как это она запомнила, в чем Салли была
одета. Словно впервые глянула на нее глазами Стивена, и увиденное
напугало ее. Вечность прошла, пока она услышала стук дверцы лифта
и его быстрые шаги по коридору. И вот он рядом. Она не отошла от
окна, пусть знает, что она их видела. Ужасно, если он ей ничего не
объяснит, даже хорошо, что так все вышло. Она не знала, каких ждет
от него объяснений, но его слова поразили ее.
— Ты видела это раньше? — спросил он.
На его протянутой ладони лежал мешочек, сделанный из мужского
носового платка, углы которого были завязаны в узел. Он высвободил
один уголок, встряхнул, из мешочка высыпались три-четыре крошечные
таблетки. Серо-коричневые, не спутаешь ни с чем.
— Это папины таблетки? — Такое впечатление, что он ее в чем-то
обвиняет. — Откуда они у тебя?
— Салли нашла и принесла мне. Наверно, ты нас видела из окна.
— Кому она ребенка пристроила? — Глупый, не относящийся к
делу вопрос вырвался раньше, чем она успела подумать.
— Ребенка? Ах, Джимми! Не знаю. Оставила у кого-нибудь в де¬
ревне, или с мамой, или с Мартой. Она приехала показать мне таблетки,
позвонила с Ливерпул-стрит и попросила о встрече. Нашла их в посте¬
ли отца.
— Как это в постели?
— Под прокладкой на матрасе. Внизу, сбоку. У него сбилась про¬
стыня, она стала ее расправлять, принялась натягивать прокладку, тут
24
и заметила маленький сверток в углу матраса. Отец, наверно, несколько
недель их собирал, а может, и месяцев. Догадываюсь о причине.
— Он знает, что она их нашла?
— Салли думает, что не знает. Он лежал на боку, спиной к ней,
пока она поправляла постель. Она положила платок с таблетками в
карман и продолжала свое дело как ни в чем не бывало. Конечно, они
могли там давным-давно лежать, он ведь на снотворных уже полтора
года, а то и больше, не исключено, что он забыл о них. Может, он
потерял даже силы и желание пить их. Мы же не знаем, что у него
на уме. Беда в том, что не хотим даже попытаться узнать. Исключение
составляет Салли.
— Стивен, это неправда! Мы пытаемся. Мы сидим с ним, ухаживаем,
делаем все, чтобы он чувствовал, что мы рядом. Но он лежит без
движения, ничего не говорит, похоже, не замечает никого. Это уже не
отец. Контакт с ним потерян. Я пыталась, клянусь, пыталась, но бес¬
полезно. Нет, он этого не сделает! Не представляю, как он собрал их,
как решился на такое.
— Когда ты даешь ему их, ты следишь, проглотил ли их он?
— Нет, по-настоящему не слежу. Ты же знаешь, как он злится, если
мы надоедаем ему со своей опекой. А теперь уж и не пойму, раздра¬
жает его или нет, но мы даем ему таблетку, потом наливаехс воду и
подносим к губам. Должно быть, он спрятал их несколько месяцев тому
назад. Не поверю, что он в состоянии сделать это сейчас. Марта бы
заметила. Она чаще всех к нему поднимается, и самое тяжелое на ней.
— Значит, ему удалось обмануть Марту. Господи, Дебора, как я не
догадался, ведь я считаю себя врачом. Гробовщик я, и только, гожусь
лишь на то, чтобы обмерять своих клиентов, коль скоро не в состоянии
видеть в своих пациентах живых людей. А для Салли он все еще
живой человек.
Дебора не удержалась и тут же парировала — как раз они-то с
мамой и Мартой стараются, чтобы Саймону Макси было удобно, чисто
и сытно, им это немалого стоит, а вот какие такие заслуги у Салли —
ей непонятно. Но уж если Стивен начинает бить себя в грудь, его не
остановишь. Ему потом на душе легче делается, даже если окружаю¬
щим мало удовольствия выслушивать его монологи. Она молча наблю¬
дала, как он нашарил в ящике стола пузырек из-под аспирина,
тщательно пересчитал таблетки, их было десять, бросил в пузырек,
сделал на нем наклейку, записав название препарата и дозу приема.
Все это он проделал автоматически, как человек, привыкший, чтобы
лекарство не оставалось без наклейки. На языке у Деборы вертелись
вопросы, которые она не решалась задать: «Почему Салли пришла к
тебе? Почему не к маме? Она действительно нашла эти таблетки или
25
же просто придумала удобный предлог повидаться с тобой наедине?
Нет, должно быть, она нашла их. Такое ведь не придумаешь. Бедный
отец! Что Салли сказала? Какое мне дело до всего этого и до Салли?
Я ненавижу ее, потому что у нее есть ребенок, а у меня нет. Наконец
я решилась сказать это, но от того, что я призналась, мне не легче.
Этот мешочек из носового платка. Сколько же времени ему пришлось
потратить, чтобы завязать его! Такое впечатление, будто его ребенок
делал. Бедный отец! Когда я была маленькой, он был таким высоким!
Неужели я боялась его? Господи, ну почему я не испытываю к нему
никакой жалости?! Как мне хочется пожалеть его. Интересно, о чем
сейчас думает Салли? Что ей сказал Стивен?»
Он отвернулся от стола и протянул пузырек.
— Возьми домой. Поставишь в его аптечку. Не говори пока ничего
маме и доктору Эппсу. По-моему, разумнее будет отменить таблетки.
Сейчас я возьму в аптеке другое лекарство, то же самое, только в
растворе, а не в таблетках. Перед сном — одну чайную ложку, с водой.
Я сам прослежу. Просто скажешь Марте, что я отменил таблетки. Когда
к нему придет доктор Эппс?
— Придет вечером к маме с мисс Лидделл. Наверно, подымется к
отцу. Но не думаю, что он о них спросит. Ведь отец их принимает уже
очень давно. Когда они кончаются, доктор дает новую порцию.
— А сколько сейчас таблеток дома, не знаешь?
— Есть новый пузырек, еще не распечатанный. Мы должны были
открыть его сегодня вечером.
— Оставь его в аптечке, а ему дай в растворе. Я переговорю с Эппи
в субботу. Приеду завтра поздно вечером. Пойдем-ка со мной в аптеку
и отправляйся домой. Я позвоню Марте, попрошу ее оставить тебе ужин.
— Хорошо, Стивен. — Дебора не огорчилась, что не остается на
ужин в больнице. Радостное настроение дня улетучилось. Пора возвра¬
щаться домой.
— Ия посоветовал бы тебе ничего не говорить Салли.
— У меня и в мыслях не было. Надеюсь, она тоже попридержит
язык. Не хотелось бы, чтобы это обсуждала вся деревня.
— Ну зачем ты так, Дебора, ты ведь сама не веришь, что Салли
кому-то скажет. На нее можно положиться. Она приняла случившееся
близко к сердцу. Очень даже.
— Не сомневаюсь.
— Не на шутку переполошилась. Она очень предана отцу.
— Эту преданность она перенесла и на тебя.
— О, Господи, что ты хочешь сказать?
— Просто мне интересно, почему она не рассказала о таблетках
маме или мне.
26
— Ты не очень-то располагаешь к откровенности, во всяком случае,
ее, не так ли?
— А чего ты, собственно, ждешь от меня? Чтобы я стала ее подру¬
гой? Пока она выполняет свою работу добросовестно, я и не думаю о
ней. Она мне не нравится, думаю, и я ей.
— Она тебе не просто не нравится, — сказал Стивен. — Ты нена¬
видишь ее.
— Она жаловалась тебе?
— Конечно, нет. Будь великодушна, Дебора. Тебя словно подме¬
нили.
«Подменили, — подумала Дебора. — Да откуда ты знаешь, какая
я на самом деле?» Но в последних словах Стивена звучал призыв к
миру, и она протянула ему руку.
— Прости. Не знаю, что со мной в последнее время. Уверена, Салли
поступила так, решив, что это самое мудрое решение. Не стоит нам
ссориться. Так, значит, тебя ждать завтра вечером? Феликс может при¬
ехать только в субботу утром, а Кэтрин ждут к ужину.
— Не волнуйся. Я приеду последним автобусом. Мы покатаемся на
лошадях до завтрака, если пригласишь составить тебе компанию.
Хотя их прогулки давно стали приятной привычкой, официальный
тон, с каким он сделал это предложение, не ускользнул от Деборы.
Слишком шаткий мостик переброшен через пропасть между ними. Сти¬
вен тоже, Дебора догадывалась, чувствует, что под ногами похрустыва¬
ют льдинки. Никогда с момента смерти Эдварда Рискоу Стивен не был
таким чужим, и никогда он не был ей так нужен.
4
Наконец около половины восьмого Марта услыхала скрип колес
коляски Джимми на подъездной аллее. Она давно уже прислушивалась.
Джимми тихонько ныл, лишь мерное покачивание коляски и мамины
уговоры удерживали его от воплей.
Скоро в окне мелькнула Салли, подкатила коляску к кухне и тот¬
час появилась в дверях с малышом. Девушка с трудом скрывала пере¬
полнявшие ее чувства. Она была возбуждена, но, судя по всему,
довольна собой. Вряд ли она так ликует из-за того, что Джимми про¬
катился лесной тропой, подумала Марта.
— Что-то поздно ты, — сказала Марта. — Ребенок небось проголо¬
дался, бедняжка.
— Но ему не придется больше ждать, верно, дорогуша? Молоко,
наверно, вскипятили?
27
— Заруби себе на носу, Салли, я здесь не для того, чтобы ждать,
когда ты явишься. Тебе нужно молоко, сама и кипяти. Прекрасно зна¬
ешь, когда надо кормить ребенка.
На том и замолчали; Салли вскипятила молоко и торопилась его
остудить, держа Джимми на руках. Только когда Салли собралась не¬
сти малыша наверх, Марта заговорила.
— Салли, — сказала она, — ты что-нибудь брала из постели хозя¬
ина, когда застилала ее утром? Что-нибудь из его вещей? Говори правду!
— По вашему тону ясно, что вы все знаете. Неужели вы знали про
те таблетки? И молчали?
— Конечно, знала. Я ведь ему пять лет прислуживаю. Кому ж еще,
как не мне, знать, что он делает и что у него на уме? Небось решила,
что он может их выпить. Не волнуйся. Не смей свой нос совать. Дове¬
лись тебе лежать вот так, годами, в постели, может, и тебе было бы
утешением, что у тебя кое-что припрятано, скажем, несколько таблеток,
которые избавят тебя от страданий. Припрятано кое-что, о чем никто и
не подозревает, пока какая-нибудь дура набитая, сучка, да и только,
другим словом не назовешь, не пронюхает. Уж такая умная, дальше
некуда! Да он и не стал бы их принимать. Он джентльмен! Тебе и
этого не понять. Верни-ка мне лучше таблетки. А если хоть кому
проболтаешься или притронешься к его вещам, я тебя в два счета
выставлю. Тебя и это отродье. Уж я найду способ, будь уверена!
Она протянула руку к Салли. Голоса она ни разу не подняла, но
ее спокойная уверенность еще больше пугала, чем гнев, и в голосе
Салли, когда она отвечала, дрожали истерические нотки.
— Боюсь, вас ждет неудача. Нет у меня таблеток. Сегодня днем я
отдала их Стивену. Да, Стивену! Слушаю, что вы мелете, и радуюсь,
что отдала их. Хотела бы я посмотреть на Стивена, когда он узнает,
что вы все давным-давно знали. Дорогая, преданная старушка Марта!
Такая преданная семейству Макси! Да плевать вы хотели на всех них
вместе взятых, старая лицемерка, разве что для хозяина сделали иск¬
лючение. Посмотрели бы на себя со стороны! Моет его, ласкает, кудах¬
чет над ним, точно над ребенком. Я от смеха готова лопнуть, только
уж больно жалкое зрелище. Срамотища! Его счастье, что у него крыша
поехала. Да любой бы свихнулся, окажись у вас в лапах!
Она ушла, прижав малыша к бедру; Марта услыхала, как грохнула
дверь.
Она наклонилась над раковиной, вцепилась в нее дрожащими паль¬
цами. Ее сотряс внезапный приступ рвоты, но легче от этого ей не стало.
Она приложила руку ко лбу — привычный жест отчаяния. Посмотрела
на пальцы, мокрые от рвоты. Она пыталась взять себя в руки, но в ушах
звучал тонкий, детский голосок: «Да любой бы свихнулся, окажись у вас
28
в лапах... окажись у вас в лапах... окажись в лапах». Когда дрожь улег¬
лась и тошнота прошла, ее охватила ненависть. Она начала строить ко¬
варные планы мести. Представляла, как Салли опозорена и ее с ребенком
выгоняют из Мартингейла, раскусив ее — лживую, злую, порочную. Да
чтоб она сдохла, эта Салли, мечтала Марта — а мечтать кто запретит?
Глава 3
1
Погода в последние недели все время менялась, разве что только
снег не шел; а сейчас стала теплой, обычной для летней поры.
Может, в день праздника будет сухо, а то и солнечно. Натягивая
галифе — она собиралась на прогулку со Стивеном, — Дебора уви¬
дела из окна красные и белые палатки и разбросанные по лужайке
не до конца еще сколоченные прилавки, которые предстояло украсить
гофрированной бумагой и флажками. Чуть дальше на поляне уже
обнесли площадку для детских спортивных соревнований и танцев.
Под вязами установили старенькую машину с громкоговорителем, и
змейки проволоки, вьющиеся по дорожкам и цепляющиеся за деревья,
свидетельствовали о попытках местных заядлых радиослушателей ус¬
тановить усилительную систему для музыки и разного рода объявле¬
ний. Дебора отдохнула за ночь и теперь стоически переносила эту
суету. По опыту своему она уже знала — закончится праздник, и
глазу предстанет совсем иное зрелище. Как бы люди ни старались
вести себя аккуратно, — правда, многим доставляет удовольствие,
когда вокруг коробки из-под сигарет, огрызки фруктов, — по мень¬
шей мере неделю потом приходится пыхтеть, чтобы сад перестал
казаться поруганным. Цепочки флажков, натянутые от одной зеленой
стены к другой, и так уже придавали купе деревьев неподобающее
легкомыслие, а грачи к ужасу своему оказались втянутыми в еще
больший шум, чем обычная перебранка.
Кэтрин, когда она погружалась в мечтания о празднике в Мартин¬
гейле, больше всего хотелось помогать Стивену — она представляла се¬
бе, как он, окруженный цветом чадфлитского общества, людьми яркими,
мыслящими и неравнодушными, выводит своих лошадей. У Кэтрин, ко¬
нечно, были весьма колоритные, но явно устаревшие представления о
роли и месте семейства Макси в чадфлитском обществе. Но эти радуж¬
ные мечты разбились о непоколебимую убежденность миссис Макси, что
ее гостям надлежит быть там, где они более всего нужны. А нужны они
у прилавка с белым слоном. Когда Кэтрин пришла в себя от разочаро¬
29
вания и обиды, к удивлению своему, она обнаружила, что ей и здесь
очень интересно. Все утро она провозилась с товаром, сортировала, оце¬
нивала — ведь им все это добро продавать. Дебора точно знала, что почем
и кто что купит, да оно и понятно — опыт немалый, к тому же почти
все она сама раздобыла. Сэр Рейнольд Прайс пожертвовал большое вор¬
систое пальто с отстегивающейся водонепроницаемой подкладкой, кото¬
рое она немедленно отложила в сторону, чтобы оно попало прямиком
доктору Эппсу. Ему на зиму именно такое пальто нужно — ведь при¬
ходится мотаться в открытом автомобиле; когда ты за рулем, кому какое
дело, в чем ты. Еще там была старая фетровая шляпа, принадлежащая
самому доктору, которую его помощник безуспешно пытался сбыть во
время этих ежегодных распродаж, но она неотвратимо возвращалась к
своему сердитому хозяину. Стоила она шесть пенсов и была выставлена
на всеобщее обозрение. Были там также свитера ручной вязки сногсши¬
бательных рисунков и цветов, бронзовые безделушки и фарфор с камин¬
ных полок местных жителей, связки книг и журналов и потрясающая
коллекция гравюр в тяжелых рамах, на тоненьких медных пластинках
были выгравированы подобающие случаю названия. К примеру: «Первое
любовное послание», «Любимица папочки», гравюры-близнецы, выполнен¬
ные в весьма изысканной манере, под названиех« «Ссора» и «Примире¬
ние», а также несколько стенок, изображающих солдат: или целующих
своих жен на прощание, или же предающихся более целомудренным
радостям при новой встрече. Дебора предсказывала, что они будут поль¬
зоваться особым спросом, и объявила, что одни только рамки стоят пол¬
кроны каждая.
К часу дня все приготовления были закончены, домочадцы тороп¬
ливо перекусили, прислуживала им Салли. Кэтрин вспомнила, что ут¬
ром Марта сердилась: горничная проспала. Судя по ее разгоряченному
виду, Салли пришлось попотеть, чтобы наверстать упущенное время; к
тому же, подумала Кэтрин, она, видно, чем-то взволнована, хотя и
старается выглядеть покорной и расторопной. Трапеза прошла довольно
мирно, поскольку всех объединяли общие хлопоты, и при этом каждый
был занят своим делом. В два часа приехали епископ с супругой, члены
комитета сошли с веранды гостиной, сели, немного робея, в кружок на
приготовленные для них стулья; так произошло официальное открытие
праздника. Епископ был стар и уже не служил в церкви, но сенильным.
стариком пока еще не стал — его короткая речь представляла собой
образец простоты и благородства. Слушая его приятный старческий
голос, Кэтрин впервые подумала о церкви с интересом и теплом. Вон
норманнская купель, около которой они со Стивеном будут стоять во
время крещения детей. А в этих боковых приделах покоится прах его
предков. Вот коленопреклоненные фигуры Стивена Макси и его жены
30
Деборы, навеки застывшие в камне — лицом друг к другу, руки сло¬
жены в молитве. Там же выполненные в каноне бюсты других Макси
шестнадцатого века, и просто плиты, оповещающие о гибели сыновей
на Галлиполи1 и на Марне2. Кэтрин часто думала о том, что погребения
усопших членов семьи становились все менее пышными с тех пор, как
церковь св. Седа и св. Марии в Чадфлите стала не столько местом
паломничества, сколько личной усыпальницей останков Макси. Но се¬
годня, будучи в приподнятом настроении, преисполненная доверием ко
всем, она думала о членах этой семьи, живых и мертвых, без тени
насмешки, и даже барочный экран за алтарем и коринфский ордер3
она воспринимала как знаки особых заслуг Макси.
Дебора встала с Кэтрин за прилавок. Подходили покупатели, осто¬
рожно перебирали товары в поисках нужного, народа собралось уйма,
дело спорилось. Доктор Эппс пораньше явился за своей шляпой, а его в
два счета уговорили купить пальто сэра Рейнольда за один фунт. Белье
и обувь буквально расхватали, Дебора точно угадала, кто что купит. Кэт¬
рин отсчитывала сдачу, раскладывала на прилавке товары, извлеченные
из большой коробки, которую они держали внизу. Люди маленькими
группками входили через главные ворота, ребятишки натужно улыба¬
лись, потому что фотограф пообещал приз «ребенку, который выглядит
самым счастливым», — бесплатный вход в вожделенные ворота. Гроьпсо-
говоритель превзошел все ожидания, из него яростным потоком лились
марши, и вальсы Штрауса, объявления касательно угощения и соревно¬
ваний, советы пользоваться корзинками для мусора, чтобы не засорять
сад. Мисс Лидделл и мисс Поллак с помощью самых невзрачных, самых
старших и самых исполнительных из числа своих противных, непослуш¬
ных девчонок метались от церкви св. Марии к саду и обратно, следуя
зову совести и долгу службы. В их ларьке продавали очень дорогие то¬
вары, к примеру, ручной работы нижнее белье, ставшее жертвой стран¬
ного компромисса привлекательности с благопристойностью. Викарий со
взмокшими от волнения седыми волосами лучился радостью, лицезрея
свою паству, которая наконец-то пришла в согласие со всем миром и
друг с другом. Сэр Рейнольд, снисходительный, говорливый и велико¬
душный, приехал попозже. С лужайки, где готовились к чаю, доносились
озабоченные голоса — миссис Коуп и миссис Нельсон с помощью маль¬
1 Галлиполийская операция (1915) — высадка англо-французского де¬
санта на Галлиполийский полуостров, окончившаяся поражением десанта.
2 Марнское сражение (1918) — сражение между войсками Антанты и
США и германскими войсками, окончилось поражением немцев, и иници¬
атива окончательно перешла в руки союзников.
3 Один из видов архитектурной композиции, в классической архитек¬
туре различается несколько ордеров, среди них — коринфский.
31
чиков из воскресной школы расставляли карточные столики, стулья из
холла, расстилали скатерти, которым потом предстояло вернуться к сво¬
им хозяевам. Феликс Херн наслаждался ролью вольного стрелка. Раза
два он предлагал свою помощь Деборе и Кэтрин, но не скрывал, что ему
больше нравится с мисс Лидделл и мисс Поллак. Подошел Стивен, по¬
интересовался, как идут дела. Для человека, который имел обыкновение
называть этот праздник «проклятием семейства Макси», он выглядел
вполне веселым. В начале пятого Дебора отправилась домой справиться,
не нужно ли что папе, оставив Кэтрин командовать парадом. Приблизи¬
тельно через полчаса Дебора вернулась и предложила пойти перекусить.
Столы накрыли в палатке побольше; опоздавшим, предупредила Дебора,
придется довольствоваться жидким чаем и малоаппетитным печеньем.
Феликсу Херну, который подошел к ним поболтать и оценить оставшийся
товар, велено было встать к прилавку, а Дебора с Кэтрин пошли домой
помыть руки. Через холл все время кто-то проходил — то ли люди по¬
лагали, что таким путем сократят дорогу на распродажу, то ли, впервые
оказавшись здесь, сочли, что в стоимость входного билета входит и экс¬
курсия по дому. Дебору, казалось, это вовсе не занимало.
— Боб Гиттингз, наш полицейский, засел в гостиной, — отметила
она. — Столовая заперта. Всегда тут кто-нибудь ходит. Но еще никогда
ничего не пропадало. Пойдем вон через ту дверь, в маленькую ванную
комнату. Так быстрее.
Но все-таки когда с черной лестницы сбежал какой-то человек,
торопливо извинившись перед ними, им это явно не понравилось. Де¬
вушки остановились, и Дебора окликнула его:
— Вы ищете кого-нибудь? Это ведь частный дом.
Он оглянулся на них — нервный, тощий мужчина с седеющими
волосами, высоким лбом и узкими губами, которые он растянул в по¬
добающей случаю улыбке.
— О, простите, я не придал значения. Простите, Бога ради. Я искал
туалет.
Голос был не из приятных.
— Если вам нужна уборная, — сказала Дебора резко, — вы ее в
саду найдете. По-моему, там есть вполне заметный опознавательный знак.
Он вспыхнул, пробормотал что-то в ответ и исчез. Дебора пожала
плечами.
— Заяц трусливый! Вряд ли он тут что-нибудь учинил. Но лучше
бы им по дому не гулять.
Стану хозяйкой Мартингейла, решила Кэтрин, наведу порядок.
В палатке, где была приготовлена закуска, естественно, собралось
много народу, под аккомпанемент музыки, которую транслировали по ра¬
дио и которая проникала сквозь холщовые стены, позвякивала фаянсовая
32
посуда, гудели голоса и посвистывал титан. Накрывали на стол ученики
воскресной школы — они соревновались, кто лучше составит букет из
полевых и лесных цветов. На каждом столе стоял именной кувшинчик
из-под джема, в котором красовались маки, лесная кислица и шиповник,
буйно распустившиеся оттого, что их долго держали в горячих ладо¬
нях, — цветы поражали своей нежной, наивной красотой, хотя их аромат
тонул в терпком запахе вытоптанной травы, пропеченного солнцем хол¬
ста и пищи. Говор стоял такой громкий, что, когда наступила неожидан¬
ная пауза, Кэтрин показалось, что все вокруг стихло. Только минуту
спустя до нее дошло, что не все замолкли, что не все повернулись к
противоположному входу в палатку, в котором появилась Салли в белом
платье с глубоким конусообразным вырезом, юбка — в водовороте скла¬
док; в точно таком же была и Дебора, и такой же зеленый пояс охватывал
талию Деборы, зеленые серьги сияли у горящих щек. Кэтрин почувст¬
вовала, как вспыхнули и ее щеки, и против воли бросила на Дебору
быстрый, вопросительный взгляд. Она была не одинока. Все больше и
больше голов поворачивались к ним. В дальнем углу палатки, где дев¬
чонки мисс Лидделл уже давно попивали чай под неусыпным оком мисс
Поллак, кто-то захихикал. Кто-то сказал тихо, но и не так уж тихо:
— Ну и Сал!
Только Дебору, казалось, это не занимало. Не удостоив Салли взгля¬
дом, она подошла к доскам на козлах, служившим столом, и спокойным
тоном попросила чай для двоих, бутерброды с маслом и кекс. Миссис
Парди в замешательстве торопливо налила две чашки, и Кэтрин после¬
довала за Деборой к свободному столику, схватив тарелку с кексом, в
ужасе думая, что и она попала в дурацкое положение.
— Как она посмела? — пробормотала она, наклоняя пылающее лицо
над чашкой. — Она же это нарочно.
Дебора чуть повела плечом.
— Не знаю. Какое это имеет значение? Ну попутал ее маленько
нечистый, мне-то что до этого?!
— Откуда у нее это платье?
— Оттуда же, откуда у меня. Ярлык фирмы ведь внутрь пришивают.
Это не модель или что-то там еще. Любой может купить, если захочет
поискать. Салли, видно, решила, что игра стоит свеч.
— Но откуда ей было знать, что ты сегодня его наденешь?
— Любой другой случай, полагаю, тоже подошел бы. Может, хватит
<•6 УГОМ?
— Не понимаю, почему ты относишься к этому так спокойна Я бы
не смогла.
— Что ты хочешь от меня? Чтобы я пошла и содрала его с нее?
Можно, конечно, поразвлечь соседей, но всему есть предел.
2 Ф.Д.Джеймс «Не женское дело*
33
— Интересно, что Стивен на это скажет, — сказала Кэтрин.
Дебора удивилась.
— Не уверена, что он даже заметит, разве что подумает, что платье
ей к лицу. Оно больше ей идет, чем мне. Тебе нравится кекс или
отправишься на поиски сандвичей?
Путь к дальнейшим дебатам был отрезан, и Кэтрин принялась за чай.
2
Время тянулось медленна После эпизода в палатке Кэтрин потеряла
к празднику всякий интерес, и распродажа подержанных вещей превра¬
тилась для нее в принудиловку. Как Дебора и предсказывала, все было
распродано до пяти часов, и Кэтрин решила помочь организовать катание
на пони. Когда она появилась на лужайке, Стивен поднимал вопящего от
восторга Джимми и усаживал в седло перед матерью. Солнце к концу дня
не так шпарило, в его лучах волосы малыша превратились в пламень.
Сияющие волосы Салли упали вперед, когда она нагнулась, шепча что-то
Стивену. Кэтрин услыхала, как он засмеялся в ответ. Она никогда не
забудет то мгновение. Она вернулась в сад, стараясь собраться с духом и
вернуть себе то безмятежное состояние, в котором она начинала день. По¬
бродив бесцельно по саду в поисках какого-нибудь занятия, она решила
пойти в дом, полежать до ужина. Ни миссис Макси, ни Марты она не
увидела, заняты, наверно, с Саймоном Макси или готовят холодную заку¬
ску, которой должен увенчаться праздник. В окно она видела, как дремлет
доктор Эппс около своих аттракционов «Метание стрел» и «Шалаш сокро¬
вищ», самая напряженная часть дня была позади. Скоро назовут победи¬
телей соревнований, их станут хвалить и награждать; люди тоненьким,
но непрерывающимся ручейком уже потянулись на автобусную остановку.
Салли она не видела больше, она помылась, переоделась, пошла в
гостиную и встретила Марту, которая сказала, что Салли с Джимми
еще не вернулась. На столе в столовой были приготовлены холодная
закуска, салаты, вазы со свежими фруктами, и все, кроме Стивена, уже
были в сборе. Доктор Эппс, веселый и словоохотливый, как обычно,
сосредоточил свое внимание на бутылках с сидром. Феликс Херн рас¬
ставлял бокалы. Мисс Лидделл помогала Деборе накрывать на стол. По
тому, как она с тревогой восклицала, когда что-нибудь не могла найти,
как бессмысленно перекладывала салфетки, суетилась, ясно было, что
она чем-то встревожена. Миссис Макси стояла спиной к собравшимся
и глядела в зеркало над камином. Когда она повернулась, Кэтрин по¬
разило ее измученное, испещренное морщинами лица
— А Стивен не с вами? — спросила она.
34
— Нет. Я не видела его с тех пор, как он выводил лошадей. Я была
у себя в комнате.
— Может, он с Боукоком повел их в конюшню? А может, переоде¬
вается? Думаю, не стоит его ждать.
— А где Салли? — спросила Дебора.
— Дома ее, похоже, нет. Марта сказала мне, что Джимми в колы¬
бели, следовательно, она, должно быть, приходила и снова ушла.
Миссис Макси говорила чрезвычайно спокойно. Если что и стряс¬
лось дома, то она, очевидно, считала происшествие весьма незначитель¬
ным, чтобы обсуждать его далее в присутствии гостей. Феликс Херн
взглянул на нее, и знакомое дурное предчувствие овладело им. Какая
странная реакция на столь обыденное событие! Он посмотрел на сидев¬
шую напротив Кэтрин Бауэрз — она тоже явно обеспокоена. Все, ко¬
нечно, устали. Если не считать бессвязной, раздражающей болтовни
мисс Лидделл, никто почти ничего не говорил. Как обычно случается
после светских мероприятий, к которым долго готовишься, все раскисли.
И хотя все позади, действовала инерция, они не могли так сразу пере¬
ключиться и расслабиться. Солнце пекло целый день, теперь давило.
Ни ветерка, жара стала еще нестерпимее.
Когда в дверях появилась Салли, все повернулись к ней, точно ужа¬
ленные. Она прислонилась к обтянутой холстом панели, белые складки
юбки веером разлетелись на темном фоне стены, словно крыло голубя.
В тревожном, предвещающем бурю освещении пылали ее волосы. Лицо
ее было бледным, но она улыбалась. Рядом стоял Стивен.
Миссис Макси отдавала себе отчет, что произошло: только что каж¬
дый в отдельности думал про себя о Салли, а сейчас они сомкнули
ряды точно перед лицом общей опасности. Пытаясь снять напряжение,
она произнесла небрежным тоном:
— Рада, что ты пришел, Стивен. Салли, вам следовало бы переодеть¬
ся в рабочее платье и помочь Марте.
Самоуверенная улыбка Салли сменилась смехом. Ей понадобилось
какое-то время, чтобы ответить чуть ли не смиренным голосом, с на¬
смешливым почтением:
— Но подобает ли. так поступать девушке, мэм, которой ваш сын
только что сделал предложение?
3
Саймон Макси провел ночь как обычно — не лу.чше, не хуже. Вряд
ли это удалось еще кому-то из тех, кто ночевал под его крышей. Жена
его дежурила в гардеробной, прикорнув на кушетке, слушала, как ти¬
35
кают рядом на столике часы, пока фосфоресцирующая стрелка неотв¬
ратимо приближается к следующему дню. Она столько раз, лежа здесь,
в гардеробной, прокручивала в памяти ту сцену, что, казалось, восста¬
новила каждую секунду, малейшую перемену голоса или настроения.
Она могла бы припомнить буквально каждое слово мисс Лидделл, этот
истерический выпад, водопад диких, полубезумных оскорблений, кото¬
рые спровоцировали Салли на грубость.
«Не смейте говорить о том, что вы сделали для меня. Да вы меньше
всего думали обо мне, старая лицемерка, сексоманка несчастная! Бла¬
годарите Бога, что я держу язык за зубами. Мне есть что рассказать
о вас людям».
И Салли вышла, оставив всю честную компанию наедине с ужином,
за который они принялись кто с неподдельным аппетитом, а кто через
силу. Мисс Лидделл даже не старалась есть. Миссис Макси заметила на
ее щеке слезу и подумала: должно быть, мисс Лидделл действительно
страдает, ведь она так пеклась о Салли, от души радовалась ее успехам
и удаче. Доктор Эппс управлялся с едой в непривычнох« для него мол¬
чании — верная примета, что его челюсти и мозг заняты одновременно.
Стивен не последовал примеру Салли, а сел за стол рядом с сестрой. В
ответ на тихий вопрос матери: «Это правда, Стивен?» — он ответил про¬
сто: «Конечно». Больше он к этому не возвращался; брат с сестрой, сидя
весь вечер друг подле друга, ели мало, но зато являли собой единый
фронт сопротивления стенаниям мисс Лидделл и ироническим взглядам
Феликса Херна. Он, думала миссис Макси, единственный из собравших¬
ся, кто получает удовольствие от этой трапезы. Не исключено, что эти
события способствовали его аппетиту. Она знала, что он недолюбливал
Стивена, и эта странная помолвка, похоже, забавляет его и увеличивает
его шансы относительно Деборы. Дураку ясно, что Дебора не останется
в Мартингейле, если Стивен женится. Миссис Макси с необычайной от¬
четливостью, отчего ей даже не по себе стало, вспомнила склоненное
лицо Кэтрин, так некстати вспыхнувшее от горя или негодования, и то,
как хладнокровно Феликс Херн окликнул ее, чтобы она хотя бы попы¬
талась скрыть свое состояние. Он всегда умел развеселить, когда хотел,
а вчера вечером он постарался. Чудеса, да и только, к концу ужина все
уже смеялись. Неужели это было всего семь часов тому назад?
В тишине маятник тикал невыносимо громко. Ночью шел проливной
дождь, сейчас, правда, прекратился. В пять утра ей послышалось, что
Саймон заворочался, и она пошла к нему. Но он лежал в забытьи, они
это состояние называли сном. Стивен сменил ему снотворное. Дал ка¬
кую-то микстуру вместо таблеток, правда, результат был тот же самый.
Она вернулась к кушетке, но заснуть ей не удалось. В шесть утра она
поднялась, надела халат, потом налила в электрический чайник воды
36
и включила его, решив выпить чая. Наконец-то наступил день со сво¬
ими хлопотами.
Когда Кэтрин постучала в дверь и скользнула в комнату в пижаме
и халате, ей даже легче сделалось. Правда, на какое-то мгновение ис¬
пугалась, что Кэтрин пришла выговориться, что придется обсуждать со¬
бытия прошлого вечера, оценивая их, возмущаться, снова их переживать.
Большую часть ночи она обдумывала планы, в которые не могла да и
не хотела посвящать Кэтрин. Но она безумно обрадовалась, что наконец-
то появилась живая душа. Она заметила, что девушка очень бледная.
Значит, кто-то еще маялся без сна в эту ночь. Кэтрин сказала, что почти
не спала из-за дождя и проснулась очень рано от головной боли. У нее
теперь редко мигрени, но когда бывают, то спасу нет. Не найдется ли у
миссис Макси аспирину? Лучше в капсулах, но в таблетках тоже сойдет.
Миссис Макси подумала, что головная боль, верно, предлог, чтобы завести
доверительную беседу о Салли со Стивеном, но, взглянув пристальнее
на отяжелевшие веки девушки, она убедилась, что та не притворяется.
Кэтрин явно было не до продуманных ходов. Миссис Макси предложила
ей поискать лекарство в аптечке, а сама поставила на поднос еще одну
чашку чая. Конечно, Кэтрин не самая подходящая для нее компания, но
по крайней мере девушка, судя по всему, станет пить чай молча.
Они сидели у электрокамина, когда пришла Марта, ее вид и тон
являли собой этакую взрывчатую смесь негодования и волнения.
— Салли, мэм, — сказала она, — снова, видать, проспала. Я ее зову,
а она не отвечает, подергала дверь, так она ее заперла. Я даже войти
не смогла. Не пойму, чего девчонка добивается, мэм.
Миссис Макси поставила чашку на блюдце и отметила с любопыт¬
ством и одновременно с отстраненностью медика, что рука у нее не
дрожит. Произошло что-то страшное — эта мысль сковала ее ужасом,
пришлось переждать, пока не совладала с голосом. А когда заговорила,
ни Кэтрин, ни Марта не заподозрили в ней никакой перемены.
— Вы как следует стучали? — спросила она.
Марта замялась. Миссис Макси не зря спрашивала. Марта предпочла
не поднимать шума. Это ей было на руку — пусть Салли и в самом
деле проспит. После бессонной ночи выслушивать эти мелкие придирки
было просто невыносимо.
— Попытайтесь еще раз, — сказала миссис Макси. — У Салли
вчера был трудный день, как и у всех у нас. Люди без причин не
просыпают.
Кэтрин открыла было рот, хотела что-то сказать, но передумала и
склонилась над чаем. Через несколько минут Марта вернулась, и на
этот раз она уже не сомневалась. Раздражение заглушила тревога, в
голосе звучала почти что паника.
37
— Бесполезно, она не слышит меня. Малыш проснулся. Он там
хнычет. Салли не слышит меня, и все тут!
Миссис Макси не помнила, как добралась до дверей Салли. Она была
настолько уверена, что комната должна быть открытой, что минуту-дру¬
гую стучала в дверь и дергала ее, но безрезультатно, наконец до нее
дошло — дверь заперта изнутри. Стук в дверь разбудил Джимми, и те¬
перь он уже не хныкал, а вопил от страха. Миссис Макси слышала, как
он гремит перекладинками кроватки, и представляла, как он старается
подняться, стиснутый шерстяным спальным мешком, и докричаться до
своей мамы. На лбу у нее проступил холодный пот, она стерла его —
хоть что-то сделать, чтобы заставить себя перестать колотить в паниче¬
ском ужасе по бесчувственному дереву. Марта застонала, а Кэтрин по¬
ложила на плечо миссис Макси руку, чтобы утешить и сдержать ее.
— Не надо так волноваться. Я позову вашего сына.
Почему она не сказала «Стивена»? — подумала миссис Макси ни
с того ни с сего. Ведь мой сын — Стивен. Он тут же пришел. Должно
быть, стук в дверь разбудил его, иначе Кэтрин не смогла бы привести
его так быстро. Стивен говорил спокойным тоном.
— Мы залезем в окно. Лестница в чулане подойдет. Я позову Херна.
Он удалился, а женщины, сгрудившись, стоя тесной группкой, мол¬
ча ждали. Время, казалось, еле ползло.
— Это недолго, — успокаивала Кэтрин. — Они сейчас вернутся. С
ней все в порядке, я просто уверена. Должно быть, заспалась.
Дебора посмотрела на нее долгим взглядом.
— Когда так надрывается Джимми? Думаю, ее там нет, ушла, и все.
— С чего бы это? — спросила Кэтрин. — А почему же дверь за¬
перта?
— Ну что вы, Салли не знаете: выбрала путь более эксцентрич¬
ный — вылезла в окно. Ей, по-моему, так нравится устраивать представ¬
ления, что она их устраивает, даже когда ей самой не удается
насладиться эффектом. Вот мы дергаемся, дрожим здесь. Стивен и Фе¬
ликс волокут лестницу, весь дом ходуном. Она только этого и добивалась.
— Она не бросила бы малыша, — сказала вдруг Кэтрин. — Ни
одна мать не сделала бы этого.
— А эта, как видите, сделала, — сухо ответила Дебора.
Но ее мать отметила, что она не двинулась с места.
Вопли Джимми стали просто невыносимыми, в них тонули все
остальные шумы, не слышно было, как мужчины возятся с лестни¬
цей, как лезут через окно в комнату. Они услыхали лишь резко
щелкнувший замок. На пороге стоял Феликс. Взглянув на него, Мар¬
та вскрикнула — то был звериный, пронзительный вопль ужаса.
Миссис Макси скорее почувствовала, чем услыхала шарканье ее ша¬
38
гов — она пошла прочь, но за ней никто не последовал. Остальные,
оттолкнув руку Феликса, пытавшегося помешать им, молча двинулись
вперед — туда, где лежала Салли. Окно было открыто, наволочка на
подушке промокла от дождя. На ней тонкой золотой сетью лежали
волосы Салли. Глаза у Салли были закрыты, но она не спала. Из
уголка плотно сжатого рта, точно порез, протянулась тонкая струйка
засохшей крови. На шее с обеих сторон, там, где руки убийцы заду¬
шили в ней жизнь, темнели синяки.
Глава 4
1
— Уютный уголок, — сказал сержант сыскной полиции Мартин,
когда полицейская машина подкатила к Мартингейлу. — Хоть немного
переключимся после нашей последней работенки.
Он сказал это с удовольствием — уроженец сельских мест, он ос¬
тался верен деревне, а в этих густонаселенных городах и жутких мно¬
гоквартирных домах убийцам приволье. Он потянул носом воздух и
поблагодарил небеса, которые надоумили полицию или судьбу поручить
местному полицейскому позвонить в Скотленд-Ярд. Прошел слух, что
шеф полиции лично знаком с семьей, где произошло убийство, именно
потому он счел благоразумным незамедлительно передать это неприят¬
ное дело своему подчиненному, к тому же на нем висело нераскрытое
преступление, совершенное где-то на границе их графства. Сержанта
Мартина все это вполне устраивало. Работа есть работа, где бы ты ее
ни делал, но все же человек имеет право выбора.
Старший инспектор Адам Далглиш ничего не сказал в ответ, но,
выскочив из машины, отступил на шаг и быстро оглядел дом. Типичная
елизаветинская усадьба, правда, несколько стилизованная. По обе сто¬
роны квадратного центрального крыльца возвышалось два больших, на
два этажа, фонаря со средниками и фрамугами в окошках. Водосточная
труба увенчана массивным геральдическим вензелем. Крыша плавно
спускается к маленькой открытой каменной балюстраде, также укра¬
шенной резными гербами, шесть мощных дымовых труб в стиле тюдор1
дерзко возвышаются на фоне летнего неба. К западной части пристро¬
ена еще одна комната. По неровному изгибу стены Далглиш догадался,
1 Стиль архитектуры, отличающийся плоскими арками и деревянной об¬
шивкой стен. Конец XVI — начало XVII в.; назван в честь династии Тю¬
доров.
39
что пристроена она позднее — может, в прошлом столетии. Большие
двустворчатые окна с зеркальными стеклами выходят в сад. На долю
секунды в одном из них он увидел чье-то лицо, но оно тут же исчезло.
Кто-то наблюдает за ними. От угла дома на запад до самых ворот
тянется стенка из серого камня, почти целиком скрытая кустарником
и высокими буками. С этой стороны деревья совсем близко подступали
к дому. Над стеной в листве он разглядел лестницу, приставленную к
эркеру. Там, должно быть, комната убитой девушки. Ее хозяйка удачно
выбрала — комната, как раз чтобы принимать случайных гостей. У
крыльца стояли две машины — полицейская (возле нее в застывшей
позе сидел полицейский) и перевозка из морга. Шофер перевозки отки¬
нулся на сиденье, надвинул козырек фуражки на глаза, он даже не
заметил Далглиша, а его напарник мельком глянул на Далглиша и
снова уткнулся в воскресную газету.
Старший офицер местной полиции ждал их в холле. Они, конечно,
знали друг друга: оба были довольно известны в своих кругах, но ни
тот, ни другой ни разу не проявили не малейшего желания познако¬
миться поближе. Минута была не из легких. Маннинг почел своим
долгом подробно объяснить, почему его шеф все же решил связаться
со Скотленд-Ярдом. Ответ Далглиша был не менее учтив. Тут же си¬
дели два репортера, как два терпеливых пса, которым пообещали, если
они будут вести себя смирно, кинуть кость. В доме было очень тихо,
в воздухе веял слабый аромат роз. После нестерпимой духоты в машине
показалось, что прохладно, и Далглиш невольно поежился.
— Вся семья в сборе в гостиной, — сказал Маннинг. — Я приказал
сержанту там остаться. Вы хотите увидеть их сейчас?
— Нет, сначала осмотрю труп. Живые подождут.
Старший офицер Маннинг двинулся вверх по широкой лестнице,
поясняя ситуацию вновь прибывшим.
— Я собрал немного информации до того, как узнал, что связались
с центром. Основное вам, вероятно, уже сообщили. Жертва служила
здесь горничной. Мать-одиночка, двадцати двух лет. Ее задушили. Труп
обнаружен приблизительно в семь пятнадцать утра членами семьи.
Дверь в спальню девушки была заперта. Значит, выход а может, и
вход — только через окна Вы увидите следы на сточной трубе и стене.
Похоже, убийца упал с высоты пяти футов. Ее видели живой вчера в
десять часов тридцать минут вечера, она несла себе на ночь питье в
спальню. Так и не допила. Кружка — на тумбочке у кровати. Пона¬
чалу я решил, что это дело рук чужака, просто уверен был. Здесь
вчера устраивали праздник, любой мог войти в сад. В дом тоже, чтобы
совершить задуманное. Но кое-что настораживает.
— К примеру, питье? — спросил Далглиш.
40
Они как раз миновали лестничную площадку и направлялись
в западное крыло дома. Маннинг взглянул на него с любопыт¬
ством.
— Да, какао. Не исключено, что оно было отравлено. Пропали кое-
какие лекарства в доме. Мистер Саймон Макси — инвалид. Из его
аптечки пропал пузырек со снотворным.
— Вы нашли признаки отравления на теле убитой?
— Ею сейчас занимается патологоанатом из. полицейского участка.
Но я сомневаюсь в этой версии. Мне кажется, ее сразу задушили. После
обеда мы, вероятно, получим точный ответ.
— Она могла сама принять таблетки, — сказал Далглиш. — Нет
ли к тому причин?
Маннинг молчал.
— Может, и есть. Я не собрал еще всей информации, но кое-какие
слухи ходят.
— А-а, слухи.
— Мисс Лидделл пришла сегодня утром за малышом. Она здесь
ужинала вчера вечером. По ее рассказам, ужасный ужин получился.
Выяснилось, что Стивен Макси сделал предложение Салли Джапп. Раз¬
ве это нельзя принять за мотив убийства? Если иметь в виду членов
семьи Макси?
— Полагаю, что в подобных обстоятельствах можно.
Спальня была выклеена белыми обоями, очень светлая. После мрач¬
ных холла и коридоров, обитых дубовыми панелями, задрапированных
холстом, эта комната поражала ярким, точно искусственным светом,
прямо как на сцене. Самым нереальным предметом здесь был труп —
казалось, второразрядная актрисуля пытается весьма неубедительно изо¬
бражать мертвую. Глаза у нее были прикрыты, а на лице сохранилось
выражение легкого удивления; Мартин частенько замечал его на лицах
убитых. Два маленьких, очень белых зуба прикусили нижнюю губу,
что делало личико девушки похожим на кроличье, тогда как в жизни,
он понял это, оно было привлекательным, может, даже красивым. Ореол
золотых волос светился на подушке, будто бросая нарочитый вызов
смерти. Он прикоснулся к ним, они были слегка влажные. Удивительно,
подумал он, что их сияние не потускнело, после того как жизнь поки¬
нула тело. Он стоял не двигаясь и глядел на нее. Он не испытывал
жалости или гнева в подобные минуты, хотя позднее приходило и то
и другое, но чувства следовало подавлять. Ему надо было запомнить
получше, как выглядит убитая. Такая уж у него выработалась привыч¬
ка за семь лет, прошедших с его первого крупного дела — тогда он
мрачно и решительно глядел на искромсанный труп проститутки из
Сохо и думал: «Вот так. Это моя работа».
41
Фотограф закончил работать с трупом, потом приступил к делу
полицейский хирург. Теперь фотограф заканчивал снимки комнаты и
окна, после чего он сложит свою аппаратуру. Похоже, другой поли¬
цейский уже снял отпечатки пальцев с тела Салли и, погрузившись в
свой мир кривых линий и химических составов, передвигался незаметно
и бесшумно от дверной ручки к замку, от кружки с какао к ящикам
комода, от кровати к подоконнику, потом выбрался на лестницу и стал
работать со сточной трубой и самой лестницей. Доктор Фелтман, поли¬
цейский хирург, лысый, упитанный и натужно веселый, считал нужным
демонстрировать профессиональную невозмутимость перед лицом смер¬
ти; сейчас он складывал инструменты в черный чемоданчик. Далглиш
сталкивался с ним и раньше, знал, что он первоклассный специалист,
который никогда не может понять, где кончается его работа и начина¬
ется работа детектива. Доктор подождал, пока Далглиш отвернется от
тела убитой, и заговорил:
— Мы готовы увезти ее, если она вам не нужна. С медицинской
точки зрения все выглядит довольно просто. Ее задушил правой рукой
человек, стоявший перед ней. Она умерла быстро, не исключено, что
от повреждения блуждающего нерва. Я смогу сообщить вам и другие
подробности после полудня. Следов полового акта я не обнаружил, но
это не значит, кто секс тут не замешан. Думаю, это из тех самых
случаев: самый верный способ спастись от желания — обнаружить, что
ты обнимаешь труп. А когда мы его поймаем, то услышим знакомую
историю: «Я обвил ее шею руками, чтобы напугать, а она обмякла».
Судя по всему, он залез в окно. На сточной трубе следы пальцев, но
не уверен, что обследование земли вокруг дома даст что-нибудь. Вни¬
зу — внутренний двор. Не мягкая земля с парой отчетливых следов
от подошв. Да и дождь прошлой ночью лил как из ведра, что вряд ли
нам на руку. Я пойду приведу санитаров с носилками, если ваши люди
уже закончили. Мерзкое занятие для воскресного утра.
Он вышел, а Далглиш обследовал комнату. Просторная, мебели ма¬
ло, поразительное обилие солнечного света, уютно. Наверно, подумал
он, раньше здесь была детская для дневных игр. Старомодный камин
у северной стены загораживала массивная, в крупную сетку, решетка,
за которой был подключен электрокамин. По обе стороны камина в
глубоких проемах стояли книжные шкафы и низкие горки с чайной
посудой. В комнате было два окна. То, что поменьше — эркер, к кото¬
рому была прислонена лестница, смотрело на запад, оно выходило во
внутренний двор, к старым конюшням. Почти во всю ширину южной
стены было другое окно, в которое открывалась панорама лугов и садов.
Стекло в нем было старое, украшенное медальонами. Только на верхних
стеклах были фрамуги.
42
Под прямым углох< к окну в эркере стояла кремового цвета кровать,
с одной стороны — кресло, с другой — столик с ночной лампой. Де¬
тская кроватка в противоположном углу комнаты, полузакрытая шир¬
мой. Такую ширму Далглиш запомнил еще с детства — на ней была
уйма цветных картинок и открыток, наклеенных на материю и застек¬
ленных. Перед камином лежал ковер, стояло низкое кресло-качалка.
Около стены — простой бельевой шкаф и комод.
В комнате была какая-то необычная безликость. Воздух в ней хра¬
нил запахи детских комнат — талька, детского мыла, теплых пеленок.
Но сама девушка совсем не проявилась в том, что окружало ее. Нет
обычного беспорядка, как бывает в комнате женщины, на что он рас¬
считывал. Ее личные вещи лежали аккуратно по своим местам, но не
несли никакой информации. Комната эта была прежде всего детской
со скромной постелью для матери малыша. На полках стояло несколько
книжек — по уходу за ребенком. Полдюжины журналов — для матери
и домохозяек, а не для юных работниц, чьи интересы, конечно же, более
романтичны и разнообразны. Он достал один журнал с полки, полистал.
Из него выпал конверт с венесуэльской маркой. На нем значился адрес:
«Д. Пуллен, эскв.
Коттедж Роза, Нессингфорд-роуд,
Литтл Чадфлит. Эссекс, Англия».
На обратной стороне карандашом были написаны три даты — 18-е,
среда; 23-е, понедельник; 30-е, понедельник.
Перейдя от книжной полки к комоду, Далглиш выдвинул по
очереди ящики и внимательно изучил содержимое, перебирая вещи
привычными движениями. Все они были в безупречном порядке. В
верхнем ящике лежали только детские вещи. Большинство — вяза¬
ные, чистые и выглаженные. Во втором лежало нижнее белье девуш¬
ки, сложенное аккуратными стопками. В третьем, нижнем ящике его
ждал сюрприз.
— Что ты на это скажешь? — спросил он Мартина.
Сержант молча подошел к шефу с быстротой, неожиданной для его
полноты. Ухватил своей лапищей одну вещицу.
— Похоже, ручная работа, сэр. Сама обшивала. Тут целый ящик.
Сокровище просто!
— Конечно. И не только белье. Скатерти, ручные полотенца, наво¬
лочки, — говоря, он перекладывал их. — Довольно-таки трогательная
рукодельница, Мартин. Месяцы работы, а результаты заточены в лаван¬
довые пакеты и оберточную бумагу. Бедная крошка. Думаешь, это все
было предназначено для Стивена Макси? Мне как-то трудно себе пред¬
ставить такие скромные салфетки на столе в Мартингейле.
Мартин взял одну салфетку и оценивающе разглядел ее.
43
— Боюсь, нс о нем она думала, когда вышивала. Он ведь только вчера
сделал ей предложение, если верить Маннингу, а трудилась она над этим
месяцами. Моя матушка тоже так вышивала. Заметит дырочку в материи,
потом обошьет и вырежет серединку. Ришелье или еще как-то называ¬
ется. Очень красиво — если вах< вообще рукоделие по душе, — добавил
он, поскольку шеф явно не разделял его энтузиазма. Он склонился над
салфетками в ностальгическом восторге, потом положил в ящик.
Далглиш подошел к окошку в эркере. Широкий подоконник был на
высоте почти трех футов. На нем валялись осколки крошечных стек¬
лянных животных: бескрылый пингвин лежал на боку, а хрупкая такса
была расколота надвое. Один только сиамский кот уцелел в этой раз¬
рухе и посверкивал синими глазами.
Две самые большие, средние секции окна с щеколдой открывались
наружу, водосточная труба огибала точно такое же окно шестью фу¬
тами ниже, которое выходило на выложенный плитками внутренний
двор. Любому, более или менее ловкому человеку, не представляло
особого труда спуститься вниз. Да и подняться вверх нетрудно. Далг¬
лиш еще раз отметил, что этот вход — или выход — был укрыт от
посторонних глаз. Справа от него высокая кирпичная стена, почти не¬
видимая за ветвями буков, уходила к подъездной аллее. Прямо перед
окном на расстоянии тридцати ярдов возвышались старые конюшни с
симпатичными башенками. За окном можно следить только из-под от¬
крытого навеса. Слева — видна небольшая часть лужайки. Там кто-то
копался. На пятачке, вокруг которого натянута веревка, трава не то
вытоптана, не то подстрижена. Даже из окна Далглишу видны были
куски дерна и коричневая почва. Сержант Мартин подошел к нему и
ответил на его молчаливый вопрос:
— Здесь доктор Эппс устраивал аттракцион «Шалаш сокровищ». Он
его на одном и том же месте устраивает вот уже двадцать лет. Вчера
здесь был церковный праздник. Почти все флажки сняли — викарий
любит, чтобы к воскресенью было прибрано, но еще день-два понадо¬
бится, пока полный порядок наведут.
Далглиш вспомнил, что сержант был из здешних мест.
— Вы здесь бывали? — спросил он.
— В этом году нет. Почти всю прошлую неделю дежурил. Никак
не можем разобраться с тем убийством на границе. Теперь-то дело идет
к концу, но я был просто прикован. Мы с женой обычно приезжали
сюда раз в год в день церковного праздника, но то было до войны.
Тогда все по-другому было. Сейчас, думаю, и без нас обходятся. По-
прежнему полно народу. Любой мог познакомиться с девушкой и вы¬
знать у нее, где она спит. Так что нелегкая работенка предстоит тому,
кто станет выяснять ее передвижения вчера днем и вечером.
44
По тону его ясно было, что он рад, что это предстоит не ему.
Далглиш никогда не строил теорий на основании собранных фактов.
Но те, которыми он сейчас располагал, не позволяли ему придер¬
живаться столь утешительной версии о неизвестном случайном при¬
шельце. На теле не обнаружено следов изнасилования, никаких примет
ограбления в доме тоже нет. В мыслях он все время возвращался к
запертой двери. Предполагается, что члены семейства Макси были в
правом крыле дома в 7 утра в тот день, но не исключено, что кто-то
из них, равно как и незнакомец, мог слезть по водосточной трубе или
спуститься по лестнице.
Труп увезли — покрытый белой простыней застывший округлый си¬
луэт на носилках, теперь его предназначенье — нож патологоанатома и
пробирки биохимика. Маннинг ушел позвонить в отделение. Далглиш и
Мартин продолжали терпеливо осматривать дом. Рядом с комнатой Сал¬
ли была старинная ванная комната — глубокая ванна обшита красным
деревом, вдоль одной стены тянется громадный сушильный шкаф с ре¬
бристыми перекладинами. Три другие стены были выклеены изящными
цветистыми обоями, пожелтевшими от старости, на полу лежал хотя то¬
же старый, но вполне подходящий по рисунку и не очень протертый
ковер. В этой комнате нигде не спрячешься. С лестничной площадки
вниз спускались выстеленные грубыми половиками ступени, заканчива¬
ясь коридором, обшитым панелями, одним концом он упирался в кухню,
а другим — в главный холл. У самого подножия этой лестницы — тя¬
желая дверь, выходившая на юг. Она была приоткрыта, и Далглиш и
Мартин после прохлады Мартингейла очутились в летнем зное. Церков¬
ные колокола вдали возвещали начало воскресной утрени. Звон, такой
отчетливый и мелодичный, доносился из-за деревьев, он напомнил Мар¬
тину воскресенья в деревне, где он провел детство, а Далглишу — что
предстоит еще столько всего, а утро, можно сказать, на исходе.
— Надо заглянуть в конюшни, осмотреть западную стену, ту, что
под ее окном. А потом на кухню. И начнем допрос. У меня такое
ощущение, что человек, которого мы ищем, спал прошлую ночь под
этой крышей.
2
Макси со своими двумя гостями и Марта Балтитафт ждали в гос¬
тиной, когда их станут допрашивать, — ждали под неусыпным оком
сержанта, примостившегося у дверей в небольшом кресле; он являл
собой несокрушимое спокойствие в отличие от хозяев дома. Его под¬
надзорные по целому ряду причин хотели бы узнать, сколько их еще
45
заставят ждать, но никто не задал этого вопроса, чтобы не выдать своего
волнения. Им сказали, что приехал сыщик старший инспектор Далглиш
из Скотленд-Ярда и скоро придет к ним. А насколько скоро — никто
спросить не решался. Феликс и Дебора не переоделись после верховой
прогулки. Прочие были одеты наспех. Они почти ничего не ели с утра,
а теперь вот сидели и ждали. Заняться чтением — значит выказать
свое бессердечие, играть на пианино — дико, говорить об убийстве —
неумно, а о чем-то еще — противоестественно, потому они хранили
гробовую тишину. Феликс Херн и Дебора сидели на диване, но поодаль
друг от друга, потом он наклонился и шепнул ей что-то на ухо. Стивен
Макси стоял у окна спиной к собравшимся. Положение обязывало его,
как цинично сформулировал Феликс Херн, прятать лицо и демонстри¬
ровать затылком опущенной головы немую печаль. Четверо из наблю¬
давших за ним многое бы отдали, чтобы узнать, была ли его печаль
подлинной. Элеонора Макси сидела невозмутимо в кресле поодаль.
Нельзя сказать, что она онемела от горя или погрузилась в свои мысли.
Она была очень бледна, но паника, ненадолго овладевшая ею у дверей
Салли, сейчас оставила ее. Ее дочь отметила, что она заставила себя
переодеться и теперь предстала перед домочадцами и гостями почти в
обычном своем виде. Марта Балтитафт тоже сидела в сторонке, на
краешке стула, мучась от безделья и бросая гневные взгляды на сер¬
жанта, который, по ее разумению, был виновником ее мук — заставил
сидеть в присутствии хозяев, да еще в гостиной, когда работы невпро¬
ворот. Утром она больше других сокрушалась, напугалась до ужаса,
когда обнаружили девчонку, а сейчас всю эту канитель воспринимала
как личное оскорбление и сидела мрачная, кипя от негодования. Кэтрин
Бауэрз была само спокойствие. Она достала из сумочки маленький
блокнот и временами делала в нем записи, будто восстанавливая в
памяти утренние события. Ее уравновешенный, спокойный вид никого,
конечно, не мог обмануть, но все завидовали ее выдержке. Каждый был
предоставлен, в сущности, сам себе и думал о своем. Устремив взгляд
на сложенные на коленях сильные руки, миссис Макси думала о сыне.
«Он справится со всем этим, молодые всегда справляются. Слава
Богу, Саймон ничего никогда не узнает. Трудно будет ухаживать за
ним без Салли. Конечно, не надо сейчас об этом думать. Бедняжка. На
замке должны быть отпечатки пальцев; полицейские ни за что не упу¬
стят этого из вида. Хотя он мог быть в перчатках. Теперь все знают о
перчатках. Интересно, много ли визитеров к ней через окно попадало.
Мне следовало об этом раньше побеспокоиться, но как-то невдомек
было. Ведь у нее ребенок был. Что же им делать теперь с Джимми?
Мать — убили, отец — неизвестен. Эту тайну она унесла с собой. Одну
из многих, должно быть. Человека никогда не угадаешь. Что, к примеру,
46
я знаю о Феликсе? Он может быть опасен. И этот старший инспектор.
Марте надо бы завтрак приготовить. Может, кто захочет перекусить. А
где полицейских кормить? Как я понимаю, они заняли наш дом только
на сегодня. Сиделка придет в двенадцать, значит, я смогу пойти к
Саймону. Хотя, наверно, могла бы и сейчас, пойти, если бы спросила
разрешения. Дебора вот-вот сорвется. Мы все измучены вконец. Главное,
держать себя в руках».
Дебора думала: «Не надо мне ее ненавидеть, она же мертва, а вот
не могу. Одни от нее неприятности были. Вот позабавилась бы, если
бы увидала сейчас, как мы тут потеем, конечно, позабавилась бы. Не
надо мне так злиться. Лучше бы мы заранее обсудили все. Мы могли
бы умолчать о Стивене и Салли, если бы с нами Эппс и мисс Лидделл
не ужинали. И Кэтрин, конечно. Вечно эта Кэтрин. Похоже, она полу¬
чает удовольствие. Феликс знает, что Салли дали наркотик. Что ж, если
это так, таблетки бросили в мою кружку. Пусть как хотят, так сами
и разбираются!»
Феликс Херн думал: «Это не долго. Главное — не сорваться. Меня
будут допрашивать вежливые английские полицейские, соблюдая все
юридические правила. Страх надо уметь прятать Воображаю физионо¬
мию Далглиша, когда я попытаюсь втолковать ему кое-что. Простите,
инспектор, если по мне заметно, что я в ужасе от вас. Чисто автома¬
тическая реакция, нервы ни к черту. Терпеть не могу, когда мне задают
вопросы официальные лица, особенно когда допрос обставляют как до¬
верительную беседу. Испытал на себе во Франции. Сейчас-то я окле¬
мался, как вы понимаете, если не считать одного пустяка — имею
привычку срываться. Просто пугаюсь Уверен, войдете в мое положение,
герр инспектор. Вы задаете такие толковые вопросы; к сожалению, не
доверяю я толковым вопросам. Но не надо придавать этому слишком
большое значение. Чепуховый недостаток. Вроде бы меня допрашивали
достаточно. Я-то легко отделался. Они даже ногти на некоторых паль¬
цах мне оставили. Это я пытаюсь объяснить, почему мне трудно отве¬
чать вам».
Стивен повернулся.
— А как насчет адвоката? — спросил он. — Не надо послать за
Джефсоном?
Его матушка прервала молчаливое созерцание своих рук.
— Мэтью Джефсон отправился на мотоцикле куда-то на континент.
Лайонел в Лондоне. Мы можем пригласить его, если ты сочтешь это
целесообразным.
В голосе прозвучала вопросительная интонация.
— Мам, прошу тебя, только не Лайонела Джефсона, — сказала Де¬
бора. — Индюк надутый и зануда. Вот если нас арестуют, мы попросим
47
его похлопотать за нас в суде. К тому же он не специалист по уго¬
ловным делам. Он соображает только насчет доверенностей, письменных
показаний под присягой и прочих документов. Наша просьба потрясет
его благородное сердце. Он не помощник.
— А вам нужен адвокат, Херн? — спросил Стивен.
— Как-нибудь справлюсь сам, спасибо.
— Нам следует принести извинения за то, что втянули вас в такую
историю, — сказал Стивен подчеркнуто официально. — Вряд ли это
доставляет вам удовольствие и, может быть, нарушило ваши планы. Не
представляю, когда вы сможете вернуться в Лондон.
Феликс подумал, что Стивену следовало бы извиниться перед Кэтрин
Бауэрз. Он демонстративно не замечал девушку. Неужели этот надмен¬
ный болван всерьез полагает, что смерть сопряжена лишь с неприятно¬
стями и неудобствами?! Отвечая, он бросил взгляд на миссис Макси.
— Я рад остаться — по доброй воле или по принуждению — лишь
бы я был чем-нибудь полезен.
Кэтрин присоединила свои искренние заверения к словам Феликса,
в этот момент молчаливый страж вернулся к жизни, вскочив по стойке
«смирно», точно его подбросила пружина. Открылась дверь, и вошли
трое полицейских в штатском. Маннинг был уже им знаком. Он пред¬
ставил сыщика, старшего инспектора Адама Далглиша, и сержанта
Джорджа Мартина. Пять пар глаз одновременно устремились на того,
кто был повыше, — со страхом и нескрываемым любопытством, словно
пытаясь раскусить его.
Кэтрин Бауэрз подумала: «Высокий, смуглый, красивый. Я не таким
себе его представляла. В самом деле, интересное лицо».
Стивен Макси подумал: «Высокомерный дьявол. Тянул время, не
сразу пришел к нам. Хотел небось помытарить нас. Или же рыскал по
дому. Теперь наш дом нам не принадлежит».
Феликс Херн подумал: «Ага, сейчас начнется. Адам Далглиш, слы¬
хал о нем. Безжалостный, оригинал, всегда старается уложиться в срок.
Наверное, он тоже сам себе не хозяин. По крайней мере, нас, видно,
считают достойными противниками».
Элеонора Макси подумала: «Где я видела эту голову? Конечно же.
Это Дюрер. В Мюнхене, кажется. «Портрет незнакомца». Почему все
думают, что сыщик должен быть непременно в котелке и плаще?!»
Пока собравшиеся знакомились и обменивались любезностями, Де¬
бора Рискоу вглядывалась в Далглиша словно сквозь тонкую паутину
золотистых волос.
Он заговорил неожиданно низким голосом, спокойно, ровно:
— Я понял со слов старшего офицера Маннинга, что соседняя не¬
большая комната для занятий отдана в мое распоряжение. Надеюсь, я
48
не займу ее надолго — так же как и вас. Мне хотелось бы побеседовать
с каждым в отдельности, в следующей последовательности...
— Жду вас в моем кабинете в девять, в девять ноль пять, девять
десять... — прошептал Феликс Деборе. Он сам не знал, пытается при¬
ободрить ее или себя, но в ответ улыбки не последовало.
Далглиш быстро окинул взглядом собравшихся.
— Мистер Стивен Макси, мисс Бауэрз, миссис Макси, миссис Рис-
коу, мистер Херн и миссис Балтитафт. Прошу тех, кто ждет своей
очереди, оставаться здесь. Если кому-нибудь понадобится покинуть ком¬
нату, за дверями женщина-полицейский и констебль, они проводят. Как
только мы со всеми побеседуем, стража будет снята. Не соблаговолите
ли пройти со мной, мистер Макси?
3
Стивен Макси начал первым.
— Мне кажется, будет лучше, если вы узнаете, что мы с мисс
Джапп были помолвлены и собирались пожениться. Я сделал вечером
ей предложение. Эго не секрет. Теперь-то все она мертва, я мог бы
и не вспоминать об этом, но она сообщила о нашем решении в при¬
сутствии самых заядлых деревенских сплетников, и вы сами очень
скоро об этом услышите.
Далглиш уже услышал и ни в коем разе не был убежден, что
помолвка не имеет никакого отношения к убийству, он поблагодарил
мрачноватого мистера Макси за его чистосердечие и выразил соболез¬
нования в связи со смертью невесты. Молодой человек неожиданно
посмотрел на него открытым взглядом.
— Я не чувствую себя вправе получать соболезнования. Я даже, не
чувствую, что меня постигла тяжелая утрата. Наверно, когда шоковое
состояние пройдет, я почувствую что-то. Помолвка состоялась только
вчера, а теперь она мертва. Все еще не могу в это поверить.
— Ваша матушка знала о помолвке?
— Да. Все члены семьи знали, кроме отца.
— Миссис Макси одобрила ваше решение?
— Может, вы лучше сами спросите ее об этом?
— Должно быть, вы правы. Какие у вас были отношения с мисс
Джапп до вчерашнего вечера, доктор Макси?
— Если вы хотите знать, были ли мы любовниками, ответ — нет.
Я жалел ее, восхищался ею, она мне очень нравилась. Понятия не
имею, что она думала обо мне.
— Но она все-таки приняла ваше предложение?
49
— Конкретно она мне ничего не ответила. Но сообщила моей ма¬
тушке и гостям, что я сделал ей предложение, так что, естественно, я
решил, что она намерена принять его. В противном случае не было бы
смысла сообщать об этом вслух.
Далглиш мог бы привести несколько мотивов, по которым девушка
могла бы совершить такой поступок, но он не был готов обсуждать их.
Вместо этого он попросил свидетеля описать события, происшедшие с
того момента, как снотворные таблетки попали в Мартингейл.
— Вы, значит, считаете, что ей дали наркотик, инспектор? Я рас¬
сказал старшему офицеру об этих таблетках, как только он приехал
сюда. Рано утром таблетки, вне всякого сомнения, были в аптечке отца.
Мисс Бауэрз заметила их, когда доставала из аптечки аспирин. Их там
нет теперь. Осталась только нераспечатанная упаковка. Пузырек исчез.
— Мы наверняка найдем его, доктор Макси. Вскрытие покажет, при¬
нимала мисс Джапп наркотики или нет и сколько. Почти наверняка в
кружке у кровати было что-то другое, а не какао. Хотя, конечно, она
могла сама положить туда таблетки.
— А если не она, инспектор, то кто же? Таблетки могли быть
предназначены и не для Салли. У кровати стояла кружка моей сестры.
У нас у каждого своя — и все они разные. Если снотворное было
предназначено для Салли, его положили в питье после того, как она
унесла кружку к себе в комнату.
— Если кружки так разнятся, странно, с чего это мисс Джапп
ошиблась. Неправдоподобная ошибка, верно?
— А может, это и не ошибка, — сказал лаконично Стивен.
Далглиш не попросил его объяснить, что он имеет в виду, а молча
слушал, как свидетель описывает визит Салли в больницу св. Луки в
прошлый четверг, события церковного праздника, внезапный толчок, по¬
будивший его сделать Салли предложение, и то, как было найдено тело
невесты. Его рассказ основывался на фактах, был четким, почти бесстра¬
стным. Но когда он приступил к описанию сцены, которую он застал в
спальне Салли, голос его стал отстраненным, почти как у человека, да¬
ющего клиническую справку. То ли он излишне контролировал себя, что
не было ему на пользу, то ли он, готовясь к этому собеседованию, заранее
вызубрил все, чтобы страх или жалость не подвели era
— Я пошел с Феликсом Херном за лестницей. Он был одет, а я —
в халате. Я потерял тапок по дороге в сарай, что напротив окна Салли,
и Феликс первым подошел и взял лестницу. Она всегда там стоит. Херн
вынес ее из сарая, тут подошел я, и он спросил у меня, куда идти. Я
показал на окно Салли. Мы несли лестницу вдвоем, хотя она не тяже¬
лая. И один из нас справился бы с ней, не знаю, правда, справилась
ли бы женщина. Мы приставили лестницу к стене, Херн поднялся
50
первым, а я придерживал ее. Затем поднялся я. Окно было открыто, но
занавески задернуты. Как вы сами видели, кровать стоит под прямым
углом к окну, изголовьем к нему. На широком подоконнике Салли
хранила свою коллекцию стеклянных зверушек. Я заметил, что они
были разбросаны, почти все разбиты. Херн подошел к дверям и открыл
замок. Я стоял и смотрел на Салли. Она была укрыта по самый под¬
бородок, но я сразу же понял, что она мертва Домашние столпились
у постели, и, когда я отвернул простыню, все увидели, что случилось.
Она лежала на спине — мы не переворачивали ее, — вид у нее был
очень мирный. Но вы сами знаете, какая она была. Вы же видели ее.
— Я знаю, что я видел, — сказал Далглиш. — Я спрашиваю, что
вы видели.
Молодой человек с любопытством взглянул на него и прикрыл на
мгновение глаза, прежде чем ответить. Он говорил ровным, невырази¬
тельным голосом, словно повторял заученный урок.
— В уголке рта струйка крови. Глаза прикрыты. Под нижней че¬
люстью с правой стороны четкий след от большого пальца над основа¬
нием гортани и менее отчетливый след от пальца слева на шее.
Типичный случай удушения правой рукой спереди. Убийце пришлось
применить достаточную силу, но, я думаю, смерть наступила в резуль¬
тате повреждения блуждающего нерва и не исключено, что наступила
мгновенно. Я отметил несколько типичных признаков асфиксии. Вы без
сомнения получите фактические данные после вскрытия.
— Надеюсь, что они совпадут с вашими выводами. Когда, по-вашему,
наступила смерть?
— На мускулах челюсти и шеи было несколько rigor mortis1. Не
знаю, были ли они на других частях тела. Я рассказываю о том, что
отметил почти машинально. Конечно же, исчерпывающего эпикриза в
подобных обстоятельствах от меня ждать не приходится.
Сержант Мартин, склонясь над блокнотом, безошибочно различил
истерические нотки в голосе Стивена. «Бедняга. Старик бывает иногда
просто извергом. Но он все правильно говорит, тем не менее. Слишком
даже правильно для человека, только что обнаружившего тело своей
девушки. Если она была его девушкой».
— Я получу со временем исчерпывающий эпикриз, — сказал Дал¬
глиш спокойным голосом. — Меня интересовало, когда, по вашему мне¬
нию, наступила смерть.
— Ночь была очень теплая, хотя и шел дождь. Думаю — не раньше
пяти часов, но не позже восьми.
— Вы убили Салли Джапп?
1 Трупные пятна (лат.).
51
— Нет.
— Вы знаете, кто ее убил?
— Нет.
— Что вы делали с той минуты, как поужинали в субботу вечером,
и до той, когда мисс Бауэрз сказала вам сегодня утром, что дверь в
комнату Салли Джапп заперта?
— Мы пили кофе в гостиной. Около девяти вечера мама предложила
посчитать выручку. Она лежала в сейфе в кабинете. Я подумал, что
они справятся и без меня, мне не сиделось на месте, и я пошел про¬
гуляться. Я предупредил маму, что, может быть, приду поздно, и по¬
просил не запирать южную дверь. Я не собирался никуда заходить, но
как только вышел из дома, понял, что хочу повидать Сэма Боукока. Он
живет один в коттедже в дальнем углу нашего приусадебного луга. Я
пошел садом, потом через луг к его коттеджу, засиделся у него допоз¬
дна. Не помню точно, когда ушел от него, он, надеюсь, поможет —
скажет вам. Думаю, чуть позже одиннадцати. Вернулся домой один,
вошел через южную дверь, запер и пошел спать. Вот и все.
— Вы сразу же пошли домой?
Едва заметное колебание не ускользнуло от Далглиша.
— Да.
— Значит, вы вернулись сразу же домой?
— От Боукока пять минут ходьбы, но я не спешил. Думаю, был
дома и лег в одиннадцать тридцать.
— Жаль, что вы не можете назвать точное время, доктор Макси.
Это тем более удивительно, потому что у вас на тумбочке у кровати
стоят небольшие часы со светящимся циферблатом.
— Может, и стоят. Но из этого не следует, что я всегда отмечаю
время, когда ложусь спать или встаю.
— Вы провели около двух часов с мистером Боукоком. О чем вы
беседовали?
— В основном о лошадях и музыке. У него отличный проигрыватель,
мы слушали новую пластинку — Клемперер дирижирует «Героиче¬
ской», если быть точным.
— Вы часто наведывались к мистеру Боукоку и проводили с ним
время?
— Часто? Боукок был грумом у моего деда. Он мой друг. Разве вы
не ходите в гости к друзьям, когда вам хочется, или у вас нет друзей,
инспектор?
Первая вспышка. Лицо Далглиша сохраняло бесстрастность, ни ма¬
лейшего признака удовлетворения не появилось на нем. Он подвинул
через стол небольшой квадрат бумаги. На нем лежали три крошечных
осколка стекла.
52
— Эти осколки найдены в сарае напротив комнаты мисс Джапп, где,
как вы говорите, обычно хранится лестница. Вы знаете, что это такое?
Стивен Макси наклонился вперед, без всякого интереса изучая ос¬
колки.
— Осколки стекла, без сомнения. Больше ничего не могу вам о них
сказать. Может, кусочки стекла от корпуса часов.
— Или же от разбитых стеклянных зверюшек из комнаты мисс
Джапп.
— Весьма вероятно.
—. Я вижу у вас на правой руке на суставе пальца пластырь. Что
случилось?
— Слегка поранился, когда вчера домой возвращался. Задел рукой
за кору дерева. Это самое вероятное объяснение. Не помню, как это
случилось, заметил кровь только у себя в комнате. Приклеил пластырь
перед тем, как ложиться спать; сейчас я спокойно могу его снять.
Ерундовая царапина, но мне надо следить за своими руками.
— Разрешите посмотреть?
Макси приблизился к инспектору и положил руку на стол ладонью
вниз. Не дрожит, отметил про себя Далглиш. Он подцепил пластырь за
уголок и содрал его. Они вместе стали рассматривать побелевшую кожу
на суставе. Макси по-прежнему не проявлял ни малейшего волнения,
он тщательно разглядывал руку с видом человека, которому приходится
снизойти до зрелища, не достойного его внимания. Он подобрал пла¬
стырь, аккуратно свернул его и выбросил в мусорную корзину.
— Похоже на порез, — сказал Далглиш, — или же на царапину
от ногтя.
— Может быть, — согласился с готовностью подозреваемый. — Но
если так, вы должны бы найти кровь и кусочек кожи под ногтем,
который меня поцарапал. Простите, но я не помню, как это случи¬
лось. — Он посмотрел на царапину и добавил: — Конечно, похоже на
порез, но слишком уж он маленький. Через два дня его просто не
заметишь. Вы уверены, что вы не хотите сфотографировать его?
— Нет, благодарю, — сказал Далглиш. — Наверху более серьезный
объект для съемок.
Теперь-таки он получил удовлетворение, наблюдая, какое действие
возымели его слова. Пока он занимается этим делом, ни один из подо¬
зреваемых не должен считать, что он в любую минуту может замкнуться
или спрятаться под маской цинизма, забыть о той, что лежала наверху
в постели. Он переждал минуту, потом безжалостно продолжил:
— Я хочу внести абсолютную ясность касательно южной двери. Она
ведет прямо на лестницу, которая в свою очередь ведет к бывшей
детской. В этом смысле можно считать, что мисс Джапп спала в той
53
части дома, которая имеет отдельный вход Практически изолированная
квартира. Как только кухонные помещения на ночь закрывались, она
могла пускать к себе посетителя через эту дверь, почти не рискуя, что
кто-нибудь заметит. Если дверь отперта, посетитель мог вполне легко
добраться до ее комнаты. А вы гдворите, что с девяти часов, когда вы
закончили ужин, до одиннадцати часов с минутами, пока вы не верну¬
лись от Боукока, дверь оставалась открытой. Можно считать, что любой
мог попасть в дом через южную дверь на протяжении этого отрезка
времени.
— Да. Думаю, что мог.
— Вы наверняка знаете, мог или не мог, господин Макси?
— Да, мог. -Вы, верно, заметили в двери два тяжелых внутренних
засова и врезной замок. Где-то есть ключи, думаю. Мама, должно быть,
знает, где они. Обычно днем мы дверь держим незапертой, а на ночь
задвигаем засов. Зимой почти всегда дверь на засове, ею мы не поль¬
зуемся. В кухню можно попасть через другой вход. Мы не очень-то
волнуемся насчет запоров, здесь никогда ничего не происходило. А если
даже и запремся на все замки, это от грабителя нас не спасет. Можно
проникнуть в балконную дверь гостиной, ничего не стоит. Мы, конечно,
запираем окна и дверь, но выдавить стекло — проще простого. При¬
знаться, никогда не задавались вопросом, можно к нам влезть или нет.
— А вдобавок к этой постоянно открытой двери в старых конюшнях
очень удобная стремянка?
Стивен Макси слегка пожал плечами.
— Ну надо же ее где-то держать. Не запирать же стремянки только
оттого, что кому-то может взбрести в голову воспользоваться ими, чтобы
забраться в дом.
— У нас нет пока доказательств, что кто-то ею воспользовался. Меня
по-прежнему интересует эта дверь. Готовы ли вы поклясться, что она
была не заперта, когда вы вернулись от Боукока?
— Конечно. В противном случае я не смог бы попасть домой.
Далглиш быстро произнес:
— Вы понимаете важность показания, когда именно вы пришли до¬
мой и задвинули на двери засов?
— Конечно.
— Я намерен еще раз задать вам вопрос: в какое время вы задви¬
нули засов на двери? Советую тщательно обдумать ваш ответ.
Стивен Макси посмотрел ему прямо в глаза и ответил небрежно:
— В двенадцать часов тридцать три минуты — по моим часам. Я
не мог заснуть и в двенадцать тридцать вдруг вспомнил, что не запер
дверь. Я встал с постели, пошел и закрыл ее. Я никого не видел, ничего
не слышал и сразу же вернулся к себе. Конечно, я растяпа, но ведь
54
нет закона, по которому можно привлечь к ответственности человека
за то, что он забыл запереть дверь. Или есть?
— Итак, в двенадцать часов тридцать три минуты вы заперли юж¬
ную дверь?
— Да, — с готовностью ответил Стивен Макси. — В тридцать три
минуты пополуночи.
4
В Кэтрин Бауэрз Далглиш нашел свидетеля, о котором мечтает
каждый полицейский, — спокойная, старательная, уверенная в себе.
Она вошла — воплощение выдержки и самообладания, — не выказывая
никаких признаков ни нервозности, ни горя. Она не понравилась Дал¬
глишу. Он знал, что весьма склонен к подобной субъективной непри¬
язни, и потому-то давным-давно научился одновременно скрывать
подобные эмоции и не пренебрегать ими. Но он не ошибся, заподозрив
в ней внимательного наблюдателя. Она отлично подмечала реакции
людей, так же как их поступки. Именно Кэтрин Бауэрз сообщила
Далглишу, в какой ужас повергли слова Салли семейство Макси, как
она торжествующе смеялась, сообщив свою новость, и какой неожидан¬
ный эффект имели слова, брошенные ею мисс Лидделл, на эту почтен¬
ную особу. Мисс Бауэрз отлично подготовилась и к вопросам,
касающимся лично ее.
— Естественно, когда Салли сообщила нам свою новость, для всех
нас это было ужасным ударом, но догадываюсь, как это могло случить¬
ся. Я не знаю человека добрее доктора Макси. У него слишком развито
чувство социального долга, я всегда ему говорила, а девчонка восполь¬
зовалась этим. Я уверена, не любил он ее по-настоящему. Никогда не
признавался о своем чувстве мне, уж кому-кому, а мне первой бы
сказал. Если бы они в самом деле полюбили друг друга, он бы дове¬
рился мне, я бы поняла его и отпустила.
— Вы хотите сказать, что вы были помолвлены?
Далглишу стоило труда подавить свое удивление. Не хватало еще
одной невесты — дело принимало просто фантастический оборот.
— Не совсем помолвлены, инспектор. У нас не было колец, ну, и
прочего. Но мы были очень близкими друзьями, причем так давно, что
это как бы само собой подразумевалось... Думаю, уместно сказать, между
нами было некое молчаливое соглашение. Но конкретных планов не бы¬
ло. Доктору Макси предстояло еще очень много сделать для своей карь¬
еры, прежде чем он мог позволить себе думать о женитьбе. И нельзя
было забывать, что отец его тяжело болен.
55
— Итак, фактически вы не были помолвлены и о женитьбе речь не
шла?
Вопрос был поставлен в лоб, Кэтрин ограничилась легкой самоуве¬
ренной улыбкой, означавшей, что это был вопрос времени.
— Когда вы приехали в Мартингейл на этот уик-энд, что-нибудь
бросилось вам в глаза?
— Я приехала в пятницу поздно вечером. Прямо к ужину. Доктор
Макси еще позднее приехал, мистер Херн только в субботу утром, так
что ужинали миссис Макси, Дебора и я. Мне показалось, что они чем-то
обеспокоены. Не хотелось говорить об этом, но боюсь, Салли Джапп
была интриганкой. Она прислуживала нам, и мне совсем не понрави¬
лась ее манера поведения.
Далглиш продолжал расспрашивать Кэтрин, «манера поведения»
Салли, насколько он мог заключить, сводилась к тому, что она чуть
вскидывала голову, когда Дебора говорила с ней, и не называла миссис
Макси «мэм». Но он счел это показание Кэтрин стоящим внимания.
Похоже, что миссис Макси и ее дочь все время думали об опасности,
нависшей над ними.
Он изменил направление беседы и незаметно подвел ее к событиям,
происшедшим в воскресенье утром. Теперь она рассказала, как просну¬
лась с головной болью после тяжелой ночи и отправилась на поиски
аспирина. Миссис Макси предложила ей самой поискать лекарство.
Именно тогда она и заметила маленький флакон со снотворным. Сна¬
чала она решила, что это аспирин, но быстро поняла, что таблетки
слишком маленькие и другого цвета. К тому же пузырек был с эти¬
кеткой. Она не обратила внимания, сколько таблеток там было, но она
была абсолютно уверена, что в семь утра он был в аптечке, и точно
так же в том, что когда она со Стивеном Макси стала его искать, после
того, как было обнаружено тело Салли Джапп, его там не была В
аптечке лежало только снотворное в нераспечатанной упаковке.
Далглиш попросил ее описать, как было обнаружено тело убитой,
и, к его удивлению, Кэтрин нарисовала весьма красочную картину.
— Когда Марта пришла и сказала миссис Макси, что Салли не
встала, мы поначалу подумали, что она снова проспала. Потом Марта
вернулась и сказала, что дверь заперта, а Джимми плачет, и мы пошли
выяснить, что же случилось. Сомневаться не приходилось — дверь бы¬
ла на задвижке. Вы уже. знаете, что доктор Макси и мистер Херн
попали в комнату через окно, и я услышала, как один из них отодвинул
задвижку. Думаю, мистер Херн открыл ее, потому что он пустил нас.
Стивен стоял у постели и смотрел на Салли. Херн сказал: «Боюсь, она
мертва». Кто-то вскрикнул. По-моему, Марта, но я не оглядывалась. Я
сказала: «Не может быть! Она была в полном здравии вчера вечером!»
56
Мы подошли к постели, Стивен стянул простыню с лица. Она прикры¬
вала ее подбородок; Салли так аккуратно была закрыта простынкой,
будто ее кто-то заботливо подоткнул на ночь. Мы увидали отметины у
нее на шее и поняли, что произошло. Миссис Макси на минуту закрыла
глаза. Я решила, что она теряет сознание, и подошла к ней. Но она
удержалась на ногах, сделала шаг к кровати и схватилась за спинку.
Она так сильно дрожала, что даже кровать закачалась. Это одно¬
спальная постель, как вы, безусловно, заметили; миссис Макси дрожала,
тело на кровати стало потихоньку качаться. Стивен сказал очень гром¬
ко: «Лицо ее закройте»1, но Херн сказал ему, что не следует ничего
трогать до прихода полиции. Херн был самым спокойным среди нас,
думаю, он немало повидал убийств, вот и привык. Он скорее был за¬
интригован, чем испуган. Он наклонился к Салли, приоткрыл ее веко.
Стивен грубо сказал: «Можете не беспокоиться, Херн. Она мертва». Херн
ответил: «Я не о том. Меня интересует, почему она не сопротивлялась».
Потом он обмакнул мизинец в кружку с какао, стоявшую на столике
возле кровати. Она была наполовину пустой, жидкость подернулась
пленкой. Пленка прилипла к пальцу, и он соскреб ее о край кружки,
прежде чем положить палец в рот. Мы смотрели на него, словно он
показывал нам фокусы. Мне показалось, что миссис Макси смотрела —
да, с надеждой. Прямо как ребенок на празднике. Стивен спросил: «Ну
что там?» Херн пожал плечами и ответил: «Лаборант скажет. Думаю,
ей дали наркотик». После этого Дебора задышала словно рыба на песке
и поплелась к дверям. Она побледнела как полотно, стало ясно, что ее
тошнит. Я рванулась было к ней, но Херн сказал довольно резко: «Не
волнуйтесь. Предоставьте ее мне». Он вывел ее из комнаты, и они
пошли в ванную для прислуги рядом с комнатой Салли. Дебора меня
ничуть не удивила. Я ждала, что она даст такую реакцию. В комнате
остались миссис Макси и Стивен. Я предложила миссис Макси найти
ключ, чтобы закрыть комнату, а она ответила: «Конечно. Верно, так
полагается. И кажется, мы должны позвонить в полицию. Самый хоро¬
ший аппарат в гардеробной». Она, думаю, хотела сказать, что оттуда
говорить удобнее. Помню, я подумала: «Если мы позвоним из гардероб¬
ной, прислуга не станет подслушивать», позабыв, что «прислуга» — это
Салли, а Салли больше никогда ничего не подслушает.
1 Слова Фердинанда, героя драмы Джона Вебстера (1580—1625) «Гер¬
цогиня Малфийская»:
Лицо ее закройте, мои глаза ослепнуть могут —
Столь юной умерла она-
Босола
Не думаю. Несчастие ее,
Что прожила она так долго.
57
— Вы хотите сказать, что у мисс Джапп была привычка слушать
чужие разговоры? — перебил ее инспектор.
— У меня всегда было такое ощущение, инспектор. Мне она всегда
казалась коварной. Никогда не испытывала чувства благодарности, а
ведь Макси столько для нее сделали. Она ненавидела миссис Рискоу,
это уж безусловно. Это каждый видел. Думаю, вы уже в курсе истории
с одинаковыми платьями.
Далглиш выразил интерес к столь интригующей теме и был воз¬
награжден графически четким описанием эпизода и реакцией, которую
он вызвал.
— Вот вам и доказательство, что она была за штучка. Миссис Ри¬
скоу сделала вид, что не приняла ее выходку близко к сердцу, но я-то
заметила, каково ей. Она готова была убить Салли.
Довольная собой, Кэтрин Бауэрз в приливе напускной скромности
одернула на коленях юбку. Или она была отличной актрисой, или не
отдавала себе отчет, что ведет себя несколько странно. Далглиш про¬
должал задавать вопросы, понимая теперь, что перед ним более крепкий
орешек, чем он решил поначалу.
— Расскажите, что произошло, когда миссис Макси, ее сын и вы
очутились в гостиной.
— Я как раз приближаюсь к этому моменту, инспектор. Я взяла
Джимми из кроватки и держала его на руках. Ведь это ужасно —
оставить ребенка в комнате с мертвой матерью. Когда мы все вошли в
комнату, он перестал плакать, не думаю, чтобы кто-нибудь из нас
вообще помнил о нем какое-то время. Потом я вдруг заметила его. Он
подтянулся за перекладину кроватки и повис над ней, мокрая пеленка
сползла с него, а сам он с любопытством разглядывал нас. Слава Богу,
он совсем мал, чтобы понять, что произошло, ему просто было интерес¬
но, с чего это мы все столпились вокруг маминой постели. Он успоко¬
ился и с радостью пошел ко мне на руки. Я взяла его с собой в
гардеробную. Как только мы туда пришли, доктор Макси направился к
аптечке. Он сказал: «Пропал!» Я спросила, о чем это он, — и он рас¬
сказал мне о снотворном. Именно тогда я услышала первый раз об этих
таблетках. Я сказала ему, что пузырек был на месте, когда я брала
утром аспирин. Пока мы разговаривали, миссис Макси прошла в спаль¬
ню мужа. Она там была не больше минуты, а возвратясь, сказала: «Он
в порядке. Спит. Вы еще не вызвали полицию?»
Стивен пошел к аппарату, я предложила забрать Джимми с со¬
бой — я переоденусь, а потом покормлю его. Мне никто не ответил, и
я пошла к дверям. Перед тем как выйти, я оглянулась. Стивен положил
руку на трубку, вдруг его матушка прикрыла его руку своей, и я
услышала: «Подожди. Я должна знать правду». Стивен ответил: «Мо¬
58
жешь не спрашивать. Я ничего не знаю. Клянусь!» Миссис Макси вздох¬
нула и прикрыла глаза рукой. Потом Стивен поднял трубку, и я вышла
из комнаты.
Она остановилась, посмотрела на Далглиша, словно ожидая от него
комментариев или приглашая заговорить.
— Спасибо, — сказал он серьезным тоном. — Продолжайте.
— Мне мало что осталось вам рассказать, инспектор. Я понесла
Джимми к себе, решив прихватить по дороге в ванной чистую пеленку.
Миссис Рискоу и мистер Херн были все еще там. Ее вырвало, он помогал
ей умыться. Мой приход не очень обрадовал их. Я сказала: «Когда вам
станет лучше, вам надо будет позаботиться о вашей матушке, простите,
что напоминаю вам об этом. А я пригляжу за Джимми». Мне никто не
ответил. Я нашла пеленку в сушильном шкафу, пошла к себе в комнату
и перепеленала Джимми. Потом посадила его к себе на кровать, а сама
переоделась. На все это ушло минут десять. Я отнесла его на кухню,
дала ему яйцо всмятку с хлебом и маслом и теплого молока. Он чувст¬
вовал себя прекрасно. Марта стряпала тут же завтрак, но мы не разго¬
варивали. К своему удивлению, я увидела там Херна. Он готовил кофе.
А миссис Рискоу, вероятно, пошла к маме. Херн тоже не склонен был
беседовать. Он, видно, злился на меня за то, что я сказала миссис Рискоу.
Как вы догадываетесь, она в его глазах сама добродетель. Они, судя по
всему, не собирались обсуждать, что же делать дальше, и я решила взять
все в свои руки, пошла в холл с Джимми и позвонила мисс Лидделл.
Сообщила ей о случившемся и попросила забрать малыша, пока не про¬
яснится ситуация. Она минут через пятнадцать приехала на такси, а
потом прибыли доктор Эппс и полиция. Остальное вы знаете.
— Ваш рассказ был очень четким и полезным, мисс Бауэрз. Вы,
должно быть, опытный наблюдатель, правда, не все опытные наблюда¬
тели способны излагать факты с логической последовательностью. Не
стану вас больше задерживать. Хотел бы только вернуться к началу
ночи. Пока что вы описывали, и весьма четко, события вчерашнего
вечера и сегодняшнего утра. А сейчас попросил бы вас восстановить
события, происходившие после девяти вечера. В это время, полагаю, вы
все еще были в кабинете с миссис Макси, доктором Эппсом и мисс
Лидделл. Начните, пожалуйста, с десяти часов вечера.
Впервые Далглиш уловил тень сомнения в ответе подозреваемой. До
сих пор она отвечала на его вопросы с готовностью и легкостью, и он
решил, что ответы ее слишком непосредственные и непринужденные,
чтобы быть лживыми. До той минуты он верил, что беседа не раздражает
Кэтрин Бауэрз. Коли совесть нечиста, вряд ли станешь так непринуж¬
денно и связно рассказывать. А сейчас он чувствовал, что она перестала
быть искренней, он наталкивался на скрытое напряжение, вызванное тем,
59
что приходится переключаться на неприятные подробности. Она подтвер¬
дила, что мисс Лидделл и доктор Эппс отправились домой в десять трид¬
цать. Их проводила миссис Макси, потом она вернулась к Кэтрин. Они
вместе разобрали бумаги, заперли деньги в сейфе. Миссис Макси не ска¬
зала, что собирается поговорить с Салли. Они вообще не поминали ее.
Заперев деньги, они пошли на кухню. Марта ушла к себе спать, оставив
кастрюльку с молоком на плите и серебряный поднос с кружками на
кухонном столе. Кэтрин помнит, что заметила, что кружки миссис Рис-
коу из веджвудского фарфора там не было, и еще подумала, должно
быть, мистер Херн и миссис Рискоу вернулись из сада, только никто не
заметил. Ей и в голову не пришло, что ее могла взять Салли, хотя такие
выходки — в ее стиле. Кружка доктора Макси стояла на подносе вместе
со стаканом в подстаканнике, из которого пила миссис Макси, а также
две большие чашки с блюдцами для гостей. На столике сахарница и две
банки с молоком. Какао не было. Миссис Макси и Кэтрин взяли свое
питье и отнесли в гардеробную мистера Макси, где его жена собиралась
провести ночь. Кэтрин помогла ей перестелить постель больного и при¬
села у камина, чтобы выпить свое молоко с шоколадом. Она вызвалась
посидеть еще немного с миссис Макси, но предложение ее не было при¬
нято. Примерно спустя час Кэтрин пошла в свою комнату. Она спала в
противоположном от Салли крыле дома. Раздевшись, она отправилась в
халате в ванную и приблизительно четверть двенадцатого вернулась; ког¬
да закрывала дверь, ей послышалось, что по лестнице вверх подымаются
Херн и Рискоу, но она в этом не уверена. До того времени она не видела
и не слышала Салли. Тут Кэтрин замолкла, Далглиш ждал терпеливо,
но со все растущим интересом. В углу кабинета в полной тишине
сержант Мартин передистнул страницу блокнота, искоса глянув на ше¬
фа. Может, он ошибается, но у старика уже начало покалывать в
пальцах.
— Слушаю, мисс Бауэрз, — безжалостно торопил Далглиш.
Свидетельница храбро продолжала:
— Боюсь, что эта часть моего рассказа может показаться вам весьма
странной, но тогда мне казалось все естественным. Как вы понимаете,
сцена перед ужином поразила меня. Я не могла поверить, что Стивен и
эта девчонка помолвлены. В конце концов, не он предал огласке новость,
и на какое-то мгновение мне даже показалось, что он вообще не делал
ей предложения. Ужин, как вы можете себе представить, прошел ужасно,
потом все вели себя так, будто ничего не произошло. Конечно, Макси
никогда не выдают своих чувств, но миссис Рискоу ушла с Херном, и
не сомневаюсь, они отвели душу — все обсудили и придумали, что мож¬
но предпринять. Но никто не сказал мне ни слова, хотя в каком-то смыс¬
ле это больше всего касалось меня. Я думала, миссис Макси поговорит
60
со мной после того, как ушли двое гостей, но потом поняла, что она не
намерена этого делать. Когда я поднялась к себе в комнату, мне стало
ясно, что, если я ничего не предприму, то и никто палец о палец не
ударит. Не могла я просто лежать у себя всю ночь, не узнав все до
конца. Я должна выяснить правду. Само собой напрашивалось — спро¬
сить у Салли. Я думала, если нам с ней поговорить с глазу на глаз, я
все улажу. Понимала, что уже поздно, но у меня оставался один-един-
ственный шанс. Я пролежала какое-то время в темноте, но, приняв ре¬
шение, я включила свет и посмотрела на часы. Без трех минут
двенадцать. Мне в моем состоянии показалось, что не так уж поздно.
Надела халат, взяла карманный фонарик и отправилась к Салли. Ее
дверь была заперта, но свет в комнате горел — пробивался из замочной
скважины. Я постучала в дверь и тихонько позвала ее. Дверь очень плот¬
ная, вы, верно, заметили, но она должна была услышать меня, потому
что я тут же уловила, как щелкнула задвижка, свет в замочной скважине
погас — она, видно, встала подле нее. Я постучала и снова позвала ее,
но сомнений не было — она не собиралась пускать меня; и я пошла к
себе. По пути я вдруг поняла: во что бы то ни стало я должна повидать
Стивена, я не могла представить себе, что лягу, ничего не узнав. Я ду¬
мала — он, наверное, ждет меня, хочет поделиться, обо всем рассказать,
но самому прийти ко мне неловко. И вот я свернула от своей двери к
его. Свет был погашен, я тихо постучала и вошла. Мне казалось, что
стоит мне только увидеть его, и все уладится.
— И что же? — спросил Далглиш.
Время бодрой уверенности кончилось. В ее некрасивых глазах была
боль, ошибки быть не могло.
— Его не было, там, инспектор. Кровать была постелена на ночь, но
его не было. — Она попыталась было вести себя как прежде и улыб¬
нулась ему вымученной, неестественной улыбкой. — Теперь-то я знаю,
что он сидел у Боукока, но тогда это меня подкосило.
— Представляю себе, — мрачно согласился Далглиш.
5
Миссис Макси сидела тихо и спокойно, она сказала инспектору, что
к его услугам весь дом, но единственная просьба — провести рассле¬
дование так, чтобы не потревожить мужа, человека тяжело больного и
не способного уже осознать, что произошло. Сидя за письменным сто¬
лом, Далглиш наблюдал за ней и думал, что через тридцать лет такой
же, верно, станет ее дочь. Сильные, ловкие, украшенные драгоценностя¬
ми руки недвижно лежали на коленях. Даже со своего места он видел,
61
как они похожи на руки ее сына. Со все возрастающим интересом он
заметил, что ногти она стрижет тоже очень коротко, как и сын. Ни
малейшего признака нервозности. Она скорее воплощала собой мирное
признание неизбежности этой процедуры. Нет, она не отрепетировала
свою стойкость. Причина этой неподдельной безмятежности — во внут¬
ренней твердости, поколебать которую могло лишь нечто более серьез¬
ное, чем расследование по делу об убийстве. Она отвечала на его
вопросы с преднамеренной вдумчивостью. Такое впечатление, что она
сама оценивала каждое слово. Но она не могла сказать ничего нового.
Она подтвердила показания Кэтрин Бауэрз относительно того, как было
обнаружено тело, а описание предыдущего дня совпало с уже услы¬
шанным им. После того, как около половины одиннадцатого вечера мисс
Лидделл и доктор Эппс ушли, она заперла все двери и окна в доме за
исключением балконной в гостиной и черного хода. Мисс Бауэрз была
с ней. Они вместе взяли свои стакан и кружку на кухне — на подносе
осталась только кружка сына — и вместе отправились спать. Ночь она
спала плохо — прислушивалась, как там муж. Ничего необычного она
не заметила, не слышала ни шума, ни голосов. К ней никто не прихо¬
дил, вот только мисс Бауэрз пришла рано утром и попросила аспирина.
Она не знала о таблетках, которые якобы нашли в постели ее мужа;
полагала, что история эта маловероятна. По ее мнению, он ничего не
мог спрятать под матрасом, миссис Балтитафт непременно нашла бы.
Ей сын ничего не рассказывал об этом инциденте, предупредил только,
что заменил таблетки на другое лекарство. Ее это не удивило. Она
решила, что он пробует какой-то новый препарат для своей больницы,
хотя была уверена, что без согласия доктора Эппса он не станет про¬
писывать отцу новое лекарство.
Спокойствие начало покидать ее, только когда Далглиш принялся
неторопливо задавать вопросы, касающиеся помолвки ее сына. Но и
тут — скорее раздражение, чем страх изменили ее голос. Далглиш
понимал, что вежливые извинения, которыми он предварял обычно ще¬
котливые вопросы, не сработают, уж лучше прямые вопросы. И он
спросил в лоб:
— Как вы отнеслись, мадам, к помолвке мисс Джапп и вашего сына?
— Это вряд ли продлилось бы долго, так что не стоит употреблять
столь определенное слово. Меня удивляет, что вы тратите свое время
на такие вопросы, инспектор. Вы и сами должны понимать — крайне
неодобрительно.
Что ж, она вполне откровенна, подумал Далглиш. Но что еще она
могла сказать? Вряд ли кто-то поверил бы, что она обрадовалась этой
помолвке.
— Даже если ее чувство к вашему сыну было искренним?
62
— Я готова отдать ей должное — она притворилась, причем вполне
убедительно, что она искренна. Но какое это имеет значение? У них
ничего общего. Ему пришлось бы воспитывать чужого ребенка. Это
испортило бы ему карьеру, а через год они возненавидели бы друг
друга. Да и с чего бы им ужиться? Ни одна девушка с характером не
допустит, чтобы к ней относились с высокомерием, а у Салли харак¬
терец дай Боже, хотя она предпочитает не показывать его. К тому же
не понимаю, на какие деньги они бы жили. У Стивена — жалкие
заработки. Конечно же, я не одобрила эту так называемую помолвку.
А вы бы пожелали такого брака собственному сыну?
На какое-то мгновение Далглишу показалось, что она знает. Обыч¬
ный, почти банальный аргумент, к которому прибегла бы любая мать,
попавшая в аналогичную ситуацию. Вряд ли она могла представить
себе, какой эффект произведут ее слова. Интересно, что бы она сказала,
если бы он ответил: «У меня нет сына. Мой сын и его мать умерли
через три часа после того, как он появился на свет. У меня нет сына,
который мог бы жениться — сделав удачный или неудачный выбор»?
Он представил себе, как это покоробило бы миссис Макси — докучать
ей откровенничаньем в подобные минуты, ведь горе его — давнее, лич¬
ное, не имеющее ровным счетом никакого отношения к случившемуся.
Он быстро ответил:
— Нет, я тоже бы не хотел. Простите, что отнял у вас столько
времени, задавая вам вопросы на такую личную тему. Но вы, без со¬
мнения, понимаете ее важность.
— Естественно. С вашей точки зрения, в ней заключен мотив пре¬
ступления для нескольких людей, в том числе и для меня. Но ради
того, чтобы избежать какого-либо осложнения, не совершают убийства.
Я согласна, я готова была на все, чтобы помешать этому браку. Соби¬
ралась на следующий день переговорить со Стивеном. Не сомневаюсь,
мы смогли бы сделать что-нибудь для Салли, не принимая ее в лоно
нашей семьи. Надо ограничивать притязания такого сорта людей.
Внезапная горечь, прозвучавшая в последнем предложении, отвлекла
даже сержанта Мартина — он перестал автоматически строчить и под¬
нял голову. Но если миссис Макси поняла, что сказала слишком много,
она не усугубила своей ошибки, сказав еще больше. Точно акварельная
картинка, рекламирующая туалетную воду или мыло, подумал Далглиш.
Даже низкая ваза с цветами на письменном столе, словно поставленная
между ними ловкой рукой фотографа, подчеркивала ее аристократизм.
♦Портрет английской леди в домашней обстановке», — подумал он; ин¬
тересно, во что она превратится, попав в лапы шефа, если дело дойдет
до этого, или попав в лапы присяжных. Даже его воображение, привык¬
шее находить злой умысел в самых неожиданных местах, в том числе
63
и в аристократических кругах, не могло с легкостью совместить миссис
Макси и убийство. Но ее последние слова говорили сами за себя
Он решил на время оставить тему женитьбы и сосредоточился на
других аспектах доследования. Снова он перешел к обсуждению ве¬
чернего горячего питья. Перепутать кружки было невозможно. Круж¬
ка из веджвудского голубого фарфора, найденная у постели Салли,
принадлежала Деборе Рискоу. Молоко оставили на плите. Печь была
с массивными боковыми плитами, топилась углем. Кастрюльку с мо¬
локом оставили на одной из них — тут оно вскипеть не могла Если
бы кто из домочадцев захотел вскипятить молоко, он подвинул бы ее
на конфорку, а потом снова сдвинул бы вбок. На подносе стояли
только кружки и чашки для гостей. Миссис Макси не могла сказать,
что обычно пили на ночь Салли или миссис Балтитафт, но, без
сомнения, никто из ее семьи какао не пил. Шоколад они тоже не
любили.
— И вот что получается, — сказал Далглиш. — Если, как я сейчас
полагаю, эпикриз покажет, что мисс Джапп приняла наркотик, а анализ
какао покажет, что наркотик был в ее последнем ночном питье, тогда
перед нами два варианта. Либо она сама приняла снотворное, может,
без всякой дурной мысли, просто чтобы заснуть после волнений дня.
Или же кто-то другой дал ей наркотик; причину, побудившую его
сделать это, мы должны установить, но догадаться нетрудно. Мисс
Джапп, всем известно, была сильной, молодой женщиной. Если это
преступление замышлялось заранее, ее убийца должен был подумать,
как он — или она — попадет в дом и убьет девушку без лишнего
шума. Дать ей снотворное — самый легкий путь. А это означает, что
убийца знаком с обычаем обитателей дома пить что-нибудь на ночь и
знал, где хранятся таблетки. Я думаю, любой член вашего семейства
или любой гость знает об этом ритуале.
— Но в таком случае он также знает, что веджвудская кружка
принадлежит моей дочери. Вы убеждены, инспектор, что наркотик пред¬
назначался для Салли?
— Не совсем. Но я убежден, что убийца не спутал шею мисс Джапп
с шеей миссис Рискоу. Давайте пока что сойдемся на том, что наркотик
был предназначен мисс Джапп. Его могли положить в кастрюльку с
молоком или в саму кружку веджвудского фарфора до того, как было
приготовлено питье, или после, а также в банку с какао или в сахар.
Вы и мисс Бауэрз налили себе молока из одной и той же кастрюли,
положили сахару из одной и той же сахарницы со стола, и никаких
последствий не была Не думаю, чтобы наркотик положили в пустую
кружку. Таблетка коричневатая, и сквозь голубой фарфор ее легко
было бы заметить. Остается два варианта. Или ее растолкли в сухое
64
какао, или же бросили в горячий напиток вскоре после того, как мисс
Джапп приготовила его, но до того, как она его стала пить.
— Не думаю, что последнее возможно, инспектор. Миссис Балтитафт
всегда готовит горячее молоко в десять вечера. Приблизительно двадцать
минут спустя мы увидели, как Салли несет свою кружку к себе.
— Кто это «мы», миссис Макси?
— Доктор Эппс, мисс Лидделл и я; я поднялась с мисс Лидделл
наверх, чтобы взять ее пальто. Когда мы вернулись в холл, к нам
присоединился доктор Эппс, который вышел из кабинета. Пока мы там
стояли, Салли вышла из той половины дома, где у нас кухня, и стала
подниматься по главной лестнице с веджвудской кружкой на блюдце.
Она была в пижаме и халате. Мы все увидели ее, но никто не заговорил
с ней. Мисс Лидделл и доктор Эппс тотчас же ушли.
— Мисс Джапп всегда поднималась по этой лестнице?
— Нет, черная лестница ведет из кухни прямо в ее комнату. Это
было намеренно.
— Хотя она не могла знать, что встретит кого-нибудь в холле.
— Я думаю, не могла.
— Вы говорите, что заметили, что мисс Джапп несет кружку миссис
Рискоу. Вы сказали об этом кому-нибудь из ваших гостей или сделали
мисс Джапп замечание?
Миссис Макси чуть заметно улыбнулась. Во второй раз она выпу¬
стила свои коготки.
— Какие у вас старомодные понятия, инспектор! Вы что, думали, я
вырву у нее эту кружку к изумлению моих гостей и к радости самой
Салли? Каким уродливым и страшным предстает перед вами мир!
Далглиш оценил глубину иронии. Но ему хотелось убедиться, что
его свидетельницу можно спровоцировать.
— Что произошло после того, как мисс Лидделл и доктор Эппс ушли?
— Я пошла в кабинет с Кэтрин Бауэрз, где мы привели в порядок
бумаги и спрятали в сейф мешочки с деньгами. Потом пошли на кухню-
и приготовили себе питье. Я налила горячего молока, а мисс Бауэрз —
шоколадный напиток. Она любит очень сладкий и насыпала себе саха¬
ра. Мы отнесли питье в гардеробную, которая рядом с комнатой мужа,
я там ночую, когда дежурю подле нега Мы провели, по-моему, минут
двадцать вместе. Потом она пожелала мне спокойной ночи и ушла.
— Выпив свой шоколад?
— Да. Он был горячий, залпом не выпьешь, но она села и допила,
а потом уже ушла.
— Подходила ли она к аптечке, пока была у вас?
— Нет, никто из нас не подходил. Мой сын раньше дал отцу кат
кое-то снотворное, и он дремал. Делать нам ничего для него не надо
3 Ф.Д.Джеймс «Не женское дело*
65
было, только перестелили постель поудобнее. Я была рада, что мисс
Бауэрз помогает мне. Она опытная сиделка, вместе мы легко справились
с постелью, не потревожив его.
— Какие отношения у мисс Бауэрз с доктором Макси?
— Насколько мне известно, мисс Бауэрз дружна с обоими моими
детьми. Поэтому вам лучше задать этот вопрос им и мисс Бауэрз.
— Вы не знаете, они не собирались пожениться?
— Я ничего не знаю об их личных отношениях. Но думаю, это
маловероятно.
— Спасибо, — сказал Далглиш. — Я хотел бы побеседовать сейчас
с миссис Рискоу, будьте любезны, пришлите ее ко мне.
Он встал, чтобы открыть дверь для миссис Макси, но она не поше¬
велилась. Она сказала:
— Я все-таки думаю, что Салли сама приняла таблетку. Иного
логичного объяснения нет. Но если кто-то другой сделал это, тогда я
согласна с вами — таблетку положили в сухое какао. Простите, разве
это нельзя выяснить, отдав на анализ банку и ее содержихгое?
— Мы могли бы это выяснить, — ответил Далглиш мрачно, — но
пустую банку нашли в помойке. Она была вымыта. Бумага, которая
была внутри, выброшена. Скорее всего сожжена в кухонной плите.
Кто-то все предусмотрел.
— Очень хладнокровная леди, сэр, — сказал сержант Мартин, когда
миссис Макси вышла. И добавил с юмором, что было редкостью для
него: — Сидела, точно кандидат от либералов в ожидании подсчета
голосов на выборах.
— Да, — согласился вяло Далглиш, — но с абсолютной уверенно¬
стью, что ее партия ее не подведет. Что ж, послушаем, что остальные
нам скажут.
6
В последний раз я был совсем в другой комнате, подумал Феликс,
та комната тоже была тихой и мирной. Висели картины, стоял массив¬
ный стол красного дерева, похожий на тот, за которым сейчас сидел
Далглиш. Тоже стояли цветы, маленький букетик в вазочке, чуть боль¬
ше чайной чашки. Все в той комнате дышало уютом и комфортом, даже
мужчина за столом с пухлыми белыми руками и смеющимися глазами
за толстыми стеклами очков. Господи, сколько же допросов там прбвели,
чтобы докопаться до правды, четко продуманных допросов, которые тре¬
бовали весьма небогатой техники! Он заставил себя вернуться в насто¬
ящее и взглянуть на человека за столом. Сложенные руки были не
66
такими пухлыми, глаза потемнее и менее добрыми. В комнате сидел
еще один человек, он тоже был английских« полицейским. Это был
Мартингейл. Англия.
Пока все шло не так уж плохо. Дебора отсутствовала полчаса.
Вернувшись, прошла к своему стулу, не взглянув на него, а он, также
молча, встал и направился за полицейских« в кабинет. Хорошо, что
сдержался, не стал пить перед допросом, а сейчас отказался от сига¬
реты, которую предложил Далглиш. Старый трюк! На этом его не пой¬
маешь! Он не собирается раскалываться, показывать, как он психует.
Если удастся сдержаться, все будет отлично.
Терпеливый человек за письменным столох« просматривал свои записи.
— Спасибо. Пока что все ясно. А теперь давайте немного вернемся
назад. После кофе вы помогли миссис Рискоу помыть посуду. Прибли¬
зительно в девять тридцать вечера вы оба вернулись в эту комнату, где
миссис Макси, мисс Лидделл и доктор Эппс подсчитывали выручку по¬
сле праздника. Вы сказали им, что идете с миссис Рискоу прогуляться,
и попрощались с мисс Лидделл и доктором Эппсом, которые к вашему
возвращению должны были покинуть Мартингейл. Миссис Макси обеща¬
ла оставить открытой балконную дверь в гостиной и попросила запереть
ее, когда вы вернетесь. Об этом слышали все присутствовавшие?
— Насколько мне известно, ■ все. Никто эти слова никак не отком¬
ментировал, потому что все были заняты подсчетом денег. Сомневаюсь,
дошел ли до них смысл сказанного.
— Странно, что дверь в гостиной вам оставили открытой, ведь дверь
черного хода тоже была незаперта Эго Стаббс на стене позади вас? В
доме несколько отличных вещей, которые легко унести.
Феликс не повернул головы.
— Культурный фараон! Я думал, такие только в детективных ро¬
манах бывают. Поздравляю! Но Макси не рекламируют свои богатства.
Соседей не стоит бояться. По этоксу дому бродят все, кому заблагорас¬
судится, вот уже три сотни лет. Замками и засовами здесь не увлека¬
ются, разве что парадную дверь запирают. Ее закрывает на щеколду и
засов каждый вечер Стивен Макси или его сестра, это как бы имеет
некий эзотерический смысл. А во всем остальном они весьма беспечны.
В этом и во многом другом они, видно, полагаются на нашу изумитель¬
ную полицию.
— Прекрасно! Вы пошли в сад с миссис Рискоу около половины
десятого вечера и гуляли там вдвоем. О чем вы говорили, мистер Херн?
— Я попросил миссис Рискоу выйти за меня замуж. Через два
месяца я уезжаю в Канаду, в нашу торговую фирму, и я подумал, что
неплохо было бы соединить бизнес с медовым месяцех«.
— И миссис Рискоу приняла ваше предложение?
67
— Как мило с вашей стороны, что вам это интересно, инспектор, но
боюсь, я должен вас разочаровать. Вам может показаться необъяснимым,
но миссис Рискоу не выказала никакого энтузиазма.
Воспоминания захлестнули его. Темнота, дурманящий запах роз,
жаркие быстрые поцелуи, выражавшие скорее его острую потребность
в ней, но не страсть; он это сах< понимал. А потом вялость и скука в
ее вопросе: «Замуж, Феликс? Не слишком ли много разговоров о свадь¬
бах в нашей семье? Господи, как я мечтаю, чтобы она умерла!» Он
тогда понял, что сглупил, слишком рано завел этот разговор. Время и
место не те выбрал. Может, и слова были нс те? А что же именно она
на самом деле хотела? Голос Далглиша вернул его к настоящему.
— И сколько времени вы пробыли в саду, сэр?
— Я мог бы заверить вас, что время перестало для меня существо¬
вать, это было бы, так сказать, куда эффектнее. Но в интересах вашего
расследования, тем не менее, сообщаю, что мы очутились в гостиной без
четверти одиннадцать. Часы с боем, которые висят над камином, били
без четверти одиннадцать, когда я закрыл дверь и задвинул щеколду.
— Эти часы на пять минут спешат, сэр. Продолжайте, пожалуйста.
— В таком случае мы вернулись без двадцати. Я не глядел на свои
часы. Миссис Рискоу предложила мне виски, но я отказался. И от
молока отказался, а она пошла на кухню за своим. Она вернулась через
несколько минут и сказала, что передумала. Еще она сказала, что ее
брат, видно, еще не вернулся. Мы поболтали, условились, что в семь
утра на следующий день поедем покататься верхом. Потом пошли спать.
Я спал неплохо. Насколько я знаю, миссис Рискоу тоже. Утром я
оделся и ждал ее в холле, когда услышал, что меня зовет Стивен
Макси. Просил помочь ему с лестницей. Остальное вам известно.
— Вы убили Салли Джапп, Херн?
— Нет, насколько мне известно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что мог бы сделать это в состоянии беспамятства,
но это предположение вряд ли имеет практическое значение.
— Думаю, подобную версию следует отклонить. Мисс Джапп была
убита человеком, который — или которая — знал, что он делает. А
кто убийца, как вы думаете?
— Вы думаете, я в состоянии всерьез отнестись к этому вопросу?
— Я считаю, что вы ко всем вопросам должны относиться всерьез.
Убита молодая мать. Я намерен найти убийцу, не тратя зря времени —
ни своего, ни чужого, и я надеюсь на вашу помощь.
— Понятия не имею, кто убил ее, и сомневаюсь, сказал ли бы я, если
бы знал. Не разделяю я вашей любви к абстрактной справедливости. Тем
не менее я готов помочь вам — а именно, указать на некоторые факты,
68
которые вы, со своей страстью к долгим допросам подозреваемых, могли
как-то проглядеть. Кто-то залез через едено девчонки. У нее на подокон¬
нике стояли стеклянные зверушки, которые разбросал убийца. Окно было
открытым, а волосы у нее — влажными. Прошлой ночью шел дождь с
половины первого до трех. Думаю, ее убили до половины первого, иначе
она закрыла бы окно. Малыш проснулся как обычно. Соответственно,
гость не шумел. Непохоже, чтобы между ними произошла бурная ссора.
Предполагаю, что Салли сама пустила своего гостя в комнату через окно.
Он, может, лез по стремянке. Она, безусловно, знала, где стремянка стоит.
Вероятно, они условились о встрече. А вот почему ее убили — это тре¬
бует разгадки. Я не знал ее близко, но она никогда не казалась мне
слишком сексуальной или девицей легкого поведения. Человек этот, быть
может, любил ее, и, когда она сказала о своем намерении выйти замуж
за Стивена Макси, он убил ее в приступе ревности или гнева. Не верю,
что это было преднамеренное убийство. Салли закрыла дверь, чтобы им
никто не мешал, и мужчина вылез в окно, не открывая двери. Он, может,
и не подозревал, что она закрыта. А если бы знал, он бы, наверно, отпер
ее, чтобы замести следы. Эта запертая дверь — серьезное для вас раз¬
очарование, инспектор. Даже вы с трудом можете представить себе, как
кто-нибудь из членов семьи карабкается по стремянке, чтобы попасть в
собственный дом и выбраться из него. Я знаю, как приковывает ваше
внимание эта самая помолвка Макси и Джапп, но можете не напоминать
мне о том, что если бы мы вынуждены были совершать убийство всякий
раз, когда надо избавиться от чьей-то помолвки, смертность среди жен¬
щин была бы очень высокой.
Феликс понимал, произнося монолог, что делает ошибку. Страх за¬
гнал его в ловушку — он снова взбесился и распустил язык. Сержант
смотрел на него смиренным и немного жалостным взглядом человека,
который на своем веку повидал много людей, выставлявших себя дура¬
ками, но тем не менее всякий раз надеется, что болван возьмет себя в
руки. Далглиш заговорил мягко:
— Я считал, что вы хорошо провели ночь. А вы говорите, что дождь
шел от половины первого до трех.
— Я хорошо ее провел.
— Значит, вы страдаете от бессонницы? А что вы принимаете?
— Виски. Но в чужом доме редко.
— Вы рассказывали, как было обнаружено тело и как вы пошли в
ванную комнату с миссис Рискоу, а доктор Макси — звонить в поли¬
цию. Спустя какое-то время миссис Рискоу пошла к своей матери. А
что вы после этого делали?
— Я подумал, что надо бы сходить к миссис Балтитафт, посмотреть,
как она там. Вряд ли кто-нибудь захочет завтракать, но ясно было как
Божий день, что кофе понадобится прорва, да и сандвичи не помешают.
Она была в трансе, все причитала, что Салли, верно, сама на себя руки
наложила. Я растолковал ей, как можно деликатней, что с анатомиче¬
ской точки зрения это не представляется возможным, отчего она еще
больше стала убиваться. Сначала она глянула на меня испытующе,
точно на незнакомца, и потом принялась навзрыд рыдать. Мне удалось
успокоить ее, тут и мисс Бауэрз явилась с малышом и очень ловко
покормила его завтраком. Марта взяла себя в руки, и мы принялись
готовить кофе и завтрак для господина Макси. К этому времени при¬
была полиция, и нам велено было ждать в гостиной.
— Миссис Балтитафт разрыдалась тогда в первый раз, дав волю
своему горю?
— Горю? —Наступила чуть заметная пауза. — Она просто была
очень напугана,- как все мы.
— Спасибо, сэр. Вы нахе очень помогли. Ваши показания будут от¬
печатаны, а потоке попрошу вас перечитать их и, если вас все устроит,
расписаться. Захотите мне что-нибудь еще сообщить, милости прошу.
Я буду здесь. Если вы возвращаетесь в гостиную, пожалуйста, пригла¬
сите ко мне миссис Балтитафт.
Это было приказание, а не просьба. У дверей Феликс услышал снова
тихий голос.
— Вы вряд ли удивитесь, услышав, что ваши показания почти до¬
словно совпадают с показаниями миссис Рискоу. За одним исключени¬
ем. Миссис Рискоу сказала, что вы провели почти всю ночь в ее
комнате, а не в своей. Она сказала на самом деле, что вы спали вместе.
Феликс остановился Секунду-другую он глядел на дверь, потом
повернулся и посмотрел на мужчину за письменным столом.
— Очень мило со стороны миссис Рискоу, но мою жизнь это ослож¬
няет, верно? Боюсь, вам самому предстоит разобраться, кто из нас лжет,
инспектор.
— Спасибо, — сказал Далглиш. — Я уже разобрался.
7
Далглишу на своем веку довелось частенько встречать таких Март,
с ними говорить легко. Они заботятся о хлебе насущном, о быте, по
горло заняты черной работой, которую должен ведь кто-то исполнять,
чтобы другие могли печься о своей душе. Они находят своим собствен¬
ным скромным эмоциональным потребностям удовлетворение в работе.
Они — преданные, работящие, честные и дают полезные показания,
потому что лишены воображения и не привыкли лгать. Они могут
70
мешать, если решат защищать тех, кому преданы, но эту явную опас¬
ность можно предусмотреть. Он не ждал никаких осложнений с Мар¬
той. Когда он начал с ней беседовать, то с раздражением обнаружил,
что ее кто-то уже натаскал. Она будет точна, почтительна, но выудить
из нее информацию будет дьявольски трудно. Марту натаскали, не
велика загадка, кто именно постарался. Далглиш терпеливо вел допрос.
— Итак, вы готовите и помогаете ухаживать за мистером Макси. Не¬
легкая забота. Это вы предложили миссис Макси нанять мисс Джапп?
— Нет.
— А кто, не знаете?
Марта помолчала, словно обдумывая, как бы не позволить себе лишнее.
— Должно быть, мисс Лидделл. А может, мэм сама решила. Не знаю.
— Но я полагаю, что миссис Макси сначала обсудила это с вами,
а потом уже наняла девушку.
— Она только сказала, а решала все сама.
Далглиша начало раздражать это раболепие, но голос его не изме¬
нился. За ним этого не водилось — терять самообладание, допрашивая
свидетеля.
— Миссис Макси и раньше приглашала на работу мать-одиночку?
— Да о таком раньше и подумать никто не смел! Все наши горнич¬
ные поступали к нам с безупречными характеристиками.
— Так что это, эксперимент? И как, по-вашему, удачный? Вы боль¬
ше всех прочих общались с мисс Джапп. Какой она была?
Марта не ответила.
— Вы были довольны тем, как она работает?
— Вполне. Поначалу, во всяком случае.
— А почему вы изменили свое мнение? Может, потому что она
спала подолгу?
Упрямые глаза под тяжелыми веками неожиданно забегали.
— Она кое-что похуже себе позволяла, чем спать допоздна.
— Что же?
— Нахальной стала.
— Да, для вас это было испытанием, должно быть. А с чего же
мисс Джапп стала нахальной?
— Девчонки все такие. Начинают тихонями, а потом ведут себя
точно хозяйки дома.
— Может, Салли Джапп думала, что в один прекрасный день она
станет хозяйкой дома?
— В таком случае она спятила.
— Но ведь доктор Макси сделал ей предложение в субботу вечером.
— Ничего об этом не знаю. Доктор Макси не мог жениться на
Салли Джапп.
71
— Кто-то и впрямь сделал это невозможным, верно? А как вы ду¬
маете, кто?
Марта не ответила. Что тут скажешь. Если Салли Джапп убита по
этой причине, круг подозреваемых весьма узкий. Далглиш начал до¬
прашивать ее, требуя утомительных подробностей о событиях, проис¬
шедших в субботу днем и вечером. О празднике она мало что могла
сказать. Она в нем участия не принимала, прошла один раз по саду
перед тем, как дать ужин мистеру Макси и перестелить поудобнее
постель. Когда она вернулась на кухню, Салли только что покормила
Джимми и понесла купать — ванночка была в комнате за кухней, а
в раковине стояла тарелка и кружка малыша. Девушка больше не
появилась, Марта не стала времени терять на ее поиски. Господа сами
ужинали, на ужин была только холодная закуска, и миссис Макси не
позвала ее. Потом миссис Рискоу и мистер Херн пришли помочь помыть
посуду. Они не спрашивали, вернулась ли Салли. Никто о ней не
говорил. Все больше о празднике говорили. Мистер Херн смеялся и
шутил с миссис Рискоу, пока они посуду мыли. Очень веселый джен¬
тльмен. Но ждать и помогать с горячими напитками не стали. Их
поздно готовят. Банка с какао была в буфете вместе с другими бака¬
лейными продуктами, ни миссис Рискоу, ни мистер Херн не загляды¬
вали в буфет. Она из кухни не уходила, пока они там были.
Когда они ушли, она включила на полчасика телевизор. Нет, она
не беспокоилась из-за Салли. Девушка придет, когда захочет. Примерно
без пяти десять Марта поставила кастрюльку с молоком на край плиты,
чтобы оно медленно грелось. Она так обычно делает, чтобы пораньше
пойти спать. Приготовила кружки на подносе. Еще большие чашки и
блюдца, если кто из гостей пожелает горяченького на ночь. Салли
прекрасно знала, что из голубой кружки пьет миссис Рискоу. Да все
в Мартингейле знали. Молоко согрелось, и Марта пошла спать В по¬
стель легла, еще половины одиннадцатого не было, ночью ничего такого
не слышала. Утром пошла будить Салли и обнаружила, что дверь
заперта. Она пошла к мэм. Остальное он знал.
Больше сорока минут угробил Далглиш на то, чтобы вытащить эту
ничем не примечательную информацию, но нетерпения не проявлял.
Теперь подошли к тому моменту, когда было обнаружено тело. Важно
было сопоставить показания Кэтрин Бауэрз и Марты. Если они совпа¬
дут, по крайней мере, одна из его рабочих гипотез правильная. Пока¬
зания совпали. Он терпеливо расспрашивал о пропавших снотворных
таблетках. Но здесь удача изменила ему. Марта Балтитафт не верила,
что Салли нашла таблетки в постели хозяина.
— Салли все норовила сделать вид, что ухаживает за хозяином.
Может, она когда и сидела ночью, если мэм больно усталая была.
72
Но он никого, кроме меня, к себе не подпускал. Я все самое
тяжелое делаю. Если бы что было припрятано в постели, я бы
нашла.
Это был самый длинный монолог из всех, что она произнесла.
Далглишу он показался убедительным. Под конец он спросил ее о
пустой банке из-под какао. Она снова говорила тихо, без экзальтации,
но с уверенностью. Она нашла пустую банку на кухонном столе,
когда спустилась приготовить утренний чай. Сожгла бумагу, что
внутри, вымыла банку и бросила в помойку. Почему она сначала
помыла ее? Потому что мэм не любит, когда грязные или жирные
банки бросают в ведро, банка из-под какао не была, конечно, жирной,
но это не имеет значения. Все использованные консервные банки в
Мартингейле моют. А почему бумагу сожгла? Она не могла помыть
банку с бумагой, ведь так? А когда банка стала пустой, она ее
вымыла и выбросила. По ее тону ясно было, что ни один здравомыс¬
лящий человек не поступил бы по-другому.
Далглиш ума не мог приложить, как перепроверить эту историю.
Сердце замирало при мысли, что придется допрашивать миссис Макси
о том, каким обычно методом пользуются Макси, когда хотят избавиться
от использованных консервных банок. Снова он почувствовал, что Марту
натаскали. И все-таки он нашел конец клубка. Его ангельское терпение,
которое не подвело его на протяжении последнего часа, было вознаг¬
раждено.
Глава 5
1
Приют св. Марии находился примерно в миле от основной части
деревни — уродливое здание из красного кирпича с множеством баше¬
нок и коньков, в стороне от проезжей дороги, в зарослях лаврового
куста. Подъездная аллея из гравия вела к парадным дверям, молоток
от бесконечного пользования блестел точно полированный. На всех ок¬
нах белели белоснежные сетчатые занавески. Узкие каменные ступень¬
ки вели вниз, на квадратный газон, где сгрудилось несколько колясок.
Им открыла дверь горничная в наколке и фартучке — наверное, тоже
мамаша, подумал Далглиш — и провела их в тесную комнатку налево1
Она растерялась, не знала, что делать, не могла запомнить имени Дал¬
глиша, хотя он повторил его дважды. Беспомощно топчась на пороге,
она тупо разглядывала его большими глазами сквозь стекла очков в
стальной оправе.
73
— Не беспокойтесь, — сказал Далглиш дружелюбно, — сообщите
мисс Лидделл, что двое полицейских из Мартингейла хотят ее видеть.
Мы ей объясним цель нашего приезда.
— Простите, я должна сообщить ваши имена. Меня готовят к работе
горничной.
Ее мучили отчаянное упрямство, страх перед мисс Лидделл и сму¬
щение, что она очутилась в комнате с двумя незнакомыми мужчинами,
да к тому же полицейскими. Далглиш протянул ей свою визитную
карточку.
— Вот вручите ей. Пусть будет все по правилам этикета. И не
волнуйтесь вы так. Из вас получится прекрасная горничная. Теперь они
на вес золота.
— Но не те, кто в подоле младенца принес, — сказал сержант
Мартин, когда хрупкая фигурка исчезла за дверью, еле слышно про¬
шептав что-то похожее на «спасибо». — И как такая уродина попала
сюда?! Потерянная какая-то. Кто-то, видно, все же не упустил случая.
— Она из числа тех, кто сам не упускает своего случая с той
минуты, как появляется на свет.
— И напугана до смерти. Мисс Лидделл держит девчонок в ежовых
рукавицах.
— Прекрасно к ним относится, согласно ее меркам. Впрочем, на ее
работе легко стать сентиментальной, с кем только не приходится иметь
дело. Здесь нужно запастись надеждой, верой и милосердием. Другими
словами, надо быть святой, но вряд ли мисс Лидделл можно причислить
к лику святых.
— Да, сэр, — сказал сержант Мартин. И тут же подумал, что к
ситуации скорее бы подошло «нет, сэр».
Не подозревая, что произнес святотатственную фразу, Далглиш мед¬
ленно пошел по комнате. Она была удобной, но скромной, вот только
слишком много, подумал инспектор, личных вещей мисс Лидделл. Де¬
рево сияло — так все было отполирована Спинет1 и столик розового
дерева, казалось, пышут жаром, столько усердия и энергии было затра¬
чено на них. Единственное большое окно, выходящее на газон, было
задернуто кретоновыми занавесками в цветочек, и солнце не попадало
в комнату. Ковер, хоть и повидавший виды, относился не к числу тех,
что обычно стелют в присутственных местах, какими бы демократич¬
ными и общедоступными они ни были. Комната во всем носила отпе¬
чаток мисс Лидделл, словно она была владелицей этого дома. Вдоль
стен висели фотографии малышей. Малыши лежали голенькими на
ковриках, беспомощно и бессмысленно повернув головки к фотообъек¬
1 Разновидность клавикордов.
74
тиву, беззубо улыбались из ванночек и кроваток. Одетые в шерстяные
вещички, они улыбались на руках своих мам. Один-два лежали, свер¬
нувшись комочком, на руках смущенных мужчин. Это, видно, счаст¬
ливчики, заполучившие официальных отцов. Над небольшим
письменным столом красного дерева висела в рамке фотография жен¬
щины за прялкой, внизу была надпись: «От имени Комитета за мораль¬
ное процветание Чадфлита и района — мисс Алисе Лидделл,
смотрительнице приюта св. Марии, в честь двадцатилетия преданной
службы». Далглиш и Мартин посмотрели на фотографию одновременно.
— Я бы не назвал эту комнату приютом, — сказал сержант.
Далглиш еще раз обвел взглядом обстановку, бережно хранимые
свидетельства детства мисс Лидделл.
— Такое впечатление, что это дом одинокой женщины. И она про¬
жила в нем лет двадцать. Да она на что угодно способна, лишь бы ее
отсюда не выгнали.
Сержант Мартин не смог ответить, ибо в комнату вошла упомянутая
леди. Мисс Лидделл на родной почве всегда чувствовала себя спокойнее.
Она сдержанно пожала им руки и извинилась, что заставила себя ждать.
Взглянув на нее, Далглиш понял, что она замешкалась, пудрясь и соби¬
раясь с духом. По всему было видно, что, если позволят обстоятельства,
она намерена отнестись к их визиту как к светскому, и, разыгрывая из
себя неопытную хозяйку, предложила им сесть. Далглиш отказался от
чая, осмотрительно избегая полного упрека взгляда сержанта. Мартин
покрылся испариной. Лично он полагал, что педантичность при допросе
потенциального подозреваемого может очень далеко завести, а чашка го¬
рячего чая в такой жаркий день нисколько не помешает правосудию.
— Мы постараемся не задерживать вас долго, мисс Лидделл. Уверен,
вы догадались, что я расследую дело об убийстве Салли Джапп. Как
я понимаю, вчера вечером вы ужинали в Мартингейле. Вы были также
и на празднике вчера днем и конечно же знали мисс Джапп, ведь она
жила в приюте святой Марии. Есть один-два момента, которые, я на¬
деюсь, вы могли бы разъяснить.
При последних словах Далглиша мисс Лидделл вздрогнула, а когда
сержант Мартин почти с покорным видом достал свой блокнот, Далг¬
лиш заметил, что она быстро облизнула губы, а ее руки едва ощутимо
напряглись — теперь она была начеку.
— Я целиком к вашим услугам, инспектор, я не ошиблась, вы —
инспектор? Конечно, я знала Салли очень хорошо, и происшедшее с
ней потрясло меня. Всех нас. Но боюсь, не смогу быть вам полезной.
Я не очень способна замечать и запоминать. Обидно, конечно, но не
все рождаются детективами. Верно? — Нервный смешок был чуть-чуть
тоньше обычного, чтобы сойти за естественный.
75
«Ну и напугали же мы старуху, — подумал сержант Мартин. —
Но тут кое-что кроется».
— Давайте начнем с самой Салли Джапп, — сказал Далглиш мяг¬
ко. — Как я понимаю, она жила здесь последние пять месяцев бере¬
менности и вернулась сюда после родов из больницы. Жила, пока не
начала работать в Мартингейле, тогда ее малышу было четыре месяца.
До того она помогала по дому. Вы, должно быть, узнали ее очень
хорошо за это время. Она нравилась вам, мисс Лидделл?
— Нравилась? — Женщина нервно засмеялась. — Ну не странный
ли это вопрос, инспектор?
— Разве? А почему?
Она попыталась скрыть смущение и ответить на вопрос, все проду¬
мав и взвесив.
— Даже и не знаю, что сказать. Если бы вы задали мне этот вопрос
неделю назад, я бы, не задумываясь, сказала, что Салли отличная работ¬
ница и замечательная девушка, которая изо всех сил старается заслужить
прощение за свою ошибку. Но теперь меня мучат сомнения — может,
ошиблась я в ней, может, она лицемеркой была. — Она говорила с печалью
специалиста, чьи неоспоримые суждения оказались на поверку ложны¬
ми. — Боюсь, мы никогда теперь не узнаем, искренней она была или нет.
— Вы подразумеваете под словом «искренняя», была ли она дейст¬
вительно влюблена в Стивена Макси?
Мисс Лидделл грустно покачала головой.
— По тому, как она все это преподнесла, ни за что не скажешь.
Никогда в жизни я не испытывала такого ужаса, инспектор, никогда.
Конечно, не имела она права принимать его предложение, что бы она
к нему ни чувствовала. Встала у окна и сообщила нам свою новость,
победительница, да и только. Он совсем растерялся, побелел как полот¬
но. Тяжелые минуты выпали бедняжке миссис Макси. До конца дней
своих не прощу себе. Ведь это я рекомендовала Салли в Мартингейл,
вы же знаете. Мне это казалось прекрасной перспективой для нее, во
всех отношениях прекрасной. И на тебе.
— Значит, вы верите, что смерть Салли Джапп непосредственно
связана с ее помолвкой с мистером Макси?
— Да, похоже на то.
— Согласен, ее смерть кому-то на руку, у кого было основание
отнестись враждебно к предполагаемой женитьбе. Семейству Макси, к
примеру.
Лицо мисс Лидделл вспыхнуло.
— Но это нелепо, инспектор! Как можно сделать такое чудовищное
предположение! Чудовищное! Конечно, вы плохо знаете эту семью, не
то что мы, но поверьте: подобная версия — дикость. Как можно было
76
подумать, что я их имела в виду! Мне лично абсолютно ясно, что
произошло. Салли вовсю крутила с кем-то, кого мы не знаем, и когда
парень услыхал о помолвке, потерял над собой контроль. Он ведь влез
в окно, верно? Так мне мисс Бауэрз сказала. Вот вам и доказательство,
что это не член семьи.
— Убийца, не исключено, вылез из окна. Но мы пока не знаем, как
он — или она — попал в комнату.
— Ну можно ли вообразить, что миссис Макси спускается вниз по
стене?! Она не в состоянии это сделать.
— Я ничего не воображаю. Лестница была на своем обычном месте,
и ею мог воспользоваться любой. Ее могли приставить к стенке заранее,
даже если убийца проник в комнату через дверь.
— Но Салли услыхала бы. Даже если бы лестницу приставляли
очень тихо. Или она могла выглянуть из окна и увидеть ее.
— Может быть. Если бы она не спала.
— Я не понимаю вас, инспектор. Вы, похоже, подозреваете эту
семью. Если бы вы только знали, сколько они сделали для девчонки.
— Я был бы рад узнать. А вам следует понять меня правильно. Я
подозреваю каждого, кто знал мисс Джапп и у кого нет алиби. Поэтому
я сейчас здесь.
— Вы знаете, очевидно, где и когда я была. Не собираюсь из этого
делать секрета. Доктор Эппс подвез меня. Мы уехали из Мартингейла
примерно в половине одиннадцатого. Я кое-что записала здесь, в этой
комнате, потом прогулялась по саду. Около одиннадцати легла спать,
для меня это довольно поздно. Я услышала о чудовищном событии,
когда заканчивала завтрак. Позвонила мисс Бауэрз и спросила, не смогу
ли я забрать Джимми ненадолго, пока они не решат, что с ним делать
дальше. Естественно, я оставила девушек на мисс Поллак, свою заме¬
стительницу, и тотчас же поехала в Мартингейл. Позвонила Джорджу
Хопгуду и попросила его подогнать такси.
— Вы сказали ранее, что известие о помолвке мисс Джапп с мис¬
тером Макси послужило причиной ее смерти. Но как эти новости уз¬
нали в деревне? Мне пояснили, что мистер Макси сделал ей
предложение в субботу вечером, так что ни одному человеку, кто не
был у них в доме после этого, не могло стать известно о помолвке.
— Доктор Макси, может, и сделал предложение в субботу, но, без
сомнения, девчонка решила подцепить его куда раньше. Что-то у нее
случилось, я уверена в этом. Я видела ее на празднике, она весь день
пылала от возбуждения. А вам рассказывали, что она вырядилась в
точно такое, как у миссис Рискоу, платье?
— Вы даже не допускаете мысли, что у нее мог быть еще какой-то
мотив?
77
— Просто это доказывает, в каком направлении у нее работали
мозги. Будьте уверены, Салли получила по заслугам. Мне просто очень
жалко Макси — по ее вине они оказались втянуты в такую неприят¬
ную историю.
— Вы сказали, что легли спать около одиннадцати, погуляв в саду.
Может кто-нибудь подтвердить ваши слова?
— Почиоему, меня никто не видел, инспектор. Мисс Поллак и де¬
вочки ложатся спать в десять. У меня, естественно, свой ключ. Вооб¬
ще-то я к таким прогулках< не привыкла, но очень уж разнервничалась.
Не могла не думать о Салли и мистере Макси, понимала, что мне не
заснуть, если слишком рано лягу.
— Спасибо. И еще два вопроса. Где вы храните ваши личные бу¬
маги? Я имею в виду документы, касающиеся приюта. Письма в коми¬
тет, к примеру.
Мисс Лидделл подошла к конторке розового дерева.
— В этом ящике, инспектор. Естественно, я его запираю, но убирать
в комнате я разрешаю только самым надежным девушкам. Ключ лежит
вот в этом небольшом ящичке наверху.
Она приподняла крышку конторки и показала, где именно. Пожа¬
луй, только самая ленивая и тупая горничная не найдет ключ, решись
она его поискать, подумал Далглиш. Мисс Лидделл явно привыкла
иметь дело с девицами слишком трусливыми, чтобы совать нос в офи¬
циальные бумаги. Но Салли Джапп, он подозревал, не была ленивой
или тупой. Он поделился своими сомнениями с мисс Лидделл, и, как
того и ожидал, образ Салли, ее перебирающие бумаги пальцы и на¬
смешливый взгляд взбесил мисс Лидделл куда сильнее, чем его вопрос
относительно семьи Макси.
— Вы считаете, что Салли могла рыться в моих вещах? Ни за
что бы в это не поверила, но, может, вы правы. Да, да, теперь
понятно. Вот почему ей нравилось убирать здесь. Все это послуша¬
ние, вежливость — одна видимость? И подумать только — я доверя¬
ла ей. Я впрямь считала, что она привязана ко мне, что я помогаю
ей. Вы знаете, она делилась со мной своими секретами. Но она врала
мне, ясное дело. Смеялась небось надо мной. Небось и вы меня
дурой считаете. Что ж, может, и так, но я ничего такого не сделала,
чего бы мне надо было стыдиться. Ничего! Вам наверняка уже доло¬
жили о той сцене в столовой Макси. Ей меня не напугать. Кое-какие
были у меня здесь трудности в прошлом. Я с цифрами и счетами не
в ладах. Никогда и не прикидывалась, что у меня это получается.
Но ничего дурного я не сделала. Спросите у любого члена комитета.
Салли могла рыться в моих бумагах, сколько ей заблагорассудится.
Ей бы только на пользу пошло.
78
Ее трясло от бешенства, и, произнося последние слова, она даже не
пыталась скрыть горькое злорадство. Далглиш не ожидал, что его по¬
следние слова будут иметь такой эффект.
— Один из моих подчиненных был у Прокторов, ее ближайших
родственников. Мы надеялись, что они сообщат нам какую-нибудь ин¬
формацию относительно ее жизни. Дома была их дочка, она кое-что
рассказала нам~ Не объясните ли мне, мисс Лидделл, почему вы зво¬
нили мистеру Проктору рано утром в субботу в утро праздника? Де¬
вочка сказала, что она подходила к телефону.
Яростное негодование внезапно сменилось крайним удивлением. За¬
бавное получилось зрелище.
— Я-а? Звонила мистеру Проктору? Не понимаю, о чем вы! Я не
разговаривала с Прокторами с тех пор, как Салли переехала в Мар¬
тингейл. Они никогда ею не интересовались. С чего это вдруг мне
звонить Проктору?
— Это как раз мне и хотелось узнать, — сказал Далглиш.
— Глупость какая-то! Если бы я позвонила Проктору, с чего бы мне
теперь отказываться?! Не звонила я. Девочка сказала неправду.
— Безусловно, кто-то говорит неправду.
— Я не говорю, — отрезала мисс Лидделл решительно, хотя грам¬
матически не очень верна
Далглиш, по крайней мере в этом, был склонен поверить ей. Когда
она провожала его до дверей, он спросил мимоходом:
— Вы рассказали кому-нибудь, возвратясь домой, о том, что про¬
изошло в Мартингейле, мисс Лидделл? Если ваша помощница еще не
легла спать, вы, естественно, сообщили ей о помолвке.
Мисс Лидделл замялась, потом стала оправдываться.
— Эту новость все равно бы все узнали, верно? Я хочу сказать, Макси
вряд ли рассчитывали, что она будет храниться в тайне. Я действительно
рассказала мисс Поллак. И мисс Пуллен. Она пришла из «Розового кот¬
теджа», чтобы вернуть чайные ложки, которые мы давали на праздник.
Болтала с мисс Поллак, когда я вернулась из Мартингейла. Так что мисс
Пуллен знала тоже, но вы же не станете утверждать, что есть какая-то
связь между тем, что я рассказала ей, и смертью Салли?
Далглиш ответил уклончива Он не был в этом уверен.
2
К ужину дневная суета в Мартингейле вроде бы улеглась. Далглиш
и сержант продолжали работать в кабинете, откуда сержант вдруг
выныривал переговорить с полицейским, дежурившим на крыльце. При¬
79
катывали таинственные полицейские машины, выгружали пассажиров
в полицейской форме, ждали их недолго, а потом увозили. Макси и их
гости наблюдали за приездами и отъездами из окон, но ни за кем с
полудня не присылали, похоже, допрос закончился на этот день, и
обитатели дома могли надеяться, что во время ужина их никто не
станет беспокоить. В доме вдруг стало очень тихо, и когда Марта в
половине восьмого боязливо ударила в гонг, его звук, бесцеремонно
вторгаясь в горестное молчание, показался обитателям дома, чьи нервы
и так были на пределе, неестественно громким. Призрак Салли сколь¬
знул от дверей к буфету, и когда миссис Макси позвонила и открылась
дверь, никто не поднял головы. Настроение самой Марты отразилось на
меню, оказавшемся весьма скудным, аппетита ни у кого не было, да и
с чего ему было быть. Потом они перешли в гостиную, словно их всех
призвал чей-то неслышный голос. Они очень обрадовались Хинксу, уви¬
дев, как тот идет мимо окна, и Стивен вышел к нему навстречу. Он
был посланцем внешнего мира, одно это успокаивало. Никто ведь не
мог обвинить священника в убийстве Салли Джапп. Он, видно, пришел
их поддержать и утешить. Но единственным утешением сейчас для
Макси могло быть одно — весть, что Салли не умерла, что им просто
приснился кошмарный сон и они сейчас проснутся, усталые и изму¬
ченные от недосыпу, но ликующие, что все это сплошная выдумка. Но
коли ждать этого не приходилось, оставалось черпать силы в беседе с
человеком, на которого не падала тень подозрения и который мог хоть
немного скрасить этот чудовищный день. Они, оказывается, даже ше¬
потом говорили, и когда Стивен окликнул священника, его голос про¬
гремел выстрелом. И вот Хинкс уже с ними — он вошел в гостиную
следом за Стивеном, четыре пары глаз вопрошающе смотрели на него,
словно ждали приговора, который им вынес окружающий мир.
— Бедняжка, — сказал он. — Бедняжка. Вчера вечером она была
так счастлива.
— Вы разговаривали, значит, с ней после праздника? — Стивен не
смог подавить требовательные нотки.
— Нет, не после праздника. Я все время путаюсь, когда это было.
Такая глупость Да, вы вот сейчас спросили, и я вспомнил, я с ней вообще
вчера не разговаривал, хотя, конечно, видел в саду. В очень красивом
белом платье. Нет, я разговаривал с ней в четверг вечером. Мы шли с
ней по дороге, и я спросил ее о Джимми. Да, думаю, в четверг. Да, верно,
потому что в пятницу я весь вечер был дома. Последний раз я с ней в
четверг разговаривал. Она была такая счастливая! Сказала мне о своем
замужестве, о том, что у Джимми будет отец. Ну да вы, думаю, все сами
знаете. А для меня это было неожиданностью, но, конечно же, я был рад
за нее. И вот тебе, пожалуйста. Полиция еще ни до чего не дозналась?
80
Он оглядел всех вежливо-вопросительным взглядом, не понимая,
видно, какое впечатление произвели его слова. С минуту все молчали,
потом Стивен сказал:
— Вы, вероятно, тоже знаете, отец, что я просил Салли стать моей
женой. Но она не могла сказать вам об этом в четверг. Она тогда еще этого
сама не знала. Я ни разу не говорил ей, что собираюсь сделать предло¬
жение, покуда не сделал его без двадцати восемь, в субботу вечером.
Кэтрин Бауэрз хмыкнула и тут же в замешательстве отвернулась
под взглядом Деборы. Хинкс нахмурил брови, но его старческий тихий
голос звучал твердо:
— Я путаюсь во времени, за мной это водится, но мы встретились
в четверг, я в этом уверен. Я выходил из церкви после вечерни, а
Салли проходила мимо с Джимми, он сидел в прогулочной коляске. Я
не могу ошибиться — разговор был именно об этом. Может, слова не
совсем такие были, но общий смысл такой. Салли сказала, что у Джим¬
ми скоро будет отец. Она попросила меня никому не говорить. Я по¬
обещал и добавил, что очень рад за нее. Спросил, знаю ли я жениха,
но она засмеялась и сказала: пусть это будет сюрпризом. Она была
возбуждена и счастлива. Мы совсем немного прошли вместе, я расстал¬
ся с ней у своего дома, а она, думаю, пошла сюда. Я считал, вы об
этом знаете. А что, это так важно?
— Инспектор Далглиш скорее всего сочтет, что это важно, — ска¬
зала сухо Дебора. — Думаю, вам надо зайти к нему и все рассказать.
Тут выбирать не приходится, поверьте. У этого человека сверхъестест¬
венный дар извлекать на свет Божий неудобные истины.
Хинкс разволновался, но быстрый стук в дверь спас его от необхо¬
димости отвечать — появился Далглиш. Он держал маленький, заля¬
панный грязью пузырек, который был завернут в белый носовой платок.
— Узнаете? — спросил он.
Стивен пересек комнату, взглянул на пузырек, но трогать не стал.
— Да. Это снотворное из аптечки отца.
— Осталось семь таблеток. Подтверждаете ли вы, что исчезли три
таблетки после того, как вы положили их в пузырек?
— Естественно. Я же говорил вам. Там было десять таблеток, три
грана1 каждая.
— Спасибо, — сказал Далглиш и снова повернулся к выходу.
Когда он взялся за ручку, Дебора спросила:
— Нельзя ли нам узнать, где был найден пузырек?
Далглиш взглянул на нее, словно вопрос и в самом деле требовал
серьезных размышлений.
1 1 гран = 0,0648 г.
81
— Почему бы нет? Не исключено, что один из вас действительно
хочет узнать. Его нашел мой помощник, его кто-то зарыл в газоне, на
том месте, где во время праздника обычно ведутся раскопки клада. Вы,
верно, знаете, что там дерн срезан, причем основательно, должно быть,
участники соревнования очень старались. Несколько кусков рядом ле¬
жат. Пузырек засунули в норку, придавив дерном. Тот, кто это сделал,
предусмотрительно пометил место деревянных! именным колышком, ко¬
торый валялся поблизости. Любопытно, что на нем ваше имя, миссис
Рискоу. В вашей кружке — какао с наркотиком, ваш колышек служит
отметиной для припрятанного пузырька.
— Но что это значит? — спросила Дебора.
— Если кто-нибудь сможет дать мне ответ на этот вопрос, я еще
час-два буду в кабинете. — Он учтиво обратился к Хинксу: — Вы,
должно быть, мистер Хинкс, сэр. Я хотел повидать вас. Если вас не
затруднит, уделите мне, будьте любезны, несколько минут.
Священник оглядел семейство Макси озадаченно и печально. По¬
молчал, будто хотел что-то сказать. Потом без слов вышел вслед за
Далглишем из комнаты.
3
Только в десять вечера Далглиш смог допросить доктора Эппса. Он
почти весь день посещал больных — требовавших и не требовавших
неотложной медицинской помощи в воскресенье, но они служили ему
веским основанием откладывать беседу с инспектором. Если ему было
что скрывать, он, безусловно, решил выиграть тактикой. Его вроде бы
не было оснований подозревать. Прежде всего трудно было бы найти
мотив. Но он был врачом семейства Макси, их близким другом. Он не
станет в открытую подвергать представителей закона обструкции, но он
вправе иметь свой, нешаблонный взгляд на закон, и у него, если захочет
избежать неудобных вопросов, есть лазейка — его профессиональный
долг предписывает ему хранить врачебную тайну. У Далглиша и рань¬
ше были неприятности с такими типами. Впрочем, волноваться не сто¬
ило. Доктор Эппс, казалось, видел в визите инспектора медицинские
цели, он пригласил его, весьма радушно, в свой хирургический кабинет,
который явно был пристроен позднее к дому георгианских времен, и
водрузился на вертящемся стуле возле письменного стола. Далглишу
было указано на кресло для пациентов, большое деревянное резное
кресло, такое низкое, что в нем вряд ли почувствуешь себя непринуж¬
денно и перехватишь инициативу. Он даже ждал, что доктор начнет
засыпать его обескураживающими, касающимися его, Далглиша, личной
82
жизни вопросами. И действительно, доктор Эппс, очевидно, решил го¬
ворить сам. Да это и устроило Далглиша, который безошибочно угады¬
вал, в каких именно случаях он узнает больше, если будет молчать.
Доктор закурил большую, причудливой формы трубку.
— Я вам не предлагаю закурить. Или выпить по поводу нашей
встречи. Знаю, что у вас не заведено пить с теми, кто может быть на
подозрении. — Он бросил цепкий взгляд на Далглиша — посмотреть,
как тот прореагирует, но, не получив ответа, раскурил трубку несколь¬
кими мощными затяжками и заговорил: — Не стану тратить впустую
вашего времени и говорить, как ужасно случившееся. В голове не ук¬
ладывается. И тем не менее кто-то ее убил. Сжал горло и задушил.
Ужасно жаль миссис Макси. Девушку, конечно, тоже, но я, естественно,
думаю о живых. Стивен позвал меня в семь тридцать. Девушка была
мертва, сомневаться не приходилось. Насколько я могу судить, смерть
наступила за семь часов до того. Полицейский хирург знает точнее,
чем я. Девушка не была беременной. Я осматривал ее на этот предмет
и знаю. Но деревенские прежде всего заподозрили именно это. Они
всегда готовы услышать самое скверное. Тогда был бы мотив преступ¬
ления — для кого-то.
— Если уж думать о мотиве, — ответил Далглиш, — давайте на¬
чнем с помолвки со Стивеном Макси.
Доктор заерзал на стуле.
— Чушь все это. Парень — болван. У него гроша ломаного нет,
кроме того, что он зарабатывает, а это — мизер. Конечно, когда отец
умрет, кое-что ему перепадет, но старые семьи живут и держат хозяй¬
ство на основном капитале, им и продать-то нечего. Правительство изо
всех сил старается, облагая налогами все, что у них есть. А этот
прохвост Доход жиреет за счет не поддающихся налогам махинаций.
С ума нас сводит! Ну да это не ваша проблема. Можете мне поверить,
Макси не в состоянии на ком-нибудь сейчас жениться. А где, он рас¬
считывал, Салли будет жить? Останется со свекровью в Мартингейле?
Дурак всегда сам напрашивается, чтобы его к психиатру отвели.
— Из всего из этого явствует, — сказал Далглиш, — что этот брак
был для семейства Макси стихийным бедствием. А следовательно, не¬
сколько человек были заинтересованы, чтобы он не состоялся.
Доктор с вызовом перегнулся к нему через стол.
— Ценой убийства девчонки? Чтобы мл аденец остался не только без
отца, но и без матери? За кого вы нас принимаете?
Далглиш не ответил. Факты оставались неоспоримыми. Кто-то убил
Салли Джапп. Кто-то, кого не остановило даже присутствие спящего ре¬
бенка. Но он отметил, что доктор не отделяет себя от Макси. «За кого
вы нас принимаете?» Кому предан доктор Эппс, не оставляет сомнений.
83
В маленькой комнатке становилось все темнее. Сопя от напряжения,
доктор потянулся через стол и включил лампу. Она была на штативе,
и он терпеливо ее налаживал, чтобы свет падал на руки, а лицо оста¬
валось в тени. Далглиш почувствовал усталость, предстояло еще уйму
дел переделать, пока кончится рабочий день. Он сказал о главной при¬
чине своего визита.
— Мистер Саймон Макси ваш пациент, если не ошибаюсь?
— Конечно. Всегда был. Сейчас ему уже не поможешь. Вопрос вре¬
мени, нужен хороший уход, и только. В основном за ним ухаживает
Марта. Да, он мой пациент. Совершенно беспомощный. Прогрессирую¬
щий атеросклероз с целым букетом других болезней. Если вы думаете,
что он мог забраться наверх и прикончить горничную, вы ошибаетесь.
Сомневаюсь, подозревал ли он вообще о ее существовании.
— Но если не ошибаюсь, вы прописывали ему снотворное на про¬
тяжении последнего года?
— Хорошо бы, не говорили вы это свое «если не ошибаюсь». Вы от¬
лично знаете, что я прописывал. Никто из этого секрета не делал. Не
пойму, правда, какое оно имеет отношение к убийству. — Внезапно он
напрягся. — Не хотите же вы сказать, что сначала ей дали наркотик?
— У нас еще нет эпикриза, но, похоже, дали.
Доктор не стал прикидываться, что не понимает.
— Плохо.
— Да уж мало хорошего. И есть другие настораживающие детали.
Далглиш рассказал доктору, что снотворное пропало, рассказал, где
Салли якобы нашла таблетки, о том, что Стивен сделал с десятью
таблетками, о том, что пузырек нашли на лужайке, где искали клад.
Когда он закончил, в комнате повисла тишина. Доктор осел на стуле,
до того казавшемся слишком миниатюрным для его жизнерадостной,
мощной фигуры. Он заговорил низким, дрожащим голосом, и в нем
послышались старческие, усталые нотки.
— Стивен не сказал мне. Но из-за этого праздника возможности не
было толком поговорить. Может, решил, что от меня мало пользы. Я
должен был знать, понимаете. Он не мог позволить себе такую небреж¬
ность. Его отец... мой пациент. Я знаю Саймона Макси тридцать лет.
Принимал его детей. Врач должен знать своих пациентов, знать, когда
им нужно помочь. Я оставлял лекарства — раз в неделю. Даже не
всегда заходил к нему в комнату в последнее время. Не видел в этом
смысла. Не понимаю, куда смотрела Марта. Она ухаживала за ним, все
делала. Должна же была она прознать про эти таблетки. Если Салли
сказала правду.
— Трудно представить, что она выдумала. К тому же она показала
таблетки. Как я понимаю, их можно купить только по рецепту врача?
84
— Конечно. Просто так купить в аптеке нельзя. Это правда. Я не
усомнился ни на секунду. Л себя я виню. Должен был заметить, что
происходит в Мартингейле. Не только с Саймоном Макси. Со всеми.
Значит, он думает, что совершил убийство один из них, подумал
Далглиш. Он четко представляет, как разворачиваются события, и ему
это не нравится. Его-то тут не большая вина. Он думает, что преступ¬
ление совершено обитателями Мартингейла. Но твердо ли он в этом
уверен? И если да, то кто же из них преступник?
Он спросил, как прошел вечер в субботу в Мартингейле. Рассказ
доктора Эппса о том, как Салли выглядела перед ужином, и о том, что
Стивен сделал предложение, получился менее эффектным, чем у Кэт¬
рин Бауэрз и мисс Лидделл, но в основном совпал с их рассказами.
Он подтвердил, что ни он, ни мисс Лидделл не выходили из кабинета,
пока считали деньги, и что он видел, как Салли поднялась по главной
лестнице, когда они с хозяйкой дома проходили по холлу к парадным
дверям. Он помнит, что Салли была в халате и несла что-то в руках,
но что именно — не помнит. Может, чашку с блюдцем, а может, круж¬
ку. Он не разговаривал с ней. Это был последний раз, когда он видел
ее живой.
Далглиш спросил, кому еще в округе прописываются снотворные
таблетки.
— Я должен просмотреть свои бумаги, коль скоро вы требуете от
меня точности. Это займет приблизительно минут тридцать. Речь ведь
идет не о заурядном рецепте. Я могу вспомнить одного-двух. Может,
конечно, еще кого-нибудь. Сэр Рейнольд Прайс с мисс Поллак из при¬
юта святой Марии принимают их, я знаю. Конечно, мистер Макси.
Между прочим, а что сейчас с его лекарствами?
— Все снотворные препараты мы изъяли. Как я понял, доктор Макси
прописал эквивалент тому, что вы давали. А теперь перед уходом,
доктор, я хотел бы переговорить с вашей экономкой.
Прошла целая минута, прежде чем до доктора дошло сказанное.
Потом он с трудом поднялся и, бормоча извинения, пошел из кабинета
в жилую половину. Там Далглиш получил на свои вполне тактичные
вопросы нужные ответы — доктор действительно пришел домой без
пятнадцати одиннадцать вечера, а в одиннадцать часов десять минут
его вызвали принимать роды. Он и не ждал других ответов. Он мог бы
перепроверить это у родственников роженицы, но сомневаться не при¬
ходилось — они подтвердят алиби до половины четвертого утра, когда
он отбыл из дома миссис Бейнс в Нессингфорде, счастливой облада¬
тельницы своего первенца. Доктор Эппс был занят большую часть суб¬
ботней ночи тем, что помогал появиться на свет Божий новой жизни,
а не душил ее в Салли Джапп.
85
Доктор пробормотал что-то о позднем визите и проводил Далглиша
до ворот, накинув на себя — стало прохладно — дорогое, просторное
пальто, которое было велико ему по меньшей мере на один размер. Когда
они были у ворот, доктор, державший руки в карманах, вдруг воскликнул
от удивления и вытащил правую руку — на ладони лежал маленький
пузырек. Он был почти полон коричневых таблеток. Двое мужчин ка¬
кое-то время молча глядели на них. Потом доктор Эппс сказал:
— Снотворное.
Далглиш взял носовой платок, завернул в него пузырек и опустил
в карман. Он отметил инстинктивный протестующий жест доктора.
— Это лекарство сэра Рейнольда, инспектор. Не имеет никакого
отношения к Макси. Это пальто Прайса, — говорил он, оправдываясь
— А когда пальто перешло к вам, доктор? — спросил Далглиш.
Снова долгая пауза. Потом доктор, казалось, вспомнил подробности,
которые не было смысла скрывать.
— Я купил его в субботу. На церковном празднике. Купил как бы
в шутку». Ну как бы мы сговорились», я... и хозяйка.
— А кто это? — спросил неумолимый Далглиш.
Доктор Эппс, не глядя ему в глаза, ответил уныло:
— Миссис Рискоу.
4
Воскресенье словно вырвали из нормального течения жизни, оно
тянулось бесконечно, придавленное ужасным наследием, полученным
от предыдущей недели; и вот настало утро понедельника, бесцветное и
безликое, просто начало дня. Почта была больше обычного — награда
за исправный телефон и другие, более незаметные и менее научные
методы связи в сельской местности. Должно быть, на следующий день,
когда весть об убийстве в Мартингейле дойдет до тех, кто черпает
информацию из газет, почта будет еще тяжелее. Дебора заказала пол¬
дюжины газет. Что это — инстинктивная самозащита или искреннее
любопытство? — подумала мать.
Полицейские по-прежнему оккупировали кабинет, хотя сообщили о
своем намерении перебраться в гостиницу «Охотники за луной»1 в конце
дня. Миссис Макси про себя пожелала им приличной еды. Комната
Салли была заперта. Ключ был только у Далглиша, он не объяснял
1 Прозвище жителя графства Уилтшир. (По преданию, уилтширцы, до¬
стававшие граблями из пруда бочонки с контрабандным бренди, ответили
на вопрос акцизных чиновников, что ловят луну.)
86
никому, почему он частенько туда захаживает, что он там нашел или
что надеялся найти.
Лайонел Джефсон приехал рано утром, суетливый, крикливый и
бестолковый. Макси надеялись только на то, что он окажется поли¬
цейским такой же обузой, какой и им. Как Дебора и предполагала, он
совершенно растерялся в непривычной ситуации. Его взвинченность,
бесконечные советы и замечания доказывали, что он или сомневается
в невиновности своих клиентов, или не верит в возможности полиции.
Все в доме вздохнули с облегчением, когда он умчался перед ленчем
в город, якобы проконсультироваться с коллегой.
В двенадцать телефон зазвонил в двадцатый раз.
В трубке загудел голос сэра Рейнольда Прайса, отчитывающего мис¬
сис Макси:
— Это позор, моя дорогая! Чем там занимается полиция?
— Сейчас, думаю, пытается выйти на след отца ребенка.
— Боже! Зачем? Лучше бы они выяснили, кто убил ее.
— Они считают, что между этими фактами есть связь.
— Чушь у них в голове. Они и у меня побывали. Хотели узнать о
каких-то там таблетках, которые Эппс прописал мне. Да это было
несколько месяцев тому назад. Удивительно, что он запомнил. И с чего
это они интересовались ими, как по-вашему? Удивительно. Пока что не
собираетесь меня арестовывать, инспектор? Это я у него спросил. И
знаете, ему понравилось. — Веселый смех сэра Рейнольда неприятно
задребезжал у миссис Макси в ухе.
— Представляю, как он вам докучал, — сказала миссис Макси. —
Боюсь, что это грустное происшествие много неприятностей всем нам
доставит. Они уехали довольные?
— Полицейские? Дорогая моя, полицейские никогда не бывают до¬
вольными. Я просто сказал им: вам у меня ничего не найти. Горничные
выбрасывают все, что не заперто на ключ. Смешно искать пузырек с
таблетками, которые я принимал несколько месяцев тому назад. Иди¬
отская затея. Инспектор, видимо, полагал, что я должен запомнить,
сколько я принял и где остальные. Нет, вы подумайте! Я сказал ему,
что у меня есть занятия поинтереснее Они еще спрашивали о том, что
у нас произошло года два тому назад в приюте святой Марии. Инспек¬
тору очень хотелось услышать от меня подробности. Узнать, почему вы
вышли тогда из комитета, ну и так далее.
— А как они до этого докопались?
— Какой-то болван слишком болтлив. Удивительно, как это люди
не умеют держать язык за зубами, особенно с полицейскими. Этот
малый Далглиш спросил меня, почему вы не состоите в комитете при¬
юта святой Марии, когда практически все в округе под вашим неусып¬
87
ным оком. Я сказал ему, что вы вышли два года тому назад из коми¬
тета, когда у нас там были неприятности, естественно, он захотел уз¬
нать, какие именно. Спросил, почему мы тогда не расстались с Лидделл.
Я ответил ему: «Дорогой мой, нельзя выбрасывать женщину на улицу,
она же двадцать пять лет проработала. Да и не то чтобы она была
действительно нечиста на руку». Это мой принцип. Всегда был и будет.
Может, она неаккуратно вела бумаги, путала в счетах, но это не имеет
ничего общего с намеренной бесчестностью. Я сказал, что мы пригла¬
сили ее на заседание комитета — очень все тихо и тактично было, а
потом послали ей письмо, подтверждающее новые финансовые условия,
дабы избежать нечеткости. Отвратное письмо, в сущности. Я знал, вы
тогда считали, что мы должны передать приют мощному, богатому
комитету или какой-нибудь национальной ассоциации матерей-одино¬
чек, вместо того чтобы приют был частным предприятием и существо¬
вал на пожертвования; об этом я и сказал инспектору.
— Я считала, что настало время передать трудную работу в руки
опытных, знающих людей, сэр Рейнольд, — ответила миссис Макси,
проклиная себя за опрометчивость, из-за которой она вновь оказалась
втянутой в эту давнюю историю.
— Именно это я и имею в виду. Я сказал Далглишу: «Миссис Макси
безусловно была права. Я не говорю, что она неправа. Но леди Прайс пре¬
красно справлялась с приютом, она ведь фактически его основала, и, ес¬
тественно, я не хочу его никому передавать. И так столько мелких
независимых учреждений брошено на произвол судьбы. Самое важное —
личное отношение. Я не сомневаюсь, что мисс Лидделл совсем запутала
счета. Слишком много ей приходится из-за них мучиться. Цифры — не
женского ума дело». Он, конечно, согласился. И посмеялся от души.
Миссис Макси имела все основания поверить этому. Картинка скла¬
дывалась не очень привлекательная. Без сомнения, залог успеха сыщи¬
ка — способность найти общий язык со всеми. От души позабавившись,
Далглиш принялся обдумывать новую версию, миссис Макси не сомне¬
валась в этом ни минуты. Но мисс Лидделл?! Кружки и чашки с
питьем на ночь были приготовлены к десяти вечера. После этого мисс
Лидделл все время была в поле зрения хозяйки дома. Они вместе
стояли в прихожей и наблюдали, как сияющая, ликующая Салли несла
кружку Деборы к себе. У мисс Лидделл, может, был бы мотив, если
бы за словами Салли что-нибудь стояло, но нет доказательств, что у
нее был способ избавиться от Салли и уж тем более — случай вос¬
пользоваться им. Миссис Макси, никогда не любившая мисс Лидделл,
все-таки надеялась, что полузабытые унижения двухлетней давности
умерли в Алисе Лидделл — не очень способной, не очень умной, но
по натуре доброй и приветливой.
88
Тем временем сэр Рейнольд продолжал говорить.
— Между прочим, я не придаю значения диким сплетням, что кру¬
жат по округе. Люди любят болтать, так уж они устроены, но как
только полиция найдет убийцу, сплетни погаснут. Будем надеяться, что
у них дело двигается. Не забудьте дать мне знать, если что нужно
будет. И не забудьте получше запереться на ночь. Следующей может
оказаться Дебора или вы. И вот еще что- — Голос сэра Рейнольда стал
хрупким, в нем послышались заговорщические нотки, миссис Макси
пришлось напрячься, чтобы разобрать, о чем он. — Я о мальчике хочу
сказать. Милый малыш, я видел его. Любовался им, он сидел в коляске
во время праздника. Я подумал сегодня утром, может, мы предпримем
что-нибудь. Мало хорошего, коли мать потеряешь. Без отчего дома. Ему
ведь нужен уход. Где он сейчас? С кем?
— Джимми отвезли в приют святой Марии. Самый лучший выход.
Не знаю, что потом с ним будет. Все еще в себя не пришли, не знаю,
подумал ли кто о нем в этой суете.
— Всему свое время, дорогая. Всему свое время. Может, его кто-ни¬
будь усыновит. Надо внести свою фамилию в список претендентов. Я
думаю сказать об этом мисс Лидделл.
Миссис Макси не нашлась что ответить. Она была больше осведом¬
лена в правилах усыновления ребенка, чем сэр Рейнольд, и не была
уверена, что он самая подходящая кандидатура на роль родителя. Если
Джимми будут усыновлять, учитывая трагические события, окажется
много желающих. Она вот тоже беспокоится о будущем ребенка. Правда,
она об этом не сказала, ограничилась замечанием, что родственники Сал¬
ли могут усыновить мальчика, и, пока не станут известны их намерения,
нельзя предпринимать никаких шагов. Не исключено даже, что найдут
его отца. Сэр Рейнольд поднял миссис Макси на смех — какой там отец,
но дал обещание ничего не делать второпях. Еще раз постращав ее мань¬
яками-убийцами, он положил трубку. Вот уж поистине второго такого
болвана, как сэр Рейнольд, во всей округе не сыщешь, подумала миссис
Макси, и с чего это у него душа стала болеть за Джимми?!
Она со вздохом положила трубку и занялась дневной почтой. С
полдюжины писем было от друзей, которые, испытывая некую нелов¬
кость, выражали свое сочувствие и приглашали отужинать, подтверж¬
дая тем самым уверенность в невиновности Макси. Миссис Макси эта
поддержка скорее развеселила, чем вселила бодрость. Следующие три
конверта надписаны были незнакомым почерком, она нехотя вскрыла
их. Может, лучше было бы сжечь их, не вскрывая, но кто знает, что
там. Так ведь можно пропустить важное сообщение. К тому же муже¬
ственной женщине не следует бояться неприятностей, а Элеонора Мак¬
си была женщиной храброго десятка. Но в первых двух письмах не
89
было ничего такого уж неприятного. Одно даже было ободряющим. Оно
состояло из трех коротких, отпечатанных на машинке текстов, еще на
нем в непонятном соседстве красовались малиновки и розочки, к письму
также было присовокуплено, что претерпевший до конца спасется1.
В письме также содержался призыв содействовать тому, чтобы эта
благая весть была услышана, а потому тексты следовало переписать и
раздать попавшим в беду друзьям. Большинство друзей миссис Макси
делились с ней своими горестями, и все-таки она выбросила письмо в
мусорную корзину не без угрызений совести. Следующее письмо было
запечатано в конверт, пахнущий сиренью, оно было от некой леди, кото¬
рая сообщала о своих способностях экстрасенса и готова была за денеж¬
ное вознаграждение провести сеанс, во время которого придет Салли и
скажет имя убийцы. Она была уверена, что сообщение Салли вполне
устроит семейство Макси, другими словами, автор письма полагал, что
они не знают, кто убийца. На следующем послании была отметка мест¬
ного почтового отделения, оно сообщало буквально следующее: «Тебе ма¬
ло было, что ты изводила ее до смерти непосильной работой, грязная
убийца!» Миссис Макси внимательно разглядела почерк, но не припом¬
нила, видела ли она его раньше. Почтовый штамп говорил сам за себя,
она поняла, откуда эти угрозы. И решила пойти в деревню за покупками.
В маленькой деревенской лавочке было более людно, чем обычно, и
по тому, как смолк разговор, когда она вошла, она не сомневалась, о
чем тут судачили. Тут были миссис Нельсон, мисс Поллак, старик
Саймон с фермы «У плотины», которого считали самым старым в ок¬
руге, в силу чего он полагал, что имеет все основания не следить за
собой, одна-две женщины с соседних ферм, их лица и характеры, если
они обладали таковыми, были ей совсем незнакомы. В ответ. на ее
приветствие собравшиеся пробормотали: «Доброе утро», а мисс Поллак
даже добавила: «Сегодня опять чудесный день, не правда ли?», и тут
же, глянув торопливо в прейскурант, спрятала вдруг вспыхнувшее лицо
за коробками с сухим завтраком. Мистер Уилсон оторвался от своих
счетов — он пока что как бы оставался за кулисами — и вышел, как
обычно, само почтение, лично обслужить миссис Макси. Высокий, то¬
щий, он смахивал на мертвеца, а на лице его запечатлено было такое
отчаяние, что трудно было поверить, что он вовсе не на краю разорения,
а владелец вполне процветающей деревенской лавки. До его ушей обыч¬
но доходило куда больше сплетен, чем до чьих-нибудь еще в округе,
но сам он так редко излагал свое мнение, что его сентенции всегда
слушали с величайшим почтением и непременно запоминали. Пока что
он хранил молчание по поводу Салли Джапп, но это не означало, что
1 Новый Завет. От Матфея, 10, 22.
90
он считает тему недостойной внимания; быть может, это он перед лицом
внезапной смерти почтительно смолк. Ясно было, рано или поздно Уил¬
сон вынесет свой приговор, и в округе все очень удивятся, если при¬
говор, вынесенный позднее по всей процедуре именем Закона, окажется
иным. Он молча выслушал миссис Макси и начал обслуживать ее —
своего самого почетного покупателя, а женщины стайками, невнятно
попрощавшись, выползали или, скорее, выметались из лавки.
Когда они ушли, Уилсон, оглядевшись с заговорщицким видом, воз¬
дел свои водянистые глазки к небу, словно ища благословения Господа,
потом перегнулся через прилавок к миссис Макси.
— Дерек Пуллен, — сказал он. — Вот кто.
— Боюсь, я не понимаю, мистер Уилсон, о чем вы. — Миссис
Макси не лукавила. Она могла бы добавить, что и особенного желания
у нее нет стараться понять его.
— Я ничего не говорил, предупреждаю вас, мэм. Пусть полицейские
сами свое дело делают. Но если они станут вам докучать в Мартин¬
гейле, спросите их, где прошлой субботой ночью пропадал Дерек Пул¬
лен. Спросите их об этом. Он проходил здесь около двенадцати ночи.
Сам видел его из окна спальни.
И Уилсон с довольным видо\{ человека, приведшего окончательный,
не подлежащий сомнению довод, выпрямился и в совершенно ином
расположении духа принялся заполнять и подсчитывать счет миссис
Макси. Она понимала, ей следует сказать, что любое свидетельство,
которым он располагает или полагает, что располагает, он должен со¬
общить полиции, но она не могла заставить себя сказать это. Она
вспомнила, каким она видела Дерека Пуллена в последний раз — тще¬
душный, прыщеватый, в костюме, купленном в магазине уцененных
товаров, и дешевеньких ботинках. Его мать была членом «Женского
института»1, а отец работал на одной из ферм сэра Рейнольда, на той,
что побольше. Нет, это слишком глупо и несправедливо. Если Уилсон
не станет держать язык за зубами, у Пулленов еще до наступления
темноты появятся полицейские, и шут их знает, что они там разнюхают.
Мальчишка робкий, из него последние мозги вытряхнут, если они у
него вообще-то есть. Потом миссис Макси вспомнила, что кто-то был в
комнате Салли той ночью. Должно быть, Дерек Пуллен. Если она хочет
спасти Мартингейл от дальнейших мучений, ей надо держаться тверже.
— Коли вы располагаете информацией, мистер Уилсон, — сказала
она, — думаю, вам надо сообщить ее инспектору Далглишу. Однако
следует помнить, вы можете причинить вред очень многим невинным
людям, выдвигая такого рода обвинения.
1 Организация, объединяющая женщин, живущих в сельской местности.
91
Уилсон принял этот мягкий упрек с величайшим удовлетворением,
точно он был тем единственным подтверждением, что было необходимо
для его версии. Он, очевидно, сказал все, что хотел, предмет исчерпал
себя.
— Четыре, пять, девять, десять, один фунт один шиллинг. Всего
один фунт шестнадцать шиллингов и два пенса, мэм, — пропел он.
Миссис Макси расплатилась.
5
Тем временем Далглиш допрашивал в кабинете Джонни Уилкокса,
неряшливого двенадцатилетнего коротышку. Он появился в Мартингейле
со словами, что его прислал священник к инспектору по очень важному
делу. Далглиш принял его с подчеркнутой учтивостью, предложил сесть
поудобнее и все подробно рассказать. Он говорил ясно и связно, Далг¬
лишу такого интригующего показания еще не довелось услышать.
Оказывается, Джонни со своими соучениками из воскресной школы
должен был помогать разливать чай и мыть посуду. К этому поручению
он отнесся так, как всегда относятся мальчишки к домашним делам, —
как к чему-то унизительному и, откровенно говоря, не очень-то весело¬
му. Правда, потом обещали накормить до отвала остатками с празднич¬
ного стола; эти чаепития пользовались всегда популярностью: в
прошлом году прискакали несколько охотников помочь и поесть на
дармовщину, разделив жалкую добычу с теми, кто потел целый день,
только помощь их никому уже не была нужна.
Джонни Уилкокс долго там не отсвечивал — как только пришло
достаточно ребят, чтобы он мог незаметно улизнуть, он прихватил два
рыбных сандвича, три шоколадных батончика, парочку тартинок с по¬
видлом и отправился на сеновал конюшни Боукока, зная, что сам-то
Боукок занят — устроил катание на пони.
Джонни сидел себе мирно на сеновале — жевал гостинцы и
читал комикс, сколько времени он там просидел, он сказать не мо¬
жет, помнит только, что остался один батончик, и вдруг услышал
шаги и голоса Значит, не ему одному захотелось тут посидеть тихо¬
спокойно. Вот, пожалуйста, еще двое явились. Он не стал ждать,
полезут они на сеновал или нет, сразу же припрятался — занырнул
за большую кипу сена в углу, прихватив с собой шоколадку. Не то
чтобы он сдрейфил. Джонни привык все неприятности — и если
поркой пахнет, и если в постель рано отправляют — избегать очень
просто: он загодя прятался. И на этот раз осторожничал не напрасно.
Кто-то лез на сеновал, потом он услышал, как отодвинули дверцу
92
люка. Он притаился и заскучал — всей радости, что шоколадку
жевал, старался, чтоб ее хватило, пока незваные гости не отчалят.
Их было всего двое, голову на отсечение мог дать, а одной из них
была Салли Джапп. Он заметил, как на солнце ее волосы вспыхну¬
ли, когда она появилась в люке, но он отполз побыстрей назад, пока
она целиком не появилась. Можете не сомневаться. Джонни Салли
знал отлично, так что ошибки не было — это он ее и видел и
слышал на сеновале в субботу днем. Но мужчину не разглядел и по
голосу не признал. А уж как Салли на сеновале появилась, выгля¬
дывать из-за кипы сена опасно было: чуть пошевельнешься — шум
страшенный может получиться, так что Джонни сидел тихо-тихо.
Сеновал был забит, и их голоса почти не слышны были, к тому же
не привык он прислушиваться к скучной и непонятной трепотне
взрослых, так что и не подумал вникнуть, про что те болтали. В
одном Далглиш может не сомневаться — они ссорились, но тихо, о
каких-то сорока фунтах говорили, а Салли Джапп под конец сказа¬
ла, чтобы он взял себя в руки, «следил за светом», и все тогда будет
в порядке. Джонни добавил, что говорили-то они долго, но тихо и
быстро. Запомнил только эти несколько фраз. Сказать, сколько време¬
ни они втроем провели на сеновале, тоже не мог. Ему казалось,
целую вечность, у него прямо все тело одеревенело, измаялся от
скуки, пока наконец услышал стук дверцы: девушка со своим спут¬
ником выбрались с сеновала. Салли — впереди, за ней мужчина.
Джонни не выглядывал, пока не услышал их шагов на лесенке.
Потом выглянул и заметил руку в кожаной перчатке, задвигавшую
люк. Подождал еще несколько минут, потом бегом вернулся в сад на
праздник, так« его отсутствия никто не заметил. Вот и весь рассказ
Джонни Уилкокса о его приключениях в субботу днем; злило, что от
Джонни могло быть гораздо больше пользы, повернись все иначе.
Будь Джонни чуть отважнее, он разглядел бы мужчину. Будь он
постарше или девчонкой, он увидел бы эту тайную встречу в куда
более интригующем свете и наверняка бы прислушался к разговору
и запомнил побольше, а так отнесся к ней, как к помехе, отвлекшей
его от вкусной еды. А из этих обрывков трудно пытаться строить
какую-нибудь версию. Похоже, он честный парнишка, ему можно
доверять, но очень уж легко соглашается, что, может, и ошибся. Ему
показалось, что Салли говорила о «свете», но не исключено, что ему
это действительно показалось. Ведь он не очень-то прислушивался, с
другой стороны, те говорили очень тихо. Ни на минуту не сомневал¬
ся, что это была Салли, а также в том, что свидание было неприят¬
ное. Насчет времени, когда он вышел из конюшни, тоже не был
уверен. Чай начался где-то около половины четвертого и продолжал¬
93
ся до тех пор, пока все не напились и не наелись. Джонни считал,
что сбежал он от миссис Коуп в половине пятого. Сколько прятался
в конюшне — не помнил. Ему показалось, очень долго. Пришлось
Далглишу довольствоваться вот такими показаниями. Что касается
самого свидания, то очень похоже на шантаж, и скорее всего было
назначено второе свидание. Но тот факт, что Джонни не узнал муж¬
чину по голосу, вроде бы дает основания считать, что это был не
Стивен Макси или кто-то из местных, мальчишка ведь почти всех
местных прекрасно знает. И это, по крайней мере, подтверждает вер¬
сию о том, что в событиях участвовал еще какой-то мужчина. Если
Салли шантажировала этого человека и он был на церковном празд¬
нике, тогда у Макси не такая мрачная перспектива. Далглиш побла¬
годарил Джонни, предупредил его, что тот не должен никому ничего
рассказывать, и отпустил искать утешения в исповеди священнику, а
сам стал обдумывать новые показания.
Глава 6
1
Дознание было назначено на три часа во вторник, Макси чуть ли
не с нетерпением ждали его, в любом случае никуда от него не деться,
так хоть поможет скоротать тягостные часы. Прямо как перед грозой,
когда не продохнуть и на сердце давит, а ливень все никак не начи¬
нается. Молчаливый сговор, что в Мартингейле никто не мог стать
убийцей, мешал трезво обсудить причины гибели Салли. Все боялись
сказать лишнее или не тому человеку. Иногда Деборе хотелось, чтобы
домочадцы собрались и хотя бы обсудили, как быть дальше. Но когда
Стивен нерешительно высказал вслух то же самое соображение, ее
охватил ужас. Ну зачем Стивен говорит о Салли?!
Феликс Херн был другим. С ним практически все можно было обсуж¬
дать. Он не боялся умереть, не боялся вообще смерти и не считал непри¬
личным болтать — как ни в чем не бывало, даже весело — об убийстве
Салли Джапп. Поначалу Дебора принимала участие в этих разговорах,
хорохорясь и бравируя. Позднее она поняла, что юмор слабая попытка
подавить страх. И вот во вторник, перед ленчем, она шла вдоль розовых
кустов рядом с Феликсом, а тот нес околесицу, подбивая и ее последовать
его примеру, выдумывал хладнокровно и весело всякие версии убийства.
— Нет, серьезно, Дебора. Если бы я писал книгу, я бы сделал
героем деревенского парня. Дерека Пуллена, к примеру.
— Это не он. Как хочешь, но у него не было мотива ее убивать.
94
— Мотив ищут в самую последнюю очередь. И найти его всегда
можно. Может, убитая шантажировала его. Может, заставляла жениться
на себе, а он не хотел. Сказала, что ждет второго ребенка. Это, конечно,
вранье, но он-то не знает. У них была самая обыкновенная связь. Я бы
сделал его тихим, впечатлительным юношей. Такие на все способны. В
книгах, по крайней мере.
— Но она не хотела, чтобы он женился на ней. Она могла выйти
замуж за Стивена. Зачех< ей Дерек Пуллен, если у нее Стивен?
— Ты рассуждаешь, позволь мне заметить, как сестра, ослепленная
любовью к брату. Ну давай предлагай свой вариант. Кого предложишь?
— Пусть это будет папа.
— Ты имеешь в виду прикованного к постели старика?
— Да. Только он не прикован. Пусть все будет как в страшных
гиньольных историях. Старик не хочет, чтобы его сын женился на
коварной шлюхе, он пробирается наверх, ступенька за ступенькой, и
душит ее своим старым школьным галстуком.
Феликс выслушивает эту версию и отвергает ее.
— Почему бы не придумать таинственного незнакомца с именем,
как у кинематографического кота? Кто он? Откуда пришел? Может, он
отец ребенка?
— Не думаю.
— Нет, отец. Он повстречался с ней, когда она была еще невинной
девочкой, только что начала свою трудовую жизнь. Не будем детально
описывать этот душераздирающий эпизод, но представь себе его удив¬
ление и ужас, когда он снова повстречался с ней, с девочкой, которую
он обесчестил, в доме своей невесты. И ребенок там же!
— У него есть невеста?
— Конечно. Милая вдовушка, которую он решил подцепить. И вот
бедная обесчещенная девушка грозит вывести его на чистую воду, и ему
приходится заставить ее замолчать навсегда. Я изобразил его циничным,
мерзким типом, так что никто не станет слезы лить, когда его поймают.
— Не находишь, что получится мерзкая историйка? Пусть убийцей
будет смотрительница приюта святой Марии. Психологический детектив
с эпиграфами из знаменитых авторов к каждой главе и сплошной
Фрейд.
— Если хочешь Фрейда, делаю ставку на дядю убитой. Тут уж про¬
стор для всякой психологической чепухи. Так вот, он жестокий, бездар¬
ный человек, который, прознав про ребенка, выгнал ее из дома. Но как
все пуритане в романах, он и сам мерзавец. Крутил роман с девчонкой,
с которой познакомился на репетициях хора, а теперь она со. своим ре¬
бенком оказалась в том же приюте, что и будущая жертва. Скоро Салли
узнает правду о своем негодяе дяде и начинает шантажировать его, тре¬
95
буя тридцать шиллингов в неделю за то, что будет молчать. Понятное
дело, не мог он рисковать. Слишком добропорядочный он джентльмен.
— А что Салли делала с тридцатью шиллингами?
— Открыла счет в банке на имя ребенка. В конце концов все это
обнаружится.
— Если бы так. Но ты забыл о будущей невестке жертвы? Там-то
найти мотив совсем ничего не стоит.
— Она не убийца, — тут же перебил Феликс.
— Черт тебя дери, Феликс! Кто просит тебя быть тактичным?
— Я твердо знаю, ты не убивала Салли Джапп. Ты хочешь, просто
так, шутки ради, чтобы я следил за тобой, отмечал все подозрительное
и странное.
— Я ведь ненавидела ее, Феликс. В самом деле ненавидела.
— Ну и что? Да, ненавидела. Это твои личные трудности. Но держи
себя в руках, не выкладывай, что у тебя на душе, полиции. Без сомне¬
ния, они стоящие мужики и ведут себя прекрасно. Только вот вообра¬
жение у них хреновое. Но сила их — в смекалке. Она — основа основ
работы сыщика. Знают сами, что делать и как, не подбрасывай им мотив
преступления. Пусть попотеют за денежки налогоплательщиков.
— Думаешь, Далглиш выйдет на убийцу? — помолчав, спросила
Дебора.
— Далглиш, думаю, уже понял, кто убийца, — ответил спокойно
Феликс. — А вот иметь достаточно доказательств, чтобы вынести об¬
винение, — дело другое. Сегодня днем, может, мы узнаем, что успела
полиция и что они готовы сообщить нам. Далглишу, не исключено,
доставляет радость держать нас в напряжении, но рано или поздно он
раскроет свои карты.
Дознание обернулось и облегчением и разочарованием. Коронер1 при¬
шел без присяжных. Он оказался мужчиной с тихим голосом и лицом,
напоминающим грустную морду сенбернара, который, казалось, по ошиб¬
ке втянут в расследование. При этом он был опытным и не терял времени
впустую. Деревенских пришло меньше, чем ожидали Макси. Может, они
берегут свое время и энергию для более интересного мероприятия —
для похорон. Но те, кто пришел, вели себя умнее, чем раньше. Коронер
представил дело на первый взгляд до чрезвычайности простым. Свиде¬
телем по опознанию жертвы была нервная, невыразительная маленькая
женщина, оказавшаяся теткой Салли. Выслушали показания Стивена
Макси, он быстро сообщил фактические детали того, как был найден
1 Следователь, производящий дознание в случаях насильственной или
скоропостижной смерти.
96
труп. Согласно медицинской экспертизе смерть наступила вследствие по¬
вреждения блуждающего нерва, когда жертву душили руками, наступи¬
ла очень быстро. В желудке обнаружено полтора грана кислоты
барбитурата. Коронер задавал только вопросы, которые помогали устано¬
вить факты. Полиция попросила отсрочки и получила ее. Никаких фор¬
мальностей, почти дружеская обстановка. Свидетели пристроились на
стульях, на которых обычно сидели детишки во время занятий в воск¬
ресной школе, а коронер возвышался над собравшимися с кафедры учи¬
теля. На подоконниках стояли цветы в банках из-под повидла, а на стене
висели картинки на холсте, на которых цветным карандашом был изо¬
бражен путь христианина от крещения до похорон. В таком невинном и
непривычном месте суд, со всеми формальностями, но без суеты, уста¬
новил, что Сара Лилиан Джапп умерла насильственной смертью.
2
Теперь предстояло пережить похороны. На них — не то что на до¬
знание — можно было не ходить, но миссис Макси первая приняла ре¬
шение. Она не колебалась и сразу заявила о своем намерении
присутствовать на похоронах. В обсуждение она особенно не вдавалась,
но причины и так были ясны. Салли Джапп умерла в их доме, у них
на работе. Ее родственники ни за что не простят ей, что умерла она так
же необычно и дико, как и жила. Они не будут принимать участия в
похоронах, их организует приют святой Марии, он же оплатит все рас¬
ходы. Но Макси пойдут не потому, что надо, чтобы хоть кто-то был, —
это их долг. Если в твоем доме умирает человек, ты обязан присутство¬
вать на похоронах. Миссис Макси ничего этого вслух не говорила, но
дала сыну и дочери понять, и весьма однозначно, что этикет предписы¬
вает им присутствовать на похоронах, что гостеприимные хозяева долж¬
ны, коли несчастливо сложатся обстоятельства, проводить своих гостей
и до могилы. Раздумывая о жизни в Мартингейле во время расследова¬
ния, Дебора даже не представляла себе, сколь важную роль будут играть
сравнительно незначительные правила этикета и соблюдение хорошего
тона. Ей казалось странным, что все треволнения по поводу того, что
ждет их в будущем, отступят, во всяком случае на время, перед пробле¬
мой — посылать или нет от семьи Макси венок на похороны, а если
посылать, какие слова соболезнования больше подойдут к случаю. И сно¬
ва миссис Макси четко знала, как поступить: она просто спросила, по¬
шлют ли они общий венок или Дебора пошлет лично от себя.
Стивена освободили от этих похоронных волнений. Полиция разре¬
шила ему вернуться в больницу сразу после дознания, он не будет в
97
4 Ф.Д.Джеимс «Не женское дело«
Мартингейле раньше вечера будущей субботы, разве что ненадолго за¬
едет. Никто и не хотел, чтобы он посылал венок лично от себя, только
лишний повод для местных сплетниц. Он имел веские причины вер¬
нуться в Лондон, заняться работой. Даже Далглиш понимал, что нечего
ему толочься в Мартингейле до бесконечности только ради того, чтоб
быть под рукой у полицейских.
Хотя у Кэтрин были те же основания возвратиться в Лондон, она
к ним не прибегла. У нее еще осталось семь дней от отпуска, и она
с радостью поживет в Мартингейле. Она сообщила об этом главной
медсестре — та отнеслась весьма сочувственно. Она понимала, что от
нее будет хоть какая-то помощь миссис Макси. Безусловно, она сможет
помочь. Ведь нужен постоянный уход за Саймоном Макси, расследова¬
ние, которое ведет Далглиш, нарушает заведенный ритм в доме, да и
Салли теперь нет.
Как только выяснилось, что мать поедет на похороны, Дебора, по¬
давив в себе злобу и отвращение ко всему случившемуся, ограничилась
лаконичным сообщением, что будет там. Ее не удивило, что Кэтрин
выразила то же самое намерение, а вот решение Феликса поехать с
ней оказалось полной неожиданностью и обрадовало ее.
— Вовсе это не обязательно, — сказала она раздраженно. — Не
понимаю, к чему такой шум развели. Лично мне все это отвратно, если
хочешь поехать, выставить себя на общее посмешище, поезжай, вход
бесплатный.
Она выскочила из гостиной, через несколько минут вернулась и
произнесла с обескураживающей церемонностью:
— Прости, Феликс, что я нагрубила тебе. Конечно, раз хочешь, по¬
едем. Очень мило с твоей стороны, что ты надумал.
Феликс вдруг разозлился на Стивена. Конечно, у парня серьезные
причины — работа не ждет, но до чего же противно: он хюлниеносно
находит предлог улизнуть от ответственности и неприятностей, и всегда
так. Дебора и его мать, конечно же, не замечают этого, а Кэтрин Бауэрз,
глупая курица, готова все простить Стивену. Ни одна из них не пере¬
ложит свои заботы или неприятности на плечи Стивена. Но сумей этот
молодой человек, подумал Феликс, контролировать свои донкихотские
импульсы, ничего бы не случилось. Феликс, собираясь на похороны,
был вне себя от бешенства, но гнал от себя мысль, что его гнев вызван
отчасти усталостью, отчасти завистью.
Еще один чудесный день выдался. Люди оделись по-летнему, девицы
в сарафанах, более пригодных для пляжа, чем для кладбища. Многие
прямо с пикников примчались, прослышав, что на церковном дворе их
98
ждет увлекательное развлечение. Явились, нагруженные остатками не¬
доеденных закусок, некоторые даже дожевывали бутерброды и апель¬
сины. Но на краю могилы вели себя как полагается. Смерть вызывает
во всех поголовно синдром рыданий, тех, кто нервно хихикал, очень
скоро усмирили гневные взгляды праведников. Дебору злило не столько
то, что эти люди так глупо себя ведут, сколько то, что они сюда
заявились. Она кипела. Потом она даже рада была, что так нервы
разыгрались, — не осталось сил ни горевать, ни смущаться.
Макси, Феликс Херн и Кэтрин Бауэрз стояли у разверстой могилы
рядом с мисс Лидделл, стайка девушек из приюта святой Марии сгру¬
дилась позади них. Немного поодаль незнакомый священник из чужого
прихода отпевал другого покойника. Небольшая группа людей в черном
тесным кольцом окружила могилу, словно совершая некий таинствен¬
ный ритуал, не предназначенный для любопытных глаз. На них никто
не обращал внимания, и голос их священника тонул в шорохах, обрыв¬
ках слов тех, кто провожал Салли. Потом люди в черном тихо пошли
прочь. Они-то достойно похоронили своего покойника, подумала Дебора.
И вот отец Хинкс стал говорить прощальные слова. Он благоразумно
обошел молчанием обстоятельства-смерти Салли, сказал лишь, что пути
провидения неисповедимы и покрыты тайной; это утверждение некото¬
рые слушатели могли бы оспорить, присутствие здесь полиции предпо¬
лагало, что, по крайней мере, часть этой тайны дело рук человеческих.
Миссис Макси проявляла живой интерес ко всей церемонии, ее гром¬
кое «аминь» звучало выразительной поддержкой каждой фразы молитвы,
она ловко перелистывала страницы молитвенника и помогала двум при¬
ютским девицам найти нужное место, когда горе или смущение, пере¬
полнявшие их, мешали им справиться с молитвенником. К концу
панихиды она подошла к могиле и постояла, глядя на гроб. Дебора скорее
почувствовала, чем услышала ее вздох. По непроницаемому лицу ее ма¬
тери никто не догадался бы, что означал сей вздох, потом она поверну¬
лась к собравшимся. Натянула перчатки и наклонилась прочитать одну
из траурных открыток, а потоке подошла снова к дочери.
— Какая чудовищная публика! Можно подумать, что им нечем боль¬
ше заняться. Но бедняжка любила представления, ей бы понравились
эти похороны. Что делает этот мальчик? Это твоя мама? Без сомнения,
ваш малыш знает, что прыгать на могилах нехорошо. Приглядывайте
за ним, раз приводите на церковный двор. Тут святая земля, а не
школьный стадион. И вообще, похороны не развлечение для детей.
Мать с ребенком затрусили следом за ними — две бледных испу¬
ганных мордочки, жидкие волосенки. Потом, затравленно взглянув на¬
зад, женщина оттолкнула мальчишку от себя. Яркое, крикливое цветное
пятно расползлось, парни разобрали свои велосипеды, стоявшие в за-
99
рослях маргариток у церковной ограды, фотографы стали укладывать
свои аппараты. Одна-две группки все еще ждали, перешептываясь и
выжидая случая прошмыгнуть мимо венков. Церковный сторож завла¬
девал правами наследства на апельсиновые шкурки и бумажные паке¬
ты, бормоча себе что-то под нос. Могила Салли горела всеми цветами
радуги. Красные, голубые, золотистые тона полыхали над сложенным
холмиком дерном и деревянными подпорками, словно пестрое лоскутное
стеганое одеяло, и запах жирной земли мешался с запахом цветов.
3
— Это тетка Салли? — спросила Дебора.
Худая, нервная женщина с некогда рыжими волосами разговаривала
с мисс Лидделл. Они направлялись вместе к церковным воротам.
— Конечно, это та же самая женщина, которая давала показания
при опознании трупа Салли.
— Если это ее тетка, давай отвезем ее домой. Автобусы днем ходят
с большими интервалами.
— Верная мысль, заодно поболтаешь с ней, — ответил Феликс с
пониманием. ч
Дебора предложила это, исходя исключительно из лучших побуж¬
дений, — хотела подвезти женщину, чтобы та не ждала на солнцепеке.
Но практическая выгода от этого предложения теперь стала очевидной.
— Пускай мисс Лидделл представит тебя ей, Феликс. А я подгоню
машину. Заодно узнаешь, где Салли работала до того, как забеременела,
кто отец Джимми и так ли уж любил Салли ее дядя.
— За две-три минуты светского разговора вряд ли получится.
— Мы должны по дороге все у нее выведать. Попытайся, Феликс.
Дебора промчалась на всех парах мимо матери и Кэтрин, не нару¬
шив, правда, этикета и предоставив Феликсу поле деятельности. Жен¬
щина и мисс Лидделл вышли на дорогу и остановились попрощаться.
Издалека казалось, что они выполняют какой-то ритуальный танец.
Сначала приблизились друг к другу обменяться рукопожатиями, потом
отскочили в разные стороны. Потом мисс Лидделл повернулась было
спиной, но снова качнулась к своей собеседнице, чтобы еще кое-что
сообщить, и фигурки опять сошлись.
Пока Феликс приближался к ним, они повернулись к нему, и он
увидел, как зашевелились губы у мисс Лидделл. Он присоединился к
ним, неизбежные представления были сделаны. Худая рука в дешевень¬
кой черной перчатке на секунду робко дотронулась до его руки и
тотчас же опустилась. Даже по этому вялому, молниеносному прикос-
100
новению Феликс понял, что она вся дрожит. Беспокойные серые глаза
косили в сторону, пока он говорил.
— Миссис Рискоу и я хотели бы вас подвезти домой, — сказал он
мягко. — Автобус придется долго ждать, а мы с удовольствием проедемся.
Ему и вправду хотелось проехаться. Она мялась. Мисс Лидделл явно
решила, что неприлично отклонять это, хоть и весьма неожиданное,
предложение, его спокойно можно принять, она уговаривала тетку Сал¬
ли согласиться, тут и Дебора подкатила на «рено» Феликса; вопрос был
решен. Деборе представили тетку Салли как миссис Виктор Проктор,
ее удобно устроили рядом с Деборой на переднем сиденье, никто и
слова сказать не успел. Феликс сел сзади, конечно, ему претила вся
эта затея, но он предвкушал удовольствие, которое он получит, наблю¬
дая Дебору в действии. «Подметки на ходу рвет>, — подумал он, когда
машина полетела с холма вниз. Интересно, далеко ли им ехать и
предупредила ли Дебора мамашу, что они задержатся?
— Я приблизительно знаю, где вы живете, — услышал он ее сло¬
ва. — Это на выезде из Кэннингбери, верно? Мы проезжаем мимо, когда
едем из Лондона. Но вы мне покажете дорогу. Очень мило с вашей
стороны, что вы согласились, чтобы мы подвезли вас домой. Похоро¬
ны — ужасная вещь.
Слова произвели совершенно неожиданный эффект. Миссис Проктор
вдруг заплакала — не шумно, чуть заметно, почти не изменившись в
лице. Казалось, она просто не смогла удержать слезы, они текли ручь¬
ями по щекам и капали на ее сложенные руки. Она заговорила тихо,
но четко, гул мотора не заглушал ее голоса. А слезы беззвучно и
неизбывно текли по щекам.
— Не надо было мне приезжать. Мистер Проктор рассердится, если
узнает. Но он до моего приезда не вернется, а Берил в школе, так что
он не узнает. Узнает — рассердится. Сама себе она такую постель
приготовила, пусть и лежит там. Вот что он говорит, и винить его
нельзя. Ведь он столько для нее сделал! Мы никогда не различали
Салли и Берил. Никогда. Я буду повторять это до самой смерти. Не
понимаю, за что нам такое горе.
Эти беспрерывные причитания несчастной злили Феликса своей
бессмысленностью. Он и не знал, что Прокторы отказались от Салли,
как только она забеременела, и, конечно же, теперь не хотят быть
причастными к ее смерти. Он наклонился вперед, чтобы лучше слы¬
шать, Дебора что-то сказала, словно пытаясь подбодрить миссис Про¬
ктор. Феликс не уловил, что именно. Теперь она их заговорит, слишком
долго все держала в себе, толку, правда, от этого будет мало.
— Мы ее воспитывали, как полагается. Никто нас не упрекнет. А
приходилось туго. Ее занятия в школе оплачивал муниципалитет, но
101
ведь мы должны были ее кормить. Она была трудной девочкой. Я
иногда думала, оттого это, что ее контузило, да и мистер Проктор
другим был. Мы ведь тогда все вместе жили. У нас был домик в
Стоук-Ньюингтоне. Бомбили не часто, мы чувствовали там себя в без¬
опасности в бомбоубежище Андерсона1. Снарядом убило Лил и Джор¬
джа. Ничего не помню, что было, как меня откопали. Они мне долго
потом о Лил не говорили. Нас спасли, но Лил была уже мертвой, а
Джордж умер в госпитале. Нам еще повезло. Во всяком случае, я
считаю, что повезло. Мистер Проктор долго еще мучился, инвалидом
остался. Но все говорили, что нам повезло.
«Как и мне, — подумал с горечью Феликс. — Я тоже везучий».
— А потом вы взяли Салли, вы ее воспитывали, — подсказала Дебора.
— Больше некому было. Моя мама взять ее не могла. Стара уже
была. Я считала, что Лил одобрила бы наше решение, но от таких
мыслей любить ребенка больше ведь не станешь. Она, конечно, не была
обаятельным ребенком. Не то что Берил. Когда Берил родилась, Салли
исполнилось десять лет, не на пользу ей пошло, что она так долго одна
росла. Но мы к девочкам одинаково относились. Что у одной было, то
и у другой — уроки музыки и прочее. И вот теперь такое. Полицейские
к нам наведывались после ее смерти. Они были в штатском, но ведь
сразу ясно, кто к тебе заявился. И соседи догадались. Начали расспра¬
шивать, кто он, а нам откуда знать.
— Кто убийца? — недоверчиво спросила Дебора.
— Да нет. Кто отец. Наверно, думают, что он и убил. Но мы ничего
сами не знаем.
— Небось расспрашивали, где вы были той ночью.
Первый раз миссис Проктор заметила, что плачет. Начала копаться
в сумочке, вытирать щеки. Она потеряла, видно, уже интерес к разговору.
Не похоже, чтоб она такие слезы по Салли лила, думал Феликс. Может,
это в ней всколыхнулись воспоминания о Лил, Джордже, беззащитнохс
младенце, который остался сиротой, — оттого и слезы? Или же просто
усталость и неудачная судьба? Точно услыхав его вопрос, она сказала:
— Не знаю, отчего я плачу. Слезами мертвого не вернешь. Наверно,
отпевание так на меня подействовало. Мы тот гимн и Лил пели: «Царь
любви — мой пастырь». Но он не для них, по-моему. Вы про поли¬
цейских спрашивали? Вас они тоже небось помучили. И к нам прихо¬
дили. Я им сказала, что была в ту ночь дома с Берил. Они спросили,
ездили ли мы на церковный праздник в Чадфлит. Я ответила, что
ничего о нем не знала. Потому и не ездили. И Салли давно не видели,
1 Семейное бомбоубежище; такие сооружались во время второй мировой
войны; названо по имени Дж. Андерсона, министра внутренних дел.
102
не хотели приходить к людям, у кого она работает, и все вынюхивать.
Я прекрасно помню этот день. Действительно странный день выдался.
Мисс Лидделл утром позвонила мистеру Проктору, она не звонила с
тех пор, как Салли на новую работу пошла. Трубку взяла Берил, у
нее даже настроение испортилось. Решила, что-то случилось с Салли,
раз мисс Лидделл звонит. А той, видите ли, сказать надо было, что у
Салли все распрекрасно. Странно как-то. Она ведь знала, что нам и
слушать-то про нее не хочется.
Сообщение это, судя по всему, и Дебору удивило, потому что она
спросила:
— Мисс Лидделл раньше звонила вам, рассказывала, как у Салли
обстоят дела?
— Нет. Ни разу с тех пор, как Салли переехала в Мартингейл. Она
нам только тогда позвонила, поставила нас в известность. Больше не
припомню. Может, она и писала Проктору, но не думаю. Наверно, счи¬
тала, что раз Проктор опекун, она должна сообщить нам, что Салли
уехала из приюта. Но он раньше опекуном был, а как ей стукнуло
двадцать один год и она стала самостоятельной, нас уже не касается,
куда она уехала. Ей до нас никогда дела не было, ни до кого, даже
до Берил. Я решила пойти на похороны, потому что нехорошо выгля¬
дело бы, если никто из родственников не пришел бы проститься, пусть
Проктор сердится. Хотя он прав. Мертвому не поможешь, если хоронить
придешь, я только зря расстроилась. И сколько народу собралось! Де¬
лать, что ли, людях« нечего.
— Значит, мистер Проктор не видел Салли с тех пор, как она
уехала от вас? — выясняла Дебора.
— Нет. Да и зачем бы ему ее видеть?
— Полагаю, полиция спрашивала его, где он был в ту ночь, когда
ее убили. Они всегда спрашивают. Конечно, это простая формальность.
Дебора могла не беспокоиться, что ее вопросы бестактны.
— Они чудно допрашивают. Говорят с тобой так, будто ты что-то
знаешь. Задавали вопросы насчет Салли, ждала ли она от кого-нибудь
наследства, с кем дружила. Словно она важная птица. Позвали Берил,
спросили насчет звонка мисс Лидделл. Даже спросили у Проктора, что
он делал в ночь, когда Салли умерла. Не скоро мы ту ночку забудем.
У него авария с велосипедом случилась. Его дома до двенадцати ночи
не было, явился в ужасном виде, губа распухла, велосипед весь поко¬
режен. И часы потерял, очень мы расстроились — они ему от отца
достались, настоящие золотые. Он всегда говорил, они очень дорогие.
Поверьте мне, мы ту ночь ох как не скоро забудем.
Миссис Проктор совсем справилась со слезами и переживаниями
после похорон и тараторила безумолчно — так случается с людьми,
103
которые больше привыкли слушать, чем говорить. Дебора легко и уве¬
ренно вела машину. Руки лежали на руле, а синие глаза не отрываясь
следили за дорогой, но Феликс почти не сомневался, что мыслями она
далеко. Она сочувственно хмыкала, слушая рассказ миссис Проктор,
потом подытожила:
— Какая нервотрепка для вас обоих! Вы, наверно, переволновались,
что он так поздно вернулся. Как же это случилось?
— Он съезжал с холма где-то на пути в Финчуорти. Где именно,
не знаю. На большой скорости спускался, а кто-то бросил осколок
стекла на дорогу. Переднюю шину, конечно, прокололо, он потерял
равновесие и упал в канаву. Он мог насмерть разбиться или покале¬
читься, я ему сказала, а если б так получилось, один Господь знает,
сколько бы он там пролежал, дорога-то совсем в тех местах пустынная.
Часами будешь валяться, ни одна душа не появится. Проктор не любит
кататься по людным дорогам, да оно и понятно. Пока один не оста¬
нешься, покоя не жди.
— А он любит кататься на велосипеде? — спросила Дебора.
— Безумно. И всегда любил. Конечно, теперь он далеко не ездит. С
войны, когда в бомбежку попал. А уж в молодости — накатался! Но
поблизости по-прежнему любит покататься, мы его в субботу дома и
не видим.
В голосе миссис Проктор звучало облегчение, не ускользнувшее от
ее слушателей. Велосипед и дорожное происшествие — отличное алиби,
подумал Феликс, но глупо подозревать Проктора — ведь после двенад¬
цати он был уже дома. А от Мартингейла до дома по меньшей мере
час, даже если авария придумана и он мчал всю дорогу на велосипеде.
Да к тому же с чего бы ему ее убивать, не убил же он ее до того,
как ее взяли в приют, а с тех пор он с ней и не виделся даже. Феликс
проигрывал в уме вариант с наследством, которое переходит в случае
смерти Салли — Берил Проктор. Но в душе он понимал, он ищет не
убийцу Салли Джапп, а человека, которого полиция могла бы заподоз¬
рить в совершении преступления, имея на то серьезные основания, тем
самым она отвлечется от других. Что касается Прокторов, то на них
слабая надежда, но Дебора вбила себе в голову, что от них можно
чего-то добиться Ее, конечно, беспокоил фактор времени.
— Вы ждали мужа, миссис Проктор? Вы к полуночи совсем,
наверно, покой потеряли, раз у него нет привычки поздно возвра¬
щаться?
— Да он часто поздненько приходит и всегда говорит, чтобы я его
не ждала, я и не жду. Почти каждую субботу хожу с Берил в кино.
У нас есть телевизор, но ради разнообразия надо из дому раз в недельку
выбираться
104
— Значит, вы спали, когда вернулся ваш муж? — мягко гнула свою
линию Дебора.
— У него свой ключ, конечно, так что ждать его не обязательно.
Но если бы я знала, что он так поздно придет! Обычно я часов в десять
ложусь, когда Проктора еще нет. К тому же в воскресенье утром спе¬
шить никуда не надо, но я не сова. Я так полицейским и сказала: «Я
не сова». Они тоже спрашивали об аварии, в которую попал Проктор.
Инспектор нам посочувствовал. «До двенадцати его дома не было», —
я сказала им. Так что они сами могли убедиться, что ночь у нас
тяжелая выдалась и без этого убийства Салли.
— Мистер Проктор, наверно, разбудил вас, когда вернулся домой.
Представляю, как вы расстроились, когда увидели его.
— Еще бы! Я услышала, что он в ванной моется, окликнула его, он
и вошел ко мне в спальню. Лицо чудовищное, зеленое, в кровавых под¬
теках, весь дрожит. Не представляю, как он домой добрался. Я встала,
вскипятила ему чайник, пока он мылся. Я запомнила время, потому что
он спросил у меня. Он же свои часы потерял, а у нас на кухне ходики
и в гостиной часы. На них было десять минут первого и на кухонных —
то же самое. Я так перепугалась. Легли мы в половине первого, я и не
верила, что на следующее утро он подымется. А он поднялся как ни в
чем не бывало. Он всегда первым вниз спускается, ставит чайник. Ни¬
кому не доверяет чай заваривать, вот и принес мне чашку крепкого чая.
Но я бы ни за что не поверила, что он сможет утром в воскресенье рано
встать — ведь ночью на себя не был похож! Его до сих пор дрожь бьет.
Вот почему он не явился на дознание. А утром полицейские пришли и
сообщили нам о Салли. Долго мы ту ночь помнить будем.
4
Они подъехали к Кэннингбери. У светофора на углу Хай-роуд и
Бродвея, где особенно большое движение, пришлось долго ждать. Видно,
в эти часы все тут делали покупки, район был густонаселенный. Тро¬
туары были буквально запружены домохозяйками, которые то и дело,
точно их толкал животный, первобытный инстинкт, чертовски медленно
переходили дорогу. Магазинчики по обе стороны улицы находились в
жилых домах, и их огромные витрины выглядели довольно нелепо ря¬
дом со скромными крышами и маленькими окнами. Ратуша, будто по¬
строенная по чертежам комитета безумных, находившихся под парами
алкоголя и патриотической спеси, возвышалась в своем гордом велико¬
лепном одиночестве над разбомбленными зданиями, к реконструкции
которых только приступали.
105
Смежив веки от зноя и шума, Феликс твердил сам себе, что Кэн-
нингбери один из самых цивилизованных пригородов, с прекрасно по¬
ставленной обслугой, и не каждый согласится жить в тихом
георгианском доме в Гринвиче, где с реки тянутся белые хвосты тумана
и куда наведываются лишь самые верные друзья. Он повеселел, когда
в светофоре загорелся другой свет, и они, следуя указаниям миссис
Проктор, вскоре свернули налево от магистрали. Здесь двигались об¬
ратным потоком от торгового центра женщины с нагруженными сум¬
ками, теснились магазинчики женской одежды и парикмахерские с
псевдофранцузскими названиями на вывесках, прибитых над окнами
бывших жилых помещений. Через несколько минут они снова поверну¬
ли на тихую улочку, где тянулись, пока хватало глаз, ряды стандарт¬
ных домишек. Они были построены по одному проекту, но выглядели
все по-разному, потому что перед каждым красовался не похожий на
соседний палисадник. Все были ухоженные. Несколько хозяев обозна¬
чили свою индивидуальность, посадив араукарии чилийские, пристроив
крошечных каменных гномов ловить рыбу из бассейна, соорудив искус¬
ственные гроты, но большинство удовлетворяло свое тщеславие буйст¬
вом цвета и ароматов, посрамлявших скучную безликость коттеджей.
Занавески свидетельствовали о продуманном, хотя часто и безвкусном
выборе и стирках, их дополняли занавески из собранного в складку
кружева или сетки, целомудренно задернутые от любопытных глаз по¬
шлого мира. Уиндермиер-Крисчент выигрывала на фоне других
улиц — она была спланирована по индивидуальному проекту, ее жи¬
тели упорно держались за свою исключительность.
Так, значит, здесь был дом Салли Джапп, так плачевно закончив¬
шей свой бунт против его уклада. Машина подъехала к дому номер
семнадцать, и миссис Проктор, прижав к груди свою бесформенную
черную сумку, начала дергать дверцу.
— Позвольте мне, — сказала Дебора и перегнулась через нее, чтобы
открыть дверцу.
Миссис Проктор выбралась из машины и рассыпалась в благодар¬
ностях, но Дебора ее пресекла:
— Право же, не стоит благодарности, мы очень рады подвезти вас.
А нельзя ли попросить стакан воды? Глупо, конечно, я понимаю, но в
такой зной за рулем жажда начинает мучить. Простой воды. Я всегда
предпочитаю воду.
«Господи, ну зачем!» — подумал Феликс, следя, как обе женщины
скрываются в доме.
Интересно, что задумала Дебора, может, хоть не придется долго
ждать. У миссис Проктор не было выхода — пришлось пригласить свою
благодетельницу в дом. Не вынесешь же стакан воды к машине. Но
106
Феликс-то был уверен, что это вторжение хозяйке не по душе. Она с
беспокойством оглянулась на дорогу, перед тем как они вошли в дом,
и он понял, что сейчас уже близок роковой час — миссис Проктор в
ужасе, что машина не уедет до прихода мужа. Страх, который мучил
ее на церковном дворе, вернулся снова. Он почувствовал, как на него
накатила волна раздражения. К чему эти номера, как Деборе не стыдно
терроризировать бедную женщину?!
Деборе были чужды столь тонкие переживания, и она без колебаний
вошла в гостиную. Девочка-школьница занималась на пианино, готови¬
ла, видно, задание, но ее быстро выдворили из комнаты-торопливым
приказом: «Принеси стакан воды, дорогая», отданным наигранно веселым
тоном, каким часто родители разговаривают с детьми в присутствии
посторонних. Девочка вышла с явной неохотой, одарив Дебору долгим,
осторожным взглядом. Она была на удивление невзрачным ребенком и
все же чем-то напоминала свою кузину. Миссис Проктор не предста¬
вила ее — то ли разволновалась и забыла, то ли нарочно их не позна¬
комила, чтобы дочка не знала, где побывала ее мамаша, размышляла
Дебора. Если так, наверно, она придумает что-нибудь, объясняя ее при¬
ход, хотя, судя по всему, миссис Проктор не отличается изобретатель¬
ностью.
Они сели в кресла с пышными, девственно чистыми подушками, на
спинке каждого красовалась накидка, на которой были вышиты жесткие,
выпуклые шток-розы. Это, безусловно, парадная комната, здесь только
принимают гостей или музицируют. На пианино стояли две фотографии
юных девочек в пачках, они неуклюже склонились в неестественном,
угловатом поклоне, на лицах застыли улыбки, на головках — венки из
искусственных роз. Одна из них — девочка, только что выбежавшая из
комнаты. Другая — Салли. Странно, как даже в этом возрасте видно,
что один и тот же цвет лица и волос, один и тот же костяк в одной
проявили неповторимость, в другой — унылую простоту, ничего не обе¬
щающую в будущем. Миссис Проктор заметила ее взгляд.
— Да, — сказала она, — мы ни в чем ей не отказывали. Ни в чем.
И не делали никаких различий. Она занималась музыкой, так же как
Берил, только у нее способностей не было. Но мы всегда к ним отно¬
сились одинаково. Ужасно, что все так кончилось! А на этой фотогра¬
фии — мы в день крестин Берил. Это я, мистер Проктор, девочка и
Салли. Она тогда была такой миленькой, и куда все делось!
Дебора подошла к фотографии. Застывшие на массивных, деревян¬
ных с резьбой стульях люди на фоне драпированных занавесей, отчего
фотография казалась более старой, чем была на самом деле. Миссис
Проктор — помоложе и грудь попышнее — неумело держит младенца
и конфузится в новом платье.
107
Салли надутая. Муж стоит позади них, руки в перчатках по-хозяйски
лежат на спинках кресел. Поза довольно неестественная, но лицо непро¬
ницаемо. Дебора внимательно всмотрелась в него. Где-то, она была уве¬
рена, она видела это лицо, но вспомнить сейчас не могла. В сущности,
лицо-то было непримечательное, а фотография десятилетней давности.
Она отвернулась от фотографии разочарованная. Она мало что ей ска¬
зала, а что именно Дебора хотела узнать — ей самой было непонятно.
Вернулась Берил Проктор со стаканом воды, как видно, выбрала са¬
мый лучший и принесла на подносике из папье-маше. Миссис Проктор
снова их не познакомила, и Дебора, пока пила, чувствовала, что и мать
и дочка ждут, когда она уйдет. И вдруг ей и самой до смерти захотелось
вырваться из этого дома, освободиться от них. И зачем она пошла сюда?!
Отчасти от скуки, отчасти надеялась на что-то, а в общем-то из любо¬
пытства. Мертвая Салли стала ее интересовать больше, чем интересовала
живая, и ей не терпелось узнать, из какого дома ее выгнали. Теперь ее
любопытство казалось ей неприличным, а приход — просто непрошен¬
ным вторжением, она не хотела больше здесь оставаться.
Она попрощалась и вернулась к Феликсу. Он сел за руль, и они
молча проехали через весь город, но вот машина вырвалась из цепких
лап пригорода и поползла вверх.
— Ну-с, занятия сыском увенчались успехом? — спросил наконец
Феликс. — Ты уверена, что хочешь продолжать их?
— Почему бы нет?
— Даже если обнаружишь факты, которые предпочла бы не знать?
— К примеру, что убийца — член моей семьи?
— Я этого не говорил.
— Ты тщательно старался не говорить, но лучше быть честным, чем
тактичным. Ты ведь так думаешь, да?
— Если считать, что я убийца, то я допускаю эту возможность.
— Ты имеешь в виду то, что произошло в годы Сопротивления. Но
это не было убийством. И ты не убивал женщин.
— Двоих мужчин убил. Конечно, я стрелял, а не душил, тогда это
казалось необходимым.
— А это убийство тоже казалось необходимым — для кого-то, —
сказала Дебора.
— Может, все-таки пусть полиция в этом разбирается? Самым труд¬
ным для них будет найти улики, чтобы предъявить кому-то обвинение.
Если мы начнем вмешиваться, мы сами поможем им с уликами. В деле
очень много неясного. Я со Стивеном забрался в комнату через окно.
Любой другой мог бы сделать то же самое. Каждая собака в деревне
знает, где стоит лестница. Факт запертой двери неоспорим. Независимо
от того, как убийца попал в комнату, вышел он не из дверей. Вот только
108
снотворное ведет след в Мартингейл, и два эти момента не обязательно
взаимосвязаны. Другие тоже имели доступ к лекарству.
— Не много ли ты обращаешь внимания на стечение обстоя¬
тельств? — спросила холодно Дебора.
— Да каждый день такое случается. Любой суд присяжных может
насчитать с полдюжины таких примеров, с которыми им довелось стол¬
кнуться. Самое вероятное объяснение фактов пока что убеждает нас,
что кто-то, кого Салли знала, залез к ней через окно и убил ее. Он
мог воспользоваться лестницей, а мог и не воспользоваться. На стене
царапины, видно, он (или она) слез по водосточной трубе, а недалеко
от земли сорвался. Полицейские, должно быть, заметили это, но не
знаю, как они установят, кто оставил эти царапины. К Салли ведь
могли заглядывать гости и до того.
— Конечно, очень соблазнительное объяснение, но почему-то мне не
верится. Не похоже это на нее. Я бы и рада поверить, ради нашего же
благополучия, но не могу. Мне никогда не нравилась Салли, но пове¬
рить, что она крутила налево и направо, не могу. Не надо мне спасения
ценой клеветы на несчастную дуру, тем более что она уже не может
заступиться за себя.
— Думаю, ты права, — сказал Феликс. — Но не советую делать
инспектору такой подарок, сообщать ему свое мнение. Пусть он сам
выносит свои суждения насчет Салли. Все дело может рассыпаться, как
карточный домик, если будем трезво рассуждать и побольше молчать.
Самую большую опасность представляют снотворные и найденный пу¬
зырек — одно с другим явно связано. Но таблетки были положены в
твою кружку. Их туда кто угодно мог бросить.
— Даже я
— Даже ты. А может, Салли. Она взяла твою кружку, чтобы по¬
злить тебя. Думаю, так и было. Но положила таблетку в кружку,
потому что задумала страшное дело — решила выспаться. Там была
несмертельная доза.
— В таком случае почему пузырек был спрятан?
— Ну хотя бы потому, что некто ошибся, подумав, что таблетки в
кружке и убийство связаны между собой, захотел утаить этот факт,
или же этот человек знал, что они не имеют отношения к убийству,
но решил впутать в преступление семью. Пометил колышком с твоим
именем, это значит, что хотел втянуть тебя. Так что тебе есть о чем
теперь раздумывать.
Они въехали на вершину холма Чадфлита. Под ними раскинулась
деревня, над деревьями возвышались высокие серые трубы Мартингейла.
Вот они и дома, подавленность и страх, отступившие ненадолго, снова
нависли над ними черной тучей.
109
— Если они так и не раскроют преступление, — сказала Дебора, —
ты понимаешь, что мы не сможем счастливо жить в Мартингейле? Ты
разве не подумал ни разу, что ты должен знать правду? И никогда не
допускал мысли, что преступление совершено Стивеном или мной?
— Тобой? Не такими пальчиками и ноготками. Ты не заметила, что
убийце потребовалось немало сил, и шея Салли в синяках, но не по¬
царапана? Стивен — это еще можно допустить. Но с таким же успехом
подойдут Кэтрин, или твоя мать, или Марта. Или я. Слишком много
людей на подозрении, и в этом наше спасение. Пусть Далглиш делает
выбор. А насчет твоих слов, что ты не сможешь жить в Мартингейле,
потому что нераскрытое преступление будет терзать тебя, — полагаю,
что за последние триста лет в этом доме свершилось достаточно наси¬
лий. Не все твои предки вели скромный и праведный образ жизни, хотя
их отпевали священники. Через двести лет смерть Салли Джапп станет
еще одной легендой, которой будут пугать своих правнуков на День
всех святых. А если ты действительно не можешь оставаться в Мар¬
тингейле, есть еще Гринвич. Больше докучать тебе своими предложе¬
ниями не буду, но ты знаешь о моих чувствах к тебе.
Голос его звучал почти бесстрастно. Руки лежали небрежно на
руле, он смотрел на дорогу внимательно, но без особого напряжения.
Он верно знал, о чем она сейчас думает, потому что сказал:
— Пусть это тебя не беспокоит. Я не стану усложнять тебе жизнь
и не буду навязывать свою помощь. Просто не хочу, чтобы мордовороты,
которые попадаются тебе на пути, неправильно истолковали мое пове¬
дение.
— А ты по-прежнему хотел бы на мне жениться, если бы я сбе¬
жала?
— Не слишком ли мелодраматичная перспектива? А что еще каж¬
дый из нас делал последние десять лет? Но если ты готова выйти
замуж, лишь бы сбежать из Мартингейла, не стоит приносить такую
жертву. Когда мы выезжали из Кэннингбери, мы повстречали Далглиша
с его помощником. Полагаю, они направлялись по тому же маршруту.
Твоя интуиция насчет Проктора не обманывает тебя.
Они молча поставили машину в гараж и вошли в прохладную
прихожую. Вверх по лестнице поднималась Кэтрин Бауэрз. Она несла
поднос, прикрытый салфеткой, и от ее белого нейлонового халата, ко¬
торый она обычно надевала, когда дежурила возле Саймона Макси,
веяло прохладой и целесообразностью. Малоприятно видеть, как другой
умело, у всех на виду выполняет обязанности, которые, по совести
сказать, — твоя забота. У Деборы хватило честности признаться себе,
отчего она вдруг разозлилась. Она попыталась скрыть свою злость не¬
привычной для нее словоохотливостью.
ВО
— Ужасные похороны, верно, Кэтрин? Простите нас с Феликсом,
что мы сбежали. Отвезли домой миссис Проктор; я вдруг решила, что
убийца — этот негодяй дядя Салли.
На Кэтрин ее слова не возымели действия.
— Я спросила инспектора о дяде, когда он допрашивал меня во
второй раз. Он сказал, что у полиции есть все основания считать,
что мистер Проктор не мог убить Салли. Но он не объяснил какие.
По-моему, это его забота. Один Бог знает, сколько и без того в
доме дел.
И она пошла наверх. Глядя ей вслед, Дебора сказала:
— Я, может, жестокая, но если убийца — один из обитателей Мар¬
тингейла, я бы предпочла, чтобы это была Кэтрин.
— Не похоже, — сказал Феликс. — Не могу себе представить, что
она способна на убийство.
— А всех нас представляешь? Даже маму?
— Ее как раз могу, думаю, она способна, если сочла бы, что это
необходимо.
— Не верю, — сказала Дебора. — Но даже если бы это было прав¬
дой, ты можешь представить себе, чтобы она не призналась, — ведь
полиция оккупировала Мартингейл, подозревают других людей, мисс
Лидделл и Дерека Пуллена, к примеру?!
— Нет, — ответил Феликс. — Нет, этого представить не могу.
Глава 7
1
«Розовый коттедж» на Нессингфорд-роуд радовал глаз: старинная
постройка конца восемнадцатого века, скорее всего в нем жили раньше
сельскохозяйственные рабочие, и какой-нибудь проезжавший мимо ав¬
томобилист не без основания решил бы, что из него может получиться
славный дом, приложи к нему руки. В руках Пуллена он превратился
в копию муниципального дома, каких сотни тысяч. Огромная гипсовая
овчарка водрузилась на подоконнике, заслонив собой весь оконный про¬
ем гостиной. За ней — подхваченные голубой лентой кружевные зана¬
веси спадали изящными складками. Парадная дверь вела прямиком в
гостиную. Здесь страсть Пуллена к современному интерьеру вышла из
берегов, в результате получилось нечто на удивление раздражающее и
нелепое. Одна стена была оклеена обоями — розовые звезды по голу¬
бому полю. Противоположная стена просто выкрашена в розовый
цвет — в тон звездам. Стулья обиты голубым в полоску материалом,
Ш
очевидно, специально подобранным в тон обоям. Бледно-розовый воло¬
сяной ковер здорово пострадал от шлепавших по нему туда-сюда гряз¬
ных башмаков. Все — неряшливо, непрочно, непросто, с вывертом. На
Далглиша дом произвел гнетущее впечатление.
Дерек Пуллен и его мамаша были дома. Миссис Пуллен прореаги¬
ровала не так, как это подобает нормальной женщине, когда в дом
приходит полиция, расследующая дело об убийстве, — она встретила
их потоком слов, словно давно уже поджидала их, никуда из дома не
выходила. Фразы накатывали одна на другую. Как она рада их видеть.,
ее брат — полицейский констебль... может, слышали о нем... Пуллен в
Баркингвэе.. всегда лучше сказать полицейским правду... да нет, им-то
нечего особенно сказать., бедняжка миссис Макси... ушам своим не
поверила, когда мисс Лидделл сказала ей... дома Дереку сказала, он
тоже не поверил... такую приличный человек не выберет., а Макси
такие гордые., такая девчонка сама себе беду находит. Пока она лопо¬
тала, ее бледные глазки бессмысленно блуждали по лицу Далглиша. В
глубине комнаты стоял ее сын, собравшись с духом перед неизбежным.
Итак, Пуллен узнал о помолвке поздно вечером в субботу, полиция
уже установила, что вечером он был в Королевском театре, в Стрэт-
форде, с компанией со своей работы, на празднике не был.
Далглишу с трудом удалось выпроводить говорливую миссис Пул¬
лен на кухню и задать ее сыну несколько вопросов. Дерек тоже сердито
выговаривал матери, чтобы она их одних оставила. Он явно ждал при¬
хода Далглиша. Когда мать сказала, что пришли Далглиш с Мартином,
он вскочил со стула с решительным и вместе с тем жалостным видом
человека, потратившего все свои скудные душевные запасы на ожида¬
ние этой минуты. Далглиш беседовал с ним очень мягко. Словно с
собственным сыном говорил, Мартин уже знал эту его манеру. Надеж¬
ный способ, когда имеешь дело с неврастениками, людьми эмоциональ¬
ными, особенно если их тяготит чувство вины. Чувство вины, думал
Мартин, забавная вещь Парнишка этот небось и виноват-то только в
том, что пару раз обнял ее да поцеловал, но покоя ведь себе не найдет,
пока не выложит все кому-нибудь. С другой стороны, он может быть
убийцей. Если так, страх заставит его молчать подольше. Но в конце
концов он расколется. Скоро он поймет, что Далглиш — терпеливый,
нестрогий, всемогущий заступник, духовный отец, перед которым он
жаждет открыться. А потом — другая беда; попробуй застенографируй
его бред — начнет себя обвинять, виноватиться. Сам себя выдаст, Дал¬
глиш это отлично знал. Сержант Мартин, не отличавшийся сентимен¬
тальностью, не раз думал, до чего же у сыщика паршивая работенка.
Но пока что Пуллен вел себя на допросе нормально. Признался, что
проходил мимо Мартингейла в субботу поздно вечером. Занимался, го-
112
товился к экзаменам и решил перед сном прогуляться. Он часто гуляет
поздно вечером. Мать может подтвердить. Он взял конверт из Венесу¬
элы, найденный в комнате Салли, нацепил погнутые очки и, близоруко
щурясь, стал рассматривать нацарапанные даты. Потом тихо сказал, что
это он писал. Конверт — от его друга из Южной Америки. Он записал
на нем время, когда сможет повстречаться с Салли Джапп. Не помнит,
когда отдал его ей, но даты — дни их свиданий в прошлом месяце.
— Она обычно запирала дверь и спускалась к вам по водосточной
трубе? — спросил Далглиш. — Не бойтесь выдать ее секрета. Мы нашли
отпечатки ее рук на трубе. Что вы делали во время ваших свиданий?
— Пару раз гуляли по саду. А чаще сидели в старой конюшне, что
напротив ее комнаты, и разговаривали. — Ему, видно, показалось, что на
лице Далглиша недоверие, он вспыхнул и сказал, оправдываясь: — Мы
не занимались любовью, если вы об этом. Мне кажется, все полицейские
подозревают в людях только грязные намерения, но она была не такой.
— А какой? — мягко спросил Далглиш. — О чем вы говорили?
— Да о чем угодно. Обо всем. Ей не хватало приятеля-сверстника.
Ей, конечно, несладко жилось в приюте, но там можно было с девчонками
пошутить. У нее была поразительная мимика. Я буквально видел и слы¬
шал, как лопочет мисс Лидделл. Она и о своем доме рассказывала. Ее
родители погибли в войну. У нее все по-другому бы сложилось, если бы
они были живы. Отец у нее преподавал в университете, они совсем не
так жили, как ее тетка. Культурно жили... по-другому, в общем.
Далглиш подумал, что Салли Джапп очень любила давать волю
воображению, а в Дереке Пуллене она нашла доверчивого слушателя.
Но в этих свиданиях было еще что-то, о чем Пуллен предпочел не
рассказывать. Девчонка использовала его в каких-то целях. Но в каких?
— Вы приглядывали за ее малышом, когда она ездила во вторник
в Лондон накануне смерти?
Это был выстрел в темноте, но Пуллен вроде бы и не удивился,
что Далглиш знает об этом.
— Да. Я работаю в муниципалитете и могу, когда надо, взять отгул.
Салли сказала, что ей надо поехать в город. Почему бы ей не съездить,
подумал я. Может, в кино хочет сходить или по магазинам пройтись.
Другие же матери могут...
— Странно, что Салли не оставила малыша в Мартингейле, раз ей
надо было ехать в Лондон. Миссис Балтитафт, верно, иногда оставалась
с ним. Эта конспирация, правда, какая-то неестественная.
— Салли всегда так. Любила секреты. Я думаю, когда она убегала
по ночам из Мартингейла, она получала удовольствие от самого этого
факта. Иногда мне казалось, что не так-то уж она и радуется нашим
свиданиям. Беспокоилась за малыша, ко сну ее клонило. Но ей нужны
113
были эти свидания. Сама мысль, что она убегает из дома, доставляла
ей на следующее утро удовольствие.
— А вы не говорили ей, что если о ваших свиданиях прознают, то
всыпят вам обоим?
— Мне-то с какой стати? — ответил Пуллен мрачно.
— Вы, по-моему, только прикидываетесь простачком. Готов поверить,
что вы с мисс Джапп не были любовниками, потому как думаю, что
умею разбираться, когда мне лгут, а когда правду говорят, да и слова
ваши совпадают с тем, что я знаю о вас. Но ведь вы вряд ли можете
рассчитывать, что другие окажутся столь же понятливыми. Факты ис¬
толковываются с точки зрения общепринятых взглядов так, как боль¬
шинство видит их, особенно в конкретных обстоятельствах.
— Это верно. Раз у девушки незаконный ребенок, она должна быть
нимфоманкой.
Парнишка произнес последнее слово неуверенно, будто он только
что узнал его и в первый раз применил.
— Видите ли, я сомневаюсь, знают ли они, что это слово обозначает.
Может, у людей действительно мерзкие мозги, но просто удивляет, как
часто эта мерзость торжествует. Не думаю, что Салли Джапп была до
конца откровенна с вами, когда убегала из Мартингейла в конюшни.
Наверняка вы тоже об этом задумывались.
— Да, согласен.
Парень убито глядел в сторону, а Далглиш ждал. Он чувствовал, что
тот еще что-то хочет ему объяснить, но мучается от своего косноязычия,
от того, что не сообразит, как объяснить двум полицейским офицерам,
которые и знать-то ее не знали, какая она, Салли, — живая, веселая,
бесшабашная. Да это и понятно. Он не сомневался в том, как рассказ
Пуллена будет воспринят присяжными заседателями, и радовался, что
это уж не его забота — втолковывать дюжине мужиков, что молоденькая,
хорошенькая и уже попавшая к судьбе в немилость женщина по ночам
выскальзывала из спальни, бросала малыша, хоть и ненадолго, исключи¬
тельно из любви к задушевным беседам с Дереком Пулленом.
— Мисс Джапп никогда не говорила вам, что боится кого-нибудь,
что у нее есть враг? — спросил он.
— Нет. Не больно важная птица, чтоб у нее враги были.
«До субботнего вечера их не было», — подумал Далглиш.
— Она никогда не была с вами откровенна насчет ребенка? Насчет
того, кто его отец?
— Нет. — Парнишка в какой-то мере преодолел свой страх, голос
его звучал хмуро.
— Она не говорила вам, зачем ей нужно было поехать в Лондон в
прошлый четверг?
114
— Нет. Попросила приглядеть за Джимми, потому что надоело та¬
скать коляску по лесу и хотелось сбежать из деревни. Мы договорились,
что она отдаст мне его на станции Ливерпул-стрит. Прихватила с собой
складную коляску, и я пошел с ним в парк святого Иакова, а вечером
вернул ей малыша, домой мы возвращались порознь. Не хотел давать
повод нашим сплетницам языками чесать.
— Вы никогда не допускали мысли, что она влюблена в вас?
— Да я точно знаю, что нет. — Он метнул на Далглиша взгляд и
сказал, словно сам этот доверительный вопрос поразил его: — Она даже
не разрешала мне дотрагиваться до нее.
Далглиш переждал, а потом спокойно сказал:
— Это не ваши обычные очки? А что с вашими?
Парень сдернул очки и прикрыл стекла руками жалким в своей бес¬
смысленности жестом. Потом, осознав значение этого инстинктивного же¬
ста, полез в карман за носовым платком и сделал вид, будто протирает их.
Дрожащими руками он водрузил очки снова себе на нос, косо, кое-
как, и сказал еле слышным со страху голосом:
— Потерял я свои. Вернее, разбил. Чинить отдал.
— Разбил тогда же, когда синяк схватил?
— Да. На дерево налетел.
— Да что вы! На удивление в этих местах деревья опасные. Доктор
Макси сказал мне, что поцарапал палец о дерево. Может, это одно и
то же дерево?
— Неприятности доктора Макси не имеют ко мне никакого отноше¬
ния. Не понимаю, о чем вы.
— А я думаю, что понимаете, — сказал Далглиш мягко. — Хочу
попросить вас — обдумайте все хорошенько, о чем мы тут толковали,
а потом сделаете заявление и подпишете его. Никакого пожара нет. Мы
знаем, где вас найти, когда вы нам понадобитесь. А если вы или мама
захотите меня видеть, дадите знать. И запомните — кто-то убил Салли.
Если не вы, бояться вам нечего. В любом случае соберитесь с духом
и расскажите все, что знаете.
Он переждал минутку, но ничего, кроме страха и твердой решимо¬
сти, в пристальном взгляде паренька не увидел. Потом встал и дал
знак Мартину, чтобы тот следовал за ним.
Через полчаса в Мартингейле раздался телефонный звонок. Дебора
в эту минуту шла через холл к отцу с подносом, она остановилась,
пристроила его на бедро и взяла трубку. Потом заглянула в гостиную:
— Это тебя, Стивен. Дерек Пуллен, — сказала она.
Стивен приехал домой нежданно-негаданно, всего на несколько ча¬
сов, он не поднял головы от книги, но Дебора увидела, как напряглась
его спина.
115
— Господи, что ему надо?
— Тебя ему надо. Похоже, чем-то обеспокоен.
— Скажи, Деб, пусть отвяжется.
Дебора перевела его фразу на более или менее любезный тон. На
том конце провода зазвучали возбужденные, бессвязные слова. Отстра¬
няя трубку, Дебора пробормотала какие-то успокаивающие восклицания
и вдруг почувствовала, как к ней подступил приступ истерического
хохота, в эти два дня то и дело готовый прорваться наружу. Она
вернулась в гостиную.
— Подойди все-таки, Стивен. С ним правда что-то неладное. Ты-то
какое к нему имеешь отношение? Он говорит, у него полиция была.
— И все? Не у него одного. Скажи ему, меня она около шести часов
мучила. И еще не конец. Скажи, пусть помалкивает и перестанет тре¬
пыхаться.
— Может, лучше сам ему скажешь? — ласково спросила Дебора. —
Я ведь не твое доверенное лицо и уж подавно не его.
Стивен негромко чертыхнулся и подошел к телефону. Остановив¬
шись в холле, чтобы поудобнее взять поднос, Дебора услыхала его
торопливые увещевания.
— Хорошо. Хорошо. Скажите им, если хотите. Я не останавливаю вас.
Они, не исключено, подслушивают наш разговор... Нет, я не говорил, но
это не должно иметь для вас значения... Юный рыцарь, да и только».
Дорогой мой, меня совершенно не интересует, что вы скажете им, когда
и как, но умоляю, не надоедайте мне со всей этой историей. До свидания.
2
Далглиш и Мартин сидели в небольшом зале гостиницы «Охотники
за луной», им было явно не по себе: желудки вроде бы полные, а
еда — жвачка какая-то. А их-то уверяли, что миссис Пиггот, дер¬
жавшая со своим мужем гостиницу, слывет радушной хозяйкой — кор¬
мит щедро, хотя и просто. Последнее замечание насторожило
джентльменов, им столько на своем веку в вечных мотаниях по стране
довелось испытать сюрпризов этой самой «простой английской кухни»!
Мартин, судя по всему, страдал от нее сильнее. В годы военной службы
во Франции и Италии он привык к континентальной кухне, наслаж¬
дался которой и во время своих отпусков за границей. Почти все сво¬
бодное время и все свободные деньги он тратил именно на это. Они со
своей веселой, непоседливой женой были заядлыми и неприхотливыми
путешественниками, знали, что их примут и вкусно накормят практи¬
чески в любом уголке Европы. Пока что, как ни странно, их нигде не
116
постигало разочарование. Сейчас, ощущая тяжесть в желудке, Мартин
с тоской вспоминал cassoulet de Toulouse1, при мысли о poularde en
vessu2, которую он попробовал в первый раз в скромной гостинице в
Ардене3, у него засосало под ложечкой. Желания Далглиша были куда
проще и четче. Он жаждал простой, прилично приготовленной англий¬
ской еды.
Миссис Пиггот особенно пеклась о своих супах. Оно и видно —
содержимое суповых пакетиков всегда было хорошо размешано, почти
без комков. Она даже экспериментировала с приправами и готовила
супы из свежих помидоров (суп оранжевого цвета) и бычьих хвостов
(красновато-коричневый), до того густые, что ложка стояла, и до того
острые, что обжигало рот и глаза. Вслед за супом были поданы бараньи
котлеты, живописно угнездившиеся в картофельном холмике и выло¬
женные по обеим сторонам консервированными бобами, неправдоподобно
крупными и светлыми. На вкус они напоминали соевую муку. От них
тянулось нечто зеленоватое, имеющее весьма отдаленное сходство с
каким-либо овощем и плохо сочетающееся с серой подливой. Затем
подали пай с начинкой из яблока и черной смородины, не ведавших о
возможности союза меж собой до того, как заботливая рука миссис
Пиггот соединила их и, не поскупившись, прикрыла синтетическим
кремом.
Мартин усилием воли заставил себя переключиться с созерцания
этих кулинарных кошмаров на занимавший их обоих сюжет.
— Странно, сэр, что доктору Макси понадобилось звать Херна, чтобы
тот помог ему с лестницей. Ведь с ней справиться крепкому мужчине
и одному под силу. Самый короткий путь к старым конюшням по
черной лестнице. А он вместо этого пошел искать Херна. Такое впе¬
чатление, будто без свидетеля боялся этот труп обнаружить.
— Очень может быть. Даже если не он убил девушку, ему нужен
был свидетель, когда он входил в комнату, не зная, что его там ждет.
К тому же он был в пижаме и халате. Вряд ли это самая удобная
одежда для того, чтобы лазить по лестницам и в окна.
— Сэм Боукок подтвердил в основном рассказ Макси. Но это ничего
не значит, пока не будет установлено, когда наступила смерть. Однако
доказывает, что в одном Стивен не лжет.
— Сэм Боукок любые слова любого Макси подтвердит. Этот чело¬
век — находка для адвоката. Помимо его умения говорить мало, но
при этом создавать впечатление абсолютной, самой искренней правди¬
1 Рагу по-тулузски (фр).
г Пулярка в соусе (фр).
3 Департамент на юге Франции.
117
вости, он действительно убежден, что никто из Макси не виноват. Вы
же слышали его слова. «В этом доме — порядочные люди». Истина, не
требующая доказательств. И он не отступится от нее, даже представ
перед Всемогущим Богом на престоле Судии. А Олд-Бейли1 его не
пугает.
— Думаю, он даст честные показания, сэр.
— Конечно, ты так думаешь, Мартин. Он бы мне больше по душе
пришелся, если бы не смотрел на меня как-то странно — словно не¬
много забавляется, немного сочувствует мне. Такой точно взгляд я за¬
мечал у стариков из глубинки. Да ты и сам сельский житель. Уверен,
можешь растолковать мне, что он означает.
Без сомнения, Мартин мог, но скрытность была самой доблестной
чертой его характера.
— По-моему, он очень музыкальный старик. Проигрыватель у него
отменный. Забавно, что в такой развалюхе — такой отличный совре¬
менный аппарат, с отличным звуком.
Проигрыватель и полки с долгоиграющими пластинками и правда
бросались в глаза в гостиной, в которой почти все предметы были
реликвиями прошлого. Видно, Боукок к свежему воздуху относился
столь же уважительно, как и многие сельские жители. Два крохотных
оконца были закрыты, и никаких признаков, что их вообще когда-ни¬
будь открывали. Старые-престарые обои с веночками из выцветших ро¬
зочек. Трофеи и сувениры первой мировой войны — отряд кавалеристов
на старой фотографии, медали под стеклом, репродукции грязновато¬
бурых портретов короля Георга V и королевы.
Семейные фотографии; постороннему вряд ли удалось бы определить
степень родства запечатленных на них персонажей. Кто этот серьезный
молодой человек с бакенбардами возле своей невесты, девицы, одетой по
моде эдуардианского времени2, — отец или дед Боукока? Хранил ли он
память и фамильную верность этим сепиям, на которых застыли группы
мужчин в котелках и выходных костюмах и их крепкие плоскогрудые
жены и дочери? Над камином висели снимки более позднего периода.
Стивен Макси, переполненный гордостью по случаю своей первой про¬
гулки на лохматом пони, рядом несомненно Боукок, хоть он тут и мо¬
ложе. Дебора Макси (волосы собраны в конский хвост), наклонясь с
седла, берет розочку. В скоплении старых и новых предметов сказывалась
привычка бывалого солдата бережно хранить свое личное имущество.
1 Центральный уголовный суд (от названия улицы, где находится зда¬
ние суда).
2 В правление короля Эдуарда VII (1901—1910 гт.) англичане несколько
отступили от ханжеской викторианской морали.
118
Боукок пригласил их в дом с приятной учтивостью. Он ужинал.
Хоть он и жил бобылем, на стол он выставил все, как обычно делают
женщины, что под рукой было. На нем красовались буханка черствого
хлеба, банка с вареньем и ложка сверху, стеклянный с орнаментом
кувшин с ломтиками свеклы; другой кувшин — с весенним луком;
огурец, аккуратно сложенный в маленькую банку. В центре — миска
с салатом-латуком соревновалась за лидерство на этом пиршестве с
огромным, домашней выпечки пирогом. Далглиш вспомнил, что дочка
Боукока замужем за фермером из Нессингфорда и приглядывает за
отцом. Пирог, должно быть, олицетворял самый свежий пример дочер¬
ней заботы. Вдобавок к этим разносолам, судя по запаху и по тарелкам,
Боукок только что расправился с жареной рыбой и картошкой.
Далглиша и Мартина уютно устроили в тяжелые кресла, стоящие по
обе стороны камина, — даже в этот теплый июльский день в камине
был разведен огонек, его слабый белесый пламень почти не был виден
в потоке солнечного света, льющегося из окна, обращенного на запад. Им
предложили по чашечке чая. После этих церемоний Боукок безусловно
счел, что знаки гостеприимства не прошли бесследно, теперь долг его
дорогих гостей сообщить, зачем они пожаловали. Он снова принялся за
еду, отламывая куски хлеба худыми смуглыми пальцами, машинально,
рассеянно отправляя их в рот, молча и сосредоточенно пережевывая. Он
не позволял себе лишних замечаний, вдумчиво отвечал на вопросы Дал¬
глиша, отчего казалось, что у него просто нет никакого интереса к этой
беседе, не то что ему не хочется быть полезным. Он разглядывал обоих
полицейских с откровенной усмешкой, оценивающе, и это несколько сму¬
щало и очень даже раздражало Далглиша, которому в ляжки впивался
конский волос кресла, а от жары пот тек по лицу ручьями.
Неторопливый обмен вопросами и ответами не дал ничего нового,
ничего неожиданного. Стивен Макси был здесь в тот вечер. Он пришел,
когда передавали девятичасовые новости. Боукок не помнил, когда он
ушел. Довольно поздно. Мистер Стивен скорее запомнил. Очень поздно?
«Да. После одиннадцати. Может быть, позднее. Может, гораздо позднее».
Далглиш сухо заметил, что безусловно мистер Боукок вспомнит более
точное время, когда у него будет возможность подумать. О чем они
говорили? «Больше слушали Бетховена. Мистер Стивен не очень разго¬
ворчив». Боукок так это сказал, словно сожалел, что сам-то он чересчур
болтлив, а уж весь мир и особенно полицейские — удручающе болт¬
ливы. Ничего нового не выяснилось.
Он почти не видел Салли во время праздника, только к вечеру уже,
когда она катала малыша на пони, и потом часов в шесть, когда у маль¬
чишки из воскресной школы шар застрял в ветках вяза и мистер Стивен
принес лестницу, чтобы достать era Салли была рядом, тут же и малыш
119
в коляске. Боукок запомнил, что она держала лестницу. А так он ее и
не видел. Да, он видел Джонни Уилкокса. Минут десять четвертого или
что-то в этом роде. Он выскользнул из палатки, где пили чай, с каким-то
подозрительным свертком. Нет, Боукок его не остановил. Уилкокс вполне
приличный парнишка. Мальчишки не очень-то рвались помогать с чаем.
Боукок сам в юности таким был. Раз Уилкокс сказал, что он вышел из
палатки в полпятого, значит, он маленько привирает, вот и все. Парень
максимум полчаса поработал. Может, старика и занимало, с чего это
вдруг полиция интересуется Джонни Уилкоксох< и его провинностями,
но виду он не показывал и на все вопросы Далглиша отвечал с одина¬
ковым хладнокровием и напускной искренностью. Он ничего не знал о
помолвке мистера Макси и в деревне никаких разговоров не слышал —
ни до, ни после убийства.
— У нас есть охотники языками помолоты Не надо их всерьез
воспринимать. Люди они неплохие и хозяева хорошие.
Больше он ничего не сказал. Сомневаться не приходилось, если бы
он переговорил со Стивеном Макси и знал, что от него требуется, он
куда четче запомнил бы время, когда Макси ушел от него той ночью. А
сейчас он был начеку. Но то, что он предан Макси, — очевидно. Они
ушли, а он продолжал свою трапезу в гордом одиночестве, взволнованный
их визитом, предаваясь под аккомпанемент музыки воспоминаниям.
— Да, — сказал Далглиш. — Не похоже, что нам удастся выудить
из Боукока что-нибудь стоящее о Макси. Молодой Макси знал, куда
ему пойти, чтобы иметь алиби. Хотя кое-чего мы добились. Коль скоро
Боукок не ошибается, а уж он-то наверняка точнее, чем Джонни Уил¬
кокс, встреча на чердаке происходила до половины пятого. И это сов¬
падает с нашими сведениями о дальнейших передвижениях Джапп,
включая эпизод в чайной палатке, когда она пришла точь-в-точь в
таком же платье, как у миссис Рискоу. До без четверти пять Джапп
в этом наряде никто не видел, следовательно, она переоделась после
беседы на сеновале конюшни.
— Смешной номер она отколола, сэр. А зачем она ждала именно
этого часа?
— Не исключено, что она купила платье для какого-нибудь пара¬
дного выхода. Может, во время беседы что-то изменилось, и она
больше не зависела от Мартингейла. И потому могла себе позволить
последний жест. С другой стороны, если она еще до субботы знала,
что выйдет замуж за Макси, она вольна была позволить себе эту
выходку, когда взбредет в голову. Любопытное несовпадение в показа¬
ниях насчет этого предложения руки и сердца. Если верить мистеру
Хинксу, — почему бы и нет? ,— Салли Джапп уже знала, что
выходит замуж, когда повстречала его в предыдущий четверг. С тру¬
120
дом мне верится, что у нее было два жениха, не такой уж нынче
избыток претендентов. А что до романов молодого Макси, то тут
тоже есть кое-что любопытное.
Он протянул лист тонкой бумаги, смахивающий на бланк. На нем
значилось название небольшого прибрежного отеля.
«Сэр!
Хотя мне приходится беречь свое доброе имя и я не особенно жаж¬
ду иметь дело с полицией, я сочла своим долгом сообщить вам, что в
прошлом году двадцать четвертого мая у нас в отеле останавливался
некий Макси с дамой, которую он записал в книге регистрации как
свою жену. Я видела фотографию в «Ивнинг Кларион» доктора Макси,
замешанного в деле об убийстве в Чадфлите. В газете сказано, что он
холостяк, а это тот самый человек. Я не видела фотографии убитой
девушки, потому ничего не могу сказать о ней, тем не менее сочла
своим долгом довести вышеизложенное до вашего сведения. Конечно,
моя информация может ничего и не прояснить, но мне не хотелось бы
оказаться впутанной в неприятную историю, и потому буду вам весьма
благодарной, если мое имя останется в тени. А также название моего
отеля, который всегда обслуживал весьма почтенную публику. Макси
останавливался у нас всего на одну ночь; вел себя очень спокойно, но
мой муж считает, что наш долг сообщить вам эту информацию. Пишу
вам без всякой предубежденности.
Искренне ваша
Лайли Бервуд (миссис)»
— Эта дама на удивление печется о своем долге, — сказал Далг¬
лиш, — правда, трудновато понять, что она имеет в виду под «пред¬
убежденностью». Чувствую, что над этим письмом изрядно попотел ее
муженек, над формулировочками тоже, но предпочел его не подписы¬
вать. Я посылал нашего шустрого юнца Робсона разузнать, что там да
как, не сомневаюсь, он получил максимум удовольствия. Да к тому же
ему удалось убедить их, что та самая ночь не имеет ничего общего с
убийством и что самое лучшее для репутации отеля и для них самих
выбросить эту историю из головы. Хотя все не так-то проста Робсон
захватил с собой несколько фотографий, и они подтвердили одну мою
небезынтересную версию. Как вы думаете, кто был соучастником гре¬
хопадения Макси?
— Мисс Бауэрз, сэр?
— Именно. А я-то надеялся удивить вас.
— Но кто же еще, сэр, если предположить, что это кто-то из мес¬
тных. У нас нет никаких оснований считать, что доктор Макси давно
крутит роман с Салли Джапп. Почти год прошел.
— Стало быть, вы не склонны придавать этому серьезное значение?
121
— Просто молодые нынче не относятся к этому так серьезно, как
нас учили.
— Грешат-то они столько же, но просто легче относятся к греху. У
нас нет оснований думать, что мисс Бауэрз такого же десятка. Ее,
наверно, потрясло случившееся. Она не произвела на меня впечатления
человека, чуждого условностей, она без ума от Макси и не настолько
умна, чтобы скрывать это. Думаю, она спит и видит, как бы ей выйти
замуж за Макси, и ее шансы после субботней ночи значительно вырос¬
ли. Она присутствовала при той сцене в гостиной. Она знала, что ей
предстоит потерять.
— Думаете, это еще продолжается, сэр? — Сержант Мартин никогда
не мог заставить себя более конкретно формулировать все связанное с
грехами плоти. Он такого наслушался и насмотрелся за тридцать лет
работы в полиции, что пора бы ему лишиться иллюзий, но человек он
был крепкой закалки, к тому же добрый, он так и не поверил, что люди
такие злые или такие слабые, какими их постоянно представляли в суде.
— Вряд ли. Этот уик-энд, не исключено, был единственным путе¬
шествием в страсть. Может, и совсем неудачным. Может, как вы уже
достаточно сурово определили, — минутный каприз. Но это осложняет
дело. Любовь, такого рода любовь, всегда осложняет дело. Кэтрин Бауэрз
относится к типу женщин, которые говорят своему мужчине, что они
готовы на все ради него, и так иногда и оказывается.
— А она знала о таблетках, сэр?
— Никто не сознается, что сказал ей, думаю, она не кривила душой,
настаивая, что ничего о них не знала. Ей могла сказать Салли Джапп,
но они не очень-то ладили, вернее, насколько я выяснил, они просто
не выносили друг друга. Но из этого ничего не следует. Мисс Бауэрз
должна была знать, что в доме есть какое-то снотворное и где оно
может храниться, знал и Херн.
— Странно, что он остался, а не уехал.
— Думаю, объяснение одно: убийство совершено кем-то из членов
семьи, и он не уезжает, чтобы постараться отвести наши подозрения. Он
даже, может быть, знает, кто убийца. Если так, боюсь, он не совершит
промашки. Я попросил Робсона последить за ним. Его рапорт, если от¬
бросить психологические домыслы — а он очень любит их высказы¬
вать, — подтверждает мои ожидания. Вот он. Досье на Феликса Херна.
В годы войны — отличные отзывы. Бог знает как он их добился, или же
все-таки война добила era С 1945 года он болтается без дела, немного
пишет. Он совладетель издательства «Херн энд Иллингворт». Его дед,
Мортимер Херн, основал это издательство. Его отец женился на фран¬
цуженке, мадемуазель Аннет д’Апприус в 1919 году. Этот брак укрепил
их материальное положение. Феликс родился в 1921 году. Получил об¬
122
разование в обычных и закрытых дорогих учебных заведениях. С Деборой
Рискоу его познакомил ее муж, его школьный товарищ, который был
намного его младше, в Мартингейле: судя по словам Робсона, он никогда
не видел Салли Джапп до того, как посетил этот дом. У него самого
очень приятный домик в Гринвиче, похожий на этот, за хозяйством при¬
глядывает его бывший денщик. Ходят сплетни, что он и миссис Рискоу
любовники, но доказательств у нас нет, а из слуги хоть калеными щип¬
цами тащи — не вытащишь ничего. Да я и не знаю, есть ли что выяснять.
Миссис Рискоу, конечно же, лгала, когда сказала, что они провели всю
субботнюю ночь вместе. Полагаю, Феликс Херн мог бы в принципе убить
Салли Джапп, чтобы вызволить Дебору Рискоу из затруднительного по¬
ложения, но присяжные этому не поверят, да и я тоже.
— Он не держит таблеток?
— Нет. Не думаю, что стоит сомневаться в том, что таблетки, которые
подбросили Салли Джапп, извлекли из аптечки мистера Макси. Тем не
менее такие таблетки были еще кое у кого. Мартингейлский пузырек
могли закопать таким эффектным способом для отвода глаз. По словам
доктора Эппса, он выписывал это снотворное — соммейль — мистеру
Макси, сэру Рейнольду Прайсу и мисс Поллак из приюта святой Марии.
Ни один из этих страдающих бессонницей людей не может сказать с
определенностью, сколько у него было таблеток. И не удивительно. Обыч¬
но все относятся к лекарствам весьма небрежно. Где это сообщение? Вот
оно. О мистере Макси нам все известно. Сэр Рейнольд Прайс. Рецепт он
получил в январе этого года, лекарство купил четырнадцатого января у
Гудлиффа. У него было двадцать три таблетки в гранулах, говорит, что
принял приблизительно половину, а потом бросил. Очевидно, он быстро
отделался от своей бессонницы. Логика подсказывает, что пузырек, най¬
денный в кармане его пальто доктором Эппсом, принадлежит ему. Сэр
Рейнольд готов признать это, хотя не помнит, когда сунул пузырек в
карман. Не совсем подходящее место для снотворных, но он часто не
ночует дома, так что, по его словам, вполне мог второпях положить его
в карман. Нам хорошо известен сэр Рейнольд Прайс, местный бизнесмен,
сит1 фермер, позволяющий себе небольшие убытки в сельском хозяйстве,
которые он покрывает за счет прибыли со своего бизнеса. Он был вне
себя, что кто-то, как он выражался, осквернил Чадфлит-Нью-таун, по¬
строив викторианский псевдозамок, да такой уродливый, что удивляюсь,
почему никому не пришло в голову основать общество по его охране.
Безусловно, сэр Рейнольд — обыватель, но, думаю, не убийца. Правда, у
него нет алиби на прошлую субботу, от его слуг мы узнали, что он уехал
на машине из дома около десяти вечера и вернулся только рано утром
1 Здесь: в значении «он же» (лат.).
123
в воскресенье. Сэр Рейнольд чувствует себя таким виноватым, он так
сконфужен из-за этой своей отлучки и так явно отмалчивается — как
и положено истинному джентльмену, — что, думаю, тут кроется любов¬
ная интрижка. А когда мы надавим посильнее и он поймет, что ему
грозит обвинение в убийстве, мы скорее всего узнаем имя леди. Он ча¬
стенько отправляется куда-то на ночь, и, по-моему, эти экскурсии не
имели отношения к Джапп. Он вряд ли рискнул бы поехать на своем
«даймлере», если бы ему предстоял столь опасный визит в Мартингейл.
Нам все известно о мисс Поллак. Она, пожалуй, к таблеткам отно¬
сится, как наркоман должен бы относиться к кокаину, но такого редко
встретишь. Она долго сражалась с двумя дьяволами — искушением и
бессонницей, и в конце концов пыталась бросить таблетки в унитаз,
мисс Лидделл отговорила ее от этого и, может, вернула их доктору
Эппсу. Доктор Эппс, по словам того же Робсона, не исключает, что она
вернула их, но поручиться не может. Их было немного, и опасности
они не представляли, к тому же они были в запечатанной упаковке.
Чудовищная небрежность, по-моему, но люди так уж устроены. И снот¬
ворное не значится в списке ДДА1, к тому же Салли Джапп положили
всего лишь три таблетки, и, по здравому рассуждению, они были взяты
из мартингейлского пузырька.
— А это вновь возвращает нас к семейству Макси и их гостям.
— Безусловно. И преступник не так уж глуп. Если мы не найдем
эти таблетки и не докажем, что кто-то из Макси имел к ним доступ,
никакого шанса на то, что мы сможем предъявить обвинение. Легко
представить, что нас ждет. Салли Джапп знала о таблетках. Могла
сама их принять. Их положили в кружку миссис Рискоу. Доказа¬
тельств, что они были предназначены для Салли Джапп, нет никаких.
Во время праздника любой мог проникнуть в дом и поджидать девушку.
Просто так, без злого умысла. Кто угодно мог взять снотворное. И
насколько я знаю теперь, убийца правильно рассчитал.
— Но если он нечаянно положил лишнюю дозу и тем самым убил
девушку, это непреднамеренное убийство.
— Это невозможно. Эти барбитураты слишком медленно действуют,
так что они плохое орудие смерти. Девушка могла быть в состоянии
комы несколько дней, а потом прийти в себя. Любой врач это знает. С
другой стороны, попробуй удуши сильную, здоровую девушку, да просто
проберись к ней в спальню, если она не под действием наркотика.
Комбинация довольно рискованная для убийцы, но менее рискованная,
чем если бы прибегнуть к одному из способов. К тому же не думаю,
чтобы кто-нибудь смог проглотить смертельную дозу, даже не заподоз¬
1 Dangerous Drug Act — список опасных лекарств.
124
рив, что он глотает. Соммейль не такой горький, как большинство снот¬
ворных, но не совсем безвкусный. Может, потому Салли Джапп мало
выпила какао. Вряд ли сон одолел ее от такой мизерной дозы, но она
приняла смерть не сопротивляясь. Вот что любопытно. Джапп или жда¬
ла своего ночного гостя, или не испугалась его. А если так, зачем надо
было подбрасывать таблетки? Может, эти два события и не связаны
одно с другим, но слишком уж странное совпадение — некто подложил
опасное лекарство ей в ту же ночь, когда ее решили задушить. Да и
следы от пальцев в неожиданных местах. Некто спустился по сточной
трубе, но на трубе — только следы от пальцев Джапп, и весьма свежие.
В мусорном ведре мы нашли банку из-под какао, но без бумаги, которой
она была выстелена. На банке следы пальцев Джапп и Балтитафт. На
задвижке в спальне только следы пальцев Джапп, хотя они почти
стерты. Херн говорит, что брался за задвижку носовым платком, когда
открывал дверь, что — учитывая обстоятельства — свидетельствует о
присутствии выдержки у него. Можно сказать, даже слишком большая
выдержка, Херн — единственный из всех, кто не теряет голову в мо¬
мент опасности и не забывает о самом важном.
— Тем не менее что-то его здорово выбило из колеи к тому времени,
как он пришел на допрос.
— Верно, сержант. Я бы спокойно отнесся к его выпадам, если бы
не считал, что это он со страха. Люди иногда со страха именно так
себя ведут. Бедняга просто жалкое зрелище собой представлял. Учинил
какой-то дикий спектакль. Даже Проктор, и тот классом выше пред¬
ставление устроил, один Господь знает, как он напуган.
— Мы знаем, что Проктор не мог совершить убийство.
— Это знает и Проктор. Но врал он без зазрения совести, только
мы его расколем, когда придет время. Думаю, насчет телефонного звон¬
ка он не врал, во всяком случае, почти что не врал. Ему не повезло,
что дочка подошла к телефону. Если бы он взял трубку, сомневаюсь,
чтобы он упомянул об этом звонке. Он по-прежнему настаивает на том,
что звонила мисс Лидделл, и Берил Проктор подтверждает, что звонив¬
шая представилась именно так. Сначала Проктор сказал жене и нам,
что она звонила просто сообщить, как дела у Салли. Когда мы позднее
вновь задали ему этот вопрос, прибавив, что мисс Лидделл отрицает,
что звонила ему, он продолжал стоять на своем: сказал, что то была
или она, или кто-то, притворившийся ею, но добавил, что она подели¬
лась с ним новостью — Салли помолвлена и собирается замуж за
Стивена Макси. Это уже безусловно более резонный мотив, чем просто
желание рассказать, как поживает его племянница.
— Удивительно, как много людей знали о помолвке еще до того,
как она состоялась.
125
— Или до того., как она состоялась по версии Макси. Он по-преж¬
нему утверждает, что сделал Салли предложение под влиянием мину¬
ты, когда они повстречались в саду без двадцати восемь вечера, в ту
субботу, и что раньше он и не думал просить Салли стать его женой.
Это не значит, что она не думала о замужестве. Не строила планы. Но
слов нет, говорить о радостном событии заранее не надо, можно сгла¬
зить. А что могло толкнуть ее сообщить об этом своему дяде, если не
злорадство и стремление досадить ему? Коли так, зачем было притво¬
ряться мисс Лидделл?
— Вы готовы признать, сэр, что звонила Салли Джапп?
— Нам же говорили, что она умела великолепно подражать другим.
Думаю, мы можем с уверенностью считать, что звонила Джапп, и не¬
маловажно, что Проктор по-прежнему не хочет согласиться с этим. Еще
одна небольшая тайна, которую, похоже, нам никогда не разгадать, —
где была Салли Джапп после того, как уложила ребенка спать, вплоть
до своего появления на парадной лестнице в Мартингейле. Никто ее в
этот промежуток не видел.
— Разве нельзя допустить, что она была у себя в комнате с Джим¬
ми, а потом вышла взять какао на ночь, когда уверилась, что Марта
легла спать и ей никто не помешает?
— Безусловно, это самое убедительное объяснение. Ее вряд ли
встретили бы с распростертыми объятиями в гостиной и на кухне.
Может, она хотела побыть одна. Право же, ей было о чем подумать.
Они помолчали. Далглиш размышлял о том, сколько разных нитей
ведет к разгадке этого дела. Упорство, с которым Марта твердила об
одном из недостатков Салли. Пузырек со снотворным, который кто-то
второпях зарыл в землю. Пустая банка из-под какао, девушка с золо¬
тистыми волосами, смеявшаяся над Стивеном Макси, когда он снимал
воздушный шар с вяза в усадьбе, анонимный телефонный звонок и рука
в перчатке, блеснувшая на солнце, когда кто-то закрывал люк на се¬
новал в конюшне Боукока. А в самой сердцевине этой тайны — непо¬
нятный характер Салли Джапп, разгадка которого все упростила бы.
Глава 8
1
Утро в четверг в госпитале св Луки выдалось на редкость суетли¬
вым, и Стивен Макси вспомнил о Салли Джапп только за ленчем.
Потом, как это всегда бывает, происшедшее словно ножом отсекло не
требующую особых усилий приятную суету повседневности. Разговоры
126
за столохс казались сплошной фальшью, а его коллеги словно прятали
неловкость, которую испытывали подле него, за потоком банальностей.
Они слишком уж предусмотрительно отложили в сторону газеты, чтобы
какой-нибудь заголовок ненароком не напомнил им, что среди них —
человек, подозреваемый в убийстве. Как осторожно старались они втя¬
нуть его в беседу. Без излишнего нажима, чтобы он не подумал, что
им жаль его. Но и не вяло, опасаясь, что он решит, будто они избегают
его. Мясо дали отвратное, просто кусок картона. Он заставил себя про¬
глотить несколько кусков — совсем никуда не годится, коли подозре¬
ваемый отказывается от еды, изобразил на лице отвращение к пудингу.
Его буквально одолела жажда действия. Если полиции в голову не
пришло, то он сообразил, что надо делать. Бормоча извинения, он оста¬
вил своих коллег — пусть себе голову ломают. А как же иначе? Что
удивительного в том, что они хотят задать ему один-единственный ро¬
ковой вопрос?! Его мать (рука ее лежала на его руке, когда он взял
телефонную трубку, лицо, искаженное горем и отчаянием, повернуто к
нему) хотела спросить то же самое. И он ответил: «Можешь не спра¬
шивать. Я ничего не знаю, клянусь*.
В его распоряжении был один час, и он знал, что он сделает.
Разгадка смерти Салли — в ее жизни, вернее, в жизни до приезда в
Мартингейл. Стивен был убежден, что ключ к тайне — в отце ребенка,
если только удастся его найти. Он не задумывался над тем, что толкает
его на эти поиски, рождено ли желание найти неизвестного мужчину
логикой, любопытством или ревностью. Он искал облегчения в действии,
сколь безуспешным оно ни оказалось бы.
Он помнил, как зовут дядю Салли, но точного адреса не помнил,
пришлось поблуждать между разными Прокторами в поисках номера
телефона обитателя Кэннингбери. Ему ответил неестественный, напря¬
женный женский голос, видно, его обладательница не привыкла гово¬
рить по телефону. Когда он представился, наступило такое долгое
молчание, что он решил — их разъединили. Он просто физически ощу¬
тил ее недоверие, словно оно передалось ему по проводу, и постарался
рассеять его. Но она все еще мялась, и он поинтересовался, может, ей
удобнее, чтобы он позвонил позднее и переговорил с мужем. Он вовсе
не собирался ей угрожать. Представил себе, что она относится к тому
типу женщин, которые неспособны совершить даже пустяковый посту¬
пок самостоятельно. Реакция была неожиданной. Она выпалила:
— Ой, что вы! Нет! Вовсе не надо. Мистер Проктор не хочет
говорить о Салли. Ни за что не звоните мистеру Проктору. В общем-
то ничего страшного не случится, если мистер Макси узнает, что
ему надо узнать. Но лучше бы мистеру Проктору вовсе не знать, что
он звонил.
127
И она дала Стивену адрес. Когда Салли забеременела, она работала
в Клубе подбора книг, в Сити, на Фальконе-ярд.
Здание клуба стояло во внутреннем дворе рядом с собором св. Пав¬
ла Пройти к нему надо было узким темным проулком, нашел Стивен
его с трудом, но сам двор был залит светом и был тихим, как площадь
перед провинциальным собором. Скрежещущее крещендо городского
транспорта здесь превратилось в приглушенный стон, точно отдаленный
шум моря. Воздух пропитали речные запахи. Он с легкостью нашел
нужное ему здание. На солнечной стороне двора в маленьком окошке
клуба были выставлены книжки, которые предлагал клуб; витрина эта
была устроена с тщательно продуманной небрежностью, на фоне дра¬
пировок из алого бархата. Клубу неспроста дали такое название. Он
обслуживал любителей остросюжетных повествований, которым не важ¬
но было, кто их придумал, главное — избавиться от скучной процедуры
самостоятельного выбора, они были убеждены, что книжный шкаф с
книгами одинаковой величины, объема и цвета придаст благородство
любой комнате. Клуб предпочитал, чтобы добродетель торжествовала, а
порок был наказан. Тут остерегались непристойностей, избегали дву¬
смысленностей и, чтобы не рисковать, не держали книг безвестных
авторов. Неудивительно, что сотрудникам частенько приходилось рыться
в старых рекламных списках издателей, чтобы обеспечить текущий
выбор. Стивен отметил только несколько книг с им принтом «Херн энд
Иллингворт*. Удивительно, что они тут очутились.
Ступени, ведущие к парадной двери, были стерты добела, открытая
дверь вела в небольшой уютный офис, предназначенный для тех посе¬
тителей, которые предпочитали сами выбрать книги раз в месяц. Стивен
услышал, как пожилой чиновник мучительно вспоминает подробности
и неожиданную концовку какого-то романа, дежурная библиотекарша
бесконечно долго, оживленно его пытает на этот счет, считая, что ему
не следует удаляться, пока он не помянет все достоинства предложен¬
ной ему книги. После того как он справился с этой задачей, последовал
вопрос относительно мнения его ближайших родственников, а также
его мнения о книгах, предложенных в прошлом месяце. Стивен терпе¬
ливо ждал, пока с этим будет покончено, и женщина, освободившись,
перевела на него свой решительный, ясный взор. Небольшая карточка
на столе гласила, что это мисс Титли.
— Простите, Бога ради, что задержала вас. Вы наш новый посети¬
тель, верно? Я не имела удовольствия беседовать с вами раньше,
если не ошибаюсь; со временем я со всеми нашими читателями
знакомлюсь. Вот тот человек, что сейчас был, — Кэнон Тэтлок.
Очень милый. Наш постоянный клиент. Но его нельзя было торопить.
Нельзя.
128
Стивен, пустив в ход все свое обаяние, объяснил, что хотел бы
поговорить с кем-нибудь из администрации по очень важному личному
делу. Он не собирается ничего продавать и, откровенно говоря, не может
долго задерживаться. Он просит прощения, что объясняет все скорого¬
воркой, но дело действительно очень важное.
— По крайней мере для меня, — добавил он с улыбкой.
Улыбка ему удалась. Мисс Титли, естественно, пришедшая в вол¬
нение от непривычной ситуации, отошла в глубь кабинета и с кем-то
тихо заговорила по телефону. Разговор затянулся. Она бросила на него
несколько взглядов, словно хотела убедиться, насколько он внушает
доверие. Наконец она положила трубку и вернулась сообщить, что мисс
Молпас готова принять его.
Кабинет мисс Молпас был на третьем этаже. К нему вела узкая
крутая лестница, покрытая дорожкой. Стивену и мисс Титли приходи¬
лось отступать в разные концы лестничной площадки, чтобы пропустить
спускавшихся сотрудников.
Ни одного мужчины они не встретили. Наконец Стивен попал к
мисс Молпас, она облюбовала себе прекрасное местечко. Три крутых
лестничных марша были просто мизерной платой за вид, открываю¬
щийся поверх крыш, за сияние серебряной ленты, бегущей от Вест¬
минстера. Мисс Титли скороговоркой представила Стивена, — ее
объяснение было столь почтительно, сколь и нечленораздельно, — и
испарилась. Мисс Молпас грузно поднялась из-за стола и предложи¬
ла Стивену сесть в кресло. Кургузая смуглая женщина, на удивле¬
ние простецкая. Лицо круглое и большое, прямая густая челка до
самых бровей. Очки в роговой оправе такие массивные, что кажутся
просто карикатурными. На ней были короткая твидовая юбка и белая
мужская рубашка с желто-зеленым плетеным галстуком, напоминав¬
шим Стивену отвратительную раздавленную гусеницу. Но голос у
нее был приятный, а рука, которую она протянула ему, — прохлад¬
ная и твердая.
— Вы Стивен Макси, верно? Я видела вашу фотографию в «Эко».
Поговаривают, что вы убили Салли Джапп. Это правда?
— Нет, — сказал Стивен. — И никто из членов моей семьи не
убивал. Но я пришел не для того, чтобы обсуждать, кто убил. Я хочу
узнать, что удастся, о Салли. Подумал, вы сможете мне помочь. Я
беспокоюсь о ребенке. Теперь, когда у него не стало матери, я думаю,
очень важно найти его отца. Никто не объявился пока, но мне вдруг
пришло в голову, что этот мужчина просто не знает о случившемся.
Салли была очень независимой. Если он не знает и готов помочь Джим¬
ми, думаю, ему надо дать такую возможность.
Мисс Молпас подвинула к нему лежавшие на столе сигареты.
5 Ф.Д.Джеймс «Не женское дело*
129
— Вы курите? Нет? Тогда я закурю. Вы немного не о том, верно?
Лучше выкладывайте все начистоту. Вряд ли этот мужчина не узнал
о случившемся. Как он мог не узнать? Непременно узнал. Ведь столько
шуму в газетах было. И полиция сюда наведывалась насчет этого дела,
но не припомню, чтобы ее волновала судьба ребенка. Искали скорее
всего мотивы преступления. Они такие дотошные, предоставьте им этих«
заниматься.
Значит, полиция побывала здесь. Глупо, просто нелепо предполо¬
жить, что не побывала, тем не менее известие мисс Молпас его очень
расстроило. Так они все время будут его обгонять. Самонадеянность с
его стороны — полагать, что он разузнает что-нибудь важное о Салли,
опытная полиция, упорная и бесконечно терпеливая, конечно же, уже
сама все вызнала. На его лице, должно быть, проступило разочарование,
потому что мисс Молпас расхохоталась.
— Не унывайте! Вы еще сможете их обскакать. Ничем особенным
я вам не помогу. Все, что мне было известно, я рассказала полиции, а
они записали самым аккуратным образом, но я видела — ничего это
им не дало.
— Может быть, лишь одно — они окончательно утвердились в своей
версии, что виновен кто-то из моей семьи.
— Но то, что никто из моих сослуживцев не виновен, — ручаюсь.
Даже не могу представить себе, кто бы мог оказаться отцом ее ребенка.
У нас здесь нет ни одного мужчины. Она. безусловно, забеременела,
пока здесь работала, но можете не спрашивать меня, как это произошло.
— А какая она была, мисс Молпас? — спросил Стивен. Он выдавил
из себя этот вопрос, понимая его абсурдность. Они все задают один и
тот же вопрос, такое впечатление, что вдруг найдется человек, который
в хаосе показаний и сомнений скажет: Салли была вот такой.
Мисс Молпас смотрела на него с любопытствохс
— Вам самому следовало бы знать, какая она. Вы же были в нее
влюблены.
— Если бы был влюблен, то знал бы ее хуже других.
— А вы не были.
То было утверждение, а не дерзкий вопрос; Стивен отреагировал на
него с неожиданной откровенностью:
— Она мне нравилась, меня тянуло к ней физически. Думаю, это
не назовешь любовью. Я никогда ничего другого ни к кому и не ис¬
пытывал.
Мисс Молпас, отвернувшись от него, смотрела на реку.
— Верно. Сомневаюсь, способны ли вы вообще на подлинное чувство.
Такой тип мужчины не способен. — Она снова повернулась к нему и
заговорила быстрее: — Но вам интересно, что я о ней думаю. И поли¬
130
ции было интересно. Ответ у меня одинаков. Салли Джапп была хоро¬
шенькой, сообразительной, тщеславной, хитрой и ненадежной.
— Вы, похоже, знали ее очень хорошо, — сказал Стивен.
— Не совсем. Ее трудно было разгадать. Она проработала здесь три
года, а я узнала о ее личной жизни не больше, чем в первый день ее
прихода сюда. Вообще-то, взяв ее сюда, мы тем самым шли на риск. Вы,
наверное, заметили, что молодежи у нас нет. Ее сюда не заманишь, если
не будешь платить в два раза больше того, что они стоят, к тому же они
меньше всего думают о работе. Я их не виню. В их распоряжении всего
несколько лет на то, чтобы найти себе мужа, а в нашем клубе особенно
не поживишься. К тому же они бывают жестокими, если их поставить
с пожилыми женщинами работать. Видели когда-нибудь молодых кур —
как они заклевывают больную птицу? А у нас здесь только старые птицы.
Они, может, и медлительные, но зато методичные и на них можно по¬
ложиться. Наша работа большого ума не требует. Салли слишком хороша
была для нее. Никогда не пойму, почему она осталась у нас. Она рабо¬
тала после школы в агентстве по секретарским услугам и пришла к нам
на время: из-за эпидемии гриппа нам рук не хватало. Ей у нас понра¬
вилось, и она попросилась остаться. Клуб наш разрастался, нам нужна
была еще одна стенографистка. И я ее взяла. Как я уже говорила, мы
рисковали. Она одна была моложе сорока пяти лет.
— Работа здесь не для честолюбивых, — сказал Стивен. — Ас
чего вы решили, что она была сообразительной девчонкой?
— Я наблюдала за ней, слушала ее. Мы здесь — коллекция быв¬
ших, она, должно быть, понимала это. Но она была умной, наша Салли.
«Да, мисс Титли. Конечно, мисс Крум. Могу я достать вам это, мисс
Меллинг?» Скромная, словно монашка, почтительная, словно викториан¬
ская горничная. Она совсем приручила бедняжек. Они говорили, как
это замечательно, когда молоденькая девушка работает рядом. Делали
ей подарки в день рождения и на Рождество. Обсуждали с ней ее
будущее. Она советовалась с ними даже насчет своих нарядов! Будто
ее хоть чуточку занимало, в чем мы одеты и о чем думаем! Я бы сочла
ее дурой, если бы это было так. Очень мило все у нее получалось. И
неудивительно, что. спустя несколько месяцев после появления Салли
у нас сложилась невыносимая обстановка. Вы, может, еще не наблюда¬
ли подобного. Поверьте, это не очень приятно. Все были взвинчены,
перешептывались друг с другом, обменивались колкостями, ни с того
ни с сего вспыхивали ссоры и вражда. Старые друзья переставали
разговаривать. Возникали какие-то непонятные дружеские связи. Нача¬
лась чехарда и в самой работе, хотя некоторым, видно, все это было по
душе. А мне — нет. Я понимаю, в чем крылась причина. Салли дер-
жала их в состоянии постоянной острой ревности, а бедняги не поняли
131
этого. Они искренне привязались к ней. Мисс Меллинг, по-моему, по¬
любила ее. Если бы Салли призналась кому-нибудь, что она беременна,
то именно Беатрис Меллинг.
— Можно мне переговорить с мисс Меллинг? — спросил Стивен.
— Нет, если вы не ясновидец, Беатрис умерла от неудачной опера¬
ции аппендицита через неделю после ухода Салли. Ушла внезапно,
даже не попрощавшись с ней. Вы верите, что можно умереть от разби¬
того сердца, доктор Макси? Нет, конечно, не верите.
— А что случилось, когда Салли забеременела?
— Ничего. Никто не узнал. Мы едва ли самая подходящая компа¬
ния, чтобы заметить такую неприятность. А Салли! Кроткая, доброде¬
тельная тихоня Салли! Я обратила внимание, что она стала бледной,
похудела за несколько недель. Потом просто расцвела. Свет излучала.
У нее, наверное, была четырехмесячная беременность, когда она от нас
ушла. Она вручила мне заявление об уходе за неделю и попросила
никому не говорить. Ничего не объяснила, а я и не допытывалась.
Откровенно говоря, мне стало легче. У меня не было удобного предлога
избавиться от нее, но я очень скоро поняла, что мой эксперимент не
удался. Однажды в пятницу она уехала домой, а в понедельник я
сказала своим сотрудникам, что она уволилась. Каждый сделал собст¬
венное заключение, но, насколько мне известно, никто не догадался об
истинной причине. Но шуму было много. Мисс Крум обвинила мисс
Меллинг, что та выжила девочку — допекла ее своими собственниче¬
скими инстинктами и приставаниями. Дабы не возводить на мисс Крум
напраслину, скажу лишь, что она не имела в виду что-нибудь более
зловещее, чем тот факт, что Джапп приходилось есть свои сандвичи в
компании Меллинг, вместо того чтобы ходить в кафе «Лайонз», что за
углом, вместе с Крум.
— Так что вы не знаете, кто этот мужчина и где она могла с ним
познакомиться?
— Понятия не имею. Знаю только, что они встречались по субботам,
с утра. Нам сообщил полицейский. Мы работаем пять дней в неделю,
а по субботам наш клуб всегда закрыт. Салли, видно, сказала дяде с
тетей, что он открыт. Она приезжала в город почти каждую субботу,
будто бы на работу. Ловкий трюк. Они вовсе не интересовались ее
работой, но, если бы они ей стали звонить в субботу утром, они бы
решили, что просто никто не подходит к телефону. Она была девица
не промах, эта Салли.
В голосе звучали неодобрение и горечь, не иначе как личная обида
клокотала в мисс Молпас. Что же еще ему расскажут о работе Салли
в клубе, гадал Стивен.
— Вас поразило сообщение о ее смерти? — спросил он.
132
— Да каждый нормальный человек в ужас приходит, когда средь
бела дня случается такое чудовищное событие, как убийство, в него
просто поверить невозможно. Я поразмышляла над случившимся и те¬
перь не так ужасаюсь и удивляюсь. Она от природы не была жертвой.
А вот что действительно поразило меня, так это известие, что она была
матерью-одиночкой. Я-то знала, что она слишком осторожная, слишком
расчетливая, чтобы попасть в такую переделку! Ей скорее не хватало
сексуальности, чем наоборот. У нас произошел один забавный инцидент
спустя несколько недель после ее появления в клубе. Книги паковались
в подвале, упаковщик был тихим мужчиной средних лет, коротышка,
отец, кажется, шестерых детей. Мы его почти не видели, но один раз
Салли послали вниз с каким-то сообщением для него. Он стал к ней
приставать. Так, ничего страшного. Его уволили, он не мог понять —
за что. Верно, пытался поцеловать ее, и только. Я всех деталей не знаю.
Но она такой шум подняла, что можно было подумать — ее раздели
догола и изнасиловали. Ее реакция достойна уважения, конечно, но
современные девочки сами справляются с подобными ситуациями и не
впадают в истерики. А Салли не притворялась, она действительно была
напугана. Истинные страх и отвращение ни с чем не перепутаешь. Мне
очень жалко было Джелкса. У меня брат — бизнесмен в Глазго, а
Джелкс сам из Глазго, и я смогла найти для него там работу. Он
хорошо устроился и извлек, безусловно, урок из случившегося, но по¬
верьте мне, Салли Джапп не была нимфоманкой.
Это Стивен и сам прекрасно знал. Кажется, больше ничего не вы¬
удишь из мисс Молпас. Уже больше часа прошло, как он ушел из
больницы, Стэнден, верно, потерял терпение. Он распрощался и без
провожатых спустился на первый этаж. Мисс Титли по-прежнему си¬
дела в приемной комнате и усмиряла разбушевавшегося члена клуба,
которому совсем не понравились три книги, что ему дали. Стивен по¬
дождал какое-то время, пока они закончат разговор. Аккуратные ряды
темно-бордовых томов всколыхнули какие-то воспоминания. Кто-то из
его знакомых выписывает книги из Клуба подбора книг. Но не его
коллеги по больнице. Он методично пробегал мысленным взором книж¬
ные полки своих друзей и знакомых и наконец нашел ответ.
— Мне, к сожалению, совсем некогда читать, — сказал он мисс
Титли. — Но книги у вас прекрасные. Если не ошибаюсь, один из
моих друзей — член вашего клуба. Вы знакомы с сэром Рейнольдом
Прайсом?
Мисс Титли и в самом деле знала его. Сэр Рейнольд их почетный
член. Он сам приезжает раз в месяц за книгами, они всегда так инте¬
ресно беседуют. Очаровательный человек во всех отношениях сэр Рей¬
нольд Прайс.
133
— Интересно, он видел здесь мисс Салли Джапп? — спросил не¬
уверенно Стивен. Он надеялся, что мисс Титли удивится, но ее реакция
была неожиданной. Она оскорбилась. Очень мягко, но в то же время
непререкаемо она сказала, что мисс Джапп не имела возможности ви¬
деть в клубе сэра Рейнольда. Она, мисс Титли, — старшая в отделе
выдачи. Больше десяти лет она на этом месте. Все члены клуба зна¬
комы с мисс Титли, а она — с ними. В общении с клиентами необхо¬
дим такт и опыт. Мисс Молпас полностью доверяет ей, и в мыслях
никогда у нее не было заменить ее кем-нибудь. Мисс Джапп, заклю¬
чила мисс Титли, была всего лишь младшим библиотекарем. Неопытная
девочка, не более тога
Стивену пришлось довольствоваться этой отповедью.
Он вернулся в больницу около четырех. Когда он проходил мимо
привратницкой, его окликнул Колли — он наклонился через конторку
с заговорщическим видом. В его старых добрых глазах сквозила тревога.
Стивен вспомнил, что в больницу наведывалась полиция. Они наверняка
беседовали с Колли. Интересно, здорово ли напортил старик в своей
излишней преданности, изо всех сил стараясь не проболтаться. А про-
болтаться-то было не о чем. Салли только один раз была в больнице.
Колли мог лишь подтвердить то, что полиция и так уже знала.
Привратник заговорил:
— Сэр, вам звонили. Из Мартингейла. Мисс Бауэрз просила вас
немедленно с ней связаться. Дело срочное, сэр.
Стивен поборол в себе панику и, прежде чем задать вопрос, заставил
себя порыться на почтовой полке, будто ищет письмо.
— Мисс Бауэрз что-нибудь пояснила?
— Нет, сэр.
Он решил позвонить из будки, что стояла в холле. Больше шансов,
что тебя никто не услышит, хотя Колли мог без помех наблюдать за
ним. Он специально отсчитал нужное число монет, не входя в будку.
Как обычно, с Чадфлитом соединили не сразу, но Кэтрин, видно, сидела
у телефона. Она взяла трубку чуть ли не раньше, чем зазвонил звонок.
— Стивен? Слава Богу, ты вернулся наконец. Приезжай, если мо¬
жешь, немедленно домой. Кто-то пытался убить Дебору.
2
Между тем в гостиной по Уиндермиер-Крисчент, дом 17, инспектор
Далглиш вел допрос, неумолимо продвигаясь к истине. Вид у Виктора
Проктора был как у загнанного зверя, который понял, что путь к от¬
ступлению перекрыт, но не может заставить себя повернуться и ветре-
134
тить свой конец. Его маленькие темные глазки беспокойно бегали по
сторонам. Миролюбивые голос и улыбка исчезли. Ничего, кроме страха,
не осталось. За последние десять минут морщины от носа ко рту словно
стали глубже. На красном, тощем, как у цыпленка, горле конвульсивно
подрагивал кадык.
Далглиш безжалостно наступал.
— Значит, вы признаете, что не возвратили деньги ассоциации «По¬
моги им немедля», которой вы заявили, что ваша племянница — сирота,
лишившаяся родителей во время войны?
— Вероятно, я должен был сообщить им о двух тысячах фунтах,
но ведь это был капитал, а не доход.
— Капитал, который вы истратили?
— Я должен был ее содержать. Не отрицаю, мне эти деньги были
переведены как ее опекуну, чтобы я их сохранил, но я должен был ее
кормить, разве нет? Нам всегда было трудно с деньгами. Училась она
в школе бесплатно, но мы ее одевали. Мне нелегко было, поверьте.
— И вы продолжаете настаивать, что мисс Джапп не знала, что ее
отец завещал ей деньги.
— Она тогда совсем маленькой была. А потом уже смысла не было
говорить ей об этом.
— Потому что к тому времени эти деньги вы растратили?
— Я тратил их на нее, говорю вам. Я был вправе тратить их. Мы
с женой были ее опекунами и делали все, что было в наших силах.
А надолго бы их хватило, если бы отдали их ей, когда ей исполнился
двадцать один год? Мы все эти годы ее кормили, не получая ни от
кого ни пенса.
— Если не считать тех пожертвований, которые вы получили от
ассоциации «Помоги им немедля».
— Но ведь она потеряла родителей во время войны, верно? Не боль-
но-то они расщедрились. Хватало только на школьную форму.
— И вы продолжаете отрицать, что были в Мартингейле в прошлую
субботу?
— Я уже сказал вам. Что вы прицепились ко мне? Не был я там,
не был, что я там забыл?
— Может, вам захотелось поздравить племянницу в связи с ее по¬
молвкой. Вы же сказали, что рано утром в субботу вам позвонила мисс
Лидделл и сообщила об этом. А мисс Лидделл продолжает отрицать,
что звонила.
— Ничем не могу помочь. Если это не Лидделл, значит, кто-то
подделывался под нее. Откуда мне знать, кто это был?
— Вы абсолютно уверены, что не ваша племянница?
— Говорю вам, мисс Лидделл.
135
— Так, значит, под впечатлением от телефонного разговора вы ре¬
шили поехать в Мартингейл, чтобы повидаться с мисс Джапп?
— Нет. Нет же, говорю вам. Я ездил весь день на велосипеде.
Далглиш неторопливо вытащил из портмоне две фотографии и по¬
ложил их на стол. На них была запечатлена стайка детей, входящих
в огромные кованые железные ворота усадьбы Мартингейл, личики —
в гримаске, потому что каждый пытается убедить спрятавшегося фото¬
графа, что именно он — «самый счастливый ребенок, пришедший на
праздник». За ними возвышаются взрослые, являя собой менее привле¬
кательное зрелище.
Неприметная фигура в плаще возле столика с входными билетами,
руки в карманах; мужчина получился не очень четко, но ошибиться
нельзя. Проктор протянул было левую руку, словно хотел разорвать
фотографию, но опустил.
— Ладно, — произнес он. — Лучше уж я скажу. Я был там.
3
Он быстро закончил все дела. И не в первый раз Стивен позавидо¬
вал тем, для кого личные заботы отнюдь не всегда стоят на втором
месте после профессиональных. К той минуте, как он все сделал и
заказал "машину, он просто ненавидел больницу и что-то требующих,
ненасытных пациентов. Ему было бы легче, если бы доверился кому-то,
рассказал о случившемся, но что-то его удерживало. Коллеги, верно,
решили, что его вызывает полиция, что арест неминуем. Ну и пусть.
Наплевать на них, пусть думают что хотят. Слава тебе Господи, он
смоется отсюда, ведь здесь живые жертвуют собой ради полумертвых.
Потом он даже не мог вспомнить, как домчался до дома. Кэтрин ска¬
зала, что Дебора в безопасности, покушение не удалось, но Кэтрин дура
набитая. Как они могли допустить такое? Кэтрин была спокойной, когда
говорила по телефону, но подробности, которые она рассказала Стивену,
хотя и весьма толково, ровным счетом ничего не прояснили. Кто-то про¬
ник в комнату к Деборе рано утром и пытался задушить ее. Она вырва¬
лась и начала звать на помощь. Первой прибежала Марта, чуть позднее
Феликс. К тому времени Дебора уже пришла в себя и притворялась, что
проснулась от кошмарного сна. Но она была смертельно напугана и
скрыть этого не могла, остаток ночи просидела у камина в комнате Мар¬
ты, заперев все окна и двери, подняв как можно выше ворот халата и
закутав им шею. К завтраку она вышла, обмотав шею шифоновым шар¬
фом; она была немного бледной и утомленной, но вполне владела собой.
Феликс, сидевший рядом с Деборой за ленчем, заметил синяк над шар¬
136
фом и вытянул из нее признание. Потом посовещался с Кэтрин. Дебора
умолила их не будоражить маму, и Феликс уступил ей, но Кэтрин
настояла, чтобы послали за полицией. Далглиша в деревне не было. Кон¬
стебль сказал, что он с сержантом Мартином в Кэннингбери. Феликс не
стал оставлять ему никакой записки, а просто попросил, чтобы он как
можно скорее приехал в Мартингейл. Миссис Макси они ничего не ска¬
зали. Старый Макси был совсем плох, они надеялись, что к тому времени,
как ее мать что-то заподозрит, синяк у Деборы пройдет. Дебора, сказала
Кэтрин, не столько боится, что на нее могут напасть, — ее в ужас при¬
водит мысль, что происшедшее напугает мать. Они ждут Далглиша, но
Кэтрин сочла необходимым поставить в известность Стивена. Она позво¬
нила, не советуясь с Феликсом. Очень может быть, что Феликс не
поддержал бы ее. Но пора кому-нибудь заняться этим делом серьезно.
Марта ничего не знает. Дебора в ужасе еще и от того, что Марта, как
только узнает, не захочет оставаться в Мартингейле. Кэтрин не разделяет
точку зрения Деборы. Раз убийца на свободе, Марта имеет право поза¬
ботиться о собственной безопасности. Глупо рассчитывать, что происшед¬
шее можно долго хранить в тайне. Но Дебора угрожает, что, если
полиция сообщит о происшедшем Марте или матери, она будет все от¬
рицать. Поэтому Стивену следует немедленно приехать и принять реше¬
ние. Кэтрин больше не в состоянии все решать сама. Это не удивило
Стивена. Херп и Кэтрин и так уж слишком много на себя взяли. Дебора
совсем рехнулась — хочет скрыть такое. Если только у нее нет на то
серьезных оснований. Если опасность во второй раз оказаться в лапах
убийцы пугает ее меньше, чем перспектива узнать истину. Покуда его
руки и ноги автоматически управлялись с переключателем скоростей,
тормозом, рулем, мозг лихорадочно бился над вопросами. Сколько вре¬
мени прошло между тем, как закричала Дебора и как у нее в комнате
появились Марта и Феликс? Марта спала за стеной. Естественно, она
проснулась первой. А Феликс? Почему он согласился утаить происшед¬
шее? Безумие — относиться к убийце и к попытке убийства так, точно
это какие-то военные приключения. Они прекрасно знают, что Феликс
проявил себя героем, черт бы его побрал, но кому нужен его героизм в
Мартингейле? И вообще, что они, собственно, знают об этом Феликсе?
Дебора ведет себя странно. Не похоже на Дебору — звать на помощь.
Раньше, когда она дралась, то впадала в ярость, а не в панику. Но тут
он вспомнил ее застывшее в ужасе лицо, когда они увидели труп Салли,
как ее внезапно затошнило, вспомнил, как она неверными шагами по¬
брела к дверям. Кто знает заранее, как человек поведет себя в тяжкую
минуту?! Кэтрин была молодцом, а Дебора сдрейфила. Но Кэтрин больше
довелось сталкиваться с жертвами насильственной смерти. И у нее, дол¬
жно быть, крепче психика.
137
Массивная дверь в Мартингейле была открыта. В доме царила стран¬
ная тишина. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Когда он
вошел, на него устремились четыре пары глаз, и он услышал, как с
облегчением вздохнула Кэтрин. Дебора сидела в кресле с подголовни¬
ком у камина. Кэтрин и Феликс стояли рядом, Феликс — выпрямив¬
шись, весь внимание, а Кэтрин — протянув руки над спинкой кресла
и положив их на плечи Деборы, словно хотела ее защитить и утешить.
Дебора, похоже, не противилась. Голова ее была откинута на подголов¬
ник. Рубаха с высоким воротом распахнута, желтый шифоновый шарф
свисал с руки. Даже от дверей Стивену был виден пунцовый синяк
над тонкой ключицей. Напротив Деборы в спокойной позе на краешке
стула сидел Далглиш, но взгляд его был сосредоточенным и вниматель¬
ным. Он и Феликс Херн напоминали разбежавшихся по разным углам
комнаты, ощетинившихся кошек, конечно же, вездесущий сержант Мар¬
тин со своим блокнотом тоже где-то здесь, не иначе. Эту немую сцену
нарушил бой часов — небольшие позолоченные часы пробили три чет¬
верти часа, уронив в тишину чистые, как хрусталики, звуки. Стивен
быстро подошел к сестре и поцеловал ее. Щека была ледяной. Выпрям¬
ляясь, он встретился глазами с ее взглядом, но смысла его он не смог
угадать. Может, мольба — или предупреждение? Он повернулся к Фе¬
ликсу.
— Что случилось? — спросил он. — Где мама?
— Наверху с мистером Макси. Она почти все время теперь с ним.
Мы сказали ей, что инспектор Далглиш пришел к нам, как обычно,
что-то уточнить. Не надо ее пугать, ей и так тяжело. И Марту тоже.
Если Марта всполошится и решит взять расчет, придется искать другую
опытную сиделку, а сейчас не до этого. Даже если бы и смогли найти
женщину, которая захотела бы к нам прийти.
— Вы кое о чем забыли, — оборвал его грубо Стивен. — Как насчет
Деборы? Мы станем сидеть и ждать, когда убийца придет во второй раз?
Он решил сбить спесь с Феликса, — думает, что все в доме ему
подчинены, мол, надо кому-то обо всем заботиться, раз у сына хозяина
дома на первом месте работа, а потом уж семья. Ответил Далглиш:
— Я обеспечиваю безопасность миссис Рискоу, доктор. Пожалуйста,
осмотрите ее шею и выскажите ваше мнение.
Стивен повернулся к нему.
— Мне трудно выполнить вашу просьбу. Эппс — наш домашний
врач. Почему бы его не позвать?
— Ведь я прошу осмотреть, а не лечить. Не время пускаться нам
в глубокомысленные профессиональные дискуссии. Делайте то, о чем
вас просят.
Стивен снова наклонился. Через минуту выпрямился и сказал:
138
— Он душил обеими руками — спереди чуть повыше ключицы,
сзади — над лопатками. Синяки довольно большие, но царапин от ног¬
тей или следов от больших пальцев нет. Гортань не задета, я в этом
уверен. Через день-два синяки сойдут. Ей особого вреда не причини¬
ли. — И добавил: — По крайней мере, ее физическому состоянию.
— Другими словами, — сказал Далглиш, — попытка была люби¬
тельской?
— Можете, если это столь важно, определить и так.
— Для меня важно. Не думаете ли вы, что убийца прекрасно знал
свое дело? Знал, куда и как давить, чтобы не причинить слишком
большого вреда? Может, нас хотели убедить, что человек, убивший мисс
Джапп, обладая подобными любительскими навыками, на большее и не
способен? А вы что думаете, миссис Рискоу?
Дебора застегивала блузку. Она высвободилась из хозяйских объя¬
тий Кэтрин и начала обматывать шарф вокруг шеи.
— Простите, что я разочаровала вас, инспектор. Может, в следую¬
щий раз он лучше справится со своей работой. Мне он показался ма¬
стером своего дела, спасибо.
— Почему вы так спокойно реагируете на случившееся? — возму¬
тилась Кэтрин. — Если бы миссис Рискоу не удалось высвободиться
и закричать, ее не было бы в живых. Совершенно ясно, что в темноте
ему было трудно, схватил, как смог, а ее крик напугал его. Не исклю¬
чено, что это не первая попытка. Не забывайте, что снотворное было
подброшено в кружку Деборы.
— Я не забыл, мисс Бауэрз. Как не забыл и то, что пропавший пузырек
мы нашли под колышком с ее именем. А где вы были прошлой ночью?
— Помогала ухаживать за мистером Макси. Мы были всю ночь
вместе с миссис Макси, если не считать минут, когда уходили в ванную
комнату. После полуночи мы просто не расставались.
— А доктор Макси был в Лондоне. Покушение было совершено в
удобное для всех вас время. Вы не видели этого таинственного убийцу,
миссис Рискоу? Может, узнали его?
— Нет. Я спала не очень крепко. И решила, что мне снится кошмар.
Я проснулась, когда почувствовала его пальцы на шее. Ощутила дыха¬
ние на лице, но-узнать его не ^смогла. А когда я'вскрикнула и стала
искать выключатель, он выбежал.' Я включила свет и закричала. Я была
в ужасе. Даже не со страху. Сон и явь слились каким-то образом
вместе. Я не -понимала, где начинается одно и кончается другое.
— А тем не менее, когда пришла миссис Балтитафт, вы ничего не
сказали ей?
— Не хотела пугать ее. Мы ведь ни на секунду не забываем, что
где-то рядом бродит убийца, но нам приходится выполнять свои домаш¬
139
ние обязанности. Ей не стало бы легче, если бы она узнала о случив¬
шемся.
— Вы очень радеете за ее душевный покой, но не думаете о ее
безопасности. Остается удивляться вашему беспечному отношению к
маньяку. Совершенно очевидно, что мы имеек< дело с маньяком. Но вы,
надеюсь, не пытаетесь убедить меня, что мисс Джапп убита по ошибке,
что ее приняли за миссис Рискоу?
Наконец заговорил Феликс:
— Мы ни в чем не пытаемся убедить вас. Это ваша работа — убеж¬
дать нас. Мы только знаем, что случилось. Я согласен с мисс Бауэрз:
миссис Рискоу в опасности. Полагаю, вы готовы обеспечить ее безопас¬
ность всеми возможными способами, на какие она вправе рассчитывать.
Далглиш посмотрел на него.
— Когда вы пришли в комнату к миссис Рискоу?
— Сразу же после миссис Балтитафт, я думаю, и минуты не прошло.
Я вскочил с постели, как только миссис Рискоу стала звать на помощь.
— И ни вы, ни миссис Балтитафт не видели непрошенного гостя?
— Нет. Вероятно, он успел сбежать с лестницы до того, как мы
вышли из своих комнат. Естественно, я никого не искал, потому что
только утром мне сказали, что в действительности произошло. Потом
стал искать, но никаких следов не обнаружил.
— А как, по-вашему, этот человек забрался в дом, миссис Рискоу?
— Вероятно, через балконную дверь в гостиной. Мы выходили в сад
прошлой ночью и могли забыть запереть ее. Марта сказала, что утром
она не была закрыта.
— Под словом «мы» вы имеете в виду себя и мистера Херна?
— Да.
— Вы были в халате, когда горничная пришла к вам в комнату?
— Да, я его надела как раз перед этим.
— И миссис Балтитафт поверила вашему рассказу о кошмарном сне
и предложила вам провести остаток ночи у камина в ее комнате?
— Да. Она не хотела ложиться спать, но я заставила ее. Мы выпили
чая у камина.
— Значит, вырисовывается такая картина, — сказал Далглиш. —
Вы пошли вечером прогуляться с мистером Херном по саду вокруг
дома, где недавно было совершено убийство, а вернувшись, оставили
балконную дверь открытой. Ночью некий незнакомец явился к вам в
комнату, совершил неумелую попытку задушить вас непонятно по ка¬
ким мотивам — во всяком случае, ни вы, ни кто иной не может даже
предположить, что это за мотивы, а потом исчез, не оставив следов. И
горло не очень-то пострадало, раз вы смогли закричать так, что вас
услыхали в соседних комнатах. Когда миссис Балтитафт и мистер Херн
140
прибежали к вам, вы достаточно уже оправились от испуга и смогли
сочинить историю о случившемся, а чтобы она выглядела правдоподоб¬
ной, вы встали с постели, надели халат с высоким воротом. Не кажется
ли вам такая версия слишком рациональной, миссис Рискоу?
— Нисколько, — грубо оборвал его Феликс. — Все, что происходит
в этом доме, начиная с прошлой субботы, не назовешь рациональным.
Но даже вы вряд ли допустите мысль, что миссис Рискоу пыталась
сама задушить себя. Такие синяки сам себе не поставишь, а если они
есть, то кто же наградил ее ими? Неужели вы действительно считаете,
что присяжные не свяжут эти два преступления в один узел?
— Не думаю, чтобы присяжным пришлось рассматривать такую воз¬
можность, — сказал спокойно Далглиш. — Я практически закончил
расследование причин смерти мисс Джапп. Приключившееся прошед¬
шей ночью вряд ли изменит мои выводы, разве что внесет еще одну
подробность. Пора заканчивать это дело, и я предполагаю подвести итог.
Если миссис Макси не возражает, я хотел бы повстречаться со всеми
вами здесь в восемь вечера.
— Я нужна вам, инспектор?
Все повернулись к дверям. Элеонора Макси так тихо вошла в гос¬
тиную, что только Далглиш заметил ее. Она, не дожидаясь ответа,
быстро подошла к сыну.
— Я рада, что ты приехал, Стивен. Тебе Дебора позвонила? Я и
сама собиралась, если ему не станет лучше. Трудно судить, но, по-мо¬
ему, наступила какая-то перемена. Пригласи мистера Хинкса. И Чарлза,
пожалуйста.
Вполне естественно, подумал Стивен, что она зовет сначала священ¬
ника, потом доктора.
— Я сперва сам поднимусь, — сказал он. — Конечно, если инспек¬
тор не возражает. Полагаю, дальнейшие обсуждения бесполезны.
— Но только до восьми вечера, доктор.
Возмущенному его тоном Стивену захотелось — уже в какой
раз — сказать, что когда обращаются к хирургам, то обычно говорят
«мистер». Но он воздержался от подобной педантичной мелочности, по¬
нимая, что это глупо, сейчас нужно помочь матери. И он уже несколько
дней почти не вспоминал об отце. Надо немедленно пойти к нему.
Далглиш и его расследование, ужасное убийство Салли отступили пе¬
ред новой и более безотлагательной необходимостью. Тут он, по крайней
мере, может выполнить свой сыновний долг.
Но внезапно дверной проем загородила Марта. Она стояла, беззвучно
открывая и закрывая рот, бледная, ее била дрожь. Из-за ее спины
выступил высокий молодой человек. С ужасом взглянув на хозяйку и
коротко махнув в сторону незнакомца — жест этот означал скорее, что
141
она пытается помешать ему войти, чем приглашает в комнату, — Марта
удалилась, издав какой-то звериный стон. Человек посмотрел ей вслед
с любопытством, потом перевел взгляд на присутствующих. Он был
очень высоким, больше шести футов, коротко стриженный, волосы свет¬
лые, выгоревшие на солнце. В коричневых вельветовых брюках и ко¬
жаном пиджаке. Загорелая, крепкая шея, мужественное лицо, пышущее
здоровьем. Длинноногий, длиннорукий. Через плечо перекинут рюкзак.
В правой руке — новенькая самолетная сумка с золотыми крылышка¬
ми. В его огромном коричневом кулаке она выглядела до смешного
маленькой, словно женская безделушка. Подле него сразу же поблек
Стивен, а усталость и разочарования, которые пришлось испытать Фе¬
ликсу за пятнадцать лет, мгновенно проступили морщинами на его
лице. Он заговорил; в голосе его, безмятежном и уверенном, не было и
тени робости. Мягкий голос, с легким американским акцентом, хотя
сомневаться в его английском происхождении не приходилось.
— Я, кажется, напугал вашу горничную. Простите, что так вламы¬
ваюсь к вам, но боюсь, Салли никогда вам обо мне не говорила. Меня
зовут Джеймс Ритчи. Она меня ждет, это точно. Я ее муж. — Он
повернулся к миссис Макси. — Она никогда не говорила мне, какая у
нее здесь работа, и я вовсе не хочу причинять вам неудобства. Я
приехал забрать се.
4
Спустя годы Элеонора Макси, отдыхая в гостиной, часто вспоминала
это долговязое, самоуверенное привидение, возникшее перед ней на по¬
роге, и вновь ощущала пугающую тишину, наступившую после его слов.
Молчание длилось с минуту, не больше, а теперь, когда она вспоминала
это, ей казалось, что он долго-долго разглядывал их с уверенной не¬
принужденностью, а они смотрели на него в ужасе. Они являли собой
живую картину, изображавшую потрясение, думала миссис Макси. Са¬
ма же она не испытывала ничего. За последние дни ее так вымотало,
что это открытие нисколько не ошеломило ее, она стала бесчувственной
как бревно. Никакие новые подробности о Салли Джапп уже не могли
ее удивить. В голове не укладывалось, что она умерла, что ей сделал
предложение Стивен, что столько людей оказались втянутыми в исто¬
рию ее жизни и смерти. Тот факт, что она была не только матерью,
но и женой, был любопытен, но ошеломить не мог. Не испытывая того
волнения, в коем пребывали все остальные, она перехватила быстрый
взгляд брошенный Феликсом Херном в сторону Деборы. Явление не¬
знакомца явно поразило его, но в его молниеносной реакции были и
142
любопытство и торжество. Стивен был потрясен. Кэтрин Бауэрз вспых¬
нула пунцовым румянцем и в буквальном смысле слова разинула
рот — весьма вульгарная форма изумления. Потом повернулась к Сти¬
вену, точно возлагая на него бремя спикера. Последним миссис Макси
удостоила взглядом Далглиша, и на долю секунды их взгляды встре¬
тились. Она прочитала мимолетное, но явное сочувствие. И поймала
себя на мысли: «Салли Ритчи. Джимми Ритчи. Так вот почему она
назвала своего сына Джимми — в честь отца. А я понять не могла,
почему он должен быть Джимми Джапп. И чего они на него устави¬
лись? Хоть бы кто слово из себя выдавил». И тут Дебора, побледневшая
так, что даже губы побелели, заговорила точно сомнамбула:
— Салли умерла. А вах< не сообщили? Она умерла, ее похоронили.
Считают, что кто-то из нас убил ее.
Она задрожала как лист, Кэтрин подскочила к ней, опередив Сти¬
вена, схватила, не дав упасть, и усадила в кресло. Картина была на¬
рушена. Внезапно всех будто прорвало. Стивен и Далглиш подошли к
Ритчи. Кто-то из них тихо проговорил: «Пройдемте лучше в кабинет»,
и они втроем быстро удалились. Дебора откинулась на спинку кресла,
закрыв глаза. Миссис Макси наблюдала, как она страдает, со слабым
чувством раздражения и вялым любопытством — что же за всем этим
кроется? Ей выпали куда более тяжкие страдания.
— Мне надо идти к мужу, — сказала она Кэтрин. — Может, по¬
можете мне?. Скоро придет мистер Хинкс, я не рассчитываю особо на
помощь Марты. Гость выбил ее из колеи.
Кэтрин могла бы ответить, что не одну Марту он выбил из колеи,
но лишь что-то мрачно пробурчала в знак согласия и тотчас вышла.
Конечно, она действительно очень помогла и от души заботилась о
больном, но миссис Макси прекрасно понимала, что ее гостья добро¬
вольно взяла на себя роль бодрой помощницы, способной справиться со
всеми трудностями. Для последнего происшествия и одной-то участни¬
цы много1, но в Кэтрин кипели жизненные силы, и чем слабее стано¬
вилась Дебора, тем сильнее становилась Кэтрин. Миссис Макси
обернулась с порога к Феликсу Херну.
— После того как Стивен побеседует с Ритчи, думаю, ему следует
подняться к отцу. Он без сознания, но Стивену надо быть там. Деборе
1 Обыгрывается шекспировское выражение:
Ишь, сколько вызвал баб, как
сущий заклинатель!
Тут много и одной, проваливай,
приятель!
(«Комедия ошибок», III акт, 1-я сцена.
Перев. П.И. Вайнберга)
143
тоже надо бы подняться, когда она придет в себя. Скажите ей, будьте
так любезны. — И, отвечая на его немой вопрос, добавила: — Далгли¬
шу не надо сообщать. Он может не менять свои планы на сегодняшний
вечер. К восьми вечера все будет кончено.
Дебора выпрямилась в кресле, шифоновый шарфик на шее ослаб.
— Что с твоей шеей, Дебора? — без особого интереса спросила
миссис Макси.
— Опять на лошади дурила, — ответил Феликс. — Вот и наказана
по заслугам.
Не удостоив больше дочь взглядом, Элеонора Макси вышла, оставив
их вдвоем.
5
Полчаса спустя Саймон Макси умер. Кончилось его многолетнее
полуживое прозябание. Чувства его и разум угасли еще три года тому
назад. Последний вздох лишь механически отсек его от мира, который
когда-то он знал и любил. Теперь не в его силах было встретить смерть
мужественно и достойно, но он умер тихо, без шума и суеты.
Подле него были его жена и дети, священник прочитал должные
молитвы, словно они могли быть услышаны и в них мог принять уча¬
стие этот оцепеневший человек на постели. Марту не позвали. Потом
ей скажут, что обошлись без нее. Просто они понимали, что не смогут
выдержать ее душераздирающие рыдания. Этот смертный одр лишь
последняя точка в медленном процессе умирания. Родные стояли вокруг
кровати с побелевшими лицами и пытались скорбеть, предаваясь вос¬
поминаниям и горю, но мысли их были заняты другой смертью и
думали они о восьми часах вечера.
Потом они собрались в гостиной, за исключением миссис Макси,
которую то ли совершенно не интересовало появление мужа Салли, то
ли она решила вдруг отстраниться от этого убийства и всего, что
связано с ним. Она только распорядилась не сообщать Далглишу о
смерти мужа, а потом пошла проводить мистера Хинкса.
Стивен разлил собравшимся напитки и сказал:
— Все очень просто. Конечно, я успел узнать пока самые главные
подробности. Спешил к отцу. Когда я ушел, Далглиш остался с Ритчи,
и, думаю, он-то выудил все, что хотел. Да, они были женаты. Познако¬
мились, когда Салли работала в Лондоне, а за месяц до того, как он
поехал в Венесуэлу на какую-то стройку, тайно обвенчались.
— Но почему она ничего не сказала нам? — спросила Кэтрин. —
Почему держала все в тайне?
144
— Очевидно, если бы у него на фирме узнали о его браке, он не
получил бы этой работы. Им нужен был холостяк. Зарплата была
хорошей, они смогли бы потом построить себе дом. Салли непременно
хотела, чтобы они поженились до его отъезда. Ритчи думает, это оттого,
что ей хотелось досадить тетке и дяде. Ей никогда не было у них
хорошо. Решено было, что она останется с ними жить и будет продол¬
жать работать. Она собиралась скопить к его возвращению пятьдесят
фунтов. Потом, когда она поняла, что ждет ребенка, она все равно
решила выполнить условия их договора. Бог ее знает почему, но это
не удивило Ритчи. Он сказал, что это очень похоже на Салли.
— Жаль, что он не знал до своего отъезда, беременна она или
нет, — сказал сухо Феликс.
— Может, и знал, — парировал Стивен. — А может, спросил, а она
солгала. Я не интересовался интимной стороной их жизни. Мне-то ка¬
кое до этого дело? Я говорил с человеком, который, вернувшись на
родину, узнал, что его жену убили в этом доме и остался ребенок, о
существовании которого он даже не подозревал. Не хотел бы я снова
пережить те минуты. Вряд ли уместно упрекать его в том, что он не
был достаточно предусмотрителен. И нам следовало быть более предус¬
мотрительными.
Он залпом выпил виски. Рука, державшая рюмку, дрожала. Не до¬
жидаясь, пока кто-нибудь заговорит, он продолжал:
— Далглиш вел себя с ним удивительно деликатно. Я мог бы про¬
никнуться к нему добрыми чувствами после этой беседы, если бы он
не явился к нам в дом в такой роли. Он забрал Ритчи с собой. Они
поехали в приют святой Марии посмотреть ребенка, а потом рассчиты¬
вают снять для Ритчи номер в гостинице «Охотники за луной». — Он
замолчал и снова налил себе виски. Потом продолжал: — Конечно, это
многое объясняет. Салли сказала священнику в четверг, что у Джимми
скоро будет отец.
— Но ведь она помолвилась с тобой! — воскликнула Кэтрин. —
Она приняла твое предложение!
— Собственно, она не сказала, что выйдет за меня замуж. Салли
обожала тайны, из-за этой тайны я оказался в дураках. Не думаю,
чтобы она сообщила кому-нибудь о нашей с ней помолвке. Это мы сами
все так решили. Она любила Ритчи и продолжала его любить. Знала,
что он скоро вернется. Как жалобно он заверял меня, что они горячо
любили друг друга! Он плакал и пытался всучить мне ее письма. Я
не хотел читать их. Только Небесам известно, до чего я себе и без того
противен! Господи, это было ужасно! Стоило мне взять одно, как при¬
шлось прочитать все. Он вытаскивал их из сумки и совал мне в руки,
а слезы градом текли по щекам. Они были трогательными, сентимен¬
145
тальными, наивными. Ио полными жизни, их питали подлинные чувст¬
ва!
«Не удивительно, что ты разнюнился, — подумал Феликс. — Ты-то
сам никогда не испытывал подлинных чувств».
Кэтрин Бауэрз сказала рассудительно:
— Не стоит тебе себя клеймить. Ничего подобного не случилось бы,
если бы Салли сказала, что она замужем. Притворяться в таких ве¬
щах — беду на себя накликать. Он, верно, посылал ей письма через
посредника.
— Да, через Дерека Пуллена. Он их запечатывал во второй кон¬
верт, на котором значился адрес Пуллена. А тот отдавал их Салли
во время встреч, о которых они заранее уславливались. Она никогда
не говорила ему, что они от мужа. Не знаю, какую уж там легенду
она сочинила, но наверно красивую. Пуллен дал клятву хранить все
в тайне и, насколько мне известно, не нарушил ее. Салли везло на
простачков.
— Ей нравилось разыгрывать людей, — сказал Феликс. — Но иног¬
да они оказываются опасными игрушками. Очевидно, один из одурачен¬
ных ею простаков решил, что игра зашла слишком далеко. Не ты ли
это часом, Макси?
Феликс сказал это вызывающе оскорбительным тоном, и Стивен
шагнул к нему. Но прежде чем он успел ответить, у парадных дверей
зазвонил колокольчик, а каминные часы пробили восемь.
Глава 9
1
Решили собраться в кабинете. Кто-то расставил стулья полукругом
подле массивного стола, кто-то налил воды в графин и поставил справа
от Далглиша. Далглиш сидел за столом, позади него — Мартин, и
наблюдал, как входят в кабинет подозреваемые. Элеонора Макси выгля¬
дела самой собранной. Выбрала стул, на который падал свет, и села,
отрешенная и спокойная, глядя на луг и деревья вдали. Казалось, тя¬
желые испытания позади. Стивен Макси вошел размашистой походкой,
бросил на Далглиша взгляд, полный презрения и вызова, и сел подле
матери. Феликс Херн и Дебора вошли вместе, но, не взглянув друг на
друга, сели порознь. Далглиш понял, что их отношения несколько из¬
менились после неудачно разыгранного прошлой ночью спектакля.
Странно, что Херн позволил втянуть себя в такой явный обман. Погля¬
дывая на темный синяк на шее девушки, лишь наполовину скрытый
146
вязаным шарфиком, еще больше он удивлялся тому, с какой силой
Херну пришлось душить Дебору. Самой последней появилась Кэтрин
Бауэрз. Она вспыхнула под взглядами сидевших и поспешила к сво¬
бодному стулу, словно взволнованный абитуриент, опоздавший на лек¬
цию. Когда Далглиш открывал свою папку, он услышал медленные
удары колокола. В его первый приезд в Мартингейл тоже звонили
колокола. Звонили и когда он вел допросы, то была музыка убийства.
Теперь это, похоже, был поминальный звон, и Далглиш, ни о чем не
догадываясь, подумал: кто бы это мог умереть в деревне, по ком звонят
колокола, по Салли они так не звонили.
Он оторвался от бумаг, голос его звучал спокойно:
— Одна из самых необычных особенностей этого убийства в том,
что оно явно кем-то замышлялось. Но совершенно непреднамеренно. Об
этом свидетельствуют медицинские показания. Жертву не душили дол¬
го и медленно. Имеется несколько классических симптомов асфиксии.
Была применена сила, раздавили верхний хрящ гортани. Но все же
смерть наступила в результате защемления блуждающего нерва, насту¬
пила внезапно. Она могла наступить, даже если бы убийца применил
меньшую силу. Учитывая эти факты, мы должны сделать вывод, что
совершено единичное непреднамеренное нападение. То же подтвержда¬
ют действия убийцы. Когда кто-то намеревается убить свою жертву, он
обычно пользуется веревкой, или шарфом, или чулком. Возможны и
другие варианты, но мои рассуждения вам понятны. Считанное число
людей могут быть уверены в своей способности убить голыми руками.
В этой комнате лишь один человек, который может быть уверен в этом,
но не думаю, чтобы он стал действовать подобным образом. Существуют
более эффективные способы убийства без оружия, и он знает их.
Феликс Херн пробурчал еле слышно:
— Но то было в другой стране. К тому же девка умерла1.
Может, Далглиш и услышал эту цитату или почувствовал, как
слегка напряглись собравшиеся, чтобы подавить в себе желание взгля¬
нуть на Херна, но вида не подал и тихо продолжал:
— По контрасту с этим явно импульсивным поступком мы имеем
доказательство предпринятой попытки подбросить девушке наркотики,
чтобы она потеряла сознание. Это, вероятно, было сделано для того,
чтобы потом легче было проникнуть в ее спальню, не разбудив ее, и
убить во сне. Я отклоняю версию двух отдельных, не имеющих отно¬
шения одна к другой попыток покушения на нее в одну и ту же ночь.
Ни у кого из сидящих в этой комнате не было причин любить Салли,
1 Слова Вараввы из трагедии «Мальтийский еврей* Кристофера Марло
(1564—1593), IV акт.
147
а у некоторых были причины даже ненавидеть ее. Но трудно поверить,
что два человека решили в одну и ту же ночь совершить убийство.
— Может, мы и ненавидели ее, — сказала тихо Дебора, — но не
только мы.
— Еще этот Пуллен, — сказала Кэтрин. — Не убедите меня, что
между ними ничего не было.
Кэтрин заметила, как Дебору передернуло от ее слов, но продолжа¬
ла наступать:
— А как насчет мисс Лидделл? Да каждая собака в деревне знает,
что Салли прознала о каких-то ее мерзостях и грозилась обнародовать
их. Если она способна была шантажировать одного, то почему бы ей
не шантажировать и другого?!
Стивен Макси сухо сказал:
— Мне трудно представить себе, как старушка Лидделл карабкается
по приставной лестнице или крадется по черному ходу, чтобы застать
Салли одну. У нее духу бы не хватило. И трудно представить, чтобы
она задумала задушить Салли голыми руками.
— Могла бы, — сказала Кэтрин, — если бы знала, что Салли под
наркотиком.
— Но откуда ей было знать! — сказала Дебора. — И положить
таблетки в кружку Салли она тоже не могла. Она уходила от нас с
Эппсом, когда Салли шла с кружкой в спальню. А взяла она мою
кружку, вспомните. До того мисс Лидделл была с мамой в этой комнате.
— Она взяла твою кружку точно так же, как она надела такое же
платье, как у тебя, — сказала Кэтрин. — Но снотворное можно было
положить в нее позже. Никто не собирался тебе давать наркотики.
— Позже нельзя было, — отрезала Дебора. — Как? Кто-нибудь дол¬
жен был прокрасться с пузырьком моего отца, прикинуться, что зашел
к ней поболтать, потом подождать, пока она наклонится к ребенку, и
бросить таблетку-другую ей в какао. Чепуха какая-то.
Раздался спокойный голос Далглиша:
— Ни одна из версий не имеет смысла, если связывать таблетки и
убийство. Да, как я уже сказал, считать, что некто решил задушить
Салли Джапп в ту же ночь, когда некто другой решил отравить ее,
значит полагаться на маловероятное совпадение. Но может быть другое
объяснение. А что, если эти таблетки — не единичный случай? Пред¬
положим, кто-то регулярно клал их в ночное питье Салли. Тот, кто
знал, что только Салли пьет какао, и снотворное соответственно мог
подложить в банку какао. Тот, кто знал, где хранятся таблетки, и был
в курсе, какая именно требуется доза. Тот, кто хотел подпортить репу¬
тацию Салли, чтобы ее уволили, кто мог пожаловаться: она, мол, вечно
просыпает. Тот, кто, может, больше всех в доме страдал от Салли и с
148
радостью хватался за любую возможность, пусть даже и не очень дей¬
ственную, лишь бы обрести власть над девчонкой. В каком-то плане,
как вы понимаете, это было равносильно убийству.
— Марта! — вырвалось у Кэтрин.
Макси молчали. Если они и поняли или догадались, о ком речь,
никто из них и виду не подал. Элеонора Макси подумала об оплаки¬
вающей своего хозяина Марте, которую оставили на кухне, и ей стало
не по себе. Марта поднялась, когда она вошла, и стояла на пороге,
сложив толстые грубые руки на фартуке. Она не шелохнулась, когда
миссис Макси сказала ей о случившемся. Слезы беззвучно катились по
щекам, отчего еще горше за нее было. Она заговорила, прекрасно владея
голосом, хотя слезы все текли по лицу и капали на руки. Без лишних
слов и объяснений она сообщила о своем решении. Она хотела бы взять
расчет в конце недели. У нее есть приятельница в Херфордшире, у
которой она остановится на время. Миссис Макси не возражала и не
уговаривала. Это было не в ее правилах. Теперь же, бросив на Далг¬
лиша внимательный взгляд, она попыталась разобраться в мотивах, ко¬
торые побудили ее удалить Марту от смертного одра ее хозяина, и
удивилась своему открытию: преданность, которую все в семье прини¬
мали на веру, оказалась более сложной, менее податливой и послушной,
чем они могли предположить, и вот теперь как далеко зашло дело.
Заговорила Кэтрин. Она явно не понимала, что происходит, и сле¬
дила за объяснениями Далглиша, будто бы он рассказывал заниматель¬
ную, нетипичную историю преступления.
— Марта, конечно, в любую минуту могла взять снотворное. У вас
в семье все возмутительно беспечно относились к лекарству мистера
Макси. Но зачем ей надо было давать снотворное Салли именно в эту
ночь? После эпизода за ужином миссис Макси следовало бы больше
беспокоиться по иному поводу, нежели из-за того, что Салли не про¬
сыпается вовремя. Слишком поздно было избавляться от нее таким
путем. И зачем Марте было прятать пузырек под колышек Деборы?
Я-то всегда считала, что она предана вашей семье.
— И мы так считали, — сказала сухо Дебора.
•—Она снова подбросила таблетки в какао прошлой ночью, потому
что ничего не знала о помолвке, — сказал Далглиш. — Ее не было в
столовой в те минуты, и никто не сказал ей. Она пошла в комнату к
мистеру Макси, взяла снотворное, а потом в панике спрятала его, по¬
тому что решила, что это она убила Салли таблетками. Если вы все
припомните, то поймете, что миссис Балтитафт единственная из домо¬
чадцев, кто не входил в комнату к Салли. Пока вы все стояли вокруг
ее постели, ее единственным желанием было спрятать пузырек. Зря,
конечно, она это сделала, но она была не в состоянии поступить ра¬
149
зум но. Она выбежала в сад и закопала его на первом попавшемся
газоне. Думаю, она хотела потом поменять тайник. Поэтому и пометила
колышком, что валялся поблизости. Случайно он оказался вашим, мис¬
сис Рискоу. Потом она вернулась на кухню, выбросила остатки какао
и бумагу из консервной банки в печь, вымыла банку и выкинула в
мусорное ведра Только она могла это сделать. Потоке на кухню пришел
мистер Херн проверить, как себя чувствует миссис Балтитафт, и пред¬
ложить ей помощь. Так мне сам мистер Херн сказал.
Далглиш перевернул лист в папке и прочитал:
— «Она была в трансе и все причитала, что Салли, верно, сама на
себя руки наложила. Я растолковал ей, что с анатомической точки
зрения это не представляется возможным, отчего она еще больше стала
убиваться. Она как-то странно взглянула на меня и зарыдала в голос».
Далглиш посмотрел на собравшихся.
— Думаю, можно согласиться, — сказал он, — что миссис Балти¬
тафт приняла это сообщение с облегчением. Я также подозреваю, что
до того, как мисс Бауэрз пришла накормить ребенка, мистер Херн
научил миссис Балтитафт, что говорить на допросе, которому ей пред¬
стояло подвергнуться. Миссис Балтитафт сказала мне, что она не при¬
зналась — ни ему, ни кому другому — в том, что давала Салли
снотворное. Может быть, это и правда. Но из этого не следует, что
господин Херн сам не догадался. Его цель была запутать все как можно
больше, сбить полицию со следа. К концу расследования, когда он
разыграл нападение на миссис Рискоу, он и сам принялся действовать,
стремясь обмануть нас.
— Это я придумала, — тихо сказала Дебора. — Я попросила его.
Заставила.
Херн, не обращая внимания на Дебору, сказал:
— Я, может, и догадывался о Марте. Но вроде бы она была вполне
искренней. Ничего не сказала мне, а я не допытывался. Не моего это
ума дело.
— Да, — с горечью констатировал Далглиш. — Не вашего это ума
дело.
Он перестал контролировать себя, голос потерял чзвою бесстраст¬
ность, и они с изумлением смотрели на него, пораженные его гневом.
— Это ваша жизненная установка, не так ли? Не совать нос в
чуж^е дела. Не проявлять пошлого любопытства. Если так случилось,
что произошло убийство, будем относиться к нему, соблюдая правила
хорошего тона. Даже ваши усилия помешать полиции были бы более
плодотворными, если бы вы удосужились разузнать побольше друг от
друга. Миссис Рискоу не пришлось бы уговаривать мистера Херна ими¬
тировать покушение на нее, пока ее брат находится в Лондоне, если
150
бы братик сказал ей, что у него есть алиби. Дереку Пуллену не при¬
шлось бы терзаться — надо ему или нет защищать убийцу, если бы
господин Стивен Макси потрудился объяснить, что он делал в саду в
субботу вечером. В конце концов мы добились признания от Пуллена,
но нам пришлось попотеть.
— Пуллен вовсе не хотел выгородить меня, — сказал спокойно Сти¬
вен. — Просто он не мог нарушить джентльменский кодекс. Слышали
бы вы, как он мне бубнил по телефону, что намеревается вести себя
как верный товарищ. «Ваша тайна при мне, Макси, но почему бы и вам
не вести себя благородно?!» Каков наглец!
— Я думаю, не мешало бы и нам узнать, зачем тебе понадобилась
лестница, — поинтересовалась Дебора.
— Бога ради. Я взял ее у дома Боу кока. Мы брали ее днем, доста¬
вали воздушный шар с вяза. Вы же знаете Боукока. Он бы назавтра с
утра пораньше потащил ее сюда, а она тяжелая. Мне, видно, хотелось
себя маленько поистязать, вот я и понес ее на плече. Я не знал, что
встречу Пуллена, притаившегося в конюшне. Наверное, у него в при¬
вычке было там прятаться. И что Салли убьют, я тоже не знал, и что
Пуллен со своими куриными мозгами додумается до того, что эти фак¬
ты связаны между собой, и решит: я взял лестницу, забрался в комнату
к Салли и убил ее. А зачем мне было забираться?! Я мог и в дверь
войти. Да к тому же я нес лестницу в обратном направлении.
— Может, он решил, что вы хотите сделать так, чтобы подозрение
пало на другое лицо, — предположила Дебора. — К примеру, на него.
Зазвучал ленивый голос Феликса:
— А вам не приходило в голову, Макси, что парень искренне му¬
чается и не может найти выхода?
Стивен заерзал на стуле.
— Я не лишился из-за него сна, могу вас заверить. Он не имеет
никакого права вторгаться в наши владения, и я сказал ему об этом.
Не знаю, сколько времени он там караулил, должно быть, видел, как
я брал лестницу. Потом вынырнул из тени как фурия и накинулся на
меня — мол, я обманываю Салли. Он весьма странно понимает клас¬
совые барьеры. Любой бы мог сообразить, что за мной — droit de sei
gneur1. Я посоветовал ему не встревать в чужие дела, правда, не так
вежливо, и тут он полез в драку. Я старался не отвечать, но потом
все-таки врезал ему и сбил очки. Глупо получилось. Мы были совсем
близко от дома, старались не шуметь. Шипели друг на друга, ползая
в пыли в поисках очков. Он без них ничего не видит, и я решил
проводить его до поворота на Нессингфорд-роуд. Он решил, что я вы¬
1 Право хозяина (фр).
151
проваживаю его из своего парка, но ему и так досталось, обижаться
еще и на это не стоило. Когда мы стали прощаться, он заставил себя
снова держаться приличествующих, по его разумению, манер. Он даже
пытался пожать мне руку! Я не знал — то ли рассмеяться, то ли еще
разок его стукнуть. Мне очень жаль, Деб, но он такой.
Впервые заговорила Элеонора Макси:
— Жаль, что ты нам раньше об этом не рассказал. Бедному парню
не пришлось бы так страдать.
Казалось, они забыли о присутствии Далглиша, но вот вступил в
разговор он:
— У Макси были основания молчать. Он понимал: для всех вас
важно, чтобы полиция убедилась, что лестницу к окну Салли принести
ничего не стоит. Он знал, когда приблизительно наступила смерть, и
не боялся, что полиция выяснит, что лестницу до двадцати минут пер¬
вого не отнесли к конюшне. А может даже, мы решим, что она была
под окнох. всю ночь, это было бы и вовсе хорошо. По той же самой
причине он не называл точного времени, когда он ушел от Боукока, и
сказал неправду насчет того, когда он лег спать. Если Салли убил
кто-то из находившихся под крышей этого дома в полночь, он боялся,
что подозрение упадет на многих. Он понимал, что большинство пре¬
ступлений раскрывается методом исключений. С другой стороны, я по¬
лагаю, он назвал верное время, когда он запер южную дверь. Это было
приблизительно в двенадцать часов тридцать три минуты, а мы теперь
знаем, что к двенадцати тридцати трем минутам прошло полчаса, как
убили Салли Джапп. Она умерла до того, как Макси ушел от Боукока,
и приблизительно в то время, как владелец деревенского магазина Уил¬
сон встал с постели, чтобы закрыть скрипевшее окно, и увидел Дерека
Пуллена. Тот, опустив низко голову, шел быстрым шагом по направле¬
нию к Мартингейлу. Пуллен, возможно, надеялся повидаться с Салли
и узнать от нее, что произошло. Он успел дойти до конюшни, как там
появился Макси с лестницей. А Салли Джапп была уже мертва.
— Значит, это не Пуллен? — спросила Кэтрин.
— Ну как он мог! — грубо обрезал ее Стивен. — Конечно же, не
он; он в это время со мной беседовал, а после того, как мы расстались,
он и до своей калитки-то неведомо как добрался — ничего не видел.
— А если Салли была убита до того, как Стивен вернулся от
Боукока, значит, и Стивен -не мог ее убить, — заключила Кэтрин.
Впервые, отметил Далглиш, кто-то из них заговорил о возможной
вине или непричастности одного из членов их семьи.
— Откуда вы знаете, что к тому времени она была убита? — спро¬
сил Стивен. — Она была жива в десять часов тридцать минут, а ут¬
ром — мертва.
152
— Не совсем так, — ответил Далглиш. — Два человека могут на¬
звать более точное время. Один из них — убийца, но есть и второй,
кто мог бы нам помочь.
2
В дверь постучали: на пороге стояла Марта — в чепце и фартуке,
как всегда флегматичная и бесстрастная. Из-под высокого старомодного
чепца выбились волосы, над черными башмаками выпирали лодыжки.
Может, Макси и представили в эту минуту, как эта несчастная жен¬
щина, зажав пузырек, который мог стать уликой, пробирается к себе
на кухню, подобно напуганному зверю, но виду они не подали. Она
выглядела как обычно; да, она стала им теперь чужой, но не настолько,
насколько они теперь были чужими друг для друга. Она произнесла
только: «Мистер Проктор — к инспектору», — и без лишних слов уда¬
лилась. Из полутьмы на свет вышел мужчина. Проктор был в таком
бешенстве, что не обратил внимания на лаконичную рекомендацию и
на столь многочисленное сборище явно чем-то обеспокоенных людей.
Он, казалось, вообще никого не замечал, кроме Далглиша, и с воинст¬
венным видом направился к нему.
— Инспектор, оградите меня! Это ж черт знает что такое! Я пытался
отловить вас на вокзале. Они не захотели сказать мне, где вы там
отсиживались, но этот сержантик не на того напал. Вот я прямиком
сюда и приехал. Надо что-то делать.
Далглиш с минуту наблюдал за ним.
— А что случилось? — спросил он.
— Да этот парень. Муж Салли. Бегает вокруг дома и угрожает мне.
Напился, если хотите знать. Я-то не виноват, что ее убили, я ему так
и сказал. Не позволю, чтобы он мою жену допекал. Да и соседей тоже.
Слышали бы, как он орал на всю улицу. Дочка дома. Зачем ребенку
крики слушать?! Я не имею ни малейшего отношения к этому убийству,
вы прекрасно знаете, оградите меня от хулигана.
Вид у него был такой, словно оградить его следовало бы не
только от Джеймса Ритчи. Тощий краснолицый маленький чело¬
вечек походил на растревоженную курицу и дергал головой при
каждом слове. Одет был опрятно, но во все дешевое. Серый
плащ, перчатки, в одной руке зажал мягкую фетровую шляпу с
новенькой лентой.
Кэтрин вдруг сказала:
— Вы были в этом доме в день убийства. Мы видели вас на лест¬
нице. Вы, очевидно, спускались из комнаты Салли.
153
Стивен бросил взгляд на мать.
— Лучше присоединяйтесь к нашему молебну, мистер Проктор, —
сказал он. — Общая исповедь облегчает душу. Вы отлично рассчитали
время вашего визита. Вам, как я полагаю, хочется услышать, кто убил
вашу племянницу?
— Нет! — внезапно закричал Херн. — Не валяйте дурака, Макси.
Ему здесь делать нечего.
Этот возглас напомнил Проктору, где он и кто вокруг него.
Он воззрился на Феликса, и вид его, похоже, не доставил ему
удовольствия.
— Ах, мне нечего здесь делать?! А если я захочу остаться? Я имею
право узнать, что происходит. — Он обвел горящим взором напряжен¬
ные, неприветливые лица. — Вы бы предпочли, чтобы я был убийцей.
Все вы. Можете не убеждать меня в обратном. Вы бы с радостью
приклеили мне это дело, если бы смогли. Мне несдобровать, если бы
ее отравили или ударили по голове. Жаль, что кто-то из вас не удер¬
жался и не окоротил себе руки. Но одно вы мне не приклеите — что
я ее задушил. Почему? Вот почему!
Он сделал резкое движение, раздался щелчок — и будто в гроте¬
сковой комедии на стол перед Далглишем со стуком упал протез правой
руки. Они впились в него глазами, он лежал перед ними как непри¬
стойный реликт, резиновые пальцы полусогнуты, точно просят о помо¬
щи. Тяжело дыша, быстрым толчком левой руки Проктор подпихнул
под себя стул и торжествующе водрузился на него, а Кэтрин вскинула
с укоризной свои светлые глаза, словно он был трудным пациентом и
позволил себе больше, чем обычное раздражение.
Далглиш поднял руку.
— Мы, конечно же, знали об этом, и мне приятно сообщить, что
отнюдь не столь эффектный трюк привлек мое внимание в первый
раз. Проктор потерял правую руку во время бомбежки. Протез
сделан из льна и клея. Рука светлая, сильная, у нее три искус¬
ственных пальца с суставами, как у настоящих. Двигая левым
плечом и верхней частью руки, обладатель протеза может натянуть
шнур, который идет от плеча к большому пальцу. Тем самым он
освобождает палец от зажима пружины. Как только натяжение на
плече ослабляется, пружина автоматически накрывает большим
пальцем твердый, зафиксированный указательный палец. Очень удач¬
ная, как вы можете убедиться, штуковина, Проктор многое мог ею
делать. Справлялся с работой, ездил на велосипеде, у протеза весь¬
ма натуральный вид. Но одно он не в состоянии был им сде¬
лать — задушить человека.
— А если бы он был левша?
154
— Если бы, но он не левша, мисс Бауэрз, а экспертиза показывает,
что Салли задушила сильная правая рука. — Далглиш повернул протез
и толкнул его через стол Проктору.
— И совершенно очевидно, что именно эту руку, когда она откры¬
вала люк на конюшне у Боукока, увидел тот мальчишка. Лишь один
человек, имеющий отношение к нашему делу, мог прийти в жаркий
летний день на праздник в кожаных перчатках. Это — один ключ к
установлению его личности, но есть и другие. Мисс Бауэрз абсолютно
права. Проктор был в Мартингейле в тот день.
— Ну и что с того? Салли меня попросила прийти. Она мне как-
никак племянница.
— Да будет вам, Проктор, — сказал Феликс. — Только не надо нас
дурачить, убеждать, что вы ее просто решили проведать, просто загля¬
нули посмотреть на малыша! Сколько она просила?
— Тридцать фунтов, — ответил Проктор. — Тридцать фунтов, что
ей толку теперь от них.
— И поскольку ей нужны были тридцать фунтов, — продолжал
безжалостно Феликс, — она, естественно, обратилась к своему ближай¬
шему родственнику, от которого можно было ждать помощи. Трогатель¬
ная история.
Проктор не успел ответить — вмешался Далглиш:
— Она просила тридцать фунтов, потому что хотела запастись день¬
гами к возвращению мужа. Они так условились — она пойдет работать
и сэкономит, сколько получится. Салли хотела сдержать слово — хотя
и появился ребенок. Она решила выманить у дядюшки деньги, прибег¬
нув к обычной уловке. Сказала ему, что собирается выходить замуж,
не сказала за кого, и что, если он не заплатит ей за молчание, они с
мужем расскажут всем, как он с ней обращался. Угрожала, что выведет
его на чистую воду: его хозяева и соседи в Кэннингбери, люди все
приличные, узнают, какой он прохвост. Говорила, что он воспользовался
тем, что был ее опекуном. А если он заплатит отступного, ни она, ни
ее муж никогда в жизни не напомнят о себе Прокторам.
— Но это же шантаж, — воскликнула Кэтрин. — Ну и рассказала
бы, что она там придумала. Кто бы .ем поверия? От меня бы она пенни
не получила!
Проктор молчал. Все,'казалось, забыли о. нем. Далглиш продолжал:
— Полагаю, Проктор с радостью бы последовал вашему совету, мисс
Бауэрз, если бы его племянница не произнесла одну фразу. Она ска¬
зала, что он воспользовался своими правами опекуна. Может, она имела
в виду, что к ней не так относились, как к ее кузине, хотя Проктор
станет отрицать это. Не исключено, она знала больше, чем мы думаем.
Но по причинам, которые нам нет необходимости обсуждать здесь, эта
155
фраза очень насторожила дядюшку. Реакция, вероятно, была весьма
неожиданной, а Салли, девица сметливая, тут же ухватилась за эту
ниточку. Проктор — плохой актер. Он пытался выведать, что же имен¬
но знает его племянница, и чем больше выведывал, тем больше уступал.
К тому времени как они расстались, Салли поняла, что тридцать фун¬
тов, а может и больше, у нее в кармане.
Вмешался Проктор.
— Я сказал, что мне нужна от нее расписка, — скрипучим голосом
заговорил он. — Я-то понимал, куда она гнет. Я сказал, что всей душой
готов ей помочь, раз она собралась замуж и у нее будут расходы. Но
на этом точка. Если она попытается еще раз ко мне приставать, я
обращусь в полицию, так что мне нужна ее расписка.
— Больше она не попытается, — сказала тихо Дебора. Все посмот¬
рели на нее. — Салли я имею в виду. Она просто играла вами, дергала
за ниточки и забавлялась, наблюдая, как вы пляшете. А уж коли к
забаве еще и тридцать фунтов прибавится — совсем хорошо, но главное
развлечение — посмотреть, как вы пыхтите. Но она не стала бы снова
так забавляться. После первого раза новизна пропадает. А Салли лю¬
била пожирать свои жертвы свеженькими.
— Нет, нет, — Элеонора Макси протестующе развела руками, —
она не была такой. Мы просто не знали ее по-настоящему.
. Проктор оставил ее слова без внимания и вдруг улыбнулся Деборе,
словно принимая ее в союзники.
— Это правда. Вы ее раскусили. Я был у нее на удочке. Она
продумала весь трюк со мной. Я должен был принести тридцать фунтов
тем вечером. Она заставила меня проводить ее до дома и подняться к
ней в комнату. Отвратительно себя чувствовал — пробирался как вор.
Тогда-то мы и повстречались с вами на лестнице. Она показала мне
дверь на черный ход и сказала, что откроет ее для меня к полуночи.
Я должен был спрятаться в деревьях, что за лугом, пока она не вклю¬
чит и не погасит свет в спальне — подаст сигнал.
Феликс расхохотался.
— Бедняжка Салли! Ну что за страсть к спектаклям! Она не могла
жить без представлений, даже если это и обернулось бы смертью.
— В конце концов так и вышло, — сказал Далглиш. — Если бы
Салли не пускалась в игры с людьми, она была бы жива по сей день.
— Она была сама не своя в тот день, — вспомнила Дебора. — Обе¬
зумела просто. Мало того что платье, как у меня, надела, еще притвори¬
лась, будто принимает предложение Стивена. Она, точно ребенок,
норовила все сделать назло. Получала, видно, от этого удовольствие.
— Она отправилась спать в прекрасном настроении, — сказал
Стивен.
156
И все замолкли, вспоминая. Где-то мягко и чисто пробили часы,
затем прошелестела бумага — Далглиш перевернул страницу. Где-то
там в прохладе и тишине тянулась вверх лестница, по которой Салли
поднималась со своей кружкой в последний раз. Они прислушались —
почти явственно раздались ее мягкие шаги, шорох халата по ступеням,
раскаты смеха. Вдали в темноте чуть поблескивал луг, и свет от на¬
стольной лампы отражался в нем бликами, подобно ряду китайских
фонариков в наполненной ароматами ночи. Мелькнуло белое платье,
копна волос. Или это почудилось? Где-то там, над ними — детская,
теперь опустевшая, белая и стерильная, точно морг. Мог ли кто из них
решиться сейчас подняться, открыть дверь в детскую, не боясь, что на
кровати лежит кто-то? Дебора, поежившись, сказала:
— Прошу вас, пожалуйста, скажите нам, что же случилось на са¬
мом деле!
Далглиш поднял на нее взгляд. И снова зазвучал его спокойный,
глубокий голос.
3
— Думаю, убийца отправился к мисс Джапп, поддавшись внезапно¬
му желанию до конца разобраться в чувствах и намерениях девушки,
понять, насколько она опасна. Может, хотел попросить ее о чем-то, хотя
не думаю, что мое предположение обосновано, более вероятно, он хотел
заключить с ней какую-то сделку. Гость или просто вошел в комнату
Салли, или постучал, и его впустили. Как видите, этот человек ничего
не боялся. Салли была раздета и лежала в постели. Должно быть, уже
дремала, но она отпила самую малость из кружки, и снотворное не
подействовало, просто была слишком усталой, чтобы думать о каких-то
там тонкостях, да просто думать, что делает. Она даже не удосужилась
встать с постели и надеть халат. Вы можете сделать вывод, учитывая
особенности ее характера, о которых мы сейчас услышали, что она вела
себя так, потому что гость был мужчиной. Но эти доводы вряд ли стоит
принимать во внимание.
Мы до сих пор не знаем, что произошло между Салли и гостем.
Знаех< только, что, когда гость ушел, закрыв за собой дверь, Салли была
мертва. Если мы сойдемся на том, что это было непреднамеренное
убийство, то можем предположить, что же случилось. Теперь мы знаем,
что Салли была замужем, любила своего мужа, ждала, когда он вер¬
нется и заберет ее из Мартингейла, ждала его со дня на день. Мы
можем предположить, исходя из того, как она обращалась с Дереком
Пулленом и как блюла тайну своего брака, что она черпала силы и
157
радость в этой тайне. Пуллен сказал: «Она любила все держать в
тайне». Женщина, с которой Салли работала, сказала мне: «Она была
такой скрытной девчонкой. Проработала у меня три года, но я знала о
ней под конец ровно столько, сколько знала, когда она появилась у
нас». Салли Джапп хранила молчание насчет своего замужества, даже
когда ей очень трудно было. Конечно, ничего умного в этом не было.
Муж был за тридевять земель, преуспевал. Фирма вряд ли отправила
бы его домой. Фирме ни к чему было знать об этом браке. Если бы
Салли сказала правду, кто-нибудь помог бы ей. Думаю, она хранила
тайну частично для того, чтобы доказать свою верность и умение дер¬
жать слово, а частично потому, что такой уж она была — ореол тайны
был для нее слишком притягателен. Благодаря ей она могла допекать
дядю и тетку, которых не любила, и получала от этого удовольствие.
Благодаря ей она приобрела на семь месяцев прибежище. Ее муж
сказал мне: «Салли всегда твердила: «Лучше всех устраиваются мате¬
ри-одиночки». Не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих согла¬
сился со мной, но Салли Ритчи была убеждена, что мы живем в
обществе, которое утешает себя, помогая с большей охотой заблудшим,
попавшим в переплет, чем тем, кто действительно заслужил эту по¬
мощь, но судьба его неприметна; она смогла проверить свою теорию на
практике. Думаю, ей нравилось в приюте святой Марии. Думаю, она не
теряла присутствия духа, теша себя мыслью, что она не такая, как все.
Какой она, наверно, испытывала восторг, представляя себе удивленную
мину мисс Лидделл, когда та узнает правду, и как она веселилась,
изображая мужу своих подружек по приюту. Вроде того: «А теперь
пусть Сал расскажет вам о том, как она была матерью-одиночкой».
Думаю также, что она наслаждалась властью и силой, которые ей
давала ее тайна. Наслаждалась, видя ужас, который охватил Макси
перед лицом опасности, — ведь только она одна знала, что опасность
ложная.
Дебора заерзала на стуле.
— Вы, судя по всему, много чего о ней знаете. Если она знала, что
помолвка — блеф, почему же она приняла предложение Стивена? Она
бы всех нас сберегла от ненужных треволнений, если бы сказала Сти¬
вену правду.
Далглиш посмотрел на нее.
— Она сберегла бы собственную жизнь. Но разве это похоже на
нее — говорить правду? Ждать оставалось недолго. Муж возвращался
домой через день-два. Предложение доктора Макси явилось очередныхс
осложнением, которое добавило лишь волнений — и возможность по¬
развлечься — во всей этой истории. Вспомните, ведь она не больно-то
серьезно приняла его предложение. Я считаю, что она вела себя сооб-
158
разно своей натуре. Она не выносила миссис Рискоу и не таясь выка¬
зывала ей свою неприязнь, поскольку близился час возвращения мужа.
это предложение дало ей новые шансы поразвлечься. Думаю, что,
когда к ней пришел гость, она лежала в постели сонная, счастливая,
уверенная, что у нее в руках семейка Макси, она будет крутить ею,
как захочет. Ни один из десятков людей, которых я допрашивал, не
сказал, что она была доброй. Не думаю, чтобы она любезно обошлась
и с гостем. Но она недооценила степень гнева и отчаяния, с которыми
ей пришлось столкнуться. Может, она принялась смеяться. И тут-то
сильные пальцы замкнули кольцо на ее шее.
Наступила тишина. Феликс Херн нарушил ее, резко бросив:
— Вы не ту выбрали себе профессию, инспектор. Это драматическое
представление заслуживает куда большей аудитории.
— Не глупите, Херн. — Стивен Макси поднял мертвенно-бледное,
изможденное лицо. — Неужели не понятно, что ему достаточно и того,
как мы реагируем на этот рассказ? — Он повернулся к Далглишу в
мгновенном приступе гнева. — Чьи пальцы? — спросил он требова¬
тельно. — Сколько можно разыгрывать этот фарс? Чьи руки?
Далглиш оставил его слова без ответа.
— Наш убийца подошел к двери и включил свет. Надо было бежать.
Но тут, быть может, на него нашло сомнение. Может, решил удостове¬
риться, действительно ли Салли Джапп умерла. А может, ребенок по¬
вернулся во сне, и, повинуясь естественному движению души, он
пожалел малютку, не захотел оставлять подле мертвой матери. Не ис¬
ключено, что им руководили более эгоистические соображения — ре¬
бенок своими криками мог поднять на ноги весь дом. Словом, не важно,
по какой причине он на мгновение снова включил свет. Включил и
выключил. Виктор Проктор, который поджидал в тени деревьев на краю
лужайки, принял это за условный знак. У него не было часов. Он ждал
сигнала. И он пошел вдоль газона, по-прежнему прячась в тени деревь¬
ев и кустов, к черному ходу.
Далглиш выдержал паузу, а его слушатели посмотрели на Прокто¬
ра. Он выглядел куда увереннее, перестал нервничать и изображать из
себя свирепое чудище. Он спокойно и просто рассказал эту историю,
словно воспоминания той жуткой ночи, напряженный, острый интерес
собравшихся помогли ему избавиться от смущения и вины. Теперь ему
не надо было оправдываться перед ними, и он уже не вызывал такого
раздражения. Они в общем-то были товарищи по несчастью — он тоже
оказался жертвой Салли Джапп. Они слушали его, испытывая такие
же отчаяние и страх, которые гнали его к дверям Салли.
— Я подумал, что не заметил, когда первый раз вспыхнул свет. Она
ведь сказала, что должно быть две вспышки, ну, я и подождал малень¬
159
ко. Потом подумал, лучше уж я попытаю судьбу. Смысла не было
тянуть. Я и так уж слишком далеко зашел, глупо отступать. Пусть
убедится, что я не наврал. Тридцать фунтов раздобыть — дело нешу¬
точное. Взял сколько смог со счета на почте. Тах< только десять было.
Дома кое-что было — собирал на новый телевизор. Прихватил и эти
деньги, а еще заложил часы в Кэннингбери. Хозяин магазинчика уви¬
дел, что я сам не свой, и дал мне меньше, чем они стоят. И все-таки
у меня было достаточно, чтобы она заткнулась. Приготовил для нее
расписку. После нашего скандала в конюшне не хотел рисковать. Я
так решил — отдам ей деньги, заставлю ее расписаться и отчалю
домой. А если еще раз попробует со мной шутки шутить, припугну,
что подам на нее в суд за вымогательство. Тогда-то мне расписка и
пригодится, я, конечно, не думал всерьез, что до этого дело дойдет. Ей
просто нужны были деньги, а потом она оставит меня в покое. Какой
смысл еще раз ей пытаться* меня выставить?! Не могу я деньги раздо¬
бывать по первому свистку, она это прекрасно знает. Наша Салли была
неглупой девчонкой.
Дверь была отперта, как она и говорила. Я прихватил с собой
фонарик, так что без труда нашел лестницу и поднялся к ней наверх.
Она еще днем показала мне дорогу. Я в два счета сориентировался В
доме стояла гробовая тишина. Точно все вымерли. Дверь в комнату
Салли была закрыта, из замочной скважины и из-под двери свет не
пробивался Я удивился. Подумал — стучать или нет, но побоялся
шуметь. Так тихо было, что мороз по коже подирал. Все-таки я открыл
дверь и тихонько позвал ее. Она не ответила. Я пошарил фонариком
по комнате. Она лежала на постели. Сначала я решил, что она спит, —
ну, вроде как отсрочку смертельному приговору дал. Подумал, может,
на подушку положить деньги, а потом решил: какого черта? Ведь это
она просила меня прийти. Ее забота — сидеть и ждать меня. К тому
же хотел поскорее выбраться из этого жуткого дома. Не знаю, когда я
понял, что она и не спит вовсе. Подошел к постели. Вот тут-то меня
и шарахнула ба, она мертва! Странное дело, почему ошибиться нельзя
в таких вещах. Понял, что она не заболела и не потеряла сознание.
Салли была мертва. Один глаз закрыт, а другой чуть-чуть приоткрыт.
Она словно смотрела на меня, и я закрыл веко левой рукой. Не пойму,
почему я дотронулся до нее. Глупость какая-то. Просто решил закрыть
ей глаз. Простынку ей подоткнули под самый подбородок, точно кто-то
хотел, чтобы ей уютнее было. Когда поправлял простыню, увидел, что
у нее на шее синяк. До того слово «убийство» не приходило мне в
голову. А когда до меня дошло, я совсем перепугался. Мне бы сообра¬
зить, что работа сделана правой рукой и что меня никто не заподозрит,
но, когда душа в пятках, уже ничего не соображаешь. В руках ведь у
160
меня фонарик был, так вот, меня такой колотун взял, что вокруг ее
головы маленькие пятна света заскакали. Не мог дрожь унять. Пытался
успокоиться, решить, что же мне делать теперь. Потоке сообразил —
она мертва, а я в ее комнате с пачкой денег. Дураку ясно, что обо мне
подумают. Главное — унести ноги. Не помню, как у двери очутился,
но не тут-то было. Услышал в коридоре шаги. Тихие шаги. Может, у
меня уши заложило. До того взвинчен был, что слышал только, как
сердце колотится. В ту же секунду замкнул дверь и прислонился к
ней, сдерживая дыхание. С той стороны остановилась женщина. «Салли!
Ты спишь, Салли?» — спросила она тихонько. Уж не знаю, кто это
был, но она зря рассчитывала, что Салли ее услышит. Может, она и
не больно хотела, чтобы та ее услышала. Я гадал над этим уже потом,
а тогда не стал ждать. Начнет барабанить в дверь, разбудит мальчишку
или поймет: что-то стряслось, и поднимет весь дом на ноги. Надо сва¬
ливать. Я, к счастью, всегда в форме, высоты не боюсь. Да там и не
так уж высоко. Вылез из бокового окна, его деревья прикрывают, за
сточную трубу держаться можно было. Руки не поцарапал, да и в кедах
легко было цепляться за трубу. Напоследок, правда, сорвался, вывихнул
лодыжку, но в тот момент даже не почувствовал. Стремглав бросился
к деревьям, потом обернулся — комната Салли была по-прежнему в
темноте, вроде бы я был в безопасности.
Я припрятал свой велосипед в живой изгороди у газона, а когда
нашел, скажу вам, обрадовался до смерти. Только на велосипеде я
понял, что вывихнул ногу. Не мог нажать на педаль. И все-таки поехал.
Принялся думать, что мне делать. Нужно алиби. У Финчуорти инсце¬
нировал катастрофу. Совсем нетрудно было. Там есть тихий отрезок
дороги, по левую сторону — стена. Я со всего размаха врезался в нее,
переднее колесо погнулось. Потом порезал перочинным ножом шину. О
себе беспокоиться не надо было. Я и так смахивал на жертву катаст¬
рофы. Лодыжка распухла, чувствовал себя погано. Видно, недавно до¬
ждик шел, убей меня Бог не заметил, хотя промок и продрог. Пришлось,
конечно, попыхтеть, пока я доволок велосипед до Кэннингбери, домой
попал около двух ночи. Старался не шуметь, так что оставил велосипед
в палисаднике. Боялся разбудить миссис Проктор до того, как перестав¬
лю часы внизу — их у нас двое. В спальне-то нет ни будильника, ни
простых часов. Я обычно завожу каждый вечер свои золотые наручные
и кладу на тумбочке у постели. Если бы удалось войти, не разбудив
жену, все было бы в порядке. Но не везло мне. Она, видно, не спала
и прислушивалась, потому что подошла к лестнице и позвала меня
сверху. Тут уж терпение мое лопнуло, я заорал, чтоб немедленно ло¬
жилась, я скоро поднимусь. Послушалась — она всегда слушается, —
но я-то знал, что очень скоро она вниз пожалует. Все-таки какое-то
6 'Р.Д.Джеймс «Не женское дело*
161
время я выиграл. Пока халат свой нацепит да спустится в шлепанцах
по лестнице, я переведу часы на двенадцать ночи. Ей, видите ли, обя¬
зательно надо меня попоить чаем. Я-то дергался, как бы мне ее в
постель отправить, пока городские часы не пробили два часа ночи. И
как она не заметила мой жуткий вид! Все-таки мне удалось прогнать
ее назад в спальню довольно скоро, и она успокоилась. А уж мне-то
было не по себе, доложу я вам! Не дай Бог вторую такую ночь пере¬
жить! Можете что угодно говорить о нас и о том, как мы относились
к Салли. Но она не очень-то с нами бедовала, сдается мне. Нашла сука
себе могилу.
Он выкрикнул грязное слово, а потом еще что-то пробормотал —
может, извинения — и закрыл лицо своей жутковатой правой рукой.
Какое-то время все молчали, поток« Кэтрин сказала:
— Вы не приходили на дознание. Нас это удивило, но кто-то сказал,
что вы нездоровы. Боялись, что опознают? Но вам была известна при¬
чина смерти Салли и вы понимали, что вы вне подозрений.
Пока Проктор рассказывал о своих приключениях, он очень волно¬
вался, отчего говорил легко и свободно. А теперь надо было оправды¬
ваться, и он снова ощетинился и стал грубить.
— Почему это я должен был идти? Да я чувствовал себя неважно,
не до разговоров было. Я-то знал, отчего она умерла. Полиция нам свою
версию изложила — в воскресенье утром прислала ко мне парня. Он
долго не тянул, сразу спросил, когда я ее в последний раз видел, ну,
а у меня все уже готово. Вы небось считаете, что я должен был
выложить ему все начистоту. Нашли дурака! Салли, пока жива была,
помучила нас изрядно, ну а теперь от нее, мертвой, я не хотел непри¬
ятности иметь. Не считал нужным свои личные дела на всеобщее обоз¬
рение в суде .выставлять. Как вам объяснить. Люди ведь все
выворачивают.
— А еще хуже, когда они понимают слишком хорошо, — сказал
сухо Феликс.
Худое лицо Проктора вспыхнуло. Поднявшись, он повернулся спи¬
ной к Феликсу и обратился к Элеоноре Макси:
— Простите, я пойду. Не хотел вам мешать. Мне просто надо было
повидать инспектора. Уверен, все закончится благополучно, но я вах«
тут не нужен.
«Говорит так, словно тут кто-то рожает», — подумал Стивен. Же¬
лание доказать свою независимость от Далглиша и дать понять, что
один из Макси чувствует себя ко всему этому непричастным, заставило
его спросить:
— Хотите, я отвезу вас домой? Последний автобус уехал в восемь
вечера.
162
Проктор, не глядя на него, отрицательно покачал головой.
— Нет. Спасибо. Я на велосипеде. Они хорошо поработали, во всем
разобрались. Не надо меня провожать, не беспокойтесь.
Он стоял, опустив руки в перчатках, — странная, жалкая фигурка,
но было в нем и некое достоинство.
«По крайней мере, — подумал Феликс, — у него хватает ума по¬
нять, что он здесь лишний».
Внезапно Проктор дернул левой рукой — неестественным, быстрым
жестом протянул ее Элеоноре Макси, и она ответила на рукопожатие.
Стивен проводил его до дверей. Пока его не было, все молчали.
Феликс чувствовал, как все в нем напряглось, ноздри стали подрагивать
от знакомого запаха страха. Они должны узнать правду. Им сказали
все, не назвали только имени. Но хотят ли они узнать правду до конца?
Он наблюдал за ними из-под полуприкрытых век. Дебора была на
удивление спокойной, словно конец лжи и обману принес ей умиротво¬
рение. Он не верил, что Дебора дает себе отчет в том, что происходит.
У Элеоноры Макси лицо стало землистым, но руки спокойно лежали
на коленях. Он готов был поверить, что в мыслях своих она где-то
далеко. Кэтрин Бауэрз сидела зажавшись, сомкнув губы в недовольной
гримаске. Раньше Феликсу казалось, что происходящее ее развлекает.
Теперь он не был в этом уверен. С мрачным удовлетворением он смот¬
рел на ее сцепленные пальцы, нервный тик в уголках глаз.
Стивен вернулся быстро, и Феликс заговорил:
— Не слишком ли затянулось это представление? Мы слышали по¬
казания. Дверь с черного хода была открыта, Макси запер ее в половине
первого ночи. А до этого кто-то успел войти и убить Салли. Полиция
никого не нашла. Думаю, ни один из нас ничего к этому не добавит.
Он оглядел сидящих. Он, без сомнения, предостерегал их. Далглиш
сказал мягко:
— Вы предполагаете, что незнакомец явился в дом и, не собираясь
ничего украсть, отправился прямиком, не петляя, к мисс Джапп в
комнату, задушил ее, а она даже не попыталась поднять тревогу, по¬
слушно ждала своего конца в кровати?
— Она могла пригласить его войти, кто бы то ни был, — сказала
Кэтрин.
Далглиш повернулся к ней.
— Но она ждала Проктора. Не можем же мы вообразить, что она
еще пригласила гостей, чтобы отметить эту сделку? И кого она могла
пригласить? Мы проверили всех ее знакомых.
— Господи, умоляю, прекратите же! — закричал Феликс. — Неу¬
жели вам не понятно, чего он добивается от вас?! У него нет доказа¬
тельств!
163
— Нет? — спросил мягко Далглиш. — Посмотрим.
— Но мы знаем, кто не совершил убийства, — сказала Кэтрин. —
Ни Стивен, ни Дерек Пуллен не могли убить, потому что у них алиби.
И Проктор не убийца — рука. Салли не мог убить ее дядя.
— Нет, — сказал Далглиш. — И не Марта Балтитафт; она узнала
о том, как умерла девушка, только когда ей сказал Херн. И не вы,
мисс Бауэрз, вы стучались к ней в дверь, хотели поговорить с ней уже
после того, как она умерла. И не миссис Рискоу, у нее такие ногти,
что на шее обязательно остались бы царапины. За ночь такие ногти не
отрастишь, а убийца был без перчаток. И не мистер Херн, в чем бы он
ни стремился меня убедить. Мистер Херн не знал, в какой комнате
спала Салли. Ему пришлось спросить господина Макси, куда нести
лестницу.
— Да только дурак признался бы, что знает. Может, я притворялся?!
— Но вы не притворялись, — оборвал его Стивен. — Оставьте при
себе свою чертову привычку опекать всех. Вы-то меньше всех были
заинтересованы, чтобы Салли умерла. Как только Салли поселилась бы
здесь, Дебора могла бы выйти за вас замуж. Поверьте мне, при других
условиях вам ее не заполучить. Теперь вам ее как своих ушей не
видать, и вы это прекрасно знаете.
Элеонора Макси подняла глаза и спокойно сказала:
— Я пошла к ней поговорить. Если она действительно любила моего
сына, она должна была понять, что этот брак погубит его. Я хотела
узнать, что у нее на уме. Я извелась совсем, ждать до утра не было
сил. Она лежала на постели и распевала. Все бы кончилось благопо¬
лучно, если бы она не проделала две вещи. Она стала смеяться надо
мной. И сказала, Стивен, что ждет от тебя ребенка. Все произошло
мгновенно. Она была живой и смеялась. Мгновение — и она мертва
под моими пальцами.
— Так это вы! — прошептала Кэтрин. — Это вы!
— Конечно, — тихо подтвердила Элеонора Макси. — Сами поду¬
майте. Больше некому.
4
Макси считали, что в тюрьму садиться — все равно что ложиться в
больницу, только уж совсем помимо собственной воли. И то и другое —
из ряда выходящий и достаточно страшный опыт, к которому жертва
относится с клинической отстраненностью, а наблюдатели — с предна¬
меренным весельем, чтобы создать атмосферу уверенности, а не бессер¬
дечия. Элеонора Макси в сопровождении спокойной, тактичной
164
женщины-сержанта полиции отправилась в последний раз принять дома
ванну. Она настояла на своем, ведь этим заканчиваются обычно сборы в
больницу, и никто не решился сказать, что первая процедура во время
поступления в казенный дом — ванна. Интересно, существует ли разни¬
ца между тем, кто находится под арестом, и тем, кто признан виновным?
Феликс, может, и знал, но спрашивать у него никто не хотел. Водитель
полицейской машины ждал их на заднем дворе, внимательный и скром¬
ный, как больничная сиделка. Последние распоряжения, записки друзь¬
ям, телефонные звонки, торопливые сборы. Приехал мистер Хинкс,
запыхавшийся и невозмутимый, он точно закаменел, — не мог давать
советов, утешать, но явно сам отчаянно нуждался в утешении, так что
Феликс взял его под руку и проводил домой. Дебора смотрела из окна,
как они скрылись из вида, интересно, о чем они говорят. Пошла наверх
к матери, увидала Далглиша, он звонил из холла. Их взгляды встрети¬
лись. Ей казалось мгновение, что он собирается заговорить, но он снова
склонился над аппаратом, а она пошла своей дорогой, внезапно подумав
и нисколько нс удивляясь этой мысли, что, сложись все по-другому, она
бы инстинктивно потянулась к этому человеку за поддержкой и советом.
Стивен сидел один, он теперь только понял, что несчастье — это
адская боль, не имеющая ничего общего с недовольством и тоской,
которые он раньше считал синонимами несчастья. Он сделал два глот¬
ка, но почувствовал, что выпивка плохой помощник. Ему нужно излить
кому-то свое горе, чтобы его уверили в несправедливости обрушившихся
на него несчастий. И он пошел искать Кэтрин.
Она стояла на коленях у маленького чемоданчика в комнате Эле¬
оноры — заворачивала какие-то кувшинчики и флаконы. Подняла к
нему заплаканное лицо. Этого еще не хватало. Он обозлился — повсю¬
ду страдания. Кэтрин жутко противная делается, когда плачет. Может,
это было одной из причин, по которой она с детства научилась пере¬
носить горе — и все прочее — стоически. Стивен решил не обращать
внимания на это вторжение в его собственное горе.
— Кэти, — сказал он, — какого черта она созналась? Херн абсо¬
лютно прав. Они никогда не доказали бы ее вины, если бы она молчала.
Он за все это время один раз назвал ее Кэти, тогда тоже ему что-то
надо было от нее. Даже если он называл ее так, когда целовал ее, имя
это было проявлением любви. Она посмотрела на него.
— Разве ты ее не знаешь? Она ждала, когда умрет отец, потом —
созналась. Не хотела оставлять его; она ведь обещала не отдавать его
в больницу. Она только поэтому молчала. Она сегодня сказала Хинксу
о Салли, провожая его до дома.
— Но она сохраняла невозмутимость на протяжении всего разбира¬
тельства.
165
— Думаю, хотела узнать, что же все-таки случилось. Ведь никто из
вас ничего ей не сказал. Ее, видно, мучила мысль, что последним
посетителем у Салли был ты, что это ты запер дверь.
— Да, я знаю. Она пыталась выведать это у меня. Я-то решил, она
спрашивает — не я ли убил Салли. Они должны будут смягчить при¬
говор. Преступление непреднамеренное. Какого черта Джефсон не едет!
Мы ведь звонили ему.
Кэтрин разбирала книги, которые достала из тумбочки, и раздумы¬
вала — упаковывать их или оставить. Стивен продолжал:
— Они в любом случае отправят ее в тюрьму. Мама — в тюрьме!
Кэти, я не переживу этого!
Кэтрин, всю жизнь испытывавшая к Элеоноре Макси любовь и поч¬
тение, чувствовала, что и ей не пережить этого.
— Тебе не пережить! Подумать только? — взорвалась она. — Тебе
и не надо переживать. Это испытание ей предстоит. И запомни — она
из-за тебя туда попала!
Кэтрин не могла остановиться, в бешенстве она стала ему припо¬
минать и свои собственные обиды.
— И еще, Стивен. Не знаю, как ты ко всем нам относишься... ко
мне, например. Больше не буду к этому возвращаться, но знай — меж¬
ду нами все кончено. Господи, да не наступай на бумагу! Я же скла¬
дываю вещи.
Она рыдала теперь не на шутку, как ребенок. Слова вылетали с
такой скоростью, что он едва разбирал их.
— Я любила тебя, а теперь кончено, не люблю. Не знаю, на что ты
рассчитываешь, мне безразлично. Все кончено.
А Стивен никогда и не хотел, чтобы их роман продолжался, он
смотрел на покрытое пятнами лицо, на опухшие веки, на выпученные
глаза и со злостью ощутил, как его сдавили досада и печаль оттого,
что кончается все так скверно.
5
Месяц спустя после того, как Элеоноре Макси был вынесен приговор
по обвинению в убийстве при смягчающих обстоятельствах, Далглиш в
один из своих редких выходных дней заехал в Чадфлит по пути из
Эссекса в Лондон — там у реки он держал свою парусную шлюпку.
Конечно, крюк пришлось сделать не очень большой, да он особенно и
не задумывался, что именно заставило его сделать эти три лишние
мили по извилистым, затененным деревьями дорогам. Проехал мимо
дома Пулленов. В окнах гостиной горел свет, на фоне занавесей тем¬
166
нели очертания гипсовой овчарки. Миновал приют св. Марии. Дом слов¬
но вымер, у входа притулилась коляска — единственное доказательст¬
во, что там кто-то живет. Деревня обезлюдела, в дремотной тишине и
покое обитатели пили послеполуденный чай. Когда он проезжал милю
магазинчика Уилсона, занавеска на входной двери отодвинулась и вы¬
шел последний покупатель. Это была Дебора Рискоу. Она несла тяже¬
ленную корзину с продуктами, и он, повинуясь мгновенному порыву,
остановил машину. Он взял у нее корзину, а она скользнула на сиденье
подле него, прежде чем он успел испугаться собственной наглости или
удивиться ее уступчивости. Глянув украдкой на ее спокойное лицо, он
отметил про себя, что она избавилась от скованности и напряженности.
По-прежнему была красива, но выражение безмятежной отрешенности
напомнило ему о ее матери.
Когда повернули на подъездную аллею к Мартингейлу, он притор¬
мозил, но она едва заметно кивнула головой, и он покатил дальше.
Буки стояли в золотой листве, но полумрак приглушил краски. Первые
опавшие листья хрустели в пыли под колесами. А вот и дом, такой
же, каким он увидел его в первый раз, только стал темнее и мрачно-
ватей в меркнущем свете. В холле Дебора сбросила кожаную куртку
и размотала шарф.
— Спасибо. Я так обрадовалась. Стивен уехал на машине в город,
а Уилсоны развозят продукты сами только по вторникам. Я вечно за¬
бываю что-нибудь заказать, а на неделю не хватает. Может, выпьете
вина или чашку чая? — Она усмехнулась с ехидцей. — Ведь вы же
не при исполнении служебных обязанностей. Или я ошибаюсь?
— Нет, — ответил он, — не при исполнении. Решил проветриться.
Она не стала расспрашивать, он последовал за ней в гостиную.
Здесь не так все блестело, как раньше, меньше мебели, но наме-
танньш глазом он отметил, что особых перемен нет, пусто казалось
оттого, что исчезли безделушки, личные вещи обитателей дома.
Словно угадав, о чем он думает, она сказала:
— Я здесь почти все время одна. Марта ушла, вместо нее у меня теперь
две приходящие женщины, живут в пригороде. Это они называют себя
приходящими, а я никогда не знаю — придут они в следующий раз или
нет, что придает нашим отношениям особую остроту. Стивен, конечно, про¬
водит дома почти все выходные, спасибо ему. До маминого возвращения
еще уйма времени, я успею прибраться. Сейчас занимаюсь бумагами —
завещанием отца, налогами на наследство; адвокаты замучили.
— А хорошо ли, что вы здесь одна? — спросил Далглиш.
— Мне не страшно. Кто-то из нашей семьи должен жить здесь. Сэр
Рейнольд предлагал мне свою собаку, но они у него такие шумные. К
тому же он их не приучил изгонять духов.
167
Далглиш взял бокал, который она ему протянула, и спросил о Кэт¬
рин Бауэрз. Уж о ней можно было спокойно расспрашивать. Его совер¬
шенно не занимал Стивен Макси и слишком занимал Феликс Херн. А
спрашивать о малыше — значит вспоминать о золотокудром привиде¬
нии, чья тень и так витала где-то рядом.
— Я иногда встречаюсь с Кэтрин. Джимми сейчас в приюте, Кэтрин
частенько наезжает туда с его отцом и забирает домой. Думаю, она
выйдет замуж за Джеймса Ритчи.
— Как неожиданно дело обернулось, не находите?
Она засмеялась.
— Не думаю, что Ритчи догадывается об этом. Но было бы очень
хорошо. Кэтрин любит ребенка, искренне заботится о нем, мне кажется,
Ритчи будет с ней счастлив. Вряд ли кто-то рассказывал вам о моей
маме. У нее все хорошо. Она держится, не падает духом. Феликс Херн
в Канаде. А брат пропадает в больнице, он страшно занят. Но говорит,
что его там все опекают.
Еще бы, подумал Далглиш. Мать отсиживает свой срок, сестра пла¬
тит по счетам, ведет хозяйство, сражается с враждебностью или, что
еще нестерпимее, — сочувствием соседей.
Видно, она догадалась по его лицу, о чем он думает.
— Я рада, что он страшно занят. Ему куда тяжелее было, чем мне.
Они помолчали. Им было легко друг с другом, но Далглиш мучился,
подбирая каждое слово. Ему так хотелось сказать ей что-нибудь уте¬
шительное, подбодрить ее, но он, что называется, с порога отметал
начавшие было выстраиваться во фразу слова: «Я сожалею, что мне
пришлось так поступить». Вовсе он не сожалел, она была достаточно
умна и честна, чтобы понять это. Никогда раньше он не извинялся за
свою работу и сейчас не станет оскорблять ее фальшью. «Я понимаю,
вы не выносите меня за то, что мне пришлось сделать». Слащавая,
сентиментальная, неискренняя фраза, да еще пронизана высокомерной
уверенностью, что она неравнодушна к нему. Они молча дошли до
дверей, она смотрела ему вслед, пока он не исчез из вида. Он повер¬
нулся, увидел ее одинокую фигурку, контур которой вдруг проступил
в свете, льющемся из холла, и понял — внезапно и радостно — они
снова встретятся. И тогда он найдет нужные слова.
Часть первая
СУФФОЛК
1
В виду суффолкского побережья дрейфовала небольшая парусная
лодка, на дне ее лежал труп с отсеченными кистями рук. Покойник
был мужчина средних лет, маленький, молодцеватый, обряженный в
элегантный темный костюм в белую полоску, так же безупречно сидя¬
щий на мертвом, как прежде сидел на живом. Сшитые на заказ штиб¬
леты еще блестели — только носы оказались ободраны, — старательно
вывязанный узел шелкового галстука лежал под выступающим кады¬
ком. Злосчастный мореплаватель был одет весьма корректно, но для
поездки в город, а отнюдь не для прогулки по безлюдным морским
просторам; и уж конечно не для встречи со смертью.
Был ясный день, какие редки в середине октября, остекленелые
глаза смотрели вверх на синее небо, по которому юго-западный ветер
волок изорванные клочья случайного облачка. Дощатая скорлупка-лод¬
ка, без мачты и уключин, покачивалась на зыби Северного моря, и
голова покойника моталась из стороны в сторону, словно в тревожном
сне. Лицо его было ничем не примечательным даже при жизни, а
смерть если что и добавила, то лишь жалкую бессмысленность выра¬
жения. На шишковатый высокий лоб налипли жидкие светлые волосы,
нос прямой и узкий, как лезвие бритвы — того гляди, хрящом проре¬
жет кожу; небольшой тонкогубый рот приоткрылся, обнажились два
выступающих верхних резца, придавая ему сходство с убитым зазнай¬
кой зайцем.
Ноги, уже окоченевшие, были протянуты по обе стороны поднятого
шверта, руки выложены на банку. И обе кисти обрублены у запястий.
Почти без крови. Только две черные струйки запеклись на жестких
рыжих волосках, и банка немного измазана, словно разделочная доска.
Но больше ни на теле, ни в лодке крови ни капли.
171
Правая кисть была отнята аккуратно, белел закругленный конец
лучевой кости, а левая измочалена, раздробленная кость торчала из
мяса острыми иголками. Рукава пиджака и манжеты рубашки были
аккуратно завернуты, и в болтающихся золотых запонках с монограм¬
мой, взблескивая, отражалось осеннее солнце.
Маленькая лодка с давно не крашенными облупленными бортами
одиноко покачивалась, как брошенная игрушка, на колышущемся пус¬
тынном море — лишь у горизонта виднелось каботажное судно, дер¬
жащее курс на Ярмут; больше нигде никого. Около двух часов дня по
небу к земле пронеслась черная птица, волоча за собой перистый хвост
и разрывая воздух ревом моторов. Но рев замер, и снова воцарилась
тишина; тихо, только плескалась вода о борт да раздавались редкие
возгласы чаек. Вдруг лодка сильно качнулась, потом выровнялась, по¬
вернулась вокруг себя. Она словно ощутила тягу прилива и обрела
направление. Черноголовая чайка, присевшая было у нее на бушприте
как недвижная носовая-фигуру, взмыла в воздух и с криками закру¬
жила над мертвым телом. Маленькое суденышко, шлепая носом по
волне, медленно, неотвратимо влекло свой страшный груз к земле.
2
В то же самое время, без малого в два, суперинтендант Адам Дал¬
глиш, затормозив, свернул на травянистую обочину перед Блайборским
собором и, выбравшись из своего «купер-бристоля», вошел под прохлад¬
ные серебристые своды одного из красивейших церковных зданий в
Суффолке. Он ехал в Монксмир-Хед под Данвичем, где намеревался
провести десятидневный осенний отпуск у незамужней тетки, своей
единственной здравствующей родственницы, и Блайборо был последней
остановкой на его пути. Далглиш выехал из Сити ранним утром, когда
Лондон еще даже не начал просыпаться, и, вместо того чтобы двигаться
прямой дорогой через Ипсуич, свернул в Челмсфорде на север и въехал
на территорию Суффолка со стороны Садбери. Позавтракав в Лонг-Мел-
форде, он взял направление, на запад и медленно покатил через Лей-
венхем в самое зеленое и наименее испохабленное из графств. День
был прекрасный, и На душе у него было бы не хуже, если бы не одна
неотступная забота. Ему надо было принять некое решение, которое он
сознательно отложил на отпуск. До возвращения в Лондон он должен
был подумать до конца: делать предложение Деборе Рискоу или нет?
Честно говоря, ему было бы проще, не знай он наверняка, какова
будет ее реакция. А так вся ответственность — на нем, ему предостав¬
лялось решить, следует ли прервать нынешние достаточно комфортные
172
отношения (достаточно комфортные для него, во всяком случае, но ведь
факт, что и Дебора сейчас гораздо счастливее, чем год назад, верно?)
и заменить их взаимными обязательствами, которые, насколько он по¬
нимал, раз приняв на себя, и та и другая сторона будет рассматривать
как нерасторжимые, чем бы дело ни обернулось. Нет, кажется, более
несчастных супружеских пар, чем те, кому гордость мешает признать,
что они несчастны. Кое-какие доводы против ему были известны уже
и сейчас. Ей, например, не нравится его работа. Это неудивительно и
не так уж важно. Работу он выбирал сам и не нуждался ни в чьем
одобрении. Но если представить себе, что всякий раз, как надо будет
задержаться на работе или куда-то срочно выехать, извольте звонить
домой, отпрашиваться... Прохаживаясь под высокими четырехгранными
сводами храма, вдыхая особый англиканский аромат воска, цветов и
старых отсыревших молитвенников, Далглиш вынужден был признаться
себе, что получил желаемое как раз тогда, когда усомнился в его
желанности. Дело это обычное и не должно особенно огорчать умного
человека, но все-таки неприятно. Его останавливал не страх утратить
свободу — как правило, больше всего пекутся о своей свободе именно
те, кто внутренне несвободен. Гораздо труднее ему было поступиться
своей обособленной личной жизнью. Даже просто постоянное физиче¬
ское присутствие рядом с тобой другого человека и то нелегко стерпеть.
Водя пальцем по деревянным извивам резного аналоя XV века, Далглиш
пытался представить себе, как это будет, когда в квартире на Куин-
хайте поселится Дебора — уже не дорогая гостья, а законная, доку¬
ментально зарегистрированная «половина».
В Скотленд-Ярде времена были трудные, не до личных проблем.
Проведенная крупная реорганизация неизбежно повлекла за собой пе¬
рестановки и нововведения — и значит, недовольство, брожение, слухи.
А работы меж тем не убыло. Старшие сотрудники почти все вкалывали
по четырнадцать часов в сутки. Последнее дело, которое Далглиш про¬
вел, хоть и завершилось успешно, совсем его измотало. Погиб ребенок,
и выслеживание убийцы свелось к планомерному, упорному перебору
фактов — занятие, которое ему всегда не нравилось, не соответствовало
его темпераменту. Да еще мешали своим шумным вниманием средства
массовой информации и нагнетали истерическую атмосферу перепуган¬
ные соседи. Родители пропавшего ребенка цеплялись за Далглиша, как
утопающие, которым нужен хотя бы глоток утешения и надежды, —
он до сих пор ощущал на своих плечах почти физическое бремя их
боли и вины. Приходилось быть одновременно и утешителем, и испо¬
ведником; и мстителем, и судьей. Это как обычно. Далглиш не допускал
в свою душу чужое горе, в этом всегда была его сила, как иным из
его сотрудников служили источником силы ненависть, ярость и состра¬
173
дание. Но дался ему этот случай большим напряжением, и нс так-то
теперь просто будет осенним суффолкским ветрам выдуть из его па¬
мяти гнетущие образы. Женщина разумная не могла ожидать от него
предложения руки и сердца, пока идет расследование. Дебора и не
ожидала. А что он нашел время и вдохновение еще до того, как был
произведен арест, закончить свою вторую книгу стихов — об этом у
них речи не было. Далглиш был вынужден с сокрушением признаться
перед самим собой, что даже маленький талант можно употребить в
качестве оправдания пассивности и эгоизма. Не очень-то он нравился
себе в последнее время, и едва ли краткий отпуск способен тут что-
либо исправить
По прошествии получаса он тихо закрыл за собой церковные двери
и начал последний отрезок пути до Монксмира. Тетке он сообщил
письмом, что появится около половины третьего, и теперь, если ничего
не помешает, похоже, успевал как раз вовремя. Наверно, тетя, по своему
обыкновению, выйдет в половине третьего его встречать, и ей будет
видно с крыльца, как «купер-бристоль» сворачивает на мыс. Далглиш
с любовью представил себе ее у дома, высокую, угловатую, прямую.
История ее жизни была достаточно заурядной, кое о чем Далглиш
догадался, что-то еще мальчиком усвоил из неосторожных обмолвок
своей матери, а что-то просто знал всегда, с самого раннего детства. В
1918 году, за шесть месяцев до перемирия, у нее убило жениха. Она
тогда была совсем молоденькая. Мать ее была томная, избалованная
красавица и меньше всего подходила на роль жены деревенского свя¬
щенника-книгочея, о чем сама не уставала твердить, по-видимому счи¬
тая, что чистосердечное признание авансом объяснит и оправдает
очередное проявление ее эгоизма и расточительства. Она не выносила
вида чужого горя, временно отодвигавшего ее на задний план, и потому
приняла смерть молодого капитана Маскелла чрезвычайно близко к
сердцу. Как бы там ни страдала ее нежная, замкнутая и, надо прямо
признать, строптивая дочь, мать, уж конечно, страдала гораздо больше
и по прошествии трех недель после получения роковой телеграммы
скончалась от инфлюэнцы. Едва ли она сознательно рассчитывала зайти
так далеко, но наверняка осталась бы довольна произведенным эффек¬
том. Убитый горем супруг в одночасье позабыл все, что возбуждало его
озабоченность и раздражение, и сохранил в памяти только сердечность
и красоту усопшей. О повторной женитьбе, понятно, не могло быть и
речи, он остался вдовцом, и Джейн Далглиш, о чьей утрате уже и не
вспоминали, жила хозяйкой в доме священника, покуда отец в 1945 году
не отошел от дел и через десять лет после того умер. Она была жен¬
щина очень разумная и если и тяготилась цепким однообразием до¬
машних и приходских обязанностей — изо дня в день, из года в год
174
одно и то же, как церковный календарь, — то никогда и никому не
жаловалась. Ее отец неколебимо верил в свою миссию и даже не по¬
дозревал о том, что чьи-то таланты могут пропадать даром в служении
ему. Джейн Далглиш, всеми в приходе уважаемая, но не любимая,
исправно выполняла свои обязанности, а отраду находила в наблюде¬
ниях за птицами. После смерти отца она опубликовала ряд статей и
заметок о своих наблюдениях, и это сразу принесло ей некоторую
известность; а с течением времени «хобби нашей мисс Далглиш», как
снисходительно говорили о ее занятиях в приходе, принесло ей славу
одного из лучших любителей-орнитологов. Пять лет назад она прола. I а
дом в Линкольншире и купила «Пентландс», каменный коттедж над
самым морем на Монксмирском мысу. Сюда Далглиш приезжал к ней
не реже чем два раза в год
И приезжал вовсе не из чувства долга, хотя он, конечно, считал бы,
что на нех< лежит ответственность за нее, не будь она так независима,
что даже родственная привязанность и то подчас казалась оскорбитель¬
ным посягательством на ее самостоятельность. Но он все равно был к
ней очень привязан, и они оба это знали. Подъезжая к Монксмиру, он
уже с удовольствием предвкушал скорую встречу и десять дней гаран¬
тированно спокойного, приятного отдыха.
В большом камине будет, как всегда, полыхать, благоухая на весь
дом, сухой плавник. Перед камином — кресло с высокой спинкой, по¬
павшее сюда из старого дома священника, где он родился и рос; и
кожаная обивка будет приятно пахнуть детством. В его скромно обстав¬
ленной комнате с видом на море и небо будет узкая, но удобная кро¬
вать, простыни, попахивающие древесным дымом и лавандой, вдоволь
горячей воды и большая ванна, где есть место блаженно растянуться
человеку ростом в шесть футов два дюйма. Тетя, будучи и сама шести
футов ростом, по-мужски знает толк в простых удобствах. Она напоит
его чаем, усадив у камина, и накормит горячими тостами с мясными
консервами домашнего приготовления. Но главное — никаких трупов,
о них ни слова. Джейн Далглиш, как он подозревал, находила стран¬
ным, что человек его ума вздумал зарабатывать на жизнь ловлей убийц,
а она была не из тех, кто станет из вежливости разговаривать на тему,
которая ее не интересует. От него она не требовала ровным счетом
ничего, даже внимания; и поэтому была единственной женщиной на
свете, с которой ему совершенно спокойно и просто. Что обещал пред¬
стоящий десятидневный отдых, он знал наизусть. Они будут вместе
гулять, может быть даже молча, по плотной полосе влажного прибреж¬
ного песка между пенным краем воды и галечным береговым откосом.
Он будет нести ее рисовальные принадлежности, а она — шагать чуть
впереди, засунув руки в карманы куртки и зорко высматривая, где села
175
каменка, почти неотличимая от обкатанного волной голыша, куда про¬
летела над головами крачка или ржанка. Покой, отдых, полная свобода.
И через десять дней, вернувшись в Лондон, он убедится, что с души у
него свалился камень.
Он проезжал через Данвичский лес. Вдоль шоссе тянулись еловые
посадки. Уже чувствовалось на расстоянии дыханье моря, соленый за¬
пах ветра перебивал смолянистые ароматы елей. Далглиша охватило
волнение, как ребенка, который возвращается домой. Лес кончился. Ос¬
тались позади темные ели, отрезанные проволочным ограждением от
акварельных лугов и живых изгородей. Потом отодвинулись назад и
они — машина ехала по Данвичскому шоссе среди вереска и дрока.
Когда Далглиш свернул на мыс и покатил в гору по дороге, которая
огибает здесь стену разрушенного францисканского монастыря, раздал¬
ся автомобильный гудок, и мимо, обгоняя его, пронесся «ягуар». Далг¬
лиш разглядел темноволосую голову человека за рулем, поднятую в
приветствии руку — «ягуар» еще раз взблеял на прощанье и скрылся
из виду. Стало быть, театральный критик Оливер Лэтем проводит уик¬
энд в своем загородном доме. Далглишу, впрочем, это ничем не грозит,
потому что Лэтем ездит из Лондона в Суффолк не для того, чтобы
общаться с ближними. Для него, как и для его соседа Джастина Брайса,
Монксмир — это место, где можно отдохнуть от города и от людей.
Правда, Лэтем бывает здесь реже Брайса. Далглиш встречался с ним
раза два или три и почувствовал в нем отчасти родственную душу: те
же внутреннее напряжение и неспособность расслабиться. Было изве¬
стно, что Лэтем любит мощные автомашины и быструю езду. Далглиш
подозревал, что для него это единственный доступный отдых — на
колесах, гоняя машину на полной скорости из Лондона в Монксмир и
обратно. А иначе вообще непонятно, зачем ему загородный дом. Приез¬
жает нечасто, женщин не привозит, обустройством не занимается —
просто какой-то опорный пункт для бешеных бессмысленных гонок по
окрестностям, явно, он так выпускает пары.
За поворотом показался так называемый «Дом с розмарином», и
Далглиш прибавил газ. Незамеченным тут, конечно, не проедешь, но
зато можно сослаться на скорость: мыслимо ли остановиться, когда
едешь так быстро? Проносясь мимо, он краем глаза заметил лицо в
окне верхнего этажа. Так он и знал! Селия Кэлтроп считала себя
старейшиной маленького писательского поселка в Монксмире, в связи
с чем присвоила себе некоторые обязанности и привилегий. Коль скоро
глупые соседи не докладывают ей о своем и своих гостей прибытии и
отбытии, что ж, ей приходится брать на себя труд и выяснять все
самой. Она чутко улавливала на слух приближение автомобиля, распо¬
ложение ее дома как раз в том месте, где от Данвичского шоссе от¬
176
ветвляется грунтовая дорога на мыс, позволяло ей держать все проис¬
ходящее под постоянным надзором.
Мисс Кэлтроп приобрела «Амбар Броуди», позднее переименованный
в «Дом с розмарином», около двенадцати лет назад. Приобрела по де¬
шевке и методом мягкого, но упорного нажима на местную рабочую
силу умудрилась, также по дешевке, из старого, но живописного ка¬
менного строения сотворить прелестное гнездышко в сентиментальном
вкусе своей публики. Оно часто упоминалось в дамских журналах как
«очаровательный суффолкский коттедж Селии Кэлтроп, где на мирном
лоне природы она создает чувствительные романы — излюбленное чте¬
ние наших дам». Внутри «Дома с розмарином» царили претенциозная
безвкусица и полный комфорт; а снаружи он был оснащен всем, что,
по мнению хозяйки, характеризует настоящее деревенское жилище: тут
тебе и тростниковая крыша (требующая уймы денег на содержание и
страховку), и грядки лекарственных трав (неприлично запущенные; са¬
довод из мисс Кэлтроп никакой), и маленький бассейн (в летнее вре¬
мя — зловонная лужа), и голубятня (куда голубей так и не удалось
заманить). Имелась и долыса выстриженная лужайка, на которую летом
писательская братия — выражение, принадлежащее Селии, — пригла¬
шалась пить чай. На Джейн Далглиш поначалу эти приглашения не
распространялись, и не по той причине, что она менее других заслу¬
живала писательского звания, а потому, что, как одинокая старая дева,
она, по шкале ценностей мисс Кэлтроп, попадала в категорию неудач¬
ниц, как в обществе, так и в личной жизни, и заслуживала только
жалости и снисхождения. Однако потом мисс Кэлтроп обнаружила, что
лица вполне понимающие и почтенные относятся к соседке с больших!
уважением и что в ее доме подчас гостят мужчины — вопреки всем
правилам приличия! — и разгуливают с нею запросто по берегу моря.
А потом и того больше: оказалось, что Джейн Далглиш обедает у
Р. Б. Синклера в «Настоятельских палатах»! Среди тех, кто так восхи¬
щался его знаменитой трилогией, последняя книга которой вышла боль¬
ше тридцати лет назад, не все даже знали, что он до сих пор жив. А
уж таких, кого бы он пригласил на обед, и вовсе можно было по
пальцах! перечесть. Мисс Кэлтроп не имела обыкновения упорствовать
в ошибках, и мисс Далглиш за одну ночь превратилась у нее в «доро¬
гую Джейн». Та же преспокойно продолжала называть ее «мисс Кэлт¬
роп» и даже не подозревала о своей реабилитации, как не подозревала
прежде о соседкинох! пренебрежении. Что она на самом деле думала о
Селии, Далглиш, в сущности, не знал. Она не любила обсуждать сосе¬
дей, а чтобы делать выводы самому, он слишком редко видел их вместе.
К дому Джейн Далглиш подводила грунтовая дорога, пересекавшая
мыс. Съезд на нее находился в пятидесяти ярдах от «Дома с розмари¬
177
ном». Обычно он бывал перегорожен воротами из тяжелых слег, но
сегодня они были отведены и вдавлены в живую ограду из кустов
бузины, перевитых плетьми ежевики. Автомобиль вразвалку покатил по
ухабам, слева и справа сначала шла колючая стерня, потом начались
нескошенные луга, потом папоротники. Остались позади два одинаковых
дома, стоящие один против другого через дорогу, один — Оливера Лэ-
тема, другой — Джастина Брайса. Ни тот, ни другой хозяин не пока¬
зался, хотя «ягуар» Лэтема уже стоял у крыльца, а у Брайса из трубы
вился дымок. Дорога стала крутить, забирать вверх, и вдруг взгляду
открылся весь мыс, золотисто-лиловый, протянувшийся по сияющей гла¬
ди моря туда, где торчали из воды скалистые рифы. Здесь, на самом
высоком месте, Далглиш остановил машину, чтобы поглядеть и послу¬
шать. Он никогда особенно не любил осень, но сейчас, когда смолк
мотор, он не променял бы этот благодатный покой ни на какие восторги
весны. Вереск уже слегка пожух, зато дрок цвел вторично, и таким
золотым, таким густым цветом, как в разгар мая. От мыса по воде
тянулись голубые, лиловые, бурые полосы, с южной стороны болотистая
низина птичьего заповедника добавляла нежно-зеленой и голубой кра¬
ски и курилась прозрачными белыми испарениями. Воздух пропитали
запахи вереска и дыма — знакомые, незабвенные ароматы осени. Труд¬
но было поверить, что перед тобою — поле битвы, где вот уже девять
столетий суша воюет против победительного моря, и что под обманчиво
мирной полосатой водной гладью скрыты девять церквей затонувшего
Данвича. На мысу зданий было теперь совсем немного, некоторые —
недавней постройки. С северной стороны, почти не возвышаясь над
береговыми скалами, виднелся «Сетон-хаус» дом, который построил для
себя автор популярных детективных романов Морис Сетон, человек оди¬
нокий и с прихотями. Южнее в полумиле от него виднелись мощные
стены «Настоятельских палат», точно последний бастион на пути заво¬
евателя-моря, и дальше, почти примыкая к птичьему заповеднику, —
«Пентландс-коттедж», как бы зависший над пропастью. Оглядывая мыс,
Далглиш вдруг увидел одноконную повозку, которая выехала на дорогу
и бойко покатила между кустами дрока по направлению к «Настоя¬
тельским палатам». На облучке горбилась толстуха с кнутиком, похо¬
жим издалека на волшебную палочку. Должно быть, домоправительница
Р. Б. Синклера ездила покупать продукты. Что-то милое, домашнее было
в этом смешном экипажике, и Далглиш, любуясь, провожал его глаза¬
ми, покуда он не скрылся за деревьями, что росли вокруг «Настоятель¬
ских палат». Тут из своего домика вышла его тетушка и стала смотреть
на спускающуюся к ее воротам дорогу. Далглиш покосился на часы:
два часа тридцать три минуты. Он включил сцепление, и «купер-бри-
столь» неспешно, враскачку съехал под гору.
178
3
Оливер Лэтем у себя на втором этаже инстинктивно отпрянул от окна
в тень и засмеялся в голос, глядя на проезжающую машину. Правда, тут
же спохватился, испуганный — так громко прозвучал его смех в безмол¬
вном доме. Но все-таки кто бы мог подумать? Чудо-сыщик Скотленд-Ярда,
даже не остыв после очередной кровавой забавы, явился как миленький.
Вон он остановился на гребне мыса. Хорошо бы этот его чертов «купер-
бристоль» наконец сломался! Да нет, похоже, Далглиш просто притормо¬
зил, чтобы полюбоваться видом. Небось бедняга радуется сдуру
предстоящему двухнедельному отдыху под крылышком у заботливой те¬
теньки. Ничего, его ждет сюрприз. Спрашивается, разумно ли будет ему,
Лэтему, оставаться в Монксмире, чтобы потешиться, наблюдая за всем
этим? А что? В Лондоне его ждут только к премьере в «Придворном те¬
атре», то есть в четверг на той неделе, и было бы даже странно, если бы
он едва успел приехать — и тут же обратно. А потом, любопытно все-таки.
В среду, собравшись сюда, он готов был проскучать в деревне недельку.
Но теперь, с Божьей помощью, можно будет, пожалуй, даже позабавиться.
4
Алиса Керрисон, заехав за деревья, ограждавшие с северной стороны
«Настоятельские палаты», скатилась мячиком с облучка повозки и че¬
рез полуразрушенную арку ворот отвела кобылу в конюшню XVI века.
Кряхтя, взялась разнуздывать лошадь, деловито перебирая в памяти: все
ли сделано с утра и какие домашние удовольствия еще предстоят.
Сначала, сидя друг против друга перед камином, они напьются вдвоем
чаю: крепкого, приторно-сладкого, как любит мистер Синклер. А затем,
пока еще не стемнело и не поднялся туман, отправятся, как обычно,
вместе пройтись по мысу. Но это будет не бесцельная прогулка. Их
ждут похороны. Что ж, иметь цель — это всегда лучше, и как бы ни
рассуждал мистер Синклер, человеческие останки — они и есть чело¬
веческие останки, даже если чего и не хватает, им надо честь по чести
отдать последний долг. И потом, сколько же можно держать их в доме?
5
Уже подходило к половине девятого. Далглиш и его тетя, поужинав,
сидели в сердечном молчании у камина в гостиной. Это была просторная
комната, почти во весь нижний этаж, с низким потолком, опирающимся
179
на могучие дубовые балки, с полом из рыжего плитняка. В открытом
очаге, вспыхивая и стреляя искрами, горел огонь, рядом сушилась стопка
нарубленного плавника. Запах древесного дыма расходился по всему до¬
му, подобно ароматным воскурениям; воздух вибрировал от гулких уда¬
ров прибоя. Далглиша совсем сморил этот размеренный, сонный покой.
Ему вообще нравились контрасты, и в искусстве и в природе, а здесь, в
«Пентландсе», по вечерам, чуть смеркнется, контрастов хоть отбавляй. В
доме — тепло, освещение, все краски и приятности цивилизованного
уюта; снаружи под низкими тучами — тьма, безлюдье, тайна. Он пред¬
ставил себе, как внизу под стофутовым обрывом накатывает волна за
волной, пенных« кружевох« разливаясь по студеному, плотно убитому пе¬
ску, а южнее стынет под ночных« небох« болотистый птичий заповедник,
и ни камышинка не шелохнется в стоячей воде.
Вытягивая ноги поближе к огню и поудобнее притираясь затылкох«
к высокой спинке кресла, Далглиш посмотрел на тетку. Она сидела, как
всегда, твердо выпрямив спину, но при этох« видно было, что ей покойно
и хорошо. Руки ее были заняты вязаниех< — создавалась пара ярко-крас¬
ных шерстяных носков, дал бы только Бог, ^тобы не для него. И вправду
едва ли. Его тетя не питала слабости к домодельных« знаках« родственной
любви. От огня по ее удлиненному лицу пробежали тусклые багряные
отсветы, придавая ему схожесть с коричневой каменной ацтекской мас¬
кой: глаза полуприкрыты тяжелыми веками, нос длинный и прях«ой, рот
широкий, подвижный. Волосы, теперь уже с металлической проседью,
собраны на затылке в большой пучок. Это лицо Далглиш помнил с са¬
мого раннего детства. В его глазах оно всегда оставалось неизменным.
Наверху у нее в спальне за раму зеркала была небрежно заткнута вы¬
цветшая фотография 1916 года, где она снята вместе со своих« вскоре
убитых« женихох«. Далглиш вспомнил сейчас этот снимок: молодой чело¬
век в высокой фуражке набекрень и в бриджах, которые когда-то его
немного смешили, но теперь представлялись как бы символох« тех давних
времен, забытых чувств и невосполнимых утрат; и рядом барышня, чуть
повыше ростом, повернулась к нему с угловатой грацией подростка, во¬
лосы, прихваченные лентой, широко расчесаны по плечам, а из-под кром-
ки расклешенного подола выглядывают только острые носы туфелек.
Джейн Далглиш никогда не рассказывала ему о своей молодости, да он
и не спрашивал. Она была самая самостоятельная и несентиментальная
женщина изо всех, кого он зЬал. Он попробовал представить себе, как
поладит с нею Дебора, как они вообще друг к другу отнесутся. Дебору
было трудно вообразить где-нибудь кроме Лондона. После смерти матери
она почти совсем перестала бывать в родительском доме, и в Мартингейл
он тоже, по вполне понятным причинам, с ней не приезжал. И сейчас
она рисовалась ему только на фоне его городской квартиры или в ре¬
180
сторане, в театральных фойе, в каком-нибудь из их любимых кабачков.
Он привык вести жизнь на разных уровнях. На уровне работы для Де¬
боры места не было и на уровне «Пентландс-котгеджа» пока еще тоже.
Но если он на ней женится, придется с ней делиться и тем и этим. И
теперь во время короткого отдыха он должен будет наконец разобраться,
насколько всерьез ему этого хочется.
Джейн Далглиш предложила:
— Может быть, поставить какую-нибудь музыку? У меня есть новая
пластинка Малера.
Далглиш был человек немузыкальный, но знал, что для его тетки
музыка значит очень много, гостить в «Пентландсе» и не слушать
пластинок было для него просто немыслимо. А теткины познания и
увлеченность оказались по-своему заразительны, он даже начал в му¬
зыке кое-что открывать для себя. Сейчас настроение у него было такое,
что, пожалуй, можно и Малера завести.
Но тут, они услышали автомобиль.
— Будь ты неладен, — проворчал Далглиш. — Кого это Бог по¬
слал? Надеюсь, не Селию Кэлтроп.
Мисс Кэлтроп, если только ее хорошенько не отвадить, обожала ни
с того ни с сего «заглянуть на минуточку», насаждая среди затворников
Монксмира светские нравы столичных предместий. В «Пентландс» она
особенно часто являлась, когда там гостил Далглиш. Охота на предста¬
вительного холостого мужчину была для нее естественным занятием.
Пусть не для себя, найдутся другие желающие, не пропадать же добру.
Раз, когда он приехал к тете, она даже устроила в его честь званый
вечер. Он тогда провел его не без приятности — уж очень все это
выглядело нелепо и забавно. В бело-розовой гостиной у Селии собра¬
лись, будто сейчас только познакомились, немногочисленные монксмир-
ские обитатели, хрустели жареными хлебцами, попивали дешевый херес
и вежливо обменивались бессодержательными репликами, а снаружи
над мысом гудел и бушевал шторм, и вся прихожая была завалена
клеенчатыми плащами и фонарями. Вот уж контраст так контраст. Но
потакать ей в таких затеях лучше не надо.
Джейн Далглиш сказала:
— Похоже, это ее «моррио. И, может быть, она не одна, а с пле¬
мянницей. Элизабет учится в Кембридже, но сейчас дома после болез¬
ни — она перенесла инфекционный мононуклеоз. И вчера, по-моему,
приехала сюда.
— Надо лежать в постели после такого заболевания. Но, по-моему,
их там не двое, а больше. Это не Джастин Брайс блеет?
Блеял действительно Джастин Брайс. Когда мисс Далглиш открыла
дверь, стали видны горящие фары и черные силуэты, которые, выбираясь
181
из машины, принимали облик знакомых. Оказалось, что к ним прибыл
с визитом весь Монксмир. Даже секретарша Мориса Сетона Сильвия
Кедж, девушка с парализованными ногами, тяжело ковыляла на косты¬
лях от машины к свету, падающему из открытой двери. Рядом с нею,
как бы оказывая моральную поддержку, медленно шла сама Селия Кэл-
троп. За ними — Джастин Брайс, блея о чем-то в ночную темень. Рядом
с ним — долговязый Оливер Лэтем. И позади всех, хмурая, нахохлив¬
шаяся, руки в карманах, словно бы нехотя, не шла, а тащилась Элизабет
Марли, племянница, держась нарочно особняком и поглядывая по сторо¬
нам, хотя вокруг ничего не было видно. Брайс крикнул:
— Добрый вечер, мисс Далглиш! Добрый вечер, Адам! Не вините меня
за вторжение. Это все Селия. Мы приехали получить профессиональный
совет, мои милые. Мы — это все, кроме Оливера. Его мы встретили по
дороге, он шел занять у вас немного кофе. Так он, по крайней мере, говорит.
Лэтех< подтвердил:
— Да, я забыл вчера купить кофе, когда ехал из города. И решил
обратиться к единственным соседям, где дадут хорошего кофе и не
будут читать мораль о том, как я плохо веду хозяйство. Знай я, что у
вас гости, вполне мог бы подождать до завтра.
Однако намерения уйти он не выказал.
Прибывшие втянулись в гостиную, щурясь на свет, и вместе с ними
ворвался холодный ветер, так что из камина выпучилось и расплылось
по комнате белое облако дыма. Селия Кэлтроп прошествовала прямо к
огню и уселась в кресле Далглиша с царственным видом, как бы го¬
товая принять поклонение подданных. Она изящно выставила достаточ¬
но стройные лодыжки, являющие резкий контраст с грузной, грудастой,
перетянутой фигурой и дряблыми веснушчатыми руками. Ей было, по¬
жалуй, под пятьдесят, но на вид казалось больше. Как всегда, густо,
но умело накрашенная — карминовый лисий ротик, глубоко посажен¬
ные глаза с оттянутыми книзу уголками (что на рекламных фотогра¬
фиях выглядело очень «духовно») обведены голубыми тенями, на
ресницах жирно положена тушь. Она сняла с головы шифоновый шар¬
фик и обнажила последнее произведение своего парикмахера — сквозь
младенчески жиденькие волосики почти неприлично просвечивала
гладкая розовая кожа.
С ее племянницей Далглиш до этого виделся всего два раза и
теперь, здороваясь с ней за руку, заметил, что Кембридж ее мало
изменил. Та же девочка, как он ее запомнил, насупленный взгляд,
тяжелые черты лица. Лицо неглупое, ему бы искру живости, могло бы
даже выглядеть привлекательным.
Прежнего покоя в доме как не бывало. Удивительно, до чего много
шума способны производить семь человек. Сначала усаживали Сильвию
182
Кедж — процедура, которой властно распоряжалась мисс Кэлтроп,
впрочем, лишь на расстоянии. Наружность Сильвии была примечатель¬
ной, даже, можно сказать, красивой, если забыть про уродливые пара¬
лизованные ноги в шинах, мощные плечи и крупные мужские кисти
рук, переразвитые от постоянного пользования костылями. Лицо, смуг¬
лое, как у цыганки, и продолговатое, обрамляли черные волосы до плеч,
расчесанные на прямой пробор. От природы сильное, волевое, оно у нее
было всегда сложено в гримасу смирения, кротко и безропотно перено¬
симого страдания, которая так не шла к высокому, умному лбу. Боль¬
шие черные глаза рассчитанно взывали к жалости. Теперь Сильвия
вносила свою лепту в общую суету — твердила, что ей вполне-вполне
удобно, хотя это было явно не так, просила тоном жалобным и томным,
имеющим, естественно, силу беспрекословного приказа, чтобы костыли
прислонили тут же, рядом с креслом, то есть у всех на ходу, и вообще
успешно внушала присутствующим чувство стыда за их незаслуженное
здоровье. Этот спектакль Далглиш уже имел случай наблюдать прежде,
но сегодня чувствовалось, что она играет без вдохновения, почти маши¬
нально. Она действительно выглядела сегодня больной и несчастной.
Черные глаза отсвечивали тускло, как два камешка, от ноздрей к углам
рта пролегли глубокие страдальческие складки. Похоже было, что она
мало спала. Когда Далглиш протянул ей рюмку с хересом, оказалось,
что руки у нее дрожат. В порыве искреннего сострадания он обхватил
ее пальцы своими и придержал, чтобы она могла выпить. А потом с
улыбкой дружески спросил:
— Ну, что такое случилось? Не могу ли я помочь?
Однако с ответом выступила Селия Кэлтроп:
— Разумеется, с нашей стороны нехорошо беспокоить вас с Джейн
в первый же вечер. Я это отлично сознаю. Но мы чрезвычайно встре¬
вожены. Мы с Сильвией, по крайней мере. Мы очень обеспокоены.
— А я лично, — подхватил Брайс, — не столько обеспокоен, сколь¬
ко заинтригован, чтобы не сказать обнадежен. Видите ли, пропал Морис
Сетон. Хотя боюсь, это всего лишь рекламный трюк перед выходом
нового шедевра и мы скоро будем иметь несчастье опять видеть его
среди нас. Впрочем, не надо смотреть на будущее так мрачно.
Надо сказать, что вид у него и в самом деле был вовсе не мрачный.
Сидя раскорякой на низкой скамеечке перед камином, весь подавшись
к теплу и вертя длинной шеей, он походил на вредную черепаху. В
молодости у него было необыкновенное лицо: впалые щеки, широкий
подвижный рот, огромные лучистые серые глаза, полуприкрытые тяже¬
лыми веками. Но теперь, дожив до пятидесяти, он понемногу скарика-
турился. Глаза словно еще разрослись, но померкли и слезились, будто
он все время шел против ветра. Волосы отступили со лба, выцвели и
183
огрубели, как старая солома. Ямы щек под торчащими скулами прида¬
вали всей голове вид мертвого черепа. Только руки не изменились, и
он сейчас протягивал их к огню, мягкие, нежные и белые — совсем
девичьи.
Улыбнувшись Далглишу, Брайс продолжал иронизировать:
— Пропал писатель-детективщик. В годах. Неопасен. Характер нер¬
вный. Сложения мелкого. Нос узкий, прямой. Зубы торчат. Плешь. Боль¬
шой кадык. Нашедшего просят взять себе... Вот мы и явились к вам за
советом, дружище. Вы ведь только-только после очередного триумфа,
если не ошибаюсь. Как нам быть? Подождать, пока Морис сам объя¬
вится, и сделать вид, что не заметили пропажи? Или сыграть ему на
руку и обратиться для розыска в полицию? Ведь если это действитель¬
но рекламный трюк, с нашей стороны будет только любезно пойти ему
навстречу. Бедняга Морис так нуждается в помощи.
— Шутки здесь совершенно неуместны, Джастин, — сурово оборва¬
ла его мисс Кэлтроп. — А я ни на миг не допускаю, что это реклам¬
ный трюк. Иначе бы я не явилась сюда беспокоить Адама, когда ему
так необходим мирный отдых после такого трудного, изматывающего
расследования. Какой вы молодец, Адам, что сумели его схватить, преж¬
де чем он совершил новое злодейство! Меня просто физически тошнило,
когда я читала про это ваше дело. А теперь что с ним будет? Подержат
в тюрьме на государственных хлебах и отпустят — пусть убивает
других детей? Не понимаю, мы что, в этой стране все с ума посходили?
Взять да повесить его ко всеобщему благу, и конец!
Далглиш был рад, что сидит лицом против света. Он слишком хо¬
рошо помнил, как был взят Поули. Маленький такой, поганый челове¬
чек, замухрышка, смотреть не на что. И вонял страхом. Год назад от
него ушла жена, сморщенная заплатка на рукаве дешевого пиджачка
была явно его собственной работы. И Далглиш все время смотрел на
эту заплатку, словно чтобы удостовериться, что перед ним все-таки
человек. Что ж, теперь зверь уже в клетке, публика и пресса вольны
разливаться в похвалах полиции вообще и суперинтенданту Далглишу
в частности. А Далглиш чувствует на себе пятно вины. Почему —
пусть психиатры разбираются. Ему это чувство было знакомо и раньше,
он сумеет с ним совладать. Особенно долго оно его никогда не мучило,
и не было случая, чтобы из-за него захотелось сменить профессию. Все
так, но только обсуждать этого Поули с Селией Кэлтроп он не намерен.
• Он встретился взглядом с тетей на другом конце комнаты. Она
спокойно спросила:
— Чего бы вы, собственно, хотели от моего племянника, мисс Кэл¬
троп? Если мистер Сетон пропал, то ведь это дело местной полиции,
не так ли?
184
— А вот мы и не знаем! — воскликнула мисс Кэлтроп и залпом
осушила рюмку амонтильядо, словно это был дешевый хозяйственный
херес. Да еще потянулась за добавкой. — Морис мог скрыться нарочно,
в своих личных целях, например, чтобы собрать материал для новой
книги. Он говорил, что на этот раз пишет нечто особенное, совсем не
в обычной манере классического детектива. Он вообще подходит к ра¬
боте очень добросовестно, никогда не станет писать о том, чего не
испытал на собственном опыте. Это у нас тут все знают. Помните, как
он три месяца ездил с бродячим цирком, прежде чем написать «Убий¬
ство на натянутой проволоке»? Конечно, тут сказывается некоторый
недостаток творческого воображения. Я, например, в своих книгах ни¬
когда не исхожу из личного опыта.
— Вы меня очень утешили, милая Селия. Вспомнить только, что
пришлось пережить вашей последней героине! — немедленно отклик¬
нулся Брайс.
Далглиш поинтересовался, когда видели Сетона в последний раз.
Мисс Кэлтроп разинула было рот, но ее опередила Сильвия Кедж. От
хереса и тепла она слегка разрумянилась и успела взять себя в руки.
Теперь, при молчании остальных, она стала рассказывать Далглишу:
— Мистер Сетон в понедельник уехал в Лондон, с тем чтобы пожить
некоторое время у себя в клубе, это «Клуб мертвецов» на Тэвисток-сквер.
Он всегда в октябре перебирается на пару недель в клуб. Любит осенний
Лондон. И за это время'подбирает в клубной библиотеке материал для
своих книг. С собой он захватил небольшой чемодан и портативную ма¬
шинку. Уехал поездом из Хейлсворта. Он говорил мне, что задумал но¬
вую книгу, совсем в другом духе, чехт обычно, и мне показалось, что он
очень воодушевлен своим замыслом, но о чем именно будет книга, он
мне не рассказывал. Говорил только, что все изумятся. Мы условились,
что во время его отсутствия я буду приходить работать у него в доме
до обеда, и если ему что-то понадобится сообщить, он будет звонить в
десять часов утра. Так всегда и было, когда он уезжал работать в Лондон.
Он пишет на портативной машинке через два интервала и по частям
пересылает мне, а я перепечатываю. Потом он редактирует весь текст, и
я перебеливаю рукопись для издательства. Эти куски, что он присылает
из клуба, иногда идут не подряд, в городе он обычно пишет только го¬
родские сцены. Поэтому не знаешь, чего ждать со следующей банде¬
ролью. Ну и вот. Во вторник он позвонил сказать, что завтра вечером
надеется отправить мне новую порцию, а заодно попросил подштопать
кое-что из вещей. Говорил совершенно нормальным, спокойным голосом.
Тут мисс Кэлтроп все же не вытерпела:
— Со стороны Мориса это просто безобразие — пользоваться ее
услугами для штопки носков и чистки серебра. Квалифицированная
185
секретарь-машинистка, а на что уходит ее время? Бог знает что такое!
У меня у самой на диктофоне накопилась масса материала для пере¬
печатки, ждет своей очереди. Впрочем, сейчас речь не о том. Мое от¬
ношение к этому тут все знают.
Все действительно знали. И разделяли бы негодование «милой Се¬
лии» гораздо горячее, если бы не ее очевидная личная заинтересован¬
ность. Коль скоро есть возможность попользоваться чужим трудом, тут
она обязательно должна быть в очереди первая.
Сильвия Кедж словно не слышала возмущенной реплики мисс Кэл-
троп. Она сидела, не отводя от Далглиша черных глаз. Он негромко
спросил:
— Ну а следующее известие от мистера Сетона когда поступило?
— Следующего известия не было, мистер Далглиш. В среду, пока я
работала в «Сетон-хаусе», он так и не позвонил, но это меня не насто¬
рожило. Он иногда по нескольку дней не звонит. Сегодня с утра я опять
туда пришла, надо было кое-что догладить, и позвонил мистер Плант,
это управляющий «Клуба мертвецов», а его жена там шеф-повар. Он
сказал, что они очень встревожены: мистер Сетон вышел из клуба во
вторник перед ужинохт и не вернулся. Постель не тронута, вещи и ма¬
шинка на месте. Сначала мистер Плант не хотел поднимать шум, он
думал, что мистер Сетон уехал по своим делам и мог задержаться, но
когда он и на вторую ночь не вернулся и не дал о себе знать, они за¬
беспокоились. И мистер Плант решил позвонить ему домой. А я не знала,
что делать. С единокровным братом мистера Сетона я связаться не могу,
он недавно переехал, и у нас нет его адреса. Больше никаких родствен¬
ников нет. И потом, я не уверена, что мистер Сетон одобрил бы мои
розыски. Я предложила еще немного подождать, и мы условились с ми¬
стером Плантом, что дадим друг другу знать, как только что-нибудь ста¬
нет известно. Но перед обедом пришла бандероль с рукописью.
— Мы ее захватили сюда, — возгласила мисс Кэлтроп. — И кон¬
верт тоже.
Она торжественно извлекла бумаги из необъятного ридикюля и про¬
тянула Далглишу. Конверт был обычный, почтовый, светло-коричневого
цвета, размером четыре дюйма на девять, адрес напечатан на машинке:
«Морису Сетону, эсквайру, «Сетон-хаус», Монксмир, Суффолк». Внутри
лежали три листа неумелой машинописи через два интервала.
Мисс Кедж пояснила упавшим голосом:
— Он всегда адресует бандероли с рукописью самому себе. Но это
не его работа, мистер Далглиш. Не он это писал, и не он печатал.
— Откуда вы знаете?
Собственно, вопрос был излишний. Подделать чужую руку на ма¬
шинке практически невозможно, а что до стиля, то эта девушка, пере¬
186
печатавшая столько сочинений Мориса Сетона, конечно, узнала бы его
стиль с первого взгляда. Но она и не успела ничего ответить, опять
вмешалась Селия Кэлтроп:
— Давайте я прочитаю, вам все сразу будет понятно.
Она извлекла из ридикюля большие усаженные камешками очки,
водрузила на нос, поудобнее устроилась в кресле. Итак, Морис Сетон
впервые удостоился публичного чтения, подумал Далглиш. Автору, ко¬
нечно, польстила бы заинтересованность публики и важные ужимки Се¬
лии Кэлтроп, возможно, тоже. Получив в руки работу собрата по перу
и завладев вниманием аудитории, Селия принялась за дело вдохновенно:
— «Керрадерс раздвинул портьеру из бус и переступил порог ноч¬
ного клуба. Минуту он стоял в дверях, статный и, как всегда, элеган¬
тный, в хорошо сшитом смокинге, не без надменности разглядывая
холодными, ироничными глазами тесно поставленные столики, дешевый
псевдоиспанский декор, убогую публику. И это — логово самой опасной
в Европе разбойничьей шайки! Здесь, под вывеской заурядного, обшар¬
панного ночного клуба, на первый взгляд ничем не отличающегося от
сотни других таких же по всему Сохо, действует властный ум, чьей
воле подчиняются влиятельнейшие преступные синдикаты Запада. Ка¬
жется неправдоподобным. Но и все это фантастическое приключение
кажется таким же неправдоподобным. Он сел за столик прямо у двери
и стал смотреть и ждать. Заказал подошедшему официанту жареных
креветок, зеленый салат и бутылку кьянти. Неопрятный коренастый
киприот принял заказ и без единого слова удалился. Знают ли они о
том, что Керрадерс здесь? И если да, то долго ли заставят себя ждать?
В дальнем конце зала возвышалась маленькая эстрада с тростнико¬
вым занавесом и красным стулом у рампы. Вдруг свет во всех люстрах
померк, пианист у эстрады заиграл медленную сладострастную музыку.
И из-за тростникового занавеса вышла женщина, белокурая и прекрас¬
ная, не юная, а зрелая, полногрудая, двигающаяся с вызовом и грацией,
позволяющей предположить русскую кровь. Гибко ступая, она прибли¬
зилась к стулу и начала медленно расстегивать «молнию» на своем
вечернем платье. Вот оно соскользнуло по ногам на пол. Под платьем
на ней ничего не было, кроме черного лифчика и узкой набедренной
повязки. Сидя на стуле спиной к публике, женщина изогнула руки и
расстегнула пуговичку меж лопаток. За столиками раздались хриплые
возгласы одобрения:
— Рози! Рози! Браво, Рози! Молодцом! Давай-давай!»
Мисс Кэлтроп прервала чтение. Все молчали. Слушатели были явно
подавлены. Потом Брайс сказал:
— Почитайте еще, Селия! Что же это вы остановились на самом
интересном месте? Как поступает Рози? Набрасывается на высокород¬
187
ного Мартина Керрадерса и насилует его? Я давно считал, что он этим
кончит. Или я рано радуюсь?
Мисс Кэлтроп произнесла:
— Дальше читать нет надобности. Доказательства налицо.
Сильвия Кедж снова обратилась к Далглишу:
— Дело в том, мистер Далглиш, что мистер Сетон никогда бы не
дал своему персонажу имени Рози. Так звали его мать. Он сам мне
как-то сказал, что не будет употреблять этого имени в своих книгах.
И не употреблял.
— Тем более для какой-то проститутки в Сохо, — подхватила мисс
Кэлтроп. — Мистер Сетон часто рассказывал мне о матери. Он ее
обожал. Боготворил. Он чуть не скончался от горя, когда она умерла
и отец женился вторично.
В голосе мисс Кэлтроп прозвучала горечь несбывшегося материн¬
ства.
— Позвольте-ка мне взглянуть, — вдруг попросил Оливер Лэтем.
Селия протянула листки, и, пока он их рассматривал, все выжидательно
молчали. Он вернул их, не проговорив ни слова.
— Ну что? — спросила его мисс Кэлтроп.
— Ничего. Я просто хотел посмотреть. Я знаю почерк Сетона, но
это на машинке. И вы говорите, печатал не он.
— Я в этом совершенно уверена, — сказала мисс Кедж. — Но
почему уверена, не могу объяснить. Он печатает не так. Хотя машин¬
ка его.
— А что можно сказать о стиле? — поинтересовался Далглиш.
Все задумались. Наконец Брайс ответил:
— Типичным Сетоном это, пожалуй, не назовешь. Он все-таки мог
прилично писать, когда хотел. А это производит впечатление даже
какой-то.- нарочитости, вы не находите? Словно человек старался пи¬
сать плохо.
Элизабет Марли, все это время молча сидевшая в стороне, как ре¬
бенок, который дуется на то, что его силком привели и посадили ску¬
чать среди взрослых, вдруг нетерпеливо сказала:
— Если это подделка, то явно рассчитанная на то, что мы сразу
разгадаем. Джастин прав, стиль насквозь фальшивый. И не случайно,
конечно, выбрано единственное имя, которое не может не насторожить.
Ну почему обязательно Рози? Если хотите знать мое мнение, то это
просто сам Морис Сетон шутки шутит. А вы все купились. Вот увидите,
мы еще прочитаем описание этого случая в его новой книге. Вы же
знаете, он любит сначала поставить эксперимент, а потом уж пишет.
— Действительно, такая ребяческая затея вполне в его вкусе, —
согласился с ней Оливер Лэтем. — И мне совершенно не улыба¬
188
ется оказаться невольным участником его дурацких экспериментов.
Предлагаю выбросить все это из головы. Рано или поздно он сам
объявится.
— Морис — человек со странностями и очень скрытный, это
правда, особенно в том, что касается его работы, — подтвердила и
мисс Кэлтроп. — И вот еще что. Мне случалось подкидывать ему
кое-какие полезные идеи. И он их пускал в дело, это совершенно
определенно. Но хоть бы раз потом вспомнил. Я, разумеется, не
ожидала формальных изъявлений признательности. Я только рада,
если могу помочь собрату по перу. Но все-таки как-то странно —
выходит книга, в ней использованы твои придумки, а Морис даже
спасибо не скажет.
— Он небось просто забыл, что не сам это придумал, — снисходи¬
тельно предположил Лэтем.
— Морис никогда ничего не забывал, Оливер. У него был необык¬
новенно ясный ум. И работал он очень методично. Если я ему что-то
предлагала, он всегда делал вид, что не особенно заинтересовался, толь¬
ко буркнет, что, мол, это можно будет при случае использовать. А сам,
по глазам видно, уже ухватился за подсказку и не чает поскорее
примчаться домой, чтобы занести ее на каталожную карточку. Мне-то,
конечно, не жалко. Но не мешало бы иногда и сказать, что спасибо,
мол, очень обязан. Одну вещь я ему подсказала в прошлом месяце и
держу пари, найду ее в следующей книге.
Пари никто не принял. Брайс сказал:
— Вы совершенно правы, Селия. Не вам одной случалось подкиды¬
вать ему по мелочи. А зачем? Бог весть. Просто иной раз придет в
голову новый оригинальный способ убийства, вот и жаль, чтобы зря
пропадал, когда бедняга Сетон явно уже исчерпал всю свою фантазию.
Но, не считая хищного блеска во взоре, — ни намека на благодарность!
Впрочем, теперь, как вы все сами понимаете, он от меня больше помощи
не дождется. После того, что он сделал с Арабеллой!..
— Нет, я ему подсказала не новый способ убийства, а просто неко¬
торую ситуацию, — отозвалась мисс Кэлтроп. — Мне подумалось, что
получился бы очень даже неплохой зачин для книги. Я Морису все
время твердила, что читателя надо захватить с первых же строк. И вот
представьте себе. По морю плывет лодка, а в ней труп с отрубленными
кистями рук.
В ответ ей в комнате возникла такая полная и внезапная тишина,
что на бой каминных часов все резко повернули головы, будто он
возвестил время казни. Далглиш смотрел на Лэтема — тот весь на¬
прягся и замер, с силой сдавив пальцами хрупкую ножку рюмки. Что
пряталось под бледной, каменной маской его лица?
189
Но тут раздался высокий, нервный смешок Брайса, и злые чары
разрушились. Послышался всеобщий вздох облегчения.
— Селия, какая у вас необыкновенная фантазия! Кто бы мог поду¬
мать! Смотрите не давайте себе воли, моя милая, не то Романтическая
лига исключит вас из своих рядов.
Лэтем сдержанным, бесцветным голосом проговорил:
— Все это не имеет касательства к обсуждаемому вопросу. Насколь¬
ко я понял, мы решаем не предпринимать в связи с исчезновением
Сетона никаких действий? Вполне возможно, что Элиза права, это Мо¬
рис самолично придумал такую глупую шутку. А раз так, то чем
скорее мы оставим мистера Далглиша предаваться покою и отдыху, тем
лучше.
Он уже подымался с кресла, словно до смерти прискучив всей этой
историей, как вдруг в наружную дверь громко и властно постучали.
Джейн Далглиш вопросительно вскинула глаза на племянника, встала
и пошла отпирать. Гости притихли, прислушиваясь без зазрения сове¬
сти. Поздний посетитель был в их маленьком поселке редкостью. Если
кто к кому и заглядывал после наступления темноты, то кто-нибудь
свой, а всех своих безошибочно различали на слух. Так стучать мог
только посторонний.
На крыльце шел приглушенный отрывистый разговор. Потом в две¬
рях снова появилась мисс Далглиш. Сзади нее темнели фигуры двух
мужчин в форменных плащах. Мисс Далглиш сказала:
— Это инспектор-детектив Реклесс и сержант Кортни из суффолк-
ского уголовного розыска. Ищут Дигби Сетона. Его парусную лодку
прибило к берегу за Тресковым мысом.
— Странно, — заметил Джастин. — Вчера в пять часов она, как
обычно, стояла причаленная под Кожевенным спуском.
Все одновременно удивились: как странно, что два следователя за¬
темно явились к людям в дом из-за какой-то найденной лодки. Но
Лэтем опередил всех. Он спросил:
— Ав чем, собственно, дело, инспектор?
Ответила вместо инспектора Джейн Далглиш:
— К сожалению, случилась страшная вещь. В лодке оказался Морис
Сетон.
— Морис? Морис Сетон в лодке? Какая чушь! — резким авторитет¬
ным тоном возразила мисс Кэлтроп. — Этого не может быть. Морис не
катается на лодке. Он не любит ходить под парусом.
Инспектор шагнул из-за порога на свет и только теперь загово¬
рил сам:
— Он и не катался, мадам. Мистер Сетон лежал на дне лодки
мертвый. Мертвый и с отсеченными кистями рук.
190
6
Селия Кэлтроп, словно красуясь своим упорством, в десятый раз
повторяла:
— Говорю вам, я ни с кем, кроме Мориса, не делилась этой идеей.
С какой стати? И не добивайтесь от меня точной даты. Месяца полтора
назад. Или немного раньше. Не помню точно. Мы шли по пляжу в
сторону Уолберсвика, и мне вдруг пришел в голову эффектный зачин
для детективного романа: в открытое море уносит в лодке труп без рук.
И я предложила его Морису. А больше до сегодняшнего дня никому
даже не заикнулась. Может быть, конечно, он кому-то рассказал.
— Ясно, что рассказал! — набросилась на нее Элизабет Марли. —
Не сам же он себе отрезал руки для убедительности. Или ты допуска¬
ешь, что тебя и убийцу одновременно осенила одна и та же блестящая
мысль? А почему ты так уверена, что больше никому не рассказывала?
Я, например, по-моему, от тебя про это слышала, мы еще тогда обсуж¬
дали, как трудно Морису дается построение сюжета.
Но тут ей, кажется, никто не поверил. А Джастин Брайс тихонь¬
ко — но вполне внятно — произнес:
— Добрая Элиза! Всегда готова встать на защиту.
Оливер Лэтем рассмеялся, после чего установилось неловкое мол¬
чание. Его нарушила Сильвия Кедж. Она произнесла сипло, вызываю¬
щим тоном:
— Мне он ничего такого не рассказывал!
— Разумеется, милочка, — вкрадчиво отозвалась мисс Кэлтроп. —
Есть много вещей, которые мистер Сетон с тобой не обсуждал. Разве
обо всем говорят с прислугой? А он к тебе именно так относился.
Почему ты позволила сделать из себя уборщицу? Где твоя гордость?
Мужчинам, моя милая, больше нравятся девушки с характером.
Откуда вдруг столько злобы? Далглиш заметил, что остальные тоже
смущены и недоумевают. Все опять замолчали. Далглишу было неловко
смотреть на обиженную Сильвию, а она кротко понурила голову, как
бы принимая заслуженный упрек, и волосы с двух сторон черным
занавесом закрыли ей лицо. Он слышал ее сиплое судорожное дыхание.
Но почему-то ее было не жаль. Бесспорно, Селия Кэлтроп вела себя
недопустимо, но в Сильвии Кедж было что-то такое, не располагающее
к сочувствию. Интересно, однако, откуда у Селии эта ярость?
Со времени появления инспектора Реклесса с сержантом прошел уже
почти час, в течение которого инспектором было сказано очень мало, а
собравшимися обитателями Монксмира, за исключением Далглиша и его
тетки, довольно много. И не все умно. Реклесс расположился в кресле с
высокой спинкой, приставленном к стене, и сидел недвижно, как судеб¬
191
ный пристав, зорко поглядывая вокруг своими сумрачными глазами. В
комнате было жарко натоплено, но он не снимал плаща из дешевого
габардина, провисающего под грузом металлических начищенных пуго¬
виц, пряжек и заклепок. А на коленях бережно покоил пару кожаных
перчаток с крагами и фетровую шляпу, словно опасаясь, как бы не от¬
няли. Человек не в своей тарелке, эдакий мелкий чин, который попал к
ним по долгу службы и даже не отваживается выпить рюмочку при
исполнении обязанностей. Далглиш понимал, что именно такого эффекта
Реклесс и добивается. Как всякий хороший сыщик, он умеет, когда нуж¬
но, стушеваться, стать как бы невидимым, неприметным, будто предмет
обстановки. Конечно, у него и внешность подходящая — маленького ро¬
сточка, только-только, должно быть, добрал до нижнего предела нормы
для полицейских, и лицо боязливое, бесцветное и до того обыкновенное,
их таких тысячи встретишь в субботней толпе на любом стадионе. Ту¬
склый, невыразительный, ничем не характерный голос. А глаза, широко
расставленные и холодно выглядывающие из-под нависших бровей, бес¬
престанно перебегают с одного говорящего на другого — манера, которая
могла бы смутить собравшихся, если бы, конечно, они там соблаговолили
это заметить. Подле инспектора держался сержант Кортни с видоьс че¬
ловека, которому велено сидеть прямо, разуть глаза и уши и помалки¬
вать, что он исправно и делает.
Далглиш через всю комнату взглянул на тетку. Она сидела в кресле
на своем обычном месте и, достав вязание, словно бы совершенно отре¬
шилась от того, что происходило вокруг. Спицы она держала на кон¬
тинентальный манер, стоймя, как обучила ее в свое время
гувернантка-немка. Селия Кэлтроп не отводила глаз от их пляшущих
блестящих крнчиков, изумленно и одновременно с возмущением наблю¬
дая заграничное искусство хозяйки дома. Сама она уже не восседала
с неколебимой непринужденностью, а ерзала, то так, то эдак скрещи¬
вала лодыжки, откидывала голову, словно камин дышал ей в лицо
нестерпимым жаром. И действительно, становилось слишком жарко —
всем, кто был в гостиной, кроме Реклесса. Оливер Лэтем расхаживал
из угла в угол, на лбу у него блестел пот, а непрестанное движение
как бы еще повышало температуру в комнате. Внезапно он остановился,
обернулся к Реклессу и спросил:
— Когда наступила смерть? Может быть, вы нам все-таки что-ни¬
будь сообщите? Когда Сетон умер?
— Это будет точно известно только из заключения медэксперта, сэр.
— Иными словами, вы отказываетесь ответить. Тогда спрошу иначе:
на какое время от нас потребуется алиби?
Селия Кэлтроп негодующе пискнула, но тоже обернулась к Реклес¬
су в ожидании ответа.
192
— Мне понадобятся от всех вас данные о местопребывании, начиная
с того момента, когда мистера Сетона видели в последний раз, то есть,
как я понял, с семи тридцати вечера во вторник и до полуночи в среду.
— Зачем же так поздно? — заспорил Лэтем. — Его же, я думаю,
отправили в это плаванье задолго до полуночи. «Закат в полнеба, и
звезда над мачтой, и дальний путь лежит передо мной.„» Начнем с
меня, что ли? Во вторник вечером я был на премьере в Новой
театральной гильдии, а после на банкете, который закатил наш до¬
стославный баронет от театра. К себе на квартиру вернулся около
часу и остаток ночи провел не один. С кем именно, пока не скажу,
но завтра, надеюсь, смогу назвать имя. Мы встали поздно, обедали в
«Плюще» и расстались, когда я вывел из гаража машину и отправил¬
ся сюда. В Монксмир приехал вчера примерно в половине восьмого и
с тех пор никуда не выходил, только на сон грядущий немного
прогулялся по берегу. Сегодня ездил по окрестностям, запасался про¬
виантом. После ужина спохватился, что забыл купить кофе, и решил
обратиться в единственный дом, где наверняка дадут хороший и без
бесплатного приложения в виде нотации о том, что, ах, мужчины
совсем не умеют вести хозяйство. Короче, чтобы вам было ясно, у
меня есть алиби на момент наступления смерти — если считать, что
смерть наступила во вторник, — но не на то время, когда Сетон был
отправлен в последнее плаванье — если принять, что это произошло
вчера вечером.
На лице Селии Кэлтроп, пока он говорил, сменилась целая гамма
выражений — любопытство, осуждение, сладострастный интерес и том¬
ная печаль, — словно она примеряла, которое лучше, и наконец выбра¬
ла томную печаль: добрая женщина сокрушается о мужских слабостях.
Инспектор Реклесс сказал:
— Я должен попросить вас назвать имя дамы, сэр.
— И не просите. По крайней мере, пока я с ней не переговорю.
Очень, однако, любезно с вашей стороны заключить, что это была
именно дама. Послушайте, инспектор, будем рассуждать здраво. Если
бы я имел какое-то отношение к смерти Сетона, разве я не позабо¬
тился бы обеспечить себе алиби? А уж если бы мне понадобились
чьи-то ложные показания, я бы не воспользовался помощью женщи¬
ны. Во-первых, из дурацких соображений рыцарства, а во-вторых, вы
бы нас быстро вывели на чистую воду. Дошло бы до подробностей, а
кто их вес упомнит? О чем мы с ней говорили, кто задернул шторы,
с какой стороны кровати я спал, под сколькими одеялами, что было
на завтрак. Меня всегда поражало, как это люди рискуют выдумы¬
вать себе алиби. Тут нужна такая память на мелочи, какой я, увы,
не обладаю.
7 (1’.Д.Джсймс »Нс хенскос дело»
193
— Считайте, что с вас подозрения сняты, Оливер, — авторитетно
произнесла Селия. — Дело это нешуточное, убийство как-никак. Разум¬
ная женщина не станет чинить затруднений.
Лэтем рассмеялся.
— Но она не разумная женщина, милая Селия. Это актриса. Хотя,
конечно, я не думаю, что она заартачится. Отец дал мне когда-то один
очень дельный совет: не ложись в постель с женщиной, если утром
тебе или ей будет стыдно об этом вспоминать. Хорошее правило. Не¬
сколько ущемляет сексуальную свободу, зато оказывается иногда, как
видим, очень удобным.
Свободу Лэтема оно едва ли особенно ущемляет, подумал Далглиш.
В их кругу люди не боятся огласки своих связей, лишь бы они были
престижны, а Оливер Лэтем, мужчина со средствами, видный собой,
светский и малодоступный, котируется, надо полагать, высоко.
Брайс недовольным тоном сказал:
— Значит, вам нечего волноваться, ведь Сетон умер, по-видимому,
вечером во вторник. Если, конечно, злой инспектор не возразит, что
ваша дама согласилась бы подтвердить любые ваши показания.
— Ну, она-то согласится на все, если ее попросить по-хорошему, —
шутливо ответил Лэтем. — Но это дело рискованное. Она же актриса.
Сегодня играет бесстрашную лгунью, готовую пожертвовать добрым
именем, чтобы только спасти любовника от каталажки, и я, соответст¬
венно, в безопасности. А завтра — что, если она надумает сменить
роль? Нет, пожалуй, все-таки удачно получилось, что от нее всего лишь
потребуется сказать правду.
Тут Селия Кэлтроп, не в силах, как видно, дольше терпеть, что
общее внимание сосредоточено на Лэтеме и его любовных делах, реши¬
тельно вмешалась в разговор:
— В моих показаниях, я полагаю, вообще нет надобности. Я была
бедному Морису очень близким другом, единственным истинным дру¬
гом, я думаю. Однако я готова сообщить о себе все, возможно, это
докажет непричастность кого-то еще. Тут ведь важна любая информа¬
ция, верно? Почти все это время я была дома. Только во вторник днем
возила Сильвию в Норидж, мы там обе были в парикмахерской «Эс¬
тель» на Мэддер-маркет, мыли голову и причесывались. Для Сильвии
такая поездка — приятное развлечение, и я тоже считаю, нельзя опу¬
скаться из-за того, что живешь в деревне. Перед тем как ехать обратно,
мы выпили чаю, и около половины девятого я доставила Сильвию домой,
а затем поехала к себе. Вчера с утра я работала — я наговариваю на
диктофон, — а после обеда ездила в Ипсуич кое-что купить и заехала
к приятельнице, леди Бриггс, в Уэлл-Уок; Просто так заехала, наобум,
ее не застала, но разговаривала с прислугой. На обратном пути я слегка
194
заблудилась и попала домой только к десяти вечера. Дома меня ждала
племянница из Кембриджа, и остаток вечера мы провели вместе, она,
естественно, подтвердит. А сегодня незадолго до обеда позвонила Силь¬
вия и рассказала про полученную рукопись и про то, что Морис пропал.
Я сначала растерялась и не знала, что предпринять, но вечером, когда
увидела, что приехал суперинтендант Далглиш — он проехал мимо
моего дома, — я позвонила мистеру Брайсу и предложила, чтобы мы
все вместе собрались и посоветовались с ним. К тому времени у меня
уже было предчувствие, что стряслось что-то ужасное; и, как видите,
я была права.
Следующим по очереди шел Джастин Брайс. Далглиш обратил вни¬
мание на то, с какой готовностью эти подозреваемые дают о себе све¬
дения, которых у них, между прочим, еще формально не просили. Они
без запинки, упоенно, как неофиты на молитвенном собрании, перечис¬
ляли, кто из них где когда был. Завтра, конечно, спохватятся и раска¬
ются, что так разоткровенничались. Но не Далглишу их одергивать. Он
все уважительнее посматривал на Реклесса: знает человек, когда надо
посидеть молча и послушать.
Брайс рассказывал:
— Я тоже до вчерашнего дня находился в городе, на своей квартире,
но если Сетон умер во вторник вечером, я, мои дорогие, сразу отпадаю.
Я в тот вечер два раза звонил врачу. У меня было ужасное состояние.
Все астма моя. Тяжелейший приступ. Селия вот знает, как я с ней
мучаюсь. Мой врач Лайонел Форбс-Денби может подтвердить. Первый
раз я позвонил около полуночи, умоляя его немедленно приехать. Ра¬
зумеется, он отказался. Велел принять голубые таблетки, две штуки, а
если через час не отпустит, позвонить ему опять. Чистое злодейство с
его стороны. Я сказал ему, что, по-моему, я умираю. Такая астма, как
у меня, очень опасна: если чувствуешь, что умираешь, то действительно
можешь умереть.
— Нельзя же умереть, если Форбс-Денби не велит, — заметил Лэтем.
— Да, Оливер, но вдруг он ошибается?
— Он ведь и Мориса тоже лечил, верно? — вспомнила мисс Кэлт-
роп. — Морис на него молился. С его сердцем ему приходилось про¬
являть неусыпную осторожность, и он всегда говорил, что жив только
благодаря Форбсу-Денби.
— Все равно он обязан был ко мне приехать во вторник вечером, —
с обидой повторил Брайс. — Я позвонил ему вторично в половине
четвертого, и в шесть он все-таки приехал, но к этому времени мне
уже полегчало. Как бы то ни было, у меня полное алиби.
— Не совсем, Джастин, — возразил Лэтем. — У нас нет доказа¬
тельств, что вы звонили из своей квартиры.
195
— Еще бы не из квартиры! Да я был на пороге смерти, я же сказал.
И кроме того, если бы я звонил Форбсу-Денби, а сам разъезжал по
городу и убивал Сетона, он же мог приехать и не застать меня дома!
Да он бы тогда навеки отказался меня лечить!
Лэтем рассмеялся:
— Мой дорогой Джастин! Уж если Форбс-Денби говорит, что не
приедет, значит, он не приедет, и точка. Вам ли этого не знать.
Брайс кивнул и вздохнул. К опровержению своего алиби он отнесся
философски. Далглиш слышал о Форбсе-Денби. Это был модный уэс-
тэндский врач, и притом превосходный терапевт. Его пациенты, да и
он сам свято верили в непогрешимость его суждений, и, как острили
в свете, никто из них не отважился бы ни есть, ни пить, ни жениться,
ни родить, ни эмигрировать, ни помереть без его на то медицинского
дозволения. Они гордились его чудачествами, хвастались его хамством
и веселили избранное общество историями о том, как он повышвыривал
в окно их привычные патентованные лекарства или выгнал их кухарку.
Слава Богу, думал Далглиш, что не ему, а Реклессу или его подручным
надо будет узнавать у этого нелюбезного чудака, каково было состояние
здоровья погибшего, и просить подтверждения алиби одного из тех, кто
попал под подозрение.
И вдруг Брайс выпалил со страстью, изумившей всех присутству¬
ющих:
— Я не убивал, но жалеть его не могу, и не просите! После того,
что он сделал с Арабеллой!
Селия Кэлтроп посмотрела на инспектора Реклесса с кротким из¬
виняющимся видох( мамаши, чей ребенок ведет себя неприлично, но, с
другой стороны, его тоже можно понять. И пояснила для него одного:
— Арабелла — это его сиамская кошка. Мистер Брайс думает, что
Морис ее убил.
— Чего же тут думать, Селия? Эго очевидно, — возразил Брайс и
обратился к Реклессу: — Три месяца назад я переехал его собаку. Это
был несчастный случай в чистом виде. Я люблю животных! Люблю,
говорю вам! Даже Лохматку эту несносную — согласитесь, Селия, —
невоспитанную и неприятную шавку. Меня это страшно расстроило.
Она подвернулась мне прямо под колеса. Сетон был к ней очень при¬
вязан. И он недвусмысленно обвинил меня в том, что я будто бы
переехал ее нарочно. А через четыре дня он убил Арабеллу. Вот что
это был за человек! Можно ли удивляться, что у кого-то наконец ис¬
тощилось терпение?
Мисс Кэлтроп, мисс Далглиш и Лэтем поспешили опровергнуть его
слова, но все трое заговорили одновременно, заглушая друг друга:
— Джастин, дорогой, ведь нет никаких доказательств, что...
196
— Мистер Брайс, никто и не думает, что Арабелла имеет к этому
какое-то отношение.
— Господи, Джастин, ну зачем же вытаскивать...
И тут прозвучал тихий вопрос Рек лесса:
— А вы когда приехали из Лондона, сэр?
— В среду днем. Около четырех. И тела Сетона я с собой в машине
не вез. На мое счастье, после Ипсуича у меня всю дорогу барахлила
коробка передач, пришлось в конце концов оставить машину в гараже
Бейнса, это сразу как выедешь из Саксмандема. Дальше добирался на
такси. Молодой Бейнс меня отвез. Так что если хотите искать в моей
машине пятна крови и отпечатки пальцев, она у Бейнсов. Желаю удачи.
Лэтем сказал:
— И вообще, чего это мы так стараемся? А как насчет ближайших
родственников? Насчет Морисова единокровного братца? Почему поли¬
ция его не ищет? В конце концов наследник. Вот с кого надо алиби
спросить.
Ему тихо ответила Элизабет Марли:
— Дигби вчера вечером был в «Сетон-хаусе». Я его сама привезла.
Это была ее вторая реплика со времени приезда инспектора, и
чувствовалось, что она произнесла ее нехотя, вовсе не для того, чтобы
привлечь к себе внимание. Однако эффект получился сильнейший. Сре¬
ди всеобщего недоуменного молчания раздался резкий, строгий голос
мисс Кэлтроп:
— Что значит «сама привезла»?
Вопрос, который напрашивался, вынужден был признать Далг¬
лиш.
Девушка пожала плечами:
— То, что я сказала. Вчера вечером я привезла Дигби Сетона домой
на машине. Он позвонил мне из Ипсуича, со станции, перед тем как
сделать пересадку, и попросил встретить его с поезда в восемь тридцать
в Саксмандеме. Он знал, что Мориса нет дома, и не хотел, должно быть,
тратиться на такси. Ну я и поехала. На «мини».
— Мне ты об этом не сообщила, когда я вернулась домой, — с
упрекохс произнесла мисс Кэлтроп. Остальные опасливо поежились,
ожидая семейной сцены. Только темная фигура в кресле у стены ос¬
талась невозмутимой.
(— Не думала, что тебе интересно. И потом, было уже очень поздно,
когда ты вернулась.
— Но и сегодня тоже. Почему ты до сих пор молчала?
— А зачем мне было говорить? Если Дигби хотел потом опять
смыться, мне-то какое дело? И вообще, тогда еще не было известно про
смерть Мориса Сетона.
197
— Стало быть, ты по просьбе Дигби встречала его в полдевятого на
станции? — повторил Лэтем, чтобы вернуть разговор в первоначальное
русло.
— Вот именно. И мало того, Оливер, он вправду приехал этим по¬
ездом. А не прятался в зале ожидания и не прогуливался по платфор¬
ме. Я купила перронный билет и своими глазами видела, как он
выходил из вагона. И как сдавал билет контролеру. Билет был от
Лондона, он еще поворчал, что дорого. Контролер его, конечно, вспомнит.
Тахе всего сошло человек пять-шесть.
— И надо полагать, мертвого тела у него с собой не было? —
продолжал Лэтем.
— Разве что в дорожной сумке размером три фута на два.
— Ты отвезла его прямо домой?
— Ну ясно. Саксмандем не такое место, где жизнь бьет ключом
после восьми вечера, а Дигби не такой кавалер, с которым приятно
выпить кружку пива, на мой вкус, конечно. Я просто помогла ему
сэкономить деньги. Я же сказала.
— А дальше, Элиза? Рассказывай, что было дальше, — подбодрил
ее Брайс. — Ты доставила его в «Сетон-хаус». Ну и что?
— Ничего. Высадила у двери. В доме было тихо, окна темные. Ес¬
тественно. Все знают, что Морис в октябре уезжает жить в Лондон.
Дигби пригласил меня зайти выпить, но я ответила, что устала, пора
домой, наверно, тетя Селия вернулась и ждет. Ну, мы попрощались,
Дигби отпер дверь и вошел в дом.
— Значит, у него был ключ от дома? — уточнил Реклесс. — Они
с братом, что же, были в таких близких отношениях?
— В каких они отношениях, не знаю, но ключ от дома у него был.
Реклесс обратился к Сильвии Кедж:
— А вам было известно, что Дигби Сетон имеет свободный доступ
в «Сетон-хаус»?
Сильвия Кедж ответила:
— Мистер Морис Сетон дал своему брату ключ примерно два года
назад. Иногда он поговаривал, что надо бы его забрать, но мистер Дигби
пользовался им редко и только когда брата не было дома, наверно,
мистер Морис считал, что неважно, пусть будет и у него.
— А почему, интересно знать, он думал забрать у Дигби ключ? —
спросил Брайс.
Но мисс Кэлтроп, очевидно, сочла его вопрос неуместным, сделала
большие глаза, как бы говоря: «Только не при слугах», и светским
голосом разъяснила:
— Мне Морис тоже как-то говорил, что хочет взять у Дигби ключ
от дома. Разумеется, о том, чтобы он ему не доверял, и речи нет. Просто
198
он слегка беспокоился, что Дигби может его потерять или его могут
украсть в каком-нибудь ночном клубе, которые Дигби так любит.
— Но выходит, он его назад так и не получил, — сказал Лэтем. —
Вчера около девяти вечера Дигби этим ключом отпер дверь и вошел в
дом. И с тех пор его никто не видел. А ты точно знаешь, что в доме
никого не было, Элиза?
— Откуда мне точно знать? Я же не входила внутрь. Но было тихо
и свет не горел нигде.
— Сегодня утром я там была в половине десятого, — сказала Силь¬
вия Кедж. — Парадная дверь была заперта, и в доме никого. Кровати
все застелены. Мистер Дигби даже не налил себе выпить.
Никто не высказал очевидную для всех мысль, что должно было
случиться нечто из ряда вон выходящее. Трудно вообразить такое со¬
бытие, по случаю которого Дигби Сетон не счел бы нужным подкре¬
питься глотком-другим.
Только Селия возразила:
— О, это ни о чем не говорит. У Дигби всегда с собой фляжка на
поясе. Одна из странностей, которые так раздражали Мориса. Но куда
же он подевался?
— Он не говорил, что куда-то еще собирается? — спросил Лэтем
Элизу Марли. — Какой у него был вид?
— Нормальный вид, Дигби как Дигби. И Не говорил ничего.
— Это просто какая-то нелепость! — вынесла свое суждение мисс
Кэлтроп. — Дигби не стал бы, только пришел, снова уходить из дому.
Да и куда? Ты уверена, что он не обмолвился как-то о своих планах?
— Его могли вызвать, — предположила Элизабет.
— Вызвать?! — прикрикнула на нее тетка. — Но о его приезде не
было известно. Кто же мог его вызвать?
— Я не знаю. Просто высказываю предположение. Когда я шла
обратно к машине, в доме зазвонил телефон.
— Ты в этом уверена? — спросил Лэтем.
— Что вы всё «уверена, уверена»? Вы же знаете, как бывает там
наверху ночью. Безлюдье, тишина, тайна. Звуки разносятся далеко. Го¬
ворю вам, я слышала, как звонил телефон.
Остальные молчали. Она, конечно, была права. Они знали, как бы¬
вает на возвышенной части мыса, когда наступает темнота. Тишина,
безлюдье, тайна и теперь ждали их снаружи. Селию Кэлтроп передер¬
нуло, как от холода, хотя в комнате было сильно натоплено. Жара
сделалась просто несносной. Это Брайс, сидя на скамеечке перед ка¬
мином, знай себе подбрасывал дрова в огонь, точно кочегар в аду.
Могучие языки пламени, шипя, захватывали нарубленный плавник. На
старинной каменной кладке стен словно проступила кровавая испарина.
199
Далглиш встал, подошел к окну и, отодвинув ставни, поднял раму. В
комнату хлынул поток чистого, холодного воздуха, завихрился вокруг
его головы, сдул с места все половички, принеся с собой извне громовый
грохот прибоя. Далглиш обернулся от окна, и в это время Реклесс
своим тусклым, невыразительным голосом произнес:
— Пусть кто-нибудь отвезет домой мисс Кедж. Она плохо себя
чувствует, я сегодня с ней разговаривать не буду.
Сильвия подняла было голову, чтобы возразить, но отозвалась Эли¬
забет, решительно вставая:
— Я отвезу. Мне и самой домой пора. Я, вроде считается, после
болезни, а тут сегодня разговоры не очень-то полезные для выздорав¬
ливающих. Где ее пальто?
Поднялась суматоха. Все с облегчением засуетились, захлопотали,
подавая Сильвии Кедж пальто, костыли и проявляя всяческую заботу.
Мисс Кэлтроп милостиво протянула племяннице ключи от автомобиля
и заверила ее, что сама она дойдет пешком. Оливер и Джастин ее,
конечно, проводят. Сильвия Кедж в сопровождении помощников зако¬
выляла к выходу.
Именно в эту минуту задребезжал телефонный звонок. Он прозвучал
так знакомо и одновременно так зловеще, что все замерли в предчувствии
недоброго. Мисс Далглиш подошла и сняла трубку, но Реклесс мгновенно
очутился рядом и, не извинившись, взял трубку у нее из рук.
Понять содержание разговора было невозможно, реплики Реклесса
были отрывисты и кратки. Похоже, что он разговаривал с полицейским
участком. И в основном только слушал и покряхтывал. В заключение
же произнес:
— Верно. Благодарю вас. Завтра с утра в «Сетон-хаусе». Тогда и
поговорим. Всего хорошего.
Повесив трубку, он обернулся к присутствующим. Лица всех откры¬
то выражали любопытство и нетерпение. Далглиш уже было подумал,
что Реклесс их сейчас разочарует, но тот с готовностью оповестил:
— Нашелся Дигби Сетон. Он позвонил в полицейский участок Ло¬
устофта и сообщил, что вчера вечерок« на пути в Лоустофт угодил на
машине в придорожную канаву и находится в больнице. Завтра с утра
его выпишут.
Мисс Кэлтроп разинула было рот, чтобы задать естественный вопрос,
но инспектор Реклесс добавил по своей инициативе:
— По его словам, вчера в самом начале девятого кто-то позвонил
ему якобы из лоустофтского полицейского участка и попросил немед¬
ленно прибыть для опознания тела брата. Звонивший объяснил, что
труп Мориса Сетона прибило к берегу в лодке и что у него обрублены
кисти обеих рук.
200
— Но это невероятно, — удивленно возразил Лэтем. — Вы, кажется,
говорили, что тело было найдено только сегодня под вечер?
— Именно так, сэр. И из лоустофтского участка никто не звонил.
О том, что произошло с мистером Морисом Сетоном, до сегодняшнего
вечера не знал никто. Кроме одного человека, понятное дело.
Он обвел их лица, одно за другим, печальным, внимательным взгля¬
дом. Они не шевелились и ничего не говорили. Словно застыли в
остановившемся времени, беззащитные перед надвигающимся катаклиз¬
мом. Слова сейчас были неуместны. Напрашивалось действие, острое,
драматическое. И, будто осознав, что от нее требуется, исполнительная
Сильвия Кедж со стоном выскользнула из рук поддерживавшей ее
Элизы и упала на пол в обмороке.
7
Реклесс говорил:
— Я бы сказал, что смерть наступила во вторник в полночь, плюс-
минус час, судя по степени окоченения и общему виду. Удивлюсь, если
медэкспертиза не подтвердит этого. Кисти рук были отняты позже. Крови
вытекло мало, и похоже, что в качестве доски для рубки было исполь¬
зовано лодочное сиденье. Если принять, что мистер Брайс говорил правду
и в среду около пяти лодка еще лежала здесь, вытащенная на берег,
значит, он почти наверняка был отправлен в плаванье примерно часом
позже, когда начался отлив. Руки обрубали тоже, по-видимому, уже за¬
темно. И к этому времени он уже часов восемнадцать как был мертв,
может, и дольше. Как он умер и где, я не знаю. Но выясню.
Трое полицейских все еще сидели в гостиной. Джейн Далглиш
оставила их одних под тем предлогом, что она пойдет и сварит кофе,
и теперь из кухни доносилось уютное побрякиванье посуды. Гости от¬
были минут десять назад. Сильвию Кедж привели в чувство без труда
и быстро, и когда она и Лиз Марли уехали, возникло такое чувство,
что неплохо бы и вообще положить конец этим полуночным развлече¬
ниям. Посмотрели друг на друга: лица у всех измученные, осунувшиеся.
И Реклессу, который, наоборот, только теперь встрепенулся и ожил,
когда попробовал обсудить с ними вопрос о возможном орудии убийст¬
ва, пришлось убедиться, что они уже совсем туго соображают. Не по¬
мнят, есть ли у них в хозяйстве топор, или колун, или секач для мяса,
и если есть, то где хранятся и когда их последний раз видели. За
исключением Джейн Далглиш. Но даже ее сообщение о том, что не¬
сколько месяцев назад у нее пропал топор из дровяного сарайчика,
никого из них не взволновало. Было очевидно, что убийство не убийство,
201
а они больше не могут. Как перевозбужденные дошкольники к концу
детского праздника, они теперь хотели лишь одного: домой.
Реклесс заговорил о деле, только когда мисс Далглиш вышла. Это
было в порядке вещей, но Далглиш сам удивился, как его задело то,
что при этом подразумевалось. Реклесс, по-видимому, не тупица и не
бесчувственный идиот. Он не стал Далглиша ни о чехе официально
предупреждать и призывать к содействию и сохранению тайны, это
естественно предполагалось само собой. Но дело вел он. Ответственность
лежала на нем. И ему решать, какую часть головоломки выкладывать
на рассмотрение Далглишу; кому оказывать доверие и до каких преде¬
лов. Далглиш очутился в непривычном для себя положении, и что-то
оно ему не особенно нравилось.
Воздух в гостиной был по-прежнему спертый. Дрова в камине про¬
горели и осели пирамидой белесого пепла, но жар в четырех каменных
стенах еще держался, дышал в лицо, как из топки, и было душно.
Инспектор словно ничего этого не чувствовал. Он попросил:
— Расскажите мне о людях, которые здесь сегодня были, мистер
Далглиш. Они что же, все считают себя писателями?
Далглиш ответил:
— Оливер Лэтем, наверно, представился бы как театральный критик.
Мисс Кэлтроп хотела бы считаться романисткой «чувствительного на¬
правления», а что это, понимай как знаешь. Кем отрекомендовался бы
Джастин Брайс, затрудняюсь сказать. Он издает литературно-политиче¬
ский журнал, основанный еще его дедом.
К его удивлению, Реклесс кивнул:
— Да, я знаю. Ежемесячник «Критическое обозрение». Мой отец его
покупал. Тогда шесть пенсов была ощутимая сумма для рабочего че¬
ловека. И «Критобоз» за шесть пенсов давал ориентировку и поддержку.
Теперь-то он не боевитее, чем «Файнэншл тайме», розовая водица —
советы, куда вкладывать капитал, рецензии на неинтересные книги.
Заискивает перед интеллигенцией. Но от такого журнала нынче не
прокормишься.
Далглиш ответил, что, по его сведениям, Брайс не только не кормится
от журнала, но, наоборот, вкладывает в него свои личные средства.
Реклесс сказал:
— Мистер Брайс, похоже, из таких, кто не боится, что его примут
за гомосексуалиста. А на самом деле он как?
Это был вполне законный вопрос. Любые данные о подозреваемых
представляют ценность, когда расследуется убийство. Потому что это
дело явно приобретало именно такую окраску. Тем не менее Далглиш
почему-то ощутил досаду. Он ответил:
— Понятия не имею. Возможно, слегка амбивалентен.
202
— Женат он?
— Нет, насколько мне известно. Но мы ведь еще не докатились до
того, чтобы автоматически подозревать каждого холостого мужчину за
сорок?
Реклесс не ответил. Возвратилась мисс Далглиш с кофе на подносе,
и он принял у нее из рук чашку с выражениями благодарности, но явно
без охоты. Когда она снова вышла, он поднес кофе ко рту и стал отхле¬
бывать, устремив мрачный взгляд на противоположную стену, где висела
выполненная хозяйкой акварель «Шилоклювки в полете». Потом сказал:
— Они злобный народ, голубые. Не насильники, как правило, но
злобные. А в этом убийстве есть что-то особенно злобное. Эта секре¬
тарша, хромоножка, она откуда вообще, мистер Далглиш?
Далглиш, ощущая себя студентом на устном экзамене, сдержанно
ответил:
— Сильвия Кедж — сирота, живет одна в домике у Кожевенного
спуска. Говорят, очень квалифицированная секретарь-машинистка. Ра¬
ботала главным образом у Мориса Сетона, но выполняла работу и для
мисс Кэлтроп, и для Брайса. Я мало что о ней знаю, да и об остальных
здесь тоже.
— На сегодняшний день ваших знаний достаточно, мистер Далглиш.
А мисс Марли?
— Тоже сирота. Воспитана теткой. Сейчас учится в Кембридже.
— И все эти люди — друзья вашей тети?
Далглиш не знал, как правильнее ответить. Его тетка нечасто поль¬
зовалась этим понятием я, кроме одного лица, едва ли назвала бы
кого-нибудь в Монксмире своим другом. С другой стороны, не станешь
же отрекаться от соседей, когда над ними нависло подозрение в убий¬
стве. И, подавив желание дать замысловатый ответ, что, мол, здесь
знают друг друга близко, но не хорошо, он уклончиво сказал:
— Лучше спросите ее сами. Но, конечно, они все знакомы. Поселок
маленький, кругом никого. Как-то они между собой ладят.
— Когда не убивают друг у друга собак и кошек, — заметил Ре¬
клесс. Далглиш промолчал. Реклесс добавил:
— Нельзя сказать, чтобы они сегодня так уж расстроились, верно?
За весь вечер ни слова сожаления о погибшем. Казалось бы, писатели,
кто-нибудь из них мог бы произнести по этому случаю надгробную речь.
— Мисс Кедж, однако, расстроилась, — возразил Далглиш.
— Это не от горя. У нее был шок. Настоящий клинический шок. Если
к утру ей не будет лучше, надо, чтобы кто-нибудь съездил за врачом.
Он, разумеется, совершенно прав, подумал Далглиш. Типичный нер¬
вный шок. Что само по себе кое о чем свидетельствует. Конечно, такое
сообщение может человека потрясти. Но если оно для кого-то не но¬
203
вость, тогда вряд ли. А обморок под занавес выглядел вполне натураль¬
но, неподдельно и тем исключал преступную осведомленность.
Инспектор Реклесс вдруг встал с кресла, словно бы в недоумении
посмотрел на пустую чашку в своей руке и аккуратно поставил ее на
поднос. Сержант Кортни, лишь с минутным запозданием, проделал все
то же самое. Похоже было, что они наконец собрались уходить. Однако
оставалась еще одна вещь, которую надо было Реклессу сообщить. Один
вполне достоверный факт, может быть, представляющий интерес, а мо¬
жет быть, и нет. Но Далглиш с досадой обнаружил, что говорить по¬
чему-то не хочется. А ведь предстоящие несколько дней и без того
обещали быть достаточно трудными, чтобы еще из-за этого Рек лесса
заниматься болезненным самокопанием. Он решительно сказал:
— Относительно той поддельной рукописи. Вам, может быть, будет
небезынтересно узнать, что, по-моему, я узнал, какой клуб там описан;
хотя, конечно, отрывок слишком короткий, можно ошибиться — но по¬
хоже на «Кортес-клуб» в Сохо, владелец — Л. Дж. Люкер. Может, вы
помните то дело? В пятьдесят девятом году. Люкер застрелил своего
компаньона и был приговорен к смерти, но кассационный суд отменил
приговор, и его отпустили.
Реклесс задумался:
— Д-да, Люкера я помню. Судья Бротвик, кажется, вел это дело.
«Кортес-клуб» — подходящее место, если кто хочет на кого-то навести
подозрение в убийстве. На Люкера, например.
Он пошел к выходу, сопровождаемый безмолвной тенью — сержан¬
том Кортни. Но у порога обернулся и произнес на прощанье:
— Я вижу, нам здорово повезло, что вы оказались здесь, мистер
Далглиш.
И это прозвучало у него как оскорбление.
8
Контраст между освещенной жаркой гостиной и холодной темнотой
осенней ночи был разителен. Шаг — и слбвно падаешь и черную бездну.
В первую минуту, когда закрылись двери «Пентландс-коттеджа», Селию
охватил слепой ужас. Мрак обступал, давил, плотный — не продохнуть.
Как будто бы сам воздух загустел, и надо прокладывать в нем путь, и
утрачено чувство дальности и направления. Отовсюду — справа и слева,
спереди и сзади — в этой черной, мистической пустоте мрачно грохотал
морской прибой, и ей было страшно шагнуть, точно мореходу, выброшен¬
ному на неведомое пустынное побережье. Земля под лучом фонарика,
который зажег Лэтем и направил на дорожку, казалась нереальной и
204
невообразимо далекой, как лунная поверхность. Не верилось, что на нее
может ступить нога человека. Селия споткнулась и упала бы, но, к сча¬
стью, Лэтем неожиданно крепко ухватил ее за локоть.
Так они вместе и двинулись вверх по тропе. Селия, не предпола¬
гавшая, что придется возвращаться пешком, была в легких туфлях на
высоких каблуках, ноги у нее то разъезжались на галечнике, то вязли
в мягком песке, она тащилась за Лэтемом, как непослушный косолапый
ребенок. Зато страх прошел. Глаза понемногу свыклись с темнотой, и
рев прибоя, отдаляясь, становился с каждым шагом все слабее и глуше.
Особенно ей полегчало, когда раздался ворчливый и будничный голос
Брайса:
— Удивительная болезнь — астма. Такой был кошмарный вечер,
человек впервые в жизни соприкоснулся с убийством — и вот, пожа¬
луйста, ни малейших симптомов! А в прошлый вторник совершенно,
казалось бы, беспричинно — тяжелейший приступ. Правда, можно
ждать реакции спустя какое-то время.
— Очень даже можно, — ядовито поддакнул Лэтем. — Особенно
если Форбс-Денби не подтвердит вашего алиби.
— Подтвердит, Оливер, обязательно подтвердит! И боюсь, его свиде¬
тельство сочтут гораздо более веским, чем любые показания вашей
дамы.
Обретя уверенность от того, что они рядом и по обычаю пикируются,
Селия поспешила высказаться:
— Как это удачно, что здесь оказался Адам Далглиш! Ведь он всех
нас знает. То есть не по книгам, а знаком со всеми лично. И вообще,
как литератор, должен чувствовать себя среди нас в Монксмире своим
человеком.
Лэтем раскатисто расхохотался:
— Ну, Селия, если вас так радует присутствие Адама Далглиша, я
завидую вашим способностям к самообману! Кем вы его себе представ¬
ляете? Эдакихс джентльменом-сыщиком, который балуется на досуге
расследованием преступлений? И беседует с подозреваемыми тоном
изысканной галантности? Своего рода господин Керрадерс, герой уны¬
лой саги Сетона? Да он, милая Селия, продаст нас всех Реклессу с
потрохами, если сочтет, что это к его выгоде. Страшный человек.
Он снова рассмеялся и крепко, так, что стало больно, сдавил мисс
Кэлтроп локоть. Он волок ее вперед, словно арестантку. Но она все же
не решалась вырвать руку. Правда, здесь тропа расширялась, но под
ногами по-прежнему были колдобины, камешки и песок. И если бы
Лэтем не вел ее, она, спотыкаясь, оскользаясь и подворачивая лодыжки,
давно бы отстала. А оставаться одной было страшно. Голос Брайса
звучал как утешительное песнопение:
205
— Знаете, Селия, по-моему, Оливер прав. Далглиш — профессио¬
нальный следователь, один из умнейших в стране. А два томика стихов,
выпущенные им, при всем моем восхищении, я думаю, ничего тут не
меняют.
— Реклесс, однако, тоже не дурак, — все еще посмеиваясь, продол¬
жал свои рассуждения Лэтем. — Заметили, как он сидел и помалки¬
вал, болтайте, мол, языком сколько душе угодно? Я думаю, он за пять
минут узнал от нас больше, чем другие сообщили бы ему в ходе
многочасового формального допроса. Когда только мы научимся дер¬
жать язык за зубами?
— По-моему, это не имеет значения, вам ведь нечего скрывать, —
возразила Селия Кэлтроп. — Право, что такое сегодня с Оливером? Он
очень неприятно себя ведет. Как пьяный.
Джастин Брайс возразил:
— Уверяю вас, Селия, у каждого человека найдется что скрывать
от полиции. Именно поэтому к полицейским у всех двойственное отно¬
шение. Вот погодите, Далглиш спросит, почему вы говорили о Сетоне
в прошедшем времени, когда нам еще не сообщили, что обнаружено его
тело. Факт, между прочим. Даже я заметил, а уж Далглиш-то, разуме¬
ется, и подавно. Теперь сочтет своим долгохс обратить на это внимание
Реклесса.
Но Селия была не из тех, кто способен спасовать перед Брайсом.
Она раздраженно сказала:
— Глупости, Джастин, не верю. А даже если и так, то я просто
имела в виду Мориса как писателя. Потому что, не приходится спорить,
как писатель бедный Морис давно перестал существовать.
— Еще бы! — подхватил Лэтем. — Смело можно крест поставить.
Конченый писатель! Да он, по-настоящему, и написал-то за всю жизнь
один кусок хорошей прозы. От всей души написал. От глубины сердца
и ума. И получилось нечто совершенно убийственное. Каждое слово —
чистый яд.
— Вы говорите про пьесу? — спросила Селия. — Я думала, вы о
ней невысокого мнения. Морис говорил, что ее убила ваша рецензия.
— Милая Селия, если бы мои рецензии могли убивать, половина
нынешнего репертуара лондонских театров сошла бы со сцены сразу
после премьеры.
Он так рванул Селию вперед, что Джастин Брайс на минуту отстал.
И одышливо крикнул им вслед:
— Морис, выходит, был убит вечером во вторник. А его тело пущено
в море в среду, через сутки. Как же убийца доставил его в Монксмир?
Вы, Оливер, приехали из Лондона вечером в среду. Не в вашем ли
багажнике оно сюда прибыло?
206
— Нет, милейшим, — шутливо отозвался Лэтем. — Я что попало в
багажнике не вожу.
Селия самодовольно заметила:.
— Что до меня, то я вне подозрений. Сильвия подтвердит, что я во
вторник до самой ночи была с нею, а это как раз и есть решающий
момент. В среду вечером, правда, я была одна, но едва ли Рек лесс
сочтет меня способной кромсать мертвое тело. Да, кстати. Вот о чем я
подумала. Есть один человек, который не представил алиби ни на
вторник, ни на среду. Джейн Далглиш. И к тому же топор был ее.
— Помилуйте, зачем мисс Далглиш убивать Сетона? — усомнился
Лэтем.
— А остальным из нас зачем? — возразила Селия. — И я не го¬
ворю, что она убила. Просто обращаю внимание на то, что топор, по
всей видимости, принадлежал ей.
Брайс с легким сердцем признался:
— А я вот хотел. Прикончить Сетона, я имею в виду. После того
как я нашел Арабеллу, я бы с удовольствием его уничтожил. Но так
этого и не осуществил. Все равно мне его не жаль. Может быть, по¬
просить, чтобы после предварительного дознания мне дали на него
посмотреть? Чтобы стряхнуть с себя это явно нездоровое бесчувствие.
Лэтем думал о топоре. Он возбужденно сказал:
— Да кто угодно мог его взять! Кто угодно! Мы тут все свободно
ходим друг к другу. Никто дверей не запирает. До сих пор не было
нужды. И не факт, что именно он был орудием.
— Друзья, — заметил Брайс. — Успокойтесь и учтите вот что: мы
не знаем, что послужило причиной смерти Мориса, и вообще совершен¬
но не очевидно, что он был убит.
9
Они довели ее до самого порога «Дома с розмарином» и исчезли в
темноте. Высокий голос Брайса и смех Лэтема еще долго доносились
до нее после того, как их темные фигуры окончательно слились с
тенями деревьев и кустов. В доме было темно, в гостиной — никого.
Значит, Элизабет уже легла. Доехала от «Дома кожевника» домой и
ушла сразу спать. Селия сама не знала, радоваться этому или огор¬
чаться. Тянуло с кем-нибудь перемолвиться словечком-другим, однако
споров и расспросов душа не принимала. Этого добра еще немало пред¬
стоит, но хотя бы не сегодня. Она так устала. Включив настольную
лампу, она опустилась.на колени перед камином и попробовала разво¬
рошить огонь, тлеющий в горке золы. Бесполезно. С трудом, кряхтя
207
по-старушечьи, поднялась и рухнула в кресло. Другое такое же стояло
напротив, угнетая массивностью, изобилием подушечек и пустотой.
Здесь в тот октябрьский вечер шесть лет назад сидел Морис. Днем
прошло предварительное дознание, дул холодный, шквалистый ветер. А
к вечеру она растопила хорошенько камин. Знала, что он придет, при¬
готовилась, все расставила по местам. Умеренный свет от камина и
одной-единственной лампы ложился точно рассчитанными бликами на
полированную красную мебель, романтические тени трепетали на розо¬
во-голубых подушечках, пуфиках, ковре. Наготове стоял поднос с ви¬
ном. Учтено все до последней мелочи. Она ждала. Нетерпеливо, как
юная девушка перед первым свиданием. Оделась в платье из тонкой
шерсти цвета перванш. Оно ее молодило, подчеркивало талию. Так и
висит с тех пор в шкафу, пропала охота его носить. А он сел напротив,
скованный, корректный, в трауре, такой нелепый, сумрачный человечек,
при черном галстуке, с черной повязкой на рукаве, с окаменевшим от
горя лицом. Она тогда не поняла, что это горе. Как он мог горевать по
такой примитивной, эгоистичной нимфоманке? Конечно, его потрясло
известие, что она умерла, утопилась, и потом этот ужас опознания тела,
и разбор у коронера, ряды бледных, укоризненных лиц. Ведь он знал,
люди говорили, что якобы это он довел жену до самоубийства. Понятно,
человек подавлен, уязвлен. Но горевать? Ей и в голову тогда не пришло,
что он может испытывать горе. Она почему-то была убеждена, что
где-то в глубине души он ощущает облегчение. Облегчение от того, что
кончены долгие годы мук и неусыпного самоконтроля, что можно те¬
перь начать новую жизнь. А рядом будет она, Селия, готовая помочь,
поддержать, как она поддерживала его советом и сочувствием, пока
Дороти была жива. Он ведь писатель, художественная натура. Нужда¬
ется в понимании, тепле. Отныне он может больше не страшиться
одиночества.
Была ли то любовь с ее стороны? Трудно теперь вспомнить. Может
быть, нет. Может быть, и не любовь, как она ее себе представляла. Но
ближе, чем тогда, ей не довелось подойти к этому загадочному катак¬
лизму, о котором столько думалось и мечталось. Фальшивых монет она
наштамповала на добрую полусотню чувствительных романов, но по¬
длинный золотой так ей в руки и не дался. Сидя теперь перед погасшим
камином, она отчетливо вспомнила ту минуту, когда ей вдруг все стало
ясно, и залилась жаркой краской. Он неожиданно заплакал, беспомощно,
как ребенок. Тогда она оставила все свои расчеты и, испытывая одну
только жалость, опустилась рядом на колени, обхватила его голову, за¬
бормотала что-то утешительное, любовное. Вот тут-то это и произошло.
Он выпрямился, отпрянул. Взглянул на нее, передернулся. И она все
прочла по его лицу: сожаление, неловкость, даже чуть-чуть страх и, что
208
особенно трудно принять, физическое отвращение. В один горький миг
полнейшей ясности она вдруг увидела себя его глазами. Он оплакивал
молодую женщину, гибкую, трепетную, красивую; и именно эту минуту
выбрала пожилая уродина, чтобы броситься ему на шею. Он, конечно,
тут же опомнился. Между ними не было сказано ни слова. Даже его
отчаянные рыдания разом пресеклись, словно плачущему ребенку вдруг
дали конфетку. Селия с горечью подумала, что ничто так не помогает
от душевной муки, как опасность. Она отползла с горящим лицом, грузно
упала в кресло. Он еще побыл у нее, сколько требовала вежливость, она
наливала ему вина, слушала его сентиментальные воспоминания о же¬
не — Господи, неужели этот глупец уже ничего не помнит? — и при¬
творялась заинтересованной его планами длительной поездки за границу,
«чтобы все забыть». Но прошло полгода, прежде чем он в одиночку от¬
важился снова посетить «Дом с розмарином», и еще значительно больше,
прежде чем он сделал попытку проверить, примет ли она приглашение,
если ему понадобится дама для выезда в свет. Перед отбытием в загра¬
ничную поездку он написал ей, что включил ее имя в свое завещание
«в знак признательности за ваше сочувствие в связи с кончиной моей
дорогой супруги». Ей, конечно, все было ясно. Именно в такой грубой,
бесчувственной форме он только и способен был принести ей свои из¬
винения. Но первой ее реакцией оказалась не обида и не досада, а просто
мысль: интересно, сколько? С тех пор она все чаще к ней возвращалась,
а теперь вопрос обрел соблазнительную актуальность. Может быть, ко¬
нечно, это всего какая-нибудь сотня. Но, может быть, и несколько тысяч.
И даже целое богатство. В конце концов, про Дороти все говорили, что
у нее крупное состояние, а Морису больше некому его оставить. К своему
единокровному братцу он всегда относился прохладно, а в последнее вре¬
мя они вовсе разошлись. И потом, разве он ничего ей не должен?
Из двери в коридор на ковер упала полоса света. Молча вошла
Элизабет. Босиком, в красном халатике, рдеющем в полутьме. Села в
кресло напротив тетки, потянулась ногами к остывающему камину, ли¬
цо в тени. Сказала:
— Я вроде слышу, ты вернулась. Приготовить тебе чего-нибудь?
Молока горячего? «Овалтина»?
Не слишком, конечно, вежливо выражено, без изящества, но мисс
Кэлтроп не привыкла к заботе и была тронута.
— Спасибо, дорогая, не надо. Ступай ложись в постель, а то про¬
студишься. Я сама приготовлю питье, тебе тоже, и поднимусь наверх.
Девушка нс шевельнулась. Мисс Кэлтроп снова вступила в сраже¬
ние с угасшим огнем и на этот раз добилась того, что над углями
зашипел язычок пламени. Лицо и ладони ощутили первое дыхание
тепла. Она выпрямилась и спросила:
209
Ты благополучно отвезла домой Сильвию? Как она?
— На вид неважно. Но она всегда такая.
— Я уже потом подумала, надо было настоять, чтобы она перено¬
чевала у нас. У нее действительно вид совсем больной, опасно оставлять
ее одну в таком состоянии.
Элизабет пожала плечами:
— Я вообще-то сказала ей, что у нас есть свободная комната и она
может там разместиться до приезда девушки, которая будет у тебя
жить au pair1. Но она и слушать не захотела. А когда я взялась было
уговаривать, то занервничала. Ну я и отстала. В конце концов не ре¬
бенок. Ей ведь уже тридцать? Насильно не переселишь.
— Да, конечно. — Селия Кэлтроп подозревала, что ее племяннице
вовсе и не хотелось переселить к себе Сильвию Кедж. Женщины во¬
обще относились к бедняжке не так сердечно, как мужчины, она это
давно заметила, и Элизабет не скрывала своей антипатии.
Из глубины кресла Элизабет спросила:
— А что еще было, когда мы уехали?
— Почти ничего. Джейн Далглиш думает, что он был, возможно,
убит ее топором. У нее уже больше месяца, как топор пропал.
— Разве инспектор Рек лесс сказал, что его убили топором?
— Нет, но ведь очевидно...
— Значит, мы пока не знаем, как он умер. Мало ли каким способом
его могли убить. А руки отрубить уже после. Вернее всего, что так. У
живого человека, в сознании, не так-то просто оттяпать обе кисти.
Инспектор Реклесс, конечно, знает точно. Хотя бы по количеству вы¬
текшей крови. И время наступления смерти с точностью до часа ему,
я думаю, известно без медэкспертизы.
— Но ведь смерть наступила во вторник вечером, это же ясно. Во
вторник у него что-то стряслось, Морис не такой человек, чтобы, никому
словом не обмолвившись, уйти из клуба и провести ночь невесть где.
Он умер вечером во вторник, когда мы с Сильвией сидели в кино.
Она твердила это самоуверенно и настойчиво. Так ей хочется, и,
значит, так и было. Морис умер во вторник вечером, и у нее железное
алиби. Она добавила:
— Как неудачно для Джастина и Оливера, что они в этот вечер
оба оказались в городе. Правда, и у того и у другого есть кое-какое
алиби, но все-таки получилось неудачно.
— Я тоже во вторник вечером была в Лондоне, — тихо сказала
Элизабет. И поспешила добавить, опередив тетю: — Знаю, знаю, что ты
1 Здесь: без жалованья, выполняя домашнюю работу за стол и квартиру
(Фр)- (Здесь и далее примеч. переводчика.)
210
скажешь. Предполагалось, что я лежу в Кембридже больная. Но на
самом деле мне разрешили встать раньше. И утром во вторник я первым
скорым поездом доехала до Ливерпул-стрит. У меня там в ресторане
была назначена встреча с одним человеком. Из Кембриджа один, ты не
знаешь. Выпускник. В общем, он не явился. Меня, конечно, ждала
записка, очень вежливая, с глубочайшими сожалениями. Но не надо
было назначать встречу в таком месте, где нас обоих знают. Мало
приятного, когда мэтр смотрит на тебя с сочувствием. Я вообще-то не
удивилась. И это все неважно. Но я просто не хотела, чтобы Оливер с
Джастином чесали языки насчет меня. И Реклессу тоже, я считаю, я
не обязана исповедоваться. Пусть сам докапывается, если ему нужно.
«Но мне ты рассказала!» — мысленно воскликнула Селия и так вся
вспыхнула от удовольствия, что порадовалась полутьме в комнате. Де¬
вочка впервые поделилась с ней своими переживаниями. Ей захотелось
утешить и расспросить племянницу, но она мудро воздержалась и толь¬
ко сказала:
— Все же, дорогая, боюсь, неразумно было с твоей стороны на целый
день уехать в город. Ты ведь еще слаба. Слава Богу, тебе это как будто
бы не повредило. Ты пообедала, а дальше что?
— Да так, до вечера прозанималась в Лондонской библиотеке. Потом
сходила в кино на «Новости дня». Спохватилась уже поздновато и
решила заночевать в гостинице. У нас ведь с тобой не было точно
договорено, когда я приеду. Поужинала в «Лайонзе» на Ковентри-стрит
и по телефону сняла номер в Блумсбери в отеле «Вальтер Скотт».
Прослонялась по улицам почти весь вечер, ключ взяла, по-моему, уже
около одиннадцати. И легла спать.
— Вот и прекрасно! — обрадовалась мисс Кэлтроп. — Дежурная
может это засвидетельствовать. И в «Лайонзе», должно быть, кто-нибудь
найдется, кто тебя запомнил. По-моему, ты абсолютно права, что пока
не стала об этом распространяться. Кому какое дело? Подождем, пока
объявят время смерти. Тогда можно будет все пересмотреть.
Она старалась, чтобы голос у нее не звенел от удовольствия. Вот
оно — то, к чему она всегда стремилась. Сидеть вместе, разговаривать,
строить планы. Племянница, пусть косвенно, пусть нехотя, но попросила
у нее поддержки и совета. И надо же, потребовалась смерть Мориса,
чтобы их сблизить. Она продолжала рассуждать:
— Я рада, что ты не расстроилась из-за этого несостоявшегося сви¬
дания. Теперешние мужчины абсолютно не умеют себя вести. Если он,
предположим, не смог до тебя заблаговременно дозвониться, по меньшей
мере за сутки, правила хорошего тона требуют, чтобы он появился
лично во что бы то ни стало. Но зато ты хотя бы знаешь, на какох( ты
свете.
211
Девушка встала с кресла и молча пошла к двери. Тетка крикнула
ей вдогонку:
— Я приготовлю питье и принесу тебе в комнату! Попьем вместе.
Я быстро. Ты ложись пока в постель!
— Спасибо, мне ничего не надо.
— Но ты же говорила, что хочешь выпить чего-нибудь горячего. Это
тебе необходимо. Сейчас заварю «Овалтин». Или лучше просто подо¬
греть молока?
— Я же сказала, мне не надо ничего. Я ухожу спать. И оставь
меня, пожалуйста, в покое.
— Но, Элиза...
Дверь захлопнулась. И ни звука. Даже шагов вверх по лестнице и
то не слышно. Не слышно ничего. Только шипение дров в камине да
тишина снаружи, беспросветное ночное одиночество.
10
Утром Далглиша разбудил телефон. По-видимому, тетя сразу сняла
трубку, так как звонки тут же прекратились, и он опять погрузился в
сладостную полудремоту, которой так приятно предаться после того,
как хорошо проспал ночь. Примерно через полчаса звонки возобнови¬
лись, теперь как будто настойчивее и громче. Далглиш открыл глаза —
прямо перед ним в обрамлении окна переливался светом прямоугольник
яркой голубизны, рассеченный волосяной линией горизонта на море и
небо. Как видно, предстоял еще один погожий осенний день. Собствен¬
но, еще один погожий день уже давно начался. Часы, к великому его
изумлению, показывали четверть одиннадцатого. В халате и шлепанцах
он сошел вниз и успел услышать, как тетя отвечает в телефонную
трубку:
— Да, инспектор, я скажу, как только он проснется. Это срочно?
Нет, просто он приехал сюда отдохнуть... Ну разумеется, он с удоволь¬
ствием вас посетит сразу после завтрака. Всего доброго.
Далглиш наклонился и на мгновенье прикоснулся щекой к ее щеке,
крепкой и мягкой, как замшевая перчатка.
— Это Реклесс?
— Да. Он сказал, что находится в доме Сетона и будет рад, если
ты проведешь там с ним сегодняшнее утро.
— Ав каком качестве, он не сказал? Я должен буду работать или
только любоваться, как он работает? Или, может быть, я — подозрева¬
емый?
— Это я подозреваемая, Адам. Топор почти наверняка был мой.
212
— Еще бы, это, конечно, учитывается. Но все равно твой рейтинг,
я думаю, ниже, чем рейтинг твоих соседей. А уж чем Дигби Сетона —
наверняка. Мы, полицейские, в глубине души народ прямолинейный.
Нам, прежде чем брать человека, надо определить его мотив. И из всех
мотивов нам больше всего по сердцу корысть. Дигби, как я понимаю, —
наследник своего единокровного брата?
— Говорят, что да. Два яйца или одно, Адам?
— Два, пожалуйста. Но я сам приготовлю. А ты посиди и поговори
со мной. Я, по-моему, слышал два телефонных звонка. Кто звонил
первый раз?
Джейн Далглиш ответила племяннику, что раньше звонил Р. Б.
Синклер и пригласил их обоих в воскресенье к себе поужинать. Она
обещала поговорить с Адамом и позвонить. Далглиш, любовно разжа-
ривавший яичницу, был заинтригован. Но вслух ничего не сказал, толь¬
ко выразил согласие. Это уже что-то новенькое. Он знал, что его тетка
бывает в «Настоятельских палатах», — но не тогда, когда он к ней
приезжал. Известно было, что Синклер гостей не принимает и сам ни
к кому не ходит. До сих пор одна лишь Джейн Далглиш пользовалась
особой привилегией. Впрочем, догадаться, почему такое новшество, было
нетрудно. Синклер хочет обсудить убийство Сетона с профессионалом,
от которого можно услышать квалифицированное мнение. Что великому
человеку тоже не чужда такая слабость, как простое любопытство, и
приободряло, и немного разочаровывало. Зловещая тема насильственной
смерти оказалась притягательной даже для того, кто принципиально не
принимает участия в общественных делах. Но, разумеется, ужинать
Далглиш к нему пойдет. Слишком велик соблазн. Далглиш знал по
опыту, что личное общение со знаменитостью грозит болезненными раз¬
очарованиями. Но в случае с Р. Б. Синклером кто бы не рискнул?
После завтрака Далглиш не торопясь вымыл за собой посуду, надел
твидовую куртку поверх свитера и задержался в сенях, чтобы выбрать
себе трость из груды оставленных разными гостями в залог будущего
возвращения. Выбрал толстую ясеневую палку в качестве последнего
штриха, довершающего облик любителя активного отдыха, но взвесил
ее на ладони и отложил: все-таки не стоит переигрывать. Он крикнул
тетке «до свидания» и пошел на ту сторону мыса. Быстрее всего было
бы на автомобиле — выехать на дорогу, на развилке направо, полмили
по Саутуолдскому шоссе, а там свернуть на узкую, но вполне проезжую
грунтовку, которая ведет поверху прямо к «Сетон-хаусу». Но Далглиш
все-таки решил идти пешком. Он же на отдыхе, в конце концов, а вызов
инспектора был как будто бы не срочный? Реклессу он сочувствовал.
Ничего нет хуже для следователя, чем не знать, где кончаются твои
полномочия. Мешает работе и сильно действует на нервы. Хотя полно¬
213
мочия Реклесса ведь никто не ограничивает. Даже если его начальство
надумает обратиться за помощью в Скотленд-Ярд, вряд ли к делу при¬
влекут именно Далглиша. Оно слишком близко касается его лично. Но
Реклессу, конечно, мало радости вести следствие как бы под надзором
у суперинтенданта из «Сентрал интеллидженс», и тем более такого
знаменитого, как Далглиш. Словом, бедняга Реклесс; но и Далглишу
тоже не повезло, и еще похлеще: пошли прахом его надежды на неделю
безмятежного отдыха в тишине и спокойствии, когда сам собой должен
был снизойти мир в его душу и принести разрешение его личных
проблем. Наверно, эти надежды — не более чем пустые мечтания, плод
усталости и потребности пусть ненадолго, но спрятаться от жизни. А
все-таки жалко, что ничего из этого не вышло. Вмешиваться в рассле¬
дование ему хотелось не больше, чем Реклессу прибегать к его помощи.
Сразу пошли бы деликатные звонки из Скотленд-Ярда и обратно: мол,
опыт мистера Далглиша, его близкое знакомство с Монксмиром и его
обитателями — к вашим услугам. Услуги такого рода обязан оказывать
полиции каждый. А если Реклесс воображает, что Далглиш жаждет
принять в его работе более непосредственное участие, придется его
немедленно разуверить.
Но день стоял божественный и веселил душу, раздражение Далгли¬
ша вскоре улеглось. Весь мыс купался в ласковых лучах золотого осен¬
него солнца. Дул ветер с моря, но не студеный, а приятно прохладный.
Песчаная тропа, пружиня под ногами, то шла напрямик, через дрок и
вереск, то извивалась среди низкорослого боярышника, где под тесными
купами таились тени и путь прочерчивала лишь совсем узкая лента
песка. Вид на море был открыт всю дорогу, кроме одного участка, где
надо было пройти под серыми стенами «Настоятельских палат». Это мас¬
сивное, приземистое строение было расположено в сотне ярдов от бере¬
гового обрыва, с юга отгороженное высокой каменной стеной, а с
севера — островерхим строем елей. Мало того, что стоит особняком, но
и само по себе неприветливое, даже жутковатое, особенно в темное время
суток. Если Синклер искал тут уединения, то и вправду более подходя¬
щего жилища не придумаешь. Интересно, подумал Далглиш, сколько те¬
перь времени пройдет, прежде чем инспектор Реклесс своими
расспросами нарушит уединение писателя? Он, конечно, очень скоро про¬
ведает, что у Синклера на участке есть свой отдельный спуск к морю.
Если считать, что не лодку привели вдоль берега на веслах туда, где
находилось тело, а, наоборот, тело было доставлено к лодке, значит, его
снесли к воде по одному из трех имеющихся в Монксмире спусков. Либо
по Кожевенному проулку, мимо дома Сильвии Кедж, это напрашивалось
в первую очередь, поскольку лодку видели как раз за «Домом кожевни¬
ка». Либо по крутой песчаной тропке, ведущей к воде от «Пентландс-
214
коттеджа». Но там и днем-то нелегко сойти. А в темноте просто опасно,
даже привычному человеку и без ноши. Вряд ли убийца решился бы на
такое предприятие. Если Джейн Далглиш и не услышала подъехавшую
машину, то уж мимо дома-то никак невозможно было пройти, чтобы она
не знала. Тот, кто живет один и на отшибе, чуток к любому постороннему
шороху в ночи. Тетка Далглиша была самая независимая и нелюбопыт¬
ная женщина на свете, жизнь птиц интересовала ее гораздо больше, чем
жизнь людей. Но и она едва ли осталась бы безучастна к тому, что мимо
ее дверей несут мертвеца. Кроме того, оттуда еще пришлось бы полмили
тащить тело к лодке по пляжу. Если, конечно, убийца не присыпал его
песком, а сам сбегал за лодкой и привел ее к месту на веслах. Но это
значительно увеличило бы риск, и следы песка сохранились бы на трупе.
И, что еще существеннее, понадобились бы весла с уключинами. Инте¬
ресно, проверил ли все это Реклесс?
Третий путь к воде — лестница Синклера. Ступеньки вырублены
в высоком береговом обрыве всего ярдах в пятидесяти от того места,
где спускается к морю Кожевенный проулок, и там волны вымыли в
скальной породе углубление, как бы маленькую, уединенную бухточку.
Только в ней убийца — если это действительно было убийство — имел
возможность что-то делать с телом, не опасаясь быть увиденным ни с
севера, ни с юга. Разве что наткнулся бы кто-нибудь из местных жи¬
телей, вздумавший прогуляться на сон грядущий по пляжу; но в этих
местах после наступления сумерек по пляжу в одиночку не прогули¬
ваются.
♦Настоятельские палаты» остались позади, и началась редкая буко¬
вая рощица, прилегавшая к Кожевенному проулку. Под ногами хрустела
палая листва, через решетку голых веток сквозила синь — то ли небо,
то ли море. Внезапно рощица кончилась. Далглиш перебрался по пере¬
лазу через живую изгородь и очутился в проулке. Прямо перед ним сто¬
ял маленький красный кирпичный дом, где, оставшись одна после смерти
матери, жила Сильвия Кедж. Весь прямолинейный, кубиком, как куколь¬
ный дом из игрушечного строительного конструктора, с четырьмя плотно
занавешенными окошками и с расширенными калиткой и входной
дверью — очевидно, чтобы хозяйка могла въезжать на своем инвалидном
кресле. А больше никаких усовершенствований и попыток что-то при¬
строить, как-то навести красоту. В палисадничке, рассеченном надвое га¬
лечной дорожкой, ни цветка, двери и окна — казенного коричневого
цвета. Наверно, подумалось Далглишу, в этом месте испокон веку стоял
дохе настоящего кожевника, один разрушался или его смывало штор¬
мом — ставили другой, чуть выше по проулку. И вот теперь эта крас¬
нокирпичная коробочка постройки XX века вышла на позицию и ждет
своего часа. Сам не зная зачем, Далглиш открыл калитку и пошел по
215
садовой дорожке. Вдруг он услышал какой-то звук. Оказывается; не он
один проводил тут рекогносцировку. Из-за дома вышла Элизабет Марли.
Посмотрела на него без тени смущения и сказала:
— А-а, это вы? Я слышу, кто-то пришел шпионить. Вах< чего надо?
— Ничего. Шпионство — мое естественное занятие. А вы, как я
понимаю, ищете мисс Кедж?
— Сильвии нет дома. Я думала, может, она заперлась в темном
чулане рядом с кухней, но там тоже нет. Меня прислала тетя. Якобы
затем, чтобы справиться, как Сильвия себя чувствует после вчерашнего
обморока. Но на самом деле ей нужно успеть заманить ее к себе для
диктовки, чтобы не перебежали дорогу Оливер Лэтем или Джастин.
Теперь за Прекрасную Кедж пойдет конкурентная борьба, а ей того и
надо. Конечно, кому не захочется иметь отличную машинистку по два
шиллинга за тысячу слов со своей копиркой?
— Неужели Сетон ей так мало платил? Почему же она от него не
уходила?
— Такая преданная. Или изображала преданность. Не уходила, зна¬
чит, имела свои причины. Ей ведь непросто найти подходящую кварти¬
ру в Лондоне. Интересно, сколько ей теперь достанется по завещанию?
Она вообще обожает строить из себя эдакое трогательное существо,
такая она безотказная, безответная, совсем бы перешла к тетечке с
радостью, но не в силах бросить бедного мистера Сетона на произвол
судьбы. Тетя, конечно, все принимает за чистую монету. Она ведь со¬
образительностью не отличается.
— Между тем как вы каждого видите насквозь и всех разложили
по полочкам. Но вы же не хотите сказать, что кто-то убил Мориса
Сетона с целью заполучить его секретаршу?
Она сердито повернулась к нему, некрасивое лицо ее пошло крас¬
ными пятнами.
— Мне до этого никакого дела нет, кто убил да почему! Зйаю
только, что не Дигби Сетон. Потому что лично встретила его в среду
вечером с поезда. А если вас интересует, где он был во вторник вече¬
ром, могу вам сказать. Пока мы ехали со станции, он мне сам признал¬
ся Он с одиннадцати вечера сидел в полицейском участке «Уэст
сентрал». Задержанный за езду в пьяном виде. И отпустили его утром
в среду. Так что ему повезло, он полсуток провел на глазах у полиции,
с одиннадцати вечера во вторник до одиннадцати утра в среду. Опро¬
вергните это алиби, если сможете, мистер суперинтендант!
Далглиш мягко заметил, что опровергать алиби должен Реклесс, а
не он. Его собеседница пожала плечами, засунула кулаки в карманы
и пяткой закрыла калитку «Дома кожевника». Они молча пошли бок о
бок по проулку. Внезапно Элизабет сказала:
216
— Я думаю, тело доставили к воде этой дорогой. Здесь самый удоб¬
ный спуск и прямо туда, где лежала «Чомга» на песке. Хотя ярдов сто
напоследок пришлось бы убийце нести его на себе — проулок слишком
узкий для машины и даже для мотоцикла с коляской. Он, должно быть,
доехал до Коулсова луга и оставил машину на обочине. Я когда про¬
ходила мимо, там двое переодетых сыщиков ползали, искали отпечатки
шин. Зря надеются. Кто-то оставил с ночи открытыми ворота, и овцы
Коулса все затоптали.
Такие случаи, Далглиш знал, не были редкостью. Фермер Бен Ко¬
улс, хозяйствовавший на двух сотнях ярдов неплодородной земли с
восточной стороны от Данвичского шоссе, плохо смотрел за своими
воротами, и овцы со свойственным их племени слепым упорством то и
дело уходили с пастбища на дорогу. Начиналось настоящее столпотво¬
рение — овцы громко блеяли, автомобилисты вовсю сигналили, стара¬
ясь оттеснить стадо с обочины, единственного места для парковки. Но
эти открытые ворота могли кому-то оказаться на руку; такие овечьи
набеги имели давнюю традицию: известно, что в былые контрабандист¬
ские времена овец прогоняли по прибрежным тропам каждую ночь, и
они успевали затоптать конские следы, прежде чем появлялась с еже¬
утренним объездом береговая охрана.
Они подошли к перелазу через живую изгородь. Далглишу было
дальше, на северную сторону мыса. Он остановился, чтобы попрощаться,
и тут девушка неожиданно выпалила:
— Вы считаете меня неблагодарной скотиной, да? Она ведь мне еще
и содержание дает. Четыреста фунтов в год вдобавок к стипендии. Да
вы, наверно, знаете. Здесь, похоже, все знают.
Кого она имеет в виду, можно было не спрашивать. Далглиш готов
был сочувственно ответить, что Селия Кэлтроп никогда не упустит
случая воздать должное собственной щедрости. Но что его изумило, так
это размер суммы. Мисс Кэлтроп повсюду провозглашала, что живет
на одни гонорары: «Ах, я бедненькая, у меня ни гроша за душой, все
приходится зарабатывать тяжким трудом», — но никто не понимал
этого в том смысле, что она нуждается в деньгах. Книги ее раскупа¬
лись, работала она много, непомерно много по сравнению с Лэтемом и
Брайсом, которые вообще считали, что милой Селии стоит только удоб¬
но расположиться в кресле и включить диктофон, как ее низкопробные
творения польются свободным и весьма прибыльным потоком. Легко,
конечно, ругать ее книги. Но если покупаешь любовь, а цена даже не
за любовь, а просто за то, чтобы тебя худо-бедно, но хотя бы терпели,
это учение в Кембридже плюс еще четыреста фунтов ежегодно — тут,
пожалуй, нужда в деньгах будет немалая. Каждые пол года — по ро¬
ману; каждую неделю — публикации с продолжениями в «Доме и
217
очаге»; и участие в скучных «круглых столах» по телевидению, всякий
раз как агенту удается пристроить; и новеллки под разными псевдони¬
мами в дамских еженедельниках; и безотказное председательство на
благотворительных мероприятиях, где за чай, правда, надо платить, зато
реклама даровая. Далглишу стало жаль Селию. Все ее бахвальство и
чванство, над которыми так потешались Лэтем и Брайс, — это лишь
жалкий маскарад, прячущий тоску и одиночество. Может быть, поду¬
малось Далглишу, она в самом деле любила Мориса Сетона? И еще
ему подумалось: интересно бы узнать, причитается ли ей что-нибудь
по завещанию Сетона?
Элизабет Марли не спешила распрощаться, она продолжала реши¬
тельно и упрямо загораживать ему дорогу. Далглиш привык, что ему
поверяют тайны. Такова сыщицкая профессия. Но сейчас он не на
работе. К тому же он-то знает: кто охотнее делится, тот горше потом
раскаивается. И обсуждать Селию Кэлтроп с ее племянницей у него
совершенно не было охоты. Хорошо бы Элизабет хоть не увязалась за
ним до самого «Сетон-хауса». Он оглядел ее украдкой и увидел воочию,
куда уходили в значительной части те четыреста фунтов. На ней была
меховая курточка с верхом из хорошей кожи. Плиссированная юбка из
тонкого твида, похоже, шитая на заказ. Туфли, хоть и уличные, тоже
модные. Он вспомнил, как Лэтем однажды в его присутствии сказал,
правда, вылетело из головы, по какому поводу: «Элизабет Марли бес¬
корыстно любит деньги. В наше время, когда мы все делаем вид, будто
мы выше простой наличности, это даже подкупает».
Она стояла, прислонясь спиной к перелазу, и он не мог пройти.
— Да, конечно, она устроила меня в Кембридж. Для этого нужны
деньги и связи, если способности, как у меня, средние. Если ты талан¬
тливый, другое дело. Тогда тебя всюду примут. А для нас грешных все
зависит от того, в какой школе учился, какие репетиторы тебя готовили
и кто тебя рекомендует. Тетя даже это умудрилась устроить. Она уди¬
вительно умеет добиваться от людей, чего ей надо. И ничуть не стес¬
няется лезть со своими просьбами, так что ей, конечно, проще.
— Почему вы ее так не любите? — спросил Далглиш.
— Да нет, лично против нее я ничего не имею. Хотя у нас с ней
мало общего, вы согласны? Но эти ее писания! Одни так называемые
романы чего стоят! Хорошо, что у нас разные фамилии. В Кембридже
люди исключительно терпимые. Если бы она, как водовозова жена,
делала вид, будто содержит бордель, а сама была скупщицей краденого,
никто бы и глазом не моргнул. Но ее колонка в газете! Я готова сквозь
землю провалиться. Еще хуже, чем книги. Знаете эту гадость? — Она
протянула гнусавым фальцетом: — «Не уступай ему, дорогая. Всем
мужчинам нужно одно».
218
Далглиш про себя подумал, что бывает и так, в том числе и с ним,
но предпочел от этой темы уклониться. Он вдруг ощутил себя пожи¬
лым, усталым и раздраженным. Собирался человек пройтись один, а
уж если не получилось, то нашлись бы спутники приятнее, чем эта
надутая и капризная девица. Остальных ее жалоб он просто не слышал.
Она понизила голос, а усилившийся ветер относил слова. Разобрал
только заключительные фразы:
— ...абсолютно безнравственно, в самом истинном смысле слова. На¬
рочно хранить девственность как приманку для ловли мужа. И это —
в наше время! В нашу эпоху!
— Мне тоже неблизок такой подход, — согласился Далглиш. —
Хотя ваша тетя, должно быть, сказала бы, что как мужчина я — сто¬
рона заинтересованная. Зато он реалистичный. И нельзя винить вашу
тетю за то, что она повторяется, к ней приходят груды писем от чита¬
тельниц, которые жалуются, что вот в первый раз не послушались ее
совета — теперь раскаиваются.
Элизабет дернула плечом.
— Понятно, что ей приходится выражать такие взгляды. Ее бы в
этой газетенке держать не стали, если бы она рискнула писать правду.
Да она и не умеет писать правду, я думаю. А отказаться от колонки
она не может себе позволить. У нее ведь нет других денег, кроме
гонораров, а долго ли еще будут покупать ее «чувствительные романы»?
Далглиш уловил в ее тоне нотки искреннего беспокойства. И без¬
жалостно сказал:
— По-моему, вы можете не волноваться. Ее книги будут раскупать¬
ся всегда. Она ведь пишет о сексе. Может не нравиться упаковка, но
спрос на товар останется. Так что ваши четыреста фунтов на ближай¬
шие три года вам обеспечены.
Сначала он думал, что она залепит ему пощечину. Но она, к его
удивлению, вдруг прыснула со смеху и сошла с его дороги.
— Так мне и надо! Нечего драматизировать. Простите, что нагнала
скуку. Вы идете в «Сетон-хаус»?
Далглиш ответил утвердительно и спросил, что передать Сильвии
Кедж, если она там окажется.
— Сильвии? Ничего. С какой стати вам сводничать для тетечки?
А Дигби передайте, что, пока он не устроился, может приходить к
нам, мы его всегда накормим. Правда, сегодня к обеду только салат
и холодное мясо, так что он немного потеряет, если не придет, но
все-таки. Я думаю, ему неприятно было бы пользоваться услугами
Сильвии, они друг друга терпеть не могут. Но только не воображай¬
те ничего, господин суперинтендант. Даже если я и соглашаюсь под¬
везти Дигби со станции и день-другой кормить его обедом, это ровно
219
ничего не значит. Такие, с позволения сказать, мужчины не в моем
вкусе.
— Конечно, — сказал Далглиш. — Я так и думал.
Она почему-то покраснела, повернулась и пошла. И тут-то, побуж¬
даемый легких« любопытством, Далглиш сказал ей в спину:
— А вот шггересно: когда Дигби Сетон позвонил вах« и попросил
встретить его в Саксмандеме, откуда он знал, что вы не в Кембридже?
Она обернулась и посмотрела ему в глаза без испуга или смущения.
— Я все жду, когда кто-нибудь задаст этот вопрос. Можно было
предугадать, что это будете вы. А ответ простой. Я встретилась с Дигби
в Лондоне, чисто случайно. Это было во вторник утрох< на станции
метро «Пиккадилли», чтобы уж совсех« точно. Я ночевала в Лондоне, и
никого со мной не было. Так что алиби у меня нет... Вы расскажете
инспектору Реклессу? Хотя чего спрашивать? Конечно да.
— Нет, — возразил Далглиш. — Вы сами расскажете.
П
Морису Сетону повезло с архитектором: его дом.обладал главных«
достоинством загородного жилища — органично вписывался в мест¬
ность. Серые каменные стены словно росли из вереска, венчая собой
вершину холма в самой возвышенной точке на Монксмирскох« мысу.
Северные его окна смотрели на Палтусовую бухту, с юга лежал как
на ладони болотистый птичий заповедник и открывался вид на устье
Сайзуэлла. Приятное и строгое, без лишних претензий двухэтажное
строение в виде буквы Г, всего в пятидесяти ярдах от берегового обрыва.
По-видимому, этому изысканному произведению архитектуры, точно так
же как и мрачным бастионам «Настоятельских палат», было суждено
когда-нибудь обрушиться в пучину Северного моря, но пока еще опас¬
ность не ощущалась. Высокий скалистый обрыв производил впечатление
надежности. Юго-восточная длинная стена дома почти целикох« состоя¬
ла из двустворчатых стеклянных дверей, выходящих на выложенную
каменными плитами террасу. Здесь чувствовалось, что Сетон сах« при¬
ложил руку к планировке — едва ли архитектор по своей инициативе1
установил на обоих концах террасы большие изукрашенные урны, 'из
которых торчали чахлые, скрюченные на суффолкских ветрах кусты,
да еще подвесил между двумя столбами табличку с вычурной готиче¬
ской надписью «Сетон-хаус*.
У края террасы был припаркован автомобиль. Но Далглиш и без того
знал о присутствии Рек лесса. Никого не видя, он чувствовал, что за его
приближением наблюдают. Высокие стеклянные двери словно смотрели
220
на него множеством глаз. Одна створка была приоткрыта. Далглиш по¬
тянул се на себя и переступил порог. Ощущение было такое, будто вы¬
шел на сцену. Длинная узкая комната, залитая солнцем, словно светом
прожекторов. Современный интерьер. В центре у задней стены — полу¬
круглая лестница на второй этаж. Модерная функциональная дорогая
мебель тоже казалась временной, как декорация. Какой-то необыкновен¬
ный письменный стол — сложное сооружение из полированного дуба
чуть не вполстены, со множеством ящиков, поставцов, полок справа и
слева от свободной рабочей поверхности, должно быть, специально изго¬
товленное, чтобы соответствовать нуждам хозяина и одновременно слу¬
жить символом его высокого общественного статуса. На светло-серых
стенах — две репродукции известных картин Моне, в строгой окантовке.
Четыре человека, обернувшихся навстречу Далглишу, тоже казались
актерами, занявшими перед поднятием занавеса заранее отведенные ме¬
ста. На кушетке, диагонально поставленной в центре, возлежал Дигби
Сетон. Он был в лиловом вискозном халате поверх красной пижамы и
вполне подходил на роль героя-любовника, если бы не серая сетка-по¬
вязка, плотно облегающая голову до самых глаз. Современные перевя¬
зочные средства, может быть, и хороши, но пострадавшего не украшают.
Похоже было, что у него жар. Хотя его бы не выписали из клиники
в болезненном состоянии, да и Реклесс, следователь опытный и не
дурак, не стал бы его допрашивать, не получив «добро» у врача. Но
факт таков, что в глазах у Дигби был неестественный блеск, а на обеих
скулах — по красному полумесяцу, так что он скорее походил не на
любовника, а на циркового клоуна, привлекавшего к себе все взоры
пестрым нарядом на сером фоне кушетки. Инспектор Реклесс и его
неразлучный сержант Кортни сидели бок о бок за письменным столом.
Сейчас, в утреннем освещении, Далглиш впервые разглядел молодого
сержанта и нашел, что у него очень приятное лицо — открытое и
честное, как на плакатах, где юных и честолюбивых призывают изби¬
рать банковское дело. А он вот избрал службу в полиции. И напрасно,
подумалось сейчас Далглишу.
Четвертого актера, в сущности, на сцене не было. Только через
приоткрытую дверь в столовую Далглиш увидел Сильвию Кедж. Она
сидела в своем инвалидном кресле, перед ней был поднос со столовым
серебром, и она безо всякого воодушевления чистила вилку, словно
исполнительница эпизодической роли, знающая, что на нее все равно
никто не смотрит. На минуту она встретилась с Далглишем взглядом,
и он был потрясен страданием, написанным на ее осунувшемся лице.
Но она тут же снова понурилась и возобновила работу.
Дигби Сетон спустил ноги с кушетки, подошел в носках к двери в
столовую и пяткой прикрыл створку. Полицейские молчали.
221
Сетон сказал:
— Прошу меня извинить и все такое. Конечно, нехорошо быть гру¬
бым, но у меня от нее мурашки. Черт возьми, я же сказал, что выплачу
триста, которые ей завещал Морис! Слава Богу, что вы здесь, суперин¬
тендант! Теперь, надеюсь, дело примете вы?
Для начала хуже не придумаешь. Далглиш резко ответил:
— Нет. Это не по части Скотленд-Ярда. Инспектор Реклесс, наверно,
уже объяснил вам, что главный здесь он?
Так ему и надо, этому Рек лессу.
Но Сетон заспорил:
— Я думал, всегда полагается обращаться за помощью в Скотленд-
Ярд, когда расследуется убийство.
— Откуда вы взяли, что тут убийство? — спросил Реклесс. Он не
спеша разбирал бумаги в ящиках стола и даже не посмотрел на Сетона,
когда задавал этот вопрос спокойным, ровным, равнодушным тоном.
— Ну а что же еще? Нет, вы скажите, скажите, скажите. Вы же
знатоки. А я, например, не понимаю, как мог Морис сам себе отрубить
руки. Одну еще куда ни шло. Но обе? Если это не убийство, то я уж
и не знаю, что считать убийством. И черт возьми, у вас же тут на
месте есть специалист из Скотленд-Ярда!,
— На отдыхе, не забудьте, — возразил Далглиш. — Я здесь совер¬
шенно в таком же положении, как и вы.
— Ну уж нет! — Сетон присел и нашарил под кушеткой туфли. —
Брат Морис не вам завещал двести тысяч. Это же с ума сойти! Прямо
не верится. Какой-то мерзавец сводит старые счеты, а я получаю в
наследство кучу денег! И вообще, откуда у Мориса такое богатство?
— Частично по наследству от матери, а частично — состояние его
покойной жены, — ответил Реклесс. Он кончил перебирать стопку бу¬
маг и стал внимательно просматривать карточки в каталожном ящичке,
точно ученый-библиограф.
Сетон насмешливо фыркнул.
— Это вам Петигрю сказал? Петигрю! Слыхали, Далглиш? Если уж
Морис нашел себе поверенного, то обязательно по фамилии Петигрю.
Бедняга! С такой фамилией только в нотариусы и идти. Человек при¬
говорен от рождения к роли чинного провинциального нотариуса. Пред¬
ставляете себе? Такой сухощавый, аккуратный, лет шестидесяти и при
всех причиндалах: часовая цепочка поперек живота и брюки в полоску.
Надеюсь хотя бы, что он умеет составлять завещания, как положено по
закону?
— Я думаю, на этот счет вы можете не беспокоиться, — сказал
Далглиш. Дело в том, что он знал Чарльза Петигрю, который состоял
поверенным также и у его тетки. Фирма была старинная, но нынешний
222
ее глава, наследовавший своему деду, был энергичный и толковый трид¬
цатилетний мужчина, которого со скукой деревенской практики мирила
лишь близость моря и страсть к парусному спорту. Далглиш спро¬
сил: — Вы, стало быть, обнаружили завещание?
— Вот оно, — ответил Реклесс и протянул ему листок плотной
бумаги. Далглиш пробежал текст глазами. Он был короткий, много
времени на ознакомление не понадобилось. Морис Сетон сделал распо¬
ряжение, чтобы его тело было отдано на медицинские исследования, а
впоследствии кремировано. Далее говорилось, что он оставляет 2000
фунтов Селии Кэлтроп «в знак признательности за сочувствие и пони¬
мание в связи с кончиной моей дорогой супруги» и 300 фунтов Сильвии
Кедж «при условии, что ко времени моей смерти она проработает у
меня десять лет». Остальное имущество отходило Дигби Кеннету Сето¬
ну, под опекой, пока он не женат, после женитьбы — безоговорочно.
Если же он умрет прежде брата или если умрет холостым, все иму¬
щество переходит в безусловное владение Селии Кэлтроп.
Сетон сказал:
— Бедняга эта Кедж! Потеряла триста фунтов — двух месяцев не¬
добрала. Оттого и вид у нее такой, неудивительно. А я, вот ей-богу, по¬
нятия об этом завещании не имел! То есть предполагал вроде, что буду
наследником после Мориса, он как-то сам сказал, болыпе-то ему некому
было завещать. Мы с ним были не особенно близки, но все-таки дети
одного отца, а Морис старика почитал. Но двести тысяч! Видно, ему после
Дороти обломилось целое состояние. Смешно, верно? Ведь если вспом¬
нить, их брак уже висел на волоске к тому времени, когда она погибла.
— А у миссис Морис Сетон тоже не было других родственни¬
ков? — спросил Реклесс.
— Вроде бы нет — на мое счастье, а? Когда она покончила с собой,
были какие-то толки о сестре, что надо бы с ней связаться. Или это
брат был? Не помню, хоть ты тресни. Во всяком случае, никто не
объявился, а в завещании был назван один Морис. Отец у нее зани¬
мался перепродажей недвижимости и оставил ей приличный куш. И
это досталось Морису. Но все равно — двести тысяч?!
— Может быть, добавились доходы от книг вашего брата? — пред¬
положил Реклесс. Он уже кончил просматривать картотеку, но остался
сидеть за письменным столом и делал записи в блокноте, как будто
бы не обращая внимания на реакцию Сетона. Но Далглиш видел своим
профессиональным взглядом, что снятие показаний идет на самом деле
точно по плану.
— Да что вы! Морис всегда жаловался, что на его гонорары не
проживешь. С большой горечью он это говорил. Теперь, говорил, у нас
эпоха сентиментальной дешевки. И кто не выставится на продажу, до
223
того никому дела нет. Списки бестселлеров создаются рекламой, хорошо
писать себе дороже, а из-за публичных библиотек книги не раскупают.
Все, по-моему, так и есть. Но ему-то чего стараться было, когда у него
двести тысяч? А знаете чего? Нравилось быть писателем. Самоуваже¬
ния ему добавляло. Я думаю так. Я-то никогда не понимал, почему он
так серьезно к этому относится. Но и он тоже не понимал, почему я
хочу иметь собственный клуб. Вот теперь можно будет и клуб завести.
Даже целую сеть клубов, если нормально дело пойдет. Приглашаю вас
обоих на открытие. Можете хоть все отделение с собой прихватить. Но
придется за казенные деньги просачиваться под видом частных лиц и
смотреть, чтобы пили в меру и чтобы девочки не шалили. Да еще
сажать с собой женщин-сержантов, выряженных под тури сток-провин¬
циалок. Лучшие столики — в вашем распоряжении, выпивка, заку¬
ска — все за счет администрации! Представляете, Далглиш, я ведь мог
так шикарно размахнуться с «Золотым фазаном»! Да вот капитала не
было. Зато теперь и капитал есть.
— Этого мало, нужна еще законная жена, — безжалостно напомнил
ему Далглиш. Он заметил фамилии опекунов, назначенных в завещании
Сетона, и не представлял себе, чтобы эти осмотрительные и консерва¬
тивные господа согласились потратить отданные под их надзор средства
на такое предприятие, как новый «Золотой фазан». Он поинтересовался,
почему Морису было так важно, чтобы Дигби женился.
— Морис часто поговаривал, что мне пора обзавестись семьей. Его
вообще волновали такие вещи, как продолжение рода и прочее. Сам-то
детей не народил, я, по крайней мере, не слыхал, и жениться вторично
после фиаско с Дороти тоже небось не жаждал. Да и сердце у него
было никудышное. А еще он опасался, как бы я не связался с кем-ни¬
будь из голубых. Не хотел, чтобы его деньгами пользовался лидер.
Бедняга Морис! Он небось даже и не знал толком, какие они из себя.
А вот, поди ж ты, был твердо убежден, что лондонские клубы, особенно
в Уэст-Энде, — это все притоны гомосеков.
— Надо же! — сухо отозвался Далглиш. Но Сетон не почувствовал
иронии. Он взволнованно спросил:
— Послушайте, вы ведь не сомневаетесь насчет того телефонного
звонка в среду поздно вечером? Мне действительно, едва я вошел в дом,
позвонил убийца и сказал, чтобы я ехал в Лоустофт. Просто с целью
выманить из дому, я считаю. Чтобы у меня не было алиби как раз на
время смерти. Иначе вообще непонятно. А так у меня оказывается
трудное положение. Обидно, что Лиз не согласилась зайти. Поди теперь
докажи, что, когда я приехал, Мориса в доме не было и что я ближе
к ночи не отправился с ним прогуляться по пляжу, вооружившись
подходящим кухонным ножом. Да, кстати, орудие убийства нашли?
224
Инспектор ответил отрицательно. И сказал:
— Мне бы очень помогло, мистер Сетон, если бы вы могли подроб¬
нее рассказать об этом звонке.
— Ля вот не помню больше ничего! — с неожиданной досадой
отозвался Сетон. — Вы уж в который раз меня спрашиваете, а я вам
повторяю, что больше ничего не помню. Я же после этого, черт подери,
знаете как шмякнулся головой! Да вы мне скажите, что никакого звонка
не было, просто мне примерещилось, я бы и поверил, только, должно
быть, все же звонили, иначе бы с какой стати я стал машину из гаража
выводить? Устал зверски и вдруг ни с того ни с сего потащился в
Лоустофт? Нет, кто-то звонил. Это я точно помню. А вот как звучал
голос, уже вспомнить не могу. Не знаю даже, мужской или женский.
— И что именно сказали?
— Да я же вам говорил, инспектор! Сказали, что звонят из ло-
устофтского полицейского участка и что на берег выбросило труп
Мориса в моей лодке и с отрубленными кистями рук.
— Отрубленными или отрезанными?
— Да не знаю я! Вроде бы отрубленными. И я должен немедленно
прибыть в Лоустофт для опознания тела. Ну я и поехал. Я знал, где
у Мориса ключи от машины, и бак «воксхолла» оказался полон, на
счастье. Вернее, на беду. Я едва не гробанулся. Вы, конечно, скажете,
сам виноват, я понимаю. Признаю, я сделал по пути пару глотков. А
что, разве удивительно? Я уже был совершенно без сил, когда приехал
в Монксмир. Со вторника на среду ночь провел черт знает как, поли¬
цейский участок «Уэст сентрал» — это вам не отель. А потом еще
сколько часов в поезде.
— И тем не менее вы сразу же отправились в Лоустофт, не поза¬
ботившись даже проверить? — спросил Реклесс.
— А я проверил! Я когда выехал на шоссе, то подумал, надо посмот¬
реть, может, «Чомга» на месте, как была. Свернул в Кожевенный проулок,
проехал сколько можно и спустился к воде пешком. Смотрю, лодки нет.
Ну я и решил: значит, правда. Вы можете, конечно, сказать, что надо было
перезвонить в полицейское отделение, но у меня и в мыслях сначала не
было, что звонок из полиции мог быть туфтой. А когда пришло в голову,
уже в пути, то проще всего было посмотреть, где лодка. Но вот только.»
— Да? — ровным голосом отозвался Реклесс.
— Тот, кто звонил, выходит, знал, что я дома. И это не могла быть
Лиз Марли, она ведь только отъезжала от ворот, когда зазвонил’ теле¬
фон. Спрашивается, кто еще мог это знать и откуда?
— Могли видеть, как вы входили в дом, — предположил Ре¬
клесс. — И потом, вы, наверно, сразу включили свет. А освещенные
окна заметны издалека.
8 Ф.Д.Джеймс «Ис женское дело«
225
— Да, так-то оно так. Свет я всюду зажег, правда. В этом доме,
когда темно, меня жуть берет. Но все-таки странновато.
Действительно странновато, подумал Далглиш. Хотя, должно быть,
инспектор дал верное объяснение. Свет в окнах «Сетон-хауса» виден
на всем мысу. А когда окна погасли, некто по этому признаку мог
определить, что Дигби Сетон уехал. Но зачем понадобилось его выма¬
нивать? Что-то еще надо было сделать в доме? Отыскать и уничтожить
улику? Или в это время в одной из комнат лежало тело Мориса? Но
этого не могло быть, если Дигби говорит правду и лодка тогда с берега
уже исчезла.
Дигби вдруг спросил:
— А что я должен делать насчет тела, чтобы передать его на
медицинское исследование? Морис никогда не говорил, что интересует¬
ся медицинскими исследованиями. Но раз это его воля...
Он перевел вопросительный взгляд с Далглиша на Реклесса. Инс¬
пектор ответил:
— Об этом вам не стоит сейчас беспокоиться, сэр. Ваш брат оставил
все необходимые распоряжения и оформленные бланки. Но придется
повременить.
— Да, конечно, я понимаю... Просто я не хотел бы... Раз Морис так
решил...
Дигби растерянно замолчал. Возбуждение его заметно спало, он вы¬
глядел очень усталым. Далглиш и Реклесс переглянулись, они оба
подумали, что тело Мориса Сетона едва ли будет представлять какую-
то ценность для медицинских исследований после того, как с ним
разделается Уолтер Сиднем, выдающийся и методичнейший специалист
и автор учебника по судебной медицине, где на первой же странице
патологоанатому рекомендуется начинать с сечения от горла до паха.
Разве что руки и ноги Мориса Сетона еще сгодятся для практики
первокурсников, хотя вряд ли он это имел в виду. Впрочем, его тело
уже послужило медицинской науке.
Реклесс собрался уходить. Он объяснил Дигби Сетону, что от него
потребуется присутствие на предварительном дознании — это было
встречено довольно кисло, — и стал складывать бумаги с удовлетво¬
ренным видом страхового агента по окончании удачного рабочего дня.
Дигби наблюдал за ним, как ребенок, которому надоели взрослые, но
все-таки лучше, чтобы они не уходили. Застегивая ремни портфеля,
Реклесс задал свой последний вопрос, задал небрежно, как бы не осо¬
бенно интересуясь ответом:
— Вам не кажется странным, мистер Сетон, что ваш единокровный
брат назначил своим наследником вас, притом что вы как будто бы не
были с ним особенно близки?
226
— Но я же объяснил! — чуть не взвыл Сетон. — Ведь больше же
никого родных нет. И у нас вообще отношения были вполне ничега Я
всегда старался с ним ладить. Не так-то это было и трудно, надо ска¬
зать, — только подольститься немного, книги его безобразные похвалить,
проявить внимание. Я вообще стараюсь с людьми ладить по возможности.
Всякие там ссоры, разборы — это не в моем вкусе. Долго его переносить
я бы, конечно, не смог, но мы и общались нечасто. Последний раз виде¬
лись в конце августа, в дополнительный выходной, я же вам говорил. А
он страдал от одиночества. И, кроме меня, у него никого родных не ос¬
талось. Ему хотелось верить, что мы — близкие люди.
Реклесс сказал:
— Значит, вы поддерживали с ним отношения ради денег. А он с
вами — чтобы не страдать от одиночества?
— А что же. Такова жизнь, — нисколько не смутившись, ответил
Сетон. — Нам всем друг от друга что-то нужно. Вас, инспектор, кто-
нибудь любит просто так, ни за что?
Реклесс встал и вышел через открытую стеклянную дверь. Далглиш
вышел следом, и они молча постояли на каменной террасе. Ветер по¬
свежел, но солнце по-прежнему сияло, разливая золотой теплый свет.
По сине-зеленой поверхности моря шквалистый ветер гнал, как легкие
бумажки, несколько белых парусов. Реклесс присел на ступени, веду¬
щие на узкую лужайку, позади которой берег круто обрывался к воде.
Далглиш почувствовал, что, возвышаясь над сидящим Реклессом, он как
бы имеет над ним лишнее преимущество, и тоже опустился рядом.
Каменные ступени оказались неожиданно холодными, напомнив о том,
как слабосильно тепло осеннего солнца.
Инспектор сказал:
— Тут нет спуска к морю. Казалось бы, Морису Сетону естественно
было иметь свой отдельный выход на пляж. По Кожевенному проулку
крюк получается.
— Здесь довольно высокий обрыв и не на всех уровнях каменный.
Ступени были бы непрочные, — предположил Далглиш.
— Возможно. Странный он, похоже, был человек. Аккуратист. Пе¬
дант. Взять, к примеру, ту картотеку. Он собирал сюжеты из газет,
журналов, от людей. А иногда и сам придумывал. И все аккуратно
заносил на карточки, вдруг когда-нибудь пригодится.
— А та идея, что ему мисс Кэлтроп подкинула?
— Ее в картотеке нет. Но это еще ничего не значит. Сильвия Кедж
говорит, что при Сетоне двери обычно не запирались. Здесь, на мысу,
похоже, вообще запирать двери не принято. Кто угодно мог зайти и
карточку вынуть. И точно так же кто угодно мог ее прочитать. Соседи
приходят, уходят, когда вздумается. Одиночество их гонит: надо пола¬
227
гать. Если, конечно, принять за факт, что Сетон действительно записал
на карточку ее подсказку.
— И что мисс Кэлтроп действительно ему это подсказала.
Реклесс посмотрел на Далглиша.
— Вы тоже об этом подумали? А как вам показался Дигби Сетон?
— Дигби как Дигби. Довольно трудно понять душу человека, для
которого предел мечтаний — открыть собственный клуб. Хотя и он,
наверно, не понимает, почему мы пошли в полицейские. Насколько я
знаю Дигби, он не мог замыслить такое убийство, у него на это не
хватит ни ума, ни характера. Он человек прежде всего неумный.
— Дигби весь вечер во вторник и ночь на среду проторчал в ката¬
лажке, я звонил в отделение, узнал. Все чистая правда. И мало того,
он еще был пьян. Без притворства.
— Как удобно для него получилось.
— Иметь алиби всегда удобно, мистер Далглиш. Но бывают такие
алиби, за опровержение которых, на мой взгляд нет смысла браться,
например, это. Более того, если он сейчас не прикидывался, он ведь
думает, что орудие убийства — нож. И что Сетон умер вечером в среду.
А Морис не мог находиться живой в этом доме в среду, когда Дигби
приехал с Элизабет Марли. Это еще не значит, что его тело не могло
здесь быть. Но я не представляю себе Дигби в ¡юли рубщика мяса и
не представляю себе, зачем ему было рубить. Даже если он обнаружил
в доме труп и потерял голову от страха, человек его склада просто
оглоушит себя спиртом и рванет обратно в Лондон, но не станет уст¬
раивать эдакую шараду. А он свалился в канаву на Лоустофтском
шоссе, не на Лондонском. И вообще, откуда ему было знать про ту
блестящую идею, что мисс Кэлтроп подкинула Морису?
— Ему могла рассказать Элизабет Марли, когда они ехали сюда.
— Зачем бы она стала рассказывать такие вещи Дигби Сетону?
Неподходящая тема для разговора в дороге. Ну ладно. Допустим, она
знала. И допустим, рассказала Дигби, или еще каким-то образом ему
это стало известно. Он входит в дом и видит мертвое тело брата. И тут
же принимает решение инсценировать загадочную картинку, как в на¬
стоящем детективном боевике, отрубает у Мориса руки и отправляет
его в плаванье по морю. Но для чего? И чем он рубил? Я же видел
тело и ручаюсь, что руки отрублены, не отрезаны, не отпилены, а
именно отрублены. Вот вам и кухонный нож. Топор Сетона благополу¬
чно лежит в кладовке. А топор вашей тети — если это он служил
орудием — был выкраден три месяца назад.
— Значит, Дигби Сетон исключается. А остальные?
— У нас было время только на предварительную проверку. Сегодня
после обеда буду снимать с них формальные показания. Но похоже, у
228
них у всех есть какое-то алиби на время смерти Сетона. У всех, кроме
мисс Далглиш: оно и понятно, когда человек ведет такой замкнутый
образ жизни.
Не произошло никакой перемены в монотонном, невыразительном
голосе инспектора. И сумрачный его взгляд остался по-прежнему уст¬
ремлен в морскую даль. Но Далглиш все понял. Так вот, значит, зачем
его пригласили в «Сетон-хаус». И вот почему инспектор Реклесс нео¬
жиданно оказал ему такое доверие. Он представил себе ход мыслей
Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, живет одна, ни с кем почти
не знается. Где она находилась в момент смерти Сетона и в среду,
когда его тело было спущено в море, никто показать не может. Возле
ее дома, почти по ее участку, проходит спуск на пляж. Где оставлена
вытащенная на берег лодка «Чомга», она знала. Женщина крепкая,
подвижная, не горожанка, без малого шести футов ростом, привыкла к
далеким прогулкам, не боится темноты.
Правда, тут не видно мотива. Ну и что из того? Хотя Далглиш и
сказал ей сегодня утром, что мотив интересует следователя в первую
голову, но на самом деле это вовсе не главное. Уж он-то знает: если
логично разобраться «где?», «когда?» и «как?», то неизбежно придешь
и к ответу на вопрос «почему?», который сам по себе дает для следст¬
вия ничтожно мало. Как говорил учитель и шеф Далглиша, любовь,
страсть, ненависть и корысть — вот и все возможные мотивы убийства.
Схематически это верно. Но в реальной жизни сколько людей, столько
мотивов. Сейчас, понимал Далглиш, Реклесс уже перебирает в своей
отравленной памяти все аналогичные случаи, когда ростки подозритель¬
ности, одиночества и иррациональной неприязни вдруг расцветали пыш¬
ным цветом насилия и смерти.
Внезапно Далглиша разобрала злость, такая сильная, что на
несколько секунд парализовала речь и даже мысль. Окатила волной
тошноты и отхлынула, оставив его бледным, беспомощным и дрожа¬
щим от отвращения к самому себе. Слава Богу, что со злости он
на минуту онемел и не успел дать волю глупому сарказму и
негодованию, не произнес напыщенно, что, мол, его тетка, разумеет¬
ся, будет давать показания только в присутствии адвоката. Не
нужен ей адвокат. У нее уже есть он. Однако! Отдохнул, называ¬
ется.
Послышался скрип колес — из стеклянной двери на террасу вы¬
катила в инвалидном кресле Сильвия Кедж и подъехала туда, где
сидели они. Она ничего не говорила, а только безотрывно смотрела
на подъездную аллею. Проследив за ее взглядом, они увидели, что с
шоссе к дому сворачивает почтовый фургон, маленький и яркий, как
игрушка.
229
— Почта, — хрипло произнесла она.
Руки ее, заметил Далглиш, сжимали поручни кресла с такой силой,
что побелели суставы. А когда фургон подъехал и затормозил перед
террасой, она вытянулась и замерла, полупривстав в кресле. Среди
тишины, наступившей, когда выключили мотор, стало слышно ее воз¬
бужденное дыхание.
Почтальон хлопнул дверью и с бодрым приветственным возгласом
подошел к ним. Девушка не отозвалась на приветствие. Почтальон отвел
недоуменный взгляд от ее застывшего лица, посмотрел на неподвижных
мужчин и протянул почту Реклессу. Инспектор принял коричневый
конверт большого формата с машинописным адресом.
— Еще один такой же, как вчера, я ей передал, сэр, — пояснил
почтальон, кивая на Сильвию. Но, так и не дождавшись ни от кого
ответа, отошел, пятясь и желая всем доброго утра.
Реклесс проговорил, обращаясь к Далглишу:
— Адресовано Морису Сетону, эсквайру. Опущено либо поздно ве¬
чером в среду, либо рано утром в четверг, в Ипсуиче, штемпель вче¬
рашний, дневной.
Он держал письмо осторожно, за один угол, по-видимому, заботясь
о том, чтобы не оставить лишних отпечатков. Ловко надорвал большим
пальцем конверт. И вынул лист бумаги, покрытый машинописью через
два интервала.
Реклесс принялся читать вслух:
— «В виду суффолкского побережья дрейфовала небольшая парус¬
ная лодка, на дне ее лежал труп с отсеченными кистями рук. Покойник
был мужчина средних лет, маленький, молодцеватый, обряженный в
элегантный темный костюм в белую полоску, так же безупречно сидя¬
щий на мертвом, как прежде сидел на живом...»
Сильвия Кедж протянула руку:
— Дайте посмотреть.
Реклесс, поколебавшись, поднес листок к ее лицу.
— Это он написал, — сдавленным голосом проговорила Сильвия. —
Он. И машинка его.
— Возможно, — сказал Реклесс. — Но не он отправил. Даже если
письмо опущено вечером в среду, этого не мог сделать он, так как был
к тому времени мертв
Но она закричала:
— Это он печатал! Говорю вам, я его работу знаю. Печатал он! А
ведь у него нет рук!
И зашлась в приступе истерического хохота. Хохот громким эхом
отдался на мысу, спугнул стаю чаек, они вдруг сорвались с берегового
обрыва и закружились белым вихрем, тревожно крича.
230
Реклесс равнодушно смотрел на выгнутое тело и разинутый рот
Сильвии, не делая ни малейшей попытки как-то ее успокоить, привести
в чувство. В стеклянных дверях вдруг появился Дигби Сетон, нелепая
серая повязка подчеркивала бледность его лица.
— Черт, в чем дело?..
Реклесс посмотрел на него без всякого выражения и ответил своим
ровным тусклым голосом:
— Мы получили письмо от вашего брата, мистер Сетон. Правда же,
как чудесно?
12
Утихомирить Сильвию Кедж удалось далеко не сразу. Истерика была
настоящая, без притворства. Но Далглиша удивляло, почему она так рас¬
строена. Изо всех обитателей Монксмира всерьез потрясена и подавлена
смертью Мориса Сетона была одна мисс Кедж. И ее нервный срыв не
вызывал подозрений. Она и выглядела и держалась так, как будто едва-
едва владела собой — и вот сорвалась. Но потом опять с усилием взяла
себя в руки и наконец оправилась настолько, что можно было везти ее
домой. Сопровождал ее Кортни, которого совершенно покорило ее осу¬
нувшееся лицо и страдальческие глаза, — он покатил ее инвалидное
кресло вниз по Кожевенному проулку трепетно, как молодая мать, яв¬
ляющая враждебному миру свое хрупкое новорожденное чадо. Далглиш
вздохнул с облегчением. Он убедился, что присутствие Сильвии Кедж
ему в тягость, и стыдился своего чувства, понимая, что это нехорошо с
его стороны и ничем не оправдано. Она отталкивала его-физически.' Для
соседей Сильвия была средством удовлетворить свой инстинкт сострада¬
ния без особых затрат и зная при этом, что им вернется сторицей. Ее,
как нередко бывает с убогими в обществе, одновременно и баловали и
эксплуатировали. А вот интересно, что она-то обо всех них думает? Дал¬
глиш корил себя, что не испытывает к ней должной жалости, но он не
мог без неприятного ощущения наблюдать, как она ловко пользуется
своей немощью. Хотя это же ее единственное оружие! И, презирая мо¬
лодого сержанта за наивность и мягкосердечие, а себя — за бесчувст¬
венность, Далглиш отправился в «Пентландс» обедать. Обратно он шел
по грунтовке. Так было дольше и менее живописно, но Далглиш очень
не любил возвращаться по своим же следам. Путь лежал мимо жилища
Джастина Брайса. И когда он поравнялся с его домом, на втором этаже
открылось окно, хозяин высунул голову на длинной шее и позвал:
— Милый Адам, зайдите ко мне. Я вас специально подкараули¬
ваю. Знаю, вы тут собираете сведения для этого вашего скучного
231
приятеля — инспектора, ну да Бог с вами. Оставьте ваше орудие
устрашения за дверью и зайдите налейте себе что по вкусу. Я сию
минуту спущусь.
Далглиш, поколебавшись, толкнул дверь и вошел. Маленькая не-
прибранная гостиная Брайса служила своего рода хранилищем для
всяких пустяков, которым не нашлось места в лондонской квартире.
Решив не пить без хозяина, Далглиш крикнул наверх:
— Он вовсе не мой скучный приятель, а очень толковый поли¬
цейский офицер!
— Несомненно, несомненно. — Голос Брайса звучал приглушенно,
он, по-видимому, как раз натягивал через голову какую-то одежду. —
Такой толковый, что мне надо глядеть в оба, не то он сцапает меня
моментально. Полтора месяца назад меня задержали за превышение
скорости на шоссе А 13, и офицер, с которым пришлось объясняться,
эдакий ражий детина со взором василиска, держался крайне нелюбезно.
Я написал жалобу начальнику полиции. И разумеется, это был роковой
шаг с моей стороны. Теперь-то я понимаю. Они мне спуску не дадут,
будут сводить счеты. Моя фамилия значится у них в специальном
черном списочке, можно не сомневаться.
Он успел спуститься по лестнице, и Далглиш, к своему удивлению,
увидел, что он действительно взволнован. Пробормотав слова утешения,
Далглиш принял от него рюмку хереса — у Брайса напитки всегда
были высшего качества — и уселся в прелестное викторианское кресло
с высокой спинкой — недавнее приобретение в хозяйстве.
— Ну-с, Адам, как это говорится, давайте выкладывайте, что Ре-
клессу удалось разузнать.
— Он со мной не очень-то делится. Могу вам сказать, что прибыло
продолжение рукописи. Стиль уже получше. Описывается труп без рук
на дне лодки, и отпечатано на этот раз самим Сетоном.
Далглиш не видел смысла скрывать новость от Брайса. Сильвия
Кедж, разумеется, молчать не станет.
— Когда отправлено?
— Вчера в первой половине дня. Из Ипсуича.
Брайс застонал.
— Ну вот, этого только не хватало! Что будешь делать, если как
раз был в Ипсуиче в это время? Если часто туда ездишь? За покуп¬
ками, вы понимаете? И некому засвидетельствовать!
— Я думаю, не только ваши действия некому засвидетельство¬
вать, — утешил его Далглиш. — Мисс Кэлтроп, например, тоже куда-
то выезжала. И Лэтем. Да и я сам проехал через Ипсуич. И даже
женщина из «Настоятельских палат» куда-то в ту сторону ездила на
таратайке. Я видел, как она возвращалась.
232
— Это Алиса Керрисон. Дохюправительница Синклера. Она, я ду¬
маю, ездила только до Саутуолда. В булочную.
— Вечером в четверг? Разве у магазинов не короткий день?
— Милый Адам, ну какая разница? Значит, ездила просто так, по¬
кататься. Не будет же она гонять лошадь до самого Ипсуича, чтобы опу¬
стить в ящик какую-то подозрительную бумагу. Но Сетона она, конечно,
ненавидела, это да. Она вела хозяйство в «Сетон-хаусе», пока была жива
его жена. Потом, когда Дороти покончила с собой, поступила к Синклеру
и с тех пор так и живет у него. Удивительная получилась история! Али¬
са оставалась с Сетоном вплоть до предварительного разбирательства, а
когда вынесли вердикт, и слова не говоря, собрала вещи, пришла к «На¬
стоятельским палатам» и спросила у Синклера, не будет ли у него для
нее работы. Ну а Синклер как раз достиг той стадии, когда жажда са¬
мостоятельности уже не распространяется на мытье посуды, и взял ее к
себе. Насколько мне известно, ни он, ни она в этом не раскаялись.
— Расскажите мне про Дороти Сетон, — попросил Далглиш.
— О, она была прелестна, Адам! У меня где-то лежит фотография,
надо будет вам показать. Психопатка, конечно, страшная, но безумно
хороша. На медицинском жаргоне ее болезнь называется маниакально-
депрессивный психоз. Только что веселилась до упаду — и вот уже
сплошной мрак, прямо чувствуешь, как тебя заражает унынием. Мне
это было, разумеется, совершенно не показано. Я и со своими-то пси¬
хозами не знаю как сладить, не до чужих. Сетон, я думаю, намучился
с ней страшно. Пожалуй, даже посочувствуешь ему — если бы не
бедняжка Арабелла.
— А как она погибла? — спросил Далглиш.
— О, это кошмар, ужас! Сетон повесил ее на крюке для окороков,
который торчит из потолочной балки у меня в кухне. Никогда не
забуду это висящее тельце, вытянутое, как убитый кролик. Она была
еще теплая, когда мы перерезали веревку. Пойдемте, я вам покажу.
И поволок его в кухню.
Только на пол пути Далглиш сообразил, что речь идет о кошке. Он
чуть не расхохотался, но овладел собой и последовал за Брайсом добро¬
вольно. Тот весь трясся от ярости, с неожиданной силой сжимая локоть
Далглиша и свирепо замахиваясь на потолочный крюк, словно тот раз¬
делял ужасную вину Сетона. Теперь, когда он так горячо переживал
заново гибель Арабеллы, выспрашивать его об обстоятельствах смерти
Дороти Сетон было, по-видимому, бесполезно. Далглиш сочувствовал
Брайсу. Он и сам любил кошек, хотя не так громогласно. Если человек
действительно из мести и злобы убил сиамскую красавицу, его как-то
не жаль. А главное, у такого человека наверняка имелось много врагов.
Далглиш поинтересовался, кто обнаружил Арабеллу.
233
— Сильвия Кедж. Она пришла поработать под мою диктовку, а я
ехал из Лондона и задержался, приехал на пять минут позже нее. Она
успела вызвать по телефону Селию Кэлтроп, чтобы та срезала Арабел¬
лу, самой ей было не достать. Естественно, они обе встретили меня
страшно расстроенные, Сильвию даже затошнило. Нам пришлось под¬
катить ее кресло к кухонной раковине, и ее вырвало прямо на мою
немытую посуду. Но не буду распространяться о моих переживаниях.
Хотя я думал, вам известно все в подробностях, я же просил мисс
Далглиш написать вам, может быть, вы смогли бы приехать и доказать,
что это дело рук Сетона. От местной полиции невозможно было добить¬
ся проку. Подумайте, какой бы поднялся шум и крик, если бы это был
человек. Например, Сетон. Просто смешно. Я совсем не так сентимен¬
тален, чтобы считать, будто люди важнее, чем другие формы жизни. И
вообще нас слишком много, и редко кто из нас умеет радоваться жизни
и радовать других. К тому же мы безобразны. Да. Мы уроды. Вы знали
Арабеллу, Адам. Ведь это такая красота! Смотришь, душа радуется.
Жизнь наполняется смыслом.
Далглишу претили подобные словеса, но он высказался с надлежа¬
щей похвалой о кошке Арабелле, которая действительно была красави¬
ца и сама это прекрасно сознавала. Его тетя Джейн писала ему в свое
время об этом происшествии, естественно не упомянув о просьбе Джа¬
стина Брайса, чтобы он приехал и занялся расследованием. О том, что
никаких улик против Сетона не было, он сейчас Брайсу напоминать
не стал. Было много злобы, вражды и подозрений, но минимух< разум¬
ного анализа. Впрочем, возвращаться к расследованию этой истории
сейчас он был совершенно не склонен. Выманив Брайса из кухни об¬
ратно в комнату, он снова задал ему вопрос, как умерла Дороти Сетон.
— Дороти? Она уехала на осень отдыхать в Ле-Туке с Алисой
Керрисон. К этому времени отношения у них с Сетоном совсем разла¬
дились. Она вообще без Алисы шагу ступить не могла, а Сетон, навер¬
но, тоже считал, что пусть при ней кто-то будет для присмотра. Одна
неделя прошла, и Сетону стало ясно, что жить с ней он больше не в
силах. Он написал, что хочет разъехаться. Точно, что там в письме
было, никто не знает, но Алиса Керрисон присутствовала при том, как
Дороти его вскрыла, и она показала на предварительном разбиратель¬
стве, что миссис Сетон сразу ужасно расстроилась и велела немедленно
собираться домой. Сетон писал то письмо в «Клубе мертвецов», они
вернулись в пустой дом. По словам Алисы, Дороти держалась вполне
нормально, спокойно и даже бодрее обычного. Алиса принялась готовить
ужин, а Дороти что-то писала за своим столом. Потом поднялась и
сказала, что пойдет прогуляться по пляжу, хочет посмотреть луну на
волнах. Она добрела до того места, куда выходит Кожевенный проулок,
234
разделась донага, аккуратно сложила одежду, придавила камнем и вош¬
ла в воду. Тело нашли только через неделю. Что это самоубийство, не
было сомнений, под камнем она положила записку, что никому не
нужна, ни себе, ни другим, она в этом убедилась и решила покончить
с собой.
— А что сталось с письмом от Сетона?
— Его не нашли. Среди вещей Дороти его не было, и Алиса не ви¬
дела, чтобы она его уничтожила. Но Сетон не скрывал его содержания.
Он очень сожалеет, он хотел сделать как лучше. Так продолжаться боль¬
ше не могло. Я только через два года понял, до чего его довела жизнь
с Дороти, — когда посмотрел его пьесу. Там изображается брак с пси¬
хопаткой, только убивает себя муж, а не жена. Естественно, Сетон хотел
фигурировать в главной роли. Не в прямом смысле, конечно. Хотя мог
бы сыграть сам себя и на подмостках. Уж наверно, вышло бы не хуже,
чем у бедняги Барри. Но актеров винить нельзя. Это такая плохая пьеса,
Адам! Притом что написана очень искренне и с большой болью.
— Вы присутствовали на премьере?
— Сидел в третьем ряду партера, в самой середине, мой милый. И
не знал, куда деваться от неловкости. А Сетон в ложе. И с ним —
Селия. Дама, надо признать, достойная кавалера, он мог гордиться: свер¬
ху до пояса практически никакой одежды и обвешана побрякушками,
как рождественская елка. Может быть, Сетон хотел, чтобы ее сочли его
любовницей? Мне кажется, наш Морис любил строить из себя проказ¬
ника. Вы себе не представляете, мой милый, это зрелище — просто
очередная королевская чета в изгнании. У Сетона была даже какая-то
медаль в петлице, кажется, за службу в местной береговой охране. Я
сидел с Полом Маркемом, он так тонко воспринимает искусство, он
заливался слезами к концу первого акта. И, по меньшей мере, треть
публики, надо признать, тоже, но они, я думаю, просто от смеха. Мы
удалились в первом же антракте и остаток вечера пили в ресторане
«Молони». Я готов терпеть всякие страдания, при условии, что они —
чужие, но публичная казнь — это все же слишком. А Селия мужест¬
венно досидела до конца. У них даже потом был банкет в «Айви-клубе».
Вспоминая этот спектакль, я говорю: о Арабелла, ты отмщена!
— А рецензия Лэтема, как я слышал, была из разряда самых зубо¬
дробительных? Как вам кажется, в его нападках не было ничего лич¬
ного?
— Да нет, я бы не сказал. — Брайс смотрел на Далглиша больши¬
ми, младенчески невинными глазами, но Адам знал, что за ними скры¬
вается интеллект, к которому он питал глубокое уважение. — Оливер
совершенно не выносит плохую литературу и плохую актерскую игру,
а когда они сочетаются, он просто звереет. Так что если бы это Оливера
235
нашли мертвым с обрубленными кистями, можно было бы понять. Чуть
не любая из нынешних подержанных красоток без среднего образова¬
ния, которые шныряют по Лондону и воображают себя актрисами, с
радостью бы с ним рассчиталась таким образом, если бы умишка хва¬
тило.
— Но Лэтем был знаком с Дороти Сетон?
— Право, Адам, ну что вы так: знаком, знаком. Чересчур примитив¬
но, мой милый. Разумеется, был. Здесь все с ней были знакомы. У нее
была привычка ни с того ни с сего вдруг заявляться в гости. Иногда
в трезвом виде, иногда нет, но так или иначе, это неудобно.
— Они с Лэтемом не были любовниками? — в лоб спросил Далглиш
Брайса. Тот, как и следовало ожидать, не был ни шокирован, ни удивлен.
Закоренелый сплетник, он питал неутомимый интерес к людям и, ко¬
нечно, сам задавался аналогичным вопросом, когда видел, что знакомые
мужчина и женщина проявляют склонность к общению друг с другом.
— Селия утверждала, что да, но чего же от нее еще ожидать? Бед¬
няжка, она не в состоянии себе представить никаких других отношений
между гетеросексуальным мужчиной и миловидной женщиной. И в при¬
менении к Лэтему это, по всей видимости, справедливо. Трудно осудить
Дороти, запертую в стеклянном доме с Сетоном. Ведь это такая скука!
И у кого бы она ни искала утешения — ее право, лишь бы не у меня.
— Но вы не думаете, что Лэтем был к ней по-настоящему привязан?
— Не знаю. Едва ли. Бедный Оливер страдает от отвращения к
самому себе. Преследует женщину, а когда она влюбляется, начинает
ее презирать за неразборчивость. Бедняги они все, зря стараются. Уто¬
мительно, должно быть, плохо к себе относиться. А вот я, слава Богу,
нахожу себя обаятельным.
Его обаяние уже переставало действовать на Далглиша. Он взгля¬
нул на часы — без четверти час! — объявил, что его ждет обед, и
собрался уходить.
— Но вы же хотели взглянуть на фотографию Дороти. Где-то она
у »меня* есть. Даст вам представление о ее прелестной наружности.
Брайс поднял крышку бюро и стал рыться в пачках бумаг. На
взгляд Далглиша, дело выглядело безнадежно. Но в хаосе у Брайса,
по-видимому, была своя система, ибо не прошло и минуты, как он
нашел, что искал. И поднес снимок Далглишу.
— Снимала Сильвия Кедж как-то в июле, когда мы устроили пик¬
ник на пляже. Она вообще увлекается фотографией.
Снимок был, конечно, любительский, групповой, на фоне яхты «Чом¬
га». Вся компания: Морис и Дигби Сетоны; Селия Кэлтроп с букой
девочкой, в которой можно было узнать Лиз Марли; Оливер Лэтем и
сам Брайс. Дороти Сетон в купальном костюме стояла, облокотись о
236
корпус яхты, и с улыбкой смотрела в объектив. Отпечатанный вполне
четко, снимок, однако, мало что сказал Далглишу. Женщина как жен¬
щина, довольно хорошенькая, с неплохой фигурой, умеющая принять
выигрышную позу. Только и всего. Брайс заглянул ему через плечо. И
словно заново убедившись в коварстве времени и предательстве памяти,
грустно сказал:
— Надо же... Это совсем не дает о ней представления... Я думал, он
гораздо лучше...
Брайс проводил его до ворот. В то время как Далглиш прощался,
по улице, переваливаясь, как рыдван, подъехала автомашина-универсал
и с ходу остановилась. Из нее выскочила крупная темноволосая жен¬
щина с мускулистыми ногами в белых носочках и детских сандалиях,
и ее появление Брайс приветствовал радостными возгласами:
— Миссис Бейн-Портер! Неужели вы их привезли? Правда? Как это
бесконечно мило с вашей стороны!
Густой аристократический дамский бас миссис Бейн-Портер, натре¬
нированный наводить страх на низшие сословия в империи и разно¬
ситься по хоккейному полю сквозь завыванье вьюг, отчетливо прогудел,
сотрясая барабанные перепонки Далглиша:
— Вчера я получила ваше письмо и подумала, что надо рискнуть.
Привезла вам троих самых хороших из помета. В домашней обстановке
выбирать всегда вернее. И для них тоже лучше.
Была открыта задняя дверца машины, и миссис Бейн-Портер с по¬
мощью Брайса осторожно достала три кошачьи корзинки, из которых
немедленно раздались трехголосые завывания контрапунктом к басу
миссис Бейн-Портер и радостному фальцету Брайса. Вокальный ан¬
самбль скрылся в дверях дома, а Далглиш в задумчивости побрел на
встречу со своим обедом. Маленькая деталь, может быть, пустячная, а
может, очень многозначительная: если миссис Бейн-Портер получила
от Джастина Брайса письмо в четверг, значит, оно было отправлено
самое позднее в среду. Л это означает, что в среду Брайс либо решил
бросить вызов кошкоубийце Сетону, либо же знал, что опасности уже
больше не существует.
13
В пятницу после обеда все подозреваемые, кто пешком, кто на маши¬
не, прибыли или были доставлены в маленькую гостиницу на окраине
Данвича, в которой расположился Реклесс со своими сотрудниками, и
там с них были официально сняты показания. В Монксмире всегда счи¬
тали, что «Зеленый человечек» предназначен для обслуживания местных
237
жителей, что он — своего рода местный хлуб, и то, что инспектор сделал
его своим штабом, вызвало с их стороны осуждение, нарекания: все-таки
это бестактно, и вообще человек о других не думает. Особенно негодовала
Селия Кэлтроп, всех реже там бывавшая. Просто безобразие, что Джордж
Прайк согласился предоставить «Зеленого человечка» для таких небла¬
говидных целей. Нет, она лично больше не сможет покупать у него херес,
ведь при каждом глотке на ум будет приходить инспектор Реклесс, и
посещение бара повлечет за собой душевные травмы. Лэтем и Брайс тоже
не одобряли Рек лесса. Он с первого взгляда им не понравился, и теперь,
присмотревшись получше, они только укрепились в своей неприязни.
Возможно, как предположил Брайс, на их отношение повлияло близкое
знакомство с несравненным инспектором Бриггсом, идеальным сыщиком
из романов Сетона. Рядом с ним реальный Реклесс совершенно не смот¬
релся. Бриггс, или Бриггси, как его иногда надменно-панибратски име¬
нует в книгах его милость высокородный Мартин Керрадерс, обладает
одним важным достоинством, которого нет у Реклесса: он знает свое ме¬
сто. Он хоть и занимает в Скотленд-Ярде важную должность, однако
всегда готов играть вторую скрипку при Керрадерсе и мало того, что не
против вмешательства высокородного Мартина в следствие, но даже сам
его приглашает, когда требуется его авторитетное мнение. А так как тот
является неоспоримым авторитетом по части вина, женщин, геральдики,
помещичьих родов, экзотических ядов и некоторых подробностей творче¬
ства малоизвестных поэтов-елизаветинцев, его мнение очень часто ока¬
зывалось незаменимым. Инспектор Бриггс, ворчал Брайс, не выживает
людей из их любимых кабаков и не смотрит на них в упор черными,
сумрачными глазами, словно слышит из того, что ему говорится, дай Бог
половину, да и тому не верит. И не обращается с писателями как с
обыкновенными смертными, разве что умеющими сочинить себе алиби
позаковыристее. У инспектора Бриггса подозреваемые, если им и прихо¬
дится давать официальные показания, могут делать это в удобной обста¬
новке у себя дома, а полицейские чины им подобострастно
прислуживают, и тут же находится Керрадерс, всегда готовый тактично
одернуть Бриггса, если тот все-таки зарвется.
Они являлись к Реклессу поодиночке, стараясь меньше попадаться
друг другу на глаза; если в четверг разговор шел в открытую, прямой,
то теперь в их поведении появилась некоторая настороженность. За сут¬
ки хватило времени собраться с мыслями, и смерть Сетона воспринима¬
лась уже не как причудливое вторжение литературного вымысла в
реальность, а как обескураживающий, но бесспорный факт. Поневоле на¬
прашивались кое-какие неприятные выводы. Последний раз живым Се¬
тона видели в Лондоне, однако его изуродованный труп спущен на воду
в Монксмире. Чтобы в этом убедиться, не требовалось сложных расчетов,
238
лоции и данных о силе и направлении ветра, скорости прилива и отлива.
Сам Сетон, возможно, погиб в Лондоне во время одной из своих экскур¬
сий в криминальный мир «за материалом», но подделанная рукопись,
отрубленные руки, телефонные звонки в «Сетон-хаус» имели скорее ме¬
стную окраску. Селия Кэлтроп страстно поддерживала гипотезу о шайке
лондонских злодеев, но даже и она затруднилась мало-мальски убеди¬
тельно объяснить, откуда преступники узнали место стоянки «Чомги» и
зачем им было привозить труп в Суффолк. «Чтобы навести подозрение
на нас» — единственное, что она могла сказать, но это, по всеобщему
мнению, влекло за собой больше вопросов, чем предлагало ответов.
Дав показания, они начали усиленно перезваниваться. Осторожно —
а то вдруг все-таки подслушивают? — обменивались разрозненными
сведениями, слухами, догадками, которые, будучи сопоставлены, могли
бы дать общее представление о происходящем. Видеться друг с другом
они сейчас опасались, чтобы не услышать и тем более не брякнуть
лишнего. Но очень хотелось знать новости.
В «Пентландсе» на звонки всякий раз вежливо и скупо отвечала не¬
умолимая Джейн Далглиш. Прямо попросить к телефону Адама и тем
выдать себя с потрохами никто не отваживался, кроме Селии Кэлтроп,
однако и она ничего не добилась и предпочитала думать, что ему просто
нечего им сообщить. Но между собой они все время переговаривались,
ища повод облегчить душу и узнать что-нибудь новенькое и раз от разу
все больше теряя бдительность. Обрывочные сведения, часто искажаемые
при передаче и нередко подменяющие действительное желаемым, давали
вместе весьма неполную и невразумительную картину. Все подозревае¬
мые твердо придерживались своих первоначальных показаний, и ничье
алиби на вечер вторника пока не было опровергнуто расследованием.
Дама Лэтема действительно с готовностью подтвердила его алиби, но по¬
скольку Реклесс вообще помалкивал, а Лэтех< отмалчивался из сообра¬
жений рыцарства, имени ее, несмотря на общее любопытство, суждено
было, похоже, так и остаться неизвестным. Когда обнаружилось, что Эли¬
за Марли, по ее собственному признанию, со вторника на среду ночевала
в Лондоне, все пришли в радостное возбуждение, тем более что Селия
всем назойливо и неубедительно объясняла, что ее племяннице срочно
понадобилось посетить Лондонскую библиотеку. Как заметил Брайс в
разговоре с Лэтемом, другое дело — если бы девочка училась в каком-
нибудь из новых муниципальных университетов, но в Кембридже, по¬
мнится ему, чего-чего, а уж книг всегда хватало. У Брайса и у Лэтема
полиция произвела тщательный осмотр автомобилей, но ни тот, ни другой
особенно не протестовали, и в Монксмире пришли к выводу, что, значит,
им нечего скрывать. Еще говорили, доктор Форбс-Денби в присутствии
Брайса отбрил по телефону инспектора Рек лесса, заявив ему, что никого
239
не касается, звонил ему его пациент или нет, это врачебная тайна. И
только когда Брайс почти впал в истерику, умоляя ответить, тот удосто¬
верил, что да, действительно, такое обращение по телефону имело место.
Сообщение Селии, что это она подсказала Морису мысль про плывущего
по морю мертвеца, получило подтверждение от одного старого уолберс-
викского рыбака, который явился к Реклессу с рассказом о том, что ми¬
стер Сетон не так давно справлялся у него, куда вынесет приливох« лодку
с мертвым телом, если пустить ее в море с монксмирского пляжа. Но
так как это показание Селии никто не подвергал сомнению, рассказ ры¬
бака особого интереса не вызвал. Поскольку все дружно желали, чтобы
возобладала версия о «лондонской шайке злодеев», самое огорчительное
было то, что никто, кроме Брайса, не видел в среду в Монксмире никого
посторонних. Он вышел в восьмом часу вечера во двор принести дров из
сарая, и в это время в проулок с шоссе с ревом въехал мотоцикл и стал
разворачиваться у самой его калитки. Для Джастина мотоциклы — это
ужасно, шум был немыслимый, и он возмущенно закричал на парня, а
тот в отместку несколько раз проехался туда-сюда у него перед домом,
сопровождая катание, как выразился Брайс, неприличными жестами. А
потом издал на прощание истошный гудок и умчался. Отношение Ре-
клесса к этому свидетельству неизвестно, хотя факт, что он спросил у
Брайса, как выглядел мотоциклист, и, наверно, занес бы описание в про¬
токол, сумей Брайс ему вразумительно ответить. Но мотоциклист был
весь в черной коже, на голове шлем и защитные очки, и Брайс сказал
только, что тот, по-видимому, был молод и безусловно дурно воспитан.
Селия не сомневалась, что это — член шайки. Иначе что бы ему пона¬
добилось в Монксмире?
В субботу к полудню слухи разрослись и приумножились. Дигби
получил в наследство сто тысяч, двести тысяч, полмиллиона; сообщение
о вскрытии задерживается, так как доктор Сиднем никак не определит
причину смерти; Сетон утонул, его задушили, отравили, он истек
кровью, умер от удушья; Форбс-Денби заверил Реклесса, что Сетон мог
бы еще прожить добрых лет двадцать; что у Сетона сердце могло
остановиться в любую минуту; Адам Далглиш с инспектором Реклессом
не разговаривают; Реклесс готов арестовать Джейн Далглиш, ему только
мотива не хватает; Сильвия Кедж капризничает и отказывается принять
от Дигби 300 фунтов наследства; Реклесс со своими подручными явился
в пятницу поздно вечером в «Настоятельские палаты», их видели с
фонариками на спуске к пляжу; предварительное разбирательство со¬
стоится в среду в половине третьего. Разночтений не было только по
последнему пункту. Предварительное разбирательство действительно
было назначено на среду. На него вызывались Дигби Сетон и Сильвия
Кедж. Остальные, получив право выбора, сомневались, как будет вос¬
240
принято их присутствие, не возбудит ли излишнего любопытства, или,
наоборот, развеет подозрения, или просто элементарное благоразумие
требует, чтобы они явились из уважения к памяти усопшего.
Утром в субботу стало известно, что инспектор Реклесс ночью вы¬
ехал на машине из Монксмира в Лондон и ожидается обратно только
в воскресенье. Цель его поездки — проверить лондонские алиби, а так¬
же ознакомиться с «Клубом мертвецов». Что он выделил на это всего
сутки, никого не удивило, он, похоже, уже четко представлял себе, что
ищет. Но даже и краткое его отсутствие было облегчением. Словно
туман развеялся над Монксмирским мысом. Сумрачный, молчаливый
разоблачитель уехал, и стало легче дышать. Но после себя он оставил
в сердцах тревогу, и она требовала действий. Все вдруг устремились
прочь из Монксмира. Даже Джейн Далглиш с племянником, испыты¬
вавших воздействие Реклесса в меньшей степени, чем остальные, рано
утром видели у моря — они шагали в сторону Сайзуэлла, обвешанные
этюдниками, биноклями и рюкзаками, и было очевидно, что до наступ¬
ления темноты им не обернуться. Вскоре после этого выехал Лэтем; его
«ягуар» пронесся мимо «Дома с розмарином» на скорости шестьдесят
пять миль в час, и Селия имела повод колко заметить, что Оливер
предпринимает очередную попытку сломать себе шею. Она и Элиза
собрались взять с собой Сильвию Кедж и устроить пикник под Олдборо,
но Элиза в последнюю минуту передумала и отправилась одна пешком
в сторону Уолберсвика. Какие планы были у Диг€и Сетона, никто не
знал, но когда мисс Кэлтроп позвонила в «Сетон-хаус», чтобы зазвать
его с ними на пикник, телефон не ответил. Брайс объявил во всеуслы¬
шание, что поедет на распродажу в одну усадьбу под Саксмандемом,
где надеется приобрести фарфор ХУП века. В половине девятого он
уже был далеко, и Монксмир остался в распоряжении приезжих, кото¬
рые прибывали по одному и по двое в течение дня, оставляли машины
в проулке за «Домом кожевника» и разбредались по холмам, да редких
пеших туристов из Данвича или Уолберсвика, шагающих через дюны
по направлению к птичьему заповеднику.
Но Реклесс, должно быть, возвратился еще в субботу, потому что,
когда рассвело, его машина опять стояла у «Зеленого человечка», а в
начале десятого сержант Кортни уже обзванивал всех подозреваемых,
приглашая прибыть в гостиницу. Тон у него при этом был безупречно
вежливый, но ни у кого не возникло ложного впечатления, что будто
бы можно явиться, а можно — нет, как захочешь. Впрочем, выполнять
приказ никто не торопился, и все, по молчаливому уговору, прибывали
порознь. Сильвию Кедж доставил, как и в предыдущие разы, сержант
Кортни в полицейской машине. Вообще Сильвия от всего этого явно
получала удовольствие.
241
В гостинице «Зеленый человечек» их ждала портативная пишущая
машинка Мориса Сетона. Она стояла на отдельном дубовом столике в
баре, низенькая, поблескивающая металлическими частями, словно вы¬
шла из рук специалистов по отпечаткам пальцев и экспертов по ма¬
шинам новее, чем была. И казалась в одно и то же время заурядной
и жуткой, безвредной и убийственной. Из всего имущества, оставшегося
от Сетона, это была, пожалуй, самая его близкая, личная вещь. Глядя
на блестящие клавиши, невозможно было не подумать с содроганием о
кровавых обрубках его рук, не задаться вопросом, куда делись отнятые
кисти. Зачем их всех пригласили, догадаться было нетрудно. Каждому
было предложено напечатать два прозаических отрывка: про то, как
Керрадерс посещает ночной клуб и как по морю в лодке плывет мер¬
твец без рук.
Сержант Кортни, проводивший следственный эксперимент, чувство¬
вал себя исследователем человеческой природы, наблюдения за реакци¬
ями испытуемых давали ему очень богатый материал. Сильвия Кедж
довольно долго устраивалась за машинкой, а когда приступила к делу,
ее сильные, костлявые мужские пальцы молниеносно запрыгали по кла¬
вишам, и чуть не мгновенно появились на свет оба отрывка, четко и
красиво перепечатанные без единой помарки. Отличная работа всегда
внушает уважение, и сержант Кортни смотрел на перепечатанный
Сильвией текст почтительно и немо. Мисс Далглиш, появившаяся в
«Зеленом человечке» на двадцать минут позже, неожиданно оказалась
вполне умелой машинисткой. Когда-то ей приходилось перепечатывать
проповеди отца и расписание служб, и она овладела этим искусством
с помощью самоучителя. Она печатала, как полагается, всеми пятью
пальцами, но не быстро и, в отличие от мисс Кедж, не поднимая глаз
от клавиш. Мисс Кэлтроп посмотрела на машинку так, будто впервые
видит подобное приспособление, объявила, что печатать не умеет — она
работает с диктофоном — и не понимает, зачем ей попусту терять
время. Когда же ее все-таки удалось уговорить, провозилась полчаса,
результатом чего явились две никуда не годно напечатанные страницы,
и она протянула их сержанту с видом отмщенной страдалицы. А сер¬
жант Кортни, глядя на ее длинные ногти, дивился, что она вообще все
же как-то ударяла по клавишам. Брайс не сразу приступил к работе,
но печатал быстро и правильно, хотя и отпускал попутно язвительные
замечания о стилистических достоинствах этой прозы. Хмурый Лэтем
оказался мастером не хуже мисс Кедж, только стрекот стоял. Мисс
Марли предупредила, что машинописью не владеет, но согласна попро¬
бовать. Отказавшись от помощи сержанта, она минут пять присматри¬
валась, соображала что и как, а потом взялась за дело и напряженно,
слово за словом, перепечатала весь текст. Вышло неплохо, и сержант
242
Кортни мысленно аттестовал ее как вполне толкового работника, воп¬
реки мнению родной тетки, оценивавшей ее способности на «посредст¬
венно». У Дигби вообще ничего не получалось, и заподозрить в этом
притворство было невозможно. В конце концов, ко взаимному облегче¬
нию, сержант его от дальнейших попыток освободил. Как и следовало
ожидать, все пробы, в токе числе и не состоявшееся произведение Дигби,
вышли совершенно непохожими на выданные образцы. Да и удивитель¬
но было бы, если бы оказалось иначе, так считал сержант Кортни, он
был убежден, что второй отрывок, а может быть, и первый напечатаны
лично Морисом Сетоном. Правда, последнее слово было не за ним.
Пробы предназначались теперь к отсылке эксперту, который должен
был провести более тщательное сопоставление. Этого сержант подозре¬
ваемым не сообщил. Впрочем, их и незачем было просвещать: даром,
что ли, они читали романы Мориса Сетона?
Прежде чем жители писательского поселка уехали из «Зеленого че¬
ловечка», у них сняли отпечатки пальцев. Мисс Кэлтроп, когда очередь
дошла до нее, выразила глубокое возмущение. И в первый раз пожалела,
что поскупилась пригласить своего адвоката. Зато она щедро поминала
его звания и фамилию, а также фамилии местного члена парламента и
начальника полиции. Но сержант Кортни так старался ее успокоить, так
очевидно нуждался в ее помощи и был любезен, не сравнить с грубияном
инспектором, что она в конце концов все же сменила гнев на милость и
согласилась. «Старая дура, — думал сержант, нажимая по очереди на
ее толстые пальцы. — Если и остальные будут так артачиться, я тут
провожусь с ними до самого возвращения шефа».
Но остальные вообще не артачились. Дигби Сетон плоско шутил,
норовя спрятать нервозность за преувеличенным интересом ко всей этой
процедуре. Элиза Марли подчинилась молча, а Джейн Далглиш явно
думала о другом. Всех больше недоволен был Брайс. Ему чудилось
что-то непоправимо жуткое в этом акте отдачи в посторонние руки
знака уникальности собственной личности. Недаром же первобытные
люди так заботились, чтобы ни один их волос не достался врагу. С
брезгливой гримасой он прижимал к листу палец за пальцем и чувст¬
вовал при этом, что жертвует собой.
Оливер Лэтем тыкал пальцем в чернильную подушечку, словно в
глаз проклятому Реклессу. А подняв голову, и вправду увидел перед
собой инспектора, который неслышно вошел и наблюдал за ним. Сер¬
жант Кортни вскочил. Реклесс сказал:
— Добрый вечер, сэр. Эго всего лишь формальность.
— Благодарю. Осведомлен. Сержант произнес для моего успокоения
все, что в таких случаях полагается. Хотелось бы знать, до чего вам
удалось докопаться в городе. Надеюсь, не без приятности провели время,
243
допрашивая мою, как вы тут выражаетесь, «знакомую»? И швейцара в
доме, где я живу в Лондоне? Дан к ом, надо надеяться, был готов к
сотрудничеству?
— Да, сэр. Все шли мне навстречу, благодарю вас.
— Не сомневаюсь. Даже с радостью. Жизнь в Лондоне сейчас спо¬
койная, скучноватая. А тут такое развлечение благодаря мне, есть о
чем посудачить. Ну а поскольку мы все так открыты к сотрудничеству
с вами, может быть, и вы нам слегка откроетесь? Или есть какие-то
возражения против того, чтобы я знал, как именно умер Сетон?
— Ни малейших, сэр, — в свое время. Мы пока еще не получили
заключение медэксперта.
— Вот как? Медленно он у вас работает.
— Напротив, сэр, доктор Сиднем работает очень быстро. Но надо
еще сделать некоторые анализы. Случай не вполне очевидный.
— Мягко выражаясь, — кивнул Лэтем.
Он вынул носовой платок и стал тщательно обтирать и без того
чистые кончики пальцев. Наблюдая за ним, инспектор негромко сказал:
— Если вам так не терпится, мистер Лэтем, могли бы поспрашивать
знакомых. Вы ведь не хуже меня знаете, что кому-то в Монксмире
точно известно, как именно умер Морис Сетон.
14
Дигби Сетон после смерти брата зачастил в «Дом с розмарином».
Он там обедал и ужинал, а «воксхолл» дожидался его на травянистой
обочине перед домом, вызывая пересуды соседей. Что Селия будет по¬
ощрять визиты богатого мужчины, тут вопросов не было, но вот чего
надо ему, об этом приходилось гадать. Что он прельстился чарами
хмурой, неприветливой Элизы или даже что просто избрал ее в каче¬
стве средства для овладения капиталом Мориса, таких предположений
все же никто не выдвигал. Преобладающее мнение было, что он пред¬
почитает есть домашнюю стряпню Селии — хотя стряпуха из нее ни¬
какая, — чех< дважды в день кататься в Саутуолд или готовить себе
самому. И еще — что он прячется от Сильвии Кедж. Со времени
убийства от этой девушки в «Сетон-хаусе» совсем не стало житья, она
появлялась там снова и снова с упорством профессиональной плакаль¬
щицы, которой забыли уплатить за участие в похоронной процессии.
Все безумное тщание, прежде отдаваемое работе Мориса, она теперь
обратила на его дом: убирала, мыла, чистила, пересчитывала белье и
перебиралась на костылях из комнаты в комнату с влажной тряпкой
в руке, словно с минуты на минуту может вернуться хозяин и провести
244
для проверки пальцем по подоконнику. Это жутко действует на нервы,
жаловался Дигби Элизе Марли. Ему вообще никогда не нравился «Се-
тон-хауо — вроде бы современный, светлый дом, а угнетает, что-то в
нем есть зловещее. Да еще из любого закоулка или чулана на тебя
могут сверкнуть два черных глаза, будто два тлеющих угля, — ну
прямо кажется, что участвуешь в греческой трагедии и за сценой ждут
своего выхода бешеные евмениды.
Последняя фигура речи привлекла внимание Элизы, так как выхо¬
дило, что Дигби вовсе не такой толстокожий остолоп, каким считался.
Он ее по-прежнему нисколько не волновал как мужчина, но слегка за¬
интересовал после этого, даже, пожалуй, заинтриговал. Просто удиви¬
тельно, как меняет человека обладание двумястами тысячами фунтов.
На нем лежала уже легкая патина успеха, самоуверенности и самодо¬
вольства, неизменно рождаемых в человеке властью или богатством. Пе¬
ренесенная ею болезнь оставила после себя слабость и подавленное
состояние духа. В таком настроении, когда и не работается, и безделье
раздражает, радуешься всякому обществу. Элиза, хоть и презирала тетку
за легкость, с какой та переменила мнение о Дигби и видела теперь в
нем уже не Морисова непутевого братца, а милейшего молодого челове¬
ка, — несмотря на все это, Элиза и сама начала подумывать, что, пожа¬
луй, в Дигби Сетоне все-таки что-то есть. Что-то, но не бог весть что.
Он не принял приглашения мисс Кэлтроп к воскресному ужину,
но в начале десятого вдруг объявился и уходить явно не спешил. Было
уже почти одиннадцать, а он все сидел за пианино, крутился то вправо,
то влево на вертящемся табурете и наигрывал обрывки каких-то мело¬
дий своего и чужого сочинения. Элиза забралась с ногами в кресло у
камина, смотрела, слушала, и ей было хорошо. Дигби прилично играл.
Таланта настоящего у него, конечно, не было, но когда он, вопреки
обыкновению, старался, выходило довольно приятно. Морис, припомни¬
лось ей, одно время даже поговаривал о том, чтобы выучить Дигби на
пианиста. Бедный Морис! Он тогда еще не оставил попыток доказать
самому себе, что у его единокровного брата и единственного родствен¬
ника есть хоть какие-то качества, достойные такого родства. Любыми
успехами Дигби, даже самыми скромными, когда, например, он выиграл
школьные соревнования по боксу, Морис хвастался словно величайшим
триумфом. Чтобы брат Мориса Сетона и не имел никаких талантов —
разве такое мыслимо? Да он и вправду был небесталанный. Однажды
один, по своим чертежам выстроил парусную лодку «Чомгу> и два
сезона увлеченно ходил под парусом. Но потом остыл. Впрочех«, спор¬
тивный азарт, проявленный Дигби Сетоном в этом деле и в общем-то
для него самого нехарактерный, совсем не отвечал запросах« Мориса с
его интеллектуальных« снобизмом. В конце концов Морис вынужден был
245
смириться, как смирилась и Селия Кэлтроп с тем, что ее племянница
нехороша собой и никогда в жизни не будет пользоваться успехом как
женщина. Элиза покосилась на свою увеличенную и раскрашенную
фотографию, разоблачавшую унизительные, смехотворные претензии
тетки. Ей на этом снимке одиннадцать лет — три года, как она оста¬
лась без родителей. Густые черные волосы закручены в идиотские кол¬
баски и перевиты лентой, белое платье из органди стянуто широким
розовым кушаком, и все это вульгарно и совершенно не к лицу такому
непривлекательному, насупленному ребенку. Естественно, что в ее кра¬
соте тетя разуверилась довольно быстро. Но на смену этому самообману
пришел другой: милочка Элиза, раз она не может быть хорошенькой,
должна быть умной. Теперь говорилось так: «Моя племянница, вы зна¬
ете, удивительно способная девушка. В Кембридже учится». Бедная тетя
Селия! С Элизиной стороны было бы нечестно отказывать ей в этом
маленьком интеллектуальном удовольствии, загребаемом чужими рука¬
ми. В конце концов деньги-то ее. Но Дигби Сетону Элиза сочувствует.
Они с ним оба в каком-то смысле жертвы давления чужой индивиду¬
альности, оба пользуются благами в награду за качества, которых не
имеют и никогда не будут иметь, оба не оправдали чьих-то расчетов.
Вдруг, неизвестно зачем, она спросила:
— Как, по-твоему, кто из нас убил твоего брата?
Он в это время делал попытку воспроизвести синкопированный мо¬
тивчик из нового лондонского мюзикла. Получалось не очень похоже
и чересчур громко. Чтобы она услышала, ему пришлось чуть ли не
проорать в ответ:
— Это ты мне скажи. Ты же у нас умная.
— Ну, не такая умная, как изображает тетя. Но хватает ума за¬
интересоваться: почему это ты именно мне позвонил и попросил встре¬
тить тебя в Саксмандеме? Вроде мы никогда особенно не дружили?
— А может, я решил подружиться. И потом, если я хотел доехать
на дармовщинку, кому же еще было звонить?
— Это верно. А также — если хотел заручиться свидетелем, что
приехал на поезде.
— Я и так могу доказать. Контролер меня запомнил. И в вагоне у
меня был интересный разговор с одним пожилым джентльменом, рас¬
суждали про распущенность современной молодежи. Тоже, наверно, ме¬
ня узнает. Так что я могу доказать свое алиби без твоей помощи,
крошка.
— Да, но где ты садился?
— На Ливерпул-стрит. Там была толкучка, так что вряд ли кто-ни¬
будь меня заметил, но пусть Реклесс попробует доказать, что меня там
не было. И вообще, откуда вдруг такие подозрения?
246
— Никаких подозрений. По-моему, ты не мог этого сделать.
— И на том спасибо. В полицейском участке «Уэст сентрал» тоже
так считают.
Элизу вдруг передернуло. Она взволнованно произнесла:
— Я думаю про его руки... Ужасно! Это такое злодейство? Понима¬
ешь? Тем более когда человек был писатель. Это страшное, осмысленное
надругательство. Не представляю себе, чтобы ты его так сильно нена¬
видел.
Он снял руки с клавиш и повернулся к ней лицом.
— Я его вообще не ненавидел. Черт возьми, Элиза! Разве я похож
на убийцу?
— Почем мне знать. Ты — единственный, у кого есть мотив На
целых двести тысяч мотива.
— Для этого еще нужно женой обзавестись. Ты как, не интересу¬
ешься вакансией?
— Нет, благодарю. Мне нравятся только такие мужчины, у которых
умственное развитие не ниже моего. По крайней мере. Мы друг другу
не подходим. Тебе для твоего клуба нужна шикарная блондинка, бюст
сорокового размера, золотое сердце не слишком высокой пробы и ум
наподобие счетной машины.
— Ну уж нет, — серьезно возразил он. — Что мне нужно для
моего клуба, это я сам знаю. И теперь, когда есть средства, смогу
купить. Мне нужен класс.
Дверь в кабинет приоткрылась. В щель просунула голову мисс Кэл-
троп, посмотрела на них растерянно. И сказала племяннице:
— Куда-то подевалась моя последняя пленка. Ты не видела?
Элиза только равнодушно пожала плечами, но Дигби вскочил и
стал искать по всей комнате, словно ожидая, что кассета сейчас мате¬
риализуется из воздуха и окажется на крышке пианино или среди
диванных подушек. Наблюдая его лихорадочные поиски, Элиза думала:
«Смотрите-ка, какие мы вдруг стали джентльмены. Что-то я не помню,
чтобы он раньше уделял тетечке сколько-то внимания. Интересно, что
за игру он затеял?» Поиски, естественно, ни к чему не привели, и
Дигби с милой, обезоруживающей улыбкой обратился к мисс Кэлтроп:
— Увы. Нигде не видно.
Селия, нетерпеливо дожидавшаяся конца этого представления, по¬
благодарила и, втянув голову обратно, ушла. Как только дверь закры¬
лась, Дигби заметил:
— Она мужественно отнеслась, верно?
— К чему?
— Как к чему? К Морисову завещанию. Ведь не будь меня, она бы
сейчас стала очень богатой-дамой.
247
Неужели он воображает, дурень, что они этого не понимают, что
такая простая мысль не приходила им в голову? Элиза покосилась на
Дигби, но поймала на его лице лукавое, довольное, даже злорадное
выражение. Не иначе как он что-то узнал про смерть Мориса, подума¬
лось ей, не просто же так он ухмыляется от удовольствия, что они
остались с носом, а ему привалила удача. Она уже готова была пре¬
достеречь его: ведь если он действительно что-то знает, тогда ему грозит
опасность. Такие дурни, стоит им наткнуться на какую-то часть правды,
тут же ее и ляпнут, вместо того чтобы держать язык за зубами. Но
она все-таки ничего не сказала, раздраженная его злорадной ухмылкой.
С чего это ей примерещилось? Вряд ли он мог что-то узнать. Ну а
если и узнал, пусть Дигби Сетон сам заботится о себе, как и все
остальные.
15
Трапеза в «Настоятельских палатах» подходила к концу. Далглиш
был приятно удивлен. Он ожидал сам не зная чего. То ли парадного
обеда из шести перемен на севрском фарфоре, то ли, наоборот, ореховых
котлеток на деревянных тарелках с последующим совместным мытьем
посуды А им подали очень вкусное цыплячье рагу, тушенное с пря¬
ностями, а потом салат и сыры. Красное бордо было дешевое и немного
терпкое, зато в изобилии, а Далглиш вовсе не разделял мнения винных
снобов, будто пить можно либо первоклассное вино, либо не пить ни¬
какого. И теперь он сидел ублаготворенный, почти счастливый и осо¬
ловелым взором обводил огромную комнату, в которой они совсем
терялись, сидя вчетвером посредине за простым дубовым столом.
Что дом принадлежал когда-то к монастырским строениям, было
видно невооруженным глазом. Эта комната, например, служила мона¬
хам трапезной. Похожа на гостиную в «Пентландсе», только во много
раз просторнее, прокопченные временем дубовые балки под потолком,
футах в двадцати, напоминали раскидистую древесную крону на чет¬
ком фоне неба, и лишь над самым столом колыхался шар матового
света от шести горящих свечей. И очаг был каменный, такой же, как
в «Пентландсе», но в увеличенном виде, он походил на небольшую
пещеру, внутри которой ровно, как угли, горели цельные бревна. Шесть
сводчатых окон, обращенных к морю, были сейчас закрыты ставнями,
но все-таки слышался рокот прибоя и по временам жалобно взвывал
ветер — собирался шторм.
Алиса Керрисон за столом сидела против Синклера — спокойная
полная женщина, сдержанная, уверенная в себе и в своем месте и
248
озабоченная, как казалось Далглишу, главным образом тем, чтобы ста¬
рый писатель побольше ел. Когда знакомились, у Далглиша возникло
чувство, что он ее уже знал раньше, и очень хорошо. Ему почти сразу
же стало ясно, откуда это ощущение: просто она была вылитая миссис
Ной из игрушечного ковчега, который стоял у него в детской. Те же
гладкие лоснящиеся волосы, словно намалеванные черной краской, рас¬
чесанные на прямой пробор и стянутые в узел на затылке. Та же
плотно сбитая фигура, перехваченная надвое в поясе, и лицо-шарик,
такое запомнившееся, с блестящими глазками-бусинками и румяными
щечками. Даже одета так же: в черное простое платье с длинными
рукавами, украшенное у ворота и манжет узкими полосками кружев.
Ее вид напомнил Далглишу детство, томительные воскресенья в роди¬
тельском священническом доме, как напоминали церковные колокола и
чистый запах шерстяного белья по утрам.
Она разливала кофе, а Далглиш смотрел на нее и старался понять,
какие между нею и Синклером отношения. Не разберешь. Она дер-
жалась с ним не как с гением, а он с ней — не как с прислугой.
Видно было, что ухаживать за ним ей нравится, но думает она это
спокойно и деловито и без избыточной почтительности, будто ничего
тут особенного нет. Порой, вдвоем внося очередное блюдо, как у них,
по-видимому, было заведено, или озабоченно переговариваясь о том,
когда и какое подавать виног они походили на заговорщиков. Интересно,
думал Далглиш, что побудило ее тогда, шесть лет назад, собрать по¬
житки и перебраться от Мориса Сетона к Синклеру? Алисе Керрисон,
надо полагать, известно о Сетоне и его жене больше кем кому бы то
ни было. А что ей еще известно? — вот вопрос.
Далглиш перевел взгляд на Синклера, сидевшего спиной к камину.
Знаменитый писатель оказался меньше ростом, чем представлялось по
фотографиям, но широкие плечи и длинные, чуть ли не обезьяньи руки
производили впечатление изрядной физической силы. Лицо огрубело и
слегка расплылось с возрастом, стало похоже на смазанный недодер¬
жанный снимок. Кожа свисала жирными складками, усталые глаза
запали так глубоко, что совсем спрятались под взъерошенными бровями,
но гордая посадка головы осталась, и пышная шапка белоснежных
волос, горевшая сейчас, как неопалимая купина, в отсветах каминного
огня, придавала Синклеру вид древнего бога Саваофа. Сколько ему лет?
Последний роман из его великой трилогии вышел в свет свыше трех
десятилетий назад а он и тогда уже был немолод. Для славы, которая
его окружает, три романа — не такой уж солидный фундамент. Селия
Кэлтроп, обозленная тем, что Синклер, несмотря на все ее старания,
отказывается принять участие в устраиваемом ею Монксмирском лите¬
ратурном фестивале, не дает ей позволения посвятить ему очередную
249
книжку и даже не приглашает к себе на чашку чаю, любила повторять,
что его слава раздута, величие писателя — не только в качестве, но
и в количестве. В последнем, пожалуй, Далглиш склонен был с ней
согласиться. И все же, открывая любой из томов трилогии, всякий раз
испытываешь изумление. Они стоят как три могучие скалы над урезом
моря, где столько литературных репутаций давно разрушилось, точно
песочные замки, размытые приливами и отливами литературной моды.
«Настоятельские палаты», в которых Синклер живет, рано или поздно
исчезнут, поглощенные морем, но имя его в литературе останется.
Далглиш был не настолько наивен, чтобы думать, будто великий
писатель непременно должен оказаться и первоклассным говоруном, и,
конечно, он не имел нахальства предполагать, что Синклер станет за¬
нимать его застольной беседой. Однако ужин прошел далеко не в мол¬
чании. Хозяин даже со знанием дела и вполне уважительно отозвался
в разговоре о двух стихотворных сборниках Далглиша, притом чувст¬
вовалось, что не из желания быть приятным. В нем была какая-то чисто
детская прямота и увлеченность. Исчерпав интересовавшую его тему,
он сразу же переходил к другой. Говорили, главным образом, о лите¬
ратуре, хотя собственные произведения Синклера, похоже, больше не
занимали, а любимым его легким чтением были детективы. К событиям
в мире он был совершенно равнодушен. «Люди, дорогой Далглиш, либо
вынуждены будут научиться любить друг друга, в сугубо практическом,
несентиментальном смысле этого слова, либо кончат самоуничтожением.
Повлиять на исход в ту или иную сторону давно уже не в моей
власти». Но при всем том сказать, что он изверился, впал в безнадеж¬
ность, Далглиш бы не мог. Он отошел от мира, но не с отвращением
или отчаянием; просто человек достиг такой глубокой старости, когда
ему стало все равно.
Сейчас он разговаривал с Джейн Далглиш, они обсуждали вопрос,
будет ли в этом году шилоклювка садиться на гнездо. К этой теме, в
отличие от всех прочих, она относилась с самой упоенной серьезностью.
Далглиш смотрел через стол на свою тетку. На ней была темно-виш¬
невая блуза из тонкой шерстяной материи с закрытым горлом и узкими
рукавами на пуговках чуть не до локтя. Очень подходящий костюм для
выхода в гости на восточном побережье осенью, и она носила его с
небольшими изменениями, сколько Далглиш себя помнил. Но теперь,
вследствие необъяснимого хода вещей, так одеваться стало модным, и
к ее природной непринужденной элегантности добавился оттенок со¬
временного шика, что, по мнению Далглиша, никак к ней не шло. Она
сидела, подперев щеку левой ладонью. Ее длинные смуглые пальцы
были унизаны фамильными перстнями, которые она надевала только
по вечерам. В рубинах и брильянтах вспыхивали от огня свечей раз¬
250
ноцветные искры. Теперь разговор перешел на человеческий череп, ко¬
торый Синклер недавно подобрал на береговой отмели. Затонувшие
кладбища обыкновенно понемногу возвращают сгинувшие с ними ос¬
танки, после шторма люди, гуляя по пляжу, находят в песке то бер¬
цовую кость, то лопатку, выбеленные морем и хрупкие от древности.
Но целые черепа встречаются редко. Синклер рассуждал о возрасте
своей находки, причех! довольно здраво. Однако о другом мертвеце,
недавнем, до сих пор речь не заходила. Далглиш уже готов был при¬
знать, что неправильно объяснил себе полученное от Синклера пригла¬
шение. Похоже, хозяин дома вовсе не интересуется убийством Сетона.
Хотя все-таки трудно себе представить, чтобы ему просто вдруг пришла
охота познакомиться с племянником Джейн Далглиш. В это время Син¬
клер повернулся к нему и своим рокочущим голосом, растягивая слова,
спросил:
— Вас, я думаю, многие спрашивают, почему вы избрали профессию
следователя?
Далглиш сдержанно ответил:
— Из тех, кому бы я стал объяснять, немногие... Мне нравится эта
работа; она у меня сравнительно неплохо выходит; она удовлетворяет
мое любопытство и, по крайней мере, не наводит скуку.
— О да, скука! Ничего нет страшнее для писателя. Но, может быть,
это еще не все? Мне кажется, служба в полиции ограждает вас от
людей. Дает как бы профессиональный предлог для обособленности.
Полицейские — люди не такие, как все. К ним относятся, как и к
служителях! церкви: внешне дружески, а по существу с недоверием.
По-моему, вы принадлежите к тем, кому дорого одиночества
— Выходит, мы с вами в одинаковом положении, — отозвался Дал¬
глиш. — Моя крепость — моя работа, ваша — «Настоятельские палаты».
— Однако они не оградили меня сегодня, — сказал Синклер, — от
визита вашего коллеги инспектора Стенли Джеральда Реклесса. Рас¬
скажите об этох! мистеру Далглишу, Алиса.
Далглишу уже надоело открещиваться от Реклесса, но было инте¬
ресно, каким способох! Синклер выяснил полное имя инспектора. На¬
верное, простейших!: взял да спросил.
Алиса Керрисон сказала:
— Реклесс. Это не суффолкская фамилия. И вид. у него какой-то
больной. Язвенник, вернее всего. Слишком много работы, поди, и нервы».
Насчет язвы она, возможно, права, подумал Далглиш, недаром он
такой бледный, и глаза страдальческие, и глубокие борозды от носа к
уголкам рта. Алиса ровным голосом продолжала:
— Он явился сюда, чтобы спросить, не убили ли мы мистера Сетона.
— Надеюсь, вопросы он задавал тактично?
251
— Тактично, в меру своего разумения, — ответил Синклер. — Но
цель у него была именно такая. Я объяснил ему, что даже не был лично
знаком с Сетоном, правда, делал попытки читать его романы. Но у меня
он не бывал. Из того, что я больше не могу писать, вовсе не проистекает
обязанность общаться с теми, кто и никогда не был на это способен. К
счастью, мы с Алисой можем засвидетельствовать алиби друг друга и
на вторник вечером, и на среду вечером — ведь именно об этом времени,
насколько мы поняли, идет речь. Я сообщил инспектору, что ни она, ни
я не выходили из дому. Хотя не убежден, что он мне до конца поверил.
Кстати, Джейн, он интересовался, не одалживали ли вы нам топор. Из
чего я заключил, что вы, сами того не ведая, поставили орудие убийства.
Мы продемонстрировали инспектору два наших собственных топора, оба,
рад отметить, в исправном состоянии, и он мог лично убедиться, что их
никто не использовал для отсекновения рук у бедного Мориса Сетона.
Алиса Керрисон вдруг убежденно произнесла:
— Он был плохой человек, и правильно, что он умер. Но убийство
непростительно.
— А чем он был плохой? — немедленно спросил Далглиш.
Мог бы и не спрашивать. Было ясно, что рассказ Алисы Керрисон
ему так или иначе выслушать придется. Он чувствовал на себе заин¬
тересованный иронический взгляд Синклера. Значит, вот для чего его
пригласили. Не получить от него сведения хотел Синклер, а наобо¬
рот — сам ему кое-что сообщить. Алиса Керрисон взволнованно выпря¬
милась на стуле, лицо ее пошло пятнами, руки под столом были
стиснуты. Устремив на Далглиша сердитый и умоляющий взгляд сму¬
щенного ребенка, она забормотала:
— Какое письмо он ей написал! Плохое письмо, мистер Далглиш.
Он погубил ее. Все равно как если бы загнал в море и держал ее
голову под водой.
— Значит, вы читали это письмо?
— Не целиком. Она его мне протянула не подумав, но потом опом¬
нилась и забрала назад. Такое письмо ни одна женщина по своей воле
не дала бы прочесть другой. Там были такие вещи, что я в жизни
никому не смогу пересказать. Рада бы их позабыть, да никак. Он хотел
свести ее в могилу. Он ее убил.
Далглиш спросил:
— А вы уверены, что это он писал?
— Почерк был его, мистер Далглиш. Все пять листков исписаны его
рукой. Только ее имя сверху впечатано на машинке, и больше ничего.
Я почерк мистера Сетона знала хорошо.
Естественно, подумал Далглиш. А жена Сетона и того лучше. Зна¬
чит, Сетон сознательно довел жену до самоубийства? Если это правда,
252
здесь проявилась та же злобная жестокость — хотя и большего масш¬
таба, но одинаковой природы, — что и в убийстве кошки Брайса. Од¬
нако портрет расчетливого садиста выходил как бы слегка не в фокусе.
Далглиш встречался с Сетоном только два раза, но тот совсем не про¬
изводил впечатления чудовища. Чтобы этот педантичный, нервный ма¬
ленький человечек с большим самомнением, так безнадежно не
дотягивавший талантом до собственной славы, накопил в душе столь
мощный заряд ненависти, — что-то не верилось. Хотя не исключено,
что это неверие у него от зазнайства: возомнил себя великим диагно¬
стом зла. А ведь даже если не считать доктора Криппена, чья вина,
допустим, не доказана, все равно известно сколько угодно других нер¬
вных и неловких мужей, которые действовали вполне ловко, когда им
нужно было избавиться от жен. Разве он после двух встреч может
состязаться в понимании внутренней сущности этого человека с Алисой
Керрисон, знавшей его так близко? Тут имеется доказательство —
письмо, которое, между прочим, Сетон, чья переписка в машинописных
дубликатах аккуратно хранится в его доме, почему-то счел нужным
написать от руки...
Далглиш открыл было рот, чтобы спросить, что Дороти Сетон сде¬
лала с письмом, но тут раздался телефонный звонок. В тишине огром¬
ной, тускло освещенной комнаты он прозвучал пронзительно и
надсадно. Только теперь Далглиш осознал, что в глубине души думал,
будто в «Настоятельские палаты» вообще не проведено электричество.
Он стал искать глазами телефонный аппарат. Звон как будто бы ис¬
ходил от книжного шкафа в дальнем конце комнаты. Ни Синклер, ни
Алиса Керрисон и не подумали встать и ответить. Синклер объяснил:
— Не туда попали. Нах( не звонят. Мы держим телефон исключи¬
тельно на экстренный случай, наш номер даже в телефонной книге не
значится, — и самодовольно посмотрел в сторону надрывающегося ап¬
парата, словно радуясь его исправному состоянию.
Далглиш поднялся.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но могут звонить мне.
Он протянул руку и среди всевозможных безделушек на крышке
шкафа нащупал гладкую и прохладную телефонную трубку. Звон пре¬
кратился. Снова установилась тишина; казалось, что всем находящимся
в комнате слышен голос инспектора Реклесса:
— Мистер Далглиш? Я говорю из «Пентландс-коттеджа». Случилось
кое-что, о чем я хотел бы поставить вас в известность. Вы не могли
бы прямо сейчас прийти?
И добавил, так как Далглиш замялся:
— Я получил заключение медэкспертизы. Думаю, вам будет инте¬
ресно.
253
Он словно его заманивал. Но как бы то ни было, идти, конечно,
придется. Вежливый, ровный тон вызова его не обманывал. Если бы они
вместе расследовали одно преступление, тогда суперинтендант Далглиш
вызывал бы к себе инспектора Реклесса, а не наоборот. Но они не
расследуют вместе одно преступление. И если инспектор Реклесс же¬
лает допросить подозреваемое лицо — или пусть даже племянника
подозреваемого лица, — право выбора времени и места принадлежит
ему. Впрочем, небезынтересно было бы узнать, что он делает в «Пент-
ландсе»? Мисс Далглиш, собираясь в «Настоятельские палаты», дверь
дома, разумеется, оставила незапертой. В Монксмире вообще не принято
запирать дома, и вероятное убийство соседа не заставило его тетку
изменить свои привычки. Но чтобы Реклесс так запросто расположился
в отсутствие хозяйки в чужом доме, это на него не похоже.
Далглиш принес Синклеру извинения, каковые тот с готовностью
принял. Далглиш подозревал, что, не привыкший к иному обществу,
помимо общества Джейн Далглиш, тот рад был теперь, что их снова
остается трое. Для чего-то Синклеру было нужно, чтобы он выслушал
рассказ Алисы Керри сон, и теперь, когда дело сделано, старик отнесся
к уходу гостя с облегчением и удовольствием. Только напомнил, чтобы
Далглиш, уходя, захватил из прихожей свой фонарик, и обещал, что
они с Алисой проводят его тетю до дому, так что ему не нужно за
ней возвращаться. Джейн Далглиш выразила с этим полное согласие,
хотя с ее стороны, подумал Далглиш, это могло быть просто щепетиль¬
ностью. Реклесс позвал только его, и тетя не хотела быть нежеланной
гостьей в собственном доме.
Никем не провожаемый, Далглиш вышел за порог и погрузился в
непроглядную тьму, в которой глаз поначалу вообще ничего не разли¬
чал, кроме белесой садовой дорожки непосредственно под ногами. Потом
облака соскользнули с лица луны, и ночь обрела очертания, проступили
тени, полные тайны и пропитанные запахом моря. Далглиш шел и
думал о том, что в Лондоне человеку редко случается по-настоящему
ощутить ночь, ее разгоняют огни и суета человеческая. А здесь она
дышит, почти живет, и Далглиш чувствовал, как у него по жилам
ползет атавистическая боязнь темноты, неизвестности. Даже сельский
суффолкский житель, которому не привыкать к здешнихг ночам, и тот,
проходя тропой над береговым обрывом, непременно ощутит что-то вро¬
де мистического трепета. Здесь легко понимаешь, как возникли местные
легенды, что будто бы иногда, осенней ночью, слышен во мраке при¬
глушенный стук конских копыт — это контрабандисты везут тюки и
бочонки со стороны Сайзуэлла, чтобы спрятать их на болоте или пе¬
реправить в глубь страны через уэслтонские верещатники. Или что в
такую ночь, если напрячь слух, можно уловить доносящийся с моря
254
звон колоколов давно затопленных церквей — Святого Леонарда, Свя¬
того Иоанна, Святого Петра и Всех Святых, — погребальный звон за
упокой душ усопших. А теперь, наверное, еще прибавятся новые леген¬
ды, будут наводить страх на местных жителей, чтобы сидели затемно
по домам. Октябрьские легенды — о нагой женщине, в бледном луннохс
свете уходящей через прибой от берега навстречу своей смерти; и о
мертвеце без рук, уносимом в открытое море.
Назло страхам Далглиш решил идти по-над морем. Так получится
минут на пятнадцать дольше, но Реклессу в ♦Пентландсе» невредно
подождать лишних четверть часа. Посветив вокруг, Далглиш нашел
тропу и зашагал, ведомый, будто болотным огоньком, падающим под
ноги пятном от карманного фонарика. Один раз он обернулся. ♦Насто¬
ятельские палаты» темной массой заслоняли край ночного неба, только
из щелей ставен на окнах нижнего этажа сочился свет — признак
жизни, да вверху ярко сияло круглое окно, одиноко, как глаз циклопа.
Пока Далглиш смотрел, окно погасло. Очевидно, кто-то в доме, вернее
всего — Алиса Керрисон, поднимался наверх.
Тропа подводила к самому обрыву. Снизу громче доносился грохот
прибоя, где-то пронзительно вскрикнула морская птица. Ветер заметно
посвежел, похоже, что собирался шторм. Здесь, наверху, казалось, будто
и земля, и небо, и море охвачены общим непрестанным волнением.
Извилистая тропа становилась все уже, справа и слева подступали
кусты дрока и ежевики, цепляясь за ноги колючими побегами. Далглиш
подумал, что, наверное, правильнее все-таки было бы идти нижней
дорогой. Неплохо, конечно, заставить Реклесса ждать, но это желание,
детское и бессмысленное, не стоит пары добротных брюк. Если тело
Сетона несли к воде из ♦Настоятельских палат» вот по этой тропке, на
колючках наверняка остались следы. Реклесс, конечно, все здесь про¬
чесал. Интересно, что ему удалось обнаружить? И не только заросли
составляли препятствие. Там дальше на обрыве — штук сорок хлипких
дощатых ступеней, подводящих к воде. Синклер, несмотря на возраст,
мужчина крепкий, и Алиса Керрисон — здоровая деревенская житель¬
ница, но все-таки тело Сетона, даже при его малом росте, — изрядный
груз, и проделать с ним этот путь крайне трудно, почти немыслима
Слева среди кустов что-то забелела Это был один из последних
надгробных камней, оставшихся от обрушившегося в море старого клад¬
бища. Почти все старинные могилы уже давно были на дне морском,
и приливы, взимая с них дань, выносили иногда на пляж вместе с
мусором человеческие кости. Но этот до сих пор устоял. Далглиш,
свернув в сторону, подошел посмотреть. Камень оказался выше, чем
виделось с тропы, и глубоко высеченная на нем надпись хорошо сохра¬
нилась. Далглиш присел и, посветив фонариком, прочел:
255
В память
о Генри Уил. Скрибнере,
коего застрелили контрабандисты,
когда он проезжал верхом в здешних местах
сентября 24-го дня 1786
Убитый пулею внезапною в пути,
Я не успел молитву вознести.
Помедли, путник, не дано нам знать,
Когда Господь захочет нас призвать.
Бедняга Генри Скривнер! Какой злосчастный случай занес его, оди¬
нокого всадника, на пустынную данвичскую дорогу? Он был, по-види-
мому, человеком состоятельным: вон какой прекрасный памятник ему
соорудили. Сколько еще времени пройдет, прежде чем этот Скривнер,
со своим памятником и благочестивой надписью, тоже канет в забвение
на дне морском?
Далглиш стал подниматься с корточек, потерял равновесие, луч
фонарика качнулся и осветил могилу. Далглиш с удивлением увидел,
что ее незадолго перед тем разрывали. Дерн был уложен на место,
цепкие плети ежевики заново переплетены и густо нависали сверху,
но земля безусловно была недавно разрыта. Далглиш опустился на
колени и стал пальцами в перчатках разгребать рыхлый неутрамбован¬
ный грунт. Здесь до него поработали еще чьи-то руки. За несколько
секунд он докопался до большой берцовой кости, потом вынул обломан¬
ную лопатку и, наконец, череп. Генри Скривнеру не придется скучать
в могиле одному. Впрочем, Далглиш тут же догадался, в чем дело. Так
Синклер или Алиса Керрисон распоряжаются человеческими останка¬
ми, которые находят на пляже. Все кости были очень старые, выбелен¬
ные морской водой. Кому-то из них, вернее всего что Алисе, захотелось
вновь предать их земле в освященном месте.
Он сидел, думая об этой своеобразной паре, обитающей в «Настоя¬
тельских палатах», и вертел в руках старый череп, как вдруг его слух
уловил мягкие удары шагов. Зашуршали кусты, и над ним возникла
темная человеческая фигура, заслоняя ночной небосвод. Шутливо-иро¬
нический голос Оливера Лэтема произнес:
— Все еще следопытствуете тут, суперинтендант? Вы похожи, смею
сказать, на Первого Могильщика в любительском исполнении. До чего
же вы ненасытный труженик! Но бедному Генри Скривнеру-то почему
не даете почивать с миром? Теперь браться за расследование обстоя¬
тельств его убийства, пожалуй, поздновато, а? И потом, вы как будто
незвано проникли на чужую территорию?
256
— В меньшей мере, чем вы в настоящее время, — спокойно ответил
Далглиш.
Лэтем рассмеялся.
— Значит, вы ужинали у Р. Б. Синклера! Надеюсь, оценили оказан¬
ную вам честь? Каковы же были комментарии нашего апостола любви
по поводу крайне неприглядной кончины Мориса Сетона?
— Очень немногословные.
Далглиш принялся ладонью сгребать землю и хоронить череп —
земля сыпалась на белую лобную кость, набивалась в глазницы и меж¬
ду зубами. Не прерывая работы, он сказал:
— Я не знал, что вы любитель ночных прогулок.
— Обзавелся этой привычкой совсем недавно. Весьма благодарное
занятие. Чего только не увидишь.
Далглиш завершил погребение, уложил на место куски дерна. Лэ¬
тем молча наблюдал за ним. А когда дело было сделано, повернулся
и, ни слова не говоря, зашагал прочь. Далглиш негромко задал ему в
спину вопрос:
— Дороти Сетон прислала вам перед смертью письмо?
Темная фигура остановилась, медленно обернулась. Лэтем тихо
спросил:
— Вас это каким-то образом касается? — и так как Далглиш про¬
медлил с ответом, добавил: — Тогда зачем спрашивать?
После чего в полном молчании снова повернулся и растаял в темноте.
16
Фонарь над крыльцом горел, но в доме было почти совсем темно.
Перед догорающим камином в скромном, беспросветном одиночестве си¬
дел инспектор Реклесс, как гость, который не уверен, что ему будут
рады, и старается расположить к себе хозяев экономией электроэнергии.
При появлении Далглиша он встал и включил настольную лампу.
Он стояли друг против друга, полуосвещенные ее слабым мягкиь(
светом.
— Вы вернулись один, мистер Далглиш. Должно быть, неловко было
уйти. — Голос инспектора звучал ровно, без выражения. Ни вопроса,
ни укора — просто две фразы.
— Ничего, отпустили. Я шел долговато: поверху, над морем. Как вы
узнали, где меня найти?
— Ни вас, ни мисс Далглиш не оказалось дома, и я предположил,
что вы ушли куда-нибудь по соседству в гости. Начал с наиболее
вероятного места. Дело в том, что объявились некоторые новые обстоя-
9 Ф.Д.Джсймс «Не женское дело/
257
тельства, о которых я хотел поставить вас в известность, но не по
телефону.
— Что ж, ставьте. А как насчет того, чтобы чего-нибудь выпить?
При всем старании получилось покровительственно, фальшиво. Он
чувствовал себя экзаменатором, которому нужно подбодрить способного,
но застенчивого ученика. Хотя Реклесс держался вполне непринужден¬
но. Его сумрачные глаза смотрели на Далглиша безо всякого смущения
и подобострастия. «Вот дьявольщина, что это со мною? — подумал Дал¬
глиш. — Почему я так скован в присутствии этого человека?»
— Нет, благодарю вас, мистер Далглиш, сейчас не хочется. Я думал,
вас заинтересует заключение медэкспертизы, полученное сегодня после
обеда. Доктор Сиднем, должно быть, всю ночь над ним работал. Не
попробуете угадать причину смерти?
«Нет, — мысленно ответил Далглиш. — Не попробую. Это твое
расследование, вот и проводи его сам. А я вовсе не в настроении играть
в угадайку». А вслух сказал:
— Асфиксия?
— Причина смерти была естественная, мистер Далглиш. Он умер
от инфаркта.
— Что-что?
— Ни малейших сомнений в этом. Он страдал несильной формой
стенокардии, осложненной пороком левого желудочка. То есть у него
было больное сердце, и оно не выдержало. Ни асфиксии, ни отравления,
и никаких следов насилия на теле, кроме отрубленных кистей рук. И
кровью он не истек. И в воде не захлебнулся. Принимал пищу за три
часа до смерти. И умер от инфаркта.
— А что ел? Хотя я мог бы и не спрашивать.
— Жареные креветки под соусом «тартар». Зеленый салат с фран¬
цузской заправкой. Черный хлеб с маслом, датский зеленый сыр, сухое
печенье и кьянти.
— Едва ли он все это ел в Монксмире, — заметил Далглиш. —
Типичная лондонская ресторанная еда. Кстати, что насчет рук?
— Отрублены через несколько часов после смерти. Доктор Сиднем
предполагает, что это было проделано вечером в среду, и действительно,
так все получается логично, мистер Далглиш. Рубили на сиденье в
лодке. Много крови вытечь не могло, а сколько вытекло, сразу можно
было смыть, море за бортом. Дело это злое, подлое, кто его учинил, я
найду. Но об убийстве тут речь не идет. Он умер естественной смертью.
— Сильное потрясение могло его убить.
— Да, но насколько сильное? Знаете, как с сердечниками. Один из
моих сотрудников имел беседу со знаменитым доктором Форбсом-Денби,
и тот говорит, Сетон мог еще прожить годы и годы, при соблюдении
258
осторожности. Сетон все соблюдал. Не перенапрягался, не летал на
самолетах, питался умеренно, жил в комфорте. Люди с сердцем посла¬
бее, чем у него, доживали до глубокой старости. У меня тетка была
сердечница, так ее дом разбомбило, два раза попали, а она ничего.
Нарочно потрясти человека до смерти невозможно. С больным сердцем
переносят сильнейшие потрясения и остаются в живых.
— Да. И помирают от легкого несварения. Знаю. Его последняя
трапеза была не слишком подходящей для сердечника, но нельзя всерь¬
ез предположить, что кто-то пригласил его поужинать и нарочно так
накормил, чтобы вызвать смертельное расстройство желудка.
— Его никто не приглашал ужинать, мистер Далглиш. Он ужинал
там, где вы и думали. В «Кортес-клубе» в Сохо, у Люкера. Приехал
туда прямо из «Клуба мертвецов». И приток! один.
— И уехал тоже один?
— Нет. Там у них есть бандерша, блондинка такая, зовут Лили
Кумбс. Правая рука Люкера. Присматривает за девицами и за выпивкой,
подбадривает клиентов, кто застенчивый. Да вы, я думаю, ее знаете, она
была у Люкера и в пятьдесят девятом, когда он застрелил Мартина.
По ее словам, Сетон подозвал ее к своему столику, сказал, что ему
порекомендовал обратиться к ней один знакомый. Он собирает материал
по торговле наркотиками и получил сведения, что она может в этом
помочь.
Далглиш сказал:
— Лил, конечно, не годится в учительницы воскресной школы, но,
по моим сведениям, наркотиками она никогда не занималась. И Люкер
до сих пор тоже. Этого своего знакомого Сетон ей, разумеется, не
назвал?
— Она говорит, что спрашивала, но он не сказал. Тем не менее она
прикинула, что можно будет разжиться парой фунтов, и они вдвоем
покинули клуб в половине десятого. Сетон ей сказал, что к нему в
клуб нельзя, туда женщинам вход запрещен. Это правда, женщин не
пускают. Поэтому они минут сорок катались в такси по Уэст-Энду и
вокруг Гайд-парка, он отсчитал ей пять фунтов за информацию — что
уж она там ему напела, не знаю — и вышел у станции метро «Пад-
дингтон-стейшн», а она на такси возвратилась в «Кортес». В.пол-один-
надцатого уже была на месте и до часу ночи оставалась на виду у
трех десятков посетителей.
— Но зачем им понадобилось уезжать? Она разве не могла наплести
ему то же самое прямо у него за столиком?
— По ее словам, ему не терпелось поскорее убраться. И официант
подтвердил, что он вроде беспокоился, нервничал. К тому же Люкер не
одобряет, чтобы она подолгу задерживалась возле одного клиента.
259
— Насколько я знаю Люкера, он бы еще неодобрительнее отнесся
к тому, что она оставила клуб на сорок минут, чтобы покататься вокруг
Гайд-парка. Но все так добропорядочно, честь по чести; Лил, похоже,
сильно изменилась с прошлых времен. По-вашему, как, правду она
показывает?
— Я работник провинциальной полиции, мистер Далглиш. Я не счи¬
таю, что в Сохо все проститутки — обязательно вруньи. На мой взгляд,
она рассказала правду, хотя, возможно, не всю. К тому же мы и так¬
систа разыскали. Он подтверждает, что они сели к нему вблизи клуба
в половине десятого, а минут через сорок у метро «Паддингтон-стейшн»
Сетон вышел. В машине они всю дорогу серьезно о чем-то разговари¬
вали, и пассажир делал записи в книжечку. Спрашивается в таком
случае: где она, эта книжечка? На теле, когда я производил осмотр,
никакой записной книжки не было.
— Вы работали очень оперативно, инспектор, — сказал Далглиш. —
Теперь вами установлено, что последний раз живым его видели при¬
мерно в десять десять. А через два часа после этого он уже умер.
— Естественной смертью, мистер Далглиш.
— Я думаю, так было кому-то нужно.
— Может быть. Но факты есть факты: Сетон умер в полночь со
вторника на среду, а причиной смерти послужило то, что у него было
слабое сердце и оно остановилось. Таково заключение доктора Сиднема,
и я не собираюсь тратить общественные средства на то, чтобы его
оспаривать. Вы говорите, сердечный приступ кто-то у Сетона сознатель¬
но вызвал. Возможно, что так. Я только говорю, что нет доказательств.
У меня еще не сформировалось по этому делу окончательное мнение.
Многое пока остается неизвестным.
Это — мягко говоря, подумал Далглиш. Рек лессу пока остаются
неизвестными такие подробности, которые не менее важны, чем та же
причина смерти. Можно перечислить вопросы, до сих пор не полу¬
чившие ответа. Почему Сетон вышел из такси у станции метро «Пад¬
дингтон»? Не собирался ли он с кем-то встретиться и если да, то с
кем именно? Где он умер? Где находилось его тело после полуночи со
вторника на среду? Кто перевез его в Монксмир и зачем? Если смерть
его действительно была сознательно вызвана, каким образом убийца
сумел придать ей такой убедительно естественный вид? А отсюда про¬
истекал вопрос, на взгляд Далглиша, самый непостижимый: почему,
добившись своей цели, убийца не бросил умершего где-нибудь на лон¬
донской улице, чтобы его потом подобрали и узнали в нем пожилого
второстепенного писателя-детективщика, который ходил куда-то по сво¬
им личным, никому не известным делам и по дороге его хватил ин¬
фаркт? Для чего было перевозить тело в Монксмир и устраивать
260
какую-то дикую инсценировку, которая наверняка возбудит толки и
привлечет внимание всей суффолкской полиции?
Словно прочтя мысли Далглиша, Реклесс сказал:
— У нас нет доказательств того, что смерть Сетона и изувеченье
его трупа напрямую связаны. Умер он естественной смертью. Где имен¬
но, мы рано или поздно выясним. И тогда выйдем на того, кто сделал
все остальное: изуродовал тело, позвонил Дигби Сетону — если дейст¬
вительно был такой звонок, прислал мисс Кедж два машинописных
листа — если они действительно были ей присланы. Где-то в этой
колоде имеется джокер, и у него малоприятное чувство юмора; но джо¬
кер — шут, а не убийца.
— Так вы думаете, что это все — розыгрыш? Но с какой целью?
— Со зла, мистер Далглиш. Со зла на умершего или на живых. В
расчете отвести от себя подозрение и бросить на другого. Навредить
кому-то. Мисс Кэлтроп, например. Она не отрицает, что плывущий по
морю труп без рук — это ее блестящая идея. Или Дигби Сетону. Он
больше всех выигрывает от смерти своего единокровного брата. И даже
мисс Далглиш. В конце концов, топор-то ее.
Далглиш возразил:
— Это чистое умозрение. Топор исчез — вот и все, что нам изве¬
стно. Доказательств, что именно он послужил орудием, ведь нет.
— Есть. Дело в том, что его возвратили. Включите свет, мистер
Далглиш, и вы сами увидите.
Топор действительно возвратили. В дальнем конце комнаты стоял
придиванный столик ХУНТ века, изящная старинная вещица из бабуш¬
киного гостиного гарнитура, которую Далглиш помнил с детства. Те¬
перь в самом центре полированной столешницы, почти расколов ее
надвое и задрав кверху топорище, торчал топор. Под верхней лампой
на лезвии были отчетливо видны бурые пятна крови. Разумеется, его
пошлют на анализ. Исключат всякие догадки. Но Далглиш не сомне¬
вался, что это — кровь Мориса Сетона.
Реклесс объяснил:
— Я пришел сообщить вам результаты медэкспертизы. Полагал, что
вам будет интересно. Дверь оказалась приоткрыта, я позвал вас и вошел.
И почти сразу же заметил топор. Тогда я решил позволить себе такую
вольность и остался до вашего прибытия.
Если Реклесс и был доволен произведенным эффектом, то виду не
показал. Далглиш даже не думал, что инспектор обладает таким теат¬
ральным чутьем. Вся сцена была срежиссирована очень ловко: тихий
разговор в полумраке, внезапная вспышка света, вид прекрасного, уни¬
кального изделия, бессмысленно, варварски погубленного. Интересно, а
в присутствии Джейн Далглиш он бы тоже устроил это представление?
261
Хотя почему бы и нет? Она же могла, по мнению Реклесса, всадить
топор в столик в последнюю минуту, когда они уходили в «Настоятель¬
ские палаты». Женщина, способная для забавы отрубить кисти рук у
мертвеца, не пожалела бы для той же цели какой-то предмет мебели.
Так что в режиссуре Реклесса была своя логика: он хотел увидеть в
первое мгновенье глаза подозреваемой и убедиться, что в них не мель¬
кнуло ни растерянности, ни испуга. Ну что ж, реакция Далглиша ему
ничего не сказала. Весь похолодев от бешенства, Далглиш принял вне¬
запное решение. И как только совладал со своихс голосом, произнес:
— Я завтра с утра еду в Лондон. Буду вам признателен, если вы
тут пока присмотрите. Больше чем на одну ночевку я не задержусь.
— Я, мистер Далглиш, присматриваю в Монксмире за всеми. У меня
еще будут для них вопросы. А вы с вашей тетей в котором часу вышли
из дому?
— Приблизительно без четверти семь.
— Вы уходили вместе?
— Да. Если вы хотите спросить, не возвращалась ли моя тетка в
дом одна взять чистый носовой платок, ответ будет «нет». И, чтобы не
оставалось недомолвок, когда мы уходили, топора на том месте, где
сейчас, не было.
— А я приехал без малого девять. У него было свыше двух
часов. Вы кому-нибудь говорили, что собираетесь в гости, мистер
Далглиш?
— Нет. И моя тетя, уверяю вас, такие темы ни с кем не обсуждает.
Но это не имеет значения. Мы в Монксмире всегда определяем, кто
дома, а кто нет, по свету в окнах.
— Да, и всегда оставляете двери незапертыми. Необыкновенно удоб¬
но. И, как повелось в этом деле, у всех окажется алиби. Или, наоборот,
ни у кого.
Реклесс подошел к диванному столику, вынул из кармана большой
белый носовой платок, обернул топорище и выдернул лезвие из сто¬
лешницы. С топором в руке он направился к двери, но обернулся.
— Он умер в полночь, мистер Далглиш. В полночь. Когда Дигби
Сетон уже час сидел в участке; Оливер Лэтем пировал на театральном
банкете на глазах у двух почетных рыцарей и трех почетных леди
Британской империи и половины всех околокультурных прихлебателей
Лондона; когда мисс Марли, насколько мы знаем, уже спала у себя в
гостиничном номере, а Джастин Брайс сражался с первым приступом
астмы. По меньшей мере двое из них имеют железное алиби, но и
остальные двое держатся вполне уверенно... Да, забыл вам сказать. Пока
я тут сидел, вам звонил некий мистер Макс Герни. Просил позвонить,
как только вы сможете. Номер телефона, он сказал, у вас есть.
262
Далглиш удивился. Вот уж от кого он на отдыхе не ожидал звонка,
так это от Макса Герни. Но между прочим, Герни был старшим ком¬
паньоном в издательстве, печатавшем сочинения Сетона. Интересно, из¬
вестно ли это Реклессу? По-видимому, нет, иначе бы он не промолчал.
Инспектор работал с бешеной оперативностью и успел опросить чуть
ли не всех, кто знал Сетона. Но то ли до издателя очередь еще не
дошла, то ли ничего полезного от него узнать не надеялись.
Реклесс наконец снова повернул к двери:
— Доброй ночи, мистер Далглиш... Передайте, пожалуйста, вашей
тете, что я очень сожалею насчет столика». Если вы правы и это —
убийство, нам известна про убийцу одна подробность: он прочел слиш¬
ком много детективов. Вы согласны?
И ушел. Как только смолк удаляющийся шум его машины, Далглиш
позвонил Максу Герни. Тот, очевидно, ждал, так как сразу же снял трубку.
— Адам? Молодец, что быстро позвонил. В Скотленд-Ярде никак не
хотели мне ответить, где ты, но я сам сообразил, что в Суффолке. Когда
ты возвращаешься? Я хотел бы повидаться с тобой, как только ты
окажешься в городе.
Далглиш ответил, что будет в Лондоне завтра. И услышал в голосе
Макса облегчение.
— Тогда, может, пообедаем вместе? Чудесно. Скажем, в час. Есть у
тебя на особой примете какой-нибудь ресторан?
— Макс, ты, помнится, состоял когда-то в «Клубе мертвецов»?
— И сейчас состою. Хочешь пообедать у них? Супруги Планты
кормят отлично. Тогда в час у «Мертвецов*. Устраивает тебя?
Далглиш ответил, что вполне.
17
На первом этаже «кукольного домика» в Кожевенном проулке Силь¬
вия Кедж услышала свист усиливающегося ветра, и ей стало страшно.
Она не любила штормовые ночи, когда вверху и вокруг все выло и
гудело, а тут, в расселине берегового обрыва, где притулился ее дом,
держалась неестественная глубокая тишь. Воздух тут оставался непод¬
вижным и затхлым, даже если разыгрывалась настоящая буря, как
будто «Дом кожевника» испускал особые, тяжелые миазмы и стихиям
было не под силу их развеять. Косяки и рамы у Сильвии в доме почти
никогда не дребезжали, не трещали балки перекрытий. И кусты бузины
под окнами на задах разве что лениво колыхались, будто им никак не
дотянуться до стекол. Бывало, мать, уютно устроившись в кресле у
камина, изрекала:
263
— Кто бы что ни говорил, но нам тут живется очень покойно. В
такую ночь не хотела бы я сидеть наверху, в «Пентландсе» или в
«Сетон-хаусе».
Это была любимая фраза матери: «Кто бы что ни говорил...» Произ¬
носилась всегда язвительным тоном обиженной вдовицы, предъявляющей
бесконечные претензии белому свету. Мать обожала все маленькое, уют¬
ное, надежное. Природу она воспринимала как оскорбление, и «Дом ко¬
жевника» служил ей укрытием не только от штормов, но и от
собственных мыслей. А вот Сильвия была бы рада, чтобы напоенный
морскими брызгами ветер ломился в окна и двери. Она бы чувствовала,
что внешний мир вправду существует, и себя бы чувствовала его частью.
По крайней мере, не так обидно, как сидеть в этом противоестественном
безветрии, отрезанной ото всего за стенами дома, где даже природа как
бы не удостаивает тебя вниманием. Но в эту ночь она ощутила не просто
одиночество, обособленность от мира, а именно панический, животный
страх. Она боялась, что ее убьют. Началось со знобкого, почти приятного
предчувствия опасности, которым она сознательно, отмеренными дозами
себя развлекала. Но потом неожиданно воображение вышло из-под кон¬
троля. И вместо мыслей о страхе явился сам страх. Она одна в доме.
Она беззащитна. Она боится. Она представляла себе темный Кожевенный
проулок, песчаную проезжую колею, высокие черные кусты, стоящие сте¬
ной справа и слева. Вздумай убийца прийти к ней сегодня, она даже не
услышит его шагов. Инспектор Реклесс несколько раз ее спрашивал, и
она отвечала одинаково. Ночью мимо «Дома кожевника», если человек
ступает осторожно, вполне можно пройти и остаться незамеченным. Ну
а если человек несет труп? Это труднее сказать, но она все-таки думает,
что тоже можно. Когда она спит, то спит крепко, с закрытыми окнами
и задернутыми шторами. Но сегодня он не будет нести труп, он придет
за нею свободный. С топором в руке, может быть, или с ножом, или
поигрывая концом веревки. Она попыталась представить себе его лицо.
Лицо должно быть знакомым. Она и без вопросов инспектора знала, что
Морис Сетон убит одним из обитателей Монксмира. Но сегодня вместо
знакомого лица ей виделась только бледная, застывшая маска хищника,
бесшумно подкрадывающегося к жертве. Возможно, вот прямо сейчас он
уже стоит у калитки, положил ладонь на деревянную ручку и не реша¬
ется открыть. Потому что знает: у нее калитка скрипучая. Это в Монк-
смире все знают. Но чего ему беспокоиться? Ну, закричит она. Все равно
же никто не услышит, некому услышать. И он ведь знает, что она не
может убежать.
Сильвия в отчаянье осмотрелась вокруг, примериваясь к массивной
темной мебели, которую привезла в дом мать, когда выходила замуж.
Хорошо бы загородить дверь большим резным книжным шкафом или
264
угловым буфетом, да как их сдвинешь? Она ничего не может. Она
приподнялась на своей узкой кровати и, повиснув между костылями,
перебралась в кухню. Из застекленной дверцы посудного шкафчика на
нее взглянуло собственное отражение: бледный круг лица, глаза как
два черных провала и прямые черные волосы обвисли, как на голове
утопленницы. Лицо ведьмы. Триста лет назад они бы меня заживо
сожгли, подумалось ей, а теперь даже не боятся. Трудно сказать, что
хуже — когда жалеют или когда боятся. Выдвинув один из ящиков
кухонного стола, она достала несколько ложек и вилок. Уложила их в
ряд по краю подоконника, хрипло дыша прямо на оконное стекло. По¬
думав, поставила еще тут же два или три стакана. Если он попробует
забраться в окно, по крайней мере она загодя услышит металлический
дребезг и звон разбиваемого стекла. Теперь она стала искать оружие.
Может быть, разделочный нож? Нет, он слишком неуклюжий и тупой.
Кухонные ножницы? Она развела лезвия и попыталась разнять их со¬
всем, но болт сидел слишком прочно, — не подавался даже под ее
мощными пальцами. Тут она вспомнила про старый обломанный ножик
для чистки картофеля и других овощей. Сточенный клинок был всего
шести дюймов, но твердый и острый, как игла, и ручка короткая, удоб¬
ная, по руке. Она несколько раз провела им туда-сюда по шершавому
краю раковины. Попробовала пальцем лезвие. Ладно, годится. Вооружив¬
шись, она почувствовала себя спокойнее. Проверила еще раз замки на
входной двери, выложила вдоль подоконника в гостиной стеклянные
безделушки из углового буфета. И улеглась на кровать, прямо в шинах,
высоко поставив подушки, положив рядом тяжелое стеклянное пресс-
папье и зажав в руке картофельный ножик. Так она возлежала на
подушках и ждала, когда уймется этот пароксизм страха, и сердце ее
колотилось, сотрясая все тело, слух напрягался, ловя сквозь стоны вет¬
ра, не скрипнула ли калитка, не звякнуло ли, разбиваясь, стекло.
Часть вторая
ЛОНДОН
1
На следующее утро, после раннего одинокого завтрака, справившись
по телефону у Реклесса о лондонском адресе Дигби Сетона и названии
отеля, где останавливалась Элизабет Марли, Далглиш отправился в
путь. Он не объяснил Реклессу, зачем ему нужны эти сведения, и тот
сообщил их, ничего не спросив, только пожелал мистеру Далглишу
приятной и успешной поездки. Далглиш ответил, что не слишком-то
верит в ее приятность и успешность, но благодарит инспектора за
помощь. Оба не скрывали иронии. Даже телефонный провод, казалось,
вибрировал от их взаимной неприязни.
Беспокоить Джастина Брайса в такую рань было, конечно, жестоко,
но Далглиш хотел взять у него фотографию пляжной компании. Хотя
снимок сделали несколько лет назад, Сетоны, Оливер Лэтем и сам
Брайс были на нем вполне узнаваемы.
Услышав стук в дверь, Брайс, пошатываясь, спустился вниз. Столь
раннее вторжение, похоже, лишило его как разума, так и дара речи, и
Далглишу стоило изрядных усилий втолковать ему, что от него нужно,
и получить снимок. Отдав его, Брайс вдруг задался вопросом, следовало
ли это делать. Когда Далглиш уже уходил, он с озабоченным видом
засеменил вслед, скуля: «Адам, вы только не рассказывайте Оливеру,
что я его вам дал. Он придет в ярость, если узнает о сотрудничестве
с полицией. Боюсь, Оливер капельку вам не доверяет. Приходится взы¬
вать к вашей щепетильности».
Далглиш промычал нечто успокоительное и посоветовал пойти еще
подремать, но он был слишком хорошо знаком с фокусами Джастина,
чтобы принимать их за чистую монету. Позавтракав и набравшись сил
для дневных передряг, он почти наверняка позвонит Селии Кэлтроп,
чтобы по-соседски обменяться мыслями о том, чего можно теперь ждать
266
от Адама Далглиша. К полудню весь Монксмир, и Оливер Лэтем в том
числе, будет знать, что он уехал в Лондон, взяв с собой фотографию.
Дорога была не слишком утомительной. Он выбрал кратчайший
маршрут и в полдвенадцатого уже въезжал в город. Он не предполагал,
что вернется в Лондон так скоро. Смахивало на преждевременный ко¬
нец безнадежно испорченного отпуска. Суеверно отгоняя эту мысль, он
поборол искушение заехать в свою квартиру на Куинхайте с видом на
Темзу и сразу направился к Уэст-Энду. Около полудня он остановил
свой «купер-бристоль» на Лексингтон-стрит и зашагал по направлению
к Блумсбери и «Клубу мертвецов».
«Клуб мертвецов» представляет собой типично английское заведе¬
ние, назначение которого, трудноопределимое хоть с какой-нибудь сте¬
пенью точности, прекрасно понимают все посвященные. Он был основан
в 1892 году неким адвокатом и служил местом встреч людей, интере¬
сующихся убийствами, а после смерти основателя по завещанию полу¬
чил во владение его уютный дом на Тэвисток-сквер. Состав клуба
исключительно мужской — женщинам не разрешается становиться его
членами и даже посещать его. Ядро клуба образуют писатели-детек¬
тивщики, избираемые скорее по степени известности издателей, чем по
тиражам изданий, один-два отставных офицера полиции, с десяток
практикующих адвокатов, трое ушедших на покой судей, а также мно¬
гие известные криминалисты-любители и судебные репортеры; прочие
же члены — заурядные люди, способные аккуратно платить членские
взносы и глубокомысленно рассуждать о степени вины Уильяма Уол¬
леса или о тонкостях линии защиты Маделайн Смит. Хотя ввиду сугубо
мужского характера клуба за его пределами оказались лучшие писа¬
тельницы детективного жанра, это никого не смущает; руководство
убеждено, что их присутствие не оправдает расходов на сооружение
дополнительных туалетов. Сказать по правде, водопровод и систему
канализации в «Клубе мертвецов» не меняли с тех самых пор, как в
1900 году он переехал на Тэвисток-сквер; однако слух о том, кто ванны
приобрел еще Джордж Джозеф Смит, не более чем «утка». Привержен¬
ность старине проявляется тут во всем; само ограничение состава чле¬
нов объясняется убежденностью в том, что убийство — не тема для
обсуждения в присутствии женщин. И убийство, как таковое, предстает
в «Клубе мертвецов» неким изящных раритетом, отделенным от обыден¬
ности временем или панцирем закона и не имеющим ничего общего с
подлыми или отчаянными преступлениями, которые большей частью
приходилось расследовать Далглишу. Убийство здесь ассоциируется с
опрятной служанкой викторианской эпохи в чепце с лентами, подгля¬
дывающей в дверь спальни за тем, как Аделаида Бартлетт готовит
мужу лекарство; с грациозной ручкой, протягивающей сквозь решетку
267
эдинбургского полуподвала чашку какао, куда, может быть, подмешан
мышьяк; с доктором Лэмсоном, потчующим гостей пирогом на предсмер¬
тном чаепитии своего богатого свойственника; с Лиззи Борден, жарким
массачусетских! летом крадущейся с топором в руке по тихому дому
в Фолл-Ривер.
У каждого клуба есть своя «изюминка». У «Клуба мертвецов»
это — Планты. Если завсегдатай спрашивает: «Что с нами будет, если
мы лишимся Плантов?» — то звучит это как «что с нами будет, если
на нас сбросят атомную бомбу?». Не то что эти вопросы вовсе лишены
смысла, но заостряют на них внимание только люди с больным вооб¬
ражением. Судьба подарила мистеру Планту — можно подумать, из
особой благосклонности к клубу — пять здоровых и ухватистых дочек.
Три старшие — Роза, Лилия и Гортензия — уже замужем и регулярно
приходят помогать; две младшие — Магнолия и Примула — работают
официантками в столовой. Глава семейства исполняет должность уп¬
равляющего, а его жена, по общему мнению, — одна из лучших пова¬
рих Лондона. Именно Планты поддерживают в клубе дух городского
фамильного гнезда, благополучие которого вверено семейству пре¬
данных, сметливых и выдержанных слуг. Членов клуба, живших в свое
время в таких домах, греет уютное чувство, что они вернулись в соб¬
ственное детство; прочие же остро ощущают, чего были лишены. Чуда¬
чества Плантов только делают их интереснее, не ставя под вопрос их
деловитость, а это можно сказать лишь о немногих клубных служащих.
Хотя Далглиш и не был членом клуба, он иногда там обедал и с
Плантом был знаком. Хорошо было и то, что по необъяснимому сродству
душ Плант ему симпатизировал. Плант без возражений показал ему
все, что он хотел увидеть, и ответил на все вопросы; Далглишу не было
нужды слишком уж упирать на свой неофициальный статус. Сказано
между ними было немного, но этого хватило, чтобы они великолепно
друг друга поняли. Плант провел Далглиша в маленькую спальню
окном на улицу на первом этаже, которую неизменно занимал Сетон,
и пока Далглиш изучал комнату, он не спускал с него глаз. Если бы
не привычка работать под чужими взглядами, Далглиша могло бы сму¬
тить столь пристальное наблюдение. Наружность у Планта была запо¬
минающаяся. Рост — шесть футов три дюйма, плечи широкие, лицо
бледное и мягкое, как замазка, левая скула по диагонали рассечена
тонким шрамом. Эта полученная в юности отметина, результат зауряд¬
ного падения с велосипеда на железные перила, так сильно напоминала
дуэльный шрам, что Плант, не устоявший перед искушением усилить
эффект, постоянно носил пенсне и стриг волосы ежиком — это делало
его похожим на офицера-злодея из фильма про нацистов. Униформа
была под стать такому образу: темно-синий шерстяной костюм с мини¬
268
атюрными черепами на обоих лацканах — эта вульгарная и вычурная
деталь, введенная в употребление в 1896 году основателем клуба, ныне,
как и сам Плант, освящена временем и обычаем. Во всяком случае,
члены клуба всегда несколько недоумевают, слыша замечания гостей
по поводу странного вида Планта.
В спальне смотреть было почти не на что. Сквозь тонкие териле-
новые занавески пробивался тусклый свет октябрьского дня. Гардероб
и комод были пусты. На стоявшем у окна небольшом письменном столе
светлого дерева лежали только чистый блокнот и стопка писчей бумаги
с эмблемой клуба. Узкая свежезастеленная кровать дожидалась нового
жильца. Плант сказал:
— Офицеры из суффолкского уголовного розыска забрали его пи¬
шущую машинку и одежду, сэр. Они искали бумаги, но не нашли
ничего стоящего. Только пачку коричневых конвертов, листов пятьдесят
чистой бумаги и пару листочков копирки — вот и все. Он ведь был
аккуратист, сэр.
— Это правда, что он из года в год жил здесь в октябре?
— Вторую половину месяца, сэр. Каждый год. И всегда в этой ком¬
нате. На этом этаже у нас только одна спальня, а высоко подниматься
по лестнице он не мог из-за сердца. Здесь, конечно, есть лифт, но он
говорил, что не доверяет лифтам. Так что эта комната была за ним.
— Он здесь работал?
— Да, сэр. Почти каждое утро с десяти до половины первого. Потом
обедал. И снова работал с половины третьего до половины пятого. Это
если ему надо было печатать. Читать и делать выписки он ходил в
библиотеку. Но печатать в нашей библиотеке не разрешается, чтобы не
беспокоить других читателей.
— Во вторник вы слышали стук машинки?
— Мы с женой слышали, что кто-то печатает, и, естественно, пола¬
гали, что это мистер Сетон. На двери была табличка «Не беспокоить»,
но мы и так бы не вошли. Когда член клуба работает, это исключено.
Инспектор, кажется, допускает, что тут мог быть кто-то другой.
— Вот как? А что вы об этом думаете?
— Пожалуй, это возможно. Жена слышала машинку в одиннадцать
утра, я — часа в четыре. Но мы не можем поручиться, что это был
мистер Сетон. Стук был быстрый и уверенный, но мало ли что? Инс¬
пектор все выспрашивал, мог ли кто сюда пробраться. Мы никого чужих
не видели, но в обеденное время и почти всю вторую половину дня мы
были очень заняты и сюда не поднимались. Вы знаете, сэр, что люди
тут ходят взад-вперед совершенно свободно. Конечно, женщину замети¬
ли бы. Если бы в клубе оказалась женщина, кто-нибудь из членов это
бы запомнил. А так — я не мог лгать инспектору и доказывать, что
269
это место хорошо охраняется. Он полагает, что мы мало заботимся о
безопасности. Но я сказал ему, сэр, что клуб — не полицейский уча¬
сток.
— Но вы заявили об его исчезновении только на третий день?
— Увы, сэр. Да и тогда я позвонил не в полицию. Я позвонил ему
домой и переговорил с его секретаршей мисс Кедж. Она попросила
меня ничего не предпринимать и сказала, что постарается найти брата
мистера Сетона. Сам я никогда его не видел, но мистер Морис Сетон
как-то мне о нем упомянул. Насколько я помню, в клубе он ни разу
не был. Инспектор особо меня об этом спрашивал.
— Наверно, он спрашивал и про мистера Оливера Лэтема и мистера
Джастина Брайса?
— Да, сэр. Они оба — члены клуба, и я ему об этом сказал. Но я
давно не видел ни того, ни другого, и я не думаю, что они могли
прийти и уйти, не сказав ни слова ни мне, ни жене. Хотите взглянуть
на ванную и туалет? Пожалуйста. Мистер Сетон пользовался вот этими.
Инспектор даже заглядывал в бачок.
— Правда? Надеюсь, он нашел там то, что искал.
— Он нашел поплавок, сэр; молю Бога, чтобы теперь ничего там не
испортилось — этот бачок, знаете, с норовом. Думаю, вы захотите прой¬
ти в библиотеку. Там мистер Сетон работал, когда не печатал. Вы,
наверно, помните — она выше этажом.
От посещения библиотеки, конечно, нельзя было отказаться. Инс¬
пектор Реклесс работал основательно, а Плант — не тот человек, ко¬
торый позволит своему подопечному удовольствоваться меньшим. Когда
они втиснулись в давяще тесный лифт, Далглиш задал последние не¬
сколько вопросов. Плант сказал, что ни он, ни прочие служащие не
отправляли почту для мистера Сетона. Никто не убирал его комнаты
и не выкидывал бумаг. И, насколько Планту известно, там нечего было
выкидывать. Если не считать пишущей машинки и одежды Сетона,
комната в таком же состоянии, в каком была в вечер его исчезновения.
Библиотека, расположенная с южной стороны и выходившая окнами
на площадь, была едва ли не самой приятной комнатой дома. Первона¬
чально она служила гостиной и, если не считать книжных полок,
занимавших всю западную стену, почти не изменилась с тех пор, как
здание передали клубу. Занавески были копиями прежних, стены по¬
крывали выцветшие обои с прерафаэлитским орнаментом, письменные
столы, поставленные в простенках между четырьмя высокими окнами,
были настоящие викторианские. Книги на полках составляли неболь¬
шую, но достаточно представительную «библиотеку преступлений». Сре¬
ди них были известные серии «Британские судебные процессы» и
«Знаменитые судебные процессы», учебники судебной медицины, токси¬
270
кологии и судебной патологии, воспоминания судей, адвокатов, патоло¬
гоанатомов и офицеров полиции, ряд книг криминалистов-любителей о
самых знаменитых или загадочных убийствах, руководства по уголов¬
ному праву и процедуре полицейского расследования и даже несколько
трактатов о социологических и психологических аспектах убийства и
насилия, которые, по всей видимости, почти никто не открывал. На
полках, отданных художественной литературе, стояло несколько первых
изданий По, Ле Фаню и Конан Дойла; было представлено большинство
английских и американских детективных авторов, причем те писатели,
что состояли в клубе, явно сами дарили ему свои книги. Далглиш с
интересом обнаружил, что книги Мориса Сетона были в особых пере¬
плетах с монограммами золотого тиснения. Он также заметил, что, хотя
клуб не допускал женщин в число своих членов, запрет не распрост¬
ранялся на их книги, так что библиотека давала неплохое представле¬
ние о детективной литературе последних ста шестидесяти лет.
У противоположной стены стояли два выставочных стеллажа, кото¬
рые образовали настоящий маленький музей убийств. Так как все экс¬
понаты были подарены или завещаны членам клуба в течение многих
лет и приняты с неизменной и некритической благодарностью, они
сильно различались по значимости и, как заподозрил Далглиш, по по¬
длинности. Никто и не пытался разместить их в хронологическом по¬
рядке, подписи были составлены небрежно, и расположение предметов
на стеллажах было подчинено не логике, а эстетике. Там находился
кремневый дуэльный пистолет с серебряной инкрустацией и позолочен¬
ными полками, который, как гласила подпись, использовал преподобный
Джеймс Хэкман, казненный в Тайберне в 1779 году, для убийства Мар¬
гарет Рей, любовницы графа Сандвичского. Далглиш подумал, что это
маловероятна Он заключил, что пистолет был сделан лет на пятнадцать
позже. Но он вполне допускал, что эта красивая блестящая вещица
имеет зловещую историю. А вот следующий экспонат не оставлял ни¬
каких сомнений в своей подлинности — это было потемневшее и ис¬
тончившееся от времени письмо Мэри Блэнди своему возлюбленному с
благодарностью за «порошок для полировки шотландских самоцветов*,
а на деле — мышьяк, убивший ее отца и приведший ее на эшафот.
На том же стеллаже были выставлены Библия с подписью «Констанс
Кент» на форзаце, измочаленная пижамная куртка, в которую якобы
заворачивали тело миссис Криппен, маленькая хлопчатобумажная пер¬
чатка, принадлежавшая, как гласила подпись, Маделайн Смит, и склян¬
ка с белым порошком — «мышьяком, обнаруженным у майора Герберта
Армстронга». Окажись это зелье подлинным, его бы хватило, чтобы
превратить всю клубную столовую в мертвецкую, — а стеллажи стояли
незапертые. Но в ответ на замечание Далглиша Плант улыбнулся:
271
— Это не мышьяк, сэр. То же самое, что и вы, сказал девять месяцев
назад сэр Чарльз Уинкворт. «Плант, — сказал он, — если это дейст¬
вительно мышьяк, надо его либо убрать, либо запереть». И мы взяли
немного порошка и без лишнего шума послали на анализ. Это питьевая
сода, сэр, ничего больше. Я не хочу сказать, что она не имеет отноше¬
ния к майору Армстронгу, и я понимаю, что не сода убила его жену.
Но, как бы то ни было, это штука безвредная. Мы ее тут оставили и
ничего никому не сказали. В конце концов, тридцать лет она сходила
за мышьяк, сойдет и дальше. Как сказал сэр Чарльз, только начните
рассматривать экспонаты слишком пристально, и от музея ничего не
останется. А теперь, сэр, прошу меня извинить, но мне пора быть в
столовой. Если, конечно, вы не хотите посмотреть что-нибудь еще.
Далглиш с благодарностью отпустил его. Но сам еще на несколько
минут задержался в библиотеке. Им овладело смутное и томительное
чувство, что где-то, и совсем недавно, он видел разгадку смерти Сето¬
на — подсознание ухватило этот беглый намек, но он упрямо отказы¬
вался пробиться наружу и быть распознанным. Ощущение не было
новым. С ним знаком всякий настоящий сыщик. Изредка оно приводило
Далглиша к одному из тех, казалось бы, необъяснимых успехов, на
которых во многом основывалась его репутация. Гораздо чаще это ми¬
молетное впечатление, когда он его припоминал и анализировал, ока¬
зывалось не идущиь< к делу. Но подсознание своевольно. Разгадка, если
это была она, пока от него ускользала. Каминные часы ударили один
раз. Его ждали к обеду.
В столовой в камине теплился огонь, почти невидимый в лучах
осеннего солнца, косо падавших на столы и ковер. Комната была про¬
стая и удобная, как раз подходящая для такого серьезного занятия,
каким является еда, с массивными, свободно расставленными столами
без цветов, на которых сверкали белоснежные скатерти. На стенах ви¬
сели подлинные иллюстрации «Физа» к «Мартину Чезлвиту» — висели
только потому, что они недавно были подарены видным членом клуба.
Сойдет, подумал Далглиш, как замена изображениям казней в старом
Тайберне, которые Совет клуба, неравнодушный к прошлому, снимал,
видимо, с некоторым сожалением.
На обед и ужин в «Клубе мертвецов» готовят только одно главное
блюдо — миссис Плант полагает, что при столь ограниченном персо¬
нале совершенство несовместимо с многообразием. В конце концов, для
желающих всегда есть салат и холодное мясо, а кому не подходит ни
это, ни главное блюдо, тот может попытать счастья в другом месте. В
сегодняшнее меню, как было сказано на доске объявлений в библиотеке,
входили дыня, бифштекс, пудинг с почками и лимонное суфле. Посе¬
тителям уже подавали первые пудинги, завернутые в салфетки.
272
За угловым столиком его поджидал Макс Герни, обсуждавший в
эту минуту с Плантом выбор вина. Увидев Далглиша, он поднял пух¬
лую руку жестом священника, одновременно как бы приветствуя гостя
и благословляя хлеб насущный как таковой. Смотреть на него было
одно удовольствие. Макс Герни всегда так действовал на людей. Мало
кто мог противостоять его очарованию. Светский, общительный и щед¬
рый, он умел радоваться жизни и людям, и радость эта была зарази¬
тельной и стойкой. Несмотря на высокий рост, он казался очень легким,
бегал вприпрыжку на маленьких, изящно выгнутых ступнях, отчаянно
жестикулировал, сверкал белками черных глаз из-за огромных роговых
очков. Он так и лучился навстречу Далглишу.
— Адам! Все замечательно. Мы с Плантом решили, что нам как
нельзя лучше подойдет коллекционный йоганнисбергер урожая пятьде¬
сят девятого года, если только вы не предпочтете что-нибудь полегче.
Прекрасно. Не люблю говорить о вине дольше, чем нужно. А то я могу
почувствовать себя высокородным Мартцном Керрадёрсом.
Это был новый взгляд на роман Сетона. Я не знал, сказал Далглиш,
что Сетон разбирался в винах.
— Бедный Морис в них, увы, не разбирался. Он и не пил их почти.
Считал, что с его сердцем это опасно. Нет, он все почерпнул из книг.
Вследствие чего, конечно, вкусы Керрадерса оказались прискорбно ба¬
нальными. А вы прекрасно выглядите, Адам. Я боялся, что созерцание
чужого расследования плохо на вас скажется.
Далглиш серьезно ответил, что пострадала в основном его гордость,
а не здоровье, хотя положение не из приятных. Обед с Максом, как
всегда, подействует на него благотворно.
В последующие двадцать минут о смерти Сетона никто не загова¬
ривал. Оба были заняты едой. Но когда подали пудинг и разлили вино,
Макс сказал:
— Так вот, Адам, о Морисе Сетоне. Должен сказать, что, услышав
о его смерти, я испытал потрясение, — тут он подцепил на вилку
сочный кусок мяса, маленький шампиньон и половинку почки, — воз¬
мущение. Разумеется, не только я — все издательство. Нам вовсе не
улыбается столь эффектно терять авторов.
— Глядишь, теперь его будут больше покупать, — ехидно заметил
Далглиш.
— Отнюдь нет! Ошибаетесь, мой милый. Это общее заблуждение.
Даже если бы смерть Сетона произвела сенсацию, что, согласитесь, для
бедного Мориса было бы чересчур, я не уверен, удалось ли бы продать
хоть один лишний экземпляр. Десяток-другой старых дам заказал бы
в библиотеке его последнюю книгу — вот и все. Кстати, вы ее читали?
«Щепотка на галлон» — убийство путем отравления мышьяком, проис¬
273
ходящее на керамическом заводе. Достоверности ради он в апреле три
недели учился делать горшки — такой уж был добросовестный. Но вы,
я думаю, не читаете детективную литературу.
— Не читаю, но отнюдь не из высокомерия. Скорее из зависти.
Удивляюсь — как это детективным романистам удается не только аре¬
стовывать преступников, но и получать чистосердечные признания, рас¬
полагая уликами, с которыми я не мог бы и ордер на арест попросить.
Хотел бы я, чтобы настоящих убийц так легко можно было брать на
пушку. И еще одна мелочь: никто из писателей-детективщиков и слы¬
хом не слыхал о таких вещах, как постановление суда.
— Ну, кто-кто, а высокородный Мартин — настоящий джентльмен.
Вам у него учиться и учиться. Всегда наготове подходящая цитата и
совершенно неотразим для женского пола. Все в высшей степени при¬
лично, но какую бы женщину он ни подозревал, она так и кинулась
бы к нему в постель, если бы только Сетон позволил. Бедный Морис!
Думаю, это была своего рода компенсация.
— Что вы можете сказать о его стиле? — спросил Далглиш, кото¬
рый начал думать, что зря так ограничил свой круг чтения.
— Напыщенный и правильный. Но в наши дни, когда каждая по¬
луграмотная дебютантка мнит себя великой писательницей, как я могу
бросить в него камень? Он писал, похоже, со словарем Фаулера по
левую руку и тезаурусом Роже по правую. Скучно, плоско и, увы, уже
почти убыточно. Когда пять лет назад он ушел от Максвелла Доусона,
я не хотел его брать, но остался в меньшинстве. К тому времени он
практически уже исписался. Но мы привыкли всегда иметь под рукой
одного-двух детективщиков — вот и купили era Думаю, обе стороны
потом об этом пожалели, но до развода дело так и не дошло.
— А что он был за человек? — спросил Далглиш.
— Трудный был. Очень трудный, бедняга. Разве вы его не знали?
Педантичный, самолюбивый, капризный человечек, вечно на взводе из-за
своих тиражей, своей рекламы и своих обложек. Переоценивал свой
талант и недооценивал чужие — его популярности это не шло на
пользу.
— Короче, типичный писатель, — ехидно заметил Далглиш.
— Ну, Адам, это уж слишком. Не ожидал такое услышать от пи¬
сателя. Вам ли не знать, что средний писатель так же трудолюбив,
талантлив и приятен в общении, как и просто средний нормальный
человек. Нет, он не был типичен. Слишком уж был несчастным и
беззащитным. Временами его становилось жалко, но это благородное
побуждение в его присутствии испарялось за десять минут.
Далглиш спросил, не говорил ли Сетон, что собирается менять
жанре
274
— Говорил. В последний раз мы виделись месяца два с половиной
назад, и мне пришлось выслушать обычный обличительный монолог о
снижении уровня и засилье секса и садизма. Но потом он заявил, что
сам собирается написать триллер. Теоретически, конечно, я был за, но
на практике я не мог себе представить, как бы он с этим справился.
Тут и язык нужен особый, и навык. Дело в высшей степени профес¬
сиональное, а Сетон, едва выходил за пределы личного опыта, тут же
начинал пускать пузыри.
— Для детективного писателя это, наверно, крупный недостаток?
— Сакс он, конечно, никого не убивал — во всяком случае, в лите¬
ратурных целях. Дело в другом: он цеплялся за привычные характеры
и привычную обстановку. Вы понимаете, о чем я говорю. Уютная анг¬
лийская, сельская или провинциальная жизнь. Местные жители пере¬
двигаются, как шахматные фигуры, — по строгим правилам,
обусловленным их общественным положением. Весь набор утешительных
иллюзий: насилие — нечто исключительное, все полицейские честны,
классовая структура английского общества за последние двадцать лет
не изменилась, убийцы — не джентльмены. Но в деталях он был без¬
укоризненно точен. У него, например, никогда не убивали из огнестрель¬
ного оружия, потому что он в нем не разбирался. Зато прекрасно
разбирался в ядах и был весьма силен в судебной медицине. Его не¬
обычайно занимало трупное окоченение и тому подобные вещи. Его раз¬
дражало, что рецензенты этого не отмечают, а читателям и вовсе плевать.
Далглиш поинтересовался:
— Значит, вы виделись два с половиной месяца назад. Как это было?
— Он написал мне письмо с просьбой о встрече. Потом специально
приехал в Лондон, и мы встретились в издательстве после четверти
седьмого, когда почти все уходят. И отправились сюда ужинать. Как
раз об этом-то я и хотел с вами поговорить, Адам. Он собирался изме¬
нить завещание. Прочтите это письмо и все поймете.
Он вынул из бумажника сложенный лист и протянул его Далглишу.
Сверху на нем было обозначено: «Сетон-хаус», Монксмир, Суффолк».
Письмо, датированное тридцатым июля, было напечатано на машинке, и
работа показалась Далглишу хотя и аккуратной, но непрофессиональ¬
ной — было нечто неуловимое в величине пробелов и переносе слов, что
выдавало неопытную руку. Далглиш немедленно отметил, что недавно
видел текст, напечатанный тем же человеком. Письмо гласило:
«Дорогой Герни!
Думая о нашем разговоре в пятницу — тут я должен отклониться
от темы и вновь поблагодарить Вас за великолепный ужин, — я при¬
шел к выводу, что мое первое побуждение было верным. Делаешь что-
нибудь — делай до конца. Чтобы Сетоновская литературная премия
275
могла послужить тем великим целям, с которыми я ее связываю, де¬
нежный вклад должен быть адекватным — не только для того, чтобы
обеспечить размер премии, соответствующий ее значению, но и для того,
чтобы финансировать ее в будущем. У меня нет родных, имеющих
законное право на мое состояние. Кое-кто, возможно, думает, что имеет
такое право, но это уже другое дело. Мой единственный здравствующий
родственник получит сумму, которую упорный труд и бережливость
смогут приумножить, если только он захочет придерживаться этих до¬
бродетелей. Я считаю, что с него достаточно. За вычетом этой и других
небольших сумм, которые я оставляю разным людям, получается при¬
мерно 120 000 фунтов премиального фонда. Я сообщаю Вам это для
того, чтобы Вы представляли себе мои намерения. Вы знаете, что здо¬
ровье мое не в порядке, и, хотя я могу прожить еще много лет, я хочу,
не затягивая, дать этому делу ход. Моя точка зрения Вакс известна.
Премия должна вручаться раз в два года за выдающиеся работы в
области художественной литературы. Я не хочу давать какие-то особые
преимущества молодым. Мы уже по горло сыты чувствительностью
юных авторов, настоянной на жалости к себе. Натурализм мне тоже не
по душе. Роман должен быть плодом творческого воображения, а не
набором скучных прописей из записной книжки работника социальной
службы. И я не хочу ограничиваться детективной литературой — то,
что я так называю, больше не существует.
Обдумайте, пожалуйста, эти планы и сообщите мне Ваши предло¬
жения. Конечно, нам будут нужны доверенные лица, и я посоветуюсь
с адвокатами по поводу деталей нового завещания. Пока, однако, я не
делился этими мыслями ни с кем и надеюсь, что Вы поступите так
же. После детальной разработки все это, конечно, станет достоянием
широкой публики, но я решительно против любых скоропалительных
заявлений. На вторую половину октября я, как всегда, приеду в «Клуб
мертвецов», и тогда мы, надеюсь, сможем встретиться.
Искренне Ваш
Морис Сетон*.
Пока Далглиш читал, он постоянно чувствовал на себе острый взгляд
черных глаз Герни. Закончив, он протянул назад письмо со словами:
— Похоже, он многого от вас хотел. Что фирма могла с этого иметь?
— Да ничего, милый мой Адам. Только массу суеты к вящей славе
Мориса Сетона. Он даже не захотел ограничиться нашими авторами.
Хотя в этом-то он, пожалуй, был прав. Он думал привлечь действи¬
тельно крупные имена. Его очень беспокоило, захотят ли наши корифеи
стать соискателями. Я посоветовал увеличить размер премии — тогда
прибегут как миленькие. Но сто двадцать тысяч фунтов! Я и не думал,
что он так богат.
276
— Его жена была состоятельная женщина... Вы не знаете, Макс,
говорил он еще кому-нибудь об этих планах?
— Думаю, нет. В этом вопросе он вел себя по-детски. Строжайшая
секретность — мне запрещалось даже говорить с ним об этом по те¬
лефону. Но вы понимаете, что меня теперь смущает. Надо или нет
передать письмо полиции?
— Конечно надо. Точнее говоря — инспектору Реклессу из суффолк-
ского уголовного розыска. Я дам вам адрес. Сообщите ему по телефону,
что отослали письмо.
— Я надеялся, что вы сами сообщите. Разумеется, все ясно до оче¬
видности. Но возникают всякие дурацкие сомнения. Кто его теперешний
наследник — я не знаю. Но это письмо дает ему увесистый мотив.
— Еще бы. Но у нас нет доказательств, что наследник знал о пись¬
ме. Скажу для вашего успокоения, что человек, обладающий самым
сильным денежным мотивом, имеет и самое сильное алиби. Когда Мо¬
рис Сетон умер, он был в полицейском участке.
— Очень умно с его стороны... Итак, я не могу просто передать это
письмо вам, Адам?
— Мне очень жаль, Макс. Обойдитесь лучше без меня.
Герни вздохнул, положил письмо обратно в бумажник и вновь при¬
нялся за еду. Они не говорили о Сетоне до тех пор, пока не покончили
с обедом и Макс не стал облачаться в необъятный черный плащ, ко¬
торый он неизменно носил с октября по май и в котором был похож
на мага-любителя, знававшего лучшие дни.
— Мне пора, а то опоздаю на заседание нашего правления. Мы
сделались такими официальными, Адам, такими деловыми. Любое ре¬
шение требует одобрения всего правления. Это все наше новое здание.
В былые дни мы сидели взаперти по пыльным каморкам и действовали
на свой страх и риск. Конечно, это несколько размывало политику
фирмы, но, может, это было не так уж и плохо- Подбросить вас ку¬
да-нибудь? Кого вы допрашиваете после меня?
— Спасибо, Макс, я пройдусь пешком. Направляюсь в Сохо побол¬
тать с убийцей.
Макс опешил.
— Неужто убийцей Сетона? А я-то думал, вы вкупе с суффолкским
уголовным розыском вконец сбиты с толку. Так ради чего же я сра¬
жался с собственной совестью?
— Нет, Сетона он не убивал, хотя, думаю, никаких моральных пре¬
пятствий у него бы не было. Кто-то явно хочет создать у полиции
впечатление, что он замешан. Это Л. Дж. Люкер. Помните такого?
— Это он застрелил своего компаньона посреди Пиккадилли и вы¬
шел сухим из воды? В пятьдесят девятом или около того.
277
— Он самый. Кассационный суд отменил приговор, сославшись на
то, что присяжные получили неправильное напутствие. Судья Бротвик
по какому-то непонятному наваждению сказал им, что человеку, не
отвечающему на обвинения, вероятно, есть что скрывать. Должно быть,
он понял, каковы будут последствия, едва эти слова слетели у него с
губ. Но что сказано — то сказано. И Л юкер вышел на свободу, как он
и предрекал.
— Но что у него общего с Морисом Сетоном? Трудно представить
себе двоих столь непохожих людей.
— Вот это, — сказал Далглиш, — я и хочу выяснить.
2
Далглиш шел через Сохо к «Кортес-клубу». Освеженный чистотой
и безлюдьем Суффолка, он нашел эти улицы-ущелья, в предвечерний
час еще сравнительно тихие, более угнетающими, чем обычно. Трудно
было поверить, что когда-то ему даже нравилось разгуливать по этому
отвратительному лабиринту. Теперь даже месячное отсутствие не дела¬
ло возвращение более радостным. Конечно, это вопрос точки зрения,
поскольку тут умеют угодить любым вкусам, предлагая на выбор все,
что покупается за деньги. Можно посмотреть так, можно этак. Место,
куда имеет смысл пойти поужинать; космополитическое поселение у
самой Пиккадилли, живущее своей таинственной жизнью; средоточие
лучших лондонских продовольственных магазинов; самый отвратитель¬
ный во всей Европе рассадник преступности. Даже заезжие журнали¬
сты не знают, что сказать по поводу здешних контрастов. Проходя мимо
клубов со стриптизом, мрачных подвальных лестниц, силуэтов скучаю¬
щих девиц за занавесками в окнах верхних этажей, Далглиш подумал,
что, если заставить любого мужчину ежедневно ходить по этим мерз¬
ким улицам, он непременно сбежит в монастырь — не столько от
телесного отвращения, сколько от невыносимой скуки, от однообразия
похоти, от ее безрадостности.
♦Кортес-клуб» был не лучше и не хуже прочих. Снаружи красова¬
лись обычные фотографии, а рядом стояла неизменная группа слегка
пришибленных мужчин средних лет, разглядывавших их с деланной
безучастностью. Заведение было еще закрыто, но он толкнул незапер¬
тую дверь и вошел внутрь Маленькая касса пока пустовала. Он спу¬
стился по узкой лесенке, покрытой грязноватым красным ковром, и
отодвинул нити с бусинами, за которыми находился ресторан.
Здесь мало что изменилось ♦Кортес-клуб», как и его хозяин, был
чертовски живуч. Клуб теперь выглядел поприличнее, хотя в электри¬
278
ческой свете бросались в глаза безвкусица псевдоиспанского интерьера
и грязь на стенах. Помещение было чуть не впритирку заставлено
столиками, многие из которых были слишком малы даже для двоих.
Впрочем, посетители приходили в «Кортес-клуб» не на семейные ужи¬
ны, и не еда их больше всего здесь интересовала.
В дальнем конце зала он увидел маленькую сцену с единственным
стулом и большой плетеной ширмой. Крышка пианино, стоявшего слева
от сцены, была завалена исписанными листами бумаги. Над инструмен¬
том склонился худощавый молодой человек в свитере и широких брю¬
ках; правой рукой он записывал мотив, который наигрывал левой.
Несмотря на неудобную позу и скучающее выражение лица, он был
совершенно поглощен своим занятием. Когда Далглиш вошел, пианист
бросил на него беглый взгляд и тут же вновь принялся долбить по
клавишам.
Кроме него, в зале был только африканец, лениво возивший шваброй
по полу. Он сказал мягким тихим голосом:
— У нас еще закрыто, сэр. Обслуживать начнут в шесть тридцать.
— Меня не нужно обслуживать, спасибо. Здесь мистер Люкер?
— Я узнаю, сэр.
— Узнайте, пожалуйста. И еще я хотел бы видеть мисс Кумбс.
— Я узнаю, сэр. Не уверен, что она здесь.
— Ну, я думаю, мы сейчас убедимся, что она здесь Скажите ей,
пожалуйста, что с ней хочет поговорить Адам Далглиш.
Уборщик ушел. Пианист продолжал свои импровизации, не подни¬
мая глаз, а Далглиш уселся за столик у самой двери, рассчитывая, что
Люкер продержит его здесь минут десять. Он провел это время в раз¬
мышлениях о человеке, находившемся наверху.
Люкер сказал, что убьет компаньона — и убил. Он сказал, что его
за это не повесят — и не повесили. Так как он вряд ли мог заранее
рассчитывать на содействие судьи Бротвика, остается предположить в
нем либо незаурядный дар предвидения, либо необыкновенную веру в
свою счастливую звезду. Иные из историй, которые стали рассказывать
о нем после суда, несомненно, выдуманы, но он отнюдь не старается
их опровергнуть Не принадлежа к числу преступников-профессиона¬
лов, он известен и принят в их кругах. Эти люди, точно знающие и
соблюдающие разумную меру риска, относятся к нему, одним отчаян¬
ным шагом преступившему все мыслимые пределы, с суеверным поч¬
тением. Человек, стоявший так близко к последней, страшной черте,
внушает благоговейный страх. Далглиш иногда с досадой замечал, что
это чувство разделяет и полиция. Не верилось, что Люкер, с такой
легкостью убивший человека из личной неприязни, может удовлетво¬
риться управлением несколькими второсортными ночными клубами. От
279
него ждали чего-то куда более впечатляющего, нежели манипуляции с
лицензиями и налогами или не слишкох( крутые эротические зрелища,
демонстрируемые скучной публике, развлекающейся на казенный счет.
Но если за ним что-нибудь еще и водилось, никто об этом не знал.
Может, ничего и не водилось. Может быть, предел его мечтаний как
раз и была эта спокойная полуреспектабельность вкупе с дутой репу¬
тацией, эта свобода ничейной земли меж двух миров.
Ровно через десять минут появился негр и сказал, что Люкер ждет.
Поднявшись на два лестничных пролета, Далглиш вошел в большую
комнату, откуда Люкер управлял не только «Кортес-клубом», но и про¬
чими своими заведениями. В ней было жарко и душно — слишком
много мебели и слишком мало вентиляции. Посреди комнаты стоял
письменный стол, у одной из стен — пара шкафов с деловыми бума¬
гами, слева от газового камина — огромный сейф; рядом с телевизором
размещались диван и три мягких кресла. Один угол занимал маленький
умывальник. Помещение явно должно было служить и конторой, и
комнатой отдыха, а получилось ни то ни се. В нем находились три
человека: сам Люкер, его главный помощник по «Кортес-клубу» Сид
Мартелли и Лили Кумбс. Сид, сняв пиджак, грел себе на газе молоко
в маленькой кастрюльке. На лице у него было обычное смиренно-стра¬
дальческое выражение. Мисс Кумбс, уже в черном вечернем платье,
сидела в кресле у плиты и красила ногти. Она приветственно подняла
руку и одарила Далглиша широкой беззаботной улыбкой. Далглиш по¬
думал, что текст на листочках бумаги, кто бы его ни сочинил, описы¬
вает ее довольно точно. Текла ли в ней русская аристократическая
кровь, определить было невозможно, но он доподлинно знал, что Лил
выросла не восточнее Уайтчепел-роуд1. Это была крупная пышущая
здоровьем блондинка с крепкими зубами и толстой бледноватой ко¬
жей — такое лицо долго не стареет. Ей было, похоже, лет сорок с
небольшим, но точно сказать было трудна Она ничуть не изменилась
со времени их первой встречи пять лет назад. Вполне вероятно, что
еще через пять лет она будет все такая же.
А Люкер заметно раздался. Дорогой костюм чуть не трещал в пле¬
чах, шея вздувалась над воротником безукоризненно чистой рубашки.
У него было неприятное непроницаемое лицо, до того гладкое и лосня¬
щееся, что казалось полированным. И совершенно необычные глаза.
Радужные оболочки, серыми камушками посаженные точно посреди
белков, были столь безжизненны, что превращали все лицо в уродливую
маску. Жесткие черные волосы спускались вниз к середине лба, при¬
давая лицу что-то нелепо женское. Коротко подстриженные, они бле¬
1 Уайтчепел — один из беднейших районов Ист-Энда.
280
стели, как грубая собачья шерсть. Внешность его была под стать сущ¬
ности. Но стоило ему заговорить, как голос выдавал происхождение. В
нем слышалось все: дом провинциального пастора, любовно пестуемая
утонченность, частный интернат. Он доказал, что способен меняться. Но
голос изменить он не смог.
— А, суперинтендант Далглиш. Весьма польщен. У нас сегодня,
кажется, все занято, но Майкл уж как-нибудь изыщет для вас столик.
Я уверен, что представление вам понравится.
— Спасибо, но мне не нужны ни ужин, ни представление. Ваша
еда пошла не впрок одному моему знакомому, который на днях тут
ужинал. И я предпочитаю нормальных женщин кормящим бегемотихам.
Фотографий в витринах мне хватило с лихвой. Где это вы таких отка¬
пываете?
— Да никого мы не откапываем. Милые девушки, осознавшие, что
имеют, скажем так, естественные преимущества, сами к нам приходят.
Не будьте слишком строги, суперинтендант, у каждого из нас — свои
личные эротические фантазии. И если ваши не находят тут отклика,
это не значит, что у вас их вовсе нет. Что там говорится в Писании о
сучке и бревне? Вы не забыли, что я, как и вы, пасторский сын? Хотя
судьба довольно далеко нас разбросала.
Он помедлил, как бы размышляя о различии судеб, и непринуж¬
денно продолжил:
— Нам с суперинтендантом одинаково не повезло, Сид. Мы оба —
пасторские детки. Никому не пожелаю так начинать жизнь. Если па¬
паша искренне верит, презираешь его как глупца; если нет — записы¬
ваешь в лицемеры. Так ли, этак ли — шансов у него нет.
Сид рожденный умственно отсталой судомойкой от бармена-кипри¬
ота, с жаром закивал.
Далглиш сказал:
— Я хотел потолковать с вами и мисс Кумбс о Морисе Сетоне. Я
не веду это дело, так что вы не обязаны отвечать на вопросы. Но вы,
конечно, и сами это знаете.
— Ваша правда. Захочу — буду нем как рыба. А бывает, накатит
на меня — рад-радешенек помочь человеку. Вперед никогда не угада¬
ешь. Попробуйте — может, что и получится.
— Вы ведь знаете Дигби Сетона, правда?
Далглиш ясно увидел, что вопрос оказался неожиданный. Мертвые
глаза Люкера мигнули. Он ответил:
— Дигби работал тут несколько месяцев в прошлом году, когда от
меня ушел пианист. Его клуб тогда прогорел. Я дал ему в долг —
думал, выкарабкается, — но все без толку. Тут нужна особая сноровка.
А пианист он неплохой.
281
— Когда он тут был последний раз?
Люкер развел руками и обернулся к своим сотрудникам:
— Он работал у нас неделю, когда Рикки Карлис не рассчитал
Дозу, — когда это было, в мае? С тех пор он не появлялся.
Тут вмешалась Лил:
— Появлялся раз или два, Эл-Джей. Вас как раз тут не было. —
Подчиненные, обращаясь к Люкеру, всегда употребляли инициалы. То
ли, думал Далглиш, это должно было подчеркнуть теплоту их отноше¬
ний, то ли Люкеру нравилось чувствовать себя этаким американским
боссом. Лил, горевшая желанием помочь, продолжала:
— Сид, а летом он не приходил с компанией?
Сид придал лицу выражение мрачной задумчивости.
— Не летом, Лил. Скорее, в конце весны. Кажется, он приходил с
Мэйвис Мэннинг и ее девочками в мае, когда ее программа накрылась.
— Это был Рикки, Сид. Ты его путаешь с Рикки. Дигби Сетон
никогда не был с Мэйвис.
У них тут все отрепетировано, подумал Далглиш, как в хорошей
труппе. Люкер растянул гладкие щеки в улыбке:
— А что толку копать под Дигби? Ведь никакого убийства не было,
а если и было, Дигби тут ни при чем. Возьмите факты. У Дигби
имеется богатый братец. Везение для обоих. У братца никудышное сер¬
дце — может отказать в любую минуту. Ему не позавидуешь, но для
Дигби — опять же везение. И в один прекрасный день оно таки отка¬
зывает. Все естественные причины, суперинтендант, если только это
выражение что-нибудь значит. Кто-то будто бы отвез тело в Суффолк
и пустил по волнам. А перед этим, говорят, сотворил с ним всякие
гадкие и нехорошие вещи. Выглядит так, будто мистера Сетона не все
его соседи-литераторы горячо любили. И меня удивляет, суперинтен¬
дант, что ваша тетя преспокойно живет себе среди этой публики, да
еще оставляет топор на самом видном месте.
— Вас хорошо информировали, — сказал Далглиш. Хорошо и, глав¬
ное, быстро, подумал он. Интересно, кто это держит его в курсе событий?
Люкер пожал плечами:
— По-моему, это не запрещается. Друзья иногда сообщают мне о
том о сем. Они знают, что меня может заинтересовать.
— Особенно если на них сваливается двести тысяч фунтов.
— Послушайте, суперинтендант. Когда мне нужны деньги, я их
зарабатываю, и зарабатываю честно. Сколотить состояние незаконными
способами может любой дурак. А вот чтобы все было по закону — для
этого сейчас надо шевелить мозгами. Дигби Сетон может, если хочет,
вернуть мне тысячу пятьсот фунтов, которые я ему одолжил, когда он
пытался спасти «Золотой фазан». Впрочем, я его не тороплю.
282
Сид обратил к боссу свои лемурьи глаза В них читалась пре¬
данность, доходившая почти до неприличия
Далглиш сказал:
— Морис Сетон уисинал здесь перед смертью. Дигби Сетон связан
с этим заведением. И Дигби получает по наследству двести тысяч
фунтов. Вполне естественно, что к вам приходят и задают вопросы, —
учтите еще, что последним человеком, видевшим Мориса живым, была
мисс Кумбс.
Люкер повернулся к Лил:
— Ты лучше держи язык за зубами, Лил. А еще лучше — обзаве¬
дись адвокатом. Я позвоню Берни.
— На кой хрен мне ваш Берни? Когда приходил этот полицейский,
я выложила все как на духу. Что мне скрывать? Майкл и другие ребята
видели, как он позвал меня к своему столику, и мы сидели до девяти
тридцати, а потом вместе вышли. В десять тридцать я вернулась. Ты
же видел меня, Сид, и весь этот чертов клуб меня видел.
— Так точно, суперинтендант. Лил вернулась в пол-одиннадцатого.
— Лил не должна была уходить из клуба, — сказал Люкер мяг¬
ко. — Но с этим разбираться буду я, а не вы.
Неудовольствие Люкера, по-видимому, не произвело на мисс Кумбс
никакого впечатления. Как и все сотрудники, она точно знала пределы
дозволенного. Немногочисленные правила были просты и доходчивы.
Отлучиться на час, если посетителей немного, вполне простительно.
Убить человека тоже может быть простительно — смотря по обстоя¬
тельствам. Но если кто-нибудь в Монксмире рассчитывает навесить это
убийство на Люкера, его ждет разочарование. Не такой человек Люкер,
чтобы убивать по чьему-то заданию, и не в его правилах заметать
следы. Убив, он демонстративно оставил на месте преступления отпе¬
чатки пальцев.
Далглиш спросил Лил, как было дело. Об адвокатах больше речь
не заходила, и она охотно принялась рассказывать. Далглиш успел
увидеть, как, прежде чем начать, она быстро переглянулась с боссом.
По причине, известной только ему самому, Люкер позволил ей говорить.
— Ну вот, он пришел часов в восемь и сел за столик у самого
входа. Я сразу его приметила. Смешной такой человечек, одетый с
иголочки и весь какой-то нервный. Я подумала, чиновничишка пришел
поразвлечься. Кого я только тут не видала. Постоянные клиенты чаще
приходят компаниями, но бывают и всякие странные одинокие типы.
Такому обычно девочка нужна. Ну, мы здесь этим не занимаемся, и
моя обязанность так им и говорить. — Мисс Кумбс придала лицу не¬
преклонно-благочестивое выражение, которое никого не могло обмануть,
да и не претендовало на это.
283
Далглиш осведомился, что было дальше.
— Майкл принял у него заказ. Он попросил жареных креветок,
зеленый салат, хлеб с маслом и бутылку «Руффино». Похоже, точно
знал, что ему нужно. Без всяких там сомнений. Когда Майкл ему
подавал, он сказал, что хочет со мной поговорить. Ну, я подошла, и он
спросил, что я буду пить. Я попросила джин с лимонным соком и
потягивала его, пока он ковырялся в своих креветках. То ли аппетит
у него пропал, то ли он взял еду, просто чтобы было чем возить по
тарелке во время разговора, — словом, только под конец он что-то в
себя впихнул без всякого удовольствия. Хотя вино-то он пил. Чуть не
всю бутылку усидел.
Далглиш спросил, о чем они говорили.
— О наркоте, — откровенно сказала мисс Кумбс. — Вот что, ока¬
зывается, его интересовало. Дурь. Не для себя, заметьте. Я, конечно,
сразу поняла, что он не из этих — да он тогда и не пришел бы ко
мне. Они сами знают, где достать что им нужно. В «Кортес-клуб» они
не ходят. А этот стал говорить, что, дескать, он писатель, очень изве¬
стный, настоящая знаменитость, и что он пишет книгу о торговле нар¬
котиками. Как его зовут, он не сказал, и я не спросила. Так вот, от
кого-то он прослышал, что я могу дать полезные сведения, если буду
заинтересована. Этот его приятель будто бы сказал: хочешь узнать что-
нибудь о Сохо — иди в «Кортес-клуб» и разыщи там Лил. Очень мило,
ничего не скажешь. Это я-то — специалист по наркотикам. Но я по¬
думала: выходит, кто-то хочет дать мне подзаработать. Человек готов
был заплатить и, что бы я ни наплела, проглотил бы как миленький.
Ему нужно было одно: понапихать в книгу больше ярких подробностей,
и я подумала — почему бы и нет? В Лондоне все что хочешь можно
купить, если ты при деньгах и знаешь, куда сунуться. Вы, милый мой,
это понимаете не хуже меня. Я бы могла ему назвать одно-два места,
где, говорят, водится дурь. Но что ему с этого? Ему подавай необычай¬
ное да таинственное, а что там необычайного и таинственного в тор¬
говле наркотой и в этих несчастных развинченных? Я и говорю:
дескать, пожалуйста, я дам вам сведения, а сколько вы заплатите? Он
сказал — десять фунтов, и я говорю — согласна. Разве я кого-нибудь
обманула? Он получил, что ему нужно было.
Далглиш сказал, что от мисс Кумбс всегда можно получить то, что
нужно, и она, секунду поколебавшись, благоразумно решила пропустить
замечание мимо ушей. Далглиш спросил:
— Вы поверили, что он писатель?
— Нет, дорогуша. Во всяком случае, не сразу. Не впервой мне это
слышать. Вы не поверите, сколько сюда ходит всяких разных типов,
которыхе нужна девочка,-«чтобы получить материал для нового романа».
284
Или будто бы он социологический опрос проводит. Как же, социологи¬
ческий опрос! Он был похож на одного из этих. Знаете — мелкий
такой, нервный и как будто ему невтерпеж. Но когда он сказал, что
возьмет такси — мол, вы мне там все продиктуете, а я запишу, — я
тогда начала удивляться. Я сказала, что не могу уйти из клуба больше
чем на час, и давайте, если хотите, поедем ко мне домой. Не знаешь,
что к чему, — держись ближе к дому, я так считаю. Так что я пред¬
ложила доехать на такси ко мне. Он сказал — хорошо, и мы вышли
примерно в девять тридцать. Так ведь было, Сид?
— Так, Лил. Ровно в девять тридцать. — Сид поднял печальные
глаза от стакана с молоком. Он уныло разглядывал морщинистую пен¬
ку, которая начала образовываться на. его поверхности. В спертом воз¬
духе распространился сытный тошнотворный запах горячего молока.
Люкер сказал:
— Бога ради, Сид, либо пей, либо выливай. Ты меня нервируешь.
— Выпей, дорогой, — подбадривала его мисс Кумбс. — Вспомни о
своей язве. А то с тобой случится то же, что с бедным Солли Гольд¬
штейном.
— Солли умер от коронарной недостаточности — молоко тут не
помогает. Скорее вредит. Оно вообще радиоактивное. Содержит строн-
ций-девяносто. Так что подумай, Сид.
Сид просеменил к умывальнику и выплеснул молоко. Подавив же¬
лание распахнуть настежь окно, Далглиш спросил:
— Как вел себя мистер Сетон, когда вы с ним сидели в клубе?
— Нервничал, дорогуша. Возбужден был и напуган одновременно.
Майкл хотел пересадить его за другой столик — там от двери дует, — но
он и не подумал пересесть. И все поглядывал на дверь, пока мы говорили.
— Ждал кого-нибудь?
— Нет, милый мой. Скорее хотел убедиться, что она на месте. Я
бы не удивилась, если бы он дал деру. Чудак, одним словом.
Далглиш спросил, что произошло, когда они вышли из клуба.
— Я уже рассказывала этому полицейскому из Суффолка. Мы
сели в такси на углу Грик-стрит, и только я собралась дать шоферу
мой адрес, как вдруг мистер Сетон сказал, что лучше просто пока¬
таться вокруг — мол, не против ли я? В общем, в штаны наложил.
Меня испугался, несчастный шибзик. Мне-то без разницы, так что мы
чуток покружили по Уэст-Энду, а потом заехали в Гайд-парк. Я
наплела ему всяких баек о наркобизнесе, а он записывал в блокнот.
Если хотите знать, он был слегка под. мухой. Вдруг полез ко мне
целоваться. Я уже была по горло им сыта, а он, видите ли, лапать
меня вздумал. Вообще-то это было только так, жест — он решил, что
вроде так полагается. Я тогда сказала, что мне пора обратно в клуб.
285
Он попросил высадить его у станции «Паддингтон» и сказал, что
поедет на метра Как говорится, расстались друзьями. Он дал мне две
пятерки и еще фунт на такси.
— Он сказал, куда двинется дальше?
— Нет. Мы ехали по Сассекс-гарденс — на Пред-стрит теперь од¬
ностороннее движение — и высадили его у линии Дистрикт. Но он мог
перейти на другую сторону к Бейкерлоо1. Я не посмотрела. Мы распро¬
щались в четверть одиннадцатого у метро «Паддингтон», и больше я
его не видела. Все чистая правда.
Правда или нет, подумал Далглиш, опровергнуть такой рассказ
очень трудно. Слишком много подкрепляющих свидетельств, и к тому
же кто-кто, а Лил никогда не поддастся панике до такой степени, чтобы
изменить хорошую версию. И зачем он сюда пришел — только время
потерял. Хотя Люкер был необычайно, почти подозрительно покладист,
Далглиш не узнал ничего такого, что Реклесс не рассказал бы ему в
два раза короче.
Вдруг он ощутил такую же неуверенность и неудовлетворенность
собой, какая мучила молодого офицера уголовного розыска Далглиша
почти двадцать лет назад. Без всякой надежды он достал фотографию
пляжной компании, взятую у Брайса, и протянул собеседникам. Он
почувствовал себя торговцем, звонящим в двери и предлагающим нико¬
му не нужный хлам. Они стали рассматривать снимок с доброжела¬
тельным видом. Возможно, они даже его жалели, подобно терпеливым
домохозяевам. С безнадежным упрямствох( он допытывался, не приходил
ли кто-нибудь из сфотографированных здесь людей в «Кортес-клуб».
Лил щурилась в мучительном усилии, держа снимок на расстоянии
вытянутой руки — так и захочешь, ничего не увидишь. Лил, подумал
Далглиш, ведет себя как большинство женщин. Ложь лучше всего ей
удается, когда она может убедить себя в том, что, в сущности, говорит
правду.
— Нет, миленький, не узнаю никого. Конечно, кроме Мориса Сетона
и Дигби. Но это не значит, что их тут никогда не было. Лучше, на¬
верное, их самих об этом спросить.
Не столь щепетильные Люкер и Сид лишь бросили на фотографию
беглый взгляд и заявили, что в жизни этих людей не видели.
Далглиш обвел глазами всю троицу. У Сида был страдальчески-оза-
боченный вид маленького заморыша, брошенного, как в море, в зловред¬
ный мир взрослых. Люкер, подумалось Далглишу, сейчас, должно быть,
втайне над ним смеется, если только он способен смеяться. Лил смот¬
рела на него ободряющим, материнским, почти жалостливым взором,
1 Дистрикт, Бейкерлоо — линии лондонского метро.
286
который, с горечью подумал он, она обычно приберегает для клиентов.
Из этих больше ничего не выжмешь. Он поблагодарил их за помощь —
холодную иронию Люкер, возможно, все же способен был воспринять —
и отправился восвояси.
3
Когда Далглиш покинул комнату, Люкер дернул головой в сторону
Сида. Не говоря ни слова и не оглядываясь, маленький человечек вы¬
шел. Люкер подождал, пока на лестнице не смолкли его шаги. Остав¬
шись наедине с боссом, Лил не выказала особенной тревоги, лишь
устроилась поудобнее в потертом кресле слева от камина и устремила
на него равнодушно-ласковый кошачий взгляд. Люкер подошел к сейфу.
Пока он орудовал с кодовым замком,/она смотрела^ на его широкую
неподвижную сйину. Когда он повернулся к ней, онаГувйдела у него
в руках бандероль размером с обувную коробку, обернутую в бумагу
и свободно перевязанную белой бечевкой. Он положил ее на свой пись¬
менный стол.
— Ты это раньше видела? — спросил он.
Лил не снизошла до выражения любопытства:
— Кажется, это принесли сегодня с утренней почтой. Сид прини¬
мал. Что-нибудь не в порядке?
— Наоборот, все в полном порядке. Прелестная бандеролька. Как ты
видишь, я не разворачивал, а когда она только пришла, глаз было не
оторвать — такая аккуратная. Что там в адресе написано? Л Д,ж. Лю-
керу, эсквайру. Аккуратные безликие печатные буквы, шариковая руч¬
ка. Поди разбери, чья рука. «Эсквайр» мне нравится. В моем роду не
было ни одного оруженосца, так что отправитель тут слегка перегнул
палку, но, так как он разделяет эту ошибку с моим налоговым инспек¬
тором и половиной торговцев в Сохо, мы не сможем его разыскать по
этому признаку. Теперь бумага. Совершенно обычная оберточная бумага
продается в любом канцелярском магазине. И бечевка. Есть в ней что-
нибудь примечательное, Лил?
Лил признала, что ничего примечательного в ней нет. Люкер про¬
должал:
— Что удивляет — это стоимость наклеенных на нее марок. У меня
выходит, что, по крайней мере, на шиллинг больше, чем нужно. Можно
предположить, что марки наклеили загодя и просто сунули пакет в
окошко в бойкое время дня. Чтобы не ждать, пока его взвесят. Так
меньше шансов быть замеченным.
— Откуда ее отправили?
287
— Из Ипсуича, в субботу. Говорит это тебе о чем-нибудь?
— Только о том, что она проехала черт-те сколько миль. Ипсуич —
это где-то рядом с текс местом, где нашли Мориса Сетона?
— Ближайший к Монксмиру крупный город. Ближайшее место, где
можно не беспокоиться, что будешь замечен. Где-нибудь в Уолберсвике
или Саутуолде тебя наверняка потом припомнят.
— Ради Бога, Эл-Джей, что там внутри?
— Открой сама и посмотри.
Осторожно, но не без напускной беспечности Лил приблизилась к
пакету. Слоев оберточной бумаги оказалось больше, чем можно было
ожидать. Под ней обнаружилась обычная белая коробка из-под обуви,
с которой были сорваны все наклейки. Она выглядела очень старой —
такую коробку можно найти почти в каждом доме в дальнем углу
шкафа. Руки Лил медлили над крышкой.
— Если отсюда на меня прыгнет какой-нибудь поганый зверек, я
вас убью, Эл-Джей. Ей-богу, убью. Ненавижу эти глупые шуточки. А
чем это от нее разит?
— Формалином. Давай открывай.
Он смотрел на нее пристально, в холодных серых глазах читался
интерес, чуть ли не веселье. Удалось-таки ее пронять. На мгновение
их глаза встретились Она отступила от стола на шаг и, нагнувшись
вперед, быстрым движением руки откинула крышку.
Над столом поднялся сладковато-едкий запах операционной. Огруб¬
ленные кисти рук, покоившиеся на влажной вате, были сложены как
бы в молитве — ладони слегка касались друг друга, кончики пальцев
были соединены. Дряблая кожа — точнее, то, во что она преврати¬
лась, — приобрела меловую белизну и так сморщилась, что руки ка¬
зались одетыми в старые перчатки, которые ничего не стоит снять.
Плоть уже начала отходить от перерубленных костей, и ноготь на
правом указательном пальце сдвинулся с места.
Женщина смотрела на руки, не отрывая глаз, — зрелище и заво¬
раживало, и отталкивало ее. Потом схватила крышку и с размаху за¬
хлопнула коробку. Картон смялся под ее рукой.
— Это не было. убийство, Эл-Джей. Клянусь, не было! Дигби тут
ни при чем. У него кишка тонка.
— Я и сам так думал. Ты сказала мне правду, Лил?
— Еще бы! Все как на духу, Эл-Джей. Посудите сами: как он мог?
Во вторник он всю ночь просидел в каталажке.
— Все это я знаю. Но кто же, если не он? Двести тысяч фунтов —
хорошая приманка.
Лил внезапно сказала:
— Он говорил, что его брат умрет. Однажды я это от него слышала.
288
Она смотрела на коробку в священном ужасе.
Люкер сказал:
— Конечно, ему суждено было умереть. Рано или поздно. Ведь сер¬
дце у него было ни к черту, правда? Но это не значит, что Дигби
отправил его на тот свет. Тут естественные причины.
От Лил не укрылась нотка неуверенности в его голосе 'Взглянув
на него, она быстро сказала:
— Он всегда хотел войти с вами в долю, Эл-Джей. Вы это знаете.
— А теперь у него двести тысяч фунтов.
— У него еще их нет. А может, никогда не будет. Не хочу иметь
дело с дураками — ни с богатыми, ни с бедными.
— Если он отправил Мориса на тот свет 'и представил это как
естественную смерть, он не такой уж дурак, Эл-Джей.
— Может быть. Посмотрим, как он вывернется.
— А что делать с... этими? — спросила Лил, мотнув головой в
сторону безобидной на вид коробки.
— Назад в сейф. Завтра Сид запакует их и пошлет Дигби. Тогда,
может, что-нибудь прояснится. Мы добавим сюда изящный штрих —
вложим мою визитную карточку. Пришло время нам с Дигби Сетонох<
кое о чем потолковать.
4
Закрыв за собой дверь «Кортес-клуба», Далглиш глотнул воздух Сохо
так жадно, как будто это было дуновение моря на мысе Монксмир. Люкер
всегда распространял вокруг себя какую-то невидимую заразу. Далглиш
радовался тому, что на него не давят спертый воздух конторы и этот
неживой взгляд Пока он сидел в клубе, прошел, видимо, небольшой
дождь: машины с шипением проезжали по мокрой мостовой, и тротуар
под ногами был липкий. Сохо теперь пробуждался, и узкая улица, как
поток, несла и кружила пестрый людской сор. Резкий ветер на глазах
сушил мостовую. Он подумал, не начинается ли ветер на мысе Монксмир.
Может быть, как раз сейчас тетя закрывает на ночь ставни.
Он медленно шел к Шефтсбери-авеню и думал, каким будет сле¬
дующий шаг. Пока что этот бросок в Лондон, вызванный раздражением,
не дал почти ничего такого, чего нельзя было узнать в Суффолке с
меньшими усилиями. Даже Макс Герни мог все рассказать по телефону,
хотя он, конечно, до безобразия осторожен. Впрочем, Далглиш не очень-
то расстраивался; просто позади был трудный день, а новых трудов ему
не хотелось. Тем неприятнее было чувство, что необходимо сделать еще
что-то.
10 Ф.Д. Джейме «Не женское дело*
289
Что именно — решить было нелегко. Ни одна из возможностей не
казалась заманчивой. Он мог наведаться в дом с роскошными и доро¬
гими квартирами, где жил Лэтем, и попытаться выжать что-нибудь из
швейцара, но при его теперешнем неофициальном статусе надежд на
успех было мало. Кроме того, Рек лесс или кто-нибудь из его людей
наверняка там уже побывали, и если алиби Лэтема можно опроверг¬
нуть, они это сделали. Он мог попытать счастья в чрезвычайно респек¬
табельном «Блумсбери-отеле», где Элиза Марли якобы провела ночь со
вторника на среду. Там тоже его вряд ли примут с распростертыми
объятьями, и туда тоже, без сомнения, уже приходил Реклесс. Ему уже
надоело следовать за инспектором по пятам, подобно собачонке.
Едва ли стоило и ехать в Сити, где жил Джастин Брайс. Так
как Брайс все еще находился в Суффолке, у Далглиша не было
возможности войти внутрь дома, а его наружный осмотр мало что
мог дать. Он и так хорошо его помнил — дом был частью одного из
лучших архитектурных ансамблей Сити. Брайс занимал квартиру над
редакцией «Критического обозрения» близ Флит-стрит в маленьком
дворике восемнадцатого века, так любовно сохраненном, что он выгля¬
дел игрушечным. Выйти оттуда на улицу можно только через Пай-
краст-пэсседж, узенький проулок, куда и машина-то не въедет.
Далглиш не знал, где Брайс держит свою машину, но явно не в
дворике. Он вдруг вообразил, как этот щупленький человечек ковыля¬
ет по проулку с трупом Сетона, перекинутым через плечо, а затехс
прячет его в багажник машины под пытливыми взглядами уличных
регулировщиков и половины всей полиции Сити. Хотелось бы в это
поверить.
Можно было, конечно, провести вечер иначе. Позвонить на работу
Деборе Рискоу — она как раз сейчас кончает — и пригласить ее к
себе. Без сомнения, она приедет. Мучительно-сладкие дни, когда он не
мог быть в этом уверен, остались позади. Как бы она ни собиралась
провести сегодняшний вечер, она приедет. Досада, раздражение, неуве¬
ренность — все это отступит, и он найдет хотя бы физическое успо¬
коение. Но завтра проблема появится вновь и бросит свою тень между
ним и первыми лучами рассвета.
Вдруг он принял решение. Круто повернув в сторону Грик-стрит,
он остановил первое попавшееся тгхси и попросил отвезти его к стан¬
ции метро «Паддингтон».
Он решил пройти от него пешком к дому Дигби Сетона. Если Морис
Сетон отправился именно туда, он мог сесть на автобус или даже взять
другое такси (интересно, проверил ли это Реклесс, подумал Далглиш),
но мог и пойти пешком. Далглиш засек время. Через шестнадцать ми¬
нут быстрой ходьбы он увидел кирпичную арку с осыпающейся шту¬
290
катуркой, которая вела в Кэррингтон-Мьюз. Морису Сетону понадоби¬
лось бы больше времени.
В мощенной булыжником подворотне было темно, неприветливо, и
там сильно пахло мочой. Никем не зах«еченный (вокруг явно не было
ни души), Далглиш миновал арку и оказался в просторном дворе, ос¬
вещенном только голой лампочкой над одним из тянувшихся справа и
слева гаражей. Как явствовало из обрывков старых объявлений на га¬
ражных дверях, здесь раньше была школа автовождения. Но теперь
перед этим местом стояла более благородная задача — способствовать
смягчению хронического жилищного кризиса. Проще говоря, гаражи
переделывали в темные, тесные и чрезмерно дорогие коттеджи, и, без
сомнения, реклама скоро будет предлагать эти «изящные городские
жилища» тем, кто готов терпеть любые неудобства и любую дороговиз¬
ну ради лондонского адреса и репутации человека, идущего в ногу со
временем. Сдвоенные гаражи делили пополам, оборудуя комнату на
первом этаже, где после этого оставалось еще место для небольшой
машины; чердаки расширяли, так что наверху получалась еще пара
клетушек — спальня и ванная.
Дигби Сетон жил в единственном готовом коттедже, внешний вид
которого был до тошноты банален. На двери, выкрашенной в оранжевый
цвет, красовался дверной молоток в форме русалки, под обоими квад¬
ратными окошками были приделаны ящики с землей, над дверью —
фонарь на кронштейне из кованого железа. Фонарь не горел, чему
трудно было удивляться: насколько Далглиш мог судить, к нему не
были подведены провода. Эта бесполезная вульгарность, эта непривле¬
кательная скаредность как нельзя лучше характеризовали стиль всего
дома. Оранжевые ящики под окнами едва выдерживали вес спекшейся
земли. В свое время в них были высажены хризантемы, красота и
свежесть которых, надо думать, обошлась жильцу в пару лишних гиней
в месяц. Но желтые лепестки давно осыпались, мертвые листья исто¬
чали запах тления.
Он обошел кругом мощенный булыжником двор, направляя в тем¬
ные окна луч карманного фонарика. Сейчас переоборудовались и над¬
страивались два гаража рядом с домом Дигби. Там полностью меняли
отделку, и двойные наружные двери были сняты, так что он смог войти
внутрь, где с интересом отметил, что гостиная и гараж будут соединены
дверью. В помещении стоял запах свежего дерева, кирпича и краски.
Бог весть, когда еще этот район станет не то что фешенебельным, но
хотя бы приличным, но, похоже, он на подъеме. Дигби просто одних«
из первых уловил что к чему.
И тут, конечно, возникал интересный вопрос: почему он выбрал
именно этот дом? Удивляться такому выбору было трудна Во многих
291
отношениях это убогое жилище могло служить символом всей жизни
Дигби. Но можно ли считать случайным совпадением то, что дом так
удобен для убийства? Отсюда не более двадцати минут ходьбы до того
места, где Морис Сетон вышел из такси; дом стоит в темном глухом
дворе, где вечером, когда уходят рабочие, Дигби остается один; здесь
есть гараж, в который можно войти прямо из комнаты. И еще одно
обстоятельство — самое, может быть, важное. Дигби Сетон переехал
сюда совсем недавно и не сообщил никому в Монксмире своего нового
адреса. Сильвия Кедж не знала, как его найти, когда хотела связаться
с ним после смерти Мориса. А это значит, что Морис, если Лили Кумбс
послала его именно сюда, в Кэррингтон-Мьюз, не знал, что тут его
дожидается Дигби. К тому же Морис отправился навстречу смерти из
«Кортес-клуба». А Дигби — единственный человек из всех подозрева¬
емых, имеющий с этим клубом связь.
Но все это — не более чем предположение. Настоящих улик нет.
Как доказать, что Лил направила Мориса именно сюда? Пусть это
так — Лил все равно способна держаться выгодной для себя версии с
упорством, достойным лучшего применения. Чтобы ее расколоть, нужны
средства, которых английская полиция применять не вправе. Не дока¬
зано и то, что Морис вообще сюда приходил. Далглиш не мог войти в
запертый коттедж, но Реклесс или его люди наверняка там побывали;
если бы там что-нибудь можно было найти, они бы нашли. Не доказано
даже то, что Мориса убили. Реклесс в это не верит, начальник поли¬
ции — тоже, и никто, может быть, не верит, кроме глупого упрямца
Адама Далглиша, вопреки всему слепо цепляющегося за свои подозре¬
ния. И если все-таки Морис был убит, вставал главный вопрос. Он умер
в полночь, а на это время Дигби Сетон и едва ли не все остальные
подозреваемые имеют неопровержимые алиби. Так что, пока нет ответа
на вопрос «как?», нет смысла ломать голову над вопросом «кто?».
Далглиш в последний раз обвел лучом фонарика безлюдный двор,
прикрытые брезентом штабеля досок и кирпичей, двери гаражей с об¬
рывками объявлений. Потом вышел через арку так же тихо, как и
вошел, и зашагал к Лексингтон-стрит, где стояла его машина.
Близ Ипсуича его одолела усталость, и он понял, что дальше в
таком состоянии ехать небезопасно. Надо было подкрепиться. После
сытного обеда с Максом прошло много времени, и с тех пор он ничего
не ел. Он не имел ничего против ночлега в машине, но ему не улы¬
балось проснуться перед рассветом от сосущего голода без всяких на¬
дежд на скорый завтрак. Обычные забегаловки были уже закрыты, и
его не привлекали загородные клубы и маленькие гостиницы, хозяева
которых всегда твердо настроены подавать еду только в определенные
часы, да еще по такой цене и такого качества, что лишь умирающий
292
с голоду не убоится. К счастью, проехав милю или две, он увидел
придорожное кафе и по веренице стоящих рядом грузовиков и свету в
маленьких окошках понял, что оно работает круглосуточно. Внутри
набилось много народу, воздух был сизый от табачного дыма и дрожал
от громких голосов и бренчания музыкального автомата; но он нашел
в дальнем углу чистый, хотя и без скатерти, столик и без помех съел
свой ужин, состоявший из яичницы, сосисок, хрустящей жареной кар¬
тошки и большой кружки горячего сладкого чая.
Потом он отправился на поиски телефона, который оказался неу¬
добно расположенным в узком проходе между кухней и стоянкой ма¬
шин, и позвонил в «Пентландс». Особой необходимости звонить не было.
Уезжая, он не обещал тете вернуться к определенному сроку. Но он
вдруг забеспокоился о ней и понял, что, если никто не снимет трубку,
ему придется ехать дальше. Он пытался внушить себе, что это все
нелепые страхи. Она может сейчас ужинать в «Настоятельских пала¬
тах» или даже гулять в одиночестве по берегу моря. Он не обнаружил
ничего, что предвещало бы для нее опасность, и все же его не покидало
ощущение неблагополучия. Скорее всего просто сказывались усталость
и досада; но, так или иначе, ему необходимо было убедиться, что все
в порядке.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он услышал в трубке
знакомый спокойный голос. Если звонок и удивил ее, она ничем этого
не выдала. Они недолго поговорили под стук грязной посуды и рев
отъезжающих грузовиков. Когда она положила трубку, он почувствовал,
что немного успокоился, хоть и не до конца. Он взял с нее обещание
запереть входную дверь — слава Богу, она была не из тех, кто спорит,
задает вопросы или иронизирует по такому мелкому поводу, — и это
было все, что он мог сделать. Он досадовал сам на себя, поскольку
знал, что тревога беспричинна, в противном случае он поехал бы даль¬
ше, несмотря на усталость.
Он еще не вышел из телефонной будки, когда ему пришла в голову
новая мысль, и он снова принялся шарить в карманах в поисках ме¬
лочи. На этот раз дозваниваться пришлось дольше, и на линии были
помехи. Но в конце концов он услышал голос Планта и задал ему
вопрос. Да, мистер Далглиш совершенно прав. Плант звонил в среду
вечером в «Сетон-хауо. Жаль, что он позабыл об этом сказать. Точнее,
он звонил в тот вечер через каждые три часа в надежде застать мис¬
тера Сетона. В какое время? Насколько он помнит, примерно в шесть,
девять и двенадцать. Не за что, Плант всегда рад быть ему полезным.
Было ли это сообщение действительно полезным? Трудно сказать.
Оно доказывало только то, что звонок, который слышала Элизабет Мар¬
ли, когда оставила Дигби в «Сетон-хаус», мог быть безответным звонком
293
Планта. Время как раз совпадало, а выявить еще одного звонившего
Реклессу пока не удалось. Но это нс означало, что другого звонка не
могло быть. Требовались более сильные улики, чтобы доказать, что
Дигби Сетон солгал.
Через десять минут Далглиш поставил машину за живой изгородью
на ближайшей стоянке и устроился в ней на ночлег с той степенью
удобства, какая была возможна при его росте. Несмотря на неудобова¬
римый ужин и изрядное количество выпитого чая, он заснул почти
мгновенно и проспал без сновидений несколько часов. Проснулся он от
пронзительного воя ветра и стука по окнам машины, в которые швыряло
мелкий сор. Часы показывали три пятнадцать. Разыгрывался нешуточ¬
ный шторм — машина слегка раскачивалась, хоть и стояла в укрытии.
Луна светила в разрывы облаков, которые неслись по небу, как черные
фурии; длинные ветви живой изгороди стонали и кланялись, как толпа
безумных ведьм. Он вышел из машины и сделал несколько шагов по
безлюдной дороге. Прислонившись к воротам, он посмотрел на плоские
темные поля — от ветра, бившего в лицо, перехватывало дыхание. Вот
так же подростком во время одиноких велосипедных путешествий он
выходил из палатки пройтись в ночи. Одним из величайших наслаж¬
дений было для него это ощущение полного одиночества, когда не
только никого нет рядом, но и никто в целом мире не знает, где ты
находишься. Одиночества в равной мере телесного и душевного. Закрыв
глаза и вдыхая густую сырость земли и травы, он вообразил себя вновь
юным — запахи не изменились, и ночь была та же, и наслаждение
столь же острое.
Через полчаса он снова лег спать. Но прежде чем он начал погру¬
жаться в дремоту, кое-что произошло. Его сонное сознание без усилий
скользило по обстоятельствам убийства Сетона. Это было всего-навсего
неторопливое пережевывание событий прошедшего дня. И вдруг необъ¬
яснимым образом он понял, как убийство могло быть совершено.
Часть третья
СУФФОЛК
1
В «Пентландс» Далглиш вернулся в начале десятого. Дома ни¬
кого не было, и на миг его вновь, как минувшей ночью, охватило
недоброе предчувствие. Потом он заметил записку на кухонном
столе. Тетушка писала, что позавтракала рано и отправляется гу¬
лять вдоль берега по направлению к Сайзуэллу. На столе стоял
один прибор; на плите — полный кофейник. Далглиш улыбнулся.
Весьма типично для тетушки. Утренние прогулки по пляжу — ее
давняя традиция, ей бы просто в голову нс пришло изменять своим
привычкам только из-за того, что племянник мечется между Лон¬
доном и Монксмиром в поисках какого-то там убийцы и ему,
видите ли, не терпится поделиться с тетей новостями. А позавтра¬
кать взрослый мужчина, находящийся в добром здравии, вполне
может и сам. Но, как обычно в «Пентландсе», все было в полном
порядке; кухня тепла и уютна, кофе крепок, в голубой миске —
свежие яйца, а домашние булочки недавно вынуты из духовки.
Тетушка явно поднялась ни свет ни заря.
Далглиш наскоро позавтракал и решил отправиться ей навстречу —
размять ноги после долгой автомобильной поездки.
Он полувприпрыжку спустился по неровной каменистой тропе к
берегу. Море до самого горизонта щетинилось белыми гребнями — бес¬
крайняя серо-коричневая масса вздымающейся воды, ни единого паруса,
и лишь у самой кромки — квадратный силуэт траулера. Прилив быстро
набирал силу. Он уже взял в кольцо утесы и подбирался к полосе
гальки, что тянулась почти до самых зарослей тростника, за которыми
начиналось болото. Идти по берегу было легче, чем по тропе, но время
от времени приходилось останавливаться, чтобы, отвернувшись от ветра,
перевести дыхание. Слегка оглушенный и забрызганный пеной, Далг¬
295
лиш то ковылял по мокрой гальке, то с облегчением выбирался на
твердый песок; иногда он делал паузы, глядя на гладкие, зеленые под¬
брюшья катящихся к берегу валов — они вскидывались в последнем
порыве и рассыпались у самых ног, окатывая его колючим душем из
брызг и мелких камешков. Берег выглядел пустынно, заброшенно, бес¬
приютно, словно самый что ни на есть дальний край земли. Ничто не
пробуждало сейчас в Далглише ностальгических воспоминаний о де¬
тстве и каникулах на берегу моря. Здесь не было ни причудливых
лагун среди скал, ни экзотических раковин, ни поросших лохматыми
водорослями волноломов, ни желтых песчаных отмелей. Лишь море,
небо, болото и пустынная полоска берега — миля за милей унылой
гальки с редкими пятнами плавника да ржавые остатки береговых
укреплений.
Вообще-то Далглиш любил этот простор, это слияние моря и неба,
но сегодня пейзаж вселял в его душу беспокойство. Он внезапно увидел
знакомую картину новыми глазами: суровый, жутковатый, враждебный
край. Далглишем вновь овладела тревога минувшей ночи, и он с нема¬
лым облегчением увидел среди песчаных дюн знакомую фигуру, пря¬
мую и несгибаемую, словно флагшток; красные концы шарфа трепетали
на ветру.
Тетушка тоже заметила Далглиша и зашагала ему навстречу. Они
остановились лицом друг к другу и какое-то время молчали, пережидая,
пока стихнет внезапно налетевший шквал. Над самыми их головами с
гортанным криком пролетели две цапли, натужно рассекая воздух тя¬
желыми крыльями. Далглиш проводил птиц взглядом. Длинные их шеи
были вытянуты, стройные коричневатые ноги отставлены назад наподо¬
бие рулей высоты у самолета.
— Цапли, — с шутливой торжественностью объявил племянник.
Джейн Далглиш засмеялась и протянула ему свой полевой бинокль.
— А что ты скажешь вон о тех?
Небольшая стая серо-коричневых птиц сидела на гальке. Далглиш
успел только рассмотреть белые хвосты и черные, изогнутые книзу
клювы — стая разом взмыла вверх и светлым облачком понеслась по
ветру вдаль.
— Чернозобики? — предположил Далглиш.
— Этого ответа я от тебя и ждала. Действительно, они похожи на
чернозобиков. Но это кроншнепы.
— Но, тетя, в прошлый раз, когда ты мне показывала кроншнепов,
они были с розовыми хохолками, — запротестовал племянник.
— Так то было летом. А к осени молодые птицы подрастают, и
хохолок становится коричневатых«. Вот почему их так легко спутать с
чернозобиками... Твоя поездка в Лондон была успешной?
296
— Большую часть дня я бездарно тащился по стопам Реклесса. Но
во время затянувшегося обеда с Максом Герни в «Клубе мертвецов»
узнал кое-что новенькое. Оказывается, Сетон намеревался почти весь
свой капитал завещать на учреждение литературной премии. Он отча¬
ялся добиться славы при жизни и задумал приобрести бессмертие иным
путем. И скряжничать не собирался... Между прочим, я теперь более
или менее представляю, как убили Сетона, но Реклесс вряд ли скажет
мне спасибо, потому что доказать мою версию практически невозможно.
Наверно, надо будет ему позвонить, когда мы вернемся в дом, — без
энтузиазма закончил Далглиш.
Тетушка искоса посмотрела на него, но спрашивать ни о чем не
стала и поскорее отвернулась в сторону, чтобы племянник не прочел
на ее лице тревогу и не рассердился бы.
— А Дигби знал, что ему предстоит лишиться наследства? — по¬
молчав, все же спросила она.
— Никто не знал. Кроме Макса. Самое странное то, что Сетон со¬
общил ему об этом письмом. Причем, судя по всему, напечатал письмо
лично. Однако в доме Сетона Реклесс не обнаружил копии этого по¬
слания — иначе он сказал бы мне. И непременно расспросил бы Силь¬
вию Кедж и Дигби.
— Но Морис мог напечатать письмо в одном экземпляре, без копир¬
ки, если хотел сохранить свое намерение в тайне.
— Копирка была подложена. Ее нижний край завернулся, и не¬
сколько слов отпечатались на листке сзади. Да и сверху осталось сма¬
занное пятно от копирки. Возможно, конечно, что Сетон потом
уничтожил копию, но это маловероятно — слишком 'уж аккуратно вел
он свою переписку. Кстати говоря, это не единственная загадка, свя¬
занная со вторыми экземплярами. Считается, что Сетон напечатал тот
кусок, где его герой посещает «Кортес-клуб» в Лондоне. Однако слуга
из «Клуба мертвецов» уверяет, что никакой копии в его комнате не
осталось. Возникает вопрос: где она?
Тетушка задумалась. Далглиш впервые обсуждал с ней детали рас¬
следования, и она была одновременно заинтригована и слегка польщена.
Однако тут же напомнила себе, что ведь это, собственно, не его дело,
а Реклесса. Инспектору самому предстояло решить, насколько сущест¬
вен факт отсутствия второго экземпляра в комнате Сетона. Джейн Дал¬
глиш с удивлением поняла, что эта загадка вызывает у нее нешуточный
интерес.
— Есть, очевидно, несколько вариантов, — начала она. — Возмож¬
но, Сетон работал без копирки. Но в этом я сомневаюсь, зная его
педантичность и обстоятельность. Вторая возможность: он сам или кто-
то, имевший доступ в комнату, уничтожил копию. Третий вариант:
297
Сильвия показала не ту рукопись, которую получила от Сетона. Ре-
клесс наверняка узнавал у почтальона, действительно ли Сильвия по¬
лучила длинный пакет коричневого цвета. Но кто подтвердит, что там
была именно эта рукопись? Если же Сильвия говорит правду, можно
предположить, что кто-то подменил рукопись еще в клубе, прежде чем
она попала на почту. Интересно, это возможно? Или он отнес рукопись
на почту сам?
— Я спрашивал об этом у Планта. Никто из обслуживающего пер¬
сонала клуба не ходил по поручению Сетона на почту. Но конверт с
рукописью мог, конечно, пролежать в комнате достаточно долго, чтобы
содержимое успели подменить. Или же Сетон мог попросить отнести
пакет не кого-то из прислуги, а постороннего. Однако подобный поворот
дела предвидеть было невозможно, а мы знаем, что убийство планиро¬
валось загодя. Во всяком случае, я в этом убежден. Реклесса еще надо
убеждать, что речь вообще идет об убийстве.
— Нет ли еще какого-нибудь варианта? — спросила Джейн Далг¬
лиш. — Мы знаем, что Сетон не мог отправить по почте вторую руко¬
пись, в которой описывается труп в лодке. К тому времени он был уже
мертв. У нас нет даже оснований утверждать, что этот текст написан
им. Нам известно об этох< лишь со слов Сильвии Кедж.
— Думаю, писал действительно Сетон. Когда Макс Герни показал
мне его письмо, я узнал ту же манеру печатать. Обе рукописи напе¬
чатаны одним и тем же человеком.
Разговаривая, они непроизвольно свернули с продуваемого ветрами
пляжа на дорожку, что, петляя между дюнами, вела к птичьему запо¬
веднику. Оставалось два десятка шагов до ближайшего наблюдательно¬
го пункта, откуда заповедник отлично просматривался. У Далглиша и
его тети давно вошло в привычку во время прогулок по берегу доходить
именно до этого места, поэтому оба не сговариваясь направились туда.
Десятиминутное наблюдение в бинокль за тростниковыми зарослями
под завывание злого восточного ветра было непременным ритуалом,
свято соблюдавшимся во время осенних визитов племянника в Монкс-
мир. Наблюдательный пункт представлял собой самое обычное соору¬
жение подобного рода: будка из грубо сколоченных досок с
тростниковой крышей, скамейкой, на которой можно было передохнуть
после ходьбы, и смотровой щелью, выходившей в сторону болот. Летом
здесь пахло прогретым на солнце деревом, влажной землей и травами.
Даже в холодное время года тепло не уходило полностью — деревян¬
ные стены, казалось, удерживали жар и запахи лета.
Тетя с племянником поравнялись с будкой, и Джейн уже собира¬
лась шагнуть в узкий вход, но Далглиш вдруг воскликнул:
— Стоп! Ни шагу больше!
298
Еще миг назад он брел словно в полудреме, но внезапно мозг его
проснулся, реагируя на сигнал, посланный натренированным зрением:
к двери наблюдательного пункта вела цепочка мужских следов, четко
отпечатавшихся на песке. И еще запах — тошнотворное зловоние, не
имевшее ничего общего с ароматом травы и земли. Тетушка замерла
на месте, а Далглиш осторожно обошел ее и заглянул внутрь.
Телом он заслонил свет и поэтому сначала почувствовал запах
смерти, а увидел ее уже потом. Отвратительный смрад блевотины, крови
и поноса ударил ему в нос; казалось, маленький домик насквозь про¬
питан испарениями мерзости и зла. Далглиш не впервые вдыхал этот
запах, но, как всегда в таких случаях, с трудом подавил приступ
тошноты. Он наклонился, в низенькую дверь проник свет, и Далглиш
смог как следует разглядеть лежащего.
Дигби Сетон забился перед смертью в самый угол будки, как без¬
домный пес. И смерть его явно была нелегкой. Застывшее тело скрю¬
чилось: колени поджаты почти и самому подбородку, голова
запрокинута, остекленевшие глаза выпучены, словно в последней отча¬
янной попытке поймать ускользающий свет. В предсмертных муках
Дигби прокусил нижнюю губу, и на подбородке, на вороте некогда
щегольского пальто черной коркой застыла кровь пополам с рвотой.
Умирающий рыл земляной пол пальцами: ногти его были сорваны, лицо
перепачкано, даже изо рта торчали комья земли, как будто он пытался
хоть как-то остудить пылающую гортань. Рядох( с трупом лежала пло¬
ская фляга с отвернутой крышечкой.
— Кто это, Адам? — раздался из-за спины Далглиша спокойный
тетушкин голос.
— Дигби Сетон. Не входи. Помочь ему мы ничем не сможем. Он
мертв по меньшей мере часов двенадцать. Судя по тому, как он му¬
чился, бедолаге подсыпали какого-то разъедающего яда.
Тетушка вздохнула и пробормотала что-то невнятное. Потом спро¬
сила:
— Мне сходить за инспектором Реклессом? Или будет лучше, если
я останусь здесь?
— Иди лучше ты. Я останусь.
Очевидно, он сэкономил бы десять, а то и пятнадцать минут, если
б отправился за инспектором сам, но Дигби Сетона, так или иначе, уже
не воскресить, а оставлять тетю одну в этой зловонной обители смерти
Далглишу не хотелось. К тому же шаг у тетушки твердый и скорый —
не так уж много времени будет потеряно.
Джейн Далглиш отправилась немедленно; Адам смотрел ей вслед,
пока она не скрылась за поворотом. Потом он поднялся на дюну, нашел
песчаную нишу и уселся, прислонившись к охапке тростника. Отсюда
299
был виден не только домик, но по правую руку — линия берега, а сле¬
ва — дорожка к заповеднику. Временами меж дюн появлялась и исче¬
зала долговязая фигура Джейн Далглиш. Она шла весьма скоро, но все
же вряд ли раньше чем минут через сорок следовало ожидать появления
Реклесса и его людей с носилками и прочими причиндалами. К берегу
автомобилю не подобраться — только к «Пентландсу», а оттуда короче
всего было идти этой же самой тропой. Полицейским, нагруженным не¬
обходимых« оборудованием, придется двигаться против ветра.
Далглиш провел в будке всего несколько минут, но в его памяти
запечатлелось все до малейших деталей. В том, что Дигби Сетона уби¬
ли, сомнений быть не могло. Он не обыскивал труп (это дело Реклесса)
и даже почти его не касался — лишь определил, что тело холодное и
посмертное окоченение наступило довольно давно, — но никакой пред¬
смертной записки, конечно же, там не окажется. Вряд ли молодой,
легкомысленный балбес вроде Дигби, по-детски радовавшийся неожи¬
данному богатству и строивший планы создания шикарных ночных
клубов, стал бы лишать себя жизни. К тому же даже у него хватило
бы мозгов найти способ самоубийства полегче, чем прожигать себе
желудок едкой гадостью. Рядом с трупом не было бутылки — только
фляжка. Почти наверняка отрава содержалась в ней. И доза, судя по
всему, была немалой. Далглиш попытался угадать, что там. Мышьяк?
Сурьма? Ртуть? Свинец? Симптомы подходили ко всем четырем ядам.
Но это все были домыслы. Точный ответ дадут патологоанатомы — и
тип яда, и дозу, и время смерти. Дальше пусть думает Рек лесс.
Однако если во фляге действительно яд, кто убийца? Это, несом¬
ненно, человек, имевший доступ и к ядам, и к фляге Дигби. Кто-то,
близко знакомый с жертвой. Кто-то, знавший, что Дигби, оказавшись в
одиночестве и томясь от скуки, непременно отхлебнет из фляги, прежде
чем под пронизывающих« ветрох« отправится домой. Значит, убийца уго¬
ворился с них« о встрече в этох« уединеннох« месте. Иначе зачех« бы
Дигби сюда потащился? Никох«у из монксмирских обитателей не при¬
ходилось слышать, чтобы молодой человек увлекался пешими прогул¬
ками или наблюдением за птицами. Да и одежда его мало подходила
для подобных занятий. Бинокля с собой тоже не было. Нет, это явное
убийство. Даже Реклессу не придет в голову утверждать, что Дигби
Сетон умер естественной сх«ертью и некий шутник-извращенец нарочно
подкинул его труп в будку, чтобы напугать Адама и его тетю.
Далглиш не сомневался в том, что два эти убийства как-то связаны,
но до чего же второе не походило на первое! Словно задумали и осу¬
ществили их два совершенно разных человека. Убийство Мориса Сетона
было невероятно сложным — сверх всякой меры. Сама смерть, может
быть, и была, как утверждал патологоанатом, естественной, но все об¬
300
стоятельства вокруг нее уж во всяком случае естественными не назо¬
вешь. Трудность заключалась не в отсутствии следов и улик — их как
раз было более чем достаточно. Создавалось впечатление, что преступ¬
ник хотел не только укокошить Мориса Сетона, но и продемонстриро¬
вать свою изобретательность.
Однако второе убийство выглядело просто, почти безыскусно. Здесь
о естественных причинах смерти не могло идти и речи. Убийца дейст¬
вовал наверняка. Он даже не удосужился сымитировать самоубийство,
изображая, что Дигби не вынес угрызений совести, одолевших его после
смерти брата. Конечно, инсценировать самоубийство было бы непросто,
но преступник даже не попытался сделать это. И Далглиш, кажется,
начинал догадываться почему. Он мог предположить по меньшей мере
одну важную причину, заставившую преступника отказаться от иску¬
шения изобразить Дигби раскаивающимся грешником.
На ложе из сухого тростника Далглишу было на удивление удобно
и тепло. Он слышал, как завывает между дюн ветер, как монотонно
шумит прибой. Но в убежище среди зарослей травы было тихо и уеди¬
ненно, звуки моря и ветра, казалось, доносились из какого-то дальнего
далека. Сквозь ширму тростника Далглиш видел будку — хорошо зна¬
комый ему, ничем не примечательный домик, совершенно такой же, как
полдюжины других наблюдательных пунктов, что располагались вокруг
заповедника. Ощущение нереальности и одиночества стало вдруг таким
острым, что Адам едва удержался от абсурдного желания пойти и
посмотреть, не исчез ли труп.
Джейн Далглиш не подвела. Меньше чем через сорок пять минут
после того, как она отправилась в путь, Адам увидел на тропе фигурки
людей, быстро шагавших навстречу ветру. Они скрылись за дюнами и
во второй раз возникли уже гораздо ближе. Вот последний поворот, и
небольшая группа, навьюченная оборудованием, борясь с ветром, вышла
к будке. Шествие это напоминало скверно организованную и несколько
павшую духом экспедицию. Впереди, конечно же, шествовал Реклесс,
угрюмый и сутулившийся от ярости; всегдашний плащ инспектора был
наглухо, до самого подбородка застегнут. Следом шли: медэксперт, сер¬
жант, фотограф и два молодых констебля из уголовной полиции — они
тащили носилки и свернутую парусиновую ширму.
Состоялась весьма непродолжительная беседа. Далглиш прокричал
то, что было нужно, на ухо инспектору и вернулся в свое убежище.
Возиться с трупом не входило в его обязанности. И потом, к чему
лишней паре ног топтать и без того уже достаточно затоптанный песок
вокруг места преступления?
Полицейские взялись за работу, отчаянно крича и жестикулируя.
Ветер, словно из вредности, завывал все громче, и даже в относительно
301
тихом месте, между дюнами, расслышать слова соседа было почти не¬
возможно. Рек лесс с врачом скрылись в будке. Там, по крайней мере,
ветра нет, подумал Далглиш. Зато душно и пахнет смертью. Пусть
нюхают.
Минут через пять они вышли, и в домик шагнул фотограф; он был
высок ростом и согнулся чуть ли не вдвое, протаскивая в дверь свое
оборудование. Тем временем констебли безуспешно пытались устано¬
вить вокруг будки защитную ширму. Парусина рвалась из рук, а при
сильных порывах ветра обматывалась вокруг ног. Далглиш так и не
понял, зачем они вообще возятся с этой ширмой. Зевак на этом пус¬
тынном берегу отроду не водилось, а песок вокруг будки вряд ли чем-то
помог бы следствию. К двери вело всего три следа: Далглиша, его тети
и еще один — очевидно, самого Дигби Сетона. Отпечатки ног уже
измерили, сфотографировали, и, несомненно, вскоре их так или иначе
заметет песком.
Прошло полчаса, прежде чем тело вынесли из домика и уложили на
носилки. Констебли насилу пристегнули рвущееся под ветром из рук
прорезиненное покрывало. Тем временем Реклесс поднялся к Далглишу.
— Мне позвонил вчера ваш приятель, — сказал инспектор. — Не¬
кий Макс Герни. Похоже, он утаивал очень любопытную информацию,
связанную с завещанием Мориса Сетона.
Начало было неожиданным. Далглиш ответил:
— Мы обедали с ним, и он спросил, следует ли сообщать об
этом вам.
— Да, так он и сказал. Вообще-то мог бы и сам сообразить. Ведь
тело Сетона имело явные следы насилия. Ясно, что следствию небезын¬
тересна денежная сторона дела.
— Возможно, Макс, как и вы, считает, что смерть была естествен¬
ной, — предположил Далглиш.
— Возможно. Но об этом не ему судить. Как бы то ни было, он
наконец соизволил позвонить и, признаться, удивил меня. Ведь в доме
Сетона никаких записей подобного рода не найдено.
— Сетон напечатал письмо под копирку. Когда Герни пришлет пер¬
вый экземпляр, вы увидите на обороте характерные следы. Очевидно,
второй экземпляр кем-то уничтожен.
— Кем-то, — мрачно повторил Реклесс. — Может быть, самим Се¬
тоном. Я еще не переменил своего мнения относительно той смерти,
мистер Далглиш. Но допускаю теперь, что вы, возможно, и правы. Осо¬
бенно учитывая это обстоятельство. — Он кивнул головой в сторону
носилок. — Тут-то сомнений нет. Очевидное убийство. Так что давайте
выбирать: один убийца и один нехороший шутник; или убийца и два
убийства; наконец, два убийцы.
302
Далглиш заметил, что последнее предположение маловероятно вви¬
ду немногочисленности местных обитателей.
— И все же не будем исключать и такой возможности, мистер
Далглиш. Ведь две эти смерти так мало похожи одна на другую. На
сей раз никаких ухищрений и выдумок. Кто-то просто засадил здоро¬
венную дозу яда во флягу Дигби Сетона, твердо зная, что рано или
поздно бедняга приложится к горлышку. Единственное, о чем следовало
позаботиться убийце, — чтобы жертва в момент отравления находилась
в уединенном месте, подальше от медицинской помощи. Правда, судя
по виду трупа, врач вряд ли смог бы тут помочь.
Интересно, подумал Далглиш, как убийце удалось заманить Дигби
в будку? Убеждением или угрозами? Кого он ждал здесь — врага или
друга? А если врага, то почему пришел безоружный и один? Или,
возможно, дело обстояло как-нибудь иначе? Так ли уж много в Монк-
смире людей, ради которых Дигби Сетон соизволил бы прошагать целых
две мили в холодный осенний день, да еще при таком ветре?
Носилки наконец тронулись. Один из констеблей остался возле буд¬
ки, на посту. Остальные вытянулись гуськом за носилками, как разно¬
шерстная и потрепанная похоронная процессия. Далглиш и Реклесс
шли рядом, но молчали. Носильщики медленно двигались по неровной
тропе; прикрытый труп плавно покачивался в такт их шагам. Покры¬
вало ритмично надувалось и опадало, словно парус, а в небе парила
морская птица; она издала пронзительный крик, как раненая душа,
описала широкую дугу и исчезла среди болот.
2
Был уже вечер, когда Далглиш смог вновь потолковать с Реклессом
наедине. Большую часть дня инспектор провел, беседуя с подозреваемы¬
ми и наводя справки о действиях Дигби Сетона в последние несколько
дней. В «Пентландсе» Реклесс появился около шести. Он вновь хотел
расспросить мисс Далглиш, видела ли она вчера на берегу кого-нибудь,
кто шел бы в направлении Сайзуэлла, и не знает ли она, что могло
привести Дигби в наблюдательную будку. Инспектор, собственно, уже
получил ответ на оба эти вопроса — несколько ранее Адам и его тетя
встретились с Реклессом в «Зеленом человечке», где подробно описали
обстоятельства, при которых был обнаружен труп. Джейн Далглиш зая¬
вила тогда же, что весь вечер понедельника провела дома и никого не
видела. При этохс она заметила, что Дигби — да и вообще любой — мог
запросто пройти к будке, обойдя «Пентландс»: есть тропинка в дюнах,
можно и берегом; обе эти дороги из коттеджа почти не просматриваются.
303
— И все-таки, — настаивал Реклесс, — он должен был пройти
мимо вашего дома. А тогда вы непременно его заметили бы.
— Конечно, заметила бы — если б он держался поближе к скалам.
Между местом, откуда я спускаюсь к берегу, и началом тропинки всего
ярдов двадцать, и я должна была бы увидеть Дигби. Но не увидела.
Возможно, он хотел остаться незамеченным.
— Стало быть, тут какие-то секреты, — пробормотал инспектор, как
бы разговаривая сам с собой. — Что ж, так мы и думали. Не тот он
человек, чтобы ходить на птичек любоваться. Да, наверно, и темно уже
было. Мисс Кедж говорит, что вчера он пил чай в одиночестве — утром
она обнаружила в раковине грязную посуду.
— Только чай, без ужина? — поинтересовалась тетушка.
— Да, мисс Далглиш. Непохоже, что Сетон успел поужинать. Точно
будем знать после вскрытия.
Джейн Далглиш извинилась и отправилась на кухню. Адам дога¬
дался, что тетя тактично оставляет его наедине с Реклессом. Как только
они оказались вдвоем, Далглиш спросил:
— Кто видел Дигби Сетона последним?
— Лэтем и Брайс. Однако почти все местные показали, что
вчера его видели. Мисс Кедж — после завтрака, когда делала
уборку. Она так и осталась там в роли этакой горничной-секретар¬
ши. Похоже, Дигби помыкал ею так же, как прежде его единокров¬
ный брат. Потом Сетон обедал в «Доме с розмарином» в обществе
мисс Кэлтроп и ее племянницы. Ушел вскоре после трех. По дороге
домой зашел к Брайсу посплетничать о топоре вашей тети и заодно
выяснить, зачем вы поехали в Лондон. Надо сказать, что ваша
поездка вообще всех заинтриговала. У Брайса как раз находился
Лэтем и оставался до самого ухода Сетона. Это произошло в начале
пятого.
— Во что он был одет?
— В то же самое. Фляга могла быть в кармане пиджака, брюк или
пальто. В «Доме с розмарином» он, конечно, снимал пальто, и мисс
Кэлтроп повесила его в шкаф в прихожей. У Брайса он бросил пальто
на стул. Фляги вроде бы никто не видел. На самом деле яд мог поло¬
жить любой из них — и Кедж, и Кэлтроп, и Марли, и Брайс, и Лэтем.
И необязательно вчера.
Адам отметил про себя, что в этом перечне отсутствует мисс Дал¬
глиш. Но это еще ничего не значило.
— Трудно двигаться дальше, пока нет заключения патологоанато¬
ма, — продолжал Реклесс. — Я пока не знаю, что это был за яд. Вот
когда узнаю — дело пойдет. Думаю, определить его происхождение
труда не составит. Это вам не микстура из аптеки.
304
Далглиш подумал, что более или менее представляет себе и тип яда,
и откуда он взялся. Но говорить ничего не стал. В этом деле и так те¬
оретизирования было куда больше, чем фактов. Разумнее подождать ре¬
зультатов вскрытия. Однако, если он прав, выяснить, кому принадлежал
яд, окажется непросто. К данному источнику имели доступ практически
все в Монксмирс. Далглишу стало даже жаль инспектора.
С минуту они сидели молча. Пауза вышла довольно неловкая. Дал¬
глиш чувствовал, как между ними растет напряжение. О настроении
Реклесса он мог только догадываться, но со своей стороны ощущал к
инспектору неприязнь и еще — бессильное раздражение на собствен¬
ную неуклюжесть. Далглиш рассматривал собеседника с отвлеченным
интересом, мысленно составляя словесный портрет. Широкие плоские
скулы; кожа у рта белая и гладкая; углы глаз опущены книзу; верхние
веки слегка подергиваются (единственное свидетельство того, что у Ре¬
клесса есть нервы). Подчеркнуто заурядное, какое-то анонимное лицо.
И все же, несмотря на явную усталость и мешковатый плащ, инспектор
производил впечатление личности, причем личности сильной. Возможно,
не слишком симпатичной, но яркой.
Внезапно Реклесс, очевидно приняв какое-то решение, нарушил
паузу:
— Начальник полиции графства намерен обратиться за помощью в
Скотленд-Ярд. Он сказал, что окончательное решение примет утром. Но
думаю, решение уже принято. Кое-кто скажет, что даже поздновато.
Далглиш не нашелся что на это ответить. Реклесс, не глядя на
него, добавил:
— Начальник, похоже, разделяет вашу точку зрения, что два эти
преступления связаны.
Уж не обвиняет ли он меня в том, что я склонил на свою сторону
начальника полиции, подумал Далглиш. Собственно говоря, он не имел
еще возможности изложить инспектору свою «точку зрения», но связь
двух преступлений и в самом деле казалась ему очевидной. Далглиш
повторил это и сказал:
— Когда я вчера был в Лондоне, мне вдруг пришло в голову, как
могли убить Мориса Сетона. Пока это чистая догадка. Понятия не имею,
можно ли будет найти доказательства. Но мне кажется, я не ошибаюсь.
Он коротко изложил свою версию, изо всех сил стараясь говорить
очень ровным тоном, чтобы инспектору в его голосе не послышалось
критических или, того пуще, самодовольных интонаций. Реклесс выслу¬
шал молча, потом спросил:
— Почему вы так думаете?
— Трудно сказать. Несколько мелких деталей: завещание Сетона;
его поведение за столом в подвале «Кортес-клуба»; непременное жела¬
305
ние останавливаться в одной и той же комнате в «Клубе мертвецов»;
наконец, сама архитектура его дома.
— Допустим, так оно и есть. Но нам никогда этого не доказать.
Разве что убийца запаникует и расколется сам.
— Можно поискать орудие убийства.
— Уж больно оно чудное, мистер Далглиш.
— Но вполне надежное.
Рек лесс вынул из кармана карту и разложил ее на столе. Они
склонились над ней, и карандаш инспектора зашарил по двадцатимиль¬
ному сектору вокруг Монксмира.
— Здесь?
— Или здесь. На месте убийцы я предпочел бы место поглубже.
— Но только не в море, — заметил Реклесс. — Может вынести
приливом на берег. Хотя вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову
связывать это со смертью Мориса Сетона.
— А вам? Нет, убийца не стал бы рисковать. Лучше уж запрятать
эту штуку так, чтобы ее не нашли, а если нашли, то очень нескоро.
Значит, надо искать в какой-нибудь заброшенной шахте, в канале или
в реке.
Реклесс сделал на карте три маленьких крестика.
— Сначала попробуем здесь. Надеюсь, мистер Далглиш, что вы не
ошибаетесь. Иначе мы попусту потратим время, а ведь на нас висит
еще одна смерть.
Инспектор сложил карту и, не произнеся более ни слова, удалился.
3
После ужина появились гости. Селия Кэлтроп, ее племянница, Лэтем
и Брайс, как сговорившись, один за другим потянулись к надежному и
спокойному камельку Джейн Далглиш — кто, невзирая на непогоду,
пришел пешком, кто приехал на машине. «Пентландо был чем-то вроде
нейтральной территории, здесь возникала умиротворяющая иллюзия нор¬
мальности, здесь было извечное укрытие, светлое и теплое, от враждеб¬
ного мрака ночи. Ветер попеременно то визжал, то стенал; быстро
прибывающий прилив грохотал на берегу, пересыпая гальку. Даже из
гостиной «Пентландса» это рокотание было отчетливо слышно. Времена¬
ми из-за туч выглядывала луна и заливала Монксмир своим мертвенным
сиянием; тогда из окна можно было разглядеть бурю во всей ее красе:
гнущиеся и стонущие в муке деревья, белую и тревожную равнину моря.
Гости, которых никто не приглашал, согнувшись, шли по дорожке
к входной двери, похожие на спасающихся от погони разбойников.
306
К половине девятого в сборе было все общество. Если не считать
Сильвии Кедж, за которой никто не удосужился заехать, в гостиной
собрались все те, кто сидел здесь пятью днями ранее. Далглиша пора¬
зило, насколько изменились все эти люди. В прошлый раз они были
заинтригованы и совсем чуть-чуть обеспокоены исчезновением Сетона.
Теперь уже всех одолевали тревога и страх, неотвязные видения смерти
и крови. Страх ощущался в каждом, несмотря на браваду и старания
держаться как ни в чем не бывало.
Морис Сетон умер далеко, в Лондоне, и к тому же, возможно, своей
смертью. Во всяком случае, тот, кто его убил (если это было убийство)
или изуродовал уже мертвое тело, мог находиться не в Монксмире, а
в Лондоне. Однако смерть Дигби произошла здесь, и уж ее-то естест¬
венной счесть было никак нельзя. Селия Кэлтроп, правда, предприняла
попытку такого рода. Она сидела в кресле у камина, неграциозно вы¬
вернув колени и положив ладони на свои массивные ляжки.
— Какая страшная трагедия! Бедный мальчик. Мы, видно, никогда
не узнаем, что толкнуло его на этот ужасный шаг. А ведь у Дигби
было все: молодость, богатство, талант, красота, обаяние.
Поразительно нереалистичную характеристику покойного присутст¬
вующие встретили гробовым молчаниехс
Потом Брайс сказал:
— Богатство у него, может, и было. Или какие-никакие перспективы
на богатство. А в остальном, Селия, согласиться с вами не могу. Бед¬
няга был бездарным, самовлюбленным, пошлым ничтожеством с мало¬
приятной внешностью. Не то чтобы я испытывал к нему антипатию, но
факт остается фактом. Да и потом, кто поверит, что Дигби покончил
самоубийством.
— Какое к черту самоубийство! — взорвался Лэтем. — Селия и
сама в это не верит. Почему бы вам хоть раз в жизни не сказать
правду, а? Признайтесь, что вы перепуганы не меньше, чем остальные.
— И вовсе я не перепугана, — с достоинством возразила Селия.
— А зря, — язвительно заметил Брайс, сверкнув глазами. Его
гномоподобное лицо злорадно исказилось, он как-то сразу оживился и
уже не походил на утомленного жизнью старика. — Ведь от смерти
Дигби вам прямая выгода. Даже после двукратной выплаты налогов по
завещанию вам достанется кругленькая сумма. Если я не ошибаюсь,
Дигби часто наведывался к вам в последнее время. Постойте, да ведь
он у вас вчера обедал! Вам ничего не стоило подсыпать ему во флягу
какой-нибудь порошочек. Вы ведь единственная из всех нас знали, что
Дигби всегда ее с собой носит. Помните, вы рассказывали нам — в
этой же самой комнате?
— И где же, по-вашему, я могла достать мышьяк?
307
— Ага, Селия! А мы и не знали, что это был мышьяк. Какая оп¬
рометчивая фраза! Ладно бы здесь были только я и Оливер, но вдруг
дойдет до инспектора? Надеюсь, вы не рассказывали ему про мышьяк?
— Я никому ни о чем не рассказывала. А инспектору я просто
отвечала на вопросы — подробно и правдиво. И вам с Оливером следует
вести себя так же. Я не понимаю, почему вам хочется, чтобы смерть
Дигби непременно была убийством? Просто вы оба испытываете при¬
страстие ко всяким мерзостям.
— Мы испытываем мерзкое пристрастие к фактам, — сухо заметил
Лэтем.
Но на Селию его слова не произвели ни малейшего впечатления.
— Что ж, если это было убийство, нашей Джейн Далглиш очень
повезло, что она нашла труп не одна, а в присутствии Адама. А то
могли бы возникнуть подозрения. Но рядом был суперинтендант из
Скотленд-Ярда, а уж он-то, конечно, знал, какое значение имеют следы
и всякие там улики, оставленные на месте преступления.
Далглиш даже не нашелся, как отреагировать на столь двусмыс¬
ленное замечание, и подумал, уж не забыла ли Селия, что он тоже
сидит в гостиной. И действительно, никто из присутствующих на Адама
даже не взглянул.
— Какие такие подозрения могли бы возникнуть? — вкрадчиво
спросил Лэтем.
Брайс засмеялся:
— На вашем месте я не стал бы подозревать мисс Далглиш, Селия.
Иначе вскоре вам придется столкнуться с очень деликатной проблемой.
Ведь наша хозяйка как раз готовит сейчас кофе для нас. Вы свою чашку
выпьете или потихоньку выльете содержимое в цветочный горшок?
Элиза Марли вспыхнула:
— Да заткнитесь вы оба! Дигби Сетон умер, и умер ужасной смер¬
тью. Может, вы его и недолюбливали, но он тоже был человеком. Боль¬
ше того, Дигби умел по-своему получать удовольствие от жизни. Вы,
допустим, живете по-другому, но что с того? Дигби нравилось мечтать
про свои дурацкие ночные клубы, про то, как он поступит с деньгами.
У вас это вызывало презрение, но он ведь ничего плохого вам не сделал.
И вот он мертв. Причем убил его кто-то из нас. Я не вижу в этом
причины для шуток.
— Не расстраивайся, милочка, — звучным, прочувствованным го¬
лосом пропела Селия, бессознательно переходя на ту интонацию, с
которой диктовала наиболее трогательные пассажи из своих произведе¬
ний. — Мы все привыкли к Джастину. Они с Оливером всегда терпеть
не могли ни Мориса, ни Дигби. Разве можно от этих людей ожидать
соблюдения приличий, не говоря уж об уважении к памяти усопших!
308
Боюсь, эти двое никого, кроме самих себя, не любят. Чистой воды
эгоисты. Эгоисты и завистники. Они не могли простить Морису его
писательского таланта. Сами-то они умеют только критиковать напи¬
санное другими и глумиться над творческихс даром. О, это весьма рас¬
пространенное явление — зависть окололитературного паразита к
художнику. Вспомните пьесу Мориса. Оливер просто растерзал ее, ибо
не мог смириться с чужим успехом.
— А, вы о той пьеске! — рассмеялся Лэтем. — Дражайшая Селия,
если Морису хотелось эмоционально разрядиться, следовало сходить к
психиатру, а не выплескивать все это в виде драматического произве¬
дения на бедного зрителя. Для того чтобы быть драматургом, требуются
как минимум три вещи: уметь писать диалоги, понимать, что такое
драматический конфликт и иметь хоть какое-то представление об уст¬
ройстве сцены.
Это был излюбленный конек Лэтема, и на Селию реплика не про¬
извела ни малейшего впечатления.
— Только умоляю, Оливер, не надо говорить мне о профессиональ¬
ном мастерстве. Когда напишете что-нибудь, в чем будет хоть малая
искра творческого начала и оригинальности, тогда и поговорим на эту
тему. К вам, Джастин, это тоже относится.
— А как же мой роман? — обиделся Брайс.
Селия с состраданием взглянула на него и тяжело вздохнула. О
романе Брайса она явно предпочитала не высказываться. Далглиш со¬
образил, о чем идет речь: имелось в виду давнее и весьма скромное по
объему сочинение, отличавшееся изысканной чувствительностью и хо¬
рошо встреченное критикой; на повторное свершение подобного рода
энергии у него уже не хватило.
Элиза Марли засмеялась:
— А-а, та самая книжонка, про которую писали, что в ней чувства
и действия на средний рассказ? Да это, собственно, и был не более чем
рассказ. Подумаешь, даже я могла бы расчувствоваться на сто пятьде¬
сят страниц.
Далглиш не стал ждать, пока Брайс разразится воплями протеста.
Спор превращался в литературную перебранку. Адам давно знал эту
писательскую склонность, но участвовать в сражении ему не хотелось.
А следующим этапом непременно будет обращение к нему как к ар¬
битру. Затем спорщики рьяно возьмутся за безжалостный разбор его
собственных стихов. Конечно, привычная перепалка отвлекала присут¬
ствующих от мыслей об убийстве, но все же это был не самый лучший
способ скоротать вечер.
Далглиш открыл дверь, якобы впустить тетушку, принесшую из
кухни поднос с кофейником, и, воспользовавшись случаем, выскольз¬
309
нул из гостиной. Бросать тетю в подобной ситуации было не очень
красиво, но Адам знал, что она менее, чем он, чувствительна к
колкостям гостей.
В его комнате, надежно отделенной каменным полом и дубовыми
досками от голосов спорщиков, было мирно и очень тихо. Далглиш
открыл задвижку на окне, выходящем в сторону моря, и с трудом,
обеими руками распахнул створки — так сильно дул ветер. В комнату
ворвался вихрь, зашелестел складками покрывала на кровати, смел со
стола бумаги, быстро, словно невидимой рукой, перелистал страницы
томика Джейн Остин на тумбочке. Адам, чуть не задохнувшись, при¬
жался грудью к подоконнику, с облегчением подставил лицо холодным
брызгами и сразу же ощутил на губах привкус соли.
Когда он вновь закрыл окно, тишина стала еще более всеобъемлю¬
щей. Рев прибоя превратился в приглушенный стон, который доносился
откуда-то издалека, с неведомого берега.
Было холодно. Далглиш накинул на плечи халат и включил элек¬
трообогреватель. Потом подобрал разбросанные ветром бумаги, с преуве¬
личенной заботливостью сложил их в ровную стопку и положил на
маленький письменный стол. Белые прямоугольные листы, казалось,
взирали на Адама с укором, и он вспомнил, что так и не написал
Деборе. Не то чтобы он ленился или был так уж сильно занят рассле¬
дованием. Далглиш прекрасно понимал, в чем тут дело. Он просто
трусил. Боялся еще больше связать себя, пока не принял окончатель¬
ного решения. А оно казалось сегодня столь же далеким, как в день
приезда в Мон кем и р. Когда Адам прощался с Деборой, он не сомневал¬
ся: она понимает значение этой поездки для них обоих, знает, что он
сбегает из Лондона не просто отдохнуть после треволнений преды¬
дущего расследования. Иначе Дебора не отпустила бы его в Монксмир
одного — не так уж занята она была своей работой. Но Адам не позвал
ее с собой, и она ничего не сказала. Только на прощание произнесла:
«Будешь в Блайборо — вспомни меня». Она училась там в школе,
хорошо знала и любила Суффолк. Далглиш вспоминал о ней. И не
только в Блайборо. Ему вдруг очень захотелось ее увидеть. Так сильно
захотелось, что все опасения и соображения отошли на задний план.
Увидеть ее лицо, услышать ее голос, а все остальное — страхи, недо¬
верие к себе — несущественно и нереально, как жуть ночного кошмара
в лучах утреннего солнца. Хорошо было бы поговорить с Деборой по
телефону, но аппарат находился внизу, в гостиной. Далглиш включил
настольную лампу, сел и отвернул колпачок авторучки. Слова, как это
иногда с ним случалось, пришли без всякого усилия, сами. Адам за¬
писал их, почти не думая, даже не спрашивая себя, насколько он
сейчас искренен.
310
«Будешь в Бла иборо, вспомни меня*,
Ты сказала, как если бы было
В мире средство надежнее силы,
Что к тебе привязала меня.
Околдован мой разум тобой,
Снова жаждет он в месте священном
Вспомнить лпк, без того незабвенный,
Ищет он новой встречи с тобой.
И в Блайборо, и где угодно
Не быть душе моей свободной.
«Это метафизическое сочинение, как большинство малозначитель¬
ных стихов, написано с задней мыслью. И ты знаешь, с какой именно.
Не стану утверждать, будто хотел бы, чтобы ты была здесь, со мной.
Но я определенно хотел бы быть там, с тобой. Тут витает дух смерти
и дух мерзости. Не знаю, какой из них хуже. Если только позволит
Господь и суффолкская полиция, вечером в пятницу буду в Лондоне.
Был бы рад, если в это время ты оказалась бы в Куинхайте».
Очевидно, письмо заняло больше времени, чем казалось Далглишу.
Тетя постучала в дверь и сказала:
— Адам, гости уходят. Ты не хочешь с ними попрощаться?
Далглиш спустился вниз вместе с ней. Гости и в самом деле были уже
у дверей. Адам с удивлением заметил, что на часах двадцать минут две¬
надцатого. На его возвращение никто не обратил внимания, как прежде
никто не заметил его исчезновения. Огонь в камине погас, оставив кучку
белого пепла. Брайс как раз помогал Селии Кэлтроп надеть пальто.
— Ах, как некрасиво было с нашей стороны засиживаться допозд¬
на, — сказала та. — А ведь мне так рано вставать. Вечером позвонила
Сильвия из «Сетон-хауса» и попросила отвезти ее с утра в гостиницу
к Реклессу. Она хочет сообщить ему нечто очень важное.
Лэтем, уже стоявший на пороге, обернулся.
— Что она имеет в виду?
— Откуда мне знать, дорогой Оливер? — пожала плечами мисс
Кэлтроп. — Она намекнула, что ей известны какие-то обстоятельства,
связанные с Дигби. Скорее всего бедняжка Сильвия просто выдумывает,
вы ведь ее знаете. Но разве я могла ей отказать?
— И она даже не пояснила, в чем дело? — настаивал Лэтем.
— Нет. А мне не хотелось доставлять ей удовольствие расспросами.
Впрочем, сильно торопиться утром я, пожалуй, не буду. Если буря не
стихнет, вряд ли мне удастся ночью выспаться.
Лэтем явно хотел еще о чем-то спросить Селию, но она уже вышла.
Тогда он рассеянно попрощался с хозяйкой и последовал за остальны¬
ми. Вскоре до слуха Далглиша донесся приглушенный стук захлопы¬
ваемых дверей и шум автомобильных моторов.
311
4
Далглиша разбудил вой ветра. Часы в гостиной как раз отзво¬
нили трижды, и первой мыслью было: как странно, что такой
нежный и ненавязчивый звук способен порваться сквозь какофонию
ненастья. Адам лежал и слушал. Сон ' понемногу уходил, ему на
смену пришло сначала неопределенно приятное ощущение, потом
легкое возбуждение. Далглиш любил эти монксмирские штормы.
Удовольствие было знакомым и понятным: привкус опасности, иллю¬
зия парения над хаосох< и бездной, контраст между уютом постели
и неистовством ночи. Адам не испытывал ни малейшей тревоги.
«Пентландс» уже четыреста лет выдерживал натиск суффолкских
ветров. Не рухнет он и сегодня. За минувшие годы Далглишу не
раз приходилось слышать те же звуки. Четыреста лет люди лежали
ненастными ночами под этим кровом и прислушивались к реву
моря. Один шторм похож на другой; описать их можно лишь при
помощи избитых клише.
Адам лежал и слушал, как ветер бешеным зверем бьется о стены,
как неумолчно рокочет прибой, как монотонно шелестит дождь, как в
редкие минуты затишья с крыши на подоконник осыпается мелкая
галька. Без двадцати четыре шторм, казалось, вдруг угомонился. В ка¬
кой-то момент стало так тихо, что Далглиш слышал собственное дыха¬
ние. Вскоре он задремал.
Проснулся он от порыва ветра столь свирепого, что дом весь содрог¬
нулся. Море загрохотало так яростно, словно намеревалось обрушить
свои валы прямо на крышу «Пентландса». Ничего подобного Далглишу
прежде слышать не приходилось, даже в Монксмире. Спать при подоб¬
ном грохоте было невозможно. Адама охватило неудержимое желание
встать и одеться.
Он включил лампу, и тут в дверях его комнаты появилась тетушка,
ее старый клетчатый халат был застегнут на все пуговицы, волосы
тяжелой волной перекинуты через плечо.
— Пришел Джастин, — сказала тетушка. — Он считает, что нужно
проведать Сильвию Кедж. Возможно, придется вытаскивать ее из дома,
так как море хлынуло на берег.
Далглиш потянулся за одеждой.
— Как он вошел? Я ничего не слышал.
— По-моему, это неудивительно. Наверно, ты спал. Джастин пришел
пешком. Он говорит, что дорогу залило, на машине не проехать. Нах(
придется идти через мыс. Джастин пробовал дозвониться до береговой
охраны, но с ними нет связи.
Тетушка вышла, и Далглиш, бормоча проклятья, поспешно оделся.
312
Одно дело лежать в тепле и уюте, прислушиваясь к звукам бури;
другое — карабкаться по открытому всем ветрам мысу в поисках при¬
ключений, которые пришлись бы по нраву разве что мальчишке, люби¬
телю острых ощущений или неисправимому романтику.
Адам не мог подавить абсурдное раздражение против Сильвии
Кедж, словно она сама была во всем виновата. Уж кому, как не ей,
следовало бы знать, способен ее дом выдержать бурю или нет! Скорее
всего Брайс драматизирует. Если уж «Дом кожевника» выдержал на¬
воднение 1953 года, то как-нибудь устоит и сегодня. Но ведь девуш¬
ка — калека. Действительно, надо проверить, как она там. И все-таки
прогулка предстояла преотвратная. В лучшем случае утомительная, не¬
приятная и бесполезная. В худшем случае, особенно если учесть при¬
сутствие Брайса, она грозила превратиться в фара
Когда Далглиш спустился вниз, тетушка уже ждала в гостиной.
Она успела собрать рюкзак, приготовить термос и полностью одеться.
Очевидно, когда она заходила в комнату к племяннику, халат был
надет поверх платья. Далглиш вдруг понял, что приход Брайса не
явился для тетушки неожиданностью и что Сильвия Кедж, возможно,
в самом деле находится в опасности.
Брайс, наряженный в тяжелый, длинный клеенчатый плащ и огром¬
ную зюйдвестку, стоял посреди комнаты — мокрый и блестящий, он
напоминал живую рекламу рыбных консервов. В руках Брайс держал
моток толстой веревки, причем имел при этом вид профессионального
спасателя, всецело преданного своему благородному делу.
— Если придется добираться вплавь, вся надежда на вас, дорогой
Адам, — объявил он. — У меня, увы, астма. — Брайс покосился на Дал¬
глиша и скорбно добавил: — Да и плавать я, по правде говоря, не умею.
— Конечно, конечно, — кисло пробормотал Далглиш. Неужели
Брайс в самом деле думает, что в такую ночь придется еще и плавать?
Однако затевать дискуссию не имело смысла. Далглиш испытывал ощу¬
щение человека, ввязавшегося в заведомо дурацкое предприятие, отка¬
заться от которого не хватает духа.
— Лиз и Селии я звонить не стал, — продолжал Брайа — Проку
от них мало. Да и дорогу затопило — им бы все равно не добраться.
А Лэтема не оказалось дома. Так что придется нам с вами действовать
вдвоем.
Отсутствие Лэтема, похоже, нисколько Брайса не удивила Далглиш
решил пока воздержаться от вопросов на эту тему. Проблем хватало и
так. А все же куда мог отправиться Лэтем в такую ночь? Неужели
все обитатели Монксмира посходили с ума?
Они поднялись на мыс; ходьба отнимала все силы, поэтому Далг¬
лишу стало не до Лэтема. Идти в полный рост было невозможно —
313
приходилось продвигаться согнувшись в три погибели, по-звериному, то
и дело давая отдых немеющим мышцам: все трое опускались на колени,
упирались ладонями в землю и ждали, пока восстановится дыхание,
поток« шли дальше. Правда, было теплее, чем вначале показалось Дал¬
глишу, да и дождь, несколько поутихший, скорее освежал лицо. Вре¬
менами, когда кустарник создавал защиту от ветра, идти становилось
легче, и тогда они бесплотными духами легко скользили сквозь теплую,
пахнущую листвой тьму.
В очередной раз выбравшись на открытое место, они увидели на
берегу «Настоятельские палаты». В окнах горел свет, и дом напоминал
океанский корабль, плывущий по бурному морю.
— Думаю, будет лучше, если мисс Далглиш зайдет к Синклеру, —
крикнул Брайс, затащив Адама и его тетю обратно в укрытие за кус¬
тами. — Они не спят и могут нам помочь. Нужна длинная лестница.
Лучше всего будет, если вы, Адам, попробуете по Кожевенному проулку
подобраться прямо к дому — вдруг вода поднялась не очень высоко.
А они пусть обойдут кругом и попытаются спуститься сверху, с север¬
ной стороны. И лестницу пусть прихватят.
Брайс еще не закончил излагать свой на удивление точный и реши¬
тельный план, а мисс Далглиш без лишних слов уже зашагала по направ¬
лению к «Настоятельским палатам». Адам был несколько ошарашен и
внезапно доставшейся ему героической миссией, и переменой, произошед¬
шей с Брайсом. Коротышке в повседневной жизни явно не хватало дейст¬
вия. Даже его всегдашняя манерность куда-то исчезла. Ощущение
подчиненного, выполняющего приказ, было для Далглиша новым и, пожа¬
луй, не лишенным приятности. Однако он так и не мог заставить себя до
конца поверить, что опасность действительно существует. Если же дом
Сильвии Кедж в самом деле под угрозой, план Брайса вполне разумен.
То, что опасность реальна, стало ясно, когда они вышли на край
крутого склона и увидели внизу «Дом кожевника». В лунном свете
затопленный спуск казался белоснежным от пены, садовая дорожка
скрылась под водой, волны подбирались уже к самой двери. На первом
этаже горел свет. Приземистый, неприглядный дох« казался одиноким
и беззащитным. Однако Брайс явно ожидал худшего.
— Вода еще не очень поднялась, — прошипел он в ухо Далглишу. —
При помощи веревки вы пройдете. Странно, я был уверен, что все уже
затоплено. Может быть, вода вообще больше прибывать не будет. Пока
особенной опасности нет. Но вам, наверно, все же следует туда наведаться.
В голосе Брайса звучало чуть ли не разочарование.
Вода оказалась невероятно холодной. Далглиш знал, что будет хо¬
лодно, но все равно в первую минуту у него перехватило дыхание. Он
скинул плащ, куртку и остался в одном свитере. Вокруг пояса Адам
314
обвязал веревку, другой конец которой Брайс крепко держал в руках
и понемногу, дюйх< за дюймом, отпускал. Быстрое течение толкало Ада¬
ма в грудь, и он с трудом удерживался на ногах. Иногда он спотыкался
о какую-нибудь выбоину и терял равновесие. Тогда приходилось барах¬
таться и хвататься за веревку, чтобы не уйти под воду. Плыть при
таком течении было невозможно. Наконец Далглиш добрался до крыль¬
ца и привалился спиной к двери. Ноги по щиколотку оставались в воде,
и каждая последующая волна карабкалась все выше. Задыхаясь, Адам
махнул рукой Брайсу, чтобы тот отпустил веревку. В ответ фигурка
на противоположном берегу жизнерадостно замахала руками, но верев¬
ка не ослабла — Брайс привязал ее к дереву. Очевидно, жестикуляция
должна была выражать ликование по поводу того, что Адам достиг
цели. Далглиш выругал себя за то, что ринулся в воду, предварительно
не условившись с Брайсом, кому потом достанется веревка. Кричать
было бесполезно. Если Адам не собирался вечно торчать на крыльце,
привязанный к дереву (ситуация и без того представлялась достаточно
комичной), веревку следовало уступить Брайсу. Далглиш отвязался, и
фигурка на том берегу энергично заработала руками, наматывая верев¬
ку кольцами.
Ветер немного ослаб, но на крик Далглиша из дома никто не отве¬
тил. Он толкнул дверь — не поддается. Что-то изнутри мешало ей
открыться. Адам навалился, и створка медленно сдвинулась с места,
толкая собой нечто тяжелое, вроде мешка. Когда щель стала достаточно
широкой, Далглиш протиснулся в прихожую и увидел, что на полу
лежит вовсе не мешок, а Оливер Лэтем. Тело заняло почти весь ма¬
ленький коридорчик; голова покоилась на первой ступени лестницы, что
вела на второй этаж. Похоже было, что Лэтем стукнулся о косяк —
за левым ухом запеклась кровь, а ссадина над правым глазом еще
кровоточила. Далглиш присел на корточки. Лэтем был жив и начинал
приходить в сознание. Почувствовав на лице чью-то руку, он застонал,
дернул головой; его вырвало. Серые глаза открылись, безуспешно по¬
пытались сфокусироваться и закрылись вновь.
Далглиш оглянулся и осмотрел ярко освещенную гостиную. На ди¬
ване напряженно застыла девичья фигура. Овальное лицо в обрамлении
черных волос казалось мертвенно-бледным. Огромные черные глаза вни¬
мательно и оценивающе смотрели на Далглиша. Девушка не обращала
ни малейшего внимания на воду, которая уже перекатывалась волнами
по полу.
— Что произошло? — спросил Далглиш.
— Он пришел убить меня, — спокойно ответила Сильвия. — У
меня под рукой оказалось только пресс-папье. Я кинула, и он упал.
По-моему, еще и стукнулся головой. Думаю, он мертв.
315
— Жив, — коротко бросил Далглиш. — Ничего страшного. Но при¬
дется перетащить его отсюда. Потом я вернусь за вами.
Она слегка пожала плечами:
— А почему бы нам просто не уйти отсюда вместе, по дорожке?
Вы же каким-то образом прошли.
Далглиш резко ответил:
— А потому, что вода уже доходит мне до подмышек и почти
сшибает с ног. Я не могу тащить двоих — вы беспомощны, и он в
полуобморочнохс состоянии. Нет, мы перебираемся на второй этаж. Если
понадобится, вылезем на крышу.
Он взвалил тело Лэтема на плечо и с трудом выпрямился. Лестница
была крута, плохо освещена и узка, но это последнее обстоятельство
как раз оказалось кстати. Можно было не придерживать Лэтема руками,
а хвататься за перила и подтягиваться. К счастью, пролет был всего
один. На верхней площадке Далглиш нащупал выключатель, и в кори¬
доре второго этажа вспыхнул свет. Адам постарался припомнить, в
какой комнате находится окно, выходящее на крышу. Потом толкнул
ту дверь, что была слева, и опять зашарил по стене рукой в поисках
выключателя. Это заняло несколько секунд. Он стоял на пороге, при¬
жимал левой рукой к плечу обмякшее тело Лэтема, правой ощупывал
стену и вдыхал душный, заплесневелый, болезненно-сладковатый, под¬
гнивающий воздух комнаты. Наконец свет зажегся, и голая лампочка,
висезшая под самых! потолком, осветила помещение. Очевидно, тут
раньше была спальня миссис Кедж, и, похоже, с тех пор никто здесь
ничего не трогал. Тяжелая уродливая мебель. Огромная застеленная
кровать почти во всю стену. Запах сырости и разложения. Далглиш
осторожно положил Лэтема на кровать и подошел к окну. Он не ошиб¬
ся — оно располагалось в скошенном потолке и выходило на крышу.
Маленькое, квадратное, расположенное с той же стороны, что сад и
спуск. Выбраться из дома теперь можно было только через него.
Далглиш спустился в гостиную за девушкой. Вода доходила уже
до пояса, и Сильвии пришлось забраться на диван — она стояла, дер¬
жась руками за полку. Адам заметил, что на шее у нее висит малень¬
кая пластиковая сумка. Очевидно, там находилось все самое ценное.
Сильвия как раз окидывала взглядом комнату — не забыла ли она еще
что-нибудь. Далглиш с трудох! добрался до дивана — даже здесь, в
четырех стенах, течение оставалось сильных!. Дох! вряд ли мог долго
выдерживать такой напор. Конечно, несколько утешала мысль, что он
выстоял во время всех предыдущих наводнений, но разве можно пред¬
сказать, насколько мощной окажется буря на этот раз? Возможно, в
прежние годы вода поднималась и выше, но едва ли натиск ее был
столь же яростен. Далглишу показалось, что стены дома колеблются.
316
Он молча поднял Сильвию на руки. Она оказалась удивительно
легкой. Правда, тяжелые металлические скобы на ее ногах тянули
книзу, но верхняя часть туловища девушки казалась невесомой, беско¬
стной и какой-то бесполой. Тем страннее было ощущать жесткость
ребер и упругую твердость груди. Сильвия без движения висела у
Далглиша под мышкой. Он перенес ее наверх и только теперь вспомнил
о костылях. Говорить о них Адаму почему-то показалось неудобным,
но Сильвия, словно читая его мысли, сама сказала:
— Извините. Я должна была вам напомнить. Они на каминной
полке.
Это означало, что придется совершить еще один поход вниз. Впро¬
чем, он так или иначе вряд ли сумел бы поднять наверх и девушку,
и костыли сразу.
Далглиш хотел положить Сильвию на ту же кровать, где беспокой¬
но метался все еще не пришедший в себя' Лэтем, но она с внезапным
ожесточением заявила:
— Нет! Только не туда! Оставьте меня здесь.
Далглиш осторожно прислонил ее к стене. Какое-то мгновение глаза
их были на одном уровне, и они обменялись долгим безмолвным взгля¬
дом. Что-то такое Адам прочел в этих черных глазах, но так и не
понял — предостережение или мольбу.
Костыли удалось добыть без особого труда. Вода достигла уже уров¬
ня каминной полки, и они плавали на поверхности. Далглиш схватил
их за каучуковые подмышечники и закинул на второй этаж. Когда он
поднимался по лестнице, через разбитую входную дверь в дом вкати¬
лась большая волна и сбила его с ног. Перила на лестнице затрещали,
обвисли длинной лентой и рассыпались. На сей раз сомнений быть не
могло: стены явно качнулись.
Далглиш вернулся в спальню матери Сильвии. До окошка в потолке
было добрых десять футов — с пола не достать. Массивную кровать
сдвинуть с места вряд ли удалось бы, но квадратный, основательный
комод вполне годился на роль подставки. Далглиш подтащил его к
нужному месту.
— Если вы подсадите меня, я выберусь первой и помогу вам выта¬
щить на крышу... этого, — сказала девушка.
Она покосилась на Лэтема, который кое-как уселся на кровати и
сидел, стиснув голову руками и охая.
— У меня сильные руки и плечи, — добавила Сильвия и, словно
в доказательство, вытянула вперед свои некрасивые ладони. Собственно,
то же самое собирался предложить и Далглиш. Перетащить Лэтема на
крышу представлялось задачкой не из простых. Вряд ли без помощи
Сильвии это было бы возможно.
317
Окно заросло паутиной и побурело от пыли — с ним еще надо
было повозиться. Но стоило Далглишу посильнее дернуть, и насквозь
прогнившее дерево неожиданно легко поддалось. Рама выскочила из
пазов, и ветер моментально унес ее. В маленькую комнату ворвалась
ночь, а с нею освежающе холодный, сладкий воздух. Свет вдруг погас,
в спальне стало темно, как в яме, и наверху — серый квадрат неспо¬
койного неба с пятнистым диском луны.
К Далглишу, шатаясь, приблизился Лэтем.
— Какого черта?.. Зачем выключили свет?
Адам отвел его назад к кровати.
— Сидите здесь, не расходуйте попусту силы. Они вам еще пона¬
добятся. Нам нужно выбраться на крышу.
— Ну уж это без меня. Я останусь тут. Вызовите врача. Я хочу
врача. Господи, что с моей головой?
Далглиш оставил раскачивающегося и хнычущего от жалости к
себе Лэтема в покое и вернулся к Сильвии. Он встал на стул, под¬
прыгнул, ухватился за край окна и подтянулся. До конька крыши было
всего несколько футов, но скат оказался круче, чем ожидал Далглиш,
а печная труба, на которую он рассчитывал, располагалась, по меньшей
мере, в пяти футах слева.
Он спрыгнул на пол и сказал девушке:
— Постарайтесь добраться до конька крыши, сядьте верхом и
двигайтесь к трубе. Если что не так — замрите на месте и ждите,
пока я приду на помощь. С Лэтемом я справлюсь, вы только
подтяните его сверху. Но я подам вам его не раньше, чем вы
прочно такс усядетесь. Когда будете готовы — крикните. Костыли
вам нужны?
— Да, — спокойно ответила Сильвия. — Костыли мне нужны.
Я зацеплюсь ими за ребро крыши.
Далглиш обхватил покрепче железные опоры, сковывавшие ноги
девушки от щиколотки до бедра, и подтолкнул ее подальше вверх.
Сильвия поползла по скату, вцепилась в конек, подтянулась и переки¬
нула одну ногу на ту сторону. Тут же ей пришлось низко пригнуть¬
ся — ветер неистовствовал, длинные волосы девушки развевались.
Кивком головы Сильвия дала понять, что готова. Она наклонилась и
протянула к Далглишу руки.
И в этот момент безошибочным инстинктом он ощутил исходящую
от нее опасность. Инстинкт был столь же неотъемлемой частью его
профессионализма, как знание огнестрельного оружия или чутье на
неестественную смерть. Этот инстинкт не раз спасал Далглишу жизнь,
и он привык ему доверять. Сейчас не было времени для рассуждений
и обоснований. Чтобы не погибнуть, следовало им всем троим поскорей
318
оказаться на крыше. Но Далглиш понял, что оставлять там Лэтема
наедине с Сильвией нельзя.
Протиснуть Лэтема в окошко было совсем не просто. Оливер так
окончательно и не пришел в себя — даже вид воды, начавшей заливать
пол спальни, не привел его в чувство. Он хотел только одного —
уткнуться лицом в подушку и справиться с одолевавшей его тошнотой.
Но все же мертвым грузом он быть перестал и мог хоть как-то помочь
Далглишу. Адам снял с себя и с него башмаки, поставил Лэтема на
комод и протолкнул в окно. Сильвия крепко взяла раненого под мышки,
но Далглиш не выпустил его из рук, а продолжал толкать вверх по
скату. Наконец Лэтем схватился за ребро крыши, подтянулся и обмяк,
полуперевалившись на ту сторону. Девушка отпустила его и, упираясь
костылями, отодвинулась назад, чтобы опереться спиной о печную тру¬
бу. Далглиш стал сам выбираться на крышу.
Тут это и случилось. Воспользовавшись тем, что Далглиш больше
не держит Лэтема, Сильвия нанесла удар — Адам едва заметил быс¬
трое и яростное движение закованной в металл ноги. Удар пришелся
Лэтему по пальцам — тот дернулся и заскользил вниз по скату. От¬
чаянных« рывком Далглиш схватил Лэтема за запястье и едва сам не
полетел вниз — таких« тяжелых« оказалось тело. Сильвия ударила вновь
и вновь, на сей раз по руках« Далглиша. Они закоченели от холода, и
боли он не чувствовал, но видел, как из разбитых костяшек течет кровь.
Еще несколько таких ударов, и он не сможет удерживать Лэтема. А
потох« наступит и его черед. Сильвия удобно устроилась возле трубы;
железные, скобы на ногах и костыли служили ей отличным оружием.
Сверху того, что происходило на крыше, было не видно — темно, да
и конек заслонял. Если б кто-то и наблюдал эту сцену, то ничего,
кроме смутных силуэтов, не разглядел бы. Когда найдут два мужских
трупа, все ссадины отнесут за счет камней и бурных волн. Шанс на
спасение был только один — выпустить Лэтема. В одиночку Далглиш,
вероятно, сумел бы отобрать у Сильвии костыли. Но она отлично знала,
что раненого он не выпустит. Эта девушка всегда точно рассчитывала
поведение противника. Осыпаемый градом ударов, Далглиш держался
из последних сил.
Однако они оба забыли о Лэтеме. Видимо, девушка думала, что он
не пришел в себя. Но тут из-под ноги Оливера вылетела черепица, он
вдруг получил точку опоры, и в нем пробудился инстинкт самосохра¬
нения. Лэтем внезапно высвободил запястье из ослабших пальцев Дал¬
глиша, рванулся вверх и схватил Сильвию за ногу. От неожиданности
она покачнулась, и как раз в этот миг налетел новый шквал. Лэтех«
дернул. Девушка покатилась вниз по черепице. Далглиш успел вце¬
питься в сумку, висевшую у нее на шее, но шнурок лопнул, и Сильвия
319
покатилась дальше. Тяжелые ортопедические ботинки мешали ей на¬
щупать опору, железные скобы тянули книзу. Тело, перевернувшись
несколько раз, ударилось о водосточный желоб, подскочило и рухнуло
во тьму — лишь ноги безжизненно, как у куклы, взмахнули в воздухе.
Дикий крик. Тишина. Далглиш сунул сумочку в карман и обессиленно
опустил голову на окровавленные руки. Тут прямо ему в спину ткну¬
лось что-то твердое — сверху спустили приставную лестницу.
Если б Далглиш не был ранен, теперь добраться до безопасного
места ничего бы не стоило. Но руки почти не слушались. Пальцы не
сгибались и начали отчаянно ныть. Вряд ли он сумел бы взяться ими
за перекладину. Лэтем, очевидно, истратил все силы на борьбу с Силь¬
вией и снова впал в полуобморочное состояние. Прошло несколько ми¬
нут, прежде чем Далглишу удалось растормошить его и подтащить к
лестнице.
Адам полез вперед спиной, стараясь придерживать Лэтема своими
бесполезными руками. Их лица находились всего в нескольких дюймах
друг от друга, и Далглиш ощутил запах пота, кисло-сладкий винный
перегар. С горечью он спросил себя: неужто последним открытием в
его жизни станет новость, что у Лэтема дурно пахнет изо рта? Ей-богу,
в жизни еще есть более важные явления и открытия. Да и более
симпатичные способы смерти тоже. Ну почему Лэтеь< висит мешком?!
Неужто нельзя приложить хоть какое-то усилие? Далглиш то ругался,
то подбадривал своего спутника, и Лэтем наконец собрался с силами,
сам схватился за перекладину и с трудом подтянулся на несколько
дюймов. Вдруг перекладина треснула, выскочила из пазов и, описав
дугу, бесшумно упала в воду. Тошнотворно долгое мгновение Далглиш
и Лэтем смотрели в образовавшуюся дыру на волны, пенившиеся в
двадцати футах внизу. Потом Оливер прислонил голову к лестнице и
пробурчал:
— Вы бы лучше спустились обратно. Двоих лестница не выдержит,
зачем же мокнуть обоим.
— Лезьте и помалкивайте, — сказал Далглиш.
Он засунул руки Лэтему под мышки и приподнял его. Лестница
затрещала и прогнулась. Немного отдышавшись, они сделали еще один
рывок. На сей раз Лэтем оттолкнулся ногой от перекладины с такой
неожиданной прытью, что Адам чуть не сорвался вниз. Налетел новый
шквал, лестница закачалась. Было слышно, как ее конец скользит по
крыше. Пока шквал не пронесся, Далглиш и Лэтем боялись пошеве¬
литься. Потом снова поползли вверх. Оставалось уже немного. Внизу
темнели кроны деревьев. Далглиш подумал, что сверху могли бы и
крикнуть, но, кроме рева бури, не доносилось ни звука. Наверно, все
там затаили дыхание, не решаясь отвлекать их от опасного подъема
320
даже подбадривающими возгласами. Внезапно все закончилось. Кто-то
схватил Адама за руки и вытянул на безопасное место.
Он не испытал облегчения — лишь крайнюю усталость и отвраще¬
ние к самому себе. Тело совершенно обессилело, но голова работала
ясно, и мысли в ней бродили довольно горькие. Он недооценил опас¬
ность предприятия, позволил Брайсу втянуть себя в идиотскую, риско¬
ванную историю, вел себя глупо и импульсивно. Что за нелепая
бойскаутская затея — вдвоем спасать от потопа несчастную девицу. В
результате девица все-таки утонула. И нечего было вообще лезть на
крышу — отсиделись бы на втором этаже, вода бы и сама сошла.
Шторм явно начинал стихать. К утру их бы вызволили спасатели. Ну,
намерзлись бы, зато все трое были бы живы и целы.
И тут, словно в ответ на эти мысли, внизу раздался треск, пере¬
шедший в оглушительный грохот. Люди наверху завороженно смотрели,
как «Дом кожевника» с неуклюжей грациозностью оседает в воду. Рокот
прокатился вдоль всего мыса, и волны неистово вспенились над бес¬
форменной грудой кирпичей. Высоко взметнулся столб брызг, долетев¬
ших до безмолвных зрителей. А потом грохот стих, и обломки «Дома
кожевника» скрылись под водой.
Наверху толпилось множество людей, вокруг Далглиша сновали ка¬
кие-то темные силуэты, заслоняя его от ветра. Люди разевали рты,
что-то кричали, но Адам ничего не слышал. Он увидел развевавшуюся
седую гриву Р. Б. Синклера на фоне луны; потом разобрал по-детски
капризный голос Лэтема, требовавшего немедленно привести к нему
доктора. Хотелось опуститься на мягкую землю и тихо лежать, пока
не перестанут болеть руки, пока не пройдет ужасная ломота во всем
теле. Но кто-то держал Далглиша, не давая лечь. Очевидно, это Реклесс,
подумал Адам. Сильные руки сжимали его подмышки; пахло мокрым
габардином, и что-то жесткое царапало щеку.
Постепенно окружающие перестали казаться марионетками, бес¬
смысленно открывающими и закрывающими рты; Далглиш начал раз¬
бирать слова. Кто-то спросил, как он себя чувствует, еще кто-то
(кажется, Алиса Керрисои) предложил отправиться в «Настоятельские
палаты». Третий заметил, что есть «лендровер» и что на нем, пожалуй,
можно добраться до «Пентландса», если мисс Далглиш предпочитает
отвезти племянника домой. Далглиш разглядел в отдалении силуэт
автомобиля. Наверно, это машина Билла Коулса, а вон тот здоровяк в
желтом дождевике сам Билл Коулс и есть. Как он сумел сюда про¬
ехать? Белые, расплывчатые лица, похоже, добивались, чтобы Адам при¬
нял какое-то решение.
— Я хочу домой, — объявил он. Стряхнул чужие руки, подошел к
«Лендроверу» и, помогая себе локтями, взобрался на заднее сиденье. На
• 1 •Ь.Д.Джсймс «Нс женское дело*
321
полу стояли зажженные штормовые фонари, освещая желтоватым све¬
том сидящих в машине людей. Далглиш заметил среди них тетушку.
Она придерживала рукой припавшего к ее плечу Лэтема, который, как
отметил про себя Адам, напоминал сейчас романтического героя из
викторианской мелодрамы: длинное бледное лицо, закрытые глаза и
белая повязка на лбу с проступающим пятном крови. Последним в
«лендровер» залез Реклесс и уселся рядом с Далглишем. Машина за¬
прыгала по ухабам. Адам протянул вперед свои изувеченные руки —
как хирург медсестре, чтобы надела перчатки, и сказал Реклессу.
— Попробуйте залезть ко мне в карман. Там должна быть сумочка,
которая наверняка вас заинтересует. Сам я достать ничего не сумею.
Он наклонился, чтобы инспектор, отчаянно подскакивающий на си¬
денье, смог засунуть руку ему в карман. Реклесс извлек сумочку,
развязал шнур и высыпал содержимое себе на колени: пожелтевшую
фотографию женщины в овальной серебряной рамке, катушку магни¬
тофонной пленки, сложенное брачное свидетельство и золотое кольцо.
5
Сквозь сон в глаза Далглишу бил яркий свет. Разрезая разноцвет¬
ные слои беспамятства, он всплыл на поверхность, с усилием разлепил
спекшиеся веки и увидел, что уже день. Кажется, он сильно проспал:
солнечный луч, падающий на лицо, по-дневному грел кожу. Далглиш
еще немного полежал, осторожно вытягивая ноги и почти с удовольст¬
вием ощущая, как возвращается боль в перетруженные мускулы. Руки
под одеялом были налиты тяжестью. Он выпростал их и с остраненным
недоумением ребенка повертел перед глазами двумя толстыми белыми
грушами. По-видимому, эти профессионально сделанные повязки нало¬
жила его тетка, хотя как это происходило, он толком не помнил. И
еще мазью какой-то противной смазала — под бинтами было скользко.
Обе кисти, как он осознал теперь, болели, но суставы сгибались, и
концы трех средних пальцев, одиноко торчащие из повязки, выглядели
нормально. Так что переломов как будто нет.
Далглиш изловчился, просунул руки в рукава халата и подошел к
окну. На дворе опять погожее, тихое утро — точно такое же было
тогда, когда он проснулся в первый раз по приезде. Штормовая ночь
словно бы отодвинулась в область истории и местных преданий, где
хранилась память о бедствиях минувших времен. Но нет, следы ее были
налицо. Оконечность мыса, видная в восточное окно, представляла собой
картину полного разорения, словно там протопала целая армия, оставив
после себя обломанные ветви деревьев и выкорчеванные кусты. И хотя
322
ветер стих и искореженная растительность почти не колыхалась, но
волнение на море далеко еще не улеглось: огромные, обремененные
песком валы, грузно плюхаясь, катились к горизонту, и мутная, клоко¬
чущая вода, не способная отражать синеву небес, была бурого цвета.
Природа страдала от внутреннего разлада, море из последних сил про¬
должало сражение с самим собой, земля лежала, изнемогшая, под бе¬
зучастными небесами.
Далглиш отвернулся от окна и обвел комнату свежим взглядом.
Оказалось, что на спинке кресла под окном лежит сложенное одеяло,
к подлокотнику прислонена подушка. Очевидно, тетя Джейн провела
ночь в кресле. Едва ли из беспокойства за племянника. Далглиш теперь
припомнил, что они привезли с собой ночью в «Пентландо Лэтема. И,
значит, тетя уступила ему свою комнату. Сообразив это, Далглиш по¬
чувствовал раздражение, хотя неужели он настолько мелочен, что его
задевает теткина забота о человеке, который ему неприятен? Но даже
если и так, что тут такого? Антипатия между ними взаимная, если на
то пошло. А день и без того обещает немало болезненных открытий,
не к чему заниматься еще и самобичеванием. Но хорошо бы сейчас
обойтись без Лэтема. Слишком живы в памяти события минувшей ночи,
чтобы теперь сидеть с ним вместе за завтраком и говорить о том о сем
как ни в чем не бывало.
Спускаясь тихонько по лестнице, Далглиш услышал голоса. При¬
вычно по-утреннему пахло кофе и беконом, однако гостиная оказалась
пуста. Значит, тетя с Лэтемом завтракают в кухне. Голос Лэтема, вы¬
сокий и заносчивый, внизу был слышен вполне отчетливо, но тихие
ответы Джейн до него и здесь не долетали. Далглиш шел крадучись,
на цыпочках, как будто был чужим в этом доме. Хотя встреча с Лэте¬
мом ему так или иначе неизбежно предстоит, придется выслушивать
его извинения, объяснения, может быть, даже, упаси Бог, изъявления
благодарности. А там, оглянуться не успеешь, нагрянет весь Монкс-
мир — с вопросами, доводами, спорами и возгласами. Для Далглиша в
их сообщениях не. будет открытий, а радоваться новым доказательствам
собственной правоты он разучился. Он давно уже понял — кто, и еще
в понедельник сообразил — как. Но для всех, на ком лежало подозре¬
ние, это будет день оправдания и торжества — большое событие. Люди
испытали страх, неудобства, унижение. Безбожно было бы теперь ли¬
шить их праздника. Все так. Однако пока что он старался ступать как
можно неслышнее, пусть праздник еще поспит.
В камине трепыхался слабый огонь, почти бесцветный под лучами
солнца. Часы показывали начало двенадцатого. Уже прибыла почта, на
каминной полке, прислоненное к стене, стояло письмо, адресованное ему.
Даже через всю ширину комнаты Далглиш сразу узнал крупный на¬
323
клонный Деборин почерк. Он достал из кармана свое неотправленное
письмо к ней и приставил конверт к конверту — его мелкие ровненькие
буковки рядом с размашистыми слитными. Конверт тонкий, один листок.
Далглиш вдруг ясно представил себе, что могла написать ему Дебора на
четвертушке бумаги, ее письмо легло как бы в один ряд с прочими пред¬
стоящими неприятностями, и открывать его сейчас стало трудно и совссхс
необязательно. Он еще стоял так, злясь на себя за колебания, побуждая
себя преодолеть их и выполнить такое простое и естественное действие,
когда раздался шум подъезжающей машины. Значит, они уже приехали
и, конечно, сгорают от любопытства и полны приятных предвкушений.
Однако в подъехавшей машине Далглиш узнал «форд», которым пользо¬
вался Реклесс, и увидел, что инспектор прибыл один. Хлопнула дверца.
Реклесс помедлил минуту перед дверью, словно собирался с духом. Под
мышкой у него был диктофон Селии Кэлтроп. День начался.
Пять минут спустя они вчетвером уже слушали признание убийцы.
Реклесс сидел у диктофона и поглядывал на него озабоченно и сердито,
видно, опасался, как бы это устройство сейчас, в ответственный момент,
не сломалось. Джейн Далглиш расположилась в своем всегдашнем
кресле слева от камина, неподвижная, руки сложила на коленях, будто
слушает пластинку. Лэтсм в картинной позе у камина, одну руку све¬
сив с каминной доски, забинтованную голову откинув на серую камен¬
ную стену. Ну просто бывшая театральная знаменитость перед
фотоаппаратом, подумалось Далглишу. Сам он сидел во втором кресле
с подносом на коленях, старательно поддевая на вилку маленькие ку¬
бики-тосты, специально приготовленные тетей, и поднимая в обеих за¬
бинтованных ладонях, благо нечувствительных к горячему, дымящуюся
кружку с кофе.
В обращенном к ним голосе погибшей девушки не слышалось обыч¬
ного неприятного самоуничижения — он звучал четко, уверенно, спо¬
койно. Лишь изредка на миг прорывались нотки какого-то восторга —
и сразу же подавлялись. То была песнь ее торжества — и однако она
вела свой жуткий рассказ с уверенностью и бесстрастием радиодиктор¬
ши, читающей вечернюю сказку для малышей.
«Я уже в четвертый раз диктую свое признание. В четвертый, но
не последний. Одну и ту же пленку можно использовать снова и снова.
И вносить исправления. Это еще не окончательный вариант, как гово¬
рил Морис Сетон, трудясь над своими жалкими книжонками, как будто
они вообще стоили труда, как будто не все равно, какое слово он в
конце концов выберет. И большей частью это бывало мое слово, которое
я ему так неназойливо, исподволь нашепчу, чтобы он, не дай Бог, не
понял, что это звучит человеческий голос. Он и за человека-то меня
не считал. Я была у него просто машиной для стенографирования и
324
перепечатки, для штопки его одежды, мытья посуды, даже иногда для
готовки пищи. Не очень надежная машина, я ведь не могу ходить. Но
ему от этого было только проще. Он относился ко мне как к бесполому
существу. Мало того, что не как к женщине, это-то ясно, но я вообще
была для него существо не женского пола. Меня можно было допоздна
задержать за работой, оставить ночевать, вынудить пользоваться его
ванной. Никто не посмотрит косо. Никто и не косился. Никому дела
не было. А что такого? Невозможно же вообразить, что кого-то потянет
ко мне прикоснуться. Так что он был со мной в полной безопасности.
И я с ним, видит Бог, тоже.
Ему бы показалось смешно, скажи я ему, что я была бы ему хо¬
рошей женой. Да нет, не смешно. А противно. Все равно как взять в
жены слабоумную. Или животное. Почему уродство отталкивает? Ведь
он не один так ко мне относился. То же выражение я видела и на
других лицах. Например, у Адама Далглиша. Почему я называю его?
Потому что он видеть меня не может. Он как бы говорит: «Я люблю,
чтобы женщины были красивы. И грациозны. А тебя мне жаль, но ты
мне противна». Я и самой себе противна, суперинтендант. Противна
самой себе. Но ни к чему тратить пленку на предисловия. Предыдущие
мои признания все были слишком многословны, плохо скомпонованы.
К концу даже скучны. Но будет еще время все выправить, довести
текст до совершенства, и я смогу слушать пленку снова и снова сколь¬
ко захочу, всю жизнь, и каждый раз испытывать острое чувство удов¬
летворения. А может быть, я ее в конце концов сотру. Но потом, не
сейчас, может быть, никогда. Неплохая мысль — оставить ее потомкам.
Единственный недостаток тщательно продуманного и безупречно осу¬
ществленного убийства — в том, что его некому оценить по достоин¬
ству. Остается одно утешение, пусть и ребяческое, что имя мое
замелькает в газетных заголовках после того, как я умру.
Замысел был, конечно, сложный, но это только приятно. Вообще
говоря, ничего не г трудного в том, чтобы убить человека. Каждый год
это проделывают сотни людей и, ненадолго прославившись, оказываются
забытыми, как вчерашние новости. Я могла бы убить Мориса Сетона
когда мне вздумается, тем более после того, как мне в руки попали
пять граммов белого мышьяка. Он унес их из музея в «Клубе мертве¬
цов», подменив содой в склянке, он тогда писал «Смерть в кухонном
горшке». Бедняга Морис был просто помешан на достоверности. Даже
об отравлении мышьяком не мог написать без того, чтобы не подержать
это вещество в руках, понюхать его, убедиться, как быстро оно раство¬
ряется, ощутить волнение игры со смертью. Эта его страсть к реали¬
стическим подробностям, к знакомству с предметом на собственном
опыте занимала в моем замысле центральное место. Именно она при¬
325
вела его, обреченного на гибель, к Лили Кумбс в «Кортес-клуб». И
прямо в руки к убийце. Морис хорошо разбирался в чужих смертях.
Хотелось бы посмотреть, как ему понравилась своя? Он, разумеется,
собирался мышьяк вернуть, взял только на время. Но пока собирался,
я успела тоже произвести подмену, и в клубный музей на место соды
Морисом была подсунута сода же. А мышьяк, я решила, может мне
при случае пригодиться. И не ошиблась. Он очень даже пригодится, и
совсем скоро. Подсыпать порошок во фляжку, которую всегда носит при
себе Дигби, для меня не проблема. А что потом? Подождать той неот¬
вратимой минуты, когда он, предоставленный самому себе, почувствует,
что не может больше выносить одиночества и должен немедленно вы¬
пить? Или объявить ему, что Элизе Марли известно нечто о смерти его
брата и она назначает ему тайное свидание на пляже? Оба варианта
подходят. Так и эдак результат один. Он умрет, и попробуйте тогда
что-нибудь доказать. Немного погодя я попрошусь на прием к инспек¬
тору Рек лессу и сообщу ему, что Дигби жаловался на живот и я
видела, как он рылся в аптечке Мориса. И что Морис в свое время взял
в «Клубе мертвецов» мышьяк, а потом, как он мне сказал, положил на
место. Ну а вдруг не положил? Вдруг не смог себя заставить? Это на
него похоже. И все подтвердят. Все знают, как он писал «Смерть в
кухонном горшке». Сделают анализ порошка в музейной витрине, об¬
наружат, что это не яд. И получился, что смерть Дигби Сетона —
трагическая случайность, а виноват в ней его брат, Морис. По-моему,
шикарно, комар носу не подточит. Даже жаль, что самого Дигби, кото¬
рый, несмотря на тупость, все же способен был оценить мои наход¬
ки, — что его нельзя посвятить в этот последний план.
С Морисом я могла бы легко разделаться посредством этого же
мышьяка и увидеть своими глазами, как он будет умирать в мучениях.
Это-то совсем просто. Даже слишком. Просто и бездарно. Смерть от
отравы не отвечает ни одному из необходимых требований, которые
выдвигает убийство Мориса, а именно из-за этих требований его было
так интересно планировать и так приятно приводить в исполнение.
Прежде всего, его смерть должна иметь совершенно естественные при¬
чины. Иначе Дигби, как наследник, в первую очередь оказывается под
подозрением, а мне важно, чтобы наследство досталось Дигби без вся¬
ких заминок.
Далее, он должен был умереть не в Монксмире, чтобы никому даже
в голову не могло прийти заподозрить меня. С другой стороны, мне
нужно было, чтобы между его смертью и жителями поселка просмат¬
ривалась определенная связь: чем больше они натерпятся неудобств,
подозрений, страха, тем лучше. Мне надо свести с ними все счеты. И
я хотела держать расследование под своим надзором. Так что меня не
326
устраивало, если это убийство будет проходить по лондонскому ведом¬
ству. Интересно и на подозреваемых посмотреть, как они будут себя
вести, но главное — это не упускать из виду действия полиции. Мне
надо было находиться рядом и при случае дать им нужное направле¬
ние. Не все получилось в точности так, как было мною задумано, но
почти все происходило с моего ведома. Ирония в том, что сама я не
всегда вела себя так, как было надо, зато все остальные поступали в
полном согласии с моим планом. Кроме того, требовалось учесть поже¬
лания Дигби. Ему важно было, чтобы от убийства тянулась ниточка к
Л. Дж. Люкеру и «Кортес-клубу». У него были другие цели, чем у
меня. Необязательно даже, чтобы Люкер попал в число подозреваемых.
А просто чтобы он убедился, что не один он смог совершить убийство
и избежать ответственности. Дигби нужна была такая смерть, которую
полиция признала бы естественной — потому что она и есть естест¬
венная, — а Люкер бы знал, что это убийство. Для того и были ему
отправлены отсеченные кисти. А сначала я кислотой сняла почти все
мясо — очень кстати оказался фотографический чулан в доме и кис¬
лотные реактивы, — хотя все равно не нравилась мне эта посылка.
Глупость и напрасный риск. Но я, так и быть, уступила его капризу.
По традиции смертнику полагается потакать. Исполнять те его жела¬
ния, которые безвредны.
Прежде чем я перейду к описанию того, как умер Морис, надо еще
разъяснить два обстоятельства, хотя и не имеющих прямого отношения
к делу. Оба совершенно не важны, я останавливаюсь на них просгто
потому, что они косвенно связаны с убийством Мориса и благодаря им
удалось бросить подозрение на Лэтема и Брайса. Я не приписываю себе
заслугу смерти Дороти Сетон. Это, конечно, моя работа, но я не ставила
себе целью ее убить. К чему зря стараться убивать женщину, которая
сама рвется навстречу своей гибели? Ей все равно оставалось жить
недолго. Вылила бы она пузырек снотворного, или свалилась бы с об¬
рыва в море во время какой-нибудь из своих дурацких ночных прогу¬
лок, или сломала бы шею, гоняя по окрестностям в машине с
любовником, или просто бы упилась до смерти — так или иначе, это
был только вопрос времени. Меня это даже не особенно интересовало.
Но потом, вскоре после ее отъезда с Алисой Керрисон в Ле-Туке, я
вдруг наткнулась на исписанные от руки страницы. Это была велико¬
лепная проза. Мне жаль, что люди, которые говорят, что якобы Морис
Сетон ке умел писать, лишены возможности ее прочесть. Если затро¬
нуты его чувства, он умел находить такие слова, что от них тлела
бумага. А тут все его чувства были затронуты — обида, оскорбленное
мужское самолюбие, ревность, злоба, жажда отомстить. Кто лучше меня
мог понять, каково ему? Должно быть, выразив это все на бумаге, он
327
испытал большое облегчение. И конечно, не на машинке, не мог же он
допустить, чтобы какая-то механика была посредником между его
болью и его словами. Ему нужно было видеть, как строки образуются
под рукой. Он, понятно, не собирался посылать это. Послала я. Раскле¬
ила над паром очередное письмо к ней, он писал аккуратно раз в
неделю, и добавила эти страницы. Теперь, вспоминая, я даже сама не
знаю, чего, собственно, ждала. Просто, должно быть, не удержалась,
забавно было. Даже если бы она не уничтожила письмо, а привезла и
предъявила ему, он не мог быть на сто процентов уверен, что не сам
положил его по оплошности в конверт. Я ведь хорошо его знала. Он
всю жизнь боялся своего подсознания, был убежден, что рано или
поздно оно его выдаст. На следующий день я получила удовольствие,
наблюдая, как он переполошился — искал повсюду, мучился, посмат¬
ривал на меня: не знаю ли? На вопрос, не выбрасывала ли я его бумаг,
я спокойно ответила, что сожгла какие-то ненужные обрезки. Лицо у
него сразу просветлело, он предпочел думать, что я отправила его
письмо в печку, не прочитав. Всякая иная возможность была бы для
него невыносима, вот он и верил, что дело обстояло так, как ему
приятней, верил до самой смерти. Письмо это так и не было обнару¬
жено. Я, мне кажется, знаю, куда оно делось. Но весь Монксмир уверен,
что Морис Сетон написал своей жене что-то такое, из-за чего она
покончила с собой. А у кого, на взгляд полиции, больше причин для
мести, чем у ее любовника Оливера Лэтема?
Едва ли есть необходимость объяснять, что кошку Брайса убила я.
Он бы и сам это сразу сообразил, если бы не кинулся в отчаянье резать
веревку — где уж ему было заметить, что она завязана скользящим
узлом. Если бы он не потерял голову, а осмотрел веревку и петлю, то
убедился бы, что мне, чтобы придушить его Арабеллу, надо было только
чуть-чуть приподняться в кресле. Но, как я и рассчитывала, ни хлад¬
нокровия, ни здравого смысла у него не нашлось. Что виноват Морис
Сетон, он ни на минуту не усомнился. Может показаться странным,
что я трачу время на разговоры об умерщвлении кошки, но дело в том,
что смерть Арабеллы занимала в моем плане определенное место. Бла¬
годаря ей легкая взаимная антипатия между Морисом и Брайсом уси¬
лилась до настоящей вражды, так что у Брайса, так же как у Лэтема,
появилась причина для мести. Правда, смерть человека за смерть кош¬
ки — это многовато, и я не надеялась, что полиция станет всерьез
заниматься Брайсом. Но вот изуродовать мертвое тело — другой разго¬
вор. Когда медэкспертиза покажет, что Морис умер естественной смер¬
тью, сразу начнут искать, почему у него отрезаны кисти. Главное, чтобы
никто не заподозрил, зачем это на самом деле было нужно. И тут очень
удобно, что в Монксмире нашлось по меньшей мере два человека, раз¬
328
драженных, плохо к нему относящихся, и у обоих с ним счеты. Но
есть еще две причины, почему я убила Арабеллу. Во-первых, мне хо¬
телось. Она была бесполезное существо. Жила, как Дороти Сетон, за
счет мужчины, который ее холил и ласкал, считая, что красота, даже
безмозглая, даже никуда не годная, имеет право на существование про¬
сто потому, что она — красота. Две секунды агонии на веревке, и конец
этим глупостям. А кроме того, смерть Арабеллы послужила мне своего
рода генеральной репетицией. Я хотела проверить, какая из меня акт¬
риса, испытать себя в сложных условиях. Не будем сейчас тратить
время на рассказ о том, что я в себе открыла. Но я этого никогда не
забуду — такое ощущение собственной силы и вседозволенности, такая
упоительная смесь из страха и восторга! После того случая мне еще
не раз доводилось это испытывать. Вот и сейчас, например, Брайс на¬
глядно описал, в какое я пришла расстройство при виде снятого с
веревки тела, — со всеми малоаппетитными подробностями моего со¬
стояния. И не все тахг было притворством.
Но вернемся к Морису. Совершенно случайно я узнала о нем одну
вещь, которая оказалась решающей для моего намерения, — он страдал
сильнейшей клаустрофобией. Дороти должна была, конечно, об этом
знать. Ведь были же такие ночи, когда она милостиво соглашалась
делить с ним спальню. И, наверно, он не раз будил ее своими кошма¬
рами, как однажды разбудил меня. Я часто думаю: а что вообще ей
было известно и делилась ли она с Лэтемом? Тут пришлось мне пойти
на риск. Но хотя даже если делилась, что из того? Нет никаких дока¬
зательств, что я это знала. Факт таков, что смерть Мориса Сетона
вызвана естественными причинами, и с этим не поспоришь.
Хорошо помню ту ночь два с небольшим года назад. Весь день лило,
дул шквалистый сентябрьский ветер. К вечеру, когда стемнело, непо¬
года совсем разбушевалась. Мы работали с десяти утра. Дело шло туго.
Морис бился над последним из серии коротких рассказов для одной
вечерней газеты. Рассказы — не его жанр, он сам это знал. А тут еще
срочно. Такую работу он вообще терпеть не мог. За весь день я ото¬
рвалась только два раза — в полвторого собрала легкий обед и в восемь
приготовила сандвичи и суп. К девяти, когда мы кончили ужинать,
ветер выл надрываясь, и слышно было, как на берегу грохочет прибой.
Даже Морис не мог не понимать, что в такую погоду, затемно, я в
своем кресле до дому не доберусь. Но отвезти меня на машине он не
предложил, а то ведь пришлось бы завтра ехать за мной — хлопотно.
Пусть я лучше останусь ночевать. Не поинтересовался, хочу ли я этого.
Ему и в голову не пришло, что я могу не согласиться, что я предпо¬
читаю пользоваться своей собственной зубной щеткой, своими собствен¬
ными туалетными принадлежностями и даже спать на своей
329
собственной кровати. Всякие там тонкости и деликатности — это не
про меня. Он просто сказал, чтобы я достала простыни и постелила
себе в комнате его жены, и сам зашел поискать, что мне надеть на
ночь. Почему сам, я не знаю. Наверно, он впервые после смерти жены
отважился открыть ее шкафы и выдвинуть ящики с ее бельем, а мое
присутствие давало ему повод для нарушения этого запрета, ну и
поддержку. Теперь я захочу — могу надеть любую из ее вещей, а могу
изорвать в клочья, если мне вздумается, и мне уже почти смешно
вспоминать ту ночь. Бедный Морис! Он совсем забыл, какие они хоро¬
шенькие, эти ажурные, кисейные нарядные вещички из шелка и ней¬
лона и как не подходят для моего скрюченного тела. Я видела, какое
у него было выражение лица, когда его руки так трепетно их переби¬
рали. О том, чтобы дать их мне, он и подумать не мог. Наконец на
самом дне нашлось то, что он искал: старая шерстяная ночная рубашка
Алисы Керрисон. Дороти один раз, по Алисиному настоянию, ее на¬
девала, когда болела гриппом и лежала в поту. Эту рубашку и протя¬
нул мне Морис. Была бы его судьба другой, поступи он в ту ночь
иначе? Наверно, нет. Но мне приятно думать, что его руки, робко под¬
нимавшие слой за слоем эту разноцветную дребедень, на самох( деле
выбирали между жизнью и смертью.
А в начале четвертого меня разбудил его вопль. Спросонья я сна¬
чала подумала, что это орут чайки. Но вопль повторился снова и снова.
Я нашарила костыли и вошла к нему. Он стоял у окна, испуганно
прижался спиной и смотрел, не соображая, как разбуженный лунатик.
Я попробовала уложить его обратно в постель. Это оказалось совсем не
трудна Он пошел со мной за ручку, будто маленький. А когда я его
укрывала, вцепился в мой рукав и попросил: «Не уходи! Подожди не¬
множко! Мне опять приснился кошмар, то же, что всегда. Будто меня
хоронят заживо. Побудь здесь, пока я не усну». И я осталась. Сидела
и держала его руку, покуда пальцы не окоченели от холода и все тело
не заныло. Он много тогда рассказал мне в темноте о себе, о своем
маниакальном страхе, но постепенно пальцы его разжались, он перестал
бормотать и заснул мирным сном. Подбородок у него при этом отвис,
вид стал дурацкий, уродливый и жалкий. Я никогда раньше не видела
его спящим. Его безобразие и беспомощность меня радовали, я чувст¬
вовала свою власть, это было так упоительно, что даже страшно. В ту
ночь, сидя у его постели и слушая его ровное дыхание, я начала
прикидывать в уме, как употребить то, что я о нем узнала, себе на
пользу. Начала строить планы, как я его убью.
Наутро он ни словом не обмолвился о том, что было ночью. Так я
не знаю, может быть, он начисто забыл свой кошмар и мой приход. Но
не думаю. Вернее всего, не забыл, а просто предпочел не вспоминать.
330
Разумеется, ведь ни извинений, ни объяснений от него не требовалось.
Перед прислугой и домашней живностью не оправдываются в своих
слабостях. Потому-то так удобно, так полезно иметь в доме ручную
душу.
Время на обдумывание у меня было не ограничено, когда он умрет,
не имело значения. И от этого только увлекательнее можно спланиро¬
вать такое сложное, научное убийство, какого нипочем не придумать,
если поджимают сроки. Тут я согласна с Морисом. Впопыхах шедевр
не создашь. Под конец, правда, пришлось немного поторопиться, когда
я обнаружила и ликвидировала копию письма к Максу Герни, в кото¬
ром Морис сообщал о своем намерении изменить завещание. Но к тому
времени мой окончательный план был уже месяц как полностью готов.
С самого начала было ясно, что мне понадобится сообщник, и кто
им должен стать, тоже очевидно. Идея использовать Дигби Сетона для
того, чтобы уничтожить сначала его единокровного брата, а потом и его
самого, была так великолепно дерзка, что иногда просто дух захваты¬
вало. Но риск был вовсе не так велик, как кажется. Я хорошо знала
Дигби, знала его слабости и его силы. Он гораздо менее глуп и гораздо
более жаден, чем считается, довольно практичен, но с небогатым вооб¬
ражением, не особенно храбр, зато упрям и настойчив. Но главные его
черты — это слабая воля и большое тщеславие. Я использовала как
его способности, так и недостатки. Манипулируя им, я почти не делала
ошибок, ну а что кое в чем я его недооценила, так это не странно,
можно было ожидать худшего. И выход проще простого. В настоящее
время он стал мне не только обузой, но и помехой, впрочем, терпеть
уже недолго. Если бы он был надежнее и не так действовал мне на
нервы, я, наверно, оставила бы его жить еще год-полтора. Чтобы не
платить налог на наследство как дальняя родственница. Но из сообра¬
жений экономии делать глупости я, конечно, не стану.
Я не стала выкладывать Дигби Сетону прямо сразу план убийства
Мориса, а подошла тоньше. Предложила вроде как бы хитрый розыг¬
рыш. Он, понятно, не долго в это верил, но долго и не требовалось.
Просто, когда мы с ним это дело обсуждали, слово «убийство» не про¬
износилось. Он знал, и я знала, но вслух не говорили. А делали вид,
будто ставим эксперимент, пусть и небезопасный, но совершенно без
злого умысла — хотим показать Морису, что человека можно тайно
перевезти из Лондона в Монксмир, и притом даже без его ведома и
согласия. Эта версия в случае чего могла послужить нашим оправда¬
нием. Если бы дело провалилось и нас бы обнаружили с телом на
руках, у нас уже было заготовлено объяснение — и поди его опровер¬
гни. Якобы мистер Сетон предложил нам пари, что мы не сумеем
захватить его и силком переправить в Монксмир — полиция нас задер¬
331
жит. Он будто бы собирался использовать такой сюжетный ход в своей
очередной книге. Нашлось бы много свидетелей, которые подтвердят,
что он любил все описываемое лично опробовать и очень пекся о до¬
стоверности. И если в пути он неожиданно умер от разрыва сердца,
мы-то чехе виноваты? Смерть в результате несчастного случая — воз¬
можно. Но уж никак не убийство.
По-моему, какое-то время Дигби в это чуть ли не всерьез верил. И
я старалась его веру поддерживать. Редко кто из мужчин имеет муже¬
ство и силу духа, чтобы хладнокровно строить план убийства, Дигби
далеко не из таких. Ему нужно подавать неприятную правду в наряд¬
ной упаковке. На реальность он закрывает глаза. Как, например, он
закрывал глаза на правду обо мне.
Он убедил себя, что речь идет просто о безобидной игре с неслож¬
ными правилами, где нет опасности, а выиграть можно двести тысяч
фунтов, и уж после этого стал обсуждать со мной детали плана. Я
поручала ему только то, что было в пределах его специфических та¬
лантов, и нисколько не торопила. Во-первых, он должен был раздобыть
подержанный мотоцикл с продолговатой коляской в форме торпеды.
Купить их порознь, за наличные и в такой части Лондона, где его не
знают. Потом купить или снять квартиру, по возможности на отшибе
и с ходом в гараж, и чтобы Морис не знал адреса. Все это было
сравнительно просто, и я в целом осталась довольна тем, как действует
мое живое орудие. Для меня это, пожалуй, было самое трудное время.
От меня самой почти ничего не зависело. Я могла взять дело в свои
руки и направлять развитие событий только после того, как труп Мо¬
риса попадет в Монксмир. А пока оставалось полагаться на то, что
Дигби точно выполнит данные ему инструкции. В «Кортес-клубе» он
все устроил сам, мне лично не очень нравился его план заманивания
Мориса на Кэррингтон-Мьюз. По-моему, так было слишком сложно и
опасно. Можно бы придумать что-нибудь понадежнее и попроще. Но
Дигби непременно хотелось подключить «Кортес-клуб». Он жаждал
произвести впечатление на Люкера. И я решила, пусть делает по-сво¬
ему, мне-то это ничем не угрожало. И надо признать, получилось все
буквально так, как он задумал. Дигби вроде бы поделился с Лили
Кумбс насчет пари — будто бы Морис побился на две тысячи, что его
не сумеют похитить, — и попросил ее помочь, за сотню наличными.
От нее только требовалось проследить, когда появится Морис, наболтать
ему что-нибудь про торговлю наркотиками и подсунуть адрес на Кэр¬
рингтон-Мьюз, мол, тах( он сможет получить подробные сведения. Не
попался бы он на удочку — не надо. У меня было в запасе еще
несколько способов заманить его в Кэррингтон-Мьюз, какой-нибудь дру¬
гой бы сработал. Но он, конечно, попался. Разве он мог не поехать?
332
Ведь это надо для его новой книги. Во имя служения искусству. Дигби,
навещая брата, в своих рассказах всегда старался лишний разок упо¬
мянуть «Кортес-клуб» и Лили Кумбс; Морис, понятное дело, уже завел
на нее отдельную карточку, авось пригодится. Так что, когда он осенью
перебрался, как обычно, на две недели в Лондон, можно уже было с
уверенностью предсказать не только то, что он остановится в «Клубе
мертвецов», в своей постоянной комнате, куда не надо подыматься в
невыносимо тесном для клаустрофоба лифте, но и то, что непременно
выберет вечерок и заявится в «Кортес-клуб». Дигби даже дату угадал,
когда он приедет, и предупредил Лили Кумбс. Словом, Морис приманку
проглотил. А как же. Во имя служения искусству он был готов отпра¬
виться хоть в ад. В ад и попал.
А после того как Морис появился на пороге Кэррингтон-Мьюз, за¬
дача у Дигби была совсем простая. Быстрый удар кулаком как раз
такой силы, чтобы отправить гостя в нокаут, но при этом не оставить
следов — плевое дело для бывшего чемпиона по боксу. Переделка мо¬
тоциклетной коляски в небольшой гробик на колесах — пара пустяков
для того, кто в одиночку построил парусную лодку. Коляска уже стоя¬
ла готовая, в гараж был ход прямо из дома. Малорослый, тщедушный
Морис, без сознания, тяжело дышащий, — Лили, как было условлено,
позаботилась, чтобы он выпил лишнего, — был уложен в узкую коля¬
ску, и крышка отверстия забита гвоздями. В бортах, разумеется, были
просверлены отверстия. В мои планы вовсе не входило, чтобы он задох¬
нулся. После этого Дигби выпил полбутылки виски и отправился обес¬
печивать себе алиби. На какие часы • оно понадобится, мы точно
предсказать, понятно, не могли, и это внушало некоторое беспокойство.
Обидно было бы, если бы Морис умер слишком рано. Что он умрет, и
умрет в муках, не подлежало сомнению. Вопрос был только в том,
сколько будут длиться эти муки и когда они начнутся. Но я велела
Дигби сделать так, чтобы его задержали сразу же, как только он ока¬
жется на безопасном расстоянии от дома.
На следующее утро, когда его выпустили, Дигби сел на мотоцикл
с коляской и отправился в Монксмир. На Мориса он смотреть не стал.
Я не велела ему открывать коляску, да его, я думаю, и не тянуло. Он
все еще жил в мире успокоительного вымысла насчет пари, который я
для него сочинила. Предугадать, как он себя поведет, когда нельзя
будет больше притворяться, я, конечно, не могла. Но в то утро он
наверняка выехал из Кэррингтон-Мьюз в приятном возбуждении, как
школьник, которому отлично удался невинный розыгрыш. По пути у
него не было никаких неприятностей. Черный клеенчатый комбинезон,
шлем и защитные очки сделали его, как я и рассчитывала, совершенно
неузнаваемым. В кармане у него лежал железнодорожный билет от
333
Ливерпул-стрит до Саксмандема, предварительно он еще отправил из
Уэст-Энда в «Сетон-хаус» мое описание «Кортес-клуба». Я его напеча¬
тала заранее на машинке Мориса, надев на правую руку варежку, а
пальцы левой перебинтовав. При перепечатке, разумеется, все можно
подделать, кроме самой машинки. А отрывок про изуродованный труп,
плывущий в лодке по морю, был напечатан Морисом и найден мною в
его бумагах. Мысль воспользоваться им в качестве тонкой добавки к
моему плану пришла мне в голову, когда я услышала, что это мисс
Кэлтроп подсказала Морису такое начало для книги. Она сделала по¬
дарок не только Морису, но и мне. Он дал направление всему моему
замыслу, и я употребила его с блеском.
Но была еще одна важная деталь моего плана, о которой я до сих
пор не упомянула. Как ни странно, хоть я ожидала трудностей, но
уговорить Дигби Сетона жениться на мне оказалось проще всего. Я
опасалась, что на это понадобятся недели хитроумных уламываний. А
у меня этих недель не было. Обо всем надо было условиться в те
редкие выходные, когда Дигби приезжал в Монксмир. Я разрешила ему
писать мне, так как знала наверняка, что его письма будут сожжены,
но сама не писала никогда, и по телефону мы тоже не разговаривали.
Да и вообще, оказать на него воздействие, чтобы он согласился с этой
частью моего плана, пусть и неприятной, но необходимой, — такие
дела по почте не делаются. Я даже подумывала, как бы из-за одного
этого пункта все не лопнуло. Но тут я его недооценила. Он все же
был не совсем уж дурак. Иначе я бы никогда не воспользовалась его
помощью, чтобы его же уничтожить. Но он умел смириться перед не¬
избежностью. И в конце-то концов, это ведь было в его интересах. Чтобы
получить деньги, ему требовалась жена. На примете у него никого не
было. Жена, которая стала бы предъявлять претензии и вмешиваться в
его личную жизнь и, может быть, даже захотела, чтобы он с ней спал,
ему уж никак не была нужна. И самое главное, он понимал, что
должен жениться на мне вот из каких соображений. Доказать, что мы
убили Мориса, возможно было бы только в том единственном случае,
если бы дал показания один из нас, а жена против мужа давать по¬
казания не может. Разумеется, мы условились, что через приличное
время разведемся, и я согласна была удовольствоваться после развода
самой скромной суммой. Не совсем уж мизерной, чтобы не возбуждать
подозрений, но скромной. Могла себе позволить. Ему нужен был брак
со мной, чтобы гарантировать мое молчание и чтобы прибрать к рукам
денежки. А мне нужен был брак с ним, чтобы все его состояние
досталось мне. Как его вдове.
Мы зарегистрировались в Лондонской конторе гражданских актов
15 марта. Он взял напрокат машину, заехал за мной рано утром. Как
334
мы выехали, никто не видел. Естественно, ведь Селия Кэлтроп была в
отъезде и не могла неожиданно нагрянуть в гости. Оливер Лэтем и
Джастин Брайс отправились в Лондон. Где находилась в это время
Джейн Далглиш, не знаю, не имеет значения. А Морису я позвонила
и предупредила, что больна и работать не приеду. Он подосадовал, но
не выразил беспокойства, а что он заявится навестить больную, можно
было не опасаться. Морис болезни терпеть не мог. Если бы это его
собака занемогла, он бы, конечно, забеспокоился. Но ведь собаку он
любил. Мне приятно думать, что он, возможно, был бы сейчас жив, если
бы относился ко мне лучше, заехал проведать и, не застав, задумался
бы, куда я делась и почему солгала.
Но время и пленка подходят к концу. С Морисом Сетоном я счеты
свела. И теперь торжествую, а не оправдываюсь. Осталось еще кое-что,
о чем надо рассказать.
Дигби на мотоцикле с коляской приехал к «Дому кожевника» без
чего-то шесть вечера в среду. Уже темнело, никто ему не встретился.
Здесь же гуляют после наступления темноты. Морис был, конечно, давно
мертв, Дигби, когда выдирал гвозди и вскрывал крышку коляски, поблед¬
нел как полотно. Наверно, ожидал увидеть лицо покойника, искаженное
гримасой ужаса, и укоризненно выпученные глаза. В отличие от меня
он не читал собранные Морисом пособия по судебной медицине и не
знал, что после смерти происходит расслабление мышц. А обнаружив,
что лицо у его жертвы спокойное, обыденное, совершенно неосмысленное,
не выражающее ни гнева, ни укора, он сразу заметно приободрился.
Правда, я забыла его предупредить насчет трупного окоченения. И он
не был готов к тому, что придется ломать застывшие коленные суставы,
чтобы усадить труп в мое инвалидное кресло и в таком виде свезти к
воде. Эта необходимая пустячная операция ему была не по душе. До сих
пор помню, как он смеялся дрожащим тонким голосом, когда оказалось,
что тощие ноги Мориса в дурацких полосатых брючках торчат вперед —
ну просто соломенное чучело на шестах! Потом, когда Дигби стукнул
хорошенько, они освободились и стали болтаться, не доставая подножки,
как у маленького. После этого небольшого акта насилия над трупом с
Дигби произошла перемена. Кисти я собиралась отрубить сама, хотелось
размахнуться и тяпнуть топором от души. Но Дигби у меня его отнял
и молча ждал, чтобы я выложила руки на банку. Я бы, мне кажется,
рубила поаккуратнее. Но навряд ли с большим упоением. Потом я у него
их взяла и спрятала в прорезиненный мешочек для губки. Дигби они
были еще нужны — он задумал отослать их Люкеру. Но сначала я дол¬
жна была обработать их у себя в темном чулане. А пока повесила ме¬
шочек на шею, и мне было приятно ощущать, как эти мертвые руки
болтаются, словно шарят у меня на груди.
335
Напоследок Дигби столкнул «Чомгу» в воду и отвел на глубину,
чтобы подхватило приливом. Насчет следов крови можно было не опа¬
саться. У хсертвых кровь едва сочится. Л если остались пятна на мо¬
тоциклетном комбинезоне, то их все равно смыло водой. Дигби вышел
ко мне из ночного моря, весь блестя мокрой клеенкой, сжимая руки
над головой, будто совершил ритуальное омовение. Когда он вез меня
домой, мы оба всю дорогу молчали. Повторяю, я кое в чем его недоо¬
ценила, и только тогда, во время этой безмолвной поездки по узкой
тропе, до меня вдруг дошло, что он может быть опасен.
Остальная часть работы трудности не представляла. По плану, Диг¬
би должен был гнать на полной скорости в Ипсуич, по дороге остано¬
виться в безлюдном месте на берегу Сайзуэллского шлюза, отцепить
коляску и утопить где поглубже. А в Ипсуиче бросить мотоцикл в
каком-нибудь тихом переулке, сняв предварительно номер. Старая ма¬
шина, вряд ли кто станет из-за нее беспокоиться, разыскивать хозяина.
Но если бы и вышли на Дигби и даже нашли коляску, у нас все равно
оставалась вторая линия обороны: это было экспериментальное похище¬
ние и безобидное пари, а что оно привело к такому трагическому
результату, то кто же мог знать? У нас и свидетельница для этой
версии была — Лили Кумбс.
Инструкции я дала Дигби самые ясные. Бросив мотоцикл, он должен
был прежде всего отослать по почте страницу Морисовой рукописи с
описанием плывущего в море безрукого трупа. А потом, оставаясь в
комбинезоне, пойти на станцию и купить перронный билет, чтобы кон¬
тролеру не запомнился пассажир, севший в поезд в Ипсуиче с билетом
от Лондона. Дигби должен был с толпой пройти на перрон, сесть в
саксмандемский поезд, переодеться в уборной, комбинезон засунуть в
кейс и в восемь тридцать прибыть в Саксмандем. А там взять такси
до «Сетон-хауса», где я буду ждать, не зажигая света, чтобы выслушать
его отчет и дать дальнейшие указания. Это, как я уже говорила, было
все одни пустяки, я и не чаяла ничего худого. Но Дигби почуял свою
силу. И сделал две глупости. Соблазнился отцепить коляску и прока¬
титься на полной скорости по поселку, даже попался на глаза Брайсу.
А во-вторых, попросил Лиз Марли встретить его с поезда в Саксман-
деме. В первом случае было просто мальчишеское лихачество. А вторая
глупость могла кончиться провалом. К тому времени я была измучена
до предела и совсехг не готова к подобной самодеятельности. Я услы¬
шала, как подъехала машина мисс Марли, стала наблюдать за ними,
не раздвигая штор, а в это время зазвонил телефон. Теперь-то я знаю,
что звонил Плант, хотел справиться, дома ли мистер Сетон. А тогда
меня это совершенно ошарашило. Два непредусмотренных события од¬
новременно, а я не подготовлена ни к тому, ни к другому. Будь у меня
336
время взять себя в руки, я бы, конечно, нашла правильный ход. А так
я только страшно поругалась с Дигби. Не стоит пересказывать, что мы
наговорили друг другу; кончилось тем, что он в бешенстве уехал на
ночь глядя, сказав, что возвращается в Лондон. Но я ему не поверила.
Слишком велика была ставка, чтобы он вот так вдруг вышел из игры.
Просто сделал сгоряча глупый ребяческий жест, чтобы подчеркнуть
свою независимость и напугать меня. Я до глубокой ночи все ждала,
не вернется ли его «воксхолл», сидела в темноте — опасалась включить
свет — и думала: неужели один взрыв бешенства погубит все, что было
мною так тщательно подготовлено? Может быть, есть еще способ ис¬
править дело? Домой добралась только в третьех« часу. А пораньше с
утра уже снова была в «Сетон-хаусе». Но автомобиль так и не появил¬
ся. О том, что произошло, я узнала только вечерок« в среду, когда из
полиции позвонили в «Пентландс». И мне даже не понадобилось изо¬
бражать потрясение. Приятно сознавать, что Дигби Сетон скоро запла¬
тит за все, что я из-за него пережила в продолжение тех двадцати
четырех часов. Он проявил неожиданную смекалку. Рассказ о том, как
его выманили из дому фальшивым телефонным звонком, — просто на¬
ходка. Теперь если он что и сболтнул насчет смерти Мориса, пока был
не в себе, то вот и объяснение. И алиби его подкреплено. А жителям
поселка — новые неприятности. Я оценила его находчивость, его вы¬
думку. И поняла, что теперь очень скоро он захочет отделаться и от
меня.
Больше особенно рассказывать нечего. Вернуть Джейн Далглиш уо-
пор было не труднее, чем выкрасть. Кдеенчатый комбинезон, изрезан¬
ный на полоски, унесло отливом вместе с клубками водорослей. С
кистей рук Мориса я удалила мышечную ткань кислотой из моего
фотографического чулана, и Дигби отослал их Люкеру. Все проще про¬
стого. Как было предусмотрено планом. И теперь остался последний
этап. Дня через два-три можно будет надиктовать финал. Я не испы¬
тываю к Дигби ненависти. Буду рада, когда он умрет, но готова удо¬
вольствоваться своим воображением, мне необязательно видеть его
смерть в натуре. А вот что я не видела, как умирал Морис, это мне
обидно.
И кстати, последнее объяснение. Почему я не могла оставить его
труп в Лондоне, просто сбросить, как узел тряпья, в какую-нибудь
паддингтонскую канаву, и пусть валяется? Да очень просто. Необходимо
было убрать кисти. Его кисти с ободранными до мяса костяшками
пальцев, которыми он колотил изнутри в крышку своего гроба».
Голос смолк. Несколько секунд пленка бежала вхолостую. Потом
Реклесс наклонился, щелкнул выключателем диктофона. И еще выдер¬
нул вилку из сети. Джейн Далглиш встала с кресла, что-то тихонько
337
сказала Лэтему и вышла в кухню. Сразу стало слышно, как полилась
вода, звякнула крышка чайника. Что она затеяла? — недоуменно по¬
думал Далглиш. Неужели пошла готовить обед? Или хочет сварить
кофе гостям? Чехе заняты ее мысли? Теперь, когда все позади, интере¬
сует ли ее еще хоть сколько-нибудь эта история бешеной ненависти,
нарушившей ход стольких жизней, включая ее собственную? Одно он
знал точно. Если она когда-нибудь еще примет участие в будущих
разговорах о Сильвии Кедж, то от нее не услышат сентиментальных
сожалений на тему о том, что «ах! если бы мы только знали!» и «как
же это мы не оказали ей поддержки!». Для Джейн Далглиш человек
таков, какой он есть, и пытаться его переделать — глупо, а жалеть —
неприлично. Никогда еще ее отстраненность не выступала так наглядно
и не казалась такой страшной.
Лэтем медленно отодвинулся от стены, сел в освободившееся кресло.
Проговорил, с усмешкой качая головой:
— Вот бедняга. Убит из-за неверного выбора ночной рубашки. Или
это был неверный выбор спальни?
Реклесс промолчал. Он аккуратно смотал шнур диктофона, взял
ящик под мышку. И только у порога обернулся к Далглишу:
— Мы выудили мотоциклетную коляску. Она лежала в двадцати
ярдах от указанного вами места, мистер Далглиш. Еще одна чудесная
догадка, сэр.
Далглиш представил себе, как это все было. Безлюдный берег заводи
перед плотиной, раннее солнечное утро, зелень и тишина, только из
отдаления, с шоссе, долетает шум машин да звенит падающая вода.
Грубые голоса мужчин, разбирающих на берегу снаряжение, чавканье
грязи под подошвами резиновых сапог. И вот наконец из воды показы¬
вается поднимаемый объект, похожий на огромный полосатый кабачок,
увешанный водорослями, с него стекают ручьи черной грязи, обнажая
лоснящиеся бока. Но, конечно, на взгляд запыхавшихся полицейских,
подводящих его к берегу, он совсем не огромный, а, наоборот, малень¬
кий. Ведь Морис Сетон был маленького росточка.
После ухода Реклесса Лэтем с вызовом произнес:
— Должен поблагодарить вас. Вы спасли мне жизнь.
— Разве? Я бы сказал, как раз наоборот. Ведь это вы спихнули ее
с крыши.
— Случайно. Я не думал, что она свалится, — поспешил защитить¬
ся Лэтем.
Ну, разумеется, случайно, подумал Далглиш. Уж кто-кто, а Лэтем
не способен жить с сознанием, что убил женщину, пусть и спасая свою
жизнь. Что ж, если он намерен запомнить этот эпизод в такой трак¬
товке, то лучше приступить к перекраске сразу, не оставляя на потом.
338
Да и не все ли, черт возьми, равно? По его понятиям, Лэтему пора
удалиться. О какой благодарности между ними может идти речь?
Смешно и неловко. А провести утро за пустопорожней светской бесе¬
дой — увольте. Слишком много ссадин на душе и на теле. Но была
одна подробность, которую Далглишу еще хотелось уточнить. Он спро¬
сил:
— Я все думаю, что привело вас вчера ночью в «Дом кожевника».
Должно быть, вы видели их, Дигби и Кедж?
Два конверта белели у него перед глазами, прислоненные к серой
каменной стене. Подходит время вскрыть Деборино письмо. Стыдно и
дико, что его так и подмывает бросить конверт в огонь не распечатав.
То, что было, не отменишь одним решительным жестом и ни в каком
огне не сожжешь. Далглиш расслышал ответ Лэтема:
— Именно. В тот самый вечер, когда приехал в Монксмир. Я, кстати,
приврал насчет времени своего приезда. В самом начале седьмого я
уже был здесь. Пошел пройтись по высокому берегу. И разглядел свер¬
ху двух людей возле лодки. Сильвию я узнал, и мне показалось, что
мужчина — Сетон, хотя наверняка я сказать не мог. Было темно, что
они там делали, не разберешь, но, бесспорно, сталкивали лодку в море.
И что за куль лежал на дне лодки, я не разглядел, но позже легко
догадался. Меня это нимало не взволновало. По мне, так Морис получил
по заслугам. Как вы, похоже, догадались, Дороти Сетон дала мне про¬
честь последнее письмо Мориса. Наверно, ждала, что я за нее отомщу.
Увы, она не за того меня принимала. Я довольно насмотрелся на дур¬
ных актеров в этой смехотворной роли, чтобы еще на потеху публике
играть ее самому. Но если кто другой за меня это сделал, то ради Бога.
Однако, когда был убит Дигби, я подумал, что надо поговорить с Кедж,
выяснить, какую игру она ведет. Услышал от Селии, что Сильвия со¬
бирается утром к Реклессу, и решил предвосхитить их разговор.
Что толку было говорить Лэтему, что он мог бы спасти Дигби, если
бы раньше нарушил молчание? Да и так ли это? Убийцы запаслись
второй версией: пари с Морисом, испуг, когда обнаружилось, что он
умер; решение отрезать у него ободранные руки, чтобы скрыть следы.
Без признания невозможно было бы доказать, что Морис Сетон умер
не естественной смертью.
Далглиш зажал письмо Деборы между большим пальцем и забин¬
тованной ладонью левой руки и попробовал свободными кончиками
пальцев правой надорвать конверт. Прочная бумага не поддавалась. Лэ-
тем нетерпеливо сказал:
— Дайте-ка я.
Длинные, желтые от никотина пальцы легко вскрыли конверт. Лэ-
тем протянул его Далглишу со словами:
339
— Пожалуйста, не стесняйте себя моим присутствием.
— Да неважно, — ответил Далглиш. — Я знаю, что там написано.
Не к спеху, — а сам между тем уже разворачивал единственный ли¬
сток. Письмо состояло из восьми строк. Дебора никогда не отличалась
многословием, даже в любовных письмах. Но скупость этих отрывистых
финальных фраз была совершенно беспощадной. Что ж, вполне естест¬
венно. Перед людьми всегда встает этот выбор. Надо либо всю жизнь
прожить бок о бок, на собственной шкуре проверяя его правильность.
Либо же обойтись восемью строками и подвести черту. Далглиш стоял
и машинально считал и пересчитывал слова, с бессмысленной тщатель¬
ностью анализировал разгон строк, особенности написания букв. Она
сообщала, что ей предложили работу в американском филиале фирмы
и она дала согласие. К тому времени, когда он получит это письмо,
она уже будет в Нью-Йорке. У нее нет больше сил висеть между небом
и землей на периферии его жизни и ждать, пока он что-то надумает.
И она полагает, что едва ли им еще доведется когда-нибудь увидеться.
Так будет лучше для них обоих. Обороты традиционные, почти услов¬
ные. Ни оскорбленного самолюбия, ни вызова. А если и писано с болью,
то на крупном, уверенном почерке это никак не отразилось.
Голос Лэтема, высокий и заносчивый, звучал на заднем плане —
он толковал что-то о предстоящей поездке в ипсуичскую больницу, где
ему назначен рентген головы, почему бы Далглишу тоже не поехать,
пусть посмотрят его руку; злорадно рассуждал о том, сколько у Селии
уйдет на адвокатов, прежде чем удастся прибрать к рукам наследство
Сетонов; и снова старался ребячески неуклюже оправдаться в смерти
Сильвии Кедж. Далглиш повернулся к Лэтему спиной, снял с каминной
полки свое письмо, сложил оба конверта вместе и в сердцах попытался
разорвать. Но сил не хватило, пришлось бросить их в огонь целиком.
На сожжение писем потребовалось время — страничка за страничкой
занималась огнем и обугливалась, заворачиваясь в свиток, чернила вы¬
цветали, у него перед глазами стихи начинали отливать на черном
серебром, упрямо не соглашаясь умирать, а он даже не в состоянии
был взять в руки кочергу и поворошить, чтобы они рассыпались и
обратились в пепел.
Глава 1
В то утро, когда умер Берни Горд — а может, смерть наступила и
ночью, ведь Берни сам распорядился своею судьбой и не задумался, что
кому-то впоследствии понадобится хоть приблизительно определить вре¬
мя, когда он ушел из жизни, — так вот, в то утро Корделия застряла
на линии Бэйкерлу в районе северного Ламберта и на полчаса опоздала
на работу. Вынырнув из подземки на залитую ярким июльским солнцем
Оксфордскую площадь, она пулей пронеслась мимо первых покупатель¬
ниц, разглядывавших витрины универмага женской одежды «Дикинз и
Джоунс», и, окунувшись в разноголосицу улицы Кингли, стала проби¬
раться между запруженным толпой тротуаром и сверкающей потоком
легковушек и грузовиков узкой мостовой. Спешить ей было некуда — в
тот день в Агентстве не было запланировано ни встреч, ни бесед с кли¬
ентами, не нужно было даже печатать заключительный отчет, — но Кор¬
делия превыше всего ценила порядок и точность. Сейчас они с
приходящей машинисткой рассылали информацию об Агентстве всем
лондонским стряпчим, надеясь привлечь клиентуру. Мисс Спаршот, на¬
верное, как раз печатает рекламные проспекты, и каждая минута опоз¬
дания Корделии заставляет ее поглядывать на часы, после чего она
вымещает свое раздражение на ни в чем не повинной машинке.
Мисс Спаршот, бедняга, была на редкость нехороша собой. Словно
боясь, что лошадиные зубы выпрыгнут изо рта, она всегда поджимала
губы; светлые редкие волосы мелко завивала и покрывала лаком; на
скошенном подбородке рос одинокий жесткий волос, она выщипывала
его, но волос не давал себя истребить и тут же вырастал вновь. А еще
говорят, что все люди рождаются разными! Какое уж тут равенство —
с таким-то подбородком. Временами Корделия пыталась внушить себе
симпатию к мисс Спаршот, а заодно и ко всем, кто живет в одной-
единственной комнате, считает пятипенсовики, которые жрет газовая
печь, и из экономии сам -ошивает юбки и обрабатывает швы.
Вот и мисс Спаршот прилежно посещала вечерние курсы кройки и
шитья при Совете Большого Лондона и стала искусной портнихой, но
все ее наряды, впрочем превосходно сшитые, казались такими пресными,
что ей практически никогда не удавалось выглядеть модно. Прямые не¬
343
пременно серые или черные юбки могли служить примером безупречно
заложенной складки или образцово вшитой молнии; на блеклые, пастель¬
ных тонов блузки с мужскими воротниками и манжетами она без коле¬
баний нацепляла всю свою бижутерию, а сложных фасонов платья были,
как нарочно, такой длины, что подчеркивали бесформенные ноги.
Входная дверь, которую для удобства таинственных хозяев и их не
менее таинственных посетителей всегда держали на задвижке, оказа¬
лась открытой, но Корделия не почувствовала беды. Медная табличка
слева от двери сияла на солнце, и оттого еще заметнее была забившаяся
в полустертые буквы грязь.
СЫСКНОЕ АГЕНТСТВО ГОРДА
Владельцы: БЕРНАРД Г. ГОРД, КОРДЕЛИЯ ГРЭЙ, —
с удовольствием прочитала Корделия, мельком взглянув на табличку.
Не одну неделю ей пришлось терпеливо и ненавязчиво убеждать Берни,
что их имена только выиграют без слов «бывший следователь лондон¬
ской полиции по уголовным делам» и «мисс».
Мудрить над табличкой не пришлось, так как у Корделии не было
ни диплома, ни подходящего послужного списка, ни тем более денег.
Ей было нечего вложить в дело, кроме своих двадцати двух лет, тон¬
кого, но крепкого тела и ясного ума, который, как подозревала Корде¬
лия, скорее смущал, чем восхищал ее патрона. Но, досадуя на Берни,
она тем не менее искренне к нему привязалась.
Довольно скоро она поняла, что судьба отвернулась от Берни Горда.
Это не бросалось в глаза, но признаки были налицо: в автобусе Берни
никогда не удавалось занять лучшее место — слева за кабиной води¬
теля; стоило ему залюбоваться видом из окна поезда, его тут же засло¬
нял встречный; бутерброд он всегда ронял маслом вниз; мотор их
малолитражки, никогда не подводившей Корделию, умудрялся заглох¬
нуть на самой оживленной магистрали, если за руль садился Берни.
Уж не разделила ли она с ним его злую судьбу, с горя согласив¬
шись стать его компаньоном? К сожалению, обратное было не в ее
силах: она никак не могла помочь Берни стать везучим.
На лестнице, как обычно, пахло крепким потом, мебельным лаком
и дезинфекцией. Темно-зеленые стены не просыхали круглый год, слов¬
но сквозь них, отравляя воздух, испарялись отчаявшаяся добропорядоч¬
ность и несбывшиеся надежды.
Ступени с нарядными перилами из кованого железа были покрыты
заплеванным, растрескавшимся линолеумом; хозяин латал в нем дыры
разноцветными кусочками самых немыслимых сочетаний, и то только
по настоянию жильцов.
344
Агентство находилось на третьем этаже. Корделия не услышала
стука клавиш и, войдя, увидела, что мисс Спаршот протирает машин¬
ку — древний «Империал», источник справедливых жалоб.
Прямая, как указка, вся в пятнах возмущения, мисс Спаршот под¬
няла глаза от машинки.
— Наконец-то вы пришли, мисс Грэй. Я тревожусь за мистера Гор¬
да. Он, по-моему, должен быть в кабинете, но его совсем не слышно, а
дверь заперта.
С упавшим сердцем Корделия дернула за ручку двери.
— Но почему вы ничего не предприняли?
— А что я, по-вашему, должна была предпринять, мисс Грэй? Я
стучалась, звала его. Да мне вообще не следовало вмешиваться. Кто я
такая? Всего лишь приходящая машинистка. А если б он ответил?
Представляете мое положение? В конце концов, он, я полагаю, имеет
право делать в своем кабинете все, что хочет. А кроме того, я даже не
уверена, что он там.
— Он там. Вот его шляпа. А дверь заперта.
Фетровая шляпа Берни с захватанными, загнутыми вверх полями —
шутовской колпак — висела на вешалке как символ одинокой старости.
Корделия начала рыться в сумке в поисках ключа. Как всегда, в нуж¬
ный момент он завалился на самое дно. Мисс Спаршот застучала по
клавишам, дабы отмежеваться от надвигающихся потрясений, и под
шум машинки, оправдываясь, сказала:
— Там на столе письмо. Это вам.
Корделия разорвала конверт. Письмо было простым и коротким. Бер¬
ни умел обходиться без лишних слов, когда ему было что сказать.
«Прости, коллега. Я узнал, что у меня рак, и выбираю самый легкий
выход. Я навидался раковых больных и не стану лечиться. Завещание
у моего адвоката. Его имя прочтешь, заглянув в ящик стола. Дело
оставляю тебе. А также все снаряжение. Удачи тебе и спасибо».
А внизу с эгоизмом приговоренного нацарапал последнюю бессове¬
стную просьбу: «Если найдешь меня живым, ради Бога, не торопись
звать на помощь. Я тебе доверяю. Берни».
Повернув ключ в замке, она зашла в кабинет, осторожно прикрыла
за собой дверь... И с облегчением поняла, что ждать не придется. Берни
был мертв. Он лежал простертый на столе, точно в полном изнеможе¬
нии. Опасная бритва без чехла, видимо, выскользнула из его полураз-
жатых пальцев и, прочертив по столу тонкий кровавый след, застряла
у самого края. Левая рука, рассеченная в запястье двумя параллель¬
ными надрезами, лежала ладонью вверх в эмалированной миске. Берни
налил в миску воды, но сейчас она была до краев полна бледно-розовой
жидкостью. Кровь и вода перелились на стол и на пол, промочив пря¬
345
моугольный кричащей расцветки коврик. Берни купил его недавно в
надежде внушить клиентам, что ведет дело с размахом, но на самом
деле коврик лишь привлекал внимание к убожеству обстановки.
Первый надрез был неглубокий, наверное пробный, но во второй раз
Берни разрезал себе руку до самой кости. Однажды он рассказал ем,
как много лет назад, во время своего первого полицейского обхода, у
дверей склада обнаружил скорчившегося старика: тот пытался покон¬
чить с собой. Он раскроил себе запястье разбитой бутылкой, но его все
же удалось вернуть к постылому прозябанию — огромный сгусток кро¬
ви закупорил вскрытую вену. Берни не забыл этот случай и позабо¬
тился, чтоб его кровь не запеклась и не свернулась.
Корделия приоткрыла дверь и, выглянув в приемную, тихо сказала:
— Мистер Горд мертв. Не входите. Я позвоню в полицию из кабинета.
В полиции к ее сообщению отнеслись спокойно, сказали, что кого-
нибудь пришлют.
Корделия присела подле тела. Захотелось как-то пожалеть, утешить
мертвого Берни; она с нежностью коснулась его волос. Смерть еще не
приобрела полной власти над этими холодными, потерявшими чувстви¬
тельность клетками, но на ощупь волосы оказались жесткими и пуга¬
юще живыми, как шкура зверя. Она быстро отдернула руку и
попробовала дотронуться до лба. Да, то была смерть. Ее сострадание
уже ничего не значит для Берни, а стало быть — не имеет смысла.
Выказать любовь мертвому ничуть не легче, чем живому.
Когда же все-таки умер Берни? Теперь уже никто не узнает. И все
же, наверное, существовал во времени краткий, но осязаемый миг, когда
он вдруг перестал быть Берни и превратился в эту груду костей и
мяса, тяжелую, застывшую, безликую. Такой важный миг, а Берни даже
не заметил его. Как странно!
Ее вторая приемная мать миссис Уилкс сказала бы: нет, он заметил,
непременно заметил, и то был миг невыразимого блаженства, и увидел
он башни света, и услышал безбрежную музыку, и душа его возлико¬
вала и воспарила горе.
Бедная миссис Уилкс! Муж умер, единственный сын погиб на войне,
в маленьком доме вечно галдят приемные дети, воспитанием которых
она зарабатывала себе на хлеб, — разве могла она прожить без грез?
На все случаи жизни у нее были припасены утешительные сентенции,
как брикеты угля к холодной зиме. Впервые за много лет Корделия
вспомнила о ней и вновь услышала усталый, нарочито веселый голос:
«Господь все видит, да не скоро скажет*.
Что ж, слепой или зрячий, Господь обошел Берни молчанием. Так
упрямо, непоколебимо верить в успех дела, даже когда денег у них
оставалось, только чтобы заплатить за газ, но без борьбы отказаться от
346
надежды на выздоровление — как это странно и как похоже на Берни!
А может, он в глубине души все же понимал, что Агентство обречено,
как и он, и, чтоб не ударить в грязь лицом, решил разом прекратить
и жизнь и дело? Вот только способ выбрал уж очень мучительный,
ведь как-никак бывший полицейский, должен бы знать, что почем. И
тут до нее дошло, почему Берни выбрал бритву и таблетки. Пистолет.
Берни добровольно отказался от легкой смерти. Он мог воспользоваться
пистолетом, но хотел, чтоб пистолет достался Корделии. Он завещал ей
пистолет вместе с расшатанными каталожными шкафами, допотопной
машинкой, чемоданчиком с необходимым комплектом принадлежностей
детектива, малолитражкой, противоударными водонепроницаемыми ча¬
сами, пропитанным кровью ковриком и кучей писчей бумаги, сверху
украшенной цветистой надписью: «Сыскное Агентство Горда. Мы гор¬
димся своей работой». «Оставляю тебе все снаряжение». Он подчерк¬
нул «все», чтоб напомнить о пистолете.
Корделия отперла маленький нижний ящик стола — ключи были
только у нее и у Берни — и вытащила пистолет в замшевой, собст¬
венноручно сшитой кобуре и три обоймы, завернутые отдельно. Это был
полуавтомат 38-го калибра. Непонятно, как он достался Берни, но одно
Корделия знала наверняка: разрешения у него не было. Она никогда
не видела в пистолете орудия смерти; Берни так простодушно, мальчи¬
шески радовался ему, что он стал казаться безобидной детской игруш¬
кой. Берни научил ее — во всякохс случае в теории — прилично
стрелять. Вспомнился Эппингский лес, куда они уезжали тренировать¬
ся, рябая тень деревьев, густой запах палых листьев. Берни выбирал
удобное дерево, закреплял на нем мишень; пистолет был заряжен хо¬
лостыми патронами. В ушах до сих пор звучат его громкие отрывистые
приказы: «Немного присесть. Ноги врозь. Руку вперед Теперь левой
придержи ствол. Смотри на мишень. Прямее руку, коллега, прямее
руку! Молодец!»
«Но, Берни, — говорила она, — мы же никогда не сможем из него
выстрелить! У нас нет разрешения».
Он улыбался — лукаво, самодовольно, всезнающе.
«Если нам когда-нибудь и придется стрелять, то только чтоб спасти
свою жизнь. В таком случае вопрос о разрешении снимается сам собой».
И, довольный округлой фразой, повторил ее, поднимая к солнцу
тяжелое бульдожье лицо. Что рисовалось ему в воображении, когда,
присев за валуном на пустынном болоте, они передавали из рук в руки
дымящийся пистолет и свистели, расплющиваясь о гранит, пули? Труд¬
но сказать.
«Надо беречь патроны, — говорил он. — Я, конечно, всегда могу
достать...» — И улыбка превращалась в ухмылку, словно от воспоми¬
347
нания о тайных связях, о вездесущих услужливых знакомцах, которые
только и ждут, чтоб их вызвали из темного мира.
Итак, он оставил ей пистолет. Самое ценное, чем владел. Не разво¬
рачивая, она опустила его на дно сумки. Самоубийство очевидно, и вряд
ли полиция станет рыться в ящиках, но лучше не рисковать. Берни хо¬
тел, чтоб пистолет достался ей, и просто так она с ним не расстанется.
Поставив сумку у ног, она снова села подле тела. Как учили в
монастыре, помолилась Богу — хотя не знала, есть ли он, — за упокой
души, которой, по мнению Берни, у него не было вовсе, и стала дожи¬
даться полиции.
Полицейский, приехавший первым, был деловит, но слишком молод
и недостаточно опытен и не сумел скрыть, что вид умершего насиль¬
ственной смертью вызывает у него отвращение и ужас и он не пони¬
мает, как Корделия может быть так спокойна. Он быстро вышел из
кабинета и застыл в задумчивости над запиской Берни, словно при
внимательном изучении мог извлечь из простых предсмертных слов
некий сокровенный смысл.
— Я пока оставлю эту записку у себя, мисс. Так по какому поводу
он сюда обратился?
— Он сюда не обращался. Это его контора. Он был частным детек¬
тивом.
— Вы работали у мистера Горда? Вы его секретарша?
— Я его компаньон. Вы же читали записку. Берни — старший
компаньон, он основал дело. Он раньше служил в уголовной полиции.
Работал со старшим инспектором Далглишем, — похвасталась Корде¬
лия и тут же пожалела об этом. Хотела задобрить полицейского, за¬
щитить беднягу Берни, а вышло глупо. Имя Далглиш ничего не
говорило полицейскому. Да и как могло быть иначе? Он всего лишь
фараон из районного отделения. Ему ли знать, как часто Берни с тоской
вспоминал об уголовной, где служил, прежде чем его не списали по
болезни; как часто прославлял мудрость и добропорядочность Адама
Далглиша — а она слушала, из вежливости скрывая нетерпение. «Наш
начальник — он тогда еще был простым инспектором — всегда учил
нас... Как-то раз начальник рассказал нам об одном деле... Чего не
терпел наш начальник, так это...»
Иногда Корделия задумывалась, вправду ли существовал этот эта¬
лон добродетели или же, вездесущий и всесильный, родился в вообра¬
жении Берни, нуждавшегося в герое и наставнике. Каково же было ее
удивление, когда однажды в газете она увидела фотографию старшего
инспектора Далглиша собственной персоной — смуглое насмешливое
лицо, при ближайшем рассмотрении распавшееся на множество мель¬
чайших ретушированных точек, так и не раскрыв своей тайны! Впрочем,
348
не все мудрые изречения, которые Берни так бойко извлекал из зако¬
улков памяти, исходили от его божества: многое он, конечно, придумал
сам.
Полицейский сделал несколько коротких звонков и теперь беспо¬
койно ходил взад-вперед по приемной, не скрывая брезгливого удивле¬
ния при виде старой обшарпанной мебели, шатающегося каталожного
шкафа с выдвинутым ящиком, откуда выглядывал заварной чайник и
кружки, зашарканного линолеума. Мисс Спаршот застыла за допотоп¬
ной машинкой и разглядывала полицейского с неприязненным любо¬
пытством.
— Выпейте, что ли, чаю, а я пока подожду тюремного врача, —
сказал он наконец. — Где у вас тут чайник поставить?
— Вниз по коридору маленькая кухня — мы ее делим с другими
съемщиками. Но зачем врач? Берни мертв!
— Он не считается мертвым до медицинского освидетельствова¬
ния, — сказал полицейский и, помолчав, добавил: — Всего лишь мера
предосторожности.
Мера предосторожности? Интересно, против чего? Против здравого
смысла, вечного проклятия, распада?
Полицейский вернулся в кабинет. Корделия последовала за ним и
осторожно попросила:
— Пожалуйста, отпустите мисс Спаршот домой. Она из машбюро,
мы договорились о почасовой оплате. С тех пор как я здесь, она не
притронулась к машинке и вряд ли начнет работать. Отпустите ее!
Он был потрясен ее меркантильностью — надо же, какая черствая,
возможно ли думать о деньгах в присутствии покойника, — но охотно
пошел навстречу.
— Да-да, она нужна мне на пару слов, а там пусть идет, — сказал
он. — Женщинам здесь не место.
Подразумевалось, что им и прежде здесь было не место.
После мисс Спаршот настала очередь Корделии ответить на неиз¬
бежные вопросы.
— Не знаю, был ли он женат. Мне казалось, он разведен; он никогда
не говорил о женщинах. Жил он на улице Кремоны, дом пятнадцать,
корпус два. Предоставил мне комнату в своей квартире, но мы почти
не виделись.
— Улица Кремоны? Знаю, знаю: там жила моя тетушка, когда я был
маленьким, — рядом с Имперским Военным музеем много таких улиц.
Он, похоже, смягчился и успокоился оттого, что знает улицу Кре¬
моны. С минуту обдумывал услышанное.
— Когда вы в последний раз видели мистера Горда в живых?
— Вчера около пяти. Я рано ушла с работы за покупками.
349
— Он что, не пришел ночевать?
— Я слышала, как он ходил по квартире, но не видела его. У меня
в комнате газовая плитка, и я обычно там готовлю, когда он дома.
Сегодня утром я его не услышала. Я удивилась, но подумала: должно
быть, лежит у себя. Он иногда позволял себе поваляться подольше, если
с утра к врачу.
— А сегодня утром он собирался к врачу?
— Нет, он был у врача в прошлую среду, но ему ведь могли назна¬
чить прийти еще раз. Он, наверное, ушел из дому вчера поздно вечером
или сегодня до рассвета, когда я спала. Я не слыхала, как он вышел.
Как рассказать о той почти болезненной деликатности, с которой они
избегали друг друга, стараясь не потревожить, оберегая право каждого
на уединение; как прислушивались к шуму воды в туалете, на цыпочках
подходили к двери на кухню или в ванную — удостовериться, что там
никого нет. Они старались не надоедать друг другу. И хоть и жили
вместе в маленьком домике с плоской крышей, вне работы почти не ви¬
делись. Быть может, Берни решил покончить с собой именно на работе,
чтобы не осквернить их домик и сберечь его от вторжения чужих?
Наконец все ушли из конторы, и Корделия осталась одна. Ушел, за¬
крыв свою сумку, тюремный врач; под любопытные взгляды из полуот¬
крытых дверей соседних контор тело Берни не без труда спустили вниз.
Ушел последний полицейский. Мисс Спаршот ушла навсегда, сочтя на¬
сильственную смерть еще худшим оскорблением, чем машинка, которой
не пристало пользоваться профессиональной машинистке, или же сан¬
узел, далеко не отвечавший требованиям, предъявляемым ею к подобного
рода местам. В тишине опустевшей конторы Корделии стало жутко. Надо
было чем-то заняться срочно, и она начала убираться в кабинете.
А в час поспешила в «Золотой фазан», где они с Берни обычно
обедали. Кстати, ведь теперь она может больше не ходить туда, но, не
в силах совершить предательство так скоро, продолжала идти. Ей ни¬
когда не нравился ни бар, ни его хозяйка, и она частенько мечтала,
чтоб Берни подыскал местечко поближе, желательно с толстой доброй
барменшей. Впрочем, такие, наверное, бывают только в книжках.
Знакомая толпа кучковалась вокруг бара; за стойкой, как всегда со
скандалом на роже, заправляла Мавис. Женщины всегда недолюблива¬
ли друг друга, хотя Берни почему-то предпочитал верить, что это не
так. Мавис напоминала Корделии их школьную библиотекаршу, прятав¬
шую новые книги в конторку, чтоб их, не дай Бог, не нашли и не
запачкали. Метнув через стойку имбирное пиво и яйцо по-шотландски,
которые заказала Корделия, Мавис спросила:
350
— Говорят, у вас побывала полиция?
Все знают, подумала Корделия, вглядываясь в жадные до сплетен
лица, хотят услышать подробности. Нате, жрите. И сказала:
— Берни разрезал себе запястье в двух местах. Ему сказали, что у
него рак, а лечиться не хватило мужества.
Ну вот, совсем другое дело. Немногие клиенты, сгруппировавшиеся
вокруг Мавис, переглянулись и быстро отвели глаза. Мигом опорожнили
стаканы. Люди вскрываот вены — бывает, но все почувствовали, как в
души проник крохотный зловещий червячок страха. Мавис, казалось,
даже увидела, как извивается между бутылками его скользкое, лосня¬
щееся тельце.
— Будете подыскивать новую работу, милочка? В конце концов, одна
вы просто не потянете. Да и не женское это дело.
— Не менее женское, чем стоять за стойкой.
Женщины скрестили взгляды в немом диалоге, который каждая
отлично услышала и поняла.
«Теперь, когда он умер, ни один клиент не оставит у тебя писем
для Агентства».
«Переживу это без труда».
Не сводя глаз с Корделии, Мавис принялась энергично протирать
стаканы.
— Значит, одна остаетесь? Вряд ли ваша матушка одобрит такое.
— Матушка у меня была всего час после рождения, так что мне
нет нужды тревожиться на этот счет.
Корделия поймала свое отражение в зеркале над баром и нашла,
что со вчерашнего дня ничуть не изменилась.
Лицо обманывало юной доверчивостью — на самом деле Корделия
была скрытной и необщительной. Она рано научилась притворяться. Все
ее приемные родители, дружелюбные и каждый на свой лад желавшие
ей добра, требовали одного: она должна чувствовать себя счастливой.
Корделия с раннего детства поняла, что лучше не горевать при лю¬
дях — разлюбят. И так себя выдрессировала, что с легкостью надевала
любую маску.
К ней пробирался сам Слухач. Плюхнулся рядом, подвинул обтя¬
нутую омерзительным твидом ляжку к ее ноге. Корделия не слишком
жаловала Слухача, хоть он был единственным другом Берни. Берни
объяснил ей, что Слухач работает полицейским осведомителем и его
ценят. Корделия была шокирована, но предпочла промолчать, подозре¬
вая, что и Берни в свое время доводилось выполнять такую работу, но,
видимо, с меньшей выгодой для себя.
У Слухача слезились глаза, рука, обхватившая стакан виски, дро¬
жала.
351
— Бедняга Берни, я видел, что он не жилец. Он все худел и худел...
Значит, Слухач заметил, а она — нет, не обратила внимания. Ей
Берни всегда казался бледным и больным. Жирная горячая ляжка
придвинулась ближе.
— Не было ему удачи, горемыке. Из полиции его выперли. Он вам
рассказывал? Там тогда начальником был старший инспектор Далг¬
лиш — зверь, не человек. У него так: раз ошибся — проваливай.
— Да, Берни мне рассказывал, — солгала Корделия. — Но он не
унывал, — добавила она.
— А что унывать-то? Мой девиз — принимай жизнь такой, какая
она есть. Теперь, наверное, другую работу подыщете? — спросил он
мечтательно, словно только и ждал, когда Агентство опустеет, чтоб
наложить на него хищную лапу.
— Нет, — ответила Корделия. — Во всяком случае, не сейчас.
И приняла два решения. Во-первых, она не бросит дело Берни и,
во-вторых — больше никогда, никогда не переступит порога «Золотого
фазана».
В течение последующих четырех дней она оставалась тверда в ре¬
шении не бросать дела Берни — тверда, несмотря на то, что нашла
расчетную книжку и договор, обнаруживающий, что маленький домик
на улице Кремоны не принадлежал Берни, что ее проживание в одной
из комнат было противозаконным и конечно же временным; тверда, хотя
узнала от управляющего банком, что кредитный баланс Берни едва
покроет расходы на его же похороны, а от владельца гаража — что
малолитражку нужно в ближайшее время ставить на капитальный ре¬
монт; тверда — и когда съезжала из домика на улице Кремоны. Всюду
она натыкалась на печальные обломки одинокой, неустроенной жизни.
Она приходила в контору каждый день — мыла, чистила, приводи¬
ла в порядок каталоги. Никто не звонил, не обращался в Агентство, и
все же у нее, казалось, не было свободной минуты. Несколько раз ее
вызывали к следователю, хотя — зачем? Ведь и так ясно, какое реше¬
ние вынесут присяжные. Побывала и у адвоката Берни.
Немолодой и усталый, он принял известие о смерти клиента с
мрачной покорностью, но чувствовалось, что Берни страшно подвел
его, оставив этот мир. После недолгих поисков адвокат извлек на
свет божий завещание и вперился в него так изумленно и недовер¬
чиво, словно перед ним был совсем не тот документ, который он сам
недавно составил.
Он дал ей понять, что в курсе ее интимных отношений с Берни —
иначе почему бы он оставил ей контору, — но, как человек светский,
не осуждает ее. Адвокат не стал помогать ей в устройстве похорон,
лишь сообщил название похоронного бюро.
352
Ей стало легче, когда, после недельного общения с людьми, у ко¬
торых при слове «смерть* торжественно вытягивались лица, она встре¬
тилась с директором похоронного бюро — деловитым молодым
весельчаком. Обнаружив, что Корделия не собирается рыдать или, того
хуже, рвать на себе волосы, как иные безутешные родственники, он
был рад обсудить с ней приблизительную стоимость кремации и якобы
по секрету сообщил о ее преимуществах перед захоронением.
— Кремация, и только кремация! — жизнерадостно настаивал
он. — Нет страховки? Так пусть все будет как можно быстрее, проще
и дешевле. Уверяю вас — именно этого в девяти случаях из десяти и
ждет от нас усопший. В наше время могила — дорогое удовольствие:
и ему без пользы, и вам ни к чему. Ибо: прах ты и в прах возвратишься.
Ну а пока ты не возвратился в прах, что происходит? Не очень-то
приятно об этом думать, а? Так почему бы не ускорить этот процесс
при помощи надежных современных методов? Причем заметьте, мисс,
я вам советую себе же во вред.
— Спасибо, вы очень добры. А венок заказать — как вы
думаете?
— Отчего же нет, венок придаст изящества. Предоставьте это
мне.
Итак, состоялась кремация с одним венком. Венок получился
вульгарным — подушка из лилий и гвоздик. Уж лучше б вообще
без венка.
Священник с трудом сдерживался, чтоб не сбиться на скороговорку.
Под звуки синтетической музыки гроб с телом Берни опустился в печь;
уложились впритирку: за дверьми часовни уже нетерпеливо шумел
ждущий своей очереди кортеж.
Корделия осталась одна. Солнце палило, гравий так накалился, что
ноги чувствовали жар даже сквозь подошвы туфель. Воздух был напоен
дурманящим, душным запахом цветов. Вдруг нахлынуло отчаяние. Бед¬
ный, бедный Берни! Собачья жизнь, нелепая смерть. Тут она вспомнила
некоего старшего инспектора Скотленд-Ярда. Это он виноват во всем,
он, он один! Выгнал Берни с работы — единственной, которую тот
любил; »:е потрудился узнать, как сложилась его жизнь. Берни не мог
не быть следователем, так же как другие не могут не рисовать, не
писать, не шить или не прелюбодействовать. Неужели в огромном Уго¬
ловном отделении не нашлось бы одного места? В первый раз Корделия
оплакивала Берни; горячие слезы застилали глаза, и расплывалась, дво¬
илась длинная вереница катафалков с яркими плюмажами, сливались
в бесконечную линию колышущиеся цветы.
Развязав черный шифоновый шарф, Корделия направилась к стан¬
ции метро. На Оксфордской площади вдруг захотелось пить, и она
¡2 Ф.Д. Джеймс «Не женское дело*
353
решила зайти в ресторан при универмаге «Дикинз и Джоунз» — стран¬
ная, безумная затея, но, в конце концов, вполне в духе этого странного,
безумного дня. Она просидела там довольно долго и вернулась в Аген¬
тство только в четверть пятого.
К ней пришли. Прислонившись к двери Агентства, ее невозмутимо
поджидала женщина — и какая! Такой женщине не место у заплеван¬
ных стен и двери с облупившейся краской. От удивления Корделия при¬
остановилась и, затаив дыхание, стала осторожно подниматься наверх.
Легкие туфельки бесшумно ступали по лестнице, так что несколько се¬
кунд она могла рассматривать посетительницу, оставаясь незамеченной.
От женщины исходили флюиды богатства и власти. Узколицая бледная
незнакомка читала «Таймс». Через пару секунд она заметила Корделию,
и они встретились глазами. Женщина посмотрела на часы.
— Если вы Корделия Грэй, вы опоздали на восемнадцать минут. В
записке вы обещали вернуться к четырем.
— Я знаю, простите. — Корделия поспешно преодолела последние
ступеньки, вставила ключ в замок и открыла дверь. — Проходите, по¬
жалуйста.
Женщина первая вошла в приемную и обернулась к Корделии:
— Я надеялась встретиться с мистером Гордом. Он скоро придет?
— Он.- извините, я только вернулась с его кремации... Я хочу ска¬
зать.- Берни мертв. Он покончил с собой.
— Невероятно! — Незнакомка была, по-видимому, поражена.
Сжав ладони, она заметалась по комнате, словно в мучительном
раздумье.
Корделия молча, с любопытством наблюдала немую сцену.
— Ну что ж, — сказала незнакомка после недолгой паузы, — зна¬
чит, я приехала зря.
— Отчего же — зря? — чуть слышно откликнулась Корделия, с
трудом поборов искушение броситься к двери и заслонить ее своим
телом. — Мы с мистером Гордом работали вместе. Я уверена, что смогу
вам помочь. Садитесь, пожалуйста.
— Теперь уж мне никто не поможет, никто, — покачала головой
незнакомка. — Но дело не в этом. Мой шеф хочет выяснить весьма
важные для него обстоятельства, ему нужны некоторые сведения — и
он решил, что именно мистер Горд сможет их для него собрать. Не
знаю, сочтет ли он вас подходящей заменой. Здесь есть телефон?
— Да, сюда, пожалуйста, проходите.
Женщина прошла в кабинет и только теперь, обернувшись к Кор¬
делии, сказала:
— Простите, я не представилась. Меня зовут Элизабет Лиминг, я
работаю у сэра Рональда Кэллендэра.
354
— У знаменитого эколога?
— Хорошо, что он не слышит, как вы его называете. Он предпочи¬
тает называться микробиологом, и, собственно, так оно и есть. А теперь,
извините, я вынуждена ненадолго оставить вас. — И решительно за¬
крыла дверь.
Корделия, почувствовав внезапную слабость, села за машинку. Сер¬
дце бешено заколотилось. Схватившись за гладкие, прохладные на
ощупь бока машинки, она стала уговаривать себя успокоиться.
♦Спокойно, спокойно. Пусть не думает, что перед ней девчонка. Я
просто перенервничала на похоронах Берни и на солнце перегрелась,
только поэтому я сейчас так психую, только поэтому».
Разговор по телефону занял немного времени. Дверь кабинета отво¬
рилась: мисс Лиминг натягивала перчатки.
— Сэр Рональд хочет встретиться с вами. Вы сможете поехать к
нему прямо сейчас?
— Да, — ответила Корделия. — Снаряжение брать?
Все снаряжение заключалось в чемоданчике, содержимое которого
было тщательно продумано Берни — щипчики, ножницы, набор для
снятия отпечатков пальцев, банки для образцов на пробу. У Корделии
еще не было случая использовать его на месте преступления.
— Смотря что вы имеете в виду. Впрочем, не думаю, что оно вам
понадобится. Сэр Рональд не может предложить вам работу прежде,
чем повидается с вами. Мы поедем на поезде в Кембридж, и сегодня
же вечером вы вернетесь. Вы должны кого-то предупредить?
— Нет.
Мисс Лиминг открыла сумку.
— Вот мое удостоверение и вот конверт с адресом. Прочтите. Я не
торгую девушками, так что не бойтесь.
— Меньше всего я боюсь, что меня продадут, а если б и боялась,
то конверт... ну, это по меньшей мере несерьезно.
— Тогда поехали? — Мисс Лиминг первой пошла к двери.
Они вышли на лестничную площадку; когда Корделия повернулась,
чтобы закрыть контору, мисс Лиминг указала ей на висевшие на стене
блокнот и карандаш.
— Вам, наверное, следует сменить записку, — сказала она.
Корделия оторвала верхний листок и, минуту подумав, написала:
♦Уехала на срочное дела Просьба просовывать письма под дверь, зай¬
мусь ими сразу по возвращении».
— Такая записка совершенно успокоит ваших клиентов.
♦Издевается?» — мелькнула мысль. И все же Корделия почувство¬
вала, что она не смеется над ней, и с удивлением обнаружила, что ее
совсем не раздражают командирские замашки посетительницы. Она по¬
355
слушно спустилась за мисс Лиминг по лестнице и вслед за ней вышла
на улицу Кингли.
По центральной линии они доехали до вокзала на Ливерпульской
улице задолго до 17.36, когда уходила электричка на Кембридж. Мисс
Лиминг купила билеты и взяла из камеры хранения портфель и пор¬
тативную пишущую машинку.
— Мне придется поработать в дороге. У вас есть что-нибудь почи¬
тать? — спросила она.
— Да-да, не беспокойтесь. У меня с собой Харди «Штаб-трубач», я
всегда кладу в сумку какую-нибудь книгу.
После Бишопс-Сторфорда они остались в вагоне одни, но мисс Ли¬
минг всего один раз оторвалась от работы, чтобы расспросить Корделию.
— Как вы попали к мистеру Горду?
— После окончания школы я уехала к отцу на континент. Мы много
путешествовали. В мае прошлого года он умер в Риме от инфаркта, а
я вернулась домой. Я сама научилась печатать и стенографировать и
стала работать в машбюро. Оттуда меня посылали к Берни, и через
несколько недель он разрешил мне помочь ему в одном-двух делах.
Потом он предложил работать с ним постоянно, и я согласилась. Два
месяца назад он сделал меня своим компаньоном.
Все это значило, что Корделия променяла постоянный заработок на
сомнительные доходы и бесплатную комнату в доме Берни. Берни не
собирался ее обманывать. Он предложил ей товарищество, уверенный,
что она поймет его правильно: то была не награда за примерное пове¬
дение, но жест доверия, посвящение в любимое дело.
— А чем занимался ваш отец?
— Он был странствующий поэт-марксист и революционер-любитель.
— Интересное у вас, наверное, было детство.
Вспоминая вереницу приемных матерей, непонятные перемещения
из дома в дом (ей никогда не объясняли — зачем), переходы из одной
школы в другую, озабоченные лица инспекторов местного попечитель¬
ского совета и школьных учителей, в отчаянии пытавшихся сообразить,
куда же девать ее на каникулы, Корделия ответила, как всегда отве¬
чала на подобные вопросы, — спокойно и серьезно:
— Да, очень интересное.
— А чему вас учил мистер Горд?
— Всему, что знал сам: как правильно обследовать место преступ¬
ления, как собирать вещественные доказательства, простым приемам
самообороны, как вести следствие и снимать отпечатки пальцев...
— Думаю, в нашем случае эти навыки вам вряд ли понадобятся. —
Мисс Лиминг снова склонилась над бумагами и больше не проронила
ни слова до самого Кембриджа.
356
Выйдя из здания вокзала, 'гчсс Лих'инг оглядела стоянку для мангин
и уверенно направилась к маленькому чернохгу фургону. Рядом с ним
стоял неприступный молодой человек в белой рубашке с расстегнутым
воротом, темных бриджах и высоких сапогах. «Ланн», — представила
его мисс Лиминг небрежно и без комментариев. Он кивнул в подтвер¬
ждение, но не улыбнулся. Корделия протянула руку. Рукопожатие было
недолгим, но крепким; стараясь не морщиться, Корделия заметила ого¬
нек в больших рыжих глазах и подумала, что он нарочно сделал ей
больно. Глаза были самым примечательных« в его внешности — пре¬
красные, влажные, телячьи глаза с пушистыми ресницами и таким же,
как у теленка, взглядом, выдававшим тревогу и муку от собственной
беззащитности перед ужасами окружающего мира. Но красота этих
глаз не искупала, а, наоборот, подчеркивала непривлекательность дру¬
гих черт. Весь в черно-белом, с короткой толстой шеей и могучими
плечами, он выглядел зловеще. Шапка густых упругих черных волос,
одутловатое, несколько рябое лицо и капризный влажный рот — лицо
падшего ангела. Он сильно потел; под мышками темнели пятна, белый
хлопок облегал тело, подчеркивая мощную спину и бицепсы.
Всем троим, как поняла Корделия, предстояло всю дорогу ехать на
переднем сиденье фургона. Ланн распахнул перед ними дверь, даже не
извинившись за неудобство, лишь сказал, что вездеход все еще в ремонте.
Мисс Лиминг отошла в сторону, так что Корделия была вынуждена
залезть в машину первой и сесть рядом с Ланном. По-видимому, эти
двое недолюбливали друг друга, да и от нее Ланн был не в восторге.
Интересно, какое место этот тип занимает при сэре Рональде Кэл-
лендэре? О месте мисс Лиминг она уже вроде бы догадалась: обычной
секретарше, как бы долго она ни служила и какой бы незаменимой ни
была, никогда не приобрести властных манер, обычная секретарша не
может отзываться о своем шефе с иронией собственницы. Но Ланн? Он
вел себя не как слуга, но и за ученого его принять было невозможно.
Правда, об ученых Корделия имела весьма смутное представление. Кро¬
ме сестры Марии Магдалины, она толком ни с кем не общалась. Сестра
преподавала у них предмет, в программе значившийся как общий курс
естественных наук — эдакий компот из элементарной физики, химии
и биологии, бесцеремонно сведенных вместе. В монастыре Непорочного
Зачатия не слишком уважали естественные науки, хотя гуманитарные
преподавали отлично. Сестра Мария Магдалина, пожилая, застенчивая
монахиня с всегда удивленными глазами за стеклами очков в тонкой
металлической оправе, казалось, не меньше учеников поражалась, когда,
после того как она поколдует над колбами и пробирками, вдруг разда¬
вался взрыв или начинал валить дым. Она старалась внушить ученикам
представление о непостижимости Вселенной и непреложности Божьих
357
законов и, надо отдать ей должное, много в этом преуспела. Вряд ли
опыт общения с сестрой Марией Магдалиной мог пригодиться Корделии,
когда придет время беседовать с сэром Рональдом Кэллендэром. С сэром
Рональдом Кэллендэром, который возглавил кампанию по охране окру¬
жающей среды задолго до того, как экологией занялись все кому не
лень, который представлял страну на международных экологических
конференциях и за свою деятельность был произведен в рыцари. Кор¬
делия, как и ее соплеменники, знала об этом из его выступлений по
телевизору и из воскресных приложений. Признанный ученый, он ста¬
рался держаться подальше от политики и, что еще больше располагало
к нему соотечественников, словно сошел со страниц сказки о беднох<
славном мальчике, который, разбогатев, остался таким же славным. И
как такому человеку пришло в голову обратиться за помощью именно
к Берни Горду?
Не зная, насколько доверяют Ланну его шеф или мисс Лиминг,
Корделия осторожно спросила:
— Откуда сэр Рональд узнал о Берни?
— От Джона Беллинджера.
Так вот они, дивиденты Беллинджера. Дождались! Дело Беллинд¬
жера было самым блистательным, возможно, единственным успешным
делом, раскрытым Берни. Джон Беллинджер руководил небольшой се¬
мейной фирмой, производившей специальные инструменты для лабора¬
торных исследований. Год назад к нему в контору одно за другим
посыпались грязные письма, и он, не желая обращаться в полицию,
позвонил Берни. Берни принял версию Беллинджера, что письма пишет
кто-то из сотрудников, и быстро разгадал нетрудную загадку. Автором
оказался пожилой и весьма уважаемый личный секретарь Беллиндже¬
ра. Беллинджер был исполнен благодарности. Берни после тревожных
раздумий, посоветовавшись с Корделией, прислал ему счет на сумму,
испугавшую их обоих, — и счет был незамедлительно оплачен. Благо¬
даря этим деньгам Агентство продержалось целый месяц. «Погоди, нам
с этого дела еще что-нибудь обломится, вот увидишь, — сказал тогда
Берни. — Беллинджер нас не знал, просто наткнулся, листая телефон¬
ный справочник, но теперь он порекомендует нас кому-нибудь из своих
друзей, и — как знать — может, это дело откроет нам путь к насто¬
ящей, большой работе».
Вот и открыло. В день похорон Берни. Дождались.
Больше Корделия не задавала вопросов; всю дорогу, которая заняла
не менее получаса, ехали молча. Бедро к бедру, они сидели в тесной
кабине, каждый наедине со своими мыслями. Кембриджа она не уви¬
дела. У памятника Павшим Воинам в конце Вокзальной улицы машина
свернула налево и вскоре выехала за город. Они мчались мимо полей
358
зреющей пшеницы — на нежно-зеленую гладь временами ложилась
трехпалая рябая тень, — мимо деревень с крытыми соломой, вразброд
поставленными домиками и приземистыми красными виллами, вытянув¬
шимися вдоль дороги. С низких холмов взору открывались обманчиво
близкие башни и шпили города, горевшие в лучах вечернего солнца.
Новая деревня, молодые вязы по обеим сторонам дороги, длинная, за¬
кругленная стена из красного кирпича — и фургон въезжает в откры¬
тые кованые железные ворота. Приехали.
Дом был явно в георгианском стиле, может быть, из лучших образ¬
цов, но построен надежно соразмерно и, в добрых традициях отечест¬
венной архитектуры, естественно вписывался в пейзаж. Закатное солнце
бросало густой теплый отсвет на оплетенный гирляндами глицинии
пористый кирпич, придавая ползучему растению и всему дому неожи¬
данно картинный, невсамделишный вид. Когда-то это был семейный
гостеприимный дом. Но сейчас над ним нависла тяжкая тишина и
симметричные ряды нарядных окон казались пустыми глазницами.
Лихой, но умелый шофер, Ланн притормозил прямо у крыльца,
потом, оставаясь на месте, подождал, пока женщины вышли, и отогнал
машину за дом. Слезая с высокого сиденья, Корделия обратила внима¬
ние на ряд одноэтажных строений, с фигурными башенками на крыше,
которые приняла за конюшни или гаражи. Через широкие сводчатые
ворота Корделия увидела, что парк постепенно редеет, а за ним рас¬
стилаются ровные кембриджширские поля — золотисто-бежевый узор
по нежно-зеленой канве, краски начала лета.
— Раньше здесь были конюшни, теперь — лаборатории. Почти вся
восточная сторона застеклена. Помещение переделывал шведский архи¬
тектор. Отличная работа: не только удобно, но и красиво, — сказала
мисс Лимин г.
Впервые, с тех пор как они познакомились, она говорила с увлече¬
нием, едва ли не со страстью в голосе.
Парадная дверь была открыта. Корделия зашла в просторный обши¬
тый деревом холл; слева уходила вверх винтовая лестница, справа зиял
прямоугольник камина, выложенного резным камнем. Пахло розами и
лавандой, полированное дерево оттенило сочный шелковистый блеск
ковров, где-то тикали часы.
Мисс Лиминг прошла через холл, открыла первую дверь, и они
очутились в обставленном изящной мебелью кабинете; вдоль стен от
пола до потолка стояли полки с книгами, а из затененного деревьями
окна открывался вид на большой подстриженный газон. Перед дверьми
балкона стоял письменный стол; за столом сидел человек.
359
Рядом с ним Корделия почувствовала себя металлической стружкой
в магнитном поле. Он поднялся из-за стола, жестом приглашая ее сесть.
На фотографиях он казался крупнее за счет мощных плеч к большой
головы, которые сейчас, когда он стоял, выглядели непропорционально тя¬
желыми. Резко очерченное нервное лицо с греческим несом, глубоко по¬
саженными глазами под набрякшими веками и подвижным, крупным,
прекрасно сцепленным ртом. Черные волосы, еще не тронутые сединой,
падали на лоб тяжелой волной. Он выглядел утомленным, и, подойдя бли¬
же, Корделия заметила, что на левом виске у него бьется синяя жилка.
Но ладное, пружинистое тело, налитое энергией и потаенной силой, не
поддавалось усталости. Гордую голову он держал высоко, а глаза смотрели
жестко и недоверчиво. Это был хозяин жизни, повелитель толпы.
Корделию обдало жаром, тем самым жаром, который не подвластен
ни возрасту, ни болезням и исходит от мужчин, вкусивших власти.
— Все, что осталось от Сыскного Агентства Горда — мисс Корделия
Грэй, — сказала мисс Лиминг.
Он пристально посмотрел Корделии в глаза.
— Мы гордимся своей работой. А вы?
Усталая от путешествия, в конце богатого событиями дня, Корделия
не была настроена шутить по поводу жалкого каламбура бедняги Берни.
— Сэр Рональд, — сказала она, — меня привезла сюда ваш секре¬
тарь... она считает, что вы, возможно, предложите мне работу. Если она
ошиблась, скажите — я сразу уеду в Лондон.
— Она не мой секретарь, но она не ошиблась. Простите мою невеж¬
ливость. Ждать дюжего детектива, а взамен получить вас — поневоле
растеряешься. Не думайте, что я недоволен, мисс Грэй, вы, вероятно,
вполне справитесь. Как вы оцениваете свой труд?
Сэр Рональд задел вопрос так мягко и естественно, что Корделия
не обиделась и ответила охотно:
— Пять фунтов в день, плюс расходы по делу, но мы стараемся
тратить как можно меньше. И разумеется, работать я буду только на
вас до тех пор, пока не закончу. Я хочу сказать, что не стану зани¬
маться другими делами...
— А что, вам есть чем заняться?
— Ну, сейчас вообще-то нет, но ведь ко мне могут обратиться в
любое время. Наше правило — честная игра, — поспешно продолжила
она. — Если на какой-то стадии я решу прекратить расследование, то
собранная информация принадлежит только вам.
Это был один из принципов Берни. По части принципов ему не
было равных, даже когда они неделями простаивали без дела.
«Никакого подслушивания, — повторял он. — Я категорически про¬
тив подслушивания. И за промышленный саботаж мы не беремся».
360
Искушение в обоих случаях было невелико, потому что, во-первых,
у них не было подслушивающей аппаратуры, а если бы и была, они
не знали, как ею пользоваться; и во-вторых, Берни никогда в жизни не
предлагали расследовать промышленный саботаж.
— Я согласен на ваши условия, — сказал сэр Рональд, — и дол¬
жен сказать, что наше дело не заставит вас пойти на сделки с совестью.
Оно сравнительно несложное. Восемнадцать дней назад мой сын пове¬
сился. Я хочу знать — почему. Справитесь?
— Постараюсь, сэр Рональд.
— Вам, как я понимаю, понадобятся некоторые основные сведения
о Марке. Мисс Лиминг напечатает их вам, вы прочтете и скажете,
понадобится ли что-нибудь еще.
— Хотелось бы, чтоб вы рассказали мне сами. Это поможет мне в
работе.
Он снова сел на стул и, подобрав со стола огрызок карандаша, стал
нервно вертеть его между пальцами.
— Двадцать пятого апреля моему сыну Марку исполнился двадцать
один год. Он изучал историю в Кембридже, в колледже, где когда-то
учился я, и перешел на последний курс. Пять недель назад он внезапно
оставил университет и нанялся садовником к майору Марклэнду — он
живет на вилле Летний Сад неподалеку от Даксфорда. Ни тогда, ни
позже Марк не объяснил мне своего поступка. Он жил один во флигеле
в парке Марклэнда. Восемнадцать дней спустя сестра хозяина нашла
его в петле: он повесился на собственном ремне, привязав его к крюку
на потолке в гостиной. Следствие установило, что он лишил себя жизни
в состоянии душевного расстройства. Мой сын никогда не изливал мне
душу, но я отказываюсь верить в этот утешительный эвфемизм. Он был
человеком уравновешенным. Что-то заставило его так поступить. Я хочу
знать — что.
Мисс Лиминг, которая до сих пор, прильнув к балконному стеклу,
смотрела в сад, вдруг обернулась к ним и сказала с неожиданной
горячностью:
— Эта вечная жажда все знать! Да это, в конце концов, просто
неделикатно! Он рассказал бы нам. сам, если б захотел.
— Я не могу примириться с неизвестностью, — сказал сэр Ро¬
нальд. — Мой сын мертв. Мой сын. Если в этом есть доля моей вины,
я предпочитаю об этом знать. Если в его смерти виноват кто-то дру¬
гой — я хочу знать, кто именно.
Корделия посмотрела на сэра Рональда, потом на мисс Лиминг и
спросила:
— Он оставил записку?
— Да, но она ничего не. объясняет. Мы нашли ее у него в машинке.
361
♦Мы прошли в пещеру, — тихо начала мисс Лиминг, — и томи¬
тельно долго спускались извилистым подземельем, и вот увидели перед
собой пустоту, бескрайнюю, как опрокинутые небеса, и на корнях рас¬
тений повисли над пустотой, я сказал: «Бросимся в пустоту и посмот¬
рим, есть ли в ней провидение».
Хриплый грудной голос оборвался. Все молчали.
— Вы считаете себя детективом, мисс Грэй, — нарушил молчание
сэр Рональд. — Что скажете?
— По-моему, это отрывок из «Бракосочетания Ада и Рая» Блэйка.
Сэр Рональд и мисс Лиминг переглянулись.
— Вы угадали, — сказал сэр Рональд. .
Как кротко, меланхолично призывает Блэйк к переходу в лучший
мир, как не вяжется его поэзия с мучительной смертью в петле. Такое
письмо мог оставить тот, кто собирался топиться или принять яд. Впро¬
чем, в сторону пустые фантазии. Он выбрал Блэйка. Он выбрал петлю.
Быть может, иных, менее болезненных средств не нашлось под рукой;
быть может, решение пришло внезапно. Как там говорил наш Началь¬
ник? «Первыхг делом — факты, версии — потом». Нужно осмотреть
флигель.
— Так что же, — спросил сэр Рональд, начиная терять терпе¬
ние, — возьметесь?
Корделия посмотрела на мисс Лиминг, но та отвела глаза.
— Конечно. Я подхожу вам?
— Да. Приступайте.
— Мне важно знать о вашем сыне как можно больше, — сказала
Корделия. — Он был здоров? Может быть, у него были неприятности —
в университете, в личной жизни, — вы не замечали? Или долги?
— Если бы Марк дожил до двадцати пяти лет, он бы наследовал
большое состояние от деда с материнской стороны. А пока получал от
меня приличное содержание, но, бросив колледж, перевел остаток на
мой счет и отдал распоряжение управляющему банком, который вел
его дела, таким же образом поступать со всеми последующими выпла¬
тами. Думаю, в последние две недели жизни он жил на то, что зара¬
батывал. Вскрытие не обнаружило никаких болезней, а его научный
руководитель засвидетельствовал, что доволен его курсовой работой. Я,
как вы понимаете, в этой истории полный профан. В личные дела он
меня не посвящал — да и какой молодой человек станет делиться с
отцом? Полагаю, если у него и были романы, то только с женщинами.
Мисс Лиминг отвернулась от окна и в отчаянии уронила руки,
словно покоряясь судьбе:
— Мы ничего не знали о нем, ничего! Так зачем же теперь пытаться
что-то выяснить, ведь его не вернешь!
362
— А друзья? — тихо спросила Корделия.
— Они редко приходили сюда, но двоих я узнал на следствии и на
похоронах: Хьюго Тиллинг, они учились в одном колледже, и его сес¬
тра — она аспирантка кафедры филологии в Нью-Холле1. Элайза, ты
помнишь, как ее зовут?
— Софи. София Тиллинг. Марк пару раз привозил ее сюда на ужин.
— Расскажите, пожалуйста, что-нибудь о его детских годах. Где он
учился?
— Он ходил в частную школу для малышей, потом соответственно
в подготовительную школу-интернат. Не мог же я допустить, чтобы он
тут бегал без присмотра и играл в лаборатории. Впоследствии я отпра¬
вил его в одну из школ Вуддарда2. Моя жена — она умерла, когда
Марку было девять месяцев, — принадлежала к Высокой Англиканской
церкви и хотела, чтобы мальчик получил религиозное воспитание. Ду¬
маю, оно не пошло ему во вред.
— Ему было хорошо в интернате?
— Как большинству мальчишек. Они, как известно, почти все время
грустят, а иногда дерутся. А что, это имеет значение?
— Все может иметь значение.
Чему там бишь учил наш несгибаемый, начитанный Начальник?
«Познакомьтесь с умершим поближе. Любое, самое несущественное об¬
стоятельство его жизни может оказаться важным. Мертвые способны
заговорить. И вывести на убийцу».
Только на этот раз никакого убийцы, разумеется, не было.
— Пусть мисс Лиминг напечатает для меня сведения, которые вы
только что сообщили, плюс название колледжа и имя научного руко¬
водителя. И кроме того, мне необходимо ваше рекомендательное письмо,
подтверждающее мои полномочия.
Сэр Рональд открыл левый нижний ящик письменного стола, достал
листок бумаги и, закончив писать, передал его Корделии.
«Сэр Рональд Кэллендэр, ЧКО3, вилла Гарфорт, Кембридж¬
шир», — прочла Корделия шапку. Письмо гласило: «Предъявитель
сего, мисс Корделия Грэй, уполномочена от моего имени расследовать
обстоятельства смерти моего сына, Марка Кэллендэра, скончавшегося
26 мая с.г.».
Внизу стояла подпись и число.
1 Женский колледж Кембриджского университета. (Здесь и далее при-
меч. переводчика)
2 Частные средние школы-интернаты, обычно привилегированные; на¬
ходятся под влиянием англиканской церкви.
3 Член Королевского Общества.
363
— Что-нибудь еще? — спросил сэр Рональд.
— Вы говорили, что, возможно, кто-то виновен в смерти вашего сына.
Вы оспариваете решение присяжных?
— Присяжные вынесли решение на основании имеющихся фактов,
и было бы глупо ожидать от них большего. Суд учреждают не для
того, чтоб установить истину. Это должны сделать вы — для этого я
вас и нанимаю. Чем еще могу помочь?
— Мне нужна фотография.
Они растерянно поглядели друг на друга.
— Фотография... Элайза, у нас есть фотография? — спросил сэр
Рональд.
— У меня есть фотография — я снимала его в саду про¬
шлым летом. Довольно четкая. Сейчас принесу, — сказала она и
вышла.
— Я бы хотела взглянуть на его комнату. Он ведь, наверное, при¬
езжал сюда на каникулы?
— Крайне редко, хотя, конечно, комната у него здесь есть. Пойдемте,
я покажу вам ее.
Комната Марка находилась в задней части дома на втором этаже.
Перешагнув порог, сэр Рональд подошел к окну и, повернувшись к
Корделии спиной, стал смотреть в сад, словно забыл о ней. Комната
оказалась стандартной, безликой; похоже, что за последние десять лет
в ней ничего не менялось. В низком белом шкафу, на полке стояли
старые игрушки: плюшевый медведь, раскрашенные деревянные поезда
и машинки; Ноев ковчег — палуба завалена животными с негнущими-
ся ногами, а наверху сам круглолицый Ной и его жена; лодка с по¬
никшим унылым парусом, маленький колчан со стрелами». Над
игрушками в два ряда стояли книги. Корделия подошла поближе, чтобы
прочитать названия. Такие книги читали дети во всех приличных обес¬
печенных семьях. Работы признанных классиков, которые передаются
из поколения в поколение. Корделия добралась до них поздно, уже
взрослой. В ее детстве, прошедшем под знаком комиксов и телевизион¬
ных передач, не нашлось для них места.
— А где его теперешние книги? — спросила она.
— Они в подвале, в ящиках. Он прислал их сюда на сохранение,
когда оставил колледж.
На маленьком круглом столике возле кровати — лампа и яркий
круглый камень, в котором море проделало затейливые отверстия, —
сокровище, подобранное, должно быть, на каком-нибудь пляже во время
каникул. Сэр Рональд легко прикоснулся к нему длинными, нервными
пальцами, начал крутить камень ладонью по столу... Потом рассеянно
сунул в карман.
364
— Ну что, — сказал он, — вы все посмотрели? Тогда пой¬
демте.
У подножия лестницы стояла мисс Лиминг и смотрела, как мед¬
ленно, бок о бок, они спускаются вниз. В ее напряженном страдальче¬
ском взгляде читалась внутренняя борьба; казалось, вот сейчас она
заговорит — и случится непоправимое. Но она отвернулась, плечи по¬
никли, словно от внезапно навалившейся усталости.
— Я нашла фотографию. Пожалуйста, верните мне ее, когда закон¬
чите расследование. Я ее положила в конверт вместе с запиской. Ско¬
рый поезд до Лондона уходит в 21.37, так что, может быть, останетесь
на ужин? — сказала она. И все.
Странный это был ужин, хотя, конечно, человек должен все ис¬
пытать. За небрежно накрытым столом сидели чинные, при полном
параде гости. Это нарочитое, хорошо продуманное несоответствие дол¬
жно было произвести впечатление — но вот какое? Корделия так и
не могла решить, кто перед ней: группа посвященных, встретившихся
после рабочего дня, чтоб разделить трапезу, или же сборище случай¬
ных людей, которых подвергают ритуальному испытанию заведенным
порядком и этикетом? Собравшихся за столом было десять человек:
сэр Рональд Кэллендэр, мисс Лиминг, Крис Ланн, заезжий американ¬
ский профессор, чье непроизносимое имя она забыла сразу же после
того, как сэр Рональд их познакомил, пятеро молодых ученых и сама
Корделия. Все мужчины, даже Ланн, были в смокингах, и мисс
Лиминг надела длинную цветастую шелковую юбку и кофточку без
рукавов. Горели свечи, при каждом движении мисс Лиминг юбка
вспыхивала и переливалась яркими сполохами, подчеркивая тусклое
серебро волос и почти прозрачную бледность кожи. Когда, оставив
гостью в гостиной, мисс Лиминг пошла наверх переодеваться, Корде¬
лия очень огорчилась. Ей бы хотелось, чтобы и у нее нашлось что-
нибудь получше замшевой юбки и зеленой блузки: в ее возрасте
элегантность ценится выше молодости.
Ее проводили в спальню мисс Лиминг, где она могла немного ос¬
вежиться. В сравнении с изящной обстановкой комнаты роскошь при¬
легающей ванны показалась нелепой. Рассмотрев в зеркале свое усталое
лицо, Корделия подправила помаду и пожалела, что не захватила теней.
Искушение было слишком велико, и она открыла ящик туалетного
столика. Там была всякая всячина. Беспорядок в ящике поразил ее, и
она с трудом удержалась от того, чтоб не заглянуть в платяной шкаф
и другие ящики, неужели и тах( то же самое? Такая утонченная, де¬
ловая женщина — кто бы мог подумать?
365
Порывшись как следует, она в конце концов отыскала палочку те¬
ней, которую, судя по тому, с какой расточительностью хозяйка пере¬
водила косметику, могла использовать с чистой совестью. Вышло
потрясающе. Конечно, с мисс Лимин г тягаться ей было сложно, но хоть
выглядеть поприличней.
Столовая располагалась в передней части дома. Мисс Лиминг
усадила Корделию между собой и Ланном — соседство, не сулив¬
шее приятной беседы. Все остальные рассаживались, где хотели.
Электричество не включили; на столе, на равном расстоянии друг
от друга, стояли три многосвечных серебряных канделябра, а между
ними — кувшины с вином из толстого зеленого стекла. Корделии
случалось видеть такие в дешевых итальянских ресторанчиках. Про¬
стые пробковые подставки. Но ложки и ножи — серебряные, ста¬
ринные. Цветы в низких вазах не были составлены в букеты;
казалось, ураган подломил стебли и чья-то добрая рука поставила
цветы в воду.
Молодые люди в смокингах выглядели нелепо — нет, они не
чувствовали неловкости, по праву считая себя интеллектуалами и
баловнями судьбы, — но смокинги смотрелись на них точно с чужо¬
го плеча, придавая серьезным ученым маскарадно-опереточный вид.
Корделию поразила их молодость; только один выглядел старше трид¬
цати. Трое — неопрятные, суетливые, с быстрой речью и нарочито
громкими голосами — перестали замечать Корделию сразу же после
того, как их ей представили. Двое других вели себя потише, а
один — высокий брюнет с некрасивым мужественным лицом —
улыбнулся Корделии через стол, и ей показалось, что он не прочь
пересесть к ней поближе.
Прислуживал лакей-итальянец с женой; они вносили горячее и ос¬
тавляли на боковом столике в тарелках с подогревом. Еды было много.
От вкусного запаха у Корделии проснулся аппетит: только сейчас она
поняла, как голодна. На большом блюде высилась горка жемчужного
риса, в кастрюле дымилась телятина в густом грибном соусе. Рядом,
на столике с холодными закусками, Корделия увидела большущий око¬
рок, говяжье филе, салаты и фрукты.» Заманчиво! Каждый сам накла¬
дывал себе все, что пожелает, и возвращался к столу. Судя по тарелкам,
молодые ученые намеревались поесть от души, и Корделия последовала
их примеру.
Она не вникала в застольную беседу, лишь отметила, что разговор
велся в основном на научные темы и что Ланн, хоть и говорил меньше
других, чувствовал себя с ними на равных. Она-то думала, что в смо¬
кинге, который был ему к тому же маловат, Ланн будет смешон, он
же, напротив, выглядел уверенней всех — самая сильная, после хозя¬
366
ина, личность среди собравшихся. Корделии так и не удалось разобрать¬
ся, в чем же его секрет. Ланн ел медленно, придирчиво следил за тем,
как лежит еда у него на тарелке, и временами прикрывал губы бокалом
с вином и украдкой улыбался.
На другом конце стола сэр Рональд чистил яблоко и, наклонив
голову, беседовал с одним из гостей. Зеленая кожура тонкой змейкой
скользила между его длинными пальцами и кольцами опускалась на
тарелку. Корделия обернулась к мисс Лиминг и увидела, что та
неотрывно смотрит на сэра Рональда — пристально, холодно, с любо¬
пытством, словно видит впервые. Господи, ну зачем она так, ведь
заметят... Корделии стало неуютно. Мисс Лиминг, по-видимому, почув¬
ствовала на себе взгляд. Лицо ее смягчилось, и она обратилась к
Корделии:
— Когда мы с вами ехали сюда, вы, помнится, читали Харди. Он
вам нравится? — спросила она.
— Да. Но я больше люблю Джейн Остин.
— Тогда вам надо постараться выкроить время для музея Фитцвиль-
яма в Кембридже. Там хранится письмо, написанное рукой Джейн
Остин. Думаю, вам будет интересно.
В ее голосе звучала наигранная веселость хозяйки, которая думает,
чем бы занять непростого гостя. Корделия, не прожевавшая еще теля¬
тину, уже было испугалась, что не суждено ей доесть остальное, но
тут, по счастью, до слуха американского профессора донеслось слово
«Фитцвильям», и он начал расспрашивать о коллекции майолики, кото¬
рой интересовался. Разговор стал общим.
Мисс Лиминг сама отвезла Корделию на станцию — на сей раз
Одл и Енд а не Кембридж, а почему — ей не объяснили. О деле в
дороге не говорили. Корделия была едва жива от усталости, еды и вина
и потому позволила крепко взять себя за руку и посадить в поезд, не
пытаясь получить дополнительные сведения. Поезд тронулся, и Корде¬
лия, усталыми пальцами нащупав плотный конверт, который передала
ей мисс Лиминг, вытащила и прочла вложенную в него записку. Текст
был мастерски отпечатан и разбит на абзацы,, но ничего принципиально
нового она из него не вынесла. К записке была приложена фотография.
С фотографии, в полупрофиль к камере, рукой заслонивши глаза от
солнечного света, смотрел смеющийся юноша в джинсах и свитере
ручной вязки. Он полулежал на траве, рядом лежали книги. Наверное,
занимался здесь, под деревьями, когда она вдруг вышла на балкон с
фотоаппаратом и попросила его улыбнуться. Фотография не сказала
Корделии ничего; правда, теперь она знала, что, по крайней мере, раз
в жизни Марк Кэллендэр был счастлив. Она вложила фотографию
обратно в конверт и, бережно зажав его в ладонях, уснула.
367
Глава 2
На следующее утро чуть свет Корделия была уже в пути. Накануне
она буквально валилась с ног, но, прежде чем лечь, приготовила почти
все для поездки. Сборы были недолгими: набор стоял нетронутым с тех
пор, как Берни, в ознаменование начала их сотрудничества, упаковал
и подарил ей. Подумав, решила взять книгу профессора Симпсона по
судебной медицине, принадлежавшую им обоим, и свой личный тран¬
зистор; проверила, все ли на месте в походной аптечке. И наконец
нашла чистую тетрадку, написала на обложке: «Дело Марка Кэллендэ-
ра», заложила несколько последних страниц, чтобы записывать расходы.
Приготовления были самой приятной частью любого расследования; это
потом приходит скука и предвкушение победы оборачивается разочаро¬
ванием. Берни всегда педантично строил успешные планы, только вот
реальность подводила.
И наконец, одежда. Если погода не изменится — в английском кос¬
тюме, который она, после долгих раздумий, решилась купить из своих
сбережений и в котором не стыдно было пойти на любую деловую встре¬
чу. В конце концов решила в дорогу надеть светло-коричневую замшевую
юбку и трикотажную кофточку с короткими рукавами, а с собой взять
джинсы и пару теплых свитеров — для работы под открытым небом.
Корделия любила тряпки, любила обдумывать предстоящую покупку и
покупать, но ограничивала себя в этом удовольствии — не столько из
бедности, сколько оттого, что, подобно вечно готовому к бегству изгнан¬
нику, ни на минуту не забывала: весь ее гардероб должен, в случае чего,
поместиться в одном небольшом чемодане.
Как только миновала район северного Лондона, дорога показалась ей
на удивление приятной. «Мини»1, урча, двигалась вперед и была послуш¬
на, как никогда. Корделии нравился равнинный пейзаж Восточной Анг¬
лии, широкие улицы торговых городов, нравилось то, что поля были не
огорожены и достигали самой кромки дороги, нравилась открытая, сво¬
бодная даль горизонта и широкого неба. Природа отвечала ее настроению.
Она тосковала по Берни и не раз еще с грустью вспомнит о нем; ей
будет не хватать его дружбы и нетребовательной привязанности, но дело
Марка Кэллендэра было, в сущности, первым в ее жизни, и она радова¬
лась, что ведет его одна. Она справится. Ничто в этом деле не отталки¬
вало ее, не задевало ее щепетильность. Полная счастливых предчувствий,
она ехала меж залитых солнцем полей, и голова кружилась от надежд.
Добравшись наконец до деревни Даксфорд, она первым делом обна¬
ружила, что найти усадьбу Летний Сад не так-то просто. Майор Мар¬
1 Малолитражный легковой автомобиль.
368
клэнд, по-видимому, считал, что такой важной шишке, как он, указы¬
вать в адресе название улицы вовсе не обязательно. К счастью, человек,
к которому она обратилась, оказался местным и знал короткий путь.
Надо было всего лишь развернуться в удобном месте и проехать пару
миль в обратном направлении.
Большой викторианский дом из красного кирпича прятался в глубине
сада; от самого крыльца бежала широкая, покрытая дерном дорожка и
через распахнутые деревянные ворота выводила к подъездной аллее и
дороге. И кому в голову пришло построить эдакое страшилище? Кто ре¬
шился возвести пригородного урода в деревенской глуши? Может быть,
он был построен на месте прежнего, более пристойного? «Мини» свернула
в траву и, срезав угол, по подъездной аллее заехала в ворота. Сад был
под стать дому: хорошо ухоженный, но такой чинно-безликий, что ка¬
зался чуть ли не мертвым. Даже нежный мох, пробивавшийся сквозь
тщательно вымеренные каменные плиты веранды, выглядел болезненным
наростом. Две клумбы были одинаково засажены кустами красных роз.
Передняя дверь была открыта, и Корделия увидела темный, выкра¬
шенный коричневой краской холл. Прежде чем она успела позвонить,
из-за угла дома вышла пожилая женщина, толкая впереди себя тачку
с растениями. Несмотря на жару, на ней были резиновые сапоги, джем¬
пер и длинная твидовая юбка, а голова повязана шарфом. Увидев Кор¬
делию, она отпустила ручку тачки и сказала:
— Доброе утро. Вы из церкви насчет сладких лепешек? Я угадала?
— Нет-нет, я не за лепешками. Меня прислал сэр Рональд Кэллен-
дэр, дело касается его сына.
— В таком случае вы, наверное, пришли за его вещами? А мы-то
думали, когда же сэр Рональд за ними пришлет? Они все еще во
флигеле. Мы туда не заходили с тех пор, как Марк умер. Мы, знаете
ли, звали его просто Марк. Он нам не говорил, кто он на самом деле.
— Нет, я не за вещами Марка. Я хочу поговорить о нем самом. Сэр
Рональд поручил мне выяснить, почему его сын покончил с собой. Меня
зовут Корделия Грэй.
Новость скорее озадачила, чем смутила миссис Марклэнд. Она бы¬
стро заморгала беспокойными, глуповатыми глазами и схватилась за
ручку тачки, словно ища поддержки.
— Корделия Грэй? Я вас вижу в первый раз. Я, по-моему, и имя-то
ваше в первый раз слышу. Пройдемте-ка лучше в гостиную — погово¬
рите с моим мужем и золовкой.
Несмотря на теплый солнечный день, в комнате было темно и хо¬
лодно. Балконные двери были распахнуты настежь. За ними, на лу¬
жайке, под бахромчатым тентом был подвешен диван-качалка, а вокруг
деревянного стола стояли три плетеных стула с роскошными по¬
369
душками из ярко-голубого кретона — каждый с подставочкой для ног.
Садовая мебель выглядела новой. Почему бы им не завтракать на лу¬
жайке, ведь лето и там гораздо удобнее?
Представляя Корделию, миссис Марклэнд схватила ее за руку ши¬
роким жестом и тихо, ни к кому определенно не обращаясь, сказала:
— Мисс Корделия Грэй. Она не за лепешками.
Сходство между мужем, женой и сестрой мужа было поразитель¬
ным. Все трое напоминали лошадей. У них были длинные костистые
лица, тонкие губы над сильными, квадратными подбородками, близко
посаженные глаза и седые, жесткие на вид волосы. Майор Марклэнд
отхлебывал кофе из огромной белой чашки с пятнами по бокам и по
краю и ставил ее на круглый железный поднос. В руках он держал
«Таймо. Мисс Марклэнд вязала — занятие, которое Корделия сочла
все же не совсем подходящим для жаркого летнего утра.
Брат и сестра разглядывали ее недружелюбно, почти без любопыт¬
ства и даже с легкой брезгливостью. Мисс Марклэнд умела вязать, не
глядя на спицы, — достоинство, которое позволяло ей не спускать с Кор¬
делии острого, испытующего взгляда. По приглашению майора Марклэн¬
да Корделия присела на краешек дивана, опасаясь, что раздастся
страшный скрип, но гладкая подушка оказалась неожиданно жесткой.
Она попыталась состроить подобающую мину — серьезность в сочетании
с ответственностью, плюс немного скромности, ведь это так располага¬
ет, — хотя не была увезена, что ей удалось отобразить все это на лице.
Взглянув на себя со стороны — колени сдвинуты, у ног большая
сумка, — Корделия с грустью поняла, что больше похожа на семнад¬
цатилетнюю девчонку на первом собеседовании, чем на зрелую, деловую
женщину, единственную владелицу Сыскного Агентства Горда.
Она протянула записку сэра Рональда, удостоверяющую ее полно¬
мочия, и сказала:
— Сэр Рональд просил передать вам, что он глубоко сожалеет... Я
хочу сказать.» ужасно, что все произошло именно у вас, ведь вы были
так добры к Марку, дали ему работу, которая ему нравилась. Его отец
надеется, вы сможете говорить о нем. Он хочет знать, что заставило
сына покончить с собой.
— И он послал вас? — Предположение явно позабавило мисс Мар¬
клэнд. В ее голосе слышались недоверие и издевка.
Корделия не обиделась на грубость. Она чувствовала, что мисс Мар¬
клэнд не так уж не права. И дала объяснение, которое, как она на¬
деялась, покажется правдоподобным. Возможно, оно отвечало
действительности.
— Сэр Рональд считает, что самоубийство Марка как-то связано с
его университетской жизнью. Вы, наверное, знаете — он оставил кол¬
370
ледж внезапно и отцу так и не сказал — почему. Сэр Рональд решил,
что со мной студенты будут более откровенны, чем с полицией. К тому
же такого рода расследование — не дело полиции.
— А по-моему, это как раз их дело, чье же еще? То есть если сэр
Рональд заподозрил неладное...
— Нет-нет, — перебила ее Корделия, — мне кажется, у него этого
и в мыслях нет. Он вполне удовлетворен заключением присяжных.
Просто ему очень важно знать, что заставило сына так поступить.
— Он был беглецом, — вдруг резко сказала мисс Марклэнд. —
Сбежал из университета. Наверное, сбежал от семейных обязанностей.
И наконец сбежал от жизни. В буквальном смысле этого слова.
— Ну что ты, Элионор, разве так можно? — слабо запротестовала
невестка. — Он хорошо у нас работал, правда. Мне мальчик нравился.
Разве...
— Я не отрицаю, платили мы ему не зря. Но это не меняет дела:
его растили и учили не для того, чтобы он стал садовником. Стало
быть, он сбежал от своей судьбы. Почему — не знаю.
— А каким образом вы его наняли?
На сей раз ответил майор Марклэнд:
— Он прочитал в «Вечерних новостях», что мне нужен садовник, и
в один прекрасный вечер прикатил сюда на велосипеде. Наверное, ехал
на нем от самого Кембриджа. Это было недель пять назад, во вторник,
если мне не изменяет память.
— Во вторник, девятого мая, — вставила мисс Марклэнд.
Майор нахмурился, словно досадуя, что не может опровергнуть ее
данных.
— Ну да! Вторник, девятое мая. Он сообщил, что решил оставить
университет и начать работать. Признался, что садовник он никакой,
но сказал, что сильный и будет стараться. Его неопытность меня не
заботила, мы наняли его в основном стричь газоны и ухаживать за
овощами, а к цветам он не притрагивался, мы с женой за ними уха¬
живали сами. В общем, как бы там ни было, он производил славное
впечатление, и я решил: пусть попробует.
— Да ты его только потому взял, что не нашлось второго, кто бы
захотел тут работать за жалкие гроши, что ты предложил! — сказала
мисс Марклэнд.
Майор, ничуть не смутившись, самодовольно улыбнулся.
— Я платил ему по заслугам. Побольше бы таких нанимателей, как
я, — страну не лихорадила бы инфляция, — сказал он, давая понять,
что экономика для него — открытая книга.
— А вам не показалось странным то, что он вот так приехал? —
спросила Корделия.
371
— Конечно, показалось! Я было решил, что его вышибли; вы же
знаете, до чего они теперь там в Кембридже докатились — пьянствуют,
колются, революцию делают, а может — что и похуже. Я спросил у
него имя его научного руководителя и позвонил навести справки, Хор-
сфол его зовут. Так вот он со мной особо не откровенничал, но все же
заверил, что юноша оставил университет по собственному желанию и
что во время учебы в колледже вел себя — он так и сказал — безуп¬
речно до занудства и чтобы я не волновался: сень дерев Летнего Сада
не осквернит.
Мисс Марклэнд перевернула вязание и вставила в короткий вскрик
невестки: «На что он намекал?» — сухую реплику:
— Побольше бы таких зануд.
— Мистер Хорсфол сказал вам, почему Марк оставил колледж?
— Я не спрашивал. Мне-то какое дело? Я задал простой вопрос и
получил на него простой ответ — проще эти, с позволения сказать,
ученые изъясняться не умеют. Жаловаться на парня не приходилось.
Пока он здесь жил у нас, к нему претензий не было, уж поверьте.
Если б что не так, я бы скрывать не стал.
— Когда он переехал во флигель? — спросила Корделия.
— Сразу же. Мы ему не предлагали, нет. Мы и в объявлении не
писали, что садовник может жить в усадьбе. Но он, понятное дело,
увидел флигель, и тот ему понравился. Он не мог приезжать каждый
день из Кембриджа на своем велосипеде, мы это понимали, как и то,
что в деревне никто не сдаст ему комнаты. Нельзя сказать, чтоб я был
«за»: флигель нуждается в серьезном ремонте. Мы сейчас собираемся
попросить ссуду на перестройку, а потом сразу же продадим. Для семьи
он в своем теперешнем состоянии не годится, но парень был готов
терпеть неудобства, и мы согласились.
— Значит, он скорее всего осмотрел флигель, прежде чем предло¬
жить вам свои услуги, — предположила Корделия.
— Ох, да откуда я знаю? Ну, может, и шнырял тут по саду, раз¬
нюхивал, что к чему, а уж потом постучал в дверь. Но чтоб я стал
его винить? Да ни в коем случае! Я и сам поступил бы так же.
— Очень ему хотелось поселиться во флигеле, ну прямо не знаю
как, — вступила в разговор миссис Марклэнд. — Я его предупреждала,
что ни газа, ни электричества, а он сказал, не важно, примус купит, с
лампами как-нибудь справится. Ну, конечно, воду туда давно провели,
а крыша только в некоторых местах прохудилась — так мне, во всяком
случае, кажется. Мы ведь, знаете ли, там не бываем. А он отлично
устроился. Мы к нему, признаться, не заходили, но, по-моему, жилось
ему неплохо. Муж прав, опыта у него не было никакого, пришлось ему
кое-какие вещи объяснять, например, то, что каждое утро он должен
372
являться на кухню за поручениями. Но мне мальчик нравился; и ра¬
ботал всегда усердно, когда я бывала в саду.
— Нельзя ли мне взглянуть на флигель?
Просьба привела их в замешательство. Майор Марклэнд посмотрел
на жену. Возникла неловкая пауза, и Корделия уж было испугалась,
что ей не разрешат. Но тут мисс Марклэнд воткнула спицы в клубок
и поднялась.
— Я провожу вас, — сказала она.
Вокруг особняка раскинулся обширный парк. Первым Корделия уви¬
дела непременный розарий — тесно посаженные кусты, цвет к цвету,
сорт к сорту, как на продажу, таблички с названиями закреплены ровно,
на одинаковой высоте от земли. Дальше шел огород, надвое разделенный
посыпанной гравием тропкой; рука Марка Кэллендэра угадывалась в
грядках салата-латука и капусты на участках вскопанной земли. Нако¬
нец через ворота они попали в маленький сад, где росли старые непод-
резанные яблони. Скошенная трава толстыми валками лежала вокруг
кряжистых стволов, распространяя вокруг густой запах сена.
По самому дальнему краю сада шла толстая изгородь, такая зарос¬
шая, что не сразу можно было разглядеть калитку в прилегающий к
флигелю садик. Но трава вокруг была аккуратно подстрижена, и стоило
мисс Марклэнд коснуться калитки, как она послушно отворилась. С
другой стороны плотной стеной росли кусты ежевики, темные, непро¬
ходимые и, очевидно, уже лет сто как одичавшие без человеческого
ухода. Кто-то проделал в них лаз, но мисс Марклэнд и Корделии
пришлось согнуться в три погибели, чтоб ежевика не вцепилась им в
волосы колючими щупальцами.
Преодолев это препятствие, Корделия подняла голову и зажмури¬
лась от яркого солнца. А открыв глаза, не удержалась от восхищенного
возгласа. За недолгое время Марк расчистил старые клумбы и обиходил
уцелевшие растения, освободил от травы и мха выложенную камнем
дорожку, прополол и подстриг небольшой квадратный газон справа от
флигеля. По другую сторону дорожки Корделия увидела вскопанный
участок земли площадью около четырех квадратных метров. Работа
была не завершена. Глубоко воткнутая лопата торчала из земли. До
конца ряда оставалось чуть больше полуметра.
Кирпичный флигель был покрыт шифером. Залитый полуденным
солнцем, он, несмотря на некрашеную, вымытую дождем дверь, на под¬
гнившие оконные рамы и оголенные стропила, хранил спокойное, печаль¬
ное очарование еще не тронутой распадом старины. Прямо у двери,
небрежно брошенные по обеим сторонам, стояли тяжелые садовые сапоги.
— Его? — спросила Корделия.
— Чьи же еще!
373
С минуту они постояли рядом, глядя на вскопанную землю. Обе
молчали. Потом направились к задней двери. Мисс Марклэнд вставила
ключ в замок, он повернулся легко. Корделия прошла за ней в гости¬
ную.
После жары сада воздух в комнате показался прохладным, но не¬
свежим, с запахом гнили. Корделия увидела три двери: первая, прямо
напротив входной, по-видимому, вела в палисадник, но была заперта на
замок и на засов, а петли оплела паутина, словно дверь не открывали
много лет. Дверь справа вела, как догадалась Корделия, на кухню.
Третья дверь была приоткрыта, и сквозь щель виднелась деревянная
лестница на второй этаж. Посреди комнаты стоял стол с растрескав¬
шейся от частого мытья столешницей и два кухонных стула, по одному
с каждой стороны. На столе Корделия увидела голубую ребристую
кружку с букетиком увядших цветов. Недвижный воздух пронзали
стрелы солнечного света, и в их лучах кружились в причудливом танце
мириады пылинок.
Справа Корделия увидела камин, старомодный, железный, с двумя
заслонками по обеим сторонам очага. Рядохс лежали поленья и щепа,
заготовленные на следующий холодный вечер. У камина стоял низкий
щелястый деревянный стул с линялой подушкой, с другой стороны —
стул с круглой спинкой, с подпиленными ножками. Корделия предста¬
вила себе, как он был хорош, пока его не изуродовали.
По потолку тянулись две огромные, почерневшие от времени балки.
В одну из них посередине был ввинчен железный крюк — возможно,
когда-то на него подвешивали окорока. Корделия и мисс Марклэнд
уставились на него в молчании. Минуту спустя обе, словно сговорив¬
шись, сели на стулья у камина.
— Это я его тут обнаружила, — сказала мисс Марклэнд. — Он не
пришел с утра на кухню получить распоряжения, и после завтрака я
зашла сюда посмотреть, думала: может, проспал. Ровно в девять двад¬
цать три. Дверь была не заперта. Я постучалась, но он не ответил, и
тогда я толкнула ее, и она открылась. Он висел на этом крюке. В
голубых джинсах — он в них обычно работал — и босой. Я потрогала
его грудь. Он был совсем холодный.
— Вы не перерезали ремень?
— Нет. Ясно было, что он мертв, и я подумала: лучше оставить все
как есть до прихода полиции. Но я подняла стул и поставила ему под
ноги. Я просто не могла допустить, чтоб он так висел, хотелось, чтоб
шее стало полегче. Глупо, я понимаю».
— А по-моему, очень естественно. Больше вы ничего не заметили?
— На столе стояла недопитая кружка — там был кофе, а в ками¬
не — куча пепла. Похоже, он сжигал свои бумаги. Его портативная
374
машинка была там же, где сейчас; из машинки торчала предсмертная
записка. Я прочла ее, потом вернулась в дом, сообщила брату и неве¬
стке, что произошло, и позвонила в полицию. Когда приехали поли¬
цейские, я отвела их во флигель и рассказала, как было дело. Больше
я сюда не заходила — вот только сейчас, с вами.
— Кто-нибудь видел Марка вечером перед смертью — вы, или брат,
или миссис Марклэнд?
— После шести тридцати — никто. В тот вечер он задержался в
саду дольше обычного — хотел скосить всю траву с газона перед до¬
мом. Потом убрал косилку и через сад направился к яблоням. Мы его
больше не видели. В тот вечер мы были в гостях. Старый армейский
товарищ брата пригласил нас на ужин в Трампингтон. Вернулись за
полночь. Врачи говорят, Марк к тому времени был мертв.
— Пожалуйста, расскажите мне о нем, — попросила Корделия.
— Да что рассказывать? Работал он с восьми до шести с часовым
перерывом на обед и получасовым — на полдник. А по вечерам, бывало,
возился в саду или у флигеля. Иногда в обеденное время отправлялся
на велосипеде в ближний магазин. Я его там частенько встречала. Мной
не покупал — булочку, кусок ветчины подешевле, масло, чай, кофе —
ничего особенного. Как-то слыхала, справлялся у миссис Морган насчет
яиц, и та сказала, что Уилкокс с фермы Хутор всегда охотно продаст
ему полдюжины. Мы не заговаривали при встрече, только, бывало, улыб¬
нется мне. А по вечерам, как стемнеет, сидит читает или печатает за
этим вот столом. Я видела его профиль в свете настольной лампы.
— Но майор Марклэнд, помнится, говорил, что вы не бываете во
флигеле.
— Они — нет: боятся потревожить неприятные воспоминания. А я
ходила. — Она замолчала, глядя на мертвый очаг. — До войны мы с
моим другом бывали здесь часто и подолгу, он тогда учился в Кемб¬
ридже. Погиб в тридцать седьмом году в Испании, за Республику.
— Мне очень жаль, — прошептала Корделия. Она чувствовала, как
неуместно ее сочувствие, но что же тут еще можно сказать? Ведь это
случилось почти сорок лет назад.
Мисс Марклэнд заговорила снова, с неожиданной страстью, хотя
слова давались ей с трудом:
— Мне не нравится ваше поколение, мисс Грэй. Не нравится высо¬
комерие, эгоизм, жестокость, не нравится то, что вы так экономно рас¬
ходуете эмоции. Вы не расплачиваетесь своим кровным ни за что, даже
за идеалы. Вы черните и разрушаете все, ничего не созидая взамен.
Словно шалое дитя, вы напрашиваетесь на розги, а потом визжите,
когда вас начинают пороть. Мужчины, которых я знала, с которыми
росла, были другими.
375
— Мне кажется, Марк Кэллендэр тоже был другим, — мягко ска¬
зала Корделия.
— Возможно. По крайней мере, он был жесток лишь к самому
себе. — Она искательно заглянула Корделии в глаза. — Вы, конечно,
скажете, что я завидую молодости. Люди моего возраста часто завидуют.
— И совершенно напрасно. Я этого никогда нс пойму. В конце
концов, молодость — не награда, она достается всем поровну. Кому-то
выпадает родиться г спокойное время, кто-то богаче других, кто-то име¬
ет больше возможностей, но при чем тут молодость? И как же это
порой ужасно — быть молодым! Разве вы не помните?
— Помню. Но я помню и другое.
Корделия промолчала; да, непростой у них вышел разговор, но ук¬
лониться от него было невозможно, и она, как ни странно, нисколько
не обиделась. Мисс Марклэнд подняла глаза.
— Однажды к нему приезжала подружка, — сказала она. — По
крайней мере, я считаю, что это была его подружка — иначе с чего
бы ей приезжать? Это случилось дня через три после того, как он
начал работать.
— И что за девушка?
— Красивая. Белокожая. Лицо как у ангела Боттичелли — нежное,
овальное, пустое. Иностранка. Думаю, француженка. Богатая.
— Почему вы так решили, мисс Марклэнд? — Корделия была за¬
интригована.
— Потому что опа говорила с иностранным акцентом; потому что
прикатила 1а белом «рено» — полагаю, собственном; потому что ее
костюм, экстравагантный и не подходящий для деревни, стоил недеше¬
во; потому, ¡то она подошла к парадной двери и заявила, что хочет
видеть его, з той высокомерной уверенностью, по которой сразу распоз¬
наешь богатых.
— Они виделись?
— Он в это время работал у яблонь — косил траву. Я ее отвела к
нему. Он поприветствовал ее спокойно и без смущения и проводил в
палисадник к флигелю, чтоб она посидела там, пока не кончится его
рабочий день. По-моему, он ей обрадовался, но восторга не выказал. Он
нас не познакомил, не успел — я сразу оставила их вдвоем и верну¬
лась в дом. Больше я ее не видела, — сказала мисс Марклэнд и,
прежде чем Корделия смогла вставить слово, вдруг спросила: — Вы
ведь хотите здесь пожить, правда?
— А они не будут против?
— Они че узнают, а если и узнают — им все равно.
— А вам?
— Живите, я вас беспокоить не стану.
Они говорили шепотом, как в церкви. Наконец мисс Марклэнд вста¬
ла и направилась к выходу. У самой двери она обернулась.
— Вы, конечно, взялись за эту работу ради денег. Но я бы на вашем
месте оставила все, как есть. Глупо пристать слишком близко к сер¬
дцу судьбу постороннего человека. А сели он мертв, это не только
глупо, но и опасно.
Мисс Марклэнд заковыляла вниз по '.адовой тропинке и скрылась
за калиткой. Корделия была рада, что она ушла. Ей не терпелось
обследовать флигель.
Как там говорил наш Начальник? ' Обследуя здание, представьте,
что перед вами деревенская церковь. Сперва хорошенько рассмотрите
все изнутри и снаружи. И только потом делайте выводы. Спросите себя,
что вы увидели, не что ожидали или надеялись увидеть, а что увидели».
Должно быть, он любил деревенские церкви, и это говорило в его
пользу. Ибо сия догма, несомненно, принадлежала самому Далглишу:
Берни, возможно из суеверия, старался .иржаться подальше не только
от деревенских, но и от городских церксей. Корделия решила последо¬
вать совету.
Сперва обошла дом слева. Там, скромно отступив от тропинки в
глубь сада, стояла деревянная .уборная низкой дверью на задвижке,
почти полностью утонувшая в ветвях живой изгороди. Корделия осто¬
рожно вошла внутрь. В уборной было очень чисто, и, похоже, ее недавно
выкрасили заново. Она дернула цепочку и, к ее облегчению, бачок
взорвался потоком воды. С двери на толстой леске свисал рулон туа¬
летной бумаги; в маленьком целлофановом пакете, прибитом рядом,
лежала мятая папиросная бумага из-под апельсинов и множество дру¬
гих мягких оберток. Он был хозяйственным молодым человеком. К
уборной примыкал большой ветхий сарай, в котором Корделия обнару¬
жила мужской велосипед, старый, но в отличном состоянии, большую
плотно закрытую банку белой краски, а рядом, в банке из-под ва¬
ренья — чистую кисть: жестяное корыто, несколько выстиранных меш¬
ков и набор садовых инструментов. Все блестело, было аккуратно
размещено вдоль стены или висело на гзоздях.
Зашла с фасада. Какая разница! Здесь Марк Кэллендэр и не пы¬
тался усмирить буйство высоких, по пояс, трав и крапивы, и они заду¬
шили маленький палисадник и почти уничтожили дорожку. Толстый
ползучий куст, весь в крохотных белых брызгах цветов, навалившись
черными колючими ветвями, совсем заслонил от света окна на первом
этаже. Ведущая в переулок калитка застряла, и пройти в нее теперь
можно было только боком. По обеим сторонам ее, как часовые, стояли
дубы с серыми от пыли листьями. Впереди, высотой в человеческий
рост, живой изгородью росли кусты бирючины. Парные клумбы слева
377
и справа от дорожки были в прошлом выложены круглым, выкрашен¬
ным белой краской камнем. Теперь большинство камней исчезли из
виду под наступающими сорняками, а от клумб остались лишь заросли
одичавших роз.
Когда Корделия в последний раз оглядывала палисадник, в траве
мелькнуло что-то яркое. Это была мятая страница иллюстрированного
журнала. Разгладив ее, она увидела перед собой цветную фотографию
обнаженной женщины. Женщина стояла спиной к камере, слегка на¬
клонившись вперед на ней были высокие сапоги, тяжелые ягодицы
нависни над жирными ляжками. Наглая, зазывная улыбка через плечо
производила карикатурное впечатние на длинном, страшном лице гер¬
мафродита, чьи безобразные черты не смягчало даже щадящее освеще¬
ние. Наверху страницы Корделия заметила дату. Майский номер. Так
что журнал или, по крайней мере, фотография, могли попасть во фли¬
гель, когда там жил Марк.
Что же вызывает у нее такое отвращение? Спору нет, вульгарная
и непристойная картинка, но уж не более вульгарная и непристойная,
чем десятки других, выставленных в витринах на окраинах Лондона.
Но когда убирала ее, вчетверо сложенную, в сумку — вдруг пригодится
для дела, — Корделия почувствовала себя скверно, точно ей наплевали
в душу. Может быть, мисс Марклэнд сумела прочесть в ее мыслях то,
в чем Корделия сама не отдавала себе отчет? Действительно ли ей,
Корделии, всерьез грозит опасность сентиментально увлечься умершим
юношей? Возможно, фотография не имела к Марку никакого отношения;
ее мог обронить кто-нибудь из посетителей. Но лучше б она никогда
ее не видела.
Обойдя флигель с запада, Корделия сделала еще одно открытие: на¬
шла небольшой колодец около полутора метров в диаметре, спрятанный
за старыми кустами. Колодец был плотно прикрыт крышкой, сколоченной
из крепких досок, сверху стянутых железным обручем. Корделия заме¬
тила, что крышка была пристегнута к деревянному краю колодца про¬
ржавевшим от времени висячим замком, который, однако, не поддался,
когда она с силой дернула его. Кто-то позаботился о том, чтобы сделать
колодец безопасным для играющих детей и заезжих бродяг.
Теперь пришла пора обследовать флигель изнутри.
Первым делом — на кухню. Маленькая кухня, видно, недавно по¬
крашена, окно над раковиной выходило на восточную сторону. Стол,
занимавший почти всю комнату, был покрыт красной клеенчатой ска¬
тертью. В крохотной кладовке Корделия нашла шесть банок пива, банку
мармелада, горшочек масла и заплесневелую горбушку хлеба. Именно
здесь, на кухне, Корделия обнаружила источник неприятного запаха,
ударившего ей в нос, лишь только она зашла во флигель. На столе —
378
недопитая бутылка молока, чуть поодаль — помятая серебряная крыш¬
ка. Молоко покрылось гнилой пушистой плесенью. По краю бутылки
ползала жирная муха. Корделия инстинктивно замахнулась на нее, но
муха и не подумала улетать от такого изобилия. На другом конце
стояла двухконфорная керосиновая плитка с тяжелой кастрюлей. Кор¬
делия потянула плотную крышку, и она открылась, выбросив струю
густого, мерзкого запаха. Достав из ящика стола ложку, она помешала
месиво. Похоже на жаркое. Сквозь пену, как утонувшая разложившаяся
плоть, всплывали кусочки зеленоватого мяса и мелкий картофель. У
раковины, в перевернутом ящике из-под апельсинов, Марк хранил ово¬
щи. Картофель пустил ростки, усохшие луковицы зеленели новыми
побегами, морковка сморщилась и завяла. Итак, ничего не вымыли,
ничего не выбросили. Полиция унесла тело и все, что могло служить
вещественным доказательством, но ни Марклэнды, ни друзья Марка или
его семьи не дали себе труда прийти и убрать отсюда печальные следы
его молодой жизни.
Корделия поднялась наверх. Тесная площадка вела к двум спаль¬
ням, одна из которых явно пустовала уже много лет. Оконные рамы
здесь сгнили, с потолка осыпалась штукатурка, а линялые, в розах,
обои от сырости отставали от стен. Вторая была побольше; в ней он и
спал. Там стояла узкая железная кровать с волосяным матрасом, где
лежал спальный мешок и подушка, сложенная вдвое, чтоб повыше было
спать. У кровати стоял старый столик, а на нем — две свечи, собст¬
венных« воском приклеенные к треснувших« тарелках«, и коробка спичек.
Все вещи висели в однох« шкафу: зеленые вельветовые брюки, несколько
рубашек, свитера и выходной костюм. На полке сверху было сложено
чистое, но неглаженое нижнее белье. Корделия пощупала свитера. Их
было четыре — все связаны из толстой шерсти затейливым узором.
Значит, кто-то все же заботился о нем и даже что-то для него делал.
Кто бы это мог быть?
Руки перебирали его скудный гардероб, обшаривали карманы. Она
ничего не нашла, кроме тощего кошелька коричневой кожи в левох« кар¬
мане пиджака. Сгорая от нетерпения, она понесла его к окну в надежде,
что, может быть, обнаружит тах« ключ к разгадке — письх«о или список
имен и адресов, личную записку. Но кошелек был пуст, и, кроме двух
фунтовых бумажек, водительских прав и удостоверения донора, выпи¬
санного в Кембриджском центре переливания крови, где значилась вто¬
рая группа, резус отрицательный, она ничего не нашла там.
Через незашторенное окно был виден сад. На подоконнике стояли
книги. Их было немного: несколько томов «Современной истории Кем¬
бриджа», романы Троллопа и Харди, полное собрание сочинений Уиль¬
яма Блэйка, Уордсворт, Браунинг и Донн в школьных изданиях, пара
379
дешевых брошюр ;.с садоводству. Е конце ряда она заметила молитвен¬
ник в белом кожаном переплете с изящной медной застежкой. Было
видно, что его часто читали. Книги разочаровали Корделию: правда, они
давали общее представление о его вкусах, но и только. Если он уеди¬
нился здесь, чтобы заниматься, писать или размышлять о смысле жиз¬
ни, он исключительно плохо подготовился.
Самый интересный предмет в комнате висел над кроватью. Это была
небольшая картина, писанная маслом, не более девяти квадратных дюй¬
мов. Корделия принялась изучать ее. Картина была, несомненно, италь¬
янского мастера, возможно конца пятнадцатого века. За столом сидел
молодой монах с тонзурой, он читал, заложив между страниц чуткие
пальцы. В длинном суровом лице, сосредоточенном на книге взгляде
под тяжелыми веками угадывалась напряженная работа мысли. За ним,
в открытом окне, открывался прелестный вид, радовавший глаз. То был
тосканский пейзаж — обнесенный стеной город с серебристой, змея¬
щейся лентой реки и башнями, вокруг которых росли кипарисы; по
улице двигалась процессия пестро одетых горожан со знаменами в
руках; на полях трудились впряженные в плуг волы. Мир умозритель¬
ный противопоставлялся в картине миру действительному, и Корделия
попыталась вспомнить, где же она видела подобные работы. Товари¬
щи — как величала Корделия вездесущую братию таких же, как отец,
революционеров, — страшно любили обмениваться информацией в кар¬
тинных галереях, и Корделии, бывало, часами приходилось бродить от
картины к картине, дожидаясь, пока случайный посетитель не встанет
у нее за спиной, чтоб прошептать предупреждение. Но в галереях было
тепло, и она с удовольствием любовалась картинами. Эта доставила ей
огромное наслаждение; очевидно, она нравилась и Марку. Неужели ему
нравилась и та похабная картинка, которую она нашла в палисаднике?
Окончив осмотр, Корделия вскипятила воду и приготовила себе ко¬
фе. Потом взяла из гостиной стул, села на заднем крылечке и, зажав
в коленях кружку, запрокинула лицо навстречу солнцу. Расслабившись,
она вслушивалась в тишину, впитывая солнце сквозь полуприкрытые
веки. Ну что ж, самое время собраться с мыслями. Она обследовала
флигель, как учил Начальник. И что же узнала о мертвом юноше? Что
видела? К каким выводам пришла?
Он был почти патологический аккуратист и чистюля. Садовые инс¬
трументы после работы протирались и расставлялись по местам, кухню
он выкрасил заново и содержал в чистоте и порядке. И тем не менее не
закончил копать грядку, хотя до конца оставалось чуть больше полумет¬
ра, оставил в земле грязную лопату, а садовые сапоги небрежно бросил
на заднем крыльце. Перед тем как лишить себя жизни, сжег все свои
бумаги, а вот кружку из-под кофе почему-то не вымыл. Потушил себе
380
хсясо на ужин, но не притронулся к нему. Возможно, овощи были при¬
готовлены с утра или накануне, но жаркое — именно в тот вечер к
ужину. Кастрюля так и стояла на плите и была полна до краев. Это
значит, что он решил покончить с собой уже после того, как нарезал
мясо с картошкой и поставил на огонь тушиться. Зачем же было готовить
еду, если знал, что умрет раньше, чем придет время есть?
Да и мог ли здоровый молодой человек, вернувшийся домой к го¬
рячей пище после того, как часа два поработал в саду, испытать без¬
различие к жизни, приведшее к самоубийству? Бывало, и ей просто
выть от тоски хотелось, но когда ты, уставшая, пришла домой, а дома
тебя ждет жаркое, жизнь кажется прекрасной. И откуда взялась круж¬
ка кофе, та, которую забрала на анализ полиция? В кладовке было
пиво; если ему захотелось пить после работы, почему он не открыл
одну из банок? Быстрее и проще. И уж конечно, не стал бы он варить
кофе перед едой. Кофе пьют после ужина.
Но допустим, кто-то навестил его в тот вечер. Вряд ли тот человек
заглянул мимоходом, чтобы просто поболтать; разговор с ним был важ¬
ным настолько, что Марк бросил работу, хотя до конца грядки остава¬
лось чуть более полуметра, и пригласил его в дом. Вероятно, посетитель
не любил пива — может быть, это была женщина? Скорее всего посе¬
титель не собирался остаться поужинать, но все же пробыл во флигеле
так долго, что Марк не мог не предложить ему кофе. Посетителя не
приглашали на ужин заранее, иначе почему они не поели перед кофе
и почему Марк оставался в саду так долго, вместо “того чтобы зайти в
дом переодеться?
Итак, посетителя не ждали. Кстати, где вторая кружка? Марк на¬
верняка угостил бы посетителя или же, если не хотел кофе, открыл
бы себе банку пива. Но на кухне не было пустой банки из-под пива,
как не было и второй кружки. Может быть, ее вымыли и убрали?
Почему же Марк вымыл одну, а не обе кружки? Чтобы скрыть, что в
тот вечер к нему приходили?
Кофейник на кухонном столе был почти пуст, а в бутылке молока
осталась половина. Одному столько явно не выпить. Но — стоп: опасно
торопиться с выводами. Откуда ей знать, сколько кофе способен выпить
посетитель?
Но допустим, не Марк хотел скрыть, что в тот вечер у него был
посетитель; допустим, не Марк вымыл вторую кружку и убрал ее;
допустим, что именно посетитель хотел скрыть, что в тот вечер заходил
к Марку. Зачем ему было принимать меры предосторожности, если он
не знал, что Марк собирается наложить на себя руки? Корделия встрях¬
нула головой, прогоняя наваждение. Все это, разумеется, вздор. Посети¬
тель конечно же не стал бы мыть кружку при Марке, если б тот был
381
еще жив. Он постарался бы уничтожить свидетельство своего визита
лишь в том случае, если Марк был уже мертв. А если Марк был уже
мертв и задохнулся в петле на этом вот крюке прежде, чем посетитель
покинул его дом, какое же это самоубийство? И бесформенные, полу-
прописанные буквы, пляшущие в закоулках ее сознания, вдруг обрели
четкость и впервые явственно составились в потекшее кровью слово.
Убийство.
Корделия посидела на солнце еще минут пять, допила кофе, спо¬
лоснула кружку и повесила на крючок в кладовке. По переулку она
вышла к дороге, где на поросшей травой обочине стояла «мини». Хоро¬
шо, догадалась оставить машину за пределами усадьбы.
Мягко отжав сцепление, она медленно повела «мини» по переулку,
внимательно глядя по сторонам в поисках удобного места стоянки:
поставить машину у флигеля — значило громогласно объявлять о сво¬
ем присутствии. Жаль, что до Кембриджа далеко — будь он поближе,
она смогла бы воспользоваться велосипедом Марка.
Ей повезло. Проехав ярдов пятьдесят вниз по переулку, она обна¬
ружила широкую, поросшую травой пустошь, а сбоку — небольшую
рощицу. Рощица выглядела сырой и зловещей. Но все же, если хорошо
запереть машину, ей здесь будет лучше, чем у флигеля, и ночью ее
никто не заметит.
Вернувшись, она принялась распаковывать вещи. Отодвинув в сторо¬
ну немногочисленное нижнее белье Марка, сложила свое рядом на полке.
Свой спальный мешок положила на кровать, поверх его, с радостью ду¬
мая, что сможет укрыться потеплее. На подоконнике в кухне стояла бан¬
ка из-под варенья с красной зубной щеткой . и лежал наполовину
использованный тюбик пасты; туда же она поместила свою желтую зуб¬
ную щетку и свой тюбик. Рядом с его полотенцем повесила свое на стру¬
ну, которую он натянул между двумя гвоздями под раковиной.
Потом произвела ревизию в кладовке и составила список необходи¬
мых продуктов. Лучше покупать их в Кембридже: в местном магазине
на нее сразу обратят внимание. Куда девать кастрюлю жаркого и пол¬
бутылки скисшего молока? Оставить их на кухне немыслимо, но выбра¬
сывать не хотелось. Подумала было сфотографировать, но решила, что
лучше не надо: вещественные доказательства убедительнее. В конце кон¬
цов вынесла их в сарай и плотно укутала куском старой мешковины.
В последнюю очередь подумала о пистолете. Он был слишком тя¬
желым, чтоб все время таскать его с собой, но ей было страшновато
расстаться с ним хотя бы на время. Правда, черный ход запирался и
мисс Марклэнд дала ей ключ, но незваному гостю ничего не стоит
382
проникнуть в дом через окно. Она решила, что лучше всего спрятать
патроны среди нижнего белья, а пистолет — во флигеле или где-ни¬
будь поблизости. Тут она вспомнила толстые раскидистые ветви старого
куста у колодца и, нащупав у разветвления удобное дупло, опустила
туда пистолет, который до сих пор не вынимала из кобуры. Спаситель¬
ная листва сомкнулась и скрыла его от глаз.
Ну вот. Теперь можно в Кембридж. Она посмотрела на часы —
половина одиннадцатого; к одиннадцати она уже будет в городе и по¬
работает до обеда. Сперва зайдет в редакцию местной газеты, потом
ознакомится с материалами дела и отправится в полицейское управле¬
ние. Да. Хьюго и София Тиллинги. Надо найти их. Как можно скорее.
Ей было жаль покидать флигель, словно она прожила в нем всю
жизнь. Было что-то загадочное в нем, своя особенная атмосфера, плотная
от призраков прошлого. Подобно человеческому существу, дом двулико
глядел на мир: север с его слепыми, заросшими терновником окнами,
сорняками-душителями и хмурой живой изгородью бирючины казался
зачарованной обителью беды и страха, в то время как от задней части
дома, где жил и работал Марк, где расчистил сад, окопал деревья и под¬
вязал уцелевшие растения, где прополол садовую дорожку открыл окна
навстречу солнцу, веяло покоем, как от храма. Сидя у двери флигеля,
она почувствовала, что ничто ужасное не посмеет ее коснуться, и без
тени страха подумала о предстоящей одинокой ночи. Может быть, и Мар¬
ка Кэллендэра приворожил этот дух целительного спокойствия? Ощутил
ли он его прежде, чем согласился работать здесь, или же его обреченная
жизнь неким загадочным образом за недолгое время оставила здесь такой
след? Майор Марклэнд был прав: прежде чем войти в дом, Марк конечно
же осмотрел флигель. Что же ему было нужно, работа или жилье? И
почему Марклэнды ни за что не хотели приходить сюда — настолько,
что даже не зашли навести порядок после его смерти? Зачем мисс Мар¬
клэнд шпионила за ним, именно шпионила, ибо такое пристальное на¬
блюдение равнозначно слежке? Быть может, она поведала ей историю
об умершем любовнике, чтобы оправдать свой интерес к флигелю, объ¬
яснить, почему, как безумная, она не спускала глаз с молодого садовни¬
ка? Да и был ли любовник? Это стареющее крепкое грузное тело, это
угрюмое лошадиное лицо — неужели когда-то и она была молода и ле¬
жала в объятиях возлюбленного на кровати Марка? Каким же все это
кажется далеким, невозможным, нелепым!
Корделия ехала по улице Хиллз мимо памятника павшим в первой
мировой войне, мимо католической церкви, пока наконец не очутилась
в центре города. И снова пожалела, что не оставила машину и не
воспользовалась велосипедом Марка. Казалось, весь город сел на вело¬
сипеды, и звонки пели в воздухе, как колокольчики в праздник. На
383
этих узких людных улицах даже крошка «мини* оказалась обузой. Она
решила оставить ее, как только найдет стоянку, и пешком пойти искать
телефон. Дорогой она изменила программу и решила сперва сходить в
полицию.
Ее, однако, ничуть не удивило, когда по телефону ей ответили, что
сержант Маскелл, который вел дело Марка Кэллендэра, все утро занят.
Это только в романах люди, с которыми хочешь побеседовать, сидят у
себя в кабинетах и ждут не дождутся, когда же ты придешь со своими
вопросами. В реальной жизни им всегда некогда. Она упомянула письмо
сэра Рональда, дабы убедить собеседника, что она именно та, за кого
себя выдает. Имя произвело впечатление. Ей сообщили, что сержант
Маскелл примет мисс Грэй в 14.30.
Пришлось-таки первым делом пойти в редакцию. Ничего, полистает
старые подшивки — уж они-то не смогут возражать. Она быстро нашла
то, что искала. Результаты следствия были изложены скупым языком
судебного отчета. Она не узнала почти ничего нового, но тщательно
записала показания главного свидетеля. Сэр Рональд Кэллендэр под¬
твердил под присягой, что не разговаривал с сыном после того, как за
две недели до смерти тот позвонил ему и сообщил о своем решении
оставить университет и поступить на работу в усадьбу Летний Сад Он
не советовался с сэром Рональдом, прежде чем принять решение, и не
сообщил о причинах. Сэр Рональд впоследствии беседовал с ректором,
и руководство колледжа выразило готовность принять Марка обратно
на следующий учебный год если тот передумает. Сын никогда не
говорил с ним о самоубийстве, он не страдал от расстройства здоровья
или денежных затруднений. После показаний сэра Рональда давалась
краткая ссылка на показания других свидетелей. Мисс Марклэнд опи¬
сала, как нашла тело; патологоанатом подтвердил, что смерть наступила
от удушья; сержант Маскелл перечислил меры, которые считал необ¬
ходимым принять; далее прилагался отчет сержанта Маскелла и справ¬
ка из лаборатории судебной экспертизы, подтверждавшая, что
содержимое кофейной кружки исследовали, но яда не обнаружили. Суд
постановил, что покойный сам наложил на себя руки в состоянии ду¬
шевного расстройства. Корделия с тоской закрыла толстую папку. По¬
хоже, полиция прозела тщательное расследование. Неужели эти
опытные профессионалы не придали значения таким важным вещам,
как незаконченная грядка, небрежно брошенные садовые сапоги на за¬
днем крыльце, нетронутый ужин?
Взего двенадцать она свободна до половины третьего. Можно побро¬
дить по Кембриджу.
В магазине «Боуз и Боуз> купила самый дешевый путеводитель;
хотелось полистать книгу, но было мало времени. Запихнув в сумку
384
пирог с ветчиной и фрукты с рынка, она зашла в собор Святой Марии,
чтобы спокойно посидеть и разработать маршрут. А потом, забыв обо
всем от счастья, полтора часа бродила по знаменитому колледжами
городу.
Знакомство состоялось в самое лучшее время года, и Кембридж
предстал перед ней удивительно прекрасным. Ярчайшей голубизной
сияло безоблачное небо, из его прозрачных глубин струился ясный
солнечный свет.
Листья деревьев, что росли в садах колледжей и по аллеям, веду¬
щим к паркам и лужайкам, еще не налились спелой свежестью сере¬
дины лета и нежно-зеленым кружевом пенились на фоне камня, и реки,
и неба. Из-под мостов выныривали плоскодонные ялики и, покачиваясь
на волнах, распугивали пестрых водяных птиц; у арки нового моста
Гаррет Хостел клонились к реке плакучие ивы, тяжелыми бледными
ветвями почти касаясь темно-зеленых вод Кема.
Корделия включила в свой маршрут все достопримечательности.
Медленно прошла вдоль Библиотеки Троицы, посетила Старые Школы,
посидела в тиши на задворках часовни Королевского Колледжа, постро¬
енной Джоном Уэйстеллом, восхищаясь легкостью, с которой устрем¬
ленный ввысь мощный свод переходит в резные белокаменные крылья.
Из огромных окон лился солнечный свет, наполняя недвижный воздух
синими, пурпурными и зелеными бликами. Стены часовни украшали
розы Тюдоров и геральдические животные с надменными мордами —
работа искусного резчика. Что бы ни писали Мильтон и Уордсворт,
часовня была наверняка воздвигнута во славу земного, а не небесного
владыки. Но это не умаляло важности ее предназначения, не наносило
урона ее красоте.
Постройка оставалась прежде всего религиозной. Мог ли неверую¬
щий задумать и воплотить в жизнь этот неповторимый интерьер? И
сказал ли он своим творением то, что хотел сказать?
Во время прогулки она позволила себе несколько особых удоволь¬
ствий. В лавке у западного придела купила шелковую чайную салфет¬
ку с изображением часовни, ничком полежала на стриженой
прибрежной траве у Королевского моста, так, что на руки набегали
зеленые волны, побродила меж книжных прилавков в торговом центре
и, тщательно все рассчитав, в конце концов купила томик Китса в
индийском издании и хлопчатобумажную тунику в белых, синих и
коричневых тонах. Если не спадет жара, вечерами в ней будет про¬
хладнее, чем в джинсах и рубашке.
Потом вернулась к Королевскому Колледжу. У высокой толстой
стены, спускавшейся от часовни к берегу реки, стояла скамейка, и она
присела на нее перекусить. По девственной лужайке прыгал воробей и
13 Ф.Д. Джеймс «Нс женское дело*
385
таращил блестящий равнодушный глаз. Она покрошила ему корку пи¬
рога с ветчиной и с улыбкой наблюдала, как жадно птица набросилась
на еду. С реки доносились голоса, перекликавшиеся с разных берегов,
временами был слышен скрип трущихся друг о друга бревен, резкий
крик утки. Куда ни бросишь взгляд, все: и блестящие, как драгоценные
камни, кусочки гальки на дорожке, и серебристые стебли травы по
краям лужайки, и тоненькие ножки воробья — казалось необычайно,
неповторимо ярким, словно счастье промыло ей глаза.
Вспомнился давний разговор с отцом:
«Итак, нашего фашистика выучили паписты. Что ж, это многое
объясняет. Но как это могло случиться, Делия?»
«Папочка, ну ты же помнишь. Меня перепутали с другой К. Грэй,
католичкой. Мы в один год сдавали экзамены для одиннадцатилетних.
Обнаружив ошибку, они написали тебе, чтоб спросить, согласен ли ты,
чтоб я осталась в монастыре».
Но он не ответить Настоятельница постаралась тактично скрыть от
нее, что он даже не удосужился написать им, и она осталась в мона¬
стыре и прожила там шесть самых мирных лет своей жизни, порядком
и обрядами изолированная от хаоса и грязи окружающего мира, такого
неисправимо протестантского, необузданного и невежественного, что его
оставалось только тихо жалеть. Впервые в жизни ей не нужно было
скрывать свой ум.
«Если ты и дальше будешь так учиться, — говорила сестра Пере-
петуя, — место в потоке «А» тебе обеспечено. Это значит, что через
два года можно подумать об университете. Будешь поступать в Кемб¬
ридж, и, мне кажется, ты можешь смело подавать на стипендию».
Сестра Перепетуя до монастыря сама закончила Кембридж и все еще
вспоминала о студенческой жизни без тоски и сожаления, но как о чем-
то достойном быть принесенным в жертву призванию свыше. Даже пят¬
надцатилетняя Корделия понимала, что сестра Перепетуя настоящий
ученый, и считала, что со стороны Бога нечестно даровать призвание
тому, кто был так счастлив и полезен в миру. У самой же Корделии
впервые в жизни появились надежды на благополучное, интересное бу¬
дущее. Она поступит в Кембридж. Сестра станет навещать ее там.
Своим умом и молитвами сестры Перепетуи она добьется стипендии.
Из-за этих молитв она порой ощущала уколы совести. У нее не было
никаких сомнений в их действенности, ведь не может же Бог не по¬
слушать того, что ценой такого самопожертвования внял его голосу. Но
если заступничество сестры даст ей преимущество перед другими кан¬
дидатами — что же, нечестно, конечно, но, видно, судьба. В деле такой
чрезвычайной важности ни Корделия, ни сестра Перепетуя не были
склонны вдаваться в богословские тонкости.
386
Однако на сей раз Папочка ответил на письмо. Ему вдруг приспи¬
чило жить с дочерью. Прощай поток «А», прощай стипендия — в ше¬
стнадцать лет Корделия завершила формальное образование, и началась
ее бродячая жизнь — поварихой, нянькой, посыльной — словом, боевой
подруги при отце и товарищах.
...Вот она и добралась до Кембриджа — но какими окольными пу¬
тями и с какой странной целью! Город не разочаровал ее. Во время
странствий ей довелось побывать и в более красивых местах, но нигде
ей не было так покойно и счастливо. Да и может ли сердце остаться
равнодушных« к городу, где камень и цветное стекло, вода и зеленые
газоны, деревья и цветы — все содержалось в такой красоте и порядке,
чтоб студентам было радостно учиться? Когда же она в конце концов
встала, стряхнула с юбки оставшиеся крошки и собралась идти, в па¬
мяти вдруг, неизвестно откуда, возникла непрошеная цитата. Она так
явственно услышала ее, словно слова произносил человечекий голос —
молодой мужской голос, неузнанный и все же загадочно знакомый: «И
увидел я тогда, что и через врата рая можно попасть в ад».
Полицейское управление располагалось в удобном современном зда¬
нии. Архитектурный символ просвещенной власти, оно должно было
впечатлять, но никак не запугивать публику. Кабинет сержанта Мас¬
келла и сам сержант полностью соответствовали такой философии. Ма¬
скелл оказался много моложе, чем она предполагала. Он был щегольски
одет, с волевым квадратных« лицох« и недоверчивым взглядом искушен¬
ного человека, а его красиво подстриженные волосы были длинноваты,
пожалуй, даже для сыщика в штатском. Он был церемонно вежлив, но
без волокитства, и это успокоило ее. Беседа предстояла не из легких,
и ей не хотелось, чтоб с ней обходились снисходительно, как с милых«,
несносным ребенком. Иногда для пользы дела можно было прикинуться
юной ранимой простушкой, внимающей собеседнику, — и Берни час¬
тенько стремился навязать ей именно эту роль, — но интуиция под¬
сказывала, что сержант Маскелл на это не клюнет: с них« лучше взять
не кокетливый, а деловой тон. Ей хотелось предстать знающей и энер¬
гичной — но не слишкох«. И ее секреты должны остаться при ней; она
здесь, чтоб получить сведения, а не делиться ими.
Она вкратце изложила суть дела и показала ему бумагу, удостове¬
ряющую ее полномочия.
— Вот уж не думал, что сэр Рональд не согласен с вердиктом, —
спокойно сказал сержант Маскелл, возвращая бумагу.
— Да нет, он согласен. Если б сэр Рональд кого-то подозревал —
он обратился бы к вам. Но ведь он ученый, ему важно установить
истину. Он хочет знать, что побудило сына покончить с .собой, но
считает, что не вправе переложить свои заботы на плечи общества. Я
387
хочу сказать, личные переживания Марка Кэллендэра не совсем ваша
область, ведь правда?
— Ну почему же, если б мы обнаружили, что его довели до само¬
убийства — шантажом, угрозами... но об этом и речи не было.
— А вот вы, лично вы, уверены, что он покончил с собой?
В глазах сержанта Маскелла вдруг вспыхнул острый ум охотничьей
собаки, взявшей след.
— Что заставило вас в этом усомниться, мисс Грэй?
— Наверное, работа, которую вы проделали. Я беседовала с мисс
Марклэнд и прочла газетный отчет о следствии. Вы вызывали судебного
патологоанатома, потребовали, чтоб тело сфотографировали, отправили
на анализ кофе в кружке, из которой он пил.
— Я никогда не исключаю возможности убийства. На сей раз пре¬
досторожности оказались излишними, но могло случиться иначе.
— И все же что-то вас беспокоило, что-то казалось не так? Что
же? — спросила Корделия.
— Да нет. Откуда ни взгляни, все вроде бы однозначно. Довольно
обычная история, — ответил он, словно припоминая. — Самоубийств у
нас больше чем достаточно. А тут молодой человек ни с того ни с сего
оставил университет, уединился в глуши, начал самостоятельную жизнь.
Такие, как правило, бывают замкнутыми, нелюдимыми, не делятся ни с
друзьями, ни с родными. Три недели спустя его находят мертвым. Ни¬
каких следов борьбы; во флигеле порядок; оставляет предсмертную за¬
писку, напечатанную для удобства следствия, и как раз такую, как надо.
Похоже, уничтожил все бумаги во флигеле и тем не менее не вымыл
садовую лопату, бросил грядку на пол пути; приготовил себе ужин, но
не притронулся к нему. Но все это ничего не доказывает. Людям свой¬
ственны неразумные поступки, а самоубийцам в особенности. Это все
ерунда, тут и голову ломать не над чем; но вот узел... — Он вдруг на¬
клонился и начал рыться в левом ящике письменного стола. — Вот, —
сказал он. — Интересно, как вы повеситесь на этом ремне, мисс Грэй?
Ремень был около полутора метров в длину и чуть больше трех
сантиметров в ширину. Крепкая, но гибкая кожа местами потемнела от
времени. На сужающемся конце были пробиты дырочки, обработанные
металлом, с другого конца крепилась тяжелая медная пряжка. Корде¬
лия взяла ремень в руки.
— Это ремень, но мисс Лиминг сказала, что Марк носил его как
пояс, два-три раза оборачивал вокруг талии. Ну, мисс Грэй, и как же
вы станете вешаться? — повторил сержант Маскелл.
Корделия держала ремень на ладонях.
— Сперва продену зауженный конец через пряжку, чтобы сделать
петлю. Потом, с петлей на шее, встану на стул под крюком и зацеплю
388
за крюк свободный конец ремня. Сделаю крепкий узел и два добавоч¬
ных, чтоб держался покрепче. Потом потяну ремень, чтобы удостове¬
риться, что узел не развяжется и выдержит крюк. И ногой отброшу
стул.
Сержант раскрыл лежащую перед ним папку и метнул через
стол.
— Взгляните, — сказал он. — Здесь фотография узла.
На черно-белом снимке с восхитительной четкостью был виден
узел-булинь, завязанный на тридцать сантиметров ниже крюка в конце
свободной петли.
— Навряд ли ему удалось бы завязать такой узел над головой,
никто бы так не смог, — сказал сержант Маскелл. — Значит, сперва
он сделал петлю — вот так, как вы предположили, — а потом завязал
булинь? Но и это отпадает. Между узлом и пряжкой оставалось всего
несколько сантиметров, так что он бы тогда не смог продеть в петлю
шею. Он мог завязать подобный узел лишь одним способом: сперва
сделал петлю, надел на шею, стянул до размеров воротничка и только
потом завязал булинь. Потом встал на стул, подвесил петлю на крюк
и отпихнул стул. Вот, глядите, этот снимок разъяснит вам, что я имею
в виду. — Он перевернул страницу и внезапно подтолкнул к ней папку
с делом.
Фотография — беспощадная, недвусмысленная, страшная в своей
черно-белой сюрреалистичности — могла бы показаться мерзкой шут¬
кой, если б не было так очевидно, что на ней — мертвец. В сравнении
с этим ужасом Берни принял легкую смерть. Корделия почувствовала,
как бешено заколотилось в груди сердце. Она низко склонила голову
над папкой, так, что волосы закрыли лицо, и, обмирая от жалости,
заставила себя рассмотреть лежащий перед ней снимок.
Шея вытянулась настолько, что босые ноги, с оттянутыми, как у
танцора, носками, висели менее чехе в тридцати сантиметрах от пола.
Мышцы живота напряглись, и высокая грудная клетка над ними каза¬
лась хрупкой, как у птицы. Голова карикатурно свесилась к правому
плечу — жуткий шарж на сломанную куклу.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — спокойно сказала Корде¬
лия. — Между шеей и узлом едва десять сантиметров ремня. А где
пряжка?
— Позади шеи, за левых« ухом. Там дальше в деле есть фотография
отметины, которую она оставила на теле покойного.
Корделия не стала смотреть. Зачем он показал ей этот снимок? Для
подтверждения его доводов это было излишне. Может быть, он надеялся,
что потрясение поможет ей осознать, во что она собирается влезть? Или
хотел наказать ее за то, что заступает ему дорогу, дать понять, что
389
между жестокостью его профессии и ее дилетантской возней — про¬
пасть? Наконец, предупредить? Но против чего? Полиция всерьез не
подозревает преступления. Дело закрыто. А может, он начинающий са¬
дист и, не в силах побороть искушения шокировать жертву или уколоть
побольнее, просто походя ткнул ее мордой об стол? Сам-то он, инте¬
ресно, понимает, что им движет?
— Я согласна, что он мог сделать узел только так, как вы объяс¬
нили, если он вообще его завязывал. Но положим, петлю на его шее
затянул кто-то другой, а потом подвесил его к крюку. Мертвое тело
тяжелое. Разве не проще было сперва сделать узел, а уж потом поднять
тело на стул?
— Ну да, а прежде одолжить у него ремень.
— При чем тут ремень? Убийца мог удушить его проволокой или
галстуком, или они оставляют более глубокий и заметный след? Есть
и другие способы: целлофановый пакет — ну, такой, как дают в мага¬
зинах верхней одежды — натянуть на голову и плотно прижать к
лицу, — тонкий шарф, женский чулок.
— Вижу, вы стали бы изобретательным убийцей, мисс Грэй. Все это
возможно, но для этого нужен сильный мужчина, и он должен был бы
напасть неожиданно. А мы не обнаружили следов борьбы.
— Но ведь может статься, так оно и было.
— Конечно, но у нас на этот счет нет решительно никаких дока¬
зательств.
— А если его сперва отравили, что-то подмешали в питье?
— Это приходило мне в голову — потому я и послал кофе на
анализ. Но он не был отравлен, и вскрытие это подтвердило.
— Сколько он выпил кофе?
— Согласно экспертизе, всего полкружки, и сразу же после этого
умер. Где-то между семью и девятью вечера — точнее патологоанатом
определить не смог.
— А вам не показалось странным, что он пил кофе перед едой?
— Законом это не запрещено. Мы не знаем, когда он собирался есть
свой ужин. Как бы там ни было, порядок, в котором человек предпо¬
читает есть и пить, — не основание для дела об убийстве.
— По-моему, снять отпечатки с клавиш машинки невозможно.
— С клавиш такого типа — сложно. Мы пытались, но ничего не
обнаружили.
— И под конец пришли к выводу, что это самоубийство?
— Обратное недоказуемо.
— Но подозрение-то у вас было. Бывший коллега моего компаньо¬
на — он старший инспектор уголовной полиции — всегда проверял
свои подозрения.
390
— Ну, это там, в Лондоне, они могут себе позволить. Если бы я
проверял все свои подозрения, у меня бы стояла работа. Подозрений
мало. Убеждает лишь то, что можешь доказать.
— Пожалуйста, дайте мне предсмертную записку.
Он вынул ее из папки и протянул ей. Корделия начала про себя
читать первые полузабытые слова: «...и вот увидели под собой пустоту,
бескрайнюю, как опрокинутые небеса...»
И в который раз ее потрясла значимость написанного, магия упо¬
рядоченных символов. Разве смогла бы поэзия сохранить свое волшеб¬
ство, будь строчки напечатаны прозой? А проза — разве не потеряла
бы она в своей неотразимости без абзацев и акцентов пунктуации? Мисс
Лиминг понимала красоту этого отрывка и с чувством процитировала
его, но здесь, на чистом листе бумаги, он производил еще более сильное
впечатление.
Именно тогда она обнаружила в отрывке две вещи, от которых у
нее захватило дух. Она не собиралась рассказывать сержанту Маскеллу
о первой, но у нее не было причин скрывать вторую.
— Марк Кэллендэр превосходно печатал. Это работа профессионала.
— Мне так не показалось. И вы, если посмотрите внимательнее,
заметите, что две-три буквы бледнее остальных. По этому признаку
легко узнать любителя.
— Да, но бледными вышли не одни и те же буквы. Человек, не
имеющий в этом деле опыта, обычно не пропечатывает крайние буквы
на клавиатуре, а тут... И интервалы и поля выдержаны почти до конца
отрывка. Как будто печатавший вдруг понял, что должен скрыть свое
мастерство, но не имел времени перепечатать весь отрывок. И странно,
что совсем нет ошибок в пунктуации.
— Возможно, текст перепечатали прямо из книги. Там у парня в
спальне томик Блэйка. Знаете, это ведь Блэйк, тот самый неистовый
романтик.
— Знаю. Но если он перепечатал из книги, зачем было возвращать
томик назад в спальню?
— Он был аккуратный юноша.
— Но все же недостаточно аккуратный, чтоб сполоснуть кружку
или вымыть садовую лопату.
— Это ничего не доказывает. Я уже говорил вам: когда человек
собирается покончить с собой, он часто ведет себя странно. Нам изве¬
стно, что машинка принадлежала ему и что он приобрел ее год назад.
Но сравнить предсмертное письмо с другими работами не представля¬
лось возможным: он сжег все свои бумаги.
Сержант посмотрел на часы и встал из-за стола. Корделия поняла,
что га^говор закончен. Под расписку получила предсмертное письмо и
391
кожаный ремень, пожала Маскеллу руку и сухо поблагодарила за по¬
мощь. Открывая ей дверь, он вдруг сказал, словно поддавшись минут¬
ному порыву:
— Есть тут одна любопытная деталь — знаете какая? Похоже, в
день смерти у него была женщина. Патологоанатом обнаружил слабый-
слабый след — всего лишь тонкую полоску — лиловой помады на его
верхней губе.
Глава 3
Нью-Холл с его византийским духом заглубленным двором и сия¬
ющим шатровым куполом зала напоминал гарем: его султан отличался
либеральными взглядами и причудливой склонностью к умным девуш¬
кам, но гарем от этого не переставал быть гаремом. Чрезмерная, трево¬
жащая красота здания колледжа наверняка не располагала к серьезным
занятиям. Корделия также не была уверена, что ей вообще по душе
бьющая в глаза женственность его белого кирпича, жеманная живопис¬
ность мелководных бассейнов, где меж водяных лилий кроваво-красны¬
ми тенями скользили золотые рыбки, его искусно посаженные молодые
деревца. Она упорно ругала здание на все лады: это помогало ей пре¬
одолеть страх.
Она специально не справлялась о мисс Тиллинг у администрации,
боясь, что ее спросят, зачем она ей, и не разрешат с ней повидаться.
Благоразумнее показалось просто прийти и положиться на удачу. После
двух бесплодных попыток найти комнату Софии Тиллинг ей наконец
повезло. Какой-то торопливый студент обернулся и бросил на бегу:
— Она не живет в общежитии. Вы идите во двор, она там, вместе
с братом на газоне.
Из тенистого двора Корделия вышла на солнцепек и по мягкому,
как мох, дерну подошла к маленькой группе. На пахнущей теплой
траве сидели, вытянув ноги, четверо студентов. Она сразу узнала брата
и сестру Тиллингов — сходство между ними было так велико, что
ошибиться было невозможно. С первого взгляда они напомнили Корде¬
лии портреты прерафаэлитов темными гордыми головами на
неправдоподобно высоких шеях и прямыми носами над изогнутыми
короткими верхними губами. На фоне их жестких черт вторая девушка
светилась воплощенной женственностью. Если именно она приезжала
к Марку, мисс Марклэнд была права, назвав ее красавицей. У нее было
овальное лицо с аккуратным тонким носиком, маленький, но чудесно
вылепленный рот; раскосые глаза поразительно густой голубизны при¬
давали ее облику что-то загадочно-восточное, несмотря на ослепительно
392
белую кожу и длинные белокурые волосы. Длинное, по щиколотку,
платье из мягкого хлопка с розовато-сиреневым рисунком держалось
лишь на пуговицах у пояса. Присобранный корсаж приподнимал пол¬
ные груди, а юбка расходилась от талии, открывая обтягивающие шорты
из того же материала. Больше, насколько могла заметить Корделия, на
ней ничего не было. Длинные изящные босые ноги были не тронуты
солнцем, и Корделия подумала, что эти роскошные белые ляжки дол¬
жны возбуждать куда больше, чем целый лес загорелых рук и нсг, и
что девушка об этом знает. Смуглая красота Софии Тиллинг лишь
оттеняла эту нежную, чарующую привлекательность.
Четвертый член команды на первый взгляд выглядел более обыкно¬
венно. Коренастый бородатый молодой человек с русыми, в рыжину,
курчавыми волосами и расширяющимся книзу лицом. Он лежал на
траве подле Софии Тиллинг.
Все, кроме блондинки, были в старых джинсах и хлопчатобумажных
рубашках с открытым воротом.
Корделия подошла ближе и несколько секунд постояла над ними,
прежде чем они заметили ее появление.
— Я ищу Хьюго и Софию Тиллингов, — сказала она. — Меня
зовут Корделия Грэй.
Хьюго Тиллинг посмотрел на нее снизу вверх:
— Понял. Я Хьюго Тиллинг, вот моя сестра, это Изабель де Ластери,
а это Дэви Стивенс.
Дэви Стивенс тут же вскочил, как неваляшка, и не без приятности
поздоровался, внимательно и насмешливо разглядывая ее.
Интересно, какую роль он играет в этой четверке? Сперва, возможно
под влиянием архитектуры колледжа, ей представился молодой султан,
предающийся отдыху с двумя любимыми одалисками в сопровождении
начальника стражи. Но, встретив твердый, умный взгляд Дэви Стивенса,
она переменила мнение и даже начала подозревать, что именно началь¬
ник стражи главный в этом серале.
— Привет, — сказала София Тиллинг, кивнув.
Изабель не произнесла ни слова, лишь по лицу ее расползлась
обворожительная, бессмысленная улыбка.
— Не соблаговолите ли присесть, Корделия Грэй, и разъяснить, что
привело вас сюда?
Корделия осторожно опустилась на колени, опасаясь, как бы трава
не оставила пятен на мягкой замше ее юбки. Странный способ допра¬
шивать подозреваемых — только, конечно, эти четверо не были подо¬
зреваемыми, — опустившись перед ними на колени, как просительница.
— Я частный детектив. Сэр Рональд Кэллендэр нанял меня выяснить
причину смерти его сына, — сказала она и сама поразилась действию
393
своих слов. Люди, которые только что сидели развалясь, в небрежных
позах усталых воинов, от внезапного шока приняли чинный вид и за¬
мерли, словно обратившаяся в мрамор живая картина. Потом тревога от¬
пустила их. Это произошло почти незаметно, но Корделия все же
услышала, как все с облегчением вздохнули. Она всмотрелась в лица.
Меньше всех беспокоился Дэви Стивенс. Он улыбнулся — сочувственно
и с интересом, но без волнения — и бросил на Софи быстрый взгляд
соучастника. Взгляд остался без ответа: Софи и Хьюго, застыв, смотрели
прямо перед собой, должно быть избегая глядеть друг другу в глаза.
Самое сильное впечатление известие произвело на Изабель. Открыв рот,
она плавно поднесла к лицу ладонь, словно плохая актриса, пытающаяся
изобразить потрясение. Зрачки расширились, и потемневший бездонно¬
фиолетовый взор в отчаянной мольбе обратился на Хьюго. Она так по¬
бледнела, что, упади она в обморок, Корделия бы ничуть не удивилась.
«Если я среди заговорщиков, — подумала она, — ясно, кого из них
будет легче всего расколоть».
— Так, стало быть, Рональд Кэллендэр нанял вас, чтобы расследо¬
вать обстоятельства смерти Марка? — спросил Хьюго.
— Вам это кажется странным?
— Более чем. Просто уму нейостижимо. Пока сын был жив, он им
совершенно не интересовался, что ж сейчас-то ему неймется?
— А откуда вы знаете, что он им совершенно не интересовался?
— Такое вот у меня, представьте, создалось впечатление.
— Ну а теперь заинтересовался, даже если это всего лишь потреб¬
ность ученого установить истину.
— Ну и ковырялся бы в своих микроорганизмах, устанавливал бы
себе, растворяется ли пластмасса в соленой воде. Да пусть чем угодно
занимается, лишь бы не ставил опыты над человеческими существа¬
ми — им такого не выдержать.
— Удивляюсь, как вы вообще выносите этого надутого фашиста, —
небрежно бросил Дэви Стивенс.
Слишком много струн затронула в памяти эта колкость. Прикинув¬
шись дурой, Корделия сказала:
.— Я не интересовалась, к какой политической партии принадлежит
сэр Рональд.
— Да нет, вы не так поняли, — сказал, рассмеявшись, Хьюго. —
Назвав Рональда Кэллендэра фашистом, Дэви имел в виду некоторые
взгляды, которые тот исповедует: ну, например, что люди не могут
рождаться равными, что вселенские муки вовсе не обязательно приве¬
дут к вселенскому счастью, что незаметно, чтобы деспотизм левых был
либеральнее или в большей степени заслуживал поддержки, чем де¬
спотизм правых, а черным все равно, кто их убивает — свои или белые,
394
и, наконец, что капитализм, возможно, виновен не во всей тысяче тер¬
заний, которым плоть обречена, от наркомании до малограмотности. Я
вовсе нс хочу сказать, что сэр Рональд придерживается всех или даже
какой-то одной из этих предосудительных теорий. Но Дэви считает, что
придерживается.
Дэви швырнул в Хьюго книгой и сказал без обиды:
— Заткнись! Несешь тут всякую ахинею. Вот и гостью утомил.
— Это сэр Рональд предложил вам поговорить с нами? — вдруг
спросила Софи Тиллинг.
— Он сказал, что вы дружили с Марком; он видел вас на следствии
и на похоронах.
— Ой, держите меня! — Хьюго вновь расхохотался. — Так вот как
он, стало быть, понимает дружбу?
— Но вы там были?
— Мы ходили на следствие — все, кроме Изабель. Хоть она у нас
и красавица, но доверия не заслуживает. Было отменно скучно. Слиш¬
ком много совершенно излишних медицинских заключений о превос¬
ходном состоянии сердца, легких и пищеварительного тракта покойного.
Марк, насколько я понимаю, жил бы вечно, когда б не удавился на
собственном ремне.
— А на похоронах — вы там тоже были?
— Были, в Кембриджском крематории. Угнетающая процедура. Весь¬
ма. Нас было всего шестеро, помимо подручных гробовщика: мы трое,
Рональд Кэллендэр, его секретарь-экономка и пожилая особа в черном,
похожая на няню. Последняя придавала всей этой затее особую мрач¬
ность. Признаться, глядя на нее, я подумал: уж не скрывается ли под
личиной старой преданной служанки переодетая сотрудница полиции?
— Но почему? Она была похожа на сотрудницу полиции?
— Ничуть, но ведь и вы не похожи на частного сыщика.
— И вы не знаете, кто она?
— Понятия не имею, нас не познакомили: похороны были не из тех,
где общаются. Помнится, ни один из нас не сказал никому ни слова.
Сэр Рональд надел приличествующую случаю • маску Короля, скорбя¬
щего по Наследному Принцу.
— А мисс Лиминг?
— Его Царственной Супруги; ей бы прикрыть лицо черной вуалью.
— А мне ее сострадание показалось непритворным, — сказала Со¬
фи Тиллинг.
— Тут трудно отличить. Что ты понимаешь под страданием? И что
ты понимаешь под непритворным?
Внезапно в разговор; перекатившись на живот, как игривый пес,
вмешался Дэви Стивенс.
395
— По-моему, мисс Лиминг выглядела совсем больной. Кстати, фа¬
милия старухи — Пилбим, так, во всяком случае, было написано на
венке.
— Ты имеешь в виду тот жуткий крест из роз с траурной лен¬
той? — засмеялась Софи. — Я должна была бы догадаться, что это от
нее. Ну а ты-то как узнал?
— Я посмотрел, моя радость. Похоронщики сняли венок с гроба и
прислонили к стене, а я тем временем быстро прочитал надпись на
ленте: «С искренним сочувствием от няни Пилбим».
— Да-да, теперь припоминаю. Ну и надпись. Двадцатый век! Бедная
старая нянюшка, ей это, наверное, влетело в кругленькую сумму.
— Марк когда-нибудь говорил о няне Пилбим? — спросила Корделия.
Они быстро переглянулись. Изабель покачала головой. «Только не
со мной», — сказала Софи.
— Он никогда не говорил о ней, — ответил Хьюго. — Но я, по-мо¬
ему, видел ее и до похорон. Она приходила в колледж недель шесть
назад — точнее, на совершеннолетие Марка —г и сказала, что хочет
повидать его. Я в это время как раз зашел в домик привратника, и
Робинс спросил меня, не уехал ли Марк домой. Она прошла к нему в
комнату, где они провели вместе около часа. Я видел, как она уходила,
но он никогда не упоминал о ней при мне — ни тогда, ни позже.
♦И вскоре после этого, — подумала Корделия, — он оставил уни¬
верситет. Есть ли здесь связь? Как ни тонка нить, придется проследить,
куда она ведет*.
И, движимая любопытством, показавшимся ей самой извращенным
и неуместным, спросила:
— А другие цветы были?
На сей раз ей ответила Софи:
— Простой букет несвязанных садовых цветов. Никакой ленты. Ду¬
маю, от мисс Лиминг. На сэра Рональда не похоже — не его стиль.
— Вы дружили с ним, — сказала Корделия. — Пожалуйста, рас¬
скажите мне о нем.
Они посмотрели друг на друга, словно решали, кто должен выска¬
заться первым. Корделия почти физически ощущала их замешательство.
Софи Тиллинг обрывала стебельки травы и катала их между ладонями.
Потом, не поднимая глаз, сказала:
— Марк был очень скрытным человеком. Не уверена, что хоть кто-то
из нас знал его по-настоящему. Он был спокойный, мягкий, замкнутый,
не тщеславный. Способный, но по жизни не умный. Очень добрый:
думал о других, но никогда не докучал людям своими заботами. Был
о себе невысокого мнения, но его это, по-моему, ничуть не огорчало.
Вот, пожалуй, и все, что мы можем о нем рассказать.
Э96
Вдруг заговорила Изабель — так тихо, что Корделия с трудом мог¬
ла расслышать.
— Он был славный, — сказала она.
— Он был славный, а теперь он мертвый, — сердито оборвал ее
Хьюго. — Этим все сказано. Большего о Марке Кэллендэре мы сооб¬
щить вам, увы, не сможем. После того как он похерил университет,
никто из нас его в глаза не видел. Он не советовался с нами, прежде
чем уйти, равно как и не советовался с нами, прежде чем покончить
с собой. Он, как верно заметила моя сестра, был человек скрытный.
Предлагаю вам оставить его секреты при нем.
— Послушайте, — сказала Корделия. — Если вы перестали об¬
щаться с ним, если вам было до такой степени наплевать, зачем же
вы ходили к следователю и на похороны?
— Софи пошла по старой памяти. Дэви пошел из-за Софи. Я пошел
из любопытства — ну и из уважения, конечно. Мое напускное легко¬
мыслие и дерзость не должны привести вас к выводу, что у меня нет
сердца.
— В день смерти у Марка кто-то побывал и пил с ним кофе, —
упорно повторила Корделия. — Я хочу выяснить — кто.
Вправду ли новость удивила их или ей только показалось?
Софи Тиллинг, похоже, уже собиралась задать вопрос, но брат опе¬
редил ее.
— Это не мы. В тот вечер мы ходили в Художественный театр на
Пинтера1. Сидели во втором ряду бельэтажа. Не уверен, что сумею это
доказать. Возможно, администратор уже выбросила список мест на тот,
злополучный вечер. Но билеты заказывал я, и она меня, возможно’
узнает. Или хотите, познакомлю с приятелем — я ему говорил, что
собираюсь затащить на пьесу всю компанию, а с другим мы впослед¬
ствии обсуждали постановку. Можете допрашивать их сколько угодно,
мы с друзьями друг за друга горой, так что вакс меня не подловить.
Проще поверить, что я говорю правду. Да и к чему мне лгать? Вечером
двадцать шестого мая мы вчетвером ходили в Художественный театр.
— Да пошлите вы этого индюка, папашу Кэллендэра, куда подаль¬
ше, — вкрадчиво посоветовал Дэви. — Скажите, чтоб оставил сына в
покое, а сами найдите себе дело о краже — просто и мило.
— Или об убийстве, — подсказал Хьюго Тиллинг. — Подыщите
себе дело об убийстве — вот увидите, как славно выйдет.
И все четверо,, как по команде, начали подниматься, собирать книги,
отряхивать одежду от налипших травинок. Следом за ними Корделия
прошла через двор на территорию колледжа. По-прежнему молча, они
1 Пинтер Гарольд — выдающийся английский драматург.
397
вместе подошли к белому, «рено», стоявшему у ворот. Корделия порав¬
нялась с ними и заговорила, обращаясь прямо к Изабель:
— Вам понравился Пинтер? Как вам последняя сцена — когда ту¬
земцы обстреливают Уайатта Гилламана? Ужасно, правда? Вам не было
страшно?
Этот ход показался ей таким примитивным, что она почти запрези¬
рала себя. В огромных фиалковых глазах она прочла замешательство.
— О нет! — сказала Изабель. — Я совсем не испугалась. Ведь со
мной были Хьюго и ребята.
— Ваша приятельница, по-видимому, не знает разницы между Пин¬
тером и Осборном1, — сказала Корделия Хьюго Тиллингу.
Хьюго усаживался на переднее сиденье машины и обернулся, чтобы
открыть заднюю дверь для Софи и Дэви.
— Моя приятельница, как вам было угодно ее назвать, — сказал
он спокойно, — проживает в Кембридже с целью изучения английского
языка — по счастью, за ней не слишком строго присматривают. Знания
ее пока что беспорядочны, а успехи просто-таки разочаровывают. Ни¬
когда не знаешь, что она поняла, а что нет, моя приятельница.
Мотор ожил и заурчал. Машина тронулась. И тут Софи высунула
голову из окна и порывисто сказала:
— Приходите ко мне сегодня во второй половине дня, поговорим о
Марке. Вряд ли это вам поможет, но все равно, приходите — улица
Норич, пятьдесят семь. Не опаздывайте — мы с Дэви собираемся на
реку. Будет настроение, пойдем с нами.
Машина набирала скорость. Корделия провожала ее взглядом, пока
та не скрылась из виду. Хьюго поднял руку в шутливом прощальном
жесте, но ни один из них не обернулся.
Итак, улица Норич, 57. Корделия несколько раз повторила адрес
про себя, потом все-таки записала в книжку. Снимает комнату? Может
быть, это адрес общежития? Или Тиллинги живут в Кембридже? Что
ж, узнаем, и очень скоро. Когда лучше прийти? Слишком рано —
неприлично, слишком поздно — уедут кататься на лодке. Что бы ни
побудило Софи Тиллинг, хоть с опозданием, пригласить Корделию, ей
теперь никак нельзя терять с ними связь. Они попытаются отговорить
ее от расследования, станут упрашивать, стыдить. Интересно, угрожать
будут? Но зачем? Чтоб кого-то прикрыть. Правдоподобно, но опять-таки
зачем? Ведь он совершил убийство, а не залез через окно в общежитие
в неурочный час. Марк Кэллендэр был им другом, а двоим, возможно,
1 Джон Осборн — знаменитый английский драматург.
398
и более чем другом. Некто, кого он знал и кому доверял, туго затянул
ремень и подвесил его тело на крюк, как тушу животного. Как увязать
эту жуткую картину с сочувственным, немного насмешливым взглядом,
который бросил Дэви Стивенс на Софи, с хладнокровной иронией Хью¬
го, дружелюбными, неравнодушными глазами Софи? Если они покры¬
вают убийцу, они просто чудовища. А Изабель? Скорее всего они
покрывают именно ее. Но Изабель де Ластери не могла убить Марка.
Корделия представила себе эти хрупкие плечи, слабые руки, почти
прозрачные на солнце, изящные розовые ногти, длинные, как когти
птицы. Если Изабель — преступница, она действовала не одна.
...На черной парадной двери дома Софи под полукруглым оконцем
был выведен номер пятьдесят семь. Корделия с облегчением отметила,
что здесь есть куда поставить «мини». У кромки тротуара сплошной
линией выстроились машины и видавшие виды велосипеды. «Рено» сре¬
ди них не было.
Дверь была распахнута настежь. Корделия переступила порог и
очутилась в узкой белой прихожей. Самая дальняя дверь была открыта,
и она могла видеть кусок залитой солнечным светом комнаты с ярко-
желтыми стенами. Выглянула Софи.
— А, это вы. Заходите. Дэви пошел в библиотеку и в магазин —
купить еды для пикника. Дать вам чаю или подождем? Я как раз
заканчиваю гладить.
— Спасибо, я лучше подожду, — сказала Корделия и огляделась
вокруг.
Приветливая и нарядная комната была обставлена разномастной ста¬
рой и новой мебелью — сборная солянка, где дешевое соседствует с до¬
рогим, радующая глаз, непритязательная и уютная. У стены —
массивный дубовый стол, окруженный четырьмя довольно безобразными
стульями, виндзорский стул с мягкой спинкой и тугим желтым сиденьем,
у окна — изящный викторианский диван, покрытый коричневым барха¬
том, а на каминной полке над закрытым кованой решеткой очагом —
три прекрасные стаффордширские статуэтки. Одну из стен почти пол¬
ностью закрывала тесная пробковая плита, к которой были приколоты
плакаты, открытки, памятные записки и вырезки из журналов.
В окне, за незадернутыми желтыми гардинами, был виден огорожен¬
ный стеной сад. У влажной зеленой от вьюна решетки рос огромный,
весь в цветах, куст розового алтея; в низких арабских вазах цвели розы,
а стена по периметру была заставлена горшочками ярко-красной герани.
— Мне здесь нравится, — сказала Корделия. — Это ваш дом?
— Да, мой собственный. Два года назад умерла наша бабушка и
оставила нам с Хьюго небольшое наследство. Я сделала вступительный
взнос за дом и от муниципалитета получила субсидию в счет измене¬
399
ния характера собственности. Хьюго свою долю пропил. Он обеспечил
себе воспоминания в старости, я обеспечила себе счастливую молодость.
Видите, какие мы разные!
Она сложила гладильное одеяло на краю стола и убрала его в один
из шкафов. Поток« села напротив Корделии и вдруг спросила:
— Понравился вам мой брат?
— Не очень. По-моему, он вел себя по-хамски.
— Он ненарочно.
— Тем хуже. Если человек хамит ненарочно, значит, он просто
черствый.
— Это Изабель на него так действует. При ней с ним всегда тяжело
общаться.
— Она была влюблена в Марка Кэллендэра?
— Спросите у нее самой, но я не думаю. Они были едва знакомы.
Марк был моим, а не ее любовником. Я решила, что лучше вам услы¬
шать об этом от меня — ведь вы собираетесь разузнавать подробности
его жизни, так что рано или поздно вам кто-нибудь скажет. Конечно,
он здесь не жил. У него была квартира в общежитии. Но мы были
близки почти весь прошлый год. Наш роман закончился только после
Рождества, когда я встретила Дэви.
— Вы любили друг друга?
— Не уверена. Секс своего рода познание, вы согласны? Если вы
хотите знать, удавалось ли нам через индивидуальность другого по¬
стичь собственное «я», тогда, полагаю, мы любили друг друга. Нам, по
крайней мере, казалось, что любим. Марку было необходимо убедить
себя, что он влюблен. Я же, пожалуй, не вполне понимаю, что значит
это слово.
— Я тоже. Но вам было хорошо вместе? В постели?
— Да. И не только в постели.
— Почему же вы расстались? Поссорились?
— Да что вы, мы слишком хорошо воспитаны, чтоб поссориться. С
Марком было вообще невозможно поссориться. И как же я его за это
ненавидела! Видели бы вы, как спокойно он воспринял мое решение
расстаться навсегда — словно я просто отказываюсь пойти с ним
сегодня в Художественный театр. Он не пытался меня удержать. И
напрасно вы думаете, что его смерть как-то связана с нашим разры¬
вом. Я ни для кого так много не значу, а для Марка и подавно не
значила. Наверно, я была привязана к нему гораздо сильнее, чем он
ко мне.
— Так почему же вы порвали с ним?
— Марк все время испытывал мою совесть — может, это было и не
так, ведь сам он никогда не считал себя образцом нравственности, —
400
но я чувствовала, что меня разглядывают в микроскоп. Я не умела
оправдывать его надежд, да мне и не хотелось. Вот, например, Гэри
Уэббер, я лучше расскажу вам о нем. Маленький шизофреник, причем
агрессивный, неуправляемый. Марк познакомился с ним около года на¬
зад — Гэри гулял по Джисус Грин с родителями и двумя братьями;
дети качались на качелях. Марк заговорил с Гэри, и мальчик ему
ответил. Дети любили Марка. Он начал раз в неделю навещать Гэри,
сидел с ним по вечерам, чтоб Уэбберы могли сходить в кино. Провел
у Уэбберов двое последних каникул — они оставили на него Гэри и
всей семьей уехали отдыхать. Отдавать его в лечебницу они не хотели.
Раз попробовали, но он там не прижился. А с Марком оставляли охотно.
Я иногда приходила и наблюдала их вдвоем. Марк сажал Гэри на
колени и качал, качал его часами напролет. Только так его можно
было успокоить. Наши мнения о Гэри разошлись. Я считала, что лучше
б ему умереть, чем мучить себя и родных. Но Марк со мной не согла¬
сился. Помнится, я тогда сказала:
«Значит, по-твоему, пусть дети страдают — лишь бы ты мог
облегчать им страдания и балдеть от собственной душевной щед¬
рости...»
«Ни ты, ни я не хотим убивать Гэри, — ответил мне Марк. — Он
есть. Есть его семья. Им нужна наша помощь, и мы должны помогать.
Что ты при это\{ чувствуешь, не так уж важно».
«Но ведь к любому действию побуждает чувство».
С минуту они молчали. Потом, страшась нарушить хрупкую атмос¬
феру доверия и нарождающейся дружбы, Корделия все же заставила
себя спросить:
— Почему он покончил с собой — если он покончил с собой?
— Он оставил записку, — сухо, резко отозвалась Софи.
— Оставил. Но ничего не объяснил. Это чудесная проза — по край¬
ней мере, мне Блэйк очень нравится, — но как оправдание самоубий¬
ства отрывок, мягко говоря, неубедителен.
— Он убедил судей.
— Он не убеждает меня.
— Человек совершает такое, поддавшись порыву, не рассуждая.
— Марк был порывистый, безрассудный?
— Я не знала Марка.
— Но он был твоим любовником. Вы спали вместе!
Софи исподлобья посмотрела на Корделию. Голос ее звенел от зло¬
сти и боли:
— Я не знала его! Думала, что знаю, но не знала о нем самого
важного!
Помолчали. Потом Корделия спросила:
401
— Ты ведь как-то обедала на вилле Гарфорт? Расскажи мне об
этом, пожалуйста.
— Было очень вкусно, и вино отличное, но ты ведь хочешь узнать
не об этом. А больше об обеде вспомнить нечего. Сэр Рональд был со
мной довольно мил — после того, как заметил мое присутствие. Мисс
Лизинг, когда ей удавалось отвлечься от сидевшего во главе стола гения,
поглядывала на меня, гак будущая свекровь. Марк больше молчал. Мне
показалось, что он пркг^л меня в дом специально, чтобы что-то доказать
мне, а может — и себе. И больше никогда не вспоминал о том вечере
и меня о нем не расспушивал. А через месяц пригласил с Хьюго. Тогда
я и встретила Дэви. затащил на обед один из биологов. Сэр Рональд
хотел заполучить его во что бы то ни стало: Дэви, когда переходил на
последний курс, работал у него на каникулах. Хочешь знать, что дела¬
ется на вилле Гарфорт, спроси у него.
Не прошло и пят/ минут, как приехали Хьюго, Изабель и Дэви.
Корделия в это время была наверху, в ванной, и оттуда услышала,
как к дому подъехала машина и прихожая наполнилась шумом голосов.
Со второго этажа был слышен стук шагов». Она повернула горячий
кран. Газовая колонка на кухне тут же взревела, словно крохотный дом
был Начинен динамитом. Не закрывая кран, Корделия вышла из ванной
и осторожно прикрыла за собой дверь. Тихонько подошла к верхней
ступеньке лестницы. Свинство понапрасну лить горячую воду Софи, но
еще горше было сознание предательства, жалкого двурушничества. Бес¬
шумно преодолев три ступеньки, она остановилась и прислушалась. И
услышала высокий бесстрастный голос Изабель:
— Но если этот сэр Рональд платит ей, чтобы она наводила справки
о Марке, почему я не могу заплатить, чтоб она прекратила?
Потом веселый, с издевкой голос Хьюго:
— Изабель, милочка, когда же ты у нас поймешь, что купить можно
отнюдь не каждого?
— Во всяком случае, не ее. Мне она нравится. — Это сказала Софи.
— Да она нам всем нравится, — ответил ее брат. — Только вот
как от нее избавиться?
Несколько минут до нее лишь смутно доносился шум голосов, слов
было не разобрать, пока в разговор вновь не вступила Изабель.
— По-моему, женщине такая работа не к лицу.
По полу заскрипел отодвигаемый стул, зашаркали ноги. Корделия
метнулась обратно в ванную и выключила кран. Как-то раз Берни
советовался с ней, стоит ли им браться за дело о разводе. Помнится,
он сказал тогда, что, занимаясь частным сыском, оставаться джентль¬
меном невозможно. «И вправду невозможно», — виновато подумала Кор¬
делия, в щелку подглядывая, что происходит внизу. Хьюго и Изабель
402
собрались уходить. Услышав звук отъезжающей машины, Корделия спу¬
стилась в гостиную.
Софи и Дэви вдвоем разбирали большую дорожную сумку с про¬
дуктами.
— Изабель устраивает сегодня вечеринку, — с улыбкой сказала
Софи. — Она живет совсем рядом, на улице Пэнтон. Приходи, будет
Эдвард Хорсфол, научный руководитель Марка. Изабель ждет к восьми.
Заходи за нами, пойдем вместе. Сейчас мы едем на реку — часок-дру¬
гой покататься на лодке. Хочешь — присоединяйся, лучшего случая
увидеть Кембридж тебе не представится.
Впоследствии пикник вспомнился Корделии калейдоскопом быстро
мелькающих, но необычайно ясных картинок, мгновений, когда слились
воедино зрение и слух, а время на миг замедляло свой бег, чтобы образ
мог отпечататься в ее памяти. Мерцающий на глади реки солнечный
свет, позолотивший волосы на груди и под мышками Дэви, его крепкие
бицепсы, от веснушек рябые, как перепелиное яйцо; вот Софи утирает
пот со лба, весло поднимает с таинственной глубины змеящиеся черно¬
зеленые водоросли, белым хвостом вверх в зеленую волну ныряет селе¬
зень в ярком оперенье. Когда проплывали под мостом Серебряной улицы,
увидели приятеля Софи, который, запрокинув лицо над водой, поплыл
вровень с яликом, скользкий, как выдра; щеки его клейко облепили пряди
черных волос. Он уцепился руками за ялик и, отдыхая, открыл рот, куда,
по его требованию, Софи нехотя стала запихивать большие куски бутер¬
бродов. Под мосток« бурлила белая вода, байдарки и ялики шли корма к
корме. Воздух звенел от смеха; зелень берегов исчезла под полуобнажен¬
ными телами: лежа на спине, студенты подставляли лица солнцу. Дэви
работал веслом, пока не вывел ялик в верхнее русло реки, где Софи и
Корделия сели на подушки, вытянув ноги, — одна ближе к носу, дру¬
гая — к корме. Вести доверительную беседу на таком расстоянии не
представлялось возможным. Наверное, так и задумано. Время от времени
Софи выдавала .ей порцию информации, словно чтоб подчеркнуть, что
прогулка носит чисто познавательный характер.
— А вот там, видишь, как свадебный пирог, — это колледж Святого
Джона. Мы сейчас проплываем под мостом Святой Клары, по-моему, он
один из самых изящных. Томас Грамбальд построил его в тысяча шесть¬
сот тридцать девятом году. Говорят, за проект ему заплатили всего три
шиллинга. Ну, а это здание ты, конечно, узнаешь, но все равно, гляди,
как красиво отсюда смотрится Королевский Колледж.
Страшно подумать, что она может перебить щебечущего гида и прямо
в лоб спросить: «Правда, что вы с братом убили твоего любовника?»
Здесь, на баюкающей, в солнечных бликах волне, вопрос прозвучит
диким и неприличным. Еще немного, и ее бдительность усыпят настоль¬
403
ко, что она спокойно признает свое поражение; согласится, что все ее
подозрения — не более чем легкое расстройство психики, вызванное
погоней за сенсацией, жаждой славы, потребностью доказать сэру Ро¬
нальду, что он платит ей не зря. Она поверила, что Марк Кэллендэр
убит, всего лишь потому, что хотела в это поверить. Она отождествляла
себя с ним, с его нелюдимостью, самодостаточностью, отчуждением от
отца, с его одиноким детством. И даже — что всего опаснее — стала
думать, что свыше призвана отомстить за него.
Когда осталась позади гостиница Гарден-Хаус и Дэви, передав Софи
весло и цепляясь за борт мягко покачивающегося ялика, пробрался к
скамейке и сел, вытянув ноги, рядом с Корделией, она уже знала, что
не в силах выговорить имя Марка.
— Сэр Рональд — серьезный ученый? — спросила она даже не из
любопытства, а просто чтоб поддержать разговор.
Свесив руку за борт, Дэви принялся лениво зачерпывать блестящую
воду.
— Как говорят мои дорогие коллеги, он занимается весьма уважае¬
мой, более того — престижной наукой. В настоящее время в лаборатории
Кэллендэра разрабатывают способы более широкого применения биоло¬
гических мониторов, которые определяют состав выбросов в моря и устья
рек. Лаборатория постоянно проводит опыты с животными и растения¬
ми — индикаторами. А в прошлом году они изучали пластмассу, сроки
ее распада... Сам-то Рональд Кэллендэр уже поостыл, впрочем, ученых
за пятьдесят научные озарения посещают нечасто. Но по части умения
находить таланты ему нет равных, и он, конечно, знает, как руководить
коллективом, — братья, плечом к плечу, все за одного. Может, кому и
нравится. Мне — нет. Они даже труды свои подписывают: «Лаборатория
Кэллендэра». Нет уж, увольте. Когда я печатаюсь, я стремлюсь приум¬
ножить славу Дэвида Форбса Стивенса, и ничью более. Ну и конечно,
потешить тщеславие Софи. Тиллинги любят успех.
— И поэтому вы отказались у него работать?
— Не только. Он слишком щедро платит и слишком много требует.
Меня не купишь и я не стану каждый вечер напяливать смокинг, как
какая-нибудь цирковая мартышка. Я микробиолог. И уверен, что вилла
Гарфорт не стоит обедни.
— А что такое Ланн?
— Да черт его знает! Сэр Рональд нашел его в приюте, когда ему
было пятнадцать, и сделал из него превосходного лаборанта. Лучше не
бывает. Нет прибора, в котором Ланн не сумел бы разобраться, за
которым не научился бы ухаживать. Он и сам изобрел пару-тройку, и
сэр Рональд запатентовал их. Если есть в лаборатории незаменимый
работник, так это Ланн. И конечно, сэр Рональд всегда дорожил им
404
куда больше, чем сыном. Л для Ланна, как вы, возможно, догадались,
сэр Рональд — царь и Бог. Так что довольны оба. Просто диву даешься,
как сэру Рональду удалось направить на служение науке всю его
дурную энергию, — а ведь в детстве, бывало, и уличные драки затевал,
и старушках« карманы выворачивал. Надо отдать Кэллендэру должное:
он, безусловно, знает толк в рабах.
— А мисс Лиминг, она тоже рабыня?
— Не мне судить, что такое Элайза Лиминг. Она ведет все дела и,
как Ланн, возможно, незаменима. Похоже, Ланн влюблен в нее, а она
его ненавидит, а может, они ненавидят друг друга — я в этих психо¬
логических тонкостях не силен.
— Но откуда у сэра Рональда на все это деньги?
— Вопрос на засыпку, верно? Ходят слухи, что жена оставила
ему солидный капитал, который они с Элизабет Лиминг сумели
очень удачно поместить — у них не было другого выхода. Какие-то
деньги он получает за работу по договорам. Но все равно, дороговатое
хобби. Когда я там работал, поговаривали, что лабораторией Кэллен-
дэра заинтересовался Фонд Уолвингтона. Если предложат крупную
сумму — а предлагать мелочь, полагаю, ниже их достоинства, —
сэру Рональду это будет очень кстати. Смерть Марка для него —
удар ниже пояса. Через четыре года Марк должен был вступить в
права наследства, и он говорил Софи, что большую часть собирается
отдать отцу.
— Но почему?
— Бог его знает. Может, долг совести. Как бы там ни было, он
считал, что Софи должна об этом знать.
Дол? совести — за что? За то, что мало любил отца? Не разде¬
лял его увлечения? Не оправдал надежд? Что же станется с деньга¬
ми Марка теперь? Кому была на руку его смерть? Надо бы
посмотреть завещание его деда. Но для этого придется поехать в
Лондон. Стоит ли?
Она подставила солнцу лицо и опустила пальцы в реку. В глаза
больно брызнули капли с весла. Она открыла их и увидела, что ялик
скользит к берегу, заходит в тень нависших над водой деревьев. Тол¬
стая, в обхват, расщепленная на конце надломившаяся ветка, которая
держалась на одной коре, легко повернулась, когда они под ней про¬
плывали. Слышался голос Дэви; должно быть, он говорит уже давно.
Как странно, что она не помнит — о чем!
— Чтобы расстаться с жизнью, всегда довольно причин. Вот причи¬
ны продолжать жить действительно есть не у всякого. Это самоубий¬
ство, Корделия. Я бы на вашем месте поставил здесь точку и
успокоился.
405
Наверное, она ненадолго задремала — Дэви, похоже, отвечал на ее
же вопрос. Интересно, когда она успела задать его? Но тут в памяти
все громче и настойчивее зазвучали иные голоса:
«Мой сын мертв. Мой сын. Если в том моя вина, я хочу об этом
знать. Если виноват кто-то другой, я хочу знать — кто».
«Как вы повеситесь на этом ремне, мисс Грэй?»
Гладкая кожа, живой змеей скользнувшая меж ее пальцев...
Она выпрямилась, обхватила руками колени — так резко, что ялик
закачался и Софи, чтоб сохранить равновесие, пришлось уцепиться за
ветку. На ее смуглом лице, укороченном, безмерно удаленном, играла
тень листьев. Их взгляды встретились. И в этот миг Корделия поняла,
как близка она к тому, чтоб отказаться от расследования. Красота
летнего дня, солнце, безделье, обещание товарищества, даже дружбы,
соблазнили ее настолько, что она забыла, зачем она здесь. И, спустив¬
шись с небес на землю, пришла в ужас. Дэви говорил, что сэр Рональд
умеет выбирать. Что ж, он выбрал ее. Это ее первое дело, она раскроет
его, и ничто и никто ее не остановит.
— Спасибо, что взяли меня с собой, но я не хочу пропускать се¬
годняшнюю вечеринку, — сухо сказала она. — Надо поговорить с на¬
учным руководителем Марка, а может, там будут и другие его
знакомые. По-моему, нам пора возвращаться.
Софи посмотрела на Дэви. Он едва заметно пожал плечами. Софи
резко оттолкнулась шестом от берега. Ялик начал медленно разворачи¬
ваться в обратную сторону.
Изабель приглашала к восьми, но Софи, Дэви и Корделия приехали
почти в девять. От улицы Норич дошли за пять минут. Корделия так
никогда и не узнала точного адреса. Какой красивый дом! Сколько же
отец Изабель платит владельцу? Длинная белая двухэтажная вилла с
высокими арочными окнами, зелеными ставнями и полуцоколем стояла
в стороне от проезжей части. К входной, двери вели ступеньки; такая
же лестница спускалась в обширный сад прямо из гостиной.
Там было уже довольно людно. Хорошо, что она купила тунику.
Многие, хоть и- не все, к вечеру переоделись понаряднее. Каждый ста¬
рался выглядеть оригинальна Лучше было надеть экстравагантный, да¬
же кричащий наряд, лишь бы не быть серой мышью.
Мебели было немного, и на каждом предмете лежал отпечаток без¬
думной, порхающей, бросающей вызов небесам женственности Изабель.
Слишком массивная для комнаты шикарная хрустальная люстра сви¬
сала с потолка снопом солнечных искр; бесчисленные шелковые по¬
душки сообщали строгой, изысканных пропорций комнате сходство с
406
вульгарно-пышным будуаром кокотки. Картины тоже принадлежали
Изабель — ни один домовладелец не оставит на стенах сданного внаем
дома картины такого уровня. На одной, над камином, была изображена
девочка, прижимавшая к груди щенка. От восторга у Корделии захва¬
тило дух. Она узнала этот неподражаемый голубой тон платья, чудес¬
ный оттенок щек и полных юных рук — светящаяся кожа,
восхитительная осязаемая плоть.
И, невольно привлекая к себе внимание, вскрикнула:
— Да ведь это Ренуар!
Хьюго взял ее под руку.
— Да, — рассмеялся он. — Ну и что? Чему вы так удивляетесь?
Это всего лишь малый Ренуар! Изабель попросила папу купить ей
картину в гостиную. Не станет же он покупать Иллэйвайна или всем
надоевшую репродукцию ван-гоговского стула.
— А Изабель чувствует разницу?
— Еще бы! Изабель отличает дорогую вещь от дешевой с первого
взгляда, — с горечью бросил Хьюго.
Оба разом обернулись и посмотрели туда, где, улыбаясь им, стояла
Изабель. Высокая греческая прическа открывала ее лицо» Платье по щи¬
колотку из матового шелка цвета сливок с низким квадратным вырезом
и короткими, в сложных защипах рукавами, явно парижское, от лучшего
модельера, на студенческой вечеринке должно было бы выглядеть неу¬
местно. Но случилось иначе. Платья других женщин просто погасли, а
ее собственное, так порадовавшее Корделию при покупке тонкой, пере¬
ливчатой игрой цвета, превратилось в безвкусную, линялую тряпку.
Корделии непременно нужно было улучить момент и поговорить с
Изабель наедине, однако это оказалось не так-то просто. Хьюго упорно
не отходил от нее ни на шаг и, прокладывая ей путь меж гостей,
по-хозяйски обнимал за талию. Он пил рюмку за рюмкой, и стакан
Изабель был все время полон. Быть может, позже ей и удастся их
разъединить. А пока неплохо бы осмотреть дом и, что всего важнее,
выяснить, где туалет, прежде чем ей туда захочется. На таких вече¬
ринках гостей в этом смысле предоставляют самим себе.
Поднявшись на второй этаж, Корделия прошла по коридору и легко
толкнула дверь дальней комнаты. Дверь открылась. В нос сразу ударил
запах виски, такой густой, что Корделия скользнула в комнату и при¬
крыла за собой дверь, испугавшись, что он может разнестись по всему
дому. В комнате царил неописуемый беспорядок. На кровати, полуприк¬
рытая стеганых« одеялом, лежала женщина, ярко-рыжие волосы разме¬
тались по подушке. Корделия подошла ближе. Из полуоткрытого рта
вырывалось несвежее, тяжелое от виски дыхание. Напряженная че¬
люсть и поджатая нижняя губа придавали лицу суровое выражение.
407
словно она сильно осуждала собственное состояние. Тонкие губы были
густо намазаны. На стеганом одеяле лежали неподвижные руки с ко¬
ричневыми от никотина пальцами. Окно загораживал массивный туа¬
летный стол. Стараясь не смотреть на носовые платки, открытые
бутылочки крема для лица, просыпанную пудру и недопитые чашки
кофе (какой бардак!), Корделия протиснулась к окну и, распахнув его
настежь, стала жадными глотками вбирать свежий, живительный воз¬
дух. В саду меж деревьев молча двигались смутные силуэты, словно
призраки давно покойных бражников. Оставив окно открытым, она вер¬
нулась к кровати. Помочь тут ничем не поможешь, но она спрятала
холодные руки под стеганое одеяло и, сняв с дверного крючка более
теплую ночную рубашку, укутала ею тело женщины. Хоть не продует.
Потом выскользнула обратно в коридор — и как раз вовремя: из сосед¬
ней комнаты появилась Изабель. Корделия схватила девушку за руку
и затащила в спальню. Изабель коротко вскрикнула, но Корделия креп¬
ко притиснула ее к двери.
— Расскажите мне о Марке Кэллендэре, — зашептала она.
Фиалковый взгляд заметался между окном и дверью: худа бежать?
— Когда он это сделал, меня там не было.
— Когда кто сделал что?
Словно ища защиты у неподвижной, постанывающей во сне жен¬
щины, Изабель отступила к кровати. Вдруг женщина повернулась на
бок и захрипела, как издыхающая скотина. Девушки испуганно посмот¬
рели на нее.
— Когда кто сделал что? — громко повторила вопрос Корделия.
— Когда Марк убил себя, меня там не было.
С кровати послышался легкий вздох. Корделия вновь перешла на
шепот.
— Вы ведь приезжали к нему за несколько дней до смерти. Зашли
в дом и попросили позвать его. Вас видела мисс Марклэнд.
Девушка вдруг словно почувствовала облегчение оттого, что ей за¬
дали такой безобидный, вопрос, — или Корделии показалось?
— Я просто приехала повидать Марка. В ректорате мне дали его
адрес. Я поехала навестить его.
— Зачем ?
Нелицеприятный вопрос не смутил Изабель.
— Я хотела быть с ним. Он был моим другом, — просто ответи¬
ла она.
— И любовником?
Грубо, но все же лучше дурацких эвфемизмов, которые Изабель
могла и не понять. Впрочем, прочитать в этих прекрасных испуганных
глазах, насколько Изабель понимает твои слова, невозможно.
408
— Нет. Марк никогда не был моим любовником. Он работал в саду,
и мне пришлось подождать его у домика. Он посадил меня на солнце
и дал книжку.
— Какую книжку?
— Не помню, она была очень скучная. Я тоже скучала, пока Марк
не пришел. Потом мы пили чай из смешных кружек с голубым ободком,
а после чая пошли гулять. Потом ужинали. Марк сделал салат.
— А потом?
— Я уехала домой.
Теперь она совершенно успокоилась. Время поджимало: с лестницы
доносились звонкие голоса, был слышен скрип шагов, то поднимавших¬
ся наверх, то спускавшихся вниз.
— А до чаепития, — настаивала Корделия, — вы ведь виделись с
ним до чаепития. Когда?
— За несколько дней до того, как Марк ушел из университета. Мы
поехали на моей машине на пикник, к морю. Но прежде остановились
в каком-то городе — кажется, Сент-Эдмундс он называется, — и Марк
ходил к врачу.
— Зачем? Он был болен?
— Нет-нет, он не был болен, да он и времени там провел меньше,
чем нужно для осмотра. Всего несколько минут. Это был очень бедный
дом. Я ждала его в машине, но не прямо у дома, подальше, понимаете?
— Он рассказал, зачех< ходил туда?
— Нет, но, по-моему, у него там ничего не вышло. Он вышел
оттуда грустны й-грустный, но потом мы поехали на море, и он спять
повеселел.
Теперь повеселела и она. На лице вновь заиграла прелестная, ни¬
чего не выражающая улыбка. Только флигель внушает ей ужас. Она
согласна говорить о живом Марке сколько угодно, но гонит от себя
мысль о его смерти. И не потому, что горюет. Он был ее другом, он
был славный, он нравился ей. Но ей хорошо и без него.
В дверь постучали, Корделия посторонилась, вошел Хьюго. Припод¬
няв одну бровь, глянул на Изабель и, не обращая внимания на Корде¬
лию, сказал:
— У тебя гости, цыпленок. Ты скоро?
— Корделия хотела поговорить со мной о Марке.
— Я так и понял. Ты, надеюсь, сообщила ей, что вы с ним ездили
к морю и провели вместе весь день, а потом ты как-то днем заезжала
к нему на виллу и пробыла там до вечера и что с тех пор вы не
виделись?
— Именно это она мне и сообщила, — отозвалась Корделия. — Сло¬
во в слово. Думаю, теперь ее можно спокойно оставить без присмотра.
409
— Не будьте язвой, Корделия, — легко парировал удар Хьюго. —
Вам это не идет. Язвительность к лицу другим женщинам, но только
не с вашим типом красоты.
Они вместе спускались по лестнице навстречу шумной разноголо¬
сице зала. Комплимент раздосадовал Корделию.
— Эта особа на кровати, судя по всему, компаньонка Изабель. И
часто она напивается?
— Мадемуазель де Кон же? Ну, так она напивается не часто, но,
признаюсь, совершенно трезвой почти не бывает.
— И вы с этим миритесь?
— А что я, по-вашему, должен делать? Выдать ее инквизиции двад¬
цатого века — психиатру вроде моего отца? За что? Она не сделала
нам ничего плохого. Кроме того, в тех редких случаях, когда она трезва,
она так добросовестно исполняет свои обязанности, что хоть из дома
беги. Выходит, в моих интересах потакать ее слабости.
— Вам, конечно, выгодно ее спаивать, но, по-моему, вы поступаете
легкомысленно и негуманно.
Он замедлил шаг и, повернувшись к Корделии, весело посмотрел
ей в глаза.
— О, Корделия, вы рассуждаете как дитя прогрессивных родителей,
взращенное няней-сектанткой. Даю голову на отсечение, вы учились в
монастыре. Право, вы мне нравитесь!
Корделия, ускользнув от них, смешалась с толпой, а он все улы¬
бался. Что ж, он вычислил ее почти на все сто.
Она налила себе вина и медленно заскользила по комнате, бесстыд¬
но вслушиваясь в обрывки разговоров в надежде услышать имя Марка.
Ей повезло лишь единожды. За ней стояли две девушки и бесцветный,
довольно пресного вида блондин.
— Софи Тиллинг поразительно быстро оправилась после самоубий¬
ства Марка Кэллендэра. Знаете, они с Дэви ходили на кремацию. Как
это похоже на Софи — привести своего теперешнего любовника посмот¬
реть, как сжигают бывшего. Должно быть, возбуждает, — сказала первая.
— А братишка получил в наследство девицу Марка, — засмеялась
ее подруга.’ — Красивых, богатых умниц не бывает — вот он и рад
красивой богатой дурочке, бедняжка Хьюго.' Он страдает от комплекса
неполноценности. Не слишком красив, не слишком умен — то, что
Софи окончила первой в выпуске, наверное, было для него ударом, —
не слишком богат. Только и остается, что самоутверждаться в сексе.
— И даже в этом, не слишком.
— Милочка, тебе лучше знать».
Они рассмеялись и отошли. Корделия чувствовала, что у нее горят
щеки. Рука дрожала, чуть не расплескивая вино. Она и не ожидала,
410
что так обидится за Софи, настолько та успела расположить ее к себе.
Но это, разумеется, было частью плана, стратегия Тиллингов.
Она ощутила близкое тепло чьего-то тела. Обернулась и увидела
Дэви. Он тащил три бутылки вина. Дэви, без сомнения, слышал, по
меньшей мере, часть разговора, к чему, собственно, и стремились деви¬
цы, но улыбался по-прежнему добродушно.
— Забавно, как люто начинают ненавидеть Хьюго брошенные им
женщины. А у Софи все наоборот. Ее отставные любовники вечно
ошиваются на улице Норич. Как ни приду, кто-нибудь сидит в гости¬
ной, пьет мое пиво и плачется Софи в жилетку, жалуется на нынеш¬
нюю подружку.
— И вы не против?
— Нет, лишь бы их не пускали дальше гостиной. Вам весело?
— Не очень.
— Пошли познакомлю со своим другом. Он меня о вас спрашивал.
— Спасибо, Дэви, не стоит. Я жду мистера Хорсфола.
Он улыбнулся, хотел что-то сказать, но передумал и ушел, прижи¬
мая к груди бутылки и весело крича «поберегись!» расступающейся
перед ним толпе.
Туника имела успех. Несколько мужчин обнаружили желание —
а некоторые и очень сильное желание — оторваться от своих собесед¬
ников ради удовольствия пообщаться с ней.
С одним — фатоватым историком, ироничным и забавным, — ей
особенно хотелось провести время — вечер обещал быть нескучным. Ей
всегда хотелось, чтоб на вечере за ней — и только за ней — ухаживал
один приятный ей молодой человек; внимание нескольких ей было не
нужно. Замкнутая от природы, она последние шесть лет совсем не
общалась с ровесниками и теперь чувствовала, что ее пугают и шум,
и подспудная жестокость этих не вполне понятных ей светских ужи¬
мок, от которых попахивает свальным грехом. Кроме того, она здесь не
для того, чтобы развлекаться в ущерб интересам сэра Рональда. Ни
один из тех, кто хотел бы провести с ней время, не знал Марка Кэл-
лендэра; жив ли он, умер ли — им всегда было на него глубоко
наплевать. Ни в коем случае нельзя убивать вечер с людьми, которым
нечего сообщить. И когда к ней уж очень приставали или ее начинала
всерьез увлекать беседа, она, пробормотав извинения, спасалась в ван¬
ной или в саду, где на траве, под деревьями маленькими группами
сидели гости и курили марихуану, — Корделия сразу узнала этот
терпкий запах. Эти разговаривать не желали, и здесь, по крайней мере,
она могла побродить в одиночестве, набираясь мужества перед очеред¬
ной атакой, перед очередным продуманно небрежным вопросом — чтоб
в очередной раз услышать: «Марк Кэллендэр? К сожалению, не знал.
411
Не тот ли это Марк Кэллендэр, который захотел вкусить прелестей
деревенской жизни, а кончил тем, что сунул шею в петлю?»
Один раз она решила укрыться в комнате мадемуазель де Конже,
при этом обнаружив, что ее неподвижное тело бесцеремонно спихнули
на ковер, а кровать заняли для вполне определенных целей.
Когда же приедет Эдвард Хорсфол? Может, он вообще не приедет?
Или он уже здесь, просто Хьюго забыл ее представить? В разгорячен¬
ной, размахивающей руками толпе, заполнившей гостиную и уже вы¬
плеснувшейся в холл и на пол-лестницы, не было видно ни Софи, ни
Хьюго. Она уже начинала нервничать, думая, что вечер пропал, как
вдруг Хьюго тронул ее за локоть.
— Пошли, познакомлю с Эдвардом Хорсфолом. Эдвард, это Корделия
Грэй. Она хочет поговорить с вами о Марке Кэллендэре.
Вид Эдварда Хорсфола поразил Корделию (за сегодняшний вечер
она только и делала, что поражалась). Она ожидала увидеть пожилого
педагога, немного рассеянного от учености, строгого, но доброго настав¬
ника молодежи, Хорсфолу же едва перевалило за тридцать. Он был
очень высокий, один глаз прикрывала длинная косая челка; тощее тело
изгибалось, как дынная корка; сравнение с дыней приходило на ум
из-за желтой сорочки с плоеной грудью, поверх которой хомутом бол¬
тался галстук.
Если у Корделии и была смутная надежда, в которой она стыдилась
признаться себе самой — что он сразу выделит ее и будет только рад
побыть с ней подольше, — она быстро рассыпалась в прах. Он даже
не мог смотреть ей в глаза: взгляд неудержимо тянуло назад, к двери.
Он явно кого-то ждал и, пока не пришел желанный гость, старался
держаться особняком. Теперь, рядом с ней, он так задергался, что Кор¬
делия поневоле заразилась его тревогой.
— Успокойтесь, — сказала она. — Вам не придется провести со
мной весь вечер, мне просто нужны от вас кое-какие сведения.
Когда она заговорила, до него наконец дошло, что он не один, и он
понял, что ведет себя невежливо.
— Ну что вы, почту за честь, — постарался он исправить положе¬
ние. — Так что же вы хотите узнать?
— О Марке мне интересно знать все. Вы ведь читали у него исто¬
рию? Он хорошо успевал по вашему предмету?
Вопрос был не слишком существенный, но для начала — то,
что нужно: именно на такой вопрос преподавателю легче всего
ответить.
— Заниматься с ним было приятнее, чем с большинством студентов,
которые имеют несчастье слушать мои лекции. Не знаю, почему он
выбрал историю. С тем же успехом он мог бы изучать любую из
412
естественных наук. Явления природы вызывали у него живейший ин¬
терес. Но он предпочел историю.
— А вы не думаете, что он выбрал историю назло отцу?
— Назло сэру Рональду?
Он повернулся и протянул руку за бутылкой.
— Что будем пить? Что меня восхищает на вечеринках Изабель де
Ластери, так это полнейшее отсутствие пива — так-то выпивка здесь
всегда превосходная, наверное, потому, что вина заказывает Хьюго.
— Значит, Хьюго пива не пьет?
— Говорит, не пьет. Так на чем мы остановились? Ах да, на сынов¬
нем непослушании Марка Кэллендэра. Он говорил, что выбрал историю
потому, что, не зная прошлого, невозможно понять настоящее. Старо,
как мир, — такими вот штампованными фразами обычно отвечают на
вопросы корреспондентов, меня они всегда раздражали, но Марк, воз¬
можно, искренне верил в то, что говорил. На самом-то деле все наобо¬
рот: мы воспринимаем прошлое через призму настоящего.
— Он хорошо учился? — спросила Корделия. — Я хочу сказать,
мог бы он стать первым в выпуске?
Она наивно считала первое место мерилом наивысшего успеха, не¬
оспоримым свидетельством высокого интеллекта, в котором уже никто
и никогда не усомнится. И желала услышать, что Марк, разумеется,
получил бы первое место.
— Вы задали мне два совершенно разных вопроса. По-моему, вы
путаете достоинства с достижениями. Предсказать, какое он занял бы
место, невозможно. Первое — вряд ли. Марк мог провести исключитель¬
но качественное и оригинальное исследование, но материал собирал
только по своей узкой теме. А кстати, сами-то вы откуда? — спросил
он и, встретив непонимающий взгляд Корделии, добавил: — Из какого
вы колледжа?
— Я не учусь. Я работаю. Я частный детектив.
Он и бровью не повел.
— Мой дядя однажды нанял частного детектива — выяснить, не
любовник ли тетушки их зубной врач. Оказалось — да, любовник, но
разве не разумнее было бы спросить об этом у них самих? А так он
разом лишился и жены, и зубного врача. И выложил кругленькую
сумму за информацию, которую мог бы добыть даром. Скандал, помню,
был ужаснейший — вся семья только об этом и говорила. Вообще-то,
работа частного детектива, по-моему».
— Не женское дело, — закончила за него Корделия.
— Нет, отчего же. Как раз вполне женское — кто, как не женщина,
способен на такую любознательность и такое самопожертвование; кто,
как не женщина, станет с такой охотой совать нос в чужие дела?
413
Рядом стояло несколько молодых людей; до Корделии и Хорсфола
долетели обрывки разговора:
— ...в духе худших образцов научной писанины. Полное отсутствие
логики, изобилие громких имен, тщетные потуги выразить глубокую
мысль и совершенно жуткая грамматика.
Хорсфол с минуту вслушивался, потом, видимо сочтя, что их бол¬
товня не заслуживает его внимания, соблаговолил вернуть его Корде¬
лии (она уже было заподозрила, что его уважение ей не вернуть
никогда).
— Так почему же вас так интересует Марк Кэллендэр?
— Его отец нанял меня, чтоб выяснить причину его смерти. Я на¬
деюсь, что вы сможете мне помочь. Скажите, вы ведь беседовали с ним,
вы ни разу не почувствовали, что он несчастен, что может покончить
с собой? Он объяснил, почему оставляет колледж?
— Мне — нет. Мы никогда не были особенно близки. Он вполне
официально попрощался, поблагодарил меня за так называемую помощь,
я выразил приличествующее случаю сожаление. Мы обменялись руко¬
пожатиями. Я был смущен, но Марк — нисколько. Он был, по-моему,
не из тех, кого легко смутить.
У двери возникла суматоха, и группа новых гостей с шумом вли¬
лась в толпу. С ними пришла высокая смуглая девушка в алом платье,
с декольте почти до талии. Корделия почувствовала, как напрягся Хор¬
сфол, увидела, что он неотрывно смотрит на девушку в алом преж¬
ним — тревожным — взглядом. Сердце у нее упало. Вряд ли ей
удастся выжать из него что-нибудь еще. Отчаянно пытаясь вновь за¬
владеть его вниманием, она сказала:
— Я не уверена, что Марк покончил с собой. Мне кажется, его убили.
— Ну это вряд ли, — рассеянно ответил Хорсфол, не отводя глаз
от вновь пришедших. — Кто? За что? Он не был яркой личностью, а
потому ни в ком — кроме разве что отца — не умел вызвать даже
смутной неприязни. Но Рональд Кэллендэр при всем желании не мог
его убить. В тот вечер, когда умер Марк, он обедал у ректора — была
годовщина колледжа. Я сидел с ним рядом. Сын звонил ему.
— В какое время? — нетерпеливо спросила, почти выкрикнула, Кор¬
делия.
— По-моему, вскоре после того, как начали есть. Вошел Бенскин,
один из служителей колледжа, и позвал его к телефону. Это было
где-то между восемью и четвертью девятого. Кэллендэр исчез минут
на десять, потом вернулся и доел свой суп. Остальным еще не успели
принести второе.
— Он не говорил, что Марку было нужно? Может быть, его. что-то
встревожило, вы не заметили?
414
— Нет. За обедом мы едва обменялись двумя словами. Сэр Ро¬
нальд — прекрасный собеседник, но предпочитает не тратить свой дар
на гуманитариев. Я пойду, извините.»
И, работая локтями, начал продираться сквозь толпу к намеченной
жертве. Корделия поставила стакан и отправилась искать Хьюго.
— Послушайте, — сказала она ему. — Я хочу поговорить с Бен-
скином. Прямо сейчас. Это реально?
— Вполне, — ответил Хьюго, поставив на стол бутылку, которую
держал в руке. — Бенскин — один из немногих служителей, живущих
в колледже. Но вряд ли вам самой удастся выманить его из берлоги.
Если срочно, я, пожалуй, пойду с вами.
Швейцар колледжа бесстрастно подтвердил, что Бенскин на месте,
и Бенскина вызвали. Он явился через пять минут — медлительный,
невозмутимый. Седой, старый, в униформе, с мятой, толстой, пористой,
как у вымороченного апельсина-королька, кожей, Бенскин мог бы смело
фотографироваться для рекламы, изображая идеального дворецкого, ес¬
ли б не цепкий, недобрый взгляд маленьких глаз.
Показав ему записку сэра Рональда, удостоверяющую ее полномо¬
чия, Корделия сразу перешла к делу. Намеками тут ничего не добь¬
ешься.
— Сэр Рональд, — сказала она, — просил меня разобраться в об¬
стоятельствах смерти его сына.
— Понятно, мисс.
— Мне говорили, что в тот вечер, когда случилось несчастье, мистер
Марк Кэллендэр звонил отцу и что вы позвали его к телефону вскоре
после того, как начался банкет.
— Верно, мне показалось, что звонит мистер Марк Кэллендэр, мисс,
но я ошибался.
— Откуда вы знаете, что ошиблись, мистер Бенскин?
— Сэр Рональд сам сказал мне, когда я встретил его в колледже
через несколько дней после смерти сына. Я помню сэра Рональда еще
студентом и имел дерзость принести свои соболезнования. Во время на¬
шей краткой беседы я сослался на тот телефонный звонок, и сэр Рональд
сказал мне, что я ошибся, ему звонил не сын, а совершенно другой че¬
ловек — мистер Крис Ланн. Он ассистирует ему в лаборатории.
— А вас не удивило, что вы могли так ошибиться?
— Признаюсь, я был несколько удивлен, мисс, но такая ошибка,
наверное, простительна.
— Понимаете, сэру Рональду очень важно знать истину о смерти
сына. Может, вам есть что сообщить, мистер Бенскин? Пожалуйста,
помогите, если можете.
Корделия не просто вопрошала. Она почти молила.
415
— Мне нечего сообщить вам, мисс. Мистер Кэллендэр был тихим
славным юношей и, насколько я мог его наблюдать, пребывал в добром
здравии и отменном расположении духа, покуда не покинул нас. Все
в колледже горевали, когда он умер. Чем еще могу служить, мисс?
Он стоял и терпеливо ждал, когда же ему позволят уйти, и Кор¬
делия отпустила его. Вместе с Хьюго они вышли из колледжа и вер¬
нулись на улицу Трампингтон.
— Плевать он на все хотел, — сказала Корделия с горечью.
— Л ему-то какое дело? Бенскин старая лиса, но он уже семьдесят
лет служит в колледже и навидался всякого. Насколько мне известно,
Бенскин один-единственный раз сокрушался о самоубийстве студен¬
та — то был сын герцога. «И как в колледже допустили такое? —
негодовал он. — Непорядок».
— Что же касается звонка Марка, тут он слукавил. Мне, по крайней
мере, это сразу стало ясно. Распрекрасно он все расслышал.
— Он вел себя, как подобает старому вышколенному слуге, в этом
весь Бенскин, — сказал Хьюго с улыбкой. — «Нынче молодые господа
уже не те, что прежде«.» Да уж, надеюсь, не те! На заре карьеры
Бенскина студенты носили бакенбарды, а дворяне щеголяли в экстра¬
вагантных туалетах, дабы отличаться от плебеев. Бенскин — призрак
царственного прошлого.
— Но он не глухой. Я говорила тихо — он отлично слышал меня.
Вы верите, что он ошибся?
— Крис Ланн и его сын — звучит похоже.
— Но Ланн так не представляется. При мне и сэр Рональд, и мисс
Лиминг называли его просто Ланн.
— Но не подозреваете же вы, что сэр Рональд замешан в смерти
сына! Где логика? Думаю, вы согласны, что умный убийца сделает все,
чтоб его преступление осталось нераскрытым. И вы конечно же согла¬
ситесь со мной, что хоть сэр Рональд и мерзкий тип, он отнюдь не
дурак. Марк мертв, его тело кремировали. Никто не заподозрил убий¬
ства. И тут сэр Рональд нанимает вас, и вы начинаете ворошить это
дело. Зачем он это сделал, если ему есть что скрывать? Ему даже не
нужно отводить от себя подозрение: никто его ни в чем не подозревал
и не подозревает. ‘
— Да нет, я не думаю подозревать сэра Рональда в убийстве сына.
Он не знает, как погиб Марк, и страстно жаждет узнать. Вот для чего
он нанял меня. То, что для него это крайне важно, я поняла еще во
время первой беседы; тут я не могла ошибиться. Но я не понимаю,
зачем ему было лгать Бенскину.
— Да у него могли найтись десятки.причин, и причем совершенно
невинных! Только отчаяние могло заставить Марка позвонить отцу в
416
колледж; может быть, в этом звонке — ключ к разгадке его самоубий¬
ства и отец не хочет, чтобы об этом узнали другие?
— Но зачем тогда было нанимать меня?
— Верно, Корделия, вы рассуждаете здраво. Попробую еще раз. Марк
обращается к нему за помощью, может быть, просит срочно приехать;
отец отказывается. Нетрудно вообразить его реакцию. «Не глупи, мой
мальчик, я обедаю у ректора. Что же я, по-твоему, должен оставить
котлетки и кларет — всего лишь потому, что ты распсиховался и
требуешь свидания? Возьми себя в руки». На открытом слушании дела
такое прозвучит не слишком красиво; коронеры1 знамениты своей ще¬
петильностью.
Хьюго понизил голос, в нем появились скорбно-назидательные
нотки:
— Мне не хотелось бы сыпать соль на раны сэра Рональда, но —
как знать — откликнись он на сыновний зов о помощи — и юноша
остался бы жив. Если б он оторвался от трапезы своевременно и по¬
спешил на встречу с сыном, этот блестящий молодой ученый был бы
сбережен для науки. Кембриджские самоубийцы, смею вас уверить, все
как один блестящих способностей. Я все жду, может, когда-нибудь
ректорат честно признается, что, не наложи студент на себя руки, его
бы на следующий день вышибли, под зад коленом.
— Марк умер между семью и девятью вечера. Этот звонок обеспе¬
чивает сэру Рональду алиби!
— Ну, ему это и в голову не придет. Зачем ему алиби? Об алиби
беспокоятся виновные. А если человек чист и вне подозрения, разве
станет он думать об алиби?
— Но откуда Марк узнал, где найти отца? Сэр Рональд сам засви¬
детельствовал, что не разговаривал с сыном более трех недель
— Да, концы не сходятся. Спросите мисс Лиминг, а еще лучше —
Ланна, если в колледж звонил действительно он. Кстати, присмотри¬
тесь-ка к Ланну. Лучшего претендента на роль злодея вам не сыскать.
— Не знала, что вы знакомы.
— Да его в Кембридже каждая собака знает. Он всюду разъезжает
в ужаснейшем закрытом фургончике с такой свирепой миной, словно
везет провинившихся студентов в газовую камеру. Личность известная.
Я бы взял на прицел именно Ланна.
Дальше шли молча. Ночь была тепла, в воздухе пахло летом, в
канавах улицы Трампингтон пела вода. Отовсюду — из дверных про-
1 Коронер — должностное лицо при органах местного самоуправ¬
ления города или графства, разбирает дела о насильственной или внезап¬
ной смерти при сомнительных обстоятельствах.
14 Ф.Д. Джеймс «Нс женское дело*
417
емов колледжа и из окон привратницких, из дальних садов и внутрен¬
них двориков — струился, колеблясь, когда они проходили мимо,
свет — далекий, призрачный, словно во сне. Корделии вдруг стало
нестерпимо грустно и одиноко. Если бы Берни был жив, они бы сейчас
обсуждали дело, уютно устроившись в самом дальнем уголке какого-
нибудь кембриджского паба, где никто их не знает, а шум и дым
сигарет ограждали бы их от любопытства соседей; говорили бы тихо,
на языке, понятном только им двоим. Вдвоем они пытались бы разо¬
браться, что же за человек был убитый, — он повесил над кроватью
такую лиричную, изысканную картину, и он же покупал похабные
журналы с голыми развратницами. Он ли? И если нет, как она очути¬
лась в палисаднике у флигеля? Обсудили бы и отца, сказавшего не¬
правду о последнем телефонном звонке сына. Радуясь друг другу, они
бы разгадывали секреты грязной лопаты, недокопанной грядки, немытой
кружки из-под кофе, профессионально отпечатанной цитаты Блэйка.
Поговорили бы о смертельно напуганной Изабель и прямодушной Софи,
о Хьюго, которому все же не мешало бы быть похитрее. И впервые с
тех пор, как взялась за это дело, Корделия засомневалась, что может
распутать его одна. Если бы у нее был надежный друг, которому можно
все рассказать, друг, который вдохнул бы в нее уверенность в себе...
Она снова подумала о Софи, но Софи — любовница Марка и сестра
Хьюго. Оба не без греха. Нет, ей не на кого опереться. Да и зачем,
ведь она всегда, всю жизнь была одна. Мысль эта, как ни странно,
утешила ее и вернула надежду.
На углу улицы Пэнтон они остановились.
— Пойдем назад, к Изабель? — спросил Хьюго.
— Нет-нет, спасибо, Хьюго. Мне еще надо поработать.
— Ты остановилась в Кембридже?
Корделия вдруг почувствовала, что вопрос был задан не просто из
вежливости.
— Да, поживу день-другой, — осторожно сказала она. — Я тут на¬
шла пансион неподалеку от станции. Кормят невкусно, но зато дешево.
Он молча принял ложь, и, пожелав друг другу спокойной ночи, они
разошлись в разные стороны. Маленькая ее машина по-прежнему стоя¬
ла у номера 57 на улице Норич. В доме было тихо и темно, три окна
неприветливо глядели слепыми глазницами. Ей, Корделии, здесь больше
не место. Отверженная.
Поставив «мини» у рощицы, Корделия пешком дошла до флигеля.
Господи, как же она устала! Калитка скрипнула под ее рукой. Ночь
была безлунная; она нашарила в сумке фонарик и, следуя за пятном
света, подошла к двери. Не выключая фонарик, вставила ключ в замок,
повернула его и, покачиваясь от усталости, вошла в гостиную. Фонарик
418
все горел в ее опущенной руке, бросая робкий отсвет на выложенный
плиткой пол. Случайным взмахом свет дернулся вверх и ярко осветил
предмет, висевший на крюке посреди потолка. Корделия с криком вце¬
пилась в стол. Оказалось, это всего лишь валик с ее кровати, один
конец перетянут проволокой, образуя карикатурно выпуклую голову,
другой заправлен в брюки Марка. Плоские пустые брючины свисали
одна ниже другой. Жалкое зрелище. Завороженная ужасом, она смот¬
рела на муляж. Сердце лихорадочно билось. Из открытой двери потянул
легкий ветерок, и муляж медленно качнулся в сторону, словно его
толкнула рука живого человека.
Должно быть, она совсем недолго простояла, парализованная стра¬
хом, но ей показалось, что, пока она нашла в себе силы подставить
стул и снять валик с крюка, прошла вечность. Преодолевая отвращение
и ужас, рассмотрела узел. Проволока была прикреплена к крюку про¬
стым двойным узлом. Стало быть, ее тайный посетитель решил не
повторяться, возможно, правда, и другое: он просто не знал, как был
завязан первый узел. Она положила валик на стул и отправилась в сад
за пистолетом. От усталости она едва не позабыла о нем, но сейчас,
чтоб вновь обрести уверенность в себе, ей было необходимо ощутить в
руке холодную тяжесть металла. У двери остановилась и прислуша¬
лась. Сад вдруг наполнился звуками: загадочно шелестела трава, от
легкого дуновения ветерка пришли в движение листья, шум их был
подобен человеческим вздохам. Слышно было, как хрустнула ветка ку¬
старника и пугающе близко раздался крик животного — наверное, ле¬
тучая мышь. Ночь, казалось, затаила дыхание. Корделия крадучись
пробралась к старому кусту. Еще долго стояла она там, прислушиваясь
к ударам собственного сердца, пока наконец не нашла в себе мужества
повернуться к флигелю спиной и меж ветвей нашарить пистолет. Никто
не обнаружил ее тайника. Она шумно, с облегчением вздохнула и сразу
почувствовала прилив сил. Пистолет не был заряжен — но какое это
имеет значение! Страх отпустил ее, и со всех ног она побежала назад.
Но спать легла только через час. Засветила лампу и с пистолетом
в руке обыскала весь дом. Потом осмотрела окно. Оно не запиралось и
легко открывалось с улицы, так что было ясно, каким образом посети¬
тель проник внутрь. Из заветного чемоданчика Корделия достала моток
клейкой ленты и, отрезав две узкие полоски, заклеила ими окно. Окна
фасада скорее всего забиты наглухо, но лучше не рисковать — и она
заклеила также и их. Вряд ли это остановит врага, но она, по крайней
мере, будет знать, как он проник в дом. Наконец, помыв посуду в кухне,
она направилась наверх — спать. Дверь не запиралась, но она слегка
приоткрыла ее и положила крышку сковородки — никто теперь не
застигнет ее врасплох. Помня, что имеет дело с убийцей, зарядила
419
пистолет и положила его у изголовья, на прикроватную тумбу. Прово¬
лока была обычная, явно не новая, около полутора метров в длину, с
расщепленным концом. Она аккуратно навесила на нее ярлык и, как
учил Берни, спрятала в чемоданчик. То же проделала и с ремнем, и с
отпечатанным отрывком Блэйка, которые переложила из сумки в цел¬
лофановые пакеты для вещественных доказательств. Она так устала,
что даже эта привычная механическая работа стоила ей напряжения
воли. Потом вернула валик на его законное место, хотя ей ужасно
хотелось спихнуть его на пол и спать без него. Ну а после этого и
страх, и неуют — все утонуло в полнох< изнеможении, увлекшем ее
измученный рассудок в темное царство сна.
Глава 4
Рано утром Корделию разбудил пронзительный птичий гвалт и про¬
зрачный, бьющий в глаза свет ясного дня. Несколько минут она лежала,
вытянув ноги в спальном мешке, и с наслаждением вдыхала аромат
деревенского утра — тонкий, бодрящий запах земли, влажных трав и
навоза. Вымылась на кухне, стоя в цинковом корыте и из ковша обли¬
ваясь ледяной водой, — такую ванну скорее всего ежеутренне прини¬
мал и Марк. Вода обжигала кожу, так что дух захватывало, но
деревенская жизнь так или иначе располагала к аскетизму. В Лондоне
она ни за что не стала бы купаться в холодной воде — разве что
заставили бы силой. А с каким удовольствием вдыхала она запах ке¬
росинки, на которой аппетитно шкворчало сало, как наслаждалась пер¬
вой кружкой крепкого чая!
Полный солнца, дом казался теплым, надежным прибежищем от
любых превратностей грядущего дня. Этим спокойным, мирным утром
ничто в маленькой гостиной не напоминало о трагедии Марка Кэллен-
дэра. Даже крюк посреди потолка выглядел безобидно, словно никогда
не служил страшной цели. Ужас, охвативший ее, когда фонарик вы¬
хватил темную разбухшую тень валика, колеблемого ночным ветром,
остался далеко позади, точно все это случилось не с ней или во сне.
Даже принятые ночью меры предосторожности при свете дня выглядели
нелепо. Она разрядила пистолет, спрятала патроны в нижнем белье, а
пистолет — в ветвях старого куста и почувствовала себя полной дурой.
Вымывшись, выстирав единственную скатерть и повесив ее сушиться,
Корделия нарвала в дальнем конце сада фиалок, первоцвета и душицы
и поставила букет на стол в одной из ребристых кружек.
Первым делом надо напасть на след няни Пилбим. Возможно, обсто¬
ятельства смерти Марка или причины, по которым он оставил колледж,
420
ей неизвестны, зато наверняка найдется что порассказать о его детстве
и отрочестве, и, может быть, именно она, как никто другой, знает, что
же он был за человек. Она пришла на похороны и заказала дорогой
венок, стало быть, судьба его была ей небезразлична. Она приезжала в
колледж поздравить его с совершеннолетием. Может быть, и он посто¬
янно навещал ее и даже делился с ней своими переживаниями. Ведь он
вырос без матери и мог, в каком-то смысле, обрести ее в няне Пилбим.
По дороге в Кембридж Корделия обдумала план действий. Скорее
всего мисс Пилбим живет в пригороде. В самом Кембридже вряд ли —
ведь Хьюго видел ее всего один раз. Судя по его описанию, она была
стара, возможно, бедна. Так что приехать на похороны издалека ей было
бы не по возрасту и не по карману. Не входила она, по всей видимости,
и в число близких покойного: сэр Рональд не приглашал ее. По словам
Хьюго, никто из присутствующих не сказал друг другу ни слова. Не
похоже, чтоб старую няню Пилбим почитали как хранительницу се¬
мейных традиций, не похоже, чтоб ее считали почти родней. В такой
ситуации сэр Рональд не оказал ей даже обычных знаков внимания.
Интересно — почему? Какое же место все-таки занимала мисс Пилбим
в семье Кэллендэров много лет назад?
Если старушка жила неподалеку от Кембриджа, венок она, вероят¬
но, заказала в одном из городских цветочных магазинов. В деревне
услуги такого типа не предоставляют. Венок получился пышный, вы¬
чурный; значит, мисс Пилбим была готова отдать за него любые деньги
и, наверное, обратилась в большой магазин. Очень может быть, что она
заказала его сама. В доме у пожилых дам редко стоит телефон, а кроме
того, они предпочитают сами ходить по таким делам, не без оснований
подозревая, что говорить надо с глазу на глаз и тщательнейшим образом
перечислить все свои требования, иначе не добьешься толку. Если мисс
Пилбим приехала поездом или автобусом, она скорее всего обратилась
в один из центральных магазинов. Корделия решила сперва расспросить
прохожих, где тут хороший цветочный магазин.
Она уже знала, что Кембридж — не место для автомобилиста. К
ее путеводителю прилагалась складная карта, и, заглянув в нее, Кор¬
делия решила оставить «мини» на платной стоянке у Паркерз Пис.
Поиски могут затянуться, а искать лучше пешком.
Первый час не принес ничего, кроме разочарования. Люди, к кото¬
рым она обращалась, от всей души старались помочь, но у них были
весьма своеобразные представления о хорошехс цветочном магазине. Ее
посылали к средней руки зеленщикам, которые в качестве сопутству¬
ющего товара продавали по нескольку букетов срезанных цветов в день,
в магазин садово-огородного инвентаря, где продавались саженцы, но
венки — никогда, а один отправил ее в похоронное бюро. В двух на
421
первый взгляд приемлемых цветочных магазинах никто не слышал ни
о мисс Пилбим, ни о похоронах Марка Кэллендэра. От долгой ходьбы
ныли ноги, и, начиная терять терпение, Корделия уж было подумала,
что выбрала заведомо ложный путь. Если мисс Пилбим живет в Сент-
Эдмундсе или Нью-Маркете, она вполне могла купить венок в своем
родном городе.
А вот в похоронное бюро она сходила не напрасно. Там ей посовето¬
вали обратиться в магазин, где делают «очень качественные венки, мисс,
право, лучше не сыщешь». Магазин был расположен дальше от центра,
чем рассчитывала Корделия. За несколько кварталов запахло свадь¬
бой — или похоронами, кому как больше нравится, — а когда Корделия
открыла дверь, в лицо ей дохнуло теплым воздухом, таким сладким, что
запершило в горле. Цветы были всюду. В больших зеленых ведрах вдоль
стены стояли букеты лилий, ирисов и люпина, меньшие емкости зани¬
мали золотые шары, левкои и желтофиоль, скучные букеты роз с тугими
полураспустившимися головками на гладких, без шипов, стеблях — все
как на подбор, одного цвета и размера, словно их вырастили в пробирке.
Украшенные разноцветными лентами комнатные растения почетным ка¬
раулом* выстроились вдоль дорожки, ведущей к прилавку.
В подсобном помещении работали две женщины, и Корделия стала
наблюдать за ними в открытую дверь. Младшая, анемичная блондинка
с нечистой кожей, сортировала обреченные розы и фрезии по длине и
цвету, приготавливая их на заклание. Вторая, старше и годами и поло¬
жением — униформа сидела на ней не в пример лучше, а лицо было
спокойное и властное, — отрывала цветочные головки, прокалывала
каждый изуродованный цветок проволокой и плотно прикручивала к
огромному, в форме сердца, выложенного мхом, венку. Корделия отвер¬
нулась, чтоб не видеть этот ужас.
Откуда ни возьмись, вдруг появилась грудастая дама в розовом
халате. Пахло от нее так же нестерпимо, как в магазине, к тому же
она предпочитала духи с экзотическим ароматом, справедливо полагая,
что цветочный останется здесь незамеченным. Зато запах карри и хвои
напрочь отбил у Корделии чувствительность ко всем остальным.
— Я от сэра Рональда Кэллендэра с виллы Гарфорт, — начала
Корделия заготовленную речь. — Его сына кремировали третьего июня,
и старая няня послала ему венок, крест из красных роз. Сэр Рональд
хочет отблагодарить ее за доброту, но потерял адрес. Не могли бы вы
нам помочь? Ее фамилия Пилбим.
— Пилбим? Третьего июня? Не помню.
— Будьте добры, посмотрите, пожалуйста, в книге.
Внезапно молодая блондинка подняла голову от работы и робко
подала голос:
422
— Это Годдард.
— Что ты сказала, Ширли? — недовольно переспросила грудастая
—. Ее настоящая фамилия Годдард. На карточке мы написали — от
няни Пилбим, но венок заказала какая-то миссис Годдард. Тут еще
одна приходила от сэра Рональда, справляясь насчет миссис Годдард
Я еще ей адрес нашла: миссис Годдард Лавандовый дом, Иклтон. Один
крест, полтора метра, красные розы. Шесть фунтов. Все в книге, можете
посмотреть.
— Большое вам спасибо, — горячо поблагодарила Корделия. Улыб¬
нулась всем троим и поспешила прочь, пока ее не начали расспрашивать
о той, другой женщине с виллы Гарфорт. «Наверное, решили, что я су¬
масшедшая, — подумала она. — Ну да ничего, хоть посудачат вволю».
«Лавандовый дом, Иклтон», — все повторяла она про себя, пока не
отошла от магазина на приличное расстояние и не остановилась запи¬
сать адрес.
Со всех ног бежала она на стоянку. Усталость как рукой сняло.
Вновь развернула карту. Иклтон — деревня в десяти милях от Кемб¬
риджа, на границе с Эссексом. Она доедет туда минут за двадцать.
Но выехать из Кембриджа из-за сильного движения оказалось не
так-то просто, и только через тридцать пять минут она наконец подъ¬
ехала к чудесной, выложенной булыжниками и галькой Иклтонской
церкви с высоким шпилем и остановила «мини» у ворот. Очень хотелось
заглянуть внутрь, но нет, сейчас не время. Может быть, миссис Годцард
вот-вот уедет в Кембридж. И она пошла искать Лавандовый дом.
Миссис Годдард, собственно, занимала всего полдома — уродливого
краснокирпичного особняка, последнего на Хай-стрит. Узкая полоска
травы между парадной дверью и дорогой — и все. Лаванда здесь не
росла, ею даже и не пахло. Дверь задрожала от удара тяжелого же¬
лезного дверного молотка в форме львиной головы. Никто нс отклик¬
нулся в Лавандовом доме, зато в дверях соседнего появилась старушка:
худенькая, беззубая, она едва не утопала в огромном цветастом фарту¬
ке. На ногах у старушки были войлочные тапки, на голове — шерстя¬
ная шапочка с помпоном, а в глазах светился живейший интерес ко
всему на свете.
— Вам, наверное, миссис Годдард?
— Да. Вы не скажете, где мне ее найти?
— На кладбище, где ж ей быть-то в такой погожий денек.
— Я только что была в церкви. Я никого не встретила.
— Господь с вами, мисс, что ей делать у церкви! Нас там уж сто
лет как не хоронят. Ее старик на улице Хинкстон, там кладбище, и
она с ним рядом ляжет, как пробьет ее час. Да вы не бойтесь, не
заблудитесь. Идите себе прямо, в кладбище и упретесь.
423
— Я должна вернуться к церкви за машиной, — сказала Корделия.
Старушка, понятное дело, собиралась долго глядеть ей вслед, а
потому необходимо было объяснить ей, почему она, Корделия, удаляется
в противоположном указанному направлении. Старушка улыбнулась и
вышла из ворот, чтоб, опершись на них, лучше видеть, как Корделия
станет пересекать пространства Хай-стрит; при этом она беспрерывно
трясла головой, как заводная кукла, и яркий помпон плясал на солнце.
Найти кладбище оказалось действительно нетрудно. Корделия оста¬
вила «мини» на удобной лужайке у знака, показывавшего, как пройти к
Даксфорду, и пешком вернулась назад, к железным воротам. Прямо у
ворот возвышалась полукруглая с восточной стороны часовенка из мел¬
козернистого песчаника. Рядом с часовенкой стояла старая деревянная
скамейка, зеленая от лишайников, вся в птичьем помете, откуда откры¬
вался вид на все кладбище. По обеим сторонам широкой центральной
аллеи, покрытой дерном, шли могилы: беломраморные кресты, серые над¬
гробные камни, ржавые колечки железных обелисков, вплотную подсту¬
пивших к нежному дерну, и яркие пятна цветов на свежевскопанной
земле. Все дышало покоем. Вокруг кладбища росли деревья, и лишь из¬
редка шелестели их листья — так горяч и недвижен был воздух. Только
стрекот кузнечиков нарушал глубокую тишину, да иногда доносился зво¬
нок с ближнего шлагбаума или тревожно гудел паровоз.
На всем кладбище Корделия заметила одну-единственную старушку,
склонившуюся над дальней могилой. Сейчас Корделия встанет со ска¬
мейки и тихо подойдет к ней, но прежде нужно собраться с мыслями.
Она была уверена, что беседа с няней Пилбим даст ей желанный ключ
к разгадке, но, как ни странно, не спешила начать разговор. Она подошла
к старушке и встала у могилы. Та по-прежнему не замечала ее.
Корделия разыскала ее на кладбище у могилы покойного мужа.
Старушка была маленькая, хрупкая, вся в черном, к волосам огром¬
ной черной шпилькой была приколота старомодная соломенная шляпка
с линялой вуалью. Она стояла на коленях спиной к Корделии, так что
видны были подошвы огромных бесформенных башмаков и тонкие как
спички ноги. Она пропалывала могилу; юркие, как ящерицы, пальцы
сновали по траве, выдергивая крохотные, едва заметные сорняки.
Рядом с ней стояла маленькая корзинка, из которой торчала сло¬
женная газета и садовая лопатка. Время от времени она бросала в
корзинку пригоршню сорняков. Корделия молча наблюдала. Через пару
минут она покончила с прополкой и стала приглаживать траву на
могиле, словно надеялась, что покойник под землей почувствует ее
ласку. Корделия прочитала надгробную надпись: «Священной памяти
424
Чарльза Альберта Годдарда, возлюбленного супруга Анни, покинувшего
этот мир 27 августа 1962 года в возрасте семидесяти лет. Спи спокойно*.
Спи спокойно. Как много их, таких эпитафий. Для поколения Чар¬
льза и Анни Годцард покой был неслыханной роскошью, высшим бла¬
гом. Чего еще могли они желать?
Женщина на секунду выпрямилась и любовно оглядела могилу. Тут
она заметила Корделию, но, видно, присутствие чужого человека не
удивило и не смутило ее.
Она обернулась и, просияв всеми морщинами, спросила:
— Правда, хороший камень?
— Да. Я любовалась надписью.
— Глубокая, вот в чем секрет. Сколько заплатила, вспомнить страш¬
но, но тут скупиться нельзя. Зато не сотрется. А то тут половина
надписей стерлась — такая мелкая работа. Кладбище из-за этого те¬
ряет свою прелесть. Я люблю читать надгробные надписи, узнавать, кто
под камнем лежит и откуда, и когда кто помер, и на сколько жены
пережили мужей. Невольно задумаешься: как же они потом свой век
доживали, в одиночестве или снова вышли замуж? А что толку в камне,
если надпись на нем не прочесть? Конечно, и у нас, видите, сверху
вон густо, а снизу — пусто. Это оттого, что я попросила оставить место
и для меня: «А также Анни, его жены, покинувшей этот мир_> И дата.
Тогда надпись выровняется. Я и деньги вперед заплатила.
— А вы уже придумали эпитафию? — спросила Корделия.
— Нет, зачем она мне? «Спи спокойно* — этого довольно нам обо¬
им. Большей милости мы не ждем от Господа.
— Вы послали очень красивый крест из роз на похороны Марка
Кэллендэра, — сказала она.
— Вам понравился? А где вы видели его, вы ведь на похороны не
ходили, или я не заметила? Да, и мне он пришелся по душе. Чем я
его, бедняжку, теперь порадую? — сказала миссис Годцард и ласково,
с интересом посмотрела на Корделию. — Так вы, значит, знали мистера
Марка? Может, вы его девушка?
— Нет, но мы с ним дружили. Почему же он никогда не расска¬
зывал о своей старой няне?
— Так я ж его и не нянчила, ну разве что месяц или два. Он был
тогда грудной, разве он мог меня запомнить? А вот матушку его вы¬
нянчила, голубушку мою.
— Но ведь вы приезжали поздравить Марка с совершеннолетием.
— Так он вам рассказал, да? Я была так рада вновь повидать его
после стольких лет, но навязываться ему не стала. Не к лицу мне было
бросаться ему на шею, ведь отец его прогнал меня. Нет, я приехала
передать ему подарок от матери, она перед смертью просила меня, я
425
должна была исполнить ее последнюю волю. И знаете, я ведь его
двадцать лет не видала — странно, правда, вроде и жили не так да¬
леко, — но узнала сразу. Уж больно он, бедняжка, был похож на
покойницу мать.
— Расскажите мне, пожалуйста, об их семье. Я спрашиваю не из
любопытства, мне это очень нужно.
Опершись на ручку корзины, миссис Годдард с трудом поднялась
на ноги. Она сняла с юбок прилипшие травинки, достала из кармана
серые нитяные перчатки, надела их, и они с Корделией медленно по¬
шли по дорожке к выходу.
— Так, говорите, вам это нужно? Зачем? Это теперь дело прошлое.
И она умерла, и вот сынок ее умер. Сколько было надежд, обещаний,
и ничего не осталось, ничего. Я, знаете, никому об этом не рассказы¬
вала, ну так ведь никто и не спрашивал.
— Может быть, присядем на скамейку, поговорим?
— Почему бы и нет? Мне теперь некуда спешить. Знаете, дорогая,
я вышла замуж в пятьдесят три года, но тоскую по мужу так, словно
мы любили друг друга с детства. Мне говорили, дура, влюбилась, в
твои-то годы. Но понимаете, я тридцать лет, еще со школы, дружила с
его женой и хорошо знала, что он за человек. Вот и подумала: мужчина,
который был добр к одной женщине, будет добр и к другой. И не
ошиблась.
Они сидели рядышком на скамейке, смотрели на могилу.
— Расскажите мне о матери Марка, — попросила Корделия.
— Ее звали Эвелин, она была из семьи Ботли. Она еще не родилась,
когда я поступила к ее матери младшей няней. У Ботли тогда был
один сынок, маленький Гарри. Его потом убили на германской войне —
в первом же бою убили. Отец был неутешен. Гарри был его любимцем,
лучше его для старика никого и на свете не было, и вот закатилось
его солнышко. Мисс Эви-то хозяин никогда особо не жаловал, а сына
обожал. Может, оттого, что миссис Ботли умерла, рожая мисс Эви, —
не знаю. Говорят, так часто бывает, да только я не верю. Знавала я
отцов, которые после такого еще сильнее любили своих малюток. Бед¬
ные, безгрешные создания, разве их можно винить? А по мне, так он
просто пытался таким образом оправдать свою неприязнь к девчуш¬
ке — дескать, убила мать.
— Да, и я была знакома с отцом, находившим для себя в точно¬
сти такие же оправдания. Впрочем, я их понимаю. Насильно мил не
будешь.
— Жалеть друг друга надо, тогда и жить будет легче. Как не
пожалеть родное дитя? Не по-людски это, вот что.
— А она любила его?
426
— Да как же ей было любить его? Если сам не любишь ребенка,
он тебе любовью не ответит. И ни подольститься, ни рассмешить его
она не умела. Боялась его — он был грузный, резкий, шумный. А она
росла забитой, робкой. Хорошенькая храбрая вострушка с ним бы легче
поладила.
— И что же с ней сталось? Как она познакомилась с сэром Рональ¬
дом Кэллендэром?
— Он тогда назывался не сэром Рональдом, а совсем, совсем по-дру¬
гому. Он был просто Ронни Кэллендэр, сын садовника. Ботли жили в
Харрогите. Ах, какой у них был прелестный дом, вы себе и представить
не можете! Когда я поступила к ним на службу, они держали троих
садовников. Это, конечно, было до войны. У мистера Ботли была контора
в Брадфорде; он торговал шерстью. Да, так вы спрашивали про Ронни
Кэллендэра. Я хорошо его помню, красивый был мальчуган, и забияка
такой, но — себе на уме. А уж смышленый! Блестяще выдержал эк¬
замен в среднюю школу, получил стипендию и прекрасно учился.
— И Эвелин Ботли в него влюбилась?
— Может, и влюбилась. Кто теперь скажет, что промеж них проис¬
ходило, пока они были детьми. Но тут началась война, и он пошел
воевать. Ей страшно хотелось приносить хоть какую-то пользу, и ее
взяли сестрой милосердия, хотя ума не приложу, как разрешили врачи.
А потом они снова встретились в Лондоне, как многие во время войны,
и вскоре мы узнали, что они поженились.
— И поселились рядом с Кембриджем?
— Только после войны. А тогда она осталась сестрой милосердия,
а его послали на континент. На войне он показал себя молодцом: храбро
сражался, чуть не погиб, бежал из плена.» Гордиться бы мистеру Ботли
таким зятем и примириться бы с их браком, но не тут-то было. Думаю,
он считал, что Ронни женился на Эвелин из-за денег, потому что
деньги были, уж я-то знаю. Может, он был и прав, но кто посмеет
упрекнуть Ронни? И меня мать, бывало, учила: «Не выходи замуж ради
денег, но выходи за парня, у которого они водятся!» Что ж плохого, что
он искал денег, лишь бы жили хорошо.
— А они хорошо жили?
— Да вроде ничего. С его стороны я ничего дурного не замечала,
а уж она была от него прямо без ума. После войны он поступил в
Кембридж. Он всегда мечтал стать ученым, а тут, как ветеран, получил
субсидию. Отец все же дал Эвелин небольшое приданое, и они купили
себе его теперешний дом, чтоб ему, покуда учится, не пришлось жить
в общежитии. Тогда, конечно, дом выглядел совсем по-другому. Он с
тех пор его изрядно переделал. Они тогда были бедны, и мисс Эви
обходилась почти совсем без прислуги, только я с ней была, и все.
427
Иногда наведывался мистер Ботли. Как она, бывало, боится его приез¬
дов, бедняжка родная. Он, понимаете ли, ждал внука, а внука все не
было. Тут мистер Кэллендэр закончил университет и получил место
учителя. Он хотел остаться в колледже преподавателем или кем дру¬
гим, но его не оставили. Он говорил, это оттого, что у него нет связей,
но мне кажется, может, просто способностей не хватило. В Харрогит¬
ской школе он был первый ученик, вот мы его умницей и считали. А
в Кембридже, наверное, нашлись и поумнее.
— А потом родился Марк?
— Да, двадцать пятого апреля пятьдесят первого года; они были к
тому времени уже девять лет как женаты. Он родился в Италии. Ми¬
стер Ботли так обрадовался, когда дочь забеременела, что увеличил им
содержание, так что они теперь могли по праздникам ездить в Тоскану.
Хозяйка любила Италию, всегда любила, и, я думаю, ей хотелось, чтоб
ребенок родился именно там. Я навестила ее через месяц после возвра¬
щения — никогда не видала женщины счастливее! И немудрено: до
чего же славный родился у нее малыш!
— Но почему вы навестили ее? Разве вы уже больше там не жили
и не работали?
— Нет, дорогая. К тому времени я уже несколько месяцев у них
не работала. С самого начала беременность протекала тяжело. Я видела,
что Эвелин прямо сама не своя, что-то ее, бедняжку, мучило. И вот
посылает за мной как-то сэр Рональд и говорит, что я, дескать, стала
его жене неприятна и она меня увольняет. Я сперва не поверила, пошла
к мисс Эви, а она прижала руку к груди и говорит: «Прости, няня, так
получилось. Лучше тебе уйти».
У беременных бывают всякие причуды, я знаю, а ведь им обоим
было так важно, чтоб ребенок родился здоровым. Я думала, что по¬
току после родов, она снова пригласит меня в дом. Так она и сдела¬
ла, но жить я у них уже не жила. Сняла комнатку в деревне
напополам с почтальоншей и четыре раза в неделю приходила на
полдня к моей хозяйке, а остальное время работала у других. Деньги
платили хорошие, да только очень я по малышу скучала, когда
приходилось разлучаться. Я мисс Эви беременной почти не видела,
один раз только встретились в Кембридже. Она уж, должно быть,
была на сносях: еле двигалась, бедняжка, тяжело ей было ходить.
Она сперва притворилась, будто не замечает меня, но после переду¬
мала, подошла. «Няня, мы на той неделе едем в Италию, — гово¬
рит. — Правда, здорово?» А я ей: «Смотри, ласточка моя, как бы
тебе не родить маленького итальянчика». Ну и смеялась же она. Ей,
похоже, не терпелось поскорее на солнышко.
— А что было потом, когда она вернулась в Англию?
428
— Через десять месяцев умерла. Здоровье у нее всегда было сла¬
бенькое, а тут заболела гриппом. Я помогала ее выхаживать, я при ней
день и ночь оставалась бы с радостью, но сэр Рональд сам взялся
ходить за ней. Никого к ней не хотел подпускать. Только на пять
минут, перед самой ее смертью, удалось нам побыть с ней наедине.
Тогда-то она и попросила меня передать ее молитвенник Марку в день
совершеннолетия. До сих пор помню ее слова: «Отдай мой молитвенник
Марку, когда ему исполнится двадцать один. Заверни хорошенько и
передай в день совершеннолетия. Ты ведь не забудешь, няня, правда,
не забудешь?» — «Не забуду, ласточка моя, ты же знаешь», — пообе¬
щала я ей. И тут она говорит мне странную вещь: «Если ты умрешь
прежде или он не поймет — не важно. Значит, так угодно Богу».
— Что же она имела в виду, как вы думаете?
— Откуда мне знать, дорогая. Она ведь была такая набожная, моя
мисс Эви, чересчур даже набожная, ну да так и жить легче. Я-то
считаю, что мы должны сами нести свой крест и отвечать за свои
поступки, и проблемы свои решать, и не перекладывать их на плечи
Господа нашего, ведь у Него хватает своих забот, когда такое творится
в мире. Но она просила, и я обещала. И когда Марку исполнилось
двадцать один, узнала, в каком он колледже, и пошла к нему.
— И как он вас встретил?
— Прекрасно. Мы так хорошо с них< поговорили. Оказалось, отец
никогда не рассказывал ему о матери. Конечно, она умерла, и, может
статься, отцу не хотелось бередить старую рану, но разве не должен
сын знать, какой она была, его мама? Марк буквально засыпал меня
вопросами — отец держал его в полном неведении.
Он был очень рад, когда я подарила ему молитвенник. А через не¬
сколько дней сам пришел ко мне в гости и спросил, кто лечил его мать.
Старый доктор Гладвин, говорю, мистер Кэллендэр и Эви другого никог¬
да не приглашали, и, наверное, зря, ведь Эви была такого хрупкого здо¬
ровья. Доктору Гладвину тогда было под семьдесят, и хоть некоторым он
и был по душе, но я так всегда считала, что врач он никудышный. А
все пьянство, дорогая. Нет, я бы ему мисс Эви не доверила. Теперь-то
он, бедняга, должно быть, давно покойник. Ну, как бы там ни было, а я
назвала мистеру Марку его фамилию, и он ее записал.
— А больше никто не знает об этом молитвеннике?
— Никто на свете, дорогая. По фамилии владелицы цветочного ма¬
газина на карточке мисс Лиминг узнала мой адрес. На другой день
после похорон она пришла ко мне поблагодарить за венок, но я видела,
что она просто так, из любопытства пришла. Уж если они с сэром
Рональдом были так рады видеть меня на похоронах, что мешало им
подойти поздороваться? А мисс Лиминг говорит, спасибо, мол, что при¬
429
шли без приглашения, представляете? Приглашение на похороны! Слы¬
ханное ли это дело!
— И вы ей ничего не сказали?
— Я никому не говорила, кроме вас, дорогая, уж не знаю, почему
я вам-то рассказываю. А ей — нет, ничего не сказала. По правде говоря,
она мне никогда не нравилась. Не то чтоб между ней и сэром Рональ¬
дом что-то было — во всяком случае, пока мисс Эви была жива, я
ничего не слыхала. Она снимала квартиру в Кембридже и, надо отдать
ей должное, держалась на расстоянии. Они с сэрох« Рональдом позна¬
комились, когда он учительствовал в сельской школе. Она преподавала
там английскую литературу и язык. А уж лабораторию он завел только
после того, как мисс Эви умерла, никак не раньше.
— Значит, мисс Лиминг — дипломированный специалист по анг¬
лийской литературе? Я правильно вас поняла?
— Да, дорогая. Она в секретари не готовилась. Конечно, она школу
бросила, как стала работать на мистера Кэллендэра.
— После того как миссис Кэллендэр умерла, вы ушли с виллы
Гарфорт? Нянчить ребенка вы не остались?
— Меня не оставили. Мистер Кэллендэр нанял одну из этих ученых
девчонок, а потом Марка, совсем еще маленького, отправили в школу.
Его отец ясно дал понять, что не желает, чтоб я виделась с ребенком,
а ведь, хочешь не хочешь, он в своем праве. Могла ли я воспротивиться
его воле? Сызмальства приучить ребенка лгать — нет, это не в моих
правилах. Тайком от отца я с ним видаться не хотела. А теперь он
мертв и для всех, для всех нас потерян. Коронер сказал, наложил на
себя руки. Как знать, может, оно и правда.
— Я так не думаю, — сказала Корделия.
— Не думаете? Вы добрая. Но все равно мальчика не вернуть. Пора
нам собираться домой. На чай не приглашаю, вы уж извините, что-то
устала я сегодня. Но вы теперь знаете, как меня найти. Захотите прий¬
ти еще — я вам всегда рада.
Через кладбище шли вместе. У ворот расстались. Миссис Годдард
на прощание неуклюже потрепала Корделию по плечу — так ласкают
пушистого зверька — и медленно пошла к деревне.
Корделия повернула на шоссе, впереди показался переезд. Только что
прошел поезд, шлагбаумы медленно поднимались вверх. На переезде за¬
стряли три машины. По ее приближении последняя рванула с места и,
обогнав две другие, медленно переползавшие через рельсы, скрылась из
виду. Корделия успела разглядеть ее: это был маленький черный фургон.
Потом Корделия с трудом вспоминала, как добиралась в тот день
домой. Ехала быстро, старалась подавить нарастающее возбуждение,
сосредоточившись на дороге, коробке передач и тормозах. Подъехала к
430
самому дому — пусть увидят машину, плевать В доме все оставалось
по-прежнему и пахло так же. Она почти ожидала, что все будет пе¬
ревернуто вверх дном и молитвенник исчезнет, но, слава Богу, белый
корешок оставался на старом месте, среди более высоких и темных
книг. Корделия открыла молитвенник. Она и сама не знала, что на¬
деялась там обнаружить — дарственную надпись, шифрованное или
обычное послание, заложенное меж листков письмо? Но дарственная
надпись сама по себе не имела к делу никакого отношения. Нетвердая,
старческая рука вывела на странице паучьи лапки букв: «Эвелин Мэри
в день конфирмации с любовью от крестной матери, 5 августа 1934
года». Корделия потрясла книгу. Перелистала страницы Ничего.
Она села на кровать, разом упав духом от разочарования. Может,
она напрасно вообразила, что Эвелин не случайно завещала Марку
молитвенник? На путаных воспоминаниях старой женщины построила
дутую версию — а на самом деле все предельно просто и объяснимо:
набожная мать, умирая, оставляет сыну молитвенник. Даже если она
и права в своих догадках, где гарантия, что записка осталась в молит¬
веннике? Если Марк нашел ее между страниц, он мог, прочитав, сжечь
ее. Возможно, записку уничтожил кто-то другой и она лежит сейчас
горсткой белого пепла среди углей в печке.
Нет, надо собраться с мыслями. Еще не все нити оборваны Корде¬
лия положила молитвенник в сумку. Было около часа. Пообедав в саду
сыром и фруктами, Корделия снова поехала в Кембридж. Там в цент¬
ральной библиотеке можно полистать медицинский справочник.
Вскоре она уже знала все, что хотела. В книге значился только
один доктор Гладвин, который двадцать лет назад (ему тогда было за
семьдесят) мог пользовать Эвелин Кэллендэр. Его звали Эмлин Томас
Гладвин, он прошел интернатуру в больнице Святого Фомы и получил
докторское звание в 1904 году. Она переписала адрес: Прэтте Уэй 4,
Иксуортское шоссе, Бари Сент-Эдмундс. Сент-Эдмундс! Тот самый го¬
род, куда, по словам Изабель, они с Марком заезжали по дороге на
море. Нет, все-таки день прошел не зря: она шла по следам Марка.
Сгорая от нетерпения, она поспешила в отдел географии посмотреть
карту. Было четверть третьего. Если ехать через Ньюмаркет по дороге
А-45, минут через сорок она уже будет в Бари Сент-Эдмундсе. Час у
доктора, час обратно — в полшестого она сможет вернуться домой.
Сразу за Ньюмаркетом, там, где по обеим сторонам шоссе рассти¬
лались скучные, однотонные равнины, она заметила, что за ней едет
черный фургон. Он был слишком далеко, чтобы можно было разглядеть
водителя, но Корделия решила, что за рулем Ланн и скорее всего с
ним никого нет. Прибавила скорость, надеясь, что он отстанет, но рас¬
стояние между ними сокращалось Конечно, сэр Рональд вполне мог
431
послать Ланна по делу в Ньюмаркет, но всякий раз, когда, глянув в
зеркало, она видела приземистую черную машину, ей становилось не
по себе. Надо оторваться во что бы то ни стало. Можно свернуть на
проселочную дорогу, но она совсем не знает здешних мест. Лучше
потерпеть до Ньюмаркета и уж там не упустить случая сбросить не¬
навистный «хвост».
Главная улица города была запружена машинами, на каждом пово¬
роте ей грозило попасть в пробку. Только у второго светофора Корделия
наконец увидела путь к спасению. Черный фургон зажало между ма¬
шинами метрах в пятидесяти от нее. Когда зажегся зеленый свет, она
рванула с места, круто повернула налево, потом направо...
...Минут пять покружив по незнакомым улицам, она остановилась у
перекрестка и стала ждать. Черный фургон не появлялся. Неужели
удалось? Подождав еще минут пять, она медленно вернулась на глав¬
ную улицу и влилась в восточный поток машин. Через полчаса она
приехала в Бари Сент-Эдмундс и, медленно двигаясь по Иксуортскому
шоссе, стала искать Прэтте Уэй. Метров через сорок нашла квартал —
шесть оштукатуренных домиков в стороне от стоянки. Вспомнив о крот¬
кой, послушной Изабель, которой было велено отъехать подальше и
ждать в машине, остановила свою возле номера четыре. Может быть,
Марк считал, что белый «рено» слишком бросается в глаза? Даже по¬
явление «мини» и то не прошло незамеченным. В окнах верхних этажей
появились любопытные лица, невесть откуда набежали дети и, повиснув
на ближних воротах, вытаращили на нее пустые глазенки.
Дом номер четыре производил тяжелое впечатление: сад заглох, в
гниющем заборе зияли дыры. Краска на стенах облезла до дерева, на
парадной двери пузырилась, а местами висела клочьями. Но окна в
нижнем этаже сияли, и ажурные занавески на них были кипенно-бе¬
лыми. Возможно, миссис Гладвин — хорошая хозяйка и изо всех сил
старается быть на высоте, но по возрасту уже не справляется с тяжелой
работой, а на домработницу не хватает средств. Корделия от души
посочувствовала ей. Но женщина, которая через несколько минут ото¬
звалась на ее стук — звонок не работал, — могла вызвать какие угод¬
но чувства, но только не жалость: тяжелый, недоверчивый взгляд,
сжатый в складку жесткий рот, костлявые руки, скрещенные на груди,
словно чтоб не подпустить к себе, отгородиться от любого человеческого
общения. Определить ее возраст было трудно. Собранные в небольшой
тугой узел волосы еще не поседели, но лицо избороздили морщины, и
шея была тощая, жилистая, старческая. На ней были войлочные тапки
и цветастый бумажный халат.
— Меня зовут Корделия Грэй, — представилась Корделия. — Док¬
тор Гладвин дома? Мне нужно поговорить с ним о старой пациентке.
432
— Дома, где ж ему быть. Он в саду. Пройдите через дом.
В нос ударил чудовищный, кислый запах старости, мочи, несвежей
пищи. Корделия старалась не смотреть по сторонам, чтоб неосторожным
взглядом не обидеть хозяйку.
Доктор Гладвин сидел на солнце в высоком резном деревянном крес¬
ле. Никогда Корделия не видела такого глубокого старика. На нем был
шерстяной лыжный костюм, распухшие ноги обуты в огромные войлоч¬
ные тапки, а колени укутаны бахромчатой лоскутной шалью. Кисти
свешивались с ручек кресла, словно были слишком тяжелы для хруп¬
ких запястий — сухие, ломкие, в пятнах, как осенние листья, дрожа¬
щие при легчайшем дуновении ветра. Поросшая редким серым пухом
яйцевидная голова казалась хрупкой и маленькой, как у ребенка. В
слезящихся, испещренных голубыми прожилками белках плавали мут¬
но-желтые зрачки.
Корделия подошла поближе и тихо окликнула доктора Гладвина,
но ответа не последовало. Она присела на корточки у его ног и, загля¬
дывая в лицо, сказала:
— Доктор Гладвин, я хотела бы поговорить об одной из ваших
пациенток. Вы много лет назад лечили ее. Миссис Кэллендэр. Вы по¬
мните миссис Кэллендэр с виллы Гарфорт?
Старик молчал. Корделия поняла, что ничего от него не услышит.
Не стоит и переспрашивать. Миссис Гладвин встала рядом, словно при¬
глашая весь мир полюбоваться на это чудо природы.
— Давайте спрашивайте, что же вы! Он ведь, знаете ли, все держит
в голове. Сам говорил: «Я не из тех, кто ведет истории болезней. Все
в голове держу».
— А что сталось с его записями, после того как он ушел в отстав¬
ку? — спросила Корделия. — Он их кому-нибудь передал?
— Да не было у него никаких записей, он и не вел их никогда, я ж
вам говорю. А я знать ничего не знаю. Я и парню то же самое сказала.
Доктор был не прочь жениться на мне, когда ему понадобилась сиделка,
но больных своих со мной обсуждать — ни Боже мой. Бывало, все, что
заработает, пропьет подчистую, а все твердит о врачебной этике.
Горечь в ее голосе ужаснула Корделию. Она стыдилась смотреть ей
в глаза. Вдруг ей показалось, что губы старика зашевелились. Она
склонилась над ним, но смогла расслышать всего одно слово: «Холодно».
— По-моему, он хочет сказать, что ему холодно. Может быть, при¬
несете еще одну шаль?
— Холодно?! Да вы поглядите, солнце какое! Всегда-то ему холодно.
— Надо укрыть его одеялом, он согреется. Вам помочь?
— Вы его лучше оставьте, мисс. Хотите ходить за ним — давайте,
а я погляжу на вас, как вам понравится — подмывать его, да стирать
15 Ф.Д. Джеймс «Не женское дело*
433
пеленки — он ведь точно ребенок, — да белье менять каждое утро. Я
могу принести ему еще одну шаль, только он ее сбросит, вот увидите,
и пяти минут не пройдет. Он сам не знает, чего хочет.
— Простите, — беспомощно прошептала Корделия.
Можно было бы спросить миссис Гладвин, помогает ли ей кто-ни¬
будь ухаживать за больным, приходит ли к ним патронажная сестра
и хлопотала ли она о месте в больнице, но что толку спрашивать, когда
и так все ясно? Она одна несла свой тяжкий крест, и отчаяние лишило
ее даже сил надеяться, что ее мучения когда-нибудь кончатся.
— Извините, что напрасно побеспокоила вас. Я пойду...
Вместе они прошли через дом. Но оставался вопрос, который Кор¬
делия не могла не задать.
— Вы говорили, к вам приезжал молодой человек, — сказала она,
когда подошли к воротам. — Его звали Марк?
— Марк Кэллендэр. Спрашивал про мать. А дней через десять еще
один пожаловал.
— Кто?
— Важная птица, точно я вам говорю. В дом наш зашел, как хозяин.
Не назвался, но лицо знакомое, где-то я его видела. Сказал, мне к
доктору Гладвину, и я провела его в гостиную — в тот день было
ветрено. Подошел к доктору и говорит: «Привет, Гладвин!» — громко
так, точно слуге. Потом наклонился над ним, заглянул в лицо. С ми¬
нуту смотрели они друг другу в глаза, потом тот выпрямился, пожелал
мне всего хорошего и ушел. И что это к нах< так зачастили? Еще
немного — и впору будет деньги брать за показ.
Они стояли у ворот. Корделия уже хотела попрощаться, но почув¬
ствовала, что хозяйке не хочется, чтоб она уходила. Внезапно миссис
Гладвин заговорила — громко и хрипло, глядя прямо перед собой:
— Этот ваш приятель, ну, парень, что приходил. Он оставил свой
адрес. Сказал, если я захочу отдохнуть, он может как-нибудь в воск¬
ресенье приехать посидеть с доктором. Сказал, и поесть приготовит. У
меня сестра в Хаверхилле, хочу повидаться. Передайте ему, пусть при¬
езжает, если не раздумал.
Корделия поняла, чего ей стоило выдавить из себя это неуклюжее,
неласковое приглашение, и в порыве сочувствия сказала:
— Хотите, я приеду в воскресенье вместо него? У меня машина,
мне проще сюда добраться.
Для Рональда Кэллендэра день будет потерян, но она не возьмет с
него денег. И в конце концов, даже частный детектив в воскресенье
имеет право на выходной.
— Такой худышке с ним не справиться. Тут нужен мужчина. А па¬
рень, сразу видно, доктору понравился. Скажите ему, пусть приезжает...
434
— Он бы приехал, обязательно, я знаю. Но он не может. Он мертв.
Миссис Гладвин не проронила ни слова. Корделия тронула ее за
рукав. Она не шелохнулась.
— Простите. Я пойду, — прошептала Корделия.
Может быть, я все-таки могу вам чем-нибудь помочь? — едва не
добавила она, но вовремя сдержалась. Миссис Гладвин уже ничем не
поможешь.
На повороте в Бари она оглянулась. Прямая неподвижная фигура
по-прежнему стояла у ворот. Сама не зная почему, Корделия решила
минут на десять остановиться в Бари и погулять в садах Аббатства.
Она почувствовала, что не выдержит дороги в Кембридж, пока немного
не придет в себя, и, увидев траву и цветы через большие Норманские
ворота, не смогла удержаться. Она оставила машину на Холме Ангелов,
садом прошла к реке и присела на берегу погреться на солнце. Кстати,
ведь она потратила деньги на бензин, надо бы записать расходы в
тетрадь — и Корделия полезла в сумку. Рука наткнулась на белый
молитвенник; непроизвольно она вытащила его и задумалась. Попробо¬
вала поставить себя на место миссис Кэллендэр: допустим, она хочет
сообщить Марку нечто важное, причем так, чтоб он обнаружил ее
сообщение, а другие не обратили на него внимания. Где поместить его?
Ответ оказался прост как дважды два. Конечно же на странице с
молитвой, проповедью и апостольским посланиех! ко дню Святого Марка.
Он родился двадцать пятого апреля. Его назвали в честь святого. Она
быстро нашла нужное место. И в ярком, отраженном водой солнечном
свете увидела то, что пропустила, наспех листая книгу. Напротив на¬
ставления об истинном вероучении, что должно противиться ереси, была
нанесена маленькая шифрованная надпись, такая нечеткая, что могла
показаться грязью на бумаге. Но Корделия разглядела в ней буквы и
цифры:
ЭМК
АА
14.1.52
Первые три буквы, без сомнения, были инициалами матери Марка.
Число наверняка указывало на день, когда она написала свое послание:
миссис Годдард говорила, что миссис Кэллендэр умерла, когда Марку
было около девяти месяцев. Но что значит двойное «А»? И тут она
вспомнила карточку в бумажнике Марка. Эти две буквы под инициа¬
лами могут обозначать только одно: группу крови. У Марка была груп¬
па Б. У его матери — АА. Она могла желать, чтоб он узнал об этом
по одной-единственной причине. Теперь оставалось только узнать груп¬
пу крови сэра Рональда Кэллендэра.
435
Корделия быстро побежала через сад к машине. В Кембридж, не¬
медленно в Кембридж! Хотелось петь от восторга. Она не задумывалась
ни о смысле своего открытия, ни о том, насколько убедительны ее
доводы. Наконец-то ей было чем заняться, наконец-то она нащупала
хоть какую-то нить! Ехала быстро: во что бы то ни стало нужно попасть
в город, пока не закрылась почта. Там, если ей не изменяет память,
можно приобрести список адресов и телефонов местных врачей — его
выпускает муниципалитет. Слава Богу, успела. Со списком в руках
Корделия задумалась, откуда лучше позвонить. Она знала только один
дом в Кембридже, где могла висеть на телефоне хоть три часа кря¬
ду — никто не помешает. И поехала на улицу Норич, 5Т
Софи и Дэви играли в шахматы в гостиной — две головы, темная
и светлая, низко склонились над доской. Просьбу Корделии воспользо¬
ваться телефоном, чтоб сделать несколько звонков, они восприняли как
нечто само собой разумеющееся.
— Я, конечно, заплачу. Я себе запишу, сколько раз я звонила и как
долго разговаривала.
— Вы, наверное, хотите побыть одна? — спросила Софи. — Дэви,
пойдем закончим партию в саду.
Не выказав ни малейшего любопытства (и слава Богу), они акку¬
ратно пронесли доску через кухню и поставили на столик в саду.
Корделия придвинула стул к кухонному столу и, устроившись поудоб¬
нее, принялась изучать свой список. Он оказался устрашающе длинным.
И ни намека, с чего начать, хотя, пожалуй, лучше сперва обзвонить
врачей, которые живут и принимают больных ближе к центру города.
Да, с них-то она и начнет и будет вычеркивать из списка имена после,
каждого звонка. Вспомнился очередной перл Многоуважаемого Старше¬
го Инспектора: «Чтобы вести следствие, нужно терпение и настойчи¬
вость, почти упрямство». Каким же придирой и занудой он был, Боже
упаси от такого начальника. Теперь-то он уже старик — сорок пять,
никак не меньше. Может, малость и подобрел, все-таки возраст...
Целый час она упрямо звонила — и все зря. Нет, звонки никогда
не оставались без ответа: в приемной врача у телефона всегда сидит
человек — спасибо и на этом. Но вежливые, грубые или устало-тороп¬
ливые голоса на другом конце провода, будь то сам врач или дежурив¬
шая на телефоне медсестра, повторяли одно и то же: «Нет, сэр Рональд
Кэллендэр у нас не лечится». — «Извините. Я, наверное, неправильно
набрала номер», — лепетала в ответ Корделия.
Но после почти семидесяти минут терпеливых бесплодных попыток
ей наконец повезло.
— Вы, наверное, ошиблись. — У телефона была жена врача. —
Семью сэра Рональда Кэллендэра лечит доктор Винаблз.
436
Это была настоящая удача! В ее предварительном списке доктор
Винаблз не значился, и она бы наверняка убила еще час, прежде чем
добралась до его.фамилии. Она быстро нашла его телефон и в послед¬
ний раз набрала номер.
Трубку сняла медсестра.
— Я звоню по поручению мисс Лиминг с виллы Гарфорт, — начала
Корделия заготовленную речь. — Извините за беспокойство, но не мог¬
ли бы вы напомнить нам группу крови сэра Рональда Кэллендэра? В
следующем месяце он едет на конференцию в Хельсинки и хотел бы
знать ее заранее.
— Минуточку. — После недолгой паузы послышался звук возвра¬
щающихся шагов. — У сэра Рональда группа А. На вашем месте я бы
записала. Месяц назад звонил его сын и спрашивал то же самое.
— Спасибо! Огромное спасибо! Я непременно запишу. — Корделия
решила пойти на риск. — Я здесь новенькая, помогаю мисс Лиминг.
Она просила меня записать еще в прошлый раз, а я вот забыла. По¬
жалуйста, не выдавайте меня, если вдруг она вам позвонит.
На другом конце провода добродушно рассмеялись: опытная сестра^
прощала молодую неумеху. В конце концов, ей это ничего не стоила
— Не тревожьтесь, я вас не выдам. Я рада, что у нее наконец-то
появилась помощница. Надеюсь, все здоровы.
— Да-да, все в порядке.
Корделия положила трубку. Выглянула в окно и увидела, что Софи
и Дэви укладывают фигуры в коробку, — они только что закончили
игру. Успела. Все ясно, но все-таки надо проверить Когда-то Берни
давал Корделии почитать книгу по судебной медицине, и она кое-что
помнила из теории наследственности Менделя, подробно описанной в
главе об установлении личности по крови, но этого мала Конечно,
проще и быстрее всего было бы обратиться к Дэви, он знает. Но нет,
нельзя раскрывать карты. Слишком все это важна Значит, надо спе¬
шить в библиотеку, скорее, пока не закрылась.
Библиотекарь, уже привыкший видеть ее ежедневно, как всегда,
оказал ей необходимую помощь. Он быстро нашел нужный справочник.
Догадки Корделии подтвердились полностью: у мужа и жены с первой
группой крови не мог родиться ребенок со второй группой.
Домой Корделия вернулась полуживая от усталости. Сколько собы¬
тий за один день, сколько открытий! Подумать только, ведь и двенад¬
цати часов не прошло с тех пор, как она отправилась на поиски няни
Пилбим с неясной надеждой, что няня, если только ее удастся найти,
поможет найти ключ к характеру Марка, расскажет о том, как он рос...
И вдруг... Невероятно! Удачный день окрылил ее, не терпелось продол¬
жить работу, но ум ее был слишком изможден, чтобы она могла рас¬
437
путать клубок догадок, туго свернувшийся где-то на задворках созна¬
ния. Ей пока не удалось связать между собой разрозненные факты; она
еще не выработала теории, могущей разом объяснить тайну рождения
Марка, ужас Изабель, причастность Софи и Хьюго, болезненный инте¬
рес мисс Марклэнд к флигелю, подозрения сержанта Маскелла, кото¬
рому явно не хотелось никого подозревать, странности и неразгаданные
загадки, окружавшие смерть Марка.
С энергией, которую могла дать лишь запредельная душевная ус¬
талость, она сновала по флигелю; вымыла пол на кухне, сложила дрова
в камине — вдруг завтра похолодает, — прополола цветочную клумбу,
потом сделала себе омлет с грибами и съела его за непокрытым ска¬
тертью столом —: так, должно быть, ужинал и он. Напоследок достала
пистолет из тайника и положила, на прикроватный столик. Она тща¬
тельно заперла заднюю дверь и задернула занавески, еще раз проверив,
на месте ли наклейки. Но сковородку на дверь в спальню ставить не
стала. Сегодня эта предосторожность показалась ей ненужной и де¬
тской. Зажгла свечу у изголовья и подошла к окну выбрать книгу. Был
безветренный вечер, душистый, недвижный воздух не колебал пламени
свечи. За окном еще не совсем стемнело, но все в саду дышало покоем,
лишь нарастающий шум машины вдали, на шоссе, да крик вечерней
птицы временами нарушали тишину. И тут у калитки показалась смут¬
но различимая в сумерках человеческая фигура. Это была мисс Мар¬
клэнд. Опустив руку на задвижку, женщина стояла в нерешительности,
словно не знала, заходить ей или нет. Корделия скользнула в сторону
и замерла, прислонившись к стене. Мисс Марклэнд стояла неподвижно,
словно почуяла, что кто-то наблюдает за ней, и застыла, как испуганное
животное. Пару минут спустя она отошла от калитки и скрылась меж
деревьев. Корделия с облегчением выбрала одну из стоявших на под¬
оконнике книг Марка и забралась в спальный мешок. Через полчаса
она задула свечу и вытянулась в удобной позе, чтоб без сопротивления
отдаться сну.
Она проснулась ранним утром и мгновенно очнулась ото сна. С
широко открытыми глазами лежала она в полутьме; время замедлило
свой бег, в прозрачном воздухе таилось предвкушение нового, полного
неожиданностей дня. Было слышно тиканье лежавших на прикроватном
столике наручных часов; рядом с ними Корделия разглядела вселивший
в душу спокойствие неровный контур пистолета; так редко доводится
пробуждаться и жить в эти тихие часы, что человек вступает в них
неискушенным и беззащитным, как новорожденный. Но страха не было,
лишь всепоглощающий покой и легкая усталость. Ее дыхание напол¬
438
няло комнату, и спокойный чистый воздух, казалось, колеблется в такт
с ее легкими.
И вдруг она поняла, что же разбудило ее. К дому приближались
посетители. Должно быть, подсознательно, в какой-то краткий миг тя¬
желого сна она узнала шум подъезжающей машины. И теперь услы¬
шала скрип калитки, шелест шагов, легкий, быстрый, словно в траве
пробирался к дому зверь, услышала, как кто-то переговаривается впол¬
голоса. Выскользнув из мешка, она подбежала к окну. Стекла не мыли
уже много лет. Не вымыл их и Марк: возможно, у него не хватило
времени, а может, его устраивало, что грязь скрывает его от любопыт¬
ных глаз. В отчаянии Корделия начала пальцами тереть окно, в надеж¬
де соскрести жирный, липкий налет, пока наконец не ощутила
прохладную гладь стекла. От движения ее пальцев по стеклу возник
отвратительный звук, высокий, тонкий, точно писк крысы, и такой гром¬
кий, что Корделия испугалась, как бы ее не обнаружили до времени.
Прильнув к узенькой прозрачной полоске, она стала вглядываться в
предрассветную полутьму сада.
«Рено» был почти не виден за высокой изгородью, но у калитки
матово светилась передняя часть капота, и две лужицы света от боко¬
вых фар озаряли переулок, как две равновеликие луны. На Изабель
было что-то длинное, облегающее, ее бледная фигура трепетала как
волна на черном фоне изгороди. Рядом с ней Хьюго казался лишь
темной тенью, но потом повернулся, и Корделия увидела, как вспых¬
нула белым рубашка. Оба были в вечерних костюмах. По тропинке шли
молча, у парадной двери коротко посовещались и двинулись в сторону,
намереваясь обогнуть дом.
Схватив фонарик, Корделия вскочила, бесшумно ступая босыми но¬
гами, сбежала вниз по лестнице и бросилась стремглав через гостиную,
чтобы отпереть заднюю дверь. Ключ легко, без скрежета повернулся в
замке. Не смея дышать, она отступила назад, к подножию лестницы, в
темноту. И вовремя. Дверь открылась, впустив в комнату неверный
предутренний свет.
— Погоди, сейчас зажгу спички, — услышала она голос Хьюго.
Спичка зажглась, на краткий миг неярко осветив два мрачных,
настороженных лица, огромные глаза Изабель, в которых застыл ужас.
Погасла. Корделия услышала, как Хьюго, тихо выругавшись, стал чир¬
кать новой спичкой о коробку. На этот раз он высоко поднял ее. Она
осветила стол, безгласный, обвиняющий крюк... и молчаливого наблю¬
дателя у подножия лестницы. Хьюго судорожно глотнул воздух, рука
дернулась, спичка погасла. И тут же раздался истошный вопль Изабель.
— Какого черта.- — Голос Хьюго зазвенел от злости и страха.
Корделия зажгла фонарик и выступила вперед:
439
— Это я, Корделия.
Но Изабель уже ничего нс соображала. Ее вопли становились все
громче и пронзительней, и Корделия забеспокоилась, как бы ее не ус¬
лышали Марклэнды. Человек нс способен издавать такие звуки, то был
крик обезумевшего зверя. Однако он прекратился по мановению руки
Хьюго: послышался звук пощечины, потом всхлип. На секунду воцари¬
лась полная тишина, после чего Изабель без сил повисла на шее у Хьюго
и разрыдалась. Хьюго повернулся к Корделии вне себя от гнева:
— Какого черта вы это сделали?
— Что именно?
— Спрятались там, напугали ее. И вообще, что вы здесь делаете?
— А вы?
— Мы приехали забрать картину Антонелло — Изабель одолжила
ее Марку, когда навещала его, — а также исцелить ее от предубеж¬
дения против этого дома. Ничего себе исцелили! Мы были на балу в
Питт-клубе. И угораздило же нас заехать сюда по дороге домой. Иди¬
оты: Здесь есть что-нибудь выпить?
— Только пиво.
— Господи, Корделия, может, все-таки найдется что-нибудь покреп¬
че? Пиво ей не поможет.
— Нет, крепче ничего нет, но я сварю кофе. Зажгите камин.
Она поставила фонарь на стол и засветила лампу, привернув фи¬
тиль; потом усадила Изабель в кресло у камина.
Изабель била дрожь. Корделия достала толстый свитер Марка и
укутала ей плечи. Щепа быстро занялась, и вскоре в камине запылал
огонь. Корделия отправилась на кухню варить кофе. Сбоку на подокон¬
нике пристроила фонарь, так, чтобы свет падал на керосинку, зажгла
более сильную конфорку, достала с полки коричневый керамический
кувшин, две кружки с голубым ободком и чашку для себя. В чашку с
отколотой ручкой насыпала сахар. На то, чтобы вскипятить полчайника
и залить кипятком кофейные зерна, ушло не более двух минут. Из
гостиной доносился голос Хьюго — низкий, настойчивый, утешаю¬
щий — и односложные реплики Изабель. Не дождавшись, пока кофе
по-настоящему сварится, она поставила кувшин на старый жестяной
поднос с обшарпанной, полустертой картинкой Эдинбургского замка и,
пройдя в гостиную, устроила поднос внизу, на камине.
Трещали, разгораясь, сучья и рассыпались дождем огненных искр,
так что платье Изабель вспыхивало звездным рисунком. Но вот пламя
лизнуло полено потолще, и камин запылал глубоким, щедрым жаром.
Наклонившись помешать кофе, Корделия увидела, как по краю од¬
ного из небольших поленьев в отчаянной попытке спастись от огня
карабкается маленький жук. Она вытащила из камина нетронутый пла¬
440
менем прут и протянула жуку, чтоб помочь ему вылезти. Но это еще
больше сбило его с толку. В панике он повернул назад и быстро пополз
в самое пекло; потом, сообразив, что ползет не туда, снова решил вер¬
нуться на прежнее место, но упал в трещину дерева. Корделия пред¬
ставила себе, как он падает в черную пылающую бездну, и
содрогнулась. Какой ужасный конец! Подумать только, достаточно всего
лишь поднести спичку к дровам, чтоб вызвать такие муки.
Она протянула Изабель и Хьюго кружки, сама же взяла чашку.
Аромат свежего кофе успокаивал нервы, пахло смолой. Керосиновая
лампа бросала на их лица неяркий палевый отсвет, на кафельный пол
ложились в золотистом полумраке длинные тени. Никогда подозревае¬
мых в убийстве не допрашивали в более приятной обстановке. Даже
Изабель уже не казалась испуганной. Рука ли Хьюго, обнимавшего ее
за плечи, придала ей уверенности, а может, ей вернул силы кофе, тепло
и уютное потрескивание дров в камине, но она, похоже, чувствовала
себя почти как дома.
— Вы говорили, что у Изабель было мрачное предубеждение против
этого дома, — обратилась Корделия к Хьюго. — Отчего?
— Ну это вы у нас железная. А Изабель очень чувствительна.
В глубине души Корделия считала красивых женщин именно же¬
лезными — иначе как им выжить? — и полагала, что, случись им с
Изабель помериться силами, еще неизвестно, кто кого. Но не стоит
разрушать иллюзии Хьюго. Этим ничего не добьешься. Красота хрупка,
непрочна, уязвима. Чувствительность Изабель нуждается в защите.
Сильные женщины могут постоять за себя сами.
— Вы утверждаете, что Изабель лишь единожды побывала в этом
доме, — продолжала Корделия. — Я знаю, что Марк умер в этой ком¬
нате, но неужели вы думаете, я верю, будто она горюет по Марку? Вы
оба что-то знаете, и вам же лучше не запираться далее, иначе я буду
вынуждена доложить сэру Рональду Кэллендэру, что вы, Изабель и
ваша сестра замешаны в смерти его сына, а там уж ему решать, звать
ли полицию. Я не сомневаюсь, что Изабель легко расколет самый до¬
брый полицейский инспектор. А вы?
Даже Корделии ее маленькая речь показалась высокопарным нра¬
воучением, бездоказательным обвинением, пустой угрозой. Она почти
ждала, что Хьюго сейчас опровергнет ее слова и посмеется над ней.
Но он лишь посмотрел на нее долгим взглядом, словно взвешивая,
можно ли ей довериться. Потом спокойно сказал:
— Неужели вы не можете поверить мне на слово, что,Марк сам
наложил на себя руки, и, если вы и в самом деле вызовете полицию,
это решительно никому и ничему не поможет, но причинит его отцу
и друзьям большое горе?
441
— Нет, Хьюго, не могу.
— Хорошо. Ну а если мы вам все расскажем, обещаете, что, кроме
вас, об этом никто не узнает?
— Я могу лишь обещать поверить вам, не больше.
— Ах, да расскажи ты ей, Хьюго! — вдруг воскликнула Иза¬
бель. — Теперь уж все равно.
— По-моему, вы просто обязаны мне все рассказать, — сказала Кор¬
делия. — У вас нет выбора.
— Пожалуй. Ну что ж.
Он поставил свою кружку на камин, глядя на огонь, начал:
— Я, помнится, говорил вам, что в тот вечер, когда умер Марк,
мы — Софи, Изабель, Дэви и я — ходили в Художественный театр.
Как вы, возможно, догадались, это было правдой лишь на три четверти.
Когда я заказывал билеты, у них оставалось только три свободных
кресла, и мы предназначили их тем из нас, кто действительно способен
насладиться спектаклем. Изабель ходит в театр не для того, чтобы
смотреть, а скорее для того, чтоб смотрели на нее, скучает, если в пьесе
меньше пятидесяти действующих лиц, так что мы решили не брать ее
с собой. Такое небрежение со стороны теперешнего ее любовника, впол¬
не естественно, побудило ее искать утешение у очередного.
— Марк не был моим любовником, Хьюго, — сказала Изабель со
своей всегдашней безличной улыбкой. Без злобы, без обиды. Просто
констатировала факт.
— Я знаю. Марк был романтиком. Он никогда не укладывал девицу
в постель — или в другое приличествующее случаю место, — пока не
убеждался, что между ними установился подобающий межличностный
контакт. Может, он это, правда, по-другому называл, не знаю. По-моему,
так нечестно. Мой папаша любит такие вот омерзительные, ничего не
значащие фразы. Но Марк усматривал в них некий смысл. Он должен
был верить, что они с девицей любят друг друга, иначе секс не при¬
носил ему ровно никакого удовольствия. Необходимая прелюдия, как
раздевание. Их отношения с Изабель, как мне кажется, не достигли
должной глубины, не дошли до подлинной эмоциональной гармонии.
Все это, конечно, было делом времени. Мужчины охотно впадают в
самообман, когда появляется Изабель, и Марк не исключение.
Голос Хьюго дрожал от ревности.
— Марк никогда не занимался со мной любовью, Хьюго, — медлен¬
но, терпеливо, как мать, увещевающая непослушное, бестолковое дитя,
сказала Изабель.
— Я об этом и говорю. Бедный Марк! Он променял суть на призрак
и теперь остался ни с чем.
— Что же произошло в тот вечер?
442
Корделия обратилась к Изабель, но ответил Хьюго:
— Изабель приехала сюда примерно без двадцати восемь. Заднее
окно было зашторено, через окно в фасаде ничего не видно, но дверь
была открыта. Она вошла. Марк был уже мертв. Его тело свешивалось
на ремне с крюка. Но он выглядел не так, как наутро, когда его
обнаружила мисс Марклэнд.
Он повернулся к Изабель:
— Расскажи ты.
Она колебалась. Хьюго наклонился вперед и нежно поцеловал ее
в губы.
— Расскажи, расскажи. В мире есть неприятные вещи, от которых
все папочкины деньги не в силах тебя укрыть, и это, голубка, одна
из них.
Изабель внимательно оглядела все четыре угла комнаты, словно
хотела удостовериться, что их никто не подслушивает. Радужки ее
чудесных глаз в свете камина казались багровыми. Потом наклонилась
к Корделии с видом сельской кумушки, смакующей последнюю сплет¬
ню. От былогс страха не осталось и следа. Бесхитростная, примитивная
душа Изабель не умела долго мучиться, ее бурные переживания были
скоротечны, и успокоить ее оказалось нетрудна Хьюго велел ей дер¬
жать язык за зубами, и она хранила тайну, но теперь обрадовалась,
что он разрешил ей нарушить обет молчания. Возможно, инстинкт под¬
сказывал ей, что история, если ее рассказать, отчасти утратит свой
зловещий смысл.
— Я решила поехать к Марку, — начала она, — думала, может,
поужинаем вместе. Мадемуазель де Конже заболела, Хьюго и Софи
ушли в театр, и мне было скучно. Я подошла к задней двери — Марк
говорил, что передняя не открывается. Думала, он в саду, но его там
не было, только лопата торчала в земле да у двери стояли его сапоги.
Я открыла дверь. Стучать не стала, думала, вот Марк удивится, что я
приехала.
Она потупилась, не решаясь продолжать, и стала разглядывать ко¬
фейную кружку, перекатывая ее в ладонях.
— Ну, а потом?
— Л потом я увидела его. Он висел на ремне, ремень был привязан
вот к этому крюку в потолке, и я поняла, что он мертв. Господи,
Корделия, какой ужас! Он был одет в женское белье — черный лифчик
и черные кружевные трусики. Больше на нем ничего не было. А лицо!
Он накрасил губы, ярко-ярко так намазался, как клоун. Я не знала,
кричать или смеяться. Он был сам на себя не похож. Он вообще был
не похож на человека. А на столе лежали три фотографии. Гадкие
фотографии, Корделия. Фотографии голых женщин.
443
Огромные глаза уставились на Корделию — потерянно, непонима¬
юще.
— Да не смотрите вы так, Корделия, — сказал Хьюго. — Изабель пе¬
режила тогда страшные минуты, ей и сейчас неприятно вспоминать об
этом. Но такое случается нередко. Половое извращение — кстати, доволь¬
но безобидное, ведь в нем участвовал он один. Наверное, пряжка сосколь¬
знула, вот он и оказался в петле. Шансов на спасение у него не было.
— Не верю, — сказала Корделия.
— Я знал, что вы не поверите. Но это правда, Корделия. Хотите,
поедем с нами, позвоним Софи. Она подтвердит.
— Мне не нужно, чтоб кто-то подтверждал рассказ Изабель. Ее слов
мне вполне достаточно. И все же не могу поверить, что Марк покончил
с собой.
Зря она это сказала. Надо было скрыть свои подозрения. Но ска¬
занного не воротишь, к тому же нужно задать им несколько вопросов.
Она увидела, как потемнело лицо Хьюго: он не ожидал, что она
окажется такой тупой, такой несговорчивой. Едва уловимо атмосфера в
комнате изменилась. Что тому причиной — раздражение, страх, разоча¬
рование? Она обратилась прямо к Изабель:
— Вы сказали, дверь была открыта. Вы заметили ключ?
— Он торчал изнутри. Я увидела его, когда выходила.
— А занавески?
— Они были задернуты, как сейчас.
— А где была помада?
— Какая помада, Корделия?
— Помада, которой Марк накрасил губы. Ее не было в карманах
его джинсов, иначе полиция обнаружила бы тюбик. Так куда же она
исчезла? Вы видели ее на столе?
— На столе лежали только фотографии.
— Какого цвета была помада?
— Лиловая. Старушечьего цвета. Ни одна девушка не стала бы
краситься такой.
— А нижнее белье, вы можете описать его?
— Конечно. От Маркса и Спенсера. Я сразу узнала его.
— Вы хотите сказать, что узнали белье на Марке? Это было ваше
белье?
Вряд ли Изабель приходилось часто покупать в универмаге Маркса
и Спенсера, зато она, как никакой другой свидетель, обращала внима¬
ние на мелочи, особенно в одежде, и тут ее показаниям можно было
доверять безоговорочно. Легко представить, какой ужас, какое отвраще¬
ние она испытала тогда, и все равно заметила, откуда белье. И уж если
она говорит, что не видала помады, значит, помады там не было.
444
— Вы до чего-нибудь дотрагивались? — неумолимо продолжала
Корделия..— Трогали тело Марка, чтобы убедиться, что он мертв?
Изабель была потрясена. Она была слишком полна жизни, чтоб
спокойно относиться к смерти.
— Как я могла дотронуться до Марка! Я ни к чему не притраги¬
валась. Я и так видела, что он мертв.
— Степенный, благоразумный, законопослушный гражданин, уж ко¬
нечно, нашел бы поблизости телефон и вызвал полицию, — сказал
Хьюго. — По счастью, Изабель не отягчена вышеперечисленными до¬
стоинствами. Инстинкт привел ее ко мне. Она дождалась конца пьесы
и встретила нас у театра. Когда мы вышли, она вышагивала взад-вперед
по тротуару на противоположной стороне улицы. Дэви, Софи и я вер¬
нулись сюда вместе с ней в ее «рено». Мы только ненадолго заехали
на улицу Норич взять фотоаппарат Дэви и вспышку.
— Зачем?
— Это я придумал. Как вы понимаете, мы не собирались трепаться
и не хотели, чтоб сэр Рональд узнал, как умер его сын. Мы решили
инсценировать самоубийство: умыть Марка, одеть по-человечески и ос¬
тавить, пока кто-нибудь не обнаружит тело. Нам и в голову не пришло
сфабриковать предсмертную записку; на такой изыск у нас не хватило
ни ума, ни душевных сил. Мы взяли фотоаппарат, чтоб сфотографиро¬
вать его так, как он умер. Мы не знали, какой именно закон собираемся
нарушить, инсценируя самоубийство, но ведь есть, наверное, закон на
этот случай. В наше время нельзя оказать другу даже мелкой услуги:
всегда найдется полицейский сыщик, который превратно истолкует твои
действия, и тебя же еще притянут, так что нам нужна была страховка
на случай неприятностей. Каждый из нас по-своему любил Марка, но
все же не настолько, чтоб ради него получить срок за убийство. Как
бы там ни было, нам все равно не удалось осуществить свои добрые
намерения. Кто-то пришел сюда прежде нас.
— Расскажите мне об этом поподробнее.
— Рассказывать, собственно, нечего. Мы велели девушках< ждать в
машине: Изабель — потому что она уже видела все и с нее было
явно достаточно, Софи — потому что Изабель была слишком напуга¬
на, чтоб ее можно было оставить одну. Кроме того, мы решили не
пускать Софи из уважения к памяти Марка — не нужно ей было
видеть его таким. Вам не кажется странным, что люди так предупре¬
дительны к мертвым?
Думая об отце и о Берни, Корделия ответила:
— Наверное, только когда человек умирает, можно безбоязненно по¬
казывать, как он тебе дорог: он уже никогда не сможет извлечь выгоду
из твоей любви.
445
— Цинично, но верно. Короче, нас опередили. Мисс Марклэнд на
следствии подробно описала и комнату и тело; мне нечего добавить,
все было именно так. Дверь незаперта, занавески зашторены. Марк ви¬
сел по пояс голый, в голубых джинсах. Помада исчезла с его лица, а
со стола исчезли фотографии. Но из машинки торчала предсмертная
записка, а в камине появилась горка пепла. Похоже, посетитель про¬
думал все до мелочей. Мы не стали задерживаться. В любую минуту
мог прийти кто-то еще — например, Марклэнды. Было уже очень поз¬
дно, но гость к Марку шел косяком: сперва Изабель, потом неизвестный
самаритянин, потом мы.
«Нет, Изабель пришла не первая, — подумала Корделия. — Прежде
нее у Марка побывал убийца».
— Кто-то глупо подшутил надо мной вчера вечером, — сказала
она. — Когда я вернулась от Изабель, на крюке висел диванный валик.
Кто это сделал? Вы?
Нужно было быть великим актером, чтобы изобразить такое неприт¬
ворное удивление.
— Ну конечно, нет1 — воскликнул Хьюго. — Я думал, вы живете
в Кембридже, откуда мне знать, что вы здесь. Да и зачем мне это?
— Чтоб отпугнуть меня.
— Но я же не сумасшедший! Даю голову на отсечение, вас это
только раззадорило бы. Такую женщину, как вы, запугать не так-то
просто. Мы хотели внушить вам, что в смерти Марка нечего расследо¬
вать. Такая шутка лишь убедила бы вас в обратном. Нет, отпугнуть
вас хотел кто-то другой. Возможно, именно он и опередил нас тогда.
— Понимаю. Кто-то пошел ради Марка на риск. Он не хотел, чтоб
я разнюхала, как было дело. Но он мог избавиться от меня более
разумным способом — открыв мне правду.
— Откуда ему знать, что вы заслуживаете доверия? Что вы теперь
будете делать, Корделия, вернетесь в город?
Хьюго старался, чтоб вопрос прозвучал как бы между прочим, но
в его голосе Корделия почувствовала скрытую тревогу.
— Да, наверное, — ответила она. — Надо будет поговорить с сэром
Рональдом.
— И что вы ему скажете?
— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаю.
На востоке забрезжил рассвет; дружным пением приветствовали но¬
вый день ранние птицы. Хьюго и Изабель уехали, забрав с собой Ан-
тонелло. С грустью смотрела Корделия, как картину снимают со стены,
словно вместе с ней частица души Марка покидала дом. Прежде чем
446
сунуть картину под мышку и унести с собой, Изабель внимательно
осмотрела ее оценивающим взглядом профессионала. Наверное, она щед¬
ро раздавала ей принадлежавшее, будь то картины или люди, но лишь
напрокат, с условием, что они будут возвращены по первому требованию
и в прежнем состоянии. Хьюго медленно вывел «рено» из тени изгороди.
Корделия стояла у калитки. Из чувства приличия помахала им вслед,
как измученная хозяйка, выпроваживающая засидевшихся гостей, и по¬
шла в дом.
Без Хьюго и Изабель гостиная показалась ей пустой и холодной.
Камин догорал, и она поспешно запихнула туда последние поленья и
стала раздувать огонь. Потом беспокойно заметалась по комнате. Ло¬
житься спать было бессмысленно, все равно не уснет, но оттого, что ее
подняли ранним утром, все тело ломило от усталости.
На душе было смутно и тягостно — и не только оттого, что не
выспалась. Впервые с тех пор, как она поселилась здесь, ей было по-
настоящему страшно. «В мире существует зло», — внушали ей в мо¬
настыре, и теперь она знала, что это правда. Рядом с ним меркла
жестокость, безнравственность, беспринципность. Зло. Она не сомнева¬
лась, что Марка убили, но с какой дьявольской ловкостью! Если Изабель
расскажет правду, кто усомнится, что он погиб хоть и случайно, но по
своей вине? Нет нужды вспоминать книгу по судебной медицине, и так
понятно, как отнесутся к ее рассказу в полиции. Как говорил Хьюго,
такие случаи не так уж редки. Сын психиатра, он слышал или читал
о них. Кто еще мог знать об этом? Наверное, любой образованный
человек. Но Хьюго не убивал Марка. У Хьюго алиби. Софи и Дэви...
Нет, она просто отказывается верить, что они могли участвовать в таком
гнусном преступлении. Как, однако, характерно, что они не позабыли
захватить фотоаппарат! Дружба дружбой, но свои интересы прежде
всего. Неужели Хьюго и Дэви смогли бы здесь, у изуродованного тела
Марка, спокойно рассуждать о расстоянии и выдержке, прежде чем
сделать снимок, который, в случае необходимости, обелил бы их?
Она пошла на кухню поставить чайник, радуясь, что может хоть
ненадолго избавиться от зловещего крюка в потолке. Прежде она
едва замечала его, но со вчерашнего вечера поневоле не могла ото¬
рвать от него глаз. Он увеличился в размерах и, когда она смотрела
на потолок, казался все больше и больше. Комната, напротив, сузи¬
лась, из храма превратилась в одиночную келью, где, как в пыточной
камере, каждый предмет кричал об убийстве, так что хотелось бе¬
жать, бежать отсюда прочь... Даже в прозрачном утреннем воздухе
ощущалось дыхание зла.
Пока не вскипел чайник, заставила себя продумать, что нужно
сделать сегодня. Строить гипотезы было по-прежнему рано: ум ее, па¬
447
рализованный ужасом, был не в состоянии распорядиться новой инфор¬
мацией. Рассказ Изабель не пролил света на дело Марка Кэллендэра,
лишь усложнил его. Но существовали еще не выясненные факты, и она
решила продолжать действовать по ранее задуманному плану. Сегодня
она поедет в Лондон и ознакомится с завещанием старого Ботли, деда
Марка.
Надо было как-то убить два часа до отъезда. Она решила оставить
машину на вокзале в Кембридже и поехать в Лондон поездом — проще
и быстрее. С раздражением думала, что придется провести в городе
целый день, когда ключ к разгадке здесь, в Кембриджшире, но впервые
покидала флигель без сожаления. Ей было жутко, и, не зная, куда себя
деть, она бесцельно переходила из комнаты в комнату, бродила по саду.
Скорей бы уехать, так медленно тянется время... Под конец в отчаянии
она взяла лопату и докопала не оконченную Марком грядку. Наверное,
зря: ведь прерванная работа была одной из улик. Но грядку видели и
другие, в том числе сержант Маскелл, если понадобится, они подтвер¬
дят, а ей невмоготу смотреть на недоделанную работу, на все торчащую
из земли ручку лопаты.
Наконец настало время ехать. Утренний прогноз погоды обещал
грозовые дожди на юго-востоке, и она надела костюм — теплее у
нее с собой ничего не было. Последний раз она надевала его в день
похорон Берни и теперь обнаружила, что юбка стала широка в та¬
лии. Похудела. С минуту поразмыслив, она достала из чемодана с
вещественными доказательствами ремень Марка и дважды обернула
вокруг талии, затянула.- Нет, она не чувствовала отвращения. Разве
мог испугать или расстроить ее принадлежавший ему предмет, вещь,
к которой он прикасался? Сквозь тонкую ткань Корделия ощущала
прохладную тяжесть крепкой толстой кожи и успокаивалась, вновь
обретая уверенность в своих силах, словно ремень был таинственным
талисманом.
Глава 5
Гроза разразилась, как раз когда Корделия сходила с 11-го автобу¬
са у Сомерсет-Хаус. Вспыхнула молния, и почти тут же ее оглушил
мощный, как пушечный залп, раскат грома. Она бежала сквозь стену
воды между рядами стоявших во внутреннем дворике машин, ледя¬
ные струи, как пули, отскакивали от булыжников и хлестали ее по
щиколоткам. Распахнув дверь, она громко, с облегчением рассмеялась.
Ковер тут же промок от стекавшей с нее воды. Два-три посетителя
оторвались от завещаний, которые изучали, и улыбнулись ей, а жен¬
448
щина за стойкой по-матерински оглядела ее и сочувственно зацокала.
Корделия вытрясла над ковром свой пиджак и попыталась, правда
безуспешно, насухо вытереть волосы носовым платком, прежде чем
подойти к стойке.
Узнав, что Корделии нужно, участливая женщина показала на по¬
лки в центре зала, заставленные пухлыми томами, и объяснила, что это
индекс завещаний, расположенных по фамилии завещателя, а также в
порядке поступления завещания в Сомерсет-Хаус. Корделии осталось
лишь узнать номер в картотеке и принести нужный том; они немедля
пошлют за оригиналом, и она сможет с ним ознакомиться, уплатив
20 пенсов.
Задача предстояла не из легких, так как Корделия не знала, когда
умер Джордж Ботли. Наверное, поскольку дедушка оставил состояние
Марку, завещание было все же написано после его рождения или по
крайней мере после того, как Эвелин забеременела. Но он оставил часть
своего состояния также и дочери, и оно, после ее смерти, перешло к
мужу. Скорее всего старый Ботли умер прежде дочери, иначе он на¬
верняка написал бы новое завещание. Корделия решила начать поиски
с 1951 года, года рождения Марка. Она оказалась права. Джордж Алберт
Ботли умер 26 июля 1951 года, через три месяца и день после рождения
Марка и всего через три недели после того, как составил завещание.
Скончался скоропостижно? Или знал, что умирает, и поторопился с
завещанием? Он оставил состояние в три четверти миллиона фунтов.
Интересно, как ему удалось нажить такие деньги. Вряд ли одной тор¬
говлей шерстью. Она передала толстый том через стойку, клерк выпи¬
сал на белый бланк инвентарный номер и указал Корделии дорогу к
кассе. После того как она уплатила, на ее взгляд, весьма небольшую
сумму, ей в считанные минуты принесли оригинал, и вот она уже
сидит за столом у окна и при свете настольной лампы изучает заве¬
щание.
После рассказа няни Пилбим у нее осталось крайне неприятное
впечатление о Джордже Ботли, и, надо сказать, ознакомившись с его
последней волей, она лишь утвердилась в своем мнении. Она боялась,
что документ окажется длинным, сложным и ей будет трудно его по¬
нять, но он был на удивление коротким, простым и ясным. Мистер
Ботли распорядился продать все свое имущество, не желая, «чтобы
родные и близкие перегрызлись из-за старого хлама». Он оставил
скромные суммы работавшим у него в то время слугам, но Корделия
обратила внимание, что садовник не был упомянут в завещании. Поло¬
вину состояния, свободного от долгов и завещательных отказов, он пе¬
редавал своей дочери в полное, безраздельное владение, «коль скоро она
сумела доказать, что хоть чем-то похожа на нормальную женщину».
449
Оставшуюся половину должен был получить его любимый внук Марк
Кэллендэр по достижении двадцати пяти летнего возраста, «ибо если к
этим летам он не научится ценить деньги, то по крайней мере будет
уже достаточно взрослым, чтоб никто не смог злоупотребить его довер¬
чивостью». Доход с капитала мистер Ботли завещал шести родственни¬
кам, с которыми состоял, по-видимому, в очень дальнем родстве.
Завещанием утверждалась доверительная собственность; в случае смер¬
ти одного из сонаследников его доля распределялась между оставши¬
мися в живых. Завещатель был уверен, что подобное распоряжение
пробудит у сонаследников живейший интерес к здоровью друг друга,
равно как и к своему собственному; желая непременно пережить дру¬
гих, кое-кто, возможно, станет знаменитым на весь мир долгожите¬
лем — а ведь в наш век нелегко добиться известности. Если Марк не
доживет до двадцати пяти лет, доверительная собственность просуще¬
ствует до смерти всех сонаследников, после чего капитал будет рас¬
пределен между внушительным числом благотворительных
организаций, выбранных, как могла заметить Корделия, не потому, что
завещатель был озабочен их дальнейшим процветанием в силу личных
симпатий, но скорее потому, что они были широко известны и успешно
вели дела. Похоже было, что мистер Ботли просто попросил адвокатов
представить ему список наиболее надежных благотворительных учреж¬
дений: ему было все равно, что станется с его состоянием, если умрет
его внук. Это было странное завещание. Мистер Ботли ничего не оста¬
вил зятю, хотя его, по-видимому, не тревожило, что муж может стать
наследником его слабой здоровьем дочери. В чем-то это было завещание
игрока, и Корделия вновь задумалась, как же мистер Ботли нажил свое
состояние. Завещатель цинически издевался над наследниками, но был
справедлив и щедр. В отличие от иных богачей, ни в коем случае не
желающих отдать в немилые руки ни пенса, мистер Ботли не пытался
следить за своими огромными деньгами из могилы. И дочь и внук
вольны были делать с наследством все, что им вздумается. Любить
мистера Ботли было невозможно, но он вызывал невольное уважение.
Его завещание преследовало предельно ясные цели. Смерть Марка не
могла быть выгодна никому, кроме уважаемых благотворительных уч¬
реждений.
Корделия законспектировала основные пункты завещания, больше
следуя советам Берни о необходимости вести тщательную документа¬
цию, чем из боязни их забыть, вложила в тетрадку квитанцию в полу¬
чении двадцати пенсов, на странице расходов записала цену дешевого
билета до Лондона и обратно, прибавила стоимость проезда на автобусе
и вернула завещание клерку. Ливень кончился быстро. Жаркое солнце
уже сушило окна, на омытом дождем дворике блестели лужи. Корделия
450
решила провести остаток дня в конторе, а с сэра Рональда взять не
пять, а два с половиной фунта. Может быть, пришли письма. Возможно
даже, ее ждет новое дело.
Решение оказалось ошибочным. Контора показалась ей еще более
убогой, чем в день отъезда. После свежего запаха озона было особенно
противно вдыхать кислый воздух комнат. Мебель покрылась толстым
слоем пыли, а кровавое пятно на ковре зловеще побурела В почтовом
ящике ничего не было, кроме счетов за электричество и из магазина
канцелярских принадлежностей. Берни дорого заплатил — вернее, не
заплатил вовсе — за презренную писчую бумагу.
Корделия выписала чек за электричество, вытерла пыль и предпри¬
няла очередную тщетную попытку очистить ковер. Потом заперла кон¬
тору и пешком пошла на Трафальгарскую площадь искать утешения
в Национальной галерее.
Поезд отходил в 6.16, так что домой она добралась только около
восьми. Оставив «мини», как обычно, в рощице, она обошла дом кругом,
с минуту поколебалась, забирать ли оружие из тайника, но потом ре¬
шила, что с этим можно и подождать. Она была голодна, и перво-
наперво решила приготовить поесть. Утром, прежде чем уехать, она
тщательно проверила, заперта ли задняя дверь, и наклеила на окна
полоски скотча, чтобы тайный посетитель не застал ее врасплох. Клей¬
кая лента оставалась на месте. Она нашарила в сумке ключ и, накло¬
нившись, вставила его в замок. Вне дома Корделия чувствовала себя в
полной безопасности. Лишь за полсекунды до нападения она почувст¬
вовала приближение врага, но поздно. На голову упало одеяло, шею
захлестнула проволока, и рот и ноздри закрыла горячая, липкая шер¬
стяная маска. Она открыла рот, чтобы вдохнуть, и языком ощутила
сухие пахучие волокна. Грудь пронзила жгучая боль, и все погрузилось
во тьму...
Очнулась. Одеяло сорвали. Неужели свобода? Но то была лишь
короткая передышка. Она так и не увидела своего врага. Глоток пья¬
нящего, живительного воздуха, быстрый, едва осознанный промельк зо¬
лотистого неба сквозь листву, и, потерянная, беспомощная, она летит
вниз, в холодную тьму. Может быть, это сон? В детстве ей, случалось,
снились такие кошмары. Она сильно стукнулась об воду, и ледяные
пальцы потащили ее в водоворот ужаса. Инстинктивно она закрыла
рот... Потом была отчаянная, долгая борьба — выбраться, во что бы то
ни стало выбраться из бесконечной, холодным обручем сжимающей
тело черноты. Вынырнув, она встряхнулась и, как ни щипало глаза,
заставила себя посмотреть наверх. В конце длинного черного тоннеля
над ее головой светилась голубая луна. Но тут крышка колодца мед¬
ленно поползла назад, луна уменьшилась вдвое, превратилась в ущер¬
451
бный месяц, пока наконец не осталось ничего, кроме восьми тоненьких
лучиков света.
Она попыталась нащупать дно. Дна не было. Усилием воли застав¬
ляя себя не поддаваться панике, лихорадочно шарила по стенам колод¬
ца — может, рука наткнется на выступ, куда можно поставить ногу.
Тщетно. Кирпичная кладка, гладкая, склизкая от влаги, обступала со
всех сторон, точно ее заживо замуровали в круглой башне-гробнице.
Корделия все смотрела вверх, а стены колодца извивались, вибрировали,
волнообразно расширялись и кружились, словно желудок чудовищной
змеи.
И тогда спасительный гнев снизошел на нее. Нет, она не позволит
себя утопить, не погибнет, одинокая, дрожащая, в этом ужасном месте.
Колодец глубок, но узок, чуть больше метра в диаметре. Главное, не
терять голову и не спешить, можно упереться в стены колодца руками
и ногами, ничего, вылезет.
Во время падения она не ушиблась о стены колодца, не потеряла
сознания. Чудом не сломала себе шею, не потеряла рассудок. Она жи¬
вучая. Выкарабкается и на этот раз.
Она легла на спину и, плечами прижавшись к холодным стенам,
раскинула руки и попыталась втиснуть локти в промежутки между
кирпичами. Сбросила туфли и уперлась ступнями в противоположную
стену. И тут почувствовала, что прямо под водой один кирпич чуть
выдается вперед. Она уцепилась за него мысками. Не слишком надеж¬
ная опора, но для начала и это не плохо. Теперь она могла припод¬
няться над водой и хоть ненадолго снять напряжение с мышц спины
и бедер.
И начался долгий путь наверх. Сперва она одну за другой пере¬
двигала ноги, потом подтягивала туловище. Ступни скользили, каждый
дюйм отзывался резкой болью. Кирпич... Еще кирпич... Она заставляла
себя не смотреть ни вниз, ни наверх, лишь, не отрывая глаз от полу¬
круглой стены, считала кирпичи. Сколько времени прошло? Она не
могла разглядеть цифр на часах Берни, хотя тикали они неестественно
громко, как настоящий метроном, считающий удары ее бешено колотив¬
шегося сердца, каждый хриплый, свистящий выдох. Боль в ногах ста¬
новилась все нестерпимей, теплая жидкость приятно щекотала
спину — Корделия знала: это кровь. Только не смотреть ни вниз, на
воду, ни наверх, где все шире становится тонкая полоска света. Если
хочет выжить, надо вложить всю энергию в следующий мучительный
дюйм.
Прошла вечность. Господи, когда же это кончится? Так, наверное,
корчатся в тяжелых родах. Спускались сумерки. Полоска света на
крыше колодца сделалась шире, но бледней. Она попыталась уговорить
452
себя, что ей было вовсе не трудно карабкаться наверх. Просто одиноко
и страшно, вот и устала. Если бы такое нужно было проделать в
школьном спортзале, она бы справилась без труда. В памяти возникли
утешительные образы — брусья, маты, гимнастический конь, пятый
класс, скандирующий: «Ма-ла-дец! Ма-ла-дец!» Вот и сестра Перепетуя
пришла. Но отчего же она не смотрит на Корделию? Почему отверну¬
лась? Корделия окликнула ее, женщина медленно обернулась и улыб¬
нулась ей. Только это не сестра Перепетуя. Это мисс Лиминг
усмехается из-под белой вуали, прикрывающей впалые бледные щеки-
И тут, когда стало ясно, что она не в силах двигаться дальше, ей
открылся путь к спасению. Невысоко над головой она увидела нижнюю
ступеньку короткой деревянной лестницы. Она сперва подумала, что
грезит, что это мираж, порожденный усталостью и отчаянием. На не¬
сколько минут она закрыла глаза, губы ее шевелились. Потом открыла
их вновь. Лестница не исчезла и, хотя Корделия с трудом могла раз¬
глядеть ее в угасающем свете, лестница показалась ей крепкой, надеж¬
ной. Она подняла к ней бессильные руки, зная, что не дотянется.
Лестница спасла бы ей жизнь, достань у нее сил доползти до нее. Силы
иссякли.
Именно тогда она вспомнила о ремне. Дотронулась рукой до тяже¬
лой медной пряжки, расстегнула ее. Длинная кожаная змея сползла с
талии. Первые три попытки кончились неудачей — металл лишь оца¬
рапал дерево. На четвертый раз ей наконец удалось перебросить конец
с пряжкой через нижнюю ступеньку. Когда пряжка опустилась на¬
столько, что Корделия смогла достать до нее рукой, она застегнула
ремень. Получилась крепкая петля. Она потянула ее к себе, сперва
легонько, потом сильнее, пока не повисла на ремне всей тяжестью, —
и почувствовала несказанное облегчение. Оперлась на кирпичную клад¬
ку, собирая силы перед последним, триумфальным восхождением. И
тогда случилось непредвиденное: гнилая ступенька с трескох( надломи¬
лась, оторвалась и полетела вниз, едва не обрушившись ей на голову.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем послышался далекий
всплеск и эхом загудел в каменной трубе колодца.
Она расстегнула ремень и попробовала снова. Следующая ступенька
висела на полметра выше, и добросить до нее пряжку было еще труд¬
ней. Даже небольшое усилие теперь давалось Корделии тяжело, и она
решила немного перевести дух. Каждый неудачный бросок истощал
силы, и все трудней становилось повторить его. Она не считала, сколько
сделала неудачных попыток, прежде чем наконец пряжка перелетела
через ступеньку. Когда пряжка оказалась в пределах досягаемости,
Корделия обнаружила, что едва может застегнуть ремень. Следующая
ступенька слишком высоко. Если эта обломится — конец.
453
Но ступенька выдержала. Полчаса прошли как в тумане, но все же
она доползла до лестницы и пристегнулась к опорным стойкам. И в
первый раз почувствовала себя в безопасности. Пока лестница дер¬
жится, она может не бояться упасть. На короткое время она позволила
себе отключиться. Потом вновь пришла в себя после чудесного забытья
и начала обдумывать дальнейшее. Тяжелую деревянную крышку ей,
понятное дело, одной не сдвинуты Она уперлась в нее обеими руками,
но крышка не поддавалась, а ее вогнутая форма не позволяла нава¬
литься плечом. Остается надеяться на постороннюю помощь, но до утра
помощи ждать нечего. «Может статься, и утром никто не придет», —
подумала она, но тут же отогнала от себя неприятную мысль. Рано
или поздно во флигель наведается мисс Марклэнд. Кто-нибудь придет
и спасет ее. Привязанная к лестнице, она сможет продержаться не¬
сколько дней. Даже если потеряет сознание, все-таки не исключено, что
ее найдут живой. Мисс Марклэнд знает, что она живет во флигеле, там
остались ее вещи. Мисс Марклэнд придет.
Но как привлечь внимание? В щель между досок можно просунуть
что-нибудь твердое, например пряжку, надо только затянуться потуже.
Но это — завтра. Сейчас у нее ни на что не хватит сил. Сейчас ей
надо расслабиться и уснуть, пока не явится спаситель.
И тут ужас охватил ее. Нет, ей не дождаться спасения. Кто-то
тайно, бесшумно прокрадется к колодцу под покровом ночи. Но это
будет ее убийца. Он должен вернуться, так задумано. Он вовсе не глуп.
И вернется сегодня же — отодвинуть крышку колодца. Завтра или
через несколько дней сюда забредет мисс Марклэнд и обнаружит, что
случилось. И никто не докажет, что Корделия упала в колодец не
случайно. Припомнились слова сержанта Маскелла: «Подозрения мало,
убеждает лишь то, что можешь доказать». Но у кого на этот раз воз¬
никнут подозрения? Молодая, порывистая, чрезмерно любопытная жен¬
щина живет во флигеле без ведома владельца. Решила исследовать
колодец. Сорвала замок, сдвинула крышку при помощи веревки, кото¬
рую убийца оставит на видном месте, и, поддавшись искушению, стала
спускаться вниз по лестнице, пока последняя ступенька не подломилась
у нее под ногами. На лестнице будут обнаружены только ее отпечатки
пальцев, если кто-нибудь вообще удосужится их снимать. Вряд ли кто
увидит, как возвращался ее убийца, — место безлюдное. Скоро, очень
скоро послышатся его шаги, его тяжелое дыхание и на месте отодви¬
нутой крышки покажется его лицо.
После того как утих первый страх, Корделия решила ждать смерти
без борьбы. Чувствуя, что обречена, она даже успокоилась. Она была
пристегнута к опорным стойкам, как готовая к закланию жертва; вре¬
менами впадала в короткое забытье и молила Бога, чтоб он лишил ее
454
сознания, когда вернется нанести последний удар убийца. Ей уже не
хотелось знать, кто он. Она не унизится перед ним, не станет просить
сохранить ей жизнь, не будет молить о пощаде человека, который за¬
душил и повесил Марка. Она знала: пощады не будет.
Но когда крышка медленно пошла в сторону, она была в сознании.
Над ее склоненной головой забрезжил свет. Щель все расширялась. И
тогда она услышала голос, голос женщины, низкий, настойчивый, зве¬
невший от ужаса:
— Корделия!
Она посмотрела наверх. У края колодца на коленях стояла мисс
Марклэнд ее бледное лицо казалось огромным, лишенным тела, точно
призрак в кошмарном сне, и в глазах застыл такой же дикий страх,
как в глазах Корделии.
Через десять минут Корделия уже лежала в одном из кресел у
камина. Все тело ныло, и она не могла унять дрожь. Тонкая блузка
прилипла к ободранной спине, и каждое движение причиняло боль.
Мисс Марклэнд разожгла камин и теперь варила кофе. Корделия слы¬
шала, как она ходит взад-вперед по маленькой кухне, чувствовала за¬
пах включенной на полную мощность керосинки, и вскоре до нее
донесся бодрящий аромат. Привычная обстановка и эти звуки, такие
знакомые, должны были бы успокоить ее, но сейчас она сгорала от
нетерпения остаться одной. Скоро вернется убийца. Он должен вернуть¬
ся, и, когда это произойдет, Корделия встретит его у колодца. Мисс
Марклэнд принесла две кружки кофе и вложила окну в дожашде
руки Корделии. Тяжело поднялась наверх, спустилась со свитером Мар¬
ка и укутала девушке плечи. Ужас покинул ее, она была возбуждена,
как молодая девушка, которой не терпится поведать о первом любовном
опыте. В глазах светилось безумие, все тело трепетало от предвкушения.
Усевшись прямо напротив Корделии, она вперила в нее цепкий, вопро¬
шающий взгляд.
— Как это случилось? Вы должны мне рассказать.
Но Корделия, слава Богу, сохранила способность соображать.
— Не знаю. Я упала в воду, а что было раньше, не помню. Наверное,
решила обследовать колодец и потеряла равновесие.
— Но крышка! Крышка была на месте!
— Я знаю. Наверное, кто-то закрыл колодец.
— Зачем? И кто мог прийти сюда?
— Откуда мне знать. Видно, кто-то увидел крышку и решил поло¬
жить на прежнее места — И добавила более мягко: — Вы спасли мне
жизнь. Как вы заметили, что случилось?
— Я пришла во флигель посмотреть, может, вы уехали. Я и раньше
заходила, но не застала вас. На тропинке лежал моток веревки —
455
наверное, вашей, — к я об него споткнулась. Тут я заметила, что
крышка немного сдвинута, а замок сорван.
— Вы спасли мне жизнь, — вновь повторила Корделия. — Но те¬
перь, прошу вас, уйдите, оставьте меня. Мне уже лучше, честно, я
хорошо себя чувствую.
— Но не настолько, чтоб оставить вас одну. А этот человек — тот,
что закрыл колодец крышкой, — ведь он может вернуться. Здесь, видно,
всякие ходят, а вы одна. Не дело это.
— Поверьте, мне ничто не угрожает. Кроме того, у меня пистолет.
Просто мне надо отдохнуть. Пожалуйста, не волнуйтесь за меня! — в
отчаянии взмолилась Корделия. Она была близка к истерике. Но мисс
Марклэнд, казалось, не слыхала. Она вдруг опустилась перед Корде¬
лией на колени и страстно, взволнованно начала изливать ей душу.
Она рассказала девушке свою жуткую историю — о том, как ее сын,
четырехлетний ребенок, которого она родила от возлюбленного, пролез
через изгородь и утонул в колодце. Корделии захотелось спрятаться от
этих безумных глаз. Наверняка мисс Марклэнд сочиняет. Она сошла с
ума. А если не сочиняет, то это так немыслимо, так ужасно, что она
просто отказывается слушать. Настанет день, когда она вспомнит все,
каждое слово, станет думать о ребенке, его последнем страхе, предста¬
вит, как в отчаянии он зовет мать и вода — холодная, безжалостная —
смыкается над его головой. Его муки будут являться ей в кошмарных
снах, и она вновь переживет свои собственные муки. Но это будет
потом. В потоке покаянных фраз Корделия уловила нотку облегчения.
Мисс Марклэнд спасла Корделию и чувствовала, что теперь освободи¬
лась от проклятья. Жизнь за жизнь. И тут у Корделии лопнуло тер¬
пение.
— Хватит! Хватит! — грубо оборвала она мисс Марклэнд. — Вы
спасли мне жизнь, я ваша вечная должница, но избавьте меня от ваших
излияний. Оставьте меня. Ради Бога, уходите!
Всю жизнь Корделия будет помнить лицо этой женщины, ее мол¬
чаливый уход. А сейчас она даже не обратила внимания, как та ис¬
чезла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Наконец-то одна!
Дрожь унялась, но она все никак не могла согреться. Корделия
поднялась наверх, натянула брюки, надела свитер Марка. Теперь никто
не увидит кровавых пятен на блузке. Ей сразу стало теплее. Она быстро
собрала патроны, взяла фонарик и вышла через заднюю дверь. Пистолет
был там, где она его оставила — в дупле дерева. Она зарядила его;
тяжесть оружия придавала храбрости. Потом спряталась в кустах и
стала ждать.
В темноте было невозможно разглядеть циферблат наручных часов,
но пришлось неподвижно простоять в своем укрытии не менее полу-
456
часа, прежде чем она услышала, как по переулку движется машина.
Корделия затаила дыхание. Шум мотора нарастал, потом стал тише,
еще тише... Машина не остановилась. Обычно с наступлением темноты
движение в переулке замирало. Кто бы это мог быть? Она глубже
спряталась в тени старого куста, прислонилась к толстой ветке. Она
так крепко сжимала пистолет, что заныло правое запястье. Корделия
переложила пистолет в другую руку и стала разминать кисть и затек¬
шие пальцы.
Она ждала. Время остановилось. В саду было тихо, лишь малень¬
кий ночной зверек пробурчал в траве быстрыми лапками да один раз
дико ухнула сова. И тут в отдалении она снова услышала шум
мотора. На этот раз он не приблизился: водитель остановил машину
на дороге.
Она взяла пистолет правой рукой, левой придерживая дуло. Как
громко колотится сердце! Оно может выдать ее. Тонко скрипнула ка¬
литка. Или ей кажется? Но звук приближающихся шагов она узнала
безошибочно. А вот и он — коренастый, широкоплечий, темный. Он
шел прямо на нее, и она увидала свою сумочку у него на плече. Это
еще зачем? Она совсем забыла о сумке. Ах, вот оно в чем дело, он
обыскал ее и теперь принес обратно: сумку должны найти в колодце
вместе с телом. Он приближался — медленно, на цыпочках, раскорячив
длинные, обезьяньи руки — ни дать ни взять ковбой перед дракой. У
края колодца остановился и начал озираться по сторонам; лунный свет
выхватил из темноты яркие белки его глаз. Потом наклонился и в траве
нашарил моток веревки. Корделия положила моток туда, где нашла его
мисс Марклэнд но что-то все же изменилось в нем — может, он был
чуть иначе свернут, и убийца насторожился. Он выпрямился и с ми¬
нуту стоял в нерешительности с веревкой в руке. Корделия старалась
не дышать. Казалось, он вот-вот услышит, почует или увидит ее; он
так похож на хищника, что звериным инстинктом должен и в темноте
обнаружить врага. Но вот он снова наклонился и продел веревку в
железный обруч.
Ее час настал. Она шагнула из темноты. В руке у нее был пистолет,
и она держала его крепко и прямо, как учил Берни. Мишень на этот
раз была совсем близко. Она знала, что не станет стрелять, но теперь
понимала, что может побудить человека к убийству. И громко произ¬
несла:
— Добрый вечер, мистер Ланн.
Она так и не узнала, видел ли он пистолет. Но никогда не забудет
его лица, на краткий миг освещенного выплывшей из-за облака луной:
перекошенный от страха рот, и ненависть, и отчание, и мука». Он
хрипло вскрикнул, швырнул наземь веревку и сумочку и побежал через
457
сад, не разбирая дороги. Она побежала за ним — зачем? Она толком
не знала, знала только, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы
он приехал на виллу Гарфорт раньше ее. Пистолет еще не выстрелил
ни разу.
Но у него, как оказалось, было преимущество. Выбежав из ворот,
она увидела, что он оставил машину впереди, метрах в пятидесяти от
виллы Марклэндов, и не выключил мотор. Она было бросилась за ним,
но поняла, что это бесполезна Догнать его хгожно только на машине.
Она рванула вниз по переулку, на ходу шаря в сумочке. Записная
книжка и молитвенник исчезли, но ключи, слава Богу, оказались на
месте. Она открыла «мини», быстро села за руль и на бешеной скорости
выехала на дорогу. Впереди, метрах в ста, светились фары черного
фургона. Она не знала, какую из него можно выжать скорость, но
скорее всего у «мини» мотор мощнее. Корделия нажала на педаль
акселератора и начала преследование. Выехала на параллельную доро¬
гу. Фургон был впереди, и расстояние между ними не сокращалось.
Вот он свернул направо, на несколько секунд она потеряла его из виду.
Сейчас, наверное, подъезжает к Кембриджскому шоссе. Она еще не
доехала до перекрестка, как услышала взрыв, от которого задрожали
заборы и затряслась маленькая машина. Корделия вцепилась в руль,
резко затормозила и побежала к перекрестку. Впереди сотнями огней
светилось Кембриджское шоссе. Из каждой машины выскакивали люди
и бежали к многотонному грузовику, перегородившему дорогу. Его пе¬
редние колеса расплющили фургон, как игрушку. Пахло бензином,
хрипло кричала женщина, отовсюду был слышен визг тормозов. Корде¬
лия медленно подошла к грузовику. Водитель все еще сидел за рулем,
тупо уставившись перед собой, на лице застыло угрюмо-сосредоточенное
выражение. Люди орали на него, негодующе размахивали руками. Он
не двигался.
— У него шок. Надо вытащить его из кабины, — сказал мужчина
в толстом кожаном пальто и защитных очках.
Из толпы вышли трое, дружно навалились, крякнули от натуги и
вынесли из машины неподвижного, как маникен, водителя. Колени не
разгибались, растопыренные руки все сжимали огромный руль. Скло¬
ненные спины троих сомкнулись над ним, оберегая от любопытных
глаз.
Разбитый фургон кольцом обступила толпа. Вспыхивали и гасли
кончики сигарет, на секунду высвечивая дрожащие руки, округлив¬
шиеся от ужаса глаза.
— Он мертв? — спросила Корделия.
— А как по-вашему? — вопросом на вопрос ответил мужчина в
защитных очках.
458
— Кто-нибудь вызвал «скорую»? — послышался взволнованный де¬
вичий голос.
— Вызвали, вызвали. Тот парень, что приехал на «кортине», побежал
звонить.
Люди стояли в нерешительности. Девушка и юноша, к которому она
прижималась, собрались уходить. Остановилась еще одна машина.
Сквозь толпу пробирался высокий мужчина. Корделия услышала гром¬
кий, властный голос:
— Я врач. Кто-нибудь вызвал «скорую»?
— Да, сэр, — почтительно ответили ему.
Толпа расступилась, чтобы пропустить специалиста. Он повернулся
к Корделии, наверное потому, что та стояла ближе всех, и сказал:
— Если вы, барышня, не видели, как произошла катастрофа, лучше
ступайте своей дорогой. А вы все отойдите. Вам тут делать нечего. И
потушите сигареты!
Осторожно ступая, как выздоравливающий больной, который зано¬
во учится ходить, Корделия медленно побрела к машине. По обочине
объехала место катастрофы и вывела «мини» на шоссе. Слышался
нарастающий вой сирен. Когда же свернула с магистрали, боковое
зеркальце вдруг полыхнуло заревом, до нее донесся далекий гул, в
унисон застонала толпа, пронзительно, коротко вскрикнула женщина».
Над дорогой поднялась огненная стена. Доктор предупредил их слиш¬
ком поздно. Фургон горел. Теперь Ланну конец. Впрочем, он и так
был обречен.
Корделия ехала, не разбирая дороги. Проезжавшие мимо машины
сигналили ей, мигали фарами, а один замедлил ход и грубо выругался.
Увидев ворота, она заехала в них и выключила мотор. Стояла полная
тишина. Ее влажные руки дрожали. Она вытерла их носовым платком
и положила на колени, чувствуя, что они более не повинуются ей. Она
не заметила, как мимо проехала машина и затормозила невдалеке. В
окне возникло лицо мужчины. Язык у него заплетался, но он все же
пытался с ней заигрывать. От него разило перегаром. Корделию пере¬
дернуло от отвращения.
— Вам помочь, мисс?
— Не надо. Я просто остановилась отдохнуть.
— Отлично, лапочка, отдохнем вместе, — и он взялся за ручку
двери. Корделия выхватила из сумочки пистолет и сунула ему под
нос.
— Он заряжен. Убирайтесь, или я буду стрелять, — процедила она
и сама содрогнулась от жестокости своей угрозы.
Бледное, потное лицо от испуга совсем утратило человеческие очер¬
тания, челюсть отвисла
459
— Простите, мисс, — ошарашенно забормотал он, отступая, — оши¬
бочка вышла, не серчайте.
Корделия подождала, пока его машина скрылась из виду, и завела
мотор. Но нет, она не может ехать дальше, нет сил. Она снова выклю¬
чила мотор. Вдруг нахлынула такая усталость и так захотелось изму¬
ченной душой и истерзанным телом отдаться во власть бесшумному,
сулящему блаженство потоку, что, не в силах противиться, Корделия
уснула, уронив голову на руль.
Глава 6
Долго спать Корделии не пришлось. Она не знала, что ее разбуди¬
ло — свет ли фар скользнул по глазам, или же само подсознание
отмерило всего полчаса, чтобы она смогла завершить начатое, прежде
чем усталость вновь смежит ей веки. Она выпрямилась и тотчас же
почувствовала болезненное покалывание в затекших мышцах. Спина
зудела под коркой засохшей крови. Извилисто убегавшая вперед дорога
казалась липкой в свете фар. Густой ночной воздух жарко дышал
ароматами дня. Но тело Корделии, скованное знобкой ломотой, благо¬
дарно нежилось в тепле свитера Марка. Только сейчас, в первый раз с
тех пор, как надела, она увидела, что он темно-зеленый. Странно, что
она не замечала этого раньше.
Остаток пути вела машину как новичок — вцепившись в руль, нога
на тормозе, прямая спина — и не сводила глаз с дороги, пока наконец
не подъехала к воротам виллы Гарфорт. В зыбком свете фар закрытые
ворота, казалось, стали выше, а узоры на них — причудливей. Корделия
выскочила из машины и бросилась к ним, моля Бога, чтобы они ока¬
зались незаперты. Путь ей преградила тяжелая железная щеколда, но
после нескольких отчаянных рывков она поддалась, и ворота беззвучно
распахнулись внутрь.
Машин на подъездной аллее не было, и Корделия поставила «мини»
рядом с домом. Окна были темны, и только сквозь открытую парадную
дверь струился мягкий, гостеприимный свет. С пистолетох« в руке Кор¬
делия бесшумно вошла в холл. Она устала еще больше, чех< когда при¬
шла сюда впервые, но сегодня словно заново увидела виллу Гарфорт,
напряженными нервами вбирая каждую мелочь. В холле было пусто, воз¬
дух застыл в предчувствии грядущего. Казалось, дом ждет ее. В нос уда¬
рил знакомый аромат роз и лаванды; она заметила, что лавандой пахнет
огромная китайская ваза на столике сбоку. Как и в прошлый раз, на¬
стойчиво тикали часы, но лишь сегодня она обратила внимание на изящ¬
ный резной корпус, замысловатые завитки и спирали на циферблате.
460
С пистолетом в руке Корделия стояла посреди холла и смотрела
вниз. Ее шатало. Перед глазами кружился пестрый рисунок ковра —
коричневато-зеленые, голубые, малиновые геометрические фигуры, каж¬
дая напоминала коленопреклоненную тень. Так и тянет опуститься на
колени. Может, это восточный коврик для намаза?
В оцепенении она наблюдала, как по лестнице тихо спустилась
мисс Лиминг в длинном, до щиколоток, красном шелковом пеньюаре,
подошла к ней и решительно взяла пистолет. Лишь почувствовав лег¬
кость в безвольно повисшей руке, девушка поняла, что у нее отобрали
оружие. Впрочем, не важно. Все равно ей никогда не защитить себя с
его помощью, никогда не выстрелить в человека. Она поняла это, пре¬
следуя смертельно напуганного Ланна.
— Здесь вам ничто не угрожает, мисс Грэй, — сказала мисс Ли¬
минг.
— Я приехала отчитаться перед сэром Рональдом. Где он?
— Там же, где в прошлый раз, — в кабинете.
Как и тогда, сэр Рональд сидел за письменным столом с микрофо¬
ном в правой руке и что-то наговаривал. Увидев Корделию, он выклю¬
чил микрофон и выдернул вилку из розетки. Потом вернулся к столу.
Они уселись друг напротив друга. Круг света от настольной лампы
высвечивал его сплетенные пальцы. Он поднял глаза, и она едва не
вскрикнула от ужаса: перед ней сидел живой мертвец — такие лица
порой причудливо отражаются в грязных окнах ночных поездов, бес¬
плотные лица-черепа с мертвыми глазами в бездонных впадинах. Не
изменился лишь голос.
— Полчаса назад я узнал, что умер Крис Ланн. Он был лучший
мой лаборант. Я забрал его из приюта пятнадцать лет назад. Родите¬
лей своих он не знал. Трудный подросток: имел судимость, получил
срок условно. В школе им не занимались. Но естественником Ланн
был первоклассным. Получи .он образование, смог бы работать не
хуже меня.
— Почему же вы не дали ему возможность учиться и Проявить
себя?
— Мне он был полезнее как лаборант. Да, он мог бы стать не хуже
меня. Ну и что? Знаете, сколько их, таких ученых. А вот лаборантов,
как Ланн, больше нет. Волшебник.
Он равнодушно посмотрел на Корделию.
— Вы, как я понимаю, пришли сообщить о результатах работы. Уже
очень поздно, мисс Грэй, я устал. Может, отложим до завтра?
Он почти умолял. Но Корделия была непреклонна.
— Нет, — сказала она, — я тоже устала. Но я хочу закончить дело
сегодня, сейчас. -
461
Он взял со стола разрезальный нож из слоновой кости и, не глядя
на Корделию, плашмя положил его на указательный палец и попытался
уравновесить в таком положении.
— Тогда ответьте: почему мой сын покончил с собой? Насколько я
понимаю, вам есть что рассказать. Едва ли вы стали бы врываться сюда
в столь поздний час без важных новостей.
— Ваш сын не покончил с собой. Он был убит человеком, которого
хорошо знал, без колебаний впустил в дом. Человек этот пришел под¬
готовленным. Он задушил Марка веревкой или подушкой, а потом по¬
весил на собственном ремне. В довершение убийца накрасил ему губы,
надел на него женское нижнее белье, а на столе разбросал порногра¬
фические фотографии. Убийство должно было выглядеть как случайная
смерть во время сексуального эксперимента, — такие случаи не так
уж редки.
На полминуты в комнате воцарилось молчание.
— Кто же убил его, мисс Грэй? — холодно осведомился сэр Ро¬
нальд.
— Вы. Вы убили своего сына.
— Интересно. И зачем же мне понадобилось убивать его? — во¬
прошал сэр Рональд, словно неумолимый экзаменатор.
— Марк узнал, что ваша жена ему не мать и что деньги, оставлен¬
ные ей и ему дедом, получены обманным путем. Он не хотел больше
ни дня пользоваться этими деньгами, равно как и получать наследство
через четыре года. Вы боялись, что он может обнародовать свое откры¬
тие. Как бы в таком случае поступили в Фонде Уолвингтона? Если бы
правда выплыла наружу, они бы не дали вам ни пенни. Под угрозой
оказалось будущее вашей лаборатории. Вы не могли рисковать.
— Кто же в таком случае снова раздел его, напечатал эту пред¬
смертную записку, смыл помаду с лица?
— Я догадываюсь кто, но вам не скажу. Вы ведь именно за этим
меня наняли — чтобы узнать, кто это сделал, верно? Эта загадка не
давала вам покоя. Но Марка убили вы. Вы даже позаботились об али¬
би — на тот случай, если оно понадобится. Вы велели Ланну позвонить
вам в колледж и назваться вашим сыном. Полностью положиться вы
могли только на него. Не думаю, чтобы вы открыли ему правду — он
был всего лишь лаборант. Но ему и не нужно было ничего объяснять;
он слушался вас, как верный пес. А если и заподозрил в убийстве, все
равно ведь вам он не мог быть опасен. Вы подготовили себе алиби, но
воспользоваться им не решились, поскольку точно не знали, когда было
обнаружено тело Марка. Если его нашли и переодели, прежде чем вы
якобы говорили с ним по телефону, ваше алиби лопнуло бы, как мыль¬
ный пузырь и вас бы стали подозревать. Поэтому вы рискнули погово¬
462
рить с Бенскином и изложили ему суть дела. Вы сказали ему, что
звонил вам не сын, а Ланн. В случае чего Ланн, без сомнения, подтвер¬
дил бы, что звонил он. Но допустим, он захотел бы вас выдать — что
это меняло? Да ничего. Ему бы никто не поверил.
— Ну а вам и подавно не поверят. Я отдаю вам должное: вы из
кожи вон лезли, чтоб отработать мои деньги, мисс Грэй. Ничего не
скажешь, хитро придумано, местами даже весьма правдоподобна Но
мы-то с вами знаем, что ни один полицейский в мире не примет вашу
версию всерьез. К несчастью для вас, вы не допросили Ланна. Теперь
поздна Он мертв. Сгорел в автомобиле.
— Знаю, видела. Сегодня он покушался на мою жизнь — вы знали
об этом? А еще раньше пытался припугнуть, чтобы я прекратила рас¬
следование. Может, догадался, что вам угрожает опасность?
— Если он и в самом деле пытался убить вас, значит, он несколько
шире истолковал мои указания. Я всего лишь попросил его пригляды¬
вать за вами. Если помните, я нанял вас с условием, что вы будете
расследовать только это дело и посвящать ему все свое время Я хотел
удостовериться, что ваши услуги стоят моих денег. В известном смысле
я вами доволен. Но не давайте волю воображению за пределами этой
комнаты. Не советую. Полиция и суды не станут слушать клеветниче¬
ские бредни неврастенички. Да и какие у вас доказательства? Никаких.
Мою жену кремировали. И никто в мире — живой ли, мертвый — не
докажет, что Марк ей не сын.
— Вы побывали у доктора Гладвина, — сказала Корделия. — Хо¬
тели лично убедиться, что он слишком дряхл и не может свидетель¬
ствовать против вас. Стоило ли тревожиться: ведь он так никогда ничего
и не заподозрил, правда? Вы приглашали его к жене, потому что он
стар и ничего не смыслил в медицине. А улика против вас у меня
была — Ланн вез ее вам.
— Вот и берегли бы ее, свою улику. А теперь — пиши пропало.
После катастрофы от Ланна не осталось ничего, кроме костей.
— Вы забыли о женском белье — черных трусиках и бюстгальтере.
Продавец может вспомнить покупателя, особенно мужчину.
— Ерунда. Мужчинам случается покупать белье для женщин. Ни
одна замотанная продавщица в огромном, многолюдном универмаге не
вспомнит покупку, за которую заплатили наличными — у нее и вещи
и люди все сливается перед глазами в часы пик. Не стоит и гримиро¬
ваться — для продавщиц все покупатели на одно лицо. А тут еще
столько времени прошло — да она в жизни никого не опознает. А хоть
бы и опознала — ну и что, ведь этого белья у меня нет. Запомните,
мисс Грэй: я работаю чисто, и, случись мне убить, никто бы меня не
подловил и даже не заподозрил. Если полиция и узнает, в каком виде
463
был найден мой сын — а это вполне вероятно, поскольку, очевидно,
помимо вас об этох< знает кто-то еще, — это только лишний раз под¬
твердит версию самоубийства. Смерть Марка была необходима и, в
отличие от большинства смертей, служила достижению некой цели. В
человеческих существах неистребима страсть к самопожертвованию.
Они жертвуют жизнью в силу каких-то причин или без таковых вовсе,
умирают за бессмысленные абстрактные понятия — патриотизм, спра¬
ведливость, мир, за чужие идеи, чужую власть, за несколько пядей
земли. Вот вы, без сомнения, отдали бы жизнь, чтобы спасти ребенка
или найти лекарство от рака.
— Наверное. По крайней мере, хочется думать, что я бы смогла так
поступить. Но я отдала бы свою, а не чужую жизнь и сделала бы это
по своей воле.
— Понимаю. Это принесет вам необходимое эмоциональное удовлет¬
ворение. Но никак не повлияет ни на самый факт вашей смерти, ни
на ее результат. И не говорите, что моя работа не стоит одной-единст-
венной человеческой жизни. Избавьте меня от подобного лицемерия. Вы
не знаете, да и едва ли способны понять, насколько ценны исследования
нашей лаборатории. Что вам-то до смерти Марка? Вы и не слышали о
нем никогда, пока не приехали на виллу Гарфорт. Вам должно быть
все равно.
— Гэри Уэбберу не все равно, — сказала Корделия.
— Значит, я должен потерять все, ради чего трудился, чтоб
Гэри Уэбберу было с кем поиграть в скуош или поговорить об
истории?
Внезапно он пристально посмотрел на Корделию и резко спросил:
— В чем дело? Вы больны?
— Нет, не больна. Я знала, что на верном пути. И все же отказы¬
ваюсь верить, что в человеке может быть столько зла.
— Если вы можете представить меня убийцей, почему же я не могу
убить? Неужто вам до сих пор не приходилось сталкиваться с подоб¬
ными мне? Ведь человек по своей природе греховен.
Корделия вдруг почувствовала, что больше не может терпеть это
циничное пустозвонство, и, не сдерживаясь, пылко воскликнула:
— Зачем же украшать мир, в котором нет места любви?
Наконец ей удалось вывести его из себя.
— Любовь! — в гневе вскричал он. — Самое затасканное слово в
человеческом языке, я вообще не понимаю, что оно означает. О какой
вы говорите любви — христианской? Почитайте-ка исторические хро¬
ники, мисс Грэй, и вы увидите, к каким ужасам, к какому насилию,
ненависти и гонениям привела человечество религия любви. Или же,
как женщина, видите любовь в служении любимому существу? Но
464
страстно любящий всегда начинает ревновать и пресмыкаться. Любовь
разрушительней ненависти. Я предпочитаю служить идее.
— А как же родительская любовь, любовь отца к ребенку?
— Если они друг друга любят, им же хуже. Но если отец не любит
сына, это уж навсегда. Где нет любви, нет и обязательств, — их на¬
кладывает только любовь.
— Но зачем было убивать его?! Ведь деньги его не интересовали.
Он знал, что вам они необходимы, и не стал бы раскрывать семейной
тайны!
— Да что вы, правда? А как объяснить отказ от громадного состо¬
яния? Люди, полагающиеся на так называемую совестливость других,
всегда в опасности. Мой сын был самодовольным ханжой. Неужто вы
думаете, что я мог бы спокойно спать, зная, что и я, и дело моей
жизни — в его руках?
— Но теперь вы в моих руках, сэр Рональд,
— Ошибаетесь. Я по-прежнему совершенно свободен. К несчастью
для вас, мой магнитофон выключен. Свидетелей нет. Наш разговор не
пойдет дальше этой комнаты. А если вы проболтаетесь, мне, как ни
печально, придется сломать вам жизнь. Никто никогда не возьмет вас
на работу, мисс Грэй. И прежде всего я разорю ваше жалкое предпри¬
ятие. Как я понял из рассказа мисс Лиминг, это будет несложно. Кле¬
вета — дорогое удовольствие, вахг оно не по карману. Помните об этом
и держите язык за зубами. И еще: глупыми разговорами вы навредите
себе, потревожите память Марка, но мне они не страшны.
Корделия так и не узнала, долго ли стояла в темном дверном
проеме высокая женщина в красном пеньюаре. Она так и не узнала,
что слыхала мисс Лиминг и когда успела незаметно отлучиться и так
же тихо вернуться. И теперь в ужасе, не в силах пошевельнуться,
смотрела, как по ковру бесшумно скользит красная тень с прижатым
к груди пистолетом и неотрывно смотрит на человека за письменным
столом. Что последует за этим, не оставляло сомнений. Все случилось
в три секунды, хотя казалось, прошла вечность Наверное, еще остава¬
лось время предостеречь, прыгнуть вперед и выхватить пистолет из этой
твердой руки. Он успел бы крикнуть. Но он молчал, лишь растерянно
привстал со стула и, не веря своим глазам, уставился на дуло писто¬
лета. Потом повернул голову и с немой мольбой посмотрел на Корде¬
лию; последний взгляд навеки врезался ей в память: в нем не было ни
ужаса, ни надежды. Он проиграл.
Казнь свершилась аккуратно, неспешно, словно обряд. Пуля вошла
ниже правого уха. Сэр Рональд нелепо подпрыгнул, потом уронил пле¬
чи, весь как-то обмяк, словно кости превратились в воск, и наконец
марионеткой с обрезанными ниточками рухнул на стол. «Вещь, неоду-
16 Ф.Д.Джеймс «Не женское дело*
465
шевленный предмет, — мелькнуло в голове у Корделии. — Как Берни,
как отец».
— Он убил моего сына, — сказала мисс Лиминг.
— Вашего сына?
— Ну да. Марк мой сын. Наш сын — его и мой. Я думала, вы
догадываетесь.
Она стояла с пистолетом в руке, устремив невидящий взор через
открытое окно на лужайку. Наступила тишина. Все замерло. Наконец
мисс Лиминг нарушила молчание:
— Он говорил, что под него не подкопаешься. Это правда. Доказа¬
тельств нет.
— Как же вы могли убить его? — ужаснулась Корделия. — Поче¬
му вы решили, что убийца — он?
Все так же крепко сжимая пистолет, мисс Лиминг сунула руку в
карман пеньюара и, достав оттуда какой-то предмет, бросила его на
стол. Маленький позолоченный цилиндр покатился по полированной
поверхности к Корделии и, качнувшись несколько раз, замер.
— Моя помада, — сказала мисс Лиминг. — Только что нашла в
кармане его фрака. В последний раз он надевал фрак в колледж на
банкет. У него была дурная привычка: машинально совал в карман
всякую мелочь, как сорока тащит все, что блестит.
— Но помаду могли подбросить, чтобы навести подозрение! Это мог
сделать Ланн.
— Ланн тут ни при чем. Когда Марк умер, мы с ним лежали в
постели. Он отлучился только на пять минут, позвонить. Это было после
восьми.
— Вы любили Ланна!
— Ну что вы на меня так смотрите! Всю жизнь я любила одного
человека — я застрелила его на ваших глазах. Да что говорить, вы все
равно не поймете. Любовь не имеет никакого отношения к тому, что
связывало нас с Ланном.
— В доме есть еще кто-нибудь? — спросила Корделия после недол¬
гой паузы.
— Нет. Слуги в Лондоне. Из лаборатории сегодня все рано разо¬
шлись.
И Ланн мертв.
— Вызывайте полицию, — сказала мисс Лиминг с покорностью
смертельно уставшего человека.
— Хотите в тюрьму?
— Теперь это уже не имеет никакого значения.
— То есть как это не имеет? Ведь вас посадят, вы лишитесь сво¬
боды. И потом — неужели вы хотите, чтобы правда выплыла наружу?
466
Слушание дела будет открытым, и все узнают, как умер ваш сын и
кто его убил. Л Марк — он бы ни за что не допустил, чтобы законность
восторжествовала такой ценой.
— Да. Марк считал, что зло нельзя искоренить наказанием. Скажи¬
те, что я должна делать.
— Нам нужно торопиться и все тщательно продумать. Мы должны
доверять друг другу и действовать с умом.
— Умом ни меня, ни вас Бог не обидел. Так что же нам делать?
Корделия вынула носовой платок и, накрыв им пистолет, забрала
оружие у мисс Лиминг и положила на стол. Потом крепко схватила
мисс Лиминг за тонкое запястье и, как та ни упиралась, заставила
приложить одеревеневшие от отвращения живые пальцы к вялой, по¬
датливой ладони мертвеца.
— На тот случай, если полиция будет настаивать на баллистиче¬
ской экспертизе. Я не слишком в этом разбираюсь, но лучше перестра¬
ховаться. А теперь вымойте руки и принесите мне тонкие перчатки.
Торопитесь!
Не проронив ни слова, мисс Лиминг вышла. Оставшись одна, Кор¬
делия взглянула на мертвеца. Он лежал в неестественной, нескладной
позе, упершись подбородком в стол и безвольно уронив руки вдоль
туловища, и, казалось, хотел уничтожить взглядом невидимого врага.
Корделия не могла смотреть ему в глаза, хотя не чувствовала к уби¬
тому ни ненависти, ни гнева, ни жалости. Очертания распростертого
тела стали размываться, и перед Корделией явственно возник другой
образ: вытянувшийся в петле труп юноши со свернутой шеей... пальцы
ног безжизненно устремлены в пол. Она подошла к открытому окну и
окинула взглядом сад с праздным любопытством гостя, которого попро¬
сили подождать хозяина в незнакомой комнате. Недвижный воздух ис¬
точал тепло. Через открытое окно время от времени долетал аромат роз,
то приторный до тошноты, то едва уловимый, как полузабытое воспо¬
минание.
На душу снизошел покой. Но это продолжалось недолго. Надо
было срочно придумать план действий. Вспомнилось дело Кландона.
В памяти живо всплыла картина: они с Берни сидят верхом на
поваленном бревне в Эппингском лесу, куда выбрались на пикник, и
завтракают. Она словно наяву чувствовала запах дрожжевого теста,
исходящий от свежих булочек, аромат масла и острого сыра, обвола¬
кивающую пахучую сырость летнего леса. Жуя бутерброд с сыром,
Берни положил пистолет на бревно посередине и сказал с набитым
ртом:
— Ну-ка, покажи, как ты у меня застрелишься! Допустим, ты ре¬
шила выстрелить под правое ухо. Давай!
467
Взяв пистолет правой рукой, Корделия легко надавила указатель-
ных< пальцем на спусковой крючок и, не без труда изогнув руку, при¬
жала дуло к шее.
— Так, что ли?
— Нет, так у тебя ничего не получится. А если ты умеешь обра¬
щаться с оружием, такой способ вообще исключен. Ту же ошибку
допустила миссис Кландон и чуть было не угодила на виселицу. Она
застрелила мужа из его собственного револьвера — как раз под правое
ухо, — а потом пыталась имитировать самоубийство. Вот только к спу¬
сковому крючку прижала не тот палец. Если бы он действительно
выстрелил себе справа в шею, ему бы пришлось нажимать на спусковой
крючок не указательным, а большим пальцем и револьвер бы он держал
обратной стороной, то есть повернул бы к себе. Я отлично помню это
дела это было первое убийство, которое я расследовал с Начальни¬
ком — тогда он еще был простым инспектором. В конце концов миссис
Кландон созналась.
— А что с ней сделали, Берни?
— Ее приговорили к пожизненному заключению. Но если бы она
не пыталась провести суд, возможно, и статья обвинения была бы дру¬
гая — непредумышленное убийство. Суд нашел бы смягчающие обсто¬
ятельства: присяжные не пришли в восторг, узнав о наклонностях
покойного майора Кландона.
Но мисс Лиминг так дешево не отделаться — или придется рас¬
сказать всю правду о смерти Марка.
Теперь она вернулась в комнату и протягивала Корделии пару тон¬
ких нитяных перчаток.
— Вы лучше выйдите, — сказала Корделия. — Меньше знаешь —
крепче спишь. Итак, что вы делали в холле?
— Я вышла пропустить стаканчик виски перед сном.
— Значит, так: со стаканом виски вы поднимаетесь к себе в комнату
и снова встречаете меня — я выхожу из кабинета. Теперь возьмите
стакан и поставьте на столик в холле. Такую деталь полиция непре¬
менно заметит.
Оставшись одна, Корделия взяла пистолет. Удивительно, каким зло¬
вещим выглядел теперь этот кусок мертвого металла. Странно, что
когда-то он казался ей безвредной игрушкой. Она задумчиво протерла
его платком, уничтожая отпечатки пальцев мисс Лиминг. Потом сжала
оружие в руке. Пистолет — ее, и совершенно очевидно, что кроме
отпечатков мертвеца там должны быть найдены и следы ее пальцев.
Она положила оружие на стол и натянула перчатки. Теперь предстояло
самое сложное. Осторожно держа пистолет, она вложила его обратной
стороной в руку убитого, крепко прижала его большой палец к спу¬
468
сковому крючку, стиснула холодную покорную кисть, заставив мертвеца
обхватить рукоятку покрепче, и отпустила. С глухих« стуком пистолет
упал на ковер. Корделия сняла перчатки и, тихо прикрыв за собой
дверь кабинета, вышла в холл к мисс Лиминг.
— Вот. Отнесите перчатки туда, где вы их взяли. Полиция не дол¬
жна их здесь видеть.
Женщина ушла и скоро вернулась.
Корделия стала объяснять, что делать дальше.
— А теперь проиграем эту ситуацию в лицах. Мы сталкиваемся,
когда я выхожу из кабинета, — у сэра Рональда я пробыла около двух
минут. Вы ставите стакан с виски на столик в холле, идете со мной
до парадной двери и говорите... Что вы мне говорите?
— Он вам заплатил?
— Нет. За деньгами я должна прийти утром. Жаль, что ничего не
вышло, но расследование я продолжать не хочу. Я сэру Рональду ска¬
зала.
— Как знаете, мисс Грэй. По мне — так и начинать не стоила
Они уже выходили из парадной двери, как вдруг мисс Лиминг
повернулась к Корделии и, уже без наигрыша, взволнованно сказала:
— Вот еще что — вам лучше об этом знать. Это я первая нашла
Марка и инсценировала самоубийство. Он позвонил мне в день смерти
и просил прийти. Но раньше девяти я уйти не смогла — из-за Ланна.
Он мог что-нибудь заподозрить.
— Неужели вам ничего, не показалось странным в самоубийстве
Марка? Например, занавески были задернуты, но дверь незаперта. Губы
накрашены, а помады нет.
— Я ничего не подозревала до сегодняшнего вечера, пока не под¬
слушала ваш разговор. В наши дни все так искушены в разнообразней¬
ших плотских радостях, что, несмотря на весь кошмар происшедшего,
я ни на минуту не заподозрила неладное. Решение я приняла мгновен¬
но. Очень спешила — боялась, вдруг кто-нибудь зайдет. Смочила но¬
совой платок в кухне под краном, вытерла ему лицо, с трудом смыла
помаду. Потом раздела его, на спинке стула лежали джинсы — я
натянула их на тело. Туфли ему надевать не стала — это было уже
не важно. Сложнее всего было с предсмертной запиской. Я знала, что
Блэйка он держит где-то в доме и что выбранный мной отрывок убе¬
дительней, чем обычная предсмертная записка. Неестественно громко
стучали в тишине клавиши машинки, и я с ужасом думала — вдруг
услышат. Марк вел что-то вроде дневника, но читать уже не оставалось
времени, и я сожгла его в камине в гостиной. В последнюю очередь я
собрала одежду и фотографии, принесла домой и бросила в лаборатор¬
ный мусоросжигатель.
469
— Одну из фотографий вы обронили в саду. Кроме того, вам не
удалось полностью стереть с лица помаду.
— Значит, вот почему вы догадались?
Корделия медлила с ответом. Что бы ни случилось, нельзя впуты¬
вать в это дело Изабель де Ластери.
— Кто обнаружил Марка первый, я точно не знала, но многое ука¬
зывало на вас. Вы были против расследования. Вы изучали английский
язык и литературу в Кембридже и, следовательно, знали, где найти
цитату Блэйка. Вы — опытная машинистка, и, хотя и пытались при¬
кинуться любителем вроде Марка, я догадалась, что письмо отпечатано
профессионалом. Когда я впервые приехала на виллу Гарфорт и спро¬
сила о предсмертной записке, вы прочитали наизусть всю цитату Блэй¬
ка — машинописный вариант был на десять слов короче. Я это
обнаружила, когда пришла в полицейский участок и увидела записку.
Тогда-то я сразу вспомнила о вас. И это была главная улика.
Они остановились у машины.
— Больше терять времени нельзя, — сказала Корделия. — Нужно
звонить в полицию. Выстрел могли услышать.
— Навряд ли. До деревни довольно далеко. А теперь мы его слы¬
шим?
— Да. Мы услышали выстрел, — сказала Корделия и после секун¬
дного размышления продолжала: — Что это? Похоже на выстрел.
— Не может быть. Наверное, автомобильный выхлоп.
Мисс Лиминг говорила напыщенно и неубедительно, как плохая
актриса. Но главное, она произнесла эти слова и запомнит их.
— Да нет, машин не видно. Звук был со стороны дома.
Они переглянулись и, сорвавшись с места, через открытую дверь
вбежали в холл.
Мисс Лиминг помедлила и, прежде чем отворить дверь кабинета, в
упор взглянула на Корделию. Она вошла первой, за ней — Корделия.
— Он убит! Нужно вызвать полицию, — сказал мисс Лиминг.
— Нет, не так! — воскликнула Корделия. — Старайтесь вести себя
естественно! Сначала вы подходите к телу, а потом говорите: «Он по¬
кончил с собой! Нужно вызвать полицию».
Мисс Лиминг равнодушно смотрела на тело когда-то любимого че¬
ловека, потом скользнула взглядом по комнате и, уже выйдя из роли,
сказала:
— Зачем вы сюда вошли? Ведь могут остаться отпечатки пальцев..
— Не волнуйтесь. Я уже обо всем позаботилась. Запомните главное:
вы не знали, что у меня есть оружие, когда я в первый раз приехала
на виллу в Гарфорт, вы не знали, что сэр Рональд взял его у меня.
До этой минуты вы не видели пистолета. Я приехала, вы проводили
470
меня в кабинет, и мы снова встретились, когда я оттуда выходила.
Поток« мы вместе прошли к машине и разговаривали — как на репе¬
тиции. Потом услышали выстрел и повели себя в точности как сейчас.
Об остальном — забудьте. Когда вас будут допрашивать, ничего не
сочиняйте, не бойтесь сказать, что чего-то не помните. А теперь —
звоните в полицию.
Через три минуты они уже стояли у открытой двери и ждали
полицейских.
— Нам не стоит при них общаться, — сказала мисс Лиминг. — И
после — тоже. Убить мы могли только вместе. Что нас связывает? До
сегодняшнего дня мы и виделись-то всего раз и в общем-то недолюб¬
ливаем друг друга.
Она права, подумала Корделия. Они недолюбливают друг друга. В
принципе ей было все равно, что станет с Элизабет Лиминг — но чтобы
в тюрьму попала мать Марка, она не хотела. Пусть никто не узнает
правду о его смерти. Глупо, конечно. Ему теперь все равно, да и при
жизни он не слишком дорожил чужим мнением«. Но Рональд Кэллендэр
осквернил его тело после смерти; он хотел сделать из него паяца,
достойного в худшем случае презрения, в лучшем — жалости. Она
бросила вызов Рональду Кэллендэру. Нет, она не желала ему смерти
и едва ли смогла бы сама нажать на спусковой крючок. Но он умер,
и ей не было жаль его. Не ей осуждать убийцу, не ей карать. В летней
ночи, в ожидании полицейских сирен Корделия вдруг поняла, как важ¬
но, как справедливо ее решение. Ни разу в жизни она не пожалела
потом, что уберегла мисс Лиминг и память Марка Кэллендэра от рав¬
нодушия судей.
— Вы, наверное, хотите поговорить со мной? — прервала молчание
мисс Лиминг. — Что ж, вы вправе задать мне любые вопросы. Окон¬
чится следствие, можем встретиться в часовне Королевского Колледжа
в воскресенье после вечерни. Я пройду через ширму в алтарь, а вы
стойте в нефе. Подозрений, думаю, не возникнет — мы вполне могли
встретиться там случайно. Если, конечно, нас еще не посадят, — доба¬
вила она.
Видимо, эта мысль не давала покоя мисс Лиминг. Корделия с ин¬
тересом взглянула на нее.
— Не беспокойтесь, — ответила она. — Если мы будем держать
себя в руках, все будет в порядке.
На миг наступило молчание, потом мисс Лиминг сказала:
— Что-то не торопятся. Должны бы уже приехать.
— Они будут с минуты на минуту.
471
Мисс Лиминг внезапно рассмеялась.
— Ас другой стороны, чего нам бояться? — сказала она с плохо
скрываемой горечью. — Кто они? Всего лишь мужчины.
Они спокойно стояли и ждали, пока не услышали звук подъезжа¬
ющих машин. Свет автомобильных фар скользнул по дороге, осветил
каждый камешек, выхватил маленькие растения на краю грядок, иску¬
пал в лучах голубое кружево глициний и ударил по глазам, ослепив
их. Потом фары потускнели, машины мягко затормозили перед домом.
Из них возникли темные силуэты и не спеша, но решительно двинулись
вперед. Холл внезапно заполнился крупными, спокойными людьми в
форме и в штатском. Корделия вжалась в стену, а мисс Лиминг шаг¬
нула к ним, что-то тихо сказала и повела в кабинет.
' В холле остались два человека в форме. Они беседовали, не обращая
внимания на Корделию. Их коллеги не торопились. Они, видимо, позво¬
нили из кабинета, потому что к дому стали подъезжать новые машины
с людьми. Первым прибыл судебный врач — его сразу можно было
узнать по сумке.
— Добрый вечер, док. Сюда, пожалуйста.
Сколько раз его, должно быть, приветствовали этими словами! Бы¬
стро шагая через холл, он на секунду задержал взгляд на Корделии —
толстый, взъерошенный человек с помятым капризным лицом разбужен¬
ного среди ночи ребенка. Вслед за ним приехал фотограф с камерой,
треногой и кофром, потом — дактилоскопист и еще двое в штатском.
Корделия, которую Берни посвятил во все тонкости полицейской работы,
сразу определила, что это оперативники. Значит, подозревают убийство?
Что ж, правильно делают.
Хозяин дома был мертв, зато сам дом, казалось, внезапно ожил.
Полицейские переговаривались — их голоса звучали ровно и обыденно.
Профессионалы, они работали бок о бок со смертью и выполняли при¬
вычное дело легко и непринужденно. Они знали так много, что жертвы
не внушали им благоговейного страха. В своей жизни они навидались
трупов: сколько раз им приходилось собирать с шоссе человеческие
останки, грузить изуродованные тела в санитарные автомобили, крюка¬
ми и сетью прочесывать реки, выкапывать разложившихся мертвецов
из вязкой земли. Подобно врачам, они относились к непосвященным с
добротой и сочувствием, оберегая их от своего ужасного знания. При
жизни покойник был важной шишкой. Теперь он труп, но еще может
наделать неприятностей. А потому — гляди в оба и не болтай лишнего.
И тем не менее для полицейских это всего-навсего очередной случай
из практики.
Корделия сидела одна и ждала. На нее внезапно нахлынула уста¬
лость. Упасть бы на стол и забыться. Через холл в гостиную прошла
472
мисс Лиминг с высоким полицейским... Никто не заметил маленькую
фигурку в огромном шерстяном свитере, привалившуюся к стене. Уси¬
лием воли Корделия отогнала сон. Теперь она знает, что говорить.
Скорей бы уж сняли показания и отпустили спать.
Но только когда фотограф и дактилоскопист закончили работу, к.
ней подошел один из старших полицейских. После ей не удавалось
вспомнить его лицо, но запомнился голос — осторожный, ровный, бес¬
страстный. У него на ладони на носовом платке лежал ее пистолет.
— Вы узнаете это оружие, мисс Грэй? — спросил он, протягивая к
ней руку.
«Оружие. Почему не пистолет?» — подумала Корделия.
— Скорее всего.
— Вы не уверены?
— Думаю, это мой пистолет — если только у сэра Рональда не
было такого же. Он забрал его у меня четыре дня назад, когда я
впервые сюда приехала. Завтра он обещал расплатиться со мной и
вернуть пистолет.
— Значит, вы в этом доме второй раз?
-Да.
— Раньше вы когда-нибудь встречали сэра Рональда Кэллендэра
или мисс Лиминг?
— Нет. Я познакомилась с ними, когда сэр Рональд попросил меня
расследовать это дело.
Полицейский ушел. Корделия оперлась головой о стену и на минуту
вздремнула. Пришел другой полицейский. На этот раз вместе с ним
был человек в форме, который что-то записывал. Ей снова задали воп¬
росы. Корделия изложила приготовленный рассказ. Они молча записали
его и ушли.
Видимо, она снова задремала и, проснувшись, обнаружила, что над
ней склонился высокий полицейский.
— Мисс Лиминг. на кухне готовит чай, — сказал он. — Пойдите
помогите ей. Нам тут нужно кое-что доделать.
«Хотят унести тело», — подумала Корделия.
— Я не знаю, где кухня, — ответила она.
В глазах его зажегся огонек.
— Не знаете? Ах да, вы же здесь во второй раз. Туда, пожалуйста.
На кухне пахло пряностями, маслом и томатным соусом. Запахи
напомнили Корделии Италию, отца, совместные обеды. Мисс Лиминг
доставала чашки из большого шкафа. Из носика электрического чай¬
ника уже валил пар. Полицейский не. уходил. Значит, одних их нс
оставят.
— Помочь? — спросила Корделия.
473
— В коробке есть печенье, — ответила мисс Лиминг, не глядя на
нее. — Выложите на поднос. Молоко в холодильнике.
Машинально Корделия принялась за работу. Бутылка молока в ру¬
ках казалась мраморной колонной, усталые пальцы никак не могли
справиться с жестяной коробкой с печеньем, и открыть ее удалось,
лишь сломав ноготь. На стене висел календарь с изображением святой
Терезы Авильской — неестественно удлиненное, бледное лицо, словно
портрет мисс Лиминг, причисленной к лику святых. Рядом, на полке,
стоял фарфоровый ослик с двумя корзинками искусственных цветов —
понуро опущенная морда, крохотная соломенная шляпка между
ушей — и огромная синяя чашка с коричневыми яйцами.
На кухонном столе лежали два подноса. Констебль взял у мисс
Лиминг тот, что побольше, и пошел в холл. Корделия шла за ним со
вторым подносом, высоко прижав его к груди, словно ребенок, которому
разрешили помочь матери. Вокруг уже собрались полицейские. Она
взяла себе чашку с чаем и возвратилась на прежнее место.
К дому подъехала еще одна машина. В гостиную влетела женщина
средних лет в сопровождении шофера в униформе. Сквозь пелену ус¬
талости Корделия услышала ее писклявый поучающий голос.
— Элайза, дорогая, это просто ужасно! Ты сегодня же должна вер¬
нуться на университетскую квартиру. Нет, я настаиваю. Начальник
полиции здесь?
— Нет, Марджори, но эти господа отнеслись ко мне с большим
участием.
— Оставь им ключ. Запрут дом, когда все закончат. Тебе нельзя
ночевать здесь одной.
Потом кто-то с кем-то знакомился, впопыхах совещались с поли¬
цейскими, решительная дама не умолкала ни на минуту. Вместе с ней
мисс Лиминг поднялась наверх и минут через пять появилась вновь с
маленьким чемоданчиком и пальто, переброшенным через руку. Жен¬
щины пошли к машине с шофером и одним из сыщиков. Никто из них
не взглянул на Корделию.
Пять минут спустя к Корделии подошел инспектор. В руке он
держал ключ.
— Мы запрем дом на ночь, мисс Грэй. Вы, наверное, собирались
домой. Переночуете во флигеле?
— Да, если майор Марклэнд не возражает, я бы пожила там еще
пару дней.
— Вид у вас усталый. Мой человек отвезет вас в вашей машине. А
завтра я хотел бы получить от вас письменные показания. Вы могли
бы подойти в участок сразу после завтрака? Знаете, где это?
— Знаю.
474
Первой выехала патрульная машина, а за ней — «мини». Полицей¬
ский вел маленькую машину быстро, и на поворотах ее заносило. Кор¬
делия откинулась на спинку сиденья, время от времени ее голова
падала на руку водителя. Он был без пиджака, и сонная Корделия
всякий раз ощущала приятное тепло тела через рукав рубашки. Окно
машины было открыто, и она чувствовала, как по лицу пробегает го¬
рячий ночной воздух, видела бегущие по небу облака и изумительные
краски нарождающегося дня, обагрившие восток. Дорога казалась ей
незнакомой, время словно распалось. Машина внезапно остановилась.
Недоуменно осмотревшись, Корделия наконец узнала высокую изгородь,
угрожающей тенью нависшую над дорожкой, и ветхую калитку. Она
была дома.
— Все правильно, мисс? — спросил водитель.
— Да-да. Но я обычно ставлю машину дальше по дорожке справа.
Вон там, возле кустарника, есть съезд с основной дороги.
— Хорошо, мисс.
Он вылез из машины и перебросился парой фраз с другим шофером.
Машина медленно преодолела последние метры пути. А потом поли¬
цейские уехали, и она осталась одна. Плющ густо оплел калитку, и, с
трудом отворив ее, Корделия, пошатываясь, точно пьяная, подошла к
черному ходу. Ей не сразу удалось вставить ключ в замок, но это было
последнее испытание. Больше не нужно прятать пистолет, заклеивать
окно изолентой. Ланн мертв, а она жива. Корделия всегда приходила
во флигель усталая, но сегодня просто валилась с ног. Как лунатик,
она поднялась наверх и, не в силах залезть в спальный мешок, укры¬
лась им и провалилась в сон.
И вот наконец через несколько дней (хотя Корделии казалось,
что прошли месяцы) ее пригласили на повторное следствие — не¬
спешное, обыденное, формальное. И все же теперь все проходило
иначе, чем когда умер Берни. Вместо немногочисленных зевак с
жалостливыми лицами, проскользнувших на задние скамейки, чтобы
в тепле узнать подробности, сегодня в зале были видны скорбные
лица коллег и друзей, слышались приглушенные голоса, шепот
переговаривающихся судейских чиновников и полицейских, и надо
всем этим витало не поддающееся определению ощущение большого
события. Мисс Лиминг появилась в сопровождении какого-то седого
человека — Корделия догадалась, что это ее адвокат. Она наблю¬
дала за его работой: вежливо, но с достоинством он общался со
старшими полицейскими, был заботлив и внимателен к клиенту и
внушал собравшимся уверенность, что все они выполняют пусть
скучную, но необходимую формальность, ритуал, такой же привыч¬
ный, как утренняя молитва.
475
Мисс Лиминг была очень бледна На ней был тот же серый костюм,
что и в день знакомства, но сегодня она надела черную шляпку и
черные перчатки, а вокруг шеи повязала черный шифоновый шарф.
Они даже не взглянули друг на друга. Корделия одиноко присела на
краешек скамьи. Никто не знал ее, лишь один из полицейских помо¬
ложе, словно жалея, ободряюще улыбнулся ей.
Мисс Лиминг давала показания первой. Голос ее звучал глухо и
сдержанно. Она не стала присягать на Библии, чем заметно огорчила
адвоката. Впрочем, ему было больше не о чем тревожиться. Она засви¬
детельствовала, что сэр Рональд был подавлен смертью сына и прокли¬
нал себя за то, что не распознал причину терзаний Марка. Он сообщил
ей, что собирается обратиться к частному сыщику, и именно она бесе¬
довала с мисс Грэй и привезла ее на виллу Гарфорт. Мисс Лиминг
заявила, что была против расследования, справедливо считая, что оно
бессмысленно и будет лишь напоминать сэру Рональду о невосполни¬
мой утрате. Она не знала ни что у мисс Грэй есть оружие, ни что сэр
Рональд забрал его у нее. Беседовали они наедине. Сэр Рональд повел
мисс Грэй показывать комнату сына, в то время как она, мисс Лиминг,
ушла искать фотографию мистера Кэллендэра, которую попросила мисс
Грэй.
Следователь осторожно спросил ее о той ночи, когда умер сэр Ро¬
нальд.
Мисс Лиминг ответила, что мисс Грэй приехала доложить о первых
результатах расследования около одиннадцати. Находившаяся в это вре¬
мя в холле мисс Лиминг сказала ей, что уже поздно, но мисс Грэй
ответила, что хочеГ отказаться от дела и вернуться в город. Она про¬
водила мисс Грэй в кабинет, где работал сэр Рональд. Ей кажется, что
они пробыли вместе меньше двух минут. Потом мисс Грэй вышла из
кабинета, и она пошла проводить ее до машины; они успели перемол¬
виться лишь парой слов. Мисс Грэй сказала, что сэр Рональд попросил
заехать за деньгами утром. Об оружии она не упоминала.
Всего за полчаса до того сэру Рональду позвонили из полиции и
сообщили, что его лаборант Кристофер Ланн погиб в автомобильной
катастрофе. Она не сообщала мисс Грэй о смерти Ланна — как-то не
пришло в голову. Девушка почти сразу же пошла в кабинет к сэру
Рональду. Мисс Лиминг сказала, что они стояли у машины и беседо¬
вали, как вдруг услышали выстрел. Сначала она подумала, что это
автомобильный выхлоп, но потом поняла, что звук раздался со стороны
дома. Обе бросились в кабинет и обнаружили сэра Рональда распро¬
стертым на столе. Револьвер выпал из его руки на пол.
Нет, сэр Рональд никогда не делился с ней мыслями о самоубий¬
стве. Он тяжело переживал смерть мистера Ланна, но держал себя в
476
руках. Сэр Рональд никогда не давал волю чувствам. После смерти
сына он сделался сам не свой. В последнее время очень много работал.
Но мисс Лиминг никак не ожидала, что сэр Рональд способен наложить
на себя руки.
После нее показания давали полицейские — почтительно, деловито,
но давая понять, что их ничем не удивишь: за свою жизнь они нави¬
дались самоубийц, а сколько еще увидят...
Затем выступали врачи, в том числе патологоанатом, сообщивший
суду, что 9-граммовая оболоченная пуля пагубно воздействует на чело¬
веческий мозг.
— На спусковом крючке оружия был найден отпечаток большого
пальца сэра Рональда, а на рукоятке — смазанный след его ладони.
Какой вывод вы могли бы сделать из этого факта? — обратился к нему
следователь.
Патологоанатом несколько изумился: неужели он еще должен де¬
лать какие-то выводы? Он ответил, что, по-видимому, сэр Рональд на¬
правил пистолет себе в голову и нажал на спусковой крючок большим
пальцем правой руки. По мнению патологоанатома, держать оружие
таким образом было наиболее удобно, более того, только так и можно
было его держать, учитывая, куда вошла пуля.
Корделия поднялась на свидетельскую кафедру последней и, поло¬
жа руку на Библию, поклялась говорить правду, только правду и ни¬
чего, кроме правды. Она сразу почувствовала, что, хотя судьи поражены
ее молодостью, в целох( производит славное впечатление. Впервые ин¬
теллигентная речь и безупречный выговор, который она поневоле при¬
обрела за шесть лет в монастыре (как он раздражал ее отца!), сослужил
ей добрую службу. Она надела костюм, а голову повязала черным
шифоновым шарфом. Не забыть бы обращаться к следователю «сэр*...
После того как Корделия подтвердила показания мисс Лиминг, ко¬
ротко рассказав, как занялась делом Марка Кэллендэра, к ней обратил¬
ся следователь:
— А теперь, мисс Грэй, будьте добры объяснить суду, что произош¬
ло в ночь смерти сэра Рональда Кэллендэра.
— Я решила прекратить расследование. Четыре дня прошли впу¬
стую, и я подумала, что продолжать бессмысленно. Мало того,
получалось, что я вмешиваюсь в личную жизнь Марка Кэллендэра
и еще беру за это деньги. Нужно было немедля известить сэра
Рональда, и я поехала на виллу Гарфорт. Добралась поздно, в
двадцать два тридцать, но мне не терпелось вернуться в Лондон на
следующее утро. В холле увидела мисс Лиминг — она провела
меня прямо в кабинет.
— Пожалуйста, опишите суду вашу встречу с сэром Рональдом.
477
— Мне показалось, что он устал и подавлен. Я пыталась объяснить,
почему отказываюсь от дела, но едва ли он меня слышал. Велел при¬
ехать за деньгами утром; я сказала, пусть мне оплатят расходы, и
довольно, только отдайте мне мой пистолет. Но он махнул рукой, дав
мне понять, что разговор окончен, и повторил: «Завтра утром, мисс Грэй,
завтра утром».
— И вы ушли?
— Да, сэр. Мисс Лиминг проводила меня до машины, и я уже
собиралась уезжать, как вдруг мы услышали выстрел.
— Вы не видели оружия у сэра Рональда, когда беседовали с ним
в кабинете?
— Нет, сэр.
— Он говорил с вами о смерти мистера Ланна? Может быть, чем-то
выдал намерение покончить с собой?
— Нет, сэр.
Следователь что-то отметил в блокноте и, не глядя на Корделию,
спросил:
— А теперь, мисс Грэй, будьте добры объяснить суду, каким образом
к сэру Рональду попало ваше оружие?
Вопрос был каверзный, но Корделия предвидела его и успела про¬
думать ответ. В Кембриджской полиции следствие вели очень скрупу¬
лезно, одни и те же вопросы задавали по нескольку раз, так что она
неоднократно рассказывала, как именно оказался у сэра Рональда ее
пистолет. Вспомнился совет Далглиша, который некогда цитировал Бер¬
ни. Ей еще показалось, что совет годен скорее для преступника, чем
для сыщика: «Никогда не лги без необходимости. Правда — великая
сила. Самые хитроумные убийцы попадались- не потому, что лгали по
существу, а потому, что продолжали лгать в мелочах, когда можно
было безболезненно сказать правду».
— Пистолет достался Берни случайно, — сказала она, — и он
очень им гордился. Когда мистер Горд покончил с собой, я поняла, что
он оставляет пистолет мне. Именно поэтому он вскрыл себе вены, а не
застрелился, что было бы быстрее и проще.
Следователь испытующе посмотрел на нее.
— А вы были с мистером Гордом, когда он покончил с собой?
— Нет, сэр. Но я обнаружила тело.
Члены суда сочувственно зашептались.
— Вы знали, что на оружие нет разрешения?
— Нет, сэр, не знала, но догадывалась. Я взяла пистолет с собой в
Кембридж, потому что не хотела оставлять в конторе. Кроме того, с
ним спокойнее. Собиралась проверить наличие разрешения сразу по
возвращении. У меня и в мыслях не было, что придется им воспользо-
478
ваться. Я никогда не видела в пистолете орудия убийства. Просто это
мое первое дело, а с пистолетом как-то надежнее.
— Понятно, — сказал следователь.
Возможно, ее совершенно невероятный рассказ и впрямь убедил и
следователя и суд. Впрочем, немудрено: она говорила правду. Теперь
они станут верить ей, даже если она солжет.
— Так при каких обстоятельствах ваш пистолет все-таки оказался
в руках у сэра Рональда?
— Это случилось в мой первый приезд на виллу Гарфорт, когда
сэр Рональд показывал мне спальню сына. Он знал, что я стала един¬
ственной владелицей Агентства; и по его мнению, работа частного де¬
тектива слишком трудна и опасна для женщины. Я ответила, что не
боюсь, но на всякий случай ношу с собой пистолет Берни. Узнав, что
пистолет у меня в сумочке, сэр Рональд потребовал отдать его. Он
сказал, что не хочет нанимать человека, от которого исходит угроза
чужой или собственной жизни, не может взять на себя такую ответст¬
венность, — и забрал у меня оружие и патроны.
— И что он сделал с вашим пистолетом?
Корделия подготовилась и к этому вопросу. Очевидно, что сэр Ро¬
нальд не стал бы выходить с пистолетом на лестницу, где его могла
увидеть мисс Лиминг. Хорошо бы сказать, что он положил его в ящик
прикроватного столика, но она не помнила, есть ли там ящики.
— Он вышел с ним из комнаты, — соврала она, — а куда — не
знаю. Отсутствовал буквально минуту, а потом мы вместе спустились
вниз.
— И больше вы не видели пистолета, пока не нашли на полу рядом
с телом сэра Рональда?
— Нет, сэр.
Корделия свидетельствовала последней. Был быстро вынесен вер¬
дикт — похоже, судьям хотелось угодить любившему точность ученому
покойнику. Вердикт гласил, что сэр Рональд сам свел счеты с жизнью,
однако установить, был ли помрачен его рассудок, не представляется
возможным. Затем следователь по необходимости прочел пространную
лекцию о том, сколько опасностей таит в себе оружие.
— Из пистолета, — сообщил он суду, — можно убить человека.
Особенно часто смертоносные пули вылетают из пистолетов, хранимых
без разрешения.
Корделию он впрямую не обвинял, но было видно, что подобная
сдержанность дается ему с трудом. Наконец он встал, и вместе с ним
поднялись члены суда.
После того как следователь покинул зал, присяжные разбились на
группы и зашептались. Мисс Лиминг тотчас же окружили. Корделия
479
наблюдала, как ей пожимают руки, выражают соболезнования. Мисс
Лиминг молча, мрачно выслушивала первые робкие предложения уст¬
роить торжественное прощание с телом. Прежние страхи теперь каза¬
лись Корделии смехотворными — разве мисс Лиминг могли в
чем-нибудь заподозрить? Корделия стояла поодаль, словно преступница.
Она знала, что ее обвинят в незаконном хранении оружия. Правда,
накажут нестрого, если накажут вообще. Но отныне она обречена ос¬
таваться той самой девушкой, из-за легкомыслия и наивности которой
Англия потеряла одного из самых выдающихся своих ученых.
Как говорил Хьюго, все кембриджские самоубийцы подавали боль¬
шие надежды. Сэра Рональда после смерти, должно быть, причислят к
лику гениев.
Незамеченная, она в полном одиночестве вышла из зала суда и
пошла к Маркет-Хилл. Хьюго, наверное, уже ждет ее. Она не
ошиблась.
— Ну как? Похоже, смерть преследует вас по пятам?
— Нормально. Вот только не смерть меня преследует, а я ее.
— Он действительно застрелился?
— Застрелился.
— Из вашего пистолета?
— Вы, наверное, знаете, если были в суде. Хотя я вас не видела.
— А меня там и не было. Ходил на консультацию. Но об этом уже
говорят. Да вы особо не переживайте. Рональд Кэллендэр не так зна¬
чителен, как его малюют.
— Вы ничего о нем не знаете. Был человек, а теперь его нет —
вот что значительно.
— Вы не правы, Корделия. Смерть — наименее значительное собы¬
тие в нашей жизни. Вспомните слова Джозефа Холла и утешьтесь:
«Уже с рожденья мы на грани смерти, и наша колыбель стоит в мо¬
гиле». Он сам выбрал оружие и назначил срок. Он надоел себе. И не
только себе.
Бок о бок, без всякой цели, они шли по Сент-Эдвардскому проезду
к Королевской площади — Корделии хотелось просто идти, все равно
куда, ее спутник тоже не торопился.
— А где Изабель? — спросила Корделия.
— В родном Лионе. Вчера неожиданно объявился папашка и обна¬
ружил, что зря платил мадемуазель. Папашка решил, что его дорогое
дитя извлекает из своих занятий в Кембридже много меньше — а
может, и больше, — чем ожидалось. Да вы за нее не волнуйтесь. Иза¬
бель теперь в полном порядке. Даже если полицейские решат, что им
не мешает прокатиться до Франции и задать ей кое-какие вопросы —
хотя, с другой стороны, зачем? — толку от этого не будет. Папашка
480
возведет вокруг нее стену адвокатов. Он уже сыт по горло английскими
глупостями.
— Ну а вы? Если вас теперь вдруг спросят, как умер Марк, неужто
вы расскажете правду?
— Вы меня обижаете. Ни мне, ни Софи, ни Дэви ничто не угрожает.
Когда речь идет о серьезных вещах, на меня можно положиться.
«Хорошо бы на него можно было положиться и в менее серьезных
вещах», — подумала Корделия.
— Вам жаль, что Изабель уехала? — спросила она.
— Напротив. Красота смущает ум, так что и самые здравомыслящие
теряют голову. Я, к примеру, никак не мог поверить, что Изабель всего
лишь мотовка, лентяйка и дурочка. Казалось, такая красавица должна
обладать тайной мудростью и всем существом постигать жизнь много
тоньше, чем умом. Каждый раз, когда она открывала свой аппетитный
ротик, я ожидал откровения. А она только и могла говорить, что о
тряпках.
— Бедняжка Хьюго.
— Отчего же? Я всем доволен. Главное — никогда не желать не¬
возможного.
Молодой, обеспеченный, умный, хоть и не слишком, красивый. Ему
практически не в чем себе отказывать.
— А то оставайтесь в Кембридже на недельку-другую, — услышала
она его голос. — Я вам город покажу. У Софи есть лишняя комната,
сможете там пожить.
— Спасибо, Хьюго. Мне пора возвращаться в Лондон.
В Лондоне ей делать нечего, но тем более нечего делать в Кемб¬
ридже с Хьюго.
Так что до воскресенья придется ночевать во флигеле. Но после
этого, во всяком случае для нее, дело Марка Кэллендэра будет закрыто
навечно.
Воскресная вечерня закончилась, и прихожане, в почтительном мол¬
чании слушавшие, как один из лучших хоров в мире поет ответствия,
псалмы и гимны, поднялись и начали самозабвенно вторить, вознося
последнюю на этой службе хвалу Господу. Корделия тоже встала, и
голос ее слился с хором.
Она выбрала место на задней скамье рядом с украшенной затейли¬
вой резьбой ширмой, откуда был виден алтарь. Одеяния певчих свер¬
кали белизной и багрянцем, в парящих кругах золотого света мерцали
огоньки. В зыбком отблеске двух тонких, длинных свечей картина Ру¬
бенса над главным алтарем распадалась на малиновые, синие, золотые
481
пятна. Прочли молитву, пропели аминь, и хор чинно потянулся из
алтаря. Дверь южного входа была отворена, в церковь лился солнечный
свет. Присутствовавшие на службе преподаватели и студенты нестрой¬
ной толпой поспешили за настоятелем и членами совета; на фоне бро¬
ских вельветовых и твидовых костюмов стихари разом потускнели и
приобрели поношенный вид. Большой орган засопел, застонал, как боль¬
ное Животное, и из него полились чудные звуки фуги Баха. Прихожане
шли по главному приходу — группки тайком перешептывавшихся лю¬
дей в яркой летней одежде, серьезные молодые люди в приличествую¬
щих случаю черных костюмах, туристы с красочными путеводителями
в руках смущенно придерживают назойливо выпирающие фотоаппара¬
ты, несколько монахинь со спокойными, просветленными лицами...
Мисс Лиминг шла одной из последних, в белом льняном платье и
белых перчатках. На плечи она небрежно набросила белый шерстяной
жакет: в церкви было прохладно. Увидав Корделию, она притворилась
удивленной, но это, пожалуй, было излишне: за ней никто не следил.
Они вместе вышли из церкви.
На усыпанной гравием дорожке у портала толпились люди. Слы¬
шались приглушенные голоса, их перекрыла пронзительная скороговор¬
ка японцев, увешанных гирляндами фотокамер и кофров. Отсюда не
было видно серебристой ленты Кема, лишь у далекого берега сновали,
словно в кукольном театре, крохотные плоскодонки; люди-куколки под¬
нимали руки с шестом и вонзали за спиной, как в ритуальном танце.
Большую лужайку заливал солнечный свет. В воздухе пахло травой.
По лужайке, прихрамывая, ковылял хрупкий старичок — преподава¬
тель колледжа в мантии и академической шапочке. Налетел ветер,
рукава мантии затрепетали, и старичок стал похож на огромную воро¬
ну, которая пытается взлететь.
— Это член совета колледжа, — сказала мисс Лиминг, хотя Кор¬
делия ее ни о чем не спрашивала, — а потому его нога не может
осквернить священный дерн.
Они молча прошли мимо парфюмерного магазина «Гиббз». Когда же
мисс Лиминг заговорит?
— Надеетесь преуспеть? — вдруг спросила мисс Лиминг и, почув¬
ствовав удивление Корделии, нетерпеливо пояснила: — Я имею в виду
Агентство. Думаете, справитесь?
— Должна. Ничего другого я делать не умею.
Она не станет рассказывать мисс Лиминг о своей привязанности к
Берни, преданности его делу. Как может мисс Лиминг понять ее, если
она сама себя не вполне понимает?
— Дорогое удовольствие.
Слова прозвучали как приговор.
482
— Вы имеете в виду контору и машину?
— Да. Непонятно, как вы собираетесь сводить концы с концами.
Одному не под силу отдавать распоряжения, печатать письма и распу¬
тывать дела. С другой стороны, насколько я понимаю, помощник вам
не по карману.
— Пока нет. Собиралась договориться с телефонной службой, чтоб
отвечали на звонки. Впрочем, клиенты предпочитают приходить прямо
в контору и там обсуждать дела. Если тратить деньги на самое необ¬
ходимое, можно покрыть расходы любыми гонорарами.
— Гонорары еще надо получить.
Ответить было нечего. Некоторое время шли молча. Потом мисс
Лиминг сказала:
— Как бы там ни было, за эту работу вам заплатят обязательно.
Эти деньги помогут вам хотя бы частично выплатить штраф за неза¬
конное хранение оружия. Вскоре получите чек от моих адвокатов — я
все поручила им.
— Я не хочу брать денег за это дело.
— Понимаю. Помнится, вы говорили сэру Рональду, что ваши усло¬
вия — честная игра, так что, строго говоря, вознаграждение вам и не
полагается. Но все равно, возьмите деньги, будет подозрительно, если
вы откажетесь. Тридцати фунтов хватит?
— Вполне, спасибо.
Они дошли до угла лужайки и повернули к Королевскому мосту.
— Я теперь ваша вечная должница. Какая гадость! Унизительно. Я
не привыкла чувствовать себя кому-то обязанной.
— Так не чувствуйте. Я думала не о вас, а о Марке.
— Мне казалось, вы спасли меня во имя справедливости или дру¬
гого, столь же абстрактного принципа.
— При чем тут принципы? Я спасала человека.
Они дошли до моста и, встав рядом, перегнулись через перила и
стали смотреть на воду. Несколько минут на дорожках, ведущих к
мосту, никто не появлялся. Мисс Лиминг начала свой рассказ:
— Притвориться беременной нетрудно. Достаточно надеть свободный
корсет и постепенно подкладывать толщинки. Конечно, если женщина
бесплодна, такое притворство унизительно, но вовсе не трудно, особенно
если не присматриваться. К Эвелин никто специально не присматри¬
вался. Она была застенчивой, сдержанной женщиной. Никого не уди¬
вило, что она так неохотно говорит о своей беременности. На вилле
Гарфорт всегда толпились друзья и родственники, пугали Эвелин рас¬
сказами о пороках внутриутробного развития и трепали по животу.
Конечно, надо было избавиться от этой глупой зануды, няни Пилбим.
В этом смысле псевдобеременность Эвелин пришлась весьма кстати.
483
Сэру Рональду она до смерти надоела: никак не могла привыкнуть, что
он уже не Ронни Кэллендэр, первый ученик Харрогитской средней
школы.
— Миссис Годдард говорила мне, что Марк был необычайно похож
на мать, — сказала Корделия.
— С нее станется. Сентиментальная дура.
Корделия промолчала. После долгой паузы мисс Лиминг заговорила
вновь:
— Я обнаружила, что забеременела от Рональда, когда лондонский
врач подтвердил наши догадки: Эвелин скорее всего никогда не родит.
Я хотела ребенка, Рональд мечтал о сыне, отец Эвелин так безумно
желал иметь внука, что готов был расстаться с полмиллионом фунтов,
если Эвелин забеременеет. Я оставила школу и перехала в Лондон, где
меня никто не знал. Эвелин сказала отцу, что наконец-то ждет ребенка.
Мы с Рональдом считали, что надуть Джорджа Ботли — святое дело.
Он был высокомерный, жестокий, самодовольный дурак, считавший, что
без участия его потомка жизнь на земле разом прекратится. Он даже
финансировал собственный обман. На имя Эвелин посыпались чеки,
каждый — с письмом, где он умолял ее заботиться о своем здоровье,
советоваться с лучшими лондонскими докторами, побольше бывать на
солнце. Она всегда любила Италию, и Италия была включена в план.
Мы втроем встречались в Лондоне каждые два месяца и летели в Пизу.
Рональд снимал небольшую виллу под Флоренцией, и там мы менялись
ролями — я становилась миссис Кэллендэр, а Эвелин — мисс Лиминг.
Прислуга у нас была приходящая, так что им не было нужды загля¬
дывать нам в паспорта. Они привыкли к нашим приездам, привык к
нам и наблюдавший меня местный врач. Итальянцам льстило, что ан¬
гличанка так любит Италию и, несмотря на приближающиеся роды,
приезжает каждый месяц.
— Но как же она могла это вынести, жить с вами под одной
крышей, смотреть на вас рядом с мужем, зная, что вы носите его
ребенка?
— Она любила Рональда и до смерти боялась потерять. Эвелин была
далеко не красавица, и, случись ей остаться без мужа, куда бы она
делась? Вернуться к отцу она не могла: ведь он заплатил вперед в
надежде, что она подарит ему внука. Если бы она вышла из игры,
Рональд разошелся бы с ней, чтоб жениться на мне.
— Я бы бросила его. Лучше мыть полы, чем терпеть такое.
— Не всем дано мыть полы, и не все так нетерпимы. Эвелин была
религиозна, следовательно, самообман был привычных! состояниех« ее
души. Она убедила себя, что так будет лучше для ребенка.
— А отец? Он так и не догадался?
484
— Он презирал ее за набожность, всегда презирал. В душе он так
и не перешагнул через свою неприязнь, но считал Эвелин неспособной
на обман. Кроме того, он так хотел иметь внука, что ему бы и в голову
не пришло, что желанного ребенка могла родить не Эвелин. Кроме того,
ему представили справку от врача. Приехав в Италию в третий раз,
мы сказали доктору Сартори, что отец миссис Кэллендэр обеспокоен
состоянием ее здоровья. По нашей просьбе он написал, что беременность
протекает благополучно. За две недели до рождения Марка мы вместе
поехали во Флоренцию. К счастью, он появился на свет дня за два —
за три до срока. Мы предусмотрительно отодвинули предполагаемую
дату рождения, чтобы люди подумали, будто у Эвелин случились преж¬
девременные роды. Доктор Сартори принял ребенка как нельзя лучше,
и мы возвратились домой с малышом и со свидетельством о рождении,
выписанном на нужное имя.
— А через девять месяцев миссис Кэллендэр умерла.
— Он ее не убивал, не думайте. Он не был таким чудовищем, по
крайней мере тогда. Но в каком-то смысле мы оба ее погубили. Надо
было пригласить к ней хорошего врача, конечно, не такого, как этот
дурак и неуч Гладвин. Но хороший врач мог обнаружить, что она не
рожала, и мы панически боялись, как бы правда не выплыла наружу.
Эвелин тревожилась вместе с нами. Она запретила приглашать другого
врача. Она полюбила ребенка. Так и умерла, ее кремировали, и мы
решили, что наша тайна погребена навечно.
— Перед смертью она оставила Марку записку, всего лишь несколь¬
ко букв в молитвеннике. Она оставила ему свою группу крови.
— Мы знали, что группы крови не совпадают, — Рональд заставил
нас сделать анализ. Но после смерти Эвелин мы уже не страшились
разоблачения.
Наступила долгая тишина. Корделия смотрела, как по дорожке к
мосту шествует группка туристов. Наконец мисс Лиминг сказала:
— Рональд никогда по-настоящему не любил его. Какая насмешка!
Вот дед обожал Марка, тут все сошло гладко. Половину состояния он
завещал Эвелин, потом деньги автоматически перешли к ее мужу. Дру¬
гую половину должен был получить Марк, когда ему исполнится двад¬
цать пять. Но Рональду было наплевать на сына. Он, видите ли, не мог
полюбить его, а мне это было не позволено. Я только наблюдала, как
он растет, ходит в школу. Вязала ему бесконечные свитера, просто
какое-то наваждение. Он рос, а я придумывала все новые рисунки,
старалась связать свитер потолще. Бедный Марк! Он, должно быть, счи¬
тал меня сумасшедшей, странная, несчастная женщина, на которой
отец, хоть и не может без нее, никогда не женится.
— Во флигеле остались свитера. Что с ними делать?
485
— Возьмите себе или отдайте. Может, вы считаете, что я должна
распустить их и связать что-нибудь другое? Это будет очень кстати —
символ напрасных усилий, страданий, тщеты...
— Я найду им применение. А что делать с книгами?
— Что хотите. Больше я во флигель не войду. Можете хоть выбро¬
сить его вещи — мне все равно.
Туристы, переговариваясь на ходу, уже почти поравнялись с ними.
Мисс Лиминг вытащила из кармана конверт и протянула Корделии.
— Здесь моя исповедь. Нет, я ничего не писала ни о Марке, ни о
том, как он умер и кто убил его. Просто признаюсь, что я застрелила
Рональда Кэллендэра, как только вы уехали с виллы Гарфорт, а потом
принудила вас подтвердить мой рассказ. Спрячьте куда-нибудь. Может,
пригодится.
Корделия увидела, что на конверте написано ее имя. Она не стала
его распечатывать.
— Слишком поздно, — сказала она. — Если вы жалеете о содеян¬
ном, нужно было сознаваться раньше. Теперь дело закрыто.
— Я ни о чем не жалею. Я рада, что все вышло именно так. Но
дело, может быть, еще и не закрыто.
— Да нет же! Вердикт уже вынесен.
— У Рональда очень могущественные друзья. Очень влиятельные.
Так вот, время от времени они стараются употребить свое влияние, —
хотят доказать, что все еще что-то могут.
— Но открыть дело заново им не под силу! Чтобы изменить вердикт
присяжных, нужно решение парламента.
— Я не говорю, что они попытаются изменить вердикт. Поинтере¬
суются. Шепнут на ушко кому надо — нужные уши, как правило,
находятся. Такие люди.
— У вас есть зажигалка? — вдруг спросила Корделия.
Не проронив ни слова, мисс Лиминг открыла сумку и протянула
ей изящный серебряный цилиндр. Корделия не курила и не привыкла
к зажигалкам. Ей удалось высечь пламя лишь с третьей попытки.
Перегнувшись через парапет моста, она подожгла уголок конверта.
Яркое пламя потерялось в ослепительном свете солнца. Корделия
видела лишь узкую дрожащую алую полоску на занявшейся огнем
бумаге, быстро обугливавшиеся края. Ветерок разогнал едкий запах
дыма Когда пламя стало лизать пальцы, Корделия бросила еще горя¬
щий конверт, и он, кувыркаясь, поплыл вниз, маленький и хрупкий,
как снежинка, пока наконец не исчез в водах Кема
— Запомните навсегда ваш любовник застрелился, — сказала она.
Больше они не заговаривали о смерти Рональда Кэллендэра — про¬
сто молча шли по аллее вязов к паркам и лужайкам колледжей. Лишь
486
однажды мисс Лимин г взглянула на Корделию и сердито воскликнула,
с раздражением:
— Как хорошо вы выглядите!
Женщина средних лет негодовала на жизнеспособность девушки,
так быстро оправившейся от физического потрясения. Один раз хоро¬
шенько выспалась, и вот у нее снова «глаза горят, уши торчком», как,
бывало, дразнил Корделию Берни, а она обижалась. Даже без целитель¬
ной горячей ванны ссадины на плечах и спине полностью зажили.
События прошедших двух недель не отразились на ее внешности. А
вот мисс Лимин г...
Гладкие, цвета платины, волосы были, как всегда, безупречно уло¬
жены, костюм сидел безукоризненно, с виду она была та же — знаю¬
щая, уверенная в себе помощница знаменитого профессора. Но бледная
кожа посерела, под глазами залегли глубокие тени, морщины прорезали
уголки рта, избороздили лоб. Впервые лицо ее показалось Корделии
постаревшим и измученным.
Они прошли через Королевские Ворота и повернули вправо. Ма¬
шина Корделии стояла в нескольких ярдах от ворот, а «ровер» мисс
Лиминг — чуть , дальше, на улице Королевы. Она быстро, крепко
пожала руку Корделии и без улыбки, равнодушно попрощалась, точ¬
но они были знакомы по Кембриджу, случайно встретились на вечер¬
не и вот теперь чопорно расстаются. Корделия смотрела вслед
высокой, угловатой фигуре, которая удалялась по обсаженной деревь¬
ями дорожке к воротам Святого Иоанна. Она ни разу не оглянулась.
Доведется ли еще свидеться? Трудно поверить, что они встречались
всего четыре раза. У них не было ничего общего, но они были
женщины, и, с тех пор как убили Рональда Кэллендэра, Корделия
узнала цену женской солидарности. Как говорила мисс Лиминг, они
недолюбливали друг друга. И все же каждая держала в руках судь¬
бу другой. Временами Корделию прошибал холодный пот при мысли
о безмерности их общей тайны. Но подобные минуты были редки, а
теперь их станет еще меньше. Время неизбежно измельчит их.
Жизнь продолжается. Память не отпустит, пока они живы, но наста¬
нет день, когда, случайно увидев друг друга в театре, ресторане или
в метро на встречных эскалаторах, они на миг встретятся взглядами
и, верно, подумают: а было ли на самом деле то страшное, о чем
сейчас вспомнилось? Убийство Рональда Кэллендэра постепенно ста¬
новилось частью прошлого, хотя расследование окончилось всего че¬
тыре дня назад.
Больше ничего не удерживало Корделию во флигеле. Целый час
как одержимая она прибирала и мыла комнаты, куда еще долго никто
не войдет. В гостиной на столе стояла кружка с первоцветами, Корде¬
487
лия долила туда воды. Через каких-нибудь три дня они завянут, и
никто этого не заметит, но у нее рука не поднялась выбросить еще
живые цветы. Потом зашла в сарай и долго думала, что делать с
бутылкой скисшего молока и тушеной говядиной. Поначалу хотела вы¬
бросить все в туалет, но ведь это вещественные доказательства. Они ей
больше не понадобятся, но нужно ли их уничтожать? Берни много раз
предупреждал ее: «Никогда не уничтожай вещественные доказательст¬
ва*. В запасе у инспектора Далглиша всегда было вдосталь назидатель¬
ных побасенок о печальной судьбе тех, кто пренебрег этим правилом.
Поэтому она в конце концов решила сфотографировать продукты на
кухонном столе, обратив особое внимание на выдержку и освещение.
До чего же бессмысленное, нелепое занятие! Закончив работу, Корделия
с облегчением вздохнула и опорожнила дурно пахнущее содержимое
бутылки и кастрюли в туалет. Потом тщательно их вымыла и оставила
на кухне.
Наконец собрала сумку и вместе с книгами и свитерами снесла в
машину. Укладывая свитера из толстой шерсти, она подумала о том,
как сидит в своем саду на задах дома доктор Гладвин и солнце не в
силах согреть его руки с иссохшими венами. Вот кому бы пригодились
свитера, но отвезти их ему Корделия не могла. Такой подарок он мог
принять только от Марка-
Корделия заперла дверь и сунула ключ под камень. Она страши¬
лась встречи с мисс Марклэнд, а отдавать ключ ее брату или неве¬
стке не хотела. Поедет в Лондон, оттуда черкнет коротенькое
письмецо мисс Марклэнд, дескать, спасибо за все, ключ найдете там-
то. В последний раз прошлась по саду. Ноги сами понесли к колод¬
цу. Она подошла ближе и ахнула. Земля вокруг отверстия была
вычищена, вскопана, полита и по окружности засажена анютиными
глазками, маргаритками, каменником и лобелией — яркий оазис цве¬
та среди буйства сорняков. Получилось красиво, но нелепо и жутко¬
вато. В таком необычном обрамлении сам колодец смотрелся
непристойно выпяченной деревянной грудью с чудовищным соском.
Полно, неужели эта крышка когда-то казалась ей безвредной и даже
по-своему изящной?
В душе Корделии боролись жалость и отвращение. Наверное, это
дело рук мисс Марклэнд. Колодец, который долгие годы внушал ей
страх, угрызения совести, был ее наваждением, теперь стал святилищем.
Жалкое зрелище! Лучше б она этого не видела. Корделия вдруг испу¬
галась, что сейчас встретит мисс Марклэнд, увидит ее безумные глаза».
Она почти выбежала из сада, с трудом захлопнула обвитые плющом
ворота, села в машину и, не оглядываясь, поехала прочь. Дело Марка
Кэллендэра было завершено.
488
Глава 7
На следующее утро ровно в девять Корделия пришла в контору на
улице Кингли. Жара наконец спала. Когда она открыла окно, подул
прохладный ветерок, и пыль, толстым слоем лежавшая на столе и
каталожном шкафу, зашевелилась. Ее ждало всего одно письмо. На
плотном длинном конверте она прочла адрес адвоката сэра Рональда
Кэллендэра. Адвокат был предельно краток.
«Мадам, — писал он, — к настоящему письму приложен чек на 30
фунтов, которые причитаются Вам за проведенное по поручению покой¬
ного сэра Рональда Кэллендэра расследование обстоятельств смерти его
сына Марка Кэллендэра. Если Вас устраивает вышеозначенная сумма,
пожалуйста, распишитесь на квитанции и пошлите ее мне».
Что ж, как сказала мисс Лиминг, эти деньги помогут ей выплатить
штраф, хотя бы частично. Кое-что у нее еще оставалось — месяц
продержаться можно. А там, если не предложат нового дела, вернется
в машбюро или займется (конечно, временно) чем-нибудь другим. В
конторе было покойно и тихо, и, когда вдруг резко зазвонил телефон,
Корделия вздрогнула от неожиданности. Несколько секунд недоуменно,
почти со страхом смотрела она на телефонный аппарат, потом нереши¬
тельно потянулась к трубке.
И услышала спокойный, уверенный, нагловато-вежливый голос. Го¬
воривший не угрожал, но каждое его слово для Корделии было напол¬
нено зловещим смыслом.
— Мисс Корделия Грэй? Хорошо, что вы уже приступили к работе.
Говорят из Скотленд-Ярда. Приходите к нам сегодня в любое удобное
для вас время. С вами хочет побеседовать старший инспектор Далглиш.
— Может быть, посоветуетесь с адвокатом, мисс Грэй? — вкрадчиво
спросил инспектор Далглиш.
— У меня нет адвоката.
— Коллегия готова порекомендовать вам весьма достойных, надеж¬
ных адвокатов. На вашем месте я бы задумался над этим всерьез.
— Адвокату придется платить. Зачем он мне, если я говорю правду?
— Когда начинаешь говорить правду, как раз и нужен адвокат.
— Я всегда говорю правду. К чему мне лгать?
Не стоило задавать риторический вопрос Он ответил на него серь¬
езно, словно ей и в самом деле хотелось знать — к чему.
— К примеру, чтоб защитить себя, — впрочем, это вряд ли — или
чтоб защитить другого. Ко лжи вас могла побудить любовь, страх и
чувство справедливости. Вы, насколько мне известно, слишком недолго
489
общались с людьми, проходившими по этому делу, чтобы успеть к ним
привязаться — так что любовь отпадает. Отпадает и страх: вы, по-мо¬
ему, не из тех, кого легко запугать. Остается чувство справедливости.
Опасная область, мисс Грэй.
Ее допрашивали и раньше. В кембриджской полиции был на ре¬
дкость въедливый следователь. Но впервые ее допрашивает человек,
которому было известно все — и что она лжет, и что Марк Кэллендэр
не покончил с собой, и многое, многое другое. Нет, отчаиваться нельзя,
надо взять себя в руки. Знать наверняка он не может — может только
догадываться. У него нет доказательств, нет и не будет. Кроме нее и
мисс Лиминг, живых свидетелей не осталось. А она будет молчать, чего
бы ей это ни стоило. Пусть Далглиш пытается вытянуть из нее правду,
пусть сокрушает ее своими неопровержимыми доводами, вежливостью,
добротой — на здоровье. Ничто в мире не заставит ее раскрыть рта.
— Ну что ж, — весело сказал Далглиш, поняв, что не дождется
ответа, — посмотрим, что мы имеем. Вы заподозрили, что Марк Кэл¬
лендэр был убит. Мне вы в этом не признались, но в разговоре с
сержантом Маскеллом из кембриджской полиции ясно дали понять, что
не верите в самоубийство. Вы напали на след старой няни миссис
Кэллендэр и узнали от нее о детстве Марка, о браке его родителей, о
смерти его матери. Потом посетили терапевта, лечившего миссис Кэл¬
лендэр перед смертью. По телефону узнали группу крови сэра Рональ¬
да Кэллендэра. Группа крови могла вам понадобиться только в одном
случае: вы заподозрили, что Марк. Кэллендэр не был сыном Рональда
и Эвелин Кэллендэр, урожденной Ботли. Вслед за тем вы отправились
в Лондон и изучили завещание мистера Джорджа Ботли. Грамотный
ход, я поступил бы так же. Подозреваешь убийство — подумай, кому
оно выгодно.
Итак, он узнал о поездке в Сомерсет-Хаус и о звонке доктору
Винаблзу. Что ж, этого следовало ожидать. Он отдавал должное ее уму:
сам он вел бы дело так же.
Корделия все молчала.
— Вы не рассказали мне, как упали в колодец, — сказал Далг¬
лиш. — А вот мисс Марклэнд рассказала.
— Это произошло случайно. Я ничего не помню, но, должно быть,
я решила осмотреть колодец — он всегда казался мне загадочным —
и потеряла равновесие.
— Не думаю, что это случайность, мисс Грэй. Без веревки вы бы
не смогли поднять крышку. Но веревка была аккуратно смотана и
спрятана в траве — об нее споткнулась мисс Марклэнд Неужели вы
бы стали отвязывать ее от ручки крышки, собираясь лишь заглянуть в
колодец?
490
— Не знаю. Помню только, что очнулась в воде. И не понимаю,
какое отношение эта история имеет к смерти сэра Рональда Кэл-
лендэра.
— Прямое. На вашу жизнь покушались, возможно — один из оби¬
тателей виллы Гарфорт.
— Но почему?
— Покушение было, вероятно, связано с расследованием. Вы стали
опасны, и вас решили убрать. Убийство — дело серьезное. Професси¬
оналы и даже дилетанты идут на него только в самых крайних
случаях. Видимо, вы стали не просто опасны, а очень опасны. Коло¬
дец закрыли крышкой, мисс Грэй. Вы не могли провалиться сквозь
дерево.
Она не проронила ни слова. После недолгой паузы он заговорил
вновь:
— Мисс Марклэнд рассказала, что не хотела оставлять вас одну,
после того как помогла выбраться из колодца. Однако вы заставили ее
уйти — сказали, что не боитесь, потому что у вас пистолет.
Какое маленькое предательство и как сильно оно может испортить
все дело! Но стоит ли винить мисс Марклэнд? Обходительный Далглиш
наверняка вытянул из нее признание, убедив, что ее откровенность
поможет Корделии. Что ж, теперь и Корделия вправе выдать тайну
мисс Марклэнд. На сей раз она скажет правду.
— Хотелось поскорей от нее избавиться. Она рассказала мне жут¬
кую историю о том, как много лет назад в колодце утонул ее незакон¬
норожденный ребенок. А ведь я сама только что едва не погибла.
Каково мне было слышать такое? Я наврала ей про пистолет — только
бы она ушла. Я не просила ее изливать мне душу. Она искала сочув¬
ствия, а у меня совсем не было сил.
— А может, вы прогнали ее по другой причине? Вы ведь знали:
чтобы ваша смерть выглядела случайной, убийце необходимо снять с
колодца крышку, значит, он непременно вернется.
— Если бы я и вправду чего-то боялась, я бы умолила ее взять
меня с собой на виллу Летний Сад. Я бы ни за что не осталась во
флигеле безоружной!
— Охотно верю, мисс Грэй. Без оружия вы и впрямь не рискнули
бы там остаться.
Впервые Корделии сделалось по-настоящему страшно. Дело прини¬
мало нешуточный оборот. Если ее перехитрят и, заморочив голову, за¬
ставят признаться, она попадет за решетку как соучастница. Сколько
лет дают за укрывательство убийцы? Каково сидеть в тюрьме, она знает,
читала. У нее отберут одежду. Запрут в одиночке. Могут, правда, вы¬
пустить досрочно — за хорошее поведение, — но разве можно хорошо
491
вести себя в тюрьме? И как ей после этого жить? Кто возьмет ее на
работу? Преступница!
Как там мисс Лиминг? Где она теперь? Спрашивать у Далглиша
боязно, а сам он упомянул ее имя лишь вскользь. А может, и ее сейчас
допрашивают в одной из бесчисленных комнат Скотленд-Ярда? А вдруг
на нее станут давить и она проговорится? Устроят им очную ставку?
Вот сейчас распахнется дверь и войдет мисс Лиминг — пристыженная,
во всем раскаявшаяся, продавшаяся фараонам... Что, если соучастников
всегда допрашивают поодиночке, пока не сломается тот, кто слабее? И
кто из них сломается первый?
Старший инспектор вновь заговорил. В его голосе ей послышалось
неподдельное участие:
— То, что в ту ночь у вас был пистолет, утверждает не только мисс
Марклэнд. Один автомобилист заявил, что на дороге, милях в трех от
виллы Гарфорт, он заметил машину, а когда остановился и предложил
помощь, сидевшая за рулем молодая женщина стала угрожать ему
пистолетом.
Корделия тотчас вспомнила густой сладкий аромат тихой летней
ночи, внезапно заглушенный горячим, вонючим дыханием.
— Он был пьян. Наверное, его остановил полицейский патруль
и попросил дыхнуть в трубку — вот он и наплел невесть что,
только б оправдаться. Это вранье. Никакого пистолета у меня не
было. Его отобрал сэр Рональд, когда я приехала на виллу Гарфорт
в первый раз.
— Полиция задержала этого человека, когда он подъезжал к Лон¬
дону. Думаю, он будет настаивать на своей версии. Правда, он пока не
опознал вас, но малолитражку вашу описал точно. Он решил, что у вас
неполадки с машиной, и остановился помочь. Вы же неверно истолко¬
вали его намерения и стали угрожать пистолетом.
— Я совершенно верно истолковала его намерения. Но никаким
пистолетом не угрожала.
— Что вы сказали ему, мисс Грэй?
— Убирайтесь, или я убью вас
— Пустая угроза — ведь пистолета с вами не было.
— Если б он у меня и был, я бы и тогда не привела угрозу в
исполнение. Но она подействовала.
— Что же произошло на самом деле?
— В машине лежала монтировка, и, когда он сунулся в окно, я
пригрозила ему монтировкой. Только спьяну можно было принять ее
за пистолет.
Итак, единственный человек, видевший у нее пистолет в ту ночь,
был пьян. Маленькая, но победа! Корделия поборола искушение изме¬
492
нить свою версию. Берни был прав. Она припомнила его совет — совет
старшего инспектора Адама Далглиша. В ушах явственно зазвучал низ¬
кий, с хрипотцой голос Берни: «Всегда придерживайся первоначальной
версии. Ничто не убеждает судей сильней, чем последовательность.
Случалось, адвокаты выигрывали заведомо безнадежное дело только по¬
тому, что обвиняемый настаивал на своем до конца. Как бы там ни
было, любое обвинение — всего лишь чьи-то слова, а значит, их вполне
можно поставить под сомнение».
И вновь заговорил старший инспектор. Корделия пыталась сосредо¬
точиться на его словах, но тщетно. Последние десять дней она почти
не спала, вот откуда эта постоянная усталость, тяжесть в голове. Она
слушала голос Далглиша как сквозь вату:
— Думаю, вас в тот вечер навестил Крис Ланн. В прртивном случае,
как он оказался на Кембриджском шоссе? Один из свидетелей катаст¬
рофы заявил, что черный фургон Ланна выехал с дороги, ведущей на
виллу Марклэнда. Он мчался на бешеной скорости, словно за ним
гнались все черти ада. За ним гнались вы, мисс Грэй.
— Мы с вами уже говорили об этом. Я ехала к сэру Рональду.
— В такой час? И в такой спешке?
— Я должна была срочно сообщить ему, что продолжать расследо¬
вание не буду. Я не могла ждать.
— Не могли ждать? А как же вы заснули на обочине? Вы ведь
именно поэтому добрались до виллы Гарфорт только через час после
того, как вас видели на месте катастрофы.
— Мне нужно было немного поспать. Я очень устала — ехать даль¬
ше в таком состоянии было небезопасно.
— А вот спать вы могли, ничего не опасаясь, — и вы об этом знали.
Тот, кого вы боялись, был мертв.
Корделия не ответила. На комнату опустилась тишина — не враж¬
дебная, ласковая. Господи, как же она устала! Как ей хотелось расска¬
зать хоть кому-нибудь правду о смерти сэра Рональда Кэллендэра.
Берни? Нет. Он бы не придал значения нравственному выбору, перед
которым поставило ее это преступление, более того, счел бы, что она
намеренно усложняет дело. Легко вообразить, как бы он прошелся на¬
счет интрижки Ланна с Элайзой Лиминг. Но старший инспектор Дал¬
глиш мог бы понять ее. Вот где ее слабое место — не искушение
признаться, но потребность поделиться, излить душу. Интересно, знает
инспектор Далглиш, что она чувствует? Может быть, это одна из его
бесчисленных уловок?
В дверь постучали. Вошел полицейский в форме и передал Далг¬
лишу записку. В тишине он прочел ее. Корделия заставила себя взгля¬
нуть ему в лицо. Он был мрачен и рассеянно разглядывал листок
493
бумаги с отсутствующим видом, хотя уж давно должен был бы понять
содержание.
— Это касается вашей знакомой, мисс Грэй, — прервал он молча¬
ние, словно решившись. — Элизабет Лиминг погибла. Два дня назад
ее машина упала в кювет на шоссе к югу от Амальфи. Ее опознали.
Вдруг нахлынула волна облегчения, такая огромная, что Корделии
едва не сделалось дурно. Она сжала кулаки, на лбу выступил пот. Ее
бил озноб. Она ни на секунду не. заподозрила инспектора во лжи. Она
знала, что он хитер и безжалостен, но была уверена: ей он лгать не
станет.
— Я могу идти домой? — прошептала она.
— Да. Думаю, вам бессмысленно здесь оставаться.
— Она не убивала сэра Рональда. Он отобрал у меня пистолет. Он
отобрал...
Спазмы сжали ей горло. Она была не в силах произнести ни слова.
— Я так и понял. Вам нет нужды снова повторять то, о чем мы с
вами уже говорили.
— Когда мне теперь прийти?
— Можете не приходить вообще — если, конечно, не захотите что-
нибудь еще сообщить. Вас попросили помочь следствию. Вы помогли.
Спасибо.
Дом на улице Кингли не изменился, и пахло в нем по-прежнему.
Так будет всегда. Но... У дверей конторы ждал мужчина средних лет
в тесном синем костюме; поросячьи глазки-буравчики утопали в жир¬
ных складках лица.
— Мисс Грэй? А я уж и ждать перестал. Моя фамилия Фрилинг.
Увидал тут вашу табличку, дай, думаю, попробую наудачу. Правда, —
его глаза похотливо заблестели, — вы не больно похожи на частного
сыщика. Я-то решил...
— Чем могу помочь, мистер Фрилинг?
Он воровато огляделся.
— Есть у меня подружка, — начал он. Мерзкий вид лестничной
площадки, вероятно, придал ему уверенности. — Сдается мне, что она
погуливает налево. Узнать бы поточней». Понимаете?
Корделия вставила ключ в замок.
— Конечно, мистер Фрилинг. Заходите, пожалуйста.
СОДЕРЖАНИЕ
ЛИЦО ЕЕ ЗАКРОЙТЕ
Роман
Перевод с английского Л. Николаевской
5
НЕЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРИЧИНЫ
Роман
Перевод с английского И. Бернштейн,
Л. Мотылева, Г. Чхартишвили
171
НЕ ЖЕНСКОЕ ДЕЛО
Роман
Перевод с английского Ч. Толстяковой
343
Литературно-художественное издание
Филлис Дороти Джеймс
НЕ ЖЕНСКОЕ ДЕЛО
Детективные романы
Редактор Т. И. Медведева
Художественный редактор А. И. Моисеев
Технический редактор В. Ф. Нефедова
Корректор О. П. Иванова
ЛР№ 070243 от 21.11.1991 г.
Подписано к печати с готовых диапозитивов 17.02.94.
Формат 60x84У*. Бумага книжно-журнальная офсетная.
Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Усл.печл. 28,83.
Уч.-изд.л. 34,26. Тираж 100 000 экз. Заказ >6 3033
Оригинал-макет (диапозитивы) подготовлен ТОО «Макет»
141700, М.О., г. Долгопрудный-1, а/я 31. Тел.: (095) 408-71-63
Торгово-издательское объединение «Центр пол и граф»,
127018, Москва, Октябрьская ул., 18
Отпечатано с готовых диапозитивов в ГИПП «Нижпалиграф»
603006, Нижний Новгород, Варварская ул., 32
ЗАКРОЙТЕ
РОСЮЖЕТНОГО
ЕКТИВА
МАС
^ОС