м

з

±

д,

О
\

Г

' H

е

о

H

<?

\

Ou

'kà

*!
~
№> ß». !}• S*!«!*

Поэзія—это полное ощущеніѳ данной минуты, по
слову Боратынскаго. Если полнота отразилась въ стихотвореніи—оно живетъ помимо своего творца, само
въ себЪ, собственной жизнью. „Формы" и „содержанія " въ немъ уже нЪтъ: есть ихъ нераздельная единость. Есть воплощенная въ словЪ полнота мгновенія,
есть—поэзія.
Выборомъ стиховъ для сборника не руководили
ни авторское имя, ни характерность для поэта того
или другого стихотворенія. Каждое судилось отд'Ьльно,
въ мЪру его самостоятельной жизни, его близости
къ полнотЪ,—къ поэзіи. Судилось не слишкомъ строгимъ судомъ: надо помнить, что ища свершеній и
достиженій, мы все-таки находимъ лишь приближенія.
3. Г и п п і у с ъ .
P. S. Напечатанное зд"Всь подъ моимъ именемъ
избрано не мною.

2015187053

Иди въ толпу съ приветливою рѢчыо
И лицемерь,
На опыте всю душу человечью
До дна измерь.
Она узка, темна и не свободна,
Какъ темный склепъ,
И тотъ, кто часъ провелъ въ ней неисходно,
НавЪкъ осдепъ.

И ты поймешь, какое врачеванье—
Въ окно глядеть
Изъ тьмы души на птичье ликованье,
И сметь, и петь.

»

Не ыамъ весеннее безумье
И трепетный потокъ стиховъ—
Намъ жребій—строгое раздумье
И нищенская скупость словъ.

Есть радость въ томъ, чтобъ люди ненавидели,
Добро считали зломъ,
И мимо шли, и слезъ твоихъ не видЪли,
Назвавъ тебя врагомъ.

Намековъ еле зримыхъ тканью
Скрывъ мысли тайныя свои,
Насъ Баратынскій велъ къ молчанью
И Тютчевъ говорилъ: „Таи"

Есть радость въ томъ, чтобъ вЪчно быть изгнанникомъ,
И, какъ волна морей,
Какъ туча въ неб'Ь, одинокимъ странникомъ
И не имЪть друзей.

И пусть изъ радостного плЪна,
Изъ нЪдръ божественнаго сна
Слова стекаютъ, точно пЪна
Съ бокала полнаго вина.

Прекрасна только жертва неизвестная:
Какъ тень, хочу пройти,
И сладостна да будетъ ноша крестная
МііѢ на земномъ пути.

Безжизненный чертогь,
Случайная дорога...
Не хочетъ жизни Богъ,—
Иль жизнь не хочетъ Бога?
Опять встаетъ заря,
Колышутся туманы,
И робко ждутъ Царя
Томительныя страны.
Но лютый змій возникъ,
И мечетъ стрѣлы злыя,
И грозенъ мертвый ликъ
Пылающего змія.
Для смерти—здЪсь чертогъ,
Для случая—дорога.
Не хочетъ жизни Богъ,
И жизнь не хочетъ Бога.

Ни о чемъ не думалъ и жилъ, какъ въ башнЪ,
умереть хотЪлъ отъ своей руки,
но случилось что-то, и я не вчерашній,
не боюсь ни людей, ни тупой тоски.

Точно вдругъ тугія порвались узы,
и легко забыть о себе самомъ.
Я не знаю—лучше я сталъ иль хуже,
отчего я правъ—я пойму потомъ.

И проходятъ ночи и дни безъ счета,
но въ тревогЪ радостной и простой
веселей и легче моя работа
и неутомителенъ мой покой.

Довольно: не жди, не надЪйся—
РазсЪйся, мой бЪдный народъ!
Въ пространство пади и разбейся
За годомъ мучительный годъ!

„Что можно сдЪлать изъ трехъ песчинокъ?"
Сказала какъ-то мнЪ Фея водъ.
Я далъ букетикъ ей изъ былинокъ,
И въ трехъ песчинкахъ ей далъ отчетъ.

Одну песчинку я брошу въ море,
Ей будетъ любо тамъ въ глубинЪ.
Другая будетъ въ твоемъ уборЪ,
А третья будетъ на память мнЪ.

ВЪка нищеты и безволья.
Позволь же, о, родина мать,
Въ сырое, въ пустое раздолье,
Въ раздолье твое прорыдать:—
Туда, на равнинѣ горбатой,—
ГдЪ стая зеленыхъ дубовъ
Волнуется купой подъятой,
Въ косматый свинецъ о6лаковт>,
ГдЪ по полю Оторопь рыщетъ,
Возставъ сухорукимъ кустомъ,
И въ вЪтеръ пронзительно свищетъ
ВЪтвистымъ своимъ лоскутомъ,
ГдЪ въ душу мнЪ смотрятъ ИЗЪ ночи,
Поднявшись надъ сЪтыо бугровъ,
Я^естокія желтыя очи
Безумныхъ твоихъ кабаковъ,—
Туда,—гдЪ смертей и болЪзней
Лихая прошла колея,—
Исчезни въ пространство, исчезни,
Россія, Россія моя!

Урожай сберемъ хорошій.
Гнется злакъ подъ тяжкой ношей
Въ полЪ ржи.
Уложи ее серпами,
Увяжи ее снопами,
Увяжи.
ВЪчно жить тебЪ, родная,—
Богъ—обиженнаго края
ВЪрный щитъ.
Отвратитъ онъ вражьи очи,
Окружитъ ихъ мглою ночи,
Окружить.
Дали. Зори. Край безкрайный.
ВѢрно будетъ урожайный
Зтотъ годъ.
Межъ болотъ и бездорожій
Проведетъ угодникъ Божій
Мой народъ.

j

У
Образъ твой, мучительный и зыбкій,
Я не могъ въ туманѢ осязать.
„Господи! "^сказалъ я но ошибкЪ,
Самъ того не думая сказать.

Божье имя, какъ большая птица,
Вылетало изъ моей груди.
Впереди густой туманъ клубится,
И пустая клЪтка позади...

Настоящую нѢлсность не спутаешь
Ни съ чемъ, и она тиха
Ты напрасно береясно кутаешь
Мне плечи и грудь въ меха
И напрасно слова покорныя
Говоришь о первой любви—
Какъ я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои!

Есть поцелуи—какъ сны свободные,
Блаженно-яркіѳ—до изступленія.
Есть поцелуи—какъ снегъ холодные.
Есть поцѣлуи—какъ оскорбленіе.

О, поцелуи—насильно данные,
О, поцелуи—во имя мщенія!
Какіе ясгучіе, какіе странные,
Съ ихъ вспышкой счастія и отвращенія!

Беги ясе съ трепетомъ отъ изступленности—нетъ меры снамъ моимъ, и нетъ названія. *
Я силенъ—волею моей влюбленности,
Я силенъ дерзостью—негодованія!

/
РасцвЪтайте, расцвЪтающіе,
Увядайте, увядающіе,
Догорай, объятое огнемъ,—
Мы спокойны, не желающіе,
Лучшихъ дней не ожидающіе,
Жизнь и смерть равно встрЪчающіе
Съ отуманеннымъ лицомъ.

На насъ
Въ
Свисаетъ
Все

тЪла, какъ клочья пЪсии спЪтой...
небытіё
гдЪ-то мертвенной планетой
существо мое.

Въ слЪпыхъ очахъ, въ глухорожденномъ сл
Кричатъ тѢла.
Безпламенные, каменные духи!
Безпламенная мгла!
ЗачЪмъ иростёръ на тверди оледЪлой
Свои огни
Разбитый духъ— въ разорванное тЪло,
Въ беземысленные дни?
ЗачЪмъ, за что въ гнетущей, грозной гари
Въ ростущій громъ
Мы—-мертвенныя, мертвенный твари
Безжертвенно бредемъ?

Кричу—и крикъ звЪриный...
Суди меня Господь!
Межъ зубьями машины
Моя скрежещетъ плоть.

Солнцемъ сердце зажжено.
Солнце—къ вЪчному стремительность.
Солнце—вЪчное окно
Въ золотую ослЪпительность.

Свое—стерплю въ гордынѢ...
Но—всЪ? Но если всѢ?
ТерпЪть, что всѣ въ машинЪ?
Въ зубчатомъ колесѢ?

Въ сердц'В б'Ьднрмъ много зла
Сожжено и перемолото.
Наши души—зеркала,
Отражающія золото.

Ввсенній день горячъ и золотъ,
Весь городъ солнцемъ ослепленъ!
Я снова—я: я снова молодъі
Я снова веселъ и влюбленъі
Душа поетъ и рвется въ поле,
Л всЪхъ чужихъ зову на „ты"...
Какой просторъ! какая воля!
Какіе пЪсни и цвЪты!
СкорЪй бы—въ бричке по ухабамъ!
СкорЪй бы—въ юные луга!
Смотреть въ лицо румянымъ бабамъ,
Какъ друга, цѣловать врага!
Шумите, вешнія дубравы!
Рости, трава! цвЪти, сирень!
Виновныхъ нѢтъ: все люди правы
Въ такой благословенный день!

Побеждайте радость,
Умерщвляйте смЪхъ.
Все, въ чемъ только сладость,
Все порокъ и грехъ.
Умерщвляйте радость,
Подавляйте смЪхъ.

Кто смеется? Боги,
Дети да глупцы.
Люди, будьте строги,
Будьте мудрецы,
Пусть смеются боги,
Дети да глупцы.

Вотъ онъ, вЪтеръ
Звенящій тоскою острожной,

Распростершійся призракъ
Ветлы придорожной,
Надъ безкрайною топью
Огонь невозможный.

Вотъ, что ты мнЪ сулила:
Могила.

Покуда домъ къ порядку я налажу,
Проходить день. А смолкнеть крикъ и стукъ,
Ужъ я беру иеконченную пряжу,
И нить, жужжа, бЪжитъ изъ ловкихъ рукъ.

Къ роднымъ въ село, на праздникъ, неохотно
Я выхожу, трудамъ своимъ в'Ьрна:
Зато, какъ шелкъ, тонки мои полотна
И ломятся амбары отъ зерна.

Испечь хлЪба, сбить масло, снять сметану...
Горятъ дЪла, но и часы горятъ,
И скоро ужъ для дочки я достану
Мой свадебный, припрятанный, парядъ.

Сжала руки подъ темной вуалыо...
—Отчего ты сегодня блЪдна?
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Какъ забуду? Онъ вышелъ, шатаясь;
Искривился мучительно ротъ...
Я сбЪжала, перилъ не касаясь,
Я бЪжала за нииъ до воротъ.

Задыхаясь, я крикнула: „Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру«.
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказалъ мнЪ: „Не стой на вЪтру\

НЪтъ отреченья въ отреченья,
Пока ты живъ—исхода нЪтъ:
Вокругъ все—мракъ и свЪтъ въ смЪшеньи,
Въ тебЪ раздельный мракъ и свЪтъ.

И за степями, за горами
ГдЪ ужъ затерянъ слЪдъ людской,
Ты узришь жадными очами
Что кинулъ здЪсь, въ семьЪ родной.

Въ безлюдьЪ нЪтъ уединенья:
Повсюду жизнь, повсюду Богъ!
Лишь сердцу, сердцу нЪтъ забвенья,
Отъ жизни въ жизни нЪтъ дорогъ!

Не чистымъ, не гордымъ
Иду въ монастырь,—
Согбеннымъ, затихшимъ,
Убитымъ иду.

Глядимъ, глядимъвсе въ ту же сторону,
На мшистый долъ, на топкій лѣсъ,
Во слѢдъ прокаркавшему ворону,
На край полуночныхъ небесъ. /

Господь Солндеясиый,
Пойми и прости,
Ужасную душу
Въ ладоняхъ зажми.

Давно ли ты, громада косная,
Въ освобождающей войнЪ,
О Русь, какъ туча громоносная,
Возстала въ вихрВ и въ огн'В?

Господь убіенный,
Воскресшій Господь,
Я твой черезъ горе,
Чрезъ ложь и порокъ.

И вотъ опять, опять закована,
И безглагольна, и пуста...
/
Какой ты чарой зачарована?
Какимъ проклятьемъ проклята?

Слезою воздушной
Своей окропи
Воздушную душу
И Вдкую кровь.

Но, во грЪхЪ тобой зачатые,
Хотимъ съ тобою умирать.
Мы дЪти, матерыо прокдятыя,
И проклинающія мать.

/

Не доживу до свЪтлыхъ дней,
Не обрЪту тебя, свобода,
И вдохновеннаго народа
Я не увижу. Въ міръ т'Ьней,
Какъ отъ пустого сновиденья,
Я нерейду безъ сожалЪнья
И безъ тоски. Но все же я
Изъ темныхъ нѢдръ небытія
ХотЪлъ бы встать на часъ единый,
Передъ всемірною кончиной
ИзвЪдать ясность житія.

Я будто выросъ изъ всего на свЪтЪ
и все кругомъ безцѢльно и некстати.
НавЪрно такъ же выростаютъ дЪти
изъ страшныхъ сказокъ и короткихъ платьевъ.

И замолчали сгорбленный няни,
и такъ понятны сдЪлались предметы,
и нЪтъ уже ни словъ, ни очертаній,
лишь маятникъ отстукиваетъ гдЪ-то.

A Міръ все неподвижнѢе и старше,
Онъ, утомленный, дремлетъ на дорогЪ,
и бородой закрыты патріаршей
его большія, каменныя ноги.

Ходили въ мірѢ лясе-мессіи,—
Я не прельстился, угадалъ,
Что блудъ и срамъ—ихъ литургіи
И рЪчь—бряцающій кимвалъ.

Своекорыстные пророки,
Лясецы и скудные умы!
ЗвЪзда, что будетъ на востокЪ,
Еще среди глубокой тьмы.
Но на исход'Ь сроки ваши:
Вновь проклятъ старый міръ—и вновь
Пьетъ Сатана изъ полной чаши
Идоложертвенную кровь!

Вхоясу я въ темные храмы,
Совершаю бВдный обрядъ.
Тамъ жду я Прекрасной Дамы
Въ мерцаньи красныхъ лампадъ.
Въ т'Ѣни у высокой колонны
Дрожу отъ скрипа дверей.
А въ лицо мнЪ глядитъ, озаренный,
Только образъ, лишь сонъ о Ней.
О, я привыкъ къ этимъ ризамъ
Величавой ВЪчной Жены!
Высоко бѢгутъ по карнизамъ
Улыбки, сказки и сны.
О, Святая, какъ ласковы свѣчи,
Какъ отрадны Твои черты!
МнВ не слышны ни вздохи, ни рЪчи,
Но я в'Ьрю: Милая—Ты.

Познай Рожденья таинство. Движенье
Родитъ движенье: что родить Покою?
Тому, что—кругъ, исхода нЪтъ изъ круга.
Алчба—зачатье; и чревато—ДЪйство.

Познай себя отъ дЪйствія рожденный!
Огеемъ огонь зачатъ. Умретъ зачавшій.
Жредъ отчій—ты, о жертва жертвы отчей!
Се, жертва—СВмя. Все горитъ. Безмолвствуй.

Онъ пришелъ ко мнВ,—а кто, не знаю
Очертилъ вокругъ меня кольцо.
Онъ сказалъ, что я его не знаю,
Но плащемъ закрылъ себЪ лицо.
Я просилъ его, чтобъ онъ помедлилъ,
Отошелъ, не трогалъ, подождалъ.
Если можно, чтобъ еще помедлилъ
И въ кольцо меня не замыкалъ.
Удивился Темный: „что могу я?"
ЗасмЪялся тихо подъ плащемъ.
„Твой лее грѣхъ обвился,—что могу я?
„Твой же грЪхъ обвилъ тебя кольцомъ
Уходя, сказалъ еще: „Ты жалокъ!"
Уходя, сникая въ пустоту.
„Разорви кольцо, не будь такъ жалокъ!
яРазорви и вытяни въ черту".
Онъ ушелъ, но онъ опять вернется.
Онъ ушелъ—и пе открылъ лица.
Что мнВ д'Ьлать, если онъ вернется?
Не могу я разорвать кольца.

»

Оставили ночью въ трюмЪ,
Вручили глухой волнЪ.
Отъ жажды давно ли умеръ,
Въ чужомъ ли забылся снЪ?
Зіяло засильемъ скуки
Пространство моей тюрьмы,
И крысы скреблись, какъ руки,
Шершавыя руки тьмы.
Корабль скрипЪлъ, качался,
Шуршала, какъ вздохъ, вода,
Съ какою страной разстался,
ЗвЪзда заведетъ куда?
НавЪрно поютъ матросы
Молитвы приходу дня.
На морЪ солены росы,
IIa палуб'Ь смЪхъ, возня.
А въ бурю я смутно слышалъ
Удары тупыхъ копытъ.
Тамъ горы все выше, выше,
Я въ трюм'Ь одинъ забытъ.

*
*

*

Эта ночь—какъ мЪщанская жалоба,
Какъ зубная, тягучая боль...
Предъ тобой мое сердце солгало бы—
Въ эту ночь мнЪ молчанье позволь.
Въ эту ночь даже собственной еовЪсти
Я смутясь запечаталъ уста,
Въ эту ночь въ моей маленькой повЪсти
Слиплись вмЪстЪ два лучшихъ листа.

Все, что память сберечь мнЪ старается,
Пропадаетъ въ безумныхъ годахъ,
Но горящимъ зигзагомъ взвивается
Эта повесть въ ыочныхъ небесахъ.

Жизнь давно сожжена и разсказана,
Только первая снится любовь.
Какъ безц'Ьнный ларецъ перевязана
Накрестъ лентою алой, какъ кровь.

И когда въ тишинЪ моей горницы
Подъ лампадой томлюсь отъ обидъ,
Синій призракъ умершей любовницы
Надъ кадиломъ мечтаній сквозитъ.

Какая-то лѣнь недели кроетъ,
Замедляютъ заботы легкій мигъ,—
Но сердце молится, сердце строитъ:
Оно у насъ плотникъ, не гробовщикъ.
Веселый плотникъ сколотитъ теремъ.
СвЪтлый тесъ—не холодный гранитъ,
Пускай намъ кажется, что мы не вЪримъ:
Оно за насъ вЪритъ и насъ хранить.

Оно все торопится, бьется подъ спудомъ,
А мы—будто мертвые: безъ мыслей, безъ сновъ..
Но вдругъ проснемся предъ собственнымъ чудомъ
ВЪдь мы все спали, а теремъ готовъі
Но что это, Боже? Не бьется ль тише?
Со страхомъ къ сердцу прижалась рука...
Плотникъ, вЪдь ты не достроилъ крыши,
Не посадилъ на нее конька!

О

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу
И долго передъ вечеромъ бродить,
Чтобъ утомить ненужную тревогу.
Когда шуршатъ въ овраге лопухи
И никнетъ гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тлЪнной, тлВнной и прекрасной.
X

Я возвращаюсь. Лижетъ мне ладонь
Пушистый котъ, мурлыка етъ умильнМ,
И яркій загорается огонь
На башенкЪ озерной лесопильни.
Лишь изрЪдка прорЪзываетъ тишь
Крикъ аиста, слетЪвшаго на крышу.
И если въ дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

і/

Господи! Тысячу разъ
Имя Твое повторяю
Тихимъ движеніемъ глазъ
И человеческимъ лаемъ.

Господи! Имя Твое
Тысячу разъ повторяю;
Пусть въ душе сжигаемый,
Имя Твое поетъ.

Господи! Прости,
Что я Тебя тревожу,
Какъ разбойникамъ Ты простилъ,
Боже!

Дверь полуоткрыта,
ВЪютъ липы сладко...
На столЪ забыты
Хлыстикъ и перчатка.

Не я воэдвигъ ограду,
Не мнЪ ее разбить.
И что жъ! Найду отраду
За той оградой быть.

Кругъ отъ лампы желтый...
Шорохамъ внимаю.
Отчего ушелъ ты,
Я не понимаю.

И что мнЪ пом'Ьшаетъ
Воздвигнуть вс'Ь міры,
Которыхъ полеелаетъ
Законъ моей игры.

Радостно и ясно
Завтра будетъ утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце будь лее мудро.

Я призрачную душу
До неба вознесу,—
Воздвигну,—и разрушу
Мгновенную красу.

Ты совсЪмъ устало,
Бьешься тише, глуше.
Знаешь, я читала,
Что беземертны души.

Что бьется за стЪною,—
Не все ли мнЪ равно.
Для смерти лишь открою
Потайное окно.

Есть въ лВт'Ь что-то роковое, злое...
И—-въ воЪ злой зимы.
Волненіе, кипЪніе мірское!
ПлВненные умы!
Какъ наполняетъ храмъ благоуханье
Сожженныхъ смолъ,
Такъ вересковъ наполнило дыханье
Вечерній долъ,
И сладостно, какъ бредъ любви, жуясжанье
Декабрьскихъ пчелъ.

ВсВ грани чувствъ, всЪ грани правды стерты
Въ мірахъ, въ годахъ, въ часахъ —
Одни тЪла, тЪла, тЪла простерты
И праздный прахъ.
Въ грядущее проходимъ строй за строемъ!—
Рабы: безъ чувствъ, безъ душъ!
Грядущее, какъ прошлое, покроемъ
Лишь грудой тушъ.
Въ мятежъ міровъ, въ немаревныя муки
Когда-то Спасшій насъ,
Простри жъ и Ты измученныя руки—
Въ который разъ!

Пылитъ и плачется: расплачется пурга.
Заря багровая восходитъ на снЪга.
Ты отошла: ни слова я... Но мгла
Легла суровая, свинцовая—легла.
Ни слова я... И снова я одинъ
Бреду, судьба моя, сквозь рядъ твоихъ годинъ.
Судьба желЪзная задавать дни мои.
Судьба железная: верни ее—верни!
Лихіе шопоты во мглѢ съ лихихъ полей.
Сухіе шелесты слетаютъ съ тополей.
Ни слова я... Иду въ пустые дни.
Мы въ дни погребены: мы искони одни,
Мы искони одни: надъ нами замкнутъ кругъ.
Мой одинокій, мой далекій другъ,—
Далекъ, далекъ и одинокъ твой путь:
Намъ никогда другъ друга не вернуть.

Талый снЪгъ налеталъ и слеталъ,
Разгораясь, румянились щеки,
Я не думалъ, что мЪслцъ такъ малъ
И что тучи—такъ дымно-далеки...

Я уйду, ни о чемъ не спросивъ,
Потому что мой вынулся жребій,
Я не думалъ, что мЪсяцъ красивъ,
Такъ красивъ и тревоженъ на небіі...

Скоро полночь. Никто и ничей,
Утомленъ самымъ призракомъ жизни,
Я любуюсь на дымы лучей
Тамъ, въ моей обманувшей отчизнВ.

Часы публичной библіотѳки
сказали: половина пятаго.
Гостиный дворъ. Въ пальто изъ котика
прошла любовница богатаго.
И грязью мелкою и талою
ложится сыВгъ по лентамъ камениымъ.
I Трамваи улицу усталую
тіеререзаютъ крестнымъ знаменьемъ.
А на углу, годами согнутый,
ларекъ съ халвою и пирожными,
и люди наглухо застегнуты,
идутъ застывшіе и ложные.
О, кто изъ нихъ, при свЪтЪ мЪсяца,
сегодня, потерявъ терпііше,
на чердакѢ сыромъ повесится
изъ чувства самосохраненія?..

СнЪжИетъ друясно, снЪясѢетъ неясно,
Надъ ручейками хрусталитъ хрупь.
Куда ни взглянешь—повсюду снЬжно,
И сердце хочетъ въ лесную глубь.
Мне больно-больно... Мне жалко-Жалко...
Зачемъ мне больно? Чего мне жаль?
Ахъ, я не знаю, ахъ, я—фіалка,
Такъ тихо-тихо ушла я въ шаль.
О ты, чье сердце крылитъ къ раздолью,
Ты, тріумфаторъ, ты, властелинъ!
Приди, любуйся моей фіолью—
Моей печалью въ сиегахъ долинъ.
О ты, чьи мысли всегда крылаты,
Всегда побЪдны, внемли, о ты:
Возьми въ ладони меня, какъ въ латы,
Моей фіолью святя мечты !..

Рожденные въ года глухіе
Пути не помнятъ своего.
Мы—дЪти страшныхъ лЪтъ Россіи—
Забыть не въ силахъ ничего.
Испепеляющіе годы!
Безумья ль въ васъ, надежды ль вЪсть?
Отъ дней войны, отъ „дней свободы"—
Кровавый отсвЪтъ въ линахъ есть.
Есть нЪмота—то гулъ набата
Заставилъ заградить уста.
Въ сердцахъ, восторженныхъ когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть надъ нашимъ смертнымъ ложемъ
Взовьется съ крикомъ воронье,—
ТЪ, кто достойнѣй, Боже, Боже,
Да узрятъ Царетвіе Твое!

Не
Не
Къ
Ты

къ буйному безумству плоти,
къ ночи, что какъ день свЪтла,—вседневной тягостной работЪ
равнодушно позвала.

Но я склоненъ, еще недвижный,—
Надъ чаемъ стынущимъ моимъ,
Я не святой,—я только книжникъ,
Огнемъ рожденный—мертвый дымъ.
Не вЪрь разсЪянному взору—
Меня богаче все же ты:
Ты горько шепчешь сутенеру
Свои убогія мечты.
А я лишь въ ярости безхмельно
Исписанные рву листки,
Да по ночамъ брожу безцЪльно,
Спасаясь отъ тупой тоски.
И лбомъ касаясь потной рамы,
Въ тревожную ночную тишь
Смотрю, недвижный и упрямый,
На очертанья дальнихъ крышъ.

Видишь—прыгаютъ колеса
По различнымъ колеямъ?..
Чужды мнВ твои вопросы,
Но у насъ единый храмъ.

ЦВлуйте руки
У нВжныхъ дВвъ,
Широкій плащъ разлуки
На нихъ надВвъ.

Не протянешь ты мнВ руки,
Мн'Ѣ не нуженъ твой совВтъ—
Даль одна, но разны муки,
Въ колеяхъ различенъ слВдъ.

ЦВлуйте плСчи
У милыхъ женъ,—
Покой блаженной встрВчи
Имъ возведенъ.

Покорясь одиимъ законамъ,
ВмѢстВ выйдемъ для труда,
Но не слиться нашимъ стоиамъ
Никогда,

ЦВлуйте ноги
У матерей,—
Надъ ними бичъ тревоги
За ихъ дВтей.

Я къ людямъ не выйду навстречу,
Испугаюсь хулы и похвалъ.
Предъ Тобой одною отвечу
За то, что всю жизнь молчалъ.

На дворЪ сосѣднемъ выгнила солома.
МнЪ опять приснился этой ночью ты.
Въ полдень душный выйду: возлЪ водоема
Свернуты звЪзды—желтые цвЪты.

Молчаливые мнЪ понятны,
И люблю обращенныхъ въ слухъ:
За словами—сквозь гулъ невнятный
Просыпается свЪтлый духъ.

И сказалъ, см'Ьясь, покинутый, вчера мнЪ:
«Вамъ совсѢмъ не пишутъ—позабыть пора».
Въ узкія ворота провозили камин,
И кричали долго съ лЪстпицъ мастера.

Я выйду на праздникъ молчанья,
Моего не замЪтятъ лица.
Но во МІІѢ потаенное знанье
О любви къ ТебЪ безъ конца.

Я почти не вижу—•солнце колетъ вЪки,
Голову на камень теплый положить!
За оградой просятъ нищіе-калѢки...
РазвЪ это надо—непременно жить?

Не иэвЪчно, вЪрь, изъ чашъ сафирныхъ
Боги неба пили нектаръ нЪгъ:
Буенъ былъ разгулъ пировъ предмірныхъ,
Первыхъ волнъ слЪпой разбЪгъ.

Наши солнца—тихое похмелье,
И на диЪ алЪетъ ихъ хрусталь:
Легче хмель, согласнее веселье,
И задумчивей печаль...

Но и древле распрей міръ, и ныне
Міръ разлукъ,—семи разлукъ свирель,
• Пьяный сонъ луча въ его пустынѢ,—
ВЪчнаго прозрачный хмель.

По лесамъ бВжала Божья Мать,
Куньей шубкой запахну въ Младенца.
Стлалось въ небЪ Божье Полотенце,
Чтобы Ей не сбиться, не плутать.
Холодна, морозна ночь была.
Дива дивьи въ эту ночь творились;
Волчьи очи зеленью дымились,
По кустамъ сверкали безъ числа.
Две сЪдыхъ медведицы въ лугу
На дыбахъ боролись въ ярой злобЪ,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.
А въ дремучихъ заросляхъ, впотьмахъ,
Жались, табунились и дрожали,
Белымъ паромъ изъ ветвей дышали
ЗвЪри съ бородами и въ рогахъ.
И огнсмъ вставалъ за лесомъ Мечъ
Ангела, летевшаго къ Сіону,
Къ золотому Иродову трону,
Чтобъ главу на Ироде отсечь.

Т'Ь же росы, откосы, туманы,
Надъ бурьянами рдяный восходъ,
ХолодѢющій шелестъ поляны,
/ Голодающій бЪдный народъ;
И въ раздольЪ, на волЪ—неволя*
! И суровый свинцовый нашъ край
Намъ бросаетъ съ холоднаго поля—
Посылаетъ намъ крикъ: „Умирай*
„Какъ и всЪ умираютъ*... Не дышишь,
j Смертоносныхъ не слышишь угрозъ:—
! Безысходные возгласы слышишь
' И рыданій, и жалобъ, и слезъ.
ТЪ же возгласы вЪтеръ доноситъ;
ТЬ же стаи иесытыхъ смертей
Надъ откосами косами косяіъ,
Надъ откосами косятъ людей.
/

Роковая страна, ледяная,
Проклятая железной судьбой—
Мать Россія, о родина злая,
Кто же такъ подшутилъ надъ тобой?

%I

У
Неколебимой истинѢ
Не вЪрю я давно,
И всЪ моря и пристани
Люблю, люблю равно.

Хочу, чтобъ всюду плавала
Свободная ладья,
И Господа, и Дьявола
Хочу прославить я.

Когда же въ бЪломъ саванЪ
Усну, пускай во сяЪ
ВсЪ бездны и всЪ гавани
Чредою снятся мнЪ.

с

V BcB мы бражники здВсь, блудницы.
Какъ невесело вмВстѢ намъ!
На стѢнахъ цвЪты и птицы
Томятся по облакамъ.

Три предо мной раскрыты двери.
За первой дверью—красный гротъ.
Въ немъ бродятъ женщины и звВри,
И внизъ зіяетъ темный ходъ.

Ты куришь черную трубку;
Такъ страненъ дымокъ надъ ней,
Я надЪла узкую юбку,
Чтобъ казаться еще стройнВй.

А за второй—при лунномъ свЪтВ—
Ведется легкій хороводъ.
Поютъ въ немъ ангелы и дѢти,
И къ небу вьется свВтлый ходъ..

Навсегда забиты окошки:
Что тамъ, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

За третьей дверью—Богъ и люди,
Всему есть зиакъ, всему есть счетъ,
И перстъ, не знающій о чуд'Ѣ,
Ведетъ въ прямой, безцВльный ходъ.

О, какъ сердце мое тоскустъ!
Не смертнаго ль часа жду?
А та, что сейчасъ танцуетъ,
уНепрсмЪнно будетъ въ аду.

Три предо мной раскрыты двери,
Но ни въ одну я не войду.
Я въ ходы явные не вВрю,
Я ходы тайные найду.

л

Хотимъ мы созидать и—разрушать.
Все съизнопа начнемъ, сначала.
Улее л и погибать и воскресать
Душа упрямая устала?

Я живу въ темной пещерИ,
Я не вижу бѣлыхъ ночей.
Въ моей надеждЪ, въ моей вЪрЪ
НЪтъ сіянія, нЪтъ лучей.

Все съизнова начнемъ; остановись,
Жужжащая уныло прялка.
Нить, перетлЪвшая давно,—порвись!
МнЪ въ прошломъ ничего не жалко.

Ходъ къ пещерЪ никЪмъ не иденъ,
И не то ль защита отъ меча!
Входъ въ пещеру чуть виденъ,
И предо мною горитъ свЪча,

А если не порвешься—разсЪчемъ.
Мой гнѣвъ, ударъ мой, непороченъ.
Раздіілимъ наше бытіе мечемъ:
Клинокъ мерцающій отточенъ...

Въ моей пещерЪ тЪсно и сыро,
И нечЪмъ ее согрЪть.
Далекій отъ земного міра,
Я долженъ здЪсь умереть.

ч

Не вФрю, что плевательницей бЪлого
Душа служила на потребу.
Хозяйка—Явь. Я ничего не сд'Ьлаю
И не пожалуюсь я небу.

А ночыо тишина неописуема,
И будто—звонкія стрекозы,
И будто ты, любовію волнуема,
МнЪ бЪлыя приносишь розы.

Становится свѣтло, свЪтло невиданно,
И я глаза поднять не смЪю.
МнѢ кажется, что въ мірЪ неожиданно
Твою любовь уразумЪю.

У берега зеленаго на малой могилЪ
Въ праздникъ Благовещенья пЪли псаломъ.
БЪлые священники съ улыбкой хоронили
Маленькую дВвочку въ платьЪ голубомъ.

ВсЪ они—помощью Вышняго ВелЪнія—
Въ кровВ Бога Небеснаго Отца расцвЪли
И тихонько возносили къ небу куренія,
Будто не съ кадильницы, а съ зеленой земли,

Твоихъ дыханій нЪжпо бремя.
БезгнЪвенъ пламень ясныхъ глазъ,
О, наше ласковое время,
Зеленый свЪтъ, безлюдный часъ!
У нашихъ синихъ побережій
Твоя почіетъ тищина.
Твои шаги—какъ вЪтеръ свЪжій,
Какъ въ мор'Ѣ легкая волна.
Ты—нащъ разсвЪтъ! Изъ легкой чаши
Мы пьемъ до дна твой легкій хмель!
Пусть проклинаютъ дЪти наши
Свою скупую колыбель.
Пусть проклинаютъ полдень, полный
Недвижной мглы и темныхъ ранъ.
Мы были свЪтъ, мы были волны,
Мы были утренній*туманъ!

Что мы служимъ молебны,
И предъ Господомъ ладанъ кадимъ!
ВсЪ равно непотребны,
Позабытые Богомъ своимъ.

Въ міротканной порфирЪ,
ОсЪненный покровами силъ,
Позабылъ онъ о мірЪ,
И отъ творческихъ дЪлъ опочилъ.

И нетлЪнной мечтою
Міровая душа занята,
Не земною, иною,—
А земная пустын'я—пуста.

J
По слову извЪчно Сущаго,
БезсмЪненъ потокъ временъ.
Чую лишь вЪтеръ грядущаго,
Нова го Мига звонЪ.1
Съ паденьемъ идетъ, съ победою?
Оливу несетъ иль мечъ?
{ Лика его я не вѣдаю,
Знаю лишь вЪтеръ встрЪчъ.
Лстятъ нездЪйнйми птицами,
Въ кольцо бытія, впередъ,
Миги съ закрытыми лицами,
Какъ удержу1 йхъ летЪ?
И въ тЪсности, въ перейрестйост»,
Хочу, не хочу ли я —
Черную топь неизвестности
РЪжетъ моя ладья.

Въ огромномъ омутЪ прозрачно и темно,
И томное окно 6'ѢлЪстъ;
А сердце, отчего такъ медленно оно
И такъ упорно тяжедЪетъ?

То всею тяжестью оно идетъ ко дну,
Соскучившись по миломъ илЪ,
То, какъ соломинка, минуя глубину,
Наверхъ всплываетъ безъ усилій.

Съ притворной нѣжноетыо у изголовья стой
И самъ себя всю жизнь баюкай,
Какъ небылицею, своей томись тоской
И ласковъ будь съ надменной скукой.

Когда святого забпенія
Кругомъ недвижная тишь,—
Ты смотришь въ тихомъ томленіи,
РВчной раздвинувъ камышъ.
Я эти травы зеленыя
Люблю и въ сонные дни.
Не въ нихъ ли мои потаенные,
Мои золотые огни?
Ты смотришь тихая, строгая,
Въ глаза прошедшей мечтВ.
Избралъ иную дорогу я,—
Иду,—и пЪсни не тЪ...
Вотъ скоро вечеръ придвинется,
И ночь—навстречу судьбЪ:
Тогда мой путь опрокинется,
И я возвращусь къ Теб'В.

И снова ты, и снова ты,
И власти нѢтъ проклясть.
Какъ Сиріусъ палитъ цвВты
Холоднымъ взоромъ съ высоты,
Такъ надо мной восходишь ты,
Ночное солнце—страсть!
МнЪ кто-то предлагаетъ бой
Въ ночномъ безлюдьЪ подъ шатромт».
И я лицомъ къ лицу съ судьбой,
И я вдвоемъ съ тобой, съ собой
До утра упоенъ борьбой;
И—какъ Израиль—хромъ!
Дневные ринутся лучи.
Не мнЪ иредъ ними пасть.
Они—какъ тучи саранчи.
Я съ Богомъ воевалъ въ ночи,
На мнЪ горятъ Его лучи.
Я твой, я твой, о страсть!

Все, какъ раньше:.въ окна столовой
Бьется мелкій метельный сдЪгъ,
И сама я не стала новой,
А ко мнЪ прдходилъ челрвЙкъ.
Я спросила: „Чего ты хочешь?"
Онъ сказадъ: „Быть съ тобой въ аду
Я смЪядась: „Ахъ, напророчишь
Намъ обоимъ, пожалуй, 6Ѣду".
Но, поднявши руку сухую,
Онъ слеша дотрогалъ двЪты:
„Разскажи, какъ тебя цйлуютъ,
Разскажи, какъ целуешь ты".
И глаза, глядящіе тускло,
Не сводилъ съ моего кольца.
Ни одинъ не двинулся мускулъ
ПросвЪтленно злого лица.
О, я знаю: его о г р а д а Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мнЪ не въ чемъ ему отказать.

Близился сизый ,закйтъ,л
Воздухъ былъ н^женъ и хмеленъ
И отуманенный садъ
Какъ-то особенно зрленъ.

И о Незримой ; твердя
Въ тучахъ таимой діечади,
Въ воздухЪ, полномъ дождя,
Трубы такъ мягко звучали.

Вдругъ—точно яркій призыръ,
Даль чЪмъ-то рЪзко разъялась:
Мягкія тучи пробивъ,
МЪдное солнце смЪялось.

Я видЪлъ: лилею въ глубокихъ лЪсахъ
ВзлелЪялъ Панъ.
Я слышалъ Психею въ лЪсныхъ голосахъ:
Ей вторилъ Панъ.

Я ухомъ приникъ: она брала
Его свирЪль,
Дышала въ тростнйкъ—и новой жила
Тоской свирЪль.

И Панъ сводилъ на дивный ладъ
Былой напЪвъ,
И робкой будилъ пЪснью Дріадъ,
Дремотныхъ дЪвъ.

о

Стаетъ снѢжокъ возлѢ пня,
Мокнетъ крыло у меня,
Носъ подъ водицу сую,
Горькую клюкву клюю.
Каплетъ съ тяжелыхъ вЪтвей,
ВЪтеръ остр'Ве и злЪй.
Больше болотца, луна
Рано и низко видна.
Взвоетъ лиса на нее—
Вотъ оно все бытіе.
Крыльями снЪгъ всковырну
И надъ водицей усну.
Птичьему слуху легко,
ВыстрІЦъ узнать далеко,
Птичьему глазу темно—
Мохъ подо мной или дно.

t

чV /

Мы встречались съ тобой на закатѣ.
Ты весломъ .разсЪкала задивъ.
Я любилъ твое, б'Ьлое платье,
Утонченность мечты разлюбивъ.
Были странны бездіолвныя встрЪзи.
Впереди на песчаной коеЪ
Загорались вечернія свѢчи.
Кто-то думалъ о блЪдной ; красѢ.
Приближеній, сближеній, сгараній—
Не пріемлетъ лазурная тишь...
Мы встречались въ вѳчернемъ туманЪ,
ГдЪ у берега рябь икамышъ.
Ни тоски, ни любви, ни обмана.
Все померкло, прошло, отошло...
Очертаніе бВлаго стана
И твое золотое весло.

Жили были я да онъ:
Подружились съ похоронъ.
Приходилъ ко мнЪ скелетъ
Много зимъ и много лЪтъ.
Костью крЪпокъ, сердцемъ простъ—
Обходили мы погостъ.
Поминалъ со смЪхомъ онъ
День веселыхъ похоронъ:—
Какъ несли за гробомъ гробъ,
Какъ ходилъ за гробомъ попъ:
Задымилъ кадиломъ носъ.
Толстый кучеръ гробъ повезъ.
„Со святыми упокой!"
Придавили насъ доской.
Жили-были я да онъ.
Тили-тили-тили-донъ!

Душа моя угрюмая, угрозиая,
Живетъ въ оковахъ словъ.
Я—черная вода, пЪнноморозная,
Меягъ льдяныхъ береговъ.

Ты съ бЪдной человеческою нежностью
Не подходи ко мнЪ.
Душа мечтаетъ съ вЪщей безудержностью
О снѢговомъ огнЪ.

И если въ мглистости души, въ иглистости
Не видишь своего,—
То отъ тебя ея кипящей льдистости
Не нужно ничего.

Святой Георгій, убивъ Дракона,
Взглянулъ печально вокругъ себя.
Не могъ онъ слышать глухого стона,
Не могъ быть свЪтлымъ—лишь свЪтъ любя.
Онъ съ легкимъ сердцемъ, во имя Бога,
Копье намЪтилъ и поднялъ щитъ.
Но мыслей встало такъ много, много,
И онъ, сразивши, сраженъ, молчитъ.
И конь святого своимъ копытомъ
Ударилъ гнѢвно о край пути.
Сюда онъ прибылъ путемъ избитымъ.
Куда отсюда? Куда идти?
Святой Георгій, святой Георгій,
И ты извЪдалъ свой высшій часъ!
Предъ сильнымъ ЗмЪемъ ты былъ въ восторгЪ,
Предъ мертвымъ Зміемъ ты вдругъ погасъі

Въ полЪ не видно ни зги.
Кто-то зоветъ:—Помоги!
ЧТо я могу?
Самъ я и бЪденъ и малъ,
• Самъ я смертельно усталъ,
Какъ помогу?

Кто-то зоветъ въ тишинЪ:
Братъ мой, приблизься ко мнЪ!
Легче вдвоемъ.
Если не сможемъ итти,
ВмЪстЪ умремъ на пути,
ВмЪстЪ умремъ!—

За мною грохочущій городъ
На склонЪ палящаго дня.
Ужъ вЪтеръ въ разстегнутый воротъ
Прохладой цЪлуетъ меня.
Въ пространство бЪжитъ-убЪгаетъ
Далекая лента шоссе.
Лишь перепелъ сЪрый мелькаетъ,
Взлетая, ныряя въ овсЪ.
Разсыпались по полю галки.
Въ деревнЪ блеснулъ огонекъ.
Иду. За плечами на палкЪ
Дорожный виситъ узелокъ.
Слагаются темныя тЪни
Въ узоры промчавшихся дней.
Сижу. Обнимаю колЪни
На грудЪ дорожиыхъ камней.
Сплетается сумракъ крылатый
Въ одно роковое кольцо.
Уставился столбъ полосатый
МнЪ цифрой упорной въ лицо.

О временахъ простыхъ и грубыхъ
Копыта конскія твѳрдятъ,
И дворники въ тяжелыхъ шубахъ
На деревянныхъ лавкахъ спятъ.

На стукъ въ желЪзныя ворота
Привратникъ, царственно лЪнивъ,
Всталъ, и звЪриная зЪвота
Напомнила твой образъ, скиѳъ—

Когда съ дряхлЪющей любовью
МЪшая въ пЪсняхъ Римъ и сиЪгъ,
Овидій пЪлъ арбу воловью
Въ походѢ варварскихъ телѢгъ.

5гпала молнія въ ручей.
Вода не стала горячЪй.
À что ручей до дна пронзенъ,
Сквозь шелестъ струй не слышитъ онъ.

Зато и модніи струя
Упавъ лишилась бытія.
Другого не было пути...
И я прощу, и ты прости.

«

ЦвЪтокъ засохшій, душа моя!
Мы снова двое—ты и я.
Морская рыба на пескЪ.
Ротъ открытъ въ предсмертной тоскЪ.
Возмоясно биться, нельзя дышать...
Надъ тихимъ моремъ—благодать.
Надъ тихимъ моремъ—пустота:
Ни дыма, ни паруса, ни креста.
Солнечный свЪтъ отражаетъ волна,
Солнечный лучъ не достйгаетъ дна.
Солнечный свЪтъ безпощаденъ и жгучъ...
Не было, нЪтъ и не будешь Тучъ. 1 < п
Безпощаденъ и ясгучъ подъ солнцемъ песокъ.
РыбЪ томиться недолгій срокъ.
ЦвЪтокъ засохшій, душа моя!
Мы снова двое—ты и я.

82

Надежды нЪтъ и нЪтъ боязни.
Наполненъ кубокъ черезъ край.
Твое прощенье—хуже казни,
Судьба. Казни меня, прощай.

Всему я радъ, всему покоренъ.
Въ ночи послЪдній замеръ плачъ.
Мой путь, какъ ходъ подземный, черенъ,—
И тамъ, гдЪ выходъ—-ясдетъ палачъ.

Если бъ хотЪлъ я любить,
Если бы могъ я желать,—
Въ мірЪ кого полюбить,
Въ жизни чего пожелать?

Только Отецъ мой да Я
Больше и нЪтъ никого.
Жизнь безъ хотЪнья—моя,
Воля безъ жизни—Его.

й вновь, сверкнувъ изъ чаши винной,
Ты поселила въ сердцЪ страхъ
Своей улыбкою невинной
Въ тяжелозмЪйныхъ волосахъ.
/
Я опрокинутъ въ темныхъ струяхъ
И вновь вдыхаю, не любя,
Забытый сонъ о поцЪлуяхъ,
О снЪжыыхъ вьюгахъ вкругъ тебя.
И ты смЪешься дивнымъ смЪхомъ,
ЗмЪишься въ чашЪ золотой,
И надъ твоимъ собольимъ мЪхомъ
Гуляетъ вЪтеръ голубой.
И какъ, глядясь въ живыя струи,
Не увидать себя въ вЪнцЪ?
Твои не вспомнить поц'Ьлуи
На запрокииутомъ лиц'Ь?

Ты охранялъ себгі гіос^оміъ'
Отъ злыхъ тревогъ.
Пришла любовь и звогіокъ домъ
Отъ пыльныхъ ногъ.

Она легла, тебя закрывъ
Струями крылъ.
Ты смялъ ихъ трепетный порывъ
И усмирилъ.

Тишина золотовѢйная въ осеннемъ саду.
Только слышно, кайъ кодотятъ бѢлье на пруду,
Да какъ падаетъ гдЪ-то яблоко звукомъ тугимъ,
Да какъ шепчется чье-то сердце тихо съ сердцемъ
моимъ.

О нерасчетливый! уби^ь
Любовь ты могъ.
Но въ дойЪ, гдЪ мертвецъ, не ЖиГь
Безъ злыхъ тревогъ.
«

Брось раскаленную сталь
Между валами машины,
Выкрути крѢпче спираль
Новой надежной пружины!

Громче стучите, шкивы!
Руки привычны и быстры...
Кинемъ на рынокъ молвы
Мысли пылающей искры.

Молчатъ гробницы, муміи и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Изъ древней тьмы, на міровомъ погост'Ь,
Звучатъ лишь письмена.

И нВтъ у насъ иного достоянья!
УмЪйте ясе беречь
Хоть въ мЪру силъ, въ дни злобы и страданья,
Нашъ даръ безсмертный—рЪчь.

if).

I

Ты въ поля отошла безъ возврата.
Да святится Имя Твое!
Снова красныя копья заката
Протянули ко мнЪ остріе.
Лишь къ Твоей золотой свирЪли
Въ черный день устами прильну.
Если всЪ мольбы отзвенЪли,—
Угнетенный, въ полЪ усну.
Ты пройдешь въ золотой порфйрѣ—
•Ужъ не мнЪ глаза разомкнуть.
Дай вздохпуть въ этомъ сонномъ мірѣ,
Ц'Бловать излученный путь...

i

О, исторгни ржавую душу!
Со святыми мепя упокой,
Ты, держащая море и сушу
Неподвижно тонкой Рукой!

»

Какъ мнй кажетСя пусто въ домЪ, полыомъ людьмй,
Какъ зловЪще и тихо безъ дЪтскаго плача.
Колыбельку нЪмую поскорЪе возьми,
Пусть и въ домЪ, какъ въ сердцЪ, все станетъ иначе.

Самый маленькій умеръ, сынъ, не жившій почти,
Съ голубыми глазами и личикомъ б'Ьльшъ.
Я игрушки поставлю, ты молитву прочти
Надъ зарытымъ глубоко, надъ маленысимъ тЪломъ.

Это все, что осталось отъ веселья и мукъ:
Черный холмикъ, гдЪ куклы леягатъ, выгорая,
И для нЪзкныхъ, для жадныхъ, для невЪрящйхъ рукъ
Колыбелька пустая въ холодномъ сараЪ.

Еще необходимо любить ц убивать,
Еще необходимо накладывать печать,
Быть внЪшнимъ и жестокимъ, быть нЪжнымъ безъ
конца
И всЪхъ манить волненьемъ красиваго лица.

ОГЛАВЛЕНИЕ,
СТР.

Еще необходимо. Ты видишь, почему:-— '
Мы всЪ стремимся къ Богу, мы тянемся къ Нему,
Но Богъ всегда уходитъ, всегда къ СебѢ маня,
И хочетъ тьмы—за свЪтомъ, и послЪ ночи—дня.
Всегда разнообразныхъ, Онъ хочетъ новыхъ сновъ
Хотя бы безобразныхъ, мучительныхъ міровъ,
Но только полныхъ жизни, бросающихъ свой крикъ,
И гаснущихъ покорно, создавши новый мигъ.
И маятникъ всемірный, незримый для очей,
Ведетъ по лабиринту разсвЪтовъ и ночей.
И сонмы звѢздъ несутся по страшному пути.
И Богъ всегда уходитъ. И мы должны идти.

і I

Сологубъ, Ѳ. Иди в ъ толпу съ приветливою
речью
5
Масловъ, Г. Не намъ весеннее безумье . .
.6
Мережковскій, Д. Е с т ь радость в ъ томъ, чтобъ
люди ненавидели
7
Сологубъ, Ѳ. Безжизненный чертогъ . . . .
8
Зл^бинъ, В . Ни о чемъ не думалъ . . . .
9
Бальмонтъ, К . Что можно сделать изъ трехъ
песчинокъ
10
Белый, А. Довольно: не жди, не надейся
11
Масловъ, Г. Урожай
12
Манделыптамъ, О. Обраэъ твой мучительный
.
и зыбкій
13
Ахматова, А. Настоящую нежность не спутаешь
14
Бальмонтъ, К. Е с т ь поцелуи—какъ сны свободные
15
Сологубъ, Ѳ. Расцветайте, расцветающіе . .
16
Белый, А. На насъ тела
17
Гиппіусъ, 3 . Кричу и крикъ звѣриный . . .
18
Северянинъ, И. Весенній день .
20
Сологубъ, О. Побеждайте радость
21

Бдокъ, А. В о т ъ онъ, вЪтеръ
Ефименко, Т. Покуда домъ къ порядку я
налажу
Ахматова, А. Сжала руки подъ темной
вуалью
• . . . .
Нелидинскій, В. Ш т ъ отреченія . . . . . .
Ивневъ, Р. Не чистымъ, не гордымъ . . . .
Мережковскій, Д. Глядимъ глядимъ в с е в ъ
ту же сторону
Сологубъ, Ѳ. Не доживу
Злобинъ, В. Я будто выросъ
Б у н и н у И. Ходили в ъ мірЪ лже-мессіи . .
Блокъ, А. Вхожу я в ъ темные храмы . . .
Ивановъ,, В. Познай рожденья таинство . .
> Гпппіусъ, 3 . Онъ пришелъ ко мнЪ . . . .
Майзельсъ, Д. Оставили ночью в ъ тргомЪ .
Ястребовъ, Н. Эта ночь какъ мещанская
жалоба . . . . . . . . . . . . . . .
Блокъ, А. Все, что память сберечь мн'Ѣ
старается
"." ;
Кузьминъ, М. Какая-то лЪнь недЪли кроетъ.
Ахматова, А. Я научилась просто, мудро жить
Ивневъ, Р. Господи! Тысячу разъ . . . . .
Ахматова. А. Дверь полуоткрыта
Сологубъ, Ѳ. Не я воздвигъ ограду . . . .
Мережковскій, Д. Какъ наполняетъ храмъ
благоуханье
БЪлый, А. Е с т ь в ъ лЪтѢ что-то роковое . .
БѢлый, А. Пылить и плачется . . . . . . .
Анненскій, И. Талый сиЪгъ налеталъ . . .
Злобинъ, В. Ч а с ы
СЪверянинъ, И. СнЪжЪетъ друясно
Блокъ, А, Ролсденные въ года глухіе . . . .

22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
35
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48

Масловъ, Г. Не к ъ буйному безумству плоти
49
Ястребовъ, Н. Видишь—прыгаютъ колеса .
50
Сологубъ, О. ЦЪлуйте руки
51
Блокъ, А. Я к ъ людямъ не выйду навстречу
52
А|)оеньева, К. На дворИ сос'Ьдцемъ
53
Ивановъ, В. Не извѢчио, в"Ърь
54
Бунинъ, И. По лЪсамъ бЪясала Божья Мать , 55
Бѣлый, A. Т'Ѣ ясе росы, откосы, туманы . . * 56
Брюсовъ, В.Шеколеібимой истинЪ не вѣрю я •
давно
57
Ахматова, À. Всіі мы браяшики здѢсь, . . .
58
Вознесенскій, А. Три предо мной раскрыты
двери
59
Гиппіусъ, 3 . Хотимъ мы созидать и разрушать
60
Сологубъ, Ѳ. Я живу въ темной пещерѢ . . • 61
Майзельсъ, Д. Не вЪрю
-. • 62
Блокъ, А. У берега
63
Дозинскій, M. Твоихъ дыханій н'Ьяшо бремя • 64
Сологубъ, Ѳ. Что мы служимъ молебны . .
65
Гиппіусъ, 3 . По слову извЪчно Сущаго . .
66
МандёХынтамъ, О. В ъ огромномъ омутФ .
67
Блокъ, А., Когда святого забвенья
68
Брюсовъ, В. И снова т ы
69
Ахматова, А. Все, какъ раньше
'70
Анненскій, И. Близился сизый закатъ . . .
71
Ивановъ, В. Я видЪлъ
72
Арсеньева, К. Стаетъ снІЫцжъ
73
Блокъ, А. Мы встрѢчалис^ .
* 74
БТЭлый, А. Жили были я да онъ
'75
Гиппіусъ, 3- Д У ш а моя угрюмая
76
Бальмонтъ, К. Святой Георгій
+\П
Сологубъ, Ѳ. В ъ
БЪлый, А. З а мною грохочущій городъ . .
79

ф
Мандельштамъ, О. О временахъ простыхъ
и грубыхъ
« go
Случевскій, К . Упала молнія в ъ ручей . у .
81
Брюсовъ, В. ЦвЪтокъ засохшій—душа моя .
82
Мережковскій, Д. Надежды нЪтъ
,83
Сологубъ, Ѳ. Если бъ хотЪлъ я любить . . .
84
Блокъ, А. И вновь
-85
Ефименко, Т. Т ы охранялъ себя постомъ . .
86
Соловьева, П. Тишина золотовЪйная . . . .
87
Ястребовъ, Н. Брось раскаленную сталь . .
88
Бунинъ, И. Молчатъ гробницы
89
Блокъ, А. Ты въ поля отошла безъ возврата
90
Ефименко, Т. Какъ мнѣ кажется пусто . .
91
Бальмонтъ, К. Еще необходимо
» 92

)

?

Î