Author: Рубинштейн С.Л.
Tags: философия психология статьи монография психологическая наука издательство педагогика
Year: 1973
Text
С* РУБИНП.£ЙН
н.чь
ПРОБЛЕМЫ
III
ПСИХОЛОГИИ
АКАДЕМИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ АН СССР
ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ АН СССР
С. Л. РУБИНШТЕЙН
ПРОБЛЕМЫ
ОБЩЕЙ
ПСИХОЛОГИИ
Ответственный редактор Е. В. Шорохова
ИЗДАТЕЛЬСТВО .ПЕДАГОГИКА'
Москва 1973
15
Р82
Печатается по рекомендации Редакционно-издательского совета
Академии педагогических наук СССР
Составители и авторы комментариев
К. А. Абульханова-Славская и А. В. Брушлинский
С. Л. Рубинштейн.
Р—82 Проблемы общей психологии. М., «Педагогика»,
1973.
424 стр.
Виднейший советский психолог С. Л. Рубинштейн выдвинул и
разработал ряд ценных методологических и теоретических положе-
ний, имеющих важное значение для советской психологической науки.
В книгу включены избранные труды автора. Она состоит из двух ча-
стей: в первой помещены статьи разных лет, во второй впервые пол-
ностью публикуется монография «Человек и мир», написанная авто-
ром в последние годы, его жизни.
Книга адресована научным работникам в области психологии,
философии, а также преподавателям вузов и аспирантам.
р
0157-033^-73
005(01)—73
15
ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕЙ психологии
В ТРУДАХ С. Л. РУБИНШТЕЙНА
(теория и методология)
С. Л. Рубинштейн является одним из выдающихся теорети-
ков советской психологической науки. Для С. Л. Рубинштейна
характерна широта научных интересов; вместе с тем разработка
им многих проблем психологии объединена общими идеями, в
которых реализуется единый замысел построения теории марк-
систской психологии.
Настоящее издание состоит из двух частей. Первая из них
включает статьи, опубликованные в разное время и в разных из-
даниях (сборниках, трудах институтов, журналах и т. д.). В этих
статьях сформулированы идеи, которые затем были развиты в
последующих монографических исследованиях С. Л. Рубинштей-
на или имеют самостоятельное значение. Вторая часть книги
представлена ранее неопубликованной рукописью С. Л. Рубин-
штейна «Человек и мир»
Все публикуемые материалы имеют важное значение для по-
нимания закономерностей становления и развития советской
психологической науки. Но это не только история психологии.
Взгляды С. Л. Рубинштейна составляют органическую часть
современного состояния советской психологической науки.
Во вступительной статье невозможно дать характеристику
всех или большинства затронутых в настоящей книге проблем.
Мы остановимся лишь на нескольких теоретических проблемах
психологии, рассмотренных С. Л. Рубинштейном в публикуемых
материалах, обратив особое внимание на главные идеи работы
С. Л. Рубинштейна «Человек и мир».
Центральным вопросом исследований С. Л. Рубинштейна яв-
ляется вопрос о природе психического. Рубинштейн ставит своей
задачей исследование различных объективных связей психиче-
ского, в каждой из которых оно выступает в другом качестве
(например, в качестве отражательной деятельности, в качестве
высшей нервной деятельности). Основной задачей при этом
для него являлось определение места психического во все-
1 Эта рукопись публиковалась только частично. См. «Вопросы филосо-
фии», 1966, № 7; 1969, № 8; сб. «Методологические и теоретические проб-
лемы психологии». М., изд-во «Наука», 1969.
3
общей связи и взаимозависимости явлений объективной действи-
тельности. Психические явления органически включаются в при-
чинные зависимости объективной действительности: они высту-
пают, с одной стороны, как обусловленные воздействиями внеш-
него мира, объективными обстоятельствами жизни человека, с
другой — они обусловливают поведение человека. Специфика
психического заключается, таким образом, в специфичности свя-
зей с объективной действительностью.
Психология изучает психические процессы в специфических
закономерностях их протекания в единстве с их специфическим
содержанием. Кроме психических процессов в состав психиче-
ского входят и психические образования. Психические процессы
и психические образования взаимосвязаны и могут быть изуче-
ны только в этой взаимосвязи. Основным способом существова-
ния психического является его существование как деятельности,
как процесса. Носителем психических процессов и психических
образований является человек. Поэтому основная задача психо-
логии, по мнению С. Л. Рубинштейна, заключается в изучении
психики как качественно специфического свойства личности.
Изучая закономерности возникновения и развития сознания,
психология изучает его в процессе становления личности. Позна-
ние психического опосредовано всеми существенными конкрет-
ными связями, в которые включен человек.
Для понимания природы психического важное значение име-
ет анализ проблемы соотношения сознания и деятельности, ко-
торой С. Л. Рубинштейн посвящает ряд работ. Его статье «Проб-
лемы психологии в трудах Карла Маркса» принадлежит в этом
отношении исключительная роль.
Основное содержание проанализированной С. Л. Рубинштей-
ном работы К. Маркса «Экономическо-философские рукописи
1844 года» сводится к анализу человеческой деятельности, труда
и сознания. В качестве исходного в марксистском понимании
деятельности С. Л. Рубинштейн выделяет раскрытие ее как
формы диалектической связи субъекта с предметной действи-
тельностью. В этом постоянном взаимодействии осуществляется
соотношение субъекта и объекта, связь деятельности и-предмета,
деятельности и сознания: во взаимодействии человека и природы
изменяется как природа, так и человек. С. Л. Рубинштейн обра-
щает внимание на марксистское положение о том, что в процессе
деятельности человек, преобразуя предмет, раскрывает свои
сущностные силы. В конечном итоге человек является результа-
том собственного труда. С. Л. Рубинштейн специально подчерки-
вает значение для психологии положения о связи деятельности
и сознания и общественный характер труда человека. Труд есть
деятельность, регулируемая сознанием человека. Но сознание не
есть нечто вне труда существующее, до него возникающее и
чуждое ему. Само сознание формируется в деятельности. Спе-
4
цифической особенностью труда как формы человеческой дея-
тельности является его общественный характер. Общественный
характер человеческой деятельности (как практической, так и
теоретической) обусловливает общественный характер человече-
ского сознания. «...Свою объективную содержательность психоло-
гия человека и его деятельность черпают из отношения человека
к другому человеку, к обществу... Общественное отношение к
другим людям опосредствует у человека и самое отношение его
к природе, вообще к объекту. Человек существует как человек
лишь благодаря своему отношению к другому человеку»
(стр. 51) 2.
Будучи отражением бытия, осознанным бытием, сознание в
идеальной форме опосредствует реальные отношения человека к
среде. И эти отношения устанавливаются и проявляются в дея-
тельности человека, посредством ее. Сознание и деятельность
«так взаимосвязаны, что открывается подлинная возможность
как бы просвечивать сознание человека через анализ его дея-
тельности, в которой сознание формируется и раскрывается»
(стр. 30). Деятельность включается в область психологического
исследования. Сознание и деятельность образуют органическое
целое, они не тождественны, но постоянно взаимосвязаны.
С. Л. Рубинштейн сформулировал принцип единства созна-
ния и деятельности, который стал одним из методологических
принципов, определивших в значительной степени развитие со-
ветской психологической науки. Последовательное проведение
этого принципа в психологических исследованиях означало по-
нимание сознания, психики как процесса, как деятельности субъ-
екта, реального индивида.
Одной из общих теоретических проблем, разрабатываемых
С. Л. Рубинштейном и достаточно полно представленных в дан-
ной книге, является проблема развития психики. С. Л. Рубин-
штейн показывает, что развитие психических процессов есть не
только их рост, но и изменение, проходящее ряд стадий, этапов.
Эти этапы характеризуются специфическими особенностями, за-
кономерности и обусловленность которых должны быть вскрыты
психологическим исследованием.
На основе анализа идей К. Маркса Рубинштейн дает глубо-
кую характеристику принципа историзма и принципа развития
в рассмотрении психики. Психические явления развиваются в
процессе эволюции органического мира, в ходе исторического
развития человечества и в процессе индивидуальной жизни че-
ловека. Характеристике каждой из этих ступеней развития С. Л.
Рубинштейн уделяет внимание и выделяет нечто их определяю-
щее. Так, для филогенетического развития психики важно по-
2 Здесь и далее даются ссылки на страницы настоящего издания.
5
ложение об определяющей роли образа жизни в развитии психи-
ки. Основной закон исторического развития психики человека,
его сознания заключается в том, что человек развивается в тру-
де. Изменяя природу, создавая культуру, человек изменяется
сам, формирует, развивает свое собственное сознание. «Порож-
даемый человеческой деятельностью предметный мир обуслов-
ливает все развитие человеческих чувств, человеческой психоло-
гии, человеческого сознания» (стр. 49). Историческое развитие
человеческой деятельности опосредствует историческое,разви-
тие сознания. Психика человека — продукт историче-
ски развивающейся практики. Принцип развития органически
связан с принципом историзма. Обусловленность исторически
складывающимися продуктами труда, формами человеческой
деятельности является специфической чертой человеческой
психики. Историчность сознания заключается в том, что оно
возникло с появлением человека как существа общественно-
го, и в том числе, что оно развивается в процессе исторически
развивающегося человечества, детерминируясь общественно-
историческими условиями.
Исходным для понимания индивидуального развития Психи-
ки, сознания человека является фундаментальное положение о
развитии сознания в деятельности. Это положение определяет
постановку и решение основных вопросов развития психики че-
ловека.
В проблеме индивидуального развития психики в качестве
основного выступает вопрос о соотношении развития и обучения,
развития и воспитания. С. Л. Рубинштейн сформулировал ряд
принципиально важных положений, имеющих актуальное теоре-
тическое и практическое значение для построения основ научной
педагогики. В статье «Психологическая наука и дело воспита-
ния» содержится ряд важных теоретических положений. Ребенок
развивается, воспитываясь и обучаясь, указывает С. Л. Рубин-
штейн. Воспитание и обучение включаются в самый процесс раз-
вития ребенка. Задача воспитания и обучения заключается в
том, чтобы, обусловливая созревание, формировать развитие ре-
бенка. Большое практическое значение имеет положение
С. Л. Рубинштейна о том, что «личностные психические
свойства ребенка, его способности, черты характера и т. д.
а также различные на разных ступенях развития и у
разных индивидов особенности психических процессов (вос-
приятия, памяти и т. д.) не только проявляются, но и фор-
мируются в ходе собственной деятельности ребенка, посред-
ством которой он под руководством педагога активно вклю-
чается в жизнь коллектива, осваивая правила и овладевая зна-
ниями, добытыми в ходе исторического развития познавательной
деятельности человечества» (стр. 192).
Решение проблемы соотношения обучения и развития, роста
6
и созревания (в процессе развития) предполагает определенное
решение вопроса об источниках и движущих силах развития.
Этот вопрос в другой форме выступает как вопрос о биологиче-
ском и социальном в человеке, о роли внешнего и внутреннего в
развитии. В ряде публикуемых в этой книге статей, а особенно в
статье «Проблема способностей и вопросы психологической тео-
рии» содержатся принципиальные положения по этим вопросам.
В детерминации развития психических явлений, в частности спо-
собностей, неразрывно связаны природное и общественное,
внешнее и внутреннее. Детерминирует развитие не одно или дру-
гое, а и то и другое.
С. Л. Рубинштейн критикует взгляды, согласно которым раз-
витие психики человека определяется только внешней детерми-
нацией. В частности, говоря о способностях человека, С. Л. Ру-
бинштейн указывал, что они являются не только продуктом обу-
чения, усвоения, эффектом исключительно внешней обусловлен-
ности, но в известной степени они входят в состав исходных ус-
ловий обучения. При формировании способностей речь должна
идти не об одностороннем воздействии на человека, а о взаим-
ной зависимости человека и предметного мира.
«Способности людей,— пишет С. Л. Рубинштейн,— форми-
руются не только в процессе усвоения продуктов, созданных че-
ловеком в процессе исторического развития, но также и в про-
цессе их создания; процесс же создания человеком предметного
мира — это и есть вместе с тем развитие им своей собственной
природы» (стр. 223).
В состав внутренних условий, опосредствующих эффект
внешних влияний и в известной степени детерминирующих фор-
мирование способностей человека, включаются и его природные
особенности. С. Л. Рубинштейн в этой связи указывал, что если
природными, органическими условиями нельзя объяснить изме-
нения в умственной деятельности человека, то исключать их как
«условия из объяснения этой деятельности нельзя» (стр. 223).
Действие принципа развития в психологии раскрывается
С. Л. Рубинштейном при анализе ряда конкретных психологиче-
ских проблем (развитие восприятия, речи, мышления и др.),
представленных в публикуемых в этой книге статьях («К вопро-
су о стадиях наблюдения», «К психологии речи», «Несколько за-
мечаний к психологии слепоглухонемых»).
Центральное место в публикуемых в данной книге статьях
занимает проблема личности.аВ частности, уже в статье «Проб-
лемы психологии в трудах Карла Маркса» она занимает сущест-
венное место. Здесь С. Л. Рубинштейн сформулировал ряд прин-
ципиальных положений, которые затем были развиты в других
работах и послужили теоретической основой советской психоло-
гии личности. С. Л. Рубинштейн совершенно справедливо указы-
вал на неудовлетворительное состояние изучения личности
7
в психологии. Между тем — и об этом неоднократно писал
С. Л. Рубинштейн — вне изучения личности не может быть под-
линно научной трактовки ни одного психического явления. Проб-
лема личности приобретает центральное значение в построении
психологической науки.
Психология не может сводиться к анализу оторванных от
личности, обезличенных процессов и функций, как это делалось
представителями функционализма. С. Л. Рубинштейн решитель-
но выступал против функционализма интроспективной психоло-
гии. По его мнению, для преодоления функционализма важное
значение имеет положение об общественной обусловленности со-
знания человека, реализация в психологии марксистского поло-
жения о том, что сущность личности есть совокупность общест-
венных отношений. «Общественные отношения — это отноше-
ния, в которые вступают не отдельные органы чувств или психи-
ческие процессы, а человек, личность. Определяющее влияние
общественных отношений, труда на формирование психики осу-
ществляется лишь опосредствованно через личность» (стр. 38).
С. Л. Рубинштейн указывает, что личность при объяснении пси-
хических явлений выступает как воедино связанная совокуп-
ность внутренних условий, через которые преломляются все
внешние воздействия. Это выдвигает личность в центр психоло-
гического исследования и определяет подход ко всем проблемам
психологии. Но вместе с тем личность в целом не есть объект
только психологической науки. На это неоднократно указывал
С. Л. Рубинштейн, возражая против психологизации личности.
Существенным для психологической характеристики личности
является понимание сознания человека. Без сознания нет лично-
сти, но личность к сознанию не сводится. Принимая в качестве
исходного марксистское определение сущности личности как со-
вокупности общественных отношений, в психологическом иссле-
довании необходимо исследовать реального, конкретного чело-
века, вступающего в эти общественные отношения. Но человек
является частью природы. В связи с этим для психологии су-
щественной является и проблема соотношения природного и со-
циального в человеке. С. Л. Рубинштейн подчеркивает мысль
Маркса, определяющую принципиальное соотношение биологи-
ческого, психологического и социального в личности, —• пробле-
му, не менее острую и актуальную сейчас, как и тридцать — со-
рок лет тому назад. «...Для Маркса личность,— писал он,— а
вместе с тем и ее сознание опосредствованы ее общественными
отношениями, и ее развитие определяется прежде всего динами-
кой этих отношений. Однако так же как отрицание психологиза-
ции личности не означает выключения сознания и самосознания,
точно так же и отрицание биологизации никак не означает вы-
ключение биологии, организма, природы из личности. Психофи-
зиологическая природа не вытесняется и не нейтрализуется, а
8
опосредствуется общественными отношениями и перестраивает-
ся—природа становится человеком!» (стр. 40).
Отправляясь от марксистского анализа соотношения приро-
ды и человека, С. Л. Рубинштейн справедливо указывает на то,
что общей формулы о соотношении природного и общественного
для раскрытия реальных и сложных их переплетений недоста-
точно, что нужен конкретный анализ. Конкретный анализ неко
торых аспектов этой проблемы был дан С. Л. Рубинштейном при
разработке вопроса о сущности способностей, о закономерностях
их формирования.
* * *
В статьях о К. Марксе С. Л. Рубинштейн указывал, что цент-
ральной проблемой концепции Маркса является человек и в
этом заключается непревзойденное значение работ Маркса для
психологии. В противоположность антропологизму Фейербаха,
имеющему дело с абстракцией человека, Маркс анализирует
реального человека, живущего в определенных общественно-ис-
торических условиях, изменяющегося с изменением этих усло-
вий, находящегося в определенных общественных отношениях с
другими людьми. В противоположность гегелевской концепции,
в которой основным вопросом является вопрос об отношении
духа и природы, Маркс поставил вопрос об отношении человека
и природы, субъекта и предметного мира. «Из общей концепции
Маркса следует, нам представляется, прежде всего, что исход-
ным в теории познания является не отношение мышления, созна-
ния или идеи и предмета, а соотношение человека как субъекта
практической и теоретической деятельности и предметного мира»
(стр. 61).
Эти две линии марксистского анализа привели и С. Л. Ру-
бинштейна к исследованию фундаментального теоретического
вопроса о месте человека в мире.
В реальные взаимоотношения с объективной действительно-
стью вступает человек, преобразующий своей деятельностью
внешний мир. В этих взаимоотношениях определенное место за-
нимает сознание человека. Оно выступает как регулятор поведе-
ния человека, его деятельности. Такая постановка вопроса при-
вела С. Л. Рубинштейна к выводу о том, что основное гносеоло-
гическое отношение состоит не в соотношении идеи, образа и
предмета, бытия, а в соотношении бытия и человека. С. Л. Ру-
бинштейн указывал, что проблема соотношения образа, идеи и
вещи, сознания и бытия, а соответственно проблема места со-
знания в мире, разработанная им в книге «Бытие и сознание», не
является исходной, она должна быть преобразована в другую
исходную и фундаментальную проблему, а именно в проблему
соотношения бытия и человека, места человека в мире.
Постановке и разработке этой проблемы и посвящена- руко-
9
пись С. Л. Рубинштейна «Человек и мир». Многие идеи С. Л. Ру-
бинштейна, изложенные в этой последней его работе, должны
быть еще освоены и использованы в будущих исследованиях по
психологии и философии. Рукопись не была закончена самим
С. Л. Рубинштейном. Не все проблемы, поставленные .в ней,
разработаны с достаточной полнотой, многие вопросы лишь,
только обозначены, формулировки ряда положений не явля-
ются окончательными. Но эта рукопись является логическим
продолжением философских и психологических исследова-
ний С. Л. Рубинштейна, отраженных в публикуемых в этой
книге статьях, а также в его фундаментальных монографиях. Ра-
бота «Человек и мио» является завершением теоретических ис-
следований С. Л. Рубинштейна. По-настоящему понять творче-
ство С. Л. Рубинштейна можно, лишь изучив этот его последний
труд. «Человек и мир» в основе своей — философский труд.
В нем поставлены многие фундаментальные философские проб-
лемы, основными из которых являются проблема бытия, про-
блема человека, проблема их соотношения. Но эта работа име-
ет исключительное значение и для многих других наук о чело-
веке — психологии, антропологии, этики, эстетики и т. д.
Основной идеей, пронизывающей всю работу в целом, явля-
ется идея о включении человека в состав бытия. С. Л. Рубин-
штейн анализирует развитие бытия и философские концепции,
характеризующие его сущность. До возникновения человека, на
уровне неорганической и органической природы, в бытии не бы-
ло раздвоения на объективное и субъективное. Когда возник че-
ловек, в бытии появилась двойственность объекта и субъекта.
Осмысливая этот процесс раздвоения бытия, философы по-раз-
ному решали вопрос об отношении объекта и субъекта. Идеали-
стическая философия мистифицировала это .соотношение. Мисти-
фикация заключается в том, что бытие рассматривается лишь
как коррелят сознания. В ряде идеалистических концепций ха-
рактеристика бытия как коррелята сознания снимается: факти-
чески для анализа остается одно сознание, а бытие превращает-
ся в кажимость. Таким образом, исходная идеалистическая по-
зиция делает проблематичным само существование бытия.
С. Л. Рубинштейн указывает, что в ряде случаев, даже при
материалистическом анализе бытия, когда оно отождествляется
с природой, материей, превращается в «вещность», человек фак-
тически исключается из него. Идею о необходимости введения
человека /в состав бытия С. Л. Рубинштейн считает исходной,
ключевой идеей.
Бытие развивается. В процессе его становления возникают
разные уровни сущего —• уровень неорганической материи, уро-
вень жизни, уровень человека. Выделение уровней сущего опре-
деляется специфическим способом их существования. Основным
способом существования человека является его существование
10
как сознательного и деятельного существа, как субъекта созна-
ния и деятельности. Возникновение каждого нового уровня су-
щего -приводит к выявлению новых свойств, качеств всех ниже-
лежащих уровней.
Определение специфики существования человека и положе-
ние о влиянии вышележащих уровней сущего на нижележащие
имеют важное теоретическое значение. Человек в бытии являет-
ся не чем-то посторонним, наряду с другим существующим: со
становлением человека как высшего уровня бытия по-новому
выявляются все нижележащие уровни. Бытие перестает рассмат-
риваться только как мир процессов и явлений физической при-
роды, оно включает в себя и человека как общественное сущест-
во. Преодолевается разрыв бытия на три друг с другом не свя-
занные сферы — природу, общество и мышление.
.Введение человека в состав бытия, а вместе с тем постановка
вопроса о разных способах существования бытия привели С. Л.
Рубинштейна к выводу о том, что самые общие свойства, ка-
чества выступают специфически на разных уровнях бытия. Так,
время и пространство являются формами существования мате-
рии. Они выражают структуру сущего, определяют формы его
связей. Но пространство и время по-разному характеризуют раз-
ные сферы сущего. Пространство выступает как пространство
физико-химических процессов, пространство организмов и про-
странство человека. Специфично проявляется и время: это время
существования природы, жизни человека и время человеческой
истории. Время существования физических процессов отличает-
ся от времени жизни человека, от времени человеческой истории.
Широко используя теорию относительности, анализируя психо-
логические факты разной длительности времени в разные перио-
ды жизни человека, С. Л. Рубинштейн отмечает, что «субъектив-
но переживаемое время — это не столько кажущееся, в пережи-
вании якобы неадекватно преломленное время движущейся ма-
терии, а относительное время жизни (поведения) данной систе-
мы — человека, вполне объективно отражающее план жизни
данного человека» (стр. 305).
Много внимания уделяет С. Л. Рубинштейн характеристике
онтологических, гносеологических, этических и других катего-
рий, выявлению их сложнейших внутренних взаимосвязей. Так,
определяя исходные понятия, С. Л. Рубинштейн дает характери-
стику сущего в разных качествах, в разных системах связей и
взаимоотношений. Характеристика особенностей разных уров-
ней бытия, их становления и развития осуществляется при ис-
следовании категорий сущего, сущности, субстанции, материи,
природы, мира, действительности, существования, становления,
времени, пространства, причинное1™. Онтологическая характери-
стика бытия служит основой для постановки и решения гносео-
логических проблем. Специальному анализу С. Л. Рубинштейн
11
подвергает соотношение бытия и познания; при этом он выделя-
ет и характеризует категории сущности, явления, кажимости,
раскрывает логическую структуру познания, соотносит импли-
цитное и эксплицитное в познании.
Важным представляется положение С. Л. Рубинштейна о
том, что познание и бытие соотносятся не внешним образом, он-
тологические и гносеологические категории тесно друг с другом
связаны и могут быть поняты в их единстве.
Раскрытие бытия, его гносеологическая характеристика яв-
ляется результатом взаимодействия бытия с человеком. «Пер-
вично, — пишет С. Л. Рубинштейн, — существуют не объекты
созерцания, а объекты потребностей и действия человека, взаи-
модействие сил, противодействие природы, напряжение»
(стр. 258). Само гносеологическое отношение человека к бытию,
которое основывается на практическом, действенном отношении
человека к предметному миру, выступает не только как акт со-
знания, а как способ, как модус существования человека.
Отношения человека к бытию связаны с отношением челове-
ка к другому человеку. Эти отношения взаимообусловлены. Об-
щественные отношения человека входят в состав его бытия. Че-
ловек включается в бытие в специфическом своем качестве об-
щественного человека. Общественное бытие человека входит в
состав онтологической характеристики бытия. Но и в познании
бытия человек выступает не как изолированный индивид, а лишь
в соотношении с другими людьми, лишь общественным образом.
Человек — это общественный субъект. «Сознание, познание
предполагает мышление — речь и, значит, общение. Есть,
значит, общественная обусловленность бытия — человеческое
бытие и предметный мир. Познание же бытия (понятийное) все
общественно обусловлено, все — продукт общественно обуслов-
ленной жизни людей. Итак, реально существует коллективный
субъект научного познания: «Я — это «мы» (стр. 338).
Для характеристики отношений человека с природой, с дру-
гими людьми С. Л. Рубинштейн использует принцип детерми-
низма в его диалектико-материалистическом понимании. Приме-
нение этого принципа выразилось у Рубинштейна в положении
о том, что внешние причины действуют, преломляясь через внут-
ренние условия. Это положение применительно к психологии
было глубоко разработано С. Л. Рубинштейном в его опублико-
ванных ранее работах, особенно в книге «Бытие и сознание».
В рукописи «Человек и мир» этот принцип раскрывается на но-
вом материале. Его действие отчетливо выступает в анализе
места человека в бытии, в которое человек включается как су-
щее, а его существование определяется взаимоотношением с
другими сущими. Глубокому анализу подвергает С. Л. Рубин-
штейн взаимодействие внешних причин и внутренних условий,
проблему соотношения детерминации человеческой деятель-
12
ности и активности человека, проблему свободы человека и его
ответственности.
С позиций принципа детерминизма определяется существо-
вание сущности (субстанции) и закономерности ее раскрытия
человеком в процессе познания. Тонко и глубоко анализирует
С. Л. Рубинштейн в этой связи одну из сложнейших теоретико-
познавательных проблем — проблему соотношения сущности и
явления, проблему кажимости. Явление существует, утверждает'
С. Л. Рубинштейн, как результат различных взаимодействий,
как бытие не в чистом, а в осложненном привходящими обстоя-
тельствами виде. В процессе познания явление <все больше и
больше выявляется перед человеком, оно становится все более
содержательным. Но как непосредственная данность явление
никогда не исчерпывает являющегося. Более полное раскрытие
являющегося осуществляется опосредствованно в процессе мы-
шления. Процесс познания и состоит в открытии сущего. Но
с проникновением в глубины сущего обнаруживается то, что
существует на самом деле; истинное отделяется от кажуще-
гося.
Для субъективного идеализма явление сводится к кажимо-
сти, а кажимость — это представление человека. А отсюда дела-
ется вывод о том, что бытие — это мое представление. Диалек-
тико-материалистическое, детерминистическое объяснение кажи-
мости позволяет преодолеть софизм субъективно-идеалистиче-
ской философии. С. Л. Рубинштейн выдвигает в этой связи ряд
важных положений. Характеристика чего-либо как кажимости
уже предполагает, что бытие существует. «... нечто обнаружен-
ное, как не подлинно сущее, а как мне кажущееся, только по-
стольку обнаруживается, поскольку оно на самом деле есть»
(стр. 308). Таким образом, кажимость всегда предполагает сущ-
ность, кажимость может существовать лишь в отношении к ней.
В процессе познания кажимость выступает как момент рас-
крытия бытия. Этот процесс может быть понят из реального
взаимодействия человека как реального материального сущест-
ва с действительным, воздействующим на него миром. В этом
реальном взаимодействии мира и человека предметы, явления,
вещи кажутся человеку теми или иными в зависимости от опре-
деленных условий и обстоятельств их восприятия. Кажимость
как момент познания выступает как раскрытие природы явлений
в зависимости от объективных условий, в которых они воспри-
нимаются человеком. В качестве примера С. Л. Рубинштейн при-
водит объяснение иллюзий восприятия. Иллюзорное восприятие,
отмечает С. Л. Рубинштейн, — это не субъективное искажение
действительности. «Иллюзорные размеры предмета не есть не
существующие размеры, а те размеры, которые закономерно
возникают при его восприятии в тех или иных условиях»
(стр. 310). Таким образом, сама кажимость обусловлена объек-
13
тивными закономерностями взаимодействия данного явления с
другими явлениями. На частном примере решения проблемы ка-
жимости С. Л. Рубинштейн подчеркивает идею о том, что пред-
меты и явления объективной действительности существуют в
сложнейших связях и взаимоотношениях и только через откры-
тие этих связей и отношений они могут быть адекватно познаны
человеком. В процессе познания раскрывается взаимодействие
внешних воздействий, преломляющихся через внутреннее состоя-
ние субъекта, его внутренние свойства.
Действие принципа детерминизма С. Л. Рубинштейн распро-
странил на понимание других психологических проблем, на по-
становку и решение проблемы человека в целом. Так, сформули-
рованное в книге «Бытие и сознание» положение о том, что пси-
хические явления во взаимосвязи предметов и явлений матери-
ального мира выступают, с одной стороны, как обусловленные
внешними воздействиями, а с другой стороны, как обусловли-
вающие поведение человека, в работе «Человек и мир» находит
дальнейшее развитие.
С. Л. Рубинштейн отмечает, что специфика человеческого
способа существования определяется мерой соотношения само-
определения человека и зависимостей его от того, что вне чело-
века является по отношению к нему иным, другим. Во взаимо-
отношение с этим другим человек вступает как существо актив-
ное, своими действиями преобразующее окружающую действи-
тельность. Сами эти действия детерминированы ситуацией, но ь
саму ситуацию включается и человек с его потребностями, инте-
ресами, склонностями. Активное включение человека в ситуацию
предполагает, что человек анализирует ее, выделяет в ней те ус-
ловия, которые должны быть соотнесены с требованиями, встаю-
щими перед ним, и задачами, выходящими за пределы этой си-
туации. Действия человека, преобразующие ситуацию, детерми-
нированы условиями, но вместе с тем своими действиями чело-
век изменяет обстоятельства. Изменяя ситуацию, преобразуя
существующее, человек изменяется и сам. Постоянно решая
встающие перед ним задачи, человек преобразует ситуацию,
осуществляет выход за ее пределы и включается в бесконечную
систему новых взаимосвязей и взаимозависимостей. Он высту-
пает как звено во всеобщей системе связей и зависимостей.
В известном смысле бытие человека в каждый данный момент
жизни опосредствовано его отношением ко всему тому, что по-
рождено предшествующим развитием человечества, воплощено в
продуктах деятельности народов, материальной и духовной
культуре общества.
С. Л. Рубинштейн применяет принцип детерминизма к ана-
лизу проблемы необходимости и свободы. Он считает, что проб-
лема необходимости и свободы диалектически разрешается при
раскрытии сложных зависимостей детерминированности дейст-
14
вий человека и его отношений к окружающему миру. Основным
для понимания проблемы свободы человека и детерминирующе-
го влияния бытия является положение о том, что взаимоотноше-
ния человека и мира включают сознательную регуляцию поведе-
ния самим человеком. Это предполагает осознание человеком
этого мира и тех действий, которые направлены на измене-
ние его.
С. Л. Рубинштейн выделяет и анализирует разные аспекты
проблемы свободы. Свобода рассматривается как самоопределе-
ние, при котором особенно выделяется роль внутренних усло-
вий в детерминации поведения.
Существенное значение имеют мысли С. Л. Рубинштейна о
свободе как господстве, контроле человека над собственными
влечениями, потребностями. Внешние условия выступают как
необходимые условия жизни человека в обществе, но действуют
эти условия на человека, лишь преломляясь через внутренние
моральные установки личности. Внешняя детерминация, высту-
пая как система моральных норм, диалектически связана с внут-
ренними условиями, тенденциями, влечениями и потребностями
личности.
Человек не только объективно находится в определенном от-
ношении к миру, но и так или иначе субъективно относится к не-
му. Изменение отношений человека к объективным связям яв-
ляется выражением объективного изменения этих связей, оно
выступает как оценка изменения ситуации, обстоятельств.
В этой связи тонко и глубоко анализирует С. Л. Рубинштейн
юмор и иронию, трагическое и комическое. Эти формы отноше-
ния человека к миру выступают как выражение отношений чело-
века к ситуации, как форма оценки позиции самого субъекта в
этой ситуации. Юмор и ирония выражают определенное отноше-
ние человека к слабостям, недостаткам, несовершенствам, урод-
ству, злу в их соотношении с силой, добром и т. д. Юмор и иро-
ния не только выражают объективное соотношение обстоя-
тельств, соответствующую ситуацию, но и качества человека,
входящего ,в ситуацию и изменяющего ее. Объективные отноше-
ния обстоятельств раскрываются, преломляются через внутрен-
ние закономерности субъекта, через его способ видения, вос-
приятия этих обстоятельств, через систему субъективных отноше-
ний человека. А в способе видения, в отношениях к ситуации
выявляются и особенности самого человека.
Детерминистическое объяснение отношений человека к дру-
гому человеку приводит С. Л. Рубинштейна к важным этическим
положениям, имеющим большое теоретическое значение для ре-
шения проблем воспитания человека. С. Л. Рубинштейн указы-
вал, что этический смысл «принципа детерминизма заключается
в подчеркивании роли внутреннего момента самоопределения,
верности себе, неодностороннего подчинения внешнему, и, напро-
15
тив, только внешняя детерминация влечет за собой внутреннюю
пустоту, отсутствие сопротивляемости, избирательности по от-
ношению к внешним воздействиям» (стр. 382). Из этих положений
следуют практические выводы. Задачи воспитания, по мнению
С. Л. Рубинштейна, не сводятся только к организации системы
внешних воздействий на человека. При их решении необходимо
раскрывать систему внешних воздействий и тех внутренних ус-
ловий, которые опосредствуют восприятие этих воздействий.
Моральное воспитание не должно сводиться к голому морализи-
рованию, к предъявлению лишь требований извне. Оно должно
выступить как процесс изменения условий жизни человека, как
реальная организация поведения одного человека в соотноше-
нии с поведением других людей. С. Л. Рубинштейн формулирует
некоторые требования к воспитателю. Во-первых, воспитатель
должен сам жить настоящей жизнью и включать в нее тех, кого
он воспитывает. Приобщая воспитуемых к этой жизни, воспита-
тель должен совершать такие поступки, которые сами были бы
условиями жизни другого человека. Во-вторых, воспитатель дол-
жен своими поступками вызывать ответные поступки воспитуе-
мых, в которых бы формировались внутренние условия настоя-
щего морального поведения. Мораль, таким образом, выступает
не как нечто внешнее по отношению к существованию человека,
а как характеристика его бытия, его взаимоотношений с други-
ми людьми, включенными в это бытие.
Кроме этих вопросов, для психологической науки большое
значение имеет специальный анализ С. Л. Рубинштейном проб-
лем сознания и самосознания человека, проблем человеческого
существования, любви человека к человеку, вопрос об эстетиче-
ском отношении человека к действительности. В книге «Человек
и мир» реализован единый замысел, поставлен один кардиналь-
ный вопрос — о природе человека и его месте в мире. И реша-
ется этот вопрос как двуединая задача — развернуть всю проб-
лематику о мире в соотношении с человеком, в одном случае
(этому посвящена первая часть рукописи «Человек и мир»), и
дать характеристику человека в соотношении с мирЪм, в другом
(этому посвящена вторая часть работы).
Публикуемая работа требует вдумчивого, детального, глубо-
кого изучения, а идеи, сформулированные в ней, — творческого
использования и дальнейшего развития.
Мы надеемся, что публикация рукописи С. Л. Рубинштейна
«Человек и мир» будет способствовать разработке проблемы че-
ловека — одной из важнейших и волнующих проблем современ-
ности.
Е. В. Шорохова
2 Зак. 1190
ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ
В ТРУДАХ КАРЛА МАРКСА
Психология не принадлежит к числу тех дисциплин, которые
систематически, как политическая экономия, разрабатывались
Марксом. Мы не найдем, как известно, в собрании сочинений
Маркса специально психологических трактатов. Но в различных
его работах, как бы попутно, этим гениальным умом разбросан
ряд замечаний по различным вопросам психологии. Стоит вду-
маться в эти внешне разрозненные замечания, и становится
очевидным, что, внешне не систематизированные, они представ-
ляют из себя внутренне единую систему идей. По мере того как
раскрывается их содержание, замечания эти смыкаются друг с
другом и оказываются одним монолитным целым, проникну-
тым единством миросозерцания Маркса, исходящим из его
основ.
Поэтому и в области психологии Маркса можно и нужно сей-
час трактовать не как великого представителя прошлого, подле-
жащего историческому изучению и филологическому комменти-
рованию. К нему надлежит нам подойти как к современнейшему
из наших современников, поставить перед ним самые актуаль-
ные проблемы, над которыми бьется современная психологиче-
ская мысль, с тем чтобы уяснить в первую очередь, какие ответы
на самые узловые вопросы психологии заключаются в высказы-
ваниях Маркса, взятых в свете общих основ марксистско-ленин-
ской методологии, и какие пути намечаются им для построения
психологии.
" Современная зарубежная психология, как известно, пережи-
вает кризис. Этот кризис, совпавший с периодом значительного
развития -экспериментального исследования, является, как и
кризис современной физики, о котором писал Ленин в «Мате-
риализме и эмпириокритицизме», кризисом методологическим.
Он отражает общую идеологическую борьбу, ведущуюся в сов-
ременной науке и выявляющуюся в кризисе методологических,
основ различных дисциплин, начиная с современной математи-
ки. В психологии этот кризис привел к тому, что психология рас-
палась на психологии, а психологи разбились на школы, друг с
другом враждующие. Кризис в психологии принял, таким обра-
зом, настолько острую и открытую форму, что он не мог не быть
2*
19
осознан крупнейшими представителями психологической науки.
Целый ряд руководящих психологов отмечал в своих работах
критический характер переживаемого психологией периода. Не*
однократно вставал этот вопрос и на психологических конгрес-
сах. На XII конгрессе немецких психологов в Гамбурге (1931)
председательствовавший К- Бюлер в речи, которой он открыл
конгресс, указал на то, что углубленное размышление над ос-
новами психологической науки стало сейчас настоятельной по-
требностью а до того, в специально посвященной «кризису пси-
хологии» книге, он подчеркивал, что для психологии пробил ре-
шительный час, что она вступила в кризис, от разрешения кото-
рого зависит вся ее дальнейшая судьба1 2. На X Международном
психологическом конгрессе в Копенгагене (в августе 1932 г.)
В. Кёлер (КбЫег) предостерегающе указывал, что, «если мы в
ближайшее время не найдем связующие нити психологии, мы
окончательно атомизируемся» 3.
Не принимая того решения основной проблематики современ-
ного кризиса психологии, которое попытался дать Бюлер в своей
работе «Кризис психологии» («Die Krise der Psychologie»), мож-
но, пожалуй, с ним согласиться в том, что узловой является та
проблема, которая особенно заострилась в конфликте между
интроспективной психологией, поведение,ством и так называемой
психологией духа. В задачу настоящей статьи, посвященной
Марксу, не может, конечно, входить анализ этих течений, кото-
рые, в их конкретности, являются историческими образования-
ми, подлежащими историческому изучению и анализу. Здесь зада-
ча, по существу, иная: раскрыть с максимальной теоретической за-
остренностью основную проблематику современной психологии,
с тем чтобы со всей возможной четкостью выяснить на основе
изучения психологических высказываний Маркса, какое решение
этих узловых проблем должно быть положено в основу построе-
ния марксистско-ленинской психологии.
Господствующая концепция психики, установленная тради-
ционной интроспективной психологией, отождествляет психику
с явлениями сознания; задача психологии, согласно этой кон-
цепции, заключается в том, чтобы изучать явления сознания в
пределах того индивидуального сознания, которому они непо-
средственно даны; бытие психики исчерпывается ее данностью,
переживаемой в сознании. В отличие от всех других наук, кото-
рые в изучаемых ими явлениях раскрывают их сущность, пси-
1 Bericht uber die XII Kongress der Deutschen Gesellschaft fur Psychologic,
herausgegeben von Kafka, Jena, 1933, S. 3—6.
2 K. Buhler. Die Krise der Psychologie, Jena, 1929. (2-е изд. См. осо-
бенно стр. 1—2 и 27—28.)
3 См. отчет Валентинера о X Международном психологическом конгрессе
в журнале «Советская психотехника», 1933, № 1, и в «Zeitschrift fur Angewand-
te Psychologie», 1933, № 1.
20
хология, с этой точки зрения, оказывается, в силу самого суще-
ства своего предмета, обреченной на то, чтобы принципиально
всегда оставаться на махистской позиции чистого феноменализ-
ма. Явления в ней якобы совпадают с сущностью (Э. Гуссерль).
Маркс указывал на то, что если бы внутренняя Сущность вещей
и внешняя форма их проявления непосредственно совпадали, то
всякая наука была бы излишней. Психология в этой концепции
оказывается такой излишней наукой, ставящей себе задачу
вскрывать то, что и так непосредственно дано.
Если проанализировать эту концепцию, то в основе ее, как
определяющее ее положение, мы найдем принцип непосредствен-
ной данности психического. Задача интроспекции, как метода,
в том и заключается, чтобы вычленить психическое из всех объ-
ективных опосредствований. Это, по существу, радикально идеа-
листический тезис: все материальное, внешнее, физическое опо-
средствовано через сознание, через психику; психика же есть
первичная, непосредственная данность. В своей непосредствен-
ности она замыкается во внутреннем мире и превращается в су-
губо личностное достояние. Каждому субъекту даны только яв-
ления его сознания, и явления его сознания даны только ему.
Они принципиально недоступны другому наблюдателю. Возмож-
ность объективного познания чужой психики, которое могло бы
быть лишь опосредствованным, неизбежно отпадает. Но вместе
с тем — ив этом корень вопроса — невозможным становится
объективное познание психики и со стороны переживающего ее
субъекта. Крайние и, в сущности, единственно последователь-
ные интроопекционисты утверждали, что данные интроспекции
абсолютно достоверны 4.
Это значит, что нет инстанции, способной их опровергнуть,
что справедливо в той же мере, как и то, что нет инстанции, спо-
собной их подтвердить. Если психическое есть чистая непосред-
ственность, не определяемая в собственном своем содержании
объективными опосредствованиями, то пет вообще объективной
инстанции для того, чтобы данные интроспекции проверить.
Возможность проверки, отличающей знание от веры, в психоло-
гии, таким образом, отпадает; она для самого субъекта так же
невозможна, как и для постороннего наблюдателя. Тем самым
становится невозможной психология как объективное знание,
как наука.
И тем не менее эта концепция психического определила все,
в том числе и резко враждебные интроспективной психологии,
психологические системы, В своей борьбе против сознания пред-
4 Очень ярко и последовательно эта точка зрения в русской литературе
сформулирована у Н. Я. Грота. См. его «Основания экспериментальной пси-
хологии», опубликованные в качестве введения к вышедшему под его ре-
дакцией переводу книги «Очерк психологии» В. Вундта (М., 1897).
21
ставители поведенчества — американского и российского —•
всегда исходили из того его понимания, которое установили ин-
троспекционисты.
Вся их аргументация, обосновывающая необходимость вы-
ключения сознания из психологии и превращения поведения в
предмет психологической науки, сводилась в основном к тому,
что психические явления или явления сознания принципиально
доступны только одному наблюдателю; они «не поддаются объ-
ективной проверке и поэтому никогда не смогут стать предметом
научного исследования»5. В конечном счете эта аргументация
против сознания опиралась на интроспекционистскую концеп-
цию сознания. Вместо того чтобы в целях реализации объектив-
ного подхода к психическим явлениям перестроить интроспекцио-
нистскую концепцию сознания, поведенчество отбросило созна-
ние, потому что ту концепцию сознания, которую оно нашло в
готовом виде у своих противников, оно приняло как нечто непре-
ложное, как нечто, что можно либо взять, либо отвергнуть, но
не изменить.
Исходя именно из этой — интроспективной психологией соз-
данной — концепции психики и, таким образом, показательно
осуществляя единство идеализма и механицизма, поведенческая
психология пришла к своему пониманию деятельности человека
как поведения, как совокупности внешних реакций на стимулы
среды.
Первая операция, которую поведенческая психология в це-
лях высвобождения ее от-связи с изгнанным из психологии со-
знанием произвела над конкретной человеческой деятельностью,
препарируя из нее предмет психологии, заключалась в том, что
деятельность человека, понятая как совокупность внешних реак-
ций на внешние раздражители среды, была отчленена от дейст-
вующего субъекта как конкретной, сознательной исторической
личности. Сознанию, оторванному от человеческой деятельности,
поведенческая психология противопоставила деятельность —
поведение, оторванное от сознания.
И вслед за этим неизбежно над этой же деятельностью была
произведена и вторая операция. Взятая в зависимости лишь от
физиологических механизмов, посредством которых она осу-
ществляется, деятельность человека была извлечена также и из
связи с продуктами этой деятельности и той средой, в которой
она осуществляется. В результате она лишилась и своего соци-
ального характера, и психологического содержания; из сферы
социальной и психологической она выпала исключительно в
физиологический план.
Этой второй операцией — отрывом деятельности от продук-
5 См. Дж. Уотсон. Психология как наука о поведении, Одесса, 1926,
стр. 1—2.
22
тов или результатов этой деятельности, в которых она реализу-
ется и благодаря которым она становится содержательной,— по-
веденчество произвело над человеческой деятельностью опе-
рацию, аналогичную той, которой интроспективная психология
подвергла сознание человека. Замыкая сознание человека во
внутреннем мире, интроспективная психология оторвала его не
только от объективной деятельности, но и вычленила сознание
из опосредствующих его связей с идеологией.
Антипсихологизм руководящих направлений идеалистиче-
ской философии XX столетия как гуссерлевского, так и риккер-
товского толка, внешне противопоставляя логическое, идеоло-
гическое — в виде идеи или ценности — психологическому, тем
самым закрепил проводившееся механистическими течения-
ми в психологии выхолащивание из психики объективных,
ее опосредствующих связей с идеологией. Выпавшие из созна-
ния смысловые связи этого сознания с идеологией «психология
духа» попыталась превратить в самодовлеющий объект и сделать
их предметом подлинной психологии (der «eigentlichen Psycholo-
gic»), как науки о субъективном духе. Но эти вычлененные из
реального психофизического субъекта смысловые связи («Sinn-
bander» Э. Шпрангера) так же мало или еще меньше могли
стать полноценным предметом единой психологии, как сознание
интроспективной психологии или поведение бихевиористов и
рефлексологов. Психология в результате оказалась перед тремя
абстрактными конструкциями, своеобразными продуктами рас-
пада, получившимися в результате расчленения реального со-
знания и реальной деятельности живого человека, как конкрет-
ной исторической личности. Перед психологией встала тогда за-
дача подняться над этими ограниченными концепциями, на ко-
торые распалась психология.
Первый путь, который в очень тонкой форме попытался проло-
жить на Западе К- Бюлер (и которым в ином плане у нас по-
шел К. Н. Корнилов в своей попытке создать марксистскую пси-
хологию), заключался попросту в том, чтобы прийти к единой
психологии в результате синтеза различных психологий, как
различных друг друга дополняющих аспектов. Бюлер попытался
объединить подход к предмету психологии интроспективной,
психологии бихевиоризма и психологии духа, рассматривая их
как три аспекта единого предмета психологии. Этот путь зара-
нее обречен был на неудачу. Он приводит лишь к объединению
субъективной идеалистической концепции сознания с механисти-
ческой концепцией человеческой деятельности. В результате тако-
го объединения не может получиться ничего, помимо суммиро-
вания ошибок, допущенных синтезируемыми направлениями, —
соединения несостоятельной концепции сознания с ложной кон-
цепцией деятельности человека и неправильным пониманием от-
ношения психологии и идеологии.
23
Подлинная задача должна, очевидно, заключаться не в та-
ком «синтезе», а в «борьбе на два фронта», не в том, чтобы при-
нять все то, что признается в каждой из этих концепций; а в том,
чтобы преодолеть те общие предпосылки, из которых исходят
все эти враждующие теории и самая их вражда; Нужно не со-
единять концепцию сознания интроспективной психологии с по-
веденческой концепцией деятельности человека и т. д., а преодо-
леть эти концепции, преобразовав понимание как сознания, так
и человеческой деятельности, установившиеся в психологиче-
ских концепциях, определивших кризис современной психологии.
Ошибка интроспективной психологии заключалась не в том,
что она хотела сделать сознание предметом психологического
изучения, а в том, как она понимала сознание, психику человека.
Не в том была ошибка поведенчества, что оно и в психологии
хотело изучать человека в его деятельности, а прежде всего в
том, как оно понимало эту деятельность. И заблуждение психо-
логии духа заключается не в признании опосредованности созна-
ния его отношением к культуре, к идеологии, а в том, как она трак-
тует это отношение. Поэтому путь для преодоления кризиса не
может заключаться в том, чтобы, исходя из ложного интроспек-
ционистского понимания сознания, вовсе отвергнуть сознание
и — как поведенчество — пытаться строить психологию без пси-
хики, или же, исходя из ложного — поведенческого — понима-
ния деятельности человека, пытаться — как субъективная психо-
логия сознания — строить психологию, не учитывая деятельно-
сти человека, или же, наконец, попытаться исправить ошибку
ложного понимания сознания присоединением к ней другой
ошибки — ложного понимания деятельности человека, и т. д.
Путь для 'разрешения кризиса, выражающегося в борьбе этих
направлений, может быть только один: только радикальная пе-
рестройка самого понимания и сознания и деятельности чело-
века, неразрывно связанная с новым пониманием их взаимоот-
ношений, может привести к правильному раскрытию предмета
психологии. Таков именно — это наше основное положение —
тот путь, который с полной определенностью указан в психологи-
ческих высказываниях Маркса. Они ясно намечают иную трак-
товку и сознания и деятельности человека, которая в корне пре-
одолевает их разрыв и создает базу для построения марксист-
ско-ленинской психологии как «действительно содержательной и
реальной»6 науки.
Исходным пунктом этой перестройки является марксовская
концепция человеческой деятельности. В «Экономическо-фило-
софских рукописях 1844 года» Маркс, пользуясь гегелевской
терминологией, определяет человеческую деятельность как
6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., Госполит-
издат, 1956, стр. 595.
24
опредмечивание субъекта, которое вместе с тем есть распредме-
чивание объекта. «Величие гегелевской «Феноменологии» и ее
конечного результата — диалектики отрицательности как дви-
жущего и порождающего принципа, — пишет Маркс, — заклю-
чается, следовательно, в том, что Гегель рассматривает самопо-
рождение человека как процесс, рассматривает опредмечивание
как распредмечивание, как самоотчуждение и снятие этого само-
отчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность тру-
да и понимает предметного человека, истинного, потому что дей-
ствительного, человека как результат его собственного труда» 7.
Вся деятельность человека для Маркса есть опредмечивание его
самого или, иначе, процесс объективного раскрытия его «сущ-
ностных сил». В «Капитале», анализируя труд, Маркс скажет
просто, что в труде «субъект переходит в объект». Итак, дея-
тельность человека — не реакция на внешний раздражитель, она
даже не делание, как внешняя операция субъекта над объек-
том, — она «переход субъекта в объект». Но тем самым смыка-
ется связь не только между субъектом и его деятельностью, но и
связь между деятельностью и ее продуктами. Самое понимание
деятельности как опредмечивания заключает уже эту мысль;
Маркс заострит и подчеркнет ее, когда, анализируя в «Капита-
ле» труд, он скажет, что «деятельность и предмет взаимно про-
никают друг в друга». Поскольку деятельность человека есть
опредмечивание, объективирование его или переход субъекта в
объект, раскрытие в объектах его деятельности, его сущностных
сил, в том числе его чувств, его сознания, постольку предметное
бытие промышленности есть раскрытая книга человеческих сущ-
ностных сил, чувственно предлежащая перед нами человеческая
психология 8. Поэтому «психология, для которой эта книга, т. е.
как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная
часть истории, закрыта, не может стать действительно содержа-
тельной и реальной наукой» 9.
Но за сомкнувшейся, таким образом, связью, идущей от
субъекта к объекту, в деятельности человека сейчас же раскры-
вается другая фундаментальная зависимость, идущая от объекта
к субъекту. Опредмечивание или объективирование не есть «пере-
ход в объект» уже готового, независимо от деятельности данно-
го субъекта, сознание которого лишь проецируется вовне. В объ-
ективировании, в процессе перехода в объект, формируется сам
субъект. «Лишь благодаря предметно развернутому богатству
человеческого существа развивается, а частью и впервые порож-
дается, богатство субъективной человеческой чувственности: му-
зыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, — короче го-
7 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 627.
8 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 594.
Там же, стр. 595.
25
воря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаж-
дениям и которые утверждают себя как человеческие сущност-
ные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но.и так называе-
мые духовные чувства, практические чувства '(воля, любовь
и т. д.), — одним словом, человеческое чувство, человечность
чувств,— возникают лишь благодаря наличию соответствующе-
го предмета, благодаря очеловеченной природе»10 11. И далее:
«Таким образом, необходимо опредмечение человеческой сущ-
ности — как в теоретическом, так и в практическом отноше-
нии, — чтобы, с одной стороны, очеловечить чувства человека,
а с другой стороны, создать человеческое чувство, соответствую-
щее всему богатству человеческой и природной сущности» п.
Таким образом, объективизируясь в продуктах своей дея-
тельности, формируя их, человек формирует — «отчасти порож-
дает, отчасти развивает» — свои собственные чувства, свое со-
знание, согласно известной формуле «Капитала»: «...изменяя
внешнюю природу, человек в то же время изменяет свою собст-
венную природу». Не путем погружения в неизрекаемые глубины
непосредственности, не в бездеятельности, а в труде, в самой
деятельности человека,- преобразующей мир, формируется его
сознание.
Чтобы окончательно очертить мысль Маркса и отмежевать
ее от идеалистической концепции Гегеля о самопорождающемся
субъекте, необходимо в эту цепь рассуждений Маркса вклю-
чить еще одно существеннейшее звено.
Когда я объективируюсь в своей деятельности, то я тем са-
мым включаюсь в объективный контекст от меня и моей воли
независящей ситуации. Я вхожу, в процессе взаимопроникнове-
ния действия и предмета, в объективную, общественными законо-
мерностями детерминированную ситуацию, и объективные ре-
зультаты моей деятельности определяются объективными об-
щественными отношениями, в которые я включился: продукты
моей деятельности суть продукты общественной деятельности.
«Деятельность и пользование ее плодами, как по своему содер-
жанию, так и по способу существования, носят общественный
характер: общественная деятельность и общественное пользова-
ние» 12.
И это относится не только к моей практической деятельности
в узком смысле, но и к моей теоретической деятельности. Каж-
дая мысль, которую я сформулировал, приобретает объектив-
ный смысл, объективное значение в том общественном употреб-
лении, которое она получает в зависимости от той объективной
ситуации, в которую она, мною сформулированная, вошла, а не
10 К. Маркс и Ф. Энгель с. Из ранних произведений, стр.'593—594.
11 Там же, стр. 594.
12 Т а м же, стр. 589. '
26
в зависимости лишь от тех субъективных намерений и побужде-
ний, исходя из которых я к ней пришел; продукты моей теорети-
ческой, как и продукты моей практической деятельности в их
объективном содержании суть продукты общественной деятель-
ности: «...общественная деятельность и общественное пользование
существуют отнюдь не только в форме непосредственно коллек-
тивной деятельности и непосредственно коллективного пользо-
вания», т. е. не только в деятельности и духе, обнаруживающихся
«в действительном общении с другими людьми... Но даже и тогда,
когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, — деятельно-
стью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в
непосредственном общении с другими,— даже и тогда я занят
общественной деятельностью, потому что я действую как чело-
век. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, ма-
териал для моей деятельности—даже и сам язык, на котором
работает мыслитель,— но и мое собственное бытие есть общест-
венная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы,
я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное
существо»13.
Итак, человек — не гегелевский самопорождающийся субъ-
ект: если мое сознание формируется в моей деятельности через
продукты этой деятельности, оно объективно формируется через
продукты общественной деятельности. Мое сознание в своей
внутренней сущности опосредствовано объективными связями,
которые устанавливаются в общественной практике и в которые
я включаюсь, вхожу каждым актом своей деятельности, практи-
ческой и теоретической. Каждый акт моей деятельности и я сам
в нем через него тысячами нитей вплетен, многообразными свя-
зями включен в объективные образования исторически сложив-
шейся культуры, и мое сознание насквозь опосредствовано ими.
Эта центральная концепция Маркса о формировании челове-
ческой психики в процессе деятельности опосредствованно через
продукты этой деятельности разрешает узловую проблему сов-
ременной психологии и открывает путь к принципиально иному
решению вопроса о ее предмете, чем это делают борющиеся
между собой течения современной психологии.
В противовес основной идее интроспективной психологии о
непосредственности психики (непосредственный опыт как пред-
мет психологии) у Маркса со всей возможной отчетливостью
сформулировано положение об объективной опосредствованно-
сти сознания. Ведь «только благодаря (предметно) объектив-
но развернутому богатству человеческого существа» получается
богатство субъективной человеческой чувственности. Эта идея
об объективной опосредствованности психики с большой по-
13 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 590.
27
следовательностью проводится Марксом через все его психо-
логические высказывания: для Маркса язык есть «практи-
чески существующее для других людей, а значит, и для меня
самого реальное сознание...», «только через отношение к челове-
ку Петру, как к себе подобному, начинает человек Павел отно-
ситься к самому себе, как человеку» и т. д. Этим открывается
принципиальная возможность объективного изучения психики.
Психика не субъективно, не для познания только представляется
опосредствованной; она может быть познана опосредствованно че-
рез деятельность человека и продукты этой деятельности, пото-
му что она в бытии своем объективно опосредствована ими. На
основе этой концепции самая интроспекция не должна быть вов-
се исключена, а должна и может быть перестроена. Психика,
сознание могут стать предметом психологии —• содержательной
и реальной. Объективность в психологии достигается не выклю-
чением психики, а принципиальным преобразованием концепции
человеческого сознания и концепции человеческой деятельности.
Марксовый анализ человеческого сознания и труда в форме,
«составляющей исключительное достояние человека», обнаружи-
вает со всей возможной ясностью, в чем выражается эта пере-
стройка, как радикально она изменяет всю ситуацию, открывая
путь для объективного познания психического.
Основные формулы Маркса о сознании общеизвестны. «Со-
знание [das Bewuptsein] никогда не может быть чем-либо иным,
как осознанным бытием [das bewu^te Sein], а бытие людей есть
реальный процесс их жизни»14, т. е. сознание как отражение бы-
тия — по формуле Ленина. Наряду с этой первой — вторая фор-
мула: «Мое отношение к моей среде есть мое сознание» 15, при-
чем, в отличие от животного, которое ни к чему не относится, че-
ловеку его отношение к другим дано как отношение и, наконец,
в непосредственной связи с этим: язык — это практическое, су-
ществующее для других людей, а значит, и существующее также
для меня самого, реальное сознание. Взятые в их внутреннем
взаимоотношении и в связи с марксовской концепцией деятель-
ности человека как труда в форме, составляющей исключитель-
ное достояние человека, эти формулы вполне определяют марк-
совскую концепцию сознания. Сущность сознания в том, что мое
отношение к моей среде в сознании человека само дано как от-
ношение, т. е. реальное отношение человека к среде становится
опосредствованным—через идеальное ее отражение, которое
практически осуществляется в языке. Язык служит тем планом,
на котором я фиксирую отражаемое мной бытие и проецирую
мои операции. Таким образом, идеальный план включается
между непосредственно наличной ситуацией, которую я познаю. * 16
14 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 25.
16 .См. там же, стр. 29. (Примечание 2-е.)
28
и операцией или действием, которым я изменяю мир. В связи с
этим неизбежно иной оказывается и самая структура действия.
Возникновение опосредствующего идеального плана высвобож-
дает действие из исключительной зависимости от непосредствен-
но наличной ситуации. «Сознательный человек» благодаря это-
му выделяет себя из природы, как пишет Ленин 16, и противопо-
ставляет себя предметному миру. Человек перестает быть рабом
непосредственно наличной ситуации; действия его, становясь
опосредованными, могут определяться не только стимуляцией,
исходящей из непосредственно наличной ситуации, но и целями
и задачами, лежащими за ее пределами: они становятся изби-
рательными, целевыми и волевыми; именно эти черты
характеризуют деятельность человека в его специфиче-
ских отличиях от поведения животных. «Труд в форме,
составляющей исключительное достояние человека», ха-
рактеризуется прежде всего двумя чертами. «В конце
процесса труда получается результат, который уже в начале
этого процесса имелся в представлении человека, т. е.
идеально»: в реальную деятельность включается идеальный
план, ее опосредствующий, и в связи с этим он «не только изме-
няет форму того, что дано природой; в том, что дано природой,
он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, кото-
рая как закон определяет способ и характер его действий и ко-
торой он должен подчинять свою волю» 16 17. Наличие идеального
плана сознания связано с изменением характера самой деятель-
ности.
Эта характеристика специфически человеческих форм созна-
ния и деятельности в их внутренней взаимосвязи нашла себе
блестящее подтверждение в экспериментальных исследованиях
над животными, а также и на патологическом материале. В ис-
следованиях В. Келера (Kohler) об интеллекте человекоподоб-
ных обезьян ясно вскрываются две черты, отличающие ближай-
шее к человеку животное от человека: 1) отсутствие смысловой
речи, той ее функции, которую К. Бюлер называет «Darstellungs-
funktion», функцией представления или отображения, при нали-
чии аффективной «речи», выразительных движений и звуков —
характеризует план «сознания»; 2) зависимость обезьяны, даже
в самых интеллектуальных из осуществляемых ею операций, от
непосредственно наличной ситуации, в силу которой животное
оказывается «рабом зрительного поля», — характеризует при-
роду его деятельности. Нельзя не усмотреть внутреннюю связь
между этими двумя моментами. Они на отрицательных инстан-
циях подтверждают те взаимосвязи, которые раскрываются в
марксовом анализе человеческого сознания и труда.
16 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 85.
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 189.
29
Не менее показательны в этом отношении новые исследова-
ния расстройства речи и действия — афазии и апраксии. Особен-
но исследования Г. Хэда (Head), идущего за Джексоном (Jack-
son),.и работы А. Гельба (Gelb) и К. Гольдштейна (Goldstein)
показали теснейшую внутреннюю связь между возможностью
опосредствовать действие идеальным планом, «символической
формулой» и волевым, целевым характером деятельности. Нару-
шение возможности сформулировать план действия и идеально
опосредствовать свою деятельность оказывается связанным с
превращением действия в простую реакцию, являющуюся лишь
механическим разрядом, под воздействием непосредственно на-
личного стимула; человек снова становится рабом непосредст-
венно наличной ситуации, каждое действие его как бы прикова-
но к ней; он не в состоянии регулировать его в соответствии с
задачами или целями, лежащими за ее пределами. Выпадает
идеальный план, и характер и «способ действия» человека пере-
стают «как законом» определяться сознательной целью, которой
человек подчиняет свою волю, т. е. разрушается форма деятель-
ности, составляющая исключительное достояние человека. Эта
связь между своеобразием человеческого сознания и своеобра-
зием человеческой деятельности вскрывается Марксом положи-
тельно и фундаментально в анализе сознания и труда.
Стоит теперь сопоставить отношение сознания в интроспек-
тивной его концепции и поведения как совокупности реакций, с
одной стороны, и, с другой, отношение между трудом и сознани-
ем у Маркса. Отношение между первыми двумя чисто внешнее;
вторые так взаимосвязаны, что открывается подлинная возмож-
ность как бы просвечивать сознание человека через анализ его
деятельности, в которой сознание формируется и раскрывается.
Когда Маркс определяет специфику человеческого сознания как
мое отношение к моей среде, которое дано мне как отношение,
т. е. имеет опосредствованный характер, он определяет самое со-
знание, исходя из тех изменений в реальных отношениях чело-
века. к его среде, которые связаны с генезисом и развитием че-
ловеческого сознания. Это методологически решающий пункт.
Человеческое сознание, будучи предпосылкой специфической
человеческой формы деятельности — труда, является также и в
первую очередь его результатом. В направленной на изменение
внешнего мира, на формирование объектов деятельности форми-
руется сознание в своем внутреннем существе. Это внутрь про-
никающее и изнутри человеческое сознание формирующее воз-
действие общественной практики является решающим момен-
том концепции Маркса. Чтоб убедиться в этом, достаточно не-
скольких сопоставлений. А. Бергсон также подчеркивает роль
практики в формировании интеллекта; интеллект формируется
для нужд практики в целях воздействия на внешний материаль-
ный мир. Но из этого, положения Бергсон, как известно, сделает
30
тот вывод, что интеллект выражает не сознание в его внутрен-
ней сущности, а лишь очерчивает контуры материи в ее расчле-
нении, устанавливаемом в целях практического на нее воздейст-
вия 18. Психолог и философ должны поэтому прорваться за эту
внешнюю оболочку, повернутую лицом к материальному миру,
и вернуться снова к «непосредственным данным сознания», по-
тому что практика лишь реформирует, а не формирует внутрен-
ний мир сознания. Французская социологическая школа
Э. Дюркгейма также выдвинет положение о социальной природе
сознания, но из этого понимания сознания как социального об-
разования одни, как Дюркгейм, Л. Леви-Брюль, придут к сведе-
нию психологии к идеологии, другие сделают тот неожиданный
вывод, что сознание, в силу именно этой социальной своей при-
роды, совершенно неадекватно психической реальности
(Ш. Блондель), что сознание и психика, сознание и область пси-
хологии совершенно друг другу внешни и чужды (А. Валлон)19.
Наконец, Фрейд признает «я», сознание, в известном смысле
социальным продуктом, но опять-таки внутренние движущие
силы психологического развития личности окажутся тогда в сфе-
ре бессознательного; между сознанием и бессознательным бу-
дут установлены внешние отношения, находящиеся под воздей-
ствием антагонистических сил вытеснения.
Таким образом, решающим для марксистско-ленинской кон-
цепции является преодоление противоположности социального
и индивидуального, внешнего и внутреннего, осуществляемое в
исходной концепции о формировании внутренней сущности чело-
веческого сознания в процессе воздействия человека на внешний
мир, в процессе общественной практики, в которой происходит
взаимопроникновение действия и предмета и формирование
субъекта и сознания через продукты общественной практики.
В этом тезисе в качестве центрального момента заключается
положение об историчности сознания. Формируясь в про-
цессе общественной практики, оно развивается вместе с ней.
«Сознание, следовательно, с самого начала есть общественный
продукт и остается им, — добавляет Маркс, — пока воо'бще су-
ществуют люди» 20.
У нас встречается иногда взгляд, согласно которому призна-
ние историчности психики, даже признание генетической точки
зрения вообще, является специфичным для марксистско-ленин-
ской психологии. Это, конечно, не так. Не говоря уже о генетиче-
ской точке зрения, о признании принципа развития, который со
времен Г. Спенсера является в его эволюционной трактовке чуть
18 См. особенно Н. Bergson. «Evolution creatrice». Paris, 1911.
19 См. H. W а 11 о и. «Le ргоЫёше biologique de la conscience». Paris, 1929.
(Впоследствии А. Валлон преодолел эту ошибочную точку зрения.—Прим, ред.)
20 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 29.
31
ли не господствующей идеей современной буржуазной психоло-
гии, — и идея историчности сознания, как 'известно, не является
специфической особенностью и исключительным достоянием
марксистской психологии. Суть дела уже поэтому не в том толь-
ко, чтобы вообще признать историчность сознания, а в том, как
ее понять.
Решающие моменты четко выступают при сопоставлении
марксовской концепции с концепцией Л. Леви-Брюля. Леви-
Брюль также, как известно, признает не количественную только,
а качественную перестройку психики в процессе социально-исто-
рического развития, изменение не только содержания, но и фор-
мы или структуры. Это историческое развитие сознания он счи-
тает принципиально невозможным свести к факторам только
индивидуального порядка, а связывает его с изменениями об-
щественных формаций. Он, таким образом, как будто трактует
эту проблему диалектически и признает социальную природу
процесса психического развития. Однако самая социальность
сводится Леви-Брюлем к чистой идеологии, к которой, с другой
стороны, он сводит и психологию. Общественные отношения ле-
жат для него в основном в плане общественного сознания. Об-
щественное бытие — это, по существу, социально организован-
ный опыт. Из социальности, таким образом, выпадает всякое
реальное отношение к природе, к объективному миру и реальное
на него воздействие, выпадает человеческая практика.
В соответствии с этим при изучении исторического развития
психики из поля зрения исследователя выпадают те формы со-
знания, которые связаны со сферой практики, и в качестве един-
ственных источников, определяющих психологию человека на
ранних стадиях социально-исторического развития, остается
лишь идеология, в первую очередь религиозная мифология со-
ответствующего периода. На основе одной лишь идеологии, вне
связи с практикой, определяется у Леви-Брюля психология «при-
митивного человека». В результате оказывается, что все его
мышление прелогично и мистично, непроницаемо для опыта и
нечувствительно к противоречию. Человек на ранних стадиях
социально-исторического развития лишается и тех элементов
интеллектуальности, которые В. Кёлер (Kohler) признавал у
своих обезьян при пользовании ими орудиями; у него отсутству-
ют какие-либо элементы интеллектуальных операций, мышле-
ния, объективно отображающего действительность; он таким
образом, по существу, выпадает, даже как начальная стадия, из
плана умственного развития человечества; устанавливается не
качественное различие, а полная противоположность двух струк-
тур: нужно выйти из одной, для того чтобы войти во внешнюю
ей другую. Всякая преемственность, а не только непрерывность
в развитии мышления разрывается: развитие, по существу, ока-
зывается невозможным. И в связи с этой принципиально непра-
32
вильной и политически реакционной универсализацией различий,
установленных на основе сопоставления примитивных форм
идеологии с формами современного научного знания, оттесня-
ется на задний план то основное, по отношению к которому
идеологичный мистицизм является производным: не мистич-
ность, а узкий практицизм первичных форм мышления, прико-
ванность его к непосредственно наличным конкретным ситуаци-
ям, слабая отчлененность идеального плана.
В результате этой идеалистической трактовки социальных
отношений в плане общественного сознания утрачивается пони-
мание движущих сил развития. Общественные формации, кото-
рым должны соответствовать различные психологические струк-
туры, сами оказываются статическими образованиями.
Концепции Маркса отличаются от этой концепции в самой
основе своей. И основное различие заключается, конечно, в том,
что социальность, общественйые отношения людей не противо-
поставляются их отношениям к природе. Они не исключают, а
включают в себя отношения к природе. «Труд есть прежде все-
го процесс, совершающийся между человеком и природой...»21.
И он же есть основная общественная категория. Общественные
отношения — это прежде всего реальные производственные от-
ношения между людьми, складывающиеся в процессе их воз-
действия на природу. Только правильное понимание устанавли-
ваемого Марксом соотношения между природой и общественной
сущностью человека может привести к достаточно глубокому и
принципиально правильному пониманию исторического развития
психики.
Свою точку зрения на отношение человека к природе Маркс
формулирует с полной четкостью. «Человек, — пишет Маркс, —
является непосредственно природным существом»22. «Человек
есть непосредственный предмет естествознания», «природа есть
непосредственный предмет науки о человеке. Первый предмет
человека — человек — есть природа»23. И поэтому — «сама
история является действительной частью истории природы, ста-
новления природы человеком»24.
Существенной предпосылкой правильного понимания этого
«становления природы человеком» является понимание Марксом
«снимания», принципиально отличное от гегелевской его трак-
товки. О гегелевском понимании «снимания» Маркс говорит, что
в нем заключается «корень ложного позитивизма Гегеля, или
его лишь мнимого критицизма...»25 — того позитивизма, кото-
21 К- Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 188.
22 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 631.
23 Т а м же, стр. 596.
24 Т а м ж е.
25 Та м же, стр. 634.
3 Зак. 1190 33
рый нашел себе теоретическое выражение в тезисе «все действи-
тельное разумно» и практически привел к оправданию действи-
тельности прусского монархического государства. «Снятие» у
Гегеля — это чисто идеальная операция: переход от низшей
формы к высшей соединяется с диалектическим пониманием этой
низшей формы как «неистинной», несовершенной, как низшей.
Но после этого «снятия» низшая форма, над которой теперь над-
строилась высшая, остается в полной неприкосновенности, тем,
чем она была. «Человек, понявший, что в праве, политике и т. д.
он ведет отчужденную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни
как таковой свою истинную человеческую жизнь» 26. «И таким об-
разом, после упразднения, например, религии, после признания
в религии продукта самоотчуждения он все же обретает себя
подтвержденным в религии как религии» 27.
Для Маркса снимание не идеальная операция только, а про-
цесс реальной переделки; нужна не «критика» (излюбленный
термин младогегельянцев), а революция. В процессе развития, в
том числе и психологического, возникновение новых высших
форм связано не с осознанием неистинности, несовершенства
низших форм, а с их реальной перестройкой. Развитие человека,
таким образом, — это не процесс надстройки над природой об-
щественного бытия человека, это процесс «становления природы
человеком». Это развитие проявляется в том, «насколько стала
для человека природой человеческая сущность, или насколько
природа стала человеческой сущностью человека»28, «в какой
мере естественное поведение человека стало человеческим, или
в какой мере человеческая сущность стала для него естественной
сущностью, в какой мере его человеческая природа стала для
него природой» 29. Применительно к психологическому развитию
человека историческое развитие психики не сводится к над-
стройке «царства духа» над чувственностью и инстинктами при-
родного существа; оно не исчерпывается тем, что над примитив-
ными животными инстинктами надстраиваются «высшие духов-
ные чувства», над «грубыми чувствами»— мышление человека.
Процесс развития проникает глубже; он захватывает все самые
примитивные его проявления. Инстинкты становятся потребно-
стями человека, которые в процессе исторического развития ста-
новятся человеческими потребностями.
Развиваются чувства человека; при этом они вовлечены в
процесс всего исторического развития: «...образование пяти внеш-
них чувств — это работа всей до сих пор протекшей всемирной
истории» 30. И Маркс одним штрихом указывает, в чем основная
26 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 634.
27 Т а м ж е.
28 Т а м же, стр. 587.
29 Там же.
“Там же, стр. 594.
34
сущность этого развития: «....чувства непосредственно в своей
практике стали теоретиками. Они имеют отношение к вещи ради
вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое отношение
к самой себе и к человеку...»31. Это замечание Маркса в краткой
формуле выражает основной и самый значительный факт,
вскрываемый наиболее глубокими современными исследования-
ми об историческом развитии восприятия: высвобождение вос-
приятия из поглощенности действием, превращение ситуацион-
ных объектов действий в константные предметы и высших форм
человеческого восприятия — особенно зрительного, осязательно-
го — в формы предметного, «категориального», теоретического
сознания, являющегося и результатом и предпосылкой более со-
вершенных форм человеческой деятельности. Сопоставление
структуры чувств, стоящих на низших ступенях развития, — как,
например, обоняния, — по исследованиям Геннинга, с высшими
формами «категориального» восприятия в области зрительной, в
понимании Гельба и Гольдштейна, или же сопоставление зри-
тельных восприятий животных, даже кёлеровских обезьян (для
которых предметы не сохраняют необходимой для свободного
выбора действия независимости от действенной ситуации), с
восприятием человека обнаруживают все значение замечания
Маркса: высший и не во всех областях достигнутый итог разви-
тия самих чувств человека действительно тот, что «чувства ста-
новятся непосредственно в своей практике теоретиками»; для
них открывается «предметное отношение» к «вещи ради вещи».
Это глубокая перестройка, которой в процессе исторического
развития подвергаются сами чувства. При этом Маркс подчер-
кивает историчность этого процесса, показывая, как в зависимо-
сти от изменяющихся социально-исторических условий утрачи-
вается это отношение «к вещи ради вещи». Когда минерал ста-
новится товаром, меновой ценностью, глаз человека перестает
видеть красоту его формы, перестает относиться к вещи ради
вещи 32.
Итак, и элементарные чувства и инстинкты — вся психика че-
ловека в целом — вовлечены в процесс исторического развития;
переделке подвергаются все участки сознания; не на всех участ-
ках перестройка проходит равномерно: есть участки передовые,
есть функции, исторически быстрее перестраивающиеся, есть
участки отстающие. Сознание представляет из себя не плоскост-
ное образование: различные участки его находятся на различных
уровнях развития; но, во всяком случае, всем своим массивом
участвует оно в процессе исторического развития. Так именно,
как процесс «становления природы человеком», должно быть
11 К. М а р кс и Ф. Э н г е л ь с. Из ранних произведений, стр. 592.
“Там же, стр. 594.
«*
35
Понято психологическое развитие человека; в этом лишь плане
проблема психологического развития может и должна получить
- действительно глубокую и радикальную трактовку.
. . Раскрывая процесс развития как развития и изменения самой
природы человека, прежде всего его психологической природы,
ЛАаркс при этом вскрывает социально-историческую обусловлен-
ность этого процесса. Он показывает совершенно конкретно, как
различные формы разделения труда перестраивают психологи-
ческие способности человека, как частная собственность иска-
жает и опустошает человеческую психику. В этой концепции
развития революционная теория с естественной необходимостью
приводит к революционной практике. Из понимания зависимости
психологической природы человека от их искажающих, препят-
ствующих их полноценному развитию общественных форм неиз-
бежно вырастают требования изменения этих общественных ус-
ловий. Рушатся ссылки, так часто практиковавшиеся в буржу-
азной науке, на будто бы неизменную природу человека для
обоснования неизменности существующего строя, и эту «приро-
ду» в действительности обусловившего. Падает и поверхностно
идеалистическая концепция об изменении сознания как простой
смены мнений и представлений, совершающейся автогенно и яв-
ляющейся двигателем исторического процесса. Лишь в реальной
перестройке общественной практики — но в этой перестройке
доподлинно,— в трудном, исполненном внутренних противоречий
процессе становления и борьбы перестраивается в своей внут-
ренней сущности сознание человека.
Все политически заостренные требования, которые ставит пе-
ред нами практика социалистического строительства,—переделки
сознания людей, преодоления пережитков капитализма. не толь-
ко в экономике, но и в сознании людей, — все они своим теоре-
тическим основанием имеют эту Марксом заложенную концеп-
цию исторического развития сознания под воздействием пере-
страивающейся общественной практики. И с другой стороны,
будучи, во-первых, результатом исторического развития, созна-
ние является вместе с тем и предпосылкой исторического разви-
тия, будучи зависимым, но все же существенным его компонен-
том.
«Сознание человека не только отражает объективный мир, но
и творит его» 33, — писал Ленин. Изменение сознания — и со-
держания и формы его в их неразрывной связи — далеко не без-
различная составная часть исторического процесса: оно так же
мало есть только эпифеномен социально-исторического процес-
са, как и физиологического процесса.
Бытие определяет сознание. Но изменения в сознании, опре-
33 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 194.
36
-деленные изменениями бытия, сами, в свою очередь, означают из-
менения условий, в которых осуществляется определение дея-
тельности людей детерминирующими их — в значительной мере
опосредствовано через их сознание — объективными факторами.
Ленинская проблема стихийности и сознательности (см.
В. И. Ленин. «Что делать?»34) выходит, конечно, за рамки пси-
хологии, но переход от стихийности к сознательности вклю-
чает в себя вместе с тем и глубокую переделку человеческой
психики.
В неразрывной связи со всей этой системой психологических
идей Маркса, в качестве одного из центральных ее звеньев, вы-
ступает марксовская трактовка проблемы личности.
В кризисе буржуазной психологии идея личности была одной из
наиболее критических. Психология, в сущности, вовсе утеряла
личность. Интроспективная психология, ограничившая психоло-
гическую проблематику анализом явлений сознания, принципи-
ально не могла эту проблему должным образом поставить. По-
веденчество, сводящее деятельность человека к совокупности
внешне друг на друга наслаивающихся или механически друг с
другом сцепляющихся навыков, осуществляло в плане поведе-
ния, в конечном счете, ту же аналитическую, механически сум-
мативную методологию, которую интроспективная психология
применяла к сознанию. Каждая из этих психологических концеп-
ций рассекла личность, оторвав, во-первых, друг от друга ее со-
знание и ее деятельность, с тем чтобы затем: одна — разложить
сознание на безличные функции и процессы, другая — расчле-
нить поведение на отдельные навыки или реакции.
В настоящее время идея личности занимает одно из цент-
ральных мест в психологии, но ее трактовка определяется «глу-
бинной психологией» фрейдовского толка или в последнее время
привлекающим все большее внимание персонализмом В. Штер-
на, который дает ее постановку, принципиально чуждую и не-
примиримую с той, которую мы находим у Маркса. И глубоко
симптоматичным для состояния психологии в СССР является то
обстоятельство, что и наша психология — психология, которая
хочет быть марксистской, ।— не осознала значения и места проб-
лемы личности; а в эпизодической ее трактовке у тех немногих
авторов, которые не прошли мимо нее, нашли себе отражение
лишь фрейдистско-адлеровские и штернианские идеи.
Между тем в системе марксистско-ленинской психологии
проблема личности должна занять одно из центральных мест и
получить, конечно, совсем иную трактовку. Вне связи с личностью
невозможно понимание психологического развития, потому что
«люди, развивающие свое материальное производство и свое ма-
34 В. И. Л е н и н. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 28—53 и др.
37
териальное общение, изменяют вместе с этой своей действитель-
ностью также свое мышление и продукты своего мышления» 35.
Формы сознания развиваются не сами по себе — в порядке
автогенеза, а как атрибуты или функции того реального целого,
которому они принадлежат. Вне личности трактовка сознания
могла бы быть лишь идеалистической. Тому способу рассмотре-
ния, который исходит из сознания, Маркс поэтому противопо-
ставляет другой — соответствующий реальной жизни, при кото-
ром «исходят из самих действительных живых индивидов и рас-
сматривают сознание только как их сознание»36.
Марксистская психология не может, таким образом, быть
сведена к анализу отчужденных от личности, обезличенных про-
цессов и функций. Сами эти процессы или функции суть для
Маркса «органы индивидуальности». «Человек, — пишет
Маркс,— присваивает себе свою всестороннюю сущность
всесторонним образом, т. е. как целостный человек». В этом
участвует и каждое из его «человеческих отношений к миру —
зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание,
ощущение, хотение, деятельность, любовь,— словом, все органы
его индивидуальности...» 37.
Вне этой трактовки нереализуем был бы основной для
марксистской концепции тезис, согласно которому сознание че-
ловека есть общественный продукт и вся психика его социально
обусловлена. Общественные отношения — это отношения, в ко-
торые вступают не отдельные органы чувств или психологиче-
ские процессы, а человек, личность. Определяющее влияние об-
щественных отношений труда на формирование психики ' осу-
ществляется лишь опосредствованно через личность.
Но включение проблемы личности в психологическую проб-
лематику, конечно, ни в коем случае не должно означать ее пси-
хологизации. Личность не тождественна ни с сознанием, ни с
самосознанием. Это отождествление, проводившееся в психоло-
гии сознания, поскольку она вообще ставила проблему личности,
для Маркса, само собой разумеется, неприемлемо.
Анализируя ошибки гегелевской «феноменологии»38, Маркс
в числе их отмечает, что и для Гегеля субъект есть всегда со-
знание или самосознание, или, вернее, предмет является всегда
только как абстрактное сознание. Однако не будучи тождест-
венны с личностью, сознание и самосознание существенны для
личности.
Личность существует только при наличии у нее сознания: ее
отношения к другим людям должны быть ей даны как отноше-
35 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 25.
56 Т а м ж е.
87 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 591.
88 См. там же, стр. 625. . - ; /'
38
ния. Сознание, будучи свойством материи, которая может обла-
дать и может не обладать сознанием (марксизм — не панпси-
хизм!), является качеством человеческой личности, без которого
она не была бы тем, что она есть.
Но сущность личности есть совокупность общественных отно-
шений 39.
А. Тренделенбург в специальном исследовании, посвященном
истории слова persona, отметил, что латинское слово persona, от
которого происходит обозначение личности в большинстве за-
падно-европейских языков, заимствованное у этруссков, упот-
реблялось у римлян в контексте persona patris, regis, асси-
satoris и обозначало, таким образом, не конкретную индивиду-
альность, а общественную функцию, выполняемую человеком.
К. Бюлер, ссылаясь на это исследование Тренделенбурга, заме-
чает, что сейчас значение этого слова сдвинулось: оно обознача-
ет не общественную функцию человека, а внутреннюю сущность
(Wesensart) его, и задается вопросом; в какой мере обосновано
по тому, как человек выполняет свою общественную функцию,
заключать о его внутренней сущности. Здесь для Бюлера внут-
ренняя сущность личности и ее общественные отношения оказы-
ваются внешними друг другу, и термин «личность» обозначает
либо то, либо другое; личность входит в определенные общест-
венные отношения и выходит из них, надевая и снимая их с се-
бя как маски (первоначальное значение этрусского слова, из ко-
торого происходит термин persona)40; лица личности, ее внут-
ренней сущности они не определяют. Ряд общественных функ-
ций, которые приходится выполнять человеку в буржуазном об-
ществе, остаются внешними для его личности, но в основном, в
конечном итоге личность обозначает не либо общественную
функцию, либо внутреннюю сущность человека, а внутреннюю
сущность человека, определяемую общественными отноше-
ниями!
Человеческая личность в целом формируется лишь через по-
средство своих отношений к другим людям. Лишь по мере того,
как у меня устанавливаются человеческие отношения к другим
людям, я сам формируюсь как человек: «Лишь отнесясь к чело-
веку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает отно-
ситься к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как
таковой, во всей его павловской телесности, становится для него
формой проявления рода «человек»41.
В противоположность господствующим в современной психо-
логии и психопатологии учениям, в которых личность в своей
89 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 3.
40 A. Trendelenburg. Zur Geschichte des Wortes «Person». Kantstudien, 1908,
№ 13, S. 4—5.
41 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 62. (Примечание
18-е.)
39
биологической обособленности выступает как первичная непо-
средственная данность, как абсолютная в себе существующая
самость, определяемая глубинными, биологически детерминиро-
ванными влечениями или конституциональными особенностями,
независимо от общественных связей и опосредствований, — для
Маркса личность, а вместе с тем и ее сознание опосредствованны
ее общественными отношениями, и ее развитие определяется
прежде всего динамикой этих отношений. Однако так же, как
отрицание психологизации личности не означает выключения
сознания и самосознания, точно так же и отрицание биологиза-
Ц'ии никак не означает выключение биологии, организма, природы
из личности. Психофизическая природа не вытесняется и не
нейтрализуется, а опосредствуется общественными отношениями
и перестраивается—природа становится человеком!
В психологическом плане основное значение для реализации
в самом понимании природы личности революционизирующей
ее исторической концепции имеет понимание Марксом человече-
ских потребностей.
Понятие-потребности должно будет в противовес понятию
инстинкта занять в марксистско-ленинской психологии крупное
место, войдя в инвентарь основных ее понятий. Неучет потребно-
стей в понимании мотивации человеческого поведения неизбеж-
но приводит к идеалистической концепции. «Люди привыкли, —
пишет Энгельс, — объяснять свои действия из своего мышления,
вместо того чтобы объяснять их из своих потребностей (которые
при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим
путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоз-
зрение, которое овладело умами в ‘особенности со времени гибе-
ли античного мира»42. На основе понятия потребности все уче-
ние о мотивации человеческого поведения получает принципи-
ально иную постановку, чем та, которая ему обычно дается на
основе учения об инстинктах и влечениях. В противоположность
всяким рационалистическим концепциям в потребностях учиты-
ваются запросы человеческой «природы», человеческого орга-
низма. Но потребности, сближаясь в этом отношении с инстинк-
тами и влечениями, принципиально отличаются от них. Опосред-
ствованные общественными отношениями, через которые они
преломляются, они — продукт истории, в отличие от инстинк-
тов как только физиологических образований; они далее имеют
и онтогенез, в отличие от инстинктов, продуктов филогенеза.
Понятие потребности начинает завоевывать себе значитель-
ное место в современной психологии. Как замечает в своем док-
ладе на X Международном психологическом конгрессе Д. Кац,
специально разрабатывающий проблему голодай аппетита в ас-
42 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 493.
40
пекте «психология потребностей»: «Понятие потребности ре-
шительно должно будет заменить понятие инстинкта, которое
оказалось малопригодным для начала работ над новыми проб-
лемами»; понятие потребности «охватывает как естественные,
так и искусственные, как прирожденные, так и приобретенные
потребности»43. На том же конгрессе значение потребности и ее
место в психологии особенно подчеркнул Э. Клапаред44. Уста-
навливая, что поведением человека движут потребности, совре-
менная психология в работах К- Левина45 наряду с врожденны-
ми инстинктивными потребностями открывает временные, в
онтогенезе возникающие потребности, которые, однако, пред-
ставляются квазипотребностями, в отличие от первых, как под-
линных, реальных, над которыми вторые надстраиваются. И эти
теории потребностей, подчеркивая изменчивость, динамичность
потребностей, остаются еще в биологическом плане; особенно
подчеркнута эта биологическая установка у Клапареда. В отли-
чие от всех этих в основе своей биологических теорий, Маркс
вскрывает социально-историческую обусловленность человече-
ских потребностей, опять-таки не упраздняющую, а опосредст-
вующую «природу» человека. При этом в историческом развитии
не только надстраиваются новые потребности над первичными
инстинктивными потребностями, но и преобразуются эти послед-
ние, многократно преломляясь сквозь изменяющуюся систему об-
щественных отношений: по формуле Маркса, потребности чело-
века становятся человеческими потребностями. Итак, в противо-
положность абстрактно идеалистическим концепциям потребно-
сти движут поведением человека, но и в противоположность бжь
логизаторским теориям эти потребности — не фиксированные во
внеисторической природе неизменные инстинктивные влечения,
а исторические, в истории все по-новому опосредствуемые и пе-
рестраивающиеся потребности.
Выдвинутые на место инстинктивных влечений потребности
реализуют, таким образом, историчность в учении о мотивах, о
движущих силах поведения. Они же раскрывают богатство чело-
веческой личности и мотивов ее поведения, преодолевая то су-
жение основных двигателей человеческой деятельности, к кото-
рому неизбежно приводит учение об инстинктивных влечениях,
в пределе своем приходящее — в фрейдовском учении о сексу-
альном влечении — к представлению об одном-единственном
« См. его доклад «Hunger und Appetit» (Bericht fiber den XII Kongress
•der Deutschen Gesellschaft fur Psychologie, hrsg. von Kafka, 1932, S. 285) и
монографии на ту же тему.
44 См. Е. Claparede. La psychologie fonctionnelle» (доклад на X Меж-
дународном психологическом конгрессе). Revue philosophigue, 1933, № I—2.
45 См. особенно в работе: К." L е w i n. Vorsatz. Wille und 'Bediirfms.
Berlin, 1926.
41
двигателе, к которому сводится все. Богатство же и многообра-
зие исторически формирующихся потребностей создает все
расширяющиеся источники мотивации человеческой деятель-
ности, значение которых зависит притом от конкретных истори-
ческих условий. «Мы видели, — пишет Маркс, — какое значение
имеет при социализме богатство человеческих потребностей, а
следовательно, и какой-нибудь новый вид производства и какой-
нибудь новый предмет производства: новое проявление челове-
ческой сущностной силы и новое обогащение человеческого су-
щества»46. «При господстве же частной собственности, —
подчеркивает Маркс социальную обусловленность этого положе-
ния, — мы наблюдаем обратное отношение»: каждая новая по-
требность создает и новую зависимость. Но «при допущении на-
личия социализма», это богатство исторически развивающихся
потребностей — все более многообразных и создающихся на
ьсе более и более высоком уровне — открывает перспективы бо-
гатой, содержательной, динамически развивающейся и подни-
мающейся на все более высокий уровень стимуляции человече-
ской деятельности.
Над учением о потребностях в учении о мотивации поднима-
ется далее учение об интересах, и здесь в концепции Маркса
снова с особой силой выступает социально-историческая, клас-
совая обусловленность движущих сил человеческой деятель-
ности.
С учением об историчности потребностей связано у Маркса и
учение об исторической обусловленности различий способностей.
«Различие природных дарований у индивидов,— пишет
Маркс,— есть не столько причина, сколько следствие разделе-
ния труда»47. Это означает, что столь несходные способности,
свойственные, по-видимому, людям, занятым в различных про-
фессиях и достигшим зрелого возраста, составляют не столько
причину, сколько следствие разделения труда; не столько при-
чина, сколько следствие, но не только следствие, а также и при-
чина. В «Капитале» Маркс пишет: «Различные операции, попе-
ременно совершаемые производителем товара и сливающиеся
в одно целое в процессе его труда, предъявляют к нему разные
требования. В одном случае он должен развивать больше
силы, в другом случае — больше ловкости, в третьем — боль-
ше внимательности и т. д., но один и тот же индивидуум не
обладает всеми этими качествами в равной мере. После разде-
ления, обособления и изолирования различных операций рабо-
чие делятся, классифицируются и группируются сообразно их
преобладающим способностям. Если, таким образом, природные
48 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 599.
47 Та м же, стр. 611.
42
особенности 48 рабочих образуют ту почву, на которой произ-
растает разделение груда, то, с другой стороны, мануфакту-
ра, коль скоро она введена, развивает рабочие силы, по самой
природе своей пригодные лишь к односторонним специфическим
функциям»49.
Итак, «природные особенности рабочих образуют ту почву, в
которую пускает свои корни разделение труда», но раз уже вве-
денное разделение труда формирует и трансформирует челове-
ческие способности. Возникая на почве «природных особенно-
стей», они не являются неизменными, абсолютными сущностями,
а подчиняются в своем развитии закономерностям общественно-
го бытия, их преобразующим. Маркс выявляет зависимость
структуры человеческих способностей от исторически изменяю-
щихся форм разделения труда, конкретно демонстрируя в бле-
стящем и тонком анализе изменение психики человека при пере-
ходе от ремесла к мануфактуре, от мануфактуры к крупной
промышленности, от ее начальных к более поздним зрелым ка-
питалистическим формам50. Здесь центральное значение имеет
обнаружение того, как развитие мануфактуры и разделение
труда приводит к крайней специализации способностей, к фор-
мированию «частичного рабочего, простого носителя известной
частичной общественной функции...»51, а дальнейшее развитие
автоматизации, при которой труд теряет характер специально-
сти, приводит к замене его «индивидуумом, для которого раз-
личные общественные функции суть сменяющие друг друга
способы жизнедеятельности».
В своих потребностях и способностях конкретизируется пси-
хологическая природа личности. Она при этом в самом своем
существе оказывается обусловленной, опосредствованной теми
конкретными общественно-историческими условиями, в которых
она формируется. Эту зависимость личности, ее структуры и
судьбы от общественно-исторической формации Маркс с пока-
зательной остротой и яркостью выявляет далее, вскрывая судь-
бы личности при господстве частной собственности и при комму-
низме. Он начинает с заостренной критики «грубого коммуниз-
ма», как Маркс обозначает анархический коммунизм Прудона.
48 В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс очень под-
черкивает эту природную основу способностей: -«Человек является непосредст-
венно природным существом. В качестве природного существа, притом живого
природного существа, он, с одной стороны, наделен природными силами, жиз-
ненными силами, являясь деятельным природным существом; этн силы сущест-
вуют в нем в виде задатков и способностей...» (К. Маркс и Ф. Энгельс.
Из ранних произведений, стр. 631).
43 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 361.
80 См. там же. (Ряд примечаний в гл. 12 и 13.)
” Там же, стр. 499.
43
«Этот коммунизм отрицает повсюду личность человека», он
проникнут жаждой нивелирования. Но таковым он является
только потому, что он есть не преодоление, а завершение прин-
ципа частной собственности. Его идеал в том, чтобы все было
частной собственностью всех; поэтому «он стремится уничто-
жить все то, чем, на началах частной собственности, не могут об-
ладать все»; «он хочет насильственно абстрагироваться от та-
ланта» 52. Отрицание личности человека есть, по существу,
«только форма проявления гнусности частной собственности, же-
лающей утвердить себя в качестве «положительной общно-
сти-» 53.
Продукты человеческой деятельности, которые являются «оп-
редмеченной», объективированной сущностью человека (его
сущностных сил), благодаря объективному предметному бытию
которых формируется внутреннее субъективное богатство чело-
века, оказываются при господстве частной собственности отчуж-
денными, чужими вещами. В результате каждая новая потреб-
ность человека, которая могла бы быть новым проявлением и
новым источником богатства человеческой природы, становится
источником новой зависимости; каждая способность, порождая
в результате своей реализации новые потребности, умножает
эти зависимости, и человек в результате как бы непрерывно от-
чуждает свое собственное внутреннее содержание и как бы
опустошается, становясь во все новые и новые внешние зависи-.
мости. Лишь преодоление этого отчуждения, не идеально мета-
физически, а грубо реально осуществляемого режимом частной
собственности, т. е. лишь осуществление коммунизма, может
обеспечить подлинное развитие личности. «Поэтому упразднение
частной собственности означает полную эмансипацию всех чело-
веческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией
именно потому, что чувства и свойства эти стали человеческими
как в субъективном, так и в объективном смысле» 54.
- Лишь осуществление подлинно человеческих отношений в;
коллективе обеспечит развитие человеческой личности. Богатст-
во- действительных отношений к людям становится здесь дейст-
вительным, духовным богатством человека, и в сильном коллек-
тиве сильной будет и личность. Стремление к нивелировке, к
обезличению подлинному коммунизму чуждо. Маркс углубляет
затем свою постановку вопроса о нивелировании способностей в
полемике против Лассаля в «Критике готской программы». Пос-
вященные вопросу о равенстве страницы в «Государстве и рево-
люции» Ленина дают дальнейшее развитие этих идей. Современ-
ная борьба против «уравниловки» и вся наша теперешняя прак-
52 К. Маркс и Ф. Энгельс; Из ранних .произведений, стр. 586 с.
53 Т а м же, стр. 587.
54 Т а м же, стр. 592.
44
тика с ее тщательным учетом индивидуальных особенностей
каждого работника и учащегося и системой персонального' вы-
движения являются реализацией на практике социалистического
строительства этого теоретического положения Маркса.
«Только в коллективности, — развивает дальше Маркс свои
положения о роли подлинного коллектива в развитии лично-
сти, — получает индивид средства, дающие ему возможность
всестороннего развития своих задатков; следовательно, только в
коллективности возможна личная свобода. В действительной
коллективности индивиды добьются в своей ассоциации и через
эту ассоциацию в то же время и своей свободы». Здесь Маркс
употребляет термин «личная свобода» в значении, принципиально
отличном от того, которое установилось в буржуазном обществе
и которое Маркс подверг критике в «Капитале», говоря о проле-
тариях, как птицах свободных — умирать с голоду. Понятие
личной свободы может быть формальным и отрицательным или
содержательным и положительным. Первое спрашивает: свобо-
ден от чего. Второе — свободен для чего. Для первого всякие
скрепы и связи только путы, второе знает, что они могут быть и
опорами, и решающим является вопрос: какие реальные возмож-
ности развития и действия этим обеспечены. Маркс показывает,
что в этом положительном и реальном смысле только действи-
тельная коллективность обеспечивает личную свободу, посколь-
ку она открывает возможность всестороннего и полного разви-
тия личности. Он подытоживает в «Экономическо-философских
рукописях 1844 года» значение действительной коллективности:
«Коммунизм как положительное упразднение частной собствен-
ности — этого самоотчуждения человека — ив силу этого как
подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для
человека; а потому как полное, происходящее сознательным об-
разом и с сохранением всего богатства достигнутого развития,
возвращение человека к самому себе как человеку обществен-
ному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный на-
турализм^ гуманизму, а как завершенный гуманизм,= натура-
лизму; он есть подлинное разрешение противоречия между че-
ловеком и природой, человеком и человеком, подлинное разре-
шение спора между Существованием и сущностью, между опред-
мечиванием и самоутверждением, между свободой и необходи-
мостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки ис-
тории, и он знает, что он есть это решение» 55.
В настоящей статье, конечно, далеко не исчерпано все богат-
ство идей, которые психология может извлечь из работ Маркса.
Здесь лишь бегло намечено заключающееся в высказываниях
Маркса решение нескольких узловых вопросов — таких, как
вопрос о предмете психологии (проблема сознания в его отно-
55. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 588.
45
шении к деятельности человека), проблема развития и проблема
личности. Но из этого беглого очерка очевидным представляет-
ся, что во внешне разрозненных высказываниях Маркса по воп-
росам психологии мы имеем целостную систему идей; в связи
общих основ марксистско-ленинской методологии они очерчива-
ют основные линии психологической системы и намечают тот
путь, идя по которому психология сможет стать «действительно
содержательной и реальной наукой». Перед советской психоло-
гией стоит сейчас большая задача: в конкретной исследователь-
ской работе реализовать эту открывающуюся перед психологией
возможность и, осуществляя неразрывное единство как методо-
логии и пронизанного ею фактического материала, так и теории и
практики, создать психологическую науку, сильную четкостью
своих методологических позиций и сознательной устремленно-
стью на служение тому делу построения бесклассового социали-
стического общества, которое куется у нас в СССР учениками
Маркса и Ленина, продолжающими то дело, которое было ос-
новным делом жизни Маркса.
1934 г.
О ФИЛОСОФСКИХ ОСНОВАХ психологии
(Ранние рукописи К. Маркса и проблемы
психологии)
Советская психология строится на основе марксистской фи-
лософии. Этим определяется путь, направление, которым она
идет. Но психологическую науку нельзя в готовом виде
найти в каких-либо произведениях основоположников марксиз-
ма-ленинизма. Ни К. Маркс, ни В. И. Ленин, как известно, не
писали специальных психологических трактатов. Поэтому есть
лишь один путь для построения советской психологии — это
путь творческого исследования.
В числе произведений К. Маркса существует только одна ра-
бота, в которой заключена целая система высказываний, непо-
средственно относящихся к психологии. Мы имеем в виду одно
из ранних произведений Маркса — «Экономическо-философ-
ские рукописи 1844 года» *.
В последнее время эти рукописи привлекли очень большое
внимание зарубежных интерпретаторов марксистской филосо-
фии по большей части из числа противников марксизма 1 2. По-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 517—642.
2 Ср., например: Konrad В е к к е г. Marx’ philosoiphische Entwick lung, sein
Verhaltnis zu Hegel. Ziirich—New York, 1940. (См. особенно гл. II: Die pariser
Manuskriepte.); Auguste С о r n u. Karl Marx et la pensee moderne. Contribution
a 1’Etude de la Formation du Marxisme. Paris, 1948; Jean Hyp polite. Lo-
gique et Existense. P. U. F„ 1953. (См. последнюю главу, посвященную Марк-
су.) См. также его Etudes sur Hegel et Marx.Riviere,, 1955, и другие его статьи,
посвященные Марксу; Jean Calve z. La Pensee de Karl Marx. Paris, 1956,
и т. д.
Многочисленные зарубежные не- или (по большей части) антимарксист-
ские работы, посвященные рукописи 44-го года, выдвигают прежде всего то
положение, что эта рукопись — единственная (если не считать коротких те-
зисов о Фейербахе) работа Маркса, посвященная собственно философским
проблемам. На этом основании это раннее произведение Маркса в известном
смысле очень «поднимается». Только оно, по мнению этих авторов, позволяет
говорить о Марксе как философе в собственном смысле слова. Признание
этого произведения Маркса единственным, непосредственно от Маркса исхо-
дящим изложением его философии используется для того, во-первых, чтобы
снизить значение позднейших работ Маркса и, во-вторых, объявить труды
всех последующих представителей марксизма не аутентичным источником
подлинной философии Маркса, противопоставив им Маркса 1844 года. В тех
случаях, когда и позднейшие труды Маркса — в частности «Капитал» — рас-
47
скольку это единственное произведение, в котором заключен
значительный ряд положений, непосредственно касающихся пси-
хологии, оно издавна привлекало к себе большое внимание со-
ветских психологов. (На нее в основном опиралась и наша дав-
нишняя статья «Проблемы психологии в трудах К- Маркса» 3.)
Ссылки именно на эту работу Маркса, на заключенные в ней
высказывания и поныне чаще всего встречаются в работах со-
ветских психологов.
«Рукописи 1844 года» действительно' представляют большой
интерес. Это первый и очень значительный шаг молодого Марк-
са на пути от Гегеля к марксизму. Через всю рукопись прохо-
дят, не умолкая, бои со старым, не позволяющие оторваться от
противника, требующие непосредственного боевого контакта с
ним, и тут же, на этих же страницах, постоянно чувствуется ды-
хание нового, на ваших глазах совершающееся нарождение
больших новых мыслей, устремленных в будущее. Они выступа-
сматриваются в философском плане (как, например, у Ж. Ипполита и у
Биго), более поздние работы интерпретируются, исходя из этого раннего
произведения, вместо того чтобы, наоборот, рассматривать это раннее про-
изведение в свете последующих трудов. Выдвижение этой ранней работы, в
которой Маркс еще широко пользуется терминологией Г. Гегеля и в борь-
бе с ним еще непосредственно исходит из него, используется некоторыми (на-
пример, тем же Ипполитом) для того, чтобы как можно больше сблизить
Маркса с Гегелем и при этом признать якобы превосходство Гегеля над
Марксом.
Еще дальше идут представители католической философии, тоже уделяю-
щие большое внимание парижским рукописям Маркса, такие, как, например,
Ж. Кальвес. В своей объемистой книге, посвященной мысли Маркса («La pen-
see de Karl Marx»), on подробнейшим образом излагает концепцию рукописи
44-го года — так, как если бы Маркс никогда ничего другого и не создал.
Он при этом очень благосклонно относится к марксовским концепциям 44-го
года — не только собственно философской, но и социальной или социологиче-
ской. Он по большей части все одобряет, со всем соглашается — за исключе-
нием одной «малости», раскрывающейся под самый конец. «Малость» же эта,
в которой он расходится с Марксом, заключается только в одном: задачи —
философские, исторические и общечеловеческие, которые справедливо, по его
мнению, ставит Маркс,— разрешить может и действительно разрешает като-
лическая церковь, и только“она одна; разрешение этих задач—-миссия не про-
летариата, а мессии — Христа и христианской, католической церкви. Так Каль-
вес понял Маркса! На сотнях страниц, как будто предельно старательно, на-
рочито объективистически излагая Маркса («Экономическо-философские ру-
кописи 1844 года»), Кальвес внешне прикидывается, как бы сторонником
Маркса и лишь под конец он, как оборотень, вдруг выявляет себя как его
'злейший, непримиримый враг.
То обстоятельство, что эта рукопись Маркса так используется враж-
дебными марксизму силами, не должно, мы полагаем, служить основанием
Для того, чтобы нам не уделять ей внимания, отдавая, таким образом, это
произведение Маркса в монопольное пользование протирникам марксизма.
Наоборот, нужно нам сделать ее предметом тщательного анализа с наших
Позиций. - .
3 См. «Советская психотехника», 1934, № 1. .
48
ют здесь с той непосредственностью, свежестью и страстностью,
которая бывает свойственна только впервые нарождающемуся
и завоевывающему себе право на жизнь в острой схватке с
прошлым. Рукопись, страницы которой отражают эту борьбу, —
это, конечно, документ, который не может не привлекать к себе
внимания.
Для психологии она представляет существенный интерес не
только тем, что в ней сказано непосредственно про психологию,
но и вообще про человека, а проблема человека стоит в центре
этой рукописи.
В «Рукописях 1844 года» впервые сформулированы Марксом
по крайней мере три основные мысли, имеющие решаю-
щее значение для психологии. Первая из этих мыслей заклю-
чается в признании роли практической (и теоретической)
деятельности человека, труда в формировании че-
ловека и его психики. В понимании человека как резуль-
тата его собственного труда — пусть в ложной мистифицирован-
ной форме — Маркс усматривает «величие гегелевской «феноме-
нологии» и ее конечного результата»4. В раскрытии этого поло-
жения, в его истинном, немистифицированном содержании
Маркс видит свою первую задачу. Это положение, как известно,
прочно, навсегда входит в марксистскую философию. Уже в те-
зисах о Фейербахе (весна 1845 г.) Маркс напишет: «Главный
недостаток всего предшествующего материализма,— включая и
фейербаховский — заключается в том, что предмет, действи-
тельность, чувственность берется только в форме объекта, или в
форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятель-
ность, практика, не субъективно» (тезис 1).
Положение о роли деятельности в формировании психических
свойств человека, начиная с 30-х годов, прочно входит и в со-
ветскую психологию.
С этой первой мыслью неразрывно связана вторая: по-
рождаемый человеческой деятельностью пред-
метный мир обусловливает все развитие чело-
веческих чувств, человеческой психологии, че-
ловеческого сознания. Маркс специально отвергает ту
мысль, будто человек начинаете «чистой деятельности» (то есть
деятельности, определяемой лишь субъектом, безотносительно к
4 «Величие гегелевской «Феноменологии» и ее конечного результата — диа-
лектики отрицательности как движущего и порождающего принципа,— пишет
Маркс,— заключается... в том, что Гегель рассматривает самопорождение че-.
лювека как процесс, рассматривает опредмечение как распредмечение, как
самоотчужден.ие и снятие этого самого отчуждения, в том, что он, стало быть,
ухватывает сущность труда и понимает предметного человека, истинного, по-
тому что действительного, человека как результат его собственного труда»
(К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 627).
4 Зак. изо 49
объекту) и затем переходит к «.творению предмета»5 6 *. Деятель-
ность человека представляет собой для Маркса диалектику
субъекта и объекта. Отношение к объекту входит в определение
самого субъекта. Говоря терминологией юного Маркса: «опред-
мечивание» есть одновременно и «распредмечивание». Анализи-
руя в «Капитале» труд, уже зрелый Маркс, отбрасывая заимст-
вованную у Гегеля терминологию, но сохраняя, по существу,
выделенную им еще в парижской рукописи 44-го года мысль,
скажет, что в труде деятельность субъекта и предмет взаимопро-
никают друг в друга. В самом деле, с одной стороны, продукт
труда является порождением человека, его деятельности, но
вместе с тем сама эта деятельность насквозь обусловлена ее
продуктом — свойством материального объекта, с которым име-
ет дело человек, и объективными требованиями, исходящими от
продукта, который должен возникнуть в результате данной дея-
тельности. Поэтому, с одной стороны, порождения человеческой
деятельности представляют собой выявление, объективное обна-
ружение его самого. Говоря словами парижской - рукописи:
«...предметное бытие промышленности является раскрытой кни-
гой человеческих сущностных сил, чувственно представшей пе-
ред нами человеческой психологией...»5. Поэтому «такая психо-
логия, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее
осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не
может стать действительно содержательной и реальной нау-
кой» 1. Именно из отношения к объекту (и, как мы увидим даль-
ше, к другим людям) черпает человеческая деятельность, дея-
тельность субъекта свою содержательность — то объективное
содержание, которое отличает ее от «чистой», лишь субъектив-
ной, пустой, голой активности, к которой сводит человеческую
деятельность идеалист.
С другой стороны, сам человек, его психология, взятая со-
держательно, обусловлена продуктами, результатами человече-
ской деятельности. «Лишь благодаря предметно развернутому
богатству человеческого существа развивается, а частью и впер-
вые порождается, богатство субъективной человеческой чувст-
венности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы
глаз, — короче говоря, такие чувства, которые способны к чело-
веческим наслаждениям и которые утверждают себя как челове-
ческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но
и так называемые духовные чувства, практические чувства (во-
6 Пользуясь языком того периода, Маркс пишет: «...дело обстоит ие так,
что оно (предметное существо.— Р. С.) в акте полагания переходит от своей
«чистой деятельности» к творению предмета, а так, что его предметный про-
дукт только подтверждает его предметную деятельность, его деятельность как
деятельность предметного природного существа» (К. М а р к с и Ф. Э li-
re ль с. Из ранних произведений, стр. 630—631).
6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 594.
'Там же, стр. 595.
50
ля, любовь и т. д.), — одним словом, человеческое чувство, чело
вечность чувств, — возникают лишь благодаря наличию соответ-
ствующего предмета, благодаря очеловеченной природе»8.
И дальше: «Таким образом, необходимо опредмечение челове-
ческой сущности — как в теоретическом, так и в практическом
отношении, — чтобы, с одной стороны, очеловечить чувства че-
ловека, а с другой стороны, создать человеческое чувство, соот-
ветствующее всему богатству человеческой и природной сущно-
сти» 9.
Ядро и этой мысли сохраняется у Маркса в его более позд-
них произведениях: согласно известной формуле «Капитала»,
изменяя «внешнюю природу», человек «изменяет свою собствен-
ную природу»10 11. Продолжение, по существу, той же линии мы на-
ходим в известной мысли Маркса, согласно которой потребно-
сти человека, обусловливающие необходимость производства,
сами обусловлены в своем развитии производством, его продук-
тами, предметами, которые оно создает для удовлетворения че-
ловеческих потребностей.
Положение, согласно которому деятельность и психология
человека обусловлены его отношением к объекту, к природе,
черпая из этого отношения свою содержательность, существенно
дополняется мыслью, с полной отчетливостью высказанной уже
в парижской рукописи 44-го года. Согласно этой мысли, свою
объективную содержательность психология человека и его дея-
тельность черпают из отношения человека к другому человеку,
к обществу. Поэтому «чувства общественного человека суть
иные чувства, чем чувства необщественного человека»11. Об-
щественное отношение к другим людям опосредствует у челове-
ка и самое отношение его к природе, вообще к объекту. Человек
существует как человек лишь благодаря своему отношению к
другому человеку. В «Капитале» Маркс скажет: «Лишь отнесясь
к 'человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает
относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел
как таковой, во всей его павловской телесности, становится для
него формой проявления рода «человек» 12.
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс
писал: «...Человек производит человека — самого себя и другого
человека...», «...предмет, являющийся непосредственным продук-
том деятельности его индивидуальности, вместе с тем оказыва-
ется его собственным бытием для другого человека, бытием это-
го другого человека и бытием последнего для первого»13. «Таким
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 593—594.
’Там же, стр. 594.
10 К- Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 188.
11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 593.
12 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 62.
13 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 589.
4*
51
образом, общественный характер присущ всему движению;' как
само общество производит человека как человека, так и он про-
изводит общество. Деятельность и пользование ее плодами, как
по своему содержанию, так и по способу существования, носят
общественный характер: общественная деятельность и общест-
венное пользование» |4. И далее: «Общественная деятельность и
общественное пользование существуют отнюдь не только в фор-
ме непосредственно коллективной деятельности и непосредствен-
но коллективного пользования, хотя коллективная деятельность
и коллективное пользование, т. е. такая деятельность и такое
пользование, которые проявляются и утверждают себя непосред-
ственно в действительном общении с другими людьми, окажутся
налицо всюду, где вышеуказанное непосредственное выражение
общественности обосновано в самом содержании этой деятель-
ности или этого пользования и соответствует его природе.
Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятель-
ностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях
могу осуществлять в непосредственном общении с другими, —
даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что
я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общест-
венного продукта, материал для моей деятельности — даже и
сам язык, на котором работает мыслитель, — но и мое собствен-
ное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что
я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая
себя как общественное существо» * 15.
Приводя эти высказывания Маркса, особенно заключитель-
ное положение, рассматривающее бытие человека («мое собст-
венное бытие») как «общественную деятельность», нужно сразу
же отметить, что понять их надлежащим образом можно, только
учтя то, как Маркс в той же рукописи трактует вопрос о соотно-
шении человека и природы, общественного и природного, естест-
венного, — проблему, которой мы коснемся дальше.
Из общественной природы человека вытекает и зависи-
мость его «чувств» от условий общественной
жизни. Изменение «чувств» человека при переходе от общест-
венного строя, построенного на частной собственности, к комму-
низму •— важнейшая тема рукописи 44-го года.
Из признания общественной обусловленности человеческой
психологии закономерно следует третье положение: челове-
ческая психология, человеческие чувства — про-
дукт истории. «Образование пяти внешних чувств—это ра-
бота всей до сих пор протекшей всемирной истории»16. Эту исто-
рическую обусловленность человеческих свойств Маркс потом
НК. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 589.
15 Там же, стр. 590. •
16 Там .же, стр. 594.
52
конкретно покажет в отношении способностей. Уже в руко-
писи 44-го года Маркс, резюмируя точку зрения А. Смита, пи-
шет: «Разнообразие человеческих дарований — скорее следст-
вие, чем причина разделения труда...» 17. Это положение, впер2
вне сформулированное в парижской рукописи, затем повторяет-
ся в «Нищете философии» 18 и развивается в «Капитале» 19.
«Природные особенности рабочих образуют ту почву, в кото-
рую пускает свои корни разделение труда»,— говорит
К. Маркс, но раз уже введенное разделение труда формирует и
трансформирует человеческие способности. Возникая на почве
«природных особенностей», они не являются неизменными; они
изменяются с изменениями, происходящими в общественной
жизни. Маркс выявляет зависимость структуры человеческих
способностей от исторически изменяющихся форм разделения
труда, конкретно демонстрируя в блестящем и тонком анализе
изменение психологии человека при переходе от ремесла к ма-
нуфактуре, от мануфактуры к крупной промышленности, от ее
начальных к более поздним зрелым капиталистическим фор-
мам20. Здесь центральное значение имеет обнаружение того, как
развитие мануфактуры и разделение труда приводят к крайней
специализации способностей, к формированию «частичного ра-
бочего, простого носителя известной частичной общественной
функции», а развитие автоматизации, при которой труд теряет
характер специальности, Приводит к замене его «всесторонне
развитым индивидуумом, для которого различные общественные
функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельно-
сти» 21.
Все три выше сформулированные положения (отвлекаясь по-
ка от специфических особенностей некоторых из вышеприведен-
ных марксовых формулировок) прочно вошли в марксизм и. не-
зыблемо определяют основные черты советской психологии.
Однако в рукописях 1844 года эти положения неразрывно
сплетены с другими, которые наложили свой неизгладимый от-
17 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 613.
18 В «Нищете философии» Маркс, полемизируя с Прудоном, приводит
выдержку из работ А. Смита, который пишет,, что «различные предраспо-
ложения, отличающие, по-видимому, друг от друга людей различных про-
фессий, когда они достигли . зрелого возраста, составляют не столько
причину, сколько следствие разделения труда». Присоединяясь к мнению
А. Смита о том, что «различие между индивидами по их природным способ-
ностям гораздо менее значительно, чем нам кажется...», Маркс добавляет:
«Первоначальное различие между носильщиком и философом менее значитель-
но, чем между дворняжкой и борзой. Пропасть между ними вырыта разделе-
нием труда» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 148—149).,
19 См. стр. 42—43 настоящего издания. (Прим, ред.)
20 К. Маркс. Капитал, т. I, главы XII и XIII,
21 К. М а р к с и Ф. Э'нгельс. Сочинения, т. 23, стр. 499.
,53
печаток не только на их формулировку, но и на их конкретное
содержание. И нужен специальный анализ для того, чтобы уяс-
нить себе их подлинное содержание и скрытую в марксовых фор-
мулировках этой рукописи проблематику.
Рукописи Маркса 1844-го года представляют собой «расчет»
его с Гегелем22. Как большая часть подобных работ, эта работа
Маркса косвенно обусловлена позицией его противника уже в
силу того, что он от нее отталкивается. Как бы ни были различны
ответы, даваемые одним и другим на стоящие перед ними вопро-
сы, исходные вопросы у них в какой-то мере общие.
Отправной точкой всех рассуждений Маркса является поня-
тие «'Отчуждение», которое он выделяет как основное в гегелев-
ской концепции (это понятие стояло и в центре фейербаховской
критики религии).
Человек для гегелевской философии выступает лишь в виде
духа или самосознания. Гегель исходит из «чистого» мышления,
«чистого» сознания; поэтому природа и весь предметный мир,
порождаемый человеческой деятельностью, представляются как
отчуждение духа; предметность и отчуждение сливаются. Зада-
ча философии духа заключается в том, чтобы, пройдя через не-
избежное «опредмечивание», осуществить его «распредмечива-
ние» и таким образом снять «отчуждение», снова освоить при-
роду, предметный мир, вернуть его в недра духа, самосознания.
Так, говоря совсем кратко, раскрывает Маркс основной смысл
гегелевской философии.
В своей критике Гегеля Маркс прежде всего расчленяет не-
разрывно связанные у Гегеля понятия опредмечения и отчуж-
дения. У Гегеля эти понятия оказались слитыми в силу того, что
на место реального субъекта — человека —он подставил аб-
22 Как всякая истинно большая философская концепция, философская
концепция Маркса возникла не на пустом месте и не в проселочном закоулке,
а на большой столбовой дороге философской мысли. Поэтому, развивая соб-
ственную философскую концепцию, Маркс, естественно, должен был рас-
чистить себе дорогу критикой своих предшественников. Маркс поэтому начал
со сведения своих философских «счетов» со своими крупнейшими и своими
ближайшими предшественниками — Гегелем и Фейербахом. Критике Гегеля
были посвящены сначала подготовительная сравнительно специальная работа
«К критике гегелевской философии права. Введение» (конец 1843 — январь
1844 г.) (Сочинения, т. 1, стр. 414—429) и затем «Экономическо-философские
рукописи» (особенно раздел, озаглавленный в издании «Из ранних произве-
дений», «Критика гегелевской диалектики и гегелевской философии вообще»);
критика Фейербаха, подготовленная этой рукописью, была затем завершена
краткими и фундаментальными «Тезисами о Фейербахе». (Последующие кри-
тические работы «Святое семейство или критика критической критики. Про-
тив Бруно Бауэра и компании» и «Немецкая идеология. Критика новейшей
немецкой философии в лице ее представителей Фейербаха, Б. Бауэра и
Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков» — поле-
мические произведения, направленные против современников,— были, как из-
вестно, написаны Марксом уже совместно с Энгельсом.)
54
стракцию мышления, сознания, духа как сущность человека.
Только поэтому всякая предметность оказалась отчуждением.
Маркс усматривает у Гегеля три ошибки. Первая, основная,
заключается в только что отмеченной подстановке на место че-
ловека как реального субъекта абстракции мышления, сознания
или самосознания; вторая, с ней связанная, — в трактовке вся-
кой предметности как отчуждения и — в связи с этим — в идеа-
листическом стремлении под видом борьбы с отчуждением снять
весь предметный мир, вобрав и растворив его в абстракции мыш-
ления. Наконец, третьей, особенно Марксом отмечаемой и разоб-
лачаемой ошибкой Гегеля, является то, что в соответствии с ис-
ходным положением гегелевской концепции, обусловившим
отождествление опредмечивания, предметности с отчуждением,
Гегель превращает снятие отчуждения в чисто умственную опе-
рацию, ничего не меняющую в действительности, в реально со-
вершающемся отчуждении продуктов человеческой деятельно-
сти. О гегелевском понимании «снятия» Маркс говорит, что в
нем заключается «корень ложного позитивизма Гегеля, или его
лишь мнимого критицизма...» 23 — того позитивизма, который на-
шел себе теоретическое выражение в тезисе «все действительное
разумно» и практически привел к оправданию действительности
прусского монархического государства. «Снятие» у Гегеля — это
чисто идеальная операция: переход от низшей формулы к выс-
шей соединяется с диалектическим пониманием этой низшей
формы как «неистинной», несовершенной, как низшей. Но после
этого «снятия» низшая форма, над которой теперь надстроилась
высшая, остается в полной неприкосновенности, тем, чем она
была. «Человек, понявший, что в праве, политике и т. д. он ведет
отчужденную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни как тако-
вой свою истинную человеческую жизнь»24. «И таким образом,
после упразднения, например, религии, после признания в рели-
гии продукта самоотчуждения он все же обретает себя под-
твержденным в религии как религии» 25. Не требуется передел-
ки, достаточно понимания.
Для Маркса «снятие» — не только идеальная операция, а
процесс реальной переделки: нужна не «критика» (излюбленный
термин младогегельянцев), а революция.
Центральным звеном концепции, которую в парижской руко-
писи 44-го года развивает Маркс, противопоставляя ее гегелев-
ской концепции, является восстановление в правах человека,
подстановка на место абстрактного мышления, духа, самосозна-
ния реального человека. С этим связано расчленение понятий
23 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 634.
24 Т а м же.
23 Т а м же.
55
опредмечивания и отчуждения26. Под отчуждением Маркс пони-
мает отчуждение в собственном смысле, совершающееся в капи-
талистическом обществе, построенном на частной собственности,
отчуждение продуктов труда рабочего27. Снятие этого отчужде-
ния, являющегося не идеальной мыслительной операцией, а ре-
альным общественным явлением, требует соответственно не
только новой теоретической интерпретации общественных явле-
ний, а реального революционного изменения общественного по-
рядка, который это отчуждение порождает.
Идеалистические гегельянствующие противники Маркса пы-
тались доказать, что в этом споре Маркса с Гегелем истина на
стороне последнего. Они обвиняли Маркса прежде всего в том,
что большую, «вечную» философскую проблему он свел к част-
ной экономической проблеме, ограниченной рамками определен-
ного общественного строя. Этим Маркс якобы вовсе отстранил
от себя ту большую общечеловеческую философскую проблему,
которую поставил перед философской мыслью Гегель.
Это утверждение вдвойне неправильно. Прежде всего Маркс
и самое отчуждение не ограничивал эксплуатацией рабочего.
Он, скорее, видел в нем основной вид отчуждения, являющегося
реальной основой всех остальных форм «отчуждения». Для того
чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к «Тезисам о
Фейербахе». В четвертом тезисе Маркс не отрицает «факта ре-
лигиозного самоотчуждения», а выдвигает необходимость друго-
го, чем у Фейербаха, (как и у Гегеля), к нему подхода. Недоста-
точно свести религиозный мир к его земной основе, нужно
изменить ту земную основу, те противоречия в ней, которые
порождают, обусловливают религиозное самоотчуждение чело-
века 28.
Таким образом, разрешение исторических проблем общест-
венной жизни революционной практикой не вытесняет решение
идеологических,'философских проблем, а служит им основой.
И далее: собственно философская проблема опредмечивания,
26 «Отчуждение» человека в религии стало, как известно, стержнем фей-
ербаховской критики религии. Левый младогегельянец Гесс перенес это по-
нятие на критику социальных явлений в капиталистическом обществе, в осо-
бенности в статье «Uber das Geldwesen», посланной Гессом Марксу для опуб-
ликования в «Франко-германских анналах». В этой статье Гесс пытался по-
казать фундаментальный и универсальный характер явления «отчуждения»
В экономической и вообще социальной жизни капиталистического общества.
Понятие «отчуждение» приобрело, таким образом, значительное распростра-
нение.
27 С понятием отчуждения явно связано и выступающее в «Капитале» по-
нятие «товарного фетишизма», заключающееся в том, что в товарном обществе
осуществляемые через посредство вещей отношения между людьми представ-
ляются как отношения самих этих вещей. Здесь отчуждение человеческих
отношений получает у Маркса более общее выражение.
28 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 2. .
56
которая у Гегеля в силу подмены человека мышлением, духом,
сведения его к самосознанию выступила как отчуждение, — эта
философская проблема не сводится Марксом к экономическому
явлению отчуждения продуктов труда рабочего в капиталисти-
ческом обществе, а отделяется от него. Не у Маркса общая фи-
лософская проблема сводится к частной экономической, а у Ге-
геля реальные проблемы общественной жизни тонут в абстракт-
ных философских спекуляциях и остаются поэтому реально,
практически не разрешенными. Отчленяя опредмечивание от от-
чуждения, Маркс полностью сохраняет и специальную философ-
скую проблему; он ее не игнорирует, а иначе ставит и иначе раз-
решает.
Расчленить обе проблемы надо, потому что это разные проб-
лемы. Проблема опредмечивания, или отчуждения, в гегелев-
ском его понимании, относилась к отношению мышления и при-
роды; для Гегеля природа представлялась как отчужденная
идея, как ее «инобытие». Гегелевская постановка этой проблемы
должна быть перевернута с головы на ноги. По отношению к
теоретической мыслительной деятельности «отчуждение» — это
опредмечивание идей, это проблема объективного идеализма,
платонизма, превращающая идеи — продукты мыслительной
деятельности людей, познающих явления природы, — в гипоста-
зированные сущности, это вопрос о преодолении обособленного
существования идей, который ставит в своей борьбе с платонов-
ским «объективным» идеализмом Аристотель. Нужно говорить
не о природе как отчужденной идее, а об отчуждении идеи, от-
ражающей природу, от познаваемой природы и познающего ее
человека. Преодоление этого «отчуждения», заключающегося в
опредмечивании идей, составляет задачу теоретической фило-
софской мысли в этой области. Такова проблема «опредмечива-
ния» в ее истинной постановке.
Совсем другую проблему ставит Маркс, говоря об «отчуж-
дении» и его преодолении. Это проблема коммунизма и
преодоления отчуждения не только идеального, но и реального,
не в мысли только, но и в действительности, путем не одной лишь
«критики» (в ее понимании младогегельянцами), а революции.
Проблема отчуждения продуктов труда рабочего — это тоже
философский вопрос. Именно как общефилософский, а не
специально экономический вопрос ставит его Маркс в «Эконо-
мическо-философских рукописях». Превращение продукта труда
рабочего в собственность капиталиста рассматривается Марк-
сом не только как узкоэкономическая проблема, касающаяся
только экономических категорий, превращения труда в товар и
его продуктов в капитал. Это явление рассматривается Марксом
вместе с тем как жизненная ситуация и исторически обусловлен-
ный способ существования человека — в этом фи'лософский
смысл этого явления, так же как коммунизм, упраздняющий
57
порядки капиталистического общества, — это не только новая
система производственных отношений, предполагающая и обус-
ловливающая новый уровень производительных сил, это также
и это более всего новый человек и новые, подлинно человеческие
отношения к природе и к другим людям.
«Частная собственность сделала нас столь глупыми и одно-
сторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь
тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас
как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим
его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т. д„ — одним
словом, когда мы его потребляем... Поэтому на место всех физи-
ческих и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих
чувств — чувство обладания» 29.
«Поэтому упразднение частной собственности означает пол-
ную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств; но оно
является этой эмансипацией именно потому, что чувства и свой-
ства эти стали человеческими как в субъективном, так и в объ-
ективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же,
как его объект стал общественным, человеческим объектом, соз-
данным человеком для человека. Поэтому чувства непосредст-
венно в своей практике стали теоретиками. Они имеют отноше-
ние к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное чело-
веческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот» 30.
Таким образом, частная собственность и ее положительное
упразднение, т. е. коммунизм, никак не ограничиваются экономи-
ческими категориями. Речь идет о перестройке всего человече-
ского существования, всей человеческой жизни.
Это не только философская, но это также и фило-
софская проблема. Не только как таковая, но и как таковая,
должна она в конечном счете стоять и для нас — и ныне и всег-
да в будущем.
Для того чтобы это понять, надо уразуметь, что философия
не ограничивается той академической «спец»-философией, кото-
рая интересуется только специальными проблемами, касающи-
мися ученого или в лучшем случае человека как ученого в этой
специальной его функции. Именно из-за того, что современная
академическая философия за рубежом превратилась в дисцип-
лину, занимающуюся только специальными проблемами дея-
тельности ученого, а не жизнью человека, она и стала — неза-
висимо даже от того, какого философского направления она
придерживается, — такой худосочной, высушенной, как бы за-
29 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Из ранних произведений, стр. 592. Маркс
поясняет далее свою мысль таким примером: «Удрученный заботами, нуждаю-
щийся человек невосприимчив даже к самому прекрасному зрелищу; торговец
минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту и не свое-
образную природу минерала...» (Там же, стр. 594.)
30 Т а м же.
58
бальзамированной и недейственной. Не интересующаяся жизнью
людей, она сама, естественно, не интересует их. Существует дру-
гая, настоящая большая философия. Проблемами этой филосо-
фии являются прежде и больше всего проблемы жизни, но не
как обывательско-житейские, а как подлинно философские, как
мировоззренческие проблемы. Эта большая философия не ис-
ключает и проблем, связанных с теоретической деятельностью
человека как ученого, как мыслителя, но в общем ее контексте
они приобретают другой, новый смысл.
* * *
В центре философской концепции Маркса стоит человек,
не абстрактный человек или абстракция человека, как у Фейер-
баха, а реальный, конкретный человек, живущий в определен-
ной, исторически сложившейся и развивающейся ситуации, на-
ходящийся в определенных общественных отношениях к другим
людям. Проблема человека, восстановление его в его правах, в
полноте его прав — такова главная проблема. Именно в силу
того, что в центре ее стоит проблема человека, вся рукопись
44-го года, а не только те ее высказывания, которые прямо ка-
саются психических явлений (чувств и т. п.), представляет пря-
мой и острый интерес для психологии.
С подстановкой на место абстрактного мышления, духа, са-
мосознания человека как реального субъекта начинает развер-
тываться вся философская проблематика «Экономическо-фило-
софских рукописей». Первым, основным является вопрос не о
духе и природе, как у Гегеля, а о человеке и природе, о
субъекте и предметном мире. Отношение между ними
представляется как диалектическая взаимосвязь и взаимозави-
симость, осуществляющаяся на базе природы как основы.
Человек как природное существо целиком обусловлен пред-
метным миром, природой. «Человек является непосредственно
природным существом» 31. «Быть предметным, природным, чув-
ственным — это все равно, что иметь вне себя предмет, природу,
чувство или быть самому предметом, природой, чувством для
какого-нибудь третьего существа». «Существо, не имеющее вне
себя своей природы, не есть природное существо, оно не прини-
мает участия в жизни природы. Существо, не имеющее никакого
предмета вне себя, не есть предметное существо. Существо, не
являющееся само предметом для третьего существа, не имеет
своим предметом никакого существа, т. е. не ведет себя предмет-
ным образом, его бытие не есть.нечто предметное.
Непредметное существо есть невозможное, нелепое существо
[Unwesen]» 32.
51 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 631.
12 Т а м же.
5?
Взаимоотношение человека и природы выступает первично
как отношение потребности, то есть нужды человека в чем-то,
находящемся вне его, к объекту этой потребности, способному ее
удовлетворить. Во 'взаимодействии человека с природой, с одной
стороны, природа, перерабатываемая человеком, создаваемый
им таким образом предметный мир выступает как вынесенные
вовне «сущностные силы» человека; с другой стороны, лишь
предметный мир природы порождает и развивает «сущностные
силы» человека. С одной стороны, природа, обработанная чело-
веком, — это вынесенная вовне, выступающая в форме объекта
собственная природа человека, субъекта; с другой стороны, са-
мая природа человека отчасти развивается, а отчасти порожда-
ется предметным миром; с одной стороны, «все предметы ста-
новятся для него опредмечиванием самого себя, утверждением и
осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это
значит, что предмет становится им самим»; «мой предмет мо-
жет быть только утверждением одной из моих сущностных
сил...»33 и «предметный продукт только подтверждает его
(человека. — С. Р.) предметную деятельность...»34; с другой сто-
роны, «лишь благодаря предметно развернутому богатству че-
ловеческого существа развивается, а частью и впервые порожда-
ется, богатство субъективной человеческой чувственности...»35.
Так, совершающийся переход «предметно развернутого богатст-
ва» из субъекта в объект и из объекта в субъект — это и есть
«опредмечивание» и «распредмечивание», о котором языком Ге-
геля говорит Маркс.
Таким образом, отношение ч е л о в е к а и природы высту-
пает как диалектика субъекта и объекта.
С этим связан большой проблемный узел, касающийся взаи-
моотношений природы и человека как общественного существа,
диалектики человека и природы.
Вокруг проблем диалектики в настоящее время в зарубеж-
ной немарксистской литературе о марксизме ведется острая дис-
куссия. В центре этой дискуссии у ряда авторов (Кожев —
A. Kojeve, Мерло-Понти — Merleau-Ponty,Сартр — J. Р. Sartre
и др.) стоит отрицание диалектики природы. Диалектика при-
роды отвергается на том основании (которое якобы находит
опору в рукописи 1844-го года), что диалектика может быть
только там, где есть сознание, источник всякой негативности.
Кальвес не без удивления констатирует тот факт, что Маркс все
же одобрил намерение своего друга Энгельса разработать диа-
лектику природы, хотя это начинание как будто, по мнению
Кальвеса, противоречит концепции Маркса, о которой он судит
33 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 593.
34 Т а м же, стр. 630.
35 Т а м же, стр. 593.
60
по рукописи 44-го года. Суть дела заключается в том, что диа-
лектика в этой рукописи выступает в виде диалектического от-
ношения субъекта и объекта.
Отсюда, из диалектичности отношения субъекта и объекта
делается, во-первых, тот неправомерный вывод, что диалектично
только отношение субъекта и объекта; во-вторых, на место ре-
ального субъекта — человека — снова подставляется его созна-
ние. В этом — основная ошибка противников диалектики природы,
ограничивающих диалектику взаимоотношениями сознания и
природы. Помимо того, эти критики марксизма не учитывают
того, что для Маркса сам человек есть часть природы, поэтому
диалектика субъекта и объекта, которую рассматривает Маркс,
сама уже есть диалектика природы или, точнее, существенная
часть ее.
Таким образом, не приходится ни удивляться тому, что
марксизм говорит о диалектике природы, ни тем более отрицать
ее возможность. Но, конечно, существенным является то обстоя-
тельство, что Маркс в первую очередь выдвинул диалектику
взаимоотношений человека и природы и понял ее как диалекти-
ку субъекта и объекта.
Хотя в «Экономическо-философских рукописях» Маркс не
уделяет специального внимания вопросам теории познания, из
самой постановки вопроса о диалектике субъекта и объекта сле-
дуют существенные выводы для теории познания. Мы хотели бы
отметить выводы, следующие если не из прямо сформулирован-
ных Марксом положений собственно теории познания, то из об-
щих основ его концепции, изложенной в рукописи 1844-го года.
Выводы эти двоякого порядка. Из общей концепции Маркса
следует, нам представляется, прежде всего, что исходным в тео-
рии познания является не отношение мышления, сознания или
идеи и предмета, а соотношение человека как субъекта практи-
ческой и теоретической деятельности и предметного мира. Лишь
в рамках этого основного отношения и на его основе должно
быть понято и объяснено отношение чувственности и мышления
к предмету, к вещи. Это во-первых. И во-вторых, Маркс, как
известно, уже говорит об отражении (Abbildung), подчеркивая
этим существование предмета вне сознания человека, вне осо-
знающего его человека; но если Ленин, для которого на перед-
нем плане естественно стоит борьба с физическим и физиологи-
ческим идеализмом, затем особенно подчеркнет идеальное, чув-
ственное или мысленное восстановление вещи в образе как ре-
зультат процесса познания, то у Маркса, для которого не менее
естественно особое значение имеет преодоление созерцательно-
сти всего предшествующего материализма, по преимуществу под-
черкнут диалектический характер процесса, который к этому ре-
зультату ведет. У Маркса особенно выступает зависимость ре-
зультата познания не только от объекта, но и от собственной
61
деятельности субъекта, всегда насыщенной общественно выра*
ботанным содержанием.
Если выводы из работы Маркса распространяются и на этот
вопрос, то в центре самой работы стоит все же проблема: чело-
век и природа. На ней мы и остановимся. Тем самым мы
снова подойдем к вопросам, имеющим непосредственное отноше-
ние к психологии.
Согласно концепции рукописи 1844-го года, природа, которая
рассматривается по преимуществу как природа, преображенная
человеком, и человек как бы соотносительны друг с другом, они
взаимно предполагают («имплицируют») друг друга: природа—•
это вынесенная вовне сущность человека, превращенная в пред-
мет для него; человек — это «распредмеченная» природа, пере-
несенная в него, в человека. Поэтому Маркс и. утверждает, что-
«последовательно проведенный натурализм или гуманизм от-
личается как от идеализма, так и от материализма, являясь вме-
сте с тем объединяющей их истиной обоих» 36.
Конечно, Маркс и в этой рукописи признает первичность при-
роды, ее существование до человека, так что становление чело-
века — это становление природы человеком. Самое существова-
ние природы, таким образом, независимо от человека; то, что
природа существует, не зависит от человека, но что она
есть, определяется ее соотношением с человеком; по своему со-
держанию она есть то, что она есть для него: «Но и природа,
взятая абстрактно, изолированно, фиксированная в оторванно-
сти от человека, есть для человека ничто»37, «мой предмет мо-
жет быть только утверждением одной из моих сущностных
сил...», «смысл какого-нибудь предмета для меня... простира-
ется ровно настолько, насколько простирается мое чувство»38.
Эта соотносительность природы и человека, составляющая сла-
бый пункт развитой в парижской рукописи концепции, и делает
ее особенно привлекательной для противников диалектического
материализма.
В основе этой трактовки соотношения природы и человека в
рукописи 1844-го года лежит предпосылка, согласно которой
природа с самого начала в философском рассмотрении выступа-
ет как преобразованная человеком, как предметный мир, порож-
денный человеком из материала природы. Но эта же предпосыл-
ка определила и другие черты в трактовке взаимоотношения че-
ловека и природы, наложившие свой отпечаток и на дальней-
шую трактовку проблемы: человек и природа. Природа иногда
низводится на роль мастерской и сырья для производственной
деятельности человека. Для человека как производителя в си-
36 К. М а р к с и Ф.. Э н г е л ь с. Из ранних произведений, стр. 631.
17 Там же, стр. 640.
Т а м же, стр. 593.
62
стеме его промышленной деятельности она действительно высту-
пает и в этом качестве. Но природа, как таковая, в целом и ее
значение в жизни человека не могут быть сведены только к од-
ной роли. Свести отношение человека к природе только к отно-
шению производителя к производственному сырью — значит
бесконечно обеднить жизнь человека. Это значит в самых его
истоках подорвать эстетический план человеческой жизни, чело-
веческого отношения к миру; более того, это значит — с утратой
природы как чего-то ни человеком и никем не сотворенного, из-
вечного, нерукотворного — утерять возможность почувствовать
себя частью этого великого целого и, соотнося себя с ним, осо-
знать свою малость и сво* величие; это значит утерять то, чего
человеку никак нельзя утерять, не подрывая основы своей ду-
ховной жизни, то, что обусловливает масштабность человеческой
жизни, позволяя надлежащим образом оценить маленькие и
«большие» мелочи жизни.
Первично природа детерминирует человека, а человек высту-
пает как часть природы, как естественное или природное сущест-
во. Затем, по мере того как природа становится в той или иной
мере объектом деятельности человека, человек начинает детер-
минировать природу, переделывать ее. Как объект общественной
человеческой деятельности, обработанная человеком природа
включается в общественно-исторический процесс развития про-
изводительной деятельности людей. Существует и эта обратная
зависимость природы от человека, связанная с внедрением че-
ловека, его деятельности в природу и освоением природы чело-
веком. Нельзя, однако, забывать, что это процесс, который ни-
когда не является завершенным. Поэтому, и начав выступать в
новом качестве объекта культуры, природа всегда оста-
ется и в своем первичном качестве собственно природы.
Человек, для которого природа всецело превратилась бы только
в объект человеческой, хозяйственной или производственной
деятельности и перестала бы существовать в своей неприкосно-
венности как природа, лишился бц существенной стороны своей
человеческой жизни. Культура, которая вовсе изгнала бы из
жизни природу, разрушила бы самое себя и стала бы нестер-
пимой.
В «Экономическо-философских рукописях» Маркса вопрос о
человеке и природе ставится далее как вопрос о природном, е с-
тественном и общественном в человеке. «Человек, —
пишет Маркс, — является непосредственно природным сущест-
вом-» 39; в связи с этим «человек есть непосредственный предмет
естествознания...» 40. С другой стороны, «природа есть непосред-
39 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 631.
40 Там же, стр.. 596.
63
ствевный предмет науки о человеке»41; поскольку вся история
природы трактуется как история «становления природы челове-
ком», «сама история является действительной частью истории
природы»42. Поэтому «впоследствии естествознание включит в
себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о челове-
ке включит в себя естествознание: это будет одна наука» 43. «Об-
щественная действительность природы и человеческое естество-
знание, или естественная наука о человеке, это — тождествен-
ные выражения» 44. Это положение о слитии естествознания, на-
ук о природе и общественных наук, о единой («одной») науке
заманчиво тем, что оно как будто определяет перспективы и ука-
зывает направление дальнейшего развития всех наук к единой
конечной цели. Создание Науки (с большой буквы) единой и
неделимой, центральным предметом которой является человек,
особенно соблазнительно для психологии, поскольку эта нау-
ка, наука о психической деятельности человека, стоит на сты-
ке естественных и общественных наук, будучи связана как с
одними, так и с другими. Однако речь, казалось бы, должна
идти не об их слиянии, а об их объединении в единой системе
наук.
Однако для того чтобы понять и правильно оценить тезис
«Экономическо-философских рукописей 1844 года» о единой нау-
ке, объединяющей естествознание и общественные науки, надо
отдать себе отчет в его реальном содержании, в тех предпосыл-
ках тогдашней концепции Маркса, на которых он зиждется. Эти-
ми предпосылками являются отождествление природы с пред-
метным миром, создаваемым человеком из материала природы,
и связанное с ним представление, согласно которому вся исто-
рия природы есть лишь история становления природы челове-
ком, — словом, весь тот круг мыслей, который нашел себе вы-
ражение в том утверждении, что последовательно проведенный
натурализм и последовательно проведенный гуманизм совпада-
ют, сливаются друг с другом и, отличаясь как от идеализма, так
и от материализма, являются вместе с тем «объединяющей их
истиной обоих» 45.
К этому надо еще добавить, что положение, сливающее об-
щественные науки с естествознанием в «одну науку», было вы-
двинуто еще до создания исторического материализма, до от-
крытия специфических закономерностей общественной жизни, и
только тогда, до их открытия, оно и могло быть выдвинуто.
Эти соображения и вообще анализ парижской рукописи
41 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 596.
42 Т а м же.
43 Т а м же.
44 Т а м же.
45 Т а м же, стр. 631.
64
Маркса еще раз показывают, как много можно извлечь из про-
изведений Маркса, и в том числе из этой ранней его работы, для
психологии и как мало вместе с тем можно решать вопросы нау-
ки вообще и психологии в частности слепым, механическим ис-
пользованием цитат.
Несомненно, что при изучении психологии человека мы име-
ем дело с тесной взаимосвязью природного и общественного, нс»
решение вопроса об их соотношении требует не просто слития
всех наук, а сперва тщательной дифференцировки, четкого ана-
лиза различных аспектов проблемы. Говоря об общественных
явлениях и общественных науках, нужно прежде всего разли-
чать науки об обществе .и науки о явлениях общественно обус-
ловленных: одно дело, когда общественная жизнь, жизнь обще-
ства, сама является предметом изучения, другое, когда
она — условие изучаемых явлений, то, что их обусловливает.
Психология не является наукой об обществе, но, как и все науки
о человеке, она — наука о явлениях общественно обусловлен-
ных; она заключает определенное единство природного и
общественного, поскольку она — наука об общественно обуслов-
ленных природных, естественных явлениях. Положение о психи-
ческих явлениях как явлениях природных находит себе конкре-
тизацию в понимании психической деятельности как рефлектор-
ной деятельности мозга, а общественная обусловленность при-
родной, естественной рефлекторной деятельности мозга выража-
ется в наличии действующей во взаимодействии с первой второй
сигнальной системы, т. е. в том факте, что для человека и слово
является «раздражителем», обусловливающим не только мысли-
тельную деятельность, но и жизнь организма.
Уже некоторые формы чувствительности, самого элементар-
ного вида психической деятельности — речевой и музыкальный
слух, — обусловлены продуктами культуры, общественно-исто-
рического развития — языком и музыкой.
Говоря об общественной детерминированности психических
явлений, нужно, далее, различать детерминированность психи-
ческой деятельности самим фактом общественной жизни (выра-
жающимся прежде всего в наличии у человека речи, обусловли-
вающей самую структуру человеческой психики, человеческого
сознания) и зависимость психических явлений от различных форм
общественной жизни. Зависимость от самого существования об-
щественной жизни обусловливает черты, общие всем людям, ко-
торые выражаются в общих закономерностях психиче-
ской деятельности человека; зависимость от различных форм
общественной жизни обусловливает различные типичные
характеры эпохи. Словом, для выявления переплетения и
взаимосвязи природного и общественного в человеке, в его
«психологии» недостаточно общей формулы, нужен конкретный
анализ. . .
5 Зак. изо 65
* * *
Высказывания Маркса по психологическим проблемам со-
средоточены, как выше уже сказано, в его рукописи 1844-го го-
да; только в ней мы находим целую систему положений, непо-
средственно касающихся психологии. В последующих произведе-
ниях Маркса, в частности в написанной совместно с Энгельсом
«Немецкой идеологии» (1845—1846), встречаются важные, но
лишь одиночные философские высказывания по психологиче-
ским проблемам, отражающим дальнейшее развитие марксист-
ской концепции. Таковы в «Немецкой идеологии» фундамен-
тальные положения о сознании: «Сознание (das Bewuptsein)
никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием
(das bewupte Sein), а бытие людей есть реальный процесс их
жизни»46. ’
В связи с этим «соответствующим действительной жизни»
объявляется лишь такой подход к сознанию, при котором
«...исходят из самих действительных живых индивидов и рас-
сматривают сознание только как их сознание». «Не сознание
определяет жизнь, а жизнь определяет сознание»47. В этих по-
ложениях уже преодолена установка рукописи 1844-го года на то,
чтобы синтезом гуманизма и натурализма снять противополож-
ность материализма и идеализма, и отчетливо выступает мате-
риалистическая линия, ведущая дальше к положению, соглас-
но которому общественное бытие определяет общественное со-
знание. Вместе с тем в этих положениях слишком непосредст-
венно соотносится сознание с бытием без указания на опосредст-
вованный характер их связи и односторонне подчеркнута только
исходная ведущая зависимость сознания от бытия, от жизни и
вовсе не отмечена обратная зависимость бытия, жизни людей от
Их сознания (впервые обретенный материализм как бы оттесняет
на задний план диалектику). Энгельс позже отметил эту одно-
стороннюю направленность того, что они с Марксом сделали,
сосредоточив все свое внимание и все силы на отстаивании
прежде всего основного материалистического тезиса. Мы выше
уже отметили и ряд важных для психологии положений «Капи-
тала», ограничиваясь здесь лишь самым основным.
Важные для психологии положения были затем сформулиро-
ваны Энгельсом. Это — связанное с вопросом об антропогенезе
положение о роли труда (и речи) в становлении человека и его
сознания48; указание на необходимость при объяснении поведе-
ния человека исходить не из его мышления, а из его потребно-
46 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 25.
47 Та м же.
48 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 20, стр. 486'—499.
66
стей49; утверждение о зависимости самого мышления человека
от его деятельности 5? и т. д.
И наконец, капитальной важности мысли В. И. Ленина, ос-
новным стержнем которых является фундаментальное положе-
ние о психическом как функции мозга, отражении объективной
реальности.
Таким образом, мы находим у Маркса, Энгельса и Ленина
большой важности отправные точки для построения психологии,
но строить ее должны мы. Никто не даст ее нам в готовом виде.
Есть только один путь ее построения — это путь подлинного
творческого научного исследования. Подлинно творческая раз-
работка проблем психологии должна вместе с тем привести —
на материале психологии — и к дальнейшему творческому раз-
витию философии.
1 49 «Люди привыкли,—• пишет Ф. Энгельс,— объяснять свои действия из
своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей
(которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим пу-
тем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое
овладело умами в особенности со времени гибели античного мира» (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 493).
50 «Как естествознание, так и философия до сих пор совершенно прене-
брегали исследованием влияния деятельности человека на его мышление. Они
знают, с одной стороны, только природу, а с другой—только мысль. Но суще-
ственнейшей и ближайшей основой человеческого мышления является как раз
изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум че-
ловека развивался соответственно тому, как человек научался изменять при-
роду» (там же, стр. 545).
1959 г.
5*
ФИЛОСОФСКИЕ КОРНИ
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
История психологии и формирования ее как самостоятельной
науки не получила еще в мировой психологической литературе
адекватного освещения. По вопросу о путях исторического раз-
вития психологии по сегодняшний день сплошь и рядом господ-
ствуют в корне порочные взгляды. Так, согласно очень распрост-
раненному представлению, господствующему в традиционной
схеме истории' психологии, история философских учений о пси-
хике начинается с оторванных от практики «метафизических»
умозрений, связанных с религиозными представлениями. В дей-
ствительности же, как свидетельствует подлинная история нау-
ки, уже ранние представления древних греческих философов
возникают в тесной связи с накоплением древними натурфило-
софами и врачами реальных знаний и развиваются они в борьбе
зарождающейся научной мысли против религии с ее мифологи-
ческими представлениями о мире вообще и о душе в частности.
Далее, в характеристике основных этапов истории психоло-
гии, значит, и в определении того, что является основной, стерж-
невой противоположностью в борьбе и смене различных течений,
по сегодняшний день и в советской психологии прочно держится
схема, в основу которой кладется противоположность «метафи-
зической» и «эмпирической» психологии. Эта схема, совершенно
очевидно, исходит из кантианских идей, противопоставляя
эмпирическое, опытное изучение психических явлений метафизи-
ческому, умозрительному познанию сущности души. В действи-
тельности самое это противопоставление является антидиалек-
тичным и в этом смысле метафизичным. Поворот от умозритель-
ных рассуждений о душе к опытному изучению психических
явлений, подготовленный эмпирической психологией, был, бес-
спорно, вообще прогрессивным фактом в истории науки, но нуж-
но учитывать, во-первых, что все действительно значимые кон-
цепции о «душе», которые создала философская мысль, были, в
конечном счете, связаны с более или менее широким обобщением
знаний о психических явлениях, накопленных человечеством, и,
во-вторых, что попытка изучать явления, противопоставленные
сущности, оторванно от познания существенного в них неизбеж-
но должна возродить, и фактически неоднократно возрождала,
метафизику в недрах самой эмпирической науки.
68
Основной философской, методологической противоположно-
стью в истории психологии, как и философии, является противо-
положность материализма и идеализма (с которой сочетается
противоположность диалектики и метафизики и в качестве вто-
ричного гносеологического момента противоположность эмпи-
ризма и рационализма).
Борьба материализма и идеализма в истории каждой науки,
и психологии в том числе, приобретает на различных этапах раз-
ное содержание в зависимости от изменяющегося фактического
содержания науки. Вместе с тем борьба философских, идеологи-
ческих направлений в науке отражает, в конечном счете, —
хотя, само собой разумеется, не непосредственно, не прямо,
не зеркально — реальную общественную борьбу. Поэтому
периодизация истории науки должна, в конечном счете,
исходить не из абстрактных противопоставлений метафизическо-
го и эмпирического и т. п., а из периодизации общественно-исто-
рического процесса в целом, с тем чтобы внутри этой общей
исторической схемы выделить этапы, отмеченные существенными
событиями в истории самой науки, в ходе научного исследо-
вания.
Ложные традиции, которые довлеют над господствующими в
историографии психологии представлениями, распространяются
и на вопрос о формировании психологии как самостоятельной
науки. С одной стороны, история психологии безостаточно раст-
воряется в истории идеалистической философии; выделение
психологии как самостоятельной научной дисциплины, воору-
женной собственной специфической методикой научного иссле-
дования, ошибочно трактуется как какой-то малозначительный
эпизод в ее истории (М. Дессуар). С другой стороны, очень ак-
центируется значение экспериментальной психологии, подчерки-
вается связь психологии с физиологией и естествознанием
(Е. Боринг), но философские ее основы и корни получают не-
адекватное освещение. При этом иногда обратно проблема ста-
новления психологической науки сводится целиком только к
вопросу о методике исследования и специальных естественно-
научных ее предпосылках, с явной недооценкой роли фило-
софских, методологических основ в становлении подлинной
науки.
Дело изображается так, будто психология начала суще*
ствовать с того времени, как Вундт создал свою лабораторию.
Вся предшествующая история философско-психологической мыс-
ли представляется лишь малозначительной прелюдией к этому
событию. Те ученые, которые, как Фехнер и особенно Вундт,
разработали на базе специальных физиологических исследова-
ний методику психофизиологического исследования и оформили
психологию (физиологическую) как экспериментальную дисцип-
лину, представляются основоположниками психологии, опреде-
69
лившими ее основы в целом. В результате получается необъяс-
нимый парадокс: эклектики ,и эпигоны в философии, философ-
ские концепции которых являются показательным проявлением
начинающегося упадка теоретической мысли, представляются не
только учеными, которые, опираясь на полученное ими философ-
ское наследие и достижения физиологии, оформили психологию
как определенную научную дисциплину, но и как ее вдохнови-
тели, как основоположники, у которых надо искать ее истоки.
В то время как для нового математического естествознания,
для математики, механики и т. д. в качестве основоположников
выступают такие мыслители, как Р. Декарт, Г. Лейбниц и т. п.,
родословная психологии как науки будто бы исходит только от
этих эпигонов и, собственно, лишена всякого подлинного философ-
ского содержания и методологических основ. В действительности
оформление психологии как самостоятельной научной дисципли-
ны, вооруженной методом экспериментального исследования, вы-
кованным первоначально в физиологическом исследовании
органов чувств, было большим событием в истории психологии,
но источники его, как мы увидим, нужно частично искать далеко
за пределами тех лабораторий, в которых эти исследования про-
изводились.
Так одна ошибочная концепция, неспособная объяснить дей-
ствительную судьбу психологии, нагромождается на другую.
В задачу настоящей небольшой статьи, конечно, не может вхо-
дить и не входит преодоление всех этих ошибочных представле-
ний и построение истории формирования психологии как науки
в ее конкретной фактичности. Ее задача несравненно более уз-
кая и скромная; она заключается в том, чтобы, откинув господ-
ствующие в этой области порочные традиции, наметить общую
схему истинного пути формирования психологии как науки, ос-
тановившись главным образом на вопросе о ее философских
корнях. При этом, говоря о науке, мы отличаем ее от совокуп-
ности сведений, взглядов или воззрений по вопросам той или
иной области знания. Существенным для науки является нали-
чие определенной системы знаний, отражающих специфиче-
скую логику ее предмета, и специфических адекватных ее пред-
мету методов исследования, позволяющих перейти от более
или менее случайного накопления знаний к плановому, система-
тическому их добыванию.
Переход от простой совокупности еще не оформившихся в
науку знаний к науке является для каждой области знаний, в
том числе и для психологии, крупным событием, подлинные ис-
точники и движущие силы которого очень важно уяснить себе
для того, чтобы правильно понять ее дальнейшие пути и пер-
спективы. При этом нужно учитывать, что ист о р и я науки •—
это история конкретных исследований, приводящая к
последовательному накоплению конкретных знаний и методов
70
исследования, преемственно между собой связанных, и тео-
ретических концепций, которые превращают совокуп-
ности знаний в систему науки. Лишь в своем единстве, взаимо-
проникновении и взаимообусловленности история конкретных
исследований и теоретических концепций образует подлинную
историю науки.
История теоретических концепций, неразрывно связанная со
всей конкретной историей науки, в своем мировоззренческом,
идеологическом содержании отражает вместе с тем далеко вы-
ходящий за пределы истории науки, как таковой, процесс об-
щественно-исторического развития в целом, ко-
торый оказывает определяющее влияние на смену идеологиче-
ских течений, обусловливая в определенный период, приданном
соотношении общественных классовых сил, господство опреде-
ленных идеологических направлений. Через посредство ее идей-
но-теоретического содержания — необходимого компонента
йсякой подлинной науки — история общества со всеми бурями
общественной, политической, классовой борьбы отражается в
истории самой науки.
Переход от знания к науке, который для ряда областей дол-
жен быть отнесен к XVIII веку, а для некоторых (как, например,
механика) еще к XVII веку, в психологии совершается лишь в
середине XIX столетия. Лишь к этому времени многообразные
психологические знания оформляются в самостоятельную науку,
вооруженную собственной, специфической для ее предмета ме-
тодикой исследования и обладающей своей системой, т. е. специ-
фичной для ее предмета логикой построения относящихся к нему
знаний.
Однако тот факт, что именно в это время — в начале второй
половины XIX столетия — психология оформилась как само-
стоятельная дисциплина, вовсе не означает, что все предпосылки
ее научного бытия относятся именно к этому времени. В дейст-
вительности методологические предпосылки, определившие ха-
рактер той психологии, которая оформилась в середине XIX сто-
летия, сложились, как мы увидим, много раньше. Но эти мето-
дологические предпосылки сами по себе заключали лишь воз-
можность возникновения научной психологии. Для того что-
бы переход психологии от более или менее обоснованных знаний
и воззрений к науке действительно осуществился, необходимы
были еще соответствующее развитие научных областей, на кото-
рые психология должна опираться, и выработка соответствую-
щих методов исследования. Эти последние предпосылки для
оформления психологической науки дали работы физиологов
первой половины XIX столетия.
Опираясь на целый ряд важнейших открытий в области фи-
зиологии нервной системы (Чарльза Белля, показавшего нали-
чие различных чувствующих и .двигательных нервов и устано-
71
вившего основные законы проводимости (1811)И. Мюллера,-
Э. Дюбуа-Реймона, Г. Гельмгольца, подвергших измерению про-
ведение возбуждения по нерву), физиологи создали целый ряд
капитальных работ, посвященных общим закономерностям чув-
ствительности и специально работе различных органов чувств
(работы Иоганесса Мюллера и Э. Вебера, работы Т. Юнга,
Г. Гельмгольца и Э. Геринга по зрению, Гельмгольца по слуху
и т. д.). Посвященные физиологии органов чувств, т. е. различ-
ным видам чувствительности, эти работы в силу внутренней не-
обходимости переходили уже в область психофизиологии ощу*.
щений. Особенное значение для развития экспериментальной
психологии приобрели исследования Вебера, посвященные воп-
росу об отношении между приростом раздражения и ощущени-
ем. Эти исследования были продолжены, обобщены и подверг-
нуты математической обработке Г. Фехнером в его «Элементах
психофизики» (1859). Этим трудом были заложены основы новой
специальной области экспериментального психофизиологическо-
го исследования. Результаты всех этих исследований объединил,
отчасти дальше развил и систематизировал в психологическом
плане в монументальных «Основах физиологической психоло-
гии» (1874) Вундт, которого вместе с Фехнером можно считать
основоположником экспериментальной психологии. Он собрал и
дальше разработал, в целях психологического исследования, ме-
тоды, выработанные первоначально физиологами.
В 1861 году Вундт изобретает первый элементарный прибор
специально для целей экспериментального психологического ис-
следования. В 1879 году он организует в Лейпциге первую в ми-
ре лабораторию физиологической психологии. В этой лаборато-
рии зарождается и отсюда по всему миру распространяется
экспериментально-психологическое исследование. Первые экспе-
риментальные работы Вундта и многочисленных учеников, кото-
рые вскоре стали стекаться к нему не только из Германии, но и
из различных стран всего мира, были посвящены психофизио-
логии ощущений, скорости простых двигательных реакций, вы-
разительным движениям и т. д. Все эти первые работы были, та-
ким образом, сосредоточены на элементарных психофизиологиче-
ских процессах; они целиком еще относились к тому, что сам
Вундт называл физиологической психологией. Но
вскоре эксперимент, проникновение которого в психологию на-
чалось с элементарных процессов, лежащих как бы в погранич-
ной между физиологией и психологией области, стал шаг за ша-
гом внедряться ,в изучение центральных психологических проб-
лем. Ограничение экспериментального метода областью так на-
зываемой «физиологической психологии» утеряло свою право-
1 Тот же Чарльз Белль явился, между прочим, и автором замечательного
трактата о выразительных движениях.
72
мерность. В конце восьмидесятых годов прошлого столетия ла-
боратория физиологической психологии была реорганизована и
переименована В. Вундтом в институт экспериментальной пси-
хологии. По образцу этого института большей частью учениками
Вундта, прошедшими через его институт, стали создаваться ла-
боратории экспериментальной психологии во всех странах мира.
Э. Титченер, опираясь на достижения Вундта и его продолжа-
телей, выступил пионером экспериментальной психологии в
США, где она вскоре получила значительное развитие. У нас
ряд лабораторий был организован психологами, вышедшими из
лаборатории Вундта: в Одессе (Н. Н. Ланге), Петербурге
{А. П. Нечаев) и других городах *.
Экспериментальная работа стала быстро шириться и углуб-
ляться. Психология превратилась в самостоятельную, в значи-
тельной мере экспериментальную науку, которая все более стро-
гими методами начинает устанавливать новые факты и вскры-
вать новые закономерности. За несколько десятилетий, прошед-
ших с тех пор, фактический экспериментальный материал, кото-
рым располагает психология, значительно возрос; методы, кото-
рыми она работает, стали разнообразнее и точнее; облик науки
заметно преобразился. Внедрение в психологию эксперимента не
только вооружило ее этим новым для нее, очень мощным спе-
циальным методом научного исследования, но и вообще по-ново-
вому поставило вопрос о методике психологического исследова-
ния в целом, выдвинув новые требования и критерии научности
всех видов и частных методов опытного исследования в психоло-
гии. Именно поэтому введение экспериментального метода в пси-
хологию сыграло решающую роль в оформлении психологии как
самостоятельной науки.
Наряду с проникновением в психологию экспериментального
метода, значительную роль в развитии научной психологии сыг-
рало проникновение в нее принципа эволюции. Он проник в пси-
хологию под двойным влиянием: с одной стороны, отчасти фило-
софии классического немецкого идеализма (Шеллинга, Гегеля),
с другой — главным образом —• эволюционной теории Дарвина,
который сам в своих классических трудах, посвященных пробле-
ме эволюции, охватывает и развитие психики. Эволюционная
теория современной биологии, распространившись на психоло-
гию, сыграла в ней двойную роль: во-первых, она ввела в изу-
чение психических явлений новую, очень плодотворную точку
зрения, связывающую изучение психики и ее развития не только
с физиологическими механизмами, но и с развитием организмов
в процессе приспособления к среде. Еще в середине XIX столе-
тия Спенсер строит свою систему психологии, исходя из принци-
пов биологической адаптации. На изучение психических явле-
* Первую в России психологическую лабораторию создал В. М. Бехтерев
в 1885 г. (Прим. ред.).
73
ний распространяются принципы широкого биологического ана-
лиза. Сами психические функции в свете этого биологического
подхода к проблемам психологии начинают пониматься как яв-
ления приспособления, исходя из той роли или функции, которые
они выполняют в жизни организма. Эта биологическая точка
зрения на психические явления получает в дальнейшем значи-
тельное распространение. Превращаясь в общую концепцию, не
ограничивающуюся филогенезом, она вскоре обнаруживает
свою ахиллесову пяту, приводя к биологизации человеческой
психологии.
Эволюционная теория, распространившаяся на психологию,
привела, во-вторых, к развитию генетической психологии —
прежде всего зоопсихологии. В конце прошлого столетия, благо-
даря ряду выдающихся работ (Леба, Ллойд-Моргана, Гобхауза,
Дженнингса, Торндайка и др.), зоопсихология, освобожденная
от антропоморфизма, вступает на путь объективного научного-
исследования. Из исследований в области филогенетической
сравнительной психологии (зоопсихологии) возникают новые
течения общей психологии, например, в первую очередь поведен-
ческая психология. В настоящее время зоопсихология—одна
из наиболее интенсивно разрабатываемых областей психологии.
Новейшие работы в этой области проливают яркий свет на пред-
шествующие человеку ступени развития психики в филогенезе.
Проникновение в психологию принципа развития не могло
не стимулировать и психологических исследований в плане онто-
генеза. Во второй половине XIX века начинается интенсивное
развитие в этой отрасли генетической психологии — психологии
ребенка. В 1877 году Дарвин публикует свой «Биографический
очерк одного ребенка» («А biographical sketch of an enfant»).
Около .того же времени появляются аналогичные работы Тэна,
Эггера и др. Вскоре — в 1882 году — за этими научными очер-
ками-дневниками, посвященными наблюдению за детьми, сле-
дует продолжающая их в более широком и систематическом
плане работа Прейера «Душа ребенка».
Прейер находит множество продолжателей в различных
странах. Интерес к детской психолбгии становится всеобщим и
принимает интернациональный характер. Во многих странах
создаются специальные исследовательские институты и открыва-
ются специальные журналы, посвященные детской психологии.
Вскоре начинает появляться ряд работ, посвященных психологии
ребенка (Меймана, Клапареда, Декедр, Каца и др.). В 1914 году
появляется известный труд Штерна «О психологии раннего дет-
ства». За ним следуют работы Карла и Шарлотты Бюлер, Грос-
са, Коффки, Пиаже и др. Представители каждой сколько-нибудь
крупной психологической школы начинают уделять значительное
внимание психологии ребенка. В психологии ребенка получают
отражение все течения психологической мысли,
74
Наряду с развитием экспериментальной психологии и рас-
цветом различных отраслей генетической психологии, как зна-
менательный в истории психологии факт, свидетельствующий о
значимости ее научных исследований, необходимо еще отметить
развитие различных специальных областей так называемой
прикладной психологии, которые подходят к разрешению раз-
личных вопросов практической жизни, опираясь на результаты
научного и, в частности, экспериментального исследования. Пси-
хология находит себе обширное поле применения в области
воспитания и обучения, в медицинской практике, в судебном де-
ле, в области хозяйственной жизни, в военном деле, искусстве
и т. д.
Таким образом, в итоге оформление психологии как науки
было существенно связано с развитием естествознания, в частно-
сти физиологии нервной системы и органов чувств, разработав-
шей специальные, предпосылочные для психологии знания
и 'подготовившей специфические методы психофизиологического
исследования.
Но философские свои принципы оформившаяся в середине
XIX столетия психология заимствовала от предшествующего
периода. Они сложились много раньше. Не Фехнер и Вундт —
эклектики и эпигоны в философии, — а великие философы
XVII—XVIII веков определили ее методологиче-
ские основы.
Отмечая значение тех социальных сдвигов, которые соверша-
ются в истории Европы на переломе от XVII века к XVIII, для
истории науки, Энгельс характеризует это время как период
превращения знания в науку («...знание стало наукой, и науки
приблизились к своему завершению, т. е. сомкнулись, с одной
стороны, с философией, с другой — с практикой»2). В отношении
психологии нельзя полностью сказать того же, что говорит Эн-
гельс в этом контексте о математике, астрономии, физике, хи-
мии, геологии. Она в XVIII веке еще не оформилась окончательно
в подлинно самостоятельную науку, но и для психологии именно
в это время были созданы философские основы, на которых за-
тем в середине XIX столетия было воздвигнуто здание психоло-
гической науки. У Декарта параллельно с понятием рефлекса
впервые выделяется современное понятие сознания; у Локка
оно получает эмпирическую интерпретацию (в понятии рефлек-
сии), определяющую его трактовку и в экспериментальной пси-
хологии в период ее зарождения и первых этапов развития. Обос-
нование у английских и французских материалистов связи пси-
хологии с физиологией и выяснение роли ощущений создает
предпосылки для превращения психофизиологических исследо-
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, стр. 599.
75
ваний органов чувств первой половины XIX века в исходную ба-
зу психологической науки. Декарт закладывает основы новой
физиологической психологии аффектов, отзвуки которой сказы-
ваются вплоть до теории эмоций Джемса-Ланге, а Спиноза —
основы современного психологического анализа эмоций. В этот
же период у английских эмпиристов, у Гартли, Пристли и Юма,
под явным влиянием идей ньютоновской механики формулирует-
ся основной объяснительный принцип, которым будет опериро-
вать психологическая наука XIX столетия,— принцип ассоциа-
ций. В этот же период у Лейбница в понятии апперцепции (ко-
торое затем подхватывает Вундт) намечаются исходные пози-
ции, с которых в недрах психологической науки XIX столетия на
первых порах будет вестись борьба против механического прин-
ципа ассоциации в защиту идеалистически понимаемой актив-
ности.
Конечно, объяснительные принципы и понятия, созданные в
философских системах XVII—XVIII веков, не просто в неизмен-
ном виде, механически переносятся в психологию. Так, напри-
мер, понятие апперцепции у Вундта, конечно, имеет свои специ-
фические особенности, идущие как от того конкретного психоло-
гического материала, который оно вбирает, так и от специфиче-
ских функций, которые оно выполняет в борьбе идей внутри
психологии XIX столетия, от эклектических философских позиций
самого Вундта и т. д., но все же само понятие апперцепции и
исходное ядро осевших в нем тенденций и идей идет оттуда —
из арсенала лейбницевской философии. В конечном счете,
оформившаяся как самостоятельная наука в
середине XIX столетия, психология по своим
философским основам была наукой XVII —
XVIII веков3.
Поэтому в корне должна быть отвергнута та очень распрост-
раненная точка зрения, которая превращает оформление экспери-
ментальной физиологической психологии у Фехнера и Вундта в
кульминационный пункт развития психологии, приближаясь к
которому психология все шла вверх и начиная с которого она,
переходя в состояние кризиса, стала неуклонно спускаться вниз.
Внедрение в психологию экспериментального метода и выделе-
ние психологии как особой экспериментальной дисциплины явля-
ются, бесспорно, существенным этапом в развитии психологиче-
ской науки. Но становление новой психологической науки не мо-
3 В развитии психологии история как бы развела хронологически зарож-
дение двух основных компонентов, которые лишь в сочетании, взаимопроник-
новении образуют подлинную науку — конкретное исследование, вооружен-
ное адекватной предмету методикой, и методологические, философские прин-
ципы, определяющие ее теоретическое, идейное, мировоззренческое содержа-
ние. Тем самым здесь с особой очевидностью раскрылось значение для
бытия и развития науки каждого из этих компонентов.
76
жет быть стянуто в одну точку. Это длительный, еще не закон-
ченный процесс, в котором должны быть выделены три вершин-
ные точки: первая должна быть отнесена к тому же XVIII веку
или переломному периоду от XVII к XVIII веку, который выде-
лил Энгельс для всей истории науки; вторая — ко времени
оформления экспериментальной физиологической психологии в
середине XIX столетия; третья к тому времени, когда окон-
чательно оформится система психологии, сочетающая совершен-
ство методики исследования с новой, подлинно научной методо-
логией. Первые камни этого нового здания заложил в своих ран-
них юношеских работах Маркс.
Роль тех ученых, которые, как Фехнер и Вундт, оформили
психологию как экспериментальную дисциплину, этим, конечно,
не отрицается, она лишь правильно ограничивается. В частно-
сти, роль Вундта была, бесспорно, весьма значительна. Наряду
с Фехнером он особенно много сделал для того, чтобы ввести в
'психологию экспериментальный метод, — в этом первая его
большая заслуга. При этом как раз Вундт никогда не пытался
превратить эксперимент в универсальный метод психологии.
Наоборот, он ограничил его применение областью более элемен-
тарных психологических функций и подчеркивал, что высшие
проявления духовной жизни должны изучаться другими метода-
ми, реализовав эту свою принципиальную методическую уста-
новку в своей монументальной «Психологии народов». В этом
ограничении экспериментального метода и введения метода ис-
торического — вторая существенная заслуга Вундта. Вундт реа-
лизует, таким образом, практически в методическом плане связь
между изучением психики и изучением ее материального суб-
страта, с одной стороны, и, с другой, переходит к историческо-
му изучению высших форм сознания.
Однако у Вундта вместе с тем уже определенно намечаются
все основные элементы, которые раскрылись затем в кризисе
психологии. Само сведение экспериментальной психологии к
психологии физиологической и противопоставление ей историче-
ской психологии (психологии народов), отнесение к первой эле-
ментарных психофизических функций, а высших духовных про-
явлений ко второй уже заключают в себе в зародыше то разло-
жение психологии на ряд «психологий», которое получило осо-
бенно заостренное выражение у Шпрингера, противопоставив-
шего — «психологию духа», Как подлинную психологию, физио-
логической психологии, как собственно физиологической дис-
циплине. Этот распад единой психологии на ряд психологий, осо-
бенно показательный для кризиса, начинается уже у Вундта.
Самый эксперимент, посредством которого у Вундта строится
психология, представляет собой, собственно, экспериментальное
изучение физиологических реакций, сочетающееся с самонаблю-
дением сопровождающих их субъективных состояний. Этот экс-
77
перимент, таким образом, исходит из психофизического паралле-
лизма, сам, по существу, строится на чисто внешнем соотноше-
нии психического как чисто субъективного и физического. Через
него, таким образом, в психологию вводился дуализм, который
был одним из основных теоретических корней кризиса, посколь-
ку он подрывал в самой основе возможность объективного на-
учного познания сознания. Далее, уже внутри вундтовской си-
стемы происходит борьба между исходными позициями психо-
логии элементов, которые определяют архитектонику его системы,
и целостными тенденциями (выражающимися в понятии «твор-
ческого синтеза», «слияния» и т. п.). Таким образом, можно с
полным основанием сказать, что оформление психоло-
гии как самостоятельной экспериментальной
дисциплины совершалось в условиях уже на-
зревавшего кризиса ее методологических ос-
нов.
Физиологическая, экспериментальная психология, оформив-
шаяся как наука, по своим основным наиболее прогрессивным
методологическим принципам и философским традициям была,
как мы видели, к моменту своего оформления еще наукой
XVIII века, о котором Энгельс писал, что он противопоставил
одной односторонности противоположную (субъективности —
объективность, духу — природу, спиритуализму — материализм,
абстрактно-единичному — всеобщее), не разрешив их противоре-
чия, но сделав необходимым его разрешение тем, что он проти-
вопоставил обе стороны противоречия во всей их резкости и пол-
ноте4.
Эти непосредственные противоположности и
неразрешенные противоречия раскрываются
вновь внутри психологии. Они-то и составляют
внутреннее содержание кризиса психологии,
обусловленного в своем возникновении общественными условия-
ми того исторического периода, в который он совершается. В об-
щефилософском плане в истории самой философии эти противо-
положности были опосредованы классической немецкой филосо-
4 «Борьба против абстрактной субъективности христианства привела фи-
лософию восемнадцатого века к противоположной односторонности; субъек-
тивности была противопоставлена объективность, духу — природа, спиритуа-
лизму — материализм, абстрактно-единичному— абстрактно-всеобщее, суб-
станция. Восемнадцатый век... не разрешил великой противоположности,
издавна занимавшей историю и заполнявшей ее своим развитием, а именно:
противоположности субстанции и субъекта, природы и духа, необходимости
и свободы; но он противопоставил друг другу обе стороны противополож-
ности во всей их остроте и полноте развития и тем самым сделал необходи-
мым уничтожение этой противоположности. Следствием этого ясного, край-
него развития противоположности была всеобщая революция, которая осу-
ществлялась по частям различными национальностями...» (К. Маркс и
Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, стр. 599—600).
78
фией первой половины XIX столетия (особенно в ее завершаю-
щем звене — в философии Гегеля), определившей в философ-
ском плане начало самой науки5.
На развитие психологии в XIX веке немецкая идеалистиче-
ская философия сколько-нибудь значительного непосредственно-
го влияния сначала не оказала. Это влияние должно было ска-
заться лишь позже и притом косвенно, через посредство «закон-
ного преемника» немецкой философии — через учение Маркса*.
Из представителей классического немецкого идеализма нача-
ла XIX столетия часто отмечалось влияние Канта. Под влия-
нием Канта закрепилось в психологии и стало затем традицион-
ным (идущее, по-видимому, от Тетенса) трехчленное деление
психики на ум, чувство и волю.
Ополчаясь против «метафизической» психологии, Кант гро-
мит с позиций «трансцендентального идеализма» «традицион-
ную рациональную психологию» и, поддаваясь влиянию, в об-
щем, бесплодной немецкой психологии способностей (главного
представителя которой, Тетенса, он очень ценит), относится
крайне скептически к возможности психологии как науки. Влия-
ние его субъективного идеализма отчетливо сказывается на пер-
вых исследованиях психофизиологии органов чувств в трактовке
ощущений (Иоганнес Мюллер, Гельмгольц), однако психофизио-
логия развивается как наука не благодаря этим кантианским
идеям, а вопреки им.
Наибольшее внимание проблемам психологии из философов
начала XIX столетия, периода, непосредственно предшествовав-
шего оформлению психологии как науки, уделяет стоящий особ-
няком от основной линии классической философии немецкого
идеализма, объявляющий себя реалистом Гербарт. Главным
образом в интересах педагогики, которую он стремится обосно-
вать как науку на основе психологии, Гербарт хочет превратить
психологию в «механику представлений». Он подвергает жесто-
кой критике малоплодотворную психологию способностей, вво-
5 Развитие новой науки XIX века Ленин связывает с бурными револю-
циями, которыми сопровождалось падение феодализма, крепостничества
везде в Европе и особенно во Франции. Французская буржуазная револю-
ция конца XVIII века, по словам Ленина, «не даром называется великой.
Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала
так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру
всему человечеству, прошел под знаком Французской революции» (В. И. Л е-
нин. Полное собрание сочинений, т. 33, стр. 367). Она подняла волну обще-
ственного движения во всей Европе и вызвала новый подъем философской
мысли. В философском плане такой революцией была немецкая классическая
философия начала XIX века, которую Ленин причислял к лучшему, что созда-
ло человечество в XIX веке, и в которой он видел один из трех источников
марксизма, наряду с английской политической экономией и французским
социализмом.
* См. об этом подробнее стр. 47—67 настоящего издания. (Прим. ред.).
- 79
I
дит в обиход психологической мысли ряд понятий (как, напри-
мер, апперцепцию), которые завоевали себе известное призна-
ние, разрабатывает ряд педагогически значимых психологиче-
ских проблем (как, например, проблему интереса) и пытается
ввести в психологию метод математического анализа. Эта по-
пытка превратить психологию, как «механику представлений»,
в дисциплину, оперирующую, наподобие ньютоновской механи-
ки, математическим методом, у Гербарта не увенчалась и не
могла увенчаться успехом, так как математический анализ у не-
го применялся к малообоснованным умозрительным построени-
ям. Для того чтобы применение математического анализа полу-
чило в психологии почву и приобрело подлинно научный смысл,
необходимы были конкретные исследования, которые вскоре на-
чались в плане психофизики и психофизиологии.
Некоторое влияние на развитие психологии (в частности, в
России) оказал Шеллинг. Однако это влияние не было ни
сколько-нибудь значительным, ни действительно плодотворным,
тем более что на психологию влияние оказали главным образом
более поздние реакционные тенденции шеллингианства.
Гегель выдвинул ряд весьма существенных и плодотвор-
ных для психологии мыслей, но и до сих пор еще надлежащим
образом не оцененных. К числу их, помимо общего его диалекти-
ческого метода, надо в первую очередь отнести сделанную в
«Феноменологии духа» грандиозную попытку раскрыть законо-
мерности развития сознания в диалектике его содержания и по-
казать (в третьей части «Э н ц и к л о п е д и и», посвященной «Ф и-
лософии духа») диалектический переход от души к
сознанию и от сознания к д у х у. Но идеи Гегеля не оказали
сколько-нибудь значительно непосредственного влияния на раз-
витие психологии, в какой-либо мере сравнимого с тем, которое
они оказали на формирование общественно-исторических наук-
В 1844—1845 годах, когда складываются взгляды Маркса, им
не только закладываются основы общей научной методологии и
целостного мировоззрения, но и специально намечаются новые
основы для построения психологии, которая была бы «действи-
тельно содержательной и реальной наукой» 6.
В этюдах и экскурсах, служивших подготовительными рабо-
тами для «Святого семейства» (1845), имеющих самое непосред-
ственное отношение к психологии и особенное для нее значение,
в «Немецкой идеологии» (1846—1847), посвященной анализу и
критике послегегелевской и фейербахианской философии, Маркс
и Энгельс формулируют ряд положений, которые закладывают
новые основы для психологии. В 1859 году, т. е. одновременно с
«Элементами психофизики» Фехнера, от которых обычно ведут
6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 595.
80
начало психологии как экспериментальной науки, выходит в свет
работа Маркса «К критике политической экономии», в предисло-
вии к которой он с классической четкостью формулирует основные
положения своего мировоззрения, в том числе свое учение о
взаимоотношении сознания и бытия. Однако ученые, которые в
середине XIX века вводят экспериментальный метод в психоло-
гию и оформляют ее как самостоятельную экспериментальную
дисциплину, проходят мимо этих идей нарождавшегося тогда
нового философского мировоззрения; психологическая наука,
которую они строят, идя после Маркса путями, отличны-
ми от тех, которые он прокладывал, тем самым неизбежно ста-
ла развиваться в противоречии с основами новой научной
методологии. То, что в этот период сделано было основополож-
никами марксизма для обоснования новой, подлинной научной
психологии, однако, лишь временно обрывается, с тем чтобы
получить дальнейшее развитие почти через столетие в советской
психологии.
Борьба против методологических принципов, на которых бы-
ло первоначально воздвигнуто здание экспериментальной психо-
логии, начинается уже на рубеже XX столетия. Она идет по мно-
гим линиям, и повсюду в этой борьбе продолжается противопо-
ставление одной противоположности другой. Господствующему
первоначально в физиологической психологии сенсуализму
различных толков противопоставляется рационализм (пси-
хология «чистого мышления» Вюрцбургской школы) — Декарт
против Локка; механистическому атомизму в психологии —
«ассоционизму» — целостность различных видов (целостная пси-
хология Берлинской школы, Лейпцигской и т. д.) и принцип ак-
тивности («апперцепция», «творческий синтез» у Вундта) —
Лейбниц против Декарта. Натурализму физиологи-
ческому (в психофизиологии) или биологическому (Дарвин, Спен-
сер) противопоставляются различные формы спиритуали-
стической «психологии духа» и идеалистической «социальной
психологии» (Французская социологическая школа в психоло-
гии) . Далее поднимаются новые противоречия: интеллектуа-
лизму— сенсуалистическому и рационалистическому — начи-
нают противопоставляться различные формы иррационализ-
ма; разуму, который обожествляла Французская революция
XVIII века,— темные глубинные влечения, инстинкты. Наконец,
с разных сторон начинается борьба против лучших прогрессивных
моментов картезианского понятия сознания с его яс н ы м и от-
ктливым знанием. Против него, с одной стороны, выдвига-
ется диффузное чувствоподобное переживание психологии Лейп-
цигской школы (Бёме и немецкие мистики против Де-
карта); против него, с другой стороны, выступают различные
разновидности психологии бессознательного (психоанализ Фрей-
да и т. д.); против него, наконец, доводя кризис до крайних пре-
6 Зак. 1190 81
делов, выступает поведенческая психология, которая отвергает
не только специфическое понятие сознания, но и психику в це-
лом: человек-машина Ламетри пытается преодолеть все проти-
воречия человеческого духа, вовсе упразднив его — рефлекс
против сознания (Декарт против Декарта).
Анализ кризиса психологии обнаруживает с полной очевид-
ностью особую роль, которую сыграл в истории психологии Де-
карт. От Декарта ведут свое начало важнейшие тенденции, рас-
крывающиеся в дальнейшем развитии психологии. Декарт вво-
дит одновременно два понятия: понятие рефлекса, с одной
стороны, современное интроспективное понятие сознания, с
другой. Каждое из этих понятий отражает одну из тенденций,
которые, сочетаясь в системе Декарта, затем вступают в антаго-
низм.
Один из основоположников механистического естествознания,
объясняющий всю природу движением протяженных тел под воз-
действием внешнего механистического толчка, Декарт стремится
распространить этот же механистический идеал на объяснение
жизни организма. В этих целях он вводит в науку понятие реф-
лекса, которому суждено было сыграть такую большую роль в
современной физиологии нервной деятельности. Исходя из этих
же тенденций подходит Декарт к изучению аффектов—явлений,
которые он считает непосредственно связанными с телесными
воздействиями. Так же как затем Спиноза, который с иных фи-
лософских позиций тоже подошел к этой излюбленной философ-
ско-психологической проблеме XVII века, посвятив eff значи-
тельную часть своей «Этики», Декарт стремится подойти к изу-
чению страстей, отбрасывая религиозно-моральные представле-
ния и предрассудки, так, как подходят к изучению материаль-
ных природных явлений или геометрических тел. Этим Декарт
закладывает основы механистического натуралистического на-
правления в психологии.
Механистическая натуралистическая трактовка поведения и
элементарных психофизических процессов сочетается у Декарта
с идеалистической, спиритуалистической трактовкой высших про-
явлений духовной жизни. Декарт резко противопоставляет в за-
остренном дуализме душу и тело. Он признает существование
двух различных субстанций: материя — субстанция протяжен-
ная (и не мыслящая) и душа — субстанция мыслящая (и не
протяженная). Они определяются разнородными атрибутами и
противостоят друг другу так, как друг от друга независимые суб-
станции. Вместе с тем мышление превращается в основание бы-
тия: cogito ergo sum — я мыслю, следовательно, я суще-
ствую.
Самое понятие духовного получает у Декарта новое содер-
жание. Оно коренным образом отличается от понятия «души»
(«псюхэ») у Аристотеля. Из общего принципа жизни, каким оно
82
было у Аристотеля, душа, дух превращается в специальный
принцип сознания. В душе совершается раздвоение жизни, пере-
живания и познания, мысли, сознания. Декарт не употребляет
термина «сознание», он говорит о духе (mens), но определяет
его, как «все то, что происходит в нас таким образом, что мы
воспринимаем его непосредственно сами собою»7. Другими сло-
вами, Декарт вводит принцип интроспекции, самоотражения со-
знания в себе самом. Он закладывает, таким образом, основы
интроспективного понятия сознания как замкнутого в себе внут-
реннего мира, которое отражает не внешнее бытие, а лишь са-
мого себя.
Выделив понятие сознания из более широкого понятия психи-
ческого, Декарт совершил этим дело первостепенного значения
для истории философской и психологической мысли. Вместе с
тем, ограничив сознание сферой интроспекции, Декарт с самого
начала придал этому понятию содержание, которое сделало его
узловым пунктом философского кризиса психологии в XX веке.
Борьба, начинаясь на рубеже XX столетия, тянется в зару-
бежной психологии по сегодняшний день. Но в разные периоды
разные мотивы оказываются господствующими. Здесь приходит-
ся различать прежде всего период до 1918 года (до окончания
первой империалистической войны и победы Великой социали-
стической революции в России) и последующий период. Во вто-
рой из этих периодов психология вступает в полосу открытого
кризиса; в первый он подготовляется. Уже и в первый из этих
периодов начинают складываться многие из направлений, кото-
рые станут господствующими в последующий период ( и ирра-
ционалистический интуитивизм Бергсона, и психоанализ Фрей-
да, и психология духа Дильтея и т. д.), но характерными для
этого периода являются главным образом направления, ведущие
борьбу против сенсуализма и отчасти механистического атомиз-
ма ассоциативной психологии, которая является на первых порах
господствующим направлением психологии (Спенсер, Бан в Анг-
лии, Эббингауз, Мюллер, Циген—-в Германии, Тен, Рибо — во
Франции, Троицкий — в России). В этот период господствуют
еще тенденции рационалистического идеализма. В по-
следующий период, в послевоенные годы, которые становятся и
для психологии годами острого кризиса, господствующими все
в большей мере становятся иррационалистические, ми-
стические, виталистические и тому подобные тен-
денции.
Вся эта борьба в своих основных тенденциях является идео-
логической борьбой, но опорные точки для тех конкретных
7 Р. Декарт. Избранные произведения. Начала философии, ч. 1, § 9,
1950, стр. 429.
6* 83
форм, которые она принимает в практике психологического ис-
следования, дают противоречия между конкретным фактическим
материалом, вскрывающим поступательный ход научного психо-
логического исследования, и теми методологическими основа-
ниями, из которых исходила психология.
Начало а н т и с е н су а л и с т и ч е с к о го направления наме-
чается еще у Брентано и его продолжателей. Это антисенсуали-
стическое направление находит себе, далее, выражение у Штумп-
фа («Явление и функции», 1907). Аналогичную тенденцию про-
водит Б.ине в своих работах, посвященных психологии мышле-
ния и других. Особое влияние на общий ход развития психоло-
гической мысли борьба против сенсуалистического принципа
приобретает тогда, когда под непосредственным влиянием идеа-
листической философии, Гуссерля, воскрешающего платоновский
идеализм и «реализм» схоластической философии, начинает в
1900-х годах складываться Вюрцбургская школа (Кюльпе, Мес-
сер, Бюлер, Ах, Зельц и др.). Исследование мышления не вме-
щалось в рамки сенсуалистической психофизиологии, и потому,
когда психология подошла к его изучению, фактический мате-
риал исследования по необходимости заставил разорвать эти
рамки.
Обусловленное общественно-историческими условиями, гос-
подство идеалистических, рационалистических тенденций в идео-
логии, в философии этого времени (Гуссерль, рационалистиче-
ское крыло неокантианства, неогегельянство в Англии и т. п.)
привлекло особое внимание ряда иногда не связанных между
собой исследователей (вюрцбуржцы, Бине и др.) к проблеме
мышления. Изучение мышления дало конкретные опорные точки
для воплощения этих общих мировоззренческих тенденций в соб-
ственно психологическую теорию; факты психологического ис-
следования обусловили конкретные формы, которые приняли эти
общие тенденции в психологической теории, так же как в свою
очередь и общие мировоззренческие тенденции определили ин-
терпретацию этих фактов.
Вслед за борьбой против сенсуалистического принципа начи-
нается борьба против механистически-атомистического принципа
ассоциативной психологии, против «психологии элементов» и ее
тенденции, навеянной идеалами механистического естествозна-
ния, разлагать все сложные образования сознания на элементы
и рассматривать их как результат сцепления этих элементов.
Еще Вундт пытается учесть качественное своеобразие целого
по отношению к элементам, вводя понятие апперцепции и творче-
ского синтеза, противопоставляемого им простой внешней ассо-
циации. К этому нововведению вынуждают Вундта эксперимен-
тальные факты. Так, уже первые психологические работы по
84
слуховым ощущениям, именно исследования Штумпфа (1890),
показали, что тоны, сливаясь, а не внешне лишь ассоциируясь,
образуют многообразные целостные структуры, выступающие
как новые специфические качества, не сводимые к качеству вхо-
дящих в них элементов. Эренфельс (1890) показал это на зри-
тельных восприятиях и впервые ввел для обозначения этого спе-
цифического нового качества целого термин Gestaltqualitat. По-
следующие исследования, на основе которых затем оформлялась
гештальтпсихология как особое течение, начиная с исследования
Вертгеймера о восприятии движения (1912), а также исследова-
ния Келера и Крюгера — основателя Лейпцигской школы це-
лостной психологии — о восприятии музыкальных тонов и ряд
других исследований вскрыли обширный фактический материал,
который не вмещался в рамки психологии элементов и принуж-
дал выйти за ее пределы.
Сначала этот выход за пределы механистической психологии
Элементов совершается по преимуществу путем противопостав-
ления механизму ассоциаций различных форм «творческого син-
теза» как проявлений духовной активности (Вундт), переходных
состояний сознания (Джемс) и т. п. В последующий, послевоен-
ный период кризиса аналогичные антиатомистические тенден-
ции, опираясь на экспериментальные факты того же порядка,
воплощаются уже в существенно иных позициях структурного
формализма (гештальтпсихология) и иррационалистической
комплексности (Лейпцигская школа), отражающих в соответ-
ствующем преломлении различные методологические тенденции
своего времени. Так, с одной стороны, конкретные факты иссле-
дования давали опорные точки для антиатомистических тео-
рий, обусловливали их переход в собственно психологические
концепции; с другой, борьба и смена общих мировоззренческих
тенденций, обусловливая борьбу и смену различных интерпрета-
ций одних и тех же фактов, этим в свою очередь обусловливала
различные психологические теории.
Даже внутри теорий, объединенных общим принципом це-
лостности, реализуются различные, а порой и противоположные
идеологические тенденции: для одних — для гештальтистов —
целостность означает структурность, четкость формы, для дру-
гих — представителей Лейпцигской школы, — напротив, диф-
фузную комплексность; для одних это прежде всего физическая
система, для других — отличительная особенность чувствоподоб-
ного переживания; в одном случае — в гештальттеории — прин-
цип целостности является проводником физикализма, зна-
чит, натурализма; в другом — в Лейпцигской психологии
развития — иррационалистических, мистических тенденций, иду-
щих от романтиков и далее — немецких мистиков. В ре-
зультате и самая психологическая теория заполняется иным со-
держанием.
85
Борьба против ассоциаций как основного объяснительного
принципа экспериментальной психологии находит себе выраже-
ние и в другой очень симптоматической тенденции — тенденции
вовсе отказаться от объяснения более сложных осмысленных
«духовных» психических явлений и ограничиться описанием тех
форм, в которых эти духовные явления даны («Описательная
психология» Дильтея, полемика Дильтея и Эббингауза).
На конкретном материале фактически обнаружившаяся несо-
стоятельность одного определенного типа объяснения,
заключающегося в сведении сложных образований к меха-
ническому соотношению частей, подхватывается и под влия-
нием одних мировоззренческих тенденций, порождаемых общей
атмосферой эпохи, интерпретируется как невозможность вообще
какого бы то ни было объяснения психологических фактов.
Но и эти тенденции (наметившиеся еще у Вундта, противопо-
ставляющего физиологической психологии историческую психо-
логию народов, изучающую высшие духовные образования —
речь, мышление и т. д.) выступают на передний план уже в по-
следующие, послевоенные годы — в период кризиса, когда об-
щественная атмосфера послевоенной Европы глубоко колеблет
всякое доверие к человеческому разуму и на земле, опустошен-
ной разрушениями войны, возрастают чахлые всходы иррациона-
лизма и агностицизма.
В годы, следующие за окончанием империалистической вой-
ны, кризис принимает острые формы. Так же как кризис в физи-
ке, о котором писал Ленин в «Материализме и эмпириокрити-
цизме», в математике и т. д. это кризис методологический, свя-
занный с .идеологической борьбой за методологические основы
науки. Рушатся методологические основы, на которых было пер-
воначально воздвигнуто здание экспериментальной психологии,
все большее распространение получает в психологии отказ не
только от эксперимента, но и вообще от задач научного'объясне-
ния («понимающая психология» Шпрангера); психологию за-
хлестывает волна витализма, мистицизма, иррационализма.
Идущий из глубин организма инстинкт (Бергсон), «горме» (у
Мак-Дауголла) вытесняет интеллект. Центр тяжести переносит-
ся от высших, исторически сложившихся форм сознания к доис-
торическим, примитивным, «глубинным» ее основам, от сознания
к бессознательному, инстинктивному. Сознание низводится на
роль маскировочного механизма, лишенного реального влияния
на поведение,’управляемое бессознательным (Фрейд).
Наиболее яркое воплощение эти тенденции получают в пси-
хоанализе Фрейда. Здесь, опять-таки в теснейшем единстве и
взаимопроникновении, представлены, с одной стороны, общие
идеологические тенденции, обусловленные общественными усло-
виями этого периода, с другой, вскрытый исследованием и меди-
цинской практикой конкретный фактический материал клиники.
86
Вскрывая роль аффективных влечений в поведении человека,
клинический материал ломал рамки традиционной, насквозь ин-
теллектуалистической психологии и давал опорные точки для
антиинтеллектуалистических тенденций, отражавших «дух» вре-
мени. В свою очередь, эти общие тенденции, вобрав в себя этот
конкретный материал и преломившись в нем, вылились в те
конкретные формы, которые характеризуют психоанализ как
определенную психологическую систему.
Кризис декартовской концепции сознания выражается у ряда
влиятельных исследователей в стремлении реставрировать Ари-
стотеля. Его концепция используется для того, чтобы подвести
философскую основу под виталистические и одновременно био-
логизаторские тенденции, стремящиеся, вопреки декартовскому
выделению сознания из переживания, знания из жизни, не только
включить психическое в органическую жизнь, но и растворить
его в ней (Блейлер, Кречмер, Дриш и др.).
Наряду с этим механицизм принимает крайние формы, при-
ходя к полному отрицанию психики и сознания человека; чело-
веческая деятельность сводится к совокупности неосознанных
рефлекторных реакций (поведенческая психология). В психоло-
гии народов и в учении о личности, в характерологии господст-
вующими в зарубежной буржуазной психологии становятся ре-
акционные расовые фаталистические теории (Кречмер, Иенш);
в психологии ребенка широко распространяется педология, в
педагогической и вообще прикладной психологии — тестология.
За ее антинаучными методами все более обнаженно выступают
ее классовые позиции.
Кризис психологии выявился в наибольшей своей остроте,
когда сформировалась поведенческая психология — рефлексоло-
гия в России и бихевиоризм в Америке, — потому что поведенче-
ская психология, выдвинув поведение как предмет психологии, с
особенной остротой выявила кризис центрального понятия всей
современной психологии — интроспективного понятия сознания.
Подлинная причина в корне несостоятельной позиции бихе-
виоризма заключается, как нами уже показано8, в том, что би-
хевиоризм в своей борьбе против психологии сознания исходил
из той концепции сознания, которая была создана субъективно-
идеалистической психологией. Вся аргументация представителей
поведенческой психологии, обосновывающая необходимость вы-
ключения психики из психологии, сводилась в основном к тому,
что психические явления, или явления сознания, принципиально
доступны только одному наблюдателю; они «не поддаются обь-
8 См. наши «Основы психологии» (М., 1935) и нашу статью «Необи-
хевиоризм Тольмана» в Ученых записках Ленинградского государственного
педагогического института им. А. И. Герцена, т. XVIII. Кафедра психологии
(Л., 1939),
87
ективной проверке и потому никогда не смогут стать предметом
научного исследования» (Уотсон). Эта аргументация против со-
знания опиралась, таким образом, в конечном счете на интро-
спективное понимание сознания. Вместо того чтобы в целях реа-
лизации объективизма научного познания в психологии пере-
строить интроспективное понимание психики, поведенческая пси-
хология отбросила психику, потому что то понимание психики,
которое она нашла в готовом виде у своих противников, она
приняла как нечто непреложное, как нечто, что можно либо
взять, либо отвергнуть, но не изменить. Исходя именно из этого
понимания сознания, поведенческая психология, показательно
осуществляя единство идеализма и механицизма, пришла к свое-
му пониманию деятельности как поведения. Изучение деятельно-
сти человека в отрыве от сознания означает не только выпаде-
ние сознания из области психологического исследования, но и
ложное, механистическое понимание самой деятельности.
Поведенческая психология, и в частности американский би-
хевиоризм, доводит до крайних пределов те механистические тен-
денции в трактовке человеческого поведения, которые, зарожда-
ясь еще у Декарта, с одной стороны, и в английском материа-
лизме (Гоббс), с другой, получают яркое выражение в представ-
лении о «человеке-машине» у Ламетри и затем находят себе от-
ражение в том варианте учения о психофизическом параллелиз-
ме, которое Джемс назвал теорией автоматизма: превращая пси-
хику, сознание человека в бездейственный эпифеномен, это уче-
ние тем самым трактует все поведение человека как механиче-
ское сцепление реакций 9.
Находясь в преемственной связи со всем этим течением, би-
хевиоризм воплощает исходные механистические установки, зало-
женные в механистическом материализме больших философских
систем XVII века, в специфических формах. Конкретные формы,
которые механистический материализм получает в бихевиористи-
ческой психологии, обусловлены, с одной стороны, тем конкрет-
ным материалом (изучение поведения животных, выработка у них
навыков, исследования Гобхауза, Ллойд-Моргана и особенно
Торндайка), на котором бихевиоризм как психологичеокое уче-
ние фактически вырастает, с другой, тем специфическим идеоло-
гическим содержанием, которое эти механистические тенденции
приобретают, становясь проводниками определенных классовых
9 Согласно теории автоматизма, пишет Джемс, если бы мы знали в
совершенстве нервную систему Шекспира и абсолютно все условия окру-
жавшей его среды, то мы могли бы показать, почему в известный период его
жизни его рука исчертила какими-то неразборчивыми мелкими черными
значками известное число листов, которые мы для краткости называем ру-
кописью «Гамлета». Мы могли бы объяснить причину каждой помарки и пе-
ределки: мы все это поняли бы, не предполагая притом в голове Шекспира
решительно никакого сознания.
88
интересов, при превращении рабочего в механизированной про-
мышленности в придаток к машине.
Теоретически решающим для понимания кризиса психологии,
раскрывшегося в борьбе поведенческой психологии против пси-
хологии сознания, является то, что, в конечном счете, поведен-
ческая психология и интроспективная психология исходят из од-
ного и того же понимания психики, сознания. Идеалистическая
психология признала реальные психические процессы лишь
субъективными содержаниями самонаблюдения, а бихевиористы
и рефлексологи некритически полностью приняли идеалистиче-
скую концепцию своих противников. Только в силу этого они не
могли найти никакого иного пути для реализации объективной
научности психологического познания, как отказ от познания
психики. Интроспекционисты, замыкая психику во внутреннем
мире сознания, оторвали психику от деятельности; бихевиористы
приняли как непреложную истину этот отрыв друг от друга —
сознания и деятельности, внутреннего и внешнего. Только на
этой основе можно было определить свою задачу так, как это
сделали представители поведенческой психологии: вместо изуче-
ния сознания, оторванного от поведения, поставить себе задачей
изучение поведения, оторванного от сознания.
Таким образом, можно сказать, что и этот стержневой ас-
пект кризиса был заложен в исходных позициях психологии со-
знания, сохранивших свое господство в экспериментальной пси-
хологии. Это был кризис декарто-локковской инт-
роспективной концепции сознания, которая в тече-
ние столетий довлела над психологией. Сведя психику к созна-
нию, а сознание к самосознанию, к отражению (рефлексии)
психики, в себе самой, эта ставшая традиционной для всей психо-
логии декарто-локковская (в своих истоках отчасти августинов-
ская) концепция сознания отъединила сознание человека от
внешнего мира и от собственной его внешней предметной, прак-
тической деятельности. В результате деятельность человека ока-
залась отъединенной от сознания, противопоставленной ему и
потому сведенной к рефлексам и реакциям. Сведенная к реак-
циям, деятельность человека становится поведением, т. е. каким-
то способом реагирования; она вообще перестает быть деятель-
ностью, поскольку деятельность немыслима вне ее отношения к
предмету, к продукту этой деятельности. Поведение — это ре-
активность отъединенного от мира существа, которое, реагируя
под влиянием стимулов среды, само своей деятельностью не воз-
действует на действительность и не изменяет ее. Это жизнедея-
тельность животного, приспосабливающегося к среде, а не тру-
довая деятельность человека, своими продуктами преобразую-
щего природу. Отрыв сознания от предметной практической дея-
тельности разорвал реальную, действенную связь человека с ми-
ром, выключил сознание из процесса воздействия человека на
89
мир и закрыл, таким образом, доступ к пониманию реального
генезиса и развития сознания в его предметно-смысловом содер-
жании. В результате предметно-смысловое содержание сознания
предстало в мистифицированной форме «духа», отчужденного
от человека — от его сознания и деятельности.
Поэтому можно сказать, что, так же как поведенческая пси-
хология является не чем иным, как оборотной стороной интро-
спективной концепции сознания, «психология духа»
(Шпрангер), в которой «дух», т. е. предметно-смысловое
содержание сознания, выступает в мистифици-
рованной форме данности, независимой от че-
ловеческой деятельности, является оборотной
стороной поведенческой концепции деятельно-
сти. Когда деятельность, преобразующая природу и порождаю-
щая культуру, сводится к совокупности реакций, лишается свое-
го воздейственного, предметного характера, предметно-смысло-
вое содержание «духа» неизбежно предстает в виде идеальной
данности.
Лишь полное непонимание их реального соотношения, кото-
рое за внешней противоположностью конечных выводов не видит
общности исходных позиций, может привести к той мысли, в ко-
торой Бюлер ищет выхода из кризиса психологии 10, будто для
разрешения кризиса нужно примирить, дополнив одну другой,
психологию поведения и психологию духа. Их «синтез» лишь со-
единил бы пороки одной с пороками другой. В действительности
они и так связаны между собой, и нужно не сохранять как одну,
так и другую, объединив их, а обе заодно преодолеть в их общей
основе. Эта общая основа заключается, в конечном счете, в от-
рыве сознания от практической деятельности, в которой преоб-
разуется, предметный мир и формируется само сознание в его
предметно-смысловом содержании; именно отсюда проистекает,
с одной стороны, отчуждение этого содержания как «духа» от
материального бытия человека, с другой, превращение деятельно-
сти в поведение, понимаемое как способ реагирования. Здесь в
одном общем узле сходятся нити, связующие психологию созна-
ния и психологию поведения, психологию поведения и психологию
духа; у направлений, представляющихся самыми крайними анти-
подами, здесь обнаруживается общая основа. Здесь средоточие
кризиса, и именно отсюда должно начаться его теоретическое
преодоление.
10 К. В u h 1 е г. Die Krise der Psychologie, 1929.
1940 г.
мысли о психологии
Каждый большой этап в истории философско-психологиче-
ской мысли получал свое выражение и как бы кристаллизацию
в новой концепции психического. В настоящее время в нашей со-
ветской психологии снова намечается такой поворотный этап,
который должен привести к новой ориентации психологическо-
го исследования и откристаллизоваться в новой концепции соз-
найия.
На вершинной точке развития античной философской мысли
Аристотель оформляет первую классическую концепцию психи-
ческого в своем трактате «О душе»: душа (псюхэ) для него
прежде всего организующий принцип органической жизни.
Новая концепция психического складывается у Декарта.
У него, по существу, оформляется современное идеалистическое
понятие сознания. Он, во-первых, с одной стороны, подчеркивает
в сознании момент знания и, во-вторых, с другой, ограничивает
духовное сферой интроспекции. Локковская рефлексия является,
по существу, лишь эмпирическим вариантом декартовской инт-
роспекции. Замкнутому во внутреннем мире сознанию предмет
противопоставляется как внешняя данность: в результате созна-
ние становится беспредметным.
Принципиально новую трактовку психического подготовляет
Гегель. В понятии духа он стремится преодолеть внешнее про-
тивопоставление сознания и предмета: дух — это сознание, ко-
торое обрело свое предметно-смысловое содержание. Но единст-
во сознания и предмета, субъекта и объекта у идеалиста Гегеля
выступает в мистифицированной форме, как результат порожде-
ния объекта — субъектом, природы — духом; заодно с преодо-
лением внешнего противопоставления сознания и предмета уп-
раздняется самостоятельное существование предмета.
Наша психология делает решающий шаг, переворачивая ге-
гелевскую концепцию с головы на ноги и в корне изменяя ее.
Она одновременно преодолевает внешнее противопоставление
сознания и предмета и вместе с тем сохраняет самостоятельное
существование предмета. Отражая бытие, существующее вне и
независимо от сознания, сознание формируется в процессе дейст-
венного и познавательного проникновения в предмет. Сознание
91
не «порождает» содержание предмета, а само черпает свое со-
держание из него. В известном смысле, конечно, сознание не
только отражает, познает, но и творит предметный мир, однако
не непосредственно — актом творческого созерцания, а опосре-
дованно, через сознательную деятельность человека, через прак-
тику. В процессе проникновения человека в существующий вне
его сознания предметный мир его сознание не только проявляет-
ся, но и формируется. Так реально разрешается та центральная
проблема, мистифицированное псевдорешение которой пытался
дать Гегель.
В нашем понятии сознания как единства переживания и зна-
ния, в единстве и взаимопроникновении включены и органиче-
ский функциональный аспект, который был выражен в понятии
души (псюхэ), и познавательный аспект, аспект знания в поня-
тии сознания. Те аспекты, которые в виде души, сознания и ду-
ха, будучи расчленены, у Гегеля в его «Философии духа» над-
страивались друг над другом (в «пнеймологии» — учении о ду-
ше, «феноменологии» — учении о сознании и «психологии» —
учении о духе), объединяются в том понятии предметного созна-
ния, которое противопоставляется в нашей психологии традици-
онному интроспективному понятию сознания.
♦ * *
Выше сформулированные положения имеют не только обще-
теоретическое, но и конкретное практическое значение. Они оз-
начают, по существу, новую ориентировку психологического ис-
следования. Эта новая ориентировка психологического исследо-
вания ломает прежде всего традиционную точку зрения, соглас-
но которой психологическое исследование ограничено имманент-
ным, феноменологическим рассмотрением психических пережива-
ний (например, ощущений) как непосредственных данностей соз-
нания, и специфичным для него является использование показа-
ний самонаблюдения. В действительности исследование может
пользоваться самонаблюдением и быть не психологическим, а фи-
зиологическим по своему существу. Достаточно в подтверждение
указать на столь широко известные и популярные работы Хэда
(Head). Данные Хэда о восстановлении чувствительности после
перерезки нерва, на которых основывается его учение о двух
различных видах чувствительности и двух различных афферент-
ных системах, опираются на показания самонаблюдения. Тем не
менее его учение о двух различных афферентных системах и ви-
дах чувствительности, по существу, относится в основном к фи-
зиологии. Показания самонаблюдения об ощущениях служат
здесь лишь индикаторами чувствительности органов чувств. Это
не случайность, не исключение. Можно прямо утверждать, как
общую закономерность, что пока какое-нибудь ощущение рас-
сматривается только как имманентное проявление субъекта, до
92
тех пор оно может служить лишь индикатором того физиологи-
ческого процесса, которым оно обусловлено; оно — индикатор
физиологического процесса, а не процесс, являющийся специфи-
ческим объектом психологического исследования.
Как ни парадоксально это звучит для всякого, стоящего на
традиционных психологических позициях, — собственно психо-
логическое исследование начинается лишь там, где ощущения,
вообще психические явления берутся в их отношении к объек-
тивной действительности, которую они специфическим образом
отражают. Только там, где, в частности, ощущения берутся в та-
ком аспекте, как отражение качеств вещей, опосредованное дея-
тельностью органов чувств, а не только как функция этих орга-
нов, мы переходим от физиологии органов чувств к собственно
психологическому изучению ощущений (и восприятий). Только
изучая, например, восприятие цвета вещей, можно дать действи-
тельно психологическую, а не абстрактно-психофизиологическую
трактовку ощущения цвета.
Наше положение в силу своей общности относится, само со-'
бой разумеется, не только к зрительным ощущениям, но в рав-
ной мере и ко всем другим, вообще ко всем психическим процес-
сам и явлениям. В частности, например, подлинно психологиче-
ское исследование слуха начинается там, где мы переходим от
ощущений звука «вообще», могущего в этой абстракции от объ-
ективной сферы, в которую он включен, служить лишь индика-
тором какого-то изменения чувствительности в плане физиоло-
гии органов чувств, к ощущению и восприятию звуков музыки и
речи, т. е. определенных объективных сфер, на которые направ-
лено сознание. Неправильно было бы думать, как думают обыч-
но, что там, где начинается изучение звуков музыки или речи,
начинается область какой-то специальной прикладной психоло-
гии (психологии музыки, речи и т. п.) и кончается область об-
щей психологии. В действительности область общей психологии
(в отличие от психофизиологии как специальной области психо-
логии, пограничной с физиологией органов чувств) здесь именно
и начинается. Но при этом, конечно, общая психология слуха
изучает ощущения звуков музыки и речи в их общих закономер-
ностях, которые, однако, лишь на этом специфическом материа-
ле могут быть раскрыты.
Этот своеобразный сдвиг и специфическую ориентацию, ха-
рактеризующую психологическое исследование в нашем его по-
нимании, можно наглядно проиллюстрировать на примере взаи-
модействия в области чувствительности. Это взаимодействие вы-
ступает, с одной стороны, как действие на данный орган побоч-
ных раздражителей, количественно изменяющих его пороги. Но
взаимодействие в области чувствительности может выразиться
и в динамическом взаимодействии ощущений, совместно в этих
взаимосвязях отображающих объективную действительность.
93
Примером может служить взаимодействие зрительных^ слухо-
вых ощущений, в результате которого источник звука локали-
зуется в пространстве и самый звук получает новые стереоско-
пические качества '. Здесь речь идет уже не только о воздейст-
вии одного органа на чувствительность другого к раздражению,
а о совместном участии различных ощущений в отражении объ-
ективной действительности. Это уже новый план исследования, в
котором выступают новые отношения, выявляющие новые каче-
ства. Этот новый план психологического исследования, конечно
не противопоставляется психофизиологическому изучению чувст-
вительности; он его необходимо предполагает как свою основу и
опирается на него, но это все же новый план, в котором имеются
своя специфическая проблематика, задачи и пути исследования.
Вещи окружающего нас мира действуют на органы чувств
как раздражители; но вещи и мир, нами воспринимаемые, в пол-
ноте своего конкретного реального бытия не сводятся к совокуп-
ности раздражителей, будучи объектами конкретной практиче-
ской деятельности человека, обусловленной многообразными его
потребностями.
Переход от абстракции мира как совокупности «раздражите-
лей», каковыми вещи являются по отношению к органам чувств,
к их конкретному бытию предполагает на другом полюсе в каче-
стве воспринимающего субъекта не совокупность рецепторов
только, а конкретного индивида — субъекта общественной прак-
тики. Можно поэтому сказать, что психология ощущений отли-
чается от физиологии органов чувств тем, что, в то время как
физиология изучает чувствительность органов чувств, психоло-
гия изучает чувствительность индивида, чувствительность чело-
века. Эта последняя осуществляется, само собой разумеется, не
помимо, а через посредство органов чувств и предполагает,
включает их деятельность, но не сводится к ней, будучи опосре-
дована всей сознательной жизнью личности.
То обстоятельство, что специфически психологическое иссле-
дование в нашем его понимании предполагает рассмотрение пси-
хических процессов не только в их отношении к органам (ре-
цепторам, мозгу), функцией которых они являются, но и к пред-
метному бытию, которое они отражают, никак не стирает, с дру-
гой стороны, грани между психологией и теорией познания или
логикой. Психология не изучает самого отношения ощущений,
восприятий или мыслей к бытию (их истины, адекватности или
неадекватности), но она и не вырывает их из этого отношения,
для них существенного, изучая их в закономерностях их проте-
кания в процессе жизни индивида.
При этом специфика психологического аспекта — в отличие
1 См. С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. М., 1940,
стр. 181—182; его же. Бытие и сознание, стр. 81—82. {Прим, ред.)
94
от аспекта гносеологического — объективно обусловлена тем,
что ощущения инкорпорируются у человека в сознательную
деятельность личности и опосредуются ею. На переднем плане
психологического исследования должно стоять выявление взаи-
мообусловленности и взаимосвязей ощущений, различных видов
их со всеми сторонами психики индивида, сознания личности;
именно в этих взаимосвязях и взаимообусловленности их долж-
на психология изучать ощущения. Психологическое исследова-
ние, изучая тот или иной вид ощущений, должно вскрыть их ме-
сто, функцию, т. е. роль в познавательной деятельности и вообще
сознательной жизни личности.
С этим связана возможность раскрыть еще одну сторону в
психологии ощущений. Каждое ощущение, как и каждый психи-
ческий процесс, является единством субъективного и объективно-
го, будучи обусловлено зависимостью не только от объекта, но и
от познающего субъекта. В зрении, слухе, например, особенно
подчеркнут аспект, связанный с внешним миром; в других видах
ощущений (как, например, кинестетических) особенно выступает
другой аспект, связанный более непосредственно с координацией
и регуляцией деятельности индивида.
Намеченная выше переориентация психологического исследо-
вания не ограничивается областью сенсорики. Она распростра-
няется на все психические процессы. Дальнейшее конкретное
свое выражение она находит в том, что все они берутся внутри
реальных взаимоотношений человека с миром, которые выража-
ются в его деятельности. В процессе деятельности сознание че-
ловека не только проявляется, но и формируется. Формируясь в
деятельности, оно в деятельности и раскрывается. Эта основная
общая тенденция приводит нас к радикальному, принципиально-
му преодолению традиционной функциональной психологии.
Основная тенденция функциональной психологии, трактую-
щей все сложные психические процессы как функции, заключа-
ется в том, чтобы представить их как проявления, зависящие
исключительно от внутренних условий, от имманентных особен-
ностей организма, духа, личности, независимые от конкретной
реальной деятельности людей и тех материальных условий, в ко-
торых она протекает. Принципиальными предпосылками — осо-
знанными или неосознанными — всякой функциональной психо-
логии являются биологизаторские представления о том, что все
психические проявления являются продуктом имманентного со-
зревания организма, или идеалистические теории, согласно кото-
рым различные, все более высокие проявления психики явля-
ются результатом саморазвития духа. В действительности
протекание психических процессов и .их специфические особенно-
сти зависят от конкретных материальных условий, в которых они
протекают. Поэтому подлинное преодоление основных пороков
функциональной психологии достигается не оговорками о таком
95
или ином понимании функций; неправомерно пытающимися
отождествить их с тем, что уже ни в каком смысле не является
функцией, и не разговорами о межфункциональных связях, а
лишь включением в план психологического исследования дея-
тельности, в которой реально формируются психика и специфи-
ческие особенности различных психических процессов.
Мы не исключаем понятие функции из системы психологии,
но, уточняя его, ограничиваем поле его применения. Учитывая
физиологический аспект, в нем выраженный, мы и ограничива-
ем понятие функции только теми психофизическими проявления-
ми, которые однозначно определяются в плане психофизиологи-
ческого функционирования. Можно поэтому в соответствии с
этим пониманием функции говорить, например, о чувствитель-
ности как органической функции, имеющей однозначный смысл в
плане психофизиологического функционирования. Возможно так-
же говорить о мнемической функции, имея в виду то специфиче-
ское явление, что, по-видимому, в силу функциональных свойств
нервной системы данные чувствительности закрепляются и за-
тем, при соответствующих условиях, воспроизводятся. Аналогич-
но можно говорить о тонической функции, проявляющейся в тем-
пераменте, в аффективной возбудимости и т. д. Все это при-
меры функций в точном, собственном смысле слова.
Но наличие чувствительности как функции не превращает,
однако, восприятия в функцию. Восприятие — уже сложный
процесс, в котором участвуют различные стороны психики. В нем
участвует чувствительность, но предпосылкой его является и из-
вестный уровень развития тонической функции2; помимо того, в
процессе восприятия участвует осмысливание, воспроизведение
прошлого опыта и т. д. Превращение восприятия в функцию оз-
начает при таких условиях совершенно ложное гипостазирова-
ние понятий. Восприятие не является функцией в том же смыс-
ле, в каком функцией является чувствительность. Правильнее
будет трактовать его как сложный, но все же специфический
процесс. Точно так же существует, очевидно, в плане психофи-
зиологического функционирования мнемическая функция, яв-
ляющаяся общей психофизиологической основой многообразных
и сложных процессов, которые относятся к области памяти.
Сюда включаются процессы запоминания и заучивания, очень
существенно отличающиеся от запечатления материала, которое
можно было бы отнести к одной лишь мнемической функции; в
них участвует мышление в более или менее сложном единстве с
речью; они являются волевыми операциями и т. д. Это сложные
процессы, в которых участвуют разные функции и разные сто-
роны сознания.
2 См. С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. Главы VII и
VIII.
96
В отношении процессов памяти — сохранения и воспроизве-
дения — невозможность трактовки их лишь функционально, в-
качестве продуктов самой по себе взятой памяти, совершенно-
конкретно вскрыта в наших экспериментальных исследованиях
реконструкции в процессе воспроизведения (А. Г. Комм), реми-
нисценции (Д. И. Красилыцикова) и процесса сохранения,
(М. Н. Шардаков). Как сохранение, так и воспроизведение яв-
ляются, как показали эти исследования,.чрезвычайно сложными
процессами, включающими многообразные мыслительные опера-
ции; в частности, в процессе воспроизведения ведущими оказы-
ваются (как доказывает исследование Комм о реконструкции)
сложные динамические соотношения между мышлением и речью.
Мы поэтому выделяем, как несводимый к функциям существен-
ный объект изучения психологии, психические процессы, изучае-
мые психологией в специфических закономерностях их протека-
ния.
Каждый процесс, как и каждая функция, находит свое выра-
жение в специфическом содержании: функция чувствительно-
сти — в ощущениях, процессы памяти — в воспроизведенных
образах представления и т. д. Элементарное содержание, свя-
занное с функциями, образует как бы состав психической жизни;
более сложные образования, возникающие в психических про-
цессах, — образы восприятия, представления и т. п. — составля-
ют ее содержание. Все психические процессы, как и функции, рас-
сматриваются нами в единстве с их специфическим содержани-
ем. Этим преодолевается один из существеннейших пороков той
функциональной психологии, которая, противопоставляя функ-
ции содержанию, превратила их в «чистые» акты. Психические'
процессы и психические образования могут быть поняты и науч-
но изучены лишь в их взаимосвязи.
Говоря о психических процессах, мы различаем процессы ин-
теллектуальные, эмоциональные и можем также говорить о во-
левых процессах. Однако, различая интеллектуальные, эмоцио-
нальные и волевые процессы, мы не устанавливаем этим никако-
го дизъюнктивного деления, аналогично тому, как это делала
психология, которая делила психику или сознание на интеллект,
чувство и волю. Один и тот же процесс может быть и, как пра-
вило, бывает и интеллектуальным, и эмоциональным, и волевым.
Эмоциональный процесс, например, в действительности никогда
не сводится к «чистой», т. е. абстрактной, эмоциональности; он
всегда включает в каком-то единстве и взаимопроникновении
не только эмоциональные, но и интеллектуальные моменты, так
же как интеллектуальный процесс включает обычно в той или
иной мере эмоциональные моменты, а не сводится к «чистой»,
т. е. абстрактной, изолированно взятой, интеллектуальности.
Речь для нас при этом идет не о том только, что эмоция нахо-
дится в единстве и взаимосвязи с интеллектом или мышление с
7 Зак. 1190 9Т
эмоцией, а о том, что самое мышление как реальный психиче-
ский процесс уже само является единством интеллектуального и
эмоционального, а эмоция — единством эмоционального и ин-
теллектуального.
Таким образом, когда мы говорим об интеллектуальных,
эмоциональных и волевых процессах, речь, собственно, идет о
характеристике единых и в то же время многообразных психи-
ческих процессов по преобладающему в каждом таком процессе
интеллектуальному, эмоциональному или волевому .компоненту.
Каждый психический процесс может быть охарактеризован по
отношению к каждому из них. Мы характеризуем его как интел-
лектуальный, эмоциональный или же волевой по тому преобла-
дающему в нем компоненту, который накладывает в данном слу-
чае свой определяющий отпечаток на процесс в целом.
Психические процессы, включая в себя в качестве компонен-
тов те или иные психофизиологические функции, которые служат
их основой, в свою очередь, включаются в те или иные конкрет-
ные формы деятельности, внутри которых и в зависимости от ко-
торых они формируются. Так, психология может и должна изу-
чать процесс мышления в самых общих закономерностях его про-
текания, отличающих мыслительный процесс, например, от эле-
ментарного ассоциативного процесса. Но реально этот мысли-
тельный процесс обычно осуществляется в ходе какой-то
конкретной деятельности — практической трудовой деятельно-
сти, разрешающей определенную производственную задачу, дея-
тельности изобретателя, рационализирующего производствен-
ный процесс, в теоретической работе ученого, разрешающего
какую-то задачу, или, наконец, в учебной деятельности учащего-
ся, усваивающего в процессе учения добытые уже наукой зна-
ния. Осуществляемые реально в различных видах конкретной
деятельности, психические процессы в ней же и формируются.
Хотя психические процессы являются сторонами деятельно-
сти, однако изучение психологии деятельности никак не может
быть сведено к тому аналитическому ее изучению, которое пред-
ставляет собой изучение психических процессов. Изучение како-
го-нибудь психического процесса, например мышления или во-
ображения, ставит себе целью выявить в правомерной научной
абстракции общие закономерности протекания этого процесса.
Специфические особенности его протекания в игре, например,
или в работе ученого несводимы к одним лишь этим общим за-
кономерностям. Воображение плюс мышление плюс чувство
и т. д., взятые в общих закономерностях этих процессов, никак
не дадут еще в сумме психологии игры. В игре, в учении, в тру-
де — вообще в каждом виде деятельности все эти психические
процессы даны в новых связях, определяемых не психическими
процессами самими по себе, а теми реальными, материальными
условиями, в- которых реально совершается данная деятельность.
98
Поэтому психология не может ограничиться изучением психиче-
ских процессов; она должна включить и психологию деятельно-
сти; от аналитического изучения психических процессов она
должна перейти к синтетическому изучению психики в деятель-
ности.
Понятие о деятельности должно быть при этом уточнено.
Сплошь и рядом оно употребляется в очень широком и неопре-
деленном смысле. В психологии сплошь и рядом говорят о пси-
хической деятельности, отождествляя, по существу, деятельность
и активность. Мы различаем эти понятия. О любом психическом
процессе — восприятии, воображении, мышлении и т. д. — мы
говорим, что он является единством содержания и процесса, и
подчеркиваем его активный характер. Но мышление как про-
цесс — это для нас активность, а не деятельность. О деятельно-
сти и действии в специфическом смысле слова мы будем гово*
рить только там, где есть воздействие, изменение окружающего;
деятельность в собственном смысле слова — это предметная
дейтельность, это практика. Это не значит, конечно, что мы иск-
лючаем из понятия деятельности теоретическую деятельность и
ограничиваем ее практической деятельностью, производящей ма-
териальный продукт. Деятельность ученого, который вооружает
людей новыми знаниями, вводит в мир новые идеи, — это, конеч-
но, деятельность так же, как деятельностью является работа
педагога-лектора, учителя, поскольку как одна, так и другая
оказывают воздействие на людей. Для этого воздействия вовне
теоретическая деятельность должна иметь и доступную для
внешнего мира материальную форму существования, хотя бы в
виде речи. Процесс мышления в виде мыслей, следующих друг
за другом в сознании мыслящего человека, — это подготови-
тельный этап или сторона, момент деятельности, состоящей в
разрешении какой-нибудь практической задачи или в теоретиче-
ской деятельности ученого, открывающего человечеству новые
истины и прокладывающего ему новые пути, пишущего книгу,
по которой другие будут учиться. Но сам по себе процесс мыш-
ления, взятый аналитически лишь в динамике собственного про-
текания, безотносительно к эффекту, который он дает, к воздей-
ствию, которое он оказывает, — это не деятельность, а лишь ак-
тивность, хотя бы и очень высокого порядка. Процесс мышления
и теоретическая деятельность ученого, конечно, неразрывны, как
и вообще психические процессы ц деятельность, в которой они
формируются и проявляются, но их бесспорная неразрывность
не означает их тождественности.
Включая вслед за аналитическим изучением психических
процессов синтетическую психологию деятельности, мы, однако,
изучаем не психику и деятельность, а психику в деятельности.
Деятельность не является в целом предметом психологии; пред-
метом психологии может быть только ее психическая сторона,.
7* 99.
'Всякая психология, которая понимает, что она делает, изучает
психику, и только психику. Но вопрос заключается в том, как ее
изучать — лишь в себе самой, в ее самоотражении, т. е. в конеч-
ном счете лишь интроспективно, или и в деятельности, в ко-
торой она формируется и проявляется. Мы идем вторым путем.
Деятельность и действие не имеют для нас самодовлеющего
значения. Всякое действие и всякая деятельность предполагают
действующего индивида, субъекта этой деятельности. Но самый
этот субъект и его психические свойства и проявляются и форми-
руются в деятельности. Переходя от изучения психологии деятель-
ности к изучению психических свойств личности, мы изучаем не
личность и деятельность, а личность— сознательный субъект
практической и теоретической деятельности — в ее деятельности.
* * *
Такая трактовка психологии как науки, изучающей психику
не только в аналитическом плане, но и синтетически, интегри-
рованно в конкретной деятельности, открывает новые пути для
«органического приближения психологии к конкретным вопросам
[практики. На основе традиционной абстрактной психологии, изу-
чавшей психические процессы лишь как абстрактные функции
вне конкретной деятельности, переход к решению психологиче-
ских проблем, которые ставит практика, совершался в порядке
приложения извне к конкретным условиям практической дея-
тельности положений, добытых вне всякого учета этих условий.
Это был принципиально порочный и мало плодотворный путь.
Очень отчетливо его пороки выявились в традиционной педаго-
гической психологии. Исходным пороком традиционной педаго-
гической психологии является то, что она строится в порядке «пе-
дагогических выводов» — внешнего механического приложения
к конкретным вопросам психического развития ребенка в усло-
виях воспитания и обучения положений абстрактной психоло-
гии, добытых вне этих условий. Такая трактовка педагогической
психологии, по существу, —• сознательно или несознательно —
исходит из «педологического» представления о том, что психиче-
ское развитие совершается «стихийно», самотеком, вне созна-
тельного, в частности воспитательного, воздействия человека, а
воспитание и обучение внешне надстраиваются над ним. Это в
корне порочная точка зрения. Психология, стоящая на таких по-
зициях, обречена на бесплодие. Для развития психологии, спо-
собной оказать действительную и плодотворную помощь прак-
тике школы, первой, насущнейшей задачей является коренная
переориентация всей психологии в целом — построение такой
общей психологии и психологии ребенка, которая по исходным
•своим позициям изучала бы психологию человека в условиях
конкретной деятельности, психологию ребенка — в процессе вос-
питания и обучения. Для того чтобы по-настоящему помочь пе-
100
дагогике и школе и по-настоящему поставить психологию на
службу школе, надо не просто достроить к традиционной абст-
рактной общей психологии особую педагогическую психологию,
а прежде всего радикально перестроить всю психологию в целом
так, чтобы она стала конкретной, «реальной» наукой, изучающей
психику человека в процессе его конкретной деятельности, пси-
хику ребенка — в процессе воспитания и обучения.
Этим намечаются некоторые исходные установки для новой
концепции психологии, существенно отличной от той, которая
господствовала в традиционной абстрактной идеалистической
психологии сознания. Эта новая концепция открывает новые пер-
спективы психологического исследования и новые пути для связи
с практикой.
1940 г.
101
К ВОПРОСУ О СТАДИЯХ НАБЛЮДЕНИЯ
Педологическая концепция развития, основное ядро которой
составляет главный «закон» педологии о фатальной предопреде-
ленности судьбы детей двумя факторами — наследственностью
и какой-то неизменной средой, — связанная прежде всего с уче-
нием об одаренности, определила вместе с тем и изучение раз-
вития всех стороны психики ребенка в педологической литера-
туре.
В частности, трактовка развития восприятия, мышления
и т. д. как голой функции возрастного созревания привела к то-
му, что характерные для ребенка на разных ступенях его разви-
тия формы восприятия и мышления ошибочно превращены были
в независимые от познавательного содержания, которым в про-
цессе обучения овладевает ребенок, и потому формальные струк-
туры, сменяющие друг друга в последовательности, предопре-
деленной имманентной необходимостью возрастного созревания.
Таким образом, педологическая теория проникла в трактовку
восприятия и наблюдения, мышления, речи и т. д. в тесном со-
четании с очень распространенными в зарубежной психологии
тенденциями структурного формализма.
Поэтому недостаточно — хотя и необходимо — в общей фор-
ме противопоставить «педологической» трактовке психического
развития ребенка другую общую теорию развития, правильно
раскрывающую его сущность и основные закономерности. Необ-
ходимо, помимо того, пересмотреть все разделы психологии ре-
бенка и многие из них в корне переработать.
В таком пересмотре и переработке нуждается, в частности,
и, пожалуй, в первую очередь, учение о развитии восприятия и
наблюдения у ребенка. В традиционном учении о стадиях наб-
людения педологическая трактовка развития нашла себе особен-
но заостренное выражение.
В учении о стадиях наблюдения — отчасти Штерна, особенно
же Бине и его продолжателей (Декёдр, Термена и др.) — ста-
дии наблюдения представляются в виде структур, равномерно
покрывающих все восприятие ребенка определенного возраста и
сменяющих друг друга в последовательности, раз и навсегда пре-
допределенной возрастом. При этом интерпретация, истолкова-
102
ние, т. е. осмысливание, воспринимаемого относится к более или
менее позднему возрастному периоду.
Интерпретация признается не свойственной дошкольнику.
Этому последнему доступно будто бы лишь голое перечисление
отдельных предметов; описание, предполагающее осознание хо-
тя бы внешних связей, отношений, тоже относится к более позд-
нему периоду. Эта концепция связана с той очень распространен-
ной и укоренившейся, но в корне порочной идеалистической тео-
рией, согласно которой отношения, связи, взаимозависимости
устанавливаются отвлеченным мышлением и не имеют своей
чувственной основы в восприятии. Эта теория стадий наблюде-
ния заключает в себе, таким образом, две ложные предпосылки,
а именно: во-первых, что ребенок не осмысливает воспринимае-
мого, не мыслит, а только воспринимает и, во-вторых, что вос-
приятие дает лишь бессвязный хаос ощущений, а связи и отно-
шения впервые вносит в него мышление.
Мы посвятили вопросу о стадиях наблюдения небольшое ис-
следование, проведенное в сентябре 1937 года в одном из до-
школьных учреждений Ленинграда 1 (детсад № 3 Куйбышевско-
го района). Им было охвачено 14 детей в возрасте от 3 до 6 лет.
Это исследование установило следующие факты:
Во-первых, в чистом виде простое перечисление деталей кар-
тинки даже у детей младшего дошкольного возраста встречается
лишь в очень редких случаях — притом таких, когда сама кар-
тинка не имеет сколько-нибудь ясного, доступного пониманию
ребенка сюжетного содержания. Даже в этих случаях мы стал-
кивались с тем, что в ответ на предложение рассказать, что на-
рисовано на картинке, дети постарше сплошь и рядом отмечали
непонятность для них картинки и тем самым ясно обнаружива-
ли, что они искали в ней смысл и, значит, стремились к интер-
претации.
Так, при показе сложной картины, обремененной множеством деталей, на
которой было изображено, как выделываются бурки, Бэлла (5; 0) говорит:
«А не понять, что это...» — и затем лишь отмечает несколько деталей; Маша
(5; 6): «Это непонятно, что такое. Дедушка и бабушка поднимают бревно».
Отметив непонятность картины в целом, ребенок из множества деталей карти-
ны выделяет ту, которой он в состоянии дать пусть неправильную, но — ин-
терпретацию.
Во-вторых, в тех случаях, когда в картине был достаточно
отчетливо представлен понятный детям по своему содержанию
сюжет (например, игра в куклы, в мяч), даже младшие до-
школьники давали интерпретацию. Если, помимо основного сю-
жета, на картине был фон с большим количеством менее ярких
деталей, то у старших детей появлялось перечисление, потому
1 В сборе материала нам любезно помогла В. А. Горбачева.
103
что они отмечали и эти детали; младшие же дети, их не отмечав-
шие, давали более чистую интерпретацию. Таким образом, ока-
зывается, что последовательность стадий наблюдения, уста-
навливаемая Бине, может превратиться в свою противополож-
ность: дети иногда начинают с интерпретации целого и лишь
затем переходят к описанию или перечислению деталей.
В-третьих, в силу этой зависимости формы восприятия или
стадии наблюдения от содержания, применительно к различно-
му содержанию у ребенка одного и того же возраста сосуществу-
ют различные стадии или уровни наблюдения.
Вопрос о стадиях наблюдения подвергся затем дальнейше-
му изучению в проведенной под нашим руководством работе
Г. Т. Овсепян, опиравшейся на нашу первую разведку.
Наше небольшое исследование и продолжившая его работа
Овсепян показали, прежде всего, что о стадии перечисления
(Бине) или предметной стадии (Штерн) как о самостоятельной
стадии в развитии наблюдения — по крайней мере у дошколь-
ника — говорить не приходится. Опыты Овсепян убедительно
показали, что ответы в форме перечисления отдельных предме-
тов по большей части провоцируются той постановкой вопроса
(«Что нарисовано на картинке?»), которой обычно пользовались
в работах, будто бы установивших у детей эту стадию перечисле-
ния. Стоит изменить форму вопроса (предложив детям расска-
зать про предъявленную им картинку), и те же дети, которые
на первый вопрос отвечают простым перечислением, дают связ-
ный и интерпретативный рассказ. Дети тоньше, чем это предпо-
лагают изучавшие их исследователи, различают оттенки вопро-
сов. Вопрос «Что нарисовано на картинке?» понимается ими как
требование перечислить изображенные на ней предметы, и дети
отвечают на этот вопрос часто лишь перечислением, так как
считают, что вопрос именно этого от них и требует: сказать «что
нарисовано» — значит перечислить изображенные предметы и
людей.
Таким образом, не улавливая того смысла, который их воп-
рос имеет для ребенка, исследователи сами провоцировали пере-
числение, а затем фиксировали ими же спровоцированный от-
вет, являющийся в значительной мере продуктом их собствен-
ной нечуткости к пониманию ребенка, как особую стадию, будто
бы характеризующую определенный, с возрастом связанный
этап умственного развития ребенка.
Когда детям предъявляется недоступная, сложная, не адек-
ватная их пониманию картинка, они иногда и независимо от по-
становки вопроса вынуждены ограничиться перечислением. Но
при этом дети — как это обнаружилось в нашем исследовании,—
сталкиваясь с такой непонятной им картинкой, по большей ча-
сти начинают с вопроса или замечания: «что это?» — «что-то не-
понятное» и т. п. Этим самым дети как нельзя более явственно
104
обнаруживают свое стремление понять, свою установку на ос-
мысление воспринятого, а не на простое его перечисление. Это
подтверждается и тем, что, когда дети-дошкольники оказываются
вынужденными ограничиться перечислением, они сами бывают
неудовлетворены своим ответом и не признают перечисления
надлежащим ответом на предложение рассказать про картинку
(«сказать, что нарисовано на картинке, я могу... но рассказать
про эту картину не могу»). Таким образом, стадии перечисления
(или предметной стадии) как особой стадии наблюдения у де-
тей-дошкольников вообще не существует.
Не подлежит сомнению, что по преимуществу в предшествую-
щий, преддошкольный период у детей при рассматривании кар-
тинок очень распространено то явление, которое отмечалось
Бине и другими как перечисление: дети действительно называют
отдельные предметы. Однако говорить при этом о перечислении,
противопоставляя его интерпретации, т. е. осмыслению, — значит
дарать чисто негативную характеристику явлению, которое име-
ет свой позитивный аспект. Это называние предметов, изобра-
женных на картинке, является по существу актом узнавания,
отождествления, т. е. осмысливания изображения как отображе-
ния предмета. Оно должно быть понято и оценено как проявле-
ние осмысленности в восприятии изображения предметов, а не
как проявление бессмысленности в процессе наблюдения. Под-
линная функция этого называния предметов, ошибочно пред-
ставленного как бессмысленное, неудающееся наблюдение, за-
ключается в осмысленном, удающемся и потому радующем
ребенка узнавании предметов по их изображению, в овладении
функцией изображения.
Попытку Бине и ряда других исследователей распространить
на детей примерно до лет стадию голого перечисления и отне-
сти начало интерпретации, т. е. истолкования и, значит, осмыс-
ливания воспринятого, к 11 —14 годам означает, в сущности, по-
пытку отрицать у ребенка-дошкольника мышление в процессе
восприятия действительности, отнеся его появление к 11 —14 го-
дам. Это положение является, собственно, продвинутым в учение
о восприятии и наблюдении тезисом о том, что подлинное мыш-
ление появляется лишь у подростка. Оно в корне ошибочно.
Отрицание стадии перечисления как особой стадии не озна-
чает, конечно, отрицания стадий или ступеней в развитии наблю-
дения вообще. Такие ступени существуют. Но подлинные стадии
наблюдения, отражающие ступени умственного развития ребен-
ка, — это ступени интерпретации, поскольку и самое наблюдение
является не чем иным, как осмысливающим, т. е. интерпрети-
рующим, восприятием.
На основании наших материалов мы можем уже ориентиро-
вочно наметить эти ступени или хотя бы линии развития наблю-
дения.
105
Развитие подлинного наблюдения, /сознательно осмысливаю-
щего воспринимаемое, связано с пробуждением стремления к
пониманию и потребности в объяснении, о которых свидетельст-
вуют многочисленные вопросы ребенка. Некоторые из наших де-
тей-дошкольников средней группы (4—6 лет) не только обнару-
живали своими вопросами стремление понять 'воспринимаемое,
но и делали сами попытки объяснить то, что они видели, прибе-
гая для этого к явным рассуждениям и умозаключениям («это
было на даче, потому что они босые и у них мало вещей», «если
с охотниками, значит, не волки, а собаки»).
Существенной стороной в развитии ступеней наблюдения как
осмысливающего и интерпретирующего восприятия является
способность выйти за пределы непосредственно воспринимаемой
ситуации и восстановить ее предысторию — предшествующий ей
этап, а также этап последующий. Умение восстановить предыс-
торию наблюдаемой ситуации весьма существенно, поскольку
корни для объяснения того, что происходит в данный момент,
сплошь и рядом лежат в прошлом, в какой-то другой ситуации,
предшествовавшей данной.
Вопреки распространенному в психологической литературе
мнению дети — как свидетельствуют наши материалы — уже
очень рано относительно легко и свободно выходят за пределы
непосредственно в данный момент наличной ситуации. Воспри-
нимая ее как эпизод более или менее занятной «истории», напо-
добие тех, которые им рассказывают, они легко и охотно присо-
чиняют к ней какую-нибудь пред- и послеисторию (см. примеры
в работе Г. Т. Овсепян; в ее протоколах такие случаи встречают-
ся на каждом шагу). Эти продукты незатейливой детской фан-
тазии, в значительной мере вскормленной рассказами взрослых,
служат предпосылкой для объяснения и интерпретации воспри-
нимаемого.
Однако способность выйти за пределы данной ситуации яв-
ляется необходимой, но еще недостаточной предпосылкой для
интерпретации ситуаций, требующих мысленного выхода за их
пределы. Для того; чтобы ребенку стала доступной объективная
разумная интерпретация таких ситуаций, необходимо не только
уметь — взлетом фантазии — выйти за пределы данной ситуа-
ции и дополнить ее другой, но и восстановить посредством умо-
заключений ту именно ситуацию, которая связана с данной, тре-
бующей интерпретации, объективными причинно-следственными
связями.
Развитие этой способности умозаключения имеет существен-
ное значение для развития интерпретации.
Развитие наблюдения связано, далее, с изменением характе-
ра объяснений воспринимаемых явлений, их истолкования, ин-
терпретации, которые становятся доступными для ребенка. Сна-
чала явления истолковываются ребенком на основании внешних,
106
более или менее непосредственно воспринимаемых, чувственных
и случайных признаков, на основе тех часто вовсе не существен-
ных совпадений, в которых явления были восприняты ребенком
в какой-либо ему знакомой ситуации. (Так, слезы плачущей жен-
щины на картинке 4-летний Вова объясняет тем чисто внеш-
ним и случайным обстоятельством, что в глаз ей попал лук.)
Затем объяснение и истолкование явлений происходит на осно-
вании все более существенных и глубоких внутренних причин.
(Так, уже 7-летний Боря объясняет слезы женщины на той же
картинке — на которой плачущая женщина изображена с дву-
мя стоящими перед ней детьми — горем из-за смерти отца
этих детей.)
С содержанием наблюдения связана и его форма или «струк-
тура». На начальной ступени, вследствие того что связи более
или менее случайны и произвольны, а также вследствие не осо-
бенно еще значительного объема внимания, охватить сразу и от-
дельные части, и целое в его единстве ребенку еще трудно: в
восприятии и наблюдении ребенка сначала часто либо целое вы-
ступает за счет частей, либо части — за счет целого.
В нашем материале и в материале Овсепян мы имеем образцы всех воз-
можных вариантов сооотношения целого и частей. Так, Таня (4; 9) дает
такой рассказ: «Была зима. Много снега. Дети пришли и сделали бабу.
Одна девочка катает шар, а другая лепит бабу». Ира (4; 0), как и Таня,
начинает с целого: «Зимой дети сделали снежную бабу»,— но внутри це-
лого у нее выступают рядоположные детали: «сделали глаза, нос и ротик»;
Рита (4; 8) — девочка того же возраста, что и Таня,— начинает с частей и
от них идет к целому: «Что такое волк?» — и отсюда идет к интерпретации
картинки в целом.
Отсюда у одних авторов неправомерно обобщенное и отвле-
ченное от конкретного содержания представление о том, что вос-
приятие ребенка целостно, глобально, синкретично, что в нем
недифференцированное, нерасчлененное целое господствует за
счет частей, а у других столь же или даже еще более неправо-
мерно обобщенное представление о том, будто ребенок никогда
не схватывает целого, а ограничивается лишь перечислением от-
дельных частей. Между тем в действительности в восприятии и
наблюдении ребенка может выступить на передний план как це-
лое, так и части, в зависимости от того, что — целое или части—
является носителем более доступного для него содержания. Но
на начальной ступени развития ребенку — как мы указывали —
трудно, если целое обширно, частей в нем много и «структура»
или композиция его сложна, охватить сразу в их единстве и це-
лое и части, или, точнее, целое в единстве и взаимосвязи всех
его частей.
Сталкиваясь с многомоментной картинкой, Ира (4; 3) прямо заявляет:
«Я не могу рассказать, тут очень много. Разве можно так много нарисовать».
107
Поскольку подлинное целое, будучи качественно отлично от
суммы своих частей, необходимо включает их в их внутренних
взаимосвязях, то целое, которое первоначально воспринимается
ребенком, когда оно не охватывает взаимосвязи его частей, яв-
ляется еще не подлинным, а очень специфическим целым — схе-
мою целого.
Подлинный путь развития восприятия и наблюдения ребенка
в отношении его формы или «структуры» заключается не столь-
ко в том, что развитие восприятия ребенка идет от господства
целого к господству частей или от господства частей к господст-
ву целого, сколько в том, что от ступени к ступени, в зависимо-
сти от изменения содержания и характера интерпретации, т. е.
осмысливания содержания, изменяется природа, характер цело-
го и его взаимоотношение с частями в восприятии ребенка.
Хотя каждый процесс осмысливания заключает в себе в ка-
кой-то мере движение в двух направлениях — от частей к цело-
му и от целого к частям — анализ и синтез, индукцию и дедук-
цию в неразрывном единстве, однако на первых порах осмысли-
вание целого совершается у детей по большей части в виде более
или менее короткого замыкания на основе немногих бросающих-
ся в глаза впечатлений; в процессе осмысливания и интерпрета-
ции не выделяется специально сколько-нибудь систематическая
проверка более или менее спонтанно возникшей интерпретации
целого ее пригодностью для объяснения всех входящих в целое
частей, моментов. Для высшей ступени в развитии наблюдения
характерно то, что интерпретация целого, к которой наблюдатель
приходит на основании учета части наличных данных, проверя-
ется на остальных. Возникающая в процессе наблюдения интер-
претация становится гипотезой, которая проверяется на даль-
нейших его этапах и придает всему процессу сознательно-целе-
направленный характер.
По нашим материалам можно проследить в этом отношении
три ступени в развитии наблюдения у детей. Сначала ребенок
остается бесконтрольно во власти первой более или менее слу-
чайно возникшей у него интерпретации. Затем мы встречаемся с
переосмысливанием отдельных моментов ситуации или даже
всей ситуации в результате непреднамеренно возникающего со-
поставления различных ее моментов. Так, Рита (5; 0), приняв
сначала изображенные на картинке животные за волков, затем
заключает: «раз рядом с охотниками, значит, собаки». На этом
ребенок, однако, не останавливается. Придя к заключению, что
на картинке изображены люди с ружьями, пробирающиеся ку-
да-то в сопровождении собак, ребенок, очевидно, вспомнив рас-
сказы о помощи, которую собаки-ищейки оказывают погранич-
никам, изменяет интерпретацию всей картины в целом. Сначала,
когда животные на картинке были восприняты как волки, люди
представлялись охотниками, ружья которых предназначались
108
для зверей. Заметив, что звери, изображенные на картинке, идут
рядом с людьми, ребенок умозаключает, что на картинке изоб-
ражены не волки, а собаки; тогда, в свою очередь, люди с*
ружьями представились не охотниками, а пограничниками.
В данном случае уже не только отдельные моменты, а картинка
в целом получила новую интерпретацию в результате сопостав-
ления ее частей и основанных на этих сопоставлениях умозаклю-
чений. Но самое сопоставление, повлекшее за собой реинтерпре-
тацию, произошло непреднамеренно; здесь не было сознательной
проверки первоначально возникшей интерпретации посредством'
сознательного систематического ее сличения со всеми данными...
Именно этот отсутствующий еще и в данном случае момент ха-
рактеризует третью, высшую ступень в развитии наблюдения..
Таким образом, определяя основные линии и ступени разви-
тия наблюдения, необходимо учитывать, во-первых, характер со-
держания, который доступен для осмысленного, т. е. интерпре-
тирующего, восприятия, и глубину познавательного проникнове-
ния в него; во-вторых, сложность той композиции, которая мо-
жет быть охвачена в целом, в единстве и взаимосвязи всех ее
частей; в-третьих, сознательность, плановость, систематичность
самого процесса наблюдения.
Наблюдение является осмысливающим; интерпретирующим
(и целенаправленным) восприятием. Поэтому первый этап в;
развитии наблюдения можно начинать с тех вопросов «почему?»-
и т. п., которые часто наблюдаются у детей приблизительно
около 4 лет и свидетельствуют о возникающей потребно-
сти в понимании и стремлении к объяснению. На первой сту-
пени, при ограниченности опыта и знаний, умозаключения и
истолкования, доступные ребенку, еще очень ограниченны. По-
этому и интерпретация, основывающаяся на учете объективных
свойств воспринимаемых предметов и совершающаяся посред-
ством настоящих умозаключений, ограничена узким полем то-
го, что освоено ребенком; интерпретация его по отношению к
остальному содержанию — за узкими сначала пределами этой
области — носит характер исходящего из наиболее ярких впе-
чатлений уподобления воспринимаемой ситуации — ситуации
интеллектуально и эмоционально особенно близкой; новая си-
туация воспринимается и истолковывается в свете другой, осо-
бенно близкой: то, что происходит с собакой, изображенной на
картинке, по аналогии с тем, что происходит с самим ребенком;-
при этом ребенок часто комбинирует объективно не связанные
компоненты разнородных по существу ситуаций. Эту первую
ступень интерпретации можно обозначить как уподобляющую
интерпретацию.
По мере расширения знаний ребенка и формирования его
мышления уподобляющая интерпретация перестает быть господ-
ствующей формой наблюдения и таковой становится умозаклю-
10&
чающая интерпретация. Эта последняя не вытесняет вовсе пер-
вой, но преобразует ее там, где она сохраняется, и многообразно
с ней сочетается.
Умозаключающая интерпретация исходит сначала по преи-
муществу из внешних, чувственно данных свойств и сплошь и
рядом случайных, несущественных, но более или менее привыч-
ных сочетаний, связей, отношений. На этой стадии наблюдения
интерпретация ребенка обычно ограничивается чувственно дан-
ными свойствами явлений. А так как подлинное объяснение, ос-
нованное на раскрытии существенных для явления зависимо-
стей, часто требует учета его абстрактных, чувственно не данных
свойств, то эта первая ступень умозаключающей интерпретации
неизбежно сочетается с уподобляющей интерпретацией, которая
дополняет посредством фантазии пробелы, образующиеся всю-
ду, где такой учет абстрактных свойств объективно необходим,
но для ребенка еще не доступен. Этот первый вид умозаключаю-
щей интерпретации образует вторую ступень в развитии наблю-
дения. Он в действительности всегда переплетается с интерпре-
тацией уподобляющей.
Наконец, третью ступень в развитии наблюдения образует
умозаключающая интерпретация, которая раскрывает и абст-
рактные, чувственно не данные, внутренние свойства предметов
и явлений в их существенных взаимосвязях.
На высших уровнях этого вида интерпретирующего наблюде-
ния процесс наблюдения часто сознательно расчленяется на два
этапа: сначала, исходя из некоторых данных, представляющихся
наиболее существенными, образуется интерпретация, т. е. истол-
кование, целого; затем эта интерпретация превращается в гипо-
тезу и процесс наблюдения в целенаправленную деятельность —
в плановое -систематическое наблюдение, направленное на про-
верку руководящей этим процессом гипотезы.
С содержанием и характером наблюдения связана и его
форма.
Каждой из выше нами намеченных стадий наблюдения соот-
ветствует своя «структура», зависящая от содержания и харак-
тера взаимосвязей, на которых основывается интерпретация.
Она изменяется и перестраивается по мере того, как интерпре-
тация охватывает -все более внутреннюю и глубокую взаимо-
связь своих частей. При этом 1) существует не «структура», или
форма, сама по себе, с одной стороны, и предметное смысловое
содержание .— с другой; реально имеется лишь структура, т. е.
форма, определенного содержания; поэтому 2) в процессе раз-
вития форма, или «структура», наблюдения не развивается сама
по себе, независимо от содержания; форма и предметное смысло-
вое содержание развиваются в теснейшей внутренней взаимо-
связи, взаимоопределяя друг друга: ведущая роль остается при
этом за содержанием.
ПО
Стадии наблюдения как осмысленного, интерпретирующего
и, в конце концов, сознательно целенаправленного наблюдения
неразрывно связаны с общим умственным развитием ребенка;
они отражают глубину его познавательного проникновения в
воспринимаемое. В стадиях наблюдения, с одной стороны, про-
является умственное развитие ребенка, а с другой — через пе-
реход на новую ступень наблюдения оно отчасти и совершается.
С этим связаны две основные черты нашего понимания развития
наблюдения, отражающие и конкретизирующие основные поло-
жения нашей общей концепции развития: 1) развитие наблюде-
ния совершается и формы, характеризующие высшие ступени
наблюдения, формируются в процессе познавательной деятель-
ности ребенка, совершающейся под сознательным руководством
взрослых в процессе воспитания и обучения; 2) стадии наблюде-
ния являются формами, диалектически связанными с его содер-
жанием. Поэтому различные стадии наблюдения не только у
разных детей одного и того же возраста, но и у одного и того же
ребенка одновременно сосуществуют, хотя одна из них и явля-
ется наиболее характерной для достигнутого им общего уровня
умственного развития. Это положение имеет, с нашей точки
зрения, существенное теоретическое и практическое значение.
Теоретическое его значение заключается в том, что сосущество-
ванием различных стадий применительно к разному содержа-
нию раскрывается существенная закономерность психического,
в частности умственного, развития. Эгот факт свидетельствует о
том, что развитие форм наблюдения не является сменой друг
над другом наслаивающихся формальных структур фатально
предопределенного имманентным ходом возрастного созревания.
Развитие новых форм наблюдения (точно так же мышления,
речи и т. д.) совершается в процессе овладения определенным
новым содержанием—у детей в процессе обучения и воспитания.
Не сводясь к этому содержанию, не совпадая с ним, эти формы
сохраняют известную зависимость от содержания восприятия и
наблюдения. Формы восприятия и наблюдения развиваются в
единстве с его содержанием, причем ведущим в этом единстве
является содержание.
Практическое педагогическое значение этого факта так же
существенно. Если бы развитие наблюдения совершалось в виде
предопределенной возрастным развитием смены имманентно
возникающих структур, то роль педагога .в этом процессе была
бы ничтожна, возможности сознательного воздействия на этот
процесс путем обучения чрезвычайно ограничены. Поскольку же
оказывается, что .1) у ребенка применительно к разному содер-
жанию существуют разные, более или менее развитые формы
наблюдения и что 2) более высокоразвитые формы наблюдения
формируются в процессе познавательного овладения адекват-
ным для понимания ребенка содержанием,— перед педагогом
111
открываются широкие возможности, исходя из надлежащего
лодбора материала, формировать и развивать у ребенка наибо-
лее передовые из становящихся для него возможными форм наб-
людения. Возможности педагога в этом отношении, как и всякие
конкретные, реальные возможности, а не абстрактные возможно-
сти «вообще», в какой-то, от этапа к этапу в процессе развития,
изменяющейся мере, ограничены: педагог должен считаться
реальными, обусловленными и возрастными особенностями,
возможностями ребенка. Но эти, пусть ограниченные, возможно-
сти — нефиксированные, стандартные лимиты, независимые от
совершающегося ,в процессе воспитания и обучения развития.
С каждым шагом развития, с каждым успехом обучения и вос-
питания эти возможности расширяются.
С фактом зависимости стадий наблюдения (т. е. собственно формы рас-
сказа) картинки от содержания картинки и от постановки вопроса сталкивал-
ся уже ряд авторов. Особенно отметил его Термен. Но для Термена, как и
Для других, эта зависимость ответа ребенка от постановки вопроса и содержа-
ния предъявленной ему картинки была побочным обстоятельством, мешающим
вскрыть подлинные стадии наблюдения и закономерность их смены. «Методо-
логические» старания Термена были поэтому направлены на устранение это-
го побочного обстоятельства, с тем чтобы таким образом раскрыть скрывае-
мую им закономерность. Термен и другие приняли как непреложный факт то,
что для ребенка-дошкольника характерно будто бы только голое, в букваль-
ном смысле бесмысленное перечисление, и поэтому адекватным для дошколь-
ника он признал только такой вопрос, который специально рассчитан на пере-
числение («Что нарисовано на картинке?»). Столкнувшись с зависимостью ха-
рактера ответа от постановки вопроса и сюжета картинки, Термен стал пред-
намеренно подгонять и форму вопроса и выбор картинок так, чтобы полу-
чить последовательную смену стадий, однозначно соотнесенных с возрастом.
Эти испытания он включил, в свою очередь, в качестве одного из показателей
в шкалу тестов, определяющих ^умственный возраст» ребенка. Самые стадии
наблюдения, зависимость которых от содержания элиминировалась как несу-
щественный момент, тем самым превращались в формальные структуры, при-
сущие определенному возрасту и будто бы глобально покрывающие все вос-
приятие детей данного возраста.
В отличие от этого, для нас, во-первых, отпадает вовсе стадия перечисле-
ния как самостоятельная стадия наблюдения, поскольку она зависит главным
образом от неадекватной, искусственно провоцирующей соответствующий от-
вет постановки вопроса, и, во-вторых, сосуществование различных стадий на-
блюдения в зависимости от содержания является не побочным обстоятельст-
вом, которое нужно элиминировать, чтобы обнаружить закономерность разви-
тия наблюдения, а существенным фактом, из которого именно нужно исходить,
чтобы раскрыть очень существенную закономерность развития подлинных ста-
дий наблюдения как различных ступеней осмысленного, т. е. интерпретирую-
щего и целенаправленного, восприятия.
Эти положения, составляющие одно из звеньев той общей кон-
цепции развития, которая должна быть противопоставлена пе-
дологической его трактовке, получают свое применение и под-
тверждение не только в учении о стадиях наблюдения. Они на-
ходят себе подтверждение также в путях развития мышления,
речи и т. д.
В развитии мышления у ребенка мы можем установить ряд
Я12
ступеней2. Однако эти ступени не наслаиваются внешне друг
над другом; с появлением высшей предшествующие не исчезают
бесследно, а сохраняются еще на некоторых участках, более или
менее преобразуясь. Реальный этап в развитии конкретного ре-
бенка никогда поэтому не является плоскостным стандартным
срезом; у каждого ребенка он имеет свой индивидуальный про-
филь. В этом легко убедиться: стоит только не заслонять от себя
фактов предвзятой и порочной педологической теорией. Приве-
дем в пояснение один пример: девочка (4; 3) в одной и той же
беседе задает матери два причинных вопроса. Первый вопрос:
«Кто делает живую рыбу?» Эта же девочка в той же беседе
спрашивает мать: «Мама, скажи, из чего снег?» — «Из воды». —
«А как?» И когда мать отвечает ей: «Вода замерзнет, вот и бу-
дет снег», — девочка подает реплику: «Нет, тогда будет лед. Не
знаешь, так не объясняй маленьким». На основании первого воп-
роса у задавшего его ребенка легко было бы установить «арти-
фициализм» в понимании причинности и отсюда заключить, что
этЬт ребенок вообще находится на низшей стадии развития мы-
шления и что «синкретизм» является той структурой, которая
определяет все проявления его мышления в целом. Но следую-
щий вопрос ребенка явно доказывает несостоятельность лежа-
щего в основе этого вывода предположения о том, что все мыш-
ление ребенка образует единую «структуру», плоскостный стан-
дартный срез.
То же положение о сосуществовании различных стадий в по-
нимании нашло себе развернутое отражение в нашей теории раз-
вития у ребенка связной речи, получившей широкое фактическое
подтверждение в исследованиях, проведенных нашими сотруд-
никами: А. М. Леушиной —о развитии связной речи у дошколь-
ника и А. С. Звоницкой — о развитии связной речи у школь-
ника.
Таким образом, сосуществование различных стадий, т. е.
форм, характерных для различных ступеней развития, которое
нами установлено при изучении стадий наблюдения, является
более общей закономерностью развития. Это положение долж-
но быть поэтому включено в качестве одного из звеньев в общую
теорию психического развития в онтогенезе.
Выводы
На основании наших экспериментальных данных мы пришли,
таким образом, к следующим выводам в отношении стадий наб-
людения:
1. Стадии перечисления (или предметной стадии), как особой
стадии наблюдения, не существует. Перечисление не определяет
особой ступени в развитии наблюдения.
2 См. главу о мышлении в наших «Основах общей психологии».
8 Зак. 1190 113
2. Положение ряда авторов о перечислении как особой, пер-
вой стадии наблюдения опиралось на принципиально порочную
постановку эксперимента и исходило из ложных предпосылок,
согласно которым а) восприятие дает лишь хаос ощущений, а
связи в воспринимаемое вносит затем абстрактная мысль, б) ре-
бенок-дошкольник только воспринимает, а не мыслит. Это поло-
жение опровергается фактами — данными наших наблюдений.
3. Подлинные стадии наблюдения — это ступени интерпрета-
ции, поскольку и вообще наблюдение — это осмысленное, т. е.
интерпретирующее, восприятие.
4. Утверждение ряда авторов о том, что интерпретацию надо
отнести лишь к подростковому возрасту, является не чем иным,
как. отраженным в учении о стадиях наблюдения порочным те-
зисом о том, что мышление появляется лишь у подростка; оно не
подтверждается фактами. Этот тезис и его отражение в учении
о стадиях наблюдения, относящий появление интерпретации к
подростковому возрасту, является продуктом ложной, сугубо
абстрактной идеалистической трактовки мышления.
5. На разных стадиях наблюдения изменяется а) содержа-
ние, доступное для интерпретации, и глубина познавательного
проникновения в него, б) сложность той композиции, которая
может быть охвачена в целом, в единстве и взаимосвязи всех
его частей, в) сознательность, плановость, систематичность са-
мого процесса наблюдения.
6. Исходя из глубины познавательного проникновения в со-
держание и характера интеллектуальных операций, включаю-
щихся в интерпретацию, мы выделяем: а) уподобляющую интер-
претацию, основывающуюся не столько на связях и причинно-
следственных зависимостях между явлениями, сколько на их по-
добии, б) умозаключающую интерпретацию, которая опирается
на внешние, чувственно данные свойства и их внешние связи,
в) умозаключающую интерпретацию, которая раскрывает и
абстрактные, чувственно не данные, внутренние свойства пред-
метов и явлений в их существенных, внутренних взаимосвязях.
7. С изменением содержания наблюдения и глубины позна-
вательного проникновения в него связано также изменение фор-
мы, или «структуры», восприятия. В зависимости от того, на-
сколько глубоки и существенны доступные ребенку связи — по
мере перехода от случайных, внешних к существенным, внутрен-
ним связям, — изменяется структура восприятия. От схематиче-
ского целого, нерасчлененного, более или менее диффузного, или
суммативного, т. е. от целого, в котором части не расчленены
или лишь внешне соединены, восприятие и наблюдение ребенка
переходит к целому, основанному сначала на внешней, а затем
на внутренней взаимосвязи его частей, сторон, моментов.
8. С изменением характера мыслительной деятельности в
процессе интерпретации связано также изменение степени со-
114
знательност,и и плановости наблюдения. Сначала — на стадии
уподобляющей интерпретации — ребенок отдается более или
менее бесконтрольно во власть первой, более или менее случай-
но, в порядке короткого замыкания у него возникшей интерпре-
тации. Затем начинает появляться переосмысливание отдельных
моментов ситуации или иногда даже всей ситуации в целом в
результате непреднамеренно возникающего сопоставления раз-
личных его моментов. Наконец, на самых высших ступенях ре-
бенок научается сознательно проверять возникающее у него
истолкование воспринимаемого в более или менее плановом,
систематически организованном наблюдении.
9. Намеченные нами стадии наблюдения не наслаиваются
внешне друг на друга. Поскольку форма наблюдения зависит от
его содержания, различные стадии наблюдения, представляю-
щие собой различные, все более высокие его ступени, являются
вместе с тем сосуществующими его формами. Каждая из них
функционирует применительно к соответствующему содержа-
нию.
1939 г.
8*
К ПСИХОЛОГИИ РЕЧИ
Несмотря на большое число работ, посвященных психологии
речи, и внимание, которое речь к себе в последнее время привле-
кает, психология речи все же остается еще малоразработанной
областью, и многие самые центральные ее проблемы должны
быть поставлены заново, а исходные позиции, с которых обычно
трактуется в психологии речь, коренным образом пересмотрены.
В «Основах общей психологии» мы наметили основные поло-
жения нашей трактовки психологии речи и путей ее развития у
ребенка. Основные теоретические положения нашей концепции,
в своей онтогенетической части включающиеся в нашу общую
теорию развития, органически связаны с рядом специальных ис-
следований развития речи у детей.
Устанавливая определенную стадиальность в развитии речи,
мы в основу ее кладем качественные различия в тех узловых ее
свойствах, в которых в единстве и взаимопроникновении пред-
ставлены обе основные функции речи — коммуникативная функ-
ция сообщения, общения и обозначающая, смысловая, сигнифи-
кативная, семантическая ее функция, благодаря которым речь
является формой существования мысли и средством общения.
Эти узловые ее свойства, в которые в равной мере включены
обе основные функции речи, заключаются в ее связности.
Психологически в известном смысле, прежде всего для само-
го говорящего, всякая подлинная речь, передающая мысль, же-
лание говорящего, является связной речью (в отличие от отдель-
ного зависимого слова, извлеченного из контекста речи), но
формы связности в ходе развития изменились. Но связной в
специфическом, терминологическом смысле слова мы называем
такую речь, которая отражает в речевом плане все существен-
ные связи своего предметного содержания. Речь может быть не-
связной по двум причинам: либо потому, что эти связи не осоз-
наны и не представлены в мысли говорящего, либо потому, что,
будучи представлены в мысли говорящего, эти связи не выявле-
ны надлежащим образом в его речи. Связность собственно
речи означает адекватность речевого оформления
мысли говорящего или пишущего с точки зрения ее
понятности для слушателя или читателя. Связная речь —
это такая речь, которая может быть вполне понята на основе ее
116
собственного предметного содержания. Для того чтобы ее по-
нять, нет необходимости специально учитывать ту частную си-
туацию, в которой она произносится, все в ней понятно для
другого из самого контекста речи: это «контекстная
речь».
Речь маленького ребенка сначала отличается в более или
менее значительной степени обратным свойством: она не образу-
ет такого связного смыслового целого — такого «контекста»,
чтобы на основании только его можно было вполне ее понять;
для ее понимания необходимо учесть ту конкретную, более или
менее наглядную ситуацию, в которой находится ребенок и к ко-
торой относится его речь. Смысловое содержание речи становит-
ся понятным, лишь будучи взято совместно с этой ситуацией:
это ситуативная речь.
Самая контекстная речь тоже является неоднородной, в ней
выделяются качественно различные ступени (см. дальше). Эти
различные ступени контекстной речи, как и различия по преиму-
ществу «ситуативной» и по преимуществу «контекстной» речи,
определяются различиями а) предметно-смыслового содержа-
ния и б) ситуации общения. Обусловленные ими различия в
связности речи в том специфическом содержании, которое мы
вкладываем в это понятие, в первую очередь определяют раз-
личные стадии в развитии речи. Мы различаем, таким образом,
стадии ситуативной и .контекстной речи. Развитие контекстной
речи, в свою очередь, проходит, как мы увидим, через две основ-
ные стадии (см. ниже). Каждая из этих стадий в развитии речи
находится в теснейшей связи с основными стадиями развития
мышления — ситуативного,опытно-рассудочного и теоретическо-
го (см. наши «Основы общей психологии», глава о мышлении,
раздел о развитии мышления у ребенка).
Различая, таким образом, «ситуативную» и «контекстную»
речь по господствующей ее черте, никоим образом нельзя, одна-
ко, внешне их противопоставлять. Всякая речь имеет хоть не-
который контекст, и всякая речь связана и обусловлена некото-
рой ситуацией — если не частной, то более общей ситуацией ис-
торического развития данной науки и т. п. Ситуативные и кон-
текстные моменты всегда находятся во внутренней взаимосвязи
и взаимопроникновении; речь может идти лишь о том, какой из
них является в каждом данном случае господствующим.
Основная линия развития речи ребенка в этом наиболее су-
щественном для речи в целом аспекте ее заключается в том, что
от исключительного господства только ситуативной речи ребенок
переходит к овладению и «контекстной речью».
Когда у ребенка развивается «контекстная» связная речь,
она не наслаивается внешне над «ситуативной» и не вытесняет
ее: они сосуществуют; причем ребенок, как и взрослый, пользу-
ется то одной, то другой в зависимости от содержания,
117
которое надо сообщить, и характера самого общения. Ситуатив-
ная речь — это речь, которой естественно пользуется и взрослый
в разговоре с собеседником, объединенным с говорящим общей
ситуацией, когда речь идет о непосредственном ее содержании;
к контекстной речи, понятной независимо от ситуации на основа-
нии самого контекста речи, переходят тогда, когда требуется
связное изложение предмета, выходящего за пределы наличной
ситуации, притом изложение, предназначенное для широкого
круга слушателей (или читателей).
Поскольку ребенок сначала оперирует лишь непосредствен-
ным ему близким содержанием и пользуется речью для общения
с близкими, включенными в общую с ним ситуацию, речь его
сначала, естественно, носит ситуативный характер. Такой ха-
рактер речи соответствует и ее содержанию и ее функции. Такой
же в основе бывает в этих условиях и речь взрослого. По мере
того как в ходе развития изменяются и содержание и функции
речи, ребенок, обучаясь, овладевает формой связной контекстной
речи.
Исследование А. М. Леушиной, посвященное изучению раз-
вития связной речи у дошкольника, вскрыло на большом мате-
риале особенности ситуативной речи дошкольника, особенно
младшего.
Эта ситуативность не является абсолютной принадлежностью
речи ребенка; она проявляется в разной мере в зависимости от
содержания, от характера общения и развития индивидуальных
особенностей ребенка, а также от того, насколько ребенок зна-
ком с литературной речью.
Ситуативность проявляется в речи ребенка в многообразных
формах. Так, в частности, ребенок в своей речи либо вовсе упу-
скает подразумеваемое им подлежащее, либо по большей части
заменяет его местоимениями. Речь его в многочисленных прото-
колах Леушиной так и пестрит словами «он», «она», «они», при-
чем в самом контексте речи нигде не указано, к кому эти ме-
стоимения относятся; одно и то же местоимение «он» или «она»
сплошь и рядом в одном и том же предложении относится к
различным субъектам. Точно так же речь изобилует наречиями
(«там» без указания, где именно) и пр. В качестве характери-
стики предмета сплошь и рядом фигурирует «такой», причем
подразумеваемое содержание этого эпитета поясняется нагляд-
ным показом: ручонками с большой внешней экспрессией демон-
стрируется, такой ли большой или такой маленький. Какой он,
не сказано, а, в лучшем случае, показано. Поэтому, чтобы по-
нять мысль ребенка, нельзя основываться только на контексте
его речи; ее можно восстановить, лишь учтя конкретную ситуа-
цию, в которой находится ребенок.
Характерной особенностью этой «ситуативной» речи являет-
ся ее изобразительный характер, она больше изображает, чем
118
высказывает. Сопутствующая речи мимика и пантомимика, же-
сты, интонации, усиливающие повторения, инверсии и другие
средства выразительности, которыми ребенок пользуется, конеч-
но, совершенно непроизвольно, но сравнительно очень широко,
часто значительно перевешивают смысловое содержание выска-
зывания. Эмоционально-выразительные моменты сохраняются,
конечно, и в более зрелой речи последующего периода, причем
степень этой эмоциональности зависит от ‘индивидуально-типо-
логических особенностей, от темперамента. Но в дальнейшем
эмоционально-выразительные моменты включаются как допол-
нительные моменты во внутренне связный смысловой контекст,
а сначала они как бы прерывают этот контекст, не дополняя, а
заменяя его предметно-смысловое содержание. Лишь шаг за ша-
гом переходит ребенок к построению речевого контекста, более
независимого от ситуации. Существенный переходный этап на
этом пути показательно выступает в одном частном, но симпто-
матическом явлении. Преимущественно у старших дошкольников
регулярно появляется любопытная речевая конструкция: ребенок
сначала вводит местоимение (она, оно и т. д.), а затем, как бы
чувствуя неясность своего изложения и необходимость его пояс-
нить для слушателя, он вслед за местоимением вводит поясняю-
щее, расшифровывающее его существительное: «она — девоч-
ка — пошла», «она — корова — забодала», «он — волк — на-
пал», «он — шар — покатился» и т. д. Так, например Шура Ра-
'гинкин (7; 4): «Мальчик стал застегивать штаны, а он — шар —
только полетел, а мальчик взял за веревку, и он не улетел» или
«Вот он пришел — другой милиционер, — его записал в тетра-
дочке и потом на рубль его оштрафовал». Эта форма изложе-
ния, судя по многочисленным протоколам Леушиной, не слу-
чайное явление, а типичное, вскрывающее существенный
этап в речевом развитии ребенка; непроизвольно ребенок скло-
нен строить свою речь, исходя из того, что ему представляется
непосредственно известным и понятным. Но действие этой не-
произвольной тенденции как бы прерывается зарождающимся
сознанием необходимости учитывать слушателя и строить свое
изложение так, чтобы содержание речи было понятно для друго-
го. Эта последняя установка еще не укрепилась. Она поэтому не
определяет речевое построение с самого начала, а лишь входит в
нее дополнительно, прерывая предваряющий его «ситуативный»
способ изложения.
Начинающийся в этом явлении переход к новому этапу ре-
чевого развития сказывается в ряде ему обычно сопутствующих
явлений. Прежде всего, по наблюдениям Леушиной, дети на
этом этапе развития на расспросы педагога охотно и подробно
разъясняют то, что было не раскрыто в первоначальном содер-
жании их речи, в то время как попытка педагога расспросами-
установить, о чем говорит ребенок, что он подразумевает под
119
тем или иным местоимением, малышей лишь раздражает,
сбивает. Они, очевидно, еще не в состоянии понять, чего от них
хотят, и непонятные для них расспросы лишь раздражают их,
между тем как более развитых они побуждают тщательнее, по-
нятнее строить свою речь. На этом же этапе развития у детей
наблюдаются первые попытки ввести слушателя в свой рассказ,
как бы обозначив сначала тему, указав, о чем будет речь.
Своеобразное построение «ситуативной» речи, содержание
которой не образует само по себе, безотносительно к определен-
ной частной ситуации, связного контекста, обусловлено не ка-
кими-то особенностями, имманентно присущими возрасту как
таковому, а прежде всего функцией, которую выполняет для ре-
бенка речь. Его речь — это разговорная речь; она служит ему
для общения с людьми, которые его окружают, близки с ним,
живут его интересами, понимают его с полуслова. Для об’
щения в таких условиях «ситуативная» речь, как таковая, не яв-
ляется дефектной, неполноценной речью. В таких условиях непо-
средственного контакта с собеседником и взрослый человек то-
же пользуется «ситуативной» речью. В разговоре с близкими
людьми, которым многое известно, было бы ненужным и комич-
ным педантизмом говорить развернутой — контекстной —
речью, формулирующей в содержании речи все и без того из-
вестноё. Форма речи, естественно, обусловлена ее основным со-
держанием и назначением. Структура «ситуативной» речи в зна-
чительной мере обусловлена непосредственно близким содер-
жанием речи и таким же непосредственным контактом говоря-
хцего с собеседником.
Взрослый переходит к развернутой и связной «контекстной»
речи, при которой сказанное может быть целиком понятно из
содержания сказанного и в которой все предпосылки для этого
понимания заключены в контексте самой речи, лишь тогда, ког-
да речь его начинает служить иным целям, а именно — система-
тическому изложению какого-нибудь предмета, предназначенно-
го для более широкого круга слушателей. При изложении мате-
риала, не связанного с непосредственно переживаемым, необхо-
димо, оказывается, новое построение речи, необходимо строить
ее так, чтобы в контексте самой речи были раскрыты предпо-
сылки для понимания сказанного. Ребенок овладевает такой —
контекстной — речью по мере того, как, в связи с ходом обуче-
ния, его речь начинает служить новым целям — изложению ка-
кого-нибудь предмета, выходящего за пределы пережитого и не-
посредственно не связанного с ситуацией разговора.
В исследовании Леушиной изучению подвергались парал-
лельно рассказы детей о пережитом и пересказы рассказа педа-
гога. Пересказ детей-дошкольников первоначально тоже носит
на себе довольно яркие черты разговорной ситуативной речи.
Это связано с тем, что контекст рассказа очень часто прерыва-
120
ется включением в него пережитого, текст рассказа и содержа-
ние пережитой ситуации как бы взаимопроникают друг в друга.
Но все же по сравнению с рассказом о пережитом в пересказе
на всех, даже на самых ранних, этапах развития встречается зна-
чительно меньше элементов, не определенных в контексте самой
речи.
Процесс дальнейшего развития связной речи, понятной на ос-
нове ее контекста, совершается по мере того, как ребенок все со-
вершеннее научается излагать объективно связный материал.
По преимуществу «ситуативный» или «контекстный» харак-
тер речи зависит от двух основных, определяющих условий:
1) от ее предметно-смыслового содержания и 2) от ситуации
общения.
Эта трактовка развития связной речи является, как нам
представляется, конкретным и позитивным преодолением теории
Пиаже, которой до сих пор по большей части противопоставля-
лись либо частные фактические коррективы, либо лишь общеме-
тодологическая критика, и притом в основном чисто негативного
характера. В результате теория Пиаже оставалась все же пока
единственной цельной общей теорией развития речи ребенка.
Согласно этой теории Пиаже, связанной с его концепцией
эгоцентризма, основная линия развития ведет от «эгоцентриче-
ской» речи, при которой ребенок строит свою речь со своей точ-
ки зрения, без учета слушателя, к социализированной речи, в
построении которой он учитывает точку зрения другого челове-
ка, слушателя. Движущей силой развития речи ребенка у Пиа-
же представляется оторванный от предметного, смыслового со-
держания переход с одной, «эгоцентрической», к другой, соци-
альной, точке зрения.
Смена «точек зрения» и форм речевого общения должна
иметь свою материальную основу в новом предметном содержа-
нии. Поскольку это содержание выходит за пределы непосредст-
венно переживаемой ситуации, речь ребенка при изложении
этого материала, естественно, должна перестраиваться. При из-
ложении этого материала, при его сообщении возникает потреб-
ность и необходимость в новых речевых формах, в ином речевом
построении.
Речь возникает из потребности в общении. Она всегда на-
правлена на слушателя, на другого, и служит для общения с
ним. Это относится в равной мере как к ситуативной, так и к
контекстной речи. Но для того чтобы быть адекватным средст-
вом общения, речь в разных условиях должна удовлетворять
разным требованиям и пользоваться различными средствами.
Только этим и обусловлено различие «ситуативной» и «контекст-
ной» речи.
«Ситуативная» речь, как всякая речь, имеет «социальную»
направленность, направленность на другого человека, и даже
121
еще более непосредственную и ярко выраженную, чем контекст-
ная речь. Но она направлена на слушателя, находящегося в спе-
цифических условиях для понимания на основе непосредствен-
ного контакта в общей с собеседником ситуации. Эта речь по-
своему тоже учитывает слушателя, но учитывает его в соответ-
ствии с условиями, в которых она протекает. Содержанием си-
туативной речи может быть только то, что порождено ситуацией
и непосредственно связано с ней, а ее слушателем только тот,
кто включен в ту же ситуацию
Когда содержание изменяется, должны, естественно, изме-
няться и способ учета другого человека, для которого речь
должна быть понятна, и формы необходимого в этих условиях
построения речи. Когда самое содержание речи по существу не
связано с ситуацией даже для говорящего, не приходится рас-
считывать на понимание на основе ситуации. Нужно в самом со-
держании речи так отобразить все связи ее предмета, чтобы все
было понятно из самого контекста речи и, значит, понятно для
любого человека. Неправильно, что только «контекстная» речь
впервые начинает строиться с учетом ее понятности для другого,
между тем как «ситуативная» речь будто бы этой тенденции не
имеет. «Ситуативная» разговорная речь максимально направле-
на на другого человека, на слушателя или собеседника, и стре-
мится к тому, чтобы быть им понятой. Суть дела в действитель-
ности лишь в том, что эта понятность «контекстной» речи долж-
на быть достигнута в новых условиях и потому новыми средст-
вами. Ребенок лишь постепенно овладевает этими новыми сред-
ствами построения речи, понятной для других на основе ее кон-
текста. Такое построение предполагает как новое отношение к
слушателю, так и новую трактовку предметного содержания
речи.
Сознание ребенка является сначала осознанием ближайшей
чувственной действительности, прежде всего той частной ситуа-
ции, в которой он находится. Речь его рождается из этой ситуа-
ции и сначала по своему содержанию целиком связана с ней.
Вместе с тем по своей функции речь является прямым обраще-
нием к находящемуся в той же ситуации собеседнику —• для вы-
ражения просьбы, желания, вопроса; это разговорная речь. Ее
«ситуативная» форма соответствует ее основному содержанию и
назначению. У ребенка сначала развивается ситуативная речь,
потому что предметом его речи является по преимуществу непо-
средственно воспринимаемое, а не отвлеченное содержание;
речь эта обращена обычно к людям, объединенным с ним общ-
ностью переживаемого, — к близким. В этих условиях контекст-
ная речь не нужна; в этих условиях не пользуется контекстной
речью и взрослый. Овладение новой формой речи, которая мо-
жет быть понята из ее контекста, обусловлено новыми задачами,
которые встают перед речью, когда она посвящена предмету,
122
выходящему за пределы непосредственной ситуации, в которой
находится говорящий, и предназначается для любого слушателя.
Такая речь заключает в неразрывном единстве новое отношение
и к предметному содержанию и к другому человеку, к слушате-
лю. Такая речь по своему содержанию и назначению требует
иных форм, иного построения для того, чтобы быть понятной.
Учет слушателя должен в ней совершаться посредством других
приемов. Эти средства и приемы вырабатывались у человечества
постепенно, в историческом развитии литературной, научной, по
преимуществу письменной речи. Ребенок овладевает ими через
посредство обучения. По мере того как в процессе обучения ре-
бенку приходится излагать более отвлеченное содержание, не
являющееся для него и его слушателей предметом общего с ним
переживания, у него появляется потребность — в зависимости
от изменения содержания речи и характера общения — в новых
речевых средствах, в новых формах построения.
Дошкольник делает в этом направлении лишь самые первые
шаги. Дальнейшее развитие связной речи относится в основном
к школьному возрасту. Оно связано с овладением письменной
речью.
Когда эта контекстная речь у ребенка развивается, она, как
уже сказано и как это подтверждает и простое наблюдение и
специальное исследование, не вытесняет ситуативной речи и не
приходит ей на смену, ребенок начинает все совершеннее и адек-
ватнее, уместнее пользоваться то той, то другой — в зависимо-
сти от конкретных условий, от содержания сообщения и харак-
тера общения. «Ситуативная» и «контекстная» речь, с развитием
этой последней, сосуществуют у ребенка. Далее, с развитием у
ребенка связной «контекстной» речи, процесс этот происходит не
так, что ребенок либо вообще владеет, либо вовсе не владеет
такой связной речью, т. ё. либо никакого содержания не умеет
изложить связно, «контекстно», либо умеет так изложить всякое.
В действительности, как показывают исследования А. С. Зво-
ницкой, это умение не означает появления у ребенка какой-то
новой универсальной структуры речи, независимой от ее содер-
жания; оно может иметься для содержания одного уровня, на-
пример у младшего школьника для повествовательного текста, и
еще не иметься для содержания другого уровня, когда повест-
вовательный текст сочетается с абстрактным рассуждением.
Исследование письменной речи школьника, проведенное Зво-
ницкой, показывает, как лишь постепенно учащийся средней
школы начинает справляться с теми трудностями, с которыми
сопряжено построение связного контекста, понятного для чита-
теля. В ходе изложения соотношение между мыслью автора и
Мыслью читателя от этапа к этапу изменяется. Вначале расстоя-
ние между мыслью пишущего и читающего наиболее велико.
Когда пишущий приступает к письменному изложению материа-
ла
ла, ему весь материал уже известен. Читателя нужно в него вве-
сти. Это тем более необходимо, что изложение, всегда в какой-то
мере включает не только некоторое объективное содержание, но
и отношение к нему пишущего. В связи с этим встают специфи-
ческие задачи, которые должны быть разрешены во введении,
затем другие — в изложении и, наконец, в заключении, когда
нужно1 подытожить все изложенное в свете тех установок, из ко-
торых исходит пишущий: построение связного контекста, понят-
ного для читателя, требует особых приемов и средств. Требуется
специальная работа, чтобы этими средствами овладеть.
Специфические приемы письменной речи, служащие для по-
строения связного контекста, понятного для читателя, выраба-
тывались в историческом развитии в результате длительного
процесса развития письменной речи. В древних памятниках, в
летописях специфические средства, которыми пользуется совре-
менная письменная речь, еще не были выработаны, в них значи-
тельное место занимают обычные приемы построения разговор-
ной устной речи, приспособленной к пониманию в совсем иных
условиях. Ребенок овладевает этими выработавшимися в про-
цессе исторического развития письменной речи средствами по-
строения связной речи, понятной читателю из самого контекста,
в процессе обучения.
Как ни существенна для речи связность ее построения, проб-
лема речи не сводится к одной лишь логической связанности (и
точности); она включает и проблему образности. Понятие
отвлеченного мышления отражает общее, но общее не исчерпы-
вает особенного и единичного. Это последнее отражается в обра-
зе. Образ выполняет в познании действительности специфиче-
скую функцию, не позволяющую свести его к понятию. Мысль,
особенно последовательно проведенная в системе Гегеля, буд-
то образ является лишь менее адекватным выражением того же
самого, что более адекватно затем выражается в понятии, пред-
ставляет собой типичное заблуждение рационалиста, ошибочно
воображающего, что можно исчерпать действительность поняти-
ем. На самом деле образ, выражая обобщенное содержание,
вместе с тем выходит за его пределы, вводит специфические от-
тенки, непередаваемые в отвлеченной формулировке обобщен-
ной мысли.
В том, как образ обогащает мысль, можно’убедиться на при-
мере любой метафоры. Всякая метафора выражает общую
мысль; понимание метафоры требует поэтому раскрытия в об-
разной форме ее общего смыслового содержания, так же как
при употреблении метафорического выражения прежде всего
требуется подыскать образы, которые бы адекватно выразили
общую мысль. Но метафорические выражения были бы совер-
шенно никчемным украшением и собственно излишним балла-
стом, если бы образ ничего не прибавлял к общей мысли. Весь
124
смысл метафоры в тех новых оттенках, которые привносит ме-
тафорический образ; вся ее ценность в том, что она прибавляет
к общей мысли, выражая ее. Метафорические образные выраже-
ния общей мысли имеют смысл, только поскольку они содержат
больше того, что дает формулировка мысли в общем положении.
Так, если кто-либо скажет «моя звезда закатилась», он этим
образно передаст мысль, допускающую отвлеченную формули-
ровку: он больше не пользуется успехом. Но образное выраже-
ние передает еще много дополнительных оттенков ему лишь
свойственной выразительности. Оно передает не только голый
факт, но и отношение к нему. Сравнение с небесным светилом
говорит о том, что с точки зрения говорящего речь идет не о ба-
нальной неудаче, а о судьбе человека, в которой было что-то
значительное, возвышенное, величавое. Оно оттеняет также мо-
мент стихийности, независимость происшедшего от воли челове-
ка и этим устраняет момент личной вины. Оно говорит вместе с
тем, об эпическом отношении говорящего к своей судьбе и по-
стигшим его неудачам. Образное метафорическое выражение и
вполне адекватно выражает общую мысль, и выходит за ее пре-
делы, вводя дополнительные оттенки и моменты, не заключен-
ные в общем положении. Метафорическое выражение может по-
этому служить ярким доказательством как единства общей мыс-
ли, понятия, чувственного образа, так и качественного своеобра-
зия наглядного образа, его отличия от понятия.
В силу этого метафора, аллегория, сравнение и т. п. — вооб-
ще все формы образности речи приобретают существенное зна-
чение. Метафоры, вообще образные выражения, имеющие пере-
носный смысл, — это не просто украшения, а очень существен-
ное и специфическое средство выражения такого смыслового со-
держания, которое только таким образом может быть вполне
адекватно передано.
Развитию у школьника понимания метафор, аллегорий, срав-
нений — основных форм, определяющих образность речи, —
посвящена работа А. П. Семеновой.
Этому вопросу в литературе по психологии ребенка были
посвящены, до сих пор главным образом две работы — Пиаже и
Выготского. Оба исследования, изучая понимание детьми мета-
фор, определяют уровень этого понимания по тому, в какой мере
ребенок в состоянии раскрыть и передать в отвлеченном понятии
ту общую мысль, то обобщение, которое в нем заключено. Таким
образом, сознательно или бессознательно — все равно, эти ис-
следования исходили из порочной рационалистической мысли,
согласно которой содержание метафоры безостаточно сводится
к одному лишь выражаемому в понятии обобщению. Поэтому,
изучая понимание детьми метафор, они не изучали образ-
ность речи, чувствительность к тому или понимание того, что
•специфично для художественной речи. Проведенное
125
Семеновой исследование, исходящее из нашей трактовки соот-
ношения образа и понятия *, по-иному подходит к проблеме по-
нимания метафор (а также аллегорий и сравнений); оно ставит
себе целью выявить, не только как ребенок раскрывает и обоб-
щает содержание образного выражения, обусловленное единст-
вом образа и понятия, но и то, как он воспринимает то специфи-
ческое, что вносит образ, выражая общую мысль, те новые от-
тенки, которые он ей придает. При этом, вместо того чтобы
фиксировать неподвижные уровни мысли ребенка, выражаю-
щиеся в понимании переносного значения образа, работа Семено-
вой, как все наши работы, вводит в самый эксперимент специфи-
ческие приемы педагогической работы: продвигая ребенка на
высшую ступень, вместо того чтобы фиксировать ту, на которой
он его застал, исследователь получает возможность в процессе
развития, продвижения вскрыть определяющие это продвижение
моменты. С этой спецификой нашей методики исследования свя-
зана и вторая особенность работы Семеновой по сравнению с ис-
следованиями Ж. Пиаже и Л. С. Выготского: данные Семеновой,
не скрывая трудностей, с которыми сопряжено для детей пони-
мание переносного значения, говорят о значительно больших
возможностях детей в этом отношении, чем это представлялось
по данным вышеуказанных исследований.
При этом в работе Семеновой дается сравнительный диффе-
ренцированный анализ понимания детьми метафор, сравнений и
аллегорий (басен, пословиц). Он показывает, что по своей пси-
хологической природе процесс понимания этих в литературовед-
ческом отношении между собой родственных форм существенно
различен. При всем том работа Семеновой представляет собой,
на наш взгляд, лишь первую очень предварительную разведку в
эту важнейшую область, требующую еще дальнейшего углуб-
ленного исследования. Изучение понимания переносного значе-
ния вообще и различных форм его в частности можно было пре-
вратить в очень мощное средство изучения мышления. Так, если,
например, учесть специфические особенности аллегории и мета-
форы, из которых в первой прямое и переносное значение образ-
ного содержания образуют д в а различных контекста, в
то время как в метафоре, существует лишь один контекст, в ко-
тором слово входит только в своем переносном значении, то
можно, очевидно, превратить сравнительное изучение понимания
аллегорий и метафор в очень чувствительный инструмент для
вскрытия различных соотношений образного и отвлеченного со-
держания в процессе развития мысли.
Образность речи является вместе с тем одним из средств ее
выразительности: те новые не передаваемые отвлеченным поня-
тием оттенки, которые передает образ, — это в значительной ме-
1 См. наши «Основы общей психологии», стр. 304—305 и др.
126
ре эмоциональные моменты, носителями которых выступает об*
раз. Эти эмоционально-выразительные компоненты речи включа-
ются в ее семантическое содержание и обогащают его, сами
освещаясь им.
Но выразительность речи не исчерпывается ее образностью и
составляет особую проблему исследования, которая в психоло-
гии речи получила пока еще далеко не достаточное освещение.
Кратко и очень схематически мы охарактеризовали бы современ-
ное состояние этой проблемы в психологической науке следую-
щим образом: те исследователи по теории и психологии речи, ко-
торые сумели преодолеть формалистический к ней подход, как
правило, ограничивались раскрытием ее логического значения,
исходя из единства речи и мышления; эмоционально-вырази-
тельная сторона речи вовсе при этом выпадала из поля зрения
психологии. С другой стороны, некоторые психологи (как Вундт)
подчеркнули в речи ее выразительный аспект, но при этом речь
была поставлена в ряд с выразительными движениями. Вырази-
тельный момент в речи трактовался как одна из выразительных
реакций. Получая признание в такой форме, выразительный ас-
пект речи опять-таки оказывался вне ее семантического содер-
жания, которое по-прежнему либо вовсе игнорируется или недо-
оценивается, либо ограничивается системой ее логических зна-
чений. Между тем в действительности сами выразительные мо-
менты речи переходят в ее семантическое содержание, включаясь
в него существенными компонентами. Стержнем или канвой
смыслового содержания речи, безусловно, является то, что она
обозначает, но живая речь обычно выражает неизмеримо боль-
ше, чем она собственно обозначает. Благодаря заключенным в
ней выразительным моментам, она сплошь и рядом далеко вы-
ходит за пределы абстрактной системы значений. При этом пол-
ный подлинный смысл речи раскрывается в значительной мере
через эти выразительные моменты (стилистические, интонацион-
ные и пр.). Поэтому подлинное понимание речи достигается не
одним лишь знанием словесного значения употребленных в ней
слов; существеннейшую роль в нем играет истолкование, интер-
претация этих выразительных моментов, раскрывающих тот бо-
лее или менее сокровенный внутренний смысл, который вкла-
дывается в нее говорящим.
Живая человеческая речь не является только «чистой» фор-
мой мышления и не сводится к одной лишь абстрактной сово-
купности значений. Она обычно выражает и эмоциональные от-
ношения человека к тому, о чем он говорит, и часто к тому, к
кому он обращается. Можно даже, пожалуй, сказать, что чем
выразительнее речь, тем более она речь, а не только язык, по-
тому что чем выразительнее речь, тем больше в ней выступает
говорящий, его лицо, он сам. В художественных произведениях
поэтому речь действующих лиц служит, и притом именно своей
127
выразительной стороной, одним из мощных средств для их ха-
рактеристики. В сколько-нибудь совершенном художественном
произведении выразительные особенности речи действующих
лиц обычно берутся как выражения «психологии», характера
действующего лица и используются как один из существенных
моментов в создании образа. Поскольку речь действующего ли-
ца изменяется в различных ситуациях при обращении к разным
лицам, она выражает и его отношение к другим действующим
лицам. В жизни точно так же выразительные моменты речи окру-
жающих нас людей служат нам источником понимания других
людей в значительно большей мере, чем это обычно осознается.
Развитие выразительности речи проходит длинный путь. На-
чальные его этапы у дошкольника прослежены в работе
Л. М. Леушиной. Речь маленького ребенка-дошкольника часто
обладает яркой выразительностью. Она нередко изобилует ите-
рациями — усиливающимися повторениями, инверсиями — на-
рушением обычного порядка слов, восклицательными оборотами,
прерывистыми конструкциями, гиперболами и т. д. — словом,
всеми стилистическими формами, которые выражают эмоцио-
нальность. У маленького ребенка эти выразительные моменты,
конечно, являются сначала не стилистическими средствами или
приемами, которые сознательно избираются и используются для
того, чтобы произвести определенное эмоциональное впечатле-
ние, — в них совершенно непроизвольно прорывается более или
менее импульсивная эмоциональность ребенка.
Эмоциональная впечатлительность ребенка создает предпо-
сылки и возможности для дальнейшего развития у детей созна-
тельных форм выразительной речи. Однако для того чтобы эти
возможности претворились в действительность, необходимо в
процессе воспитания вооружить ребенка выразительными сред-
ствами слова: эмоциональность ребенка обусловливает у него
потребность в выразительном слове; задача воспитания — пра-
вильно на надлежащем этапе развития ребенка надлежащими
средствами, соответствующими требованиям этого этапа, удов-
летворяя эту потребность, привести к развитию у ребенка выра-
зительной речи путем освоения им тех средств выразительности,
которые выработались в ходе исторического развития литера-
турной речи.
Если в процессе воспитания ребенка выразительность речи не
культивируется, не создаются необходимые условия для ее раз-
вития, кривая развития выразительной речи у детей принимает
характер западающей кривой. Это западение приходится на тот
период, когда первоначальная непроизвольная выразительность,
часто встречающаяся в речи маленьких детей — дошкольников,
особенно младших, спадает, а основанное на знании выразитель-
ного эффекта той или иной конструкции умение сознательно
придать своей речи выразительность еще не развито; речь детей
128
в этот период, при таких условиях, становится по большей части
маловыразительной. Выразительная речь оказывается сугубо
индивидуальной особенностью эмоциональных натур, притом та-
ких, которые обладают особенной чувствительностью к эмоцио-
нальной выразительности слова. Яркостью непроизвольной вы-
разительности речи, встречающейся у совсем маленьких детей,
с одной стороны, и часто наблюдающейся беспомощностью да-
же старших детей сделать свою речь выразительной при помощи
сознательно избранных речевых средств, с другой, объясняются
расхождения по вопросу о выразительности детской речи — ука-
зания на ее выразительность у одних и утверждения других (на-
чиная еще с Руссо), что речь детей сугубо невыразительна. И в
отношении выразительной стороны речи, так же как и в отноше-
нии ее связности, нужно, таким образом, сказать, что пути ее
развития, будучи подчинены определенным закономерностям,
вместе с тем доступны воздействию и изменению.
Развитие выразительной речи, которая, сознательно пользу-
ясь речевыми средствами, умеет выразить свое эмоциональное
отношение к тому, о чем идет речь, и оказать на другого надле-
жащее эмоциональное воздействие, требует большой и тонкой
культуры. Над развитием такой выразительной речи, в которой
эмоциональность не прорывается, а выражается в соответствии
с сознательными намерениями говорящего или пишущего, нуж-
на большая и тщательная работа. Эта работа нужна, потому что
речь, как средство общения между людьми, должна быть не
только связной и точной, но и выразительной, поскольку обща-
ющиеся между собой люди — это не абстрактные интеллекты, со-
общающие друг другу лишь отвлеченные мысли, а живые су-
щества, у которых живая мысль тесно и трепетно связана с
чувством, со всей их насыщенной различными переживаниями
жизнью.
Развитию понимания выразительных средств речи у школь-
ника посвящена у нас работа В. Е. Сыркиной. Основная задача
ее — вскрыть, как развивается то понимание речи, которое осо-
бенно существенно не только при чтении художественной лите-
ратуры, но и в процессе реального общения между людьми, —
понимание, которое, не ограничиваясь абстрактным значением
слов, раскрывает внутренний смысл, который они приобретают
в речи говорящего. Этот внутренний смысл, который имеют дан-
ные слова у данного субъекта в данной ситуации, расшифровы-
вается в результате интерпретации «подтекста» речи, включаю-
щего многообразную совокупность выразительных моментов.
Понимание этого подтекста, умение его расшифровать и извлечь
из него то, что он может дать для понимания говорящего в про-,
цессе реального общения, не менее существенно, чем понимание
самого текста речи. Для подлинного понимания не только тек-
ста речи, но и говорящего, не только абстрактного «словарного»
9 Зак. 1190 129
значения его слов, но и того смысла, который они приобретают в
речи данного человека в данной ситуации, очень существенно
понимание эмоционально-выразительного подтекста, а не толь-
ко текста. Развитие этого умения раскрывать скрытую семантику
эмоционально-выразительного подтекста и самому адекватно
пользоваться более или менее тонкими нюансами его является
обычно недооцениваемой, но в действительности очень сущест-
венной стороной полноценного речевого развития.
* * *
В нашем изучении онтогенетического развития речи мы уста-
навливаем известную стадийность, обнаруживающую законо-
мерности речевого развития ребенка. Говоря о стадийности в
речевом развитии ребенка, необходимо, имея в виду понимание
стадийности возрастного развития, которое господствовало в
педологической литературе, подчеркнуть специфичность нашего
понимания стадийности, вытекающую как из общей нашей кон-
цепции развития2, так и из понимания самих стадий развития
речи. Стадии в нашем понимании менее всего являются формаль-
ными структурами, сменяющими друг друга в последовательно-
сти, предопределенной голым фактом биологического созревания
самим по себе. Наше основное положение гласит: различные
формы или ступени развития речи, будучи при-
способлены для сообщения определенного рода
предметно- смыслового содержания в опреде-
ленных условиях общения, в этих условиях обще-
ния и формируются. То предметное содержание и та
ситуация общения, к которым приспособлены те или иные
формы речи, характерные для определенной стадии рече-
вого развития, сами участвуют в ее формировании. Так, овладе-
ние более или менее обобщенным предметно-смысловым содер-
жанием, выходящим за пределы непосредственно данной ситуа-
ции в форме, понятной независимо от нее, само существенно
участвует в формировании контекстной речи, приноровленной
для передачи такого содержания и понятной независимо от си-
туации. (Так, например, пересказ рассказа давал в опытах Леу-
шиной более контекстную речь, чем рассказ о непосредственно
пережитом.)
Это положение заключает в себе в свернутом виде не только
специфическую концепцию развития, но и основу для действи-
тельно эффективного, подлинно действенного процесса воспита-
ния вообще и речевого в частности. В процессе формирования
ребенка, его речи и умственного развития не приходится идти
путем проб и ошибок на основе голого эмпиризма. Основные
2 См. наши «Основы общей психологии», часть П.
130
средства воспитательного и образовательного воздействия могут
быть определены и теоретически обоснованы, исходя из законо-
мерностей стадиального развития ребенка в нашем его понима-
нии — поскольку самые закономерности развития ребенка опре-
деляются в процессе воспитания.
1941 ,г.
9*
НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИИ
К ПСИХОЛОГИИ СЛЕПОГЛУХОНЕМЫХ
Изучение патологических явлений вообще может, как из-
вестно, служить очень плодотворным методом изучения нор-
мальных явлений в их общих закономерностях. Патопсихоло-
гия — не только специальная область психологического исследо-
вания (которая, как таковая, опирается на общую психологию),
но и метод исследования — путь, ведущий к раскрытию законо-
мерностей общей психологии.
Особое значение изучение патологических явлений приобре-
тает в тех случаях, когда нарушения не просто констатируются,
но и выправляются. Можно даже сказать, что главное значение
для раскрытия общих закономерностей психического развития
имеет не столько самое патологическое нарушение, сколько его
изменение в процессе воздействия на него, его выправление. По-
этому, в частности, исключительный интерес для общей психоло-
гии должно представлять изучение слепоглухонемых, включен-
ных в педагогический процесс, который открывает им возможно-
сти нормального общего умственного развития. «Материалы к
психологии слепоглухонемых» освещают эту область только в
чисто описательном плане, но и эти «Материалы» показывают,
что дальнейшее углубленное изучение слепоглухонемых может
пролить значительный свет на ряд больших проблем психологии.
Прежде всего, изучение путей умственного развития слепоглу-
хонемых — людей, развитие которых опирается на столь сужен-
ную сенсорную базу,— очерчивает истинное место сенсорики в
индивидуальном развитии. Без какой-то чувственной основы ни-
какое умственное развитие невозможно. Но источник умственно-
го развития индивида не ограничен лишь его индивидуальным
опытом — оно опирается на общественное познание, которое
складывается в процессе исторического развития и передается
индивиду в процессе общения, обучения и.воспитания через по-
средство речи. Поэтому в корне неверным оказывается наивно
сенсуалистическое представление о том, будто индивидуаль-
ное умственное развитие человека основывается на его индиви-
дуальном чувственном опыте, — представление, нашедшее себе
образное выражение в знаменитой статуе Кондильяка, которая
132
превращается в полноценного человека по мере того, как один
за другим начинают у нее функционировать все органы чувств.
Изучение умственного развития слепоглухонемых отчетливо
доказывает, что источник индивидуального умственного разви-
тия человека не ограничен его индивидуальным чувственным
опытом; даже весьма полноценная, всесторонне развитая сенсо-
рика .сама по себе недостаточна для полноценного человеческого
умственного развития, и даже самая ограниченная чувственная
база не исключает возможности подлинно человеческого разви-
тия, поскольку для индивида остается открытым источник об-
щественного познания.
Второй вопрос общетеоретического порядка, который с внут-
ренней принудительностью невольно встает уже при первом, са-
мом беглом соприкосновении со слепоглухонемыми,— это во-
прос о значимости для человеческого умственного развития че-
ловеческого мозга, естественные, природные осо-
бенности которого, сформировавшись в результате предше-
ствующего исторического развития человечества, открывают со-
вершенно исключительные возможности исторического,
подлинно человеческого развития для каждого индивида, полу-
чившего это ценнейшее наследство.
И вот мысль об исключительном значении центральных
мозговых аппаратов невольно рождается в уме, когда видишь,
какие возможности освоения продуктов человеческой культуры
обнаруживают слепоглухонемые.— люди со столь значительной
пораженностью периферических аппаратов, посредством кото-
рых обычно совершается процесс познавательного общения с
внешним миром.
В плане самой сенсорики пути умственного развития слепо-
глухонемых отчетливо выявляют роль осязания как специфиче-
ски человеческого способа чувственного познания мира и при-
водят на патологическом материале к раскрытию исторически
очень существенных познавательных функций и возможностей
человеческой руки, которая, формируясь как орган труда, ста-
ла в своей целенаправленной на предмет деятельности ценней-
шим органом познания.
Наконец, четвертая большая проблема, которую ставят
перед общей психологией и помогают разрешить материалы по
психологии слепоглухонемых,— это проблема генезиса и фор-
мирования представлений.
Ф. С. Розенфельд отмечает значительное количество обра-
зов, в частности зрительных, которые встречаются в высказы-
ваниях и литературной продукции слепоглухонемых. Естест-
венно возникает вопрос: какое, собственно, содержание скры-
вается у слепоглухонемых за выражениями, обозначающими
зрительные образы? Мы одинаково должны исключить как то,
что эти выражения употребляются без всякого значения, так и
133
то, что за ними у слепоглухонемых скрывается непосредствен-
но данный наглядный зрительный образ. Очевидно, значение
эти образные выражения приобретают опосредствованно. Неко-
торые зрительные качества, как, например, цвет, непосред-
ственно не доступный для слепого (и слепоглухонемого), при-
обретают переносное значение от того предмета, признаком ко-
торого они являются. Если первично чувственные свойства пред-
метов квалифицируют предметы в качестве их признаков, то в
какой-то мере, обратно, то, что данное чувственное свойство,
непосредственно не доступное слепоглухонемому, является
признаком такого-то предмета, косвенно квалифицирует это
чувственное свойство и придает ему какое-то опосредованное, в
известном смысле для слепоглухонемого абстрактное значение.
Не исключена также возможность того, что некоторые стороны
зрительного и слухового образа приобретают для слепоглухо-
немых известное значение в результате транспонирования с
ощущений других модальностей, как это имеет место у зрячих
и слышащих при синестезиях.
Некоторые (прежде всего пространственные) свойства пред-
метов, отражаемые в зрительных образах, познаются слепоглу-
хонемыми посредством осязания, на основе которого может у
слепого и слепоглухонемого создаться как бы графический об-
раз, образующий остов зрительного образа. Когда мы зритель-
но воспринимаем фактуру предмета, мы, по существу, видим
его осязательные качества. Аналогично не исключена воз-
можность в известном смысле осязать их зрительные
свойства. В известном смысле, пожалуй, слепой и слепоглухо-
немой действительно, как они выражаются, видят рукой так
же, как глаз дает зрячему в какой-то мере осязательный
образ предмета, поскольку посредством рук они познают свой-
ства предметов, которые выражаются в зрительных образах,
именно прежде всего пространственные свойства, как, например,
форму, величину и т. п. Мне представляется неисключенным,
что в образовании у слепого (в частности, у слепоглухонемого)
образов-представлений заодно с осязанием, которому принадле-
жит ведущая, наиболее активная роль, известную роль часто все
же играет и зрение; что у слепых может иметься неосвещенное
и недифференцированное зрительное поле, и, значит, образ, кото-
рый формируется у них кинестетическим путем, как бы вы-
черчивается в этом поле или высекается из него. Возможно, что
это зрительное поле в тех случаях, когда различные части его
все же различаются степенью -своей освещенности, образует ос-
нову и для понимания слепыми обозначения цветов, исходя из
различия яркости. Это только гипотеза, только предположение,
которое должно быть проверено конкретным исследованием пред-
ставлений у слепоглухонемых.
Раскрытие значения, которое приобретают для слепоглухо-
134
немых зрительные и слуховые образы, должно на особо показа-
тельном частном случае раскрыть общие законы построения об-
раза-представления у человека. Всякий образ является не про-
сто зрительным, слуховым или осязательным об-
разом, а прежде всего образом того или иного предмета
или явления, имеющего определенное значение; все черты в
нем означают признаки, в которых данные из различных чувст-
венных источников, включаясь в единство предметного образа,
взаимно опосредованы и детерминированы обобщенным семан-
тическим содержанием отраженного в образе предмета. Это
обобщенное семантическое содержание слепоглухонемой осваи-
вает, овладевая в процессе речевого общения системой опреде-
ленных знаний.
1941 г.
ПУТИ И ДОСТИЖЕНИЯ СОВЕТСКОЙ
психологии
О сознании и деятельности человека
Исторический ход развития философско-психологической
мысли поставил перед советской психологией задачи исключи-
тельного значения. Советская психология начинала свой путь,
когда психологическая наука за рубежом вступила в полосу
кризиса. Этот кризис, как и кризис физики, о котором писал Ле-
нин в «Материализме и эмпириокритицизме», как и кризис дру-
гих наук — от литературоведения до математики включитель-
но, — был кризисом методологическим. Задача, вставшая перед
советской психологией, заключалась в том, чтобы не ограничи-
ваясь мелочными поправками и коррективами, перестроить са-
мые основы традиционной психологии и, сохраняя преемствен-
ность исторического развития науки, вместе с тем преодолеть
порочные идеалистические и механистические теории, которые
столетиями довлели над психологией. Естественно, что эта зада-
ча не могла быть разрешена сразу. Для ее разрешения потребо-
валась многолетняя напряженная работа теоретической мысли,
сочетавшаяся с экспериментальным исследованием и порой ост-
рой методологической борьбой. В конце концов, советская пси-
хология, опираясь на марксистско-ленинскую методологию,
проложила себе свой путь и добилась, особенно за последние
годы, значительных достижений.
Если, отвлекаясь от всего частного и специального, выделить
основное и решающее, то можно утверждать, что советская пси-
хология за последние годы сделала и делает два важнейших де-
ла. Выражая принципиальные достижения советской психологии
в исторических формулах, связывающих то, что делают сейчас
советские психологи, с предшествующей историей отечественной
научной мысли, можно сказать:
1. Советская психология приняла на себя разрешение основ-
ной задачи, которую поставил перед нашей наукой И. М. Сече-
нов, выступив против «обособителей» психического, и проложи-
ла свой путь для ее разрешения. Основной порок старой тради-
ционной идеалистической психологии Сеченов видел в том, что
она выключает психику из связи с реальной материальной дей-
ствительностью и превращает ее в обособленную сферу, вместо
136
того чтобы трактовать ее как «психический элемент» единого
процесса, начинающегося с воздействия действительности на
человека и кончающегося поступком. Реализуя в плане психо-
логической теории и психологического исследования прин-
цип психофизического единства в его' диалектико-материалисти-
ческом понимании, советская психология преодолевает идеали-
стическое «обособление» психического и включает психику, со-
знание человека в контекст его жизни и деятельности. Таково
первое основное дело, которое совершает сей-
час советская психология.
2. Преодолевая «обособление» психического, вводя психику,
сознание в контекст жизни и деятельности человека, советская
психология тем самым открывает себе путь к разрешению ряда
важнейших вопросов практической жизни. В дни Великой Оте-
чественной войны против фашистских варваров эти новые уста-
новки дали возможность советским психологам — заодно с
Представителями других отраслей советской науки — включить-
ся в работу по оборонной тематике на помощь фронту. Своим
решением сеченовской задачи советская психология создает
теоретические предпосылки для осуществления (в отношении
психологии) того «одействотворения» науки, которого так на-
стойчиво требовал А. И. Герцен, борясь против «буддистов» от
науки, господствовавших в немецкой науке его времени. Уста-
новление органической связи с практикой —
таково второе важнейшее дело советской пси-
хологии.
* * *
Сеченовскую задачу советская психология разрешает:
а) вскрывая единство психики и деятельности (поведе-
ния) в процессе развития, б) намечая пути — в обла-
сти психофизиологии движения и ощущения — для построения
подлинно единого психофизиологического исследова-
ния, которое соотносило бы психологические и физиологические
данные в едином контексте, в) разрабатывая новое учение
о сознании и непосредственно связанное с ним новое уче-
ние о психологическом содержании и строении
деятельности.
Обособление психического имеет давнюю историю. Оно вы-
разилось в традиционном раздвоении души и тела. Это раздвое-
ние мы находим в идеализме Платона с его учением о бессмерт-
ной душе, в христианском мировоззрении с его враждебностью к
тленной плоти. Свое законченное философское оформление оно
получило в концепции сознания, оформленной Декартом. Один
из великих создателей современного естествознания, материа-
лист в понимании природы, Декарт стремится распространить
материалистические принципы и на научное объяснение пове-
137
дения организмов, для чего он впервые вводит понятие рефлек-
са. Однако вместе с тем, дуалист и идеалист в трактовке «духа»,
он оформляет то интроспективное понятие о сознании, которое
в течение столетий господствовало в идеалистической психоло-
гии и косвенно обусловливало многие, даже и внешне враждеб-
ные ей концепции. Суть этого идеалистического учения заключа-
ется в том, что сознание сводится в основном к интроспекции, к
самоотражению собственного содержания и превращается в
замкнутый внутренний мир, в который проникают лишь пу-
тем самонаблюдения. Выделив и подчеркнув, с одной стороны,
в сознании момент знания, познания, осознания, рефлексии на
жизнь, который у него впервые отчетливо выделяется из самой
жизни и переживания, Декарт вместе с тем, ограничивая духов-
ное сферой интроспекции, самонаблюдения, закладывает основы
того идеалистического понятия сознания, которое стало средото-
чием кризиса психологии в XX столетии. Рефлексия (или особое,
отличное от внешнего «внутреннее чувство») Локка, в свою оче-
редь определившего концепцию так называемой эмпирической
психологии и психологии экспериментальной, зародившейся в
середине XIX столетия, была лишь эмпирическим вариантом той
же декартовской интроспекции.
Замкнув, таким образом, сознание в самом себе, тем самым
выключили сознание из реального контекста жизни и деятельно-
сти человека. Сознание отрывалось от объективного бытия,
осознанием которого оно в действительности является, и от по-
ведения, от практической деятельности, в ходе которой складыва-
ются реальные, материальные отношения человека с объектив-
ным внешним миром. Тем самым, с. другой стороны, поведение
человека, оторванное от сознания, стало представляться лишь
совокупностью реакций. Вся «поведенческая» психология раз-
личных видов и толков (как российская «рефлексология», так и
американский «бихевиоризм»), в кризисе психологии противопо-
ставившая себя идеалистической психологии сознания, была на
самом деле лишь оборотной стороной все той же интроспектив-
ной идеалистической психологии сознания: бездейственная со-
знательность, с одной стороны, и бессознательная действенность
слепых реакций — с другой, были лишь двумя проявлениями
одного и того же разрыва, одного и того же «обособления» со-
знания.
Философское мировоззрение, нашедшее себе заостренное вы-
ражение у Декарта, и идущая от него традиция провели по ми-
ру целый ряд сечений. Они создали разрыв между субстанцией
мыслящей, но не протяженной и протяженной, но не мыслящей,
расколов, таким образом, весь мир надвое: между материей и
движением, возникающим будто бы всегда лишь в результате
внешнего толчка, между первичными и вторичными — субъек-
тивными— качествами, между чувственностью и мыслью.
138
Преодоление этого — картезианского — дуализма в целом в
общефилософском плане требует поэтому иного разрешения це-
лого ряда основных философских проблем. Но применительно к
психологии основное значение приобретает то противопоставле-
ние психики и деятельности, внутреннего и внешнего бытия че-
ловека, которое сложилось на дуалистической основе общего
философского мировоззрения, внешне противопоставившего ма-
териальное и духовное; оно и привело психологию к кризису.
Поэтому раскрытие единства и взаимопроникновения психики и
деятельности (поведения) — это ключевая позиция, с которой
должна была начаться перестройка традиционной психологии,
созданной «обособителями» психического.
* * *
Основы новой трактовки этой центральной проблемы закла-
дываются советской психолотией в учении о развитии психи-
ки, превращающем .последнее в существенную составную часть
общего эволюционного процесса. В процессе эволюции
психофизиологические функции, начиная от элемен-
тарной чувствительности и кончая более сложными психически-
ми процессами, так же как и психические свойства индивидов,
формируются и развиваются внутри конкретных
форм поведения и в зависимости от них: возни-
кая из потребностей поведения,'новые формы
психики в свою очередь обусловливают новые
формы поведения. Таким образом психические компонен-
ты включаются в эволюцию форм поведения. Раскрытие таким
образом единства и взаимозависимости развития психики и
форм поведения открывает путь для построения общей теории,
которая выявляет определяющую роль о б р а з а жизни в раз-
витии психики.
Согласно очень распространенной в последнее время'точке
зрения, материалистическое решение вопроса о развитии психи-
ки усматривается в том, что различным срезам в развитии нерв-
ной системы соотносят соответствующие им срезы в развитии
психики. Такие психофизические корреляции приводят в психо-
физической проблеме к параллелизму, а в трактовке эволю-
ции — к подмене генетического подхода сравнительным. Вычле-
няя, с одной стороны, строение нервной системы и, с другой,
психические функции, устанавливают между ними односторон-
нюю зависимость. Между тем развитие осуществляется лишь в
результате единства и взаимозависимости строения и функций —
на основе ведущей роли образа жйзни, контролирующего разви-
тие как строения организмов, в частности их нервной системы,
так и их функций, в том числе психофизических. Поэтому, когда
исходят из односторонней зависимости функций, в частности
психофизических, от строения, неизбежно генетический
139
подход подменяется сравнительным, который ограничива-
ется сопоставлением статически взятых срезов на разных уров-
нях развития нервной системы и психики вне самого процесса
развития; подлинно генетическое дарвиновское учение о биоло-
гической эволюции подменяется в таком случае сравнитель-
ной (а не подлинно генетической) морфологией, над которой
надстраивается сравнительная физиология и может
быть надстроена только сравнительная (а опять-таки не
генетическая) психология.
В действительности нервная система и мозг развиваются не
сами по себе, а как зависимая составная часть развития орга-
низмов. Это же последнее совершается в контролируемом есте-
ственным отбором процессе приспособления к среде, осуществ-
ляющемся посредством соответствующих форм поведения. Фор-
мы же поведения животных включают психические функции как
существенные компоненты. Поэтому эволюция психики является
существенной составной частью общего эволюционного про-
цесса.
Не только развитие психики не может быть понято иначе,
как на основе общего процесса биологической эволюции, но и
обратно: нельзя дать подлинно генетическую — а не сравни-
тельную лишь — трактовку эволюционного процесса, не вклю-
чив в него в качестве существенной составной части развитие
психики. Недаром Дарвин, рассматривавший эволюционный
процесс в целом, уделял такое большое внимание психике. И не-
даром А. Н. Северцев, строивший подлинно генетическую, а не
сравнительную лишь морфологию, свою работу, посвященную
общему учению об эволюции, озаглавил «Эволюция и психи-
ка». Так ставился для него вопрос. Так ставится он и для нас,
для разрабатываемой советской психологией теории развития
психики. В своем учении о развитии психики советская психо-
логия продолжает дело Дарвина и Северцева.
В учении о развитии, разрабатываемом сейчас советской
психологией, вскрывается определяющая роль образа жизни в
развитии психики и выявляется, что, как было сказано выше,
психофизические функции и психические процессы формируются
и развиваются внутри конкретных форм поведения и в зависи-
мости от них; возникая в процессе эволюции из потребностей
поведения, новые формы психики в свою очередь обусловливают
новые формы поведения
Говоря о достижениях советской психологии в этом направ-
лении, необходимо наряду с ее достижениями в области теории
отметить особо большую, ценную, привлекшую к себе внимание
1 Абрис такого учения о развитии психики мы попытались наметить,
опираясь на ряд' советских исследований, во второй части нашей книги
«Основы общей психологии».
140
и за рубежом работу советских зоопсихологов — В. М. Боров-
ского, Н. Н. Ладыгиной-Коте, Н. Ю. Войтониса, Г. 3. Рогинско-
го и др. — в плане конкретных исследований. Продолжая дело
основоположника зоопсихологии в России В. А. Вагнера, они
обогатили зоопсихологию ценнейшими новыми фактическими
данными.
Намеченное советскими психологами учение о развитии пси-
хики в процессе эволюции создает естественнонаучные предпо-
сылки для психологического учения об историческом развитии
человеческого сознания — учения, исходящего из основных по-
ложений, сформулированных классиками марксизма-ленинизма.
Первые основы подлинно научной исторической психологии
заложены Марксом еще в ранних его работах. В «Экономиче-
ско-философских рукописях 1844 года» Маркс писал: «Лишь
благодаря предметно развернутому богатству человеческого су-
щества развивается, а частью и впервые порождается, богатство
субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо,
чувствующий красоту формы глаз, — короче говоря, такие чув-
ства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые
утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не
только пять внешних чувств, но и так называемые духовные
чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.),— одним
словом, человеческое чувство, человечность чувств — возникают
лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благода-
ря очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств —
это работа всей до сих пор протекшей всемирной истории»2.
Порождение (в ходе исторического развития, на основе раз-
вития общественной практики) техники, науки и искусства —
вообще различных областей культуры, с одной стороны, и, с
другой, технических с по с о б но ст е й и интересов, эстети-
ческих чу в с т в, научного м ы ш л е н и я — вообще различных
.способностей человека — это две стороны единого процес-
са, в котором причина и следствие непрерывно меняются места-
ми. Это положение по существу является конкретизацией прин-
ципа психофизического единства диалектического материализма
применительно к историческому развитию человеческого созна-
ния. В процессе созидания материальной и духовной культуры
духовные способности человека и его сознание не только про-
являются, но и формируются. Необходимые для созда-
ния и развития человеческой культуры высшие формы человече-
ского сознания в процессе ее созидания и формировались; буду-
чи предпосылкой специфически человеческих форм трудо-
вой деятельности, сознание является и ее продуктом.
Обширный конкретный материал по истории человеческого
сознания, характеризующий качественное своеобразие ее ран-
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 593—594.
141
них ступеней, накопили этнографические исследования ( в том
числе и неутомимого русского путешественника Н. Н. Миклухо-
Маклая). Особенное значение для восстановления предшествую-
щей истории развития сознания и установления его стадиаль-
ности имеют данные по палеонтологии и вообще истории языка.
А. А. Потебня первый сделал замечательную попытку наметить
на материале истории славянских языков развитие форм мыш-
ления и сознания. Существеннейшее значение вообще и в част-
ности для психологии имеет раскрытие изменяющихся в процес-
се исторического развития взаимоотношений общественного и
индивидуального сознания.
Этот план исторической психологии для психологии марк-
систской .имеет особое значение. Однако до сих пор эта область
психологии в марксистском духе еще мало разработана. Здесь
работу лишь предстоит еще развернуть.
Иначе обстоит дело с психическим развитием индивида, ко-
торое является предметом интенсивного изучения. В центре но-
вого учения о путях развития личности и формирования ее пси-
хических свойств — положение о «кольцевой» зависи-
мости между психическими свойствами челове-
ка и его деятельностью: в деятельности человека — в
учении и труде — его психические свойства на основе наследст-
венных задатков как предпосылок, обусловливающих, но не
предопределяющих его развитие, не только проявляются, но
и формируются. Это положение относится как к способно-
стям, так и к характерологическим свойствам.
Способности человека в деятельности его не только проявля-
ются как нечто неизменное, раз и навсегда данное, задатками
предопределенное и лимитированное, но и формируются. Таков
основной тезис того учения о способностях, к которому сейчас
приходит современная советская психология. Задатки — наслед-
ственные свойства периферического и центрального нервного ап-
парата — являются, конечно, существенными предпосылками
способностей человека, но они все же лишь обусловливают
их, но не п р ед о п р ед ел я ют. Между задатками и способно-
стями еще очень большая дистанция: между одними и дру-
гими — весь путь развития личности. Задатки — лишь предпо-
сылки развития способностей. Развиваясь .из задатков, способ-
ности являются все же функцией не задатков самих по себе, а
развития индивида, в которое задатки входят как предпосылка,
как исходный момент. Задатки многозначны; они могут разви-
ваться в различных направлениях. Будучи предпосылкой успеш-
ного хода деятельности человека, его способности, обусловлен-
ные задатками, вместе с тем являются в той или иной мере и
продуктом его деятельности.
Эта кольцевая взаимозависимость способно-
стей человека И его деятельности опосредована
142
взаимозависимостью между способностями, их развитием и
умениями, которыми человек овладевает в процессе деятельно-
сти.
Это положение можно продемонстрировать на примере му-
зыкальных способностей. Н. А. Римский-Корсаков в авто-
биографии писал, что вскоре после «Псковитянки» отсутствие
гармонической и контрапунктической техники, т. е. технических
средств композиторской деятельности, приостановив эту послед-
нюю, вызвало временное оскудение его «сочинительской» фанта-
зии; затем овладение новыми техническими средствами, открыв
снова пути для композиторской деятельности, привело к воз-
рождению его фантазии. А экспериментальное исследование
(Б. М. Теплова, В. И. Кауфмана) показало, что и наиболее ус-
тойчивая органически обусловленная составная часть музыкаль-
ных способностей — чувственная основа музыкального слуха,
в частности восприятие высотных разностей, — как по своему
тцпу, так и в отношении порогов чувствительности обусловлена
деятельностью человека и изменяется в процессе ее.
Мы непрерывно наблюдаем в жизни, вокруг нас, где повсе-
дневно на работе — в учебе и труде — формируются и отраба-
тываются способности людей, подтверждение этого общего по-
ложения, согласно которому способности людей не только про-
являются, но и формируются в их деятельности. Об этом свиде-
тельствует беспрерывный подъем на самые вершины научного
п художественного творчества все новых дарований из толщи
рабочего класса, из народных масс прежде, в царской России,
угнетенных национальностей. Эти дарования глохли и гибли,
когда им не давали проявляться; свободно проявляясь, они сей-
час широко и мощно развиваются. Это факты, мимо которых
подлинная наука никак не может пройти. Вызванные к жизни
всем социально-экономическим строем Советского Союза факты
изменения сознания людей и развития их способностей являются
убедительным ответом советской действительности и советской
науки на лженаучные фашистские измышления о «высших» и «низ-
ших» расах, о крови и расе как «решающих» факторах, пре-
допределяющих возможности индивида и его судьбы — их
так называемые «антропологические», а в действительности
зоологические представления о человеке как экземпляре
«высшей» или «низшей» породы. Этому их зоологическому «ант-
ропологизму» противостоит сейчас наш подлинный гуманизм.
Положение, сформулированное нами в отношении способно-
стей, мы можем обобщить. Оно распространяется и на характе-
рологические свойства, которые также не только проявляются в
поступках людей, но в них и формируются. Дисциплинирован-
ный человек обычно поступает дисциплинированно. Но как он
становится дисциплинированным? Только подчиняя все свое по-
ведение неуклонной дисциплине.
143
к кольцевой зависимости между поступками и характероло-
гическими свойствами людей, надо еще присоединить кольце-
вую зависимость между жизненными обстоя-
тельствами, обусловливающими поступки людей, и по-
ступками, которыми люди изменяют обстоятельства своей
жизни. Собственные поступки людей непрерывно порождают и
изменяют, переходя в них, обстоятельства жизненного пути
людей.
В нашей Советской стране формирование и изменение созна-
ния людей так именно и совершаются — включением их в ре-
альное общественное дело. Не до построения социалистического
общества, как того хотели социалисты-утописты, просветители-
идеалисты, должны быть воспитаны люди, по своим внутрен-
ним качествам отвечающие условиям и требованиям социали-
стического общества; в самом процессе его построения, включа-
ясь в него, они и формируются, и только так они могут сформи-
роваться. Когда мы говорим о «кольцевой» зависимости между
характером человека и его поведением, его делами и поступка-
ми — в противовес тем, которые, согласно общепринятым в тра-
диционной психологии взглядам, видят лишь одностороннюю за-
висимость поступков, поведения от свойств характера, — мы
лишь переводим на язык специальных формул ту фундаменталь-
ную истину, о которой повседневно свидетельствует советская
действительность, где так именно — в самом процессе строи-
тельства социалистического общества — воспитываются и фор-
мируются миллионы советских людей.
За кольцевой взаимозависимостью между характером и пове-
дением вскрывается далее коль.цевая взаимозависи-
мость между характерологическими свойства-
ми и мотивами поведения. Каждый действенный мотив
поведения, который приобретает устойчивость, — это в потенции
будущая черта характера в ее г е н е з и с е, и черта
характера — это сгусток мотивов, который, раз за разом реали-
зуясь в поступках человека, оседая в нем, переходит в личност-
ное свойство. Именно через мотив и в мотиве открывается путь
для подлинно действенного формирования характера. Это же
положение о взаимозависимости мотивов поведения и свойств
характера открывает также путь для освежения и некоторого
движения в имеющем явно застойные формы обычном учении о
характере, замыкающемся по преимуществу в достаточно произ-
вольных классификациях, не опирающихся на какую бы то ни
было попытку вскрыть пути формирования характера в его ис-
ходных закономерностях.
В открывающемся таким образом понимании развития спо-
собностей и формирования характерологических свойств челове-
ка в корне, в самой своей основе преодолевается представление
о фаталистической предопределенности судьбы людей наследст-
144
ЕенН'ОСтью и какой-то будто бы неизменной средой: в конкрет-
ой деятельности, в труде, в процессе общественной практики
взрослых, в ходе воспитания и обучения у детей психические
свойства людей не только проявляются, но и формиру-
ются. В новом свете выступает, таким образом, кардинальная
проблема развития и формирования личности, ее психологиче-
ских свойств и особенностей: в деятельности человека, в его де-
лах — практических и теоретических — психическое, духовное
развитие личности не только проявляется, но и соверша-
ется.
Таким образом, в процессе развития повсюду вскрывается
единство психики и поведения. Оно выступает здесь в виде коль-
цевой зависимости между ними и выражает их взаимообуслов-
ленность как звеньев единого процесса, в котором причина и
следствие непрерывно меняются местами. Для преодоления «обо-
собления» психического существенно, однако, не ограничиваясь
этцм, вскрыть единство в самом строении психики и деятельно-
сти человека.
* * *
Преодолеть «обособление» психического — это значит в
конечном счете разрешить психофизическую проблему (т. е.
вопрос о взаимоотношении психического и физического) в духе
единства в его диалектико-материалистическом понимании. Осу-
ществление психофизического единства в практике конкретного
исследования должны выразиться, прежде всего, в построении
подлинно единого психофизического исследования. Это, по су-
ществу, та самая проблема, которую так остро ставил и воспри-
нимал И. П. Павлов, когда он считал необходимым объединить
психические данные и физиологические, «наложив» первые на
вюрые, и видел в этом одну из важнейших задач современной
науки. Речь при этом идет, конечно, не о том, чтобы, наложив,
механически свести психическое к физическому или физиологи-
ческому, — речь идет о том, чтобы объединить их >в едином, хо-
тя и многоплановом, контексте, адекватно соотнося психические
и физические данные внутри него. Замысел такого построения
исследования, при котором в ходе единого исследования, при раз*
решении единой проблемы оно переносилось бы по преи-
муществу то в физиологический, то в психологический план, ни-
когда не вырывая психологических и физиоло-
гических данных из их соотнесенности друг с
другом, не обособляя их, вырисовывался, по-видимому, '
уже перед умственным взором И. М. Сеченова. Для преодоле-
ния «обособления» психического и осуществления принципа
психофизического, точнее, психофизиологического единства — не
на словах только, а на деле — необходимо построение такого
именно исследования.
Ю Зак. 1190 145
В настоящее время, как нам представляется, наметились кон-
кретные пути для реализации этих установок в исследованиях
советских психологов и физиологов, прежде всего в исследова-
ниях, посвященных психофизиологии движений и проведенных
частично в дни Великой Отечественной войны в связи с изыска-
нием наилучших методов восстановления двигательных функций
раненой руки. Характерной особенностью этих исследований яв-
ляется то, что, проводя их, психолог оказывается по естествен-
ной логике вещей одновременно физиологом, а физиолог не мо-
жет по самой постановке своей проблемы не учесть психологи-
ческих данных.
Разработка учения о движении в плане единого, подлинно
психофизического исследования имеет как практическое, так и
теоретическое значение и является определенным шагом к конк-
ретному преодолению «обособления» психического.
Если, с одной стороны, проблема афферентации, т. е. роли
ощущений в управлении движением, преобразует трактовку это-
го последнего, то, с другой стороны, это включение ощущений в
контекст движения, действия или деятельности, выявляя сущест-
венную их функцию, открывает путь для преобразования «клас-
сической», т. е. традиционной, трактовки психофизиологии ощу-
щений, не свободной от некоторого влияния феноменалистиче-
ских кантианских идей, и для разработки ее в новом направле-
нии, отвечающем основным ленинским установкам в отношении
трактовки ощущений.
Сенсорные данные физиологией органов чувств рассматри-
ваются лишь ® соотношении орган — раздражитель как
индикатор состояния органа под воздействием раздражения.
В действительности же они включены в другой, более сложный
контекст, поскольку эти сенсорные данные ощущений обычно
имеют для человека определенное значение как показатели ус-
ловий тех задач, которые разрешает деятельность, и именно в
силу этого своего значения они, афферентируя движения, и вы-
полняют свою регулирующую функцию. Этот капитальный факт
определяет контекст подлинно психофизического исследования,
внутри которого должны быть соотнесены и объединены физио-
логические и психологические данные. Действительность этого
факта проявляется в том, что пороги чувствительности, как об-
наружилось в эксперименте, не могут быть однозначно опреде-
лены физической интенсивностью раздражителя. Пороги чув-
ствительности существенно сдвигаются в за-
висимости от отношения человека к той зада-
че, которую он разрешает, дифференцируя те
или иные чувственные данные. Раздражитель физиче-
ски одной и той же интенсивности может оказаться и ниже и
выше порога чувствительности и, таким образом, быть или не быть
замеченным в зависимости от того, какое значение он
146
приобретает для человека — проявляется ли он как
безразличный для данного индивида момент его окружения или
становится имеющим определенное значение показателем су-
щественных условий его деятельности. Поэтому для того, чтобы
исследование чувствительности дало практически значимые вы-
воды, оно должно не замыкаться в рамках одной лишь физиоло-
гии, а включить и данные психические, объединяя их в едином
контексте и в тех именно соотношениях, в которых они выступа-
ют в действительности.
Говоря о достижениях советской психологии'и психофизиоло-
гии, никак нельзя ограничиться этими теоретическими положе-
ниями и не указать на те конкретные исследования, которыми
советская психофизиология так богата. При этом нельзя не от-
метить также, что эти очень многообразные психофизиологиче-
ские исследования, особенно наиболее ценные из них, имеют од-
ну центральную тему и общую, как бы генеральную линию.
Мржно прямо сказать, что в то время, как установление поро-
гов чувствительности было первым делом, с которого начала
свою работу психофизика за рубежом, выявление их подвижно-
сти, изменяемости, борьба за раздвижение границ
сенсорного познания человека являются основным
делом современной советской физиологии. Это ее центральная
тема и генеральная линия большинства наиболее ценных из
многообразных современных советских психофизиологических
исследований. Они в разных планах показали изменчивость по-
рогов в зависимости от разных условий (работы С. В. Кравко-
ва и его многочисленных сотрудников, А. И. Богословского,
А. О. Долина, К. X. Кекчеева, группы сотрудников Институ-
та мозга имени Бехтерева под руководством Б. Г. Ананьева
и др.).
Плодотворность психологического исследования с новых по-
зиций советской психологии сказывается не только на изучении
ощущения и движения — она проявляется во всех областях пси-
хологии, выражаясь, быть может особенно наглядно, в преобра-
зовании самых, казалось бы, отстоявшихся «классических» раз-
делов традиционной психологии. Характер течения всех психи-
ческих процессов существенно зависит от характера деятельно-
сти, в которую они включены.
Это положение очень показательно продемонстрировано в
опытах (А. А. Смирнова и П. И. Зинченко), посвященных изу-
чению так называемого непроизвольного и произвольного (т. е.
преднамеренного) запоминания. Опыты показали, что в зависи-
мости от характера и психологического строения деятельности,
в которую включен процесс непроизвольного запоминания, он,
вопреки общепринятым в традиционной психологии представле-
ниям, может оказаться более эффективным, чем произвольное,
преднамеренное запоминание.
10* 147
Экспериментальные данные свидетельствуют, что при какой-
либо деятельности, не направленной специально на запомина-
ние, материал, не включенный в задачу данной деятельности, не
составляющий ее цели, запоминается хуже, чем если бы перед
индивидом стояла специальная задача его запомнить. Но если
по самому смыслу деятельность сосредоточена на оперировании
именно данным материалом, то этот материал, несмотря на от-
сутствие специальной цели его запечатлеть, запоминается при
таких условиях лучше, чем когда цель субъекта сдвинута с са-
мого материала и с работы над ним на специальную задачу его
запомнить.
О том же, по существу, свидетельствует и следующий факт
(из опытов А. А. Смирнова): составление плана подлежащего
запоминанию материала существенно способствует запомина-
нию последнего, но при этом сам план сплошь и рядом не запо-
минается— в памяти остается тот материал, на котором была со-
средоточена работа, которым оперировал испытуемый при со-
ставлении плана. Таким образом, лучше запечатлевается в па-
мяти то, на что направлена наша деятельность; сделать нечто
предметом активного своего отношения существеннее для того,
чтобы его запомнить, чем наказывать себе: смотри не забудь
этого, это тебе надо запомнить. Сколько в самом деле вещей,
которые мы наказываем себе не забыть, мы все же забываем, и
сколько других, которые без всякого наказа сами собой вреза-
ются.в нашу память так, что мы не может их забыть, даже если
бы хотели забыть.
Это положение в теоретическом плане подтверждает науч-
ную плодотворность новых теоретических позиций современной
советской психологии. Оно значимо и практически, открывая
пути для более эффективной организации запоминания.
Включение в деятельность определенного психологического
строения оказывается плодотворным для всех психических про-
цессов (в частности, этот подход, как нам представляется,, вы-
водит из тупика, в который оно зашло, учение о внимании). Не
задерживаясь на анализе отдельных из них, мы сразу восходим
к самому сложному вершинному образованию — к сознанию.
Сознание — это не то же, что и психика, не просто совокуп-
ность психических процессов и не вместилище, как бы идеальное
пространство, в котором они протекают. Это особое образова-
ние, сформировавшееся в ходе общественно-исторического раз-
вития на основе труда как специфического вида человеческой
деятельности, — специфическая форма психики человека как
общественного существа. Новое понятие сознания — важнейшее
для психологии — складывается веками и знаменует эпохи в
истории мысли. Новые этапы в его философском оформлении
связаны с именами таких мыслителей, как Аристотель, Декарт,
классики марксизма-ленинизма. Разработка на основе учения
148
классиков марксизма-ленинизма нового философско-психологи-
ческого учения о сознании является важнейшим делом совре-
менной советской психологии. Оно в значительной мере являет-
ся еще задачей дальнейших работ. Здесь можно наметить — не-
избежно грубо и схематично — лишь некоторые из важнейших
его черт.
1. Сознание — это первично не смотрение внутрь (интро-
спекция) на ощущения, представления, а смотрение ими или по-
средством их на мир, на предметное бытие. Сознание — это
осознание бытия. «Сознание... никогда не может быть чем-либо
иным, как осознанным бытием...» 3 Обращение сознания с мира,
познаваемого в ощущениях, представлениях и т. д., на них са-
мих — это вторичная установка, возможная лишь как нечто
производное на основе первичной установки — сознания как
осознания мира. Человек познает и самого себя лишь опосредст-
вованно, отраженно — через других, через свое отношение к ним
и их к нему. Не сознание рождается из самосознания, а самосо-
знание возникает из сознания мира, других людей. Наши собст-
венные переживания, как бы непосредственно они ни пережи-
вались, познаются и осознаются лишь опосредствованно, через
их отношение к объекту. Осознание переживания — это, таким
образом, всегда и неизбежно не замыкание его в о в н ут-
реннем ми р е, а соотнесение его с внешним миром.
Сознание — по самому существу своему общественное обра-
зование. Оно возникает и развивается как историческое образо-
вание, на основе общественной трудовой человеческой деятель-
ности, в неразрывной связи с развитием речи, языка. Сознание
связано с речью, с языком как формой сознания.
Формула Маркса, объединяющая сознание с языком как
практическим сознанием, реальным для другого и тем самым для
меня самого, выражает общность не только их происхождения,
но и строения: сознание, как и язык,— семантическое (смысло-
вое) образование.
Сознание, теоретическое сознание человека в его спе-
цифическом отличии от психики вообще — это облеченный
в форму слова, т. е. имеющий то же строение, что и речь,
опосредствованный общественными отноше-
ниями познавательный снаряд, включенный в
бытие и обращенный на него. Из бытия черпает созна-
ние свое содержание и к нему относит его, как к независимому
от него предмету. Содержание последнего бесконечно превосхо-
дит то, что от него представлено в сознании. Значение того, что
представлено (репрезентировано) в сознании, определяется его
отношением к выходящему за его пределы, им обозначаемому
содержанию независимого от него бытия.
3 К Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 25.
149
2. Реальное сознание человека — это не только теоретиче-
ское, это первично практическое сознание. Оно не толь-
ко отображение, рефлексия бытия, но и практическое от-
ношение к нему данного индивида. Сознание человека вклю-
чает поэтому не только знание, но и переживание того, что
в мире значимо для человека в силу отношения к его потреб-
ностям, интересам и т. д. Отсюда в психике динамические тен-
денции и силы; отсюда действенность и избирательность, в силу
которой сознание — это не только отражение, но и отношение,
не только познание, но и оценка, утверждение и отрицание,
стремление и отвержение. Действительное сознание как нельзя
менее походит на пустую абстракцию «чистого» сознания идеа-
листов, являющегося лишь гипостазированием абстрактно взя-
той функции познания.
Переживание обусловлено реальными жизненными отноше-
ниями, в которые включена жизнь индивида, реальным контек-
стом его жизни и деятельности. Говоря о том, что «сознание
(das Bewuptsein) никогда не может быть чем-либо иным, как
осознанным бытием...», Маркс продолжает: «...а бытие людей
есть реальный процесс их жизни» 4. Всякое переживание, всякое
явление сознания—это свидетельство и показание не только q
бытии, являющемся его объектом, но и о самом субъекте: созна-i
ние отражает бытие объекта и выражает жизнь субъекта!
в его отношении к объекту. Как такое показание о жизни
субъекта и должно быть раскрыто переживание субъекта
подлинным психологическим познанием. Для этого необходимо
расшифровать его содержание и внутренний смысл, исходя из
контекста реальной жизни и деятельности, которым пережива-
ние субъекта определяется. Именно такое изучение со-
знания, раскрывающее смысл его показаний в
контексте мотивов и целей, как свидетельство
о жизни субъекта, составляет преимуществен-
ную, наиболее специфическую задачу собствен-
но психологического изучения сознания.
Показания сознания, «непосредственные данные» пережива-
ния подлежат — в целях подлинного их познания — такому же
истолкованию, как текст речи.' Чтобы понять речь (не как пред-
мет грамматических упражнений, а как жизненный факт в под-
линном его значении), понять говорящего, а не только формаль-
ный текст его речи, надо за текстом расшифровать его «под-
текст», выявив не только то, что человек формально сказал, а
то, что он хотел или имел в виду сказать, т. е. мотив и цель ре-
чи, определяющие ее внутренний смысл. Так обычно и делают в
жизни, когда бывает нужно расшифровать смысл речи, будь то
дипломатический документ или любое высказывание человека,
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 25.
150
имеющее жизненно важное для нас значение. Эта расшифров-
ка и понимание достигаются истолкованием сказанного, осно-
ванном на соотнесении его с реальным контекстом жизненной
ситуации. Так же мы истолковываем подлинный внутренний
смысл человеческих переживаний в жизни. Он определяется из
контекста жизни и деятельности, реальных дел и поступков и
выявляется в личностном контексте мотивов и целей человека.
Так же, кстати, поступает и психолог-практик, например актер,
режиссер, в своей профессиональной деятельности. Имея в ка-
честве исходного документа текст высказываний действующего
лица, в котором герой выражает мысли и чувства, переживания
и намерения, режиссер, как это практиковал К. С. Станислав-
ский, составляет подтекст к его репликам, раскрывающий внут-
реннее смысловое содержание его высказываний, скрытое за
внешней формулировкой. Подтекст, дающий актеру необходимое
ему понимание психологии действующего лица, его мотивов и
целей, отношения к жизни, определяет основной, внутренний
стержень его личности из соотношения содержания высказан-
ных мыслей и чувств действующего лица с реальной жизненной
ситуацией, в которой он находится, с совокупностью жизненных
отношений, в которые он своими делами и поступками включа-
ется. Жизненно значимое познание психологии
людей в их сложных, целостных проявлениях, в
жизненно значимых их переживаниях и поступ-
ках постигается лишь из контекста их жизни и
деятельности.
Подлинное понимание психических фактов требует, таким
образом, не их «обособления» от материального жизненного кон-
текста, а включения в него, потому что этот реальный контекст
жизни и деятельности людей ,в действительности и эти психиче-
ские факты определяет, и в себя включает: бытие людей, реаль-
ный процесс их жизни определяет их сознание; образ жизни лю-
дей — образ их. мыслей и чувств.
Такое понимание психики людей имеет и существенное прак-
тическое значение, в частности там, где речь идет о формирова-
нии сознания. Самое положительное в педагогической системе
нашего советского педагога А. С. Макаренко в том именно и
заключается, что он понял указанное соотношение и сделал его
основным стержнем своей практической педагогической работы.
В противоположность механистической педагогике поведения,
вырабатывающей лишь внешние формы поведения и пренебре-
гающей его внутренним сознательным содержанием, Макаренко
ставил себе целью формировать сознание детей, но, в отли-
чие от «чистой» педагогики сознания, пытающейся формировать
сознание подрастающих поколений путем отвлеченных наставле-
ний и убеждений обособленно от организации их образа жиз-
ни, независимо от реальных жизненных отношений, в которые
151
они включаются, он делал это на основе формирования у детей
определенных жизненных отношений, складывающихся в их ре-
альном поведении, в делах и поступках членов детского коллек-
тива.
При этом образ мыслей и чувств и образ жизни—-это не два
внешних образования, которые .взаимодействуют извне: первый
включается во второй. В самом деле, образ жизни — это преж-
де всего образ действий, но действие, так называемое произ-
вольное действие человека, включает, как мы покажем еще под-
робнее, осознание цели, которая им осуществляется,
учет — восприятие и осмысление — условий, в кото-
рых она должна быть осуществлена, мотив, т. е. пережи-
вание чего-то значимого, которое побуждает к этому дейст-
вию. Так что образ жизни, или образ действий, человека внут-
р и себя включает психологические компоненты. Значит, психи-
ческое в действительности не обособляется, образуя замкнутый
в себе мир, а является «элементом» в психофизическом контек-
сте реальной жизни и деятельности человека.
Таким образом, и сознание человека — это вершинное обра-
зование, которое больше, чем какое-либо другое, использова-
лось «обособителями» для обособления психического от реаль-
ного, материального бытия и противопоставления ему в качестве
обособленной идеальной сферы, — и оно фактически включено
в контекст реального материального бытия, в контекст жизни и
деятельности человека: сознание — опосредствованный общест-
венными отношениями познавательный снаряд, включенный в бы-
тие, из него черпающий свое содержание и к нему его относя-
щий; оно .— свидетельство о жизни субъекта, которое определя-
ется и раскрывается из контекста его реальной жизни и дея-
тельности.
Дальнейшая разработка этого учения о сознании — важней-
шая задача нашей психологии. Она неотрывно связана с разра-
батываемым сейчас советской психологией учением о пси-
хологическом содержании и строении деятель-
ности человека.
Так называемое произвольное действие человека — это осу-
ществление цели. Прежде чем действовать, надо осознать
цель, для достижения которой действие предпринимается. Од-
нако как ни существенна цель, одного осознания цели недоста-
точно. Для того чтобы ее осуществить, надо учесть условия,
в которых действие должно совершиться. Соотношение цели и
условий определяет задачу, которая должна быть разрешена
действием. Сознательное человеческое действие — это более или
менее сознательное решение задачи. Но для совершения дей-
ствия недостаточно и того, чтобы задача была субъектом поня-
та: она должна быть им принята. А для этого необходимо,
чтобы о<на нашла — непосредственно или опосредованно каким-
152
то своим результатом или стороной — отклик и источник в пе-
реживании субъекта.
Крупный психолог-практик, в профессиональную деятель-
ность которого входили организация действия (сценического) и
формирование переживаний, К. С. Станиславский на практике
прекрасно постиг взаимосвязь и взаимопроникнове-
ние переживания и действия. Свое искусство он харак-
теризовал как искусство переживания; переживания, а не пред-
ставления хотел он от актера, который должен подлинно жить
на сцене. Но при этом первое требование, предъявляемое им ак-
теру, который хочет быть верным жизни, таково: хотите подлин-
ного переживания — забудьте о переживании, оставьте в покое
чувство, обратитесь к действию, и переживание «явится само
собой от чего-то предыдущего...» 5. Переживание — это и пред-
посылка, т. е. источник, действия, и результат его; оно естествен-
но и закономерно возникает у человека «по ходу действия». Тра-
диционная идеалистическая психология, расчленившая действие
я переживание, лишив этим неизбежно подлинной жизненности
как одно, так и другое, не понимала этого. Практика же, хотя
бы и сценическая, не могла не натолкнуться на их единство.
Переживание, являющееся источником действия, побужде-
нием к нему, выступает как его мотив. В качестве мотива, или
побуждения к действию, всегда выступает переживание чего-то
личностно значимого для индивида — в силу связи с его
потребностями, установками и т. д. При этом личностная
значимость той или иной возможной цели для человека как су-
щества общественного всегда опосредована общественной зна-
чимостью, так что каждое человеческое действие и самый мотив
его, как правило, заключают в себе то или иное отношение меж-
ду личностно значимым для человека и общественно значимым.
Осуществляющееся в действии отношение к тому, что значимо
для индивида, является и мотивом — источником, порождаю-
щим его действие, и тем, что придает этому действию смысл для
субъекта. Мотив заключает в себе отношение человека к зада-
че— к цели — и к обстоятельствам, в которых перед индиви-
дом встает задача и возникает действие. Это отношение состав-
ляет внутренний стержень действия, психологическое содержа,-
ние которого включает также соотношение цели и средства,
задач и способов их разрешения. Психологические компоненты,
таким образом, не только представлены в начале и в конце дей-
ствия в виде его мотива как источника действия и его цели, но
и включаются в самое существо его. Человеческое действие или
поступок не является, таким образом, лишь внешним актом, ко-
торый извне должен быть соотнесен с переживанием, с сознани-
5 К. С. Станиславский. Работа актера над собой. М., 1938, стр. 85.
153
ем индивида. В действительности всякое человеческое дейст-
вие, всякий его поступок сам является уже единст-
вом внешнего и в н у т р е н н е г о. Будучи актом субъекта,
выражающим его отношение к действительности и способы его
соотношения с ней, уже в себя включая в качестве компонента,
в качестве мотива психологическое содержание — всю более или
менее напряженную жизненность, а то и сосредоточенную
страстность переживания, всю более или менее глубокую рабо-
ту сознания, — всякое действие являет собой психофизическое
единство, воочию представленное и осязаемо данное. Разделить
в нем начисто психическое и физическое — значит вычленить из
него две абстракции (в известных целях правомерные, посколь-
ку физическое и психическое качественно отличны друг от дру-
га), из которых никак, однако, простым наложением их друг на
друга не воссоздать живого единства реального человеческого
действия.
Умение раскрыть внутреннее психологическое содержание
поведения человека, его действий и поступков является сущест-
веннейшим условием всякого эффективного воздействия на людей
и всякой работы по их формированию и переделке. Для того
чтобы действенно включить человека в выполнение задач, ста-
вящихся общественной жизнью, надо уметь нащупать ту моти-
вацию, которая способна побудить его к соответствующим дей-
ствиям, и, лишь опираясь на эту мотивацию, можно поднимать
человека на разрешение все более высоких задач. С другой сто-
роны, не менее необходимо, опираясь на объективное содержа-
ние и общественную значимость задач, в разрешение которых
включается таким образом человек, суметь поднимать на все
более высокий уровень мотивы, которыми он способен руковод-
ствоваться, формируя их через действия, порождаемые ими. Су-
ществует кольцевая взаимозависимость не только между чертой
характера и мотивом, но также и между мотивом и поступком.
В. результате поступка у человека создается то отношение к об-
щественному делу, которое по своему содержанию должно бы-
ло бы быть адекватным источником этого поступка, т. е. мо-
тивом, или побуждением, к нему. Так, в общественно-воспита-
тельных целях приходится, опираясь на объективное обществен-
ное содержание задач, разрешаемых деятельностью людей, пре-
образовывать и формировать ее внутреннее содержание. В об-
щественно-воспитательной работе, которая должна довести го-
сударственные задачи до сознания каждого советского человека
и включить его в разрешение этих задач, в борьбу за общее де-
ло, без зоркости или хотя бы зрячести в отношении к внутренне-
му психологическому содержанию действий, поступков, поведе-
ния людей никак не обойтись.
У нас, где почти каждое государственное мероприятие всегда
получает наряду с непосредственным и воспитательное значение,
154
умение вскрыть психологическое содержание поведения (с тем,
чтобы, когда нужно, его преобразовать^ приобретает особое
значение.
Старая идеалистическая психология расчленила психику и
деятельность. Психическое было заключено в будто бы замкну-
тый внутренний мир, обособленный от всего происходящего в
реальном материальном мире, в том числе и от собственной
деятельности человека. Поведенческая психология объявила по-
ведение, т. е. деятельность, предметом 'своего изучения. Но на
деле, покорная тем традициям, против которых она как будто
восстала, эта поведенческая психология, включая поведение в по-
ле своего зрения, выключила из него психику, т. е. как раз то,
что одно могло быть предметом ее изучения. Современная со-
ветская психология, преодолевая «обособление» психического,
в радикальном отличии от механистического поведенчества, вклю-
чает психическое в реальную жизнь и деятельность человека
и, открывая, таким образом, в ней психологический план, делает
именно психологическое содержание действия предметом
своего изучения. Однако это психологическое содержание никак
не может быть обособлено от самого действия, от реальной ма-
териальной деятельности и отнесено к совершающемуся — па-
раллельно с действием —в будто бы замкнутом внутреннем ми-
ре психическому акту. Сделать это — значило бы восстановить
то «обособление» психического, которое завело в тупик идеали-
стическую психологию сознания и механистическую психологию
поведения. Борьба за включение психологической проблематики
деятельности в психологию — это прежде всего борьба за реа-
лизацию не на словах лишь, а на деле, в практике исследования,
в постановке проблем и их разрешении принципа психофизиче-
ского единства.
Советская психология не ограничивает сферу своего ведения
психическими процессами, а включает в нее также деятельность
человека, потому что не только внутренние психические процес-
сы, но и любое реальное физическое действие человека, которым
он изменяет мир, имеет свои мотивы, предполагает то или иное
осознание цели, включает в себя отношение к разрешаемой за-
даче — словом, имеет психологическое содержание.
Сначала вообще психические процессы, порождение пред-
ставлений, мыслей, чувств были непосредственно вплетены в
процесс внешней практической деятельности, и осознание вы-
ступало прежде всего как осознание целей, на которые эта прак-
тическая деятельность направляется. Затем лишь из практиче-
ской деятельности выделилась деятельность внутренняя, теоре-
тическая. Она протекает в виде процессов, которые строятся по
той же модели, что и внешние действия, и представляют собой
Пак бы «внутреннее действие»: они тоже исходят из оп-
ределенного мотива, направляются на осознанную цель, выра-
155
жают определенное отношение субъекта к задаче, которая перед
ним встает, и к обстоятельствам, в которых она возникает. Над-
страиваясь над определенными практическими действиями или
поступками как актами внешнего поведения и вплетаясь в их
цепь, они обычно не порывают более или менее отдаленной, бо-
лее или менее непосредственной с ними связи. При этом само
теоретическое сознание человека не пассивное лишь созерца-
ние, а действенное проникновение в предмет. Мы глубже всего
познаем мир, изменяя его; глубже всего мы постигаем и природу
человека, воздействуя на него. Человек и себя познает, выявляя
себя в действии. Не только другие люди, но и он сам глуб-
же всего познает себя на деле, выявляя себя в деяниях и по-
ступках.
Внутренние и внешние действия человека неотрывны друг от
друга, и сфера психологии распространяется и на эти последние,
на практические действия и поступки, которыми человек пере-
страивает мир. И к этим делам причастна психология, потому
что эти человеческие дела,1 которые исходят из человеческих мо-
тивов, предполагают осознание цели и включают определенное
отношение к задачам, встающим перед человеком.
Борьба за включение психологической проблематики дея-
тельности в сферу ведения психологии — это борьба не только
за реализацию принципа психофизического единства, но это
вместе с тем ,и борьба за нечто совсем конкретное — за право и
обязанность психологии принять участие в разрешении конкрет-
ных, актуальных практических задач. Мы, советские психологи,
строим сейчас психологию, самые теоретические принципиаль-
ные предпосылки которой дают ей возможность включиться в
разрешение животрепещущих вопросов практической жизни.
На деле, в практике конкретного психологического исследо-
вания, осуществляя принцип психофизического един-
ства, советская психология включает психическое в реальный
контекст жизни и деятельности человека. Тем самым она1 в то
же время раскрывает в действиях и поступках, в деятельности
человека их психологическое содержание. В результате открыва-
ется возможность для радикальной общей переориентации
психологии. Из науки, будто бы ограниченной самонаблю-
дением субъекта, занятого лишь самосозерцанием, она превра-
щается в науку, которая включается в изучение целого ряда
животрепещущих вопросов жизни и деятельно-
сти человека; из науки, обреченной на то, чтобы пытать-
ся — тщетно — как-то приложить результаты анализа будто бы
замкнутого в себе внутреннего мира сознания к практической
деятельности, от которой в своих исходных позициях она отор-
валась, психология становится наукой, органически включаю-
щейся в практику, потому что даже в самых высоких сво-
их обобщениях она исходит из нее.
156
В результате этой общей принципиальной переори-
ентировки наша психология становится наукой, органи-
чески связанной с практикой. Переориентировка пси-
хологии на проблематику, значимую не только теоретически, но
вместе с тем и практически, нашла свое выражение в годы Ве-
ликой Отечественной войны в ряде конкретных работ, прежде
всего по оборонной тематике.
Эта деятельность была развернута советскими психологами,
и в частности сотрудниками Института психологии и кафедры
психологии Московского университета, по трем основным на-
правлениям.
Первый цикл образуют работы, центральное место в ко-
торых занимают исследования по психофизиологии зрения и
слуха, имеющие целью выявить пути повышения зрительной и
слуховой чувствительности бойца в боевых условиях. За послед-
нее время найдены способы ускорения темновой адаптации гла-
за и улучшения ночного зрения (проф. К. X. Кекчеев), разрабо-
таны методы борьбы с ослепляющим действием прожекторов и
со снеговой ослепимостью (проф. С. В. Кравков), намечены пути
сенсибилизации слуха, вскрыты причины наступающего при
некоторых условиях резкого снижения слуховой и зрительной
чувствительности на постах противовоздушной обороны, что от-
крыло возможность значительного повышения эффективности
работы наблюдателей ПВО. Успешно разрабатывались приемы
уточнения глазомерной оценки расстояний, методы тренировки
в различении быстро движущихся предметов, методика звуко-
маскировки и т. д. Практическая продуктивность этих исследо-
ваний, несомненно, в значительной мере обусловлена тем, что
они велись в плане психофизиологическом, а не в рам-
ках одной лишь физиологии органов чувств. Особое значение
психологического или психофизиологического, а не только фи-
зиологического исследования для разрешения вопросов, связан-
ных с требованиями практики, естественно, обусловлено тем,
что, в отличие от чисто физиологического, психологическое и
подлинно психофизиологическое исследование имеет дело не
только с раздражителем, но и с предметом и не
только с о р г а н о м, но и с ч ел о в е к о м. В боевой же, как и
вообще всякой реальной практической, деятельности участвует
не только орган сам по себе, а весь человек, и самая работа его
органов чувств существенно зависит от общего его психологиче-
ского'состояния и направленности, от отношения человека к тем
практическим задачам, которые, дифференцируя те или иные
чувственные данные, он разрешает.
Второй цикл работ по оборонной тематике (Е. В. Гурь-
янов, Т. Г. Егоров и др.) был сосредоточен на вопросах военно-
го обучения. Ряд работ проведен и проводится по обучению лет-
чиков. В последнее время значительное внимание обращено на
157
проблемы обучения радистов, возникающие, в частности, в свя-
зи с условиями их работы на кораблях Военно-Морского Флота.
Третий цикл образуют многочисленные работы, проводи-
мые советскими психологами (А. Р. Лурия, Б. Г. Ананьев, А. Н.
Леонтьев, С. Г. Геллерштейн и др.) в области восстановления
боеспособности воинов нашей Красной Армии и трудоспособно-
сти инвалидов Великой Отечественной войны, в частности рабо-
ты по восстановлению сенсорных и интеллектуальных функций,
речи и двигательных функций руки после ранений. В итоге на-
мечены новые пути восстановления этих функций и выдвинут
ряд существенных положений по психологическому обоснова-
нию ,и практическому применению трудотерапии.
Все эти многообразные исследования велись в соответствии
с общими установками советской психологии так, что практиче-
ские приложения и теоретические обобщения выступали как
две стороны единого исследования, в котором изучение и воз-
действие сочетались друг с другом.
В дни Великой Отечественной войны, когда весь советский
народ сосредоточил все свои силы на борьбе с фашистскими
захватчиками, оборонной тематике, естественно, уделялось осо-
бое внимание. Она, однако, никак не охватывает, конечно, всего
круга проблем практического характера, в разрешении которых
психология может, а значит, должна принять участие. Уже в
суровые военные годы советская психология уделяла внимание
вопросам педагогической практики, ответственнейшим вопросам
воспитания и обучения советских детей — будущих граждан
нашей Родины и даже таким вопросам, как деятельность работ-
ников искусства — актеров, режиссеров и т. д. В дальнейшем
все большее место должны будут занимать вопросы, связанные
с различными сторонами мирного строительства — хозяйствен-
ного и культурного, которое после победного окончания Великой
Отечественной войны приобретает на нашей Родине исключи-
тельный размах и потребует особенно тщательного учета также
психологического фактора. Во всех отраслях человеческой дея-
тельности открывается психологическая тематика, и, разраба-
тывая ее, психология связывается со всеми областями практики.
Сохраняя преемственную связь с лучшими традициями оте-
чественной и мировой науки, советская психология становится
по отношению к традиционной психологии., порожденной «обосо-
бителями психического», в известном смысле новой наукой.
Говоря об этом, нужно, однако, ясно осознать, что новые ус-
тановки советской психологии означают не только успехи про-
деланной работы; они в еще большей мере обозначают новые
задачи, которые потребуют от советских психологов еще боль-
шей, упорной и напряженной работы.
1945 г.
ФИЗИОЛОГИЯ и психология
В НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И. М. СЕЧЕНОВА
Некоторые современные исследователи [Б. Скиннер (Skin-
ner) и др.] склонны утверждать, что Р. Декарт (Descartes) не
оказал прямого влияния на разработку учения о рефлексе, что
подлинно единая историческая линия, кульминационную точку
которой образует учение И. П. Павлова, идет от начавшихся в
XVII же столетии физиологических исследований, посвященных
мышечному сокращению [Я. Сваммердам (Swammerdam),
Ф. Глиссон (Glisson), Бальони (Baglioni) и др.]. Как бы то ни
было, остается фактом то, что все же у Декарта — в его трак-
тате о человеке — впервые появляется схема рефлекса. Неда-
ром И. П. Павлов сам указывал на Декарта как на ро-
доначальника этого понятия и даже прямо называл понятие
рефлекса «декартовским понятием».
И. М. Сеченов в «Рефлексах головного мозга» делает это
декартовское понятие рефлекса центральным понятием всей
своей концепции, охватывающей не только физиологию, но и пси-
хологию; вводя понятие рефлекса головного мозга, он открывает
для него новую важнейшую сферу приложения. При этом, одна-
ко, своеобразный исторический парадокс заключается в том, что
это понятие рефлекса, извлеченное из картезианского научного
арсенала, Сеченов в своих психологических работах использует
для того, чтобы преодолеть самые основы картезианского фило-
софского миросозерцания или, точнее, идеалистической состав-
ной части его.
В своей замечательной работе «Кому и как разрабатывать
психологию», являющейся прямым продолжением «Рефлексов
головного мозга», Сеченов, связанный с передовой обществен-
ной мыслью и русской материалистической философией, обру*
Шивает свои удары против всей традиционной идеалистической
психологии. Сеченов усматривает основной грех психологов-
идеалистов в том, что они были, как он выражается, «обособите-
лями психического». Они норовили «оторвать сознательный
элемент от своего начала, внешнего импульса, и конца — по-
ступка, вырвать из целого середину, обособить ее и проти-
159
вопоставить остальному, как «психическое» «материально-
му» Основная ошибка психологов-идеалистов заключается, по
Сеченову, в том, что они выключают психику из связи с реальной
материальной действительностью и превращают ее в некую обо-
собленную сферу, внешне взаимодействующую с материей, вместо
того чтобы трактовать ее как «психический элемент» едино-
го процесса, начинающегося с воздействия действительности на
человека и кончающегося поступком. Именно такой процесс Се-
ченов имеет в виду, когда он подводит психические процессы
под понятие рефлексов головного мозга. Раскрытие физиологи-
ческих механизмов этого процесса составляло цель его физио-
логических исследований.
При этом представление о роли среднего «психического эле-
мента» у Сеченова вполне определенное. Так, уже в элементар-
ном двигательном акте ощущение, чувствование регулирует
движение, является «регулятором» его. Как это видно уже по
этой трактовке соотношения ощущения и движения, Сеченов от-
нюдь не элиминирует средний психический элемент и не сводит
его к физиологическим элементам интегрального акта,дз состав
которого он вводит психическое как элемент, а, во-первых,
вскрывает физиологические механизмы интегрального акта и
его психического элемента — в этом цель физиологических ис-
следований — и, во-вторых, определяет генезис его и функцию
психического элемента в регулировании и выполнении целостно-
го акта, кончающегося движением, речио, поступком, — в этом
задача психологического исследования. Поэтому естественно,
что в той картине психологии, которую Сеченов набрасывает,
вслед за ощущением появляются представления, мысли, чувст-
ва и т. д. Сеченов при этом справедливо замечает, что у него ив
традиционной идеалистической психологии «объекты изучения,
несмотря на сходство рамок, ...все-таки другие»* 2. В традицион-
ной идеалистической психологии психический элемент отрыва-
ется от начала интегрального процесса, начинающегося t воз-
действия действительности на человека, и его конца — движе-.
ния, речи, поступка, от всего реального контекста, с которым
связана возможность его научного изучения. Это дает такую
«пеструю и запутанную картину, без начала и конца, которая
во всяком случае, — замечает Сеченов, — заключает в себе
крайне мало приглашающего начать исследование с нее»3. И к
этому он иронически добавляет: «Тем не менее в Германии
нашлись-таки люди (Гербарт и ею последователи), которые
приняли эту картину за исходный пункт исследования и взялись
'И. М. Сеченов. Элементы мысли. М.-Л., 1943, стр. 21.
2 Т а м же, стр. 33.
3 Т а м же, стр. 31—32.
160
распутать ее»4. Хотя Сеченов упоминает здесь специально
И. Гербарта (Herbart) и его последователей, данная им харак-
теристика относится ко всей традиционной идеалистической
психологии, порожденной обособителями психического; в целом
ограниченная сферой сознательного, которое обособляется от
начала и конца реального акта, психология не может дать ни-
какого научного объяснения ни его механизмов, ни его генезиса.
В отличие от этого Сеченов трактует психическое как интеграль-
ную часть целостного психофизического акта, от начала и до
конца включенного в контекст материальной действительности
и реального воздействия окружающей действительности на че-
ловека и человека на нее.
Таким образом, открывается возможность для того, чтобы
физиологическим анализом вскрыть механизмы акта, включаю-
щего психический элемент, в генетическом исследовании, про-
следить его развитие и объективным психологическим анализом
вскрыть объективную психологическую природу «психического
элемента» при посредстве функции, которую он выполняет в
этом целостном акте.
Трактовка психических процессов или «деятельностей» у Се-
ченова как «рефлексов головного мозга» — если брать ее не
формально, словесно, а по внутреннему ее содержанию и смыс-
лу — означала, что психическое выводится из изолированности,
на которую ее обрекают «обособители психического», и включа-
ется в реальный контекст, который завершается поступками че-
ловека. Иными словами, в трактовке психологии у Сеченова мы
находим прямую антиципацию одного из центральных положе-
ний современной советской психологии. Вместе с тем именно к
этому подходу Сеченова к- изучению психических процессов,
противопоставляемому им позициям «обособителей психическо-
го», очевидно, относится то, что Ленин говорил о методах на-
учного психолога, противопоставляемого им психологу-метафи-
зику 5.
Обособление психического в идеалистической психологии,
против которого восстал Сеченов, имеет давнюю историю. Свое
наиболее законченное философское оформление оно получило
не у кого иного, как именно у Декарта. Если вы откроете трак-
тат «О человеке», в котором Декарт впервые вводит схему реф-
лекса, то вы увидите, что первые же строки, с которых начина-
ется трактат, гласят дословно: «Эти люди будут состоять, как
мы, из души и тела. И мне надлежит сначала описать особо
(a part) тело, а затем тоже особо (a part) душу и, наконец,
показать, как эти две природы (Natures) надо сочетать и объ-
единить, чтобы составить людей, подобных нам».
4 И. М. Сеченов. Элементы мысли, стр. 32. (Примечание.)
5 См. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 142
11
Зак. 1190 16!
Душа и тело — это разные «природы», которые, как субстан-
ция мыслящая, но не протяженная и протяженная, но не мыс-
лящая, обособляются и противопоставляются друг другу. Один
из великих создателей современного естествознания, Декарт —.
материалист в понимании природы — стремится распространить
материалистические принципы и на научное объяснение пове-
дения организмов; в этих целях он вводит понятие о рефлектор-
ной дуге. Однако вместе с тем Декарт — дуалист и идеалист в
понимании духовного — оформляет то интроспективное понятие
сознания, которое в течение столетий довлело над всей идеали-
стической психологией, косвенно обусловило и враждебную ей
концепцию «поведенческой» психологии и стало средоточием
кризиса психологии в начале XX столетия. Понятие рефлекса, с
одной стороны, и интроспективное понимание сознания, с дру-
гой, трактовка тела как машины (подобно описанным Декартом
для пояснения его представлений о механизмах нервной дея-
тельности статуям, которые французские инженеры его времени
возводили на фонтанах французских королевских дворцов) и пси-
хики человека как духа, обращенного на самого себя, в равной
мере идут от Декарта. Внутри самой психологии картезианский
дуализм привел к полному- отделению психики как будто бы
обособленного, замкнутого в себе внутреннего мира сознания от
поведения и. выразился в противопоставлении идеалистическо-
го интроспекционизма и механистического «поведенчества».
Основная задача советской психологии — позитивное прео-
доление на основе материалистической диалектики этого карте-
зианского дуализма, идеалистической составной части картези-
анского наследия. И в этом основном, философском, методо-
логически решающем вопросе Сеченов не с Декартом, а с
советской психологией. Грубо говоря, советская психология
занимается разрешением основной задачи, поставленной перед
нашей наукой Сеченовым в его борьбе против «обособителей
психического».
К решению основной сеченовской задачи советская психоло-
гия идет, разрешая одну за другой целый ряд специальных за-
дан психологического- исследования.
К числу важнейших из этих задач, над которыми работает
сейчас советская психология, относятся: 1) построение генетиче-
ского учения о психике и поведении (на необходимость которого
очень определенно указывал Сеченов: «Научная психология по
всему своему содержанию не может быть не чем иным, как ря-
дом учений о происхождении психических деятельностей»ъ)',
2) разработка нового учения о психических компонентах и пси-
хологическом строении поведения и тесно связанного с ним уче-
6 И. М. Сеченов. Элементы мысли, стр. 33.
162
ния о сознании, преодолевающего его «обособление». К числу
этих важнейших задач относится также 3) правильное решение
вопроса о взаимоотношении психологии и физиологии и вопло-
щение его в самом построении исследования. Для того чтобы не
только декларировать, но и реализовать преодоление «обособле-
ния» в плане конкретного исследования, надо устранить разрыв
между физиологией — прежде всего физиологией больших по-
лушарий головного мозга — и психологией.
Сеченов был не только физиологом, но и психологом. Психо-
логия и физиология, представленные, таким образом, в одном
лице, не могли не взаимодействовать в ходе его научной дея-
тельности. Ход научной деятельности Сеченова ярко и убеди-
тельно свидетельствует о наличии не одно-, а двусторонней за-
висимости между психологией и физиологией. Можно с полной
определенностью говорить не только о влиянии, оказанном фи-
зиологическими исследованиями Сеченова на его психологиче-
ские воззрения, как это делают обычно, но и о влиянии психо-
логических воззрений и занятий Сеченова психологией на его
физиологические исследования; не только о том, что Сеченов-
физиолог дал Сеченову-психологу, но также о том, что Сеченов-
физиолог получил от Сеченова-психолога. Проблема физиологии
головного мозга и потом физиологии органов чувств — вообще
проблемы нейрофизиологии, несомненно, потому заняли такое
выдающееся, можно прямо сказать, центральное место в иссле-
дованиях Сеченова (и благодаря ему в работах русской физио-
логической школы вообще), что Сеченов шел к физиологии от
психологии, которой он занимался еще в юности. В силу этих
психологических его интересов и, несомненно, также того зна-
чения, которое психофизическая проблема приобрела для пере-
довой философской и общественной мысли его времени, перед
ним и встали с особой значимостью проблемы физиологии го-
ловного мозга и физиологии органов чувств.
О роли, которую занятия психологическими проблемами сыг-
рали в его важнейших физиологических исследованиях и в соз-
дании «Рефлексов головного мозга», недвусмысленно свидетель-
ствует сам Сеченов. В «Автобиографических записках», пере-
ходя к изложению своих парижских опытов в лаборатории
К. Бернара (Cl. Bernard), Сеченов замечает: «Описание их тре-
бует маленького предисловия» — и непосредственно вслед за
этим продолжает: «Вопрос о том, что воля способна не только
вызывать, но и подавлять движения, был известен, вероятно, с
тех пор, как люди стали замечать на себе самих и на своих
ближних способность угнетать невольные порывы к движениям
(например, кашлю или чиханию, движениям от зуда или боли
и т. п.) и противостоять вообще искушениям на различные дей-
ствия» 7. Этими замечаниями о воле начинает Сеченов своепре-
7 И. М. Сеченов. Автобиографические записки. М., 1945, стр. 112.
11* 163
дисловие к истории открытия им тормозных центров головного
мозга. И дальше он прямо пишет (имея в виду свои опыты в
лаборатории Бернара, приведшие к открытию тормозных цент-
ров головного мозга): «В Париже... я сидел за опытами, имею*
щими прямое отношение к актам сознания и воли»8. В связи
с этим, по его собственному свидетельству, встал перед Сече-
новым вопрос об угнетении движения и вопрос о его физио-
логических механизмах. Парижские опыты Сеченова, направлен-
ные на его разрешение и самое их построение, были связаны с
работой Э. Вебера (1845) о тормозящем действии блуждающе-
го нерва на сердце. Сеченов отмечает, что в этой работе Ве-
бер устанавливает два факта: один — «ускорение сердцебие-
ний вслед за перерезкой нерва и замедление их до полной диа-
столической остановки при раздражении внешнего отрезка пе-
ререзанного нерва, откуда заключил, что нормально из голов-
ного мозга должны идти непрерывно по нерву слабые возбуж-
дения, умеряющие деятельность сердца. Рядом с этим, —• пишет
Сеченов, — он заметил вскользь, что известное уже в то время
усиление спинномозговых рефлексов, вслед за отделением спин-
ного мозга от головного, происходит, вероятно, таким же путем,
т. е. что нормально идут от головного мозга слабые тормозящие
влияния на отражательную деятельность спинного» 9.
В то время как первый факт возбудил исключительный ин-
терес, второй оставался незамеченным до 1861 г., когда Сеченов
приступил к опытам проверки его предположенйя. Сеченов сам
определенно связывает то, что он не прошел мимо вскользь сде-
ланного Вебером и никем из исследователей до Сеченова не заме-
ченного указания, с тем обстоятельством, что он в молодости за-
нимался психологией; в контексте проблемы воли, которую он
понимает как способность сдерживать, тормозить свои действия,
замечание Вебера приобрело для него особую значимость. Пере-
ходя к истории возникновения «Рефлексов головного мозга»,
Сеченов пишет: «...Мысль о перенесении психических явлений,
со стороны способа их совершения, на физиологическую почву
должна была бродить у меня в голове уже во время первого
пребывания за границей, тем более что в студенчестве я зани-
мался психологией. Нет сомнения, что эти мысли бродили в го-
лове и во время пребывания моего в Париже, потому что я си-
дел за опытами, имеющими прямое отношение к актам сознания
и воли» 10.
Сеченов в значительной мере потому смог плодотворно по-
дойти от физиологии к психологии, что задачи самих физиологи-
ческих своих исследований он определял, исходя из психологии.
«Мысль о перенесении психических явлений, со стороны способа
8 И. М. Сеченов. Автобиографические записки, стр. 114.
9 Там же, стр. 112.
10 Т а м же, стр. 114.
164
их совершения, на физиологическую почву» реализовалась Сече-
новым на основе двусторонней зависимости: физиология, в част-
ности физиология головного мозга, вскрывает механизмы психи-
ческих явлений и, таким образом, анализирует и обосновывает
их, но при этом сначала психология определяет задачи этого
физиологического анализа.
Таково было фактически взаимоотношение между психологи-
ей и физиологией в истории научной деятельности Сеченова. Это
можно доказать документально, об этом говорит анализ трудов
Сеченова, об этом же свидетельствует и его автобиография. Та-
ково же, — я склонен утверждать, — и истинное их отношение
в системе научного знания.
Физиология вскрывает физиологическим анализом физиоло-
гические механизмы психических процессов, но при этом психо-
логия, изучая психические процессы, определяем задачи физио-
логического анализа в этой области. От физиологии узнает пси-
хология, каковы физиологические механизмы изучаемых ею
процессов, но при этом от психологии узнает физиология, что,
собственно, подлежит физиологическому анализу.
Отношение между психологией и физиологией, как это выяв-
ляется в ходе научной деятельности Сеченова, таким образом,
совсем не таково, каким склонны его изображать некоторые лю-
ди, стремящиеся славным именем Сеченова прикрыть свой соб-
ственный вульгарный механицизм. Отношение между физиоло-
гией и психологией, выявившееся в реальном ходе научной дея-
тельности Сеченова, в том, что он делал, а не только в том, что
он говорил, вполне соответствует действительному взаимоотно-
шению наук в системе научного знания.
Как ни существенно установление такого именно соотноше-
ния между физиологией и психологией, проблема их взаимоот-
ношений этим еще не полностью разрешена; она этим еще не
исчерпана.
Если окинуть хотя бы беглым взором современную науку с
тем, чтобы уяснить себе основные тенденции ее развития, то лег-
ко убедиться, что в ней особое развитие получают сейчас погра-
ничные промежуточные дисциплины. Повсюду — и это особен-
но характерная черта современной стадии в развитии науки —
возникают промежуточные образования, перекрывающие перво-
начальные резкие сечения, проведенные между различными об-
ластями научного знания.
Именно в этих промежуточных, узловых в двояком смысле
слова, областях, в которых завязываются связи первоначально
расчлененных областей, идет сейчас особенно активная и плодо-
творная работа.
Такой пограничной, промежуточной областью, ;в которой они
смыкаются и переходят друг в друга, для психологии и физио-
логии является психофизиология. Я склонен при этом трактовать
165
это понятие психофизиологии расширительно и разуметь под
ней не только психофизиологию органов чувству для обозначения
которой обычно употреблялся этот термин, но общее учение о
психофизиологических функциях, не ограничивающееся чувст-
вительностью, а охватывающее также функции мнемическую,
тоническую. Под психофизической функцией я при этом разу-
мею психофизическое, а не только физиологическое образова-
ние, поскольку оно определено закономерностями физиологиче-
ского функционирования, в отличие от более сложных психиче-
ских процессов, протекание которых, обусловленное этими пси-
хофизическими, точнее, психофизиологическими закономерностя-
ми, регулируется закономерностями отражаемого им предметно-
смыслового содержания.
Разработка — совместно с физиологами — психофизиологии
как пограничной области, связывающей психологию с физиоло-
гией, вскрывающей связи Между ними, переход от одной к дру-
гой, является, я считаю, одной из важнейших задач нашей сов-
ременной психологии. Основы для разработки психофизиологии
у нас в России, бесспорно, заложил И. М. Сеченов. Во многом
опережая науку своего времени, он в ряде пунктов, например в
трактовке гаптики, предвосхитил те результаты, к которым при-
ходит наука в наше время, а во многом, по моему глубокому
убеждению, он опережает ее, и мысли, брошенные им, до сих
пор еще недостаточно оцененные, лишь предстоит реализовать и
разработать. К этим мыслям, в частности, я отношу прежде все-
го его учение о зрении, о связи зрительных ощущений и движе-
ний, о воспитывающем влиянии руки на глаз, о роли мышцы в
познании пространства. Связь ощущения и движения, которая
для психофизиологии движения приобретает центральное зна-
чение в понятии афферентации, имеет не меньшее, хотя еще не-
достаточно понятое и оцененное, значение и для психофизиологии
ощущения.
В этой связи ощущения с движением, образуТощей началь-
ное звено единства психики и деятельности, основного положе-
ния современной советской психологии,— ключ для перестрой-
ки традиционного учения об ощущениях, не чуждого феноме-
налистических установок, сложившихся у его создателей не
без влияния кантовских идей.
Для разработки психофизиологии, действительно способной
сомкнуть физиологию и психологию, вскрыть связи и переходы,
их объединяющие, нужно реализовать подлинно единое психо-
физиологическое исследование, которое не сводилось бы к про-
стому суммированию обособленно взятых данных физиологии, с
одной стороны, и психологии, с другой стороны. Это, по сущест-
ву, та же самая проблема, которую так остро ставил И. П. Пав-
лов, когда говорил о необходимости «наложить» данные психо-
логии на физиологические данные и видел в этом одну из самых
166
сложных и важных задач науки. Речь для нас идет при этом,
конечно, не о том, чтобы, наложив, механически свести психиче-
ское к физиологическому, а о том, чтобы надлежащим образом
соотнести их .внутри пусть многопланного, но все же единого
контекста. Эта мысль у И. М. Сеченова уже несомненно наме-
тилась.
В речи, посвященной Г. Гельмгольцу (Helmholtz), — на IX
съезде естествоиспытателей — Сеченов отмечает, что до Гельм-
гольца исследователю в пограничной области между телесным
к духовным полагалось оставаться или физиологом или психо-
логом, но никак не смешивать обе специальности. Сеченов ус-
матривал новаторство и особую заслугу Гельмгольца в том, что
он не подчинился этому традиционному метафизическому
«или — или» и переносил, где это было нужно по существу де-
ла — как, например, в отношении пространственного видения,—
решение вопроса, возникшего на почве физиологического опыта,
в план психологический. В свою очередь Сеченов счел необходи-
мым переносить решение вопросов, возникающих в психологиче-
ском плане, как, например, вопрос о волевой способности «про-
тивостоять... искушениям на различные действия» и «подавлять
движения», в область физиологического анализа механизмов,
которыми это торможение осуществляется.
Мы не будем вдаваться в рассмотрение того, с достаточным
ли основанием Сеченов считал Гельмгольца новатором в этом
деле и не приписывал ли он, по свойственной ему скромности,
последнему своих собственных мыслей и установок, но, во вся-
ком случае, очень поучительно, что Сеченов считал правильным
в ходе исследования «в пограничной области между телесным
и духовным» — в зависимости от существа дела — переносить
исследование как из психологического плана в физиологический,
так и из физиологического в психологический (как это, соглас-
но Сеченову, делал Гельмгольц). Таким образом, перед умст-
венным взором Сеченова, по-видимому, уже вырисовывался об-
щий замысел такого построения исследования, при котором в
ходе единого исследования, при разрешении единой проблемы,
исследование переносилось бы то по преимуществу в физиологи-
ческий, то в психологический план, не обособляя при этом пси-
хологических и физиологических данных друг от друга и не вы-
рывая их из единого контекста, в‘который они в действительно-
сти включены. Для преодоления «обособления» психического и
осуществления принципа психофизического единства не на сло-
вах только, а на деле необходимо построение такого именно ис-
следования.
Мы считаем, что в настоящее время наметились конкретные
Пути для реализации этих установок в исследованиях современ-
ных советских, психологов и физиологов, в частности посвящен-
ных психофизиологии движений, часть которых была проведена
167
в дни Великой Отечественной войны в связи с изысканием наи-
лучших методов восстановления двигательных функций раненой
руки.
Подводя итоги, я склонен сказать: от «гениального взлета
сеченовской мысли» (по выражению И. П. Павлова) идут две
линии: одна — это тот славный путь, увенчанный уже общим
признанием и величайшими достижениями, который ведет от
первой сеченовской антиципации к чеканно отработанному
И. П. Павловым учению об условно-рефлекторной деятельности
коры больших полушарий; вторая — определяет путь, который
в течение последних лет прокладывают советские психологи,
разрешая сеченовскую задачу. Преодоление «обособления» пси-
хического — это, по существу, и есть основное дело, которое
своими средствами и своими путями делает сейчас советская
психология. Лишь когда обе эти линии сомкнутся, замысел
И. М. Сеченова будет осуществлен полностью, в целом, а не
только в одной, пусть и очень существенной, его части.
1945 г.
УЧЕНИЕ И. П. ПАВЛОВА И ПСИХОЛОГИЯ
Товарищи, мы собрались на настоящую сессию через 10 лет
после того, как прервалось более чем 30-летнее гениальное и
страстное павловское думание над новыми путями физиологии
высшей нервной деятельности. Десять лет, притом таких, какие
с тех пор пережиты нами, — это срок немалый. И, очевидно, на-
стало уже время подвести некоторые итоги и наметить дальней-
шие пути разрешения основных проблем, поднятых новаторским
гением Ивана Петровича Павлова.
К числу этих основных проблем, несомненно, относится так-
же и вопрос о взаимоотношениях физиологии высшего отдела
головного мозга и психологии.
Правильное понимание истинного взаимоотношения учения
И. П. Павлова и психологии приобретает сейчас существенное
значение как для судеб подлинной научной психологии, так и
для осуществления конечного замысла И. П. Павлова. С этим
вопросом связана реализация материалистического монизма и
конкретная программа действия как психологии (по крайней
мере основного, исходного психофизиологического комплекса ее
исследований), так и физиологии высшей нервной деятельности,
по крайней мере поскольку она переносит свои исследования на
человека и ставит себе задачей приступить к разрешению ко-
нечной задачи И. П. Павлова.
Каждому, кто с должным вниманием вчитывался в труды
Павлова, особенно в «Двадцатилетний опыт», и размышлял над
путями павловской мысли, не могло не броситься в глаза нали-
чие в такой, казалось бы, прозрачно-ясной мысли И. П. Павлова
двух, на первый взгляд, противоречивых тенденций. С одной
стороны, после первых выступлений и статей (мадридского док-
лада и статьи «О психической секреции слюнных желез»), на
протяжении длительного периода все более крепнет и утвержда-
ется тенденция, направленная на то, чтобы отрешиться от «не-
определенных представлений психологии» и перенести все иссле-
дование в область физиологии. Можно отметить целый ряд вы-
сказываний И. П. Павлова этого периода, всегда ярких, иногда
резких. В интересах построения настоящей физиологии голов-
ного мозга И. П. Павлов требует выключения психологических
169
соображений. Именно эта струя павловской мысли и дала по-
вод некоторым считать, что задача, поставленная перед собой
И.'П. Павловым, заключалась в том, чтобы упразднить психо-
логию, заменив ее чистой физиологией, и свести психические 'яв-
ления к физиологическим процессам. На таком толковании пав-
ловских высказываний иногда в трогательном единомыслии схо-
дились некоторые представители новой физиологии высшей
нервной деятельности и наиболее заядлые сторонники старой
психологии. Для последних такая «чистая» физиология была хо-
рошим поводом для того, чтобы противопоставить ей «чистую»,
т. е. обособленную от физиологии, психологию.
Однако с таким толкованием павловского замысла вступает
в явное противоречие другой ряд не менее ярких и знаменатель-
ных павловских высказываний. В них И. П. Павлов подчеркива-
ет реальность и значимость переживаний, сознания, нашего внут-
реннего мира с такой силой и страстностью, равной которой мы
не найдем ни у одного психолога в мире. Не кто иной, как имен-
но И. П. Павлов писал, что «занимает человека всего более —
его сознание, муки его сознания», и далее, уже явно утрируя:
«...в сущности интересует нас в жизни только одно: наше
психическое содержание» *. Наши переживания, заявлял
И. П. Павлов в другом месте,— это «первая реальность»1 2.
Для того чтобы разрешить противоречие, которое, таким об-
разом, как будто возникает, надо расчленить вопрос о задаче,
которая определяет конечную цель павловских исследований, с
одной стороны, и вопросго путях исследования, которое должно
к разрешению этой задачи привести, с другой стороны. Задачу
эту Павлов видел в том, чтобы, говоря его же словами, естест-
веннонаучным изучением, с его строго объективными методами,
«бросить луч света» в «глубокий мрак», которым окутан вопрос
о механизмах психических явлений, в том, чтобы уяснить «ме-
ханизм и жизненный смысл того, что занимает человека всего
более — его сознание, муки его сознания»3. Эта цель, как ко-
нечная задача, оставалась неизменной на всем пути длй Пав-
лова.
В понимании путей исследования, направленного на разре-
шение этой задачи, можно констатировать у И. II. Павлова на
разных этапах развития его исследования ряд сдвигов. Они
сказываются на его подходе к проблемам психологии.
На первых порах И. П. Павлов, как известно, говорил efue о
«психической секреции» слюнных желез и склонен был тракто-
вать свои исследования условных рефлексов непосредственно
1 И. П. Павлов. Полное собрание сочинений, 2-е изд. М.—Л.„ 1951,.
т. III, кн. 1, стр. 63.
2 Т а м ж е, кн. 2, стр. 21.
3 Там же, кн. 1, стр. 39.
170
как экспериментальную психологию и психопатологию на жи-
вотных. Но от такой трактовки И. П. Павлов скоро отказыва-
ется. С подлинной мудростью большого исследователя он огра-
ничивает свою ближайшую задачу созданием «настоящей» фи-
зиологии головного мозга. В целях успешного разрешения этой
ближайшей задачи — выявления физиологических механизмов
высшей нервной деятельности — И. П. Павлов совершенно пра-
вильно счел необходимым исключить психологические сообра-
жения в качестве объяснительных- принципов. На этом этапе
начинается у И. П. Павлова как будто борьба с психологией.
Все чаще становятся язвительными павловские замечания по ее
адресу. Но слишком поспешное и явно неправильное заключе-
ние сделали те, кто, основываясь на этом, решил, что психиче-
ское вообще выпало в этот период из павловских исследований.
Выключенное из числа объяснительных принципов, оно в дейст-
вительности сохраняется в объекте исследования.
И действительно, на конечных, заключительных этапах свое-
го исследовательского пути И. П. Павлов прямо характеризовал
условный рефлекс как «такое элементарное психическое явле-
ние, которое целиком, с полным правом могло бы считаться вме-
сте с тем и чисто физиологическим явлением», как писал он сам
б своей статье «Условный рефлекс». И как могло это быть ина-
че, когда условный рефлекс, являющийся основным объектом
павловского исследования и основным индикатором вскрывае-
мых им закономерностей, включает в себя анализ и синтез сен-
сорных раздражений, всю деятельность органов чувств, с ре-,
зультатами которой и соединяется временной связью эффектор-
ный акт. В силу такого психофизиологического характера ис-
ходного объекта исследования, заключающего в собственных
недрах сенсорные, психические компоненты, и превращения
именно его в отправной пункт и средство раскрытия закономер-
ностей высшей нервной деятельности И. П. Павлов только и мог
прийти к закономерностям, имеющим прямое отношение к пси-
хике, к психологическим функциям мозга. Было бы противно
всякому подлинно научному мышлению и «прямой обидой» для
него, говоря словами И. П. Павлова, думать, что можно было бы
прийти к научному познанию закономерностей и механизмов
психической деятельности, не включив ее ни в какой мере в по-
ле исследования. Закономерности, добытые на материале, не
включающем ничего психического в качестве компонента, могли
оказаться применимыми к психологическим явлениям только в
порядке случайности. Но успех павловского начинания, конеч-
но, никак не был случайным. Он был обусловлен самим выбо-
ром исходной точки исследования. Формулируя задачу, которую
-ему нужно было разрешить, чтобы проложить свой новый путь,
И. П. Павлов усматривает ее именно в том, чтобы «найти такое
элементарное психическое явление, которое могло бы считаться
171
вместе с тем и чисто физиологическим явлением», поскольку
«условия его возникновения, его разнообразных усложнений я
его исчезновения» могут стать предметом строго объективного
физиологического анализа.
Для физиолога, который считает необходимым, чтобы соблю-
сти чистоту физиологии, изгнать всякую психологию, условный
рефлекс в силу психических компонентов, в нем заключенных,
является чем-то вроде троянского коня: противник заключен а
его недрах и вместе с ним незаметно проникает в, казалось бы,
неприступную физиологическую твердыню. В руках И. П. Павло-
ва так понятый условный рефлекс стал рычагом для того, чтобы
вовлечь психику в орбиту научного изучения и подчинения его
физиологическим закономерностям. Павловская физиология по
своему замыслу никак не является физиологией, обособленной от
психологии. Если бы И. П. Павлов в самом деле обособил бы
начисто свою «настоящую» физиологию головного мозга от вся-
ких психических данных, как это представляется на первый
взгляд, то это означало бы, что И. П. Павлов практически стал
на позицию психофизического параллелизма. В наши задачи не
входит анализ того, не соскальзывал ли Павлов в период за-
кладки физиологии высшей нервной деятельности субъективно
на позиции параллелизма и не проскальзывали ли у него в это
время высказывания, которые давали повод к такому толкова-
нию. Не подлежит, однако, сомнению, что они не соответствуют
ни его конечному замыслу, ни объективному содержанию его ис-
следований, поскольку и в этот период психические компоненты,
выключенные из числа объяснительных принципов, сохраняются
в объекте его исследований, ни, наконец, позиции, к которой он
пришел в итоге своего исследовательского пути. Особенно по-
учительно в этом последнем отношении то, что И. П. Павлов-
писал в 1933 г., говоря о необходимости «накладывать» психи-
ческие явления на физиологические нервные отношения и «сли-
вать» те и другие. Он отмечает как странный факт, что «две об-
ласти человеческого знания, занимающиеся деятельностью од-
ного и того же органа в животном и человеческом организме
(кто может вообще,оспаривать это?), держались вообще более
или менее Обособленно и иногда даже принципиально независи-
мо друг от друга. В результате этой странности получилось то,
что физиология высшего отдела головного мозга долгое время
оставалась почти без всякого движения, а психология не могла
даже выработать общего языка для обозначения явлений изу-
чаемого материала, несмотря на многократные попытки ввести
общепринятый между всеми психологами словарь. Теперь по-
ложение дела резко меняется, в особенности для физиологов.
Перед нами открывается необозримый горизонт наблюдений и
опытов, опытов без числа. Психологи же получили наконец об-
щую прочную почву, естественную систему изучаемых ими основ-
172
них явлений, в которой легче будет им разместить бесконечный
хаос человеческих переживаний» 4.
Таким образом, оказывается, что, согласно Павлову, по край-
ней мере на более поздних, завершающих этапах его исследо-
вательского пути, от обособленности и независимости физиоло-
гии и психологии друг от друга страдала не только психология,
но и физиология. «Физиология высшего отдела головного мозга
долгое время оставалась почти без всякого движения» именно в
силу этого обособления ее от психологии. Знаменательные слова.
Учитывая их, правильно будет предположить, что и в тот пери-
од развития своих работ И. П. Павлов, собственно, так же ма-
ло был параллелистом, сторонником физиологии, обособленной
от психологии, как Декарт, начинавший с сомнения, с, казалось
бы, универсального dubitatio, был скептиком. Сомнение Декарта
было, как известно, лишь методическим сомнением, направлен-
ным на то, чтобы посредством него тем прочнее утвердить до-
стоверность знания. Подобно этому стремление И. П. Павлова
отрешиться от психологических объяснений изучаемых им явле-,
ний было, или, во всяком случае, объективно стало — благодаря
тому, что психическое сохранялось в объекте исследования, —
методическим средством, которое в конечном итоге должно бы-
ло послужить радикальному преодолению обособления физио-
логических и психологических данных при изучении функций
мозга.
Свой наиболее острый и вместе с тем самый принципиальный
тезис И. П. Павлов сформулировал в известном положении, сог-
ласно которому основная задача заключается в том, чтобы «на-
ложить психические явления на физиологические нервные отно-
шения» и «слить» и те и другие.
Именно эта формулировка и эта задача слияния психическо-
го и физиологического вызвала особые опасения и породила
представления о механистических тенденциях И. П. Павлова.
Именно это положение о наложении и слиянии психических и
физиологических данных трактовалось как попытка свести пси-
хическое к физиологическому и таким образом упразднить пси-
хическое. Между тем нельзя было не признать, что слияние пси-
хического и физиологического является в каком-то смысле не-
обходимой предпосылкой для преодоления дуализма большинст-
ва традиционных идеалистических концепций и обоснования
подлинно научной психологии. Весь вопрос в том, как это слия-
ние понять.
Требование слияния психических и физиологических данных
мы принимаем как отказ от общераспространенного представ-
ления, будто физиологические и психические данные представ-
4 И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. III, кн. 2, стр. 151—152.
173
ляют собой два замкнутых ряда процессов. Если принять в ка-
честве исходного такое представление о соотношении физиоло-
гического и психологического, то, как бы затем ни соотносить
психические процессы с физиологическими, как их основой, ни-
как уже не выбраться из параллелизма и «анимизма», пользуясь
выражением И. П. Павлова. Это на самом деле так.
В действительности имеется единый психофизиологический
ряд или система явлений, которая включает и физиологические
и психологические компоненты, объединенные одними и теми же
общими им закономерностями. Этими общими им закономерно-
стями — одновременно и самыми элементарными и наиболее
фундаментальными и именно поэтому распространяющими свое
действие на все уровни снизу доверху — являются закономерно-
сти физиологические.
Под психофизиологической функцией при этом разумеется
психофизическое явление, поскольку оно выступает как зависи-
мая переменная от данных, могущих быть однозначно опреде-
ленными в физиологическом плане, и объясняется физиологиче-
скими условиями его возникновения. Физиология высшей нерв-
ной деятельности, созданная И. П. Павловым и его школой, по-
скольку она включает учение о закономерностях анализирую-
щей и синтезирующей деятельности коры, дифференциации и
генерализации, т. е. об основных закономерностях элементарных
форм чувственной мыслительной деятельности, заложила основу
этого учения о психофизиологических функциях мозга.
«Слияние», таким образом получающееся, является полным
слиянием, поскольку речь идет для нас не о двух рядах — одном
психическом, а другом-физиологическом,— а об едином ряде пси-
хофизиологических процессов. Это слияние распространяется йа
все психические процессы, включая и самые высшие. Но оно
охватывает не все стороны или аспекты этих процессов и остав-
ляет место и для специфических психологических закономерно-
стей. Так понятое «слияние» никак не исключает существования
специфических психологических закономерностей, не сводимых
к закономерностям физиологическим, качественно от них от-
личных. Они охватывают другие стороны этих психофизиологи-
ческих процессов. Предметно-смысловое содержание психики,
отражающее объективную действительность, составляет новый
специфический контекст, в котором в психофизиологических про-
цессах выявляются новые стороны или моменты, недифференци-
руемые в физиологическом контексте и не охватываемые физио-
логическими закономерностями. Они-то и образуют специфиче-
ский психологический план, не сводимый к физиологии и физио-
логическим закономерностям. «Слияние» означает, что нельзя
попросту строить «чистую», т. е. обособленную от психологии,
физиологию и «чистую», т. е. обособленную от физиологии, пси-
хологию с тем, чтобы возложить на первую обоснование вто-
J74
рой. Надо создавать единую психофизиологию. Психофизиоло-
гия как учение о психофизиологических функциях мозга и орга-
нов чувств должна стать первой основоположной частью науч-
ной психологии, не завершающей ее построение, но служащей
ее основой.
Физиология высшей нервной деятельности, созданная
И. П. Павловым и его школой, заложила основы такого учения
о психофизиологических функциях мозга.
Когда великие физиологи первой половины XIX столетия за-
нялись физиологией органов чувств, они, изучая их функции, не-
избежно стали изучать чувствительность в ее различных мо-
дальностях — зрительные, слуховые и прочие ощущения — и
пришли, таким образом, к промежуточной области — психофи-
зиологии органов чувств, в которой психология и физиология
смыкаются.
Объективно такое же положение создалось и не могло не со-
здаться, когда физиология в лице И. П. Павлова и его школы
всерьез взялась за изучение функций коры больших полушарий
головного мозга. Изучение функций коры больших полушарий,
как и изучение функций органов чувств, которое фактически,
как это подчеркнул И. П. Павлов своим учением об анализато-
рах, было уже частично учением о психофизиологических функ-
циях коры, привело и не могло не привести в область психоло-
гии. Сейчас понятие психофизиологии может быть с полным
основанием расширено и распространено с учения о психофизио-
логических функциях органов чувств на учение о психофизиоло-
гических функциях коры. Учение И. П. Павлова заложило осно-
вы учения о психофизиологии, а не только о физиологических
функциях мозга. Дальнейшая разработка учения о психофизио-
логических-функциях мозга является важнейшей задачей и фи-
зиологов и психологов. Психофизиология в этом новом, расши-
ренном ее понимании, как учение о психофизиологических
функциях мозга и органов чувств, должна составлять основу,
фундамент всего здания научной психологии.
При этом психофизиология как учение о психофизиологиче-
ских функциях мозга — это не вся психология, но это первая,
самая элементарная, но и самая основоположная часть ее. Она
не ограничена сферой низших функций или процессов. Она в
принципе должна охватить все психические процессы без вся-
ких изъятий, включая и самые высшие. Но физиологические за-
кономерности охватывают лишь определенные стороны соответ-
ствующих процессов. Психология при изучении любых высших
психических процессов имеет дело с теми же самыми процесса-
ми, с теми же самыми физиологическими закономерностями, ко-
торые изучает психофизиология, но в новом контексте, в кото-
ром изучают эти процессы психологи, выявляются в их предмет-
но-смысловом содержании новые моменты тех же самых про-
175
цессов, йедифференцируемые в физиологическом контексте. Эти
новые стороны охватываются своими специфическими психоло-
гическими закономерностями.
Задача сегодня меньше всего заключается в том, чтобы толь-
ко размежевывать психологию и физиологию, чем часто как буд-
то особенно озабочены ревнивые к сохранению и расширению
сферы своего господства и влияния как физиологи, так и психо-
логи. Первоочередная задача сейчас заключается в том, чтобы
сомкнуть их, проследить и использовать линию их стыка и выя-
вить переходы, ведущие от одной к другой. Это, я думаю, сей-
час для всех очевидно, и в этом больше чем в чем-либо другом
сказываются коренные сдвиги, совершившиеся за годы, итоги
которых подводит настоящая сессия.
В современной науке особенное развитие получают погранич-
ные науки — биохимия, физическая химия и т. д., которые пере-
крывают сечения, первоначально проведенные аналитической
научной мыслью. Разработка этих промежуточных областей
приобретает сейчас вообще в науке исключительное значение.
Особое значение должна приобрести разработка психофизиоло-
гии как области, пограничной между психологией и физиологи-
ей, поскольку речь идет.о переходах, о взаимосвязях между
психическим и физиологическим, т. е. о реализованном в плане
конкретного научного исследования решении психологической
проблемы.
Закономерные тенденции развития научной мысли идут в
этом направлении, и в этом же направлении идет сейчас работа.
Чем, как ни чистейшей психофизиологией, являются такие
исследования, как, например, проводимые ib Физиологическом
институте имени Павлова работы Г. В. Гершуни, который опре-
деляет различные уровни корковых реакций по признаку их свя- ,
зи с ощущением.
Один из основных выводов из экспериментальных данных
Г. В. Гершуни, согласно которому образование условных реак-
ций может быть обнаружено лишь при наличии ощущений, так
что дифференцированные ощущения и условнорефлекторные
реакции определяют, как правило, один, и тот же, единый кор-
ковый уровень, выявляет то, что было в какой-то мере с самого
начала заложено в природе условного рефлекса.
Пришло, очевидно, сейчас время построить единое учение о
психофизиологических функциях мозга и органов чувств. Обра-
зуя .высший отдел физиологии, оно должно и может вместе с
тем послужить фундаментом строящегося сейчас здания нашей
психологии.
Нужно сказать, что в «классический» период развития пси-
хологии — до кризиса, наступившего в начале XX столетия, —
здание психологии в известном смысле так и строилось. Фун-
даментом здания, которое тогда начали воздвигать на основе
176
достижений физиологии нервной системы и органов чувств, бы-
ли именно психофизиология органов чувств, учение об ощу-
щениях как функциях органов чувств.
Однако это здание тогда не могло быть достроено без серь-
езных потрясений и радикальной перестройки. Причины к тому
были двоякие: одна из них. лежала в общеметодологических, фи-
лософских воззрениях, которые привели психологию к кризису;
другая — в недостаточности той физиологической базы, на ко-
торой тогда пытались возвести все здание психологии.
Эта последняя была разработана к тому времени так, что ее
можно было сомкнуть с психологией, собственно, только в об-
ласти ощущений, в пределах деятельности органов чувств. Раз-
работка всех высших процессов в то время еще не имела физио-
логической базы. Поэтому тогда легко могло создаться пред-
ставление, что физиология имеет непосредственное отношение
только к области ощущений; изучение же более высоких пси-
хических процессов должно строиться независимо от нее.
Свое завершение эта точка зрения в период кризиса психо-
логии получила у ряда психологов, которые стали относить и
психофизиологию органов чувств к области физиологии, а сфе-
рой собственно психологии признали идеалистически обособлен-
ную от всякой физиологии психологию духа. Эти поспешно сде-
ланные выводы были обусловлены определенными философски-
ми предпосылками. Место, первоначально отведенное проблеме
ощущений в экспериментальной психологии в период ее зарож-
дения и в начале ее развития, было исторически обусловлено не
только развитием физиологии органов чувств, но — в плане
философском — также сенсуализмом английской эмпирической
философии и французских материалистов, которые оказали зна-
чительное влияние на развитие психологии. Однако скоро эти
материалистические тенденции стали перекрываться в оформив-
шейся в Германии психологии кантианским феноменализмом.
Идеалистические тенденции в конечном итоге оторвали психоло-
гию от ее физиологической основы, и в результате сама психо-
логия вошла в период кризиса. Здание, которое начало воздви-
гаться с таким успехом, дало трещину и заколебалось.
Сейчас обе вышеуказанные внутренние причины кризиса
преодолены. Пришла пора строить прочно, по-настоящему, на-
чиная с низших этажей, с фундамента. Наша психология имеет
сейчас — благодаря классикам марксизма-ленинизма — иную
философскую и — благодаря И. П. Павлову — иную физиологи-
ческую основу. Сейчас имеются налицо предпосылки для того,
чтобы на солидном и достаточно обширном фундаменте прочно и
Надежно, систематически восходя с низших этажей к высшим,
воздвигать здание нашей психологии, включая в него весь тот
обширный полноценный материал, который накопили предыду-
щие психологические исследования.
12 Зак 1190 177
На каком плацдарме должны быть развернуты дальнейшие
исследования, способные осуществить' конечный замысел Пав-
лова и связать психологию с физиологией высшей нервной дея-
тельности?
Для разрешения встающих сейчас новых задач и осуществ-
ления павловского замысла в целом следует, очевидно, выйти
за пределы прежней традиционной проблематики павловских
исследований и перенести исследование на другие участки — в
толщу психологической проблематики.
Не подлежит сомнению, что первый плацдарм, открывающий
несомненно большие возможности для дальнейшего развития
этих исследований, представляет собой классическая область
психофизиологии — деятельность органов чувств. Ее значение
в этом отношении совершенно справедливо в последнее время
особенно подчеркнул Л. А. Орбели.
Подтверждением плодотворности этого плацдарма служит
целый ряд исследований, которые были проведены за последние
годы, начиная от работ К. ЛЁ Быкова об интерорецепторах и
кончая работами Г. В. Гершуни о сенсорных и субсенсорных ре-
акциях. К этому же ряду по проблематике относятся исследова-
ния интеросенсорных условных рефлексов (К- X. Кекчеев,
А. О. Долин) и ряд других работ.
Но этот плацдарм, конечно, не единственный. До Павлова
психофизиологическое исследование было возможно, собственно^
только в области психофизиологии органов чувств; после Пав
лова и благодаря ему для психофизиологического исследования
открылась возможность выхода за пределы органов чувств и
перехода к изучению динамической стороны мыслительных про-
цессов — анализа и синтеза, дифференциации и генерализации
и т. д. Реализация этих новых возможностей, открываемых
именно павловским учением, естественно, приобретает поэтому
особую актуальность.
Чрезвычайно благоприятные перспективы для реализации
заложенных в павловском учении возможностей открываются в-
психофизиологии памяти.
В учении о памяти издавна особенно существенная роль отво-
дилась механизму ассоциаций. Павловские временные или ус-
ловные связи обычно сопоставляются с ассоциациями и рас-
сматриваются как их физиологическая основа. Это сопоставле-
ние, конечно, вполне естественно. Надо, однако, сказать, что са-
мым существенным и плодотворным для психологии вообще и
психологии памяти.в особенности, как мне представляется, яв-
ляется как раз то, что отличает механизм павловских условных
связей от ассоциаций традиционной ассоциативной психологии.
Эти отличия идут прежде всего по двум основным линиям.
Во-первых, ассоциации являются, так сказать, одноплановы-
ми связями ощущений, представлений и т. д. между собой.
178
$ павловских условных связях подчеркнуто отношение между
организмом и окружающим миром, между рецепцией и ответом
индивидуума на нее.
Во-вторых, ассоциации в обычной их прежней трактовке по
существу статичны. Совсем иное дело — павловские связи с их
сложной динамикой возбуждения и торможения, угасания и
спонтанного восстановления. Эта их динамичность имеет ре-
шающее значение для психологии памяти, поскольку в процес-
сах запоминания и воспроизведения особенно существенным
фактором является своеобразная динамика этих процессов. Эта
динамика особенно остро и с точки зрения традиционных воз-
зрений парадоксально выступает в так называемой реминисцен-
ции, на что мы натолкнулись в наших исследованиях памяти.
Факт, обозначенный этим термином, заключается в том, что в
кривой запоминания, как функции времени, вслед за падениями
имеются и точки подъема. С этим фактом, как затем выясни-
лось, столкнулся впервые в 1913 г. Баллард и после него еще
несколько исследователей. Однако факт этот не вошел в общую
психологическую теорию памяти и рассматривался как загадоч-
ный, но мало существенный курьез. Мы с самого начала не
склонны были так к нему подойти. Исследования показали, что,
помимо подъема кривой через двое суток, как это имело место
у Балларда и у нас, имеются аналогичные подъемы на протя-
жении первых тридцати минут (Уорд).
Классическая ассоциативная психология не знала этих фак-
тов и не учитывала их. От первых исследований Эббингауза до
Пьерона она неизменно представляла забывание как логариф-
мическую кривую, неуклонно без всяких подъемов ниспадаю-
щую в прямой и однозначной функциональной зависимости от
времени. Когда ассоциативная психология с эт/ши фактами
столкнулась, она прошла мимо них, так как заведомо не могла
их объяснить. Между тем эти факты не исключение. Они наблю-
даются повсеместно в эксперименте, быту и педагогической
практике. Мы их наблюдаем на взрослых и детях. Зоопсихологи-
ческое исследование обнаружило их и на животных (у крыс).
В них проявляются фундаментальные закономерности памяти.
Экспериментальная разработка этих явлений составляет сейчас
нашу задачу. Объяснение этих явлений — уже сейчас с уверен-
ностью можно сказать — надо искать в динамике возбуждения
и торможения, угнетения и восстановления условных связей. За
последние 10 лет в США по этой именно проблематике была
развернута довольно значительная работа (Халл и его сотруд-
ники), в которой сделана попытка разработать проблемы па-
мяти, исходя из павловских закономерностей. Эти работы про-
никнуты по большей части той же тенденцией, что и вызвав-
шая отповедь И. П. Павлова работа Газри «Ответ физиолога
Психологам». Они вводят в действие арсенал павловских поня-
12* 179
тий (условной связи, торможения и т. д.), но остаются чужды
духу И. П. Павлова: конкретное исследование, вскрывающее и
уточняющее закономерности изучаемых процессов в ходе самого
экспериментального их изучения, они по большей части подме-
няют дедукциями из принципов, принимаемых в качестве посту-
латов. Проведение аналогичных исследований, но в духе не этих
американских, а подлинно павловских установок, должно су-
щественно расширить психофизиологическую базу психологии.
Далее встает вопрос о перспективах, связанных с так назы-
ваемой второй сигнальной системой. Для плодотворной экспе-
риментальной работы в этой области многое — не скрою, —•
мне представляется, должно быть еще уяснено в теоретическом
плане. Но в принципе здесь несомненно открывается бесконеч-
ное поле для дальнейших исследований. Наконец, большие воз-
можности открывает павловское учение о типах нервной систе-
мы как основы темперамента.
Я не стану задерживаться на перечислении отдельных участ-
ков, на которых может быть развернута дальнейшая работа, и
на анализе перспектив, которые каждый из этих участков от-
крывает. Ограничусь более общими выводами.
Настало время продвинуть павловские исследования в са-
мую глубь психологии и приступить к осуществлению конечного
павловского замысла. Задача, выдвинутая И. П. Павловым в
самом начале и затем как будто отодвинутая для разработки
физиологии головного мозга, может быть сейчас на созданной с
тех пор основе поставлена на очередь. Речь может и должна ид-
ти о разработке в духе павловского учения уже не только фи-
зиологии и физиологических «основ» психологии, но. и самой пси-
хологии.
Для успеха этого начинания необходимо, однако, соблюдение
ряда условий.
1. И сейчас, как во времена И. П. Павлова, для успеха дела
необходимо прежде всего разумное самоограничение, притом'
диктуемое не временной ситуацией, а существом дела.
Исследование будет вовлечено в непреодолимые трудности,
если оно поставит себе задачей исчерпать психику не только в-
се физиологических механизмах, но и в ее предметно-смысловом
содержании только физиологическими закономерностями. Речь
должна идти о психофизиологии как органической составной ча-
сти психологии, но не о психологии в целом. Эту характеристику
психофизиологии не нужно понимать так, как будто она должна
ограничиваться только «низшими» психическими явлениями или-
функциями. Нет, психофизиология должна охватить без всякого
изъятия решительно все психические процессы, включая и са-
мые высшие — мышление, но она по смыслу дела может подчи-
нить физиологическим закономерностям только определенные;
стороны этих процессов, прежде всего их динамику.
180
2. В этом психофизиологическом исследовании факты долж-
ны выступать в двояком качестве, так же как в двояком качест-
ве выступала в павловских исследованиях условная секреторная
реакция: в качестве индикатора физиологических явлений и за-
кономерностей и в качестве объекта исследования. Сколь ни
важна была роль секреторной реакции именно как индикатора,
секреторная реакция смогла сыграть эту роль, только став сама
предметом пристального изучения. Так же должно обстоять де-
ло и с теми психическими процессами, на которые далее будет
распространено исследование. Чтобы стать полноценными ин-
дикаторами физиологических закономерностей, психические’
процессы должны трактоваться не только как субъективные ин-
дикаторы, а также как объективные достоверные факты, уста-
навливаемые в психологических исследованиях. Они должны
выступать двусторонне, в двояком качестве. Это значит, что и
самое исследование должно быть двусторонним. Оно не может
ограничиться лишь приложением к новым психическим явлени-
ям прежних физиологических закономерностей, установленных
на других явлениях. Распространяясь на изучение новых психи-
ческих явлений, исследования должны будут, используя их в
качестве индикаторов, а не только предметов изучения, приво-
дить и к дальнейшей разработке физиологических закономерно-
стей высшей нервной деятельности. Эта неизбежная, из сущест-
ва дела вытекающая двусторонность исследования еще раз оп-
равдывает его характеристику как исследования. психофизиоло-
гического.
3. Распространение исследований на психическую деятель-
ность никак не должно привести к стремлению выделить в каче-
стве индикатора 'или предмета изучения «чистые», т. е. обособ-
ленные, психические явления в духе старой интроспективной
субъективистической психологии. Союз павловской психологии с
такой 'интроспективной психологией не помог бы этой последней
и помешал бы осуществлению павловского замысла. Нужно и
здесь, на новом этапе, в соответственно видоизмененных формах
сохранить ту же основную павловскую установку, которая опре-
делила для него выбор условного рефлекса как ключевого явле-
ния на новом пути. Условный рефлекс включает психические
компоненты, но он включает их как компоненты объективного
поведенческого акта. Для того чтобы продвинуть это исследова-
ние далее в глубь психологии, надо перейти к более сложным
объективным актам высшего порядка, включающим более диф-
ференцированные психические компоненты более высокого уров-
ня, но не обособлять эти последние в духе старой субъективной
психологии; надо изучать эти психические компоненты в соста-
ве объективированных актов, в которых они в действительности'
всегда включены. Это будет вместе с тем и союз с нашей совре-
181
менной советской психологией, которая так именно и подходит к
изучению психики.
Таковы некоторые существенные условия, соблюдение кото-
рых необходимо для успешного разрешения стоящих перед нами
сейчас задач.
История свидетельствует о том, что самые великие ученые-
мыслители были по большей части либо великими зачинателя-
ми, либо великими завершителями. Они сравнительно редко
стояли где-нибудь на полпути исторического движения, редко
занимались делом, которое было бы не ими начато либо завер-
шено. Чувство особого интереса и благодарности обычно вызы-.
вают в первую очередь великие зачинатели. И. П. Павлов при-
надлежал несомненно к их числу. Это значит, что он открыл пе-
ред нами большие перспективы и — как ни много он сам сде-
лал — оставил продолжателям своего дела большие и ответст-
венные задачи. Разрешать их надо физиологам и психологам
сообща. I .
1946 г.
1
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
И ДЕЛО ВОСПИТАНИЯ
Глубокая общая перестройка, которая, особенно за послед-
ние годы, совершилась в советской психологии, коренным обра-
зом изменила и отношение психологии к практике. Старая идеа-
листическая психология, строившаяся на самонаблюдении, была
сосредоточена на созерцании якобы замкнутого в себе внутрен-
него мира переживаний, обособленных от реальной жизни и
деятельности человека. Основной порок психологов-идеалистов
заключался в том, что они были, говоря словами И. М. Сечено-
ва, «обособителями» психического. Выключая психику из связи
с материальной действительностью, они превращали ее в обо-
собленную сферу, вместо того чтобы трактовать ее как психиче-
скую сторону единого процесса, начинающегося с воздействия
действительности на человека и кончающегося поступком.
Основная заслуга советской психологии заключается в том,,
что, решая психофизиологическую проблему в духе подлинного
диалектико-материалистического единства, она преодолела
идеалистическое «обособление» психического и включила созна-
ние человека в контекст его жизни и деятельности. Тем самым
советская психология открыла психологический план в самой
деятельности и создала возможность психологического анализа
человеческих действий и поступков.
В результате этой общей перестройки психология становится
наукой, органически включающейся в практику. В этом основ-
ное достижение советской психологии, засвидетельствованное-
целым рядом работ, проведенных советскими психологами за по-
следнее время в дни Великой Отечественной войны. Разрешая —
своими методами и своими путями — задачу, поставленную еще
И. М. Сеченовым, советская психология осуществляет в разра-
батываемой ею области то «одействотворение» науки, которого
в своей борьбе против «буддистов» от науки, полонивших немец-
кую науку его времени, так настойчиво и страстно добивался
А. И. Герцен, требовавший, чтобы наука не отгораживалась от
жизни и служила народу.
Из всех областей практики для психологии человека, в осо-
бенности в генетическом ее плане, для детской психологии наи-
183Г
•большее значение имеет практика формирования людей, прак-
тика воспитания и обучения, практика педагогическая. Она осо-
бенно близка уму и сердцу каждого психолога, в котором живы
и действенны гуманистические традиции и тенденции нашей
науки. Ввиду этого и для самой психологии и для педагогиче-
ской практики, с которой она теснейшим образом связана, весь-
ма важно с самого же начала установить эту связь наиболее
правильно. А для этого надо прежде всего решительно устра-
нить то очень еще распространенное, но в корне порочное пред-
ставление, что будто бы связать психологию с педагогической
практикой можно, только вклинив между собственно психоло-
гией и педагогической практикой особую педагогическую пси-
хологию, в которой эта связь якобы и сосредоточивается, в то
время как психология развивающегося человека, изучающая за-
кономерности его становления как таковая, от всякой связи с
педагогической практикой будто бы свободна.
Согласно этому представлению, психология исследует якобы
независимую от педагогической практики природу ребенка; пе-
дагогическая же психология добытые этим путем, независимо от
педагогической практики, положения применяет затем к педаго-
гической практике, к делу воспитания и обучения. В основе сво-
ей это линия Э. Меймана и вообще немецкой экспериментальной
педагогики и педагогической -психологии.
Выражая нашу принципиальную теоретическую позицию, мы
можем сказать: мы против линии Э. Меймана, мы за
линию К. Д. Ушинского.
Ушинский для обоснования дорогого ему дела воспитания и
обучения не считал правильным и возможным ограничиться раз-
работкой особой педагогической психологии, оставив в стороне
общую психологию как нечто, к чему педагог прямого и непо-
средственного отношения якобы не имеет. В своем главном тру-
де «Опыт педагогической антропологии» он как педагог об-
ратился к вопросам общей психологии человека, к пробле-
мам «антропологии». Самая антропология для него глубо-х
ко и оригинально превратилась из чисто биологической в пе-
дагогическую дисциплину. Он занялся изучением природы
человека, особенно его психологической природы, но самую при-
роду человека он правильно постиг как обусловленную в
своем развитии и становлении деятельностью воспита-
ния и обучения. Этим Ушинский — в формах, доступных
передовой науке его времени, — подошел к той именно концеп-
ции психического развития человека, которая получила новое
обоснование и развитие -в наши дни в советской психологии.
На основе этой концепции очевидным становится, что зави-
симость между психологическим познанием и педагогической
практикой не односторонняя, выражающаяся’ лишь в том, что
добытые без всякого учета педагогической практики психологи-
184
ческие знания о природе ребенка затем применяются к делу
воспитания и обучения, а двусторонняя, взаимная. Изучать-
детей, воспитывая и обучая их, с тем чтобы воспиты-
вать и обучать, изучая их,— таков путь единственно-
полноценной педагогической работы и наиболее плодотворный
путь познания психологии детей. Для ребенка нет ничего естест-
веннее, как развиваться, формироваться, становиться тем, что
он есть, в процессе воспитания и обучения. Поэтому для естест-
венности эксперимента в области детской психологии — вопре-
ки А. Ф. Лазурскому — менее всего необходимо устранить воз- /
действие, если иметь в виду воздействие педагогическое.
Объективность научного познания отнюдь не означает без-
действенной созерцательности. В действительности мы глубже
всего познаем мир, изменяя его. Это общее положение о единст-
ве и взаимосвязи изучения и воздействия является одним из ос-
новных и наиболее специфических методологических принципов-
методики нашего психологического исследования. Применитель-
но к психологии ребенка его частным выражением является
принцип единства воспитания — обучения и психологического-
познания детей. Практически это положение создает принципи-
альное основание для вовлечения учительства, занятого непо-
средственно делом обучения и воспитания детей, в изучение ре-
бенка и для использования результатов педагогической работы.-
в интересах психологического познания детей.
- В процессе полноценной практической работы учителя-воспи-
тателя с внутренней необходимостью совершается постоянное
взаимодействие психологического познания и' практической пе-
дагогической работы. Это взаимодействие можно и нужно ис-
пользовать как ценнейшее средство познания психологии детей.
Выявляя взаимосвязь психологического познания и педагоги-
ческой практики, необходимо, однако, учитывать следующее;
1. Наличие теснейшей взаимосвязи и взаимообусловленности
психологического исследования и педагогической практики ни-
как не должно снимать принципиально.четкого различия между
психологией и педагогикой, как науками, каждая из которых
имеет свой предмет.
При всей взаимозависимости психического развития ребенка
и педагогического процесса предметом психологии является все
же психика ребенка в закономерностях ее развития; педагоги-
ческий процесс здесь выступает лишь как условие этого
развития. В педагогическом исследовании взаимоотношения
меняются: предметом педагогики является процесс воспита-
ния и обучения в его специфических закономерностях, психиче-
ские же свойства ребенка на различных ступенях развития вы-
ступают лишь как условия, которые должны быть учтены. То,
что для одной из этих наук является предметом, то для другой
выступает как условие.
185
2. Установка на эффективность психологического исследова-
ния в области педагогической практики, правильно понятая, ни-
как не должна сводить психологическое исследование к реше-
нию лишь частных проблем, непосредственно примыкающих к
техническим процессам педагогической работы, и низводить его
до уровня рецептуры. Как раз на педагогическую рецептуру
психологическое исследование непосредственно не уполномочи-
вает. Педагогические выводы должны делаться в системе и ло-
гике педагогических закономерностей, лишь с учетом психологи-
ческих данных как предпосылок. Психология же должна разра-
батывать свою — психологическую — проблематику, и чем в
более широком и углубленном плане это будет делаться, тем
лучше. Педагогика тем больше получит от психологии, чем бо-
лее мощно эта последняя развернется в своем собственном спе-
цифическом и притом центральном, а не только периферическом
содержании. Поэтому в интересах не только самой психологии,
но и педагогической практики, чтобы психология разрабатыва-
лась в плане большой науки, умеющей ставить проблемы, зна-
чимые одновременно и теоретически и практически.
Какова же центральная для педагога, наиболее существен-
ная проблематика психологии?
Задача при постановке этого вопроса и при ответе на него
заключается не в том, чтобы дать возможно более полный пере-
чень всех психологических проблем. Такой инвентарь явился бы
лишь балластом бесполезной учености. Перечисляя всю, доста-
точно к тому же вообще известную, обычную проблематику пси-
хологии, он не ориентировал бы педагога в том, что же явля-
ется для него наиболее значимым.
Мы считаем, что особенно значимой для практики задачей
психологического исследования является раскрытие внут-
реннего психологического содержания челове-
ческой деятельности, в которой проявляется и формиру-
ется человек, его психические свойства. Для педагогической прак-
тики такой задачей является раскрытие внутреннего психологи-
ческого содержания деятельности ребенка, в ходе которой совер-
шается его развитие, формирование его психических свойств.
Таким образом, особо значимой для практики, в том числе и
педагогической, является задача, которую как раз именно и вы-
двинула на передний план советская психология. Старая идеа- -
листическая психология резко разделяет психику и деятель-
ность. Психическое было заключено в будто бы замкнутый внут-
ренний мир, обособленный от всего происходящего в реальном
.материальном мире, в том числе и от собственной деятельности
человека. Механистическая поведенческая психология предметом
своего изучения объявила поведение, т. е. деятельность. По-
корная на деле, однако, традициям, против которых она
как будто бы восставала, она выключала из поведения пси-
186
лику, т. е. как раз именно то, что одно лишь могло быть .пред-
метом психологического изучения. Основанная на традицион-
ном, закрепленном идеалистической философией со времен Де-
карта обособлении и дуалистическом противопоставлении внут-
реннего и внешнего, психического, духовного и физического, ма-
териального, попытка поведенчества превратить деятельность,
человека, его поведение в предмет психологии неизбежно прев-
ращалась в попытку сделать предметом психологии (и, значит,
психологизировать) то, что на самом деле относится уже к об-
ласти не психологии, а биологии или социологии. Этот порочный
результат обусловлен порочностью принципиальных предпосы-
лок, из которых исходила поведенческая психология.
Именно этой решающей обусловленности порочных выводов
механистического поведенчества дуалистическим противопостав-
лением поведения и психики, получившемся в результате идеали-
стического обособления психического, очевидно, не видят и не
учитывают те, кто полагает, что и современной советской психо-
логии, включающей деятельность в поле своего зрения, может
угрожать та же опасность. Но не видеть этого — значит не ви-
деть, не понимать и не учитывать основного и решающего. Так
называемая поведенческая психология, превращая поведение-
человека в совокупность реакций, выключила психику и созна-
ние из поведения и захотела сделать предметом своеобразно по-
нятой «психологии» именно то, что в поведении непсихологично.
Современная же советская психология, как раз наоборот, прео-
долевая обособление психического, включает его в реальную
жизнь и деятельность индивида и, открывая, таким образом, в.
деятельности человека специфически психологический план, де-
лает именно психическое содержание действий и'
только его предметом своего изучения.
Это психологическое содержание не может быть, однако, ни-
как вырвано из контекста деятельности — реальной, материаль-
ной деятельности реального индивида — и заключено в обособ-
ленный от нее, будто бы замкнутый в себе внутренний мир. Сде-
лать это — значило бы снова восстановить то обособление пси-
хического, которое завело в тупик идеалистическую психологию
сознания и механистическую психологию поведения. Борьба за
включение психологической проблематики деятельности в психо-
логию — это прежде всего борьба за реализацию —• не на сло-
вах, а на деле, не-декларативно, а фактически, в постановке
конкретных проблем и их разрешении — принципа психофизи-
ческого единства. Реальное человеческое сознание не может
быть обособлено от деятельности, в которой оно и проявляется
и формируется, так же как исходящая из мотивов и направляю-
щаяся на осознанную цель реальная человеческая деятельность
не может быть обособлена от психики, от сознания.
Всякое действие исходит из м о т и в а, т. е. побуждающего к
187
действию переживания чего-то значимого, что придает данному
действию смысл для индивида. Сознательное человеческое дей-
ствие направляется при этом на определенную цель, которая
должна быть осознана действующим. Как ни важно осознание
цели, для осуществления ее необходимо, однако, еще соотнесе-
ние ее с условиями, в которых она должна быть осуществлена.
Цель, соотнесенная с условиями, определяет задачу, которая
разрешается действием. Всякое сознательное человеческое дей-
ствие является решением задачи. Отношение к этой зада-
че, к цели и обстоятельствам действия, в силу которого эта за-
дача не только понимается, но и принимается, состав-
ляет внутреннее содержание действия. Психологическое содер-
жание представлено, таким образом, не только вначале и в кон-
це действия в качестве его мотива, т. е. источника цели, но и
включается в самый стержень его. Изучение этого содержания
Л составляет задачу психологии при изучении деятельности.
Раскрытие и анализ внутреннего психологического плана
деятельности ребенка — практической и теоретической, умствен-
ной, учебной деятельности, в которой складывается его ум, его
поступки, в которых проявляется и формируется его харак-
тер, — имеет существеннейшее значение для педагогической
практики, для всей учебной и воспитательной работы учителя,
воспитателя. Без зоркости к этому внутреннему содержанию
действий ребенка деятельность педагога обречена на безнадеж-
ный формализм. Внешне, результативно один и тот же акт по-
ведения детей — соблюдение или несоблюдение ими определен-
ного правила, совершение или несовершение определенной
ошибки — может, если вскрыть его внутреннее содержание,
оказаться по существу совершенно различным поступком. Так,
например, жалоба или заявление ребенка-дошкольника воспита-
тельнице о нарушении товарищем какого-нибудь правила в од-
них случаях может быть способом убедиться в том, что нару-
шенное товарищем правило сохраняет свою силу, и, таким обра*
зом, в результате восстановления правила воспитательницей ук-
репиться самому в нем. В других случаях эта «жалоба» может
быть сознательным средством установления дисциплины в груп-
пе. Иной раз она есть способ легальной борьбы за свои интере-
сы, а затем — по мере их осознания — и за свои права. Иногда
она может быть, однако, и жалобой, продиктованной желанием
подвести другого ребенка под неприятность.
Внешне один и тот же акт, в зависимости от мотивов, из ко-
торых он исходит, и целей, которые он более или менее созна-
тельно преследует, приобретает, таким образом, совсем различ-
ный и в отношении педагогической своей ценности иногда прямо
противоположный смысл. Характеристика поступка, основываю-
щаяся на внешней, результативной его стор'оне, является поэтому
в значительной мере формальной характеристикой. Педагог
188
который строит свою работу с учетом только этой внешней, фор-
мальной характеристики поведения учащегося; не раскрывая его
внутреннего содержания, по существу, не ведает, что творит. До-
бившись от учащегося форм поведения, внешне, результативно
отвечающих моральным нормам, определенным правилами по-
редения, он, не зная мотивов, по которым в данной ситуации
эти правила выполняются учащимися, собственно, ничего не зна-
ет о самом учащемся, о личности ребенка. А ничего не зная
о подлинных личностных мотивах настоящего поведения ребен-
ка, он и подавно не может рассчитывать на то, чтобы верно оп-
ределить его дальнейшее жизненное поведение. Не умея проник-
нуть во внутреннее содержание действий и поступков ребенка,
в мотивы его действий и внутреннее отношение к задачам, ко-
торые перед ним ставятся, воспитатель, по существу, работает
вслепую. Ему равно неизвестны и ребенок, на которого он дол-
жен воздействовать, и результаты его собственного воспита-
тельного воздействия.
Основным инструментом, посредством которого педагог на-
правляет и организует деятельность ребенка, являются обычно
задания, которые он ставит перед ребенком. Для их эффек-
тивности нужно, чтобы они были внутренне приняты ребенком.
Для этого необходима надлежащая их мотивация. От нее зави-
сят внутреннее содержание и смысл задания для ребенка. При
ненадлежащей мотивации заданий со стороны педагога внутрен-
нее содержание задания для ребенка может сдвинуться и резко
разойтись с его объективным содержанием и с замыслом учи-
теля, воспитателя. В педагогической практике такие случаи бы-
вают нередко, причем они далеко не всегда осознаются педаго-
гом. Вопрос о мотивации заданий — различной на разных уров-
нях .развития — заслуживает поэтому большего внимания, чем
то, которое ему обычно уделяется.
Подчеркивая значение для педагога познания психологиче-
ского содержания деятельности, выражающейся прежде всего в
соотношении мотивов и задач, мы этим отнюдь не снимаем при-
вычных для педагога и действительно очень важных вопросов
об организации внимания учащихся, о прочности запоминания
и т. д. Наоборот, мы как раз указываем педагогу путь дейст-
венного разрешения этих вопросов. Для того чтобы мобилизо-
вать внимание учащегося, недостаточно лишь твердить и нака-
зывать ребенку: будь внимателен. Надо включить действие ре-
бенка в выполнение какого-либо задания и мобилизовать моти-
вы, в силу которых оно будет внутренне принято к исполнению,.
Аналогично обстоит дело и с запоминанием. Как показывают
исследования, вопрос и в этом случае не может быть сведен к
тому, чтобы мы просто требовали от учащихся запоминания.
Нужно поставить какое-либо задание и так организовать его
выполнение, чтобы учащиеся запомнили то, что требуется.
189
Необходимо, следовательно, Помнить, что каждое звено учеб-
ной деятельности ребенка должно направляться определенным
заданием и . исходить из тех или иных мотивов. Умение
раскрыть и использовать эти внутренние психологические дви-
гатели деятельности имеет существенное значение для педа-
гога.
Учитывая невозможность эффективно строить педагогиче-
ский процесс без знания внутреннего мира ребенка, некоторые
педагоги-теоретики склонны сделать из этого тот вывод, что изу-
чение внутренней стороны учебной деятельности ребенка, знание
которой столь необходимо педагогу, должно быть, поскольку
речь идет именно об учебной деятельности, включено в педа-
гогику как предмет ее изучения. Не подлежит сомнению, что, в
силу теснейшей взаимосвязи всех явлений, в любую область,
отграниченную в ходе научного познания в качестве особой на-
учной дисциплины, необходимо вплетаются явления, служащие
предметом изучения другой науки. Но это не может служить ос-
нованием для того, чтобы нарушить логику наук и систему на-
учного исследования. Такие вопросы должны решаться и обычно
решаются иначе. В .интересующем нас случае они должны быть
решены следующим образом.
В той мере, в какой это требуется по ходу дела, в системе
знаний, подчиненной логике педагогической дисциплины, психо-
логические данные, конечно, должны учитываться. Их учет и
использование там, где это требуется логикой педагогической
науки, есть дело педагогики. Однако их компетентное добыва-
ние и установление остается делом психологического исследова-
ния и познания, относящимся к предмету психологической науки.
Педагог — как практик, так и теоретик — должен эти знания
использовать, но человек, который эти знания добывает, выпол-
няет этим, как ученый, функцию психолога, а не педагога, кем
бы он ни был по своей официальной профессии.
Конечно, для того чтобы результаты психологической науки
могли быть использованы в педагогике, необходимо с самого на-
чала строить психологическое исследование так, чтобы его ре-
зультаты могли быть приложимы к педагогической практике и
были бы способны выдержать испытание ею. Так именно и ве-
дутся психологические исследования, включающие в поле своего
изучения психологический анализ человеческой деятельности.
Дифференциация предмета психологического и педагогическо-
го исследования не исключает, конечно, возможности комплекс-
ной психолого-педагогической работы, в которой оба плана, в
принципе четко дифференцируясь, сочетаются и комплексируют-
ся друг с другом.
Не исключено, наконец, как это широко наблюдается сейчас
в различных областях системы научных знаний, образование в
пограничной области и некоторой промежуточной дисциплины
190
«ли промежуточного комплекса знаний. Такой пограничной про-
межуточной областью между педагогикой и психологией как
раз и является так называемая педагогическая психология.
Правильное решение вопроса о соотношении педагогики и
психологии упирается, в конечном счете, в решение вопроса о со-
отношении развития-и обучения, развития и воспитания.
Общее решение этого вопроса, даваемое советской психоло-
гией и заключающееся в признании единства развития и воспи-
тания, можно конкретизировать на многочисленных фактах и
положениях психологических исследований. Если, например, в
исследовании устанавливается, что жалобы-заявления детей-
дошкольников воспитательнице о нарушении другим ребенком
какого-нибудь правила поведения вовсе не всегда являются «до-
носом», имеющим целью подвести товарища под неприятность,
а сплошь и рядом, как мы уже указывали выше, выполняют сов-
сем иную функцию и исходят из иных мотивов, то это отнюдь не
значит, что «жалобы» или заявления ребенка выполняют опре-
деленную функцию в силу роковой необходимости, раз и навсег-
да заложенной в природе ребенка или в природе определенного
возраста. Ребенок — развивающееся существо, и каждое
явление, в нем наблюдаемое, находится в процессе становле-
ния. Оно не раз и навсегда одно или другое (по принципу «да-
да, нет-нет, — что сверх того, то от лукавого»), но оно может
стать как одним, так и другим и фактически на наших глазах,
в ходе воспитательной работы, становится то одним, то другим.
Спрашивается: в зависимости от чего это происходит? В за-
висимости от того, как складывается воспитательная работа с
ребенком. В нашем примере, касающемся жалоб детей, это оз-
начает, что, в зависимости от того, какое употребление делает
воспитательница из жалоб-заявлений, меняются смысл, приобре-
таемый заявлением для самого ребенка, и мотивы, побуждаю-
щие его к таким заявлениям. Определяя результат, к которому,
в силу отношения к нему педагога, приводит поступок ребенка,
и тем самым его назначение, задачу, которую он в условиях
данным образом организованного воспитания разрешает, педа-
гог формирует мотивы ребенка. Самые же мотивы ребенка ста-
новятся — при последовательном единообразном поведении пе-
дагога—привычными для него и, таким образом укрепляясь в
нем, не только проявляют, но и формируют его личност-
ные свойства. Мотив, действенный для данного человека,—
это, потенциально по крайней мере, будущая черта его ха-
рактера в ее генезисе, так же как черта характера — это
осевший и закрепившийся в человеке сгусток его мотивов, полу-
чивший в силу условий жизненного пути и воспитания особую
действенность и устойчивость. По мере того как один ребенок
привыкает прибегать к заявлениям о поведении товарищей,
Исходя из желания подвести товарища под неприятность, а дру-
191
гой — из все более осознанного стремления содействовать уста-
новлению в группе дисциплины, у одного закрепляются и при-
обретают тенденцию перейти.в черты, характера одни, у друго-
го — другие мотивы. Формируя личное поведение ребенка,
педагог формирует и личностные свойства ребенка. Единство
развития и воспитания в подлинном, содержательном смысле
этого положения выступает здесь-наглядно и почти осязаемо.
Научная значимость и плодотворность положения о единстве
развития и обучения-воспитания зависит от того, каким конк-
ретным содержанием наполняется эта общая формула. Для нас
это положение, входя одной из органических частей в построен-
ную на единых началах общую теорию развития, охватываю-
щую не только развитие психики ребенка, но и развитие психики
в процессе эволюции и в ходе исторического развития человече-
ства, означает следующее:
1. Ребенок развивается, воспитываясь и обучаясь, а не раз-
вивается, и воспитывается, и обучается. Это значит: воспитание
и обучение включаются в самый процесс развития ребенка,
а не надстраиваются лишь над ним. Развитие совершает-
ся, таким образом, не независимо от них, в порядке лишь орга-
нического созревания, будто бы однозначно предопределенного
наследственными задатками или внешней средой. Задача воспи-
тания и обучения поэтому не в том, чтобы приспосабливать пе-
дагогический процесс к будто бы независимой от него природе
ребенка, а эту последнюю — к будто бы независимой от челове-
ка среде, а в том, чтобы, обусловливая самое созревание, фор-
мировать развитие.
2. Личностные психические свойства ребенка, его способ-
ности, черты характера и т. д., а также различные на разных сту-
пенях развития и у разных индивидов особенности психических
процессов (восприятия, памяти и т. д.) не только проявля-
ются, но и формируются в ходе собственной деятель-
ности ребенка, посредством которой он под руководством пе-
дагога активно включается в жизнь коллектива, осваивая пра-
вила и овладевая знаниями, добытыми в ходе исторического
развития познавательной деятельности человечества.
Ум ребенка формируется активной умственной жизнью. Он
складывается по мере того, как проявляется в разных мысли-
тельных операциях, посредством которых ребенок осваивает зна-
ния. Точно так же и характер детей складывается и формиру-
ется в реальных действиях и поступках и в той внутренней ра-
боте, которая завязывается вокруг них и в них вплетается. Пе-
дагогический процесс, как деятельность учителя-воспитателя,
формирует развивающуюся личность ребенка в меру того, как
педагог руководит деятельностью ребенка, а не подменяет ее.
Всякая попытка воспитателя-учителя «внести» в ребенка по-
знание и нравственные нормы, минуя собственную деятельность
192
ребенка по овладению ими, подрывает, как это отлично понимал
еще Ушинский, самые основы здорового умственного и нравст-
венного развития ребенка, воспитания его личностных свойств и
качеств.
3. Положение о единстве развития и обучения включает —
п это необходимо подчеркнуть, для того чтобы из важней-
шей и плодотворной истины оно не превратилось в доктринер-
скую и просто неверную догму, — более широкое и глубокое по-
нимание учения, чем то, каким часто пользуются, не подвергая
это понятие анализу. Учение в узком, специфическом смысле
слова — учеба — рассматривается как особая деятельность,
целью и мотивом которой для ребенка является именно «науче-
ние». При ограничении учения такой специфической учебной
деятельностью положение о единстве развития и обучения ста-
новится явно неадекватным. Фактически, однако, «научение» мо-
жет быть результатом и такой деятельности, в которой оно не
является ни мотивом, ни целью для ребенка. Поэтому, хотя уче-,
нию в специальном, специфическом смысле этого слова принад-
лежит несомненно центральное место и ведущая роль в овладе-
нии сложной системой знаний и умений, тем не менее обучение
в целом всегда предполагает в качестве начального или завер-
шающего звена «научение» в процессе выполнения та-
кой деятельности, которая выходит за пределы
собственно «учения» как специфической учебы.
Первоначальное овладение родным языком, например, осу-
ществляется в деятельности, направленной на общение, а не на
изучение речи, и лишь затем мы надстраиваем над этим дея-
тельность изучения речи (грамматики и т. п.) и овладение «ма-
стерством» как завершающий этап «научения». С недоучетом
этой формы «научения» связана наблюдающаяся у нас иногда
недооценка роли практики в процессе обучения.
Единство развития и обучения означает, таким образом, что
развитие ребенка строится на всей его прини-
мающей многообразные формы деятельности
(игры, общения, труда), поскольку она дает «науче-
ние» и через его посредство формирует личность ребенка. Этим
не ограничивается, а, наоборот, расширяется сфера возможного
педагогического воздействия, так как при этом понимании она
распространяется на всю деятельность ребенка. Задача взрос-
лых — не только учителя, но и семьи, родителей, общественно-
сти — позаботиться о том, чтобы вся деятельность ребенка об-
разовывала и воспитывала его.
Таково в общих чертах истинное содержание положения о
единстве развития и воспитания-обучения в нашем понимании.
Оно образует ко многому обязывающую основу детской психо-
логии, знание которой способно оказать помощь в деле воспи-
тания и обучения детей — будущих граждан нашей родины.
1945 г.
13 Зак. 1190
ФИЛОСОФИЯ и психология
(Из истории развития
философской и психологической мысли
в начале XX столетия)
Связывая свою судьбу по преимуществу с физикой, махизм
на рубеже XX столетия стал проникать и в психологию. Это
проникновение махизма в психологию предельно обострило кри-
зис идеалистической психологии. Последствия проникновения
махизма в психологию этим, однако, не ограничились. Они ска-
зались и на философии. Феноменологические тенденции махиз-
ма, не изменяя своей основной сути, выступили в психологии в
новом аспекте вследствие того, что они распространились на
психику, на сознание. «Материя исчезла» — таков был, как из-
вестно, основной боевой лозунг махизма, пытавшегося сделать
своим союзником новую физику. «Сознание испарилось»—та-
ков другой лозунг, порожденный распространением махизма
на проблемы психологии. Этот лозунг впервые сформулировал
В. Джемс, заложивший основы неореализма и прагматизма.
Э. Мах и его союзники из числа физиков обрушились непо-
средственно на материю, пытаясь свести ее к ощущениям как
якобы «нейтральным» элементам опыта. Неореалисты Э. Хольт,
Р. Перри, Б. Рассел и близкие к ним философы, а также праг-
матисты типа Мэда направляют свою критику прежде всего на
понятие духа, сознания. Выдавая себя за борцов против карте-
зианского дуализма, они ставят себе целью свести дух, сознание
к «нейтральным» элементам опыта. Такая «нейтрализация» со-
знания используется этими философами для того, чтобы пред-
ставить затем отчужденное от субъекта содержание сознания
как единственно подлинное бытие. Так обходным путем неореа-
листы и прагматисты идут к той же конечной цели, что и махи-
сты, — к тому, чтобы подставить ощущение, сознание на место
бытия.
Нельзя было дать глубокую критику махизма, не показав
его связь с новой физикой. «Разбирать махизм, игнорируя эту
связь, — как делает Плеханов, — значит издеваться над духом
диалектического материализма...»1 — писал Ленин. Подобно
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 265.
194
этому нельзя, не изменяя духу диалектического материализма,
дать критику современных форм якобы «нейтрального мониз-
ма», в частности столь модных сейчас в англо-саксонских стра-
нах неореализма и прагматизма, не разобрав их связи с психо-
логией.
Поэтому анализ идейно-теоретического содержания кри-
зиса буржуазной психологии представляет не только узкоспе-
циальный интерес, ограниченный рамками истории психологии;
он приобретает и более общее значение для понимания путей
развития современной философской мысли.
Кризис психологии, разразившийся на рубеже XX столетия
вскоре после ее оформления в качестве экспериментальной дис-
циплины, был связан с неспособностью господствующих направ-
лений идеалистической философии разрешить коренные для пси-
хологии вопросы отношения психического как субъективного к
объективной реальности и связи психического с материальной
деятельностью мозга.
Решение этих коренных вопросов особенно осложнилось и
пошло по принципиально ложному пути в связи с проникновени-
ем в психологию махизма и зарождением неореализма и праг-
матизма. Не рассматривая вопроса о кризисе психологии в це-
лом, настоящая статья прослеживает специально те последст-
вия, которые имело проникновение в психологию различ-
ных форм «нейтрального монизма»—от В. Джемса до Б. Рас-
села.
* * *
В истории идеалистической психологии мы отмечаем чрева-
тый немалыми последствиями факт. В начале XX столетия ве-
дущие представители зарубежной психологии — В. Вундт,
Э. Титченер, В. Джемс — один за другим открыто переходят на
позиции махизма.
Махизм, превращавший ощущения в «нейтральные элемен-
ты», из которых будто бы соткан весь мир, явно был направлен
против признания существования материального мира, незави-
симого от сознания. Сперва могло показаться, что махистская
точка зрения тем самым оправдывает неограниченные экспан-
сионистские стремления психологии. Так это и получилось сна-
чала, в частности у Вундта, психологизм которого поглотил и
растворил в психологии все общественные науки. Но вскоре об-
наружилось, что, распространяя область психологии на весь
опыт, махизм тем самым лишал психологию своей специфиче-
ской сферы и таким образом привел к утрате психологией своего
предмета. Такова оборотная сторона махистских установок в от-
ношении психологии, которая начинает выявляться уже у
13:
195
Джемса. Она заостряется у неореалистов и прагматистов. Не
представляет особого труда эти положения документировать.
Вундт свои «Очерки психологии» («Grundriss der Psycholo-
gie» 1 Auf.) 2 начинает с указания на то, что в истории психоло-
гии преобладали до сих hop два определения понятия психоло-
гии. Согласно одному из них, психология — «наука о душе»,
согласно другому — «наука о внутреннем опыте», т. е. о со-
держании самонаблюдения или внутреннего чувства. Вслед за
отрицанием первой, субстанциалистской, картезианской трак-
товки психики Вундт столь же решительно отвергает и вторую,
локковскую концепцию. Он противопоставляет им, по существу,
махистское положение о том, что и психология и физиоло-
гия изучают один и тот же опыт, но лишь с разных точек
зрения.
Роль, которую у Маха играют «нейтральные» ощущения, у
Вундта выполняет его основное понятие «Vorstellungsobjekt»,
которое выдается Вундтом и за представление объекта и за объ-
ект этого представления. Используя двусмысленность неспроста
введенного им термина, Вундт, идеалистически сводит объект к
представлению.
Поскольку естественные науки, по Вундту, стремятся от-
влечься от субъекта, они имеют дело с опосредствованным опы-
том, а психология — с непосредственным опытом3. Из этого оп-
ределения психологии и естественных наук, как двух точек зре-
ния на один и тот же опыт, сейчас же делается вывод, не
оставляющий никакого сомнения в том, какая из этих двух то-
чек зрения является, по Вундту, основной и определяющей. Все
преимущества отдаются Вундтом психологии. Естественные нау-
ки, как утверждает Вундт, стремясь отвлечь опыт от субъекта,
вынуждены ограничиваться лишь абстрактно выделенной
частью его. Психология, поскольку она не должна отвлекаться
от субъекта и всего того субъективного, что обычно «примыка-
ет» к воспринимаемым объектам, «исследует, напротив, содер-
жание опыта в полной его действительности», «всю конкретную
действительность»4. Все общественные науки относятся им к
числу «наук о духе».
Таким образом, своим определением 'психологии (и естество-
знания) Вундт, во-первых, субъективистски сводит различие
объектов изучения к различию точек зрения и, во-вторых, уг-
2 В. Вундт. Очерки психологии. М., 1912.
3 Определение психологии у В. Вундта см. в его «Очерках психологии»
(стр. 3—6, 276), а также в его книге «Grundziige der physiologischen Psycholo-
gie» (III, 1903, стр. 677 и след., особенно на стр. 751 и след.) и в ряде других
работ; «Naturwissenschaft und Psychologie», «Uber empirische und metaphisische
Psychologie», «Die Definition der Psychologie», «Kleine Schriften».
4 В. Вундт. Очерки психологии, стр. 6.
196
рерждает чистейший психологизм в области общественных наук.
Этим Вундт с самого начала закладывает исходные теоретиче-
ские предпосылки для своей «Психологии народов» 5.
В силу свойственного ему эклектизма Вундт не реализовал
сколько-нибудь последовательно свою концепцию психологии
как науки о непосредственном опыте, в отличие от наук о при-
роде, мыслящих опыт'в отвлеченных понятиях. Сторонник «ин-
дуктивной метафизики», он быстро возвел над «непосредствен-
ним опытом» психологии свою метафизическую надстройку.
Сведя материю к роли вспомогательного понятия о природе,
Вундт признает такое же право на существование и за душой,
рассматривая ее лишь как вспомогательное понятие психологии.
Утверждая, что понятие субстанции утрачивает свою примени-
мость по отношению к психологии в силу того, что пред-
мет психологии определяется лишь точкой зрения на опыт,
Вундт выдвигает для психологии в качестве коррелята субстан-
ции категорию актуальности6. Эта-последняя должна составить
метафизическую основу для важнейших понятий его психоло-
гии— апперцепции и воли. Так, на махистской основе, как своей
отправной точке, начинает воздвигаться здание в стиле Лейб-
ница.
Но как бы ни был непоследователен Вундт, все же бесспор-
ным остается тот факт, что его исходное определение психологии
знаменует первый шаг по пути махистской переориентации пси-
хологии. И прав, конечно, Титченер, когда, сближая точки зре-
ния Вундта и Авенариуса, он в связи с критикой, направленной
Вундтом против имманентной философии эмпириокритицизма,
утверждает, что Вундт не полемизировал бы так остро с Аве-
нариусом, не будь между ними определенного родства7. Титче-
5 В своей научной автобиографии Вундт отмечает, что еще с начала
60-х годов на передний план в его сознании все более выдвигалась психо-
логия народов как важнейшая часть психологии, венчающая все здание
психологической науки. Психология народов, помимо специального научного
интереса, имела для него и особое политическое значение. Основная задача
заключалась, по собственному признанию Вундта, в возвеличении Германии
и духовных ценностей немецкого народа, призванного якобы утвердить, в
противовес английскому утилитаризму, чистый идеализм. '
В частности, достижения немецких исследователей в области сравни-
тельного языкознания используются Вундтом как аргумент в пользу сохра-
нения немецких колоний. Эти научные достижения должны, по его мыс-
ли, доказать культурную миссию' Германии в африканских колониях.
Те же основные тезисы «Психологии народов»—об определяющем влия-
нии духовных, культурных благ жизни народов — имеют для Вундта опре-
деленное -отношение и к вопросам внутренней политики. Опираясь на эти
тезисы, он осуждает классовую борьбу, объявляет ее главной причиной по-
ражения Германии в первой мировой войне и одобрительно отзывается о
послевоенной политике немецкой социал-демократии.
6 См. В. Вундт. Очерки психологии, сгр. 276—277.
7 См. Е. Titchener. Systematic Psychology. Prolegomena. New York,
1929, pp. 87—146.
197
нер справедливо выдвигает прежде всего именно Вундта и Аве-
нариуса (заодно с Махом) как родоначальников «новой ориен-
тации психологии».
Авенариус в 1894—1895 гг. посвятил вопросу о предмете
психологии специальную работу8.
В этой работе Авенариус, как известно, утверждает, что внут-
ренний мир (психическое) фиктивно порождается посредством
«интроекции», то есть переноса вовнутрь индивида того, что не-
посредственно воспринимается вовне. Это утверждение явно ос-
новывается на смешении психического процесса восприятия и
воспринимаемого объекта. Из того, что объект воспринимается
нами вовне, Авенариус заключает, что вовне находится и лишь
искусственно затем переносится во внутрь — «интроецируег-
ся» — и самый процесс восприятия. Отрицая внутренний харак-
тер психики, требуя, чтобы наши восприятия были, так сказать,
водворены обратно, на то место, где им быть надлежит, Авена-
риус тем самым подготовляет почву для сведения внешнего-, фи-
зического мира к психическому.
Позиция Авенариуса нашла прямое продолжение у Титчене-
ра. Однако Титченер пришел к этой позиции не сразу. В своей
книге «Ап Outline of Psychology», опубликованной в 1896 году,
он еще трактует психологию как науку о душевных процессах 9.
Душевный процесс при этом Титченер определяет как такой
процесс, который находится в области нашего внутреннего опы-
та. От душевных процессов он отличает физические процессы и
при этом подчеркивает, что физическое, внешнее независимо от
нас: «Движение продолжалось бы, хотя бы нас, ощущающих
его, вовсе и не было»; «Геометрическое пространство независи-
мо от нас; оно управляется законом, действующим независимо
от того, знаем ли мы его или нет».
В последующие годы Титченер совершает крутой поворот.
В «Учебнике психологии» («Textbook of Psychology», 1909—
1910) он стоит уже на совершенно иных, явно махистских пози-
циях: «Между сырым материалом физики и психологии, —чи-
таем мы здесь, — не может быть никакой существенной разни-
цы. Материя и дух, как мы их называем, по существу, должны
быть тождественны друг с другом». «Физика и психология име-
ют один и тот же материал; эти науки отличаются друг от друга
только — и этого достаточно — свойственными им точками зре-
ния». Глава о предмете психологии в «Учебнике» Титченера
представляет собой, по существу, «популяризацию» взглядов
Авенариуса. Душа определяется здесь Титченером как совокуп-
ность человеческого опыта, поскольку этот последний рассмат-
ривается в его зависимости от познающего индивида или его
8 См. Р. Авенариус. О предмете психологии. М., 1911.
9 См. Э. Титченер. Очерки психологии. Спб., 1898, стр. 4.
198
нервной системы. Эта' теснейшая связь Титченера с Авенариу-
сом выступает совсем открыто и подчеркнуто в позднейшем тео-
ретическом труде Титченера «Systematic Psychology. Prolegome-
na» (1929).
Здесь Титченер прямо выдвигает Авенариуса как мыслителя,
оказавшего основное, определяющее влияние на ту новую ори-
ентацию в психологии, сторонником которой он себя объявляет.
Особенно поучительно при этом его разъяснение по вопросу о
соотношении «опыта», психики и нервной системы. Титченер под-
черкивает, что зависимость психического от нервной системы
чисто логическая, того же порядка, что и функциональная зави-
симость в математике10 11. Он возражает против превращения
этой зависимости в реальную материальную зависимость психи-
ческих явлений от нервной системы, от мозга.
Особенно ярко и поучительно выступают последствия, выте-
кающие для психологии из перехода на махистские позиции, у
Джемса. В своем основном труде «The Principles of Psychology»
(«Принципы психологии»), вышедшем в 1890 году, Джемс еще
категорически заявляет: «Позиция психолога в познании будет
настолько существенна в дальнейшем, что мы не должны остав-
лять этого вопроса, не доведя его до полной ясности. Это пози-
ция сплошного дуализма. Она предполагает два элемента —
познающий дух и познаваемую вещь — и трактует их как не-
сводимые друг к другу. Ни один из них не выходит из самого
себя и не переходит в другого. Ни один из них не является ка-
ким-либо образом другим, ни один не порождает другого.
Они противостоят друг другу лицом к лицу в общем мире: один
просто познает, а другой — его коррелят — познается» н.
Таковы позиции, которые официально провозглашает Джемс
в своем основном психологическом труде.
Не подлежит сомнению, что и в «Принципах психологии», от-
нюдь, как известно, не являющихся монолитным целым, сдвиги
в концепции Джемса, оформившиеся в 1904 году, уже подготов-
лялись.
В 1904—1905 годах в ряде статей, собранных затем в сбор-
нике «Essays in Radical Empiricism» (1912), совершается ради-
кальный сдвиг: Джемс разрабатывает свою концепцию «чисто-
го опыта» 12. Он переходит на позицию в принципе махистскую.
Существует, заявляет он, один, единый опыт; в зависимости от
10 См. Е. Т i t с h е п е г. Systematic Psychology. Prolegomena, рр. 134—
135.
11 См. W. James. The Principles of Psychology, 1890, p. 218.
12 Об эволюции концепции Джемса см. R. F. Perry. In the spirit of Wil-
liam James, 1938. Перри различает в этой эволюции три фазы: психологиче-
скую, феноменологическую и метафизическую. См. в указанной книге раздел
•III—«The metaphysics of experience», p. 75—123.
199
связей, в которых берутся элементы этого опыта, он выступает
то как физический мир вещей, то как психический, субъектив-
ный мир мыслей. По Джемсу, это одно и то же содержание в
двух разных контекстах. «...Я утверждаю, — пишет Джемс, —
что ...единая часть опыта, взятая в определенном контексте,
играет роль познающего, душевного состояния, «сознания», тог-
да как в другом контексте тот же единый отрезок опыта будет
играть роль познанной вещи, объективного «содержания». Од-
ним словом, в одном сочетании он фигурирует как мысль, в дру-
гом — как вещь». И даже «в одной совокупности он представля-
ет собой только сознание; в другой — только содержание»,
«...мысли... сделаны из этой же материи, что и вещи»13.
Это, по существу, махистские тезисы. Вместе с тем концеп-
ция, представленная в статьях Джемса 1904—1905 годов, стала
отправной точкой для развития неореализма и прагматизма. Ле-
нин недаром писал: «Различия между махизмом и прагматиз-
мом так же ничтожны и десятистепенны с точки зрения мате-
риализма, как различия между эмпириокритицизмом и эмпирио-
монизмом» 14.
В конечном счете прагматист Джемс, так же как и махисты,
приходит к растворению материи в чистом опыте. Однако исход-
ным для Джемса является не вопрос, «существует ли материя»,
а вопрос, «существует ли сознание». Таково именно название его
основной статьи, в которой он впервые сформулировал свою но-
вую точку зрения. Его, психолога, непосредственно занимает
этот вопрос. На понятие сознания направлены прежде всего его
сомнения и его критика.
Еще в своей краткой «Психологии» Джемс писал: «Были
мыслители, отрицавшие существование внешнего мира, но в су-
ществовании внутреннего мира никто не сомневался... Что же
касается меня, то я должен сознаться, что не вполне уверен в
существовании этого внутреннего процесса» 15. В феноменали-
стическом учении о чистом опыте исчезает не только материр, но
и сознание как некая качественно специфическая формы бытия.
Феноменализм растворяет в явлениях опыта не только объект —
внешний материальный мир, но и реального субъекта, его осо-
знающего; в явлении объекта субъекту исчезают и один и дру-
гой. В результате оказывается, что нет такой сферы бытия, ко-
торая составила бы специфический объект психологии; психоло-
гия утрачивает свой предмет.
Здесь у Джемса в одном центральном узле сплетаются нити,
которые соединяют самые, на первый взгляд, разнородные тече-
13 В. Джем с. Существует ли «сознание»? Сб. «Новые идеи в филосо-
фии». Спб., 1913, № 4, стр. 107—108, 113, 127.
14 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 363.
15 В. Джемс. Психология. Спб., 1905, стр. 406.
200
ния философской и психологической мысли. Джемс правильно
сам констатирует, что идеалистическая гносеология имманент-
ной философии и неокантианства, сведя сознание к одной лишь
функции познания, подготовила сведение сознания к функцио-
нальной характеристике опыта. Таким образом, исчезновение
сознания как такового — результат идеалистической, феномена-
листической теории познания. Вместе с тем констатация того,
что сознание испарилось, не есть ли это философская подготов-
ка бихевиоризма?
Позиция, занятая в этот период (1904—1905) Джемсом, не-
сомненно подрывала философские основы той психологии, кото-
рая в основном была представлена в его «Принципах психоло-
гии». Философия чистого опыта разрушала предпосылки тради-
ционной картезианской и локковской психологии сознания; в
ней уже заключались ростки неореализма, прагматизма, заодно
с которыми развивался и бихевиоризм.
В программных статьях 1904—1905 годов, прежде всего
в важнейшей из них «Существует ли «сознание»?», пози-
ция Джемса и его понятие чистого опыта были еще много-
значны.
Подлинный смысл его концепции раскрылся в дальней-
шем. Сначала сознание и опыт у Джемса покрывают друг
друга. Растворяясь в опыте, сознание целиком его поглощает н,
таким образом, замыкает в себе. Различие субъекта и объекта,
идеи и вещи — все оказывается заключенным внутри сознания.
Однако в статье «Существует ли «сознание»?» сознание объяв-
ляется определенной структурой, контекстом, соотношением эле-
ментов, которые по собственной внутренней своей природе ни-
чего сознательного, духовного, психического в себе не содержат.
Таким образом, сознание как будто разграничивается внутри
опыта от неосознанной реальности.
При таком их разграничении у Джемса оказывается, что:
1) все, что сознается, испытывается, переживается, все, что ста-
новится опытом субъекта, есть реальность, поскольку сознание
непосредственно состоит из тех элементов, которые в другой
структуре эту реальность составляют. Любой опыт любого
индивида есть, таким образом, откровение реальности; 2) вместе
с тем не все то, что реально, тем самым дано как сознание ин-
дивида, поскольку элементы реальности могут не образовать у
данного индивида структуру, составляющую сознание. Мир в
своем бесконечном изобилии и многообразии лишь частицами
Поступает в сознание того или иного индивида. Опыт каждого
Индивида — полноценное «откровение реальности»; он всегда
'Состоит непосредственно из элементов самой реальности, но
Каждый индивидуальный опыт — лишь частичное его открове-
ние. Во всей своей полноте вселенная- выступает лишь при плю-
ралистическом подходе.
201
Поскольку субъект и объект растворены в явлениях (фено-
менах) чистого опыта, критерий истины, заключающийся в со-
ответствии объекту, по Джемсу, отпадает; переживание являет-
ся выражением реальности, поскольку оно факт жизни субъекта.
Ценность переживания в силу этого чисто прагматическая; она
определяется тем удовлетворением, которое данное пережива-
ние, или данная идея доставляет индивиду, тем успехом, кото-
рый венчает руководствующуюся этой идеей деятельность инди-
вида.
Первое положение настежь раскрывает двери для фидеизма.
Оно уравнивает в правах с научным познанием все «многообра-
зие религиозного опыта». В силу того что в единстве опыта
снято решающее для понятия истины соотношение субъекта и
объекта, «откровения» любого мистика, религиозные пережива-
ния каждого обитателя психиатрической клиники, которые как
переживания являются несомненными фактами, удостоверенны-
ми клиническим исследованием, приобретают «метафизический»
смысл.
Наука, изменяя себе, снова начинает служить мистике, ре-
лигии. Джемс, чувствовавший, по собственному его свидетель-
ству, в своей крови «старинное лютеранское чувство», широко
использует открывшиеся таким образом возможности для апо-
логии религии в виде специфической протестантской набожно-
сти 16.
Второе положение в сочетании с первым выдвигается в каче-
стве философского «обоснования» либерализма. Поскольку
точка зрения каждого индивида — продукт свободной избира-
тельности — открывает одинаково правомерный аспект реаль-
ности, все точки зрения равноправны. Все они должны получить
признание, и никакая исключительность либо нетерпимость не
могут быть оправданы. Здесь отпадает или отодвигается на
задний план предпочтение, основанное на существе того, что
именно открылось тому или иному индивиду в реальности; гос-
подствует принцип формального равенства. «Согласно этой фи-'
лософии, — писал Джемс еще в 1899 году, — истина слишком
велика для того, чтобы ум одного индивида... мог всю ее. по-
стичь.
Для того чтобы вместить факты и ценности жизни, тре-
буется множество познающих... практическим следствием такой
философии является известное демократическое признание свя-
тости индивида» 17.
16 См. R. В. Р er ry. The Thought and Character of W.illiam James, Vol. II,
1935, письмо Джемса; см. также стр. 330; W. James. Human Immortality,
1898, pp. 50—52; W. James. The Varieties of Religious Experience. 1902, p. 515..
17 W. J a mes. Talks with Theachers, p. V.
202
Индивидуализм и свобода в ее формальном буржуазно-демо-
кратическом понимании — основные принципы этой филосо-
фии 18.
На самом деле, конечно, либерализм, как идеология буржуа-
зии этого времени, является основой, определяющей индивидуа-
листическое понимание опыта, которое затем используется для
«обоснования» самого либерализма.
Воинствующий индивидуалистический либерализм — господ-
ствующее мировоззрение буржуазной демократии того времени
(конца XIX — начала XX столетия) — и набожный фидеизм,
причудливо сочетающийся с прагматизмом и с духом предпри-
нимательства,— таков конечный политический и идеологический
смысл джемсовской концепции. За квазинаучными ссылками на
«опыт» скрывается более или менее замаскированная метафизи-
ка опыта, тесно связанная с весьма осязаемыми реальностями
политики, которые она отражает и которым служит.
Джемс подводит итоги, или, точнее, его собственная концеп-
ция оказывается, помимо его воли, уничтожающим итогом исто-
рии идеалистической психологии, неразлучно связавшей себя с
идеалистической гносеологией. Этот этап в истории психологии
показывает, что феноменализм не только отрицает объективное
материальное бытие, сводя его к содержанию сознания; выдавая
содержание сознания за материальное бытие, феноменализм
вместе с тем опустошает, сводит на нет и сознание субъекта.
* * *
У Декарта и материя и дух были еще полновесными реально-
стями, каждой из которых к тому же придавался характер суб-
станциального бытия. У Локка физическое и психическое вы-
ступают как две раздельные сферы опыта — опыт внешний и
опыт внутренний. Внешний опыт основывается на ощущениях,
на внешнем чувстве; внутренний опыт основывается на внутрен-
нем чувстве, на рефлексии. Из этих локковских позиций исходит
сначала экспериментальная психология, оформившаяся во вто-
рой половине XIX столетия как самостоятельная дисциплина.
Но вскоре вожди ее — Вундт, Титченер, Джемс — в связи с
превращением позитивизма в господствующее мировоззрение
победившей буржуазии переходят на позиции махизма.
\
18 Согласно политической концепции Джемса, в каждой стране сущест-
вуют лишь две основные партии — либеральная и ее противница, которая
составляется из блока «тори» и «толпы»; последние при надлежащих ло-
зунгах, по представлению Джемса, всегда споются. Первая1 — это партия
разума, умеренности, терпимости, и все дело в том, чтобы вдохнуть в нее
порыв и страсть. Вторая — партия слепых инстинктов и грубой силы.
Такова политическая концепция Джемса, таково отношение этого либерала
к массам.
203
Феноменализм, особенно усиливающийся у Маха, стремится
разрешить свою конечную стратегическую .задачу — уничтоже-
ния материализма — двумя тактическими ходами.
Первый из них, который выступает сначала как линия глав-
ного удара и привлекает к себе основное внимание, реализует
феноменалистический тезис по отношению к внешнему, матери-
альному бытию. Материальное бытие сводится к опыту, к пере-
живанию, в конечном счете к явлению сознания. За этим пер-
вым ходом неизбежно следует второй, менее афишируемый сна-
чала и проходящий менее заметно: вслед за объектом и субъект
сводится лишь к идеальному явлению сознания, лишенному вся-
кой реальности. Феноменализм, распространившийся в позити-
вистской махистской философии на сферу объективного бытия,
распространяется также и на сферу сознания, на сферу психиче-
ского. За вопросом: «Существует ли материя?» — следует как
эхо, с другой стороны, вопрос: «Существует ли сознание?»
Вслед за попыткой растворить в опыте материю следует иду-
щая, с другой стороны, к той же цели попытка поглотить в опы-
те сознание. За Махом следует Джемс. Если Мах и его соратни-
ки стремятся первым же ходом ликвидировать материю, то
Джемс и его продолжатели доказывают сперва, что испарилось
сознание, с тем чтобы в конечном счете прийти к аналогичному
результату.
Выдвинутое Джемсом положение «сознание испарилось»
подготовило одновременно почву для бихевиоризма в психоло-
гии и для неореализма в философии. Оба эти направления, из
которых одно относится к психологии, а другое — к философии,
теснейшим образом связаны друг с другом. Бихевиоризм, или
психология поведения, зародился в Америке на рубеже XX сто-
летия. В конце XIX века исследования Э. Торндайка над пове-
дением животных (1898) создали экспериментальные предпосыл-
ки для оформления бихевиоризма как направления психологии.
В 1913 году Уотсон сформулировал позиции поведенческой пси-
хологии в программной статье. В 1918 году он их развернул в
своей книге «Психология как наука о поведении». Ряд психоло-
гов, главным образом в Америке, — К. Лешли, А. Гантер,
А. Вейс, Э. Толман и многие другие — примкнул к новому на-
правлению. По мере своего распространения бихевиоризм при-
обрел далеко не однородный характер.
Как конкретное, исторически обусловленное направление,
бихевиоризм — сложное явление, в котором скрестились и пе-
реплелись многообразные тенденции. Он заключал в себе реак-
цию на интроспекционизм, делавший невозможным превраще-
ние психологии в научную дисциплину,— реакцию, прини-
мающую форму вульгарного механистического сведения психи-
ческого к физическому (Д. Уотсон, К. Лешли и др.). Бихевио-
ризм был и попыткой поставить изучение психических явлений
204
ши поведения, для объяснения которого психические явления
)бычно служат, на почву научного изучения объективно наблю-
цаемых фактов (Торндайк), попыткой, скованной, однако, пози-
гивистской догмой, согласно которой наука должна ограничи-
ваться описанием непосредственно наблюдаемого (Толман
1 др.).
В бихевиоризме (особенно у Уотсона) сильна была тенден-
ция поставить науку о поведении, поведенческую психологию,
на службу практике. Осуществленная в условиях капиталисти-
ческого общества, эта тенденция подчинила поведенческую
психологию социальному заказу господствующих классов этого
общества. В философской концепции бихевиористов сплелись
различные концепции — вульгарный механицизм, позитивизм;
в возникновении бихевиоризма определенную и немалую роль
сыграли неореализм и прагматизм. Именно эти последние, в
частности, определяют по преимуществу изощренные формы
современного бихевиоризма. Между тем эта последняя линия в
развитии общей концепции бихевиоризма была менее всего про-
слежена и осталась в тени. Ее освещению мы и посвятили по-
этому настоящую статью. Связь бихевиоризма с неореализмом
и прагматизмом представляет при этом особый интерес; эта
страничка из истории философии и науки наглядно показывает,
что нельзя рассматривать философию только в связи с физикой.
Такие направления современной, в частности американской и
английской, философии, как неореализм и прагматизм, нельзя
всерьез проанализировать, не учтя их связи с развитием психо-
логии.
Уже в первом программном документе неореализма — «ма-
нифесте» его шести «основоположников» — были сформулиро-
ваны в виде тезисов некоторые из исходных положений бихе-
виоризма. Эти положения выступают затем очень явственно в
большой работе «О понятии сознания», которую публикует в
1914 году один из шести авторов неореалистического «манифе-
ста» — Хольт 19. , .
Они образуют центральное звено в обосновании неореализ-
ма. Эту связь неореализма с бихевиоризмом можно проследить
и дальше.
Основной «пафос» неореализма — борьба против картезиан-
ского дуализма. Для преодоления этого дуализма и порожден-
ных им проблем неореалисты прибегают к радикальному сред-
ству; они отрицают существование сознания как чего-то качест-
венно отличного от материального бытия. Объявляя поход про-
тив дуализма, неореалисты на самом деле вообще отвергают
всякое качественное различие между психикой, сознанием и ма-
19 См. В. Н о 11. The Concepts of Consciousness. London, 1914.
205
термальным бытием. Любое содержание становится духовным
или перестает быть таковым в зависимости от той функции, ко-
торую оно выполняет. Так, в платформе неореалистов мы чита-
ем: «Различие между субъектом и объектом сознания является
различием не качества, или субстанции, а роли или места в
конфигурации» 20.
Выступая в качестве борцов за «реализм» против традицион-
ной идеалистической философии, как бы за права реального
мира, неореалисты выдвигают ряд тезисов, которые, на первый
взгляд, как будто оправдывают это притязание. Они утвержда-
ют, что «познаваемые вещи могут продолжать существовать не-
изменно и тогда, когда они не познаются», что «вещи могут
входить в познавательное отношение и выходить из него без
ущерба для их реальности», что «существование вещей не свя-
зано с тем фактом, что кто-либо воспринимает, постигает, испы-
тывает их, и не зависит от этого факта»21.
В другой статье того же программного документа мы чита-
ем: «Предложение «тот или иной объект познается» не предпо-
лагает, что этот объект обусловлен познанием. Другими слова-
ми, оно не вынуждает нас признать, что этот объект духовен,
что он существует лишь как содержание чьего-то опыта или
сознания или что, поскольку он является объектом знания, он
не обладает подлинной реальностью». Аналогичные утверждения
содержатся в тезисах Питкина и Шпаульдинга: «Реалист счита-
ет, что познаваемые вещи не являются продуктом познаватель-
ного отношения; ни их бытие, ни их поведение существенно не
зависит от этого отношения» (Питкин) или «Бытие независимо
от познания» (Шпаульдинг) 22.
Однако чтобы выяснить истинную природу этого «реализма»,
надо учесть прежде всего теорию познания неореалистов.
В своей борьбе против картезианского дуализма неореализм
стремится, отвергая наличие чего-либо специфически духовного,
свести его к содержанию объекта. Но. в своей теории познания
неореализм остается в плену у картезианства. Всякое подлинное
познание для неореалиста, как и для Декарта, предполагает не-
посредственную данность его объекта сознанию. В силу этого
тезиса о непосредственности познания дело неизбежно оборачи-
вается таким образом, что объект, бытие идеалистически сво-
дятся к непосредственному содержанию сознания. Таким обра-
зом, неореализм — это идеализм, скрывающий подлинную свою
сущность.
Очень явно это выступает, например, у Э. Хольта в его книге
«О понятии сознания». В качестве основной своей задачи Хольт
20 См. сб. «New Realism». 1925. (Приложение.)
21 Т а м же, стр. 474.
22 Т а м же, стр. 477.
206.
выдвигает преодоление дуалистического картезианского пред-
ставления о духе или сознании как особой духовной сущности.
Он ставит себе целью свести сознание к содержанию явлений.
Солидаризуясь сперва с положением Джемса о том, что созна-
ние должно испариться, он «доказывает», что испарилась ма-
терия.
Современное естествознание свело материю к системе весьма
отвлеченных понятий, утверждает Хольт. Он ссылается при
этом на тех физиков, которых еще В. И. Ленин разоблачил как
союзников махизма: на В. Оствальда, пытавшегося соединить в
понятии энергии материю и дух, и Оливера Лоджа, воинствен-
ного противника, материализма, склонного взять под свою защи-
ту даже спиритизм 23. По утверждению Хольта, в современном
математическом естествознании материя «испарилась» в систе-
ме математических уравнений: «Материя не существует; объек-
ты, нас окружающие, имеют нейтральный состав»24. Сознание и
физические объекты состоят, по утверждению Хольта, из тех же
элементов, нейтральных в отношении материального и духов-
ного.
Первоначальное сведение духовного к недуховному оказыва-
ется в результате взаимопоглощением духовного и материально-
го. «Нейтральная» субстанция, из которой состоит, по Хольту,
весь мир, материальные объекты, так же как и психика, —
понятийной природы; это логические сущности. Символическая,
математическая логика является для Хольта соответственно ос-
новной наукой, изучающей те первичные элементы бытия, из
соотношений между которыми складывается весь мир. Таким
образом, провозглашенная сначала в качестве главной задачи
борьба против картезианской концепции духовного, как особой
субстанции, заканчивается провозглашением логического, поня-
тийного содержания знания независимой от познающего субъек-
та логической субстанцией. «Неореализм» оказывается, таким
образом, крайним идеализмом: весь мир для него сотворен из
логоса!
Несмотря на этот крайний логицизм, который, казалось бы,
должен был породить антагонизм ко всякому эмпиризму, Хольт
выделяет как своего предтечу одного философа, «предвосхитив-
шего», по его признанию, результаты неореалистических иссле-
дований. Этим философом оказывается ...Авенариус, эмпирио-
критицизм которого исключал «интроекцию».
Подлинный смысл стремления Авенариуса исключить «инт-
роекцию» психического, по существу, заключался в том,
чтобы выдать содержание отчужденной, от субъекта психики не-
23 См. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 287.
24 В. Н о И. The Concept of Consciousness, pp. 122, 124.
207
посредственно за отображенное в ней бытие. Для того чтобы
вернее достигнуть этого результата, некоторые неореалисты
предпочитают иметь дело не с ощущениями, слишком связанны-
ми с жизнью красок и звучаний, с живой человеческой плотью,
а с понятиями. Понятия в их'отвлеченности скорее поддаются
отчуждению, легче могут быть выданы за независимые от чело-
века и его сознания «сущности». Исходя из этого, неореализм
строит и свою теорию восприятия, которая рассматривает чув-
ственные качества ощущений как идеальные сущности.
Своеобразной чертой этого «нового» реализма является наб-
людающееся у ряда его представителей (особенно у Перри и
Хольта) сочетание их концепции сознания с бихевиористической
концепцией поведения. Так, Перри утверждает, что «нечто ста-
новится объектом или содержанием сознания, поскольку оно вы-
зывает со стороны другого существа специфический ответ, осу-
ществляемый рефлекторным нервным механизмом»25.
Хольт развивает аналогичную концепцию. Сознание, с одной
стороны, и материальные, физические объекты, с другой, явля-
ются будто бы результатом различных сечений, проведенных че-
рез одно и то же, по существу своему «нейтральное» — концеп-
туальное — содержание. Сознание, по Хольту, есть не что иное,
как та часть мира, которая выделяется из окружения ответными
реакциями организма.
Неореализм Хольта непосредственно связан с бихевиориз-
мом. Извлеченное из человека сознание проецируется в мир, и
мир, реальное, материальное бытие, сводится к идеальному со-
держанию отчужденного от человека сознания. При этом его
жизнь и деятельность лишаются своего внутреннего сознательно-
го плана и превращаются в совокупность ответных реакций. Та-
ким образом, «испаряются» и сознательная жизнь субъекта, и
реальное, материальное бытие объекта.
Аналогичные идеи развивал в Англии Рассел, особенно в
книге, посвященной «Анализу духа» 26. Эта книга и его работа
«Анализ материи»27 представляют собой две части единого це-
лого: они совместно решают одну и ту же общую задачу. У Рас-
25 См. сб. «New Realism», р. 475.
26 В. Russell. The Analysis of Mind. London—New York, 1924.
27 B. R u s s e 11. The Analysis of Matter. London, 1927.
Этой книге, которая следовала за «Анализом духа», предшествовала ра-
бота Рассела «Our Knowledge of the External World» (1926), где (см. особен-
но главы Ш и IV) Рассел уже развивал на свой лад махистский тезис, соглас-
но которому материя и дух состоят из одного и того же материала. Ссылаясь
на сказанное там, Рассел в «Анализе духа» пишет, что в отношении материи
этот тезис уже выяснен, но в отношении духа вопрос представляется, ему
сложнее, и потому именно этому вопросу — защите основной махистской по-
зиции «нейтрального монизма» применительно к пониманию духовного — счи-
тает Рассел необходимым посвятить специальный труд.
208
села особенно обнаженно выступает схождение обоих выше на-
меченных путей, которыми махизм и неореализм шли к разре-
шению своей задачи. В предисловии к книге «Анализ духа»
Рассел прямо пишет, что цель его в этой книге заключается в
том, чтобы объединить две тенденции, из которых одна связана
с психологией, а другая — с физикой. Хотя на первый взгляд,
замечает Рассел, эти тенденции кажутся несовместимыми, обе,
они равно близки ему. С одной стороны, связанная с психологи-
ей тенденция бихевиоризма стремится свести психическое к фи-
зическому; с другой стороны, релятивистская физика, по мнению
Рассела, делает материю все менее материальной, превращая ее
в логическую конструкцию. Обе тенденции примиряются, по
Расселу, у Джемса и американских неореалистов, линию кото-
рых Рассел, по его собственному признанию, продолжает28.
Основной результат, к которому приходит Рассел в книге
«Анализ духа», в общем полностью совпадает с выводами его
предшественников — Джемса и американских неореалистов.
Эти выводы сводятся к тому, что физика и психология не раз-
личаются по материалу, из которого состоит предмет их изуче-
ния. Дух и материя являются логическими построениями; част-
ные элементы, из которых они строятся или выводятся, соедине-
ны различными отношениями, из которых одни изучает физика,
другие — психология29. Если область физики состоит, по Рассе-
лу, только из логических построений, то психология включает
также те данные, из которых строится все, как физическое, так
и духовное, поскольку этими данными являются для Рассела,
как и для Маха, в конечном счете ощущения. «Поэтому все дан-
ные физических наук, — по Расселу, — это психологические
данные»30, а основоположная, все объединяющая наука, способ-
ная осуществить то, что тщетно пыталась сделать метафизи-
ка, — разрешить все проблемы философской мысли, связанные
с соотношением духа и материи, и дать конечный научный от-
чет о том, что происходит в мире,— была бы, пишет Рассел, в
самых решающих пунктах более похожа на психологию, чем на
физику. По отношению к этой основной науке физика была бы
производной дисциплиной. Вместе с тем все науки оказались бы
объединенными с психологией, поскольку в ведении психологии
находится основная ткань мира — единственная первичная дан-
ность — ощущения или частные элементы, подобные им31.
Идеалистический характер концепции Рассела, таким обра-
зом, совершенно ясен, и очевидна несостоятельность его претен-
зий на то, что ему якобы удалось преодолеть противополож-
28 В. R u s s е 11. The Analysis of Mind, pp. 5—6.
29 T а м же, стр. 307.
30 T а и же, стр. 299.
31 См. там же, рр. 305—307.
14 Зак. изо- 209
ность материализма и идеализма, что он будто бы стоит над
ними. Конечные философские выводы, к которым приходит Рас-
сел в результате своего анализа духа и материи, мало ориги-
нальны. Однако стоит проследить путь, которым он идет к этим
выводам.
Свой «Анализ духа» Рассел начинает с критики понятия со-
знания. Не ограничиваясь критикой концепции сознания и по-
нятия интроспекции, Рассел последовательно подвергает анали-
зу все психические явления и понятия психологии (инстинкты,
навыки, желания и чувства, ощущения и образы, память и мыш-
ление, эмоции и волю), с тем чтобы провести свою концепцию
через все содержание «духовного».
В ходе этого анализа все содержание того, что обычно отно-
сится к сфере психического, Рассел расчленяет на два компонен-
та: один из них он сводит к поведению, другой — к ощущению.
К поведению Рассел сводит прежде всего желание, используя
аргументацию бихевиористов и учение психоанализа о бессозна-
тельном. Желания, по Расселу, вообще не представляют собой
чего-то действительно существующего в нашей психике; это —
лишь образное выражение для характеристики различных форм
поведения. С другой стороны, «верования», которые Рассел стре-
мится превратить в стержень мыслительного акта, хотения, ко-
торые он отличает от желаний и т. д., это, с его точки зрения,
более или менее сложные образования, состоящие из различных
соотношений ощущений и образов. Вся сфера того, что призна-
ется Расселом «духовным», состоит, по его мысли, из ощуще-
ний, образов и отношений между ними. Образы, в свою очередь,
возникают из ощущений в результате «мнемической» причинно-
сти, которая в конечном счете должна быть сведена к чисто
физическим закономерностям нервных процессов. Таким обра-
зом, причинный анализ образов выключает и их из числа основ-
ных данных психологии. В качестве таковых в итоге этого ана-
лиза остаются лишь ощущения. Но ощущения, по Расселу, как
раз менее всего являются чем-то специфически психологическим.,
«Ощущения, — заявляет Рассел, — это то, что является общим
для духовного и физического мира» 32.
Таким образом, в итоге расселовского «Анализа духа» ока-
зывается, что от «духа», от психического, как чего-то качествен-
но специфичного, отличного от материи, как будто ничего не ос-
тается. Часть того, что обычно считается психическим, как-то:.
желания, инстинкты и навыки, — Рассел в полном согласии с
32 В. R u s s е 11. The Analysis of Mind, p. 144.
Рассел справедливо при этом сам замечает, что это не новая точка зрения.
Она, по его словам, была сформулирована еще в 1886 году Э. Махом в его
«Анализе ощущений» и защищалась В. Джемсом, Д. Дьюи и американскими
реалистами.
210
радикальным бихевиоризмом объявляет формой поведения, не
заключающей в себе ничего психического. Остающаяся область
духовного признается логическим построением, выводимым из
ощущений. Ощущения же объявляются «нейтральным» материа-
лом, из которого строится опыт — объект физики в такой же
мере, как психологии.
Ощущения, являющиеся всегда результатом и компонентом
реальной познавательной деятельности субъекта, Рассел пре-
вращает в нейтральные «частности» тем, что он отчуждает их
содержание от деятельности субъекта, которая под воздействи-
ем внешнего мира их порождает. Именно в результате такого
отчуждения ощущения превращаются в некие самодовлеющие
сущности33.
«Отчуждение» ощущений у Рассела является частным прояв-
лением общей установки, намеченной им в его трактовке созна-
ния. Свой основной тезис Рассел развивает, отправляясь от
критики Ф. Брентано и особенно его продолжателя А. Мейнон-
га. Последний в своем анализе мышления различает три момен-
та: акт, содержание и объект34 35.
Свою критику этой трактовки мышления и сознания Рассел
направляет прежде всего против признания «актов»Интер-
претация познавательной, вообще психической деятельности
субъекта у Мейнонга и Брентано действительно несостоятельна
и требует самой радикальной критики. Однако Рассел не кри-
тикует да и не может критиковать концепции Брентано и Мей-
нонга за то, что в них имеется действительно порочного, — за
идеалистическое мистифицирующее всю проблему превращение
элементов, сторон реальной познавательной деятельности субъ-
екта в систему абстрактных сущностей, выделяемых в ней фор-
мально логическим анализом. Если Брентано и Мейнонг, по
словам Рассела, превратили реального субъекта в призрак, то
он идет в этом же направлении дальше: он ополчается против
признания ими «актов» потому, что в «актах», хотя и в виде
призрака, субъект все же еще сохраняется 36.
В качестве решающего аргумента против признания в мыс-
лительной деятельности актов субъекта Рассел выдвигает ут-
33 Представители так называемого критического реализма, и в частности
Д. Сантаяна, недаром признали ощущения, которые и они трактуют анало-
гичным образом, идеальными сущностями, универсалиями. Этим «критиче-
ские реалисты» лишь сказали то, что неореалисты, сами того не сознавая,
сделали.
34 См. A. Meinong. Uber Gegenstande hoherer Ordnung und deren Verhal-
tras zur inneren Wahrnehmung. «Zeitschrift fur Psychologie und Physiologie
der Sinnesorgane». B. 21. 1899. S. 182—,272.
35 См. B. R u s s e 11. The Analysis of Mind, p. 17.
.36 См. там же, стр. 18.
С Расселом здесь можно согласиться только в одном — в том, что у
Брентано и Мейнонга нет реального субъекта.
14* 211
верждение: «Появление содержания мысли и составляет появ-
ление мысли». Отвергается, таким образом, не трактовка психи-
ческого процесса, как «акта», а самый психический процесс,
реально порождающий мысль. Мысль берется лишь в данности
ее содержания для наблюдателя, в отрыве от какой бы то ни
было ее порождающей мыслительной деятельности субъекта.
Рассел считает, что обычные выражения; «я мыслю», «вы мыс-
лите» и «мистер Джонс мыслит» — ведут к недоразумениям, что
правильнее было бы говорить в безличной форме — «мне мыс-
лится» («It thinks in те») наподобие того, как говорится: «If
rains here» 37. Расселу нужно отчуждением содержания психиче-
ского от субъекта создать видимость его «нейтральности» по
отношению к духу и материи, к субъекту и объекту, с некото-
рой видимостью правдоподобия привести «частности» — явле-
ния или события, из которых состоит внешний мир,— к совпа-
дению с ощущениями, чтобы распустить материю в переливча-
той ткани «опыта», ощущений, непосредственных психических
данных. Психические явления лишь для того объявляются
«нейтральными», чтобы тем надежнее, в конце концов, раство-
рить в них материю. 1
Рассел тут же в критическом анализе концепции мысли и со-
знания Мейнонга делает первые шаги к реализации этой конеч-
ной цели. Отчленив посредством ликвидации «актов» содержа-
ние психики от субъекта, он сейчас же пользуется этим для то-
го, чтобы снять различие между мыслью, или сознанием, и объ-
ектом. К этой цели он идет двумя путями. С одной стороны, в
случае зрительного или слухового восприятия будто бы имеется
объект без содержания, так как, с точки зрения Рассела, здесь
само содержание и является объектом. С другой стороны, «чув-
ство», что мысль имеет объект (так как дело здесь, по Расселу,
может идти лишь Ъ чувстве или о вере), состоит в осознании от-
ношения первоначальной мысли к другим мыслям, так что на-
личие объекта, а не только содержания у какой-нибудь мысли
будто бы сводится к содержанию другой мысли.
Попытке свести объективный материальный мир к психоло-
гическим данным и реализовать, таким образом, конечную
идеалистическую тенденцию «нейтрального монизма» — раст-
ворить материю в «нейтральных» элементах — непосредственно
посвящена, как уже указывалось выше, книга Рассела «Анализ
материи». Очень поучительно, однако, что у него; как и вообще
у неореалистов, операция по ликвидации материи предваряется
ликвидацией духа, сознания и психики в их подлинной специ-
37 См. В. Russel,?. The Analysis of Mind, p. 18.
В посвященной Джемсу главе своей «Истории западной философии» Рас-
сел недаром усматривает главную заслугу Джемса как философа в том, что
ои отверг отношение субъекта-объекта как основу для опыта, для познания.
(В. Russell. History of Western Philosophy. N. Y., 1945, p. 812.)
212
фичности и реальности. Именно эту последнюю операцию Рассел
и выдает за проявление «материалистической» тенденции своей
концепции. На самом же деле она предназначается для того,
чтобы обходным путем тем вернее ликвидировать материю и
разделаться с материализмом.
В «Анализе материи» Рассел довершает то, что им начато
в «Анализе духа». Задача здесь заключается в том, чтобы, опи-
раясь на прежде достигнутые результаты, но отправляясь на
этот раз непосредственно не от психологии, а от физики, не от
духа, а от материи, прийти к тем же выводам, которые были
сформулированы в результате «Анализа духа».
Так же как в «Анализе духа» Рассел пытался провести свою
генеральную линию через все проблемы психологии, так и в
«Анализе материи» он с той же целью анализирует все основные
проблемы физики — учение об электронах и протонах, теорию
квант и теорию относительности, учение о пространстве и ма-
терии.
Если опять отвлечься от осложняющих частностей с тем, что-
бы выявить общий замысел и основной смысл его рассуждений,
то. отчетливо выступит следующее: первый кардинальный тезис
Рассела связан с его логико-математическим формализмом.'
Анализом физических теорий Рассел стремится доказать преж-
де всего, что в физике мы можем узнать нечто определенное
лишь о формальной, математической структуре мира, но ничего
о внутренних его свойствах. Рассел прямо заявляет, что в фи-
зике (в вопросе о внутренних свойствах мира) он стоит на по-
зиции агностицизма, скептицизма, феноменализма 38. Сама ма-
терия, выражаемая в терминах, в которых физика формулирует
свои законы, для Рассела — логическая конструкция, выражаю-
щая лишь формальную структуру мира, определяемую матема-
тическими уравнениями. Вопрос о «материале», из которого со-
стоит мир, выносится за пределы физики; он объявляется нахо-
дящимся вне ее компетенции.
Таким образом, итоговый идеалистический тезис «Анализа
духа», согласно которому единственными данными, из каковых
строится материя, так же как и вся сфера духовного, являются
ощущения или «частности», им подобные, — этот тезис оказы-
вается огражденным от всякой возможности какой-либо крити-
ки, исходящей из физического познания материального мира.
Рассел определенно признает, что в отношении состава мира его.
«нейтральный монизм» склоняется к идеализму39.
Однако недвусмысленное признание идеалистического тези-
са нежелательно для Рассела. Оно лишило бы его права утверж-
дать, что он стоит выше спора идеализма с материализмом, и
38 См. В. R u s s е 11. The Analysis of Matter, pp. 210, 271, 388. •
3S См. там же, стр. 388.
213
возможности выступать в качестве якобы нейтрального в этом
споре судьи. Став на позицию идеализма в решающем вопросе,
о природе мира, Рассел ,в вопросе о характере закономерностей,
определяющих возможность в науке умозаключать от одного
явления к другому, переходит на позиции вульгарного механи-
цизма, который он и выдает за проявление своего «материализ-
ма». Он утверждает, что законы психологии, как и всех наук,
должны быть сведены к законам физики. В своей аргументации
в-пользу этого положения Рассел исходит из произведенного им
в «Анализе духа» расчленения области психологии на разные
компоненты.
Прежде всего Расселу легче легкого мотивировать сведение
к физическим законам той части психологических понятий, ко-
торые он признал лишь обозначением различных форм поведе-
ния, поскольку в отношении поведения он становится на пози-
цию вульгарного бихевиоризма, выключая из поведения всякое
психическое содержание. Даже если бы физика не была в со-
стоянии предсказывать, что мы будем воспринимать или мыс-
лить, она, замечает Рассел, в состоянии определить, что мы бу-
дем говорить или писать, куда мы пойдем, совершим ли мы
убийство и т. д. Все это — телесные движения, и они, таким
образом, подпадают под физические законы40. «Я могу при-
знать— пишет Рассел,— что мысли Шекспира или Баха нахо-
дятся вне сферы физики. Но их мысли не имеют для
нас никакого значения (разрядка моя. — С. Р.); вся их
социальная значимость зависит от каких-то значков, которые
они сделали на белой бумаге. Нет никаких оснований предпола-
гать, что физика неприменима к производству этих значков,
которые были таким же движением материи, как и движение
Земли по своей орбите...41
Во всяком случае бесспорно, — продолжает Рассел, — что
социально значимая часть их мыслей находится в однозначном
отношении к некоторым, чисто физическим явлениям, а именно
к появлению черных значков на белой бумаге. И никто не мо-
жет сомневаться в том, что причина чувств, которую мы испы-
тываем, когда читаем Шекспира или слушаем Баха, чисто физи-
ческая. Таким образом, нам не уйти от универсальности физиче-
ской причинности» 42.
• Так обстоит, по Расселу, дело с тем компонентом психоло-
гии, который сводится к поведению. Закономерности, опреде-
ляющие второй компонент, составляющий, по Расселу, сферу
40 См. В. Russell. The Analysis of Matter, p. 392.
41 Рассел здесь защищает концепцию, которую Джемс назвал «теорией
автоматизма». Он характеризует ее почти в тех же выражениях, что и
Джемс, и иллюстрирует ее частично на тех же примерах. Это, по существу,
позиция механистического параллелизма.
42 В. Russell. The Analysis of Matter, pp. 302—303.
214
духовного, он считает возможным в конечном счете тоже свести
к законам физики, сведя их сначала непосредственно к физио-
логическим закономерностям мозга. Исходной точкой для этого
сведения ему служит «причинная теория восприятия»43.
Конечный смысл всех этих сложных построений Рассела за-
ключается в том, что он расчленяет восприятие на два компо-
нента. Восприятие как образование (percept) отождествляется
им с воспринимаемым .физическим явлением; восприятие как
процесс (perception) сводится на основании причинной теории
восприятия к нервным процессам «в мозгу»44. Эти последние
подчиняются физиологическим закономерностям, которые долж-
ны быть в ходе дальнейшего развития науки сведены к законам
физики.
Таким образом, по мнению Рассела, наука в кропотливой,
повседневной работе шаг за шагом сводит все познание мира к
законам физики. Но в результате этой работы, которая якобы
реализует материалистическую тенденцию, торжествует идеа-
лизм, так как исходные данные самой физики — это, согласно
Расселу, психологические данные. То, что с таким трудом, ча-
стичка за частичкой, стягивается в сферу физики, сразу же
огульно, оптом, автоматически попадает в сферу «опыта», со-
тканного из материала ощущений.
Рассел сам о себе как-то сказал, что он английский виг и.
как настоящий англичанин, любит компромисс. И действитель-
но, и в философии и в политике Рассел некогда широко практи-
ковал компромисс: в философии он ратовал за компромисс
между идеализмом и материализмом, плодом которого должен
был быть его «нейтральный монизм»; в политике он выступал
за компромисс между либерализмом английских вигов и «со-
циализмом» в виде той помеси буржуазного демократизма и
анархического синдикализма, которая известна под именем
«гильдейского» социализма. Но любитель компромисса должен
бы знать, что компромисс только выдает себя за примирение
двух противоречивых тенденций, но в действительности компро-
43 В. Pussell. The Analysis of Matter, стр. 197—217.
44 ’ Поэтому, придавая своей мысли нарочитую парадоксальность, Рассел
утверждает, что, когда физиолог смотрит на мозг, он видит часть собствен-
ного мозга, а не мозга, который он рассматривает (см. там же, стр. 383).
Здесь же разгадка того, как .Рассел «примиряет» два положения: одно —
«материалистическое», другое — «идеалистическое». С одной стороны гово-
рит он, «мои восприятия у меня в голове», а с другой — «моя голова состоит
из моих восприятий». Рассел утверждает, что первое из этих положений
есть следствие второго; второе же является основным и определяющим.
Тем самым Рассел не оставляет никаких сомнений относительно того, какова
его подлинная позиция, хотя он как будто балансирует между материализ-
мом и идеализмом. Процесс восприятия (perception) совершается у меня в.
голове, в мозгу, но сам-то мой мозг, моя голова состоят только из моих
«перцептов», из содержания моих восприятий — такова позиция Рассела.
215
мисс всегда означает принесение одной из них в жертву другой.
Совершенно ясно, чем и ради чего пожертвовал Рассел в
своей якобы компромиссной философии, являющейся лишь за-
маскированной разновидностью воинствующего идеализма. Ана-
лиз философской концепции Рассела, его зигзагообразной аргу-
ментации, не оставляет никаких сомнений как в тесной связи
между бихевиоризмом и неореализмом, так и в том, что неореа-
лизм является лишь замаскированной разновидностью идеа-
лизма.
Не менее тесно, чем с неореализмом, бихевиоризм связан с
прагматизмом. Анализ этой связи бихевиоризма с прагматиз-
мом и с семантическим идеализмом требует особого рассмотре-
ния.
В самых общих чертах итоговая картина такова: неореализм
и прагматизм отчуждают внутреннее, идеальное содержание со-
знания, выдавая его за независимое от субъекта бытие. Поведе-
ние индивида, опустошенного таким отчуждением внутреннего
плана его жизни, и описывает поведенческая психология. Это
«описание» сплошь и рядом оказывается фальсифицированным
именно в силу того, что оно ограничено внешней оболочкой и
лишено возможности проникнуть во внутреннюю сторону изу-
чаемых явлений. Человек представляется автоматом, который
слепо функционирует в призрачном мире, сведенном к отчуж-
денному от индивида содержанию его сознания. Таким обра-
зом, с одной стороны, фальсифицируется бытие, а с другой —
опустошается, лишаясь внутреннего своего содержания, чело-
век, -его жизнь и деятельность.
Вслед за неореализмом свою разновидность «нейтрального»,
по существу идеалистического монизма выдвинул и прагматизм,
тоже блокирующийся с бихевиоризмом, но уже не «радикаль-
ным», уотсоновским, а изощренным, «социальным» (Д. Мэд).
Основньш инструментом этой разновидности монизма, претен-
дующего на «нейтральность» по отношению к материализму и
идеализму, является семантика — понятия, значения, символы.
Предпосылки для этого «семантизма» создал в американской
философии еще в 70—80-х годах прошлого столетия Ч. Пирс.
Дальнейший шаг в том же направлении сделал в начале XX сто-
летия Ф. Вудбридж, согласно которому дух или сознание — это
сами объекты или явления, поскольку они обозначают или пред-
ставляют друг друга 45.
Эта семантическая концепция была затем развита и широко
использована Дьюи и Мэдом46. Их основной тезис по этому
45 См. В. Woodbri'ge. The Nature of Consciousness. «Journal of Philo-
sophy», 1906, N LI, pp. 119—Г25.
46 К истории вопроса см. Ch. Morris. Six Theories of Mind, 1932,
ch. V, особенно стр. 282—327.
216
вопросу заключается в том, что вещи и мысли или образы со-
тканы из одного и того же материала (Stuff); различие их
только функционально и сводится к роли, которую они выполня-
ют. Явления опыта становятся духовными, поскольку они всту-
пают в отношения знака и обозначаемого, поскольку' они обо-
значают или символизируют друг друга по отношению к
поведению (или органическим функциям) 47. Таким образом, с
одной стороны, сознание сводится к значению явлений, с дру-
гой — эти последние посредством семантических отношений
идеализируются и превращаются в нечто духовное.
В связи с такой проекцией духовного в сферу опыта и здесь
делается попытка отвергнуть особую связь психических явлений
с мозгом. В частности, Мэд подчеркивает то обстоятельство, что
возникновение ощущений обусловлено физическим процессом в
воспринимаемом объекте, средой, по которой выходящий из него
физический процесс распространяется, процессами в перифери-
ческих рецепторных путях, по которым распространяется воз-
буждение, прежде чем дойти до мозга, и после того, как оно че-
рез него проходит, ответной реакцией организма. Ведущим зве-
ном в этой цепи событий или процессов, с которыми связано
формирование ощущений, Мэд признает ответную поведенче-
скую реакцию организма, а не мозг (см. уже цитированную его
книгу «Mind, Self and Society»). Как будто сама эта ответная
реакция осуществлялась не мозгом и притом с учетом отражае-
мых в ощущении раздражителей!
Таким образом, несмотря на все «новшества», связанные с
перебазировавшейся на бихевиоризм семантикой, взятой на воо-
ружение прагматизмом, основная линия «нейтрального монизма»
в вопросе о материи и сознании остается в принципе все той же.
Наряду с монизмом, якобы «нейтральным», все больший
удельный вес приобретает в зарубежной психологии и филосо-
фии и откровенный спиритуалистический монизм. За спиритуа-
листический монизм в начале XX столетия выступил ряд руко-
водящих представителей идеалистической психологии и филосо-
фии. Так, Э. Кречмер заявляет, что спиритуалистический мо-
низм — это то мировоззрение, которое наилучшим образом со-
ответствует современному мышлению. Спиритуалистические
тенденции в психологии в начале XX столетия проводят также
виталисты Г. Дриш 48 и др. Некоторые, как, с одной стороны,
Л. Клагес 49, с другой, Э. Кассирер 50, усматривают решение пси-
47 См. J. Dewey. Experience and Nature, pp. 292, 303, 307—308 и др. См.
также G. Mead. A behavioristic Account of the Significant Symbol («Journal
at Philosophy», XIX, 1922) и его книгу «Mind, Self and Society from the Stand-
point of social Behaviorist» (Fifth Impression, 1946), особенно часть II —
«Mind» (§ 16. «Mind and the Symbol», pp. 117—125).
4’ См. H. D ri esch. Leib und Seele. Leipzig, 1920.
49 Cm. L. К 1 a g e s. Vom Wesen des Bewusstseins. Leipzig, 1983.
50 См. E. Cassirer) Philosophic der symbolischen Formen. 1923—1925.
217
хофизиологической проблемы в том, что тело человека является
символическим выражением его духовной сущности.
Спиритуалистические тенденции значительно усиливаются
после первой мировой войны в связи с нарастанием политиче-
ской и идеологической реакции, особенно в США. Здесь наибо-
лее воинствующим носителем этих тенденций становится като-
лическая томистская психология, отражающая рост влияния во
Франции, Италии и особенно в США томистской философии,
воскрешающей идеи главного авторитета средневековой схола-
стической философии — Фомы Аквинского. Наиболее активным
представителем и пропагандистом этой томистской психологии
в США является Т. Бреннан. Книги его51 появились в свет с
разрешения католической цензуры и имеют на титульном листе
гриф архиепископов Нью-йоркского и Монреальского.
Не очень свежий и богатый запас своих психологических
идей томизм стремится подкрепить блоком, с фрейдизмом. Наг-
лядным и поучительным примером этого блока может служить
книга Мортимера Адлера52. В этой книге Адлер всячески под
нимает на щит Фрейда, а директор Психоаналитического (фрей-
дистского) института в Чикаго Александер предпосылает книге
Мортимера Адлера свое предисловие, в котором он подчеркива
ет позиции ее автора.
Этот блок католической церкви с фрейдизмом на первый
взгляд представляется удивительным ввиду позитивистских
тенденций Фрейда и той роли, которую в системе его идей игра-
ет сексуальность. Однако блок этот не случаен. Фрейдистское
решение проблемы психического носит, по существу, спиритуа-
листический характер. В самом деле Фрейд, как известно, ут-
верждает строжайший психологический «детерминизм». Все
психическое, по Фрейду, всегда детерминируется психическим
же (бессознательное отчасти потому и нужно Фрейду, что в
плане сознания такая непрерывность ряда психических явлений
явно отсутствует). Кроме того, по-своему толкуя и неправильно
обобщая случаи психогенных заболеваний, Фрейд рассматрива-
ет психические явления вообще как первичные, а соматические,
телесные изменения как вторичные, производные от психиче-
ских. Таким образом, телесные явления, согласно Фрейду, опре-
деляются психическими, а психические — всегда психическими
же. Это, по существу, спиритуалистическая постановка вопроса
о психическом. Она-то и роднит фрейдизм со спиритуалистиче-
ским религиозным мировоззрением, в частности с томистским.
51 R. В г е п п а п. General Psychology. New York, 1937; History of Psycho-
logy from the Standpoint of Thomist. New York, 1945.
52 См. M. Adler. What Man has made of Man. New York, 1937.
218
* * *
Мы констатировали связь модных течений современной за-
рубежной философии с психологической проблематикой. Эти
философские течения не только определяли концепцию идеали-
стической психологии, но и сами опирались на определенную си-
стему психологии. Неореализм и прагматизм были бы невоз-
можны без поведенческой психологии. Психологическая пробле-
матика играет в этих течениях очень существенную роль. Имен-
но распространение феноменализма на психологическую проб-
лематику, подготовившее почву для бихевиоризма, создало
предпосылки для модных сейчас в англосаксонских странах
форм идеализма, замаскированных под реализм. В силу связи
этих течений философии с психологией нельзя дать глубокой
критики таких философских теорий, как неореализм и прагма-
тизм, не учтя состояния современной психологии.
1957 г.
ПРОБЛЕМА СПОСОБНОСТЕЙ
И ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Сегодня, как никогда, в нашей стране остро и повели-
тельно стоит- вопрос о связи психологии с жизнью, с практикой,
о помощи, которую психология должна оказывать .созданию но-
вых человеческих отношений, делу воспитания людей. Для того
чтобы надежно крепить эту связь психологии с жизнью, надо
заложить основы ее в самой психологической теории, в самом
исходном понимании психического. Самая природа психического
определяется ролью психического в жизни, во взаимосвязи ее
явлений. Как обусловленное обстоятельствами жизни и обуслов-
ливающее поведение людей, психическое опосредствует связь
между условиями жизни людей и их поведением. Отражая дей-
ствительность, психические процессы осуществляют регуляцию
деятельности людей. Связь с жизнью, с практикой и активная
роль в ней входят, таким образом, в исходную характеристику
психического. Психологическая наука, которая идет в фарватере
такого понимания психического, с самого начала нацелена на
то, чтобы держать неразрывную связь с жизйью, с задачами,
которые она ставит. Во всяком случае, теоретические предпо-
сылки для этого заключены в ее исходной точке.
* * *
Среди актуальных проблем психологии — особенно в социа-
листическую эпоху, в период перехода от социализма к комму-
низму — наряду с вопросом о потребностях видное место зани-
мает и вопрос о способностях, об их развитии. Вопрос о способ-
ностях естественно встает перед нами, как только речь заходит
о трудовой деятельности и трудовых достижениях наших людей,
о подъеме народных масс всех наций Советского Союза на вер-
шины техники и культуры, о воспитании подрастающего поколе-
ния и возможностях, которые должны быть созданы для разви-
тия всех дарований, всех талантов в нашей стране. Словом, это
вопрос, тысячью нитей связанный со всем нашим строительст-
вом, со всей нашей культурой.
Первое общее положение, которое я хотел бы сформулиро-
вать, — вопрос о способностях должен быть слит с вопро-
220
сом о развитии, вопрос об умственных способностях — с
вопросом об умственном развитии.
Развитие человека, в отличие от накопления «опыта», овла-
дения знаниями, умениями, навыками, — это и есть развитие
его способностей, а развитие способностей человека — это и
есть то, что представляет собой развитие как таковое, в отличие
от накопления знаний и умений. (Я не касаюсь здесь других не
менее важных сторон развития личности.)
Решающим для учения о способностях является во'прос о де-
терминации их развития — основной вопрос теории любых яв-
лений. Связать проблему способностей с вопросом о развитии —
значит, по существу, определить свой подход к центральному
вопросу о детерминации способностей.
Связать — как мы это сделали — проблему способностей с
вопросом о развитии — значит признать, с одной стороны, что
способности не могут быть просто насаждены извне, что в инди-
виде должны существовать предпосылки, внутренние условия
для их органического роста и, с другой стороны, что они не пре-
допределены, не даны в готовом виде до и вне всякого развития.
Взаимосвязь внешних и внутренних условий развития спо-
собностей — отправной пункт и теоретическая основа для реше-
ния коренных дискуссионных вопросов теории способностей. Не
случайно с этим вопросом о детерминации связана вся дискус-
сия по вопросу о способностях. Теория врожденности способно-
стей переносит их детерминацию целиком вовнутрь индивида и
выносит ее вовне его развития. Этой теории противостоят, как
известно, теории, которые выносят детерминацию развития цели-
ком вовне индивида.
Таковы различные варианты теорий, относящих детермина-
цию способностей и их развития целиком за счет внешних усло-
вий — внешней среды и внешних воздействий. Теории второго
типа получили значительное распространение и у нас. Это по-
нятно: они, очевидно, носят материалистический характер и име-
ют прогрессивный смысл, поскольку открывают принципиаль-
ную возможность изменением внешних условий развивать спо-
собности. Однако механистический характер этих концепций,
разрывающих взаимосвязь и взаимообусловленность внешних и
внутренних условий, делает их и теоретически и практически
несостоятельными и подрывает значение вышеуказанных их
преимуществ.
К числу теорий, односторонне и потому неверно подчерки-
вающих роль внешних факторов, должна быть, по-моему, отне-
сена и получившая у нас в последнее время известное распрост-
ранение теория, которая объявляет «интериоризацию» внешних
Действий основным «механизмом» умственного развития. Конк-
ретным и «содержательным» выражением этой теории является
утверждение .или предположение, что материальное действие
221
определяет состав умственного действия (П. Я. Гальперин), что
умственное действие воспроизводит, как-то их видоизменяя, со-
став тех материальных действий, из которых оно происходит.
В этом положении, которое придает определенность теории ин-
териоризации, вместе с тем обнаруживается ее самая слабая
сторона. Неверно думать как то, что всякое умственное «дейст-
вие» имеет свой прототип в материальном действии, так и то,
что обязательным условием возникновения умственного дейст-
вия является обращение к «соответствующему» материальному
действию, которое оно в умственном плане «воспроизводит» или
из которого оно исходит.
Теория интериоризации несомненно является наиболее утон-
ченным вариантом теорий, утверждающих внешнюю детерми-
нацию развития человека. Мы поэтому на ней и сосредоточим
нашу критику. Эта теория односторонне подчеркивает детерми-
нацию внутреннего внешним, не выявляя внутренней обуслов-
ленности этой внешней детерминации. Не случайно умственная
деятельность сводится сторонниками этой точки зрения в ко-
нечном счете к функционированию операций, включаемых по за-
ранее заданным признакам. Не случайно, далее, познание сво-
дится при этом к ориентировочной деятельности: для осуществ-
ления так понимаемой умственной деятельности нет нужды в
сколько-нибудь всестороннем анализе и познании действитель-
ности; достаточно «сориентироваться» по данному, сигнальному,
что ли, признаку *. При такой односторонней детерминации
извне умственная деятельность неизбежно лишается своего
внутреннего мыслительного содержания.
Согласно этой концепции, «формирование в онтогенезе... ин-
теллектуальных способностей — математических, логических и
других» — сводится к «усвоению исторически выработанных опе-
раций»; в способности проецируются процессы, строящиеся
«извне» 2. Значит, способности к математике, языкам и т. д. воз-
никают только в результате усвоения операций, в результате
обучения; в самих индивидах нет якобы ничего, в силу чего са-
мо обучение у одних идет легче, успешнее, чем у других; игнори-'
1 Не подлежит, конечно, никакому сомнению, что познавательная деятель-
ность позволяет ориентироваться в окружающем, но это не значит, что мож-
но подставить термин (или характеристику) «ориентировочная» на место по-
знавательной деятельности. Такая подстановка означает сперва попытку опре-
делять познавательную деятельность только по тому «прагматическому» эффек-
ту, который она дает, не вскрывая, что сама она собой представляет; но далее
за этим неизбежно стоит и некое представление о природе познавательной дея-
тельности. Характеристика познавательной деятельности как ориентировочной
фактически заключает в себе обособление ориентировочного компонента позна-
вательной деятельности, связанное с тенденцией оттеснить характеристику по-
знавательной деятельности как деятельности аналитико-синтетической.
! А. Н. Л е опт ь ев. О формировании способностей. «Тезисы докла-
дов на I съезде Общества психологов». Вып. 3. М., 1959, стр. 144.
222
руется исходная общая зависимость обучения от обучаемости,
от предпосылок, лежащих в субъекте обучения; похвальное
стремление не упустить обратные связи — безусловно, действи-
тельно существующие и важные заслоняет у сторонников
этой теории способность видеть прямые, исходные зависимости.
Все как будто идет только от объекта, извне, и лишь интерио-
ризация внешнего заполняет внутреннюю пустоту. В результате
обучения, поскольку оно дает и «формальный» эффект (это при-
знается), возникают внутренние предпосылки для •дальнейшего
обучения, но первоначально — по логике этой концепции — обу-
чение не имеет никаких исходных внутренних предпосылок в
индивиде; обучение — только условие образования способно-
стей; само оно никак ими не обусловлено; способности —
только продукт обучения; они не фигурируют вовсе в числе его
исходных предпосылок. На самом деле в процессе обучения и
усвоения способности развиваются и специфицируются, но в
неразвитой и общей форме они образуют и исходные предпо-
сылки обучения и усвоения. На самом деле надо говорить не
только о способностях как продуктах освоения предметов дея-
тельности, но и о самих этих предметах, как продуктах истори-
ческого развития способностей, т. е. отказавшись от утвержде-
ния об односторонней зависимости развития людей и их способ-
ностей от внешних продуктов их деятельности, исходить из
взаимосвязи и взаимозависимости внутреннего развития самих
людей, их собственной природы, их способностей и внешних объ-
ективированных продуктов их деятельности. Создание этих по-
следних имеет как своим следствием, так и своим условием из-
менение природы людей, их способностей. Человек и предметный
мир должны быть рассмотрены в их взаимодействии, и рассмот-
рение их взаимодействия не может быть ограничено только сфе-
рой усвоения, вовсе вне сферы производства.
Способности людей формируются не только в процессе ус-
воения продуктов, созданных человеком в процессе историческо-
го развития, но также и в процессе их создания; процесс же со-
здания человеком предметного мира — это и есть вместе с тем
развитие им своей собственной природы.
Иногда утверждают, что с началом исторического развития
роль естественного, природного развития прекращается. Но это
последнее положение может означать только то, что в ходе исто-
рического развития органические, природные, в частности фи-
зиологические, условия играют неизменяющуюся, т. е. постоян-
ную, роль, а никак не то, что они не играют никакой роли. Или
иначе: это значит, что ими самими по себе нельзя объяснить
изменения в умственной деятельности человека, но это никак не
означает, что они выпадают как условие из объяснения самой
этой деятельности. К тому же истинность положения, согласно
которому с началом человеческой истории природное развитие
223
человека прекращается, ограничена; историческое развитие че-
ловечества никак не снимает природного, органического разви-
тия каждого человека в процессе его индивидуального разви-
тия. Не нужно только, говоря о внутренних предпосылках и
природных основах способностей, создавать ложную альтерна-
тиву объектов вовне и морфологии внутри в качестве «депонен-
тов» способностей; внутри существует и деятельность по отно-
шению к внешним объектам. Развитие человека и его способно-
стей, бесспорно, принципиально отличается от развития живот-
ных; это принципиальное различие связано именно с тем, что
результаты человеческой деятельности откладываются в виде
объективированных продуктов, цементирующих преемственность
исторического развития человечества и опосредствующих инди-
видуальное развитие детей.
Из этого не следует, однако, что можно, продолжая, по-види-
мому, концепцию натурального и культурного развития, самые
способности человека расщепить- на естественные, природные
(биологические!) и собственно человеческие — общественные и,
признав внутреннюю обусловленность и развитие «по спирали»
для первых, в отношении вторых выдвигать лишь детерминацию
извне. Вся концепция детерминации способностей извне, извле-
чения их из объектов, в которых они депонированы, имеет своей
предпосылкой именно это признание-—по крайней мере приме-
нительно к учению о способностях — двойственной природы че-
ловека, якобы распадающейся и складывающейся из двух обо-
собленных чужеродных частей. Без этой предпосылки для еди-
ных, не расколотых надвое способностей представление о том,
что способности человека строятся извне, было бы слишком оче-
видно несостоятельным. Но и сама эта предпосылка не может
улучшить дела, так как трудно защищать мысль о наличии, у
человека человеческих («истинно»-человеческих) и нечеловече-
ских способностей. В человеке — если он в самом деле человек—
все человечно.
Стремясь обосновать свою точку зрения на формирование,
способностей (и на процесс развития человека в целом) как
марксистскую концепцию, А. Н. Леонтьев ссылается на понятие
«присвоения» у Маркса 3. Этот термин принадлежит совсем ран-
нему Марксу — той поры, когда им не были еще до конца
преодолены фейербахианские мотивы. Поскольку в силе были
фейербаховские представления о взаимоотношении человека и
природы, «каждое из его человеческих отношений к миру—-
зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание,
ощущение, хотение, деятельность, любовь» — представляется
3 См. А. Н. Леонтьев. О формировании способностей, стр. 142.
'24
«присвоением» предмета 4. Поскольку Маркс преодолевает абст-
рактного природного человека Фейербаха и приближается к по-
ниманию его как конкретного общественно-исторического суще-
ства, пониманию, сформулированному в тезисах о Фейербахе
(тезис 6), «отчуждение» связывается Марксом с частной собст-
венностью, при господстве которой продукт человеческого труда,
объективированный сгусток «сущностных сил» человека, стано-
вится чужой собственностью, а «присвоение» связывается с
упразднением частной собственности, с установлением комму-
низма и общественной собственности. «Коммунизм, — пишет
Маркс, — как, положительное упразднение частной собственно-
сти — этого самоотчуждения человека — ив силу этого как
подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для
человека...»5
Эта тенденция, сказывающаяся уже и в «Экономическо-фи-
лософских рукописях 1844 года», выступает и в «Немецкой
идеологии», из которой А. Н. Леонтьев извлекает цитату Марк-
са, относящуюся к проблеме способностей: «...присвоение опре-
деленной совокупности орудий производства равносильно раз-
витию определенной совокупности способностей...»6 Вслед за
этой выдержкой в том же абзаце у Маркса следует: «Только
современные пролетарии, совершенно оторванные от самодея-
тельности, в состоянии добиться своей полной, уже не ограни-
ченной самодеятельности, которая заключается в присвоении
совокупности производительных сил и в вытекающем отсюда
развитии совокупности способностей». И еще несколькими стро-
ками дальше: «При всех прошлых присвоениях масса индиви-
дов оставалась подчиненной какому-нибудь единственному ору-
дию производства; при пролетарском присвоении масса орудий
производства должна быть подчинена каждому индивиду, а соб-
ственность — всем индивидам. Современное универсальное обще-
ние не может быть подчинено индивиду никаким иным путем, как
только тем, что оно будет подчинено всем им вместе»7. Основ-
ная мысль Маркса, таким образом, ясна: только в результате
пролетарской революции — упразднения частной собственности
и установления общественной собственности на орудия произ-
водства — может произойти такое «присвоение» орудий произ-
водства, которое явится «равносильным» развитию определенной
совокупности способностей у самих индивидов.
И именно эта линия, связывающая отчуждение с частной
собственностью, а присвоение — с коммунизмом как «позитив-
ным преодолением частной собственности», есть та линия, кото-
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 591.
5 Т а м же, стр. 588.
6 К- Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 68.
7 Т а м же.
15 за», идо 225
рая ведет от «Экономическо-философских рукописей 1844 года»,
где Маркс еще не преодолел до конца Фейербаха, к марксизму,
к коммунизму.
Таким образом, ссылка на «присвоение» у Маркса никак не
может служить обоснованием концепции, согласно которой фор-
мирование способностей заключается в усвоении операций, по-
тому уже, что здесь идет речь совсем о другом круге идей, ко-
торые никак нельзя смешивать или отождествлять. Одно дело —
«присвоение», заключающееся в упразднении частной собствен-
ности и установлении коммунизма, и совсем другое дело —
усвоение отложившихся в предмете операций, из которого яко-
бы и возникают способности. Эта последняя концепция должна
выступать на свой собственный страх и риск и быть испыт'ана в
собственной состоятельности 8.
Если хотеть уяснить себе взгляды самого Маркса — и при-
том зрелого Маркса — непосредственно на проблему способно-
стей, лучше обратиться, например, к «Капиталу» — к тем ме-
стам, где речь идет непосредственно о способностях как тако-
вых. Показав роль разделения труда в формировании
способностей, в их специализации, Маркс ^ишет: «...природные
особенности рабочих образуют ту почву, на которой произраста-
ет разделение труда... с другой стороны, мануфактура, коль ско-
ро она введена, развивает рабочие силы, по самой природе
своей пригодные лишь к односторонним специфическим функ-
циям»9. Таким образом, Маркс не односторонне, а двусторонне
рассматривает вопрос: он сперва указывает на природные осо-
бенности рабочих, а уже затем — на разделение труда, которое
развивает их далее в определенном направлении.
Правильное положение о социальной обусловленности чело-
веческого мышления и человеческих способностей перекрывается
8 Нечто в известной мере аналогичное нужно сказать и о другой по-
пытке подкрепить теорию «интериоризации» в целом ссылкой на Маркса.
Утверждая, что умственное действие есть интериоризованное материальное '
действие, сторонники этой концепции постоянно приводят цитату из Маркса
о том, что «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное
в человеческую голову и преобразованное в ней» (К.. Маркс и Ф. Эн-
гельс. Сочинения, т. 23, стр. 21). Контекстом, в котором она приводится,
создается впечатление, будто и Маркс говорит, что «идеальное» действие
«есть не что' иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову
и преобразованное в ней». На самом же деле Маркс говорит вообще о соот-
ношении идеального и материального, т. е. он формулирует положение об
идеальном как отражении материального, но о том, строится ли умственное
действие на отражении и преобразовании материального действия с соот-
ветствующим предметом или оно основывается на всестороннем отражении
самого предмета и объективных условий, в которых совершается материаль-
ное действие,— об этом у Маркса ничего не сказано, а предметом обсуж-
дения является именно это.
3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 361.
226
в теории интериоризации механистическим10 11 пониманием этой
его социальной детерминации, разрывающим всякую взаимо-
связь и взаимообусловленность внешнего и внутреннего, вытрав-
ливающим всякую диалектику внешнего и внутреннего, общест-
венного и природного в человеке п.
Результаты человеческой деятельности, конденсируясь в ходе
исторического развития, откладываются в ее продуктах. Их ос-
воение человеком является необходимым и существенным усло-
вием развития человеческих способностей. Эта обусловленность
исторически складывающимися продуктами человеческой дея-
тельности является специфической чертой человеческого разви-
тия. Развитие способностей людей совершается в процессе со-
здания и освоения ими продуктов исторического развития чело-
веческой деятельности, но развитие способностей не есть их ус-
воение, усвоение готовых продуктов; способности не проециру-
ются в человека из вещей, а развиваются в нем в процессе его
взаимодействия с вещами и предметами, продуктами историче-
ского развития.
Процесс развития способностей человека есть процесс разви-
тия человека, а не вещей, которые он порождает. Неверно вся-
кое рассуждение, которое не выходит за пределы альтернативы:
либо все изнутри, либо все извне, — всякое рассуждение, кото-
рое не соотносит определенным образом внешнее и внутреннее.
Ничто не развивается чисто имманентно только изнутри, безот-
носительно к чему-либо внешнему, но ничто не входит в про*
цесс развития извне, без всяких внутренних к тому условий.
Освоение человеком определенных знаний и способов дейст-
вия имеет своей предпосылкой, своим внутренним условием
известный уровень умственного развития, развития умственных
способностей; в свою очередь, оно ведет к созданию внутренних
условий для усвоения знаний и способов действия более высо-
кого порядка. Развитие способности совершается по спирали:
реализация возможности, которая представляет способность
одного уровня, открывает новые возможности для дальнейшего
развития, для развития способностей более высокого уровня.
10 В «опровержение» нашей характеристики теории интериоризации мож-
но как будто возразить, что, согласно этой теории, интериоризации внеш-
него опосредствуется деятельностью субъекта по усвоению извне данного.
Однако это обстоятельство никак не снимает механистического характера этой
трактовки личности и развития ее способностей, поскольку самая деятель-
ность субъекта мыслится как детерминированная только объектом, только
извне.
11 Справедливость требует признать, что А. Н. Леонтьев сам иногда,
в частности в своей полемике против Д. Н. Богоявленского и Н. А. Менчин-
ской, подчеркивал роль внутренних закономерностей развития, но, выдви-
гая это положение в полемике против других, А. Н. Леонтьев не учел его
Должным образом, защищая теорию интериоризации.
15* 227
Одаренность человека определяется диапазоном новых возмож-
ностей, которые открывает реализация наличных возможностей.
Способности человека — внутренние условия его развития, ко-
торые, как и прочие внутренние условия, формируются под воз-
действием внешних —в процессе взаимодействия человека с
внешним миром.
Прежде чем идти дальше, надо еще уточнить самое понятие
«способности». Под способностями обычно понимают свойства
или качества человека, делающие его пригодным к успешному
выполнению какого-либо из видов общественно полезной дея-
тельности, сложившегося в ходе общественно-исторического раз-
вития. Эти' сложные, комплексные свойства по большей части
рассматриваются вне связи с теми общими всем людям свойст-
вами, которые, пользуясь термином Маркса, можно назвать
«родовыми» свойствами человека — такими, как, например, чув-
ствительность, скажем, слуховая: музыкальная (звуковысотная)
или речевая (по преимуществу тембровая). Отрыв способностей
от этих исходных человеческих свойств и законов их формирова-
ния сразу же исключает возможность объяснения развития
способностей и ведет к мистифицированным представлени-
ям о них. (Никак не объяснить и не понять, скажем, развития
способностей большого музыканта, не отправляясь от законо-
мерностей слухового восприятия.)
Природа способностей и этих «родовых» свойств — общая.
Рефлекторная концепция распространяется как на одни, так и
на другие. Их общей нейрологической основой является, говоря
словами А. А. Ухтомского, функциональный орган — система
рефлекторно функционирующих связей. В этом объединении
способностей в обычном их понимании с «родовыми» свойствами
человека я солидарен с А. Н. Леонтьевым и считаю очень важ-
ным проводимое им экспериментальное изучение формирования
этих функциональных систем. Я должен, однако, сказать: нель-
зя, имея дело с системой условных связей, игнорировать вовсе
их безусловнорефлекторную основу как внутреннее условие,
опосредствующее специфичность эффекта воздействия объекта
на эту систему. (Это, по существу, все тот же вопрос: односто-
роннее подчеркивание внешней детерминации без соотнесения
ее с внутренней.)
Но перед нами как основной стоит вопрос о способностях в
обычном, собственном смысле?
Самый термин «способности» характеризует то, что он имеет
в виду, только с точки зрения того, что это нечто дает человеку,
но непосредственно еще никак не определяет, не вскрывает, что
само это нечто есть. Необходимо как-то определить состав,
структуру способностей.
В состав каждой способности, делающей человека пригод-
ным к выполнению определенной деятельности, всегда входят
228
некоторые операции ил,и способы действия, посредством кото-
рых эта деятельность осуществляется. Ни одна способность не
является актуальной, реальной способностью, пока она органи-
чески не вобрала в себя систему соответствующих общественно
выработанных операций; но ядро способности — это не усвоен-
ная, не автоматизированная операция, а те психические процес-
сы, посредством которых эти операции, их функционирование,
регулируются, качество этих процессов.
Всякая операция (логическая, счетная, грамматическая —
словообразования и словоизменения) всегда основывается на
определенных отношениях, которые она реализует. Поэтому
обобщение этих отношений, а значит, и вычленение этих отноше-
ний и их анализ — необходимое условие успешного функциони-
рования операций, на них основывающихся. Таков вывод, к ко-
торому приводит уже теоретический анализ. Анализ эмпириче-
ских данных недавно опубликованного исследования В. А. Кру-
тецкого 12 подтверждает этот вывод. Исследуя школьников, про-
являвших способности в математике, В. А. Крутецкий столкнул-
ся прежде всего с наличием у них большой и легкой обобщае-
мости математического материала. В качестве второго показа-
теля одаренности Крутецкий приводит свернутость рассужде-
ний. Но наши исследования показали, что мера свернутости
мыслительных процессов является производным выражением
соотношения обобщения и анализа: мыслительный процесс тем
более «свернут», чем в большей мере он оперирует уже сложив-
шимися или быстро складывающимися обобщениями, снимаю-
щими необходимость анализа в некоторых звеньях; он тем бо-
лее развернут, чем длительнее человек посредством анализа
идет к новым для него обобщениям. Таким образом, по данным
наших исследований, второй показатель не выходит за пределы
первого. Легко было бы показать, что и третий показатель, фи-
гурирующий у Крутецкого, — легкая обратимость отношений —
может быть также сведен к первому, если только, говоря об
обобщении, подчеркнуть обобщение отношений.
Итак, есть некоторые основания — теоретические и эмпири-
ческие — принять в качестве предварительной гипотезы для
дальнейших исследований, что ядром или общим компонентом
различных умственных способностей, каждая из которых имеет
и свои специальные особенности, является свойственное данно-
му человеку качество процессов анализа (а значит, и синтеза)
и генерализации — особенно генерализации отношений. Генера-
лизация отношений предметного содержания выступает затем и
осознается как генерализация операций, производимых над обоб-
12 В. А. Крутецкий. Опыт анализа способностей к усвоению мате-
матики у школьников. «Вопросы психологии», 1959, № 1.
щенным предметным содержанием; генерализация и закреп-
ление в индивиде этих генерализованных операций ведут к фор-
мированию у индивида соответствующих способностей.
В связи с тем что степень дифференцированности, да и диф-
ференцируемости, у одного и того же человека в отношении раз-
ных областей может быть и обычно фактически бывает различ-
ной, различной у одних и тех же людей оказывается и доступ-
ная им генерализуемость отношений в разных областях. Хотя,
скажем, и для языковых и для математических способностей су-
щественна генерализация соответствующего материала, но в
одних случаях речь идет о генерализации фонетических и грам-
матических отношений (определяющих правила, по которым со-
вершается словообразование и словоизменение), в других—'
количественных или порядковых отношений. Поэтому, несмотря
на то, что качество генерализации является общим компонентом
всех умственных способностей, один и тот же человек может об-
ладать разными способностями к разным областям.
Если наша гипотеза о роли качества процессов анализа и ге-
нерализации верна, то ясно, что исследование динамики этих
процессов и законов их взаимозависимости, на которых главным
образом сосредоточивается наше исследование мышления, явля-
ется вместе с тем и преддверием пути, который мы исподволь
прокладываем себе к изучению умственных способностей людей
и, значит, в будущем — к их формированию.
Итак, анализ состава (и структуры) способностей привел нас
к выделению в актуальной способности двух компонентов: более
или менее слаженной и отработанной совокупности операций —
способов, которыми осуществляется соответствующая деятель-
ность, и качества процессов, которыми регулируется функциони-
рование этих операций.
Это строение способностей объясняет трудности, с которыми
обычно и в жизни и в исследовании сталкиваются суждения о
способностях людей. О способностях человека обычно судят по
его продуктивности. Эта же последняя непосредственно зависит
от наличия у человека хорошо слаженной и исправно, гладко-
функционирующей системы соответствующих операций или уме-
ний, способов действий в данной области. Но, наблюдая людей
в жизни, нельзя отделаться от впечатления, что люди, по-види-
мому вообще даровитые, иногда оказываются не очень продук-
тивными, дают не столько, сколько обещали, и, наоборот, люди,
как будто менее даровитые, оказываются более продуктивными,
чем можно было предполагать. Эти несоответствия объясняются
разными соотношениями между совершенством, с которым осу-
ществляются у человека процессы анализа и генерализации, и
отработанностью, слаженностью надстраивающихся на этой ос-
нове операций, освоенных индивидом. В некоторых случаях бы-
вает, что на базе генерализационных процессов, открывающих
230
большие возможности, надстраивается слабо отработанная и
неслаженная система операций и из-за несовершенства этого
компонента способностей, а также условий 'характерологическо-
го и эмоционально-волевого порядка продуктивность оказыва-
ется относительно незначительной; в других же случаях, наобо-
рот, на базе генерализационных, аналитико-синтетических про-
цессов менее высокого уровня достигается большая продуктив-
ность благодаря большой отработанности опирающихся на эту
базу операций. Продуктивность, эффективность деятельности,
конечно, сама по себе важна, но она не непосредственно, не
однозначно определяет внутренние возможности человека, его
способности.
С этим расхождением или не непосредственным, не одно-
значным соответствием, совпадением связано, далее, то, что
нельзя определять умственные способности, интеллект человека
по одному лишь результату его деятельности, не вскрывая про-
цесса мышления, который к нему приводит. В попытке так по-
дойти к определению интеллекта, т. е. умственных способностей
людей, и заключается, коренной дефект обычных тестовых опре-
делений интеллекта.
То или иное понимание умственных способностей неразрывно
связано с тем или иным пониманием мышления.
Мы вообще разделяем точку зрения В. Н. Мясищева, Г. С.
Костюка и многих других психологов, согласно которой утверж-
дается «взаимосвязь мотивационных качеств и способностей
личности» (Г. С. Костюк) и считается необходимым «преодолеть
разрыв способностей и характера, потенции и тенденции, отноше-
ний человека и механизмов деятельности мозга» (В. Н. Мяси-
щев). Но здесь мы — в порядке научной абстракции — остано-
вимся специально на одной стороне вопроса—на связи спо-
собностей с мышлением.
Сейчас противостоят друг другу два подхода к проблеме
мышления, две концепции мышления, коренным образом разли-
чающиеся одна от другой как раз в пункте, наиболее непосред-
ственно связанном с вопросом о способностях в их развитии.
При этом хочу пояснить: говоря здесь о той или иной «концеп-
ции» мышления или подходе к нему, я отправляюсь от реально
представленных у нас в психологии концепций и работ, но имею
в виду не того или иного конкретного психолога, а некоторую
общую тенденцию, которая, пожалуй, ни у одного психолога не
выступает в чистом виде, но в более или менее значительной мере
сказывается у очень многих, скажу даже — почти у всех пишу-
щих у нас в последнее время о мышлении.
Согласно одной из этих концепций, выступающих в разных
вариантах, смягченном и заостренном, мышление — это по
преимуществу оперирование в готовом виде полученными обоб-
щениями; умственная деятельность — это функционирование
231
операций, автоматически включаемых по заранее заданным
признакам. Проблема мышления сводится к проблеме научения„
прочного усвоения знаний, преподносимых учащимся в готовом;
виде в результате обработки учебного материала, произведенной:
учителем; мышление, таким образом, — дело только учителя, не
ученика! Л
Подчиняя всю проблему мышления задаче усвоения знаний,,
эта концепция неизбежно сосредоточивает психологическое ис-
следование по преимуществу на результатах умственной дея-
тельности; исследование самого процесса мышления отступает
на задний план; к тому же основная установка на усвоение зна-
ний искусственно подчеркивает рецептивный аспект мышле-
ния — способность усваивать данное — и маскирует его актив-
ный, творческий аспект — способность открывать новое.
Само собой разумеется, этим мы никак не отвергаем бес-
спорную правомерность и необходимость психологического ис-
следования усвоения знаний, а лишь указываем на опасность,
которую таит в себе подчинение этой установке всей психологии
мышления.
Подчинение психологической теории мышления проблеме ус-
воения знаний становится особенно пагубным, когда оно сочета-
ется с представлением — механистическим и иллюзорным, —
будто знания, которые учитель преподает ученику, механически
проецируются в его сознание, и из поля зрения, таким образом,,
выпадает собственная мыслительная работа ученика, которой
опосредствуется усвоение. И здесь остается в силе положение,
согласно которому эффект любого внешнего воздействия зави-
сит от внутренних условий, через которые эти воздействия пре-
ломляются.
Свое заостренное выражение намечающаяся здесь тенденция
находит в сведении мышления к функционированию в готовом
виде данных операций, включаемых по заранее заданным при-
знакам. Организовать умственную деятельность как совокуп-
ность хорошо отработанных операций, включаемых по заранее ,
заданным признакам, — значит, конечно, чрезвычайно упрос-
тить задачу обучения и обеспечить более быстрое и легкое до-
стижение непосредственного, строго ограниченного учебного'
результата. Но какой ценой? Ценой вытравливания из так на-
зываемой умственной деятельности собственно мышления. Идя
этим путем, несомненно, можно (ничего мудреного в этом нет!)
добиться в каждом отдельном случае определенного эффекта.
Но каков будет конечный общий результат? Превращение чело-
века в креатуру педагога, в человека, умеющего жить лишь по-
его шпаргалкам, выполнять лишь то, что учителем в нем «запро-
граммировано». Он сможет воспроизводить то, что в него вло-
жено, но большего от него не ждите!
Эта концепция мышления, очевидно, означает применитель--
232
iio к вопросу об умственных способностях сведение способностей
к совокупности операций и выключение того, что составляет соб-
ственно способность. Эта концепция знает только мышление-
навык, но не мышление-способность.
Во второй концепции упор делается на исследование процес-
са мышления, и исследуется оно не только там и тогда, когда
оно оперирует уже готовыми обобщениями, а также — и даже
особенно — когда оно анализом предметных отношений и новым
синтезом элементов, выделенных анализом, идет к новым обоб-
щениям.
Этим вторым путем идут исследования, которые в течение
нескольких последних лет проводятся мною и коллективом моих
сотрудников. Общие установки и некоторые результаты этих ис-
следований уже освещены мною в печати, и поэтому нет нужды
их здесь излагать. Я выделю совсем кратко лишь одно положе-
ние. Основной, по-моему, факт, установленный в наших исследова-
ниях, таков: возможность освоения и использования человеком
предъявляемых ему извне знаний — понятийных обобщений и
способов действия или операций — зависит от того, насколько
в процессе собственного его мышления созданы внутренние ус-
ловия для их освоения и использования. Это эмпирическое поло-
жение, обобщенно выражая конкретные факты исследования,
является вместе с тем и частным, конкретным выражением
очень общего теоретического положения, согласно которому эф-
фект внешних воздействий зависит и от внутренних условий.
Знания и способы действия, которые не могут быть использова-
ны на ранних стадиях анализа задачи, на дальнейших стадиях
включаются в мыслительный процесс и превращаются в сред-
ства его дальнейшего движения. Для эффективного использова-
ния знаний и готовых способов решения задачи (операций), для
такого их освоения и использования, при котором они могли бы
стать средствами (методами) дальнейшего движения мыслей,
необходимым условием является некоторая собственная предва-
рительная работа мысли. Значит, недостаточно снабжать уча-
щихся готовыми схемами действия (хотя без этого и нельзя
обойтись). Надо еще подумать о создании внутренних условий
для их продуктивного использования (не говоря уже о возмож-
ности самим находить новые обобщения, новые приемы, новые
способы действия — операции). Для того чтобы успешно фор-
мировать мышление, надо учесть эту взаимосвязь внешних и
внутренних условий в детерминации мышления.
Результаты наших исследований в плане воспитательном,
педагогическом говорят о том, что неверно думать, будто по-
мощь учителя ученику может заключаться только в сообщении
ему готовых ответов или решений, что всякая педагогическая
работа должна сводиться к прямому научению и тренировке, к
•обучению в узком смысле слова.
233
Существует и другой, конечно, более трудный, но и более
плодотворный путь — путь руководства самостоятельной мыс-
лительной работой учащихся. В отличие от прямого научения,
это путь воспитания, путь собственно развития самостоятельно-
го мышления. Это и путь формирования умственных способно-
стей учащихся. Наша школа сделала в предыдущие годы неко-
торый крен в сторону научения, максимальной нагрузки уча-
-OHhOJ.BJ.OOV ЧЭОЬ’ЮГЭ'П'К ЭН КИН91ГППЧИ ОШДШвЕЕб !ИЙВИНЕНе ВЭХИ1П
го внимания. Этот крен необходимо выправить.
В ходе наших исследований мы нередко сдвигали с мертвой
точки и приводили вновь в движение застрявший было мысли-
тельный процесс у наших испытуемых, используя «подсказки»
особого рода. Эти «подсказки», заключавшиеся лишь в форму-
лированном, интонационном или наглядном выделении — под-
черкивании — определенного элемента задачи, определяли
лишь направление, в котором должен был пойти анализ, предо-
ставляя его осуществление самому испытуемому. В методике
наших опытов, пользуясь надлежащим образом дозируемыми
вспомогательными задачами, мы делали упор на то, чтобы выя-
вить и создать внутренние условия для самостоятельной мысли-
тельной работы наших испытуемых. Повторяю, я не ставлю
целью изложить здесь и обосновать наши исследования, по-
скольку они опубликованы или публикуются. Я хочу лишь обра-
тить внимание на этот их аспект.
Мы исходили в нашей трактовке мышления, как из методоло-
гической ее основы, из диалектико-материалистического понима-
ния его детерминации, согласно которому все внешние условия,
данные, воздействия на мышление определяют результаты мыс-
лительного процесса, лишь преломляясь через внутренние его
условия.
Это общее методологическое положение мы постарались во-
плотить в методике нашего исследования, используя вспомога-
тельные задачи, вводящие одно за другим отдельные звенья ос-,
новной задачи, подлежащей решению, и «подсказки» вышеука-
занного типа для определения путем такого «зондирования»
сложившихся в ходе мышления внутренних условий дальнейше-
го его самостоятельного движения и руководства этим процес-
сом собственного мышления учащегося.
Думаю, что эта методика исследования мышления при соот-
ветствующей дидактической и методической ее обработке,
которая привела бы ее в соответствие с требованиями не только
эксперимента, но и урока, могла бы в дальнейшем найти себе
некоторое применение и в методике преподавания.
Ясно, во всяком случае, одно: двум концепциям мышления, о
которых я говорил, соответствуют и два подхода к задачам ум-
ственного воспитания.' Прп этом одна точка зрения направлена
только на внешнюю’ отработанность и слаженность операций.
234
которыми снабжен человек, оставляя вне поля своего зрения
культуру тех внутренних процессов, качество которых собствен-
но составляет способность как таковую. Только при втором под-
ходе, выдвигающем задачу собственно развития мышления, а
не только научения, можно всерьез говорить о развитии умст-
венных способностей людей. Ничто не служит таким очевидным
показателем умственной одаренности, как постоянное возникно-
вение у человека новых мыслей.
Ясно также, что духу нашего времени, требованиям нашей
эпохи отвечает второй путь. В период строительства новых форм
общественной жизни, в эпоху стремительно развивающейся новой
техники в нашей стране, строящей коммунизм, более всего нуж-
но подумать о воспитании мышления, способного открывать —
искать и находить — новое, анализом конкретной, непрерывно
изменяющейся ситуации приходить к новым обобщениям.
*
* * *
Правильное решение вопроса о способностях и их развитии
имеет, как мы видели, своим условием правильное решение
вопроса об их детерминации. Это положение может быть обоб-
щено: для того чтобы воздействовать на любые явления, надо
прежде всего знать, чем они детерминируются.
Сейчас очень остро стоит вопрос о связи нашей психологии
с жизнью, с практикой социалистического строительства. Уста-
новление связи психологии с практикой выдвигает перед психо-
логией не только практические, но и теоретические задачи.
Чтобы связь эта была реальной и эффективной, надо крепить ее
с двух сторон. Надо органически включить психологическую нау-
ку в решение жизненных проблем — это с одной стороны; но с
другой — надо в самой теории создать внутренние предпосылки
для того, чтобы связь эта была реальной и действенной.
•Главное условие для этого со стороны теории -— дальнейшая
конкретная разработка вопроса о детерминации психических
явлений и их месте в детерминации человеческой деятельности.
Этим определяются основные пути и задачи психологического ис-
следования. Разработка вопросов детерминации — вот первая
задача психологической теории. Марксизм стал действенным
орудием преобразования общественной жизни не в последнюю
очередь благодаря тому, что он дал развернутую теорию детер-
минации социальных явлений. Психология, желающая действен-
но включиться в жизнь нашего общества, не может этого не
учитывать.
1959 г.
235
О ПОНИМАНИИ
1. Выявление все новых свойств вещей происходит через
включение их в новые связи (анализ через синтез). Вещи, явле-
ния при этом выступают перед субъектом каждый раз в новом
качестве, раскрываются перед ним с новой стороны. Знание,
познание, таким образом, вычерпывает из бесконечного много-
образия бытия все новые и новые его качества. (Например, та
же прямая — в качестве биссектрисы, затем медианы, затем се-
кущей.)
2. Открытие — изобретение — в своем основном звене это в
буквальном смысле слова открытие дотоле скрытых свойств
предмета. Вещи выступают сначала в том качестве, признаке,
который закреплен практикой. Это «сильное» свойство по за-
кону индукции тормозит восприятие, осознание остальных. При
включении в новые связи более сильным оказывается другое —
оно выступает на передний план, открывается субъектом и, в
свою очередь, тормозит другие.
3. Понимание текста, аналогично ситуации, есть переход от
непонимания к пониманию: в тексте (первоначально) элементы
даны в таком качестве, взятые в котором они не входят в кон-
текст, в связи, его образующие.
Для понимания необходимо повернуть все элементы той сто-
роной, необходимо, чтобы они выступили в том качестве, кото-
рым они включаются в данный контекст, в образующие его свя-
зи. В этом качестве в процессе понимания они выступают по-
средством включения в эти связи. Понимание как процесс, как
психическая мыслительная деятельность —• это дифференциров-
ка, анализ вещей, явлений в соответствующих контексту качест-
вах и реализация связей (синтез), образующих этот контекст.
(Обобщение и абстракция в этом процессе.)
4. Характер текста как условие понимания.
1) Текст, в котором вовсе не обозначены опорные точки,
определяющие, в каком именно качестве должен выступить эле-
мент, чтобы включиться в контекст (или упущены связи, позво-
ляющие однозначно определить, дифференцировать в нужном ка-
честве этот элемент),— непонятная книга.
236
2) Текст, в котором все входящие в него элементы непо-
средственно однозначно даны именно в качестве, в котором они
включены в этот контекст. Снята всякая их неоднозначность,
выправлены все другие качества, стороны явлений, вещей —
это понятные, но неинтересные банальные книги, снимающие
всякую необходимость в какой-либо работе мысли.
Это — не понятный, а банальный текст. Понятным собствен-
но является то, что требует понимания и выступает в качестве
понятого.
(Аналогия с такой чувственной подачей вещей — например,
при обучении детей счету,— которая снимает необходимость
абстракции, поскольку вещи выступают как однородные в самой
своей непосредственной чувственной данности — вещи одной
формы, цвета и т. п.) Нужно не снимать вовсе необходимость
абстракции, а на определенной ступени ее формировать, в усло-
виях разнородности непосредственно чувственного данного. Ме-
ра этой абстракции и, значит, снятие необходимости в ней дол-
жны быть различны на разных ступенях развития. Аналогично
и с организацией текста для разных читателей;
3) Текст, в котором есть необходимые отправные точки для
соответствующей работы мысли читателя, но не делается попытки
вовсе снять необходимость в ней.
Понятое — это то, что может быть понято, и оказывающееся
понятым в результате деятельности понимания. То, что понятно,
не будучи понято в результате какой-либо деятельности понима-
ния, — это не понятное, а банальное, не нуждающееся в том,
чтобы быть понятым.
5. Всякий содержательный авторский текст должен быть рас-
считан на то, чтобы создать наиболее благоприятные условия
для возникновения содержательной и интенсивной мысли чита-
теля, а не заменить эту последнюю. (Передача мыслей автора
читателю, их «перенос».) То, что «объективно» есть в тексте, мо-
жет приобрести и субъективную форму существования в созна-
нии мыслящего читателя только через собственную мыслитель-
ную деятельность читателя. Поэтому всякий текст должен рас-
сматриваться как условие мыслительной деятельности читателя,
а не как текст, вещь в себе.
6. Понимание должно быть рассмотрено в целом, но все же
это специфический процесс. Понимание как результат познава-
тельной деятельности, но понимание в отличие от объяснения.
Раскрытие внешних зависимостей и высший уровень познания
как раскрытие внутренних связей. Понимание как уровень позна-
ния. Высший род познания у Спинозы. Внешнее механическое
знание и понимание как видение у гештальтистов. Понимание
как познание, раскрывающее внутреннее основание происходя-
щего и внешние соотношения.
1955 г.
НЕСКОЛЬКО ПРОСТЫХ МЫСЛЕЙ
О „ЗАГАДКАХ" КИБЕРНЕТИКИ
Основное, поистине фундаментальное, практическое достиже-
ние кибернетики заключается в том, что она создала машины
совсем нового типа, устранив одно из наиболее существенных
различий, которое до сих пор существовало между машиной и
организмом, между машиной и человеком.
Согласно старому представлению о машине, основная осо-
бенность машинного способа действия заключалась в том, что
результат действия машины никак не изменяет исходной систе-
мы связей, определяющих ее действие, поэтому каждое следую-
щее действие машины воспроизводит предыдущее; оно не изме-
няется в результате тех изменений, которые произвели преды-
дущие ее «действия». Такой способ функционирования машины
и разумели до кибернетики, когда говорили о механическом спо-
собе действия. Действовать механически значило действовать по
одному шаблону. Результат действия машины никак не сказы-
вался, ни в чем не изменял дальнейшего способа ее действия.
Это входило в «определение», в самое понятие машины. Изучив
деятельность человеческого мозга, учтя механизм обратной «аф-
ферентации», согласно которому всякий результат действия,
осуществляемого в результате того или иного импульса, идуще-
го от мозга, дает обратный сигнал («информацию») в централь-
ный управленческий аппарат и обусловливает новый импульс
или настройку исполнительских частей аппарата, кибернетики
создали машины совсем нового типа. Основная особенность этих
новых машин заключается в том, что результаты действий ма-
шины, вызванные тем или иным воздействием, сигнализируются
обратно в управленческий аппарат и, изменяя исходную ситуа-
цию, изменяют и дальнейшие ходы машины. Этим и снимается
«механический» характер действия машины, который считался
главным отличительным ее признаком; в силу этого машина,
«учитывая» изменения ситуации, в частности те, которые произ-
водятся ее собственным функционированием, начинает дейст-
вовать «разумно». «Поведение» такой машины разумно, по-
скольку внешним критерием «разумности» считался именно учет
изменяющейся ситуации, изменение поведения, совершающееся
в соответствии с изменением ситуации. Реализация принципов
238
деятельности мозга в машинах, притом различного назначения,
потребовала изыскания ряда специальных средств, использова-
ния не только физиологических моделей мозговой деятельности,
но и аппарата математической логики, создания ряда алгорит-
мов, которые несомненно вывели кибернетику за рамки простого
сколка физиологической деятельности мозга. При этом в рас-
поряжение самих принципов деятельности мыслящего мозга в
вычислительных машинах ставятся средства, тоже мыслящим
же мозгом открытые, но в некоторых отношениях превосходя-
щие те, которыми сам он в своей работе располагает. Отсюда
возможность посредством машины разрешать задачи, которые
не принципиально, но фактически не под силу мозгу одного
человека.
Создание машин такого нового типа, принципиально отли-
чающихся от прежних машин, и является основным достижени-
ем кибернетики. Это прежде всего достижение' практического
порядка. Достижения кибернетики имеют и известное теоретиче-
ское значение. Они как бы уменьшили пропасть между маши-
ной, действующей по физическим законам, и человеком. Усло-
вия реализации принципов деятельности мозга в машинах, ко-
торые вскрывает кибернетика, в частности так называемая тео-
рия информации, толкают, по аналогии, на некоторые предполо-
жения в отношении механизма деятельности мозга, так что, заим-
ствовав сперва свои исходные идеи из изучения физиологических
принципов деятельности мыслящего мозга, кибернетика (и тео»
рия информации), прообразом которой является идея обратной
афферентации, может навести обратным ходом, путем аналогии,
к дальнейшему выяснению механизмов деятельности мозга. Эти
аналогии смогут принести некоторую эвристическую пользу, ес-
ли при этом сохранять ясное сознание, что речь идет лишь об
аналогиях, и не подставлять предположения, на которые они на-
талкивают, на место результатов подлинного исследования са-
мой деятельности мыслящего мозга.
Опуская всю важнейшую «техническую» сторону вопроса и
ограничиваясь лишь вычленением того, что имеет принципиаль-
ное, философское значение, мы — очень кратко и схематично —
очертили то, что представляет собой, на наш взгляд, положи-
тельное ядро кибернетики.
Однако вокруг этого позитивного ядра кибернетики, имеюще-
го большое и реальное значение, именно в силу действующих
на воображение сенсационных ее достижений, образовалась об-
ширная туманность фантастических, ненаучных представлений,
овладевших умами не только падкой на сенсацию публики, но
нередко и самих создателей кибернетики. Серьезные выкладки,
чреватые важнейшими техническими достижениями, оказались
оплетенными пустыми метафорами и внешними аналогиями. Фи-
лософская мысль ее создателей и сторонников оказалась бес-
239
сильной перед размахом ее технических достижений. Хотя пред-
ставители технических дисциплин часто склонны сверху вниз, с
некоторой иронией, если не с прямым пренебрежением, отно-
ситься к философским построениям, людям огромных техниче-
ских достижений оказалось не под силу осмыслить то, что сами
они сделали, и они как раз отдались во власть безудержных фан-
тазий. Загипнотизированные своими собственными созданиями,
забывая, что эти «мыслящие», «вычисляющие» и «переводящие»
с одного языка на другой машины — создание их собственного
мозга, их собственной мысли, они стали представлять себе, что
мыслящий мозг человека сам есть не что иное, как одна из ма-
шин подобного рода, с тем чтобы затем сейчас же наделить сами
эти машины всеми свойствами мыслящего ума.
Как высоко ни ценятся новые, на наших глазах создаваемые
машины, нельзя все же забывать той простой истины, что все же
не кибернетика и построенные ею машины создали человека, а
человек создал кибернетику и эти машины. Построенные кибер-
нетиками машины возникли в мире, когда в,нем уже существо-
вал человеке человеческим мозгом и с человеческим мышлением,
возникли как плод его работы — и никак не могли бы возник-
нуть иначе. «Мышление-» любых машин — это мышление чело-
века, спроецированное в машины. Восхищение — справедли-
вое — их необычайными достоинствами, при правильном пони-
мании реальных соотношений, неизбежно превращается в вос-
хищение человеческим гением, мыслью человеческой, их создав-
шей. Не приходится ни сводить мыслящий человеческий мозг к
созданным им машинам, ни наделять сами машины умом, кото-
рый на самом деле вложил в них человек. Вместе с тем нужно,
конечно, проложить естественнонаучный путь, идя шаг за ша-
гом, продвигаясь со ступеньки на ступеньку, естественнонаучно
объяснить весь механизм деятельности мыслящего мозга чело-
века, но достигнуто это может быть не игрой аналогиями, а ис-
следованием собственной деятельности мысля/цего человеческо-
го моЗга и путем его формирования. И им'енно это остается выс-
шей задачей естествознания.
1958 г.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ
И ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ
1
Не только решение, но и сама постановка проблемы лично-
сти в психологии существенно зависит от общих теоретических
установок, из которых при этом исходят. В свою очередь, то или
иное решение проблемы личности существенно определяет об-
щую теоретическую концепцию психологии.
Введение в психологию понятия личности означает, прежде
всего, что в объяснении психических явлений исходят из реаль-
ного бытия человека как материального существа, в его взаи-
моотношениях с материальным миром. Все психические явле-
ния в их взаимосвязях принадлежат конкретному, живому, дей-
ствующему человеку; все они являются зависимыми и произ-
водными от природного и общественного бытия человека и за-*
кономерностей, его определяющих.
Это положение получает свое раскрытие и дальнейшее раз-
витие в диалектико-материалистическом понимании детермина-
ции психических явлений. Психология личности нередко исходи-
ла в объяснении психических явлений из позиции, представляю-
щей прямую антитезу позиции механистического детерминиз-
ма. Механицизм пытается непосредственно вывести пси-
хические явления из внешних воздействий. Персоналистическая
психология при объяснении психических явлений легко соскаль-
зывает на позицию прямо противоположную — на объяснение
психических явлений, исходя лишь из внутренних свойств
или тенденций личности. Попытка такого объяснения
психических явлений представляет собой лишь оборотную сто-
рону механистической концепции. Поэтому нельзя искать реше-
ния вопроса и преодоления этой антитезы в том, чтобы их со-
единить, утверждая, что надо учитывать и внешние воздейст-
вия, и внутреннюю обусловленность психических явлений лич-
ностью, приняв, таким образом, теорию двух факторов. Внешние
воздействия и внутренние условия должны быть определенным
образом соотнесены друг с другом. Мы исходим из того, что
внешние причины (внешние воздействия) всегда действуют
лишь опосредствованно через внутренние условия. С этим пони-
манием детерминизма связано истинное значение, которое при-
обретает личность как целостная совокупность внутренних усло-
вий для понимания закономерностей психических процессов.
16 Зак. 1190 241
Только при таком понимании детерминизма постановка пробле-
мы личности освобождается от метафизики, субъективизма, ог
всего несовместимого с подлинной наукой и приобретает все
свое значение для психологии. При объяснении любых
психических явлений личность выступает как
воедино связанная совокупность внутренних
условий, через которые преломляются все
внешние воздействия (в эти внутренние условия вклю-
чаются и психические явления — психические свойства и со-
стояния личности) Поэтому введение личности в психологию
представляет собой необходимую предпосылку для объяснения
психических явлений. Положение, согласно которому внешние
воздействия связаны со своим психическим эффектом лишь
опосредованно через личность, является тем центром, исходя из
которого определяется теоретический подход ко всем проблемам
психологии вообще. Закономерности психических явлений так-
же, и даже еще более, чем все остальные, можно выявить, лишь
исходя из диалектико-материалистического понимания детерми-
низма. Закономерности психических явлений — это внешне обус-
ловленные внутренние закономерности. Такое понимание психо-
логических закономерностей и введение личности как необходи-
мого звена в психологию — это, в известном смысле, эквива-
лентные положения.
Поскольку внутренние условия, через которые в каждый дан-
ный момент преломляются внешние воздействия на личность,
в свою очередь формировались в зависимости от предшествую-
щих внешних взаимодействий, положение о преломлении внеш-
них воздействий через внутренние условия означает вместе с
тем, что психологический эффект каждого внешнего (в том
числе и педагогического) воздействия на личность обусловлен
историей ее развития.
2
Говоря об истории, обусловливающей структуру личности,
надо понимать ее широко: она включает эволюцию* живых су-
ществ, и собственно историю человечества, и, наконец, личную
историю развития данного человека. В силу такой исторической
обусловленности в психологии личности обнаруживаются ком-
поненты разной меры общности и устойчивости,
которые изменяются различными темпами. Так,
психология каждого человека включает в себя черты, обуслов-
ленные природными условиями и являющиеся общими для всех
1 Важнейший физиологический компонент этих внутренних условий1
составляют свойства нервной системы. Их систематическое изучение-
Б. М. Тепловым приобретает в этой связи свое «место», свою истинную пси-
хологическую значимость.
242
людей. Таковы, например, свойства зрения, обусловленные рас-
пространением солнечных лучей на земле и детерминированным
им строением глаза. Поскольку эти условия являются неизмен-
ными, закрепившимися в самом строении зрительного прибора и
его функциях, общими для всех людей являются и соответст-
вующие свойства зрения. Другие черты изменяются в ходе исто-
рического развития человечества. Таковы, например, особенно-
сти фонематического слуха, обусловленные фонематическим
строем родного языка. Они различны не только у представите-
лей различных народов, говорящих на разных языках, но и из-
меняются в ходе развития одного народа. Так, в XII—XIII вв.
произошли существенные изменения в фонематическом строе
русского языка. В этот период появилась соотносительность глу-
хих и звонких согласных и стали самостоятельными фонемами
появившиеся в это время соотносительные твердые и мягкие
согласные и т. д. В соответствии с этим у русских людей стали
формироваться особенности фонематического слуха, которые
сейчас для них характерны. Так, формы чувствительности — в
данном случае речевой слух — меняются в результате историче-
ского развития. То же можно сказать и о музыкальном слухе.
Определенные сдвиги и изменения в психическом облике лю-
дей происходят с изменением общественной формации. Хотя су-
ществуют общие для всех людей законы мотивации, конкретное
содержание мотивов, соотношение мотивов общественных и лич-
ных изменяется у людей с изменением общественного строя. Эти
изменения являются типически общими для людей, живущих в
условиях определенного общественного строя. С этим сочетается
индивидуальная история развития личности, обусловленная со-
отношением специфических для нее внешних и внутренних ус-
ловий. В силу этого одни и те же внешние условия (например,
условия жизни и воспитания для двух детей в одной семье) по
существу, по своему жизненному смыслу для индивида оказы-
ваются различными. В этой индивидуальной истории развития
складываются индивидуальные свойства или особенности лич-
ности. Таким образом, свойства личности никак не сводятся к
ее индивидуальным особенностям. Они включают и общее, и
особенное, и единичное.
Личность тем значительнее, чем больше в индивидуальном
преломлении в ней представлено всеобщее. Индивидуаль-
ные свойства личности — это не одно и то же, что
личностные свойства индивида, т. е. свойства, характе-
ризующие его как личность.
3
В качестве собственно личностных свойств из всего многооб-
разия свойств человека обычно выделяются те, которые обус-
ловливают общественно-значимое поведение или деятельность
16* 243
человека. Основное место в них поэтому занимают система мо-
тивов и задач, которые ставит себе человек, свойства его харак-
тера, обусловливающие поступки людей (т. е. те их действия,,
которые реализуют или выражают отношения человека к дру-
гим людям) и способности человека (т. е. свойства, делающие
его пригодным к исторически сложившимся формам обществен-
но полезной деятельности).
Нет нужды здесь подробно останавливаться на истории по-
нятия личности. Она освещена в ряде работ — А. Тренделен-
бурга (1903), Г. Рейнфельдера (1928) и др. Беглую оценку их
дает Г. Олпорт. Согласно этим исследованиям, сдово «личность»
(Person) обозначало сначала маску, которую надевал актер,
затем самого актера и его роль. У римлян слово persona упот-
реблялось не иначе как в контексте persona patris, regis, accu-
satoris (личность отца, царя, обвинителя и т. п.).
Ссылаясь на имеющиеся исследования, К. Бюлер утверждал,
что сейчас понятие личности коренным образом изменилось: оно
обозначает не общественную функцию человека, а его внутрен-
нюю сущность (Wesenart). Неверно, однако, чисто внешнее
противопоставление внутренней сущности и общественной функ-
ции личности, которое метафизически устанавливает К. Бюлер.
Личность человека, конечно, не может быть непосредственно
отождествлена со своей общественной — юридической или эко-
номической — функцией. Так, юридическим лицом может быть-
не только человек как индивид, как личность. Вместе с тем че-
ловек (индивид, личность) может выступать не в качестве юри-
дического лица, и уж, во всяком случае, никогда не бывает
только юридическим лицом — персонифицированной юридиче-
ской функцией.
Подобно этому в политической экономии Маркс, говоря о
«характерных экономических масках лиц», что «это только-
олицетворение экономических отношений, в качестве носителей
которых' эти лица противостоят друг другу» 2, вслед за этим от-
мечает неправомерность рассмотрения лиц только как персо-
нифицированных социальных категорий, а не как индивидуу-
мов. «...Мы попали в затруднение, — пишет Маркс,'— вследст-
вие того, что рассматривали лиц только как персонифицирован-
ные категории, а не индивидуально» 3.
Однако’ из представления о личности, заключенного в перво-
начальном значении этого слова и указывающего на роль, ко-
торую актер играет в пьесе (а в дальнейшем и на ту реальную
роль, которую человек играет в жизни), должна быть все же-
удержана одна существенная черта. Она заключается в том, что*
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 95.
3 Т а м же, стр. 173.
244
личность определяется своими отношениями к окружающему
миру, к общественному окружению, к другим людям. Эти отно-
шения реализуются в деятельности людей, в той реальной дея-
тельности, посредством которой люди познают мир (природу и
общество) и изменяют его. Никак нельзя вовсе обособить лич-
ность от той реальной роли, которую она играет в жизни. Зна-
чительность личности определяется не только самими по себе ее
свойствами, но и значительностью тех общественно-историче-
ских сил, носителем которых она выступает. Дистанция, отде-
ляющая историческую личность от рядового человека, определя-
ется не соотношением их природных способностей самих по себе,
а значительностью тех дел, которые человеку, ставшему исто-
рической личностью, удалось совершить в силу не только его
исходных, природных способностей, но и стечения обстоятельств
исторического развития и его собственной жизни. Роль крупного
деятеля в истории, а не просто непосредственно сами по себе
взятые его способности определяют соотношение масштабов его
личности и рядового человека. Отнесение этих различий между
исторической личностью и «простым» человеком исключительно
за счет различий их исходных данных обусловливает ложное
противопоставление гения и толпы и создает неверные перспек-
тивы в оценке возможностей, открытых перед каждым челове-
ком.
Личность формируется во взаимодействии, в которое человек
вступает с окружающим миром. Во взаимодействии с миром, в
осуществляемой им деятельности человек не только проявляет-
ся, но и формируется. Поэтому-то такое фундаментальное зна-
чение для психологии приобретает деятельность человека. Чело-
веческая личность, т. е. та объективная реальность, которая обо-
значается понятием личность, — это, в конце концов, реальный
индивид, живой, действующий человек. Не существует никакой
личности ни как психофизически «.нейтрального» (см. W. Stern.
Die Menschliche Personlichkeit, Leipzig), 1923), ни как чисто>
духовного образования и никакой особой науки о так понимае-
мой «личности».
В качестве личности человек выступает как «единица» в си-
стеме общественных отношений, как реальный носитель этих
отношений. В этом заключается положительное ядро той точки
зрения, которая утверждает, что понятие личности есть об-
щественная, а не психологическая категория. Это не исклю-
чает, однако, того, что сама личность как реальность, как ку- .
сок действительности, обладая многообразными свойствами — и
природными, а не только общественными, — является предме-
том изучения разных наук, каждая из которых изучает ее в сво-
их специфических для нее связях и отношениях. В число этих
наук необходимо входит психология, потому что нет личности
без психики, более того — без сознания. При этом психический
245
аспект личности не рядоположен с другими; психические явле-
ния органически вплетаются в целостную жизнь личности, по-
скольку основная жизненная функция всех психических явлений
и процессов заключается в регуляции деятельности людей. Бу-
дучи обусловлены внешними воздействиями, психические про-
цессы обусловливают поведение, опосредствуя -зависимость по-
ведения субъекта от объективных условий4.
Человек есть индивидуальность в силу наличия у него осо-
бенных, единичных, неповторимых свойств; человек есть лич-
ность в силу того, что он сознательно определяет свое отноше-
ние к окружающему. Человек есть личность, поскольку у него
свое лицо. Человек есть в максимальной мере личность, когда в
нем минимум нейтральности, безразличия, равнодушия, макси-
мум «партийности» по отношению ко всему общественно значи-
мому. Поэтому для человека как личности такое фундамен-
тальное значение имеет сознание, не только как знание, но и
как отношение. Без сознания, без способности сознательно за-
нять определенную позицию нет личности.
Подчеркивая роль сознания, надо вместе с тем учитывать
многоплановость психического, протекание психических процес-
сов на разных уровнях. Одноплановый, плоскостной подход к
психике личности всегда есть поверхностный подход, даже если
при этом берется какой-то «глубинный слой». При этой много-
плановости целостность психического склада человека сохраня-
ется в силу взаимосвязи всех его иногда противоречивых свойств
и тенденций.
Положение о протекании психических процессов на разных
уровнях имеет фундаментальное значение для понимания пси-
хологического строения самой личности. В частности, вопрос о
личности как психологическом субъекте непосредственно связан с
соотношением непроизвольных и так называемых произвольных
процессов. Субъект в специфическом смысле слова (как я) —
это субъект сознательной, «произвольной» деятельности. Ядро
его составляют осознанные побуждения — мотивы сознательных
действий. Всякая личность есть субъект в смысле я, однако по-
нятие личности и применительно к психологии не мо'жет быть
сведено к понятию субъекта в этом узком, специфическом смыс-
ле. Психическое содержание человеческой личности не исчерпы-
вается мотивами сознательной деятельности; оно включает в се-
бя также многообразие неосознанных тенденций — побуждений
4 Часто говорят, что личность не входит в сферу психологии. Это, конеч-
но, верно в том смысле, что личность в целом не есть психологическое об-
разование и не может быть поэтому только предметом психологии. Но не
менее верно и то, что психические явления входят и притом необходимо вхо-
дят в личность; поэтому без психологии не может быть всестороннего изу-
чения личности.
246
его непроизвольной деятельности. Я — как субъект — это обра-
зование, неотделимое от многоплановой совокупности тенден-
ций, составляющих в целом психологический склад личности.
В общей характеристике личности надо еще также учитывать ее
«идеологию», идеи, применяемые человеком в качестве принци-
пов, на основе которых им производится оценка своих и чужих
поступков, определяемых теми или иными побуждениями, но
которые сами не выступают как побуждения его деятельности.
4
Исчерпывающее рассмотрение психических процессов — вос-
приятия, мышления (а не только, скажем, чувства) — должно
включать и «личностный», мотивационный аспект соответствую-
щей деятельности, т. е. выявить в них отношение личности к за-
дачам, которые перед ней встают. Однако это никак не значит,
что можно рассматривать восприятие, мышление и т. д. только
как частное проявление от случая к случаю изменяющегося от-
ношения личности к ситуации5. Нельзя игнорировать динамику
этих отношений в рассмотрении психических процессов, но нель-
зя все растворить в этой динамике отношений, вовсе исключив-
статику относительно устойчивых свойств6.
Все растворять в динамике личностных отношений значит иг-
норировать наличие у личности, у человека устойчивых свойств,
сложившихся и закрепившихся у него в ходе истории. Сводить
все в психологии к динамике отношений личности к окружаю-
щему не менее неверно и односторонне, чем, игнорируя их во-
все, ограничиваться только статикой свойств. Нельзя рассмат-
ривать, например, восприятие только как выражение отношения
человека к воспринимаемому, игнорируя общие для всех людей
и ситуаций психофизиологические закономерности чувствитель-
ности, деятельности воспринимающих приборов. Неверно ут-
верждать целостность и динамику так, чтобы тем самым отверг-^
нуть всякую статику (все устойчивое) и всякую относительную
5 Считая, что не только чувство и воля, но также н восприятие и мышле-
ние, взятые в их конкретности, включают в себя и отношение личности к си-
туации, мы все же с осторожностью отнеслись бы к формулировкам, встреча-
ющимся, например, у К. Готтшальда, который превращает их в более или ме-
нее самостоятельные моменты в осуществлении отношений человека к опре-
деленной жизненной ситуации. (См. К- Gottschald. Zur Theorie der Personlich-
keit und ihrer Entwicklung. «Zeitschrift fur Psychologie», B. 157, H. 1—2. Leip-
zig, 1954.)
6 Поэтому, считая, как и В. Н. Мясищев, необходимым включить в пси-
хологию личности динамику отношений, мы все же с осторожностью относим-
ся к тезису, требующему отказа от статической характерологии
свойств и перехода 'к динамической характерологии отно-
шений. (См. В. Н. Мясищев. Структура личности и отношение человека
к действительности. Сб. «Доклады на совещании по вопросам психологии
личности). М., Изд-во АПН РСФСР, 1956, стр. 13.)
247
'самостоятельность частей (анализаторы и т. п.). «Личностный»
аспект в изучении восприятия, мышления и т. п. — это необходим
мый аспект; без него не может быть исчерпывающего, конкрет-
ного изучения ни одного процесса. Но это все-таки только ас-
пект, и сделать его единственным — значит закрыть себе путь
для раскрытия всех, и прежде всего самых общих, закономерно-
стей психической деятельности.
В психических процессах, как и в личности, имеются и более
-общие и более специальные свойства. Выявление как одних, так
и других является правомерной задачей исследования. В зави-
симости от того, какие из них должны быть изучены в данном
исследовании, исследователю приходится выбирать условия, при
которых именно этот — более общий или более частный — ас-
пект выступит на передний план.
К психологии личности обычно относят прежде всего сово-
купность психических свойств человека (особенно свойств харак-
тера и способностей), взаимосвязанных, взаимообусловленных и
находящихся друг к другу в отношении определенной суборди-
нации. (Существенно не только то, каким «инвентарем» психи-
ческих свойств обладает человек, но и то, какую роль — веду-
щую или служебную — каждое из этих свойств играет в общем
строе данной личности.)
Однако неверно представление, будто психология личности,
которая сводится при этом к совокупности ее психических
свойств, и психология психических процессов образуют две обо-
собленные области. Представление о психологии личности, обо-
собленной от изучения психических процессов, и представление
о психических процессах как абстрактных функциях, обособлен-
ных от личности, — это две стороны одной и той Же ошибочной
концепции. На самом деле нельзя построить ни учения, о психи-
ческих свойствах человека в отрыве от изучения его психической
деятельности, ни учения о психической деятельности, о законо-
мерностях протекания психических процессов, не учитывая их
зависимости от психических свойств личности. Всякое противо-
поставление общей психологии (психических процессов, их
закономерностей) и какой-то от нее обособленной психоло-
гии личности, которое иногда у нас встречается 7, в корне оши-
бочно.
Психические деятельности — это тот «строительный матери-
ал», из которого складываются психические свойства и способ-
ности человека.
Способности — это закрепленная в индивиде система обоб-
щенных психических деятельностей. Для формирования способ-
7 См., например, редакционную статью «О философских вопросах психо-
логии (К итогам дискуссии)» в журнале «Вопросы философии», 1954, № 4.
248 >
ностей нужно, чтобы соответствующие психические деятельно-
сти обобщились и, став, таким образом, доступными переносу с
одного материала на другой, закрепились в индивиде. Качество
способности, ее более или менее творческий характер сущест-
венно зависят от того, как совершается эта генерализация.
Характер человека — это закрепленная в индивиде система
генерализованных обобщенных побуждений. Обычно, рассмат-
ривая отношение мотивов и характера, подчеркивают зависи-
мость побуждений, мотивов человека от его характера: поведе-
ние человека, мол, исходит из таких-то побуждений (благород-
ных, корыстных, честолюбивых), потому что таков его характер.
На самом деле таким выступает отношение характера и мотивов,,
лишь будучи взято статически. Ограничиться таким рассмотре-
нием характера и его отношения к мотивам — значит закрыть
себе путь к раскрытию его генезиса. Для того чтобы открыть
путь к пониманию становления характера, нужно обернуть это
отношение характера и побуждений или мотивов, обратившись,
к побуждениям и мотивам не столько личностным, сколько си-
туационным, определяемым не столько внутренней логикой ха-
рактера, сколько стечением внешних обстоятельств. И несмелый
человек может совершить смелый поступок, если на это его тол-
кают обстоятельства. Лишь обращаясь к таким мотивам, ис-
точниками которых непосредственно выступают внешние об-
стоятельства, можно прорвать порочный круг, в который попа-
даешь, замыкаясь во внутренних взаимоотношениях характе-
рологических свойств личности и ими обусловленных мотивов.
Узловой вопрос — это вопрос о той, как мотивы (побуждения),,
характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства,
в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то
устойчивое, что характеризует данную личность. Именно' к это-
му вопросу сводится, в конечном счете, вопрос о становлении и
развитии характера в ходе жизни. Побуждения, порождаемые
обстоятельствами жизни, — это и есть тот «строительный мате-
риал», из которого складывается характер. Побуждение, мотив—
это свойство характера в его генезисе. Для того чтобы мотив
(побуждение) стал личностным свойством, закрепившимся за
личностью, «стереотипизированным» в ней, он должен генерали-
зоваться по отношению к ситуации, в которой он первоначально
появился, распространившись на все ситуации, однородные с
первой, в существенных по отношению к личности чертах. Свой-
ство характера — это, в конечном счете, и есть тенденция, по-
буждение, мотив, закономерно появляющийся у данного челове-
ка при однородных условиях.
Каждое свойство характера всегда есть тенденция к совер-
шению в определенных условиях определенных поступков. Ис-
токи характера человека и ключ к его формированию — в по-
буждениях и мотивах его деятельности. Ситуационно обуслов-
249 >
ленный мотив или побуждение к тому или иному поступку —
это и есть личностная черта характера в ее генезисе. Поэтому
пытаться строить характерологию как отдельную дисципли-
ну, обособленную от психологии,— значит стать на ложный
путь.
Исследование характера и его формирования, до сих пор ма-
ло продвинутое, должно было бы сосредоточиться в первую оче-
редь на этой проблеме — проблеме перехода ситуационно, сте-
чением обстоятельств порожденных мотивов (побуждений) в ус-
тойчивые личностные побуждения. Этим в педагогическом плане
определяется и основная линия воспитательной работы по фор-
мированию характера. Исходное здесь — это отбор и «привив-
ка» надлежащих мотивов путем их генерализации и «стереоти-
пизации».
Неправомерность обособления учения о психических свойст-
вах от учения о психических процессах отчетливо выступает как
в учении о характере, так и в учении о способностях.
Основной недостаток традиционных испытаний интеллекта
заключается в их отрыве от психологии мышления. В тестовых
испытаниях интеллекта как способности о нем судят, исходя из
результата, который человек дает при испытании, минуя про-
цесс, который к нему ведет. Результат деятельности, конечно,
должен быть учтен, но сам по себе он не однозначный показа-
тель для суждения об интеллекте, о способности. Психологиче-
ски, личностно, результат существен именно как результативное
выражение процесса мыслительной деятельности. Исходя только
из результата, нельзя достоверно судить о том, как мыслит и
мыслит ли вообще данный человек, давая при испытании тот
или иной показатель, определяемый достигнутым им резуль-
татом.
Не только диагностирование, но и самое формирование спо-
собностей было бы невозможно, будь способности, свойства
личности обособлены от психических процессов, от ее деятель-
ности: закрепляющиеся, как бы оседающие в человеке, ходы и
результаты его деятельности — познавательной, эстетической
и т. п. — включаются в самый состав его способностей.
Более динамические психические состояния личности тем
более не могут быть обособлены от процесса. Психические со-
стояния человека — это непосредственно динамический эффект
его деятельности и фон, на котором они возникают. Таковы
прежде всего аффективные состояния, связанные с успехом или
неуспехом действий. Динамика этих состояний и закономерности,
которым они подчиняются, несомненно составляют важный
компонент психологии личности, совершенно очевидно неотрыв-
ный от динамики психических процессов. Эти же последние,
в свою очередь, не могут быть обособлены от психических
свойств и состояний личности, от соотношения уровня ее дости-
250
жений и сложившегося в ходе предшествующей деятельности
уровня ее притязаний. За обособлением психических свойств от
психических процессов и тем самым от деятельности, которая
ими регулируется, таится мысль о детерминации поведения че-
ловека только изнутри, только внутренними условиями. Обособ-
ление же психических процессов от психических свойств и со-
стояний личности скрывает за собой отрицание роли внутрен-
них условий в детерминации психических процессов. Значение,
которое имеет личность именно в качестве совокупности внут-
ренних условий всех психических процессов, исключает такое
обособление психических процессов от личности, ее свойств и
состояний. Обособление друг от друга психических свойств и
психических процессов — это производный результат разрыва
внешних и внутренних условий, продвинутый внутрь психиче-
ского.
Общая концепция, согласно которой внешние причины дейст-
вуют через посредство внутренних условий, определяющая, в
конечном счете, наш подход к психологическому изучению чело-
веческой личности, определяет и понимание путей ее психиче-
ского развития.
В силу того что внешние причины действуют лишь через
внутренние условия, внешняя обусловленность развития лично-
сти закономерно сочетается с его «спонтанейностью». Все в пси-
хологии формирующейся личности так или иначе внешне обус-
ловлено, но ничто в ее развитии не выводимо непосредственно
из внешних воздействий8. Законы внешне обусловленного раз-
вития личности — это внутренние законы. Из этого должно ис-
ходить подлинное решение важнейшей проблемы развития и
обучения, развития и воспитания.
Когда исходят из наивного механистического представления,
будто педагогические воздействия непосредственно проецируют-
ся в ребенка, отпадает необходимость специально работать над
развитием, над формированием, строить педагогическую работу
так, чтобы обучение давало образовательный эффект, не только
сообщало знания, но и развивало мышление, чтобы воспитание
не только снабжало правилами поведения, но и формировало
характер, внутреннее отношение личности к воздействиям, кото-
рым она подвергается. Неверный подход к этой проблеме и ее
неразработанность в нашей педагогике — одна из существен-
8 Поэтому нельзя, в частности, выводить развитие личности непо-
средственно из требований, которые к ней предъявляет общество, как
этого хочет А. В. Веденов. Выводить развитие личности из требований, ко-
торые ей извне обществом предъявляются,— это значит отрицать внешне
обусловленное саморазвитие личности, т. е. в конечном счете отрицать саму
личность как субъект такого развития. (См. А. В. Веденов. Личность как
предмет психологической науки. «Вопросы психологии», 1956, № 1.)
251
ных помех в деле воспитания подрастающего поколения. Поэто-
му принципиально правильное решение проблемы детермина-
ции психического развития личности и связанного с нею вопро-
са о соотношении развития и воспитания имеет не только теоре-
тическое, но и практическое жизненное значение.
- 1957 г.
11
ЧЕЛОВЕК И МИР
I От автора
1 Наша книга «Бытие и сознание» ! поставила и, затронув по-
путно целый ряд вопросов, в какой-то мере, надеюсь, разрешила
или продвинула разрешение одной основной проблемы — о при-
роде психического и его месте во всеобщей взаимосвязи явле-
ний материального мира. Проблема бытия и сознания, обозна-
ченная в заглавии книги, в целом не была там охвачена.
Мало того: основной результат нашего исследования пробле-
мы психического в «Бытии и сознании» показал, что самая
постановка вопроса, заключенная в заглавии нашей книги, не
может быть окончательной. В самом деле, наш важнейший те-
зис заключается в том, что идея, образ, а значит, и вообще со-
знание, мышление не могут быть приняты в качестве самостоя-
тельного члена основного гносеологического отношения. За от-
ношением идеи, образа и вещи, сознания или познания и бытия
стоит другое отношение — человека, в познавательной деятель-
ности которого только и возникает образ, идея, И бытия, которое
он познает *.
Основная, центральная проблема философии обычно встает
перед человеком как проблема бытия и сознания, бытия и мыш-
ления в широком смысле слова, т. е. бытия и познания. Это
в известном смысле закономерно и в определенном отноше-
нии необходимо. Но эта проблема бытия и сознания — при пра-
вильной ее постановке — все же необходимо преобразуется в
Другую, за ней стоящую. Само сознание существует лишь как
процесс и результат осознания мира человеком. За проблемой
бытия и сознания раскрывается проблема бытия, сущего и че-
ловека, его познающегб и осознающего **. Таким образом, цент-
ральная проблема, которая перед нами встает, — это проблема
бытия, сущего и места в нем человека.
Но человек есть человек лишь в своем взаимоотношении к
другому человеку: человек — это люди в их взаимоотношениях
1 С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание. О месте психического во
всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. М., Изд-во АН СССР,
1957.
255
друг к другу. Человек как абсолют, как «вещь в себе», как не-
что обособленное и замкнутое в себе — это не человек, не чело-
веческое существо и, более того, это вообще не существо, это
нечто несуществующее — ничто. Не только в жизни и в об-
щественных делах человек живет и действует общественным об-
разом: это же относится и к процессу познания. Обычное пред-
ставление о субъекте познания как чисто индивидуальном, толь-
ко единичном существе — фикция. Реально мы всегда имеем
два взаимосвязанных отношения — человек и бытие, человек и
другой человек (другие люди). Эти два отношения взаимосвяза-
ны и взаимообусловлены. И именно в этой их взаимосвязи и
взаимообусловленности мы и будем их рассматривать: только
беря их в этой взаимосвязи, можно правильно подойти к пони-
манию и гносеологического отношения человека к бытию и мо-
рального его отношения к другому человеку. Этим не упраздня-
ется, не снимается вопрос об отношении образа, идеи к вещи, а
значит, и проблема сознания (вообще психического) и бытия, но
за этой первой проблемой закономерно, необходимо встает
другая, как исходная и более фундаментальная — о месте уже
не психического, не сознания только как такового во взаимосвя-
зи явлений материального мира, а о месте человека в мире, в
жизни *. Этой проблеме всех проблем и посвящена настоящая
книга.
Введение
Основной порок идеалистического решения проблемы бытия
заключается в сведении бытия к производной от сознания, к
корреляту сознания. Этот способ решения проблемы бытия и
сознания приводит к двум роковым последствиям: с одной сто-
роны, сведение бытия к корреляту сознания приводит к тому,
что этот коррелят — бытие — в конце концов снимается и оста-
ется одно сознание, бытие превращается в «кажимость», в про-
дукт моего представления; с другой стороны, сознание занима-
ет место реального человека, узурпирует права реального чело-
века. Философия, кончающаяся превращением бытия в «кажи-
мость», жизни в суету сует (подрывающая всякое утвержде-
ние жизни в его основе), начинает свое дело с того, что на ме-
сто человека подставляет его сознание. Таков путь субъектив-
ного -идеализма, скептицизма, солипсизма.
В основе субъективно идеалистической концепции лежит тот
факт, что наша мысль осознает, познает бытие, что бытие вы-
ступает в качестве осознаваемого мыслью человека. Но
ошибочен не сам этот факт, а его субъективно идеалистическая
интерпретация, которая исходит из субъективистического пони-
мания сознания. Субъективистическое понимание сознания под-
меняет положение, что мысль относится к осознаваемому, по-
знаваемому бытию, другим — что мысль порождается сознани-
ем, а не бытием. Как основной аргумент при этом выдвигается
то соображение, что сознание, мысль не могут «перепрыгнуть» в
бытие, потому что они не в состоянии «выскочить» из себя. Этот
аргумент явно' выдает скрытую предпосылку всего этого рас-
суждения: дуалистическое противопоставление мысли и бытия.
Сознание, мысль действительно не могут «выскочить» из себя,
из сферы мысленного, осознаваемого, но, чтобы «проникнуть» в
бытие, этого и не требуется. Потому что мыслимое никак не оз-
начает — сводящееся к мысли, к сознанию, поскольку в качест1
ве осознаваемого выступает реальный объект, никак в содержа-
нии мысли нерастворимый.
Сущее, бытие, существующее независимо от мысли, —• это
бытие, сущее, которое может существовать и не будучи мысли-
мым, но и будучи мыслимым, осознаваемым, оно не перестает
существовать независимо от сознания. Мыслимое бытие — это
тоже бытие, а не мысль, и это — бытие не только в качестве
мыслимого: осознаваемое бытие — это также бытие, а не толь-
ко сознание.
Однако дело заключается не только в этой субъективно идеа-
листической трактовке соотношения бытия и сознания, основан-
ной на их разрыве и противопоставлении. Само это соотношение
является не исходным, а вторичным. Исходным является соот-
ношение человека и бытия.- Отправной пункт открытия бытия, ре-
17 Зак. 1190 257
ального существования мира человеком — в его чувственности,
практике, а не в мышлении. (Мышление производно, и оперирует
оно с сущностями, а не с существованием как таковым.) Перво-
начальное открытие бытия человеком — это прерогатива чувст-
венного. Она обусловлена тем, что чувственность непосредствен-
но вплетена во взаимодействие человека с окружающим миром.
Исходно отношение не мысли к ее объекту, а действия человека
и объекта, изначален этот контакт двух реальностей. Конкрет-
нее, исходным всегда является взаимодействие человека с дей-
ствительностью как «сопротивляющейся» действиям человека.
«Я» и для самого себя, и объективно выступает первично не
как абстрактный субъект познания, а как конкретная реаль-
ность человека. А эта его конкретная реальность всегда первич-
но дана заодно с объектами и партнерами его деятельности.
Эти последние даны мне также первично, как и я сам. Чистое
сознание, идеи, чистый субъект познания — это очень производ-
ная конструкция софистифицированной обработки исходных дан-
ных, а никак не исходная непосредственная данность. Исходно
существуют не объекты созерцания, познания, а объекты по-
требностей и действий человека, взаимодействие сил, противо-
действие природы, напряжение. Отсюда и роль практики, техни-
ки, производительного труда в процессе познания.
Отправной пункт познания мира — фактическая непосредст-
венная данность бытия, а не фиктивная непосредственная дан-
ность сознания, которому (согласно идеалистическому взгляду)
ничего не дано, помимо него самого и его собственных образов.
(Затем и существование предметов, образами которых они яв-
ляются, отбрасывается или ставится под вопрос.) Процесс жиз-
ни человека, его деятельности, встречающей сопротивление при-
роды, объекта, а не образы пассивных предметов — вот что вы-
ступает в чувственности, от чего отправляется мысль, абстрак-
ция мысли. Чистая созерцательность, оторванная от действи-
тельности, от жизни и труда —• вот пособник идеалистического
нигилизма по отношению ко всему сущему; познание вырывает-
ся, обособляется от жизни и труда — таков принцип идеалисти-
ческой софистики.
Таким образом, уже в гносеолого-онтологическом плане вста-
ет проблема человека' как философская проблема о способе су-
ществования человека в соотношении его с бытием, сущим вооб-
ще. Решение этой проблемы направлено против отчуждения как
человека от бытия, так и бытия от человека. Содержание этого
отчуждения заключается в идеалистическом вынесении сознания
за пределы бытия, сущего, в отрыве чистого сознания от реаль-
ного человека как субъекта познания — деонтологизации чело-
века, с одной стороны, и в сведении всего сущего, бытия только
к вещности, с другой. -
Идущая от Декарта точка зрения также рассматривает бы-
258
тие только как вещи, как объекты познания, как «объективную
реальность». Категория бытия сводится только к материально-
сти. Вместе с этим происходит выключение из бытия «субъек-
тов» — людей, а заодно с ними и всех тех функциональных
свойств вещей, которые свойственны «человеческим предметам»,
включенным в человеческие отношения как орудия и продукты
практики. В мире, «конституирующем», определяющем эти си-
стемы категорий, существуют только вещи и не существует лю-
дей, отношения между которыми осуществляются через вещи;
даже в качестве «орудий» они функционируют якобы помимо
людей. Из учения о категориях, в том числе даже из учения
о действительности, бытии, выпадает человек. Он, очевидно,
идет только по ведомству исторического материализма — как
носитель общественных отношений; как человек он — нигде,
разве что в качестве субъекта он есть тот, для которого все есть
объект и только объект; сам для себя он как будто бы не мо-
жет стать объектом мысли и философского исследования. Быти-
ем в полном смысле оказывается только природа, сводящаяся
к объекту физики. Вышележащие виды бытия (сущего) — бы-
тие человека, способ его общественного бытия, история — деон-
тологизируются, выключаются из бытия в силу равенства: бы-
тие = природа = материя.
Человек как субъект должен быть введен внутрь, в состав
сущего, в состав бытия и, соответственно, определен круг фило-
софских категорий. Человек выступает при этом как сознатель-
ное существо и субъект действия, прежде всего как реальное,
материальное, практическое существо. Однако здесь сохраняет
свою силу общий тезис, выдвинутый нами еще в «Бытии и со-
знании», что с появлением новых уровней бытия, в новом каче-
стве выступают и все его нижележащие уровни. Иными слова-
ми, человеческое бытие — это не частность, допускающая лишь
антропологическое и психологическое исследование, не затраги-
вающая философский план общих, категориальных черт бытия.
Поскольку с появлением человеческого бытия коренным обра-
зом преобразуется весь онтологический план, необходимо видо-
изменение категорий, определений бытия с учетом бытия челове-
ка. Значит, стоит вопрос не только о человеке во взаимоотноше-
нии с миром, но и о мире в соотношении с человеком как
объективном отношении. Только таким образом реально и
может быть преодолено отчуждение бытия от человека.
Как уже говорилось, внутренней подоплекой идеалистической
постановки вопроса о- существовании реального внешнего мира
является подстановка на место человека его сознания. На воп-
рос — внешнее по отношению к чему? — дается ответ: к созна-
нию, к идеальному. Исходной предпосылкой такого суждения
является обособление сознания от человека как части реального
мира. Между тем проблема познаваемости бытия, соотношения
17* 259
познающего и бытия как объективной реальности встает после
введения человека в состав сущего, бытия; познание совершает-
ся внутри него. Самое познание как открытие бытия — это не
акт сознания, не только деятельность сознания человека, а в
силу участия в нем практики — способ, модус существования
человека по отношению к бытию. Таким образом, проблема бы-
тия и его познания связана с проблемой человека как субъекта
действия и познания, и в свою очередь проблема человека не-
разрывно связана с общей проблемой бытия, сущего.
Проблема же отношения человека к бытию в целом включа-
ет в себя отношение к человеку, к людям, поскольку бытие
включает в себя не только вещи, неодушевленную природу, но и
субъектов, личностей, людей, отношение к природе опосредство-
вано отношениями между людьми. Таким образом преодолевает-
ся метафизический разрыв бытия на три несвязанных сферы —
природу, общество и мышление. Он преодолевается постановкой
философского вопроса об особом способе существования чело-
века как субъекта познания и действия.
Одно из основных положений диалектического материализма
заключается в том, что каждому специфическому виду материи
отвечает строго специфическая форма движения, выступающая
как способ существования именно данного, а не какого-либо
другого вида материи. Специфичность каждой формы движения
обусловлена особенностями того материального объекта, того
вида материи (вещества, света и т. д.), который испытывает из-
менения, «движение». Уже в пределах природы рассмотрение
всякого изменения как движения материи заключает в себе (в
общем правомерное еще) расширение понятия движения на ка-
чественные (например, химические) изменения. Идя дальше —
к жизни человека, человеческого общества, целесообразно от-
делить от понятия движения самое понятие способа существо-
вания и выделить различные способы существования,
отличающиеся в зависимости от особенно,стей их субъ-
екта2.
Выделяя различные способы существования различных ти-
пов сущего, мы приходим к анализу философского вопроса о
способе существования человека как субъекта сознания и дейст-
вия.
В самом общем виде это означает, что соотношение субъекта
и объекта, их взаимодействие берется не только идеально —
в сознании, но и в процессе труда, реально, материально. Дей-
ствие, труд, творящий, производящий человек должны быть
включены в онтологию — онтологию человеческого бытия —
2 Ключ к пониманию каждой формы движения надо искать в особенно-
стях их материального носителя. Это положение развивается в работах
Б. М. Кедрова.
260
как необходимое и существенное звено. Человек выступает при
этом как существо, реализующее свою1 сущность в порождаемых
им объектах и через них само ее осознающее. Таким образом,
специфика человеческого способа существования заключается в
мере соотношения самоопределения и определения
другим (условиями, обстоятельствами), в характере само-
определения в связи с наличием у человека сознания и действия.
Метод изучения человека, специфики человеческого способа
существования заключается в том, чтобы раскрыть человека во
всех для него существенных связях и отношениях, в каждом из
которых он выступает в новом качестве*. Если вопрос о месте
психического, сознания в мире решался на основе принципа со-
отнесения разных качеств в разных системах отношений3, то
теперь так же решается вопрос о месте человека в мире. Отно-
шение человека к миру, к бытию и отношение человека к челове-
ку рассматривается в их взаимозависимости и взаимообуслов-
ленности.
Отношение человека к человеку составляет собственно спе-
циальную сферу этики. Однако большая подлинная этика —
это не морализирование извне, а подлинное бытие (жизнь) лю-
дей, поэтому этика выступает как часть онтологии, как онтология
человеческого бытия. Построение такой этики также связано с
преодолением отчуждения **, но уже не бытия от человека, а
человека от человека в результате отчуждения от человека его
общественной функции, на основе противопоставления человеку
этой его общественной функции (или «маски», по выражению
К. Маркса) ***. Преодоление этого отчуждения связано с раскры-
тием всей полноты природного и общественного бытия человека.
Основная проблема этики связана с проблемой человека как
субъекта сознания и действия: это вопрос о месте другого чело-
века в человеческой деятельности (другой человек только как
средство, орудие или как цель моей деятельности), вопрос о воз-
можности осознания непосредственных результатов и косвен-
ных последствий любого человеческого действия, поступка,
вопрос о существовании другого человека как условии моего
существования, вопрос о мотивации, детерминации человеческо-
го поведения, системе значимостей или ценностей и т. д.
3 См.: С. Л. Рубинштейн. Бытие и сознание, стр. 4.
ЧАСТЬ I
1. ФИЛОСОФСКОЕ ПОНЯТИЕ БЫТИЯ
Данное нам, с которым мы сталкиваемся как познающие к
действующие существа, — это и есть сущее; его обнаружение
восприятием —свидетельство бытия. Познание, наука, исследо-
вание должно выявить, какова_его сущность, есть ли оно это
или только кажется таковым. Но утверждение, что это, или то,
или еще нечто другое есть, требует раскрытия понятия бытия.
Мышление раскрывает значение, содержание понятия бытия,
но само бытие есть исходное данное нашего чувственного бытия.
Бытие как таковое, как сущее — это исходное, первично чувст-
венно данное человеку*. Попытка идеализма снять эту исходную
данность бытия как сущего, существующего и подставить на его;
место кажущееся, субъективное (представление, сознание) —
это софистика, фиктивность которой легко может быть раскры-
та, изобличена.
Для устранения этой мистификации должен быть осуществ-
лен перенос исходной точки зрения извне вовнутрь. Познавае-
мое бытие, его квалификацию в качестве такового надо брать в
соотношении с познающим человеком. Но сам познающий чело-
век располагается не перёд бытием, сущим и, значит, не рас-
полагает его перед собой, превращая все бытие в предмет,
в объективную наличность для созерцания, превращая все толь-
ко в объект для субъекта, а находится внутри его. Познаю-
щий субъект — это человек, сущее, наделенное сознанием, рас-
положенное внутри сущего. Таким образом, исходным явля-
ется онтологическое отношение различных сущих, сущих с раз-
личным способом существования, а познание — это осуществ-
ляющееся внутри оптического отношение различных сущих..
В этом смысле обнаруживается некоторая двусмысленность
при сведении всего сущего . к «объективной реальности». Дву-
смысленность заключается в признании за исходное познава-
тельного отношения, а не объективного отношения и места че-
ловека в бытии. Поэтому и характеристика самого' бытия оказы-
вается гносеологической — только как внеположность сознанию,
только как объекта познания, в отношении к познанию. Человек
находится внутри бытия, а не только бытие внешне его со-
знанию. В этом смысле бытие обступает нас со всех сторон, и
262
лам из лето никуда «не уити». Мир бытия, в котором мы нахо-
димся, •— это его непосредственная данность, неотступность,
очевидность, его неустранимость, со всех сторон нас объемлю-
щая, его неотменяемость.
Подлинный смысл дальнейшего анализа, приводящего к рас-
щеплению бытия, сущего и явления, заключается в том, что спо-
рят, по существу, о том, что бытием является не это, а то, что
бытие не такое, а этакое. Словом, это спор не о существовании,
бытии бытия (он бессмыслен), но о том, что оно есть, каково
оно. Здесь происходит переплетение и смешение этих двух ходов
мысли: данное сущее (т. е. нечто, что есть) есть не это (чем
оно кажется), а есть нечто другое; и — это не есть сущее
(оно лишено бытия), а только кажущееся. Второе суждение
правомерно лишь постольку, поскольку оно является лишь дру-
гим способом выражения предыдущей мысли: таким оно только
кажется, на самом деле сущее другое,— но неправомерно как
абсолютизация кажимости, как сомнение в том, что нечто есть,
существует. (Сущее — субъект, не предикат, предикат — явле-
ние, сущность *.)
Эта неправомерная подстановка есть исходное заблуждение
философии, которая приходит затем к отрицанию бытия, внеш-
него мира, объективной реальности. Вопрос о том, что оно есть,
состоящий в различении того, что оно есть на самом деле, в
сущности есть, и того, каким оно является или кажется позна-
нию, подменяется признанием только кажимости, приводит к
сомнению в существовании бытия **. Но не только ложно, но и
бессмысленно положение: кажимость, а не сущее; ни это, ни то
и ничто не есть сущее, т. е. все только кажимость ***. Идея небы-
тия, как идея кажимости, связана только с «явлением» бытия, с
его познанием человеком, с явлением познающему человеку. Не-
бытие всегда есть небытие чего-то особенного, единичного, ко-
нечного. Идея его небытия предполагает все сущее, совокупность
сущею. Небытие как кажимость имплицитно полагает, точнее,
предполагает бытие.
Таким образом, может быть осуществлено выявление скры-
тых предпосылок субъективизма, феноменализма, опровержение
субъективного идеализма путем анализа хода мысли, который к
нему приводит: исходный вопрос, встающий в процессе позна-
ния, что оно (сущее) есть, какова его сущность, затем встает
как иначе повернутый вопрос — данное, как-то определенное,
есть ли оно, сущее ли оно? Весь процесс «развеивания» бытия
осуществляется посредством перехода, перевода одного вопроса
в другой.
В этой подмене вопроса о качественной определенно-
сти бытия сомнением в его существовании исходной является
другая подстановка: отношение сознания, духа к бытию под-
ставляется на место отношения человека к бытию.
263
Как уже говорилось, отправной пункт открытия бытия, ре-
ального существования — в чувственности, а не в мышлении
(мышление производно и оперирует оно с сущностями, а не с
существованием как таковым). Открытие бытия—прерогатива
чувственности. Первично даны не объекты созерцания, а объек-
ты потребностей и действия человека.
Но решение вопроса о том, что есть бытие (в смысле, к а-
ковым является сущее), связано и с решением вопроса, что
значит быть. В связи с этим и встает философская задача
анализа бытия, сущего, его существования, бытия и становле-
ния, «быть», «не быть», становиться. Не само бытие в процессе
становления превращается в ничто, а то или иное конкретное
сущее переходит из состояния бытия в состояние небытия, и на-
оборот. Раскрытие бытия в становлении — это вопрос о неиз-
менности, сохранности сущности сущего в его изменении (о суб-
станциальности изменяющегося), о его пребывании, о его сущ-
ности, о субстанции*.
При этом необходимо определение понятия «мир». Мир —
это общающаяся друг с другом совокупность людей и вещей,
точнее, совокупность вещей и явлений, соотнесенных с людьми.
Иными словами, мир есть организованная иерархия различных
способов существования, точнее, сущих с различным способом
существования*. В этой характеристике определяющим являет-
ся человеческий общественный способ существова-
н и я. (Причем здесь опять-таки существенно, что возможны два
значения понятия «способ существования»: как «сущность», ха-
рактеристика, относящаяся к качественной определенности
сущего, и как онтологическая характеристика, определяющая не
столько сущее, сколько бытие этого сущего.)
* * *
Таким образом, проблема, что есть бытие, проблема опре-
деления состава бытия посредством различного рода категорий,
встает-только на основе утверждения положения об исходности
самого бытия. Между тем вся история идеалистической филосо-
фии выступает как попытка подорвать тем или иным путем этот
тезис.
Общая проблема о сущем, о бытии как бы расчленяется на
ряд исторически сложившихся разветвлений, каждое из которых
необходимо проследить, чтобы вычленить объективное отноше-
ние, которое абсолютизируется' или искажается каждым направ-
лением.
У Платона бытие выступает по преимуществу как предикат,
а не субъект. Таким образом, утрачивается основное положение,
согласно которому бытие, сущее — это исходное. Согласно Пла-
тону, фиксированная в понятии устойчивая сущность вещей
264
(идея как o’uoicc)4—это истинное бытие. Содержание здесь еще
не фиксируется; фиксируется, что подлинное бытие существует
лишь в форме понятия (идея), его основная характеристика — .
устойчивость; бытие, пребывание и становление берутся как
внеположное* (в отношении бытие — становление делается
противопоставление, в соотношении бытие — мышление —
отождествление). Согласно Платону, бытие — предикат как
чувственных вещей, так и идей. Понятие, категория, мысль
(идея) выступают как определение бытия того объекта, некото-
рые свойства которого даны чувствам. С этим связан целый
комплекс, узел проблем. Здесь происходит отделение понятий-
ных определений от чувственных, откалывание сущности от яв-
ления, превращающегося в кажимость, и сущности от существо-
вая как способа бытия того, что становится, изменяется, дейст-
вует- С открытием понятия, понятийных определений (идейной
сущности) возникает двойная логика (гносеология) проблемы.
Здесь происходит превращение сущности, отколотой от сущест-
вования, от чувственно данных вещей, в идею, сведение объекта
понятия к понятию, которое и превращается в идеальную вещь.
Сначала в мышлении, в понятии, а не в чувственном находится
истинное определение сущего, а отсюда делается неправомер-
ный вывод, что понятие, идея — это и есть истинно сущее. Та-
ким образом, открывается путь от Платона к Гегелю. Здесь и
возникает в корне неверное представление о бытии как прибавке
(довеске) к чему-то первоначально данному (идее). Идея высту-
пает как первичное, как субъект, бытие — как предикат идеи
(идеализм). В платонизме имеет место загипнотизированность
философской мысли открытием себя самой-, открытием понятий,
мысли, ответом на вопрос: что есть данная вещь. В результате
мысль выступает как истинное бытие, как на самом деле сущее.
Тогда против признания идей, т. е. общего, субстанции, су-
ществующей в себе, восстает Аристотель. Согласно Аристотелю,
сущее, субъект всех предикатов — это индивидуум, а не общее*.
Общее — это всегда атрибут чего-то другого; только индивид
не может служить атрибутом: он — субстанция. Таким об-
разом, субстанция отделяется от сущности, поскольку она не
общее понятие, а индивид — индивид как существующий, а не
его сущность. Идеи, общие понятия, в противовес Платону, ис-
ключены, таким образом, из o’ugicc 5; они — лишь предикаты су-
щего, а не оно само.
Основной признак или проявление субстанции — это дейст- -
вие, изменения, которые она порождает, производит. Субстан-
4 о’oat а — сущность, суть.
s o’uoia — сущность, суть.
265
ция, согласно Аристотелю,— это причина действий, которые она
производит. Способность действовать, производить действие, од-
нако, — это ее внешнее проявление. Эта способность действо-
вать имеет свое внутреннее основание. Оно заключается в том,.
что сама субстанция есть evepyeicc6. Существовать для Аристо-
теля — значит быть в качестве причины, т. е. действовать. Пер-
вое условие для того, чтобы действовать (agere7), заключается
в том, чтобы самим быть действием, актом, т. е. быть актуально
существующим8. Для аристотелевского «реализма» бытие, та-
ким образом, есть ни к чему не сводимая первичная данность.
Платоновские идеи критикуются и отвергаются на том решаю-
щем основании, что они не могут быть причинами изменения и
движения чувственных вещей.
Так намечается многослойность сущего: на поверхности ак-
циденции и предикаты9, в глубине индивидуальные субстанции.
Поэтому, в конечном счете, бытие отождествляется с субстанци-
альностью.
Аристотель, остается, таким образом, на позиции признания
сущности и субстанции, так же как и Платон, и вообще его
предшественники. От субстанции путь ведет к материи, но мате-
рия не существует сама по себе, она предполагает форму, ее оп-
ределяющую, индивидуализирующую, и лишь заодно с этой пос-
ледней она входит в состав субстанции и образует ее. В силу
своей неопределенности материя неиндивидуальна и, значит,
сама по себе не сущее. С другой стороны, материя у Аристотеля
тоже первопричина, одна из них; она выступает как конечная
данность, не сводимая к другим (к богу, перводвигателю).
Здесь намечается противоречие в понятии материи. Неопреде--
ленность материи выводила ее за пределы понятия, противопо-
ставляла ему материю как «другое». Но эта же ее неопреде-
ленность лишала ее самостоятельного в себе бытия и требовала
другого — формы, сущности — как необходимого дополнения.
Аристотель утверждает в качестве сущего индивидуальную
конкретность или конкретную индивидуальность, в противовес
Платону, утверждающему общее в качестве ouaia<;ov \10. Одна-
ко, начав с утверждения конкретно индивидуального в качестве
сущего, Аристотель в конце концов приходит к признанию сущ-
ности (или формы) как основы бытия. Это происходит в силу
6 evsp-feta — энергия.
7 agere — действовать.
8 См. Аристотель. Метафизика, А9, 990а, 8—11.
9 Акциденции, согласно Аристотелю,— красный, большой и т. д.г.
предикаты, общие идеи,— человек, лошадь, слон и т. д.
io owiaCov — бытие сущности.
266
•связи сущности с ее определением у Аристотеля: субстанция
выступает как определенная сущность и выражаемая определе-
нием, дефиницией этой вещи. Здесь Аристотель, капитулируя
перед Платоном, сворачивает на путь своего предшественника,
вопреки собственной исходной тенденции. Сущее для него, сна-
чала индивид, затем все же сущность — ti eoxiи. Коренная
двойственность онтологии Аристотеля заключается в том, что он
лавирует между требованием конкретно-индивидуального и об-
щей сущностью. Признав сначала, что сущим является первое,
он затем редуцирует, сводит его' к минимуму, превращая лишь
в субъекта — носителя универсалий; отсюда —- превращение
сущего-субстанции в пустое место, в «крючок», на который на-
вешиваются предикаты, образующие сущность. Происходит све-
дение субстанции к пустому и бессодержательному универсаль-
ному носителю предикатов в силу того, что сущим признано
индивидуальное, а все его содержание отнесено к универсаль-
ным сущностям. Индивидуальное лишь представительствует
опустошенное существование; на самом деле есть лишь универ-
сальные сущности (они есть бытие). Только индивидуальное
существует, но в индивидуальном лишь общее составляет его
сущность; поэтому, признав индивидуальное существование, фи-
лософия (онтология) имеет дело не с ним, а только с общим, с
сущностью,' для нее есть, собственно, только она. Отождествле-
ние бытия и субстанции, сущности (oooia* 12), в свою очередь,
снимает возможность различать сущность и существование. Так
возникает тождество бытия и субстанции у Аристотеля.
Таким образом, попытка отхода Аристотеля от Платона за-
канчивается возвращением к нему. Попытку отхода от Аристо-
теля, в свою очередь, совершает Фома Аквинский. Он проводит
фундаментальное различие между планом субстанции, в кото-
ром бытие выступает в качестве сущего, и планом, в кото-
ром сущее выступает в качестве причины. План причины — это
план существования. Таким образом, у него два плана: бытие-
субстанция и бытие-существование. Бытие выступает как со-
стоящее из двух компонентов: существование выделяется как
особый момент, но исходным, как у Аристотеля, оказывается все
же сущность, субстанция.
Авиценна утверждает сущность в интеллекте, универсалии
же (общее) — в единичных вещах. К человечности как сущно-
сти прибавляется существование, чтобы конструировать челове-
ка. Существование внешне по отношению к сущности — в этом
Tl SBTI — сущность, чтойность.
12 ouata — сущность, суть.
267
смысл его акциденции. У Авиценны существование присоединя-
ется извне к сущности, но все же Авиценна исходит из сущности
как отправного пункта.
Дунс Скот выступает против реального различения сущно-
сти и существования, второе у него вытекает из первого. Линия
Авиценны продолжается у Суареса, который выделяет два зна-
чения ens: как participe present и как имя13. Первое значение
ens — актуально существующее; второе значение ens — «имя»,
обозначающее всякую сущность, которая может существовать.
Таким образом, решительное отрицание существования, отлич-
ного от сущности, означает полную ессенциализацию сущего,
связанную с его концептуализацией («ессенциализация» означа-
ет сведение к сущности и концептуализацию сущего). Этим оп-
ределяется позиция схоластической философии. Ens для схола-
стической философии — нечто (вещь), имеющая сущность.
Декарт выступает против реального различения сущности и
существования. Но все же в конечных, сотворенных вещах су-
ществование отлично от сущности, поскольку причина -сущест-
вования вещи не в ее сущности, а вне ее (в Боге). Причина су-
ществования конечной вещи вне ее сущности. То же самое име-
ет место и у Спинозы. На этой именно основе получил всеобщее
признание успех аргумента Ансельма, который Кант назвал он-
тологическим*. Это доказательство бытия бога приняли Де-
карт, Мальбранш, Спиноза, Лейбниц.
Таким образом, если у Суареса происходит завершение ли-
нии на сущность с выключением существования, то в XVIII ве-
ке происходит заострение той же линии в онтологии немецкого
философа Христиана Вольфа. Термин «онтология» ведет свое
начало с XVII века. Здесь происходит оформление онтологии.
Онтология — это учение о бытии, отделенное от теологии (с ко-
торой оно связано в схоластической философии). У Вольфа
онтология — учение о бытии, целиком деэкзистенциализирован-
ное за счет введения примата возможного. Возможное у Вольфа
первично по отношению к существующему. Существование —
лишь дополнение к сущности как возможности. Далее, Вольф
вводит принцип противоречия для сущности и бытия. Первое ус-
ловие существования, согласно Вольфу, — отсутствие внутрен-
них противоречий. Свобода от противоречий сущности должна
быть основанием всех ее определений. Сущность является осно-
ванием для всего из нее проистекающего. Таким образом, вво-
дится принцип достаточного основания для существования и ко-
нечной вещи: существование оказывается лишь .одним из преди-
катов сущности. Таким образом, онтология Вольфа сводит бы-,
тие к сущности (сущность — это возможность), вопрос О
существовании для него выпадает, следствием чего является
13 ens — существующее, сущность.
268
полная деэкзистенциализация бытия. В результате существова-
ние сводится к атрибуту сущности, существование оказывается
лишь одним из предикатов сущности, вместо того чтобы сущ-
ность была существенным предикатом существующего.
Если Юм выступает как защитник «опыта», как поборник
прав существования, то позиция Канта есть продолжение линии,
утверждающей существование как модус сущности, полагаю-
щий ее со всеми ее определениями. «Бытие, очевидно, не есть
реальный предикат,— пишет Кант, иными словами, оно не есть
понятие о чем-то таком, что могло бы присоединяться к
понятию вещи» 14. Итак, бытие вообще не реальный предикат: он
ничего не прибавляет к содержанию вещей, не является детер-
минацией. Предпосылка этих суждений все та же — бытие как
предикат.
Кантовская концепция существования (критика онтологиче-
ского аргумента) связана как с признанием прав опыта, так и
с понятием о вещи в себе. В кантовской критике онтологическо-
го аргумента выступает вся система Канта, как сильные, так и
слабые ее стороны. Основной тезис Канта, что существование
прибавляет только положение предмета по отношению к мысли
и не затрагивает содержания, солидарен с понятием вещи в се-
бе как характеристикой сущего*.
Кант различает понятие и предмет как возможное и действи-
тельное: «...они должны иметь совершенно одинаковое содержа-
ние», «...в действительном содержится не больше, чем только в
возможном». «Сто действительных талеров не содержат в себе
ни на йоту больше, чем сто возможных талеров» 15, — пишет
Кант. В понятии ста действительных талеров заключено не
больше, чем в понятии ста возможных талеров, но в действи-
тельных талерах заключено больше в смысле различных опреде-
лений и связей, чем в их понятии. В основе этого суждения Кан-
та лежат две ложные предпосылки:
1) в суждении а есть в, предикат в относится к п о н я т и ю а,
а не к объекту (в качестве объекта выступает понятие). Су-
ществование не есть для Канта предикат, дополнительное содер-
жание (а лишь понятийное, прибавляемое к понятию а);
2) понятие есть дубликат предмета, т. е. все содержание пос-
леднего входит в первое.
«...Посредством понятия предмет мыслится только как cor- f
ласный с общими условиями возможного эмпирического знания
вообще, а посредством существования он мыслится как содер-
жащийся в контексте совокупности опыта» 16, — пишет Кант.
Положение Канта о совпадении содержания реальных и
14 И. Кант. Сочинения,, в 6 томах. М., «Мысль», 1964, т. 3, стр. 521.
15 Т а м ж е.
16 Т а м же, стр. 523,
269
мыслимых талеров верно только в том смысле, что они совпада-
ют только в своих понятийных, эксплицитно выраженных в мыс-
ли определениях, предикатах, но не во всех своих свойствах.
Иными словами, то, что о реально существующих талерах поло-
жено (определено) в мысли, совпадает с тем, что в мысли пола-
гается о мыслимых талерах, но это никак не означает, что
реально существующие талеры совпадают с мыслимыми во всей
полноте своего содержания, как это утверждает Кант.
Мыслимые талеры есть на самом деле производная категория .
от реально существующих талеров. Далее, мыслимые и реально
существующие талеры именно в качестве таковых отличаются
тем, что первые могут непосредственно влиять на ход моей мысли,
а вторые— на мое материальное существование, на мое благосо-
стояние. Реальные талеры входят в реальный контекст моей
жизни, а мыслимые — плод абстракции (частная сфера, абстра-
гированная от конкретной жизни). Действительные талеры обо-
гащают, а мыслимые — нет. У них в лучшем случае совпадают
атрибуты (свойства), но не отношение, не действие. И совпаде-
ние предикатов относительно: когда в свойствах существующего
объекта и в предикатах этого объекта (в соответствующих по-
нятиях) выражено то же самое свойство, то в понятиях оно
лишь дано в абстрактно обобщенной форме, а в действитель-
ности — в конкретной целостности (единичности). Мыслимые
сто талеров — это не дублеты ста действительно существующих
талеров, а мысль о ста талерах, и предикаты к ней, как мысли,
совсем отличны от предикатов, относящихся к действительным
талерам, тогда как у Канта предикаты мысленных талеров —
это мысленные предикаты реальных талеров (не удивительно
поэтому, что они у него совпадают). Здесь обнаруживается пол-
ная двусмысленность тезиса Канта, согласно которому мысль
возможного объекта и объект существующий совпадают по со-
держанию (по понятию предиката); это означает, что вещь
сводится к своей понятийной сущности в плане содержания.
В то время как мыслимый или возможный объект совпадает с
реально существующим объектом .только по своим мыслимым,
понятийным определениям, но они никак не совпадают по свое-
му реальному содержанию: реально существующий объект
конкретен, мысль об объекте абстрактна.
Далее Кант не учитывает, что мыслимые талеры — это вооб-
ще не Талеры, а мысли о талерах. Они существуют, лишь когда
я или кто-нибудь их мыслит, но существование мыслей о тале-
рах не есть существование талеров. А основное — что все мыс-
ленные предикаты талеров предполагают существование тале-
ров*. Существование же талеров предполагает где (простран-
ство), когда (время), у кого. Сто реальных талеров сущест-
вуют или не существуют тогда-то у того-то. Утверждение о ста
талерах есть утверждение‘о богатстве, о средствах того-то (ли-
370
ца). А утверждение, что у того-то есть сто талеров, .и то, что у
него есть мысль о ста талерах, — это разные суждения с раз-
ными атрибутами.
Кант считает, что вопрос о существовании ста мыслимых та-
леров — это на самом деле вопрос о существовании у меня или
у кого-то мысли о ста талерах. И если к ста мыслимым тале-
рам, т. е. к мысли о ста талерах, «прибавить» существование, то
эта будет существование у меня или у кого-то мысли о ста та-
лерах.
Таким образом, понятия возможности и действительности
объективно совпадают, но — вопреки Канту — понятия, преди-
каты действительного существования объекта имеют содержа-
ние, не исчерпываемое понятием, предикатом. У Канта же про-
исходит непосредственное проецирование категории, мысли в
бытие, фактически происходит подстановка понятия, т. е. мысли,
на место бытия, сведение бытия к мысли. Здесь имеет место ис-
кажение подлинной природы понятия, рассматриваемого без
отношения к чему-то, что вне его, к предмету, объекту этого по-
нятия, без чего понятие перестает быть самим собой.
На самом деле, существующий объект должен быть рассмот-
рен как конкретное бесконечное множество определений -— не-
обходимая предпосылка, импликация всякой мысли. Здесь вста-
ет большая проблема трансцендентности и имманентности бытия
(объекта) по отношению к мысли, проблема соотношения имп-
лицитного и эксплицитного в познании*. Определение бытия как
трансцендентности, при понимании трансцендентности как импли-
цитности, дает возможность определить содержание объекта
мысли как бесконечно выходящее за пределы эксплицитного со-
держания мысли об объекте.
Различение Кантом понятий «вещи в себе» и явления, чувст-
венного опыта означало, по существу, исследование «право-
мочности» самого процесса познания, что составляло основное
требование кантовского критицизма в отношении онтологического
аргумента. Однако кантовский подход, по существу, оставался
«модальным» подходом (кантовское понимание модальности
как действительности). Кантовская .попытка отнесения той или
иной категории к сфере субъективного без анализа их содержа-
ния составляла сущность кантовского метода как метода внеш-
ней рефлексивности**. Сущность такого «модального» подхода к
анализу познания заключается в том, что он отвлекается вовсе
от содержания определений — относятся они к сфере объективно-
го или субъективного. Принцип методологии внешней рефлек-
сивности или модальности имеет свои основания в стремлении
выявить все определения вещей, исходя из самих вещей в их
собственных свойствах (die Sache Selbst).
Принципиальное отличие гегелевского метода от метода
Канта и состояло в преодолении метода внешних рассужде-
271
ний, приписывающих вещам предикаты извне, метода внешней
рефлексивности как универсального и как исходного метода п.о-
'знания.
Гегель в противовес внешней рефлексивности выдвигает
принцип опосредованности как принцип раскрытия все более
глубокого внутреннего содержания. Гегелевский ход мысли, по
существу, был попыткой раскрыть, как в «феномене» (явлении)
опосредствованно раскрывается все более глубокое содержа-
ние, его сущность и как эта сущность затем включается в фе-
номен и выступает в нем в форме непосредственно данного.
У Гегеля имеет место абсолютное преодоление рефлексив-
ности, которое предполагает тождество бытия и мышления, т. е.
подстановку мысли на место сущего.* Гегель рассматривает суб-
станцию как субъект, осуществляя снятие всякой рефлексии,
всякого отнесения предикатов к субъекту. Он отрицает познаю-
щего субъекта, внешнего субъекта, освобождает субъекта от
субъективного. Он отстаивает чистую объективность — само-
движение познаваемой мысли, т. е. превращение ее сщмое в
, субъект (для него субъект — то, что познается, то, к чему от-
носится содержание познаваемого, а не тот, который познает).
В связи с этим предикат превращается в субстанцию, а эта пос-'
ледняя — в субъекта 17. Первый этап — превращение предиката
(его содержания) в субстанцию —.это, собственно, и есть на-
. чальный ход идеализма у Платона: идея выступает как сущ-
ность; таким образом, содержание мысли, мысль подставляется
на место объекта этой мысли, истинным бытием объявляется
мысль, содержание мышления. Превращение содержания пре-
диката в субъект — это логическое выражение в форме сужде-
ния подстановки мысли на место быт;ия. Происходит превраще-
ние сущности, отколотой от существования, от чувственных яв-
лений, в идею, сведение объекта понятия к понятию, которое
превращается в идеальную вещь. Сначала утверждается, что в
мышлении, в понятии, а не в чувственном лежит истинное опре-
деление сущего, затем делается неправомерный вывод о том,
что понятия, идеи — это и есть истинно сущее,— таков путь
от Платона к Гегелю.
Гегель ошибочно отождествляет познание, мышление и его
объект, или, точнее, объект познания сводит к познанию, к мыш-
лению. Отсюда его диалектика перестает быть взаимодействием
познающего субъекта с познаваемым объектом, с бытием.
Л4ысль, понятие, идея как субъект порождаются из себя (пола-
гание объекта — это исключение реального взаимодействия).
Таким образом, диалектика у Гегеля выступает как имманент-
ное саморазвитие понятия, вне взаимодействия, вне соотноше-
ния субъекта с объектом.
17 См. Гегель. Сочинения. М., 1959, т. IV, стр. 47—49.
272
Гегелевская критика кантовского критицизма (во введении в
«Феноменологию»)18 развертывается как феноменология—ана-
лиз «являющегося» знания. Соотношение «Феноменологии» и
«Логики» Гегеля таково, что то, что в первой показано как раз-
витие движения являющегося знания, представлено во второй
как самодвижение предмета этого знания. Преодоление кантов-
ской внешней рефлексивности и то же стремление к вещи са-
мой по себе (zu den Sachen Selbst) проявляются в гегелевской
феноменологии в виде восстановления интуиции, созерцания ве-
щи как данного. Интуиция применительно к феноменологии —
это всегда созерцание, в том числе интеллектуальное, имеющее
дело с данным. Бытие (Sein), наличное бытие (Da-Sein), дей-
ствительность у Гегеля — все это существующее в форме непо-
средственной данности. В каждой из этих форм выступает одно
и то же сущее. Они отличаются друг от друга по тому, как мно-
го опосредствованно выявленного сущностью содержания вы-
ражено, включено в форму непосредственной данности. В них
сущее выступает в новом качестве в зависимости от того, сколь-
ко опосредствованного сущностью содержания дано в том, что
выступает как непосредственно данное. Гегелевская «Феномено-
логия» является, таким образом, онтологией, в которой доказы-
вается тождество мышления и бытия, основанное на сведении
второго к первому.
В этом плане отчетливо выступает преемственность после-
дующей современной феноменологии, всех ее современных раз-
новидностей с гегелевской феноменологией. Например, в логи-
ческом анализе познания у Рассела имеет место то же, что и у
Гегеля,—отождествление познания и бытия в качестве «опы-
та», выражающееся, в частности, в неразличении объекта .и то-
го, как он представлен в опыте. С точки зрения «онтологическо-
го аргумента», определенность (Wasbestirpmtheit) оказывается
вне всякой онтологической характеристики (разрыв двух аспек-
тов — сущего и существования). Рассел признает существую-
щей одну совокупность данных наук. Они сами по себе не име-
ют предметного знания бытия. Постулаты положений тоже лиша-
ются сами по себе какой бы то ни было достоверности, но стоит
их принять, как положения науки приобретают предметное зна-
чение. У Рассела, таким образом, происходит выведение онтоло-
гической значимости одной совокупности данных из содержа-
ния другой (независимо от ее собственного содержания),—соб-
ственно, скорее, замена онтологического содержания феноме-
нальным 19.
18 См.: Г егель. Сочинения, т. IV, стр. 41—50; см. также т. V, стр. 26 и
далее.
19 См. Б. Рассел. Человеческое познание. М., Изд-во иностранной ли-
тературы, 1957.
18 Зак. 1190 2.73
Проанализировав соотношение «вещи в себе» и «явления» в
кантовском их понимании, мы вскрыли закономерности этой ми-
стификации, показав путь, который ведет к расщеплению пер-
воначально единого и в результате которого уже нельзя их сое-
динить, соотнести.
На самом деле «вещь в себе» тоже находится во взаимосвя-
зи вещей. Суть дела, значит, как уже говорилось, состоит в том,,
что из этой взаимосвязи исключается человек, которому она
«является», что на его место подставляется дух, сознание, ко-
торое витает над ним. Аргумент, который приводился нами уже
в «Бытии и сознании» в отношении вторичных качеств, должен
быть распространен на все качества вещей и на них самих*.
«Вторичные качества», признание их реальности — это в прин-
ципе уже прорыв картезианского отождествления бытия с дви-
жущейся материей, с «природой» физики, поскольку вторичные-
качества, грубо говоря, не входят в уравнения физики. Прорыв-
картезианского отождествления бытия с движущейся материей
осуществляется марксизмом посредством включения в бытие об-
щественного бытия человека.
Правда, вопрос о включении в мир специфического способа
существования человека ставится в определенной мере и экзи-
стенциализмом. Правота экзистенциализма по вопросу о сущ-
ности и существовании заключается в защите первородного пра-
ва существования применительно к человеку. Неудовлетвори-
тельность решения проблемы человека заключается в разрыве
сущности и существования, во-первых; в противопоставлении их
соотношения как применительно к человеку, так и по отношению-
ко всему сущему, во-вторых; в абсолютизации существования и
противопоставлении его сущности человека, в-третьих. Человек
как исходное оказывается не только началом, но и концом, в
силу чего нет возможности выйти в сферу бытия в целом. Мир,
в котором живёт человек,— это только шатер, который он сам
над собой сооружает. Именно поэтому экзистенциалист М. Хай-
деггер, создав онтологию человеческого бытия, не может создать
второй том онтологии — онтологии бытия как такового**.
* * *
Таким образом, краткий анализ истории учения о бытии под-
водит нас к возможности определения бытия.
Существуют два подхода к понятию бытия. Первый — опре-
деляющий бытие как самое абстрактное, то, что общо всему су-
щему, без раскрытия содержания того, что оно есть, что озна-
чает***. Это есть имплицитное определение через абстракцию то-
го, что является общим для всего существующего. Второй
подход возможен как содержательное раскрытие понятия брпия
274
через соотнесение понятий: быть и являться, быть и казаться,
быть (пребывать) и изменяться, становиться, развиваться и ис-
чезать, быть и только мыслиться, представляться. В связи с не-
обходимостью расчленять понятия «сущность» и «существование»
следовало бы для всего сущего, а не только для человека опре-
делить сущность как способ существования. Неправомерно обо-
соблять друг от друга существование и сущность. Нужно для
.всего сущего признать приоритет аспекта бытия над аспектом
сущности. Исходя сначала из сущности, отделенной от бытия,
затем никакими ухищрениями (онтологическими аргументами)
не прийти к доказательству бытия, существования. Из него надо
исходить как из первичного. Не бытие есть свойство (предикат)
какого-нибудь качества, качественной определенности (сущно-
сти), а та или иная качественная определенность есть свойство
или предикат чего-то сущего, какого-то бытия. Все вопросы по-
знания, вся его проблематика уже относятся к определенному
свойству бытия, его качеству. Дальнейший вопрос — это выде-
ление сущности, сущего в более специальном значении*.
Вся основная проблематика взаимоотношений человека с ми-
ром заключена, заложена уже в исходном соотношении, в кото-
ром утверждается бытие сущего.
Исходное утверждение бытия — это не абстрактный акт
суждения «сущее есть», исходное утверждение бытия — это ис-
пытание и принятие бытия человеческим существом как объекта
его потребностей и действий. Это — взаимоотношение человека
с тем, что ему противостоит, во что он «упирается», с чем он
сталкивается как с препятствием, что он находит как материал
и т. д.
Бытие в возможной абстракции от «сущности», от тех или
иных качественных определений того, что оно есть, — это факт
существования человека и бытия, как факт «встречи» одного су-
щего с другим. Эти два различных вида сущего могут быть оп-
ределены через различные «способы существования». Как ос-
новная задача философии (онтологии) выступает за-
дача раскрытия субъектов различных форм, спосо-
бов существования, различных форм движения.
Это есть задача раскрытия многоплановости бытия в зависимо-
сти от конкретной системы внутренних связей и отношений, в
которых оно выступает в каждом конкретном случае. Появление
новых пластов бытия в процессе развития приводит к тому, что
и предыдущие выступают в новом качестве. Особенно распро-
страняется это положение на человеческое бытие. Характеристи-
ка человеческого бытия предполагает, что должна быть дана и
новая характеристика всего бытия с того момента, как по-
является человеческое бытие. Существует бытие, независимое от
человека и существующее до него, но наука о бытии невоз-
можна без человека. Философия, как наука о бытии, является
18* 275
поэтому свидетельством и о бытии и о человеке, его познающем
(и об объекте и о субъекте). Специфическим способом сущест-
вования человека является наличие у человека сознания и дей-
ствия. Поэтому отношение субъекта к «объективной реально-
сти» — это не только идеальное познавательное отношение, но
и практическое действие: словом, отношение сущего к сущему.
Значит, не возникает вопроса, как попасть в сферу сущего, —
мы всегда в ней. Непрерывно совершается «общение», взаимо-
действие сущих, их взаимопроникновение и сопротивление друг
другу. В чем состоит это «общение»? Общение с другими
сущими, взаимодействие с ними осуществляется посредством
действий человека и его сознания, в регуляции этих действий
посредством сознания, взаимодействие выступает как «опереже-
ние», детерминация и т. д. Таким образом, в составе бытия че-
ловек, как сущее, осознающее все сущее и изменяющее его, не
выносится за пределы бытия, он сам — сущее, включенное в
состав сущего.
Онтологическая характеристика, относящаяся к бытию вооб-
ще, тем самым распространяется и на жизнь человека. Интел-
лектуализация и идеализация человека, субъекта, рассмотрение
его только как субъекта сознания, мышления . есть исходная
предпосылка для неонтизации, снятия, изничтожения бытия; с
идеализацией субъекта связана дематериализация сущего. Де-
материализация бытия выражается в обособлении сущности от
существования, превращении их в идеи, в образы, в представле-
ния, которые затем обращаются против бытия как бытия суще-
го. Бытие сугЦего с обособлением от него его сущности превра-
щается в весьма проблематичное голое существование. Снятие
бытия — это в самой своей глубокой основе уход, мысленное
отрицание, снятие существования объективной реальности как
коррелята жизни, ее потребностей, влечений, действия и в связи
с этим процесс превращения «сущности» в «образы». (Это путь
Будды к нирване — в глубокой форме, и в поверхностной — -
декламационный путь Шопенгауэра.)
Первым своим ходом идеализм утверждает примат сущности
над существованием и абстрагируется от существования, свя-
занного с жизнью, с действием, с потребностью, влечением, ма-
териальностью;, своим вторым ходом он снимает существование
и превращает сущности в образы, в идеи. Идеализм находит
выражение в религиозно-этическом стремлении уйти из этого
мира существования материальных вещей — вне нас находя-
щихся объектов наших потребностей, наших влечений, из этой
юдоли печали, где человек' обречен на страдания, на то, чтобы
быть страдающим, страдательным, страждущим существом.
Мир существования рассматривается как мир человеческого
страдания не только в смысле ощущения боли (это как произ-
водное), но и более широко, как мир, в котором человек явля-
276
ется страдательным существом, а его влечения, вожделения
и т. д., привязывающие его к объектам этих вожделений, высту-
пают как внутренние предпосылки реальности для него внешне-
го мира *.
Вопрос о существовании в истории философии, в первую оче-
редь, встает как вопрос о материальном существовании. А ма-
териальное существование выступает как вопрос о внутренних
взаимоотношениях двух сущих — человека и объекта. «Эквива-
лент» существования для человека, равный существованию ма-
териального мира, — это его страдательный характер (как вся-
кого единичного конечного существа), страдательный в смысле
«аффинированный». Этот момент страдательности, зависимости,
«аффицированности» абсолютизируется в первоначальном мате-
риализме.
Марксизм, напротив, противопоставляет действию материи
на человека его преобразующее воздействие на материальный
мир и превращает эти преобразующие воздействия человека на
мир в главную силу. Таким образом, признание существования
как материального существования не только внешнего мира, но
и самого человека означает одновременно необходимость рас-
крытия его внутренних предпосылок в субъекте как материаль-
ном существе, в человеке как субъекте влечения и действия.
Эти-то внутренние взаимоотношения внутри существующего,
взаимоотношения между человеком и его объектом Кант и пы-
тался в качестве онтологического предиката превратить в «мо-
дальную», внешне рефлективную квалификацию сущностей как
витающих в сфере ума или перед умом идей.
С этих же позиций могут быть поняты устремления буддиз-
• ма раскрыть в понятии нирваны внутреннюю деятельность, ко-
торая направлена на преодоление, снятие внутренних предпо-
сылок существования внешнего мира для человека. В буддизме,
имплицитно содержится утверждение страдательности человече-
ского существа, как его зависимости от внешнего мира. Это
утверждение может быть повернуто, превращено из негативного
в позитивное утверждение бытия в его действительной, а не
религиозно-этической сфере. Обращение деятельности изнутри
вовне, изменение ее направленности с самого себя (как нирва-
ны, как снятия страдательности, как снятия внутренней актив-
ности для погашения страдательности) на внешний мир снимает
сам страдательный характер деятельности человека. В концеп-
ции буддизма активность человека направлена на преодоление,
снятие внутренних предпосылок существования внешнего мира с
тем, чтобы таким образом выключиться из такового, из сцеп-
ления причин и следствий, отдающих человека во власть страда-
ния, делающих его страдательным существом. Противополож-
ная ей марксистская концепция рассматривает человека как из-
меняющего мир своей деятельностью и одновременно создающе-
277
го в ходе этой деятельности соответствующие внутренние пред-
посылки, внутренние установки человека, его внутреннее отно-
шение к миру.
Таким образом, онтологическая характеристика, относящая-
ся к бытию вообще, тем самым распространяется и на жизнь
человека; отсюда — ее человеческий смысл и значение для по-
нимания жизни.
Если при рассмотрении состава сущего происходит сведение
сущего к «объективной реальности», в бытии остаются только
вещи и только объекты; категория бытия как субстанции сво-
дится к материальности, бытие •— к материи. При таком сведе-
нии происходит выключение из бытия «субъектов» — людей и
всех тех функциональных свойств вещей, которые свойственны
«человеческим предметам», включенным в человеческие отноше-
ния как орудия и продукты практики. Бытие выступаетшри этом
только как физическая природа, как движущаяся материя
(«мир» Декарта). В диалектическом материализме в бытие
включается не только материя как «субъект» механических,
физических, химических процессов, но и как субъект всех про-
изводных форм «движения материи». Однако общественное бы-
тие людей отражается только в соответствующих специальных
категориях исторического материализма. Встает вопрос о фор-
мах применения общих онтологических философских категорий
к историческому бытию людей. Выпадение этих категорий и све-
дение общих категорий к специальной категории физической
природы (материи как объективной реальности) — две сторо-
ны, два проявления одного и того же недостатка. Проблема об-
щественной жизни (и коммунизма) должна быть рассмотрена
как философская проблема, поскольку это вопрос о способе су-
ществования человека. Исторические формации (капитализм,
коммунизм) выступают при этом как специфические способы
существования человека (людей). Таким образом, в системе об-
щефилософских категорий должно быть осуществлено соотно-
шение с марксовой трактовкой капитализма и коммунизма как
разных конкретно-исторических способов существования чело-
века. Так появляются философские категории человеческого бы-
тия, обобщающие специфические категории исторического ма-
териализма. Человек должен быть включен в состав бытия (и
соответственно в категориальную систему философии) не только
в качестве объективной данности, как объект познания наряду
с другими, но и в своем специфическом качестве об-
щественного человека.
Соответственно со становлением человека как высшей фор-
мы (уровня) бытия в новых качествах выступают и все ниже-
лежащие уровни или слои. Тем самым встает вопрос о человече-
ских предметах как особых модусах бытия. «Мир» предпо-
лагает в качестве своего ядра «мир» соотносительный с
278
человеком, поэтому должна быть раскрыта историч-
ность этого мира*.
Признание же этой мысли означает, далее, вообще новый
подход к категориям. Признание в составе сущего разных уров-
ней бытия равносильно признанию, что самые общие категории
выступают специфически в различных формах на разных уров-
нях бытия. Таким образом, наряду с вопросом, который был по-
ставлен в книге «Бытие и сознание», о законах более общих и
более специальных и о формах проявления более общих зако-
нов элементарных (фундаментальных) уровней в высших, более
специальных, надстраивающихся сферах, встает аналогичный
вопрос о соотношении категорий разных уровней**. Например, в
принципе оправданным становится представление о качественно
различных структурах времени, в зависимости не только от ка-
чественных (и структурных) особенностей процессов в неоргани-
ческой природе, но и в природе органической, в жизни, и, далее
у человека, в частности в процессе истории. Разным уровням
бытия (особенно человеческого бытия) соответствуют категории
разных уровней: пространство выступает как пространство фи-
зико-химических процессов, пространство организмов (В. И.
Вернадский) и «пространство» человеческой жизни. Точно так
же время существует как время природы, физики, движения ма-
терии, жизни и как время человеческой истории (А. Бергсон,
В. Гейзенберг). Точно так же, как продолжение общей концеп-
ции о разных уровнях бытия и их законах И собственных кате-
гориях, выступает проблема общего способа существования че-
ловека и специфических способов существования человека в
разных общественно-исторических формациях (как частные ис-
торические «онтологии»).
От рассмотрения сущего как бытия и краткой характеристи-
ки его состава мы переходим к основным определениям сущего,
которые оно получает в основных связях и отношениях, а имен-
но: бытие сущего как существующего; бытие и познание и; на-
конец, бытие в его становлении, развитии.
2. БЫТИЕ, СУЩЕСТВОВАНИЕ, СТАНОВЛЕНИЕ
i
СУЩЕСТВОВАНИЕ И СУЩНОСТЬ
Существование выступает как состояние и как акт, как про-
цесс и как действование — самопричинение ***. Как восстановле-
ние и сохранение себя в статусе существования. При этом обна-
руживается единство, с одной стороны, существования как акта,
процесса, действования и, с другой, причинения как восста-
новления, сохранения своего существования. Отсюда существо-
вать — это действовать и подвергаться воздействиям, взаимо-
действовать, быть действительным, т. е. действенным, участво-
27»
вать в бесконечном процессе взаимодействия как процессе
самоопределения сущих, взаимного определения одного сущего
другим. Это бесконечный процесс, совершающийся, как всякий
процесс, в пространстве и времени как форме существования
(сосуществования и последовательного существования) разных
сущих.
•. Существование, таким образом, неразрывно связано с про-
цессом детерминации, не в смысле определения понятием, а' в
смысле объективного определения свойств одного сущего в его
взаимодействии с другими*. Таким образом, осуществляется
введение детерминации (взаимо- и самоопределения) не только
как определенного соотношения, но и как процесса в самое
понятие существования.
При таком подходе необходимо выделяются различные
сферы взаимодействия и разные способы суще-
ствования. В этом смысле существовать — значит жить на
том уровне, который отвечает данному уровню существующего,
данному способу существования. Например, движение выступа-
ет как способ существования материи, движущаяся материя есть
существующая.
Сущее выступает как всеобщность, нужно найти единичность
в ней. Тогда существование выступит как «жизнь» сущих — как
процесс взаимодействия единичных сущих (существ). Здесь
встает проблема единичного и всеобщего. Сущее, существующее
может быть рассмотрено как конкретная единичность, включаю-
щая бесконечность определений (единство бесконечной мно-
жественности). Самое их определение совершается в действи-
тельности как реальный процесс, в отличие от определения
в понятии. Причем бесконечность реальных определений заклю-
чается в процессе взаимодействия различных сущих. Структура
этого взаимодействия и структура сущего заключаются в опре-
делении другим и в самоопределении.
Специфика человеческого существования заключается в ме-
ре самоопределения и определения другим. (В специфическом '
характере самоопределения в связи с наличием у человека со-
знания.) Это последнее положение противоположно идее М. Хай-
деггера о существовании вне себя, выходе за свои пределы («в
мир») как специфическом способе существования человека,
который он противопоставляет способу существования всего
остального сущего. На самом деле вводимая М. Хайдеггером
характеристика специфики человеческого существования не вы-
ражает этой специфики. Данность сущего в другом (представ-
ленность, отраженность) и другого в этом — это характеристи-
ка существования не только человека, это общая характеристи-
ка всего сущего **.
Таким образом, существовать — это действовать, воздейст-
вовать и подвергаться воздействиям, участвовать в бесконечном
280
процессе взаимодействия как процессе самоопределения сущего,
взаимного определения одного сущего другим. Существование
выступает, таким образом, как бесконечный процесс, совершаю-
щийся, как всякий процесс, в пространстве и времени как фор-
ме существования (сосуществования и последовательного су-
ществования) разных сущих. Поэтому здесь нужно не внешнее
противопоставление человеческого способа существования всем
остальным способам существования, а конкретное исследование
всей иерархии этих отношений. При этом должна быть учтена и
взаимная, обратная сторона каждого из этих отношений, напри-
мер в отношении организм и среда учесть «вхождение» среды в
определение организма.
Однако определение существования как страдания и дейст-
вия является в известном смысле экспликацией глагола
«быть», «существовать». Но остается вопрос, что является су-
ществованием, каковы отличительные черты субъекта сущест-
вования, каким условиям нечто должно удовлетворять, чтобы
быть существующим. Существовать — это значит тлиться и
преходить, изменяться и пребывать. Так встает вопрос о субъ-
екте изменений определенного рода. Например,
как уже говорилось, движение как способ существования мате-
* рии: существуют различные формы движения как способы су-
ществования различных материальных образований (атомы, мо-
лекулы и т. д.). Качественным различиям «движений», измене-
ний отвечают качественные различия субъектов этих движе-
ний*.
«Жизнь» — это уходящая вглубь, в бесконечность способ-
ность находиться в процессе изменения, становления, дления —
пребывания в изменении **.
У Платона истинное сущее, бытие равняется идее (как сущ-
ности). Основной критерий — это пребывание, которое противо-
поставляется становлению и выносится за его пределы в осо-
бый мир. Мир же становления, изменения, т. е. существования,
для него — небытие. В противоположность этому само пребы-
вание должно быть рассмотрено внутри изменения, они
составляют единство. Значит, и существование, внутри которого
находится и пребывающее, есть также бытие. Таким образом, в
противоположность Платону, необходимо проследить пребыва-
ние как процесс сохранения тождества внутри из-
менения. При этом выделяется не столько неизменность,
сохранность, как бы противоположная изменению, а восстанов-
ление, воспроизведение общего внутри изменяющегося, — толь-
ко так может быТчь раскрыта реальная диалектика этого про-
цесса.
Итак, существование —‘это участие в процессе «жизни».
Жить — значит изменяться и пребывать, действовать и стра-
дать, сохраняться и изменяться. Существующее — это живущее
281 '
и движущееся, становящееся и преходящее, изменение и пребы-
вание в процессе изменения. И в этом едином диалектическом
процессе выделяются две стороны его: существование как
процесс изменения, становления, действия, взаи-
модействия и существование как способ бытия вещей, яв-
лений, процессов и их пребывания. Встает вопрос о динами-
ке этого единого процесса, о его закономерностях. Здесь на су-
ществование распространяется общее положение о природе вся-
кого реального процесса*. Речь идет об основной зависимости,
соотношении, которое складывается в ходе самого процесса,—
зависимости его результатов от ходе самого процесса.
Процесс определения есть процесс реальных изменений су-
щего в бесконечном взаимодействии различных сущих друг с
-другом **. Сущность выступает как внутренняя основа из-
менений, как основа определений единичного существующе-
го, из которой при соотнесении с изменением условий могут
быть выведены все изменения вещи, явления. Непосредственная
чувственность бытия — это факт, данность существования с ед-
ва лишь наметившейся качественной определенностью, с еще
не раскрытой сущностью. Сущность вещи, явления, закономерно
обусловливающая ее изменение, — это то определение явления,
вещи, тела, из отношения которого к изменяющимся условиям
выводимы или в котором обоснованы все ее закономерные из-
менения.
Здесь становится необходимым определение сущности через
понятие субстанции: субстанция понимается как устойчивое
в явлениях. В таком случае субстанция определяется как сущ-
ность, проявляющаяся в явлениях, выступающая в них в форме
осложненной несущественными, привходящими обстоятельства-
ми, иногда маскирующими сущность, существенное в явлении.
По этой линии идет и критика всего кантовского хода мысли:
согласно Канту, все нам доступные определения не затрагивают
сущего, вещи в себе. В этом смысле сущность, субстанция, вещь
в себе — за явлениями. На самом деле, сущность не только за
«поверхностью» явлений, но сущность в явлениях, сущест-
венное в них, а не за ними (или под ними). Иными словами,
также как и существование, сущность должна быть определена
в аспекте детерминации. При таком понимании сущность
выступает как то устойчивое в явлениях, исходя из чего опреде-
ляются все изменения вещей, явлений при различных на них
воздействиях. Сущность — это специфическое преобразование
внешних воздействий, их преломление определенным образом.
Сущность — это определение субстанции в аспекте детермина-
ции: соотношение структурных и причинных связей, причинные
связи, действующие через структурные связи, внутренние связи,
определяющие структуру явления. Этим снимается, прежде все-
го, неправомерное механистическое противопоставление соотно-
282
шения существования и сущности. На самом деле имеет места
единство сущности и существования потому, что сущность—это
всегда сущность чего-то существующего действительно или в по-
тенции.
Характеристика существования в Мире, в ротором есть чело-
век, заключается в том, чтобы «являться» человеку, быть дан-
ным в ощущении. Бытие (существование) сущего заключается
в том, чтобы являться человеку, выступать в чувственной дан-
ности. Так определяется значение существующего (по отноше-
нию к человеку) как непосредственно данное в чувственном вос-
приятии. Отсюда восприятие, неразрывно связанное с действи-
ем, есть встреча и взаимодействие двух реальностей, форма по-
знания, служащая непосредственным свидетельством существо-
вания. В восприятии и- действии происходит непосредственное
соприкосновение с «поверхностью» сущего (существующего)..
Поверхность идет по линии взаимодействия субъекта
и объекта,' за ней — бесконечный процесс взаимодействия в
сфере сущего, объекта. На поверхности выступает лишь суммар-
ный итог различного рода взаимодействия* *, который непосред-
ственно дан восприятию и от которого отправляется мышление
человека. Переход от восприятия к мышлению есть переход от
существующего к бытию сущности.
, Мышление — тоже компонент жизни, но здесь процесс взаи-
модействия с реальностью гораздо более опосредованный и ос-
ложненный множеством отходов от непосредственного контакта
с реальностью, от взаимодействия с ней — уход в идеальное.
Здесь обнаруживается прерогатива чувственного познания как
непосредственного процесса реального взаимодейст-
вия двух материальных реальностей. Воспринять — значит, по
существу, онтологизироваться, включиться в процесс взаимодей-
ствия с существующей реальностью, стать причастным ей.
Каков же ход мысли, приводящий к отрицанию существова-
ния сущности, превращению ее в кажимость? Первоначально в.
греческой философии, по-видимому, оисна1 означает и бытие
и сущность, т. е. ouaia — это существующее, имеющее из-
вестную определенность. Затем качественная определенность,
(один компонент оис ia ) превращается в сущность; качествен-
ная определенность сущности (сущего) сама превращается в
сущность ioea2. Затем, с другой стороны, сущность, отделен-
ная от сущего (существования), превращается в исходное и воз-
никает вопрос: присуще ли ей бытие? Этот последний вопрос
1 ouaia — сущность.
* ibea — идея (в платоновском смысле).
283
означает—бытие ли это или только кажимость? Как уже гово-
рилось, в истории философии абсолютизация Платоном понятия
привела к тому, что в качестве сущности выступила качествен-
ная определенность ( ti esti 3) в понятии. Согласно Платону,
сущность (существенное) — это идея. Идея, общее признается
сущностью в смысле существующего, в смысле субстанции (см.
общее как пребывающее у Платона, и отсюда связь идеи с суб-
станцией). У Аристотеля субстанция отделяется от сущности
(поскольку, как уже говорилось, субстанция для Аристотеля —
это не общее понятие, а индивид, причем как существующий, а
не его сущность). Аристотель понимает сущность ti eati как
качественную определенность ( quidditas3). Иными словами, у
Аристотеля выступает связь сущности с определением. Она же
как ouai? 4. Essentia5 — латинский перевод оыла . Перевод
был одновременно отделением одного аспекта ooaia от дру-
гого.
Как уже говорилось, разрыв в соотношении сущности и су-
ществования пытается преодолеть экзистенциализм в объясне-
нии бытия человека. Эта линия на преодоление разрыва сущ-
ности и существования — позитивное в экзистенциализме. Объ-
единение сущности и существования совершается на основе су-
ществования. (Однако это справедливо не только для бытия
человека.) Говоря иными словами, соотношение сущности и су-
ществования таково, что сущность всегда «предикат» существо-
вания.
Соотношение сущности и существования может быть рас-
смотрено в другом аспекте — в аспекте процесса становления,
развития. При этом сущность выступает как итог прошлого раз-
вития. Сущность, как она сложилась в итоге предшествующего
развития, выступает как возможность дальнейшего развития.
Здесь сущность выступает как опосредствующее звено между
существующим на разных этапах процесса станов-
ления.
Итак, мы выделили различные аспекты проблемы сущности
и существования: это, прежде всего, сущность как основание
всех изменений вещи, явления в процессе ее взаимодейст-
вия с другими (на основе принципа детерминизма); затем,
сущность как устойчивое в вещах в процессе их изменения
I (субстанция), сущность во времени и, наконец, сущность в ас- * 6
з it езп — сущность, чтойность = лат. quidditas.
1 cpoata—природа.
6 essentia — сущность (=ovaia).
,284
пекте возможности и действительности — сущность чего-то дей-
зтвительного как возможность другого, сущность одного сущего
как возможность другого. При этом бытие, сущее, существую-
щее всегда является субъектом, но никогда не предикатом.
ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП
ДЕТЕРМИНИЗМА И ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ
Известное ленинское положение гласит: «С одной стороны,
надо углубить познание материи до познания (до понятия) суб-
станции, чтобы найти причины явлений. С другой стороны, дей-
ствительное познание причины есть углубление познания от
внешности явлений к субстанции» 6.
Чтобы глубже осмыслить бытие как пребывающее и стано-
вящееся, иными'словами, проследить диалектику сохранения и
тождества в процессе изменения и развития, нужно проанализи-
ровать понятие субстанции.
В истории философии материя — это первоначально не про-
тивоположность сознанию, духовному, это субстанция. Субстан-
ция при этом означает вещество, из которого сделаны вещи и
явления, материальная субстанция (сначала она имеет качест-
венную определенность — вода (Фалес) и т. д.). В современном
диалектико-материалистическом определении субстанции и сущ-
ности происходит переход к процессу, к изменению и превра-
щению. Здесь субстанция означает, собственно, сущность. Суб-
станция выступает как пребывающая существенность и ее
проявление. Выше речь шла о соотношении сущности и сущест-
вования применительно к проблеме бытия как сущего *, теперь
мы переходим к аспекту бытие — становление, т. е. мы рассмат-
риваем существование и сущность применительно к «отдельно-
сти», щными словами, переходим от недифференцированного,
слитного целого к дискретностям и организованно-
м у целому. Этим, в свою очередь, как мы увидим, определяется
и «место» детерминации, отражения взаимодействия в «гнезде»
онтологических категорий, которое мы рассматриваем. Оно со-
относительно с понятием сущности как выражением специфики
определенного класса явлений. Понятие сущности, соотнесенное
с понятием субстанции, взятой в аспекте изменения, детермина-
ции, означает не только определенную устойчивость в процессе
развития и изменения, нои общность измененийв про-
цессе взаимодействия.
Существуют два направления, два основных пути в истории
философии. Первый путь Демокрита: поиски и определение соб-
ственной сущности телесного, чувственного мира вещей, явле- 6
6 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 142—143.
285
ний. На этом пути обнаруживается недостаточность механисти-
ческого материализма для решения задачи, которая была постав-
лена верно. Отсюда — последующий путь диалектического ма-
териализма (К- Маркс). Второй путь — Платона, который про-
тивопоставил чувственно данные вещи и явления сущности в ви-
де идей, противопоставил идеи вещам по их модальности, безот-
носительно к содержанию. На этом пути происходит переход от
субстанции к субъекту и появление субъекта в качестве суб-
станции у Гегеля.
Диалектический материализм определяет субстанцию как
сущее, причина существования которого в нем самом, сущест-
вующее как причина самого себя (causa sui), в отличие от тако-
го возможного сущего, причины которого лежат не в нем самом,
а вне его (Спиноза). Это есть детерминация процесса развития
(или в процессе развития), поскольку субстанция при этом вы-
ступает как сохраняющееся в процессе изменений и превраще-
ний. Субстанция выступает как внутренняя основа закономерно-
го изменения вещей (например, стоимость у К. Маркса как ос-
нова внешних меновых отношений).
Категория субстанции в таком ее определении, в свою оче-
редь, переходит в проблему вещи и отношения, вещи и процес-
са, которая также находит свое решение с позиций принципа
детерминизма путем выявления диалектики внешних и внутрен-
них отношений.
Вопрос о субстанции связан с вопросом о методе философ-
ского исследования. Основная задача, возникающая здесь, со-
стоит в том, что надо преодолеть тот тип рассуждений, который
сводится к «безразличному» (по отношению к содержательному
раскрытию тех или иных объектов — вещей, процессов и т. д.)
отнесению их к той или иной сфере, без фундирования их в суще-
стве, без определения содержания того, что относится к той или
иной области. Таким был, как уже говорилось, кантовский ме-
тод модальных характеристик, метод внешнего «рефлективного»
мышления. Против такой концепции только внешних отноше-
ний (Рассел) направлен и весь атрибутивно-субстанциальный
строй мысли «Капитала» К. Маркса. Необходим переход от
категории отношения к категории сущности и субстанции и от
внешних отношений к внутренним, субстанциальным отношени-
ям. Внутренние отношения являются основой, сущностью и суб-
станцией внешних отношений. Здесь осуществляется возврат к
категории предметности в виде «рефлектированной предметно-
сти», иными словами, категории вещи « отношения связываются
в один узел. «Сначала это (атрибутивно-субстанциальное. —
С. Р.) направление выразилось в том, чтобы исследовать не. от-
ношение между вещами, а вещи, находящиеся в отношении, свой-
ства этих вещей. Впоследствии же после раскрытия сущности
(субстанции) вещей, когда в центре исследования снова стано-
286
гзится само отношение между вещами, между членами отноше-
ния, оказывается, что и здесь действует принцип атрибутивно-
сти с его формулой: S есть Р, так как один из членов отношения
выступает в роли субъекта, определяемого, а другой — в роли
атрибута (предиката), определяющего, эквивалента»7.
Этим определяется и наше движение исследования от «бы-
тия» вообще (в целом) к отдельному сущему, вещам и т. д., к
дискретности сущего: сначала рассматривается недифференци-
рованное целое, затем организованное целое («мир»). Это свя-
зано с необходимостью выявления причинных и многообразия
других внутренних — «структурных» — и прочих связей.
Известно, что различаются законы причинные и законы
структурные; таким образом, причинные связи не единственные
обобщенные в законе. Структурные связи дают возможность
членения совершающегося, выделения отдельных цепей событий.
Структурные связи и образуют внутренние условия, через кото-
рые преломляются действия внешних причин. Например, у
И. П. Павлова эффект действия раздражителя (вплоть до пре-
вращения его в тормоз) зависит от того, в какую систему свя-
зей, сложившуюся у данного индивида в результате его прошло-
го опыта, его истории, он попадает. Это и есть «структурные»
связи (их роль) в специфическом' для данного случая выраже-
нии. Отсюда—общеметодологическое требование учета конкрет-
ных изменений, связанных с каждой новой ситуацией, с включе-
нием в новую систему связей, отношений, взаимодействий, направ-
ленное против абстрактного тождества и против фактической
неконкретности подхода, учитывающего только различия и
упускающего сохраняющееся общее.
В этом и заключается конкретность диалектического под-
хода, учитывающего общее и различное. Объект, вещь — это
•«вихрь» внутренних процессов, уравновешенных на «поверхно-
сти» вещи процессами окружающей среды. Линия уравновеши-
вания образует как бы «контур» вещи.
При раскрытии динамического, нестатического характера
причинной цепи сама причина выступает как акт или процесс.
В этом случае субстанция как причина сама должна быть ак-
том, энергией. Самое существование выступает как- акт, про-
цесс, действование; существование выступает как причинность
по отношению к самому себе. Действие причины при этом вы-
ступает как ее действование. Это действование совершается не
только вовне (в-следствии), но и внутри причины, как «инер-
ция» в широком смысле этого слова, как поддержание своего
существования (причина как причина самой себя), «рефлексия»
7 Л. А. Маньковский. Категории «вещь» и «отношение» в «Ка-
питале» К. Маркса. «Вопросы философии», 1956, № 5, стр. 59.
287
причины в самой себе. Действование причины в самой себе —
это внутреннее движение причины, направленное на сохра-
нение причины как качественной определенности, устойчивости 8.
Порождение следствия, отделенного от причины (его при-
чинение), есть выход внутреннего движения причины за ее
пределы. Например, возбуждение материального движения, на-
правленного вовне, есть продолжение его за пределами матери-
ального объекта или явления, выступившего в качестве причины
этого движения. Всякий объект исполнен внутреннего движения,
которое является основой его качественно определенного устой-
чивого состояния. В этом внутреннем движении объект как бы
вновь и вновь воспроизводит самого себя (изменяясь при этом
так-то).
Таким образом, причинность неразрывно связана с самим
существованием и его сохранением, самое существование есть
не только состояние, но и акт, процесс.
Например, понятие «самодействие» в физике означает дейст-
вие объектов на самих себя, благодаря которому они и выступа-
ют как качественно определенные тела (с помощью «самодейст-
вия» объясняется, например, наличие у электронов собственной
массы). «Самодействие» реализуется посредством «виртуаль-
ных фотонов». Они являются тем, посредством чего материаль-
ный объект соотносится сам с собой, действует сам на себя, яв-
ляется причиной самого себя. «Они («виртуальные фотоны».—
С. Р.) даны только с ним (со своим источником.—С. Р.) в ор-
ганическом, неразделимом единстве, только внутри системы его
связей и сами осуществляют эти внутренние связи, постоянно
возобновляя их, благодаря чему электрон и существует со свои-
ми определенными свойствами» 9.
Внутренний процесс, движение причины в самой себе и про-,
цесс причинения отделяющегося, обособляющегося от нее след-
ствия есть как бы членение одного процесса на его внутреннюю
и внешнюю по отношению к причине часть. При этом должна
быть учтена как совокупность внешних условий действования
причины, так и мера изоляции, реальной обособленности систе-
мы, й которой происходит причинение.
Законы сохранения выступают как основа цепей причинения,
как субстанциальность и устойчивость в процессе причинных
изменений. Само причинение выступает как передача действия
по цепи причинения. Значит, сохранение субстанциальности
8 Атомное ядро существует благодаря неустанному внутреннему движе-
нию, беспрестанно совершающемуся процессу превращения составляющих его
протонов и нейтронов друг в друга. ,
9 Коллективная монография «Проблема причинности в современной фи-
зике». М., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 12 (глава I написана И. В. Кузне-
цовым).
288
внутри причины есть ее основа (таковы законы сохранения и
причинности в физике).
Таким образом, причина выступает как процесс, а не только
как вещь. Причина действует сначала в процессе внутри ве-
щи (поддерживая, развивая его, как некая инерция
процесса), затем происходит порождение следствия как выход
процесса, движения, выступающего сначала внутри причины,
вовне ее в отделяющееся, обособляющееся от нее следствие.
В какой-то мере это есть, по существу, внутренний закономер-
ный ход единого процесса. Некоторый отрезок этого процесса
выступает вещно как причина, и затем следующий оформляется
вещно в виде относительно законченных этапов, звеньев единого
процесса, отделяется от причины как ее следствие. Причинность
выступает, таким образом, как во времени протекающий про-
цесс со своей внутренней закономерностью. Выделение причины
и следствия необходимо связано с вещным предметным харак-
тером окружающего. Например, понятие твердого тела (в меха-
нике, физике) и понятие числа, понятие тождества (тождествен-
ного себе предмета) и понятие субстанции.
Здесь обнаруживается связь интеллекта (разума, рассудка,
вообще мышления) и материи как дискретной вещности, связь
определенности и ее определений, дискретности бытия и дискур-
сивное™ мышления, взаимная имплицированность бытия и
мышления. Членение и связывание — процессы анализа и синте-
за — суть те мыслительные процессы, посредством которых от-
крывается детерминация сущего. Эта концепция противополож-
на механистической концепции логического атомизма. Проблема
всякого эксплицитного формулирования имеет в своей основе
имплицитные предпосылки, выявление детерминации, идущей
вглубь; каждая детерминация, выступающая в мышлении, еще
движется по поверхности, за которой находится ее глубинный
слой («послойный» принцип уровней детерминации). Отсюда воз-
никает и та проблема соотношения детерминации и кажимости,
о которой выше шла речь. Кажущееся — это данное (видимость
восприятия или мышления), не соотнесенное с теми условиями
или соотнесенное не с теми условиями, которые его на самом
деле детерминируют. Переход от кажущегося к тому, что на
самом деле есть,— это выявление тех условий, которые
на самом деле детерминируют явление, и соотнесение его
с ними.
Здесь и встает кардинальнейшая проблема причины и усло-
вий ее действия, различения внешних и внутренних условий.
Здесь возникает необходимость раскрыть внутреннюю природу,
внутренние связи и зависимости, в их отличии от внешних. Об-
щий принцип решения проблемы внешнего и внутреннего, сфор-
мулированный мною еще в «Бытии и сознании», заключается в
соотношении самоопределения и зависимости от другого: внеш-
19 Зак. 1190 289
ние условия не прямо и непосредственно определяют конечный
результат, а преломляясь через действие внутренних условий,
собственную природу данного тела или явления. С этим, соб-
ственно, и связано понятие сущности или субстанции, развитое
в «Бытии и сознании». При этом, строго говоря, внутренние ус-
ловия выступают как причины (проблема саморазвития, само-
движения, движущие силы развития, источники развития нахо-
дятся в самом процессе развития как его внутренние причины),
а внешние причины выступают как условия, как обстоятельства.
Действие причины зависит от природы объекта, на который
оказывается воздействие, от его состояния. Поэтому следует
различать действие причины, порождающее эффект опосредо-
ванно через внутренние условия (состояние объекта), и дейст-
вие причины, выражающееся в форме внутренних условий
(свойств и состояний) объекта. Отсюда, например, зависимость
действия причины от истории объекта, на который она действу-
ет. Отсюда также может быть понято положение, что общее
следствие совместно действующих причин не равно сумме дейст-
вия каждой из них («нелинейность» причинных связей = неадди-
тивности, несуммативности их). Общий тотальный эффект не
равен сумме эффектов порознь действующих причин.
Отсюда, из этого различения, следуют также некоторые за-
кономерности обратных причинно-следственных отношений. Ес-
ли рассмотреть действие следствия на причину, то можно раз-
личить, по крайней мере, два случая:
1) действие следствия на причину заключается в том, что из-
меняется сама причина;
2) обратные связи изменяют чаще не саму причину, а лишь
условия ее действия.
Собственно, причина и следствие принадлежат к одной и той
же системе, общее состояние которой изменяется следствием и
тем самым обусловливает новое действие исходной причины.
В системе с обратной связью действие следствия на причину
(на условие) изменяется с изменением следствия, которое в
свою очередь изменяется с изменением причины или условий ее
действия, этими следствиями вызываемыми. Механизм обратной
связи может также обеспечить постоянное восстановление по-
стоянного состояния в результате действия следствия на причи-
ну (условия). (Например, сохранение в организме постоянной
температуры, состава сахара и т. д.)
Та же система обратных связей имеет место в деятельности
органов чувств, в принципе их регуляции. То же самое в прин-
ципе представляют собой самонастраивающиеся системы, в ко-
торых действие следствия обеспечивает сохранение следствия,
адекватно условиям.
Связь причины и следствия, как таковая, всегда предпола-
гает вычленение из многообразных связей условия, причины,
290
действия, следствия. Из всеобщей связи всех явлений как бы
«вырываются» причина и следствие и связь между ним. Однако
при этом, как уже говорилось, существуют разные уровни детер-
минации (более общие и более специфические закономерности в
соотношении детерминации разных уровней). Основной принцип
детерминации, как определение другим и самоопределение, вы-
ступает по-разному в процессе развития от уровня к уровню —
на уровне физического тела, на уровне организма, наконец, на
уровне человека как сознательного существа.
В нашей книге «Бытие и сознание» мы проанализировали ме-
сто психического (сознания) в детерминации явлений и новый
тип детерминации на уровне сознательного существования чело-
века. Мы установили, что психические явления выступают и как
обусловленные условиями жизни людей, и как обусловливаю-
щие их поведение, их деятельность. С этих позиций открывается
путь к решению проблемы Свободы и необходимости в общест-
венной жизни человека. Внешние условия выступают как усло-
вия общественной жизни (общественный строй, политическая
организация и т. д.), которые действуют через внутренние мо-
ральные установки человека, личности. Детерминация через мо-
тивацию— это детерминация через значимость явлений для че-
ловека. Отсюда диалектика детерминации со стороны «влече-
ния» и «долга» (внешней нормы). Отсюда также возможный
подход к проблеме «ценностей», их шкале и динамике в зависи-
мости от уровня бытия, жизни личности. Вопрос о «пользе»
(«утилитаризм»), о «счастье» (удовольствие, наслаждение, ра-
дость) и т. д. решается не абстрактно, а в зависимости от того,
о человеке какого уровня жизни идет речь. Эти вопросы будут
рассмотрены ниже.
В связи с принципом детерминизма открывается путь и к оп-
ределению категории действительности, о которой выше шла
речь. Действительность — это прежде всего то, что действует на
другое, что проявляется вовне, участвует во взаимодействии.
Действительность есть ставшее непосредственно единство сущ-
ности и существования, внутреннего и внешнего. Действитель-
ность есть проявление самого себя, а не другого (поэтому един-
ство внешнего и внутреннего). Действительное явление — это
то, в котором реализована его сущность (в отличие от одного
лишь явления, взятого обособленно от его сущности). Действи-
тельность — это не только данное имплицитно в другом (как
возможное), но и эксплицитно (вовне), непосредственно дейст-
вующее на что-то другое. В отличие от этого, возможное — это
лишь имплицитно заключенная в одном действительном воз-
можность другого.
При установлении причинных связей, зависимостей речь идет
обычно об обобщенных зависимостях, о связях или зависимо-
стях между членами (причинами и следствиями), охарактери-
19* ' 291
зованными обобщенно в понятиях. Отсюда идет утверждение,
что причинные зависимости относятся к сфере возможного, а не
действительного.
Концепция, выводящая все обобщенное, неединичное, некон-
кретное за пределы действительного, основывается на неразли-
чении реальной причинной связи — единичного и действительно-
сти, на неразличении происходящего случая и обобщения как
выражения в понятии этого единичного случая.
Таков логический эмпиризм, подчеркивающий преимущест-
венные права единичного, определяющий индивидуумов как
единственно существующих. Он вырабатывает и соответствую-
щий логический аппарат, нацеленный на то, чтобы утвердить в
логике права действительности, ограничивающие сферу общих
терминов как переменных в пользу единичных. Все положения
с общими терминами (переменными) есть пропозициональные
функции, говорить об истинности которых бессмысленно: исти-
ны имеют дело якобы лишь с определенными значениями, об-
щие термины фигурируют в них только как предикаты опреде-
ленных единичностей (индивидов). Однако всякий факт, утвер-
ждающий, что это так есть в действительности, на самом деле
предполагает ответ на вопрос, что есть на самом деле. Ответ на
него предполагает какое-то теоретическое содержание, которое
должно быть выявлено, раскрыто, предполагает раскрытие сущ-
ности данного явления, а потому переход в мышление через аб-
стракцию и обобщение (генерализацию). Сущность же — это
всегда сущность чего-то существующего действительно или в
потенции. Даже в том случае, когда сущность одного явления
(сущего) выступает как возможность другого (сущего), иными
словами, когда связь, переход от одного явления к другому, от
одного существующего к другому происходит через сущность
первого, то и в этом случае сущность, представляющая собой
возможность другого сущего, сама есть сущность чего-то дейст-
вительного.
В этом плане могут быть сопоставлены действительность
природы и факты науки (физики и т. д.), действительность об-
щественной жизни и факты исторической науки, включающие
определенную интерпретацию, выступающую в виде непосредст-
венных данных. Причем результаты интерпретации в качестве
фактов действительности сами выступают в форме непосредст-
венности. Эта непосредственность, таким образом, относитель-
ная, непрерывно перемещающаяся, непрерывно вбирающая в
себя все новые опосредствования.
Таким образом, действительность как непосредственная
данность фактов — это богатое бесконечное внутреннее содержа-
ние, выявленное в какой-то мере опосредованным ходом по-
знания действительности и выступающее в форме непосредствен-
но данного.
292
Другое соотношение возможности и действительности связа-
но, собственно, со становлением, которое должно быть раскрыто
во времени.
. ПРИРОДА И МАТЕРИЯ
Абрис онтологии предполагает характеристику сущего в раз-
ных качествах (в разных системах отношений): как бытия, как
сущности, как субстанции, как природы, как мира, как действи-
тельности и т. д. Многоплановость этой системы категорий свя-
зана с многоплановостью отношений внутри бытия. Эта много-
плановость связана с появлением новых пластов в ходе разви-
тия, становления, изменения бытия. Появление новых пластов в
ходе развития приводит к тому, что и все предыдущие выступа-
ют в новом качестве. Отсюда упоминавшееся положение о соот-
ношении высших и низших, более общих и более специальных
законов аналогично соотношению высших и низших категорий,
соответствующих категориям разных уровней сущего. Таким
образом, предметом анализа в этом разделе является катего-
риальный анализ бытия, который отражает разные уровни, раз-
витие, становление самого бытия.
От нерасчлененного понятия бытия, заключающего в себе ут-
верждение его существования, мы переходим к его качественно-
му определению, в связи с чем и намечается «гнездо» онтологи-
ческих субстанциальных категорий.
Природа — cpuaia есть подлинно сущее. Способ существова-
ния природы выступает как то, что «имманентно», из себя су«
ществует, становится, входит в силу как сущее и развивается.
Природа есть то, что естественно и закономерно вступает в бы-
тие, что становится в силу собственной имманентной необходи-
мости, не творимое, не фабрикуемое. Примером тому служит не-
прерывное зарождение новых звезд, новых галактик и т. д. Все
природные процессы выступают как непрерывное становление.
У досократиков* природа, бытие понимается как имманентно,
органически растущее, развивающееся, обладающее внутренней
диалектикой (независимость от бога). (Искажение этого перво-
начального понятия природы происходит в христианстве, кото-
рое рассматривает природу как творящую и сотворящую [при-
рода— бог].) Затем природа выступает как движущаяся мате-
рия, бытие выступает как объект физики, бытие сводится к его
физическим определениям. Однако бытие существует не только
как объект физики, но и как природа в ее философском, историче-
ском и эстетическом понимании. Сведение бытия к природе в
физическом ее понимании, которое происходит в картезианстве,
приводит в конечном итоге к тому, что общественная жизнь и
история человека выпадают из бытия. Между тем общественная
293
жизнь выступает как способ существования человека, который в
то же самое время выступает и как природное существо.
Для преодоления этого разрыва между природой, сведен-
ной только к природе как субъекту физических процессов, и об-
щественно историческим способом существования человека и
должно быть введено уже упоминавшееся понятие способа су-
ществования, и должен быть определен каждый раз, на каждом
новом уровне субъект этого способа существования*.
Так, разделение природы на неорганическую и органическую,
неживую и живую имеет в своей основе различный способ су-
ществования. Жизнь выступает как особый способ существова-
ния. Движение выступает как основной способ существования-
материи. Уже в пределах природы, как говорилось, рассмотре-
ние всякого изменения как движения материи заключает в себе,
в общем, правомерное еще расширение понятия движения на
качественные, например химические, изменения. Ню, идя даль-
ше, к изменениям организмов, к жизни человека, человеческого
общества, целесообразно отделить от движения само понятие
способа существования и выделить различные способы сущест-
вования, различающиеся в зависимости от особенностей их
субъекта.
При таком обобщении способа существования возникают два
вопроса: что есть природа в аспекте сущности (протяженность,
движение и т. д., ее Wasbestimmtheit, quidditas 10) и что есть
природа в аспекте бытия — это вопрос о способе существования
природы. Если отождествлять сущность человека с его сущест-
вованием, отождествлять сущность со способом существования,
то тот же ход возможен в отношении природы. К тому же поло-
жение о бытии как бытии вне себя, выходе за свои пределы и
нахождении «в другом» или «при другом» в той или иной мере
присуще всему. Есть целая иерархия таких «выходов» за свои-
пределы в смысле и количества и качества, но по одному при-
знаку выхода за свои пределы, нахождения вне себя (перед со-
бой) нельзя отделить Da-Sein от всякого иного Sein **.
Пространство и время есть «формы существования» сущего.
Это значит, что они должны выражать структуры, формы, спо-
собы связи существующего и, значит, быть зависимыми от этого
последнего. (В этом, в частности, заключается материалистиче-
ская тенденция теории относительности.) Но отсюда напраши-
вается, по крайней мере как правдоподобный, если не как не-
обходимый, вывод, что, например, время истории и человеческой
жизни не просто и непосредственно совпадают со временем дви-
жения материи. Встает, таким образом, задача дифференциации
категорий пространства и времени применительно к разным
сферам сущего, разным способам существования.
10 quidditas — сущность, чтойность.
294
Выделяются категории времени и пространства
уровнях бытия:
на разных
1) пространство
2) время
физико-химических процессов
организмов
человеческой жизни;
природы, материи
истории.
То же самое относится и к детерминации, которая имеет
свою качественную специфику применительно к разным уровням
бытия. Проблема соотношения внешнего и внутреннего, самооп-
ределения и определения другим есть всеобщий методологиче-
ский принцип науки. Проблема «конструирования» самостоя-
тельной научной области, дисциплины связана ,с разными сфе-
рами детерминации (марксизм как социальное учение, геобио-
химия В. И. Вернадского и т. д.).
Таким образом, вопрос о становлении бытия — это в основ-
ном вопрос о становлении новых уровней бытия, новых способов
существования, каждый из которых характеризуется по-разному
в пространстве, во времени и т. д. Одним из таких уровней и
является природа*.
Для того чтобы в полной мере выявить характеристику дан-
ного способа существования, нужно соотнести его с другими.
Бытие выступает как «мир», если рассматривается «общаю-
щаяся» друг с другом совокупность, система людей и вещей, со-
вокупность вещей и явлений, соотнесенных с людьми. Говоря
иными словами, мир — это совокупность вещей и людей, в ко-
торую включается то, что относится к человеку и к чему он от-
носится в силу своей сущности, что может быть для него значи-
мо, на что он направлен. (Под направленностью, интенцией име-
ется в виду направленность не только сознания, но и всего бы-
тия человека.)
Определение природы и других способов существования
(например, мира) может быть понято только через человека.
Соотношение природы и другого статуса бытия — «фабрикуемо-
го» предметного мира, создаваемого человеком из материала
природы, — может быть понято только через способ существо-
вания человека.
Непосредственное единство человека с природой — точка
зрения наивности, невинности. Раздвоение, противопоставление
человека и природы, связанное с происхождением сознания,
предполагает новое, опосредствованное, сознательное единение
с ней11. Труд человека является результатом раздвоения и его 11
11 Ср. Гегель. Сочинения. М.—Л., Государственное издательство, 1929,
т. 1, стр. 60—62.
295
преодолением 12. Поскольку для марксизма основным способом
существования человека является его существование как созна-
тельного и деятельного существа, как субъекта сознания и дея-
тельности, отсюда из соотношения с человеческим способом су-
ществования и могут быть поняты термины «мир», «природа»
как определенные «онтологические» понятия.
Всякое понятие может быть раскрыто лишь в его взаимосвя-
зях с другими. «Каждое понятие находится в известном
отношении, в известной связи со всеми остальными»13.
Это относится и к понятию материи, так же как и понятию бы-
тия, сущности, субстанции и т. д. Взять понятие материи само
по себе, вне этих отношений к другим понятиям — значит
превратить его в метафизический абсолют, лишить его науч-
ности.
Понятие материи связано с природой, относится к ее
сфере.
Первоначально понятие материи — таким, каким оно было
до Декарта, до развития естественных наук, науки нового вре-
мени 14, — понятие материи как чувственно выступающей вещ-
ности, по существу, совпадало с сущим, с чувственно данными
сущими, в качестве каковых и выступало первоначально сущее,
Эти сущие у досократиков были вещными, материальными, хотя
материальное здесь еще не выступало, как таковое, в своей
противоположности йдеалвному. Наивный материализм был ут-
верждением материального бытия вещей (материальное вещест-
во, вещность, вещественность) без выявления, определения ма-
териальности, как таковой, в ее отношении к идеальности (ма-
териального в отношении к идеальному). До открытия Сокра-
том понятия как такового, т. е. идеального, не чем другим, как
наивно взятым, неположенным материальное как таковое и быть
не могло. Самое понятие материи при этом означало вещность;
материя — это у древних вещество, из которого сделаны вещи.
Философия сначала (у досократиков) — -это наивный материа
лизм.
С открытием понятия, идеи как идеального возникает офор-
мленная противоположность материального и идеального и вме-
сте с тем материализма и идеализма. В системе понятий, кото-
12 «Животное находит непосредственно в готовом виде то, что ему нуж-
но для удовлетворения потребностей; человек же, напротив, относится к сред-
ствам удовлетворения своих потребностей как к чему-то порожденному и
сформированному им. И в этих внешних предметах, таким образом, человек
также находится в отношении с самим собой» (Гегель. Сочинения, т. 1,
стр. 61).
13 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 179.
14 См. о понятии материи у Бэкона; К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочи-
нения, т. 2, стр. 142—143.
296
рыми характеризуется сущее, это находит себе выражение в
понятии сущность ouaia 15 (essentia — латинский перевод гре-
ческого сила ) и утверждении идеи, в качестве оии-ta . Это, по
существу, было расщеплением понятия, означавшего первона-
чально, по-видимому, нечто сущее, имеющее определенность
(quidditas), объединяющее существование и сущность (1-е —
как субъект, 2-е — как предикат), его расщепление на сущ-
ность (идея как оваса) в качестве субъекта и существование
как ее предиката. С этого ведет свое начало идеализм и вместе
с тем эволюция онтологических понятий, приводящая в тупик,
в который уперлась затем метафизика. С этого начинается и
оформляется противоположность материализма и идеализма.
Развитие науки нового времени о природе неразрывно свя-
зано с понятием материи в наивной форме. Итак, вначале мате-
рия — телесность, вещество, протяженность (Декарт). Затем
возникают понятия силы (Лейбниц), движения, сопротивления,
непроницаемости, которые означают все еще понятийную раз-
работку вещности (материя как вещество). То же самое относит-
ся к понятиям: материя, движение, инертность материального
движения как результат толчка извне и т. д.
В результате перенесения источника движений в самую ма-
терию — выраженного в системе физических понятий — мате-
рия выступает как движущаяся материя, имеющая в себе (а не
вне себя!) источник движения, который состоит во взаимодейст-
вии движущихся, друг на друга воздействующих тел. Здесь и
происходит слияние нового понятия материи в науке и понятия
субстанции [субстанция = материи (Гоббс)]. Понятие субстан-
ции как самопричины (causa sui), возникающее в философии,
распространяется на новое понятие материи. Материя вы-
ступает в новом качестве, достоинстве субстанции. Таким обра-
зом, субстанция выступает как философская категория для обо-
значения определившегося в физике содержания материи.
Здесь удается проследить, как материализм посредством
формулы бытие = материи через рационализм перекидывается
на сторону идеализма: происходит выделение феноменальной
сферы, остающейся вне субстанциальной сферы материального.
Идеализация материи у Декарта (как, впрочем, и у Демокрита)
превращает материю из реального в идеальное. Материя пре-
вращается в абстракцию, в гипостазированный общий принцип.
По мере того, как материя по своей содержательной характери-
стике превращается в абстракцию, она переходит из сферы су-
ществования, бытия в сферу идей.
is Перевод греческих слов см. выше, стр. 283—284.
297
Первичное понятие природы как того, что «естественно», им-
манентно из себя становится, развивается, —• отождествляется
с понятием материи. Природа выступает как движущаяся мате-
рия. Природа, означавшая первично вообще бытие, из себя ут-
верждающееся и развивающееся, сводится этим отождествлени-
ем с материей к объекту физики; бытием в полном смысле ока-
зывается только природа, охарактеризованная уже, как говори-
лось выше, не способом своего существования ( + «самочин-
ностью» бытия), а определенными понятиями физики. Выше ле-
жащие виды бытия, сущего — бытие человека, история — де--
онтологизируются, выключаются из бытия (в силу равенства
бытие = природа = материя), относятся в сферу субъективного
и идеального.
Отсюда ясна суть механистического материализма как мате-
риализма «снизу» — идеализма «сверху»*.
Можно, конечно, распространить формулу о движении как
способе существования материи на все, в том числе и на челове-
ка, на его общественную жизнь, но в таком случае будет лишь
подчеркнуто единство всего сущего (что бесспорно очень важ-
но) и выражена та несомненно существенная мысль, что всякое
бытие есть «движение», процесс, становление, но ничего, однако,
не будет сказано о специфическом способе существования чело-
века.
Таким образом, открывается два принципиально различных
пути. Первый путь — материализма: движение к раскрытию ос-
новных свойств сущего, способных объяснить мир явлений (Де-
мокрит — Эпикур — К. Маркс). Значение и величие этого пути
состоят в том, что это путь науки, путь познания мира. Это путь
к тому, чтобы оставаться внутри сущего, в нем раскрыть устой-
чивое, постоянное и объяснить изменения, движение. Механисти-
ческий материализм (путь от Бэкона к Гоббсу) неоднократна
приводит к расколу мира надвое. Поскольку материя понимает-
ся как субъект механического движения, материальное тело —
как совокупность его механических свойств, а материальный
мир — как механическое взаимодействие тел, постольку проис-
ходит деление бытия на субстанцию и феноменальное. Субстан-
ция охватывает сферу механических свойств, а феноменология
утверждает феноменальность всех остальных свойств чувствен-
ного мира, например вторичных качеств и т. д. Феноменология
выступает как необходимый коррелят механистического понятия
материи. Материя хороша лишь до тех пор, пока она служит
сохранению единства бытия. Здесь критическая точка материа-
лизма как концепции, превращающей понятие материи в конеч-.
ное или исходное понятие.
Здесь открывается путь к идеализму как принципиальная
линия на раздвоение мира, на обесценение чувственно данно-
го, к превращению материи из материи, равной бытию, в мате-
298
рию, равную идее. Аристотелевская концепция выступает как
надстройка над этим механистическим понятием материи. Чтобы
ликвидировать этот прорыв, надо ликвидировать противопостав-
ление изменчивого и находящегося вовне его (!) устойчивого
(субстанция за вещами, идеи над ними и т. д.), надо рассмот-
реть материю как предикат, материальный мир, материальное
бытие в статусе бытия, существования. Отсюда — необходи-
мость утверждения существования материи: материя как су-
ществующее, не как идея. Но тут и заключена основная пробле-
ма: что есть реальность, существование?
Поэтому вначале надо определить существование и затем
выявить содержание материи, соответствует ли оно требованиям
существования, каким условиям должна удовлетворять материя,
чтобы существовать, чтобы быть реальностью.
Дальнейшее развитие понятия материи связано с понятием
вещества; материя определяется массой и энергией. Это значит,
что материя еще в большей мере фиксируется как физическое
понятие (образование) 1е. Механистический материализм еще в
большей мере означает сведение всех форм бытия к физическо-
му бытию неорганической материи, выведение за пределы бытия
такого сущего, которое не есть только физическое (не определя-
ется физическими предикатами) 16 17. Сущность бытия сведена к
физическому (или предикат сущего ограничивается тем, сущно-
стью чего являются физические понятия). (Бытие = физическая
реальность; все остальное в лучшем случае ее «явления» или
даже субъективное, кажимость.)
Отказываясь- от сведения всего сущего к неорганической ма-
терии 18, диалектический материализм сохраняет качественность
материи, преодолевая ее гомогенизацию и безостаточное сведё-
16 Об этом свидетельствует попытка удержать равенство материя = масса
^отождествление понятия материи с понятием массы есть реализация в поня-
тиях физики первичного представления материя = вещество). Тогда энергия
выносится за пределы, оказывается вне материи (попытка энергетизма снять
материализм).
17 Ср., например, В. Гейзенберг. Философские проблемы атомной
физики (М., 1953). В. Гейзенберг считает, что современная физика свела
весь мир к одной основной субстанции. «Если давать этой субстанции наи-
менование, то ее можно назвать не иначе как «энергия». Но эта субстан-
ция — энергия — может существовать в различных формах... Из основных
форм энергии три формы отличаются особенной устойчивостью: электроны,
протоны и нейтроны. Материя в собственном смысле слова состоит из этих
форм энергии, к чему всегда следует добавлять энергию движения... Мно-
гообразие явлений нашего мира создается... многообразием форм проявле-
ния энергии» (стр. 98—99).
18 Сведение сущего к неорганической материи, к природе, определяемой
лишь физическими категориями, делает неразрешимой проблемы органиче-
ской природы, жизни. Витализм выступает при этом как оборотная сторона
и необходимое дополнение механистического материализма, как вывод из ра-
венства сущее = материя в ее физическом качестве.
299
ние к количественным определениям. Однако здесь нередко име-
ет место сохранение все же приоритета количества: выведение
качества из накопления количественных различий, — наследие
декартовского механицизма и гегелевского идеализма, посколь-
ку количество переходит в качество*. В положении сущее (бы-
тие) = материи бытие сводится к материи, уточняется, ограничи-
ваясь: бытие в своем начале, в исходной своей форме есть ма-
терия. Остальные формы бытия выступают как продукт разви-
тия исходной формы. Однако самое развитие понимается как
ряд качественных (количественных) изменений. В результате
открывается возможность, не сводя высшие формы на низшие,
не сводя все сущее к физической материи (сущее = материи,
такой, как ее определяет физика), признать материю субъектом,
а все сущее предикатом развития материи.
Отсюда и получается, что материальные тела, вещи противо-
стоят сознанию **. Устойчивое, постоянное в них (сначала как
общий материал) представляется необходимым вынести за их
пределы в качестве особого образования (субстанции). В мате-
рии как первовеществе наиболее непосредственно выступает
«механизм», посредством которого материя образует «другое» —
сознание — и превращает материальность в материю, предикат
в субъект. Этот ход должен быть отвергнут не только в отноше-
нии идеального, но и в отношении материального. Надо «обрат-
но» «втянуть» материю во взаимосвязь и взаимодействие мате-
риальных вещей, тел, элементов (атомов и т. д.), в материаль-
ный мир, снять материю как субъект и превратить ее в предикат.
Остается уяснить себе, что в процессе этого развития бытие
выступает в таких качественно новых формах, которые можно
обозначить как материю в особом расширителвном смысле, ины-
ми словами, называть материей все те качественно новые
своеобразные сферы сущего, которые сложились на основе
материи.
Категория материи по своему научно фиксируемому содер-
жанию относится к сфере природы. Не случайно, формулируя
основное положение исторического материализма, К. Маркс го-
ворит уже не о материи, а об общественном бытии («обществен-
ное бытие определяет общественное сознание»). Применительно'
к общественному бытию можно говорить о материальных усло-
виях жизни общества, но нельзя в вышеуказанном положении
К. Маркса подставить на место понятия бытия понятие материи.
Этого нельзя сделать, в частности, и потому, что бытие людей —
это процесс их жизни, а в категории материи необходимо выра-
жается аспект субстанции.
Таким образом, понятие материи не вытесняет и не может
вытеснить понятие бытия (как оно не вытесняет, а необходимо
предполагает категорию субстанции). При этом каждое из этих
понятий — бытия, субстанции, материи — выражает другой ас-
300
пект основной философской проблемы — проблемы сущего, бы-
тия и сущности сущего. Поэтому вся эта система понятий, а не
только одно какое-нибудь из них (хотя бы понятие материи),
должна быть сохранена не только, скажем, для общественного
бытия, но и для сущего в целом, включая и природу. Справед-
ливость этого положения выступает с полной очевидностью по
мере того, как проблема материи раскрывается во всех ее ас-
пектах в целом 19.
Выявление материальности материального бытия, т. е. опре-
деление материального бытия, как такового, требует, предпола-
гает соотнесение материального с тем, что не есть материальное,
— с идеальным. Мир в своей основе материален, идеальное не
должно быть обособлено от материального и дуалистически
противопоставлено ему, оно не должно быть выведено за пределы
материального мира, того мира, который в своем начале, в сво-
ей отправной точке (стадии) своего развития материален; «при
всем при том» — есть не только материальное, но и идеальное.
В силу этого опять-таки равенство бытие = материя не может
быть принято, оно не имеет места.
Существует не только материя, но и сознание: сознание не
«меньшая» реальность, чем материя. Например, общественное
бытие определяет общественное сознание — это исходная зави-
симость, но существует и обратная зависимость общественного
бытия от общественного сознания. В частности, общественное
бытие невозможно без общественного сознания. Сознание — не
внешний придаток.
С наличием, с возникновением сознания в ходе развития ма-
териального мира связано и появление гносеологического отно-
шения сознания (осознающего мир человека, субъекта позна-
ния) и объективной реальности. Объект, объективная реаль-
ность — это категория, характеризующая сущее: то, что оно
есть, поскольку оно познается, — это его гносеологическая ха-
рактеристика. Эта гносеологическая характеристика сущего,
всего, что есть, распространяется и на материю. Однако на са-
мом деле объективной реальностью бывает не только материя:
и сознание одного человека является объективной реальностью
для другого человека* (правда, сознание, не обособленное от
человека как материального существа, взаимодействующего
специфическим образом с миром, его окружающим). Но мате-
рия, т. е. материя, лишенная сознания, бывает и может быть в
процессе познания только объективной реальностью, только объ-
19 С материей и бытием дело в какой-то мере (хотя и не совсем) обстоит
аналогично тому, как с бытием и сущностью этого бытия: не материя есть
субъект (если только под материей не разуметь материальное бытие, а под
этим последним самое материальное сущее), а бытие ее предикат, а скорей
наоборот, бытие, сущее есть субъект, а материальность его предикат.
301
ектом (никак не субъектом). Как объективная реальность ма-
терия существует вне и независимо от сознания осознающего,
познающего ее субъекта, человека. Объективная реальность вы-
ступает как еще одна категория, характеризующая сущее —
качество объекта познания — в гносеологическом плане, отно-
шении. В. И. Ленин специально выделил и подчеркнул этот гно-
сеологический аспект проблемы. Это связано с постановкой воп-
роса об отношении мышления к бытию как основного вопроса
философии. Сознание этим, однако, никак, конечно, не выносит-
ся за пределы сущего, не превращается в нечто несуществую-
щее. Мышление и бытие, дух и природа часто берутся заодно,
как единый основной вопрос философии. Но в вопросе о мышле-
нии <и бытии на передний план выступает гносеологическая
проблема, в вопросе о духе и природе — онтологическая.
Отношение сознания и осознаваемого человеком материаль-
ного бытия как объективной реальности — это отношение внут-
ри сущего. Для того чтобы понять и правильно соотнести со-
знание (человека как субъекта познания) и материю в качестве
объективной реальности, существующей «вне и независимо» от
сознания, необходимо, значит, обратиться к категории бытия,
сущего и, раскрыв его состав, включающий как материю, так и
сознание человека, вскрыть их соотношение внутри бытия.
Категория материи при всем ее значении — не метафизиче-
ский абсолют. Она раскрывается в своем истинном содержании
и значении лишь в соотношении с целой системой философ-
ских категорий, характеризующих бытие и сущность сущего.
В этом бытии, в сущем есть не только вещи, но и субъекты, лич-
ности.
Материя — это категория, характеризующая природу. Одна-
ко и природа в целом не сводится к одной лишь материи, не оп-
ределяется исключительно материально. Сознание как продукт
развития материального мира тоже включается одним своим
аспектом в природу. Оно как бы «спускается» в природу, имея
предпосылки своего возникновения в общественной жизни лю-
дей.
Сущее начинает выступать в качестве объекта, объективной
реальности, когда в процессе развития природы возникает про-
цесс познания и гносеологическое отношение субъекта и объ-
екта.
Упор, сделанный В. И. Лениным на вопросе о материи как
объективной реальности, существующей вне и независимо от со-
знания, означает, по существу, что центральным признается ут-
верждение бытия, сущего в противовес всей софистической по-
пытке снять бытие в субъективной кажимости.
Бытие и материя могут быть рассмотрены как субъект и как
предикат. Соответственно, материя может выступать или как
субъект, или как предикат материальности. Бытие как сущее
302
надо брать в качестве субъекта, а не предиката. Материю же,
наоборот, надо перевести из статуса субъекта в статус предика-
та. Таким путем утверждается существование вне и независимо
от сознания «объективной реальности», т. е. бытия (сущего),
открывающегося в познании человека.
Речь идет не об утверждении бытия, существующего обособ-
ленно от сознания (как это делали старая метафизика, старая
онтология), а об утверждении независимого от сознания — са-
мочинного в себе, самое себя утверждающего существования,
бытия, которое раскрывается в познании человека.
Вместо попытки «выскочить» за пределы данного сознанию,
«трансцендировать» его, чтобы посредством перескока через
«трансцензус», через hiatus20, их отделяющий, оказаться, по-
пасть в сферу сущего (бытия «в себе»), нужно раскрыть, вы-
явить независимость бытия, сущего от сознания, отправляясь от
бытия, данного сознанию, снять, таким образом, возможность
обратного пути.
Вместо того чтобы противопоставлять неизвестно откуда
взятому и неизвестно как обнаруженному бытию «в себе» явле-
ния сознания и растворять первое в кажимости второго, мы ис-
ходим из явлений, из непосредственно данного человеку мира, с
которым у него действенный и познавательный контакт, и в нем,
идя от него, обнаруживаем бытие сущего.
Именно это данное человеку бытие (сущее) берется как от-
правной пункт всех онтологических исследований, раскрываю-
щих онтологические характеристики сущего в рамках различ-
ных онтологических категорий.
Так учитываются требование кантовского критицизма (без
его субъективизма) и устремления феноменологии (без ее ин-
туитивистической произвольности).
Материя, в отличие от идеи (как выраженной в понятии сущ-
ности), заключает в себе представление, утверждение сущест-
вования реальности, противостоящей идее, сознанию. Объектив-
ная реальность материи заключена в самом ее понятии; в ней в
известном смысле представлено единство сущности и существо-
вания. Материя, материальный мир — «вещи», — как сопротив-
ление и материал практической деятельности человека, имеют
своим коррелятом не идеи, не сознание, а человека как дея-
тельное существо. Таким образом, возможны два хода мысли,
два плана: материя — сознание, материя — человек как субъ-
ект практической деятельности; во втором — основа для
правильного подхода к первому. «Онтологический аргумент»,
скорей всего, возможен в отношении материи, материального
мира.
20 hiatus — зияние.
303
СТАНОВЛЕНИЕ БЫТИЯ
ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ
Действительность — это то, что уже стало и еще не переста-
ло быть таковым в процессе становления. Действительность —
это то, что на данном этапе, в данный момент существует. Здесь
выступает связь действительности и с прошлым и с будущим.
В связи со становлением встает проблема времени: отноше-
ние прошлого, настоящего и будущего во времени.
В современной науке утверждается положение о том, что
пространство и время суть формы существования движущейся
материи. Конкретно это значит, что свойства, особенности про-
странства и времени зависят от движения материи и, значит,
изменяются с этими последними. Следовательно, различные, ка-
чественно определенные ступени развития материи должны об-
ладать различными пространственно-временными структурами и
различными специфическими свойствами2!. Свойства этих
структур не остаются неизменными, они изменяются в зависи-
мости от изменения качественных состояний движущихся мате-
рий... Геометрические свойства пространственно-временного кон-
тинуума, согласно теории относительности, зависят от скопле-
ния вещественных масс и порождаемого ими поля тяготения.
В условиях больших скоростей и сильных гравитационных по-
лей пространственно-временные характеристики существенно
изменяются. Такие свойства времени, как неравномерность его
течения, неоднородность, независимость от движения материи
(и пространства), оказываются относительными (как и пред-
ставления об однородности, изотропности, абсолютности протя-
женных масштабов); выступает неравномерность, различный
«ритм» течения времени (так же как и неоднородность, струк-
турность, кривизна пространства)21 22.
Но, придя к этим положениям на основании данных физики,
философия не может на них остановиться и их не обобщить,
Обобщение же это необходимо ведет к представлению о даль-
нейших качественных особенностях времени при переходе от
движущейся материи в природе к «движению» бытия людей в
процессе жизни, в процессе истории. Объективная логика той
же мысли с внутренней необходимостью ведет к признанию ка-
чественных особенностей времени истории общества и времени
жизни людей, зависящих от структурных особенностей этих
процессов.
21 См. Ю. А. Урманцев, Ю. П. Трусов. О специфике пространст-
венных форм и отношений в живой природе. «Вопросы философии», 1958,
№ 6, стр. 42—54. В статье ставится вопрос, как с возникновением жизни воз-
никает новое биологическое пространство.
22 См. «Вопросы философии», 1959, № 3, стр. 141—144.
304
Таковы'сдвиги во времени, разные восприятия временной
длительности одного и того же интервала, например года, при
переживании прошлого, настоящего и будущего, в юности и ста-
рости. Их чисто субъективистическое толкование как «кажимо-
сти» связано с тем, что заранее единственно реальным временем
признавалось «абсолютное» время ньютоновской механики, отра-
жающее особенности механического движения, а явление вре-
мени — такое, каким оно дано человеку, — относилось к этому
абсолютному времени ньютоновской механики как его субъек-
тивное переживание. В силу этого время человеческой жизни
превращалось в субъективное искажение (кажимость) времени
механически движущегося тела (материи, точки).
Таким образом, с падением представления о едином абсо-
лютном времени механики возникает представление о качест-
венно различных структурах времени, в зависимости не только
от качественных (структурных) процессов неорганической
природы (время, равное механическому движению — движению
планет вокруг солнца — Ньютон), но и природы органической —
жизни, и далее, у человека — процесса истории. Таким обра-
зом, то, каким время «кажется» человеку, является в пережи-
вании, имеет вполне объективные основания. «Кажимость» —
это и есть время, являющееся адекватной формой жизни челове-
ка, которое неправомерно принимается за время механических
процессов в окружающем мире и химических процессов в собст-
венном организме. Таким образом, кажущимся оно является
только по отношению к общепринятому официальному времени,
за которое принимается время природы, время механического
движения материи. Субъективно переживаемое время — это не
столько кажущееся, в переживании якобы неадекватно прелом-
ленное время движущейся материи, а относительное время жиз-
ни (поведения) данной системы — человека, вполне объективно
отражающее план жизни данного человека. В концепции вре-
мени отражается теория детерминации процесса.
Против субъективности переживаемого человеком времени
направлены опыты К. Левина об объективном воздействии ор-
ганизации времени на жизнь человека. Однако гештальтистская
(в частности, левиновская) теория «причинности данного мо-
мента», концепция роли «момента», настоящего связана с
общей концепцией процесса в гештальтпсихологии *. Если при-
менительно к процессу гештальтистами признается только
детерминация изнутри, внутренняя детерминация безотноситель-
но к внешней, то применительно ко времени развивается теория
детерминации настоящим безотносительно к тому, что вне его —
за пределами его, в прошлом и будущем. Однако должна быть
учтена, проанализирована и теория К. Левина о «временной
перспективе», о совмещении, соотнесенности прошлого и будуще-
го в настоящем у человека (в психическом плане) и их участии
20 Зак. 1190 305
в настоящий момент в детерминации поведения. Здесь отража-
ется реальная роль временной перспективы, ее влияние на пове-
дение человека.
По-видим.ому, должна быть выделена категория «ритма вре-
мени», которая должна анализироваться на разных уровнях.
На уровне животных удается выделить повторяющиеся циклы
во времени, цикличные процессы, связанные с изменениями во
времени. В связи с характером этих циклов может быть уста-
новлена относительная обратимость времени, аспект обрати-
мости во времени.
Применительно к жизни человека время связано с характе-
ристикой такого процесса, закономерный ход которого ведет к
его самоотрицанию, к переходу в его противоположность (жизнь
и смерть). Отсюда разная длительность времени в начале и в
конце жизни (в юности, когда жизнь только начинается, и тог-
да, когда она идет к концу). Наполненность, насыщенность вре-
мени событиями и темпами их протекания изменяет ритм вре-
мени жизни человека.
В отличие от повторяющихся циклов времени жизни живот-
ного, у человека, как общественного существа, — единый исто-
рический процесс, в котором преемственность устанавливается
через продукты деятельности. Отсюда возникает специальная
проблема времени истории.
Итак, время жизни субъекта, его поведения, переживания,
конечно, «субъективно», но только в смысле связи с формой
жизни субъекта, которая представляет объективный процесс, но
не субъективно в смысле одной только кажимости.
Понятие времени смыкается в истории философии с катего-
рией становления в двух его аспектах: 1) как исчезновение,
бренность, неустойчивость, ненадежность, разрушение — «все
преходяще», 2) как непрерывное обновление, нарождение но-
вого, развитие, прогресс, совершенствование, открытие пути для
нового, становящегося. Отсюда ведут свое начало два понима-
ния явлений и два отношения к жизни: 1) перенесение центра
тяжести в трансцендентный, потусторонний мир («загробный» —
христианство, внечувственный — Платон, теория моментально-
го существования вещи в буддизме)*; 2) перенесение центра
тяжести в посюсторонний мир как сферу чувственности (гедо-
низм, утилитаризм).
Открытие понятия, общего, идеального, утверждение идей
выступает как обесценение чувственности; утверждение значе-
ния духовного есть вместе с тем отвлечение от переделки чувст-
венной действительности; вместо переделки, революционной
борьбы — объяснение мира, понимание (идеальное снятие, а
фактическое сохранение). Обесценение чувственности в истории
философской мысли оказывается неразрывно связанным с аске-
тической моралью.
306
Таким образом, вопрос о становлении бытия, о разрушении
старого (бренного) и нарождении нового необходимо включает
вопрос о его изменении, об активности человека, которая высту-
пает не как субъективный произвол, а как объективная законо-
мерность. Экзистенциализм выворачивает эту проблему наиз-
нанку. Абсолютизация существования — превращение его в
сущность человека — приводит к неверному пониманию, при
котором утверждается примат существования; утверждение сво-
боды снимает детерминацию, связь с прошлым. Человек высту-
пает как исходное: он оказывается не только началом, но и
концом, поскольку нет возможности выйти в сферу бытия в
целом.
Напротив, утверждение бытия как становления выступает
как онтологическая основа человеческой активности, возможно-
сти включения в изменение бытия. Снятие бытия субъективным
идеализмом в кажимости, утверждение, что все — кажимость,
нет ничего подлинного, «всамделишного», все тлен и суета су-
ет, соответствует этическому утверждению созерцания (жизнь
не всерьез), перенесению центра тяжести в потусторонний мир
(буддизм как философия небытия). Восстановление же бытия
по-иному ставит проблему человека: центральная проблема та-
кой этики — проблема гуманизма как самоутверждения, посю-
сторонней жизни, инициативы и ответственности.
3. БЫТИЕ И ПОЗНАНИЕ
СУЩНОСТЬ И ЯВЛЕНИЕ
Как же происходит превращение сущности из предиката в
субъект, а существования из субъекта в предикат в истории фи-
лософской мысли — иными словами, как происходит процесс
улетучивания, растворения бытия в кажущемся, в субъективно-
сти мысли?
Как уже говорилось, основное свойство бытия, сущего в
мире, в котором есть человек, заключается в том, чтобы являть-
ся человеку, выступать в чувственной данности, быть данным в
ощущении. Происходит как бы образование «среза», «поверх-
ности» явлений, обращенной к познающему. Иными словами,
онтологическое обоснование, оптические основы того факта, что
бытие является (быть — значит являться!), заключаются во
взаимоотношении субъекта, наделенного сознанием и способно-
стью действия, с объектом. Таким образом, восприятие и дейст-
вие (жизнь) человека выступают как взаимодействие двух ре-
альностей. Восприятие выступает как «составная часть» (компо-
нент) реального взаимодействия человека с миром. Непосред-
ственно данное, наличное тем самым выступает как сущее.
20* , 307
Вопрос первоначально заключается не в том, на каком основа-
нии оно выступает в этом качестве, с этим притязанием. Особое
основание нужно лишь для того, чтобы отвергнуть притязание,
с которым выступает непосредственно данное, наличное. В вос-
приятии и действии происходит непосредственное соприкоснове-
ние с «поверхностью» сущего, существующего. Чувственная дан-
ность выступает как поверхностный план глубинных слоев су-
щего, в которую погружен объект чувственного восприятия. На
чувственной поверхности явлений представлен только итоговый,
суммарный результат глубинных процессов, взаимодействий и
определений как процессов в сущем. В системе взаимодейст-
вия, включающей и человека, результат внутреннего взаимодей-
ствия выступает на «поверхности», на «срезе» взаимодействий с
человеком, как на экране, регистрирующем и демонстрирующем
результаты внутренних взаимодействий.
Дальнейшая работа мысли направлена на то, чтобы, отправ-
ляясь от того, что дано на чувственной поверхности, выявить то,
что скрывается за ней в глубинах сущего и в этих чувственных
явлениях обнаруживается, выявляется. С началом познания
происходит крушение первых иллюзий и заблуждений, конец не-
посредственного, наивного приятия мира (что дано, как оно да-
но). С началом познания, сортировки, отчленения истинного от
неистинного происходит расхождение, раздвоение между тем, за
что вещи и люди выдают себя (чем они кажутся), и тем, что
они на самом деле есть. Здесь происходит вскрытие человеком,
поколениями людей истины, расходящейся с непосредственно
данным и очевидным. Здесь-то и происходит абсолютизация фи-
лософской мыслью кажимости как попытка снять бытие суще-
го. Вопрос о том, что нечто есть, превращается в сомнение, что
нечто есть*. Таков путь субъективного идеализма, скептициз-
ма, солипсизма. Так происходит сведение сущего к моему пред-
ставлению: кажимость как представление, принятое за бытие.
Критика явлений, превращающая их в сплошную кажимость,—
основной пункт обоснования идеализма. Критика этой крити-
ки — таков путь преодоления, снятия идеализма и восстанов-
ления прав сущего. Сведение явления к кажимости и снятие, та-
ким образом, бытия — таков ход отрицания бытия.
На самом деле явление несводимо к кажимости. В кажимо-
сти тем более не может быть снято бытие сущего в силу сле-
дующего простого положения: нечто, обнаруженное как не под-
линно сущее, а как мне кажущееся, только постольку обнаружи-
вается, поскольку оно на самом деле есть. Иными словами, иг-
норируется соотносительность кажимости и бытия, забывается,
что характеристика чего-либо как кажимости, кажущегося, имп-
лицитно заключает, необходимо предполагает бытие сущего. Су-
ществование, бытие сущего заключается в том, чтобы обнару-
живаться (являться) и ...скрываться. Таким образом, имеет
308
место скрещение гносеологического и онтологического аспекта в
понятии «явление». Явление на самом деле выступает не как за-
веса, а как обнаружение сущего, его внешний план — первое в
сущем, что открывается познанию («поверхность» явлений).
Необходимо различение объективного онтологического, тран-
сцендентного понятия явления и субъективного познавательного,
имманентного понятия явления. Явление онтологически сущест-
вует как конкретное сущее, взаимодействие, перекрест различ-
ных взаимодействий (бытие не в чистом, а в осложненном при-
входящими обстоятельствами виде) и как его понятийная сущ-
ность, закон. Необходимо различать явление как сущее и позна-
ние этого' явления сущего познающим субъектом. В самом яв-
лении на разных ступенях познания выявляется все больше, оно
становится в процессе познания все содержательнее, но явление
как непосредственная данность никогда не исчерпывает являю-
щегося, являющееся выявляется, далее, опосредствованным по-
знанием, процессом мышления, которое также принципиально
не исчерпывает являющегося сущего.
Эта неисчерпываемость содержания объекта познания (су-
щего) мышлением, вообще познанием, выражает несводимость
бытия сущего к мысли, к познанию. Объект мысли не сводится
к мысли об объекте, вместе с тем это выходящее за пределы
мысли, вообще познания, и есть объект мысли, а не нечто обо-
собленное от нее.
Итак, различаются подходы к явлению: 1) явление Erschei-
nung в смысле того, что является (объективная онтологическая
структура явления, его «сущность», существенное в нем как цент-
ральное ядро и сплетение несущественных, привходящих обстоя-
тельств); 2) его явление (erscheinen) как процесс или ре-
зультат процесса познания, открытия сущего; 3) структура яв-
ления (того, что является) — то, что не дано непосредственно,
наглядно, интуитивно в явлении, но вскрывается опосредство-
ванно, исходя из него. Иными словами, диалектика непосредст-
венного и опосредствованного в явлении — как соотношение яв-
ления (Erscheinung) и явления (erscheinen), как того, что явля-
ется*. Здесь и рождается соотношение наглядного — интуиции,
непосредственного познания и опосредствованного — мышле-
ния; соотношение того, что отложилось в самом явлении как не-
посредственно данном и что тянет за ним. Известно, что не все
многообразие того, что является, дано непосредственно на «по-
верхности» явлений. Всякое познание в каких-то начальных или
конечных точках непосредственно, наглядно, интуитивно, но не
все в нем интуитивно. Отсюда возникает проблема взаимосвязи
непосредственного и опосредствованного как необходимая черта
познания.
Однако для того чтобы окончательно покончить с превраще-
нием бытия в кажимость, чтобы исключить возможность переве-
309
ста существующее в сферу мышления, нужно не только разли-
чить онтологический план от гносеологического, как мы это сде-
лали, но и проанализировать до конца самую проблему кажи-
мости. Кажимость в сфере восприятия — это несоответствие ви-
.димости тому, что является. Из чего возникает это несоответст-
вие? Отсюда станет понятным, как использует это несоответст-
вие идеалистическая философская мысль.
Объяснение проблемы кажимости может быть дано только с
позиций принципа детерминизма, при рассмотрении процесса
познания как раскрытия детерминации явлений. Из области
психологии восприятия известно, что существуют иллюзорные
и действительные размеры предмета, вещи. Иллюзорные разме-
ры предмета не есть его несуществующие размеры, а те разме-
ры, которые закономерно возникают при его восприятии в тех
или иных условиях (скажем, его видения)1. Проблема восприя-
тия действительных размеров предмета — это проблема кон-
стантности в психологии, иными словами, учета в восприятии
человека различных изменяющихся условий и сохранения устой-
чивых характеристик предмета в различных, изменяющихся ус-
ловиях восприятия. Точно так же кажимость — это не несущест-
вующий предмет, явление, вещь, а явление, кажущееся таким-то
в зависимости от таких-то условий и обстоятельств его восприя-
тия.
К этой проблеме кажимости, однако, существуют два прямо
противоположных подхода. Один, обозначенный выше, — с по-
зиций принципа детерминизма, другой — с позиций внешнего
взаимодействия, рефлективных отношений. Если при первом
подходе происходит выявление переменных детерминант, от ко-
торых зависит адекватное познание явлений, то при втором име-
ет место учет элементов независимо от тех отношений, связей,
в которых они выступают (элемент — entity), и внешних отноше-
ний между ними. Этот второй подход и открывает путь к замене
действительного предмета тем, чем он только кажется, к сведе-
нию мира к феноменальным образованиям. При первом подходе
неизбежна соотносительность кажимости явления и сущности в
действительности (что он на самом деле есть) и очевидна аб-
сурдность снятия сущего, действительности в кажимости.
Несоответствие кажимости предмета и его реального содер-
жания идеалистическая теория познания использует для пре-
вращения бытия в «вид» вещей, из которого, как понятия вещи,
исходит затем всякое мышление. На самом деле в восприятии
1 Например, прямая палка кажется в воде преломленной, точно так же,
как мир через розовые очки кажется розовым, но эта зависимость такого
или иного видения предмета от тех или иных условий его восприятия не
означает, что он таков, каким кажется.
'310
дан не образ вещи, а сама вещь, как она является субъекту,,
воспринимающему ее человеку. Или иначе: образ вещи — это
явление вещи в условиях ее восприятия (и следовательно, про-
исходит влияние тех или иных условий на тот или иной «вид»,
образ вещи). Хотя воспринимается сама вещь, а не ее образ,,
восприятие вещи не' тождественно с вещью восприятия (с
вещью как объектом восприятия). В то время как сама вещь де-
терминируется условиями своего существования, восприятие
вещи (образ) детерминируется условиями ее восприятия, усло-
виями ее «явления» человеку*. Переход от бытия вещи «в себе»
к ее бытию для другого — это не просто переход из одной «мо-
дальной» сфер в другую, не затрагивающий ее определенности
(Wasbestimmtheit или Sosein): таких «модальных» перебросок
того же самого в разные сферы вообще не существует и не мо-
жет существовать. Этот переход от «в себе» бытия к бытию
«для другого» (для субъекта) необходимо связан и с измене-
нием его содержания.
Таким образом, отражение надо толковать не как дублирова-
ние, копирование, а как рефлектирование в другое, т. е. как
явление другому**. Это значит, что само отражение выражает-
ся в онтологических категориях явления бытия для другого. Вос-
приятие надо рассматривать как взаимодействие человека, ре-
ального материального существа с действительным, т. е. воз-
действующим на него миром. Иными словами, явление бытия
для другого определяется как условиями существования вещи,
явления и т. д., так и дополнительными условиями восприятия
ее человеком***. Отсюда определение истинности восприятия
есть понимание отношения восприятия (как образа вещи) и ве-
щи, оно предполагает переход одного содержания в другое по
мере перехода от условий ее существования к условиям ее вос-
приятия. Термин «образ» служит, таким образом, только для вы-
ражения образности как чувственности восприятия (чувственное
познание, в отличие от отвлеченного мышления в понятиях), а
не для квалификации его, по существу, как копии (Abbild),
снимка, фотографии и т. д.
Отсюда — прерогатива чувственного в познании реальности.
Отсюда — данность в ощущении, в чувственном познании как
реальность, иными словами, ощущения (процессы ощущения)
как взаимодействие двух материальных реальностей — вещи и
человека. Отсюда — соотношение афицирования и ответного,
действия, т. е. все содержание рефлекторной теории ****.
Сводя сущее, реальность к «предмету», образу как созерца-
тельной данности, а человека к ее созерцателю, идеалистиче-
ская философская мысль снимает реальное взаимодействие-
между человеком и окружающим миром и открывает путь для
подмены реального идеальным. Исходная ситуация уже препа-
рирована так, чтобы в ней изначально осталась только иде-
311
алыюсть и была снята всякая реальность, всякое взаимодейст-
вие реальностей.
На самом деле, как уже говорилось, первичное отношение —
это отношение к миру не сознания, а человека. Это значит, что
первичным является не созерцательное, теоретическое, а дейст-
венное, практическое отношение человека к миру. Поэтому пер-
вично познание включается в действие как его регулятор. Све-
дение же бытия к предмету как данному созерцания (восприя-
тие как созерцание) есть первый шаг к снятию реальности в
идеальном отношении образа и вещи (как предмета, объекта со-
зерцания). В противоположность этому при определении катего-
рии предмета, предметности необходимо ввести категорию вещи
(материального предмета) как коррелята человека и его дея-
тельности, его труда, а не ограничиваться предметом вообще
как объектом только созерцания, коррелятом образа. Так воз-
никает теория познания, которая в процессе анализа вскрывает
его (познания) онтологические предпосылки и преобразуется в
силу того, что изменяется ее отношение к онтологии. Тем самым
она освобождается от субъективизма, выносящего сознание вне
бытия. Исходным пунктом этой теории познания является пони-
мание познания как взаимодействия, общения объекта и субъ-
екта познания — человека.
Этот философский анализ теории восприятия, критика тео-
рии образов, исходное определение теории познания дают воз-
можность понять дальнейшее отношение бытия и мышления, про-
следить весь путь познания.
ОТНОШЕНИЕ МЫШЛЕНИЯ К БЫТИЮ
И ЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ПОЗНАНИЯ
Вначале, когда сущность действительности еще не раскрыта
познанием, мыслью, действительность по преимуществу высту-
пает как существование, сущее как таковое, сущность которого
еще не раскрыта. По мере продвижения процесса познания
мысль все больше раскрывает сущность действительности в по-
нятиях. При этом все эти «сущности», понятийные определения
(W,asbestimmtheiten) — это «предикаты» той действительности,
которая с самого начала выступает как исходное для познания,
как подлежащий раскрытию объект. Как уже говорилось, бы-
тие, сущее — всегда субъект, никогда не предикат. Но каждое
это сущее имеет ту или иную сущность (Wasbestimmtheit), т. е.
собственно, точнее, не сущность, а качества. Сущность сначала
есть качественная определенность сущего, затем сущность полу- '
чает более специфическое содержание, отличное от простой ка-
чественной определенности. Здесь намечается линия развития от
качественной определенности сущего к его сущности в более
специфическом смысле слова (см. В. И. Ленин: материя —
312
причинность — субстанция — как «углубление познания мате-
рии») 2.
Основной ход идеализма заключается в превращении преди-
катов- в субъекта: сущность рассматривается как данное (идеи),
а под вопросом оказывается предикат — существование. Это оз-
начает признание приоритета мысли перед бытием: оказывает-
ся под вопросом самое бытие сущего, его существование. На
самом деле под вопросом всегда в конечном счете предикаты, а
не субъект. Вопрос заключается в том, что есть бытие, а не есть
ли оно, под вопросом его сущность, а не его бытие. Сущность —
это всегда сущность чего-либо сущего (и возможность другого
сущего). Сущность как нечто данное до существования, о су-
ществовании чего можно опрашивать, суть нечто идеальное, она
существует лишь как мысль познающего. И вопрос о существо-
вании сущности в этом смысле есть вопрос о соотношении мыш-
ления и бытия. Неверно проецировать это соотношение сущно-
сти и существования, при котором сначала полагается сущность,
в само бытие. Это — отношение идеального и реального, а не
внутри реального.
Этот вопрос может иметь еще такой смысл: о сущности чего-
то, что может существовать в каких-то условиях, спрашивается,
существует или может ли существовать оно при других услови-
ях. Таким образом, вопрос ставится либо о сущности чего-то су-
ществующего, либо о существовании какой-то сущности.
Таким образом, утверждается приоритет чувственности пе-
ред мышлением и приоритет существования перед понятийным
определением сущности. Логический анализ состава знаний сви-
детельствует об этом приоритете чувственно непосредственно
данного существования перед сущностью, определяемой в по-
нятии (идея).
В составе познания логический анализ обнаруживает под
«покровом» понятий «окна», открытые в чувственно данную ре-
альность, за нагромождением понятийных определений неустра-
нимую почву непосредственного контакта с существующей дей-
ствительностью. Эта отсылка к ней осуществляется в следующей
форме:
1) это(т), то(т), здесь, теперь, вот я (по отношению к апел-
лирующим к ним, указующим на них) и т. д. Это не что иное,
как встреча двух понятийно не специфицированных реальностей..
У Гегеля имеет место их констатация и попытка их редуциро-
2 «С одной стороны, надо углубить познание материи до познания (до
понятия) субстанции, чтобы найти причины явлений. С другой стороны, дей-
ствительное познание причины есть углубление познания от внешности явле-
ний к субстанции» (В. И. Лени в. Полное собрание сочинений, т. 29,
стр. 142—143).
313
вать в процессе понятийного мышления см. («Феноменология
духа») 3, у Рассела, напротив, их нередуцируемость.
2) Собственные имена выступают как отсылка к единичному
существованию. Собственные имена не могут быть устранены
из системы знаний посредством «координат», как это делает
Рассел4. За собственными именами стоит отсылка к существова-
нию посредством слов группы: вот он — Иван Петров; это ко-
нечный или исходный способ введения собственных имен, задача
которого — представить человека. Все другие способы, осущест-
вляющиеся посредством «описания», предполагают в исходной
точке этот. О собственных именах нельзя утверждать, т. е. вы-
водить существование, потому что существование, и притом су-
ществование индивида, собственным именем уже предполагает-
ся. Действительный путь познания ведет не от собственного име-
ни к его существованию, а от существования индивида к его
наименованию.
3) Качество есть качественная характеристика сущего. В ге-
нерализованных— обобщенно по функциональному признаку в
понятиях определенных — качествах, например, цветов, звуков
и т. д. также содержится неустранимая аппеляция к чувственно
данному: вот оно — красное. Иными словами, в сущем находит-
ся отправной пункт — то, что анализируется, генерализуется,
абстрагируется и т. д. мышлением.
Генерализованные качества (красное) и есть отправной
пункт, показ чего-то существующего, чувственно данного: «вот
красное». Отправляясь от него, строятся общие положения —
«описания». «Описания» означают наличие единичного сущего,
удовлетворяющего сформулированным в общем положении ус-
ловиям, утверждение существования, т. е. существует такой
объект, который обращает данную пропозициональную функцию
в истинное суждение. Превращение пропозициональной функции
в истинное суждение имеет своей предпосылкой наличие или су-
ществование соответствующего объекта. У Рассела дело выгля-
дит так, как будто бытие, существование выступает как нечто
производное от истины; на самом деле лишь существование со-
ответствующего объекта может превратить пропозициональную
функцию в истинное суждение, т. е. очевидна обусловленность
истины существованием.
По мере продвижения познания сфера понятийных определе-
ний и «описаний» все расширяется, все большее количество
свойств объекта получают свое выражение, определение в мыш-
лении, в понятиях, но это никак не снимает лежащей в их осно-
ве сферы аппеляции к непосредственно чувственно данному бы-
тию (существованию). Чувственно данное существование оста-
3 См. Гегель. Сочинения, т. IV, стр. 51—56.
4 См. Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 112.
314
ется раз и навсегда необходимой предпосылкой всех понятийных
определений «сущности». Приоритет чувственности перед мыш-
лением — это и есть приоритет существования перед сущностью.
Обычному — двусмысленному — утверждению о конкретно-
сти и богатстве чувственного познания, имеющего дело с суще-
ствованием, и абстрактности мышления Гегель противопостав-
ляет утверждение о бедности и абстрактности чувственного по-
знания и конкретности мышления, понятия. В решении этой кол-
лизии надо прежде всего различать объект познания и познание
объекта. Как бы ни было бедно понятийными определениями
чувственное познание, объект этого познания — бытие, сущест-
вование которого непосредственно дано в ощущении и восприя-
тии. В чувственном познании есть бесконечная конкретность, и
весь бесконечный процесс мышления не в состоянии (или лишь
в пределе в состоянии) мысленно восстановить эту конкретность
объекта восприятия. Бытие = ничто, с которого начинается ге-
гелевская логика, есть аннулирование непосредственного, а тем
самым чувственно данного. Гегель ошибочно отождествляет по-
знание, мышление и его объект (или, точнее, объект познания
сводит к познанию, к мышлению). Поэтому, констатировав бед-
ность «положенных» в мысли эксплицитных определений в непо-
средственном чувственном познании, Гегель, во-первых, упуска-
ет конкретность объекта этого познания* и, во-вторых, констати-
руя относительную «конкретность» определений мысли по отно-
шению к скудости определений восприятия, упускает из виду
абстрактность всех определений мысли по отношению к объекту.
Бытие, существование которого непосредственно дано в вос-
приятии, в чувственном познании, процесс мысленного восста-
новления реально существующего объекта ошибочно представ-
ляется ему процессом становления объекта познания, бы-
тия сущего в процессе самодвижения понятий. Бытие сводится
к мышлению, онтология к логике, мысль якобы не воспроизво-
дит, а производит, «полагает» бытие, восстановление объекта в
мысли заменяется его становлением. С этим связаны: 1) недо-
оценка чувственного компонента знаний только как отправного
пункта, исчезающего якобы вовсе из состава знания (служаще-
го только в ^качестве отправной точки для его достижения, но
исчезающего после его достижения), а на самом деле никогда
не устранимого компонента знания; 2) представление о самом
.процессе мышления как о внешне не обусловленном, не опосред-
ствованном, а только как о внутреннем самодвижении мысли;
3) иллюзорное представление, будто каждое следующее, более
конкретное определение сущего порождается предшествующим,
более абстрактным, порождает искусственную и часто фиктив-
ную диалектику переходов у Гегеля. Источник этой искусствен-
ности и фиктивности — в попытке перейти от одного понятий-
ного объекта к следующему без вовлечения объекта, без соотно-
315.
шения с ним. Объект понятия как будто не участвует в движе-
нии, в переходах от одного понятийного объекта к другому.
На самом деле чувственное познание непосредственно данно-
го, наличного бытия имеет свою логическую структуру, заклю-
чающуюся в «открытых окнах» на существующее в действитель-
ности, в наличии «переменных», на место которых определен-
ные значения может подставить лишь само существование*, а
не отвлеченное мышление, не способное определить эти значения,
константы в их единичности.
Чувственное познание непосредственно наличного бытия в
этой своей логической структуре — не только необходимый от-
правной пункт, от которого отправляется познание (мышление),
как будто уходя от него, поднимаясь над ним, но и необходи-
мый компонент познания человеком мира, никаким движением
мышления до конца из состава познания не устранимый.
Многозначность соответствующих понятий (этот, тот, здесь,
теперь и т. д.) является лишь выражением того фундаменталь-
ного положения, что однозначную определенность мысли прида-
ет только су щ е ств о в а н и е, сама действительность, к
которой эти понятия относятся. Все определения мысли имеют
форму: тот, который обладает (одним) свойством А, обладает и
другим свойством В, т. е. тот, который удовлетворяет одному ус-
ловию, удовлетворяет и другому. Все это лишь связи, в силу
которых «если одно, то и другое» (законы условных суждений,
суждений о связях).
Выявив многозначность определений непосредственно чувст-
венного познания действительности, их противоречивость (на
деле заключающуюся, собственно, в том, что именно действи-
тельность придает этим формально тождественным определени-
ям разное содержание, подставляет на место переменных, вво-
димых посредством этих понятий, разные значения), Гегель по-
пытался вовсе снять чувственное познание и вместе с ним и эту
его логическую структуру из состава познания. Эта позиция
Гегеля по отношению к чувственному познанию распространя-
ется на его логическую структуру и на заключенное в ней вы-
ражение соотношения познания и чувственно непосредственно
данного бытия. Эта позиция взаимосвязана с гегелевской пози-
цией по вопросу о соотношении мышления и бытия (тождество,
основанное на сведении второго к первому). Отношение мышле-
ния к чувственному познанию равно отношению мышления к
бытию (существующему, наличному бытию). А эта последняя
позиция определила структуру познания, которую Гегель попы-
тался реализовать: становление бытия из мышления (а не
восстановление его посредством ощущения, восприятия и
мышления). Восхождение от абстрактного к конкретному для
Гегеля — путь становления бытия. Мысль выступает как абсо-
лют, превращается в субъекта; наука о бытии превращается в
3J6
науку о мышлении (и наоборот!). «Логика» ставится на место
«первой» философии, на место «онтологии» (ср. логика как диа-
лектика природы) 5.
Так мы установили, что неадекватное представление о логи-
ческой структуре познания является логическим выражением
неправильного соотнесения онтологического и гносеологическо-
го, мышления и бытия, или неправильное понимание их соотно-
шения находит свое выражение в представлении о внутренней
структуре самого познания, самого мышления.
Абстрактное мышление имеет в своей основе абстракцию как
мысленное извлечение из бесконечности конкретного единичного
действительного взаимодействия. Отсюда — отход, абстракция
мышления от бытия. Конечному определению в понятии всегда
соответствует бесконечность определений сущего. В последнем
случае имеется в виду такое определение, которое есть не акт,
а процесс, бесконечный, продолжающийся, длящийся, пока
длится вещь, явления и т. д. Поэтому необходимо различать
предмет чувственного познания и чувственное познание пред-
мета*.
Предмет чувственного познания — самое богатое сущее в
его единичности, бесконечности; чувственное познание предме-
та — самое бедное (по определению), однако самое фундамен-
тальное, поскольку в нем заключается познание существующего,
познание как реальное свидетельство существования предмета
познания. Иными словами, объект чувственного познания бес-
конечен, хотя выявляемые в нем восприятием определения его
очень ограниченны, но в восприятии и только в восприятии дан-
ный объект дан как существующий.
Гегель вскрывает неопределенность и противоречивость тех
квалификаций, которые даются предметному познанию бытия.
Дальнейшее движение понятия он стремился определить, об
этом уже говорилось, как становление объекта, между тем оно
есть его восстановление, предполагающее его независимое от
познания существование. Существование, сущее есть предпосыл-
ка всего процесса мышления и в бесконечности лежащая «цель»
мысленных определений.
Превращение реальных качеств, свойств в предикаты или ат-
рибуты связано с развитием логики, превращением мышления в
5 В логическом анализе познания у Рассела имеет место то же отожде-
ствление познания и бытия, выражающееся, в частности, в неразличении объ-
екта и того, как он представлен в «опыте». Согласно Расселу, «я не могу
встретить человека (a man) (einen Menschen)», так как такового — неопре-
деленного человека — нет в действительности. Но'из этого не следует, что
он не может в восприятии выступать для меня в таком качестве, и в этом
смысле такое суждение возможно. (См. Б. Р а с с ел. Человеческое позна-
ние, стр. 109—127.) ...
317
суждения человека, в его высказывания. Стол красный — этот
стол красный — существующий стол красный. Существует не-
что (х), которое — стол и красный. Определением его является
то, что он — единица (индивид) в системе отношений, в кото-
рой он определен как стол. Субъектом суждения является су-
ществующий объект,- обладающий определенным качеством.
Стол как субъект суждения — это, по существу, определение
системы координат, в которой этот субъект фигурирует. Под-
линным субъектом является единичный объект. Суждение вос-
приятия—это суждение существования. Субъект суждения—что
представляет собой тот х, к которому относятся предикаты,—
не является, как полагает Рассел, совокупностью всех преди-
катов (расселовский «крюк», на который навешиваются все
предикаты). Причем все определения, всякое определение от-
носится Расселом за счет предикатов, так что на долю субъ-
екта ничего не остается. Субъект суждения «стол красный» —
это и не совокупность генерализованных качеств, поскольку от-
дельное качество (красное, мягкое) — не самостоятельное су-
щее, не наличное существование, а субъект суждения — это не-
что существующее. Субъект — это некое сущее, взаимодействие
качеств, лежащих в точке пересечения бесконечных взаимодейст-
вий (иными словами, индивидуальный итог бесконечных взаи-
модействий).
Единичность этой бесконечно индивидуальной совокупности
есть единица в определенной ведущей системе взаимодействия,
взаимосвязи, внутри которой все течет, все изменяется. Каждое
понятийное определение (одно качество) заключает в себе в
снятом, обобщенном виде, во-первых, целую шкалу частных зна-
чений этого общего (красное), во-вторых, оно имплицитно за-
ключает ряд скрытых параметров, каждый из которых предпо-
лагает ряд переменных, которые в каждом конкретном случае
имеют определенные значения. В существовании на самом деле
имеет место не такая совокупность качеств, а такой перекрест
воздействий, где каждое качество выступает в индивидуальной
форме, не генерализованно, как в восприятии и мышлении. Та-
ким образом, в существующем имеется совокупность не качеств,
а воздействий, определяющих качество. Единичность сущест-
вующего обнаруживается не через совокупность качеств, а вы-
текает из бесконечности воздействий, которым оно подвергается.
(Краснота, то, что красное, — это качество, свойство как пре-
дикат единичного объекта, чего-то существующего.)
Таким образом, субъект как таковой — это существование.
Его негенерализованность, единичность — «место и единица» в
определенной системе взаимодействий. В каждом суждении вос-
приятия существование выступает как основа. Восприниматься,
как мы говорили, — это испытывать воздействие, а в этом акте
существование уже, собственно, предполагается.
318
В связи с этим снова встает вопрос о структуре единичного
сущего, существующего, который мы уже обсуждали. Сущест-
вующее — это всегда единичное, обладающее индивидуальны-
ми свойствами, но в единичном всегда представлено общее для
ряда образований. Понятие существующего предполагает вклю-
ченность в систему действий и воздействий, нахождение в со-
стоянии движения, изменения и вместе с тем известное тождест-
во в изменении того, что изменяется. Оно предполагает, далее,
единичность как бесконечность (неисчерпаемость каким-то ко-
нечным конкретным числом), определенность, конкретность, ин-
дивидуальность. Индивид выступает как неделимая единица в
определенной системе связей (отношений и взаимодействий).
Индивид есть член отношений и субъект изменений. Индивиду-
альный объект есть субъект определенной формы «движения
материи». (Отсюда субъект изменений должен быть взят как
исходный субъект высказывания, предикат как производный.)
При этом выступает специфичность, отличность одного ин-
дивида от другого индивида в пределах той же системы, той же
формы движения материи. Неповторимость, качественное свое-
образие каждого индивида в пределах одной и той же системы
было отмечено еще Лейбницем. Однако специфика индивида
связана не только с его «местом», но и с качественной специ-
фичностью взаимодействия в каждом «месте», с неповторимо-
стью ансамбля. Структура единичного сущего — это не просто
совокупность, множество различных определенностей (качеств),
но и единство и средоточие данного единичного существования
при всем многообразии его определений (тем самым единичное
включает в себя и общее и индивидуальное). Это есть множест-
во «равноправных» определений — субъект, к которому все ос-
тальные свойства, качества относятся как предикаты. Этот субъ-
ект предполагает единство как интегральное единство (струк-
туру) целого.
Неисчерпаемость этого единичного сущего происходит не
только в силу бесконечности (статичной) его свойств и сторон,
но и в силу его развития (интенсивности). Здесь имеются в виду
ряды событий в процессе становления: устойчивость в процессе
изменения определяется как субстанция*. Субстанция — это то,
из чего все состоит, из чего все становится в процессе, в резуль-
тате преобразований, которым вещи подвергаются. Для каждой
вещи существует свой процесс: для вещи органической таким
процессом является жизнь, процесс жизни человека существует
не только как биологический, но и как исторический процесс.
Когда этот процесс — процесс жизни — окончен, кончился и
субъект этого процесса. То, что есть единичное, субъект преоб-
разований и предикат в одном процессе, не есть субъект, инди-
вид в другом процессе, в другой системе отношений. Таким об-
разом, выделяется специальная система отношений, связей, про-
319
цессов (изменений, преобразований) и индивид по отношению к
(или в) этой системе. Отсюда — иерархия индивидуальностей в
разных сферах или планах (относительность единичного).
Так выделяется основной вопрос, о котором выше шла
речь,— вопрос о субъекте изменений определенно-
го рода, иными словами, о наличии специальных процессов
(форм движения материи) и соответствующих способов сущест-
вования, субъектов определенного способа существования. От-
сюда — основная качественная специфика данного сущего. От-
сюда — сущность как основа (основа определений) единичного
существующего, из которой в соответствии с изменяющимися
условиями могут быть выведены все изменения вещи (явления),
сущность — как внутренняя основа изменений.
В связи именно с этим, среди всего того, что принимается,
что выступает из единичного сущего как субъект и предикат,
есть такие субъекты, которые не выдерживают испытания в сво-
ем притязании на этот ранг (субъекта), и есть другие, выдержи-
вающие. Это не вопрос языка, формы предложения, а вопрос
реальной структуры, реальных зависимостей сущего.
Переход в сферу мысли, познания происходит через генера-
лизацию, абстракцию. Выделение сущности из привходящего,
случайного есть проникновение в сущее. Генерализация качеств
происходит в процессе познания, в действительности существует
их индивидуализированность в силу бесконечных взаимодейст-
вий. «Красное» — это всегда нечто (х), существующее как крас-
ное (со свойством красного); оно обозначает свойство субъекта,
иными словами, предполагает объект, могущий обладать этим
свойством.
Итак, логический анализ прерогативы чувственного познания
показывает, что только с ним, а не с абстрактным мышлением
связано существование, точнее, что именно чувственное позна-
ние связано с существованием.
Каков же дальнейший путь познания? Для его дальнейшего
анализа и понимания необходимо определение категории «дей-
ствительность». Бытие, существование, действительность есть
формы непосредственно данного. Бытие непосредственно, налич-
но данное в чувственности есть действительность. Путь по-
знания идет от действительности, конкретного сущего, сущест-
вующего — к нему же — к действительности. Таким образом,
форма непосредственной данности — данное существование, а
содержательная определенность действительности — ее сущ-
ность. Путь гегелевской логики идет от чистого бытия к дейст-
вительности (от сущности к существованию). Но «чистое» бытие
на самом деле есть другая форма данности той же действитель-
ности (у Гегеля чистое бытие = чистая мысль). Начало и конец
пути познания смыкаются в действительности, но не в мысли.
Однако должна быть отмечена различная форма данности
320
действительности на начальном и конечном этапах. Вначале
сущность действительности еще не раскрыта мыслью, она (дей-
ствительность) по преимуществу есть существование, сущее как
таковое, сущность которого еще не раскрыта. Таким образом, в
познании выступает приоритет существования перед сущностью,
тогда как в онтологическом плане существует их «одновремен-
ность». У Гегеля действительность—одна из категорий сущно-
сти, на самом деле сущность — одна из категорий дейст-
вительности. Действительность как конечное никогда оконча-
тельно не входит в мысль, в познание; мысль, познание всегда в
ней. Каждое понятие, каждая теория и т. д. — это мысль о
предмете, которая не совпадает с предметом мысли. При всех
определениях, категориях, понятиях и т. д. объект (субъект
этих предикатов) выходит за пределы его мысленных определе-
ний, хотя эти категории, понятия, мысли суть его определения.
Путь познания от действительности через всю систему поня-
тий к действительности же представляется, как уже говорилось,
Гегелю путем от идеи через действительность к идее же. Первая
часть пути у Гегеля, фактически обращенная вторая, выступает
как становление действительности, будучи на самом деле ее
мысленным восстановлением. В этом в конечном итоге выража-
ется тождество бытия и мышления у Гегеля. Вместо этого тож-
дества должна быть раскрыта реальная диалектика в соотно-
шении бытия и мышления: она заключается в одновременном
процессе вбирания действительного бытия в познание и проник-
новения познания в действительность, говоря иными словами,
проникновение познания в бытие должно быть понято и как
проникновение бытия в познание.
Эта онтологическая характеристика бытия в ее познаватель-
ном выражении направлена против внешних соотношений по-
знания и бытия. Переход от внешних, рефлективных определе-
ний соотношения бытия и познания к внутренним становится
очевидным при анализе истории философии. Сначала в клас-
сической философии греков дано только объективное ( тао^та) е,
природа ( <puat; ) 6 7, но оно не «положено» в качестве такового,
поскольку не осознается и не делается предметом рассмотрения
познающего субъекта и его отношения к познаваемому объекту.
Только когда наступает рефлексия познающего на себя, только
тогда то, что фактически выступало как объективное, определя-
ется как таковое. В этом, в частности, и заключался объектив-
ный смысл кантовского критицизма и субъективистическая фор-
ма его проявления у Канта.
6 та o'Jta — сущее.
7 — природа.
21 Зак. 1190 321
Наша критика традиционной метафизики и онтологии, пы-
тавшихся сделать предметом философского познания нечто
принципиально потустороннее, недоступное познанию, и тем са-
мым наша реализация основного требования кантовского кри-
тицизма заключается в следующем. Процесс познания осу-
ществляется как открытие свойств и взаимосвязей бытия, су-
ществующего независимо от мысли, от познания. Однако кате-
гории — это определения связей бытия (существующего незави-
симо от познания), как они раскрываются в процессе познания.
Бытие независимо от мышления, но категории — это определе-
ния, вскрываемые мыслью. Противоречиям отношений бытия и
мысли соответствуют противоречия объективного и субъектив-
ного в категориях. Категории выступают при этом как квалифи-
кации (определения) бытия как бытия в качестве объекта по-
знания. Понятия (мысли) есть предикаты, выражающие свой-
ства бытия — его познанные свойства, т. е. свойства бытия, вы-
ступающие в познании. Иными словами, «логика» связи, опреде-
ления предмета познания (бытия) существует как преломленная
через познание предмета*.
В связи с критикой интуитивизма и феноменологии встает
вопрос о соотношении непосредственного и опосредствованного
в познании. Момент непосредственности существует в начале и
в конце познания. Однако чрезвычайно существенным является
то обстоятельство, что непосредственность, в начале и в конце —
разная непосредственность, непосредственность в разном смыс-
ле. В начале •— непосредственная данность бытия (начало —
анализ явлений, не анализ понятий); в конце — непосредствен-
ность, очевидность истины, познания бытия. Последний смысл
непосредственности и отражается в сущностном созерцании в фе-
номенологии, у гештальтистов в усмотрении (Einsicht), в треть-
ем виде познания у Спинозы. Интуиция в феноменологии —
всегда созерцание, в том числе интеллектуальное, имеющее дело
с данным. На самом деле содержание может быть опосредство-
ванно раскрыто познанием в своих внутренних связях и отноше-
ниях, а целое может при этом выступать в форме непосредст-
венности. Примером может служить теория Маркса, которая
реально содержит глубочайший анализ эмпирических данных,
но внешне выглядит, по словам Маркса, как априорная конст-
рукция. Категории выступают как ступеньки познания, проник-
новения познания в бытие и как определения, выражающие свя-
зи самого бытия. На этом и основана наша критика кантовского
отнесения тех или иных категорий к сфере субъективного без ана-
лиза их содержания (в этом и заключается их рефлективность и
критика кантовского понимания модальности как действитель-
ности). Гегелевская критика внешних рассуждений, приписы-
вающих вещам предикаты извне (критика внешних рассужде-
ний как универсального метода познания), гегелевское требова-
322
ние опосредствований сохраняется в положении о познании как
раскрытии внутренних связей, внутренних закономерностей в
соотношении с внешними. Однако истинное зерно основной мыс-
ли феноменологии представляет собой не что иное, как подступ
к онтологии нового типа. В системе философии «феноменоло-
гия» познания выступает как путь от непосредственно наличного
бытия к действительности плюс «логика» или «онтология» кате-
горий бытия в их внутренних взаимоотношениях и взаимосвя-
зях, как они раскрываются в итоге познания.
Процесс раскрытия в явлении его сущности приводит к то-
му, что результаты опосредствованного познания выступают в
форме непосредственно данного. Но в форме непосредственного
всегда заключаются не только результаты опосредствованного
познания, но и бесконечно выходящее за ее пределы (трансцен-
дентное), данное не эксплицитно, а только имплицитно.
Отсюда становится понятной и проблема соотношения проти-
воречий действительных и логических, и процесс снятия послед-
них. Бытие, сущее входит в мысль через абстракцию. Выделение
частного аспекта бытия есть мысль. В вещах, в явлениях дейст-
вительности существуют противоречия. Логические противоре-
чия возникают как результат внешнего непосредственного их
соотнесения. Их истинное соотнесение должно быть опосредст-
вованным, в результате чего они, оставаясь абстрактными про-
тивоположностями (противоречиями), перестают выступать как
форма логических противоречий. Однако существуют не только
внешние противоречия (например, в разных отношениях, в раз-
ное время и т. д.), но и противоречия внутренние. Поэтому ло-
гические противоречия вообще — это противоречия не опосред-
ствованные (абстрактные), а не только внешние. Логические про-
тиворечия снимаются посредством опосредствующих звеньев.
Диалектика как путь реального снятия логических противоречий
заключается в раскрытии опосредствующих связей. Иными сло-
вами, взятые непосредственно абстрактные положения остаются
противоречивыми в объективном положении дел, в вещах (про-
тиворечия в вещах, в действительности при абстрактном опреде-
лении, рассмотрении ее сторон). Непосредственное соотнесе-
ние — это внешнее, осуществляемое извне (субъектом) реф-
лективное соотнесение. Такое соотнесение и порождает логиче-
ские противоречия, которые должны быть сняты. Снятие фор-
мальных логических противоречий осуществляется посредством
опосредствований, в результате которых они становятся внут-
ренними. Через опосредствования они соотносятся друг с дру-
гом и вскрываются пути такого дальнейшего развития, кото-
рое реально преодолевает, вскрывает противоречия8.
8 Ср. Э. В. Ильенков. К вопросу о противоречии в мышлении. «Во-
просы философии», 1957, № 4, стр. 63—72.
21* - 323
СООТНОШЕНИЕ ИМПЛИЦИТНОГО
и эксплицитного В ПОЗНАНИИ
Исходная предпосылка марксистской философии — это не-
зависимое от познания существование познаваемого бытия. Ос-
новной инструмент, посредством которого она реализуется,— по-
нятие трансцендентного как имплицитно данного. Существует
два понятия трансцендентного: 1) трансцендентное как обособ-
ленное сущее, отделенное hiatus-ом9, такое, к которому нет пу-
тей от имманентного, 2) трансцендентное как выходящее за
пределы того, чем оно задается, — выход объекта мысли за пре-
делы мысли об объекте. Трансцендентность в нашем понима«
нии — это имплицитная данность бытия, независимого от мыс-
ли как ее объекта, или, иными словами, объект мысли как вы-
ходящий за пределы мысли об этом объекте. То, что человек
сталкивается с трансцендентным, постоянно наталкивается на
него, доказывает, что человек постоянно движется, по крайней
мере на подступах к нему. В такой формулировке заключается
подход к решению вопроса о бесконечном выходе бытия за пре-
делы мысли и вместе с тем — подступ для выхода мысли за свои
пределы, в сферу независимо от нее существующего бытия.
Это есть одна из фундаментальнейших проблем онтологии —
оцтологический аспект соотношения мысли, понятия, категории
сознания и бытия, материи, объекта мысли как .имплицитной
предпосылки мысли. Ее решение открывает методологический
подход ко всем проблемам онтологии, потому что здесь через
посредство гносеологического происходит выявление онтологи-
ческого.
Понятие трансцендентного как имплицитно данного означает
нечто, выходящее за пределы эксплицитно данного (положенно-
го), но не обособленность бытия с обрывом всех соединительных
связей с осознающим его человеком. Это означает, что анализ
предмета познания дается как опосредствованный через анализ
познания предмета. Трансцендентное — это то, во что вплетена
мысль человека, не исчерпывающая его. Значение слова «транс-
цендентное» несет в себе содержание обозначенного им предме-
та, ноне включает в его определение свойств предмета (объекта),
выходящих за пределы значения обозначающего его слова. Ход
мысли, ход познания идет от имплицитно данного, фактически
заключенного в данных положениях, но не «положенного», не
эксплицитно констатированного в них, к выявлению, эксплицит-
ному формулированию, «полаганию» того, что имплицитно за-
ключено на предыдущей ступени.
Действительность как исходное — это максимум имплицитно
данного (трансцендентное для мысли с постоянно передвигаю-
9 hiatus — зияние.
324
щейся гранью) и вместе с тем минимум эксплицитно данного в
понятии. Трансцендентное при этом понимается как непрерыв-
ный выход за пределы данного, выведение познающего за пре-
делы того, что эксплицитно дано. Трансцендентное, в которое не-
избежно выходит и выводит наличное, данное, имманентное,—
это то, что им (наличным) имплицитно задано *. Иначе бы на
него не «натолкнуться» и речи о нем никакой бы не было.
«Имманентное» и «трансцендентное» в обычном значении
этих слов есть результат разрыва того, что необходимо связано
в процессе познания, так как мышление как познание есть опе-
рирование объектами своих понятий, суждений, а не соотноше-
ниями одних лишь беспредметных мыслей.
В целом при этом намечается новое понимание трансцен-
дентности как неисчерпаемости (означенности и имплицитной
данности) бытия. Эта неисчерпаемость содержанием мышления
и вообще познанием объекта познания — сущего — и выражает
несводимость бытия, сущего к мысли, к познанию.
Данное эксплицитно в восприятии и вместе с тем заданное
им имплицитно раскрывается мышлением. Данные познания, в
целом эксплицитные, тянут за собой как имплицитное дальней-
шее содержание объекта (сущего).
Вместе с тем понятия имманентного и трансцендентного фик-
сируют в ином аспекте проблему соотношения явления и сущ-
ности: непосредственно познаваемого (данного) и познаваемого
опосредствованно, через непосредственно данное выявляемого.
Отсюда открывается возможность определения истины не
только как открытия бытия, как соответствия мышления своему
объекту, но как такого понятия, которое может быть определе-
но только соотносительно с человеком: существование истины
возможно тблько для человека, познающего бытие, только соот-
носительно с ним. Истинность часто определяется как подлин-
ность, как соответствие, как правильность (по логическим пра-
вилам), но тогда и встает вопрос, как логическое, правильное
выведение оказывается относящимся к самому бытию. Иными
словами, как правильное оказывается соответствующим. Тако-
ва, например, надстроечная аргументация о соотношении поло-
жений по их истинности, основанная на законе исключенного
третьего. Нечто истинно (нечто есть) потому, что оно должно
быть таковым, так как нечто, ему противоречащее, неистинно.
Ложным является самый ход мысли, который сначала рассмат-
ривает соотношение суждений по их истинности и затем делает
выводы об объектах этих суждений. Проблема истины — это
проблема того, как открывается бытие в познании человеку.
С другой стороны, познание человека — это открытие, обнару-
жение бытия (сущего в его качественной определенности в раз-
ных науках) и в качестве бытия (и объекта познания) в филосо-
фии. При этом само открытие бытия, его явление, в котором
325
участвует деятельность человека, практика, — это модус самого
бытия, существования человека, а не только деятельность его’
сознания. Помимо истинности как соответствия, как правильно-
сти и т. д., при этом открывается новое качество — как бы ва-
лентность, значимость бытия по отношению к потребностям ре-
ального человеческого существа. Таким образом, вместо идеаль-
ного отношения идеального образа к предмету мы сталкиваем-
ся с реальным отношением действия и восприятия человека к
объекту. Направленность на мир, включенность в него высту-
пает как характеристика не только познания (как сознания), но
и потребностей человека (потребность и ее объект также долж-
ны быть вовлечены в обсуждение этого вопроса), чувств и их
предмета и действий человека и т. д. — словом, всего человека.
Отсюда становится понятной и роль человеческих отношений
в познании, в раскрытии бытия. Субъект научного познания —
это общественный субъект, осознающий познаваемое им бытие
в общественно-исторически сложившихся формах. Субъектом
научного познания является всеобщность, реализующаяся и в
конкретном индивиде. Всеобщность сознания, познания предпо-
лагает речь, общение, общественную жизнь людей.
Итак, в открытии бытия познанию, в отношении познаваемо-
го бытия к человеку открываются две взаимосвязанные сторо-
ны: 1) бытие как объективная реальность, как объект осознава-
ния человека; 2) человек как субъект, как познающий, откры-
вающий бытие, осуществляющий его самосознание.
Уже здесь становится очевидным, как преодолевается раз-
рыв бытия на три несвязанные сферы — природы, общества и
мышления. Уже отсюда становится очевидным весь логицизм
положения, в котором учение об определениях, категориях бы-
тия рассматривается как диалектическая логика. Это положе-
ние падает со снятием гегелевского отождествления бытия с
мышлением, процесса мысленного восстановления бытия с его
становлением в саморазвитии понятия. Происходит принципи-
альное изменение, преобразование традиционного отношения
гносеологического и онтологического, онтологического и фено-
менологического.
* * *
Изменение этого соотношения может быть еще раз показано
при построении системы категорий. Общая диспозиция системы
категорий такова. Вначале выступает категориальная структура
непосредственно данного наличного бытия — объективной ре-
альности, как она раскрывается в чувственном познании. Эта
структура тоже развивается и обогащается по мере развития
познания в целом, опосредствованного знания — мышления.
Сначала можно отличить общий фон и отдельные предметы и
326
явления, выделяющиеся в нем, — связи между ними и зависи-
мости сосуществования и последовательности, пространство и
время, изменение и устойчивость и т. д. (первичная форма про-
явления основных категорий).
Связи, соотношения категорий раскрываются затем на выс-
шей ступени познания — действительность выступает как взаи-
мосвязь явлений, опосредствованных сущностью. Связи на выс-
шей ступени познания действительности выступают как связи и
категории с известным приближением к самой действительности.
При этом происходит включение процесса познания, самого по-
знающего в состав действительности, в которую входят не толь-
ко вещи, но и субъекты, личности в их взаимосвязи, в их об-
щественной жизни. В связи с этим должен быть рассмотрен ка-
тегориальный состав различных областей бытия, различных спо-
собов существования.
Эта общая диспозиция уже приходит в противоречие с рас-
пространенной точкой зрения на систему категорий. Согласно
этой точке зрения, категории бытия выступают в той последова-
тельности — выпрямленной и логически осмысленной, в какой
связи материального мира раскрывались, отражались в катего-
риях в истории человеческого познания. Система бытия дается
в той последовательности, в которой она раскрывалась в по-
знании; взаимоотношение категорий, связей бытия раскрывается
через диалектику субъекта — объекта в процессе преодоления
противоречия мысли и предмета. Здесь соотношение онтологиче-
ских и гносеологических отношений таково, что первые даются
в преломлении через вторые. Фактически характер категорий
определяет ступени, циклы познания, отражает его уровень, сте-
пень углубления в свой предмет. Отношение субъекта и объекта,
понятия и действительности выступает как единственный выяви-
тель связей категорий объективного бытия, действительности.
Интересно сопоставить эту концепцию с гегелевским путем
«восхождения» — процессом становления конкретной реально-
сти через абстрактные понятия, — и путем мысленного восста-
новления конкретной объективной реальности, и вместе с тем с
аристотелевским различением двух ходов, последовательностей,
иерархий: предыдущего и последующего, «в себе» бытия и бы-
тия «для нас».
Намечаются по крайней мере две исходные точки прорыва
этой концепции:
1) Когда за исходное берется категория «материальный
мир»: каким образом столь содержательное определение объек-
тивной реальности может выступить как первое для познания,
как непосредственно данное?
2) Весь ход развертывания категорий бытия обусловлен со-
отношением мысли и предмета. Однако все взято только в ас-
пекте объективной предметности. Субъект в своей специ-
327
фике остается вне рассмотрения за пределами познаваемого со-
держания, не становится сам, будучи субъектом, вместе с тем и
объектом познания. В последнем циклей круге категорий появля-
ются деятельность, цель и т. д., но они, совсем как у Гегеля, су-
ществуют якобы помимо субъекта. Есть деятельность, цель,
средство и орудие деятельности, но нет действующего лица, вер-
нее, действующих лиц. Из учения о категориях, в том числе да-
же из учения о действительности, выпадает человек.
Надо ввести человека в сферу, в круг бытия и соответствен-
но этому определить систему категорий. Должны быть рассмот-
рены категории, которые выражают соотношения, связи, струк-
туру сущего в пределах одной и той же ступени познания. Ины-
ми словами, должны быть рассмотрены категории сущего, рас-
крывающиеся на одной и той же ступени познания и потому вы-
ражающие не разные ступени познания, а разные связи бытия.
Преломляющие их гносеологические отношения должны быть
уравнены и потому сняты. Таким способом должны быть
рассмотрены категории, выражающие разные слои, уровни само-
го сущего. Например, категории, характеризующие неорганиче-
скую природу, органическую (жизнь), способ существования че-
ловека. Каждый из этих уровней затем, в свою очередь, выступает
на разных уровнях познания. Каждое различие онтологических
характеристик, качеств, выступающее на различных уровнях
познания, имеет своей основой структурные свойства самого бы-
тия, а не уровня познания самого по себе. Основанием для раз-
ных уровней познания, разных соотношений бытия и мысли слу-
жат разные соотношения в самом бытии.
Далее, само познание, мышление человека должно быть взя-
то как компонент жизни человека, т. е. взаимодействие сущего
как человеческого существа с сущим. Человек как осознающий,
познающий субъект должен быть рассмотрен как находящийся
внутри познаваемого бытия, как одна из форм сущего. Человек
выступает как субъект и вместе с тем как специфический объ-
ект философского познания, как специфический способ сущест-
вования, точнее, сущее со специфическим способом существова-
ния. Он состоит в появлении на уровне бытия человека соотно-
шения мысли и предмета, соотношения мыслящего, познающего
человека и сущего, в состав которого он входит, иными словами,
в появлении гносеологического отношения. Таким образом, в си-
стеме категорий выделяются разные группы, отражающие раз-
ные аспекты, но вся система все же объединяется в единое це-
лое, включающее качественно различные части. Первый
цикл — модальные рефлективные категории — приводит к дей-
ствительности. Второй цикл — сферы действительности —
неорганическая, органическая природа, человек. С человеком
возникает познавательный план, отношение мысли к бытию, с
которым связано отношение мысли и предмета, причем познаю-
328
тций находится внутри бытия. Существует возможность и об-
ратной последовательности, но в обоих случаях связь осущест-
вляется только через человека.
Значит, основой являются онтологические различия как отно-
шения в бытии. Познанию становятся доступны сначала одни,
затем другие. Ход, последовательность, познания обусловлены
объективными зависимостями самого объекта. Соответственно,
разные уровни познания не порождают, не создают, а лишь от-
крывают разные онтологические характеристики сущего.
Различная глубина познания относится не к самим катего-
риям как таковым, а к тем сторонам действительности, которые
ими квалифицируются, то есть речь идет, например, не о соот-
ношении категорий явления и сущности, а о самих явлениях
как таковых и их сущности. Процесс познания конкретной дейст-
вительности идет от явлений к сущности. Но категории явления
и сущности даны «одновременно» в их объективности на одной
и той же ступени познания.
В действительности явление и сущность даны в единстве. Это
единство реализуется в форме явления, в форме существования,
в форме непосредственно данного. В таком случае существова-
ние выражает сущность существующего. Действительность вы-
ступает как связь явлений или совпадение явлений, связанных
через их сущность.
Категории явления и сущности, случайности и необходимо-
сти одноплановые, но само явление и случайность познаются
раньше, чем их сущность и необходимость. Нам даны сначала
явления, а затем их сущность, но понятия, категории явления и
сущности выражают тот же уровень философского познания.
Такое понимание соотношения категорий дает возможность,
наметить дальнейший путь исследования. В теоретико-познава-
тельном, методологическом введении мы поставили вопрос о до-
ступе, о подступах к бытию в аспекте соотношения бытия и
мышления, бытия и познания. Проанализировав, как в истории
философской мысли осуществлялся процесс развеивания бытия
посредством явления, видимости, кажимости, мы проследили
противоположный ход мысли, восстанавливающий бытие как
первичное, исходное. Важнейшую роль в этом сыграл анализ
формы непосредственной данности бытия, которая в начальной
точке выступает как момент взаимодействия, противодействия
двух материальных реальностей, одна из которых — человек.
Мы подошли фактически к категориальному анализу самого су-
щего, к «онтологии» как таковой, к структуре самого бытия,
включающего человека. Поэтому далее необходимо проанализи-
ровать, что представляет собой это сущее (человек) в своем
-специфическом способе существования.
329
ЧАСТЬ II
Введение
Если в первой части книги речь шла о мире в соотношении с
человеком, то теперь речь пойдет о человеке в соотношении с
миром. Проблематичность бытия в целом необходимо влечет за
собой или включает в себя проблематичность и самого челове-
ка. Совокупность последних проблем составляет сферу этоса
или этического — бытие человека в его отношении к другим
людям. Уже в первой части, рассматривая проблемы познания,
мы установили ложность равенства человек = субъект = субъ-
ективность — кажимость, на основе которого производится фи-
лософское изничтожение бытия. Человек должен быть рассмот-
рен как объективно существующий, отношениями к которому
определяются объективные свойства того, что с ним соотносит-
ся. Это означает решение вопроса, каким становится бытие объ-
ективно для человека с его появлением. Здесь и реализуется
общий принцип, развитый нами еще в «Бытии и сознании», что
с возникновением нового уровня сущего во всех ниже лежащих
уровнях выявляются новые свойства. Здесь раскрывается значе-
ние, «смысл», который приобретает бытие, выступая как «мир»,
соотносительный с человеком как частью его, продуктом его
развития. Поскольку есть человек, он становится не чем иным,
как объективно существующей отправной точкой всей системы
координат. Такой отправной точкой человеческое бытие стано-
вится в силу человеческой активности, в силу возможности из-
менения бытия, чем человеческое существование отличается от
всякого другого. Вселенная с появлением человека — это осоз-
нанная, осмысленная Вселенная, которая изменяется действия-
ми в ней человека. Существует не только Вселенная как безот-
носительная к субъекту, осознающему ее человеку (человеку и его
сознанию): чистая объективность и плюс субъект познания. Са-
ма осознанная или осмысленная Вселенная, измененная или
могущая быть измененной действиями в ней человека, есть объ-
ективный факт. Сама Вселенная — это уже не абстракция ее
объективного бытия, она охватывает, включает в себя и чело-
века, его сознание, его бытие в качестве осознанной осмысленной
объективированности. Таким образом, осознанность и деятель-
330
ность выступают как новые способы существования в самой
Вселенной, а не чуждая ей субъективность моего сознания. По-
этому окончательное снятие изничтожения бытия может быть
осуществлено только через рассмотрение высшего продукта его
развития — человеческого бытия.
Бесконечность мира, громады его космических пространств
существуют как бы «измеряемые» человеческими возможностя-
ми продвижения в мире. Свойства бытия не создаются, а лишь
выявляются отношениями, но, «измеряемые» различными отно-
шениями, эти свойства выступают по-разному с проникновением
человека в космическое пространство. Просторы и дали Вселен-
ной выступают с большей дифференцированностью, а не «вооб-
ще», слитно, безразлично, как что-то вообще запредельное, по-
тустороннее («измеряя» пространство своим движением в нем,
я выявляю его размеры, и они по-новому выступают, определя-
ются для меня). Свойства мира выступают в их динамическом,
изменяющемся отношении к человеку, и в этом отношении не
последнюю, а основную, решающую роль играет мировоззрение,
собственный духовный облик человека. Познание мира как от-
крытие истины, борьба (иногда героическая) за нее, приобще-
ние к миру а овладение им на благо человеку, восприятие кра-
соты и прекрасного в природе, создание его в искусстве — все
это, не будучи непосредственно отнесено к этическому (предме-
том которого является отношение человека к человеку, к лю-
дям), создает, составляет ту духовную силу человека, которая
является необходимой предпосылкой, основой, внутренним ус-
ловием этического отношения человека к человеку. Этика в этом
ее понимании представляет собой не обособленную область че-
ловеческих отношений, заключающуюся якобы в морализирова-
нии, а необходимую составную часть онтологии. Это есть не что
иное, как детерминация бытия через сознательную его регуля-
цию, которая выступает как специфический способ существова-
ния человека.
Соответственно решается и проблема красоты. При таком
подходе красота выступает не только как «выразительность».
Прекрасна природа, а не только переживание, восприятие чело-
века. Это ее собственное объективное свойство, но это качество
характеризует природу в определенной системе связей и отно-
шений, именно в той, в которую включен человек.
Так, знание, добро, красота выступают не отчужденными от
человека и тем самым друг от друга, поскольку осуществляется
преодоление штучности, лоскутности, изолированности гносеоло-
гии, этики, эстетики. Например, эстетическое (прекрасное) вы-
ступает как качество природы в непосредственно данном челове-
ку чувственном, правда и добро — как отношения людей, опре-
деленные в их понятийном содержании. Таким образом, эстети-
ческий аспект оказывается одной из основных проблем онтоло-
331
гии, точнее, основные проблемы эстетики выступают как аспект
онтологических проблем.
Красота в искусстве есть, таким образом, оформление явле-
ния, заключающееся в четком членении всех его частей, как бы
снятие покрова, всего «лишнего» для восприятия человека. Это
оформление предполагает определение по всем параметрам дан-
ного вида явлений (например, определенность звука во всех его
«параметрах») и отвечающее этому членению соотнесение их
друг с другом (звучание музыки как «интонирование»)*.
Точно так же проблемы познания, истины, открывающейся в
познании, выступают не как обособленный гносеологический ас-
пект изолированно взятого отношения человека к бытию. Это
отношение также опосредствуется человеческими добродетелями
и пороками — в познавательное отношение к бытию, к истине
вплетается отношение к другим людям. Истина при этом — это
не только правильность, но правда, справедливость, способность
принять то, что есть, как оно есть (на самом деле), смотреть в
глаза действительности, вскрывать ее. В то же время она озна-
чает: видеть недостатки, преодолевать трудности в процессе по-
знания, обнаруживать мужество в процессе познания. И наобо-
рот, неистина выступает как ошибка, заблуждение, ложная уста-
новка в процессе познания, за которой скрывается обман, не-
правда, ложь (введение в заблуждение), стремление скрывать,
утаивать, обманывать, укрывать и т. д. Таким образом, ложь
выступает как обобщенное отношение к тому, что на самом деле-
есть, к бытию, действительности (истине) или другому человеку.
Таковы онтологические предпосылки концепции субъект =
= объект, которая направлена против признания исходным:
пунктом единичного субъекта в себе, превращающегося таким
образом в «приус» по отношению к миру и другим людям. Воп-
рос о существовании внешнего мира и вопрос о существовании
других людей (и отношений к ним) должны быть сплетены в
своей исходной постановке, вскрывающей мир и других людей
как предпосылку существования, подлинного существования
субъекта. Человек должен быть взят внутри бытия, в своем-
специфическом отношении к нему, как субъект познания и дей-
ствия, как субъект жизни. Такой подход предполагает другое-
понятие и объекта, соотносящегося с субъектом: бытие как объ-
ект — это бытие, включающее и субъекта. Сущее как предмет-
ный мир, включенный в практическую деятельность людей, со*
относится с ней в своих качественных определениях. Отсюда не-
правомерно сведение бытия как объекта только к объективной
реальности, вещности, наличности данности. По такой линии
идет и критика концепции, рассматривающей человека как еще
одну объективную наличность в мире.
Это означает, что каждое, сколько-нибудь фундаментальное
общее положение о бытии, о сущем вообще получает свой резо-
332
нанс и в этике, распространяясь на человека и человеческие от-
ношения, и обратно, всякое фундаментальное положение этики
имеет свои предпосылки в бытии. Так, например, общий принцип
детерминизма, согласно которому внешние причины всегда дей-
ствуют через внутренние условия, так что конечный эффект лю-
бого внешнего воздействия всегда зависит не только от внешнего
воздействия на тело или явление, но и от внутренних его свойств,
применительно к человеку неизбежно приобретает и этический
смысл — соотношения определения и самоопределения, свободы
и необходимости в человеческом поведении.
Поскольку марксизм рассматривает человека как обществен-
ное существо, постольку коммунизм, проблема перестройки об-
щества, переделки общественной жизни выступает как цент-
ральная философская проблема. Общественный идеал включает
и вопрос о будущем человека и об облике человека; так сбли-
жаются условия жизни человека, общественные условия челове-
ческой жизни и его внутренняя сущность как проблема внутрен-
него бытия человека в его отношении к миру, к другим людям.
Эта большая этика должна выходить за пределы этики в специ-
альном ее понимании. Однако этическое — это не только об-
щественное в человеке, но и природное, преломленное и контро-
лируемое через сознание, соотносительное тем самым с общест-
венным.
1. Я И ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК
Ни один предмет, взятый сам по себе, не может обнаружить
свою родовую сущность. Общее проявляется в единичном через
отношение единичного к единичному, когда одно единичное вы-
ступает в качестве эквивалента другого. Категория рода осу-
ществляется через категорию отношения в ее связи с категорией
вещи.
Это есть общелогическая категориальная основа для понима-
ния того, как родовое свойство человека раскрывается через от-
ношение одного человека к другому '.
Раскрытие этого отношения начинается с некоторых фактов
осознания детьми своего «я». Дети сначала называют себя так,
как их называют другие (Петя, Ваня). Значит, ребенок сущест-
вует для себя, поскольку он выступает как объект для других.
Он существует для себя как объект для других. Он приходит к
осознанию самого себя через отношение к нему других людей.
Приоритет других перед собой подтверждается таким наблюде-
нием Ж- Пиаже: считая присутствующих, чтобы поставить обе-
1 См. К. ААаркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 62;
Л. А. Маньковский. Категории «вещь» и «отношение» в «Капитале»
К. Маркса. «Вопросы философии», 1956, № 5.
333
денные приборы для всех, ребенок не учитывает самого себя.
Ребенок осознает других людей раньше, чем самого себя.
Каждый индивид как «я» отправляется от «ты», «он» (2-е,
3-е лицо), когда «я» уже осознано как таковое. Так что нельзя
сказать, что «ты» как таковое предваряет «я», хотя верно, что
другие субъекты предваряют мое осознание себя как «я».
«Я» — это действующее «лицо». Его выделение связано
с различением процесса («что-то происходит» в форме безлич-
ного предложения) и деятельности (данный человек что-то де-
лает). Второе связано с человеческим произвольным действием,
т. е. действием сознательно управляемым. Произвольная, управ-
ляемая, сознательно регулируемая деятельность необходимо
предполагает действующее лицо, субъекта этой деятельности —
«я» данного индивида.
«Я» — это не сознание, а человек, субъект как сознательный
деятель. В качестве субъекта познания (специальной теоретиче-
ской сознательной деятельности) человек выступает вторично;
первично он — субъект действия, практической деятельности.
Вопрос о существовании «другого я» — это вопрос о сущест-
вовании другого действующего лица; вопрос о существовании
чужой психики, сознания дан не обособленно, а имплицитно в
вопросе о другом действующем лице (его существование генети-
чески для ребенка первично). Вопрос о сознании другого — это
вопрос о сознательном произвольном характере действий дру-
гих людей, об их сознательной регуляции. Вопрос о сознании
сначала дан лишь имплицитно в этом практическом вопросе.
Особая трудность вопроса о чужом сознании, психике обуслов-
лена обособлением этого вопроса от того реального контекста,
с которым он связан. Сначала обособляют сознание человека" от
жизни, от его действий, от всего внешнего, материального, и за-
тем удивляются, что не находят подступов, путей к сознанию.
Самосознание—это также осознание самого себя как созна-
тельного субъекта, реального индивида, а вовсе не осознание
своего сознания. Осознание своего сознания — это другой воп-
рос: включает ли знание чего-либо (того или иного предмета)
знание того, что я его знаю? «Я» как предмет самосознания
предполагает единство субъекта и объекта2. «Я» выступает как
имеющее себя предметом отношения себя самого. Нераздель-
ность двух форм, в которых «я» противополагает себя себе са-
мому, составляет собственную природу понятия «я».
В самосознании «я» (je) как всеобщность имеет своим объ-
ектом «я» (moi) как частное, единичное. Поскольку «я» здесь
вообще объект (конкретное, эмпирическое существо), оно в ка-
честве такового существует и теоретически и практически сна-
2 О «я» см. Гегель. Феноменология духа. М., изд-во АН СССР, 1959,
т. IV, стр. 94.
334
чала для другого, так же как другой самосознающий субъект
существует сначала для меня и, таким образом, лишь через свое
отношение к другому, каждому существующему как объект, су-
ществует и для себя.
Из того, что при мысли о «я», «я» не может быть опущено,
Кант делает тот неправильный вывод, что «я» дано лишь как
субъект сознания или что «я» может употреблять себя лишь в
качестве субъекта суждения и что нет такого положения, через
которое оно было бы дано как объект.
На самом деле предметное сознание о «я» как реальном
субъекте развивается прежде всего как сознание о субъекте
действия, субъекте жизни, а не психическом только субъекте,
субъекте познания. Субъект — это сознательно действующее
лицо, субъект как жизни вообще, так, в частности, и познания,
осознания мира и самого себя как сознательного существа, осо-
знающего мир. Причем «я» — это не только мое: мое «я» — это
мое «я» каждого человека, каждого «я». Под него каждый дол-
жен подставить конкретное значение этого своего «я». Самосо-
знание — это предметное сознание своего «я» или это заключен-
ное в каждом этом, конкретном, частном «я» всеобщее «я».
«Я» — всеобщность, свойственная всем, каждому «я», кото-
рая своим объектом (предметом) имеет это частное, мое «я».
«Я» как всеобщность не может быть обособлено от частного,
конкретного «я» и превращено в особую реальность; в эту все-
общность всегда необходимо должно быть подставлено какое-то
частное значение. В него может быть подставлено любое част-
ное значение любого индивида, но нельзя не подставить
никакого. Эти частные значения включают «я» как всеобщ-
ность, но, поскольку ее включает каждое частное «я», ни одно
из них не может быть определено только через свое отношение
к этой всеобщности, каждое из частных, конкретных «я» может
быть определено только через свое отношение к другим. Они
взаимно предполагают друг друга. Не существует поэтому ни-
какого приоритета одного «я» (моего) перед другими, так, что-
бы существование другого «я» стало бы более проблематичным,
сомнительным, чем существование моего «я». Они все «я», и
каждое для кого-нибудь мое.
«Я» — это не сознание, не психический субъект, а человек,
обладающий сознанием, наделенный сознанием, точнее, человек
как сознательное существо, осознающий мир, других людей, са-
мого себя. Самосознание — это не осознание сознания, а осо-
знание самого себя как существа, осознающего мир и изменяю-
щего его, как субъекта, действующего лица в процессе его дея-
тельности — практической и теоретической, субъекта деятель-
ности осознания в том числе.
Согласно П. Наторпу, всякое выражение, которое выставля-
ет само «я» как содержание в собственном смысле, может иметь
335
ценность лишь образного обозначения*. П. Наторп считает, что
«я» не может стать предметом, так как, скорее, в противополож-
ность всякому предмету оно означает то, в отношении к чему
что-либо есть предмет 3. Здесь смешаны две мысли:
1. «Я» как всеобщность, «я» вообще (je), по отношению к
чему что-то есть предмет вообще, не может быть предметом вос-
приятия, созерцания, чувственного, т. е. непосредственного осо-
знания, но им может быть конкретный эмпирический субъект
(moi) — я сам, с моей внешностью, лицом, привычками и т. д.
2. «Я» как единство (je и moi) всеобщности и единичности
познается в своей конкретности, поскольку оно проявляется в
действиях, в отношениях к другим людям: тут познание конк-
ретного «я» осуществляется в его отношении к другим людям.
«Я» действительно не может быть раскрыто только как объ-
ект непосредственного осознания, через отношение только к са-
мому себе, обособленно от отношения к другим людям (другим
конкретным «я»), В этих взаимоотношениях каждое конкретное
«я» выступает как объект другого конкретного «я», которое точ-
но так же является объектом для меня. Здесь выступает рецип-
рокное отношение, члены которого необходимо предполагают,
имплицируют друг друга: объект для меня, для которого я сам
являюсь объектом!
К этому надо еще прибавить, что мое отношение, отношение
данного моего «я» к другому «я» опосредствовано его отношени-
ем ко мне как объекту, т. е. мое бытие как субъекта для меня
самого опосредствовано, обусловлено, имеет своей необходимой
предпосылкой мое бытие как объекта для другого. Значит, дело
не только в том, что мое отношение к себе опосредствовано мо-
им отношением к другому (формула К. Маркса о Петре и Пав-
ле) 4, но и в том, что мое отношение к самому себе опосредство-
вано отношением ко мне другого.
Во взаимоотношении субъектов нет никакой принципиальной
привилегии у моего частного «я». Поэтому отношения между
различными частными «я» обратимы. Теоретически не сущест-
вует никакого преимущества для вот этого, данного «я». Мое
отношение к другому предполагает и отношение другого ко мне:
«я» такой же другой для того, которого я сперва обозначил как
другого, и он такой же «я» (исходная точка системы координат),
как «я»! «Я» и «другой»: он «другой» для «меня», как и «я» для
3 См. П. Наторп. Философская пропедевтика. М., 1911, стр. 93—94.
4 «В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родит-
ся без зеркала в руках и не фихтеанским философом: «Я есмь я»,
то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь от-
несясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает от-
носиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой,
во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления
рода «человек» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 62).
336
него; для себя он такой же «я», как и «я». Его нельзя свести к
положению «другого», это только его позиция, определяемая ис-
ходя от меня, а не его сущность.
Надо снять как неоправданную прерогативу первичность ка-
кого-нибудь одного, моего (имя рек) «я». Рассмотрение меня са-
мого с позиций другого так же первично, как и рассмотрение
меня («другого» для него) с позиции другого «я» (имя рек). Эм-
пирически в жизни человека, у ребенка отношения других лю-
дей к нему определяют его отношения к ним и формируют его
самосознание.
«Чистый», трансцендентальный субъект объективного позна-
ния — это всеобщность, которая реально существует лишь в
виде множества эмпирических субъектов («я»). Каждый из этих
конкретных эмпирических субъектов определяется лишь через
свое отношение к «другому» (через свои отношения друг к
другу).
Отношение другого «я» к моему «я» выступает как условие
моего существования. Каждое «я», поскольку оно есть и всеобщ-
ность «я», есть коллективный субъект, содружество субъектов,
«республика субъектов», содружество личностей; это «я» есть
на самом .деле «мы». Субъект науки — это человечество, субъ-
ект речи — это вместе с индивидом и народ (его язык).
Общественная обусловленность познания сущего проявляется
прежде всего в том, что субъекты, личности, а не только вещи
входят в состав бытия, и они же, включенные в сущее, осу-
ществляют познание этого сущего, как вещного, так и лич-
ностного.
Познаваемая человеком реальность имеет своим «корреля-
том», даже в процессе познания, в качестве субъекта познания
не само по себе познание, сознание, а человека. Существуют не
созерцание и его предмет как идеальное отношение, а реальное
взаимодействие человека с внешним материальным миром.
В жизни отдельного человека (например, ученого) его позна-
вательная деятельность может оказаться обособленной от его
жизни и практической деятельности. Но снятие вообще для по-
знания отношения предметного мира и человека означает снятие
важнейшей сферы исторического общественного человеческого
бытия. Если же состав объективного бытия сводится только к
предметности, к вещности, из него исчезает сознательный субъ-
ект, личность, люди. Субъект остается в единственном числе как
противостоящий всей сфере объективной реальности, как транс-
цендентный, чистый субъект. Это есть солипсизм в отношении к
другим людям как сознательным субъектам. Источник солип-
систской казуистики — в сомнении в существовании других
.людей! Должно быть отвергнуто представление о единственном
субъекте как отправном пункте познания. «Я» — субъект по-
знания — это универсальный субъект, это коллектив, содруже-
22 Зак. 1190
ство эмпирических субъектов. Сознание = познание предполага-
ет мышление = речь и, значит, общение. Есть, значит, общест-
венная обусловленность бытия — человеческое бытие и пред-
метный «мир». Познание же бытия (понятийное) — все общест-
венно обусловлено, все — продукт общественно обусловленной
жизни людей. Итак, реально существует коллективный субъект
научного познания: «я» — это «мы»!
В конечном счете, межлюдские отношения являются необхо-
димым условием познания человеком бытия, сущего и его со-
става.
Обусловленность не только моего самосознания, но и самого
моего бытия бытием же, действиями других людей — это эмпи-
рический факт, т. е. не нужно доказывать бытия других людей,
а нужно снять софизм, в результате которого оно якобы требует
доказательств, нуждается в них.
Отношения — взаимные — разных «я» друг к другу высту-
пают как условие их существования как конкретных эмпириче-
ских существ, реализующих в себе всеобщность «я» (как субъ-
екта) . Как уже говорилось, «я» как сознательное существо —
это субъект не только познания, но и действия, жизни.
Реальный человек — это всегда не голая абстракция челове-
ка, а конкретный исторический человек, в классовом обществе
имеющий всегда классовую характеристику. Но это не'значит,
что он является только исторически конкретным, с признаками
особенного, отвечающего данной общей ситуации, что внутри
этой исторической конкретности он не обладает и признаками
всеобщности как в плане сознания, познания, так и действия,
которые образуют основу трактовки «онтологии» человека как
фундамента этики*.
Концепция «зеркала» существует не только применительно к
стоимости, но и применительно к человеку (К- Маркс)**. Ины-
ми словами, в бытии есть не только объект, но и другой субъ-
ект — «зеркало», которое отражает и то, что я воспринял, и
меня самого. Для человека другой человек —• мерило, вырази-
тель его «человечности». То же для другого человека мое «я».
Ввиду их симметричности и равноправности каждый человек
одновременно и представитель человечности — «рода» человек,
и выразитель, мера «человечности» других людей. Итак, исход-
ным условием моего существования является существование лич-
ностей, субъектов, обладающих сознанием,— существование пси-
хики, сознания других людей.
Должен быть поставлен еще один вопрос: кто субъект сущ-
ностных определений сущего, субъект мыслящего сознания.
В этом субъекте погашена индивидуальная особенность того или
иного «я»; он — «я» вообще в его всеобщности, по отношению к
которому единичные «я» — это переменные, которые вставля-
ются в общую формулу. В нее может быть вставлено любое
338
«я» (как это, так и то, как мое, так и другое), но нельзя не под-
ставить никакого.
В познании другого человека должны быть расчленены два
вопроса: 1) как познается существование другого «я» и 2) объ-
ективное доказательство его существования.
Познание других «я» начинается с общей проблемы позна-
ния реальности бытия, сущего. Затем, как говорилось, встает
вопрос о его составе. Это вопрос о его качественной определен-
ности и — более широко — о его составе, который определяется
как предметно-вещный и субъектно-личностный.
Необходимо отметить онтологический статус предметного
мира, создаваемого человеком, — им обработанной природы и
ошибочность полного обесчеловечивания (природы) бытия, объ-
ективной реальности. Исторический (общественно-исторический)
характер человеческого предметного мира выступает как специ-
альный способ его существования.
В процессе жизни — деятельности и познания — как субъ-
ект практической и теоретической деятельности и по отношению
к объективной реальности выделилось «я». «Я» обозначает ин-
дивида, но оно обозначает каждого индивида (личность). Каж-
дый говорит «я», но при этом это «я» каждый раз обозначает
другого человека. Итак, «я» обозначает индивида, но само оно
имеет не единичное, не частное значение, относящееся к одному-
единственному «я», а всеобщее. «Я» — это общая формула, вы-
ражающая структуру сущих, являющихся личностями, субъек-
тами. В эту общую формулу должны подставляться частные зна-
чения. Каждый конкретный единичный индивид — это частное
значение этого общего «я». Отдельное, в частности, мое «я»
(«я» данного субъекта) может быть определено лишь через
свои отношения с другими «я». Различные конкретные эмпири-
ческие «я» необходимо сосуществуют, взаимно друг друга им-
плицируют, предполагают. При теоретическом их рассмотрении
отношения между ними взаимные, обоюдные. Фактически, эм-
пирически, генетически приоритет принадлежит другому «я»,
как предпосылке выделения моего собственного «я». (Становле-
ние самосознания у ребенка начинается с реакции на других
людей, на улыбку и т. д.) Ошибка, затемняющая эту взаи-
мосвязь и взаимообусловленность различных конкретных част-
ных «я», в силу которой мое «я» уже предполагает другие
«я», заключается в неразличении «я» как всеобщего и его част-
ного значения, связанного со мной самим говорящим, рассуж-
дающим. Отсюда и происходит солипсизм — утверждение меня
самого и недоказуемость существования другого человека.
Другие люди в их деятельности выступают как фокусы или
центры, вокруг которых организуется «мир» человека. Вещи,
окружающие людей, каждого человека, меня, выступают преж-
де всего в их «сигнальных» свойствах как продукты и орудия
22* 339
человеческой деятельности, как предметы, ведущие свойства ко-
торых определяются осуществляемыми посредством их отноше-
ниями между людьми, специально трудовыми, производственны-
ми, общественными отношениями (оборотная сторона марксов-
ской проблемы «фетишизма»). Например, некоторые вещи (кни-
ги, газеты, телефон, радио и т. д.), служащие специально для об-
щения между людьми, предполагают и существование другого
человека, отношение к которому входит в объективные свойства
предметов.
Человек как субъект действия и познания — это сознатель-
ное существо, сущее, обладающее сознанием. Сознание — пред-
посылка и результат процесса осознания мира человеком. Чело-
век выступает как существо, осознающее мир; «я» — как субъ-
ект процесса (деятельности) осознания мира. «Я», выступая как
всеобщая характеристика познающего, действующего индивида,
человека, субъекта, формируется в процессе обобщения, позна-
ния объективной реальности. Обобщение как в понятии совер-
шающееся познание мира (объективной реальности) и его субъ-
ект «я» как всеобщность — двухполюсный результат единого,,
одного и того же процесса. Формирование сознания связано с
возникновением языка, речи как общественным продуктом.
Е этом проявляется общественно-историческая обусловленность
сознания. В характере познания как науки — «я» в действи-
тельности это «мы»; субъект научного познания — это общест-
венный субъект.
Бытие в целом включает в себя и познающего субъекта.
В какой мере и как субъект, познающий мир (субъект познания
и жизни), может быть познан и, значит, стать объектом позна-
ния? Проблема бытия и сознания встает в новом «онтологиче-
ском» плане как проблема бытия субъекта (сознания) и его от-
ношения (действия) к материальному объективному бытию.
Сначала, до возникновения человека, на уровне неорганической
природы в бытии нет двойственности субъекта и объекта. Это
раздвоение на субъекта и объекта возникает в сущем, когда в
нем появляется человек. Таким образом, особенности соотноше-
ния бытия и человека, субъекта и объекта, бытия и сознания
могут быть поняты только при определении способа су-
ществования человека в мире.
2. онтология человеческой жизни
Анализ отношения человека к миру должен идти сначала не
в плане психологическом и субъективно-этическом, а в онтологи-
ческом, что и предполагает раскрытие способа существования
человека в мире. И только затем может быть осуществлен пе-
ревод этого онтологического плана в этический.
340
С одной стороны, отношение человека к миру — это отноше-
ние к нему как к бесконечности, которая включает в себя чело-
века, может его поглотить и подавить, обусловливает всю его-
жизнь, и, с другой стороны, отношение к миру как к объекту, в
который человек может проникнуть познанием и переделать
действием. Наличие сознания и действия есть фундаментальная
характеристика человеческого способа существования в мире.
Здесь выступает и включенность человека в цепь причин и след-
ствий, зависимость человека от условий жизни и их зависимость-
от-его деятельности. Своеобразное отношение человека к миру
связано с наличием у него сознания. Человек выступает как
часть бытия, сущего, осознающая в принципе все бытие.
Это капитальный факт в структуре сущего, в его общей харак-
теристике: осознающий — значит как-то охватывающий все бы-
тие, созерцанием его постигающий, в него проникающий, часть,
охватывающая целое. В этом своеобразие человека и его место'
и роль во Вселенной, включающей человека.
Человек включен в бытие своими действиями, преобразую-
щими наличное бытие. Этот процесс — непрерывная серия цеп-
ных взрывных реакций: каждая данность — наличное бытие —
взрывается очередным действием, порождающим новую дан-
ность нового наличного бытия, которое взрывается следующим
действием человека. Большие взрывы — революции, после кото-
рых наступает относительная стабилизация, — снова переходяг
в новые действия, взрывающие или преобразующие данную си-
туацию, окружающую человека. Эти действия порождены как
ситуацией самой по себе, так и соотношением с потребностями-
человека. Значит, в человеке, включенном в ситуацию, есть что-
то, что выводит его за пределы ситуации, в которую он вклю-
чен. Ситуация — это лишь один из компонентов, детерминирую-
щих его действия. Всякая ситуация по самому существу своему
проблемна. Отсюда — постоянный выход человека за пределы
ситуации, а сама ситуация есть становление. Становление или
становящееся соотнесено с тем внутренним в человеке, что, в
свою очередь, соотносится с чем-то внешним по отношению к си-
туации, выходящим и выводящим за ее пределы; это внешнее-
по отношению к ситуации связано с внутренним по отношению к
человеку.
Таково сложное строение человеческого бытия и бытия,,
включающего человека. Онтология человеческого бытия не сво-
дится к онтологии бытия вообще, в частности бытия неорганиче-
ской природы. Но они не могут быть оторваны друг от друга,
поскольку действие человека выступает как ломка, отрицание-
данного, наличного, как изменение, преобразование сущего. Ста-
новление сначала есть нахождение в ситуации, затем выход за
пределы этой ситуации в сознании и действии. В «Немецкой
идеологии» К. Маркс анализирует мир продуктов и учреждений,
34 k
роль человеческой практики в выработке чувственного мира в
его настоящих формах и роль отчуждения, которое превращает
человеческие отношения в вещи и чуждые силы. Однако при
трактовке этих положений Маркса 5 о соотношении обществен-
ного бытия и общественного сознания иногда возникают несураз-
ности. Например, утверждается, что государство, политический
строп и т. д. не входят в общественное бытие людей, потому что
они представляют собой надстройку, а надстройка — это идео-
логия, а идеология — это содержание общественного сознания.
Бытие же — это якобы то, что существует вне и независимо от
сознания. Корни этой апории восходят к тому положению, кото-
рое мы анализировали в первой части книги, когда материя оп-
ределяется только в отношении к сознанию. Иными словами,
раз материя существует вне и независимо от сознания, значит,
и бытие существует вне и независимо от сознания. Но эта абсо-
лютизация гносеологического отношения отрицает то, что созна-
ние существует в бытии. На самом деле сознание не отрицает бы-
тия, сознание само включается в бытие. Особенно очевидна не-
правомерность этой абсолютизации в общественном бытии: без
общественного сознания нет общественного бытия. Это — пер-
вое. И второе: государство, политический строй — это идеоло-
гия; государство, политический строй необходимо включают
идейное содержание, но оно никак не сводится к нему. Созна-
ние, идеи вообще не существуют без материального носителя.
Политический строй, государственный строй — это бытие, ре-
альность, являющаяся носителем определенной идеологии, опре-
деленных идей. Но политический и государственный строй не
могут быть целиком идеализированы, сведены к системе идей, к
идеологии. Эта апория общественного бытия распространяется
и на бытие вообще, на понятие бытия. Причастность человека к
миру осуществляется и через познание, и через действие чело-
века как овладение природой; поэтому труд, практика выступа-
ют как специальная основная форма соотношения субъекта и
объекта, их диалектики.
Однако здесь же должна быть указана опасность утрирова-
ния роли деятельности, которое свойственно бихевиоризму и
прагматизму. При таком утрировании справедливое подчерки-
вание преобразования природы превращается в ее снятие: то,
что дано первично, естественно, в мире вокруг человека и в нем
самом, все превращается в нечто «сделанное», сфабрикованное,
как будто мир действительно является продуктом производства.
6 См. дискуссию об общественном бытии и общественном сознании:
В. П. Тугаринов. Соотношение категорий исторического материализма.
Л., ЛГУ, 1958; Г. Е. Глезерман. К вопросу о понятии «общественное
бытие». «Вопросы философии», 1958, № 5.
342
Такому прагматическому изничтожению действительности нуж-
но противопоставить другое соотношение человека и бытия —
приобщение человека к бытию через его познание и эстетическое
переживание — созерцание. Бесконечность мира и причастность
к нему человека, созерцание его мощи и красоты есть непосред-
ственно данная завершенность в себе. Совершенство явления,
увековеченное в своем непосредственном чувственном бытии, —
это и есть эстетическое, как первичный пласт души. Прекрасное
в природе как выступающее по отношению к человеку и чувство к
нему как некая предпосылка затем формирующегося эстетиче-
ского — таково содержание человеческого созерцательного от-
ношения к миру. Эта созерцательность не должна
быть понята как синоним пассивности, страда-
тельности, бездейственности человека. Она есть
(в соотношении с действием, производством) другой способ от-
ношения человека к миру, бытию, способ чувственного эстетиче-
ского отношения, познавательного отношения. Величие чело-
века, его активность проявляются не только в деянии, но и
в созерцании, в умении постичь ,и правильно отнестись ко Все-
ленной, к миру, к бытию. Природа — не только объект созерца-
ния, но она и не только продукт истории человечества, не только
материал или полуфабрикат производственной деятельности
людей.
Здесь и выступает как основной тот же метод, который мы
использовали при анализе психических явлений: взять человека
во всех для него существенных связях и отношениях к миру, вы-
явить все его качества, характеристики, в которых он в каждой
из этих связей и отношений выступает*. Выявление этих двух
основных отношений к миру — сознания и действия, чувственно-
сти и деятельности, познания, созерцания и преобразования как
характеризующих специфический способ существования чело-
века— его онтологию и дает возможность перейти к определе-
нию предмета этики как дифференциальной онтологии. Сущест-
вует общая онтология и онтология дифференциальная, этика
выступает как конечный итог дифференциальной онтологии че-
ловеческого бытия. Основная задача всего этического —- ут-
верждение существования человека в его отношении к другому
человеку, к людям. Этика выявляет специфические конструктив-
ные принципы новой, высшей специфической сферы человеческо-
го бытия. Отправной пункт этики — раскрытие необходимых,
предпосылок человеческого существования. Необходимость дей-
ствовать и, значит, решать — поступок как имплицитное сужде-
ние— ставит на каждом шагу этические проблемы. Отношение-
человека к человеку, к другим людям нельзя понять без опреде-
ления исходных отношений человека к миру как сознательного
и деятельного существа. Все, в конечном счете, приводит к отно-
шению человека к человеку, но учитывать только это, с этого
343
'начинать и этим кончать — это куцый антропологизм, этика, не
учитывающая объективного места человека в мире.
Человек — конечное существо — включается в мир, в его
бесконечное бытие как: 1) бытие, преобразующее реальность, и
-2) как переходящее в форму идеального существования. Про-
цесс осознания бытия есть переход бытия вне человека в иде-
альную форму сущности субъекта (переход «вещи в себе» в
«вещь для нас»). Эта проблема сознания, сознательного способа
^существования выступает как проблема приобщения конечного
человека к бесконечному бытию и идеального представительст-
ва бытия в человеке, перехода первого во второе. Вторая проб-
лема (действия, сознательного действия) выступает как пробле-
ма изменения, преобразования бытия сознательно действующим
•существом. Так, идеально бесконечное бытие включается в ко-
нечное — человека, а реально конечное включается в бесконеч-
ное. И одно и другое существует в движении, в становлении.
Конечное человеческое бытие выступает как «очаг», из которого
исходят «взрывные реакции», распространяющиеся на все бы-
тие. Только из отношения человека к бытию может быть понята
и вся диалектика человеческой жизни — ее конечность и вместе
•с тем бесконечность.
Своими действиями я непрерывно взрываю, изменяю ситуа-
цию*, в которой я нахожусь, а вместе с тем непрерывно выхожу
за пределы самого себя. Этот выход за пределы самого себя не
есть отрицание моей сущности, как думают экзистенциалисты,
.это — ее становление и вместе с тем реализация моей сущности;
не отрицание самого себя и становление, но становление и реа-
лизация. Отрицается только мое наличное бытие, моя завершен-
ность, конечность. Структура моего человеческого бытия, таким
образом, выявляется и в ее сложности, и в ее динамике. Мое
действие отрицает меня самого в каком-то аспекте, а в каком-то
меня преобразует, выявляет и реализует. Соответственно, отсю-
да могут быть поняты разные аспекты «я» человека.
Отсюда понятие наличного бытия человека (Dasein, Exi-
stenz) в каждый данный момент его жизни может быть опреде-
лено, понято только через его отношение ко всему сущему.
Отношение наличного бытия человека в каждый данный момент
его жизни к его будущему опосредствовано его отношением в
каждый данный момент ко всему сущему: материальному и
идеальному, ко всему порожденному предшествующим развити-
ем человечества — науке, искусству и т. д. Таким образом,
жизнь человека вступает во взаимодействие с жизнью человече-
ства, воплощенной в продуктах деятельности человечества, на-
рода, общества. Отсюда из отношения человека к миру и к
человечеству вытекает и отношение человека к жизни и
-смерти, как бытию и небытию, отношение к прошлому и буду-
щему, и конкретно к переходу от одного общественного строя к
.344
другому. Отсюда вытекает и постановка проблемы свободы и
необходимости; свобода понимается не как свобода от всего,
недетерминированность вообще, а как свобода по отношению к
конкретным условиям, наличному бытию, данной ситуации.
Говоря иными словами, диалектика, ее критический револю-
ционный дух, раскрытый К- Марксом, заключается не только в
признании диалектики в природе, объективной диалектики, но и
диалектики в соотношении природы и человека, субъекта и объ-
екта. Противоречия существуют не только как противоречия в
вещах, но и как противоречия во взаимоотношениях человека с
вещами, как диалектика, возникающая и проникающая в при-
роду через сознание и действия человека. Ее критический рево-
люционный дух раскрывается в том, что все существующее есть
лишь преходящее звено в цепи событий.
В процессе непрерывного изменения жизнь закономерно при-
водит к смерти, все существующее несет в’себе свое отрицание
и вместе с тем все существующее, наличное, данное чревато но-
вым. Нахождение в ситуаций предполагает расчленение этой
ситуации, выделение в ней условий, соотнесенных с встающими
перед человеком требованиями, задачами, выходящими за пре-
делы ситуации. Здесь обнаруживается диалектика обстоятельств
(условий), обусловливающих действия человека, и действий,
изменяющих обстоятельства. Самое же действие, изменяющее
наличное бытие, объективную ситуацию, в то же самое время,
как уже говорилось, изменяет, реализует что-то новое в самом
человеке, что становится в нем именно этим действием в этой
ситуации.
То же самое относится к осознанию человеком бытия. Чело-
веческое бытие выступает как то единичное, в котором пред-
ставлены, по крайней мере потенциально, весь мир, все сущее,
все человечество. Выход за пределы ситуации осуществляется
через сознание*. И в случае сознания, и в случае действия осу-
ществляется ломка, расщепление ситуации, вычленение в ней
условий соотносительно с требованиями.
Человек, как говорилось, есть часть бытия, конечное сущее,
которое является зеркалом Вселенной, всего бытия; он — ре-
альность, в которой представлено идеально то, что находится за
пределами этой конечности. Существует объективное отношение
этого человеческого бытия к бытию в целом. И отсюда на этой
основе возникает и субъективное отношение человека к миру.
Итак, соотношение субъекта и объекта, их взаимодействие дол-
жны быть взяты не только идеально в сознании, но и в труде, ре-
ально, материально. Действие, труд (производящий, .творящий)
должны быть включены в онтологию, онтологию человеческого
бытия, существования как необходимое и существенное звено.
Отсюда открывается путь к определению этики как диффе-
ренциальной онтологии. В этику, в этические задачи необходимо
345-
входит и борьба за такой общественно-политический строй, за
такие общественно-политические порядки, которые дают воз-
можность, заключают в себе внешние предпосылки для того,
чтобы человек был этичным. В систему, совокупность задач,
встающих перед человеком, входя*т как задачи, связанные с хо-
дом личной жизни и личными отношениями, так и исторические
этические задачи, связанные с исторической ситуацией, эпохой,
моментом, — не одни или другие задачи, а одни .и другие
задачи.
Не входя сейчас в анализ специального отношения этики и
политики, установим лишь общее их соотношение, которое не-
обходимо для определения предмета собственно этики.
Общая позиция утопического социализма заключалась в том,
чтобы сначала воспитать человека, пригодного для нового об-
щества, затем, создав такого человека, его руками преобразо-
вать общественный строй*. Позиция К. Маркса и В, И. Ленина
была принципиально иной: сначала революция и строительство
нового общества со старым человеческим «материалом», иска-
леченным эксплуататорским строем, и в нем строительство но-
вого человека. Таким образом, человека формирует борьба за
новый справедливый общественный строй, строительство нового
общества, участие в этом строительстве собственной жизнью и
деятельностью. Однако новый общественный строй не сам
по себе, не автоматически порождает нового человека, по-
тому что внутреннее не является механической проекцией внеш-
него. Этим снимается положение о том, что переделка общества
сама собой влечет за собой переделку, формирование чело-
века, так что больше ничего и не нужно. Этим утверждается
другое: что, переделывая общество, строя социалистическое об-
щество, человек включается в новые человеческие отношения и
поэтому переделывается. Далее возникает и специальная задача
воспитания, не сводящаяся только к созданию новых общест-
венных отношений, этика выступает как основа для решения
этой задачи.
Таким образом, человек, люди в их отношении друг к другу
выступают как предмет этики. Установка должна быть на то,
чтобы осуществить вбирание общественного человека внутрь
частного лица, снять дуализм индивидуального и общественно-
го. Сущность человека — совокупность общественных отноше-
ний, — в этом положении заключается, основное открытие, со-
вершенное К- Марксом.
Как уже говорилось, создание каждой науки — это откры-
тие внутренних, специфических законов какой-либо области яв-
лений, выступающих в соответствующей системе отношений в
специфических понятийных характеристиках. Но в превращении
этих законов в основные и единственные, определяющие сущ-
ность человека, состоит ограниченность обычного толкования
346
марксизма. Здесь сохраняет силу положение, которое мы уста-
новили применительно к психическим явлениям: существование
социальных явлений не исключает существования психических
явлений, точно так же, как существование психических явлений
не исключает существования биологических явлений и соответ-
ствующих закономерностей. Наличие психических явлений и
собственных законов развития этих явлений не означает вместе
с тем отрицание социальной обусловленности этих явлений..
Речь идет здесь о правильно понятом соотношении различных
уровней, различных характеристик явлений, взятых в различ-
ных связях и отношениях.
Сущность человека — совокупность общественных отноше-
ний. Такова концепция марксистского преодоления антрополо-
гизма (в частности, антропологизма Фейербаха). В системе об-
щественных отношений К. Марксом выделено историческое по-
нимание общественных явлений и их детерминации. В качестве'
представителя класса человек выступает как олицетворяющий
общественную категорию. Вскрыть этот аспект человека и в
науке об обществе выделить его в этом качестве—это чрезвы-
чайно важно и необходимо. Но превращение этой понятийной
характеристики человека в определенной системе отношений
(преимущественно конкретно-социальной) в исчерпывающую и
единственную характеристику человека — это неправомерная,
трактовка марксизма. Как сама природа это не только пред-
метный «мир», сделанный человеческими руками из природного
материала (природа не только полуфабрикат и материя произ-
водства), точно так же и человек — это не только производная
социальных отношений. Отношения между людьми — не только
экономические, хозяйственные отношения, хотя они и реализуют-
ся каждый раз в условиях того или иного экономического укла-
да, той или иной общественно-исторической формации. Внутрен-
нее содержание человека включает все его богатство отношений
к миру в его бесконечности — познавательное эстетическое отно-
шение к жизни и смерти, к страданиям, к опасности, радости.
Как уже говорилось, в онтологии человека наличие не только
действенного, но и познавательного, созерцательного отношения
к миру составляет важнейшую характеристику человека. Эта
характеристика никак не может быть утрачена в этике как диф-
ференциальной онтологии. При рассмотрении отношения челове-
ка к человеку должна быть сохранена эта сторона его отноше-
ния к миру, которая и дает возможность понять и другую сто-
рону отношения человека к человеку как к части — одухотво-
ренной части — природы, как к красоте, к существу определенной
архитектоники, гаммы чувств, пластики и музыки позы и движе-
ний, мимики и пантомимики, взора, тембра голоса и'мелодии речи
и т. д. Необходимо, чтобы человек и ощущал и осознавал себя
как эту часть природы. Эти связи с природой должны жить как
347
«подоплека» всего остального в его чувствах, его сознании, в
его отношении ко всему на свете. Полноценным по отношению к
другим людям может быть только человек с полноценным отно-
шением ко всему в бытии, что является координатами, по кото-
рым, собственно, определяется человек.
Однако сказанное не означает, что в человеке попросту
должны быть признаны одновременно два начала, как это пред-
ставлялось, например, Фрейду, который рассматривал человека
как противоречие двух начал — изнутри прущего инстинкта и
его «цензурирующего и сдерживающего» общества. Таков весь
горизонт, в котором видится Фрейду человек. Следует понять,
что природное отношение человека к человеку как природному
же существу (что составляет чувственную основу страсти, вле-
чения и т. д.) не есть собственно этическое отношение к челове-
ку и тем более людям (любовь, добро и т. д.). В нем заключены
лишь природные предпосылки и источники сил, которые никогда
в таком дистиллированном виде не выступают в жизни.
Итак, природное в человеке, связь с природным в мире
должны быть не отвергнуты, а осмыслены. Попытка утверждать
нравственность, основанную на попрании, на отвержении всего
природного в человеке, всего природного, как такового, есть по-
прание собственной основы. Однако если в природном, в отно-
шении к миру содержится отправной пункт для понимания эти-
ческого, то природность, как таковая, не решает дела: природное
существует лишь как фон; природное существует в человеке,
который всегда находится в системе общественных отношений.
Отсюда мораль, моральное поведение выступает в том числе и
как учет последствий отдачи себя во власть природных связей.
Этика, включенная в онтологию, есть выражение включен-
ности нравственности в жизнь. Это значит, что добро (вообще
нравственность) должно быть рассмотрено не только в аспекте
характера отношений к другим людям, но и как содержание
жизни человека*. На вопрос же о смысле жизни каждого чело-
века нельзя ответить, указав только на то, что этот человек де-
лает для других людей (любовь к другим, добро или зло по от-
ношению к другим). Смысл жизни каждого человека определя-
ется только в соотношении содержания всей его жизни с други-
ми людьми. Сама по себе жизнь вообще такого смысла не име-
ет. Отсюда специфический характер нравственности, который
состоит во всеобщем, общечеловеческом соотносительном харак-
тере моральных положений, морали вообще, которая не сущест-
вует только применительно к жизни одного данного человека.
Отсюда выясняется значение понятия личной жизни челове-
ка. Личная жизнь человека в таком понимании — это самое бо-
гатое, самое конкретное, включающее в себя как единичное
многообразие, так и иерархию все более абстрактных отноше-
ний (в том числе и отношение к человеку как носителю той или
348
иной общественной функции или как природному существу
и т. д.). В своей конкретности она содержательнее, чем
каждая из тех абстракций, которую из нее можно извлечь.
Таким образом, личная жизнь выступает не как частная жизнь,
т. е. жизнь, из которой все общественное отчуждено, но как
жизнь, включающая общественное, но не только его, а и позна-
вательное отношение к бытию, и эстетическое отношение к бы-
тию, и отношение к другому человеку как человеческому суще-
ству, как утверждение его‘существования. Утверждение же су-
ществования «человечного» человека, как уже говорилось, есть
включение в борьбу за переделку общества как необходимое ус-
ловие и компонент этики.
Говоря иными словами, утверждение этики как дифференци-
альной онтологии означает утверждение общей проблемы объ-
ективного познания субъекта, взятого в совокупности и взаимо-
действии всех его объективных отношений к миру и другим лю-
дям. И так же как в отношении к миру, здесь должен быть со-
хранен элемент созерцания, восприятия того, что есть на самом
деле, — тот же элемент является основой этического отношения
одного человека к другому. Основой этого отношения является
не использование человека как средства для достижения той
или иной цели, а признание его существования как такового, ут-
верждение этого его существования, точно так же, как не все в
мире подлежит переделке и преобразованию, является только
объектом действия человека.
Не сострадание к человеку, его бедам и несчастьям является
•основным содержанием этики, как это утверждает христианский
гуманизм, потому что беды и несчастья, страдательность челове-
ческого существования — не основная характеристика человека.
Не погоня за счастьем как совокупностью удовольствий и нас-
лаждений является целью и смыслом человеческого существова-
ния, как это утверждает гедонизм и утилитаризм. Основная эти-
ческая задача выступает прежде всего как основная онтологиче-
ская задача: учет и реализация всех возможностей, которые
создаются жизнью и деятельностью человека, — значит, борьба
за высший уровень человеческого существования, за вершину
человеческого бытия. Строительство высших уровней человече-
ской жизни есть борьба против всего, что снижает уровень че-
ловека. Это есть основное в этике, все остальное вокруг этого —
производное и дополнительное. Что есть «высшее» (добро или
зло) применительно к существованию человека, оценивается не
по отношению к нему самому, принимается не как простое са-
моусовершенствование человека. Оценка «высшего» производит-
ся по отношению, с точки зрения того, как оно проявляется,
действует, что изменяет, усовершенствует в других людях.
Оценка поступков осуществляется с точки зрения того, возвы-
шают или унижают они человека, но не в смысле его гордости,
349
а в смысле достоинства, ценности морального уровня его жизни
для других людей.
Здесь мы снова возвращаемся к проблеме отношения людей,
человека к человеку, «я» и «другого». Точно так же, как самое
осознание и существование моего «я» является производным от
существования других, точно так же определение самого содер-
жания отношения одного человека к другому осуществляется
через другого человека. Сознание каждого отдельного субъекта,
человека существует как общественно обусловленное обобще-
ние, иными словами, существует общественно обусловленный,
обобщенный субъект. Таким образом, падает концепция сверх-
человека: отстаивание добродетельного человека — это отстаи-
вание высшего уровня жизни человека, а не чего-то находяще-
гося по ту сторону его жизни. Субъект этики — это прежде
всего живущий и действующий субъект; практическая реаль-
ность этического — взаимодействие человека с миром и другими
людьми.
Сказанное выше о созерцательности в отношении к миру и
другим людям (о невозможности использования человека толь-
ко в качестве орудия, средства при достижении определенной
цели) не означает обычного понимания созерцательности как
пассивности, бездейственности и страдательности. Это марк-
систское понимание созерцательности идет от определения чело-
века как существа, наделенного не только действием, но и со-
знанием*. Марксистское понимание сознания распространяется
при этом на понимание созерцательности как иного по отноше-
нию к действию способа отношения к миру, восприятия, осозна-
ния мира человеком. Тот же принцип относится к отношениям
людей друг к другу. Отрицая необходимость специальных мо-
ральных поступков как действий по отношению к человеку,
имеющих прямую цель сделать его моральным, мы выступаем
против позиции безразличия, равнодушия, беспартийного, нейт-
рального отношения к другому человеку, к моральным пробле-
мам. Содержанием подлинной этики является «воинствующее
добро» и борьба за «строительство» нового человека. Смысл
этики состоит в том, чтобы не закрывать глаза на все трудности,,
тяготы, беды и передряги жизни, а открыть глаза человеку на
богатство его душевного содержания, на все, что он может мо-
билизовать, чтобы устоять, чтобы внутренне справиться с теми
трудностями, которые еще не удалось устранить в процессе
борьбы за достойную жизнь.
Надо отдать себе отчет в том, что при всей необходимости
перестройки общества никакой общественный строй не устранит
всех горестей человеческого сердца. Неверно валить на «приро-
ду» человека беды, порожденные капиталистическим строем, но
заблуждением, иллюзией является, с другой стороны, представ-
ление, будто разрешение социальной проблемы — распределе-
350
ния всех производимых обществом материальных благ — лик-
видирует все жизненные проблемы, всю проблематику челове-
ческой жизни.
Показать человеку все богатство его жизни — этим больше
всего можно его укрепить и ему душевно помочь жить полной
жизнью в данных условиях.
3. ЧЕЛОВЕК КАК СУБЪЕКТ ЖИЗНИ
Существуют два основных способа существования человека
и, соответственно, два отношения его к жизни. Первый —
жизнь, не выходящая за пределы непосредственных связей, в
которых живет человек: сначала отец и мать, затем подруги,
учителя, затем муж, дети и т. д. Здесь человек весь внутри жиз-
ни, всякое его отношение — это отношение к отдельным явле-
ниям, но не к жизни в целом. Отсутствие такого отношения к
жизни в целом связано с тем, что человек не выключается из
жизни, не может занять мысленно позицию вне ее для рефлек-
сии над ней. Это есть существующее отношение к жизни, но не
осознаваемое как таковое.
Такая жизнь выступает почти как природный процесс, во
всяком случае очевидна непосредственность и целостность чело-
! века, живущего такой жизнью. Такая жизнь, когда в ней крепки
связи с другими людьми, — самый надежный оплот нравствен-
ной жизни, поскольку первая, самая прочная основа нравствен-
ности как естественного состояния — в непосредственных свя-
зях человека с другими людьми, друг с другом. Здесь* нравст-
венность существует как невинность, как неведение зла, как
естественное, природное состояние человека, состояние его нра-
вов, его бытия.
Расшатанность этой основы нравственности, связанной с
прочно сложившимся бытом, вызывается обычно ломкой этого
сложившегося быта, уклада жизни. Такова исходная причина
моральных трудностей молодежи в новом обществе. Здесь но-
вую мораль нужно строить сознательно, на новой основе, здесь
невозможно просто пребывание в состоянии своей невин-
ности.
Таким образом, либо нужно ждать, пока снова сложится
прочное бытие, уклад жизни, либо идти к нравственности дру-
гим, сознательным путем. В чем же состоит этот путь?
Второй способ существования связан с появлением рефлек-
сии. Она как бы приостанавливает, прерывает этот непрерывный
процесс жизни и выводит человека мысленно за ее пределы. Че-
ловек как бы занимает позицию вне ее. Это решающий, пово-
ротный момент. Здесь кончается первый способ существования.
Здесь начинается либо путь к душевной опустошенности, к ниги-
351
лизму, к нравственному скептицизму, к цинизму, к моральному
разложению (или в менее острых случаях к моральной неустой-
чивости), или другой путь — к построению нравственной чело-
веческой жизни на новой, сознательной основе. С появлением
рефлексии связано философское осмысление жизни.
Сознание выступает здесь как разрыв, как выход из полной
поглощенности непосредственным процессом жизни для выра-
ботки соответствующего отношения к ней, занятия позиции над
ней, вне ее для суждения о ней. С этого момента каждый посту-
пок человека приобретает характер философского суждения о
жизни, связанного с ним общего отношения к жизни. С этого -
момента, собственно, и встает проблема ответственности чело-
века в моральном плане, ответственности за все содеянное и все
упущенное.
С этого разрыва непосредственных связей жизни и их вос-
становления на новой основе начинается и в этом заключается
второй способ существования человека. Отсюда с этого момента
возникает проблема «ближнего», и «дальнего», проблема соот-
ношения, взаимосвязи непосредственного отношения человека к
жизни, к окружающему его и осознанного отношения, опосред-
ствованного через «дальнее».
В общей проблеме детерминации поведения человека эта
рефлексия или, говоря иными словами, мировоззренческие чув-
ства выступают как внутренние условия, включенные в общий
эффект, определяемый закономерным соотношением внешних и
внутренних условий. От такого обобщенного, итогового отноше-
ния человека к жизни зависит и поведение субъекта в любой
ситуации, в которой он находится, и степень зависимости его от
этой ситуации или свободы в ней.
Объективным основанием таких мировоззренческих чувств,
или рефлексии, выходящей за пределы жизни, является сама
жизнь человека как трагедия, драма или комедия. Основой тра-
гического отношения человека к жизни является отношение че-
ловека к трагическому как существующему объективно.
Трагическое, юмористическое и т. д. отношение к жизни, чтобы
быть адекватным, должно основываться на соответствующей ха-
рактеристике самой жизни. Существует не более или менее
произвольное трагическое отношение к смерти вообще, а отно-
шение, возникающее при раскрытии и осознании объективного,
разного при разных условиях соотношения жизни и смерти, ко-
торое и делает (или не делает) смерть трагической при разных
обстоятельствах. Таким образом, возникает необходимость со-
здания концепции жизни субъекта, человека, из которой уже
вытекало бы как естественное, закономерное такое или иное от-
ношение к жизни и смерти.
Таким образом, следует разделять, с одной стороны, способ- i
ность различать и понимать трагическую сторону жизни, траги-
352
чеокое отношение к жизни в целом как более или менее произ-
вольную генерализацию, универсализацию одной из ее сторон и,
с другой стороны, трагедию как закономерно выступающую сто-
рону самой жизни, трагедию как неслучайность в жизни. Иными
словами, речь идет о трагическом или комическом в жизни или
трагичности или комичности жизни.
Каждое из этих чувств в отдельности, выступающее как
обобщенное отношение к жизни (Gesammtgefiihl), не оправды-
вает себя. Вопрос о преобладании того или иного чувства
должен решаться конкретно, применительно к конкретным исто-
рическим и личным ситуациям. Без этого исходного различения
невозможно дальнейшее понимание диалектики объективного и
субъективного. Например, смерть в постели, смерть, наступаю-
щая потому, что жизнь, жизненные силы человека себя уже ис-
черпали, что он увял и началось умирание еще при жизни, —
трагична ли она объективно? По-видимому, нет.
Отсюда очевидна также неправомерность поисков обобщен-
ного чувства (Gesammtgefiihl), в котором все слито и якобы син-
тезировано (юмор у X. Гефдинга), неправомерность генерализа-
ции этих чувств. Иллюстрация этой генерализации может быть
дана на примере иронии — все может быть осмеяно, нет ничего
святого, все обесценено. Вместо поисков такого одного общего
чувства (Gesammtgefiihl) должна быть выявлена вся палитра
красок, тональностей чувств, через которые человек, подобно ху-
дожнику, видит и воспринимает мир.
Проблема трагедии жизни — это проблема не страдания, а
трагической судьбы,, сплетения добра и зла, противоречия жиз-
ни, необходимости идти к добру через зло, гибель добра и т. д.
Трагическое имеет место, когда к неизбежной гибели идет что-
то хорошее и прекрасное, когда к добру как осознанной цели
приходится в силу независимых от человека обстоятельств идти
через зло. Трагизм возникает там, где что-то хорошее и пре-
красное вовлекается жизнью в пагубный для человека конф-
ликт.
В жизни имеет место и трагическое и комическое, торжест-
вует в ней то добро, то зло. Все дело заключается в том, чтобы
выделить объективное соотношение между ними, их сплетение и
адекватно отнестись к каждой ситуации. Отсюда — разное от-
ношение разных людей к одной и той же ситуации, в зависимо-
сти от того, какое начало видит как преобладающее в ней и вно-
сит входящий в нее человек.
Иными словами, ситуация включает в себя и человека, отно-
сящегося с юмором или иронией к тому, что в ней происходит.
Итоговое соотношение сил зависит и от него. Вот почему господ-
ство того или иного трагического, иронического или юмористи-
ческого отношения к происходящему показательно для челове-
ка, так или иначе относящегося к ситуации, а не только для
23 Зак. 1190 353
этой последней. Юмор, ирония всегда должны быть адекватны
тому в действительности, к чему они относятся, но они показа-
тельны и для человека, субъекта, потому что он входит в ситуа-
цию и этим своим отношением изменяет ее, соотношения в ней.
Итак, суть состоит в соотношениях добра и зла, трагического
и комического, в осознании человеком противоречий и их разре-
шении, а не в абсолютизации одного чувства (юмора, трагическо-
го, иронии). Ни одно из этих отношений субъекта к действи-
тельности не может быть абсолютизировано. Например, генера-
лизация иронии, иронического отношения к действительности,
распространенного на все, означает распространение ирониче-
ского отношения и на идеал, с позиций которого устанавлива-
ется ироническое отношение к тому, что этому идеалу не отвеча-
ет, а тем самым ликвидирует самую основу, на которой зиждет-
ся ирония, а значит, и ее самое. Генерализованное ироническое
отношение, распространенное на всех и вся, превращается в
нигилизм, в отрицание всех и всяческих идеалов.
Соотношение мировоззренческих чувств одновременно и ин-
дивидуально и закономерно, как соотношение красок в палитре
большого художника. В разных соотношениях каждая из них
приобретает своей оттенок (valeur), возможны разные сочетания
разных тонов, но эти соотношения всегда закономерны. Взаимо-
связь всех этих аспектов (юмористического, иронического и
трагического отношений), их переход друг в друга, отвечает
сложности и соотношению всех жизненных противоречий. Лишь
определенное соотношение тех или иных цветов эстетически пре-
красно, подобно этому возможно, правомерно разное сочетание
мировоззренческих эмоциональных тональностей, больше или
меньше оправданных применительно к той или иной различной
исторической и личной ситуации. Иными словами, лишь опреде-
ленные соотношения этих мировоззренческих этических чувств
этически оправданны, приемлемы, закономерны как выражение
отношения человека к типическим ситуациям жизни.
Исключение из этого правила составляет известное преобла-
дание трагического отношения к жизни: оно оправдано в виде
своей связи с духом серьезности. Дух серьезности, серьезное,
т. е. ответственное отношение к жизни, есть реалистическое от-
ношение к- жизни, соответствующее всей ее исторической и лич-
ной конкретности. Чувство трагического, или дух серьезности,
связано прежде всего с отношением к бытию и небытию, к
жизни и смерти. Чтобы понять истоки этого чувства, нужно по-
нять вначале реальную диалектику жизни и смерти, которая и
порождает затем отношение к ним человека. Факт смерти пре-
вращает жизнь человека не только в нечто конечное, но и окон-
чательное. В силу смерти жизнь есть нечто, в чем с известного
момента ничего нельзя изменить. Смерть превращает жизнь в
нечто внешне завершенное и ставит, таким образом, вопрос о
354
ее внутренней содержательности. Она снимает жизнь как про-
цесс и превращает его в нечто, что на веки вечные должно ос-
таться неизменным. Жизнь человека в силу факта смерти пре-
вращается в нечто, чему подводится итог. В смерти этот итог
фиксируется. Отсюда и серьезное, ответственное отношение к
жизни в силу наличия смерти. Для меня самого моя смерть —
это не только конец, но и завершенность, т. е. жизнь есть нечто,
что должно не только окончиться, но и завершиться, получить в
моей жизни свое завершение.
Вместе с тем, поскольку человек — часть народа, общества,
жизнь человека как такая незавершенная тотальность (а не
только как процесс, пока человек живет) входит в жизнь наро-
да, человечества и продолжается в ней. При этом будущие дела
уже других людей могут изменить смысл моей жизни, ее объек-
тивный смысл для других людей, для человечества, но в зави-
симости от того, какое содержание я сам ей придал.
Смерть есть также конец моих возможностей дать еще что-то
людям, позаботиться о них. Она в силу этого превращает
жизнь в обязанность, обязательство сделать это в меру моих
возможностей, пока я могу это сделать. Таким образом, наличие
смерти превращает жизнь в нечто серьезное, ответственное, в
срочное обязательство, в обязательство, срок выполнения кото-
рого может истечь в любой момент. Это и есть закономерно
серьезное отношение к жизни, которое в известной степени яв-
ляется этической нормой.
При каких условиях это серьезное отношение к жизни и
смерти выступает как трагическое? Мое отношение к собствен-
ной смерти сейчас вообще не трагично. Оно могло бы стать тра-
гичным только в силу особой ситуации, при особых условиях —
в момент, когда она оборвала бы какое-то важное дело, какой-
то замысел. Мое отношение к собственной смерти определяется
двумя обстоятельствами: во-первых, тем, насколько завершен-
ной, а не оборванной будет к моменту наступления смерти моя
жизнь, насколько хоть в какой-то мере законченным будет ее
замысел, насколько не оборвано, не брошено дело, которым я
живу, и, во-вторых, в какой мере я не покинул, не бросил, не
оставил на произвол судьбы тех людей, которым я нужен.
Трактовка трагедии в жизни таким образом упирается в
вопрос о всеобщем и единичном существовании, о человеке (от-
дельной личности) и народе, государстве, человечестве, о чело-
веческом существовании (жизни), о судьбе единичного человека и
судьбе идей, которые он представительствует и за которые бо-
рется. Трагическое всегда связано с судьбой людей как носите-
лей идей, а не лишь с коллизией идей, как это утверждает Ге-
гель. Конфликт идей, духовных сил, которые в этой коллизии
соотносятся, оттачиваются, определяются, связан с катастрофа-
ми, постигающими человека, в жизни которого этот конфликт
23* 355
разыгрывается, возникает и разрешается. Гете «не интересует-
ся» трагическим, но признает существование абсолютно траги-
ческой ситуации. Его критикует Гегель, который таковой не ви-
дит. Для Гегеля трагическое состоит в конфликте двух сил, каж-
дая из которых сама по себе правомерна. Трагедия для Гегеля
не в катастрофе, а в конфликте двух этических сил (семьи и
государства). Антагонистический смысл конфликта заключается
в разграничении сфер компетенции, в соотношении этих двух
сил. Для Гегеля не важно, что индивид гибнет, — важно лишь
то, что при этом выявляется сила идей. Конфликт, перенесенный
из жизни в сферу идей, всегда разрешается, чего нельзя сказать
о жизни человека. Но, как мы говорили, основное, что сейчас
подлежит анализу, — это отношение человека к происходящему.
Трагичность гибели, смерти человека, умирающего в борьбе за
дело, за идею, зависит от его отношения к этому делу, к этой
идее. Такова оптимистическая трагедия, которая возможна в
отношении исторической ситуации, исторических судеб челове-
чества (за оптимистической трагедией может скрываться вопрос
о соотношении идей, строя и людей, личностей).
Это расхождение объективной ситуации и возможного отно-
шения к ней человека и составляет основу для понимания юмо-
ра и иронии. Суть юмора не в том, чтобы уметь видеть и чувст-
вовать комическое в жизни как таковое, там, где оно непосред-
ственно как таковое выступает, а в том, чтобы воспринять как
комическое, отнестись соответствующим образом, выявить как
незаслуживающее того, чтобы взять всерьез то, что претендует
на это. Иными словами, важно не просто увидеть претенциозное,
которое по ходу событий само проявляет себя как пустое, ни-
чтожное, а отнестись к чему-то как к пустому и ничтожному:
таков, например, юмор в отношении превратностей своей собст-
венной судьбы, который подобен доброй улыбке сильного над
проказами жизни.
Отсюда два разных вопроса: что смешно и кому смешно?
Непосредственно смешное — это комическое; смех выступает
как непосредственное отношение к комическому в жизни. Иро-
ния и юмор — это отношение не к непосредственно смешному,
а к соотношению добра и зла, возвышенного и низменного, или,
точнее, ко второму члену этого соотношения с позиций или на
основе первого.
Ирония противопоставляет одно другому, судит с позиций
возвышенного идеала все, что ему не отвечает; юмор разрешает,
примиряет эти противоречия, избирает положительное начало
как основу их примирения. В юморе и иронии речь идет о соот-
ношении добра и зла в широком смысле слова, точнее, об отно-
шении к злу, к слабостям с позиций добра. Разное понимание
этого соотношения или разное соотношение их в действитель-
ности вызывает юмор или иронию, в чем и заключается их объ-
356
ективная фундированность. Разное в разных случаях соотноше-
ние добра и зла по их силе выступает как объективная основа,
оправдание в одних случаях юмора, в других — иронии.
В соответствии с вышесказанным различаются и разные ви-
ды юмора, разные оттенки его, ценностные уровни в разных ус-
ловиях и ситуациях: юмор, прикрывающий и снимающий траге-
дию (видимый миру смех сквозь невидимые слезы), юмор ви-
сельника (Galgenhumor), беззлобный юмор, почти нежная
улыбка как отношение к маленьким безобидным слабостям
большого и любимого человека (это не саморазоблачение, не
деградация большого, а подчеркивание как основы величия, по-
ложительного в человеке).
Итак, трагедия и комедия — это аспекты жизни, требующие
к себе соответствующего адекватного отношения. Юмор и иро-
ния — это определенное отношение человека к слабостям, недо-
статкам, несовершенству, уродству, злу в их соотношении с доб-
ром и т. д. Это отношение к жизни, к определенным ситуациям
различно у разных людей (не только в силу различия ситуаций
самих по себе), а в силу того, что происходит вхождение в си-
туацию человека (разных людей) и изменяется соотношение сил
между добром и злом в широком смысле слова в каждой из
этих ситуаций. Поэтому речь идет не только о том, чтобы отно-
шение — ирония, юмор — было адекватно ситуации, объектив-
ным обстоятельствам жизни, но это отношение неизбежно выяв-
I ляет качества человека, который так или иначе относится к дан-
ной ситуации Разные люди потому по-разному переживают си-
; туации, относятся к ним так или иначе, что они сами, их при-
“ сутствие в ситуации объективно изменяет соотношение сил в
ней.
Это частное выражение того общего положения, что бытие
внутри себя включает субъекта. В способе вйдения, отношения
к ситуации выявляется и сам субъект, а не только то, к чему он
относится как к объекту. Здесь субъект выступает как внутрен-
нее условие раскрытия объекта.
Таким образом, существование выступает как реальная при-
чинность другого, выражающая переход в другое, и идеальное,
интенциональное «проектирование» себя как характерное уже
для специфически человеческого существования — существова-
ния, внутри которого включено сознание. Это положение проти-
воположно утверждению экзистенциалистов, для которых су-
। ществует лишь объект познания, а субъект только «пережи-
? вает».
с Человек не только находится в определенном отношении к
миру и определяется им, но и относится к миру и сам определя-
ет это свое отношение, в чем и заключается сознательное са-
моопределение человека. Важна не только его обусловленность
объективными условиями, но и различие позиции субъекта, по-
24 Зак. 1190 357
пятой не субъективистически (т. е. субъект против объекта), а
как объективное ее изменение, как выражение изменения ситуа-
ции.
Говорить, что жизнь прекрасна, утверждая этим, будто все
в ней хорошо и прекрасно, — это жалкая фальшь; говорить, что
жизнь отвратительна, ужасна, как будто перечеркивая этим все
прекрасное, чем она так богата, — это ложь, свидетельствую-
щая о собственном банкротстве. Жизнь могуча, бесконечно раз-
нообразна и чревата всем добрым и злым. И у человека, в ко-
нечном счете, одно дело в жизни: самому вносить в нее, сколько
только может он, красоты и добра.
Исходная специфика человека, человеческого существования
заключается в том, что во всеобщую детерминацию бытия вклю-
чается не сознание само по себе, а человек как осознающее мир
существо, субъект не только сознания, но и действия. Созна-
тельная регуляция, включающая и осознание окружающего и
действия, направленная на его изменения, — важное звено в
развитии бытия. Отличительная особенность человека — «де-
терминированность через сознание», иными словами, преломле-
ние мира и собственного действия через сознание, — вот основ-
ное для понимания проблемы свободы человека и детерминации
бытия*.
Проблема причинной детерминированности явлений — цент-
ральная узловая проблема научной методологии. Она стояла в
последнее время с большой остротой в области физики в связи с
развитием квантовой механики. Наиболее дискуссионные воп-
росы — вопросы современной биологии, связанной с развитием
генетики, упираются, в конечном счете, в вопрос о детерминиро-
ванности, изменчивости организмов. Но какое бы место ни зани-
мала эта проблема в других областях, все же самой критиче-
ской точкой в этом отношении является объяснение психических
явлений и сферы человеческого поведения. Психология вооб-
ще — главная цитадель индетерминизма, а свобода воли — тот
самый пункт, в котором принцип детерминизма подвергается
самому серьезному своему испытанию.
Традиционная постановка вопроса о свободе воли является
психолопизаторской**. На самом деле самоопределение и опре-
деление другим, внешним существует в равной мере повсюду.
Существует иерархия этих соотношений, в которой высшим
уровнем выступает самоопределение на уровне существ, обла-
дающих сознанием.
В споре с детерминизмом индетерминизм использует сла-
бость механистического детерминизма. Крайняя форма лапла-
совского детерминизма означает просто механистическое рас-
пространение на все явления механистического способа детер-
минации. Однако ограничение механистического детерминизма
и его преодоление сплошь и рядом идет внешним способом, а не
358
посредством развития диалектико-материалистического принци-
па детерминизма.
Критика механистического детерминизма, справедливо про-
водимая в нашей философской литературе, связана с признани-
ем существования не только необходимого, но и случайного. Од-
нако не менее важной представляется нам другая линия снятия
механистического детерминизма — посредство,м раскрытия диа-
лектики внешнего и внутреннего. Внешние причины действуют
через внутренние условия. Особенно важно это положение на
уровне психического для преодоления интроспективного понима-
ния внутреннего, хотя оно имеет важное значение на всех
уровнях.
Анализ роли внутреннего приводит к уяснению существова-
ния различного рода связей. Основа, порождающая другие свя-
зи, причина этих связей — структура, т. е. структурные связи, —
объединяют отдельные элементы, аспекты или стороны в единое
целое. Многие, и притом важные, законы выражают именно
структуру связи. Именно структура связи, объединяющая раз-
ные стороны в одно единое целое, и является той внутренней
связью, которая образует внутреннее условие, опосредствующее
суммарный эффект действия внешней причины.
Тезис, согласно которому внешние причины действуют через
внутренние условия так, что эффект действия зависит от внут-
ренних свойств объекта, означает по существу, что всякая де-
терминация необходима как детерминация другим, внешним и
как самоопределение (определение внутренних свойств объекта).
Опираясь на эти соображения общего порядка, мы можем
поДойти к выяснению интересующего' нас аспекта проблемы де-
терминации, связанного с включением в цепь явлений матери-
ального мира психических явлений.
Центральное положение заключается в том, что. по самой
своей природе психические явления включаются в причинную
взаимосвязь бытия одновременно и как обусловленные и как
обусловливающие. Они обусловлены объективным действием
условий жизни, и вместе с тем они обусловливают поведение.
Основное заключается в том, что они отражают действительность
и регулируют движение и действие. Здесь в полную меру рас-
крывается тезис о регуляторной функции психических процессов
(афферентация, обратные связи и т. д.) по отношению к движе-
ниям, действиям, поступкам. (Как известно, структура действия
включает как его афферентную, так и его исполнительную
часть.) Такой трактовкой проблемы совершенно снимается
эпифеноменализм и индетерминизм в отношении человеческого
поведения.
Наличие сознания у человека, которое предполагает или оз-
начает, что человек и отделяет себя от окружающего — приро-
ды, мира, и связывает, соотносит себя с ним,— это есть, как уже
24* 359
говорилось, характеристика человека, из которой вытекают
важнейшие особенности человеческого бытия. Здесь выступают
одновременно и соотнесенность человека с миром, связь с ним
не только в познании, айв бытии, и обособленность от него.
В плане познания здесь осуществляется процесс перехода ре-
ально -существующего мира в идеальный. В плане практики и
действия — бесконечность процесса проникновения человека в
мир, приобщения к нему и вместе с тем его изменения.
Отличие марксистской постановки проблемы свободы от эк-
зистенциалистской заключается в том, что у экзистенциалистов
бытие не подчинено действенности субъекта; в силу этого оно
является только объектом для его сознания: человек выступает
как существо, которое имеет объект. Но, согласно марксизму,
.это объект не только для сознания, но и объект действия, прак-
тики.
В самом широком плане со свободой дело обстоит так же,
как с отражением: аналог свободы, как и аналог отражения,
имеет место в самом фундаменте бытия — в принципе детер-
минизма, согласно которому необходимость заключается во
внутреннем развитии явлений. Степень ограничения свободы
определяется зависимостью явлений от внешних условий: в при-
роде — природных, в обществе — общественных.
Проблема свободы выступает в трех аспектах-- а) как само-
определение — роль внутреннего в детерминации поведения на
разных уровнях; б) как свобода человека в общественной жиз-
ни (свобода личности и общественное принуждение); в) как
свобода в спинозовском' смысле (контроль сознания над стихией
собственных влечений).
Человек действует в данных объективных условиях. Одним
из решающих условий на уровне общества выступают другие
люди, другой человек как необходимое условие моего существо-
вания, которое обусловливает, детерминирует меня и имплицит-
но дано, наличествует во мне. И здесь имеет место подлинная
диалектика: человек может изменить данные условия, но снача-
ла они ему даны, он должен от них отправляться. И даже тог-
да, когда он их изменяет, он должен строить из данного мате-
риала. Иными словами, материал, из которого человек строит,
творит, одновременно и создан им и дан ему. Таким образом,
свобода — это не только отрицание данного, как утверждает
экзистенциализм, но и утверждение его. Свобода — это и отри-
цание и утверждение данного. С этих позиций и идет марксист-
ская критика экзистенциализма.
Подлежит критике основное положение экзистенциализма,
что все в человеке — из будущего, а из прошлого — никакого
движения и изменения. Это есть понятие «проекта» как эскиза
будущего порядка и освобождение от наличного, освобождение
от данного как негативность. Свобода выступает как отказ, от-
360
рицание данного положения, как будто для его преодоления не
нужно его учитывать, исходить из условий в нем данных. Чело-
век есть только продукт или совокупность своих действий, но то,
что он проектирует и создает из себя, не имеет якобы никакой
основы. Все определяется его проектами или замыслами, исходя
из будущего, не будучи никак детерминировано ни прошлым, ни
человеческой природой.
В этом заключается свобода. Человек непосредственно своим
действием должен стать (быть) тем, что он есть (еще не есть),
и перестает быть тем, что он есть. Чистое отрицание означает
здесь абсолютную дискретность без всякой преемственности.
В этом постоянном опережении (depassement) и заключается
субъективность, являющаяся поэтому чистым отрицанием (пё-
ant). Свобода как окончательный разрыв с миром и с самим
собой. Человек осуществляет его посредством своих действий, в
своей основе свобода совпадает с отрицанием, которое нахо-
дится в сердце человека. Человек есть существо, имеющее
«проект». «Проект» он потому, что в нем существование пред-
шествует сущности, в нем нет готовой сущности, он сам ее де-
лает, сам из себя что-то делает; отсюда его сущность — свобо-
да. Здесь только повернутость к будущему, посредством которо-
го человек якобы отрывается от прошлого и его детерминации.,
К- Маркс отмечал, что диалектика отрицания существует
как определяющий и созидающий процесс. Открыв отрицание,
Гегель нашел абстрактное выражение движения истории. Гегель
писал, что отрицание есть внутренний источник самостоятельно-
го и живого движения. Развитие, движение в природе осуществ-
ляется как движение из прошлого в будущее. Источники
дальнейшего развития, движения в каждый наличный данный
момент таковы, что, уходя в прошлое, оно порождает будущее
или, точнее, порождая будущее, оно уходит в прошлое. Проис-
ходит непрерывное движение от одного состояния (момента)
настоящего в другое, в ходе которого второе по отношению к
первому выступает как будущее, а первое по отношению ко вто-
рому — как прошлое.
То же самое относится к наличному бытию человека и тому,
что человек может дальше из себя сделать, к его дальнейшей
судьбе. Наличное бытие — продукт предшествующего развития,
внутренних предпосылок или условий, складывающихся в ходе
предшествующего развития, которое в процессе взаимодействия
с миром определяет будущее формирование человека, его внут-
ренние условия. Такова собственная роль человек в дальней-
шем самоопределении. Детерминированность человека, его
свойств, его решений и ответственность человека, не только за
то, что он делает, но и за то, чем он будет, станет, за самого
себя, за то, что он есть, поскольку то, что он сейчас есть,— это
в какой-то предшествующий момент его жизни было тем, что он
361
будет,— такова необходимая связь настоящего, прошлого и бу-
дущего в жизни человека. Возможность человека определять
свое будущее есть возможность определения каждого из прошед-
ших этапов своей жизни, поскольку и он был в свое время буду-
щим.
Согласно Хайдеггеру и другим, человек выступает как суще-
ство, которое имеет проект (Project), замысел, задачу, цель, со-
относящуюся с условиями и выходящую за пределы ситуации
(depassement). Иллюзия, приравнивающая свободу к недетер-
минированности, возникает у экзистенциалистов в силу отож-
дествления недетерминированности' наличным бытием, ситуаци-
ей, в которой находится человек, с недетерминированностью
вообще.
Критика понятия «ситуация» у гештальтистов и экзистенциа-
листов должна идти по линии различения в ситуации условий и
требований и личности, соотносящей эти условия и требования.
Для экзистенциалистов (как и для гештальтистов) ситуация —
целостная, нерасчлененная совокупность обстоятельств. Лич-
ность, действующая в ситуации, никак не выделяется из нее.
Ситуация, включающая личность, рассматривается экзистенциа-
листами как единая система взаимозависимых переменных, а
всякое изменение в ней как саморазвитие всей ситуации. Одна-
ко жизнь человека может быть объяснена по той же схеме, ка-
кой мы пользовались при анализе его мышления. Определяю-
щим для хода мышления и поведения является соотнесение ус-
ловий и требований (условий в собственном смысле слова, в
отличие от различных обстоятельств)*. Проблемность любой си-
туации заключается во включении в ситуацию чего-то, что дано
имплицитно, не будучи дано эксплицитно (это и есть бесконеч-
ный «выход» ее за свои пределы»**), включении в бесконечность
бытия, в бесконечную систему взаимосвязей и взаимодействий.
Иными словами, ситуация всегда содержит что-то данное, но в
ней есть всегда как бы пустые, незаполненные места (Leerstel-
lungen), через которые «проглядывает» нечто, выходящее за ее
пределы и связывающее ее со всем существующим.
Непрерывное членение (анализ) ситуации, выделение в ней
того, что существенно в соотношении с требованием задачи, це-
лями и т. д., и ее изменение действиями в жизни человека —
неизбежно есть выход за ее пределы (она сама всегда содержит
имплицитное, никак не данное в ней эксплицитно, а только за-
данное) .
Методика выявления внутренних условий мышления, позна-
ния объекта совпадает с общим методом объективного познания
субъекта и субъективного. Методика исследования мышления и
общая гносеологическая проблема выявления субъекта, субъек-
тивности в равной мере основаны на диалектико-материалисти-
ческом принципе детерминизма. Это мы обнаружили при ана-
362
лизе вопроса о юморе, иронии и т. д., как зависимости итогово-
го соотношения ситуации и субъекта от самого субъекта, нахо-
дящегося внутри этой ситуации, входящего в нее и так или ина-
че относящегося к ней.
Свобода индивида не может осуществляться иначе как в ус-
ловиях жизни общества. Здесь встает проблема индивида как
проблема соотношения единичного и общего в плане онтологии
и логики и в плане этики и политики. Человек существует в со-
отношении с обществом, государством, человечеством. Отсюда
разное соотношение свободы и ее ограничения в разных об-
щественно-исторических формациях. Однако общая проблема
единичного и всеобщего в философии (онтологии) и логике су-
ществует и как проблема индивида и общественного блага в
этике. Благо всех людей дифференцируется на благо каждого
и благо коллектива (народа, государства). В плане цели, буду-
щего благо всех должно выступить как благо каждого, каждой
человеческой личности. В конечном счете, каждый человек, его
благо выступает как цель общества. Не каждый человек есть
средство для счастья общества, а деятельность общества явля-
ется средством, целью которого является благо каждого инди-
вида, его развитие, реализация им всех своих способностей, —
в этом полнота жизни человека как личности. Все люди — че-
рез общество — для каждого. Общее направление развития
осуществляется от единичного человека через общество к еди-
ничному. Но единичность не синоним единственности. Всякий
единичный существует только в своем взаимоотношении с дру-
гими: не единичный в единственном числе, а единичное во мно-
жественном числе, в их взаимоотношениях друг к другу. Непра-
вомерна в равной степени как метафизика единичного человече-
ского существования у экзистенциализма, так и метафизика об-
щественной жизни, сводящая общественные отношения челове-
ка к отношениям общественных «масок». Задача заключается в
нахождении соотношения, взаимосвязи, опосредствования одной
через другую этих сфер *.
Как в эстетическом, в искусстве происходит реализация сущ-
ности явления в его видимости, чувственности, так же примени-
тельно к человеку в этике должна осуществиться реализация
сущности человека и человеческих отношений в жизни людей
как явлений. Задача реализовать человека в его жизни — это
задача преодолеть «отчуждение» от человека как явления его
человеческой сущности. Преодоление «отчуждения» идеально-
го— существующего в виде идеи, идеала, ценности, долга
и т. д. — возможно не путем их перечеркивания, а путем их
реализации. Отсюда — центральное понятие в этике настоящей
(аутентичной) жизни. Возникновение идеалов, ценностей и их
реализация в процессе жизни есть не что иное, как образование
отчуждения, разрыва, противопоставления и его преодоление.
363
Общественная жизнь проявляется в объективировании чело-
века в вещах, в создании «человеческих предметов»; отчуждение
выступает как та частная форма, которую объективирование
принимает в особых исторических условиях. Гегель не различал
объективирования и «отчуждения»; их различие проведено
К. Марксом. Гегель свел всякую объективированность к отчуж-
дению, самую вещность понял как отчуждение сознания. «От-
чуждение» в широком смысле выступает как общая проблема
объективирования человека в его деятельности, в ее продукте, в
котором человек себя опредмечивает. В форме продукта, объек-
тивации опредмеченное бытие человека поступает в оборот жиз-
ни и осваивается другими людьми и в духовном, а не только в
экономическом плане.
Свобода духовная и величие человека возможны только в
обществе. Коллективность, идейная общность должны сущест-
вовать наряду с сохранением критической мысли индивида, его
инициативы и ответственности. Свобода выступила для нас вна-
чале в связи с необходимостью, в связи с детерминированно-
стью вообще, но это лишь возможность свободы. Свобода чело-
века осуществляется только в реальной жизни и обществе. Для
индивида свобода существует как личная инициатива, возмож-
ность действовать на свой страх и риск, свобода мысли, право
критики и проверки, свобода совести.
Отсюда индивид выступает как возможный представитель
общества. Напротив, трагедия, подлинная (не в индивидуально
психологическом плане) трагичность жизни индивида возникает
благодаря конфликту с жизнью общества (трагедия Бориса Го-
дунова у Пушкина).
Основным нарушением этической, нравственной жизни при-
менительно к человеку в условиях общества является исполь-
зование его в качестве средства для достижения какой-либо
цели. Однако это не означает, что человек лишается вообще ка-
кой-либо функции и роли в обществе. Проблема «отчуждения»
возникает при сведении человека к общественной «маске», к но-
сителю определенной общественной функции, роли, сообразно
которой он используется как средство для достижения тех или
иных практических целей. Ограниченность жизни человека, ко-
торый превращается в носителя одной какой-нибудь функции,
жизни, которая втиснута в соответствующие рамки, определяет-
ся тем, что к человеку другие люди относятся лишь как к носи-
телю этой функции, который лишь соответственно ей исполь-
зуется, который существует для других лишь в этом качестве.
Преодоление этого сведения человека к «маске» есть переход от
«маски» к человеку во всей полноте его человеческого бытия.
Диалектика же соотношения человека и его маски, функции
связана с тем, какова эта функция, эта его роль (например,
единичный человек как представитель народа, человечества,
364
идеала, борец за правду и т. д.). На одном полюсе — это сведе-
ние роли к предельной убогости и ограниченности. На другом
полюсе — утрата личной жизни или, во всяком случае, сужение
своей личной жизни.
Общий метод — путь «демаскировки» явлений, выявившийся
при исследовании мышления, — относится ко всем другим об-
ластям и может быть применен при анализе этой проблемы.
Как известно, в восприятии происходит маскировка полнбты
бытия объекта, его практически слабых свойств «сильными»
свойствами, закрепленными практическим употреблением вещи,
ее функциональными свойствами, назначением*. В процессе по-
знания, мышления происходит демаскировка замаскированных
свойств объекта — иными словами, снятие маскировки всех
свойств объекта практически значимыми функциональными его
свойствами, демаскировка всех тех, которые определяют его по
всем параметрам (примеры со звуком, формой, цветом пред-
метов). Демаскировка осуществляется посредством включения
объекта в новые системы связей и отношений. Точно так же че-
ловек обретает всю полноту своего бытия и выявляется во всех
своих человеческих качествах по мере того, как он выступает
по отношению ко всем сторонам бытия, жизни.
Это есть определение параметров человеческого бытия,
по которым определяется уровень человеческой жизни. По этим
параметрам, в которых человек определяется по своим потенци-
ям и объективному составу этих качеств, измеряются масштабы
человеческой личности. Сюда включается и отношение к бытию
в его бесконечности и мощи, его становлении и разрушении, его
развитии. Правильное отношение к бытию, к Вселенной — это
то, что формирует человека большого плана, образует возвы-
шенное, героическое начало в жизни человека. Такое отношение
противостоит ограниченности человека, способного заниматься
только своими «домашними» делами. Одним из существенней-
ших параметров, по которым измеряется человек, является от-
ношение к другому человеку, о котором ниже пойдет речь, рож-
дению и смерти другого человека.
Существенный параметр составляет отношение человека к
прекрасному, эстетическое начало в человеке. Человека опреде-
ляет и отношение к истине, к познаваемому как осознанию и
овладению тем, что есть на самом деле, как дух подлинности и
правдивости.
Этика рассматривает человека и за пределами общественных
отношений, борьбы классов, производственных отношений ит. д.
Но в общественные отношения человек должен входить во всем
богатстве, которое он обретает во всех других отношениях.
Этим в основном и определяется соотношение проблем собст-
венно этики и политики. В коммунистическом обществе изме-
нится соотношение между политикой и этикой: политические
365
проблемы бесконечно приблизятся к этическим, проблема чело-
века встанет как центральная. В предвидении этого надо ста-
вить ее уже сейчас.
4. ОТНОШЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ЧЕЛОВЕКУ
(Мораль и этика)
Общественный строй не образует всей совокупности внешних
условий жизни человека. В их число входит каждый поступок
одного человека по отношению к другому в плане личной жиз-
ни, причем как было сказано, личное не равно частному, при-
ватному. Почти всякое человеческое действие есть не только
техническая операция по отношению к вещи, но и поступок по
отношению к другому человеку, выражающий отношение к не-
му. Поэтому другой человек со своими действиями входит в
«онтологию» человеческого бытия, составляет необходимый
компонент человеческого бытия. Через отношения к вещам, к
человеческим предметам осуществляются взаимоотношения
между людьми. Поэтому и на них распространяются проблемы
этики.
Анализ человеческого поведения предполагает раскрытие
подтекста поведения того, что человек «имел в виду» своим по-
ступком. Всегда существуют те или иные отношения, которые
этот поступок реализуют. Такая интерпретация поведения ана-
логична интерпретации речи, поскольку происходит расшифров-
ка смысла и значения поведения*. В этом отношении можно го-
ворить о «семантике» поведения. Этот анализ предполагает рас-
крытие как смысла и значения явления (предмета), который
служит двигателем поведения, в детерминации поведения иг-
рающего роль внешнего «двигателя», так и внутренних условий
человеческого действия (мотивов). При этой расшифровке дол-
жен быть определен смысл самого поступка через то, как он
входит в общий «замысел», в план жизни человека.
Смысловой анализ человеческого поведения выступает как
путь раскрытия его духовной жизни для определения того, что
для человека значимо, как происходит изменение акцентов, пе-
реоценка ценностей — всего, что составляет историю душевной,
духовной жизни человека. Эта «семантика» включает в качестве
основной «единицы» психическое, сознание. Это есть то, что
интересует в психике людей всякого человека, о чем пишет вся
художественная литература, что составляет «психоанализ»
принципиально нового стиля.
Этот «психоанализ» предполагает раскрытие смысла жизни,
смысла того или иного поступка человека. Духовная жизнь че-
ловека выступает при таком анализе прежде всего как «пере-
366
оценка ценностей», переосмысливание жизни, истолкование,
новые акценты, переакцентирование, переинтонирование.
Этот «психоанализ» раскрывает свойства и значение вещей и
явлений в жизни человека, их смысл для него, осуществляет
расшифровку их значений, но значений, взятых не самих по се-
бе, а по отношению к человеку, ко всему объективному процессу
его жизни. Значение вещи выступает при анализе ее как орудия
или средства для достижения той или иной цели. Эти свойства
вещи выступают в новом качестве при соотнесении ее с задача-
ми, стоящими перед человеком. Здесь расходятся общепринятое
функциональное свойство вещи, чему служит вещь в практике
человечества, и ее «сигнализирующее» свойство для достижения
конкретной цели. (По аналогии с тем, как у Павлова лам-
па в экспериментах с собаками выступала как «пищевой» пред-
мет.)
Люди часто поступают так или иначе, потому что так дела-
ют «все» (так принято, так общепринято, так поступают).
В этом случае я сам как внутренняя контрольная инстанция и
моя собственная ответственность отпадают. С поведением в
этом случае обстоит так же, как с одеждой, когда действует
власть моды: «так носят» равносильно императивному «носи,
как носят». Здесь могут быть выделены различные модусы
бытия субъекта и соответственно различные способы поведения,
регулируемые по-разному, на уровне «я сам», на уровне «все
вообще» (он, мы и т. д.). Отсюда и выводятся потенции чело-
века, параметры, по которым он должен определяться. (Чело-
век определяется в жизни аналогично звуку в музыке*.) Отсю-
да и выводится основное этическое требование, основное содер-
жание этики. Оно состоит в адекватном определении человека
по всем параметрам. Это и есть определение «идеала» челове-
ка. Идеальный человек — это человек, в котором реализованы
все его потенции.
Возвращаясь к проблеме поступков человека, точнее гово-
ря, мотивации этих поступков, следует сказать, что учение о
мотивации выступает как конкретизация учения о детермина-
ции. Иными словами, мотивация выступает как соотношение
внутренних условий с внешними (соотношение потребности с ее
объектом). С этих позиций может идти критика фрейдистской
концепции мотивации, где все только изнутри, где внутренние
условия существуют безотносительно к внешнему объекту, пред-
мету и т. д. Все значимое для Фрейда соотносится только со
сферой функций организма, причем сами функции понимаются
как отправления организма. Деятельность человека у Фрейда
лишена способности развернуть свою систему ценностей, значи-
мостей, поэтому ее и приходится рассматривать как результат
переноса, сублимацию, как маскировку.
Мотивационное значение приобретает каждое отраженное
367
человеком явление, поскольку его отражение всегда является
определителем не только его свойства, но и его значения для
человека. Поэтому мотивация заключена не только в чувствах,
но и в каждом звене процесса отражения, поскольку оно всегда
включает в себя и побудительный компонент. Все течение пси-
хической деятельности является процессом, в котором осуществ-
ляется мотивация человеческой деятельности предметами и яв-
лениями окружающего мира.
Таким образом, мотивация человеческого поведения — это
опосредствованная процессом отражения субъективная детер-
минация поведения человека миром. Через эту мотивацию чело-
век вплетен в контекст действительности. Значение предметов и
явлений и их «смысл» для человека есть то, что детерминирует
поведение. Однако именно здесь выступает соотносительность
того, что имеет значение, с тем, для кого оно это значение
имеет. Здесь выступает объективная обусловленность значения
субъектом, его свойствами, запросами, потребностями. Здесь и
может и должно быть определено, что входит у человека в си-
стему, иерархию значимого для него. В этой иерархии жизнен-
ных ценностей .и потребностей, в зависимости от перипетий
жизни, выступают на передний план то одни, то другие, то низ-
шие, то высшие. Иногда происходит обесценение высших, когда
под угрозой оказываются низшие. Например, когда ставится
под угрозу все (смерть на войне) или самое дорогое и важное,
тогда чувствуешь ничтожество того, что прежде, когда более
важное не подвергалось угрозе, риску, тоже казалось важным и
даже стояло на переднем плане. Обстоятельства жизни при
этом и выступают как путь осознания истинных масштабов
того, за что мы боремся в жизни. В этом смысле превратности
судьбы, жизненные передряги, когда что-то грозит помешать ос-
новному в ней, выступают как фактор мобилизации душевных
сил. Здесь внутренне уцениваются масштабы угроз и то, что и
чему угрожает. Или, напротив, внутренним отношением к проис-
ходящему является страдание, страдание как унижение или как
мелочность, желание себя от всего обезопасить, оградить, за-
страховать, себе что-то выговорить. Это есть по существу внут-
реннее, скрытое отсутствие доверия к другим людям, к обстоя-
тельствам и ходу жизни, которое означает, в конечном счете, не-
доверие к самому себе, неверие в собственные силы. Таким об-
разом, возможны различные уровни страдания и соответственно
разное отношение к ним.
Каждая сфера функций и каждая сфера деятельности, дей-
ствий несет в себе соответствующую ей систему значимости.
В деятельности человека по удовлетворению непосредственных
общественных потребностей выступает общественная шкала
ценностей. В удовлетворении личных и индивидуальных потреб-
ностей через посредство общественно полезной деятельности
368
реализуется отношение индивида к обществу и соответственно
соотношение личностно и общественно значимого.
В каждой сфере человеческой деятельности обнаруживается
сфера притязаний и сфера достижений человека. Именно из это-
го соотношения может быть понят тот факт, что не стремление
к «счастью» (к удовольствиям и т. д.) определяет в качестве
мотива, побуждения деятельность людей, их поведение, а соот-
ношение между конкретными побуждениями и результатами их
деятельности определяет их «счастье» и удовлетворение, кото-
рое они получают от жизни. В этом и реализуется в самом глу-
боком смысле соотношение личностно и общественно значимого.
Превращение производного результата в прямую непосред-
ственную цель действия и жизни, превращение жизни в погоню
за удовольствиями, отвращающую человека от решения его
жизненных задач, — это не жизнь, а ее извращение, приводя-
щее к неизбежному ее опустошению. Напротив, чем меньше мы
гонимся за счастьем, чем больше мы заняты делом своей жизни,
тем больше положительного удовлетворения, счастья мы нахо-
дим.
С этих позиций осуществляется подход к известной проблеме
ценностей. Ценности не первичны. Не с них надо начинать ана-
лиз: они производны от соотношения мира и человека, выражая
то, что в мире, включая и то, что 'создает человек в процессе
истории, значимо для человека. Ценность — значимость для
человека чего-то в мире. К ценностям прежде всего относится
идеал — идея, содержание которой выражает нечто значимое
для человека. Надо распространить на идею и в этом (этиче-
ском) качестве, в котором особенно выступает мысленное про-
тивопоставление, принцип материалистического монизма —
иными словами, преодолеть «отчуждение» ценностей от челове-
ка. Это есть не что иное, как преодоление дуализма в понима-
нии этического бытия человека.
Утверждение трансцендентных ценностей есть превращение
их в метафизические сущности, есть результат «отчуждения».
В связи с этим осуществляется обособление должного от суще-
ствующего, идеального (морального в плане идеала) от мате-
риального как реального. Таков у Канта дуализм долга и вле-
чения, их антагонистическое противопоставление. Реальное вы-
ступает как онтологическая характеристика бытия человека.
Обособление идеала от реальной жизни, бытия человека, долж-
ного от существующего есть онтологический дуализм в отноше-
нии человека, его бытия. Противопоставление влечения и долга
есть раскалывание надвое человеческого бытия. Надо восстано-
вить непрерывность, монизм, включающий моральные ценности
и идеалы в реальную диалектику жизни человека. Поэтому
провозглашение Кантом трансцендентности ценностей, их «от-
чуждения» — это отрицание самого их существа. Наличие цен-
369
костей есть выражение небезразличия человека по отношению
к миру, возникающего из значимости различных сторон, аспек-
тов мира для человека, для его жизни. «Трансцендентность» мо-
ральных ценностей — это лишь трансцендентность определен-
ного, более высокого уровня жизни (и природы) человека, к ко-
торому он стремится, но еще не достиг, определенных (некото-
рых) сторон его жизни, но отнюдь не трансцендентность других,
выражением которых и является сама ценность.
Иными словами, учение об идеалах и ценностях должно
быть понято как момент развития в жизни человека на основе
диалектического понимания материалистического . монизма:
здесь особенно необходимо сохранить относительное, каждый
раз возникающее, снимаемое и вновь восстанавливающееся
противопоставление должного и существующего, идеала и дей-
ствительности и вместе с тем преодолеть их обособление, их
внеположение, включить их в единый объективный процесс жиз-
ни. Это и есть диалектика ценностей как диалектика взаимоот-
ношений человека с миром. Таково, например, понимание вер-
ности и искренности человека.
Говоря выше о смысле и значении явлений, людей, событий
и т. д. в жизни человека, мы и говорили, по существу, о роли
«ценностей» в регуляции поведения и о внутренних условиях
регуляторной роли ценностей. Постоянная в ходе жизни пере-
оценка ценностей является закономерным результатом диалек-
тики жизни человека, изменения, перестройки его взаимоотно-
шения с миром, прежде всего с другими людьми, с обществом.
В результате изменения внутренних условий вступают в дейст-
вие, актуализируются те или иные ценности. Конкретный анализ
конкретной ситуации обнаруживает динамику вступления в
строй, выключения и восстановления различных ценностей. Од-
нако не только в связи с конкретной ситуацией, а в связи с вос-
хождением, развитием, становлением всей личной жизни челове-
ка может быть понята история актуализации одних ценностей и
низвержения других. Процесс разрушения и нарушения ценно-
стей, в свою очередь, является свидетельством разложения и
распада, деградации личности.
Здесь обнаруживается два возможных, точнее, два сущест-
вующих, принципиально различных понимания этики. Одно по-
нимание, идущее от этики стоиков и Спинозы, связано с поня-
тием свободы человека как господства разума над страстями.
Познание последних в их необходимости приводит к овладению
ими. Здесь этичность человека целиком определяется только
взаимоотношениями внутри человека, безотносительно к миру,
к другим людям. К этим последним человек приходит в лучшем
случае как к производным, не конституируемым, извне post
factum привходящим. Так же выступает самосовершенствование
в этике Толстого: отказ от насилия или непротивления злу
370
насилием. Это понимание этики связано с выполнением ряда
конкретных требований, предъявляемых к действию.
Другое понимание этики, точнее, ее подлинная природа —
это онтология человеческого бытия; основная задача такой эти-
ки — поднятие человека на новый высший уровень бытия.
С этих позиций может быть до конца уяснена вся правда и
ложь кантовской постановки вопроса о дуализме долга и влече-
ния. Ошибка Канта, как говорилось выше, состояла в (раскалы-
вании надвое самого человеческого бытия посредством утверж-
дения трансцендентности ценностей. Подлинная этика обраще-
на против формальных законов кантовской этики как формы
этических отношений. Однако всем известно основное противо-
речие морали как ограничения (нормы), запрета в жизни. Это
соотношение морального долга и влечения изменяется в зависи-
мости от уровня этического бытия человека, от того подъема че-
ловека на высший уровень, который составляет задачу подлин-
ной этики. Возможное совпадение долга и влечения выступает
как высший уровень развития человека. Но возможно и их рас-
хождение, которое открывает в равной мере возможность как
действовать вопреки своему влечению, из сознания долга, так и
по сердечному влечению, когда долг выступает только как слу-
чай «приличного» поведения, внешнего соблюдения норм и
правил, не предполагающего их действительного принятия.
Противоречия между любыми моральными положениями и
жизнью, действительностью возможны и по другому «основа-
нию». Каждое общее положение имплицитно предполагает ка-
кие-то типовые, генерализованные условия. Применение их в
конкретной ситуации, которая в чем-то существенна для дан-
ной нормы, всегда отклоняется от имплицитно предположенно-
го в общем. Моральное положение неизбежно делает это общее
моральное положение, как всякое общее, неадекватным данно-
му частному случаю, значит, не дающим морального разрешения
конфликта, заключенного в данной ситуации. Далее, всегда не-
избежно и закономерно возникают противоречия между настоя-
щей жизнью и любой моральной нормой будущего. Прогресс,
развитие может при этом заключаться не в устранении проти-
воречий, а в том, какие это будут противоречия, на каком уров-
не они будут возникать и как — на каком уровне — сниматься.
Таким образом, противоречия морали отражают противоре-
чия действительности. Конкретность морали, как и истины, —
это не релятивизм, а связанное с развитием жизни соотнесение
этических положений с конкретной ситуацией. Так, добро и зло
являются функциональными характеристиками, которые вычле-
няются из сплетения жизненных противоречий, при определении
того, что именно конкретно стоит в таком-то отношении в таких-
то условиях. Здесь так же, как в логике, при переходе от про-
позициональной функции к предложению нужна двойная подста-
371
новка на место переменных их значения. Общее же определение
моральной жизни человека зависит от того, на каких уровнях
устанавливается центр тяжести его жизни, в чем заключается
осознанная и неосознанная философия жизни человека (прояв-
ляющаяся в его поступках) и его сущность.
Основной задачей в этом плане является «строительство»
человека посредством изменения условий его жизни, что и со-
ставляет специальную задачу морального воспитания.
Отвечая на вопрос, кого воспитывать, мы говорим о воспи-
тании настоящего человека, с полноценным отношением ко все-
му существующему. Речь идет прежде всего о правильном от-
ношении к миру, как о том, что формирует человека большого
плана; утверждение бытия другого человека, контакт с приро-
дой, правильная временная перспектива по отношению к про-
шлому, настоящему и будущему, к жизни и смерти, к конечно-
сти и бесконечности — 'все это необходимые предпосылки пол-
ноценной нравственной жизни, отношения человека к человеку.
Отвечая на вопрос, как воспитывать, мы говорим о том, что
поведение людей само строится в той или иной мере как воспи-
тание, не в смысле менторства, поучения или выставления себя
в качестве образца для других людей, а в том смысле, что все
поступки человека выступают как реальное изменение условий
жизни других людей. Таковы на самом деле все поступки, по-
скольку все они совершаются людьми, включенными во взаимо-
отношения друг с другом. Отсюда — ответственность человека
за всех других людей и за свои поступки по отношению к ним.
Как воспитывать — это значит, прежде всего, самому жить
настоящей жизнью и включать в нее тех, кого воспитывают,
приобщая их к самой этой жизни. Это значит совершать доступ-,
ки, которые сами были бы этими человеческими этическими ус-
ловиями жизни другого человека, а не только создавать вещные
материальные условия жизни для него*. Это первый общий
путь. Второй путь более специальный: не только своей жизнью,
своим поведением, поступками создавать условия жизни других
людей, но и производить специальные действия, специальные
поступки, предназначенные для того, чтобы воздействовать, спе-
циально формировать внутренние условия настоящего, мораль-
ного поведения, или своими поступками вызывать ответные по-
ступки, в которых эти внутренние условия формировались бы.
Таким образом, «воспитательный» поступок в широком смыс-
ле слова — это поступок, предназначенный для других, который
должен отвечать требованию — стать реальным условием над-
лежащей человеческой жизни других людей.
Для всего моего существования как человека фундаменталь-
ным является существование другого человека, то, что я суще-
ствую для него, каким я ему представляюсь. Я живу на виду у
людей: каждый мой поступок и каждый мой жест приобретают
372
то или иное значение, в зависимости от того, чем он является
для другого человека. И для «него» все взаимно обстоит точно
так же. Я для другого человека и другой для меня — является
условием нашего человеческого существования.
5. ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ
И ЛЮБОВЬ ЧЕЛОВЕКА К ЧЕЛОВЕКУ
Моральное отношение к человеку — это любовное отношение
к нему. Любовь выступает как утверждение бытия чело-
века. Лишь через свое отношение к другому человеку человек
существует как человек. Фундаментальнейшее и чистейшее вы-
ражение любви, любовного отношения к человеку заключено в
формуле и в чувстве: «Хорошо, что вы существуете в мире».
Свое подлинное человеческое существование человек обретает,
поскольку в любви к нему другого человека ои начинает суще-
ствовать для другого человека. Любовь выступает как уси-
ление утверждения человеческого существования данного чело-
века для другого. Моральный смысл любви (любви мужчи-
ны и женщины) в том, что человек обретает исключительное
существование для другого человека, проявляющееся в избира-
тельном чувстве: он самый существующий из всего существую-
щего. Быть любимым — это значит быть самым существующим
из всего и всех.
Любовь оказывается новой модальностью в существовании
человека, поскольку она выступает как утверждение человека в
человеческом существовании. Напротив, акт или чувство нена-
висти, презрения есть отказ в таризнании, полное или частичное
перечеркивание бытия человека, значимости его бытия. Нена-
висть есть идеальная форма изничтожения, морального «убий-
ства» человека.
Любовь в ее «онтологическом» содержании — это процесс
вычленения из сплетения зависимостей целей и средств особого,
неповторимого существа данного человека. Любовь есть
выявление этого образа человека и утверждение его существо-
вания. С началом любви человек начинает существовать для
другого человека в новом, более полном смысле как некое за-
вершенное, совершенное в себе существо. Иными словами, лю-
бовь есть утверждение существования другого и выявление его
сущности. В настоящей любви другой человек существует для
меня не как «маска», т. е. носитель определенной функции, ко-
торый может быть использован соответствующим образом как
средство по своему назначению, а как человек в полноте свое-
го бытия. Такова «сущность» любви, такова любовь в своем
чистом виде. Отсюда — «феноменология» и критика реальной
любви как такового явления, в котором сущность любви ослож-
373
йена, замаскирована и искажена привходящими обстоятельст-
вами.
Любовь к другому человеку выступает как первейшая ост-
рейшая потребность человека. Она выступает как оценка чувст-
вом, основывающаяся не на явлении только, не на непосредст-
венном восприятии человека, а на раскрытии сущности челове-
ка, как зеркало, способное увидеть подлинную сущность чело-
века. Прозрение и познание сущности другого человека проис-
ходит через те человеческие отношения, в которые вступает лю-
бящий. Любовь иногда бывает выявлением образа любимого —
часто невидимого для других людей — не потому, что любящий
поддается иллюзии, а потому, что он выявляет те стороны, ко-
торые не выясняются для других людей в тех деловых отноше-
ниях, в которых выступают лишь функциональные свойства че-
ловека как «маски». «Полюби нас черненькими, беленькими вся-
кий нас полюбит» — подлинный смысл этого положения в том,
чтобы любить человека не за тот или иной поступок, встретив-
ший одобрение или порицание других людей, который может
быть случайным, а за него самого, за его подлинную сущность,
а не за его заслуги. Любовь есть утверждение другого человека
и заключенного в нем способа отношения к миру, к другим лю-
дям, а тем самым мое отношение к миру, к другим людям пре-
ломляется через отношение к любимому человеку.
Радоваться самому существованию другого человека — вот
выражение любви в ее исходном и самом чистом виде. Но уже
вслед за радостью от самого существования человека — хотя
бы далекого и недоступного — приходит другая, более конкрет-
ная, а потому или более полная или более обедненная ра-
дость — радость от более или менее интимного общения с ним,
в процессе которого общими у двух людей становятся и радости
и печали каждого из двух любящих друг друга людей. Здесь в
любви происходит сплетение, перекрест двух противоположных
тенденций. Одна имеет место тогда, когда в природном чувст-
венном влечении происходит распад всех человеческих надстро-
ек. Другая — когда природная основа служит силой, которую
ничто надуманное не может превзойти; эта тенденция служит
решению этических задач, выявлению в любимом всего хоро-
шего, что есть в человеке, и порождению—естественному и не-
обходимому — любовного к нему отношения, ,в котором этиче-
ски формируется любящий. В этом случае природное выступает
как основа той огромной душевной надстройки, питающей ис-
точник лирики, поэзии и. т. д.
Платонизм выступил за отождествление добра только с ду-
ховным, а зла — с чувственным. Таким образом, добро не про-
никает в сферу чувственной действительности и исчезает диф-
ференциация добра и зла в сфере духовного. Где же находится
разрешение этой антимонии? В любви — половой — у мужчи-
374
ны и женщины тоже есть своя функция, но использование чело-
века в любви по его функции, точнее, признание его существо-
вания только как носителя этой функции — это не любовь, а
разврат, сама суть его. Плоха, низка чувственная любовь не по-
тому, что она чувственна, а именно сведение в ней человека к
одной функции, т. е. превращение человека в «маску». Это и есть
отрицание человека -и самой сущности подлинной любви. Не об-
ращать человека в маску — такова первая заповедь этики,
утверждать существование человека во всей полноте его бытия.
Для нелюбящих в ходе жизни человек выступает по преимуще-
ству в своей функции, которого соответственно ей используют по
своему назначению как средство.
В любви, как в фокусе, проявляется факт невозможности
существования человека как изолированного «я», т. е. вне отно-
шения к другим людям. Любовь ребенка к матери (бабушке) —
это прежде всего общность жизни, жизнь как сообща осуществ-
ляемый процесс. Но дело здесь не только в том, что они вместе
участвуют в жизни, а в том, что один живет через другого, что
удовлетворение всех потребностей ребенка осуществляется че-
рез мать, бабушку, что в ней источник всех радостей для ребен-
ка. Сексуальные, природные связи (матери к ребенку и т. д.)
являются силами, проявляющими другого человека, а не только
сексуального партнера, во всем многообразии отношений, в ко-
торые он включается жизнью, и соответствующих качеств, зна-
чимых для любящего. Любовь выступает как пристрастный про-
явитель (в одном случае это осуществляется действием природ-
ной силы, природной потребности, в другом — воспитанного гу-
манным правом чувства) всех хороших .качеств в двояком смыс-
ле. Во-первых, она их вызывает к жизни, во-вторых, она делает
их более видимыми для любящего (йли делает любящего более
зорким к ним). Важно при этом, что речь идет о проявлении
лучших качеств не только в любовных отношениях, но и во всех
планах жизни, во всех сферах человеческой деятельности. Лю-
бовь мужчины к женщине, матери к ребенку — это природная
основа этического отношения человека к человеку, которая за-
тем выступает как преломленная через сознание и обогащен-
ная, проникнутая богатством всех человеческих отношений к
миру, к задачам своей деятельности, труда.
Однако, как говорилось, сами природные связи, как таковые,
не объясняют всего смысла человеческой любви. Здесь любовь
может легко попасть в западню. «Он — мой, а я — его», склон-
на сказать любовь, и с этой психологией собственности ревность
лишь ждет случая, чтобы ужалить любящего. От ее терзаний
при всех условиях может освободиться лишь тот, кому всегда
доступно, кто всегда способен вернуться к исходному выраже-
нию любви, раскрывающему самую ее основу: радостному ут-
верждению самого существования другого человека. Сила стра-
375
сти, природного чувственного влечения одновременно и источ-
ник тяжких прегрешений и духовной широты, способности к по-
ниманию и сочувствию. Например, если сравнить чувственных,
страстных людей, их доброту и снисходительность к другим,
их (понимание трудностей, страстей и заблуждений других лю-
дей и «сухих» добродетельных пуритан, их сухость, черствость
и безжалостность к людям, то преимущество явно будет на
стороне первых. Как же может быть (найдено разрешение кол-
лизии между действием — то положительным, то разрушитель-
ным — природных сил и способностью человека к радостно-
му утверждению существования другого человека как тако-
вого?
Это и есть проблема «ближнего» и «дальнего» или любви к
ближнему и дальнему, любовь и проблема индивидуальности и
общности. Противопоставление любви к (ближнему и дальнему
очень многозначно. Оно означает, во-первых, различение любви
к конкретным людям и абстрактную любовь к людям вообще.
Это есть не что иное, как идеалом прикрытое и оправданное
безразличие, сухость, черствость и жестокость по отношению ко
всем людям, с которыми человек реально соприкасается и кото-
рым он мог бы реально помочь. Это — с высоты далекого, в бу-
дущее, в бесконечность и недосягаемость изгнанного идеала
оправданное бессердечие к людям в настоящем, в действитель-
ности. Это соотношение вскрывает связь любви с реальным бы-
тием людей.
Противопоставление возможно и в другом смысле: любовь
к ближнему — это привязанность к своим присным, к тому, с
кем сжился, это расширенный эгоизм, который близостью к
другому заслоняется, снимает вопрос об оправданности, о цен-
ности этических критериев. Это есть любовь к ближнему, про-
тивопоставленная любви к дальнему, к идеалу, любовь к чело-
веку, которой нет дела до того, что представляет собой люби-
мый, какому делу он себя отдает. Здесь снимается вопрос о
том, к чему и к кому, какого морального облика человеку воз-
никает любовь, снимается (приверженцем к родственным, семей-
ным привязанностям, для которого всякие этические оценки, ка-
чества остаются по ту сторону добра и зла. Здесь происходит
отказ от всякой избирательности: кто мне близок, тот и хорош.
Эта любовь — пленение, любовь к одному человеку как эго-
изм вдвоем, как обособление от всех людей. Такая любовь,
равно как и любовь к дальнему, освобожденная от любовного
отношения к ближнему, в равной мере не могут быть оправда-
ны. Противопоставление любви к ближнему любви к дальнему
есть в одном случае утверждение существенности только не-
посредственного контакта, в другом — образа человека, абст-
ракции, идеала, противопоставленного самому реальному че-
ловеку.
376
Снятие этого противопоставления заключается в том, чтобы
в ближнем узреть и вызвать к жизни дальнего человека, идеал
человека, но не в его абстрактном, а в его конкретном прелом-
лении. Говоря иными словами, это значит в ближнем увидеть
идеал в его конкретном выражении. При этом нужно судить не
только по явлениям как таковым, по поступкам, подвергшимся
одобрению или неодобрению, а от «явления» перейти к сущно-
сти человека. Желание в ближнем, любимом, близком увидеть
любимый идеал и способствовать его созданию есть •— по су-
ществу, возврат к общественной функции, но только очень вы-
сокого, благородного порядка, не принижающий к будничным
функциям, делам, а возвышающий. Здесь соединяются, слива-
ются любовь к человеку и любовь к правому делу, любовь к че-
ловеку как борцу за правое дело. Здесь соединяются конкрет-
ность личного и всеобщего, общественное выступает в конкрет-
но-личностном преломлении и воплощении. Каждый человек в
конкретной ситуации со своей позиции видит мир и относится к
нему. Здесь любовь, как утверждение другого человека, есть ут-
верждение конкретной, в человеке воплощенной истины (добра).
В бесконечной мягкости и бесконечной требовательности люб-
ви проявляется особое творческое отношение к человеку, субъ-
екту, поскольку оно способствует утверждению бытия человека
все более высокого плана, все большего внутреннего богатства.
В самой общей форме это вообще характеризует отношение к
другому человеку: другой человек, будучи дан как объект, вы-
зывает к себе отношение как к субъекту, а я для него — объект,
которого он, в свою очередь, принимает как субъекта.
Отсюда обратимость этических человеческих отношений.
Поскольку человек существует как человек только через свое от-
ношение к другому человеку, поскольку человечность человека
проявляется в его отношении к другому, отношение к другому
должно быть таким же, как к самому себе. Говоря точнее, от-
несись к другому так, как ты хочешь, чтобы он относился к
тебе6. Именно здесь в полной мере обнаруживается человек как
единичное существо, сохраняющее свою единичность и подни-
мающееся до уровня всеобщности.
Что же представляет собой, в отличие от любви к человеку,
любовь ко всему живому, любовь к природе, или, иначе, что та-
кое природа, которая является объектом любви? Природа в
своем отношении к человеку выступает как эстетическая кате-
гория, которая и должна быть раскрыта в этом ее качестве.
6 В христианской концепции любви бога как добра любовь выступает
как отношение низшего к высшему. Греческая концепция любви (эроса) есть
стремление низшего к высшему, более совершенному. В августиновской,
спинозовской концепциях развивается представление о .совпадении движения
снизу вверх и сверху вниз, но только никак не любовь равного к равному.
25 Зак. 119о 377
6. ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ТЕМА (МОТИВ)
в жизни человека
Прекрасное в природе есть то, что выступает в этом качест-
ве по отношению к человеку*. Природа как стихийная сила,
гроза, рокот моря, буря, природа как распускающиеся почки,
цветение жизни, весна, нежность и тепло жизни, дети, связи
родства, любовь к ребенку, женщине, к семье, к своим, близ-
ким -— любовь к ближнему в ее исходных формах — так по-
разному выступает природа для человека. В чем же смысл и
суть человеческого отношения к природе?
В красоте, в очаровании человека красотой — красотой при-
роды, красотой человека, красотой женщины — происходит об-
ратное отражение и просвечивание в непосредственно данном,
чувственном всего того важнейшего, что человек может выявить
в мире и другом человеке, выходя мыслью за его пределы. Кра-
сота есть лишь способ подачи — чего? — того, что есть в бытии
человека.
Эстетическое отношение человека к природе — это отноше-
ние к ней не только как к сырью для производства или полу-
фабрикату (природа в соотношении с человеком — это не толь-
ко компонент производительных сил). Она существует не толь-
ко как объект практической деятельности человека (способ су-
ществования природы, которым ни в коей мере нельзя прене-
брегать, наоборот, значимость его бесспорна и очевидна), но и
как объект человеческого созерцания, как нечто, что значимо
для человека и само по себе, «в себе», причем сам человек го-
же часть природы в этой форме своего существования. Поэтому
человек, отчужденный от природы, от жизни Вселенной, от игры
ее стихийных сил, не способный соотнести себя с ними, не спо-
собный перед лицом этих сил найти свое место и утвердить
свое человеческое достоинство, — это маленький человек. Пре-
красное как завершенное в себе, совершенное явление, увеко-
веченное в своем настоящем чувственном бытии есть первый
пласт души человека.
Способность видеть эстетическое, прекрасное в природе, чув-
ствительность к нему — вот некая предпосылка затем появляю-
щегося этического отношения.
В. Сюсе дает определение красоты как адекватного выра-
жения; в этом определении при общей неверной позиции Сюсе
есть ограниченная доля истины. Красота есть совпадение сущ-
ности и явления путем выявления сущности в непосредственно
данном — иными словами, такое оформление чувственно данно-
го, при котором все существенно, при котором явление непосред-
ственно выступает в своем существенном виде. При таком под-
ходе обнаруживается скрытое верное зерно в общем невер-
378
ной позиции Кроче7, который утверждает незаинтересован-
ность искусства, эстетического отношения в искусстве к свое-
му предмету. Справедливость положения о «незаинтересованно-
сти» заключается в том, что в эстетическом отношении предмет
берется не в своей практической функции, а как предмет, как
процесс в его подлинном бытии* . «Незаинтересованность», су-
ществование «в себе» есть преодоление всякой орудийности,
прагматизма.
Однако именно в определении красоты, созерцания прекрас-
ного снимается двусмысленность кантовской «незаинтересован-
ности». В эстетическом, хотя и созерцательном, отношении к ми-
ру, к бытию и другому человеку проявляется величайшая заин-
тересованность человеческого существа в сущности явления, в
нем самом, а не только в его служебной функции.
В этом понимании эстетическое — это не субъективирован-
ное, но и не отчужденное от субъекта. Если любовь выступает
как отношение, утверждающее существование другого человека,
то эстетическое отношение есть утверждение существования объ-
екта. Так же как в любви другой человек начинает существо-
вать для меня не только как звено в цепи причин и следствий,
не просто как средство для чего-либо, как орудие, точно так же
в отношении вещи и явления природы аналогичное совершается
при эстетическом отношении к ним.
Отсюда возникает задача искусства: демаскировать свойства
предмета — его цвет, форму и т. д., заторможенные функцио-
нальными, сигнальными, практикой закрепленными, превращен-
ными в сильные свойства, растормозить, демаскировать всю
полноту чувственных свойств предмета **. Но не только демаски-
ровать, но и выявить эти свойства в их взаимоотношениях по
всем существенным для данного вида искусства параметрам.
Так происходит выявление звука по всем существенным пара-
метрам, по которым он определяется в музыке. В этом состоит
основная «онтологическая» задача искусства: проявить явление
в его сущности, обнаружить существенное в явлении как дан-
ное на его чувственной поверхности, в его чувственной форме.
Явление вне его функции, без его «маски», явление как таковое
в его завершенности, в его совершенстве начинает существовать
для человека благодаря искусству. Внутреннее содержание кра-
соты зависит от содержания ее объекта, но здесь существенна и
способность мастера сделать чувственный облик изображаемого
предмета адекватным его внутреннему содержанию. Завершен-
ность выступает в искусстве как совершенство и как закончен-
ность «в себе» бытия. Это есть конечное бытие, в котором под-
7 См. Б. Кроче. Эстетика как наука о выражении и общая лингвистика.
М„ 1920.
25* 379
черкнута и его конечность как ограниченность и как закончен-
ность.
В красоте, в эстетическом созерцании мира максимум завер-
шенности: здесь и «служение» предмета, как такового, человеку
и одновременно наслаждение.
Искусство как творчество, как деятельность, и притом чело-
веческая деятельность, — это уже нечто совсем другое, чего мы
здесь не касаемся. Здесь развертывается вся проблематика, об-
щая для всякой человеческой деятельности. Но тем не менее
данное определение искусства дает возможность преодоления
отчуждения от человека всей области человеческой культуры.
Утверждая созерцательное, не прагматическое отношение чело-
века к миру, мы утверждаем вместе с тем и эстетическое отно-
шение к человеку и необходимость этого отношения как условие
полноценного, радостного человеческого существования.
7. ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ
человека К БЫТИЮ
В познании, в отношении к истине открывается этический
аспект отношения человека к бытию. Как говорилось, софистика
субъективного идеализма заключается в снятии всякого бытия, в
растворении его в кажимости, но отсюда появляется возмож-
ность этического переформулирования этого вопроса: все — ка-
жимость, ничего подлинного, всамделишного, все — тлен и суе-
та сует, жизнь не всерьез. В этом смысле существует определен-
ное закономерное соотношение утверждения существующего как
•настоящего, подлинного, аутентичного в онтологии и восприя-
тия, познания его человеком без «фальши», без подстановки,
таким, каким оно есть на самом деле. Это есть связь отношения
к бытию как независимому от нас и духа «правдивости», объек-
тивности истины, которая обращена против субъективного про-
извола и личного своеволия.
Таким образом, так же как в эстетическом отношении к бы-
тию, в соотношении бытия и познания его человеком нами под-
черкивается момент созерцательности, но не в обычном смысле
пассивности созерцательного материализма, а в смысле объек-
тивности истины, в смысле роли факта против произвола, в
смысле заинтересованности человека в познании мира таким,
каков он есть на самом деле*. Здесь можно говорить и о геро-
изме и о мужестве познания (Джордано Бруно). Здесь обнару-
живается активность мышления, которое соотносит явное и тай-
ное, лежащее на поверхности и глубинное и обнаруживает скры-
тое сущее, истину. Здесь одновременно выступают дух факта и
истины и дух исследования, творчества и переделки мира. Здесь
380
вскрывается диалектика познания как деятельности и как со-
зерцания.
В отношении бытия и его изменения в конечном итоге вы-
ступает активность человека, включающегося в становление,
разрушение старого, бренного, нарождение нового, но предпо-
сылкой ее и в жизни человека должен быть не субъективный
произвол, а объективная закономерность, познаваемая челове-
ком. Практическое значение истинного познания — открытие
действительности ’такой, как она есть на самом деле, создаю-
щее возможность более адекватного природе объекта действия.
Отсюда возможен и этический, а не только гносеологический
смысл неистины как лжи, как введение в заблуждение себя и
других людей. Отсюда открывается познание истины человеком
как содержание и смысл его жизни, смысл, который дает чело-
веческой жизни это искание истины.
Другой смысл и значение, которое придает человеческой
жизни искание истины — познание законов и тайн природы,
проникновение познания во Вселенную, проникновение человека
в космическое пространство, это осознание, ощущение мощи
познания и потому величия человека. Такая идеальная цель
выключает человека из борьбы своекорыстных интересов, раз-
вивает возвышенное начало в отношении к собственной жизни.
Рассмотрение этического аспекта проблемы познания невоз-
можно без понимания общественной природы познания. Неис-
черпаемость бытия составляет основу бесконечности познания
истины. В целом это общественный процесс познания мира че-
• ловечеством. Но этот общественный процесс осуществляется
людьми, индивидами, которые осваивают результаты предшест-
вующего процесса познания и двигают его вперед (Ньютон,
Эйнштейн, Дарвин, Маркс и др.). Поэтому индивидуум иногда
может и определить ход общественного познания и иногда так
должно быть закономерно. Это бывает, когда индивид в про-
цессе общественного познания выступает как представитель пе-
редового, а общественно сложившаяся мысль представляет со-
бой пройденный этап. В борьбе мнений между индивидом и об-
ществом иногда бывает прав индивид. В реальном процессе это
соотношение значительно сложней: какой индивид и при каких
условиях выступает как носитель или выразитель передового, в
свою очередь, зависит от общественно1 подготовленной почвы
созревания передовых тенденций как закономерного продукта
предшествующего развития, выразителем которых становится
индивид. Индивид включен в процесс исторического развития,
внутри'которого он играет активную роль, через посредство ко-
торого, силами которого осуществляется общественный процесс
развития научного знания.
Утверждение силы человеческого разума должно проявлять-
ся в жизни общества, в налаживании человеческих отношений,
381
устранении войн, перестройке общества, а не быть индивидуаль-
ным самочувствием ученого. Познание различно с точки зрения
его значения для общества. Одно дело — познание добра и бла-
га человечества, путей его освобождения и совершенствования,
и другое — познание того, сколько ножек у такого-то жука или
сколько есть видов грибов. И в этом смысле наиболее важным
объектом познания является человек, познание им своей собст-
венной природы. В этом отношении открывается огромный эти-
ческий смысл принципа детерминизма, который является основ-
ным при объяснении природы человека. Смысл его заключается
в подчеркивании роли внутреннего момента самоопределения,
верности себе, не одностороннего подчинения внешнему. Только
внешняя детерминация влечет за собой внутреннюю пустоту,
отсутствие сопротивляемости, избирательности по отношению к
внешним воздействиям или простое приспособление к ним.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Все мировоззренческие вопросы, ответ на которые определя-
ет то, как человеку жить и в чем искать смысл своей жизни,
при всем их неисчерпаемом разнообразии и богатстве схо-
дятся, в конечном счете, в одной точке, в одном вопросе — о
природе человека (что есть человек) и его месте в мире. В этой
книге проблемы истины, красоты и т. д. рассматривались не «в
себе», а как предмет отношения к ним человека. В этом заклю-
чается преодоление отчуждения, очеловечивание, осуществление
связи с жизнью, с практикой. Не морализированием, но ясным
из анализа человека и его отношения к другим людям должно
стать, как верно жить.
Человек и мир выступают в этой книге как вершина фило-
софской проблематики. Нет верного отношения к человеку без
верного отношения к миру, нет верного отношения к миру без
верного отношения к человеку. Войти в полноценное отношение
к другим людям, стать условием человеческого существования
для другого человека может только полноценный человек, а это
значит человек с верным отношением к миру, к природе, к
жизни*.
Мир, каков он для человека, — это его объективная харак-
теристика. Это есть продолжение и завершение мысли о том,
что с появлением нового уровня сущего в процессе его развития
в отношении к нему выявляются новые свойства в бытии всех
прежних уровней. Так перед нами предстает мир как бытие,
преобразованное человеком и вбирающее в себя человека и всю
совокупность отношений, с ним связанных. Утверждение бытия
против превращения всего в кажимость и «мое представление»
одновременно есть утверждение полноценного человека с пол-
ноценным отношением ко всему в мире.
382
В трактовке Платоном соотношения явлений и идей прои-
зошло обесценение чувственного и возвышение духовного. Так
возникла моральная опасность несовершения реальной жизни
людьми, не переделки ее, а лишь ее понимания, объяснения. От-
сюда — союз платонизма и позднего христианства. Призрач-
ность бытия повлекла за собой утверждение бренности и при-
зрачности жизни в нем; отсюда — перенесение тяжести в поту-
сторонний мир, обесценение жизни в этом мире, отказ от борь-
бы за нее, за ее улучшение. Гуманизм христианства заключает-
ся в защите нищих духом, униженных и оскорбленных, слабых
и убогих. Гуманизм античности и Ренессанса приносит самоут-
верждение жизни, возрождение радости жизни, инициативы и
ответственности личности.
Гуманизм марксизма связан с решением проблемы отчужде-
ния и его преодоления, он снова ставит проблему человека в
связи с марксистской трактовкой общественной жизни. Он ста-
вит вопрос об активном, действенном отношении человека к
действительности, о возможности изменения человеком сущест-
вующего, подчеркивая не страдательное, а действенное начало
человека. Раскрытие этого отношения человека к миру возмож-
но через объективную характеристику человеческого способа
существования в мире как сознательного и действующего суще-
ства и в созерцании, в познании, в любви способного отнестись
к миру и другому человеку в соответствии с тем, каков он есть
на самом деле, в соответствии с его сущностью и тем адекват-
нее соответственно его сущности изменить и преобразовать его
своим действием. Отсюда — человеческая ответственность за
все содеянное и все упущенное.
Говоря о действенности человеческого существа, мы име-
ем в виду не только непосредственно его действие или поступок
по отношению к объекту или человеку, но и в целом то или иное
отношение к жизни — трагическое, ироническое, юмористиче-
ское, которое меняет объективную ситуацию и сам характер
жизни человека, включение человека как преобразователя жиз-
ни в ее объективный процесс. Это есть, по существу, основной
критерий и принцип анализа основных этических концепций: по-
нятие о человеке, о его сущности как его возможности и его
действительности (жизнь как действительная реализация сущ-
ности человека). Существуют разные условия, в которых проис-
ходит эта реализация, и разные формы проявления человече-
ской сущности, которые в свою очередь ведут к изменению са-
мой этой сущности. Например, человека не удовлетворяет пас-
сивно-потребительское отношение к жизни, выжидание того, что
она даст, и брюзжание по поводу того, что она дает недоста-
точно, не то, что нужно. Жизнь — это процесс, в котором объ-
ективно участвует сам человек. Основной критерий его отноше-
ния к жизни — строительство в себе и в других новых, все бо-
383
лее совершенных, внутренних, а не только внешних форм чело-
веческой жизни и человеческих отношений. Причины внутрен-
ней порчи человека, ржавения его души заключаются в измель-
чании жизни и человека при замыкании его в ограниченной
сфере житейских интересов и бытовых проблем. Счастье челове-
ческой жизни, радость, удовольствие достигаются не тогда, ког-
да они выступают как самоцель, а только1 как результат
верной жизни. Содержательный мир внутри человека есть ре-
зультат его жизни и деятельности. То же самое относится в
принципе к проблеме самоусовершенствования человека: не се-
бя нужно делать хорошим, а сделать что-то хорошее в жизни —
такова должна быть цель, а самоусовершенствование — лишь ее
результат.
В силу этого по-иному выступает старая этическая катего-
рия «добро». Добро выступает не только в аспекте характера
отношения к другим людям, но и как содержание самой жизни
человека, как его деятельность. И в отношении к другому чело-
веку оно выступает не как доброе деяние (милость и т. д.), а как
утверждение другого человека, воплощенных в человеке исти-
ны, добра. Общее соотношение добра и зла в жизни человека
связано с общим пониманием борьбы и единства противополож-
ностей; отсюда — невозможность их начисто разделить и из-
влечь из трагической сплетенности друге другом. В соотношении
с потребностями человека отношение к добру таково, что он не
только признает что-то за благо, потому что этого ему хочется,
но и хочет чего-то, потому что это хорошо.
Говоря о моральном, в широком смысле любовном отноше-
нии к другому человеку как утверждении его существования,
мы опять приходим к основному — к человеческой жизни.
Жизнь, ее задачи, так или иначе конкретизируемые, — вот то
общее, на чем объединяются люди. Человеческая жизнь, в ко-
торую всегда вплетено и добро и зло, «строительство» новых от-
ношений, — это то дело, на котором объединяются люди, их
радости и их ответственность.
Разбирая в онтологическом плане проблему существования,
мы пришли к определению преимущества индивида как, во-пер-
вых, единичного и потому реального, которое существует само
по себе, и, во-вторых, неповторимого, и в этом состоит незамени-
мая ценность индивида. Это положение в гносеологическом пла-
не выражает нерелятивизм, конкретность истины, добра и т. д.
В плане этическом это положение говорит о правах человече-
ской мысли и совести, о доверии к ней.
Однако преимущество индивидуального существует только
при утверждении индивида как единства единичного, особенно-
го и всеобщего, а'не только как чистой, голой индивидуальности
в смысле единичного или особенного. И здесь необходима даль-
нейшая разработка принципа детерминизма как методологиче-
384
ского принципа науки. Единичное и всеобщее, низшие,и высшие
уровни, общие и специфические законы и категории, взаимо-
связь и взаимозависимость явлений в горизонтальном и верти-
кальном планах дают возможность раскрыть сложную структу-
ру сущего. Но раскрытие повсюду характера взаимодействия
различных явлений на разных уровнях сущего осуществляется в
связи с диалектическим преодолением внешнего взаимодействия
и только внешних отношений, осуществляется только как рас-
крытие внутренних закономерностей самодвижения, саморазви-
тия явлений в их внутренних нерефлективных отношениях. Здесь
осуществляется преодоление разрыва между явлением и вещью
в себе, бытием в себе. В явлении, в. непосредственно данном,
преодолевая их разрыв и раскрывая их диалектику, обнаружи-
вается сама вещь, ее сущность. Непосредственно данное высту-
пает как раскрывающее, обнаруживающее структуру сущего —
такова феноменология принципиально нового типа; это метод
Маркса как метод онтологии. Существует не один мир (явле-
ние) и за ним обособленный от него другой (вещи), а единый,
который сам необходимо на каждом шагу выводит за пределы
того, что в нем непосредственно дано, сам обнаруживает свою
незавершенность, незамыкаемость в себе, сам выявляет себя
как необходимо соотнесенный с реальностью, выходящий за
пределы наличного, непосредственно данного содержания.
Таково само бытие в его становлении и разрушении, вклю-
чающее человека как сущее, осознающее мир и самого себя и
потому способное изменить бытие, бесконечно выйти за его пре-
делы. Таков человек как часть бытия, как единичное существо,
сохраняющее свою единичность и поднимающееся до всеобщ-
ности.
Отсюда утверждение бытия человека как бытия все более
высокого плана, все большего внутреннего богатства, возникаю-
щего из бесконечно многообразного и глубокого отношения че-
ловека к миру и другим людям, — вот основа основ.
Смысл человеческой жизни — быть источником света и теп-
ла для других людей. Быть сознанием Вселенной и совестью
человечества. Быть центром превращения стихийных сил в силы
сознательные. Быть преобразователем жизни, выкорчевывать из
нее всякую скверну и непрерывно совершенствовать жизнь.
КОММЕНТАРИИ ’
I
«Лроблемы психологии в трудах Карла Маркса». Впервые опубликовано
в единственном тогда советском психологическом журнале «Советская пси-
хотехника» (отв. редактор И. Н. Шпильрейн) — органе Всесоюзного общест-
ва психотехники и прикладной психофизиологии — в 1934 г. (т. VII, № 1;
на стр. 20 редакция журнала отмечает, что статья получена для опубликова-
ния 31 мая 1933 г.). Это первая публикация С. Л. Рубинштейна, относящая-
ся к «ленинградскому периоду» его творчества. В течение 1930—1942 гг.
С. Л. Рубинштейн возглавляет кафедру психологии Ленинградского государ-
ственного педагогического института им. А. И. Герцена. В указанный двена-
дцатилетний период он проводит большой цикл своих теоретических, фило-
софских и методологических исследований и одновременно руководит экспе-
риментальными психологическими работами дипломантов, аспирантов и на-
учных сотрудников кафедры (см. ниже).
В этой основополагающей статье изложены некоторые фундаментальные
положения принципиально новой психологической концепции сознания и во-
обще психического. В своем философско-психологическом исследовании
С. Л. Рубинштейн дает глубокий анализ различных высказываний К. Марк-
са по проблемам психологии и на их основе намечает программу радикаль-
ной перестройки всей психологической науки, программу преодоления кризи-
са тогдашней мировой психологии.
Историческая обстановка в этот период характеризуется прежде всего
тем, что традиционной интроспективной психологии сознания противостояла
поведенческая, бихевиористская психология, рассматривающая поведение
как совокупность реакций, лишенных какого бы то ни было психического
(«ментального») содержания. Сознанию, оторванному от человеческой дея-
тельности, бихевиоризм противопоставил деятельность — поведение, отор-
ванное от сознания, вообще от психического. В целях преодоления этого
разрыва между ними С. Л. Рубинштейн предлагает радикально перестроить
самое понимание и сознания и деятельности. По его мнению, «исходным
пунктом этой перестройки является марксовская концепция человеческой
деятельности». Труд, деятельность и сознание, психика так взаимосвязаны,
что «открывается подлинная возможность как бы просвечивать сознание че-
ловека через анализ его деятельности, в которой сознание формируется и
раскрывается».
На этой основе С. Л. Рубинштейн выдвигает и разрабатывает в дан-
ной статье принцип единства сознания и деятельности. Суть дела не просто
и вообще в единстве, а в строго определенном его понимании. С его точки
зрения, главное — и до сих пор сохраняющее свою силу — позитивное со-
держание указанного принципа заключается в утверждении взаимосвязи и
взаимообусловленности сознания (вообще психического) и деятельности:
деятельность человека обусловливает формирование его сознания, его психи-
ческих связей, процессов и свойств, а эти последние, осуществляя регуляцию
человеческой деятельности, являются условием ее адекватного выполнения* 2.
Таким образом, начиная с 30-х годов в советскую психологию прочно входит
фундаментальное положение о роли деятельности в формировании психиче-
ских свойств человека.
’ Комментарии к первой части книги написаны А. В. Брушлииским.
2 Первоначальный набросок этих идей содержится в статье: С. Л. Рубин-
штейн. Принцип творческой самодеятельности (к философским основам современ-
ной педагогики). «Ученые записки высшей школы г. Одессы», 1922, т. II.
386
Положение о единстве сознания и деятельности стало основным теоре-
тическим принципом психологической науки в СССР на определенном этапе
ее развития —,в течение 30—40-х годов. Впервые выдвинутое С. Л. Рубин-
штейном в комментируемой здесь статье 1933—1934 гг., оно затем очень пос-
ледовательно и систематически разрабатывается им в его «Основах психоло-
гии» (1936), в капитальном труде «Основы общей психологии» (1940 г.,
второе издание в 1946 г.) и в ряде статей (часть которых перепечатывается
в настоящем однотомнике). За монографию «Основы психологии» ему при-
суждена ученая степень доктора педагогических наук по психологии. «Осно-
вы общей психологии» в первом издании удостоены Государственной премии.
Принцип единства сознания и деятельности реализуется также в различных
формах в работах Б. Г. Ананьева, А. Н. Леонтьева, А. А. Смирнова, Б. М.
Теплова и многих других советских психологов. С позиций этого важнейшего
принципа в период 30—40-х годов в советской психологии плодотворно раз-
рабатываются проблемы сенсорики, памяти, способностей и т. д.
Так, на основе теоретического, исходящего из марксистской философии
положения о единстве сознания и деятельности успешно развертываются
экспериментальные исследования, в свою очередь позволяющие развивать
дальше психологическую теорию. С. Л. Рубинштейн всегда считал, что «воп-
рос о философских основах нашей психологии был, есть и будет главным и
решающим» (см. С. Л. Рубинштейн. Учение И. П. Павлова и пробле-
мы психологии. Сб. «Учение И. П. Павлова и философские вопросы психоло-
гии». М., Изд-во АН СССР, 1952, стр. 196). Такое понимание взаимосвязи
философски обоснованной теории и эксперимента особенно важно иметь в
виду в процессе исследования первых этапов развития советской психологии,
относящихся к периоду 20—30-х годов. Не только С. Л. Рубинштейн, но и
некоторые другие психологи признают ведущую роль теоретических иссле-
дований. Например, П. Я- Гальперин пишет, что разработка теоретических
вопросов психологии вообще была «главной линией развития советской пси-
хологии, так как последняя сразу же встретилась с исторической необходи-
мостью коренной перестройки психологической науки... на основе диалекти-
ческого и исторического материализма. Без такой перестройки нельзя было
рассчитывать на значительный успех конкретных исследований», т. е. прежде
всего чисто экспериментальных работ (см. статью П. Я. Гальперина в сб.
«Психологическая наука в СССР», т.- I. М., Изд-во АПН РСФСР, 1959,
стр. 441).
В 20—30-е годы многие советские психологи проводили не только экспе-
риментальные, но и теоретические исследования некоторых актуальных проб-
лем психологии. При этом, конечно, делались многочисленные попытки ис-
пользовать те или иные философские принципы основоположников диалекти-
ческого материализма. Однако долгое время не удавалось последовательно и
систематически применить диалектико-материалистическую философию в це-
лях перестройки психологической науки и преодоления кризиса в ней. Один
из ведущих философов того периода — А. М. Деборин отмечал в своей
статье «Итоги и задачи на философском фронте»: «В высшей степени стран-
ным и непонятным является, например, то обстоятельство, что марксистские
психологи до сих пор даже не подумали о том подходе, который рекомен-
дуется Марксом в области психологии» («Под знаменем марксизма», 1930,
№ 6, стр. 16). Только в начале ЗО-х годов намечается серьезный перелом в
этом отношении.
Именно в комментируемой здесь статье 1933—1934 гг. впервые сделаны
очень глубокие и далеко идущие выводы из философских произведений клас-
сиков марксизма-ленинизма, положенные в основу целой программы пере-
стройки всей психологической науки того времени.
Четверть века спустя С. Л. Рубинштейн возвращается к этой статье и к
последующим своим работам, в которых был выдвинут и конкретно реали-
зован принцип единства сознания и деятельности. Он пишет небольшое спе-
циальное исследование «Проблема сознания и деятельности в истории совет-
ской психологии», в котором анализирует этот принцип уже с позиций сов-
387
ременной психологии, раскрывая историю его возникновения и последующего
развития (это исследование впервые опубликовано в его последней закончен-
ной книге «Принципы и пути развития психологии». М., Изд-во АН СССР,
1959).
«О философских основах психологии. Ранние рукописи К. Маркса и
проблемы психологии». Это исследование, законченное в 1958—1959 гг„ яв-
ляется одним из блестящих философско-психологических этюдов, вошедших
во вторую часть книги С. Л. Рубинштейна «Принципы и пути развития пси-
хологии». Оно представляет собой исключительно глубокий анализ «Эконо-
мическо-философских рукописей 1844 года» К. Маркса и тем самым высту-
пает в качестве продолжения и дальнейшего развития идей С. Л. Рубин-
штейна, отраженных в его статье «Проблемы психологии в трудах Карла
Маркса» (1933—1934 гг.). Обе статьи, посвященные в основном одной и той
же теме, отделены друг от друга двадцатипятилетним периодом. В течение
этой четверти века философско-психологические воззрения С. Л. Рубинштей-
на в результате проведенных им многочисленных исследований претерпели
существенное изменение и развитие. Важнейшим этапом идейной эволюции
автора является его фундаментальный труд «Бытие и сознание», увидевший
свет в 1957 г. Основные идеи этого труда, и прежде всего диалектико-мате-
риалистический принцип детерминизма, позволяющий по-новому подойти к
проблемам человека, личности, субъекта и объекта, воли и т. д., нашли свое
отражение во второй статье С. Л. Рубинштейна об «Экономическо-философ-
ских рукописях 1844 года». Следует отметить прежде всего более глубокую
трактовку взаимодействия субъекта с объектом, которое осуществляется в
ходе деятельности. В «Философской энциклопедии» (1967, т. 4, стр. 529)
справедливо указано, что С. Л. Рубинштейн «предложил оригинальную трак-
товку категории объекта». Он первый в советской литературе провел систе-
матическое и строгое различение понятий объекта и бытия. «Бытие сущест-
вует и независимо от субъекта, но в качестве объекта оно соотносительно с
субъектом. Вещи, существующие независимо от субъекта, становятся
объектами по мере того, как субъект вступает в связь с вещью и она высту-
пает в процессе познания и действия как вещь для нас» (С. Л. Рубин-
штейн. Бытие и сознание, стр. 57). Впоследствии такое понимание объекта
было признано многими другими советскими философами (см., например,
статью «Объект» в «Философской энциклопедии», т. 4).
В комментируемой здесь второй статье С. Л. Рубинштейна о ранних ру-
кописях К. Маркса проблема «Человек и природа» решается, в частности, на
основе этого различения категорий объекта и бытия. Соответственно углуб-
ляется и понятие деятельности (см. дальше примечания к работе «Мысли о
психологии»).
Статья принадлежит к числу лучших произведений мировой литературы,
посвященных ранним работам К. Маркса. В этой статье (как и в большинст-
ве других своих исследований) автор выступает как один из немногих в
XX веке ученых, сочетающих в одном лице психолога и философа.
«.Философские корни экспериментальной психологии». Эта статья заклю-
чает 34-й том Ученых записок Ленинградского государственного педагогиче-
ского института им. А. И. Герцена (отв. редактор С. Л. Рубинштейн. Л.,
1940). Весь том составлен из работ сотрудников и аспирантов кафедры пси-
хологии упомянутого института. Основные идеи статьи развиты впоследствии
С. Л. Рубинштейном в его монографии «Философские корни психологии»,
подготовленной к изданию в 1946 г. (она не была опубликована; несколько
экземпляров ее верстки хранятся в научном архиве С. Л. Рубинштейна). Из
этой монографии впоследствии вырос его фундаментальный труд «Бытие и
сознание» (см. стр. 19—25 и др.).
388
«Мысли о психологии». Этой статьей открывается 34-й том Ученых запи-
сок Ленинградского государственного педагогического института им. А. И.
Герцена (отв. редактор С. Л. Рубинштейн. Л., 1940). В статье упоминаются
опубликованные в этом же томе две экспериментально-психологические рабо-
ты, выполненные под руководством С. Л. Рубинштейна:
1) А. Г. Комм (ассистентка кафедры). Реконструкция в воспроизведении.
(К вопросу о соотношении мышления и памяти.) Диссертация на соискание
ученой степени кандидата педагогических наук по психологии;
2) Д. И. Красилыцикова (аспирантка кафедры). Реминисценция в вос-
произведении. Диссертация на соискание ученой степени кандидата педагоги-
ческих наук по психологии.
Большинство положений этой статьи С. Л. Рубинштейна включено в его
«Основы общей психологии» (М., Учпедгиз, 1940; второе издание 1946 г.).
В статье проводится различие между активностью и деятельностью (см.
стр. 99). Впоследствии, .развивая эту мысль, С. Л. Рубинштейн пришел к
следующему пониманию деятельности (см. его «Бытие и сознание». М., 1957,
стр. 255—261 и др.). Основным способом существования психического явля-
ется его существование в качестве процесса, в качестве деятельности. Это
положение непосредственно связано с рефлекторным пониманием психической
деятельности, с утверждением, что психические явления возникают и сущест-
вуют лишь в процессе непрерывного взаимодействия индивида с окружаю-
щим его миром. При этом необходимо различать процесс и деятельность.
Всякая деятельность есть вместе с тем и процесс или включает в себя про-
цессы, но не всякий процесс выступает как деятельность человека. Под дея-
тельностью С. Л. Рубинштейн понимает такой процесс, посредством которого
реализуется то или иное отношение человека к окружающему миру. Напри-
мер, мышление выступает в процессуальном плане, когда изучают процессу-
альный состав мыслительной деятельности — те процессы анализа, синтеза и
обобщения, посредством которых разрешаются мыслительные задачи.
Деятельность человека как субъекта — это его практическая и теорети-
ческая деятельность, а вовсе не психическая деятельность как таковая. Точ-
ка зрения, согласно которой психическая деятельность, как таковая, как
«производство» представлений, воспоминаний, вообще психических образова-
ний, якобы является деятельностью человека как субъекта (а не только его
мозга), связана с интроспекционистскими воззрениями. Согласно интроспек-
ционизму, при произвольном запоминании человек решает «мнемическую» за-
дачу, заключающуюся в производстве определенного представления, и про-
изводство представлений, как таковых, является в данном случае деятельно-
стью человека. На самом же деле, когда человек что-то припоминает, он не
производит внутренние психические образы, а решает познавательную задачу
по восстановлению хода предшествующих событий. Подобно этому выучи-
вающий урок осуществляет учебную, а не просто психическую деятельность.
В задачи психологического исследования входит изучение и теоретиче-
ской, «идеальной» (в частности, познавательной деятельности ученого), и
практической (прежде всего трудовой) деятельности — той реальной, мате-
риальной деятельности, посредством которой люди изменяют природу и пере-
страивают общество. Психология, которая отказалась бы от изучения дея-
тельности людей, утеряла бы свое основное жизненное значение. Таким обра-
зом, предмет психологического исследования никак не сконцентрирован на
изучении «психической деятельности». Положение это имеет двойное острие:
«...оно означает как то, что психология изучает не только психическую дея-
тельность, но и психические процессы, так и то, что она изучает не только
психическую деятельность, но и деятельность человека в собственном смысле
слова в ее психологическом составе» (С. Л. Рубинштейн. Бытие и со-
знание, стр. 259).
«X вопросу о стадиях наблюдения». Этой статьей открывается 18-й том
Ученых записок Ленинградского государственного педагогического института
389
им. А. И. Герцена (отв. редактор С. Л. Рубинштейн. Л., 1939). Весь том
представляет собой первый сборник теоретических и экспериментальных ра-
бот сотрудников и аспирантов кафедры психологии. В предисловии редактора
С. Л. Рубинштейн раскрывает основной замысел этой своей статьи и двух
опубликованных в этом томе кандидатских диссертаций, выполненных аспи-
рантами под его руководством:
1) Г. Т. Овсепян. Развитие наблюдения у детей;
2) С. Н. Шабалин. Предметно-познавательные моменты в восприятии
формы дошкольником.
С. Л. Рубинштейн пишет, что все три работы «объединены общностью
лежащей в их основе теоретической концепции; в частности, все они реали-
зуют, более или менее последовательно и совершенно, одну и ту же концеп-
цию психического развития ребенка.
Общими для всех этих работ являются и основные принципы методики:
1) вместо того чтобы фиксировать статические стадии, наши работы стре-
мятся в ходе самого исследования продвигать детей с одной стадии на сле-
дующую, высшую и в процессе этого перехода изучать закономерности раз-
вития; 2) эта первая генетическая тенденция нашей методики связана со
второй, не менее существенной тенденцией — с введением в самый экспери-
мент моментов педагогического воздействия. Мы обучаем в самом процессе
экспериментирования, и наш эксперимент дает поэтому в ряде случаев и не-
посредственный педагогический эффект.
В поисках «естественного» эксперимента Лазурский ввел новый вариант
экспериментальной методики: воздействуя на среду, в которой находится
ребенок, избегают в интересах естественности непосредственного воздействия
на ребенка. Но в действительности ребенок развивается в условиях воспита-
ния и обучения, т. е. определенным образом организованного воздействия на
него. Соблюдение естественных условий развития поэтому никак не требует
устранения всякого воздействия вообще. Построенное по типу педагогиче-
ского процесса воздействие вполне естественно. Мы и вводим его в экспери-
мент, реализуя таким образом — пусть еще очень несовершенно — новый
вариант «естественного» эксперимента, который должен, по нашему мнению,
занять центральное место в методике психологического исследования ребен-
ка; 3) с генетическим и педагогическим принципом у нас сочетается прин-
цип индивидуализации исследования» (см. предисловие редактора к 18-му
тому Ученых записок Ленинградского государственного педагогического ин-
ститута им. А. И. Герцена, стр. 5—6).
В конце этого тома Ученых записок опубликованы также два критиче-
ских доклада, прочитанных на научных заседаниях кафедры психологии, —
доклад С. Л. Рубинштейна «Необихевиоризм Толмена» (впоследствии вклю-
ченный в состав книги С. Л. Рубинштейна «Принципы и пути развития пси-
хологии») и доклад М. Н. Шардакова о современных американских курсах
педагогической психологии.
«Л психологии речи». Этой вступительной статьей открывается темати-
ческий сборник «Психология речи», составленный из экспериментально-пси-
хологических исследований (преимущественно из кандидатских диссертаций,
выполненных под руководством С. Л. Рубинштейна). Сборник представляет
собой 35-й том Ученых записок Ленинградского государственного педагоги-
ческого института им. А. И. Герцена (кафедра психологии; отв. редактор
С. Л. Рубинштейн. Л., 1941). В сборнике опубликованы следующие работы, в
большинстве своем упоминаемые в этой вступительной статье С. Л, Рубин-
штейна:
1) А. М. Леушина. Развитие связной речи у дошкольника;
2) А. С. Звоницкая. Психологический анализ связности речи в ее разви-
тии у школьника;
3) А. П. Семенова. Психологический анализ понимания аллегорий, мета-
фор и сравнения (Образ и понятие);
390
4) В. Е. Сыркина. Психологический анализ понимания школьниками эмо-
ционально-выразительных моментов речи (Предварительное сообщение);
5) Ф. С. Розенфельд. Материалы к психологии слепоглухонемых;
6) А. Г. Зоргенфрей. Некоторые особенности процесса овладения вторым
языком (К вопросу о многоязычии).
В заключение 35-го тома Ученых записок опубликовано философско-пси-
хологическое исследование С. Л. Рубинштейна «Психологическая концеп-
ция французской социологической школы» (с несущественными изменения-
ми включенное потом в его книгу «Принципы и пути развития психоло-
гии») .
Во вступительной статье С. Л. Рубинштейн раскрывает некоторые из
своих принципов, определяющие экспериментально-психологическое и теоре-
тическое исследование речи. Он противопоставляет их широко распростра-
ненному тогда (и теперь) «формалистическому подходу к речи» (см. стр. 127).
Имеется в виду прежде всего трактовка речи как системы знаков, слова как
знака и т. д. Во второй половине 30-х годов С. Л. Рубинштейн приходит к
окончательному выводу о том, что такое формалистическое — знаковое
и т. д. — понимание речи является глубоко ошибочным. Он пишет: «...под
знаком в буквальном, точном смысле разумеют нечто, что не имеет своего
внутреннего значения, — некоторую внешнюю чувственную данность, которая
превращается в условного заместителя или же метку чего-то другого... Но в
слове между его чувственной и смысловой стороной существует обычно зна-
чительно более тесная внутренняя связь. Звуковой состав произносимого сло-
ва — это не просто звук, а фонема, т. е. звучание, определенным образом
обработанное в системе данного языка специально как носитель определен-
ного смыслового, семантического содержания. В историческом становлении и
развитии речи мы имеем, как правило, не звучания, которые сначала име-
ются как чисто чувственные данности и затем превращаются нами в знаки
определенных значений; в действительности эти звучания и возникают в речи
как носители некоторых значений» (С. Л. Рубинштейн. Основы общей
психологии. М„ 1940, стр. 341 и след.). Такой позиции С. Л. Рубинштейн
придерживался до конца своей жизни.
Некоторые другие его положения, характеризующие речь и речевое об-
щение, в дальнейшем были им частично видоизменены и развиты. Так, напри-
мер, в комментируемой здесь вступительной статье к сборнику «Психология
речи» С. Л. Рубинштейн, по существу, соглашается с широко распростра-
ненным тогда (и теперь) пониманием двух равноправных и основных функ-
ций речи: 1) коммуникативной функции сообщения, общения и 2) обозначаю-
щей, смысловой, сигнификативной, семантической ее функции (см. стр. 116).
Благодаря этим функциям речь является формой существования мысли и
средством общения.
Впоследствии он приходит к выводу, что у речи не две, а «одна основ-
ная функция, ее назначение — служить средством общения. Но речевое об-
щение — общение посредством языка — специфично. Специфика его заклю-
чается в том, что это — общение мыслями; связь речи с мышлением — вы-
ражение специфической природы общения, осуществляемого посредством ре-
чи. С другой стороны, у мышления одна «функция», одно назначение — по-
знание бытия; связь его с речью, с языком не прибавляет мышлению новую
«функцию», а выражает специфику человеческого мышления как обществен-
но обусловленного явления и создает новые условия для мыслительной дея-
тельности.
Функция общения — основная функция речи — включает в себя «функ-
ции» коммуникаций —• сообщения, обмена мыслями в целях взаимопонима-
ния, экспрессивную (выразительную) и воздейственную (побудительную)
функцию... Речь в подлинном смысле слова является средством сознательного
воздействия и сообщения, осуществляемых на основе семантического содер-
жания речи; в этом — специфика речи в подлинном смысле слова, речи че-
ловека» (С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии,
стр. ПО—111; его же. Бытие и сознание, стр. 171).
391
В заключение необходимо отметить, как в тот период — на рубеже
30—40-х годов — С. Л. Рубинштейн характеризует общую перспективу даль-
нейших теоретических и экспериментально-психологических исследований ре-
чи и мышления, намечаемых им и его сотрудниками по кафедре психологии.
В кратком предисловии к 35-му тому Ученых записок он пишет: «На-
стоящий сборник... посвящен одной основной проблеме — развитию речи и
отчасти мышления ребенка... Эта проблема еще очень мало разработана в
нашей психологической литературе, между тем ее значение как в психологи-
ческом, так и в педагогическом плане очень велико. Публикуемые нами в
этом сборнике работы, посвященные этой проблеме, рассматриваются нами
как первое звено большой цепи, как начальный этап осуществления большо-
го плана. В процессе его дальнейшей реализации на передний план все в
большей мере будет нами выдвигаться и проблема мышления, к разработке
которой мы теперь подходим» (см. 35-й том Ученых записок Ленинградского
государственного педагогического института им. А. И. Герцена. Л., 1941,
стр. 5). Этот сборник «Психология речи» был опубликован весной 1941 г.
Начавшаяся через несколько недель Великая Отечественная война (1941 —
1945) и последующие непосредственно за ней трудности отодвинули на мно-
гие годы осуществление намеченного плана исследований мышления. Реа-
лизация этого плана в полной мере началась С. Л. Рубинштейном и кол-
лективом его новых сотрудников (см. ниже) после 1953 г. Перед тем как
вплотную подойти к экспериментально-психологическому изучению мыш-
ления, С. Л. Рубинштейн много внимания уделял исследованию другого
и тоже весьма существенного познавательного процесса — восприятия.
В частности, по его инициативе, под его редакцией и с его вступитель-
ной статьей в 1948 г. был опубликован тематический сборник «Исследования
по психологии восприятия» (М.—Л., Изд-во АН СССР, Сектор психологии
Института философии АН СССР).
«Несколько замечаний к психологии слепоглухонемых». Статья опубли-
кована в сборнике «Психология речи» (35-й том Ученых записок Ленинград-
ского государственного педагогического института им. А. И. Герцена; ка-
федра психологии; отв. редактор С. Л. Рубинштейн. Л., 1941). В этой статье
С. Л. Рубинштейн делает некоторые теоретические выводы в связи с упоми-
наемыми им «Материалами к психологии слепоглухонемых», собранными
Ф. С. Розенфельд и опубликованными в том же сборнике. В кратком преди-
словии ко всему 35-му тому Ученых записок (стр. 5) С. Л. Рубинштейн сле-
дующим образом характеризует эти «Материалы»: «С циклом работ, посвя-
щенных развитию речи, естественно, связана статья Ф. С. Розенфельд о пси-
х.ологии слепоглухонемых, поскольку из материалов, в ней публикуемых, от-
четливо выступает центральное значение речи и овладение ею в общем умст-
венном развитии слепоглухонемых».
«Пути и достижения советской психологии (О сознании и деятельности
человека)». Эта обобщающая работа подводит итоги, достигнутые советской
психологией на путях реализации и развития ее основного (в тот период)
теоретического принципа — «единства» сознания и деятельности. Статья опуб-
ликована в «Вестнике Академии наук СССР» (1945, № 4). К этому времени,
в 1943 г. С. Л. Рубинштейн избирается членом-корреспондентом АН СССР и
становится первым представителем психологической науки в Академии наук
СССР. По его инициативе и под его руководством в Институте философии
АН СССР в 1945 г. создается сектор психологии (о чем было официально
объявлено в том же номере «Вестника АН СССР», на стр. 115). В качестве
заведующего Сектором психологии С. Л. Рубинштейн организует и проводит
вместе со своими штатными и внештатными сотрудниками целый цикл фило-
софских, теоретических и экспериментальных исследований по проблемам
восприятия, мышления, зоопсихологии, истории психологии и т. д. За четверть
392
века своего существования Сектором психологии опубликовано свыше 40 мо-
нографий и сборников статей по психологии.
«Физиология и психология в научной деятельности И. М. Сеченова».
Статья представляет собой текст речи на конференции, посвященной разви-
тию рефлекторной концепции (1945). Опубликована в 1946 г. в «Физиологи-
ческом журнале СССР», № 1 (на стр. 149 редакция журнала отмечает, что
статья поступила 7 августа 1945 г.).
Начиная с середины 40-х годов С. Л. Рубинштейн проводит углубленный
и систематический анализ рефлекторной концепции Сеченова и Павлова, ис-
пользуя ее важнейшие, наиболее общие принципы для дальнейшей разработ-
ки основных психологических проблем. Исследованию и развитию сеченов-
ской программы построения психологии С. Л. Рубинштейн уделяет очень
большое место также в своей неопубликованной монографии «Философские
корни психологии» (1946), в докладе на открытии Третьего Всесоюзного со-
вещания по психологии «Психологические воззрения И. М. Сеченова и со-
ветская психологическая наука», опубликованном в журнале «Вопросы пси-
хологии» (1955, № 5), в вышедшем под его редакцией и с его вступитель-
ной статьей сборнике «И. М. Сеченов и материалистическая психология»
(М.. Изд-во АН СССР, 1957, Институт философии АН СССР), в своих мо-
нографиях «Бытие и сознание» (1957) и «Принципы и пути развитая пси-
хологии» (1959). Одновременно он осуществляет глубокое исследование
павловского учения о высшей нервной деятельности (см. дальше).
Во всех этих случаях анализ рефлекторной концепции Сеченова и Пав-
лова является для С. Л. Рубинштейна не самоцелью, а средством дальней-
шей разработки наиболее актуальных проблем современной психологии. Вы-
членяя в классических произведениях И. М. Сеченова и И. П. Павлова неко-
торые наиболее плодотворные и общие принципы рефлекторной теории,
С. Л. Рубинштейн вместе с тем обобщает и развивает эти принципы на осно-
ве новейших достижений диалектико-материалистической философии, психо-
логии и физиологии. Он специально подчеркивает: «Положение о рефлектор-
ном характере психической деятельности в ходе наших рассуждений оказалось
.включенным в число исходных философских положений, определяющих ре-
шение основного вопроса философии — о месте психических явлений во
взаимосвязи всех явлений мира. Но говоря о рефлекторном характере психи-
ческой деятельности, мы вовсе не касались физиологических механизмов этой
деятельности. Утверждение рефлекторности психической деятельности озна-
чает здесь лишь характеристику способа ее детерминации» (С. Л. Рубин-
штейн. Бытие и сознание, стр. 9 и след.). Имеется в виду теоретически и
экспериментально разработанный С. Л. Рубинштейном принцип детерминиз-
ма: внешние причины действуют через внутренние условия.
Рефлекторная теория, строящаяся на основе механистического детерми-
низма (например, понимание рефлекса у Декарта и его ближайших продол-
жателей), — это теория причины, действующей в качестве внешнего толчка,
якобы непосредственно детерминирующего конечный эффект воздействия.
В отличие от механистического детерминизма, детерминизм в его диалектико-
материалистическом понимании всякое воздействие рассматривает как взаи-
модействие. Эффект всякого внешнего воздействия зависит не только от тела,
от которого это воздействие исходит, но и от того тела, которое этому воз-
действию подвергается. Внешние причины действуют опосредствованно —
через внутренние условия. Зависимость психических явлений от внешних воз-
действий опосредствуется ответной деятельностью мозга.
«Рефлекторная теория психической деятельности в этом общем ее пони-
мании — это, таким образом, не что иное, как распространение диалектико-
материалистического принципа детерминизма на психическую деятельность
мозга. Это, таким образом, не непосредственно рефлекторная теория, как она
была сформулирована Сеченовым и Павловым, а ее более или менее далеко
идущее обобщение» (С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития
26 Зак. изо 393
психологии. М., 1959, стр. 13). Так резюмирует С. Л. Рубинштейн общий и
основной итог своего исследования материалистического учения Сеченова и
Павлова. Тем самым он категорически возражает против модернизации их
передовых воззрений.
«Учение И. П. Павлова и психология». Эта статья представляет собой
текст выступления на Объединенной научной сессии, посвященной 10-летию
со дня смерти И. П. Павлова (1946). Опубликована в трудах сессии.
Основные положения комментируемой здесь статьи развиты С. Л. Рубин-
штейном в его неопубликованной монографии «Философские корни психо-
логии» (1946), в выступлении на Павловской объединенной сессии Академии
наук СССР и Академии медицинских наук СССР (1950; см. «Научная сес-
сия, посвященная проблемам физиологического учения академика И. П. Пав-
лова». Стенографический отчет. М., Изд-во АН СССР, 1950), в выступле-
нии на первом Всесоюзном совещании по психологии (1952; см. Стенографи-
ческий отчет в «Известиях АПН РСФСР», вып. 45, 1953), в статье «Учение
И. П. Павлова и проблемы психологии» (в сб. «Учение И. П. Павлова и фи-
лософские вопросы психологии». М., Изд-во АН СССР, 1952), в его про-
граммной статье «Вопросы психологической теории» («Вопросы психологии»,
1955, № 1) ив монографиях, в которых реализованы основные принципы этой
программной статьи,— «Бытие и сознание» (1957), «О мышлении и путях
его исследования» (1958) и «Принципы и пути развития психологии» (1959).
В редакционных статьях журнала «Вопросы психологии», подводящих
итоги научной деятельности С. Л. Рубинштейна, специально отмечается, что
«.работа в области теории психологии приводит С. Л. Рубинштейна к анали-
зу учения И. М. Сеченова и И. П. Павлова и к выяснению его значения для
психологической науки. Еще до объединенной сессии АН СССР и АМН
СССР, посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова
(1950), он в ряде своих публикаций утверждал необходимость связи психо-
логии с рефлекторной теорией Сеченова — Павлова» (см. «Вопросы психо-
логии», 1960, № 1, стр. 5). «В 1941 г. на съезде физиологов, посвященном
памяти И. П. Павлова, С. Л. Рубинштейн поставил вопрос о необходимости
связи психологии с павловской физиологией. В 1945 г. на конференции фи-
зиологов, посвященной рефлекторной теории, он говорил о соотношении фи-
зиологии и психологии в научной деятельности И. М. Сеченова. Вопрос о
связи павловского учения с психологией был вновь поднят С. Л. Рубинштей-
ном в 1946 г. на объединенной сессии физиологов, посвященной десятилетию
со дня смерти И. П. Павлова, а затем в 1950 г. на научной сессии по проб-
лемам физиологического учения И. П. Павлова» (см. «Вопросы психологии»,
1959, № 3, стр. 144—145).
Под руководством С. Л. Рубинштейна были выполнены следующие кан-
дидатские диссертации, раскрывающие значение для психологии основных
идей И. М. Сеченова и И. П. Павлова:
1) Е. А. Будилова. Проблема ощущения и мышления в трудах И. М. Се-
ченова. М., 1950;
2) Н. С. Мансуров. Проблема мышления в свете учения И. П. Павлова.
М„ 1951;
3) Л. И. Анцыферова. Учение И. П. Павлова о высшей нервной деятель-
ности и проблема мышления. М., 1952.
Выдвигая и разрабатывая принципиальный тезис о том, что рефлектор-
ная теория и учение о высшей нервной деятельности являются необходимой
основой научной психологии, С. Л. Рубинштейн вместе с тем многократно и
по разным поводам подчеркивает очень большие трудности на пути конкрет-
ной реализации этого программного тезиса. Основная проблема и трудность
состоят прежде всего в том, что «аппарат тех понятий и закономерностей,
которыми пока располагает учение о высшей нервной деятельности, недоста-
точен для раскрытия всех механизмов всех явлений человеческого со-
знания» (С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии.
394
М., 1959,.стр. 239). По его мнению, например, мышление в принципе доступ-
но неврологическому анализу, в каких бы сложных процессах все более вы-
сокого порядка оно ни выражалось. Однако эту — самую общую *и принци-
пиальную — сторону проблемы необходимо со всей резкостью отделять от
другой, более конкретной ее стороны: «в какой мере физиология в состоянии
в настоящее время осуществить» неврологический анализ мышления (там
же, стр. 52). Совершенно очевидно, что такая возможность осуществима в
современной физиологии пока еще в очень незначительной степени. Тем боль-
шее внимание уделяет С. Л. Рубинштейн частичной и предварительной фи-
зиологической интерпретации тех психических явлений, физиологические ме-
ханизмы которых уже сейчас можно наметить хотя бы приблизительно и ги-
потетично. Одним из таких психологических фактов является, по его мнению,
реминисценция. Некоторые возможности ее физиологического анализа он спе-
циально рассматривает в комментируемой здесь статье 1946 г. (см. стр. 179).
Впервые с явлением реминисценции С. Л. Рубинштейн вплотную столк-
нулся еще в ЗО-е годы,- «В одном из исследований запоминания и воспроиз-
ведения у детей, проведенном в 1934 г. группой дипломантов под руководст-
вом проф. С. Л. Рубинштейна, был обнаружен любопытный факт: воспроиз-
ведение, отдаленное на несколько дней от восприятия материала, сплошь и
рядом оказывалось более полным, нежели воспроизведение сразу после за-
учивания, причем это явление ярче обнаруживалось у дошкольников, нежели
у детей старшего возраста» (Д. И. К. р а с и л ыц и к о в а. Реминисценция в
воспроизведении. 34-й том Ученых записок Ленинградского государственного
педагогического института им. А. И. Герцена. Л., 1940, стр. 271). Чтобы
объяснить этот, казалось бы, парадоксальный факт, С. Л. Рубинштейн тогда
же выдвинул гипотезу о том, что «процесс воспроизведения предполагает и
включает работу осмысливания и внутреннего овладения материалом. Вос-
произведение оказывается более полным тогда, когда закончилась работа по
осмысливанию и сознательному овладению материалом» (С. Л. Рубин-
штейн. Основы психологии. М., 1935, стр. 237—238). Это предположение
было проверено и подтверждено в ходе экспериментального исследования —
в выше упомянутой диссертации Д. И. Кфасилыциковой «Реминисценция в
воспроизведении», выполненной под руководством С. Л. Рубинштейна и
опубликованной в 1940 г. Таким образом, в тот период факт реминисценции
объяснялся «сложнейшими взаимосвязями процессов памяти и мышления», а
также «действием эмоционального торможения, непосредственно следующего
за аффективно переживаемым впечатлением» (С. Л. Рубинштейн. Ос-
новы общей психологии. М., 1940, стр. 251—252).
В середине 40-х годов (в частности, в комментируемой здесь статье
1946 г.) С. Л. Рубинштейн приходит к более глубокому и более полному по-
ниманию реминисценции. Не отрицая роли обеих вышеизложенных причин,
он считает, что объяснение этого факта надо искать прежде всего «в дина-
мике возбуждения и торможения, угнетения и восстановления условных
связей».
В 50-е годы С. Л. Рубинштейн продолжает и значительно углубляет
психологическое исследование памяти и мышления. В проведенной под его
руководством экспериментальной работе К. А. Славской установлены неко-
торые существенные закономерности актуализации знаний в процессе мышле-
ния (см. С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии. М.,
1959, стр. 82—89 и др.; К. А. С лав ска я. Процесс мышления и актуали-
зация знаний. «Вопросы психологии», 1959, № 3).
«Психологическая наука и дело воспитания». Эта статья впервые опуб-
ликована в журнале «Советская педагогика» (1945, № 7). Впоследствии
С. Л. Рубинштейн неоднократно возвращался к психолого-педагогической
проблеме воспитания. Его основные идеи по этим вопросам подытожены в
статье «Проблемы воспитания» (включенной в его книгу «Принципы и пути
развития психологии». М., 1959).
26* 395
«Философия и психология (Из истории развития философской и психо-
логической мысли в начале XX столетия)». Статья написана в конце 40-х го-
дов; впервые опубликована в журнале «Вопросы философии» (1957, № 1).
«Проблема способностей и вопросы психологической теории». Эта статья,
впервые опубликованная в журнале «Вопросы психологии» (1960, № 3), пред-
ставляет собой текст доклада, подготовленный для I съезда Всесоюзного об-
щества психологов (1959). На съезде предполагалось провести специальный
симпозиум или дискуссию по проблеме способностей. Основные докладчики и
участники этой дискуссии — С. Л. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, В. Н. Мя-
сищев и Г. С. Костюк — заранее написали и опубликовали свои тезисы в сб.
«Тезисы докладов на I съезде общества психологов» (Вып. 3. М., 1959). Од-
нако из-за болезни С. Л. Рубинштейн не смог участвовать в работе съезда,
и дискуссия по проблеме способностей осталась незаконченной. Доклад
А. Н. Леонтьева на I съезде общества психологов опубликован в журнале
«Вопросы психологии» (I960,. № 1). Статьи А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубин-
штейна, а также вышеупомянутые тезисы дают достаточно полное представ-
ление об этой дискуссии.
В своей статье С. Л. Рубинштейн раскрывает глубокую, органическую
связь между исследованием мышления и изучением (умственных) способно-
стей. Тем самым он подводит некоторые наиболее существенные итоги теоре-
тическим и экспериментальным исследованиям мышления, которые он прово-
дил после 1953 г. вместе со своими учениками и сотрудниками по Сектору
психологии Института философии АН СССР, а также вместе с руководимы-
ми им студентами и аспирантами отделения психологии философского фа-
культета МГУ. В этот период экспериментальное изучение мышления под ру-
ководстврм С. Л. Рубинштейна вели Л. И. Анцыферова, А. В. Брушлин-
ский, И. М. Жукова, Е. П. Кринчик, Н. С. Мансуров, А. М. Матюшкин,
В. Н. Пушкин, Э. М. Пчелкина, К. А. Славская, Ф. А. Сохин, О. П. Терехова,
Д. Б. Туровская, А. Т. Фролова, И. С. Якиманская. Ссылаясь в своей статье
на эти работы, С. Л. Рубинштейн имеет в виду прежде всего свою книгу
«О мышлении и путях его исследования» (М., Изд-во АН СССР, 1958) и
сборник «Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения.
Экспериментальные исследования» (под общей редакцией С. Л. Рубинштей-
на. М., Изд-во АН СССР, 1960). См. также статьи Е. А. Будиловой,
Е. В. Шороховой, К. А. Славской, С. Л. Рубинштейна и других в итоговом
сборнике «Исследования мышления в советской психологии» (отв. редактор
Е. В. Шорохова. М., «Наука», 1966). См. также Е. А. Будилова. Фило-
софские проблемы в советской психологии (М., «Наука», 1972, стр. 286—
302 и др.).
В комментируемой здесь статье С. Л. Рубинштейн с наибольшей отчет-
ливостью раскрывает основные идеи и тенденции своих исследований по
психологии мышления и способностей. Другие участники дискуссии по проб-
лемам способностей также с большой полнотой и четкостью выявляют свои
принципиальные позиции. За последние годы эта исключительно важная и
до сих пор весьма актуальная дискуссия привлекает к себе все большее вни-
мание психологов. См., например:
1) сб. «Проблемы способностей». Отв. редактор В. Н. Мясищев. М.,
Изд-во АПН РСФСР, 1962;
2) Я- А. Пономарев. Знания, мышление и умственное развитие. М.,
«Просвещение», 1967, стр. 108—112 и др.;
3) В. А. Крутецкий. Психология математических способностей школьни-
ков. М., «Просвещение», 1968, стр. 77—78 и др.;
4) К. А. Славская. Мысль в действии. (Психология мышления). М., По-
литиздат, 1968, стр. 186—191 и др.;
5) А. В. Брушлинский. Культурно-историческая теория мышления. (Фи-
лософские проблемы психологии). М., «Высшая школа», 1968, стр. 95—
102 и др.;
396
6) Е. А. Будилова. Философские проблемы в советской психологии. М.,
«Наука», 1972, стр. 303—328.
«О понимании». Эти замечания (тезисы) написаны в 1954 или 1955 г.
В них отражены основные идеи задуманной тогда работы по изучению по-
нимания. Предполагалось, что это экспериментальное исследование будет
проводиться Е. А. Будиловой и другими под руководством С. Л. Рубин-
штейна.
«Несколько простых мыслей о «загадках» кибернетики». Эта небольшая,
но принципиально важная статья написана в 1957 или 1958 г. Содержащая-
ся в ней критика кибернетики могла быть неправильно понята в тот период.
Поэтому статья осталась неопубликованной. Лишь некоторые из ее поло-
жений С. Л. Рубинштейн включил в примечания к своей книге «Принципы и
пути развития психологии» (М., 1959, стр. 23—24, 77 и др.).
«Теоретические вопросы психологии и проблема личности». Статья опуб-
ликована в журнале «Вопросы психологии» (1957, № 3).
II
ЧЕЛОВЕК И МИР1
Работа С. Л. Рубинштейна «Человек и мир»—посмертная публикация. Не-
смотря на свою незавершенность, она является законченной в смысле цель-
ности авторского замысла, внутреннего единства и логической связи всех
частей.
Публикуемая рукопись — философское исследование, в центре которого
стоит проблема человека. Как известно, основным направлением научной
деятельности С. Л. Рубинштейна, начиная с его первой статьи «Проблемы
психологии в трудах Карла Маркса», является разработка философских
проблем применительно к задачам конкретной науки — психологии. Иссле-
дование психического в разных связях и отношениях приводит к необходи-
мости выявить то основание, через которое осуществляются все связи психи-
ческого— бытие человека и его особенности. Однако данное исследование
исходит не только из потребностей психологии, оно имеет и самостоятельное
значение.
На современном этапе развития науки проблема человека приобретает
особую остроту, вокруг нее развертывается борьба методологий, она стано-
вится плацдармом критики марксизма со стороны ряда философских на-
правлений — экзистенциализма, философской антропологии и т. д. В книге
С. Л. Рубинштейна дается не просто ответ на эту критику, в ней подверга-
ются критическому анализу исходные посылки буржуазной методологии в
решении проблемы человека с позиции основных марксистских принципов,
примененных к решению именно этой проблемы, раскрывается гуманистиче-
сп ский характер марксистской концепции человека. Категориальный аппарат
я марксистской философии охватывает ядро проблем, составляющих общест-
венно-историческое, а не антропологическое объяснение проблемы человека.
| Критикуя антропологический принцип, марксистская философия ие снимает
самой философской проблемы человека.
Позитивная разработка этой проблемы осуществляется С. Л. Рубинштей-
ном в ходе непрерывной полемики против философских концепций, различным
образом искажающих соотношение человека и бытия, а тем самым разрываю-
щих и противопоставляющих науку об обществе, науку о природе и науку
о мышлении.
I __________________
1 Комментарии ко второй части книги написаны К. А. Абульхановой-Славской.
397
Основная линия критики направлена против идеалистического решения
основного вопроса философии, против абсолютизации гносеологического отно-
шения. С. Л. Рубинштейн показывает, как эта абсолютизация приводит сна-
чала к замене реального человека его сознанием, а затем — к поглощению
сознанием всего бытия. Этот ход мысли на одном полюсе изничтожает чело-
века как реальное практическое действенное существо, сводя его только к
сознанию, а на другом — все остальное бытие объявляет производным от
сознания. Гносеологизация приводит к деонтологизации и человеческого бы-
тия, и бытия в целом.
Как это ни парадоксально, в каком-то пункте идеалистическая гносеоло-
гизация сходится с механицизмом, приводя к одинаковым последствиям. Иду-
щее от Декарта сведение материи только к миру физической и механической
природы приводит к отождествлению материи с вещностью и, соответственно,
исключению из нее человека. Между тем признание марксистского положе-
ния о развитии материи, все более высоких и сложных его форм не позво-
ляет исключить самый высокий уровень этого развития — бытие человека.
Человек включается в закономерный процесс развития материального мира
как высший уровень этого развития в своем специфическом общественно-ис-
торическом способе существования. Так на основании преодоления механи-
стического понимания материи объединяются общественно-историческая кон-
цепция марксизма и диалектико-материалистическое учение о природе, раз-
витии материального мира.
С. Л. Рубинштейн выступает против основного устремления критиков
марксизма—представить проблему человека как абстрактную, внеисториче-
скую, против ревизии самой сердцевины марксистского учения о человеке —
его социально-исторического содержания. Эта ревизия осуществляется посред-
ством противопоставления «раннего» Маркса, который исследует проблему
человека, «поздней» концепции марксизма, в которой человеку якобы нет
места. Философский анализ раннего Маркса объявляется этими критиками
антиисторическим, а последующий — в связи с производственными отноше-
ниями — экономическим, якобы исключающим социально-философское содер-
жание проблемы человека. В противовес этому аргументу критики С. Л. Ру-
бинштейн показывает философское содержание исторического материализма
как учения об общественном бытии человека. Поэтому отношение человек —
природа рассматривается не как абстрактное в неисторическое отношение, а
как исторически изменяющееся практическое действенное отношение челове-
ка к миру, опосредствованное отношение между людьми. Отношение че-
ловека к бытию как познавательное отношение опосредствовано обществен-
ным отношением к другому человеку. Тем самым устраняется размежевание
«чистой» гносеологии и «чистой» социологии.
Все существовавшие концепции человека охватывали, как правило, одну
какую-либо сторону проблемы человека: либо отношение человек — природа
в духе классической философии истории, либо познавательное гносеологиче-
ское отношение, либо связь человека и общества в стиле современных соци-
ально-философских буржуазных воззрений, либо отношение человек и другой
человек в духе религиозно-этических концепций. С. Л. Рубинштейн показы-
вает монистический характер марксистской концепции, которая позволяет ис-
следовать все абстракции, все качества человека, выступающие в различных
системах отношений — его практическом и познавательном отношении к бы- '
тию, его общественно-историческом отношении к другому человеку. С. Л.
Рубинштейн прослеживает эти качественно определенные отношения в их
взаимосвязи.
Опираясь на известное положение В. И. Ленина о неправомерности аб-
солютизировать противоположность бытия и сознания за пределами основ-
ного гносеологического отношения, на положение марксизма о роли прак-
тики в познании, С. Л. Рубинштейн исследует познавательное отношение че-
ловека к миру как специфическое, но не единственное отношение. В основе
познавательного отношения человека к бытию лежит его практическое дей-
ственное отношение, опосредствованное отношение к другому человеку (лю-
398
дям). Познавательное отношение человека к миру является, таким образом,
производным от реального бытия человека и осуществляется в процессе его
практического взаимодействия с бытием и другими людьми. Поэтому С. Л.
Рубинштейн возражает и против определения бытия, материи только через
отношение к познанию, сознанию, а не самому человеку как практическому
общественному существу. Исходных является не определение бытия в отно-
шении к сознанию, познанию, а такое определение бытия, которое включает
человека как практическое существо, в том числе и познающее бытие.
Так выявляются основные связи, которые внутренне объединяют марк-
систское социально-историческое учение, диалектико-материалистическое уче-
ние о природе и марксистско-ленинскую теорию познания.
Согласно С. Л. Рубинштейну, человек не есть некоторая «наличность» в
бытии, не есть еще один предмет, наряду с другими. Он вступает в специфи-
ческие, качественно своеобразные взаимосвязи и взаимоотношения с бытием,
их объективность вскрывается марксистской общественно-исторической кон-
цепцией развития человека. Основная идея книги «Человек и мир» — об
отношении человека к бытию как объективном отношении — с
особой отчетливостью выступает во второй части, посвященной выявлению
специфики человека как субъекта. Эта идея опирается на общественно-исто-
рическую концепцию субъекта в марксизме (а не только на гносеологиче-
ское понятие субъекта). Субъект рассматривается со стороны его прак-
тического действенного чувственного соотношения с бытием. С. Л. Рубин-
штейн исследует объективные особенности человека в качестве субъекта.
Особенности бытия человека выявляются посредством анализа объектив-
ного взаимодействия человека с миром и качественно-своеобразных способов
этого взаимодействия (практического, познавательного и этического от-
ношений). Выявление объективных закономерностей взаимодействия челове-
ка с бытием является основной философской задачей, которая решается
С. Л. Рубинштейном. Деятельность человека как общественно-исторического
субъекта преобразует природу. Отсюда — название книги «Человек и мир»,
в котором понятие «мир» выражает, согласно К. Марксу, очеловеченную,
преобразованную действиями человека природу.
С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что качеством объективности обладают
не только взаимодействующие друг с другом вещи и предметы, и доказыва-
ет, что взаимодействие человека с объектом не менее объективно, чем взаи-
модействие вещей друг с другом.
В основе этого доказательства лежит определенное понимание детерми-
нации явлений. Как известно, в книге «Бытие и сознание» С. Л. Рубинштейн
разработал тот аспект принципа детерминизма, который, в отличие от обыч-
ной причинно-следственной зависимости, раскрывает соотношение, диалектику
внешних и внутренних условий. Каждому уровню развития, каждой форме
движения материи присуще специфическое соотношение внешнего и внутрен-
него. Применив эту детерминистическую формулу к психическому, С. Л. Ру-
бинштейн доказал, что психическое, несмотря на свою специфику и исклю-
чительность, включается в ряд явлений материального мира, что взаимодей-
ствие внешних и внутренних условий и для психического сохраняет объек-
тивный характер. В новой работе соотношение внешнего и внутреннего рас-
крывается применительно к человеку как субъекту, ко всей его жизнедея-
тельности. Качество объективности субъект обнаруживает не только в непо-
средственном изменении природы в процессе деятельности, но и в процессе
познания и в процессе отношения к действительности в виде человече-
ских мировоззренческих чувств. С. Л. Рубинштейн, специально обозначая
эту сторону взаимодействия субъекта с объектом понятием «созерцания»,
в отличие от изменения действительности действиями человека, подчеркива-
ет ее объективный характер.
Такое понимание субъекта не только как субъекта действия, но и как
субъекта познания и этического и эстетического отношения формируется
благодаря известной «онтологизации» человеческой жизни, человеческого спо-
соба существования. Этот ход мысли С. Л. Рубинштейна идет от утвержде-
399
ния общественного способа существования человека и раскрывает объектив-
ный, закономерный, необходимый характер человеческой Жизни как объек-
тивного, а не произвольного процесса. Включение в этот процесс человека
в качестве субъекта не изменяет его объективного характера; субъект вно-
сит объективные изменения в процесс жизни.
Включение общественно-исторического способа существования человека
как ступени развития бытия приводит к необходимости рассмотреть все ка-
тегории, которые характеризуют бытие в целом, в их специфическом качест-
ве на уровне человека.
Как уже говорилось, видя специфику человеческого бытия в обществен-
ном способе существования, С. Л. Рубинштейн в качестве центрального при
анализе субъекта выделяет отношение к другому человеку. Стремясь макси-
мально подчеркнуть гуманистическое содержание марксистской концепции
человека, он отводит наибольшее место в своем исследовании отношению к
другому человеку, не в его социологическом или психологическом выражении,
а в социально-философском и собственно этическом. При этом предметом
анализа являются не проблемы морали как морализирования, а утверждение
человеческого как гуманистического отношения к другому человеку. Эта эти-
ческая проблематика разворачивается С. Л. Рубинштейном на основе исто-
рического подхода. Основная линия полемики направлена против таких кон-
цепций, которые сводят человека к функции, полезности. Борьба с деонтоло-
гизацией человека переходит здесь в борьбу с дегуманизацией, с отчуждением
от человека его человеческой сущности, с превращением его в орудие, функ-
цию, вещь.
Это позитивное содержание книги непосредственно противопоставляется
экзистенциалистской концепции человека. Критика экзистенциализма осу-
ществляется в историко-философском контексте. С одной стороны, экзистен-
циализм, подчеркивая существование человека, противостоит этическим кон-
цепциям, которые переносят смысл существования по ту сторону реальной
жизни (религиозно-этическим концепциям). С другой — экзистенциализм
восстанавливает существование человека для того, чтобы подчеркнуть чуж-
дость ему его собственной сущности и невозможность обрести ее ни в чем,
кроме смерти. Идеи одиночества, «брошенности» человека в мир являются
наиболее характерными выражениями экзистенциалистского понимания бы-
тия человека. С. Л. Рубинштейн противопоставляет этому пониманию чело-
века марксистское понимание сущности человека прежде всего как деятель-
ного существа. В противоположность этическим концепциям, подчеркивавшим
зависимый, страдательный пассивный характер человеческого бытия, марк-
систское решение проблемы человека заключается в выявлении тех особен-
ностей бытия человека, которые возникают в процессе истории, деятель-
ного активного характера человека. Подход к проблеме человека как вечной
и внеисторической фиксирует либо пассивность и зависимость, несвободность
бытия человека, его необходимость, либо, напротив, в волюнтаристских кон-
цепциях личности — внеисторическую активность и свободу. Марксизм впер-
вые в истории философской и этической мысли разрешает эту антиномию
тем, что ставит проблему свободы и необходимости, активности и пассивно-
сти, творчества и исполнительства, функционерства на почву реальной исто-
рии. В этом и заключается подлинно гуманистический характер марксистской
концепции общественного развития человека.
Так подходит С,- Л. Рубинштейн к конечной цели своего исследования —
формулировке сущности и задач подлинной этики, открывающей объективные
закономерности человеческого бытия. В отличие от этики, строящейся на ос-
нове индивидуализма, субъективизма, замыкающей и погашающей этиче-
скую проблематику в проблемах самоусовершенствования и рефлексии, эта
этика основана на раскрытии всех объективных отношений человека к бытию
и другим людям. Она учитывает реальные, подлинные закономерные отноше-
ния, складывающиеся в жизни, выявляет объективные человеческие возмож-
ности и ставит вопрос об ответственности человека, исходя из этих объек-
тивных возможностей.
400
Этими основными идеями книги определяется круг ее читателей. Она
охватывает и собственно философскую, и историко-философскую, и психо-
логическую, и этическую, и эстетическую проблематику. Однако исследо-
вание С. Л. Рубинштейном этих проблем имеет не частное, специфическое
для каждой из наук значение, а представляет собой определяемый уровнем
современного знания обобщенный интегральный подход к проблеме человека.
Работа, несомненно, представляет трудности для чтения и понимания как
в силу сложности самой проблемы, разрабатываемой С. Л. Рубинштейном,
так и в силу незавершенности авторской работы над книгой.
Замысел книги сформировался в 1955—1957 гг. Этот этап работы отражен
в записных книжках, где содержатся отдельные мысли, формулировки, пла-
ны и небольшие фрагменты. В 1958 году началась непосредственная работа
над рукописью книги, которая была прервана кончиной С. Л. Рубинштейна, по-
следовавшей 11 января 1960 года. Сличение рукописи как более подробного и
связного текста с содержанием записных книжек позволяет судить о том, что
в рукописи представлены все части авторского замысла, только часть текста
написана более подробно, а часть — более сжато и фрагментарно. Естествен-
но, что не все формулировки достаточно четки, многие положения имеют по-
лемический подтекст, который не всегда ясен, некоторые положения недоста-
точно аргументированы. При подготовке рукописи к печати произведены не-
которые сокращения текста.
Записи С. Л. Рубинштейна и отдельные отрывки из рукописи были опуб-
ликованы в журнале «Вопросы философии» (1966, № 7 и 1969, № 8) и кол-
лективном труде сектора философских проблем психологии Института фило-
софии АН СССР «Методологические и теоретические проблемы психологии»
(М„ изд-во «Наука»; 1969, стр. 348—374). Эти публикации представляют со-
бой незначительную часть публикуемого выше текста.
Работа лишена обычного для трудов С. Л. Рубинштейна научного аппа-
рата — цитат, ссылок и библиографии. Автором не были внесены в текст
многочисленные цитаты, размеченные на полях книг в процессе работы над
рукописью. Однако комментирование текста" имело своей целью не восполне-
ние научного аппарата, который оказался бы не связанным с авторским тек-
стом, а облегчение чтения и восприятия основных положений книги.
Перевод греческих и латинских терминов дан М. Л. Гаспаровым — зав.
сектором античной литературы Института мировой литературы АН СССР.
Стр. 255* Как известно, основной вопрос философии выявляет отношение
бытия и сознания; признание в качестве первичного бытия или сознания раз-
деляет материалистическое и идеалистическое решение основного вопроса.
Исторический материализм, распространяя материалистическое решение на
общественное бытие человека, признает первичным, исходным его существо-
вание как реального практического существа, а вторичным — его сознание.
Философское исследование, опирающееся на это положение исторического
материализма, предполагает за соотношением бытия и сознания как абст-
ракцией философского исследования соотношение бытия и человека как ре-
ального практического существа. В этом смысле исходным является не от-
ношение бытия и сознания, а отношение бытия и человека, обладающего со-
знанием, т. е. исходным является практическое, материальное, действенное
соотношение человека с бытием, а вторичным — познание, осознание чело-
веком бытия. Это положение является центральной идеей всего труда
С. Л. Рубинштейна. С одной стороны, оно направлено против абсолютизации
сознания, которая приводит к дезонтологизации человеческого бытия, к за-
мене человека как реального материального практического существа его со-
знанием. С другой — оно направлено против превращения бытия только в
производное от сознания, в то, что определяется только относительно к со-
знанию, только через сознание.
** Критика классиками марксизма антропологического принципа была
направлена против его натурализма и антиисторизма. Соответственно,
марксистская философия разрабатывает общественно-историческое, а не ант-
ропологическое объяснение соотношения человека и природы.
401
Критикуя антропологический принцип объяснения, марксизм не исключа-
ет из своего учения проблему человека как проблему его общественно-исто-
рического развития, диалектику индивидуального и общественного. С. Л. Ру-
бинштейн раскрывает философский аспект марксистской общественно-исто-
рической концепции, выступая против гносеологизации, против замены чело-
века его сознанием.
Стр. 256*. С. Л. Рубинштейн исходит из ленинского положения о том, что
было бы громадной ошибкой оперировать с противоположностью материи и
духа, бытия и сознания как с абсолютной противоположностью за предела-
ми гносеологического отношения (В. И. Ленин. Полное собрание сочине-
ний, т. 18, стр. 259). Абсолютизация противоположности сознания и материи,
идущая еще от Декарта, приводит к отождествлению материи только с ми-
ром физической природы, а тем самым — к вынесению человеческого бытия
за ее пределы. Человек же заменяется его сознанием. Одновременно С. Л.
Рубинштейн возражает против гегелевского способа определения бытия толь-
ко через познание, против того, чтобы отношение к сознанию выступало как
исходное для характеристики бытия. Отсюда возникает необходимость диф-
ференциации гносеологического и онтологического отношений, необходимость
ограничения и определения места гносеологического отношения. Гносеологи-
ческое отношение выступает как одно из отношений человека к бытию,
возникающее с появлением человека, а значит, только на определенном
этапе развития самого бытия. Познавательное отношение человека к бытию
является производным от самого существования человека, исходным
является соотношение человека и бытия в плане реального, практического
взаимодействия человека с бытием. Это, в свою очередь,е означает, что чело-
век включен в бытие, человеческое бытие представляет высший уровень
развития бытия. Поэтому бытие не внешне противостоит сознанию, как пола-
гал Кант, — познавательное отношение осуществляется внутри бытия, оно
включено в общий процесс взаимодействия человека и бытия. Так онтологи-
ческий анализ, вскрывающий существенные свойства самого бытия, а не
ступени его познания, рассматривающий человеческое бытие как высший уро-
вень развития бытия, включающий человека в бытие, показывает, что гносео-
логическое отношение занимает свое определенное ограниченное место во
взаимоотношении человека с бытием. _
Стр. 261*. Речь идет о том же методе исследования, который был разра-
ботан н использован С. Л. Рубинштейном при исследовании природы психи-
ческих явлений. Сущность его в самом общем виде заключается в рассмотре-
нии какого-либо явления в разных связях и отношениях, в каждом из кото-
рых оно выступает в новом качестве. Посредством этого метода С. Л. Рубин-
штейн раскрыл многокачественную природу психических явлений, показал
качественное своеобразие различных характеристик, которые психическое по-
лучают в разных связях и отношениях. В отношении к миру психическое вы-
ступает как отражение, в отношении к мозгу — как высшая нервная дея-
тельность и т. д. Этот метод опирается на известное марксистское положение,
выраженное ленинской формулой: «...каждое понятие находится в известном
отношении, в известной связи со всеми остальными» (В. И. Ленин.
Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 179). Марксизм подчеркивает объек-
тивный характер взаимосвязей явлений действительности, в каждой из этих
связей явление объективно выступает в новой качественной определенности.
Эта качественная определенность не позволяет подставить на место одной
характеристики, на место качества явления, выступающего в одной системе
связей, другую характеристику, другое его качество (см. С. Л. Рубин-
штейн. Бытие и сознание).
Этот метод исследования оказывается плодотворным в философском ис-
следовании человека: С. Л. Рубинштейн рассматривает человека в двух
взаимосвязанных, но качественно различных отношениях — отношении к бы-
тию и отношении к другому человеку. Отношение человека к человеку со-
ставляет общественную характеристику и познания и действия, опосредует
402
отношение человека к бытию и вместе с тем выделяется как специальная
область этики.
* * Понятие «отчуждение» С. Л. Рубинштейн употребляет в разном
контексте в различном смысле.
Чаще всего он употребляет его в общепринятом значении, рассматривая
отчуждение как исторически преходящую форму опредмечивания. В статье
«О философских основах психологии. Ранние рукописи К. Маркса и пробле-
мы психологии», которая является уникальным в философской литературе ис-
следованием ранних рукописей К. Маркса, С. Л. Рубинштейн специально
прослеживает различие понятий отчуждения и опредмечивания, проводимое
К. Марксом в противоположность Гегелю.
Критика гегелевского понимания «отчуждения» дается С. Л. Рубинштей-
ном и в гносеологическом плане. Он ведет борьбу против всей линии пла-
тонизма, объективного идеализма, превращающего идеи в гипостазированные
сущности, и против гегелевского «отчуждения» идей. С. Л. Рубинштейн воз-
ражает как против «отчуждения» идей от реального бытия, отражением ко-
торого они являются, так и против «отчуждения» их от познавательной дея-
тельности человека, в которой они возникают.
Понятие «отчуждения» часто употребляется в смысле отрыва, обособле-
ния, исключения. Например, в ряде мест понятие «отчуждения» используется
как критика отрыва, обособления процесса от продукта, будь то процесс по-
знания и знание как его продукт, будь то процесс жизни человека и обоб-
щенные моральные ценности, и т. д.
С. Л. Рубинштейн возражает также против обособления познания чело-
века от бытия, против «отчуждения» явления от «вещи в себе», которое было
осуществлено Кантом.
Термин «отчуждение» С. Л. Рубинштейн употребляет, возражая против
отрыва бытия от человека, исключения человека из бытия. Это — критика
картезианской линии в философии, сводящей материю к миру физической
природы, исключающей из нее человека. Эта критика опирается на позитив-
ное утверждение марксизмом общественного способа бытия человека и его
практического отношения к природе.
* ** Имеется в виду выражение К. Маркса о «характерных эконо-
мических масках лиц»: «...это только олицетворения экономических отноше-
ний, в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу»
(К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр, 95. См. также С. Л.
Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии. М, Изд-во АН
СССР, 1959, стр. 120).
Опираясь на это положение К. Маркса, С. Л. Рубинштейн дает критику
современных концепций типа ролевых. В этих концепциях выдается за веч-
ное и неизменное такое соотношение индивида и общества, при котором ин-
дивид является только носителем «маски», исполнителем некоторой общест-
венной роли, функции. «Роль» оказывается чем-то внешним по отношению к
индивиду, индивидуальности. Ролевые концепции отказываются от анализа
социальных причин отчуждения роли от индивида, связанных с определенным
этапом общественного развития. С. Л. Рубинштейн критикует и этические
последствия такого понимания индивида, при котором он выступает лишь как
«средство» для достижения какой-либо цели, а не является сам целью об-
щественного развития.
Стр. 262*. Критикуя ход мысли идеализма, который подменяет бытие со-
знанием на том основании, что сущность бытия открывается только мыслью,
С. Л. Рубинштейн подчеркивает объективность сущего (как единства
сущности несуществования), еще не раскрытого мыслью, но обнаруживаемого
чувственностью человека, его практическим столкновением с действительно-
стью. Кроме того, и понятие сущности определяется не только гносеологиче-
ски, как раскрытие сущности в познании, но и в онтологическом аспекте, че-
рез понятие субстанции как специфического способа взаимодействия, детер-
минации явлений.
403
Идеалистическая гносеологизация приводит к постановке сознания,
познания на место бытия. Опираясь на марксистское положение о
роли практики в познании, об общественно-историческом способе существова-
ния человека, С. Л. Рубинштейн 'выступает против абсолютизации гносеоло-
гического отношения. Поэтому в качестве исходного он рассматривает не от-
ношение сознания к бытию, а человека как субъекта прежде всего практиче-
ского, действенного отношения к бытию, а затем субъекта познания, созна-
ния. Тем самым преодолевается абсолютизация противоположности бытия и
сознания, правомерная, по словам В. И. Ленина, только в пределах гносео-
логического отношения. Тем самым человек в своем общественно-историче-
ском способе существования не выносится за пределы бытия, а рассматри-
вается как егб составляющая. Бытие не противостоит человеку только как
объект субъекту мысли и познания, но включает в себя человека как субъ-
екта действия, практики.
* * В книге С. Л. Рубинштейна представлена одна из точек зре-
ния, существующих в советской философии на онтологический аспект пробле-
мы бытия и сознания. Понятие онтологии означает учение о бытии, в отличие
от гносеологии как учения о познании. Исторически проблема онтологии за-
ключает в себе различное содержание в зависимости от исторических и ме-
тодологических особенностей развития философского знания. Различные он-
тологические концепции связаны то с разграничением философского знания
от: естественных наук (философия как метафизика), то с теологическим
противопоставлением духовного сверхчувственного мира как божественного
материальному миру, то с дифференциацией учения о бытии от учения о по-
знании (гносеология),
В истории философии попытка преодоления деления на онтологию и
гносеологию предпринимается Декартом, который пытается посредством фор-
мулы cogito ergo sum вобрать мир в позицию познающего. Вторая попытка
совершается Гегелем на идеалистической основе: познание бытия оказывается
становлением бытия, объекта, мышление выступает как творец действитель-
ности.
Сохраняя ядро гегелевской диалектики как общего закона развития при-
роды, общества, мышления, марксизм противопоставляет идеалистической
диалектике диалектический материализм. Он утверждает существование бы-
тия до и вне сознания, безотносительно к нему, объективно. Подчеркивание
исходности существования бытия равносильно признанию диалектико-мате-
риалистического учения о бытии.
Говоря о марксистском подходе к онтологической проблематике, С. Л.
Рубинштейн делает предметом своего исследования принципиальное отличие
диалектико-материалистического решения основного вопроса философии от
гегелевского способа отождествления познания и бытия, онтологии и гносео-
логии. Диалектический материализм включает в качестве неотъемлемой со-
ставляющей исторический материализм — концепцию общественно-историче-
ского развития человека. В учении о бытии, формах развития материи вклю-
чается в качестве «высшей формы движения материи» не только сознание,
ио прежде всего «общественный способ существования» человека (К. Маркс).
Тем самым снимается абсолютизация в противопоставлении прежней онтоло-
гии (только как учения о бытии, не включающем человека) прежней гносео-
логии (только как учению о «чистом» сознании, познании, оторванном от че-
ловека). Дуализм и противопоставление «чистой» природы и «чистого» по-
знания падает с появлением марксистской концепции общественно-историче-
ского развития человека, практического преобразования природы человеком
как исходного пункта ее познания. Отсюда — из философского обобщения
результатов марксистского социального исследования — основные идеи книги
С. Л. Рубинштейна о неправомерности абсолютизации гносеологического от-
ношения, о том, что познание, сознание вторично производно по отношению
к общественному способу бытия человека как материальному, практическому,
действенному, о том, что познание осуществляется внутри бытия, которое
включает в себя человека в его общественном способе существования.
404
Стр. 263*. Пара субъект и предикат суждения означает исходный предмет
определения — то, о чем говорится (субъект), и то, что о нем говорится
(предикат). В истории философии через соотношение субъект — предикат
обозначается различное решение основного вопроса философии. Является ли
субъектом бытие, а мышление его предикатом или же субъектом является
мышление, а бытие его предикатом — ответы на эти вопросы разделяет ма-
териалистическое и идеалистическое решение основного вопроса философии.
С. Л. Рубинштейн прослеживает употребление этих понятий в историко-фи-
лософском анализе. В данном контексте он употребляет эти два понятия для
утверждения исходное™ бытия (сущего) и вторичности его качественного
определения в познании.
* * Спор идет не о том, что оно (бытие) есть, а о том, что оно
есть, не о существовании, а о сущности, качественной определенности бытия.
*** Идеализм смешивает кажимость как «видимость», как отсутст-
вие качественной определенности, неадекватности, неточности познания и ка-
жимость как отрицание самого существования бытия — сущего.
Разоблачение С. Л. Рубинштейном этого хода мысли осуществляется по-
средством разведения онтологического и гносеологического определений ка-
жимости. Это различение необходимо, чтобы не превратить относительность
познания в отрицание самой познаваемой действительности. Для того чтобы
возникла сама проблема кажимости как гносеологическая, т. е. чтобы нечто
«казалось» таким или иным в процессе познания, оно должно существовать,
быть действительным, реальным. Тот же ход мысли в дальнейшем проводит-
ся С. Л. Рубинштейном в отношении «явления» и «сущности»: чтобы являть-
ся человеку в познании, т. е. быть явлением в качестве познаваемого, нечто
должно существовать, т. е. иметь онтологическую определенность. «Сущ-
ность» как качественная определенность, выявляемая только в процессе по-
знания, не создается самим процессом познания, а существует объективно до
всякого познания.
Стр. 264*. Подробное определение субстанции см. на стр. 286 и след.
Стр. 265*. Требование единства, а не внеположности пребывания и станов-
ления реализуется в прослеживании пребывания как процесса сохранения
тождества внутри изменения.
Стр. 268*. Ансельм Кентерберийский (1033—1109) — предста-
витель средневековой схоластики, который развил так называемый онтологи-
ческий аргумент — доказательство бытия бога, ставший предметом критики
в истории философской мысли. Сущность этого доказательства заключается
в том, что реальность, т. е. самое существование бога, выводится из понятия,
мысли о нем. Кроме онтологического, в истории идеализма и религии сущест-
вовали гносеологическое, психологическое и моральное доказательства бытия
бога. О критике Кантом онтологического аргумента см. также на стр. 269.
Стр. 269*. О кантовском методе, как методе внешних рефлективных
определений, см. также на стр. 271, 286, 310 и комментарии к стр. 322.
Стр. 270* Основное, по мнению С. Л. Рубинштейна, чего не учитывает
Кант — это выход объекта мысли за пределы мысли об объекте. Всякий
объект, всякая действительность неизмеримо богаче и содержательнее, чем ее
логические, понятийные определения.
Стр. 271*. Соотношение имплицитного и эксплицитного в познании рас-
крывается в соответствующем разделе, стр. 324 и далее.
** О характеристике метода внешней рефлексивности Канта см. также
комментарии к стр. 322 и стр 269.
Стр. 272*. Диалектика, взаимодействие познающего субъекта с познавае-
мым объектом предполагает преобразование объекта в процессе познания, а
не абстрактное тождество бытия и мышления (см. комментарии к стр. 322),
Стр. 274*. Речь идет о проблеме так называемых «первичных» качеств,
т. е. пространственных и других свойств вещей, — как объективных и «вто-
ричных» (цвета, вкуса, запаха и т. д.) — как субъективных. С. Л. Рубин-
штейн считает неправомерным такое различение: нет основания считать бо-
лее объективными те свойства, которые выявляются во взаимодействии вещей
405
и предметов друг с другом, чем те, которые выявляются во взаимодействии
вещей с человеком в процессе восприятия. Основной идеей С. Л. Ру-
бинштейна является рассмотрение восприятия как объективного про-
цесса взаимодействия человека с другими предметами. Точка зрения об объ-
ективности первичных и субъективности вторичных качеств идет от механи-
стического материализма, который считает объективными только процессы в
неживой природе, в мире физики, а все процессы, включающие взаимодейст-
вие с человеком, оставляет вне сферы объективного. Требование, выдвигае-
мое С. Л. Рубинштейном, распространить положение о первичных качествах
на все качества вещей заключается в том, чтобы включить человека в объ-
ективный процесс взаимодействия всех явлений. Оно означает, что диалекти-
ко-материалистическое мировоззрение включает в сферу объективного иссле-
дования не только процессы неживой природы, но и все процессы, связанные
с человеком, все способы взаимодействия человека с миром, в том числе и
специфическое взаимодействие человека с познаваемым бытием (см. С. Л.
Рубинштейн. Бытие и сознание, стр. 58—59).
* * О критике экзистенциалистской концепции см. также на стр. 280.
* ** Под первым подходом к понятию бытия С. Л. Рубинштейн имеет
в виду идущее от Гегеля понятие бытия, которое не предполагает ника-
кого содержания, определенности, кроме единственного и абстрактного при-
знака «быть», объединяющего все существующее. В этой абстракции как в
исходном пункте всего гегелевского хода мысли уже отделено существова-
ние, лишенное какой бы то ни было сущности, от сущности, которая сущест-
вует только в мышлении, только через .мышление, которая создастся самим
мышлением.
Стр. 275*. Далее С. Л. Рубинштейн доказывает, что понятие сущности—
это не только гносеологическое понятие, точнее, что сущность раскрывается
познанием только потому, что она существует объективно. Он дает онтоло-
гическое определение сущности через характеристику детерминации и взаи-
модействия явлений, через понятие субстанции. Сущность — это устойчивая
определенность, проявляющаяся во взаимодействии с другими явлениями;
сущность — внутренняя основа изменений, сохранение в процессе пребыва-
ния, изменения, дления. Эта сущность не противостоит «голому» существова-
нию, она выступает как специфический для каждого уровня бытия «способ
существования», как специфический «субьект изменений определенного рода»,
по выражению С. Л. Рубинштейна.
Стр. 277*. С. Л. Рубинштейн характеризует философское выражение проб-
лематики человеческого бытия в двух крупнейших религиях — христианстве
и буддизме. Они утверждают существование человека не позитивно, а нега-
тивно, как его зависимость от сил природы и своих собственных потребно-
стей, «аффицированность», страдательность. В констатации этой зависимости
и страдательности в известном смысле сходятся материализм и идеализм.
Идеализм в лице христианства проповедует различные способы ухода из ми-
ра страдания — как снятие самого существования человека, так и снятие
существования бытия как причины этого страдания; он разрабатывает кон-
цепцию неаффицированности, нестрадательности божественного начала.
Принципиальное различие буддизма и христианства в этом плане С. Л.
Рубинштейн видит в том, что христианство предлагает только уход из
мира страдания, погашение самого существования, тогда как буд-
дизм развивает концепцию внутренней активности, которая направлена на
погашение страдательности. Единственным возможным направ-
лением активности буддизм считает ее направленность на самого человека
(себя), а не на окружающую действительность, поэтому активность, пога-
шающая страдательность, выступает как нирвана.
В отличие от всех предшествующих этических концепций, марксизм рас-
сматривает человека не только как испытывающего воздействия или
противостоящего им (посредством нирваны), но и как активное,
в смысле преобразующее внешний мир, существо. С. Л. Рубин-
406
штейн подчеркивает, что марксистская концепция человека впервые в истории
философской и этической мысли раскрывает активность человека как направ-
ленную не только на самого себя, не только на «погашение» своей страда-
тельности, но и на преобразование мира и своей собственной природы.
В последующем изложении С. Л. Рубинштейн для определения специфи-
ки детерминации человеческого бытия использует понятие «страдательный»
как синоним «зависимый, детерминированный извне», а понятия «деятель-
ный», «действующий» как синоним самоопределения) самодеятельности.
Стр. 279*. Употребление С. Л. Рубинштейном категории «мир» исходит из
необходимости ввести в состав философских категорий те, которые в истори-
ческом материализме выражают специфику общественного способа существо-
вания человека. Понятие «мир», употребляемое К. Марксом, равносильно
понятию «второй природы» — природы, преобразованной практической дея-
тельностью человека, природы, непосредственно соотнесенной с человеком в
его общественном способе существования. «...Мир—это совокупность вещей и
людей, в которую включается то, что относится к человеку и к чему он от-
носится в силу своей сущности, что может быть для него значи-
мо, на что он направлен» (стр. 295). Другой уровень бытия — уровень
природы, не соотнесенный с человеком, — С. Л. Рубинштейн обозначает по-
нятием материи. При этом обозначении он исходит из известного положения
К. Маркса, что применительно к человеку правомернее говорить не о мате-
рии, а об общественном бытии людей. Таким образом, С. Л. Рубинштейн
считает, что общее понятие бытия включает в себя в качестве высшего уров-
ня общественное бытие людей и неотрывный от него «мир» человеческих
предметов, а категория материи определяет низший этап его развития в ка-
честве природы.
* * Вопрос о соотношении категорий и закономерностей различных
выше и ниже лежащих уровней развития бытия разработан С. Л. Рубин-
штейном в его книге «Бытие и сознание». Там этот принцип рассматривается
применительно к частной проблеме соотношения физиологических и психоло-
гических закономерностей. Однако для решения этой частной проблемы
С. Л. Рубинштейном выдвигается общая формула о соотношении специаль-
ных закономерностей любой «выше» лежащей сферы и более общих законо-
мерностей сферы «ниже» лежащей: последние сохраняют свое действие на
более высоком уровне, но изменяют свою форму проявления (см. С. Л. Р у-
бинштейн. «Бытие и сознание», стр. 14 и др.).
* ** Если механистическое понятие причинности связано с представ-
лением о причине как действующей только извне, то диалектико-материали-
стическое понимание причинности рассматривает и формы внутренней при-
чинности как самодвижения, саморазвития. В этом понимании причина вы-
ступает как причина самого себя (causa sui), т. е. закономерное, объективно
необходимое воспроизведение специфического способа существования в его
основных свойствах,-— «самодвижение», как говорит В. Й. Ленин. Именно в
этом смысле употребляет С. Л. Рубинштейн термин «самопричинение», под-
черкивая процессуальный характер всякого существования на высших уров-
нях развития бытия, где понятие причинности не ограничивается воздействием
вещи на вещь, а связано с процессуальной природой общественных и психи-
ческих явлений.
Стр. 280*. Термин «определение» в рукописи С. Л. Рубинштейна употреб-
ляется не в логическом, гносеологическом значении — как определение чего-
либо посредством понятия, слова, категории и т. д., а в онтологическом смыс-
ле. «Определение» для него —реальное взаимодействие явлений, в котором
выявляется «качественная определенность», специфичность процессов взаи-
модействия. В данном месте рукописи С. Л. Рубинштейн уточняет и поясняет
это словоупотребление.
* * М. Хайдеггер противопоставляет способ существования человека,
характеризующийся «выходом за свои, пределы», способу существования все-
го остального сущего, бытию в целом. С. Л. Рубинштейн считает неправомоч-
ным это противопоставление: он возражает против экзистенциалистского
407
отрыва человеческого существования от бытия. Именно поэтому, отмечает
С. Л. Рубинштейн, Хайдеггер не может построить свой второй том онтологии,
который был бы посвящен онтологии бытия в целом, а не только человече-
ского существования.
Экзистенциалистский «выход за свои пределы», приписываемый М. Хай-
деггером, только человеческому существованию, С. Л. Рубинштейн считает
всеобщим положением, справедливым Для любого способа существования,
для всего бытия в целом, и в том числе для человеческого бытия. Он счи-
тает возможным понять и объяснить «выход за свои пределы», переход в
«другое» с позиций принципа детерминизма. Возможность выходов за пре-
делы данного способа существования, перехода в «другое» основана на взаи-
мосвязи и взаимообусловленности явлений. Диалектика взаимопереходов внеш-
них и внутренних условий проявляется в характеристике внутренней спе-
цифики даннрго способа существования в его связи и обусловленности внеш-
ними причинами, «другими» явлениями. Каждое данное явление в его взаимо-
связи с «другими» представляет собой специфический способ существования,
связанный сотнями переходов в «другое», обусловленности «другим», пред-
ставленности в «другом». Такую представленность «в другом» С. Л. Рубин-
штейн считает присущей отражению сознанием бытия и любому другому от-
ражению, способность к которому, согласно В. И. Ленину, лежит в самом
фундаменте материи (см. С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития
психологии, стр. 11).
Стр. 281*. Это положение развито в трудах Б. М. Кедрова (см., напри-
мер, Б. М. К ед р о в. Предмет и взаимосвязь естественных наук. М., 1967,
cip. 224—287).
* * Понятие «жизнь» С. Л. Рубинштейн употребляет не только в
общепринятом значении для характеристики одной из форм развития мате-
рии — живого. Он употребляет это понятие еще в двух значениях. Первое
из них представляет синоним «существовать», «быть». Поскольку С. Л. Ру-
бинштейн подчеркивает применительно к существованию не абстрактный при-
знак, объединяющий все единственным понятием «быть», а определяет его
через становление, изменение и сохранение, пребывание и дление, через диа-
лектику внешнего и внутреннего, определения другим и самоопределения,—
он употребляет иногда и другое понятие для обозначения существования —
понятие «жизнь». Он выделяет различные уровни жизни, которые характери-
зуются различными «способами существования», и различных субъектов раз-
ных уровней жизни. Таким образом, понятие «жизнь» в этом смысле предпо-
лагает необходимость качественной характеристики типичного для каждого
уровня способа существования. Второе значение этого понятия применяется
для характеристики специфики человеческой «жизни». Связь первого и вто-
рого значений состоит в том, что второе представляет конкретизацию общей
характеристики жизни как пребывания -в изменении, диалектики внешнего и
внутреннего и т. д. применительно к человеческой жизни, к такому уровню
изменений, субъектом которого является человек. Следует отметить, что в
этом смысле понятие жизни часто употребляется классиками марксизма,
которые говорят и о «ж и з и е деятельности» рода, и о «ж и з н е деятельно-
сти» индивида. В. И. Ленин специально отмечает гениальность гегелевского
введения в теорию познания понятия «жизнь»; он выделяет то значение
субъективности, субъектности, в котором употребляется это понятие, и затем
дифференцирует различные уровни жизни и, соответственно, различных
субъектов этих процессов. «Первоначальное суждение жизни состоит
поэтому в том. что она отделяет себя, как индивидуальный субъект, от объ-
ективности...» В. И. Ленин выделяет: «Подразделения: 1) жизнь как «живой
индивидуум»... 2) «процесс жизни», 3) «процесс рода» (Gattung), воспроиз-
водства человека и переход к познанию» (В. И. Ленин. Полное собрание
сочинений, т. 29, стр. 184).
Развиваемая С. Л. Рубинштейном критика экзистенциалистского понятия
жизни опирается, таким образом, на общефилософскую концепцию жизни как
качественно определенного процесса развития и его субъекта; качественным
408
различиям процессов на разных уровнях отвечают различия субъектов как
«субъектов изменений определенного рода». Применительно к жизни человека
С. Л. Рубинштейн раскрывает диалектику объективного процесса жизни,
включающего человека как субъекта, который своим отношением и действием
объективно изменяет соотношение сил в жизни.
Стр. 282*. Общие положения о природе всякого процесса, о его динами-
ке, соотношении внешних и внутренних условий в нем, о превращении его
результатов в условие дальнейшего осуществления процесса развиты С. Л. Ру-
бинштейном в связи с теоретическим и экспериментальным исследованием
процесса мышления (см. С. Л. Рубинштейн. О мышлении и путях его ис-
следования. М., Изд-во АН СССР, 1958).
** О термине «определение» см. комментарии к стр. 280.
Стр. 283*. О различии восприятия и мышления см. «Бытие и сознание»
С. Л. Рубинштейна (стр. 108 и далее).
Стр. 285*. См. главу I «Философское понятие бытия» (стр. 262—264 и
след.).
Стр. 293*. Термин «досократики» употребляется для обозначения школ в
истории философии, предшествовавших Сократу, в частности милетской шко-
лы, Гераклита и т. д.
Стр. 294*. Понятие «способ существования» употребляется С. Л. Рубин-
штейном для обозначения специфических закономерностей данного круга яв-
лений, качественной определенности данной области действительности, спе-
цифического способа взаимодействия, присущего данному уровню бытия. По-
нятие способа существования равносильно понятию формы движения мате-
рии, однако терминологически С. Л. Рубинштейн считает, что применительно
к более высоким уровням правомерно говорить не о «движении», а о «су-
ществовании» как более сложных процессах — процессах жизни, психических
процессах, общественных процессах.
* * С. Л. Рубинштейн считает, что принцип детерминизма, как пре-
ломление внешнего через внутреннее, является универсальным принципом, от-
носящимся не только к человеку. Диалектика внешнего и внутреннего — это
и есть в другом выражении «выход за свои пределы», нахождение «в дру-
гом» и т. д. Поэтому он критикует экзистенциалистскую концепцию «выхода
за свои пределы», которая утверждает отличие человеческого наличного бы-
тия от всякого другого бытия именно и только по этому принципу (см. ком-
ментарии к стр. 280).
Стр. 295*. С. Л. Рубинштейн возражает против отождествления бытия и
природы, поскольку бытие включает в себя не только неодушевленный уро-
вень вещей и предметов, но и общественное существование человека. По-
этому он предлагает рассматривать категорию природы (материи) как один
из качественно определенных уровней, бытия, включающий неорганические и
органические процессы, процессы жизни (живого), но не охватывающий об-
щественный способ существования человека и «мир» человеческих предметов.
Для характеристики социального общественного уровня бытия, включая в
него и то в природе, что преобразовано действиями человека (промышлен-
ность и т. д.), он употребляет категорию «мир», соответствующую марксист-
скому понятию «второй природы» (см. комментарии к стр. 279).
Стр. 298*. Оценка механистического материализма, его ограниченности
дана классиками марксизма как материализма «снизу», идеализма «сверху»
в связи с тем что материалистическое объяснение механистический материа-
лизм распространяет только на понимание природы, но не на понимание раз-
вития общества, которое объясняется идеалистически.
Стр. 300*. Речь идет, разумеется, не о принципе диалектического материа-
лизма, который, по словам С. Л. Рубинштейна, «сохраняет качественность
материи», а о его упрощении в некоторых работах советских философов, по-
лучившем распространение в 40—50-х годах.
* * Имеется в виду известное положение В. И. Ленина, согласно
которому противопоставление материи и духа оправдано только в пределах
гносеологического отношения: «За этими пределами оперировать с противо-
Зак. 1190
409
положностью материи и духа, физического и психического как с абсолютной
противоположностью, было бы громадной ошибкой» (В. И. Ленин. Пол-
ное собрание сочинений, т. 18, стр. 259).
Стр. 30]*. О том, что объектом познания может стать и субъект, см.
«Принципы и пути развития психологии» С. Л. Рубинштейна (стр. 156).
Стр. 305*. Характеристика общей концепции гештальтпсихологии дается
С. Л. Рубинштейном в книге «О мышлении и путях его исследования». См.
также сб. «Основные направления исследований психологии мышления в ка-
питалистических странах» (М., Изд-во АН СССР, 1966, гл. 5) и сб. «Иссле-
дования мышления в советской психологии» (М., изд-во «Наука», 1966,
стр. 179—180, 231).
Стр. 306*. Буддизм развивает учение о природе вещей (дхармах) как
некоторых элементах,, которые находятся в постоянном движении, каждое
мгновение вспыхивая й потухая.
Стр. 308*. В смысле «какое» есть «нечто». Об этом см. также на стр. 263
и комментарии к ней.
Стр. 309*. Хайдеггер различает понятия «феномена» и «явления»: в основе
этого различения лежит непосредственность познания феномена, его самооб-
наружаемость и опосредованность познания явления. В отличие от Хайдеггера,
С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что не существует самообнаружаемости как
таковой: явление в смысле (erschenen) означает деятельность нашего позна-
ния, соотношение субъекта и объекта познания, которое отрицает Хейдеггер.
О различии понятий «феномена» и «явления» у Хайдеггера см. «Бытие и
сознание» С. Л. Рубинштейна (стр. 133—134). См. также М. Heidegger.
Sein und Zeit (Tubingen, 1953).
Стр. 311*. О так называемых «вторичных качествах» см. комментарии
к стр. 274.
* * Речь идет о развитом в «Бытии и сознании» понимании отра-
жения, познания как активного процесса мысленного преобразования, вос-
становления объекта, о познании как специфической деятельности, осуществ-
ляющейся по своим собственным закономерностям.
* ** Самое восприятие, с точки зрения С. Л. Рубинштейна, высту-
пает как объективный онтологический процесс взаимодействия двух реаль-
ностей — вещи и человека.
**** Рефлекторная теория развита, как известно, в трудах И. М. Се-
ченова и И. П. Павлова. В силу определенных причин, сложившихся в
советской психологии, павловский рефлекторный принцип воспринимался и
ограничивался только его физиологическим значением, а сеченовская линия
рефлекторного анализа психического была на многие годы прервана. Эта
линия восстанавливается С. Л. Рубинштейном, который развивает рефлек-
торную теорию психической деятельности. «Распростра-
нение принципа рефлекторное™ на психическую деятельность,— писал
С. Л. Рубинштейн,— (или на деятельность мозга в.качестве психиче-
ской) означает, что психические явления возникают не в результате пас-
сивной рецепции механически действующих внешних воздействий, а в резуль-
тате обусловленной этими воздействиями ответной деятельности мозга, кото-
рая служит для осуществления взаимодействия человека как субъекта с
миром» (С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии,
стр. 13). Таким образом, разработанная С. Л. Рубинштейном рефлекторная
теория психического — это не естественнонаучное содержание рефлекторной
теории, развитое Сеченовым и Павловым, а ее философское, осуществленное
на основе принципа детерминизма обобщение.
Стр. 315*. А тем самым и бесконечность, богатство его реальных опреде-
лений.
Стр. 316*. С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что возможность относитель-
ного отхода от действительности в мышлении в гносеологическом плане ни-
когда не исключает того, что самое познание есть онтологический, объектив-
ный процесс взаимодействия познающего и познаваемого, который всегда
предполагает реальный чувственный контакт субъекта и объекта.
410
Стр. 317*. С. Л, Рубинштейн считает, что предмет чувственного познания
бесконечен в силу бесконечности его реальных взаимодействий с другими
предметами и явлениями материального мира. Момент восприятия (как чув-
ственного познания предмета), чувственного взаимодействия всегда конечен
во времени. Он есть лишь акт «встречи» с объектом, предметом, во множест-
ве взаимодействий и «длении» последнего; по природе своей этот акт связан
с данным моментом.
Стр. 319*. См. «Диалектико-материалистический принцип детерминизма и
понятие субстанции» (гл. 2).
Стр. 322*. В исследовании соотношения гносеологии и онтологии, позна-
ния и бытия С. Л. Рубинштейн одновременно выступает против двух край-
ностей — против кантовского внешнего соотнесения познания и бытия, кото-
рое возникает в результате абсолютизации «вещи в себе», отрыва ее от яв-
ления, и против гегелевского отождествления бытия и мышления. Возражая
Канту, он говорит не только о проникновении познания в бытие, но даже и о
«проникновении» бытия в познание. Свойство являться человеку в познании
характеризуется как объективное свойство бытия в его объективном отноше-
нии к человеку.
Тем самым в корне преодолевается субъективистское понимание явления
как данности моему сознанию и возникающее отсюда объяснение кажимости
как иллюзорности самого существования бытия. Поэтому переход от бы-
тия «в себе» к бытию «для другого^— это не просто переход из одной мо-
дальной сферы в другую, не затрагивающий ее определенности, как полагал
В.ант.
Однако, критикуя Гегеля, С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что в позна-
нии речь идет не о становлении, а о восстановлении бытия. По этой линии
идут возражения против рассмотрения порядка и последовательности кате-
горий познания как порядка и последовательности категорий самого бытия.
По этой же линии идет различение противоречий в познании и противоречий
в действительности: если противоречия в познании как логические могут и
должны быть сняты введением опосредствующих звеньев, то действительные
противоречия не могут быть сняты идеальным образом. Против идеи тож-
дества бытия и мышления направлена вся линия анализа процесса познания,
начатая С. Л. Рубинштейном еще в книге «Бытие и сознание», которая рас-
крывает познание как специфическую деятельность (анализа, синтеза, обоб-
щения), преобразующую объект по своим законам.
Стр. 325*. Понятие «задано», в отличие от «дано», предполагает наличие
объективных связей данного, наличного с неизвестным, которые еще не рас-
крыты познанием, т. е. не превратились в эксплицитные.
Стр. 332*. Речь идет об интонировании как опробовании и отборе типич-
ных, обобщенных музыкальных ходов, которые составляют характеристику
мелодии или особенности музыкального творчества определенного компози-
тора. См. об этом подробно в «Бытии и сознании» (стр. 295 и др.).
Стр. 336*. Пауль Наторп (Natorp; 1851 —1924) — представитель неокан-
тианской марбургской школы в философии. С. Л. Рубинштейн полемизирует
с его концепцией «Я», развитой в работе «Philosophische Propadevtik» (Mar-
burg, 1903).
Стр. 338*. Под этикой в широком смысле слова С. Л. Рубинштейн пони-
мает онтологию человеческого бытия, особенности и закономерности общест-
венного развития человека. Поскольку применительно к онтологии вообще
наиболее существенной является категория становления, развития, то и по
отношению к человеческому бытию он рассматривает развитие человека в
процессе жизни и в процессе истории.
** См. сноску к стр. 336.
Стр. 343*. Речь идет все о том же методе, примененном С. Л. Рубинштей-
ном к анализу психического, который используется здесь для анализа проб-
лемы человека.
Стр. 344*. Понятие «ситуации» в экзистенциализме связано с понятием
«свободы человека как недетерминированности вообще, как отрицания налич-
27* 411
ного состояния. Поэтому и «выход за пределы» ситуации понимается только
как отрицание самой ситуации, а не диалектика негативного и позитивного,
отрицания и становления (см, комментарии к стр. 345).
Стр. 345*. Критика экзистенциалистского понятия «выхода за пределы»
ситуации осуществляется С. Л. Рубинштейном по нескольким линиям.
С. Л. Рубинштейн противопоставляет экзистенциалистскому выходу за пре-
делы ситуации только в сознании выход за ее пределы в реальном
действии человека, преобразующем самую ситуацию и самого челове-
ка (см. комментарии к стр. 362). Но и в том случае, когда выход за пре-
делы ситуации осуществляется через сознание, С. Л. Рубинштейн в противо-
положность экзистенциалистам подчеркивает, что сознательное преобразова-
ние, изменение ситуации образует закономерный переход наличного
в др у гое, а не простое отрицание наличного.
Стр. 346*'. О соотношении воспитания человека и общественных условий
его воспитания см. «Принципы и пути развития психологии» С. Л. Рубин-
штейна (стр. 137 и далее).
Стр. 348*. Требование С. Л. Рубинштейна о включении нравственности в
жизнь является возражением против абстрактного рассмотрения нравствен-
ных норм. Однако категория «жизнь» рассматривается не как эмпирическая,
а как конкретная, включающая всю совокупность абстрактных отношений
(жизнь и как природный процесс, и как общественное бытие человека в его
индивидуальной форме). Такая трактовка категории «жизнь» дает возмож-
ность понять роль этики в решении практических проблем (см. также
стр. 350 и др.).
Стр. 350*. Преодоление недостатков созерцательного материализма не
отменяет, по мнению С. Л. Рубинштейна самой проблемы созерцательного
отношения к действительности. В отличие от Гуссерля и Хайдеггера, которые
противопоставляют познание, созерцание — деятельности на том основании,
что познание не изменяет свой предмет, а непосредственно схватывает сущ-
ность, С. Л. Рубинштейн, различая созерцание и деятельность, понимает со-
зерцание как активное отношение, как идеальную деятельность, а не непо-
средственное пассивное феноменологическое отношение. Весь пафос «Бытия
и сознания» направлен на доказательство активной преобразующей природы
познавательной деятельности, понимание ее как воссоздания, восстановления
объекта по законам познавательной деятельности, а не непосредственного по-
стижения сущности.
С. Л. Рубинштейн проводит различие между практической и теоретиче-
ской, идеальной деятельностью. Изменения природу по законам своей об-
щественно-исторической деятельности, человек изменяет ее не вопреки самим
объективным законам природы. Чтобы учитывать эти законы в своей дея-
тельности, человек должен их знать. Познание не создает и не изменяет сущ-
ности объекта. Но оно выявляет эту сущность в «чистом виде», поэтому
оно — не пассивное отношение, а активное раскрытие сущности, оно «заин-
тересовано» в раскрытии этой сущности. Характеристика этой особенности
познания — его «заинтересованности» в раскрытии истины, в раскрытии ре-
ального положения дел — становится возможной только на основе установ-
ления марксизмом связи познания и практики. «Заинтересованность» в рас-
крытии подлинной сущности возникает из необходимости преобразовать при-
роду согласно ее объективным законам (см. об этом подробнее:
К. А. А б у л ь х а н о в а-С л а в с к а я. Философское наследие С. Л. Ру-
бинштейна. «Вопросы философии», 1969, № 8, стр. 146 и др.).
Стр. 358*. Заслуга С. Л. Рубинштейна перед психологией заключалась не
в самом факте применения принципа детерминизма, который разрабатывал-
ся в учении И. М. Сеченова и И. П. Павлова. Она состояла в том, что, в
отличие от обычно подчеркивающейся в детерминизме причинно-следственной
зависимости, он выдвинул на передний план и разработал применительно к
проблеме психического диалектику внешнего и внутреннего. Выявление диа-
лектики внешних и внутренних условий, формула о преломлении внешнего
через внутреннее, развитая С. Л. Рубинштейном, давали возможность
412
вскрыть специфичность внутренних условий, собственных свойств
данного тела или явления, особого способа преломления им внешних воз-
действий. Эта формула в таком ее понимании позволила поставить психиче-
ские явления в ряд со всеми другими явлениями материального мира и тем
самым распространить на них объективное материалистическое объяснение,
преодолеть субъективистическое понимание психического. Субъективистиче-
ское понимание психического как внутреннего замыкает его в мире непосред-
ственной данности самому субъекту, в мире непосредственного переживания,
интроспекции. Диалектическая формула преломления внешнего через внут-
реннее позволяет понять, что психическое в этом смысле не составляет
исключения из диалектической взаимосвязи и взаимодействия всех явлений
материального мира.
Вместе с тем было бы ошибочным считать, что тем самым — включением
психического посредством этой формулы в ряд со всеми явлениями матери-
ального мира — был закрыт путь к пониманию специфики психических явле-
ний. Напротив, эта формула представляла собой универсальную формулу
раскрытия специфики детерминации для явлений любого уровня, и в
этом заключалась ее диалектическая особенность. Поэтому ее применение к
психическим явлениям дало возможность распространить материалистический
подход и диалектическое объяснение на специфические особенности
психического, такие, как. отражательная преобразующая внеш-
ние воздействия особенность психического, психическое как отношение,
психическое как регулятор деятельности. Активная преобразующая
особенность психики была включена в детерминацию внешними условиями,
понята и как обусловленная и как обусловливающая деятельность, поведение
человека. Раскрытие психического через диалектику внешних и внутренних
условий дало ключ и к проблеме личности как самоопределению
индивида по отношению к внешним условиям (в соответствии со специфиче-
скими сложившимися и сохраняющимися внутренними условиями), возмож-
ность понять избирательность внутреннего по отношению к внешнему, пре-
образование внутренним внешнего.
В данном контексте С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что связь внешних
и внутренних условий как самоопределения является необходимой, но не уни-
версальной связью. О самоопределении можно говорить, по его мнению, толь-
ко применительно к человеку.
О самоопределении и определении внешним см. «Бытие и сознание»
С. Л. Рубинштейна (стр. 284—285), а также «Принципы и пути развития
психологии» (стр. 18—22).
** О психологизаторстве в постановке вопроса о «свободе воли»
см. «Бытие и сознание» (стр. 282 и далее).
Стр. 362*. См. об этом подробнее С. Л. Рубинштейн. О мышлении
и путях его исследования, стр. 14—15.
** Наиболее существенным пунктом критики С. Л. Рубинштейном
экзистенциалистского понятия ситуации является включение в нее ч е л о в е-
к а. Человек, включаясь в ситуацию, изменяет ее, изменяется сам и тем са-
мым «выходит за ее пределы». Это изменение человека является источником
новых изменений, вносимых им в ситуацию, ведет к ее дальнейшему изме-
нению и преобразованию.
Соотношение имплицитного и эксплицитного, заданного и непосредствен-
но данного в проблемной ситуации — это диалектическая взаимосвязь, обус-
ловливающая движение мышления. Это соотношение эксплицитного и импли-
цитного свойственно проблемной ситуации. Именно по этой линии соот-
ношения имплицитного и эксплицитного С. Л. Рубинштейн проводит анало-
гию между проблемной и любой другой ситуацией. Он показывает, что для
любой ситуации «выход за ее пределы» связан с диалектикой данного и за-
данного, а не с их противопоставлением и разрывом.
Стр. 363*. По мнению экзистенциалистов, марксизм якобы ограничивается
только признанием сущности человека, понимаемой как общественные отно-
шения, пренебрегая реальным существованием индивида, которое экзистен-
413
циализм и выдвигает на первый план. Против разрыва сущности и сущест-
вования, против противопоставления и разрыва индивидуального и общест-
венного выступает С. Л. Рубинштейн.
Стр. 365*. «Сильными» функциональные свойства предмета называются
потому, что они препятствуют, тормозят восприятие других «слабых» латент-
ных свойств предмета. Например, сильным, функциональным свойством свечи
является светить, карандаша — писать, молотка — забивать гвозди и т. д.
Психологи, в частности представители гештальтпсихологии —• К. Дункер и
другие, установили, что восприятие практически значимых свойств предмета,
которые связаны с его употреблением, назначением, функцией, тормозит вос-
приятие таких его свойств, как окраска, вес, химический состав и пр., кото-
рые они назвали латентными. Механизм демаскировки, о котором пишет С. Л.
Рубинштейн, заключался в мыслительной операции анализа через синтез,
сущность которой заключалась в мысленном включении данного предмета
или явления в такую систему связей, в которой выявлялось это латентное,
скрытое, замаскированное качество (см. об этом С. Л. Рубинштейн.
О мышлении и путях его исследования. Гл. 4. Процесс анализа через синтез
и его роль в решении задачи).
Стр. 366*. См. С. Л. Руб и н штейн. Принципы и пути развития пси-
хологии (стр. 159, а также раздел «К вопросу о методах психологии»).
Стр. 367*. О проблеме звуковых параметров см. «Бытие и сознание»
С. Л. Рубинштейна (стр. 297 и след.). Речь идет о выделении в про-
цессе восприятия музыки характерных параметров звуковой мелодии, «кор-
невых» интонаций, характерных для данного композитора, типичных музы-
кальных «ходов». Такие же параметры могут быть выделены и в живопис-
ном искусстве, и в литературном произведении; это же обобщенное понятие
«параметра» С. Л. Рубинштейн применяет к жизни человека.
Стр. 372*. О проблеме воспитания см. «Принципы и пути развития пси-
хологии С. Л. Рубинштейна (стр. 137 и след.).
Стр. 379*. Принципиальное разграничение «полезности», служебной функ-
ции предмета и его существования в единстве с сущностью «в себе» про-
водится С. Л. Рубинштейном по определенному основанию — в отношении
к человеку и способу его связи с бытием: «полезное в предмете, в том числе
и его сущность, соотносится с деятельностью человека, выступает как объект
преобразования человеком; другие стороны, свойства и т. д. бытия не высту-
пают в этом качестве, они являются лишь объектом созерцания — познава-
тельного и эстетического отношения.
Это положение не учитывает современной тенденции соединить полезное
и прекрасное, которая реализуется так называемой промышленной эстетикой.
** Искусство, по мнению С. Л. Рубинштейна, концентрируется на сла-
бых (см. комментарии к стр. 365), практически не значимых свойствах —
формы, цвета и т. д. Это утверждение ограничивается тем, что не всегда
служебные, функциональные и эстетически прекрасные свойства соединяются
в одном предмете.
Стр. 380*. Как известно, созерцательным считается весь домарксовский
материализм, который оказывается способным только объяснить мир, но не из-
менить его. «Главный недостаток всего предшествующего материализма —
включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действитель-
ность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерца-
цания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъ-
ективно» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 1).
С. Л. Рубинштейн подчеркивает, что, в отличие от прежнего домарксов-
ского понимания созерцательности как пассивности, бездеятельности по отно-
шению к объекту, это отношение в марксизме выступает как в высшей сте-
пени «заинтересованное», активное, идеально преобразующее отношение. Поня-
тие «созерцание» С. Л. Рубинштейн употребляет как общее, объединяющее и
познавательное и эстетическое отношение к бытию. Это понятие употребля-
ется им для выявления различия двух отношений человека к бытию, к
сущности — практического и идеального.
414
Посредством употребления этого понятия он подчеркивает, что деятель-
ное отношение преобразует сущность, изменяет ее по законам че-
ловеческой практики, в соответствии с объективными законами этой сущно-
сти; созерцательное отношение не создает этой сущности, не измени-
е т ее. Однако оно также активно, но его активность направлена на выяв-
ление, раскрытие, обнаружение этой сущности.
Стр. 382*. Под «полноценным» человеком с «полноценным» отношением ко
всему в мире С. Л. Рубинштейн имеет в виду всесторонне развитого челове-
ка. Понимание этого всесторонне развитого человека в негативном плане рас-
крывается в борьбе С. Л. Рубинштейна против функционализма, прагматиз-
ма, использования человека в качестве «средства». В позитивном плане.«все-
сторонность» раскрывается в исследовании качественно различных отношений
человека к бытию и другому человеку.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ*
Абульханова-Славская К. А. — 395,
396, 397, 412
Авенариус Р. — 197, 198, 199, 207
Авиценна (Абу-Али Ибн-Сина)—267,
268
Адлер М. — 218
Аквинский Ф. — 218, 267
Александер Ф.—2'18
Ананьев Б. Г. — 147, 158, 387
Ансельм Кентерберийский — 268, 405
Анциферова Л. И. — 394, 396
Аристотель — 57, 82, 83, 87, 91, 148,
265, 266, 267, 284
Ах Н. — 84
Баллард—179
Бальони — 159
Бауэр Б. — 54
Бах И; — 214
Беккер К. — 47
Белл Ч. — 71, 72
Бёме Я. — 81
Бергсон А.— 30, 31, 83, 86, 279
Бернар К. — 163, 164
Бехтерев В. М. — 147
Бине А. — 84, 85, 102, 104, 105
Блейлер Э. — 87
Блондель Ш. — 31
Богословский А. И. — 147
Богоявленский Д. Н. — 227
Боринг Э.— 69
Боровский В. М. — 141
Бреннан Р. — 218
Брентано Ф.—-84, 211
Бруно Д; — 380
Брушлинский А. В. — 386, 396
Будилова Е. А. — 394, 396, 397
Быков К. М. —- 178
Бэн А. — 83
Бэкон Ф.— 296, 298
Бюлер К. — 20, 23, 29, 39, 74, 90, 244
Бюлер Ш. — 74
* Составлен К. В. Кичуновой.
Вагнер В. А. — 141
Валентинер Н. — 20
Валлон А. — 31
Вебер Э. — 72, 164
Веденов А. В. — 251
Вейсс А. — 204
Вернадский В. И. — 279, 295
Вертгеймер М. — 85
Войтонис Н. Ю.— 141
Вольф X. — 268
Вудбридж Ф. — 216
Вундт В.— 21, 69, 72, 73, 75, 76, 77,
81, 84, 85, 86, 127, 176, 195, 197,
198, 203
Выготский Л. С. — 125, 126
Газри Э. — 180
Гальперин П. Я. — 222, 387
Гантер А. — 204
Гартли Д. — 76
Гаспаров М. Л. — 401
Гегель Г. В. Ф. — 25, 26, 33, 34, 38,
48, 54, 55, 56, 57, 59, 60, 73, 79,
80, 91, 92, 124, 265, 272, 273, 286,
296, 313, 314, 315. 316, 317, 320,
321, 328, 334, 356, 361, 364, 403,
404, 406, 411
Гейзенберг В. — 279, 299
Геллерштейн С. Г. — 158
Гельб А. — 30, 35
Гельмгольц Г. — 72, 79, 167
Геннинг Л.— 35
Гераклит — 409
Гербарт И. Ф,—79, 80, 160, 161
Геринг Э. — 72
Герцен А. И — 137
Гесс М. — 56
Гете В. — 356
Гершуни Г. В.— 176, 178
Геффдинг X. — 353
Глезерман Г. Е. — 342
Глиссон Ф. — 159
Гоббс Т. — 88, 297, 298
Гобхауз Л.—74, 88
416
Голдштейн К. — 30, 35
Горбачева В. А. — 103
Готтшальдт К.— 247
Гросс Г. — 74
Грот Н. Я. — 21
Гурьянов Е. В.—157
Гуссель Э.— 21, 84, 412
Дарвин Ч. — 74, 81, 140, 381
Деборин А. М. — 387
Декарт Р. — 70, 75, 76, 81, 82, 83, 88,
91, 137, 138, 148, 159, 161, 162,
173, 186, 203, 206, 258, 268, 278,
296, 297, 393, 402, 404
Декёдр А.—74, 102
Демокрит — 285, 297
Дессуар М. — 69
Джексон — 30
Джемс В. — 76, 85, 88, 176, 194, 195,
199, 200, 201, 202, 203, 204, 209
Дженнингс Г. — 74
Дильтей В. — 83, 86
Долин А. О. — 147, 178
Дриш Г. — 87, 217
Дункер К. — 414
Дюбуа-Реймон Э. — 72
Дюркгейм Э. — 31
Дьюи Д. — 210, 216
Егоров Т. Г. — 157
Жукова И. М. — 396
Звоницкая А. С.— 113, 123, 390
Зельц О. — 84
Зинченко П. И. — 147
Зоргенфрей А. Г. — 391
Иенш Э. — 87
Ильенков Э. В. — 323
Ипполит Ж. — 47, 48
Кальвес Ж.— 47, 48, 60
Кант И.— 79, 268, 269, 270, 271, 277,
321, 335, 369, 371, 403, 405, 411
Кассирер Е. — 217
Кауфман В. И. — 143
Кац Д. — 74
Кедров Б. М. — 260, 408
Кекчеев К. X,— 147, 157, 178
Кёлер В. — 20, 29, 32, 85
Клагес Л. — 217
Клапаред Э. — 41, 74
Кожев А. — 60
Комм А. Г. — 97, 389
Кондильяк Э.— 132
Корнилов К. Н. — 23
Корню О. — 47
Костюк Г. С.— 231, 396
Коффка К. — 74
Кравков С. В. — 147
Красилыцикова Д. И. — 97, 389, 395
Кречмер Э. — 87, 217
Кроче Б. — 379
Кринчик Е. П. — 396
Крутецкий В. А. — 229, 396
Крюгер Ф. — 85
Кузнецов И. В. — 288
Кюльпе О. — 84
Ладыгина-Котс Н. Н.— 141
Лазурский А. Ф. — 184, 390
Ламетри Ж. — 82, 88
Ланге Н. Н,—73
Лассаль Ф. — 44'
Леб Ж. — 74
Левин К. — 41, 305
Леви-Брюль Л. — 31, 32
Лейбниц Г. В.— 70, 76, 81, 197, 268,
297, 319
Ленин В. И. — 19, 28, 29, 36, 37. 44,
46, 47, 61, 67, 79, 86, 194, 200, 207, 285, 296, 313, 346, 398, 402, 404. 410 136, 161, 302, 312, 407, 408,
Леонтьев А. Н.— 158, 222, 227, 228, 387, 396 224, 225,
Леушина А. М. — 113, 118, 119, 120,
128, 130, 390
Лешли К. — 204
Ллойд-Морган—74, 88
Лодж О. — 207
Локк Д. — 75, 81, 138, 203
417
Лурия А. Р.— 158
Макаренко А. С. — 151
Мак-Даугол Ц. — 86
Мальбранш Н. •— 268
Маньковский Л. А. — 287, 333
Мансуров Н. С. — 394, 396
Маркс К.— 4, 5, 7, 8, 9, 19, 20, 21,
24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32,
33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41,
42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50,
51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59,
60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 75,
77, 78, 79, 80, 81, 141, 149, 150,
224, 225, 226, 228, 244, 261, 286,
287, 298, 300, 322, 333, 336,
338, 341, 342, 345, 346, 347, 361,
364, 381, 385, 386, 387, 388,
397, 398, 399, 403, 404, 407, 414
Матюшкин А. М. — 396
Мах Э,— 196, 194, 204, 209
Мейман Э.—'74, 184
Мейнонг А. — 211
Менчинская Н. А. — 227
Мерло-Понти М. — 60
Мессер А. — 84
Миклухо-Маклай Н. Н. — 142
Моррис Ч. —217
Мэд Г. — 194, 216, 217
Мюллер Г. — 83
Мюллер И. — 72, 79
Мясищев В. Н. — 231, 247, 396
Наторп П. — 335, 336, 411
Нечаев А. П. — 73
Ньютон И. — 305, 381
Овсепян Г. Т. — 104, 106, 107, 390
Олпорт Г. — 244
Орбели Л. А. — 178
Оствальд В. — 207
Павлов И. П. — 145, 159, 166, 168,
. 169, 170, 171, 172, 173, 174, 175,
177, 178, 180, 182, 287. 367, 387,
393, 394, 410, 412
Перри Р. — 194, 199, 202, 208
Пиаже Ж.— 74, 121,. 125, 126, 333
Пирс Ч. — 216
Питкин И. — 206
Платон — 137, 264, 265, 266, 267, 272,
281, 284, 286, 306, 383
Плеханов Г. В. — 194
Пономарев Я. А. — 396
Потебня А. А. — 142
Прейер В. — 74
Пристли Д. — 76
Прудон П. — 53
Пушкин А. С.— 364
Пушкин В. Н. — 396
Пчелкина Э. М. — 396
Пьерон А. — 179
Рассел Б. — 194, 195, 208, 209, 210,
211, 214, 273, 286, 314, 317, 318
Рейнфельдер Г. — 244
Рибо Т. — 83
Римский-Корсаков Н. А. — 143
Рогинский Г. 3. — 141
Розенфельд Ф. С.— 133, 391, 392
Рубинштейн С. Л. — 3, 4, 5, 6, 7, 8,
9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 94,
96, 255, 261, 386, 387, 388, 389,
390, 391, 392, 393, 394, 395, 396,
397, 398, 399, 400, 401, 402, 403,
404, 405, 406, 407, 408, 409, 410,
411, 412, 413, 414, 415
Сантаяна Д.—211
Сартр Ж. П. — 60
Сваммердам Я-—159
Северцев А. Н. — 140
Семенова А. П.— 125, 126, 390
Сеченов И. М. — 136, 145, 159,
161, 162, 163, 164, 165, 166, 167,
168, 183, 393, 394, 410, 412
Скиннер Б. — 159
Смирнов А. А. — 147, 148, 387
Смит А. — 53
Сократ— 296, 409
Сохин Ф. А. — 396
Спенсер Г.—31, 73, 81, 83
418
Спиноза Б. — 76, 82, 237, 268, 322,
360, 370, 377
Станиславский К. С.— 151, 153
Суарес Ф. — 268
Сыркина В. Е. — 129, 391
Сюсе В.— 378
Теплов Б. М. — 143, 242, 387
Термен Л. — 102, 112
Тетенс Дж. — 79
Терехова О. П. — 396
Титченер Э. — 195, 197, 198, 199, 203
Тольмен Э. — 87, 204, 205, 390
Толстой Л. Н. — 370
Торндайк Э. — 74, 88, 204, 205
Тренделенбург А. — 39, 244
Троицкий М. М. — 83
Трусов Ю. П. — 304
Тугаринов В. П. — 342
Туровская Д. Б. — 396
Тэн И. — 74, 83
Уотсон Д. — 22, 88, 204, 205
Урманцев Ю. А. — 304
Ухтомский А. А. — 228
Ушинский К. Д.— 184, 193
Фалес — 285
Фейербах Л. — 9, 47, 54, 56, 226, 347
Фехнер Г. — 69, 72, 75, 80
Фрейд 3,—31, 81, 83, 86, 218,
348, 367
Фролова А. Т. — 396
Халл К- — 179
Хайдеггер М. — 274, 280, 362, 407,
408, 410, 412
Хэд Г. — 30, 92
Хольт В. — 194, 205, 206, 207, 208
Циген Т. — 83
Шабалин С. Н. — 390
Шардаков М. Н.—'97, 390
Шекспир В.— 88, 214
Шеллинг Ф. — 73, 80
Шорохова Е. В. — 16, 396
Шпаульдинг Г. — 206
Шпильрейн И. Н. — 386
Шопенгауэр А. — 276
Шпрангер Э. — 23, 77, 86
Штерн В, —37, 74, 102, 104, 245
Штирнер М. — 54
Штумпф К- — 85
Эббингауз Г. — 83, 86, 179
Эггер Г. — 74
Эйнштейн А. — 381
Энгельс Ф — 24, 25, 26, 27, 28: 29, 31,
33, 34, 35, 38, 39, 40, 42, 43, 44,
45, 47, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55,
56, 58, 59, 60, 62, 63, 64, 66, 67,
75, 77, 78, 80, 141, 149, 150,
225, 226, 244, 296, 333, 336, 403,
414
Эпикур — 298
Эренфельс X. — 85
Юм Д. — 76, 269
Юнг К,—72
Якиманская И. С. — 396
СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ С. Л. РУБИНШТЕЙНА
Eine Studie zum Problem der Methode. Marburg, 1914.
Принцип творческой самодеятельности. К философским основам современ-
ной педагогики. Ученые записки высшей школы г. Одессы, 1922, т. II.
Николай Николаевич Ланге (некролог). «Народное просвещение», 1922,
№ 6—10, Одесса.
Проблемы психологии в трудах К. Маркса. «Советская психотехника»,
1934, № 1.
Основы психологии. М., 1935.
К вопросу о стадиях наблюдения. Ученые записки Ленинградского пед.
ин-та им. А. И. Герцена, т. XVIII, 1939.
Необихевиоризм Тольмана. Т а м же.
Философские корни экспериментальной психологии. Ученые записки
пед. ин-та им. А. И. Герцена, т. XXXIV, 1940.
Основы общей психологии. 1-е изд. отмечено Государственной премией,
1940.
Мысли о психологии. Ученые записки пед. ин-та им. А. И. Герцена,
т. XXXIV, 1940.
О путях психологического исследования. «Советская педагогика», 1941,
7—8.
К психологии слепоглухонемых. Ученые записки пед. ин-та им. А. И. Гер-
цена, т. XXXV, 1941.
К психологии речи. Там же.
Психологическая концепция французской социологической школы. Там же.
О задачах советской психологии. «Учительская газета», 13 апреля 1941 г.
Советская психология в условиях Великой Отечественной войны. «Под
знаменем марксизма», 1943, № 9—10.
Проблема деятельности и сознания в системе советской психологии.
Ученые записки МГУ, вып. 90, 1945.
Проблема сознания в свете диалектического материализма. «Известия АН
СССР», № 3, 1945.
Психологическая наука и дело воспитания. «Советская педагогика»,
1945, № 7.
Пути и достижения советской психологии. «Вестник АН СССР», Xs 4,
1945.
Физиология и психология в научной деятельности И. М. Сеченова. «Фи-
зиол. журнал СССР», Ns 1, 1946; «Советская педагогика», № 11, 1945.
Основы общей психологии. 2-е изд., 1946.
Психология и проблема восстановления функций после ранения. Ученые
записки МГУ, вып. 111, 1947.
Письмо в редакцию. «Советская педагогика», 1947, № 12.
Учение И. П. Павлова и психология. Труды объединенной сессии, посвя-
щенной 10-летию со дня смерти И. П. Павлова, 1947.
Проблемы психологии восприятия. Сб. «Исследования по психологии вос-
приятия». М., 1948.
Выступление на научн. сессии, посвященной проблемам физиологического
учения акад. И. П. Павлова. Стенографический отчет, 1950.
Учение И. П. Павлова и некоторые вопросы перестройки психологии.
«Вопросы философии», № 3, 1952.
Учение И. П. Павлова и проблемы психологии. Сб. «Учение И. П. Павлова
и философские вопросы психологии», М., 1952.
Выступление на совещании по психологии в 1952 г., «Известия АПН
РСФСР», вып. 45, 1953.
Вопросы психологической теории. «Вопросы психологии», № 1, 1955.
420
Психологические воззрения И. М. Сеченова и советская психологическая
наука. «Вопросы психологии», № 5, 1955.
Еще раз к вопросу о психологической теории. «Вопросы психологии», 1956,
№ 2.
Предмет, задачи и методы психологии. I глава в учебнике «Психология»
для педагогических институтов. М., 1956.
Проблема мышления и пути ее исследования. Сб. «Тезисы докладов на
совещании по вопросам психологии познания. 20—22 мая 1957 г.». М., 1957.
Философия и психология. «Вопросы философии», № 1, 1957.
К вопросу о языке, речи и мышлении. «Вопросы языкознания», № 2,
1957.
Вопросы психологии мышления и принцип детерминизма. «Вопросы фи-
лософии», № 5, 1957.
Принцип детерминизма и психологическая теория мышления. «Вопросы
психологии», № 5, 1957.
Теоретические вопросы психологии и проблема личности. «Вопросы пси-
хологии», № 3, 1957.
Бытие и сознание. О месте психического во всеобщей взаимосвязи явле-
ний материального мира. М., 1957.
О мышлении и путях его исследования. М., 1958.
Принципы и пути развития психологии. М., 1959.
Проблема способностей и вопросы психологической теории. Сб. «Тезисы
докладов на I съезде Общества психологов», вып. 3. М., 1959.
Принцип детерминизма и психологическая теория мышления. Сб. «Пси-
хологическая наука в СССР», т. 1, М., 1959.
Проблема способностей и вопросы психологической теории. «Вопросы
психологии», № 3, 1960.
Несколько замечаний в связи со статьей А. А. Ветрова «Продуктивное мыш-
ление и ассоциация». «Вопросы психологии», № 1, 1960.
Очередные задачи психологического исследования мышления. Сб. «Иссле-
дования мышления в советской психологии». М., 1966.
Из неопубликованной рукописи С. Л. Рубинштейна «Человек и мир».
«Вопросы философии», № 7, 1966.
Человек и мир (отрывки из неопубликованной рукописи). «Вопросы фи-
лософии», № 8, 1969.
Человек и мир (отрывки из рукописи). Сб. «Методологические и тео-
ретические проблемы психологии». М., 1969.
СОДЕРЖАНИЕ
Е. В. Шорохова. Проблемы общей психологии в трудах
С. Л. Рубинштейна (теория и методология) .....................3
I
Проблемы психологии в трудах Карла Маркса................... 19
О философских основах психологии. (Ранние рукописи
К. Маркса и проблемы психологии)...................... 47
Философские корни экспериментальной психологии .... 68
Мысли о психологии..................................... 91
К вопросу о стадиях наблюдения........................ 102
К психологии речи ......................................... 116
Несколько замечаний к психологии слепоглухонемых ... 132
Пути и достижения советской психологии. (О сознании и
деятельности человека) .................................... 136
Физиология и психология в научной деятельности И. М. Се-
ченова 159
Учение И. П. Павлова и психология.......................... 169
Психологическая наука и дело воспитания.................... 183
Философия и психология..................................... 194
Проблема способностей и вопросы психологической тео-
рии ..................................................220
О понимании ............................................... 236
Несколько простых мыслей о «загадках» кибернетики . . 238
Теоретические вопросы психологии и проблема личности . . 241
II
Человек и мир
От автора ................................................. 255
Введение ........................................... . . . 257
Часть I
1. Философское понятие бытия................................262
2. Бытие, существование, становление........................279
Существование и сущность .............................279
Диалектико-материалистический принцип детерминизма
и понятие субстанции ................................ 285
Природа и материя ....................................293
422
Становление бытия во времени и пространстве . . • • . 304
3. Бытие и познание.........................................307
Сущность и явление ................................... 307
Отношение мышления к бытию и логическая структура
познания ........................................312
Соотношение. имплицитного и эксплицитного в
познании ........................................324
Ч а с т ь II
Введение ....................................................330
1. Я и другой человек.......................................333
2. Онтология человеческой жизни...........................340
3. Человек как субъект жизни.............................' 351
4. Отношение человека к человеку (мораль и этика) . . 366
5. Проблема человеческого существования и любовь человека
к человеку .................................................373
6. Эстетическая тема (мотив) в жизни человека .... 378
7. Познавательное отношение человека к бытию.............. 380
Заключение ...... и ........................................ 382
Комментарии . . . ...........................................386
Именной указатель .....................•.....................416
Список научных трудов С. Л. Рубинштейна .....................420
Сергей Леонидович Рубинштейн
ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ
Редактор И. П. Румянцева
Художественный редактор Е. 3. Дятлова
Технический редактор Т. Е. Прыткова
Корректор Т. Ф. 10 д и ч в в а
Сдано в набор 29/IX 1972 г.
Подписано к печати 20/11 1973 г.
Формат 60X90V16. Бумага 2
Печ. л. 26,5. Уч.-изд. л. 26,95
Тираж 10 000 экз. (Пл. 1973 г. № 18)
А08245
Цена 1 руб. 74 коп. Заказ 1190
Издательство «Педагогика»
Академии педагогических наук СССР
и Государственного комитета
Совета Министров СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли
Москва, '107066, Лефортовский пер,, д. 8
Полиграфическое объединение «Полиграфист» (ф. 1) Управления
издательств, полиграфии и книжной торговли Мосгорисполкома,
Москва, ул. Макаренко, д. 5/16.