Author: Мокульский С.
Tags: творчество пьесы библиотека драматургии диапазон жанров натурализм
Year: 1959
Text
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ИСКУССТВО»
БИБЛИОТЕКА
ДРАМАТУРГА
Редакционная коллегия
А. АНИКСТ, Г. ГОЯН, А. ДЫМШИЦ, А. КАРАГАНОВ,
С. МОКУЛЬСКИЙ. Б. РОСТОЦКИЙ, А. СМИРНОВ,
Е. СУРКОВ
j<tcyll<iiittH$efiH<r{ u^êatueJ&cmifû
.искусство"
Ji ас к if а
1959
ГАУП TM A H
Û"Uf.*va9 с н*ж€ЦК<гга
искусство
«Ире iCtfa
1959
Редактор тома
с. МОКУЛЬСКИИ
Вступительная статья
А. ДЫМШИЦА
Примечания
А. ЛЕВИНТОНА
——Mi
ГЕРГЛРТ ГАУПТМАН
Среди сланных имен немецких писателей-гуманистов имя Гер-
гарта Гауптмана принадлежит бесспорно к числу весьма заметных.
Гергарт Гауптмаи прожил большую творческую жизнь, насы-
щенную напряженным и разнообразным трудом. С 80-х годов про-
шлого столетия и до самой своей смерти, последовавшей в 1946 го-
ду, этот писатель не покладая рук работал в самых разных жанрах.
Он проявил себя как драматург, беллетрист, мемуарист, поэт и
публицист.
Гауптман начал свой путь стихами (его юношеская поэма
«Весна любви» написана в 1881 году). В конце его жизни мы сно-
ва видим среди его созданий стихи, полные лирических раздумий
о судьбах родины. Гауптман был поэтом, и притом поэтом глубо-
ким и сильным. Однако все же не поэзия, а драматургия явилась
главной сферой выражения его таланта. То же следует сказать и о
Гауптмане-прозаике: им было написано много беллетристических
произведений, среди которых есть вещи поистине замечательные; но
все-таки не они, а прежде всего драмы Гауптмана прославили его
имя.
Гергарт Гауптман родился 15 ноября 1862 года в Оберзальц-
брунне (Нижняя Силезия) в семье богатого крестьянина, содержа-
теля трактира и гостиницы. Дед Гауптмана был прядильщиком, од-
ним из тех бедняков, которые пережили героическую трагедию вос-
стания силезских ткачей в 1844 году.
Дописательский путь Гауптмана, его отрочество и юношеские
годы были насыщены разнообразными идейными, философскими и
художественными исканиями. Будущий писатель много путешест-
вовал, живо интересовался проблемами философии и эстетики, за-
нимался живописью и скульптурой, увлекался театром. В авто-
биографической книге Гауптмана «Приключения моей юности»
(1937) рассказано об этих «годах странствий». Уже в пору юности
б
у Гауптмана выработалось отвращение к господствовавшей в Гер-
мании юнкерской касте, появилось презрение к трусливому буржу-
азному филистерству, зародилось искреннее сочувствие к страдаю-
щим народным массам, к бедному крестьянству^ к городскому ре-
месленному люду, к смелым и честным людям искусства, задыхав-
шимся в удушливой атмосфере империи Гогенцоллернов. Но юный
искатель, захваченный страстной любовью к искусству, был далек
от среды передовых борцов за народные интересы: у него не было
связей с революционной социал-демократией, с партией, вдохновля-
емой Марксом и Энгельсом, практически руководившейся Вильгель-
мом Либкнехтом и Августом Бебелем, гонимой и преследуемой
«железным канцлером» — Бисмарком. В поисках социальных истин
Гауптман обратился было к философии Фридриха Ницше, но быстро
«переболел» ницшеанством, отвергнув его аристократический сверх-
индивидуализм. Отказ от ницшеанского культа «сильной личности»
еще больше содействовал укреплению демократических симпатий
будущего писателя. А нарастающий подъем в деятельности немец-
кой рабочей партии, сломившей наконец в 1890 году бисмарков-
ский «исключительный закон против социалистов», не мог не оказать
влияния на общественные идеи молодого Гауптмана. Несмотря на
то, что Гауптман оставался практически далеким от борьбы немец-
ких рабочих, критика прусской реакции, сопровождавшая эту борь-
бу, несомненно, .влияла «а его раннее творчество, отражаясь в кри-
тических мотивах его первых социальных драм.
Ранние литературные опыты Гауптмана относятся к началу 80-х
годов. Но не они принесли молодому писателю известность и сла-
ву. Первым его нашумевшим, привлекшим широкое общественное
внимание произведением была драма «Перед восходом солнца»,
поставленная 20 октября 1889 года союзом «Свободная сцепа» в по-
мещении берлинского театра имени Лессинга. С этой поры имя Га-
уптмана становится международно известным. Из года в год по-
являются все новые и новые его драматические произведения. Во-
круг его пьес на протяжении четверти века развертывается горя-
чая и страстная полемика — каждое новое его произведение вызы-
вает ожесточенные споры в критике и в общественном мнении Гер-
мании и других стран. Гауптман становится хорошо известным и
в России. Пьесы его издаются на русском языке и ставятся луч-
шими русскими театрами. За его драматургией внимательно
следят Лев Толстой, Чехов, Горький. Станиславский и Московский
Художественный театр много делают для пропаганды лучших про-
изведений Гауптмана в России.
6
Несмотря на то, что Гауптман остается по-прежнему далеким
от рабочего движения, от идей социалистической борьбы, наиболее
значительные из его социальных драм встречают признание и под-
держку со стороны немецких революционных деятелей. Так, напри-
мер, Франц Меринг высоко оценивает в своих статьях многие про-
изведения раннего Гауптмана, отстаивая их от нападок реакцион-
ной печати. Одна из ранних социальных драм Гауптмана — «Ткачи»
быстро завоевывает международную известность. Ее переводят на
многие языки, она становится ценным пропагандистским материалом
для революционных кружкой как у себя на родине, так и в России,
Польше, прибалтийских странах. В России начала нашего века эта
драма Гауптмана использовалась наряду с пьесами и рассказами
Горышго, памфлетами Вильгельма Либкнехта («Пауки и мухи») и
Поли Лафарга как своего рода «иллюстративное пособие» к прак-
тике большевистской пропаганды среди рабочих. Недаром один из
первых русских переводов «Ткачей» был сделан сестрой
В. И. Ленина — Анной Ильиничной Ульяновой-Елизаровой и отре-
дактирован Владимиром Ильичем.
Драматургия Гергарта Гауптмана свидетельствует о большом
разнообразии творческих возможностей, которыми, обладал этот пи-
сатель. Современность и история, быт и фантазия — таков ее ши-
рочайший тематический диапазон. Высокая трагедия и сатирическая
комедия, пьеса-сказка и пьеса-буффонада, драматическая мистерия
и драма в стихах — таков диапазон ее жанров. Несмотря на то,
что в творчестве Гауптмана заметно сказались воздействия дека-
дентских течений конца прошлого и начала нашего века, в лучших
произведениях писателя нельзя не почувствовать живых творческих
связей с критическим реализмом классиков, иногда существенного
обогащения их социально прогрессивных традиций.
Появление на сцене первых пьес Гауптмана — «Перед восходом
солнца» (1889), «Праздник примирения» и «Одинокие» (1890), «Кол-
лега Крамптон» и «Ткачи» (1892), «Бобровая шуба» (1893)—было
связано с триумфами прогрессивного в ту пору натуралистического
движения. Гауптман выступил в литературе и в театре как про-
граммный драматург натурализма. Первая его пьеса — «Перед вос-
ходом солнца» была посвящена теоретикам натурализма в Германии
Лрно Гольцу и Иоганнесу Шлафу. Сценическая интерпретация ран-
них пьес Гауптмана была осуществлена Отто Брамом, виднейшим
режиссером-натуралистом.
С натуралистическим движением в искусстве молодой Гергарт
Гауптман был связан теснейшим образом. Его первые социальные
7
драмы выражали весьма отчетливо сильные и слабые стороны этого
художественного направления. Стремление к точному воспроизведе-
нию явлений действительности, особый интерес к быту, к деталям
обстановки, к фиксации жестов и диалектальных языковых особен-
ностей — все это выражало у Гауптмана общую для всех писате-
лей-натуралистов борьбу за приближение искусства к жизни, за объ-
ективность изображения действительности. Гауптман был, несом-
ненно, одним из тех натуралистов, которые наиболее плодотворно со-
действовали расширению социальной тематики в литературе. Од-
нако, как и другие писатели натуралистической школы, Гауптман
был склонен к подмене социальных мотивировок в искусстве биоло-
гическими, к преувеличению роли наследственности, якобы опре-
деляющей биологическую ценность человека и его поведение в
обществе. Не случайно Гауптман, как и многие другие писатели-на-
туралисты, довольно скоро дал место в своей драматургии импрес-
сионистическим тенденциям в работе над образами и стилем, про-
явившимся в таких его пьесах, как «Вознесение Ганнеле» (1893) и
«Потонувший колокол» (1896).
И все же отождествлять всецело Гауптмана с литературой нату-
рализма не следует. В творчестве его явственно чувствовалась
реалистическая направленность. Писателю удалось нарисовать це-
лую галлерею типических характеров, показанных в типических
обществевных обстоятельствах. Близость драматургии молодого
Гауптмана к ряду произведений Золя очевидна (недаром критика
так часто и не без оснований проводила параллель между его
«Ткачами» и «Жерминалем» Золя). Однако эта близость выража-
лась не только в общности ряда натуралистских творческих прин-
ципов и художественных решений, но и в непоследовательности
обоих писателей как натуралистов, в «отступлениях» того и другого
к реализму. Столь же очевидной была и близость молодого Гаупт-
мана к Ибсену, чья социально-психологическая драматургия с ее
острой общественно-критической направленностью оказала сильное
воздействие на автора «Одиноких» и «Праздника примирения».
Интересно отметить, что в укреплении реалистических мотивов
в драматургии молодого Гауптмана большую роль сыграло его зна-
комство с драмой Л. Н. Толстого «Власть тьмы». Психологический
реализм прозы и драматургии Толстого, пытливый интерес велико-
го русского писателя к народным характерам и к «диалектике
души» ' серьезно повлияли на лучшие пьесы раннего Гауптмана и
отразились в них (хотя и в существенно ослабленном виде). Это
обстоятельство отмечал впоследствии и сам Гауптман. В 1945 году
8
он писал: «Истоки моего творчества восходят к Толстому... Моя
драма «Перед восходом солнца» возникла под воздействием
«Власти тьмы», ее своеобразной, смелой трагедийности». Вопрос о
воздействии «Власти тьмы» на «Перед заходом солнца» освещен и
в работах современного немецкого исследователя драматургии Га-
уптмана профессора Ганса Майера К
Уже первая пьеса Гергарта Гауптмана показала читателям и
зрителям, как органически близок ее автор литературе натурализ-
ма и насколько его творческие достижения поднимались над обыч-
ной продукцией натуралистов, обнаруживая большую реалистиче-
скую глубину в изображении характеров. С одной стороны, в этой
драме, как и во многих последующих произведениях, Гауптман от-
дал дань натуралистической теории наследственности, иллюстрацией
которой явился образ Елены, а выразителем и пропагандистом Аль-
фред Лот. С другой же стороны, сила этой пьесы меньше всего
определялась надуманной «теорией» наследственности и состояла
прежде всего в острой критике капиталистических порядков, несу-
щих простым людям свирепую эксплуатацию и гибель, в показе па-
дения нравов и разложения семьи под влиянием уродливых денеж-
ных отношений.
В пьесе «Перед восходом солнца» писатель предстал перед сво-
ими читателями и зрителями прежде всего как трагический талант.
Это произведение трагедийное. Судьба Елены Краузе, жизнь ко-
торой изуродована и загублена средой (и, по мысли автора, пред-
определена наследственностью), история ее несчастной любви и
страшной гибели составляет главную трагедийную тему пьесы. Но
рядом с ней развивается и тема трагедии народа, подавленного
и эксплуатируемого самым беспощадным образом, тема рабочих-уг-
лекопов, батраков и фабричных пролетариев. Разработанная эпизо-
дически, она нарисована скупыми, но выразительными красками»,
и носит отчетливо обличительный характер.
Вместе с тем уже в первой своей пьесе Гауптман обнаруживает
яркое комедийное дарование. Злые, почти сатирические тона,
в которых изображены буржуа-стяжатель Гофман, отпрыск вырож-
дающегося юнкерского рода Кааль, приживалка фрау Шпиллер,.
предвещают будущего автора комедий «Коллега Крамптон», «Боб-
ровая шуба», «Красный петух».
1 См., например, вступительную статью к четырехтомному изда-
нию избранных драматических произведений Гергарта Гауптмана„
Берлин, изд-во «Aufbau», 1956.
9
Первая пьеса Гауптмана ярко продемонстрировала и характер-
ную для этого драматурга установку на театральное воплощение.
Гауптман — художник, обладавший превосходным сценическим во-
ображением и расчетом. Сильный драматизм, нарастающее и погло-
щающее внимание зрителя сквозное действие, жи-вость диалогов,
точность ремарок — все это сулило большинству пьес Гауптмана те-
атральные успехи. В его лучших пьесах создан такой естественный
колорит быта (или сказочной фантазии), что тем самым в театре
словно заранее «устраняется» рампа и создается непосредственный
контакт между сценой и зрителем.
Однако наряду с очевидными сильными сторонами первая со-
циальная драма Гауптмана содержала и не менее очевидные сла-
бости. Эти слабые стороны пьесы были связаны с отсутствием у
писателя революционного мировоззрения, с вызванной этим неспо-
собностью его к глубоким социальным обобщениям, с односторон-
ним восприятием им современной жизни. Эти недостатки очень
ярко сказались в работе драматурга над образом Лота. Альфред
Лот, которого Гауптман хотел представить как убежденного соци-
ал-демократа, меньше всего может восприниматься в качестве та-
кового. Его фигура — наглядное доказательство того, как далек
был Гауптман от революционной среды, как мало он ее знал. Сво-
его Лота, которого он мыслил чуть ли не в виде положительного
героя, Гауптман наделил чертами эгоиста и индивидуалиста, припи-
сав своему «социалисту» такие взгляды, которые сродни не созна-
тельному борцу за рабочее дело, а мелкобуржуазному анархо-син-
дикалисту.
• С отсутствием у Гауптмана революционного взгляда на жизнь
было связано и его отношение к народу. И в «Перед восходом солн-
ца» и в ряде последующих драм тема народа дается с глубоким ав-
торским сочувствием. Писатель относится с состраданием к мукам
эксплуатируемых масс, но он не видит народных героев-борцов, не
изображает народа, сражающегося за свою свободу. Современная
жизнь выступает лод пером Гауптмана жестокой, уродливой, порож-
дающей бессчетные трагедии. Такой предстает она во всех тех пье-
сах, где выражаются реалистические черты драматургии Гауптмана
и отсутствует характерное для декадентских мотивов некоторых его
произведений примирение с действительностью. Современная бур-
жуазная действительность критикуется, таким образом^ в самых
сильных пьесах Гауптмана — от «Перед восходом солнца» до «Пе-
ред заходом солнца». Но нигде и никогда у Гауптмана — писателя,
ограниченного буржуазно-демократическим видением жизни, — не
10
появляется победоносный противник страшного мира буржуазных
отношений. В своих социальных драмах, начиная с «Перед восхо-
дом солнца», писатель выступает как гуманист, обличающий черный
мир насилия и наживы, отрицающий трагическую действительность,
которая губит Елену Краузе, возчика Геншеля, Розу Бернд, Доро-
тею Ангерман, которая несет ужасные страдания Арнольду Крамеру
и Маттиасу Клаузену. Такое восприятие буржуазной действитель-
ности, безусловно, критично. Но в то же время оно овеяно ощу-
щением безысходности, ибо отсутствие образов настоящих антаго-
нистов буржуазного мира, отсутствие ощущения надвигающейся ре-
волюционной грозы характерно для всей духовной атмосферы драм
Гауптмана на социальные темы.
Первая половина 90-х годов — натуралистическая пора творче-
ства Гауптмана, это время появления ряда его социальных драм.
В пьесе «Одинокие» драматург выступил обличителем отвратитель-
ного бюргерского филистерства, противопоставил погрязшему в ду-
хоте мещанских будней «герою» компромисса Иоганнесу Фокерату
Анну Map, человека-искателя, идущего в живую жизнь. В «Одино-
ких» ярко предстало ничтожество филистерской «науки», капитули-
рующей перед реакционной действительностью. В «Коллеге К.^ам-
птоне» с сочной иронией была разработана тема враждебности бур-
жуазного мира искусству. В «Бобровой шубе» ирония переросла в
сатиру, и под пером писателя возникли сатирически обрисованные
типы, выхваченные из живой действительности, субъекты, которых
он наблюдал в берлинском пригороде Эркнере и которые явились в
пьесе живым обличением гнусного прусского чиновничества и
мещанства. Впоследствии, побуждаемый многолетним сценическим
успехом «Бобровой шубы», Гауптман написал ее продолжение — ко-
медию «Красный петух» (1901) у но эта пьеса оказалась неизмеримо
слабее своей предшественницы, что было отмечено известным не-
мецким критиком-марксистом Францем Мерингом.
Крупнейшим произведением Гауптмана 90-х годов, одной из его
замечательнейших пьес явилась драма «Ткачи», посвященная слав-
ному пролетарскому восстанию в Силезии, которое было так высоко
оценено Марксом и запечатлено в стихах Гейне, Веерта, Фрейлигра-
та и в немецком песенном фольклоре. В этой пьесе, лишенной инди-
видуального героя и избравшей своим героем массу, писатель
правдиво показал ужасы капиталистической эксплуатации и спра-
ведливость народного гнева. До осознания силезских событий
1844 года как одного из первых сигналов выхода рабочего класса на
арену политической борьбы Гауптман, естественно, не смог воз-
//
выситься. Тем не менее его «Ткачи» сыграли, как уже отмечалось
выше, большую прогрессивную роль в литературе и жизни. Непри-
миримый классовый антагонизм, подлость хищников и страдания
ткачей, изображенные драматургом, были воплощены в этой пьесе
с такой аналитической достоверностью, что превратили ее в доку-
мент социальной критики.
В свое время молодой Энгельс, характеризуя в статье «Быст-
рые успехи коммунизма в Германии» картину художника Карла
Гюбнера, писал, что характер отображенного на этом полотне соци-
ального контраста сам по себе приводит умного зрителя к револю-
ционным выводам. «Картина,— отмечал Энгельс,— изображает груп-
пу силезских ткачей, принесших холст фабриканту, и с необычайной
силой показывает контраст жестокосердного богатства, с одной сто-
роны, и безысходной нищеты — с другой». Эта картина, указывал
Энгельс, «сделала гораздо больше для социалистической агитации,
чем это могла бы сделать сотня памфлетов» *.
«Ткачи» писались Гауптманом совсем в иную пору, чем картина
Карла Гюбнера. Драматург мог перейти от показа социального кон-
фликта к историческим выводам из него. Но, не будучи человеком
социалистического сознания, Гауптман не сумел осветить свою те-
му с позиций революционного исторического опыта. Он ограни-
чился отображением конфликта, контраста, столкновения двух про-
тивоборствующих сил и сделал это с таким проникновением в об-
стоятельства, с таким художественным мастерством, что пьеса его
была закономерно взята на вооружение революцией как могучий
аргумент против подлого мира буржуазного хищничества и разбоя.
Ненависть к эксплуататорам, сочувствие к эксплуатируемым, по-
рождаемые «Ткачами» Гауптмана, вызвали к ним большой интерес
Л. Н. Толстого. В 1900 году Толстой писал В. Г. Черткову о своем
намерении дать предисловие к этой драме немецкого писателя.
В Германии власти пытались некоторое время задержать поста-
новку «Ткачей». Берлинский начальник полиции следующим образом
«мотивировал» наложение запрета на пьесу: «В ней, — писал он, —
вооруженное восстание угнетенных рабочих представлено, как не-
умолимое следствие социального неравенства, а участие в восста-
нии объявляется долгом порядочного человека». В течение 1893 года
Гауптману пришлось бороться за свою пьесу. 26 февраля 1893 года
она была показана в закрытом спектакле «Свободной сценой»,
и только к концу года с представления «Ткачей» был снят запрет.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 2, т. 2, стр. 519.
12
Когда в 1894 году эта пьеса была поставлена на сцене Немецкого
театра, император Вильгельм II в знак протеста отказался от сво-
ей ложи в «крамольном» театре.
Немецкая реакция никогда не могла простить Гауптману его
«Ткачей». Всемирно признанный писатель, увенчанный в 1905 году
званием доктора Оксфордского университета, а в 1912 году Нобе-
левской премией, Гауптман воспринимался Вильгельмом II как «враг
империи». Зато немецкая демократия всегда высоко чтила эту пье-
су Гауптмана. Под влиянием «Ткачей» известная немецкая худож-
ница Кете Кольвиц создала замечательные рисунки, относящиеся к
числу лучших произведений германской революционной графики.
Обратившись к национальной истории, Гауптман решил создать
вслед за «Ткачами» другое произведение на историческую тему.
Такой исторической драмой явился «Флориан Гейер» (1896). Эта
пьеса была написана в результате длительного изучения материа-
лов по истории крестьянской войны в Германии. Но тщательность,
с которой писатель работал над памятниками первой половины
XVI столетия, все же не могла гарантировать успеха его новой ра-
боты. Гауптману удалось внести в свою пьесу немало достоверно-
го— характерные черты эпохи и верные детали быта. Но «Флориан
Гейер» с еще большей достоверностью показал, что Гауптман не
сумел выработать правильного взгляда на эпоху Реформации и
крестьянской войны. Еще Меринг подметил сходство этой драмы с
трагедией Фердинанда Лассаля — «Франц фон Зикинген», раскрити-
кованной Марксом и Энгельсом в их известных письмах к автору.
И самый выбор героя, представляющего не главную силу эпо-
хи — революционного крестьянства и городского плебса, а индивиду-
алиста-аристократа, выступавшего — вопреки правде истории — по-
борником демократических интересов, и превращение героя в рупор
для авторских идей в самом деле сближали «Флориана Гейера» с
неудачной пьесой Лассаля и делали ее неудачей Гауптмана.
С середины 90-х годов начинается новый этап в творчестве Гер-
гарта Гауптмана. В Германии, как и в ряде других европейских
странах, входит в силу новое течение буржуазной литературы —
символизм. Глашатаями символизма выступают многие бывшие на-
туралисты, закономерно пришедшие к импрессионизму, этой худо-
жественной «купели» символического творчества. Гауптман создает
целый ряд произведений, утверждающих его среди символистов.
Подобно Леониду Андрееву в России, Гауптман в своей драматур-
гии не становится всецело символистом. Если у Леонида Андреева
мы находим наряду с символистскими пьесами типа «Анатэмы»
13
драмы реалистического характера («Дни нашей жизни» и др.), то и
у Гауптмана символистского периода рядом с «Бедным Генрихом»
(1902) —типично декадентской пьесой — окажется, например, «Роза
Бернд» — социальная трагедия, проникнутая суровым реализмом.
В 1906 году Гауптман выпустил в свет свое первое Собрание
сочинений, составившее шесть томов. Перед читателем «предстали
весьма разнохарактерные пьесы, запечатлевшие литературные иска-
ния и литературные «сближения» писателя. В этих книгах можно
было познакомиться с Гауптманом периодов его сближения и с на-
турализмом и с символизмом. В первом периоде было больше пьес,
в которых автор, возвышаясь над натуралистическим «каноном»,
достигал значительных успехов и представал как создатель реали-
стических образов, наблюдений, характеров. Во втором периоде
таких пьес было меньше — их вершинами являлись «Возчик Ген-
шель» (1898) и «Роза Бернд» (1903).
Символистский период творчества Гауптмана характеризуется
ростом индивидуалистических настроений писателя. Отвращение к
буржуазной действительности, столь характерное для Гауптмана
натуралистического периода, сменяется теперь в ряде пьес пассив-
ностью, смирением, в сущности — примирением с действительно-
стью. В некоторых драмах на смену обличению и критике приходит
бегство в область мечты, в поэзию абстрактных нравственных иде-
алов, в мир сказки и религиозных представлений. Так возникают
такие произведения, как «Вознесение Ганнеле», «Бедный Генрих»,
«А Пиппа пляшет» и другие.
Как и многие писатели-символисты, Гауптман охотно становится
на путь поэтической стилизации, обработки старинных сказочных
и легендарных сюжетов. Гауптман был замечательным знатоком
немецкого фольклора, но, обращаясь к его образам, он зачастую
модернизировал их, наполнял их новым содержанием, превращал
чистые и прозрачные аллегории народных сказок в темные, туман-
ные символы. Франц Меринг увидел уже в «Вознесении Ганнеле»
первый симптом поворота писателя к декадентству. Лев Толстой в
своем трактате «Что такое искусство?» отметил декадентские черты
в пьесах «Ганнеле» и «Потонувший колокол». В этих пьесах-«сказ-
ках», опирающихся на поэтически обработанные фольклорные сю-
жеты и образы, автор уходил в мир отвлеченных романтических
представлений, становился на почву пассивно романтического про-
тивопоставления суровой действительности и украшающей мечты.
Особенно ярко выразился декадентский характер гауптмановских
стилизаций в пьесе «Бедный Генрих». Почерпнув сюжетные мотивы
M
из одноименного эпического произведения швабского поэта XII сто-
летия Гартмана фон Ауэ, Гауптман обработал их на декадентский
лад, Насыщая старинную сагу осихолошческими «проблемами»,
свойственными эпохе буржуазного упадка. Наивная прелесть ста-
ринного предания вступила здесь в противоестественное сочетание
с нездоровой чувственностью, идеал чистой и благородной жертвен-
ности окрасился мистической экзальтацией.
Несколько особняком стоит в этом ряду «Потонувший колокол».
В этом произведении сказочные образы и легендарные мотивы го-
раздо ближе к их естеству, чем в других пьесах-«сказках». Ча-
рующие образы народной поэзии предстали здесь в своей прекрас-
ной сущности, а будничный бюргерский мир выступил в гротескном
уродстве. Образ литейщика Генриха явился для автора носителем
безнадежных сверхчеловеческих устремлений, которые он осудил и
развенчал еще раз, несмотря на растущие в его собственном твор-
честве индивидуалистические настроения, В «Потонувшем колоколе»
Гауптман отверг в образе Генриха ту самую «философию» опо-
этизированного индивидуализма и «личной свободы», которая яв-
лялась философией символизма и начинала все больше и больше
овладевать его собственным сознанием.
К поэтическим стилизациям Гауптмана относится и пьеса «Эль-
га», написанная по мотивам Грильпарцера. В «Эльге» писатель
предстает всецело погруженным в мир романтического вымысла,
придающего условный характер историческому и национальному ко-
лориту.
С годами Гауптман переходит к усиленным занятиям идеали-
стической философией, становится поклонником мрачного мистика
Якоба Бёме, философию которого он старается объединить с совре-
менными декадентскими идеями. Но это происходит значительно
позднее, в самый творчески непродуктивный для писателя период.
Теперь же, в конце 90-х и начале 900-х годов, он создает, вопреки
своим символистским увлечениям, вырываясь из атмосферы поэтиче-
ских стилизаций, ряд социально острых, трагически окрашенных
драм.
Среди них — прежде всего «Возчик Геншель», «Роза Бернд» и
написанная несколько позже берлинская трагикомедия «Крысы»
(1910). В этих пьесах, близких по манере к современным социаль-
ным драмам Гауптмана натуралистического периода, но отличаю-
щихся новым усилением реалистического рисунка характеров, писа-
тель с отличным знанием быта и психологии показал трагические
будни людей так называемых социальных «низов» капиталистиче-
15
ского общества. В «Возчике Геншеле» семейная драма показана как
выражение общественных противоречий, как прямое следствие
уродливой действительности. Именно это обстоятельство и привле-
кло, по-видимому, внимание В. И. Ленина к пьесе «Возчик Ген-
шель». Как вспоминает Н. К- Крупская, эту драму Владимир Ильич
смотрел в 1900 году в Москве и отзывался о ней очень положитель-
но. В «Розе Бернд» трагическая судьба героини также разработана
как частное проявление общественных закономерностей. Сильным
и значительным произведением является и драма «Крысы», про-
никнутая ненавистью к буржуазному мещанству и написанная в
реалистической манере. (Эта драма не вошла в настоящее издание,
так как ее новый перевод только что выпущен отдельной книжкой
в издательстве «Искусство».)
На пороге нового века Гергарт Гауптман создает две пьесы,
которые вновь показывают все многообразие его драматургического
таланта. Трудно представить пьесы, более полярные по характеру,
чем «Шлюк и Я у» (1899)—эта изящная буффонада, восходящая
отчасти к шекспировским образам, отчасти к мотивам комедии дат-
ского классика Хольберга «Мужик-барин» («Йеппе с горы»), и «Ми-
хаэль Крамер» (1900)—трагедия, прототипы которой были хорошо
изучены писателем в окружающей действительности. В «Михаэле
Крамере» противоречия мировоззрения и творчества Гауптмана про-
являются с большой очевидностью. Борьба между традициями со-
циального обличения и нарастающими индивидуалистическими на-
строениями получает здесь свое воплощение: с одной стороны,
писатель с огромной силой обнажает трагедию искусства в капита-
листическом обществе и бичует аристократических и чиновных
тупиц, с другой -же, — в его понимании назначения художника чув-
ствуется «борьба за индивидуализм».
В годы первой мировой войны и Веймарской республики Гаупт-
ман утратил былое влияние на развитие немецкой литературы. Если
в 90-х и в начале 900-х годов он принадлежал к «властителям дум»,
то в новых исторических условиях ему пришлось уступить дорогу
писателям-экспрессионистам, пришедшим в буржуазном искусстве
на смену символизму. Георг Кайзер, Эрнст Толлер, Вальтер Газен-
клевер становятся теперь популярнейшими драматургами. Молодым
революционным писателям этой поры Фридриху Вольфу и Бертоль-
ту Брехту, положившим начало социалистической драматургии в
Германии, Гауптман 10-х и 20-х годов был, разумеется, глубоко
чужд. Его символистские пьесы были враждебны им по самой своей
романтико-идеалистической сущности, его эстетизированные обра-
16
ботки фольклора и стилизации под античность проходили мимо
их творческих интересов. И только его ранние социальные драмы
(«Ткачи» и др.) и лучшие из его пьес 900-х годов оставались клас-
сическим наследием национальной драматургии Германии.
К тому же в идейно-политических позициях Гауптмана этой по-
ры усилились консервативные тенденции. Уже в 90-х годах эволю-
ция от натурализма к символизму знаменовала для Гауптмана отход
от социального радикализма к примирению с действительностью.
Прадда, как отмечалось, в начале века писатель еще не пошел на
полный разрыв со своим прошлым. Зато в годы первой мировой
войны Гауптман сделал решительный шаг вправо: он встал на шо-
винистические позиции и пытался оправдать политику германских
милитаристов. Горькому, который хотел привлечь Гауптмана к ин-
тернациональной борьбе против войны, не удалось достигнуть в
этом успеха. Отмежевался Гауптман и от Ромена Роллана как
антивоенного борца. Так, еще в 1914—1915 годах отказом от актив-
ной гуманистической позиции Гауптман положил начало тому
политическому оппортунизму и консерватизму, который привел его
впоследствии к тяжким идейным ошибкам.
Несмотря на консервативные позиции, которые Гауптман зани-
мал между первой и второй мировой войнами, реакционные тенден-
ции не могли всецело заглушить в его творчестве органичных для
него демократических симпатий. Иногда эти старые симпатии пи-
сателя проявлялись с новой, зримой и впечатляющей силой. Особен-
но отчетливо и ярко выразились они в таких пьесах, как «Доротея
Ангерман» (1925), и в ставшей классической драме «Перед захо-
дом солнца» (1932).
«Доротея Ангерман» не принадлежит к числу наиболее значи-
тельных художественных созданий драматурга. Эта пьеса выросла
из объединения двух замыслов Гауптмана, и поэтому в ней явно
ощутимы «двоящиеся» сюжетные ходы. По своему содержанию, по
драматической коллизии, лежащей в ее основе, пьеса близка мно-
гим социальным драмам Гауптмана, рисующим трагедию женщины
в мире, основанном на общественной несправедливости, обмане и
деспотизме.
С особой силой прозвучала опубликованная накануне фашист-
ского переворота в Германии драма Гауптмана' «Перед заходом
солнца». Драма эта сильна прежде всего своим социальным крити-
цизмом. 3 образах ряда персонажей из окружения тайного ком-
мерции советника Маттиаса Клаузена показаны типы фашизирую-
щейся капиталистической Германии. Особенно выразительно высту-
2 Г. Гауптман
17
Пают отвратительные черты фашистской «психологии» в образах
деловитого циника, беспощадного к людям стяжателя Эриха Клам-
рота и холодного чинуши — советника юстиции Ганефельдта.
В драме «Перед заходом солнца» возрождается характерная для
раннего Гауптмана тема распада и дегенерации буржуазной семьи.
Но теперь эта тема разработана с гораздо большей социально-пси-
хологической четкостью. Отпрыски богатого коммерсанта Клаузена
лишены моральных устоев, под властью денег утрачивают послед-
ние человеческие черты. Таков старший сын Вольфганг — черствый,
себялюбивый, трусливый, таков легкомысленный и беспринципный
Эгмонт, таковы обе дочери — фанатически религиозная и озлоблен-
ная Беттина и слабовольная, чувственная Оттилия. Не наследствен-
ность, как во многих ранних пьесах Гауптмана, определяет гнусные
поступки атил "р^гтани^^" буржуазного вырождения, а прежде
всего сама их буржуазная сущность, обуревающая их жажда денег
и желание отстоять «фамильную» собственность, захватить будущее
отцовское наследство.
Своре хищников, действия которой направляются грязным дель-
цом Кламротом, в пьесе четко противопоставлены простые лкщи —
мать и дочь Петере, садовник Эбиш, домашний врач старого Клау-
зена— Штейниц, лакей Клаузена — Винтер. Именно эти люди, сто-
ящие на разных ступенях духовного развития, но не развращенные
властью денег, честные, прямодушные, естественные в своих мыслях
и в своих поступках, являются в пьесе носителями гуманистиче-
ской морали. Маттиас Клаузен пробуждается к новой жизни, ре-
шительно рвет со своим семейством не потому, что ищет «юную
подругу» (как полагают его оскотинившиеся отпрыски), а потому,
что находит в Инкен Петере живое воплощение добра, бескорыстия,
благородства, чистой и свободной любви.
«Перед заходом солнца» — пьеса с отчетливым реалистическим
рисунком характеров, в ее основе лежит реалистически верная кол-
лизия. Маттиас Клаузен падает под ударами неумолимых «законов»
капитализма, падает подобно современному Лиру, для которого в
его буржуазной семье уже не нашлось Корделии. Клаузен гибнет,
затравленный собственными детьми, своим зятем и сотрудником Клам-
ротом, гибнет как жертва циничного буржуазного хищничества.
Он погибает, проклиная психологических и нравственных уродов, но
так и не постигнув природы общественных отношений, которые
создают выродков, подобных его собственным детям и родственни-
кам. В таком решении характера Маттиаса Клаузена драматург ока-
зался безусловно реалистом, ибо его коммерции советник не мог под-
18
няться в германских условиях своего времени до уровня обличителя
буржуазного общественного строя.
Однако в драме «Перед заходом солнца», как и в других луч-
ших пьесах, Гауптман, несмотря на социальную прогрессивность и
реалистические тенденции, остался все же ограниченным в своей об-
щественной критике. Перед нами талантливое произведение, но сила
его не столько в социально обобщающем анализе характеров и об-
стоятельств, сколько в социальных догадках относительно людей
и условий, взятых прежде всего в их психологическом выражении.
Художник, реалистически проникающий в природу характеров, не
мог остаться в пределах одних психологических или психопатоло-
гических этюдов, — и психологический анализ привел его к ряду ин-
тересных социальных постижений. Он замечательно изобразил тра-
гическую схватку человека и капитализма. Но, как художник бур-
жуазный, он и на этот раз не возвысился до революционного отри-
цания проклятого мира, где нет места настоящему человеку, нет
простора для творчества, дружбы, любви.
И все-таки, достигнув вершинных для него возможностей об-
щественной критики и реалистической типизации, Гауптман талант-
ливо обнажил в драме «Перед заходом солнца» характерные соци-
ально-психологические уродства, порождаемые преступной сущно-
стью капитализма. Он передал ощущение обреченности того строя,
при котором люди задыхаются, того общества, которое враждебно
человеку и человечности.
Так на самом пороге новых, мрачнейших событий немецкой исто-
рии Гергарт Гауптман поднялся на новую творческую высоту. Этот
художественный взлет писателя постарались предать забвению в
Германии фашистской поры. Но в Советском Союзе он не ушел от
общественного внимания, и пьеса «Перед заходом солнца» была с
успехом сыграна в Государственном театре имени Евг. Вахтангова
в Москве и в Новом театре в Ленинграде.
После захвата власти Гитлером Гауптман — в отличие от боль-
шинства немецких писателей — не только остался в Германии, но и
пытался одно время сотрудничать с нацистами, входя в состав фа-
шизированной Академии искусств. Однако оголтелых врагов куль-
туры — фашистов Гауптман все же не мог. полностью «устроить».
Гитлеровцы не хотели забыть и простить Гауптман.у его «Ткачей» и
«Крыс», его интереса к крестьянским движениям прошлого («Фло-
риан Гейер»), его лучших гуманистических драм. Не могли простить
они ему и пьесы «Перед заходом солнца». Нацисты чувствовали,
что талантливый художник при всех своих срывах не отказался пол-
2*
19
мостью от известных демократических симпатий. Они требовали от
него поэтому произведений на современные темы, которые могли бы
прозвучать как клятвы в верности фюреру. Однако престарелый
писатель не пошел навстречу этим притязаниям, а демонстративно
обратился к поэтизаиии прошлого: он создал драмы «Гамлет в Вит-
тенберге» (1935). «Ифигения в Дельфях» (1940), «Ифигения в Авли-
де» (1943). Вскоре ему пришлось жестоко раскаяться в слабости,
проявленной им в начале гитлеровской поры. Не решаясь на распра-
ву с Гауптманом, гитлеровцы подвергли его «духовной изоляции».
За писателем была установлена слежка, его восьмидесятилетие про-
шло в обстановке глухого молчания.
В мрачные годы фашистского разгула, в годы войны, завершив-
шейся разгромом гитлеризма, Гауптману пришлось многое переду-
мать и многое переоценить. Появившаяся в 1942 году пьеса «Маг-
нус Гарбе» прозвучала как вызов фашизму. Написанная ранее, она
не случайно была доработана и издана писателем именно в это вре-
мя: исторический сюжет этой пьесы приобретал острый современный
смысл,— писатель насытил пьесу мотивами резкого протеста против
тирании и произвола. В опубликованном после его смерти небольшом
драматическом этюде «Тьма», посвященном памяти его друга Макса
Пинкуса (явившегося прототипом Маттиаса Клаузена — героя
«Перед заходом солнпа»), Гауптман резко осудил расовое изувер-
ство фашистов. Писатель решительно отверг буржуазный шовинизм
и культ «сильной личности», он выступил в дни краха «третьей им-
перии» Гитлера как убежденный сторонник гуманизма и мира между
народами. Находясь в своей вилле Агнетендорф (в Силезии), пре-
старелый Гауптман обратился со специальным приветственным посла-
нием к «Культурбунду». объединившему прогрессивных деятелей не-
мецкой культуры, антифашистов и борцов за демократическое обнов-
ление Германии. Поэту Иоганнесу Бехеру, руководившему в то
время «Культурбундом», Гауптман вручил осенью 1945 года следу-
ющее заявление: «Нет ни одного мгновения, когда бы я не думал о
Германии... Я не знаю других мыслей — все мои мысли о Германии.
Если можно к этому что-нибудь добавить, то это только твердую
веру в возрождение Германии, от которой я не отступлюсь». Послед-
ние пьесы Гауптмана — «Смерть Агамемнона» (1944) и «Электра»
(1945) были проникнуты живыми гуманистическими чувствами.
Несмотря на преклонный возраст, Гауптман решил отправиться
в Берлин, чтобы принять участие в борьбе за новую, демократиче-
скую Германию. Однако внезапная болезнь — воспаление легких —
не дала писателю выполнить этого намерения. Гауптман скончался
20
в Силезии б июня 1946 года, завещав похоронить его в Восточной
Германии, на морском побережье, перед восходом солнца. Завеща-
ние Гергарта Гауптмана было выполнено немецкими демократами и
представителями Советской Военной Администрации в Германии.
Так завершился жизненный путь выдающегося немецкого писа-
теля, вписавшего своими драмами яркую страницу в историю куль-
туры.
Творческое наследие Гергарта Гауптмана огромно. Его произве-
дения отчетливо отразили особенности сложного и противоречивого
пути этого писателя.
Гергарт Гауптман не мог избавиться от резких колебаний в ми-
ровоззрении и творчестве. Лучшим его пьесам свойственны черты
социальной критики, направленной против реакционного пруссаче-
ства, против религиозного мракобесия, против лжи и лицемерия не-
мецкого буржуазного общества. И вместе с тем известная часть его
литературного наследия проникнута духом примирения с реакцион-
ной действительностью, более того — насыщена мотивами, характер-
ными для буржуазного декаданса. В ряде лучших своих пьес Гаупт-
ман воспевал простых людей — людей труда и «естественного разу-
ма», глубоко сочувствовал их мукам в условиях несправедливых со-
циальных отношений. Здесь он, несомненно, отражал некоторые ха-
рактерные настроения немецких демократических масс, изнывавших
под гнетом юнкеров и капиталистов. С другой же стороны, в боль-
шинстве своих драм Гауптман представал как типичный буржуазный
интеллигент, легко подпадавший под влияние антинародной, дека-
дентской идеологии. И тогда в его произведениях звучали мотивы
реакционного индивидуализма, упадочнической апологии смерти и
пессимизма, мотивы пассивно романтические.
Даже в лучших своих пьесах Гауптман не возвышался до под-
линной революционности и оставался певцом стихийного протеста
против социальных уродств и мерзостей. Вместе с тем даже в его
наиболее декадентских пьесах—наряду с господствовавшими в них
мотивами примирения с действительностью и мистической религиоз-
ности— чувствовался, хотя и резко ослабленный, выступающий за-
частую в абстрактно символических формах интерес к родному на-
роду, к его историческому прошлому и фольклору.
Гауптман жил и творил в империалистическую эпоху герман-
ской истории. Его путь был тесно связан с развитием буржуазного
декаданса в немецкой литературе. И все же Гауптмана ни в коем
случае нельзя отнести целиком к разряду писателей-декадентов.
И на начальном этапе его пути .и не раз в последствии живые связи
21
с демократической почвой обогащали его творчество реалистически-
ми образами и мотивами. Именно потому наследие Гауптмана, в
отличие от мнимых духовных ценностей литературы немецкого бур-
жуазного декаданса, вызывает живой интерес современной немецкой
демократии.
В современной Германии наследие Гауптмана играет весьма ак-
туальную роль. Его драмы, обличающие уродства капиталистическо-
го мира, выступающие на защиту простых людей от насилия и угне-
тения, звучат как вызов современным условиям, господствующим на
западе Германии. Читателям и зрителям в Германской Демократи-
ческой Республике они сообщают печальную повесть о проклятом
прошлом, к которому не может быть возврата. Всему прогрессив-
ному человечеству творчество Гергарта Гауптмана в его лучших
проявлениях дорого силой правды, глубиной психологических на-
блюдений, любовью к традициям отечественной литературы и к по-
эзии трудового народа, богатым и сочным народным языком.
Ал. Дымшиц
ВОСХОДОМ
СОДН ЦА
СОЦИАЛЬНАЯ ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Перевод
Г. СНИМЩИКОВОЙ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Краузе — владелец хутора.
Фрау Краузе — его вторая жена.
плена I дочерИ Краузе от первого брака,
/vi а р т а )
Гофман — инженер, муж Марты.
Вильгельм Кааль — племянник фрау Кра-
узе.
Фрау Шпиллер — приживалка фрау Краузе
Альфред Лот.
Доктор Шиммельпфенниг.
Б е и б с т — работник в имении Краузе.
Густа |
Лиза | служанки в имении Краузе.
Мария I
Б а э р — по прозвищу Гопля-Баэр.
Эдуард — слуга Гофмана.
Миля — горничная фрау Краузе.
Жена возчика.
Г о л и ш — по прозвищу Гош, подпасок.
Посыльный.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната с низким потолком. На полу дорогие ковры. Обстановка
новомодная, но на крестьянский лад. Картина, висящая на стене,
изображает повозку с четверкой лошадей, управляемых возницей
в синей блузе.
Миля, крепко сложенная крестьянская девка, с несколько тупо-
ватым выражением красного лица, открывает среднюю дверь и впу-
скает Альфреда Лота. Лот — широкоплечий, коренастый чело-
век среднего роста с решительными, но несколько неуклюжими дви-
жениями. Белокурый, глаза голубые, усики — белесые, жидкие. Его
худое лицо выражает ровное, спокойное состояние духа. Одет ак-
куратно, хотя и немного старомодно. На нем летнее пальто, через
ллечо сумка, в руках палка.
Миля. Входите, пожалуйста! Сейчас я позову гос-
подина инженера. Не угодно ли присесть?
Рывком открывается стеклянная дверь. Деревенская баба с ба-
гровым от ярости лицом врывается в комнату. Она одета немногим
лучше прачки. Голые красные руки, синяя ситцевая юбка с корса-
жем, красный в крапинку шейный платок. Ей немного за сорок, у
нее злое, чувственное, грубое лицо, относительно хорошо сохранив-
шаяся фигура.
Фрау Краузе (кричит). Эй, девки!.. Ну так и
есть!.. Одно горе с этим бабьем!.. Пшел отсюда! Мы
не подаем!.. (Обращается то к Миле, то к Лоту.) У кого
есть руки, тот может работать. Пшел прочь! Нет у нас
ничего!
Лот. Позвольте, хозяйка... вы ведь... я... моя фами-
лия Лот, я... хотел бы... у меня ни малейшего намере...
Миля. Они желают говорить с господином инже-
нером.
27
Фрау Краузе. Знаю-знаю, хочет выклянчить у
зятя... А у того у самого ничего нет, все здесь наше, не
его!
Открывается дверь справа.
Гофман (высовывает голову). Мамаша! Я попро-
сил бы... (Выходит, идет к Лоту.) Что вам угод... Аль-
фред! Это ты, дружище? Боже праведный, ты?! Вот это...
Вот это ты здорово придумал!
Гофману года тридцать три. Он высокого роста, стройный, худо-
щавый, одевается по последней моде, чисто выбрит и изящно при-
чесан, на пальцах дорогие кольца, в манишке булавка с бриллиан-
том, на часовой цепочке брелоки. Волосы и усы у него черные и
выхоленные. Черты лица острые, как у птицы, выражение неопре-
деленное, глаза черные, живые, по временам беспокойные.
Лот. Я, собственно говоря, совсем случайно...
Гофман (взволнованно). Очень, очень приятно...
Но прежде всего разденься! (Пытается снять с него
сумку.) Такой приятный сюрприз... (Взяв у Лота шляпу
и палку, кладет их на стул возле двери.) Лучше не при-
думать. (Возвращаясь.) Лучше прямо ничего не приду-
мать...
Лот (снимая с себя сумку). Я, собственно говоря...
Я совершенно случайно завернул... (Кладет сумку на
стол, стоящий на переднем плане.)
Гофман. Садись, пожалуйста! Ты, верно, устал.
Садись, прошу тебя!.. Ты помчишь? Когда ты меня на-
вещал, у тебя всегда была привычка бросаться на ди-
ван так, чтоб пружины трещали... Иногда они даже ло-
пались. А ну-ка, покажи, как ты это делаешь!
Фрау Краузе смотрит на них с изумлением и затем уходит.
Лот усаживается в одно из кресел, стоящих вокруг стола на пе-
реднем плане.
Выпьешь чего-нибудь? Говори, чего тебе?! Пива? Вина?
Коньяку? Кофе? Чаю? В этом доме есть все.
Из зимнего сада, читая, входит Елена. Ее высокая, несколько
плотная фигура, белокурые, необыкновенно пышные волосы, вы-
ражение лица, модная одежда, движения, да и весь ее облик —
не могут скрыть ее крестьянского происхождения.
28
Елена. Послушай, зять, не мог бы ты... (ЗамечйеЪ
Лота и быстро отступает.) Ах, простите, пожалуйста!
(Уходит.)
Гофман. Останься, останься же!
Лот. Это твоя жена?
Гофман. Нет, сестра жены. Разве ты не расслы-
шал, как она меня величала?
Лот. Нет.
Гофман. Хороша! Верно?.. Но скажи все же, чего
тебе: кофе, чаю, грогу?
Лот. Спасибо, спасибо за все.
Гофман (предлагает сигары). Но от сигары ты
не откажешься? Как, тоже не хочешь?
Лот. Спасибо, нет.
Гофман. Завидная нетребовательность! (Закури-
вая сигару.) Это пе... пепел, то есть этот табак... Ах,
черт, я хотел сказать — дым... этот дым тебя не беспо-
коит?
Лот. Нет.
Гофман. Если бы у меня не было хоть этого... ах,
боже, этой искорки жизни!.. Но, сделай милость, рас-
скажи что-нибудь... Целых десять лет... Ты, впрочем,
очень мало изменился... Десять лет— чертовски большой
кусок времени... А что поделывает, как его, Шну...
Шнурц, кажется, так мы его звали? А Филе... и вся
наша тогдашняя веселая банда? Сохранил ли ты хоть
кого-нибудь из них в поле зрения?
Лот. А разве ты ничего не знаешь?
Гофман. Чего?
Лот. Да что он застрелился.
Гофман. Кто? Кто еще застрелился?
Лот. Ф'ипс! Фридрих Гильдебрандт.
Гофман. С чего бы это?
Лот. Да, он застрелился!.. В Грюневальде, в очень
красивом месте на берегу Гафельзее. Я был там, оттуда
видно Шпандау.
Гофман. Гм!.. Вот уж не ожидал бы от него та-
кого, он ведь никогда не был героем.
Лот. Поэтому он и застрелился... Он был совестли-
вым, очень совестливым человеком.
Гофман. Совесть? При чем здесь она?
29
Лот. Именно она... Не будь ее, он бы не застре-
лился.
Гофман. Я не совсем понимаю.
Лот. Ты, верно, еще помнишь, какого цвета были
его политические убеждения?
Гофман. По-моему, зеленого.
Лот. Конечно, ты можешь считать их незрелыми.
Но в одном ты ему не откажешь, — он был талантли-
вым малым... Пять лет работал штукатуром, затем еще
пять голодал, так сказать, на свой страх и риск и при
этом лепил маленькие статуэтки.
Гофман. Ужасные вещи. Я хочу, чтобы искусство
веселило меня... Не-ет! Искусство такого сорта мне не
по вкусу.
Лот. Мне оно тоже было не по вкусу, но он стоял
на своем. Прошлой весной был объявлен конкурс на па-
мятник. Надо было увековечить какого-то сиятельного
князька. Фипс принял з нем участие и получил премию.
Вскоре он и застрелился.
Гофман. При чем же тут совесть, мне что-то не
ясно... Я могу назвать это только .блажью... червоточи-
ной... сплином... чем-то таким.
Лот. Да, именно таково и всеобщее мнение.
Гофман. Мне очень жаль, но я не могу не при-
соединиться к нему.
Лот. Ему теперь совершенно безразлично, что...
Гофман. Ах, оставим это. Мне его так же жалко,
как и тебе, но... ведь он уже все равно мертв, этот слав-
ный парень... Расскажи мне лучше о себе, что ты делал,
как тебе жилось?
Лот. Со мной все было так, как я того и ожидал...
Разве ты ничего обо мне не слышал?.. Не читал в газе-
тах?
Гофман (несколько смущенный). Нет, ничего.
Лот. Ты ничего не знаешь о лейпцигской истории?
Гофман. Ах, об этом!.. Да!.. Я хочу сказать... ни-
чего точного.
Лот. Так вот дело обстояло так...
Гофман (берет Лота под руку). Слушай, прежде
чем ты начнешь... Ты в самом деле не хочешь ничего
выпить?
30
Лот. Может быть, позднее.
Гофман. А рюмочку коньяку?
Лот. Ну, нет. Уж этого ни в коем случае.
Гофман. А я пропущу рюмочку... Нет ничего луч-
ше для желудка. (Достает из бифета бутылку и две
рюмки и ставит их на стол перед Лотом.) Рекомендую,
Grand Champagne, лучший сорт... Может, отведаешь?..
Лот. Благодарю.
Гофман (залпом выпивает рюмку). Э-эх!.. Ну, а
теперь я весь внимание.
Лот. Одним словом... влетел я тогда здорово.
-- Гофман. Кажется, на два года?!
Лот. Именно! Но ты, видно, все знаешь. Я получил
два года тюрьмы, а потом меня еще выгнали и из уни-
верситета. Мне тогда исполнился двадцать один год...
Ну, что же, за эти два года тюрьмы я написал свою
первую книгу по вопросам народного хозяйства. Не
скажу, что мне доставило большое удовольствие сидеть
за решеткой, врать не буду.
Гофман. Ну как мы могли быть такими! Просто'
удивительно! Надо же всерьез вбить себе такое в голо-
ву. Все это было чистейшее ребячество, ты понимаешь
меня!.. Переселиться в Америку нам, дюжине желторо-
тых! Нам основать образцовое государство! Восхити-
тельный спектакль!
Лот. Ребячество?! Как тебе сказать!.. В некотором
отношении это было действительно ребячеством! Мы не
подготовились ко всем трудностям такого дела.
Гофман. А то, что ты действительно с голыми
руками совершенно серьезно отправился в Америку...
Ну подумай только, что это значит — с голыми руками
приобрести в Америке землю для образцового государ-
ства. Ведь это же почти идио... Во всяком случае, это
весьма наивно.
Лот. А между тем я вполне удовлетворен резуль-
татами своей поездки в Америку.
Гофман (хохочет). Лечение холодным душем, ты
это имеешь в виду?..
Лот. Возможно, что мой пыл немного охладили, но
ничего особенного со мной не случилось. Каждый чело-
век должен пройти через свои разочарования. Но я
91
далек от того, чтобы отрицать пользу этих... ну, скажем,
горячих времен. Они были вовсе не такими уж наивны-
ми, какими ты их себе представляешь.
Гофман. Не знаю, разве?!
Лот. Вспомни только все тогдашние ребячества:
разноцветные корпорации в университете, пьянство,
драки. Чего ради был весь этот шум? Как любил гово-
рить Фипс: что нам Гекуба?.. Но речь шла вовсе не о
Гекубе. Мы стремились к самым высоким человеческим
идеалам. И, несмотря ни на что, это наивное время по-
могло мне начисто освободиться от предрассудков. От
религиозных 'иллюзий, и от мнимой морали, и от много-
го еще...
Гофман. В этом я согласен с тобой. Если теперь
я человек просвещенный и непредубежденный, то этим
я безусловно обязан временам нашего общения... Да,
конечно... Меньше, чем кто-нибудь, я способен это отри-
цать. И вообще ничто человеческое мне не чуждо. Не
нужно только пытаться прошибать лбом стену... Не
нужно усугублять бедствия, от которых, к несчастью,
страдает нынешнее поколение. Пусть все -спокойно идет
своим естественным путем. Что должно быть, то будет!
Надо действовать практически, практически! Вспомни-
ка! Я и раньше это подчеркивал, и мой принцип оправ-
дал -себя... В том-то и дело! А вы все—и ты в том чи-
сле! — поступаете совершенно непрактично.
Лот. Объясни мне, пожалуйста, почему именно?
Гофман. Очень просто! Вы не используете своих
способностей. Вот, например, ты: у тебя есть знания,
энергия и все прочее, все тебе доступно, все перед тобой
открыто! А ты что делаешь? Начинаешь с того, что ком-
про-ме-тируешь себя таким образом... Ну, положа руку
на сердце, неужели ты ни разу не раскаивался?
Лот. Не в чем мне было каяться, раз меня осудили
безо всякой вины.
Гофман. Ну, знаешь, я не могу судить об этом.
Лот. Но сможешь тотчас же, как только я тебе
скажу, что обвинительный акт* утверждал, будто я соз-
дал наш союз только ради партийной агитации. Далее
говорилось, что я и деньги собирал для партийных
целей. Ты-то знаешь, мы всерьез относились к колонист-
92
ским намерениям, а в отношении денежных сборов —ты
сам только что сказал, — все мы были с голыми руками.
Следовательно, в обвинительном заключении не было ни
слова правды, и ты, как член нашего общества, должен
был бы...
Гофман. Погоди... Членом общества я, в сущности-
то, и не был... Но я, разумеется, верю тебе без всяких
оговорок... Судьи ведь тоже только люди, это надо пони-
мать... Во всяком случае, лучше бы ты действовал прак-
тически, избегая всяких иллюзий. И вообще ты столько
раз изумлял меня: редактор «Рабочей трибуны», самого
темного среди уличных листков, кандидат в рейхстаг от
милейшей черни! И что ты от этого имеешь?.. Только
правильно пойми! Уж меня нельзя упрекнуть в отсут-
ствии сострадания к беднякам, но изменение их участи
должно прийти сверху! Да, именно сверху вниз, ведь
народ даже не знает, что ему нужно... Я, видишь ли,
ваше «снизу вверх!» как раз и считаю попыткой пробить
лбом стенку.
Лот. Из всего, что ты сказал, я не очень много по-
нял.
Гофман. Ах, так, — ну посмотри на меня! У меня
свободные руки. Теперь я мог бы сделать кое-что ради
идеала... И могу сказать, пожалуй, что моя практическая
программа близка к осуществлению... Ну, а вы... по-
прежнему с голыми руками... вы-то что намерены де-
лать?
Лот. Да, поговаривают, что ты пробираешься в
Блейхредеры.
Гофман (польщенный). Много чести... Пока еще
не достиг. А кто это говорит? Каждый трудится на свой
лад. И каждому воздается соответственно... Так кто же
это говорит?
Лот. Я слышал, когда был в Яуэре, как об этом го-
ворили какие-то два господина за соседним столиком.
Гофман. Ишь ты!.. У меня ведь есть враги!... А что
они еще говорили?
Лот. Ничего особенного. Благодаря им я узнал, что
ты находишься сейчас в имении своего тестя.
Гофман. И чего только не пронюхают эти люди!
Милый друг! Ты даже себе не представляешь, как елс-
.33
дят за каждым шагом человека с положением. Сколько
неудобств приносит богатство... А между тем дело про-
стое: моей беременной жене нужна спокойная обстанов-
ка и чистый воздух.
Лот. А как же с врачом? Хороший врач — это са-
мое важное в таких случаях. Но здесь, в деревне...
Гофман. Видишь ли... Здесь как раз очень дель-
ный врач. А я на собственном опыте убедился, что доб-
росовестный врач лучше гениального.
Лот. Бывает и так, что у врача добросовестность
сопутствует гению.
Гофман. Пусть так. Во всяком случае, наш врач —
человек добросовестный. Он, знаешь, тоже этакий идео-
лог, нашего с тобой покроя... Преуспевает ужасно среди
углекопов и крестьян. Они его просто боготворят. Ино-
гда, впрочем, это совершенно невыносимый субъект, эта-
кая ходячая смесь суровости и сантиментов. Но, как ска-
зано, добросовестность я умею ценить!.. Это превыше
всего!.. Да, пока я не забыл... Мне это очень важно...
мне нужно знать, кого я должен остерегаться... Слу-
шай!.. Скажи откровенно... я вижу по твоему лицу, что
господа за соседним столиком не сказали обо мне ничего
хорошего... Скажи мне, пожалуйста, что именно они го-
ворили?
Лот. Мне не следовало бы этого повторять, потому
что я хотел попозже просить у тебя двести марок. Да,
именно просить, потому что вряд ли смогу когда-нибудь
отдать их тебе.
Гофман (вынимает из внутреннего кармана чеко-
вую книжку, заполняет чек, отдает его Логу). В любом
отделении райхсбанка... Я очень рад...
Лот. Так быстро... Это превзошло все мои ожида-
ния. Итак!.. Принимаю с благодарностью. И ты, конеч-
но, понимаешь, что злу они служить не будут.
Гофман (с пафосом). Каждый труженик достоин
своей награды!.. А теперь, Лот, будь добр, скажи мне,
что говорили господа за соседним...
Лот. Чепуху они болтали.
Гофман. И все-таки скажи мне, пожалуйста! Мне
$тр просто интересно, ну про-о-сто интересно...
34
Лот. Речь шла о том, что ты вытеснил отсюда ка-
кого-то... Какого-то подрядчика Мюллера.
Гофман. Ра-зу-меет-ся! Именно эта самая притча!
Лот. Они говорили, что Мюллер был помолвлен с
твоей нынешней женой?
Гофман. Да, был!.. И что же дальше?
Лот. Я рассказываю тебе все, что слышал. Я пола-
гаю, что ты хочешь в точности знать, о чем болтают
люди.
Гофман. Правильно! Итак?
Лот. Если я верно расслышал, этот Мюллер взялся
проложить дорогу в здешних горах.
Гофман. Да! С какими-то жалкими десятью тыся-
чами талеров в кармане. Когда же он понял, что этих
денег .не хватит, он решил быстренько подцепить одну
из вицдорфских крестьянских дочек. Он и нацелился на
мою нынешнюю жену...
Лот. Мюллер, гоьорили они, поладил с дочерью, а
ты со стариком... Затем он, кажется, застрелился?! А его
дорожный участок достроил будто бы ты и при этом из-
рядно заработал.
Гофман. В этом есть доля истины, но... Я хочу,
чтоб ты понял связь между событиями... А какие поучи-
тельные факты им еще известны?
Лот. Особенно волновало их, надо сказать, следую-
щее: они подсчитали все прибыли от грандиозной аферы
с углем, которую ты будто бы затеял, и при этом назы-
вали тебя... Ну, в общем, я не скажу, чтобы они очень
лестно о тебе выразились. Короче говоря, они говорили,
будто ты напоил шампанским здешних глупых хозяев и
уговорил этих мужиков подписать контракт, согласно ко-
торому тебе за баснословно ничтожную сумму перешло
исключительное право на весь добываемый в их шахтах
уголь.
Гофман (встает, явно задетый за живое). Мне хо-
чется сказать тебе, Лот... Ах, к чему все это ворошить?..
Предлагаю лучше поужинать, я зверски голоден. Прямо
чертовски голоден! (Нажимает кнопку электрического
звонка, провод которого в виде зеленого шнурка свеши-
вается над диваном.)
Раздается звонок.
35
Лот. Ну, если ты хочешь, чтобы я остался... тогда
будь так добр... Я хотел бы немного привести себя
в порядок.
Гофман. Сейчас получишь все необходимое...
Входит Эдуард, он в ливрее.
Эдуард! Проводите господина Лота в комнату для
гостей.
Эдуард. Слушаюсь, барин.
Гофман (жмет Лоту руку). Минут через пятнад-
цать прошу к ужину.
Лот. Времени предостаточно. До скорой встречи!
Гофман. До скорой встречи!
Эдуард распахивает дверь и пропускает Лота. Оба выходят. Гоф-
ман почесывает затылок, задумчиво смотрит на пол, затем направ-
ляется к двери направо. В тот момент, как он беоется за дверную
ручку, его окликает Елена, стремительно вошедшая в стеклянную
дверь.
Елена. Зять! Кто это был?
Гофман. Один из моих друзей по гимназии. Пожа-
луй, старейший из них, Альфред Лот.
Елена (быстро). Он уже уехал?
Гофман. Нет! Он поужинает с нами... Возможно...
Да, возможно, что он здесь и заночует.
Елена. Господи! Тогда я не выйду -к ужину.
Гофман. Почему, Елена?
Елена. Что мне делать среди образованных лю-
дей? Мое дело — быть с мужиками.
Гофман. Вечные причуды! Сделай милость — при-
смотри за тем, чтобы стол был в порядке. Будь добра!..
Пусть все будет немного поторжественнее. Мне кажется,
он что-то задумал.
Елена. Что же он задумал, по-твоему?
Гофман. Работа крота... рыть, рыть. Ну, ты в этом
ничего не смыслишь... Может-быть, я и ошибаюсь, я как-
то еще не продумал всего. Во всяком случае, сделай так,
чтобы все было привлекательно. Так все же людям
легче... Конечно, шампанского! А что, омары из Гамбур-
га прибыли?
36
Елена. Кажется, прибыли сегодня утром.
Гофман. Тогда и омаров!
Резкий стук в дверь.
Войдите!
Посыльный с почты (с ящиком под мышкой.
Входя, говорит нараспев). Вам по-сылка.
Елена. Откуда?
Посыльны й. Из Бе-рлина.
Гофман. Так-так! Наверно, детские вещи от Гер-
цога. (Осматривает пакет, берет квитанцию.) Ну да, это
вещи из магазина Герцога.
Елена. Целый ящик? А не больше ли?
Гофман дает посыльному на чай.
Посыльный (тем же певучим тоном). Всего хо-
рошего! (Уходит.)
Гофман. Как это — больше?
Елена. Ну как же, здесь прислали вещей по край-
ней мере на троих детей.
Гофман. Ты ходила с моей женой на прогулку?
Елена. Что же мне делать, если она всегда сразу
устает.
Гофман. Ах да, всегда сразу устает... Просто
беда! Надо, чтобы она гуляла не меньше полутора ча-
сов... Ради бога, она должна делать так, как сказал
врач. К чему же тогда врач, если...
Елена. А ты возьми и выгони Шпиллершу! Что я
могу поделать с этой старой бабой, которая ей во всем
потакает!
Гофман. А что я могу? Я ведь муж... И потом ты
же знаешь мою тещу.
Елена (с горечью). И очень даже.
Гофман. Кстати, где она?
Елена. С того момента, как пришел господин Лот,
Шпиллерша все время ее подзуживает. За ужином она,
наверно, опять устроит скандал.
Гофман (снова углубляется в свои мысли, ходит
по комнате. Внезапно вспылив). Клянусь честью, что я
в последний раз терплю подобное в этом доме! Клянусь
честью!
37
Елена. Тебе хорошо, ты можешь уйти куда Хо-
чешь.
Гофман. В моем доме никогда не дошло бы до
этого... До такого чудовищного порока...
Елена. Не вздумай только приписывать вину мне!
Я ей водки не давала. Гони вон эту Шпиллершу. Эх,
если бы я была мужчиной!
Гофман (вздыхая). Скорее бы все это прошло!..
(Уходя в дверь справа.) Итак, свояченица, сделай ми-
лость: пусть ужин будет поаппетитнее! А я тут быстро
должен закончить одно дело.
Елена нажимает кнопку звонка. Входит M ил я.
Елена. Миля, накрывайте на стол! Скажите Эду-
арду, чтобы он заморозил шампанское и подал четыре
дюжины устриц.
Миля (обиженным тоном). Скажите ему сами. Он
меня не слушает и всегда твердит, что служит только
инженеру.
Елена. Пришли-ка его ко мне!
Миля уходит. Елена подходит к зеркалу, поправляет прическу и
платье. Входит Эдуард.
(Все еще перед зеркалом.) Эдуард, заморозьте шампан-
ское и откройте устрицы! Так приказал господин Гоф-
ман.
Эдуард. Слушаюсь, фрейлейн. (Уходит.)
Слышен стук в среднюю дверь.
Елена (вздрагивая). Боже!.. (Нерешительно.)
Войдите!.. (Громче и тверже.) Войдите!
Лот (входит, не здороваясь). Ах, простите!.. Я не
хотел вам мешать... Моя фамилия — Лот.
Елена приседает, как на уроке танцев.
Голос Гофмана за дверью: «Ребята! Прошу без церемоний! Я сей-
час выйду... Лот! Это моя свояченица — Елена Краузе. Елена, это
мой друг — Дльфред Лот. Считайте, что я вас представил друг
другу».
Елена. Нет, так не принято!
Лот. Я не сержусь на него, фрейлейн! В вопросах
хорошего тона я и сам, как мне не раз говорили, почти
варвар... Но, если я вам помешал...
38
Елена. Что вы!.. Вы мне совсем не помешали... Ни-
чуть. (После неловкой паузы.) Это... это очень мило
с вашей стороны, что вы разыскали моего зятя... Он так
часто сожалеет о том, что друзья его юности совсем по-
забыли о нем.
Лот. Да, это получилось случайно... Я был все
больше в Берлине и в пригородах и совсем потерял
Гофмана из виду. Со времен моего студенчества в Бре-
славле я больше не был в Силезии.
Елена. Значит, вы нашли его совсем случайно?
Лот. Да, совершенно случайно... И как раз в том
самом месте, где мне надо заняться своими исследова-
ниями.
Елена. Шутить изволите... Наш Вицдорф—и нау-
ка, это невозможно! Какие там исследования в этом убо-
гом гнезде?!
Лот. Вы называете его убогим?.. Но здесь находятся
исключительные богатства.
Елена. Да, верно! Но в смысле...
Лот. Я не переставал удивляться. Поверьте, таких
крестьянских дворов больше нигде нет. Здесь изобилие
действительно выглядывает из всех дверей и окон.
Елена. Вы правы. В здешних хлевах коровы и
лошади нередко едят из мраморных кормушек и сереб-
ряных яслей. И все это сделал уголь, который был об-
наружен под нашими полями. Это он в один миг пре-
вратил наших нищих крестьян в богачей. (Указывает на
картину, висящую на задней стене.) Взгляните-ка сюда.
Мой дед был возчиком. Ему принадлежал хуторок, но
скудная земля не могла его прокормить, и он занялся
извозом... Вот он, в синей блузе; тогда еще носили такие
блузы... Мой отец в молодости тоже ходил в такой... Но
я думала не об этом, когда говорила про убожество.
Просто здесь такая глушь! Никакой пищи для ума. Та-
кая смертная скука!
Входят и выходят Миля и Эдуард. Они накрывают стол справа,
в глубине.
Лот. Но бывают же здесь балы или вечеринки?
Е л.е н а. Нет, никогда! Мужики пьют, играют в кар-
ты, охотятся... А что тут увидишь? (Подходит к окну и
39
указывает рукой на npoxooicux.) Все больше вот такие
типы.
Л о т. Гм! Углекопы.
Елена. Одни идут в шахты, другие из шахты, и
TaiK все время... Я по крайней мере вижу всегда одних
углекопов. Вы думаете, я могу одна выйти из дому? Раз-
ве что в поле, через задние ворота. Ведь здесь повсюду
такой грубый сброд!.. А как они смотрят на вас, как та-
ращат глаза —так угрюмо, словно вы только что совер-
шили преступление... Зимой мы иногда катаемся на сан-
ках, а они целыми толпами идут себе через горы. Кру-
гом метель и мрак, надо посторониться, но они ни за
что не уступят дорогу. Возницам приходится браться за
кнут. Иначе не проехать. А как они ругаются вдогонку!
Ух! Порой мне даже страшно становилось.
Лот. Вообразите только: именно ради тех людей,
которых вы так боитесь, я и приехал сюда.
Елена. Да что вы...
Лот. Совершенно серьезно, как раз они интересуют
меня больше всего.
Елена. Только они? И никто больше?
Лот. Да!
Елена. Даже мой зять?
Лот. Да!.. Интерес к этим людям — это нечто сов-
сем иное, более высокое... Простите меня, фрейлейн, вам,
наверно, этого не понять.
Елена. Почему же? Я очень хорошо вас понимаю,
вы... (Роняет из кармана письмо, Лот хочет его под-
нять.) Ах, не беспокойтесь. Это не имеет значения.
У меня переписка с пансионом.
Лот. Вы были в пансионе?
Елена. Да, в Гернгуте. Не подумайте только, что
я... Нет-нет, я вас понимаю.
Лот. Видите ли, рабочие интересуют меня ради них
самих.
Елена. Да, конечно, это очень интересно... Такой
вот углекоп... Если его понять... Есть местности, где их
совсем не найдешь, но когда видишь их каждый день...
Лот. Даже когда их видишь каждый день, фрей-
лейн... Их даже надо каждый день видеть, чтобы нахо-
дить в них интересное.
40
Елена. А что делать, если âfo так трудно найти?..
И что же это такое, вот это самое интересное?
Лот. Интересно, например, что эти люди, как вы
говорите, смотрят на всех таким угрюмым и ненавидя-
щим взглядом.
Елена. А почему вы считаете, что это особенно ин-
тересно?
Лот. Хотя бы потому, что это не совсем обычно.
Мы, прочие, смотрим так не всегда, а только изредка.
Елена. Но почему же они смотрят всегда... так оз-
лобленно, так сердито? На это должна ведь быть при-
чина.
Лот. Совершенно верно! И именно ее я и хочу
найти.
Елена. Ах, что вы! Вы меня обманываете. Ну что
вам это даст, если вы будете знать?
Лот. Может быть, тогда мы найдем средство, чтобы
устранить причину, заставляющую этих людей быть та-
кими безрадостными и ожесточенными... Может быть,
мы сможем сделать их счастливее.
Елена (взволнована и смущена). Я должна вам
сказать честно, что... Теперь я, кажется, начинаю вас
понимать... Для меня все это так... так ново, совершенно
ново!
Гофман (входит в правую дверь. В руках у него
пачка писем). Ну вот и я. Эдуард! Чтобы эти письма
были на почте не позже восьми часов. (Отдает Эдуарду
письма.)
Эдуард уходит.
Ну, ребята, теперь можно и поесть... Жара здесь невы-
носимая! Сентябрь, а так жарко! (Достает шампанское
из ведра со льдом ) Вино вдовы Клико! Эдуард знает
мои пристрастья. (Оборачиваясь к Лоту.) Вы тут ужас-
но горячо спорили. (Подходит к заставленному делика-
тесами столу, потирает руки.) Ну-с! Выглядит недурно!
(Бросает лукавый взгляд на Лота.) Не правда ли?.. Да,
между прочим, свояченица, к нам сейчас нагрянет гость:
Кааль, Вильгельм. Я только что видел во дворе.
Елена делает гримасу отвращения
41
Гофман. Но, милочка! Ты ведешь себя так, точно й
его... Чем я виноват? Разве я его приглашал?
За дверью слышны тяжелые шаги.
Эх, пришла беда — отворяй ворота.
Без стука входит К а а л ь. Это двадцатичетырехлетний неуклю-
жий деревенский парень. Видно, что он старается казаться свет-
ским и, главное, богатым человеком. У него грубые черты лица,
все лицо его выражает смесь глупости и нахальства. Он в зеленой
куртке, пестром бархатном жилете, темных брюках и лакированных
сапогах. На голове зеленая охотничья шляпа с петушиным пером.
На куртке роговые пуговицы, на часовой цепочке оленьи зубы и
т. д. Заикается.
Кааль. Д-д-добрый вечер всей компании! (Заме-
чает Лота, смущается, замолкает и приобретает доволь-
но жалкий вид.)
Гофман (подходит к нему, подает руку, говорит
ободряющим тоном). Добрый вечер, господин Кааль!
Елена (недружелюбно). Добрый вечер!
Кааль (тяжелыми шагами пересекает комнату,
подходит к Елене и подает ей руку). Д-д-добрый вечер
и вам, Елена!
Гофман (Лоту). Разреши тебе представить госпо-
дина Кааля. Он сын наших соседей.
Кааль скалит зубы и мнет в руках шляпу. Неловкая пауза.
Прошу к столу,- ребята! Все ли здесь? Ах, а где же ма-
тушка? Миля, попросите фрау Краузе к столу.
Миля уходит в среднюю дверь.
Миля (кричит из сеней). Хозяйка!! Хозяйка!! Иди-
те есть! Вам велят идти есть!
Елена и Гофман смотрят друг на друга и понимающе смеются,
затем одновременно смотрят на Лота.
Гофман (Лоту). Деревенская простота!
Появляется расфуфыренная фрау Краузе. Она в шелку и с до-
рогими украшениями. Манера держаться выдает спесь и чванство.
Гофман. А, вот и мама... Разреши мне предста-
вить тебе моего друга доктора Лота.
42
Фрау Краузе (делает невероятный книксен).
Я так рада. (После небольшой паузы.) Уж вы, ради
бога, не обижайтесь на меня, господин доктор. Я преж-
де всего должна перед вами извиниться. (Говорит чем
дальше, тем быстрее.) Извиниться за мое давешнее об-
ращение с вами. Вы знаете, вы понимаете, просто голова
идет кругом от этой уймы бродяг. Вы не поверите, прямо
беда с этими попрошайками. Да и крадут они, что твои
сороки. Конечно, не в пфенниге дело. Что над пфенни-
гом трястись. Талера и то не жалко. А вот у Людвига
Краузе баба — так жадна, так жадна! Прямо жила ка-
кая-то— последнему нищему и то не подаст. Муж ее с
досады помер, потому как потерял какие-то две тысячи
талеров. Не-ет! Не-ет! Мы совсем не такие. Посмотрите-
ка на этот буфет, он обошелся мне в двести талеров без
пересылки. Самому барону Клинкову лучшего не ви-
дать.
Вскоре после фрау Краузе вошла фрау Шпиллер. Она малень-
кого роста, кривобокая, одета в поношенное платье фрау Краузе.
Пока фрау Краузе говорит, она благоговейно смотрит на нее. Ей
около пятидесяти пяти лет. При выдохе она каждый раз издает лег-
кий стон, который, когда она говорит, превращается в звук по-
хожий на «м-м».
Фрау Шпиллер (покорным, грустно-жеманным
тоном, очень тихо). Господин барон Клинков имеют в
точности такой буфет... м-м...
Елена (к фрау Краузе). Мама! Не сесть ли нам
за стол, а потом... уж...
Фрау Краузе (молниеносно оборачивается и
смотрит на Елену уничтожающим взглядом. Отрывисто
и властно). Это прилично?
Фрау Краузе, собираясь садиться, вспоминает, что не была прочи-
тана застольная молитва. Еще не подавив приступа ярости, она
привычно складывает ладони.
Фрау Шпиллер (читает застольную молитву).
«Приди, Иисусе, милость нам яви.
Дары, ниспосланные нам, благослови». Ам-инь.
Все шумно усаживаются, угощают друг друга. Атмосфера нелов-
кости понемногу исчезает.
Гофман (Лоту). Прошу покорно, дружище! Уст-
рицы?
43
Лот. Да, попробую. Впервые ем устриц.
Фрау Краузе (ест устрицу, говорит с набитым
ртом). Вы хотите сказать, в этом сезоне?
Лот. Нет, вообще!
Фрау Краузе и фрау Шпиллер обмениваются взглядами.
Гофман (Каалю, который сосет лимон). Мы два
дня не видались, господин Кааль. Успешно ли вы по-
охотились за мышами?
Кааль. Н-н-н-е-ет!
Гофман (Лоту). Господин Кааль, видишь ли
страстный охотник.
Кааль. М-м-м-ышь — это пре-п-п-п-одлая амф-ф-
ф-и-бия!
Елена (хохочет). Прямо комедия! Он убивает без
разбора — и домашнюю тварь и диких животных.
Кааль. В-в-в-вчера... я н-насмерть застрелил ст-
ст-ст-арую свинью.
Лот. Стрельба — ваше главное занятие?
Фрау Краузе. Господин Кааль стреляет для
собственного удовольствия.
Фрау Шпиллер. Словом, охотится за дичью и
женщинами, как говаривал его превосходительство ми-
нистр фон Шадендорф.
Кааль. П-после з-завтра б-будем б-бить го-олубей.
Лот. Это что еще такое: охота на голубей?
Елена. Ах, это невыносимо. Такое жестокое раз-
влечение! Даже уличные мальчишки, которые бьют кам-
нями стекла, не позволяют себе ничего подобного.
Гофман. Ты чересчур строга, Елена!
Елена. Не знаю... Но, по-моему, лучше бить стек-
ла, чем голубей, которых они еще к тому же привязыва-
ют к жерди.
Гофман. Но, Елена, нельзя же забывать...
Лот (разрезая что-то на тарелке). Это постыдное
занятие!
Кааль. Подумаешь, п-пара голубей!..
Фрау Шпиллер (Лоту). Господин Кааль... м-м...
имеют на своем счету уже двести штук.
Лот. Всякая охота — безобразие!
Гофман. И все-таки неискоренимое Вот у нас
44
ищут сейчас лисиц,— надо взять живьем пятьсот штук.
Все лесники в окружности, да, пожалуй, и во всей Гер-
мании, только одним и заняты — лисьими норами.
Лот. На что же так много лисиц?
Гофман. Отправят в Англию, а там лорды и леди
удостоят их чести быть затравленными сразу же по вы-
ходе из клеток.
Лот. Христианин он или магометанин, скот всегда
останется скотом.
Гофман. Мамаша, передать тебе омаров?
Фрау Краузе. Можно, в нынешнем сезоне они
хороши!
Фрау Шпиллер. Ах, у милостивой государыни
такой тонкий вкус... м-м...
Фрау Краузе. (Лоту). Омаров вы, верно, тоже
еще не ели, господин доктор?
Лот. Нет, омаров я ел иногда... Там, на северном
побережье, в Варнемюнде, откуда я родом.
Фрау Краузе (Каалю). Видит бог, Вильгельм,
иногда сама не знаешь, чего бы еще съесть?
К а а л ь. Д-да, ви-идит бог, т-т-тетушка.
Эдуард (хочет налить бокал Лоту). Шампанского?
Лот (отстраняет свой бокал). Нет!.. Спасибо!
Гофман. Не дури!
Елена. Как, вы не пьете?
Лот. Нет, фрейлейн.
Гофман. Ну, послушай, ведь это... Ведь так просто
скучно.
Лот. Если я выпью, я стану еще скучнее.
Елена. Это интересно, господин доктор.
Лот (бесцеремонно). Что именно? Что я станов-
люсь скучнее, когда выпью вина?
Елена (несколько смутившись). Нет, ах нет... То,
что вы не пьете... Что вы совсем не пьете.
Лот. Что же тут интересного?
Елена (густо покраснев). Это... это необычно.
(Еще больше краснеет, смущается.)
Лот (грубовато). Вы правы, к сожалению, это так.
Фрау Краузе (Лоту). Бутылка стоит пятнадцать
марок, можете смело пить, доставлено п-рямо из Реймса.
Уж дряни-то мы не предложим и сами не пьем.
45
Фрау Ш пил л ер. Ах, поверьте... м-м... господин
доктор, если бы его превосходительство господин ми-
нистр фон Шадендорф... м-м... лично сидел за таким
столом...
К а а л ь. Без вина я н-не м-мог бы жить.
Елена (Лоту). Скажите же нам, почему вы не
пьете?
Лот. Охотно. Я...
Гофман. А, да что там! (Берет у слуги бутылку
и хочет сам налить Лоту.) Давай-ка вспомним, дружи-
ще, как весело мы проводили время в старину...
Лот. Нет, не трудись, пожалуйста.
Гофман. Ну хоть разочек!
Лот. Нет, не буду.
Гофман. Hv ради меня!
Лот. Нет!.. Нет, я уже сказал... Спасибо, не буду...
Гофман. Но, послушай, ведь это просто причуда.
Кааль (к фрау Шпиллер). В-вольному воля...
Фрау Шпиллер почтительно кивает.
Гофман. Конечно, всякий волен... и так далее. Но,
должен сказать, не понимаю, что за еда без стакана
вина...
Лот. Что за завтрак без стакана пива... .
Гофман. Именно, почему бы и нет! Стакан пива
даже полезен для здоровья.
Лот. И рюмочка-другая коньяку...
Гофман. Ну, знаешь, если уж и ее нельзя... Из
меня ты никак и никогда не сделаешь аскета. Это зна-
чило бы отнять у жизни все ее радости.
Лот. Не скажу. Я вполне доволен нормальными ра-
достями, которые не разрушают моей нервной системы.
Гофман. Общество сплошных трезвенников — ка-
кая пустота и скука!.. Нет, благодарю покорно!
Фрау Краузе. У знатных людей всегда так мно-
го пьют.
Фрау Шпиллер (почтительно склоняясь верх-
ней частью туловища, спешит подтвердить ее слова).
Джентльмен пьет много и легко.
Лот (Гофману). А у меня как раз наоборот. Мне
скучно за столом, где много пьют.
46
Гофман. Конечно, во всем нужна мера.
Лот. А что ты называешь мерой?
Гофман. Ну... надо сохранять рассудок.
Лот. Вот-вот... Значит, ты согласен, что алкоголь
вредит рассудку. Вот потому-то я и скучаю за столиком
в трактире.
Г.офман. Уж не боишься ли ты за свой рассудок?
Кааль. А я н-на днях в-выпил бу-утылку р-рю-
десгейм-мера и бу-утылку шампанского. А потом еще
бу-утылку б-бордо. И н-ни в одном гла-азу!
Лот (Гофману). Нет, нисколько! Ты ведь помнишь,
наверно, что именно я доставлял вас домой, когда вы
напивались. Я и сейчас все такой же дюжий медведь,
натура здоровая, и бояться мне нечего.
Гофман. Тогда в чем же дело?
Елена. Да, почему же вы тогда не пьете? Объяс-
ните нам, пожалуйста.
Лот (Гофману). Я хочу тебя успокоить... Я сегодня
не пью потому, что дал слово не употреблять спиртных
напитков.
Гофман. Иными словами, ты настолько опустился,
что стал этаким героем из общества трезвости.
Лот. Да, я полнейший трезвенник.
Гофман. И сколько времени, с позволения ска-
зать, ты собираешься...
Лот. Всю жизнь.
Гофман (отбрасывает нож и вилку, вскакивает со
стула). Фу, тюфяк ты этакий! (Садится.) Честно говоря,
это ребячество... прости за резкое слово.
Лот. Пожалуйста, называй как хочешь.
Гофман. Но как ты дошел до этого?
Елена. Мне кажется... у вас есть какая-то веокая
причина.
Лот. Она действительно имеется. Вы, фрейлейн...
да и ты, Гофман, вы, вероятно, даже не знаете, какую
ужасную роль играет алкоголь в современной жизни...
Почитай-ка Бунге, если хочешь составить себе представ-
ление об этом... Я хорошо помню слова некоего Эверет-
та о том, что значит алкоголь для Соединенных Шта-
тов... Заметь при этом, что дело идет о десятилетнем
периоде. Он считает, что алкоголь поглотил прямо три
47
миллиарда и косвенно шестьсот миллионов долларов.
Он убил триста тысяч человек, обрек на нищенство сто
тысяч детей, загнал в тюрьмы и работные дома многие
тысячи людей, он вызвал не менее двух тысяч само-
убийств. Он вызвал пожары и бедствия, которые причи-
нили убытков самое меньшее на десять миллионов дол-
ларов, сделал вдовами двадцать тысяч женщин и сиро-
тами миллион детей. Его ужасные последствия сказыва-
ются на будущих поколениях — на третьем, четвертом...
Ну, если бы я дал обет безбрачия, тогда еще я мог бы,
пожалуй, запить, но... Ведь все мои предки были здоро-
выми, крепкими и, насколько я знаю, весьма уравнове-
шенными людьми. Каждое мое движение, каждое пре-
пятствие, которое я одолеваю, каждый мой вздох напо-
минают мне о том, чем я им обязан. Отсюда, видишь ли,
и мое решение — передать это наследство во всем его
объеме моим потомкам.
Фрау Краузе. Эй, ты!.. Зять!.. А ведь наши уг-
лекопы и впрямь слишком много пьют. Тут уж ничего
не скажешь.
Кааль. Они пьют, как с-свиньи!
Елена. Неужели пьянство бывает наследственным?
Лот. Существуют целые семьи, которые погибают
от этого, — семьи алкоголиков.
Кааль (одновременно к фрау Краузе и Елене).
А в-ваш-то старик — т-тоже здорово за-а-к-кладывает.
Елена (бледнеет как полотно, говорит резко). Ах,
не болтайте глупостей.
Фрау Краузе. Ну и чванные девки у нас! Ишь
ты, принцесса этакая! Может, еще раз выставишь меня
вон, а? И с нареченным — на тот же манер. (Лоту, ука-
зывая на Кааля.) Ведь это, господин доктор, ее суже-
ный. Дело уже на мази.
Елена (вскакивая). Прекрати! Или я... Прекрати
сейчас же, мать! Или я...
Фрау Краузе. Нет, посудите сами... Скажите
сами, господин доктор, что же это за воспитание, а? Ви-
дит бог, я с ней как с собственным дитем обхожусь, а
она совсем как сумасшедшая.
Гофман (успокаивающе). Ах, мама, сделай мне
одолжение...
48
Фрау Краузе. Ну уж нет!.. Я, видите, должна
молчать... А эта гусыня... Нет, это уж чересчур... Дрянь
ты этакая!
Гофман. Мама, я прошу тебя...
Фрау Краузе (все более свирепея). Чтобы эта
девка по хозяйству что сделала... боже упаси! Пары ло-
жек не приберет... Зато Шиллеры разные, и Гёте, и про-
чие паршивцы, которые только и знают, что врать, —
вот они и дурят ей голову. Заболеть можно от всего
этого. (Замолкает, все еще дрожа от ярости.)
Гофман (успокаивающе). Ну... Она будет опять...
Это было, вероятно... не совсем правильно... не... (Делает
знак рукой Елене, которая в сильном волнении, с тру-
дом сдерживая слезы, отошла в сторону.)
Елена снова садится на свое место.
(Прерывая тягостную паузу, Лоту.) Да... О чем это мы
говорили?.. Да, правильно,—об этом крепком алкоголе.
(Поднимает бокал.) Мама! Мир!.. Давай чокнемся...
И — да будет мир... Воздадим должное алкоголю, пусть
он нас примирит.
Фрау Краузе не) совсем охотно чокается с ним.
(Поворачивается в сторону Елены.) Елена, у тебя пус-
той бокал?.. Ах, черт возьми, Лот! Это уже твоя школа.
Елена.. Ах... нет... я...
Фрау Шпиллер. Моя милая барышня, такие
вещи заставляют глубоко...
Гофман. Раньше ты не была такой неженкой.
Елена (решительно). У меня нет сегодня ни ма-
лейшего желания пить!
Гофман. Прости, прости, пожалуйста... Нижайше
прошу прощения... Да, о чем это мы говорили?
Лот. Мы говорили о том, что встречаются целые
семьи алкоголиков.
Гофман (вновь озадаченно). Верно-верно, но...
В поведении фрау Краузе заметно все растущее раздражение. Кааль
с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться над чем-то, что
его ужасно забавляет. Елена наблюдает за Каалем горящими гла-
зами и несколько раз угрожающими взглядами удерживает его от
намерения заговорить. Ничего этого не замечая, Лот совершенно
спокоен, он сосредоточенно срезает кожицу с яблока.
3 Г. Гауптман
49
Лот. У вас здесь, кажется, этого хватает.
Гофман (с трудом владеет собой). Чего... чего
именно... хватает?
Л о т. Пьяниц, разумеется.
Гофман. Гм!.. Ты так думаешь?.. Да-да... Конечно,
углекопы...
Лот. Не только углекопы. Вот, например, прежде
чем прийти к тебе, я видел в трактире одного субъекта,
который сидел вот так. (Опирается локтями о'стол, сжи-
мает голову руками и вперяет в стол бессмысленный
взгляд.)
Гофман. В самом деле? (Его замешательство до-
стигло предела.)
Фрау Краузе кашляет, Елена по-прежнему смотрит на Кааля, кото-
рый трясется всем телом от разбирающего его смеха, но сдержи-
вается, чтобы не расхохотаться громко.
Лот. Удивляюсь, что ты не знаешь этого... >с поз-
воления сказать, оригинала. Ведь трактир здесь близе-
хонько. Мне сказали, что это местный богач-крестьянин,
который проводит буквально все свои дни и годы в этом
кабаке за водкой. Он уже превратился в совершенное
животное. И этот чудовищно опустошенный, пропитой
взгляд, которым он уставился на меня...
Кааль наконец разражается громким, хриплым неудержимым сме-
хом. Гофман и Лот с молчаливым удивлением смотрят на него.
Кааль (бормочет сквозь смех). Так эт-то же, че-
естное с-слово... Т-так эт-то же... эт-то же с-старик...
Елена (в отчаянии и негодовании вскакивает, ком-
кает салфетку и бросает ее на стол. Кричит). Вы... вы...
(Плюет.) Тьфу! (Быстро уходит.)
Кааль (сообразив, что сделал глупость, реши-
тельно прерывает возникшее замешательство). Ах, что
там!.. Ч-чепуха! Глупо все это!.. По иду-к а я своей доро-
гой. (Надевает шляпу и, не оборачиваясь, уходит.)
Д-добрый в-вечер!
Фрау Краузе (кричит ему вслед). Ну, смотри
у меня, Вильгельм! (Складывает салфетку и зовет.)
Миля!
Входит Миля.
50
Фрау Краузе. Убирай со стола! (Про себя, но
довольно громко.) Гусыня этакая!
Гофман (несколько раздраженно). По совести го-
воря, мама!..
Фрау Краузе. Да пропади ты пропадом! (Вста-
ет, быстро уходит.)
Фрау Шпиллер. Милостивая государыня имели
сегодня... м-м... некоторые неприятности по хозяйству...
м-м... Почтительнейше кланяюсь. (Встает, тихо шепчет
молитву, возводя глаза к потолку, затем уходит.)
Миля и Эдуард убирают со стола. Гофман встает, с зубочисткой во
рту выходит на авансцену. Лот следует за ним.
Гофман. Вот видишь, какие бабы.
Лот. Я ничего не понял.
Гофман. Не стоит об этом и говорить... Такое,
знаешь, случается и в лучших домах. Но это не должно
мешать тебе погостить у нас денек-другой...
Л о т. Я охотно познакомился бы с твоей женой. По-
чему она не появляется?
Гофман (срезая кончик сигары). Понимаешь, в ее
положении... Женщины всегда так самолюбивы. Пойдем
пройдемся немножко по саду. Эдуард! Кофе подать в
беседку!
Эдуард. Слушаюсь!
Гофман и Лот уходят через зимний сад. Эдуард выходит в
среднюю дверь, за ним M и л я с подносом, заставленным посудой.
Комната остается пустой. Через несколько мгновений появляется
Елена.
Елена (взволнованная, с заплаканными глазами,
прижимает платок к губам. Войдя в среднюю дверь, де-
лает несколько поспешных шагов влево и, остановившись
у двери в комнату Гофмана, прислушивается). О! Толь-
ко не уходи! (Не услышав ничего, бежит к дверям зим-
него сада и снова . напряженно вслушивается. Стоит
с молитвенно сложенными руками. Умоляющим тоном.)
О! Только iHe уходи! Только не уходи!
Занавес
3*
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Утро, около четырех часов. Окна трактира освещены. Сквозь воро-
та виден бледно-серый утретгштй'" рассвет, постепенно на протяже-
нии действия переходящий в темно-красный, а затем так же посте-
пенно сменяющийся ярким дневным светом. На земле у ворот сидит
Бей бет (ему около шестидесяти лет) и отбивает косу. При под-
нятии занавеса на сцене виден только его силуэт, который выри-
совывается на фоне серого утреннего неба. Слышатся однообраз-
ные, непрерывные, размеренные удары молотка о наковальню. Через
несколько минут этот шум прекращается и наступает торжествен-
ная утренняя тишина, нарушаемая криками покидающих трактир
гостей. С грохотом захлопывается дверь трактира. В окнах гаснут
огни. Вдали лают собаки, громко перекликаются петухи. На дорож-
ке, ведущей от трактира к двору, появляется темная фигура, иду-
щая петляющей походкой. Это хозяин К р а у з е, который, как
всегда, последним уходит из трактира.
К р а у з е (натыкается на садовую изгородь, крепко
вцепляется в нее руками и, оглядываясь в сторону трак-
тира, бормочет гнусавым, пропитым голосом). А- этот
садик-то мой!.. И трактир мой!.. Слышишь, трактирщик!..
Так-то! (Пробормотав и проворчав несколько непонят-
ных слов, он отрывается от забора и вваливается во
двор, где хватается за рукоятку плуга.) Этот хутор мой!
(Бормочет, напевая.) Пе-ей, братец, пей!.. Эй, братец...
Водка того... храбрости придает... Так-то! (Громко ры-
чит.) Чем я не красавец мужчина?.. Не у меня ли краса-
вица баба? Так-то, так!.. Не у меня ли парочка дочерей
красавиц?
Елена (поспешно выходит из дома. Видно, что она
накинула на себя первую попавшуюся одежду). Папа...
милый папа!.. Пойдем! (Подхватывает его под руку, ста-
рается поддержать и ввести в дом.) Пойдем же... Пой-
дем скорее домой. Ну пойдем же домой скорее! Ах!
52
Краузе (выпрямляется, пытается стоять прямо,
с трудом, обеими руками извлекает из кармана штанов
кожаный, туго набитый деньгами кошелек. При слабом
утреннем свете видно, что это мужчина лет пятидесяти,
потрепанная одежда которого ничуть не лучше одежды
беднейшего батрака. Голова его непокрыта, седые, жид-
кие волосы взъерошены и непричесаны. Грязная рубаха
широко распахнута, с помощью единственной застегну-
той подтяжки держатся лоснящиеся от грязи кожаные
штаны, перевязанные у щиколотки, босые ноги всунуты
в вышитые ночные туфли, имеющие еще совсем новый
вид. На нем нет ни жилета, ни куртки, рукава рубашки
без запонок. Вытащив из кармана кошелек, он несколь-
ко раз постукивает им о ладонь левой руки, при этом
деньги звенят и старик бросает чувственные взгляды на
дочь). Так-то! Эти деньги мои! Та-ак! Хочешь пару та-
леров?
Елена. Ах, боже мой! (Несколько раз тщетно пы-
тается сдвинуть его с места.)
Во время одной из таких попыток Краузе с грубостью гориллы за-
ключает ее в объятия и делает несколько непристойных движений.
(Зовет на помощь.) Отпусти сейчас же! Пусти! Пусти
меня! Пусти, отец! Ах! (Плачет, кричит, затем воскли-
цает с чувством ужаса, отвращения и ярости.) Скотина,
свинья! (Отталкивает его.)
Краузе падает. Бейбст, ковыляя, подходит к ним и помогает Елене
поднять его.
Краузе (лепечет). П-ш-пейте. братцы, п-п-ей...
Его поднимают, он вваливается в дом, увлекая за собой Бей бет а
и Елену. Некоторое время сцена пуста. Из дома слышатся шум,
хлопанье дверьми. В одном из окон появляется свет. Затем Бейбст
выходит из дома. Он чиркает серную спичку о кожаные штаны, что-
бы зажечь короткую трубочку, которую почти не выпускает изо рта.
Тем временем из двери дома крадучись выходит К а а л ь. Он в
чулках; в левой руке, через которую переброшена куртка, он не-
сет ночные туфли, в правой держит шляпу, в зубах воротничок от
рубашки. Добравшись до середины двора, Кааль оборачивается и
замечает Бейбста. После короткой паузы он берет шляпу и ворот-
ничок в левую руку, достает правой рукой что-то из кармана шта-
нов, подходит к Бейбсту и сует ему в руку.
53
К а а л ь. Вот тебе талер... И — держать язык за зу-
бами! (Быстро проходит двор и уходит, перепрыгнув че-
рез штакетную изгородь вправо.)
Бейбст с помощью другой спички раскуривает трубку, затем ковы-
ляет к воротам, садится на землю и снова берется за отбивку.
Опять некоторое время раздаются монотонные звуки молотка и
кряхтенье старика, изредка прерываемое односложной бранью в
тех случаях, когда у него что-то не ладится. Заметно светлеет.
Лот (выходит из дверей дома, стоит молча, потя-
гивается, делает несколько глубоких вздохов). А!.. А!..
Воздух утренний! (Медленно идет по направлению к во-
ротам. Бейбсту.) Доброе утро! Так рано, и уже на но-
гах?
Бейбст (недоверчиво косясь, недружелюбным то-
ном). Доброе! (Небольшая пауза. Затем, как бы не заме-
чая Лота, обращается к своей косе, которою несколько
раз сердито взмахивает.) Ах ты, стерва кривая! Будешь
ты ровной? Эх, разрази тебя гром! (Отбивает косу )
Лот (уселся между рукоятками культиватора).
А что — нынче сенокос?
Бейбст (грубо). Кому сенокос, а кому и нет.
Лот. Однако вы отбиваете косу?..
Бейбст (к косе). Эх ты, дура!
Небольшая пауза.
Лот. Можете вы мне объяснить, зачем вы точите
косу, если не для сенокоса?
Бейбст. Ну... А как же без косы, если скотину
кормить надо?
Лот. Ах, так! Корму надо накосить?
Бейбст. Как же иначе?
Лот. Его каждое утро косят?
Бейбст. А как же!.. Не голодать же скоту-то.
Лот. Будьте ко мне поснисходительнее! Я ведь го-
родской и мало смыслю в сельском хозяйстве.
Бейбст. Городской!.. Вон как!.. Разве городские
не лучше деревенских все знают? А?
Лот. Ко мне это не подходит... Не можете ли вы мне
объяснить, что это за машина? Я уже как-то ее видел,
но названия...
54
В ей бег. Вон та, на которой вы сидите?! Ее зовут
культабатором.
Лот. Да, верно, культиватор! И им здесь пользу-
ются?
Б е й б с т. Нет, что вы!.. Хозяин... все губит. Все он
губит... Бедняк тоже хочет иметь свой клочок земли, да
у нас хлеб не растет... Ничего не растет, кроме сорной
травы... А он не помогает, он все губит!..
Л от. А этой машиной всю сорную траву уничтожить
можно. Знаю, знаю, у икарийцев тоже были такие куль-
тиваторы для полкой очистки пахотной земли от сорня-
ков.
Бейбст. А где эти ика... Как вы оказали? Ика...
Лот. Икарийцы? В Америке.
Бейбст. И там тоже есть такие штуки?
Л о т. Конечно!
Бейбст. А что за народ эти и... ика?..
Лот. Икарийцы?.. Никакой они не народ, а люди,
разных наций, собравшиеся вместе. Они владеют хоро-
шим куском земли в Америке и сообща хозяйничают на
нем. Всю работу и все заработки они делят поровну.
И бедных среди них нет, ни одного бедняка.
Бейбст (лицо которого приняло было несколько,
более дружелюбное выражение, снова принимает при
последних словах Лота недоверчиво враждебный вид.
Не обращая внимания на Лота, он опять погружается
в свою работу). Вот так, коса!
Лот, продолжая сидеть, со спокойной улыбкой наблюдает за ста-
риком, затем смотрит за ворота на пробуждение дня. За воротами
виднеются луга и просторные клеверные поля. Вьется ручей, окру-
женный ивами и ольхами. На горизонте — единственная горная вер-
шина. Отовсюду слышатся голоса жаворонков — их трели то доно-
сятся издалека, то звенят совсем близко, у самого двора.
Лот (поднимается). Надо прогуляться, утро чудес-
ное! (Выходит за ворота.)
Слышится звук деревянных башмаков. Кто-то быстро спускается по
лестнице с чердака конюшни. Это Густа — работница довольно
полного телосложения, в корсетке, с обнаженными руками и ногами,
в деревянных башмаках.
55
Густа (несет фонарь). Доброе утро, папаша
Бейбст!
Бейбст бормочет что-то невнятное.
(Смотрит, прикрывая глаза рукой от солнца, за ворота
на уходящего Лота.) Это еще кто такой?
Бейбст (сердито). А вот такой — не прочь надуть
бедного человека... Наврет с три короба... (Встает.)
Приготовь-ка телегу, девка.
Густа (кончила мыть ноги у колодца, уходя в ко-
ровник). Счас, счас, папаша Бейбст.
Лот (возвращается, дает Бейбсту деньги). Вот тебе
мелочь. Деньги всегда могут пригодиться.
Бейбст (растаяв, словно по чудесному мановению,
добродушным тоном). Да-да! Вы совершенно правы...
Премного благодарен... Вы, верно, у хозяйского зятя
в гостях? (Вдруг становясь разговорчивым.) Знаете что...
Бели вам охота пойти туда к шахтам... То, знаете, дер-
житесь левее, да... левее, а направо там обвал. Мой сын
говорит, — это потому, что они плохо сделали крепления,
он говорит, что углекопы... Им, говорит он, мало плати-
ли, и вот они и говорят: что ни умей, что ни моги, все
одна могила, — вы понимаете... Так смотрите там все ле-
вей берите, левей, направо-то ямы. В прошлом году там
торговка маслом шла и провалилась под землю, а как
глубоко — я и сам не знаю. Никто не знает, как глубоко.
Так смотрите, все левей держитесь, все левей, тогда
пройдете.
Раздается выстрел. Бейбст вздрагивает и, хромая, делает несколько
шагов.
Лот. Кто это стреляет в такую рань?
Бейбст. Кто же еще?.. Все этот парень, этот злой
парень.
Лот. Какой парень?
Бейбст. Да Кааль, Вильгельм, сукин сын... Ну, по-
годи ж ты у меня! Я видел, ка<к он стрелял в жаворон-
ков за изгородью.
Лот. Вы хромаете?
Бейбст. Еще как, не приведи господь... (Грозит
кулаком в сторону поля.) Ну, погоди ты! Погоди!..
56
Лот. Что такое вы сделали с ногой?
Б е й б с т. Я?
Лот. Да, вы.
Б е й б ст. Это мне сделали.
Лот. Вам больно?
Б е й б ст (хватаясь за ногу). Прямо точно на части
рвет.
Л от. А врача у вас нет?
Б ей б ст. Знаете... эти врачи все как обезьяны, ни-
чего не смыслят! Есть у нас один доктор; вот он толко-
вый человек.
Лот. И он помог вам?
Б ей б с т. Ну... Немножечко, наверно, помог. Он пе-
ревязал мне ногу, сначала мазал ее, а потом перевязал...
но не вылечил, еще не вылечил!.. А он... да, он бедных
людей жалеет... Он им лекарства покупает и не берет
с них ничего. И приходит в любое время...
Лот. Но вы, верно, ее где-то повредили?! Не всегда
же вы та« хромали?
Б е й б с т. Нет, что вы!
Лот. Тогда я не понимаю, должна же быть при-
чина...
Б е й б с т. Почем я знаю? (Снова грозит кулаком.)
Ну, погоди же! Погоди со своей трескотней.
К а а л ь (появляется в своем саду. В правой руке
ружье, пальцы левой руки сжаты в кулак. Кричит).
Доброго утречка, господин доктор!
Лот идет к нему через двор. Между тем Густа и другая работни-
ца— Лиза выкатывают тачки с граблями и навозными вилами.
Они уходят в поле через ворота мимо Бейбста, который кидает
гневные взгляды в сторону Кааля и делает исподтишка несколько
угрожающих жестов, затем вскидывает косу на плечо и, прихрамы-
вая, идет за ними. Бейбст и работницы уходят.
Лот (Каалю). Доброе утро!
К а а л ь. Хотите взглянуть на что-то х-хорошенькое?
(Протягивает кулак через забор.)
Лот (подходя ближе). Что это у вас?
Кааль. Отгадайте-ка! (Быстро разжимает кулак.)
Лот. Что-о-о?.. Так это правда: вы стреляете жаво-
ронков! Да за это безобразие, бездельник вы этакий,
№ заслуживаете оплеухи. Понятно вам?! (Поворачи-
57
вается к нему спиной и идет через двор вслед за Бейб-
стом и работницами. Уходит.)
К а а л ь (с изумленно-глупым видом смотрит на ухо-
дящего Лота, грозит ему кулаком). Ах, с-стерва доктор!
(Поворачивается и уходит вправо.)
В течение нескольких мгновений на дворе пусто. Затем из дверей
дома выходит Елена. На ней светлое летнее платье и шляпа с
широкими полями. Оглядывается вокруг, делает несколько шагов по
направлению к воротам, останавливается и выглядывает за ворота.
Затем бредет через двор направо и сворачивает на дорогу, веду-
щую к трактиру. На заборе сушатся большие пачки различных сор-
тов чая; проходя мимо, она нюхает их. Потом она нагибает ветки
плодовых деревьев и рассматривает низко свисающие зрелые ябло-
ки. При виде идущего от трактира к воротам Лота она обнару-
живает признаки возрастающего волнения и отступает в глубь дво-
ра. Заметив, что голубятня еще закрыта, она идет к ней через
маленькую ведущую в сад калитку. В момент, когда Лот заговари-
вает с ней, она пытается оттянуть книзу веревку, болтающуюся по
ветру и зацепившуюся за что-то.
Лот. Доброе утро, фрейлейн!
Елена. Доброе утро!.. Вот «уда ветер веревку за-
кинул.
Лот. Разрешите! (Проходит в калитку, снимает ве-
ревку и открывает голубятню. Голуби вылетают.)
Елена. Большое спасибо!
Лот (выходит из калитки и останавливается у за-
бора, опираясь на него. Елена стоит по другую сторону
забора. После короткой паузы). Вы всегда так рано
встаете, фрейлейн?
Елена. Именно о том же... я хотела спросить вас!
Лот. Я?.. Нет! Обычно это случается со мной после
первой ночи в чужом доме.
Елена. Почему?
Лот. Я не задумывался над этим, да и не « чему
задумываться.
Елена. Ах, почему же?
Лот. Не вижу в этом никакой практической цели.
Елен а. Значит, все, о чем вы думаете, или все, что
вы делаете, должно иметь практическую цель?
Лот. Совершенно верно. Иначе...
Елена. Вот этого я от вас не ожидала.
Лот. Чего именно, фрейлейн?
99
Елена. Именно так думала мачеха, Когда третьего
дня вырвала у меня из рук «Вертера».
Лот. Это глупая книга.
Елен а. Не говорите так!
Лот. Повторяю, фрейлейн. Это книга для слабых
людей.
Елена. Возможно, что так,
Л о т. Как попала к вам эта книга? Разве вам все
в ней понятно?
Елена. Надеюсь, что да... Частично, конечно. Ее
чтение так успокаивает. (После паузы.) Если «Вертер»
такая глупая книга, как вы говорите, то, может быть,
вы посоветуете мне что-нибудь лучшее?
Лот. Ну... почитайте... Знаете ли вы «Борьбу за
Рим» Дана?
Елена. Нет! Но теперь я куплю эту книгу. Она слу-
жит практической цели?
Лот. Разумной цели вообще. В ней люди нарисо-
ваны не такими, каковы они есть, а такими, какими они
должны быть. Она показывает пример.
Елена (убежденно). Это прекрасно. (После пау-
зы.) Не скажете ли вы мне... В газетах так много рас-
суждают об Ибсене и Золя. Что, это великие художники?
Лот. Они вообще не художники, фрейлейн, они не-
избежное зло. Я человек жаждущий и жду от искусства
поэзии — чистого, освежающего напитка... Я не больной.
А то, что предлагают Ибсен и Золя, — это лекарства.
Елена (непосредственно). Ах, тогда это, может
быть, нечто для меня.
Лот (до сих пор отчасти, а теперь целиком погру-
женный в созерцание покрытого росой сада). Какое ве-
ликолепие! Взгляните, как поднимается солнце над вер-
шиной горы... Как много яблок в вашем саду! Отличный
урожай!
Елена. Добрых три четверти разворуют и в этом
году. Слишком велика здесь бедность.
Лот. Вы не поверите, как сильно я люблю дерев-
ню! К сожалению, мой хлеб растет по большей части в
городе. Но теперь я хочу насладиться деревенской
жизнью. Нашему брату солнце и воздух нужны больше,
чем кому бы то ни было.
59
Елена (вздыхая). Нужны больше, чем... Почему?
Лот. Потому что мы ведем суровую борьбу, до кон-
ца которой не можем дожить.
Елена. А разве мы, прочие, не ведем такой же
борьбы?
Лот. Нет.
Елена. Но все же... в борьбе... участвуем и мы?!
Лот. Конечно! Но эта борьба ваша — имеет конец.
Елена. Имеет конец... Да, вы правы!.. А почему
же нельзя прекратить и ту... вашу борьбу, господин
Лот?
Лот. Ваша борьба — борьба за личное благополу-
чие. Его может достигнуть всякий, поскольку это в че-
ловеческих возможностях. А моя борьба —борьба за
всеобщее счастье. Для того чтобы я стал счастлив, все
люди вокруг меня должны стать счастливыми. Для это-
го должны исчезнуть нищета и болезни, рабство и под-
лость. Я, так сказать, могу сесть за стол только послед-
ним.
Елена (убежденно). В таком случае вы очень,
очень хороший человек!
Лот (немного смущен). В этом нет моей заслуги,
фрейлейн; просто я так уж создан. Впрочем, должен
признаться, что борьба на благо прогресса доставляет
мне большое удовлетворение. Этот вид счастья я ценю
гораздо выше того, которым довольствуется рядовой
эгоист.
Елена. Но таких людей, наверно, очень мало... Ка-
кое, должно быть, счастье родиться таким!
Лот. Такими не родятся. Думаю, что к этому прихо-
дят благодаря нелепости наших общественных отноше-
ний. Нужно только постигнуть сущность этих нелепостей,
понять, в чем дело! А если ты познал их и понял, что
страдаешь от них, то непременно станешь таким же,
как я.
Елена. Если б я вас лучше понимала... Какие же
общественные отношения вы называете нелепыми?
Л о т. А разве, например, не нелепо, что трудящийся
работает в поте лица своего и голодает, а тунеядец жи-
вет в роскоши?.. И разве не нелепо, что за убийство
60
в мирное время карают, а за убийство на войне награж-
дают? Ведь это нелепо, когда военные выказывают пре-
зрение палачу, а сами гордо разгуливают, волоча на
боку орудие человекоубийства — шпагу или саблю. Па-
лача, который проделал бы то же с топором, без всяких
колебаний побили бы каменьями. Нелепо признавать Го-
сударственной религией Христову веру, эту проповедь
терпения, всепрощения и любви, и при этом воспитывать
целые народы для человекоубийства. И это, заметьте,
только некоторые нелепости среди миллионов других.
Нелегко бороться со всеми этими нелепостями. Чем
раньше начнешь, тем лучше.
Елена. И .как только вы дошли до этого? Все это
так просто, а додуматься нелегко.
Лот. Я, вероятно, пришел своим путем: через беседы
с друзьями, через собственные раздумья. До первой
нелепости я дошел еще мальчиком. Однажды я здорово
наврал и был за это сильно выпорот отцом. Вскоре я по-
ехал с отцом по железной дороге и заметил, что отец
мой тоже лжет и считает свою ложь чем-то вполне есте-
ственным. Мне было пять лет, а отец сказал кондуктору,
что мне нет и четырех, потому что дети до четырехлет-
него возраста пользовались бесплатным проездом. Учи-
тель в школе говорил мне: «Будь прилежным, будь чест-
ным, и все пойдет в жизни хорошо». Человек этот вну-
шал нам нелепости, и я очень скоро в этом убедился.
Мой отец был человеком прилежным, честным, отличным
работягой, но один мошенник, который до сих пор еще
жив и благоденствует, обманом отнял у него несколько
тысяч талеров. Именно к этому мошеннику, владельцу
мыловаренного завода, мой отец, гонимый нуждой, был
вынужден поступить на службу.
Елена. А у нас никто не осмеливается... Да, никто
не осмеливается назвать это нелепостью. Самое большее
возмущаются этим молча, в глубине души. Но тогда тебя
охватывает отчаяние.
Лот. Я вспоминаю одну нелепость, которая особен-
но ясно бросилась мне в глаза. До того я верил, что
убийство всегда наказывается как преступление. Позд-
нее мне стало ясно, что законом караются только, так
сказать, более мягкие формы убийства.
61
Елена. Как так?
Лот. Мой отец был мыловаром, жили мы возле са-
мого завода. Окна наши выходили на заводской двор.
Там-то я и увидел многое. Был там рабочий, пять лет
прослуживший на заводе. Он начал вдруг сильно худеть
и кашлять... Я знал, отец, рассказывал нам за столом,
что Бурмейстер — так звали рабочего — получит скоро-
течную чахотку, если еще останется на мыловарне. Так
сказал ему доктор... Но у этого человека было восемь
душ детей, а из-за своей болезни он не мог найти себе
другой работы. Итак, он был вынужден оставаться в
мыловарне, и -принципал считал себя благодетелем за
то, что не выгонял его. Он, безусловно, являлся в соб-
ственных глазах гуманным человеком. Однажды в ав-
густе, в послеобеденное время, когда стояла страшная
жара, я увидел, как Бурмейстер мучился с тачкой, пол-
ной извести, которую он вез через заводской двор...
Я как раз смотрел в окно и вдруг заметил, как он оста-
новился раз... потом еще раз и наконец плашмя упал
на камни... Я побежал туда... Пришел мой отец, при-
шли другие рабочие, но он уже только хрипел, и рот
его был полон крови. Я помог внести его в дом. Он
представлял собой груду вонючих лохмотьев, пропи-
танных запахом извести и всевозможных химикалий.
Раньше чем мы донесли его до дому, он умер.
Елена. Ах, как это ужасно!
Лот. Через неделю мы вытащили его жену из реки,
в которую стекал с нашего завода отработанный щелок.
Да, фрейлейн, когда все это знаешь, как знаю я, тог-
да... поверьте... уже не находишь покоя. Простой кусо-
чек мыла, который ни у кого не вызывает никаких мыс-
лей, и чисто вымытые холеные руки способны вызвать
у меня самое горькое настроение.
Елена. Я тоже видела однажды нечто подобное.
Ах! Это было ужасно, ужасно!
Лот. Что именно?
Елена. Сына одного из рабочих принесли сюда
полумертвым. Это было... года три тому назад.
Лот. Это был несчастный случай?
Елена. Да, в медвежьей штольне.
Лот. Значит, углекоп?
62
Елена. Да, здесь большинство молодых людей ра-
ботают в шахтах... Второй сын этого рабочего был тоже
откатчиком, и с ним тоже случилось несчастье.
Лот. Оба насмерть?
Елена. Да, оба... В первый раз на руднике что-то
оборвалось в подъемнике, в другой раз просочился газ...
У старого Бейбста есть еще третий сын, он с пасхи
тоже начинает работать.
Лот. Не может быть! И старик не возражает?
Елена. Нет, нисколько! Он только стал теперь еще
угрюмее, чем прежде. Разве вы его не видели?
Лот. Я? Когда же?
Елена. Сегодня утром он сидел вот тут в во-
ротах.
Лот. Ах, он работает здесь на дворе?
Елена. Да, много лет.
Лот. Он хромает?
Елена. Да, и довольно сильно.
Лот. Так-так!.. А что же случилось с его ногой?
Елена. Это очень неприятная история. Вы ведь
знаете господина Кааля?.. Но я подойду к вам поближе.
Его отец был, видите ли, таким же безумным, охотни-
ком. Он стрелял холостыми за спиной приходивших в
усадьбу подмастерьев, чтобы задать им страху. Он
был очень вспыльчивым, особенно, когда напивался.
А Бейбст, наверно, как-нибудь разворчался — он, знае-
те ли, очень любит поворчать; тогда хозяин схватил
ружье и всадил в него весь заряд. Бейбст, видите ли,
раньше служил кучером у соседа Кааля.
Лот. Куда ни глянь, везде злодеяния за злодея-
ниями.
Елена (почта, бессвязно, волнуясь). Я тоже иногда
про себя думала... Мне было их ужасно жалко!.. Ста-
рого Бейбста и... Когда крестьяне так глупы и грубы,
как этот... как Штрекман, который заставляет своих
работников голодать и кормит, своих собак пирожны-
ми... Я чувствую себя такой глупой с тех пор, как вер-
нулась из пансиона... Ах, в каждой избушке свои игруш-
ки... И у меня тоже... Но я, верно, говорю глупости...
Вам это совсем не интересно... Вы в глубине души
смеетесь надо мной.
63
Лот. Что вы, фрейлейн, как вы можете... С чего
мне над вами...
Еле и а. Ну как же иначе? Вы ведь думаете: она ни-
чуть не лучше других здешних.
Лот. Я ни о ком не думаю дурно, фрейлейн!
Елена. Я все равно не поверю... Нет-нет!
Лот. Но, фрейлейн, неужели я дал вам повод...
Елена (почти плача). Ах, не уговаривайте! Вы нас
презираете, признайтесь же в этом... Вы ведь должны
нас презирать (чужим голосом)... и зятя и меня. Меня
в первую очередь. У вас для этого имеются все... все
основания. (Поворачивается к Лоту спиной и, споты-
каясь, идет через сад в глубину сцены.)
Лот выходит в калитку и медленно следует за Еленой.
Фрау Краузе (в вычурном утреннем туалете, с
багровым лицом, кричит, стоя в дверях дома). Горе с
этими девками! Мария! М-а-а-а-рия! И это под моей
крышей? Вон отсюда всех этих девок. (Бежит через
двор и исчезает в дверях хлева.)
Из дома выходит фрау Шпиллерс вязаньем в руках. Из кле-
ти слышны ругательства и плач.
(Кричит из хлева, выгоняя во двор плачущую работ-
ницу.) Ах ты, потаскуха!
Работница плачет еще сильнее.
Вон отсюда! Собирай свои пожитки и убирайся!
В ворота входит Елена с покрасневшими глазами, замечает разы-
гравшуюся сцену и останавливается.
Работница (завидев фрау Шпиллер, бросает ска-
меечку и подойник и в ярости идет на нее). Так это вам
я этим обязана? Я вам еще отплачу!! (Убегает, всхли-
пывая, наверх по чердачной лестнице.)
Елена (подходит к фрау Краузе). Что она сде-
лала?
Фрау Краузе (грубо). Не твое дело, гусыня!
Елена (взволнованно, почти плача). Нет, это и мое
дело!
Фрау Шпиллер (быстро подходит). Милая
фрейлейн, нельзя, чтоб такое касалось ушей молодой
девушки...
Фрау Краузе. Почему бы и нет, фрау Шпиллер?
Что она, ил марципана, что ли? Эта девка лежала з
постели с конюхом. Ну, теперь знаешь?
Елена (повелительным тоном). Но девушка все-
таки останется у нас.
ФрауКраузе. Девка!
Елена. Хорошо! Тогда я расскажу отцу, что ты
также проподишь ночи с Вильгельмом Каалем.
Фрау Краузе (дает ей пощечину). Вот тебе на
память!
Елена (смертельно бледная, но говорит еще твер-'
же). Девушка останется у нас, или... или я всем рас-
скажу! Ты! С Каалем, Вильгельмом! Твоим племянни-
ком... моим женихом... Я всем расскажу.
Фрау Краузе (теряя самообладание). А кто это
видел?
Елена. Я! Сегодня утром я видела, как он выхо-
дил из твоей спальни... (Быстро уходит в дом.)
Фрау Краузе шатается, она близка к обмороку.
Фрау Шпиллер (бежит к ней с флакончиком).
Милостивая государыня! Милостивая государыня!
Фрау Краузе. Шпиллерша... Девка... пускай...
остается.
Занавес быстро падает.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Прошло несколько минут после столкновения между Еленой и маче-
хой во дворе. Обстановка та же, что в первом действии.
За столом, стоящим на переднем плане слева, расположился док-
тор Шиммельпфенниги выписывает рецепт. Его широкопо-
лая шляпа, нитяные перчатки и палка лежат на столе. Доктор не-
большого роста, коренастый, с густой черной шевелюрой и густыми
усами. Черный сюртук скроен на охотничий манер. Он одет как
солидный человек, без всякой претензии на элегантность. У него
привычка почти беспрерывно поглаживать или теребить усы — эти
движения становятся все резче, чем более он волнуется. В разгово-
ре с Гофманом лицо его выражает наигранное спокойствие, и толь-
ко в уголках рта ложится саркастическая складка. Жесты у него
энергичные, резкие и угловатые, но всегда естественные. По комна-
те в халате и ночных туфлях расхаживает Гофман. На столе,
расположенном в глубине справа, накрыт завтрак: изящная фар-
форовая посуда, печенье, графин с ромом и т. д.
Гофман. Итак, господин доктор, вы считаете, что
моя жена выглядит хорошо? Вы ею довольны?
Доктор Шиммельпфенниг. Да, она выгля-
дит хорошо.
Гофман. Вы считаете, что все обойдется благо-
получно?
Доктор Шиммельпфенниг. Надеюсь.
Гофман (после паузы, нерешительно). Вот уже не-
сколько недель, доктор... уже несколько недель, с тех
пор как я сюда приехал,— я все собираюсь спросить у
вас совета по поводу одного важного дела.
Доктор Шиммельпфенниг (он отвечал до
сих пор, не отрываясь от своего рецепта. Теперь кладет
перо, встает, вручает рецепт Гофману). Так!.. Велите
заказать поскорее... (Берет шляпу, перчатки и палку.)
66
Ваша жена жалуется на головные боли. (Посматривая
на шляпу; деловитым тоном.) Да, чтобы не забыть: по-
пробуйте втолковать вашей жене, что, как-никак, она
отвечает за судьбу живого существа. Я уже говорил ей
о последствиях шнуровки.
Гофман. Конечно, господин доктор... Разумеется,
я сделаю все от меня зависящее, чтобы...
Доктор Шиммель пфенниг (неуклюже кла-
няется). Честь имею!.. (Идет, останавливается.) Да,
впрочем... Вы ведь хотели получить от меня совет.
(Бросает на Гофмана холодный взгляд.)
Гофман. Да, если бы у вас нашлась еще минута...
(Не без жеманства.) Вы помните ужасную смерть мое-
го первенца. Вы были ее ближайшим свидетелем. Вы,
конечно, не забыли, до какого состояния я тогда до-
шел... Но время... хотя этому и не принято верить...
время все-таки лечит наши чувства. Наконец-то я воз-
награжден... И вот мое горячее желание, видимо, скоро
исполнится. Вы понимаете меня,— я должен сделать
все. Я провел много бессонных ночей, ломая голову над
тем, что же все-таки сделать, чтобы избавить это еще
не рожденное существо от чудовищной участи его бра-
та. Вот о чем мне хотелось с вами...
Доктор Шиммель пфенниг (сухо и делови-
то). Надо разлучить новорожденного с матерью. Это
главная предпосылка нормального развития.
Гофман. Значит, все-таки?.. Вы считаете, что надо
его совсем отделить?.. Так, чтобы он не был с ней в
одном доме?..
Доктор Шиммель пфенниг. Да, если вы
серьезно озабочены жизнью ребенка, то только так.
Ваше состояние позволяет вам полную свободу дей-
ствий.
Гофман. Слава богу! Я уже приобрел для них
виллу с отличным парком неподалеку от Гиршберга.
Но мне хотелось бы и жену...
Доктор Шиммель пфенниг (теребит усы,
уставившись в пол. После недолгого раздумья). А жене
вы купите виллу где-нибудь в другом месте...
Гофман молча пожимает плечами.
67
Доктор Шиммельпфенниг. (Так же.) Не мо-
жете ли ,вы поручить воспитание ребенка вашей свояче-
нице?
Гофман. Если бы вы только знали, доктор, какие
сразу возникнут препятствия... К тому же неопытное,
юное существо... Мать все-таки мать.
Доктор Шиммельпфенниг. Я вам изложил
свое мнение. Разрешите откланяться.
Гофман (хлопотливо суетится, провожая доктора).
Честь имею кланяться! Несказанно вам благодарен...
Оба выходят в среднюю дверь. Входит Елена. Она в крайнем
волнении, всхлипывает, зажимая рот платком, и падает на кушетку,
стоящую на первом плане слева.
(Появляется снова с пачкой газет в руках.) Что тут
такое?.. Что с тобой? Ну скажи мне, пожалуйста, дол-
го ли это будет продолжаться?.. С тех пор как я здесь,
не прошло еще ни одного дня, чтобы ты не плакала.
Елена. Ах!.. Где тебе понять?.. Если бы ты только
мог понять, ты подивился бы тому, что бывает еще
время, когда я не плачу.
Гофман. Знаешь, свояченица, мне что-то ничего
не ясно.
Елена. Мне тем более.
Гофман. Опять, верно, что-то случилось?
Елена (вскакивает, топает ногой). Мерзость!
Мерзость! Я не могу больше терпеть... Хватит! Я больше
не позволю! Я не понимаю, почему... я... (Ее душат ры-
дания.)
Гофман. Скажи мне хотя бы, в чем дело...
Елена (снова разражается слезами). Мне уже все
равно! Хуже не бывает. Иметь отцом пьянчужку, жи-
вотное, от которого не защищена даже я, его собствен-
ная дочь. Иметь мачехой развратницу, сводницу, по-
средничающую между своим любовником и мной... Вся
эта мерзкая жизнь... Нет!.. Я не хочу, чтобы меня пре-
вратили в какую-то дрянь. Я лучше уйду! Я убегу от-
сюда... А если вы меня не пустите, тогда... тогда — ве-
ревка, нож, револьвер... Да, мне уже все равно!.. Я не
стану утешаться водкой, как моя сестра.
Гофман (испуганно хватает ее за руку). Ленхен!..
Прошу тебя, молчи!.. Молчи об этом!
68
Елена. Все равно!.. Мне совершенно все равно!..
Мне здесь все... Мне стыдно до глубины души... Хочется
что-то знать, чем-то быть, чем-то стать... А вместо это-
го что?
Гофман (не выпуская руки Елены, постепенно от-
тесняет ее к дивану. В его голосе появляются мягкие,
вибрирующие интонации наигранной нежности). Ну
Ленхен... Я хорошо понимаю, как много тебе прихо-
дится здесь выносить. Ну успокойся, пожалуйста!..
Можешь мне ничего не рассказывать. (Гладит правой
рукой ее плечо, заглядывает ей в глаза.) Я не могу ви-
деть, когда ты плачешь. Право же!.. Это причиняет мне
боль. Не рисуй себе жизнь мрачнее, чем она есть в са-
мом деле... И, кроме того... Разве ты забыла, что мы
оба... что мы с тобой находимся, так сказать, в одина-
ковом положении?.. Я попал в эту мужицкую среду...
Ну разве я к ней подхожу? Ведь так же мало, как и ты.
Елена (все еще в слезах). Знала бы... знала бы...
моя милая мама, что такое будет... Знала бы она это,
когда велела, чтобы меня воспитывали... воспитывали
по-барски. Знала бы она... так уж лучше оставила бы
меня дома, чтобы я по крайней мере... по крайней мере
не видела ничего другого и... выросла бы я здесь... на
этом болоте... Но так...
Гофман (ласковым движением усаживает ее на
диван и садится с ней рядом. Сквозь слова утешения у
него все отчетливее проступает чувственность). Ну
Ленхен!.. Ну посмотри на меня, ну успокойся, ну утешь-
ся со мной... Я же не должен говорить тебе про твою
сестру. (Обнимает ее, говорит горячо, взволнованно.)
Ах, если бы она была такой, как ты!.. Ну, а такой, как
теперь... Подумай сама, чем она может быть для меня...
разве, Ленхен, можно еще найти такого человека, об-
разованного человека... (говорит все тише), у которого
жена была бы поражена таким страшным недугом?..
Об этом нельзя даже громко сказать: женщина и...
водка... Ну посуди сама, разве я счастливее, чем ты?
А мой Фриц,— вспомни о нем! Ну скажи сама! Разве
мне легко жить, а?.. (Страстно.) Вот видишь: надо бла-
годарить судьбу за то, что она нам помогла. За то, что
она свела мае друг с другом... Мы, Ленхен, созданы
69
друг для друга! Мы, с нашими общими горестями, дол-
жны быть друзьями. Ну разве не так, Ленхен? (Обни-
мает ее.)
Елена сидит с выражением псжорности, затихшая, в напряженном
ожидании чего-то неизбежного.
(Ласково.) Ты должна принять мое предложение, ты
должна уйти из этого дома, жить у нас... Ребеночку,
который родится, нужна мать... Иди к нам, замени ему
мать! (Страстно, растроганным, сентиментальным то-
ном.) Ведь иначе у него не будет матери. И потом...
внеси хоть немного, ну хотя бы совсем-совсем немного
света в мою жизнь. Сделай это! Сделай, Ленхен. (Хо-
чет положить голову на ее грудь.)
Елена (вскакивает, возмущенная. На ее лице вы-
ражаются чувства презрения, разочарования, отвраще-
ния, ненависти). Слушай, зять! Ты... ты... Теперь я ви-
жу тебя насквозь. Раньше я только догадывалась.
А теперь я знаю точно.
Гофман (вне себя от изумления). Что такое?..
Елена... единственная... в самом деле...
Елена. Теперь я твердо знаю, что ты ни капельки
не лучше... Куда там! Ты хуже, ты хуже их всех!
Гофман (встает, с наигранной холодностью). Твое
поведение, знаешь ли, весьма странно!
Елена (подходит к нему вплотную). Ты стремишь-
ся только к одной цели. (Ему на ухо, вполголоса.) Но
у тебя оружие совсем другое, чем у отца, у мачехи и
у моего почтенного жениха... Совсем другое оружие.
Рядом с тобой они все вместе взятые просто ягнята.
Теперь, именно теперь мне все сразу стало совершенно
ясно.
Гофман (с притворным возмущением). Елена! Ты...
ты с ума сошла, это же чистое безумие... (Прерывает
речь, ударяя себя по лбу.) Боже мой, я, кажется, до-
гадываюсь. Ну да, конечно! Ты сегодня... правда, сей-
час еще очень рано, но я готов держать пари, что ты
сегодня... утром уже беседовала с Альфредом Лотом.
Елена. А почему бы нам не беседовать? Это чело-
век, перед которым мы должны были бы сгореть от сты-
да, если бы говорили правду.
70
Гофман. Значит, я угадал!.. Так-так!.. Конечно!..
Именно!.. Тогда и удивляться нечему. Так-так, нашел
случай поиздеваться над своим благодетелем. Конечно,
к этому надо было быть всегда готовым!
Елена. Это подло, зять,— просто подло.
Гофман. Я почти того же мнения.
Елена. Он не сказал о тебе ни слова, ни одного
дурного слова.
Гофман (не обращая внимания на ее слова). При
таких обстоятельствах я считаю своим прямым долгом...
Да, Елена, долгом родственника... Я должен предупре-
дить тебя, как неопытную девушку...
Елена. Неопытную девушку?.. Не прикидывайся!
Гофман (с раздражением). Я отвечаю за то, что
Лот вошел в этот дом. Так знай же: он... он, мягко вы-
ражаясь... весьма опасный фантазер, этот господин Лот.
Елена. В том, что ты говоришь о господине Лоте,
есть что-то нелепое... что-то смехотворно нелепое.
Гофман. Он фантазер, он мастер дурить головы
не только женщинам, но и разумным людям.
Елена. Вот видишь: еще одна нелепость! У меня
в голове после нескольких слов господина Лота насту-
пила такая ясность...
Гофман (назидательным тоном). В том, что я
тебе говорю, нет ничего нелепого.
Елена. Чтобы понять, что такое нелепость, надо
обладать ясностью мысли, а у тебя ее нет.
Гофман (в том же тоне). Не об этом идет речь.
Повторяю, это не нелепость, а сущая правда... Я ис-
пытал его влияние на собственной шкуре: он затумани-
вает тебе мозги, и ты начинаешь мечтать о братстве
народов, о свободе и равенстве и забываешь о всех бы-
товых и нравственных принципах... Честное слово,
мы были тогда готовы ради этих химер перешагнуть
через трупы собственных родителей, лишь бы прийти к
цели. А он, скажу я тебе, способен и сегодня так по-
ступить.
Елена. А сколько родителей из года в год шага-
ют через трупы своих детей, и никто...
Гофман (прерывая ее). Вздор! Это кощунство!..
Говорю тебе, остерегайся его, во всех отношениях...
71
Говорю тебе совершенно категорически... Что до мо-
ральных устоев, то у него нет даже намека на них.
Елена. Ну вот это опять нелепо. Поверь мне, зять,
стоит только задуматься... И все сразу станет так ин-
тересно...
Гофман. Можешь говорить, что тебе угодно.
Я предупредил тебя. И еще хочу сказать совершенно
доверительно, что из-за него я был тогда на волоске от
неприятной истории.
Елена. Если он опасный человек, то почему ты
вчера так искренне радовался, когда...
Гофман. Ах, господи, но я знаком с ним с юных
лет! К тому же, ты этого не знаешь, у меня были из-
вестные основания...
Елена. Основания? О чем ты это?
Гофм а н. Я знаю, о чем... Но если б он пришел не
вчера, а сегодня и я бы знал о нем все то, что знаю
теперь...
Елена. Что же ты знаешь? Я ведь уже сказала,
что он ни слова не говорил о тебе.
Гофман. Да уж, положись только на такого! На-
долго я бы ни за что его не оставил, не приняв предва-
рительно необходимых мер предосторожности. Лот был
и остается человеком, самое общение с которым уже
компрометирует. За ним следят власти.
Елена. Разве он совершил какое-нибудь преступ-
ление?
Гофман. Лучше не будем об этом говорить. Я мо-
гу тебя заверить: человек, который шляется по белу
свету с такими взглядами, в наше время опаснее вора.
Елена. Хорошо, я запомню... Но только... Но толь-
ко, зять, ты уж не спрашивай меня, какого я о тебе
мнения после того, что ты сказал о господине Лоте...
Слышишь?
Гофман (с холодным цинизмом). Неужели ты и
впрямь полагаешь, что мне это так важно знать? (На-
жимает на кнопку звонка.) Смотри, кажется, он идет
сюда.
Входит Лот.
Ну как?.. Хорошо ли ты спал, старина?
72
Лот. Я спал хорошо, но мало. Скажи, пожалуйста!
я видел, недавно кто-то вышел из дома, какой-то гос-
подин?
Гофман. Вероятно, ты видел врача, который был
здесь... Я ведь тебе рассказывал... В нем такая причуд-
ливая смесь жестокости и сентиментальности.
Елена говорит с только что вошедшим Эдуардом. Он уходит,
затем возвращается и подает чай и кофе.
Лот. Такая, как ты выразился, смесь была и у од-
ного моего старого университетского друга... Я готов
поклясться, что это он... Некто Шиммельпфенниг.
Гофман (садится к накрытому столу). Ну да! Со-
вершенно верно! Шиммельпфенниг!
Лот. Как? Неужели?
Гофман. Его так зовут.
Лот. Кого? Здешнего врача?
Гофман. Ты же сам сказал. Да, здешнего врача.
Лот. Тогда... Но это действительно странно! Это
безусловно он.
Гофман. Вот видишь, чистые души находят друг
друга на море и на суше... Не обессудь, я примусь за
еду. Мы как раз собирались позавтракать. Пожалуй-
ста, садись к столу! Надеюсь, ты еще не успел где-ни-
будь позавтракать?
Лот. Нет.
Гофман. Тогда приступай. (Сидя, придвигает к
столу стул для Лота. Затем обращается к Эдуарду, ко-
торый подносит чай и кофе.) Э-э, разве... э-э... разве
гоопожа моя теща не выйдет к столу?
Эдуард. Барыня будут завтракать в своей ком-
нате с фрау Шпиллер.
Гофман. Этого еще не...
Елена (поправляя сервировку на столе). Не обра-
щай внимания. У них свои причины.
Гофман. Вот как... Лот! Чего тебе -предложить?..
Яйцо? Чаю?
Лот. Не могу ли я попросить стакан молока?
Гофман. Конечно! С удовольствием!
Елена. Эдуард! Пусть Миля надоит парного...
73
Гофман (чистит яйцо). Молоко... брр!.. От одной
мысли о нем меня бросает в дрожь. (Берет соль и пе-
рец.) Скажи мне, пожалуйста, Лот, что же, собственно,
привело тебя в наши края? Я совсем забыл спросить
тебя об этом.
Лот (намазывает масло на булочку). Хочу изучить
здешние условия.
Гофман (бросает на него быстрый взгляд). Про-
сти, я не понял... Какие условия?..
Лот. Точнее говоря, я намерен изучить положение
здешних углекопов.
Гофман. Ах, но оно же, в общем, отличное.
Лот. Ты думаешь?.. Это было бы очень хорошо...
Да, чтобы не позабыть: ты должен помочь мне. Ты мо-
жешь принести большую пользу народному хозяйству,
если...
Гофман. Я? Да что ты? Каким образом?
Лот. Ведь многие здешние рудники принадлежат
тебе?
Гофман. Да! И что же?
Лот. Значит, ты можешь легко раздобыть для меня
разрешение на осмотр рудников. Я намерен не менее
месяца ежедневно спускаться в шахты, чтобы познако-
миться с производством.
Гофман (живо). Ты хочешь потом описать все,
что увидишь там внизу?
Л о т. Именно! Моя работа должна быть главным
образом описательной.
Гофман. Мне очень жаль, но я не имею никакого
отношения к этому делу... Ты хочешь писать только об
углекопах, только о них?
Лот. Твой вопрос говорит о том, что ты 'плохо раз-
бираешься в народном хозяйстве.
Гофман (уязвленный репликой Лота). Прошу про-
щенья! Ты считаешь, что я неспособен... Но почему...
не понимаю, почему нельзя спросить?.. Впрочем, ниче-
го удивительного... Всего нельзя знать.
Лот. Не волнуйся, пожалуйста! Все очень просто:
если я хочу изучить положение здешних горнорабочих,
то не могу не коснуться всех условий, которые опре-
деляют это положение.
74
Гофман. В такого рода сочинениях порой ужасно
преувеличивают.
Лот. Я не впаду в эту ошибку.
Гофман. Это будет весьма похвально. (Он yofC-e
много раз бросал на Елену быстрые испытующие взгля-
ды. Теперь снова взглянул на нее, следящую с наивным
благоговением за словами Лота.) Ах! Ужасно смешно,
как такое внезапно приходит в голову? Как могут за-
родиться такие мысли?
Лот. Что тебе пришло в голову?
Гофман. Да относительно тебя... Я вдруг подумал
о твоей неве... Нет, право же, просто бестактно гово-
рить о тайнах твоего сердца при такой юной особе.
Елена. Может быть, я лучше...
Лот. Прошу вас, фрейлейн!.. Останьтесь здесь, по-
жалуйста... Я давно замечаю, куда он метит. Но в
этом нет ничего опасного. (Гофману.) Ты имеешь в
виду мою помолвку?
Гофман. Раз уж ты сам догадался,— да!.. Я в са-
мом деле вспомнил о твоей помолвке с Анной Фабер-
Лот. Свадьба расстроилась сама собой... когда я
попал в тюрьму.
Гофман. Некрасиво с ее стороны...
Лот. Но, во всяком случае, честно! В письме с от-
казом, которое она мне прислала, я увидел ее истинное
лицо. Если б она показала его раньше, мы оба стра-
дали бы меньше.
Гофман. И твое сердце никому не принадлежало
с тех пор?
Лот. Нет! Никому!
Гофман. Ну уж конечно! Спасовал — дал зарок
не жениться! Так же как 'поклялся не пить! Что? Так?
А впрочем, chacun a son goût К
Лот. Это не столько решение, сколько судьба. По-
мнится, я тебе говорил однажды, что в отношении же-
нитьбы я не давал никаких клятв. Просто я боюсь, что
не найдется женщины, которая мне подошла бы.
Гофман. Пышные фразы, мой милый Лот!
Лот. Нет, серьезно!.. Вероятно, с годами человек
У каждого свой вкус. (Франц.)
75
настраивается критически и постепенно утрачивает здо-
ровые инстинкты. Я считаю, что инстинкт — лучшая га-
рантия верного выбора.
Гофман (развязным тоном). Ну, он-то еще най-
дется. (Смеется.) Этот самый инстинкт.
Лот. В самом деле, что могу я предложить женщи-
не? Я все больше и больше сомневаюсь в том, чтобы
какой-нибудь женщине хватило той крохотной частицы
моего «я», которая не посвящена моей жизненной за-
даче... Да и семейные заботы отпугивают...
Гофман. Что? Что?.. Семейные заботы? Постой,
старина, а на что тебе даны голова и руки?
Лот. Даны, как видишь. Но я уже сказал тебе, что
моя рабочая сила почти вся отдана делу и будет всег-
да принадлежать ему. Иначе говоря, она уже не моя.
И вообще, мне пришлось бы встретиться с большими
трудностями...
Гофман. Полегче! Полегче! Просто оплошной
звон стоит.
Лот. Ты думаешь, это пустозвонство?
Гофман. Честно говоря, звучит как-то пустовато!
Мы хоть и женатые люди, а тоже не бушмены. Почему
это иные ведут себя так, точно им выданы особые
права свершать добрые дела на свете.
Лот. Отнюдь нет! Меньше всего я думаю об этом...
Ведь вот и ты: если б не отошел от своей жизненной
задачи, то это отразилось бы на твоем материальном
благополучии.
Гофман (иронически). Выходит, и ты склоняешь-
ся к требованиям жизни?
Лот. Требованиям? Каким?
Гофман. Я думаю, что собираясь жениться ты не
забыл бы узнать о деньгах невесты.
Лот. Конечно.
Гофман. А затем пошел бы длинный список про-
чих требований.
Лот. Нашлись бы и прочие! Физическое и духовное
здоровье невесты — это conditio sine qua non1.
1 Обязательное условие. (Лат.)
76
Гофман (смеется). Здорово! Но , тогда нельзя
обойтись без медицинского освидетельствования неве-
сты... Ловкий ты парень!
Лот (по-прежнему серьезно). Да, но не забывай,
что и к себе я тоже предъявляю требования.
Гофман (все веселее). Знаю! Знаю!.. Помню, как
ты специально изучал литературу о любви, чтобы точ-
нейшим образом установить, является ли твое чувство
к некой даме действительно любовью. Итак, повтори,
пожалуйста, каковы твои требования?
Лот. Моя жена должна была бы, например, уметь
отказывать себе.
Елена. Если... если... Ах, я лучше не буду гово-
рить... Я только хотела сказать, что женщина вообще
привыкла к самоотречению.
Лот. Господь с вами! Вы меня не поняли. Я вовсе
не то разумею под отречением. Я считаю, что она
должна сама, по доброй воле, с радостью отказаться
от той части моего существа, которая принадлежит мо-
ей жизненной задаче. Да-да, только в этом смысле.
В остальном же моя жена втфаве требовать -все то, что
целыми тысячелетиями отнимали у женщин.
Гофман. Те-те-те!.. Равноправие женщин!.. По-
истине этот поворот темы достоин восхищения... Те-
перь он в привычном русле. Фриц Лот, или агитатор из
жилетного кармана!.. Как же ты будешь теперь фор-
мулировать свои требования? Точнее: насколько ты хо-
чешь эмансипировать свою жену?.. Меня, право, забав-
ляют твои речи... В чем проявилось бы ее равноправие:
в курении сигар? в ношении брюк?
Лот. Ну, это меньше всего... Но... она должна была
бы стать выше некоторых общественных предубежде-
ний. Если она меня действительно любит, она должна
была бы без боязни, открыто и сознательно присоеди-
ниться к моим взглядам.
Гофман (бросив завтракать, вскакивает. с места
с выражением наигранного негодования). Ну, знаешь!
Это... это прямо-таки бесстыдное требование! С таки-
ми требованиями... если ты не откажешься... Поверь
мне, ты будешь шататься бобылем до конца своих дней.
Елена (с трудом сдерживает внутреннее волнение).
77
Господа, прошу прощения... Мне надо идти... У меня,
зять, хозяйственные дела... Мама заперлась у себя,
а там...
Гофман. Мы тебя не задерживаем.
Елена кланяется и уходит.
(С коробкой спичек в руке направляется к ящику с си-
гарами, стоящему на буфете.) Да, уж поистине!.. От
таких слов просто в жар бросает... Страшно становит-
ся. (Вынимает из ящика сигару и опускается на диван,
расположенный впереди, слева. Он срезает кончик си-
гары и в продолжение своей речи держит сигару в ле-
вой руке, а кончик сигары между пальцами правой
руки.) И при всем том... все-таки забавно... А потом: ты
даже не представляешь, как полезно провести несколь-
ко дней в деревне, вдали от дел. Если бы сегодня не
этот проклятый... Который же час? Я должен успеть
еще к обеду в город... Обед я должен дать во что бы
то ни стало. Судьба делового человека!.. Знаешь, рука
руку моет. Так уж принято у нас, в среде горных
инженеров и чиновников... Ну, еще одну сигару можно
выкурить со всеми удобствами. (Подходит к плеватель-
нице, бросает в нее кончик сигары, возвращается на ди-
ван и закуривает.)
Лот (листает роскошно изданную книгу, лежащую
на столе). «Приключения графа Зандора».
Гофман. Эту чепуху ты найдешь здесь во всех
крестьянских домах.
Лот (продолжая листать книгу). Сколько лет тво-
ей свояченице?
j Гофман. В августе отпраздновали двадцать один.
: Лот. Она из-за чего-то страдает?
Гофман. Не знаю... Думаю, что нет... Она произ-
водит такое впечатление?..
Лот. У нее скорее удрученный, чем больной вид.
Гофман. Ну да! Эта возня с мачехой...
Лот. Она, кажется, раздражительна?!
Гофман. В таких условиях... Хотел бы я видеть,
кто в таких условиях не стал бы раздражительным..,
Лот. Она, вероятно, очень энергична.
Гофман. Скорее упряма.
78
Лот. Она душевный человек, не правда ли?
Гофман. Иногда чересчур...
Лот. Если здесь у нее такие дурные условия, то
почему она не живет в твоей семье?
Гофман. Спроси у нее —почему?.. Я ей много раз
предлагал. У баб всегда свои причуды. (Продолжая
курить сигару, вынимает из кармана записную книж-
ку и подсчитывает в ней какие-то суммы.) Ты, надеюсь,
не обидишься на меня, если я... если я должен буду
тебя покинуть?
Лот. Разумеется, нет.
Гофман. Как долго ты собираешься?..
Л о т. Я скоро найду себе квартиру. А где живет
Шиммельпфенниг? Все-таки лучше пойти к нему. Он
поможет в поисках жилья. Надо надеяться, я найду
что-нибудь подходящее, иначе я переночую в ближай-
шей гостинице.
Гофман. Это почему? До утра ты можешь быть у
нас. Правда, я сам гость в этом доме. Не то я бы,
разумеется, предложил... Ты меня понимаешь?..
Лот. Абсолютно!..
Гофман. Но послушай... Неужели ты всерьез?..
Лот. Собираюсь ночевать в гостини...
Гофман. Вздор!.. Я вовсе не о том. Я о том, про
что ты говорил раньше. Вся история с этой твоей про-
тивной описательной работой?
Лот. Почему бы и нет?
Гофман. Признаюсь, я принял это за шутку. (При-
поднимается, говорит доверительным, полушутливым
тоном.) Как? Ты в самом деле способен подрывать
здесь основы... Именно здесь, где один из твоих друзей
обрел свое счастье и твердо встал на обе ноги?
Лот. Честное слово, Гофман! Я не имел никакого
представления о том, что ты тут находишься. Если бы
я знал...
Гофман (вскакивает с места, радостно возбуж-
денный). Отлично! Очень хорошо! Если так... Видишь,
я искренне рад, что не ошибся в тебе. Ну вот, теперь
ты знаешь, что я здесь, и теперь ты, разумеется, по-
лучишь от меня возмещение всех дорожных расходов и
все такое прочее... Да-да — и, пожалуйста, не рисуйся!
79
Это ведь только долг дружбы, не более!.. Узнаю моего
старого доброго Лота!.. Подумай только: ведь я в са-
мом деле держал тебя на подозрении... Но теперь я
должен откровенно признаться, что я вовсе не такой
плохой, каким иногда прикидываюсь. Я всегда ценил
тебя — тебя и твои честные, постоянные стремления.
Я готов понять все эти, к сожалению, вполне обосно-
ванные требования угнетенных масс... Да, ты можешь
себе посмеиваться, но я иду так далеко, что готов при-
знать единственной в рейхстаге партией и идеалами ту
самую партию, к которой принадлежишь ты! Но толь-
ко— медленно! Медленно!.. И ничего не свергать. Все
само придет, все само наступит в свое время. Только
терпение! Терпение!
Лот. Терпение, конечно, необходимо. Но это не
дает нам права сидеть сложа руки.
Гофман. Именно таково и мое мнение!.. Я вообще
гораздо чаще соглашался с тобой в мыслях, чем на сло-
вах. Это, сознаюсь, конечно, непорядок. Я привык по-
ступать так в общении с людьми, которым не хочу да-
вать заглядывать в свои карты... Да, знаешь, и в жен-
ском вопросе... ты многое определил очень точно. (Тем
временем подошел к телефону, позвонил и говорит то
в трубку, то обращаясь к Лоту.) А моя малышка своя-
ченица вся превратилась в слух... (В телефон.) Франц!
Через десять минут запряги лошадей... (Лоту.) Это
произвело на нее впечатление... (В телефон.) Что?.. Ах,
что за глупости!.. Ну, тогда слушайте... Запрягите бы-
стренько вороных... (Лоту.) А почему бы не произвести
впечатления?.. (В телефон.) Батюшки! Так вы говори-
те— к модистке?.. Барыня?.. Да, ну да!.. И тотчас же!..
Ну да! Хорошо! Все! (Нажимая кнопку звонка, обра-
щается к Лоту.) Подожди-ка ты! Дай мне только со-
орудить этакую гору из монет, и тогда, увидишь, про-
изойдет нечто...
Входит Эдуард.
Подай мне гамаши и выходной сюртук!
Эдуард уходит.
Тогда, быть может, произойдет нечто такое, во что вы
сейчас еще неспособны поверить... Когда ты через два-
80
три дня... Но до того ты должен жить у нас... Иначе я
приму это как вызывающее оскорбление... (Снимает
халат.) Так вот, когда ты через два-три дня соберешься
в путь, я отвезу тебя на станцию в моей коляске.
Входит Эдуард, неся сюртук и гамаши.
Гофман (которому' слуга подает сюртук). Вот
так! (Садится на стул.) Теперь ботинки! (Надевает
один ботинок.) G одним справился.
Лот. Ты, кажется, меня не совсем понял.
Гофман. Да? Возможно. Я так отвык от этих ма-
терий. Все больше дела коммерческие... Эдуард! Почта
еще не пришла? Подождите-ка!.. Ступайте в мою ком-
нату! Там на бюро слева лежит рукопись в синей пап-
ке,— отнесите ее в карету.
Эдуард уходит в дверь направо, затем возвращается и уходит в
среднюю дверь.
Лот. Мне кажется, что ты меня не понял в одном
отношении.
Гофман (возится со вторым ботинком). Уф-уф!..
Ну вот! (Встает и притопывает ногами.) Теперь все в
порядке. Ничего нет неприятнее тесной обуви... Что ты
сказал?
Лот. Ты говорил о моем отъезде...
Гофман. Ну да?
Лот. Я же тебе уже сказал, что должен остаться
здесь ради вполне определенной цели.
Гофман (смущен и раздосадован). Послушай-ка!..
Ведь это же совершенно недостойно!.. Ты, что же, не
понимаешь, что, как друг, ты должен заплатить мне...
Лот. Надеюсь, не изменой своему делу?!
Гофман (вне себя). Ну, если так... если так, то
я не имею ни малейшего основания дружески относиться
к тебе. Говорю тебе, что считаю твое поведение...
мягко выражаясь... неслыханной дерзостью.
Лот (очень спокойно). Может, ты объяснишь, что
дает тебе право награждать меня подобными эпите-
тами?..
Гофман. И я еще.должен ему объяснять? Ну, зна-
ешь, мое терпение истощается! Чтобы не заметить это-
4 Г. Гауптман
81
го, надо иметь шкуру носорога! Ты являешься сюда,
пользуешься моим гостеприимством, выкладываешь мне
целую кучу затрепанных афоризмов, засоряешь мозги
моей свояченице, болтаешь о старой дружбе и прочих
нежностях и потом с пренаивным видом сообщаешь, что
ты намерен состряпать описание здешних условий и
дел. Да за кого ты меня, собственно, принимаешь? Мо-
жет быть, ты полагаешь, будто мне неизвестно, что та-
кие, с позволения сказать, работы — это не что иное, как
бесстыдные памфлеты?.. Ты хочешь написать пасквиль,
и притом именно о нашем угольном районе. Может
быть, я должен поверить, что ты не понимаешь, кому
твой пасквиль принесет самый беспощадный вред? Мне,
и только мне1.. Вам надо еще сильнее ударить по рукам,
чем это делали до сих пор,— вам, развращающим на-
род! Что вы творите? Вы сеете недовольство среди уг-
лекопов, вы приучаете их требовать и требовать, вы
возбуждаете их, вы ожесточаете их, вы учите их строп-
тивости и непослушанию, вы сулите им золотые горы,
а сами незаметно крадете из их карманов последние
несколько пфеннигов.
Лот. Итак, ты соизволил снять маску?
Гофман (грубо). А, чего там! Ты — смешная на-
пыщенная ходячая добродетель! Подумаешь, велика
беда появиться перед тобой без маски... Лучше возьмись
за дело, работай! И брось свою глупую болтовню! Де-
лай что-нибудь! Найди что-нибудь. Мне такие не нуж-
ны, которые просят взаймы двести марок. (Быстро ухо-
дит в среднюю дверь.)
Лот спокойно смотрит ему вслед, затем так же спокойно вынимает
из кармана портмоне, извлекает из него бумажку — чек Гофмана,
рвет ее на мелкие части и бросает обрывки в ящик для угля. На по-
роге зимнего сада появляется Елена.
Елена (тихо). Господин Лот!
Лот (вздрагивает, оборачивается). Ах, это вы... Ну,
тогда... тогда я могу хотя бы проститься с вами.
Елена (непосредственно). Вам этого хотелось?
Лот. Да!.. Хотелось!.. Если бы вы были рядом... то,
полагаю... вы слышали бы всю эту сцену... и тогда...
Елена. Я слышала все.
82
Лот. Ну... а если так... то вас не удивит, что я по-
кину этот дом тихо и бесшумно.
Елена. Н-нет!.. Я понимаю... Может быть, вы все
же смягчитесь. Мой зять быстро отходит... Я часто...
Лот. Возможно! Но, может быть, как раз поэтому
я убежден, что все, сказанное им обо мне,— его истин-
ное мнение... Это, конечно, его настоящее мнение.
Елена. Вы так думаете?
Лот. Да!.. Думаю!.. Ну вот... (Подходит к ней, по-
дает ей руку.) Будьте счастливы! (Поворачивается, на-
мереваясь уйти, но останавливается.) Я не знаю! Вер-
нее... (Спокойным, ясным взглядом смотрит в лицо
Елене.) Я знаю, знаю... с этого мгновения я знаю, что
мне нелегко уходить отсюда... и... да... ну да!
Елена. А если бы я очень попросила вас... если б
я очень, очень попросила... остаться здесь еще?..
Лот. Вы, значит, не разделяете мнений вашего зятя?
Елена. Нет!.. И я очень хотела... я обязательно
хотела сказать это, раньше... раньше чем... чем вы... уй-
дете...
Лот (снова берет ее за руки). Мне очень приятно.
Елена (борется с coôgu. Ее волнение стремительно
возрастает, доводя ее до почти бессознательного состо-
яния. Она с трудом бормочет слова). Я еще больше хо-
тела вам... хотела сказать вам... Именно вам... хотела
сказать, что я вас... глубоко уважаю... и почитаю, как
никого... как никого раньше... что я вам доверяю... что
я готова... что я готова доказать... что я испытываю к
тебе... к вам... (Падает без чувств.)
Лот (подхватывает ее). Елена!
Занавес быстро падает.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Тот же усадебный двор, что и во втором действии. Время — через
четверть часа после любовного признания Елены.
Мария и Голиш, подпасок, волокут вниз по лестнице деревян-
ный ларь. Из дома выходит приготовившийся к отъезду Лот и
медленно, в задумчивости пересекает двор. Близ поворота, ведуще-
го к трактиру, он сталкивается с Гофманом, который спешит
ему навстречу через ворота.
Гофман (на нем цилиндр, лайковые перчатки).
Не сердись на меня. (Загораживает Лоту дорогу и хва-
тает его за обе руки.) Я беру все свои слова назад! Тре-
буй от меня удовлетворения! Я готов 1на любое! Я очень
раскаиваюсь, я искренне раскаиваюсь!
Лот. Это мало поможет и тебе и мне.
Гофман. Ах, если бы ты... Ну подумай сам! Ни-
чего уж не поделаешь. Я же тебе говорю: совесть меня со-
всем замучила. Я уже почти доехал до Яуэра и вот
вернулся... Ты же видишь: вернулся потому, что серьез-
но переживаю... Куда ты направляешься?
Лот. Сначала в гостиницу.
Гофман. Только не это!.. Я, право, не заслужил.
Я понимаю, что тебя все это глубоко обидело. Двумя-
тремя словами такое, конечно, не исправишь. Но* по-
слушай, не отнимай у меня случая... не отнимай воз-
можности доказать тебе... Вернись... Останься хотя бы
до завтра. Или, знаешь... до моего возвращения. Я дол-
жен еще раз поговорить с тобой не спеша.., Ты же мне
не откажешь?
Лот. Если это тебе так необходимо,
И
Гофман. Очень!.. Даю тебе слово. Мне очень важ-
но!.. Так пойдем же! Пойдем же! Пойдем!.. Не убегай!
Идем! (Тащит Лота, который больше не упирается, к
дому)
Оба уходят.
Служанка и подпасок тем временем погрузили ларь на тележку, Го-
лмш берется за лямку.
Мария (сует что-то Голишу в руку). Держи! Вот
тебе.
Парень (отстраняясь). Оставь их себе.
Мария. Эх, глупый малый!
Парень. Ну, будь по-твоему. (Берет деньги и пря-
чет их в кожаный кошелек.)
Фрау Шпиллер (кричит из окна дома). Мария!
Мария. Чего вам еще?
Фрау Шпиллер (появляется в дверях). Барыня
согласна оставить тебя, если ты пообещаешь...
Мария. Черта лысого я ей пообещаю!.. А ну, та-
щи, Гош!
Фрау Шпиллер (подходит к ней вплотную). Ба-
рыня хочет прибавить тебе денег, если ты... (Перехо-
дит на шепот.) Слушай, девка, не расстраивайся! С ней
иногда бывает, что она выходит из себя.
Мария (в ярости). Пусть подавится своими день-
гами!.. (Плаксивым тоном.) Лучше с голоду сдохну!
(Догоняет Голиша, который покатил тележку.) Нет,
этого еще не хватало!.. Эй, погоди ты... (Уходит.)
Фрау Шпиллер—за ней.
Через ворота входит Б а э р, по прозванию Гопля-Баэр. Это дол-
говязый, зобастый человек. Он бос, без шапки, в коротких потре-
панных штанах. Сохранившиеся вокруг широкой плеши волосы сви-
сают до плеч темными, грязными, спутанными космами. Он шагает
широко, степенно, таща за собой детскую колясочку, наполненную
песком. У него безбородое, безусое лицо. Этот крестьянский парень
в возрасте лет двадцати с лишним оставляет впечатление полной
запущенности.
Баэр (странным, блеющим голосом). Пе-е-е-сок!
Пе-е-е-сок! (Идет по двору и исчезает между домом и
хлевом.)
Из дома выходят Гофман и Елена. Слегка бледна, в руке у
нее пустой стакан.
85
Гофман (Елене). Займи его хоть немножко! По-
нимаешь?.. Задержи его. Мне очень важно... Этакое
уязвленное честолюбие... Ну, до свидания!.. Не могу же
я из-за этого не ехать... А как самочувствие Марты?
Ты знаешь, у меня предчувствие, что все произойдет
скоро... Впрочем, вздор! До свидания! Я очень спешу.
(Кричит.) Франц! Едем что есть духу! (Быстро уходит
в ворота.)
Елена идет к насосу, накачивает стакан воды и залпом выпи-
вает его. Потом наливает второй и пьет до половины. Ставит ста-
кан на насос и медленным шагом идет в ворота, по временам огля-
дываясь назад. Возвращается Б а э р, молча останавливается перед
входом в дом. Миля берет у него песок. Тем временем во дворе
появляется К а а л ь и начинает переговариваться с фрау Шпил-
л е р, находящейся по ту сторону двора, неподалеку от ворот. Раз-
говаривая, они медленно движутся по обе стороны забора.
Фрау Шпиллер (страдающим тоном). Ах... м-м...
милостивый государь, господин Кааль! Я так часто...
м-м... думала о вас... м-м... когда фрейлейн... Ведь
она... так сказать... помолвлена с вами... и вот... м-м...
Ах, в мои времена!..
Кааль (встает на скамью и укрепляет на нижней
ветке дуба клетку для синиц). К-когда же н-наконец
убер-рется отсюда п-подлец д-доктор, а?
Фрау Шпиллер. Ах, господин Кааль! Мне ка-
жется, что... м-м... не скоро... Ах!.. Ах, господин Кааль,
я, хотя, так сказать... м-м... несколько... м-м... опусти-
лась, но я знаю, так сказать... м-м... что такое обхож-
дение. Я вижу, господин Кааль... что фрейлейн... м-м...
что фрейлейн... поступает с вами дурно... Нет уж!..
М-м... этим, так сказать, я никогда... м-м... не греши-
ла... Моя совесть... м-м... господин Кааль, чиста... так
сказать, как белый снег.
Б а э р закончил продажу песка и уходит со двора мимо Кааля.
Кааль (кричит, заметив Баэра). А, Г-гопля-Баэр!
П-прыгни-ка р-разок!
Баэр делает гигантский прыжок и исчезает.
(Весело гогочет, кричит Баэру.) Эй, попрыгун! П-прыг-
ни разочек!
86
Фрау Шпиллер. Так вот... м-м... господин Ка-
аль!.. Я ведь вам только добра желаю. Вы должны об-
ратить внимание... м-м... милостивый государь! С фрей-
лейн творится... м-м... что-то неладное. И... м-м...
Кааль. Доктор —п-подлец... П-п-пошел он к с-со-
бакам!..
Фрау Шпиллер (таинственным тоном). Вы бы
знали только... м-м... что это за тип. Ах, мне так жалко
фрейлейн! Жена полицейского... м-м... я думаю, у нее
сведения из участка... Она говорит, что он очень... м-м...
опасный тип. Ее муж... м-м... подумайте только... имеет
поручение следить за ним.
Из дома выходит Лот, осматривается.
Вот видите, он ищет фрейлейн... м-м... Ах, как это
ужасно!
Кааль. Ну, п-подожди-ка! (Уходит.)
Фрау Шпиллер направляется к дому. Проходя мимо Лота, при-
седает с глубоким поклоном. Уходит в дом. Лот медленно выхо-
дит со двора в ворота. Между хлевом и домом появляется жена
возчика — тощая, изможденная, изголодавшаяся женщина. Под
передником она несет горшок и, пугливо озираясь, крадется с ним
в сторону коровника, в котором и скрывается. Две работницы
ввозят через ворота тачки, наполненные клевером. За ними следует
Бейбст — на плече у чнего коса, в зубах короткая трубка. Лиза
толкает тачку к левой двери хлева, Густа — к правой; обе ра-
ботницы большими охапками носят клевер в хлев.
Лиза (выходит из хлева с пустыми руками). Эй,
Густа, Мария-то ушла.
Густа. Да что ты?!
Лиза. Ну да! Поди спроси у возчицы Франциски,
она доит там для себя.
Бейбст (вешает косу на стену). Только бы Шпил-
лерша не притащилась и не застукала ее.
Густа. Ох, верно,— только б эта не пришла.
Лиза. У бедняги дома восемь ртов.
Густа. Восемь малышей!.. И все хотят есть.
Лиза. Горшка молока и то никогда ей не дадут.
До чего злые.
Густа. А где она доит?
Лиза. А вон там, в коровнике.
87
Б е i\ бет (держа в зубах мешочек с табаком, наби-
вает трубку и бормочет). Так, говорите,— ушла Мария?
Лиза. Чистая правда!.. Она спала с конюхом.
Б е и б с т (прячет в карман мешочек с табаком). Ра-
зочек каждому хочется!.. И женщине тоже. (Раскури-
вает трубку и, говоря, уходит через главный вход.) Ну,
я пойду поем.
Жена возчика (пряча горшок с молоком под пе-
редником, выглядывает из хлева). Меня никто не уви-
дит?
Лиза. Можешь идти, никто тебя не увидит. Про-
ходи скорей!
Жена возчика (проходя, работницам). Вот, для
самого малого.
Лиза (кричит ей вдогонку). Поторапливайся!
Идет кто-то.
Жена возчика исчезает между домом и конюшней.
Густа. Да это наша барышня.
Работницы уносят остатки клевера и толкают пустые тачки
под навес, затем уходят в коровник. В ворота входят Лот и
Елена.
Лот. Омерзительный субъект этот Кааль — какой-
то грязный шпик!
Елена. Я думаю, 'Пройдем в беседку...
Они идут через калитку в садик, расположенный впереди слева, и
входят в беседку.
Это мое любимое место. Здесь меня никто не тревожит,
когда мне хочется почитать.
Лот. Верно!.. Красивое место.
Садятся на некотором расстоянии друг от друга.
А у вас такие красивые, такие пышные волосы, фрей-
лейн!
Елена. Ах, зять мне тоже говорит... Он говорит,
что не встречал таких, даже в городе... Коса толщиной
в руку... Если распустить косу, то волосы упадут %о
колен. Потрогайте!.. Они как шелк, верно?
Лот. Совсем как шелк. (Вздрагивает, склоняется
к ней и целует ее волосы.)
88
Елена. Ах, не надо! Если...
Лот. Елена! Разве это было не серьезно?
Елена. Ах... мне так ужасно стыдно. Что я наде-
лала?.. Я тебе... Я сама бросилась вам на шею... Что
вы должны обо мне думать?
Лот (придвигается, берет ее руку в свои). Будьте
спокойны на этот счет, право!
Елена (вздыхает). Ах, если б узнала сестра Шмит-
хен... Страшно подумать!
Лот. Кто такая сестра Шмитхен?
Елена. Учительница в пансионе.
Лот. Как вы можете мучиться из-за какой-то сест-
ры Шмитхен?
Елена. Она была очень хорошая!.. (Громко
смеется.)
Лот. Почему ты вдруг засмеялась?
Елена (не то уважительно, не то насмешливо).
Ах!.. Когда она стояла на хорах и пела... У нее был
один-единственный, длинный-предлинный зуб... Петь
нужно было: «Утешь, утешь народ мой!», а у нее полу-
чалось: «Уешь, уешь народ мой!» Это было так глупо и
смешно... Мы все так смеялись, когда она выводила на
весь зал: «Уешь, уешь!..» (Не может сдержать смеха.)
Лот заражается ее веселостью. Она представляется ему такой оча-
ровательной, что он пытается воспользоваться мгновением и об-
нять ее.
(Отстраняется.) Ах, не надо! Я тебе... я вам сама бро-
силась на шею.
Лот. Полно вам говорить об этом.
Елена. Но я не виновата. Вина — ваша... Зачем вы
требуете...
Лот обнимает и привлекает ее к себе. Вначале она слабо проти-
вится, затем уступает и смотрит с радостным выражением на скло-
нившееся над ней озаренное счастьем лицо Лота. Вдруг, осмелев,
она целует его в губы. Оба краснеют, затем Лот целует ее долгим,
крепким, страстным поцелуем. Поцелуи длятся, как немая, но крас-
норечивая беседа. Первым заговаривает Лот.
Лот. Елена!.. Ведь так? Ведь тебя зовут здесь Еле-
ной?
Елена (целует его). Зови меня иначе... Зови, как
тебе нравится.
69
Лот. Любимая!..
Они молча целуются, снова всматриваясь друг в друга.
Елена (крепко сжимая в объятиях Лота, положив
голову на его грудь, с затуманенным от счастья взо-
ром, шепчет в упоении). Ах!.. Как хорошо! Как хо-
рошо!..
Лот. С тобой я готов на смерть.
Елена (порывисто). Нет, мы будем жить! (Высво-
бождается из его объятий.) Зачем нам умирать? За-
чем нам теперь?..
Лот. Пойми меня верно. Я давно уже тешу себя
мыслью... Я тешу себя мыслью, что возьму ее за руку,—
так просто, понимаешь?
Елена. Смерть за руку?
Лот (без малейшей сентиментальности). Да, и тог-
да в ней не окажется ничего грозного. Наоборот, в ней
будет что-то ласковое. Позовешь ее и твердо знаешь,
что она придет. И тогда можно подняться над многим,
тогда прошедшее и грядущее... (Рассматривает руку
Елены.) У тебя удивительно красивая рука. (Гладит
ее руку.)
Елена. Ах, да!.. Вот так... (Снова прижимается
к нему.)
Лот. Знаешь, я ведь еще не жил! До сих пор я
еще не жил!
Елена. А ты думаешь, я жила? Мне почти что
дурно от счастья... Голова идет кругом. Боже! Как же
это... Вот так вдруг...
Лот. Да, так вдруг...
Елена. Послушай! У меня такое чувство, точно
вся моя прежняя жизнь длилась всего один день! А вот
вчера и сегодня — целый год! Верно?
Лот. Я приехал только вчера?
Елена. Вот именно!.. Конечно!.. Ты, даже позабыл!
Лот. Право, мне тоже кажется...
Елена. Что прошел целый долгий год!.. Верно?..
(Приподымается.) Постой!.. Не идет ли там кто-то?
Они отодвигаются друг от друга.
90
Ах, мне уже все равно. Я теперь такая смелая. (Остает-
ся на месте и взглядом подзывает Лота.)
Лот придвигается к ней.
(В объятиях Лота.) Слушай! С чего же мы начнем?
Лот. Твоя мачеха, вероятно, откажет мне.
Елена. Ах, моя мачеха... Ее вообще... Ее это во-
обще не касается! Я поступлю, как захочу... Мне при-
надлежит моя часть в материнском наследстве,— я хо-
чу, чтобы ты знал об этом.
Л о т. И ты думаешь...
Елена. Я совершеннолетняя, отец обязан выпла-
тить мне мою долю.
Лот. Ты, видно, здесь не со всеми в ладах?... Куда
уехал твой отец?
Елена. Как — уехал?.. Да ты... ты еще не видел
отца?
Лот. Нет, Гофман сказал мне...
Елена. И все же... Ты его один раз видел.
Л о т. Я не знал... Где же, любимая?
Елена. Я... (Рыдает.) Нет, не могу... Я не могу
тебе сказать... Слишком страшно.
Лот. Почему страшно? Но, Елена, разве с твоим
отцом...
Елена. Ах, не спрашивай! Только не сейчас! По-
том!
Лот. Я, конечно, не буду спрашивать, раз ты не
хочешь сказать сама... Но, видишь ли, что касается де-
нег... В крайнем случае... Статьями я зарабатываю не
слишком много, но думаю, что этого могло бы хватить
для нас двоих.
Елена. И я не буду сидеть без дела. Но кашу
маслом не испортишь. Моя часть наследства нам при-
годится... А ты должен выполнять свою задачу... Ты ни
за что не должен отступать от нее, тем более теперь!
У тебя должны быть свободные руки.
Лот (нежно целует ее). Милое, благородное созда-
ние!
Елена. Ты правда любишь меня?.. Это правда?
Правда?
91
Л от. Да, правда!
Елена. Повтори сто раз: правда!
Лот. Правда, правда и еще раз — истинная правда!
Елена. Послушай, ты жульничаешь?!
Лот. Нет, одна истинная правда стоит сотни про-
стых.
Елена. Вот как?! Так принято в Берлине?
Лот. Нет, в Вицдорфе.
Елена. Ах вот ты какой!.. Ну, посмотри на мой
мизинец и не рассмейся.
Лот. Хорошо.
Елена. Скажи, кроме этой первой невесты у тебя
были другие?.. Почему ты смеешься?
Л о т. Я должен сказать со всей серьезностью, лю-
бимая... Я считаю это своим долгом!.. Я со многими
женщинами...
Елена (вскакивает, быстрым и резким движением
зажимает ему рот). Бога ради!.. Скажешь об этом ког-
да-нибудь... После... когда мы будем старыми... Через
много лет... Когда я скажу тебе: теперь можно... И ни-
как не раньше, слышишь?!
Лот. Хорошо, как хочешь!
Елена. А сейчас что-нибудь красивое! Вот: повто-
ряй за мной!
Лот. Что?
Елена. «Я тебя...»
Лот. «Я тебя...»
Елена, «...и только тебя...»
Лот. «...и только тебя...»
Елена. «... любил... Любил всю жизнь...».
Лот. «... любил... Любил всю жизнь...».
Елена. «И всю свою жизнь буду любить только
тебя».
Лот. «И всю свою жизнь буду любить только тебя».
И это так же верно, так верно, как то, что я честный
человек.
Елена. Я этого не говорила.
Лот. Зато сказал я.
Целуются.
92
Елена (тихо напевая). Ты вошел в мое сердце...
Лот. Теперь тебе 'пора исповедаться.
Елена. Во всем, о чем ты спросишь.
Лот. Признайся! Я у тебя первый?
Елена. Нет.
Л о т. А кто?
Елена (смеется задорно). Кааль, Вильгельм!
Лот (смеется). А еще кто?
Елена. Ах, нет!.. Больше никого. Поверь мне... Ну
зачем же мне лгать?
Лот. Значит, кто-то еще?
Елена (взволнованно). Прошу, прошу, прошу, про-
шу тебя,— не спрашивай сейчас об этом. (Закрывает
лицо руками и вдруг начинает плакать.)
Лот. Но... Ленхен! Я вовсе не настаиваю.
Елена. Потом! Все, все потом!
Лот. Быть по сему, любимая...
Елена. Да, впрочем, был один... знаешь ли... Был
один, которого я... потому что он казался лучшим сре-
ди плохих. Но теперь все изменилось. (Плачет на гру-
ди у Лота, говорит порывисто.) Ах, если б мы могли
никогда не расставаться! Как хорошо было бы сейчас
же уйти с тобой.
Лот. Тебе очень худо живется в этом доме?
Елена. Ах, если бы ты знал!.. Здесь все так
ужасно... Все, что здесь делается. Жизнь тут... совсем
как у скотов... Я погибла бы без тебя... Мне страшно!
Л о т. Я думаю, тебе, любимая, стало бы лучше на
душе, если б ты рассказала мне все откровенно!
Елена. Да, конечно! Но... мне не справиться с со-
бой. По крайней мере сейчас... Сейчас я еще не могу!..
Я боюсь.
Лот. Ты была в пансионе?
Елена. Мама так решила... На смертном одре.
Л о т. И сестра твоя была?..
Елена. Нет!.. Она всегда была дома... А когда я
вернулась через четыре года, то застала отца, кото-
рый... мачеху, а та... сестру... Ну, догадайся, что я хочу
сказать!
Лот. Твоя мачеха сварлива?.. А? Ревнива?.. Бес-
чувственна?
93
Елена. Отец...
Лот. Ну, он, вероятно, пляшет под ее дудку... На-
верно, она его тиранит?
Елена. Если бы это... Но нет!.. Это так ужасно!..
Тебе и в голову не придет... Что тот, которого ты... что
это был мой отец...
Лот. Только не плачь, Ленхен! Видишь, я хочу на-
стоять на том, чтобы ты мне...
Елена. Нет, не могу! Я просто не в силах...
Лот. Ты только бередишь свои чувства.
Елена. Мне бесконечно стыдно!.. Ты оттолкнешь,
ты прогонишь меня!.. Это превосходит все представле-
ния... Это мерзко!
Лот. Ленхен, ты меня просто не знаешь. Иначе ты
никогда не заподозрила бы меня... Оттолкнуть! Про-
гнать! Неужели я кажусь тебе таким грубым?
Елена. Мой зять говорит, что ты холодный чело-
век... Но нет, нет! Ты этого не сделаешь? Ведь верно?..
Ты же не перешагнешь через меня?.. Только не это!..
Я не знаю, что... тогда... будет со мной.
Лот. Сущий вздор! У меня нет ни малейшей при-
чины...
Елена. Значит, ты допускаешь самую возмож-
ность?
Лот. Нет, в том-то и дело, что нет.
Елена. Но если ты сможешь придумать причину.
Лот. Причины, конечно, бывают, но... ведь они ни
при чем.
Елена. Какие причины?
Лот. Например, я отвернулся бы от того, кто за-
хотел бы, чтоб я изменил самому себе.
Елена. Этого я, конечно, не хочу... Но я, наверно,
не избавлюсь от одного чувства.
Лот. Какого, любимая?
Елена. Возможно, это потому, что я такая глу-
пая!.. У меня так пусто в голове. Я даже не знаю, что
такое убеждения... Верно, ведь это ужасно. Я люблю
тебя просто так!.. Но ты такой хороший, такой боль-
шой... и ты так много знаешь. Мне так страшно, что
вдруг я скажу или сделаю что-нибудь глупое... Ты вдруг
заметишь, что дальше так не годится, что я... слишком
94
глупа для тебя... Я и в самом деле дурная и глупая,
как чучело гороховое.
Лот. Ну что мне сказать?! Ты для меня — венец
всего. Ты для меня — все. И другого я ничего не знаю.
Елена. Я ведь и здоровая...
Лот. Скажи мне, а родители твои здоровы?
Елена. Да! Моя мать умерла от родильной горяч-
ки. Отец здоров и сейчас. У него, вероятно, могучее
здоровье. Но...
Лот. Ну вот видишь! Значит...
Елена. А если бы родители не были здоровы?
Лот (целует ее). Но ведь они здоровы, Ленхен.
Елена. А если бы они не были здоровы?..
Фрау Краузе распахивает окно в доме.
Фрау Краузе (кричит во двор). Эй, девки! Эй,
вы, де-евки!
Голос Лизы (из коровника): «Фрау Краузе?!»
Беги за Мюллершей! Начинается!
Голос Лизы: «Че-го? Вы разумеете акушерку Мюллер?»
Ну да! И живо, поворачивайся! (Захлопывает окно.)
Лиза бежит в конюшню, затем, повязывая голову платком, убе-
гает со двора. В дверях дома появляется фрау.Шпиллер.
Фрау Шпиллер. Фрейлейн Елена!.. Фрейлейн
Елена!
Елена. Что там случилось?
Фрау Шпиллер (приближается к беседке).
Фрейлейн Елена!
Елена. Ах вот оно что!.. Сестра!.. (Лоту.) Уходи!
Вот туда...
Лот быстро удаляется влево. Елена выходит из беседки.
Фрау Шпиллер. Фрейлейн!.. Ах, да вот вы на-
конец.
Елена. Что случилось?
Фрау Шпиллер. Ах!., м-м... У вашей сестрицы
(шепчет ей что-то на ухо) м-м... м-м...
95
Елена. Зять велел, если начнется, немедленно по-
слать за врачом.
Фрау Шпиллер. Но, фрейлейн... м-м... Она ведь
не хочет... м-м... врача... Эти врачи... ах, эти врачи...
м-м... С божьей помощью...
Из дома выходит Миля.
Елена (решительно). Миля, ступайте сию же ми-
нуту за доктором Шиммель'пфеннигом.
Фрау Шпиллер. Но, фрейлейн...
Фрау Краузе (из окна, повелительным тоном).
Миля! Пойдешь наверх!
Елена (так же). Идите за врачом, Миля.
Миля возвращается в дом.
Ну, если так, то я сама... (Входит в дом и немедленно
возвращается с соломенной шляпой в руках.)
Фрау Шпиллер. Худо будет... м-м... Худо бу-
дет... м-м... фрейлейн, если... м-м... вы позовете врача.
Елена идет мимо нее. Фрау Шпиллер, покачивая головой, ухо-
дит в дом. При выходе со двора Елена замечает Кааля, стоящего
у ворот за забором.
Кааль (окликает Елену). Что у в-вас там п-'про-
исходит?
Елена не останавливается и не удостаивает Кааля ни взглядом, ни
ответом.
(Смеется.) Что у в-вас там? Верно, с-свинью режут?
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Та же комната, что и в первом действии. Время около двух часов
ночи. В комнате темно. Сквозь раскрытую среднюю дверь из сеней
проникает свет. Виднеется освещенная деревянная лестница, веду-
щая на второй этаж. Все разговоры в этом действии, за немногими
исключениями, происходят в приглушенных тонах.
В среднюю дверь входит Эдуард со свечой в руках. Он зажи-
гает над столом в углу газовые рожки висячей лампы. В это время
в среднюю дверь входит Лот.
Эдуард. Ну и ну!.. Вы ни на минуту так и не со-
мкнули глаз.
Лот. Я и не думал о сне. Я писал.
Эдуард. А, что там! (Зажигает огонь.) Так!.. Ну,
конечно! Это, должно быть, здорово трудно... Не подать
ли господину доктору чернила и перо?
Лот. В самом деле... Будьте так добры, Эдуард.
Эдуард (ставит на стол чернила и перья). Я вот
все думаю, что порядочный человек ни шкуры, ни ко-
стей своих не пощадит ради любого ничтожнейшего го-
ловастика. Даже ночью нет ему покоя... (Все более до-
верительным тоном.) А уж здесь люди — чистые без-
дельники! Сплошь гнилье, сплошь бесполезный сброд...
Господину доктору тоже, видно, приходится вникать в
дело, чтобы, как всем честным людям, заработать свои
крохи на жизнь.
Лот. Я очень бы хотел не нуждаться.
Эдуард. То-то! И не вы одни. Я тоже.
Лот. Фрейлейн Елена, вероятно, у сестры?
Эдуард. Вот что правда, то правда — хорошая она
девушка. Только не оставляйте ее одну.
97
Лот (смотрит на часы). Схватки начались в один-
надцать утра. Итак, они продолжаются... Они продол-
жаются уже пятнадцать часов. Целых пятнадцать ча-
сов!..
Эдуард. Бог знает, почему их называют слабым
полом! Но так прозвали, так и зовут...
Лот. Господин Гофман тоже наверху?
Эдуард. Вот, скажу вам, кто настоящая баба.
Лот. Наблюдать такое — не пустяки.
Эдуард. Да что там! Я и сам понимаю!.. Только
что прошел туда доктор Шиммельпфенниг. Вот он —
мужчина, доложу я вам. Тверд как камень, — перед
ним колотый сахар просто порошок. Скажите, пожа-
луйста, ну что в этом Берлине... (При виде спускающихся
по лестнице Гофмана и врача внезапно прерывает
свою речь.) Ах, господи!
Входят Гофман и доктор Шиммельпфенниг.
Гофман. Теперь, надеюсь, вы останетесь у нас.
Доктор Шиммельпфенниг. Да! Теперь ос-
танусь.
Гофман. В вашем присутствии мне гораздо спо-
койнее. Разрешите стакан вина?.. Вы выпьете стакан-
чик, господин доктор?!
Доктор Шиммельпфенниг. Если на то по-
шло, велите лучше вскипятить мне чашку кофе.
Гофман. С удовольствием... Эдуард! Кофе госпо-
дину доктору!
— Эдуард уходит.
Итак?.. Итак, вы считаете, что дела идут?..
Доктор Шиммельпфенниг. Прямой опас-
ности для вашей супруги нет, пока она сохраняет силы.
Скажите, однако, — почему вы не пригласили ту 'мо-
лодую акушерку? Помнится, я вам ее рекомендовал.
Гофман. Знаете, моя теща... Что поделаешь? Че-
стно говоря, и жена не питала доверия к молоденькой.
Доктор Шиммельпфенниг. А к этому иско-
паемому чудищу ваши дамы относятся с доверием?! Ну
что ж, на здоровье!.. Вы, кажется, снова собираетесь на-
верх?
98
Гофман. Откровенно говоря, я чувствую себя
здесь как-то неспокойно.
Доктор Шиммельпфенниг. Ушли бы вы луч-
ше куда-нибудь из дома.
Гофман. При всем желании не. решаюсь... Ах,
Лот, ты все еще здесь.
Лот встает с дивана, находящегося на затемненной авансцене, и на-
правляется к Гофману и Шиммельпфеннигу.
Доктор Шиммельпфенниг (удивлен неожи-
данной встречей). Черт побери!
Лот. Я уже слышал, что ты здесь. Завтра я все
равно разыскал бы тебя.
Лот и Шиммельпфенниг обмениваются крепким рукопожатием.
В это время Гофман хватает с буфета рюмку коньяку, быстро
пьет, затем крадучись, на цыпочках покидает комнату и убегает
наверх по деревянной лестнице. Разговор друзей проходит вначале
в атмосфере некоторой сдержанности.
Доктор Шиммельпфенниг. Так ты, значит...
ха-ха-ха... Ты, значит, забыл эту старую глупую исто-
рию? (Кладет в сторону шляпу и палку.)
Лот. Давным-давно забыл, Шиммель!
Доктор Шиммельпфенниг. Ну, и я тоже!
Сам понимаешь.
Они снова пожимают друг другу руки.
В этом, с позволения сказать, гнезде для меня так мало
приятного, что наша встреча кажется мне самым радо-
стным событием. Просто чудеса! Встретиться именно
здесь... Чудеса!
Лот. Но ты же тогда пропал без вести! Иначе бы
тебя давно доконали.
Доктор Шиммельпфенниг. Ушел под воду,
как тюлень, и занялся глубинными изысканиями. На-
деюсь вынырнуть года через полтора. Чтобы сделать
что-нибудь толковое, нужна, понимаете... Нужна, пони-
маешь, материальная независимость.
Лот. Значит, и ты здесь делаешь деньги?
Доктор Шиммельпфенниг. Разумеется, и
притом как можно больше. А что здесь делать иначе?
Лот. Ты бы хоть когда-нибудь подал о себе весть.
99
Доктор Шиммельпфенниг. Позвольте... ilo-
зволь, пожалуйста... Если бы я сообщал о себе, это
значит, что и я получал бы вести от вас. Л я о вас
знать не хотел. Ничего... Решительно ничего. Вгдь это
отвлекло бы меня от золотых россыпей.
Они медленными шагами ходят взад и вперед по комнате.
Л о т. Так-так... В таком случае тебе не следует
удивляться, что они... Не могу не сказать тебе... Они,
все без исключения, отреклись от тебя.
Доктор Шиммельпфенниг. Верны себе1 Бан-
да!.. Но я еще им покажу.
Лот. Шиммель, по прозванию «Грубиян»!
Доктор Шиммельпфенниг. Прожил бы ты
этак лет шесть среди здешних мужиков. Тут человек че-
ловеку волк.
Лот. Могу себе представить. Но ты-то каким обра-
зом угодил именно в Вицдорф?
Доктор Шиммельпфенниг. Очень просто.
Тогда я должен был срочно удрать из йены.
Лот. Это было, кажется, до моего провала?
Доктор Шиммельпфенниг. Да. Вскоре по-
сле того как мы разъехались. В Цюрихе я налег на ме-
дицину— прежде всего чтобы заработать на черный
день. А потом увлекся ею, и теперь я медик душой и
телом.
Л от. А сюда? Как ты попал сюда?
Доктор Шиммельпфенниг. Сюда... Ах, про-
сто так! Кончив учиться, сказал себе: прежде всего
нужны деньги. Я думал было двинуться в Америку, в
Южную и Северную Америку, в Африку, в Австралию,
на Зондские острова... В конце концов я понял, что по-
ра таких детских затей уже прошла. И тогда я решил
вернуться в мышеловку.
Л о т. А экзамены ты в Швейцарии держал?
Доктор Шиммельпфенниг. Эту канитель я
пережил здесь еще раз.
Лот. Так ты дважды сдавал государственные экза-
мены? Ну и парень!
Доктор Шиммельпфенниг. Да!.. И в конце
концов я обрел здесь свои тучные луга.
100
Л о т. У тебя завидное упорство.
Доктор Шиммельпфенниг. Правда, не все
мне удавалось сразу... Ну, в конце концов не велика
беда.
Л о т. У тебя большая практика?
Доктор Шиммельпфенниг. Да! Бывает, что
я добираюсь до постели не раньше пяти часов утра.
А с семи снова начинаю прием.
Эдуард приносит кофе.
(Садясь за стол.) Спасибо, Эдуард!.. (Лоту.) Кофе хле-
щу... в жутких количествах.
Лот. Лучше им не злоупотреблять.
Доктор Шиммельпфенниг. Что поделаешь?
(Пьет маленькими глотками.) Еще год, а там... думаю...
должно кончиться... по крайней мере я надеюсь.
Л о т. И ты совсем откажешься от практики?
Доктор Шиммельпфенниг. Не знаю. Ну,
хватит. (Отодвигает поднос с кофейником, вытирает
рот.) Слушай, покажи мне твою руку.
Лот протягивает ему обе руки.
Итак, ты не привел в свой дом прекрасную далекарлий-
ку?! Ты так и не~обрел ее?.. А ведь мечтал об этакой
ядреной бабе со здоровой кровью в жилах. Впрочем,
ты прав! Уж если брать, так именно такую... Или ты
больше не придерживаешься этих взглядов?
Лот. Придерживаюсь. И еще как!
Доктор Шиммельпфенниг. Ах, если бы и у
здешних мужиков были такие же взгляды! А тут об-
становка грустная — сплошное, доложу тебе, вырожде-
ние... (Извлекает из жилетного кармана портсигар и
тут же опускает его обратно. Встает, прислушиваясь к
звукам, проникающим через неплотно прикрытую на-
ружную дверь.) Подожди-ка! (Идет на цыпочках к на-
ружной двери, прислушивается.)
Снаружи слышен звук открывающейся двери, затем отчетливо до-
носятся стоны роженицы.
101
Доктор Шиммельпфенниг (тихо, Лоту).
Прости! (Уходит.)
В то время как за сценой слышится хлопанье дверьми и с лестницы
доносятся звуки шагов, Лот медленно обводит взглядом комнату,
затем погружается в кресло, стоящее справа на авансцене Входит
Елена, крадучись пересекает комнату и, не замеченная Лотом,
обнимает его сзади.
Лот (оборачивается, заключает ее в объятия). Лен-
хен! (Привлекает ее и, несмотря на некоторое сопротив-
ление, сажает к себе на колени и целует.)
Елена плачет.
Ну не плачь, Ленхен! Почему ты плачешь?
Елена. Почему?... Сама не знаю!.. Мне все кажется,
что я тебя больше не увижу. Я только что так ис-
пугалась.
Лот. Почему же?
Елена. Потому что я слышала, как ты вышел из
своей комнаты... Ах, сестра моя... Бедные, бедные мы,
женщины! Сколько мучений она выносит!
Лот. Боль скоро забывается, а смерть ей не гро-
зит.
Елена. Какой ты, право!.. Она же хочет умереть...
Она только и просит: «Дайте мне умереть...». Доктор!
(Вскакивает и убегает в зимний сад.)
Доктор Шиммельпфенниг (входя). Теперь
мне в самом деле хотелось бы, чтобы барынька там на-
верху немного поторопилась! (Садится к столу, выни-
мает портсигар, достает сигару и кладет ее на стол.)
Ты ведь тогда поедешь ко мне, не так ли? На улице
меня ждет неизбежное зло, запряженное двумя кляча-
ми. В нем мы можем пуститься в путь. (Постукивает си-
гарой по столу.) Эх, сладостное супружество! Так-так!
(Зажигает спичку.) Так, значит, ты все еще невинен,
ты все еще светел, свят, свободен, свеж?
Лот. Ты мог бы с успехом отложить свой вопрос
на денек-другой.
Доктор Шиммельпфенниг (затягивается
сигарой). Почему?.. Ах... ах так! (Смеется.) В конце
концов ты становишься на мой путь.
102
Л о т. В отношении женщин ты все такой же безна-
дежный пессимист?
Доктор Шиммельпфенниг. Без-на-дежный!!!
(Следит за дымом сигары.) Прежде я был пессимистом,
так сказать, стихийным...'
Лот. А за эти годы набрался опыта?
Доктор Шиммельпфенниг. Вот именно!..
У меня на вывеске начертано: «Специалист по женским
болезням». Медицинская практика делает человека не-
вероятно умным... невероятно здоровым... Она — силь-
нейшее средство против всякой заразы.
Лот (смеется). Кажется, нам пора вернуться к на-
шей старой манере разговора. Я, видишь ли, отнюдь не
хочу... Я отнюдь не намерен встать на твой путь. И те-
перь меньше, чем когда-либо!.. Да и ты, кажется, по-
кинул своего конька.
Доктор Шиммельпфенниг. Какого конька?
Л о т. В былые времена женский вопрос был твоим
коньком!
ДокторШиммель пфенниг. Ах так!.. Но поче-
му ты думаешь, что я его покинул?
Лот. Раз ты теперь думаешь о женщинах еще хуже,
чем...
Доктор Шиммельпфенниг (несколько воз-
бужденный, встает с места, расхаживает взад и впе-
ред). Я... я... не думаю плохо о женщинах... Ничуть!..
Я только о женитьбах плохо думаю... о браке... Да, о
браке... И притом о мужчинах я думаю хуже... Женский,
вопрос, говоришь, меня больше не интересует? Чего же
ради я работал здесь как ломовая лошадь целых шесть
лет? Ведь только для того, чтобы посвятить мои силы
решению этого вопроса. Неужели ты не знал этого
раньше?
Лот. Откуда я мог знать?
Доктор Шиммельпфенниг. Ну, как гово-
рится... Я собрал солидный материал, который мог бы
мне послужить... Но тише!.. Я так привык кричать.
(Умолкает, прислушивается, подходит к двери, затем
возвращается.)
Л о т. Я хочу изучить здешние условия.
Доктор Шиммельпфенниг (приглушенным
108
голосом). Отличная идея! (Еще тише.) Ты можешь по-
лучит!» материал и у меня.
Лот. I-iiie бы, ты ведь должен хорошо знать здеш-
нюю жизнь? Каков здесь семейный быт?
Доктор Шиммельпфенниг. Ни-щеп-ский.
Везде и всюду пьянство! Обжорство, кровосмесительст-
во и, как следствие, повсеместное вырождение.
Лот. Но ведь встречаются исключения?
Доктор Шиммельпфенниг. Почти что нет.
Лот (беспокойно), А не поддавался ли ты соблазну
жениться... на дочери какого-нибудь вицдорфского тол-
стосума?
Доктор Ш и м м е л ь п ф е н н и г. Тьфу, черт! За
кого ты, брат, меня принимаешь?.. С таким же успе-
хом ты мог бы спросить меня...
Лот (бледнеет). То есть?.. Как это?
Доктор Ш и ммель-пфен н и г. Ну да... Погоди,
что с тобой? (Внимательно смотрит на него.)
Лот. Нет, ничего! Что со мной будет?
Доктор Шиммельпфенниг (вдруг задумы-
вается, медленно шагает по комнате, потом останавли-
вается, тихонечко насвистывая, бросает беглый взгляд
на Лота и говорит про себя, приглушенным голосом).
Худо!
Л о т. У тебя какой-то странный вид.
Доктор Шиммельпфенниг. Тихо! (Прислу-
шивается и быстрыми шагами уходит из комнаты через
среднюю дверь.)
Елена (через несколько мгновений входит через
среднюю дверь). Альфред! Альфред!.. Ах, ты здесь...
слава богу!
Лот. Ты что же — думала, что я сбежал?
Обнимаются.
Елена (отстраняясь от него, вскрикивает с выра-
жением ужаса на лице). Альфред!
Лот. Что с тобой, любимая?
Елена. Ничего! Ничего!
Лот. С тобой что-то происходит?
Елена. Мне показалось, что ты так холоден... так...
Ах, меня одолевают глупые фантазии.
104
Л о т. Как дела наверху?
Елена. Доктор ругается с акушеркой.
Лот. Скоро ли все кончится?
Елена. Откуда мне знать?.. Но как только... как
только наступит развязка, так мы сразу...
Лот. Что — сразу?.. Говори, пожалуйста! Говори,
что ты хотела сказать?
Елена. Нам сразу же нужно уйти отсюда. Сразу!
Немедленно!
Лот. Раз ты, Ленхен, считаешь, что так нужно...
Елена. Да-да! Мы не должны больше ждать! Так
лучше всего — для нас обоих. Если ты теперь меня не
возьмешь с собой, если оставишь меня здесь, то... тог-
да... тогда... я погибну.
Лот. До чего ты недоверчива, Ленхен!
Елена. Не говори так, любимый! Тебе все доверя-
ют, тебе нельзя не верить!.. Но только когда я буду
твоей... только тогда ты меня ни за что не бросишь.
(Вне себя.) Я заклинаю тебя! Не оставляй меня. Толь-
ко не бросай меня. Не уходи... слышишь, не уходи,
Альфред! Все кончится, все! — как только ты уйдешь от-
сюда без меня.
Лот. Какая ты все же чудачка!.. И еще говоришь,
что ты доверчива?.. Ох, как они здесь тебя мучают,
как чудовищно тебя терзают — гораздо страшнее, чем
я когда-либо... Да, мы уйдем отсюда еще этой ночью.
Я готов. Как ты хочешь, так мы и поступим.
Елена (с возгласом благодарности падает ему на
грудь). Любимый! (Как безумная, обнимает и целует
его, затем быстро у бегает.\
В среднюю дверь входит доктор Ш и м м е л ып ф е и н и г. Он
успевает заметить, как Елена исчезает в дверях зимнего сада.
Доктор Шиммельпфенниг. Кто это?.. Ах
так! (Про себя.) Несчастное существо! (Со вздохом
садится к столу, находит недокуренную сигару, отбра-
сывает ее, вынимает из портсигара новую, принимается
постукивать ею о стол, задумчиво вперив взгляд в про-
странство.)
Лот (следя за его движениями). Вот точно так ты
восемь лет назад обивал каждую сигару об стол, прежде
чем закурить.
105
Доктор Шиммельпфенниг. Возможно!.. (За-
курив.) Послушай-ка, ты!
Л о т. В чем дело?
Доктор Шиммельпфенниг. Ты ведь поедешь
со мной, как только наверху закончится эта история?
Л о т. Нет, не поеду, к сожалению.
Доктор Шиммельпфенниг. Мне хочется еще
раз основательно и начистоту поговорить с тобой обо
всем, что накопилось.
Лот. Мне тоже. Но сегодня я не могу поехать с то-
бой.
Доктор Шиммельпфенниг. Ну, а если я ка-
тегорически и торжественно заявлю тебе, что нам нуж-
но обсудить... Лот, я обязан еще этой ночью обсудить с
тобой одно очень важное дело.
Лот. Смешной ты, право! Я полагаю, что твои сло-
ва не следует принимать всерьез! Не так ли?.. Сколько
лет ты откладывал разговор, а теперь не хочешь обо-
ждать до утра?.. Пойми, я не ломаюсь.
Доктор Шиммельпфенниг. Значит, верно!
(Встает, ходит по комнате.)
Лот. Что верно?
Доктор Шиммельпфенниг (останавливается
перед Лотом, смотрит в упор в его глаза). Значит, в са-
мом деле у тебя что-то с Еленой Краузе?
Л о т. У меня?.. Кто тебе...
Доктор Шиммельпфенниг. Как ты мог свя-
заться с этой семьей?
Лот. Откуда ты знаешь?
Доктор Шиммельпфенниг. Нетрудно дога-
даться.
Лот. Ну, тогда молчи, бога ради, чтобы никто...
Доктор Шиммельпфенниг. Вы помолвлены
по всем правилам?
Л о т. Что понимать под правилами? Во всяком слу-
чае, мы решили.
Доктор Шиммельпфенниг. Гм!.. Как ты уго-
дил сюда, в эту семью?
Л от. Гофман — мой школьный товарищ. Он был од-
но время членом моего колониального союза, хотя в
делах его активно не участвовал.
106
Доктор Ш и м мель пфенниг. Я слышал об
-лом в Цюрихе... Значит, ты имел с ним дела! Какой-то
двуполый субъект, печальное явление.
Л о т. А он и в самом деле какой-то двуполый!
Доктор Шиммельпфенниг. В сущности, и
того хуже... Слушай, говори честно!.. Ты серьезно за-
теял историю с этой Краузе?
Лот. Разумеется!.. Ты сомневаешься? Надо думать,
что ты не считаешь меня мошенником?
Доктор Шиммельпфенниг. Хорошо! Смот-
ри только не перестарайся... Ты, конечно, мог пере-
мениться за столь долгий срок. Почему бы нет? В этом
не было бы ничего страшного. Немного юмора тебе то-
же не повредило бы! Не понимаю, почему ты все при-
нимаешь с такой проклятой серьезностью?
Лот. Для меня это очень серьезно. (Встает и сле-
дует на расстоянии шага за Шиммельпфеннигом.) Ты
ведь не знаешь, и я не могу объяснить тебе, что зна-
чит для меня это чувство.
Доктор Шиммельпфенниг. Гм!
Лот. Ты, друг, даже представить себе не можешь,
что это за состояние. Его не узнать раньше, чем оно не
пришло, пока его только ждут. Но, когда его узнаешь,
тогда... Тогда можно просто обезуметь от страсти.
Доктор Шиммельпфенниг. Сам черт не раз-
берет, как вы доходите до этой безрассудной страсти.
Лот. Ты тоже от нее не гарантирован.
Доктор Шиммельпфенниг. Хотел бы я ви-
деть, как это...
Лот. Ты рассуждаешь, как слепой о красках.
Доктор Шиммельпфенниг. А что я получу
от этого мимолетного опьянения? Просто смешно! И
строить на такой почве брачный союз на всю жизнь...
Ведь это хуже, чем на песке.
Лот. Опьянение... опьянение... Тот, кто видит в этом
только опьянение, тот ничего не смыслит. Опьянение
проходит быстро. Опьянения у меня бывали, не буду от-
рицать. Но это — нечто совсем иное.
Доктор Шиммельпфенниг. Гм!
Лот. Ты видишь, я трезв и логичен. Может быть,
ты думаешь, что я представляю свою любимую в ка-
107
ком-то — ну, кпк бы лучше сказать... — в этаком сияю-
щем ореоле? Отнюдь нет!.. Она имеет свои недостатки;
она не очень хороша собой, хотя ее и не назовешь урод-
ливой. Рассуждая совершенно объективно, я должен
сказать... в конце концов, это дело вкуса... Я такой кра-
сивой девчонки еще не встречал. Итак, никакого опья-
нения! Ты видишь, я предельно трезв. Но, понимаешь,—
и в этом самое удивительное! — я даже не могу пред-
ставить себя без нее... Мне порой кажется, что это как
сплав, знаешь, как бывает, когда два металла так не-
раздельно сплавлены, что о них уже не скажешь — вот
это тот, а это другой. И все это так естественно и так
просто... Короче говоря, я, возможно, болтаю глупо-
сти... или, точнее, все, что я говорю, может тебе казать-
ся чушью. Но я твердо уверен, что тот, кто этого не
знает, не более чем жалкая лягушка. И такой лягуш-
кой я был до сих пор... И такой жалкой лягушкой ты
остаешься поныне.
Доктор Шиммельпфенниг. Законченный ком-
плекс симптомов... Такие парни всегда по уши вязнут
в том, что они же теоретически отвергают, как ты отвер-
гал женитьбу. Сколько я тебя помню, ты всегда . страдал
этой злосчастной манией.
Лот. Такая уж у меня склонность, прямо-таки
склонность. Видит бог, от этого не уйти!
Доктор Шиммельпфенниг. В конце концов,
мы можем владеть своими чувствами.
Лот. Только тогда, когда это имеет смысл!
Доктор Шиммельпфенниг. А какой смысл в
женитьбе?
Л от. О нем я и говорю. В женитьбе есть смысл! По
крайней мере для меня. Ты не знаешь, как я, не щадя
своих сил, вгрызался в жизнь. Поверь, я не сентимен-
тален. Раньше я, возможно, даже не чувствовал и не со-
знавал, что в стремлениях моих было нечто чудовищно
пустое, нечто механическое, как у машины. Ни разума,
ни темперамента, ни жизни — и, кто знает, сохранилась
ли у меня вера? И вот теперь все это приходит... Все
это возвращается ко мне. И приходит вновь такое пол-
ное сил, такое первозданное, такое радостное... Как глу-
по, что ты ничего этого не понимаешь.
108
Доктор Шиммельпфенниг. Все, в -чем вы
нуждаетесь, — вера, надежда, любовь, — для меня все
это — только мусор. По существу, все гораздо проще:
человечество агонизирует, и мы даем ему наркотики,
чтобы облегчить его страдания.
Лот. Это твоя новейшая точка зрения?
Доктор Шиммельпфенниг. Вот уже пять-
шесть лет, как она остается неизменной.
Лот. Поздравляю тебя!
Доктор Шиммельпфенниг. Благодарю!
Длительная пауза.
(После нескольких нервических движений.) К сожале-
нию, дела таковы, что я считаю себя обязанным... Я дол-
жен тебе объяснить... Я думаю, что ты не сможешь же-
ниться на Елене Краузе.
Лот (холодно). Ты думаешь?
Доктор Шиммельпфенниг. Да, я так по-
лагаю. Имеются препятствия, которые именно тебе...
Лот. Послушай! Говори, бога ради, 'без обиняков.
Вопрос не так уж сложен, он, в сущности, ужасно прост.
Доктор Шиммельпфенниг. Скажи лучше —
просто ужасен.
Лот. Я говорю о препятствиях.
Доктор Шиммельпфенниг. И я тоже, от-
части. Да и вообще! Я не уверен, что ты посвящен в
здешние дела.
Лот. Я имею довольно точное 'представление.
Доктор Шиммельпфенниг. Тогда ты отсту-
пил от своих принципов?
Лот. Шиммель, прошу тебя, выражайся яснее.
Доктор Шиммельпфенниг. Выходит, что ты
отказался от своего главного требования. Хотя только
что ты дал понять, что и теперь, как прежде, считаешь
самым важным произвести на свет физически и духовно
здоровое поколение.
Лот. Отказался?.. Отказался? Как мог я...
Доктор Шиммельпфенниг. Тогда ничего
не остается... Тогда выходит, что ты ничего не знаешь
о здешних делах. Ты не знаешь, например, что у Гоф-
мана был сын, который погиб трех лет от алкоголизма.
109
Лот. Что?.. Что ты сказал?
Доктор Шиммельпфенниг. Мне очень жаль,
Лот, но я должен сказать. Затем ты волен поступить
как хочешь. Дело не шуточное... Они и тогда гостили
.здесь, как теперь. Они вызвали меня, но с опозданием
!<на полчаса. Парнишка изошел кровью.
Лот, глубоко потрясенный, внимательно следит за речью доктора.
Глупый мальчонка потянулся к бутылке с уксусом, в
которой он думал найти свою любимую сивуху. Бутыл-
ку он уронил, а сам упал на битое стекло. Видишь вот
эту вену — она называется vena saphena, ее перерезало
стеклом.
Лот. Ч-чей... чей, ты говоришь, ребенок?
Доктор Шиммельпфенниг. Гофмана и той
самой его жены, которая снова там наверху... И она
тоже пьет, пьет до потери сознания, пьет столько,
»сколько влезет.
Лот. Значит, это не от него... не от Гофмана?!
Доктор Шиммельпфенниг. Упаси бог! В том-
то и трагедия этого человека. От этого он сам стра-
дает, насколько он вообще способен страдать. Впро-
чем, он знал, что входит в семью алкоголиков. Глава
•семьи вообще не вылезает из трактира.
Лот. Теперь я начинаю понимать многое... нет, я
понимаю все... все! (После глухого молчания.) Тогда ее
жизнь здесь... Тогда жизнь Елены — это же... это... как
сказать лучше?.. Мне не хватает слов...
Доктор Шиммельпфенниг. ...Ужасающа! Это
очевидно. И мне совершенно понятно, почему ты к ней
привязался. Но, как говорится...
Лот. Понимаю, понимаю... Но что же делать? Нель-
зя ли его... Нельзя ли заставить Гофмана... что-нибудь
сделать? Не можешь ли ты его расшевелить? Ее надо
вырвать из этого болота...
Доктор Шиммельпфенниг. Из семьи Гоф-
мана?
Лот. Ну да, из семьи Гофмана.
Доктор Шиммельпфенниг. Ты его плохо
знаешь... Я, правда, не думаю, что он уже развратил ее.
Но репутацию ее он запачкал.
110
Лот (вспылил). Если это так, я изобью его... Неуже-
ли ты думаешь?.. Ты считаешь его действительно способ-
ным на...
Доктор Шиммельпфенниг. На все, на все
считаю его способным — на все, что может сулить ему
удовольствие.
Лот. Тогда она — самое целомудренное создание,
какое только существует... (Медленно берет в руку шля-
пу и палку, надевает сумку,)
Доктор Шиммельпфенниг. Что ты намерен
делать, Лот?
Л о т. Не встречаться!..
Доктор Шиммельпфенниг. Ты, значит, ре-
шился?
Лот. На что?
Доктор Шиммельпфенниг. Порвать ваши
отношения?
Лот. Как же я могу не решиться на это?
Доктор Шиммельпфенниг. Могу сказать те-
бе как врач, что нам известны случаи подавления на-
следственных пороков. Ты дал бы, конечно, своим детям
разумное воспитание.
Лот. Отдельные случаи не в счет.
Доктор Шиммельпфенниг. И вероятность,
Лот, не так уж мала, чтобы...
Лот. Это нам не цоможет, Шиммель. Дело ясное.
Есть три возможности! Либо я женюсь на ней, и тог-
да... но это не выход. Либо — пуля в лоб. Это по край-
ней мере дает покой. Но нет! Мы еще не дошли до этой
крайности, мы этого не можем себе позволить... Итак —
жить! бороться!.. Идти вперед, всегда вперед. (Взгляд
его падает на стол, он замечает письменный прибор,
принесенный Эдуардом, садится, хватает перо, колеб-
лется.) Или, наконец...
Доктор Шиммельпфенниг. Я обещаю объ-
яснить ей положение дел.
Лот. Да-да! Именно так... Я не могу иначе. (Пишет,
вкладывает письмо в конверт, надписывает его. Подни-
мается с места и подает Шиммельпфеннигу руку,) Во
всем остальном я уповаю на тебя.
///
Доктор Шиммельпфенниг. Ты едешь ко мне,
не так ли? Мой кучер отвезет тебя.
Лот. Скажи мне, а может быть, нужно попытаться
извлечь ее из рук этого... человека? Ведь иначе она, без-
условно, станет его добычей.
Доктор Шиммельпфенниг. Ты хороший, до-
стойный сочувствия парень! Что тебе посоветовать? Не
отнимай у нее того... немногого, что ты ей оставляешь.
Лот (глубоко вздохнув). Выстрадать... Ты, вероят-
но, прав... Да, ты решительно прав.
Слышно, как кто-то нервно сбегает по лестнице. Через мгновение
в комнату врывается Гофман.
Гофман. Господин доктор, прошу вас, бога ради!..
Она без чувств... Роды кончаются... Помогите же ей на-
конец...
Доктор Шиммельпфенниг. Иду наверх. (Ло-
ту, многозначительно.) До свидания! (Гофману, кото-
рый хочет последовать за ним.) Господин Гофман, я
должен просить вас... Всякое вмешательство, всякая по-
меха могут быть смертельно опасными... Лучше всего
было бы вам остаться внизу.
Гофман. Вы требуете слишком многого... Но... что
делать?!
Доктор Шиммельпфенниг. Не более, чем
нужно. (Уходит.)
Гофман (остается; замечает Лота). Я дрожу, вол-
нение пронизывает все мое существо. Скажи, пожалуй-
ста, ты хочешь уезжать?
Лот. Да.
Гофман. Сейчас, посреди ночи?
Лот. Мне только до Шиммельпфеннига.
Гофман. Вот как! Конечно... обстоятельства сложи-
лись так, что быть у нас — ив самом деле не удовольст-
вие... Итак, всего хорошего...
Лот. Благодарю за гостеприимство.
Гофман. А как же с твоими намерениями, с твоим
планом?
Лот. С каким планом?
Гофман. С твоей работой, — я имею в виду твое
экономическое сочинение о нашем районе. Должен тебе
112
сказать... Хочу просить тебя как друга, искренне и сер-
дечно...
Лот. Не беспокойся. Завтра я перевалю через горы.
Гофман. Это, действительно... (Обрывает фразу.)
Лот. ...очень мило с твоей стороны, — ты это хотел
сказать?
Гофман. В сущности, да... в известном смысле.
Впрочем, извини, я так ужасно взволнован. На меня,
Лот, ты можешь всегда рассчитывать! Старые друзья
все-таки всегда самые лучшие. Прощай, Лот, прощай!
(Уходит в среднюю дверь.)
Лот (раньше, чем уйти, оборачивается и словно вби-
рает взглядом в свою память всю комнату. Тихо), Те-
перь можно идти. (Уходит, бросив последний взгляд на
комнату.)
Несколько мгновений комната остается пустой. Доносятся приглу-
шенные крики и шум шагов, затем появляется Гофман. Закрыв
за собой дверь, он спокойно извлекает записную книжку и, раскрыв
ее, что-то в ней подсчитывает. Потом он отрывается от своего за-
нятия, прислушивается, проявляет беспокойство, идет к двери и
снова прислушивается. Вдруг кто-то стремительно сбегает ло
лестнице. В комнату врывается Елена.
Елена (еще снаружи). Зять! (В дверях.) Зять!
Гофман. Что там?.. Что случилось?
Елена. Соберись с силами — ребенок мертв.
Гофман. Боже (Выбегает из комнаты.)
Елена (одна. Осматривается и тихо зовет). Аль-
фред! Альфред!! (Не получая ответа, начинает кричать
все сильнее.) Альфред! Альфред! (Спешит к дверям, ве-
дущим в зимний сад, смотрит в них испытующим взгля-
дом. Выбегает в зимний сад. Вскоре появляется снова.)
Альфред! (Все более встревоженная, подбегает к окну,
смотрит на него.) Альфред! (Распахивает окно, встает
на стул, стоящий возле него.)
В этот момент со двора отчетливо доносятся вопли пьяного хозяи-
на Краузе, ее отца, возвращающегося из трактира: «Так-то, так,
не у меня ли парочка дочерей красавиц, так-то?» Елена издает ко-
роткий крик и бежит, словно преследуемая кем-то, к средней двери.
По пути она обнаруживает письмо, оставленное Лотом на столе.
Она хватает его, разрывает конверт, быстро читает, громко произ-
нося отдельные слова из письма: «непреодолимые!», «никогда боль-
ше!» Она роняет письмо из рук, шатается: «Все кончено!» Она
5 Г. Гауптман
из
пересиливает себя, хватается обеими руками за голову, кричит
коротко и резко: «Все кон-чено!» Выбегает через среднюю дверь.
Голос хозяина Краузе приближается: «Разве этот сад не мой?'Не
у меня ли красавица баба? Чем я не красавец мужчина?» Елена,
все еще в поисках, как безумная вбегает из зимнего сада и встре-
чает Эдуарда, который идет за чем-то в комнату Гофмана. Она
обращается к нему: «Эдуард!» Он отвечает ей: «Фрейлейн?» Она
спрашивает: «Я хочу... я хочу видеть господина Лота...». Эдуард
отвечает: «Господин доктор Лот уехали в коляске господина доктора
Шиммельпфеннига!» Затем он исчезает в комнате Гофмана. «Это
правда?» — вскрикивает Елена и с трудом удерживается на ногах.
Ее охватывает энергия отчаяния. Она бежит к авансцене и хватает
охотничий нож с перевязью, который висит на оленьих рогах над
диваном. Она прячет его и молча стоит в темноте, господствующей
на авансцене, пока Эдуард, вернувшийся из комнаты Гофмана,
не выходит в среднюю дверь. Голос хозяина Краузе звучит все
отчетливее: «Так-то, так! Ну чем я не красавец мужчина?» При
этих звуках Елена, точно по сигналу, бросается в комнату Гофмана
и исчезает в ней. В опустевшей комнате слышится голос пьяного
Краузе: «Так-то, так! Разве не у меня самые красивые зубы, хе?
Не у меня ли самый лучший сад?» Через среднюю дверь входит
Миля. Она смотрит по сторонам ищущим взглядом и зовет:
«Фрейлейн Елена!» И снова: «Фрейлейн Елена!» Ее крики преры-
ваются голосом хозяина Краузе: «И деньги мои!» Миля бежит к
комнате Гофмана, входит в нее, оставляя открытой дверь. Она тот-
час же выбегает оттуда в безумном испуге. С криком мечется она
по комнате, с криком бросается из комнаты в среднюю дверь. Ее
непрерывный вопль слышится еще несколько секунд, все более уда-
ляясь. Затем слышно, как открывается тяжелая наружная дверь,
как она с грохотом захлопывается, как шумно вваливается, запи-
наясь о порог, хозяин Краузе. И наконец совсем близко раз-
дается хриплый, гнусавый, запинающийся голос пьяницы: «Так-то,
так! Не у меня ли парочка дочерей красавиц?»
Занавес
Oi
ДИНОКИЕ
ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Перевод
В. БРУСКОВА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ф о к е р а т.
Фрау Фокерат.
Иоганнес Фокерат.
Кете Фокерат.
Браун.
Анна Map.
Пастор Колли н.
Фрау Леман.
Кормилица.
Горничная.
Мелочная торговка.
Сцепщик на железной дороге.
ЭТУ ДРАМУ Я ПОСВЯЩАЮ ТЕМ, КТО ПЕРЕЖИЛ ЕЕ САМ.
Действие развертывается на даче во Фридрихсхагене, под Берли-
ном; сад этой дачи подходит к самому Мюггельскому озеру. В те-
чение всех пяти действий декорации не меняются. Это просторная,
напоминающая залу комната, служащая гостиной и в то же время
столовой, обставленная по-буржуазному, солидно. Здесь стоит пи-
анино, книжный шкаф, около него на стене развешены портреты —
гравюры и фотографии — современных ученых (в том числе и гео-
лого©), среди них — Дарвина и Геккеля. Над пианино написанная
маслом картина — пастор в облачении. Кроме того, на стенах не-
сколько картин на библейские сюжеты Шнорра фон Карольсфельдта.
Налево — одна, -направо — две двери. Дверь налево ведет в каби-
нет Иоганнеса Фокерата; а двери направо — в спальню и в перед-
нюю. В глубину комната сравнительно невелика. Через два сводча-
тых окна и стеклянную дверь в глубине открывается вид на ве-
ранду и сад, на озеро и на Мюггельские горы, находящиеся по ту
сторону озера.
Действие происходит в наши дни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Комната пуста. Сквозь прикрытую дверь кабинета слышится голос
пастора, читающего проповедь; когда через несколько минут он
кончает, раздаются звуки хорала, исполняемого на фисгармонии.
Во время первых тактов дверь раскрывается настежь, и на сцене
появляются фрау Фокерат, Кете Фокерат и корми-
лица с ребенком в конверте. У всех праздничный вид.
Фрау Фокерат (почтенная женщина лет пятиде-
сяти, в черном шелковом платье. Волнистые волосы
разделены пробором. Она ласково берет руку Кете),
Как он великолепно говорил, Кетхен. Правда?
Кете двадцать два года. Это хрупкая, бледная брюнетка среднего
роста, с кротким видом, еще не совсем оправившаяся после родов.
Она натянуто улыбается, машинально кивает и нагибается к ребенку.
К о р м и л и ц а. Ах ты мой маленький, славненький,
славненький мальчишка. (Качает ребенка на руках.)
Кажется, он засыпает! Ш-ш!.. Ш-ш!.. Вот он и знать
больше ничего не хочет. (Отстраняет ленту, которая бес-
покоила ребенка.) Так-так. А-а-а-а-а-а, а-а-а-, спи, моя
крошечка, спи. (Напевает с закрытым ртом мелодию
«Спи, моя радость, усни».) Ишь какой! А с пастором
скандалил. (Передразнивает его.) Хе-хе! Купаться не
захотел! Хе-хе! Что, не понравилось? (Напевает.) «Па-
почка, не секи меня сильно прутиком». Хе-хе! И раскри-
чался же он! Ой, ай! Баю-баю-бай!.. Спи, деточка, спи.
(Ногой отбивает такт песни.)
Кете смеется задушевно, но нервно.
121
Фрау Фокерат. Ах, посмотри только, Кетхен!
Какая прелесть! Какие у мальчика длинные ресницы!
Кормилица. Хе-хе! Это маменькины. Спи, моя
крошка... Словно бахрома.
Фрау Фокерат. Нет, правда, Кетхен, он — выли-
тая мать.
Кете энергично качает головой, не соглашаясь.
Правда!
Кете (принужденно). Ах, маменька! Я вовсе этого
не желаю. По мне, пусть он совсем не будет на меня
похож. Мне... (Запинается.)
Фрау Фокерат (пытаясь переменить разговор).
Какой крепкий малыш.
Кормилица. Настоящий богатырь.
Фрау Фокерат. Посмотри, Кете, на эти кулачки.
Кормилица. У него кулаки, что у Голиафа.
Кете целует ребенка.
Фрау Фокерат. Не правда ли? И грудка широ-
кая.
Кормилица. Грудь как у генерала, фрау Фоке-
рат, можете мне поверить. Ш-ш!.. Ш-ш!.. Рука у него
будет крепкой.
Фрау Фокерат. Откуда вам это известно?
Фрау Фокерат и Кете смеются.
Кормилица. Кровь у него здоровая. Ш-ш!.. Ш-ш!..
Кровь для детей самое важное! Ш-ш! (Напевая.) А-а-а!..
Мы сейчас пой-дем, да-да, мы сейчас баюшки-ба-ю. Спи,
моя крошка, баюшки-ба-ю! (Уходит в спальню.)
Фрау Фокерат (закрыв дверь за кормилицей,
оборачивается и, смеясь, качает головой). «Ш-ш!..
Ш-ш!» Вот чудачка! Но очень трудолюбивая. Я рада за
тебя, Кетхен, что она тебе попалась.
Кете. «Генерал»! Бог ты мой! (Смеется. Смех ее
становится судорожным и скорее походит на плач.)
Фрау Фокерат (испугавшись). Что с тобой?
Кете берет себя в руки.
(Обнимая Кете.) Кетхен!
122
К е т е. Право же, все хорошо.
Фрау Фокерат. Нет, все-таки что-то у тебя есть.
Да и не удивительно. Ты совсем недавно столько пере-
жила. Пойди полежи несколько минут.
Кете. Уже все. Я чувствую себя хорошо, мама.
Фрау Фокерат. И все-таки полежи, хотя бы не-
множко!
Кете. Ах, лучше не надо, прошу тебя! Мы ведь сей-
час «будем обедать.
Фрау Фокерат (у стола, где стоят вино и пи-
рожные; наливает рюмку вина). Выпей глоточек. При-
губи хотя бы, очень вкусно.
Кете пьет.
Это подкрепляет. Не правда ли? Милое, дорогое дитя
мое, что это ты выдумала? Ну-ну. Ты должна сейчас
поберечь себя. Остальное не важно. Все наладится. Не
утомляй себя ненужными заботами. Все будет в поряд-
ке. Теперь у вас мальчишка, и все пойдет по-другому.
Иоганнес успокоится...
Кете. Ах, если бы это было так, мама!
Фрау Фокерат. Подумай только, как он обрадо-
вался, когда родился мальчишка. Ведь он вообще очень
любит детей. Можешь быть в этом уверена. Так бы-
вает всегда. Брак без детей — это ничто. Ни два, ни пол-
тора. Сколько я молила господа бога, чтобы он послал
вам ребенка. Знаешь, как у нас было. Сначала нам то-
же супружеская жизнь не улыбалась. Это были четыре
длинных года для меня и для него. Разве это была
жизнь? Но потом господь услышал наши молитвы и. по-
слал нам Иоганнеса. Только тогда и началась наша
жизнь, Кетхен. Подожди, пройдут первые три месяца,
пока он глупыш, и ты не нарадуешься на ребенка! Нет-
нет! Ты будешь вполне довольна: у тебя сын, у тебя
муж, который тебя любит. Вы можете жить без забот.
Чего тебе еще надо?
Кете. Может быть, это все фантазии. Я сама вижу,
что это так. Я, действительно, иногда выдумываю себе
ненужные заботы.
Фрау Фокерат. Ты не должна обижаться на то,
что я тебе скажу. Ты была бы гораздо спокойнее, Кет-
123
хен, гораздо спокойнее, если бы, если бы... Видишь ли,
когда меня одолевают заботы и я помолюсь от всей
души, выскажу все начистоту отцу небесному, тогда мне
становится легко и радостно на сердце!.. Нет-нет. Что
бы там ни говорили эти ученые, пусть их, а бог есть,
Кетхен. Там, на небе, есть милосердный отец, — поверь
мне, это так. Неблагочестивый мужчина — это уже пло-
хо, но неблагочестивая женщина... Не обижайся, Кетхен.
Полно, полно. Не будем говорить об этом. Я много мо-
люсь. Я молюсь богу каждый день! Он услышит мою
молитву, я знаю, вы ведь оба хорошие люди. И господь
бог поможет вам стать набожными. (Целует невестку.)
Хорал кончается.
Ах, я заболталась!
Кете. Скорее бы мне совсем встать на ноги, ма-
менька. Мне очень неприятно видеть, как ты тут одна
надрываешься.
Фрау Фокерат (в дверях в переднюю). Стоит
ли об этом говорить. Здесь я у вас отдыхаю. Когда ты
будешь совсем здорова, ты за мной поухаживаешь.
(Уходит.)
Кете собирается идти в спальню, в этот момент из комнаты, где
происходило крещение, выходит Браун. Брауну двадцать шесть
лет. Он бледен, у него усталый вид, под глазами тени. Пушистые
усы. Волосы коротко пострижены. Одет по-современному, с некото-
рой джентльменской небрежностью. Флегматичен, всегда чем-то не-
доволен и потому в плохом настроении.
Браун. Так. (Стоит, вынимая сигарету из портси-
гара.) Пытка кончилась.
Кете. Вот видите, господин Браун, вы отлично вы-
держали испытание!
Браун (закуривая). Лучше бы я пошел писать.
Стыд и грех пропустить такую погоду.
Кете. Ну, вы еще наверстаете потерянное время.
Браун. Эх! Все мы какие-то не от мира сего. (Са-
дится у стола.) Впрочем, такие крестины тоже чего-то
стоят.
Кете. А вы обратили внимание на иоганнеса?
124
Браун (живо). Он был заметно взволнован! Я все
время думал, что что-нибудь произойдет. Я боялся, что
он прибьет пастора! Ну и чушь же он городил, просто
невероятно.
Кете. Что вы, господин Браун!
Браун. Это же ясно, фрау Кете! Впрочем, я вполне
доволен. Может быть, я что-нибудь напишу на эту тему.
Но ее решить не так-то легко. Все это слишком сложно.
Кете. Вы это серьезно, господин Браун?
Браун. Если я напишу, то эта картина должна вы-
зывать у каждого знакомый аромат воспоминаний. Та-
кая, знаете ли, смесь белого вина, пирожных, нюхатель-
ного табаку и восковых свечей... То, что приятно щемит
душу и напоминает бездумное детство. То, что...
Из комнаты, где происходило крещение, выходит Иоганнес
Ф о к е р а т. Ему двадцать восемь лет. Он среднего роста, блон-
дин, с выразительным, интеллигентным лицом. В его движениях
проскальзывает беспокойство. Костюм его безупречен: фрак, белый
галстук и перчатки. Иоганнес, вздыхая, снимает перчатки.
Ну, ты, я вижу, растаял, словно патока?
Иоганнес. Это ты напрасно. Кетхен, как там с обе-
дом?
Кете (робко). Обедать мы будем на веранде, я ду-
маю...
Иоганнес. Почему? Разве там уже накрыто?
Кете (нерешительно). Тебе это не нравится? Я ду-
мала...
Иоганнес. Кетхен, почему ты так робка? Ведь я
тебя не съем. Это невыносимо.
Кете (с напускной решительностью). Я велела на-
крыть на веранде.
Иоганнес. Ну вот! Конечно! Очень хорошо? Я же
не людоед!
Браун (ворчливо). Ну ладно, не ругайся.
Иоганнес (обнимая Кете, добродушно). Это ведь
так, Кете, ты ведешь себя так, как если бы я был на-
стоящим домашним тираном. Второй дядя Отто, или
что-то в этом роде. Ты должна непременно отвыкнуть от
этого!
125
Кете. Но иногда ты действительно бываешь неспра-
ведлив, Иоганнес...
Иоганнес (опять горячась). Даже если и так, то
это не такая уж беда! А ты ответь как следует! Защи-
щайся! Я ничего не могу с собой поделать! А ты не под-
давайся! Не знаю даже, что мне более неприятно, чем
вот такая святая терпеливость.
Кете. Не горячись понапрасну, Ганнес. Стоит ли
об этом говорить.
Иоганнес (перебивая). О-о-о! Нет, здесь ты ос-
новательно ошибаешься. Я нисколько не горячусь, на-
против... Странно, почему это я должен сейчас же горя-
читься...
Браун хочет что-то сказать.
Ну ладно! Вам лучше знать. Кончим! Поговорим-ка о
чем-нибудь другом... Ах, да, да!
Браун. От твоих постоянных охов и вздохов кому
не станет скучно!
Иоганнес (хватается за грудь; на лице его изо-
бражается страдание). А... ах!
Браун. Что там опять?
Иоганнес. Ничего особенного... Старая история.
В груди колет.
Браун. И тут колет, Ганс.
Иоганнес. Послушай, мне вовсе не до шуток.
А-ах...
Кете. Ах, Ганнес, это тебя не должно пугать, это
не страшно.
Иоганнес. Да, когда у меня уже было дважды во-
спаление легких.
Браун. И это называется офицер запаса.
Иоганнес. Ну и что?
Браун. Старый ипохондрик. Не кривляйся! Съешь
что-нибудь. Это проповедь ломит твои кости.
Иоганнес. Честно говоря, Брео... Ты так говоришь
о крестинах... Ты знаешь, как я к этому отношусь.
Во всяком случае, не с позиции верующих. Но есть
такие вещи, которые для многих остаются священ-
ными.
126
Браун. Но не для меня.
Иоганнес. Я это знаю. Меня это тоже, в конеч-
ном счете, мало волнует. Но ты все же должен проявить
хотя бы немного уважения к тому торжеству, которое
только что...
Браун. Отвяжись ты от меня со своим уважением.
Иоганнес. Ну что тебе от этого?
Браун. Почему я должен сохранять уважение пе-
ред каким-то младенцем, выскочившим между ног. Это
просто смешно!
Иоганнес. Не пойми меня дурно, если я... В дру-
гой раз я перенес бы это лучше, чем сегодня. (Уходит
на веранду; видно, как он проделывает упражнения ле-
чебной гимнастики.)
Браун смущено поднимается и без причины смеется.
Кете (стоя у столика с шитьем). Вы его оскорбили,
господин Браун.
Браун (смущенно улыбаясь, потом раздраженно).
Ничего не поделаешь, я до смерти ненавижу всякую по-
ловинчатость.
Кете (после паузы). Вы несправедливы к нему.
Браун. Но почему же?
Кете. Я не знаю... Не могу это выразить... Во вся-
ком случае... Ганнес искренне переживает.
Браун. С каких это пор, хотел бы я знать, он стал
таким раздражительным?
Кете. С тех пор как речь зашла о крестинах. Я бы-
ла уже так рада... но это вновь лишило его всякого по-
коя. Ведь это только форма. Нельзя же было из-за это-
го причинять такую несказанную боль старикам... Нет...
Об этом не могло быть и речи... Подумайте только, та-
кие набожные, благочестивые люди. Вы должны с
этим согласиться, господин Браун.
Иоганнес (открывая стеклянную дверь, кричит).
Дети! Я был несносен. У «меня все прошло. Будем весе-
лы! (Уходит в сад.)
Браун. Вот овца!
Пауза.
127
Кете. Он иногда бывает так трогателен.
Пауза.
Из комнаты, где происходило крещение, шумно выходят старик
Фокерат и пастор Коллин. Фокерату лет шестьдесят. Это
крупный, сильный мужчина, склонный к полноте. У него седая го-
лова, рыжая борода, веснушки на лице и руках. Ходит мелкими
шажками, немного сутулясь. Весь он лучится любовью и дружелю-
бием. Производит впечатление человека веселого, простодушного,
жизнерадостного. Пастор Коллин — семидесятитрехлетний старик, в
шапочке, нюхает табак.
Фокерат (вводя пастора под руку, говорит мяг-
ким, слегка охрипшим голосом). Большое-большое спа-
сибо, господин пастор! Большое спасибо за необыкно-
венный подъем духа, н-да. Для меня это было настоя-
щим душевным бальзамом, н-да. Ты здесь, дорогая до-
ченька? (Подходит к Кете, обнимает и сердечно целует
ее.) Ну, моя милая, голубушка Кете! Желаю тебе сча-
стья от всей души. (Целует.) Господь бог открылся нам
в своей великой доброте, н-да... Во всей своей бесконеч-
ной доброте. (Целует.) Его благодать и милосердие без-
граничны. Так вот, значит, его отеческая десница, н-да,
будет служить надежной защитой младенцу, н-да, н-да.
(Брауну.) Позвольте, господин Браун, пожать вам руку.
Входит Иоганнес.
(Идет ему навстречу.) Ну вот и ты здесь, мой дорогой
Иоганнес. (Крепко обнимает, целует, почти плача от ра-
дости.) Я рад за тебя. (Целует.) От души рад. Не
знаю, как благодарить господа бога, н-да, н-да!
Пастор Коллин (немного дрожит, часто ды-
шит; торжественно пожимает руку Кете). Еще раз, да
будет над вами благодать господа бога! (Пожимает
руку Иоганнесу.) Безграничная благодать господа
бога.
Фокерат. Дорогой господин пастор, не можем ли
мы вас чем-нибудь попотчевать? Нет? О!
Иоганнес. Непременно, господин пастор, бокал
вина. Я принесу сейчас новую бутылку.
Пастор Коллин. Пожалуйста, без церемоний,
слышите, без церемоний.
Иоганнес. Угодно ли вам белого, или...
128
Пастор Ко л лин. Как вам угодно, мне безраз-
лично. Только, послушайте! Без церемоний, покорно
прошу вас.
Иоганнес уходит.
Между прочим, я хотел бы... (Ищет свои вещи. Его шля-
па, пальто, длинный шарф висят на вешалке у дверей.)
Фокерат. Вы ведь не уйдете сейчас, господин па-
стор?!
Пастор Колли н. Да, но как же моя проповедь,
э... Кто же завтра прочтет ее вместо меня?
Браун держит пальто пастора и помогает ему одеться.
(Надевая пальто.) Благодарю вас, молодой человек.
Кете. Право, не окажете ли вы нам честь, господин
пастор, разделить с нами наш скромный обед?
Пастор Ко л лин (продолжая одеваться). Было
бы чудесно, дорогая фрау Фокерат, но...
Фокерат. Нет, дорогой господин пастор, право,
вы должны оказать нам эту любезность...
Пастор Колли н (неуверенно). Но, послушайте
только, послушайте...
Фокерат. Но если мы все вас так об этом просим?
Пастор Колли н. А как же мое слово божие,
хе-хе, которое я должен завтра проповедовать? Да-да,
проповедовать... слово божие... завтра...
Иоганнес вернулся, наливает вино.
Фокерат (берет бокал и подносит пастору). Ну,
сперва... От этого уже вы ни в коем случае не откаже-
тесь!
Пастор Коллин (берет бокал). Нет-нет, как
можно... Послушайте, вот что я скажу. Итак, э... за здо-
ровье... за здоровье новокрещенного.
Чокаются.
За то, чтобы он остался примерным сыном божьим!
Фокерат (тихо). Да будет воля его.
Иоганнес (предлагает пастору сигары). Вы ведь
курите, господин пастор?
129
Пастор Кол лин. Благодарю, да. (Берег сигару
и отрезает конник.) Благодарю. (Берет предложенную
Иоганнесом спичку.) Пф... пф... (С усилием раскуривает
сигару, наконец она загорается. Оглядывается.) А вы не-
дурно устроились... пф... пф... с большим вкусом, право,
недурно. (Осматривает все кругом, разглядывает карти-
ны, сначала мельком, потом внимательнее. Останавли-
вается перед картиной, которая изображает битву Иако-
ва с ангелом.) «Я не отпущу тебя... пф... пока ты меня
не благословишь». (Удовлетворенно бормочет.)
Кете (несколько испуганно). Папочка, я хотела бы
тебе предложить... там в саду теперь удивительно хоро-
шо. Там гораздо теплее, чем в комнате. Может быть,
ты пройдешься с господином пастором... Я скажу, что-
бы вам вынесли туда вино.
Пастор Колли н (дошел до портретов ученых,
которые висят у книжного шкафа). Пестрая компания!
Это, вероятно... пф... пф... ваши учителя, господин док-
тор. Вы только послушайте.
иоганнес (слегка смутившись). Да, разумеется...
то есть... за исключением Дарвина, конечно...
Пастор Коллин (пристально рассматривает
портреты). Дарвина? Дарвина? Ах так, Дарвин! Ах, да!
Гм! Вы только послушайте. (Читает по буквам.) Эрнст
Геккель. Даже с автографом! Пф... пф... (Не без иро-
нии.) Значит, он был вашим учителем?
Иоганнес (быстро и горячо). Да, и я горжусь
этим, господин пастор.
Фокерат. Моя дочь права, дорогой господин па-
стор. На улице гораздо теплее. Если вы ничего не имее-
те против, я захвачу с собой бокалы и вино.
Пастор Коллин. Конечно, пф... пф... Чудесно,
пф... пф... Но только, слышите, на две минуты, не боль-
ше! (Уходя вместе с Фокератом, обиженно.) Человек,
господин управляющий, человек... пф... пф... слышите,
вовсе не подобие господа бога, слышите. Обезьяна...
пф... пф... как выяснило знание...
Выходят на веранду, с которой оба, живо жестикулируя, спуска-
ются в сад. Браун смеется про себя.
иоганнес. Чего ты смеешься?
130
Браун. Я? Почему? Я радуюсь.
Иоганнес. Ты радуешься?
Браун. А что, разве нельзя?
Иоганнес. Пожалуйста, пожалуйста. (Ходит по
комнате, вздыхает и вдруг обращается к Кете, которая
собиралась уйти.) Скажи-ка, я был несколько невы-
держан?
Кете. Да, немножко!
Иоганнес (пожимая плечами). Да, дети мои. Ни-
чего не попишешь. Не выношу я этого. Всему бывают
границы... Я не терплю, когда меня хотят уколоть...
Кете. Но все было вполне пристойно.
Иоганнес. Вот как?
Кете. Кто знает, может быть, он вообще ничего не
заметил.
Иоганнес (ходит, почесывая затылок). Это мне
все же неприятно.
Браун. У тебя всегда есть причина позлиться, Ганс.
Иоганнес (внезапно рассвирепев), К черту! Они
должны оставить 'меня в покое! Пусть они перестанут
выводить меня из себя... иначе... Если у меня лопнет
терпение...
Браун. Это было бы неплохо.
Иоганнес (Брауну). Догматики вы, больше ниче-
го. Что от того, что я скажу правду в глаза этому ста-
рику? Что? Видишь ли, когда ты возражаешь мне таким
образом, то гнев мой сразу стихает. Мне сразу стано-
вится ясно, что сердиться на таких людей — просто ре-
бячество. Это все равно, что раздражаться из-за того, что
на сосне иглы, а не листья. Надо быть объективным,
сын мой.
Браун. В науке — возможно, но в жизни — нет.
Иоганнес. Ах, дети, как мне ненавистно все это,
как ненавистно! Вы не можете себе даже представить!
(Бегает взад и вперед.)
Браун (отходя от печки, около которой он стоял, и
подходя к столу, чтобы бросить окурок в пепельницу).
А мне, думаешь, нет? Я тоже часто бываю всем этим
сыт по горло. Но без конца ныть и стонать по этому
случаю — нет, к чертовой матери!
131
Иоганнес (меняя тон, смеется). Ну, ты уж и
скажешь. О том, чтобы вечно ныть и стонать, и речи
быть не может. Так, вздохнешь иногда, только и всего.
Иногда воздуху не хватает, вот и все. Нет-нет, мне в
жизни не так уж худо. Во всяком случае, я далеко не
такой банкрот, как ты.
Браун. Быть может.
Иоганнес. Ты играешь человека с характером.
Браун. Нет, нисколько.
Иоганнес. Банкрот, банкрот. Что значит вообще
быть банкротом? Ты столь же далек от банкротства,
как и я. Лучше бы я не портил настроение старику и
пастору.
Кете (обнимая Иоганнеса). Ганнес, мой вспыльчи-
вый Ганнес.
Иоганнес. И работа еще меня грызет. Опять я
две недели ничего не делал.
Браун. Ты трус! Ты не можешь признаться себе в
том, как ничтожна эта работа.
Иоганнес (не расслышав). Что?
Браун. Если идет дождь — то мокро, если идет
снег — то бело, если морозно — то лед.
Иоганнес. Ты — баран.
Кете. Не расстраивай себя, Ганнес. Подумай о ма-
лютке Филиппе! Мы зароемся здесь на зиму, и так нам
хорошо будет. Вот увидишь, как работа пойдет.
Иоганнес. Знаешь, Брео, четвертая глава уже
готова.
Браун (безучастно). Вот как?
Иоганнес. Посмотри, каков манускрипт! Один
указатель источников — двенадцать страниц! Вот это
труд! Не правда ли? У самих ученых головы закружатся.
Браун. Возможно.
Иоганнес. Взгляни хоть сюда. (Листает руко-
пись.) Здесь я нападаю на Дюбуа-Реймона.
Браун. Ах, право, не читай ты сейчас. Мне что-то
лень слушать. Как-нибудь в другой раз.
Иоганнес (покорно). Нет-нет, конечно! Я и не
собирался. Я...
Кете. Сейчас будем есть.
Иоганнес. Нет-нет, конечно! Я и не думал об
132
этом, я только хотел... э-э... (Вздыхая, убирает рукопись
в шкаф.)
Кете. Веселее, Ганнес, веселее!
Иоганнес. Но я и так весел, Кете.
Кете. Нет, Ганнес, с тобой опять что-то.
Иоганнес. Ах, если бы в этом огромном мире
хоть кто-нибудь уделил мне немного внимания. Мне
много не надо. Хоть самую малость. Немножко интере-
са к моей работе.
Кете. Будь благоразумен. Не расстраивай себя.
Будь терпелив. Наступит время, когда твою работу
оценят...
Иоганнес. А до этого? Ты думаешь, легко рабо-
тать без всякой поддержки?.. Ты думаешь, что можно
долго так выдержать?
Кете. Да, я думаю. Видишь ли, Ганнес, когда те-
бя одолевают черные мысли, надо стараться от них от-
делаться. Идем, Ганнес, взгляни на малютку. Как он
мил, когда спит. Он всегда так спит. (Складывает руки,
подражая мальчику.) У него всегда такие кулачишки.
Очень забавно. Пойдем!
Иоганнес (Брауну). Пойдешь с нами?
Браун. Ах, нет, Ганс, я ничего не понимаю в ма-
леньких детях. Я лучше пойду прогуляться в сад.
(Уходит на веранду.)
Иоганнес. Странный парень.
Кете (осторожно открывает дверь в спальню). Он
очень, очень мил! Тсс... тихо... совсем тихо...
Оба уходят на цыпочках, держась за руки. Фрау Фокерат и
служанка в это время накрывают стол на веранде. Вдруг
слышится звон разбивающейся посуды. Короткий крик, и бледная
служанка почти бегом пробегает от веранды к выходу. Фрау Фо-
керат идет за ней, ругаясь.
Фрау Фокерат. Ну, знаете ли, Минна, это уже
слишком! Каждый день вы что-нибудь бьете. И к тому
же мы лишились прекрасного майонеза.
Служанка уходит в переднюю.
Да, у меня бы такого не -случилось. Должны же служан-
ки хоть чему-нибудь научиться.
Иоганнес (выходит на шум из спальни). Что тут
133
случилось, матушка? (Обнимает ее, успокаивая.) Успо-
койся, успокойся, только не сердись, мама.
Кете (через полуоткрытую дверь). Что там?
иоганнес. Ничего, пустяки.
Кете скрывается за дверью.
Фрау Фокерат. Ничего себе — пустяки! Благо-
дарю покорно. На десять марок посуды разбито, и это
пустяки! И, кроме того, чудесный майонез!.. Нет... (От-
страняет Иоганнеса.)
Иоганнес. Мамочка, мамочка! Ну не поедим ра-
зок майонеза.
Фрау Фокерат. Нет-нет, вы слишком легкомыс-
ленны. И не настолько богаты, чтобы бросать деньги
на ветер. Вы слишком распустили прислугу. Она скоро
сядет вам на голову.
Иоганнес. Ну что ж делать! Если она целый день
возится с посудой...
Фрау Фокерат. Я тоже не тиран. У меня при-
слуга живет по шесть-семь лет. Но, если разбивает что-
нибудь, она платит. У вас, конечно, другое дело. У вас
они едят взбитые сливки и икру! Все это новые идеи.
Но мы как-нибудь обойдемся без них, слышишь!
Иоганнес (весело). Будь добренькой, мамочка!
Фрау Фокерат. Я и так добра, мой мальчик!
(Целует его.) Сумасшедшая голова! Я говорю: ты сов-
сем не годишься для жизни!
На веранде служанка вытирает пол и собирает осколки.
Иоганнес (вздрагивая). Да, мама! (Весело.) Но
почему ты смотришь на меня... такими глазами? Таки-
ми испуганными глазами? Такими настороженными?
Фрау Фокерат. Я? Ах, что ты? Что?.. Не знаю...
Как же мне смотреть?
Иоганнес. Посмотри-ка на меня еще раз!
Фрау Фокерат. Глупый мальчик! (Пристально
смотрит на него.)
Иоганнес. Вот теперь хорошо.
Фрау Ф окерат. Глупый! Я хотела бы, чтобы ты
был доволен, чтобы ты был довольным человеком, Ганс.
134
Иоганнес. Мама! Этого ты никогда не дождешься.
Довольные люди — это трутни в пчелином улье. Ничто-
жества!
Фрау Фокерат. Но к чему все это...
Иоганнес (серьезно и вместе с тем взволнован-
но). Мой мальчик тоже должен быть таким же, по-на-
стоящему недовольным человеком.
Фрау Фокерат. Упаси боже! Иоганнес!
Иоганнес. Он должен быть вообще другим чело-
веком, чем я. Об этом я позабочусь.
Фрау Фокерат. Человек предполагает, а бог рас-
полагает. Мы тоже делали все, что могли.
Иоганнес Ну конечно, мамочка! Но ведь я тоже
не вышел совсем уж неудачным.
Фрау Фокерат. Нет, что ты! Я этого не говорю
и не хотела сказать. Но ты ведь сам сказал, что Филипп
должен быть другим... И... и... видишь ли, ты ведь не
веришь... Ты даже не веришь в милостивого бога. У те-
бя нет никакой религии. Это огорчительно.
FI о га нн ее. Религия, религия! Во всяком случае, я
не верю, что бог похож на человека и так же действует,
имеет сына и так далее.
Фрау Фокерат. Но, Иоганнес, в это нужно ве-
рить.
Иоганнес. Нет, мама! Нет нужды в это верить,
и все-таки можно понимать религию. (Несколько нази-
дательно.) Тот, кто наблюдает природу, тот стремится
познать и бога. Бог — это природа. Это сказал Гёте,
мамочка. А он знал больше, чем все пасторы и супер-
интенданты всего света.
Фрау Фокерат. Ах, мальчик! Когда я слышу,
что ты так говоришь... мне становится обидно, что ты
не остался теологом. Я помню еще, что мне говорил
дьякон, когда ты произносил свою пробную проповедь...
Иоганнес (весело). Мама, мама, все это в прош-
лом.
Раздается звонок.
Фрау Фокерат. Наружная дверь ведь открыта.
(Делает несколько шагов в сторону двери.)
Стучат.
135
Прачка Леман (в синем полинялом ситцевом
платье; входит нерешительно). Добрый день!
Фрау Фокерат и Иоганнес (не совсем
вместе). Добрый день, фрау Леман!
Фрау Леман. Я хотела только посмотреть. Из-
вините меня за беспокойство, фрау Фокерат. Я ищу сво-
его квартиранта. Ищу уже давно.
Иоганнес. Да, фрау Леман. Господин Браун
здесь.
Фрау Леман (оглядываясь). Ого! Хорошо вы жи-
вете.
Фрау Фокерат. Как поживаете, фрау Леман?
Фрау Леман. Ах, фрау Фокерат! Что может быть
у меня хорошего. Я прогнала своего старика. Невоз-
можно стало терпеть. Теперь вот приходится крутиться:
с пятью ребятами нелегко.
Фрау Фокерат. Что вы говорите! Но, позвольте...
Фрау Леман (делаясь все разговорчивее). Види-
те ли, фрау Фокерат, если бы я не была так больна.
Но дела мои очень плохи. Злость, понимаете ли, она
совсем съедает человека. Но меня за это нельзя судить.
Я своему 'старику сказала: Адольф, говорю, иди-ка ты,
говорю, с богом к своим друзьям, иди-ка, говорю, к
своим забулдыгам. Отправляйся-ка! А пятерых наших
ребят я прокормлю как-нибудь одна. Видишь ли, го-
ворю ему, если ты и заработаешь что-нибудь, то сей-
час же, говорю, в глотку спустишь. Ума в тебе ни на
грош, говорю, нет. Если бы у тебя, говорю, было бы
что-нибудь в голове, не довел бы ты, говорю, жену и
детей до нищеты. Да, милая барыня, все это я ему ска-
зала, и, можете мне поверить, у самой все внутри пере-
вернулось от этих слов, точно мне кто вонзил жало,
я вам скажу. Но теперь уже ничего не изменишь. Чест-
но, если говорить правду, то так лучше. Теперь, я ду-
маю, господь бог не допустит, чтобы я погибла с моими
пятью малютками. (Всхлипывает и вытирает глаза.)
Фрау Фокерат. Мы должны всегда...
Фрау Леман. Да-да, вот я и говорю. Иди, гово-
рю, к индейцам... убирайся. Если ты честен, говорю, и
работаешь, говорю, и гроши сберечь умеешь, тогда,
говорю, еще жить можно. Я честная, поверьте мне, фрау
136
Фокерат. По мне, пусть кругом сколько угодно денег
лежит, я не трону. Даже не притронусь.
Иоганнес. Вы хотели переговорить с Брауном,
фрау Леман?
Фрау Леман. Ах, нет! Что же это, чуть из голо-
вы не выскочило. Барышня приехала, хочет непременно
его видеть.
Через входную дверь просовывается голова фрейлейн Map, но
сейчас же скрывается.
Иоганнес (заметив ее). Пожалуйста, пожалуй-
ста, войдите. (Женщинам, которые ничего не заметили.)
Это фрейлейн. Это и есть та самая фрейлейн. (К фрау
Леман.) Вы бы должны были ее сюда ввести. (Откры-
вая дверь.) Прошу вас, уважаемая фрейлейн. Вы хотели
видеть моего друга Брауна. Будьте любезны, зайдите
сюда.
Фрейлейн Анне Map двадцать четыре года. Она среднего роста,
с маленькой головкой, с темными прямыми волосами. Черты лица
тонкие, нервно-выразительные. В ее непринужденных движениях
чувствуется грация и сила. Анна держится с подчеркнутой уверен-
ностью и живостью, что в сочетании с ее скромностью и тактом
вовсе не нарушает общего впечатления женственности. Она одета
в черное.
Анна (входит). Ах, простите меня, пожалуйста; мне
ужасно неловко, что я беспокою вас.
Иоганнес. Ах, что вы! Пожалуйста.
Анна. Фрау Леман долго не возвращалась... и я
хотела ей только сказать... что я могла бы встретить
господина Брауна как-нибудь в другой раз.
Иоганнес. Ну что вы, пожалуйста. Я сейчас же
позову Брауна. Присядьте, прошу вас.
Анна. Благодарю вас. (Продолжает стоять.) Пра-
во же, мне очень неловко...
Иоганнес. Я прошу вас, уважаемая фрейлейн! Я
приведу вам Брауна сию минуту.
Анна. Я доставляю вам хлопоты, я...
Иоганнес. Нисколько, фрейлейн. Извините, сию
минуту. (Уходит на веранду.)
Смущенное молчание.
137
Фрау Леман. Ну вот, мне пора уходить домой.
(К фрейлейн Анне.) Обратно вы сами дорогу найдете.
Анна. Спасибо вам, что привели меня сюда. Раз-
решите вас отблагодарить. (Дает ей деньги.)
Фрау Леман. Благодарствую, благодарствую.
(К фрау Фокерат.) Это мои первые денежки сегодня,
фрау Фокерат. Ей-богу, трудно одной жить, а все ж таки
лучше шкуру с себя спустить, чем терпеть этого пьяни-
цу. Когда веришь в бога, оно лучше. Господь бог-то еще
никогда меня не оставлял в беде. (Берясь за ручку две-
ри.) Теперь я прямо в лавочку. Купить надо чего-нибудь
своим червячкам. (Уходит.)
Фрау Фокерат (вслед ей). Зайдите на кухню.
Вам дадут остатки... (Приносит стул и ставит его рядом
с тем стулом, который Иоганнес поставил для фрейлейн
Map, и садится.) Прошу вас, фрейлейн, может быть, вы
пока присядете.
Анна (садится нерешительно). Я совсем не уста-
ла, я...
Фрау Фокерат. Вам знакомы здешние места?
Анна. Нет! Я родом из русской Прибалтики... я...
Смущенное молчание.
Фрау Фокерат. Здесь очень много песку. Мне
здесь не нравится. Я сама из окрестностей Бреславля.
Здесь все так дорого, вы себе даже не представляете.
Мой муж арендует имение. Это кое-что дает, случается
и детям что-нибудь послать. Вы видели озеро? Оно дей-
ствительно красиво, надо ему отдать должное. У нас
очень удобно — наша дача у самого берега. Внизу в
саду у нас привязаны две лодки. Но я не люблю, когда
дети катаются на них. Я очень боюсь... Осмелюсь спро-
сить вас: вы сейчас живете в Берлине?
Анна. Да. Я здесь впервые, и мне захотелось как
следует осмотреть Берлин...
Фрау Фокерат. О да, Берлин стоит посмотреть.
Но только там очень шумно.
Анна. О да! Шумно. Особенно если привыкла жить
в маленьких городах...
Фрау Фокерат. Откуда вы приехали, если это
не секрет?..
138
Анна. Я родом из Ревеля, а теперь возвращаюсь
в Цюрих. Последние четыре года я провела в Цюрихе.
Фрау Фокерат. Ах, вот как! Прекрасная Швей-
цария! У вас, вероятно, родные в Цюрихе?
Анна. Нет. Я учусь.
Фрау Фокерат. В университете?
Анна. В университете.
Фрау Фокерат. Что вы говорите? Так вы, зна-
чит, студентка! Что вы говорите! Это в высшей степе-
ни интересно! Вы действительно студентка?
Анна. В самом деле, уважаемая фрау!
Фрау Фокерат. А скажите, пожалуйста, вам
нравится много заниматься?
Анна (с улыбкой). О да, очень нравится—в из-
вестной мере.
Фрау Фокерат. Скажите на милость!
На веранде показываются иоганнес и Браун. Дамы замечают
их приближение и встают.
Анна. Мне, право, жаль, уважаемая фрау, что я
вам помешала.
Фрау Фокерат. Пожалуйста, дорогая фрей-
лейн, я была очень рада увидеть собственными глазами
настоящую студентку. У нас иногда имеются очень глу-
пые взгляды на этот счет. Вы родственница господину
Брауну?
Анна. Нет, мы познакомились в Париже, на вы-
ставке.'
Фрау" Фокерат (подает ей руку). Будьте здо-
ровы. Мне, право, было очень приятно...
Анна. Еще и еще раз простите за беспокойство.
Фрау Фокерат с поклоном удаляется в переднюю. Иоганнес и
Браун с минуту о чем-то совещаются. После этого Иоганнес са-
дится на веранде, а Браун входит в комнату.
Браун (удивленно). Фрейлейн Map? Вы?!
Анна. Я! Надеюсь, вы не сочтете меня столь бес-
тактной... Ваша хозяйка, ваша оригинальная фрау Ле-
ман виновата в том, что я здесь...
Браун. Святой Бимбам!
Анна. Как, по-прежнему?
139
Браун. Мне бы это и во сне не приснилось. Но
это действительно превосходно!
Анна. У вас всегда все превосходно! Право, вы
совсем не изменились!
Браун. Вы находите? Но, фрейлейн...
Анна. Нет-нет, что вы? Я хотела только посмот-
реть, что вы поделываете... (Лукаво.) Главным обра-
зом мне хотелось узнать, как продвигается ваша боль-
шая картина. Ею уже можно восхищаться?
Браун. Этой картины не существует. Нет мысли,
даже холст еще не куплен, фрейлейн Map!
Анна. Это печально, очень печально. А вы мне
так твердо обещали.
Браун. Человек думает, а кучер правит. Еще раз
прошу вас снять жакет.
Анна. Ну, я вас повидала, господин Браун, и
думаю...
Браун. Нет-нет, вы должны здесь остаться.
Анна. Здесь?
Браун. Ах вот что! Вы, наверное, не знаете, где
мы находимся? У Иоганнеса Фокерата. Вы наверняка
помните его по моим рассказам. Кстати, здесь сегодня
крестины. Вы пришли вовремя.
Анна. Ах, нет-нет! Об этом не может быть и ре-
чи. И вообще у меня сегодня еще много дел в городе.
Браун. Магазины уже все закрыты.
Анна. Это ничего не значит, мне нужно навестить
знакомых. Но не делайте из этого вывод, что 'вы от
меня отделались. Мы еще должны хорошенько погово-
рить. Я проберу вас, погодите, вы, обманщик. Вы мне
кажетесь художником, у которого все картины в го-
лове.
Браун. Действительно, каждую из них надо сна-
чала осмыслить, а уж потом браться за кисть.
Анна. Ну, кто вас знает!
Браун. Вы не уйдете, слышите?
Анна. Ах, пожалуйста, господин Браун, отпустите
меня, ради бога.
Браун (кричит). Ганс, Ганс!
Анна, Я прошу вас.
Иоганнес входит смущенный.
НО
Браун. Разрешите представить. Мой друг иоган-
нес Фокерат. Фрейлейн Анна Map.
Анна. Я так много о вас слышала.
иоганнес (вместе с Анной). Я так много о вас
слышал«
Браун. Подумай, Ганс, фрейлейн собирается ухо-
дить.
Иоганнес. Это очень огорчит мою жену и всех
нас. Неужели вы не соблаговолите остаться у нас?
Анна. Право, не знаю... Но, если я в самом деле
вам не в тягость, я охотно останусь.
Иоганнес. Никоим образом. Напротив. (Помо-
гает ей снять жакет и передает его Брауну.) Повесь,
пожалуйста. Я побегу сказать жене. (Заглядывая в
дверь спальни.) Кете! (Уходит в спальню.)
Анна (приводит в порядок перед зеркалом свое
платье). Ваш друг очень любезен.
Браун. Даже, пожалуй, слишком.
Анна. Разве?
Браун. Я, конечно, шучу. Он очень хороший ма-
лый, но когда заговорит о своей работе, то становится
просто невыносимым. Вот увидите, если вы останетесь
здесь после обеда, он непременно прочтет вам свою
работу.
Анна. А что это за работа?
Браун. Для меня она чересчур ученая. Философ-
ско-критическая, психо-физиологическая — сам черт не
разберет.
Анна. Это интересно. Я сама неравнодушна к фи-
лософии, как говорится.
Браун. Ну, фрейлейн, в таком случае вы не ско-
ро отсюда выберетесь. Если вы заинтересуетесь его ра-
ботой, это обрадует его несказанно.
Иоганнес (выходя из спальни). Браун!
Браун. Да?!
Иоганнес. Поди-ка к Кете. Успокой ее немнож-
ко. Ей кажется, что у мальчишки одно ребрышко слиш-
ком выдается.
Браун. Подумать только!
Иоганнес. Конечно, вздор! Но сходи к ней, Она
сама создает себе ненужные заботы,
m
Браун. Хорошо-хорошо. Иду. (Уходит в спальню.)
иоганнес. Моя жена просит извинить ее, фрей-
лейн. Она выйдет через несколько минут. Она поручи-
ла мне показать вам наш сад. Если вам угодно, то...
Анна. О, с большим удовольствием!
иоганнес (улыбаясь). У нас действительно очень
живописный уголок, но мы его только снимаем. Самое
чудесное в нем — это озеро. Вы видели Мюггельское
озеро? (Передает ей зонтик.)
Разговаривая, они направляются к веранде.
Я ненавижу город. Мой идеал—'большой парк, окру-
женный высокой стеной. В такой обстановке ничто не
мешает жить своими интересами.
Анна. Вы эпикуреец.
иоганнес. Вы правы. Но я вас уверяю, у меня
нет другого выхода... Вам не холодно?
Анна. О нет, я закалена...
Иоганнес пропускает Анну вперед и следует за ней на веранду.
Здесь они задерживаются на несколько секунд. Видно, как Иоган-
нес показывает ей открывающийся вид и что-то объясняет. Нако-
нец они оба исчезают в саду. Из спальни появляются Браун, а
за ним фрау Кете.
Браун (оглядываясь). Они ушли.
Кете. Вот как?
Браун. Нет-нет, с ребрышком ничего особенного.
Это вещь вполне естественная.
Кете. У меня почему-то так тревожно на душе.
Браун. Тревожно? Почему?
Кете (улыбаясь). У меня даже сердце сжимается.
Браун. Это у вас просто нервы.
Кете. Она очень горда?
Браун. Кто?
Кете. Я говорю об этой фрейлейн.
Браун. Анна Map? Горда? Нисколько.
Кете. Не могу себе представить. Я бы на ее ме-
сте невесть что воображала о себе.
Браун. Нет-нет, нисколько. Напрасно вы о ней
так думаете.
Кете. Напротив, я испытываю к ней необыкновен-
ное уважение.
Î42
Браун. Н-да! Впрочем, она временами бывает не-
множко заносчивая. Но от этого ее отучают, только и
всего. , л
Пауза.
Кете. Ганс оставил здесь одну страничку своей
рукописи. Понимает она в этом что-нибудь?
Браун. Думаю, что да.
Кете. Вот как? Ах! Нашей сестре приходится иг-
рать довольно жалкую роль перед такими образован-
ными особами.
Браун. Ах, бросьте! Я тоже знаю не очень много.
Я тоже не был студентом. Но это еще не значит, что я
должен преклоняться перед особами, начиненными уни-
верситетскими премудростями.
Кете. Она, вероятно, великолепно говорит?
Браун. Великолепно? Нет. Она как раз говорит
так... как все мы. Она бесспорно умна. Но из этого
еще не следует...
Кете (улыбаясь). Когда я была девочкой, я была
настоящей болтушкой. Целый день я могла без умолку
говорить о чем угодно. Чаще всего — ни о чем. Теперь
я по крайней мере от этого отвыкла. Теперь я бы так
не могла. Я вообще сейчас боюсь слово сказать. (У
дверей веранды.) Мамочка, поставь еще один прибор.
Фрау Фокерат (с веранды, где она накрыва-
ет на стол). Для кого?
Кете. Для фрейлейн.
Фрау Фокерат. Для кого? Ах, да. Хорошо.
Ладно, Кете!
Кете (Брауну, вздыхая). Ах! Все равно все, все
не так. Стараешься что-то сделать. Но к чему, поможет
ли это? Не поздно ли уже все? (Останавливается пе-
ред букетом роз.) Взгляните, как они хороши. Еще не
отошли розы. (Подносит букет Брауну.) И какой силь-
ный запах!
Браун. Чудесно!
Кете (ставит букет на прежнее место). Она мо-
лода?
Браун. Кто?
Кете. Фрейлейн Map.
Браун. Я даже не знаю, сколько ей лет.
143
Кете. Мне уже двадцать два. Да-да, годы ухо-
дят.
Браун. Скажите пожалуйста — уходят! (Смеется.)
Кете. Ах, и все же я очень ограниченна.
Фрау Фокерат (просовывает голову в дверь).
Дети, я готова. (Скрывается. Кричит с веранды в сад,)
Папа! Папа!
Фокерат и пастор Коллин, оба в отличном настроении,
поднимаются на веранду.
Фокерат (у открытой двери, с пальто пастора
в руках). Н-да! Прошу покорно заходить и разоблачать-
ся. Ха-ха-ха! (Радостно смеется.)
Пастор Коллин (в руках шляпа, шарф, палка;
смеясь и покуривая сигару). Ха-ха-ха, вот уморительная
история. Послушайте только... пф... пф... Вот смех.
(Смеется.)
Фокерат. Это факт, уверяю вас, господи« пастор.
(Вносит его пальто.)
Пастор Коллин. «Господин Нейгебауэр!..»
(Смеется.) Пф... пф... «Господин Нейгебауэр, вам что-
нибудь угодно?» (Смеется. Вешает шарф и шляпу, по-
правляет шапочку на голове.)
Фокерат (смеется вместе с ним). «Господин Ней-
гебауэр...». (Брауну.) У нас были похороны в деревне,
господин Браун. Только собрались все вокруг гроба,
и вдруг... (изображает ужас на лице) видите ли, что-
то там зашевелилось. Может быть, кто-нибудь стулом
двинул или что-нибудь в этом роде. (Изображает на
лице ужас.) Все вздрогнули от страха, и только цер-
ковный служка... ха-ха-ха!., один оказался храбрецом.
Он собрался с духом, подошел осторожно к гробу... ха-
ха-ха... и постучал. (Подражает голосу служки и сту-
чит по столу.) «Господин Нейгебауэр, господин Нейге-
бауэр, вам что-нибудь угодно?»
Оба смеются от души.
Пастор Коллин (смеясь). Послушайте! Пф...
пф... Это правда! Я хорошо знаю этих церковных слу-
жек.
Фрау Фокерат (входя). Ну, папочка, прошу
пока суп не остыл.
144
Ф о к е р а т. Итак, господин пастор! Прошу покорно.
Пастор Колли н. Вы меня уговорили. Так и
знайте. (Бросает окурок сигары в пепельницу и пред-
лагает фрау Фокерат руку.) Фрау Фокерат!
Фокерат (собирается подать руку невестке).
А где же Иоганнес?
Фрау Фокерат. И фрейлейн? Нет, это нехо-
рошо с его стороны. Весь обед остынет...
Фокерат (весело). Вот видите, господин пастор:
по усам текло...
Пастор Ко л лин. ...а .в рот не попало. Ха-ха-ха!
Фокерат. Это, видимо, та дама. Мы видели ка-
кую-то парочку на озере. Не правда ли, господин па-
стор?
Пастор Колли н. Да, конечно! Они уехали ка-
таться.
Фрау Фокерат. Ах, я думаю, мы начнем.
Фокерат. Кто вовремя не является...
Браун (смотрел все время в окно веранды). Они
идут, они идут.
Фокерат. Пора, давно пора.
Иоганнес и фрейлейн Анна входят через двери веранды
Иоганнес. Мы опоздали?
Фокерат. Как раз вовремя.
Иоганнес. Прошу извинения, мы... на воде так
хорошо... Разрешите? (Представляет.) Господин пастор
Коллин! Мой отец! Моя мать!
Фрау Фокерат. Мы уже знакомы.
Иоганнес. Моя супруга — фрейлейн Map.
Все направляются на веранду: фрау Фокерат под руку с па-
стором, Кете под руку со старым Фокератом, Иоганнес
ведет фрейлейн Map. Последним идет Браун.
Комната пуста. Из спальни доносится колыбельная песня корми-
лицы:
сКто хозяев не боится?
Кто в соломе шевелится?
То гусятки, наши крошки,
Теплый пух, босые ножки».
С веранды доносится звон посуды. Внезапно входит Кете, чтобы
достать еще что-то из ящика стола. За ней быстро идет Иоган-
нес.
6 Г. Гауптман Ц5
йога и н ce. Кете! Зачем тебе все это? Зачем ты
бегаешь? Предоставь это мне.
Кете. Ах, оставь, не так уж я слаба...
Иоганнес (возбужденно). Послушай! Она дейст-
вительно необыкновенное создание! Сколько знаний! Ка-
кая самостоятельность в суждениях! И подумать, что
она еле-еле сводит концы с концами. Ты ведь помнишь,
что Браун нам говорил. Мне кажется, Кете, наш долг
просить ее, чтобы она погостила у нас несколько не-
дель.
Кете. Хорошо, если ты хочешь.
Иоганнес. Мне-то что! Тебе ее присутствие нуж-
нее, чем мне! Ты должна этого хотеть! Ты могла бы у
нее многому научиться.
Кете. Ты бываешь иногда ужасным, Иоганнес.
Иоганнес. Но разве я неправ? Ты должна с ра-
достью хвататься за каждую возможность, чтобы немно-
го расти духовно. Ты должна стремиться к этому. Ты
должна удержать здесь фрейлейн. Я не понимаю, как
можно быть такой равнодушной.
Кете. Я всегда за это, Ганнес.
Иоганнес. У вас нет искорки! Ни капельки ини-
циативы... Это ужасно!
Пастор стучит по бокалу.
Кете. Иди, Ганнес, иди! Пастор будет произносить
тост. Я сейчас приду! Я согласна. Неудобно, что мы
оба вышли из-за стола, когда...
Иоганнес. Ну, будь хорошей, Кете. (Целует ей
глаза, на которых выступили слезы, и быстро уходит на
веранду.)
Слышен голос пастора. Из спальни все тише доносится колыбельная
песня кормилицы. С Кете что-то произошло. Как только ушел Ио-
ганнес, она вся как-то увядает и, стараясь дойти до веранды, ищет
руками опоры. Несколько раз ее охватывает легкое головокруже-
ние. Наконец ома не может дальше идти и вынуждена сесть. Она
Усмотрит перед собой остановившимся взглядом и беззвучно шевелит
губами. Глаза ее полны слез. Пастор кончил свою речь. Слышен
звон бокалов. Кете берет себя в руки, поднимается и идет дальше.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Великолепное осеннее утро. Фрау Фокерат в домашнем пла-
тье, в переднике, со связкой ключей, накрывает стол для завтрака.
Доносятся мужские голоса, поющие песню: «Кому господь ока-
жет благодать». Хор проходит мимо дома. Фрейлейн Анна
Map показывается у дверей веранды с корзинкой винограда. Она
стоит тихо, прислушиваясь к пению, потом прикрывает ладонью гла-
за и смотрит вдаль, на озеро. Пение звучит тише. Анна входит в
комнату. На ней черное утреннее платье с короткими рукавами,
черный кружевной платок покрывает голову и шею. Она прижимает
к груди букет пестрых осенних листьев.
Фрау Фокерат. Доброе утро, фрейлейн.
Анна (ставит корзину в сторону, подбегает к фрау
Фокерат и целует у нее руку). Доброе утро, мама Фо-
керат.
Фрау Фокерат. Так рано и уже на ногах, до-
рогая фрейлейн?
Анна. Мы собираем виноград, господин иоган-
нес и я.
Фрау Фокерат. Теперь самое время. (Пробу-
ет ягоды из корзины.) Слаще уже не будет. Вам не хо-
лодно, фрейлейн? (Трогает пальцем ее голую руку.) Не
легко ли вы одеты? Мне кажется, что сегодня довольно
свежо.
Анна (выбирает во время этого разговора кисти
винограда и осторожно раскладывает их на деревянной
дощечке). Хорошо, что свежо. Но я этого не боюсь. Я
привыкла к холоду. Воздух великолепен. Колышки на
озере, к которым привязывают лодки, были совсем бе-
лыми от инея сегодня утром. Это имело очень своеоб-
6*
147
разный вид. Вообще здесь чудесно! Не могу ли я по-
мочь вам, мама Фокерат?
Фрау Фокерат. Передайте мне, пожалуйста,
сахарницу.
Анна (поставила сахарницу на стол. Нагнувшись
над столом и искоса взглянув в сторону фрау Фокерат).
Вы на меня не сердитесь, что я зову вас мама Фоке-
рат?
Фрау Фокерат (смеется). Ах, что вы?
Анна. Я так счастлива, что вы мне это разреша-
ете. (Неожиданно и порывисто целует фрау Фокерат.)
Ах, я вообще так вам благодарна, что вы мне разреша-
ете здесь побыть.
Фрау Фокерат. Ну что вы, моя милая фрейлейн.
Анна. Я себя чувствую такой счастливой в вашей
семье. Вы все ко мне так сердечно относитесь. Вообще
вы все очень хорошие люди.
Фрау Фокерат. Ну, что вы!.. Как много на
вас паутинок! (Снимает нити паутины с платья Анны.)
Анна. Кто мог бы поверить, что могут быть такие
счастливые семьи. До сих пор я ничего подобного не
видела.
Фрау Фокерат (все еще снимая с нее паутин-
ки). Не стоит говорить об этом, фрейлейн. Подождите.
Здесь еще целый клубок.
Анна. Вы суеверны, мама Фокерат?
Фрау Фокерат. Ах, нет-нет, душенька! Это
верно! Господь бог очень добр к нам. Но все еще не
так хорошо, как могло бы быть.
Анна. Право, не знаю... Ведь вы все такие... Ах,
нет, не говорите этого!
Фрау Фокерат. Нет-нет, вы правы. Не надо
роптать. (Уклончиво.) А право, чудесно, что вы здесь у
нас. (Таинственно.) Для Иоганнеса вы настоящий доб-
рый гений.
Анна (удивлена. Меняется в лице. Вдруг, порыви-
сто). Вы правда можете терпеть меня хоть немножко?
Фрау Фокерат. Вы мне даже очень приятны,
фрейлейн.
Анна. Но не так, как вы мне. Я вас люблю как
родную мать. (Берет пустую корзинку и собирается ухо-
148
иить в сад.) У господина Иоганнеса слишком доброе
сердце, пожалуй, даже чересчур мягкое.
Фрау Фокерат. С чего вы это взяли?
Анна. Так, вообще... Вчера мы, например, встре-
тили на улице пьяного. В это время дети как раз вы-
ходили из школы. И старшие не давали ему покоя. Пе-
ред Мюггельским замком собралась целая толпа.
Фрау Фокерат. Да-да, этого он не выносит.
Тут уж его никак не удержать. Он навлек на себя из-
за этого кучу неприятностей.
Анна. Разве это нехорошо, мама Фокерат?
Фрау Фокерат. Хорошо? Ах... Ну да, конеч-
но, почему же нет! Он хороший мальчик... Но, если хо-
рошо подумать, для чего ему все это? К чему эта до-
брота? И, как бы он ни был хорош, бога своего он все
же потерял... Не так все это легко, поверьте мне, фрей-
лейн, особенно для матери... для родителей... которые
всю душу свою вложили, чтобы сделать из сына добро-
го христианина. (Сморкается, чтобы скрыть свое волне-
ние.) Противный насморк! (Занялась вытиранием пы-
ли; после паузы.) Конечно, он добр! Все это, действи-
тельно, хорошо и прекрасно, только горе-то вдвое тяже-
лее от этого. Да и видно, как он казнится за свое неве-
рие. На всем, что он ни предпринимает, нет благосло-
вения божьего. Всегда и во всем поспешность и беспо-
койство. Просто не жизнь, а какая-то скачка. Если бы
еще что-нибудь из этого выходило. А то что-то не вид-
но... Каким он был раньше!.. Настоящим вундеркиндом.
Я помню, еще пастор Шмидель... Все только удивля-
лись. Тринадцати лет он был уже во втором классе, сем-
надцати кончил гимназию... А сейчас?.. Сейчас почти
все товарищи давно обогнали его. Люди, наполовину
менее способные, чем он, уже давно сделали карьеру.
Анна. В сущности, это вполне естественно. Это
показывает как раз, что господин Иоганнес вырос из
рамок обыденщины. Проторенные дороги не для него.
Господин Иоганнес принадлежит к числу людей, кото-
рые ищут новых путей.
Фрау Фокерат. Ни один человек не даст за
это ломаного гроша, фрейлейн Анна! К чему все это,
стли он впустую тратит свои силы? В тысячу раз было
149
бы лучше, если бы он сделался простым фермером, или
садовником, или же, по моему мнению, чиновником, или
еще кем-нибудь и бросил всю свою философию... Ну,
фрейлейн, не портите себе из-за этого приятное настро-
ение. На меня иногда нападает такая тоска. Мне иног-
да кажется, что всего этого могло бы и не быть. А по-
том я поскучаю-поскучаю, да и подумаю: господь бог
устроит все к лучшему... Да-да! Вы улыбаетесь! Что
поделаешь, я человек старых понятий и уж от этого не
отступлю. От того, говорю я, который находится там,
наверху, меня не может оторвать никакая сила на свете.
Анна. Я тоже этого не хочу. Я вовсе не смеялась,
мама Фокерат. Но, видите, вы уже и сами стали сейчас
немножко веселее. Давайте выйдем на воздух? Вы не
хотите? На веранде чудесно!
Фрау Фокерат. Нет-нет, я простужусь. Да у
меня и дела. Ступайте одна и приведите сюда Иоганне-
са. Завтрак готов.
Анна уходит. Фрау Фокерат стирает пыль с мебели. Слышен ба-
рабанный бой и звуки флейты. Фрау Фокерат спешит к окну. Шум
инструментов понемногу стихает и замолкает. Из спальни выходит
Кете.
Кете (устало). Как шумно здесь по воскресеньям.
Фрау Фокерат. Приехали спортсмены из Бер-
лина, Кете! Интересные ребята! Доброе утро, Кетхен!
Ну, как ты отдохнула, дитя мое? Хорошо? Выглядишь
ты что-то не очень.
Кете. Малыш дважды просыпался. Да и мне что-
то не спалось. Погоди, мама! Мне надо подумать...
Фрау Фокерат. Ты должна согласиться, дитя
мое. Малютка может спать один, с кормилицей.
Кете (с легким укором). Ах, мама, ты ведь зна-
ешь...
Фрау Фокерат. Но почему — нет?
Кете. Ты знаешь, что я ни за что не соглашусь...
Фрау Фокерат. Но придется же тебе когда-
нибудь на это согласиться!
Кете (раздраженно). Я не позволю, чтобы нас раз-
лучили... Филипп — мой ребенок. Такого малыша без
матери...
150
Фрау Фокерат. Дитя, дитя! Господь с тобой!
Кто же так думает!.. Иди сюда. Хочешь кофе? Нама-
зать тебе хлеб маслом? Или...
Кете (садится к столу, усталым голосом). Ну,
хорошо, пожалуйста.
Пауза. Фрау Фокерат намазывает масло на хлеб.
Где же Иоганнес?
Фрау Фокерат. Они собирают виноград, он и
фрейлейн.
Кете (подперев подбородок рукой, растягивает
слова). Она очень мила? Не правда ли?
Фрау Фокерат. Признаюсь, мне она тоже нра-
вится.
Кете. Ну, скажи сама, мамочка: ты ведь всегда
так плохо отзывалась об эмансипированных женщинах.
Фрау Фокерат. Что хорошо, то хорошо! И я,
действительно, должна сказать...
Кете (вяло). Так проста и так женственна. Ни-
чуть не навязчива. И, несмотря на это, очень умна и
много знает. Все это мне очень нравится. Не правда
ли, мамочка? К тому же она совсем не кичится своими
знаниями. Я, право, очень рада за Иоганнеса! Мама,
не находишь ли ты, он теперь всегда так весел?
Фрау Фокерат (удивленно). Да! Да! Ты пра-
ва. Сейчас он временами бывает даже беспечен.
Кете. Не правда ли, мамочка!
Фрау Фокерат. Это потому, видишь ли, что
у него теперь есть кто-то, кому он может выкладывать
свои ученые вопросы.
Кете. Это для него очень важно.
Фрау Фокерат. Да-да, может быть.
Пауза.
Кете. Во многом я должна согласиться с фрейлейн
Анной. Она недавно сказала: мы, женщины, находимся
в весьма униженном положении. Она совершенно пра-
ва. Я на себе это чувствовала сотни раз.
Фрау Фокерат. Ах, это меня мало трогает.
Знаешь, с такими вопросами ей вообще лучше не обра-
щаться ко мне, старой опытной женщине. Она это от-
151
лично поняла. Для этого я слишком много прожила и
за плечами у меня слишком большой опыт.
Кете. Но все же она права, мама. Это ясно как
божий день, что она права... Мы, женщины, действи-
тельно какие-то презренные существа... Подумай толь-
ко: в наших законах существует статья — об этом она
мне вчера говорила,—согласно которой муж еще и те-
перь имеет право в умеренном количестве подвергать
жену телесным наказаниям.
Фрау Фокерат. Я этого не знаю и ничего не
могу сказать об этом. Да и вряд ли такое существует.
Но, если ты не хочешь меня огорчать, Кете, не занимай-
ся ты этими историями. Все это сбивает человека с
толку, лишает его душевного покоя. Подожди, дитя, я
принесу тебе кофе... Таково мое мнение, Кетхен. (Ухо-
дит.)
Кете сидит у накрытого к завтраку стола, подперев руками под-
бородок, держа локти на столе. Вдруг мимо окон проходят И о-
ганнес и Анна, громко смеясь и разговаривая. Кете вздраги-
вает, начинает дрожать, поднимается, чтобы проводить их глазами.
Взгляд ее полон страха, она тяжело дышит. Слышно, как фрау
Фокерат гремит кофейником. Вскоре она появляется и находит
Кете за столом в том же положении, в каком она ее оставила.
Фрау Фокерат (с кофе). Так... да... Теперь вы-
пей и подкрепись!
С веранды входят Анна и Иоганнес.
Хорошо, что вы пришли.
Иоганнес (оставив дверь открытой). Оставим
дверь открытой. Солнышко уже основательно пригрева-
ет... Вы сильно порезались, фрейлейн?
Анна (тащит за собой несколько виноградных лоз).
Ах нет, совсем нет. Ветки были мокрыми, вот ножни-
цы и скользнули. (Быстро идет к Кете, берет ее за обе
руки и целует в лоб.) Доброе утро, фрау Кете! О! Ка-
кие у вас холодные руки. Какие у вас холодные руки.
(Трет ей руки, чтобы согреть их.)
Иоганнес (целует Кете сзади в щеку). Доброе
утро, Кете. (С комическим удивлением.) О господи бо-
же мой, как ты бледна сегодня! Ужасно! Прямо-таки
больная курочка.
152
Фрау Фокерат. Однако вы напустили сюда
холоду. Скоро придется топить печку. Ну, садитесь.
(Наливает всем кофе).
Анна (украшает стол виноградными лозами). Ук-
расим немного.
Кете. Чудесно!
иоганнес (сидя). Ну, судите сами, как выгля-
дит фрейлейн Анна сегодня и как она выглядела восемь
дней тому назад, когда приехала к нам.
Анна. Мне живется здесь слишком хорошо. Надо
уезжать. -
Фрау Фокерат. Все это деревенский воздух.
Иоганнес. А кто тогда упирался, кто не хотел?
Фрау Фокерат. Что-то делает сейчас папочка?
Иоганнес. Он, наверно, здорово по тебе ску-
чает.
Фрау Фокерат. Ну, у него много дела. С ози-
мыми уже кончили... Он пишет, чтобы я осталась здесь
только до тех пор, пока я нужна.
Иоганнес. Он за тобой приедет, мамочка?
Фрау Фокерат. Да, приедет, если я ему на-
пишу. (Анне.) Он рад всякому случаю повидать своих
детей. А теперь еще и внучка! Поглядели бы вы на не-
го, когда пришла ваша телеграмма, что родился маль-
чик. Надо было видеть этого мужчину. Он просто с
ума сходил от радости.
Кете. Добрый папочка! Нет, право, ты должна ско-
рее к нему ехать. Это было бы слишком эгоистично с
нашей стороны...
Фрау Фокерат. Я-то поеду! Но раньше пускай
у тебя появятся другие щечки.
Анна. А я пока побыла бы здесь. Что вы думае-
те! Я тоже умею хозяйничать. Ах, и готовила бы я вам!
По-русски! Борщ или плов!
Все смеются.
Фрау Фокерат (невольно резко). Нет-нет! Я
ни в коем случае не уеду!
Кете. Что же, если можешь, мамочка, так оста-
вайся.
Пауза.
153
•Иоганне с. Кетхен, передай-ка мне меду.
Кете. Лх, вот и Браун идет.
Появляется Браун в пальто, шляпе, с зонтиком и дорожным че-
моданчиком в руках, под мышкой книга. Он производит впечатле-
ние скучающего человека. Походка усталая и развинченная.
Браун. Доброе утро.
Иоганнес. Откуда это ты в такую рань?
Фрау Фокерат отмахивается от чего-то салфеткой.
Это пчела, мамочка; не бей ее, не бей.
Браун. Я собрался в Берлин за красками, но, к
сожалению, опоздал на поезд.
Иоганнес. Дружище! Это с тобой часто слу-
чается.
Браун. Ну, завтра еще будет время.
Кете (приподнимая руки, как будто пчела жуж-
жит около ее тарелки). Она чует мед!
Анна. Сегодня больше нет поездов? (Смотрит се-
бе на грудь, угрожающе.) Пчелка! Пчелка!
Браун. Эти для меня слишком дороги. Я езжу
только рабочим поездом.
Иоганнес. Рабочие поезда идут только рано ут-
ром. Скажи, ты еще можешь рисовать?
Браун. Без красок? Нет.
Иоганнес. Брео! Брео! Ты, друг, что-то разле-
нился.
Браун. Какая разница — получить известность
днем раньше или днем позже. Да и вообще вся эта жи-
вопись...
Иоганнес. Играть в шахматы лучше. Да?
Браун. Если бы ты этим больше заинтересовался.
Но твое море, милый друг, не имеет гаваней. Ты жи-
вешь без передышки.
Иоганнес. Ах, это, видимо, невозможно...
Фрау Фокерат (вскакивает и кричит). Оса,
оса!
Все машут салфетками вокруг фрау Фокерат.
Иоганнес. Уже улетела.
154
Фрау Фокерат (занимая место). Противные
насекомые.
Все садятся.
PI о г а н н е с. Подсаживайся. Что у тебя там?
Браун. Что, любопытно? Интересная вещичка!
иоганнес. Перекуси с нами немножко.
Браун (садится и передает Иоганнесу книгу; тот
ее перелистывает). Это я сделаю очень охотно. Я так,
на ходу... Найди-ка: «Художники» Гаршина.
иоганнес (листая). Что ты там откопал?
Браун. Специально для тебя, Ганс.
Анна. Да, это очень хороший рассказ. Вы его рань-
ше не читали?
Браун. Нет. Сегодня утром я начал его читать в
кровати. Из-за него-то я и опоздал на поезд.
Анна. Кто вам больше нравится — Рябинин или
Дедов?
Иоганнес. Во всяком случае, ты сейчас охотнее
читаешь, чем рисуешь.
Браун. Вернее всего, в настоящий момент я не
увлечен ни тем, ни другим. Впрочем, советую тебе по-
читать Гаршина. Ты убедишься, что есть вещи, которые
могут быть важнее для человека, чем все написанное
и нарисованное в этом мире.
Анна. Значит, вы солидарны с Рябининым?
Браун. С Рябининым? О, так категорично я не мо-
гу этого заявить.
Иоганнес. Что же это за рассказ — «Художники»?
Анна. В нем изображены два художника: один на-
ивный, а другой — так называемый мыслящий. Наивный
был когда-то инженером и стал живописцем. Мысля-
щий бросает живопись и становится школьным учите-
лем.
Иоганнес. По какой причине?
Анна. Он приходит к мысли, что принесет больше
пользы, будучи учителем.
Иоганнес. Что приводит его к этому выводу?
Анна (берет у Иоганнеса книгу, листает). Подож-
дите! Проще всего будет, если я прочту вам это место.
Вот оно! (Держит пальцем нужное место и, обращаясь
ко всем, поясняет.) Дедов, бывший инженер, привел
155
Рябинина в котельную завода. Люди, работающие внут-
ри котлов, как правило, от ужасного шума молота ско-
ро глохнут. Потому другие рабочие зовут их глухаря-
ми. Такого «глухаря» за работой и показывает ему Де-
дов. (Читает.) «Он сидел, согнувшись в комок, в углу
котла и подставлял свою грудь под удары молота. Я
смотрел на него полчаса; в эти полчаса молот под-
нялся и опустился сотни раз. Глухарь корчился. Я его
напишу».
Фрау Фокерат. К чему вообще изображать та-
кие ужасы? Кого это может порадовать?
Иоганнес (смеясь, ласково проводит рукой по
голове матери). Мамочка, мамочка. Разве всегда надо
смеяться?
Фрау Фокерат. Я этого не говорю. Но искус-
ство должно доставлять радость.
Иоганнес. От искусства можно получить гораз-
до больше, чем только радость.
Анна. Рябинин тоже далеко не весел. Он потря-
сен и взбудоражен.
Иоганнес. Сравни это с сельским хозяйством,
мамочка. Ведь, для того чтобы получить что-то новое,
землю тоже долгие годы будоражат плугом.
Анна. В Рябинине тоже, например, зарождается
что-то новое. Он делает для себя вывод: до тех пор по-
ка существует такая нужда, преступно заниматься чем-
то другим, не направленным на устранение этой ни-
щеты.
Фрау Фокерат. Но нищета всегда была и бу-
дет.
Иоганнес. Мысль стать учителем, по-моему, не
совсем удачна.
Браун. Почему же? Разве это не полезнее, чем
рисовать картины или писать книги?
Иоганнес. Не знаю, как ты оцениваешь свою ра-
боту, тебе это виднее. Я же считаю, что мой труд име-
ет немаловажное значение.
Браун. Просто ты не хочешь признаться в том, в
чем я отдаю себе ясный отчет.
Иоганнес. В чем именно? В чем я не хочу себе
признаться?
156
Браун. Как раз в этом.
Иоганнес. В чем же?
Браун. Да в том, что вся твоя писанина так же
не нужна, как и...
Иоганнес. Какая писанина?
Браун. Да твоя, психо-физиологичсская.
Иоганнес (грубо). В этом ты ничего не смыс-
лишь.
Браун. А мне это и не нужно.
Иоганнес. Ну, знаешь ли? В таком случае ты
просто жалкий невежда и твой умственный уровень не
выше...
Браун. Ладно-ладно, кичись своим образова-
нием...
Иоганнес. На мое школьное образование я плюю,
и ты это хорошо знаешь; однако, очевидно...
Браун. Ты говорил это сотни раз. И все-таки из
всех пор так и прет твое школьное чванство. Ну, да-
вай кончим с этим! Все это довольно щекотливые ве-
щи, и пускай каждый, наконец, решает их сам для себя.
Иоганнес. Почему — щекотливые?
Браун. Не стоит говорить. Ты сразу выходишь из
себя. Начинаешь волноваться...
Иоганнес. Договаривай до конца, друг мой! Го-
вори яснее.
Браун. А, чепуха! Ведь это действительно не име-
ет смысла. Пускай каждый идет своим путем.
Иоганнес. Но ты считаешь, что я иду не тем
путем?
Браун. Не хуже, чем все остальные. Ты такой же
соглашатель.
Иоганнес. Извини, если я тебе на это не от-
вечу. Надоело. (Встает, взволнованный.) Так-то! Вы,
друзья мои, бросаетесь радикальными фразами, а я вам
раз навсегда сказал, что в этом смысле мне с вами не
по дороге: потому я и соглашатель.
Браун. Да, это только в твоем представлении, а
на самом деле все иначе. Стоило нам, другим, в спо-
ре решительно отстаивать наши взгляды, как ты стано-
вился на сторону старого и отжившего. Поэтому ты от-
толкнул от себя всех своих друзей и остался один.
157
Кете (мягко). Ганнес!
иоганнес. Друзья, которых я мог оттолкнуть...
на таких друзей мне, честно говоря, наплевать.
Браун (поднимается). Тебе на них наплевать?
(Смотрит на Анну.) С каких это пор, Ганс?
Кете (после паузы). Вы уже уходите, господин
Браун?
Браун (оскорблен, равнодушным тоном). Да, у ме-
ня ecfb еще дела.
Иоганнес (добродушно). Не делай глупостей.
Браун. Нет, правда.
Иоганнес. Ну, как знаешь.
Браун. Всего хорошего! (Уходит.)
Молчание.
Фрау Фокерат (начинает собирать посуду).
Я не знаю, вы всегда так восторгаетесь Брауном. Я же
должна сказать вам честно: он мне не очень нравится.
Иоганнес (раздраженно). Мама, сделай одолже-
ние...
Кете. Но, Ганнес, Браун был действительно до-
вольно бесцеремонен с тобой.
Иоганнес. Дети, прошу вас, не вмешивайтесь в
мои личные дела,
Снова наступает молчание. Фрау Фокерат убирает со стола, Кете
поднимается.
(К Кете). Ты куда?
Кете. Купать малыша. (Кивает Анне, натянуто
улыбаясь, и уходит в спальню.)
Фрау Фокерат собирается унести на подносе часть посуды. В это
время приоткрывается дверь в переднюю, и показывается голова
женщины; она кричит: «Зеленщица!»
Фрау Фокерат (отвечает). Сейчас иду. (Ухо-
дит в переднюю.)
После паузы.
Анна (поднимается, переводит свои часы). Сколько
сейчас времени... Точно? (Обращаясь к нахмурившемуся
Иоганнесу.)г Ну, что скажете, господин доктор? (На-
158
певая мелодию песенки «Милый братик», плутовато по-
сматривает на Иоганнеса.)
Оба смеются.
Иоганнес (снова серьезно, вздыхая). Ах, фрей-
лейн Анна, к сожалению, все это ужасно.
Анна (шаловливо грозит ему пальцем). Ну тогда
не смейтесь!
Иоганнес (снова смеется, потом серьезно). Нет,
правда. Вы просто не знаете, что скрывается за всем
этим, за последними словами Брауна.
Анна. Вы не слыхали еще, как я играю на форте-
пиано?
Иоганнес. Нет, фрейлейн... я думал, что вы во-
обще не играете.
Анна. Нет-нет. Я шучу... Итак, мы сегодня ката-
емся на лодке.
Иоганнес. Признаюсь, у меня пропала охота к
чему бы то ни было.
Анна (с дружеской угрозой). Господин доктор,
господин доктор, не годится вешать нос.
Иоганнес. Я не понимаю, как такой человек, как
Браун...
Анна. Сколько можно говорить о Брауне! Неужели
его слова произвели на вас такое глубокое впечатле-
ние?
Иоганнес. Видите ли, фрейлейн, это старая исто-
рия, которую вновь разворошили, и...
Анна. Оставьте их в покое, господин доктор, эти
старые истории. Пока смотришь назад, ничего не ви-
дишь впереди.
Иоганнес. Конечно, вы правы... оставим все это.
Впрочем, интересно, как в общем-то умные люди мо-
гут годами повторять одни и те же ошибки. И он гово-
рит это искренне! Он считает мою философскую рабо-
ту никому не нужной. Можете вы себе это предста-
вить?
Анна. Да, такие люди есть.
Иоганнес. По их мнению, надо быть деятельным
в обществе, шуметь, слыть радикалом. Нельзя венчать-
ся в церкви, хотя бы невеста и была воспитана в ре-
159
лигиозном духе. И вообще не надо обращать ни на ко-
го внимания. Л если человек, как, например, я, живет
в узком мирке своей научной работой, то в глазах сво-
их друзей он становится человеком, предавшим свои
идеалы. Разве это не странно, фрейлейн?
Анна. Ах, господин доктор, не придавайте боль-
шого значения тому, что говорят ваши друзья. Если ва-
ши воззрения удовлетворяют вас, не огорчайтесь тем,
что других они н-е устраивают. Подобные столкновения
только отнимают у человека силы.
Иоганнес. Ах нет, нет! Конечно, нет! Я больше
себе этого не позволю. Не нравится— как угодно. Но не
всегда можно оставаться равнодушным. Ведь мы вместе
росли, я привык к тому, что меня немного ценят...
И когда вдруг лишаешься всего этого, то кажется, что
попадаешь в безвоздушное пространство.
Анна. Но ведь у вас семья, господин доктор.
Иоганнес. Это так, конечно... Но это значит...
Нет, фрейлейн Анна! Вы поймете меня ложно. Я еще
никогда ни с кем об этом не говорил. Вы знаете, как я
привязан к своей семье. Но семье до моей работы нет
никакого дела. Кетхен в лучшем случае настроена доб-
рожелательно... Это очень трогательно! Она все всегда
находит великолепным. Но я ведь знаю, что она сама
не может судить об этом. Какая же мне от этого поль-
за? Поэтому я буквально на небесах с тех пор, как вы
здесь, фрейлейн Анна. Первый раз в жизни кто-то про-
являет деловой интерес к моей работе, ко всему тому,
что я был в состоянии сделать. Это придает мне силы.
Все равно что дождь в засуху. Это...
Анна. Да вы почти поэт, господин доктор!
Иоганнес. Есть от чего стать поэтом. Вы очень
заблуждаетесь. Моя мать ненавидит мою бедную руко-
пись. Она с удовольствием сунула бы ее в печь. Мой до-
рогой отец относится к ней далеко не благожелательно.
От них ничего другого ожидать нельзя. Моя семья, ко-
гда речь идет о моей работе, способна только палки
в колеса вставлять. Впрочем, меня это и не удивляет.
Но когда даже мои друзья не обнаруживают ни грана
уважения к моей работе, когда такой человек, как
Браун.,.
160
Анна. Меня удивляет, что именно Браун причиня-
ет вам столько горя.
Иоганнес. Да, Браун... Вот так... мы знаем друг
друга с детства.
Анна. То есть вы знаете его с детства?
Иоганнес. Да, и он меня.
Анна. Он... вас? Вот как?
Иоганнес. Ну конечно!.. Впрочем, до известной
степени.
Анна. А мне казалось, вы такие разные.
Иоганнес. Вы находите?
Анна (после паузы). Господин Браун во многих
отношениях еще несамостоятелен, именно поэтому... я
не хочу сказать, что он завидует... но его злит... Ему не-
приятно то постоянство, которого вы придерживаетесь в
своих взглядах на жизнь. Это его даже пугает... Кое-
чему он поднаучился: определенные социально-этиче-
ские идеи... или как их там иначе можно назвать; он
взял их на вооружение, он за них держится, потому
что не может самостоятельно мыслить. Он не сильная
личность, как и большинство художников. Он не доверя-
ет своему собственному мышлению, он должен чувст-
вовать за собой толпу.
Иоганнес. О, если бы я слышал эти слова не-
сколько лет тому назад, когда я почти попал под вли-
яние своих друзей. О! если бы кто-нибудь сказал мне
это тогда, когда я чувствовал себя последним ничтоже-
ством и упрекал себя за то, что живу в хорошем до-
ме, хорошо ем и пью, когда я боязливо уступал дорогу
каждому рабочему и с бьющимся сердцем проходил ми-
мо построек, где они работали. Досталось тогда моей
жене! Я хотел все раздать и жить в добродетельной бед-
ности. Право, если бы снова надо было пережить такие
времена, лучше... Нет, правда, лучше в Мюггельское
озеро... Поэтому я хочу... (берется за шляпу) наставить
этого дуралея на путь истинный.
Анна смотрит на него с хитроватой улыбкой.
По-вашему, не надо?
Анна. Делайте, делайте все, что хотите, вы, боль-
шой ребенок!
161
иоганнес. Фрейлейн Анна!
А н н а. Ваше сердце — ваш враг, господин доктор.
иоганнес. Видите ли, когда я представляю се-
бе, как он теперь мечется, расстроенный, это... лишает
меня покоя.
Анна. А хорошо ли так зависеть?
иоганнес (решительно). Нет, это нехорошо. Он
может вообще не прийти. Он никогда не приходил пер-
вым. Ну, да что поделаешь! Вы правы! И поэтому я не
пойду... на этот раз к Брауну... Ну, поехали кататься
на лодке?
Анна. Но вы хотели мне прочесть третью главу.
Иоганнес. Мы можем взять рукопись с собой.
Анна. Прекрасно! Тогда я пойду одеваться.
Я быстро. (Уходит.)
Иоганнес подходит к книжному шкафу, вынимает рукопись и углуб-
ляется в чтение.
Из передней входит фрау Фокерат, в руках у нее две книжечки
■с золотым обрезом.
Фрау Фокерат. Ну вот, теперь я возьму один
из ваших удобных стульев, надену очки и сотворю ут-
реннюю молитву. А что, на веранде не холодно, если я
там сяду?
Иоганнес. Нет, мама. (Поднимает глаза от ру-
кописи.) Что это у тебя?
Фрау Фокерат. Слова от сердца. Ты знаешь,
это мой любимый Лафатер. И здесь Герок... «Пальмовые
листья»... Вот это был человек!.. Он иногда задавал уче-
ным перцу. О, горе мое! (Одной рукой обнимает Ио-
ганнеса и кладет свою голову к нему на грудь. Нежно.)
Ну, мой взрослый мальчик, ты снова зарылся в свою
философию? (Не без юмора.) Ах ты, молодой отец.
Иоганнес (рассеянно, отрываясь от рукописи).
Ну что, моя мамочка?
Фрау Фокерат. Ну как ты себя чувствуешь в
своем новом, отцовском положении?
Иоганнес. Ах, мама! Ничего особенного, как
всегда.
Фрау Фокерат. Ты не должен теперь так го-
ворить! Сперва ты прыгал от радости, и вдруг... ты сно-
ва чем-нибудь недоволен?
162
Иоганнес (рассеянно). Ах нет, я очень доволен,
мама.
Фрау Фокерат. Скажи, почему ты все время
ходишь в новом костюме? Фрейлейн Анна не будет на
тебя в претензии. Носи старые вещи, тем более здесь,
за городом.
Иоганнес. Мама, я уже не маленький ребенок.
Фрау Фокерат. Ну вот! Ты уже и ершишься.
(Крепче его обнимает. Нежно и проникновенно.) Будь
немного благочестивее, мой взрослый мужчина. Сделай
это ради твоей старой матери. Этот сарый Геккель и
этот глупый Дарвин делают тебя просто несчастным. По-
слушай! Сделай одолжение своей старой матери.
Иоганнес (смотря в потолок). Ах, хорошие че-
ловечки! О вас действительно можно сказать: господи,
прости им, ибо они не ведают, что творят... Неужели ты
думаешь, что стать благочестивым так просто?
Фрау Фокерат (уходя). Хорошо-хорошо. Тебе
надо только захотеть. Попробуй только, Ганс, попробуй
один раз! (Уходит на веранду, садится на стул и там
читает.)
Иоганнес углубляется в чтение рукописи. Входит Кете с пись-
мами.
Кете (читает, потом отрывается от письма). Ган-
нес! Письмо от банкира.
Иоганнес. Прошу тебя, Кетхен, мне сейчас не
до этого.
Кете. Он спрашивает, продавать ли ему.
Иоганнес. Не приставай ко мне сейчас с этим,
ради бога.
Кете. Но ведь время не терпит, Ганнес.
Иоганнес (резко). А вот это? Да, это? (Судоро-
о/сно ударяет рукой по рукописи.) Мои дела торопят
меня еще больше!
Кете. Ну что ж, по мне, дело можно оставить и
так. Но только завтра у нас не будет денег.
Иоганнес (еще резче). Нет, Кете! Мы действи-
тельно не подходим друг другу. И ты еще удивляешься,
почему у нас не налаживаются отношения. Только у ме-
ня станет немного спокойнее на душе, как появляешься
163
ты... и как ломовой извозчик начинаешь все пере-
ворачивать.
Кете. Совсем нет. Только что пришел почтальон,
и я тебе просто сказала.
Иоганнес. Вот именно. Это и доказывает ваше
абсолютное непонимание. Точно я сапоги шью. Прихо-
дит почтальон, и ты мне просто .говоришь. Конечно! По-
чему не сказать! А то, что при этом ты нарушаешь с
таким трудом составленную цепь рассуждений, тебе это
даже в голову не приходит.
Кете. Но практические дела тоже нельзя выбра-
сывать из головы.
Иоганнес. А я тебе говорю — моя работа преж-
де всего! Она—во-первых, во-вторых, в-третьих, и толь-
ко потом, по моему мнению, — практические дела. Пой-
ми же ты это наконец, Кете! Поддержи меня хоть не-
множко! Или не говори мне ничего о практических де-
лах. Решай их по собственному усмотрению. Оставь
меня...
К ет е. Я не могу брать всю ответственность на себя,
Ганнес.
Иоганнес. Вот видишь, ты опять. Только бы не
отвечать! Только бы не принимать самостоятельных ре-
шений! Вот таким образом вы сами себя ставите в за-
висимое положение, сами хотите быть вечно несовершен-
нолетними.
Кете (хочет передать ему письмо). Ах, Ганнес!
Ну скажи же, что делать.
Иоганнес. Я сейчас не могу, Кете.
Кете. Когда же мне тогда прийти, Ганнес? Не
могу же я, когда здесь фрейлейн...
Иоганнес. Это так мелочно, так по-филистер-
ски. Существуют всем известные вещи... Почему денеж-
ные дела надо выяснять в такой тайне? Это так огра-
ниченно... Я не знаю... Это так отдает крохоборст-
вом. Ах!
Кете. А если бы я начала об этом говорить при
фрейлейн, хотела бы я посмотреть на тебя.
Иоганнес. Опять — «фрейлейн», «фрейлейн».
Оставь фрейлейн Анну в покое! Она нам нисколько не
мешает.
164
Кете. Я и не говорю, что она мешает. Но я не
думаю, что это будет для нее очень интересно...
Иоганнес. Ах, Кете! Это просто мучение. Посто-
янно эти денежные расчеты, постоянный страх, точно
завтра мы уже будем голодать. Это ужасно! Это дей-
ствительно производит впечатление, что твоя голова и
сердце живут одними деньгами. А еще идеализируют
женщин... Стоит ли после этого любить вас?
Кете. Я ведь не о себе беспокоюсь. А что же бу-
дет с маленьким Филиппом, если... Ты ведь сам ска-
зал, что на заработок рассчитывать нельзя. Следует по-
экономить.
Иоганнес. Ну, ясно! У тебя только и есть за-
бот, что семья, а мои интересы гораздо шире. Вообще
я плохой отец семейства. Самое главное для меня — вы-
разить то, что во мне есть. А я — точно Пегас в ярме.
Рано или поздно я погибну от такой жизни.
Кете. Иоганнес, то, что ты наговорил здесь,—
ужасно.
Иоганнес. Фрейлейн Анна совершенно права.
Кухня и детская — вот ваш горизонт в лучшем случае.
Кроме этого для немецкой женщины ничего не сущест-
вует.
Кете. Ведь кто-то должен же готовить пищу и
нянчить детей. Анне хорошо говорить! Я бы сама с удо-
вольствием читала книжки.
Иоганнес. Кете! Зачем ты умышленно прини-
жаешь себя? Зачем ты так говоришь о создании, кото-
рое стоит столь высоко, как фрейлейн Анна...
Кете. Но если она говорит такие вещи!..
Иоганнес. Какие вещи?
Кете. О нас, немецких женщинах. Такие глупости.
Иоганнес. В этом нет ничего глупого. Напро-
тив. Сейчас во мне все протестует. Я не хочу тебе го-
ворить о том, как она хорошо о тебе отзывалась. Мне не
хотелось бы чересчур стыдить тебя.
Кете. Она ведь говорила о нашем узком горизонте.
Иоганнес. Докажи, что она ошибается.
Кете (в слезах, страстно). Нет, Ганнес... Как ты
ни хорош, а иногда... иногда ты так холоден, так же-
сток, так бессердечен.
165
иоганнес (немного успокаиваясь). Ну вот, теперь
я опять бессердечен! Почему это, Кете?
Кете (всхлипывая). Потому что ты меня... муча-
ешь. Ты это хорошо знаешь...
Иоганнес. Что я знаю, Кетхен?
Кете. Ты знаешь, как я сама мало довольна со-
бой... Ты знаешь... но... у тебя нет ни капли жалости ко
мне^Ты постоянно меня попрекаешь этим.
Иоганнес. Почему ты так решила, Кетхен?
Кете. Вместо того чтобы быть хоть раз добрым
ко мне, немножко укрепить во мне веру в свои силы...
ты постоянно принижаешь меня, я чувствую себя совсем
подавленной. Видит бог, у меня нет никаких иллюзий
о своем широком горизонте. Но я не бесчувственное су-
щество. Нет, правда, я далеко не идеал. Вообще я дав-
но заметила, что никому не нужна.
Иоганнес (хочет взять Кете за руку, но она
отстраняется), Ты не лишняя, я этого никогда не го-
ворил.
Кете. Ты это как-то раньше сказал. И, если бы ты
этого и не сказал, я все равно себя чувствую такой...
Для тебя я могла бы не существовать, так как я ниче-
го не смыслю в твоей работе. И мальчик... Ах, что
там! Ему дают молочко, держат в чистоте... Но это мо-
жет сделать и прислуга. И позже... Позже — что я смо-
гу дать ему? (Снова сильно плачет.) А вот... фрейлейн
Анна могла бы дать ему гораздо больше.
Иоганнес. Но что с тобой, дорогая Кетхен!
Кете. Я сказала это только так... Но это прав-
да. Она ведь чему-то училась, во многом разбирается.
А мы истинные калеки. Как можно быть опорой кому-
то, если ты сам...
Иоганнес (полный любви и пыла, хочет обнять
Кете). Кетхен! Золотко мое, золотко! У тебя сердце,
как... Чудесное, отзывчивое сердце, как в сказке. О, ты
мое сладкое существо. (Она отстраняет его, он бормочет.)
Было бы бесчестно, если бы я... Я бываю иногда плохим
и черствым! Я не стою тебя, Кете!
Кете. Ах нет, нет, Ганнес! Ты говоришь это
только сейчас, чтобы...
166
Иоганнес. Правда, Кетхен, правда... Я был бы
подлецом, если бы я...
Кете. Оставь меня, Ганнес, я должна подумать...
Это письмо...
иоганнес. Ах, глупенькая Кетхен! Ну о чем
ты должна подумать?
Кете. На меня столько всего свалилось. Оставь,
оставь меня.
Иоганнес (горячо). Ах, брось это письмо. Ты
моя сладкая, сладкая девочка!
Кете. Нет, мой Ганнес, нет. (Отстраняет его.)
Иоганнес. Ну что с тобой?
Кете. Послушай, Ганнес. Посмотри-ка. (Протяги-
вает ему письмо.) Он -спрашивает, продавать ли ему.
Иоганнес. А что продавать?
Кете. Продавать ли акции ткацкой фабрики?
Иоганнес. А процентов не хватает?
Кете. Ах, что ты! В этом месяце мы снова истра-
тили больше тысячи марок.
Иоганнес. Но, Кете, это же просто невозмож-
но! Дети, дети, вы недостаточно экономны.
Кете. Все записано, Ганнес.
Иоганнес. Это просто непостижимо.
Кете. У тебя очень много посторонних расходов,
Ганнес. Вот капитал-то и уменьшается. Ну как, прода-
вать?
Иоганнес. Да-да... конечно... Только подожди...
Вообще... ничего страшного в этом нет. Куда ты?
Кете. Писать ответ.
Иоганнес. Кете!
Кете (в дверях, оборачиваясь). Что, Ганнес?
Иоганнес. Ты так и хочешь уйти?
Кете. А что?
Иоганнес. Я сам не знаю — что.
Кете. Что ты хочешь?
Иоганнес. Кетхен, я не знаю, что с тобой?
Кете. Ничего, Ганнес. Право, ничего.
Иоганнес. Ты меня больше не любишь?
Кете опускает голову и качает ею отрицательно.
(Обнимая ее.) Помнишь, Кетхен, о чем мы еще давно
167
уговорились: никаких секретов друг от друга? Даже в
мелочах. (Обнимает ее сильнее ) Ну скажи что-нибудь!
Ты меня не разлюбила, Кетхен?
Кете. Ах, Ганнес, ты же знаешь.
Иоганнес. Но что тогда с тобой происходит?
Кете. Ты тоже знаешь.
Иоганнес. Что такое? Я ничего не знаю; не имею
ни малейшего понятия.
Кете. Я хотела бы для тебя что-нибудь значить.
Иоганнес. Ты и так для меня много значишь.
Кете. Нет-нет!
Иоганнес. Но тогда скажи, в чем дело...
Кете. Ты не можешь в этом сознаться, Ганнес, но...
я тебе не подхожу.
И о г а н н е с. Ты подходишь мне. Ты подходишь мне
во всем.
Кете. Это ты говоришь сейчас.
Иоганнес. Это мое святое убеждение.
Кете. Сейчас, в эту минуту.
Иоганнес. Но почему ты заключила, что...
Кете. Я вижу.
Иоганнес. Кетхен, разве я дал тебе повод?..
Кете. Нет, никогда.
Иоганнес. Ну вот видишь! (Сжимает ее в объ-
ятиях.) Это все фантазия, злая фантазия, которую на-
до отогнать. Ну полно, полно. (Нежно целует ее.)
Кете. Ах, если бы это была только фантазия!
Иоганнес. Поверь этому.
Кете. Я тебя так... так безумно люблю, Ганнес...
Так, что и словами сказать нельзя. Я думаю, что Ско-
рее бы отдала Филиппа, чем тебя.
Иоганнес. Ну что ты, Кетхен!
Кете. Да простит мне господь!.. Капризный, до-
рогой, своевольный мальчишка! (Обнимает его за шею.)
Любимый, хороший!
Горячо обнимаются. Дверь веранды открывает Анна, одетая для
прогулки.
Анна (кричит в комнату). Господин доктор! Ах,
простите! (Исчезает.)
Иоганнес. Сейчас, сейчас, фрейлейн! (Берет
168
рукопись.) Мы едем на лодке, Кетхен... И никаких фан-
тазий больше, обещаешь? (Целует ее на прощание, бе-
рет шляпу, на ходу оборачивается.) Может быть, ты
поедешь с нами, Кетхен?
Кете. Я не могу уйти из дома, Ганиес.
Иоганнес. Тогда до свидания! (Уходит.)
Кете смотрит ему вслед неподвижным взором, как человек, который
видел, как исчезает прекрасное видение. Глаза ее наполняются
слезами.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Время — утро, около десяти часов. На письменном столе еше горит
лампа. Кете сидит, погруженная в расчеты. Слышно, как снаружи
на веранде кто-то вытирает ноги. Кете приподнимается и напря-
женно ждет. Входит Браун.
Кете (навстречу ему). Ах! Это вы! Как это мило
с вашей стороны.
Браун. Доброе утро! Какой неприятный туман!
Кете. День сегодня так, видимо, и не наступит.
Идите сюда, печка еще топится... Фрау Леман передала
вам мою просьбу?
Браун. Да, она была у меня.
Кете (с этого момента, вопреки своему обычному
спокойствию, нервозна и возбуждена. Глаза иногда бле-
стят. На ее бледном лице выступает кегкий румянец).
Подождите, я принесу сигары.
Браун/ Ах, что вы, не надо, не надо! (Направ-
ляется к Кете и опережает ее, снимая со шкафа ящик
с сигарами, который она хотела достать.)
Кете. Устраивайтесь поудобнее.
Браун (взглянув на Кете). Но мне не хочется
курить.
Кете. Сделайте одолжение. Мне нравится запах
сигар.
Браун. Ну, если так, тогда... (Зажигает си-
гару.)
Кете. Вы должны себя здесь чувствовать так же
просто, как и раньше... Вот вы какой злой! Почему вы
на неделе ни разу не заглянули к нам?
170
Браун. Я полагал, что я больше не нужен Ган-
су...
Кете. Но как вы могли так...
Браун. Да, но он занят теперь фрейлейн Анной
Map.
Кете. И как у вас поворачивается язык говорить
такое?
Браун. Он ведь плюет на своих друзей.
Кете. Вы знаете, как он вспыльчив. Но это не
всерьез.
Браун. Однако я очень хорошо знаю, кто настра-
ивает его таким образом. Вообще-то говоря, Анна не-
глупый человек. Но мне совершенно ясно, что она цеп-
ка, эгоистична, беспощадна на пути к намеченной цели.
Она боится меня. Она прекрасно знает, что со мной шут-
ки плохи.
Кете. Но какая у нее может быть цель?..
Браун. Кто знает, может быть, он ей нужен или
она надеется от него что-то получить. Я не подхожу ей.
Ее не устраивает мое положение.
Кете. Я, право, никогда не замечала...
Браун (поднимается). Я никому не навязываюсь.
Я появился здесь по просьбе Ганса. И, если я станов-
люсь лишним, я уеду обратно.
Кете (быстро и значительно). Анна сегодня уез-
жает.
Браун. Вот как! Значит, она уезжает?!
Кете. Да, именно поэтому, господин Браун, я хо-
тела вас просить... Это было бы так ужасно для Ганнеса
вдруг снова остаться совсем одному. Вы должны опять
бывать у нас, господин Браун. Не обижайтесь на него,—
я говорю о его недавней резкости. Вы хорошо знаете
его и знаете, что он, в сущности, очень добр.
Браун. Я, конечно, не щепетилен, однако...
Кете. Ну что там, полноте! Оставайтесь у нас. Се-
годня же! На целый день!
Браун. Нет, я лучше приду еще раз.
Кете. Но только постарайтесь быть к ее отъезду.
Увидите, как все будет теперь хорошо. Я тоже научи-
лась кое-что понимать. Мы проведем по-настоящему спо-
койную, славную зиму... Что-то я хотела вас еще спро-
171
сить? (Как бы шутя.) Видите ли, я должна зарабаты-
вать деньги... Да-да, серьезно! Разве мы, женщины, не
созданы для работы?
Б р а у и. С чего это вам вдруг в голову пришла та-
кая идея?
Кете. Так, господин Браун.
Браун. Легко сказать — зарабатывать деньги.
Кете. Ну, я могла бы, например, расписывать фар-
фор. Этот сервиз — моя работа. Или, если это мне бу-
дет трудно, я могу вышивать. Знаете, на белье, такие
великолепные монограммы.
Браун. И все это — ради удовольствия?
Кете. Ну, как знать!
Браун. Если вы мне сейчас же не дадите объяс-
нение, я не буду знать, что и подумать...
Кете (забываясь). Вы умеете хранить тайны? Ах,
нет! Ну, короче: к человеку предъявляются требования...
Все мы не являемся натурами, которые умеют счи-
тать.
Б р а у н. А меньше всех — Ганс.
Кете. Ах, нет... Впрочем, из-за этого не стоит
терзаться. Просто надо позаботиться о том, чтобы все-
го было достаточно.
Браун. Если вы думаете, что сможете заработать
столько... Заранее должен вам сказать: напрасные ста-
рания.
Кете. Ну хотя бы четыреста талеров в год...
Браун. Четыреста? Едва ли... Почему именно че-
тыреста?
Кете. Столько мне надо.
Браун. Не воспользовался ли кто-нибудь снова
безграничной добротой Ганса?
Кете. Нет. Ни в коем случае.
Браун. Может быть, это поддержка фрейлейн
Анне?
Кете. Нет-нет-нет! Что вы? Как вы могли даже по-
думать об этом?.. Я больше вам ничего не скажу. Ни
одного слова, господин Браун. ч
Браун (берет шляпу). Во всяком случае, я не счи-
таю возможным обещать вам что-либо. Это было бы дей-
ствительно...
172
Кете. Ну хорошо, хорошо. Оставим это дело. Но
вы вернетесь?
Браун (собираясь уходить). Непременно, конеч-
но... Значит, это действительно серьезно, фрау Кете?
Кете (пытается засмеяться, но на ее глазах вы-
ступают слезы). Что вы! Я пошутила. (Кивает ему ре-
шительно и несколько лукаво.) Идите! Идите! (Не вла-
дея больше собой, убегает в спальню.)
Браун уходит в задумчивости. Фрау Фокерат несет миску с
бобами, садится за стол и начинает чистить бобы. Кете возвра-
щается и садится к письменному столу.
Фрау Фокерат (трясет миску). Хорошо, что сно-
ва будет тихо. Не правда ли, Кетхен?
Кете (склонившись над счетами).. Не мешай, я
должна подумать, мамочка.
Фрау Фокерат. Ну, ладно! Не буду тебе ме-
шать... А куда она, собственно говоря, едет?
Кете. Кажется, в Цюрих.
Фрау Фокерат. Ну и с богом. Там ей и место.
Кете. Почему ты так говоришь, мамочка? Я ду-
мала, что она тебе нравилась.
Фрау Фокерат. Мне? Нет-нет. Она мне не нра-
вится. Она мне кажется чересчур современной.
Кете. Однако, мамочка!
Фрау Фокерат. И вообще, что это за манера:
молодая девушка три дня резвится с дыркой на рукаве.
Иоганнес в шляпе входит с веранды. Он хочет быстро пройти в
свой кабинет.
Кете. Ганнес!
Иоганнес. Да?
Кете. Мне идти на станцию?
Иоганнес (пожав плечами). Как тебе угодно.
(Уходит в кабинет.)
Небольшая пауза.
Фрау Фокерат. Что это с ним снова? (Кончи-
ла чистить бобы и поднимается.) Нет, правда, пора,
чтобы в доме наступил порядок... Вот и люди тоже бол-
тают.
173
Кете. О чем это?
Фрау Фокерат. Не знаю точно, о чем. Я только
говорю... К тому же лишние расходы.
Кете. Ах, мамочка, что ты говоришь! Ну какая раз-
ница— готовить на троих или на четверых.
Фрау Фокерат. Океан состоит из капель, Кет-
хен!
Входит Иоганнес, садится, положив ногу на ногу, и листает
книгу.
Иоганнес. Бессовестные чинуши!.. Под стать это-
му железнодорожному инспектору. Пьют целый день
без просыпу и при этом еще грубиянят, как...
Кете. Когда отходит удобный поезд? Не злись же,
Ганнес!
Иоганнес. Вообще отвратительное гнездо! (За-
хлопывает с шумом книгу и вскакивает.) Я больше
здесь не останусь.
Фрау Фокерат. Но, мальчик, ты ведь снял эту
дачу на четыре года.
иоганнес. Неужели потому, что я имел глупость
заключить договор на четыре года, я должен торчать в
этой дыре и быть довольным?
Фрау Фокерат. Но ты всегда так рвался за го-
род. Не прошло и полгода, а ты уже рвешься отсюда.
Иоганнес. Ив Швейцарии можно жить на лоне
природы.
Фрау Фокерат. А Филипп? Что же станется с
ним? Не таскать же его по всему свету?
Иоганнес. Жить в Швейцарии полезнее для здо-
ровья, чем здесь, также и для ребенка.
Фрау Фокерат. Ну, мальчик, в следующий раз
тебе захочется на Луну. Мое дело сторона. Делайте что
хотите. Со мной, старым человеком, вы можете не счи-
таться. (Уходит в переднюю.)
Небольшая пауза.
Иоганнес (вздыхая). Дети, имейте все это в виду,
говорю я вам!
Кете. Интересно, почему тебя осенила мысль имен-
но о Швейцарии?
174
Й о га нн ее. Да-да! И нечего разыгрывать свято-
шу. (Передразнивая ее.) «Интересно, почему тебя осе-
нила мысль именно о Швейцарии?» Учти, я великолепно
все понимаю. Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. Ты
совершенно права. Я хотел бы жить там, где фрейлейн
Анна. И это вполне естественно. Я предпочитаю сказать
об этом открыто.
Кете. Ганнес, ты сегодня очень странный. Такой
странный... Я лучше уйду.
Иоганнес (быстро). Я тоже могу уйти. (Уходит
через веранду.)
Кете (вздыхая и качая головой). О боже, боже!
Входит Анна. Кладет шляпу, саквояж и пальто на стул.
Анна. Я готова. (Обращаясь к Кете.) Еще есть вре-
мя? Сколько?
Кете. Три четверти часа по меньшей мере.
Анна. Ах! Я так довольна, что побыла у вас. (Бе-
рет Кете за руку.)
Кете. Да, время идет.
Анна. Теперь я запрячусь в Цюрихе. Работать, ра-
ботать, и ничего больше.
Кете. Возьми бутерброд.
А'нна. Нет, спасибо. Я не хочу есть.
Небольшая пауза.
Только бы остались позади всякие встречи. Неприятно
это все... Все эти многочисленные знакомые... вопросы.
Брр! (Передергивается, как от холода.) Ты будешь мне
иногда писать?
Кете. Непременно! Только у нас мало что слу-
чается.
Анна. Ты мне подаришь свою карточку?
Кете. Охотно! (Ищет в ящике письменного стола.)
Но она старая.
Анна (слегка ударяет пальцем по ее затылку. Поч-
ти сочувственно). Ах ты, тонкая шейка!
Кете (ищет, поворачиваясь, с печальным юмором).
Ну что ж, на ней сидит не очень тяжелая голова, Анна!..
Да... вот она. (Протягивает Анне фотографию.)
175
Ал и ci. Очень хорошо, очень хорошо. У тебя, навер-
но, есть и фотография мужа?.. Вы все мне так полюби-
лись.
К с т с. Не уверена.
Липа. Ах, дорогая Кетхен, поищи, поищи!.. Есть?..
Да?
Кете. Одна есть.
Анна. Ты не дашь мне ее?
Кете. Ладно, Анна, возьми.
Анна (быстро прячет карточку). И теперь... те-
перь я скоро буду вами забыта... Ах... Кетхен, Кетхен!
(Плача, падает к ней на грудь.)
Кете. Не надо, Анна... Я буду... непременно, Анна...
Я буду тебя вспоминать и...
Анна. Добром вспоминать?
Кете. Да, Анна, да.
Анна. Только добром?
Кете. Почему ты об этом спрашиваешь?
Анна. Разве ты немножко не рада, Кете, что я
уезжаю?
Кете. Что ты этим хочешь сказать?
Анна (отпуская Кете). Да-да. Хорошо ведь, что я
уезжаю. Во всяком случае, мама Фокерат начала отно-
ситься ко мне холодно.
Кете. Я этому не верю.
Анна. Можешь мне поверить. (Присаживается к
столу.) Только к чему все это!.. (Забываясь, вынимает
фотографию и погружается в созерцание.) Какая у него
глубокая складка вокруг рта!
Кете. У кого?
Анна. У Ганса. Страдальческая складка. Это обыч-
но бывает от одиночества. Кто одинок, тот много стра-
дает от других... Как вы с ним познакомились?
Кете. Ах, это было...
Анна. Он был еще студентом?
Кете. Да, Анна.
Анна. Ты была тогда совсем юной и сказала ему: да.
Кете (краснеет от смущения). То есть я...
Анна (как бы мучительно переживая). Ах, Кетхен,
Кетхен! (Прячет фотографию и поднимается.) Есть еще
время?
176
Кете. Много еще.
Анна. Много? Господи, много! (Садится к пиани-
но.) Ты не играешь?
Кете качает головой.
И не поешь?
Кете снова качает головой.
А Ганс любит музыку? Да? Я пела и играла... давно.
Теперь бросила. (Вскакивает.) Все равно! Смеяться
хорошо, когда весело. Приходится удовлетворяться и
этим. Надо остановиться, пока не рассеялось очарова-
ние! Вещи тоже могут быть овеяны дыханием живых
людей. И это самое лучшее. Не правда ли, Кете?
Кете. Не знаю.
Анна. Ах, далеко не все то сладость, что сладко
пахнет.
Кете. Возможно.
Анна. Это чистая правда... Ах! Свобода! Свобо-
да! Надо быть свободной во всех отношениях. Не нуж-
но иметь родины, семьи, друзей... Теперь, должно быть,
пора?
Кете. Еще нет, Анна.
Небольшая пауза.
Анна. Я приеду в Цюрих слишком рано. На це-
лых восемь дней.
Кете. Вот как?
Анна. Только бы скорее начать работу! (Вдруг,
всхлипывая, бросается на шею Кете.) О господи! Серд-
це мое разрывается на части от горя.
Кете. Бедняжка ты, бедняжка!
Анна (резко освобождаясь). Однако я должна
ехать. Должна...
Небольшая пауза.
Кете. Анна... раз ты теперь уезжаешь... не дашь ли
ты мне совет.
Анна (печально, почти сочувственно улыбаясь):
Дорогая Кетхен!
7 Г. Гауптман J77
Кете. Ты поняла... Ты так благотворно на него
влияла.
Анна. Правда? Это так?
Кете. Да, Анна... И, заметь, на меня тоже. Я тебе
многим обязана. У меня теперь тоже созрело твердое ре-
шение... Посоветуй мне, Анна.
Анна. Я не могу тебе советовать. Я боюсь тебе со-
ветовать.
Кете. Ты боишься?
Анна. Я тебя очень люблю, очень люблю, Кетхен1
Кете. Ах! Если бы я могла для тебя что-нибудь сде-
лать! Анна.
Анна. Этого ты не должна... не можешь.
Кете. Может быть, и могу. Может быть, я и знаю,
отчего ты страдаешь.
Анна. Отчего же, дурочка?
Кете. Я могла бы сказать, но...
Анна. Вот чепуха! Отчего же я страдаю? Полно,
полно. Я приехала и уезжаю обратно. Ничего и не слу-
чилось. Смотри-ка, кажется, снова появилось солнышко.
Пройдемся по саду в последний раз. Так или иначе,
сотням и тысячам людей бывает не лучше... однако...
Мне пришла мысль, что я должна еще написать несколь-
ко слов.
Кете. Ты можешь это сделать здесь. (Убирает бу-
маги на письменном столе.) Или нет, перо и чернила
там, в комнате у Ганнеса. Его там нет. Иди спокойно,
Анна! (Впускает Анну в комнату и возвращается.)
Небольшая пауза.
Иоганнес (появляется с улицы. Еще более взвол-
нован). Опять начался дождь... Нам нужно было бы за-
казать экипаж.
Кете. Уже поздно?
Иоганнес. Да, к сожалению.
Кете. Приходил Браун.
иоганнес. Меня это мало трогает. Чего ему
надо?
Кете. Он придет к нам снова, и между вами все
должно быть по-старому.
Иоганнес (коротко смеется). Смешно! И это
m
должно меня вдохновлять? Может быть, нам еще по-
слать за экипажем?.. Если это сделать быстро... Ах,
вообще...
Кете. За экипажем, Ганнес? До станции ведь неда-
леко.
иоганнес. Но скользко, можно упасть. Вообще
самая неблагоприятная погода для путешествия.
Кете. Ах, только бы она села в купе.
Иоганнес. Третьего класса, переполненное, с мо-
крыми ногами.
Кете. Она, вероятно, сядет в дамское купе.
Иоганнес. Дай ей с собой хотя бы большой мешок
для согревания ног.
Кете. Да-да, ты прав, я уже сама об этом поду-
мала.
Иоганнес. Ах, вообще... все идет как-то кувырком.
Кете не отвечает.
Она, наверно, охотно осталась бы еще на пару дней.
Кете (после небольшой паузы). Но ты ей уже пред-
лагал.
Иоганнес (резче). Я-то предлагал, а вы нет! Ты
и мать! Вы обе молчали, когда я говорил, и она, по всей
вероятности, заметила это.
Кете. Ах! Нет... я не думаю, Ганнес...
Иоганнес. Если при этом двое стоят... немые
как рыбы, у всякого пропадет желание, и он предпочтет
убраться восвояси... Собственно говоря, мне очень не-
приятно, что мы ее выпроваживаем в такую отвратитель-
ную погоду.
Кете (приближаясь к нему, с нерешительной неж-
ностью). Нет, Ганнес! Не смотри на все это так непра-
вильно. И не думай всегда так дурно обо мне! Как мож-
но говорить о том, что ее выпроваживают, Ганнес,
Иоганнес. И все-таки вы недостаточно чутки. Вы
просто слепы. У меня такое чувство, будто мы ее выстав-
ляем за дверь. Знаешь, как говорят: «Ты здесь достаточ-
но побыла, теперь иди!.. Иди куда хочешь: на все четыре
стороны! Выкарабкивайся сама как знаешь». Вот так
мне все это представляется, Кете. Немного холодного со-
жаления на прощанье, вот и все!
7*
179
Кете. Нет, Ганнес, от нужды мы ее как-то защи-
тили.
иоганнес. Неизвестно, возьмет ли она еще! И это-
го чертовски мало. Мы не можем возместить ей деньгами
отсутствие внимания.
Кете. Но, Ганнес, когда-нибудь должна же она
уехать.
Иоганнес. Так говорят филистеры, Кете. Она жила
у нас, стала нашим другом, а тут филистеры говорят ей,
что мы должны расстаться. Я этого не понимаю. Вот про-
клятая нелепость, которая вечно стоит поперек дороги
и портит жизнь.
Кете. Ты хочешь, чтобы она осталась еще?
Иоганнес. Я ничего не хочу. Я говорю только, что
это... Что наша манера мышления так бедна и так узка,
как философия любого филистера. И, если бы это зави-
село от меня... то, насколько я себя знаю... если бы меня
не сдерживали путы мелочных условностей, я по-друго-
му сумел бы обойтись с этими вещами, по-другому со-
хранил бы чистоту своей души и предстал перед своей
совестью не таким, как сейчас. Поверьте мне.
Кете. Ну, знаешь ли, Ганнес... Я теперь вижу, что
я действительно совсем лишняя.
Иоганнес. Я этого не понимаю.
Кете. Если тебе меня одной недостаточно.
Иоганнес. О господи боже мой! Отец небесный!
Нет... Действительно... Это уж слишком, понимаешь ли
ты! Этого еще не хватало. Мои нервы не канаты. Я не
могу этого больше выносить. (Снова уходит в сад.)
Фрау Фокерат (вносит чашку бульона и ставит
ее на стол). Это... для фрейлейн.
Кете (разражаясь рыданиями, бросается на шею к
фрау Фокерат, всхлипывает и дрожит). Мамочка, мамоч-
ка... мне надо уйти.., прочь отсюда... прочь из этого
дома... уйти от всех вас... Это уж слишком, слишком, ма-
мочка!
Фрау Фокерат. Ради бога, что с тобой, деточка?
Что? Кто тебе сказал?
Кете (меняясь, возмущенно). Хватит, с меня доста-
точно. Я не такое ничтожество, чтобы меня выбрасывали.
До этого я еще не дошла. Мамочка, я уезжаю сейчас же
180
на пароходе... в Америку... Только бы уехать, уехать в
Англию, где меня никто не знает...
Фрау Фокерат. Что ты, девочка, >в Америку! Бо-
же милосердный! Что с тобой стряслось? Ты хочешь
уйти от своего мужа, ребенка? Что же, малютка должен
будет расти без матери? Ведь это же немыслимо!
Кете. Ах, при чем тут «мать»! Его мать — глупая,
ограниченная женщина. Какую пользу ему может прине-
сти такая глупая, ограниченная женщина, как я. Ведь я
же знаю, какое я ничтожество. Они говорили мне это
изо дня в день. Они приучили меня к мысли, что я жал-
кое, несчастное создание. Теперь я сама себе противна.
Нет, довольно, прочь отсюда прочь!
Фрау Фокерат. Но, Кетхен! Подумай хорошень-
ко... Уезжать от мужа и ребенка... Я тебя заклинаю во
имя господа бога.
Кете. Да разве Иоганнес когда-нибудь принадле-
жал мне? Сначала он был весь во власти друзей, а сей-
час он в руках у Анны. Со мной одной он никогда не был
счастлив. Я проклинаю мою жизнь. Я сыта до отказа
этим проклятым существованием.
Фрау Фокерат (со своей стороны взрывается в
экстазе, как бы под влиянием неожиданного просветле-
ния. Глаза ее становятся неподвижными и сверкают,
она то бледнеет, то краснеет). Видите! Видите! (Указы-
вает пальцем в пустоту.) Теперь видите, видите! Что я
говорила? Видите! Дом, из которого изгнан бог, гово-
рила я, может рухнуть в одну ночь. Видите! Не заблуж-
дайтесь! Видите теперь! Что я говорила? Сначала он
отрекся от бога, затем он нарушил супружескую вер-
ность... потом... Кетхен!
Кете (борясь с обмороком). Нет, мама! Нет-нет,
мама... я... я...
Фрау Фокерат. Кетхен... возьми себя в руки, пой-
дем. Кто-то идет. Пойдем. (Уводит Кете в спальню.)
С веранды входит Иоганнес.
(Открывает дверь из спальни.) Ах, это ты, Ганс! (Вхо-
дит, изо всех сил подавляя волнение. Делает вид, будтд
что-то ищет в комнате.) Ну, мальчик?
m
Иоганнес. Что такое, мама?
Фрау Фокерат. Ничего.
Иоганнес смотрит на нее вопросительно.
A T£i что думал?
Иоганнес. Мне показалось, будто ты... Я дол-
жен сказать, что не люблю, когда вы за мной наблю-
даете.
Фрау Фокерат. Мальчик, мальчик! Хорошо, что
зима наступает. Твое состояние таково... Ты никогда
так скверно не относился ко мне. Тебе прежде всего ну-
жен покой.
Иоганнес. Да-да, вы всегда лучше, чем я, знаете,
что мне нужно.
Фрау Фокерат. Ну и вообще, Кете тоже не со-
всем крепко держится на ногах.
Иоганнес. Ну, Анна ей, конечно, не доставила
много хлопот.
Фрау Фокерат. Пусть так. Но я тоже старая
женщина. Иногда я с удовольствием сделала бы что-ни-
будь, да старые кости не позволяют.
Иоганнес. Тебе это ни к чему. Я тебе это говорил
сотни раз. В доме хватает прислуги.
Фрау Фокерат. Должна же и фрейлейн снова
вернуться к своей работе.
Иоганнес. Это ее дело.
Фрау Фокерат. Нет, я не понимаю. Все хорошо
в меру. Погостила, и хватит. Она ведь у нас была доста-
точно долго.
Иоганнес. Чего ты, собственно говоря, хочешь?
Все это мне кажется таким странным, таким... Я просто
не знаю...
Фрау Фокерат. Ты собираешься предложить
этой Map еще остаться и...
Иоганнес. Ну и собираюсь... И предложу. Непре-
менно! Ты имеешь что-нибудь против, мама?
Фрау Фокерат (грозно, в лицо). Мальчик! Маль-
чик!
Иоганнес. Нет, мама! Это, действительно... Ви-
дит бог... как будто я преступление совершил! Это уж
чересчур...
182
Фрау Фокерат (с нежной проникновенностью).
Сынок, будь разумен! Послушай! Выслушай меня спо-
койно! Я же твоя мать! Я хочу тебе только хорошего.
В целом свете нет человека, который бы к тебе так отно-
сился. Послушай! Я знаю, ты честный... Но мы слабые
люди, Ганс, и... подумай и о Кете и...
Иоганнес (смеясь). Не пойми меня плохо, мама,
но мне смешно. Мне не остается ничего другого, как сме-
яться, мать. Это просто смешно!
Фрау Фокерат. Мальчик, мальчик! В такую ло-
вушку попадали и более сильные. Ведь замечают только
тогда, когда уже поздно.
Иоганнес. Ах, мама! Если вы действительно вери-
те, что я еще сохранил разум, ради бога, не приставайте
ко мне с такой ерундой. Не сбивайте меня с толку. Не де-
лайте меня смешным. Не называйте мне вещи, которые...
Не создавайте вы мне обстановки, которая мне чужда.
Убедительно прошу вас об этом, дети!
Фрау Фокерат. Ты должен знать, что ты дела-
ешь, Ганс! Я тебе только скажу: не забывайся!
Фрау Фокерат уходит в спальню. Входит А « н а.
Анна (увидев Иоганнеса). Господин доктор! (Идет
к стулу, на котором лежат ее вещи, берет плащ, чтобы
его надеть.) Не пора ли нам?
иоганнес (подскакивает, помогает ей одеться).
Все же?
Анна (застегивая плащ). Вы скоро пришлете мне
то, о чем говорили?
Иоганнес. Это я не забуду. Видите ли, фрейлейн
Анна, я бы немножко успокоился, если бы вы разрешили
М'не предложить вам как другу...
Анна. Это меня обижает, господин доктор!
Иоганнес. Ну хорошо. Я больше не буду с вами
говорить об этом. Но вы мне обещаете вспомнить о моей
просьбе в затруднительный момент. Если другие могут
с вами делиться, то мы — тем более. (Подходит к спаль-
не и кричит.) Мама! Кете!
Кете и фрау Фокерат выходят.
183
Анна (целует руку фрау Фокерат). Тысячу благо-
дарностей.
Кете и Анна горячо целуются.
Милая, добрая! Напиши мне.
Фрау Фокерат. Желаем вам всего хорошего.
Кете. Да... и будь... (плачет) будь счастлива и...
(Рыдая, не может продолжать.)
Иоганнес несет саквояж Анны. Кете и фрау Фокерат провожают их
до веранды. Там они встречают Брауна, который прощается.
Расстаются. Фрау Фокерат, Кете и Браун остаются на веранде. Ке-
те машет носовым платком. Затем все возвращаются в комнату.
Фрау Фокерат (утешая притихшую Кете). Ну
деточка, деточка, смотри бодрее. Она переживет, она
еще молода.
Кете. У нее были такие трогательные глаза. Она
видела так много тяжелого в жизни.
Фрау Фокерат. Наш путь тоже не усыпан роза-
ми, Кетхен.
Кете. Ах, сколько еще горя и страданий на земле.
(Уходит в спальню.)
Небольшая пауза.
Фрау Фокерат. А бульон-то она не выпила.
(Берет чашку, чтобы унести ее. Останавливается перед
Брауном.) Господин Браун, я должна вам сказать: за
последние десять минут... правда-пра.вда... я столько пе-
режила. (Делает несколько шагов, потом ее неожиданно
охватывает слабость, и она вынуждена сесть.) Я чувст-
вую... слабость во всем теле. Словно разбитая.
Браун. Что-нибудь случилось, фрау Фокерат?
Фрау Фокерат. Я была бы впол-не довольна, я
ничего не сказала бы, если бы этим все кончилось... Гос-
подь бог погрозил нам своим перстом... и я... я поняла
его... Но вы ведь тоже безбожник! Да-да, поверьте ста-
рой, много пережившей женщине, господин Браун! Без
бога далеко не уйдешь. Рано или поздно споткнешься и
полетишь в пропасть.
Небольшая пауза.
184
У меня все кружится перед глазами. (Хочет подняться,
но у нее не хватает сил.) Это пройдет... Кто знает, что
будет дальше? (Прислушивается к тому, что происходит
за дверью.) Кто это там... в доме? Кто-то поднимается
по лестнице... Ах, верно, у нас ведь стирка. Девушки,
наверно, замачивают белье... Теперь тишина, можно и
за дело взяться.
Небольшая пауза.
Видите ли, такой золотой характер, такой честный, безу-
пречный человек, как Иоганнес... видите, к чему это при-
водит, когда поступаешь, сообразуясь только со своими
силами. Всегда можно сказать величественные слова:
моя религия — действие. Вот вы и убедились в этом. Гос-
подь бог одним дуновением разрушает наши карточные
домики.
Не совсем уверенно появляется запыхавшийся Иоганнес, он
быстро проходит.
Иоганнес. Дети, она остается!
Фрау Фокерат (не понимая). Кто... Иоганнес...
остается?
Иоганнес. Как — кто? Она остается еще на не-
сколько дней, мама,— фрейлейн Анна, разумеется.
Фрау Фокерат (застыла в изумлении). Фрей-
лейн Анна оста... Где же она тогда?
Иоганнес. В своей комнате, мама. Но я вас не
понимаю...
Фрау Фокерат. Ну вот вам.
Иоганнес. Из любви ко мне не устраивайте тра-
гедии из пустяков...
Фрау Фокерат (поднимаясь, повелительно).
Ганс, послушай меня! (Решительно.) Я тебе говорю:
этой даме здесь больше нечего делать. Она во всяком
случае должна покинуть наш дом. Я требую этого кате-
горически.
Иоганнес. Мама!.В чьем доме мы находимся?
Фрау Фокерат. Слушай, ты, я это знаю. Я очень
хорошо знаю это. Мы в доме... человека, забывшего о
своем долге, который... да-да, ты мне напомнил об этом;
Я могу уступить место этой особе.
195
Иоганнес. Мать! Ты говоришь о фрейлейн Анне в
таком тоне, который я не могу вынести.
Фрау Ф о к е р а т. А ты говоришь в таком тоне
со своем! матерью, что грешишь против четвертой запо-
веди.
Иоганнес. Мама! Я постараюсь сдержаться. Но
учтите и мое состояние. Иначе может что-то случиться...
Если вы меня будете понуждать, я сделаю что-нибудь
такое, чего уже не поправишь.
Фрау Фокерат. Кто накладывает на себя руки,
тот проклят во веки веков.
Иоганнес. Все равно. Поэтому... у вас есть осно-
вание быть со мной вдвойне осторожными.
Фрау Фокерат. Я умываю руки. Я уезжаю.
Иоганнес. Мама!
Фрау Фокерат. Или я, или эта особа!
Иоганнес. Мама, ты требуешь невозможного!
Я ее уговорил с таким трудом. Что же, я теперь предста-.
ну перед ней как... Лучше уж пулю в лоб.
Фрау Фокерат (с неожиданной решимостью).
Хорошо, тогда я пойду наверх. Я с ней поговорю как сле-
дует. Эта прожженная кокетка! Эта... Она заманила тебя
в свою сеть.
Иоганнес (загораживает ей дорогу). Мама, ты не
пойдешь наверх! Она под моей защитой, и я сумею огра-
дить ее от всяких грубых оскорблений... от кого бы они
ни исходили.
Браун. Ганс, Ганс!
Фрау Фокерат. Хорошо-хорошо. Я вижу... как ты
далеко зашел. (Уходит в переднюю.)
Браун. Ганс, что с тобой случилось?
Flora н нес. Оставьте меня в покое... Вы наплевали
мне в душу.
Браун. Будь благоразумен, Ганс! Меня зовут Бра-
ун. Я не имею намерений читать тебе моральные пропо-
веди.
Иоганнес. Дети, вы затаптываете в грязь мои
мысли. Это духовное растление. Я ужасно страдаю от
этого. Я не скажу больше ни слова!
Браун. Ганс! Сейчас ты -не можешь молчать. Об-
стоятельства сложились таким образом, что ты, так ска-
№
зать, обязан говорить. Постарайся же быть более трез-
вым.
Иоганнес. Что же вы хотите узнать -от меня?
В чем мы виноваты? Дети, я в любом случае протестую
против того, чтобы говорить защитительную речь. Этого
не позволяет моя гордость. Понимаешь ли, это противно!
Даже мысль об этом противна.
Браун. Послушай, Ганс! Я смотрю на вещи абсо-
лютно трезво.
Иоганнес. Что мне до этого? Смотри на них как
хочешь. И не говори мне ни слова о том, как ты их пони-
маешь, потому что каждое твое -слово для меня все рав-
но что удар хлыстом по лицу.
Браун. Ганс, но ты должен признать, что играешь
с огнем.
Иоганнес. Я ничего не должен признавать. Не
вам судить о моих отношениях с Анной.
Браун. Однако ты не можешь отрицать, что у тебя
есть какие-то обязанности по отношению к твоей семье.
Иоганнес. Ты не можешь также отрицать, что у
меня есть известные обязанности и по отношению к са-
мому себе. Вспомните, как вы болтали без конца, и
стоило мне сделать первый свободный шаг, как вы все
испугались и начали говорить об обязанностях и про-
чем.
Браун. Этого я и не собирался тебе говорить. Что
значит—обязанности? Ты должен только отдавать себе
отчет в том, что делаешь. Речь идет здесь вот о чем: ли-
бо Анна, либо семья.
Иоганнес. Послушай, ты просто с ума спятил.
Вы всеми силами хотите навязать мне конфликты, ко-
торые не существуют. То, что вы говорите,— неправ-
да. Передо мной не стоит никакой дилеммы. С Анной
меня связывает совсем не то, что связывает с Кете.
Одно не исключает другого. Существует же дружба, черт
возьми, у нас она покоится на духовном родстве и на об-
щих интересах. Поэтому мы понимаем друг друга там,
где нас другие уже не понимают, где вы меня не по-
няли. С ее появлением я начал жить заново. Я чувствую
прилив творческих сил, я чувствую, что все это
произошло под ее благотворным влиянием. Я чувствую,
187
ЧТо она является условием моего расцвета — как мой
друг, разумеется! Разве не могут мужчина и женщина
быть друзьями?
Браун. Ганс! Не пойми меня дурно, но ты никогда
не умел трезво смотреть на вещи.
Иоганнес. Люди, вы не знаете, что вы делаете,
говорю я вам. Вы судите по каким-то жалким шаблонам,
из которых я давно уже вырос. Если бы я был вам до-
рог, вы бы мне не мешали. Вам неведомо то, что проис-
ходит во мне. Теперь, после ваших нападок, я вижу сам,
что опасность существует. Но у меня есть воля добиться
того, что является для меня жизненной необходимостью,
не нарушая при этом границы дозволенного. У меня есть
воля, ты понимаешь это?
Браун. Это твоя старая ошибка, Ганс. Ты хочешь
совместить вещи, которые несовместимы. По-моему, есть
только одна возможность решить все это: ты пойдешь к
ней, представишь ей положение вещей так, как оно есть,
и попросишь ее уехать.
Иоганнес. Ты кончил? Ты, кончил наконец? Что^
бы тебе больше не ломать голову над этим вопросом и
не расточать ненужных слов, я заявляю. (Со сверкаю-
щими глазами, подчеркивая каждое слово.) То, чего вы
хотите, не будет!.. Я уже не тот, каким я был совсем не-
давно, Браун! Я обрел нечто, что движет мною. И ваше
мнение не имеет надо мной никакой силы. Я нашел себя
и останусь самим собой. Да, самим собой, несмотря на
всех вас. (Быстро уходит в кабинет.)
Браун пожимает плечами.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Время — между четырьмя и пятью часами пополудни. За столом си-
дят Кете и фрау Фокерат. Кете шьет детскую рубашечку,
фрау Фокерат вяжет. Кете заметно осунулась. Проходит несколько
секунд. Из кабинета выходит Иоганнес. На нем второпях на-
детое летнее пальто и шляпа; он собирается уходить.
Иоганнес. Анна ушла?
Фрау Фокерат (вздыхая). Только что вышла.
Иоганнес (подходит к Кете и целует ее в лоб). Ты
аккуратно принимаешь микстуру?
Фрау Фокерат. Ах, эта глупая медицина! Кому
она. помогает? Уж я-то знаю, что помогло бы скорее.
Иоганнес. Ах, мама, мама!
Фрау Фокерат. Молчу, молчу!
Кете. Да-да, я только что принимала. И вообще у
меня ничего нет.
Иоганнес. Сегодня ты, действительно, выглядишь
лучше.
Кете. Мне лучше.
Иоганнес. Ну, береги себя как следует. Адье! Мы
скоро вернемся.
Кете. Вы идете далеко?
Иоганнес. Ненадолго, в лес. До свиданья! (Ухо-
дит через веранду.)
Небольшая пауза. Слышен шум проходящего поезда. Затем издале-
ка доносятся звуки станционного колокола.
Фрау Фокерат. Слышишь? Колокол на станции.
189
Кете. Ветер лоносит звон, мама. (Опускает работу
и задумывается.)
Фрау Фокерат (быстро взглядывает на нее).
О чем ты все думаешь, Кетхен?
Кете (продолжая шить). Ах так, обо всем.
Фрау Фокерат. Ну о чем же?
Кете. Существуют ли, например, люди, которым не
приходится ни в чем раскаиваться?
Фрау Фокерат. Ясное дело — нет, Кетхен.
Кете (показывая работу свекрови). А что если
здесь подшить кругом елочкой, мама? (Берет рубашонку
и расправляет ее.) Я думаю, по длине она будет хо-
роша.
Фрау Фокерат. Не делай коротко. Лучше пускай
будет длиннее. Дети растут быстро.
Обе усердно работают. Небольшая пауза.
Кете (шьет). Иногда Ганнесу действительно доста-
валось из-за моих капризов. И сама я часто от этого
страдала. Ну что поделаешь с его натурой—это не-
счастье. (Горько улыбается про себя.) Да, мы были
слишком самоуверенны. И ничего подобного себе пред-
ставить не могли. (Вздыхая.) Эта рубашечка мне на-
помнила: в богадельне жила старая нянька. У нее в
комоде уже много лет лежал сотканный ею самой саван.
Она мне как-то его показывала. Было от чего прийти в
уныние.
Фрау Фокерат. Выжившая из ума старуха.
Небольшая пауза.
Кете (шьет). Меньший Фидлер—славный мальчу-
ган. Вчера я привела его ненадолго сюда и показала ему
картинки. Он меня тогда спросил: «Тетя Кете, правда
ли, что шмель — это муж, а пчела — его жена?»
Фрау Фокерат добродушно смеется.
Глупышка! А потом он потрогал мои веки и спросил:
«Глазки там спят?»
Фрау Фокерат. Да, дети иногда бывают очень
милы.
190
Кете (со скорбной и мягкой веселостью). И потом
он всегда говорит «вошка» вместо «ложка», а я его этим
поддразниваю.
Фрау Фокерат. Как смешно — вошка.
Обе смеются.
Кете (опускает работу на колени). А что ребенку
иногда приносит огорчение! Я до сих пор помню, как я
маленькой в течение многих лет, проходя мимо карто-
фельного поля, умоляла господа бога, чтобы он помог
мне поймать большую бабочку—«мертвую голову». Но
я ее так и не поймала. (Поднимается, усталая. Взды-
хает.) А позднее бывают другие переживания.
Фрау Фокерат. Ты куда? Побудь еще немного.
Кете. Я пойду посмотрю, не проснулся ли Филипп.
Фрау Фокерат. Не беспокойся, Кете! Все будет
как надо.
Кете (стоит около стула, приложив руку ко лбу).
Постой, мамочка! Я должна что-то вспомнить.
Фрау Фокерат (мягко уговаривает ее). Тебе
нечего думать. Иди расскажи-ка мне лучше еще что-ни-
будь! (Усаживает безучастную Кете на стул.) Посиди...
У иоганнеса в детстве тоже были такие забавные
истории.
Кете (сидит не двигаясь, с широко открытыми гла-
зами, устремленными на портрет, висящий над пиани-
но). Ах, добрый папа в своем облачении! Он никогда не
допустил бы мысли, чтобы его дочь... (Ее голос преры-
вается от слез.)
Фрау Фокерат (замечая это). Ну, Кетхен!
Кете (говоря с трудом). Ах, прошу тебя, оставь
меня.
Обе работают некоторое время молча.
(Шьет.) Ты была рада, когда родился иоганнес?
Фрау Фокерат. От всего сердца. Кетхен. А ты
разве не была рада, когда появился Филипп?
Кете. Я, право, не знаю. (Снова поднимается.) Ах!
Я пойду немного полежу.
Фрау Фокерат (тоже поднимается, гладит руку
Кете). Конечно, если тебе нездоровится.
Ш
Кете. Попробуй мою руку, мама.
Фрау Фокерат* Ну-ка, дай. (Берет ее за руку.)
Как ледышка, голубушка.
Кете. Возьми-ка иголку. (Протягивает ее.)
Фрау Фокерат (медлит). Да, но зачем она мне?
Кете. Посмотри. (Несколько раз быстро колет се-
бе ладонь.)
Фрау Фокерат (хватает ее за руку). Что ты! Что
ты! Что ты делаещь?!
Кете (улыбаясь). Ничуть не больно. Совсем. Я про-
сто ничего не чувствую.
Фрау Фокерат. Что это за глупости? Пойдем,
пойдем. Полежи немножко, полежи. (Ведет Кете в спаль-
ню, слегка поддерживая ее.)
После небольшой паузы появляется Браун. Он снимает шляпу и
плащ и вешает их на вешалку.
Фрау Фокерат (высовывает голову из двери
спальни). А, это вы, господин Браун?
Браун. Добрый день, фрау Фокерат!
Фрау Фокерат. Я сейчас. (Скрывается за две-
рью, появляется через несколько секунд, спешит к Брау-
ну и быстро сует ему в руку телеграмму.) Посоветуй-
те-ка мне! (Пока он читает, она со страхом следит за вы-
ражением его лица.)
Браун (прочтя телеграмму). Вы сообщили госпо-
дину Фокерату, в чем дело?
Фрау Фокерат. Ни слова! Нет-нет-нет. Это было
бы свыше моих сил. Я только написала ему, что было
бы хорошо, если бы он приехал, так как... я здесь за-
держусь и Кете не совсем еще здорова. Об остальном я
не писала ничего. Ни слова. Даже о том, что фрейлейн
Анна здесь.
Браун (подумав, пожимает плечами). Да! На это
ничего не скажешь.
Фрау Фокерат (еще более испуганно). Вы на-
ходите, что я поступила неправильно? Может быть, во-
обще не нужно было писать ему? Но Кете тает у меня на
глазах. И, не дай бог, она сляжет, тогда что?.. Тогда я
не знаю, что может случиться. Сейчас она каждую мину-
ту ложится прямо в одежде на кровать. И теперь она ле-
192
жит. Я больше не в силах. Я не могу отвечать за все
одна, господин Браун. (Сморкается.)
Браун (смотря в телеграмму). Господин Фокерат
приезжает с шестичасовым? А сейчас?
Фрау Фокерат. Еще нет половины пятого.
Браун (подумав немного). Ничего не изменилось
за эти восемь дней?
Фрау Фокерат (скорбно качает головой.) Ни-
чего.
Браун. Что же, она ни разу не собиралась уехать.
Фрау Фокерат. Нет... ни разу. А Иоганнеса
она буквально околдовала. Он всегда был несколько
своенравным, но. в конце концов он все-таки делал то,
что мы хотели. Сейчас он ничего не видит и не слышит.
Для него существует только эта особа. Во всем и вез-
де только она. Ни матери, ни жены, господин Браун!
Ах, господи! Что же нам делать? Я по ночам глаз не
смыкаю, все думаю. Что ж теперь делать?
Пауза.
Браун. Не знаю, право, хорошо ли, что приедет
господин Фокерат. Это Ганса только разозлит, и еще
как... И потом... Потом ему не хочется быть смешным
перед фрейлейн... И вообще у меня иногда такое чувство,
что Ганс сам бы выкарабкался из этой истории.
Фрау Фокерат. Мне казалось то же. Поэтому-то,
когда он ее привел обратно, я и дала себя уговорить.
Но он день ото дня становится все хуже. Попробуй те-
перь заикнуться о чем-нибудь. И Кете я тоже не могу
ничего сказать. С кем же мне посоветоваться?
Браун. А разве фрау Кете никогда не говорила с
Гансом об этом?
Фрау Фокерат. Да, они однажды объяснялись.
Просидели у него в кабинете за полночь. Бог их знает,
о чем они там говорили. Но Кете чересчур терпелива.
Она еще за Иоганнеса заступается, когда я что-нибудь
говорю. Даже эту... прости господи, особу она не раску-
сила. Она и ее, где можно, берет под свою защиту...
Небольшая пауза.
m
Браун. Я себя не раз спрашивал, не поговорить ли
мне с фрейлейн Анной.
Фрау Фокерат (быстро). Верно, а ведь это имело
бы смысл.
Браун. Я даже как-то собрался написать ей... Если
говорить серьезно, фрау Фокерат, я боюсь, что положе-
ние может резко осложниться, пока господин Фокерат
успеет взять дело в свои руки.
Фрау Фокерат. Вот-вот. Но что же мне»остава-
лось делать: сердце от страха разрывалось. Ах, если вы
хотите... если вы и вправду хотите с ней говорить...
Слышны голоса Анны и Иоганнеса.
Ах, прости меня господи! Не могу их сейчас видеть.
(Уходит через входную дверь.)
Браун медлит. Пока они еще не вошли, тоже уходит в ту же
дверь. С веранды входит Анна.
Анна (снимает шляпу, переговариваясь через полу-
открытую дверь с Иоганнесом, который остался на ве-
ранде). Что-нибудь интересное, господин доктор?
Иоганнес. Должно быть, что-то случилось. По-
лицейский взял лодку. (Входит.) Опять, наверно, какое-
нибудь несчастье...
Анна. Что за меланхолическая примета?
Иоганнес. Здесь часто что-нибудь случается. На
озере много опасных мест... Что это у вас, фрейлейн?
Анна. Бессмертники, господин доктор! Я возьму их
с собой на память.
Иоганнес. Когда поедете, разумеется,— а это слу-
чится не скоро.
Анна. Вы считаете?
Небольшая пауза, во время которой оба медленно бродят по ком-
нате.
Как рано уже темнеет.
Иоганнес. И, как только скрывается солнце, хо-
лодно. Зажечь свет?
Анна. Как хотите. А то, может быть, посидим не-
много так. (Садится.)
Иоганнес (тоже садится в отдалении от Анны, на,
m
первый попавшийся стул. После небольшой паузы). Су^
мерки! Они навевают старые воспоминания.
Анна. Сказки, не правда ли?
иоганнес. Да, и сказки тоже. А сколько среди них
есть чудесных, незабываемых.
Анна. О да! А знаете ли вы, как кончаются луч-
шие из них?.. «И только я надела стеклянную туфельку...
как раздался звон, и башмачок разлетелся вдре-
безги».
иоганнес (после небольшой паузы). Может быть,
и это меланхолическая примета?
Анна. Я в это не верю. (Поднимается, медленно
идет к пианино, садится на стул и дует на пальцы.)
Иоганнес (тоже поднимается, делает несколько
шагов. Останавливается позади Анны). Порадуйте меня.
Только несколько аккордов. Чтобы я получил удоволь-
ствие, достаточно несколько простейших звуков.
Анна. Я не умею.
Иоганнес (с мягким упреком). Ах, фрейлейн Ан-
на! Почему вы так говорите? Не хотите, я знаю.
Анна. Я шесть лет не прикасалась к клавишам.
Только с весны я понемногу начала опять играть. И по-
том, что я играю? Так, какие-то печальные; тоскливые пе-
сенки, которые я слыхала еще от моей матери.
Иоганнес. Спойте же одну из них, такую печаль-
ную, безутешную песенку.
Анна (смеется). Вот видите, вы уже подтруниваете.
Иоганнес. Я замечаю, фрейлейн, что вы не хоти-
те мне сделать ничего приятного.
Небольшая пауза.
Анна. Да-да, господин доктор, я отвратительное,
капризное существо.
Иоганнес. Я этого не говорю, фрейлейн Анна.
Небольшая пауза.
Анна (открывает крышку пианино. Кладет пальцы
на клавиши. Сосредоточивается). Если бы я знала что-
нибудь веселое.
Иоганнес сел в отдаленный угол, склонив голову, положив ногу на
ногу, оперся локтем о колено, а к уху приложил ладонь.
195
Анна (опускает руки на колени, говорит медленно,
с паузами.) Собственно говоря, мы живем в великое
время... Мне кажется, точно что-то подавляющее, гнету-
щее постепенно уходит от нас... Вы не думаете этого, гос-
подин доктор?
иоганнес (откашливаясь). В каком смысле?
Анна. С одной стороны, над нами тяготел непости-
жимый страх, а с другой — темный фанатизм. Чрезмер-
ное напряжение, кажется, прошло. Будто ворвалась све-
жая струя из двадцатого века... Вы не думаете этого, гос-
подин доктор? Например, люди типа Брауна страшны
нам не более, чем совы при дневном свете.
Иоганнес. Не знаю, фрейлейн! В отношении Брау-
на вы, видимо, правы. Но я еще не могу заразиться ва-
шим оптимизмом. Я не знаю...
'Анна. Это не зависит от индивидуальной судьбы
каждого из нас. Это совсем не зависит от нашей малень-
кой судьбы, господин доктор! (Пауза. Берет долгий
аккорд.)
Иоганнес (после того как замер ак#орд). Ну?
Анна. Господин доктор!
Иоганнес. Вы так и не будете играть? Прошу
вас.
Анна. Я должна вам сказать одну вещь, но вы не
должны сердиться. Оставайтесь спокойным и уравнове-
шенным.
Иоганнес. Что же?
Анна. Я думаю, что мое время истекло. Мне пора
уезжать.
Иоганнес глубоко вздыхает, затем поднимается и медленно ходит
по комнате.
Господин Иоганнес! Мы тоже делаем ошибки слабых лю-
дей. Мы должны обращать свой взор на более общие яв-
ления. Мы должны уметь жертвовать личным.
Небольшая пауза.
Иоганнес. Вы действительно хотите уехать?
Анна (мягко, но уверенно). Да, господин Иоганнес!
Иоганнес. С этого момента я буду в десять раз
более одиноким, чем прежде. (Пауза.) Ах, лучше не го-
ворить об этом.
196
Анна. Я хотела бы вам еще сказать... Я сообщила
домой, что буду в субботу или в воскресенье.
Иоганнес. Вы обещали... Ах, фрейлейн, почему
вы так спешите?
Анна. По многим причинам.
Пауза.
Иоганнес (шагая быстрее и энергичнее). Неуже-
ли, право, нужно все, все, что так нелегко было при-
обретено, принести в жертву этим проклятым условно-
стям? Неужели люди, совсем не могут понять, что когда
два человека, общаясь друг с другом, только выигры-
вают от этого, становятся лучше и благороднее, то это
не преступление? Разве родители теряют что-нибудь
оттого, что их сын становится серьезнее и лучше? Разве
теряет что-нибудь жена, если ее муж растет и зреет
духовно?
Анна (добродушно грозит ему). Господин доктор!
Господин доктор, вы злитесь!
Иоганнес (смягчаясь). А как вы думаете, я не-
прав, фрейлейн?
Анна. И да и нет... Вы судите о вещах по-друго-
му, чем ваши родители. Ваши родители судят о вещах
иначе, чем ваша жена Кете. Против этого ничего не
возразишь.
Иоганнес. Но это же ужасно... Ужасно для нас!
Анна. И для них.» для других не менее.
Пауза.
Иоганнес. Но вы всегда сами говорили, что не-
льзя жить чужими мнениями, нельзя ставить себя в за-
висимое положение.
Анна. Ну, а если оно уже существует?
Иоганнес. Хорошо, я зависим. Бог наказал! Но
вы... Почему вы на стороне других?
Анна. Потому, что я их тоже полюбила,
Пауза.
Вы мне часто говорили, что предчувствуете новую, бо-
лее высокую ступень отношений между мужчиной и жен-
щиной.
197
Иоганнес (горячо, страстно). Да, я предчувст-
вую, что это время придет когда-нибудь. Тогда на пер-
вом плане будут не животные инстинкты, а человеческие.
Не животное будет тянуться к животному, а человек
к человеку. Дружба — это основа, на которой будет воз-
вышаться любовь. Это будет чудесно! Нерасторжимый
счастливый союз. Более того, я предвижу, что этот союз
будет более возвышенным, более свободным и 'более щед-
рым... (Прерывает себя, поворачивается к Анне.) Если
бы я сейчас мог отчетливо видеть ваше лицо, то заметил
бы на нем улыбку. Не правда ли?
Анна. Что вы, господин доктор... На этот раз я
не улыбаюсь. Это правда... Такие слова, которые легко
пьянят воображение по привычке, вызывают у меня
улыбку... Предположим даже, что в наших отношениях
было что-то новое и возвышенное...
иоганнес (огорченно). Вы в этом сомневаетесь?
Хотите, чтобы я вам это доказывал? Разве вы чувст-
вуете к Кете что-либо кроме искренней любви? Разве
мое чувство к Кете стало другим? Напротив, оно стало
глубже и полнее.,.
Анна. Но разве есть человек кроме меня, который
поверит, что это так? И вряд ли это благоприятно дей-
ствует на пошатнувшееся здоровье Кете... Я не хотела,
чтобы о нас с вами говорили. Предположим... в самых
общих чертах... кто-то предчувствует новые, совершен-
ные отношения. Но эти отношения пока только в меч-
тах, и их можно сравнить с нежнейшим молодым расте-
нием, которое нужно беречь и лелеять... Вы не соглас-
ны с этим, господин доктор?.. Мы не можем надеяться
на то, что этот побег вырастет за нашу жизнь. Мы ни-
когда не увидим его больше, его плодами воспользу-
ются другие. Несовершенный образец этих отношений
в зачаточном состоянии, я думаю, мы могли бы дать по-
томкам. Я даже допускаю мысль, что кто-нибудь сделает
это для себя целью жизни.
Иоганнес. И потому вы хотите, чтобы мы рас-
стались? é
Анна. Я не хотела бы говорить о нас двоих, од-
нако, если вы настаиваете... да! Мы должны расстаться.
Идти путем, который мне порой рисовался... нет... те-
198
перь я этого не хочу. У меня тоже появилось предчув-
ствие чего-то более значительного... И с того момента
прежние мысли кажутся мне слишком незначительными
для нас. Честно говоря, слишком обычными! Это можно
сравнить с переживаниями человека, спустившегося с
высоких гор в долину, где все ему кажется мелким и"
незначительным по сравнению с широкими горизонтами,
открывавшимися ему сверху.
Пауза.
Иоганнес. Ну, а если бы от этого никто не стра-
дал?
Анна. Это невозможно.
Иоганнес. Но если бы у Кете были такие силы?
EcJih ей удалось бы подняться до высоты наших идей?
Анна. Если бы Кете удалось... жить... рядом со
мной... тогда я сама не могла бы больше доверять се-
бе. Во мне... в нас... есть нечто враждебное тем свет-
лым отношениям, которые мы предчувствуем, и оно мо-
жет подавить их на долгое время, господин доктор. Не
зажечь ли нам свет?
Фрау Фокерат (появляется из передней со све-
чой). Здесь еще темно. Сначала я зажгу лампу. По-
будьте там, господин Браун, я немного приберу, чтобы...
Иоганнес кашляет.
(Испуганно.) Кто здесь?
Иоганнес. Мы, мама.
Фрау Фокерат. Ты, Иоганнес?
Иоганнес. Мы, фрейлейн Анна и я... А кто там?
Фрау Фокерат (довольно неохотно). Ну, Ганс,
ты бы, право мог зажечь здесь свет... Это ведь не... си-
деть так в темноте... (Зажигает лампу.)
Анна и Иоганнес не двигаются.
Ганс! .
Иоганнес. Да, мама.
Фрау Фокерат. Ты можешь пойти со мной? Я
хотела тебе что-то сказать.
Иоганнес. А разве это нельзя сделать здесь?
199
Фрау Фокерат. Если у тебя нет для меня вре-
мени, ты просто так и скажи.
Иоганнес. Ах, мама... Конечно, я пойду с тобой.
Извините, фрейлейн. (Уходит с фрау Фокерат в каби-
нет.)
Анна (начинает брать несложные аккорды. Потом
вполголоса поет).
«Замучен в тюремной неволе,
На земле ты недолго прожил;
За народ, за счастливую долю
Свою голову гордо сложил».
(Замолкает.)
Входит Браун.
Анна (поворачивается к нему на крутящемся сту-
ле). Добрый вечер, господин Браун!
Браун. Я не хотел помешать вам. Добрый вечер,
фрейлейн!
Анна. Вы так редко появляетесь.
Браун. Почему же.
Анна. О вас часто спрашивали.
Браун. Кто же мог мной интересоваться? Наверно,
не Ганс.
Анна. Господин Иоганнес? Нет... фрау Кете.
Браун. Видите ли... честно, я... ах, все это сейчас
второстепенные вещи.
Пауза.
Анна. Видно, мы сегодня в таком настроении, что
нам нужно рассказывать что-то веселенькое. Не вспом-
ните ли вы что-нибудь? Иногда необходимо заставить
себя посмеяться. Расскажите какой-нибудь анекдот или
что-нибудь в этом роде.
Браун. Я не знаю.
Анна. Я вам верю, вы не понимаете, зачем нужен
смех.
Пауза.
Браун. Собственно, я пришел... фрейлейн... чтобы
поговорить с вами серьезно.
Анна. Вы? Со мной?
200
В р а у н. Да, фрейлейн Анна.
Анна (поднимается.) Тогда — пожалуйста. Я вас
слушаю. (Направляется к столу, развязывает пучок бес-
смертников и начинает их приводить в порядок.)
Браун. Меня обуревали сомнения. Я говорю о том
времени, когда мы познакомились с вами в Париже. Но,
в сущности, все это чепуха. Не все ли равно, в конце
концов, — рисовать, придерживаясь какой-то школы, или
нет? Искусство — это роскошь, и в наше время быть
поставщиком роскоши позорно при всех обстоятельствах.
Тогда мне казалось, что вы вытянули меня из трясины.
И, самое главное, что я хотел вам сказать, — тогда я
уважал и ценил вас.
Анна (собирая цветы, небрежно). То, что вы ска-
зали, не очень приятно, но продолжайте.
Браун. Если такие слова обижают вас, фрейлейн,
тогда я сожалею... Значит, я ошибался.
Анна. Мне очень жаль, господин Браун.
Браун. Мне все это тяжело и неприятно. Лучше,
когда события идут сами собой. Но это невозможно, по-
тому что уже есть тяжелые последствия...
Анна (напевая про себя). «Тики-тики, доченька!..»
Бессмертники... Я слушаю, господин Браун!
Браун. Когда я вижу вас такой, фрейлейн, я не
могу сдержаться... У вас такой вид, будто вы ничего
не понимаете... У вас такой вид, будто вы совсем не
представляете себе всю серьезность создавшегося по-
ложения.
Анна поет «Розочку» Гёте.
Надо же иметь, наконец, совесть. Я не могу иначе, фрей-
лейн, я должен апеллировать к вашей совести.
Анна (после небольшой паузы, холодно и небреж-
но). А знаете, что папа Лев Десятый сказал о совести?
Браун. Я не знаю, и в данный момент это, право,
меня не интересует, фрейлейн.
Анна. Это злой зверь, сказал он, который воору-
жает человека против самого себя... Ну, пожалуйста,
прошу вас, я вся внимание.
Браун. Я не знаю, все ясно как на ладони. Вы
должны видеть, что речь идет о жизни и смерти всей
201
Семьи. Я думал, что достаточно бросить один взгляд на
молодую фрау Фокерат, один взгляд, чтобы не было ни-
какого сомнения, как себя вести. Я думал...
Анна (теперь серьезно). Ах! Вот так! Вот оно что.
Ну, продолжайте.
Браун. Да, и еще... ваши отношения с иоганне-
сом...
Анна (резко). Господин Браун!.. До сих пор, слу-
шая вас, я думала, что делаю одолжение другу моего
друга. А сейчас вы бросаете слова на ветер.
Короткое неловкое молчание. Потом Браун поворачивается, берет
шляпу и плащ и уходит с видом человека, который сделал все,
что мог.
Из передней входит фрау Фокерат.
Фрау Фокерат (со страхом оглядывает комна-
ту, решительно подходит к Анне, когда убедилась, что
они одни). Я в таком страхе за моего Ганса. Он так
раздражителен, вы ведь знаете. А у меня душа разры-
вается на части. Я не могу больше с собой справиться.
Фрейлейн!.. Фрейлейн!.. Фрейлейн Анна! (Смотрит на
Анну умоляющими глазами.)
Анна. Я знаю, что вы хотите.
Фрау Фокерат. Господин Браун говорил с вами?
Анна хочет ответить утвердительно, но голос ее прерывается, и она
(разражается рыданиями
(Хлопочет около нее.) Фрейлейн Анна! Дорогая фрей-
лейн! Выше голову! О, отец небесный! Только бы Ганс
не вошел! Я не знаю, что делать, фрейлейн! Фрейлейн!
Анна. Ничего... Все прошло. Вам нечего больше
бояться, фрау Фокерат!
Фрау Фокерат. Мне и вас жаль. Я тоже чето-
век. Вам несладко приходилось в жизни. Я это сердцем
чувствую. Но иоганнес мне все же ближе. Я не могу ни-
чего изменить. А вы еще так молоды, фрейлейн, так мо~
лоды, в ваши годы это все преодолевается легко.
Анна. Мне ужасно тяжело, что это так далеко за-
шло.
Фрау Фокерат. Я тоже никогда не попадала в
такое положение. Я не могу вспомнить, чтобы я кому-
нибудь отказала в гостеприимстве. Но я не знаю, как
202
поступить иначе. Это единственный выход для всех нас...
Я никого не сужу. Я хочу говорить с вами как женщина
с женщиной... Я хочу с вами поговорить как мать. (Со
слезами в голосе.) Как мать Иоганнеса я хочу просить
вас. (Берет Анну за руку.) Отдайте мне моего Иоган-
неса! Отдайте измученной матери ее дитя. (Опускается
на стул, слезы ее падают Анне на руку.)
Анна. Дорогая, дорогая фрау Фокерат! Это ужасно,
невыносимо... Но как я могу вам вернуть то, чего я не
брала?
Фрау Фокерат. Оставим это. Я не хочу выяс-
нять все до конца, фрейлейн. Я не хочу узнавать, кто
кого совратил. Я знаю только одно: что мой сын ни-
когда не позволял себе ничего подобного. Я в нем бы-
ла так уверена, что до сих пор не могу понять... (Пла-
чет.) Я слишком верила, фрейлейн Анна.
Анна. Что бы вы ни говорили, фрау Фокерат, про-
тив вас у меня нет защиты...
Фрау Фокерат. Я не хотела причинить вам го-
ре, видит бог, я не хотела вас огорчать. Теперь я в ва-
ших руках и могу только просить... и просить от всего
сердца, в безумном страхе за сына. Оставьте иоганне-
са... пока еще не все потеряно... пока сердце Кете не
разбито окончательно. Сжальтесь!
Анна. Фрау Фокерат, вы меня так обижаете... Мне
кажется, что вы меня ударили... и... нет, не то... я хочу
вам только сказать... уже решено, что я уезжаю... И если
речь идет только об этом...
Фрау Фокерат. Я боюсь, что вы теперь ска-
жете, фрейлейн. Ах, я не могу это выговорить! Но об-
стоятельства таковы... это должно произойти тотчас же...
Если можно, оставьте наш дом в течение часа.
Анна собирает вещи, которые сняла с себя.
У меня нет больше выбора, фрейлейн.
Небольшая пауза.
Анна (с вещами в руке медленно идет к входной
двери, останавливается перед фрау Фокерат). Неужели
вы думали, что я еще задержусь?
203
Фрау Фокерат. Да хранит вас господь, фрей-
лейн!
Л и н а. Прощайте, фрау Фокерат.
Фрау Фокерат. Вы не скажете Гансу о нашем
разговоре?
Анна. Не беспокойтесь, фрау Фокерат.
Фрау Фокерат. Да сохранит вас господь, фрей-
лейн Анна!
Анна уходит в переднюю. Фрау Фокерат облегченно вздыхает
и спешит в спальню. На веранде виден фонарь. Старый Фокерат
*в форменной шинели и котиковой шапке входит в комнату, за
ним — железнодорожный сцепщик, нагруженный сверт-
ками.
Фокерат (очень доволен). Вот мы и домаМ Что,
никого нет? Складывайте вещи сюда. Подождите! (Ищет
в портмоне.) Вот вам за труды.
Сцепщик. Премного вам благодарен.
Фокерат. Подожди-ка, славный человек. (Роется
в карманах.) Я помню, у меня было еще несколько эк-
земпляров... «Пальмовых листьев»... А! Вот они! (Пере-
дает ему несколько книжечек.) Их написал благочести-
вый человек. Это чистая правда. Да послужат они вам
во спасение души. (Пожимает ему руку.)
Удивленный сцепщик не знает, что сказать, и молча удаляется.
Фокерат вешает шинель и шапку, осматривается кругом, потирает
от удовольствия руки и прислушивается к тому, что происходит в
спальне. Услыхав шаги, отскакивает и прячется за печкой.
Кете (выходит из спальни; видит свертки, шинель
и шапку). Ах, господи! Так это же... так это... это же
папочкины вещи!
Фокерат (стремительно выскакивает из-за печки,
смеясь и плача. Несколько раз целует и обнимает Ке-
те). Дочка! Сердце мое, Кете. (Целует.) Как у вас тут?
Что делаете? Все живы и здоровы? (Целует.) Нет, вы
даже не можете представить... (Отпускает Кете.) Не
можете даже представить, как я рад этому дню. (Почти
все время смеется.) А что делает принц? Ха-ха-ха. Как
чувствует себя его высочество? Ха-ха. Его высочество
принц Шнуди? Ха-ха-ха! Я благодарю господа бога, что
я опять снова у вас. (Немного устав.) Знаешь... (сни-
маст очки и протирает стекла) трудно долго быть од-
W
ному!.. Ха-ха... А как скучно, безотрадно одиноким лю-
дям. Веселее, когда рядом подруга. Ха-ха-ха!.. Н-да,
н-да, так-то!.. К тому же много работаю, знаешь, навоз
вывозил. Удобрения... ха-ха!—это золото для сельско-
го хозяина. Недавно у меня был пастор Пфайфер и удив-
лялся, что навозная яма так близко от дома. (Смеется.)
А я ему сказал: Дорогой пастор, сказал я, это наша зо-
лотая яма. Ха-ха-ха!.. Ну, куда скрылась моя старая
верная подруга жизни... и мой иоганнес? (Внимательно
разглядывает Кете.) Не пойму, от лампы, что ли, ты
мне кажешься не такой, как раньше, Кетхен!
Кете (с трудом подавляет волнение). Ах, папочка,
я чувствую себя совсем... (Кидается ему на шею.) Я так
рада, что ты приехал!
Фокерат. Я тебя, наверно... я тебя, наверно... не-
много испугал, Кете?
В дверях появляется фрау Фокерат.
(Снова вне себя от радости.) Черт возьми! Ха-ха-ха...
Вот и она.
Падают друг другу в объятия, плачут и смеются. Кете, не в си-
лах вынести эту сцену, уходит.
(После объятий похлопывает жену по спине.) Так-то,
старое, верное сердце... Эта разлука была самой долгой.
Но где же, наконец, иоганнес?
Фрау Фокерат (медля с ответом). У нас еще
гость.
Фокерат. Гость? Как!
Фрау Фокерат. Да, фрейлейн.
Фокерат. Вот как? Какая фрейлейн?
Фрау Фокерат. Ты же знаешь, фрейлейн Map.
Фокерат. Я думал, она уехала... Впрочем, здесь
много продуктов. (Хлопочет со свертками.) Я привез
масло. Яиц я на сей раз не взял, помня, как намучился
с ними в прошлый раз. А здесь... для Ганса, сыр соб-
ственного производства. Все это надо в погреб. А вот
ветчина. Правда же, мамочка, что твоя лососина... Но
что же ты молчишь? Ты здорова?
Фрау Фокерат. Да, папа. Но... я не знаю... у
меня что-то тяжело ца сердце.., я не хотела тебе этого
уя
говорить... но я так устала... ты мой самый верный друг.
Я не могу больше переносить все одна... Наш сын... наш
Иоганнес... был близок к тому...
Фокерат (в страхе останавливается). Что с Ио-
ганнесом? Что? В чем дело?
Фрау Фокерат. Не волнуйся. С божьей помо-
щью все обошлось. Фрейлейн вот-вот уезжает.
Фокерат (глубоко потрясенный). Марта! Этого не
может быть!
Фрау Фокерат. Я не знаю, как далеко они за-
шли... Только... это было ужасное для меня время.
Фокерат. Я бы дал руку на отсечение, Марта, без
колебаний. Чтобы мой сын! Марта, мой сын!.. Забыл
свой долг и честь.
Фрау Фокерат. Ах, милый! Ты сам увидишь,
сам разберешься во всем. Я не знаю, право...
Фокерат (ходит по комнате бледный, что-то бор-
мочет). Да будет воля твоя, да будет воля твоя!
Фрау Фокерат тихо плачет.
(Останавливается перед ней, глухо.) Марта, должна
быть причина. Давай подумаем.
Фрау Фокерат. Мы терпели все молча. А наши
дети все больше и больше отходили от праведного пути
и от бога.
Фокерат. Ты права. Это так. За это мы и нака-
заны. (Берет жену за обе руки.) Будем молить бога
день и ночь, преклонимся перед ним в глубоком смире-
нии. Будем молить бога, Марта.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Действие развертывается сразу после событий четвертого акта.
Комната пуста. На столе все еще стоит зажженная лампа.
Иоганнес (разгневанный, решительно входит).
Мама! (Открывает дверь в спальню.) Мама!
Фрау Фокерат (выходит из спальни). Ну, что
случилось, мальчик? Почему такой шум? Ты разбудишь
Филиппа.
Иоганнес. Мама! Я хочу знать, кто дал тебе пра-
во выпроваживать из моего дома гостей?
Фрау Фокерат. Что ты, мальчик... мне это и в
голову не приходило. Я никого не выпроваживала.
Иоганнес (злой, ходит по комнате). Мама, ты
лжешь!
Фрау Фокерат. Как ты смеешь говорить это в
лицо своей матери, Ганс!
Иоганнес. Я тебе должен сказать, потому что
это так на самом деле. Фрейлейн Анна собирается
уехать и...
Фрау Фокерат. И она сказала, что я отказала
ей в гостеприимстве?
Иоганнес. Ей незачем это говорить. Я и сам
вижу.
Фрау Фокерат. Интересно, почему ты сделал
такой вывод, мальчик.
Иоганнес. Она уезжает. На кого не подействует
ваше бесконечное нытье: Но я тебе заявляю: я ложусь
перед дверью, беру револьвер (берет его из книжного
шкафа), вот так! Я приставляю его к голове. И, если
207
она уйдет, я нажимаю курок. Это так же точно, как то,
что я говорю с тобой!
Фрау Фокерат (сжавшись от страха, хочет
схватить его за руки). Ганс!.. Что ты решил! Оставь
это.
иоганнес. Даю слово...
Фрау Фокерат (кричит). Отец! Отец! Иди сюда!
Одна минута — и выстрел... Отец, приведи его в чув-
ство!
Из спальни выходит старый Фокерат.
Иоганнес. Отец?!! (Сразу приходит в себя и опу-
скает револьвер.)
Фокерат. Да, я... да, сынок, это я... Нечего ска-
зать, обрадовал ты меня!
Иоганнес. Что все это значит, мать?
Фокерат (обращаясь к нему, серьезно и торжест-
венно). А то, сын мой, что ты должен образумиться, вот
что это значит.
Иоганнес. Что привело тебя к нам?
Фокерат. Воля божья. Н-да. Воля божья приве-
ла меня к вам.
Иоганнес. Тебя вызвала мать?
Фокерат. Да, вызвала.
Иоганнес. У нее были на то причины?
Фокерат. Дружески поддержать тебя, н-да!
Иоганнес. В каком смысле я нуждаюсь в под-
держке?
Фокерат. В том, что ты слаб, Ганс! Н-да! Ты ока-
зался таким же слабым человеком, как мы все!
Иоганнес. Если я слаб, чем же ты хочешь мне
помочь?
Фокерат (подходит к нему, берет его за руку).
Я хочу тебе сказать, как мы все тебя любим, н-да! И
еще я хочу тебе сказать, н-да, что господь бог ра-
дуется раскаявшемуся грешнику, н-да. Именно раскаяв-
шемуся.
Иоганнес. Следовательно, я грешник?
Фокерат (по-прежнему мягко). Большой грешник,
н-да!.. перед богом!
Иоганнес. В чем же я согрешил?
208
Ф о к е р а т. Христос считал грешником уже того,
кто смотрит на женщину с вожделением, н-да!.. А ты со-
вершил большее, н-да, н-да!
П о г а н н е с (делает жест, будто хочет заткнуть
уши). Отец!..
с1> о к ер а т. Не замыкайся в себе, Ганс! Протяни
миг руку, грешник—грешнику. Будем бороться вместе.
И о г а н н е с. Отец, я должен тебе сказать, что я
слою совсем на другой точке зрения.
Ф о к е р а т. У этой точки нет опоры!
П о г а н н е с. Как ты можешь это говорить, отец!
Ты не знаешь моей точки зрения, ты не знаешь моего
пути.
Фокерат. О, конечно, это широкая дорога прямо
к падению. Я наблюдал за тобой в тиши, н-да, но кро-
ме меня за тобой пристально следило высшее существо —
бог! И, хотя я знал это, я упустил время выполнить
сноп долг! Н-да! Но сегодня я обращаюсь к тебе от его
имени и заявляю: обернись! Ты стоишь над пропастью!
Иоганнес. Я должен тебе сказать, отец... Твои
хорошие слова искренни, но... они не находят отклика
и моей душе. Твоей пропасти я не боюсь. Но есть дру-
гая пропасть, и подумайте о том, чтобы не столкнуть
меня в нее.
Фокерат. Нет, Ганс!.. Нет.
Иоганнес. Неправда, что тот, кто смотрит на
женщину с вожделением, рвет узы брака! Я боролся, бо-
ролся с собой...
Фокерат. Нет, Ганс! Нет. Я тебе часто, часто
советовал, и тебе не было от этого хуже. Сейчас я тебе
говорю: не обманывай себя, покончи с этим. Думай о
своей жене, о Филиппе и немного о своих старых роди-
телях... Не умножай...
Иоганнес. Могу ли я подумать также и о себе,
отец?
Фокерат. Приняв решение, ты почувствуешь себя
легко и свободно.
Иоганнес. А если это не случится?
Фокерат. Положись на меня, так будет.
Иоганнес. Речь идет обо мне. А как же... фрей-
лейн Анна?
8 Г. Гауптман
209
она уйдет, я нажимаю курок. Это так же точно, как то,
что я говорю с тобой!
Фрау Фокерат (сжавшись от страха, хочет
схватить его за руки). Ганс!.. Что ты решил! Оставь
это.
иоганнес. Даю слово...
Фрау Фокерат (кричит). Отец! Отец! Иди сюда!
Одна минута — и выстрел... Отец, приведи его в чув-
ство!
Из спальни выходит старый Фокерат.
иоганнес. Отец?!! (Сразу приходит в себя и опу-
скает револьвер.)
Фокерат. Да, я... да, сынок, это я... Нечего ска-
зать, обрадовал ты меня!
Иоганнес. Что все это значит, мать?
Фокерат (обращаясь к нему, серьезно и торжест-
венно). А то, сын мой, что ты должен образумиться, вот
что это значит.
Иоганнес. Что привело тебя к нам?
Фокерат. Воля божья. Н-да. Воля божья приве-
ла меня к вам.
Иоганнес. Тебя вызвала мать?
Фокерат. Да, вызвала.
Иоганнес. У нее были на то причины?
Фокерат. Дружески поддержать тебя, н-да!
Иоганнес. В каком смысле я нуждаюсь в под-
держке?
Фокерат. В том, что ты слаб, Ганс! Н-да! Ты ока-
зался таким же слабым человеком, как мы все!
Иоганнес. Если я слаб, чем же ты хочешь мне
помочь?
Фокерат (подходит к нему, берет его за руку).
Я хочу тебе сказать, как мы все тебя любим, н-да! И
еще я хочу тебе сказать, н-да, что господь бог ра-
дуется раскаявшемуся грешнику, н-да. ИхМенно раскаяв-
шемуся.
Иоганнес. Следовательно, я грешник?
Фокерат (по-прежнему мягко). Большой грешник,
н-да!.. перед богом!
Иоганнес. В чем же я согрешил?
208
Ф о к e p a t. Христос считал грешником уже того,
кто смотрит на женщину с вожделением, н-да!.. А ты со-
вершил большее, н-да, н-да!
Иоганнес (делает жест, будто хочет заткнуть
уши). Отец!..
Фокерат. Не замыкайся в себе, Ганс! Протяни
мне руку, грешник—грешнику. Будем бороться вместе.
Иоганнес. Отец, я должен тебе сказать, что я
стою совсем на другой точке зрения.
Фокерат. У этой точки нет опоры!
Иоганнес. Как ты можешь это говорить, отец!
Ты не знаешь моей точки зрения, ты не знаешь моего
пути.
Фокерат. О, конечно, это широкая дорога прямо
к падению. Я наблюдал за тобой в тиши, н-да, но кро-
ме меня за тобой пристально следило высшее существо —
бог! И, хотя я знал это, я упустил время выполнить
свой долг! Н-да! Но сегодня я обращаюсь к тебе от его
имени и заявляю: обернись! Ты стоишь над пропастью!
Иоганнес. Я должен тебе сказать, отец... Твои
хорошие слова искренни, но... они не находят отклика
р» моей душе. Твоей пропасти я не боюсь. Но есть дру-
гая пропасть, и подумайте о том, чтобы не столкнуть
меня в нее.
Фокерат. Нет, Ганс!.. Нет.
Иоганнес. Неправда, что тот, кто смотрит на
женщину с вожделением, рвет узы брака! Я боролся, бо-
ролся с собой...
Фокерат. Нет, Ганс! Нет. Я тебе часто, часто
советовал, и тебе не было от этого хуже. Сейчас я тебе
говорю: не обманывай себя, покончи с этим. Думай о
своей жене, о Филиппе и немного о своих старых роди-
телях... Не умножай...
Иоганнес. Могу ли я подумать также и о себе,
отец?
Фокерат. Приняв решение, ты почувствуешь себя
легко и свободно.
Иоганнес. А если это не случится?
Фокерат. Положись на меня, так будет.
Иоганнес. Речь идет обо мне. А как же... фрей-
лейн Анна?
8 Г. Гауптман
209
Ф о к е р а т. Вольные птицы, Ганс, все легко пре-
одолевают.
Иоганнес. А если ей будет нелегко преодолеть?
Ф о к е р а т. Значит, так угодно богу.
Иоганнес. Ну, отец... я другого мнения. Мы не
понимаем друг друга. Мы никогда, видимо, и не пой-
мем друг друга в этих вопросах.
Ф о к е р а т (все еще стараясь говорить мягко).
Здесь речь идет... совсем не о взаимопонимании. Ты
неверно смотришь на отношения. Н-да, н-да. Тут вовсе
не в этом дело. И прежде ты хорошо это знал. Дело
не в том, чтобы на вещи смотреть одинаково.
Иоганнес. Ты на меня не сердись, отец! Но тог-
да в чем же?
Фокерат. В послушании, думаю я, вот в чем де-
ло! Н-да!
Иоганнес. Ты полагаешь: я должен делать все,
что ты хочешь, даже если мне это кажется неправиль-
ным?
Фокерат. Я тебе ничего плохого не посоветую.
Н-да! Мне очень жалко, что я должен тебе говорить...
и вот так объяснять тебе... Н-да! Ты думаешь, что тебя
вырастили без забот и бессонных ночей. Мы выхаживали
тебя и приносили любые жертвы, когда ты был болен,
а ты, Ганс, в детстве болел очень часто. Н-да! Мы де-
лали все, что могли, и эти заботы доставляли нам
только радость.
И о г а нн ее. Верно, отец! И я вам очень благо-
дарен.
Фокерат. Слова, одни слова! Я хочу увидеть дей-
ствия, поступки! Благочестивый, чистый и послушный че-
ловек, н-да! Вот настоящая благодарность.
Иоганнес. Следовательно, ты считаешь, что я не-
благодарен, что я не оправдал ваших забот?
Фокерат. Помнишь ли, как ребенком ты всегда
молился в кроватке, н-да!.. Утром и вечером...
Иоганнес. И что же, отец?
Фокерат. «Ах, милый боженька, не лишай меня
веры. А если я не буду верить...»
Иоганнес, «...то забери меня тогда с этой греш-
210
ной земли». Итак, ты считаешь, что было бы лучше, если
бы вы меня похоронили?
Ф о к е р а т. Если ты будешь продолжать идти сколь-
зким путем, если... н-да! Если твое сердце останется хо*
лодным...
И оганнес. Мне кажется, так было бы лучше.
Небольшая пауза.
Фокерат. Одумайся; сын. Подумай о тех, Ганс,
н-да, которые тебя наставляли на путь истинный. Вспом-
ни о пасторе Пфайфере, о твоем благочестивом учителе
и духовном воспитателе. Представь себе...
Иоганнес (выходя из себя). Отец! Оставь меня
в покое со своими учителями, это просто смешно. Не
напоминай мне об этом обществе баранов, которые вы-
сушивали мой мозг.
Фрау Фокерат. О, отец всевышний!
Фокерат. Спокойно, Марта, спокойно. (Иоганне-
су.) Ни твои учителя, ни мы такого не заслужили.
Иоганнес (кричит). Вы сломили мою душу!
Фокерат. Ты кощунствуешь, Ганс!
Иоганнес. Я знаю, что говорю. Вы сломили мою
душу!
Фокерат. Так-то ты ценишь нашу любовь!
Иоганнес. Ваша любовь меня исковеркала.
Фокерат. Я не узнаю тебя. Я не понимаю тебя
больше.
Иоганнес. Я тоже так думаю, отец. Вы меня ни-
когда не понимали и никогда не поймете.
Небольшая пауза.
Фокерат. Ну хорошо, Ганс. Я сказал все. Я не
предполагал, что дело зайдет так далеко. Я надеялся,
но мои попытки оказались тщетными. Здесь может по-
мочь один только бог. Пойдем, моя старая Марта! Нам
здесь больше нечего делать! Н-да! Уйдем отсюда и бу-
дем ждать, пока господь бог не призовет нас к себе.
(Снова поворачивается к Иоганнесу.) Ганс! Я должен
еще сказать тебе. Не запятнай... Слышишь?.. Не запят-
най рук своих кровью! Не бери на себя еще и этого
греха!.. Заметил ли ты, что делается с Кете? Знаешь ли
8*
21!
ты, что мы беспокоимся за ее рассудок? Посмотри по-
внимательнее на это бедное дорогое существо! Н-да!
Тебе все еще не ясно, что вы из нее сделали? Пусть
мать тебе расскажет, как она ночью плачет и вздыхает
над твоими фотографиями. Еще раз прошу тебя, Ганс,
не запятнай свои руки кровью. Ну, у нас все. Н-да!
Пойдем, Марта, пойдем.
иоганнес (после небольшой борьбы). Отец!!
Мать!!
Фрау Фокерат и Фокерат оборачиваются. Иоганнес бросается им а
объятия.
Фокерат. иоганнес!
Пауза.
Иоганнес (тихо). Скажите, что мне делать?
Фокерат. Не удерживай ее. Пусть уезжает, Ганс.
Иоганнес. Хорошо, обещаю тебе. (Измученный,
опускается на стул.)
Фрау Фокерат, радостная, идет в спальню.
Фокерат (гладит сидящего Иоганнеса и целует
его в лоб). Ну вот... бог дал тебе силы... н-да! (Уходит
в спальню.)
Иоганнес (сидит некоторое время неподвижно,
потом вздрагивает, поднимается, смотрит из окошка в
ночной сумрак, открывает входную дверь). Здесь кто-
то есть?
Анна. Это я, господин Иоганнес. (Входит.)
Иоганнес. Вы хотели уехать, не простившись?
(Ходит по комнате.)
Анна. Некоторое время я, действительно, колеба-
лась... Но теперь — нет.
Иоганнес. Яв ужасном положении. Приехал мой
отец. Я никогда его не видел таким. Всегда такой ра-
достный и бодрый человек... Я никак не могу отделаться
от этого впечатления. А тут я еще должен видеть, как
вы уезжаете, фрейлейн, и...
Анна. Видите ли, господин доктор, рано или позд-
но я все равно должна была уехать.
212
Иоганнес. Но вы не должны, вы не смеете уез-
жать! И тем более сейчас, сейчас, в этот момент! (Са-
дится, опирается головой на руку; глубокий стон выры-
вается из его груди.)
Анна (тихо и взволнованно). Господин доктор!
(Прикасается рукой к его волосам.)
Иоганнес (выпрямляется и вздыхает). Ах! Фрей-
лейн Анна!
Анна. Вспомните, о чем мы говорили еще час на-
зад... Зачем же утешать себя иллюзиями?
Иоганнес (встает, ходит в волнении по комнате).
Я не помню, о чем мы говорили, моя голова совсем опу-
стошена и измучена. Я не помню, о чем я говорил с
отцом. Я ничего не знаю. В моей голове совсем пусто.
Анна. Ах! Господин Иоганнес, было бы куда лучше,
если бы наши последние минуты были светлее.
Иоганнес (после небольшой внутренней борьбы).
Помогите мне, фрейлейн Анна! Во мне не осталось ниче-
го возвышенного, ни крупинки гордости. Я стал другим!
Я даже не тот, каким я был, когда вы к нам приехали.
У меня остались только горькая досада и отвращение к
жизни. Для меня все обесценено, развенчано и забрыз-
гано грязью. Однако я чувствую, что благодаря вам
и вашему присутствию я еще что-то представлял собой.
А ваши слова... и если я снова их не услышу, тогда мне
больше ничего не поможет. Тогда я подведу черту и...
кончу свои расчеты с жизнью. (Ходит кругом, останав-
ливается перед Анной.) Дайте мне точку опоры! Дайте
мне что-нибудь, за что я мог бы ухватиться! Хоть со-
ломинку. Я иду ко дну... во мне все рушится, дайте мне
опору, фрейлейн.
Анна. Господин доктор! Мне очень горько видеть
вас в таком положении. Я плохо понимаю, почему я
должна быть опорой. Но об одном -вы должны помнить.
Мы это предвидели. Днем раньше, днем позже, мы долж-
ны были к этому быть готовыми, господин доктор!
Иоганнес молча обдумывает.
Ну, вспсшнили теперь? Давайте попытаемся выполнить
наш уговор. Вы его знаете. Мы даем обет... И будем
213
действовать. Мы оба одиноки... Всю нашу жизнь, если
мы не упидим друг друга. Это наш обет. Хотите? Ничто
другое нас связать не может. Мы не смеем себя обма-
нывать. Все остальное разлучает нас. Принимаете? Ну,
дайте руку!
Иоганнес. Я чувствую, что это, кажется, может
меня удержать. Я тоже мог бы работать без надежды
когда-либо достигнуть цели. Но кто поручится за меня?
Где я возьму веру? Кто скажет мне, что страдания бу-
дут не напрасными?
Анна. Когда мы хотим, господин Иоганнес, зачем
нам вера и гарантии?
Иоганнес. А если у меня слабая воля?
Анна (совсем тихо). Если бы моя воля была сла-
бой, я думала бы о другой, которая живет по этому же
закону. И я точно знаю, что это меня поддержит... Я бу-
ду думать о вас, господин Иоганнес!
Иоганнес. Фрейлейн Анна!.. Ну, хорошо, я со-
гласен! Мы сохраним предчувствие новых, свободных
отношений и в то же время ощущение того душевного
счастья, которое наполняет нас при мысли об этом. Все,
что мы тут почувствовали, и возможность, которую мы
ощущали, не должны быть забыты. Это чувство долж-
но жить в нас вне зависимости от того, даст ли нам
будущее что-либо, или нет. Этот свет будет гореть во
мне, и если он погаснет, то погаснет и моя жизнь.
Оба молчат, потрясенные.
Я благодарю вас, фрейлейн Анна!
Анна. Прощайте, Иоганнес!
Иоганнес. Куда вы теперь едете?
Анна. Может быть, на север... может быть, на юг.
Иоганнес. Вы не хотите сказать мне — куда?
Анна. А не лучше ли было бы вам не спрашивать
меня об этом?
Иоганнес. И вы не хотите, чтобы мы даже пере-
писывались... только несколько слов... только короткие
весточки, может быть... что мы делаем, где живем?
Анна (качает головой, печально улыбается). Сме-
ем ли мы? Не большая ли это опасность потерпеть кру-
214
шение? Â если мы потерпим крушение, тогда мы тоже
будем обмануты.
иоганнес. Ну, ладно... я буду мести свой крест.
Я буду крепко его держать, даже если он меня разда-
вит. (Берет Анну за руку.) Прощайте. v
Анна (бледнея и краснея от волнения, смущенно и
взволнованно). Иоганнес. Еще одно... Возьмите это
кольцо... оно снято с пальца женщины, которая умер-
ла... умерла в Сибири, последовав за своим мужем. Она
была верна ему... до конца. (С легкой иронией.) У на(с
как раз наоборот.
И оганнес. Фрейлейн Анна! (Подносит ее руку к
губам и крепко держит ее.)
Анна. Я не носила другого украшения. Когда сла-
беешь, нужно вспомнить о судьбе этого кольца. И, если
вы посмотрите на него... в минуту слабости... подумайте
тогда и о той... о той, которая далеко от вас... одинока,
как и вы, и ведет ту же внутреннюю борьбу... Прощайте!
Иоганнес (выходя из себя). Неужели мы никог-
да, никогда больше не увидимся?
Анна. Если мы увидимся, — то мы потеряны.
Иоганнес. Это свыше моих сил.
Анна. То, что нас гнетет, в то же самое время
дает силу. (Хочет уйти.)
Иоганнес. Анна! Сестра моя!
Анна (со слезами). Брат мой, Иоганнес!
Иоганнес. Разве брат даже не смеет... поцело-
вать свою сестру, прежде чем расстаться с нею... на-
всегда?
Анна. Нет, Ганс. Нет.
Иоганнес. Да, Анна! Да, да! (Обнимает ее, гу-
бы их сливаются в горячем, длительном поцелуе.)
Анна вырывается и уходит через веранду, иоганнес стоит не-
которое время неподвижно, потом ходит по комнате большими ша-
гами, берется руками за голову, вздыхает, вздыхает громче, оста-
навливается и прислушивается. Вдруг издалека доносится шум.
Слышен шум прибывающего поезда. Иоганнес открывает дверь на
веранду и прислушивается. Шум усиливается и потом затихает. Слы-
шен станционный колокол. Первый, второй и третий звонок. Раз-
дается свисток. Иоганнес направляется в свой кабинет, по дороге
опускается на стул. Тело его содрогается от рыданий. На веранду
падает слабый свет* луны... В соседней комнате слышен шум, гром-
215
ко разговаривают. Иоганнес вскакивает, направляется в каби-
нет, останавливается, задумывается на один момент и быстро вы-
бегает через веранду. Из спальни выходит старик Ф о к е р а т,
за ним фрау Фокерат. Оба направляются к входной двери.
Уходят через входную дверь.
Фокерат (останавливаясь). Ганс!.. Или это мне
показалось... н-да, будто здесь кто-то был.
Фрау Фокерат (у двери). Кто-то поднимался
по лестнице.
Фокерат. Да-да, мальчику нужен покой. Не бу-
дем ему мешать. Можно было бы к нему послать Брауна.
Фрау Фокерат. Да-да, папочка! Я пошлю за
ним. А не подняться ли мне самой наверх, папочка?
Фокерат (направляется к веранде). Нет, лучше
не ходи, Марта. (Открывает дверь, прислушивается.)
Какой чудесный, -прозрачный лунный свет! Посмотри-ка!
Фрау Фокерат (быстро отходит от двери в пе-
реднюю, идет к веранде). Что там такое?
Фокерат. Дикие гуси. Видишь, вон там... над
озером. Маленькими точечками пролетают они мимо
Луны. #
Фрау Фокерат. Где мне с моими глазами. Они
теперь далеко не молодые. (Отходит снова к входной
двери.)
Фокерат. Чу... Слушай!
Фрау Фокерат. Что такое? (Останавливается.)
Фокерат. Тсс... Марта!
Фрау Фокерат. Что там случилось, отец?
Фокерат (закрывает дверь, подходит к жене). Нет,
ничего. Мне показалось, что внизу кто-то стукнул...
веслами, Марта.
Фрау Фокерат. Кому там шуметь?
Кто-то заглядывает в окно с веранды. Это иоганнес. Затем он
осторожно входит в комнату. Он выглядит неузнаваемо. Лицо его
мертвенно бледно, он тяжело дышит. В глазах страх, он пугливо
озирается по сторонам; ищет бумагу и перо, пишет несколько слов.
Услыхав шум, вскакивает и бросает перо. Уходит через веранду.
Супруги Фокерат возвращаются, с ними Кете.
Фрау Фокерат. Ну надо же! Сидеть столько
времени в кромешной темноте!
216
Кете (прикрывает глаза ладонью от света). Какой
яркий свет!
Фрау Фокерат. Подумать только, какая нехо-
рошая девчонка. Сидит в темноте бог весть с каких пор.
Кете (слегка недоверчиво). Почему... почему вы так
добры ко мне?
Фокерат. Потому что ты у нас единственная, до-
рогая доченька. (Целует ее.)
Кете (слабо улыбаясь). Да-да, вы жалеете меня.
Фрау Фокерат. Тебе не хуже, милая моя?
Фокерат. Не приставай к ней. Теперь все вой-
дет в свою колею. Самое неприятное, слава богу, по-
зади.
Кете (сидит у стола, после небольшого молчания).
Мне ничего, мамочка... Глаза еще режет свет... я чув-
ствую себя, как человек, решившийся на что-тс) совсем
безумное... и теперь вдруг понявший, какую непоправи-
мую ошибку он мог совершить.
Фрау Фокерат. Что ты хочешь сказать?
Кете. Анна уехала?
Фокерат. Уехала, Кете!.. Теперь ты снова будешь
веселой и счастливой.
Кете молчит.
Фрау Фокерат. Ты не любишь больше Иоган-
неса, Кете!
Кете (после небольшого размышления). Впрочем,
мне в жизни еще повезло. Вот Фанни Штенцель, она
вышла замуж за пастора. И, если она даже очень до-
вольна и счастлива, ты думаешь, я согласилась бы по-
меняться с ней? Нет, ни за что... Здесь пахнет дымом?
Чувствуете?
Фрау Фокерат. Нет, дитя, я ничего не слышу.
Кете (в отчаянии ломает руки). Ах, господи! Все
кончено, все кончено!
Фокерат. Кетхен, Кетхен! Зачем поддаваться ма-
лодушию! Я снова уверовал в справедливость господню
и убежден, что все будет хорошо. Милосердный бог не-
обычными средствами и неисповедимыми путями ведет
заблудших. Мне кажется, Кетхен, я угадал его волю.
Кете. Видишь ли, мамочка, когда Иоганнес прищел
217
тогда ко мне с предложением, мое первое чувство было
правильно. Как сейчас помню, целый день сверлила
мысль: что у него, такого умного и ученого человека,
может быть общего со мной? Что он найдет во мне? Ви-
дишь ли, это было совершенно верно.
Фрау Фокерат. Нет, Кетхен, не его духовный
уровень выше, а твой, ты стоишь выше его, гораздо вы-
ше. Он должен смотреть на тебя снизу вверх, — вот это
верно.
Фокерат (дрожащим голосом). А поэтому... Мар-
та сказала... как оно есть на самом деле, н-да!.. А по-
этому... если бы ты могла простить... простить его ве-
ликий грех!..
Кете. Ах! Если бы было что прощать! Прощают
раз... сто раз... тысячу раз... Но как простить такого,
как Ганнес!.. Ганнес держится с достоинством. Что мне,
ничтожному существу, ему прощать? Все дело просто в
том, что я не то, что ему надо. Я сама хорошо понимаю,
что я такое и чего мне недостает.
Слышно, как на берегу озера кого-то громко зовут.
Фрау Фокерат. Кетхен, знаешь, что я тебе по-
советую. Пслушайся, пойдем, я уложу тебя в кровать и
почитаю тебе что-нибудь. Сказки Гримма, — хочешь, по-
ка ты не заснешь? А завтра, рано утром, я тебе сварю
суп с пептоном и яичко всмятку, а потом ты встанешь,
и мы пойдем в сад. На солнышке, пра'во, очень хорошо,
и ты совсем по-другому будешь смотреть на все, чем
сегодня вечером. Пойдем, пойдем!
Браун (входит с веранды). Добрый вечер!
Фокерат. Добрый вечер, господин Браун!
Браун. Добрый вечер, господин Фокерат! (Здоро-
вается с ним за руку.) иоганнес здесь?
Фокерат. Он, вероятно, наверху.
Браун. Так ли!.. Вы уверены?
Фокерат. Думаю, что да. А ты как полагаешь,
Марта? Чего это вы вдруг?
Браун. Пойду все же посмотрю. (Уходит через
входную дверь.)
Фрау Фокерат (слегка встревоженно). Что та-
кое с Брауном?
218
Кете (испуганно, возбужденно). Где &е Ганнёс?
Фрау Фокерат. Зачем так пугаться, Кетхен! Где
же он может быть?
Кете (с заметно возрастающим волнением). Куда
же он ушел?
Фокерат. Он наверху; ну да, конечно, наверху.
Браун возвращается. Обстановка напряженная.
Пауза^
Фокерат. Ну как, господин Браун?
Браун. Нет, господин Фокерат, наверху его нет,
и... и...
Фокерат. Н-да!.. Н-да! Ну, что у вас там случи-
лось?
Браун. Нет, ничего, ничего.
Кете (быстро подходя к Брауну). Говорите, вы
что-то скрываете?
Браун. Нет-нет, уверяю вас... нет никаких причин
беспокоиться... Но только у меня такое чувство... что
Ганса теперь ни в коем случае нельзя оставлять одного.
Когда я подходил к вашему дому... ах, право, это сущая
ерунда.
Фрау Фокерат. В чем же дело? Говорите, гово-
рите, прошу вас1
Фокерат. Говорите же, не теряйте времени зря!
Браун. Да ничего особенного. В тот момент, ко-
гда я отворил калитку в сад, мне послышалось, что кто-
то отвязывает с цепи лодку... Когда я подошел ближе,
кто-то уже отплывал на ней..'. Какой-то мужчина... У ме-
ня мелькнула мысль, что это Ганс... но он не откли-
кался. А Ганс наверно бы отозвался.
Кете (в исступлении), иоганнес! Да, это был он!
Бегите! Бегите, ради бога, бегите скорее! Отец! Мать!
Это вы, вы довели его до отчаяния. Зачем, зачем вы это
сделали?
Фрау Фокерат. Кете, голубушка?..
Кете. Я ведь чувствовала. Он не может так дальше
жить. Я бы на все охотно согласилась. Только не это!
Только не это!
Фокерат быстро уходит в сад, слышно, как он кричит: «Ганс!
Иоганнес!»
219
Фрау Фокерат (спешит к входной двери, кри-
чит на весь дом). Ганс! Ганс!
Кете (Брауну). Вы говорите — мужчина? Вы его
звали? Он не откликнулся? Бегите, бегите скорее!
Браун выходит.
(Кричит ему вслед.) Я догоню... (Ломает руки.) Ах,
боже мой, господь милосердный. Только бы он еще жил!
Только бы он мог еще услышать меня!
Слышны крики Брауна, доносящиеся с озера.
(Кричит через входную дверь.) Альма! Минна! Несите
фонари в сад... Скорее! Скорее фонари! (Собирается
бежать через дверь на веранду, замечает записку. Ос-
танавливается как вкопанная, затем, дрожа, прибли-
жается, берет ее, смотрит некоторое время остановив-
шимся взглядом и как подкошенная падает.)
Из сада все еще доносятся крики.
Занавес
КАЧИ
ДРАМА из жизни СОРОКОВЫХ годов,
в пяти ДЕЙСТВИЯХ
Перевод
А. АРИАН
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
— служащие Дрейсигера.
сына Дрейсигера.
Дрейсигер—владелец бумазейной фабрики.
Фрау Дрейсигер.
П ф е й ф е р, приемщик
Нейман, кассир
Мальчик-ученик
Кучер Иоганн
Девушка
Вейнгольд — домашний учитель
Пастор Киттельгауз.
Фрау Киттельгауз.
Гейде — полицейский инспектор.
К у т ш е — жандарм.
Вельцель — хозяин трактира.
Фрау Вельцель.
Анна Вельцель.
В и г а н д — столяр.
Коммивояжер.
Крестьянин.
Лесник.
Шмидт — хирург.
Г о р н и г — старьевщик.
Старый Виттиг — кузнец.
Ткачи:
Б елске р.
Мориц Ere р.
Старый Ба утя е р т.
Матушка Баумерт.
Берта Баумерт.
Эмма Баумерт.
Фриц — сын Эммы, четырех лет.
Август Баумерт.
Старый Анзорге.
Фрау Генр их.
Старый Гильзе.
Фрау Гильзе.
Готлиб Гильзе.
m
Л у и з а — жена Готлиба.
M и л ь х е и — их дочь, шести лет.
Р е и м а и.
Г е и б е р.
Ткачих а.
Мальчик, восьми лет.
Старые и молодые ткачи и ткачихи.
События, описываемые в этом произведении, произошли
в сороковых годах в Кашбахе в Эйленгебирге, а так-
же в Петерсвальдау и Лангенбилау, расположенных у
подножия Эйленгебирге.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Просторная, окрашенная в серый цвет комната в доме фабриканта
Дрейсигера в Петерсвальдау. Это помещение, куда ткачи сдают го-
товую тЗГань. Слева — окна без гардин, в глубине — стеклянная
дверь, направо — такая же дверь f через которую все время входят
и выходят ткачи, ткачихи и дети. Вдоль правой стены, как и все
остальные, почти сплошь уставленной деревянными стеллажами,
тянется широкая скамья, куда приходящие ткачи складывают свой
материал и в порядке очереди предъявляет его для контроля. За
большим столом, на котором ткачи расстилают свой подлежащий
контролю товар, стоит приемщик Пфейфер. В руках у Пфейфера
циркуль и лупа. Когда ткань осмотрена, ткач кладет бумазею на
весы, и конторский мальчик определяет ее вес. Тот же мальчик
сбрасывает бумазею с весов и швыряет ее на стеллажи. Каждый
раз, когда ткань принята, приемщик Пфейфер громко называет кас-
сиру Нейману подлежащую выплате денежную сумму. Кассир
сидит за небольшим столиком.
Конец мая. Душный полдень. Ткачи стоят перед приемщиком, как
перед судьей, напряженно, в страхе ожидая решения своей судьбы:
жизнь или смерть! Все они подавлены, забиты, как нищие, которые
живут под гнетом непрерывных унижений, и стараются остаться
незаметными, только бы их терпели. На лицах — следы неустанных,
бесплодных, тяжелых дум. Мужчин почти нельзя отличить друг от
друга: все — плоскогрудые, кашляющие, жалкие люди с серыми ли-
цами, с искривленными от постоянного сидения коленями, жертвы
ткацкого станка. Женщины на первый взгляд менее схожи, но все
обессилены, замучены, измождены, тогда как мужчины еще силятся
сохранить какое-то жалкое достоинство, и одежда на них. хоть и в
заплатах, но опрятная. Девушки не лишены привлекательности, но
на лицах — восковая бледность. Глаза — большие грустные. Хруп-
кие фигурки.
Кассир Нейман (отсчитывает деньги). Остает-
ся шестнадцать зильбергрошей и два пфеннигаг
22S
Перваяткачиха (тридцати лет, очень худая, бе-
рет деньги дрожащими руками). Благодарю вас.
Женщина продолжает стоять.
Нейман. В чем дело? Опять что-то не сходится?
Первая ткачиха (взволнованно, умоляюще).
Мне так нужно немного денег вперед, хоть несколько
пфеннигов.
Нейман. А мне вот нужны несколько сот талеров!
Мало ли кому что нужно! (Уже выплачивая другому, ко-
ротко бросает.) Насчет выплаты вперед решает сам го-
сподин Дрейсигер.
Первая ткачиха. А нельзя ли мне поговорить
с самим господином Дрейсигером?
Приемщик Пфейфер (бывший ткач, это сра-
зу бросается в глаза. Но вместе с тем он упитан, хоро-
шо одет, гладко выбрит, нюхает табак. Грубо кричит
вслед женщине). Господину Дрейсигеру только и дела,
что самому вникать во всякую мелочь. А мы-то здесь
зачем? (Пускает в ход циркуль и рассматривает ткань
под лупой.) А, черт! Какой сквозняк! (Обертывает шаль
вокруг шеи.) Закрывайте дверь, когда входите!
Мальчик-ученик (громко, Пфейферу). Говори
не говори, все равно что чурбаны!
Пфейфер. Все! На весы!
Ткач кладет кусок на весы.
Если бы вы знали толк в своем деле!.. Опять пропуски...
Глаза бы мои не глядели... Хороший ткач не зевает,
наматывая пряжу _на навой.
Входит Б е к к е р. Молодой, красивый, крепкий, не чета прочим
ткачам, он держится непринужденно, почти дерзко. Пфейфер, Ней-
ман и мальчик понимающе переглядываются при его появлении.
Беккер. Ну и жара! Потеешь, словно в бане!
Первый ткач (вполголоса). Быть дождю, вид-
но!
Через стеклянную дверь справа протискивается старый Б а у-
м е р т. За дверью теснятся ожидающие ткачи. Старик, прихрамы-
вая, пробирается вперед и кладет свой сверток на скамейку непо-
далеку от Беккера. Сам он тоже садится на скамью и вытирает
пот с лица.
Старый Баумерт. Здесь можно и отдохнуть.
m
Б е к к е р. Отдых лучше, чем деньги.
Старый Баумерт. И деньги не лишние. Здоро-
во, Беккер!
Б е к к е р. Здорово, папаша Баумерт! Дожидайся тут
невесть как долго!
Первый ткач. А им что! Ткач всегда жди, —
где час, где день... А ткач ведь тоже человек!..
Пфейфер. Потише, вы! Собственных слов из-за
вас не слышно!
Беккер (шепотом). Видно, он опять с левой ноги
встал!
Пфейфер (обращаясь к ткачу, стоящему перед
ним). Сколько раз я вам говорил? Надо лучше очищать.
Ну что вы тут наворотили? Клочья, как мой палец, и
солома, и всякое дерьмо!
Ткач Рейман. Видно, новые щипцы никуда не
годятся.
Мальчик-ученик (взвесив материал). И в весе
нехватка!
Пфейфер. Тоже ткачи! Жаль основы, которую
даешь вам. О боже! В мое время все было не так. Мой
мастер уж показал бы мне, где раки зимуют! В мое
время были другие требования. Надо было знать свое
дело! Да! А нынче это не обязательно. Выплатить Рей-
ману десять зильбергрошей!
Ткач Рейман. Но один фунт всегда скидывается
на отходы!
Пфейфер. Мне некогда. Хватит! А вы что при-
несли?
Ткач Гейбер (кладет свой сверток. Пока Пфей-
фер рассматривает его, подходит к нему вплотную и
вполголоса взволнованно говорит). Простите, господин
Пфейфер, я покорнейше просил бы вас... не согласится
ли ваша милость... не окажете ли вы мне одолжение...
не вычитайте из сегодняшней получки те деньги, что я
брал вперед...
Пфейфер (с циркулем в руках, рассматривая
ткань, насмешливо). Ну, да. Конечно! Ну и сработано!
Половина утка снова пропала!
Ткач Гейбер (продолжая, вполголоса). В сле-
дующую получку я непременно все выплачу. На прош-
227
Лой неделе я два дня работал у помещика в имений.
А жена лежит дома больная...
Пфейфер (отдает материал на весы). Вот опять
наворочено невесть что! (Берет новую штуку.) А кром-
ка! То широкая, то узкая. Вот, уток порвался. И тут
разъехался! На каждый дюйм основы едва семьдесят
ниток утка. А где остальные нитки? И это называется
добросовестность! Безобразие!
Ткач Гейбер, едва сдерживая слезы, стоит со смиренным, беспомощ-
ным видом.
Беккер (вполголоса, Баумерту). Этот негодяй не
прочь, чтобы мы еще прикупали пряжу.
Первая ткачиха (стоит в нескольких шагах от
кассира, во взгляде у нее отчаяние, все время озирается,
как бы ища помощи. Набравшись духу, еще раз умоляет
кассира). Я скоро... не знаю, как быть... Если вы и на
этот раз... и ничего не дадите вперед... О боже милости-
вый...
Пфейфер (кричит ей). Не проси, не поможет!
Оставьте в покое господа бога. Вы не так уж его стра-
шитесь... Присматривали бы лучше за мужем, чтобы не
сидел целыми днями в трактире. Мы не можем давать
денег вперед. Нам самим приходится отчитываться! Ведь
деньги не наши. С нас потом спросят. Кто не ленив да
знает свое дело, и работает со страхом божьим, тому
нет нужды брать вперед. Хватит разговаривать!
Нейман. А если ткачи в Билау получают в четы-
ре раза больше, так они и пропивают в четыре раза
больше и еще залезают в долги.
Первая ткачиха (громко, как бы взывая к чув-
ству справедливости). Я не ленива, нет. Но у меня нет
больше сил... Я ведь два раза болела... а муж, он то-
же сам не свой... Даже к пастуху в Церлау ходил, и
тот не помог ему... и вот... через силу и конь не скачет...
Мы работаем, сколько можем. Уже много недель ни в
одном глазу сна не было... Все обойдется, надо только
немного окрепнуть. Но ведь и вы должны хоть чем-ни-
будь помочь нам... (Настойчиво, льстиво, умоляюще.)
Я прошу вас, разрешите на этот раз выдать мне не-
сколько грошей вперед.
228
Пфейфер (не обращая на нее внимания). биДле-
ру одиннадцать зильбергрошей!
Первая ткачиха. Несколько грошей! Только на
хлеб! В долг больше не дают. А ведь дома куча де-
тей!
Нейман (вполголоса и комически важно, мальчи-
ку-ученику). «У ткачей ребят полно, траля-ля, траля-ля!»
Мальчик-ученик (в том же тоне продолжает).
«Жаба шесть недель слепа... (Подхватывает мелодию.)
Траля-ля, траля-ля!»
Ткач Рейман (не прикасается к деньгам, кото-
рые выложил кассир). Ведь до сих пор мы всегда полу-
чали по тринадцати с половиной грошей за кусок.
П ф е й ф е р (вмешивается). Если это вас не устраи-
вает, Рейман, только скажите. Ткачей у нас хватит.
В особенности таких, как вы. За полный вес мы даем
полную плату«
Ткач Рейман. Здесь не хватает в весе...
П ф е й ф е р. Принесите кусок бумазеи подобротней,
и вычетов не будет*
Ткач Рейман. Вы говорите, тут много узлов.
Да быть этого не может!
П ф е й ф е р (продолжая рассматривать бумазею).
Кто хорошо ткет, тот хорошо живет.
Ткач Гейбер (не отходит от Пфейфера, на-
деясь, что улучит благоприятную минуту и выклянчит
у него аванс. Ухмыляется на изречение Пфейфера и сно-
ва упрашивает). Покорнейше прошу, господин Пфейфер,
сжальтесь на этот раз и не вычитайте грошей, взятых
вперед. Моя жена не встает с самой масленицы. Она не
может работать. Приходится нанимать девочку для на-
матывания шпули. Потому...
Пфейфер (нюхает табак). Гейбер, вы не один у
меня. Другие тоже ждут очереди!
Ткач Рейман. Какую основу я получил, какую
намотал, такую и снял... Не могу же я принести пряжу
лучше, чем 'та, что мне дали.
Пфейфер. Если это вам не подходит, то и не бе-
рите больше основы. У нас достаточно людей, обиваю-
щих пороги в поисках работы.
Нейман (Рейману). Что ж? Не берете денег?
229
Ткач Р е й м а н. Какие же это деньги? Я не со-
гласен.
Нейман (не обращая внимания на Реймана). Гей-
беру получуть десять зильбергрошей, за вычетом ляти
грошей, выданных ранее. Итого в счет лолучки — пять
грошей.
Ткач Гейбер (выходит вперед, смотрит на день-
ги, стоит качая головой, будто не верит самому себе, и
медленно, неловко берет деньги). Вот и все, все. (Тяже-
ло вздыхая.) Ох-ох-ох!
Старый Баумерт (прямо в лицо Гейберу). Да-
да, Франц! Есть о чем поохать и повздыхать.
Ткач Гейбер (с трудом говорит). Да ведь вот
у меня дома больная девочка. Надо бы ей пузырек с ле-
карством принести.
Старый Баумерт. А что у нее?
Ткач Гейбер. Видишь ли, она сызмальства хво-
рая. Не знаю... Впрочем, тебе я могу сказать — она
такой на свет родилась, нечистая кровь так ее и му-
тит...
Старый Баумерт. Да, куда ни кинь, все клин.
Где бедность, туда прет и 'несчастье! Одно за другим.
Не знаешь, куда податься.
Ткач Гейбер. Что у тебя тут в узелочке?
Старый Баумерт. Дома хоть шаром покати.
Пришлось прикончить нашу собачку. И тут не полако-
мишься, она очень тощая, голодная. А какая была ла-
сковая собачка! Я сам не мог ее прирезать, не хватило
духу.
П ф е й ф е р (проверив ткань Беккера, громко). Бек-
керу тринадцать с половиной зильбергрошей.
Б е к к е р. Да ведь это жалкая милостыня, а не пла-
та за работу!
П ф е й ф е р. Кто сдал товар, пускай очистит поме-
щение. Здесь повернуться негде.
Б е к к е р (обращаясь к стоящим рядом, громким го-
лосом). Ведь это же жалкие чаевые, и только! Чело-
век работает с раннего утра до поздней ночи! Восем-
надцать дней за станком в пыли и духоте, ни одного
вечера отдыха, и так надрываться за тринадцать с по-
ловиной грошей!
230
П ф е й ф е р. Не смей здесь орать.
Беккер. Ну, я вам не дам заткнуть мне глотку,
Пфейфер (вскакивает). Это мы еще посмотрим!
(Бежит к стеклянной двери и кричит в контору.) Гос-
подин Дрейсигер, господин Дрейсигер, будьте так лю-
безны!
Дрейсигер (входит. Ему лет сорок. Это тол-
стый астматик. Строго). Что случилось, Пфейфер?
Пфейфер (нахально). Беккер говорит, что не даст
заткнуть ему глотку.
Дрейсигер (выпрямляется, откидывает голову,
пристально смотрит на Беккера, ноздри у него разду-
ваются). Ах вот как!.. Беккер! (Пфейферу.) Это тот са-
мый, который...
Служащие кивают утвердительно.
Беккер (нагло). Да-да, господин Дрейсигер. (По-
казывая на себя.) Это тот самый. (Показывая на Дрей-
сигера.) А вы — тот самый!
Дрейсигер. Ему, видно, слишком хорошо живет-
ся. Он до тех пор будет играть с огнем, пока не обож-
жется.
Беккер (грубо). А ты, копеечная душа, помал-
кивай! Твоя мать, наверно, загляделась на сатану, ког-
да в новолуние вылетела на помеле из трубы! Вот и
вышел из тебя такой черт!
Дрейсигер (гневно рявкает). Заткни глотку! Сей-
час же заткни глотку, иначе... (Весь дрожит и делает
несколько шагов вперед.)
Беккер (смело дожидается его приближения).
Я не глухой. Я еще хорошо слышу.
Дрейсигер (овладевает собой, внешне спокойно
и деловито). Этот парень тоже был при этом?..
Пфейфер. Это ткач из Билау. Они всегда тут как
тут, когда пахнет скандалом.
Дрейсигер (возбужденно). Так вот что я вам
скажу: если это случится еще раз, если еще раз мимо
моего дома пройдет такая орава пьянчуг, такая банда
бездельников и молокососов, как это было вчера вече-
ром, и будет петь эту гнусную песню...
231
Беккер. Вы, вероятно, имеете в виду песню «Кро-
вавая баня»?
Д рейс иге р. Он знает, о какой песне я говорю.
Итак, повторяю вам: если я еще хоть раз услышу эту
песню, я прикажу схватить кого-нибудь из вас и — кля-
нусь честью, я не шучу — передам его в руки властей.
А когда узнаю, кто сочинил эту жалкую гнусную пе-
сню... _ *;
Беккер. О, это чудная песня!
Дрейсигер. Еще слово, и я пошлю за полицией.
Сию же минуту! Я не буду церемониться. Я справ-
люсь с вашим братом. Я и не с такими справлялся!
Беккер. Еще бы! Что для фабриканта двести-
триста рабочих! И пикнуть не успеешь. И костей не собе-
решь. У такого фабриканта четыре желудка, как у коро-
вы, и пасть, как у волка. Нет-нет. Тут дело серьезное!
Дрейсигер (служащим). Этому человеку у нас
больше работы не давать.
Беккер. Не все ли равно, где околеть: за ткац-
ким станком или в канаве?
Дрейсигер. Вон! Сию минуту вон!
Беккер (твердо). Сначала я получу мои деньги.
Дрейсигер. Что ему причитается, Нейман?
Нейман. Двенадцать зильбергрошей и пять
пфеннигов.
Дрейсигер (поспешно берет у кассира деньги и
с такой силой швыряет их на стол, что несколько мо-
неток падает на пол). Вот! Получайте — и прочь с глаз
моих!
Беккер. Сначала я получу свой заработок.
Дрейсигер. Вот ваш заработок. И если вы не
уберетесь... Как раз бьет двенадцать, мои красильщики
идут на обед...
Беккер. Я хочу получить свой заработок в руки.
Сюда! (Тычет пальцами правой руки в ладонь левой.)
Дрейсигер (мальчику-ученику). Поднимите с по-
лу деньги, Тильгнер.
Мальчик поднимает деньги, кладет их Беккеру в руку.
Беккер. Порядок — прежде всего! (Неторопливо
ъщдет деньги в ветхий кошелек.)
232
Дрейсигер. Hyr>
Беккер все еще не уходит.
Что ж, помочь вам?
Среди сгрудившихся ткачей происходит какое-то движение. Слышен
долгий тяжкий вздох. Падение. Внимание всех обращается на это
новое происшествие.
Что случилось?
Голоса ткачей и ткачих. Кто-то упал.
— Смотрите, какой маленький славный мальчуган...
— Заболел, что ли?
Дрейсигер. Что такое? Упал? (Подходит ближе.)
Старый ткач. Да, вот лежит.
Люди расступаются, виден мальчик лет восьми, лежащий замертво
на полу.
Дрейсигер. Знает ли кто-нибудь этого мальчика?
Старый ткач. Он не из нашей деревни.
Старый Б а у м е р т. Как будто — паренек Ген-
риха... (Внимательно приглядывается.) Да-да, это Гу-
став, сын нашего Генриха.
Дрейсигер. Где он живет?
Старый Баумерт. У нас в Кашбахе, господин
Дрейсигер. Отец по вечерам играет в оркестре, а днем
гнет спину за станком. У них девять душ ребят, и де-
сятого Ждут.
Голоса ткачей и ткачих. Им тяжело живет-
ся очень...
— Крыша худая, протекает...
— У матери и двух рубашек нет на всех девятерых.
Старый Баумерт (дотрагивается до ребенка).
Эй, мальчуган, что с тобой? Да очнись же!
Дрейсигер. Помогите поднять его. Какая глу-
пость — посылать такого слабого ребенка в такой дале-
кий путь. Принесите воды, Пфейфер.
Ткачиха (которая помогает поднять ребенка). Уж
лучше тебе и не проснуться, малыш!
Дрейсигер. Или коньяку, Пфейфер. Коньяк
лучше.
Беккер (стоит всеми позабытый и наблюдает за
происходящим. Берется за дверную ручку и кричит гром-
233
Ко и насмешливо). Дали бы ему поЖрать, он бы и при-
шел в себя! (Уходит.)
Дрейсигер. Этот парень плохо кончит. Берите
ребенка под мышки, Нейман, осторожнее... осторожнее.
Так, так... Снесем его ко мне. Что вы делаете?
Нейман. Он что-то сказал, господин Дрейсигер.
Он шевелит губами.
Дрейсигер. Чего ты хочешь, мальчик?
Мальчик (едва слышно). Я голоден.
Дрейсигер (бледнеет). Ничего не поймешь.
Ткачиха. Мне кажется, он сказал...
Дрейсигер. Ладно, там видно будет. Не задер-
живайтесь! Положите его в конторе на диван. Послу-
шаем, что скажет доктор.
Дрейсигер, Нейман и ткачиха ведут мальчика в кон-
тору. Среди ткачей движение. Как школьники, когда учитель ухо-
дит из класса, они распрямляются, что-то шепчут, переминаются с
ноги на ногу и вдруг начинают говорить громко и все сразу.
Старый Баумерт. Я всегда говорил, что Бек-
кер прав.
Ткачи и ткачихи. А что он сказал?..
— Ничего нового, еще одну душу, мол, голодом за-
морили...
— А что-то будет еще зимой? Расценки обкарнали и
еще урезывают. И с картошкой в этом году плохо...
— Так оно и пойдет, пока все мы не подохнем.
Старый Баумерт. А лучше всего сделать так,
как нентвихский ткач — накинул себе петлю на шею и
повесился на ткацком станке. — Вот, возьми табаку. Я
сходил в Нейрод, мой шурин работает там на табачной
фабрике. Он мне и дал несколько щепоток. Что у тебя
хорошего в узелке?
Старый ткач. Немного перловки. Тут возвра-
щалась телега от мельника Ульбрихта. Один мешок чуть
распоролся, а мне и на руку, сам понимаешь.
Старый Баумерт. В Петерсвальдау двадцать
две мельницы, а нашему брату ничего не достается.
Старый ткач. Не надо только падать духом.
Всегда что-нибудь да придет человеку на помощь. Гля-
дишь, еще немного и протянешь.
Ткач Гейбер. Если ты голоден, молись четыр-
234
надцати заступникам. А если от этого не станешь сыт,
возьми камешек в рот и" соси. Правильно, Баумерт?
Дрейсигер, Пфейфер и кассир возвращаются.
Дрейсигер. С мальчишкой ничего страшного не
случилось. Он уже пришел в себя. (Расхаживает взад
и вперед и отдувается.) А все-таки какая глупость! Ре-
бенок прямо стебелек, кажется, вот-вот сдует его. Даже
не поймешь, как люди... Как родители могут так неразум-
но поступать. Взвалить на него два куска бумазеи и
послать сюда — а ведь идти полторы мили. Трудно по-
верить! Придется отдать распоряжение, чтобы у детей
вообще не принимали товар. (Молча шагает по комна-
те.) Во всяком случае, я настоятельно прошу, чтобы
такие вещи не повторялись. Кто в конце концов будет
в ответе? Конечно, мы, фабриканты! Мы виноваты во
всем! Если такой вот мальчуган зимой застрянет в снегу
и замерзнет, то тут же, откуда ни возьмись, появится
писака и, смотришь, дня через два размажет эту страш-
ную историю во всех газетах черным по белому. А отец,
а родители, посылающие такого ребенка... Боже сохрани,
они ни в чем не повинны! В ответе фабрикант! Фабри-
кант— козел отпущения! Ткача всегда оправдают, а на
фабриканта посыплется град нападок: он-де бессердеч-
ный человек, камень, опасный субъект, на которого мо-
жет тявкать любой из этой своры газетчиков. Фабрикант,
видите ли, живет превосходно, в одной только радости,
а ткачи у него с голоду умирают. А что у такого фаб-
риканта свои заботы и бессонные ночи, что он решается
на большой риск, который даже и не снится рабочим,
что у него голова идет кругом от бесконечных расчетов,
и перерасчетов, что он должен думать и передумать о
тысяче вещей, что он борется не на жизнь, а на смерть,
что его заедают конкуренты, что у него не проходит,
и дня без неприятностей и потерь, — об этом, конечно/
молчат! И чего только не валят на фабриканта! Кто
только не присасывается к нему и не живет за его счет!
Нет-нет, побывали бы вы в моей шкуре, так запели бы
другую песню. (Несколько овладев собой.) Как держал
себя здесь этот парень, этот негодяй Беккер! А сейчас
он пойдет повсюду трубить, что я бог знает какой бес-
235
сердечный, что я, мол, из-за любого пустяка выставляю
ткачей за дверь! Разве это так? Разве я уж такой бес-
сердечный?
Много голосов. Нет, господин Дрейсигер!
Дрейсигер. Ну вот и я тоже так думаю. А эти
негодяи расхаживают тут и поют наглые песни про нас,
фабрикантов; толкуют о голоде, а у самих столько лиш-
ку, что водку дуют целыми квартами! Пускай они су-
нут нос в другое место и посмотрят, что происходит у
ткачей на полотняных фабриках. Дот..где нужда! А вам.
будоазейщики, вам тут неплохо! У вас все основания в
тишине благодарить господа. Я спрашиваю вас, старых
трудолюбивых и порядочных ткачей: могут ли мои ра-
бочие заработать себе на кусок хлеба?
Много голосов. Да, господин Дрейсигер.
Дрейсигер. Ну вот, видите! Такой субъект, как
Беккер, у меня, конечно, долго не проживет. Но сове-
тую вам — таких держите на привязи! Если мне все
это надоест, я поставлю точку, закрою лавочку, и уби-
райтесь на все четыре стороны, — тогда посмотрим, где
вы получите работу. Во всяком случае, не у Беккера.
Первая ткачиха (пробилась к Дрейсигеру ^и
униженно снимает пылинки с его сюртука). Вы измаза-
лись, господин Дрейсигер!
Дрейсигер. Дела идут из рук вон плохо. Вы это
сами знаете. Мне приходится еще докладывать деньги,
не то что зарабатывать. И если я забочусь о том, чтобы
у моих ткачей всегда была работа, то я хочу, чтоб
вы это понимали и благодарили меня. Товару лежат
тысячи тюков, и я сегодня еще не знаю, будет ли он
распродан. Вы, конечно, слышали, что много ткачей
сидит без работы? И вот... Впрочем, Пфейфер вам все
это растолкует. А дело очень просто: вы должны понять,
что намерения у меня добрые... Разумеется, я не могу
раздавать милостыню. Для этого я недостаточно богат.
Но я могу — до известного предела — дать безработ-
ным возможность кое-что заработать. Конечно, я иду
на огромный риск, но это уж мое дело. Я говорю себе:
если человек каждый "день зарабатывает на кусок хле-
ба, то это уже кое-что. Это намного лучше, чем голо-
дать. Разве я не прав?
236
Много голосов. Да-да, господин Дрейсигер.
Дрейсигер. Я готов предоставить работу еще двум
сотням ткачей. Пфейфер скажет вам, на каких условиях.
(Собирается уходить.)
Первая ткачиха (преграждает ему путь, гово*
рит что-то страшно быстро, настойчиво, умоляюще). Все-
милостивый господин Дрейсигер, покорнейше прошу вас,
может быть, вы... Я уже два раза болела...
Дрейсигер (торопясь). Поговорите с Пфейфе-
ром, голубушка, я и так запоздал. (Отходит от нее.)
Ткач Рейман (тоже преграждает ему путь и го-
ворит с нотой обиды и обвинения). Господин Дрейсигер,
я на самом деле вынужден жаловаться. Господин Пфей-
фер меня... Ведь я же всегда получал за свой товар, две-
надцать с половиной монет...
Дрейсигер (прерывает его). Там сидит прием-
щик. Обратитесь к нему. Это его прямое дело.
Ткач Гейбер (тоже останавливает Дрейсигера).
Милостивый господин Дрейсигер! (Заикаясь и со страш-
ной быстротой.) Я покорнейше прошу вас... может быть,
господин Пфейфер... может быть...
Дрейсигер. Чего вы хотите?
Ткач Гей б ер. Деньги, что я в последний раз за-
брал вперед, и так как я...
Дрейсигер. Не понимаю, что вы хотите?
Ткач Гейбер. Нужда меня прижала, потому что...
Дрейсигер. Это дело Пфейфера. Пусть разбе-
рется. Я, право, ничего не могу сделать... Договоритесь
с Пфейфером. (Поспешно уходит в контору.)
Просители беспомощно переглядываются. Все они, вздыхая, посте-
пенно расходятся.
Пфейфер (снова начинает приемку). Ну, Анна,
ты что принесла?
Старый Баумерт. Сколько же будут платить
за кусок, господин Пфейфер?
Пфейфер. Десять зильбергрошей за кусок.
Старый Баумерт. Ну, это еще куда ни шло!
Среди ткачей движение, шушуканье и ропот.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Комнатка безземельного крестьянина Вильгельма Анзорге в Каш-
бахе, в Эйленгебирге.
В тесном помещении едва в шесть футов высоты с выщербленным
полом и черным закопченным бревенчатым потолком сидят за ткац-
кими станками две молодые девушки, Эмма и Берта Баумерт.
Матушка Баумерт, разбитая параличом старуха, сидит на
табуретке вс^ле кровати, перед ней мотальное колесо. Сын ее
А в г у с т, двадцати лет — идиот. У него маленькое туловище, ма-
ленькая голова и длинные, как у паука, конечности. Он сидит на
низкой скамеечке, перед ним тоже мотальное колесо. Через два
маленьких оконца на левой стене, частью заклеелных бумагой и
заткнутых соломой, пробивается слабый розоватый вечерний .свет.
Он падает на неубранные белокурые волосы девушек, на их непо-
крытые худые плечи, на тонкие, бледные, как воск, шеи, на складки
грубых рубашек на спине. Эти рубашки да короткие юбки из гру-
бейшего полотна — единственная одежда девушек. Свет падает так-
же на лицо, шею и грудь старухи: у нее худое лицо — одни кости,
сморщенное, с бескровной кожей, с пустыми водянистыми глазами,
воспаленными от шерстяной пыли, дыма и работы при свете лампы;
у старухи большой зоб и длинная жилистая шея — вся в складках;
грудь впалая, прикрытая полинялыми тряпками и платками. Осве-
щена также та часть правой стены, где стоит печь с лежанкой, кро-
вать и несколько ярко расписанных ликов святых. На веревке су-
шится тряпье, за печыо сложен старый хлам, потерявший всякую
цену. На скамье у печи стоят старые горшки и прочая утварь, на
бумаге разложены для сушки картофельные очистки С потолка
свешивается пряжа и мотовило, около ткацких станков стоят ко-
робки со шпулями. На задней стене низкая, не запирающаяся
дверь. — Возле вязка ивовых прутьев. Тут же несколько дырявых
корзин. Грохот станков, ритмическое гудение набилок, от которых
сотрясаются пол и стены, жужжание и гудение челнока, бегающего
взад и вперед,— все эти звуки да еще шум мотальных колес, на-
поминающий жужжание больших шмелей, заполняют помещение.
Матушка Баумерт (говорит жалобно, усталым
голосом, когда девушки на мгновение перестают рабо-
238
тать, нагнувшись над тканью). Что, опять надо зайязЫ-
вать узлы?
Эмма (старшая, двадцатидвухлетняя дочь, связы-
вает разорвавшиеся нитки). Ну и нитки!
Берта (пятнадцати лет). Намучаешься тут с этакой
основой!
Эмма. Где же он, в самом деле, застрял? Ведь он
ушел еще в девять утра.
Матушка Баумерт. Ну да, да! Где же он, в
самом деле, застрял, девочки?
Берта. Да ты не волнуйся, мама.
Матушка Баумерт. Вот так всю жизнь: одни
волнения и страхи!
Эмма снова принимается за работу.
Берта. Подожди, Эмма.
Эмма. Что случилось?
Берта. Мне показалось, что кто-то идет.
Эмма. Это, наверно, Анзорге вернулся домой.
Фриц (маленький, босоногий, одетый в лохмотья
четырехлетний мальчик, входит плача). Мама, я есть
хочу.
Эмма. Погоди, Фрицль, погоди немного. Дедушка
скоро вернется и принесет хлеб и кофе.
Фриц. Мамочка, мне так хочется есть.
Эмма. Я сказала тебе! Ты ведь не глупенький. Он
скоро придет и принесет вкусный хлеб и кофе, и мы все
сядем за стол, и мама соберет картофельные очистки,
и снесет лавочнику, и он даст за них кувшинчик пах-
танья для Фрица.
Фриц. Куда же ушел дедушка?
Эмма. К фабриканту. Отнес пряжу, Фрицль.
Фриц. К фабриканту?
Эмма. Да-да, Фрицль. К Дрейсигеру, что в Петерс-
'вальдау.
Фриц. И ему там дадут хлеб?
Эмма. Да-да. Он там получит деньги и купит хлеба.
Фриц. А много денег дадут дедушке?
Эмма (сердито). Да отстань ты! (Продолжает
ткать, как и Берта, но скоро снова прерывает работу.)
239
Вер Tel. Август, поди попроси Анзорге, чтобы он
зажег свет.
Август уходит вместе с Фрицем.
Матушка Баумерт (в непреодолимом детском
страхе, почти визгливо). Дети, дети, куда же девался
отец?
Берта. Видно, он зашел к Гауфу.
Матушка Баумерт (плачет). А если он засел
в кабаке?
Эмма. Да не плачь, мама. Ведь наш отец не из
таких.
Матушка Баумерт (вне себя от обступивших
ее страхов). Ну вот, ну вот... что же теперь будет? Что
будет, если... если он все пропил и ничего не принесет
домой, а дома нет ни щепотки соли, ни куска хлеба.
А топлива осталась одна горсточка...
Берта. Успокойся, мама. Теперь новолуние. Мы
сходим в лес с Августом и соберем сучьев.
Матушка Баумерт. Как же! Еще наскочите
на лесника, и он заберет вас!
А н з о <р г е (старый ткач богатырского сложения,
который должен низко согнуться, чтобы войти в ком-
нату. Просовывает голову и верхнюю часть туловища в
дверь. Волосы на голове и борода у него всклокочены).
В чем дело?
Берта. Зажгли бы свет!
Анзорге (приглушенно, как в присутствии боль-
ного). Еще рано. На дворе светло.
Матушка Баумерт. Что ж, ты нас в темноте
держать будешь?
Анзорге. У меня есть еще другие дела! (Ухо-
дит.)
Берта. Вот видите, какой он скупой!
Эмма. Сиди тут и жди, пока ему вздумается за-^
жечь огонь.
Фрау Генрих (входит. Ей тридцать лет, и она
беременна. На изможденном лице забота и страх). Доб-
рый вечер всем вам.
Матушка Баумерт. Ну, Генрихен, что у тебя
нового?
240
Фрау Генрих (прихрамывая). Я наступила на
черепок и вогнала его в ногу.
Берта. Иди сюда, присядь! Я попробую вынуть его.
Фрау Генрих садится. Берта становится перед ней на колени и ос-
матривает ступню.
Матушка Баумерт. Как дела дома, Генри-
хен? .?
Фрау Генрих (в отчаянии). Уж так плохо, так
плохо, что и сказать не могу. (Тщетно борется со еле-
зами и беззвучно плачет.)
Матушка Баумерт. Куда лучше было бы, Ген-
рихен, если бы господь бог сжалился над нами и при-
брал нас всех к себе.
Фрау Генрих (не владея больше собой, плачет
навзрыд). Мои бедные дети умирают с голоду! (Всхли-
пывает и пронзительно кричит.) Я совсем голову поте-
ряла. За что ни берешься, куда ни кинешься, ничего не
выходит. Так и околеешь. Я уж сама едва дышу. А что
будет дальше? Девять голодных ртов! Как их накор-
мишь? Чем? Вчера вечером я раздобыла кусочек хлеба.
Едва хватило на двух самых маленьких. Кому мне было
дать его, а? Все кричат: мамочка, мне, мамочка, мне...
Нет, нет! А ведь я еще на ногах, что будет, когда при-
дет время рожать? И картошку водой смыло. Нечего в
рот взять.
Берта (вынула осколок и промыла рану). Теперь
давай обвяжем тряпочкой. (Эмме.) Найди что-нибудь!
Матушка Баумерт. И нам живется не легче,
Генрихен.
Фрау Генрих. У тебя по крайней мере твои де-
вочки! Да и муж работает. А ведь мой на прошлой не-
деле опять свалился. Его так трясло и кидало, я уж и
не знала, что делать от страха. А после этого припадка
он снова на неделю сляжет.
Матушка Баумерт. Да и мой старик уже соз-
сем плох. Только возьмется за что-нибудь, и готов. Бо-
лит грудь и поясница. И деньги все проели, сидим без
гроша. Если он сегодня не «принесет несколько грошей,
то я не знаю, что с нами будет.
Эмма. Поверь нам, Генрихен, и мы уже дошли до
9 Г. Гауптман
241
точки. Сегодня отец взял с собой нашу собачку Ами,
хотел прирезать ее. Надо же чем-нибудь набить брюхо.
Фрау Генрих. А может быть, у вас найдется
горсточка муки?
Матушка Баумерт. О нет, Генрихен, в доме
нет даже щепотки соли.
Фрау Генрих. Ну, тогда я не знаю, как быть!
(Встает, но не уходит, глухо бормочет.) Не знаю, не
знаю! Ничего, значит, не поделаешь! (Гневно кричит.)
Я рада была бы хоть очисткам каким-нибудь! С пусты-
ми руками я не вернусь домой. Не могу! Да простит
меня бог! Но какой же у меня другой выход? (Хромая
и наступая только на пятку, быстро уходит.)
Матушка Баумерт (предостерегающе кричит
ей вслед). Генрихен, Генрихен! Не натвори каких-нибудь
глупостей!
Берта. Да она ничего не сделает. Не верь ей.
Эмма. Она всегда так. (Снова садится за станок
и работает несколько минут.)
Август выступает вперед и светит сальной свечкой отцу, стари-
ку Баумерт у, который едва дотащился с узлом пряжи.
Матушка Баумерт. Боже милостивый! Что ты
так долго, отец?
Старик Баумерт. Ну, ты тоже не из быстрых.
Дай сначала отдышаться. Смотри, кого я тут привел.
Е г е р (входит, пригнувшись, в комнату. Стройный,
среднего роста, краснощекий солдат в запасе, в гусар-
ской шапке набекрень. Одет опрятно, в целых сапогах,
в чистой рубашке без воротника. Войдя, берет под козы-
рек, щелкает каблуками. Затем говорит развязно). Доб-
рый вечер, тетушка Баумерт!
Матушка Баумерт. Ну вот, ну вот! Ты опять
дома? Еще не забыл нас? Присаживайся. Входи же,
садись.
Эмма (придвигает деревянный стул и обтирает его
юбкой). Здравствуй, Мориц. Вздумал снова поглядеть,
как живут бедные люди.
Ere р. Подумать только, Эмма! Я просто не пове-
рил. У тебя уже сын, который скоро сможет пойти в
солдаты. Откуда он у тебя взялся?
242
Берта (берет у отца те немногие продукты, что он
принес, кладет мясо на сковороду, засовывает ее в печь,
а Август в это время разводит огонь). Ткача Фингера
знаешь?
Матушка Баумерт. Он жил тут у нас в ка-
морке. Хотел на ней жениться, но он уже тогда все
жаловался на грудь. Я говорила ей, да разве девчонка
когда послушает? Теперь он давно на том свете, а она
вот мается с ребенком. Ну скажи, Мориц, ты-то как
живешь?
Старый Баумерт. Что ему делается? Тако-
му — море по колено. Он просто смеется над нами. Вот
вернулся, одет как князь, и серебряные часы при нем,
да еще денег десять талеров.
Е г е р (растопырив ноги, с хвастливым выражением
лица). Жаловаться не приходится. В солдатах мне жи-
лось неплохо.
Старый Баумерт. Он служил денщиком у рот-
мистра. Ты только послушай, он и говорить стал как
благородный!
Егер. Да, я так привык к благородным разгово-
рам, что теперь даже не умею иначе.
Матушка Баумерт. Нет-нет, что вы скаже-
те! А ведь какой лодырь был. А теперь вот — при день-
гах! Ни на что не годился, не мог даже нитки для пря-
жи намотать. И все норовил убежать. То мышеловки ста-
вил, то силки для красношеек. Только это и было тебе
по душе. Разве не так?
Егер. Правильно, тетушка Баумерт. Но я ловил
не только красношеек, я ловил и ласточек.
Эмма. А сколько раз мы говорили тебе, что ласточ-
ки ядовиты.
Егер. Мне было все равно. А вам как жилось, те-
тушка Баумерт?
Матушка Баумерт. О боже! Плохо, плохо жи-
лось последние четыре года. Ломота замучила. Посмот-
ри на мои пальцы. Не знаю, откуда пришла хвороба. На
реке, что ли, простудилась. И так я мучаюсь, не могу
шевельнуть ни рукой, ни ногой. Никто не поверит, ка-
кие у меня боли.
&•
243
Старый Баумерт. Ну, ей совсем плохо. Она
долго не протянет.
Берта. Утром мы ее одеваем, вечером раздеваем.
Кормим, как дитя малое.
Матушка Баумерт (продолжает жалобным,
плачущим голосом). И все мне нужно подать и убрать
после меня. Я не только больна, я еще и всем в тягость.
Уж как я молила господа бога, чтоб он взял меня к
себе! О Иисусе! Плохо, плохо мне! Просто не знаю...
А люди, наверно, думают, что я ленива. А ведь я тру-
жусь с детства, всегда справлялась с работой, и вот
вдруг... (Тщетно пытается приподняться.) Ну никак,
никак! Муж у меня хороший и дети хорошие, но как
тяжко смотреть на них... Как выглядят девочки? Ни
кровинки в лице. Белые как полотно. Все за станком да
за станком. Что за жизнь у них? Весь год не сходят
с табуреток, даже на тряпки себе не заработают,
чтобы приодеться немного, показаться на люди. В цер-
ковь сходить или поразвлечься. Они же молодые...
Пятнадцать и двадцать лет, а прямо как из "петли вы-
нуты.
Берта (стоя у печки). Опять печка дымит!
Старый Баумерт. Опять дымит. Ну вот и по-
раскинь умом, как горю пособить! А печка скоро раз-
валится. Ничего не поделаешь. Дышим дымом да сажей.
Все мы кашляем, кто сильнее, кто поменьше. Как напа-
дет этот кашель, все нутро выворачивает. А кому до
этого дело?
Ere р. Но ведь это дело Анзорге, печь он должен
починить.
Берта. Да, как бы не так. Он и без того ворчит
с утра до ночи.
Матушка Баумерт. Ведь мы у него много ме-
ста занимаем.
Старый Баумерт. И, стоит только пикнуть, он
тотчас же выгонит нас. Вот уже полгода, как мы ему
не платим.
Матушка Баумерт. А ведь с достатком чело-
век, мог бы милостивее быть.
Старый Баумерт. Даиу него ничего нет, мать.
Ему тоже несладко живется, он просто молчит,
244
Матушка Баумерт. Ведь у него есть дом!
Старый Баумерт. Ну что ты за ерунду несешь?
В доме ему не принадлежит и щепки.
Е г е р (садится и вынимает из одного кармана труб-
ку с красивыми кисточками, из другого — бутылку вод-
ки). Да, так дальше продолжаться не может. Я с удив-
лением смотрю, как тут люди живут. В городах соба-
кам — и тем лучше живется.
Старый Баумерт (живо). Вот-вот, и ты это
понимаешь. А скажешь хоть слово, и в ответ тебе твер-
дят одно: времена, мол, плохие.
Анзорге (в одной руке у него глиняный гор-
шок с супом, в другой — незаконченная плетеная кор-
зинка). Здравствуй, Мориц. Ты опять приехал. Как жи-
вешь?
Ere р. Благодарствуйте, папаша Анзорге.
Анзорге (сует горшок в печку). Скажи пожалуй-
ста. Выглядишь прямо как граф.
Старый Баумерт. Покажи ему часы. Он при-
вез с собой новый костюм и десять талеров наличными.
Анзорге (качает головой). Так-так! Ну вот!
Эмма (сыплет картофельные очистки в мешок).
Пойду снесу очистки. Может, дадут за них горшок сня-
того молока. (Уходит.)
Е г е р (все смотрят на него с ожиданием и удивле-
нием). Помните, как вы меня, бывало, запугивали. То
и дело причитали: «Попадешь в солдаты, узнаешь, по-
чем фунт лиха!» А вот, поди же, мне^было неплохо в
солдахах! Не прошло и полугода, как^я получил нашив-
ки! Главное — не лениться! Добиться чего-то! Я чистил
сапоги вахмистру, скреб его лошадь, бегал за пивом.
Я был расторопным и быстрым, как ласточка. И служба
моя тоже не страдала: я ходил за тяжелыми орудия-
ми— это была моя обязанность. И как у меня все бле-
стело! На конюшне я был первым, на смотру — первым,
на коне — первым, а когда мы шли в атаку — марш-
марш, боже милостивый, господи Иисусе, что тут было!
Все ходуном ходило! Я не давал маху, нюх у меня
был как у гончей. Я всегда говорил себе: тут тебе ни-
чего не поможет, значит — держись, брат! И я брал
себя в руки, и все шло как по маслу. И в один прекрас-
245
ный день ротмистр сказал перед всем эскадроном: «Вот
это гусар! Таким ему и быть положено!
Все молчат. Егер закуривает трубку.
А н з о р г е (качает головой). Да, повезло тебе! Ну
да, ну да! (Садится на пол, кладет возле себя ивовые
прутья и начинает плести корзинку, держа ее между
ног.)
Старый Баумерт. Будем надеяться, что он при-
несет нам счастье. Что ж, выпьем, Егер.
Егер. Конечно, отец Баумерт. А как разопьем бу-
тылку, пошлем за другой. (Бросает на стол монету.)
А н з о р г е (глупо и удивленно хихикает). Ну да, ну
да, какие тут дела творятся... Шипит жаркое, на столе
водка. (Пьет из бутылки.) Будь здоров, Мориц. Ну да,
ну да!
Бутылка переходит из рук в руки.
Старый Баумерт. Хотя бы в праздник отве-
дать кусочек жареного мяса, а то ведь годы проходят, и ,
не видишь его. Разве вот приблудится собачонка, как
случилось месяц назад. А ведь такое не часто бывает
в жизни.
А н з о р г е. Ты что, зарезал Ами?
Старый Баумерт. Она все одно подохла бы с
голоду.
• А н з о р г е. Ну да, ну да. Так-так!
Матушка Баумерт. А какая была милая обхо-
дительная собачка!
Егер. Вы все еще охотники до собачьего жаркого?
Старый Баумерт. О господи, только бы оно
у нас не переводилось!
Матушка Баумерт. Да-да. Такой кусочек мя-
са весьма полезен.
Старый Баумерт. А ты что — разлюбил соба-
чье мясо? Поживешь у нас, Мориц, опять появится аппе-
тит на псину.
Анзорге (вдыхая запах). Ну да, ну да, так-так!
Вкусное кушание! Хорошо пахнет.
Старый Баумерт (тоже вдыхает запах жаре-
ного). Чистая корица, можно сказать.
ив
А н зо pre. Ну скажи нам, Мориц, — ведь ты чело-
век бывалый,— станет нам, ткачам, когда-нибудь легче?
Ere р. Надо, конечно, надеяться.
А н з о р г е. Мы здесь не живем и не умираем. Худо
нам, можешь мне поверить. А ведь бьешься как рыба
об лед. И в конце концов сдаешься. Нужда пляшет,
вышибает у нас крышу над головой и пол под ногами.
Прежде, когда еще я стоял за станком, то перебивался
кое-как, с грехом пополам. А вот теперь я уже больше
года сижу без работы. Плести корзины — какое же это
дело! Этим не проживешь. Плетешь до поздней ночи,
а когда свалишься без сил да подсчитаешь, заработку-
то один зильбергрош и шесть пфеннигов. Вот ты из
образованных, так посуди сам: можно ли прожить на та-
кие деньги? Да еще дороговизна какая! Я плачу три
талера налога за дом, один талер поземельного нало-
га, три талера арендной платы, а заработка у меня
всего четырнадцать талеров! Значит, на весь год ос-
тается мне семь талеров. Изволь тут прокормиться,
отопиться, одеться, обуться, починить и поштопать одеж-
ду... а квартира, а все прочее! Что ж удивительного,
если не из чего платить проценты?
Старый Баумерт. Вот если бы кто-нибудь от-
правился в Берлин и рассказал королю, как нам жи-
вется!
Е г е р. Ничего не вышло бы, папаша Баумерт. И в
газетах уже много писали об этом, но эти богачи, они
умеют все так обернуть... Они перехитрят и лучших хри-
стиан.
Старый Баумерт (качает головой). Значит, и
в Берлине на них управы нет!
А н з о р г е. Скажи, Мориц, неужели это возможно?
Неужели никаких законов нет против них? Ведь вот я
работаю до седьмого пота, так что кожа слезает с рук,
а процентов уплатить не могу. Что же, лавочник отни-
мет у меня домик? Конечно, и он захочет получить свои
денежки. Что же это будет? Неужели меня выгонят?
(Сквозь слезы.) Ведь я тут родился, сорок лет мой отец
сидел тут за ткацким станком... Он часто говорил ма-
тери: «Смотри, мать, если я помру, держись крепко за
домик. Этот домик я кровью добыл. Каждый гвоздь
247
Тут - (кчхопная ночь, каждая балка — год еды всухо-
мятку»! Казалось бы...
Е г с р. Эти люди последнюю рубашку с тебя сни-
мут! На это они горазды!
А н зо pre. Ну да, да! Ну так, так! Если дойдет
до этого, пусть уж лучше они меня мертвым вынесут
из дома, чем на старости лет мне остаться без крова.
А смерть — что ее бояться? Отец мой тоже был рад уме-
реть. В самую последнюю минуту ему стало страшнова-
то, но я забрался к нему в кровать, и он успокоился.
Как вспомнишь... я был тогда мальчишкой тринадцати
лет. Устал я и заснул возле больного отца. Что я тог-
да понимал? А когда ПР^£5.УЛСЯ> он уже совсем остыл.
Матушка Баумерт (помолчав)" Загляни в
печь, Берта, и дай Анзорге суп.
Берта. Вот суп. Ешь, дедушка Анзорге.
Анзорге (ест, сквозь слезы). Ну-ну, так-так!
Старый Баумерт ест мясо прямо со сковороды.
Матушка Баумерт. Отец, отец, да потерпи же!
Пусть Берта подаст мясо к столу.
Старый Баумерт (жуя). В последний раз я.
причащался два года назад и вскоре продал сюртук,
в котором ходил в церковь. На вырученные деньги мы
купили кусок свинины. С тех пор я не ел мяса.
Егер. Зачем нашему брату мясо? Это еда для фаб-
рикантов, жир у них уже из горла прет. А кто не ве-
рит, пусть, сходит в Билау или в Петерсвальдау, там-
то он насмотрится! Все дворцы да дворцы фабрикантов.
Один дворец за другим. Зеркальные стекла, башни, же-
лезные ограды. Нет-нет, там никто и не слыхивал о
плохих временах. Там хватает и на жаркое и на пиро-
ги, на экипаж и на дрожки, на гувернанток и черт
знает на что. А как они кичатся! Они уж сами не зна-
ют, что бы еще придумать, так они богаты, так бесятся
с жиру.
Анзорге. В прежнее время все было по-другому:
фабриканты сами жили и давали жить ткачам. А нын-
че они все загребают себе. А отчего это? Да все от-
того, думается мне, что богатые не верят больше ни
в бога, ни в черта. Они забыли заповеди, забыли про
248
кару божью. Вот они и крадут у нас последний кусок
хлеба и забирают все, что могут. От них все несчастье.
Будь наши фабриканты хорошие люди, мы бы не знали,
что такое плохие времена.
Е г е р. Послушайте, я вам прочитаю кое-что инте-
ресное. (Вынимает из кармана несколько листков бу-
маги.) Август, беги в трактир, принеси еще кварту
водки. Да ты чего все смеешься, Август?
Матушка Баумерт. Не знаю, что с этим маль-
чиком. Он всегда смеется. Что бы ни случилось, он знай
себе — заливается. Ну живее, живее!
Август уходит с пустой бутылкой.
Ну что, старик? Жаркое пришлось тебе по вкусу?
Старый Баумерт (жуя, веселый и возбужден-
ный от питья и еды). Мориц, вот ты — наш человек! Ты
умеешь писать и читать, ты знаешь, как живется тка-
чам. У тебя доброе сердце. Ты нас жалеешь. Заступился
бы ты за нас, а?
Ere р. Ну и что же? Я не отказываюсь. Этим мер-
завцам фабрикантам я с удовольствием покажу, где
раки зимуют. Я человек обходительный,, но если вый-
ду из себя и разгневаюсь, то схвачу Дрейсигера од-
ной рукой, а Дитриха другой и так стукну их голова-
ми, что у них искры посыплются из глаз. Нам__нужно
только одно,— крепко держаться друг за дружку, и
тогда мы такую "взбучку задали бы фабриканту... И без
короля справились бы- и без правительства. Мы просто
заявили бы: «Мы хотим того-то и того-то, а того и того
не хотим», и тогда они запели бы совсем по-другому.
Когда они поймут, что и у нас есть голова на плечах,
они сразу пойдут на попятную. Знаю я этих негодяев.
Трусливые людишки!
Матушка Баумерт. А ведь это в самом деле
так. Я женщина не злая, я всегда говорила, что и бо-
гатые должны быть на свете, но когда они совсем уж
совесть забыли...
Ere р. По мне, пусть бы их всех черт побрал! Этой
породы мне не жалко.
Берта. Где отец?
Старый Баумерт незаметно вышел.
w
Мату ш к а Б а у м е р т. Не знаю, куда он девался.
Берта. А вдруг ему стало плохо от мяса, ведь он
отвык от него.
Матушка Баумерт (вне себя, плачет). Вот ви-
дите, вот видите! Даже удержать съеденное невмоготу.
И вся эта чудная еда не пойдет ему впрок!
Старый Баумерт (возвращается, плачет от до-
сады). Нет-нет, мне уже совсем конец пришел! Они ме-
ня доконали. Ведь вот, в кои веки съел что-то вкусное,
так и то не удержишь в себе! (Садится на лежанку и
плачет.)
Еге.р (внезапно в ярости, фанатично). И тут же ря-
дом с тобой судейские крючки, кровососы и паразиты
круглый год ничего не делают! Только у господа бога
они воруют, да еще утверждают, что ткачам жилось бы
сытно и хорошо, не будь они так ленивы.
Анзорге. Да ведь это не люди. Это изверги!
Егер. Ну ладно, мы им устроим праздник. Мы с
рыжим Беккером договорились и напоследок, прежде
чем уйти, еще споем им «Кровавую баню».
Анзорге. О господи, господи! Это та самая песня?
Егер. Да-да, вот она!
Анзорге. Ее, кажется, окрестили «Дрейсигеровой
песней»?
Егер. Я прочту ее вам.
Матушка Баумерт. А кто ее сочинил?
Егер. Этого никто не знает. .Ну, слушайте! (Читает,
как ученик, по складам, с неправильными ударениями,
но с сильным чувством; в его чтении чувствуются от-
чаяние, боль, гнев, ненависть, жажда мести.)
«Здесь в городке свершают суд
Страшней, чем суд негласный:
Сперва убьют, потом прочтут
Свой приговор ужасный.
Здесь жгут на медленном огне,
Здесь камера всех пыток,
Здесь стон кругом, как на войне,
Свидетель слез пролитых» К
1 Стихи в пьесе переведены В. Казиным.
250
Старый Баумерт (потрясенный словами песни
и глубоко взволнованный, все время пытается перебить
Егера. Наконец его прорывает; заикаясь, плача и смеясь,
он обращается к жене). «Здесь камера всех пыток»!
Кто придумал эти слова, мать, тот сказал сущую правду!
Да, ты можешь подтвердить это... Как там сказано?
«Здесь стон кругом». «Стон кругом...». Не сосчитать
этих стонов!
Ere р. ...«свидетель слез пролитых»...
Старый Баумерт. Да, ты-то хорошо знаешь,
что мы не перестаем стонать. Стоим ли, лежим ли...
Е г е р (продолжает читать, в то время как Анзорге,
отложив работу, сидит глубоко потрясенный, а матушка
Баумерт и Берта то и дело утирают глаза).
«Здесь дрейсигеры — палачи,
Подручные — их слуги.
И каждый мучит днем, в ночи.
А чтоб помочь, подлюги!
И вы, отродья сатаны...»
Старый Баумерт (в страшном гневе стучит
ногами по полу). Да, сатанинское отродье!
Е г е р (продолжает).
«...И вы исчадья ада,
Нас грабите, хоть мы бедны!
Проклятье — вам награда».
Анзорге. Ну да, ну да, они заслуживают про-
клятья!
Старый Баумерт (сжимает кулаки, грозно).
«Нас грабите, хоть мы бедны!»
Е ге р (читает).
«Напрасны и мольба и стон.
В ответ вы лишь кричите:
— Мы вам не по душе? Так вон!
Мол, с голодухи мрите!»
Старый Баумерт. Как там сказано: «Напрасны
и мольба и стон». Каждое слово... правда, как в биб-
лии... Тут не помогут никакие просьбы, никакие мольбы.
251
А м з о p г е. Ну да, ну да! Так-так, тут ничего не По-
может.
П г с р (читает),
«Представьте горе бедняка,
Подумайте-ка малость:
'Ведь дома хлеба ни куска.
Ну, это ли не жалость?
Вам жалость, варвары, чужда.
Вы не такой натуры.
Одна лишь цель у вас всегда:
Содрать с нас по три шкуры».
Старый Баумерт (вскакивает в ярости). По
три шкуры и последнюю рубашку! Вот я тут перед ва-
ми, Роберт Баумерт, мастер — ткач из Кашбаха. Кто
может выступить и сказать... Я всю жизнь был честным
человеком, и что же? Что дала мне моя честность? На
кого я похож? Что они из меня сделали? «Здесь жгут
на медленном огне!» '(Простирает руки вперед.) Вот
смотрите, троньте мои руки: кожа да кости! Негодяи,
сатанинские отродья! (Падает на стул, плачет от отчая-
ния и горя.)
А н з о р г е (швыряет корзину в угол, встает, весь
дрожа от гнева, и как бы с трудом произносит). Все
это надо сломать, говорю я вам. Немедленно! Нельзя
больше терпеть! Нельзя терпеть! Будь что будет!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Распивочная в трактире в Петерсвальдау. Большое помещение, бре-
венчатый потолок подпирается посередине деревянным столбом, во-
круг него — стол. Направо от столба в задней стене входная дверь.
Через нее можно видеть, что делается в сенях, где стоят бочки
и утварь для варки пива. В глубине, направо' от двери, буфетная
стойка: деревянная перегородка в человеческий рост с полками для
трактирной посуды, еще глубже — стенной шкаф, в котором много
бутылок с напитками. Между перегородкой и шкафом местечко для
хозяина. Перед буфетной стойкой стол, покрытый пестрой скатертью.
Над столом красивая лампа, вокруг стола — плетеные стулья. Не-
подалеку, справа, дверь с надписью «Вина» ведет в комнату для
почетных гостей. Еще дальше большие стенные старинные часы. Сле-
ва от входной двери у задней стены — стол с бутылками и стака-
нами, а в углу изразцовая печь. На левой боковой стороне три
небольших окна, под ними скамья, перед скамьей — у каждого окна
по деревянному столу. Вдоль столов скамейки со спинками, у кон-
ца каждого стола по деревянному стулу. Большая комната выкра-
шена в голубую краску и завешана рекламами, пестрыми лубочны-
ми картинами и олеографиями. Среди них — портрет Фридриха
Вильгельма IV.
Шольц Вельцель, добродушный гигант за 50 лет, нацеживает
у буфета в кружку пиво из бочки. Фрау Вельцель гладит у
печки. Это видная, опрятно одетая женщина лет тридцати пяти.
Анна Вельцель, хорошенькая девушка с чудесными рыжеваты-
ми волосами, в аккуратном платье, сидит за накрытым столом и вы-
шивает. Она на мгновение отрывается от работы и прислушивается:
издалека доносятся звуки похоронного хорала, который поют школь-
ники. За тем же столом сидит в рабочей одежде столяр Виганд,
перед ним — кружка баварского пива. Этот человек знает, что
требуется для того, чтобы добиться цели: это, на его взгляд, рас-
торопность, хитрость, и полная беззастенчивость. Тут же сидит ком-
мивояжер и с большим аппетитом ест немецкий бифштекс.
Он среднего роста, откормленный, живой, веселого нрава, развязный.
Одет с иголочки. Все его дорожные вещи — портфель, чемодан с об-
разцами, зонтик, пальто и плюшевый плед — лежат на стульях возле
него.
253
Вельцель (поднося коммивояжеру кружку пива,
обращается к Виганду), Черт знает, что сегодня тво-
рится в 11етерсвальдау.
Виганд (резким, громким голосом). Сегодня ведь
день сдачи товара у Дрейсигера.
Фрау Вельцель. Но прежде никогда не бывало
такого оживления.
Виганд. Может, потому такой шум, что он решил
взять на работу двести новых ткачей?
Фрау Вельцель (продолжая гладить). Да-да.
Вероятно, так и есть. Требуется двести ткачей, а придут,
конечно, все шестьсот. Этих людей у нас хватает.
Виганд. О господи, их-то хватает. И ведь как им
ни плохо, они не вымирают! Рожают детей больше, чем
нужно.
Хорал на мгновение слышен более отчетливо.
Кроме того, сегодня еще и погребение. Ткач Фабих на-
конец умер.
Вельцель. Долго он канителился. Поди, больше
года тенью ходил.
Виганд. Поверишь ли, Вельцель, гробик такой кро-
хотный, такой маленький, какого мне еще никогда .не
приходилось сколачивать. И трупик-то едва весил де-
вяносто фунтов.
Коммивояжер (жует). Непонятно... Посмот-
ришь в газету — и читаешь одни страшные истории о
нищих ткачах; и кажется, что люди тут уже на три
четверти вымерли. А когда видишь такие похороны..,
Я как раз въезжал в деревню. Духовой оркестр, школь-
ный учитель, школьники, пастор и целая орава людей.
Можно подумать, что хоронят китайского императора!
Если у людей хватает денег на такие похороны... (Пьет
свое пиво. Поставив кружку на стол, вдруг игриво спра-
шивает у девушки.) Разве я не прав, фрейлейн?
Анна смущенно смеется и снова усердно принимается за вышивание.
Вы, наверное, вышиваете домашние туфли для папаши?
Вельцель. Очень мне нужно надевать на ноги та-
кое добро!
Коммивояжер. Ну вот, а я бы много отдал за
то, чтоб эти туфли вышивались для меня!
254
Фрау Вельцель. Мой муженек в таких вещах
ничего не смыслит.
В и г а н д '(кашляет несколько раз, двигает стулом,
наконец решает вмешаться в разговор). Вас, уважае-
мый, удивляют похороны? Но это лишь небольшое
скромное торжество. Разве не так, милочка?
Коммивояжер. Да вот я и спрашиваю себя.
Ведь похороны стоят сумасшедших денег. Откуда у лк>.
дей деньги?
В и га н д. Осмелюсь вмешаться, сударь, но, видите
ли, здесь так принято. Разрешите сказать... Здешняя
беднота, смею сказать, весьма почитает умерших род-
ственников. А если к тому же помирают родители, то
люди собирают последнее, что есть, — так уж тут пове-
лось — среди самых близких родных и наследников.
И если все же денег не набирается, сколько потребно,
то занимают у богачей и влезают по уши в долги. За-
должают его преподобию пастору, задолжают причет-
нику и всем прочим людям, причастным к этому делу.
А поминки с питьем и яствами... Ну да, конечно, по-
чтение к родителям... тут ничего не скажешь... но зачем
же, чтобы тебя потом всю жизнь заедали долги.
К о м м и в о я ж е р. Позвольте, но ведь пастор дол-
жен был бы им это разъяснить.
В и г а н д. Простите великодушно, сударь, позволь-
те вам указать, что у каждой маленькой общины есть
своя церковь и община содержит его преподобие, своего
духовного пастыря. От таких вот торжественных по-
хорон духовному сану 'перепадает кое-какой доходец.
И, чем многолюднее похороны, тем больше подноше-
ний духовенству. Тот, кто знаком со здешними условия-
ми, может смело сказать, что господам пасторам совсем
не по нутру скромные похороны.
Г о р н и г (входит. Старик, небольшого роста, с кри-
выми ногами, через плечо и грудь перекинута лямка, на
ней — кошелка. Собирает тряпье). Здрасте, здрасте!
Дозвольте рюмочку. Как насчет тряпок? А, фрейлейн
Анна? У меня в тележке чего только нет! Красивые лен-
ты для кос, для сорочек! Какие подвязки, заколки,
брошки, шпильки, крючки да петли! За несколько тря-
почек все отдам! (Другим тоном.) А из тряпок срабо-
255
тают красивую бумажку, и дружок напишет на ней
письмецо!
Л п и а. О, благодарю вас, я не нуждаюсь в дружке!
Фрау Вел ь цель (меняет утюг). Вот какова моя
дочка! О замужестве и слышать не хочет.
. Коммивояжер (вскакивает, видимо, радостно
удивлен, подходит к столу, покрытому скатертью, и про-
тягивает Анне руку). Вот это приятно слышать,, фрей-
лейн. По рукам, что ли? Вашу лапку! Мы оба оста-
немся холостыми.
Анна (густо покраснев, протягивает ему руку).
Вы ведь уже женаты?
Коммивояжер. Боже сохрани! Вы решили так
потому, что я ношу обручальное кольцо? Это я только
для виду! Чтоб ко мне не приставали! Уж очень охо-
тятся за моей приятной персоной. Но вас я не боюсь.
(Снимает кольцо и сует его в карман.) Серьезно, фрей-
лейн, вы так-таки не хотите замуж? Ни чуточки?
Анна (качает головой). Нет-нет.
Фрау Вел ь цель. Она не пойдет замуж, если
только не подвернется что-нибудь особенное!
Коммивояжер. А почему бы и нет? Ведь вот
один богатый силезский магнат женился на горничной
своей матери, а богач фабрикант Дрейсигер взял в жены
дочь трактирщика! А куда ей до вас с вашей красо-
той, фрейлейн. Теперь она разъезжает в экипаже с лив-
рейным лакеем. Всякое бывает. (Ходит взад и вперед
по комнате, потягиваясь и разминая ноги.) Нельзя ли
чашку кофе?
Входят Анзорге и старый Баумерт, у каждого по тюку
ткани. Они тихонько садятся возле Горнига у переднего стола, слева.
Вельцель. Добро пожаловать! Папаша Анзорге,
тебя ли я опять вижу?
Горн иг. Выполз-таки на свет божий из своей за-
копченной дыры?
Анзорге (беспомощно и смущенно). Опять взял
у фабриканта пряжу.
Баумерт. Он согласен работать и за десять гро-
шей.
А н з о р г е. Я бы ни за что не пошел на это, но плете-
нием корзин не проживешь.
?5ff
В и г а н д. Что ж, лучше десять зильбергрошей,
чем ничего. Я хорошо знаю Дрейсигера, с неделю назад
я выставлял у него вторые рамы. Мы тогда говорили об
этом. Он идет «а это, только жалеючи ва^.
А н з о р г е. Ну да, ну да. Так-так.
Вельцель (наливает ткачам по рюмке водки).
Подкрепитесь. Кстати, Анзорге, ты давно не держал в
руках бритвы? Господин вояжер интересуется этим.
Коммивояжер (вежливо). Ах, господин хозяин,
ведь я этого не говорил. Мастер бросился мне в глаза
своим почтенным видрм. Не каждый день встретишь
такого богатыря.
Анзорге (смущенно почесывает затылок). Ну да,
ну да. Так-так.
Коммивояжер. Редко встретишь теперь такое
дитя природы! Все так прилизаны культурой! Но я люб-
лю таких 'первобытных людей. Кустистые брови! Вскло-
коченная борода!
Г о р н и г. Видите ли, почтенный! Я должен вам ска-
зать: у этих людей нет лишнего гроша для цирюльника,
а уж бритву купить — об этом и разговора быть не мо-
жет. Что растет, то растет. У них нет денег, чтобы на-
водить на себя красоту.
Коммивояжер. Что вы, что вы, дорогой мой,
разве я... (Тихо, хозяину.) Не предложить ли этому лох-
матому кружку пива?
Вельцель. Нет-нет. Он не возьмет, он со стран-
ностями.
Коммивояжер. Нет так нет. Вы разрешите,
фрейлейн? (Присаживается к ее столу.) Уверяю вас,
ваши волосы я приметил, как только вошел. Этот мато-
вый блеск... мягкость... густота. (В восхищении целует
свои кончики пальцев.) А цвет... как спелая пшеница!
В Берлине вы произвели бы фурор своими волосами
Вы могли бы даже ко двору явиться. Parole d'honneur1!
(Откидывается на спинку стула, любуясь волосами де-
вушки.) Прелесть! Очарование!
В и г а н д. Потому-то ее и прозвали так.
Коммивояжер. А как ее прозвали?
Честное слово! (Франц.)
257
Анна (тихо смеется). О, не слушайте его!
Горниг. Ведь вы лисичка, не так ли?
В ель цель. Да перестаньте! Ей уже и так голову
вскружили! Чудит без конца. Сегодня подавай ей графа,
а завтра и на князя глядеть не хочет.
Фрау В ел ьц ель. Да ты не клевещи на дочку,
муженек. Разве это преступление? Человеку хочется
подняться выше. Не все так думают, как ты. Да и ни к
чему это. Никто тогда не продвинулся бы вперед, каж-
дый оставался бы там, где он сидит. Если бы дед Дрей-
сигера тоже так думал, он остался бы нищим ткачом.
А теперь — вон какой богач! А старик Тромтра тоже
был бедный ткач, а сейчас у него двенадцать поместий,
да еще в дворяне вышел.
В и г а н д. Правильно, Вельцель. Жена твоя пра-
вильно говорит. Я и сам того же мнения. Рассуждай я
так, как ты, разве у меня было бы семь подмастерьев?
Горниг. Ну да, тебе пальца в рот не клади. Этого
у тебя не отнимешь. Ткач еще на ногах стоит, а ты уже
ему гроб сколачиваешь.
В и га н д. Хочешь в жизни преуспеть, не зевай, гля-
ди в оба.
Горниг. Да-да, ты и не зеваешь. Лучше доктора
угадываешь, когда смерть придет за ребенком ткача.
В и г а н д (уже не улыбаясь, с внезапным бешенст-
вом). А тебе лучше, чем полиции, известно, кто из тка-
чей пьет, кто каждую неделю сбывает на сторону из-
рядную партию катушек. Ты всюду нос суешь: прихо-
дишь будто за тряпьем, а уносишь нитки. Да что тут
говорить!
Горниг. А ты сбираешь свой урожай на кладби-
ще! Чем больше людей на тот свет отправляется, тем
лучше для тебя. Когда ты видишь, как много детских
гробиков, то хлопаешь себя по животу и говоришь: «Хо-
роший был год, малыши мерли как мухи. Пожалуй,
можно себе к концу недели и лишнюю кварту позво-
лить».
В и г а н д. Да, а все же я краденого не сбываю!
Горниг. Зато подмахнуть двойной счет богатому
фабриканту или стибрить в темную ночь несколько до-
сок со стройки у Дрейсигера тебе ничего не стоит.
268
Виганд (поворачиваясь к нему спиной). Уши вя-
нут тебя слушать. Отстань от меня. (Внезапно снова
набрасывается на Горнига.) Ах ты, лгун проклятый!
Г о р н и г. А ты гробовщик. Покойниками кормишься!
Виганд (обращаясь к присутствующим). Он скот
заговаривает!
Горн иг. Эй ты, помалкивай! А то я тебя заго-
ворю!
Виганд бледнеет.
Фрау Вельцель (выходила из комнаты и вер-
нулась с кофе для коммивояжера). Может, вам подать
кофе в комнату?
Коммивояжер. Что вы, что вы! (Томно глядя на
Анну.) Я готов здесь сидеть до конца жизни!
Молодой лесник и крестьянин (входят, у
крестьянина в руках кнут). Здравия желаем всем1 (Ос-
танавливаются у стойки.)
Крестьянин. Две рюмки имбирной.
Вельцель. Добро пожаловать! (Наполняет рюмки.)
Оба пришедших берут рюмки, чокаются, пьют и ставят рюмки на
стойку.
Коммивояжер. Ну что, господин лесник, боль-
шой обход сделали?
Лесник. Да, порядочный. Я сейчас вернулся из
Штейнзейферсдорфа.
Входят первых два старых ткача и присаживаются за столик
к Анзорге, Баумерту и Горнигу.
Коммивояжер. Извините, вы лесник графа Гох-
геймера?
Лесник. Нет, я служу у графа Кейля.
Коммивояжер. Да-да, графа Кейля! Сколько
тут у вас этих графов, и баронов, и сиятельств. Всех
не упомнишь. А зачем у вас топор?
Лесник. Я отобрал его у браконьеров.
Старый Баумерт. Наши господа помещики не
разрешают ведь даже щепки подобрать.
Коммивояжер. Помилуйте, а как же разре-
шать? Если бы каждый вздумал...
259
Старый БауМерт. Дозвольте сказать, здесь у
нас дело обстоит так же, как и всюду: есть воры круп-
ные и мелкие. Крупные — те оптом торгуют краденым
лесом и наживаются. Но если бедняк ткач...
Первый старый ткач (прерывает Баумерта).
Мы не смеем взять и хворостинки, а господа... Те не
стесняются, да еще с нас последнюю шкуру сдирают...
И чего только с нас не берут: городские сборы, ткацкий
налог, а повинности натурой? Бегаем по всяким господ-
ским делам, отбываем барщину, хотим мы того или* не
хотим...
Анзорге. Да, дело обстоит так: чего фабрикант
не успевает взять, то выкачивает из нашего Кармана по-
мещик.
Второй старый ткач (присевший за столи-
ком рядом). Я это все сказал нашему помещику. Про-
стите меня, господин граф, сказал я ему. В этом году
я не могу отбывать столько дней барщины, никак не вы-
ходит. Почему? Да вот, извините, вода натворила мно-
го бед. Клочок поля затопило водой, день и ночь ра-
ботаешь, чтобы, не умереть с голоду. А какая была не-
погода. О люди, люди! Я стоял и ломал руки; мою кор-
милицу землю снесло с горы прямо к дому... А семена,
милые, хорошие семена! О боже, 'боже! А я все стоял
и смотрел в небо и целую неделю так плакал, что все
глаза выплакал... А потом опять начал возить на гору
землю — восемьсот тяжелых возов земли! Ну и мука
была!
Крестьянин (сердито). Расхныкались! Охаете да
ахаете! Что бог послал, то и терпи. А кто виноват, что
вам плохо живется? Только вы сами. А как вы жили,
когда дела шли хорошо? Все проигрывали и пропивали.
Были бы у вас сбережения, 'было бы припасено на чер-
ный день, вы не крали бы ниток и »не воровали лес.
Первый молодой ткач (стоит в сенях с то-
варищами и говорит в дверь). Мужик остается мужи-
ком, как бы в господина ни рядился.
Первый старый ткач. Так оно и есть: теперь,
видишь ли, что мужик, что помещик —- одного поля яго-
ды. Если ткачу нужно жилье, мужик говорит: «Я дам
тебе клетушку, живи, плати аренду, помоги убрать сено
260
и хлеб. À не хочешь —иди на все четыре стороны!»
Постучишься к другому — тот же ответ.
Старый Баумерт (сердито). Всякий рад с нас
семь шкур содрать. (Крикливо.) Эх вы, голытьба! И на
что вы .только годитесь? Поле плугом вспахать умеете?
Ровную борозду провести умеете? Или вскинуть на те-
легу десяток снопов? Ничего вы не умеете. Лентяи вы
и лежебоки, да к своим бабам пришиты. Тоже люди!
Какой толк от вас? (Платит и уходит.)
Лесник, смеясь, идет за ним.
Вельцель, столяр и фрау Вельцель громко смеются. Коммивояжер
улыбается. Когда смех затихает, наступает тишина.
Г о р н и г. Этот мужчина — что твой бык! Я, что ли,
не знаю, какая тут всюду нужда! В деревнях пусто.
Чего только не насмотришься там: люди лежат вповал-
ку, по четверо, по пятеро, в чем мать родила, на од-
ном соломенном мешке.
Коммивояжер (вежливо, тоном упрека). По-
звольте-позвольте, о нищете в горных деревнях гово-
рят разное. Если вы читаете...
Г о р н и г. О, я все в газете прочитываю, не хуже
вашего. Я-то знаю, как дела обстоят, я часто бываю
у этих людей. Когда у тебя за плечами сорок лет, на-
чинаешь кое-что понимать. А что было у Фулеров? Их
Дети рылись в мусоре вместе с соседскими гусями.
Люди умирали-1>шн|Н»№~»а^сглу: Â"что" они ели? Воню-
чий клейстер. Голод косил людей сотнями.
Коммивояжер. Да, но если вы умеете читать,
вам должно быть "известно, что правительство распоря-
дилось расследовать положение и что...
Г о р н и г. Известно-известно. Вот является эта-
кий господин от правительства. Все-то он знает лучше
других, все выложит так, будто видел своими глазами.
А на самом деле? Пошатался немного по деревне, вдоль
ручья, где лучшие дома стоят. Он свои красивые го-
родские ботинки не желает запачкать. Вот он и говорит
себе: «Ну, хватит,—наверно, повсюду так; вот славно,
можно и восвояси». Садится- в экипаж, и был таков!
А потом пишет в Берлин, что побывал в деревне и не
заметил там никакой нужды. Но будь у него немножко
261
терпения и подымись он наверх в горы, туда, откуда бе-
жит ручей, и отойди он чуть в сторону, где стоят
лачужки — ветхие, закопченные, черные... так что и
спички жаль их поджечь, — тогда он, наверно, написал
бы в Берлин по-иному. Спросили бы меня господа, ко-
торых посылает это правительство!.. Не верят, что тут
у нас «горе и нищета. Уж я бы показал им кое-что, я
раскрыл бы им глаза, и они увидели бы несчастные
берлоги, где ютится нищий люд!
Снаружи доносится пение. Поют песню ткачей.
Вельцель. Опять эта чертова песня!
В и г а н д. Всю деревню мутят.
Фрау Вельцель. Будто зараза носится в воз-
духе.
В сени входят Егер и Беккер- в обнимку, во главе целой ватаги
молодых ткачей, и направляются в распивочную.
Егер. Эскадрон, стой! Спешиться!
Вошедшие направляются к разным столам, где уже сидят ткачи, и
вступают с ними в разговор.
Горн и г (кричит Беккеру). В чем дело, что случи-
лось? Почему вы вваливаетесь сюда гурьбой?
Беккер (многозначительно). А может, что и слу-
чится, верно, Мориц?
Гор ни г. Бросьте! Не затевайте ничего.
Беккер. Кровь уже пролилась. Видишь? (Засучи-
вает рукав и показывает цирюльнику места от привитой
оспы на предплечье. Другие делают то же самое.) Мы
ходили к Шмидту! Оспу прививали!
Гор ни г. Ну, теперь все ясно. Нечего удивляться,
что на всех улицах такой галдеж. Раз такие молодчики
шатаются по деревне!
Егер (говорит громко, хвастливым тоном). Ставь
сразу две кварты, Вельцель! Я плачу. Ты, наверно, ду-
маешь, у меня нет денег? Много ты понимаешь! И вод-
ки напьемся, и кофе полакать можно, — хоть сиди тут
до самого утра. Не хуже всяких прочих проезжих.
Молодые ткачи смеются.
262
Коммивояжер (с комическим удивлением). На
кого это вы намекаете? На меня или на себя?
Хозяин, хозяйка и их дочка, столяр Виганд и коммивояжер смеются.
Е г е р. Всегда на того, кто спрашивает.
Коммивояжер. Извините, молодой человек, вид-
но, у вас дела идут прекрасно?
Е.гер. Жаловаться не приходится. Я коммивояжер
от фирмы готового платья. Я всегда в сделке с фабри-
кантом: все пополам. Чем больше голодает ткач, тем
жирнее кушаю я. Чем больше он нуждается, тем вкуснее
моя еда.
Беккер. Это ты хорошо сказал/За твое здоровье,
Мориц.
Входит Вельцель, неся водку. Он идет к стойке, но вдруг оста-
навливается и, флегматичный и тучный, оборачивается к ткачам;
говорит спокойно и внушительно.
Вельцель. Оставьте этого господина в покое, он
не сделал вам ничего дурного.
Голоса молодых ткачей. Да мы и не тро-
гаем его. ■
Фрау Вельцель, обменявшись несколькими словами с комми-
вояжером, берет со стола чашку с остатками кофе и переносит ее в
соседнюю комнату. Коммивояжер следует за ней. Ткачи громко
смеются.
Голоса молодых ткачей. Господа дрейсиге-
ры, эти палачи...
Вельцель. Тсс! Toc! Горланьте где хотите, но под
моей крышей я этого не потерплю.
Первый старый ткач. Он прав, перестаньте
орать!
Беккер (кричит). Но мимо Дрейсигера мы прой-
демся еще разок! Пусть еще раз послушает нашу песню!
Виганд. Смотрите, будьте осторожнее! Как бы чего
не вышло!
Смех и крики: «Го-го!»
Старый Виттиг (седоволосый кузнец, без шап-
ки, в кожаном фартуке и в деревянных башмаках, весь
в саже. Он пришел прямо из кузницы и поджидает у
263
стойки, пока принесут водку). Да пусть их тешатся!
Собаки, которые лают, не кусаются.-
Голоса старых ткачей. Виттиг, Виттиг!
В и т т и г. Есть такой! В чем дело?
Голоса^ старых ткачей. А вот и Виттиг!
— Виттиг, Виттиг!
— Поди сюда, Виттиг!
— Присаживайся к нам!
— К нам, Виттиг!
Виттиг. Как бы не так, очень мне нужны такие
дикари!
Ere р. Поди сюда, распей с нами рюмочку!
Виттиг. Оставь при себе свою водку! Захочу вы-
пить, сам заплачу. (Берет свою рюмку и присаживается
возле Баумерт а и Анзорге. Хлопает Анзорге по жи-
воту.) Какая уж еда у ткачей: капуста да лебеда!.
Старый Баумерт (возбужденно). Ну, а что...
А что если им больше невтерпеж?
Виттиг (с притворным удивлением уставился на
ткача). Ну-ну-ну, Гейнерле, от тебя ли слышу? (Смеется,
не стесняясь.) Послушать только: животики надор-
вешь! Старый Баумерт — бунтовщик! Вот это так! Вдруг
взбунтуются портные да еще овцы, мыши^ крысьи Боже
милостивый, вот это так! (Громко смеется.)
Старый Баумерт. Послушай, Виттиг. Я та-
кой, как прежде. Я и теперь говорю: лучше бы все ула-
дить по-хорошему, добром.
Виттиг. Чепуха! Все пойдет своим чередом. Но не
по-хорошему. Когда такие дела делались по-хорошему?
Разве во Франции шло по-хорошему? Разве Робеспьер
с богачами за ручку здоровался? Там знали одно:
всех долой! Всех на гильотину! Так и должно быть!
«Аллон, занфан!» Жареный гусь сам в рот не летит.
Старый Баумерт. Будь у меня хоть какие-ни-
будь крохи, чтобы перебиться...
Первый старый ткач. Мы дошли до край-
ности, Виттиг.
Второй старый ткач. Хоть не ходи домой. Ра-
ботаешь ли, спать ли ложишься, всегда голод грызет.
Первый старый ткач. А дома и совсем те-
ряешь голову.
264
À н з о р г е. Мне теперь уЖ все равно. Будь что будет.
Голоса старых ткачей (все более взволнован-
но). Нигде нет покоя!
— Мочи нет работать!
— У нас в Штейнкунцендорфе один бедняга сидит
целыми днями у ручья и моется. Так и сидит нагишом.
Видно, свихнулся.
Третий старый ткач (встает; он опьянел;
заикаясь, грозя пальцем). Есть суд на небе! Не ходите к
богатым и знатным... Есть суд на небе! Господь Саваоф...
Кругом смеются, старика усаживают на стул.
В е л ь ц е л ь. Этому и рюмки нельзя пропустить.
Тотчас язык заплетается...
Третий старый ткач (снова вскакивает). Ну
да, ну да. В бога они не верят, для них нет ни ада, ни
рая! Над религией только смеются...
Первый старый ткач. Успокойся, успокойся!
Бек к ер. Пускай говорит. А вдруг его слова прой-
мут кого-нибудь!
Все (сразу). Дайте ему говорить! Не мешайте!
Третий старый ткач (повысив голос). Поэто-
му да раскроется пасть адова и поглотит 'всех, кто угне-
тает бедняков и творит насилие над несчастными, ска-
зал господь.
Шум.
(Внезапно начинает декламировать, как школьник.)
«Полотнянщиков работу
Очень стыдно презирать,
Очень дико унижать!»
Беккер. Да, но мы-то бумазейщики.
Смех.
Г о р н и г. Полотнянщикам живется еще хуже. Они
бродят среди гор как привидения. У нас тут по край-
ней мере еще есть силы брыкаться.
В и т т и г. А ты думаешь, что мы уже свою чашу го-
ря испили? И ту каплю мужества, что осталась у нас,
фабриканты тоже скоро вытравят.
265
Беккер. Ведь он же сказал: «Скоро ткачи и за
корку хлеба будут работать».
Шум.
Голоса. Кто это сказал?
Беккер. Это сказал про ткачей Дрейсигер.
Молодой ткач. Повесить мерзавца!
Ere р. Послушай, что я тебе скажу, Виттиг. Ты
так много рассказывал о Французской революции. Так
много толковал нам о ней. Может, и нам скоро пред-
ставится случай узнать, кто среди нас болтун, кто че-
стный человек?
Виттиг (вспыльчиво). Ну, ты, парень, помалки-
вай! Слыхал ли ты, как свистят пули? Стоял ли ты с
ружьем на изготовку во вражеской стране?
Ere р. Ты, конечно, человек честный. Ведь мы то-
варищи. Я не хотел тебя обидеть.
Виттиг. Плевать мне на такое товарищество. Ду-
рак набитый!
Входит жандарм Кутше.
Разные голоса. Тсс, тсс! Полиция!
Все кругом повторяют: «Тсс!» — пока не устанавливается порядок.
Кутше (при полном молчании остальных садится
за стол, покрытый скатертью). Прошу рюмочку водки.
Молчание.
Виттиг. Что, Кутше, пришел поглядеть, как тут у
нас?
Кутше (не обращая внимания на Виттига). Здрав-
ствуйте, мастер Виганд.
В и г а н д (все еще у стойки). Благодарствуйте,
Кутше.
Кутше. Как дела?
Виганд. Благодарствуйте.
Беккер. Управляющий боится, «ак бы мы не за-
лоснились от жира, ведь у нас такие большие заработки!
Смех.
266
Ere р. Мы все наелись свинины с жирным соусом,
клецками и капустой и вот запиваем шампанским.
Смех.
Вельцель. Похоже на то.
Кутше. На вас не угодишь, даже если дать вам
жаркое и шампанское. У меня вот нет шампанского, а я
живу, как видите.
Беккер (намекая на нос Кутше). Он поливает
свой красный огурец водкой и пивом, и огурец отлич-
но зреет.
Смех.
В и тт и г. А ведь и у жандарма жизнь нелегкая: то
нужно нищего голодного мальчика в тюрьму упрятать,
то соблазнить красотку работницу, а то цадкться до
положения риз и так избить жену, чхо она от страна
побежит к соседям. Й еще есть занятие: гарцевать на,
коне или валяться под пуховиком до девяти утра. Что
и говорить, трудная жизнь!
Кутше. Мели-мели! Договоришься! Давно извест-
но, что ты за штучка! Твои бунтарские речи уже до
ландрата дошли, да и я кое-что о тебе знаю; того и гля-
ди, своим пьянством доведешь жену и ребенка до бога-
дельни, а самого себя до тюрьмы. Добром это не кон-
чится.
Витти г (горько смеется). Кто знает, чем кончится?
Может, ты и окажешься прав. (Гневно продолжает.)
Но, если что случится, я буду знать, кто донес на меня
фабрикантам и господам и так опозорил и оклеветал,
что мне не дают больше работы! Кто восстановил про-
тив меня крестьян и мельника — неделями ни одна ду-
ша не придет ко мне подковать коня, никто не загля-
нет, чтобы починить обруч на колесе! Я знаю, чьи это
штучки. Однажды я стащил с лошади эту каналью,
когда он стегал ремнем маленького несмышленьцпа,
который сордал Ееарелэш грушу. Так вот предупреж-
даю тебя: несдобровать тебе, если ты упрячешь меня в
тюрьму. Пиши завещание! Если до меня дойдут какие-
нибудь слухи, я схвачу в руки первое, что попадется,
будь то подкова или молот, колесная ось или ведро, и
найду тебя, где бы ты ни был — хоть из-под бока у тво-
767
ей жены вытащу тебя! И проломлю тебе череп. Я буду
не я, если не сделаю этого. (Вскакивает и хочет бро-
ситься на Кутиле.)
Старые и молодые ткачи (хватают его). Вит-
тиг, Виттиг! Да опомнись же!
iK у т ш е (поднялся с места; он сильно побледнел.
По мере того как развивается действие, он отступает к
двери, и чем он ближе к выходу, тем храбрее. Послед-
ние слова он произносит на пороге, исчезая). Что ты
пристал ко мне? Ведь я тебя не трогаю. Я заглянул к
здешним ткачам. Какое мне до тебя дело? Но вас,
ткачей, я предупреждаю: господин начальник полиций
запрещает вам петь вашу песню — «Песню о Дрейсиге-
ре», или как она там называется! И, если вы не переста-
нете горланить на улице, он постарается, чтоб вам
жилось спокойнее .на казенной квартире. Там, на хле-
бе и воде, пойте сколько вашей душе угодно. (Уходит.)
Виттиг (кричит ему вслед). Ничего он не может
нам запретить! Даже если мы станем орать так, что
будут дрожать окна и нас услышат в самом Рейхен-
бахе! И даже если от нашей песни потолки рухнут на
головы фабрикантам и каски продавят головы всем по-
лицейским! Никто не закроет нам рты!
Б е к к е р (тем временем встал, подал знак, чтоб все
начали петь, и сам затянул):
«Здесь в городке свершают суд
Страшней, чем суд негласный,
Сперва убьют, лотам прочтут
Свой приговор ужасный».
Хозяин пытается заставить людей замолчать, но никто его не слу-
шает. В и г а н д затыкает уши и уходит. Виттиг и Беккер показы-
вают знаками, чтобы все уходили.
Ткачи (поднимаются и уходят с песней).
«Здесь жгут на медленном огне,
Здесь камера всех пыток,
Здесь стон кругом, как на войне,
Свидетель слез пролитых».
Следующую строфу ткачи поют уже на улице. В трактире поют толь-
ко несколько парней, задержавшихся, чтобы расплатиться. К концу
следующей строфы комната пустеет, в ней остаются только Вель-
цель с женой и дочерью, Горниг и старый Баумерт,
268
«И вы, отродье сатаны,
И вы, исчадье ада,
Нас грабите, хоть мы бедны.
Проклятье — вам награда».
Вельцель (собирает кружки со столов). Они сов-
сем распоясались сегодня.
Старый Баумерт собирается уходить.
Гор ни г. Скажи-ка, Баумерт, что же это проис-
ходит?
Старый Баумерт. Люди хотят пойти к Дрей-
сигеру. Добиться хоть какой-нибудь прибавки. Вот и
все.
Вельцель. А ты тоже собираешься участвовать в
этих глупостях?
Старый Баумерт. Видишь ли, Вельцель, не от
меня это зависит. Молодые иной раз забегают вперед,
а нам, старикам, приходится их дргсшяхь. (Слегка сму-
щепшй, уходит.)
Г о р н и г (поднимается). Не будет ничего удиви-
тельного, если дело обернется плохо.
Вельцель. Кто бы подумал, что старики, из ко-
торых труха сыплется, совсем потеряют разум!
Г о р н и г. Каждый человек на что-то надеется.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Петерсвальдау. Квартира Дрейсигера. Кабинет владельца бумажной
фабрики Дрейсигера. Роскошно меблированная комната в холодном
стиле первой половины XIX века. Потолок, печи и двери белые.
Обои серо-стального тона, в мелких цветочках. Мебель красного
дерева с богатой резьбой, обтянута красным штофом, шкафы и
стулья тоже красного дерева: направо между двух окон, занавешен-
ных гардинами вишнево-красного цвета, стоит секретер, шкаф, перед-
няя дверка которого опускается как штора, напротив диван, непола-
леку от дивана железная касса. Перед диваном стол, вокруг него
кресла и стулья. На задней стене шкаф с оружием. На этой стене,
как и на остальных, висят плохие картины в золотых рамах. Над
диваном — зеркало в позолоченной раме стиля рококо. Обыкновен-
ная дверь налево ведет в прихожую. Из открытой двухстворчатой
двери на задней стене видна гостиная, так же неуютно и роскошно
обставленная. В салоне две дамы: фрау Дрейсигер и фрау
Киттельгауз, жена пастора. Они осматривают картины. В от-
далении стоит пастор Киттельгауз, разговаривающий с до-
машним учителем — кандидатам теологии .Вей н гольдом.
Киттельгауз (приветливый человечек небольшо-
го роста; разговаривая и куря на ходу, входит вместе
с учителем, которые тоже курит, в первую комнату. Он
оглядывается и, не замечая присутствующих, изумлен-
но покачивает головой). Тут нет ничего удивительного,
господин кандидат: вы молоды; в вашем возрасте у
нас, стариков, были если не точно такие, то 'подобные
же взгляды. Да, во всяком случае, — подобные взгля-
ды! Эти прекрасные идеалы* и составляют очарование
молодости, господин кандидат! Но, к сожалению, они
мимолетны. Да, мимолетны, как апрельское солнце. До-;
живите до моих лет. Если вы тридцать лет подряд пять-
270
десят два раза в году, не считая праздников, обращае-
тесь с церковной кафедры к людям, то поневоле стано-
витесь много уравновешеннее. Вы вспомните обо мне,
когда доживете до моих лет, господин кандидат!
Вейнгольд (девятнадцатилетний высокий моло-
дой человек с гладкими светлыми волосами, бледный и
худой. Беспокойные и нервные движения). При всем
моем уважении к вам, господин пастор... Не знаю, пра-
во... Ведь бывают разные натуры...
Киттельгауз. Дорогой господин кандидат, ка-
кой бы мятежный дух ни обуревал вас (тоном упре-
ка) — а вы мятежник! — и как бы рьяно вы ни высту-
пали против существующих порядков, со временем все
это уляжется. Да-да, я согласен с вами, еще встреча-
ются и такие люди, которые, будучи уже в весьма поч-
тенном возрасте, все же подвержены юношеским увле-
чениям. Один восстает против пьянства и организует
общества трезвости, другой сочиняет страстные, хватаю-
щие за душу воззвания. Но чего этим достигают? Там,
где среди ткачей есть нужда, она не уменьшается. А со-
циальный мир, напротив, подрывается этим. Нет-нет,
только и остается сказать: знай, сверчок, свой шесток.
А ты, духовный пастырь, не пекись о желудке. Пропо-
ведуй слово божие, а все остальное предоставь тому,
кто дарует кров и корм птичкам, не дает заглохнуть
лилии в поле... Хотел бы я, однако, знать, куда вдруг
исчез наш любезный хозяин?
Фрау Дрейсигер (выступает вперед в сопро-
вождении пасторши. Тридцатилетняя красивая женщи-
на, видная и статная. Резко бросается в глаза несоот-
ветствие между ее жаргоном и манерами и элегантным
богатым туалетом). Вы правы, господин пастор. Вот
Вильгельм всегда так! Придет ему в голову, он убегает,
а я сиди тут одна! Уж как я его ни пробираю, а он все
такой же.
Киттельгауз. Дорогая госпожа Дрейсигер, на то
он деловой человек.
Вейн гольд. Если не ошибаюсь, там что-то про-
изошло.
Дрейсигер (входит в сильном возбуждении). Ну,
Роза, как кофе? Готов?
271
Фрау Дрейсигер (обиженно). Ты только и Но-
ровишь убежать.
Дрейсигер (мимоходом). Ничего ты не понима-
ешь?
Киттельга уз. Простите, у вас неприятности, гос-
подин Дрейсигер?
Дрейсигер. У меня, господин пастор, благода-
рение господу, каждый день неприятности. К этому не
привыкать стать. Ну что, Роза? Как кофе?
Фрау Дрейсигер, недовольная, отходит, несколько раз дергая боль-
шую вышитую сонетку.
Вот только что... (слегка запнувшись). Господин кан-
дидат, вам бы посмотреть на это! Вот удивились бы!
Впрочем, сядем за вист.
Киттельгауз. Да-да. Вы правы. Стряхните с се-
бя заботы дня и посидите с нами.
Дрейсигер (подходит к окну, отдергивает гар-
дины и выглядывает на улицу. Неожиданно). Вот
о^а — банда! Роза, поди сюда!
Она подходит.
Скажи, вон тот высокий рыжий...
К и тт ел цг а уз. Это Беккер... по прозванию Крас-
ный Беккер!
Дрейсигер. Скажи, это он нагрубил тебе два дня
назад? Помнишь, ты рассказывала... когда Иоганн под-
саживал тебя в карету?
Фрау Дрейсигер (надувшись), А кто его знает!
Дрейсигер. Ну, перестань дуться! Мне надо
знать. Я сыт по горло этими выходками. Если это тот
самый, я привлеку его к ответственности.
Доносится песня ткачей.-
Нет, вы только послушайте!
Киттельгауз (в возмущении). Неужели этому бе-
зобразию конца не будет? Я вам серьезно говорю: на-
стало время полиции вмешаться. Разрешите взглянуть!
(Подходит к окну). Смотрите, господин Вейнгольд, тут
272
не одна молодежь, тут и старые, почтенные ткачи. Лю-
ди, которых я долгие годы считал достойными и бого-
боязненными. Они тоже принимают участие в этом не-
слыханном безобразии! Они попирают ногами заповеди
господни! Не вздумаете ли вы еще защищать этих
людей?
Вейнгольд. Конечно, нет, господин пастор.
Впрочем, господин пастор, как смотреть на вещи! Ведь
это голодные, темные люди. Они выражают свое недо-
вольство просто так, как понимают. Я не думаю, чтобы
такие люди...
Фрау Киттельгауз (маленькая, худая, отцвет-
шая женщина, больше напоминает старую деву, чем за-
мужнюю женщину). Да что вы, господин Вейнгол*--'
Одумайтесь!
Дрейсигер. Господин кандидат, я очень со
лею... я вас взял в свой дом не для того, чтобы вы *
тали мне лекции о гуманности. Я попросил бы вас з
ниматься только воспитанием моих детей. Остальное пр
доставьте мне. И только мне. Вы меня поняли?
Вейнгольд (сильно побледнел, стоит неподвижш
затем отвешивает поклон; странно улыбаясь, говори*
негромко). Да, конечно, я понял вас. Я ждал этого. Да
я и сам этого хочу. (Уходит.)
Дрейсигер (грубо). В таком случае поторапли-
вайтесь! Мне нужна комната.
Фрау Дрейсигер. Но, Вильгельм, Вильгельм!
Дрейсигер. Да ты в своем уме? Просишь за че-
ловека, который заступается за этот сброд, за негодяев,
распевающих такие подлые песни?
Фрау Дрейсигер. Но, дорогой мой, он ведь .во-
все... не...
Дрейсигер. Господин пастор, защищал он их или
не защищал?
Киттельгауз. Господин Дрейсигер, молодежи не
следует ставить всякое лыко в строку.
Фрау Киттельгауз. Не знаю, молодой чело-
век из такой хорошей, почтенной семьи. Его отец сорок
лет был чиновником и всегда на лучшем счету. Мать
так счастлива, что он попал в ваш дом. И вдруг... Он
не сумел оценить этого...
10 Г. Гауптман
273
Пфейфер (распахиойет дверь, кричит). Господин
Дрейсигер, господин Дрейсигер! Одного уже схватили...
Идите скорей! Один уже пойман!
Дрейсигер (торопливо). А за полицией кто-нибудь
пошел?
Пфейфер. Вот сам господин начальник подни-
мается по лестнице.
Дрейсигер (в дверях). Прошу покорно, господин
начальник! Рад вас видеть.
Киттельгауз знаками дает понять дамам, что им лучше удалиться.
Он, пасторша и фрау Дрейсигер уходят в салон.
(В сильнейшем волнении обращается к только что во-
шедшему начальнику полиции.) Господин начальник,
главный запевала наконец пойман моими рабочими-кра-
сильщиками. Просто нельзя было больше терпеть. Их
наглость не знает предела. Это возмутительно. У меня
гости, а что позволяют себе эти негодяи? Задевают
и поносят мою жену, когда она выходит на улицу. Жиз-
ни моих мальчиков угрожает опасность! Не исключена
возможность, что они кинутся с кулаками на.моих гос-
тей. Уверяю вас, если в благоустроенном государстве
такие факты ненаказуемы, если ни в чем не повинные
люди, как я и члены моей семьи, подвергаются публич-
ному оскорблению... тогда... да, тогда... У меня, к со-
жалению, совсем другие понятия о праве и нравствен-
ности...
Начальник полиции (человек лет пятидеся-
ти, среднего роста, толстый, полнокровный, в кавалерий-
ском мундире, при сабле и шпорах). Конечно, нет...
Нет! Конечно, нет, господин Дрейсигер! Положитесь
на меня. Да успокойтесь же, я весь в вашем распоря-
жении. Все будет в порядке... Очень рад, что вы задержа-
ли одного из главных крикунов. Я крайне доволен, что
дело принимает такой оборот. Тут среди ткачей есть
нарушители общественного спокойствия, я давно взял
их на заметку.
Дрейсигер. Да, несколько зеленых юнцов. Со-
вершенно верно. Лодыри, бездельники, ведущие распут-
ную жизнь! День-деньской, пропадают в кабаках, пока
не пропьют последний грош. Но теперь я твердо решил
274
прибрать к рукам этих крикунов. В интересах всего об-
щества, не только в моих собственных!
Начальник полиции. Безусловно, безусловно,
господин Дрейсигер. Никто не может быть к вам в пре-
тензии. По мере моих сил я...
Дрейсигер. Нагайками надо отхлестать эту
банду!
Начальник полиции. Так точно, так точно...
Необходимо примерно наказать их. Чтоб другим по-
вадно не было.
Входит жандарм Кутше и становится навытяжку. Дверь в при-
хожую остается открытой. На лестнице слышны тяжелые шаги.
Жандарм Кутше. Господин начальник, честь
имею доложить: мы арестовали одного ткача.
Дрейсигер. Вы хотите видеть его, господин на-
чальник?
Начальник полиции. Конечно, конечно! Пре-
жде всего посмотрим на него вблизи. Прошу вас, гос-
подин Дрейсигер! Будьте совершенно снокойны. Я буду
не я, если не заткну им глотки.
Дрейсигер. Этого мне мало. Необходимо немед-
ленно предать его суду.
Пятеро раб очи х-к р асилыциков вводят Е г е р а. Одеж-
да, лица и руки у них измазаны краской, они, видно, .прямо с
работы. У арестованного —шапка набекрень, он немного навеселе,
нагловат.
Ere р. О, несчастные! И вы считаете себя рабочи-
ми? Товарищами? Прежде чем я пошел бы на это, пре-
жде чем предать товарища, я сто раз подумал бы, ско-
рее дал бы себе руку отсечь!
По знаку начальника Кутше приказывает рабочим отойти от их
жертвы. Егер стоит один, нагловато улыбаясь.
Все двери на запоре.
Начальник полиции. Шапку долой, него-
дяй!
Егер снимает шапку, но очень медленно, продолжая иронически
улыбаться.
Как тебя звать?
Ю*
275
Ere р. Мы вместе свиней пасли, что ли?
Среди присутствующих движение.
Дрейсигер. Крепко!
Начальник полиции (меняется в лице, вот-вот
разразится гневом, однако сдерживает себя). Спокой-
нее! Как тебя звать?—спрашиваю я.
Никакого ответа.
(В бешенстве.) Да говори же, мерзавец, а не то я при-
кажу дать тебе двадцать пять ударов!
Егер (никак не реагируя на гнев начальника, об-
ращается через голову присутствующих к хорошенькой
служанке, подающей кофе. Застигнутая врасплох, та
стоит разинув рот). Вот как, Эмилия! Ты с ними! Смот-
ри, девка, не лучше ли тебе убраться отсюда подобру-
поздорову! Тут может такое случиться, что и ног не уне-
сешь.
Девушка во все глаза смотрит на Егера и, поняв, что парень обра-
щается к «ей, краснеет от стыда, закрывает лицо руками и убегает,
оставив посуду на столе. Среди присутствующих снова движение.
Начальник полиции (растерянно обращается
к Дрейсигеру). За всю мою жизнь... Никогда я не ви-
дывал такой неслыханной дерзости!
Егер плюет.
Дрейсигер. Эй, ты не в конюшне! Понимаешь?.
Начальник полиции. Моему терпению при-
ходит конец. Я спрашиваю в последний раз — как тебя
зовут?
Киттельгауз (все время выглядывает из при-
открытой двери гостиной, прислушивается. Потрясенный
всем происходящим, выходит и, дрожа от волнения, вме-
шивается в разговор). Его зовут Егер, господин на-
чальник. Мориц — не так ли? Мориц Егер. (Обращаясь
к нему.) Скажи, Егер, неужели ты меня не знаешь?
Егер (серьезно). Вы пастор Киттельгауз.
Киттельгауз. Да, твой духовный пастырь, Егер!
Тот самый, который грудным ребенком принял тебя в
276
лоно церкви. Тот самый, из чьих рук ты впервые по-
лучал причастие. Ты помнишь все это? Помнишь, как я
старался внушить тебе слова господни? И вот благодар-
ность!
Егер (мрачно, как смиренный школьник). Я ведь
уплатил свой талер...
Киттельгауз. Деньги, деньги... Неужели ты на
самом деле думаешь, что эти жалкие деньги... Оставь
их при себе, это мне будет куда приятнее! Какая это
все чепуха! Будь честен, будь христианином! Исполняй
заповеди господни, будь добр и благочестив! А ты все—
деньги, деньги!
Егер. Я квакер, господин пастор, я больше ни во
что не верю.
Киттельгауз. Что? Квакер? Не говори глупо-
стей! Выкинь из головы слова, которых не понимаешь.
Квакеры — люди благочестивые, набожные, они не языч-
ники вроде тебя. «Квакер»! «Квакер»! Сказал тоже!
Начальник полиции. Разрешите, господин па-
стор! (Становится между ним и Ееером.) Кутше! Свя-
жите ему руки!
С улицы — дикие крики: «Егера!» «Отпустить Егера!»
Дрейсигер (слегка испуганный, как и все осталь-
ные, подбегает к окну). Что там опять такое?
Начальник полиции. О! Понятно! Они хотят,
чтобы мы освободили этого негодяя. Но мы не доста-
вим им такого удовольствия. Понятно, Кутше? Отвести
его в тюрьму!
Кутше (у него в руках веревка, но он медлит).
Дозвольте доложить, господин начальник, это вряд ли
удастся. Там целая толпа бунтовщиков. Шалая банда,
господин начальник. Там Беккер, там кузнец...
Киттельгауз. Разрешите мне сказать: не по-
пытаться ли, господин начальник, покончить дело ми-
ром, дабы не разжечь страсти еще больше? Может быть,
Егер добровольно отправится...
Начальник полиции. Что вам приходит в го-
лову?! Я отвечаю за все! Я не могу положиться на Еге-
ра. Смелее, Кутше! Нечего разговаривать.
Егер (смеясь, сам протягивает руки). Вот так, по-
277
крепче, покрепче! Вяжи как можно крелче! Все равно
ненадолго.
С помощью рабочих Кутше связывает Егера.
Начальник полиции. Ну, пошли! (Дрейси-
геру.) Если вы чего-нибудь опасаетесь, пусть человек
шесть красильщиков пойдут с ними. А он, Егер, пускай
идет посередине. Я поеду верхом впереди, за мной Кут-
ше. А кто заградит нам дорогу, того мы вздуем.
С улицы кричат: «Ку-ка-ре-ку!» «Гау-гау!»
(Угрожающе повернулся к окну.) Канальи! Я покажу
вам «ку-ка-ре-ку» и «гау-гау». Марш вперед! (Уходит
с саблей наголо, остальные вместе с Егером следуют
за ним.)
Егер (кричит на ходу). Пускай фрау Дрейсигер
не задирает нос! Она такая же, как и мы... За трипфен-
'нига не одну сотню раз подносила водку моему отцу...
Эскадрон, на-лево! Марш-марш! (Уходит с хохотом.)
Дрейсигер (после паузы, внешне спокойно).
Как же вист, господин пастор? Надо думать, теперь
нас больше не отвлекут. (Закуривает сигару, нервно
смеется.) А знаете ли, вся эта история кажется мне
довольно потешной. Ну и детина! (Так же нервно смеет-
ся.) В самом деле, все это неописуемо смешно. Сна-
чала—перепалка за*столом с кандидатом, через пять
минут он откланивается — и был таков! А потом эта
история с Егером. Ну, давайте играть в вист!
Киттельгауз. Да, но...
Внизу шум и гул.
Да, но... знаете ли, люди там не угомонились...
Д р ей с и ге р. Пройдем в другую комнату, там нам
никто не помешает.
Киттельгауз (качая головой). Знать бы толь-
ко, что за бес вселился в этих людей? Надо отдать
справедливость кандидату. До недавнего времени я
тоже полагал, что ткачи — смирные, терпеливые и под-
дающиеся увещеванию люди. А вы разве не думали
так, господин Дрейсигер?
278
Д рейс« ге р. Конечно, они были fêptîejîHBbt и ус-
тупчивы, конечно, прежде это были порядочные, смир-
ные люди. Пока их не смутили так называемые пропо-
ведники гуманизма. Они достаточно долго вдалбливали
ткачам, что те в ужасном положении... Вы только
вспомните обо всех этих обществах и комитетах по ока-
занию помощи ткачам! В конце концов у них голова за-
кружилась. И вот результаты! А теперь попробуй уйми
их, когда они распоясались вовсю. То им одно не нра-
вится, то другое. Подноси им все на золотом блюде!
Слышны все возрастающие крики.
Киттельгауз. А что дали все эти разговоры о
гуманности? Только одно — овцы превратились в на-
стоящих волков.
Дрейсигер. Да что вы! Если посмотреть на ве-
щи спокойнее, господин пастор, то, пожалуй, во всем
этом есть и хорошая сторона. Такого рода происшествия
не пройдут незамеченными в высших сферах. Быть мо-
жет, там поймут в конце концов, что так дольше про-
должаться не может. Необходимо что-то сделать! Надо
помочь нашей отечественной промышленности, не дать
ей разориться!
Киттельгауз. Скажите, чем объясняется этот
невероятный кризис?
Дрейсигер. Вывоз за границу почти невозмо-
жен— непосильные пошлины, а внутри страны конку-
ренция не на жизнь, а на смерть, мы брошены на про-
извол судьбы, полностью на произвол судьбы.
П ф е й ф е р (вбегает запыхавшийся и бледный).
Господин Дрейсигер, господин Дрейсигер!
Дрейсигер (стоя в дверях салона, с раздраже-
нием). Что там опять, Пфейфер?
П ф е й ф е р. Нет... нет... непостижимо!
Дрейсигер. Ну, в чем дело?
Киттельгауз. Да говорите же, вы пугаете нас.
Пфейфер (все еще вне себя). Подумать только!
Начальство... ну и достанется же им!
Дрейсигер. Да ну вас к черту! Что вас так на-
пугало? Кто сломал себе шею?
Пфейфер (почти плача, кричит в страхе). Они от-
279
били Морица Ётера, поколотили и Прогнали начальни-
ка, поколотили и прогнали жандарма... Тот убежал без
каски... со сломанной шпагой... нет-нет!
Дрейсигер. Пфейфер, вы, видно, рехнулись?
Киттельгауз. Ведь это революция!
Пфейфер (сидит на стуле, дрожа всем телом;
визгливо). Господин Дрейсигер, надвигается беда, на-
двигается беда!
Дрейсигер. Но чего же стоит вся полиция...
Пфейфер. Господин Дрейсигер, надвигается беда.
Дрейсигер. Да замолчите, Пфейфер! Ну вас к
черту!
Фрау Дрейсигер (входит вместе с пасторшей
из салона). Ах, Вильгельм, это в самом деле ужасно.
Весь вечер пропал. Вот и фрау пасторша уже собирает-
ся уходить.
Киттельгауз. Дорогая фрау Дрейоигер, мо-
жет быть, сегодня это в самом деле — самое правиль-
ное...
Фрау Дрейсигер. Вильгельм, тебе следовало
бы вмешаться...
Д р е й си ге р. Ну и иди к ним! Иди1 Иди! (Останав-
ливается перед пастором и недоуменно спрашивает его.)
Что я — тиран? Я в самом деле живодер?
Кучер Иоганн (входит, обращается к фрау
Дрейсигер). Я запряг лошадей. Господин кандидат по-
садил в коляску Йоргеля и Карльхена. Если дело плохо
обернется, мы дадим тягу.
Фрау Дрейсигер. А- что может случиться?
Иоганн. Почем я знаю? Я только так думаю. Сбе-
гается все больше народу, они прогнали начальника и
жандарма.
Пфейфер. Надвигается беда, господин Дрейси-
гер, надвигается беда!
Фрау Дрейсигер (с возрастающим испугом).
Что же это будет? Что им нуж'но? Ведь они не ворвут-
ся сюда, Иоганн?
Иоганн. Там есть очень злые собаки, фрау ма-
дам.
Пфейфер. Беда! Беда!
Дрейсигер. Замолчи, осел. Двери заперты?
280
Киттельгауз. Позвольте... Позвольте... я ре-
шился... Позвольте... (Обращаясь к Иоганну.) Чего хо-
тят эти люди?
Иоганн (смущенно). Они хотят прибавки, ду-
раки.
Киттельгауз. Хорошо! Я выйду к ним. Я ис-
полню свой долг. Я поговорю с ними очень серьезно.
Иоганн. Господин пастор, не делайте этого. Раз-
ве их проймешь словами?
Киттельгауз. Дорогой господин Дрейсигер, про-
шу вас — поставьте у двери людей, и пусть запрут ее
за мной.
Фрау Киттельгауз. Ты в самом деле выйдешь
к ним, Щосиф?
Киттельгауз. Да, выйду. Я знаю, что делаю.
Не тревожься, господь защитит меня.
Фрау Киттельгауз пожимает ему руку и, отойдя в сторону, утирает
слезы. Снизу все время доносится глухой шум, там собралась
большая толпа.
Я сделаю вид... я сделаю вид, что просто иду домой.
Я хочу убедиться... мой духовный сан... Может быть,
он внушит уважение этим людям... Я хочу убедиться...
(Берет шляпу и палку.) Итак, вперед, во имя господа
бога! (Уходит, провожаемый Дрейсигером, Пфейфером
и Иоганном.)
Фрау Киттельгауз. Дорогая фрау Дрейсигер!
(В слезах кидается ей на шею.) Только бы с ним не слу-
чилось несчастья!
Фрау Дрейсигер. Я ничего не понимаю, фрау
Киттельгауз. Все так смутно, не могу сказать, как тя-
жело на душе. Ведь если все это так, значит, богат-
ство — преступление? Если бы прежде кто-нибудь это
сказал мне... Нет, я ничего не понимаю, госпожа Кит-
тельгауз! Уж лучше бы мне остаться в бедности.
Фрау Киттельгауз. Дорогая фрау Дрейсигер,
неудачи и заботы бывают и в бедности и в богатстве.
Фрау Дрейсигер. Да, конечно. Я тоже так ду-
маю. Но у нас их больше, ч£М_...улрушх__люде&~. Бо-
же ты йтгй7~ведь мы не украли наши богатства, ведь
каждый грош честно заработан. Нет, невозможно, что-
М
бы эти люди напали на нас! Разве мой муж виноват,
что дела идут плохо?
Доносится гул толпы. Женщины стоят бледные и испуганные. В ком-
нату врывается Дрейсигер.
Дрейсигер. Роза, накинь на себя что-нибудь и бе-
ги к коляске, я приду следом за тобой. (Бросается к не-
сгораемому шкафу, отпирает его и достает оттуда раз-
ные ценности.)
Иоганн (входит). Все готово. Не мешкайте, хо-
зяин, пока они не захватили задние ворота.
Фрау Дрейсигер (в паническом страхе бро-
сается на шею к Иоганну). Иоганн, дорогой Иоганн,
хороший мой Иоганн! Спаси нас, дорогой! Спаси моих
мальчиков, ах-ах!..
Дрейсигер. Опомнись, Роза! Оставь Иоганна!
Иоганн. Мадам, мадам, успокойтесь. Наши рыса-
ки не подведут, их никто не обгонит... А если кто ста-
нет на пути, мы раздавим! (Уходит.)
Фрау Киттельгауз (беспомощно мечется).
Мой муж... мой муж... Господин Дрейсигер, что будет
с моим мужем?
Дрейсигер. Успокойтесь, фрау Киттельгауз. Он
невредим. Успокойтесь!
Фрау Киттельгауз. Наверно, с ним приклю-
чилось что-то плохое. Вы только не хотите мне сказать!
Вы только не хотите мнет сказать!
Дрейсигер. Да нет! О, они еще пожалеют об
этом! Я точно знаю, чьих это рук дело. Такая неслы-
ханная «наглость, такое бесстыдство не останутся без
последствий. Община, которая оскорбляет своего ду-
ховного пастыря! Да, черт возьми! Духовного пастыря!
Бешеные собаки, сорвавшиеся с цепи! Зверье! Они свое
получат! (Обращаясь к фрау Дрейсигер, которая стоит
как оглушенная.) Пошевеливайся, иди!
Слышно, как стучат во входную дверь.
Не слышишь, что ли? Эта банда спятила!
Снизу доносится звон разбитых стекол.
292
Дрейсигер. Эта банда спятила! .Остается только
бежать!
Слышны крики: «Пфейфера сюда!» «Пфейфера сюда1»
Фрау Дрейсигер. Они требуют Пфейфера!
П ф е й ф е р (вбегает). Господин Дрейсигер, у задних
ворот собралась толпа. Входная дверь не выдержит ее
напора. Кузнец Виттиг как бешеный колотит в ворота
ведрами.
Снизу крики: «Пфейфера сюда!» Фрау Дрейсигер убегает,
как будто ее преследуют, за ней— фрау Киттельгауз.
П ф е й ф е р (прислушивается, меняется в лице,
слышит свое имя. Он в паническом ужасе: плачет, виз-
жит, умоляет, говорит с невероятной быстротой. Бро-
сается к Дрейсигеру, обнимает его, как ребенок, за-
сыпает ласковыми словами, гладит ему щеки и плечи,
целует руки, хватается за него как утопающий, не вы-
пускает его). Дорогой, любимый, всемилостивейший гос-
подин Дрейсигер! Не оставляйте меня! Я всегда слу-
жил вам верой и правдой! Я всегда хорошо обращался
с людьми! Я ведь не мог дать им прибавку! Не бросай-
те меня, они меня убьют! Они не пощадят меня! Ах бо-
же милостивый, ах боже милостивый, моя жена, дети...
Дрейсигер (тщетно пытается вырваться от Пфей-
фера). Да отстаньте вы! Все уладится, все уладится!
(Уходит вместе с Пфейфером.)
Несколько секунд комната остается пустой. Слышно, как в салоне
вылетают из окон стекла. Весь дом содрогается. Крики «ура». Затем
наступает тишина. Спустя несколько секунд слышны тихие и осто-
рожные шаги на лестнице, ведущей на второй этаж, и осторожные,
робкие крики: «Налево», «Наверх», «Так! Полегче!», «Да не мешай!»,
«Что я раздобыл, вы только взгляните!», «Ну и разгуляемся!»,
«Долой палачей!», «А ты не при!», «Да отстань!» В сенях появля-
ются молодые ткачи и ткачихи. Они робко топчутся на
месте, каждый толкает вперед другого. Но все быстро преодолевают
робость, вваливаются в кабинет Дрейсигера и в салон. Это бедно
одетые люди, с изможденными лицами, у многих болезненный вид,
одежда в заплатах. Сначала они с любопытством робко оглядывают
комнаты. Затем начинают трогать вещи руками. Девушки садятся
на диваны, образуются группы, рассматривающие себя в зеркале.
Некоторые встают на стулья, чтобы разглядеть картины и снять их
со стен. Комнаты заполняются все большим и большим количеством
бедняков.
283
Старый ткач (входит). Нет-нет, оставьте меня
в покое! Там внизу начинают даже громить. Какая ди-
кость! В этом нет ни смысла, ни разума. Все это плохо
кончится. Разве человек, если он в своем уме, приста-
нет к такому делу! Я поостерегусь! Не хочу знаться с
грабителями!
В комнату врываются Е г е р, Беккер, В я т т я г с. деревянным
ведром в руках, Баумерт и толпа молодых'и старых
ткачей, хриплыми голосами переговариваясь друг с другом.
Ere р. Куда он девался?
Б е к к е р. Где этот живодер?
Старый Баумерт. По мне, он может просто по-
дохнуть!
В и тт и г. Вот найдем его и повесим!
Первый молодой ткач. Схватим его за ноги
и выбросим из окна на мостовую, чтобы осталось толь-
ко мокрое место.
Второй молодой ткач (входит). Улетела
птичка!
Все. Кто?
Второй молодой ткач. Дрейсигер!
Беккер. И Пфейфер тоже? *
Голоса. Искать Пфейфера! Искать Пфейфера!
Старый Баумерт. Ищите, ищите Пфейфера!
Пусть подтянет нам животы!
Смех.
Е г е р. Если не найдем эту скотину Дрейсигера...
Старый Баумерт. Пустим его по миру! Пусть
и он будет бедным как церковная крыса. Камня на кам-
не у него не оставим!
Все бросаются в салон, начинают громить его.
Беккер (впереди всех, но вдруг поворачивается и
останавливает других). Погодите, слушайте меня! Вот
управимся здесь и пойдем к другим! В Билау^кДитри-
ху, -—^гот_за^ел_у себя механический ткацкий сТШТок.
Все горе^от этих фаори^Г "* " ~—
Ан з о р ге (входит через сени. Сделав несколько
шагов, останавливается, удивленно оглядывается, качает
284
головой, стучит себя по лбу). Кто я? Ткач Антон Ан-
зорге? Что я, Анзорге, спятил? Все вокруг ходуном хо-
дит. А я что тут делаю? Веселюсь, что ли, с другими?
Куда это Анзорге попал?. (Снова стучит себя по лбу.)
И всегда-то я остаюсь в дураках! Ни вашим, ни нашим.
Никогда не попадешь в точку. Уходите, уходите отсю-
да! Бунтари, уходите отсюда! Уносите руки, ноги,
прочь отсюда! Вы взяли мой дом, а я беру ваш. Весе-
лее! (С воплем бросается в гостиную.)
Все кидаются за ним с гиканьем и хохотом.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Лангенбилау. Ткацкая мастерская старика Гильзе. Налево оконце,
перед ним ткацкий станок, направо кровать, вплотную к кровати
стол. В правом углу печка и скамья. За столом, на низенькой ска-
меечке, на краю кровати и на табуретке сидят старый Гильзе,
его жена — слепая и почти глухая старуха, сын Г от л и б, жена сы-
на Луиза. Они совершают утреннюю молитву. Мотальное колесо с
клубком ниток стоит между столом и ткацким станком. На закоп-
ченных балках потолка висят различные приспособления для тканья
и наматывания шпуль. Свешиваются длинные куски пряжи. Повсюлу
валяется разный хлам. Комнатка тесная, низкая, одна дверь в глу-
бине веде г в «дом». Против этой двери другая дверь, она открыта и
дает возможность заглянуть во вторую ткацкую, такую же, как пер-
вая. Полы в «доме» каменные, штукатурка обвалилась, покривив-
шаяся деревянная лестница ведет в чердачное помещение. Видна
кадка с бельем, стоящая на табуретке. Повсюду валяется нищенское
белье, утварь бедняков. Во всех комнатах свет падает слева.
Старый Гильзе — бородатый, коренастый человек, изнуренный рабо-
той, болезнями и заботами. Инвалид, однорукий. У него острый нос,
серый цвет лица, как и у большинства ткачей, воспаленные, усталые
глаза; очень худ; дрожит. Старый Гильзе, сын и невестка встают со
своих мест.
Старый Гильзе (читает молитву). Боже мило-
стивый, благодарим тебя от всего сердца, что ты и этой
ночью не оставил нас своей благостью и заботой... За
то, что ты смилостивился над нами. Что и этой ночью
с нами не приключилось ничего плохого. Велико твое
милосердие, а мы простые бедные грешники, недостой-
ные того, чтобы ты раздавил нас ногой, так мы грешны
и испорчены. Но ты, отец наш, благоволишь к нам и
оберегаешь нас ради твоего дорогого сына, нашего гос-
пода и спасителя Иисуса Христа. Кровь Христова и
286
справедливость — мой ^аряд и убранство. И, если мы
иной раз и малодушествуем под твоей карающей дес-
ницей, если огонь очищения чрезмерно опаляет нас,
црости нам наши прегрешения, не требуй от нас слиш-
ком много. Даруй нам терпение, отец небесный, дабы
аы, испытав вее^циданин, Приобщились твоему веч-
ному блаженству. Аминь!
Матушка Гильзе (подавшись вперед, прислу-
шивается и плачет). Ах, отец, твоя молитва всегда та-
кая чудесная!
Луиза отходит к кадке с бельем, Готлиб — в комнатку напротив.
Старый Гильзе. А где же девчонка?
Луиза. Пошла в Петерсвальдау — к Дрейсигеру.
Она вчера вечером намотала несколько мотков.
Старый Гильзе (стараясь говорить очень гром-
ко). Ну, мать, я пододвину тебе твое колесо.
Матушка Гильзе. Давай-давай, старый.
Старый Гильзе (ставит перед ней колесо). Да,
что говорить, я бы рад освободить тебя от этой работы.
Матушка Гильзе. Нет-нет. Как же я стала бы
убивать время?
Старый Гильзе. Дай, я вытру тебе пальцы, что-
бы не замаслить нитки. Слышишь? (Вытирает ей тряп-
кой руки.)
Луиза (стоя у кадки)\ Разве мы ели жирное?
Старый Гильзе. Если нет жиру, пожуем и сухой
хлеб. Нет хлеба — слопаем картошку, нет картошки —
обойдемся сухой мякиной.
Луиза (вызывающе). А не будет у нас черной му-
ки, сделаем так, как Венглеры: разнюхаем, куда живо-
дер закопал подохшую клячу, выкопаем ее и станем
жрать падаль. Так, что ли?
Голос Готлиба из задней комнаты: «Что ты тут шипишь, змея?>
Старый Гильзе. Придержала бы язык за зуба-
ми, поменьше бы произносила безбожных речей. (Уса-
живается за станок, кричит Готлибу.) Не поможешь ли
мне, сынок, »продеть несколько ниток?
287
Луиза (у кадки). Готлиб, помоги отцу!
Входит Готлиб и вместе с отцом принимается за трудную рабо/
ту — натягивает нити основы. Едва они приступили к работе, как в
«доме» появляется Г о р н и г. *
Горн иг (стоя у двери). Бог в помощь!
Старый Гильзе и Готлиб. Спасибо, Горниг!
Старый Гильзе. Да когда же ты спишь, друг?
Днем торгуешь, ночью караулишь.
Горниг. Совсем я сон потерял.
Луиза. Здравствуй, Горниг.
Старый Гильзе. Ну, что хорошего?
Горниг. Куча новостей, мастер. Люди в Петерс-
вальдау выкинули коленце — выгнали из берлоги фаб-
риканта Дрейсигера со всем семейством.
Луиза (взволнованно). Горниг опять врет как си-
вый мерин.
Горниг. Нет-нет, я не вру. На этот раз не вру.
Они в самом деле прогнали его, клянусь всем святым.
Вчера вечером Дрейсигер приехал в Рейхенбах. Но
есть же бог на свете! Его не захотели там оставить. По-
боялись ткачей. И ему пришлось снова подняться, ехать
в Швейдниц.
Старый Гильзе (осторожно перебирает нити
основы и подносит их к гребню, через отверстие кото-
рого сын с другой стороны подхватывает нити крючком
и протягивает их сквозь отверстие). Хватит, Горниг,
перестань молоть вздор!
Горниг. Провалиться мне на этом месте! Об этом
знает уже каждый младенец.
Старый Гильзе. Скажи, пожалуйста: я рехнулся
или ты?
Горниг. Все, что я рассказал, так же верно, как
то, что я стою перед тобой. Не будь я сам при этом,
я бы рта не раскрыл, но я все видел своими глазами.
Своими собственными глазами, как я вижу тебя, Гот-
либ. Они разнесли_весь дом фабриканта — от погреба
до чердак'аТ^йз^чердачных окон они бросали посуду
прямо через крышу на землю, а сколько бумазеи швыр-
нули в ручей! Даже вода вышла из берегов, представь
288
себе, вода была синей от краски индиго, которую они
высыпали за окно. Облака синей пыли поднялись над
ручьем. Да-да, похозяйничали они там! А что они сде-
лали в доме... А в красильной... а на складах... Они
разнесли лестницу, взломали полы, разбили зеркала,
диваны, стулья, все расколотили, разрезали, растоп-
тали, разрушили. Выпустили перья из перин!.. Хуже,
чем на войне.
Старый Гильзе. И -все это натворили здешние
ткачи? (Удивленно покачивает головой.)
У двери собрались любопытные — жильцы дома.
Горн иг. А кто же еще? Я знаю всех по имени.
Я обошел с ландратом весь дом и говорил со многи-
ми— они были такие же безответные, как всегда, де-
лали свое дело неторопливо, но основательно. Да, осно-
вателЕкоТ^аядра^ смирен-
но, как всегда. Но не дали уговорить себя. Вся чудная
мебель была разбита на куски. Можно подумать, что
кто-то пппрядил их ;"а_ эту работу.
СтаУыиГи л ьТе. Ты обошел дом с ландратом?
Го рн и г. Ну да. А ты что думал — я струсил? Они
все знают меня, ведь я коробейник. Я никого не тро-
гаю, со всеми лажу. Вот я и прошелся по дому с ланд-
ратом. С места мне не сойти, правда! Можете мне по-
верить: у меня по спине мурашки бегали. И ландрат
тоже обалдел, я же видел! А почему? Никто слова не
произнес, все молча работали. Прямо дух захватывало,
глядючи на^Тш5ГГП^1диё7ПгоЛодные люди — и вдруг та-
кая месть!
Луиза (взволнованно; она дрожит всем телом.
Вытирает глаза фартуком). Вот и хорошо, когда-ни-
будь это должно было прорваться!
Голоса жильцов. Да разве мало живодеров
кругом!
— Вон там, напротив, тоже живет один.
— В конюшне четыре лошади и шесть колясок, а
ткачи у него голодают!
Старый Гильзе (все еще недоверчиво). Что же
будет?
289
Г о р н и г. А кто его знает! Кто знает! Один говорит
одно, другой — другое.
Старый Гильзе. А что говорят?
Горн иг. Будто Дрейсигер сказал: «Пускай лебеду
едят, если* голодны». Больше я ничего не знаю.
Среди жильцов движение, они возмущенно передают эти слова друг
другу.
Старый Гильзе. Да перестань ты сочинять, Гор-
ниг. Если бы ты сказал: Гильзе, ты завтра умрешь!
Что ж? Все возможно, почему бы и нет! — ответил бы я.
Можешь сказать: завтра, отец Гильзе, к тебе прибудет
в гости король прусский! Но чтобы ткачи, такие же
люди, как я и мой сын, натворили подобных дел? Да
никогда я такому не поверю... Никогда!
M и л ь х е н (семилетняя красивая девочка с длин-
ными распущенными льняными волосами, в руках — ко-
шелка. Она входит вприпрыжку. Показывает матери
серебряную ложку). Мамочка, мамочка, посмотри, что
я принесла! Купи мне платьице за это!
Луиза. Что с тобой? Ты совсем не в себе, дочка.
(С возрастающим волнением.) Что ты тут притащила?
Отчего так запыхалась? И мотки еще в кошелке. Что
это значит, Мильхен?
Старый Гильзе. Откуда у тебя ложка, внучка?
Луиза. А может, она нашла ее.
Горн и г. Два-три талера вполне можно взять за
нее.
Старый Гильзе (вне себя). Вон! Пошла вон,
девчонка! Убирайся, не то отколочу! И ложку отнеси
на то место, где взяла ее! Вон! Хочешь, что0 из-за
тебя мы стали ворами? А? Погоди, уж я тебя отучу
воровать! (Оглядывается, ища, чем бы побить ре-
бенка.)
Мильхен (держится за юбку матери, плачет). Де-
душка, не бей меня... Мы... нашли ее... Все ребята... что
наматывают шпульки... все нашли...
Луиза (в ней борются страх и любопытство). Ну
вот видишь! Она нашла ложку! Где ты ее нашла, Миль-
хен?
290
Мильхен (плачет). В Петерсвальдау... там мы
нашли... возле дома Дрейсигера...
Старый Гильзе. Ну вот! Все ясно! Поворачи-
вайся, а то я тебя так подтолкну, что не обрадуешься!
Матушка Гильзе. Что тут такое?
Горн и г. Послушай, папаша Гильзе. Пусть Готлиб
наденет сюртук и снесет ложку в полицию.
Старый Гильзе. Готлиб, надевай сюртук.
Готлиб (уже напяливая сюртук, говорит взволно-
ванно). Я пойду в канцелярию и скажу: пускай не сер-
дятся, какой у ребенка разум? Да и ложку я принес.
Вот она! — Не реви, Мильхен.
Мать уводит плачущую девочку в заднюю комнатку и за-
хлопывает дверь. Сама она возвращается.
Г о р н и г. Три талера она стоит!
Готлиб. Дай платочек, Луиза, я заверну ложку.
Как бы ее не поцарапать! Такая дорогая вещь! (В гла-
зах у него слезы, когда он заворачивает ложку.)
Луиза. Будь у нас такая ложка — сколько недель
можно было бы на нее прожить!
Старый Гильзе. Иди-иди, поторапливайся! Беги
во весь дух! Еще этого мне недоставало! Скорее отде-
ляться от этой чертовой ложки!
Готлиб уходит, унося ложку.
Горн и г. Ну, надо идти. (Выходит из ткацкой, за-
держивается еще в доме на несколько секунд и уходит.)
Хирург Шмидт (живой, как ртуть, кругленький
человечек, с -багрово-красным лукавым лицом). Здрав-
ствуйте, люди! Что вы скажете? Слыхали? Хорошенькая
история! (Грозя пальцем.). Наверно, и вы не без греха!
(Стоит в дверях, но не входит в комнату.) Доброе утро,
папаша Гильзе! (Женщине.) Ну как, матушка? Ломит
кости? Лучше? Да? Ну вот видите! Папаша Гильзе,
хочу и вас навестить. Как там старуха? .
Луиза. Плохо у нее с глазами, господин доктор.
Она ничего не видит.
Хирург Шмидт. Это все от пыли, оттого что тке-
те при свете. Ну скажите, вы понимаете, что происхо-
201
дит? Весь Петерсвальдау поднялся, люди идут сюда.
Сегодня утром я, как ни в чем не бывало, в прекрас-
нейшем настроении сажусь в свой экипаж. И вдруг
слышу такие чудеса! Что это, Гильзе? Какой бес по*
|путал этих людей? Что твоя стая волков! Революцию
делают! Бунтуют! Не слушаются, грабят, мародерст-
вуют... Мильхен! Да где она?
Луиза выталкивает Мильхен, еще красную от слез.
А, вот ты где, Мильхен! Ну-ка, запусти ручонку в мой
карман!
Мильхен так и делает.
Принес тебе мятных пряников. Да-да! Но не ешь все
сразу. Ах ты, бедная твоя головушка! Сначала спой:
«Лисичка, ты украла петуха? Лисичка, ты украла пету-
ха?» Ты что наделала, проказница! Воробьев, что на
пасторском заборе сидели, обозвала дурным словом.
Вот они и пожаловались пастору. .Что вы скажете? Сю-
да идут полторы тысячи человек!
Слышен далекий звон.
Вы только додумайте: в Рейхенбахе они бьют в набат.
Полторы тысячи человек! Конец миру пришел! Страш-
но как!
Старый Гильзе. Они на самом деле идут к нам
в Билау?
Хирург Ш ми дт. Ну да, ну да! Я ведь с трудом
пробился сквозь толпу. Так и хотелось выскочить из
коляски и дать каждому по порошочку. Плетутся друг
за другом, серые и несчастные, и так заунывно поюг,
что сердце сжимается от тоски, а к горлу комок под-
катывает. Мой кучер Фридрих рыдал навзрыд, как ста-
рая баба. Пришлось при первом удобном случае про-
пустить по рюмочке спиртного. Вот уж не хотел бы я
быть фабрикантом. Даже если б на резиновых шинах
кататься.
Далекое пение.
Слушайте! Будто костяшками по старому котлу бьют!
292
Дети мои! Не пройдет и пяти минут, как они оудут
здесь. Прощайте. Не делайте глупостей. Вслед за ними
идут войска. Не теряйте головы. Те там, в Петерсваль-
дау, потеряли голову.
Ближний звон колокола.
Боже милостивый, и наши в колокола звонят! Видно,
совсем спятили люди! (Уходит на верхний этаж.)
Г о т л и б (возвращается. Еще в «доме» начинает
рассказывать, прерывисто дыша). Я видел их. Я их ви-
дел! (Женщине в «доме».) Они уже здесь, тетушка, они
уже здесь! (Стоя в дверях.) Отец, они уже здесь!
В руках у них колья и ломы! Они уже там наверху, у
Дитриха. И скандалят там. Кажется, им выплачивают
деньги. О господи, что это будет? Я и не смотрю в ту
сторону. Сколько людей! Сколько людей! Если они ре-
шатся и двинутся сюда — о бэже, боже... нашим фаб-
рикантам несдобровать!
Старый Гильзе. Почему ты так бежал? Теперь
не скоро отдышишься, опять вернется твоя старая
болезнь, будешь лежать на спине и кататься по по-
стели...
Г о т л и б (радостно возбужденный). Я бегом, бе-
гом! Иначе те там задержали бы меня. Все ко мне nptr-
ставали — оставайся с нами! И крестный Баумерт был
с ними. Он сказал мне: и тебе лишний пятак пригодит-
ся, ведь и ты нищий. И еще сказал: скажи твоему от-
цу... чтобы и он пришел и вместе с нами отплатил фаб-
риканту за то, что шкуру с нас дерет. (Страстно.) На-
стали другие времена, говорит он. Теперь нам, ткачам,
будет житься совсем по-другому. Но мы все должны
выйти из своих лачуг, все должны добиваться лучшей
жизни. Чтобы в воскресенье у нас был кусок мяса, а
в праздники еще кровяная колбаса с квашеной капу-
стой. Да, теперь все пойдет по-другому,— так он мне
сказал!
Старый Гильзе (подавляя возмущение). И это
сказал тебе крестный? Да еще он велит тебе пристать
к этим нечестивцам? Берегись! Тут без черта не обо-
шлось. Сам сатана вертит ими.
293
Луиза (в волнении, резко). Да-да, Готлиб, поле-
зай на печь, захвати ложку,- да миску пахтанья поставь
на колени, надень сюртук и молись! Это придется отцу
по душе. Тоже — мужчиной называется!
В «доме» смеются.
Старый Гильзе (дрожит, силится скрыть свой
гнев), А ты думаешь, ты настоящая женщина? Ну
что ж, выложу тебе всю правду начистоту. Вот ты —
мать, а язык у тебя злой. Ты должна дочке пример по-
давать. А что ты делаешь? Подстрекаешь мужа к пре-
ступлениям и нечестным делам.
Луиза (не владея собой). Уж ваши ханжеские ре-
чи!.. Еще ни один ребенок не стал сыт от них! Мои
ребята —все четверо лежали в грязи и лохмотьях. Пе-
ленка и та ни одна не высохла от ваших речей. И я —
мать — знаю это. И потому, что я это знаю, я готова
послать фабрикантов к черту в пасть, накликать на них
чуму и всякие беды. Я — мать! А как было выкормить,
как удержать на земле такую крошку? У меня глаза
не просыхали от слез... с той минуты, как малыш яв-
лялся на свет божий, и до тех пор, пока бог не приби-
вал его к себе. У вас от всего этого голова не болела!
Ды молились и пели, а я бегала, бывало, до ссадин на
йогах, пока раздобуду кружку »пахтанья. А бессонные
ночи, когда голова ломилась от дум: как сохранить ди-
тятко, как сделать так, чтобы хоть одного не снести на
погост? Чем виновато такое дитя? А? И почему его
ждет такая ужасная смерть, а Дитриховых детей купа-
ют в молоке? Нет-нет! Если только здесь начнется, ни-
какие силы меня не удержат. И я говорю вам: если они
будут громить Дитрихову фабрику, я буду в первых
рядах! Горе тому, кто станет у меня на пути. С меня
хватит! Это во всяком случае!
Старый Гильзе. Ну, ты совсем пропащая. Тебе
уже ничто не поможет.
Луиза (неистово). Вам ничто не поможет. Зануды!
Тряпки вы, а не мужчины! Так и хочется плюнуть вам
в лицо. Тоже храбрецы — улепетывают от звука детской
погремушки! Избей вас до смерти — и то трижды в ноги
поклонитесь! Они так из вас кровь высосали, что вам
294
даже покраснеть не удается. Отхлестать бы вас кну-
том, чтоб у вас мозги заработали!.. (Уходит.)
Пауза. Общее смущение.
Матушка Гильзе. Что с Лизль, отец?
Старый Гильзе. Ничего, мать. Что с ней может
быть?
Фрау Гильзе. Скажи, отец, мне так кажется, или
на самом деле звонят колокола?
Старый Гильзе. Наверно, кого-то хоронят, мать.
Фрау Гильзе. А вот меня бог все не берет к себе.
И почему это так, отец?
Пауза.
Старый Гильзе (оставляет работу, встает, го-
ворит торжественно). Готлиб! Чего только не наговори-
ла твоя жена! Готлиб, взгляни сюда! (Обнаэшет грудь.)
Сюда попала такая штучка — величиной с наперсток.
А где я потерял руку, об этом тоже надо спросить ко-
роля! Не крысы отгрызли. (Ходит взад и вперед.)
О твоей жене еще и птицы не пели, когда я уже про-
ливал кровь за отечество. Пускай она ревет, сколько
ее душе угодно. Мне что! Наплевать! Бояться? Я бо-
юсь? Чего мне бояться — объясни хоть раз. Солдат,
которые, наверно, придут вслед за бунтовщиками?
Пускай придут! Беда невелика. Да,, конечно, спина у
меня слабовата. Но, если понадобится, я еще пущу в
ход свои кости. Они у меня что слоновые! С кучкой
паршивых солдат я еще справлюсь. А если и нет? С ка-
кой радостью я положил бы всему конец! Придет
смерть — милости прошу! Лучше сегодня, чем завтра.
Нет-нет. Это было бы лучше всего! Что мы, брат, те-
ряем здесь? Наши муки? А жизнь — что она такое?
Вечный страх и вечное глумление над нами! Да будь
она неладна! А вот, Готлиб, если упустить то, что бу-
дет в другой жизни, вот тогда-то и придет настоящая
беда!
Готлиб. Кто знает, что ждет человека после смер-
ти? Никто этого не видал.
Старый Гильзе. Готлиб, не сомневайся в том
295
единственном, что остается нам, беднякам! Из-за чего
же я просидел здесь сорок с лишним, лет? На этой вот
табуретке? И спокойно смотрел на фабриканта напро-
тив, который катался как сыр в масле — и загребал
деньгу, и богател на моем горе и голоде. Почему?
Только потому, что надежда жила во мне. Как мне ни
было ШШхо7~а~~надежда'пбшТа* у меня. (Гтгядя в окно.)
Я говорил себе — здесь на земле ты,, фабрикант, взял
верх, а на* том свете мне будет хорошо. Так я думал.
И, пускай меня четвертуют, я верю в это. Так нам за-
поведали. Будет суд. Но судьями будем не мы. Мне от-
мщение и аз воздам, говорит господь.
Голос за окном: «Ткачи, выходи1»
Старый Гильзе. Что ж, потешьтесь! (Садится
за станок.) А я останусь здесь.
Готлиб (после короткой борьбы). Я тоже пойду
работать. Будь что будет. (Уходит.)
Слышна песня ткачей, ее поет много сотен голосов. Вот уже песня
раздается совсем неподалеку. Звуки доходят, как глухие монотон-
ные жалобы.
Голоса жильцов (в «доме»). Вот беда! Вот
беда1
— Они ползут сюда, как муравьи!
— И откуда их столько набралось, этих ткачей!
— Да не лезь, я тоже хочу посмотреть.
— Ну посмотри на этого длинноногого впереди!
— Ах, ах! Как их много!
Горн и г (входит в «дом»). Что вы скажете? Ну и
представление! Не каждый день такое увидишь! Сту-
пайте все туда, к Дитриху. Они уже и там все перевер-
нули вверх дном. И Дитрихову фабрику и винные по-
греба— все начисто разнесли. И пьют теперь из буты-
лок. Раскупорить бутылку — и то некогда. Раз, два —
стукнут горлышком о .камень —и готово! И заливают!
Режут себе губы осколками! Некоторые уже облива-
ются кровью, как свиньи. Наверно, возьмутся и за
здешнего Дитриха.
Песня замолкает.
296
Голоса ЖйЛьЦоб. А они Совсем йе tâKrtê
страшные.
Горн и г. Что еще будет! Только 'сейчас они по-
настоящему взялись за дело! Посмотрите, как они об-
лепили фабрикантские палаты. А тот низенький тол-
стый человек... с ведром. Это кузнец из Петерсвальдау.
Какой силач! Самые крепкие двери он выставляет так
легко, будто мыльные пузыри пускает. Уж поверьте
мне. Попадись ему в руки фабрикант, не снести ему
головушки.
Голоса жильцов. Трах! Вот оно как!
— В окно попал!
— Наверно, у старого Дитриха душа в пятки ушла!
— Смотрите, там доску вывешивают!
— Что там написано?
— Читать не умеешь, что ли?
— Тоже сказал, читать не умею!
— Ну так читай же!
— «Вы все... будете... удовлетворены!.. Вы все бу-
дете... удовлетворены!..».
Горн и г. Ни к чему это теперь. Теперь это уже не
поможет. Они своего добиваются: пробраться на фаб-
рику!.. Разбить механические станки! Ведь это станки
разорили ткачей, работающих вручную. Это и слепой
видит. Нет-нет! И разошлись они сегодня! Никаким
ландратам, никаким полицейским не справиться с ними!
И никакая доска уже не поможет! Видать по тому, как
они хозяйничают! Дело ясно.
Голоса жильцов. Сколько народу! Что вы ска-
жете!
— Что им нужно? (Пугливо.) Вот они уже на
мосту!
— (С удивлением и страхом.) К нам идут! К нам
идут! Вызывают ткачей из домов!
Все убегают. Дом пустеет. Толпа восставших — грязные, за-
пыленные, оборванные, одичалые люди; они проникают в сени.
Красные от водки и возбуждения лица. Крики: «Ткачи, выходи!»
проникают из дома в комнаты. Б е к к е р и еще несколько мо-
лодых ткачей входят в комнату старого Гильзе. В руках у них
нагайки и колья. Узнав старого Гильзе, они пятятся назад и словно
приходят в себя.
297
Беккер. Папаша Гильзе, да поЛйо вам трусить!
Пускай просиживает табуретку тот, кому это любо.
А вы больше не работайте в убыток. Об этом мы по-
заботимся!
Первый молодой ткач. Больше вы не будете
ложиться спать голодными.
Второй молодой ткач. У ткачей снова будет
крыша над головой и рубашка на теле!
Старый Гильзе. Откуда вас черт принес с коль-
ями и топорами?
Беккер. Мы их испробуем на горбе Дитриха!
Второй молодой ткач. Мы зажжем их и су-
нем в пасть фабрикантам. Пускай знают, как припекает
голод.
Третий молодой ткач. Идемте с нами, папаша
Гильзе! Мы никому не дадим спуску!
Второй молодой ткач. Нас никто не жалел.
Ни бог, ни люди. Теперь мы сами постоим за себя.
Старый Баумерт (входит, он уже не совсем
крепко держится на ногах, под мышкой у него зарезан-
ный петух. Простирает вперед руки). Братья! Все мы
братья! Я обнимаю вас, братья!
Смех.
Старый Гильзе. Вот до чего докатился1
Старый Баумерт. Густав! Ты! Бедняга Густав.
Дай, я обниму тебя! (Растроганно.)
Старый Гильзе (ворчливо). Отстань!
Старый Баумерт. Так-то оно, Густав. Человеку
привалило счастье. Взгляни на меня, Густав! На кого
я похож? Человеку привалило счастье. Разве я не по-
хож на графа? (Бьет себя по животу.) Угадай, брат,
■что у меня в брюхе? Благородная пища у меня в брю-
хе! Привалит человеку счастье — и в брюхо еще лезет
заячье жаркое и шампанское. Что я вам скажу: мы
дали промашку! Прежде всего надо было наесться
вволю.
Все (сразу). Надо наесться вволю! Ур-р-а!
Старый Баумерт. Как только съешь первый
хороший кусок, так сразу почувствуешь себя по-дру-
гому. Боже милостивый! Силы набираешься, как у бы-
298
Ка! И Прет Эта СИЛа ра Т^Я, нр Rimmin^-Hnri'i и Ничгть.
И охота рушить откуяд-Tfl берутся! ■*—'
Ё г е р (в дверях, вооруженный старой кавалерий-
ской саблей). Мы совершили несколько чудесных атак!
Беккер. Теперь мы уже понимаем, как действо-
вать. Трахнуть в двери — раз, два, три — и мы в доме!
И сразу за работу! И все трещит и дрожит. А искры
летят, как из горна!
Первый молодой ткач. А если, между про-
чим, пустить красного петуха?
Второй молодой ткач. Пойдем в Рейхенбах
и подожжем дома богачей!
Е г е р. Вот это было бы им на руку! Богачи получат
большие деньги за страховку — и утешатся!
Все смеются.
Беккер. Отсюда мы двинемся во Фрейбурпк Тром-
трану.
Ere р. А что если нам приняться за чиновников?
Я читал, что все несчастья от бюрократов.
Второй молодой ткач. Пойдем в Бреславль.
Там к нам присоединится еще больше народу.
Старый Баумерт (к Гильзе). Да пей же, Гу-
став.
Старый Гильзе. Я не пью водки.
Старый Баумерт. Да это так было в старом
мире, а теперь все по-другому. У нас — новый мир,
Густав!
Первый молодой ткач. Не каждый день пасха!
Смеются.
Старый Гильзе (нетерпеливо). Чего вы хотите
от меня, окаянные?
Старый Баумерт (слегка смущен, с чрезмер-
ной ласковостью). Да, вот видишь, я принес тебе пе-
тушка. Свари старухе суп.
Старый Гильзе (поражен, почти дружелюбно).
Ну, поди скажи ей об этом.
Фрау.Гильзе (приложила руку к уху, напряжен-
но слушает, энергично отмахивается руками). Оставьте
меня в покое. Мне не надо куриного супа.
299
Старый Гильзе. Правильно, мать. И мне не
надо. Да еще такого! А тебе, Баумерт, вот что скажу.
Когда старики распоясываются и болтают, как малые
дети, тогда у черта от радости спирает дыхание.
И знайте же! Знайте все: между мною и вами нет ни-
чего общего! Вы здесь не по моей воле. Здесь вам не-
чего искать права и справедливости.
Голос. Кто не с нами, тот против нас.
Егер (грубо угрожая). У тебя мозги не в ту сто-
рону повернуты. Перестань, старик! Мы не воры.
Голос. Мы только голодны, вот и все.
Первый молодой ткач. Мы только хотим жить,
вот и все. И потому мы перерезали веревку, на кото-
рой висели!
Егер. Так и надо было! (Грозя старику кулаком.)
Скажи еще слово — и ты свету не взвидишь: стукну те-
бя кулаком по харе!
Беккер. Тише, тише! Отстаньте от старика. Папа-
ша Гильзе, так мы порешили. Лучше умереть, чем жить
по-старому.
Старый Гильзе. Разве я не прожил так шесть-
десят с лишним лет?
* Б е к к е р. Так-то оно так. Но теперь все должно
быть по-иному.
Старый Гильзе. Никогда это не сбудется.
Беккер. Не дадут нам добром, та« возьмем силой.
Старый Гильзе. Силой? (Смеется.) Ну, тогда
недолго вам ходить по земле. Вам покажут, у кого си-
ла. Ждать придется недолго.
Егер. Ты имеешь в виду солдат? Мы тоже были
солдатами. С одной-двумя ротами мы управимся!
Старый Гильзе. Конечно... вы их возьмете язы-
ком, болтовней! И даже, если вам повезет, с двумя
управитесь, а пришлют десять новых.
Голоса за окном: «Войска! Войска! Берегитесь!» Внезапно все
затихает. Доносятся отдельные звуки барабана и труб.
Голос (неожиданно). К черту! Я убегу!
Смех.
Беккер. Кто тут собирается удирать? Кто?
300
Егер. Кто тут раскис перед кучкой полицейских?
Я буду вашим командиром. Я был солдатом и знаю всю
эту музыку!
Старый Гильзе. А чем вы будете стрелять?
Кольями, да?
Первый молодой ткач."Оставьте в покое это-
го старого хрыча, у него не все дома.
Второй молодой ткач. Да, у него не все дома.
Готлиб (незаметно подошел к бунтарям, хватает
того, кто произнес последние слова). Как ты смеешь
издеваться над стариком?
Первый молодой ткач. Отстань, я не сказал
ничего обидного.
Старый Гильзе (становясь между ними). Пу-
скай себе болтают. Не выходи из себя, Готлиб. Он очень
скоро поймет, у кого не все дома: у меня или у него.
Бе кке р. А ты не с нами, Готлиб?
Старый Гильзе. И не подумает.
Луиза (входит в дом, кричит в комнату). Не те-
ряйте времени! Не теряйте времени с этими ханжами,
с этими дурнями! Идемте на площадь! На площадь!
И крестный Баумерт пусть поторапливается! Майор,
верхом на лошади, уговаривает людей, посылает их по
домам. Если вы не поторопитесь, мы проиграем все.
Егер (на ходу). А муженек у тебя не из храбрых.
Луиза. Кто мой муж! Нет у меня мужа!
В доме начинают петь.
В и т т и г (с ведром в руке спускается сверху, хо-
чет войти, но на мгновение задерживается в «доме»).
Вперед! Кто не хочет быть бесчестной собакой, вперед!
Ура! (Выбегает.) •
Группа л ю д е й, среди них Луиза и Егер, бегут с ним, крича
«ура».
Бе кке р. До свидания, папаша Гильзе, мы с вами
еще потолкуем. (Уходит.)
Старый Гильзе. Едва ли. Вряд ли я проживу
еще пять лет. А раньше ты не вернешься.
Б е к к е р (останавливается в удивлении). Откуда
вернусь, папаша Гильзе?
301
Старый Гильзе. С каторги, откуда еще? .
Б е к к е р (громко смеясь). Давно об этом мечтаю.
Там по крайней мере досыта хлеба поешь, папаша
Гильзе! (Уходит.)
Старый Баумерт (сидит на табуретке, тупо
глядя перед собой, что-то обдумывая, и вдруг встает).
Правильно, Густав. Я выпил лишнее. Но голова у меня
ясная. У тебя свое мнение, а у меня другое. И я гово-
рю: Беккер прав, даже если это кончится цепями и
веревками. Ведь в каторжной тюрьме куда лучше, чем
дома. Там ты обеспечен, не голодаешь. Я рад бы не
участвовать в этом. Но посуди сам, Густав: один-един-
ственный раз человек должен на какой-то миг вздох-
нуть полной грудью! (Медленно идет к двери.) Прощай,
Густав. Если что случится, помолись за меня. Слы-
шишь? (Уходит.)
Восставшие разбежались. Дом снова заполняется любопытными
жильцами. Старый Гильзе за станком. Готлиб вытаскивает топор
из-за печи и машинально пробует, острое ли лезвие. Оба, отец и
сын, сильно взволнованы. Снаружи доносится шум толпы.
Фрау Гильзе. В чем дело, отец?. Половицы так
дрожат. Что там происходит? Что будет? Что будет?
Пауза.
Гильзе. Готлиб!
Да?
Гильзе. Брось топор.
А кто наколет щепы? (Прислоняет топор
Пауза.
Старый Г и л ь з е. Готлиб, слушайся отца.
Голос поет у окна.
Готлиб (вскакивает, бросается к окну с подня-
тым кулаком). Скотина, не выводи меня из себя!
Раздается выстрел.
Фрау Гильзе (в испуге). О господи, опять гром!
Старый Гильзе (невольно складывает руки для
Старый
Готлиб.
Старый
Готлиб.
к стене.)
302
MôAuteu). Господи, йЖе еси йа небеси! Защити бед-
ных ткачей, защити моих бедных братьев!
Тишина.
(Про себя, потрясенный.) Теперь течет кровь.
Г о т л и б (когда раздался выстрел, вскочил, в руке
крепко держит топор, весь покраснел от внутреннего
волнения, едва владеет собой). Что же, и теперь еще
не сметь пикнуть?
• Девушка-ткачиха (кричит из «дома» в ком-
нату). Папаша Гильзе, папаша Гильзе, отойди от окна.
К нам наверх залетела пуля! (Уходит.)
Мильхен (смеясь, высовывает голову за окно).
Дедушка, дедушка, они стреляют из ружей. Люди по-
падали, один все еще вертится, вертится, как волчок,
а другой трепыхается, как воробышек, которому отры-
вают голову. А крови сколько, крови!
Женщина-ткачиха. А вот и убитые.
Старый ткач (в «доме»). Смотрите, они идут
против солдат.
Второй ткач (беспомощно). Ну, что вы скажете?
Женщины, женщины! Задрали юбки и плюют на солдат!
Женщина-ткачиха (кричит в комнату). Гот-
либ, посмотри на свою жену! У нее, видно, больше сме-
калки, чем у тебя. Прыгает вокруг штыков, будто под
музыку танцует.
Четверо мужчин проносят через сени раненого. Тишина.
Слышен чей-то голос: «Это ульбриховский ткач!» Снова раздается
тот же голос: «С этим, видно, кончено. Получил пулю в лоб». На де-
ревянной лестнице слышны мужские голоса: «Ура! Ура!»
Голоса (в «доме»). Камни? Откуда они взялись?
Да убирайтесь вы! Растащили шоссе.
— Ну, вот и солдаты. Зашвыряли булыжником!
Снаружи крики. Возгласы страха, рев в сенях. Двери из сеней на
улицу захлопываются.
Голоса (в «доме»). Они опять заряжают ружья!
Сейчас будет еще залп!
— Папаша Гильзе, отойдите от окна!
Го тли б (бежит за топором). Что? Что? Что? Бе-
шеные собаки вы, что ли? Порох и пули жрать нам
303
ЁМесто хлеба? (Держат д руках топор, Поколебавшись
одно мгновение, обращается к старику.) Чтоб мою же-
ну застрелили? Нет! Никогда! (Убегает.) Смотрите, те-
перь иду я!
Старый Гильзе. Готлиб! Готлиб!
Фрау Гильзе. Куда ушел Готлиб?
Старый Гильзе. К черту в пасть!
Голос (из «дома»). Отойдите от окна, папаша
Гильзе!
Старый Гильзе. Я на это дело не пойду. Если
даже вы все тут спятите. (Обращается к старухе, го-
ворит со все возрастающим пафосом.) Отец небесный
посадил меня сюда! Не так *ли, мать? Тут я и буду си-
деть и выполнять свои обязанности, хотя бы весь мир
перевернулся! (Берется за работу.)
Раздается залп. Пораженный насмерть, старый Гильзе выпрямляется
и падает ца стаиок. Громкие крики «ура»; люди стоящие в сенях,
выбегают на улицу.
Фрау Гильзе (много раз повторяет). Отец, отец,
да что с тобой?
Непрекращающиеся крики «ура» доносятся уже издали. Неожидан-
но в комнату вбегает M и л ь х е н.
Мильхен. Дедушка, дедушка, они гонят солдат
в деревню, они разнесли Дитрихов дом, они там тоже
громят, как у Дрейсигера. Дедушка? (Пугается, насто-
раживается, сует палец в рот и подходит к мертвому
деду.) Дедушка?!
Фрау Гильзе. Да скажи же хоть слово, отец!
Мне страшно!
Занавес падает.
Поется песня ткачей на мотив «Замок в Австрии есть...».
ОБРОВА/1
ШУБА
ВОРОВСКАЯ КОМЕДИЯ
В ЧЕТЫРЕХ ДЕЙСТВИЯХ
H Г. Г«уПТМ1Е
Перевод
Г. БЕРГЕЛЬСОНА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Фон Верган — начальник полицейского округа.
К р ю г е р — рантье.
Доктор Флейшер.
Филипп — его сын.
M о т е с.
Фрау Моте с.
Фрау Вольф — прачка.
Юлиус Воль* — ее муж.
Леонтина \ „v „ЛТ1ЛЛ„
Адельгейда f их дочеРи*
Вульков— лодочник.
Глазенап — писарь в канцелярии полицейского ок-
руга.
Миттельдорф — рассыльный в канцелярии поли-
цейского округа.
Место действия — где-то близ Берлина.
Время действия — конец 80-х годов XIX века (борьба
за септеннат).
!!•
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Маленькая, тесная кухня; синие стены, низкий потолок; слева —
окно, справа — грубо сколоченная дверь, ведущая наружу; в се-
редине задней стены — дверной проем. В левом углу плита, над ней
полка с кухонной посудой, в правом углу весла и лодочные принад-
лежности; под окном груда наколотых дров. Старая кухонная
скамья, несколько табуреток и т. п. Сквозь пустую дверную раму в
задней стене видна комната. Там стоит кровать с высокой периной
и чистым покрывалом, над кроватью висят дешевые фотографии в
еще более дешевых рамках, олеографии размером с визитную кар-
точку, на которых изображены женские головки и т. п. Стул из мяг-
кого дерева повернут спиной к кровати.
Зима. Светит луна. На плите — горящая сальная свеча в жестяном
подсвечнике. Сидя на табуретке, спит, положив руки и голову на
плиту, Леонтина Вольф. Это хорошенькая белокурая семна-
дцатилетняя девушка в рабочем платье служа-нки. На ней синяя кур-
точка, повязанная крест-накрест грубым шерстяным платком. В те-
чение нескольких секунд ничто не нарушает тишины; затем зритель
слышит, как кто-то снаружи безуспешно пытается открыть дверь,
ключ от которой торчит в замочной скважине с внутренней стороны.
Наконец раздается стук в дверь.
Фрау Вольф (за дверью). Адельгейда! Адель-
гейда!
Тишина; затем с другой стороны раздается стук в окно.
Да откроешь ли ты наконец?
Леонтина (сквозь сон). Нет-нет, не дам я над
собой измываться!
Фрау Вольф. Открывай, дочка, не то я в окно
полезу. (Барабанит в окно изо всех сил.)
Леонтина (просыпаясь). Ах, это ты, мама! Ну
иду, иду! (Открывает дверь.)
309
Фрау Вольф (не сникая мешка, который она дер-
жит на плече), А ты зачем сюда пожаловала?
Леонтина (сонным голосом). Добрый вечер,
мама!
Фрау Вольф. Как ты сюда попала? А?
Леонтина. Да ведь ключ-то над козьим хлевом
лежал.
Короткая пауза.
Фрау Вольф. Так зачем же ты домой пожалова-
ла, дочка?
Леонтина (надув по-детски губы). Значит, мне
больше и ходить к вам нельзя?
Фрау Вольф. Нет, что ты! Пожалуйста, пожалуй-
ста. Я очень рада. (Сбрасывает мешок.) А ты знаешь,
сколько времени? Ну-ка, марш к своим хозяевам!
Леонтина. Один раз можно и опоздать немно-
жечко!
Фрау Вольф. Вот я тебе покажу! Марш, говорю
тебе, не то худо будет!
Леонтина (плаксиво и упрямо). Не пойду я боль-
ше к этим людям, мама!
Фрау Вольф (удивленно). Не пойдешь?.. (Иро-
нически.) Вот как? Интересная новость!
Леонтина. Чтобы надо мной все время измыва-
лись? Очень мне это нужно!
Фрау Вольф (разговаривая, она все время пы-
тается вытащить из мешка тушу косули). Так, значит,
Крюгеры над тобой измываются? Подумать только!
Бедная девочка! Так я тебе и поверила! Девка-то что
драгун... А ну-ка, подержи мешок, там, снизу! Где же
ты себе лучшее место найдешь? У меня тебе тоже слад-
ко не будет; уж я-то тебе лениться не дам! (Вешают
вдвоем тушу косули на дверной косяк.) В последний
раз говорю тебе...
Леонтина. Не пойду я больше к этим людям.
Лучше уж в воду, мама!
Фрау Вольф. Только смотри насморк не схвати.
Леонтина. В воду брошусь!
Фрау Вольф. *Позови тогда меня, слышишь?
Я тебе так поддам, что уж мимо не пролетишь.
310
Леонтина (кричит яростно). Значит, я, по-тео-
ему, должна вечерами по два мегра дров в сарай та-
скать?
Фрау Вольф (с притворным удивлением). Нет,
быть не может! Ты должна дрова в сарай таскать? Ну
и люди, эти Крюгеры!
Леонтина. И за весь год — двадцать талеров?
Да еще лапы себе морозить? Одну селедку с картошкой
есть, и то не досыта?
Фрау Вольф. Ну, хватит болтать, глупая девчон-
ка! Вот тебе ключ, пойди отрежь себе хлеба. А когда
наешься, убирайся, ясно? Сливовое повидло на верх-
ней полке.
Леонтина (доставая из ящика большой каравай
хлеба и отрезая кусок). Вот Юсте, той небось Шульцы
сорок талеров платят и...
Фрау Вольф. И чего ты головой об стенку бьешь-
ся? Не навеки же тебе у людей оставаться. На вечные
времена тебя никто не нанимал. По мне, уходи хоть к
первому апреля. Но до тех пор твое место там! А то
что же выходив: сунула рождественский подарок в кар-
ман, и давай бог ноги? Так дело не пойдет! Я в этом
доме все время бываю. Расплачиваться, значит, мне
надо!
Леонтина. За эту пару тряпок, что на мне?
Фрау Вольф. А про наличные денежки ты забы-
ла, что ли?
Леонтина. Как же! Целых шесть марок.
Фрау Вольф. Деньги есть деньги! Запомни это
хорошенько!
Леонтина. А если я могу больше заработать?
Фрау Вольф. Языком!
Леонтина. Нет, швейной машиной. Поеду в Бер-
лин шинели шить. Эмилия, что у Штеховых, с нового
года тоже поедет!
Фрау Вольф. Нашла компанию. Я еще до этой
паскудницы доберусь, задам ей трепку. Хороша была
бы карьера для тебя — по ночам с парнями валан-
даться! Нет уж, дочка, и думать не смей. А то я так-
тебя вздую, что у меня и не встанешь. Отец идет, бере-
гись!
811
Леонтина. Если отец меня выпорет, я убегу;
тогда уж я найду, куда мне деваться.
Фрау Вольф. Ну, хватит языком трепать! Иди
покорми коз. Да и недоены они стоят весь вечер.
И кроликам сена подсыпь немножко.
Леонтина 'хочет поскорее уйти, но в дверях сталкивается с
отцом, бросает ему на ходу «Здравствуй!» и проскальзывает мимо
него.
Ее отец, корабельный плотник Юлиус Вольф,— долговязый че-
ловек примерно сорока трех лет. Глаза у него бессмысленные, дви-
жения ленивые. Он ставит в угол пару длинных весел, которые
принес на плече, и молча бросает свой плотничий инструмент.
Эмиля-лодочника видел?
Юлиус что-то бормочет.
Язык отнялся? Да или нет? Зайдет он, а?
Юлиус (грубо). Что ж так тихо? Громче ори!
Фрау Вольф. Скажите, какой важный! А дверь-
то за собой забыл закрыть.
Юлиус (закрывая дверь). Что опять с Леонтиной?
Фрау Вольф. Да так, ничего!.. Что Эмиль по-
грузил?
Юлиус. Опять кирпич, конечно. Чего же ему еще
грузить?.. Что снова с девчонкой?
Фрау Вольф. Всю посудину или половину?
Юлиус (вспылив). Что опять с девкой стряслось?!
Фрау Вольф (властно). Сколько погрузил Эмиль,
я хочу знать! Всю лодку или половину?
Юлиус. Опять про свое... Всю посудину.
Фрау Вольф. Тсс, Юлиан! (В испуге закрывает
ставни.)
Юлиус (некоторое время молчит, испуганно уста-
вившись на нее; затем говорит вполголоса). В Риксдор-
фе совсем молодой лесничий.
Фрау Вольф. Ну-ка, Юлиан, полезай под кро-
вать.
Пауза.
Если бы ты только не был так чертрвски глуп! Сразу
же начинаешь брюзжать. Ну что ты смыслишь в этих
делах? О девчонке я уж как-нибудь сама позабочусь.
m
Это к твоей конференции не относится. Это относится
к моей конференции. Были бы у нас мальчишки, тогда
другое дело. Я бы тогда с тобой и не спорила. У каж-
дого своя конференция.
Юлиус. Так пусть она тогда мне под руку не по-
падается.
Фрау Вольф. Ты, верно, хочешь ее искалечить,
Юлиан?! Выбрось это из головы! Be думай, что я допу-
щу такое! Что я тебе дам ей кости ломать! Девчонка
может нам принести счастье. Если бы ты хоть сколько-
нибудь смыслил в таких делах!
Юлиус. Так пусть ее и делает как знает.
Фрау Вольф. А ты об этом не беспокойся, Юли-
ан. Может, ты еще и увидишь кое-что. Будет она себе
жить в бельэтаже, и, если она только с нами поздоро-
вается, мы и то рады будем. Что мне сказал господин
санитарный советник? «Ваша дочь такая красивая де-
вушка, она бы в театре могла фарур произвести».
Юлиус. Так пусть туда и идет.
Фрау Вольф. Какой ты необразованный, Юлиан!
Образования у тебя ни на грош! Что бы ты делал без
меня, Юлиан? А что бы с девчонками стало? Это я их
образованными вырастила, ясно? Нынче образование —
это все. Только сразу все не дается. Надо не слишком
шибко, потихоньку, полегоньку. Сперва она немного у
людей послужит. А потом уж пожалуйста — может и
прямо в Берлин отправляться. Для театра она у меня
пока еще молоденькая.
Пока она говорила, в дверь несколько раз стучали; раздается звонок.
Голос Адельгейды: «Мама! Мама! Ну открой же наконец!»
Фрау Вольф отворяет дверь. Входит Адельгейда. Это длин-
ноногая школьница лет четырнадцати с хорошеньким детским личи-
ком. Но по выражению глаз девочки можно заметить, что порок
уже успел коснуться ее.
Адельгейда. Что ж ты, мама, не открываешь?
У меня руки и ноги озябли.
Фрау Вольф. Ну, хватит языком молоть! Расто-
пи печку, вот и согреешься. Где это ты так долго
шляешься?
Адельгейда. Я же за папиными сапогами хо-
дила.
m
Фрау Вол ь.ф. Опять два часа пропадала.
Адельгейда. Почему два часа, если я ушла в
семь?
Фрау Вольф. Значит, ты ушла в семь. Так! А сей-
час пол-одиннадцатого. Где же тебе это знать, не так
ли? Всего каких-нибудь три с половиной часа, совсем
немного! А теперь послушай, что я тебе скажу. Если ты
еще раз уйдешь на столько времени, да еще к этому
паршивцу сапожнику, к Филицу, тогда увидишь, что с
тобой будет.
Адельгейда. Значит, я должна все время дома
торчать?
Фрау Вольф. А теперь тихо, чтобы я от тебя ни
звука не слышала!
Адельгейда. Если я чуточку побуду у Филица...
Фрау Вольф. Может, ты все-таки замолчишь?
Нечего сказать, нашла знакомого! Филица! Такому про-
ходимцу, поди, есть чем похвастать: он ведь не только
сапоги латает. Кто два раза за решеткой побывал...
Адельгейда. Это неправда... Это всё про него
врут. Он мне сам говорил, мама!
Фрау Вольф. Про то вся деревня знает, дуреха
ты этакая! Сводник он настоящий, вот кто он!
Адельгейда. Он даже к окружному начальнику
в гости ходит.
Фрау Вольф. Как же, как же! Чтобы шпионить.
Ведь он ко всему еще и фискал.
Адельгейда. А что это такое — фискал?
Юлиус (из соседней комнаты, куда он тем време-
нем ушел). Поговори еще, а потом я заговорю!
Адельгейда замолкает, побледнев, и сразу же начинает растапливать
печь. Входит Леонтина.
Фрау Вольф (передавая Леонтине сердце и пе-
чень косули, которую она успела разрезать). Ну-ка,
живо, вымой это! И смотри, ни звука, а не то гром гря-
нет.
Леонтина, явно испугавшись, берется за работу. Сестры перешепты-
ваются.
Послушай-ка, Юлиан. Что ты там такое делаешь? Вер-
9Н
Йо, опять забыл, а? Я же тебе еще утроМ гоеорйЛа.
Про доску, которая оторвалась.
Юлиус. Что еще за доска?
Фрау Вольф. Уже запамятовал? Сзади, в козьем
хлеву. Вчера ночью ее ветром оторвало. А ну-ка, сходи
прибей1 Ясно?
Юлиус. Успею! Завтра утром сделаю.
Фрау Вольф. Нет-нет! И не думай даже! Так у
нас дело не пойдет.
Юлиус ворча входит в кухню.
Вон там молоток! Вот тебе гвозди! Отправляйся-ка по*
живее!
Юлиус. И какая на тебя только блажь не находит!
Фрау Вольф (кричит ему вслед). Сколько с Вуль-
кова спросить, если он придет?
Юлиус. Ну уж не меньше двенадцати марок! (Ухо-
дит.)
Фрау Вольф (неодобрительно). Э, двенадцагь
марок! (Пауза.) Ну-ка, приготовьте отцу поесть.
Короткая пауза.
Адельгейда (глядя на косулю). Это что, мама?
Фрау Вольф. Аист!
Леонтина и Адельгейда смеются.
Адельгейда. Аист? Он тоже с рогами? А я знаю,
что это! Это косуля.
Фрау Вольф. А если знаешь, зачем спраши-
ваешь?
Леонтина. Мама, ее папа застрелил?
Фрау Вольф. Ну вот, теперь будете бегать и кри-
чать на всю деревню: «А наш папа застрелил косулю!»
Так?
Адельгейда. Я никому не скажу. А то еще этот,
в мундире, придет.
Лео нт и.на. Жандарма Шульца я не боюсь. Он
меня даже один раз за подбородок потрогал.
Фрау Вольф. Пускай себе приходит. Мы ничего
худого не делаем. Если подстреленная кем-нибудь
315
косуля околеет и hmkîo ее не найдет, ее сожрут вороны.
И совсем не важно, кто ее сожрет: мы или вороны.
Важно, что ее сожрут. (Короткая пауза.) Так ты гово-
ришь, что тебя заставляют дрова в сарай таскать?
Леонтина. Да. И на таком морозе! Два метра
дров! Да еще в такую пору, когда и так умаешься как
собака! Поздно вечером, в полдесятого!
Фрау Вольф. Значит, дрова еще лежат на улице?
Леонтина. Перед воротами. Больше я ничего не
знаю.
Фрау Вольф. Ну, а если кто-нибудь подкрадется
и утащит? Что тогда утром будет?
Леонтина. Я больше туда не пойду.
Фрау Вольф. Дрова сырые или сухие?
Леонтина. Хорошие такие, ш сухие. (Зевает не-
сколько раз подряд.) Ох, мама, до чего же я устала!
До чего замучилась! (Садится, явно утомленная.)
ФрауВольф (помолчав немного). Ну, знаешь что,
оставайся на ночь у нас. Я передумала. Завтра утром
посмотрим, как дальше быть.
Леонтина. Я, мама, совсем исхудала. Платье на
мне так и висит.
Фрау Вольф. Ну ладно, иди спать. Только от-
правляйся на чердак, а то еще отец скандалить начнет.
Он в таких делах мало смыслит.
Адельгейда. Папа выражается, как необразо-
ванный.
Фрау Вольф. А его никто не приучал к образо-
ванию. С вами тоже так получилось бы, если бы я вас
не вырастила образованными. (Леонтине, ставя кастрю-
лю на плиту.) Ну-ка, клади сюда!
Леонтина кладет в кастрюлю вымытые куски мяса.
Так. А теперь иди спать1
Леонтина (направляется в заднюю комнату и го-
ворит на ходу). Мама! А Мотес-то от Крюгеров съехал.
Фрау Вольф. За комнату, верно, не платил?
Леонтина. Господин Крюгер говорит, что все вре-
мя выжимать приходилось. И все-таки он его вышвырнул.
Такой-де он лживый, такой ненадежный. А господина
Крюгера совсем не уважает.
310
Фрау больф. # бы на месте Крюгера его так
долго у себя держать не стала.
Леонтина. Господин Крюгер был когда-то столя-
ром, и потому Мотес с ним совсем не считается. И с
господином доктором Флейшером он тоже поругался.
Фрау Вольф. Ну, уж с тем-то ругаться!.. Кто ста-
нет, хотела бы я знать. Эти люди и мухи не обидят!
Леонтина. К Флейшерам его больше не пускают.
Фрау Вольф. Ах, вот попасть бы тебе к ним!
Леонтина. Прислуга в этом доме словно родные
дети.
Фрау Вольф. А брат в Берлине какое место за-
нимает! Он ведь в театре кассиром!
Вульков (постучав несколько раз в дверь,'кричит
хриплым голосом). Изволите ли вы меня наконец впу*
стить?
Фрау Вольф. Ну, конечно, почему же нет? Ми-
лости прошу к нашему шалашу.
Входит лодочник Вульков. Ему под шестьдесят: он сутулится;
золотисто-седая борода обрамляет его обветренное лицо, оставляя
открытыми щеки и подбородок.
Вульков. Доброго здоровьица!
Фрау Вольф. Вот и он. Явился надувать мамашу
Вольф.
Вульков. Куда там! Я уж больше и не пытаюсь!
Фрау Вольф. Как же! Вы ведь иначе не умеете,
Вульков. Ошибаетесь. Как раз наоборот.
Фрау Вольф. Что вы еще скажете?.. Вот она ви-
сит. Ну, как? Славная штучка, не так ли?
Вульков. Пусть все-таки Юлиус побережется. Уж
больно они теперь рыскать стали.
Фрау Вольф. Сколько дадите,-вот что мне важно
знать. А вся эта болтовня ни к чему!
Вульков. Вы слушайте, что я говорю. Я только
что из Грюнау. Мне там все как есть рассказали. Фри-
ца Вебера они подстрелили. Дроби — полные штаны.
Фрау Вольф. Сколько дадите, вот что мне важно
знать.
Вульков (ощуЯывая косулю). У меня их уже че-
тыре.
317
Фрау Вольф. Из-за них ваша посудина не по-
тонет.
Вульков. Зачем же ей тонуть? Вот был бы еще
номер! Ну, а если я застряну? Мне нужно везти эти
штуки в Берлин. По Шпрее и так сейчас трудновато
пройти, а если ночью и дальше стягивать будет, то ут-
ром уж и совсем не пройдешь. Тогда я засяду во льду
со своей лодкой и с этими штуками на шее.
Фрау Вольф (делая вид, что переменила свое ре-
шение). Ну-ка, дочка, вбегай к Шульцу. Передай ему
привет и скажи, пусть придет. У матери, мол, есть что
продать.
Вульков. Да разве я говорил, что не хочу купить?
Фрау Вольф. А мне все равно, кто купит.
Вульков. Вот я и хочу купить.
Фрау Вольф. А кто не хочет, пускай не покупает..
Вульков. Я покупаю эту штучку! Сколько она по-
тянет?
Фрау Вольф (схватив косулю). В такой косуле
все тридцать фунтов наберутся. Никак не меньше, это
уж вы мне поверьте. Ах, Адельгейда! Ты же как раз
была при этом! Когда мы ее на крюк вешали, так на-
силу подняли.
Адельгейда (которой при этом не было). Да-да,
я даже себе что-то вывихнула.
Вульков. Тринадцать марок я за нее дам. Хотя
не наживу на ней и десяти пфеннигов.
Фрау Вольф (притворяется очень удивленной.
В следующее мгновение задумывает что-то новое. Де-
лает вид, что забыла о присутствии Вулькова и лишь
теперь его снова заметила). Желаю вам счастливого
пути!
Вульков. Нет, больше тринадцати я дать не могу.
Фрау Вольф. Ах, полно!
Вульков. Больше дать не могу. Честно говорю.
И то только, чтобы вас уважить. Клиентов не хочу те-
рять. Ей-ей, святая правда! На этом и так много не на-
живешь, а дать вам четырнадцать марок — это урвать
от себя, потерять одну марку. Но ради вас я согласен
и на это. Четырнадцать марок...
Bid
Фрау Вольф. Ах, оставьте! Оставьте! Уж косу-
лю-то мы как-нибудь сбудем, и рассвета ждать не при-
дется.
Вульков. Ну да, если только ее на крюке не уви-
дят. Тут уж не о деньгах речь пойдет.
Фрау Вольф. Эту косулю мы нашли околевшей.
Вулькоб. Да-да, в силках. Охотно верю.
Фрау Вольф. По этой дорожке лучше не идите,
удачи не будет! Разинули пасть и хотите, чтобы вам
туда все даром бросили? И так мыкаешься, что дышать
уже нечем. Часами в снегу купаешься, и тьма кругом
такая, что хоть глаз выколи. О риске я уж молчу. Это
вам не шуточки.
Вульков. У меня уже четыре штуки лежат. А то
я бы дал пятнадцать марок.
Фрау Вольф. Нет, Вульков, сегодня у нас дело
не выгорит. Не волнуйтесь, загляните в соседний до-
мик... Ну и намыкались мы тут на озере. Еще чуточку,
и застряли бы во льду. Ни вперед, ни назад не пройти.
Не отдавать же нам такую косулю даром1
Вульков. А что я со всего этого имею! У лодоч-
ника работа каторжная! И от контрабанды прибыль
плохая. Если вы попадетесь, то я и подавно. Вот уже
сорок лет так мучаюсь. А что у меня теперь есть? Рев-
матизм у меня есть. Встаешь утром и начинаешь ску-
лить, как молодой пес. Сколько лет уже я хочу себе
шубу купить. Все доктора советуют из-за моего слабого
здоровья. Так и не смог купить, мамаша Вольф. По сей
день. Не смог. Святая правда!
Адельгейда (матери). Тебе Леонтина говорила?
Вульков. Ну ладно уж! Шестнадцать марок!
Фрау Вольф. Нет, не пойдет! Восемнадцать!
(Адельгейде.) Что ты там опять болтаешь?
Адельгейда. Фрау Крюгер-то шубу купила.
Пятьсот марок стоит. Бобровая.
Вульков. Бобровая?
Фрау Вольф. Кто купил?
Адельгейда. Ну фрау Крюгер, конечно. Госпо-
дину Крюгеру рождественский подарок.
Вульков. Эта девочка, кажется, у Крюгеров
служит?
319
Адельгейда. Не я. Моя сестра. Я вообще не бу-
ду у людей служить. у
Вульков. Ах, вот бы мне такую шубу! Давно уже
добиваюсь. Шестьдесят бы талеров не пожалел. Чем
докторам да аптекарям платить, лучше за шубу от-
дать. Будет по крайней мере чему радоваться.
Фрау Вольф. Ну что ж, Вульков, сходите к Крю-
герам. Может, подарят.
Вульков. Нет, по доброй воле не отдадут. Но я
опять же говорю, к этому большой интерес имею.
Фрау Вольф. Да, такую шубенку и я бы по-
носила.
В у л ь к о в. Ну так как же? Шестнадцать?
Фрау Вольф. Ровно восемнадцать. Не меньше.
«Восемнадцать!» — сказал Юлиан. О шестнадцати мар-
ках ему и заикаться нечего. Уж коли он себе что-ни-
будь в голову вобьет...
Входит Юлиус.
Ну, Юлиус, ты ведь сказал: «Восемнадцать марок»?
Юлиус. Что я сказал?
Фрау Вольф. Опят стал туг на ухо! Ты ведь
сказал: «Восемнадцать марок, и ни пфеннигом меньше».
Не разрешил мне отдавать косулю дешевле.
Юлиус. Я сказал?.. Ах да, за дичь. Да! Так! Гм!
Да ведь это не так много.
Вульков (вынимая и отсчитывая деньги). Ну, по-
ра кончать. Семнадцать марок. По рукам?
Ф р а у В о л ь ф. Ну и пройдоха же вы! Я, только он
дверь открыл, сразу сказала: «Стоит ему через порог
переступить, как он тут же честных людей надувать
Начнет».
•Вульков (развернув спрятанный у себя мешок).
А ну-ка, помогите мне ее туда забуксировать.
Фрау Вольф помогает ему спрятать косулю в мешок.
А если вы услышите про что-нибудь такое... Ну, к при-
меру сказать, про такую вот шубу. Монеток шестьдесят,
ну семьдесят талеров я бы мог в это дело вложить,
920
Фрау Вольф. Да вы в своем... Мы, и вдруг —
шуба!
Мужской голос (снаружи): «Фрау Вольф! Фрау Вольф! Вы еще не
легли?»
(Испугавшись, как и все; приглушенным тоном, поры-
висто.) Живо-живо, убрать! Убрать! В комнату! (Вы-
талкивает всех в заднюю комнату и запирает дверь.)
Мужской голос: «Фрау Вольф! Фрау Вольф! Вы уже спите?»
Фрау Вольф гасит свет.
Мужской голос: «Фрау Вольф! Фрау Вольф! Вы не спите?» Голос
удаляется, напевая:
«Светит утренняя зорька.
Умирать мне рано горько».
Адельгейда. Да это же «Зорька», мама.
Фрау Вольф (прислушивается некоторое время,
затем тихо приоткрывает дверь и снова прислушивает-
ся; наконец закрывает дверь и зажигает свет, после
чего впускает всех остальных). Это всего-навсего Мит-
тельдорф, канцелярский рассыльный.
В у л ь к о в. Ничего себе знакомство у вас, черт
возьми!
Фрау Вольф. Ну, Вульков, уходите поскорее.
Адельгейда. Мама, Мино залаял.
Фрау Вольф. Живо, Вульков, живо! Ноги в ру-
ки! Идите задами, через огород. Юлиан откроет. Иди,
Юлиан, открой!
Вульков. Так, значит, опять же говорю, если по-
падется что-нибудь такое вроде бобровой шубы...
Фрау Вольф. Ладно-ладно, уходите же!
Вульков. Если Шпрее еще не станет, то денька
через три-четыре буду обратным рейсом из Берлина.
Моя лодка встанет опять там внизу.
Адельгейда. У большого моста?
Вульков. Где всегда. Ну, Юлиус, ковыляй, я за
тобой. (Уходит.)
Адельгейда. Мама, Мино опять лает.
Фрау В о л ь ф (# плиты). А пусть себе лает.
Издали слышится протяжный крик: «Лодку!»
Адельгейда. Кто-то хочет переехать на эту сто-
рону Шпрее.
921
Фрау Вольф. Иди. Отец там на реке.
Крик: «Лодку!»
Отнеси ему весла. Пусть он только даст Вулькову не-
много отъехать.
Адельгейда уходит с веслами. Оставшись на некоторое время
одна, фрау Вольф усердцо работает. Адельгейда возвращается.
Адельгейда. У отца в лодке есть весла.
Фрау Вольф. Кто это собрался ехать так поздно?
Адельгейда. Знаешь, мама, по-моему, это дурак
Мотес.
Фрау Вольф. Что? Кто, дочка?
Адельгейда. По-моему, это был голос Мотеса.
Фрау Вольф (порывисто). Беги к реке! Пускай
отец возвращается. Этот дурак Мотес может оставаться
на том берегу. Будет еще у меня тут в доме шнырять
и вынюхивать.
Адельгейда уходит. Фрау Вольф быстро прячет все, что хоть
как-нибудь напоминает ей об истории с косулей. Накрывает каст-
рюлю передником. Адельгейда возвращается.
Адельгейда. Не успела, мама. Они уже разго-
варивали.
Фрау Вольф. А кто это все-таки?
Адельгейда. Мотес. Я верно угадала.
В дверях один за другим появляются супруги Мотес. Оба они
среднего роста. Она — бойкая молодая женщина лет тридцати, оде-
тая скромно, но вполне прилично. На нем зеленый охотничий плащ.
Лицо у него здоровое и невыразительное; на левом глазу — черная
повязка.
Фрау Мотес (в дверях, громко). Нос от холода
посинел, мамаша Вольф!
Фрау Вольф. Не надо гулять по ночам. У вас и
днем времени хватает.
Мотес. Ох, как здесь тепло... У кого это днем вре-
мени хватает?
Фрау Вольф. У вас, конечно.
Мотес. Что же, я, по-вашему, на ренту живу?
Фрау Вольф. Я уж не знаю, на что вы лси^етс,
Ц2
Фрау M о те с. Ах, мамаша Вольф, к Сему £тй
шпильки? Мы пришли спросить про наш счет.
Фрау Вольф. Э, да вы столько раз уж про это
спрашивали.
Фрау Моте с. Что же с того, если мы еще раз
спросим? Надо же нам наконец заплатить по нему.
Фрау Вольф (изумленно). Так вы хотите пла-
тить?
Фрау Могес. Ну, конечно. Разумеется!
Моте с. Мамаша Вольф просто поражена. А вы не-
бось думали, 4to мы сбежим от вас?
Фрау Вольф. 1а разве я могу такое думать? Ну
что ж, раз вы так милы, мы это в один момент уладим!
Всего, значит, одиннадцать марок тридцать пфеннигов.
Фрау Моте с. Да-да, мамаша Вольф, деньги у нас
будут. И столько, что тут все только рты пораскрывают!
Могес. Здесь пахнет жареным зайцем.
Фрау Вольф. Тем, что по крышам бегает! Это
вполне возможно!
Моте с. А ну-ка, посмотрим! (Хочет снять крышку
с кастрюли.)
Фрау Вольф (отстраняя его). В чужой горшок не
суй нос, дружок!
Фрау Мотес (недоверчиво поглядывая). Мамаша
Вольф, а мы что-то нашли.
Фрау Вольф. Я ничего не теряла.
Фрау Мотес. А вот, поглядите-ка. (Показывает
ей два проволочных силка.)
Фрау Вольф (сохраняя самообладание). О, да
это силки!
Фрау Мотес. Совсем недалеко отсюда нашли.
В каких-нибудь двадцати шагах от вашего огорода.
Фрау Вольф. Нет, вы подумайте только, сколько
здесь браконьеров развелось!
Фрау Мотес. А вы следите хорошенько, мамаша
Вольф, и уж браконьер от вас не уйдет.
Фрау Вольф. Да ну их! Меня эти дела не ка-
саются!
Мотес. Вот уж попадись мне такой негодяй, я на-
давал бы ему сначала по шее, а потом еще донес на
него безо всякой пощады.
323
Фрау Моте с. Мамаша Вольф, не найдется ли у
вас парочки свежих яичек?
Фрау Вольф. Теперь-то, посреди зимы? Сейча-с
это редкость.
Мот ее (Юлиусу, который в это время входит).
Лесничий Зейдель опять браконьера поймал. Завтра его
отправляют в Моабит. Ловок, ничего не скажешь!
Не приключись со мной это несчастье, я бы теперь
старшим лесничим был. Показал бы тогда этим
собакам!
Фрау Вольф. Кое-кто уже на этом обжегся!
M о т е с. Да, трусы. А я не трус. Я уже одну такую
парочку выдал властям. (Пристально поглядывая то на
мамашу Вольф, то на ее мужа.) А с другой парочкой
я пока еще подожду; она мне тоже попадется. Пускай
не думают, что я не знаю, кто силки ставит. Отлично,
знаю.
Фрау Моте с. Вы, случайно, хлеб не пекли, фрау
Вольф? Нам так надоел этот хлеб из булочной.
Фрау Вольф. Вы ведь, кажется, хотели уплатить
по счету?
Фрау Моте с. Так я же говорю вам, мамаша
Вольф, в субботу. Мой муж ведь теперь стал сотруд-
ником «Вестника охоты и лесоводства».
Фрау Вольф. Да-да, тогда мне все понятно.
ФрауМотес. А знаете что, фрау Вольф? От Крю-
геров-то мы ведь съехали.
Фрау Вольф. Ну да, вас заставили, вот вы и
съехали.
Фрау Моте с. Нас заставили? Ты послушай толь-
ко, муженек! (Притворно смеясь.) Фрау Вольф говорит,
что нас заставили съехать от Крюгеров!
Мотес (покраснев от гнева). Почему я оттуда
съехал, вы скоро узнаете. Этот человек — ростовщик и
лихоимец.
Фрау Вольф. Об этом мне неизвестно. Тут я ни-
чего не могу сказать.
Мотес. Я только жду, чтобы-собрать доказатель-
ства. Пусть он меня побережется! Он и этот дружок
его закадычный, доктор Флейшер. Этот в особенности.
Захоти я только — одно слово, и он угодит за решетку.
324
(Уже в начале этих слов он отступил назад, а Теперь
открывает дверь, уходит)
Фрау Вольф. Видать, мужчины опять поругались.
Фрау Моте с (деланно доверительным тоном).
С моим мужем шутки плохи. Если уж он что-нибудь
задумает, не отступит ни за что. К тому же с господи-
ном начальником полицейского округа он на дружеской
ноге... Так как же насчет яичек и хлеба?
Фрау Вольф (неохотно). Ну, пяток у меня есть.
И хлеба кусок.
Фрау Мотес укладывает яйца и полбуханки хлеба в корзиночку.
Теперь вы довольны?
Фрау Мотес. Ну, конечно. Разумеется, Яички,
надеюсь, хорошие?
Фрау Вольф. Какие уж куры снесли.
Фрау Мотес (поспешно, чтобы не отстать от му-
жа). Ну, покойной ночи! Деньги — в субботу на той
неделе! (Уходит.)
Фрау Вольф. Ну ладно уж, ладно! (Вполголоса,
запирая дверь.) Выметайтесь поскорее! Только и зна-
ют, что у всех в долг брать. (Стоя у кастрюли.) И какое
им дело, что мы едим? Пускай себе в свои горшки за-
глядывают. Иди спать, дочка.
Адельгейда. Покойной ночи, мама. (Целует ее.)
Фрау Вольф. А что же ты отца не поцелуешь
перед сном?
Адельгейда. Покойной ночи, папа. (Целует его.)
Он бормочет что-то невразумительное.
Адельгейда уходит.
Фрау Вольф. Вечно нужно напоминать.
Пауза.
Юлиус. Зачем это ты им все яйца отдала?
Фрау Вольф. А что же, мне в этом типе врага
себе наживать? Попробуй-ка, Юлиан, наживи в нем
врага. Это опасный тип. Только и делает, что людей
подстерегает. Иди ешь! Вот тебе вилка. Ты в таких де-
лах мало смыслишь. Следи-ка лучше за своими делами.
Силки ставишь сразу за огородом. Это ведь были твои?
325
Юлиус (сердито). My, что еще?
Фрау Вольф. Чтобы этот дурак Мотес сразу на-
шел их? Здесь, рядом с домом, ты мне больше силков
не ставь. Ясно? Сразу скажут тогда, что их постави-
ли мы.
Юлиус. Ну, хватит глупости болтать!
Оба едят.
Фрау Вольф. Слушай-ка, Юлиан, дрова-то уже
все вышли.
Юлиус. Так что, мне теперь за тридевять земель
идти?
Фрау Вольф. Давай-ка мы сейчас с этим покон-
чим сразу.
Юлиус. Да я уже больше ног под собой не чую.
Пускай идет себе кто хочет, только не я.
Фрау Воль'ф. Вам, мужикам, только глотку бы
драть, а как до дела доходит, так кишка тонка. Я вот
так работаю, что троих мужиков за пояс заткну. Ну лад-
но, раз уж ты сегодня никак не можешь, бог с тобой«
Юлиан, — завтра пойдешь. Как у нас багры, острые?
Юлиус. Я их Карлу Махнову одолжил.
Фрау Вольф (через некоторое время). Ах, если
бы ты только не был таким трусом! Мы бы живо пару
метров дров достали! И мучиться бы не пришлось.
А главное, совсем недалеко идти.
Юлиус. Дай ты мне хоть кусок проглотить!
Фрау Вольф (давая ему подзатыльник). Ну, хва-
тит тебе щетиниться. Смотри, какая я добрая! (Доста-
вая бутылку водки и показывая ему.) Вон что я тебе
принесла. Ну вот, у тебя уже и лицо стало другое, не-
бось сразу повеселел. (Наливает мужу полный стакан.)
Юлиус (выпив). Вот это... это здорово. При таком
морозе!
Фрау Вольф. Ну, видишь! Разве я о тебе не за-
бочусь?
Юлиус. Здорово... Вот это было здорово! (Нали-
вает еще и пьет.)
Фрау Вольф (раскалывает полено и одновремен-
но что-то ест. После некоторой паузы). Этот Вульков
9Х
самый настоящий жулик. И все время представляется,
что ему худо живется.
Юлиус. Ему-то бы уж помолчать надо, с его де-
лами!
Фрау Вольф. Ты ведь слышал, что он тут про
бобровую шубу говорил.
Юлиус. Ничего я не слышал.
Фрау Вольф (притворно непринужденным то-
ном.) А тут девчонка рассказывала о фрау Крюгер. Та
ведь Крюгеру шубу подарила.
Юлиус. Живут же ведь люди!..
Фрау- Вольф. Ну да. И вот Вульков говорил...
Да ты ведь слЬпиал! Если бы ему, мол, достали такую
шубу, так он бы сразу шестьдесят талеров за нее отдал.
Юлиус. Пусть сам себе пальцы обжигает.
Фрау Вольф (через некоторое время, наливая
мужу еще). Выпей-ка еще стаканчик!
Юлиус. Ну-ка, ну-ка... Вот-вот... Да-да...
Фрау Вольф достает небольшую книжечку и начинает ее перелисты-
вать.
Так сколько у нас ушло с июля?
Фрау Вольф. Ровно тридцать талеров заплачено.
Юлиус. Значит, остается еще... Погоди-ка, пого-
ди-ка...
Фрау Вольф. Еще семьдесят. Так далеко не
уедешь. Вот положить бы сразу пятьдесят-шестьдесят
талеров. Тогда можно было бы и за участок заплатить.
Можно было бы сотню-другую марок снять и пристроить
пару хороших комнат. А то мы летом и дачников к себе
пускать не можем. Ведь главный доход —это дачники.
Юлиус. Да-да... Вот-вот...
Фрау Вольф (решительно). Непутевый ты у
меня, Юлиан. Разве ты бы сам купил участок, а? Скажи!
А захотели бы мы его сейчас продать, мы бы уже вдвое
больше получили. Вот у меня температура совсем дру-
гая. Была бы у тебя моя температура...
Юлиус. Так я же работаю. О чем ты толкуешь?
Фрау Вольф. Дурак ты и дураком останешься.
Кто же говорит о воровстве? Кто не смел, тот и не
327
съел. А если ты, Юлиан, богат и сидишь в своем еки-
паже, никто тебя не спросит, откуда твое богатство.
Бедняков, конечно, нельзя обижать! А вот если бы мы
решились, сходили к Крюгерам да наложили бы два
метра дров в сани и свалили их к себе в сарай, так эти
люди не обеднели бы.
Юлиус. Дров? Каких там еще дров?
Фрау Вольф. Ах, тебе все нипочем! Дочь твою
могут до смерти замучить. Заставили ее дрова в сарай
таскать, в десять вечера, вот она и сбежала. А тебя это
и не тревожит. Ты еще, чего доброго, надаешь ребенку
затрещин и прогонишь его опять к чужим людям.
Юлиус. Ну, конечно! Так и сделаю! Это мне по
душе...
Фрау Вольф. За такие дела надо наказывать.
А я так считаю: раз ударил — так получай сдачи...
Юлиус. Так они девку ударили, что ли?
Фрау Вольф. Ах, Юлиан, зря она, что ли, сбе-
жала? Нет-нет, с тобой каши не сваришь. Так вот, зна-
чит, дрова на улице лежат. Можно было бы пойти и ска-
зать: «Раз ты бьешь моих детей, я беру твои дрова».
Да ты ведь станешь церемонии разводить.
Юлиус. Нет-нет, не стану... Ни к чему мне это!
Я ведь тоже не только хлеб есть умею. Покажу им, на
что я способен! Чтобы они... Чтобы руки не распускали.
Фрау Вольф. Ну, хватит болтать, неси лучше
веревку. Покажи людям, что ты не робкого десятка.
И часа не пройдет, как все обделаем. Потом спать пой-
дем, и дело с концом. А завтра тебе и в лес не надо хо-
дить — дров-то у нас будет больше, чем нужно.
Юлиус. Ну, коли дело выйдет, так я не прочь.
Фрау Вольф. А почему бы нет? Только смотри,
девочек не буди.
Голос Миттельдорфа: «Фрау Вольф, фрау Вольф, вы еще не легли?»
Нет, конечно, Мйттельдорф, заходите! (Открывает
дверь.)
Входит Мйттельдорф. На нем поношенный мундир и пальто.
В лице есть что-то мефистофельское. У него красный нос алкоголика.
Держится он застенчиво, почти робко. Говорит медленно и про-
тяжно, не меняя при этом выражения лица.
m
Миттельдорф. Добрый вечер, фрау Вольф.
Фрау Вольф. Доброй ночи, вы хотите сказать.
Миттельдорф. Я уж тут недаЕно приходил.
Сперва мне показалось — вроде как свет горит; а потом
вдруг в глазах потемнело. И никто мне не отвечал. А на
этот раз уж ясно вижу — свет горит, вот я и пришел
опять.
Фрау Вольф. С чем пожаловали, Миттельдорф?
Миттельдорф (садится; через некоторое время,
подумав, отвечает). Я потому и пришел. Госпожа на-
чальница велела кое-что передать.
Фрау Вольф. Верно, стирать нужно, а?
Миттельдорф (задумчиво подняв брови). Так
точно!
Фрау Вольф. Когда же?
Миттельдорф. Завтра. Завтра утром.
Фрау Вольф. И это вы мне говорите ночью,
в двенадцать часов?
Миттельдорф. Завтра у госпожи начальницы
стирка.
Фрау Вольф. Так об этом надо заранее преду-
преждать, дня за два.
Миттельдорф. Да-да, правда. Только не гово-
рите никому об этом. Я опять запамятовал. Так много
надо в голове держать, что, того и гляди, что-нибудь
выскочит.
Фрау Вольф. Ладно, Миттельдорф, как-нибудь
уж устрою. У вас ведь и так хлопот полон рот; ведь
одиннадцать ребятишек дома, не так ли? Зачем же вам
еще неприятности наживать!
Миттельдорф. Если вы завтра утром не придете,
мамаша Вольф, натерплюсь я тогда горя.
Фрау Вольф. Приду уж, приду, ладно. Нате, вы-
пейте! Вещь стоящая. (Дает ему грогу.) У меня как раз
было немного горячей водички. Мы сейчас уезжаем.
В Трептов, за жирными гусями. Днем-то ведь времени
не найдешь. Вот так мы и живем. Бедняк целыми сутка-
ми спину гнет. Зато богач в постельке нежится.
Миттельдорф. Меня уволили, вы уже знаете?
Начальник меня уволил. Я, мол, с людьми не строг.
329
Фрау Вольф. Что же, надо быть злым, как Цен-
ная собака?
Миттельдорф. С каким удовольствием я бы сей-
час не пошел домой! А то ведь придешь, начнется ссора.
Не знаешь, куда от упреков деться.
Фрау Вольф. Ах, заткните себе уши!
Миттельдорф. А прогуляешься в трактир, чтобы
от забот не помереть, так опять говорят — нельзя. Да,
ничего нельзя! Но сегодня" я опять там был, угощал
меня один человек. Бочонок выпили.
Фрау Вольф. Бабы бояться не нужно. Ежели она
ругается, и вы отругивайтесь, а бьет, так сдачи дайте.
Подойдите-ка сюда, вы повыше нас ростом. Достаньте
этот клубок. А ты, Юлиан, приготовь сани.
Юлиус уходит.
Сколько раз тебе повторять надо?
Миттельдорф снимает с высокой полки тонкие и толстые веревки.
Приготовь большие сани. (Миттельдорфу.) Снимите-ка
мне и те веревки тоже.
Голос Юлиуса: «Ничего не вижу!»
Фрау Вольф. В чем дело?
Юлиус (появляясь в дверях). Не могу один сани
вытащить. Там кругом всего столько наложено. Без све-
та ничего не получается.
Фрау Вольф. Ох и размазня же ты! (Быстро на-
девает на голову косынку и повязывает грудь платком.)
Ну подожди, я тебе помогу. Вон фонарь, Миттельдорф!
Дайте-ка его сюда!
Миттельдорф медленно снимает фонарь и передает его фрау Вольф.
Так, спасибо! (Вставляет в фонарь свечу.) Ну вот, фо-
нарь готов, теперь можем отправляться. Сейчас помогу
тебе вытащить сани. (Идет с фонарем впереди. В дверях
оборачивается и передает фонарь Миттельдорфу.) По-
светите-ка нам немножко!
Миттельдорф (освещая дорогу и напевая). Све-
тит у-тренняя зо-рька...
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Канцелярия начальника полицейского округа фон Вергана — боль-
шая комната с побеленными голыми стенами и тремя окнами в зад-
ней стене. В левой стене — входная дверь. У правой стены длинный
канцелярский стол, заваленный книгами, папками и т. п., за ним
стул начальника. У среднего окна стол и стул писаря. Впереди спра-
ва шкаф из мягкого дерева с книгами, до которого начальник может
дотянуться, сидя на стуле. Левая стена занята полками для папок.
На переднем плане — шесть стульев, образующих один ряд, который
начинается у левой стены. Тех, кто сядет на них, зритель увидит
сзади.
Ясное зимнее утро. Писарь Глазенап, невзрачный человечек в
очках, сидит на своем месте и скрипит пером. Быстрыми шагами
входит начальник полицейского округа фон Верган со связкой
папок под мышкой. Вергану под сорок; он носит монокль и похож
на помещика. На службу он является в наглухо застегнутом черном
сюртуке; брюки заправлены в высокие сапоги. Говорит почти фи-
стулой и старается выражаться по-военному кратко.
Верган (мимоходом, как человек, перегруженный
делами). Здравствуйте!
Глазенап (вставая). Здравия желаю, господин
начальник!
Верган. Докладывайте, Глазенап!
Глазенап (стоя и перелистывая бумаги). Честь
имею доложить, господин начальник... Сначала, значит...
Да, трактирщик Фибих... Просит разрешения, господин
начальник, на танцевальную музыку в следующее во-
скресенье.
Верган. Постойте-ка! Фибих? Какой-то Фибих не-
давно предоставил помещение...
331
Глазенап. Свободомыслящим. Так точно, госпо-
дин барон!
В е р г а н. Тот самый Фибих?
Глазенап. Точно так, господин барон!
Верган. Поприжмем его немного.
Входит Миттельдорф.
Миттельдорф. Здравия желаю, господин барон!
В е р г а н. Сколько раз я вам должен говорить? На
службе я просто начальник.
Миттельдорф. Так точно! Слушаюсь, господин
бар... Я хотел сказать: господин начальник!
В е р г а н. Извольте запомнить раз и навсегда: то,
что я барон, несущественно. В данном случае, по край-
ней мере. (Глазенапу.) Продолжайте, пожалуйста. Ли-
тератор Мотес не приходил?
Глазенап. Так точно, господин начальник.
Верган. Так. Приходил, значит. Это меня крайне
интересует. Надеюсь, он зайдет еще раз?
Глазенап. Он хотел прийти около половины две-
надцатого.
Верган. Говорил он что-нибудь, Глазенап?
Глазенап. Он являлся по делу доктора Флей-
шера.
Верган. Скажите-ка, Глазенап, вам знаком доктор
Флейшер?
Глазенап. Я знаю только, что он проживает на
вилле Крюгера.
Верган. Сколько времени живет здесь этот чело-
век?
Глазенап. Я прибыл в день святого Михаила.
Верган. Ну да, вы прибыли со мной вместе.
Я здесь уже около четырех месяцев.
Глазенап (бросив взгляд на Миттельдорфа).
Этот человек здесь, по-моему, уже два года.
Верган (Миттельдорфу). Вы, конечно, ничего не
можете сообщить?
Миттельдорф. Осмелюсь доложить: с прошлого
года, со дня святого Михаила.
Верган. Как? Этот человек тогда переехал сюда?
332
Миттельдорф. Осмелюсь доложить, из Берлина,
господин... господин начальник.
В е р г а н. Может быть, вы еще что-нибудь знаете
о нем?
Миттельдорф. Я знаю только, что его брат слу-
жит кассиром в театре.
В е р г а н, Я вас не о брате спрашиваю. Что делает
этот человек? Чем занимается? Кто он такой?
Миттельдорф. Точно не могу сказать. Знаю
только, что он болен, так люди говорят. Он, кажется,
страдает сахарной болезнью.
Верга н. Чем он страдает, мне безразлично. Пусть
хоть сиропом потеет, если это ему доставляет удовольст-
вие... Кто он такой?
Глазенап (пожимая плечами). Он называет себя
проватным ученым.
В е р г а н. При-, при-, а не про! Приватным ученым!
Глазенап. У переплетчика Хугка есть его книги.
Каждую неделю он дает их ему переплетать.
В е р г а н. Я хотел бы посмотреть, что этот человек
читает.
Глазенап. Почтальон говорит, что он выписывает
двадцать газет. Среди них есть и демократические;
В е р г а н. Пригласите ко мне Хугка.
Гл а з е н а п. Сейчас?
Верга н. При случае. Завтра-послезавтра. Пусть
принесет с собой несколько книг. (Миттельдорфу.) Вы,
кажется, по целым дням спите. Или у этого человека хо*
рошие сигары?
Миттельдорф. Господин начальник!..
В е р г а н. Ну, оставим это. Я слежу за своими людь-
ми. Я знаю, так было заведено при моем предшествен-
нике. Постепенно мы это все изменим. Для служащего
полиции — позор принимать от кого бы то ни было по-
дарки. Вам это, конечно, невдомек. (Глазенапу.) Мотес
не сказал ничего определенного?
Глазенап. Определенного он мне ничего не ска-
зал. Он сказал, что господин начальник уже знает...
В е р г а н. Я действительно знаю, но лишь в самых
общих чертах. Этот человек у меня уже давно на при-
мете. Я имею в виду, разумеется, доктора Флейшера.
333
Господин Мотес мне только подтвердил, что я правильно
раскусил этого субъекта... А какая репутация у Мотеса?
Глазенап и Миттельдорф смотрят друг на друга.
Глазенап пожимает плечами.
Залезает в долги, а?
Глазенап. Он-то говорит, что у него пенсия.
Верган. Пенсия?
Глазенап. У него ведь глаз прострелен.
Верган. Это, стало быть, вознаграждение за при-
чиненный ущерб.
Глазенап. Простите, господин начальник. У это-
го человека, по-моему, главным образом ущерб. А воз-
награждения что-то не видно.
Верган (развеселившись). Есть еще что-нибудь
важное?
Глазенап. Одни мелочи, господин начальник. От-
метка о выезде...
Верган. Ладно-ладно. Не слышали ли вы разгово-
ров о том, что Флейшер не умеет держать язык за зу-
бами?
Глазенап. Нет, что-то не припомню.
Верган. Дело в том, что мне недавно об этом до-
несли. Сообщают, что он допускает непозволительные
высказывания о различных высокопоставленных особах.
В общем, все это мы со »временем выясним. Итак, при-
мемся за работу. Ну, Миттельдорф, у вас есть еще что-
нибудь ко мне?
Миттельдорф. Говорят, сегодня ночью была со-
вершена кража.
Верган. Кража? Где?
Миттельдорф. На вилле Крюгера.
Верган. Что украдено?
Миттельдорф. Дрова.
Верган. В эту ночь или когда?
Миттельдорф. В эту ночь.
Верган. Кто вам сказал?
Миттельдорф. Мне сказали...
В е р г а н. Ну кто же?
Миттельдорф. Мне сказал... Мне сказал об
этом господин Флейшер.
334
В ер га н. Так!.. Значит, вы разговариваете с этим
человеком?
Миттельдорф. Сам господин Крюгер тоже об
этом рассказывал.
В е р га н. Этот человек — настоящий склочник. В те-
чение недели он пишет мне по три письма. То его кто-
то надул, то ему сломали забор, то кто-то нарушил гра-
ницы его участка. Все кляузы да кляузы.
Входит Моте с. Его речь почти все время прерывается нервным
смешком.
M от ее. К вашим услугам, господин начальник!
В е р г а н. А, вот и вы! Рад вас видеть. Кстати, вы
как раз можете мне дать справку. Говорят, у Крюгера
была совершена кража?
M о т е с. Я больше не живу на вилле Крюгера.
В е р г а н. И ничего об этом не слышали, господии
Мотес?
Моте с. Слышать-то я слышал, да ничего опреде-
ленного. Когда я только что проходил мимо виллы, оба
искали следы на снегу.
Вер га н. Вот как? Доктор Флейшер ему помогает?
Они, вероятно, очень дружны?
Мотес. Водой не разлить, господин начальник.
В е р г а н. Да, что касается Флейшера, то он инте-
ресует меня прежде всего. Прошу вас, садитесь!.. Дол-
жен вам сказать, что я полночи не спал. Эта история
лишила меня сна. Ваше письмо глубоко взволновало
меня. Все, конечно, зависит от характера. Моего пред-
шественника это бы не тронуло, но я твердо решил, как
говорится, прикрутить все гайки. Моя задача здесь — зор-
ко следить и расчищать. Какого только мусору здесь не
набралось под эгидой моего предшественника! Темные'
личности, политически неблагонадежные, антимонархи-
ческие, враждебные нашей империи элементы. Пусть эти
люди почувствуют!.. Вы, господин Мотес, кажется, ли-
тератор?
Мотес. Так точно. Я пишу по вопросам лесовод-
ства и охоты.
В е р г а н. Так вы печатаетесь ô лесоводческих и
335
охотничьих газетах? А вы, кстати, можете этим суще-
ствовать?
M от ее. При моем знании дела, господин барон...
Слава богу, я достаточно обеспечен.
В е р г а н. У вас есть специальное образование, да?
Mo тес. Я учился в академии, господин начальник.
В Эберсзальде. Незадолго до экзамена меня постигло
несчастье...
В е р га н. Ах да, у вас ведь повязка.
Моте с. На охоте я потерял правый глаз, господин
барон. Мне выбили его дробью. К сожалению, не уда-
лось установить, кто это сделал. И тогда мне пришлось
отказаться от моей карьеры.
В е р г а н. Значит, вы не получаете пенсий?
Mo т е с. Нет. Я и так неплохо перебиваюсь. Мое имя
пользуется уже достаточной известностью.
Вер г а н. Гм! Вы, вероятно, знаете моего шурина?
M о т е с. Господина старшего лесничего фон Ваксма-
на? Так точно. Я часто переписываюсь с ним, и, кроме
того, мы состоим в одном и том же обществе — Обще-
стве по выращиванию легавых собак.
В ер га н (облегченно вздохнув). Так! Значит, вы
с ним знакомы?! Как приятно это слышать! Это суще-
ственным образом упрощает дело и создает благоприят-
ную основу для взаимного доверия. Следовательно, гос-
подин Мотес, у нас больше нет никаких препятствий...
Итак, вы пишете мне, что имели возможность наблю-
дать за доктором Флейшером. Расскажите же мне, что
вам известно.
Мотес (откашливаясь). Когда... Когда около года
тому назад я поселился на вилле Крюгера, господин ба-
рон, я не имел ни малейшего представления о том, с кем
меня свела судьба.
В е р г а н. Вы не были знакомы ни с Крюгером, ни
с Флейшером?
Мотес. Нет. И, как это бывает, когда живешь в од-
ном доме, я не мог по-настоящему уединиться.
В е р г а н. Что за люди приходили в этот дом?
Мотес (делая красноречивый жест рукой). Ах!
В е р г а н. Понятно.
Мотес. Всякий сброд. Демократы.
336
В е р г а н. Они собирались регулярно?
Mo те с. По четвергам, насколько мне известно.
В е р г а н. Возьмем это на заметку... Вы больше не
встречаетесь с этими людьми?
M о те с. Мне в конце концов стало невмоготу, гос-
подин начальник.
В е р г а н. Вам было противно, не так ли?
Мот ее. Мне было совершенно невыносимо.
В е р г а н. Вы в конце концов не смогли больше быть
свидетелем всех этих противозаконных действий, этих
наглых насмешек над высокопоставленными особами?
M от ее. Я оставался, потому что думал: «Кто знает,
быть может, это пригодится».
В е р г а н. Но потом вы ведь переменили квартиру?
Моте с. Так точно, господин барон, я съехал.
В е р г а н. И потом вы решились...
Мот ее. Я счел своим долгом...
В е р г а н. Поставить об этом в известность власти.
Ваши действия достойны всяческой похвалы. Значит, он
оскорбил словом одно высокопоставленное, всеми ува-
жаемое лицо? Нам нужно будет это запротоколировать.
Mo тес. Так точно, господин барон, он сделал это.
В е р г а н. Вы готовы подтвердить это под присягой,
если понадобится?
Мот ее. Я готов подтвердить это под присягой, если
понадобится.
В ер г а н. Вам придется это подтвердить под при-
сягой.
Моте с. Разумеется, господин барон.
В е р г а н. Лучше всего было бы, конечно, если бы
мы могли заполучить еще одного евидетеля.
Mo те с. Я подумаю, господин барон. Но только этот
человек так швыряется деньгами, что...
В е р г а н. Ах, постойте, вот идет сам Крюгер.
Я хочу поскорее отделаться от этого человека. Во вся-
ком случае, я вам весьма благодарен за вашу энергич-
ную поддержку. Ныне без нее не обойтись, если хочешь
что-либо совершить.
Поспешно входит взволнованный Крюгер.
12 Г. Гауптман 337
Крюгер. Ах, боже мой, боже мой! Здравствуйте,
господин начальник!
Вер га н (Мотесу). Одну минуточку! Извините, по-
жалуйста! (Крюгеру, высокомерно, в тоне допроса.) Что
вам угодно?
Крюгер — невысокий глуховатый человек. Ему лет под семьдесят.
Он ходит немного сутулясь, левое плечо у него ниже правого, но в
общем он еще довольно бодр; свою речь он подкрепляет энергич-
ными жестами. На нем меховая шапка, которую он снял, придя в
присутственное место, и коричневое зимнее пальто; на шее у него
плотный шерстяной шарф.
Крюгер (не в силах сдержать переполняющую его
злость). Меня обокрали, господин начальник! (Сопя, вы-
тирает носовым платком пот со лба и, как это обычно
делают глухие, пристально смотрит в рот Вергану.)
В е р г а н. Обокрали? Гм!
Крюгер (раздражаясь). Так точно, обокрали.
Меня обокрали. У меня похитили два метра дров.
В е р г а н (пренебрежительным тоном, с легкой ус-
мешкой оглядывая присутствующих). Кажется, за по-
следнее время здесь не наблюдалось ни малейших при-
знаков подобных явлений.
Крюгер (прикладывая руку к уху). Что? Ни ма-
лейших признаков? Господи боже мой! Что же, я, зна-
чит, пришел сюда шутки шутить?
В е р г а н. Это не повод для выпадов подобного рода.
Кстати, как ваша фамилия?
Крюгер (оторопев). Вы спрашиваете, как моя фа-
милия?
В е р г а н. Да, я спрашиваю, как ваша фамилия.
Крюгер. Разве она вам еще не известна? Мне ка-
жется, мы уже имели удовольствие...
В е р г а н. К сожалению, что-то не припомню. Впро-
чем, это не так уж важно.
Крюгер (смиренно). Моя фамилия Крюгер.
В е р г а н. Наверно, рантье?
Крюгер (энергично, торопливо, с иронией). Так
точно. Рантье и домовладелец.
В ер га н. Прошу вас удостоверить свою личность.
Крюгер. Удосто... удостоверить? Моя фамилия
338
Крюгер. К чему эти формальности? Я живу здесь уже
тридцать лет. Меня здесь всякий ребенок знает.
В е р г а н. Сколько времени вы здесь живете, меня
не касается. Я желаю только установить вашу личность.
Вам знаком этот человек, господин Мотес?
Мотес слегка приподнимается со злой гримасой на лице.
Ах так, понимаю. Прошу вас, садитесь. Что вы скажете,
Глазенап?
Глазенап. Да! Осмелюсь доложить — это дей-
ствительно господин Крюгер, рантье 1и местный житель.
Вер га н. Хорошо... Итак, у вас украли дрова?
Крюгер. Да! Дрова. Два метра сосновых дров.
В е р г а н. Вы держали их в сарае?
Крюгер (снова ожесточаясь). Это уже особое
дело. По этому вопросу у меня есть к вам еще одна жа-
лоба.
В е р г а н (пренебрежительным тоном, быстро огля-
дывая присутствующих с иронической усмешкой на гу-
бах). Как, еще одна?
Крюгер. Что вы этим хотите сказать?
В е р г а н. Ничего. Будьте любезны продолжать.
Итак, дрова, вероятно, не были в сарае?
Крюгер. Дрова лежали в саду. Вернее, перед са-
дом.
Верган. Иначе говоря, они лежали на улице?
Крюгер. Они лежали перед садом на моем уча-
стке.
Верган. Чтобы каждый мог легко до них до-
браться?
Крюгер. В этом и виновата моя служанка. Она
должна была вечером убрать дрова в сарай.
Верган. И она забыла это сделать?
Крюгер. Она отказалась. А когда я начал на этом
настаивать, она просто сбежала. Теперь я подам за это
жалобу на ее родителей. Я требую полного возмещения
убытков.
Верган. Как вам будет угодно. Но вряд ли это по-
может... Подозреваете ли вы кого-нибудь?
Крюгер. Нет, Здесь ведь полно всякого сброда.
12*
339
Вер га н. Попрошу вас воздержаться от подобных
обобщений. Вы должны иметь конкретные данные.
К р юг ер. Не могу же я с бухты-барахты обвинить
какого-нибудь человека.
В е р г а н. Кто, кроме вас, живет в вашем доме?
К р ю г е р. Господин доктор Флейшер.
В ер га н (припоминая). Доктор Флейшер? Доктор
Флейшер? Что это... что это за человек?
Крюгер. В высшей степени образованный человек.
Так точно, в высшей степени образованный.
В е р г а н. У вас с ним тесная связь?
Крюгер. С кем у меня тесная связь, это мое лич-
ное дело. К моей жалобе, я думаю, это никакого отно-
шения не имеет.
В е р г а н. Так как же в таком случае можно что-
либо выяснить? Вы ведь должны навести меня на след.
Крюгер. Я должен? Ах, господи боже мой! Я дол-
жен? У меня украли два метра дров, и я прихожу зая-
вить о краже...
В е р г а н. Но вы должны кого-нибудь подозревать.
Кто-то же должен был украсть дрова.
Крюгер. Как вы ска... Да, но не я. Во всяком слу-
чае, не я.
В е р г а н. Но, любезнейший...
Крюгер. Как вы ока... Моя фамилия Крюгер.
В е р г а н (меняя тон; по-видимому, он устал),
А! Ладно, Глазенап, составьте протокол... А что же с де-
вицей, господин Крюгер? Девица от вас сбежала?
Крюгер. Да, совершенно точно... Назад к роди-
телям.
В е р г а н. Родители из этого местечка?
Крюгер. Какое словечко?
В е р г а н. Я спрашиваю, живут ли родители девицы
в этом местечке?
Глазенап. Она дочка прачки Вольф.
В ер га н. Той самой Вольф, которая сегодня сти-
рает у нас, Глазенап?
Глазенап. Так точно, господин начальник.
Верган (покачивая головой). Весьма странно!
Этой трудолюбивой, честной женщины. {Крюсерц.) Так
ли это? Дочь мамашц Вольф?
940
К р юг ер. Дочь прачки Вольф.
В ер га н. Она к вам так и не вернулась?
К р ю г е р. До сих пор еще не вернулась.
В е р г а н. Тогда давайте пригласим мамашу Вольф.
Эй, Миттельдорф! Вы, наверное, очень устали? Прой-
дитесь-ка во двор. Пускай мамаша Вольф сейчас же
придет ко мне. Прошу вас, присаживайтесь, господин
Крюгер.
Крюгер (садясь, со вздохом). Боже мой, боже
мой, что за жизнь!
В ер га н (вполголоса, Мотесу и Глазенапу). Инте-
ресно все-таки, в чем тут дело. Что-то здесь не так. Ма-
машу Вольф я очень ценю. Эта бабенка работает за
четверых мужчин. Моя жена говорит: когда мамаша
Вольф не приходит, вместо нее нужно нанимать двух
прачек... И взгляды у нее недурные. -
M о те с. Ее дочери собираются идти в оперу...
В е р г а н. Ну, это значит—винтиков не хватает.
Но это не столь большой порок... Что это у вас там ви-
сит, господин Мотес?
Mo тес. Проволочные силки. Хочу отнести их лес-
ничему Зейделю.
В е р г а н. Ах, покажите-ка мне эту машинку. (Бе-
рет силки и рассматривает их.) Да... Такая штучка мо-
жет-таки задушить дичь.
Входит мамаша Вольф, за ней — Миттельдорф. Она выти-
рает мокрые от стирки руки.
Фрау Вольф (с веселой непосредственностью,
искоса взглянув на силки). Ну, вот и я. Что случилось?
Зачем понадобилась мамаша Вольф?
В е р г а н. Фрау Вольф, вам знаком этот господин?
Фрау Вольф. Какой такой господин? (Показы-
вая пальцем на Крюгера.) Этот? Это господин Крюгер.
С ним-то я уж как-нибудь знакома. Здравствуйте, гос-
подин Крюгер.
В ер га н. Ваша дочь служит у господина Крюгера?
Фрау Вольф. Кто? Моя дочь? Так точно. Леон-
тина. (Крюгеру.) Вернее сказать, она сбежала от вас.
Крюгер (сердито). Да, правда!
Верган (прерывая его). Ах#, постойте-ка,
341
Фрау Вольф. Что это у вас там вышло с ней?
В е р г а н. Фрау Вольф, послушайте! Ваша дочь
должна немедленно вернуться к своим хозяевам.
Фрау Вольф. Ну, нет! Мы оставим ее теперь
дома.
Верган. Все это не так просто, как вам кажется.
Господин Крюгер имеет право обратиться к помощи по-
лиции. И нам придется тогда доставить вашу дочь об-
ратно.
Фрау Вольф. Но мой муж ни в какую! Ни за что
не хочет отпускать ее. Уж если он что вобьет в голову...
Небось знаете — все вы, мужчины, ужасно вспыльчивы.
Верган.. Ну хорошо, оставим это, фрау Вольф.
Как давно ваша дочь находится дома?
Фрау Вольф. Со вчерашнего дня. С вечера.
Верган. Прекрасно. Со вчерашнего дня. Ей велено
было сложить дрова в сарай, а она отказалась.
Фрау Вольф. Как бы не так! Отказалась! Ни от
какой работы девка у вас не отказывалась. Да разве
бы я ей позволила?
Верган. Вы слышали, что сказала фрау Вольф?
Фрау Вольф. Девочка всегда была лослушной.
Попробовала бы она у меня хоть раз от какой-нибудь
работы отказаться!
Крюгер. Она отказалась сложить дрова в сарай.
Фрау Вольф. Ну да, дрова таскать... Ночью, в
пол-одиннадцатого!.. Кто такое от ребенка требует...
Верган. Главное в этом бот что, фрау Вольф:
дрова остались лежать на улице, и этой ночью их укра-
ли. И вот теперь...
Крюгер (не в состоянии больше сдерживаться).
Вы заплатите мне за дрова, фрау Вольф.
Верган. Об этом потом, подождите-ка.
Крюгер. Вы заплатите мне все, до последнего
гроша.
Фрау Вольф. Как же, как же! Хорошую моду
себе взяли? Что, я ваши дрова украла, что ли?
Верган. Ах, дайте этому господину сначала прий-
ти в себя.
Фрау Вольф. Ну да, когда господин Крюгер мне
говорит такие слова, уто я, мол, должна ему заплатить
342
за дрова и все прочее... Нет, со мной этот номер не прой-
дет. Я с людьми всегда по-хорошему, это всякий под-
твердит. Но, раз уж до такого доходит, что же тут
смотреть? Говорю начистоту. Что мне положено, то я
делаю, и все тут. Никто в деревне про меня худого сло-
ва не окажет. А на голову себе я садиться не позволю!
Верган. Не надо горячиться, фрау Вольф. У вас,
право же, нет на это никаких оснований. Не волнуйтесь.
Пожалуйста, не волнуйтесь. Вас мы все хорошо знаем.
Что вы женщина работящая и честная, никто не посмеет
отрицать. Итак, что вы можете возразить против всего
этого?
К р ю ге р. Ничего эта женщина не может возразить!
Фрау Вольф. Ну, люди добрые, это уж просто
светопреставление какое-то! Что же, девочка — не дочь
моя? Слово я не могу сказать, что ли? Подите поищите
себе другую дуру. А мамашу Вольф вы плохо знаете:
Я ни от кого не таюсь, пусть это будет хоть сам госпо-
дин начальник. От вас уж и подавно, можете мме пове-
рить.
Верган. Мне понятно ваше волнение, фрау Вольф.
Но если вы желаете помочь делу, то я советую вам быть
спокойнее.
Фрау Вольф. Работай после этого у людей! Де-
сять лет я стирала вам белье. Все время мы ладили.
И вдруг вы мне такое говорите. Нет, больше я к вам не
приду, будьте уверены.
Крюгер. Аяине нуждаюсь. Другие женщины то-
же стирать умеют.
Фрау Вольф. И овощи и фрукты из вашего сада
пускай тоже другая продает.
Крюгер. Не беспокойтесь, обойдусь... Вы бы луч-
ше взяли палку да прогнали вашу дочь ко мне обратно.
Фрау Вольф. Я не 'позволю измываться над мо-
ей дочерью.
Крюгер. Кто измывался над вашей дочерью, ска-
жите на милость?
Фрау Вольф (Вергану). Девочка-то стала —
кожа да кости.
К р ю ге р. Пускай поменьше по ночам танцует.
Фрау Вольф. Весь день так и спит как убитая.
343
В е р г а н (обращаясь к Крюгеру через голову фрау
Вольф). Где вы купили дрова?
Фрау Вольф. Ну, долго это будет еще продол-
жаться?
В е р г а н. Почему вы об этом спрашиваете, фрау
Вольф?
Фрау Вольф. Да как же? Стирка у меня. Если
я тут с вами простою, я с ней сегодня не справлюсь.
В ер га н. Это не имеет отношения к делу, фрау
Вольф.
Фрау Вольф. А супруга ваша? Что она окажет?
Вы уж тогда с ней сами столкуйтесь, господин началь-
ник.
В е р г а н. Еще минуту, не больше... Скажите нам,
фрау Вольф, — вас ведь вся деревня знает: кого вы
могли бы заподозрить в такой краже? Кто же мог
украсть эти дрова?
Фрау Вольф. Вот тут уж я ничего не могу ска-
зать, господин начальник.
В е р г а н. И вы не заметили ничего подозритель-
ного?
Фрау Вольф. Меня в эту ночь даже дома не
было. Мне пришлось ехать в Трептов гусей покупать.
В е р г а н. В какое время это было?
Фрау Вольф. Сразу после десяти. Миттельдорф
был как раз при том, как мы из дому ушли.
В е р г а н. И вам не повстречался на пути воз с дро-
вами?
Фрау Вольф. Нет, не видала.
В е р г а н. А вы, Миттельдорф, ничего не заметили?
Миттельдорф (подумав). Я не приметил ничего
подозрительного.
В е р г а н. Ну, разумеется, я так и думал. (Крюге-
ру.) Так где же вы покупали дрова?
Крюгер. А к чему вам это знать, скажите на ми-
лость?
В ер г ан. Полагаю, что вы предоставите мне само^
му судить об этом.
Крюгер. В лесничестве, естественно.
В е р г а н. Это вовсе не так естественно. Ведь име-
ются и конторы по продаже дров. Я вот, например, по-
344
купаю дрова у Зандберга. Почему бы вы не могли ку-
пить дрова у какого-нибудь торговца? Кстати, это, «ка-
жется, даже выгоднее.
Крюгер (с нетерпением). Мне некогда, господин
начальник.
В е р г а н. Что значит — некогда? Вам некогда? Вы
пришли* ко мне или я к вам? Вы отнимаете у меня время
или я у вас?
Крюгер, Это ваша обязанность, на то вы и постав-
лены.
Верган. Может быть, я еще должен вам чистить
сапоги, а?
Крюгер. Может быть, я украл серебряные ложки?
Я требую оставить этот унтер-офицерский тон!
Верган. Нет, вы только послушайте! Не кричите
так!
Крюгер. Это вы, сударь, кричите!
Верган. Вы почти совсем глухи, потому я и кричу.
Крюгер. Вы всегда кричите, вы кричите на каж-
дого, кто сюда приходит.
Верган. Я ни на кого не кричу! Молчать!
Крюгер. Вы здесь из себя бог знает кого корчите.
Вы все местечко тираните.
Верган. Еще и не то будет, подождите только. Вы
обо мне еще больше услышите.
Крюгер. На меня это не производит ни малейшего
впечатления. Бахвал, вот вы кто! Уж больно важничае-
те. Прямо как король...
Верган. Да, здесь я король!
Крюгер (хохочет). Ха-ха, ха-ха-ха! Позвольте
вам заметить: в моих глазах вы — ничто! Вы весьма по-
средственный начальник полицейского округа. А до на-
стоящего вам еше далеко!
Верган. Милостивый государь, если вы сию же
минуту не замолчите...
Крюгер. То вы меня, вероятно, арестуете? Не со-
ветую. Это может для вас кончиться худо.
Верган. Худо? Вы не советуете? (Мотесу.) Вы
слышали? (Крюгеру.) Как бы вы там ни подкапывались
под меня, вы и вся ваша милая компания, все ваши ин-
триги не заставят меня уйти отсюда.
845
К р ю г е р. Ах, господи! Это я подкапываюсь под
вас? Мне до вашей особы никакого дела нет. Но, скажу
вам по чести, если вы не изменитесь, вы столько бед на-
творите, что ваше пребывание здесь станет совершенно
невозможным.
Вергащ (Мотесу). Что поделаешь, господин Мотес,
старость нужно уважать.
К р ю г ер. Прошу составить протокол.
Верган (роясь в делах). Подайте, пожалуйста, за-
явление в письменном виде. У меня сейчас нет времени.
Крюгер смотрит на него с изумлением, решительно поворачи-
вается и уходит, не прощаясь.
(Оправившись от некоторого замешательства.) С каки-
ми только глупостями не приходят люди!.. Ах! (К фрау
Вольф.) Отправляйтесь стирать!.. Да, любезный Мотес,
нелегкая это должность, доложу я вам. С удовольстви-
ем бы плюнул на все, если бы не знал, для чего я здесь
поставлен. Но я знаю: нужны стойкость и выдержка.
Ведь .какова, в конце концов, та цель, за которую бо-
решься? Высшее благо нашей нации!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
В доме у фрау Вольф. Около восьми часов утра. На плите кипит
вода для кофе. Сидя на низенькой скамеечке, фрау Вольф счи-
тает деньги и складывает их на сиденье стула. Входит Юлиус с
зарезанным кроликом в руках.
Юлиус. Да убери ты эти деньги.
Фрау Вольф (занятая своими подсчетами, гру-
бым тоном). Не дури!
Молчание. Юлиус бросает кролика на скамью, затем в нерешитель-
носги берется то за одно дело, то за другое, пока, наконец, не на-
чинает чистить сапоги. Слышно, как где-то трубят в охотничий
рожок.
Юлиус (прислушиваясь и заметно пугаясь). Убе-
решь ли ты наконец эти деньги?
Фрау Вольф. Оставь меня в покое, Юлиан.
Пусть этот дурак Мотес трубит сколько влезет. Он идет
себе по лесу и ни о чем не думает.
Юлиус. Вот доведешь нас еще до Плётцензее!
Фрау Вольф. Хватит чепуху-то болтать! Девчон-
ка идет.
Входит Адельгейда. Она только что встала.
Адельгейда. Доброе утро, мама!
Фрау Вольф. Иу, выспалась?
Адельгейда. Вас, кажется, дома не было этой
ночью, да?
Фрау Вольф. Тебе, верно, приснилось? Ну, за
дело! Дров принеси. Да поживее!
Играя апельсином как мячиком, Адельгейда идет к двери.
347
Фрау Вольф. Откуда это у тебя?
Адельгейда. Торговец Шебель дал. (Уходит.)
Фрау Воль'ф. Не бери подарков от этого типа!..
Ну, поди сюда, Юлиан! Слушай, что я скажу! Здесь у
меня пятьдесят девять талеров. Этот Вульков, сам зна-
ешь, всегда такой: хоть один талер да недодаст. Ведь
он должен был дать шестьдесят... Я их положу в коше-
лек, ясно? А ты возьми мотыгу, да сходи выкопай ям.к/
в козьем хлеву, только за яслями, где сухо. Кошелек
туда положишь, слышишь? И прикрой плоским камнем.
Только смотри, надолго не пропадай.
Юлиус. Я думал, ты хочешь Фишерам заплатить.
Фрау Вольф. Делай, что тебе говорят. Да по-
шевеливайся, ясно?
Юлиус. Ты меня лучше не зли, а то я тебя изобью.
Не позволю, чтобы деньги оставались в нашем доме.
Фрау Вольф. А куда же их девать-то?
Юлиус. Возьми и отнеси Фишерам. Ты сама ведь
сказала, что нужно им заплатить.
Фрау Вольф. Башка ты безмозглая! И что бы
ты только делал без меня?
Юлиус. Ори громче!
Фрау Вольф. Как же не орать, коли ты так глуп?
Не болтай чепухи, тогда я и не буду орать. Подумай
только, что с нами будет, если мы отнесем сейчас день-
ги Фишерам.
Юлиус. А что я говорил? Не хочу -из-за всей этой
истории за решетку садиться.
Фрау Вольф. Не пора ли тебе замолчать?
Юлиус. А ты еще громче гавкать не можешь?
Фрау Вольф. Что же, мне себе другую глотку
покупать, что ли? Такой шум поднял... И не пойму да-
же, из-за чего... Из-за ерунды какой-то. Ты лучше за
собой смотри, а не за мной. Ключ-то бросил в Шпрее?
Юлиус. А разве я за это время к реке ходил?
Ф р а.у Вольф. Ну, поворачивайся живее. Хочешь,
чтобы у тебя еще ключ нашли?
Юлиус собирается уходить.
Эй, Юлиан, погоди! Давай-ка сюда ключ!
Юлиус. Что ты хочешь с ним делать?
348
Фрау Вольф (забирая ключ). Тебя ато не ка-
сается -^ это мое дело. (Прячет у себя ключ, насыпает
кофе в кофейную мельницу и начинает его молоть.) Ну,
отправляйся в хлев, потом придешь и выпьешь.
Юлиус. Так и надо было раньше сказать.
Возвращается Адельгейда. На ней большой передник, в кото-
ром она несет дрова.
Фрау Вольф. Ты какие дрова брала?
Адельгейда. Ну новые, круглые.
Фрау Вольф. Новых больше не бери.
Адельгейда (сбрасывая дрова у плиты). А ведь
чем они скорее сгорят, тем лучше, мама.
Фрау Вольф. Много ты понимаешь! Еще молоко
на губах не обсохло, а тоже — рассуждать берется!
Адельгейда. А я знаю, откуда они!
Фрау Вольф. Ты о чем это?
Адельгейда. Аяо дровах.
Фрау Вольф. Что ты болтаешь? Мы. их на тор-
гах купили.
Адельгейда (играя апельсином как мячиком).
Да-да, как бы не так... Вы их стащили.
Фрау Вольф. Что?
Адельгейда. Стащили. Это дрова Крюгера, ма-
ма. Мне Леонтина сказала.
Фрау Вольф (давая ей затрещину). Вот тебе
мой ответ. Мы не воры. Ну, иди, делай уроки. И пиши
аккуратно, слышишь? Потом приду и проверю.
Адельгейда (уходя в соседнюю комнату). Я ду-
маю пойти кататься на коньках.
Фрау Вольф. А про закон божий ты, верно, сов-
сем забыла?
Голос Адельгейды: «Он только во вторник».
Завтра он. И чтобы мне все притчи знать! Потом приду
и послушаю, как ты выучила.
Слышно, как в соседней комнате Адельгейда громко зевает. Затем
раздается ее голос: «И сказал Иисус апостолам своим: «У кого лож-
ки нет, пусть пальцами ест». Возвращается Юлиус.
Фрау Вольф. Все точно сделал, Юлиан?
349
Юлиус. Сделал как мог, а коли тебе не нрдвится,
можешь сама сделать. /
Фрау Вольф. Видит бог, это было бы лучше все-
го. (Наливает ему и себе по полной чашке кофе и ста-
вит их на деревянный стул, затем кладет хлеб и ставит
масло.) На, пей кофе!
Юлиус (садясь и отрезая себе хлеба). Вот только
бы Вулькову удалось отъехать.
Фрау Вольф. Ну, теперь же оттепель.
Юлиус. И что же, что оттепель?
Фрау Вольф. А по-моему, если даже подморозит
немного, он все равно не застрянет. Да он уж, верно,
давно в канал вошел.
Юлиус. Если он еще не торчит у моста.
Фрау Вольф. По мне, пускай себе стоит где ему
хочется.
Юлиус. Попомни мое слово, этот Вульков еще
влипнет, ясно?
Фрау Вольф. Это его дело, не наше!
Юлиус. Тогда и нас накроют. Вот как найдут
шубу у Вулькова...
Фрау Вольф. Какую там шубу?
Юлиус. Ну, Крюгера.
Фрау Вольф. Ты вздор не городи, ясно? Не суй
свой нос в чужие дела.
Юлиус. Это меня тоже касается.
Фрау Вольф. Ни черта тебя не касается! Ты тут
ни при чем. Это мое дело, а не твое. Ты вообще не му-
жик, а баба старая... Вот тебе деньги и убирайся поско-
рее. Сходи к Фибиху, выпей водки. Можешь ради вос-
кресенья погулять, я тебе разрешаю.
Стучат.
Войдите. Мы всякому гостю рады.
Входит доктор Флейшер со своим пятилетним сынишкой.
Флейшеру двадцать семь лет. На нем костюм охотничьего покроя.
Волосы у него черные как смоль, такие же усы и бакенбарды; глу-
боко посаженные глаза и мягкий голос. Он все время проявляет тро-
гательную заботу о своем ребенке.
Фрау Вольф (ликуя). Ах, какой гость! Филипп
к нам пришел. Вот это чудесно! Вот это мне угодили!
(Завладевает ребенком и снимает с него пальто.) А ну-
$50
ка, снимем пальтишко. Здесь тепло, ты тут не замерз-
нешь. \
Флейшер (испуганно). Фрау Вольф, сквозит. По-
моему, Сквозит.
Фрау Вольф. Э, да что вы его все кутаете да
кутаете! Маленький сквознячок мальчику не повредит.
Флейшер. Нет, упаси боже, нет! Что вы, что вы!
Мальчик сразу что-нибудь подхватит! Двигайся, Филип-
хен. Все время двигайся.
Филипп, пища, пожимает плечами.
Послушайся, Филиппхен, а то, видишь ли, ты заболеешь.
Ну ходи хотя бы медленно взад и вперед.
Филипп (капризным тоном). Не хочу!
Фрау Вольф. Ах, да оставьте вы его.
Ф л е й ш е р. Здравствуйте, фрау Вольф.
Фрау Вольф. Здравствуйте, господин доктор.
Опять к нам пожаловали?
Ф л е й ш е р. Здравствуйте, господин Вольф.
Юлиус. Доброго здоровьица, господин Флейшер.
Фрау Вольф. Добро пожаловать! Присаживай-
тесь!
Флейшер. Мы не надолго.
Фрау Вольф. Ах, если у нас спозаранку такие
гости, значит, сегодня у нас будет счастливый денек.
(Наклоняясь к мальчику.) Ты, сыночек, принесешь нам
счастье, не правда ли?
Филипп (возбужденно). А я был в жоологическом
шаду, там я аиштов видел, они жолотыми клювами ку-
шалишь.
Фрау Вольф. Нет, не может быть, ты меня об-
манываешь. (Тиская и целуя мальчика.) У-у, малыш, я
тебя съем, вот возьму да съем. Господин Флейшер, маль-
чонка останется у меня. Это мой мальчик. Ты ведь мой
мальчик, правда? А что твоя мамочка делает, а?
Филипп. Она ждорова и прошила передать вам
привет. Приходите, пожалушта, жавтра утром белье
поштирать.
Фрау Вольф. Нет, вы смотрите пожалуйста! Что
за мальчик! Может уже такие вещи передавать. (Флей-
шеру.) Что же вы не присядете?
351
Ф л е й ш е р. Сын меня замучил, он хочет на лодке
покататься. Это возможно?
Фрау Вольф. Ну, конечно же. Шпрее чиста.
Дочка может вам немножко погрести. ,
Флейшер. Покою сын не дает. Хочет кататься, и
все тут. /
Адельгейда (появляясь в дверях соседней ком-
наты и маня Филиппа). Поди сюда, Филипп, я тебе что-
то покажу.
Филипп упрямится и визжит.
Ф л е й ш е р. Слышишь, Филиппхен, не капризничай!
Адельгейда. Смотри, какой красивый апельсин!
Филипп с хохотом делает несколько шагов навстречу Адельгейде.
Ф л е й ш е р. Ну, ступай, только смотри, не клян-
чить!
Адельгейда. Иди сюда, иди, мы его вместе съе-
дим. (Делает несколько шагов навстречу ребенку, берет
его за руку, держа все время другой рукой апельсин пе-
ред его лицом.)
О б а в полном согласии отправляются в соседнюю комнату.
Фрау Вольф (глядя вслед мальчику). Нет, ма-
лыш, я должна наглядеться на тебя. Прямо не знаю,
когда я такого мальчика ви... (сморкаясь в уголок перед-
ника), мне так-таки реветь хочется.
Флейшер. У вас тоже был такой мальчик?
Фрау Вольф. Ну, конечно. Но что поделать?
Мертвых не воскресишь... В жизни, знаете, всякое бы-
вает.
Пауза.
Флейшер. С детьми нужно быть очень осторож-
ным.
Фрау Вольф. Ах, как вы там осторожны ни бу-
дете, а чему быть, тому не миновать. (Помолчав, качает
головой.) Что у вас там такое с господином Мотесом
вышло?
Флейшер. У меня? Ничего. А что у меня могло
с ним выйти?
Фрау Вольф. Мне так показалось.
Ф л е й щ е р. Сколько лет вашей дочери?
SSS
Фрау Вольф. На пасху школу кончает. Уж не
желаете ли вы ее заполучить, господин Флейшер?
К Baii на службу я ее охотно отдам.
Флейшер. А почему бы и нет? Неплохо было бы.
Ф р V У Вольф. Девка хоть куда! Даром что мо-
лода, а Сработает, скажу я вам, за двоих. И знаете что?
Иногда и схитрит и поведет себя дурно. Но уж неглупа.
У нее есть талант.
Флейшер. Это вполне возможно.
Фрау Вольф. Дайте ей что-нибудь рассказать —
стихи или что там еще. Право слово, господин доктор,
мороз по коже проберет. Можете ее смело к себе звать,
когда к вам опять из Берлина гости приедут. К вам ведь
все время всякие там поэты приезжают. Она не робкого
десятка, сразу все выложит. Продекламирует чудо -как
хорошо! (Переменив тон.) Хочу я вам дать хороший со-
вет, но только уж не обижайтесь на меня.
Флейшер. За хороший совет я никогда не оби-
жусь.
Фрау Вольф. Первое дело—не давайте вы лю-
дям столько денег. Ни один вас не поблагодарит. Только
неблагодарность заслужите.
Флейшер. Да я так много и не даю, фрау Вольф.
Фрау Вольф. Ну, да я-то уж знаю. И не ведите
всяких разговоров, а то люди не знают, что и думать.
Вот и говорят потом: «А, это демикратЬ И будьте по-
осторожнее в разговорах.
Флейшер. Как это понимать, фрау Вольф?
Фрау Вольф. Думать можете что хотите. Но в
разговоре нужно быть осторожным. А то угодишь за ре-
шетку, сам не знаешь как.
Флейшер (бледнея). Что за бессмыслицу вы го-
ворите, фрау Вольф.
Фрау Вольф. Нет-нет, я это вполне серьезно...
А этого человека особенно берегитесь.
Флейшер. Кого это вы имеете в виду?
ФрауВольф. Ну того, о котором я уже гово-
рила.
Флейшер. Мотеса, что ли?
Фрау Вольф. Я имен не называю. У вас ведь с
этим человеком что-то вышло?
959
Ф л е й ш е р. Да, я с ним больше не встречаюсь.
Фрау Вольф. Видите, я так и думала. /
Ф л е й ш е р. Никто меня за это не осудит, фрау
Вольф. /
Фрау Вольф. Я вас тоже не осуждаю.
Ф л е й ш е р. Недоставало мне только встречаться с
жуликом... С настоящим жуликом...
Фрау Вольф. Он-таки жулик, ваша правда.
Ф л е й ш е р. Теперь он к кондитерше перебрался, к
Дрейер. Достанется бедняжке. Уж наверняка лишится
того, что у нее есть. С таким субъектом... форменным
каторжником...
Фрау Вольф. Порой он ведет такие речи...
Ф л е й ш е р. Вот как! Обо мне? Интересно.
Фрау Вольф. Будто вы, кажется, плохо отозва-
лись об одной высокой особе или что-то вроде этого.
Флейшер. Гм! А подробностей вы не знаете?
Фрау Вольф. Он снюхался с Верганом. Но знаете
что? Я вам кое-что скажу. Сходите-ка к мамаше Дрейер.
У старой ведьмы неплохой нюх. Сначала они вокруг
нее все юлили, а теперь совсем скрутить хотят.
Флейшер. Ах, что там, все это дело яйца выеден-
ного не стоит.
Фрау Вольф. Сходите, сходите к Дрейер, вреда
это не принесет. Она мне такую историю рассказала...
Он ее на ложную клятву хотел толкнуть. Этот тип у вас
тогда в руках будет.
Флейшер. Я, конечно, могу и сходить. Но, в кон-
це концов, меня это дело не волнует. Это уж черт знает
что будет, если такой субъект... Его усмирить надо...
Филипп, Филипп! Где же ты? Нам надо идти.
Голос Адельгейды: «Мы такие картинки красивые смотрим!»
Кстати, что вы скажете о последней истории?
Фрау Вольф. О какой?
Флейшер. Вы еще ничего не слышали?
Фрау Вольф (беспокойно). Нет, понятия не
имею. (Нетерпеливо.) Ну-ка, Юлиан, иди и возвращайся
вовремя, к обеду. (Флейшеру.) Мы сегодня зарезали
кролика. Ты еще не готов, Юлиан?
Юлиус. Дай же мне шапку найти.
№
Фрау Вольф. Не могу видеть копуш. Не сегодня,
мол, т^ак завтра, какая разница? По мне так — раз, два,
и с пл^еч долой!
Фдейшер. Этой ночью у Крюгера укра...
Фрау Вольф. Не говорите, пожалуйста! Имени
этого человека слышать не хочу! Я на него так зла! Уж
очень он меня крепко обидел. Мы раньше с ним так ла-
дили, а тут он меня перед людьми ославить хотел.
(Юлиусу.) Ну, ты уходишь или нет?
Юлиус. Иду-иду, не волнуйся. Желаю здравство-
вать, господин Флейшер!
Ф л е й ш е р. До свидания, господин Вольф.
Юлиус уходит.
Фрау Вольф. Так вот я и говорю...
Флейшер. Да, он ведь повздорил с вами, после
того как у него украли дрова? В этом он уже давно
раскаялся.
Фрау Вольф. Да разве он когда-нибудь раскаи-
вается?
Флейшер. Уверяю вас, мамаша Вольф. И особен-
но после этой истории, последней... Он о вас очень высо-
кого мнения. Вам бы следовало помириться.
Фрау Вольф. Надо было толком поговорить.
А он сразу в полицию! Куда же это годится?
Флейшер. Старичкам действительно худо при-
шлось: восемь дней назад — дрова, а сегодня — шуба...
Фрау Вольф. А ну-ка, ну-ка, интересно!
Флейшер. Опять .к ним пробрались.
Фрау Вольф. Воры? Не может быть!
Флейшер. Новехонькую шубу украли.
Фрау Вольф. Нет, знаете ли, я отсюда уеду, да
поскорее. Здесь банда какая-то! Так и жизни решиться
можно! Ай-ай-^й! Ну и люди! Прямо не верится!
Флейшер. Можете себе представить, что за шум
в доме поднялся.
Фрау Вольф. За это людей и осуждать нельзя.
Флейшер. Еще бы! Это ведь была действительно
дорогая вещь. Кажется, норка.
Фрау Вольф. Это что-то вроде бобра, господин
Флейшер?
355
Ф л е й ш е р. Ах, может быть, даже это был и бобер.
Старички очень гордились этой вещью... Признаться, про
себя я даже посмеивался. Когда такое обнаруживается,
это всегда производит смешное впечатление.
Фрау Вольф. Право слово, нет у вас сердца.
Над такими вещами не смеются, господин Флейшер!
Ф л е й ш е р. Да вы что, думаете — мне этого чело-
века не жалко, что ли?
Фрау Вольф. И что это за люди такие! Никак я
в толк не возьму. У других людей их добро отнимать.
Куда как лучше работать да работать, пока с ног не
свалишься!
Флейшер. Не могли ли бы вы поразведать? Я ду-
маю, что шуба осталась здесь, в нашем местечке.
Фрау Вольф. А вы никого не подозреваете?
Флейшер. Тут одна прачка у Крюгеров стирала...
Фрау Вольф. Мюллер?
Флейшер. Это та, у которой большая семья?
Фрау Вольф. Семья у этой женщины, верно,
большая, но красть — нет. Так, прихватить что-нибудь —
это она может!
Флейшер. Крюгер ее, конечно, прогнал.
Фрау Вольф. Такое, черт побери, должно выйти
наружу. Прямо дьявольское наваждение. Ох, была бы
я начальником! Наш-то глуп. Глуп как пробка. Бородав-
кой на носу я больше увижу, чем он через свое стеклыш-
ко. Уж поверьте мне!
Флейшер. Да этому, кажется, можно поверить.
Фрау Вольф. Я вам вот что скажу: коли пона-
добится, я у него из-под зада стул утащу.
Флейшер (поднявшись, кричит сквозь смех сыну
в соседнюю комнату). Пойдем, Филипп, пойдем, уже по-
ра. Прощайте, мамаша Вольф.
Фрау Вольф. Одевайся, Адельгейда. Погребешь
немного господину Флейшеру.
Входит Адельгейда, застегивая последние пуговицы на ворот-
нике и ведя за руку Филиппа.
Адельгейда. А я уже готова. (Филиппу.) Иди
ко мне на ручки.
Флейшер (помогая одевать мальчика, озабочен-
356
ным тоном). Только закутайте его как следует! Он так
подвержен простуде. А на реке будет ветрено.
Адельгейда. Я пойду вперед, подготовлю лодку.
Фрау Вольф. Ну, .как ваше здоровье теперь?
Ф л е й ш е р. Много лучше с тех пор, как я живу
здесь, на воздухе.
Адельгейда (в дверях, крича через плечо). Ма-
ма, господин Крюгер!
Фрау Вольф. Кто?
Адельгейда. Господин Крюгер.
Фрау Вольф. Не может быть!
Ф л е й ш е р. Он с утра к вам собирался. (Уходит.)
Фрау Вольф (искоса взглянув на кучку дров и
сразу начав убирать ее). Иди сюда, дочка, помоги мне
дрова убрать.
Адельгейда. Почему это, мама? Ах, из-за гос-
подина Крюгера!
Фрау Вольф. А из-за чего же еще, дуреха ты
этакая! Смотри, какой у нас тут вид! Разве это прилич-
но? Куда это годится в воскресное-то утро? Что госпо-
дин Крюгер о нас подумает?«
Входит Крюгер в возбужденном состоянии.
(Кричит ему навстречу.) У нас прямо разгром.
Крюгер (торопливо). Здравствуйте! Здравствуйте.
Оставьте это. Вы всю неделю работаете, поэтому в вос-
кресенье может и не быть так чисто. Вы порядочная
женщина. Вы честная женщина, фрау Вольф. И, я ду-
маю, нам надо окончательно забыть то, что было между
нами.
Фрау Вольф (растроганно, вытирая время от
времени глаза уголком передника). Я никогда ничего
против вас не имела. Я всегда охотно работала у вас.
Но, когда вы разгорячились, меня вдруг взяла такая
злость. Мне и самой потом жалко стало.
Крюгер. Вы опять придете к нам и будете сти-
рать! Где ваша дочь, где Леонтина?
Фрау Вольф. К почтмейстеру пошла, понесла зе-
леную капусту.
Крюгер. Пошлите к нам опять девушку. Вместо
двадцати талеров она будет получать тридцать. Мы во-
357
обще были ею довольны. (Протягивая руку мамаше
Вольф.) Мир!
Они бьют по рукам.
Фрау Вольф. Всего этого могло и не быть. Дев-
чонка еще глупа. А мы, старики, всегда ведь ладили.
К р ю г е р. Значит, все в порядке. (Переводя дух.)
Теперь, по крайней мере в этом отношении, я спокоен...
Ну, как вам это нравится? То, что со мной случилось?
Что вы на это окажете?
Фрау Вольф.- Нет, знаете ли... Я уже просто
молчу.
Крюгер. И вот сидит у нас этот господин фон
Верган. Цепляется к честным гражданам, придумывает,
к чему <бы придраться, как бы кого помучить. Куда толь-
ко этот человек свой нос не сует!
Фрау Вольф. Только не туда, куда нужно.
Крюгер. Сейчас пойду к нему подавать заявление.
Этого я так не оставлю. Нужно наконец пролить свет
на все это дело.
Фрау Вольф. Не позволяйте садиться себе на
голову, господин Крюгер!
Крюгер. И, если даже мне придется все вверх
дном перевернуть, свою шубу я все равно найду, фрау
Вольф.
Фрау Вольф. Здесь нужно все основательно по-
чистить, чтобы в нашей дыре настал наконец покой.
Того и гляди, еще крышу над головой унесут.
Крюгер. Нет, вы только подумайте, бога ради!
Двух недель не прошло, и две такие кражи! Два метра
дров вот таких, как у вас! (Берет одно полено.) Такие
хорошие, такие дорогие дрова, фрау Вольф.
Фрау Вольф. С ума сойдешь от злости. Что за
банда тут засела... Фу ты, черт! Нет, но что же это та-
кое? Ах! Не могу больше!
Крюгер (в бешенстве размахивая поленом в воз-
духе). И, даже если это мне будет.стоить тысячу тале-
ров, я уж нападу на след грабителей. Эти люди от
тюрьмы не уйдут!
Фрау Вольф. Вот благодать была бы! Истинный
бог!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Канцелярия. Глазенап сидит на своем месте. Фрау Вольф и
Адельгейда, которая держит на коленях завернутый в материю
оверток, ждут начальника.
Фрау Вольф. Сегодня его опять долго нет.
Глазенап (не отрываясь от письма). Терпение!
Терпение!
Фрау Вольф. Ну, если он и сегодня придет так
поздно, то у него опять не будет для нас времени.
Глазенап. Ах ты, господи! Вы все со своими
пустяками! У нас дела поважнее.
Фрау Вольф. Знаем мы ваши дела.
Глазенап. Что это за. тон! Так не разговари-
вают!
Фрау Вольф. А вы тоже поаккуратнее выражай-
тесь. Девочку-то Крюгер сюда послал.
Глазенап. Опять все та же история с шубой, а?
Фрау Вольф. Она!
Глазенап. Верно, у старого хрыча не все дома.
Пусть бы лучше сам как следует за это дело принялся,
старый кривоногий склочник.
Фрау Вольф. Только и знаете, что тявкать. Луч-
ше бы воров нашли!
Миттельдорф (появляясь в дверях). Господин
начальник хочет что-то узнать. Вас зовет, Глазенап.
Глазенап. Опять от дела отрываться! (Бросает в
сторону перо и уходит.)
Фрау Вольф. Здравствуйте, Миттельдорф!
359
Миттельдорф. Здравствуйте!
Фрау Вольф. Куда же это начальник запропас-
тился?
Миттельдорф. Всю бумагу исписал, мамаша
Вольф. Одно могу сказать — важные это дела. (Довери-
тельным тоном,) И знаете что? Чем-то пахнет. Чем —
сам не знаю. Но что чем-то пахнет, это я знаю точно.
Вы только обратите внимание — и сами почувствуете.
Гром гремит, мамаша Вольф, а раз гром гремит — быть
грозе. Но, я уже сказал, — ничего я в этом не смыслю.
Все это новая мода. Новая мода все это. А в новой
моде я ничего не смыслю. Что-то должно случиться. Так
дальше не может быть. Все местечко должно быть очи-
щено. Ничего я в толк не возьму. Покойный начальник
против нынешнего просто бездельник был. Я бы мог вам
еще многое порассказать. Только времени у меня нет.
(Уходит, но в дверях снова оборачивается.) Быть грозе,
мамаша Вольф, уж вы мне поверьте* (Уходит.)
Фрау Вольф. Провалиться мне, если и этот не
свихнулся.
Пауза.
Адельгейда. Что же я должна говорить? Я уже
забыла.
Фрау Вольф. Что ты сказала господину Крю-
геру?
Адельгейда. Ну, что этот сверток я нашла
здесь.
Фрау Вольф. Вот больше тебе и говорить ничего
не нужно. Только смотри не робей. Ты ведь вообще-то
за словом в карман не полезешь.
В у л ь к о в (входя). Доброго здоровьица!
Фрау Вольф (взглянув на Вулькова и остолбе-
нев). Ну, знаете, Вульков, вы, верно, не в своем уме!
Вам-то что здесь нужно?
Вульков. Видите ли, моя жена кое-что произвела
на свет божий.
Фрау Вольф. Что она произвела?
Вульков. Девочку. Вот я и пришел записать ее.
Фрау Вольф. А я-то думала, вы уже давно в ка-
нале.
360
В у л ь к о в. Да я бы ничего против этого не имел,
мамаша Вольф. Так оно и было бы, если бы дело было
во мне. Я и отъехал сразу. Но как до шлюзов дошел,
так дальше не смог пройти. Стал я ждать, пока Шпрее
очистится. Двое суток простоял, а тут это с моей женой
случилось. Делать было нечего; пришлось обратным рей-
сом идти.
Фрау Вольф. Значит, ваша лодка оттять у моста?
Вульков. Ну, конечно. А где же ей быть?
Фрау Вольф. Ах, бросьте!
Вульков. Только бы они не пронюхали!
Фрау Вольф (Адельгейде). Сходи-ка в лавку,
купи ниток на десять пфеннигов!
Адельгейда. Возьму, когда домой пойду.
Фрау Вольф. Иди и не разговаривай!
Адельгейда. Я уже не маленькая. (Уходит.)
Фрау Вольф (порывисто). Значит, вы у шлюзов
стояли?
Вульков. Двое суток, представьте себе1
Фрау Вольф. Ну и человек же вы! Шубу средь
бела дня надеваете!
Вульков. Я? Надеваю?
Фрау Вольф. Да, надеваете, средь бела дня.
Чтобы все местечко сразу увидело, какая у вас шуба
красивая.
Вульков. Но это ведь в лесочке было.
Фрау Вольф. Четверть часа ходу от нашего
дома. Дочка видела, как вы там сидели. Она ходила ка-
тать доктора Флейшера на лодке, и у того сразу появи-
лось подозрение.
Вульков. Об этом я ничего не знаю, это меня не
касается.
Слышно, как кто-то идет.
Фрау Вольф.. Тсс! Только держитесь, Вульков!
Входит Глазенап. Он пытается держаться, как его начальник.
Глазенап (Вулькову, пренебрежительным тоном).
Что вам угодно?
Голос Вергана: «Что тебе, девочка? Ты ко мне? Ну входи, входи!»
Входит В е р г а н, пропуская вперед Адельгейду.
361
В е р г а н. Времени у меня сегодня мало. Ах, вот
как, ты маленькая Вольф? Ну, садись-ка! Что это у
тебя?
Адельгейда. Этот сверток я...
В е р г а н. Подожди-ка... (Вулькову.) Что вам
угодно?
В у л ь к о в. Хочу записать новорожденную.
В е р г а н. Итак, регистрация рождения. Книги, Гла-
зенап! Я только сначала покончу с другим делом. (К
фрау Вольф.) Что там случилось с вашей дочерью?
Опять ее Крюгер отхлестал по щекам?
Фрау Вольф. Нет, этого он, пожалуй, не по-
смеет.
В е р г а н. Так что же все-таки случилось?
Фрау Вольф. А вот пакет...
Верган (Глазенапу). Что, Мотес все еще не при-
ходил?
Глазенап. Нет еще.
Верган. Непостижимо! Ну, девочка, что тебе?
Глазенап. Это касается дела о краже шубы, гос-
подин начальник.
Верган. Ах, так! Сегодня я этим делом не могу
заниматься. Всего сразу не сделаешь. (К фрау Вольф.)
Пускай явится ко мне завтра.
Фрау Вольф. Она уже два раза заходила к вам.
Верган. Тогда пускай она придет завтра в тре-
тий раз.
Фрау Вольф. Господин Крюгер ее в покое не ос-
тавит.
Верган. А при чем тут господин Крюгер?
Фрау Вольф. Девочка была у него с этим сверт-
ком.
Верган. Что это за тряпка? Покажите-ка.
Фрау Вольф. Это все с шубой связано. В об-
щем, господин Крюгер тоже так думает.
Верган. Так что же все-таки в этой тряпке?
Фрау Вольф. Там зеленая жилетка господина
Крюгера.
Верган. Ты это нашла?
Адельгей да. Я это нашла,. господин начальник.
Верган. Где ты это нашла?
362
Адельгейда. Это было, когда мы с мамой шли
на станцию. Иду это я, и вдруг...
Верган. Ну, ладно, ладно. (К фрау Вольф.) Сдай-
те пока что сверток на хранение! Завтра мы к этому
делу вернемся.
Фрау Вольф. Мне бы хотелось...
Верган. А кому бы не хотелось?
Фрау Вольф. Господин Крюгер уж больно при-
стает.
Верган. Господин Крюгер, господин Крюгер! Меня
он мало трогает. Этот человек мне просто досажда-
ет. Такие дела на скорую руку не решить. Он назна-
чил вознаграждение, было объявление в наших «Ведо-
мостях».
Глазенап. Он считает, что сделано недостаточно.
Верган. Что значит — сделано недостаточно? Мы
составили протокол. Он заподозрил прачку, — мы сде-
лали обыск. Что ему еще нужно? Пусть он уймется на-
конец. Итак, завтра, как я уже сказал, я к вашим ус-
лугам.
Фрау Вольф. Нам-то все равно, мы придем еще
раз.
Верган. Итак, завтра с утра.
Фрау Вольф. До свидания!
Адельгейда (приседая). До свидания!
Фрау Вольф и Адельгейда уходят.
Верган (роясь в делах, Глазенапу). Интересно,
чем все это кончится. Господин Мотес хочет даже вы-
ставить свидетелей. Он, говорит, что старая ведьма
Дрейер, эта кондитерша, была при том, когда Флейшер
дозволил себе непочтительные высказывания. Скажите,
сколько лет этой Дрейер?
Глазенап. Примерно около семидесяти, господин
начальник.
Верган. Должно быть, немножко тронутая?
Глазенап. Как вам сказать? Еще соображает.
Верган. Знаете, Глазенап, я почувствовал бы
истинное удовлетворение, если бы мне удалось принять
решительные меры. Пусть эти люди узнают, с кем имеют
дело. Кто, например, отсутствовал на торжествах по
363
случаю тезоименитства кайзера? Конечно, Флейшер. От
этого человека всего можно ожидать, хоть он и прики-
дывается глупой овечкой. Знаем мы этих волков в
овечьей шкуре. И мухи не обидят, зато если дойдет до
дела, то эти черти целые города спалить могут. Нет,
здесь у них почва под ногами гореть будет!
M от ее (входя). Я к вашим услугам!
В е р г а н. Ну, как дела?
Mo те с. Фрау Дрейер придет сюда часов в одинна-
дцать.
В е р г а н. Дело это будет сенсационным. Такой шум
поднимется! Верган, мол, во все вмешивается. Но я, сла-
ва богу, к этому готов. Я тут сижу не для собственного
удовольствия. Меня сюда не для шуток поставили. Эти
люди думают, что . начальник округа — все равно что
полицейский, только чуть повыше рангом. Пусть себе
тогда кого-нибудь другого поищут! Но господа, назна-
чившие меня, хорошо знали, что делают. Им известна
твердость моих взглядов. Исполнение моих обязанно-
стей для меня — священный долг. Донесение в прокура-
туру я уже составил. Если я отошлю его сегодня днем,
послезавтра может уже прийти ордер на арест!
M о т е с. И набросятся же они тогда на меня!
Верган. Мой дядя, как вам известно, камергер.
Я поговорю с ним о вас. Что за дьявольщина! Идет
Флейшер! Что ему здесь нужно? Надеюсь, он не почуял,
чем пахнет!
Стучат.
(Кричит.*) Войдите!
Входит Флейшер. Он взволнован и бледен.
Флейшер. Здравствуйте!
Ему не отвечают.
Я пришел сделать заявление, касающееся кражи, кото-
рая была совершена на днях.
Верган (оглядывая его проницательным полицей-
ским взглядом). Вы доктор Иозеф Флейшер?
Флейшер, Совершенно верно. Меня зовут Йозеф
Флейшер,
364
В е р г а н. Вы хотите мне сделать заявление?
Флейшер. Да, если позволите, я хочу это сде-
лать. Я, видите ли, кое-что заметил, что может помочь
напасть на след вора, укравшего шубу.
В е р г а н (барабаня пальцами по столу, оглядывая
присутствующих с притворно удивленным видом и как
бы приглашая их улыбнуться; безучастным тоном). Что
же такого важного вы заметили?
Флейшер. Знаете ли, если вы заранее отказы-
ваетесь придавать значение моему сообщению, то я луч-
ше предпочту...
В ер га н (быстро, высокомерно). Что вы предпоч-
тете?
Флейшер. Я предпочту помолчать об этом.
В е р г а н (повернувшись безмолвно, с видом недо-
умевающего человека к Мотесу, а затем меняя тон, не-
брежно). Мое время несколько ограничено. Прошу вас
покороче.
Флейшер. Я также не располагаю временем. Тем
не менее я счел своим долгом...
В е р г а н (перебивая его). Вы сочли своим долгом...
Хорошо. Так говорите же, что вам известно.
Флейшер (преодолевая возмущение). Итак, вче-
ра я катался на лодке. Я взял ее у мамаши Вольф.
И дочь ее сидела впереди на веслах.
В е р г а н. Это, по-вашему, относится к делу?
Флейшер. Да, я так полагаю.
В е р г а н (нетерпеливо барабаня пальцами). Ладно-
ладно, продолжайте.
Флейшер. Мы доехали до самых шлюзов. Там
стояла лодка — из тех, что ходят по Шпрее. Мы увидели,
что там скопился лед. Вероятно, эта лодка там за-
стряла.
В ер г а н. Гм. Так. Это не представляет для нас
большого интереса. В чем суть всего этого дела?
Флейшер (с трудом сдерживаясь). Должен при-
знаться, что подобный метод... Я пришел сюда по соб-
ственной воле, движимый желанием оказать помощь*
властям...
Глазей ап (нагло). У господина начальника нет
365
времени. Вы должны тратить меньше слов. Вы должны
говорить коротко и ясно.
В е р г а н (с жиром). К делу! К делу! Что вам, соб-
ственно, угодно?
Ф л е й ш е р (преодолевая возмущение). Я добива-
юсь того, чтобы это дело было закончено. И в интересах
господина Крюгера, этого пожилого человека, я...
В ер га н (скучающим тоном, зевая). Мне мешает
свет, опустите шторы!
Флейшер. В лодке находился старый лодочник,
вероятно, владелец этого судна.
Верган (тем же тоном, не переставая зевать).
Да. Весьма вероятно.
Флейшер. Человек этот сидел на палубе. На нем
была шуба, и мне уже издали показалось, что ее мех —
бобровый.
Верган (тем же тоном). А мне бы он показался,
быть может, мехом куницы.
Флейшер. Подъехав как можно ближе, я мог хо-
рошо разглядеть сидевшего в лодке человека. Это был
убогий, жалкий лодочник, и было заметно, что его шуба
с чужого плеча. Это была новехонькая вещь.
Верган (якобы приходя в себя). Слушаю, слушаю.
Ну? И что же? Что еще?
Флейшер. Что еще? Ничего!
Верган (с притворным оживлением). Вы же хоте-
ли сделать мне заявление. Вы же собирались говорить
о чем-то важном.
• Флейшер. То, что я хотел сказать, я сказал.
Верган. Вы тут рассказали историю о каком-то
лодочнике, который носит шубу. Ну, лодочники носят
иногда и шубы. Это не слишком большое открытие.
Флейшер. Думайте как вам будет угодно. В та-
кой обстановке мне не о чем больше говорить. (Уходит.)
Верган. Нет, вы слышали что-нибудь подобное?
Кроме всего прочего, этот человек еще безнадежно глуп.
На каком-то лодочнике была шуба.,. Или, может быть,
он вдруг сошел с ума? У меня у самого есть бобровая
шуба. Но я же от этого не стал вором... Черт бы по-
брал их совсем! Что там еще опять? Сегодня, верно, по-
коя не будет. (Миттельдорфу, стоящему у дверей.) Ни-
366
кого больше не пускать! Господин Мотес, будьте на-
столько любезны, пройдите, пожалуйста, в мою кварти-
ру! Там мы сможем побеседовать более спокойно. Опять
этот Крюгер! Его словно тарантулы укусили. Если этот
старый осел опять начнет меня мучить, я вышвырну его
вон.
В дверях появляется Крюгер в сопровождении Флейшера и
фрау Вольф.
Миттельдорф (Крюгеру). Господин начальник
занят, господин Крюгер.
Крюгер. Ах, да что там! Занят! Это мне совер-
шенно безразлично. (Своим спутникам.) Заходите, захо-
дите. Мы еще посмотрим.
Они входят, Крюгер — впереди.
В е р г а н. Я попросил бы вас вести себя потише.
Вы же видите, что я разговариваю.
Крюгер. Разговаривайте, разговаривайте, мы мо-
жем подождать. А потом, надеюсь, вы будете и с нами
разговаривать.
Верган (Мотесу). Итак, подождите, пожалуйста,
в моей квартире, а если вы увидите фрау Дрейер, ска-
жите ей, что с ней я буду разговаривать тоже там. Вы
же сами видите, что здесь это невозможно.
Крюгер (указывая на Флейшера). Этот господин
тоже кое-что знает о фрау Дрейер. Он даже может по-
казать вам один документ.
Мотес. Ваш покорный слуга! Разрешите откланять:
ся? (Уходит.)
Крюгер. Откланялся бы уже раз и навсегда!
Верган. Попрошу вас воздержаться от подобных
замечаний.
Крюгер. А я скажу и еще раз повторю: этот че-
ловек — жулик!
Верган (словно не слыша этих слов, Вулькову).
Итак, сперва я закончу с вами. Книги, Глазенап!.. Или
нет, подождите, разделаемся сперва с этим. (Крюгеру.)
Сперва я покончу с вашим делом.
Крюгер. Да-да, об этом я вас настоятельно
прошу.
367
В е р г а н. Настоятельность здесь совершенно не-
уместна. Итак, что у вас за просьба?
К р ю г е р. Не просьба. Никакой просьбы у меня нет.
Я пришел защищать свое законное право.
В е р г а н. Какое же это законное право?
К р юг ер. Свое законное право, господин началь-
ник полицейского округа. Право пострадавшего, кото-
рому при содействии местных властей должно быть воз-
вращено похищенное добро.
Верган. Вам было отказано в этом содействии?
К р ю г é р. Нет, отнюдь нет. Этого и не могло быть.
И все-таки я вижу, что ничего не делается. Все это
дело не двигается.
В ер г а н. Вы думаете, что это можно сделать од-
ним росчерком пера?
К р ю г е р. Я ничего не думаю, господин начальник.
Иначе я бы и не пришел сюда. У меня просто неоспо-
римые доказательства. Вы не занимаетесь моим
делом.
В е р г а н. У меня были бы все основания уже сей-
час прервать вас. Выслушивать подобные вещи не вхо-
дит в мои служебные обязанности. Но, пожалуйста, про-
должайте!
К р ю г е р. У вас вовсе не было бы оснований пре-
рывать меня. У меня, как у всякого подданного прус-
ского королевства, тоже есть свои права. И если даже
вы здесь прервете меня, то я найду другое место, где
смогу говорить. Вы не занимаетесь моим делом.
Верган (с притворным спокойствием). Ну, пожа-
луйста, докажите это!
К р ю г е р (указывая на мамашу Вольф). Вот эта
женщина приходила к вам. Ее дочь кое-что нашла. Эта
женщина, как она ни бедна, не остановилась перед тем,
чтобы проделать путь к вам, господин начальник.
В прошлый раз вы ее не приняли, и сегодня она пришла
опять...
Фрау Вольф. Но ведь ему некогда было, госпо-
дину начальнику.
Верган. Прошу продолжать!
Крюгер. Тем более что я еще далеко не все вы-
сказал. Что вы сказали этой женщине? Вы сказали этой
368
женщине очень просто: у вас, мол, нет времени зани-
маться этим делом. Вы даже дочь ее не допросили. Вам
не известно ни одно обстоятельство; обо всем этом про-
исшествии вам не известно ничего.
В е р г а н. Я все-таки должен попросить вас не-
сколько сдерживаться в выражениях.
К р ю г е р. Я сдержан, очень сдержан. Я слишком
сдержан, господин начальник полицейского округа.
Я еще слишком сдержанный человек. Ведь что мне сле-
довало бы сказать по этому поводу? Что это за методы
расследования? Вот этот господин, господин Флейшер,
пришел к вам и сообщил о своих наблюдениях. Один
лодочник носит бобровую шубу.
Верган (подняв руку). Тсс, подождите-ка! (Буль-
кову.) Вы, кажется, лодочник?
Вульков. Вот уже тридцать лет, как я плаваю.
Верган. Вы, верно, пугливы. Что вы так дро-
жите?
Вульков. Яи правда немножко испугался.
Верган. Лодочники на Шпрее часто носят шубы?
Вульков. Кое у кого есть шубы, это верно.
Верган. Вон тот господин видел лодочника, кото-
рый стоял на палубе в шубе.
Вульков. Что ж, господин начальник, тут нет ни-
чего подозрительного. У многих есть хорошие шубы.
У меня у самого есть.
Верган. Видали? У него у самого есть шуба!
Флейшер. Но, во всяком случае, не бобровая.
Верган. Вы ведь ее не видели.
Крюгер. Как вы сказали? У этого человека боб-
ровая шуба?
Вульков. У многих наших, доложу я вам, пре-
краснейшие бобровые шубы. Почему же и нет? Денег
нам хватает.
Верган (наслаждаясь своим триумфом; с притвор-
ным равнодушием). Так. (Небрежно.) Продолжайте, по-
жалуйста, господин Крюгер. Это было небольшое отступ-
ление. Я просто хотел вам наглядно показать цену ва-
ших «наблюдений». Как видите, у этого человека са-
мого есть шуба. (Снова с жаром.) Однако ведь нам и
во сне не придет в голову только на этом основании
13 Г. Гауптман
369
утверждать, что эту шубу он украл. Это было бы аб^
сурдно.
К р ю г е р. Что вы сказали? Ни слова не понимаю.
В е р г а н. Тогда я буду говорить несколько гром-
че. И раз уж я говорю, я хочу вам еще кое-что ска-
зать. Не как чиновник, а просто как такой же человек,
как и вы, господин Крюгер. Достойный уважения граж-
данин не должен был бы разбрасываться своим довери-
ем и ссылаться на показания людей...
Крюгер. Мои знакомства? Мои знакомства?
В е р г а н. Вот именно, ваши знакомства.
Крюгер. Последите лучше за собой! Такие люди,
как Мотес, с которым вы поддерживаете знакомство,
вылетели из моего дома.
Ф л е й ш е р. Человеку, который ждет вас в вашей
квартире, я у себя дома указал на дверь.
Крюгер. Он надул меня с квартирной платой.
Фрау Вольф. Во всем местечке найдется мало
людей, которых бы он не надувал как хочет — на пфен-
ниги, на марки, на талеры, на золотые.
Крюгер. Этот человек прямо-таки налоговую си-
стему себе завел.
Флейшер (вынимая из кармана листок бумаги).
Он уже созрел для прокурора. (Кладет бумажку на
стол:) Убедительно прошу вас прочитать это.
Крюгер. Этот листок подписала сама фрау Дрей-
ер. Он хотел толкнуть ее на лжесвидетельство.
Флейшер. Она должна была дать показания про-
тив меня.
Крюгер (обнимая Флейшера). Перед вами неза-
пятнанный человек, и на него этот негодяй хотел нав-
лечь несчастье. А вы еще ему пособляете.
В е р г а н (говоря сразу с Крюгером, Флейшером и
Глазенапом). Мое терпение лопается. Ваши счеты с этим
человеком меня не касаются и мне безразличны. (Флей-
шеру.) Будьте любезны убрать эту бумажонку!
Крюгер (обращаясь попеременно то к мамаше
Вольф, то к Глазенапу). Ведь это друг господина на-
чальника... Его доверенное лицо. Лицо? Рожа — это
будет вернее. Бандитская рожа!
Флейшер (Миттельдорфу). Я никому здесь не
370
обязан давать отчет. Как я поступаю и как не посту-
паю, это мое дело. С кем я поддерживаю знакомство,
это мое дело. О чем я думаю и пишу, это мое дело.
Глазенап. Такой гвалт, что не слышишь соб-
ственных слов! Господин начальник, прикажете позвать
жандарма? Я живо сбегаю. Миттельдорф!..
В е р г а н. Прошу помолчать! (Наступает молчание.
Флейшеру.) Будьте любезны убрать эту бумажонку!
Ф л е й ш е р (убирая документ). «Бумажонку» полу-
чит прокурор.
В е р г а н. Как вам будет угодно. (Встает и выни-
мает из шкафа сверток фрау Вольф.) Надо покончить с
этим. (Обращаясь к фрау Вольф.) Итак, где вы нашли
эту вещь?
Фрау Вольф. Да я ее не находила, господин на-
чальник.
В е р г а н. Так кто же тогда нашел?
Фрау Вольф. Моя младшая дочь.
В е р г а н. Почему вы ее не привели с собой?
Фрау Вольф. Она же была здесь, господин на-
чальник. Да я могу за ней быстренько сбегать.
В е р г а н. Нет-нет, это значительно затянет дело.
Разве девочка вам ничего не рассказывала?
К Р ю г е р. Вы ведь мне говорили: по дороге на вок-
зал.
В е р г а н. Значит, вор, наверно, удрал в Берлин.
Наши поиски будут очень затруднены.
Крюгер. Не думаю, господин начальник. У госпо-
дина Флейшера на это очень правильная точка зрения.
Вся история с пакетом подстроена, чтобы ввести нас в
заблуждение.
Фрау Вольф. И это еще! А может, оно так и
было.
В ер г а н. Ах, мамаша Вольф, вы-то ведь не так
глупы. Всё, что тут воруют, отправляют в Берлин. Шу-
бу преспокойно продали в Берлине еще до того, как мы
здесь узнали, что она украдена.
Фрау Вольф. Нет, господин начальник, не так.
Я с вами не совсем согласна. Если вор в Берлине, тог-
да, скажите на милость, зачем ему терять такой свер-
ток?
13*
371
В е р г а н. He всегда же подобные вещи теряют
умышленно.
Фрау Вольф. Да вы только взгляните на этот
сверток. Так все аккуратненько сложено: жилетка, ключ,
клочок бумаги...
К р ю г е р. Я думаю, что вор здесь, в местечке.
Фрау Вольф (поддерживая Крюгера). Ваша
правда, господин Крюгер.
Крюгер (чувствуя поддержку). Я в этом не сом-
неваюсь.
В е р г а н. Прошу прощения, но я не разделяю ва-
шей точки зрения. У меня слишком большой опыт...
Крюгер. Что? Большой опыт? Гм!
В е р г а н. Конечно... На основании этого большого
опыта я знаю, что эту возможность здесь вряд ли мож-
но допустить.
Фрау Вольф. Ох, не зарекайтесь, господин на-
чальник.
Крюгер (имея в виду Флейшера). Но он ведь ви-
дел лодочника...
В е р г а н. Ах, оставьте вы эту историю! А не то
мне нужно каждый день обыски производить с двадца-
тью жандармами и полицейскими. Всех надо тогда обы-
скивать.
Фрау Вольф. Начните уж с меня, господин на-
чальник.
В е р га н. Это ли не смешно? Нет-нет, господа, так
не пойдет. Этак мы никогда с места не сдвинемся. Вы
должны предоставить мне полную свободу действий.
У меня уже есть кое-какие подозрения, и мне только
нужно еще понаблюдать. Есть тут такие темные лично-
сти, они. у меня уже давно на примете. Спозаранку они
уезжают в Берлин с тяжелыми тюками за спиной, а к
вечеру возвращаются налегке.
Крюгер. Это, верно, торговки овощами, которые
ездят со своей поклажей за спиной.
В е р г а н. Не только торговки овощами, господин
Крюгер. Ваша шуба, вероятно, тоже отправилась в та-
кое путешествие.
Фрау Вол ьф. Это, конечно, тоже возможно. На
свете все возможно,
372
Верган (Вулькову). Итак, значит... Что же? Вы
хотели сделать сообщение.
Вульков. Девочка, господин начальник.
Верган. Я сделаю все, что в моих силах.
К р ю г е р. Я не успокоюсь, господин начальник, пока
не получу обратно своей шубы.
Верган. Что можно сделать, то будет сделано.
Пусть мамаша Вольф тоже кругом поразведает.
Фрау Вольф. В таких делах я мало что смыс-
лю. Но коли тут правда наружу не выйдет, то.. Нет-
нет, где же тогда наша безопасность?
К р ю г е р. Вы совершенно правы, фрау Вольф, со-
вершенно правы. (Вергану.) Прошу вас внимательно рас-
смотреть содержимое свертка: На клочке бумаги что-
то написано, и почерк может нас навести на след.
А послезавтра утром, господин начальник, я позволю
себе опять справиться о деле. До свидания. (Уходит.)
Ф л е й ш е р. До свидания! (Уходит.)
Верган (Вулькову). Сколько вам лет?.. До свида-
ния, до свидания... У обоих чердаки не в порядке. (Вуль-
кову.) Как вас зовут?
Вульков. Август Филипп Вульков.
Верган (Миттельдорфу). Пройдите в мою кварти-
ру. Там меня ждет литератор Мотес. Скажите ему, что
я очень сожалею, но у меня сегодня утром другие дела.
Миттельдорф. Так ему не ждать?
Верган (резко). Не ждать! Нет!
Миттельдорф уходит.
(К фрау Вольф.) Вам знаком литератор Мотес?
Фрау Вольф. Тут уж, знаете ли, я лучше по-
молчу. Ничего хорошего о нем я не могу вам рассказать.
Верган (с иронией). Не то что о Флейшере.
Фрау Вольф. А он ив самом деле недурной че-
ловек.
Верган. Осторожничаете, поди?
Фрау Вольф. Нет, знаете ли, я на это не го-
жусь. Я всегда все напрямик говорю, господин началь-
ник. Язык мой — враг мой, а'не то бы я далеко пошла.
Верган. Ну, у меня это вам еще не повредило,
m
Фрау Вольф. Нет! У вас — нет, господин началь-
ник. Вы всегда стерпите откровенное словцо. От вас
таиться незачем.
В е р г а н. Короче говоря, Флейшер — честный чело-
век?
Фрау Вольф. Таков он и есть,. да, таков он и
есть.
В е р г а н. Что ж, запомните ваши сегодняшние
слова!
Фрау Вольф. И вы тоже!
В е р г а н. Хорошо, увидим. (Потягивается, встает и
прогуливается, чтобы поразмять ноги. Вулькову.) Вот
она вся тут как на ладони, наша прачка работящая. Она
думает, что все люди, как она. (К фрау Вольф.) Мир, к
сожалению, устроен не так. Вы видите людей только сна-
ружи. А наш брат поглубже глядит. (Делает несколько
шагов, останавливается перед ней и кладет ей руку на
плечо.) И если я с полным правом могу сказать: «Ма-
маша Вольф — это сама честность», — то с такой же
уверенностью я говорю вам: «Ваш доктор Флейшер, о
котором мы тут толкуем, опаснейший субъект!»
Фрау Вольф (покачивая головой, смиренным
тоном). Уж и не знаю, право...
Занавес
jy^OTOHyBUJMM
колокол
ДРАМАТИЧЕСКАЯ СКАЗКА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Перевод
П. МЕЛКОВОЙ
Под редакцией
А. СМИРНОВА и Ю. КОРНЕЕВА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Генрих — литейщик колоколов.
M а г д а — его жена.
И х д е т и.
Соседка.
Пастор.
Учитель.
Цирюльник.
Старая Виттиха.
Раутенделейн — существо из ми-
ра фей.
Никельман — один из духов сти-
хий.
Леший-— лесной дух из рода фав-
нов.
Феи.
Лесные гномы.
Место действия сказки —горы и де-
ревня у подножья их.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Окруженная соснами поляна в горах. Слева, на заднем плане,— по-
лускрытая нависшей скалой маленькая хижина. На переднем плане,
справа, неподалеку от деревьев — старый колодец. На краю его
сидит Раутенделейн. Раутенделейн — полуребенок, полудевуш-
ка, существо из мира фей. Она расчесывает свои густые рыжевато-
золотистые волосы, отмахиваясь от пчелы, которая ей мешает.
Раутенделейн
Ты, пчелка золотая, здесь откуда?
Сластена, мастерица делать воск!
Ты, солнечная птичка, не мешай мне,
Лети отсюда. Видишь, я спешу;
Я бабушкиным гребнем золотым
Расчесываю волосы, а если
Она вернется и увидит это,—
Начнет меня бранить. Лети скорей!
Прочь, говорю; отстань же, улетай!
Ну что ты ищешь тут? Я не цветок,
Уста мои — не лепестки. Лети-ка
Через ручей, к лесной опушке, пчелка.
Там есть фиалки, примулы и крокус,
В них заберись — и пей до опьяненья.
Ну, право же, лети своей дорогой
К себе домой. Ты не в почете здесь;
Тебя не любит бабушка лесная
За то, что воск ты для церквей готовишь.
Ты поняла? Ну как тебе не стыдно? —
Эй ты, труба на бабушкиной кровле,
Пошли-ка мне дымку и прогони
379
Отсюда эту злючку! Гулле-гулле,
Прочь, дурочка, отстань же! Вулле-вулле,
Марш! Улетай!
Пчела улетает.
Ну, наконец-то!
(Несколько мгновений спокойно расчесывает
волосы, затем перегибается через край колодца и
кричит.)
Эй!..
Дед Водяной! — Он ничего не слышит.
Спою покуда песенку свою.
Откуда взялась я — не знаю,
И кто я — сказать не умею,
Быть может, я птичка лесная,
Быть может, я фея.
Цветы, наклоняясь, струят
В тенистом лесу аромат,
А знает ли кто на свете,
Откуда цветочки эти?
Порою неясной тоской
Встревожится сердца покой
И вдруг так захочется знать,
Кто были отец мой и мать...
Но, если нельзя, — и не надо,
Жизни я все-таки рада,
Ведь я хороша, златокудрая леса услада.
(Снова кричит в колодец.)
Гей, старый Водяной, иди наверх!
В лес бабушка за шишками пошла,
И мне так скучно!.. Поболтай со мной!
Ну, я прошу... А я сегодня ночью
Куницею в какой-нибудь курятник
Тихонько прокрадусь и для тебя
За это черненького петушка
Стащу.— Вот он идет! — Эй, Водяной!..—
Плюх-плюх! Пыхтит, сопит... Вот поднялись
Серебряные пузырьки... Сейчас
Он выскочит и сразу разобьет
380
Зеркальный круг, откуда мне кивает,
Смеясь, изображение мое.
(Разговаривает со своим отражением в колодце.)
А, с добрым утром, дева из колодца!
Как звать тебя? Как? Раутенделейн?
Ты хочешь быть всех девушек красивей?
Да, говоришь? Я — Раутенделейн.
Что ты сказала? Указала пальцем
На грудки-близнецы свои? Смотри!
Не хороша ли я собой, как Фрейя?
Скажи, а разве волосы мои
Не сотканы из солнечных лучей?
И не горит ли золотым сияньем
Их отраженье яркое в воде?
Раскинула теперь передо мною
Ты огненную сеть своих волос,
Как будто ею собралась ловить
В воде глубокой рыбок? Вот ты как!
Лови же камень, глупая девчонка.
Что? Чванству твоему пришел конец?
А я какой была, такой останусь. —
Дед Водяной, иди сюда скорей,
Ну помоги мне время скоротать.
Вот он!
Из колодца по грудь поднимается Водяной.
Ха-ха-ха-ха! Ох и красавец!
Ведь вот зовешь тебя, а как увидишь,
Так по спине забегают мурашки.
Водяной
(заросший волосами, насквозь мокрый, долго
отфыркивается, как тюлень. Жмурится, пока не
привыкает к дневному свету).
Брекекекекс.
Рауте ндел ейн
(передразнивая его)
Вот-вот, брекекекекс!
Ты удивился, что весною пахнет?
Любая ящерица это знает,
381
Козявка, муха, выдра и форель,
Крот, перепел и крыса водяная,
И ястреб в воздухе, и заяц в поле,
Не знаешь только ты.
Е^о д я н о й
(злится и надувается).
Брекекекекс!
Рауте ндел е йн
А ты все спишь и ничего не видишь?
Водяной
Брекекекекс, не смей дерзить! Ты слышишь?
Ах, пигалица, чибис желторотый,
Цыпленок мокрый, скорлупа пустая,
Ты вздорная девчонка, вот кто! Квак!
Кворакс, я говорю тебе, квак, квак!
Р а утендел ейн
Если угодно дедушке злиться,
Я убегу в хороводе кружиться,
Друзей отыскать я сумею всегда,
Я ведь красива, мила, молода.
(Оживленно.)
Эйя! Юхейя! Мила, молода.
Леший
(за сценой)
Холдриохо!
Р аутендел ейн
Эй, Леший, подойди, станцуй со мной!
На поляну, смешно подпрыгивая, выскакивает Леший с козлиными
ногами и козлиной бородой, рогатый лесной дух.
Л еши й
Я в танцах не силен, зато скакать
Могу получше горного козла.
Не нравится?
(Похотливо.)
Попрыгаем иначе!
382
Пойдем в кусты со мною, крошка-фея, '
И там, у ивы старой и дуплистой,
Где не слышны ни пенье петуха,
Ни шум ручья, тебе я поиграю
На дудочке волшебной, что заставит
Любого в пляс пуститься.
Рауте ндел ейн
Я? С тобой?
Козлоногий ты! Косматый!
Брысь <к жене своей мохнатой!
Мне, прекрасной и невинной,
Гадок запах твой козлиный.
К Лешачихе марш своей,
Пусть плодит тебе детей
Каждый день, а в воскресенье
Тройню всем на удивленье,—
В неделю получится девять подряд,
Девять грязных, безобразных лешенят!
Ха-ха-ха!
(Смеется и убегает в хижину.)
Водяной
Брекекекекс, какая баловница!
Ах, чтоб тебя!
Л еши й
(бросившийся было за девушкой, останавливается)
К рукам ее прибрать бы...
(Вынимает короткую трубку и зажигает ее, чиркнув
серной спичкой о копыто.)
Пауза.
Водяной
Ну, как дела?
Леший
Да так себе, никак!
Внизу у вас теплынь да благодать,
А наверху у нас гуляет ветер;
заз
Разбухшие ползут по скалам тучи
И воду, знай, пускают под себя,
Как выжатая губка. Просто свинство!
Водяной
А что еще у тебя за вести?
Леший
Успел щавеля уже нынче поесть я.
Утром вышел на часок из дому,
Побрел к лесу большому,
Спустился вниз по скале крутой,
А там, куда ни кинешь взгляд,
Землю роют и камни дробят.
Настоящий разбой!
А мне так в большую досаду прямо
Видеть, как строят часовни да храмы,
Да слышать, как колокола завывают...
Водяной
...В то время как хлеб вином запивают.
Леший
Что уж вздыхать? Будь терпеливым.
Новую штуку там над обрывом
Люди сумели соорудить —
Стрельчатые окна, башни, купола,
А сверху крест — вот какие дела!
Не моя бы прыть,
Замучил бы всех вас теперь
Своим звоном колокол-зверь;
Висеть бы ему высоко, всем напоказ,
Но нет — он потонул и в озере увяз.
Трах-бах! Чертовская вышла забава!
Забрел я туда, где погуще травы,
Стою, опершись на сосновый пенек,
Гляжу на церковь, жую щавеля стебелек,
Озираюсь, думаю: поесть чего б?
Вдруг — хлоп!
Завертелся на камне передо мной
Мотылек ярко-красный, как шальной.
384
Вижу, бедняга какой-то странный,
Вьется, качается будто пьяный.
Зову его; взлетает он с трудом,
Садится на руку мою,
И в нем я сразу эльфа узнаю!
Потолковали мы с ним о том, о сем,
Что приспела пора опять
Лягушкам икру метать,
Ну и о всяком другом стали болтать,
Уж и не помню сейчас, о чем;
Но только он горько заплакал потом.
Я его утешал, как мог,
И рассказал мне тогда мотылек:
Мол, лезет вверх из долины повозка большая,
Люди орут, лошадей кнутом угощая,
Везут то ль железную бочку, то ль что-то такое
Совсем другое,
Смотреть даже страшно. Мол, этой затеи
Боятся до смерти эльфы и феи,
А люди хотят эту штуку — вот беда-то —
Повесить на колокольне проклятой
И чугунным языком каждый день в нее бить,
Чтобы нас, добрых духов лесных, погубить.
Сказал я: «Эге...». Сказал я: «Смотри...».
Слетел мой эльф на землю, я же — шасть
В стадо коз; молока там напился всласть,
Выдул подряд ведра этак три
И подумал: «Ого-го!
После меня хозяйка не выдоит ничего».
Потом махнул я к парому скорей,
Где переправляют лошадей и людей.
«Худо! — думаю. — Но наберись терпенья»,
И вслед им пополз через кусты и каменья.
Восемь кляч фыркали, храпели,
Колокол-чудище везли еле-еле,
Ноги тряслись у них, раздувались бока,
Нет-нет да и встанут передохнуть слегка.
Смекнул я — не выдержать телеге простой
Тяжести страшной такой,
И, видя, что везти им уже невмочь,
Решил я на свой лешачий лад помочь,
385
До таких забав я охоч!
Как схвачу колесо—треснула спица,
Пошатнулся колокол и стал валиться.
Еще рывок, еще толчок— и вмиг
Он вверх тормашками в озеро прыг!
Ого-го!.. Ты бы послушал, поглядел,
Как он подпрыгивал да гудел!
Со звоном и гулом чугунный мяч
С камня на камень несся вскачь,
Блеснула и скрыла его вода,
Пусть там, внизу, и лежит он всегда!
Во время рассказа Лешего начинает смеркаться. Незадолго до кон-
ца рассказа несколько раз раздавались заглушённые крики о по-
-мощи. Появляется измученный Генрих, с трудом пробирается к
хижине. Леший тотчас же исчезает в лесу, Водяной опускается
в колодец. Генриху лет тридцать, он литейщик колоколов; у него
бледное, печальное лицо.
Генрих
Эй, кто там! Люди добрые! Откройте!
Я заблудился, в пропасть я сорвался!
На помощь! Ах... я больше... не могу.
(Без чувств падает на траву неподалеку от хижины.)
Пурпурные облака плывут над горами. Солнце заходит. Над поля-
ной веет прохладный ночной ветерок. Старая Виттиха с коробом
за плечами, ковыляя, выходит из леса. У нее седая непокрытая го-
лова. Лицом она скорее походит на мужчину, чем на женщину. Под-
бородок оброс пушком.
В и ттих а
Рутандля! Где ты? Помоги тащить,
Уж больно тяжело. Рутандля, ну же!
Нет сил моих! Куда ж девчонка делась?
Пролетает летучая мышь.
Эй, мышь-летучка, ты куда спешишь?
Еще успеешь зоб набить. А ну-ка,
Влети в оконце — нет ли где.девчонки,
Скажи, пускай сейчас бежит ко мне.
Ох и гроза идет!
(Грозит небу, на котором сверкают дальние зарницы.)
Эй ты, полегче!
386
Попридержи своих козлят в закуте
И красною своею бородой
Не очень-то тряси. — Эй, слышь, Рутандля!
(Обращается к прыгнувшей через тропинку белке.)
Стой, белочка, на-ка тебе орех,
Ты бегаешь ловко, проворней всех,
Покличь-ка Рутандлю, пускай придет,
Скажи девчонке—мол, бабка зовет.
(Натыкается на Генриха.)
А это что еще? — Ты кто такой?
Ну, говори скорей, чего разлегся?
Эй, ты! — Да он не слышит ничего!
Он помер, что ли? — Парень!.. — Вот беда!
И так от пастора да бургомистра
Житья мне нет, а тут напасть такая!
Меня и то загнали как собаку,
А ежели найдут здесь мертвеца,
Тогда и вовсе с хижиной прощайся, .
Спалят, как щепку. — Поднимайся, ну же! —
Не слышит! — Ну!..
Раутенделейн выходит из хижины и недоумевающе огляды-
вается.
Явилась наконец!
У нас тут гость, гляди-ка, да какой!
И тихий он и смирный. Ты возьми
Охапку сена, постели ему.
Рауте ндел е йн
Где, в хижине?
В и ттих а
Нет, слишком жирно будет!
Чего ему по горницам валяться?
(Уходит в хижину.)
Раутенделейн, на минуту забегавшая в дом, появляется с охап-
кой сена. Она опускается на колени возле Генриха, и в это мгнове
ние он открывает глаза.
387
Генрих
Где я? Скажи мне, милое дитя.
Рауте ндел е йн
В горах!
Генрих
В горах... Но как сюда попал я?
Раутенделейн
Сама не знаю, милый незнакомец,
Не надо беспокоиться об этом,
Вот сено, мох, приляг и отдохни,
Тебе сейчас покой необходим.
Генрих
Да-да... Покой мне нужен... ты права.
Но мой покой далек. Ах, как далек...
(Тревожно.)
Я знать хотел бы, что со мной случилось!
Раутенделейн
Когда б сама я знала!
Генрих
Я... я думал...
Мне кажется, что это все во сне,
Конечно, вижу сон...
Рауте ндел е йн
Вот молоко,
Возьми и выпей, ты совсем без сил.
Генрих
(поспешно)
Да, пить... я выпью. Дай... что у тебя там...
(Пьет из кружки, которую она поддерживает,)
Раутенделейн
Я думаю, ты не привык к горам.
Ты, верно, из породы тех людишек,
Которые ютятся там, в долине,
388
Зашел ты в горы слишком высоко.
Вот и один охотник ваш недавно
Гонялся здесь за дикою козой,
Упал с утеса и разбился насмерть.
Но, кажется мне, был он человек
Совсем другой, а не такой, как ты.
Генрих
(кончив пить, пристально, с восторженным удивлением
смотрит на Раутенделейн)
О, говори1 О, говори еще!
Напиток сладок твой, но речи слаще!..
(Снова откидывается,)
Он был другой, сильней меня и лучше,
И все-таки упал. О, говори!..
Раутенделейн
Ну что тебе в моих речах! Пойду
Воды в колодце свежей зачерпну
Да смою кровь и пыль...
Генрих
(умоляюще)
Нет-нет, останься!
Раутенделейн, которую он крепко держит за руку, останавливается
в нерешительности.
И взором на меня смотри своим,
Загадки полным. Отражен весь мир
В твоих очах — и синева небес,
И облака летучие, и горы;
И вот уж снова мир манит меня.
Останься же со мною.
Раутенделейн
(тревожно)
Ну, как хочешь,
Но я...
Генрих
(лихорадочно умоляя)
Останься здесь. Не уходи!
Не знаешь ты, чем для меня ты стала,
389
О не буди меня! Хочу сказать...
Как я упал... Нет, говори сама,
Божественный небесно-чистый голос
Хочу я слушать твой. О говори...
Ну, что молчишь? Зачем ты не поешь?
Да, я упал... Об этом уж сказал я...
Не знаю, что со мной произошло —
Тропинка ли исчезла под ногами?
Нарочно ли, случайно ль оступился?
Короче — я упал, а вслед за мною
Летели в пропасть камни, пыль и дерн.
Я, падая, успел рукой схватиться
За деревцо вишневое, — ты знаешь,
Там вишня в трещине скалы росла, —
Но обломился ствол, и я понесся
Куда-то в бездну, вниз, держа в руке
Покрытое цветами деревцо,
И, нежными осыпан лепестками,
Я умер. Умер... И сейчас я мертв...
Скажи, чтоб не будил меня никто.
Раутенделейн
(неуверенно)
Мне кажется... по-моему, ты жив.
Генрих
Я знаю... знаю. Но до сей минуты
Не знал, что жизнь есть смерть, а смерть есть
жизнь.
(Теряя силы.)
Да, я упал. И колокол упал.
Упали вместе мы, и я и он.
Я ль раньше? Он за мной ли?.. Может быть,
Наоборот? Кто знает? Нет, никто!
А коль узнают, — мне уж все равно.
То было в жизни, — а теперь я мертв.
(Мягко.)
Будь тут! Моя рука... еще бледна,
Как молоко... И словно из свинца...
Едва-едва поднять ее могу я,
Но мягкая волна твоих волос
Скользит по ней с такою нежной лаской...
390
Как ты прекрасна... Нет, не уходи,
Моя рука чиста... а ты святая.
Тебя уже я видел.» Только где?..
Боролся я, служил тебе... Когда?
В медь колокола влить хотел твой голос
И сплавить с золотым дневным лучом,
Но мне не удалось мое творенье,
И плакал я кровавыми слезами.
Раутенделейн
Ты плакал? Что это? Не понимаю...
А что такое слезы?
Генрих
(пытаясь приподняться)
Помоги
Мне приподняться, милое виденье.
Склонилась ты ко мне? Так подними
Меня своею ласковой рукой,
Приподними с земли холодной, твердой,
Я пригвожден к ней словно бы к кресту,
Освободи меня! Ты можешь, можешь...
Как тяжело... Освободи меня
Руками нежными... Венец терновый
Оплел мой лоб! Не нужно мне короны!
Любви одной хочу! Любви...
(Ему удается приподняться. Устало.)
Вот так.
Благодарю тебя... Мне хорошо...
Красиво здесь... И странный шум вокруг,
И ели руки темные свои
Загадочно простерли надо мной,
Торжественно кивая головами.
Да, сказка! Сказка веет здесь в лесу,
Она шуршит и шепчет, шелестит
Листочками, поет в лесной траве,
Идет сюда в туманном одеянье,
И стелется за нею белый след,
Все ближе... ближе... вот простерла руку,
Притронулась ко мне прозрачным пальцем,
Коснулась уха... языка... очей...
391
И вот исчезла вдруг... а ты... ты здесь.
Ты сказка! Сказка, поцелуй меня!
(Теряет сознание.)
Раутенделейн
(про себя)
Мне не понять... Ты говоришь так странно
(Внезапно решив уйти.)
Усни здесь!
Генрих
(в забытьи)
Сказка, поцелуй меня!
Раутенделейн
(останавливается, удивленная, и смотрит на него
Внезапно кричит в ужасе и отчаянии)
Ах, бабушка!
В и ттих а
(из хижины)
Ну что?
Раутенделейн
Иди сюда!
В и тти х а
Сама иди сюда. Раздуй-ка печку.
Раутенделейн
Ну, бабушка!
В и ттих а
(не показываясь)
Поди сюда скорей.
Козу кормить мне надо и доить.
Раутенделейн
Ах, бабушка! Да помоги ему!
Он умирает, бабушка!
892
ВиîîHxa
(появляется ни пороге хижины; в одной руке у нее кув-
шин с молоком, другой она манит кошку)
Кис-кис!
(Смотрит на лежащего Генриха.)
Ну что еще тут за беда стряслась?
На то он и отродье человека,
Чтоб помереть. Иначе быть не может.
Оставь его. Ничем тут не поможешь.
Кис-кис, сюда, вот молочко тебе...
Куда запропастилась эта кошка?
Гулле-гулле-гулле, народец лесной,
Кувшин молока принесла я с собой.
Гулле-гулле-гулле, человечки,
Есть свежий хлебец — только из печки.
Попить, поесть, покусать, поглотать,
Такая еда и графам под стать.
Около десятка забавных лесных гномов поспешно выбегают из
леса и набрасываются на миску с молоком.
Эй ТЫ, КЫШ!
Стой, шалишь!
Тебе глоток,
( Тебе кусок,
Не лезь в горшок!
Ну что за гам!
Цыц, вот я вам!
Озорники, баловники,
Полегче, вы, — ведь всем дано!
Но-но!
Эх вы, людишки, людишки,
Набили свои животишки?
Ну, марш кругом, по домам бегом!
Гномы с той же поспешностью исчезают в лесу. Взошла луна.
На скале над хижиной показывается Леший. Приложив руки ко
рту, наподобие трубы, он кричит, подражая эху.
Л еши й
На помощь!.. Помогите!
393
& и т т и x â
Что еще там?
Вдали в лесу раздаются крики.
Голоса
Эй, Генрих! Генрих!
Леший
(так же)
Помогите, люди!
В и ттих а
(грозит Лешему кулаком)
Не дурачься, не шуми ты,
Рад проказить над людьми-то:
То им посуду перебьешь,
То собачонку вгонишь в дрожь,
То работника заведешь в трясину,
Чтобы он поломал себе ноги да спину.
Леший
Бабка, береги ты свои кости!
Знатные к тебе жалуют гости!
Кого тебе гусь несет на крыльях?
Цирюльника в хлопьях мыльных.
А кто у гуся на шейке?
Школьный учитель с линейкой.
Да пастора с крестом несет он сюда,
Все трое — молодцы хоть куда!
Голоса
(приближаясь)
Эй, Генрих!
Леший
Помогите!
В и ттих а
Провались ты!
394
Накликал мне учителя на шею,
Да и попа в придачу.
(Грозит Лешему кулаком.)
Ну, постой,
Попомнишь ты меня! Вот напущу
Я оводов да лютых комаров, .
Ужо начнут тебя кусать, да так,
Что ты от боли взвоешь.
Леший
(исчезая, злорадно)
Вот, идут!
(Убегает.)
В и тти х а
И пусть, подумаешь! А мне-то что?
(Обращается к Раутенделейн, которая продолжает
смотреть на Генриха.)
Идем-ка в дом. Гаси огонь! Быстрее!
Мы спим.
Раутенделейн
Я не хочу.
В и тт и х а
Не хочешь?
Раутенделейн
Нет!
В и тти х а
С чего бы так?
Раутенделейн
Они его возьмут.
В итти х а
И что же из того?
Раут ендел ей н
Пусть не берут, .^ \{
395
В иттих a
Ну хватит, хватит, девочка, идем.
Оставь беднягу этого лежать.
Пусть что хотят с ним делают они,
Он смертный — смертным и отдай его.
Ведь все равно он должен умереть.
Так пусть умрет, ему же легче будет,
Ты видишь, как он мучится,— душа
И бьется в нем и рвется.
Генрих
(в забытьи)
Солнце скрылось!
В и тти х а
Дурак, да он и солнца не видал-то. —
Идем, пускай лежит! Так будет лучше!
(Уходит в дом.)
Раутенделейн, оставшись одна, прислушивается. Снова слышатся
крики: «Генрих! Генрих!»
Рауте ндел ей н
(поспешно ломает ветку в цвету и чертит ею вокруг
Генриха, приговаривая)
Ветку вешнюю держу,
Круг волшебный обвожу,
Помня бабушкин урок,
Повторяю свой зарок:
Милый путник, здесь лежи,
Мне одной принадлежи;
Недоступен стань, мой круг,
Ты для всех людей вокруг,
Для девиц, мужчин, юнцов,
Для детей и стариков.
Из леса один за другим появляются Пастор, Цирюльники
Школьный учитель.
П асто р
Я вижу сйет.
396
Учи те л ь
И я.
П а сто р
Но где же мы?
Цирюльник
Лишь богу одному известно это.
Вы слышите, опять кричат: «На помощь!»
Пастор
То мастер наш.
Учи те л ь
Не слышу ничего.
Цирюльник
Оттуда, сверху раздавался крик!
Учитель
Так быть могло бы только, если б люди
На небо падали. Но, мне сдается,
Что падают как раз наоборот,
С горы в долину — не с долины в гору.
Лежит наш мастер, я могу поклясться,
Пониже саженей на пятьдесят,
Но уж никак не наверху.
Цирюльник
Фу, черт!
Да неужель не слышите вы криков?
Коль не кричал сейчас наш мастер Генрих,
Готов я Рюбеиалю самому
Сбрить бороду! Да это так же верно,
Как то, что ремесло свое я знаю.
Вы слышите, опять кричат?
Учитель
Но где?
397
Пастор
Узнать хочу я прежде, господа,
Где мы находимся. Я весь в крови,
Едва тащусь, болят ужасно ноги...
Я двигаться не в силах!
Голос
Помогите!
Пастор
Опять кричат!
Цирюльник
И где-то очень близко!
Пожалуй, в десяти шагах,^ не дальше.
Пастор
(в изнеможении садится)
Меня как будто бы колесовали.
Друзья, я больше не могу идти,
Оставьте здесь меня вы, ради бога.
Хотите, бейте хоть до синяков,
Но с места я не сдвинусь ни за что,
Я больше не могу. Подумать только,
Такой прекрасный, светлый божий праздник
Так кончился! О, праведное небо!..
И колокол, в котором мастер наш
Дал образец высокого искусства
И благочестье показал свое!..
Пути господни неисповедимы
И удивительны!
Цирюльник
Хотели вы
Узнать, где мы находимся сейчас?
Так вот, я добрый вам даю совет —
Спешите прочь отсюда поскорей.
Да лучше голым проторчу всю ночь я
В гнезде осином, чем на этом месте,
Ведь вышли мы к Серебряному скату!
398
Помилуй бог, мы Ь нескольких iiiäfäX
Стоим от хижины колдуньи старой,
Проклятой Виттихи! Бежим отсюда!
П асто р
Я не могу...
Учитель
Идемте же, прошу вас!
Совсем не в глупых россказнях тут дело,
И колдовства нисколько не боюсь я,
Но хуже места нет во всей округе!
Для сброда всякого здесь просто рай —
Для жуликов, воров, контрабандистов.
Кровавые убийства, грабежи
Так часты здесь, что, если бы тот Петер,
Которому, как говорится в сказке,
Узнать хотелось, что такое страх,
Пришел сюда, — его бы он изведал.
Цирюльник
Вы знаете, что дважды два четыре,
Но мир сложней таблицы умноженья.
Не приведи вас бог узнать, учитель,
Что значит колдовство! В своей норе
Сидит колдунья, мерзкая как жаба,
И умыслы ужасные лелеет.
Напустит хворь на вас, а коли в стойле
Есть скот, так на него нашлет чуму.
Доиться кровью вдруг начнут коровы,
На овцах ваших черви заведутся,
Взбесятся лошади, а на детей,
Коль пожелает ведьма, нападет
Лишай, а то и зоб или нарывы.
Учитель
Вы бредите! Вас напугала ночь,
Вот вы и говорите о колдуньях.
Прислушайтесь-ка лучше! Кто-то стонет...
Его я вижу ясно, это он.
899
П астор
Кто?
Учите л ь
Тот, кого мы ищем, мастер Генрих.
Цирюльник
То ведьмы наважденье!
П асто р
Это призрак.
Учи те л ь
Какой там призрак! Дважды два — четыре,
Но уж никак не пять. Колдуний нет.
А там вон мастер наш лежит, литейщик,
И это так же верно, как и то,
Что душу я свою спасти надеюсь.
Глядите, из-за туч луна выходит,
Вот, господа! Ну, прав я или нет?
П асто р
И в самом деле —мастер!
Цирюльник
Наш литейщик!
Все трое бросаются к Генриху, наталкиваются на .заколдованный
круг и отшатываются.
П асто р
Ай!
Цирюльник
Ай!
Учител ь
Ай! Ай1
Рауте ндел ей н
(на мгновение показывается, спрыгивая с дерева. С на-
смешливым, дьявольским хохотом она исчезает)
Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха!
Пауза.
400
Учитель
(озадаченный)
Что это было?
Цирюльник
Что?
Пастор
Оно смеялось!
Учитель
Так искры и посыпались из глаз...
Мне кажется, что в голове моей
Дыра с орех.
Пастор
Вы этот смех слыхали?
Цирюльник
Я слышал смех и треск...
Пастор
Оно смеялось
И появилось из-за той сосны,
Что в лунном свете шелестит ветвями, —
Вон там! Сейчас как раз оттуда с криком
Сова взлетела.
Цирюльник
Ну, теперь, друзья,
Поверили вы мне насчет колдуньи?
Вам ясно, что не только хлеб жевать
Она умеет? Хорошо вам здесь?
Иль по спине мурашки побежали,
Как у меня, со страху? Вот чертовка!
Пастор
(высоко поднимает распятие и решительно
направляется к хижине)
Пусть будет так, как говорили вы,
Пусть там сам дьявол свил себе гнездо,
14 Г. Гауптман 401
I'то мы одолеем божьим словом!
Коварство сатаны бывало редко
Так ясно видимо, как в этот раз,
Когда он колокол с творцом его —
Господних.верных слуг — низринул в пропасть!
Тот колокол, что с высоты над бездной
Своим могучим звоном должен был
Мир возглашать и вечную любовь
И в воздухе вещать о благодати.
Как божьи ратники сюда пришли мы.
Я постучу.
Цирюльник.
Не надо!
Пастор
Постучу!
(Стучит.)
В итт и х а
Кто там еще такой?
Пастор
Христианин.
В и т т и х а
Христианин, язычник — все равно.
Чего хотите вы?
Пастор
Откройте дверь.
В итти х а
(открывает и появляется в дверях, держа
зажженный фонарь)
Чего вам?
Пастор
Женщина, во имя бога,
Которого не знала ты...
В итти х а
Ого!
Ну, начинаешь ты благочестиво.
402
Учитель
Заткни ты глотку, мерзкое отродье!
Терпенье истощилось наше, хватит,
Ни слова более, настал твой час!
Так ненавистны всей округе стали
Позорные дела твои и жизнь,
Что если ты приказ наш не исполнишь,
То красный запоет петух на крыше
Твоей лачуги до зари еще;
Гнездо твое — обитель сатаны —
В дыму и пламени взлетит на воздух.
Цирюльник
(часто крестясь)
А мне твой глаз дурной совсем не страшен,
Проклятая ты кошка! Ну, глазей!
Куда глазами красными своими
Ни глянешь ты, везде на крест наткнешься.
Ну поживее, делай '"'что велят,
Отдай нам :мастера.
Пастор
Во имя бога,
Которого ты, женщина, не знаешь,
Я повторяю снова — прекрати
Ты козни адские и помоги нам!
Вот перед нами человек лежит,
Искусный мастер, господа служитель,
Который свыше даром награжден
В высотах воздуха царить победно
В честь господа и в посрамленье аду.
Витти х а
(по-прежнему прикрываясь фонарем, подходит
к месту, где лежит Генрих)
Ну ладно, хватит! Забирайте парня.
Мне дела нет. -Знать ничего не знаю.
Пускай себе живет, коль хочет жить,
..~4Г~'%Ь только век-то короток его, "".,-
:/'з"ф"я лЙе дроскрипит он долго — я уж вижу.
Вы говорите, он искусный мастер!
14*
403
Нет, в мастерстве не больно он силен.
Тот колокол, что отлил этот парень,
Для вас-то, может, хорошо звучал,
Да уши ведь чугунные у вас
И ничего расслышать не умеют.
А звук был плох, и мастер это знал.
Он знал, чего недостает вещам. —
Им лучшего недостает, и в каждой
Есть трещина. — Ну, забирайте парня,
Кладите на носилки да тащите
Великого искусника домой. —
Вставай, вставай-ка, худосочный мастер!
Ты надобен им всем. Ты помогаешь
С амвона проповедь читать попу,
Учителю — сечь ребятишек в школе,
Цирюльнику — взбивать из мыла пену.
Генриха кладут на носилки. Цирюльник и учитель поднимают его.
П а сто р
Ты, грешница бесстыдная, молчи!
Сверни с пути деяний сатанинских.
В и т т и х а
Мне эти ваши песенки известны!
Я знаю, знаю; чувство — грех у вас,
Земля, по-вашему, лишь тесный гроб,
А голубое небо — крышка гроба,
А звезды — свечки; солнце — дырка в небе,
Для вас и сам господь всего лишь поп.
Эх, отстегать бы вас прутом хорошим,
Бездельники вы — больше ничего.
П а сто р
Ну ты, чертовка.,,
Цирюльник
Ради бога, тише!
Не злите эту ведьму, хуже будет.
Пастор, Учитель и Цирюльник уходят в лес, унося с собой,
Генриха. Ярко светит месяц, на поляне царит тишина. Одна за
другой из лесу появляются первая, вторая и третья ф ç и и,
начинают кружиться в танце. ч ' ^
404
Первая фея
Сестры!
Вторая фея
Сестры!
Первая фея
Между 'скал
Бел и бледен месяц встал;
Сумрак пал, и холодок
На леса и долы лег.
Вторая фея
Ты откуда?
Первая фея
Из волны,
Что дробит в лучах луны,
Низвергаясь с горных гряд,
Многопенный водопад.
Из ревущей бездны той,
Сквозь ее туман сырой
Поднялась я к вам во мгле
Сквозь расселину з скале.
Третья фея
(появляясь)
Сестры! Началась игра?
Первая фея
В круг спеши и ты, сестра.
Вторая фея
Ты отколь?
Третья фея
Внимайте мне
И танцуйте при луне,
Не сбивая хоровод.
Я пришла из глуби вод.
405
В свете звезд блестя, как щит,
Озеро меж скал лежит.
Глубь его тиха, черна,
В нем была я рождена.
На лучи луны взглянув,
Серебром одежд сверкнув,
В воздух гор под сенью мглы
Взмыла я быстрей стрелы,
Над обрывом, мимо туч,
Выше скал и горных круч.
Четвертая фея
(появляясь)
Сестры!
Первая фея
В круг скорей, вперед,
В наш веселый хоровод.
Четвертая фея
Из болот по камышам
Я тайком пробралась к вам.
Первая фея
Вьется, кружится, плывет...
Все
Наш веселый хоровод.
Сверкает молния. Где-то вдали раздается гром. •
Раутенделейн
(внезапно появляется на пороге хижины и стоит
в свете луны, закинув руки за голову)
Где вы, феи?
Первая фея
Чу! Кричат!
Ах! Слетел с меня наряд,
Зацепясь за корень пня,
406
Р а у т eн д е л е й н
Где вы, феи?
Т р етья фея
И с меня!
Кто же это там снует,
Ту заденет, к этой льнет,
Посмотрите, полетел :—
Серый хвост, и волос бел.
Р а утен деле й н
(вступая в хоровод)
К вам хочу я, дети вод,
В ваш веселый хоровод.
Ты, что серебра белей,—
Воткан бабушкой моей
Был серебряный узор
В моц сверкающий убор.
Эй, смуглянка, я с тобой
Схожа смуглой красотой.
Златовласая, взгляни
И себя со мной сравни:
Ты отбрось, и я взметну
Золотых волос волну,
Пред лицом поплыл моим
Шелковистый красный дым,
Заструился и потек
Света, золота поток.
Все .
Вьется, кружится, плывет
Наш веселый хоровод.
Р а утен деле йн
В воду колокол упал,
Где он, эльфы? Кто слыхал?
Все
Вьется, кружится, плывет
Наш веселый хоровод.
407
Незабудок нежный цвет
Не примнет наш легкий след.
Прыжками выскакивает Леший. Гром гремит сильнее. Во время
следующей сцены слышен удар грома и начинается дождь.
Леший
На цветы я наскочу,
Незабудки растопчу.
Хруст в траве, в болоте плеск,
Меж кустов и шум и треск —
Это я пугаю фей,
Букке, бокке, хейса-хей!
На -соломе бык фырчит,
Телочка в ответ мычит;
Вот на жеребце рядком,
Как невеста с женишком,
В стойле пара мух сидит,
Что-то в воздухе гудит:
То любовною игрой
Комариный занят рой,
Вьется, кружит мелкота
У кобыльего хвоста.
Старый конюх, холла-ла!
Девка в хлев к тебе пришла?
Пусть полно навоза там —
Мягче падать будет вам.
Холла-хусса-хейю-хой!
Не до шепота весной.
Взломан лед, река ревет,
Жизнь ключом повсюду бьет.
Кот мяучит кошке вслед,
И она ему в ответ.
Лебедь, сокол, воробей,
Лань, петух и соловей,
Зяблик, аист, куры, жук,
Куропатки и паук,
Жаба, заяц, мотылек,
Саламандра, лань, сверчок —
408
Все огнем зажглись одним,
Каждый любит и любим.
(Обнимает одну из фей и убегает с ней в лес.)
Остальные феи разбегаются. Раутенделейн остается одна; она
задумчиво стоит посреди лесной поляны. Буря, гром и дождь пре-
кращаются.
Водяной
(поднимаясь из колодца)
Брекекекекс...
Брекекекекс...
Эй ты!
Что там стоишь?
Раутенделейн
Ах, милый Водяной,
Я так грустна. Мне кажется, я слепну.
Водяной
(лукаво)
Брекекекекс! А на какой же глаз?
Раутенделейн
(развеселившись)
На левый глаз. Ты что же, мне не веришь?
Водяной
Нет, верю, верю...
Раутенделейн
(дотрагиваясь пальцем до левого глаза)
Посмотри, что это?
Водяной
Что там такое?
Раутенделейн
Вот, в моем глазу.
Водяной
Что у тебя? А ну-ка, покажи мне!
409
Pay тенделейн
Упала капелька туда, ты видишь,
Горячая такая.
Водяной
Вот как? С неба?
Раутенделейн
(показывая ему на пальце слезу)
Прозрачная и маленькая капля,
Горячая и светлая, вот видишь?
Водяной
Черт побери! Красивая какая!
Возьму ее с собою, если хочешь,
И сделаю я для нее на славу
Из раковины розовой оправу.
Раутенделейн
Оставлю на колодце это диво.
А что это, скажи?
Водяной
Алмаз красивый!
Взгляни — отражены в его сверканье
Все счастье мира, все его страданья,
Зовется он — слезой.
Раутенделейн
Слезой?.. Так, значит,
Я плакала сейчас? Ах, вот как плачут!
Я поняла... Какою-нибудь шуткой
Потешь меня.
Водяной
Пойдем ко мне, малютка.
Раутенделейн
Ну нет! Здесь лучше. Что за радость мне
В твоем колодце грязном жить на дне.
410
Мокрицы, пауки... фу, что за дрянь...
Вы все, и ты, противны мне. Отстань!
Водяной
Кворакс... но это не моя вина.
Раутенделейн
Вот капелька опять!
Водяной
К дождю она.
Загрохотал владыка Тор над нами
И молнии фиалковое пламя,
Синеющее ярче детских глаз,
Стряхнет он в тучи с бороды сейчас.
Спешит ему вослед воронья стая,
Сквозь ночь и бурю вихрем пролетая,
С их черных крыл вода течет струей.
Дитя, впивает жадно влагу мать-земля
И, видя вспышки молний над собой,
Ликуют лес, трава, червяк и тля.
Кворакс!
Молния.
В долину! Ай да мастер Тор,
Зажег себе он праздничный костер.
Пылает молот! Залито огнем
Все на двенадцать тысяч миль кругом!
Дым повалил! Трясется колокольня,
Вот-вот все рухнет...
Раутенделейн
Замолчи! Довольно!
Я слышать от тебя хочу не то.
Водяной
Кворакс! Брекекекекс! Да ты — ничто,
Ты жалкий воробей. Смотри какая!
Ее захочешь приручить, лаская,
Она ж — кусаться! Разве можно так!
Бьюсь с нею, бьюсь — и вдруг попал впросак!
411
Да жди еще пощечины в награду.
Ну что тебе узнать такое надо?
Опять надулась...
Раутенделейн
Ничего. Уйди,
Оставь меня в покое.
Водяной
Погоди...
Узнать ты ничего не хочешь?
Р аутенделейн
Нет.
Водяной
(умоляюще)
Ну хоть словечко вымолви в ответ.
Раутенделейн
(глядит вдаль глазами, полными слез)
От всех от вас уйти бы мне совсем.
Водяной
(с горечью, убедительно)
Куда? Что сделал я тебе? Зачем?
Ты голову теряешь! В мир людей
Влечет тебя? Смотри преодолей
Безумство это! Человек попал
Незваный к нам, никто его не знал,
Сюда случайно он направил след,
Как 'будто бы и с нами он — и нет,
А где? Наполовину брат родной,
Наполовину враг, пришлец чужой?
Знай, если кто из царства вольных гор
К проклятым людям обратит свой взор,
Того беда неотвратимо ждет.
Ведь слабый, жалкий человечий род
Сам губит в ослепленье корень свой;
Стремится к свету он, насквозь гнилой,
И, как картофель в погребе, пустить
Ростки спешит. Он страстно хочет жить
412
И все-таки до самого конца
Не видит солнца, своего отца.
Весенний ветер нежит стебелек,
Но он ломает высохший сучок.
Не рвись в их мир. Оставь свою затею,
Привяжешь жернов ты себе на шею,
Они тебя повергнут в тьму и в ночь,
Приучат плакать, смех прогонят прочь,
А древней книги их закон суровый
Скует тебя, как тяжкие оковы,
И будешь вечно ты — вот помяни —
Нести проклятье солнца, как они!
Р ау те н делейн
Мне бабушка твердит, что ты умен.
Гляди ж — бегут ручьи со всех сторон,
Но нет меж них такого до сих пор,
Чтоб к людям он не тек в долину с гор.
Водяной
Кворакс, себя с ручьями не равняй,
Ты мне, тысячелетнему, внимай:
Пускай они текут своим путем
И, жалкие рабы в краю людском,
Белье стирают, мельницы вертят,
Поят капусту, увлажняют сад,
Глотают все, что им перепадет,
Брр... только вспомню, сразу страх берет.
(Горячо и настойчиво,)
Но ты — ты принцесса, удел твой — блистать,
Супругой царя суждено тебе стать,
Наденешь зеленый хрустальный венец,
Сведу я тебя в свой волшебный дворец,
В камнях голубых там полы, потолки,
Из красных кораллов столы, сундуки.
Раутенделейн
Хоть будь из сапфира твой царский венец,
Пусть дочки твои им гордятся, мудрец.
Мне косы мои золотые милей,
Легко мне под этой короной моей.
418
Пускай твой дворец из сверкающих глыб,
Не стану я жить средь лягушек и рыб,
С квораканьем, кваканьем, вечно впотьмах,
В трясине и вони, в грязи, в камышах.
Водяной
Куда же ты?
Раутенделейн
(легко и безучастно)
Тебе какое дело?
Водяной
Кворакс, брекекекекс, большое дело!
Раутенделейн
Куда захочется, туда пойду.
Водяной
Куда же хочется тебе?
Раутенделейн
Туда!
Водяной
Куда туда?
Раутенделейн
Иду я в мир людей!
.(Поспешно уходит и исчезает в лесу.)
Водяной
(в страхе)
Кворакс!
(Жалобно.)
Кворакс!
(Тише.)
Кворакс!
(Качая головой.)
Брекекекекс!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Дом литейщика колоколов, мастера Генриха. Старинная немецкая
комната. Половина задней стены образует глубокую нишу, в кото-
рой находится большой очаг, над ним дымовая труба. Над остыв-
шими углями висит медный котел. Во второй, выступающей вперед
части стены — окно с разноцветными стеклами; под ним кровать.
В боковых стенах двери. Левая ведет в мастерскую, правая — в сени.
Справа на первом плане стол и стулья. На столе стоит кувшин с
молоком, кружки и коврига хлеба. Неподалеку от стола рукомойник.
Комнату украшают изваяния работы Адама Крафта и Петера Фише-
ра; на самом видном месте статуя распятого Христа, сделанная из
раскрашенного дерева.
Двое сыновей Генриха — один пяти, другой девяти лет, оде-
тые по-праздничному, сидят за столом. Перед ними кружечки с мо-
локом. В комнату входит фрау Маг да, она тоже в праздничном
платье. В руках у нее букет первоцветов, которые горцы зовут
«небесными ключами».
Раннее утро разгорается все ярче и ярче.
Фрау Магда
Смотрите, дети, что я принесла!
За нашим садом я нашла лужайку,
Усеянную этими цветами,
И можем мы в день торжества отца
Себя убрать по-праздничному ими.
Первый мальчик
Дай мне цветок.
Второй мальчик
И мне.
415
Фрау Магда
Дам всем по пять,
Хоть и один вам может отворить
Ворота рая. Пейте молоко,
Хлеб доедайте, и пойдем быстрее.
До церкви далеко, тропа крута.
Соседка
(у окна)
Соседка, вы уж встали?
Фрау Магда
Ну еще бы!
Я до рассвета не сомкнула глаз,
Но не из-за тревоги, нет. Свежа я,
Как если бы всю ночь спала я крепче
Сурка в норе. А день-то будет ясный...
Соседка
Куда яснее!
Фрау Магда
Не пойдете ль с нами?
Я вам советую. Приятно будет
В лад с детскими шагами прогуляться.
Мы вас не утомим ходьбою быстрой.
Хотя я вам должна признаться честно,
Что я б туда охотней полетела,
Так гонит нетерпение меня.
Соседка
А разве муж ваш не вернулся ночью?
Фрау Магда
Да где ж ему! Я 'буду рада, если
Они повесить колокол успеют,
Пока народ у церкви не собрался.
Срок был столь краток. Генриху пришлось
Работать, не жалея сил! Когда бы
Часок один сумел он отдохнуть
416
В траве лесной и подремать немножко,
И то бы я благодарила бога.
Велик был труд, но за него воздастся!
Представить вы не можете, как сладко,
Как чисто новый колокол звучит.
Послушайте, соседка, как сегодня
Впервые голос он подаст. Слышны
В нем проповедь, молитва, утешенье,
И ангельское пение, и счастье.
Соседка
Так-так... Но вот что странно, фрау Магда,
Вы знаете, из дома моего
Видна отлично церковка в горах,
Там собирались белый флаг поднять,
Как только будет колокол подвешен.
Но флага нет как нет.
Фрау Магда
А вы всмотритесь
Получше и увидите его.
Сое едка
Нет, я уверена.
Фрау Магда
Пусть даже так,
Но это ведь значенья не имеет.
О если 6 было вам, как мне, известно,
Каких усилий стоит этот труд,
Как день и ночь работает, и бьется,
И голову ломает мастер Генрих,
Вы удивляться бы теперь не стали,
Что точно в срок не вбит последний гвоздь.
А может, развевается уже
На колокольне флаг?
Соседка
Ну нет, едва ли.
В деревне говорят, что там, в горах,
Не все благополучно... И к тому же
Дурными были предзнаменованья.
417
Видал один крестьянин, как по полю
Скакала баба голая верхом
На кабане. Схватил крестьянин камень
И* кинул в привидение, но тотчас
Рука его до локтя отнялась.
А это значит — злые духи гор
Разгневались на колокол святой.
Дивлюсь, что ничего вы не слыхали!
Ведь старшина уже наверх пошел
И взял с собой людей. Все полагают...
Фрау Магда
Что полагают?.. Господи помилуй!
Наш старшина пошел с людьми наверх?
Соседка
Да неизвестно толком ничего,
Пока вам нет причины волноваться,
Не огорчайтесь, право же! Не надо!
Ни о каком несчастье речи нет...
Под колоколом будто поломалась
Телега и случилось что-то с ним,
А что — не знают.
ФрауМагда
Если только это,
То бог с ним, с колоколом, лишь бы жив
Остался мастер. Нет уж, не сниму
Ни одного цветочка я с груди.
Но, раз еще известий верных нет,
Нельзя ли мне детей у вас оставить
Хотя бы ненадолго...
(Быстро подносит их к окну и передает соседке.)
Хорошо?
Со с едка
Ну, разумеется, я их возьму!
Фрау Магда
К себе домой возьмите их, а я...
Я поспешу скорей туда... узнать,
418
Помочь — еще сама не знаю, как...
Но я должна
(поспешно выбегая)
быть там, где Генрих мой.
Соседка отходит от окна. Слышится гул толпы и громкий душераз-
дирающий вопль. Это голос Магды.
В комнату быстро входит Пастор, вздыхая и отирая глаза. Он сто-
ит, озираясь, затем поспешно открывает постель. Бежит обратно и
встречает в дверях Учителя и Цирюльника, которые несут
на носилках Генриха. На носилках под потерпевшим несчастье
подостланы зеленые ветки. За носилками следует M а г д а, почти
обезумевшая от горя. Ее ведут под руки мужчина и женщина.
За ней теснится н а р о д. Генриха кладут на постель.
Пастор
Бог милостив. Мужайтесь, фрау Магда.
Мы мастера уже считали мертвым
И понесли домой, но по дороге
Очнулся он, и доктор нам сказал,
Что есть еще надежда.
Фрау Магда
(со стоном)
Боже правый!
Надежда есть еще!.. Ведь за минуту
До этого я счастлива была!
Что здесь случилось? Что со мной? Где дети?
Пастор
Мужайтесь, ради бога, фрау Магда.
Терпение! Терпенье и покорность!
Где скорбь сильней, там ближе божья помощь,
А ежели в премудрости своей
Господь не даст земного исцеленья
Супругу вашему, утешьтесь тем,
Что обретет он вечное блаженство.
Фрау Магда
Что вы толкуете об утешенье?
К чему оно? Он будет жить, я знаю!
Он должен быть здоров.
419
Пастор
Да, есть надежда...
Но если нет — на то господня воля.
Так иль иначе — победил наш мастер!
Служа творцу, он колокол отлил,
Служа творцу, он в горы поднялся,
Где силы темные еще царят
Во мраке скал, бросая вызов богу.
Служа творцу, наш мастер пал в борьбе
С коварными исчадиями ада,
Которые, страшась святого звона
И в дьявольский союз объединившись,
Литейщика пытались погубить.
Но «бог накажет их.
Цир ю л ьн и к
Неподалеку
Здесь женщина одна святая есть,
Она людей молитвой исцеляет,
Как некогда апостолы.
Пастор
Бегите
Скорей за нею, пусть придет сюда.
Фрау Магда
(толпе)
Чего вы смотрите? Ступайте прочь!
Безбожные докучные зеваки!
Пускай платком лицо ему прикроют,
Не то его иль сглазят, иль убьют!
Вот так! Теперь идите все отсюда,
На скоморохов можете глазеть. —
Что было с ним? Вы онемели, что ли?
Уч итель
Как все случилось — трудно объяснить.
Хотел ли колокол он удержать,
Когда тот падал... я не знаю, право.
Но, если б эту пропасть вы видали,
420
Вы тут же преклонили бы колени
И вознесли всевышнему хвалу.
Ведь то, что жив он, •— это просто чудо!
Генрих
(слабым голосом)
Воды!
Фрау Магда
(мгновенно вскочив)
Уйдите все отсюда прочь!
Пастор
Ступайте, люди, пусть он отдохнет.
Народ расходится.
Коль я вам буду нужен, фрау Магда,
Вы знаете, где отыскать меня.
Цирюльник
Да, и меня.
Учител ь
А я останусь здесь.
Фрау Магда
Мне никого не нужно, никого!
Генрих
Дай мне напиться...
Пастор, Учитель и Цирюльник, тихо посовещавшись,
уходят, пожимая плечами и качая головой.
Фрау Магда
(поспешно поднося Генриху воду)
Ты очнулся, Генрих?
Генрих
Я пить хочу. Дай мне воды. Ты слышишь?
Фрау Магда
(невольно)
Терпение, терпение!
421
Генрих
Терпенью
Я скоро научусь. Совсем недолго
Осталось, Магда, и тебе терпеть.
(Пьет.)
Благодарю тебя.
Фрау Магда
Ах, Генрих, что ты!
Не говори так. Страшно слышать мне
Слова такие!
Генрих
(с лихорадочной горячностью)
Нет, не бойся, Магда,
Ты жить должна, жить 'без меня.
Фрау Магда
Нет-нет.
Я не могу... Нет жизни без тебя.
Генрих
Твое ребячье горе недостойно.
Не мучь меня, пойми, ведь ты же мать,
Не забывай об этом... Успокойся.
Фрау Магда
Не будь со мной сейчас таким жестоким.
Генрих
(с отчаянием)
Жестокостью ты называешь правду?
Вот он, твой мир, — в кроватках этих детских.
Там жизнь твоя, и счастье, и забота
Покоятся в простынках белоснежных,
И, будь оно не так — ужасно было б.
Фрау Магда
(бросаясь к нему)
Пусть бог меня простит! Но я тебя
Люблю сильней себя, детей и жизни.
422
Генрих
Так горе вам, несчастные сиротки!
И трижды горе мне — я осужден
От детских уст отторгнуть хлеб насущный!
Но яд уже на языке моем...
И это хорошо... Прощай же, Магда,
Пусть бог пребудет с вами неизменно.
Бывал желанней света сумрак смерти
Порой для многих. Ныне — для меня.
(Мягко.)
Дай руку мне. Я знаю, много зла
Тебе я причинил. Я оскорблял
Твою любовь не раз. Прости меня!
Я не хотел, но так всегда случалось.
Не знаю что — но что-то вынуждало
Терзать тебя — и я терзался тоже.
Прости меня!
Фрау Магда
Простить тебя? За что?
Не говори так, если любишь, Генрих,
Иль я заплачу. Лучше уж брани.
Ты знаешь, что ты для меня.
Генрих
(с болью)
Не знаю.
Фрау Магда
Меня ты поднял, сделал человеком;
В невежестве, мытарствах, нищете
Жила я, словно под дождливым небом.
Ты показал, принес и дал мне радость.
И никогда любовь твою сильней
Не ощущала я, чем в те мгновенья,
Когда мой разум властною рукой
Ты к свету обратил из темноты.
И мне прощать тебя? За что? Зато, что
Я жизнью всей обязана тебе?
423
Генрих
Как странно души сплетены порой!
Фрау Магда
(гладит ему волосы, мягко)
Когда могла тебе я услужить
Хоть чем-нибудь; иль время скоротать
Тебе я помогала в мастерской;
Иль если я желанною казалась
Твоим глазам, — я счастлива и тем.
Подумай, Генрих! Все, что есть на свете,
Я отдала бы с радостью тебе, .
Но дать, увы, могла я только это.
Генрих
(беспокойно)
Я умираю... это хорошо.
Бог так судил на благо нам. Ведь если б
Остался жить я... Наклонись ко мне...
Ты думаешь, что вызван твой расцвет
Моей любовью, — но ошиблась ты.
Нет, это сделал вечный чудотворец,
Который вдруг в разгар весны в лесу
На тысячи раскрывшихся цветов
Повеять может ледяным дыханьем.
Умру я — так для нас обоих лучше.
Я стар уже, и слаб, и утомлен,
И, верь, печалиться не собираюсь,
Что тот литейщик, чьей рукой я создан,
Меня, ничтожного, теперь отверг.
Когда швырнул меня он с силой в пропасть
Вслед за моим твореньем неудачным,
Я радовался этому. Увы,
Плоха была моя работа, Магда.
Тот колокол, который вниз упал,
Не для высот был 'создан и не мог
В вершинах горных отзвук пробуждать.
Фрау Магда
Я смысла слов твоих не понимаю,
Создание прекрасное такое,
m
Оно снискало общую хвалу!..
Ни пузырька в металле, звук прозрачный.
«Как хор небесных ангелов поет
Наш колокол, что отлил мастер Генрих», —
Все говорили дружно, как один,
Когда он был подвешен меж деревьев
И радостно впервые зазвучал.
Генрих
(с лихорадочной поспешностью)
Звучит в долине он, в горах — не может.
Фрау Магда
Неправда! Ах, когда б, как я, ты слышал,
Что пастор кистеру сказал в волненье:
«Как дивно будет он звучать в горах...»
Генрих
Звучит в долине он, в горах — не может,
Об этом знаю только я один.
Не знает пастор. Да, теперь умру я,
И смерть желанна мне, дитя мое.
Пойми: поправься я, как говорится,
Починенный цирюльником кой-как,
Куда я был бы годен — в богадельню?
Ведь это значило бы превратить
Напиток жизни огненно-горячий,
Порою горький, а порою сладкий,
Но вечно крепкий — тот, что я люблю, —
В отвар бесцветный, жидкий и пустой,
Прокисший, выдохшийся и холодный.
Пусть пьет его кто хочет — но не я,
А мне противна даже мысль о нем.
Молчи. Послушай... Если приведешь
Сюда врача, которому ты веришь,
И он сумеет исцелить меня,
Вернув обратно к радости былой, —
Я все равно погиб, поверь мне, Магда.
Фрау Магда
Скажи мне, ради бога, дорогой,
Как это все с тобою приключилось?
425
Ты — человек высоких устремлений,
Так щедро одаренный небесами,
Прославленный везде, любимый всеми,
Искусства своего великий мастер;
Ведь в неустанном радостном труде
Ты создал свыше ста колоколов.
На сотне колоколен звонким гулом
Они поют хвалу тебе победно
И льют, как опрокинутые чаши,
Чудесную красу твоей души
Над селами и мирными полями.
Сливается твой голос и с багряным
Закатом и с зарею золотою.
Ведь ты 'богач, способный дать так много,
Ты —божий голос, ты податель счастья,
Которым даришь ты людей в то время,
Как тяжесть наших нищенских скорбей
Для всех других насущным хлебом стала.
И ты на плод искусства своего
Глядишь с неблагодарностью? Ах, Генрих!
Зачем же ты меня толкаешь к жизни,
Которая и самому тебе
Внушает отвращенье? Что мне в ней?
На что мне жизнь, когда свою ты сам
Швыряешь, как фальшивую монету?
Генрих
Неправда... Ведь сейчас твоя душа
Звучит ясней и глубже всех моих
Колоколов. Благодарю тебя!
И все ж... Меня должна понять ты, Магда.
Последнее творение мое
Не удалось. Я со стесненным сердцем
За колоколом следовал, когда
Его тащили люди в горы с криком,
Шумя, бранясь... И вот — упал он в бездну!
Вниз на сто саженей свалился он
И в горном озере сокрыт навеки.
Покоится теперь в глубоких водах
Последний плод искусства моего,
Труда и мощи. Жизнь свою прожил я,
426
Но лучшего не создал — и не смог бы,
Поэтому я бросил эту жизнь
Вслед моему негодному творенью.
И вот — оно на дне лежит, а я
Влачу остаток жалких дней своих.
Я не скорблю — и все же вновь скорблю
О том, что потерял. Одно лишь верно —
Что колокол мой, так же как и жизнь,
Никто не в силах мне вернуть обратно,
И, если бы я даже захотел
Со всей душевной страстью вновь услышать
Тот звон похороненный,"—горе мне!
И что за жизнь могла бы ждать меня?
Вместилище безумия и скорби,
Раскаянья, ошибок, злобы, мрака...
О нет, такой я жизни не хочу!
Я больше не хочу служить долинам,
Покой их тихий усмирить не может
Теперь мою взволнованную кровь.
С тех пор как я стоял там, наверху,
Всем существом стремлюсь я на вершины,
Чтоб там блуждать в лазури над туманом
И мощь высот в свое искусство влить.
Но, раз я ослабел уже настолько,
Что, вновь наверх взобравшись через силу,
Свалюсь опять, — я смерть предпочитаю.
Чтоб жизнь начать — мне молодость нужна.
Чудесно сказочный'цветок в горах
Приносит плод, вторично расцветая;
Я должен в сердце силу ощутить,
И мощь в руках моих, железо в жилах,
К неслыханному творчеству порыв
И жажду исступленную победы!
Фрау Магда
О Генрих, Генрих! Если б знала я,
Где отыскать мне то, чего ты жаждешь, —
Родник, что .может молодость вернуть, —
Я б ноги в кровь, ища его, разбила,
Я б утонула в этом роднике,
Чтоб только юность возвратить тебе.
427
Генрих
(измученный, начиная ^бредить)
Ты милая! Нет-нет, я не хочу.
Возьми питье. В источнике лишь кровь,
Лишь кровь... Иди, дай умереть спокойно.
(Теряет сознание.)
П асто р
(возвращается)
Ну, фрау Магда, как дела? «
Фрау Магда
Ах, плохо!
Все существо его потрясено,
Его гнетет какая-то печаль1
Что делать мне — ума не приложу.
(Поспешно набрасывает платок.)
О женщине святой-вы говорили...
П асто р
Да, совершенно верно, фрау Магда,
Затем я и пришел... Она живет
Не более чем в миле от селенья,
И звать ее... ну, как же звать ее?
Она, мне кажется, живет в лесу...
Да-да, вот именно, в лесу сосновом,
Ее зовут...
Фрау Магда
Как? Виттиха?
П а ст о р
Ах, что вы!
Она же — ведьма, мерзкая колдунья,
Ее погибель ждет. Народ разгневан
Бесовкой этой и ее делами.
При свете факелов собрались люди
С камнями, палками — они решили
Покончить с ней. Ее считают здесь
Повинною вЪ всем, что приключилось
428
Нет, ту, которую имел в виду я,
Звать фрау Финдекле. Она вдова,
Покойный муж ее был пастухом,
Он ей рецепт старинный передал,
Как утверждают люди, — чудодейный.
Хотите к ней пойти?
Фрау Магда
Да, непременно.
П а ст о р
Сию минуту?
Входит Раутенделейн с ягодами, она одета служанкой.
Фрау Магда
Что тебе здесь нужно?
Ты кто, дитя мое?
П а ст о р
Да это Анна, -
Живущая у Михеля в сторожке.
Не говорите с ней — она нема.
Бедняжка ягод принесла.
Фрау Магда
Входи!
Входи, дитя. Так что же я хотела?..
Ты видишь — вот больной. Останься с ним,
Пока он не проснется. Поняла?
Так фрау Финдекле зовут ее?
Но далеко к ней, как мне отлучиться?
Я на минутку... попрошу соседку
К ней сбегать... и сейчас вернусь обратно.
Я живо.. Боже, как мне тяжело!
(Уходит.)
Пастор
Постой тут или лучше посиди;
Будь умницей, помочь им постарайся,
Побудь с больным, пока ты здесь. РУЖча,
Ты дело доброе свершишь, и бог
429
Вознаградит тебя, дитя мое.
Но как ты изменилась с той поры,
Как видел я тебя в последний раз...
Ну, будь же девушкой благочестивой,
И скромною, и честной. Одарил
Тебя господь великой красотою...
Нет, право, милая, вот я гляжу
И не пойму, ты это иль не ты?
Ты кажешься принцессою из сказки.
Нет, в самом деле, кто бы мог подумать,
Что ты когда-нибудь такою станешь.
Не верится... Лоб освежи ему, •
Ты поняла меня? Он в лихорадке...
(Генриху.)
Да исцелит тебя отец небесный.
(Уходит.)
Раутенделейн
(робкая и тихая до сих пор, резко меняется и быстро
•принимается за дело)
Искры, вспыхните сквозь! дым
Под дыханием моим,
Красный вихрь, взметнись живей,
Я, как ты, дитя полей.
Зурре-зурре, пой.
Огонь в очаге разгорается.
Скрыло пламя медь котла,
Как ты, крышка, тяжела!
Суп, кипи, бурли, варись,
Крепким, вкусным становись!
Зурре-зурре, пой!
(Приподымает крышку котла и пробует его
содержимое.)
Стебли нежных, майских трав,
Вас я брошу в свой состав,
Кто напиток мой глотнет,
Возродится к жизни тот.
Зурре-зурре, пой!, - 1
Теперь мне нужно репы натереть . ; ч
И за водою ефегать;—$ кадке пусто,
430
Но прежде я окошко распахну.
Как хорошо! А завтра «будет ветер:
Легла громада тучи над горами,
Как рыба исполинская, а завтра
Из недр ее со свистом сонмы духов
Низринутся через сосновый лес,
Через ущелье вниз, в долину, к людям.
Ку-ку, ку-ку! И здесь кричит кукушка,
И ласточки проносятся стрелой
По воздуху, а в нем уж день сверкает.
Генрих открывает глаза и пристально смотрит на Раутенделейн.
Натру я репы, принесу воды.
Раз я служанка— значит, за работу.
Ну, помоги мне справиться, огонь!
Генрих
(в бесконечном удивлении)
Кто ты... скажи?
Раутенделейн
(быстро, весело и непринужденно)
Я? Раутенделейн.
Генрих
Ты Раутенделейн? Я это имя
Впервые слышу. Но тебя уже
Я прежде видел где-то... Только где?
Раутенделейн
Там, высоко в горах.
Генрих
Ах, верно! Да...
Лежал я в лихорадке и тебя
Во сне увидел. А теперь... опять
Я грежу... Странные бывают сны,
Ведь правда же? Вот дом, где я живу,
Огонь пылает в очаге моем,
Лежу я в собственной своей постели
Больной смертельно... Посмотрю в окно —
431
Вот ласточки порхают вверх и вниз,
Играют соловьи в моем саду;
Сирени и жасмина аромат
Плывет сюда, — я чувствую все это
И вижу все до мелочей. Смотри!
Вот в ткани одеяла моего
Все ниточки... все узелки я вижу —
И все ж я сплю...
Раутенделейн
Ты спишь? Но почему?
Генрих
(восхищенно)
Да потому, что грежу.
Раутенделейн
Ты уверен?
Генрих
И да... и нет. Ах, что я говорю...
О только б не проснуться... Ты спросила,
Уверен я иль нет, что я не сплю?
Пусть 'будет так, как есть: сон или явь,
Но ты живешь, ты есть, ты существуешь
Во мне иль вне меня! Ты милый призрак!
И, если даже образ твой прекрасный
Лишь порождение моей души, —
Любовь моя к тебе не станет меньше.
Побудь со мной немного...
Раутенделейн
Сколько хочешь!
Генрих
И все-таки я сплю...
Раутенделейн
Ну посмотри,
Вот ножку маленькую я свою
Приподниму. Вот красный каблучок,
4M
Ты видишь, да? Вот так. А вот орешек.
Беру его; меж пальцами сжимаю,
Теперь ступай скорей под каблучок.
Крак! Пополам орех! И это сон?
Генрих
Господь лишь знает!
Раутенделейн
Ну, смотри еще!
Теперь я подхожу к твоей постели...
Сажусь к тебе... вот я уже сижу
И преспокойно лакомлюсь орешком.
Тебе не тесно?
Ген р и х
Нет, но расскажи,
Откуда ты и кто тебя послал?
Чего ты хочешь от меня? Усталый,
Разбитый, и страдающий, и жалкий,
Считаю я последние мгновенья
Пути земного,
Р а утенделейн
Нравишься ты мне.
Откуда я — не знаю и сама,
Куда иду — сказать я не сумею;
Меня однажды бабушка лесная
Нашла в траве, во мху и подобрала,
А лань меня вскормила молоком.
Я на горах, в лесу, в болоте — дома!
Когда бушует, свищет, воет ветер,
Визжит, мяучит, словно дикий кот, —
Я в воздухе кружусь, ношусь, ликую
И хохочу — мне эхо отвечает,
А Водяной, и Леший, и русалки
Глядят и надрываются со смеху.
Я очень злая — если рассержусь,
Царапаюсь, кусаюсь больно-больно.
Тот, кто меня рассердит, — берегись!
Но, если и не трогают меня,
15 Г. Гауптман
433
Немногим это лучше, потому что
Бываю я то доброю, то злою,
Как мне захочется — то так, то этак.
Но ты мне нравишься. Тебя не стану
Царапать. Хочешь, я останусь здесь?
А лучше, если мы пойдем с тобою
Туда, наверх, в мои родные горы,
Увидишь, как тебе служить я буду;
Карбункулы, алмазы покажу я,
Сокрытые в глубоких тайниках,
Топазы, аметисты и смарагды —
И буду делать все, что ни прикажешь.
Пусть я хитра, упряма и ленива,
Коварна, непослушна — все, что хочешь,—
Но буду я в глаза тебе смотреть
И, прежде чем успеешь пожелать
Ты что-нибудь, тебе кивну я — да.
А бабушка лесная говорит...
Генрих
Но кто же это — Бабушка лесная?
Ведь я не знаю, милое дитя,
Скажи!
Раутенделейн
Кто Бабушка лесная?
Генрих
Да.
Р а утенделейн
Ее не знаешь ты?
Генрих
Я человек
И слеп.
Раутенделейн
Сейчас прозреешь ты.
Я обладаю дивным даром. Если
Кому-нибудь глаза я поцелую,
434
То у него откроются они
Для всех небесных далей.
Генрих
Так открой мне.
Р а ут енделей н
Лежать ты смирно будешь?
Генрих
Вот увидишь!
Р а ут ен дел ейн
(целует его в глаза)
Глаза, откройтесь!
Ген р их
Милое дитя,
Ниспосланное мне в последний час,
Цветок, что для меня сорвал господь
Отеческой рукой в садах весны,
Побег, на воле взросший. Будь таким я,
Каким когда-то окунулся в жизнь,
Тебя к груди прижал бы я, ликуя.
Я был слепцом, теперь я полон света
И мир твой постигаю, трепеща,
Все больше, больше с каждою минутой;
Загадочный твой образ я впиваю
И чувствую, что вижу, ясно вижу.
Р а ут ен дел ейн
Гляди же, сколько хочешь, на меня!
Генрих
Как золото твоих волос прекрасно!
О, самая любимая из грез,
С тобой и мрачная ладья Харона
Покажется мне царским кораблем,
Скользящим на пурпурных парусах
К востоку, к солнцу. Ветерок ты чуешь?
Дыханье чуешь нежное его,
15* 435
Которым пену белую вздымает
Он на лазури теплых, южных вод?
Он свежестью алмазных чистых брызг
Нас обдает — ты чувствуешь? А мы,
На золоте покоясь и шелках,
С блаженной верой измеряем даль,
Которая с тобой нас отделяет...
Тебе самой известно от чего.
Ты узнаешь зеленый остров, край,
Где ветви опустили вниз березы,
Купаясь в ярко-синем блеске волн?
Ты слышишь радость всех певцов весны?
Они нас ждут с тобою...
Раутенделейн
Да, я слышу.
Генрих
(в забытьи)
Вот я готов... Проснусь, и кто-то скажет:
«Ступай со мной». Тогда угаснет свет
И холодом повеет. И умрет
Прозревший так, как умер бы слепой...
Но видел я тебя...
Раутенделейн
(произнося заклинание)
Мастер, спи, глаза закрой,
Пробудись — и станешь мой!
Тайных чар твой полон сон,
Спи — и будешь исцелен.
(Делает движения руками над очагом, приговаривая.)
Клад заколдованный к свету стремится,
Ибо во мраке не может светиться;
Псы распаленные робко визжат,
Ибо они пред искусством дрожат.
Мы же служить ему вечно готовы —
Тот нами правит, кто снял с нас оковы.
(Делает жесты в сторону Генриха.)
Раз, два, три, освободись!
Рбновленным пробудись!
436
Ген рих
Что сделалось со мной? Как ото сна
Я пробудился вдруг. Какое солнце
Врывается в открытое окно
И руку золотит! Ах, воздух утра
Живительный! О небо, если это
Твое деянье,— если эта сила,
Которая кипит во мне и бьется,
И этот пламенный порыв души —
Твое веленье, твой священный дар,—
Тогда готов я снова жить начать,
И вновь желать, дерзать, стремиться, верить,
И вновь творить, творить...
Входит Магда.
Кто это? Магда?
Магда
Проснулся он?
Генрих
Да, Магда, я проснулся!
Ma гда
(полная радостного предчувствия)
Ну как ты?
Генрих
Хорошо! Ах, как чудесно!
Я буду жить, я чувствую, я знаю.
Фрау Магда
(вне себя от счастья)
Он жив, он жив! О милый! Генрих! Генрих!
Раутенделейн стоит в стороне, сверкая глазами.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Заброшенная плавильня в горах, вблизи заснеженных пропастей.
Справа из утеса, образующего стену, в естественный каменный во-
доем течет по глиняному желобу вода. Налево, у другой задней сте-
ны, кузня с дымоходом и мехами.
Сзади, налево, через открытый вход, напоминающий ворота овина,
виден горный ландшафт: вершины, болота, в глубине дремучие леса,
вблизи крутой обрыв.
На крыше плавильни дымовая труба.
Справа похожий на готическую арку пролом в скале.
Видно, как Леший тащит сосновый пень и кладет его на сложен-
ную за хижиной кучу топлива. Затем он входит внутрь и нереши-
тельно оглядывается по сторонам.
Из колодца по грудь поднимается Водяной.
Водяной
Кворакс! Входи!
Леши]!
А, это ты?
Водяной
Да, я.
О черт, от дыму просто нет житья.
Леший
Что, улетели?
Водяной
Кто?
Леший
Ну, эти...
438
Водяной
Да...
Не то бы здесь вертелись, как всегда.
Л еший
Я только что...
В одяной
Ну?
Л еший
Гнома повстречал
С пилой и топором.
В одяной
Что он сказал?
Л еший
Что квакаешь ты все...
Водян ой
Заткнул бы уши,
Болван!
Леший
Сказал, что жалко даже слушать,
Мол, грусть такая в кваканье твоем.
Водян ой
Сверну ему башку.
Леший
И поделом.
В одян ой
И кой-кому еще.
Леший
(смеясь)
Проклятый род!
Залез к нам в горы, роет, строит, жжет,
439
Металлы Ëapnf, forint, itaâfitft ИХ,
Заездил леших, гномов, водяных,
Запанибрата с нами — впряг в тележку,
В подруги взял, как будто бы в насмешку,
Он самую красивую из фей,
А мы — мы стой поодаль и глазей.
Она ворует у меня алмазы,
Янтарь и золото, цветы, топазы,
Вокруг него и день и ночь хлопочет,
Его целует — нас и знать не хочет.
Не ведая преграды никакой,
О« рушит, губит лес наш вековой.
Земля дрожит; в ущельях гул и звон,
Из кузни ввысь огонь летит ужасный,
В мою нору кидая отсвет красный...
Черт знает, что еще задумал он!
В одян ой
Брекекекекс, когда б ты сметлив был,
Давно бы уж на дне глубоком гнил
Искусник этот с колоколом рядом.
Раз колокол стал чашей для костей,
Так кости мастера в игре моей
Костяшками должны быть.
Леший
Так и надо,
Клянусь косою ведьмы!
В одяной
Ну, а он
Живехонек, здоров, могуч, силен.,.
Чуть слышу я, как бьет тяжелый молот,
Меня кидает тотчас в жар и в холод.
(Плаксиво.)
Кует он серьги, кольца ей, цепочки,
Целует плечи, грудь ее и щечки...
Л еш ий
Клянусь моей козлиной бородой,
Ты одурел совсем! Ишь зуд какой
440
Из-за девчонки этой у него!
Не понимает старый ничего!
Как ни проси, ни плачь ты, дуралей,
Ни ты, ни я — никто не нужен ей.
Она не хочет—ну и плюнь, уйди:
Моря глубоки, свет велик, — найди
Себе русалочку и утешайся,
Неистовствуй, безумствуй, наслаждайся,
Живи себе в утеху, как паша,
И будет жизнь на диво хороша!
Тогда смотреть ты станешь равнодушно,
Как с ним в постель идет она послушно.
Водяной
Да я его убью...
Леший
А ведь она
В него, поди, до смерти влюблена.
Водяной
Я глотку прокушу ему.
Леший
И что ж?
Поеерь, ее ты этим не вернешь.
Ведь бабушка горой за них, а ей
Плевать на нас, хоть век мы слезы лей.
Да, этой парочке теперь почтенье...
А впрочем, жди и наберись терпенья.
В одя ной
Проклятье!
Леший
Время движется вперед,
Он человек, и хмель его пройдет.
Раутенделейн
(поет за сценой)
Жук качался на сучке,
Зум-зум.
441
В черно-белом сюртучке,
Зум-зум!
(Появляется.)
Ах, гости у меня! Ну, добрый вечер!
Ты золота намыл мне, Водяной?
Ты хвороста принес, мне, козлоногий?
Вы видите, какие у меня
Диковинки? Трудилась я прилежно —
Вот горный тут хрусталь, а вот алмаз,
Мешочек с золотым песком, смотрите,
И соты с медом... Ну и жаркий день!
Водяной
Да, жаркий день... а ночка будет жарче.
Р аутенделейн
Быть может... Но холодная вода —
Твоя стихия. Так нырни в нее,
И охладишься сразу.
Леший хохочет как сумасшедший; Водяной безмолвно погру-
жается в колодец и исчезает.
Не отстанет,
Пока не разозлишься.
Леший
(продолжает смеяться)
Ну и метко!
Р аутенделейн
Подвязка у колена подогнулась
И режет ногу мне.
Л еший
Дай, я поправлю.
Раутенделейн
Ну вот еще. Ах, Леший, уходи,
Приносишь ты с собой такую вонь,
И мухи тучей вьются вкруг тебя...
442
Леший
А мне они милее мотыльков,
Что над тобой снуют с пыльцой на крыльях,
Вползают в рот, трепещут в волосах,
А ночью льнут к груди твоей и бедрам.
Раутенделейн
(смеясь)
Смотри, какой! Ну, хватит.
Л еший
Знаешь что?
Отдай-ка мне вот это колесо.
Оно откуда?
Раутенделейн
Сам ведь знаешь, плут.
Леш ий
Когда бы я повозки не сломал
Той, на которой колокол везли,
То сокол благородный в сеть твою
Вовеки б не попался. Так за это
Благодари и колесо отдай мне.
Бечевкой просмоленною его
Я обовью, зажгу да как пущу
С высокого обрыва вниз в долину,
Потеха будет!
Раутенделейн
И пожар в деревне!
Леший
Да, красный ветер, жертвенный огонь!
Раутенделейн
Не выйдет ничего. Ступай-ка прочь!
Л еш ий
Так скоро? Вправду уходить? Постой,
Скажи-ка мне, чем занят мастер твой?
448
Р аутенделёй н
Творит он.
Леший
Вот уж, верно, будет чудо!
Весь день работе предаваться,
А ночью темной — целоваться!
Теперь мы поняли, каков
Секрет литья колоколов.
Стакнулся дол с горой, и вот
Ублюдок — их союза плод,
То ль полузверь, то ль полубог,
Он небесам живой упрек1
Пойдем в кусты со мною, фея,
Что может он — и я умею,
Один почет, как поглядишь,
Спасителя ведь не родишь!
Раутенделейн
Бродяга, зверь, тебя я ослеплю,
Затронь хоть раз того, кого люблю.
Послушай, что хочу тебе сказать я:
Он хочет нас избавить от проклятья,
И раздается ночью оттого
Гром от ударов молота его;
Ведь прокляты — хоть ты не знал о том —
И мы, и вы, и всё у нас кругом,
Бессилен ты. Не сетуй же напрасно,
Дух мастера здесь царствует всевластно!
Леший
Ну, пусть! Привет супругу твоему,
Я в шахту как-нибудь спущусь к нему.
(Уходит, смеясь.)
Р аутенделейн
(после краткой паузы)
Не знаю, что со мной. Так тяжко, душно.-..
Пойду я к глетчеру, там грот прохладный,
Немного освежусь водою талой,
Зеленой и холодною, как лед.
444
Я наступила на змею сегодня,
Она среди камней на солнце грелась.
Как жало высунет да зашипит...
Ах, душно мне! — Шаги! Кго там идет?
Пастор
(одетый в костюм горца, разгоряченный, едва переводя
дух, появляется у дверей хижины)
Здесь, господин цирюльник! Лезьте вверх!
Еще немного... Да, был труден путь,
Зато теперь достиг своей я цели.
По воле божьей я пошел на это,
И труд мой был бы награжден сторицей,
Когда бы я сумел, как добрый пастырь,
Вернуть назад заблудшую овцу.
Смелей, идем!
(Входит.)
Что, есть здесь кто-нибуць?
(Замечает Раутенделейн.)
Ах, это ты? Ага! Я так и думал!
Раутенделейн
(бледная, со злобой)
Что вам здесь нужно?
Пастор
Погоди, узнаешь!
И очень скоро — бог свидетель будь.
Вот только дух переведу немного
И пот сотру. Но прежде расскажи,
Ты здесь одна?
Раутенделейн
А что тебе за дело?
П астор
Скажи на милость! Право же, недурно!
Ты истинный свой облик показать
Сумела очень быстро. Что ж, так лучше,
Избавлен я от лишних разговоров...
Ты...
445
Р аутенделейн
Человечишка, поберегись! /
Пастор
(направляется к ней, молитвенно сложив руки)
Мне сделать ничего не можешь ты.
Я сердцем чист и тверд, я не боюсь.
И тот, кто телу дряхлому дал силы
Взойти сюда, наверх, к берлоге вашей,
Тот, знаю я, со мной. Ах ты, чертовка,
Тебе меня упорством не осилить,
Не расточай своих постыдных чар.
Ты в горы завлекла его.
Раутенделейн
Кого?
Пастор
Кого? Да мастера! Кого ж еще!
Его ты обольстила волшебством,
Бесовским зельем сладким опоила,
И побежал с тобой он, как щенок!
Такой примерный, честный человек,
До глубины души благочестивый,
Отец семейства! Боже милосердный!
И вдруг его какая-то девчонка
Хватает, заворачивает в фартук
И тащит за собой невесть куда
К великому стыду всех христиан!
Раутенделейн
Пусть я воровка, но ведь у тебя
Я ничего не крала.
Пастор
У меня?
О девка наглая! Да ты его
Украла у жены и у детей,
У человечества всего!
446
\ Раутенделейн
I (внезапно изменившись, торжествующе)
\ Взгляни
Перед собой! Ты видишь, кто идет?
Ты слышишь поступь вольную его?
Ужели, глядя в Бальдеровы очи,
Ты позабыть о злобе не захочешь,
Не затрепещешь ты всем существом,
Как будто в танце страстном и живом?!
Лесной былинке здесь у нас — и той
Отрадна гибель под его ногой.
Царь, царь идет! Исполним же наш долг!
Ну, нищий, что ж ты? Почему умолк?
Появляется Генрих в живописном рабочем костюме. .
Зйя, юхейя! Да здравствует мастер!
(Бежит к нему и бросается в его объятия.)
Об руку с Раутенделейн Генрих приближается к Пастору и узнает
его.
Генрих
Добро пожаловать! Я очень рад!
Пастор
Ах, бог ты мой! Привет, достойный мастер!
Возможно ль? Он стоит могуч и крепок,
Подобно буку молодому, здесь!
А ведь недавно на одре болезни
Лежал разбитый, бледный и бессильный,
Был безнадежен. Я готов поверить,
Что в миг один вас милосердный бог
Всесильным дуновеньем исцелил,
Чтоб с ложа вы вскочили и плясали,
Ликуя и в кимвалы ударяя,
Пред господом, как некогда Давид.
Генрих
Да, верно.
Пастор
Истинно, вы — чудо.
447
Генрих
© Правда!
Иди, моя голубка, пастор должен /
Отведать нашего вина.
Пастор
Нет-нет,
Благодарю, не нужно — не сегодня!
Генрих
Нет, принеси! Хорошее вино,
Ручаюсь вам. А впрочем — как хотите.
Присядьте же, прошу. С тех пор как я
Сумел с себя позор болезни сбросить,
Мы видимся впервые в этот вечер.
Не думал я вам первому поведать
Все начинанья спорные свои,
Но рад вдвойне. Я вижу в этом знак
Призванья вашего, любв'и и силы.
Я вижу, как вы мощною рукою
Убийственные путы долга рвете,
Чтоб отказаться от служенья людям
И бога отыскать.
Пастор
Хвала творцу!
Я чувствую, что вы остались прежним.
Нет, люди лгут у нас внизу, крича,
Что стали вы не тем, кем были прежде.
Генрих
Я тот, что был, но вместе с тем — другой.
Раскройте окна—бог и свет войдут.
П а стор
Прекрасная пословица!
Генрих
Нет лучше.
Пастор
Есть лучше, но и эта хороша.
448
Генрих
Коль захотите вы подать мне руку,
Клянусь я лебедем и петухом
И конской головой, что я приму
Ее, как руку дорогого друга,
И перед вами широко открою
Весну души своей.
Пастор
Откройте смело,
Как прежде. Вы ведь знаете меня.
Генрих
Да, знаю. Ну, а если и не знал бы
И если бы сейчас под маской друга
Сама »бы низость предо мной сидела,
Которой захотелось поживиться
Щедротами души моей, — пусть так!
Ведь золото есть золото всегда,
И даже в грязном сердце лицемера
Оно не гибнет.
Пастор
А скажите, мастер,
Что это за диковинная клятва?
Генрих
Ах, петухом и лебедем?
Пастор
И даже
Послышалось мне — конской головой.
Генрих
Не знаю сам. Должно быть, флюгер вспомнил
На церкви вашей. Иль конек, быть может,
На крыше моего соседа Карга,
Иль в синем небе лебедь пролетал.
В конце концов, не важно — то иль это.
Вот и вино. Ну, а теперь я пью
449
Твое, и ваше, и мое здоровье
В прямом и глубочайшем смысле слова. .
Пастор
Благодарю вас. И в ответ желаю
Здоровья исцеленному.
Генрих
(расхаживая взад и вперед)
О да,
Я исцелен и возрожден. Во всем
Я ощущаю это. Грудь моя
Та« мощно и свободно дышит, будто
Все силы мая я вл,итал в себя.
Они дошли до сердца моего,
И ставшая железною рука
В шорыве творчества от нетерпенья
То разжимает, то сжимает пальцы,
Как ястреб когти в воздухе. А вы
Святыню видите *в моем саду?
Пастор
Что именно?
Генрих
Вон там. Другое чудо!
Смотрите же!
Пастор
Не вижу ничего.
Генрих
Вот дерево в цвету. Оно похоже
На облачко закатное. Бог Фрей
Почил на нем. Приблизьтесь же к стволу,
Чтоб услыхать, как от него исходит
Глубокий, сладостный и дивный шум.
То пчелы без числа с. жужжаньем жадным
В цветах его душистый мед сбирают.
Я знаю, с этим деревом я схож.
Как снизошел бог Фрей на эти ветви,
450
Так в сердце он проник ко мне, и тотчас
Цветами вспыхнула душа моя.
Где пчелы жаждущие? Пусть придут!..
Пастор
Ну дальше, дальше. Рад я слушать вас.
Собой и деревом в цвету хвалиться
Вы вправе. Но созреют ли плоды —
Известна только богу.
Генрих
Верно, друг мой!
Все от него! Меня он сбросил в пропасть
На двадцать сажен —он же и вознес,
Чтоб мог теперь я расцвести свободно.
И цвет, и плод, и все, все от него,
Молите только, пусть он это лето
Благословит. То, что растет во мне,
Жить и созреть достойно! Это правда!
Еще ни разу о таком творенье
Я никогда не помышлял доселе.
Хочу создать игру колоколов!
Они и приходить в движенье сами
И сами издавать свой звон должны.
Мне стоит руку к уху приложить,
Как тотчас слышу дивный перезвон.
Глаза закрою — и за формой форма
Всплывает предо мной; я осязаю
Их очертанья чистые. И знайте:
То, что сейчас я получил как дар,
Искал я прежде в муках несказанных.
Когда меня «счастливый мастер» звали,
Ни мастером я не был, ни счастливым,
Теперь я мастер, и теперь я счастлив!
Пастор
Я рад, когда вас мастером зовут,
Но странно мне, что сами вы себя
Зовете так... А для какой же церкви
Предназначается творенье ваше?
451
Генрих
Ни для какой.
Пастор
Но кто вам дал заказ?
Генрих
Тот, кто велел расти вот этой ели
Над бездной. Ваша церковка в горах
Разрушена голами и пожаром,
И потому высоко наверху
Хочу я заложить фундамент новый —
На новом основанье новый храм.
Пастор
О мастер, мастер! Я не стану спорить,
Но, право, мы не поняли друг друга...
Я думаю, короче говоря,
Что новый труд ваш будет так прекрасен...
Генрих
Прекрасен. Да.
Пастор
Игра колоколов...
Генрих
Зовите как хотите.
П астор
Но дано
Названье это вами.
Генрих
Я назвал
То, что должно само себя назвать,
Что даст и может дать себе названье.
Пастор,
А кто платить вам будет за работу?
452
Генрих
Кто будет мне платить? О пастор, пастор!
Вы что — хотите осчастливить счастье?
Вознаградить награду? Пусть зовут
Мою работу, как ее назвал я,
Игра колоколов! Но это будут
Колокола такие, я клянусь,
Каких не знали наши колокольни!
Их звон по силе будет равен грому,
Гремящему весною над полями,
И этот мощный трубный глас заставит
Умолкнуть все колокола другие.
Польется звон ликующий, победный
И миру возвестит рожденье дня.
О праотец наш солнце! Возрастил ты
Своих детей, моих! Ты их вскормил!
Все — до былинки маленькой, взошедшей
Под теплыми потоками дождя,
Все, все они ликующий свой взор
На светлый путь твой в небе обратят.
И так же, как в земле вот этой серой,
Что стелется сейчас перед тобой
Зеленою и мягкой, — так во мне
Порыв к высокой жертве ты зажег,
И я всего себя тебе отдам!
О день рассвета! День, когда впервые
В моем цветущем храме прозвучит
Гром пробуждения — когда из тучи,
Зимой над нами грузно нависавшей,
Дождь проливной из бриллиантов хлынет
И миллионы рук, к нему простертых,
Зажженные магическою силой
Бесчисленных каменьев драгоценных,
Богатство понесут в свои лачуги.
Возьмут знамена шелковые там,
Что ждали их — ах, долго-долго ждали,
И, с ними праздник солнечный встречая,
Пойдут, ликуя, пилигримы солнца.
Да, праздник! Пастор, вам известна притча
О блудном сыне. Солнце — наш отец —
453
Тот праздник даст своим заблудшим детям.
Колышется, вздымаясь, шелк знамен,
Стремятся толпы к храму моему,
И тут раздастся дивный перезвон,
У каждого исторгнув из груди
Рыдание. И запоют все песнь
Погибшую, забытую давно,
О родине, о детстве милом песнь,
Восставшую из сказочных глубин,
Всем ведомую, но еще ни разу
Не спетую никем. Она начнется
Так тихо, боязливо. Прозвучит в ней
Скорбь соловья, голубки воркованье,
И в каждом сердце разобьется лед,
А зависть, злоба, ненависть и горе
Растают в океане слез горячих.
Тем временем мы подойдем к кресту
Еще в слезах, но радостно ликуя,
И вот, освобожденный силой солнца,
Спаситель мертвый расправляет члены,
И вновь живой, со смехом, вечно юный,
Нисходит к нам в сиянии весны.
Генрих говорит со все возрастающим одушевлением, которое под
конец переходит в экстаз. В волнении он ходит взад и вперед. Рау-
тенделейн, трепеща от восторга и любви, со слезами на глазах опу-
скается перед ним на колени и целует ему руку. Пастор следит за
его речью с ужасом, который становится все более явным. В конце
концов он овладевает собой. После некоторой паузы он начинает
говорить с деланным спокойствием, которое, однако, скоро исчезает.
Пастор
Ну, милый мастер, выслушал я вас
И вижу — верно все до мелочей,
О чем с таким сердечным огорченьем
Почтенные твердили прихожане,—
Все — вплоть до сказки с колокольным звоном.
Сказать нельзя, как мне прискорбно это!
Но хватит громких слов. Сюда пришел я
Не потому, что ждал чудес от вас,
Нет, для того, чтоб вам помочь в беде.
454
Генрих
В беде? А разве я попал в беду?
Пастор
Проснитесь же! Проснитесь наконец!
Вам снится страшный сон, а пробужденье
Вам муки ада принесет, поверьте,
И, если только не удастся мне
Теперь вас божьим словом пробудить,—
Погибли вы навеки, мастер Генрих!
Генрих
Не думаю.
П астор
Что сказано в писанье?
«Кого господь захочет погубить,
Того он поражает слепотою!»
Генрих
Захочет бог —ему вы не помеха!
Но если б я назвал себя слепым
Теперь, когда я полон светлых гимнов,
На облаке предутреннем покоюсь
И даль небес освобожденным взором
Впиваю жадно,— то достоин был бы,
Чтоб вечной слепотою поразил
Меня господь.
Пастор
Ну это, мастер Генрих,
Возвышенно уж слишком для меня.
Я человек простой, земное чадо,
И не силен в материях высоких,
Но З'наю то, что позабыли вы:
Есть истина и ложь, добро и зло.
Генрих
Адам в раю не знал их тоже, пастор.
455
Пастор
Пустые, безрассудные «слова!
Вам нечестивых дел не скрыть за ними,
Мне жаль, я пощадить хотел бы вас,
У вас жена и маленькие дети...
Генрих
Ну, дальше...
Пастор
Вы от церкви отстранились,
Идете в горы и по месяцам
Не возвращаетесь в свой дом родной,
Где вас жена в печали ждет и дети
Льют слезы вместе с матерью своей.
Генрих
(после продолжительного молчания, взволнованно)
О если б мог я осушить их слезы,
С какой бы радостью я сделал это,
Но невозможно, нет! И, размышляя
В тоскливые часы, я вижу ясно,
Что мне их скорбь уменьшить не дано.
Я весь любовь, я обновлен любовью,
Но от избытка всех своих богатств
Не смею я ее пустую чашу
Вином наполнить, потому что будет
Оно ей горькой желчью и отравой.
Как может тот ласкать лицо ребенка,
Чьи пальцы — когти ястреба? Да будет
Господь опорой им!
Пастор
Безумье, мастер!
Позорное безумье, говорю вам!
Я здесь стою, глубоко потрясенный
Чудовищно жестоким вашим сердцем.
Злой враг сумел вам нанести удар,
Надев личину бога... Да, признаюсь,
Сумел — и лучше чем когда-нибудь.
456
Что бы о замысле своем болтали?!
Великий бог! Ужели не приходит
Вам в голову, какая это мерзость!
Язычник худшей скверны не измыслит!
Да я готов скорей молить творца
Обрушить все египетские казни
На христиан, чем видеть этот храм
Ваала, Вельзевула и Молоха!
Одумайтесь! Придите же в себя!
Еще не поздно! Прочь гоните девку,
Распутницу, проклятую колдунью!
Прочь эту ведьму, этот дух бесовский,—
И тотчас же исчезнет наважденье,
И вы спасете душу от греха!
Генрих
Когда лежал в бреду я, близкий к смерти,
Она пришла, и был я исцелен.
П астор
Смерть лучше, чем такое исцеленье!
Генрих
Вы думайте об этом, как хотите,
А мне — мне новая открылась жизнь!
И этой жизнью я обязан ей,
До гроба я должник ее...
Пастор
Довольно!
Вы слишком глубоко во зле погрязли,
Ад вами разукрашен словно небо,
Он цепко держит вас. Я умолкаю,
Но знайте — для еретиков и ведьм
Еще горят, как в древности, костры.
Vox populi — vox dei1! Вам не скрыть
Языческих и тайных дел от нас.
Они рождают ужас, будят гнев.
Случиться может так, что возмущенья
1 Глас народа —глас божий! (Лат.}
457
Сдержать нельзя уж буде!* и народ,
В своей святыне оскорбленный вами,
Поднимется, чтоб защитить ее,
Толпой ворвется в вашу мастерскую
И беспощадно все до тла разрушит!
Генрих
(после некоторого молчания, спокойно)
Гм... А меня ведь вы не испугали.
Когда к тому, кто жаждою томим,
Я приближаюсь с чашею вина,
А он из рук моих кувшин и чашу
Одним ударом выбьет — что ж, и пусть,
Как видно, таково его желанье
"Или судьба! Моей вины тут нет.
Я жаждой не томим, я пил! Но, если
Тот, кто обманывает сам себя,
Проникнется слепой и жгучей злобой
Ко мне, кто напоить его хотел,
И если грязь поднимется из тьмы,
Чтоб погасить огонь души моей,—
Я все равно самим собой останусь.
Я знаю, что хочу и что могу!
Ведь мне не раз случалось разбивать
Колоколов уже готовых формы,
Так я еще раз молот подниму
И колокол отлитый кое-как
Искусством черни из пороков, злобы,
Тщеславья, желчи и всего дурного
Лишь для того, чтоб глупость пела в нем,—
Я превращу во прах одним ударом!
Пастор
Что ж, в добрый час! Я все сказал. Прощайте!
Исторгнуть плевелы грехов из вас
Никто не в силах. Да спасет вас бог.
Скажу одно лишь: есть такое слово —
Раскаянье. И вот настанет день,
Когда тебя в разгар мечтаний грешных
Стрелой оно ударит прямо в сердце!
Ты не Погибнешь^ но и жить не будешь!
458
Тогда себя, и жизнь, и труд, и бога
Ты проклянешь... и вспомнишь обо мне.
Генрих
Когда б я, пастор, захотел представить
Себе виденья страшные, то смог бы
Получше их изобразить, чем вы.
Тому, что вы сказали, не бывать!
От ваших стрел я огражден, они
Меня не могут даже оцарапать,
Как никогда не сможет зазвучать
Тот старый колокол, что в бездну рухнул
И в озере теперь лежит на дне.
Пастор
Он зазвучит, и ты его услышишь!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Та же плавильня, что и в третьем акте.
В скале справа пробит проход, ведущий в пещеру. Налево откры-
тый кузнечный очаг с мехами и дымоходом. В горне горит огонь.
Неподалеку от очага наковальня.
Генрих клещами держит на наковальне кусок раскаленного же-
леза. Около него шесть маленьких гномов в одежде рудокопов.
Первый гном держит -вместе с Генрихом клещи. Второй лном бьет
большим кузнечным молотом по раскаленному железу. Третий гном
раздувает мехами огонь Четвертый гном, не двигаясь, с напряжен-
ным вниманием наблюдает за работой. Пятый гном стоит в ожида-
нии; в руках у него дубинка, и он, видно, готов нанести ею удар.
Шестой гном сидит на возвышении, на небольшом троне; на голове у
него блестящая корона.
Вокруг разбросаны выкованные и отлитые части, архитектурные
украшения и фигуры.
Генрих
Бей-бей, пока рука не онемеет,
Твой визг меня не трогает, лентяй.
А не ударишь столько, сколько надо, —
Спалю тебе я бороду на горне.
Второй гном бросает молот.
Я так и знал! Ну погоди, мошенник!
Уж если я грозил, так не на шутку.
Генрих держит визжащего и барахтающегося гнома над очагом. Гном,
раздувающий меха, начинает работать еще усерднее.
Первый гном
Я больше не могу. Рука немеет.
460
Генрих
Иду.
(Второму гному.)
Ну как, теперь собрался с силой?
Второй гном весело кивает головой, хватает молот и усердно бьет
им изо всех сил.
Клянусь я лебедем и петухом,
(Снова хватает клещи.)
Вас распускать нельзя. Да ни один
Кузнец не мог бы закруглить подкову,
Работая с ленивцами такими!
Ударят раз и думают о том,
Чтоб больше не ударить никогда.
Уж я не говорю, что верить нужно
В свою работу, чтобы делать все
Бесчисленные пробы и поделки,
Которых требует достойный труд.
Ну, бей! Куют горячее железо,
Холодное не гнется. Что ты там?
Первый гном
(в приливе усердия пытается рукой придать форму рас-
каленному железу)
Хочу рукой придать железу форму.
Генрих
Отчаянный ты малый, как я вижу!
Ты хочешь руки в пепел превратить?
Да как я буду строить без тебя,
Потомок Велунда? Как мне удастся
Строение великое воздвигнуть,
Которое хочу поставить так,
Чтоб вознеслось оно свободно в воздух
И куполом своим коснулось солнца?
Первый гном
Готова форма. И рука цела;
Чуть омертвела только — вот и все.
461
Генрих
Скорей к колодцу! Водяной тебе
Пусть охладит зеленой тиной пальцы.
(Второму гному.)
Заканчивай, бездельник, насладись
Ты отдыхом заслуженным теперь.
А я взгляну на то, что создал нынче,
Пусть это будет мастеру наградой.
(Берет только что выкованный кусок железа, садится
и рассматривает его.)
Отлично! Превосходно! Добрый гений
Труды мои успехом увенчал.
Да, я имею право быть довольным.
Из массы грубой форма родилась,
Из хаоса — сокровище возникло
То самое, в котором мы нуждались; •
Все гармонично в нем; мы им дополним
Незавершенное творенье наше.
Что ты мне шепчешь?
Четвертый гном, взобравшись на стул, что-то шепчет Генриху.
Прочь, лукавый дух!
Не то я по рукам и по ногам
Свяжу тебя и кляпом рот заткну.
Гном отбегает в сторону.
Что в этой части не согласно с целым?
Ну что тебе не нравится? Ответь,
Коль говорят с тобой. Я никогда
Так счастлив не был, как сейчас. Ни разу
Моей руке творить не удавалось
В таком согласье с замыслом моим.
Что осуждаешь ты? Иль я не мастер?
Со мной равняться хочешь, подмастерье?
Ну, подходи! Скажи ясней, что хочешь?
Гном снова подходит к нему и шепчет.
(Бледнеет, вздыхает, встает и в бешенстве бросает
готовую работу на наковальню.)
462
Так nyctb же черт работу эту кончит!
А я начну сажать картофель, репу!
Есть, пить, и спать, и смерти ждать своей.
Пятый гном подходит к наковальне.
Эй ты, не смей, не тронь! Мне дела нет,
Что кровью налилось твое лицо
И волосы от злобы стали дыбом,
А взор зловещий смертью мне грозит!
Поддайся я тебе, убийца грязный,
Не удержи тебя рукою твердой,—
Мне лишь одно останется — склониться
И ожидать, как милости, удара
Твоей дубинки!
Пятый гном в ярости разбивает на наковальне готовую поковку.
(Скрежещет зубами.)
Что ж, пусть так, идите!
Бросайте все. Сегодня отдохнем!
Коль утро силы новые мне даст,
Как я надеюсь, — вас тогда я кликну.
Ваш труд не радует меня сегодня,
-Идите! Эй ты, у мехов! Едва ли
Железо будет нужно мне. Ступай!
Гномы, за исключением того, что в короне, убегают через проход,
пробитый в скале.
А ты, в короне? Ты, что нарушаешь
Раз в жизни лишь молчание свое,—
Чего стоишь и ждешь? Иди за ними.
Ведь слова ты не скажешь своего
Ни завтра, ни сегодня,— а когда
Его ты скажешь — богу лишь известно!
Конец!.. Когда ж конец? Я так устал...
Вечерний час, я не люблю тебя,
Ты, существуя между днем и ночью,
Ни дню, ни ночи не принадлежишь.
Из рук моих ты выбиваешь молот,
Сна не даешь, — а отдых только в нем.
Исполненное нетерпенья сердце
Томится ожиданьем и скорбит
463
О новом дне. В сиянии багряном
Нисходит солнце вглубь... И мы — одни.
Привыкнув к свету, мы дрожим бессильно
И, обнищавшие, встречаем вечер.
Мы днем цари, а ночью — бедняки,
Когда мы спим, лохмотья наш покров.
(Вытягивается на ложе и грезит с открытыми глазами.)
Ьелый туман проникает сквозь открытую дверь. После того как он
рассеивается, из колодца показывается Водяной.
Водяной
Кворакс! Брекекекекс! Он отдыхает
В своей лачуге — мастер, червь земной,—
Не видит и не слышит ничего.
А привиденья с гор ползут, как тучи
Горбатые и серые в тумане,
И то грозят безмолвно кулаком,
То жалобно заламывают руки.
Не слышит он ни стона чахлой ели,
Ни тихого и злого свиста эльфов,
Такого, от которого дрожат
Все иглы у сосны седой в испуге,
Когда она себя ветвями бьет,
Как птица крыльями... Ага! Он зябнет,
Его пробрало холодом до мозга
Костей, но все же продолжает он
Работать и во сне. Оставь! Оставь!
Напрасно вздумал ты тягаться с богом!
Тебя призвал он на борьбу, но, видя,
Что слаб и жалок ты,— тебя отверг!
Генрих ворочается и стонет.
Бесцельны жертвы: грех всегда есть грех!
Благословенья бог не дал тебе,
Не захотел твой грех заслугой счесть,
Не превратил возмездия в награду.
Ты полн пороков, ты испачкан кровью,
И не сумеет никакая прачка
Отмыть твою одежду добела.
В сырых ущельях стаи черных эльфов
464
Сбираются на дикую охоту,
Они уже почуяли добычу!
Туманы-исполины воздвигают
В прозрачном небе облачные замки,
Чьи мрачные и грозные громады
Уже ползут к тебе неотвратимо,
Чтоб раздавить тебя, твой труд, твой мир...
Генрих
О Раутенделейн, ко мне, ко мне!
Мне душно, тяжело...
Водяной
Она услышит,
Она придет к тебе, но не поможет!
И, будь она.хоть Фрейя, будь ты Бальдер,
Который носит солнечные стрелы
В своем колчане и стреляет ими
Без промаха в намеченную цель,—
Ты все равно погибнешь. Слушай, мастер.
Колокол старый ушел в глубину,
Под песком и галькой лежит,
Но рвется он в вышину,
Туда, где звезда блестит.
Юркнут рыбы в него и уносятся прочь,
А моя младшая зеленокудрая дочь
Со страхом обходит его стороной,
От боли и жалости плача порой.
Колокол начал так странно звучать,
Будто во рту его — кровь;
Дрожит он, подняться пытается вновь!
Бойся его услыхать!
Дин-дон!
Боже, прерви его сон.
Дин-дон!
Сумрак опасность таит,
Колокол смертью грозит.
Дин-дон!
Боже, прерви его сон.
(Погружается в колодец.)
16 Г. Гауптман
465
Генрих
На помощь! Помогите! Помогите!
Меня кошмары душат!
(Просыпается.)
Что со мной...
Куда попал я...
(Протирает глаза и озирается.)
Есть тут кто-нибудь?
Р а утенделейн
(появляясь в дверях)
Я здесь! Ты звал меня?
Генрих
Поди сюда!
На лоб горячий положи мне руку,
Вот так... Я должен чувствовать тебя,
Волну твоих волос и трепет сердца!
Иди ко мне! Поближе! Ты приносишь
Лесную свежесть, запах розмарина.
Целуй меня!
Р аутенделейн
Любимый, что с тобой?
Генрих
Не знаю сам... Я тут лежал, озяб...
Укрой меня теплей... Я изнемог,
Устало сердце... Ослабев, лежал я...
Ворвались силы темные ко мне
И мучили меня... Я стал их жертвой...
Но все прошло... Все снова хорошо,
Все хорошо, дитя. Я вновь силен!
Пускай приходят!
Р аутенделейн
Кто?
Генрих
Враги.
466
Р аутендел ей н
Какие?
Генрих
Все безыменные враги мои!
Я твердо на ногах еще стою
И не боюсь, хоть он, пока я спал,
Ко мне подполз коварно, как гиена.
Раутенделейн
Ты бредишь!
Генрих
Пустяки. Знобит немного...
Пройдет. Ну обними скорей меня.
Раутенделейн
Мой милый, дорогой!
Генрих
В меня ты веришь,
Скажи, дитя?
Р аутенделейн
Ты — Бальдер! Рыцарь солнца!
Как бледен ты! Хочу поцеловать
Я брови белокурые твои,
Которые над синевою глаз
Дугой очерчены...
Генрих
Так Бальдер я?
Заставь меня поверить в это. Влей
Желанное мне в душу упоенье,
В котором так нуждаюсь я сейчас.
Рука должна трудиться неустанно,
Должна клещами, молотом работать,
Водить резцом и мрамор рассекать.
Но иногда одно не удается,
Другое не выходит и упорством
16* 467
Любую мелочь надо брать,— тогда
Теряешь вдохновение и веру;
Тоска вползает в сердце, гаснет взор,
И из души уходит светлый образ,
Растаяв в повседневной суете.
Небесный дар ведь так легко утратить,
Он солнцем дышит весь и чужд цепей.
С ним исчезает вера, и стоишь ты
Обманутый, исполненный соблазна
Стряхнуть с себя все муки завершенья,
Сокрытые от взора твоего
В божественно-блаженный миг зачатья.
Но полно! К небесам еще восходит
Моей высокой жертвы чистый дым,
А если свыше будет он отвергнут,
Что ж—воля неба! С плеч моих тогда
Священные одежды ниспадут.
Не я их сброшу — нет. И в этот миг,
Хоть я и выше всех других стоял,—
Сойду с Хорива твердо и в безмолвье.
Теперь же света! Факелы несите!
Волшебница, яви свое искусство!
Дай твоего вина мне! Будем смело
Мгновения изменчивого счастья
Ловить с тобою, как простые люди.
И лучше мы досуг невольный свой
Наполним жизнью, а не праздной ленью,
Ведь лень удел толпы, что расточает
За днями дни. Пусть музыка звучит!
Р аутенделейн
Я по горам летала, мой любимый,
То паутинкою неслась по ветру,
То по цветам, как мотылек, порхала
И с каждого растеньица, травинки,
И колокольчика, и горицвета,
И анемоны — словом, ото всех —
Взяла я клятву зла тебе не делать.
Теперь и черный эльф — твой враг заклятый —
Напрасно будет на тебя, мой светлый,
Оттачивать смертельную стрелу.
468
Генрих
Смертельную стрелу? Что за стрела?
Ах, знаю — призрак! Он ко мне явился
В одежде пастора. Простерши руку,
Стал угрожать смертельною стрелой,
Которая вонзится в сердце мне.
Но кто метнет в меня стрелу такую?
Скажи мне, кто?
Р аутенделейн
Никто, никто, любимый!
Ты заколдован — слышишь? — заколдован.
Ты лишь мигни мне, лишь кивни — и тотчас,
Как дым, взовьются волны нежных звуков,
Замкнут тебя звучащею стеною
И сквозь нее к тебе не долетят
Ни крик людской, ни колокольный звон,
Ни хитрые и злые козни Локки.
Подашь ты мне едва заметный знак —
И средь ущелий пышный зал возникнет,
Нас гномы окружат с жужжаньем тихим,
Накроют стол, украсят пол и стены.
Пока нам силы злобные грозят,
Уйдем с тобою вглубь, в земные недра,
Туда, где ни один гигант не сможет
Коснуться нас дыханьем ледяным.
Заблещут в зале тысячи огней...
Генрих
Оставь, дитя! Что мне «волшебный праздник,
Когда безмолвно, буднично стоит
Творение мое в руинах жалких
И ждет, когда сумеет возвестить
О празднике из праздников, ликуя.
Я рвусь туда, хочу увидеть зданье,
С которым я железной цепью связан.
Возьми же факел, посвети! Скорей!
Не дремлют тайные враги мои,
Я чувствую, подкапывает кто-то
Фундамент зданья; значит, мастер должен
469
Трудиться и об отдыхе забыть.
Когда ж он завершит свою работу
И чудо сокровенное пред всеми
Предстанет наконец — все из металла,
Слоновой кости, золота и камня —
В победной завершенности своей,
Оно всегда таким в веках пребудет.
На всем же незаконченном лежит
Печать проклятия иль даже хуже —
Насмешкою становится оно!
(Хочет уйти, но в дверях останавливается.)
Что ж ты стоишь, дитя? Идем, не надо,
Я знаю, боль тебе я причинил.
Р аутенделейн
Нет-нет!
Генрих
Но что с тобою?
Р аутенделейн
Ничего.
Генрих
Бедняжка! Знаю, что тебя печалит.
Ребенок ловит пестрых мотыльков,
Губя со смехом то, что нежно любит.
Но я ведь больше мотылька!
Р аутендел ейн
А я
Не больше разве, чем такой ребенок?
Генрих
Конечно, больше! И, забыв об этом,
Забыл бы я весь смысл, и свет, и радость
Существованья моего. Идем!
Сверканье влаги у тебя в глазах
О боли говорит, что причинил я.
Тому виною мой язык — не я,
Чье сердце лишь любви к тебе полно.
Не надо плакать. Ну пойдем! Меня
470
На новую игру ты вдохновила
И в руку золото вложила мне
На ставку новую в борьбе с богами!
О, в этот миг я чувствую себя
Таким богатым, так захвачен я
Загадочной твоею красотою,
Что в изумлении стремлюсь постигнуть
Ее — непостижимую — и муку
Испытываю, близкую к блаженству.
Вперед! Свети мне!
Леший
(кричит за сценой)
Хольдрио! Сюда!
Наверх! Какого черта вы застряли?
\ Испепелим Ваалов этот храм!
Смелее, пастор! Господин цирюльник!
Вот здесь солома, хворост и смола.
А мастер Генрих со своею феей
Целуется и нежится в постели
И в ус себе не дует.
Генрих
Мн# сдается,
Что ты, болван, объелся белены!
Чего орешь в тумане ночью, дурень?
Ну, берегись!
Леший
Тебя?
Генрих
Меня, конечно!
Вот оттреплю за бороду тебя я,
Невежа козлоногий. Я ведь знаю,
Как с вашим братом надо обращаться!
Я покажу тебе, козел, обжора,
Кто здесь хозяин. Я тебя скручу,
И остригу, и на меня работать
Заставлю. Что? Да ты посмел заржать?
Смотри, вот наковальня, вот и молот
471
Достаточно тяжелый, чтоб тебя
Избить до полусмерти.
Леший
(поворачивается к нему задом)
На, ударь!
Черт побери! Ну, размахнись и бей!
Бывало уж не раз, что острый меч,
Направленный ревнителями веры,
Меня лишь пощекочет, превращаясь
Тотчас же в палку. На-ка, посмотри,
Тут у меня такая наковальня,
Что об нее, как глина иль навоз,
Твое железо сразу разлетится.
Генрих
Ну, это мы, уродина, посмотрим!
Да будь ты стар, как лес зарейнских гор,
И так силен, как дерзок и хвастлив,—
Поверь, тебя на цепь я посажу,
Таскать мне воду, хижину мести,
Ворочать камни я тебя заставлю,
А коль начнешь лениться — будешь бит!
Рау^енделейн
Но, Генрих, он тебя остерегает!
Леший
Идет! Ведь я потешиться не прочь!
Я буду здесь, когда они тебя
Потащут, как теленка, на костер!
Я бочки масла, серы и смолы
Им прикачу. Пусть огонек готовят
Такой, чтоб ясный день померк от дыма.
Из глубины доносятся крики и рев множества голосов.
Р аутенделейн
Ты слышишь? Люди! Голоса людские!
Ужасный крик! Они грозят тебе.
В Раутенделейн попадает камень.
На помощь, бабушка! Скорей!
472
Генрих
Ах вот как!
Мне снилось, что гналась за мною свора!
Но псам не затравить меня! Я рад
Услышать этот рев. Когда бы ангел
Сюда спустился с лилией в руках
И умолял меня быть твердым, стойким,
Он убедить меня .не смог бы лучше
В великом смысле моего труда,
Чем этот злобный вой. Сюда! Скорей!
Воздастся по заслугам вам! Идите!
Вас защищать от вас самих я буду!
Вот мой девиз!
(Убегает.)
Р а уте н дел е йн
(одна, в тревоге)
Ах, бабушка лесная,
На помощь! Помоги мне Водяной!
Из колодца подымается Водяной.
Ах, милый Водяной, прошу тебя!
Спусти по скалам воду вниз потоком
И свору эту прогони. Ну, сделай...
Водяной
Брекекекекс! Что должен сделать я?
Р а уте ндел е йн
Смой в пропасть их потоками воды.
Водяной
Нет, не могу!
Раутенделейн
Ну сделай! Ты же можешь.
Водяной
А сделаю — какой мне в этом прок?
Мне ненавистен этот мастеришка,
Над богом и людьми царить он хочет...
Толпа взбесится и его погубит,
А мне и на руку.
Раутенделейн
. Ну поспеши
И помоги — иль будет слишком поздно!
Водяной
Скажи, а что ты мне за это дашь?
Раутенделейн
Что дам тебе я?
Водяной
Да.
Раутенделейн
А что ты хочешь?
Водяной
Чего хочу? Тебя! Брекекекекс!
Со смуглых плеч одежду сбрось — и вниз,
Такой как есть, сюда ко мне явись,
Без красных башмачков твоих и платья,
За сотни миль хочу тебя умчать я.
Раутенделейн
Смотри-ка! Как он все умно придумал!
Раз навсегда запомни: эти мысли
Из водяной башки своей ты выкинь!
Да если даже бабушки лесной
Годами станешь втрое старше ты
Иль в раковину, устрице подобно,
Меня упрячешь, — я ручной не буду!
Водяной
Так! Значит, он погибнет.
Раутенделейн
Нет. Ты лжешь!
Я знаю, лжешь! Ты слышишь клич его?
Да, это прежний голос — вам знакомый.
А, задрожал!.. Ты думаешь, не вижу?
Водяной скрывается. Появляется Генрих. Он возбужден борь-
бой, смеется дико и торжествующе.
Генрих
Как псы, накинулись они — как псов,
Я их прогнал горящей головней!
На них швырял гранитные я глыбы,
Кто не погиб — бежал. Дай мне напиться...
Борьба живит, победа закаляет,
Не утомляет битва. От нее
Становишься сильнее в десять раз
Для ненависти и любви.
Раутенделейн
Пей, Генрих!
Генрих
Да-да, дитя, давай... Я снова жажду
Вина, любви, и света — и тебя.
(Пьет.)
Пью за тебя, мой легкокрылый дух.
Напитком этим обручаюсь вновь
С тобою я. Кто хочет созидать,
Тому нельзя с тобою разлучаться —
Погибнет он: не сможет никогда
Преодолеть земного тяготенья.
Дитя, ведь ты — крыла моей души,
Так не сломайся же, молю тебя.
Р а уте н д ел е йн
Нет, если сам меня ты не сломаешь.
Генрих
Избави бог! — Эй, музыки!
Раутенделейн
Сюда,
Мой маленький народ! Из подземелий,
475
Из ям и трещин, из глухих ущелий!
Коснитесь струн! Играйте, флейты, скрипки!
Музыка.
Плясать я буду, стан склоняя гибкий.
Вот светлячка зеленого, танцуя,
На волосы златые положу я,
И блеск его над головой моею
Затмит сверканье ожерелья Фрейи.
Генрих
Постой! Молчи! Мне...
Р а утендел е йн
Что?
Генрих
Не слышишь ты?
Р а уте нделе йн
Чего не слышу я?
Генрих
Нет, ничего.
Р а уте н д е л е й н
Любимый, что с тобою?
Генрих
Я не знаю...
В журчанье музыки твоей проник
Вдруг чей-то голос... Стон...
Р а утен делей н
Но что за стон?
Генрих
Печали звук... Давно похороненный...
Но это ничего... Поди ко мне
И протяни мне чашу уст пурпурных,
Которую до дна не осушить.
Блаженства чашу дай — и я забудусь.
Целуются. Долгая блаженная пауза. Потом, крепко обнявшись, они
останавливаются в дверях, захваченные открывшимся перед ними
величественным миром гор.
476
Смотри: обширна, необъятна даль,
И глубина ее внизу прохладна,
Внизу — где люди. Человек и я.
Поймешь ли ты, дитя? Я там, в долине,
Чужой — и свой; и здесь, у вас в горах,
Чужой и свой... Ты понимаешь?
Раут ендел ей н
Да.
Генрих
Ты отвечаешь, а глядишь так странно.
Раут е нделей н
Мне страшно.
Генрих
Отчего?
Раутенделейн
Сама не знаю.
Генрих
Ну, все пройдет. Идем же, отдохнем.
(Подводя ее к проходу в скале, снова внезапно оста-
навливается и оборачивается назад.)
О, лишь бы эта бледная луна,
Что там повисла, белая, как мел,
Из неподвижных глаз не изливала
На все вокруг печальный тихий свет;
Пускай во тьме пребудет та долина,
Откуда я пришел. Ведь то, что скрыто
Седым туманом, видеть я не должен.
Вот, слушай... Нет... Ты ничего не слышишь?
Рауте нделей н
Нет. Не пойму, о чем ты говоришь!
Генрих
Ты все еще не слышишь?
477
РаутенделеАн
Что мне слышать?
Я слышу, как трава шуршит под ветром
И жалобно кричит сарыч; я слышу,
Как говоришь ты странные слова
Далеким, странным голосом, чужим.
Генрих
Там... там... внизу... кровавый свет луны
Ты видишь... отражается в воде.
Раутенделейн
Я ничего не вижу.
Генрих
Ты не видишь?
Ты, зоркая, как сокол? Ты слепа?
Что там ползет так медленно и тяжко?
Раутенделейн
То призраки, лишь призраки!
Генрих
О нет,
Нет, то не призраки. Я в это верю,
Как верю в то, что бог простит меня, —
Гляди, они взбираются на камень,
Что на тропинке...
Раутенделейн
Не смотри ты вниз!
Закрою вход, спасу тебя я силой.
Генрих
Оставь, я говорю тебе, оставь!
Я должен видеть, я хочу!
Раутенделейн
Смотри,
Как в котловине бешено кружатся
478
Седые облака водоворотом,
Ты ослабел, нельзя вступать в их круг...
Генрих
Я ослабел? О нет! Ах... все прошло...
Раутенделейн
Ну, вот и хорошо. Так будь же вновь
Ты мастером и нашим властелином.
Рассеет жалкий призрак мощь твоя,
Берись за молот, пусть он вновь звучит.
Генрих
Но погляди, они все выше, выше...
Раутенделейн
Где?
Генрих
Там, смотри, на узкой горной тропке,
В одних рубашках...
Раутенделейн
Где?..
Генрих
Босые дети
Несут кувшин... и так он им тяжел,
Что маленькое голое колено
То вдруг один подставит, то другой,
Чтоб поддержать сосуд.
Раутенделейн
О мать, ко мне,
Не дай ему погибнуть! Помоги!
Генрих
Вокруг головок их сиянье видно...
Раутенделейн
Ты огоньком блуждающим обманут!
479.
Генрих
Нет-нет... Прикрой глаза рукою... Видишь?
Идут... идут... Вот, здесь они...
(Опускается на колени.)
В это время робко появляются призраки двух детей, с тру-
дом несущих кувшин. Они в одних рубашках.
Первый ребенок
(замирающим голосом)
Отец!
Генрих
Да, мальчик мой...
Первый ребенок
Поклон тебе от мамы.
Генрих
Спасибо, милый... Как, ей хорошо?
Скажи.
Первый ребенок
(медленно и печально, подчеркивая каждое слово)
Теперь ей очень хорошо.
Из глубины доносится едва слышный удар колокола.
Генрих
А что вы принесли?
Второй ребенок
Кувшинчик.
Генрих
Мне?
Второй ребенок
Да, дорогой отец.
Г.е н р и х
А что в кувшине,
Мой мальчуган?
480
Второй ребенок
Соленое в нем что-то.
Первый ребенок
И горькое.
Второй ребенок
Там слезы нашей мамы.
Генрих
Великий бог!
Раутенделейн
Куда ты смотришь так?
Генрих
На них... на них...
Раутенделейн
Ответь мне: на кого?
Генрих
Иль у тебя нет глаз? На них! — Скажите,
Где ваша мама?
Первый ребенок
Мама?
Генрих
Где она?
Второй ребенок
Она лежит средь лилий водяных.
Генрих
Ах, колокол...
Раутенделейн
Что? Колокол? Какой?
. 481
Генрих
Тот старый, потонувший... он звучит!
Я слышать не могу... я не хочу!
Кто сделал это? Кто? О, помоги!
Раутенделейн
Приди в себя! Опомнись! Генрих! Генрих!
Генрих
Он зазвонил!.. Мой бог!.. Кто это сделал?
Ты слышишь, стонет погребенный звук,
Гремит, растет, всплывает вверх — вот стихнул
И вновь гремит с удвоенною мощью.
(К Раутенделейн)
Презренная! Тебя я ненавижу!
Прочь! Я тебя ударю, дух бесовский!
Распутница! Проклятие тебе!
Проклятье мне и моему труду!
Я здесь... Я здесь! Ид^у. О боже, сжалься!
(Устремляется вперед, ноги отказываются служить ему:
он снова поднимается и, шатаясь, уходит.)
Раутенделейн
Опомнись, Генрих!.. Все прошло, прошло...
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Горйая Лужайка с хижино,й Виттихи, как и в первом действии. Вре-
мя после полуночи. Вокруг колодца сидят три феи.
Первая фея
Огни пылают!
Вто рая фея
Красный ветер жертвы
В долину веет с гор.
Третья фея
И черный дым,
Клубясь, касается верхушек елей
И вниз ползет.
Первая фея
А в глубине ложится
Седая мгла. И скот стоит, увязнув
По горло, в мягком озере тумана
И с жалобным мычаньем рвется в хлев.
Вторая фея
Запел в кленовой роще соловей;
Был поздний час — так пел он, так рыдал,
Что я в тоске на влажную листву
Упала, горько плача.
Третья фея
Это странно!
А я спала на тонкой паутинке, —
483
Меж венчиками трав она тянулась,
Сплетенная из красных нитей дивно
И мягкая, как ложе королевы.
На ней спала я мирно. Луг сверкал
Серебряной росой в заре вечерней,
Бросая на меня свой ясный отблеск,
А я, сомкнув усталые глаза,
Спала блаженно. И, когда проснулась,
В просторах дальних свет уже угас,
И сумрак ложе обволок мое.
Лишь на востоке тусклый свет виднелся
И тлел, пока не поднялась луна,
Как глыба раскаленного металла,
Над каменистыми хребтами гор.
И от косых лучей кроваво-красных,
Мне показалось, ожил луг... Так странно!
Я услыхала шепот, вздохи, стоны
И жалобы тончайших голосков,
Наперебой звучавших в тишине.
Мне страшно стало! Позвала жучка я,
Который нес фонарик изумрудный,
Но пролетел он мимо. Я лежала,
Не зная ничего, в тоске и страхе,
Пока не прилетел дружок мой эльф
На крыльях стрекозы — ах, издалека
Я слышала звон крылышек его.
Мы обнялись и ложе разделили,
Но тяжко он вздохнул, меня целуя,
Прижал меня к себе и так заплакал,
Что слезы полились на грудь мою,
И прошептал он мне, рыдая: «Бальдер...
Наш Бальдер умер...».
Первая фея
(поднимаясь)
Вот огни пылают...
Вторая фея
(тоже поднимаясь)
То погребальный Бальдера костер.
484
Т ретья фея
(медленно направляясь к лесной опушке)
Он умер... Стало холодно...
Первая фея
Над миром,
Как дым от погребального костра,
Летит проклятье!.. Страшная пора!
Густой туман застилает горы. Когда вновь становится светло, фей
уже нет.
С гор спускается измученная и скорбная Раутенделейн. Она
устало садится, снова встает и приближается к колодцу. Голос ее
замирает и гаснет.
Раутенделейн
Куда же? Куда? Я на свадьбе была,
И гномы шумели вокруг стола,
И чашу мне дали, но вместо вина
Алою кровью сверкала она.
Я выпить должна была чашу.
Как только я выпила это питье,
Забилось от ужаса сердце мое,
Железные пальцы сдавили его,
И сердце сгорело, и сердце мертво.
Пусть в сердце моем будет холод.
Корона лежала на брачном столе,
Как рыбка меж красных кораллов во мгле.
Корону надела на голову я,
И вот, Водяной, я невеста твоя.
Пусть в сердце моем будет холод!
Достались три яблока мне чередою
Белое, алое и золотое,
То были к свадьбе подарки.
Я белое съела — и побледнела,
Потом золотое — и разбогатела,
И алое съела третьим.
Невеста румяна, бела и бледна;
Но мертвой на свадьбе сидела она.
Эй, Водяной, отворяй — я иду
И мертвую, видишь, невесту веду
485
Меж рыбок, и змей, и камней — в глубину,
В холод смертельный и страшный — ко дну...
О сожженное сердце мое!
(Опускается в колодец.)
Из лесу появляется Леший, подходит к колодцу и кричит в него.
Леший
Хей! Хольдрио! Лягушачий король!
Всплывай наверх, проклятый мокрохвост!
Ты что, не слышишь? Спишь, зеленобрюхий?
Иди, я говорю! Пусть даже рядом
Лежит с тобой красавица русалка
И чешет бороду тебе — иди!
Оставь ее, ступай. Не пожалеешь!
Ведь то, что я узнал, черт побери,
И рассказать хочу — десятка стоит
Твоих любовных водяных ночей.
Водяной
(невидимый, в колодце)
Брекекекекс!
Леший
Ну лезь! Что там такое?
Водяной
Мне некогда! Оставь меня в покое!
Леший
Ишь, некогда! Успеешь жабье брюхо
Ты отрастить еще. Подставь-ка ухо,
Ты, головастик, — слушай мой рассказ:
Что я пророчил — все сбылось как раз.
Ее он бросил! Покажи-ка прыть
И мотылька попробуй изловить.
Помят он, чуть подпортили его,
Да Водяному с Лешим — что с того!
Короче, если ты не оплошаешь,
Найдешь побольше в ней, чем ожидаешь.
486
Водяной
(смеется и лукаво подмигивает)
А мне-то что? Ее он бросил? Так...
Но я за ней не двинусь ни на шаг!
К чему?
Леший
Тебе она уж не нужна?
Хотел бы знать тогда я — где она.
Водяной
Ищи-ищи, друг Леший...
Леший
Я искал!
Повсюду рыскал я, везде бывал.
Я ухитрился и туда забресть,
Куда и горному козлу не влезть.
Расспрашивал и птиц я, и зверьков,
И соколов, и маленьких сурков;
Щеглят и коршунов, и даже змей, —
Но ничего не разузнал о ней.
На дровосеков ночью наскочил,
Из их костра полено утащил
И с головней пылающей в руках
До кузницы заброшенной в горах
Я добежал. Теперь она горит!
И дым во мраке жертвенный летит,
Огонь бушует; грохот, треск и чад,
Пылают балки, рушатся, трещат,
И твоему эеличью, человек,
Конец пришел! Конец пришел навек.
Водяной
Я знаю, знаю, все известно мне,
Меня ты зря тревожил в глубине.
Ведь я в колодце знаю все. Я знал,
Что потонувший колокол звучал!
Я знаю, брат, и более того —
Кто двигал мертвым языком его.
487
Эх, если бы ты видел, что у нас
Вчера на дне случилось в первый раз!
Утопленница мертвою рукой
Тот колокол искала под водой,
Нашла его, дотронулась — и вдруг
Издал он громкий, величавый звук.
Завыл как львица, к мастеру взывая,
Высоты властным зовом оглашая.
И женщину мне видеть довелось;
Волна густых распущенных волос
Лицо ее печальное скрывала,
Но стоило коснуться ей металла
Костлявой страшною рукой своей,
Как несся грозный звон вдвойне сильней.
Я стар уже, видал виды любые,
Но дыбом встали волосы седые!
Мы все бежали прочь. Когда бы сам
Ты видел то, что я увидел там,
О фее думать ты бы уж не смог.
Оставь ее. С цветочка на цветок
Пусть прыгает козявка на здоровье,
А я уже по горло сыт любовью.
Леший
А я так нет! О, черт! Я распален!
Всяк волен поступать, как хочет он.
Когда в руках держу живое тело,
Какое до утопленниц мне дело?
Водяной
Кворакс! Брекекекекс! Хо-хо! Ха-ха!
Уж раз тебя куснула вдруг блоха,
Лови ее, но знай: за десять лет
Ты разыскать ее не сможешь, нет!
Она в меня влюбилась. Гадок ей
Ты с рожею козлиною своей.
Мне нужно вниз. Ты понял? Ну, прощай,
Свободен ты, своим путем ступай,
А Водяной теперь живет рабом
У молодой жены под башмаком.
488
Леший
Как верно то, что в небе звезд не счесть,
Что у меня рога и бедра есть,
Что птицам предназначено летать, —
Дитя людское будешь ты качать!
Покойной ночи! Хольдрио! Гей-гей!
Айда в кусты! Конец блохе твоей!
(Весело подпрыгивая, исчезает,)
Из хижины выходит Виттиха и снимает с окон ставни.
Виттиха
Пора вставать. Пахнуло свежим утром,
• А сколько шуму ночью было тут!
Поет петух.
Ну вот... кукареку! Ты для меня-то
Не надрывайся, прогонялыцик сна.
Мы знаем без тебя, что перед криком
Твоим бывает. Снесено наседкой
Яичко золотое — значит, скоро
Оно блеснет с небес, и свет придет.
Что ж не поешь ты песню, крошка зяблик?
Пой, пой — тогда и вправду день настанет.
Блуждающего огонька тут нет ли?
Хочу кругом немного оглядеться,
Да позабыла свой карбункул взять.
(Шарит по карманам и вытаскивает светящийся
красный камень.)
Ах, вот он...
Голос Генриха
Раутенделейн!
Виттиха
Ну да!
Вот так и прибежит. Кричи погромче!
Генрих
Я здесь! Ты слышишь, Раутенделейн?
489
Виттиха
Трудненько ей услышать-то, трудненько!
Генрих
(преследуемый, появляется на скале над хижиной; он
бледен и оборван. В правой руке он держит камень,
готовясь швырнуть его вниз)
Попробуйте, осмельтесь! Кто б там ни был,
Цирюльник, пастор, лавочник, учитель!
Любой, кто шаг сюда посмеет сделать,
Вниз, в пропасть, полетит, как куль с песком.
Жену мою столкнули в воду вы,
Вы, а не я, бродяги, гнусный сброд,
Поганые глупцы и негодяи!
Чтоб возвратить себе пропавший грош,
Вы «отче наш» по месяцам визжите,
А где словчить удастся, вы готовы
Разменивать господнюю любовь
На целые червонцы! Лицемеры!
Плотину из камней воздвигли вы
И ею навсегда отгородили
Бесплодный ад сухой долины вашей
От моря божьего, от райских вод.
О, где же тот, кто в прах ее разрушит?
Увы, не я им буду... Нет, не я1
(Бросает камень и пытается взобраться выше.)
Виттиха
Куда? Там не пройдешь! Не торопись!
Генрих
Что это наверху горит, старуха?
Виттиха
Откуда знать мне? Был тут человек,
Он что-то строил — храм или дворец,
Да все забросил, — вот он и горит.
Генрих в отчаянии пытается взобраться выше.
490
Ведь говорю я — там стена крутая;
Чтоб на нее подняться — нужны крылья,
Твои же крылья сломаны навек.
Генрих
Пусть сломаны, — наверх взойти я должен.
Горит мое творение! Мое!
Я тот, кто это здание построил,
Всего себя вложил в него, всю душу...
Я не могу... я больше не могу...
Пауза.
В и ттих а
Передохни-ка здесь. Темно идти...
Сядь на скамью.
Генрих
Передохнуть? Да если
Постель ты мне пуховую предложишь,
Меня она не больше привлечет,
Чем груда черепков. И если б мать
Покойница теперь запечатлела
На лбу моем холодном поцелуй, —
Принес бы мне не больше он отрады,
Чем жала ос.
В и ттих а
Пожалуй, что и так!
Постой немного. В погребе найдется
Глоток вина.
Генрих
Нельзя мне ждать. Воды!
(Спешит к колодцу и садится на край.)
В и тт и х а
Ну что же, зачерпни воды и выпей.
Генрих черпает и пьет, сидя на краю колодца. Тихий нежный голос
жалобно поет из колодца,
491
Голос
Генрих, возлюбленный мой, отойди,
Над колодцем моим не сиди!
Встань же, ступай!
Мне так больно, прощай!
Прощай!
Генрих
Старуха, что тут было? Говори!
Кто звал меня сейчас с такою скорбью?
Как вздох, из глубины я слышал: «Генрих!» —
И еле внятное: «Прощай, прощай».
Старуха, кто ты? Где я нахожусь?
Мне кажется, я будто просыпаюсь...
Скала и хижина, и ты, и все здесь
Знакомо мне и вместе с тем так чуждо.
Так неужели все, что пережил я,
Не более чем вздох, чем звук пустой,
Которого как будто не бывало?
Старуха, кто ты?
В и тт и х а
Я?! А сам ты кто?
Генрих
Кто я? Да, кто же я такой, старуха?
Как часто сам я небо вопрошал,
Кто я такой, — но не было ответа.
Одно лишь несомненно — кто б я ни был,
Зверь, полубог, герой или ничто, —
Я солнцем порожден — и им покинут.
Беспомощный и жалкий, я тоскую
О солнце, об отце моем — оно
Ко мне простерло руки золотые,
Но не достать меня ему никак.
Что ты такое делаешь, старуха?
В и тти х а
Придет пора, поймешь.
492
Ген рих
Ну, хорошо!
Кроваво-красной лампочкой своей
Мне посвети и покажи дорогу.
Там, наверху, где прежде я царил,
Я буду жить отшельником, который
Не властвует уж больше и не служит.
В и ттих а
Не верю. Ты другое ищешь там.
Генрих
Почем ты знаешь?
В и ттих а
Мало ли я знаю?
Ведь ты людьми затравлен, да? Еще бы!
Коль надо светлую испортить жизнь,
Запакостить ее, тут люди — волки,
А вот насчет того, чтоб встретить смерть, —
Они — овечье стадо пред волками.
Чуть волк наскочит, пастухи-герои
Начнут орать да цыкать на собак:
«Ату его, ату», но не затем,
Чтобы прогнать грабителя, а только
Чтоб пасть ему овечкою заткнуть.
А разве ты-то лучше всех других?
Жизнь светлую прогнал ты от себя,
А встретить смерть — силенок не хватает.
Генрих
Ах, старая, я сам не понимаю,
Как мог я светлую отвергнуть жизнь,
Как мог я, мастер, — а ведь я им был, —
Бежать как школьник, как мальчишка трус
От собственного моего творенья
И колоколу, созданному мной,
И голосу, что я в него вложил,
Так слепо и безвольно подчиниться!
Но, правда, вопль такой могучей силы,.
Из бронзовой груди его раздался,
493
Будя в вершинах гор такое эхо,
Что гул громовый, оглушив меня,
Сковал мне волю. Но ведь я же мастер,
И той рукой, что отлила его,
Я должен был его в куски разбить,
Не дав ему поработить себя!
В и ттих а
Ну, что прошло, того уж не вернешь.
Тебе к высотам больше не подняться.
Ты был побег могучий и прямой,
Но, сильный, — ты бессильным оказался,
Ты званым был, но избранным не стал.
Поди сюда и сядь.
Генрих
Прощай, старуха!
В и ттих а
Поди же, говорю. То, что ты ищешь,
Теперь уж превратилось в груду пепла.
Кто жив, тот ищет жизни. А ее
Ты больше не найдешь там никогда.
Генрих
Так дай мне умереть.
В и ттих а
Да, ты умрешь.
Когда взлетаешь к солнцу так, как ты,
И падаешь — нельзя не расшибиться.
Генрих
Я чувствую, мой путь пришел к концу.
Пусть будет так.
В и тт и х а
Да, близок твой конец.
Генрих
Ну так скажи мне — ты ведь много знаешь
И говоришь так странно, — суждено
494
Увидеть перед смертью мне хоть раз
То, что искал я, в кровь изранив ноги?
Молчишь ты? Значит, перейти я должен
Из темной ночи в беспросветный мрак,
Так проблеска утраченного света
И не узрев? Ужели никогда
Мне видеть и ее не суждено...
В итт и х а
Кого ты хочешь увидать?
Генрих
Ее!
Кого ж еще? Ужели ты не знаешь?
В итт и х а
Одно желание тебе осталось,
Задумай же — последнее оно!
Генрих
(быстро)
Задумал!
В и тт и х а
Ты ее увидишь!
Генрих
Мать!
Ужель тебе дано и это сделать?
Но почему я так назвал тебя?
Не знаю сам. Однажды, как теперь,
Я ожидал конца, и в нетерпенье
Мой каждый вздох казался мне последним.
Но тут ко мне пришла она — и сразу
Здоровье, как весенний ветерок,
Мое больное тело охватило,
И исцелился я. Вот и теперь
Мне стало так легко, так хорошо,
Как будто ввысь могу взлететь я снова...
В итт их а
Все кончено. Безмерно тяжко бремя,
Которое к земле тебя гнетет,
495
И слишком сильны мертвецы твои.
Смотри! Три кубка ставлю я на стол:
В один вливаю белое вино,
Л В другой — вливаю красное, а в третий,
\ Последний кубок — желтое я лью.
I Ты выпьешь первый — мощь твс^я вернется,
^Второй — и снизойдет к тебе опять
Твой светлый дух, покинувший тебя.
Но тот, кто выпил оба эти кубка,
Тот должен и последний осушить.
(Направляется к хижине, останавливается и говорит
многозначительно.)
Да, я сказала: «Должен!» Понял ты?
(Уходит.)
Генрих
(вскочивший сначала в экстазе, услышав слова стару-
хи: «Все кончено», бледнеет и отступает назад. Стрях-
нув оцепенение, опускается на скамью и сидит, обло-
котившись на нее)
«Все кончено»,—сказала мне она.
Ты все узнало, сердце, наконец!
На что же ты надеешься еще?
О вещая! Своим единым словом
Ты жизни нить оборвала. Свершилось!
Дана отсрочка лишь — она нужна мне...
От бездны веет холодом; тот день,
Что рассветает там сияньем первым,
Позолотив края тяжелых туч, —
Встает уже не для меня. Я прожил
Так много дней — и это первый день
Не для меня.
(Берет первый кубок.)
Приди ко мне, мой кубок,
Скорей, до наступления рассвета!
Лишь капелька на дне твоем горит...
Иль больше у старухи нет вина?
Да будет так!
(Пьет.)
Теперь второй! Приди1
(Берет второй кубок.)
496
Я выпил первый лишь из-за тебя.
Когда б не ты, с твоим благоуханьем
И хмелем опьяняющим, — тот пир,
К которому нас бог призвал на землю.
Казался б очень скудным и едва ли
Тебя достойным, наш высокий гость.
Благодарю тебя.
(Пьет.)
Напиток дивный!
В то время как он пьет, в воздухе проносится дуновение Эоловой
арфы. Раутенделейн, утомленная и строгая, поднимается из ко-
лодца, садится на край его и расчесывает свои длинные распущенные
волосы. Светит луна. Раутенделейн бледна и тихо поет про себя.
Р аутендел е й н
(тихим голосом)
Ночью глубокой со дна я всплываю,
Гребень свой в золото кос погружаю,
Красавица Раутенделейн!
Птицы умолкли, туманы легли,
Чей-то костер догорает вдали...
Водяной
(невидимый, из колодца)
Раутенделейн!
Раутенделейн
Иду.
Водяной
Скорей!
Раутенделейн
Ах, как мне больно, как тяжко,
Давит одежда моя,
Русалка несчастная я.
Водяной
Раутенделейн!
17 Г. Гауптман 497
Payтендел ей н
Иду.
Водяной
Скорей!
Р аутендел ей н
Золото кос я чешу при луне,
Прежний мой друг впоминается мне.
Звенят колокольчики в поле,
О чем же? О счастье иль боли
Звенят они в поле ночном?
О том и другом!
Вниз! Вниз! Пробил мой час!
В воду на дно
Пора мне давно!
Вниз! Вниз!
(Готова спуститься в колодец.)
Кто это звал меня так тихо?
Генрих
Я.
Приблизься и узнаешь ты меня!
Раутенделейн
Нет, не могу. Уйди. Тебя не знаю!
С кем говорю, того я убиваю.
Генрих
Постой! Коснись руки моей сначала,
Узнай меня!
Раутенделейн
Нет, я тебя не знала.
Генрих
Не знала?
Р аутендел ейн
Нет,
498
Генрих
Не видела меня?
Раутенделейн
Нет.
Генрих
Коль я лгу, пусть не увижу дня!
Не целовал тебя я в губы?
Раутенделейн
Нет.
Генрих
И ласк ты не дарила мне в ответ?
Водя ной
(из колодца)
Эй, Раутенделейн!
Раутенделейн
Иду.
Водяной
Домой!
Генрих
Кто звал тебя?
Раутенделейн
Супруг мой, Водяной.
Генрих
Страдающий стою я пред тобою,
Затравленный, истерзанный борьбою,
Не мучь заблудшего. Освободи!
Р а у т е н дел е й н
Освободить? Но как?
Ге-н.-р их
.0,. подойди!: ,..:,.
17* m
Раутенделейн
Нельзя.
Генрих
Нельзя?
Р аутенделейн
Нет.
Генрих
Почему?
Раутенделейн
Мы пляшем
Внизу в веселом хороводе нашем.
Хоть ноги и горят, но все пройдет,
Чуть я вступлю в веселый хоровод.
Прощай, прощай!
Генрих
Где ты? Не уходи!
Раутенделейн
(исчезая за краем колодца)
В бессмертных далях...
Генрих
Кубок там... Гляди,
Ты, Магда... как бледна ты!.. Дай его!
От всей души благословлю того,
Кто кубок даст мне.
Р аутенделейн
(совсем близко от него)
Я.
Генрих
Как? Ты даешь?
Ра утенделей н
Да, я. Возьми! И мертвых не тревожь.
m
Г е.н р и х
Небесный дух — тебя увидел я!
Р аутен делейн
(отступая)
Прощай, прощай! Я больше не твоя.
Была твоей когда-то... в мае, мае,—
Но все прошло.
Генрих
Прошло?
Р аутенделейн
• Прошло, я знаю.
Кем в час ночной ты убаюкан был?
Волшебной песней кто тебя будил?
Генрих
Кто, как не ты?
Р аутен дел ейн
Кто я?
Генрих
Раутенделейн!
Раутенделейн
Кто подарил тебе свою весну?
Кто сброшен был тобою в глубину?
Генрих
Кто, как не ты?
Р аутен делейн
Кто я?
Генрих
Раутенделейн!
Раутенделейн
Прощай, прощай.
m
Генрих
Сейчас наступит ночь,
Все от нее бежит в испуге прочь.
Сведи меня тихонько вниз с собой!
Раутенделейн
(бросается к нему и с восторгом обнимает его колени)
Восходит солнце!
Генрих
Солнце?
Раутен делейн
(наполовину рыдая, наполовину ликуя)
Генрих мой!
Генрих
Благодарю.
Раутенделейн
(обнимает Генриха, целует его в губы, потом медленно
опускает умирающего)
О Генрих!
Генрих
Высь видна...
Звон солнца слышу! Солнце!.. Ночь длинна!
Утренняя заря.
Занавес
ЛЬ ГА
ДРАМА В ШЕСТИ КАРТИНАХ
Перевод
M. ЯХОНТОВОЙ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рыцарь.
Слуга рыцаря.
Монах, прежде граф Старшенскии.
В сновидении рыцаря участвуют:
Граф Старшенскии.
Марина — его мать.
Э л ь г а — его жена.
Маленькая Эльга — его дочь.
Кор милица.
гпТМИЗоИИ [братья Эльги из рода Ляшеков.
1 р и ш к а )
Огинский — двоюродный брат Эльги.
Тимошка — управляющий.
Д о р т к а — горничная Эльги.
Первый слуга графа Старшенского
Второй слуга графа Старшенского.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Строгий высокий покой в монастыре; в алькове за темным пологом
старинная кровать. Там же большой камин. Высокое окно открыто.
Сумерки. Входит р ы ц а р ь,— он только что сошел с коня; его
слуга вносит плащ, дорожные одеяла и сбрую.
Рыцарь. Я уже думал, что нам придется ночевать
под открытым небом. А здесь мы устроились совсем не-
дурно.
Слуга. Да, господин.
Рыцарь. Комната маловата, но кровать, кажется,
хорошая. И даже камин есть.
Слуга. Работник, который взял у меня лошадей
и отвел их в деревню, все время крестился, когда по-
могал мне вносить сюда седла. Этот дурень думает, что
здесь порою бывает неладно.
Рыцарь. Ха-ха! Ты боишься? Впрочем, на всякий
случай положи-ка мне около кровати пистолеты, — ведь
привидения бывают из плоти и крови. К тому же, чест-
но говоря, эта кровать выглядит довольно странно.
Слуга. Да, весьма странно.
Рыцарь. Она скорее похожа на гроб, чем на кро-
вать. Откинь-ка полог! Пусть лучше месяц светит мне
прямо в лицо, чем я задохнусь под этим черным, как
уголь, сукном. Вина у нас хватит?
Слуга. Завтра мы будем в Варшаве. До тех пор
хватит, конечно. А в Варшаве купим еще.
Рыцарь. Мне кажется, Петер, это древняя башня,
здесь круглые стены.
Слуга. Да, господин! Работник так и сказал.
А еще он сказал, господин, что эта старая башня су-
507
щестпопала задолго до монастыря, а монастырь был
построен вокруг нее.
Р ы царь (отодвигая в сторону скромную закуску).
Убери это, я уже сыт. Оставь только жбан и кубок.
Теперь иди спать, Петер, а утром, перед восходом солн-
ца, разбуди меня... О, пресвятая дева Мария, как бы
мне хотелось быть уже дома! Спокойной ночи.
Слуга удаляется. Рыцарь сидит, облокотившись на круглый
стол. Все светлее и ярче проникает в комнату лунный свет. Вдруг
в дверях появляется монах. В руках у него вязанка хвороста.
Монах (тихо). Простите. (Опускается у камина,
кладет ношу и начинает укладывать дрова и хворост,
чтобы развести огонь).
Рыцарь. Кто это пришел так поздно? Ах, это ты,
святой отец.
Монах (робко поправляя). Брат.
Р ы ц а рь. Ну, святой брат. Ты видишь, святой брат,
мне твой огонь не нужен. Я открыл окно и наслаж-
даюсь тихой лунной ночью. Не нужно.
Монах. Ночи здесь прохладные.
Рыцарь. Что. ты говоришь, брат?
Монах не отвечает. Рыцарь в недоумении качает головой. Монах
встает и хочет уйти.
Святой брат, прежде чем уйти, расскажи мне кое-что,
пожалуйста. Ведь я нахожусь в Сандомирском воевод-
стве, не правда ли?
Монах. Да...
Рыцарь. Благословенный край! Повсюду прекрас-
ные леса, холмы и овраги. Цветы кругом. Плодородные
поля. Если бы я был сыном этого края, я хотел бы по-
строить тут свою хижину и жить здесь! Тебе холодно,
милый брат?
Монах. Нет... Спокойной ночи.
Рыцарь. Останься и выпей вина! Это пламенное
испанское вино, оно согревает. Я прошу тебя, выпей!
Монах отрицательно качает головой.
Я прошу тебя, выпей! Ты должен выпить из кубка моей
возлюбленной. Ведь ты выпьешь из чистого .золота.
Я прошу тебя, не отказывайся.
508
Монах. Брат, я не смею обидеть тебя. (Подносит
кубок к губам.) Благодарю тебя. А теперь — спокойной
ночи.
Рыцарь. Останься, брат, ты нравишься мне! Еще
одно слово. Ведь я чужестранец и ничего не знаю в
этом краю. Скажи мне, кто построил ваш чудесный мо-
настырь?
Монах (мрачно смотрит в глаза рыцарю). Почему
ты спрашиваешь меня об этом?
Рыцарь. Да только потому, брат, что, мне каза-
лось, ты это знаешь.
Монах. Ты сам знаешь.
Рыцарь. Зачем же я стал бы спрашивать, если бы
знал?
Монах. Иногда бывает и так.
Рыцарь. Ты странный святой, честное слово.
Скажи мне, кто основал этот монастырь? В жбане еще
достаточно хорошего вина, пей. Мы выпьем за здоровье
того славного благочестивого человека, который осно-
вал этот монастырь.
Монах. Я благодарю вас, господин.
Рыцарь. Смотри, брат, я пью за здоровье этого
человека. Почему? Основывать монастыри — совсем не
в моем духе. Это противно мне как рыцарю, наезднику
и солдату. Но мне хорошо здесь! Просто великолепно!
Чудесное место! Да благословит небо человека, кото-
рому я обязан этими божественными часами.
Монах. Ты немец, господин?
Рыцарь. Ты угадал.
Монах. У тебя веселый нрав, дорогой господин, да
хранит тебя бог.
Рыца рь. Так было не всегда, брат. Подвинь стул
поближе и сядь. Видишь ли, было время, когда горек
был хлеб мой насущный. И едва ли я мог тогда улы-
баться... Вот взгляни на этот портрет. (Показывает мо-
наху портрет-миниатюру, который висит у него на це-
почке на груди.)
Монах (бледнея). Это твоя жена?
Рыцарь. Да, это моя жена, а вот, брат, и мой ре-
бенок.
Монах. Она красавица!
509
Рыцарь. Да, брат. И ребенок тоже красив.
Мона х. Смотри берегись...
Рыцарь. Что ты хочешь этим сказать?
Монах. Как бы и тебе не пришлось основать мо-
настырь.
Рыцарь. Что ты хочешь этим сказать?
Монах. Никто не должен строить свое счастье на
жене и ребенке.
Рыцарь. Здесь, брат, мы никогда не поймем друг
друга. Ведь ты монах, ну и отлично. А я нет. Видит
бог, я не монах! Ты живешь для неба, а я — для зем-
ли. И, знаешь, земля не хуже неба, она прекрасна!
Твердое железо зло и холодно. И женщина нежнее ле-
пестков розы, тепла и благоуханна! Я люблю и то и
другое! И то и другое я держу в руках! А у тебя... у
тебя крест!
Монах (дрожа, словно в лихорадке, тихо шепчет).
А у меня... крест!
Рыцарь. Брат, ты дрожишь. Ты болен?
Монах. Нет! Подойди ко мне! Ты видишь там, во
мраке... видишь?..
Рыца рь. Там развалины. Рухнувшие стены. Эго
был замок? Чей?
Монах. Графа Старшенского. И все, все кругом,
что ты видишь, весь этот благодатный край принадле-
жал когда-то графу Старшенскому.
Рыцарь. Ну и что же?
Монах. Ты едешь в Варшаву, поговори там с Яном
Собесским.- У него, как и у тебя, тоже были и меч и
жена, а все-таки в конце концов он предпочел взять
один лишь крест... Спокойной ночи...
Издали глухо доносится хоровое пение.
Рыцарь. Вы уже уходите?
Монах. Да. Меня ждет служба. Заупокойная. (Ис-
чезает.)
Пение продолжается, и рыцарь устало ложится на постель, не раз-
бирая ее. Постепенно рыцарь засыпает, в покое темнеет и затем
рассветает снова, но это уже сновидение рыцаря, в котором и для
него и для зрителей все принимает иной вид.
Занавес
КАРТИНА ВТОРАЯ
Высокая красивая зала, освещенная солнцем. Разодетый С т а р-
ш е н с к и й держит на руках свою дочку; ей уже почти два года.
Его мать Марина, почтенная старуха, сидит в нише окна и зани-
мается рукоделием. Кормилица.
Старшенский. Мама!
Марина. Да?
Старшенский. Я счастлив!
Марина. Слава богу, и я счастлива за тебя.
Старшенский. Ну как же я могу не быть сча-
стливым? Ну кто же счастлив, если не я, мама!.. Эльга!
Кормилица. Ты слышишь, Эльга, отец зовет
тебя. А когда зовет отец, надо отвечать, Эльга.
Старшенский. Оставь ее, кормилица. Не ме-
шай ей, — ведь она занята очень важным делом. А я
буду смотреть на нее. Когда я глажу ее блестящие,
черные с синим отливом волосы (гладит), то ей это
нравится и она молчит. Да, Эльга?
Маленькая Эльга. Атти, атти!
Кормилица. «Атти» — это значит, она говорит:
«папа».
Старшенский. «Папа», говоришь? Пойдем со
мной, дочка! Да-да! Ты моя дочка! А где твоя мама?
Кормилица. Госпожа одевается к обеду.
Старшенский. Она наряжается для меня, ма-
ма. (Передает маленькую Эльгу кормилице.) На, кор-
милица, возьми ее. Держи-кв, кормилица!
Маленькая Эльга (у кормилицы на руках).
Атти, атти!
Sit
Старшенский. Хорошо, что мы назвали ее
Эльгой. Правда, мама? Разве у нее не такие же воло-
сы? Волосы черные, а глаза голубые... Ступай, корми-
лица!
Кормилица с ребенком уходит.
(Помолчав.) Мама!
Марина. Что, сын мой?
Старшенский. Я счастлив.
Марина. Я тоже.
Старшенский. Думала ли ты когда-нибудь
раньше... Я хочу сказать, когда мы жили с тобой сов-
сем одни... и когда я жил один и так боялся людей...
думала ли ты, что я когда-нибудь стану таким счаст-
ливым?
Марина. Нет, не думала. Да сохранит бог твое
счастье!
Старшенский. Ты боишься?
Марина. Нет, но время не стоит на одном месте.
Когда счастья нет, то ничего не остается делать, как
желать его. Желать и надеяться — это прекрасно.
А когда человек счастлив, он начинает уже бояться за
него.
Старшенский. Мамочка, мама, да это у нас в
характере! Думать, беспокоиться, заботиться, бояться—
это у нас в характере. А у нее другой характер, легкий
за это я и люблю ее так сильно! Ах, мама, не смотри
же все время только на пяльцы! Подними глаза, взгля-
ни вокруг себя! На улице — весна! Мы поставим на
стол хрустальные вазы с розами, принесем из погреба
самое старое вино, и Эльга будет с нами.«
Марина (взволнованно). Да, ты любишь ее, сын
мой, любишь ее!
Старшенский. Я люблю ее, мама, и ты это са-
ма видишь. Но ты все равно не понимаешь этого слова,
хотя и говоришь его. Двадцать лет я сидел как в тем-
нице, не видя света, и с отвращением грыз заплесне-
велый хлеб. Не знаю почему, но я видел мир только
таким. Я не мог понять того, кто говорил о цветах, о
зеленых лесах, о золотых нивах, кто слышал радость в
пении птиц и смех в синеве неоа. Я чувствовал лишь раб-
512
ство и гнет. Теперь я словно прозрел, я свободен! И это
она сделала меня зрячим и свободным.
Быстро входит Э л ь г а.
Э л ь г а. Старшенский!
Старшенский. Да, Эльга.
Э л ь г а. Поедем сегодня на охоту, верхом?
Старшенский. Поедем на охоту. Только- на этот
раз не по посевам.
Эльга. По нивам, изгородям, заборам и оврагам...
Взгляни!
На грудь Эльги опустилась бабочка.
Старшенский. Это весна порхает на твоей
груди.
Эльга. Бабочка.
Старшенский снимает бабочку и раздавливает ее.
Что ты делаешь?
Старшенский. Ничего. Это место принадлежит
только мне!
Эльга. Глупый...
Старшенский. Эльга!
Они обнимаются и целуются.
Марина (поднимая на них глаза). Вы опять це-
луетесь?
Старшенский. Да, мама, мы целуемся... Эль-
га, ты любишь меня?
Эльга. Сегодня — да!
Старшенский. Ты всегда будешь любить меня?
Эльга. Всегда? Всегда? Когда-нибудь я обра-
щусь в прах. А сегодня я живу. Пусти меня.
Старшенский. Подожди! Подожди еще минуту.
О, твои глаза!..
Эльга. Ты задушишь меня.
Старшенский. Ах, твоя милая рука!
Эльга. Пусти!
Старшенский. Ты уже знаешь, приезжают твои
братья.
Эльга. Гришка и Димитрий?
513
Старшенский. Оба!
Э л ь г а. Зачем? Что им надо?
Старшенский. Не беспокойся об этом.
Э л ь г а. Я не беспокоюсь. Но я не хочу, чтобы они
все время приезжали сюда и брали у тебя деньги.
Старшенский. Быть может, на этот раз деньги
им и не нужны.
Э л ь г а. А если и нужны, то все равно не давай
им ни гроша! Обещай мне, что не дашь.
Старшенский. Я бы обещал тебе это и все, что
угодно, если бы только они не были твои братья!
Э л ь г а. Мама, помоги мне! Обещай мне это!
Марина. Тебе, сын мой, не следовало бы поощ-
рять их мотовство. Но и ты не забывай, дочь моя: ведь
они твои братья!
Э л ь г а. Вы мне портите весь день.
Старшенский. Хорошо, я сделаю все.
Э л ь г а. И не дашь им ни гроша?
Старшенский. Недам! Лишь бы ты была ве-
селой! Будь веселой и тогда, когда мы вместе с твоими
братьями сядем за стол. Мы будем кутить. Мы поло-
жим в наше вино молодые персиковые цветы и возбла-
годарим бога за нашу жизнь.
Марина. Благодарить бога нужно иначе, дети, не
так нужно благодарить бога.
Старшенский. Нет, мама, только так, а не ина-
че! Когда пенится вино и смеется Эльга, тогда ни на
земле, ни на небе нет иного рая!
Марина. Не кощунствуй!
Старшенский. Мама, держать Эльгу в своих
объятиях и... кощунствовать? Да разве бог сам не горд
тем, что создал ее? Разве не в ней воплотился он?
Разве, создав ее, бог не превзошел сам себя в сво-
ем непостижимом творческом мастерстве? И можешь ли
ты назвать мне какой-нибудь плод с любого дерева,
выращенного нашим садовником, плод, который был бы
хоть наполовину так великолепен, сладок, спел и бо-
жествен, как она? Разве в образе ее я не молюсь со-
здателю нашему? Разве рядом с ней я не приобщаюсь
к самому богу? — Чем заслужил я то, что он даровал
мне тебя?
M
3 л ь г а. Так береги Же мейя хорошейько!
Старшенский (на секунду задумывается, за-
тем с твердой решимостью). Я буду беречь!
Входят оживленные Димитрий и Гришка.
Димитрий. Вот и мы!
Старшенский. Димитрий и Гришка! Приветст-
вую вас обоих1
Гришка (целует руку Марине). Да хранит вас
бог, милостивая госпожа!.
Эльга. Во дворе видели, что вы приехали?
Димитрий (поцеловав Марине руку). Нет. .Мы
прошли садом, через калитку в стене у старой башни.
Старшенский. А где же ваши лошади?
Гришка. Там бродил старый Тимошка, ваш уп-
равляющий, он и взял их у нас.
Эльга. А что нужно Тимошке у старой башни?
Старшенский. Я не знаю.
Гришка. Когда мы появились, он испугался.
Марина. Он боится не за себя. Он заботится
только о своем господине. Я знаю, он подозревает вас
в том, что вы, заодно с недовольными дворянами, в за-
говоре против Яна Собесского, нашего короля. Когда-
то он сам служил Собесскому и думает, верно, что вы
можете бросить тень на его-господина.
Старшенский. Напрасно он обо мне заботится,
но он стар и предан.
Гришка (смеясь). И к тому же груб!
Эльга. А кто сказал, что он предан? Ну, разде-
вайтесь, братья! А как там наш кузен?
Димитрий. Огинский? Хорошо.
Гришка. Лучше нас. Он довольствуется той ма-
лостью, которую оставил ему наш отец," когда был еще
его опекуном. Правда, он нигде не бывает, живет один,
но очень хорошо.
Старшенский. Меня это радует. Вы принимали
участие в заговоре вместе с другими дворянами по сво-
ему желанию и доброй воле. А Огинский ввязался в
ваше восстание без всяких на то причин. А ведь он во-
обще не герой.
Гришка." Нет.
515
Марина. Просто он считал, что должен поступать
так же, как и вы, потому что вы его друзья, и в вас
он видел пример.
Димитрий. Да.
Старшенский. Я рад, что он живет спокойно и
хорошо, по своему характеру. Хоть бы он навестил нас
как-нибудь — не поспал бы одну ночь, только и всего.
Димитрий. Уж слишком он застенчив.
Старшенский. Тогда передайте ему, что я при-
глашаю его к себе. Его нужно встряхнуть.
Марина (горько). Да, нужно. Когда я видела
его, он все время так и жался к стенам.
Эльга. Он баба! Я не хочу, чтобы он приезжал
к нам.
Старшенский. Ты слишком строга. У него
очень мягкий характер, а душа, может быть, даже бо-
гаче, чем у нас. Пусть он приедет и погреется у мо-
его очага.
Димитрий. Наш отец часто плохо обращался с
ним.
Гришка. И почти всегда презрительно.
Эльга (сурово). Это вы так говорите! Отец был
справедлив к нему.
Марина. Пойдем, Эльга, проводи меня.
Эльга (ласково, с готовностью). Конечно, мамоч-
ка, хоть на край света.
Эльга поддерживает Марину, и они уходят.
Старшенский. Хотите выпить? — Вина!
Димитрий. Часа три в седле». А как скакали!
Старшенский. Ну и бурная же у вас жизнь!
Гришка. А зачем жить кротко и спокойно? Не
стоит.
Старшенский. Нет, стоит!
Димитрий. Ты думаешь? А мне кажется, нет.
•Гришка. И мне тоже.
Димитрий. Я все представляю себе, что мы бе-
жим, бежим, а в спине у нас торчит сломанное копье.
Гришка. Еще бы! От одного угара к другому, от
одного опьянения к другому, чтобы ничего не чувст-
вовать!
516
Старшенский. Ах вы, несчастные!
Димитрий. А ты? Нет?
Гришка. А ты не чувствуешь раны, в которой
торчит копье? Нет?
Слуга вносит графин с вином, ставит стаканы, наливает.
Старшенский (поднимая стакан). Выпьем! Вот
ты спрашиваешь, чувствую ли я рану! Раньше я так же
думал, как и вы. И там, где вы ищете опьянения, я
искал смерти. Я искал ее, когда воевал за Собесского,
я искал ее, когда, подобно Огинскому, прятался в ти-
шине. Как я был глуп! Нет, я не чувствую ни копья,
ни раны. (Чокается.) На свете есть счастье!
Гришка. Ты так думаешь?
Старшенский. Да. Счастье есть.
Димитрий. В чем же?
Старшенский. Сядьте. Счастье в женщине.
Димитрий и Гришка громко смеются.
Вы смеетесь? Чего вы сметгесь?
Димитрий. Да ты говоришь такое...
Старшенский. А вы думаете иначе?
Гришка (смеясь). Еще бы! Что до меня, так мне
все бабы надоели до ужаса.
Старшенский. Все?
Димитрий. Все. Ну, конечно, после того как я
овладевал ими, одной за другой.
Старшенский. Быть может, все и могут надо-
есть. Но одна — нет!
Димитрий. Ого! Кто же это?
Старшенский. Она!
Гришка (помолчав). Зять, да ты просто чудо сре-
ди мужей! Ты говоришь так почти через три года после
свадьбы.
Старшенский. Да, я все еще говорю так.
Димитрий. И ты не пресытился?
Старшенский. Нисколько! Послушайте! Когда
четыре года назад в ту дождливую ночь я ходил по вар-
шавским улицам и впервые встретил ее...
Димитрий. Да, для отца и сестры это были
тяжелые времена.
Гришка. Ужасные.
517
Старшенский. Для них ужасные, но не для
меня.
Гришка. Да будет проклята эта собачья свора,
она принесла моему отцу несчастье.
Димитрий. Да будут прокляты эти трусливые
палачи, они сделали отца и сестру нищими.
Старшенский. Да, она была несчастна и вы-
глядела как нищая, когда в ту ночь бежала за мной и
молила о помощи... Но не будем вспоминать! Едва я
вошел с нею в маленькую каморку...
Димитрий. Да, там, на соломе, с седлом под го-
ловой, лежал наш несчастный умирающий отец, он до-
жидался своего конца как герой.
Старшенский. Я видел только ее! Ярко горе-
ла свеча, но я видел только ее! И с того часа уже
много лет... каждую минуту моей жизни я вижу толь-
ко ее! (Все более предаваясь воспоминаниям.) Она для
меня — весь мир! Она для меня все! Я вижу только ее!
Димитрий (после некоторого колебания, лука-
во). Послушай, зять!
Старшенский. Говори. Говори, чего ты хочешь.
Димитрий. Ты много сделал для нас.
Старшенский. Ничего! Что я могу сделать для
вас? Пустяки!
Гришка. Нет, ты много сделал для нас. И мы
очень многим обязаны тебе. Мы никогда не сможем рас-
платиться с тобой, и нам тяжело увеличивать наш долг!
А ведь мы боремся. Мы боремся за свободу и честь со-
словия, к которому принадлежим. И вместе с тем мы
служим и делу народа.
Старшенский. Но не я.
Гришка. Дело твое, как хочешь. Мы желаем
тебе только счастья. А у нас нет даже дома. Наши враги
не оставляют нас в покое. И, не имея денег, мы не можем
отдохнуть.
Старшенский. Сколько вам нужно, говорите.
Димитрий. Тысячу злотых.
Старшенский. Вы их получите, только молчите.
Входит старый управляющий.
Что тебе, Тимошка?
518
Управляющий. Я помешал? Тогда я зайду в
другой раз.
Старшенский. Подойди сюда, Тимошка. — Из-
вините. Ведь я должен управлять своим поместьем, вот
и пришлось научиться. У меня на полях более ста упря-
жек, свыше пятисот крестьян работает на этих полях.
Димитрий. Ты образцовый хозяин.
Старшенский. Говори же, Тимошка! — Вы ви-
дите, это моя правая рука. Мы с ним целыми днями
бродим по моим полям, лесам и фермам.
Гришка. Коровы от одного хозяйского взгляда жи-
реют.
Димитрий. Л работники, конечно, худеют.
Старшенский. Не все ли равно! Приятно ис-
полнять свой долг! Да после работы и за столом весе-
лей сидится... И Эльга смеется!
Гришка. Смеется-то она, пожалуй, слишком мно-
го... Знаешь что, Димитрий, пойдем-ка к ней!
Быстро поклонившись, оба уходят.
Старшенский. Что ты там бормочешь, старик?
Скажи яснее!
Управляющий. Беда, господин!
Стар ш"е некий. Что случилось?
Управляющий. Этот рыжий работник сломал
дышло у кареты.
Старшенский. Вели сделать новое. А больше
ничего?
Управляющий. Беда, господин!
Старшенский. Гм... Случилось еще что-нибудь?
Управляющ и й. Да, еще, господин.
Старшенский. Погибла пшеница?
Управляющий. Нет.
Старшенский. Что из тебя клещами нужно сло-
ва тащить? Может быть, гроза наделала бед?
Управляющий. Да нет, не то.
Старшенский. Куница в голубятню залезла,
что ли?
Управляющий. Беда, господин. Я рад, что вы
больше не сидите в потемках и не унываете. Я рад, чтр
519
у нас госпожа такая хорошая и что на своих коленях
вы баюкаете дочку...
Старшенский (нетерпеливо). Ну, а чему же
ты не рад?
Управляющий. Тому, что вы так подружились
с. паном Димитрием и паном Гришкой.
Старшенский. Да они и приезжают-то всего раз
в год. Мне кажется, это довольно редко.
Управляющий. Вам и это может стоить добра
и счастья.
Старшенский. Послушай, старик! Ты верно мне
служишь, и поэтому я прощаю тебя. Я даже тебе ска-
жу вот что: пусть пан Гришка и пан Димитрий делают,
что им угодно. Спасать их души я не собираюсь. А что
касается меня, то я предан своему королю и занима-
юсь своим хозяйством... Ну, а теперь объясни, что тебе
взбрело в голову?
Управляющий. Они бывают здесь слишком ча-
сто.
Старшенский. Кто?
Управляющий. Пан Димитрий и пан Гришка.
Мужики в деревне это знают.
Старшенский. Да ведь в последний раз они
были у меня чуть ли не год назад.
Управляющий. Мужики думают иначе.
Старшенский. Тогда они просто дурни.
Управляющий. Господин... Я видел своими соб-
ственными глазами...
Старшенский. Что ты видел?
Управляющий. Как по ночам приходит и ухо-
дит таинственный вестник.
Старшенский (удивлен и взволнован). Прихо-
дит и уходит?.. Таинственный вестник? Откуда же он
приходит? И куда уходит?
Управляющий. Через одну и ту же калитку.
Старшенский. Там, за садом? У старой башни?
Управляющий. Через которую вошли сегодня
пан Гришка и пан Димитрий.
Старшенский. А у кого же ключ от этой ка-
литки и от башни?
Управляющий. У пани Эльги.
520
Старшенский. К черту! Вон! Что ты там бол-
таешь?..
Низко поклонившись, управляющий уходит.
Голос Эльги: «Старшенский! Сокол мой! Где ты?»
Старшенский стоит оцепенев. Входит Эльга.
Эльга. Ты разве не слышишь, что я зову тебя?
Старшенский (очнувшись). Ты звала меня?
Эльга. Что с тобой? Ты спал?..
Старше н.с кий (страдальчески вздохнув). Да,
и видел ужасный сон!..
Эльга. Ужасный? Что же снилось тебе, мой бед-
ный лунатик?
Старшенский. Поцелуй меня!
Эльга (страстно целуя его). Вот тебе! Вот... и
вот! Хочешь еще?
Старшенский. Посмотри на меня!
Эльга. Ну? (Открыто и твердо смотрит ему в гла-
за.) Что случилось?
Старшенский (окинув ее пристальным, испы-
тующим взглядом). Ничего!
Эльга. Что с тобой?
Старшенский (с облегчением). Ничего! Вот
и опять все хорошо! (Целует ее в лоб.)
Занавес
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Монастырский покой превращается в спальню. Э л ь г а сидит пе-
ред туалетным столиком. Около нее со спящим ребенком на
руках стоит кормилица. Часов одиннадцать вечера.
Э л ь г а. Ступай, няня, отнеси потихоньку малютку.
И сегодня ночью ты опять не будешь спать в соседней
комнате. Дортка поможет тебе перенести колыбель в
желтую комнату. Я ужасно устала и не хочу, чтобы
меня тревожили ночью.
Кормилица. Напрасно вы это, госпожа. Я ее
знаю. И я заранее знаю, когда она будет волноваться
и плакать. Сегодня ночью она заснет в своей кроватке
тихо-тихо, как рыбка.
Э л ь г а. Все равно, делай так, как тебе приказано.
Кормилица. Конечно, так и сделаю. На то я и
есть ваша послушная служанка. Просыпается! — Пой-
дем, моя маленькая обезьянка, пойдем. Ишь, как гла-
зенки раскрыла. Погляди, как мамочка твоя наряжается.
На груди-то звездочки! А в ушах алые камушки пере-
ливаются, до чего красивые!
Э л ь г а (засмотревшись в зеркало). Ах, ты еще
здесь? Ну иди же, иди!
Кормилица с ребенком уходит.
(Вполголоса напевает.)
«Я птица вольная!
Лечу я вдаль!
Я сокол белый,
522
Я белый ястреб.
Лечу под солнцем,
Тень — подо мной,
Тень — подо мной
И вечно со мной».
Кто там? Это ты, Дортка?
Входит горничная Дортка.
Дортка. Да, госпожа.
Э л ь г а. Граф уехал?
Дортка. Да, госпожа, уехал. Я слышала, как он
сказал управляющему: у меня много дел, я останусь
ночевать в городе.
Эльга. Сел на коня, ускакал и даже не попро-
щался со мной. (Легкомысленно.) Ну и пусть.
Дортка. Я слышала, как он приказал управляю-
щему кланяться вам.
Э л ь г а. Тимошке?
Дортка. Да.
Э л ь г а. Хорош посол любви, нечего сказать.
Дортка. Зато расторопен.
Э л ь г а. Я надела рубиновые сережки... Красиво?
Дортка. Вам они не нужны. У вас рубиновые
губы.
Эльга. Ха-ха! Поэзия! Может быть, и ты стихи
сочиняешь, Дортка?
Дортка. Нет. Хороших я не умею... Пан Огинский
пишет лучше.
Эльга. А ты откуда знаешь?
Дортка. Разве вы мне недавно не его стихотво-
рение читали?
Эльга. Какое?
Дортка. О соколе или что-то в этом роде.
Эльга. Красивое оно, правда? Погоди, ты слы-
шишь?
Дортка. Нет. Вам что-нибудь послышалось?
Эльга. Да, мне показалось, будто калитка в саду
заскрипела.
Дортка. А она и не скрипит вовсе. Я сама у нее
петли маслом смазала.
Эльга. А матушка легла спать?
523
Дортка. Да.
Эльга. Хорошая она, тихая, пани Марина. Спо-
койно у нее на душе. У меня мать не такая была. Зато
она была красавица.
Дортка. Как вы, да?
Эльга. Что ты, Дортка, разве я могу сравниться с
нею! Она была такая красивая! Ее все на сто верст
кругом красавицей звали. А один раз, Дортка, я виде-
ла нечто ужасное. Служил у нас один работник. Он
еще часто меня на плечах носил, часто-часто!.. Кости у
него были как у мамонта, а душа — словно у пташки.
И вот однажды утром он повесился на двери у моей ма-
тушки.
Дортка. Дурак! Да разве он смел так высоко
глаза поднять?..
Эльга. Скажи, а у тебя бывает так, Дортка?..
Дортка. Как?
Элъга. Что ты вечером вспоминаешь сон, какой
видела прошлой ночью. Целый день его не было, а вот
вечером вдруг что-то возникает в душе.
Дортка. А знаете, вы вчера ночью кричали?
Эльга. Нет.
Дортка. Я даже проснулась, так вы громко кри-
чали, и голос был словно не ваш.
Эльга. Не хочу видеть сны! Пусть их совсем не
будет! А мне снилось что-то черное, свечи, покойник. Ка-
жется, во сне часто снятся покойники.
Дортка. Это к счастью!
Эльга. Сегодня очень светло, Дортка. Луна та-
кая яркая! И светло, как днем.
Дортка. Старые каштаны покрылись листьями, и
от них падает тень. Зимой было куда хуже.
Эльга. Уже все деревья покрылись листьями и
цветами, не только каштаны... Как приятно сирень пах-
нет! Ах, Дортка, Дортка!..
Дортка. Что, госпожа?
Эльга. Я так люблю его.
Дортка. Господь видит, как вы его любите.
Эльга (вдруг, очень быстро). Знаешь, не надо
ему приходить сюда! Поди скажи ему... Иди скорей, ска-
жи ему, пусть он не приходит больше.
524
Д о р т к а. Что это с вами сегодня? Почему вы дро-
жите? Чего вам бояться? Все так тихо, спокойно. Разве
сегодня в первый раз, госпожа? Разве я не слышала,
как вы проклинали время за то, что оно слишком мед-
ленно тянется? И все идет как следует. Господин уе-
хал в Варшаву... Чего же вы боитесь?
Эльга. А что я сказала?
Д о р т к а. Вы сказали — пускай он не приходит.
Эльга. Беги, Дортка, беги скорей...
Д о р т к а. Сказать, чтобы он не приходил?
Эльга. Ты с ума сошла, Дортка?
Дортка. Что?
Эльга. Я слышу конский топот!
Дортка. Кто-то скачет отсюда. Наверно, управ-
ляющий. Когда я носила водку работникам и работни-
цам, я видела его коня; он, уже оседланный, стоял в
конюшне.
Эльга. Ты доверяешь управляющему?
Дортка. Нет. Но старый Тимошка глух и слеп,
у него нет ни зубов, ни кулаков. Он не слышит, не ви-
дит, не может ни кусаться, ни драться.
Эльга (сначала развеселилась, затем пугается
снова). Смотри-ка, свет... Там свет!
Дортка. И правда, — это свет на старой башне.
Эльга. Скорей, дай мне шубу.
Дортка. Вы хотите идти туда?
Эльга. А что же делать?
Дортка. Не надо было ему зажигать там свет.
Входит Огинский.
Эльга. Как ты вошел?
Огинский. Наша калитка была открыта настежь.
Дортка. Это я оставила ее нарочно открытой.
Огинский. На, держи. (Дает Дортке деньги.)
Дортка уходит. Огинский и Эльга бросаются друг другу в
объятия.
Эльга. Почему ты не приходил ко мне так долго?
Огинский. Не знаю... Я бродил по пустьщным
полям, по лесным тропинкам, и везде один, совсем один.
Но, знаешь, я все время был с тобой..
525
Э л ь г а. А что мне от этого! Когда тебя нет ря-
дом, ты не со мной. Когда тебя нет, но ты говоришь,
что ты со мной, тебя ведь все равно нет!
О г и н с к и й. Ну так уйдем, уйдем вместе! Поче-
му ты остаешься здесь? Почему ты не уйдешь со мной?
Э л ь г а. Все это вздор! Поцелуй меня!
Огинский (страстно целует ее; затем настойчи-
вее). Почему ты не уйдешь со мной?
Э л ь г а. Куда?
Огинский. Ты же знаешь, я кое-что получил в
наследство от воеводы Ляшека. Мы можем уехать за
границу. Мы будем счастливы.
Эльга. И я буду стирать рубашки и чулки!..
Огинский. Я буду работать для тебя. Без сна,
без отдыха, день и ночь я буду работать для тебя.
Эльга (зажимает ему рот). Нет-нет, милый, из
этого ничего не выйдет.
Огинский. Значит, ты не любишь меня.
Эльга с безнадежной улыбкой качает головой.
Тогда давай расстанемся навсегда!
Эльга. Огинский!
Огинский. Это никому не нужно! Никому! Ты
меня не любишь! Ты любишь Старшенского! Он твой
муж... Хорошо же! Пусть так и будет!
Эльга. Я не люблю Старшенского!
Огинский. Но ты не любишь и меня, Эльга. Мне
сказали, что, когда меня здесь нет, ты проводишь вре-
мя в радости и веселье. Ты смеешься и танцуешь. Го-
ворят, ты не устаешь танцевать, и все пиры кажутся
тебе слишком короткими. Эльга! Эльга, не плачь! (По-
целуями стирает слезы с ее лица.)
Эльга. Ах, ты!.. Оставь! Ничего. Старшенский тебя
уже приглашал к нам в замок, ты слышал?
Огинский. Нет.
Эльга. Ты приедешь?
Огинский (серьезно и твердо). Если он пригла-
сит меня, приеду.
Эльга. Пригласит. Здесь были мои братья.
Огинский. Им нужны деньги?
Эльга. Не знаю. Но я сказала ему, как та мне
526
ЬеЛел. Что все их Дела безумйЫ, à расточительность йе
имеет смысла. Он обещал мне не давать им больше ни
гроша. (Смеясь.) Было очень смешно!
Огинский. Что?
Эльга. Они говорили о тебе.
Огинский. Как же они обо мне говорили?
Эльга. С сожалением.
Огинск и й. Вот шуты гороховые!
Эльга. Можно было подумать, что ты бедная го-
лодная овца, а они — два льва.
Огинский. Ну, ведь и я не лев.
Эльга. Будто они тебя всю жизнь тащат на ве-
ревке.
Огинский. А Старшенский верит им?
Эльга (смеясь). Вот он из чистого сострадания и
хочет пригласить тебя.
Огинский. И все-таки я приеду!
Эльга. Не приезжай!
Огинский. Почему же?
Эльга (горько). Мне будет еще хуже, если ты
приедешь.
Быстро вбегает Дортка.
Д о р т к а. Уходите, уходите скорее, пан Огинский!
Они обыскивают весь сад!
Огинский. Кто?
Дортка. Они заметили в старой башне свет.
Огинский выпрыгивает в окно.
Эльга. Запри калитку!
Дортка убегает. Оставшись одна, Эльга бросается к окну, затем
к двери. Снаружи доносится крик Дортки. Входит Старшен-
ский; он ведет Д о р т к у, продолжающую кричать.
Старшенский. Сознавайся!
Дортка. В чем я должна сознаться?
Старшенский. Признавайся, тварь! И — горе
тебе! Если ты солжешь, я убью тебя!
Эльга (с внезапным гневом). Что тебе нужно от
нее? Что она сделала?
527
Старшенский. Именно это я и хочу узнать!
Сознавайся, тварь! Где Тимошка? Кто этот мужчина?
Не смей молчать! Иди сюда! Не бойся! Я приказываю
тебе! Кто был этот мужчина? Он скрылся через калит-
ку. Мы же оба достаточно ясно видели его. Я сам ви-
дел, и управляющий тоже.
Эльга. Управляющий! Управляющий! Вечно этот
управляющий! Пусть он лучше смотрит за работника-
ми и работницами! А поведение госпожи его не касает-
ся. Или, быть может, ты поручил ему следить за твоей
женой — так же, как за конюшней?
Старшенский. Эльга!
Эльга. Что тебе?
Старшенский. Я не узнаю тебя.
Эльга. Матушка спит, и ребенок тоже... А ты при-
ходишь и поднимаешь такой шум, что сюда сбежался
весь замок!
Старшенский. Я не желаю держать у себя в
доме потаскушек. Я не желаю, чтобы мой дом служил
убежищем для врагов короля. Герб мой незапятнан, пу-
скай незапятнанным останется и мой дом! Это не во-
ровской притон, не постоялый двор для всякого сбро-
да!— Поэтому сознавайся, тварь, или же убирайся вон
отсюда! — Управляющий, спустите на нее собак1
Эльга (с дикой энергией). Она моя горничная!
И ты этого не сделаешь!
Старшенский. Чего я не сделаю?
Эльга. Ты не выгонишь ее отсюда.
Старшенский. Клянусь, что выгоню!..
Эльга. Никогда! Или выгони и меня вместе с ней.
Пусть лучше я буду жить в бедности, чем стану рабой
твоих холопов. Выгони управляющего.
Старшенский. Эльга!
Эльга. Оставь меня!
Старшенский. Успокойся!
Эльга. Тогда не волнуй меня. Поди сюда, Дортка.
(Вырывает Дортку из рук Старшенского.) Иди туда!
Дортка, вся в слезах, под защитой Эльги, уходит.
(Спокойно и твердо.) Дортка принадлежит мне. И я ей
судья. Если ты хочешь и дальше оскорблять меня, до-
628
ждись рассвета. Дай мне по крайней мере хоть немного
и выопаться. (Уходит вслед за Дорткой. Слышно, как
она изнутри запирает дверь.)
Управляющий (Старшенскому, который стоит
неподвижно* погрузившись в свои мысли). Пан Стар-
шенский, пан Старшенский! Вы бы отдохнули, пан Стар-
шенский!
Занавес
18 Г. Гауптман
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Столовая в замке Старшечского. Перед рассветом. В кресле у высо-
кого окна сидит Стар ш е н с к и й, погруженный в раздумье. Одет
он так же, как накануне вечером. Двое слуг, не замечая Стар-
шенского, собираются производить в комнате уборку.
Первый слуга. Что-то случилось сегодня ночью?
Второй слуга. Я спал.
Первый слуга. Господин поднял крик, а уп-
равляющий был всю ночь на ногах.
Второй слуга (замечает Старшенского). Тсс...
Что это?
Первый слуга. Святой Амвросий Краковский!
Второй слуга. Да это наш господин!
Старшенский (снова пробуждаясь). Что вам
тут нужно?
Первый слуга. Убрать комнату и накрыть
стол к завтраку.
Старшенский. Ну, хорошо... Эй, ты!
Первый слуга. Слушаюсь, ваше сиятельство?
Старшенский. Позови сюда управляющего.
Слуга уходит. Старшенский снова погружается в раздумье. Вхо-
дит управляющий.
Управляющий (давая о себе знать, осторож-
но). Господин... Вы приказали меня позвать, господин.
Старшенский (рассеянно смотрит на него).
Да... Ты...
Управляющий. Вы приказали слуге позвать ме-
ня, господин!
530
Старшенский. Ах, да! Управляющий! Поди сю-
да, Тимошка. (Берет его за руку.) Что-то я хотел тебе
сказать, Тимошка? Да... Я еду в Варшаву!
Управляющий. Слушаюсь, ваше сиятельство.
Я велю оседлать сивого.
Старшенский. Иди... Ты еще здесь, управляю-
щий?
Управляющий. Да, господин.
Старшенский. Позови врача.
Управляющий. Вы больны, господин?
Старшенский. Да, как будто. Мне кажется, что
я болен. Меня трясет. Принеси мне шубу.
Управляющий. Вам нужно лечь в постель, го-
сподин.
Старшенский (в то время как на него надева-
ют шубу). Я поеду в Варшаву.
Управляющий (тихо, слугам). Затопите камин,
чтобы согреть комнату. Скорее, господину холодно.
И несите сейчас же господину самовар и горячего чаю.
Старшенский. Да-да. Принесите чаю. В шубе хо-
рошо! Почему я здесь? Разве я не ложился?
Управляющий. Нет, господин.
Старшенский. Почему?.. Ступай.
Управляющий удаляется. Старшенский встает и, задумавшись,
беспокойно ходит взад и вперед по комнате. Слуга приносит са-
мовар и разливает чай.
(Пьет чай.) Разбудите пани Марину, скажите, что я про-
шу ее прийти.
Первый слуга. Пани Марина идет из церкви.
Входит Марина.
Старшенский. (с деланным спокойствием). До-
брое утро, матушка!
Марина. Да благословит тебя бог, сын мой.
Старшенский. Да. Бог благословит... Иди сюда,
садись. Садись и выпей чаю. Посидим вместе. Принеси-
те свечи. Пусть будет светло. Да, матушка. Давно мы не
сидели с тобой вдвоем, вот так.
Марина. Давно, мой милый сын. Но это не моя ви-
на. Я никогда не пропускаю заутрени. А вот вы ложи-
тесь поздно и поздно встаете. Это не моя вина.
18*
531
Старшенский. Я знаю.
Марина. Скорее ты виноват в этом, сын мой! Но
ты так бледен! Ты болен?
Старшенский. Нет. Сколько времени мы не си-
дели с тобой вот так, вдвоем, за завтраком, матушка?
Сколько?
Марина. Уже около двух лет.
Старшенский. За такое время можно поднять-
ся по любой лестнице и потом снова спуститься вниз...
Не правда ли?
Марина. Конечно, мой милый сын. Почему ты
спрашиваешь об этом?
Старшенский. Потому что есть такая лестница,
по которой можно только подняться, матушка. Вот и я
поднялся по такой лестнице высоко-высоко. Оттуда я уже
не видел земли. А если захочешь спуститься с этой лест-
ницы вниз, то разобьешься.
Марина. Почему? Все мы в руках божьих.
Старшенский. Ты спрашиваешь, почему? Когда
поднимаешься вверх, то видишь перед собой переклади-
ны из слоновой кости. А когда спускаешься, то они ока-
зываются из раскаленного железа.
Марина. Да, так можно упасть.
Старшенский. Ну, конечно! Упадешь, разобь-
ешься и будешь лежать внизу, матушка.
Марина. О какой странной небесной лестнице ты
говоришь?
Старшенский (со стоном). Я уже не смогу
жить так, как жил прежде! Я уже не смогу жить там,
внизу.
Марина. Какой ты сегодня странный! Пойдем...
Я не хочу тебя ни о чем расспрашивать, но уповай на
бога! Посмотри, вот солнце всходит над твоими полями.
Послушай, как птицы в твоих садах и над твоими нива-
ми славят весну и бога. Так пусть сердце твое испол-
нится этим новым утром, воспрянь духом, сын мой!
Или. может быть, ты болен?
Старшенский. Они славят весну и бога, матуш-
ка. Но это ликование способно обратиться ;и в адскую
муку. Я не смогу больше жить там, внизу!
Марина. Что ты хочешь этим сказать?
532
Старшенскйй. Видишь ли, матушка... Не все, кто
смотрит на весну, видят ее. Многие только думают, что
видят ее, но на самом деле они ничего не видят. Я не
могу объяснить тебе. Это тайна жизни. Я знаю, ты не по-
нимаешь меня. Но немногих бог отметил своей милостью!
Никто не может рассказать о тайнах весны, пока не уз-
нал, не испытал их сам, матушка! Лишь тот, кто их уз-
нал и испытал, слышит, как смеется бог.
Из соседней комнаты доносится громкий и веселый смех Эльги.
(Встает, бледнеет и хватается за сердце.) Матушка... Я...
Марина. Ты серьезно болен, сын мой. Надо сей-
час же позвать врача. Сейчас же! Ты бредишь! У тебя
лихорадка.
Старшей с кий. Никакой врач мне помочь не смо-
жет! Не волнуйся, это пройдет... Мне показалось, что Эль.
га смеялась там? Да? Вот, матушка... Это так, и иначе
уже быть не может. Но ты смирись с этим, матушка:
что делать!
Входит Э л ь г а, веселая, жизнерадостная.
Эльга. Доброе утро, мой сокол! Ну что?
Марина. Твой муж болен, Эльга.
Эльга. Болен? À ну, покажись! Может быть, его
вылечит жена? Болеть — это некрасиво. Фу, больной
мужчина — мужчина некрасивый. (Садится к нему на ко-
лени и целует его.) Ну, разве я неправа? Ты уже выздо-
ровел?
Старшенский. Эльга! (Рыдает.)
Эльга. Ой-ой-ой! Это еще что? Герой Старшенский!
Ваше сиятельство! Такой герой, и вдруг плачет! Силь-
ный мужчина, и льет слезы непонятно почему. Горячие,
соленые слезы... Из-за чего? Ну, возьми себя в руки, ус-
покойся, и поедем со мной в карете, верхом по лесам и
полям! Мужчина должен быть добрым и сильным, а .не
вялым и слабым!
Старшенский страстно обнимает ее.
Ну вот, вот, я вижу, жизнь возвращается к тебе! Ну
обнимай меня, целуй! Почерпни во мне немного жизни!
У меня хватит ее на двоих.
533
Старшенский (весь преобразившись). Ах, ма-
тушка, взгляни своими старыми очами на это создание!
Ну, разве она не прекрасна? Не прекрасна, как само
здоровье? Она прекрасна, и она моя!
Э л ь г а. Это вода омолаживает. Вода приносит све-
жесть и красоту! Я купалась в озере! Сделай и ты то же
самое... Вода смывает с души все муки.
Старшенский. Не уходи, матушка, мне опять
так радостно и хорошо.
Марина. Если тебе радостно и хорошо, то и мне
тоже. Но теперь отпусти меня. Я пойду к ребенку. Когда
просыпается девочка, я всегда около нее. Так она при-
выкла.
Старшенский. Передай маленькой Эльге мой
утренний поцелуй.
Марина кивает головой и уходит.
Э л ь г а (поднимается и встает перед Старшенским).
Мне идет это платье?
Старшенский. Я люблю тебя!
Эльга. Она уверяет, что это платье по самой по-
следней парижской моде.
Старшенский (снова обнимает ее). .Я люблю
тебя! Я так люблю тебя, что готов убить!
Эльга (немного нетерпеливо). Ты опять сжимаешь
меня так сильно.
Старшенский (держит ее за плечи). Ты моя
собственность! Моя собственность! Драгоценнейшая моя
собственность! Ты — как кубок! В целом свете нет более
такого драгоценного кубка, будь он из оникса или яш-
мы. Из него пьют только самое дорогое вино. И оно ни-
когда не иссякает. (Целует ее.)
Эльга (освобождается). Дортка идет.
Робко входит Дортка. Она ставит на стол большой букет фиа-
лок, другой букет, поменьше, держит в руках.
Так. Поставь сюда! Ну, а этот дай твоему господину. Ну?
Дортка (опускается перед Старшенским на коле-
ни и целует ему руку). Простите, господин!
534
Старшенский (берет у нее букетик фиалок).
Хорошо, встань.
Входит управляющий.
Управляющий. Лошади поданы, господин.
Старшенский. Лошади? Какие лошади, Тимош-
ка?
Управляющий. Вы хотели ехать в Варшаву, гос-
подин.
Старшенский. Нет, теперь я не поеду.
Эльга (берет Тимошку за ухо и тянет его). Ты
старый дурак, Тимошка! Понимаешь? И ханжа. Разве
ты не был молод когда-то? Не можешь простить девушке
маленького прегрешения. Не распрягай лошадей. Мы по-
едем сейчас вместе с господином. Пойдем, Дортка, дай
мне одеться.
Эльга и Дортка уходят.
Старшенский (кивает Эльге и, оставшись вдво-
ем с управляющим, ходит взад и вперед по комнате, за-
тем останавливается и сердито смотрит на Тимошку).
Ты что тут стоишь?
Управляющий. Господин...
Старшенский. Неважную услугу ты оказал мне
своей дуростью.
Управляющий. Накажите меня, господин.
Старшенск и и. Да, мне бы действительно стоило
наказать тебя, ты прав. Ты сделал из меня дурака! Раз-
ве мне, твоему господину, подобает следить за любов-
ными шашнями слуг и горничных?
Управляющий. Нет, господин.
Старшенский. Вот видишь! Но, я знаю, у тебя
не было злого умысла. А впредь не беспокой меня подоб-
ными глупостями. Ты слышал?
Управляющий. Слышал... Сеять нам сегодня
овес, господин?
Старшенский. Решай сам, как знаешь.
Управляющий удаляется. Входит кормилица с малень-
кой Эльгойна руках.
Заходите-ка.
535
Кормилица. Мы ищем маму.
Старшенский. Дайте маленькой Эльге побыть
немного и с папой. (Берет ее на руки.) Вот так! Что
это у нее в ручке?
Маленькая Эльга. Атти, атти!
Кормилица. Атти значит — «папа».
Старшенский. Что это у нее в руках, нянька?
Кормилица. Это коробочка с драгоценностями
госпожи, ваше сиятельство. Она взяла и не отдает.
Входит Марина.
Старшенский. Взгляни, матушка, какая чудес-
ная игрушка у нашей малютки Эльги.
Марина. Вот вы куда исчезли! А я-то вас ищу!..
Старшенский. Маленькая Эльга богата. Возь-
ми ее, матушка. (Передает ее на руки матери.)
Марина. О, да у нее уже есть приданое.
Старшенский (мгновенно мрачнеет). Я никогда
не выдам свою маленькую Эльгу замуж.
Маленькая Эльга роняет коробочку из рук.
Марина. Подними, няня, поскорей.
Старшенский (весело). Вот и поломали при-
даное! (Поднимает коробочку, заглядывает внутрь и
вдруг вынимает что-то.) Что это?
Марина. Что ты нашел? Что там было?
Старшенский (ужасно побледнев). Ничего там
не было.
Марина. Что это опять с тобой? (Передает де-
вочку кормилице, которая хочет уйти.)
Старшенский. Подожди, нянька! Стань там с де-
вочкой! И теперь стой тихо! (Сравнивает с лицом девоч-
ки портрет в маленьком медальоне, который держит в
руке.)
Марина. Что ты делаешь?
Старшенский. Подойди и посмотри сюда. Ты
знаешь этот портрет?
Марина. Нет.
Старшенский. А человека, который изображен
здесь?
536
Марина. Не знаю, сын мой.
Старшенский. Тогда сравни.
Марина. Что я должна сравнивать?
Старшенский. Глаза маленькой Эльги и эти гла-
за! Брови маленькой Эльги и эти брови! Волосы малень-
кой Эльги и эти волосы. Ее подбородок, рот — и этот
рот! Ты не узнаешь этого человека?
Марина. Нет... Да... Кажется... Это, кажется, ку-
зен Огинский.
Старшенский (изменившись в лице, почти за-
икается). Конечно! Ну и... что же? Ах, оставь меня! Уже...
уже прошло. Конечно же, это Огинский. Теперь я и сам
узнаю его. Это он, он — ужасный кузен, нищий и трус!
Скверный, ползучий гадкий пес! Пусти меня, пусти! Ка-
жется... Врача мне!.. Я задыхаюсь!..
Марина. Господи Иисусе!
Старшенский (со страшными усилиями, почти
в бреду). Тише, матушка, подожди. Иди сюда и сядь ко
мне. Расскажи мне что-нибудь. Я прошу тебя, ты ведь
знаешь больше, чем я. Ты знала воеводу Ляшека. Что
это за история была с Огинским? И зачем это у нее порт-
рет Огинского?
Марина. Успокойся сначала... Приди в себя. И
няня с ребенком еще здесь.
Старшенский. А какое мне дело до этого ре-
бенка? Пусть убирается вон отсюда.
Ко рмилица с ребенком уходит.
Молись, матушка! Свяжи меня! Боже милосердный, я
убью собственного ребенка!
Марина. Господи помилуй и спаси тебя, сын мой!
Что с тобой? Что с тобой случилось?
Старшенский (жестко, дрожа). Ты говоришь,
у меня лихорадка... Ну вот, и оставь меня. Она уже,
кажется, прошла. Впрочем, подожди, матушка. Я дол-
жен знать это... Пусть мне будет ясно... Расскажи мне о
кузене Огинском...
Марина. Что же рассказать тебе? Ты сам все
знаешь! Он жил в доме старого воеводы. Воспитывался
вместе с тобой. Больше я ничего не знаю.
537
Старшенский (встает и дергает за шнурок звон-
ка). Ты больше ничего »не знаешь. Но я должен знать
больше! Все! Я должен знать все.
Входит управляющий.
Старшенский. Я еду в Варшаву, как и решил.
Управляющий уходит.
(Матера.) Прощай! (Быстро уходит.)
Марина, качая головой, смотрит вслед сыну.
Входит Э л ь г а, одетая для прогулки.
Э л ь г а. Я готова. А где же граф?
Марина. Он уехал в Варшаву, дитя мое.
Э л ь г а (пораженная). Что же это?
Занавес
КАРТИНА ПЯТАЯ
Большая комната в замке. Вечер. Горит свеча. Марина сидит,
склонившись над пяльцами. Эльга медленно ходит взад и впе-
ред по комнате.
Эльга. Не понимаю, что он делает три дня в Вар-
шаве.
Марина. Я тоже не понимаю.
Эльга. И зачем он взял с собой управляющего?
Марина. Конечно, это уж совсем ни к чему. Му-
жики приходят и спрашивают, что им делать. И никто не
знает.
Эльга. И скучно ужасно. Знаешь, матушка, я так
легко начинаю скучать. А я боюсь, боюсь скуки, словно
огромного, страшного чудовища с гноящимися глазами
и заспанной мордой. Тьфу!
Марина. А мне никогда не скучно, дитя мое.
Эльга. Этого я не понимаю.
Марина. Видишь ли, мы жили иначе, чем вы.
Отец у меня был строгий. Дома я всегда делала то, что
нужно, а совсем не то, что мне хотелось самой. За ка-
кой-нибудь улетевшей пушинкой я должна была пере-
лезть через столько заборов! И день казался таким ко-
ротким. Ты же делала дома все что хотела. А хотела ты
чаще всего ничего не делать. Потому и ты скучаешь.
Эльга. А зачем хотеть, матушка?
Марина. Это необходимо, потому что нужно.
Эльга. Не понимаю. Я уже несколько раз взби-
ралась на высокие горы. Меня что-то влекло вверх, в
высоту... Мне хотелось быть ближе к солнцу, к небу
539
или к богу, не знаю зачем, но, если бы я этого не хотела
матушка, я бы, наверно, оставалась внизу. Ведь я под-
нимаюсь на гору не потому, что это необходимо, а пото-
му, что вверх меня гонит скука.
Марина. У вас, Ляшеков, совсем другой характер:
вы своенравны, легкомысленны, готовы рисковать всем.
Вот вы и потеряли все.
Э л ь г а. И снова выиграли.
Марина. Ты, может быть.
Э л ь г а. Конечно, я!
Марина. Но смотри, ты можешь снова все поте-
рять.
Э л ь г а. Ну и что же! Ведь дорога то поднимается
вверх, то опускается вниз, и снова то вверх, то вниз. И
это лучше, чем идти всегда по прямой и жить на плоской
равнине. Скука — это зверь, неподвижный, как кроко-
дил; он не любит ни подниматься вверх, ни опускаться
вниз. Он даже поворачивается с трудом.
Марина (озабоченно поднимает глаза от работы).
А спокойное счастье тебя не увлекает вовсе?
Э л ь га. Почти нет.
Марина. Кто живет так, тот всегда подвергает-
ся опасности.
Э л ь г а. Вот именно. Но только это и делает жизнь
ценной для меня. Рядом с тобой идет смерть, и ты по-
рою даже как бы видишь ее, и она загоняет тебя в са-
мую пучину: здесь холодно, там жарко; здесь страх, там
счастье.
Марина. Не говори так, ради бога! Разве мож-
но так говорить о смерти!
Э л ь г а. А мы с нею в хороших отношениях, гораз-
до лучших, чем вы предполагаете. Она не доставляет
мне и половины тех тяжелых минут, которые пережива-
ете вы. Когда я в каком-то варшавском подвале стояла
у изголовья умирающего отца — нищая и голодная, — я
позвала ее и познакомилась с ней. И знаешь, чему она
меня научила, матушка? Она научила меня смеяться.
Она научила меня смеяться над многими серьезными ве-
щами в жизни. Ну, да все это* чепуха! Мне еще хочется
жить! Только бы скорее приехал Старшенский.
540
^ Марина. А вот и Тимошка.
\ Входит управляющий.
Управляющий. (Марине). Добрый вечер, госпо-
жа.
Марина. Где твой господин?
Управляющий. Он послал меня вперед, госпо-
жа! Чтобы я распорядился здесь, госпожа.
Марина. Распорядился о чем? Переведи сначала
ДУХ.
Управляющий. Вместе с господином к нам едет
гость. Они хотят пить и есть. Я должен распорядиться
накрыть стол.
Марина. Слава богу, если только это. Зачем же
так пугать?
Э л ь г а. А кто этот гость?
Управляющий (настороженно). Не знаю.
Э л ь г а. Кто это может быть, матушка?
Марина. Я хотела об этом спросить тебя. Раньше
он никогда так не поступал. Ну, если гость — человек ве-
селый, так добро пожаловать. Он развеселит всех нас.
Управляющий уходит.
Кто-то подъехал... Вот и они. Я узнаю походку сына.
Эльга (бледнея). Ты узнаешь походку своего сы-
на?
Марина. Поди встреть его, а я останусь здесь.
Эльга. Нет, матушка, лучше иди ты.
Марина идет навстречу своему сыну. С другой стороны быстро
вбегает Д о р т к а.
Д орт к а (скрывая радость). Госпожа, а кто при-
ехал! Знаете, кто поднимается сюда вместе с его сия-
тельством господином графом?
Эльга. Молчи! Я знаю!
Голос Старшенского еще с лестницы: «Эльга, голубка моя!»
Уходи скорее! Чтобы он тебя не увидел здесь.
Д о р т к а исчезает. Входит Старшенский.
541
Старшенский (его трудно узнать, он явно За-
хмелел и с трудом сдерживает себя). Добрый вечера/го-
лубка моя. !
Э л ь г а. Тебя так долго не было.
Старшенский. Да. Но не ругай меня. Я тебе
кое-что привез.
Э л ь г а. Что ты мне привез?
Старшенский. Угадай!
Эльга. Шелковые рубашки, которые я просила?
Старшенский. Да. Шелковые рубашки внизу, в
карете. Я купил тебе самые дорогие. Но я привез тебе и
еще кое-что. Угадай!
Эльга. Больше я у тебя ничего не просила. Я
не знаю.
Старшенский. Я привез тебе кузена Огинско-
го.
Эльга (с притворным смехом, слегка ударяя его
по щеке). Ты глупый!
Старшенский (неуверенно). Ты не рада?
Эльга. Чему же? Или мне радоваться кузену Огин-
скому?
Старшенский. Да, кузену Огинскому!
Эльга. Разве я тебе говорила, что об этом думаю?
Но если ты не шутишь и он уже здесь, то делать нечего.
Здесь он или нет, я ничего не могу изменить.
Старшенский. Входи, милый брат! Не жмись к
стенке.
Входит Огинский. *
Огинский. Разве я это делал когда-нибудь? Вы
изволите шутить, ваше сиятельство! Честь имею, графи-
ня!
Эльга. Добрый вечер, кузен!
Старшенский. Простите меня, пан Огинский, не
знаю, как это у меня вырвалось. Ведь это старинное по-
местье. И стены здесь, особенно на лестницах, всегда
сырые и пористые. На них плесень. Мне было бы жаль
вашего нового дорогого костюма. Проходите же, сади-
тесь, будьте мне гостем и другом! —А как ты здесь по-
живала без меня, моя голубка? Скучала обо мне? — Она
скучает без меня, пан Огинский. И держит меня на
542
пшгвязи за ногу, как ребенок щегленка. Когда я ухожу в
поде хотя бы на полверсты, она уже скучает. — Неправ-
да ли, голубка моя?
Э\л ь г а. Ты говоришь глупости, Старшенский.
Старшенский. Вот как! Я говорю глупости?
Что ж, возможно! Мы с ним в Варшаве немного покути-
ли. — Не правда ли, Огинский? — Но зато и подружи-
лись уже.
Э л ь г а. Знаешь, сегодня вечером тебе не следует
пить больше.
Старшенский. Почему же?
Эльга. Тебе не следует больше пить сегодня, по-
верь мне.
Старшенский (обнимая Эльгу одной рукой).
Ну разве она не прекрасна, Огинский?
Эльга. Оставь меня!
Старшенский. Уста ее так сладостны и нежны,
как уста грудного младенца...
Эльга. Оставь же меня!
Старшенский. ...и чисты, — ведь они еще не от-
выкли от материнской груди! Но эти уста опасны. По-
смотри, как они дрогнули, Огинский! Ты можешь объ-
ехать всю Польшу и всю Россию, все места, все степи
и леса Азии, но ты нигде не найдешь таких уст, таких
соблазнительных уст...
Эльга. Оставь меня! — Прости его, кузен!.. — Ты
просто пьян. (Уходит.)
Огинский. Вы дурно обращаетесь с вашей женой!
Старшенский. Нет!
Огинский. Вам бы не мешало лучше обращать-
ся с вашей женой!
Старшенский. Мне бы не мешало высечь мою
жену плеткой.
Огинский. Гм... Зачем я приехал сюда? Мне мно-
гое рассказывали о вас, И братья Эльги кое-что говори-
ли о вас, но я думал, что вы человек благородный.
Старшенский. Ну, а я, что я думал о вас? Кто
вы? Я этого не знаю!
Огинский. Оставьте, пан Старшенский. Я очень
плохо сделал, что приехал вместе с вами. Что мне здесь
543
делать? Я никогда не любил людей! Зачем ты вытащил
меня из моего одиночества? Прощай. У
Старшенский. Нет, пан Огинский, я не отпу-
щу вас. /
Огинский. Чего же ты хочешь от меня?
Старшенский. Я хочу твоей дружбы.
Огинский. Это неправда!
Старшенский. Бог мне свидетель! Присядь,
друг! Выпей этого вина, оно чудесно. Видишь, я изме-
нился, прости меня. Прости меня, если я дурно, вел себя.
Выпей и прости.
Огинский. Мне нечего вам прощать, пан.
Старшенский. Тогда скажи мне. Выпей и ска-
жи мне одну вещь. Ты знал Эльгу еще в детстве?
Огинский. Да.
Старшенский. И вы вместе играли еще детьми?
Огинский. Она играла со мной.
Старшенский. И она любила тебя?
Огинский. Возможно.
Старшенский. И ты любил ее?
Огинский. Я — нет, она не стоила этого.
Старшенский. Ты не любил Эльгу?
Огинский. Я же сказал.
Старшенский. Разве она не была прекрасна?
Огинский. Нет, пан.
Старшенский. Ты лжешь, пан.
Огинский встает.
Останься, сядь.
Огинский. Довольно.
Старшенский. Эльга прекрасна. Скажи, что она
прекрасна!
Огинский. Довольно!
Старшенский. Я был бы способен убить тебя.
Но, если ты не лжешь, я бы расцеловал тебя. Дай мне
руку! Дай мне руку, брат!
Огинский. Зачем?
Старшенский. Я сказал, что ты лжешь. Про-
сти!
Огинский. Все мы лжем.
Старшенский. Так ты солгал и сейчас?
544
t'и н с к и й (холодно). Этого я не говорю,
аршенский. Тогда — берегись! Или пожалей
(Опускает голову на стол и хрипит.)
и н с к и й (поднимаясь, с беспощадной холодно-
стъю). Зачем вам моя жалость, ваше сиятельство? Жа-
лость—это удесятеренная мука. Й я знал ее. Если бы
бог жалел побежденного, он не был бы богом сострада-
ния и милосердия. Так не проси же жалости, <пан!
Старшенский (беря себя в руки, твердо). Я не
прошу ее!
Возвращается Э л ь г а; она роскошно одета.
Э л ь г а (как бы вскользь). Ну что, ты пришел в се-
бя, друг мой?
Старшенский. Кажется, да. Иди сюда и побол-
тай с нами.
Эльга. Хорошо. Но стол уже почти накрыт. Скоро
нас позовут. Что это вы пьете?
Старшенский. Попробуй.
Эльга. Как ты жил, Огинский, с тех пор как мы' не
виделись?
Старшенский (быстро). А как давно вы не ви-
делись?
Эльга (Огинскому). Ну, так как же давно?
Огинский. Я не считаю дней. Пускай они при-
ходят и уходят. Мне все равно.
Эльга. Фу! И ты совсем не соскучился по своей
подруге детства? Помнишь, Огинский? Я бегала быстрее
всех вас. И прыгала я тоже дальше вас. А когда мы иг-
рали в войну, то я командовала вами. Я была вашим ко-
мандиром, а вы, мальчишки, подчинялись мне и делали
все, что я хотела. Вот было весело!
Огинский (ему противно все это). Оставьте меня,
пожалуйста, в покое. Мне не до веселья.
Старшенский. Ничего. Мне тоже не до веселья,
так пускай она повеселится за нас... Я хочу рассказать
вам, что я видел во сне. Мне снилась молодая женщина.
Да. Женщина была голая, и она танцевала. Она танце-
вала передо мной всю ночь, танцевала, танцевала. Это
была такая пытка! И хотите знать, на чем танцевала эта
женщина? Представьте себе бледную, как мел, луну!
545
Эта бледная, как мел, бледная, как призрак, бледная,
словно от отчаяния, луна освещала далекую, бесконеч-
но далекую гористую местность. В этой далекой горирой
местности, похожей на море во время бури, не росло ни-
чего— ни дерева, ни куста, ни травинки. И мне казалось
во сне, что все эти горы и долины завалены человечески-
ми костями и черепами. И на них-то и танцевала эта
женщина!
Эльга. Ну и странные сны у тебя! Перестань, мне
даже страшно.
Огинский. Но сон еще не окончен, пан.
Старшей с кий. Так окончи его. Расскажи.
Огинский. Не могу.
Эльга. Он просит, и я тоже прошу тебя. Расскажи.
Огинский. Хорошо, слушайте. Я видел женщину,
как ты, женщину, танцевавшую на костях. Она была пре-
красна...
Старшей с кий. Прекрасна, как Эльга.
Огинский. Она была прекрасна, и тело ее было
обнажено...
Старшенский. И оно было, как тело Эльги.
Огинский. Но самым удивительным в ней были
глаза. Они излучали то свет, затмевающий свет луны, то
смерть и ночь. И эти глаза были...
Старшей с кий. Как глаза Эльги.
Эльга. Перестань, пожалуйста!
Огинский. В моем сне от одного лишь взгляда
этих глаз могли покрыться зеленью все горы и долины:
я имею в виду те глаза, о которых сказал. И тогда на-
чинали плескаться ручьи и благоухать березы...
Старшей с кий. Да, это было так.
Огинский. А потом тот же взгляд проникал в
самое сердце и становился ядом...
Эльга (встает и медленно идет из комнаты). Ме-
ня лихорадит от ваших снов. Спокойной ночи. (Уходит.)
Старшенский (оставшись наедине с Огинский,
мрачно и торжественно поднимается с места). Пан Огин-
ский! Мне кажется, этому пора положить конец.
Огинский. Да. Сегодня или завтра — все равно!
Старшенский. Лучше сегодня! (Многозначи-
тельно.) Итак, спокойной «очи!
$46
\ Огинский (так же). Спокойной ночи!
v С таршенский. Завтра ты больше не увидишь
солнца, Огинский.
Огинский (с горькой иронией). И ты тоже, пан.
С т аршенский. Быть может. Но зато ты умрешь
позорной смертью.
Огинский. Ты живешь позорной жизнью.
Старшенски й. Быть может. Но я бы не желал
убивать тебя из-за одного лишь подозрения...
Огинский. Не беспокойся.
Старшенски й. Ты держал ее в своих объяти-
ях?
Огинский (с нескрываемым торжеством). И в
этом была вся моя жизнь!
Старшенски й. Хорошо же! (Ударяет три раза
мечом по столу.)
Вбегают управляющий и вооруженные слуги.
Можете приступить к делу! (Уходит.)
Вооруженные слуги быстро связывают Огинского и
уводят. Некоторое время комната пуста. Тишина. Затем вбегает
испуганная Д о р т к а.
Д о р т к а. Госпожа! Госпожа! Пани Эльга!
Входит Эльга.
Эльга. Что ты кричишь, Дортка?
Дортка. Пани Эльга, хорошо, что я нашла вас.
Эльга. В чем дело?
Дортка. Там... в саду, у старой башни... Посмотри-
те, там свет.
Эльга. Ну и что же?
Дортка. Там люди ходят с факелами.
Эльга. Что они делают?
Дортка. Эти люди вооружены.
Эльга. Ступай, ты бредишь.
В одной из дверей появляется Старшенски й,— бледный как
мертвец, он неподвижным взглядом смотрит на Эльгу.
Пан Старшенский, что это?
Старшенски й. Ничего.
547 .
Э л ь г а. Тогда спокойной ночи, завтра расскажешь.
Старшенский. Ты не можешь спать сейчас, Э/ib-
га. Оденься и иди за мной. /
Э л ь г а. Ты захмелел от собственной глупости, пан.
Старшенский. Захмелел от глупости — непло-
хо! — Ступай, Дортка! Найди управляющего и спроси
его... исполнил ли он приказание своего господина. И от-
вет передашь мне.
Дортка уходит.
Встань, Эльга, и иди за мной.
Э л ь г а. Не пойду. Я не пойду за тобой.
Старшенский. Не хочешь?
Э л ь г а. Нет.
Старшенский. Тогда оставайся, но скажи мне
только...
Эльга. Ты совсем сошел с ума! С чего бы это?..
Старшенский. Возможно, благодаря тебе.
Эльга. Тогда отпусти меня и оставайся сам с со-
бой, Старшенский. Лучше жить в нищете и в самой
страшной бедности, чем так!
Старшенский. Мне остаться с собой? Что же
еще ты оставляешь мне?
Эльга. Все что хочешь! Я тебе надоела! Я чувст-
вую это. Я тебе противна, — ну и отпусти меня!
Старшенский. К кузену Огинскому?
Эльга. Что ты сказал?
Старшенский. Ты бы пошла к кузену Огинско-
му?
Эльга. Куда бы я ни пошла, это мое дело! (Вста-
ет и начинает ходить по комнате.)
Старшенский. Возьми свои слова обратно, ес-
ли можешь! Послушай, скажи мне: ты и Огинский, вы
были помолвлены, когда мы познакомились с тобой?
Эльга. Послушай-ка теперь и ты. Я уже устала
от тебя. Если Огинский спьяна и сболтнул что-нибудь,
ну и что! Мы же были дети — и он и я. А тебе я могу
сказать, что мы слишком стары, чтобы до сих пор оста-
ваться детьми! И не мучай меня больше прошлым! Не
мучай меня кузеном Огинским! Или отпусти меня совсем.
Старшенский. Так ты больше не любишь Огин-
. 548
ского? Скажи мне! Только это скажи! Ты теперь не лю-
бишь его больше?
Э л ь г а. А разве иначе я ушла бы с тобой? Вышла
бы за тебя замуж? Не все было мне хорошо в твоем ми-
ре! А у нас с ним — общее детство, общий мир.
Старшей с кий. Может быть, еще и общий рай?
Э л ь г а. Да, и это тоже, если хочешь! Но я вышла
за тебя замуж; что тебе еще нужно?
Старшенский. А ты любишь меня?
Эльга. Нет! Я не люблю тебя больше! Я не люблю
тебя потому, что ты мучаешь и терзаешь меня. Но ко-
гда-то я была рядом с тобой, и мне было радостно. Я
была счастлива и радостна с тобой, а если я счастли-
ва и радостна, то я и люблю, пан.
Старшенский. Тогда идем.
Эльга. Куда мне теперь идти с тобой? Я оста-
нусь здесь или уйду одна. Ты болен, тебе нужно позвать
врача. И, говоря откровенно, я боюсь. Я боюсь сейчас
идти с тобой...
Старшенский. Только одно скажи мне — ты
больше не любишь Огинского?
Эльга. Я говорю тебе— нет!
Старшенский. Жив он или мертв — тебе это все
равно?
Эльга. Он живет не для меня! И умрет он не для
меня!
Старшенский. Тогда идем! (Насильно берет ее
за руку и уводит с собой.)
Занавес
КАРТИНА ШЕСТАЯ
И снова — тот же покой, что и в первой картине, но только сейчас
он в уединенной сторожевой башне. Перед кроватью, задернутой
пологом, с обеих сторон стоят высокие позолоченные канделябры
с незажженными свечами. Ночь, лунный свет. Перед кроватью стоит
управляющий с длинным обнаженным мечом в руках. Входит
Д о р тк а.
Д орт к а. Какая, ужасная ночь. Это ты здесь, Ти-
мошка?
Управляющий. Я- Что тебе?
До р т к а. Меня послал его сиятельство, наш го-
сподин. Велел спросить, исполнил ли ты его приказание.
Управляющий. Кажется, да. Иди скажи нашему
господину: мертвый волк не съест живой овцы. Больше
тебе здесь делать нечего. Ну, что ты стоишь?
Д о р т к а (дрожа). Что ты затеваешь?
У п р а в л я ю щ и й. Спроси у господина.
Д о р т к а. Вот смотрю я на тебя, и мне страшно. Не
знаю, почему.
Управляющий. Да, для страха у тебя действи-
тельно есть основания.
Д о рт к at У меня?
Управляющий. Да, у тебя.
Д о р т к а. Что же я сделала?
Управляющий. Это ты, тварь, и сама знаешь!
Д о р т к а. Пожалей меня, Тимошка. Я не знаю.
Управляющий. А разве вы пожалели моего го-
сподина?
Д о р т к а. Твоего господина, Тимошка?
Управляющий. Во что вы превратили его? Все-
550
го лишь несколько дней назад он был щедр, полон сил,
богат, а теперь он нищ, стар и полон ненависти.
Дортка. Но при чем же здесь я? Ведь ты обви-
няешь меня?
Управляющий. Не только тебя. Тебя и все ва-
ше отродье. Я ненавижу Ляшеков; на них лежит про-
клятье.
Дортка. Но я же не из Ляшеков. Я просто служу
своей госпоже, и все.
Управляющий. Она не госпожа. Она такая же
тварь, как и ты!
Дортка. Неправда. На нее наговаривают. Вы же
обмануты, это неправда!
% Управляющий. Нам все известно. Она не го-
спожа, нет. Когда он подобрал ее на улице Варшавы,
она была потаскухой. Он подобрал и привез к себе в
дом гадину! Я и пани Марина, мы это знали. Она про-
сто пользовалась его богатством. И братья ее тоже. Она
вампир! Она высосала всю кровь из его груди. А теперь
поди вон, сюда идут, спасай свою жизнь.
Дортка уходит. В дверях появляется Старшенский.
Старшенский (оборачиваясь, назад). Ничего,
ничего, поднимайся. Это, конечно, все чепуха! Но ты
войди сюда!
Голос Эльги: «Я дальше не пойду!»
А назад тебе нельзя! Там внизу вооруженные люди —
тебе нельзя назад! Если ты пойдешь вниз одна, ты рис-
куешь жизнью. Входи спокойно сюда! Или, может быть,
ты боишься?
Входит Эльга; она в накидке.
Э л ь г а (злобно и твердо). Нет!
Старшенский. Внизу холодно. Это верно. Здесь
теплее. Ты заметила? Ночью был сильный мороз. Когда
мы шли сюда из замка, весь сад был словно застлан бе-
лым ковром. Ты ходила когда-нибудь этой дорогой?
Эльга (Тимошке). Кто это? Кто там стоит?
Старшенский. Давай, я помогу тебе раздеть-
ся. А это старый Тимошка. Садись. Конечно, это очень
551
странная, душная комната. Я понимаю тебя; когда сюда
входишь в первый раз, здесь действительно страшнова-
то. Словно с самого сотворения мира здесь скрывались
привидения, одни привидения. Ты никогда раньше не
приходила сюда?
Эль га. Ты же знаешь, что приходила. Зачем же ты
опрашиваешь меня?
Старшенский. > Я не знаю. Сколько же раз ты
бывала здесь, в этой проклятой комнате?
Эльга (мрачно, упрямо). Много.
Старшенский. А ты знаешь, что за этим поло-
гом?
Эльга. Если я бывала здесь, то, конечно, я знаю,
что за этим пологом.
Старшенский. Тогда окажи мне, что. Этот во-
прос имеет свои причины. Я жду ответа. Ты, может быть,
думаешь, что за этим пологом стоит кровать?
Эльга. А что же еще?
Старшенский. О, гораздо больше! Ты знаешь
легенду о старой башне и кровати — легенду, которую
рассказывают и в лачугах бедняков, и в замках, и на
улицах?
Эльга. Не знаю и не хочу знать... Довольно, я
ухожу!
Старшенский. Не рискуй идти. Останься. Ти-
мошка знает и расскажет тебе эту легенду. Старик ее
знает.
Управляющий (медленно и громко читает по
бумаге). «Жил-был на свете в давние времена один бла-
городный человек, богатый граф. Жил он да поживал в
покое и тишине вместе со своей почтенной матерью. И
вдруг полюбил он всем сердцем одну женщину...».
Старшенский. Вы сделали все точно, как я при-
казал?
Управляющий. Все точно.
Старшенский. Так что и самого последнего де-
лать уже не придется?
Управляющий. Да. Все готово, больше делать
ничего не придется.
Старшенский. Продолжай.
Управляющий. «Но это была не женщина, это
552
было исчадие ада. Она лгала ему, обманывала его, его,
который был честен и не знал, что такое ложь! Она
изменила ему и покрыла его позором...».
Старше некий. Где она это сделала?
Управляющий (показывая на кровать). Здесь,
граф Старшенский.
Старшенский. Ты думаешь, здесь, на этой по-
стели?
Управляющий. Да.
Эльга. Вы оба сошли с ума! Помогите! Помогите!
(Прижимается к стенке и дрожит.)
Старшенский (спокойно). Тихо, пани Эльга.
Тебе ничто не угрожает. Зажги свечи.
Управляющий. Сейчас, господин. (Зажигает в
канделябрах свечи.)
Эльга (как безумная, неподвижным взглядом смот-
рит на свечи). Дортка! Огинский! Я задыхаюсь! Я не хо-
чу видеть сны! Разбуди меня, Дортка! Черный полог!
Почему же я не .видала его? Я уже видела во сне эти
свечи! Почему ты не разбудишь меня? Я не хочу видеть
сны!
Старшенский. Тихо, пани, тихо. Тебя никто не
тронет. Но это не сон, лани. Это явь. Только не лги! Не
лги в этот страшный час! Ты опозорена! В тебе боль-
ше нет чистоты. И все-таки скажи одно лишь слово. Ты
больше не любишь Огинского?
Эльга (в безумном страхе, почти кричит). Я уже
сказала. Ты не веришь мне.
Старшенский. Именем всевышнего заклинаю
тебя, — если это правда, ты чиста передо мною. Иди ко
мне, ты, жена моя!
Зажжены уже все свечи. Старшенский делает знак, полог раздви-
гается, и на постели виден задушенный Огинский. Эльга, хотев-
шая было послушаться Старшенского и подойти к нему, при виде
мертвого останавливается и словно окаменевает на месте. Кажется,
что мертвый притягивает ее к себе вопреки ее воле. Глухо зарыдав,
она бросается на труп. Продолжительная пауза.
(Растроган, другим тоном.) Эльга!
Эльга не отвечает.
(Приближается к ней, настойчивее и мягче.) Эльга!
553
Э л ь г а (приподнимается, полная ненависти, словно
волчица, защищающая своего детеныша). Не смей /при-
касаться к нему!
Старшенский (еще мягче, почти умоляюще).
Эпът\\
? льга (медленно приподнимается и отшатывается
от него с ненавистью, страхом и отвращением). Я нена-
вижу тебя! Я плюю на тебя!
Комната погружается во мрак. Лишь, как и в первой картине, слы-
шится тихое пение монахов. В окнах показывается рассвет. На мед-
ленно розовеющем утреннем небе возникает силуэт немецкого рыца-
ря. Больше в комнате никого нет. Черный полог перед пустой кро-
ватью раздвинут. В дверь стучат.
Рыцарь. Кто там? Войдите.
Входит слуга.
Слуга. Пора собираться, господин! В дорогу!
Рыцарь. О, Петер, ты пришел вовремя. Поедем от-
сюда! На лошадей! В светлый и живой мир!
Слуга. А как же завтрак? Братья еще у заутрени.
Рыцарь. Скорее прочь отсюда! Мне бы не хоте-
лось встречаться ни с кем из братьев. Один из них при-
ходил ко мне вчера ночью. Скорее отсюда, на свежий
воздух! На лошадей! Меня мучил какой-то страшный сон,
страшный, как смерть. Спаси нас, господи! Долго я бу-
ду помнить эту ночь в монастыре.
Занавес
ПРИМЕЧАНИЯ
«ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА»
(«Vor Sonnenaufgang»)
Первое издание пьесы (1889) Гауптман посвятил Бьярне
П. Гольмсену. Это был вымышленный псевдоним, в духе господ-
ствовавшей тогда в Германии «скандинавской моды», под которым
два немецких поэта — Арно Гольц (1863—1929) и Иоганн Шляф
(1862—1941) —выпустили незадолго перед этим сборник новелл
«Папаша Гамлет» (1889). Этот сборник положил начало новому,
натуралистическому направлению в немецкой литературе и оказал
решающее влияние на молодого Гауптмана.
Пьеса «Перед восходом солнца» была впервые поставлена
20 октября 1889 года в Берлине, в Лессинт-театре. Постановка была
осуществлена союзом «Свободная сцена», которым руководил про-
грессивный театральный деятель режиссер Отто Брам (1856—1912).
Премьера пьесы рассматривается литературоведами как поворотный
пункт во воем развитии новейшей немецкой драматургии, как рож-
дение натуралистической социальной драмы.
Постановка вызвала настоящее театральное сражение между
сторонниками Гауптмана и ревнителями старых театральных тра-
диций, обвинявшими автора в нарушении «нравственности и поряд-
ка». Одни зрители шумно вызывали автора, другие встретили его
свистками и негодующими возгласами. Спектакль с трудом был
доведен до конца. На следующий день в газетах противники Гаупт-
мана писали, что «натурализм» является синонимом слова «свин-
ство»; в сатирическом журнале «Кладдерадач» художник изобразил
«Свободную сцену» в виде свалки нечистот, а ее деятелей заставил
рыться в ведре с помоями. С другой стороны, крупный немецкий
писатель-реалист Теодор Фонтане одобрительно отозвался о первой
пьесе Гауптмана и заявил, что ее автор следует по стопам Ибсена.
Несколько позже критикам арксист Франц Меринг дал отрицатель-
ную оценку пьесы «Перед восходом солнца». Он возражал против
подзаголовка «социальная драма», считая, что этот обязывающий
термин может быть приложим лишь к произведениям, выражающим
типическую ситуацию, тогда как у Гауптмана самая среда, в ко-
торой разыгрывается действие, является нетипичной — это крестья-
не, разбогатевшие оттого, что на их землях найден уголь. С другой
стороны, Меринг считал сильной стороной таланта Гауптмана «ми*
557
кроскотт-и чески тонкое и мелкое наблюдение действительности», уме-
ние воспроизвести среду и дать ряд живых портретов. Современ-
ный немецкий литературовед Ганс Майер (ГДР) подчеркивает, что
в этой пьесе очень ярко выражена ненависть капиталиста-пред-
принимателя Гофмана к социалистическому агитатору Лоту, при-
ехавшему на рудники изучать положение рабочих масс, а по мне-
нию Гофмана, просто «мутить народ». Характерно, что во время
премьеры пьесы сцена спора Гофмана с Лотом вызвала особенную
ярость реакционеров, рукоплескавших Гофману, и ответную реак-
цию прогрессивно настроенных зрителей, приветствовавших Лота.
Сам Гауптман подчеркивал связь этой ттьесы с традициями рус-
ского реализма, в частности с творчеством Льва Толстого, пьеса
которого «Власть тьмы» в то время пользовалась в Германии ог-
ромной популярностью. Он писал: «Своими литературными корнями
я ухожу в творчество Толстого. Я никогда не стал бы отрицать
этого. Моя драма «Перед восходом солнца» оплодотворена его
«Властью тьмы»... Ростки, взошедшие у нас в Германии, произ-
росли в большей своей части на русской почве». Тем не менее
пьеса «Перед восходом солнца» в Роосии успеха не имела. Это
одна из немногих пьес Гауптмана, которую не ставили на рус-
ской сцене.
Стр. 29. Грюневальд — большой сосновый лес в окрест-
ностях Берлина, обычное место загородных прогулок.
Гафельзее — одно из небольших озер под Берлином, об-
разованных течением реки Гафель, впадающей в Эльбу.
Шпандау — в XIX веке город и крепость около Берлина,
при впадении реки Шпрее в Гафель. В настоящее время — один из
окрутов Берлина.
Стр. 3Î. Grande Champagne — сорт шампанского вина. -
Переселиться в Америку нам, дюжине желто-
ротых.— Лот, по-видимому, принял участие в одной из общин
«икарийцев», образовавшихся в США на основе учения француз-
ского утопического социалиста Этьена Кабе (1788—1856), автора
романа «Путешествие и приключения лорда Карисдаля в Икарии»
(1842). Первую «Икарию» в Техасе организовал сам Кабе. Позднее
его ученики и последователи основали другие общины такого же
типа. Одна из них просуществовала до 1889 года, то есть
до того года, когда создавалась пьеса «Перед восходом
солнца».
Стр. 32. Разноцветные корпорации в универ-
ситете. — В германских университетах студенты объединялись
в особые замкнутые организации — корпорации и носили в ка-
честве отличия особые цвета на шапках, брелоках и т. п.
Что нам Гекуба? — неточная цитата из «Гамлета»
Шекспира. Бродячий актер со слезами на глазах произносит моно-
лог Гекубы, вдовы троянского царя Приама, у которой война отняла
мужа и всех ее сыновей. Пораженный Гамлет говорит об этом во-
одушевленном актере: «Что он Гекубе? Что она ему?» (действие II,
сцена 2).
Стр. 33. Да поговаривают, что ты пробираешься
в Блейхредеры— то есть становишься богачом,
558
Блейхредер считался в то время одним из богатейших банкиров
Европы.
Яуэр — немецкое название силезокого. города- Явор.
Стр. 34. Райхсбанк— центральный эмиссионный банк Гер-
мании в период 1875—1945 годов.
Стр. 35. Т а л е р — немецкая серебряная монета, равная трем
маркам (до 1907 года).
...он решил быстренько подцепить одну из
вицдорфских крестьянских дочек. — Под вымышлен-
ным названием Вицдорф Гауптман вьшел реальную деревушку
Вейсштейн, расположенную неподалеку от Зальцбрунна.
Стр. 36. Л и iß ip е я-г одежда с галунами для лакеев в аристо-
кратических домах. В доме крестьянина-кулака Краузе ливрейный
лакей выглядит комично.
Стр. 37. Герцог — фамилия владельца крупного универ-
сального магазина.
Стр. 39. Б р е ел а в л ь — немецкое название силезского го-
рода Вроцлава. В тот период, когда создавались драмы Гаупт-
мана, Силезия входила в состав Германии. После второй мировой
войны, согласно решению Берлинской конференции 1945 года, Си-
лезия была воссоединена с народно-демократической Польшей.
Мой дед был возчиком. — В доме отца драматурга
Роберта Гауптмана, содержавшего гостиницу в силезском курорте
Зальцбрунне (ныне Щавно Здруй), снимал подвальное помещение
возчик, носивший фамилию Краузе. Таким образом, это имя взято
Гауптманом из личных воспоминаний. Однако судьба реального
семейства Краузе совершенно непохожа на судьбу героев пьесы.
Стр. 40. Г е р н г у т — город в Германии, центр деятельности
религиозной секты гернгутеров («моравских братьев»). Из пан-
сиона гернгутеров Елена вынесла обостренный интерес к »опросам
морали.
Стр. 41. Вино вдовы Клико. — Дорогое шампанское ста-
ринной французской фирмы Клико.
Стр. 43. Пфенниг — мелкая германская монета, равная
одной сотой доле марки.
Стр. 45. Вариемюнде- предместье города Ростока, при
впадении реки Варнов в Мекленбургскую бухту Балтийского моря.
Можете смело пить, доставлено прямо из
Реймса. — Во французском городе Реймсе изготовлялись лучшие
сорта шампанского.
Стр. 47. Рюдесгеймер — одно из лучших рейнских вин.
Бордо — проелаеленное фр анцузское вино.
Бунге Густав, фон (1844—1920)—немецкий ученый, фи-
зиолог, автор «Учебника физиологической и патологической химии»
(1887), был известен своей борьбой против алкоголизма.
Эверетт Роберт (1791—1875) — американский священник
и издатель религиозного журнала, сторонник полного воздержания
от употребления спиртных напитков.
Стр. 48. Р а б о т н ы е дома — общественные приюты для бед-
ных в капиталистических странах.
559
Стр. 59. Это книга для слабых людей. — Вертер —
герой романа Гёте «Страдания молодого Вертера», — разочаровав-
шись в окружающем его мире, покончил жизнь самоубийством.
Дан Феликс (1834—1912)—.немецкий юрист, историк и пи-
сатель, автор множества исторических романов, из которых наи-
более интересным является рекомендуемый Лотом роман «Борьба
за Рим» (1876) из эпохи падения остготского царства.
Я не больной. А то, что предлагают Ибсен
и Золя,— это лекарства. — Золя Эмиль (1840—1902) —
французский писатель, основатель натурализма как литературного
направления. Роман Золя «Западня» рассказывает о губительных
последствиях алкоголизма. Ибсен Генрик (1828—1906)—норвеж-
ский драматург. В драме «Привидения»' он рисует последствия
дурной наследственности. Лот считает, что следует «предупреждать»
те болезненные явления, которые отметили Золя и Ибсен. Поэтому
он, «здоровый человек», не может связать себя с семьей, заражен-
ной алкоголизмом. Если бы он изменил этому своему принципу,
могла бы возникнуть ситуация драмы «Привидения» — потомство,
обремененное наследственной врожденной болезнью. Однако для
творческого метода Гауптмана характерно, что его личная точка
зрения, по-видимому, не полностью совпадает с точкой зрения
Лота. Это подчеркивается трагическим финалом пьесы, вызван-
ным именно тем, что Лот не хочет поступиться своими принци-
пами.
Стр. 60. Этот вид счастья я ценю гораздо выше
того, которым довольствуется рядовой эгоист.—
Рассуждения Лота напоминают «разумный эгоизм» Н. Г. Черны-
шевского или «теорию правильно понятого личного интереса»
французского материалиста Гельвеция (1715—»1771). Сущность их
в том, что поступки, кажущиеся людям альтруистическими, на
самом деле являются следствием эгоизма. Тяжелая жизнь в ика-
рийской колонии и даже тюремное заключение доставляют Лоту
«эгоистическое» удовлетворение, ибо они являются частью борьбы
за разумное устройство общества, без которого Лот не мыслит лич-
ного счастья. Однако с позиций этой теории невозможно объяс-
нить, почему революционер идет на смерть — где же здесь эгоизм?
Поэтому, будучи прогрессивными в устах просветителей, подобные
рассуждения должны были показаться абстрактными и старомодны-
ми в Германии 80-х годов, знакомой со зрелой революционной эти-
кой диалектического материализма.
Стр. 67. Гиршберг — немецкое название силеэского го-
рода Еленя Гура. Недалеко от этого города в маленьком поселке
Агнетендорф находился замок Гауптмана Визенштейн, в котором
он прожил свыше сорока лет и где скончался 6 июня 1946 года.
Стр. 78. «Приключения графа 3 а н д о р а» (в рус-
ском переводе—«Маттиас Шандор»)—роман Жюля Верна, напи-
санный в 1885 году; является подражанием «Графу Монте-Кристо»
А. Дюма.
Стр. 100. Йена — университетский город в Германии.
Цюрих — университетский город в Швейцарии. В цюрихском
университете в 1888 году учился Га,уптман.
Зондские острова — группа островов в Малайском
560
(Индонезийском) архипелаге: Большие Зондские острова (Суматра,
Ява, Борнео, Целебес) и Малые Зондские острова (Бали, Тимор,
Ломбок и др.).
Стр. 101. Ты не привел в свой дом прекрасную
далека рлийк у. — Далекарлия — немецкое название шведской
области Даларне, население которой славится своей воздержан-
ностью, трудолюбием и крепким здоровьем. В XIX веке оно еще
сохраняло костюмы, речь и обычаи старины. Некоторые немцы спе-
циально брали себе жен из Даларне, чтобы произвести на свет
здоровое потомство.
Стр. .102. светел, свят, с >в о о о -д е я, свеж («frisch,
fromm, fröhlich, frei»)—девиз немецкого учителя и общественного
деятеля Фридриха Людвига Яна (1778—1852), прозванного «отцом
гимнастики» за его стремление через «гимнастические общества»
воспитывать сильных и мужественных людей для национального
освобождения Германии.
Стр. 110. Значит, это не от не г о... не от Гофма-
н а. — Лот предположил вначале, что ребенок. унаследовал алко-
голизм от Гофмана. Теперь он узнает правду.
«ОДИНОКИЕ»
(«Einsamme Menschen»)
Драма была впервые поставлена 11 января 1891 года в Берлине
в театре «Свободная сцена», затем ее поставил Немецкий театр.
В марте 1891 года она вышла отдельным изданием. Пьеса встретила
у зрителя хороший прием и вскоре обошла сцены многих театров
Европы. В частности, отмечают великолепное исполнение главной
роли Иоганнеса фокерата итальянским трагиком Эрмете Цаккони.
Особую роль сыграла пьеса «Одинокие» в судьбе Московского
Художественного театра. Поставленная 16 декабря 1899 года
К- С. Станиславским и Вл. И. Немировичем-Данченко, она имела
громадный успех, долго продержалась в репертуаре и несколько
раз возобновлялась впоследствии. Успех этой постановки был очень
важен для молодого коллектива. Свое уважение к Гауптману театр
выразил следующей телеграммой: «Артисты Московского Народного
театра единогласно решили сегодня, в день открытия 'второго года
его деятельности, принести чувства их высокого уважения величай-
шему сценическому поэту нашего времени. Мы все глубоко чувст-
вуем, что наш молодой театр, главная цель которого состоит в
изображении характеров, полных жизни и проникнутых практиче-
ской силой творчества, обязан своей известностью исполнению ваших
несравненных шедевров. От имени всех артистов — Дирекция».
В постановке «Одинокие» Художественный театр впервые ввел
«четвертую стену»—мебель, выставленную вдоль рампы. В условиях
камерной пьесы это давало больший простор работе режиссера по
созданию мизансцен. При всем несомненном успехе пьесы следует,
однако, отметить, что трактовка пьесы Гауптмана Художественным
театром вызывала возражение. В. Э. Мейерхольд играл Иоганнеса
19 Г. Гауптман
561
Фокерата как личность совершенно безвольную и необоснованно
претенциозную. В таком виде он не вызывал сочувствия у зрите-
лей. Неровно играла Анну Map и О. Л. Книппер. Зато с удивитель-
ной теплотой и обаянием сыграла М. Ф. Андреева жену Иоганнеса
Фокерата Кете. В результате именно ей и старикам Фокератам со-
чувствовал зритель. Итак, подлинно «одинокими» оказались пред-
ставители «старого мира», а не Иоганнес Фокерат.и Анна Map. Это
привело к тому, что в газете «Курьер» было напечатано открытое
письмо одного зрителя к М. Ф. Андреевой, упрекавшее артистку
в том, что она... слишком хорошо играет. Автор писал: «Художник
дает дорогу Аннам Map. Он пророчит им будущее. Он страстно
жаждет видеть победу «гражданок грядущих поколений». А вы,
мощью своего таланта, удерживаете нас на земле, не позволяя под-
няться к небу. Вы .приковываете нас к Кете, этой милой, с глубо-
ким сердцем, но узкой и старой женщине. Вы заставляете
нас любить ее, плакать над ней, страдать... Зачем вы это делаете?
Вы служите старым разрушенным богам, вы приказываете повто-
рять нам старые молитвы над люлькой и плитой. Вы — идеальная
Кете и заслоняете от нас Анну Map. Вы вводите нас в величайшую
ошибку, .заставляя думать, что именно вы «одинокая». Ради высоты
и святости тех идей, которым служит Гауптман, не играйте так
дивно хорошо. Ариель».
Впоследствии В. И. Качалов играл Иоганнеса Фокерата совсем
в иной манере, чем Мейерхольд. Это был подлинно сильный чело-
век, стоявший выше окружающей его среды и задыхавшийся в
обстановке духовного одиночества. Такая трактовка образа была го-
раздо ближе к замыслу автора. Она переместила симпатии зрителя
в сторону Иоганнеса Фокерата и изменила, таким образом, все по-
нимание пьесы.
Весной 1900 года Московский Художественный театр приехал в
Крым к А. П. Чехову и там показал наряду с другими постанов-
ками пьесу Гауптмана «Одинокие». Чехову она понравилась чрез-
вычайно. С присущей ему удивительной скромностью Антон Павло-
вич сказал Станиславскому: «Это же настоящий драматург! Я же
не драматург, послушайте, я — доктор».
Интересно отметить, что Гауптман, увидевший пьесы Чехова в
1906 году, во время гастролей Московского Художественного театра
в Германии, столь же высоко оценил «Дюдю Ваню». К. С. Ста-
ниславский писал впоследствии, что Гауптман вообще во многом
напомнил ему Чехова. Их роднила присущая обоим скромность, за-
стенчивость и лаконичность. На обеде у Гауптмана в честь Мо-
сковского Художественного театра автор «Одиноких», по свидетель-
ству Станиславского, сказал, «что он всегда мечтал для своих
пьес о такой игре, какую он увидел у нас, — без театрального
напора и условностей, простую, глубокую и содержательную. Не-
мецкие актеры уверяли, что его мечты несбыточны, так как театр
имеет свои требования и условности, которые нельзя нарушать.
Теперь же, на склоне своей писательской деятельности, он увидел
то, о чем всю жизнь мечтал».
Стр. 119. Фридрихсхаген — в XIX веке дачная мест-
ность под Берлином (ныне вошла в состав Большого Берлина).
562
Здесь же находится Мюггельское озеро, по другую сторону ко-
торого высится гряда холмов, .носящих название Мюгтельских
гор.
Г е к к е л ь Эрнст ( 1834—1919) — немецкий естествоиспыта-
тель, видный последователь Ча,рльза Дарвина, много способство-
вавший развитию и пропаганде материалистических взглядов на
природу. Гауптман слушал лекции Геккеля в 1882 году, когда он
был вольнослушателем Иенского университета. Портреты Дарвина
и Геккеля в квартире Фокератов висят рядом с картинами на биб-
лейские сюжеты и с портретами теологов. Это должно подчеркнуть
конфликт между материалистическими взглядами Иоганнеса Фоке-
рата и религиозным мировоззрением его родителей.
Шнорр фон Карольсфельд Юлиус ( 1795— 1872) —
немецкий художник и профессор живописи, автор большой серии
картин: «Библия в образах» (1852—1860).
Стр. 121. Хорал —в данном случае церковная музыкальная
пьеса, в которой один за другим следуют звуки равной длительно-
сти, с ферматами (остановками) на заключениях фраз.
Фисгармония — клавишный духовой музыкальный инстру-
мент, действующий посредством мехов, раздуваемых ножными
педалями.
Стр. 121. «Спи, моя радость, усни» — «Колыбельная»
Моцарта.
Стр. 122. Голиаф — исполинский воин филистимлянин из биб-
лейского рассказа о подвигах Давида (будущего царя иудейского).
Голиаф наводил ужас на израильтян своим огромным ростом: он
был «шести локтей и пяди» (около двух с (половиной метров).
Юноша Давид. выступил против этого великана и поразил его кам-
нем из своей пастушеской пращи.
Стр. 130. Битва Иакова с ангелом. — Согласно биб-
лии, Иаков, один из библейских патриархов, родоначальник «две-
надцати колен израилевых», боролся не с ангелом, а с богом. Он
сказал богу: «Не отпущу тебя, пока не благословишь меня», и
удерживал его целую ночь. Бог, несмотря на все свое могущество,
сумел одолеть Иакова, только использовав не вполне честный .при-
ем. Он коснулся бедра Иакова и повредил ему сустав.
Стр. 13Ö. Ч е л о в е к... вовсе не подобие господа
бога. — Согласно учению церкви, бог создал человека «по образу
и подобию своему». Эволюционное учение Дарвина подрывало этот
взгляд — отсюда ненависть церковников к дарвинизму.
Стр. 132. Дюбуа-Реймон Эмиль (1818—1896) — немецкий
физиолог. В 1872 году произнес речь «О границах естествознания»,
в которой высказал свои сомнения по поводу возможности полного
познания законов природы. Он утверждал, что умственная жизнь
человека непостижима для науки. Это выступление вызвало резкий
протест со стороны последовательных материалистов. Иоганнес
Фокерат, очевидно, также критикует это выступление Дюбуа-
Рей мона.
Стр. 135. Суперинтендант — в лютеранской церкви ду-
ховное лицо, наблюдающее за церковной жизнью округа.
19*
563
Стр. 136. Я своему старику сказал а... — Фрау Леман
со своим несложным семейным конфликтом составляет как бы
пародийную параллель к отношениям в семействе Фокератов.
Стр. 138. Я родом из русской Прибалтики.—
Анна происходит из Ревеля (Таллин).
Стр. 139. Святой Бимбам! — поговорка Брауна, не имею-
щая особого смысла. Анна удивляется, что Браун за столько лет
не изменил этой поговорке.
Стр. 142. Эпикуреец — последователь древнегреческого
философа Эпикура (341—270 до н. э.), учившего, что для счастья
человека нужно освободиться от предрассудков и овладеть зна-
нием законов природы. Церковники ненавидели материалистическое
учение Эпикура и стремились представить его проповедником раз-
врата. Поэтому слово эпикуреец имеет и другой смысл — так назы-
вают человека, видящего цель жизни в наслаждениях, удовольст-
виях. В данном случае Анна имеет в виду второй смысл, но речь
идет не о чувственных, а о духовных наслаждениях.
Стр. 155. «Художники» Г а р ш и н а — рассказ Всеволода
Михайловича Гаршина, написанный в 1879, году и пользовавшийся
известностью в Германии. В рассказе противопоставлены пути двух
художников. Дедов, бывший инженер, ищет в искусстве «убежище»
от жизни. Искусство, по его мнению, должно быть царством кра-
соты и изящества, должно дарить людям радость и удовольствие.
С такими взглядами он легко «приспосабливается к жизни», полу-
чает поощрительную медаль за успехи и едет «а казенный счет за
границу для совершенствования в живописи. Другого художника —
Рябинина не удовлетворяет «чистое искусство». Он ищет в искус-
стве 'Прогрессивную идею, воздействующую на общество. Он рисует
«глухаря», рабочего-котельщика, воспринимающего грудью удары
молота по заклепкам. Эта картина производит на него самого та-
кое впечатление, что он бросает занятия живописью и становится
сельским учителем.
Ты убедишься, что есть вещи, которые могут
быть важнее для человека, чем в с е написан-
ное и нарисованное в этом мире. — Браун проводит
параллель между уходом Дедова в «чистое искусство» и уходом
Иоганнеса Фокерата в «чистую науку».
Стр. 157. Ты такой же соглашател ь... — Спор о «со-
глашательстве» носит автобиографический характер. Гауптман изо-
бражает Брауна завистником и неглубоким человеком. Эта характе-
ристика метит в тех, кто упрекал в «соглашательстве» самого
Гауптмана за его недостаточно принципиальную позицию в поли-
тических вопросах. Однако жизнь показала, что Гауптману действи-
тельно в ряде случаев не хватало принципиальности в отстаивании
прогрессивных идей. (См. вступительную статью.)
Стр. 162. Лафатер Иоганн Каспар (1741—1801) — швейцар-
ский священник и поэт, один из идеологов немецкого сентимента-
листского течения «Бури и натиска», автор эпопеи «Иисус спаси-
тель» (1880), написанной на евангельский сюжет, и мистической
книги «Тайный дневник» (1772), где он подвергает анализу свое
религиозное чувство.
564
Гер ок Карл фол (1815—1890)—немецкий богослов и рели-
гиозный поэт. Книга «Пальмовые листья» (1856)—сборник стихо-
творений.
Стр. 165. Пегас — в древнегреческой мифологии крылатый
конь, рожденный из крови обезглавленной Медузы. Под уда-
ром его копыта забил источник Иппокрена, вдохновляющий
поэтов.
Пегас в ярме — вдохновение, скованное повседневными
заботами.
Стр. 186. Грешишь против четвертой запо-
веди. — Четвертая заповедь гласит: «Чти отца своего и матерь
свою...».
Стр. 200. «Замучен в тюремной неволе» — русская
революционная песня «Замучен тяжелой неволей», искаженная
немецким переводом.
Стр. 201. Анн а поет «Розочку» Гёте. — «Дикая роза»
(1771) —(метафорическое стихотворение Гёте о мальчике, преодолев-
шем сопротивление розы и сорвавшем цветок. Анна собирает цве-
ты, и песенка на слова Гёте как бы сочетает цветы в ее руках с
мыслями Анны о любви.
Папа Лев Десятый (Джованни Медичи — 1475—1521) —
человек, глубоко безразличный к религии, ученик гуманистов и по-
кровитель художников, эгоист и сластолюбец, торговавший карди-
нальскими шапками и индульгенциями. Приводимое высказывание
о совести хорошо выражает убеждения этого палы.
Стр. 218. Сказки Гримма.- Братья Гримм Якоб (1785—
1863) и Вильгельм (1786—1859)—.немецкие ученые-фи лолопи, много
лет собирали в народе, а затем издали сборник «Детских и се-
мейных сказок» (два тома, 1812—1814).
Пептон — легко усваиваемое питательное вещество, применя-
лось при ослабленном пищеварении.
«ТКАЧИ»
(«Die Weber»)
Гауптман посвятил эту пьесу своему отцу Роберту Гауптману.
«Посвятить тебе эту драму, дорогой отец, меня заставляют чувства,
которые тебе известны и о которых нет надобности здесь подробно
говорить. Твой рассказ о деде, бедном ткаче, сидевшем в молодости
за станком, подобно изображенным мною лицам, был тем ростком,
из которого возникла моя драма. Жизнеспособна ли она, или
должна зачахнуть, но она лучшее, что мог дать такой «бедный
человек, как Гамлет».
Таким образом, одним из источников пьесы были семейные рас-
сказы и личные наблюдения Гауптмана. Другим источником, как это
доказал Франц Меринг, была статья Вильгельма Вольфа «Нужда
и бунт в Силезии», напечатанная в «Deutsches Bürgerbuch» за
1845 год. Вильгельм Вольф (1809—1864) был другом Карла Маркса
и Фридриха Энгельса. Маркс характеризовал ' его как «смелого,
565
верного, благородного передового бойца пролетариата» * и посвятил
ему первый том «Капитала». Вольф хорошо знал судьбу силезских
ткачей. Они также хорошо знали его и после революции 1848 года
выбрали своим представителем в Немецкое Национальное Собрание,
которое образовалась во франкфурте-на-Майне. Гауптман в своей
драме довольно точно следовал за статьей Вольфа. Отдельные со-
бытия, описанные в статье, стали драматическими'эпизодами пьесы.
Сказалось и превосходное знание автором силезской жизни, быта
этой страны, ее страданий и непокорного духа.
Пьеса была написана сначала на силезском диалекте, а затем
Гауптман создал другой — «литературный» вариант, более доступ-
ный для восприятия на общенемецкой сцене. Оба варианта вышли
из печати одновременно в янва£е1892 года. В феврале того же
года директор берлинского НешЩкши learp-a Л'Арронж принял
драму к постановке, но 3 марта полиция запретила спектакль
(См. вступительную статью.) Тогда общество «Свободная сцена»,
которое к этому времени совсем было прекратило свою деятель-
ность, специально возобновило ее для постановки «Ткачей». На .пра-
вах закрытой ассоциации оно могло игнорировать полицейский за-
прет, который был обязателен только для театров обычного типа.
Франц Меринг написал .рецензию на эту постановку «Ткачей»,
где дал высокую оценку пьесе. По мнению Меринга, пьеса «Ткачи»
была не только революционной по духу, но и новаторской по фор-
ме. Главным действующим лицом здесь является не отдельный ге-
рой, а рабочая масса. Соответственно этому и постановка режис-
сера Корда Гахмана была построена на отказе от «премьерства» и
на стремлении к игре слаженным ансамблем. Некоторые роли в пье-
се исполнялись первоклассными актерами (Рудольф Риттнер — Егер;
Эммануэль Райхер — Анзорге; Эльза Леман — Луиза Гильзе), но
большинство ролей исполняли совершенно неизвестные актеры. Тем
не менее, как сообщает Меринг, все представление «отличалось
прекрасным ансамблем, ни одно из пятидесяти говорящих лиц не
нарушило его».
3 1894 году Немецкий театр перешел из рук дельца Л'Арронжа
в руки известного режиссера Отто Брама, пламенного поклонника
Гауптмана. Отныне этому театру на долгие годы суждено было
стать «театром Ибсена и Гауптмана». Вплоть до ухода Брама в
«Лессинг-театр» каждая новая пьеса Гауптмана будет ставиться в
Немецком театре.
В первый же театральный сезон новому энергичному театраль-
ному руководству удается добиться отмены полицейского запрета,
и 25 сентября 1894 года Корд Гахман ставит здесь «Ткачей» в том
же актерском составе, что и в постановке «Свободной сцены». Ус-
пех пьесы был потрясающим. В одном Немецком театре «Ткачи»
выдержали за три года более двухсот представлений. Кроме того,
ее ставили и другие театры.
После успеха «Ткачей» Гауптман становится всемирно изве-
стным писателем. Его пьесы начинают переводиться на иностран-
ные языки и получают доступ на зарубежные сцены. В Париже
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVII стр. 1.
566
«Ткачей» ставит Антуан в «Свободном театре». Тема рабочего вос-
стания и боевой дух пьесы обеспечили ей хороший прием у про-
летарского зрителя.
Стр. 223. Д|рейсигер — имеется в виду реально существо-
вавший силезский фабрикант Цв-анцигер.
Стр. 224. Петерсвальдау — немецкое название силезского
города Пешице, центра силезской текстильной промышленности.
Эйленгебирге — немецкое название Совьих гор в Си-
лезии.
Стр. 225. Зильбергрош — немецкая разменная монета до
1871 года, равнялась одной тридцатой части талера.
Стр. 226. Навой — часть ткацкого станка, вал, с которого
сматываются нити основы (продольные нити), перед тем как с по-
мощью челнока их шереплетут с поперечными нитями (утком).
Стр. 228. Бил а у (Лангенбилау) — немецкое название силез-
ского города Белява.
Ц е р л а у (ив дальнейшем тексте: Кашбах, Нентвихт,
Ней роде, Штей нзей фер сдор ф, Штейнкунцендорф
и др.) — немецкие названия реально существующих силезских дере-
вушек и поселков.
Стр. 231. Песню «Кровавая баня». — Эта песня дей-
ствительно распевалась участниками восстания силезских ткачей в
1844 году. Ее пели на мотив народной немецкой песни «Есть в
Австрии замок».
Стр. 238. Мотальное колесо служит для подготовки осно-
вы (продольных нитей) к наматыванию ее на навой.
Набилки (берда) служат для прибивания прокинутой че-
рез основу уточины к раньше проложенным уточным нитям, то есть
для уплотнения изготовленной ткани.
Стр. 239. Пахтанье — сыворотка, остающаяся при сбивании
коровьего масла.
Стр. 253. Олеография — вид полиграфического воспроизве-
дения картин, написанных масляными красками, распространенный
во второй половине XIX века. Типографский оттиск лакировали и
подвергали рельефному тиснению, имитируя поверхность холста и
рельефные мазки масляной краски.
Фридрих Вильгельм IV (1795—1861) — прусский король
в годы 1840—1861.
Стр. 259. Он скот заговаривает!—то есть колдов-
ством наводит порчу на скот.
Стр. 264. «Аллон, эанфа н!» — «Allons enfants de la patrie»
{«Вперед, сыны отечества») — начальные слова французской ре-
волюционной песни «Марсельеза». Слова и музыку этой песни соз-
дал в апреле 1792 года молодой страсбургский офицер Клод-Жозеф
Руже де ЛилЬ (1760—1836). Она должна была служить гимном
Рейнской армии во время патриотической борьбы французского на-
рода против коалиции европейских монархий. Батальон марсель-
ских добровольцев занес ее в Париж, где она и получила название
«Марсельеза». Сейчас эта песня является национальным гимном
Французской республики. В монархической Германии «Марсельеза»
в 1844 году звучала еще как революционный призыв.
567
Стр. 267. Ландрат — в Силезии так назывался назначаемый
государством чиновник, осуществлявший местную власть в округе.
Стр. 268. Рейхенбах — немецкое название силезского го-
рода Дзержонюв.
Стр. 270. Зеркало в позолоченной раме стиля
рококо. — Рококо — стиль XVIII века, связанный с придворно-
аристократической культурой. Получил большое развитие в при-
кладном искусстве (мебель, фарфор и т. п.). Характеризуется при-
хотливыми -асимметричными формами, часто включающими завиток
в виде раковины (по-французски: рокайль).
Кандидат теологии— студент богословского факультета
в последний семестр перед экзаменами.
Стр. 277. Квакеры — 'протестантская секта в Англии, соз-
данная в середине XVII века Джорджем Фоксом. Фокс — проповед-
ник из ремесленников — считал, что «истина дана не в книгах, а з
сердцах людей». Его посещали «видения», которые он ставил выше
священного писания. Когда на него «находил дух божий», он в су-
дорогах падал на землю (отсюда название «quaker» — «дрыгун»,
данное ему в насмешку противниками). Позднее квакеры объедини-
лись в «Общество друзей» и выросли в большую силу. Во главе с
Уильямом Пеном они основали в 1681 году в Америке свое поселе-
ние Пенсильванию. Квакеры отвергали религиозные обряды и догма-
ты церкви. За это их считали безбожниками. Егер называет себя
квакером, желая подчеркнуть свою независимость от пастора.
Стр. 288. Швейдниц — немецкое название силезского города
Свидницы.
Стр. 289. Индиго — органическая синяя краска, добывав-
шаяся в XIX веке из тропического кустарника индигоноски и поэ-
тому дорого стоившая. Впоследствии индиго стали получать синте-
тическим путем, а сейчас его вообще вытесняют другие более проч-
ные красители.
«БОБРОВАЯ ШУБА»
(«Der Biberpelz»)
«Воровская комедия» написана Гауптманом в 1893 году. В это
время он жил в предместье Берлина — Эркнере-на-Шпрее, в • мест-
ности, которая, по его словам, «кишела ворами». Ночью он слышал,
как они пересвистывались, отправляясь на промысел. Для охраны
своего уединенного домика Гауптману пришлось завести двух огром-
ных свирепых псов, похожих на волков. Из наблюдений в Эркне-
ре родилась тема воровства.
Благодаря столкновениям с местной администрацией эта тема
оформилась в пьесу о полицейском расследовании. Тот факт, что
Гауптман читал «враждебные государству» газеты, и его независи-
мая манера держаться навлекли на него подозрение местных поли-
цейских чинов, привыкших искать «крамолу» всюду, где не было
демонстративно выраженного верноподданничества. Образ Флейшера,
таким образом, носит автобиографический характер. Большинство
персонажей пьесы, поразившей современников своей исключительной
568
жизненной правдивостью, также имеет прототипов в тогдашнем
окружении писателя.
Пьеса была впервые поставлена в Берлине на сцене Немецкого
театра 21 сентября 1893 года. Тогда же она была опубликована в
печати.
Во время премьеры буржуазная публика вначале приняла ко-
медию весьма дружелюбно. Первые акты обещали успех. По-види-
мому, зрители ожидали, что под конец воров ожидает возмездие и
уважение к священному принципу собственности будет восстанов-
лено. Но, когда оказалось, что на сцене показывают не безобидный
фарс, а ядовитую сатиру, настроение резко переменилось. Конец
пьесы был принят холодно, а на следующий день критика обру-
шилась на Гауптмана, упрекая его во множестве грехов, и в частно-
сти в... плагиате. Дело в том, что по своему сюжету пьеса Гаупт-
мана несколько напоминает комедию немецкого поэта-романтика
Генриха Клейста «Разбитый кувшин» (1806), где голландский де-
ревенский судья Адам ведет процесс примерно теми же путающими
все дело методами, что и Вер га н.
Франц Меринг, отвергая обвинения,, выдвинутые по этому по-
воду против Гауптмана, писал: «Как бы мы ни оценивали индиви-
дуальное дарование обоих поэтов, все же «Бобровая шуба» сама
по себе превосходит своей комической силой «Разбитый кувшин»,
и Гауптман поистине не совершает никакого плагиата у Клейста,
если прусская полиция еще выкидывает такие же забавные или
даже более забавные промахи, чем голландская юстиция сто лет
назад».
В Вене сатира на прусского чиновника Вергана была воспри-
нята с меньшей щепетильностью, и постановка «Бобровой шубы»
пользовалась здесь большим успехом. Постепенно переменил к ней
отношение и Берлин. Через пять лет она была снова поставлена в
Немецком театре. Состав исполнителей был обновлен. Острота пер-
вого возмущения изгладилась, и на этот раз комедия завоевала
всеобщее признание. С тех пор «Бобровая шуба» прочно вошла в
репертуар театров и до настоящего дня остается одной из любимых
немецких комедий.
Стр. 307. Борьба за септеннат. — Борьба эта прохо-
дила между правительством Бисмарка, требовавшим, чтобы рейхс-
таг не касался вопросов комплектования армии, и рейхстагом, ко-
торый настаивал на своем праве ежегодно утверждать воинский
контингент. В 1874 году было принято компромиссное решение о
том, что контингент будет утвержден на семь лет (это и называлось
септеннат). Вторично это было утверждено на семилетие 1880—
1887. То, что время действия комедии было не просто обозначено
датой, а выражено как время «борьбы за септеннат», должно'
было ассоциативно связать воедино борьбу «железного канцлера»,
против всяких демократических тенденций в стране и борьбу прус-
ского чиновника фон Вергана против «свободомыслящих» в мас-
штабе небольшого местечка под Берлином.
Стр. 317. Грюнау — в XIX веке небольшой городок в окре-
стностях Берлина. В настоящее время вошел в состав Большого*
Берлина.
569
Фрица Вебе pa они подстрелили. Дроби — пол-
ные штаны. — Лесничие обычно стреляли по браконьерам
дробью из охотничьего ружья, стараясь попасть им в зад.
Стр. 318. Ш л р е е — река, на которой стоит Берлин.
Стр. 324. M о а б и т — тюрьма в Берлине.
Стр. 329. Трептов —в XIX веке предместье Берлина. В на-
стоящее время часть города.
Стр. 336. Я учился в академии, господин на-
чальник. В Эберсвальде. — В Эберовальде находилась
нлесотехническая академия (в настоящее время лесотехнический
факультет Берлинского университета им. Гумбольдта).
Стр. 347. Плётцензее — тюрьма в Берлине.
Стр. 363—364. Кто, например, отсутствовал на
торжествах по случаю тезоименитства кайзе-
ра? — Тезоименитство (именины) кайзера отмечались с большой
пышностью. Отсутствие на торжествах видных граждан рассматри-
валось как проявление оппозиционного духа.
«потоЯувшии колокол»
(«Die versunkene Glocke»)
За Гауптмана шла борьба. Его пытались привлечь на сторону
«официальной» Германии. Перед ним могла бы открыться карьера
Эрнста фон Вильденбруха, воспевавшего доблести Гогенцоллернов.
Летом 1893 года граф фон Гохберг, директор Королевского театра
в Берлине, слушал новую пьесу Гауптмана «Вознесение Ганнеле
Маттерн», насыщенную элементами символизма. 14 ноября 1893 года
эта пьеса была поставлена в Королевском театре и вызвала целую
•бурю разногласий. Прогрессивная печать резко осудила Гауптмана
за его поворот к символизму. Наоборот, правые круги превозносили
пьесу до небес. Вскоре после этого Немецкий театр добился раз-
решения на постановку «Ткачей»; тут уже левая пресса приветство-
вала драматурга с победой, тогда как официальные круги выра-
жали ему свое неудовольствие. Вели за пьесу «Ганнеле» Венская
академия наук присудила автору премию Грильпарцера, то успех
«Ткачей» восстановил против Гауптмана самого Вильгельма И.
7 октября 1896 года кайзер собственноручно отменил решение о при-
суждении Гауптману Шиллеровской премии. Такое деспотическое
самоуправство в области искусства шокировало даже буржуазную
публику, и успех премьеры «Потонувшего колокола» 2 декабря
1896 года справедливо приписывают в значительной мере сочувствию
читателей и зрителей Гауптману и их оппозиции этому решению
коронованного самодура.
«Потонувший колокол» продолжал символистскую линию «Ган-
неле». Это привлекло на сторону пьесы всех тех, кто мечтал отвлечь
Гауптмана от социальной темы. Успех пьесы во время премьеры
был непомерно раздут, и Гауптману было наглядно показано, чего
может достичь писатель, идущий на поводу у буржуазных вкусов
зрителя. За десять лет пьеса выдержала шестьдесят два издания.
О ней возникла целая литература. Гауптмана сравнивали с Шил-
570
лером и Гёте. На костюмированных вечерах девушки появлялись в
костюме Раутенделейн. Сцены из «Потонувшего «колокола» вошли
в школьные хрестоматии. К чести Гауптмана следует сказать, что
весь этот шум оваций не сумел полностью увлечь его на путь сим-
волизма. И следующей его пьесой была драма из народной жизни
«Возчик Геншель», написанная в реалистической манере и совершен-
но лишенная символистских черт.
«Потонувший колокол» шел и на русской сцене. Московский
Художественный театр поставил эту пьесу еще тогда, когда он был
«Обществом искусства и литературы», а после официального созда-
ния театра вторым спектаклем после «Царя Федора Иоанновича»
19 октября 1898 года был показа« «Потонувший колокол» в поста-
новке К. С. Станиславского и А. А. Санина. Роль литейщика Ген-
риха играл Станиславский, Раутенделейн —М.Ф. Андреева. Очень
хорош был Б. С. Буржалов в роли Лешего. Пьеса пользовалась
большим успехом.
В Петербурге в 1910 году «Потонувший колокол» был постав-
лен в Таврическом саду режиссером С. М. Ратовым. Роль литей-
щика Генриха играл артист Скарятин. Ставила эту пьесу и приез-
жая труппа режиссера Бока на немецком языке. В 1922 году быв-
ший Александри'нский театр снова пытался поставить «Потонувший
колокол», но на этот раз пьеса успеха не имела.
Стр. 381. Ф р е й я — в скандинавской мифологии богиня пло-
дородия. Гауптман разделяет ошибку немецких романтиков, недо-
статочно критически отождествлявших древнескандинавскую куль-
туру с общегерманской. При отсутствии на немецкой почве подлин-
ных памятников древнегерманской поэзии и мифологии романтики
заимствовали языческую мифологию скандинавских народов и выда-
вали ее за «общегерманскую». '
Стр. 385. Эльфы — сказочные сверхъестественные существа,
обычно изображаемые легкими, изящными и крылатыми. Начиная
с Шекспира, литературный образ эльфа смешивается с восточным
представлением о девах, живущих в чашечках цветов.
Стр. 393. Гномы—мифологические существа, карлики, счи-
тавшиеся духами земли и подземных недр, в данном случае — ду-
хи леса. Гномы и карлики, часто связываются с охраной сокро-
вищ и кладов, они считаются искусными оружейниками и ювели-
рами.
; Стр. 397. Рюбецаль — по старинному немецкому сказанию,
горный дух, хозяин горной погоды, помогающий добрым людям и
карающий злых.
Стр. 411. Тор — в скандинавской мифологии бог грома и мол-
нии, сын верховного бога Одина и Земли. Изображался с большой
рыжей бородой, с каменным молотом в руках, на колеснице, запря-
женной козлами.
Стр. 415. Крафт Адам (род. ок. 1460 —ум. 1508)—немец-
кий скульптор, работавший в Нюрнберге. Трактовал религиозные
сюжеты в духе наивного народного восприятия, создавая в образах
святых портреты своих современников-горожан.
Фишер Петр, Старший (ок. 1460—1529)—немецкий скульп-
тор, работавший в Нюрнберге. Развивал гуманистические традиции
искусства эпохи Возрождения в Германии, способствовал преодоле-
571
нию условности средневековой скульптуры, заботился о реалисти-
ческих пропорциях тела, о жизненной правдивости изображения.
Стр. 420. Апостолы. — Во времена раннего христианства
так назывались странствующие проповедники. Согласно евангель-
ской легенде, Христос избрал двенадцать апостолов из среды своих
учеников и поручил им проповедь своего учения.
Стр. 425. Кристер — у протестантов смотритель церковного
помещения, хранитель ключей и священных сосудов.
Стр. 426. Последнее творение мое не удалось...—
Биографы Гауптмана считают, что эти строки носят автобиографи-
ческий характер и выражают скорбь Гауптмана по поводу неудачи
его предыдущей пьесы «Флориан Гейер», исторической драмы из
времен Крестьянской войны в Германии, снятой после второго пред-
ставления.
Стр. 435. Ладья X а р о н а. — Согласно греческой мифо-
логии, в подземном царстве Харон перевозит на своей ладье души
умерших.
Стр. 447. Б ал ь дер (или Бальдр)—в скандинавской мифо-
логии бог добра и красоты, гибнущий от козней злых богов и опла-
киваемый всей природой.
Во второй половине XIX века ряд немецких ученых (А. Кун,
Макс Мюллер и др.) отстаивали теорию, согласно которой мифоло-
гические боги являются олицетворением сил природы. Эта теория,
которую называют «солярной» (солнечной), оказала свое влияние и
на Гауптмана. Поэтому Бальдер рассматривается у него как «сын
солнца». При этом в словах Раутенделейн и в монологах Генриха
навязчиво проводится параллель «между Бальдером—могучим и
светлым богом, и самим Генрихом, символически воплощающим в
драме «творческое начало».
...в кимвалы ударяя, пред господом, как
некогда Давид. — Кимвалы — древний восточный ударный
музыкальный инструмент, напоминающий «тарелки» современного
оркестра.
Давид — полулегендарный древнееврейский царь, впервые объ-
единивший под своей властью южные и северные израильские пле-
мена. Он избрал своей столицей Иерусалим с его внутренней кре-
постью Сионом. Библия рассказывает, что, когда в новую столицу
переносили главную святыню Израиля — Ковчег Завета, в котором
находились каменные скрижали с десятью заповедями, якобы дан-
ными Моисею богом, Давид плясал и скакал, ударяя в кимвалы.
Стр. 450. Ф р е й (или Фреир) — в скандинавской мифологии
бог плодородия.
Стр. 453. Пилигримы солнца. — Пилилримы — паломни-
ки, богомольцы. Здесь — «поклоняющиеся солнцу».
Притча о блудном сыне — рассказ в Евангелии от
Луки о младшем сыне одного человека, расточившем на чужой
стороне свою долю наследства, бедствовавшем и пасшем свиней у
чужих людей, а затем вернувшемся в отчий дом. Отец принял, его
с великой радостью, одел его в лучшие одежды и зарезал тучного
тельца в его честь. А на обиду старшего сына, добродетельно
трудившегося всю жизнь на отцовой пашне и тем не менее не заслу-
572
жившего таких почестей отец ответил: «Ты всегда со мной, и все
мое твое; а -радоваться надо тому, что брат твой был мертв и
ожил, пропадал и нашелся». В данном случае Генрих говорит о том,
что солнце дружески встретит тех, кто снова станет верить в него,
как верили в солнце на заре культуры.
Стр. 455. Адам в раю не знал их тоже, пастор. —
Адам и Ева, согласно библейской легенде, были изгнаны из рая
за то, что, нарушив запрет бога, съели .яблоко с дерева по-
знания добра и зла. Только не зная добра и зла, могли они жить
в раю — на это и намекает Генрих пастору.
Стр. 457. ...обрушить все еги тете кие казни...—
Речь идет о страшных карах, кото/рым бог, согласно библейской
легенде, подверг египетского фараона и его народ за то, что
фараон не выполнил волю бога и не пожелал отпустить евреев
из Египта.
Храм Ваала, Вельзевула и Молоха. — Ваал —
один из древневосточных богов, культ которого в Палестине со-
перничал с культом древнееврейского бога Ягве. Культ Ваала, бо-
жества плодородия, носил оргиастический характер. Поэтому вы-
ражение «храм Ваала» символизирует распутство и идолопоклон-
ство. Вельзевул — божество древних финикиян. Христиане называют
этим именем дьявола. Молох —бог солнца в религии древних фи-
никиян. В его честь приносил« в жертву детей из знатных родов.
Имя Молоха стало синонимом свирепости, требующей все новых
кровавых жертв. Сторонники культа Ягве боролись с культом
Молоха.
Стр. 461. В е л у н д (или Веланд) — герой старинной саги,
эльф, которого король Нидхад пленил и заставил выполнять куз-
нечные работы. В отместку за это Велунд изнасиловал его дочь
Бадхильд, заманил его маленьких детей в кузницу и умертвил их.
После этого он улетел на выкованных им самим крыльях.
Стр. 464. Черные эльфы — в отличие от «эльфов света»
живут под землей.
Стр. 468. К небесам еще восходит моей высо-
кой жертвы чистый дым, а если свыше будет он
отвергнут, что ж — воля неба! — Согласно верованиям
древних народов, если дым от сожжения жертвы вертикально
поднимался вверх, это означало, что жертва угодна богу и принята.
Если же дым стлался по земле, это значило, что жертва от-
вергнута.
Хор ив — в библии так называлась гора из Синайской горной
группы, на которой якобы бог разговаривал с Моисеем. В данном
контексте сойду с Хори в а значит — откажусь от моего пер-
венствующего положения.
Стр. 469. Козни Локки. — Локки — в скандинавской мифо-
логии лживый и коварный демон огня, постоянно меняющий свой
облик. Его козни привели к смерти Бальдера. —Мать Бальдера—
богиня Фригг взяла клятву со всех живых существ и неодушевлен-
ных предметов не вредить ее сыну. Она забыла только про омелу
(растение, паразитирующее на дубе). Тогда Локки придумал игру —
бросать копья и стрелы >в Бальдера, ставшего неуязвимым. Боги
подхватили эту игру и радовались, что Бальдера не берет ни одно
573
оружие. Но Локки изготовил копье из омелы, вложи его^^руйг
слепого бога Ходра и направил его руку так, что кшДОтЬрщ&ао
Бальдера. . •' ^Щ^Ч-./-"
Стр. 480. Из глубины доносится едъ а-'^л.ы.^мД
удар колокола.— Нарастающий звон колокола щ.Щф'-*-1-^
играл большую роль в постановке пьесы. В Дрездене \с^~'■'*—
огромному колоколу вела целая система коридоров ci
торые постепенно .раскрывались одна за другой, давай
переход от «едва слышных» ударов колокола к отл|
захватывающему душу зрителя гудению. jY . . ,
Стр.485. Достались три яблока мне черед6»•..-■*
Сказочный мотив трех яблок, из которых пскледн» |*|кэносят
смерть, перекликается с последующим мотивам трех
из которых последний обрывает жизнь мастера Генриха^ей.: 196-4
497). . :Ч^7(''Г""
Стр. 497. Эолова арфа — в древнегреческой \ ;^фрлогяц-
так называлась арфа бога ветров Эола. •",.- г.' ;" \ ^
«ЭЛЬГА» ? v ..■■■>;
(«Eiga») ; ■■■;,;■;■" f:
Г-:-е»-< Vi
•«Эльга» свидетельствовала о дальнейшем кризисе петеЩЩШ* Щ^
турализма, о проникновении в творчество Гауптмана ромдйтпиеоуяд
мотивов. Сюжет пьесы заимствован из новеллы австрийского vipga-v
теля Франца Г,рильпарцера (1791—1872) «Сандомирский 1)ЮВ«ст|фЬ^
(«Das Kloster von Sendomir»). . {.*■.; V
По уверению Гауптмана, «Эльга» была написана им ЗД; ЪДО.-дц*^
между 31 января и 3 февраля 1896 года. Она была опубл
журнале «Новое немецкое обозрение» («Neue Deutsche Rif
как «набросок» с заявлением автора, что «он не намерен
должать обработку этого сюжета», Пьеса была пост|р
сцене лишь девять лет спустя. Впервые ее показал берлин^
тел ям Немецкий театр 5 марта 1905 года. В том же году'
вил и «Лессинг-театр». : " ;л . ^*
«Эльга» много ставилась в русском театре в дореволфчрфвЮЕе
годы. Из ее постановок в провинциальных театрах следует ОМетАТ»
постаноъху в театре Соловцова в Киеве с А. А. Пасха^ОшОА ;i
Е. Ф. Павленковьш в главных ролях. rV-*V.
Стр. 508. С а « д о м и -р — распространенное в русской .|*#éppty*:
ре название польского города Сандомежа, на левом берегу Вяслы^
ныне входящего в Келецкое воеводство. В средние века Смдмнеж
был важной военной крепостью и одним из красивейших городов
Польши. 1 :>':■■ г..
Стр. 510: Ян Собесский (1624—1696)—польский;1)
(1674-^-1696); талантливый полководец, неоднократно, одержат
победы над турками, и искусный дипломат, заключи^
1686 году «вечный мир» с Москвой. Ян Собесский пытал
пить королевскую власть в Речи Посполитой и сделать
наследственной. Однако эти его усилия натолкнулись на
574
древне магнатов (крупных феодалов), получивших поддержку со
^^ны Австрии. В пьесе «Эльга» в дальнейшем часто упоминается
■орьба непокорных феодалов с королем.
Та у п око й н а я — церковное богослужение, совершаемое ради«
чений участи грешной души покойника в загробном мире.
\гр. 518, Да будет проклята эта собачья сво-
>.Речь идет о партии, поддерживавшей Яна Собесского, шро-
|6торой- боролась семья Ляшеков.
щтр. 534. Оникс —редкий минерал с красивым чередованием:
||х и белых слоев, употребляемый для изготовления украшений.
1шма — красивая горная порода, отличающаяся причудливым
метением различных цветов.
щхр. 554. ...Я н е н а в и ж у тебя! Я плюю на тебя! —
елле Грильпарцера конец иной: Огинский выскакивает из окна
сается от гнева обманутого мужа. Разъяренный Старшенский
зывает Эльге убить ее дочь, и та, поддавшись чувству страха,
на детоубийство. Тогда Старшенский, полный презрения к
»ушной и неверной жене,/убивает ее саблей. Затем он сжигает
jp, отдает ребенка на воспитание в семью угольщика, а сам
$3& монахи, пожертвовав''свои богатства на строительство мо-
ря. .•■.■'
СОДЕРЖАНИЕ ПЕРВОГО ТОМА
А. Дымшиц. Драматургия Г. Гауптмана ........ S
Перед восходом солнца. Перевод Г. Снимщиковой 23
Одинокие. Перевод В. Брускова 1Г5
Ткачи. Перевод А. Ариан . . . 221
:Бобровая шуба. Перевод Г. Бергельсона ........ 305
[Потонувший колокол. Перевод П. Мелковой 375
Эльга. Перевод М. Яхонтовой 503
Примечания составлены Л. Левинтоном . . . 555
ГЕРГАРТ ГАУПТМАН
Пьесы
Редактор^."М. Путпинцева
Оформление художников Е, Н. Голяховского, Б. А. Саковнина
Художественный "редактор В, П. Богданов
Технический редактор В. У .^Борисова
Корректорше Е. Заболотпная
Подп. в печ. 7/1 1959 г. Сдано в производство 10/1 1959 г.
По оригиналу-макету
Форм. бум. 84X108V32. печ« л' 18,063, включая ^ .вкл. ("условных 29,62)'■'
Уч.-издат. л. 27,28. Тираж 25000 акз. ИГОТОГ5
сИскусствоэ, Москва~И-51, Цветной бульвар, £-б«-
Изд. № 12259. Зак. тип. №31.
20-я типография Московского городского совнархоза
Москва, Ново-Алексеевская, 52.
Цена 9 р. 75 к.
■'.: '.."■'■ : '■■'■ ■ '■'■ ■':'■
: '■ :■ \