P. В.
Комина
ff НАД СТРАНИЦАМИ
11 РУССКОЙ КЛАССИКИ

P. В.
Комина
НАД
.СТРАНИЦАМИ
.РУССКОЙ
КЛАССИКИ
КНИГА
ДЛЯ
УЧАЩИХСЯ
СТАРШИХ
КЛА ССО В
С РЕДН ЕЙ
ШКОЛЫ
Москва
«Просвещение»
1991

ББК
83.3 Р1
К63
Комина
Р.
В.
К63
Над
страницами
русской"
классики:
Кн.
для
учащихся
ст.
классов
ср ед.
шк. — М.:
Про све ще ни е , Î991—158 с.:—
ISBN 5-09 -003229-7.
Эта
книга
—
попу ляр но е
пособие
по
ру сск ой
литературе
XIX в.
Задача
авт ора
— привлечь
внимание
к
классической
литературе,
помочь
совр емен ны м
подросткам
увидеть
ее
актуальность,
научить
вн и­
мательно
вчитываться
в
тек ст.
Классическиб
произведения,
которые,
анализирует
автор,
входйт
в
школьную
программу
(«Что делать?», «Кому на Руси жить хорошо»,
«Преступление и наказание», «Война и мир»
и
дру ги е).
Адресована
книг а
старшеклассникам.
Может
быть
с*
интересом
про ­
читана
и
учителями
и
ст уде нта ми
педагогического
вуза.
„
4306020000—304 Ä Ä
К
50—91
103(03)—91
ББК
83.3 Р1
ISBN 5-09 -003229-7
© Комина Р.
В. , 1991

Дорогой
читатель!
Сегодня
те бя
и
твои х
сверстников
все
чащ е
н азываю т
людь-
ми
XXI века .
Мо жно
представить,
как
увеличатся
за
это
время
сведения
и
з нан ия,
в печатл ени я
и
жизненные
св язи
каждого
че­
ловека.
Тем
важней
быть
подлинным
знатоком
и
патриотом
рус­
ской
ку льт уры
и
литературы.
Она
звучит
сегодня
в
переводе
на
все
языки
мира ,
и
мы
давно
уже
не
удивляемся
том у,
как
тонко
понимают
в
Ан глии
и
Япо нии
А.
П.
Чехова
и
И.
С.
Тургенева.
Как
выразительно
звучат
стихи
и
пь есы
В.
В.
Маяковского
на
сценах
Парижа
и
Гамбурга,
как
вол ную т
ст рад ания
и
мыс ли
герое в
Ф.
М.
Достоевского
жителей
Китая
и
Вьетнама,
Италии,
Испании
и
США.
Нужно
сказ ат ь
и
другое:
только
глубоко
зная,
ценя,
люб я
родную
литературу,
обретаешь
пут и
для
пон имани я
искусства
других
ст ран
—
ве дь
ч увст во
обретения
возникает
при
сравнении
из ве стн ого
и
нового.
С
такими
мыслями
писалась
эта
кни га.
В
ней
продолжается
разговор
с
молодежью
о
русской
ли тера тур е.
Форма
кн иги
—
чтение
и
пер ечи тывани е
тех
страниц
русс кой
классики,
которые
п р едстав ляются
особенно
значительными
и
именно
в
с илу
этого
с вя заны
с
сегодняшними
нашими
духовными
заботами,
интере­
сами,
мыслями
и
пристрастиями.
Книг а
эта
—
не
уч е бник.
Но
большинство
пр оиз ве де ний,
о
которых
зде сь
пойдет
ре чь,
так
или
иначе
изучаются
в
школ е,
во
всяком
случае
без
знакомства
с
ними
трудно
представить
образованного
человека.
Мы
будем
придерживаться
исторического
принципа :
сн ач ала
речь
пой дет
о
пр о и звед ениях
сер еди ны
XIX века,
затем
—
о
тех ,
что
по явили сь
в
его
конце
и
в
нач але
XX века .
В
этом
ест ь
св оя
логика:
как
и
все
в
мир е,
искусство
развивается,
оно
не
повто­
ряет
себя,
а
и щет
н овое
слово
о
меняющемся
м и р е, «помнит»
в
сво ей
образной
глубине
о
слове,
сказанном
вчера.
Этот
то
яв­
3

ны й,
то
и дущий
в
подтексте
диал ог
ведут
и
сами
авторы,
и
ге­
рои ,
которые,
оставаясь
творениями
писателя,
живут
и
своей
особой
ж изнь ю,
вступая
иногда
даж е
в
спо р
с
пе рвона ча л ьным
за мы слом
своего
создателя...
Персонажи
классической
литера­
туры
нер е дко
гора з до
глубже,
чем
современные,
отвечают
на
наши
самы е
неотложные,
са мые
трудные
воп росы ,
готовят
чи­
тате ля
к
тому,
что
будет
зав тра,
в
недалеком
будущем.
Это
по­
том у,
что
не
только
в
физике
и
мате мати ке ,
но
и
в
человекове­
де нии
вел ик ие
отк рыт ия
никогда
не
теряют
своего
смысла
и
зн аче ния.
Од ним
из
таких
коллективных
открытий
литературы
про ш лых
столетий
и
у
нас,
и
в
других
странах
является
процесс
национально-исторического
самосознания,
запечатленный
в
пси­
хол ог ии
отдельного
человека,
представляющего
сво й
народ.
Ц ен­
нос ть
национально-неповторимого
человечество
глуб же
поняло
тогда,
когда
многократно
стали
расширяться
фор мы
общ е ния
государств,
культур,
отдельных
людей
разных
национальностей.

Поколения,
входившие
в
жизнь
дв адц ать
—
тридцать
лет
том у
на зад,
чащ е
всего
из ме ряли
время
десятил етиями ,
пяти­
летками.
«В годы второй пятилетки.. .»
читаем
мы
в
воспомина­
ниях
люд ей
старшего
пок оле ния, «в шестидесятые годы»—
пишут
в
учебниках.
И
сегодня
мы
мыслим
исторически,
ощущая,
как
порой
на
протяжении
двух-трех
лет
существенно
мен яю тся
общезначимые
приметы
ж изни,
образный
язык
иску сст ва.
Мо­
лодежи
свойствен
динамизм,
устремленность
к
новому,
новей­
шему.
Но
все
чаще
звучит
в
духовном
обиходе
слово
время
в
более
ши роком
смысле:
век
двадцатый,
век
двадцат ь
пе рвы й...
Классика
укореняет
в
нас
широту
мышления
тем,
что
есте­
стве нно
переносит
в
иные
век а,
и
тем ,
чт о,
перенося,
открывает
поразительную
современность
многих
идей
и
чувств
минувшего,
именно
потому
продолжающих
жи ть
в
нашем
воображении.
Впрочем,
среди
людей
старшего
поколения
еще
немало
тех,
кто
родился
в
первые
год ы
XX века и потому ощущает связь между
веками
как
реальность.
Я
вспоминаю
одн у
встречу
с
рабочим-железнодорожником
в
Пятигорске,
во
время
л етн его
отпуска.
Это
был
старый
чел ов ек,
люб ящий
и
хорошо
знающий
свой
город
и
его
окрестности.
Мы
с
друзьями
остановились
в
его
д оме,
и
утро м
он
повел
нас
к
мест у
дуэли
М.
Ю.
Лермонтова.
Однако
уже
вблизи
этого
места,
объ­
ясн ив
д орогу,
он
ос та лся,
по о бещав
нас
подождать.
«А поче ­
му?
—
с прос или
мы .—
Ра зве
вы
не
пойдете
с
нами?»—«Я
не
мо­
г у,—
ответил
эт от
старый
человек,—
я
плачу...» И
пра вд а,
видно
бы ло
по
его
лицу
—
дуэль,
вы стр ел
Мартынова,
смерть
Лермон­
това
он
всю
жизнь
во спр инимал ,
видимо,
та к,
как
будто
это
б ыло
вчера
или
с его дня ...
Эта
встреча
вспо м нил ась
мне,
когда
из
К оло нного
за ла
те­
левидение
передавало
вечер,
посвященный
150-летию
со
дня
ги­
бели
Пушкина.
Запомнилось,
как
Чингиз
Айтматов
в
темной
5

ру б ашке
с
узкой
полоской
светлого
галстука,
какие
надевают
в
день
пе чал и,
нач ал
св ою
речь
словами
о
то м,
что
годы
не
уд а­
л яют
Пуш кин а
от
нас,
а
делают
его
все
блинке.
Бу дто
это
мы
сам и
в
трагический
день
ду эли
н если
его
на
руках
по
снегу
у
Черной
ре чки.
Да
и
другие
участники
юбилейного
вечера
—
поэты
Ег ор
Исаев,
Ираклий
Абашид зе,
Борис
Олейник,
компо­
зитор
Ге орги й
Свиридов,
словно
и
не
существовало
временного
пространства
в
150 лет,
говорили
о
Пушкине
как
о
жи в ущем
в
мыслях,
исканиях,
тревогах,
прозрениях
конца
XX века.
И
не
то лько
в
чувствах
го рестн ых
и
трагических,
айв
ином
—
св ет­
лом ,
сокровенном,
будничном
—
XIX век с нами.
«У меня два
подлинных
друга
—
мой
друг
и
XIX век»,—
го во рит
герой
рас­
ск аза
С.
Залыгина
«Фестиваль»,
знаменитый
режиссер.
«А все-таки
жаль,
что
не льзя
с
Александром
Сергеичем...»—
поет
Булат
Оку джав а,
и
самой
интимностью
этой
песенно-лирической
интонации
приобщает
нас
к
молодым,
светлым
пушкинским
вре ­
менам.
В
тонкой
лирике
Александра
Кушнера,
Беллы
Ахмаду­
линой
ат мосф ера
культуры,
духовности,
само й
речи
золо того
в ека
русского
искусства
присутствует
как
естественный
элемент
личного
бытия
художника
и
читателя.
Так ая
близость
р о ждена
не
толь ко
непреходящим
обаянием
личностей
в елик их
писателей,
но
и
тем,
что
они
в
себе
самих
предугадали
наши
радости,
т ре­
воги,
проблемы.
Связующими
в
особенности
оказались
образы
молодых
людей.
С.
П.
Залыгин
в
книге
«Литературные заботы»
специально
обратил
в ним ание
на
то,
что
герои
классиков
XIX ве­
ка—
это
лю ди
молодые,
живущие
насыщенной
жизнью
ума
и
се рд ца.
В
романе
«Подросток»
Ф.
М.
До сто ев ский
объяснил
сво й
интерес
к
типу
подростка
(как тогда назывался юношеский воз­
раст
17—18 лет): «Юность чиста уже потому,
что
она
—
юность.
Може т
быть,
в
этих,
столь
ра нних,
по рыв ах
безумия
з аклю­
чается
именно
эта
жажда
порядка
и
это
ис кан ие
истины...»
Разве
не
п оказа л
в
своем
Б азаров е
такого
искателя
исти­
ны,
тип
бунтаря,
близкий
лучшим
л юдям
XX века,
Тур­
генев?
Сег о дня шние
школьники
и
студенты
п род олжаю т
сп ор
о
базаровском
ти пе,
как
и
м оло дежь
60-х
год ов,
когда
проблемы
НТР
зая вил и
о
себе
со
всей
остротой.
В
то
время
ч аще
всего
волновало
неприятие
рационалистом
Базаровым
романтики
че­
ло веч еских
отношений,
пренебрежение
к
искусству
(«Рафаэль
гроша
ме д ного
не
ст оит ».
Казалось,
что
это
прямо
из
сп ора
«Нужна ли в космосе ветка сирени?», затеянного в « Ко мс о мо ль ­
с кой
п р авде»).
На
вопрос
о
«ветке сирени», о космосе в искус­
стве
давно
ответили
сами
космонавты,
среди
которых
оказались
художники,
истинные
любители
музыки.
По
просьбе
космонав­
тов
да же
во
время
пол ет ов
с
земли
им
передавали
не
только
п есни
Высоцкого,
но
и
например,
романсы
Ларисы
Огудаловой
из
фильма
по
«Бесприданнице»
Островского.
Спо р
«физиков»
и
«лириков»
ст ал
анахронизмом,
но
личнос ть
Баз аро ва
продолжает
притягивать,
вызыва ть
интерес.
В
80-е
го­
ды
XX века в этом молодом разночинце волнует его револю­
6

ционный
те мпер а мент
в
сочетании
с
преданностью
научной
ис ти­
не.
Ве дь
старое,
ст оя щее
на
пути
прогресса
общества,
должно
быть
общими
усилиями
преодолено
только
на
основе
науки,
тру­
да,
прозорливой
заботы
о
будущем.
Сегодня
мы
с
еще
большей
убежденностью
отвергаем
эф­
фектную
фразу
Б аза рова : «Природа
—
не
храм,
а
мастерская».
Да,
в ел икая
мастерская,
по -преж нем у
таящая
множество
воз ­
можностей,
открытий.
Но
и
храм,
вел ич ест венн ое
целое,
требую­
щее
от
человека
му дрой ,
бережной
лю бви
при
соприкосновении
с
его
тайнами.
Кстати,
теперь,
когда
возможность
путешествий
возросла,
глазам
туристов
всего
ми ра
доступней
стали
инд ий­
ские,
китайские,
японские
храмы-парки,
издревле
внушавшие
эту
м ысл ь: «Природа
—
х р ам ». Теперь мы намного глубже понимаем
нашего
со от еч ественн ика
Николая
Р ери ха,
на
картинах
которого
природа
выступает
подлинным
храмом
кр асо ты
и
вечности,
а
че­
ловек
—
ее
ча стью .
Базаров
многое
знал,
но
о
многом
тогда,
больше
ста
лет
назад,
он
не
мог
и
догадываться.
Например,
о
том,
что
руко­
тво рн ая
«мастерская», созданнЬя усилиями могучих умов,
в
ру­
ках
безответственных
политиков
может
в
считанные
минуты
раз ­
рушить
хра м
природы.
Во
времена
Базарова
он
ведь
ка зался
вечным...
Б ыть
подлинным
ученым
сегодня
—
значит
бороться
за
возвращение
храму
приро д ы
права
на
вечность.
Вспомнив
об
«Отцах и детях»
Тургенева,
мы
затронули
сл ож­
ное
я вле ние
в
искусстве
—
борьбу
идей.
Тургенев
не
только
включался
в
нее
своими
книгами
и
включает
нас
сег одн я,
он
и
сложился
как
художник
в
атмосфере
и дей ной
борьбы
40—60 -х
годов.
Столкновение
и дей,
ж изненн ых
принципов
нер едко
бы­
вает
основой
сюж ета
пр о изведени я.
Име нно
так
уже
с
первых
страниц
строится
повествование
в
рома на х
«Война и мир», «Пре­
ступление
и
наказание», «Мать».
Нап ря жен ная
жизнь
идей,
как
и
захватывающие
нас
взаимоотношения
гер оев ,—
великое
досто­
инство
кл ассики.
Полемика
вокруг
некоторых
мо тив ов
кла ссик и,
ее
ид ей
не­
ре дко
выхо ди т
за
рамки
столетия.
Т ак,
сравнительно
не давн о
вн овь
возникла
полемика
вокруг
образа
Обломова
из
одноимен­
ного
романа
И.
А.
Гончарова.
Некоторые
авторы
решили
опо ­
этизировать
личность
Ильи
Ильича
Обломова,
ув и деть
в
нем
общечеловеческие
добрые
черты,
а
не
од но
л ишь
б арс тво,
ко н­
серватизм,
неумение
и
нежелание
сделать
что-либо
для
своих
крестьян.
Русский
дворянский
консерватизм
в
некоторых
статьях
пред­
ста л
вдруг
явл ени ем
положительным.
Тот
самый
консер­
ватизм
крепостников,
который
роковым
образом
тормозил
р аз­
витие
страны,
который
уже
и
в
1812 году оборачивался угрозой
на циона ль ной
независимости
России.
Со вет ские
историки,
сопо­
ставляя
выве р е нные
д анн ые,
показали,
что
слабость
России
в
момент
вторжения
войск
Наполеона
бо лее
всего
состояла...
в
не­
хватке
войск.
И
это
—
в
огромной
по
сравнению
с
Францией
Ро с­
7

сии!
Это
не
удивительно:
по мещи ки
были
полными
со бс тве нни ка­
ми
своих
крестьян,
а
многие
из
них
не
спешили
от п ра влять
их
в
в оюющую
армию.
Нет,
и
сегодня
интересен
роман
Гончарова
тем,
что
писатель
по казал
в
нем
натуру
неплохого,
доброго
от
при род ы
человека
как
арену
смер т ельн ой
сх ватки
человеческих
начал
с
обломов­
щиной.
И,
у вы,
победу
э той
обломовщины
над
молод ость ю,
ис­
кренностью,
даже
любовью,
а
в
конечном
сче те
и
над
самой
способностью
жит ь,
существовать.
Впечатляет
неотразимая
к ри­
ти ка
губительного
психологического
за сто я.
Застой
и
консерва­
тизм
и
в
наш е
время
заяв ляют
о
себе
в
самых
разных
областях,
противясь
новому,
но
внешне
подделываясь
под
него.
Зоркость
классики
здес ь
сно ва
выступает
как
наш
духовный
опыт,
школа
ан ализ а,
жизни,
мысли.
Пожалуй,
самая
острая
борьба
мнений
идет
по-прежнему
во­
кр уг
произведений
Ф.
М.
Достоевского.
В
школе
изучают
лиш ь
«Преступление и наказание».
Но
разве
старшекласснику
не
ин­
тересен
роман
о
его
сверстнике
«Подросток» (мы уже упоми ­
нали
о
не м).
И
м ожно
ли
совсем
не
знать
ши роко
читаемых
сегодня
романов
«Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»? Как
писал и
известные
литературоведы,
о дна
из
сложностей
чтения
Достое вс ког о
в
то м,
что
на
его
страницах
нередко
бунт
гума­
нистический
выступает
в
обличии
бунта
индивидуалистического,
индивидуального
бунта
«гордого человека», презирающего тол­
пу.
Поэтому
у
героев
русского
писателя
оказались
в
XX веке
очень
разные
последователи,
в
том
чи сле
незрелые,
стихийные
бунтари,
выступавшие
под
флагом
«красных бригад», «новых
л евых », националистов.
Одна ко
воинствующая
непримиримость
Достоевского
к
угнетению
и
унижению
человеческой
личности,
к
надругательству
над
детством
и
юностью,
его
вера
в
в озмож ­
ность
утверждения
в
России
и
в
мире
гуманистических
начал,
в
доброту
как
высший
критерий
красоты
и
нравственности
по-на­
сто ящем у
близки
наш ему
времени.
Читая
к ниги
Достоевского,
важно
сегодня
соотнести
их
с
трудной
историей
общественных
исканий.
Что
ес ть
человек?
Что
такое
красота?
Как
свя за ны
общее
и
не повто ри мое
в
су д ьбах
народов,
в
и стор ии
наш ей
страны?
Сно ва
хочу
обратиться
к
личной
памяти.
Война, 44-й
год.
Глубокий
уральский
тыл.
Маленький
театр,
расположившийся
в
помещении
клуба.
(В прежнем здании театра разместился эва­
куированный
завод
во ен ного
зн аче ния.. .)
На
сцен е*
э того
клуб а
мы
видели
пьесу
Симо но ва
«Русские люди», впервые слушали
ставшую
потом
знам е нито й
«Землянку».
А
в
тот
вечер
на
сцене
Владимир
Яхон то в,
лучший
исполнитель
с тих от воре ний
Ма яко в­
с кого,
ч итает
прозу
—
страницы
романа
Достоевского
«Идиот» .
Ях онто в
сидит
возле
круглого
старинного
столика,
в
р уке
его
о гро мный
к р асный
георгин,
л епест ки
которого
артист
медленно
об рыва ет
в
ходе
своего
ч те ния.
Делает
э то,
впро че м,
без
всякой
8

н а рочитос ти,
как
бы
машинально.
Он
читает
знам е ни тую
сцену,
где
красавица
Настась я
Ф илиппо вна,
оскорбленная
циниками,
тор гующим и
ее
красотой,
бросает
в
огон ь
только
что
подарен­
ную
ей
пачку
денег
—
целое
состояние...
Как
все
непо х оже
бы ло
в
этой
сцене
на
жизнь,
окружавшую
нас!
Война,
хлебные
кар­
точки,
напряженное
ожидание
сводок
с
фронта,
шко ла,
где
боль­
ше
работали,
чем
учили сь ,
и
вдруг
—
о
чьи х- то
тыс ячах,
горя­
щих
в
ог не
кам ин а,
о
никому
доселе
неизвестной
красавице
с
про ст ым
русс ким
именем
Наст асья
Филипповна
Барашкова...
Тогда
это
б ыло
потрясение,
вп еча тл ение
огромное,
нов ое.
Но
в
нем
жи ла
и
мысль...
Мыс ль
о
человеческом
достоинстве,
способ­
ном
одолеть
любые
искушения
и
испытания,
о
с иле
личности.
И
о
хищничестве,
которое
может
рядиться
в
самы е
эстетические
одежды
и
тем
бывает
ст р ашней.
Это
понимание
придет
к
многим
из
нас,
конечно,
позднее,
ко гда
будут
прочитаны
и
этот,
и
д ру­
гие
романы.
И
все-т аки
уже
й
то гда
на
концерте
шел
диал ог
писателя
XIX века и актера времени Великой Отечественной
войны
с
н а ми, «молодыми,
н езнако м ы ми», о великих ценностях
жизни,
о
ее
роковых
моментах,
о
сил е
души
человеческой,
о
«красоте,
которая
спасет
мир»—любимой
идее
Достое в ског о.
Однако
и
кр асо ту
н ужно
бы ло
спасать,
ее
сп аса ла
не
только
армия,
но
и
весь
наш
т ыл,
и
тот
героически
работавший
ураль­
ск ий
город,
о
кот ором,
я
думаю,
еще
впер еди
и
повести,
и
ро­
маны...
... В
послевоенном
М ХАТе
«Три сестры»
А.
П.
Че хо ва.
Эт от
спе кт акль
сохранился
в
фо но записи,
вы
могли
слышать
его.
Од­
нако
эффект
присутствия
в
зрительном
з але
трудно
заменить.
Я
вернусь
к
анализу
текста
э той
пье сы
Чехова
в
одной
из
по­
следних
глав
этой
кни ги,
а
по ка
память
о
впечатлении
от
спек­
такля.
В
послевоенной
Москве
этот
спектакль,
воссозданный
по
ре­
жиссерским
«нотам»
В.
И.
Немировича-Данченко
пр едво енн ых
ле т,
был
символом
совершенства
и
русской
кл асси ческо й
лите ­
ратуры,
и
мхатовского
искусства.
Он
был
об разцом
диал о га
со­
кров е нно го,
обращенного
не
ко
всему
зр ит ельн ому
залу,
как
пуб лицис тиче с к ие
спектакли
о
войне,
пр ивычные
зрителям
этого
«призыва», а к каждому из зрителей отдельно.
Победа
среди
все х
своих
замечательных
последствий
имела
еще
одн о,
не
сразу
оце не нное :
наступило
время,
ко гда
дале ко
отодвинутое
право
на
личное
сч асть е
зр имо
возвращалось.
Но
возвращалось,
конеч­
но,
не
ко
всем...
Так
неис чис лимы
был и
потери.
И
надеж ды
Ири­
ны
в
п ервом
акте,
и
ее
гор е
в
конце
спектакля,
после
гибели
на
дуэли
ж ених а,
и
нежное,
родственное
взаимопонимание
трех
рус ск их
интеллигенток,
трех
женщин
с
несложившимися
личны­
ми
судьбдми
тонко
созвучно
б ыло
настроению*
зала,
людей,
не
сентиментально
настроенных,
не
привыкших
выпячивать
личное,
как
и
сестры
Прозоровы
у
Чехова.
Самой
своей
музыкальной
«партитурой»
спектакль
го вор ил
какое-то
новое
слово
о
прошлом
и
н ас тояще м.
Ну
и,
конечно
же,
9

открывалось
мн оги м,
особенно
бывшим
во
МХАТе
впервые,
уд и­
вительное
об а яние
тв ор чес тва
Че хов а,
одухотворенное
мастер­
ство
МХАТа,
дела ло сь
ближе
само
поня тие
«русская интелли­
ге нци я».
А
последующие
встречи
с
классикой!
Т акие,
как
«Анна Каре ­
нина»
на
сцене
Большого
театра,
где
личность
ге рои ни
и
ее
же н ская
трагедия
нашли
новые
пластические
отт е нки
в
я зыке
современного
бал ета.
А
«Месяц в деревне»
Тургенева
в
театре
на
Ма лой
Б ро нной
—
причудливое
к руже во
из
переплетений
при­
роды
и
бы та,
вечного
и
с ию мин утн ого,
не ож иданны х
всплесков
чувств,
ч ело веческ их
открытий.
А
Владимир
Высоцкий
и
Ал ла
Демидова
в
спектакле
«Вишневый сад»
на
Таганке,
наполнив­
шие
знакомые
чеховские
диал ог и
напряженнейшим
дра ма тиз­
мо м,
з ахва тыва ю щим
актерским
соавторством!
Этот
многомер­
ный
диалог
классики
XIX века и искусства века XX
по
существу
непр ер ывен.
И
он
уже
оче нь
да вно
перешагнул
г ра ницы
нашей
страны,
ста л
до с тоян ием
мировой
культуры.

Мы
нач инае м
разговор
о
русской
классике
второй
половины
XIXвекас «Записок
охотника»
Ивана
Сергеевича
Тургенева
и
ставим
в
з агл авие
этого
разговора
слово
«открытие». Да ,
именно
так
хот ел ось
бы
сделать,
хЪ тя
это
понят ие
чащ е
всего
уп от реб­
л яют
люди
науки.
Ну,
а
м ожно
ли
было ,
живя
в
России
XIX ве­
к а , «открыть»...
Р осс ию?
Да,
в
общем-то
во
времена
Тургенева
и
Т олс того
даж е
в
географическом
пл ане
было
в
России
что
от­
крывать.
Но
на
очереди
стояло
не
менее
важное
—
глубинное
постиже­
ние
и
понимание
народа
России,
тех
населявших
ее
то гда
90 мил­
лионов
ч елов ек,
трудом
которых
создавались
все
богатства
ма­
териальные,
многие
духовные.
Вс по мните
замечательное
пр изна ­
ние
А.
М.
Г орько го: «Мне никогда не приходилось встречать
в
книгах
мысли,
которой
я
уже
ранее
не
з нал
бы
из
уст
наро­
да ...»
Конечно,
и
до
И.
С.
Тургенева
А.
Н.
Радищев,
А.
С.
Пуш­
кин,
М.
Ю.
Лермонтов,
Н.
В.
Г оголь,
А.
В.
Кол ьцов,
собиратели
и
издат ел и
народных
былин,
пес ен
и
сказок,
чуткие
к
правде
писатели
«натуральной школы»
ск азали
о
народе
и
России
столько
по исти не
значительного
и
художественно
впеч а тляю ­
щего.
Достаточно
вспомнить
образ
Пугачева
в
«Капитанской
до ч ке», лермонтовское « Бо ро ди но»
или
песенные
стихи
Коль ­
цов а!
И
все-т ак и
в
40—50-х
годах
XIX века было что открывать,
обдумывать
в
судьбах
и
состоянии
русского
народа,
подошед­
шего
к
кризисному
моменту
в
своей
судьбе.
В едь
прорубив
о кно
в
Е в ропу,
за сев ая
необъятные
земли,
победив
Наполеона,
по­
строив
уникальные
храмы
и
дв ор цы,
создав
про никн ове нне йши е
песни
и
смелые
оз о рные
с атир и ческие
сказки,
русский
народ,
на
99 процентов состоявший тогда из крестьянства,
на
целую
и стори чес кую
формацию
отстал
в
эти
год ы
от
вед ущ их
европей­
11

ски х
гос уд арс тв
в
св оем
со циал ьном
укладе,
остававшемся
кр е­
постническим.
Одно
из
замечательных
открытий
русского
народного
н ацио­
нального
харак тера
—
его
из обр аже ние
в
но вом
ракурсе,
его
понимание
с
новой
степенью
глубины
и
перспективности
сделал
Иван
Серг еев ич
Тургенев,
быв ший
в
числе
сам ых
европейски
об­
разованных
на ших
писат ел ей.
Человек,
подо лг у
живший
во
Фра нции ,
углубленно
изучавший
и
филос офию
Германии
и
ис­
кусство
Италии,
писавш ий
в
юн ости
стих и
в
духе
немецких
ро­
мантиков
н ачала
века.
Разумеется,
Россию,
св ое
Сп асско е,
Орловскую
губе рн ию
и
другие
края
Тургенев
зна л
и
помнил
с
еще
большей
проникно­
венностью
и
волнением.
А
Москва
и
Пе те рбург
были
городами,
сам ый
воздух
которых
не льзя
представить
без
присутствия
тур­
геневских
идей,
кн иг,
самой
его
оба ятел ь ной
и
сл ож ной,
много­
гранной
и
отзывчивой
личности,
долгие
годы
привлекавшей
в ни­
мание
широких
кругов
читателей,
особенно
молодежи
тех
лет.
У
писателя
уже
в
молодые
г оды
естественно
сложились
важные
духовные
пр едп осы лки
для
творчества.
Он
глубоко
знал
р ус скую
повседневную
жизнь,
масштабно
мыслил
о
человеке,
п риро де
и
обществе.
Глубоки
и
значительны,
например,
рас суж ден ия
Тур­
генева
об
изображении
человека
в
античном
искусстве,
его
статья
«Гамлет и Дон-К их о т », выношенная как итог долгих раз­
думий
над
основными
яеловеческими
т ипам и.
«Записки охотника»—
не
пер вое
произведение
писателя.
Еще
до
января
1847 года,
когда
мелким
шрифт ом
в
самом
ко нце
журн ала
«Современник»
был
напечатан
первый
рассказ
этого
ци кла
«Хорь и Калиныч», Тургенев писал и стихи,
и
психологи­
ческие
повести,
и
поэмы.
Поэма
«Параша»
начинающего
литера­
тор а
даж е
получила
п оддерж ку
В.
Г.
Белинского,
угадавшего
в
Тургеневе
большой
т алант .
Учителями
Тургенева
в
искусстве
были
в ели кие
Пу ш кин,
Гоголь,
глу б инно
и
стремительно
вхо­
дивши е
во
вну тр е нний
мир
моло дой
русс кой
и нт еллиг енц ии
20—40-х
годов ,
укрепляя
любовь
к
родному
слову,
к
большой
художественной
правде,
к
остроте
со циаль ной
и
исторической
мысли.
В
стихотворениях
ко нца
30-х
—
нач ала
40-х
год ов
«Как груст ­
ный
вз г ляд,
люблю
я
о сен ь. . .», «Заметила ли ты,
о
друг
мой
молчаливый...»
и
других
м ас терс тво
о писания
русс кой
пр ир оды,
чуткость
к
ней
не
меньшие,
чем
на
страницах
«Записок охот ­
ника».
П род олжая
мысли
А.
И.
Герцена,
В.
Г.
Белинского,
близких
друзей
Тургенева
—
литераторов,
откликнувшихся
на
«Записки
охотника»
восторженно
и
живо ,
ученые
нашег о
времени
заново
выверили
и
сф ормул и ровал и
суть
открытия
автора
«Записок
о х о т ника »: от интереса к быту и жизни русского крестьянина,
от
сочувствия
к
его
бедствиям
и
нуждам
Й.
С.
Тургенев
пере­
шел
к
ос озна нию
в
крепостном
крестьянине
личности,
к
внима­
тельному
«прочтению»
его
духовного
мира ,
от крыти ю
в
«одно ­
12

образных
мужиках»
неск о нчаем ог о
ряда
неповторимых,
интерес­
нейших
индивидуальностей.
Такого
подхода
не
было
ни
у
Стен­
даля,
Бальзака,
ни
у
Флобера,
Золя
—
знаменитых
реалистов
Фр анц ии
и
всей
Евр опы.
Такого
подхода
не
был о
и
в
про­
сл авл енн ых
«Мертвых душах»
Го го ля.
Дел о
в
общей
сквозной
иде е
цикла,
ил и,
как
иногда
говорят,
в
проблематике
характеров.
Умные
и
легкомысленные,
мрачные
и
беспечно-светлые,
общительные
и
нелюдимые,
уверенные
в
се бе
и
нескладные
тургеневские
крестьяне
интересны
в
«Запис­
ка х»
еще
и
тем,
что
все
они
помогают
понять
мыс ли
автора
о
при роде
национального
русского
характера,
о
его
сил е
и
само ­
бытности,
противоречиях
и
самооценке,
исторических
пе рсп екти ­
вах
развития
и
в л ияния
на
жизнь
русского
общества,
о
бу ду щем
ру сс кого
нар о да.
Это-то
единое
раздумье,
назревшее,
глубоко
современное
в
40—50 -е
годы ,
и
сегодня
делает
«Записки охотника»
не
сборни­
ком
малых
произведений,
а
единым
цик ло м,
в
сущности
да же
единым
бо льши м
произведением
искусства.
Читая
и
осмысливая
отдельные
рассказы,
не обх о димо
пом­
нить
о
з ам ысле
и
характере
це лог о.
Каждый
прочитанный
рас­
с каз
ценен
и
сам
по
себе,
и
как
клю ч
к
другому,
к
другим.
Сам
писатель,
как
мы
ув идим,
всегда
помнил
об
этом.
И
ни
разу
не
п ов торил
«схему»
повествования,
все
в ремя
вар ьир ов ал
и
обнов­
лял
наиболее
ус т о йчивые
ее
элементы.
Подчеркивая
п ер воз дан­
ность,
натуральность,
автобиографическую
единичность
своих
впечатлений
от
встреч
с
раз ны ми
людьми,
пис ател ь
при
это м,
как
подтверждают
и
его
письма,
стремился
к
созданию
обо б­
щающих
характеров,
тип ов.
«Лиха беда-—
начало»,—
говорится
в
пословице.
Да,
начало
Тургеневу
уда л ось
в
высшей
степени!
В
р ассказе
«Хорь и Кали­
ныч»
сразу
же
зазвучал
голос
вдумчивого,
непредвзятого,
чут­
кого
человека,
бродящего
по
русским
деревенькам
и
о хот нич ьим
угодьям
не
первый
год
не
с то лько
в
поисках
д ичи
(стрелком,
как
он
сам
признается,
был
нев ажны м), сколько в поисках но­
вых
встреч
с
людьми
и
впечатлений.
На
первый
вз г ляд,
рассказ­
чику
интересны
все
и
всякие
лю ди.
Это
даже
затрудняет
чтение
для
некоторых
—
главным
героям
"рассказов часто уделено не
б ольше
места,
чем
случ айным
их
спутникам,
и
«фокус»
сюжет­
ного
повествования,
в печатл яющи й
поступок
героя
п орой
подол­
гу
не
в ыявл яются.
В
ка чес тве
же
оценочного
«знака»
выступят
другие
ср едст ва
—
юмо р
писателя,
его
лирика.
Вот
и
в
первом
произведении
цикла
мы
можем
поначалу
подумать,
что
всег о
ин­
тере сн ей
рассказчику
с пут ник
по
охоте
помещик
П олутык ин ,
радушно
его
принявший,
знакомящий
со
своими
крепостными.
Запомнится,
конечно,
и
этот
не ле пый
человек
с
не ле пой
фа­
ми лией.
В
самом
деле,
не
смешно
ли,
например,
сватаясь
ко
всем
невестам
в
округе,
получать
от
всех
отказ?
Но
это
еще
смех
с
оттенком
сочувствия.
Получая
оскорбительные
отк а зы,
он
про­
должает
св ои
любезности,
например,
посылает
родителям
«не­
13

вест»
кислые
плоды
своего
сад а.
Вот
уж
поистине
беспощаден
невинный
на
первый
взгляд
тургеневский
юмор.
Нелепость
пове­
ден ия
барина
как
в
зер ка ле
отра жае тся
в
его
дворовых.
Напри­
ме р,
странный
повар
Полутыкина
г от овит
так,
что
«мясо у него
от зыв ало сь
рыбой,
а
макароны
п орохом ».
За то
овощи
был и
всегда
замысловато
нарезаны
ромбиками
и
другими
фигурами.
Юмо р
мож ет
быть
юмором
—
безобидной
насмешкой,
но,
оставаясь
добродушным
по
инт она ции,
он
т аит
в
с ебе
воз мо ж­
но сти
сатирического
о бо бщ ени я: «Отличный охотник и,
следо­
вательно
(!), хороший человек».
Полутыкин
на
самом
д еле
—
п олное
ничтожество,
владеющее
безраздельно
сотнями
не
«мерт­
вых»,
а
живых
ч ело веческ их
душ
—
св оих
крестьян.
Не
гро­
теск
ли,
не
абсурд
ли
—
социальное
установление,
приведшее
к
такому
положению?
Он
в едь
только
так
и
говорит: «мой му­
ж ик ...»
Абсурд
этот,
вопиющее
античеловеческое
беззаконие
раскро­
ет ся
во
всей
своей
очевидности,
когда
мы
поближе
у знаем
дв ух
крепостных
мужиков
П олутык ин а
—
Хо ря
и
Калиныча.
Знако­
мит
нас
с
ними
Тургенев
то же
очень
непосредственно
и
просто.
Ц икл
Тургенева
обозначен
как
зап и ски
охотника.
И
поэтому
у
писателя
всегда
есть
самый
простой
мотив
знакомств
и
встреч
с
новыми
героями
—
чисто
охотничьи
ситуации.
Старая
жанро­
вая
форма
исправно
служит
сюжетному
д вижению .
Вот
и
здесь
встреча
с
Хорем
произошла
п отом у,
что
рассказчику
и
По лут ы-
ки ну
необходимо
было
отдохнуть
и
переночевать
по
дороге
на
охот у.
Как
тут
не
воспользоваться
Полутыкину
дом ом
«своего»
му жи ка,
оказавшегося
в бли зи?
Впер вы е
увиденная
картина
лю­
бого
жилья
—
всегда
своеобразный
портрет
его
хозяина.
И зба
же
Хо ря
описана
Тургеневым
так,
что
создает
портрет,
кон трас т­
ный
полутыкинскому.
Если
у
помещика
в
имении
из быт ок
сует­
ных
и
никчемных
и зл ишес тв,
то
в
подворье
Х оря
все
добротно,
разумно,
к ре пк о : «Ни одна суздальская картина не залепляла чи­
стых
бр еве нчаты х
стен;
в
углу,
перед
тяжелым
образом
в
се­
ребряном
окладе,
теплилась
лампадка;
ли п овый
ст ол
недавно
был
выскоблен
и
вы мыт;
меж ду
бр ев нами
и
по
косякам
окон
не
скиталось
резвых
прусаков,
не
скрывалось
задумчивых
та ра­
канов.
Мол од ой
парень
скоро
появился
с
большой
белой
круж­
кой,
наполненной
хорошим
квасом,
с
ог ро мным
ломтем
пшенич­
ного
хлеба
и
с
дюж ино й
соленых
огурцов
в
деревянной
ми ске.
Он
поставил
все
эти
припасы
на
стол,
пр ис лонил ся
к
две ри
и
начал
с
улыбкой
на
нас
поглядывать».
Столь
же
привлекателен
и
облик
семейства
крестьянина.
«Кругом ...
стояло
человек
шесть
молодых
великанов,
о чень
по­
х ожих
друг
на
друга
и
на
Фе д ю», первым познакомившегося
с
гостями.
«Всё дети Хоря!»—з ам ет ил
Полутыкин.
«Всё Хорь­
к и,—
подхватил
Федя .. .»
Чувствуется,
что
все
здесь
заняты
де­
ло м,
авторитет
хо зяи на
крепок,
з аслуж ен
(Полутыкину бы та­
кой
в
сво ем
доме
и
в
сво ем
к руг у!). Не сразу
раскроет
писатель
другие,
еще
более
значительные
качества
этого
крестьянина
—
14

недюжинный
ум,
самобытность,
достоинство.
Хорь
не
просто­
душен,
не
наивен.
Од нако ,
оставшись
на
второй
день,
охотнику-
по веств ов ателю
удалось,
как
вы
помните,
разговорить
Хор я.
И
тот
поразил
его
умными
расспросами
о
заграничных
впечат­
л е ниях,
свободными
суждениями
о
том ,
что
из
чужого
опыта
мо жно
применить
и
в
России.
Весомо
в
«Записках»
тургеневское
отдельное
слово,
даж е
если
оно
сказан о
и
мимоходом.
Все
чи­
тател и,
конечно
же,
замет ил и
такую
деталь,
как
«сократовская
гол ова »
этого
пожилого
русского
кре сть яни н а; «... ра з говар ивая
с
ни м,
я
дума л
о
том,
что
Петр
Первый
был
де йств ител ьн о
рус­
ски й
че лов ек ». Это сравнение
(хотя и косвенное: «Я думал о том,
ч то .. .») совсем не случайно в этом первом,
самом
программном
расс казе
Тургенева.
Реформа
Петра
I, Россию « под нявш е го»
«на дыбы», не только в 60:е годы XIX
века
дискутировалась
в
литературе
и
в
политических
кругах.
«Россия я Европа», «Рос­
сия
и
З апад»—
эти
в опр осы
и
сего д ня
не
ст али
о дной
л ишь
и стори ей,
они
обрели
новое
содержание.
В
40- е
же
годы ,
когда
писался
расс каз ,
феодальной,
крепостнической
России
как
во з­
дух
были
необходимы
преобразования
прогрессивно-буржуаз­
но го
типа,
под обны е
за падно е вр о пе йским.
Но
те мп
развития,
заданный
в
э поху
Петра,
в
короткое
время
отказавшегося
от
обветшавших
консервативных
государственных
установлений,
для
40-х
год ов
с
их
общественно-политическим
застоем-
был
не­
сбы точн ым .
Вот
о
чем
в
подтексте
думал
повествователь-охот­
ник,
во схи щая сь
независимым
умом
своего
со бес едн ика
—
пред­
приимчивого
крестьянина,
чья
личность
отрицала
права
все ­
властных
полутыкиных.
В
том
числе
и
право
представлять
пе ред
кем
бы
то
ни
б ыло
рус с кий
национальный
характер
в
его
глав­
ных
достоинствах
и
перспективах.
С
такой
прямотой
тему
национального
хар акт ера
Тургенев
поставит
еще
лишь
од на жды
в
«Записках охотника»—
в
рас­
ска зе
«Певцы», о котором
мы
с
вами
тож е
поговорим
чуть
поз дн ее.
Но
важно,
что
эта
т ема,
как
и
тема
изж ито сти
кр епо ст­
нического
уклада
во
всех
его
видах
и
про яв ления х, —
подспуд­
ный
стер ж ень
всего
цикла.
Поняв
эт о,
интересно
следить
за
движением
образной
мысли
писателя,
д од умыв ать
то,
что
вы­
сказано
вскользь,
обнаруживать,
как
плодотворно
влия ет
на
со здание
характеров
то,
что
называется
за мы слом,
сквозной
идеей
произведения.
Есть
два
в ида
читателя:
одни
читают
с тра­
ницы
книги
просто
как
житейский
р асска з
—« так
б ыло
и
мы
теперь
узнаем».
Запоминают
действующих
лиц ,
во спр инимаю т
их
как
бы
живым и.
И
это
хорошо ,
к онеч но,
чи та тельс кое
вооб­
ражение—
необходимая
ч асть
художественного
восприятия.
Но
не
един ств енна я,
ибо
такой
читатель
может
иног да
прос то
не
пробиться
к
мысли,
которая
была
первотолчком
обр аз а,
а
ра зв ивши сь
в
произведении,
ст ала
главным
и тогом
нового
в иде­
ния
жиз ни. ..
«Видеть то,
что
временем
сокрыто»—
свойство
не
только
ве л иких
по литик ов
и
учен ы х,
но
и
в ели ких
художников,
создателей
концентрированных,
иног да
даже
сим во личес ки х
об-
15

разоц,
никак
не
сводимых
к
простому
р асск азу
о
единичном,
случайном
человеке.
В
од ной
фигуре
Х оря
спр ессо ван о
знание
жизни
сотен
русских
крестьян,
потому-то
так
уве ре нно
идет
писатель
к
своему
обобщению:
именно
этот
крестьянин
'(как и
Петр
I)—по д линно
значительный
тип
коренного
русского
чело ­
века.
Мне ния
таких
людей
передают
за коны
жизни,
ее
смысл,
ее
скрытую
до
времени
всеобщую
пра вд у.
При
э том
Хорь,
как
Петр
I, в чем-то
неуступчив,
жестковат,
упрям.
Не
балует
вн и­
манием
св ою
жен у
(крестьянская суровая традиция
—«баба
му­
жику
слуг а»), не одобряет увлечения младшего сына дворовы­
ми
образованными
девушками.
Но
нельзя
отражать
Х оря
ли шь
качествами
хозяйственного
мужичка.
Дружба
с
бессребреником
Калинычем
—
гла вно е
тому
доказательство
в
рассказе.
Ка зал ось
бы,
за
день,
проведенной
в
доме
крестьянина,
вдумчивый
автор-психолог
уже
все
главное
понял.
Но
вот
он
видит,
как
подтягивает
Х орь
негромкому
приятному
п ению
за­
бред шег о
в
гост и
Калиныча
— его
друг а,
и
с
уд ивле ние м
откры­
в ает
в
Хоре
так
не
вяжущуюся
нежность
к
приятелю,
добрую
улыб ку,
да же
расслабленность.
Простодушный,
лиричный,
дет-
ски-распахнутый
старик
Калиныч.
«Тип артистический», вполне
зак о нченны й
и
тоже
удивительно
русский
прочитывает
во
всей
его
внешности
и
поведении
Т ур ге не в: «Его добродушное смуг ­
лое
лицо ,
кое-где
отмеченное
рябинами,
мне
понравилось
с
пер ­
во го
в згл яд а»,—
признается
автор.
Он...
«каждый день ходил с
бар ино м
на
охоту,
носил
его
сумку,
иног да
и
ружье,
замечал,
где
садится
пти ца,
д ос тавал
воды,
набирал
зем ля ники ...
Калиныч
был
чело в ек
самого
веселого,
самого
кроткого
нрава,
беспре­
станно
попевал
вполголоса,
беззаботно
п о глядыв ал
во
все
сто ­
роны,
го вор ил
не м ного
в
нос,
улыбаясь,
прищуривал
свои
свет­
ло-голубые
глаза
и
часто
брался
рукою
за
свою
жидк у ю,
к ли­
новидную
бороду.
Ходил
он
не ск оро,
но
большими
шагами,
сл егка
подпираясь
дли нно й
и
тонкой
палкой».
Не
пра вда
ли,
ск азан о
о
человеке
не
так
уж
и
много,
однако
и
мы
сразу
про ­
никаемся
к
не му
доверием
и
си мпат ией.
Писатель
применяет
здесь
еще
од ин
свой
и злюб ленны й
при ем
—
тончайшую
пла ст и­
ку.
Человек
не
всегда
виден
в
движении,
в
пос тупке ,
иногда
он
вдруг
проглянет
весь
в
определенном
жесте,
по вор оте
голов ы,
вы раже нии
глаз.
Писатель
И.
Новиков
в
книжке
«Записки охот­
ник а»
И.
С.
Тургенева»
подметил,
каким
живописующим
может
бы ть
у
Тургенева
даже
отдельное
слово.
«Вы -ре-з ы-вал»
ло ж­
ку
—
подчеркнет
Новиков
у влеч енно е
д ейст вие
Калиныча,
с идя­
щего
на
поро ге
своей
лесной
избушки.
Не
«резал», не « выр е за л»,
именно
«вырезывал».
Мы
так
и
чувствуем
удовольствие
героя
от
его
мастеровитой
(затейливой)
работы.
Кстати,
сегодня
мы
стали
внимательней
к
неповторимому
м астер с тву
нацио наль ных
крестьянских
промыслов
—
сто л етие
прошло,
а
изделия
умель­
цев
с
достоинством
жив ут
в
нашем
сверхтехническом
веке,
вно­
ся
в
наш
духовный
обиход
тепл о ту
и
человечность
чьи х- то
до б­
рых
неторопливых
рук.
А
как
хорош,
тих
и
легок
в
общении
16

Калиныч
в
лесу,
где
все
ему
родное,
недар о м
бар ин
его
шагу
не
мог
ст у пить
без
своего
пом ощ ни ка.
Заботу
Калинина
рас­
ск аз чик
сразу
же
ощутил
и
сам.
«Когда невыносимый полуден ­
ный
зн ой
з аст авил
нас
и скать
убежища,
он
свел
нас
на
св ою
пасеку,
в
самую
глу шь
леса.
Калиныч
отворил
нам
избушку,
увешанную
пучками
сухих
душистых
трав,
уложил
нас
на
све ­
жем
сене,
а
сам
н адел
на
голову
род
меш ка
с
сеткой,
взял
нож ,
горшок
и
головешку
и
отпр ави лс я
на
пасеку
вырезать
нам
сот.
Мы
запили
прозрачный
теплый
мед
ключевой
в одой
и
зас ну ли
под
однообразное
жужжа н ие
пче л
и
болтливый
лепет
листьев».
Казалось
бы,
это
говорится
да же
не
о
Калиныче
—
о
сам их
по­
мещиках-охотниках.
Но
ведь
этот
его
мир
и
весь
особенный
лесной
уют,
охвативший
охотников,
овея н
не с лышным
присут­
ствием
это го
человека.
И
по-особому
обаятельно
его
бескоры­
стие,
бессребреничество,
в
котором
повествователь
не
может
не
видеть,
конечно,
и
полутыкинского
небрежения
к
своим
лесным
умельцам
или
бе зза щи тно сти
Ка лин ыча
перед
проз ой
жизни.
Два
п си хологич ес ки
контрастных
кр есть янск их
типа,
два
за­
душевных
приятеля
—
пр ак тик
и
х у до ж ни к, «административная
гол ов а»
и
«дитя природы» .
В
наши
дни
писатель
Борис
Васильев
то же
разглядел
э тот
тип
и
с
любов ь ю
показал
в
повести
«Не стреляйте в белых лебе­
де й », есть такие Калинычи и у В.
Шу кшина ,
и
у
В.
Б ел ова.
Вчитайтесь
еще
раз
в
тургеневские
строчки
—
как
сиротливо
было
бы
природе
и
людям
без
человеческого
участия
Калины-
чей1
Как
много
потеряло
бы
русское
искусство
без
тургенев­
ско го
открытия
это го
типа
русского
кр ес тьян ина.
Читая
рассказ
«Хорь и Калиныч», нельзя пройти мимо еще
одной,
то же
ст авш ей
сквозной
во
вс ем
цикле
черты,
без
ко торой
не
бы ло
бы
ни
атмосферы,
ни
кра сок,
ни
инт она ций
«Записок
охотн ик а».
Это
образ
автора-повествователя.
Он,
столь
жи во
воспроизводящий
черточки
знакомого
по
пись мам
и
портретам
Ивана
Сергеевича
Тургенева,
тож е
часть
неделимого
целого
каждого
р ассказ а,
зде сь
он
наш
собеседник,
р ассказ чи к
и
с ко­
рее
слушатель,
чем
со б есед ник
по
отношению
к
Хор ю
и
его
приятелю.
Но
не
только.
Может
быть,
гла вн ая
примета
его
при­
сутс тви я—
тонкое
сочетание
лир ич еско й
растворенности
в
рус­
ск ой
п рирод е,
приметливого
юмора
и
острого
раздумья,
н ап рав­
ленного
вглубь
и
вд аль
—
в
будущее,
стремящегося
угадать
перспективу
движения
русского
общества
в
целом
на
долгие
го ды.
Не
от
того
ли
в
этом
и
во
многих
других
рас сказа х
если
не
побеждает,
то
присутствует,
живет
атмос фе ра
св ета
и
внимания
к
малейшим
чертам
поэтичности,
человеческой
неисчерпаемо­
сти.
Жи вая
дущ а
России
запечатлелась
в
расс казах
И.
С.
Тур ­
генева,
сохра ни вш ая
себ я
и
в
затянувшихся
и сп ытан иях
н уж­
дой,
унижениями,
равнодушием
правящих
в ерх ов.
В
оптимизме,
с
которым
написана
фигура
Х оря,
есть
и
еще
одна,
сразу
замеченная,
впрочем,
и
прямо
поданная
автором
в
2 Заказ No 1309
17

начальных
строчках
рас ск аза
примета.
Дело
в
том ,
что
он
об­
рочны й
крестьянин,
не
б ар щинны й,
т.
е.
обретший
право
лишь
ф инанс о вой,
а
не
повседневной
завис им ост и
от
Полутыкина.
Это
не
частность,
говорит
читателю
Тургенев
в
своем
рассуж­
дении
об
от личи и
калужских
мужиков
от
жиздринских.
Ве р­
немся
еще
раз
к
нач алу
ра сска за,
вроде
бы
бесстрастно
о писа­
те л ьн ом у: «Кому случалось из Волховского уезда перебираться
в
Жиздринский,
того,
вероятно,
п о ражала
резк ая
разница
между
п ородой
людей
в
Орловской
губернии
и
калужской
породой.
Ор­
лов с кий
мужик
н евел ик
рос том ,
сутуловат,
угрюм,
гляди т
испод ­
лобья,
живет
в
др янны х
осиновых
избенках,
ходит
на
ба рщи ну,
торговлей
не
занимается,
ест
плохо,
н осит
лапти;
калужский
об рочны й
мужик
оби тае т
в
просторных
сосновых
избах,
в ысок
р ост ом,
глядит
смело
и
весело,
ли цом
чи ст
и
бел,
торгует
мас ­
лом
и
дегтем
и
по
праздникам
ходит
в
сапогах...
Калу ж ская
дере вн я.. .
большей
частью
окружена
лесо м;
изб ы
стоят
в ольн ей
и
пря ме й,
крыты
тесом;
ворота
пло тно
запираются,
плетень
на
задворке
не
разметан
и
не
вывалился
наружу...»
Да,
не
только
в
1825 году,
ког да
выс ту пили
де кабр ис ты,
по­
литически
невозможно
б ыло
говорить
об
отмене
крепостного
пра ва
открыто,
но
и
в
40-х
годах
тоже,
вплот ь
до
дня
смерти
Николая
I.
Но
раз ве
не
о
гибельности
для
крестьян
кр епос тн ого
ра бс тва
г ово рит
Тургенев,
рису я
обобщенный
пор тре т
орловско­
го
муж ика .
Оброк
—
шаг
к
ра скре по щению,
шаг
вперед.
Такие,
как
Хорь,
психологически
давно
готовы
к
полной
са­
мостоятельности
от
крепостнических
порядков.
Итак ,
два
контраста
организуют
по вест во ван ие
в
«Хоре и
Калиныче»—
сар к асти чес кий
(Полутыкин
—«его
мужики») и
лирический
(личности двух приятелей-к ре ст ьян),
Э тот
прин­
цип—
по-разному
ок раш енны е
противостояния
и
параллели
—
пов то ри тся
в
«Записках»
то
в
обнаженном
виде
(«Ермолай и
ме л ьнич иха », «Два помещика», «Чертопханов и Недопюскин»),
то
впис а нным
в
более
сложную
ко мпо зицию
(«Бурмистр», «Кон ­
т ор а », «Льгов», «Малиновая вода», «Певцы»...).
Вот,
напри мер ,
не
оче нь
часто
вс пом инае м ый,
но,
думается,
ис ти нно
замечательный
по
глубине
и
художественной
раскован­
ности
рассказ
со
скромным,
сугубо
«частным»
названием
«Льгов». ..
Мы
употребили
слово
«раскованность» .
И
вправду
—
как
до­
верительно
приближается
к
нам
зде сь
рассказчик.
Даже
пред­
полагает,
что
мы
с
вами
—
чи та тели
—
тоже
заядлые
охотники
и
нам
интересно
зна ть,
что
утки
бы вают
«кряковые и полукря-
ковые,
шилохвостые,
чирки,
нырки
и
п рочие». И
ка жет ся,
он
ду­
мает,
что
мы
п рямо- таки
проникнемся
обс тояте ль ст ва ми
охоты,
н ачавш ейся
столь
удачно.
«Утки шумно поднимались, «срыва­
лис ь»
с
пруда...
выстрелы
дружно
р аз давал ись
всл ед
за
ни ми,
и
весело
б ыло
видеть,
как
эти
кургузые
пт ицы
кувыркались
в
воздухе,
тяжело
шл епал ись
об
в оду..: ле гко
подраненные
ныр я­
18

ли;
иные,
убитые
наповал,
па дали
в
так ой
густой
май ер,
что
даж е
рыс ьи
гла зки
Ер мо лая
не
мо гли
открыть
их...»
Что
ж,
может
бы ть,
и
дальше
мы
обогатимся
охотничьими
познаниями,
проникнемся
э той
непостижимой
для
большинства
психологией
—
в
ней
трепетная
любовь
к
живому
неведомым
об­
разом
сочетается
со
спо рт ивной
страстью,
направленной
на
нешуточное
со стяза ние
—
зве ря,
рыбу
на до
п он ять,
изучить,
чт о­
бы
пе рехитри ть,
не
д ать
понять
себя,
в
св ою
очередь.
Одн ако
в
охотничьем
смысле
«Льгов»
вас
разочарует:
и
впечатления
будут
трагикомические
(лодка с добычей и охотниками пойдет
ко
дн у,
хо ть
и
не
ги б ельн о-г лубок ому ), «нырки,
полукряковые»
ок ажут ся
слишком
уж
податливы,
так
и
полезут
под
ружь я
в
этом
краю
почти
непу ганых
птиц.
Но
зато
рассказчика
и
нас
жд ут
любопытнейшие
личности,
за
каждой
из
ко то рых
такие
пл асты
жизни,
такие
парадоксы
русского
народного
бытия!
Тургенев
в
«Льгове»
явно
не
стремится
ускорить
де йств ия
—
да
и
на
любой
о хоте
все,
предшествующее
ей,
обычно
к уда
пр о­
должительней
самой
стрельбы
и
выслеживания
ди чи
—
перехо­
ды,
ноч ев ки,
костры,
раз г оворы .
Последних
в
«Льгове»
особенно
много.
И
они,
как
ве зде
у
Тургенева,
хорошо
м от ивиро ва ны.
Реализм
в
лите ра тур е
—
это
вообще
глубокая
мотивирован­
ность,
обусловленность
в
большом
и
малом.
Писателю
и
его
помощнику
—
охот н ику
Ермолаю
сначала
встретился
оч ень
странный
и
разговорчивый
мол одо й
человек
«из вольноотпущен­
ных
дво ровых ».
Мы
познакомились
с
человеком,
пр ям о- таки
упива ю щим ся
самим
процессом
го во ре ния,
да
еще
—
с
барином.
Пр ичу д ливо
одетый
Владимир
выгля ди т
коми чес к и,
не
случай­
но
черт ы
его
личности
предварила
его
собака.
Известно,
что
собаки
похожи
на
своих
хозяев,
и
в
США
даже
объявляли
свое­
образный
конкурс,
выявляя
воз можн о
максимальную
степень
подо бной
похожести...
Собака
Владимира,
«видимо,
трусила,
поджимала
хвост,
зак и дыв ала
уши
и
быстро
перевертывалась
всем
телом,
не
сгибая
коленей
и
скаля
зубы».
Го воря щий
порт­
р ет!
Во
Владимире
видны
не
просто
на ивнос т ь,
но
и
подобо­
страстие,
же ла ние
б ыть
причастным
к
барской
образованности
и
манерам.
Но
всмотритесь
внимательно:
есть
в
этом
вольноот­
пу щенн ом
и
ще мяща я
безз ащи т ная
жалкость.
«Мы бедны от ­
сутствием
со знан ия
нашей
бедности»,—
сказал
как-то
Салтыков-
Щедрин.
Да,
ж алкий
Владимир
—
плохой
охотник,
он
и
по­
страдал
от
своей
не скл адно с ти.
Но
даже
о
простреленном
под ­
бородке
п ы тается
он
говорить,
л ишь
развлекая
барина-собесед­
н ика
и,
главное,
стараясь
быть
любезным
собеседником.
Контраст
Ермолая
и
В лад имир а,
двух
характеров,
дву х
на­
т ур,
поставленных
в
одинаковое
положение
—
форма льн о
сво ­
бо дных ,
но
материально
в сец ело
зависимых
от
господ-охотни­
к ов,
проявится
дальше
в
дейст в ии,
в
эпизоде
на
охоте.
Но
до
э того
возникнет
перед
читателем
и
займет
самое
большое
про­
странство
в
те ксте
новый
персонаж,
крестьянин
по
про звищ у
Сучок.
2*
19

Вот
еще
од но
замечательное
свойство
тургеневского
реализ­
ма
—
с
удивительным
умением
создавать
не
только
живые
л ич­
ности,
но
и
обобщенные
емкие
типы,
такие
крупные,
как
в
са­
мых
кл асси ческих
п ро из веде ниях
Пу шкин а,
Гог ол я,
Н екр асо ва.
Что-то
почти
символическое
привлечет
внима н ие
охотн ика -
рассказчика
в
смешной,
встрепанной,
как
бы
сонной
фигуре
му­
жик а,
прозванного
Сучком
(русский народ,
как
известно,
мастер
на
пр о з вища). «Босоногий,
оборванный
и
взъерошенный
Су чок
ок аз ался
с
вид у
отставным
дворовым,
лет
шестидесяти».
Голос
у
н его
разбитый,
гл ух ой,
и
вообще
вся
фигура
некое
явление
из
п рошл ого...
П ортр ет,
конечно,
выразителен.
Да,
это
именно
«сучок»—
старый,
не ле пый,
н ескл адны й
человек
—
обломок
ц елого
образа
жизни,
давнего,
за ск оруз лого ,
бесчеловечного.
Как
ниг де,
в
эпи­
зо де
с
Сучком
ва жен
д иалог .
У
Сучка
нет
к
барам
никакого
ува ж ения,
да
и
не
зас луж ива ет
подобия
уважения
ни
о дин
из
его
бестолковых
и
глубоко
равнодушных
хозяев-господ.
С
гру­
бо в атым
простодушием
Сучок
р ассказ ыв ает
не
только
о
своей
—
о
множестве
судеб
крестьянских,
искалеченных
и
растоптанных,
как
могут
б ыть
растоптаны
де шев ые,
не
нужные
никому
ве щи.
«Ты чем был?»—
как
бы
с
оговоркой,
а
на
самом
деле
выяв­
ляя
именно
это
бездушие,
спр осит
охотник
об
одной
ли шь
поло­
се
сущ ес твов а ния
Сучка.
И
мы
услышим
та кую
п ове сть:
«—
Прежде
ездил
кучером.
—
Кто
ж
теб я
из
кучеров
ра зжало ва л?
—
А
новая
барыня.
—
Какая
барыня?
—
А
что
нас-то
купила.
Вы
не
изволите
зна ть:
Ал ена
Ти мо­
ф еев на,
толстая
такая...
Немолодая.
—
С
че го
же
она
вздумала
тебя
в
рыболовы
произвести?
—
А
бог
ее
знает.
Приехала
к
нам
из
своей
в отчин ы,
из
Там­
бо ва,
велела
всю
дворню
собрать,
да
и
вышла
к
н ам.
Мы
спер­
ва
к
ручке,
и
она
н ичег о:
не
серчает...
А
потом
и
стала
по
по­
рядку
нас
расспрашивать:
чем
занимался,
в
какой
должности
состоял?
Д ошла
очередь
до
меня;
вот
и
спрашивает: «Ты чем
бы л ?» Говорю: «Кучером».—« К уч е ро м?
Ну
какой
ты
кучер,
по­
смотри
на
себя:
ка кой
ты
кучер?
Не
след
тебе
быть
кучером,
а
будь
у
м еня
рыболовом
и
бороду
сбрей...»
Меняются
господа
—
це лый
калейдоскоп!
И
как
щепку
бро­
сает
по
их
торопливой
прихоти
этого
безропотного
человека.
Побывал
он
за
св ою
крепостную
службу
и
поваром,
и
каким-то
«кофишенком», причем,
состоя
«при буфете!», почему- то
уже
на­
зыв ался
Антоном,
а
не
Кузьмой
—
бл ажь
очередной
в здорн ой
барыни...
Он
даже
«на кеятре играл», этот злополучный Кузьма,
что
же
дел ат ь,
коль
вы шло
и
такое
рас поряж ен ие .
Особо
с имв оличн о
это
актерское
по прище
безграмотного
кр е­
п остн ого.
Вслушайтесь
в
этот
ра з говор
и
поймете:
«—
Какие
же
ты
роли
занимал?
20

—
Чего
изво лит е-с ?
—
Что
ты
дел ал
на
теа тр е?
—
...Раз
с ле пого
пре дс т авлял. ..
Как
же ».
Это
похоже
на
си мво л:
человек-манекен,
изображающий
на
сцене
нечто...
Слепой
не
по
пьесе
лишь ,
слепой
в
своей
социаль­
ной
роли
и
п отом у,
наверное,
такой
очерствевший,
став ший
равнодушным.
Назначенный
впоследствии
«господским»
рыбо­
ловом,
С учок
не
без
резона
замечает: «Да в нашей реке и ры-
бы- то
нету».
Еще
раз
хотим
подчеркнуть:
правдоподобное,
забавное,
горь­
кое
это
п ов ество вание
тем
существенно
в
расска зе
«Льгов», что
в
исто р ии
Кузьмы—
ры болов а
—
актера
—
кофишенка
и
т.
д.,
проглядывают
судьбы
бесконечной
ве ре ницы
таких
же
пре вра ­
щенных
в
пол ную
собственность
помещиков
людей.
От
Сучка
повествователь
узнает
и сто рии
нелепейшие,
вроде
запрета
од­
ной
барыни
кому-либо
из
ее
крепостных
жениться,
ибо
«ведь
жи ву
же
я
так,
в
дев ках ,—
объявила
она,—
что
за
баловство!
чего
им
на до?».
...Од на
деталь
повествования
не
только
вызывает
за
собой
д ругую ,
она
может
обусловить
и
це лое
событие.
Вот
садятся
герои
в
дырявую
лодку
Сучка
и ...
Прекрасный
рассказчик
Тур­
генев!
Так
жив опис но
нарисован
эпизод
«погружения», что это
останется
в
вашей
памяти
в
дет аля х.
И
не
просто
яркое
изобра­
жение—
у
большого
художника
каждая
частность
«работает»
на
создание
типа.
Закройте
страницу
и
постарайтесь
уг адать
со
с лов
«Лодка пошла ко дну», как повели себя в этот момент
три
героя,
столь
инт ере с ные
четвертому
—
рассказчику?
Кто
ис­
пу гал ся
больше
всех?
Кто
и
в
чем
проявил
активность?
Кто
каким
видится
теперь
писателю
—
вдумчивому
наблюдателю
на­
родных
характеров?
Наверное,
главное
вы
у г адали:
да,
от
таких ,
как
Владимир
и
Сучок,
спас ения
в
неприя т но й
ситуации
жд ать
неч ег о.
Так
оно
и
случилось:
увлеченные
удачей
охоты,
основательно
нагрузив
хилую
лодку,
спутники
не
заметили,
как
в
дощаник
набралось
изрядно
во ды.
«Владимиру было поручено выбрасывать ее вон
пос ред ств ом
ковша...
Дел о
шло
как
следовало,
пока
Владимир
не
забывал
сво ей
обязанности», но «в
-пылу
пер е стрел ки
мы
не
обра ща ли
внимание
на
состояние
нашег о
дощаника,—
как
в друг ...
наше
ветхое
судно
наклонилось,
зачерпнулось
и
торже­
ств ен но
п ошло
ко
дну,
к
счастью,
не
на
глубоком
мес те.
Мы
вскрикнули,
но
уже
б ыло
по з дно:
через
мгновенье
мы
стояли
в
во де
по
горло». Со с ме хом
автор
всп ом ин ает
испуг а нные ,
бл ед­
ные
ли ца
своих
товарищей.
Выручил
не мног ос ло вный
Ермолай.
Отругав
растяпу
Владимира
за
разгильдяйство,
обозвав
Сучка
«старым чертом», Ермолай решительно двинулся спасать поло­
жение
так,
как
будто
именно
он,
а
не
Сучок
был
старожилом
эт ой
местности.
Ермолай
отправился
и скать
брод
с
непоколе­
бимой
уверенностью,
что
во
всякой
речке
брод
должен
об яза­
тельно
быт ь.
Ве лик ое
де ло
—
контраст
изображаемых
харак­
21

теров,
в
«Записках охотника»—
это
самый
распространенный
прием.
Очень
ва жен
он
и
здесь.
Юм ор
может
быт ь
и
утверждающим,
а
не
только
насмешли­
вым.
Вот
еще
од ин
штри х: «Да ты умеешь ли плавать?»—с п ра ­
шивает
Ермолая
рассказчик.
«Нет,
не
умею»,—
раз дал ся
его
голос
из
тростника.
«Ну,
так
утонет»,—
равнодушно
зам ет ил
Сучок ,
кот оры й
и
прежде
испугался
не
опасности,
а
нашего
гнева,
и
теперь,
совершенно
успокоенный,
только
изредка
отду­
ва лся.. .»
И
это
то же
звучит
сим волич но .
Смелость
Ер мол ая
естествен­
на,
привыч на
ему
и
одновременно
парадоксальна.
Та кой
найдет
выход
из
люб ой,
как
мы
сег одн я
говорим,
нестандартной,
не­
предсказуемой
ситуации.
И
во зь мет
на
себя
самое
трудное .
Есть
в
нем
что-то
от
будущих
персонажей
«Севастопольских
рассказов», от солдат из «Войны
и
мира»
Толстого.
Тип
русско­
го,
деятельного,
таящего
нераскрытые
душевные
силы
крестья­
н ина
пройдет
через
всю
на шу
литературу,
его
черты
мы
узнаем
и
во
многих
произведениях
советских
писателей
—
у
М.
Ш оло­
хова,
А.
Твардовского,
Ф.
Аб рамова .
Да
и
в
са мих
«Записках охотника»
сильный
на ро дный
ха­
рактер
явится
еще
не
раз.
На приме р,
в
р ассказ е
«Бирюк», где
главный
ге рой
лесник
тож е
выс т упит
спасителем
и
п ров одни ком
бари н а- охотн ика :
глубокой
ночью;
в
раз гар
с ил ьной
гроз ы
вдруг
покажется
на
дороге
его
огром н ая
фигура,
и
несмотря
на
тьму,
грозу
и
б езд оро жье
он
в ы ведет
спутника
к
жилью,
внушив
ощу­
щение
огромн ой
силы
и
мужества.
4
Мир
народных
характеров
«Записок охотника»
разнообра­
зен
и,
в
сущности,
неисчерпаем.
Но
это
не
ам орфн ая
м асса
ни­
чем
не
о б ъед иненных
индивидуальностей.
Это
нечто
целостное—
образ
русского
крестьянства
на
подступах
к
серьезным
с об ыти­
ям
истории.
Прочтя
подряд
несколько
рассказов,
вы
отметите
среди
них
эскизные,
как
бы
незавершенные
зари со вк и,
на вод я­
щие
на
мы сль:
человеческие
личности
бесконечно
индивидуаль­
ны,
н епр едск азу емы,
одна
к
другой
не с вод имы,
а
ка ждый
харак­
т ер,
как
известно,
оборачивается
судьбой.
Но
есть
рассказы,
п редс тав ляющ ие
собой
сгусток
авторской
мысли
о
русском
народном
характере.
Они
—
камертон,
настраи­
вающий
наше
внимание,
обостряющий
читательское
зрение,
ук­
рупняющий
художественные
открытия
Тургенева
та к,
что
они
становятся
отчетливы,
неотразимы.
Шед евр
среди
таких
рассказов
—
к оне чно
ж е, «Певцы».
Бегло,
но
впечатляюще
рисует
Тургенев,
село,
где
про изой­
дут
события,
ничто
з десь
не
несет
сл едов
красоты,
полноты
жи з­
ни.
И
само
название
сельца
«Колотовка»
и
прозвище
барыни-
крепостницы,
от
которой
здесь'осталась
н едоб рая
п амять
—
Стрыганиха,
отчетливо
с им вол ичны.
Даже
в
деревенском
пе йзаж е
наиболее
примечательное
место
—
огромный
страшный
овраг,
рассекающий
село
надвое,—
символ
запущ енно ст и,
бе с­
приютности
самой
земли.
22

На
сером
фон е
ниче м
не
выд ел яе тся
вне шне
небольшое
строе­
ние
кабака,
ку да
автор-охотник
зайдет,
спасаясь
от
жары
и
жажды.
Хо зяин
Никол а й
Ив ано ви ч, «человек расторопный и
сметливый,—
пишет
а в тор,—
как
бо льшая
часть
целовальников».
Его
же на
«быстроглазая мещанка»
ему
явно
под
стать,
он
до*
веряет
ей
и
деньги,
и
многое
другое.
«Пьяницы -кр ик у ны
ее
бо­
ятся;
она
их
не
любит:
выгоды
от
них
мало,
а
шуму
много;
мол­
ч а ливые,
угрюм ые
ей
скорее
по
сердцу».
Замечание,
коне чно,
небезынтересное.
Вот
и
на
этот
раз
перед
охотником
откроется
сбо ри ще
людей,
резко
несхожих
между
собой,
с
очень
разными
судьбами.
Эту
несхожесть,
даж е
контрастность,
писателю
удаст­
ся
подчеркнуть
с
помо щью
не обы чного,
вс ех
(и его тоже)
за­
хватившего
события
—
состязания
певцов.
Да,
не
только
у
древ­
них
восточных
народов
существовали
состязания
певцов,
у
рус ск ого
народа
тож е
бытовала
эта
традиция.
Она ,
кст ат и,
и
с егодн я
жива,
л ишь
приобрела
фо рму
больших
или
маленьких
праздников,
песенных
фестивалей.
Экран
те ле ви зора
переносит
нас
нередко
в
далекие
экзотические
уголки
нашей
страны
и
всег о
мира.
И
тогда
перед
на ми
ожи ва ют
сохранившиеся,
сугубо
традиционные
с ос тяз ания
танцоров
и
певцов.
То,
что
произойдет
в
кабачке,
названном
Притынным,
со бы­
тие
немноголюдное,
не
приуроченное
к
как о й-то
да те.
Оно
инт е­
ресно
Тургеневу
даже
не
содержанием
пе сен
—
как
и
в
других
рассказах,
его
в
пер вую
очередь
интересуют
типы,
личн ост и.
В
данном
сл уч ае,
как
они
могут
выразиться
через
пение
и
его
восприятие.
Ведь
вы
хорошо
зна ете ,
от
аудитории,
от
т ого,
на­
сколько
она
восп рии мчив а
и
близка
по
духу
певцам,
за ви сит
о чень
многое...
Таинственное,
сокровенное
св ойст во
духовной
ж изни
всякого
народа
—
общение
на
языке
искусства
в
те
час ы
и
мину ты,
когда
можно
о тре ши ться
от
повседневной
с уеты,
от
бо льш их
и
малых
забот...
Вы
замети л и
уже
по
предыдущим
рассказ ам ,
что
чаще
всего
главные
ге рои
появ л яютс я
у
Тургенева
не
сразу
(исключением
был
лишь
Бирюк,
внезапно
воз никш ий
на
лес ной
дороге
среди
ночной
гро зы) .
Наверное,
это
од но
из
об щих
правил
искусст­
ва
—
стремление
постепенно
подготовить
к
главному.
Красивая
р ама
п рек р асной
к арти ны
тоже
определенным
об раз ом
настраи­
в ает
наш е
воображение,
по ка
мы
еще
приближаемся
к
к арт ине,
выбираем
точку
обзора ,
чтобы
охватить
и
целое
и
все
детали
изображенного.
Такой
своеобразной
рамой
в
«Певцах»
оказывается
сначала
мрачный
трагический
колорит
бедного
русского
сельца,
а
зат ем
п ес трый
мирок
люби т елей
пения,
людей,
выглядящих
внешне
вполне
обыденно,
непоэтически...
Вы
уже
отметили
«жирный
лоб»
кабат ч ика
и
хозяйственную
хватку
его
жены.
А
вот
порт­
ретные
приме ты
первых
встреченных
автором
посетителей
ка­
бака
и
будущих
слушателей.
Нелепость,
нескладность,
непри ­
каянность
так
и
кричат
о
себе
в
поведении,
одежде,
лице ,
речи
Обалдуя
(умному человеку такое прозвище,
конечно
же,
не
да­
23

дут).
Но
и
его
приятель
Моргач
(тоже прозвище не без смыс­
ла)
едва
ли
понравится
вам
как
личность:
он
скрытен,
в
отличие
от
Обалдуя,
у
которого
все
на
виду,
добротно
одет
—
не
беден,
практичен,
значит,
сумел-таки
поладить
со
своей
барыней-кре­
постницей:
поначалу
сбеж ав
от
нее,
за тем
откупился,
ведет
какое-то
самостоятельное
дело.
Темноватый
человек,
се бе
на
у ме.
Но
крайности
часто
сходятся,
и
он
приятель
нелепого
Обал­
дуя,
и
тоже
любитель
песен...
И
выступит
среди
все х
э тих
неказ ис ты х
обычных
лю дей
еще
один
—
внушительный,
с ил ьный: «Выражение его смуглого с
свинцовым
отливом
лица,
особенно
его
бледных
губ,
можно
бы­
ло
бы
наз ват ь
почти
свирепым,
если
б
оно
не
б ыло
так
спокойно­
задумчиво.
Он
почти
не
шевелился
и
только
медленно
погляды­
вал
к ру гом,
как
бык
из- под
ярма».
Эта
фигура
глубоко
притя­
гивает
р ассказч и ка
именно
впечатлением
исходящей
от
не го
с илы.
И
это
впо лне
пон ят но
—
ве дь
у
всего
цикла
рассказов
од на
гл авная
тема
—
русс ки й
народ
как
мир
реальных
людей,
мир
личностей
и
его
преступно
затянувшееся
крепостное
со стоян ие.
Вспомним:
именно
на
фо не
эт ой
главной
те мы
и
в
св язи
с
ней
приобретают
особое
чел ов еческ ое
значение
все
конкретные
собы­
тия ,
мысли,
встречи,
составляющие
«плоть»
к ажд ого
рассказа.
Вслушаемся
в
слова
Тургенева
о
Диком-Барине: «В этом чело­
ве ке
б ыло
мн ого
за гад очн ого;
казалось,
какие-т о
громадные
с илы
угрюмо
покоились
в
нем,
как
бы
зная,
что
раз
п одн явши сь,
что
сорвавшись
раз
на
волю,
они
должны
разрушить
и
се бя
и
в се,
до
чего
ни
коснутся;
и
я
же стоко
ошибаюсь,
есл и
в
жизни
эт ого
человека
не
случилось
уже
подобного
взрыва...
О собе нно
поражала
меня
в
нем
смесь
какой-то
врожденной,
природной
свирепости
и
такого
же
врожденного
благородства».
Нити
протянуты
и
назад
—
что-то
от
пугачевской
силы.могу­
чего
влияния
на
народные
умы
мнится
в
Диком-Барине.
Они
протянуты
и
вперед
—
не
для
застоя
и
недаром
жизнь
со зда ет
такие
характеры
—
в
них
будущее
н арода ,
для
них
тесны
повсе­
дн ев ные
мерки.
Это,
конечно
же,
не
просто
персонаж,
не
с лучай ­
но е , «проходящее»
лицо,
а
об о бще нный,
почти
символический
тип
сил ьног о,
м огуче го
человека,
представителя
великого
на­
род а ...
А
где
же
гла вн ые
дей ств у ющие
лица,
где
певцы?
Они
тоже
тут,
в
кабачке.
Автор
рисует
еще
до
начала
состязания
их
об­
лик
и
настроение,
за став ляя
вглядываться
в
мельчайшие
чер­
точк и,
но
не
произнося
своего
последнего
слова,
оставляя
его
за
нами
пос ле
того,
как
мы
с
вами
то же
«услышим»
пение.
Да,
именно
услышим,
как
это
ни
парадоксально.
Поразительна
с ила
художественного
слова,
и
вам
еще
предстоит
«всю оставшуюся
жизнь»
открывать
все
новые
стороны
его
могущества.
Сл ово
мо­
жет
передать
не
только
портрет
ря дчи ка
или
Якова-Турка
—
певцов,
но
и
сам
процесс
их
пения.
Вее
противоположно
в
двух
эт их
людях,
и
со циаль н ые
судь­
24

бы
их
тоже
разные.
Рядчик
(подрядчик?), похоже,
благополуч­
ный
ме ща нин,
он,
как
и
Моргач,
н еп лохо
устроился
в
жиз ни,
имее т
что-то
за
душой,
не
случайно
это т
тридцатилетний
курча­
вый
ряб ой
и
пло тн ый
мужчина
чувствует
себя
у ве ре нно: «Он бой­
ко
п огляды в ал
к ругом,
подсунув
под
с ебя
руки ,
беспечно
болтал
и
постукивал
ногами,
об уты ми
в
щег о л ьские
сапоги
с
о тороч кой .
На
нем
был
нов ый
тонкий
армяк
из
серого
су кна
с
плисовым
воротником,
от
ко торо го
р езко
отделялся
край
алой
рубахи,
плотно
застегнутой
вокруг
горла».
Совсем
не
столь
живописен
и
благополучен
в торой
певец
—
Яков-Турок.
Но,
обратите
внима ни е,
здесь,
ли шь
мельком
упо­
мянув
об
о деж де,
рассказчик
акцентирует
иное : «Его впалые
щеки,
большие
беспокойные
сер ые
глаза,
прямой
нос
с
тонкими,
подвижными
ноздрями,
белый
покатый
лоб»—все
изобличало
человека
впечатлительного
и
страстного».
Напряженная
и
не легк ая
жизнь
за
плечами
Якова.
Мастеро­
вым ,
недавним
кре п остн ым
приходилось
тогда
особенно
тяж­
ко
—
первые
русские
предприятия
основаны
б ыли
на
невер оят но
изнурительном
физическом
т руде
в
условиях,
сокращавших
жизнь
человека
до
30—35
лет.
Яко в
т оже
из
тех,
к ому
едва
.ди
обеспечена
долгая
жизнь.
«Он был в большом волненье:
мигал
глазами,
неровно
дышал,
рук и
его
дрожали,
как
в
лихорадке,—
да
у
нег о
и
точн о
был а
лих ора дк а,
та
тревожная,
внезапная
ли­
хорадка,
которая
так
знакома
в сем
людям,
говорящим
или
по ю­
щим
перед
собранием».
Рассказчик,
как
и
мы,
читатели,
в
с ущ­
ности
в идит
всех
эти х
людей
впе рв ые.
Но
пер ед
н ами
особая
тема
—
ис кусст во,
состязание
та лант ов,
и
Тургенев
относится
к
ней
по- особом у
страстно.
К
предстоящему
с о стязани ю
певцы
готовятся
по-разному,
каждый
в
соответствии
со
своим
темпераментом,
а
гла вно е
—
с
пр ед ставл ением,
видимо,
изд ав на
сложившимся
о
с ебе
и
своих
возможностях.
Например,
рядчик
го во рит
о
нач але
с
самоуве­
ренн ой
улыбкой,
хотя
по-своему
волнуется
и
не
хотел
бы
начи­
на ть
первым.
Брошен
жребий.
На чина ть
выпало
рядчику.
И
вот
перед
на­
ми
чудо
—
русская
народная
песня,
ро дивша яся
глубоко
в
веках,
б ереж но
хранимая
народом,
до несен ная
во
многих
прекрасных
образцах
и
до
н ас,
жителей
XX века.
Пе сни
так
же
многообраз­
ны,
как
люди.
И
подл инные
певцы
те,
кто
до
к онца
раскроет
их
сво ео бр азие.
Оба
состязателя
—
из
таких*
мастеров.
Выбрали
они,
как
мы
увидим,
очень
разные
п есни .,
И
«исполнительский
ст иль»
их
контрастен.
Вч ит айт есь
в
строчки,
посвященные
пер ­
вому
певцу
—
он
в едь,
похо же ,
действительно
незаурядный
мастер...
«Голос у него был довольно приятный и сладкий,
хотя
и
не­
сколько
с ипл ый;
он
играл
и
вилял
этим
голосом,
как
юлою,
бе с­
престанно
залив ался
и
переливался
сверху
вниз
и
беспрестанно
возвращался
к
верхним
нотам,
которые
выдерживал
и
вытя ги­
вал
с
особенным
стараньем,
умолкал
и
п отом
вдруг
подхваты­
25

вал
пр ежн ий
н апев
с
какой -т о
залихватской,
заносистой
удалью.
Его
переходы
б ыли
иногда
довольно
смелы,
и ногда
д овол ьно
забавны:
зн ат оку
они
бы
много
доставили
удовольствия;
немец
пришел
бы
от
них
в
негодование.
Пел
он
веселую,
п лясо вую
пес ню,
слова
кот орой ...
был и
следующие:
Распашу
я,
молода-молоденька,
Землицы
маленько;
Я
по сею,
мол од а-мол оде нь ка,
Ц вет ика
аленька.
Он
пел;
все
слушали
его
с
большим
вним а нье м. ..»
И
аудитория
его
оценила.
Сначала
простодушный
Обалдуй
зашевелил
в
такт
плечами,
стал
в с кри ки ва ть: «Выиграл,
брат,
выиграл,
ось м уха
т в оя !» Потом и все другие,
включая
размягченных
хоз яев ,
п од­
д ерж али
певца.
Кроме
Дикого-Барина,
оставшегося
сп ок ой ным.
Интересна
реакция
рассказчика.
В
его
подробнейшем
описании
(мы процитировали,
естественно,
не
все
его
д ет али)
чувству­
е тся
глубокий
знаток
национального
пе ния.
О
замечательной
му зыка льн ост и
Тургенева
говорят
многие
его
письма
друзьям
и
самому
близкому
из
ни х,
знам е нито й
певице
По лине
Ви ар до.
И
здесь,
в
приведенном
выше
описании,
важн о
подчеркнуть
не
толь ко
оригинальность
ис по лне ния,
но
и
его
национальный
ха­
рактер.
«Он,
видимо,
чувс тво ва л,—
подмечает
повествователь,—
что
имеет
дело
с
людьми
с вед у щими,
и
потому,
как
гов ори тся ,
лез
из
ко жи.
Действительно,
в
наших
краях
з нают
толк
в
пении,
и
недаром
село
Сергиевское,
на
большой
Орловской
д ороге ,
славится
во
вс ей
России
сво им
особенно
приятным
и
согласным
напевом».
Ч итая
эту
почти
«фольклористскую»
характеристику,
мы
с
вами ,
пожалуй,
впе р вые
как
читатели
р ассказ а
«Певцы»
вправе
з аду мат ься
над
смыслом
его
заглавия.
Ведь
умение
слушать
и
по­
нимать
настоящее
национальное
п ение
—
это
тоже
причастность
к
искусству.
Об алду й
восторженно
полез
цел о ва ться,
размахи­
вая
дли нны ми
своими
руками.
Поистине
не
сомневается
уже
в
победе
над
Яковом
рядчик
—
ведь
мастерство
его
б ыло
на­
глядно,
несомненно...
Но
состязание
оказалось
серьезней,
чем
он
думал.
Другой
тип
д аже
не
песни,
а
самого
пения,
иной
чело­
веческий
тип
певца
яв ил
соб рав шим ся
бледный,
в з волно ва нный
Яков.
Н аша
читательская
задача
—
ни чего
не
упустить
теперь
в
рассказе
Тургенева
о
том ,
ка ким
потрясающим
бы вает
рус­
ское
пе ние ...
Поэтому
мы
приведем
пол но стью
э тот
рассказ,
в
ход е
которого
происходит
что- то
н овое
и
с
самим
текстом
«Пев­
цо в».
Рассказ
сначала
н еза метно
для
нас,
а
з атем
все
б олее
ощутимо
превращается
в
св оеобра зн ое
стихотворение
в
прозе,
не кий
л ирич еск ий
моно лог
автора,
его
об ъяс нени е
в
любв и
к
вы­
сокому
и
гуманному,
под л инно му
русскому
и ск усств у.
Ит ак,
очередь
Якова-Турка
наступила,
и
он,
глубоко
вздох­
н ув,
з апел: «Первый звук его голоса был слаб и неровен и,
ка­
залось,
не
вы х одил
из
его
груди,
но
принесся
откуда-то
и зда­
26

лека,
словно
залетел
случайно
в
комнату.
Странно
подействовал
этот
трепещущий,
зв енящи й
з вук
на
всех
нас ;
мы
в згляну ли
друг
на
друга,
а
жена
Николая
Ивановича
так
и
в ып рями ла сь».
Заметили,
как
здесь
пр озв уча ло
это
«мы»? Рассказчик уже с
первыми
звуками
песни
отождествляет
себя
с
другими
людьми,
находящимися
се йчас
в
кабачке.
Но
ведь
в
этих
звуках
не
бы ло
красоты,
сил ы,
в
чем
же
тайна
этого
мгн ов ен ного
воздействия?
Всем
последующим
описанием
Тургенев
исчерпывающе
ответит
на
этот
во пр ос: «...пон ем ногу
разгорячаясь
и
рас ш иря ясь,
п оли­
л ась
заунывная
песня.
«Не одна во поле дороженька пролега­
л а»,—
пел
он,
и
в сем
нам
сладко
становилось
и
жутко.
Я,
при­
знаюсь,
ре дко
слыхивал
подобный
голос:
он
был
слегка
разбит
и
звенел,
как
надтреснутый;
он
даже
сначала
отзывался
чем-то
болезненным;
но
в
нем
была
и
неподдельная
глубокая
страсть,
и
мо лодо ст ь,
и
сила,
и
сладость,
и
какая-то
увлекательно-бес­
печная,
грустная
скорбь.
Русская,
п ра вди вая,
горячая
душа
зву­
чала
и
дышала
в
нем
и
так
и
х ва тала
вас
за
сердце,
хватала
прямо
за
его
русские
стр уны ».
В
полном
и
резком
контрасте
с
описанием
п ения
р ядчика
находятся
эти
строчки
—
вместо
объ­
ективного
«отчета»
в
первом
случае,
зде сь
страстное
восхищение,
ведущее
к
оч ень
значительному
и
убежденному
вывод у :
Яков
не
п росто
пе р едал
русскую
душу
в
своем
исполнении.
Его
лич­
ность
пе вца
почерпнула
и
вы несла
что- то
сокровенное
в
русском
хара кте ре,
в
с ущн ости
то
лучшее,
над
чем
Тургенев-повество­
ватель
раздумывает
на
протяжении
в сей
своей
кни ги,
собирая
по
штр иха м
и
чуть
заметным
признакам
единый
обр аз
на ро да.
Гов оря
о
народе,
мы
по ка
говорили
преимущественно
о
кр е­
стьянах.
Пустые
и
п ове рхно с тные
помещики
вроде
Пол уты ки на
или
Зв ерк ова
из
р ассказ а
«Ермолай и мельничиха»
подчеркнуто
противопоставлены
крестьянам,
как
не
представляющие
св ой
народ.
Но
у
Тургенева
в
«Записках охотника»
ес ть
люди
и
из
других
сословий,
например
у езд ный
л екарь
из
одноименного
р ассказа,
«однодворец»
Ов сянико в
—
скорее
кре ст ьян ку,
чем
помещик,
да
и
Дикий-Барин,
и
Моргач
—
люди,
к
кр есть янств у
прямого
отношения
не
имеющие.
В
р ассказе
«Певцы»
очень
зна­
чимо
это
расширение
коллективного
портре та
русского
народа.
З десь
и
рассказчик
впе р вые
так
рас па хну то
г овор ит
о
себе,
как
о
подлинно
р усс ком
человеке,
вс ей
душой
причастном
к
тому,
что
чувствует
и
думает
народ.
Но
на
страницах,
воссоздающих
пение
Якова,
возникает
и
еще
одно
о бобще ни е,
выходящее
за
рамки
ситуации,
да,
мо жно
сказать,
и
конкретного
впечатления
об
эт ом
э пизо де.
В
образе
Якова
Тургенев
создает
тип
художника
вообще,
художника,
от­
меченного
способностью
жить
своим
искусством.
«Песнь росла,
разливалась.
Яковом,
видимо,
овладело
упоение:
он
уж
не
ро­
б ел,
он
отдавался
в есь
своему
счастью;
голос
его
не
трепетал
более,
он
дрожал,
но
той
е два
заметной
вну тр енне й
дрожью
страсти,
которая
стрелой
вонзается
в
душу
слушателя,
и
бес пр е­
станно
крепчал,
твердел
и
расширялся.
Помнится,
я
видел
од­
27

нажды,
ве чер ом,
во
время
отлива,
на
п лоском
песчаном
бере гу
моря ,
грозно
и
тяжко
шумевшего
вдали,
большую
бе лую
чайку:
она
сидела
не под вижно ,
подставив
шелковистую
груд ь
алому
сиянию
зари,
и
только
изредка
медленно
расширяла
св ои
длин­
ные
крылья
навстречу
знакомому
морю,
навстречу
низкому,
баг ­
ровому
со лнцу :
я
вспомнил
о
ней,
слушая
Якова».
Как
во
мн огих
ра сск азах
ци кла
мы
забываем,
что
перед
на­
ми
«записки охотника» —
некая
специфическая,
определенная
форма,
так
и
здесь
в
момент
пе ния
Як ова
произошло
нечто
по­
до бное ,
фор ма
отступила
перед
сутью.
Присутствующие
забыли
о
состязаньи,
и
более
всех
—
сам
Яков: «Он пел,
совершенно
по заб ыв
и
своего
соперника,
и
всех
нас,
но,
видимо,
поднимае­
м ый,
как
бодрый
пловец
волнами,
нашим
молчаливым,
ст р аст­
ным
участием...»
В
этом
тексте
Тургенева,
наряду
с
точн ей шим и,
сугуб о
реа­
листическими
деталями,
зрительно
впечатляющими
оттенками,
по явл яютс я
строки,
неожиданные
по
стилю
—
строки
о
«боль ­
шой
белой
чайке»...
И
для
нас,
и
для
гостей
Пр ит ынно го
ка­
бачка
он и,
ка залос ь
бы,
совсем
нек стат и,
неоткуда
в зя ться
этим
ассо ц иа циям
в
тесном
к абаке
в
Колотовке,
вблизи
страшного,
зияющего
оврага...
Это
уже
и
не
на
см ыс лово й,
а
на
ли ри чес кой
музыкальной
вол не
в
нашем
воображении
вдруг
раздвинулся
горизонт,
появилось
м оре
и
свободная
белая
ча йка
—
символ
чи­
стот ы
и
полета.
Вздохнул
п олной
грудью
автор,
выпле с нул
свое
восхищение
талантом
русского
безвестного
певца,
мечтой
о
ни­
чем
не
связанном
полете
иску сст ва,
торжестве
красоты...
Потом,
в
поздние,
самые
тр удны е
годы
сво ей
ж изни,
И.
С.
Тургенев
с озда ст
цикл
лирических
«Стихотворений в прозе», и там обра ­
зы,
подобные
этому,
станут
главными
в
его
повествовании,
по­
вторяющем
в
обобщенных,
симв олич еск их
формах
многие
тем ы
«Записок охотника», в особенности мотив тоски по красоте и
свободе
человека.
Ну
а
в
расс каз е
о
Якове,
р ядчике
и
других
за
восторженным
приз нанием
победы
Яко ва-Т урк а
(ведь даже у Дикого- Б а рина
«из -п од
сов ерш енно
надвинувшихся
бровей
медленно
прокати­
л ась
тяжелая
с л е за ») последуют другие картины.
После
вос­
торженных
поздравлений,
которыми
закончилось
пение
р ядчика,
после
всеобщего
шу ма
и
оживления,
самому
рядчику
вскру­
жи вшег о
голов у,
пер ед
нами
совсем
другое
состояние
присут­
ствующих.
Для
характеристики
его
Тургенев
избирает
удиви­
тельные
детали:
жена
целовальника
пл акал а,
сам
Нико л ай
Иван ов ич
по ту пилс я,
Моргач
отвернулся,
рядчик
тих о
встал
и
под оше л
к
Якову.
«Ты...
тво я. ..
ты
в ыи гра л»,—
произнес
он
на­
кон ец
с
трудом
и
бросился
вон
из
комнаты».
Кончилось
состязание,
и
автор-охотник
уходит
из
кабачка.
Уходит,
унося
в
себе
только
что
пережитое,
чтобы
не
потрево­
жить,
не
расплескать.
И
еще
оди н
человек
выйдет
отсюда
сразу
же
и,
пох оже ,
по
той
же
причине
—
Дикий-Барин.
Таинственную
эту
личность
мы
не
встретим
больше
в
рассказе.
Это
то же
пр и­
28

ем
—
есть
л юди,
ко торы е
крупнее
сиюминутной
ситуации,
круп­
нее
обстоятельств.
И
пр екр асно ,
что
самым
зна чител ьн ы м,
дает
пон ять
И.
С.
Тургенев,
суждены
другие
до ро ги,
другие
обрете­
ния
и
судьбы.
Помните,
Пушкин
с форм улир ова л
удивительную
и
впечат­
ляющую
закономерность:
Пока
не
тр ебу ет
поэта
К
священной
жерт ве
Апо ллон ,
В
заботах
суе тн ого
св ета
Он
малодушно
погружен;
Молчит
его
святая
лира,/
Д уша
вкушает
хла дн ый
сон,
И
меж
детей
ничт ожных
мира,
Бы ть
может,
всех
ничтожней
он...
Думал
ли
Тургенев
об
этих
стр о чках
Пу шк ина,
созда вая
фи­
нал
рас сказ а
«Певцы»? Вполне вероятно.
.Он
ве дь
писал
не
портрет
с
на т уры.
И
д аже
не
только
коллективный
образ
не­
скольких
русских
люде й,
у вл еченно
преданных
пению.
В оссоз ­
дав
песню
рядчика
в
сравнении
с
пес ней
Якова-Турка,
он
за­
печат л ел
в
«Записках охотника»
два
т ипа
иску сст ва,
два
ви да
ар ти стизм а
—
искусство,
зав ор ажи вающ ее
причудливостью
фор­
мы,
умелостью
и
броскостью
приемов,
темпераментом
исполни­
т еля,
и
и ное
искусство
—
исповедь
целого
народа,
разговор
ду­
ши
с
душ ой
о
самом
главном,
прозрение,
прорыв
в
будущее.
Вспомните
еще
раз: «Он пел,
и
от
каждого
звука
его
голоса
веяло
чем-то
родным
и
необозримо
широ ким,
словно
з нако мая
степь
раскрывалась
перед
вами,
уходя
в
бесконечную
да ль».
Здесь
ниче го
не
сказано
о
социальном,
о
том
многосложном,
что
входит
в
каждую
эпоху
в
п онят ие
«национальная история» .
Но
область
искусства
по дл инног о
—
прозрение...
Эти
два
т ипа
искусства,
два
отношения
к
нему
жив ут
и
сего д ня.
Первое
встре­
ч ается
все
чаще
—
опы т
искусства,
его
тех н ика
растут,
разви­
ваются
повсеместно.
А
сре дс тва
техники
—
кино ,
телевидение,
эстрада
предоставляют
его
мастерам
уже
ми ллион ную
ауди­
торию.
Второе
—
велик о е
искусство
—
всегда
и
всюду
редкость.
И
да­
леко
не
сра зу
находятся
его
ценители
—
ведь
да же
пушкинскую
п розу
объявляли
несовершенной,
говорили
о
пад ени и
его
та­
ланта
в
годы,
когда
русский
гений
нащупывал
для
все й
литера­
туры
но вые
пути.
Но
именно
он о,
великое
народное
искусство,
составляет
и
славу
нации,
и
достояние
чел о ве чес тва.
В
образе
Як ова
Тургенев
нарисовал
именно
такой
тип
худож н ика .
Он
со­
стоялся,
Яков,
и
хотя
горько
видеть
его
в
конце
рас ск аза
вы­
дохшимся,
опьяневшим,
слабым,
в
дымном
разгуле
кабач ка,
п охож им
на
все х
остальных,
тем
не
менее
чуд о
искусства
совер­
ш ил ось.
Бедность,
овр аг и,
разбитые
дороги,
туман,
крик
ма ль­
чи ка: «Иди сюда,
черт
леши-и-и-ий...
теб я
тятя
высечь
хочи-и-т»,
безрадостное
пьянство
тех
самых
слушателей,
которые
по раз и­
29

ли
рассказчика
любовью
к
искусству
пе ния ,—
все
это
не
может
заслонить
песн и
Якова.
А
взволнованность
его
слушателей
по д­
ск ажет
нам: «Певцы»—заглавие
м н огослой ное .
Это
не
только
Яков
и
рядчик,
та кие
редкие
и
о дар ен ные,
но
и
слушатели,
о ка­
завшиеся
достойными
своих
певцов
в
минуты
со с тязан ия,
жи­
вущие
потребностью
в
пении,
в
высоком
чувстве
и
слове.
«Записки охотника» —
одна
из
книг,
которые
можно
читать
по-разному:
от
начала
к
концу
как
единое
произ ве д ение ,
выби­
рая
рассказы,
интересные
л ишь
в
данный
момент,
или
во звр а­
щаясь
к
прочитанному
—
к
самым
значительным
темам,
моти­
в ам,
о бр азам.

Итак,
в
«Записках охотника»
неспешно
бредет
по
лесным
тропинкам
и
проселочным
дорог а м
внимательный
и
заинтересо­
ванный,
вл юб ле нный
в
приро д у,
глубоко
задумавшийся
над
ко н­
тр а стами
рус ск ой
жизни,
над
тайнами
национального
характера
человек.
Неважный,
как
мы
понимаем,
ох от ник
и
прекрасный
наблюдатель
жи зни
крестьян
и
помещиков,
умеющий
в
зати шь е,
глубо ком
захолустье
найти
людей,
приоткрывающих
величие,
г лубин ы
народного
сознания
з ад олго
до
реальных
социальных
перемен
в
русс кой
жи зни
середины
XIX века.
Это
масштабное,
общенациональное
художественное
исследование
продолжит
почти
чере з
15 лет другой великий русский писатель
—
Нико л ай
Алексеевич
Некрасов
в
знам енит о й
поэме
«Кому на Руси жить
хорошо».
Поэту
уд алос ь
вторгнуться
своей
мыслью
в
новую
пос лере ф ормен н ую
пору,
сто ль
долго
вызревавшую,
бывшую
предметом
острейших
споров
и
столкновений
всех
слоев
рус ско­
го
общества,
заинтересованных
в
судьбе
труженика-крестьяни­
на,
кот оры й
так
долго
о ставал ся
беспр ав ным
рабом.
Новизна
исторической
ситуации
о т раз илась
в
художествен­
ном
за мыс ле
поэмы
«Кому на Руси жить хорошо».
В
ср авне нии
с
«Записками охотника»
по меня лись
ролями
повествователь
и
герои.
Теперь
сами
кр ест ьяне
выступают
как
искатели
правды
о
Руси,
н осит ели
пытл иво го
социального
сознания,
как
психоло­
ги
и
пр едст авит ел и
нравственного
и
эстетического
идеала
нации,
на ро да.
Автор
поэмы
—
ин телл иг ен т-демо кр ат,
современник
по-
слереформенной
пор ы,
разумеется,
то же
присутствует
в
тексте
этого
произведения.
Но
по-иному,
чем
автор
«Записок охотни­
ка» .
Он
почти
всегда
с лит
с
героями-крестьянами,
его
писатель­
ское
«я», даже выступая в двух -т р ех
эпизодах,
по
сути
столь
близко
к
крестьянскому
«мы», что сегодняшний читатель не
всегда
это
«я»
и
у слыш ит
в
звучных
стихах
поэмы.
31

Поэму
эту
как
бы
разыгрывают
сами
крестьяне
—
семеро
странников.
И
разыгрывают
с
прочной
опорой
на
всемирную
и
русскую
традицию
путешественников-правдоискателей,
па лом­
ни ков
по
«святым местам», импровизаторов-с ко м о р о хо в,
на
хо ду
в ключа ющих ся
своим
острым
сл овом ,
метким
ро з ыгрыше м
в
праздники
и
будни
народа,
под хва тыва я
встречное
меткое
на­
родное
словцо,
что бы
потом
закрепить
его
в
памяти
многих
броской
рифмой,
а
то
и
остроумным
сравнением,
д аже
цел ым
сю жето м.
Поэма
Некрасова
замечательна
тем ,
что
уже
с
первых
с трок
вовле ка ет
нас
в
проце с с
рож ден ия
своеобразнейшей
реалисти­
ческой
мистерии
—
многоактной
народной
драмы,
где
ж изнь
дерзко
со един ил ась
со
с ка зк ой , «социологическое исследование»
с
игрой-импровизацией.
Давайте
переч ит аем
знакомые
ст рочк и
«Пролога»
с
этой
точки
зр ения,
присмотримся
к
«модели»
некр асо вско г о
п ове ст­
вования,
над
которым
ученые-филологи
п род олжаю т
думать
и
сегодня,
снимая
«хрестоматийный глянец»
с
ее
п рост ых
и,
ко­
неч но
же,
насыщенных,
емких,
как
во
всяком
ве лик ом
и ск усств е,
страниц.
Доверительно,
вклю ча я
нас
в
сотворение
действия
(«В каком
году
—
рассчитывай,
в
какой
земле
—
уг а ды в ай. ..») начинает
с вой
р ассказ
поэт.
Доверительно,
но
и
—
лукаво.
Хочешь
верь
буквально
такому
случаю,
что
с емь
мужиков
(7—
традицион­
ное,
ск азочное
чис ло,
как
и
3) сошлись однажды «н а
столбовой
дороженьке»
и
заспорили
о
вопросе,
извечно
самом
важном
—
о
счастье.
Верь,
что
зас пори вш ие
б ыли
из
«смежных деревень»
с
названиями,
говорящими,
запоминающимися
(а ведь названия
мест,
как
и
п розви ща
людей,
у
русского
народа
част о
бывают
исчерпывающе-меткими
и
броскими)*:
По дтяну то й
губернии,
Уезда
Терпигорева,
Пустопорожней
волости,
Из
смежных
деревень
—
Заплатова,
Дырявина,
Разутова,
Знобишина,
Горелова,
Неелова,
Н еу ро жайна
т ож.
Еще
н ичего
не
з наем
мы
о
жизни
семерых
крестьян-спорщи­
ко в,
а
сам и
наз вани я
сел
р асс казали
уже
все
главное.
Потом,
по
ходу
путешествия,
к
этим
названиям
б удут
прибавляться
все
новые
—
Несытово,
Голодухино,
Наготино,
размыкая
образ
кр е­
стьянской
Руси,
так
долго
томившейся
в
нищете
и
рабстве,
что
они
впитались
в
самую
пл оть
языка,
спрессовались
в
нем
как
устойчивые,
постоянные.
* Любопытно,
что
даж е,
назв ания
семи
деревень
буду т
крестьянами
вар ьирова т ьс я,
напоминая
на м,
что
они
представители
не
одного
лиш ь
ко н­
кре тн ого
уезда,
а
всей
Ру си.
32

Строй ный ,
живой,
даже
за ба вный
сюж ет
поэмы
Некрасова
п охоже
вырос
именно
из
первых
названий
се л.
Вырос
из
кр е­
стьянски
на ивно го
и
вместе
с
тем
б есстр ашн о
и
прямо
постав­
л е нного
вопроса:
ес ли
не
мне,
то
ком у
же
весело
и
счастливо?
Кто
он,
эт от
счастливый?
Ведь
должен
же
быть
так ой.
Дайте
взглянуть
на
него.
Пощупать
его
счаст ье
руками!
Цифры,
ра с­
суждения,
газетные
и
научные
выкладки
чужды,
непривычны
крестьянскому
уму
и
опы ту.
Кр ес тьяни н
по-детски
тянется
к
на­
глядности,
к
буквальности,
к
разговору
по
душам.
Не
од ин
раз
именно
так
и
з ададу т
странники
свой
вопрос,
добавляя,
что
просят
ответить
«без смеху и без хитрости,
по
правде
и
по
ра­
зум у». И при этом
каждый
раз
повторят
зачин
поэмы
о
том,
как
с ошлис ь
они
«из смежных деревень», переведя тем самым автор ­
ский
рассказ
в
д и алог,
а
диалог
в
действие.
Действие
это
будет
обра ста ть
все
новыми
вст р ечами ,
новыми
пов естя ми
об
отд е ль­
ных
сл учаях
и
целых
судьбах,
то
однозначно
трагических,
не­
счастливейших,
то
соединяющих
(как у Матрены Тимофеевны,
у
Савелия-богатыря)
счастливые
минуты,
часы,
дни
с
неизбывно
тя желым и
испытаниями,
потрясениями,
горестями.
И
вот
еще
ка кая
проявится
здесь
особенность:
счастливое
чаще
всего
будет
случайным,
стр анным,
в ыпав шим
чудом,
ненароком,
как
вс тре ча
Матрены
Тимофеевны
с
доброй
гуманной
бездет но й
губернатор­
шей,
пожалевшей
ее,
ее
му жа
и
новорожденного
ребенка.
А
гор е
у
раз ных
людей
бу дет
настолько
сх ожи м,
что
и
рас­
сказ
о
нем
пове ду т
он и,
перемежая
свое
сло во
с
песней
и
прит­
че й,
погов орк ой.. . «Где народ,
там
и
с тон »,—
ск азал
об
это м
поэт
в
самом
сво ем
знам ен ито м
стихотворении.
И
сказал
не
о
про­
стой
жалоб е ,
а
о
песне
бурлаков,
вобравшей,
сохранившей
чув­
ства
м иллионов
страдающих
тружеников...
Некрасов
всю
жизнь
внимательно
слушал
и
собирал
эти
пес­
ни.
В
его
домашней
би бли о теке
стояли
бо г атейши е
сборники
русс кого
фолькл ора .
Он
умел,
как
замечательно
по казал
в
сво ­
ей
книге
«Мастерство Некрасова»
К.
И.
Чуковский,
мыс л ить
и
чу вст во вать
образами
народа.
И
в
с илу
этой
самостоятельно­
сти,
бережно
сохраняя
др амат изм
песенного
слова,
авт ор
поэмы
«Кому на Руси жить хорошо»
обогатил
его
новыми
красками,
углуби л
смысл
и
зву чан ие
на
переломе
времен,
в
момен т ,
когда
старое
и
новое
в
ж изни
русского
народа
со шл ись
и
переплелись
так
сложно
и
парадоксально.
Живая
остроумная
импровизация
крестьян
и
их
со беседн и­
ков
вид на
в
диалогах,
сц енках ,
пол ных
жизненной
правды,
от­
кровенности,
любознательности.
Эти
сценки
странники-правдо­
искатели
иногда
н абл юдаю т,
иногда
внимательно
слушают,
как
в
главах
«Помещик», «Крестьянка», «Пир
—
на
весь
мир». А ча­
ще
участвуют
в
них
сами,
даж е
сами
их
соз даю т
—
глава
«Счастливые».
В
сюжете
поэмы
в идно
другое
начало
—
сказочное.
На
пе р­
вый
в згляд ,
оно
не
очень-то
органично
вп иса но
в
повествова­
ние
—
пр авд ивое,
социально-зоркое,
пронизанное
чувством
т во­
3 Заказ
1309
33

рящейся
на
г лазах
п одли нной
жизни
н арода .
Без
сказок
с во­
бодно
обходится
большинство
эпизодов,
д аже
глав
поэмы.
Что
ж,
может
быть,
история
с
внезапным
обретением
скатерти-
самобранки,
ее
бе зотказ ног о
служения
мужикам
—
лишь
внеш­
нее
украшение
по веств ов ани я,
дань
занимательности
и
фольк­
лору?
Но,
нам
кажется,
не
в
э том
все
же
гл авн ая
причина
обраще­
ния
к
сказке.
Чут ье
большого
художника
по дск азало
поэту,
что
в
с ка зоч­
но м,
как
и
в
песенном
элементе,
м ожно
найти
яр кие
краски
для
изображения
неотступной
крестьянской
мечты
о
настоящем
по л­
ном
счастье,
о
чуд е
слияния
с
силами
пр иро ды,
об
освобождении
от
тяжких
б удничны х
обязанностей,
о
«празднике души».
За­
ме тьт е,
когда
будете
читать,
что
скатерть-самобранка,
впервые
появившаяся
как
н агр ада
за
доброту
с та рого
Пахома,
отпустив­
ше го
на
во лю
малого
птенца
(как старик в сказке Пушкина доб­
ром
отпустил
рыбку
в
синее
м о ре ), эта скатерть,
ра звор ач и­
ва ясь
пер ед
путешественниками
много
раз,
бу дет
не
только
кор­
мить
и
поддерживать
их,
но
будет
дарить
им
веселье,
праздник,
возможность
попотчевать
и
порадовать
других
людей
—
своего
брата-трудягу,
щед ро
и
откровенно
откликающегося
на
просьбу
правдоискателей
ра сска зать
о
своем
с час тье
и
несчастье,
о
всей
жизни.
Отблеск
сказочной
таинственно-прекрасной
атмосферы
окра­
сит
в
иные
минуты
и
впечатления
самого
поэта.
Например,
там,
где ,
не
выходя
за
пр ед елы
народного
языка
и
вид е ния,
с
фило ­
софской
проникновенностью
он
нарисует
звездную
ночь:
Уж
вышла
в
не бо
темное
Лу на,
уж
пише т
г рамот у
Господь
червонным
золотом
По
синему
по
бархату,
Ту
грамоту
мудреную,
Которой
ни
разумникам,
Ни
глупым
не
прочесть.
Вспомните
Пу шкин а,
Тютчева,
Фе та:
как
похоже
по
смыслу,
как
непохоже
по
стилю
на
их
ночные
пе йзаж и
звучат
эти
строки
поэмы!
Другие
сказочные
краски
—
веселые,
лукавые,
игро­
вые
—
вс пых нут
в
поэ ме
в
моме н т,
когда
снач ала
эхо
гул кое ,
а
п отом
переполошенные
лесные
звери
и
птицы
—
зайка
сер ень ­
кий ,
г ал чата,
кукушка,
сем ь
филин ов,
лисица
хитрая
будут
от­
кликаться
испуганно
на
смешную
др аку
семи
му жико в,
продол­
жающую
их
с пор,
кому
на
Руси
жить
во ль гот но.
...Царю!
направо
слышится,
Налево
отзывается:
П опу!
попу!
по пу !..
Роман
ту зит
Пахомушку,
Демьян
ту зит
Луку.
34

А
два
братана
Губины
Утю жат
Про ва
дюжег о
И
всяк
св ое
кри чи т!
В
поэме
немало
светлого,
смешного,
озорного.
Во-первых,
Некрасов,
как
и
Тургенев,
видит
рус ск ий
национальный,
народ­
ный
характер
неисч ерпаем о
богатым,
мно го гра нным,
ярким.
В о- вт орых,
как
ни
скудна
и
ни
обманчива
реформа
1861 года,
все
же
крестьянская
ж изнь
двинулась
от
своего
да вне го
застоя
вперед.
Ра спр авля ет
плечи
могучий,
нравственно-здоровый
на­
род ,
соз дае т
нов ые
пес ни,
п о-нов ом у,
см елее
видит
и
оценивает
сво е
прошлое
и
будущее.
С
это й
точки
зрения
необычайно
значит ел ьн ы
три
гл авы
—
«Сельская ярмонка», «Последыш», «Доброе
время
—
добрые
песни».
Главы
эти
в
большой
мере
самостоятельны,
во
многом
несхожи
одна
с
другой.
Но
ес ть,
раз умеет ся,
и
объединяющие
их
начала.
Од но
из
них
—
установка
Некрасова
на
создание
к ол­
ле к тивног о,
собирательного
образа
русского
народа.
Эти м
поэ ма
Некрасова,
вероятно,
более
всего
отл и чае тся
от
цикла
«Записки
охотника». В поэме «Кому
на
Ру си
ж ить
х орошо»
интерес
к
ко л­
лективному
портрету
пос т ояне н.
И
«Сельская ярмонка»—
пер­
вый
за меча тель н ый
о браз ец
такого
подхода.
Как
точно
выбрал
поэт
момент
для
создания
обобщенного
портрета!
Ведь
сельская
ярм арка
—
любимый
крестьянский
пр азд ник.
Лето
в
разгаре,
первая
часть
работ,
сев
позади,
а
до
уборки
еще
далеко.
Вп олне
законна
желанная
передышка.
Крестьяне
по
сути
своей
общительны,
к
это му
расп о лага ет
сам
деревенский
труд,
отк р ыто сть
жизни
—
в
дер евн е
всякий
на
ви­
ду:
в
горе
и
рад ос тях,
в
трудах
и
семейных
заботах.
На
ярмар­
ку
едут
семьями,
с
соседями
и
приятелями.
И
пол у чают
огром ­
ное
удовольствие
от
вст ре ч,
покупок,
разговоров,
соревнований
в
ловкости
и
от
но вых
знакомств,
розыгрышей,
взаимных
уго ­
ще ний.
Символом
веселья
выступает
балаг ан
—
народное
пред­
ставление
с
Петрушкой,
со
скоморохами.
Вспомним,
чт о^
от­
правляясь
в
св ой
путь,
странники
с
самого
начала
спрашивают:
«Кому живется весело,
вольготно
на
Р ус и?», а без веселья
—
как ое
может
бы ть
счастье?
Рассказ
о
ярмарке,
п ожалу й,
может
с лужи ть
ответом:
здесь,
на
ярм ар ке
весело
в сем.
Всмотритесь
вместе
с
поэтом
и
его
пу­
тешественниками
в
об щую
картину
сел а
Кузьминского,
где
и
п роис ходи т
ярмарка:
Хмельно,
горласто,
празднично,
Пестро,
красно
к ругом !
Штаны
на
парнях
плисовы,
Ж илет ки
п ол осат ые,
Рубахи
всех
цвет ов ;
На
бабах
пла тья
красные,
У
девок
кос ы
с
лентами,
Лебедками
плыв ут !
3*
35

А
ест ь
еще
зат е йни цы,
Одеты
по-столичному
—
И
ш ирит ся,
и
дуется
Подол
на
обручах!
Не
пр авда
ли,
колоритная
картина?
Не
случайно
замечатель­
ный
русский
художник
Б.
Кустодиев
почти
в
тех
же
красках
нарисует
потол/
жизнерадостное
пол от но
«Сельская ярмарка»,
как
бы
п род олжив
тему
и
сти ль
Некрасова
«словами красок».
Но
и
«краски слов»
м огут
быть
необычайно
зримыми,
Некра­
сов
владеет
этим
мастерством
блестяще,
пог ружа я
и
нас
в
атмо­
сферу
народного
праздника.
Не
знаешь,
чему
удивляться
в
по­
этической
палитре
Некрасова.
Умению
буквально
считанными
с лова ми
создавать
и
картину,
и
наст р оение
большой
толпы
лю­
дей?
Чег о
стоит
од но
эт о: «Хмельно,
горласто,
пр аз днично,
пест­
ро,
красно
кр угом »!
В
общей
массе,
оказывается,
не
теряется
ни
одна
личность.
Не
это
ли
идеал
н асто ящег о
веселья,
когда
весело
вс ем
и
каж­
дому?
Народный
пра з дник
добр
и
де м окр а тичен,
к аждом у
на
нем
ест ь
место.
Тем
более
теперь,
после
реформы,
когда
уходит
в
прошлое
вековое
у нижение
русского
крестьянства,
бойчее
идет
сам а
торговля.
И
в се-таки ,
какие
они
разные,
гост и
яр ма рки
в
Кузьминском!
Наш л ась
же
среди
веселых
и
праздничных
л юдей
«старооб­
ряд ка
зл ю ща я», которая в бабьих красных ситцах ( как
и
во
в сем
светлом
и
новом)
вид ит,
как
древнегреческая
П ифия
*,
з нак
беды:
С
тех
пор
как
ба бы
начали
Рядиться
в
ситцы
красные,
Леса
не
подымаются,
А
хл еба
хоть
не
сей!
Отметим
для
себя:
Некрасов
— демократ
и
реалист,
л юбя
народ,
никогда
его
не
идеализирует.
Увы,
косность,
к он серват из м,
бо язнь
в сяких
перемен
(и об этом в поэме сказано не раз)
исх о­
дят
и
из
самой
веками
угнетенной
крестьянской
среды...
А
вот
еще
од ин
чу дак
привлек
внимание
странников:
ку да
как
типичный
для
своей
ср еды
мужичок
Вавилушка,
неспособ­
ный
одолеть
хмельной
с об ла зн , «подарков насулил,
а
пропился
до
грошика».
Вот
и
убивается
с
козловыми
ботиночками
в
ру­
ках
—
в сем
хоро ши
для
внучки,
да
не
на
что
ку пить !
В
на см еш­
ках
крестьян
над
Вавилой
есть
и
доброта,
и
сочувствие,
но
—
в
м еру.
Случись,
работой,
хлебушком
Ему
бы
помогли,
А
вынуть
два
д ву гр ивенны х,
Так
сам
ни
с
чем
о ст анешь ся ...
* Пифии
—
древнегреческие
предсказательницы
несчас ти й.
36

Пси хологи че ск и
выразительная
картинка.
Первые
годы
после
реф орм ы,
деньги
в
особ енн ой
цен е:
в
на ту ральн ом
кр есть янско м
хозяйстве
денежный
достаток
—
редкость.
Поэт
зорок,
точен
и
зде сь.
Еще
выразительней
маленькая
«юмореска»
Некрасова
—
де­
таль
общей
картины
ярмарки,
р ассказы ваю щ ая
об
офенях-раз­
нос чика х
мелкого
т о вара,
здесь
оп том
покупающих
картинки
и
книги
для
на ро да.
Увы ,
их
«критерии»
забав ны
и
убоги,
что
отраж а ют,
конечно
же,
м ассов ые
вкусы
крестьян
—
будущих
по­
купателей.
Вот
диалог
о.
лубочных
д ешевы х
портретах
ген е­
ралов:
—
А
генералов
надобно?
—
Спросил
их
купчик-выжига.
«И генералов дай!
Да
только
ты
по
совести,
Чтоб
б ыли
н асто ящие
—
Потолще,
п огрозне й ».
—
Чу дные!
как
вы
смотрите!
—
Сказал
купец
с
ус м ешко ю,—
Тут
д ело
не
в
ко мп лекци и. ..—
«Авчемже?
Шу ти шь,
друг!
Дрянь,
что
ли,
сбыть
желательно?
А
мы
к уда
с
ней
денем с я?
Шал иш ь!
Перед
крестьянином
Все
генералы
равные,
Как
шишки
на
ели:
Чтобы
продать
невзрачного,
По пас ть
на
доку
надобно,
А
толстого
да
грозного
Я
вся ком у
всучу...
Давай
больших,
осанистых,
Грудь
с
гору,
гл аз
навыкате,
Да
—
чт обы
больше
звезд!»
Что
тут
скажешь?
Улыбка
писателя
и
добродушна
(вот ка­
кими
«политиками»
были
в
массе
своей
пр из нанные,
нако нец ,
в
гражданских
правдх
то гда шние
ко ре нные
российские
жители-
крестьяне!) иневесела.
Вы,
конечно,
помните
это
знам е нито е,
всеми
цитируемое
четверостишие
поэмы,
где
писатель
задумы­
вается
и
мечтает
«от себя», вырываясь за рамки «с о вме с т ного»
путешествия
с
правдоискателями:
Эх!
Эх!
придет
ли
времечко,
Когда
(приди,
жела нн ое !..)
Дадут
пон ять
крестьянину,
Что
розь
портрет
портретику,
Что
к нига
книге
розь?..
Он
да же
произнесет
лю б имые
им
имена
Белинского
и
Гоголя,
разумеется,
бы вшие
«за семью печатями»
даже
от
самых
гра­
мотных
людей
народной
массы.
37

Впрочем,
под об ные
эпизоды
не
разрушают
живописного
и
простодушно-радостного
ц ел ого.
Возникнут
новые
штрихи
и
це­
лые
с це нки,
у вид енные
семерыми
упрямц ами
«из смежных дере­
вень».
А
их
если
что
и
насторожит,
то
это
ста но вяще еся
все
более
буйным
«море разливанное»
ярмарочного
п ьяног о
веселья:
са ми -то
они,
оз або ченны е
поисками
счастливого,
трезвы.
А
тут
«трезвому,
что
гол ом у,
неловко...».
Вглядимся
еще
раз
в
х ар актер
и
колорит
крестьянского
ве­
селья,
осо бо
интересующего
семерых
правдоискателей.
Что
б ро­
силось
в
глаза
им,
людям
новым,
во
встречающихся
незнакомых
приволжских
деревнях?
Что
запомнилось
более
всего?
Для
Романа,
Демьяна,
Пр ова
и
остальных
их
приятелей-
спорщиков
неожиданней
всего
Ьказались
картины,
увиденные
в
деревне
Большие
Вахлаки.
Здесь
идет
дру ж ная
кос ьба ,
т акая
аза ртна я,
красивая,
что
и
семеро
странников
не
выдержали
—
рук и
их
потянулись
к
ко сам , «проснулась,
разгорелася
привычка
позабытая
к
труд у!
Как
зубы
с
гол од у,
работает
у
к ажд ого
про­
ворная
рука».
Конечно,
ве дь
не
л ентяи
перед
на ми
—
тружени­
ки,
извечные
п ахари
и
косцы ,
умельцы...
И
поэт
любуется
в не­
запны м
красивым
порывом,
понимая
крестьянскую
душ у
до
конца.
Праздничность
косьбы
—
а
этот
т руд
всегда
был
любимым
в
деревне
—
не сет
в
себе
отблеск
недавн ег о
освобождения.
Х отя
и
не
сложилась
еще
во
в сем
новая,
независимая
крестьянская
жизнь,
в
л юбой
деревне
видят
странники
ее
приметы.
Но
что
э то?
Ве селы е
«большевахлаковцы»
чуть
ли
не
пу ще
прежнего...
с тел ются
пер ед
барином,
подъезжающим
принимать
их
работу.
Кланяются,
шапки
пер ед
ним
снимают
подобостраст­
но.
Цел ый
ст ог
сена
—
до бр от ный,
сухой,
вм иг
разметали
по
его
нелепому
приказу.
Оказывается,
здесь
творится
спектакль
п очище
ярмарочного.
Привыкший
к
непомерному
богатству
и
п олном у
про изво лу
над
крестьянами,
вы живши й
из
ума
старик
пом е щик
никак
не
сп о­
собен
понять
и
принять
отмену
крепостных
порядков.
И
боясь
его
не пре дска зуемог о
гнева,
сыновья-наследники
вступили
в
сг о­
вор
со
в сей
деревней:
не
пок азы ва ть
в ида,
что
«воля»
осущест­
вилась,
изображать
нетленность
«крепи»,
полн ую
п окорн ость
всему,
вклю ч ая
побои
и
брань.
Не
из
жалости
к
старику,
жи ву­
щему
по след ние
свои
деньки,
а
с
расчетом
разыгрывается
спек­
такль.
А
в
уплату
н ас лед ники
обе ща ют
кре сть яна м
безво зме здн о
пойменные
луга ,
имеющие
немалую
ценность.
Вот
тут
Некрасов-реалист
с
его
глубинным
пониманием
души
крестьянина
тех
пе ре хо дных
лет
обнаружил
св ой
блестящий
психологизм.
Не
спешите
лис тат ь
страницы
этой
великолепной
гл авы
—
зде сь
внутренняя
история
н арод а,
здесь
склад
его
вы­
свеч ены
поэ том
правдиво,
пр оник нове нно. ..
Тайный
сговор
с
наследниками
придает
весел ь ю
мнимых
кр е­
по ст ных
особый
колорит:
игра
захватывает
многих
мужиков
и
баб
своей
необычностью,
чув ств ом
реальной
свободы,
возмож­
38

ностью
з абав но
поиздеваться
над
надутым,
из
ума
вы жи вшим
деспотом,
столько
лет
помыкавшим
крепостными.
Но
не
так-то
и
безоблачно
это
веселье
—
сл ишко м
уж
не дав­
но
все
это
б ыло
законным,
неотвратимым:
ругань,
побои,
оскор­
бительное
от нош ение
к
крепостным
женщинам.
Нет -нет,
да
и
затуманится
народный
сатирический
«спектакль»
э той
памятью
долгих
ле т.
И
вот
случился,
оказывается,
в
деревне
ср ыв
по-на­
стоящему
трагический,
когда
оди н
из
крестьян,
А гап,
не
с тер пел
оскорблений
старого
бари на,
да
и
назвал
его
«последышем»
и
шутом
горох ов ым .
Пришлось,
спасая
договор
с
сыно вья ми
Утятина,
изобразить
по рку
грубияна
на
конюшне,
совсем
как
в
старые
вре мен а.
Изобретательный
Клим
—«режиссер»
всего
спе ктакл я
кр е­
постной
покорности
—
уговорил
Агапа
п ить
поднесенное
общ и­
ной
ви но
да
кр и ч ать : «Помилуйте!
Ой,
батюшки!
Ой,
матушки!»
Даже
старик
пом е щик
по ж алел
«наказанного» —та к им
бе с­
чувственным
выне сл и
Агапа
четыре
му жи ка.
Но
вот
что
случи­
лос ь
потом,
по
р асска зу
с тарог о
Власа:
Аг а п , «мужик сырой,
особенный,
головка
непо к ло нчи ва», не вынес и мнимого наказа­
ния:
умер
почти
что
в
тот
же
де нь
—
от
в ина
ли,
от
унижения
ли,
от
н апр яжен ия,
навяз анного
ему, «непоклончивому», крестьяна­
м и : «Упрешься
—
мир
осердится,
а
мир ,
д ура к,—
доймет!»
Еще
необычнее
другой
к р есть янский
х аракт ер
—
Кл им
Ла­
в ин,
добровольно
взявш ий
на
себя
роль
руководителя
вс ех
стран­
ных
дер еве нских
де л.
Постоянный
староста
Вла с
—
чел ове к
со­
вестливый,
степенный,
традиционный
—
с
охотой
передоверил
языкастому,
лихо му
Кл иму
всю
«актерскую»
ч асть
ж изни
села.
Не пре взой денн о
остроумна
его
речь
перед
Последышем-Утя-
тиным :
ни
д ать
ни
взять
—
народный
театр
одного
а кт ера!
Сит у ация
сама
по
себе
гротесковая:
полусумасшедший
барин
жаждет
не
только
повелевать,
распоряжаться
по-прежнему
—
он
еще
и
р ечи
произносит.
О
незыблемости
дворянских
прав,
о
не обходи м ос ти
крестьянской
покорности,
о
божьем
и
царевом
г неве
над
непослушными
и
бунтующими.
И
вот
п очти
как
на
п олити ческ ом
банкете
60- х
годов,
где
в
мод е
был
обмен
длинны­
ми
речами,
лукавый,
крестьянин
выступил
с
таким
же,
как
у
ба­
рин а,
развернутым
монологом.
Послушаем
его
ре чь,
обращенную
не
столько
к
помещику,
сколько
к
своему
брату
—
в чер ашнем у
крепостному.
В
э той
речи
не
просто
прозрачная
изд евка ,
но
зву­
чат
спрессованные
мысли
и
об раз ы,
так
естественно
ложащиеся
в
ст ихо тв орные
строки:
—
Отцы!—сказал
К лим
Яко вли ч
С
каким-то
визгом
в
голосе,
Как
будто
вся
утроба
в
нем ,
При
мыс ли
о
помещиках,
Зал и ков ала
вдруг:
—
Ко го
же
нам
и
слушаться?
Ко го
любить?
надеяться
39

Крестьянству
на
кого?
Бедами
уп ив аемс я,
Сле зам и
умываемся,
Куд а
нам
бунтовать?
Все
ваше,
все
господское:
Домишки
наши
ветхие,
И
животишки
хв ор ые,
И
сами
—
в аши
мы!
Зерно,
что
в
земл ю
брошено,
И
ов ощь
ог ородн ая,
И
во лос
на
нечесаной
Мужицкой
голове
—
Все
ваше,
все
господское!
В
могилах
на ши
прадеды,
На
п ечках
де ды
старые
И
в
зыбках
де ти
ма лые
—
Все
ваше,
все
гос п одск ое!
А
мы,
как
ры ба
в
неводе,
Хозяева
в
д ом у!..
Как
в
образе
Як ова -Тур ка
Тургенев
создал
тип
русского
пев­
ца
из
народа,
так
и
в
образе
Клима
Лав ина
Некр а сов
изобразил
умного
сатирика-импровизатора
из
народа.
И
эт от
Кл им
ярче
вс ех
несет
в
с ебе
необратимость
крепостной
судьбы
крестьян­
ств а.
У
Клима
это
не
только
в
поступке,
шутке,
озорстве
—
в
скла­
де
мысли.
И
от
того ,
что
это
о бщая
мысль
и
общая
б оль
—
в че­
рашняя
и
сегодняшняя,—
ли хой
балагур
в
этот
момент
подни­
ма ется
в
поэ ме
до
настоящего
обличительства
—
едкого
и
то ч­
ного.
Вот
как
он
кончает
св ою
ре чь,
ко торую
только
выживший
из
ума
Утятин
мог
понять
б ук валь но:
молодые
же
господа
«кис­
ленько
ка к-то
глянули
на
верного
с лугу»:
Отцы!
руководители!
Не
бу дь
у
нас
помещиков,
Не
наготовим
хлебушка,
Не
запасем
травы!
Хранители!
радетели!
И
мир
давно
бы
рушился
Без
разу ма
господского.
Без
нашей
п рост оты!
Вам
на
роду
на пис ано
Блюсти
крестьянство
глуп ое,
А
нам
работать,
с луш ать ся,
Молиться
за
господ!..
Не даром
Николай
А л ек сеевич
Некрасов
в
одн ом
стихотворе­
нии
ск аз ал,
что
«хлеб,
возделанный
рабами,
нейдет
мне
вп ро к».
.Такую
речь
Клима
мог
написать
по дл инный
демократ,
давно
и
всем
своим
существом
презирающий
барство
и
з ахр ебе тни чест во.
40

Тем у
памяти
о
давних
и
новых
крестьянских
ис пы тан иях,
о
трагедии
рабства,
т ему
тревоги
за
завтрашнюю
судьбу
тру­
жен ика
по эт
по-разному
продолжит
еще
в
дв ух
частях
поэмы,
не похожих
по
своему
строю
—
в
«Крестьянке»
и
в
главе
«Пир
—
на
в есь
ми р».
О
«Крестьянке»,
которую
обычно
внимательно
изу чают
в
классе,
мы
поговорим
с
вами
особ о.
Это,
в
с ущ нос ти, «произ­
ведение
в
про изве д е нии», по объему соперничающее со всеми
ост аль ным и
завершенными
фрагментами
монументальной
не­
красовской
поэмы
*.
Что
касается
«Пира
—
на
весь
ми р», то он,
с
од ной
стороны,
продолжает
события
гла вы
«Последыш», а с другой
—
вен ч ает
це лое
поэмы.
Два
эт их
плана,
видимо,
н ужно
р ассмат р иват ь
ос о­
бо,
не
только
во
внутренней
связи,
но
и
в
их
самостоятельном
значении.
Впечатляющая
ре чь
Клима,
пос ле
ко торой
польщенный
Утя­
тин
и
его
домочадцы
устроили
громкий
и
идил лич е ский
п разд­
ник
с
винопитием
и
танцами
на
берегу,
кончилась-таки
вторым
ударом
у
стар о го
князя
и
его
скоропостижной
смертью,
давно
ожидаемой
наследниками.
А
вот
друг ой
пир
—«пир
на
весь
мир », сходка под старой
ивой,
на
бревнах,
за
которыми
обычно
ночуют
нищ ие ,—
вс ей
«вахлачины», бывших утятинских крепостных,
теперь
уже
сво ­
бодных
и
от
надоевшей
многим
коме ди и
рабской
покорности.
Нов ые
герои
по явл яются
в
последней
главе
поэмы
—
это
пр и­
ходский
дьячок
Трифон-гуляка,
бедняк
из
бедняков,
безлошад­
ный
и
бескоровный
бобыль,
и
два
его
сына,
семинаристы
Саву ш-
ка
и
Гриша,
люди
при
все й
св оей
молодости
необычные
в
кре­
стьянском
кругу
—
городские,
образованные
гости,
проводящие
у
отц а
ле то.
Поми н ки
по
помещику
обернулись
у
этого
пестрого
люда
символическими
поминками
по
«крепи»,
крепостной
нев оле .
И
веселье
перемешалось
с
печ ал ью
у
см еня ющих
друг
дру га
рассказчиков
и
певцов.
Пож алуй ,
к ом по зиция
«Пира. ..»
больше
всего
н апо мин ает
«Сельскую ярмонку» —
почти
каждый
фрагмент
здесь
также
ра з­
ворачивает
сво й
самостоятельный
сюжет,
вводит
новых
персона­
жей.
Но
глава
не
рассыпается
на
части,
как
може т
по казат ь ся
при
первом
ч т ении.
Есть
в
ней
свои
секреты,
свои
лейтмотивы.
И
первый
такой
лейтмотив
—
не ве рие
крестьянина
в
после-
реформенное
счастье,
слишком
дол ог
был
гнет
прошлого,
не
ск о­
ро
оно
отпустит
самую
душу
вахлаков
на
свободу:
прошлое
это
притаилось
где-то
зд есь,
кажется,
что
совсем
рядом...
Вот
почему
не
п росто
горькой
памятью,
а
неизжитой
болью
звучат
в
гла ве
старые
песни: «Веселая» (а на самом деле горь­
кая
и
с а т ир иче с к а я), «Барщинная», «Голодная», «Солдатская»,
* Тяжелобольной Н.
А.
Некрасов
не
завершил
свое
произведение,
у
кото­
ро го
б ыло
несколько
вариантов
об щего
плана.
41

«Соленая» .
Звучат
почти
невероятные
были,
д а вящие
душу.
О
Якове
верном
—
холопе
пр име рно м,
своей
добровольной
смер ть ю
в
петле
на
дереве
на
глазах
у
барина
на к аза вшем
бе з­
душного
негодяя.
О
совершившем
самый
страшный
из
кр есть ян­
ских
грехов
старосте
Глебе,
продавшем
в
рабство
восемь
ты сяч
кр есть ян,
п отому
что
за
взятку
наследников
порвал
з авещ анну ю
б а рином
вольную.
Тут
и
народные
устные
рассказы,
кот орые
по эт,
конечно
же,
слышал
в
изобилии,
всегда
т раг ич еские,
пол­
ные
невероятного
и
жестокой
правды,
скрывающейся
подчас
в
неожиданном
единичном
про исше с т вии.
Автор
поэмы
верен
эт ой
традиции.
Вместе
с
те м,
в
сравнении
с
фольклорными,
в
создан­
ных
им
о бразах
социальный
драматизм
жиз ни
народа
заострен,
сконцентрирован
в
убийственной
точн ос ти
деталей,
в
правдиво­
сти
су деб.
В
главе
«Пир
—
на
весь
мир >
такова
судьба
с олда та
Овсянникова.
Старый
и
б ол ьной,
кормится
он
с
племянницей
•Гем,
что
под
ск у дный
«аккомпанемент»
трех
деревянных
ложек
пое т
прохожим
песни.
И
мы
с
в ами
даже
в
руб ле ном
ритме
его
«Солдатской»
чувствуем
не
только
спрессованную
боль
этого
искалеченного
человека,
а
драму
м иллио нов
таких
же
обма ну­
тых
и
бесправных:
Тошен
свет,
Пр авды
нет,
Жизнь
тошна,
Боль
сильна.
Пу ли
немецкие,
Пули
турецкие,
Пули
французские,
Палочки
русские*!
Тошен
свет,
Хл еба
нет,
К рова
нет,
Смерти
нет.
Ну -тк а,
с
редута-то
с
первого
н ом еру,
Ну-тка,
с
Георгием
♦♦—
по
миру,
по
миру!
В
эпизоде
встречи
с
солдатом,
как
и
в
«Сельской ярмонке»,
Некрасов
показывает
нам
снова,
насколько
естественно
рожда­
ет ся
нар о дная
импровизация,
народное
представление.
Хорошо
з нающий
Ов сян ник ова
К лим
Лави н
образно
и
яр ко
рассказы­
в ает
всем
участникам
«Пира...»
его
историю.
Солдат
же
встав­
л яет
в
это т
р ас сказ
с лова
своей
песни
или
подробности
сл уж бы,
запомнившиеся
навсегда.
Лег ко
представить,
как
воспринимали
современные
поэту
чи­
татели
из
народа
ра сск аз
о
то м,
что
в
ответ
на
его
прошение
* Без сомнения,
сол дат
здесь
говорит
о
наказании
палками
—
шпиц ру те­
нами,
о
то м,
как
гоняли
солдат
«сквозь строй»,
вспомните
«После бала»
Л.
Н.
Толстого,
** Георгиевский крест
—высшая
награда
за
мужество
в
России .
42

о
«полном пенционе»
казенные
медики
«вершками раны смерили
и
оценили
каждую
чуть-чуть
не
в
медный
грош ».
Сп рав едл иво
и
едко
Клим
сравнивает:
Так
мерил
пр ис тав
следственный
Побои
на
п одрав ш ихся
На
р ынке
муж иках:
«Под правым глазом ссадина
Ве личи ной
с
д в уг рив енный,
В
средине
лба
проб оина
В
целковый.
Итого :
На
рубль
пятнадцать
с
деньгою
Побоев...»
Приравняем
ли
К
п обои щу
базарному
Во йну
под
Севастополем,
Где
лил
солдатик
кровь?
В
реч и
отставного
солдата
проглядывают
и
другие
че рты
жиз ни
—
ее
печальная
правда
обездоленности
те х,
которым
д аже
и
существующие
блага
не
впро к.
Как ,
например,
железная
д оро­
га , «чугунка».
Можно
бы
солдату
поехать
в
Питер
с
прошением
по
чугунк е,
да
Недолго
по служи ла
ты
Народу
православному!
Была
ты
нам
л юба,
Как
от
Москвы
до
Питера
Возили
за
три
рублика,
А
коли
семь-то
рубликов
Платить,
так
черт
с
тобой!
Да,
дорога,
скудна
крестьянская
ко пе йка.
Даж е
сочувствую­
щие
хворому
с олда ту
слушатели
его
набрали
всего
«рублишко»
из
жалких
св оих
грошей...
И
все-таки
не
од ни
только
горькие
и
печальные
реч и
и
пес ни
слышны
на
крестьянском
сходе.
Нет-нет
прозвучит
и
над еж да,
с лово
призыва,
веры.
В
главе
«Пир
—
на
весь
ми р»
ест ь
особый
сюжет
—
история
становления
народного
за щитника
и
народного
поэт а
Гри ши
Добросклонова.
Как
и
семеро
странников,
по-прежнему
чутко
слушающих
рассказы
все
новых
знакомцев,
Гриша
на
наш их
гл азах
пробует
искать
свои
образы,
темы,
близкие
эт им
л юдям,
к
ним
о бр ащен­
н ые,
но
небывалые
еще
слова.
Сн ова
хочется
обратить
внимание
на
тонкое
некрасовское
мастерство
переходов,
сцепления
во е дино
разнородных
частей
оригинальнейшего
повествования.
Слово
о
народе,
о
состоянии
его
души
неоднократно
и
ес тестве нн о
в
главе
«Пир
—
на
весь
мир »
переходит
от
простого
участника
сходки
к
автору,
от
авто­
ра
к
Грише,
которому
и
предстоит
поставить
последнюю
точку
в
исто р ии
встреч
со
счастливыми.
43

Вот
юмо р и стическая
сц енк а:
зассорились
по
пустякам,
даж е
подрались
было,
ершистый
Клим
Лав ин
и
пр ишлый
прасол
*.
Их
отвлекает
от
ссоры,
примиряет
своим
рассказом
старец
странник
Ионушка.
Но
его
истории
«О двух великих грешни­
ках»—
разбойнике
К уд еяре
и
па не
Глуховском,
предшествует
повествование
автора
о
самых
разных
русских
странниках,
п ро­
стодушных
и
себ е
на
у ме,
обманщиках
и
истовых
правдоиска­
те лях.
Здесь
автор
открывает
новую
в
п оэме
тему.
Новую,
а
в
общем-то
сквозную
для
в сей
поэмы
о
д ух овной
жа жде
просыпаю­
щегося,
стряхивающего
рабство
народа,
о
любви
к
ч у десным
рас сказ ам,
ск азк ам,
о
его
готовности
раздвинуть
рамки
те сн ого,
пр ивычног о
в
жизни.
Да,
только
чуткий
ум
подлинно
народного
поэта
«прочиты ­
вает»
в
любви
крестьян
к
странникам
важные,
гл убин ные
черты
народного
ха рак те ра:
Кто
видывал,
как
слушает
Своих
за х ожих
странников
Крестьянская
семья,
Поймет,
что
ни
работою,
Ни
вечною
заботою,
-Ни
и гом
рабства
долгого,
Ни
кабаком
самим
Еще
народу
русскому
Пределы
не
поставлены:
Пред
ним
ши рок ий
путь!
Когда
из м енят
п ахарю
По ля
старозапашные,
Клочки
в
л есных
окраинах
Он
пробует
пахать.
Работы
тут
достаточно,
Зато
полоски
новые
Д ают
без
удобрения
Обильный
урожай.
Такая
по чва
до брая
—
Душа
народа
русского...
О
сея т ель!
п рид и!..
О соб енно сть
об раза
Гри го рия
Добросклонова
в
то м,
что
он
и
рядовой,
сиюминутный
участник
кр ес тьян ско го
«пира»
на
бревнах,
участник
коллективного
размышления
о
том ,
ко му
и
как
ж ивет ся
се го дня
на
Руси
и
как
жилось
вчера.
И
вместе
с
тем
он
чувствует
в
себе
будущего
сеятеля
«разумного,
д обро го,
вечного».
Зреют
его
духовные
силы.
У
нас
на
глазах
во
время
прогулки
в
полях
то
вспоминается
Григорию
материнская
песня
«Соленая»—
о
т ом,
как
посолила
к ре сть янка
маленькому
боль­
н ому
сыну
кусок
хлеба
еди нст венн о
бывшей
в
доме
солью
—
своей
сл езо й.
То
слышится
голос,
зовущий
си ль ные
д уши
на
Ску пщ ик
товара
для
последующей
распрод ажи.
44

ч ест ный
трудный
п уть,
к аким
идут
пока
немногие
«на бой,
на
тр уд».
То
рождаются
н овые
песни,
никогда
не
звучавшие
в
эт их
краях,—
о
р асче те
с
прошлым,
о
том ,
что
Сбирается
с
силами
русский
народ
И
учится
быть
гражданином...
...Но что же,
однако,
стало
с
мечтой
семерых
странников
уже
сегодня
встретить
реального
конкретного
счастливого
человека?
И
как
ответить
на
воп рос ,
з авер ши лся
ли
задуманный
поэтом
эпический
сюжет?
Вчитываясь
в
поэму,
мы
чувствуем,
что
и тог
ее
з начи тель ней,
многогранней...
И
заключен
он
во
многом
в
тех
особ ых
образах,
которые
на
пространстве
величественной
м н огофи гурн ой
фрески
выступают
как
образы
первого
плана,
со­
средоточившие
в
себе
наиболее
з начител ь но е,
глубокое,
поло­
жительное
содержание.
Оно
обращено
не
то лько
к
современни­
кам,
но
и
к
многим
по ко ле ниям
потомков.
Это
образы
Са ве лия-
богатыря,
Ермила
Г ирина ,
Матрены
Ко рч аг иной,
Гриши
в
их
внутренних
смысловых
связях.
С лово
«богатырь»
возвращает
нас
к
древним
русским
были­
нам.
И
действительно,
образ
Савелия
—
обр аз
человека
леген­
дарного,
почти
былинного.
Ему
предназначено
воплощать
неиз­
быв ную
физическую
и
нравственную
с илу
народа.
Исто р ия
Са вели я
и
его
сподвижников
вед ет
читателя
к
по­
стижению
мысли
об
и скон ной
мечт е
народа-труженика:
бы ть
свободным
от
всякого
угнетения,
самому
распоряжаться
плода­
ми
нелегкого
и
славного
своего
труда
на
земле.
В
г лух ой,
ограж­
денной
лесами
дер евн е,
без
дорог,
при
полном
равнодушии
по­
мещика
и
нерасторопности
губернского
нач ал ьст ва
такое
чудо
ед ва
не
случилось:
кре сть яне
могли
«забыть»
послать
оброк
вл а­
дельцу
и
подати
вла ст ям
(Салтыков- Щед ри н
в
«Помпадурах и
помпадуршах»
ра сскаж ет
о
том ,
что
таким
за быт ым
оказался
однажды
целый
город
в
глуши
России).
Но
не
бывает
долгой
у дачи
у
крестьянина.
Спохватился
в ла­
дел ец- кр епо ст ник,
истязаниями
стал
выколачивать
денежки
из
крестьян.
Вот
тут
впе рв ые,
хотя
и
в
небогатырском
деле,
сказалась
богатырская
вы дер жка
у
Савелия
и
самых
стойких
односель­
чан
—
и
пор ку
выд ер жа ли,
и
деньги
да леко
не
все
выло жи ли
помещику.
Не
мог
он
представить
себе
та кой
молчаливой
стой­
кости,
думал,
что
одолел
упрямцев
до
конца.
Такой
же
нр авств енной
сило й
привлек
стра нн и ков
еще
в
са­
мом
нач але
поэмы
Ермил
Гирин,
не
просто
та ла нтливый,
честный
хоз яи н,
уважающий
интересы
мужика.
Это
человек,
сп ос об­
ный
тяжело
пережить
свой
единственный
проступок
пер ед
об­
ществом
—
попытку
оградить
от
со л датчин ы
племянника
за
счет
д ругог о.
В
нем
т оже
шаг
за
шагом
рождается
новое
в
простом
русс ком
человеке
г р ажданско е
сознание.
Тяжб а
с
бесчестным
купцом
Алтынниковым
из- за
м ел ьницы
особенно
ос тра
пот ому,
что
мел ьница
в
руках
Алтынникова
—
бич
для
крестьян,
ибо
45

без
ме л ьницы
им
ку да?
Не
все
договаривает
кр есть янам
с лу­
ча йный
их
со б есед ник
о
Гирине,
не
все
мог
сказ ать
и
Нек расо в,
пис а вший
поэму
в
трудные
годы
реакции
и
цензуры.
И
все-таки
главное
п онят но:
именно
общественная
совесть
приведет
Ермила
и
на
следующую
ст уп ень
его
ж изни
—
в
ост рог.
Но
не
за
от­
ступления
от
честности:
Имел
он
все,
что
на доб но
Для
сча сть я:
и
спокойствие,
И
деньги,
и
почет,
Почет
завидный,
и ст инный,
Не
купленный
ни
деньгами,
Ни
страхом:
с трог ой
пра вдо ю,
У мом
и
добротой!
Это
единственные
стр аницы,
где
ре чь
идет
у
Некрасова
о
кр е­
стьянском
выс т упл ении,
бунте
деревни
Ст о лбн яки , «Испуганной
губернии,
уезда
Недыханьева»...
Ну,
а
Гр ишу
Добросклонова
сам
поэт
прямо
назовет
буду­
щим
крестьянским
заступником,
которому
судьба
готовила
Путь
сла вны й,
имя
громкое
Чах отк у
и
Сибирь.
Тем
самым
на
пос ле дних
страницах
поэмы
мыс ль
о
не пр имир и­
мости
к
любому
на с илию
над
крестьянами,
к
нов ым
цепям,
при­
думанным
«на место цепей крепостных», войдет уже прочно в
круг
таких
народных
понятий,
как
п рав да,
справедливость,
счастье.
Возникнув
в
п олушу точн ой
перебранке,
слово
«счастье»
об ер­
нется
в
сю жете
поэмы
новыми
сторонами.
Крестьяне
терпеливо,
раздумчиво
выслушают
рассуждения
по
этому
пов оду
и
сель­
ск ого
св ященн и ка,
и
удрученного,
недалекого
барина
Об олт а-
Об олду ев а,
и
спесивого
Последыша-Утятина.
Их
счастье,
бы в­
шее
и
еще
существующее
в
вид е
богатств,
привилегий,
по чес тей,
пре дстан ет
все
более
жа лким
в
сравнении
с
душевным
благо­
родством,
нравственной
силой,
трудолюбием
Сав ел ия,
Матрены,
Е рм ила,
Гриши.
В
Гришиных
песнях
о
двух
пут ях
жиз ни,
своекорыстном
и
самоотверженно-честном,
о
России
сегодняшней
и
завтрашней
—
все
с од ерж ание
поэмы
осветится
светом
новой
мысли,
устрем­
ле нной
в
бу ду щее
России.
Но
и
з десь
Некрасов
остается
реалистом
и
п ер едает
сво е
честное
историческое
зрение
молодому
просветителю,
знающему,
что
Русь
пок а
од но вр еменно
и
убогая,
и
обильная,
и
могучая
и
бессильная...
Таким
будет
образ
народной
России
второй
по­
ловины
XIX века,
этот
образ
станет
точк ой
отсчета,
историче­
с кой
и
художественной.
Его
будут
пом ни ть
и
Блок,
вос­
со з давая
Россию
первых
дней
революции
в
поэме
«Двенадцать»,
и
Маяковский
в
поэме
«Хорошо», написанной к 10-л е ти ю
Ок­
46

тябр я.
Критика
справедливо
усмотрит
традицию
Некрасова
в
знаменитых
поэмах
Твардовского
«Василий Теркин»
и
«За далью
—
даль».
Здесь
общим
окаж ется
не
только
смелость
вторжения
в
сло жные,
драматически-насыщенные
коллизии,
но
и
ярк ая
народность
всего
повествования,
умение
услышать
слово
масс ы
народа
о
себе
самом
и
о
своем
времени,
высветить
как
драгоценное
достояние
об ществ а
правдивость
взгляда
на
жизнь,
оц ен ить
человека
по
его
поступкам,
задуматься
о
том ,
куда
ве­
дут
пути
бо льшо й
истории.
И
в
наши
80-е
го ды
тем а
деревни,
крестьянской
судьбы
ока­
з алась
одной
из
главных
для
советской
ли те рат уры.
Поэмы
В.
Федорова,
Е.
Ис а ева,
повести
и
р ассказ ы
Ф.
Абрамова,
С.
За­
лыгина,
В.
Белова,
В.
Шук шина,
В.
Распутина
в
своей
совокуп­
ности
ст али
ис след ова нием
русского
народнрго
характера
в
но­
вых
испытаниях
исто р ии.

Тургеневские
девушки
в
романах
Гончарова
Самое
простое
и
одновременно
самое
с ложно е
в
художест­
венном
произведении
—
это
образ.
Его
простота
—
в
невероят­
ной
похожести
на
жизнь,
о
чем
Го рь кий
г ово р ил: «можно потро­
г ать
рукой...»
Сложность
об раза
—
источник
этого
чу да
—
идея.
Затененная
в
дв уеди н стве
об раза
его
пластической
с торон ой
—
изображением,
мысль
да леко
не
всегда
спешит
навстречу
чита­
телю.
Лишь
из ре дка
остановит
на ше
вн имание
броской
формой
афоризма,
гораздо
ча ще
мысль
остается
нераздельной
с
изобра­
жением.
Задавшись
целью
в смотре ть ся
во
взаимопереходы
и зображ е­
ния
и
мы сли
в
«Дворянском гнезде», мы найдем разные ступень ­
ки,
в еду щие
к
цел ост ном у
образу
Л изы
Калитиной:
вот
п ортр ет
ее,
сто ящ ей
в
белом
платье
над
прудом
в
имении
Лаврецко­
го.
Это
в
начале
ро ма на,
в
од ин
из
лучших
для
его
героев
дней.
В
конце
романа
Ли за
в
монастыре
т ихо
пройдет
мимо
Лаврец­
ко го,
не
взг лянув
на
него,
только
дрогнут
ресницы.
А
вот
ст ра­
ницы,
где
Лаврецкий
сл уш ает,
как
старый
од ино кий
романтик
Лемм
—
у чител ь
музыки
Ли зы
—
выплескивает
св ою
тайную
во с­
торженность
перед
ней,
выросшей,
полюбившей,
неизбежно
ух о­
дящей
от
своего
уч ите ля.
Авторское
слово
Тургенева
о
Л изе
теперь
будет
не
прямым,
рисующим
ее
присутствие,
а
иным,
кос­
ве нным
и
яр ко
эмоциональным.
И
эт им
станет
по хо жим
на
му­
зыку
Лемма
по
смыслу
и
даже
по
самой
интонации.
На
страницах
романа
«Дворянское гнездо»
в стр ечаются
и
другие
знакомые
формы
строения
об раза
—
прямой
голос
ге рои ни,
об­
ращенный
к
Лав рецко м у
в
де нь
первой
их
встречи: «Мне ка­
жется,
Фед ор
Иванович,
с час тье
з авис ит
не
от
нас».
Авторский
рассказ
о
ее
де тств е,
об
отношениях
с
раз ны ми
людьми,
о
пе ре­
ломном
моменте
в
настроении
и
счастливых
п ла нах,
к огда
Л иза
решила
отк азаться
от
мыс ли
об
общей
с
Лаврецким
судьбе:
из­
48

вестия
о
смерти
его
жены
за
границей
оказ али сь
ложными,
и
хотя
бра к
этот
был
несчастливым
и
пришел
к
естественному
концу,
Ли за
Ка литина
не
с читает
возможным
т еперь
связать
свою
судьбу
с
Лаврецким.
Так
постепенно
всей
совокупностью
эпизодов,
отдельных
п ри­
емов
образ
обретает
законченность,
полн ую
реалистическую
за­
вершенность
как
тип
же нщ ины,
чье
благородство
—
потребность
натуры.
Еще
отчетливее
проступит
обобщающая
авторская
мы сль
в
строении
образа
самого
Федора
Ивановича
Лаврецкого,
русского
образованного
помещика,
лич ная
судьба
которого
так
наглядно
запечатлела
судьбы
многих
по хожи х
на
него,
искренних,
но
сл а­
бых
людей
его
среды.
Вот
толь ко
что
в
текс те
романа
Лав рец­
кий
был
по-фетовски
растворен
в
к рас оте
летней
русской
ночи,
счастлив
от
встречи
с
Лизой
Калитиной.
А
несколькими
стра­
ницами
ниж е,
в
описании
дру жеск ой
ночной
болтовни
с
пр ият е­
лем-разночинцем,
бед няк
Михалевич
«припечатает»
Лаврецкого
безапелляционно: «А ты знаешь,
кто
ты?
Ты
—
байба к
с
соз на­
нием».
И
это
не
просто
живоп ис ный
ко нтр аст,
но
и
фор ма
неве­
селого
авторского
обобщения,
скрытых
до
п оры
черт
лично с ти
и
ти па
Ла вре цког о.
В
финале
Тургенев
заставит
и
самого
героя
сказать
о
своей
сл або сти
перед
наступающим
новым
временем,
о
безвременной
старости
души : «Догорай,
бесполезная
ж изнь !»
Процесс
осмысления
образа
оставляет
место
и
для
нашего
со­
чувствия,
и
для
так ой
читательской
мысли:
что
ж,
мужество
тр ез вой
самооценки
—
немалая
черта
до сто ин ства
человека.
Ос но вная
тема
этой
гла вы
—
рождение
об ра зов
даже
не
в
пределах
само го
з ам кн утого
произведения,
а
в
просторе
чита­
те льс кого
воображения.
Кст ат и,
эт от
вопрос
ма ло
изучен
с овре­
менной
п си хологие й
творчества.
В
русских
читательских
кругах
XIX века было популярно такое понятие
—«тург ен ев ская
девуш­
к а».
Оно
прочно
вошло
в
обиход
всех
зна мен иты х
русских
кри­
тиков
тургеневской
эп охи
—
Писарева,
Добролюбова,
Щедр и на.
И
п оздн ее
читатель
в стр ечал
это
явл ение
на
страницах
романов
и
повестей
—
ча ще
всего
это
образы
дев уш ек
и
же нщин
у
Го н­
чарова.
Причем
гончаровские
же нщины
в
чем-то
дополняли
девушек
Тургенева.
Грус ти т
о
не удач ни ке
Рудине
помещик
Лежнев,
отыскивая
в
душе
с
опозданием
самые
добрые
слова
всле д "«бедному ски­
т а ль цу », исчезнувшему с его горизонта (к стат и,
потом
До сто ев­
ски й
в
знаменитой
Пушкинской
ре чи
выс око
под ниме т
этот
об­
раз
«русского скитальца»).
Ну,
а
его
же на
Александра
Павлов­
на
Л ипина,
бывшая
«тургеневская женщина»? А сама Наталья
Ласунская,
став шая
женой
благополучного,
умеренного,
как
Ни­
колай
Петрович
К ирсано в,
Волынцева?
Она-т о
б ыла
готова
на­
чать
новую
жизнь,
ид ти
за
Ру ди ным
на
край
света,
вспомина­
ет
ли
теперь
о
Ру дине ?
Тоскует
ли?
Монастырь,
ку да
уходит
Лиза
Калитина,
скромный
по двиг
Елены
Стаховой,
рус с кой
жен щины ,
оставшейся
по сле
смерти
4 Заказ Nt 1309
49

му жа
среди
его
земляков
и
товарищей-болгар,
в едущ их
осв о­
бодительную
борьбу
с
турками,—
все
это
р ом ант ич еские
моти­
вы.
В
сам ом
де ле,
так
ли
уж
много
женщи н
порывали
с
привыч­
ным
к ру гом,
круто
меняли
жизнь
тогда,
на
переломе
50—60 - х
год ов
XIX века?
Обычным
был
п уть
Нат ал ьи
Ласунской
—
с по­
кой ное
замужество,
провинциальное
поместье
или
об ыде нна я,
по-своему
размеренная
жизнь
в
столице.
Салтыков-Щедрин
да­
же
иронизировал
по
этому
п ов оду,
что
у
русских
романистов
на
всякого
об разов ан ног о
по м ещика
находится
образованная
де­
в у шка -нев еста.
Мотивы
Тургенева
Гончаров
продолжает
в
«Об­
ломове»
и
особенно
в
«Обыкновенной истории», где «т ур ге н е в­
ская
женщина»
на мно го
опережает
роман
Тургенева
«Рудин».
По жа луй,
Лизавета
Александровна
Адуева
больше
всего
по­
хо жа
на
Веру
из
тургеневской
повести
«Фауст» .
В
ра сц вете
сил
ей
грозит
гиб ел ь.
Вд руг
ст ало
невозможно,
как
р азр ежен ным
воздухом,
дышать
повседневностью
«без слез,
без
ж изни,
без
л юб ви », хотя при этом рядом благополучный,
преданный
и
куль­
турный
муж.
И.
А.
Гончаров
вводит
Ли з авету
Александровну
в
роман
«Обыкновенная история»
не
сразу.
Сначала
он
р асскаж ет
о
лю­
дях,
которые
отличны
от
этой
женщи ны:
Ал екса ндр
сво ей
бур­
ной
молодостью,
увлечениями
сердца
и
ума,
пылкой
вер ой
в
себя,
будущее,
в
т алант .
Петр
Иванович
Адуев,
его
петербург­
ский
дя дя,
напротив
—
умно й
трезвостью,
з нани ем
ж изни:
он
предсказал
безошибочно
и
крах
первой
влюбленности
племян­
ника ,
и
недолговечность
его
увлечения
стихотворством,
да
и
идеалами
высокого
служения
времени,
которые
Саша
в ынес
из
во ст ор женног о
и
безоблачного
отрочества.
...И
вдруг
п ояв ляе тся
Лизавета
Александровна.
Он а,
конеч­
но,
изм еня ет
психологическую
атмосферу
романа
«Обыкновен­
ная
ист ор ия », приносит на его страницы душевную заботу о Са­
ше,
смя гч ает
назидательность
и
самодовольство
мужа.
Но
сам а
при
этом
надолго
оста етс я
в
те н и...
Не
личность,
а
прямо-таки
олицетворенная
программа
Петр а
Ивановича,
утверждавшего
в
бе се дах
с
Са ш е й: «Жениться,
мой
друг,
н адо
не
по
расчету,
но
с
расчетом...» Адуев-старший
и
в
само м
деле
доволен.
Ему
хор о­
шо,
ни
в
чем,
по
сути,
мо жно
не
меняться,
ничем
не
жертвовать.
Тем
более
что
нет
в
эт ой
семье
детей.
Материнское
чув с тво,
д ру­
жескую
привязанность,
внимание
и
инте ре с
к
молодости
Лиза­
ве та
Александровна
вс ец ело
отдает
Саше.
А
за
вс ем
этим
тайно
нар аст ает
и
вн езапн о
рас крое тся ,
ста нет
очевидной
ее
собствен­
ная
тоска,
болезнь,
кризис
вс ей
жизни.
Адуевские
идеи
«карьеры
и
фор ту ны»
не
увлекли
ее,
д ел яч еская
энергия
муж а
л ишь
меха­
ни че ски
коснулась
ее
уклад а
собеседницы
и
экономки
в
соб­
ственном
доме.
Без
всяких
романтических
потрясений,
разлук
и
утрат,
без
читки
«Фауста»
в
бе се дке
—
в
гл уб ине
своей
боль­
шой
петербургской
ква ртир ы
уг асает
эта
добрая
и
умная
затвор­
ница.
Такую
же
драму
обыкновенной
образованной
женщины
пок аж ет
в
конце
век а
Чехов
в
«Даме с собачкой»
или
р асск а­
50

зе
«О любви».
Прочтя
их,
мы,
пожалуй,
особенно
удивимся
про­
зорливости
«медлительного»
Гончарова,
так
рано
заглянувшего
в
тургеневскую
и
чеховскую
проблематику...
Но
сделал
он
это
им енно
по-гончаровски,
о ста вив
нам
рядом
с
тургеневскими
ти­
пами
ж е нщину,
чья
одухотворенность
выступает
не
как
роман­
тическая
мечтательность,
а
как
душевность,
человечность,
ги б­
нущая
без
осмысленной
деятел ьн о сти ,
без
по нима ния
да же
са­
мыми
близкими
людьми.
Впрочем,
к
концу
романа,
перед
ли цом
смертельного
недуга
жены
самоуверенный
Петр
Адуев
тож е
что-то
понял.
Пустота,
образовавшаяся
в
с оз нании
и
в
человече­
ском
общении,
угр ожа ет
и
самой
ж изни
человека.
Как
сто
лет
тому
назад,
так
и
сегодня.
Оттого,
что
бунт
Лиз аве ты
А дуев ой
тих,
он
не
стано в ится
менее
глубоким...
Образ
Ольги
Ильинской
из
«Обломова»
Гончарова
еще
по ка­
зател ь ней
в
своем
с лия нии
реалистической
достоверности
рисун­
ка
и
законченности,
глу б ины
романической
мысли.
Ольга
—
ро­
весница
не
только
Ли зы
Калит ино й,
но
и
Е лены
из
романа
Тур­
генева
«Накануне» .
Теперь
у
Гончарова
она
не
в
те ни
повест­
вования
—
в
ней
яр ко
это
ощущение
новых
выс оки х
требований
к
себе,
к
смыслу
своей
женской
судьбы,
ее
натура
готова
к
пере­
менам,
к
активности.
Но
надломленная
инертностью
Обломова,
а
затем
упрятанная
в
готов ую
фор му
изолирующего
б лаг ополу ­
чи я,
отлитую
и
отшлифованную
рациональным,
преуспевающим
Шт ольце м,
О льга
вдруг
узнает
«вечную»
Обломовку
в
со бств ен­
ной
жизни.
Современник
Толстого
и
Достоевского,
совершивших
в
60-е
годы
важнейшие
художнические
и
пс ихол огиче с кие
открытия,
И.
А.
Гончаров
еще
не
делает
мысль
о
противоречивости
ге роя
как
типа,
отражающего
противоречивость
времени,
стержнем
об раз а,
его
конструктивным
принципом.
Вспомним
леоновскую
фразу
о
то м,
что
всякое
талантливое
произведение
—«открытие
по
со дер жан ию
и
из об р етение
по
фор ме».
Но,
как
нам
кажется,
Гончаров
под ход ит
к
этому
по-своему.
Прочтите
внимательно
страницы,
где
Иль я
Ильич
пишет
письмо
Ольге,
покаянно
при­
знаваясь
в
том,
что
не дос тоин
ее
любви.
И скр енне
обличая
с вои,
человеческие
несовершенства,
Ил ья
И льич
вдруг
по
ходу
своего
долг ого
уединения
с
бумагой
и
пером
чувствует
р адо сть
в
самом
этом
покаянии.
Теперь
не
только
чи та тель
оценил
его
искрен­
н ость
в
самооценках,
но
и
сам
персонаж
Гончарова
просветлен
тем,
что
возвысился
до
та кой
ис к ре ннос т и: «Обломов с одушев­
лением
п исал;
пе ро
летало
по
стран и цам.
Гла за
сия ли,
щеки
го­
рели.
«Странно!
Мне
уже
не
с кучн о,
не
т яжело !
—
думал
он .—
Я
почти
счастлив...
Отчего
э то?
Должно
быть,
отт ого,
что
я
сбыл
гру з
душ и
в
пись м о».
Иногда
по до бная
сложность,
противоречивость
проглядыва­
ют
у
Гончарова
и
при
изображении
Оль ги.
Но
здесь
автор
на
страже,
здесь
ин те рес
к
противоречию,
мера
«диалектики души»
ограничена
его
желанием
сохранить
прекрасный
женск ий
тип
как
эталон
обаяния,
цельности,
человечности.
Идеал,
заключен­
4
51

ный
в
образе,—
это
важная
форма
мысли,
хотя,
разумеется,
и
не
единственная.
Его
внутренние
взаимоотношения
с
другими
сторонами
изображения
человеческого
характера
—
од на
из
веч­
ных
проблем
искусства,
начиная
с
античности,
эпохи
Возрожде­
ния ,
в
сущности,
уводящая
нас
в
глубь
времен
самого
появления
искусства.
Взаимоотношения
идеального
и
реалистического
очень
различны
на
разных
его
эт апах ,
у
разных
писателей.
В
последней
своей
книге
«Обрыв»
И.
А.
Гончаров
над еля ет
прекрасный
ж енск ий
характер
функцией
—
нести
в
се бе
«тему
идеала».
Он
придаст
этому
замыслу
реалистически
мотивиро­
ва нную
сюжетно-композиционную
«раму»: его герой художник
Райский
бу дет
в
романе
осознанно,
цел еуст р емленно
искать
истину
в
фор ме
и деала
красоты,
и
красоты
именно
же нс кой.
По
ко мпо зи цио нной
логике
это
получится
несколько
рационали­
стически.
Но
по
выпо лне нию
сам им
Го нча ро вым
двойная
з ада­
ча
—
психологически
правдиво
создать
образ
«искателя»
и
образ
собственно
идеала
будет
решена
в печат ляющ е,
эмоционально.
В
изоб раже ни и
Ве ры
—
женского
типа,
олицетворяющего
мо ло­
дую
ищущую
Рос с ию,
видны
знакомые
по
другим
произведениям
«ступеньки».
Здесь
и
эмоционально
в п ечатляющ ий
портрет,
и
р ассказ
о
раздумьях
художника
Райского
над
тайной
уедине­
ния
Веры,
и
отдаваемые
на
суд
читателю
важны е
сравнения
Веры
со
всеми
другими
героинями,
и
детальное
описа ние
ст а­
ринной
усадьбы
Малиновки
—
истинно
русского
уголка,
не
за­
тронутого,
казалось
бы,
дви жен ием
времени.
Особенно
ча сто
критика
отмечала
впечатление
от
пе рв ого
портрета
Веры,
сто я­
щей
у
рас кры тог о
в
ст ор ону
волжской
дали
окна.
Действитель­
но,
находка
простая
и
то чн ая:
В ера,
смотрящая
в
окно,
сразу
открывает
вид яще му
ее
художнику
Р ай скому
нечто
важное
в
своем
облике
и
состоянии.
И
да же
в
самом
типе
яркой
красоты
она
одновременно
и
здесь,
в
этой
привычной
для
нее
комн ат е
старого
барского
флигеля,
и
там
—
в
широ ком
пространстве,
не
подвластном
стар еющ ем у
усадебному
лирику
Райскому
с
его
об­
ломовской
созерцательностью,
у мил енно й,
но
не гл убо кой
«сто­
личной»
привязанностью
к
патриархальной
ид ил лии,
в
которой
ему
так
хо чет ся
у вид еть
нечто
собственно
русское,
пер во­
зданное.
...Человеческую
тайну
Веры
Райский
р аз гадыв ает
с
самой
первой
внезапной
встречи,
она
заключена
не
в
одной
лишь
л юб<-
ви
к
странному,
д ерзк ому
и
нел епо му,
нелюбимому
самим
Г он­
чаровым
Марку
Волохову.
Этой
любви
не
хватит
на
в есь
роман,
и
эмоциональное
напряжение
его
окажется
необходимым
п од­
де ржать
и
Райскому,
и
Т ушин у.
Гончаров-писатель
заставляет
и
нас,
размышляющих
об
образе
Веры,
задуматься
над
непри­
вычным
сочетанием
ясности
и
одновременно
п роти в оре чив ости
впечатления.
Одухотворенный
пор т рет
Веры
не
совместится
до
конца
с
символом
обр ыва
—
ведь
этот
заглавный
символ
подчеркнет
не
только
непокорную
красоту,
но
и
гибельность,
ложность
страсти
52

Веры
к
Марку.
Закругленность
же
архитектоники
всего
сюжета,
в
особен н ос ти
его
фина ла
и
эпилога,
когда
три
сто ль
разные
женские
фи гуры ,
Вера,
Ма рфиньк а
и
их
ба б ушка
Татьяна
Мар ­
ковна
Бережкова,
гармонически
о бъ еди няются
в
воспоминании
уехавшего
за
гр ан ицу
Бориса
Райского,
как
бы
снимет
и
мотив
контраста
характера
Веры
со
всеми
др у гими.
Характера
нового,
незаурядного,
во льно лю биво го.
Зн ачи т,
энергия
противопостав­
лен ий
в
романе
тож е
оказала сь
относительной.
В
вос пр ияти и
чи тател я
три
грани
образа
Ве ры
—
собственно
портрет,
тем а
об­
р ыва.
и
закругленный
сю жет ный
и тог
—
сливаются
воедино
и
сама
противоречивость
образа
стан о ви тся
необходимым
момен­
том
этого
объединения.
Обра з
Веры
еще
яв ствен не е
встает
ря­
дом
с
др уг ими
героинями
Гончарова,
рядом
с
т у рг еневск ими
же нщ ина ми,
образуя
в
нашем
сознании
удивительный
феномен
искусства
—
устойчивый
собирательный
тип
«тургеневской де­
вушки».
С
этим
обобщенным
типом
можно
сопоставить
женщ ин
Не красов а,
Т олс того,
Достоевского
—-
о бр азы,
созданные
по
др у­
гим
эстетическим
законам.
С
женскими
типами
из
произведений
Пу шкин а,
Тургенева,
Гончарова
связаны
многие
жа нровые
свойства
русского
реа­
л изма
30—60- х
годов .
С ближ ая
мотив
кр асо ты
одухотворенного
женского
характера
с
темой
человеческого
идеала,
поручая
св о­
им
героиням
«разгадку»
героя,
представляющего
ту
или
иную
позиц и ю
в
ж изни,
рус с кие
пи сател и
XIX века насыщали обоб­
ща ющей
мыслью,
казалось
бы,
инт имные
и
частные
эпизоды
романов,
делали
их
психологическим
зеркалом
значительных
об­
щественных
и
ду хо вных
проце с со в.
Это
придавало
образам
ге­
роинь
многозначность,
насыщенность.
Сам а
лирическая
недого­
воре н ность
душевных
процессов,
переживаний,
столь
есте ств ен ­
ная
в
м олодо сти ,
когда
у
человека
так
много
еще
впереди,
обо­
рачивается
в
классическом
русском
рома не
открытостью
мы с­
ли
писателя
и
читателя.
И
это
од на
из
п ри чин,
почему
к л ассика
воспринимается
на ми
как
совр ем енно е
искусство,
ест ест венн о
входящее
в
нашу
жизнь.

Кто
из
русских
писателей
XIX века создал книгу о челове ­
ческом
счастье?
О
пол нос тью
счастливом
человеке?
Не
сомне­
ваюсь,
вы
сразу
ответите
—
Чернышевский,
хо тя
в
з ам ысле
та­
ких
произведений
был о
нем ал о.
«Война и мир»
д аже
имела
по­
началу
название
«Все хорошо,
что
хор ошо
к он чает ся», одна из
пьес
А.
Н.
Островского
наз ы вается
«Правда хорошо,
а
счастье
луч ше », и эту пословицу произносит под занавес счастливый ге ­
рой
комедии
Пл ато ша
Зыбкин.
Да
и
некрасовская
по эма
«Кому
на
Руси
жить
хорошо »
по св ящена
поиску
реального
счастливого
человека.
Г ар м оничны
и
счастливы
Нат аш а,
Пьер,
Николай
Ростов,
княжна
Марья
в
финале
«Войны и мира», любящие друг друга,
живущие
жизнью
п ол ной,
осуществляя
свой
сокровенный
идеал
счастья.
И
все-таки
г лавн ая
мысль
эпопеи
Толстого
—
мысль
не
сто ль ко
о
гармонии,
сколько
о
несо верш енст ве
человеческого
устройства,
о
сложных
превратностях
судеб
главных
ге роев .
Это
пои ск
иных
путей
к
счастью,
чем
те,
на
которых
так
безвременно
погибли
князь
Ан др ей,
Пет я
Ростов,
Пла тон
К арат аев
и
еще
милл ионы
русских
людей,
людей
вс ей
Европы,
втянутой
в
кро­
вавые
события.
В
это м
ряд у
произведений
«Что делать?»—
особенная
книга.
Перенесемся
на
сто
дв адц ать
лет
назад.
Этому
способствует
и
сти л исти ка
романа
Чернышевского,
в едь
он,
вы,
конечно,
зам е­
тили,
построен
как
разговор
с
читателем-современником
на
са­
мой
близкой
д ист анции,
разговор
прямо
по
ходу
создания
п ро­
из веден ия.
По зиц ия
повествователя
столь
активна,
что
мы
обя­
за тел ьно
будем
всматриваться
в
те х,
кого
Чер ныш евск ий,
не
скрываясь,
даже
с
полемическим
на поро м,
будет
называть
сво ими
любимыми
героями
—
в
Лопухова,
Кирсанова,
Рахметова,
Веру
Па влов ну
и
ее
подр уг
—
Наташу
Мерцалову,
Катю
Полозову,
девушек-швей
организованной
В ерой
Павловной
мастерской.
54

Ч итаеш ь
роман,
и
временами
каж етс я:
Чернышевский
—
один
из
несомненных
знатоков
эстетики,
об щих
законов
и ску сст­
ва,
в
книге
«Что делать?» часто идет наперекор многим из этих
законов.
Ну,
на при м ер : «...тенденция
должна
сам а
по
себе
вы­
текать
из
о бст ано вки
и
действия,
ее
не
следует
особо
подчерки­
вать» (Ф.
Энгельс).
Ил и: «Люди,
как
реки:
будет
неправда,
есл и
мы
скажем
про
одного
человека,
что
он
добрый
или
умный,
а
про
другого,
что
он
злой
или
глупый» (Л.
Тол ст ой).
Пожалуй,
л ишь
по
отношению
к
второстепенным
св оим
пер­
сонажам,
таким,
как
Жю ли
и
С ерж,
отец
Полозовой,
об разов ан­
ная
дама,
автор
«Что делать?» использует эти знаменитые при­
знаки
реализма.
По
отношению
же
к
главным
героям
он
как
бы
и
зна ть
об
э тих
принципах
не
хо чет,
не
хоче т
знать
и
опасений
за
открытую
назидательность
и
некоторую
«фамильярность»
сво­
его
тона,
за
повт ор ени е
отдельных
сюжетных
пр ием ов
и
изобра­
зительных
ср едс тв
(в самом деле,
ра зве
не
схожи,
например,
эп изод ы
первоначального
знакомства
Лопухов а
с
В ероч кой
и
Бьюмонта-Лопухова
с
Катериной
Васил ь евной
Полозовой?
Или
разве
не
схожи
длинные
разговоры-рассуждения
Веры
П авл ов­
ны
с
дву мя
ее
мужьями
—
сн ача ла
Лопуховым,
а
затем
Кирса­
новым?).
Странноватым
для
ст и лист ики
кла ссиче ск о го
романа
(вспом ­
ните
И.
Тургенева,
А.
Гончарова,
Л.
Толстого)
представляется
обилие
всяких
сугубо
бытовых
прозаических
подробностей.
Бо­
лее
или
ме нее
привычно
нам
опи сание
платьев
женщ ин,
мебели,
которой
постепенно
обз аво дя тся
Лопуховы
(в этом внимании
к
вещи
ес ть
традиция
и
Гоголя,
и
Гончарова,
и
Островского).
Но
вот
точные
вы кла дк и , «что сколько стоит»
и
как
лучше
по­
тратить
деньги
не
только
в
доме
Розальских,
но
и
в
д оме
моло­
дых
Ло пух овых ,
а
в
особенности
в
быту
швей
—
уча стн иц
ма­
стерских.
Да
искусство
ли
это?
Не
скольжение
ли
в
обыкновен­
ную
публицистику,
в
дотошный,
на укообра зн ы й
очерк
нр ав ов,
далекий
от
стиля
кл асси ческо го
романа?
И
пожалуй,
самый
пик
таких
недоуменных
во прос ов
ро ж дает
глава
«Особенный человек», посвященная любимому автором
герою
Рахметову.
Как
будто
специально,
чтобы
смутить
чита­
теля,
воспитанного
на
таких
принципах
художественности,
как
тонкость
оттенков
и
переходов,
богатство
эмоционального
коло­
рита,
самостоятельное
открытие
чи тател ем
х ар актеро в
героев,
многообразие
красок
и
инт она ций
повествования,
зд есь
все
ста­
тично,
логизированно,
сухо,
ж ес тко,
кратко.
И
вместе
с
тем
по­
рой
многословно,
даже
нудновато,
как,
например,
речь
Рахме­
това,
обращенная
к
Вере
Па вло вне
уже
после
прочтения
ею
важнейшего
для
нее
пис ьм а,
оставленного
Лопуховым,
перед
его
исчезновением
(даже она слушает эту скучно произнесенную
речь
Рахметова
с
я вным
усилием).
Да,
э тот
эпизод
с
Рахмето­
вым
вызывает
дискуссию
не
только
по
содержанию
(Лопухов
отказался
от
люб и мой
же ны
ради
ее
но вой
любви,
поше л
на
са­
моустранение,
и
его
же
«прорабатывает»
з десь
Рахметов
за
то,
55

что
был
эго ис тичным
по
отношению
к
жене,
недооценил
разли­
чия
их
натур,
темпераментов).
Эпизод
является
с по рным
и
по
форме:
в
сам ом
деле,
да
художественно
ли
э то?
Заслуживает
ли
он
выс ок их
суждений
и
оценок
критики,
современной
литерату­
роведческой
науки?
Наш
совет:
вовлекаясь
в
этот
спор,
обратите
в ним ание
на
другие
особенности
главы
о
Рахметове:
на
полемические
суж­
ден ия
а вт ора,
его
нарочитые
умолчания
(«Я знаю еще и не
то. .. »).
Не
потому
ли
Ч ерн ышев ский
так
нажимает
на
гастроно­
мические
частности
в
системе
питания
своего
«особенного чело ­
ве ка»
и
потрясает
нас
его
подвигами
в
духе
бурлака
Никитушки
Ломова,
чи сто
физической
си лой
Рахметова,
что
это
не
су ть,
а
всего
лиш ь
в нешн яя
броскость
персонажа?
Но
ве дь
и
по
отношению
к
Лопухову,
Кирс а нов у,
В ере
Па в­
ловне
Ч ер ныше вский
постоянно
делает
эти
же,
внешние,
акцен­
ты.
Значит,
в
главе
«Особенный человек»
выступил
наружу
важный
сквозной
при нц ип
романа?
Да,
конеч но.
Полемика,
в
к от орую
мы
с
вами
уже
втянулись,
организована
са мим
Чер ны­
шевским.
Она
входит
в
замысел,
предусмотрена
жанром
эт ого
пр о извед ен ия.
Односторонность,
некоторая
категоричность
о це­
нок,
да же
раз г оворнос ть
здесь
—
следствие
внутренней
жанро­
вой
природы.
«Что делать?»—
роман
полемический.
И
полемику
вокруг
оценки
героев
автор
в едет
рационалистическими,
логиче­
ск ими
ср едства ми,
по-иному,
чем
Пушкин
в
«Евгении Онегине»
или
Ле рмонто в
в
«Герое нашего времени» . Р аз мыш ле ни я не ухо­
дят
здесь
в
неразгаданные
гл у бины
характеров
действующих
ли ц.
Размышления
и
ав тора,
и
героев
в
не обычн ой
кни ге
Чер­
ныше вс к ого
вполн е
нацелены
на
ответы.
Сп ор,
который
идет
на
ее
страницах
с
читателями-современниками
и
с
нами,
э то,
в
чис­
ле
п рочего,
еще
и
сп ор
о
возможности
получить
ответы
един­
ст ве нно
верные,
непротиворечивые,
ведь
недаром
главные
герои
его
—
ученые-естественники,
врачи,
материалисты.
Но
ес ли
сп ор,
то
с
кем ?
Не
мелковато
ли
для
такого
про ­
граммного
романа
спорить
автору
и
вс ем
его
«новым людям»
с
Марьей
Алексевной
и
с
недалеким
«проницательным чита ­
т е ле м »? Вчитайтесь,
за
спиной
этих
оп пон ен тов
в
кн иге
Черны­
шевского
обрисовывается
и
какой-то
иной,
более
з начи тель ный
адресат.
Его
присутствие
выдает
свойство,
о
ко тором
мы
пока
не
упоминали,—
юм ор
повествователя.
На
первый
взгляд ,
может
показаться,
что
больше
всего
юмо­
ра
в
ра сска зах
о
Марье
Алексевне,
ее
хитростях
в
интригах
с
матерью
и
сыном
Сторешниковыми,
в
манипуляциях
мужем,
наконец,
в
чис то
фа рсов ых
сце нках
ее
отношений
с
кухаркой
Мат рено й,
ходившей
с
ве чно
подбитым
г лазом
и
пр екр асно
пр и­
норовившейся
к
буй ной
натуре
св оей
госпожи,
от
ко торой
Мат­
рене
приходится
порой
прятаться
под
кровать.
Взгляд
более
внимательный
об нар уживае т,
что
юм ор
по чти
всюду,
разве
что
кроме
четырех
сн ов
Вер ы
Павловны,
прони­
зывает
повествование.
И
самое
интересное,
что
главный
объект
56

его—сами
«новые люди», любимые герои Чернышевского.
Автор
даж е
специально
и
декларативно
формулирует
св ою
установку:
«В них было много забавного,
все
гла вно е
в
них
было
за ба вно.
Я
люблю
сме ять ся
над
такими
лю дь ми».
Н ап ример,
по
поводу
одной
из
встреч
Бьюмонта
и
Катер и ны
Васильевны
мы
прочтем:
«Так ли делаются,
такими
ли
бывают
посещения
влюблен­
ных
девушек?..
Не
яс но
ли,
что
Ка те рина
Васильевна
и
Бью -
монт
бы ли
не
л юди,
а
рыб ы,
или
ес ли
люди,
то
с
рыбьей
кр ов ью?»
Как
поним ат ь
подобные
оценки
автора?
Ведь
любимые
г ерои
Чернышевского,
в
от л ичие
от
любимого
Достоевским
князя
Мышкина,
совсем
не
чу даки .
Не
свойствен
им
и
инфантилизм,
к оторы й
так
презирает
автор
в
мужч ине .
Юношеская
прямоли­
не йнос ть
ес ть,
пра вд а,
в
Рахметове,
потому
и
прозванном
«ри­
г орис том », ну а уж всем памятный эксперимент с гвоздями в
войлоке,
на
которых
он
проверяет
сво ю
выносливость,—
совсем
странный
поступок.
Но
не
забывайте,
Рахметов
на
четыре
года
моложе
Лопухова,
он
сверстник
Веры
Павловны
—
перед
нами,
по
сути,
еще
складывающийся
х аракт ер
с
его
колючестью
и
апломбом,
не
затененными
житейским
тактом,
сдержанностью.
В ера
Па вловна
т оже
по
молодости
сл ишко м
непо сред ст венна
и
в
своей
пылкой
б лаг ода рн ости
Лопухову
за
избавление
«из подвал'а», и в своем желании сразу поделиться с мужем
сном
о
сердечной
тайне.
Нет,
не
только
экстравагантность
его
персонажей
вызывает
в
авторе
улыбку.
К оне чно
же,
добрую.
Прежде
всего
другое
—
молодость
самого
т ипа
«новых людей»,
их
не обы чнос ть,
их
заме чат ель н ая
у вер енност ь
в
собственной
правоте,
в
способности
решить
все
проблемы
по-своему,
вопреки
препятствиям
и
традициям.
Это
и
в
большом
и
в
малом.
Возь­
мит е
са мо
«сватовство»
Лопухова.
Не
стр а нно
ли,
что
оно
во з­
ник ло
почти
«ситуативно»—
отт ого,
что
ему
не
удалось
найти
для
Вер ы
Павловны,
как
он
обе ща л,
уд об ное
место
гувернантки.
А
знаменитые
личные
и
нейтральные
комнаты
молодоженов?
Их
особая
дел и катн ость
в
о бр аще нии,
стремление
беречь
время
друг
друга,
бы ть
подтянутыми,
п рич ес а нными,
кр асив о
одетыми
в
сам ые
домашние,
у е дине нные
часы.
Только
ли
любуется
автор
своими
молодоженами,
или
и
здесь
в идит
«ригоризм», буква­
лизм?
Ве дь
хоз яев а,
сда ющи е
Лопуховым
кв а ртиру,
решили
бы­
ло,
что
они
п р инадл ежат
к
како й -то
секте,
так
непохожа
их
жизнь
на
привычный
старикам
городской
семейный
об их од.
Впрочем,
как
вы
пом ни те,
еще
до
венчания
с
Лопуховым
Ве­
рочка
Розальская
с
юмором
п р едсказал а
бу д ущий
семейный
ук лад
Лопуховых,
выводя
его
из
расск азо в
о
дружбе
Д мит рия
с
Кирсановым,
из
их
пра вила
быть
не
в
тягость
друг
другу,
ра­
ботать
в
разных
комнатах,
не
входить
без
спроса,
не
задавать
вопросов,
пок а
друг
сам
не
р асскаж ет
о
своих
делах...
«Ах,
мой
милый,—
радуется
Вер а
Пав ло вн а,—
как
я
тебя
обманула,
как
я
теб я
славно
обманула.
Ты
не
хотел
мне
сказ ат ь,
как
мы
с
то­
бой
буде м
жить,
и
сам
все
р асска зал» .
57

Но
автор
го то вит
наше
сомнение:
разве
можно
так
относить­
ся
к
молодой
женщине,
так
сковывать
ее
молодое
чувство
своим
«ригоризмом»
и
з анято сть ю,
как
это
сложилось
у
Ло п ух овых?
Атмосфера
эт их
мирных
страниц
уже
та ит
в
се бе
за вяз ку
буду­
ще го
кон фл и кта,
значит,
юмо р
служит
и
цели
п си хологиче с кого
анализа
в
р ом ане.
Психологизм
может
б ыть
не
только
тургенев­
ск им,
гончаровскйм,
толстовским,
у
Чер ны шевск ог о
он
сво й,
вполне
самобытный!
Вы
помните
из
биографии
писателя:
диссертацией
«Эстетиче ­
ские
отношения
иску сст ва
к
действительности»
он
вошел
в
эсте­
ти ку
как
полемист.
Его
сп ор
с
идеалистами-либералами
был
за­
конченно
теоретическим,
научно-академическим
по
форме.
Од­
н ако
степень
но визны
—
но визны
революционной,
бескомпромис­
сно й,
торжествующей
в
вопро се
о
су ти
и
ц ели
искусства
—
была
так
высока
в
работах
Чернышевского,
что
гла вн ые
и
самые
мно­
го чис ленные
в
ту
пору
его
про т ивник и,
романтики-идеалисты,
гуманные
русские
либералы,
счи тавши е
себ я
высшими
сп ец иа­
ли ста ми
в
области
прекрасного,
обрушились
на
молодого
ав то­
ра
«всеми дозволенными и недозволенными средствами»*. С те х
пор
до
момента
окончания
«Что делать?» прошло десять лет,
и
многое
в
репутации
Н.
Г.
Чернышевского
из мен и лось.
Он
стал
популярным
критиком
и
уч ены м.
Даже
литературные
антагонИ’
сты
бы ли
удручены
его
ар есто м
и
заключением
в
1862 году в
Петропавловскую
крепость.
Но
разногласия
идейные
лиш ь
обо­
стрились,
и
прежний
сп ор
с
представителями
либерально-эсте­
тического
лагеря,
пунктиром
проходящий
через
весь
роман
«Что
д е ла ть?», отнюдь не является
лиш ь
данью
пре ж ним
спорам
«со старичками Кирсановыми».
Чер нышев ск ий
прозорливо
по­
нимает
и
чувствует,
что
его
роман
«Что делать?» вызовет враж­
ду
не
одних
лишь
ограниченных
мещанских
читателей,
он
буд ет
на
прицеле
у
авторитетов
эстетики.
Так
вот
с
каким
адресатом
ве де тся
полемика,
как
ирони-
чески-публицистическая,
так
и
собственно
художественная!
Юм ор
получает
здес ь
еще
одн у
фу нк цию
—
нарочитого
з аост ре­
ния
того,
что
в
«новых людях»
колет
г лаза
идеалистам-консер­
ваторам,—
их
воинствующий
материализм,
свобода
от
фал ь ши,
ненависть
к
ханжеству
во
всех
его
видах,
готов н ост ь
к
социаль­
ном у
эк спер имен ту ,
к
люб ой
разумной
новизне.
Чернышевский
от
имени
своих
героев
открыто
принимает
вызов
им
со
с тороны
традиционной
морали,
весел о
и
оптимистично
осв е щая
«необыч­
но е»
и
«странное»
как
новаторское
и
революционное,
честное
и
смелое.
Вы
думаете,
мэтры
эстетики,
как
бы
го во рит
автор
«Что де ­
ла ть?», что прекрасное в человеческих отношениях может быть
тол ько
идеальным,
романтическим,
возвышенно-духовным?
* Историю не улучшают.
И
мы
знаем,
что
такое
обещание
«бороться всеми
дозволенными
и
недозволенными
средствами»
дал
не
кто
иной,
как
И.
С.
Ту р­
генев,
принявший
т огда
Н.
Г.
Чернышевского
за
вра га
и ску сства
и
эстетики
как
таковых.
58

Нет,—
возражает
романист,—
посмотрите,
как
прошло
первое
сви дание
Ве ры
П авло вны
с
Александром
Кирсановым,
и
вы
у бе­
дитесь:
любовь
—
самая
ис тин ная
и
несомненная
может
пред­
ста ть
д аже
в
так ой
с це не : «...как ты похудела
в
эти
две
нед ели,
Верочка,
как
бледны
твои
ру к и!» Он целует ее руки.
«Да,
мой
милый,
это
б ыла
тяжелая
борь б а.
Теперь
я
могу
це нит ь,
как
много
стра да л
ты,
чтобы
не
нарушить
моего
п окоя!
Как
мог
ты
так
вл адеть
собою,
что
я
ничего
не
видела?..»—«Да,
Верочка,
это
бы ло
не
легко»,—
он
все
целует
ее
рук и,
все
смотрит
на
них,
и
вдруг
она
хохоч ет : «Ах,
какая
же
я
невнимательная
к
тебе.
В едь
ты
устал,
Са ша,
ведь
ты
го ло д е н!» Она вырывается от него
и
бежит.
«Куда,
ты,
Ве р оч ка?» Но она ничего не отвечает,
она
уже
в
кухне
и
торопливо,
весело
говорит
Степану: «Скорее да­
вайте
обед,
на
два
прибора,—
скорее!
Где
тарелки
и
в се,
да вай­
те,
я
сам а
возьму
и
накрою
на
стол...»
Вам
кажется,
что
любовь
непознаваема
до
конца
и
тем
более
неуправляема?
А
я
вам
покажу,—
у беждае т
а втор ,—
подлинные
и
д аже
исч ерп ывающ ие
причины,
которые
пр ивел и
к
к раху
пер­
вый
брак
Лопухова,
начинавшийся
так
светло
и
необыкновенно.
В
то м,
что
п ричин ы
эти
несомненны,
согласны
все
участники
«треугольника», да еще и человек со стороны
—«особенный», не­
отразимо
прямодушный
Рахметов.
С
этим
согласна
и
символи­
чес кая
Красавица
из
четвертого
сна
Веры
Павловны,
полностью
представляющая
точку
зрения
автора.
Чернышевскому,
реалисту
и
де мократ у,
открытому
сторонни­
ку
новых,
с во бодн ых,
равноправных
отношений,
так
ва жно
ут­
вердить
их
нр авст венную
правоту,
что
он
идет
на
длинноты
и
определенное
литературное
однообразие
«текста», с тем чтобы
договорить
м ыс л и, «обнародовать»
перед
всеми
свою
эстетиче­
с кую
кон це пци ю:
да,
подлинно
счас тли вы м
и
красивым
в
любви
может
быть
только
свободный
человек.
Такому
договариванию
служат
еще
два
пр инци па
повество­
вания.
Во -п ер вых,
удвоение
конкретно-исторического,
социаль­
но-психологического
сю жета
в
сю жете
символическом,
который
включает
в
себ я
не
только
четыре
сна
Веры
Павловны,
но
и
фина л
романа
и
вставные
поэтические
ц итаты
из
Ге те,
Некр асо ­
ва,
Беранже.
И
во-вторых,
рассуждения
вслух,
разговор
автора
с
его
люб им ым
читателем
—
молодым
человеком,
решительно
порывающим
с
моралью
и
у клад ом
с та рого
мира.
О стан овим ся
на
том
и
другом
подробней.
Очень
со врем енно
звучит
в
разговоре
супругов
Кирсановых
мысль
о
силе
женской
натуры
и
ума,
д аже
о
ее
превосходстве
над
мужской: «Мысто­
бой
часто
говорили,—
думает
вслух
вместе
с
мужем
Вера
П ав­
лов н а,—
что
ор га низа ция
ж енщ ины
е два
ли
не
выш е,
чем
муж­
чины,
что
поэтому
женщина
едв а
ли
не
о ттесн ит
мужчину
на
второй
план
в
умственной
жизни,
к огда
пр о йдет
господство
грубого
насилия...
Ж е нщина
играла
до
сих
пор
такую
ничтож­
ную
роль
в
ум с тв енной
жизни
п отом у,
что
господство
насилия
отнимало
у
ней
и
средства
к
р азв итию ».
С
тех
пор
прошли
не
59

столь
долгие
сроки,
в
масштабах
истории,
и
оказалось,
что
же н­
щин ы
в
нашей
стране
и
в
других
ц ивил изо ванны х
странах
стали
огро мной
силой
в
медицине,
образовании,
гуманитарных
и
точ­
ных
науках,
во
множестве
профессий,
считавшихся
исключитель­
но
мужскими
в
то
время,
когда
ге р оиня
роман а
Вера
Павловна
одной
из
первых
в
России
начала
изу ч ать
медицину.
Спо р
о
качествах
же нщин ы
в
сравнении
с
мужскими
е стест­
в енно
перерастает
в
книг е
«Что делать?» в тему счастья,
нераз­
рывного
со
свободой
и
человеческим
р азви тием .
В
этом
плане
Ве ра
Павловна
—
героиня
поистине
зам еч ател ьная ,
ибо
ей
на
собственном
опыте
досталось
пройти
в есь
путь
освобождения
же нщ ины.
На чина я
от
борьбы
с
элементарным
семейным
деспо­
тизмом
мат ери ,
за
нее
решавшей
изначально,
как
жит ь
и
посту­
пать
ее
дочери,
и
кончая
самыми
высшими
формами
свободы
—
участием
в
преобразовании
со циал ь ной
и
нравственной
жизни
общества.
Ведь
маст ерск ие
В еры
Павловны
—
не
прос то
ранний
о пыт
свободной
кооперации
труда.
Это
и
оп ыт
(«модель») устро ­
ения
жизни
без
эксплуатации,
ког да
хозяева
—
сами
тружени­
ки.
Все
дотошные
выкладки
в
романе,
то,
как
считали
девушки
в
м ас терс ких
св ои
доходы
и
расходы,
как
распределяли
их
на
общественные
фонды
и
личное
потребление,
небезынтересны
и
в
наше
время
многообразных
экономических
преобразований,
поиска
новых
форм
кооперации.
Что
же
касается
времени
вы­
хода
книги
в
свет,
то
исто р ия
м ас тер ских
была,
разумеется,
рассказом
о
революционной,
со циал ист ическ ой
программе
ше­
стидесятников
—
революционных
демократов.
Ибо
центральная
мысль
Ве ры
Павловны
и
ее
д рузей
—
их
идеал
—
это
тр уд,
осво­
божденный
от
эк сплу ат ации
полностью
и
навсегда.
И
вот
после
мес яца
работы
в
новой
мастерской
Ве ра
Павлов­
на
раскр ыв ает
с вой
замысел
девушкам-швеям: «Добрые люди
говорят,
что
можно
завести
такие
швейные
м аст ер ские,
чтобы
швеям
б ыло
р або тать
в
них
много
выгоднее,
чем
в
тех
мастер­
ских,
которые
мы
все
знаем.
Мне
и
за хотелос ь
попробовать.
Су­
дя
по
пе рвом у
месяцу,
каж ет ся,
что
это
точн о
можн о.
Вы
полу ­
ч али
плату
испр авно .
А
вот
я
вам
скажу,
сколько,
кроме
этой
платы
и
всех
других
расходов,
осталось
у
ме ня
д енег
в
прибы­
ли...
Теперь:
что
делать
с
ними!
Я
завела
м астер ску ю
затем,
что­
бы
эти
прибыльные
деньги
шли
в
руки
тем
сам ым
швеям,
за
работу
которых
они
получены.
Поэтому
и
раздаю
их
вам;
на
первый
раз
всем
поров ну ,
каждой
особ о.
После
посмотрим,
так
ли
лучше
распоряжаться
ими,
или
можно
еще
каким-нибудь
другим
«манером», еще выгоднее для вас».
Но
то,
что
невинные
по
с ути
модные
ма стерс ки е
несли
в
себе
и дею
сокрушения
со б­
ственнических
принципов,
поня ли
со
временем
не
одни
работни­
цы.
Выразительно,
с
то нкой
и роние й
рисует
Чернышевский
эпи­
зод
вы зова
в
св ой
кабинет
Кирсанова
не ким
«просвещенным
мужем» (т.
е.
достаточно
высоким
полице йс ким
чином)
с
тем,
чтобы
передать
через
н его
всем
ор га низат ор ам
свободного
тру­
да:
их
зат ея
понята
блюстителями
незыб лем о го
порядка.
Р аз­
60

говор
идет
самый
инт ел лиген тный,
но
смысл
и
ит ог
его
впо лне
ясен: «Магазин г-жи
Кирсановой,—
за явля ет
«просвещенный
муж»,—
имеет
вредное
направление,
и
я
бы
советовал
ей,
и
в
ос обе нн ости
вам,
бы ть
осторожнее.
—
Если
он
вреден,
то
его
надо бно
закрыть,
а
нас
отдать
под
су д.
Но
мне
любопытно
было
знать,
в
чем
состоит
его
вред?
—
Да
во
всем.
Начнем
хотя
с
вывески.
Что
это
такое
«Maga­
sin des Nouveautés»? Это прямо революционный лозунг.
—
В
переводе
это
озна ча ет
«магазин хорошей работы» ...
—
Смысл
эт их
сл ов
не
тот.
Они
означают,
что
не об ход имо
все
магазины
так
устроить,
то гда
бу дет
хорошо
рабочему
сосло­
вию...»
Да,
государство
«грабящих прибавочную стоимость», разу­
меется,
стоит
на
страже
своих
интересов.
А
пр иснивш ееся
Вере
Павловне
в
конце
романа
царство
свободного
и
счастливого
тру­
да
—
это
победа
не
только
научного
прогресса
и
высокой
чело ­
веческой
этик и,
но
и
освобождение
всего
общества,
всех
труже­
н иков
от
политического
и
социального
угнетения.
Сны
Ве ры
Павловны,
наряду
с
историей
ее
личности
и
ее
се­
мейной
жиз ни
(главы книги,
как
вы
помните,
так
и
называются:
«Жизнь Веры Павловны в родительском доме», «Первая лю­
бо вь
и
зак о нный
б р ак», «Замужество и вторая любовь», «Второе
замужество»), составляют «сюжет
в
сюжете».
Вернее,
ко нце н­
т рир уют
сюж ет
мысли
на
фон е
сюжета
пос т упк ов.
Смысл
к аж­
до го
из
эти х
сно в:
необходимость
освобождения
женщ ин
—
в
пе рвом ,
истоки
нр авств енн ог о
искажения
че лове ка
и
путь
его
преодоления
—
во
в тор ом,
идеал
свободного
у стр ой ства
—
в
ч ет­
вертом.
Символические
эпизоды
концентрируют
все
содержание
пр оиз вед е ния,
выступают
как
цепочка
его
идейных
кульмина­
ци й.
Аналогичный
п рием
мы
рассмотрим
и
в
романе
Достоев­
ск ого
«Преступление и наказание»
на
других
страницах
нашей
книги.
Но
важн о
подчеркнуть,
что
Чернышевский,
опережая
по
времени
гениального
психолога
Достоевского,
убедительно,
вполне
м от ивиро ва нно
вписывает
эти
страницы
в
псих о ло ги­
ческое
движение
сюж ета.
Что
касается
третьего
сна ,
то
он,
в незап но
обн аж ая
правду
чувств
героини,
просто
является
одним
из
самых
перел ом ных
моментов
реальных
отношений
Веры
Па вловн ы,
Лопухова
и
Кир санов а.
Вместе
с
первым
и
четвертым
снами
он
связан
обр а­
зом
Красавицы,
р ожд енным
яркой
эмоциональной
фантазией
Ве рочки
Розальской
еще
в
пер иод
первого
увлечения
Лопухо­
вы м,
идеями
его
среды.
И
р оль
символической
Красавицы
устой­
чи ва,
здесь
она
снова
освободительница.
По
мысли
Красавицы,
доверенной
ей
автором,
права
ед ини чн ого,
неповторимого
че ло­
веческого
сердца
так
же
святы,
как
и
права,
относящиеся
сразу
ко
многим.
Третий
сон
и
весь,
любовный
сю жет
«Что делать?»
глу бок о
раскрывают
максималистскую
этику
Чернышевского,
его
одухотворенную
ве ру
в
возможность
и
значи м ос ть
лйчног о
счастья.
61

Три
других
сна
то же
мотивированы
чертами
личности
ге­
роини.
Например,
четвертый
сон
с
его
обстановкой
счастливого,
вдохновенного
пра здн ика
приходит
к
Вере
Павловне
в
момент
ярког о
взлета
ее
чувства
к
Кирсанову,
в
самом
начале
второго
замужества.
Эмоциональная
атмосфера
здесь
подготовлена
и
стихами
Гете ,
которые
звучат
в
это й
главе:
О
Erd! О Sonne!
О
Glück! О Lust! *
Лучшие
умы
человечества
верили
в
возможность
счастливого
су щ еств о вания
человечества,
писали
об
этом.
Чернышевский
с во­
им
романом
продолжил
традицию
Т.
Мо ра
и
Гете,
Пушкина
и
Тургенева,
предварил
Достоевского,
Толст ого,
Рабиндр анат а
Та­
гора,
П етеф и,
Горького,
Маяковского.
О
си ле
з ла,
сопротивления
прогрессу,
гуманизму
Чернышев­
ский
и
его
современники
имели
в
свое
время
тоже
не
упрощен­
ное
представление.
В
романе
«Пролог», написанном уже в Си­
би ри,
в
ссылке,
Н.
Г.
Черн ышев ский
нар исует
зло вещи е
ли ки
и
маски,
огромн ую
с илу
консервативного
с о про тивле ния,
цепко е
умение
помещиков
д ержа ться
за
крепостническую
со бст ве ннос ть.
Но
книга
«Что делать?» не об этом.
Она
—
о
«новых людях».
Поэтому
с
особенным
вни ма ние м,
со
множеством
п одроб нос тей
автор
вводит
нас
в
их
ми р,
полный
радости,
душевного
под ъе ма
и
глубокой
сер ьезн ост и,
ответственности
перед
народом
и
исто­
рией,
пе ред
близкими
и
дальними.
Г ерои
романа
мо ло ды.
Молодо,
энергично
бы ло
время,
ког да
их
образы
складывались
в
творческом
сознании
автора,
посте­
пенно
возникая
из
в сей
его
насыщенной
жиз ни
и
деятельности,
предшествующей
аресту
и
заключению
в
крепость.
К стати ,
и
сам
Ни кол ай
Гаврилович
очень
молод
в
эти
год ы
—
в
год
окончания
романа
ему
ис пол нилос ь
вс его
35. Вот почему,
вероятно,
так
уд а­
ли сь
писателю
страницы,
где
мы
видим
его
героев
в
о бщении,
спорах,
семейных
и
дружеских
по ездках ,
прогулках
и
на
празд­
никах.
П олна
новых
привлекательных
прим ет
жизни
дру жеск о­
го
кружка
Лопуховых
поездка
на
лодках
на
п ри роду
вместе
с
девушками
из
мастерской
В еры
Павловны.
Гул яние
и
иг ры
пере­
межаются
там
спорами,
в
том
чи сле
—
непосредственно
полит и­
ческими.
Пр авда,
как
это
бывает
нередко
в
ж изни,
по е здка
эта
неожиданно
пр и несла
Лопухову
прос туд у
и
болезнь,
сыгравшие
св ою
роль
в
особенном
сближении
с
Кирсановым,
его
лечившим,
Веры
Павловны.
Но
и
сам а
по
себе
п о ездка
значима
в
романе
—
впервые
мы
видим
большую
сл авн ую
компанию
люде й,
ум ею­
щих
д ружи ть,
спорить,
отдыхать
так
ве се ло,
искренне,
вооду­
шевленно.
Впе р вые
ясно
понимаем,
что
вокруг
Лопухова,
Р ах­
метова
всегда
мо лоде жь
—
ученики,
преемники,
товарищи
не
по
одн ой
лиш ь
науке,
а
единомышленники
в
понимании
всего
г лав­
ного
в
жизни.
* О Земля!
О
Солнце!
О
счаст ь е!
О
радость!
62

Другой,
лирич е ск ий,
семейный,
характер
носит
по ездка
за
город
Кирс а но вых
и
Бьюмонтов
(Лопуховых)
с
небольшим
кружком
друзей
в
один
из
последних
з имних
сне жны х
дней.
Ве­
село
нач ала сь
эта
пр о г ул к а: «Вечером покатилось двое саней.
Одни
сани
катились
с
болтовней
и
шу тками ;
но
другие
сани
б ыли
уж
из
рук
во н:
только
выехали
за
город,
запели
во
вес ь
голос,
и
что
запели:
Выходила
молода
За
новые
ворота,
За
новые,
кленовые,
За
решетчатые.
Н ечего
сказать,
отыскали
песню!
Да
это
ли
только?
То
едут
шагом,
отстают
на
четверть
версты,
и
вд руг
пускаются
вскачь,
о бгон яют,
бросают
снежками
в
веселые,
но
не
буйные
с а ни...»
В
центре
в есел ья
в
«буйных санях»
мо ло дая
да ма
в
черном.
«Буйные сани берут вправо,
через
канаву,
им
все
нипочем,—
проносятся
мимо
в
п яти
с аже нях: «Да,
это
она
до г адалас ь,
схва­
тила
вожжи
и
са ма
и
пр авит ...»
Но
ве сел ье
эт ой
ж енщ ины
не­
до лго е—
за
нервным
подъемом
спрятано
драматическое
с ост оя­
ни е.
Вид
дружных
супружеских
пар
—
Кирсановых
и
Бьюмон­
тов
—
в
какой-то
момент
обострил
ее
чувства,
и
все
увидели
слезы,
срыв,
ус та лост ь,
тревогу.
Ее
черное
платье
не
случайно,
хо тя
и
не
в
пря мом
смысл е
траур.
Дымкой
недосказанности
оку­
тана
эта
фигура
—
кто
же
эта
женщина,
не
л ири ческ ий
ли
обр аз
жен ы
писателя,
к оторой
и
пос вящ ен
роман;
в
тре х
инициалах
О.
С.
Ч.,
разуме етс я,
все
п рочли
имя
Ольги
Сократовны
Че р­
нышевской.
Г отов но сть
к
испытаниям
самым
сер ьез ным
живет
и
у
благо­
пол уч ных
п ока
Ве ры
Павловны
и
Катерины
Васильевны
Б ью-
мо нт
—
Чернышевский
не
см ог
умолчать
об
этом
даже
в
так ой
книге,
рассчитанной
на
обман
цензу р ы
и
без
того
полной
э зо­
по в ских
намеков
и
недомолвок
(Рахметов,
например,
в
разго­
воре
с
Верой
Павловной
на
ее
у прек
в
обычной
мрачности,
ему
соп утств ую щей ,
о т ве чает : «Вообще,
видишь
не весел ые
вещи:
как
же
тут
не
быть
мр а чным
чудовищем?..
Только
пусть
это
б удет
секрет,
что
я
не
по
своей
охоте
мрачное
чудовище...»).
В
романе
«Пролог»
через
неско л ько
лет
Н.
Г.
Ч ерн ышев ский
разовьет
те му
высо к ого
муже ств а
подруги
революционера,
нар и­
совав
отчетливо
автобиографический
образ
Ольги
Сократовны
в
герои н е
романа
Ли дии
Васильевне
Волгиной.
В
минуту
откро­
венности
одному
из
друзей
Лидия
Васильевна
скаж ет
о
своем
муже
слова,
для
об ык нове нной
жен щи ны
почти
невероятные:
«И пусть будет с ним и со мною,
что
буде т!
Я
хочу,
чтоб
о
мо ем
муже
говорили
когда-нибудь,
что
он
раньше
всех
по ним ал,
что
н ужно
для
пользы
народа,
и
не
жалел
для
пользы
народа
—
не
то,
что
себя
—
велика
ва жнос ть
ему
не
жалеть
себя!
—
не
жа­
лел
и
мен я!
—
И
будут
говорить
эт о,
я
знаю!
—
И
п усть
мы
с
Вол оде ю
буд ем
сиротами,
если
так
нужно».
63

Ре шали сь
исторические
судьбы
ст ран ы.
«К барьеру»
вых о­
дили
рыцари
без
страха
и
упрека
—
ре во лю ционе ры,
чья
жиз нь
без
остатка
п ри на длежала
народу,
ис тории .
И
да же
поражения
и
неудачи,
и
дл инная
полоса
реакции
не
уводили
от
граждан­
ского
дол га
как
сути
личности.
За
невероятным
упорством
са­
мого
Чернышевского,
его
сподвижников
стоял
исторический
о птим изм
—
ве ра
в
правоту
русского
освободительного
движ е­
ния ,
в
мир овое
зн аче ние
социалистического
идеала.
Мы
пер енесл ись
в
60- е
го ды
прошлого
век а,
но
незаметно
для
се бя
приблизились,
перечитывая
роман,
и
к
дня м
сегодняш­
ним.
И
это
естественно.
Книга
Чер ны шевск ог о
был а
и значал ь но
устремлена
в
будущее.
Обр ащ аясь
именно
к
мо лоды м, «новым
людям»
своей
эпохи,
которым
предстояло
лицом
к
лицу
ув ид еть
«неслыханные перемены»
век а
XX, Чернышевский
призывал:
«Будущее светло и прекрасно .
Любите
его,
стремитесь
к
нему,
приближайте
его,
переносите
из
не го
в
нас тоящ ее
все,
что
мо­
же те
перенести...»
Справедливо
писалось
в
советской
критике,
что
роман
Чер­
нышевского
оказал
наибольшее
непосредственное
вл ия ние
на
судьбы
советской
литературы,
ведь
его
герои
—
материалисты,
труженики,
ученые,
люди
широких
духовных
гори зонт ов ,
истори­
ческие
опт имис ты
близки
нам,
может
бы ть,
в
особ ен ност и
наше­
му
сегодняшнему
времени
по
само й
своей
су ти.
В
каждом
из
них
—
Рахметове,
Лопухове,
Вере
Павловне,
их
друзьях
—
соеди­
нили сь
черты
по д линно
ре во лю цио нной
натуры.
Вспомним
еще
ра з:
да же
до
встречи
с
Лопуховым
молоденькая,
неопытная
Верочка
Розальская
остро
осознает
н ео бход имос ть
постоять
за
себя,
бросить
вызов
«вседозволенности», к какой привыкли бога­
тые
бездельники
вроде
Сторешникова.
А
когда
он
превращается
в
домог а ющег ос я
жениха,
ей
х ват ает
сил
повести
борьбу
с
ма­
терью
за
св ою
свободу
от
брака
по
расчету.
И
бегство
из
дома,
и
стремление
встать
на
оди н
у ро вень
с
к ругом
Лопухова,
и
ор­
ганизация
мас тер с ких
как
оп ыт ной
ячейки
совершенно
новых
справедливых
отношений
—
во
в сем
э том
Ве ра
Павловна
—
че­
лов ек
раскованный,
смелый,
творческий,
осуществляющий
то
стремление
к
равноправию,
без
которого
уже
немыслима
наша
со вр ем ен ница.
Важ но
подчеркнуть,
что
Вера
Павловна
в
романе
«Что делать?» не одна.
Наташа
Ме рцал ова
— жена образованно­
го
священника,
занимающаяся,
в
сущности,
наукой,
и
б лиз­
кого
друга
Лопухова,
с
первых
слов
поддерживает
мысль
о
по­
бе ге
Верочки
из
дома
и
их
венчании,
хотя
ка ко й-то
момент
даже
сам
Мерцалов
раздумывает
над
рис ком
обвенчать
мол одых
п ро­
тив
во ли
родителей,
навлечь
на
себя,
возможно,
судебное
п ре­
следование.
И
та
же
Наташа
у верен но
в кл юча ется
в
руководство
мастерской,
когда
возникает
нужда
за мен ить
Ве ру
Павловну.
В
обр азе
второй
ж ены
Лопухова-Бьюмонта
Катерины
Ва­
си ль евны
Полозовой
Чернышевский
по каза л
ин ую
натуру
—
тихую,,
сосредоточенную,
в
чем-то
мечтательную
и
книжную.
Ин ым
ок азал ся
и
п уть
Полозовой
в
новый
для
нее
кр уг
людей:
64

через
осознание
двусмысленного
положения
богатой
нас ле дни­
цы,
отталкивание
от
нравственного
примитива
дельцов,
окру­
жавших
ее
отца
—
богатого
п редп ри ним ател я,
от
корыстных
женихов.
' Хотя Чернышевский,
повествуя
о
своих
героинях,
постоянно
напоминает,
что
они
первые,
жи вущ ие
этой
ж изнь ю,
делающие
первые
ша ги
в
создании
новой
равноправной
семьи,
нового
укла­
да
повседневной
жизни,
в
которую
все
прочне й
входят
люби­
мый
труд,
забота
о
других
людях,
активное
от нош ение
к
мысли,
культуре,
будущему,
его
ж енщи ны
об аят ельн ы,
женств енны .
Они
естественны.
Может
бы ть,
это
да же
главное,
о
чем
заботился
писатель,
соз давая
пер вые
образы
новых
женщин
в
огром н ой
га л ерее
ж енских
портретов,
пр ина дле жа щих
художникам
в сех
времен
и
народов.
Что
автор
думает
об
это м,
до каз ывает
содер­
ж ание
четвертого
сна,
где
В ера
Павл овн а
в
ра зговоре
с
Кирса­
н овым
вспоминает
высшие
ти пы
женской
красоты,
воплощен­
ные
в
Астарте,
Афродите,
идеальной
Красавице
средних
веков.
Ее
собеседница
—
си мвол иче ская
Красавица
увер енно
вписывает
в
э тот
ряд
женщину,
поднявшуюся
к
под линно й
свободе
и,
зна­
чит ,
к
ист инно й
пол нот е
чувств,
всего
своего
существования.
«От равноправности и свободы и то мое,
что
было
в
прежних
цар ицах,
получает
новый
характер,
высшую
пр елест ь,
како й
не
знал и
до
меня,
перед
которой
ничто
в се,
что
знали
до
м е ня...
С
низшим
ску чн о,
только
с
равным
по лное
веселье.
Вот
почему
до
м еня
и
му жчина
не
з нал
полного
сч аст ья
лю бви...
Поэтому,
ес ли
ты
хочешь
од ним
словом
выразить,
что
такое
я,
это
сло­
во
—
равноправность.
Без
нег о
наслаждение
телом,
восхищение
красотой
с кучн ы,
мрачны,
гадки;
без
н его
нет
чи с тоты
сер дца ,
ес ть
только
обман
чи ст отою
тела.
Из
него,
из
равенства
и
сво­
бода
во
мне,
без
которой
нет
меня».
Но
главное
достоинство
романа
«Что делать?»—
это
все
же
маст ерс тво
изображения
реальных,
живых
людей.
Оба
принципа
по эт иза ции,
утвержденных
реализмом,
использует
писатель,
соз ­
давая
ря дом
с
В ерой
Павловной
и
ее
подругами
личнос т и
Лопу­
хова,
Кирсанова,
Рахметова:
поэтизирует
и
обыкновенное,
и
ис­
ключительное.
Прос ты ,
реалистичны
предыстории
Лопухова
и
К ирс анов а:
не
очень
состоятельные
и
образованные
родители,
решимость
овладеть
настоящим
образованием
собственными
средствами,
в ос пита ние
в
с ебе
трудолюбия,
упорства,
чувства
собственного
достоинства.
Самостоятельное,
с
опорой
на
лучших
ученых-ес­
тественников
формирование
мировоззрения,
трезвость
в
оценке
социальной
сути
общества,
умение
поставить
себ я
в
нем
прочно
и
не з авис имо.
Лопухов
—
учен ы й,
как
и
Кирсанов,
ста вши й
смо­
лод у
известным
специал исто м,
мы
чувствуем
и
понимаем
по
всему
укладу
их
жизни:
чте н ие,
научный
труд,
где-рядом
с
п ро­
фессиональным
в езде
человеческое,
где
вокруг
—
молодежь,
уче­
ники.
Кстат и,
исследователи
романа
да вно
заметили
св о еобр аз­
ный
состав
кружка
Лопухова
—
К ирс анов а:
в
нем
рядом
с
уче­
Б
Заказ
No
1309
65

ными-естественниками
студенты,
военные.
Последние
два
с лоя
были
обязательны,
как
от ме чали
историки,
в
к онс пир ат ивных,
р е волю цио нных
кружках
60- х
годов.
Такой
состав
—
одна
из
э зопо в ских
примет
п о веств о вания,
одна
из
характеристик
граж­
данского
поведения
Лопухова
и
Кирсанова.
В
ка кой
мере
у дал ась
Чернышевскому
психологическая
инд и­
видуализация
Лопухова
и
Кирсанова,
о бъ екти вно
поставленных
в
традиционную
ситуацию
любовного
со перн ичест ва?
По
этому
поводу
есть
разные
м нения
—
пожалуй,
общего
в
эт их
персона­
жах
больше,
чем
различного.
З десь
Ч ер ныше вский
уступает
в
психологическом
мастерстве
знам ени т ым
писателям-современни­
кам.
Он
и
сам
признается
в
этом
в
начале
книги.
Однако
для
Чернышевского,
пишущего
программный,
пр обл е мный
роман,
важными
были
не
оттенки,
а
существо
их
различий.
Не
контраст
социальных
положений,
не
непримиримость
в згляд ов,
не
раз­
ность
путей
—
этих
персонажей
«Что делать?» разделяет куда
меньшее:
разница
темпераментов,
психологических
потребностей
в
общении
и
в
семье.
Ед ва
ли
это
столь
повлияло
на
зам ы сел
произведения,
если
бы
роман
«Что делать?» не был книгой о че­
л ов еческ ом
счастье,
о
любви
и
семье,
о
самовоспитании
и
дея ­
тельности,
о
повседневной
ж изни
«новых людей».
Отве тстве нно сть
за
другого
—-
вот
то
высокое
качество,
ко­
торое,
мож ет
быть,
наиболее
созвучно
нашему
более
дин амич ­
ному,
противоречивому
и
с ложно му
в еку.
В
Рахметове
Че рны­
шевский
п оказа л
высшую
степень
ответственности
за
д ругого ,
чут ь
приоткрыв
(по условиям цензуры)
его
«одну,
но
пламен­
ную
страсть»
революционера
—
ор га низат ор а,
профессионала.
У
Лопухова
и
Кирсанова
это
чувство
ответственности
полнее
всего
проявилось
в
о тно ш ениях
дружеских
и
любовных.
Особую
сложность
составляло
то,
что
оба
они
б ыли
способны
прекрасно
понять
не
только
се бя,
но
и
другого.
Чернышевский
любуется
тем
совершенством,
с
которым
вл адеет
собой
Кир санов ,
отдаля­
ясь
от
семьи
Лопуховых,
когда
понимает,
что
по люб ил
Вер у
Павловну.
Но,
пожалуй,
самая
уд ав шаяся
писателю
гл ава
—
«Теоретический разговор», где проникший в « ма не вр ы»
Кирса­
но ва
Дмитрий
Сер геевич
Лопухов
во з вращ ает
ему
его
жертву.
Эт им
сильным
лю дям
не
нужно
хвататься
за
пистолеты.
И
не
стоит
б оят ься
унижений.
Они
ра вны
по
своей
нравственной
с иле
и
мужскому
достоинству.
Да
и
выбор
сделан
единственным
не­
отраз имы м
судьей
—
чувством,
сер д цем
Веры
Павловны,
со
всей
искренностью
и
почти
де тс ким
недоумением
перед
голо сом
но­
в ого
чувства
открывшейся
Лопухову.
И
по эт ому
д рузь ям
оказывается
достаточно
л ишь
ра з говор а,
названного
«теорети­
че ски м».
Конечно,
найденная
Лопуховым
развязка
могла
быть
иной,
есл и
б
у
Лопуховых
были
дет и,
д олг
перед
которыми
еще
бо лее
значителен,
чем
перед
истиной
чу в ства
и
свободой
близкого
человека.
Но
это
был
бы
уже
иной
роман.
В
«Что делать?»
Чернышевский
проводил
гл авные
проблемные
контуры
харак­
66

теров,
ситуаций,
бр ал
общечеловеческие
коллизии
в
их
укруп­
ненном
«альтернативном»
выражении.
И
еще
од на
черта
романа,
написанного
более
120 лет назад:
по эзия
д ействия ,
дел а.
В
первую
очередь
дела
готовящейся
ре­
волюции.
Автор
не
настаивает,
что
его
освобождение
—
это
побе*
да
однозначная
и
окончательная,
скорее
—
оди н
из
шагов
на
пути
к
ней.
Но
мотив
исторического
оптимизма,
на де жды
на
возможную
«перемену декораций»
завершает
по ве ств о вание.
Завершает
и
сквозной
диа лог
автора
с
читателями.
Подобный
открытый
оптимистический
финал
станет
характерной
чертой
эпоСа
советской
литературы.
Соединение
исторической
перспективы
и
ре альн ого
дел а
с та­
нет
основой
сюж ета
самых
значительных
произведений
совет­
ско й
литературы.
А
название
знаменитого
произведения
Н.
Г.
Чернышевского
еще
раз
прозвучит
в
истории.русской
ре­
волюционной
мысли
в
политической
книге
В.
И.
Ле нина
—
одно­
го
из
самых
ув ле че нных
читателей
романа
«Что делать?».

Как
и
Ч ер ныше вский,
Салтыков-Щедрин
—
могучий
и
после­
дов ат ель ный
демократ,
нравственно
и
политически
бескомпро­
миссный
про т ивник
старог о
монархически-дворянского
уклада
жизни,
обездолившего
и
унизившего
ее
главную
с илу
—
трудовой
народ
до
степени
невероятной,
фантастической...
Эти
обстоятель­
ства
раскрылись
перед
М.
Е.
Салтыковым
во
время
его
ссылки
в
Вятку
в
1849 году,
где
он
пробыл
целых
восемь
лет
за
публи­
ка цию
первых
св оих
произведений
«Противоречия»
и
«Запутан­
ное
д ело », критикующих
бюрократический
строй.
Губернские
чи нов н ичьи
нравы
проще,
чем
столичные;
перед
молодым,
об­
разованным,
умным
человеком
открылись
такие
стороны
жизни
крестьян
и
других
жи теле й
губернии,
у
него
в
руках
как
у
до-
вгрённого
лица
губ е рна тора
оказывались
п орой
такие
доку­
менты
о
ж изни
края,
что
это
было
уже
документальное
обличе­
ние
крепостного
строя,
доживающего
свое
последнее
десятиле­
т ие.
После
возвращения
из
ссылки,
после
крестьянской
ре ф ормы
1861 года М .
Е.
Салтыкову
еще
раз
довелось
близко
узнать
рус­
ск ую
провинцию,
служа
в
Рязани
и
в
Твери
в
те
самые
годы,
когда,
ка зал ось
бы,
политическое
и
социальное
освобождение
народа
ст ало
реальной
возможностью.
Но
именно
эти
год ы
оста­
в или
у
писателя
тяжелое
в печатл ени е
политической
пассивности
народа:
ведь
реф орма
не
дала
ему
главного
—
экономической
свободы,
земли,
реального
равенства.
«Временно обязанными»
на
многие
годы
ос та ва лись
крестьяне,
которым
н ужно
бы ло
те­
п ерь
выкупить
землю
у
помещика
или
арендовать
ее.
Вот
по­
че му
в
поэме
Некрасова
«Кому на Руси жить хорошо»
мы
с лы­
шим
ре пл ик у : «Добра ты царска грамота,
да
не
для
нас
ты
писан а. .. »
Это
сказано,
кон ечн о,
о
реформе,
об
остающемся
б ес­
пр ави и.
Вот
эту
заст о йну ю,
несмотря
на
все
изменения
фо рм
эк сплу ат ации
после
1861 го' да,
коллизию
и
положил
Салтыков-
68

Щедрин
в
основу
сатирического
романа
«История одного го ­
рода».
В
м иров ой
литературе
б ыла
и
продолжает
развиваться
сегод­
ня
давня я
традиция
ч ерез
портрет
е ди ни чного
города
или
се ла
создавать
образ
це лой
страны,
целого
исторического
ук лада.
Вы
помните
горо д,
где
Гулливер
в стр етил ся
с
лилипутами,
в
ва­
шей
памяти
Петербург
из
«Медного всадника»
Пу шкин а,
обоб­
щенно-экзотический
город
Макондо
из
романа
Г.
Маркеса
«Сто
лет
одиночества».
Город
Г лупов
Салтыков-Щедрин
на звал ,
как
и
Некрасов
свои
села,
в
духе
рус ской
народно-сатирической
традиции.
Впро­
че м,
и
о тли чие
от
п одобн ой
образности
проявляется
в
э том
пр о­
изведении
то же
впо лне
о пред ел енно
—
такая
сатира
очен ь
часто
бывает
стихийно-социальной,
у
Салт ык ова- Щед рина
она
была
политической,
обнажала
механизм
угнетения
и
оглупления
на­
рода ,
лиш ения
его
права
на
политическое
самосознание...
Эта
сторона
содержания
щедринского
романа
вложе н а
в
другое
сло­
во
названия
—
в
с лово
«история».
Одна ко ,
понимает
читатель,
истории
в
смысле
с воб од ного
естественного
развития
сам о соз на­
ния
у
гл уповце в
нет.
И
нет
по
их
собственной
вине .
Будучи
в
не кие
отдаленные
времена
не
глуповцами,
а
головотяпами,
они
с ами
отдали
сво ю
свободу
пришлому
чужому
князю,
ибо
не
уме­
ли
собой
распорядиться.
Оче нь
смешно
и
даже
как
будто
весело
рассказывая
эт от
эпизод
в
гла ве
роман а
под
названием
«О коре-
ни
пр ои схо жден ия
г лу по вце в», писатель дает нам ключ к своему
повествованию.
Мо жно
отдать
св ою
законную
свободу
в
чу жие
загребущие
рук и,
но
можно
и
не
отдавать.
Тогда
и
история
по­
шла
бы
по-иному,
и
глуповцами
не
назывались
бы.
Не
пр ав­
да
ли,
и но сказан ие
вполне
прозрачное?
Ведь
буд ь
на род
в
60- е
го ды
XIX века политически более активен,
русская
история
действительно
могла
бы
пой ти
другим
путем,
как
экономиче­
ским,
так
и
политическим...
Ну,
а
как
все
это
выглядит-б
сатирическом
сюж ете
рома н а,
как
же
го лово тя пы
стали
глуповцами?
Ис поль зуя
зн аме ниты е
пого вор ки
о
простаках
—
своеобразную
самокритику
народа
в
бы тов ой,
обыд ен ной
жиз ни,
писатель
выстраивает
н екую
ц елос т­
ную
историю.
Устав
от
распрей
отдельных
племен,
головотяпы
с
целью
добиться
какого-нибудь
порядка
предприняли
раз ные
дела.
«Началось с того,,
что
Волгу
толокном
замесили,
потом
тел ен ка
на
баню
тащ ил и,
потом
свинью
за
бобра
купили
да
со­
ба ку
за
волка
уби ли,
потом
лапти
растеряли
да
по
дворам
иска­
ли:
было
л аптей
шесть,
а
сыскали
с ем ь...»
Многое
еще
про ис­
ходило
с
ними
в
этой
предыстории
глуповства.
Но
да же
и
в
сравнении
со
всеми
подвигами
глуп ос ти
решение
добровольно
отда ть ся
в
ка б алу,
х очет
сказ а ть
писатель,
в ыгляди т
фантасти­
чес ки.
Сами
«с поклоном»
объявляют
они
князю
вот
о
ч ем:
«...много
мы
промеж
себя
убивств
ч инил и,
много
друг
дружке
ра­
зор ен ий
и
надругательств
д елали ,
а
все
правды
у
нас
нет.
Иди
и
в олод ей
нами!»
69

Поглумившись
над
гол овот япа ми
и
определив
к
ним
своего
заместителя
«вора- но во то р а», князь сразу же предъявил вполне
конкретные
условия
своего
пр авле ния: «И будете вы платить
мне
дани
м ног ие...
У
кого
ов ца
ярку
принесет,
о вцу
на
меня
от­
пиши ,
а
я рку
с ебе
ос та вь;
у
кого
грош
случится,
тот
ра зло ми
его
начетверо:
о дну
часть
мне
отдай,
другую
мне
же,
третью
опять
мн е,
а
четвертую
себ е
оставь.
Когда
же
пойду
на
во йну
—
и
вы
иди те!
А
до
прочего
вам
ни
до
че го
де ла
не т !» Но отступать
бы ло
уже
поз дно .
И
п отом у: «Так!»—
отвечали
головотяпы.
«—
И
тех
из
вас,
которым
ни
до
чего
дела
нет ,
я
бу ду
ми ло­
вать;
проч их
же
вс ех
—
казнить.
—
Так!
—
отвечали
головотяпы.
—
А
как
не
умели
вы
ж ить
на
своей
во ле
и
сами,
гл уп ые,
по­
ж елали
се бе
к абалы ,
то
наз ы вать ся
вам
впредь
не
головотяпа­
ми,
а
глуповцами.
—
Так!
—
отвечали
головотяпы...»
С
тех
пор
в
городе
сменилось
двадцать
два
градоначальника,
действовавших
в
духе
к нязя.
Двадцать
два
персонажа
—
цел ый
художественный
ми р,
живущий
по
своим
законам.
Как
же
со з­
да ет
его
писатель,
доверяясь
простодушным
«помощникам» —
провинциальным
л ето пис цам,
бесхитростно
описывающим
вс е,
«как оно было»?
Вот
перед
нами
предварительное
изображение,
существую­
щее
еще
до
сюжета,
у
Щедрина
оно
носит
наименование
«Опись
гра д она ча льник ов».
Описывают
ведь...
вещи,
да
тем
более
нуме­
руя
их,
о
лю дях
говорится
по-другому.
Но
это
не
обмолвка
пр о­
стодушного
л ето пис ца,
не
смешная
частность
повествования.
Это
ярки й
сатирический
штрих
—
не
люди
будут
перед
на ми
—
механизмы,
вещи,
дейст ву ющи е
по
заданной
сверху
программе,
«заведенные на деятельность»
сто яще й
над
ними
силой.
Так
по­
чему
же
не
б ыть
оп иси
гр ад она чал ьнико в?
Удивительно
разнообразие
этих
деятелей:
во ист ину,
кого
тут
только
нет !
Вот,
например,
гр адо нач аль ник
Баклан
Иван
Ма т­
ве е вич.
«Был роста трех аршин и трех вершков,
и
ки чил ся
тем,
что
происходит
по
прямой
л инии
от
Ив ана
Вел ико го
(извест­
ная
в
Москве
ко ло ко л ьня)».
От
деяний
же
его
со хр анило сь
л ишь
из вестие : «Переломлен пополам во время бури,
св ир еп­
ст вов ав шей
в
1761 году.. .»
Маркиз
де
Санглот
—
французский
выходец
и
д руг
Дидерота
* —«от лич ался
легкомыслием
и
любил
петь
непристойные
песни», другой «летал
по
воздуху
в
город­
с ком
саду
и
чу ть
было
не
улетел
совсем».
В
числе
двадцати
двух
был
майор
Прыщ
с
ф арш ирова нн ой
головой,
Брудастый
и мел
в
голове
мех ан изм
—« ор га нчик»,
виконт
дю-Шарио,
«по рассмотрении,
ок азал ся
девицею...».
Ку да
как
необычны
и
остальные.
Все ,
что
летописцы
запом­
ни ли
о
них
—
это
в
ос но вном
уродства
и
причу ды.
Все
градо­
начальники—
случайные
люди,
неведомо
как
оказавшиеся
на
*Д.
Дидр о.
70

св оих
постах
—то
ли
по
пр от ек ции,
то
ли
п отом у,
что
другие
б ыли
тог о
хуже.
В
перечне
немало
выходцев
из
чужих
краев
—
Ламврокакис,
н апр име р, «беглый грек,
без
им ени
и
о тчес тва,
и
даже
без
чина,
по йма нный
графом
Кирилою
Разумовским
в
Нежине
на
б азаре.
Торговал
гр еч еским
мы лом,
губкою
и
ор е­
хами».
Микаладзе—«черкашенин»,
Пфейфер—«голштинский
в ыход ец».
Сближает
их,
так
сказ ат ь,
уровень
общественной
пользы,
"принесенной Глупову.
Хорошо
еще,
если
это
вн едр ение
г ор чицы
или
персидской
ромашки,
как
то
сдел али
Двоекуров
или
Бене­
воленский,
или
попытки
замостить
то
базарную
площадь,
то
о дну
из
богатых
у лиц.
Есть
и
деяния
иные.
Б ор ода вкин,
на при­
м е р, «спалил тридцать три деревни и с помощью сих мер взы ­
ск ал
недоимок
два
рубля
с
п олти н ою», а Перехват-За лихв ат-
ски й
«въехал в Глупов на белом коне,
сжег
гимназию
и
уп ра зд­
нил
на ук и».
В
од ном
все
двадцать
два
едины
во
все
времена
—
это
в
с бо­
ре
недоимок.
Они
неизменно
грабят
народ,
с
че го
на чал
и
пер­
вый
приш лый
князь.
Мысль
писателя
яс на:
все
многообразное
мельтешение
гр ад она ч альник ов
—
форма,
за
которой
скрыта
од­
на
с уть
—
гр аби тель ск ая
по
отношению
к
большинству.
Коль
с коро
в
ж изни
градоначальников
отсутствует
пол ожите льна я,
по­
л езная
деятельность,
то
надо
же
им
чем-то
заполнить
время.
Пот ому,
наверное,
и
путешествует
Фердыщенко
по
выгону,
как
время
от
времени
путешествовали
по
окраинам
России
высоко­
по став ленные
лица.
«План был начертан обширный .
Сн ачала
направиться
в
о дин
уг ол
выгона;
потом,
перерезав
его
пло щад ь
п опере к,
нагрянуть
в
другой
конец;
потом
очутиться
в
сер един е,
потом
ехать
опять
по
прямому
направлению,
а
затем
уже
ку да
гл аза
гл ядя т.
Везде
принимать
поздравления
и
дары».
Это
од­
новременно
пародия
на
в сяког о
ро да
представительские
путе­
шествия
в л астей,
от
которых
нет
нико му
и
никакой
пользы,
а
с
др угой
с торон ы,
пу т ешест вия
Фе рд ыще нко
—
та
метафора
пусто­
ты
градоначальнических
дейс тви й,
которая
в
разных
вариантах
и
формах
просто-таки
пронизывает
сатирический
роман
Щед­
рина.
Градоначальники
озабочены
одним:
как
бы
не
походить
на
предшественников,
оставить
память
о
себе,
пус ть
и
отрицатель­
ну ю:
одн и
ведут
«войны за просвещение», другие
—«в ой ны
про­
тив
пр ос ве ще ния », один градоначальник вымостит мостовую,
др угой
ее
«размостит», как Негодяев,
настроивший
монументов
из
добытого
так им
образом
камня...
И,
конечно,
к оли
нет
реаль­
ной
деятельности,
пр о цв етают
л юбов ные
утехи,
ра зрас таяс ь,
на­
пример,
в
гл аве
«Сказанье о шести градоначальницах»
в
жут­
ки й,
фантастический
кош мар
ра зг ула
власть
пре де р жащих.
Так
строится
в
романе
Щедрина
его
главная
мысль
—
об
а нтина род ­
ности,
реакционности,
губительности
для
жизни
общества
пр ав­
ления
ничтожных
ставленников
верховной
в л асти.
Недаром
им
дан ы
значимые
фамилии
—
Пр ыщ,
Бородавкин,
Негодяев.
Ин­
дивидуализация,
заостренная
до
предела,
до
гротеска,
обнару­
71

ж ивает
полное
отсутствие
реальных
личностей,
то рж ество
ма­
со к,
марионеток,
мнимостей
зловещих
и
зловредных.
Вернемся
к
те ксту
и
перечитаем
некоторые
наибо ле е
харак­
терные
главы.
Галерея
монстров-управителей
в
произведении
нач инает ся
образом
Органчика
—
Дементия
Вар лам ови ча
Врудастого,
хотя
в
описи,
он
значится
вос ь мым.
Прозра чны й
намек
—
он
появил­
ся
в
Глу пов е
в
1762 году.
Ясн о,
что
нет ер пеливо е
ожидание
эт ого
дея тел я
жителями
города
было
свя за но
с
переменами
—
кре­
стьянской
реформой,
провозглашенной,
как
вы
по м ните,
в
фев­
рал е
1861 года .
Тем
разительней
контраст
ожи да е мого
и
прои с­
шедшего
в
реальности.
Реформа
подавалась
русс ки ми
прави­
телями
как
в ели чайш ёе
завоевание,
и
г лу повцы
в
высшей
м ере
оптимистично
жду т
прибытия
нового
начальника
—
новый,
в
их
представлении,
обязательно
лучш ий.
«Жители ликовали;
еще
не
видав
в
глаза
вн овь
назначенного
правителя,
они
уже
р асска­
зывали
об
нем
анекдоты
и
называли
его
«красавчиком»
и
«ум ­
ницей ».
Поздравляли
друг
друга
с
радостью,
целовались,
про­
ливали
слезы,
за ходи ли
в
кабаки,
сно ва
вых од или
из
них
и
опять
заходили.
В
по рыве
восторга
вспоминались
и
старинные
глуповские
вольности.
Лучшие
гр аж дане
собрались
перед
со­
борной
колокольней
и,
образовав
всенародное
ве че,
потрясали
воздух
в о ск ли цан иями: «батюшка -то
наш !
кра сав чик -то
наш!
ум-
ниц а-т о
наш!»
Так
соединились
зде сь
начальстволюбие
как
таковое
и
либе­
ра лиз м.
Знаменитое
щ едр инско е
сло во
«начальстволюбие»
озна­
чае т
рабскую
привыч ку
путать
истину
с
уб ежд ением,
что
т от,
кто
наверху,—
всегда
прав
и
м удр.
Прочтите
с
э той
точ ки
зре­
ния
весь
роман
«История одного города»
и
увидите,
что
чере з
множество
эпизодов
и
характеристик
проходит
печальная
исто­
рия
существования
и
кр изис а
глуповского
начальстволюбия.
Самая
первая
и
од на
из
самых
в печатл яющих
глав
в
этом
от­
но ше нии
как
раз
«Органчик».
На
ее
примере
лучше
вс его
про­
следить,
как
именно
рождается,
обогащается,
развертывается
образ-понятие.
Всем,
конечно,
знакомы
выражения
«пустой малый», «пустая
ролов а».
Но
никто,
раз уме етс я,
не
понимает
их
буквально.
А
вот
М.
Е.
Салтыков-Щедрин
си лой
образного
в ообра жен ия
писателя
и
читателя
буквализирует
расхожие
выражения.
Автор
в клады­
ва ет
в
пус тую
голову
механизм
говорящей
куклы,
произносящей
л ишь
два
слова.
Но
не
«папа»
и
«мама», а ...
«не потерплю!»
и
«разорю!».
Р азве
мал о
бы ло
в
щедринские,
да
и
позднейшие
времена
гр ад она ча льник ов
и
просто
начальников,
которые
уп­
равляли
только
угроз ам и
и
взы ск ан иями.
Пе ред
нами
не
просто
р еали з ация
метафоры,
а
р еал из ация
действенная.
Затем
проис­
ходит
событийное
пр и раще ние:
если
на
плеча х
у
человека
меха­
низм,
то
он
может
ведь
и
сломаться?
Что
и
про исхо д ит
в
главе
«Органчик».
В
оди н
прекрасный
весенний
день
Дементий
В ар­
л амов ич
Брудастый
«по очереди обошел всех обывателей и хотя
72

молча,
но
благосклонно
принял
от
них
вс е,
что
следует.
Ок он­
чи вши
с
этим
делом,
он
несколько
отступил
к
крыльцу
и
ра с­
кры л
рот..:
И
вдруг
что- то
внутри
у
нег о
зашипело
и
зажу жж а­
ло,
и
чем
более
д лилос ь
это
таинственное
шипение,
тем
сильн ее
и
с иль нее
вертелись
и
све рка ли
его
глаза.
«П...п...п л4о!» нако­
нец
вырвалось
у
не го
из
уст...
С
эт им
звуком
он
в
последний
раз
сверкнул
глазами
и
опрометью
бросился
в
открытую
дверь
сво­
ей
квартиры».
Непринужденно
и
легко
автор
развертывает
и
другие
звенья
сюжетной
це почк и,
сл еду ющие
д ейств ия
сатири­
ческой
комедии.
Сломанные
в ещи
чинят,
и ...
градоначальниче­
ская
голова
тайно
уносится
к
часовых
дел
мастеру.
Но
тайна
просачивается
в
гор од.
И
вот
уже
взволнованные
обыватели
(один из них увидел в окне часовщика Байбакова градоначаль­
нич еску ю
голов у,
окруженную
слесарным
инструментом)
з адают
ученому
человеку
—
смотрителю
народных
училищ
во прос : «Бы­
вали
ли
в
истории
примеры,
чтоб ы
л юди
распоряжались,
ве ли
войны
и
заключали
трактаты,
име я
на
плечах
п ор ожний
сосуд?
Смотритель
подумал
с
минуту
и
отвечал,
что
в
ис тори и
мн огое
пок рыто
мраком;
но
что
был,
однако
же,
некто
Кар л
Просто­
душный,
которы й
имел
на
плечах
хотя
и
не
по ро жний,
но
все
ра вно
как
бы
пор ож ний
сосуд,
а
вой ны
вел
и-т рак таты
заклю­
чал».
Фантастика
здесь
переходит
в
и ронию :
нет ,
к оне чно,
не
было
в
ис тории
человечества
пр ави тел ей
с
механическими
голо­
вами,
но
вот
похо ж ие
на
них
—
были,
и мели
«хотя и не порож­
ний ,
но
все
равно
как
бы
поро жний
с осуд ».
Такие
переходы
от
фантастики
к
иронии
постоянны
в
системе
щедринского
текста,
и
заинтересованный
читатель
легко
их
выделяет.
В
них
св оя
особая
художественная
п рел есть
сатиры,
одновременно
разящей,
беспощадной
и
тон кой ,
многоакцентной,
рассчитанной
на
умн о­
го
ч итате ля.
И так,
т екст
«Истории одного города»
динамичен
вдвойне:
развивается
сатирическая
мысль
писателя
и
развива­
етс я,
развертывается
сама
материя
образа.
Так
будет
во
всех
г лавах
романа.
«История одного города»
с ост оит
из
гл ав,
впо лне
зако нч енны х.
Они
могут
быть
восприня­
ты
ва ми
и
как
самостоятельные
произведения
малой
сатири­
ческой
формы,
где
все
завершено
по
мысли
и
по
форме,
по став ­
ле но
на
с вои
места.
Салтыков-Щедрин
—
пис ател ь
страстный,
заражающий
нас
силой
св оего
гнева.
И
несомненно,
от
комедийного,
игров ого,
фольклорно-просторечного
начала
романа
к
его
кон цу
меня ется
эмоциональное
звучание
ц ел ого.
От
шутки
и
насмешки
—
к
из­
девке
над
тупой
рьяностью
верхов
и
к
все
большему
сочувствию
низам.
Исключительно
у дал ась
в
это м
отношении
по сл едняя
часть
—
глава
об
Угрюм-Бурчееве.
На
первый
в згляд ,
он
как
будто
менее
нелеп
и
фан тасти чен,
чем
Брудастый
или
Прыщ,—
живое
существо,
не
механическая
кукла.
Но...
какое
с уществ о!
Отступая
от
преобладающей
ст и­
хии
саркастического
комизма,
пис ател ь
создает
впечатление
по­
давленности,
ужаса
и
объясняет
его
природу.
Перед
нами
«чи­
73

стейший
тип
идиота,
принявшего
какое-то
мрачное
решение
и
давшего
себе
к лятву
привести
его
в
исполнение».
Оказывается,
пустота,
о
которой
мы
говорили
выш е,
вспоминая
другие
главы
романа
«История одного города»,—
это
еще
не
самое
страшное.
Страшнее
—
одержимость,
лише нная
всяких
следов
че л ове чно­
сти .
Вот
именно
такой
одержимый
предстает
в
эт ой
гла ве
перед
нами.
«Если бы,
вследствие
усиленной
идиотской
деятельности,
да же
весь
мир
обратился
в
пустыню,
то
и
этот
результат
не
устрашил
бы
идиота.
Кто
знает,
быть
может,
пус т ыня
и
пр ед­
ставляет
в
его
г лазах
именно
ту
обстановку,
к отор ая
изобра­
жа ет
собой
идеал
человеческого
общежития?»
Глуповские
градоначальники
время
от
времени
сочиняли
раз ­
ные
за кон ы,
указы,
инс тр ук ции,
например,
устав
«О благовид­
ной
вс ех
гр ад она ч альнико в
на р у жн ос ти», «Устав о свойственном
градоправителю
добросердечии»
и
т.
д.
Как
правило,
документы
эти
смехотворны,
но
дос таточ но
невинны.
Что
же
касается
Уг-
рюм-Бурчеева,
то
он
в
своей
деятельности
выступил
как
теоре­
т ик,
создатель
«систематического бреда» .
Вот
и
еще
од но
отвле­
ченное
п онят ие-об раз
в
«Истории одного города»
наряду
с
«начальстволюбием» . «Си с те ма ти ка» — с ло во,
относящееся
к
пр о­
грессу,
к
науке.
В
XIX веке оно однозначно воспринималось
только
в
контексте
блага
чел о ве чес тва:
ведь
н аучн ых
открытий,
которые
угрожали
бы
миру,
тогда
еще
не
бы ло.
Впрочем,
и
по­
рох,
изобретенный
в
незапамятные
времена,
о дно знач но
благом
уже
не
б ыл...
И
все
же
в
угрюм-бурчеевском
«систематическом бреде»
С ал­
тыков-Щедрин
изоб ра зил
и
открыл
для
нас
н ечто
по-новому
уг рожа ю щее
—
воинственно
внедряемые
бесчеловечные
социаль­
ные
эксперименты,
реакционную
теорию
«нивеляторства»— вс е ­
общей
уравниловки.
Отталкиваясь
от
реальных
во е нных
по се­
лений,
вводившихся
р еак цио нней шим
министром
Аракчеевым
(вторая часть фамилии градоначальника созвучна его фамилии),
Щедрин
из обра з ил,
как
его
ужасающий
персонаж
решил
пре ­
вратить
це лый
город
в
поселение
—
в
казарму.
«Все дома окра­
ш ены
светло-серою
краской...
В
каждом
доме
живут
по
двое
престарелых,
по
двое
взрослых,
по
двое
подростков,
по
двое
малолетков,
причем
лица
различных
п олов
не
с тыдят ся
друг
друга...
Присутственные
м еста
называются
шта бам и,
а
служа­
щие
в
них
—
писарями.
Шко л
не т,
и
грамотности
не
полагается;
наука
чи сл
п реп одаетс я
по
пальцам...»
Все
яркое,
естественное,
живое ,
индивидуальное,
не
в ходяще е
в
эти
схемы,
Уг-
рюм'-Бурчеев
твердо
р ешил
истребить.
Подавив
в
л юдях
всякую
способность
к
самобытности
и
самостоятельности,
он
объявил
войну
сам ой
природе.
Ока зал ось ,
например,
что,
ра зори в
и
сло­
мав
дома
прежней
постройки,
он
все
же
не
усмирил
ре ку,
из дав­
на
памятную
жит еля м.
«По-прежнему
она
текла,
дышала,
жур­
чала
и
из ви валась;
по-прежнему
од ин
бер ег
ее
был
к рут,
а
др у­
гой
представлял
луговую
низину,
на
дал еко е
пространство
зали­
ваемую,
в
весеннее
время,
в одой ».
Редкий
случай
в
сатире
—
74

перед
на ми
пейзаж.
Но,
разумеется,
он
ино й,
чем
у
Тургенева
или
Некрасова.
Главное
здесь
—
не
детальное
из обр а жение
ко н­
кретных
примет
природы:
у
ка кой
рек и
нет
высокого
и
более
н изк ого
берега,
например?
Главное
здес ь
река
как
символ
ж из­
ни.
И
мы
вправе
вс по мнить ,
что
вода
вообще
—
у сто йч ивый
об­
раз
в
народном
со знании
—
это
нач ало
в еч ное,
живительное,
щедрое
к
человеку.
Сколько
песен,
старинных
и
новых,
постро­
ено
на
сравнении
человеческой
жизни,
отдельной
судьбы
с
жизнью
реки1
Гл авно е
для
писателя
в
этой
реке,
ко неч но
же,
то,
что
она
стекла,
ды ш ала,
жу рчала
и
извивалась», как бы
дразня
ненавистника
всего
естественного
и
живого,
чем
просла­
вил ся
Угрюм-Бурчеев
—
любитель
иск л ючи тел ьно
прямых
линий.
Чего
только
не
б ыло
предпринято,
чтобы
усмирить
непокор­
ную
реку:
зав али вали
ее
м ус ором
и
навозом,
вбив а ли
сва и.. .
<Но слепая стихия шутя рвала и разметывала наносимый це­
ною
нечеловеческих
усилий
хлам
и
с
каждым
разом
все
глубже
и
глубже
прокладывала
с ебе
ложе».
Стихийный
б унт
природы
оказался
поддержанным
в
конце
концов
и
людьми,
разглядев­
шими
в
злодее
главное
—
что
это
в
ко неч ном
итоге
«простой
идиот,
к оторы й
шагает
все
прямо
и
ничего
не
видит,
что
дела­
ется
по
сторонам...».
Ча шу
переполнил
приказ
о
повсеместном
назначении
шпионов.
И
в от...
Но
мы
не
узнаем,
что
случилось
всл ед
за
эт им,
как
не
узнали
в
поэме
Некрасова
«Кому на Руси
ж ить
хор ошо»
н ик аких
подробностей
о
бунте
в
деревне
Безды-
х аньев о,
в
св язи
с
которым
пострадал
Ермил
Гирин.
Посетовав,
что
«тетрадки,
которые
заключали
в
себе
подробности
этого
де­
ла », исчезли летописец сообщит лишь о конечном эпизоде прав­
ления
Угрюм-Бурчеева.
И
мы
еще
раз
убедимся,
как
много
мо­
жет
сказ ат ь
в
сатирическом
произведении
символически-обоб-
ще нный
обра з.
Перед
нами
в роде
бы
яв лен ие
природы
—«не
то
ливень,
не
то
с м ерч».
Автор
по казы в ает
своеобразную
одушев­
ленность
эт ой
карающей
с ил ы...
Во
всяком
сл уча е,
летописец
Глупова
истолковал
ее
именно
т ак,
св язав
ее
и
с
возмущением
глуповцев,
и
с
чем-то
стоящим
над
ними.
Видимо,
какие-то
глу­
бин ные
силы
ж изни
вмешались
в
глуповскую
историю,
поразив
в сех
«неслыханным зрелищем» . «С е ве р
потемнел
и
покрылся
тучами;
из
эти х
туч
нечто
неслось
на
город:
не
то
л ивен ь,
не
то
смерч.
Полное
гнева,
оно
неслось,
буровя
землю,
грохоча,
гудя
и
ст еня
и
по
временам
из рыг ая
из
се бя
какие-то
гл у хие,
кар каю­
щие
звуки...
Оно
бл изил ось ,
и
по
мере
того
как
близилось,
время
останавливало
бег
свой».
Не
оче нь
это
все
пр ивыч но
было
для
искусства
XIX века,
еще
не
знавшего
относительности
времени
по
Эйнштейну.
Еще
не
открывшего
драматическую
истину:
казавшаяся
бесконечной
жиз нь
может
прекратиться,
ес ли
выйдут
из
по вино ве ния
гр о­
мадные
разрушительные
с илы,
находящиеся
в
руках
человече­
ства,
в
том
числе
во
власти
«фантазеров», подобных Угрюм-
Бурчееву.
К ажет ся,
из
свидетельства
летописца,
что
правящий
идио т
позднее
вс ех
понял
опасность,
угро жаю щ ую
и
ему.
Итак:
75

«Оно близилось,
и
по
мере
то го,
как
близилось,
время
останав­
ливало
бег
свой.
Наконец
з емля
затряслась,
солнце
п ом е ркло...
глуповцы
пал и
ниц.
Н еиспо вед имый
уж ас
выс ту пил
на
вс ех
ли­
цах,
охва тил
все
сердца.
Оно
при шло ...
В
эту
торжественную
минуту
Угрюм-Бурчеев
вдр уг
обернул­
ся
вс ем
корпусом
к
оцепенелой
толпе
и
ясн ым
голос ом
произ нес :
—
Придет...
Но
не
успел
он
договорить,
как
раздался
треск,
и
бывый
прохвост
моментально
исчез,
словно
растаял
в
воздухе.
История
прекратила
течение
свое».
Как ая
история?
Угрюм-бурчеевская?
Или
шире
—
вообще
глуповская?
Ве дь
начались
события
«через неделю»
после
их
бунта
по
поводу
назначения
шпи онов ?
Тогда
почему
так
мрачно
окрашен
этот
последний
эп изо д?
Не
предупреждение
ли
это
всем,
кто
пло хо
еще
изу чает
глуповскую
истор ию ?

Читали
ли
вы
«Войну и мир»? Вспомните,
приходилось
ли
вам
когда-нибудь
отвечать
на
это т
во прос
или
слышать
его
об­
ращенным
к
другим
людям?
Кон ечн о,
да.
«Войну и мир»
це ли­
ком
или
страницы,
гла вы
этой
уникальной
книги
читали
в се.
Кто
в
детстве,
в
школе,
кто
в
более
по з днее
время,
а
самы е
глубокие
почитатели
классики
всю
жизнь
возвращаются
к
не- ,
повторимым
стр ани цам
Л.
Толстого,'берут
в
руки
снова
и
сно ва
то
один,
то
другой
из
чет ыре х
его
томов.
Однако
в
ответ
на
во­
п рос : «Хорошо ли ты знаешь этот роман Толстого?», мы не часто
услы шим
утвердительное: «Да!» Не из-за
одн ой
л ишь
ес тес твен ­
ной
скромности
такое
«да»—
редкость.
Более
чем
к акой -ли бо
другой
из
классических
романов,
ро­
ман
«Война и мир»
необъятен
в
своем
образ ном
содержании.
Многомерны
человеческие
характеры,
судьбы,
ситуации,
эпизо­
ды,
соединенные
в
единую
и
не пр еры вную
цепь
размышлений
о
нашей
истории,
о
фундаментальных
зако нах
русской
нацио­
н аль ной
жизни
и
человеческого
бытия.
Не
одна,
а
две
эпохи
на­
шли
свое
у ди вите льно
глубокое
отражение
в
романе
Толстого
—
время
жизн и
героев
и
время
создания
романа.
О
взаимоотраже-
нии
этих
двух
эпох
очень
хорошо
сказал
литературовед
С.
Г.
Бо­
чаров
*, подчеркнув,
что
но визн а
периода
60-х
годов
XIX века
в
ру сс кой
с оциа льн ой
и
общественной
жизни,
периода,
когда
«все переворотилось», помогла
писателю
п о- особом у
глубоко
передать
нов из ну
и
переломность
событий
первых
дес ятил ети й
века.
Мы
можем
добавить
к
этому,
что
каждый
но вый,
з нач ит ель­
ный
период
на шей
национальной
исторической
ж изни
бро сал
* Работа С.
Г.
Боча ров а
«Война и мир»
Л.
Н.
Толстого»
опубликована
в
кн .:
Три
шедевра
русск ой
классики.—
М ., 1971, или Бочаров С.
Г.
Рома н
Л.
Н.
То лсто го
«Война и мир»,—
М., 1978,
77

дополнительный
свет
на
о днаж ды
созданное
и
впо лне
завершен­
ное
толстовское
эпическое
по ло тно.
Так
б ыло
в
момент
Октябрь­
с кой
ре в олю ции,
Великой
Отечественной
войны,
так
п роис ход ит
и
сегодня,
в
о т вет ст вен нейшие
годы
борьбы
за
мирное
будущее
чел о вече ств а.
Кроме
настроя
на
свободное
наслаждение
страницами
кни ги,
ее
«собраньем пестрых глав», нужна и какая - т о
руководящая
нить,
помогающая
сконцентрировать
сотни
деталей
вокруг
глав­
ной
непрерывно
развивающейся
мысли.
Пожалуй,
можно
выделить
два
основных
подхода
к
такому
целостному
чтению
ро ма на.
Первый
из
них
—
следование
мыслью
за
су дьбами
нескольких
сквозных
героев,
с
к оторы ми
мы
знакомимся
в
первых
же
главах
книги.
Вед ь
о
гостях
Ан ны
П авл овны
Шер ер
—
фрейлины
двора
Александра
Первого,
ве р­
нее,
фрейлины
вдовствующей
императрицы
Марии
Федоров­
ны
—
о
князе
Ва си лии
Курагине
и
его
взрослых
де тях,
о
Бо л­
конском
и
его
жене,
о
Пьере
Безухове,
об
Анне
Мих а йло вне
Друбецкой,
а
за тем
обо
вс ей
семье
графа
Ростова,
о
Борисе
Дру-
бецком,
Берге
и
еще
многих
пе рсо на жах
мы
будем
помнить
на
п ротяж ен ии
всех
ч еты рех
томов.
Как
и
в
других
знам ен ит ых
русских
романах
XIX века
—« Евг ении
О не ги не», «Герое нашего
вр е ме ни», «Рудине», в «В ойн е
и
мире»
перед
нами
особенно
подробно
развернется
история
нескольких
молодых
людей.
От­
кроются
их
мечты,
у вл ечен ия,
дружбы,
лю бо ви,
их
по зна ние
ж изни
в
ее
как
самых
простых,
обыденных,
так
и
в
самых
слож­
ных ,
драматических
п роявл ен иях.
Столь
з аметн ая
роль
именно
моло дых
героев
в
книге
Толстого
р о ждает
ос обую
притягатель­
ность,
обаяние
кни ги.
Вы,
ко неч но,
уже
в
первых
гл авах
почувствовали
психологи­
ческую
изобразительную
динамику
тех
страниц,
которые
посвя­
ще ны
молодым.
Не
в ходи т,
а
вбегает
в
гостиную
в
де нь
своих
именин
Наташа
Ростова.
В
стремительном
ритме,
то
от да ляя сь,
то
в заи мно
сплетаясь
или
контрастируя,
движутся
судьбы,
со­
бытия
жизни
Николая,
Пети,
Бориса
и
—
более
взрослых
—
Андрея,
Пьера,
Василия
Денисова,
Долохова,
Анатолия
Кура-
гина,
да же
самоуглубленной,
одинокой
поначалу
кн яжны
Марьи
Болконской,
которая
обнаружила
в
себе
незаурядную
энергию
и
неутомимость
в
момент,
когда
на
нее
л егла
ответственность
за
судьбу
Николушки,
других
б лизк их
людей.
Прочтя
роман,
вы
запомните
этих
героев
Толстого
на
всю
ж изнь
—
стол ь
велико
мастерство
создания
индивидуального
ха­
рактера
в
эт ой
книге.
Сотни
отдельных
эпизодов,
впечатлений,
переживаний,
мыслей
сплетутся
в
неповторимое
единство.
Мн о­
гоцветье,
многоголосье
повествования
сделают
вас
участниками
эпохи,
сегодня
уже
исторически
отдаленной
от
нас,
но
нам
бе с­
конечно
интересной.
Эпоха
1812 года,
как
и
эпоха
Петра
I, по мысли В.
Г.
Белин­
с кого,
со здала
истоки
всег о
самого
зна читель н ог о
в
рус ской
истории,
в
русском
национальном
х ара ктер е.
Л.
Н.
Толстой,
78

р ассказ ыв ая
о
своих
героях,
раскроет
нам
и
ат мосф еру
ж изни
их
семей:
в
XIX веке и дворянские,
а
не
только
крестьянские
семьи
б ыли
большими,
разветвленными.
Русский
семейный
быт
в ключа л
множество
ко н такто в,
встреч,
традиционных
обря дов ,
пр азднико в,
развлечений.
Тщательно
вы пис ан
вне шний
облик
ге роев ,
узнаваемо-устойчивый
и
одновременно
меняющийся
с
го­
дами
их
жизни,
столь
з ри мый,
с вяза нный
с
вещным
мир ом
ро­
мана,
его
материальными
приметами.
Комнаты
и
парки,
платья
и
мебель,
как
на
старинных
п ортрета х,
чудесно
гармонируют
здесь
друг
с
другом,
создавая
многоцветный
об лик
реальной
жизни.
Он,
к азал ось
бы,
скл адывает ся
из
случайных
частностей.
Но
они
и сти нно
необходимы,
чтобы
создать
ту
иллюзию
живо й
жизни ,
которую
так
ценили
у
Толстого
В.
И.
Ленин,
А.
М.
Горь­
ки й,
А.
П.
Чехов
и
великое
множество
читателей
разных
вре ­
ме н.
Вы,
конечно,
помните,
например,
огромную
цветочную
кад­
ку,
встав
на
кот орую
Н аташа
просит
Бориса
Друбецкого
по це­
ловать
ее,
а
он
серьезно
отвечает,
что
бу дет
просить
ее
руки,
когда
ей
исполнится
16 лет...
Помните
и
куклу,
которую
держит
в
руках
Наташа
на
своем
пе рвом
«любовном свидании».
А
су н­
дук
в
у глу
од ного
из
н еза метны х
уголков
ростовского
дома,
с идя
на
к отором ,
они
поверяли
д руг
друг у
самые
сокровенные
сердечные
тайны?
Или
деталь
совсем
из
другой,
но
тоже
зап о­
мина ющ ейс я
атмосферы
с тар ого
дома
смертельно
больного
графа
Безухова
—
м о заико вый
портфель
с
завещательным
письмом,
который
столь
безобразно
рвут
др уг
у
друга
к анди­
даты
в
насл едник и
умирающего
и
который
м н огое,
сл ишко м
многое
определит
затем
в
судьбе
Пьера.
История
пронизывает
быт,
о т клады вая
св ой
о тпечато к
на
всем.
Не
потому
ли
сег о дня
так
вел ик
интерес
к
предметам
прикладного
и ску сства ,
сохра­
нив шим
печать
далеких
лет?
»♦♦
Через
каждую
из
личных
судеб
персонажей,
которая
пред­
станет
перед
нами
столь
детально
и
зримо,
пройдут
по-своему
все
драматические
события
большой
русской
ис т ории
1805—
1812 годов,
усложнив,
а
во
многом
и
п о-раз ному
высветив
чело­
веческие
качества
и
общественное
самосознание
всех
э тих
лю­
дей.
Конечно,
читатель
примет
бл иже
к
сердцу
и
сознанию
об­
раз
тог о
из
героев,
кто
наиболее
увлечет
его.
Однако
все
так
органично
переплетено
у
Толстого,
что
любой
из
них
по в едет
нас
в
глубь
всего
человеческого
многоголосья,
ибо
в
о тл ичие
от
произведений
Пушкина,
Тургенева,
Гончарова
это
произведение
отмечено
чертами
эпопеи,
создает
образ
целого
народа,
нации
как
таковой.
Может
быть,
сегодня,
на
исходе
XX века,
то лсто вс кое
чело­
веческое
сообщество
бу дет
иногда
к азать ся
нам
странно
су­
женным.
Здесь
так
часты
случайные
встречи,
да же
на
войне,
например,
Николая
Ростова
и
Болконского,
Денисова
и
Пети,
79

Пьера
и
Долохова...
Тяжелораненого
Андрея
Болконского
при­
вез ут
по
чистой
слу чайно ст и
не
куда-нибудь,
а
в
дом
Ростовых
в
момент
их
отъезда
из
Москвы.
И
в
сам ый
ден ь
отъезда
кар е­
ту
Ростовых
на
од ной
из
центральных
улиц
встретит
Пье р
Безухов,
только
что
к упивший
оружие
—
пистолет
и
ки нж ал,
чт обы
ли чно
казнить
Наполеона,
чьи
войска
вот-вот
вступят
на
улицы
Москвы.
Все
эти
совпадения
не
случайны
в
мире
Толсто­
го.
Они
нужны
писателю
для
того,
чтоб ы
ху до же ст венно
осмыс­
лива ть
общность
судеб,
устойчивые,
реальные
связи
д ейст ви­
тел ьн ости .
Именно
на
осмыслении
вс ех
этих
пересечений,
совпадений,
контрастов,
даже
парадоксов,
рождается,
де ржи тся,
развивается
мысль
писателя.
Мыс ль
пытливая,
взыскательная,
тревожная,
стр емящ аяся
в
малом
и
случайном
разглядеть,
об на ружи ть
за­
кон ы
бытия
цело го
общества,
на рода,
нации,
человечества.
А
в едь
оно
состоит
из
людей.
Из
м ира
каждой
ли чнос ти,
пусть
тако й
юной,
как
Пе тя
Ростов,
или
тако й
открытой,
простодуш­
ной,
как
«дядюшка» — д альн и й
родственник
Ростовых,
участник
коллективной
охоты ,
появившийся
всего
на
нескольких
стра­
ница х
второго
тома.
Толстой
удивительно
демократичен
как
художник:
важные
для
всего
романа,
обобщающие
мысли
и
оценки
с
од ина к овым
вероятием
м огут
встретиться
у
него
и
в
гл аве
о
свид ан ии
двух
могущественных
императоров
—
Наполеона
и
Ал екс ан дра
I,и
в
гл аве
о
пе рвом
бал е
Наташи
Ростовой
или
в
описании
поезд­
ки
молодежи
на
свя т ках
к
соседке-помещице.
Одн ако ,
может
бы ть,
читателю
ва жнее
сл едит ь
не
за
судь­
бами
персонажей,
а
более
всего
за
авторской
мыслью,
за
ее
ключевыми
поворотами,
диалектикой,
за
ее
особой,
не
ср азу
открывающейся
«драматургией»? Да,
и
та кой
п уть
правомерен,
и
сам
Лев
Николаевич
узаконил
его,
оставив
нам
крылатую
фразу
о
том ,
что
в
«Анне Карениной»
он
любил
«мысль семей­
ную», а в «Войне
и
мире»—«мысль
народную».
Ес ли
ид ти
эт им
путем,
то гда
глав ы
первой
час ти
первого
то­
ма
при
в сей
их
живости,
увлекательности,
ва жно сти
для
после­
дующих
отношений
героев
—
это
л ишь
п одс туп
к
настоящим
со­
бытиям,
к
новым
интересным
людям,
мужеством,
самоотвержен­
но стью ,
храбростью
и
скромностью
которых
делается
все
гла в­
ное
на
свете.
Всл ед
за
к нязем
Андреем
мы,
чит ат ели,
перене­
семся
из
уют н ого
дом а
молодых
Болконских
в
ц ентр
во ен ных
событий.
На
смотре
русской
армии
Кутузовым
произойдет
впе­
чатляющая
вс тр еча
его
с
рядовыми
армии,
и
в пе рвые
запом­
нитс я
читателю
то
замечательное
единство
знаменитого
полко­
вод ца
суворовской
школы
и
его
сол д ат,
которое
сыграет
такую
огромную
роль
в
решающие
дни
сражения
с
На поле о ном
в
глу­
би не
Рос с ии.
Показывать
большое
через
малое
—
этот
закон
толстовского
по ве ство в ания
хорошо
просматривается
в
эпизоде.
Вчитайтесь
в
его
детали.
Кутузову
претит
п ара дно сть
встречи,
он
хоче т
видеть
армию
в
п оход ном
состоянии,
в
реальном
ее
80

положении.
И
с олд аты
воодушевлены
не
только
похвалой
пол­
ку,
но
именно
этим
в ним ани ем.
Ес ли
эт от
эпизод
смотра
на
мар ше
дан
сравнительно
бе гло,
то
Шенг р абенско е
и
затем
Аустерлицкое
сражения
читателю
от­
кроются
во
многих
подробностях.
Мы
увид им
их
гл аз ами
глав­
ных
гер оев
романа
и
пре жде
всего
через
восприятие
князя
Андрея
Болконского.
«Мысль народную»
мы
начнем
постигать
че рез
его
опыт
и
вместе
с
ним,
ощущающим
враждебность
к
тем
штабным
о фицер ам,
для
ко то рых
происходящее
в
самый
ка нун
т яже лых
для
ру сс кой
и
союзных
ар мий
событий
еще
чужая
иг­
ра,
повод
для
штабных
инт риг
и
зл ос лов ья.
Да,
в
те
дни
далеко
£ще не всем открывалось истинное понимание роли русской
армии
в
ее
противостоянии
наполеоновскому
ст рем лению
к
ми­
ровому
господству,
ее
положение
в
столь
не над ежн ом
сою зе,
как
австрийский.
И
самому
Андрею
Болконскому
предстояло
самостоятельно
пережить
ис тинн ый
драматизм
событий,
осмыс­
лит ь
случившееся.
Положение
лич ного
адъютанта
Кутузова,
по с ла нного
для
св язи
в
самую
горя чу ю
точку
Шенграбенского
сражения,
со з­
дает
для
Болконского
возможность
в оочию
у виде ть
и
оценить
все
происходящее.
Он
убеждается,
сколь
уязвимы
м огут
быть
даж е
сам ые
совершенные
распоряжения
та кого
полководца,
как
решительный
и
умный
Б а гра тион,
без
умелости,
мужества,
ини­
циа т ивы
тех
младших
о фицер ов
и
сол да т,
кто
держкт
оруж ие
в
руках,
ли цом
к
лицу
встречаясь
с
неприятелем.
Уже
в
первом
томе
романа
Толс то й
пр ово дит
четкий
раз дел
между
те оре ти­
ками,
людьми
штабов
и
канцелярий,
и
теми,
на
ком
ле жит
гл ав­
ная
тяжесть
войны.
Болконский
видит
настроение
солдат
батареи
к ап итана
Ту­
шина
накануне
боя
—
серьезность
их
подготовки
к
неиз б ежном у,
грозному.
Все,
что
был о
психологической
подготовкой
к
бо ю,
в
чем
за кре пил ся
нелегкий
о пыт
простого
солдата,
сыг ра ет
по­
истине
решающую
роль
в
сра жен и и . «Прикрытие,
сто яв шее
под­
ле
п ушек
Туши на ,
уш ло
по
чьему-то
приказанию
в
сер еди не
де­
ла;
но
бат ар ея
продолжала
стрелять
и
не
была
взята
фран­
цузами
только
потом у,
что
неприятель
не
мог
предполагать
дерзости
стрельбы
четырех
никем
не
защищенных
пушек.
На­
пр о тив,
по
энергичному
действию
эт ой
батареи
он
предполагал,
что
здесь,
в
центре,
сосредоточены
главные
силы
русских,
и
два
раза
п ыта лся
атаковать
это т
пункт,
и
оба
раза
был
прогоняем
картечными
выстрелами
одиноко
стоявших
на
этом
возвышении
четырех
пуше к».
В
обстановке
этого
страшного
боя
с
его
неожиданностями
и
кровавыми
потерями
капитан
Ту шин
сохраняет
глубоко
чело­
вечные
черты.
Севастопольский
опыт
боевого
русского
офиц ера,
не пр иязн енно
относившегося
ко
всякой
нарочитости
и
по зе,
по­
могает
Л.
Н.
Толстому
подчеркнуть
«неловкие движения»
Туши­
на
и
даже
«слабый,
тоненький
нер ешит ел ьный
голосок», кото­
рым
он
отдает
приказания.
И з-за
полной
отдачи
себ я
бо ю,
6 Заказ N9 1309
81

«вследствии...
страшного
шума,
гу ла,
потребности
вним а ния
и
деятельности
Тушин
не
испытывал
ни
малейшего
чувства
ст ра­
ха,
и
мысль,
что
его
могут
убить
или
больно
ранить,
не
прихо­
д ила
ему
в
голову».
Здесь
и
далее
с
каждой
новой
батальной
сценой
мысль
о
це­
не
солдатского
героизма,
вер но сти
д олгу
бу дет
сопровождать
из обр а жение
народа
на
войне.
Что бы
утвердить
в
ка чес тве
главенствующей
«мысль народ ­
н ую », Толстой-
стр еми тся
по казат ь
огромное
множество
разно­
образных
военных
ситуаций
во
всех
четырех
то мах
эпопеи:
переходы,
отступления,
ночевки
в
открытом
поле,
длительные
и
кровавые
сражения,
ра сп лата
за
ошибки
командиров,
усталость
и
голод,
наконец,
то
безмерное
напряжение
всех
человеческих
сил,
которое,
как
это
было
в
Бородинском
сражении,
кажется
поч ти
невероятным.
Автор
«Войны и мира»
проведет
нас
че рез
ужасы
расстрела
пл е нных
в
неузнаваемой,
захваченной
напо ­
леоновскими
войсками
Москве,
р асскаж ет
о
предельном
напря­
жении
последних
м еся цев
войны,
к огда
в
ход е
контрнаступления
русской
ар мии
ря ды
в оюющи х
с
обеих
сторон
уменьшались
с
ка­
тастрофической
быстротой.
Около
600 персонажей участвуют в событиях романа Тол ­
с того,
причем
все
э пизо ды
соединены
в
единую
эпическую
кар­
тину.
Толстой
создал
уникальный
в
мировой
литературе
образ
войны
во
всей
необъятности
ее
сторон
и
человеческих
со сто я­
ний,
зрительно,
рельефно
на йдя
для
каждого
ее
участника
до­
стоверные
индивидуальные
черты
поведения
в
самы х
разных
ситуациях.
Закрывая
по след ние
страницы
каждого
из
томов
«Войны и
м ира», проверьте себя,
какими
и
в
какие
минуты
вы
мысленно
представляете
Тушина
и
Тимохина,
Ни кол ая
Ростове
и
Василия
Денисова,
Долохова
и
Тихона
Щербатова,
безым я нн ых
солдат
батареи
Раевского,
партизан,
освободивших
Пьера
и
других
пленных,
солдат-пехотинцев,
перед
которыми
держит
речь
Ку­
тузов,
поздравляя
с
победой
над
наполеоновским
нашествием,
с
полным
разгромом
противника.
Всюду
здесь,
как
и
при
из о­
бражении
Кут узо ва
и
Багратиона,
Дохтурова
и
К он овницына ,
Барклая
де
Толли,
русского
генералитета
и
штаба,
перед
нам и
не
статичные
описания,
а
запечатленное
действие
каждого.
Так
из
множества
частных
событий
склад ыва етс я
живая
дв иж ущая­
ся
панорама.
Роман
«Война и мир»
д алеко
не
всеми
был
принят
сразу,
вызы вал
споры
современников.
Однако
всем
было
ясно,
что
Тол­
стой,
как
истинный
художник,
отразил
события
1812 года,
пока­
зал
их
народный,
общенациональный
характер.
Опережая
исто­
риков,
фил о софов
XIXиXX
веков,
Толстой,
в
сущности,
отразил
фе но мен
мировой
войны,
подняв
в
самом
повествовании
и
в
фи­
лософском
эпилоге
проблему
войны
и
мировой
ис тории ,
во йны
и
человечества.
Именно
этот
замысел
определит
важнейшие
ак­
82

цент ы
в
изображении
Наполеона,
Кутузова,
Александра
I, всей
массы
исторических
и
вымышленных
персонажей.
Особую
значимость
роман
полу чил
благодаря
тр ем
взаимо­
п рон ика ющим
преломлениям
событий
—
т рем
точкам
зр ени я.
Это
по зиция
автора-повествователя,
укрупняющего
частное
и
единичное
до
общезначимого,
случайное
до
закономерного,
взгляд
к нязя
Анд рея
с
его
зре лы м,
острым,
н езав исим ым
ум ом
и
эмоциональное
вос пр ият ие
Пьера
—
более
на ивно го
и
молодо­
го,
сп ос обн ого
на
бесконечный
поиск
ис тины .
Соединение
эт их
трех
точек
зрения
—
ав тора ,
Андрея
Б ол­
ко нс кого
и
Пьера
Безухова
в
каждой
из
частей
«Войны и мира»
предстает
в
особых
со четан иях ,
незаметно
окрашиваясь
впе ча т­
ле ниям и
других
персонажей.
Ав торск ой
позиции
свойствен
ана­
литизм
философа,
историка,
опы т
психолога.
Мы
замечаем,
ко­
нечно,
что
кня зь
Андрей
умеет
и
любит
формулировать
свои
наблюдения
и
суждения
остр о,
категорично,
как
бы
и тогов о.
Эта
же
категоричность,
почти
р езко сть
в
ра згово ра х
с
бл из ки­
м и: «Никогда,
ник огд а
не
же нись
мой
др уг ... » (Пьеру); «Этоговы
могли
мне
и
не
гов орить » (отцу,
напутствующему
Андрея
перед
отъездом
в
армию
пожеланиями
не
только
здоровья,
но
и
че ст­
ной
сл у жбы ); «Мы или офицеры,
которые
служим
своему
царю
и
отечеству
и
радуемся
общему
успеху
и
пе чали мся
об
общей
неудаче,
или
мы
лакеи,
которым
дела
нет
до
гос­
п одск ого
де ла » (офицеру Несвицкому); «Для меня на завтра вот
чт о:
стотысячное
русское
и
стотысячное
фра н цуз ское
войска
со­
шлись
драться,
и
факт
в
том,
что
эти
двести
тысяч
войска
дерут­
ся,
и
кто
будет
зле й
драться
и
себ я
меньше
жалеть,
тот
победит.
И
хочешь,
я
тебе
скажу,
чт о,
что
бы
там
ни
было,
что
бы
ни
путали
там
вве рх у,
мы
выиграем
сражение
завтра.
Зав тр а,
что
бы
там
ни
бы ло,
мы
выиграем
с раже ни е !» (Пьеру в канун
Бородина).
По
контрасту
с
завершенностью
мыс ли
Болконского,
ча сто
прозорливой
и
глубокой,
то чка
зрения
Пьера
выглядит,
напро­
тив,
размыто,
ино гда
парадоксально,
представляя
со бой
процесс,
а
не
итог,
молодое
восприятие
Пь ера
обогащает
текс т
повество­
вания
не
логикой,
а
эмоциями,
эн ерг ией
личностного
проникно­
вения
в
скрытые
законы
жизни.
Вот
«голос»
Пьера
в
д иало ге
в
момент
ответственный
и
волнующий
для
него,
ког да
случайно
встреченным
Рост о вым,
Наташе,
он
сообщает
о
решении
остать­
ся
в
Мос кв е,
куд а
вступает
Наполеон:
«—
Что
с
ва ми,
г раф,—
спросила
у дивл ен ным
и
соболезную­
щим
г олос ом
графиня.
—
Что?
Чт о?
Зачем?
Не
спрашивайте
у
меня,—
сказал
Пьер
и
оглянулся
на
На таш у,
сияющий,
радостный
взгляд
ко то рой
(он чувствовал это,
не
гл ядя
на
нее)
обдавал
его
своей
пре­
лест ью .
_
—
Что
же
вы,
или
в
Москве
остаетесь?
—
Пь ер
промолчал.
—
В
Москве?
—
ск азал
он
вопросительно.— Да,
в
Москве.
Прощайте.
6*
83

—
Ах,
желала
бы
я
б ыть
мужчиной,
я
бы
непременно
оста­
лась
с
в^ми .
Ах,
как
это
хорошо!—сказала
Наташа.—
Мама,
позвольте,
я
останусь».
Незавершенность
внутреннего
состояния
Пьера,
открытость,
про тиво ре чиво с ть
его
ре акци й
мы
встречаем
не
только
там,
где
пи сател ь
дает
в озможн ость
видеть
и
сл ы шать
Пьера
в
о бще нии
с
другими,
но
и
в
моменты
его
уединения.
Так,
на
второй
же
ден ь
после
встречи
с
Ростовыми,
проснувшись
в
чуж ой
квартире,
ку да
он
переселился
из
дома,
Пьер,
о ста вши йся
для
ли чн ого
отмщения
Напо ле он у,
охвачен
чув ств ом
безнадежности.
«Ему
вдруг
представилось,
что
все
теперь
кончено,
все
смешалось,
все
разрушилось...»
Соответственно
непрерывному
движению
сю же­
та
каждый
раз
окрашивается
и
авторское
повествование,
впиты­
вая
в
себя
особенности
ви дения
Пьера,
Андрея,
Кутузова,
На­
полеона,
других
персонажей.
Меняя
фо рмы
изображения,
тяго­
тея
то
к
ра зв ернуты м
о писаниям ,
то
к
рас суж ден и ям,
авторская
ре чь
существенно
раз л ичает ся
даже
в
разных
фра гмен т ах
одного
и
того
же
тома:
в
главах,
пос вя ще нных
мирной
жизни
Мос кв ы,
Петербурга,
Лыс ых
гор,
Отрадного,—
она
одна,
в
главах
о
во й­
не—
другая.
От
тома
к
тому
растет
напряжение
авторской
мысли,
усиливается,
углу бл яет ся
ее
ан ал итизм ,
обо ст ряетс я
по­
лемика
Толстого
не
только
с
поверхностными
наблюдателями
событий,
но
и
с
вое нны ми
специалистами,
учеными-историками,
оказавшимися
неспособными
оценить
глубину
и
самобытность
военного
таланта
Кутузова,
отдать
должное
патриотизму
и
му­
жеству
русского
народа
и
армии,
задуматься
над
объективными
законами
бытия.
Широте
и
самобытности
авторской
ид еи,
ее
ак т ивной
р оли
в
организации
пластического
повествования
способствует
общ ая
к ом по зиция
эпопеи,
над
к ото рой
Л.
Н.
Толс то й
работал
дол го,
меняя
и
совершенствуя
первоначальные
замыслы.
***
П ервый
том
романа
«Война и мир»
с
его
ж ивым и,
запоми­
на ющи мися
эп изо дам и,
вводящими
почти
в сех
действующих
лиц,—
это
в
масштабе
всего
зам ы сла,
по
существу,
книга
пред­
варений.
Лишь
самы е
первые
жизненные
ша ги
делают
мо ло дые
герои
—
Нат аша,
Никол а й,
Сон я,
княжна
Марья,
Берг,
Др у бец-
кой.
Си лой
традиции,
внешней
необходимости,
подчиняясь
нра ­
вам
среды
и
света,
живут
не
только
Ипполит,
Элен,
Ана т оль
Кур а гин,
но
и
Долохов,
и
вошедший
в
круг
«золотой молодежи»
Пь ер
Безухов.
Словно
государственную
с лужбу,
ведут
повсе­
д невное
светское
общение
такие
люди,
как
князь
Василий
Кура­
гин
и
Ан на
Па вло вна
Шерер,
а
они
формируют
общественное
м нение,
впрочем,
це лико м
управляемое
царствующим
домом.
Не
пото му
ли
фальшивые
манеры
просто
приросли
к
князю
Ва­
силию?
А
салон
Шерер,
несмотря
на
присутствие
в
нем
знаме­
нитостей
и
«цвета общества», похож на мастерскую с механиче ­
84

ски
жужжащими
веретенами-голосами?
Здесь
все
настолько
отлажено
хозяйкой,
что
живая
мысль
и
искренний
голос
пугают
возможностью
р азл ада
с
заданной
«программой» .
Наиболее
лю­
бим ы
з десь
те,
чья
человеческая
сущность,
кажется,
создана,
чтобы
украшать
эту
мнимую
жизнь.
Вот
поч ему
делан ная
не­
принужденность
маленькой
кня гини,
пло с кие
анекдоты
Иппо­
лит а
Курагина
и
декоративная
красота
его
сестры
Э лен
так
неотъемлемы
от
самого
дух а
гос ти ной
Анны
Павловны.
Ин ер цией
давно
сложившегося
домашнего
риту ал а
отмечена
и
жизнь
в
Лысых
горах
—
имении
князя
Ник ола я
Андреевича
Болконского,
хотя
в
отличие
от
Курагиных,
Шерер
кн язь
—
че­
лове к
самостоятельный,
фрондирующий,
пр ези р ающий
светскую
суету
и
придворный
карьеризм.
Даже
приезд
беременной
же ны
кн язя
Андрея
не
в
силах
изменить
заве денн ых
зд есь
порядков,
властного
давл ения
хозяина
Лысых
гор
на
всех
остальных,
в
особ енн ос ти
на
княжну
Марью,
все
дни
к оторо й
расписаны
д ес­
потичным
отцом
по
часам
и
минут а м.
Что
же
касается
дело в ой
жизни,
в
-особенности
армии,
то
иерархия
государственного
ус тр ой ства
и
система
прид в ор ных
от­
н ош ений
сказываются
здесь
с
особ ой
отчетливостью.
Умудрен­
ный
полководческим
искусством
Кутузов
против
собственного
желания
вы нуж ден
начать
Аустерлицкое
сражение,
ибо
т ого
хо­
чет
государь
император
Александр
I. Пышные дворцовые ритуа­
лы
позднее,
уже
в
канун
вторжения
Наполеона
в
Россию,
играют
ро к овую
рол ь:
осложняют
под г ото вку
к
неизб ежн ой
войне,
ско­
вывают
д ейс твия
военачальников,
со зда ют
в
армии
о бста но вку
схоластики
и
п ара дно сти.
Живым,
думающим
людям,
так им,
как
Андре й
Болконский,
внутренне
все
труднее
действовать
в
этой
не прон и ца емой
атмосфере.
И
даж е
высшее,
на
что
способен
че­
ло век—
воинский
под в иг,
оказ ыв ает ся
ничего
не
решающим,
воспринимается
как
кр асив ая
подробность
т ого
«театра войны»,
гл а вными
фигурами
которого
являются
Александр
I и Наполеон
Бонапарт.
Именно
так
воспринимает
Наполеон,
объезжающий
после
вы­
игранного
сражения,
неподвижного
Болконского
с
древком
зна ­
мени
в
р у ках : «Вот прекрасная смерть» .
Да,
не
только
итогом
пережитого
на
Праценской
го ре
во
время
Аустерлицкого
сраже­
н ия,
но
итогом
всей
про жит ой
неистинной
ж изни
стало
про зре ­
ние
раненого,
слабеющего
Болконского
при
в иде
высокого
неба
с
т ихо
ползущими
по
нему
облаками,
эта
картина
ок азала сь
силь не е
впечатления
от
самого
Наполеона: «Как же я не видал
прежде
этого
выс о кого
неба?
И
как
я
счастл ив ,
что
узн ал
его
наконец.
Да!
все
пустое,
все
обман,
кроме
эт ого
бесконечного
неба.
Ничего,
ничего
нет,
кроме
ег о».
Сог ласен
ли
сам
авт ор
со
сл ов ами
Болконского,
произнесен­
ными
про
себя,
в
момент,
ко гда
его
оставляет
со зн ание?
И
да,
и
нет...
Да,
потому
что
в
первом
то ме
романа
нет
героя,
уже
в
1805 году более глубоко заглянувшего в сложные сплетения,
пер ип етии
и
противоречия
лич ног о
и
об щег о,
мира
и
войны.
Ге­
85

роя,
самой
своей
натурой,
личностью
впечатляюще
ут вер жда ю­
ще го
по дл инное
человеческое
достоинство.
Однако
ли чно е,
на­
цио наль но е,
народное
еще
не
выявились
пока
в
своей
с амой
большой
глубине
и
истине,
не
об нар ужили
с вои
высшие
в оз­
можности
(«Ничего,
ничего
н ет. ..»).
Но
растворенно
они
уже
существуют
во
в сем
лучшем,
естественном,
человечном,
о
чем
по вест вует
автор
и
что
раскроется
в
своей
значительности
в
следующих
томах
ромэна.
Многие
гл авы
второго
тома,
разнообразные,
богатые
психо­
логическим
содержанием,
углубленным
рассмотрением
новых
обретений,
переживаний,
мыслей
всех
главных
героев
повество­
вания,
широко
комментировались
знатоками
романа,
критиками
и
литературоведами
*.
Однако
не
так
уж
часто
эти
гл авы
р ас­
сматриваются
как
компонент
целого,
слагаемое
сюжета-мысли
в сего
многотомного
произведения
Толстого.
А
меж ду
тем
им ен­
но
второй
и
третий
то ма
«Войны и мира»
несут
в
себе
обобщен­
ный,
целостно-противоречивый
реалистический
образ
действи­
тельности
с
ее
по лю сами
ж изни
и
смерти,
мира
и
войны,
истины
и
игры.
Целые
шесть
лет
жизни
вместил
в
се бя
второй
то м,
и
за
это
в ремя
расцвели
и
повзрослели
его
главные
герои.
Окунулись
в
гущу
ж изни,
открыли
в
ней
б ли зкое
себе,
встали
перед
необ­
ходимостью
коренных
пер емен
в
своей
су дь бе,
приблизились
к
новой
гр оз ной
полосе
в
жизни
родины
—
к
войне
1812 года .
Связа нные
по
принципу
контраста,
как
противоположно
на­
чинаются
две
эти
книги
романа,
два
центральных
тома,
сталки­
в ающие
мирную
жизнь
и
войну!
Картиной
бесконечно
полного
счастья,
чистейшей
радостью
встречи
с
самыми
любимыми
лю дь­
ми
Николая,
приехавшего
в
отпуск,
открывается
второй
том .
Толстой,
великий
мас тер
изображения
поэ зии
об ык но ве нных,
повседневных
отношений,
каж етс я,
превосходит
здесь
самого
себя,
погружая
нас
в
атм осф еру
встречи
с
молодым
сч астл ивым
офицером.
Не
у спел
он
добежать
до
гостиной,
как
«что-т о
стре ­
мительно,
как
буря,
вылетело
из
боковой
двери
и
обняло
и
ст а­
ло
целовать
его.
Еще
другое,
третье
такое
же
существо
выско­
чи ло
из
другой,
тр еть ей
двери;
еще
объятья,
еще
поцелуи,
еще
крики,
слезы
рад ости .
Он
не
мог
разобрать,
где
и
кто
папа,
кто
Нат аш а,
кто
Петя.
Все
кричали,
говорили
и
целовали
его
в
од но
и
то
же
время.
Только
матери
не
было
в
их
числе
—
это
он
п ом­
нил..
С оня,
Наташа,
Петя,
А нна
Михайловна,
Вера,
старый
гра ф
обнимали
ег о;
люди
и
горничные,
наполнив
комнаты,
пр и­
го вар ива ли
и
ахали.
Пет я
повис
на
его
ногах.
—
А
меня-то,—
кричал
он.
Н аташ а,
по сле
того
как
о на,
пр игнув
его
к
себе,
расцеловала
все
его
лицо,
отскочила
от
н его
и,
д ержа сь
за
полу
его
венгерки,
пры га ла,
как
ко за,
все
на
о дном
месте
и
пронзительно
визжала.
* Помимо книг С .
Бочарова,
Н.
Д ол инино й,
о
кот ор ых
шла
речь
или
пойд ет
дальше,
назовем
книгу
В.
Хализева
и
С.
Кормилова
«Роман Л.
Н.
Тол­
стого
«Война и мир» (М. , 1983).
86

Со
в сех
сторон
б ыли
блестящие
слезами
радос ти
любящие
глаза,
со
всех
сторон
бы ли
губы ,
ис кавши е
поцелуя».
И
совсем
в
ином
ключ е
начинаются
первые
страницы
третье­
го
тома
ро ма н а: «С конца 1811 года началось усиленное воору ­
жение
и
сосредоточение
сил
Западной
Ев роп ы,
и
в
1812 году силы
эти
—
милл ио ны
людей
(считая тех,
которые
пе ре вози ли
и
кор­
мили
армию)
двинулись
с
Запада
на
В ост ок,
к
границам
Ро с­
сии,
к
к оторы м
точно
так
же
с
1811 года стягивались силы Рос­
сии.
12 июня силы Западной Европы перешли границы России,
и
нач ала сь
война,
то
есть
свершилось
противное
человеческому
разуму
и
в сей
человеческой
природе
событие.
Миллионы
людей
со вер шали
друг
против
друга
такое
бесчисленное
ко л ичест во
злодеяний,
обманов,
измен,
воровства,
подделок
и
выпуска
фаль­
ши вых
ассигнаций,
грабежей,
поджогов
и
убийств,
которого
в
це лые
в ека
не
соберет
летопись
всех
судов
мира
и
на
которые
в
эт от
пер иод
времени
люди,
совершавшие
их,
не
смотрели
как
на
преступления».
Может
ли
быть
что-то
более
пр от иво по ло жное,
чем
два
таки х
опис ания ,
разделенные
не
таки м
уж
бо льш им
количеством
стра­
ниц?!
Но
в
том-то
и
значительность,
масштабность
толстовского
повествования,
что
оно
изначально
нацелено
на
охват
жизни
в
ее
п олюс ах
и
кажущихся
несовместимостях.
После
картин
счастья
и
радости
еще
невероятнее
те
отступления
от
законов
че­
ловечности,
которые
несет
во йна.
В
п редд верь е
того,
что
ожи­
дает
героев
через
шесть-семь
лет,
еще
пр екр ас ней
вы сок ие
ми­
нут ы
гармонии
и
радости.
Не
только
Николай
Рост о в,
но
и
многие
другие
персонажи
в т орого
тома
романа
не
просто
мол оды,
полн ы
си л.
Они
на
ве р­
шине
счастливых
обретений.
И
сам ый
крут ой
перелом
—
от
от­
ч аяния ,
безысходности
после
ранения
и
смерти
ж ены
к
обновле­
нию
—
дано
пережить
Андрею
Болконскому.
В
ка чес тве
само­
стоятельно
мыслящего,
ну жног о
обществу
че лове ка
он
пр игл а­
шен
в
новые
государственные
органы
эне рг ич ным
про гр е сс ивным
де яте лем
Сперанским.
Помолодевший,
неузнаваемый
да же
для
б лиз ких,
князь
Ан дрей
счас тл ив
встречей
с
Наташей
снач ала
в
и мении
Ростовых
Отрадном,
затем
на
петербургском
балу.
Он
любим
Наташей
и
получает
согласие
Ростовых
на
брак.
Да­
же
отсрочка
свадьбы
по
у сло вию
старог о
князя
Болконского
на
год,
с толь
огорчившая
невесту,
не
каж етс я
ему
сер ьез ным
ослож­
нением .
Стремительный
расцвет
своей
молодости
испытывает
Нат а­
ша.
Т о лстой
глазами
разных
людей,
видящих
ее
в
эту
пору,
дает
почувствовать,
как
впечатляет
ее
внутренняя
и
в нешн яя
красо­
та.
Эпитет
«красивая»
не
сходит
с
эт их
страниц
по
отношению
к
ней.
Особенно
ясно
видят
изменения
в
ней
ее
брат
Никол ай
и
Пь ер,
бескорыстно
разделяющий
сча сть е
своего
дру га
Болкон­
ского.
Вспомним
маленький
эпизод
встречи
в
д оме
семейства
Бергов,
вскоре
после
памятно г о
б ала . «Пьеру за бостонным сто­
лом
приш лос ь
сидеть
против
Наташи,
и
ст р анная
перемена,
про­
87

ис шедш ая
в
ней
со
дня
бал а,
поразила
его .
Н аташа
была
молча­
л ива
и
не
только
не
была
так
хороша,
как
она
была
на
бал е,
но
она
была
бы
дурна,
ежели
бы
не
имела
таког о
кроткого
и
рав­
нодушного
ко
всему
вида.
«Что с ней?»—
подумал
Пьер,
взглянув
на
нее.
Она
сидела
подле
сестры
у
чайного
стола
и
неохотно,
не
глядя
на
него,
от­
вечала
что-то
подсевшему
к
ней
Борису.
От ход ив
це лую
масть
и
забра в
к
удовольствию
своего
партнера
пять
в зято к,
П ьер,
слышавший
говор
приветствий
и
зву к
чьи х- то
шагов,
вошедших
в
к о мнату
во
время
сбора
в зят ок,
опя ть
взгляну л
на
не е.
«Что с ней сделалось?»—
еще
удивленнее
ск азал
он
сам
себе .
Кн язь
Андрей/с
бережливо-нежным
выражением
стоял
перед
нею
и
го вор ил
ей
что- то.
Она,
подняв
голо ву,
разрумянившись
и,
видимо,
стараясь
удержать
по рывис т ое
дых ань е,
смотрела
на
нег о.
И
я ркий
св ет
какого-то
внутреннего,
пре жде
п отуш ен ного
о гня
о пять
горел
в
ней.
Из
дурной
сделал ась
такою
же,
какою
она
была
на
бал е».
Тонкость
психологического
мастерства
Толстого
сказывается
в
романе
и
в
том,
как
показано
состояние
разделенной
счаст­
ливой
лю бви
Наташи
в
отсутствие
Болконского,
уехавшего
за
гр а ницу.
В
сценах
в
Отрадном,
где
Ростовы
живут
этой
осенью
и
зимой,
мы
видим
ее
еще
не
на
пер ело ме
от
одной
поры
жизни
к
др уг ой,
а
как
бы
в
чудесном
соединении
дв ух
возрастов:
юно й
девушки,
еще
не
утратившей
своего
прежнего
дет ско го
об аян ия,
и
—
невесты,
з автр ашне й
же нщ ины,
уже
предчувствующей
но­
вую
гл уб ину
и
красоту
св оей
жизни.
Не
потому
ли
ей
так
по­
нятна
любовь
немолодого
уже
(«с седыми усами») дядюшки
—
дальнего
родственника
Ростовых
и
Ан исьи
Федоровны.
Оба
они,
дядюшка
и
Нат аш а,
вдруг
по чу вст во вали
желание
выразить
себя
в
русском
танце,
исполненном
счастливо
и
весело
после
удачной,
взбодрившей
и
сдр у жи вшей
всех
охоты.
Счастье
за ра­
зительно.
И
может
бы ть,
по эт ому
Ни кол ай
Ростов
испытывает
особенную
влюбленность
в
С оню,
объяснившись
ей
в
вечер
свя ­
т оч ного
гу лян ья
и
решив
говорить
с
матерью.
Способность
сливаться
с
общим
п отоком
жизни,
с
д руги ми,
кот ор ая
отличает
в сех
любимых
героев
Т олс того,
в
сценах,
где
мы
видим
Ростовых
в
Отрадном,
воплощена
в
лирически
про ­
никновенном,
зорком,
детальном
и
объективном
пове с т вова нии.
С
другой
ст орон ы,
п исател ь
не
дает
нам
забыть
и
о
том,
что
в
жи зни
всегда
есть
своя
проза,
тревоги,
заб оты.
Финансовые
дела
графа
Ростова
оказываются
совсем
не
блестящими,
и
на
приезд
старшего
сы^а
во з лагали сь
каки е-т о
практические
на­
дежды:
ну жно
урезонить
разоряющего
Ростовых
управляющего.
Во
всей
э той
семейной
сит у ации
любовь
Николая
к
беспр и дан­
ни це
С оне
совсем
не
желательна
для
ста р ших
Ростовых.
По д­
спудно
ощущается,
что
оттяг ив а ние
свадьбы
на
год
—
это
со
ст о роны
богатого
и
зна тно го
Болконского-старшего
з нак
не до­
в ольс тва
выбором
сына.
Постепенно
гас нут
искры
радости,
вс пы­
хивают
ог онь ки
тревоги,
но
как
то нко
ведет
Толст ой
эт от
пере­
88

ход!
Все
по ка
ли шь
в
о бл асти
смутных
предчувствий
у
Наташи.
Того
самого
«страха», который и она,
и
другие
с
самого
на чала
ис пыт ыва ли
перед
умным,
красивым,
зн ат ным
Болконским
уже
в
первые
дни
петербургской
встречи,
сватовства,
сближения
со
вс ем
дом ом
Ростовых...
Даж е
уверенному
в
прочности
своего
чувства
к
Соне
Николаю
вдруг
как-то
тесно
становится
в
доме,
и
он
с о бир ается
в
полк.
Уже
не
только
«страх»
и
тревогу,
а
настоящее
смя тен ие
ис­
пыт ывает
Наташа
от
холодного
приема
ее
как
невесты
в
доме
старого
князя
Болконского
в
разгар
приготовлений
к
свадьбе.
И
наконец,
как
нар уш ение
всей
гармонии,
всего
пр ежн его
су­
ществования
—
внезапное
и
бурное
ее
увлечение
Курагиным.
Юную,
с
непривычной
для
большого
св ета
красотой
девушку
цинич но
вовлекают
в
жестокую
светскую
игр у
недобрые
и
празд­
ные
«сочувствователи»— бе зду ш н ая
Элен
и
позер
Долохов.
Так
в
я сный
мир
Рост о вых
ворвалось
чуждое,
иррациональное,
гро ­
зящее.
Мы
ощущаем
нервозное
и
праздное
состояние
мо ск ов ско­
го
свет а,
беспечно
ведущего
пре жню ю
жизнь
совсем
накануне
с обы тий
пр ибл изив шейся
вплотную
войны.
Отразить
п рот и воре­
чивость,
тр ев огу
этих
внут ре нних
соб ы тий
Толстой
поручает
са­
мому
ч утком у,
сердечно
прозорливому
из
всех
своих
героев
—
Пьеру.
Посвященный
вернувшимся
и з-за
границы
Бол кон ск им
в
драму
разрыва
с
Наташей,
в
решение
отказаться
от
всех
своих
пла но в,
Пьер
пытается
отдать
себе
первый
отчет
в
своих
ощуще­
ния х.
Встреча
с
Наташей
вызвала
у
него
вз рыв
любви
и
жа­
лости
к
не й.
И
внезапно
ее,
свое
и
общее
состояние
помогает
понять
не обы чное
зрелище
—
вид
п адающ ей
кометы: «При въез­
де
на
Арбатскую
площадь
огр ом ное
пространство
звездного
тем­
ного
неба
открылось
глазам
Пьера.
По чти
в
се редин е
этого
неба
над
Пречистенским
бульваром,
окруженная,
обсыпанная,
со
всех
сторон
звездами,
но
отличаясь
от
всех
близостью
к
земле,
бе­
лым
светом
и
д лин ным
под нят ым
кверху
хвостом,
стояла
огром­
ная
ярка я
комета
1812 года,
та
сам ая
ко м ета,
которая
пр е две­
щала,
как
говорили,
всякие
у жасы
и
конец
света.
Но
в
П ьере
с ве тлая
звезда
эта
с
д линным
лучистым
хв ос том
не
в озбуж дала
никакого
страшного
чувства.
Напротив,
Пье р
радостно,
мокры­
ми
от
сл ез
гл азам и
смотрел
на
эту
светлую
звезду...
Пьеру
ка­
залось,
что
эта
звезда
впо лне
отвечала
том у,
что
было
в
его
расцветшей
к
новой
жиз ни,
размягченной
и
ободренной
душе».
Сбудутся
оба
предчувствия
и
предсказания:
и
обещающее
неис­
числимые
бедствия,
и
то,
что
внезапно
пронзило
Пьера,
одарив
его
надеждой
и
с илой.
Ро ссия
и
мир
под ош ли
к
пор огу
испыта­
ний
и
перемен...
***
Да,
именно
книго й
испытаний
мо жно
счи тать
третий
том
«Войны и мира», в центре
которого
кар ти ны
Бородинского
сражения
и
в сту пл ения
наполеоновских
во йск
в
Москву.
Это
бы­
89

ло
испытание
не
только
русской
армии
и
русского
народа,
кото­
рый
участием
в
ополчении,
в
партизанской
борьбе
из ме нил
ха­
рактер
войны,
сдел ал
ее
коллективным
подвигом
защиты
роди­
ны.
Это
б ыло
испытанием
каждого
русского
чековека,
всех,
кто
им ел
отношение
к
армии
и
государству,
находился
на
службе
у
России.
Во йна
1812 года стала жестоким уроком и для самого На­
полеона,
начавшего
вторжение
с
п олной
уверенностью
в
успехе
кампании,
в
св ои
сорок
два
года
чувствовавшего
се бя
в
расцвете
сил
и
«военного гения» .
Мы
берем
эти
слова
в
кавычки
вслед
за
Толстым,
который,
нигд е
не
ст авя
под
сомнение
уверенное
мастерство
вл адения
Бонапартом
армией,
способность
внушать
безграничное
дов ери е
и
в о оду шевл ение
вс ем
ее
«двунадесяти
я зык ам », тем не менее иронизирует над самим понятием «в ое н­
ный
ге ни й».
Ибо
оно
противоречит
о сн овам
человечности.
Ра зу меется ,
конкретно-исторические
обстоятельства,
пр едше­
ствовавшие
наполеоновскому
вторжению
в
Россию,
современная
и стори ческа я
наука
осмысливает
многостороннее
и
последо­
вательнее,
чем
это
было
возможно
в
XIX веке.
Да же
для
т аких
прозорливых
м ысли телей ,
как
Л.
Н.
Толс то й,
изучивший
все
доступные
ему
мемуарные
и
другие
источники
и
внесший
прин­
ципиально
новый
в клад
в
по нима ние
событий
1812 года.
Глубже
из уче ны
специалистами-историками
в
н аше
время
отношения
меж ду
Англией
и
Фр анци ей,
существо
их
экономического
сопер­
ничества
и
политических
взаимоотношений
в
контексте
вс ей
ев­
ропейской
ситуации
начала
XIX века .
Шир ок ая
то рго вля
России
с
Англией
б ыла
фактором,
проти­
востоящим
экономическим
притязаниям
наполеоновской
Фран­
ции
и
ее
претензий
на
мир ов ое
господство.
Так
чт о,
как
видим,
материал
книги
о
яв лен ии
мировой
войны
уводит
нас
в
самые
различные
социально-исторические
г рани
эпохи.
В
книгах
со вет ских
историков,
специально
пос в яще нных
На­
полеону
Бонапарту,—
в
монографиях
Е.
В.
Тарле,
А . 3. Манфре­
да
и
других
углубленно
раскрыт
психологический
и
духовный
пу ть
Бонапарта
от
его
активного
участия
в
переломных
событи­
ях
французской
революции
1789—1793 годов до обретения ти ­
тула
императора,
от
уникального
влияния
его
политики
на
все­
стороннее
укрепление
Фр анц ии
в
Европе
и
до
превращения
его
как
полководца
в
орудие
к ру пной
буржуазии
уже
в
уще рб
п ря­
мым
национальным
интересам
Фр анци и.
Страна
разорялась
непрекращающимися
во енными
кампаниями,
те ряла
ми ллион ы
солдат
и
офицеров
вдал и
от
своих
гр а ниц,
и
более
всего
—
в
России.
Толстой
не
академический
историк,
а
художник.
Указывая
в
авторских
отступлениях,
особенно
в
третьем
то ме
на
многие
к он­
кретно-исторические
факты
как
слагаемые
огромных
со бы тий
истории,
ее
непознанных
процессов,
упрощаемых
современни­
кам и,
он
ищ ет
образного
экв ивал ент а
историческим
реально­
стям .
И
в
ч астн ост и,
таким
свойствам
личности
Наполеона,
как
90

сочетание
в
нем
человека,
пер ешедшег о
всякие
границы
само­
обольщения
своей
гениальностью,
с
рол ью
марионетки,
простого
орудия
реальных
си л,
с то ящих
за
ним .
С
первых
страниц
треть­
его
тома
все
его
духовное
пространство
организуется
мн ог озн ач­
ной
опп ози ци ей
фундаментальных
об раз ов
—
поня тий
«игра
—
жизнь».
Не
только
по ля
сражений,
по
традиции
именовавшиеся
«театром военных действий», но всю жизнь,
весь
мир
к
мом е нту
вторжения
в
Р оссию
видит
Наполеон
как
теа тр,
где
пол новла с т­
но
распоряжаются
управляемые
им
си лы.
И
не
случайно
п од­
данные
да рят
ему
в
канун
Бородинского
сражения
привезенный
из
Ф ра нции
живопис ный
портрет
сына,
играющего
в
бильбоке
земным
шаром.
Эт от
символ
обозначил
в
романе
точку,
с
кото­
рой
начин ается
ниспровержение
л еге нды
о
всевластии
«военного
г ения ».
Р ядом
с
образами
театра,
игры
в стают
такие
разверну­
ты е,
подготовленные
вс ем
содержанием
романа
об ра зы,
как
народ,
ис то рия,
жизнь.
.
Т олс той
—
глубокий
и
та лант ливый
п си холог.
И
образ
«игры»
применительно
к
Н аполео ну ,
игры
во
всевластие,
в
«обречен­
ность
на
у спех », как сказали бы в наше время,
выступает
преж­
де
всего
в
психологических
моментах
самосознания
и
действий
На_полеона
н ачи ная
с
первых
дней
вторжения
в
Рос с ию.
Тв ор­
ческая
фантазия
авт ора
опирается
зд есь
на
множество
источ­
ников,
иног да
прямо
цитируемых
Л.
Н.
Толстым.
Но
п исате ль
настойчиво
высказывает
в
те ксте
романа
полемически
заострен­
ну ю,
пр инципиа ль но
важную
для
н его
мысль.
Это
м ысль
о
мни­
мос ти
свободы
отдельной
личности,
тем
более
—
личности
выдаю­
щегося
деят ел я
ис тори и.
«В исторических событиях,—
читаем
мы,—
так
называемые
ве лики е
люди
с уть
яр лы ки,
дающие
на­
именование
событию,
которые,
так
же
как
ярлыки,
менее
всег о
имеют
св язь
с
самим
событием.
Каждое
действие,
кажу щееся
им
произвольным
для
сам их
себя,
в
историческом
смысле
не
произвольно,
а
находится
в
св я­
зи
со
всем
ход ом
истории
и
определено
предвечно».
Не
бу дем
сейчас
комментировать
философское
с од ерж ание
э той
мысли
Толстого,
выраженной
зд есь
столь
категорично.
Отметим
ли шь,
что
она
является
в
романе
св ое образн ой
ло гич еско й
завязкой
последующих
действий,
когда
Наполеон
29 мая 1812 года выехал
из
Дрездена
к
ар мии
по
тракту
на
По зен,
Торн,
Данциг
и
Ке­
нигсберг.
П овед ение
Бонапарта
изображается
То лс тым
одновре­
менно
и
как
абсолютно
произвольное,
и
как
а вто мати че ски
не­
ос т а новимое : «Несмотря на то,
что
дипломаты
еще
твердо
вери­
ли
в
возможность
мира
и
усердно
рабо т али
с
этой
целью,
не­
смотря
на
то,
что
император
Наполеон
сам
писал
письма
импе­
ратору
Але ксанд ру . ..
ис кре нно
уверяя,
что
он
не
желае т
в ойны
и
что
всегда
будет
любить
и
уважать
его ,—
он
ехал
к
армии
и
о тдавал
на
каждой
ст анции
новые
приказания,
име вшие
ц елью
т оропить
движение
армии
от
запада
к
востоку...» Да,
показывает
писатель,
армия
продвигалась
с
запада
на
восток
неотвратимо.
10 июня Бонапарт догнал свою армию.
А
на
другой
де нь
он
91

подъехал
к
Неману,
чт обы
осмотреть
у сло вия
переправы.
«Уви ­
дав
на
той
стороне
казаков
(les Cosaques)и расстилавшиеся сте­
пи
(les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte,
сто лиц а
того,
подобно
Скифскому,
г осуд арс тва,
куда
ходил
Александр
Македонский,
Наполеон,—
читаем
мы,—
неожидан­
но
для
всех
и
пр от ивно
как
стратегическим,
так
и
дипломатиче­
ск им
соображениям
пр иказ ал
наступление».
Слово
«игра»
не
присутствует
еще
на
этих
страницах,
но
по­
няти е
это
мы,
разумеется,
с
самого
начала
ощущаем
с
вами
и
в
лицемерном
письме
Александру,
которого
да же
теперь
Напо­
ле он
по-французски
именует
«государь брат мой» (monsienur
mon frère); и в мысленном сопоставлении им себя с Александ­
ром
Македонским;
и
в
невежест вен ном
представлении
Москвы
как
государства,
подобного
скифскому.
Французский
язык
здесь ,
в
третьем
то ме
романа
«Война и мир», помогает писателю под ­
черкнуть
парадоксальную
несовместимость
дв ух
представлений
о
России:
не вежес т венн ог о,
ф ан тастиче ско го
—
французского
и
—
реального.
Слова
«казаки», «степь»
и
«Москва», данные
здесь
в
смешной,
н е лепой
для
русского
гла за
транскрипции,—
первый
признак
подмены
понимания
реальности
«игрой», аван­
тюрой,
шаг
к
которой
уже
сделан
Наполеоном
только
что
его
приказом:
без
об ъяв ле ния
войны
п ере йти
гр а ницу
России.
Не
будем
ниче го
упрощать.
Тем
более
сегодня,
когда
с
опо ­
рой
на
многократно
проверенные
историками
данные
нам
луч­
ше,
чем
Толстому,
известно
соотношение
численности
француз­
ских
(вернее,
почти
всеевропейских)
наполеоновских
войск
и
войск
России,
намного
в
момент
нашествия
им
уступавших.
Бо­
напарт
это
знал.
Он
не
сомневался
в
своем
превосходстве
как
полководца
перед
русским
императором.
Александр
лишь
ме ч­
тал
стать
таковым.
Изве стно
и
сложное
положение
рус ск ого
генералитета,
раздираемого
соперничеством
разных
партий,
пе­
ренасыщенного
представителями
ранее
разбитых
Наполеоном
европейских
армий.
Посланник
русского
императора
Балашов,
везущий
Наполео­
ну
ул ьтим ат ум
Александра
о
немедленном
выводе
вс ех
во йск
как
единственном
условии
возможных
переговоров,
видит
фра н­
цузские
войска
в
пр екра сно м
сос то яни и : «Это было то первое
время
кампании,
когда
войска
еще
нах од ил ись
в
исправности,
почти
равной
смотровой,
мирной
деятел ьн о сти,
только
с
оттен­
ком
нарядной
воинственности
в
одежде
и
с
нравственным
оттен­
ком
т ого
веселья
и
предприимчивости,
которые
всегда
сопут­
ствуют
начальной
кам п ани и». «Всегда
сопутствуют
н ачал ам
кампании...»
Повторим
мыс л енно
эту
ф разу.
Кто
же
в
романе
думает
так?
Только
ли
Балаш о в?
Конечно
же,
и
сам
повество­
ва тел ь,
п ишущи й
о
первых
дня х
войны
с
полным
знанием
ее
ис­
хода.
С
точным
знан ием
того,
как
в
отступлении
от
Москвы
до
Вязьмы
«из семидесятитрехтысячной французской армии,
не
с чи­
тая
гвардии...
осталось
тридца т ь
шесть
тысяч», как «ввалившись
в
Смоленск,
представлявшийся
им
обетованною
землей,
фра нц у­
92

зы
убивали
друг
др уга
за
провиант,
г раб или
с вои
же
ма га зины
и,
когда
все
б ыло
ра згра бл ено,
побежали
да льш е». Показав или
обозначив
все
основные
моменты,
приве д шие
к
гибели
наполео­
но вско й
армии,
ее
полным
р аз громом
завершит
с вое
и зоб раже­
ние
Л.
То лсто й
в
четвертом
томе
романа.
А
по ка
в
третьем
тем а
жестокой
кровавой
«игры»
будет
разворачиваться
в
соответст­
вии
с
законами
последовательной
исторической
хроники,
ве дя
нас
от
Вильно
к
Смоленску,
зат ем
—
к
Бородину,
потрясшему
Наполеона,
но
еще
не
развеявшему
самообольщения
неу язви ­
мости,
к
Москве,
когда
ему
неизвестно
е ще,
что
покоренная
сто­
лица
впе рвые
в
его
полководческой
эпопее
пуста.
И
не
шлет
ему
почетной
депутации
«бояр»
с
кл юч ами
от
города...
Да,
То л­
стой
позволяет
Наполеону
пер е жить
ощущение
полностью
свер­
шившегося
заветного
же ла ния.
«Странный,
красивый,
величест­
в енный
город!
И
странная,
и
величественная
эта
минута!.,
вот
она
лежит
у
мо их
но г,
играя
и
д рожа
золотыми
куполами
и
крестами
в
лучах
солнца.
Но
я
пощажу
ее.
На
древних
памятни­
ках
варварства
и
деспо тиз м а
я
нап ишу
вел и кие
слова
спр авед ­
ливости
и
мил ос ер д ия...
С
высот
Кремля,—
да,
это
Кремль,
д а,—
я
дам
им
законы
справедливости
и
покажу
им
значение
ист ин­
ной
цивилиз а ции,
я
з аста влю
поколения
бояр
с
любовью
пом и­
нать
имя
своего
зав оеват еля .
Я
ск ажу
деп ута ции ,
что
я
не
хот ел
и
не
хоч у
войны;
что
я
вел
вой ну
только
с
ложною
политикой
их
двора,
что
я
люблю
и
уважаю
Александра
и
что
приму
усло­
вия
мир а
в
Москве,
достойные
меня
и
мо их
на р од ов...»
Москва
была
пуста.
Депутация
не
явил ас ь.
«Не удалась раз­
вязка
театрального
представления»—так
кончит
Толс той
XX главу третьего тома,
н апис ав
эти
слова
по-французски:
«Le coup de théâtre avait raté».
Кончалась
«игра», приближалась
расплата,
обступала
действительность...
Разл о жени е
армии
от
мародерства,
ра зб оя.
Стра х
перед
Кутузовым,
сохранившим,
а
зат ем
ум ноживш им
и
укрепившим
русскую
армию.
Бесславное
бегство
и
кра х
империи...
Емкое
и
бес по щадно е
слово
«игра», произносимое,
а
еще
ча­
ще
подразумеваемое,
оказ ало сь
ключевым
и
для
обрисовки
мн о­
гих
пер сонаж ей
и
ситуаций
изображаемого
русского
общества,
целых
партий
в
руководстве
русской
армией
и
администрацией.
Немалое
место
в
«Войне и мире»
занимает
о браз
Александ­
ра
—
всевластного,
самодержавного
правителя.
Разумеется,
это
иная
личность,
чем
Бонапарт,
вы ст упающ ая
в
сит у ации
1812 го­
да
совсем
в
и ной
р оли
—
объединителя
русской
нации,
отр а­
жаю щей
нашествие
захватчиков,
человека,
умеющего
ценить
до­
стоинство
своего
дворянского
класса,
пр ёст иж
русской
го судар ­
ственности.
То лстой
неоднократно
пок а зывае т
утонченность,
дипломатичность,
ласковую
мягкость
обра ще ния
Александра
с
представителями
своих
под д анных
—
дв оряна ми,
купеческим
со­
бранием,
ближайшим
дворцовым
окружением.
Однако
чем
даль ­
ше,
тем
яснее,
что
во
в сей
это й
гибкости
и
ласковости
тоже
до­
статочно
дипломатической
игры.
Претензии
Александра
Iна
93

высшую
государственную
мудрость
порождают
при
рус ск ом
д воре
б е спр инципн ых
советников,
карьеристов
и
льстецов.
Они
дела ют
ка рье ру,
в
то
время
как
предложение
о
наз начен ии
командующим
ар мией
Кут уз ова
—
единственно
верное
в
с ложи в­
шихся
обстоятельствах
—
встречает
со про т ивлен ие
Александра.
Прямой
иронией
окрашены
сцены,
где
мы
видим
на ивног о
Пьера,
разочарованного
тем,
что
у
дв орянс ког о
собрания,
об­
ласканного
словами
царского
ма ни фес та,
и
не
думают
спраши­
ват ь
совета
в
решающий
момент.
Более
того ,
не
сч и тают
во з­
м ожным
сообщить
сколько-нибудь
определенную
информацию
о
состоянии
обороны
Москвы
и
государства.
Уже
не
иронически,
а
сатирически
окра ше н
э пизо д,
когда
Ал ексан др
бросает
востор­
же нной
толпе,
собравшейся
у
дворцового
балкона,
куски
би скв и­
та
в
качестве
особой
ласки...
Пребывание
государя
со
свитой
в
штабе
армии
в
ситуации
стремительно
развертывающегося
н асту пл ения
наполеоновских
войск
становится
просто
о пасным .
Идея
отъезда
его
в
столицы
«для воодушевления народа» (предлог был найден вполне весо­
мый
и
дипломатичный)
т рак ту ется
Толстым
как
поистине
сво е­
временная
и
здравая.
Е сли
«игра»
Александра
—
э то,
в
об-
ще м- то,
традиционное,
царственное
пр е уве личе ние
роли
ед ин ст­
венной
лично с ти
и
забота
о
государственном
и
международном
реноме
правителя
огромной
страны,
то,
как
показывает
Толс той ,
«игра»
огромного
количества
приближенных
в
большинстве
с лу­
ча ев
имела
откровенно
карьеристский
характер.
Толстой
подчеркивает
неспособность
многих
из
них
понять
народные
возможности
в еде ния
войны,
опереться
на
верно
по­
нятое
героическое
наст р оение
народа.
В
канун
Бородинского
боя
об
э том
с
горячностью
го во рит
Пьеру
князь
Андрей,
обсуж­
дая
с
ним
замену
Кутузовым
Барклая
де
Толли,
который
в
Смо­
ленске
«правильно рассудил,
что
французы
могу т
обойти
нас
и
что
у
них
больше
с ил.
Но
он
не
мог
по нять ,
что
мы
в
первый
раз
др али сь
там
за
русскую
землю,
что
в
войсках
был
такой
дух,
какого
никогда
я
не
видал,
что
мы
два
дня
сряду
отбивали
французов
и
этот
у спех
удесятерял
на ши
с илы.
Он
велел
от­
ступать,
и
все
усилия
и
потери
пропали
даром.
Он
не
дума л
об
измене,
он
ст арался
все
сделать
как
можно
луч ше,
он
все
обдумал;
но
от
этого-то
он
и
не
годится...
Как
бы
те бе
сказать...
Ну,
у
твоего
отца
немец-лакей,
и
он
прекрасный
л акей
и
у дов ле­
творит
всем
его
нуждам
лучше
тебя,
и
пускай
он
с лужи т;
но
ежели
от ец
при
смерти
болен,
ты
прогонишь
ла кея
и
своими
не пр ивы чными,
неловкими
руками
ста нешь
ходить
за
отцом
и
лучше
успокоишь
его,
чем
искусный,
но
чужой
человек.
Так
и
сделал и
с
Барклаем.
По ка
Россия
б ыла
з дор ова,
ей
мог
служить
чужой,
и
был
прекрасный
мин ист р;
но
как
только
она
в
опас­
ности,
нужен
свой,
родной
человек».
Кутузов
написан
в
романе
т ак,
что
он
одновременно
проти­
во ст оит
и
играющему
в
гениальную
л ичн ость
Наполеону,
и
тем
службистам-генералам,
кто
да же
на
пороге
Москвы
счита ет
не-
94

обходимым
демонстрировать
преданность
России,
выражая
сво и
м ысли
напыщенными,
казенными
словами.
Основа
этого
проти­
вопоставления
в
романе
—
в
первую
очередь
нравственная.
Именно
в
этом
контексте
противопоставления
апломбу,
эгоиз­
му
высоких
военачальников
кутузовского
подлинного,
немного­
словного
п атри отизма ,
его
жизненной
мудрости
возникают
в
па­
мя ти
слова
«народное избрание»
Кутузова.
У
Кутузова
нет
никакого
своего
интереса
в
событиях,
кроме
общенародного.
Именно
эт от
критерий,
в
особенности
в
третьем
то ме
романа,
станет
художественной
ос нов ой
всех
других
оценок.
Книг а
испытаний,—сказали
мы
о
третьем
томе
«Войны и
мира».
Но
как
неоднозначны
здес ь
и
даль ше
эти
испытания!
Т олс той
не
обрывает
(да так и не бывает в жизни)
д нем
вступ­
л ения
наполеоновских
войск
в
Россию
судьбы,
с ложно
перепле­
тенные
к
это му
дню.
Только
похоронившая
отца,
совершенно
одинокая
княжна
Марья
Болконская
впервые
в
жизни
пы та ется
понять
взбунтовавшихся,
не
желающих
выпускать
ее
из
имения
му жико в-кр е пос тных ,
отношения
которых
с
ее
отцом,
братом,
а
тем
более
со
старостой
и
управляющим
каз али сь
ей
всегда
та­
кими
спокойными,
благополучными.
Ей
предстоят
и
еще
более
тяжкие
испытания
—
отъезд,
ответственность
за
маленького
пле­
м янника ,
бо л езнь
и
смерть
брата.
Но
достойных
людей
испыта­
ния
делают
еще
более
цельными
и
значительными.
И
готовность
княжны
Ма рьи
поделиться
с
мужиками
всем,
готовность
отдать
«господский хлеб»—
не
фра за,
это
чувство
общности
в
момент
национального
бед ст вия.
Казалось
бы,
князь
Андрей
весь
поглощен
душевной
б олью,
жаждой
рассчитаться
по
законам
че сти
с
А нат олием
Кураги-
ны м.
Первые
дни
вторжения
заста ли
его
далеко
от
за пад ных
гра ­
ниц
России.
Но
до
конца
не
анализ ир у я
с вои
чувства,
он
теперь
решительно
стремится
т уда,
где
т рудн ее
и
где
происходит
«цен­
тр а ль но е», определяющее в жизни его страны.
В
размышлениях
об
отставке,
женитьбе
на
Соне ,
занятиях
хозяйством
застаем
мы
Ник ол ая
Ростова,
чья
служба
идет,
ка­
за лось
бы,
успешно.
Но,
как
пишет
он
в
пис ьме
к
С он е, «теперь,
перед
открытием
кампании,
я
бы
счел
себя
бесчестным
не
толь­
ко
перед
всеми
товарищами,
но
и
перед
сам им
собою,
ежели
бы
я
предпочел
свое
сч асть е
своему
долгу
и
любви
к
отечеству».
Очень
разные
люди
—
наивно-бескорыстные
и
пр ижим ист ые,
мужественные
и
растерянные
из-за
стремительных
перемен,
ищу­
щие
о поры
в
молебнах
и
читающие
странные,
нелепые
псе вдо ­
народные
афишки
московского
генерал-губернатора
—
вступают
в
ополчение
и
отд ают
армии
вс е,
что
могут.
И
все
о ни,
за
ис­
ключением
тех ,
кто
подобно
Эл ен
Безуховой
и
ее
салону
отстра­
нены
от
общей
беды
своим
эгоизмом,
не
играют.
Делаю т
един­
ственное
для
себ я
возм ожное
—
разделяют
с
отечеством
самые
трудные
дни.
В
полном
соответствии
с
историческими
документами
и
сви­
детельствами
множества
мемуаристов
Толстой
показывает,
что
95

прямым
выр ажен и ем
т ого
всенародного
состояния
и
стала
Бо­
родинская
бит ва.
Эпизод
Бородинской
бит вы
наиболее
дал ек
от
каких-либо
известных
романных
образц ов.
Не
потому,
зто
исто­
рически
достоверное
соединяется
здесь
с
подробным
психо ло ги­
ческим
изображением
вымышленных
героев
(образцы такого по­
вествования
читатели
знали
по
ром ан ам
Вальтера
Скотта,
Стен­
д аля,
пр о изв еден иям
Пу шк ина,
Гог ол я,
Лермонтова).
А
потому,
в
первую
очередь,
что
здесь,
в
тр еть ем
том е,
подробности
Бо ро­
динского
боя
и
все
переживания
его
участников
подчинены
раз­
витию
философской
мысли
писателя
о
человеке
и
войне,
о
чело­
вечестве
и
прич ина х
во йн.
Здесь
в пе рвые
в
мировой
лит е ра туре
соединились
самым
не­
разрывным
образом
мысль
героическая
и
гуманистическая,
от­
вергающая
во йну
как
способ
решения
п робл ем
человече­
ства.
Именно
для
того,
ч тобы
в
едином
восприятии
объединить
эти
два
начала
—
героическое
и
философско-гуманистическое,—
и
не­
обхо ди м
ока зался
в
главах
о
Бородине
столь
невоенный,
неде­
ловитый,
неожиданный
для
во юющи х
человек,
как
Пьер
Бе­
зухов.
Толстой
провел
Пьера
ч ерез
все
психологические
состоя­
ния
бородинского
дня.
Подталкиваемый
стихийным
жел анием
быть
в
центре
событий
П ьер
накануне
решил
вс т упить
добро­
вольно
в
армию.
Ран ним
утром
25 августа он наблюдает солдат,
готовящих
траншеи,
встречается
с
князе м
Ан др еем,
с
Друбец-
ким,
оказывается
и
в
расположении
штаба,
и
на
позиции
бата­
реи
Раевского.
В
книге
«По страницам романа «Во йна
и
мир»
Н.
Долинина
у бедите ль но
пишет,
что
непривычному,
нев оенн ому
гл азу
Пьера
естественно
мо гли
открыться
в
ходе
Бородинского
боя
такие
подробности,
которых
не
за мети л
бы
пог руж енн ый
в
св ое
де ло
человек
военный.
Это
так
и
есть.
Ведь
даже
в
мо­
мент
ранения
Болконский
—
бо евой
офицер,
п ог лощен
своим
делом:
он
думает
о
предотвращении
па ник и,
о
том ,
что
на
него
с мо трят
с олд аты,
н аходящи ес я
в
трагической
ситуации:
сто я
в
резерве,
не
выпу ст ив
еще
ни
одного
з аряда ,
пол к
уже
потерял
третью
часть
людей.
Ест ест венны
ли
зде сь
к акие-т о
другие
мыс­
ли
и
впечатления!
Пьер
же,
внутренне
настроенный
на
серьез­
ность,
драматизм
событий,
утром
26-г о,
оказавшись
вбл изи
па­
латки
командующего,
с
у д ивление м
ощущает
красоту
и
спокой­
ствие
окружающей
природы,
парадоксальную,
странную
красоту
дымов
от
пе рвых
выстрелов,
блеск
оружия,
особ ый
подъем
офи ­
церов
и
солдат
перед
боем,
уже
вс ту паю щим
в
св ои
права.
Эта
«веселость», подъем запомнятся и нам,
чи тате лям,
как
приз на к
возбуждения
перед
началом
любого
большого
боя.
Душевный
подъем
солдат,
арти л ле ри стов
батареи,
куда
судьба
забросила
Пьера,
отражает
вну тр еннее
пламя,
ту
скрытую
до
времени
«теплоту патриотизма», которая без всяких призывов объединя­
ет
всех.
«Пьер замечал,
как
после
каждого
попавшего
ядра,
после
каждой
пот ери
все
более
и
более
разгоралось
общее
ожив­
ление.
96

Как
из
придвигающейся
грозовой
тучи
чащ е
и
чащ е,
с ветл ее
и
свет лее
вспыхивали
на
лицах
вс ех
этих
людей
(как бы в от­
пор
совершающегося)
молнии
скрытого,
разгорающегося
огн я».
То,
что
знал
Кутузов,
на чин ая
сражение,
пр ед видя
состояние
рус ской
армии
на
Бородинском
поле,
Пь еру
пр едс тоя ло
самому
увидеть
во оч ию,
открыть,
пережить,
осмыслить.
И
п ередав ая
это
его
настроение,
Толстой
с
обычным
для
нег о
подчеркиванием
противоречивости,
парадоксальности
п ов едения
человека
в
ис­
ключительных
условиях
за ме ча е т: «Пьер не смотрел вперед на
поле
сражения
и
не
интересовался
знать
о
том,
что
там
дела­
лось:
он
весь
был
поглощен
в
с озерц ани е
этого,
все
более
и
бо­
лее
разгорающегося
огня,
который
точ но
так
же
(он чувствовал)
разгорался
и
в
его
душе».
Оказавшись
в
самом
п екле
боя,
пере­
жив
со
всеми
стремительно
ме няю щиеся
положения
—
не х ватку
снарядов,
п опы тку
принести
их
из-под
огня,
внезапный
захва т
кургана
французами,
рукопашную
схватку
с
французским
офи ­
цером,
контратаку
русских
солдат,
пер ежи в
со зна ние
того,
что
убиты
все
те,
кто
пр иняли
Пьера
поначалу,
по-д об ро му
см еясь
над
его
н аивнос т ью
и
своеобразным
бесстрашием
новичка.
Пер е­
жив
все
эт о,
Пьер
остался
всем
тем
же
глубоко
ми рн ым,
есте­
стве нным
человеком,
он
соединил
в
себе
теперь
память
о
сол­
датском
бесс траш ии
с
не из б ывным
ощущением
нечеловеческой
жестокости
во йны. «Н ет,
теперь
они
ос та вят
э то,
теперь
они
ужас­
нутся
того,
что
они
сделали!»—думал
Пьер,
бесцельно
направ­
ляя сь
за
толпами
носилок,
двигавшихся
с
поля
сражения.
Но
солнце,
застилаемое
дымом,
стояло
еще
высо к о,
и
впереди,
и
в
особенности
налево
у
Семеновского,
кипело
что- то
в
дыму,
и
гул
выстрелов,
стрельбы
и
канонада
не
только
не
ослабевали,
но
ус илива лис ь
до
отчаянности,
как
человек,
который,
надрываясь,
кричит
из
последних
си л».
Мы
уже
говорили
вы ше
об
ос обом
ст ил исти ческ ом
строении
романа-эпопеи
Толстого:
присутствии
в
нем
нескольких
рак ур­
сов,
и
прежде
всего
трех
«голосов».
Без
взаимопереплетения
и
вместе
с
тем
от нос ит ел ьной
самос тоятел ь н ости
эти х
тр ех
точек
зрения
не во змо жно
был о
бы
создать
всеохватное
и
в
то
же
вр е­
мя
столь
единое
полотно.
Как
же
сосуществуют
эти
голоса-
видения
в
третьем
томе?
Ведь
Андрей
Болконский
зд есь
о гра­
ничен
тесным
пространством
л ишь
своего
полка,
находящегося
к
тому
же
в
неподвижности,
в
резерве.
Да,
это
де йстви тел ь но
т ак,
но
именно
его
пред в идени е
исхода
Бородинского
сражения,
высказанное
накануне
в
разговоре
с
Пь еро м,
его
ощущение
ре­
шающего
наст р оения
солдат
и
офице ро в,
его
убежденность
в
м удрос ти
Кутузова
—
все
это
подтвердится
в
гл авах
о
Бороди­
не.
И
значит,
его
по зиция
будет
объективно
представлена
во
всей
системе
изображения
происходящего^
А
в
закл ючен ие
XXXIX главы второй части тома уже автор-
повествователь
завершит
все
изображенное
сл едую щим и
весо­
мыми,
неотразимыми
су ж де ни ям и: «Не один Наполеон испытал
то
по хоже е
на
с нов иде ние
чувство,
что
страшный
размах
руки
7 Заказ No 1309
97

па дает
бессильно,
но
все
генералы,
все
участвовавшие
и
не­
участвовавшие
солдаты
французской
армии,
после
в сех
оп ытов
пр е жних
сражений
(где после вдесятеро меньших усилий не­
приятель
бе жа л ), испытывали одинаковое чувство ужаса перед
тем
врагом,
который,
потеряв
половину
в ой ска,
стоял
так
же
грозно
в
конце,
как
и
в
начале
сражения.
Нравственная
с ила
французской,
атакующей
армии
б ыла
истощена...
победа
нрав­
ственная,
та,
которая
у беж дает
противника
в
нр авст венно м
п ре­
восходстве
своего
врага
и
в
своем
бессилии,
была
одержана
русскими
под
Бородиным».
Особая
значимость
третьего
тома,
его
центральной
второй
г лавы
выделена
этим
курсивом
пов е ст­
вователя,
как
бы
прямо
обращающегося
к
читателю.
Очень
велика
та кже
роль
обобщающего,
открыто
аналити­
ческого
повествования
в
этой
главе
роман а
и
во
вс ем
третьем
томе,
на чавше м ся
с
публицистического
рассуждения
о
бесчело­
вечности
войны.
Именно
с
такой
о бо бщающей
позиции,
прове­
ренной
историей,
даны
Толстым
хроника
ср ажени я
и
осмысле­
ние
ее
обоими
полководцами
—
Кутузовым
и
Наполеоном.
По здн ейши е
историки,
мемуаристы,
писатели,
военные
теоре­
тики
и
практики
создали
с ов ок упно,
разумеется,
к уда
более
де­
та льно е
описание
вс ех
слагаемых
Бородинской
битвы,
чем
дела­
ет
это
Толстой
во
второй
части
третьего
тома .
Сегодня,
напри­
мер,
историки
точ но
знают
п лан
с ра жения,
разработанный
Наполеоном
по
в сем
пра вила м
серьезной
военной
науки,
знают,
как
руководил
он
ход ом
ср ажени я,
знают
и
ответную
тактику
Кутузова,
р азг адав шего
наполеоновский
план,
предусмотревше­
го
отражение
важнейших
тактических
шагов
вра га.
Известно,
например,
что
русская
артиллерия
(не случайно батарея была
из бр ана
Толстым
для
детальной
передачи
атмосферы
б оя)
пр е­
восходила
французскую
в
количестве
и
ка чес тве
ор уд ий.
За
вр е­
мя
долгого
пу ти
от
границы
к
це нтру
России
наполеоновские
войска
потеряли
значительную
час ть
ор ужи я.
Население
городов
и
сел
ненавидело
за хва тчик ов,
росло
партизанское
дви жени е.
Все
это
и
многое
д ругое
не
включает
романист
в
п оле
своего
зрения
в
эпизодах
Бородина.
Толстой
создает
иное,
обобщенное,
образное
впечатление.
Он
показывает,
как
постепенно
Наполеон
и
его
генералы
осознают
опрокидывание
в сей
их
стр ате гии
и
тактики
(«игры») героической борьбой русской армии.
Вп роче м,
опрокидывание
«игры»
ре альн ой
жизнью
здесь,
на
Бородинском
поле,
представляется
Наполеону,
изображаемому
Толстым,
больше
не
как
прозрение,
а
как
фантасмагория: «Это было как
во
сн е,
к огда
человеку
представляется
наступающий
на
него
злодей...
и
ужас
неотразимой
пог ибе ли
ох ват ывае т
беспомощного
чел ов ек а».
Однако
Наполеон
и
после
ос мо тра
Бородинского
по­
ля,
ужаснувшего
и
испугавшего
его
вп ервые
в
ж изни , «перенесся
в
с вой
искусственный
мир
призраков
какого-то
величия.и
оп ять...
он
покорно
ст ал
исполнять,—
пише т
Толстой,— ту
жесто­
кую,
печальную
и
тя жел ую
роль,
которая
б ыла
ему
предназ­
н ачена ».
98

Вс его
четыре
страницы
п ос вятит
писатель
Кутузову
в
самый
момент
Бородинского
ср ажени я,
подчеркнув,
что
в
отличие
от
Наполеона
он
уже
не
делал
н ик аких
распоряжений,
а
лишь
соглашался
или
не
со гл ашал ся
с
предложениями
своих
г енер а­
ло в,
руководя
л ишь
самым
общим
ходом
дела,
следя
за
д ухом
войска.
Но
в
этом,
в
общей
оценке
происходящего
Кутузов
вл а­
с тен
и
неуступчив.
Он
не
позволяет
н ик ому,
как
это
было
в
э пизо де
с
Вольцогеном,
допустить
панику
и
н евер ие
в
успех
б ит­
вы.
Кутузов
заменит
на
ход у
не за да чливого
пр инца
Виртем-
бургского,
запросившего
дополнительных
войск
сразу
по сле
по­
лу ч ения
поста
командующего
второй
армией.
«Он выслушивал привозимые ему донесения,
о т давал
прика­
зания,
к огда
это
требовалось
подчиненными;
но,
выслушивая
донесения,
он,
казалось,
не
интересовался
смыслом
слов
того,
что
ему
го во рили,
а
что-то
другое
в
выражении
л иц,
в
т оне
ре чи
доносивших
интересовало
его.
Долголетним
военным
опытом
он
зн ал
и
ста р че ским
умом
понимал,
что
руководить
сотнями
ты­
сяч
человек,
борющихся
со
смертью,
нельзя
одному
человеку,
и
знал,
что
решают
участь
сраженья
не
распоряжения
главно­
командующего,
не
место,
на
котором
с тоят
в ой ска,
не
количество
п ушек
и
уб итых
людей,
а
та
неуловимая
сила,
н азыв аем ая
ду­
хом
войска,
и
он
следил
за
этою
силой
и
руководил
ею,
насколь­
ко
это
было
в
его
власти».
В
од ном
Кутузов
на
Бородинском
пол е
оказывается
сопоста­
вим
с
Наполеоном
—
в
оценке
исхода
б итвы.
Задолго
до
фа к­
тического
конца
сражения
Наполеон
понимает,
что
оно
про игра ­
но.
И
Кутузов,
которому
до кл адываю т
о
пле не нии
зн аме нит ого
наполеоновского
маршала
Мюрата
еще
до
прекращения
фран­
цузских
атак,
заявляет
о
том ,
что
в
пленении
Мюрата
нет
н ичего
н еоб ы кно в ен н ого, «ибо сражение выиграно».
Во
второй
ч асти
третьего
то ма
завершен
ра сска з
о
Бородин­
ской
битве.
Но
мысль
писателя
о
войне
продолжается,
как
про­
должается
за
пределами
Бородина
сама
во йна
с
ее
н евер о ятно
тяжкими
испы тания ми.
Ви д имо,
жизнь
так
устроена,
что
самое
трудное
падает
на
пл ечи
и
сознание
самых
достойных
людей...
Драматично
реше­
ние
Кутузова
об
оставлении
Мо ск вы.
Из
всего,
что
говорится
на
совете
в
Филях,
Кутузов
«видел одно:
защ ищать
Москву
не
бы­
ло
никакой
физической
в озмож ности
в
полном
зна чении
эт их
слов,
то
есть
до
такой
степени
не
бы ло
возможности,
что
е же­
ли
бы
как о й-нибу дь
безумный
главнокомандующий
отдал
пр и­
каз
о
даче
сражения,
то
произошла
бы
путаница
и
ср ажения
все-таки
бы
не
бы ло...». И
тем
не
менее
отдать
страшное
прика­
зани е
о ста вить
Москву
«казалось ему одно и то же,
что
отк а­
заться
от
командования
ар мией» .
И
вот
приказание
отдано.
«Наступил последний день Москвы.
Была
ясная,
в еселая
осен­
няя
погода.
Б ыло
воскресенье.
Как
и
в
обыкновенные
вос к ре­
сенья,
благовестили
к
обедне
во
всех
церквах.
Никто,
казалось,
еще
не
мог
по нять
того,
что
о жи дает
Москву».
7*
99

Снова,
как
в
опис ании
Бородинского
сражения,
особую
роль
в
передаче
того,
како й
бы ла
Москва
в
первые
дни
вступления
в
город
наполеоновских
войск,
Толст ой
отводит
Пьеру
Безу­
хову.
Оставш ись
в
Москве,
чт обы
лично
убить
ненавистного
На­
полеона,
Пьер
вместо
этого
романтического
поступка
по
стече­
нию
об с то яте льств
неожиданно
для
себя
самого
делает
сов сем
другое
—
спасает
французского
офицера
от
выстрела
душевно­
больного,
выносит
на
руках
из
пожара
неизвестную
де в очку,
бросается
на
мародера
—
солдата,
рвущего
о жер елье
с
шеи
мо­
лодой
женщи ны.
И
в
этот
момент,
имея
при
себе
пистолет
и
кинжал,
аре стов ан
французским
патр у лем.
Вся
цепь
случайностей,
образовавших
но вый
тр уд ный
и
зна­
ч ите льный
виток
биографии
Пьера,
дела ет
его
не
просто
сви­
де тел ем
исторических
событий.
В
об щем
за мыс ле
романа
все
это
имеет
большую
значимость.
Как
справедливо
пишут
в
сво ей
книге
«Роман Л.
Н.
Толстого
«Война и мир»
В.
Хализ ев
и
С.
Ко р м ил ов , «исторический»
п лан
и
пл ан
«частной жизни»
в
«Войне и мире»
неразделимы.
Если
историю,
как
утверждает
писатель,
движут
не
эпические
герои,
а
люди
—
все
в
совокуп­
ности,—
то
нельзя
делить
их
на
«исторических»
и
«неисториче ­
ских».
У
Толстого
все
на
равных
правах
участвуют
в
малых
и
грандиозных
со б ыт иях ...»*.
Жизнь
Пьера,
столь
заметного,
экстравагантно-знаменитого
в
св оем
кругу
человека,
от ныне
стано в ится
замечательной
имен­
но
те м,
что
он
р аз делил
страшную
участь
тысяч
рядовых
же ртв
войны.
О тныне
его
удел:
гол од,
холод,
у ни жения
плена,
полная
зависимость
от
настроений
конвоиров,
ожи да ние
возможного
расстрела.
И
все
это
на
фон е
горящей,
разоряемой
фран ц уза ми
Москвы.
С
суровой
простотой
правды
показывает
Толстой,
что
теперь
для
Пьера
существовало
лишь
два
исхода:
погибнуть
от
эти х
не пос иль ных
испытаний
или
стать
человеком
иного
скла­
да,
способным
наряду
с
простыми
солдатами
из
крестьян
те р­
петь
невыносимые
лишения.
Два
мотива
намечает
зде сь
пис ател ь
в
изображении
Пьера,
теперь
ставшего
человеческим
атомом
потока
военных
со бы­
тий,—
осознание
на
св оей
собственной
судьбе,
что
ес ть
жиз нь,
существование.
Е да,
сон,
св обо да
от
страха
смерти
—
все
эти
состояния
человеческого
живого
су щест ва
как
бы
зано в о,
ве р­
нее,
в
первый
раз
так
глубоко
постигаются
Пьером
и
по
ме ре
од ол ения
б о лезни
и
смерти
жизнью
о со зн аются
как
истинйое
сч аст ь е: «В плену,
в
балаг ане,
П ьер
узн ал
нё
умом,
а
всем
су­
щес тв ом
своим,
жизнью,
что
человек
сотворен
для
счастья,
что
сч асть е
в
нем
самом,
в
удовлетворении
естественных
человече­
ских
потребностей...» Сегодня
мы
по-иному,
чем
первые
читатели
Толстого,
читаем
эти
строки.
С
ин ой
стороны,
не
только
как
по-
* Хализев В .
Е.,
Кормилов
С.
И.
Рома н
Л.
Н.
То лст ого
<Война
и
ми р».—
М ., 1983.—
С.
96.
100

ко рнос ть
не изб е жной
судьбе,
как
отвлеченное
«доброе,
круглое»,
вид ит ся
и
человечность
солдата
—
крестьянина
Пл ат она
Кара­
таева.
Народная
отстраненность
от
суетного,
ограниченно-себя­
любивого
во
имя
мудрости
це лостн ой
жизни,
ее
продолжения
в
других
людях,
в
самой
ее
драгоценной
сущности
—
вот
на п рав­
ление
общечеловеческой
мысли
Толстого.
Каратаевское
«круглое», объединяющее начало Толстой стре ­
мится
выразить
и
в
символическом
образе
жизни-шара,
снящ е­
гос я
Пьеру
в
пл е ну: «И вдруг Пьеру представился,
как
живой,
давно
заб ыт ый
к ро ткий
ста ри чок
учитель,
который
в
Швейцарии
преподавал
Пьеру
г ео гр афию. «Постой»,—
сказал
старичок.
И
он
показал
Пьеру
глобус.
Глобус
этот
был
живой,
ко ле блющий ся
шар,
не
имеющий
размеров.
Вся
поверхность
шара
с ост ояла
из
капель,
плотно
сжатых
между
собой.
И
капли
эти
все
сдвига­
лис ь,
перемещались
и
то
сливались
из
нескольких
в
од ну,
то
из
одной
р азд еля лись
на
многие.
Каждая
кап ля
стремилась
разде­
литься,
захватить
н аибо ль шее
пространство,
но
другие,
стрем ясь
к
том у
же,
сжимали
ее,
иногда
уничтожали,
иногда
сливались
с
не ю.
—
Вот
жи зн ь,—
ск азал
старичок
учитель».
Шар
—
образ
гармонии
и
одновременно
обр аз
вечности
в
д виже нии
и
смене
друг
другом
преходящего,
частичного,
вре ­
менного.
Конечно,
это
од на
изьсамых
программных
попыт ок
То л­
стого,
а
не
только
его
персонажа,
зая ви ть
о
целостности,
н еде­
лимо сти
ж изни.
Но
в
романе
наряду
с
и деей
целостности
существования
жи­
вет
постоянно
и
ид ея
движения,
развития,
об раз
потока.
И
это
второе
направление
мысли
Пь ера
и
всего
его
самоосуществле-
ния
запечатлел
уже
эпилог,
где
Пьер
снова
в
напряженном
по­
иск е,
в
искании
истины
о
своем
вре ме ни
и
обществе.
Име нно
идея
движения
—
все
большего
е дине ния
России
в
противостоянии
напо леоно вск о му
нашествию,
победа
ж изни
над
угрозой
уничтожения
и
порабощения,
пр иход
на
смену
уходя­
щим
новых
поколений
завершает
и
эпическое,
и
романическое
пов ество вание
Толс тог о,
выводя
в
эпилоге
к
проблемам
бу ду­
щег о
человечества.
«Какая сила движет человечеством?»—
это т
вопрос
философского
эпилога
«Войны и мира»
мы
продолжаем
осмыслять
в
наше
вре мя
с
его
неотложными
г ум анисти ческ им и
заботами,
проблемами,
замыслами.

Ст уден т
Раскольников
и
Наполеон
Бонапарт
Погожим
июньским
дн ем
на
сереньком
«Москвиче»
моих
др у­
зей-ленинградцев
мы
о бъез жаем
ули цы
Достоевского
и
его
ге­
роев.
Сначала
—
музей
Ф.
М.
Достоевского...
Утром
здесь
еще
мало
людей.
Музей
ка жет ся
жилым
домом,
где
леж ат
иг рушк и
детей
писателя,
отс вечив ает
в
скромной
стеклянной
гор ке
посу­
да,
стакан
чая
стоит
на
письменном
столе
в
каби нет е
—
это
в печатл ен ие
притягивает,
одухотворяет
традиционную,
бережно
хранимую
музе й ную
ти ши ну.
Несколько
ули ц,
поворотов,
и
вот
новая
встреча
—
ож ив ший
дом
Родиона
Раскольникова,
уже
давно
н ай де нный, «доказан­
ный»
учеными.
Представьте
себе
в
д ождли в ый,
серый
день
мрач­
ну ю,
старую
крутую
лестницу
черного
хода,
запу та нны е,
как
бы
оцепляющие
человека
дворы
и
подворотни.
Сейчас
эти
места
куд а
св етл ей,
чище,
благоустроенней,
ас фальт ,
изменился
общий
характер
переулка...
И
все-т ак и
пройдя
по
этим
ступеням,
а
по­
том
направившись
к
квартире
старухи-процентщицы,
по дня в­
ш ись
к
ее
двери
под
взглядами
все
п он имающи х
ее
сегодняшних
«соседей», не можешь не удивиться
—
ты
перенесся
в
д ругую
эпоху!
Эта
реальность
создана
сто
двадцать
лет
на зад
в ообр а­
жением
гениального
реа лис та -п си хо лога,
страстного
искателя
истины
о
своем
времени
и
своей
стран е
России
второй
пол ови­
ны
XIX века,
жив ущ ей
в зах леб,
уже
предчувствующей
«неслы ­
ханные
п ер еме н ы», «невиданные мятежи»...
Когда-то
в
узкой
к ам орке
нервная,
лихорадочная
молодая
фа нта зия
студента
Раскольникова
вовлекала
его
в
де рзки е
и
рискованные
сопоставления
св оей
судьбы
и
лично с ти
с
судьбой
и
личностью
Коперника,
Магомета,
На пол еон а.
И
более
всего
именно
Наполеона,
полстолетие
бывшего
ку м иром
м олод ых
лю­
дей,
предметом
их
страстных
сп оров .
Сн ачал а
тех,
кто
был
по хож
102

на
Андрея
Болконского
и
Пьера
Безухова,
потом
тех ,
кто
б ыли
доб ры ми
п ри ятел ями
Пушкина
и
Кюхельбекера.
И
вот
властный
и
барственный
профиль
величайшего
в
XIX веке авантюриста
и
при
э том
незауряднейшего
политика
и
стратега
зама ячил
в
ни щенско й
каморке,
похожей
на
шкаф
и
на
гр об
о д нов ременн о.
Замаячил
как
вых од
из
унижения
и
духовного
ту п ика.
И
ра зъ­
ед ающи й
душу
неотступный
во прос :
а
кто
ты
среди
л юдей?
На
что
имеешь
силу
и
в олю
посягнуть
сегодня!
Во
имя
спасения
от
голода
и
для
самоутверждения.
Во
имя
того,
чтобы
по том
спастись
от
пр езр ения
к
самому
себе,
вызывающему
жалость
у
сестры
и
м атер и,
у
ка жд ого
сколько-нибудь
внимательного
п рохоже го...
Самый
внимательный
—
Федор
Михайлович
Досто­
евский—
увидел
Родиона,
идущего
вот
э тим
Столярным
п е реул­
ко м,
та ки м: «Он был до того худо отдет,
что
иной,
даже
и
пр и­
вычный
человек,
посовестился
бы
днем
выходить
в
таких
лох­
м отьях
на
у лиц у». Шляпа на нем
была
«вся уже изношенная,
со­
все м
рыжая,
вся
в
дырах
и
пятнах,
без
п олей
и
самым
б езобра з­
нейш им
углом
зало м ивш аяся
на
с торон у».
Но
как
непроницаем,
однако,
для
прохожих,
идущих
по
своим
делам,
д аже
такой,
беззащитно
о бнаж енн ый
в
своей
бедности
человек!
Вы
думаете
о
его
нищете,
болезненности,
но,
шатаю­
щи йся
от
голода
и
ли хорадк и,
он
идет
не
у ниж енно
клянчить
малое
—
он
идет
на
«пробу», вынашивает страшный замысел.
Ибо
он
решил
не
покорствовать
—
бунтовать!
Воспаленное
голо­
дом
воображение
быстро
и
точн о
подсказывает
ближайший
спо­
соб
добыть
драгоценности,
деньги...
И
то гда
все
изменится
вра з:
с пр ятать
под
кам нем ,
терпеть,
не
д ать
разоблачить
себ я.
Пер е­
жить.
Но
зато
потом
сп асти
Дуню,
мать,
горячечных,
жизнью
затравленных
Мармеладовых,
еще
многих
таких
же ...
Кончить
университет,
ста ть
сильным,
неуязвимым.
Открывать
новые
пу­
ти,
всеразрешающие
истины...
Кто
потом
попрекнет
его
смертью
старухи,
шея
кот орой
похожа
на
куриную
ногу.
Ведь
в
ящиках
комода,
в
ее
уклад ках
—
слезы
вд ов
и
си рот,
принесших
по след ­
нее
в
заклад
зло ве щей
про це нтщи це ...
Надо
лишь
отвергнуть
последние
аргументы
«против», бунтовать,
попирать
нога м и,
по­
ка
т ебя
не
раздавили
колесами,
как
пьяненького
Мармеладова.
Иначе
тв ою
лю бим ую
сестру
пр ода дут
развратникам,
как
бед­
ную,
худенькую,
прозрачную
и
добрейшую
Соню
Мармеладо-
в у—«в ечну ю
Со не чку,
пок а
мир
ст оит ... ».
Чел ов ек
в
ми ре
Достоевского
сложен,
глубок,
многомерен.
И
вот
совсем
накануне
рокового
дн я,
в
часы,
когда
все
вид енно е
вокруг
и
все
в
самом
Ра с ко льник ове
уже
подвело
его
к
черте
последнего
кр из иса
и
лихорадочной
решимости,
больной
от
го­
лода
Родион
видит
поразительный
со н,
пронзающий
нас
острой
болью,
близостью
и
сос трад ан ием.
Откроем
эти
страницы,
вчитаемся
в
них...
Сон
Р а ск оль никова
не
выделен
в
романе
в
особую
гл авк у,
как
поступает,
напр имер ,
Чер ны шевс кий
в
романе
«Что де­
л а т ь?», рисуя четыре сна Веры Павловны.
Сон
у
Достоевского,
103

сразу
же
прямо
названный
странным,
вписан
в
стилистику
гл а­
вы
поначалу
естественной,
даже
сп окойн ой
интонацией;
краски
изображаемого
зде сь
гораздо
мягче,
чем
на
предыдущих
страни­
цах . «Приснилось ему его детство,
еще
в
их
городке.
Он
лет
семи
и
гуляет
в
пр азднич н ый
день,
под
вечер,
с
своим
отцом
за
го­
родом.
Время
серенькое,
д ень
удушливый,
местность
совершенно
такая
же,
какая
уцелела
в
его
п амяти :
даже
в
пам яти
его
она
гораздо
больше
изгладилась,
чем
пр едста вля л ась
теперь
во
сне.
Городок
стоит
открыто,
как
на
ладони,
к ругом
ни
ветлы;
где-то
очень
далеко,
на
самом
кр аю
неба,
чернеется
лесок».
Такое
спокойное
начало
лиш ь
«от противного», контрастно
подготавливает
нас,
читателей,
к
напряжению,
запрограммиро­
ванному
в
осн ов ном
эпизоде
сна.
Особый
музыкально-интонаци­
о нный
и
живопис ный
рис унок
сна
в
его
значительности
нач инает
разворачиваться
в
следующих
компонентах
повествования.
Прочитывая
фразу
за
фразой,
обратим
вним а ние
на
то,
как
п рос то,
естественно
и,
непр ер ывно
усиливаясь
в
своей
траги­
ческой
вы ра зител ьн о сти,
возникает
перед
н ами
ряд
дета л ей,
ри­
сующих
скромное
кладбище,
дорогу,
захолустный
кабак
—
ти­
п ичное
для
старой
России
место
людского
притяжения,
своеоб­
разный
«клуб».
В
таких
кабаках
с
их
пестрыми
посетителями
иногда
обсуждались
важные
новости,
пелись
песни,
затевались
сп оры
и
ст о лкно вени я.
В
так ом
кабаке
мы
зна ко ми мся,
напри­
мер,
с
героями
рас ска за
Тургенева
«Певцы», такой кабак ри­
суе т
и
Некрасов
в
поэм е
«Кому на Руси жить хорошо».
К абак,
ко то рый
привиделся
во
сне
Раскольникову,
и
похож
на
другие,
и
неп ох ож.
Да,
поначалу
он
вызывает
обы чн ое
вп е­
чатление
пестроты,
угарной
удал и,
но
к
нему
п р им ешивает ся
сраз у
оттенок
че го- то
зловещего.
«Это «ка бак», всегда произво­
дивший
на
него
(Раскольникова.—
Р.
К.)
н еприя т нейшее
впе­
чатление
и
даже
страх,
когда
он
про ход ил
мимо
его,
г уляя
с
от­
цом.
Там
всег да
бы ла
такая
толпа,
так
орали,
хохотали,
ру га­
лись,
так
безобразно
и
с ипло
пе ли
и
так
ча сто
дрались;
кругом
кабака
шл яли сь
всегда
такие
пьяные
и
страшные
р ожи.. .
Встре­
чаясь
с
ними,
он
тесно
приж има лс я
к
отц у
и
в есь
дрожал.
Возле
кабака
дорога,
проселок,
всегда
пыльная,
и
пыль
на
ней
в сегда
такая
черная».
Обратите
внима ни е,
предчувствие,
настроение
тр аг изма
по­
является
у
мальчика
Рас ко льнико ва ,
к аким
видит
се бя
во
сие
Родион,
еще
раньше,
чем
он
увидит
страшную
для
всякого
че­
ловеческого
сердца,
а
особенно
для
детского,
сцену
ис тязан ия
лошаденки
пьяным
и
все
более
впадающим
в
бессмысленное
ожесточение
Николкой.
Здесь,
п одг ота вли вая
вни ма ние
чи та те­
ля,
впервые
в
сюжетном
знач ении
во зни кают
характерные
для
пис ат еля
слова
«особенное», «странное»: «Особенное обстоя­
тельство
привлекает
его
в ним ание:
на
эт от
раз
тут
как
бу дто
гуляние,
толпа
ра зод етых
мещанок,
баб,
их
мужей
и
всякого
сброду.
Все
пья ны,
все
пою т
пе сни,
а
подле
кабачного
крыльца
104

сто ит
телега,
но
странная
телега».
Фа нтастиче ское ,
с имв оличе ­
ско е
начало
рождается
у
Достоевского,
как
и
всегда
в
реалисти­
ческой
литературе,
на
основе
реальных
впечатлений.
Следующие
строки
мастерски
создают
с
п ом ощью
обыденных
деталей
впе­
чатление
зловещее
и
исключительное.
Итак ,
что
же
странного
в
увид е нной
Родей
тел еге ? «Это одна
из
тех
телег,
в
которые
впрягают
больших
ломовых
лошадей
и
перевозят
в
них
товары
и
винные
бочки.
Он
всегда
л юбил
смот­
реть
на
этих
огром н ых
ломовых
коней,
долгогривых,
с
толстыми
ногами,
идущих
спокойно,
мерным
шагом
и
везу щих
за
со бою
какую-нибудь
ц елую
гору,
нисколько
не
надсаж дая сь ,
как
будто
им
с
возами
даже
легче,
чем
без
возов.
Но
теперь,
странное
де­
ло,
в
боль шую
таку ю
тел егу
впр яж ена
бы ла
маленькая,
тощая,
са врас ая
крестьянская
кл ячонка ,
одна
из
тех,
которые
—
он
ча­
сто
это
видел
—
надрываются
ин ой
раз
с
высоким
каким-нибудь
возом
дров
или
сена,
особенно
коли
воз
застрянет
в
грязи
или
в
колее,
и
при
этом
их
так
бо льн о,
так
больно
бьют
всегда
му­
жик и
кнутами,
иной
раз
д аже
по
самой
морде
и
по
гл азам,
а
ему
так
жалко,
так
жа лко
на
это
смотреть,
что
он
чуть
не
п ла­
чет ,
а
мамаш а
всег да,
бывало,
отводит
его
от
окошка».
Психологическая
значимость
эпизода
в
том ,
что
сон
отра­
ж ает
состояние
взрослого
Ра с кол ьнико ва
перед
его
страшным
решением.
Неповторимое
мастерство
писателя
приоткрывает
нам
смутное,
не
осознанное
до
к онца
душевное
состояние
героя.
Это
сл ожны й
сплав
противоречивых,
даже
взаимоисключающих
на­
строений
и
чув ств .
Ведь
вся
да ль не йшая
сцена
избиения
лошади
станет
в
контексте
романа
(одновременно!) символом преступ­
лен ия
и
преступного
невмешательства
человека
в
судьбы
тех ,
кто
нуждается
в
защи те.
Почти
с
самого
нач ала
мы
с
в ами
обнаруживаем
в
движущем­
ся
образном
пове с тв ова нии
постепенное
удвоение
художествен­
ного
смысла
дета л и.
Наиболее
впечатляют
нас
те
из
них ,
кото­
рые
являются
одновременно
изображением
предмета
и
изобра­
жением
чувства,
при чем
чувства,
в
сво ю
очередь,
то же
дв ойног о
по
смыслу
—
принадлёжащего
мальчику
и
(символически)
взрос­
лом у
Род ион у
Раскольникову.
Сначала
возникает
впечатление
усил иваю щейся
интенсивности
цв ета
и
звука,
уск о рения
ритма
повествования.
Это
создается
повторами
однородных
интонаций,
с ходн ых
оборотов.
Вчитайтесь,
всмотритесь,
как
дел ает
эго
писат ель
уже
в
первой
массовой
сц ен е: «Но вот вдруг стано ­
вит ся
очень
шумно:
из
кабака
выходят
с
криками,
с
песнями,
с
бал алай ками
пьяные-препьяные,
большие
такие
мужики
в
кр асны х
и
синих
рубашках,
с
армяками
внакидку.
«Садись,
все
садись!
—
кри чит
один ,
еще
молодой,
с
толстою
тако й
шеей
и
с
мясистым
красным,
как
морковь,
ли цом ,—
всех
довезу,
са д ис ь !» Но тотчас же раздается смех и восклицанья:
—
Этака
к ляча
да
повезет!
—
Да
ты,
Миколка,
в
уме,
что
ли:
эт аку
кобыленку
в
таку
телегу
запрег!
105

—
А
в едь
савраске-то
беспременно
лет
двадцать
уж
бу дет,
братцы!
—
С ади сь,
в сех
довезу!
—
опять
к ричит
Миколка,
прыгая
первый
в
телегу,
берет
вожжи
и
ста но витс я
на
передке
во
в есь
рост.—
Гнедой
даве
с
Матвеем
ушел,—
кричит
он
с
телеги,—
а
кобыленка
эт та,
братцы,
только
сердце
мое
н адры ва ет:
так
бы,
к ажи сь,
ее
и
убил,
даром
хл еб
ес т.
Говорю
садись!
Вскачь
пу­
щу!
Вскачь
пойдет!
—
И
он
берет
в
рук и
кнут,
с
наслаждением
готовясь
с ечь
савраску».
И
цветовой,
и
словесный
ря ды
воспринимаются
здесь
симво­
лично.
Причем
сделано
это
так,
что
символичность
зам ечае м
мы,
читатели,
но,
кон ечн о,
не
маленький
Род я
—
персонаж
сна.
Мальчик
Раскольников
остается
в
и зображ ени и
писателя
необы­
чайно
конкретным,
живым,
правдоподобным
во
вс ех
своих
дет­
ски х
душевных
движениях,
и
это
увеличивает
впечатление
от
ра сск аза
писателя.
Родион
видит
просто
«красные рубахи», «мя­
систое,
к р асное,
как
морковь,
ли цо», затем «р умя н ую
ба бу
в
кумачах»; читатель же,
с
первых
страниц
знающий,
почему
Рас­
кольников
находится
в
таком
состоянии,
о
чем
он
мучительно
размышляет
все
время,
читатель
замечает,
как
разворачивается
постепенно,
концентрируясь
в
инт енс ивнос ти
деталей,
тема
крови,
см ерт и,
насилия.
В
конкретно-событийном
и
философски-
обобщенном
зву ч ании
это
тем а
наполеонизма,
н асил ия
«из прин ­
ц ип а», присвоенного как некое право личностями исключитель ­
ны ми,
поставившими
се бя
над
остальным
человечеством.
Траги­
ческие
чувства,
переживаемые
ребенком,
раскрывают
перед
на­
ми
искреннее
сострадание
слабым
взрослого
Раскольникова,
боль
за
другого,
о бщее
ощущение
др амат ично сти
жизни.
Зако­
номерно
вслед
за
кульминацией
страшного
дейст ви я
Миколки
и
других
возникает
и
самая
сильная
в спы шка
протеста: «...Бед­
ный
мальчик
уже
не
помнит
себя.
С
криком
п роби вае тся
он
сквозь
толпу
к
савраске,
охватывает
ее
мертвую,
ок ро вавл ен­
ную
морду
и
целует
ее,
целует
ее
в
глаза,
в
губ ы...
Потом
вдруг
вс каки вает
и
в
исступлении
бросается
с
своими
кулачонками
на
М ико лку ». Но этот протест несоизмерим
по
своей
реальной
с иле
с
силой
зла .
Робко
урезонивающие
Миколку
люди,
отец,
ув о­
дящ ий
мальчика
от
м еста
происшествия
(«пьяные шалят,
не
на ше
дел о »), обнаруживают одиночество героя сна.
Необходимо
подчеркнуть:
у
Достоевского
постоянно
в стр ечаются
и
в
других
его
произведениях
ситуации,
к огда
добрый
ге рой
бе с коне чно
о динок
в
своем
столкновении
со
злом.
Это,
конечно
же,
признак
реального
социально-исторического
бездорожья
героя
Достоев­
ского
в
смутное,
трудное
для
России
время.
И
вместе
с
этим
мы
обнаруживаем
здес ь
другой,
очень
це нный
мотив
творчества
Достоевского
—
личной
ответственности
за
происходившее
во­
круг
него.
Последнее
де лает
традицию
Достоевского
близкой
многим
советским
п ис ател ям,
на чина я
с
М.
Горького
и
Л.
Л ео­
но ва
и
кончая
нашими
современниками
—
В.
Быковым,
А.
Ада­
мовичем,
С.
За лыгиным .
106

Вернемся
к
образу
Родиона
Раскольникова
в
тот
момент,
когда
он,
пе ре жив
в
своем
сне
(а значит
—
в
по д соз нании,
в
сво­
ем
эм оцио на льно м
мире)
невозможность
простить
наси л ие
над
беззащитными
и
сл аб ыми
и
невозможность
в
одиночку
одолеть
ело,
проснулся
б оль ной,
обессиленный.
Как
чел о век
природно
доб ры й,
в
пер вые
минуты
пробуждения
от
сна
Родион
остр о
чувствует
свою
невозможность
быть
ли чно
при част ным
к
жесто­
костям
этого
мира.
Он
проснулся
человеком,
сбросившим
только
что
кошмар
собственного
бредового
и
жестокого
замысла,
мучи­
тельный
еще
и
тем,
что
в
символическом
образе
убитого
живог о
существа
невероятно
(как бывает именно во сне)
сл ил ись
и
са­
мые
близкие
ему
люди
—
страдальцы
и
ст раш ная
старуха-рос­
т овщ ица.
<Боже!
—
воскликнул
он,—
да
неужели
ж,
неужели
ж
я
в
самом
дел е
возьму
топ ор,
ст ану
би ть
по
голове,
размозжу
ей
череп...
буд у
ско ль зить
в
липк о й,
теплой
крови,
взламывать
замок,
красть
и
дрожать;
пря та тьс я,
весь
за ли тый
кровью...
с
т оп ором ...
Гос поди,
не уже ли?
...Проходя
через
мост,
он
ти хо
и
спокойно
смотрел
на
Неву,
на
яркий
закат
яркого,
красного
солнца.
Несмотря
на
слабость
CBOKj), он даже не ощущал в себе усталости.
Т очно
нарыв
на
сердце
его,
нарывавший
весь
месяц,
вдр уг
п рор валс я.
Свобода,
свобода!
Он
свободен
теперь
от
этих
чар,
от
колдовства,
оба я­
ния,
от
наваждения!»
Искренность
этих
переживаний
так о ва,
что
з десь
как
бы
са­
ма
собой
напрашивается
точка.
Мо жно
з акр ыть
кн игу.
Такой
Раскольников,
каким
мы
здесь
его
видим
и
слышим,
никогда
не
поднимет
руку
на
живого
человека,
пусть
ненавид и мо го ,
от­
талкивающего,
но
живо го. ..
Однако
роман
на
этих
страницах
не
к ончилс я
—
наоборот,
л ишь
начинает
разворачиваться
перед
на ми.
И
уже
на
следующей
странице
не вед омая,
таинственная
с ила
приведет
Раскольникова
на
Сенную
пл ощ адь,
где
будет
дан
но вый
и,
как
окажется,
рок о вой,
необратимый
ход
его
по­
ступкам:
услышав
разг ов ор
сестры
старухи
с
ее
знакомыми,
Родион
уз нает
точн о
ден ь
и
час,
когда
ростовщица
будет
до ма
одна.
«Впоследствии,
когда
он
припоминал
это
время
и
в се,
что
случилось
с
ним
в
эти
д ни,
минуту
за
минутой,
пункт
за
пунк­
том,
че рту
за
че ртой ,
его
до
суеверия
п оражало
всег да
одно
обстоятельство,
хотя
в
сущности
и
не
очен ь
необычайное,
но
ко­
торое
пос тоян но
казалось
ему
п отом
как
бы
каким-то
предопре­
делением
судьбы
его.
Именно:
он
н икак
не
мог
понять
и
объяснить
се бе,
почему
он,
у стал ый,
измученный,
которому
был о
бы
всего
выг одне е
возвратиться
дом ой
самым
кратчайшим
и
прямым
путем,
воро­
т ился
дом ой
через
Сенную
пл ощ адь,
на
которую
ему
было
сов­
сем
лишнее
идт и».
Великое
произведение
всегда
неисчерпаемо.
И
даже
заг ад оч­
но.
Не
случайно
Белинский
го вор ил
о
том,
что
каждая
эпоха
107

открывает
в
таком
пр ои звед ении
еще
не
пон яты й
п режд е,
но вый
и
важный
смысл.
Это
ощущение
неисчерпаемости,
загадочности
мы
не
всегда
переживаем
конкретно,
прикасаясь
к
реальным»
единичным
строчкам
и
эп и зодам.
А
вот
здесь,
пожалуй,
имен но
такой
случай.
Так
и
хочется
поня ть
до
конца,
что
же
двигало
Достоевским,
вложившим
в
уста
Р а ск оль никова
э то: «Да неуже ­
ли
ж...»
Но
силой
писательской
власти
уже
на
следующей
стра­
нице
гер ой
ока жет ся
на
Сенной
площади.
Что
здесь
властвует:
трудно
постигаемая
нам и,
атеистами,
и
бл изкая
христианскому
сознанию
форм ула : «Не согрешив
—
не
по к аешь ся,
не
по каяв­
ши сь
—
не
с па се шь ся»? Или формула, «спрятанная»
изначаль­
но,
как
об
эт ом
говорят
некоторые
ученые,
в
самом
замысле
роман а
«Преступление и наказание»? Или писательская интуи­
ция
о
том,
что
вся
многосложность
жизни,
жи зни
в
целом,
всех
ее
им пул ьс ов,
мотивов,
пр ич ин,
всегда
могущественней
одного,
даже
самого
высокого
мг нов ения?
Да,
мы
думаем,
ес ли
это
и
не
ед инств енн ая,
то
во
всяком
случае
очень
важная
для
пон имани я
романа
мысль.
С
топ ором ,
пр ик реп ленным
к
внут р енне й
стороне
старого
пальто
с
помощью
пе тли,
Раскольников
поднимается
по
лестнице
в
квартиру
ст а­
рухи-ростовщицы
не
только
из-за
своих
материальных
проб ле м
и
одержимости
«экспериментом»
над
собственной
человеческой
природой
(«Наполеон я или тварь дрожащая?»).
В
этот
де нь
мо тив ом
преступления
б ыла
вся
окружающая
его
страшная
жизнь,
весь
расколотый,
потерявший
нравственные
оп оры
мир .
В
этот
д ень
все
сплелось
особенно
н ераз рыв но
в
нем
и
«на нем».
«За всех расплачусь,
за
всех
ра сп ла чус ь»,—
скаж ет
потом
о
по­
добных
минутах
трагического
потрясения
м ол одой
В.
Мая ко в­
ски й
в
одном
из
дореволюционных
пр оиз вед е ний...
Но
так
глубо­
ко
по няв
изнутри
меру
отчаяния
и
отчаянности
своего
Родиона,
Достоевский
—
гуманист
и
мыслитель,
т епер ь,
пос ле
Сенно г о
рынка,
уже
не
с
ни м.
Зрение
автора
стало
беспощадным,
как
у
следователя,
к огда
шаг
за
шагом
оп исы ва ется
ве сь
ход
пр е­
ступления
вплоть
до
момента,
ког да
вернувшаяся
в незапн о
Ли­
завета
ка ки м-то
«детским»
жестом
заслонится
от
под нят ого
и
над
ее
г олов ой
топора...
И
в
эт ой
связи
с
«детским»
жестом
защищающей
се бя
Ли завет ы
нам
вдруг
вспомнится
другой
«дет ­
ский»
же ст
—
кулачонки
мальчик'а
Раскольникова,
не
пр ощ аю­
ще го
взрослым
гибель
зам у ченно й
лошади.
Ребе нок ,
не винно
страдающий
за
преступления
и
гре хи
других,
беззащитный
в
страшном
мире
собственников,
ста нет
для
Достоевского,
начи­
ная
уже
с
40-х
годов,
символом
несправедливости
и
насилия.
По-детски
без защ ит ная
Лиз аве та
—
не
просто
отягчающее
об­
стоятельство
уг ол овно го
преступления
запутавшегося
Р ас коль­
ник о ва.
Это
еще
и
многозначное
предупреждение
всем,
кто
уп рощае т
жизнь,
з абывает
в
своих
мыслях
и
поступках
о
судь­
бах
неза м ет ны х , «других»
людей,
об
их
праве
на
жизнь,
уваже­
ние,
сочувствие.
Это
напоминание
о
том,
что
человечество
не
со­
стоит
л ишь
из
«наполеонов»
и
«тварей дрожащих».
В
не го
вхо­
108

дят,
более
того,
его
составляют
в
основе
тысячи
и
миллионы
обыкновенных
людей,
и меющ их
право
на
жизнь,
достоинство,
счастье.
При
в сем
их
колоссальном
несходстве
у
раскольниковых
и
на по лео нов
одинаковый
тип
глу х оты,
од ин
синдром
пол ной
занято сти
самим
собой.
Ведь
Родион
уб и вает
с вою
вторую
жер т­
ву
уже
без
всяких
«философий», стремясь спасти себя.
А
На по­
ле он
в
ослеплении
имперским
тщеславием
принимает
в
жертву
се бе
тон ущи х
драгун,
охваченных,
как
это
п о казал
Л.
Н.
Тол­
сто й
на
одн ой
из
стр ани ц
«Войны и мира», бессмысленным по­
ры вом
показной
храбрости
на
глазах
об ожае мо го
полководца.
При
этом
и
тот,
и
другой
честолюбцы
мыслят
себ я
спасителями
человечества,
оди н
в
ка чест ве
реального
освободителя,
другой
—
пот е нциа л ьно,
гипотетически.
Как
и
Толс той ,
на писав ший
«Вой­
ну
и
ми р»
в
те
же
60-е
годы,
Достоевский
в
«Преступлении и
наказании»
создал
жестокий
сю жет-ис пыта ние
и
су дит
не
п ро­
сто
личность
Наполеона,
большого
ли,
маленького
ли.
Он
судит
и
разоблачает
ид ею
наполеонизма
с
гуманистической
п озиц ии.
«Знаешь,
Соня...
если
б
я
зарезал
из
того,
что
голоден
бы л,—
пр изн ается
Раскольников,—
то
я
бы
теперь...
счастлив
был !
Зна й
ты
э т о!» В этих строках романа чувство огромной вины то по ­
беж дает
все
д ово ды,
то,
напро т ив,
лихорадочно
см е няется
пот о­
ком
обличения
преступности
окружающего
мира.
Как
и
эпизод
первого
сна,
они
относятся
к
идейным
кульминациям
романа.
Ведь
уголовно-авантюрная
инт р ига
у
Достоевского
не
самоцель,
а
ли шь
средство
заострить
идеологическое
содержание
романа,
драматизировать
к ипя щий
на
его
страницах
идейный
диспут.
Признание
Раскольникова
Соне
прозвучит
дал еко
не
ср азу
по­
сле
преступления.
Ибо
сн ач ала
Достоевский-реалист
покажет
даже
не
нравственное,
а
собственно
психологическое
наказ ан ие
героя
—
кошмар
преследования
наяву
и
во
сн е,
преследования,
начавшегося
почти
сразу
после
убийства.
Выслушавший
во
вр е­
мя
отбывания
св оей
политической
като р ги
не
один
десяток
уго­
л овных
историй,
пис ател ь
с
величайшей
правдоподобностью
впе­
чат ляющ е
показал,
как
близок
все
в ремя
Рас ко ль ников
к
краху,
начиная
с
момента,
когда
он
ус л ышал
ша ги
и
голоса
на
лест ­
нице
и
был
буквально
на
р ас стоя нии
шага
от
возможных
свиде­
те лей
—
слу чайных
посетителей
процентщицы.
Но
его
жи знь
ста ла
совсем
невыносимой,
ко гда
к
этому
жи­
вотному
страху
добавились
му че ния
медленной
психологической
в ойны
со
следователем
Порфирием
Петровичем,
загоняющим
с ту дента
в
ловко
расставленные
ловушки
сн а чала
для
проверки
возникшей
у
нег о
гипотезы,
потом,
уже
уверенным
в
своей
пр а­
воте,
чтобы
добиться
раска яния
и
признания.
И
все
это
на
фо не
трагически
неуместного
приезда
матери
и
сестры,
со чу вст вия
гу ма нно го,
ничего
не
подозревающего
друга
Разу мих ина
и
му­
чительно
внезапного
з нако мс тва
с
преследователем
Дуни
Свид ­
ригайловым.
Напряжение
всех
эт их
встреч,
состояние
загнанно­
сти
Родиона
Достоевский
создает,
п ользу ясь
ме то дом
«замед­
ленной
съемки».
Не
случайно
сегодня
говорят,
что
эст етик а
109

писателя
как
бы
пре д вар ила
еще
не
родившуюся
в
те
п оры
э сте­
тику
кинематографа
с
его
психологической
динамикой
и
круп­
ны ми
планами.
Именно
так,
к ру пными
планами,
н аписаны
две
в с тречи
Родиона
и
Сони
Мармеладовой.
Как
и
первый
сон,
это
оче нь
с ложн ые
страницы
романа,
чр езвы чай но
на сы ще нные
п си­
хологическим
драматизмом
и
ид е йными
ассо циациям и.
Сказа­
лась
и
несомненная
противоречивость
мировоззренческой
по зи­
ции
Ф.
М.
Достоевского.
Противоречия
эти
обострились
в
го ды
создания
романа
«Преступление и наказание».
К
постоянной
и
усилившейся
во
время
каторги
и
ссылки
борьбе
в
его
со знани и
ве ры
и
не ве рия
в
бога
и
изначальную
божественную
гармонию
мир а
в
60-е
год ы
доб ав ил ось
противо­
речие
ме жду
неприятием
любых
насильственных
ф орм
и зм ене­
ния
русской
и
всеобщей
ж изни
и
по нима ние м
насильственной,
антигуманной
природы
утверждающегося
в
России
повсеместно
буржуазного
общ ес тва.
Выражением
эт ой
противоречивости
бы­
ло
то,
что
Достоевский
склонен
сближать,
а
то
и
от ожде ст вля ть
в сякие
вид ы
человеческого
бу нта , «путать социальные адреса»,
как
точно
выразился
од ин
из
советских
исследователей
его
тв ор­
чества.
И
причиной
таких
заблуждений
был
не
только
историче­
ский
идеализм
писателя
в
осознании
диалектики
нр авст венног о
и
социально-исторического
процессов.
Причиной,
кон е чно
же,
б ыли
и
объективные
свойства
эпохи,
еще
не
обнаружившей
с вои
исторические
возможности.
Положительный
идеал
Достоевского
выступает
не
в
с оциа ль­
но-исторических,
а
в
обобщенно-нравственных
очертаниях,
а
его
и деи
«розданы»
разным
и
ча ще
всего
—
противостоящим
персо­
н ажам.
В
романе
«Преступление и наказание»
наиб ол ее
впечат­
ляюще
они
представлены
Раскольниковым
в
минуты
прозрений
и
отвлечения
от
его
самолюбивых
«забот»
и
Сон ей
Мар мел адо ­
вой
в
проявлениях
ее
самоотверженности,
доброты
и
чут кой
со­
вест лив ост и.
Сцены
встреч
Раскольникова
с
Соней
на писан ы
та ким
образом,
что
ст ра шная
по всед невно сть
продающей
себя
молодости
в ид ится
чит ател ю
л ишь
очень
опосредованно,
не
так ,
например,
как
жизнь
в
«заведении»
Катюши
Масловой,
ж естко
и
конкретно
п оказан на я
Толстым
в
«Воскресении».
В
бе звку сн о­
ярком
о д еянии
ули чн ой
женщины
перед
на ми
с
первой
же
ми­
нуты
у
Мармеладовых
предстает
существо,
на чис то
л ишен ное
черт
порочности.
Напротив,
Соня
—
само
страдание.
И
мысль,
пытающаяся
его
оправдать,
украсить
тем,
что
только
и
б ыло
до­
ступно
ей
в
ее
положении
—
р елиги оз ной
верой
в
искупление,
в
нравственное
спасение.
Иначе
как
пр имирит ь
гуманную
и
по д­
ли нно
нравственную
натуру
и
образ
жизни,
втаптывающий
че­
ловека
в
гр язь?
Со ня
—
ед ин ств ен ная,
кто
протянул
Раскольникову
руку
по­
сле
всег о
случившегося.
Их
встречи
наед ине,
встречи-открове­
н ия,
но
вместе
с
тем
и
сюжетная
фор ма
диспута,
идущего
в
со­
зн ании
самого
писателя,
между
моралью,
мыслью
религиозной
и
по зицие й
критической,
бунтарской,
ак т ивно-г ум анист ическ о й.
110

Одн ако
идеологическое
зе рно
содержания
облечено
в
форму
глубокого
и
тонкого
психологизма. «Победа»
нравственных
ус та­
новок
Сони,
конечно,
к уда
более
на ивной,
чем
ст уд ент -ю рист
Раскольников,
эта
победа
предопределена
ее
непо сред ст венно й
лю б овью
к
близким,
полным
отсутствием
эго из ма
в
отличие
от
«наполеонизма», духовного и практического, —
у
Раскольникова.
Психология
пр еслед уем о го
преступника
теперь
в
нем
всегда,
ее
не
спрятать,
как
сп рята л
в
печное
отверстие
Родион
ба хрому
с
брюк,
хранящую
следы
крови.
С оня
тоже
преступница,
она
то же
добровольно
погубила
че­
ловеческую
жизнь,
но
—
свою...
Одно
из
потрясающих
ме ст
романа
—
признание
Сони
в
том ,
что
самоубийство
—
недоступное
благо
для
нее,
содержащей
сво ­
им
об ра зом
жизни
семью,
где
голодают
дети...
Однако,
открывая
пришедшему
в
ее
комнатку
Родиону
все
это
столь
прямодушно,
Сон я,
сам а
того
не
подозревая,
вызыва е т
у
н его
не
встречный
порыв
религиозного
смирения,
а
взрыв
негодования
и
убежден­
ности
в
правоте
своего
бунта
п ротив
такого
уклада
и,
более
того,—
такого
Бога!
Достоевский-реалист,
воссоздав,
каз ало сь
бы,
предельно
у бе­
дительные
состояния
своих
героев,
умеет
оставить
за
собой
еще
иные
изм ер ения
жизни
и
мысли,
не
у к лады вающ иеся
да же
в
са­
мые
большие
духовные
откровения.
Так
случилось
и
теперь.
Го­
лов н ая , «логическая»
правота
Родиона,
ощущающего
преступ­
ным
весь
с трой
жиз ни,
не
изменила
ни
мыслей,
ни
чувств
Сони,
в
к оторы х
главным
была
ее
ж ало сть
к
бл и зким
—
к
отц у,
маче ­
хе,
голо дн ым
и
униженным
детям.
Эта
«логическая»
п ра вота
оказалась-не
способна
ничего
изменить
в
реальном
самочувствии
и
положении
Раскольникова,
как
не
изменил
ничего
в
свое
вре ­
мя
и
его
«вещий»
сон...
«Проба»
провалилась,
потому
что
у
сту ден та
не
обнаружилось
«наполеоновской»
неуязвимости
пе­
ред
кро вью,
п роли той
«из принципа», и «наполеоновской»
же
бестрепетности
перед
ли цом
следователя,
разгадавшего
его
пс и­
хологический
камуфляж,
иг ру
по
пра вила м,
из уче нным
на
ю ри­
дическом
факультете,
где
он
да же
о днаж ды
статью
опубликовал
о
делении
человечества
на
две
сугубо
неравноценные
части...
Но
«проба»
провалилась
еще
и
п ото му,
что
насилие
вдруг
о бна­
ружило
близость
Р оди она
с
самыми
ненавистными
ему
людь­
ми
—
н аскв озь
прозаичным,
мелочно-расчетливым
и
подлым
Лу­
жины м
—
женихом
Дуни,
с
потерявшим
давно
все
границы
доб­
ра
и
зла,
психологически
разложившимся
Свидригайловым.
Ве дь
оба
они
тож е
на пол е ончи ки,
сторонники
пр инципа
личной
«все­
дозволенности».
Это
слово
станет
п отом
у
Достоевского
—
авто­
ра
и тогов ого
романа
«Братья Карамазовы»
ключевым
обозна­
ч ением
человеческого
падения
и
философского
ту п ика.
Вся
индивидуалистическая
философия
Рас кол ьн иков а
сго­
рела
и
еще
по
од ной
причине,
пережить
которую
то же
помогла
встреча
с
Соней.
Молодой,
еще
только
начинающий
жи ть
жизнь ю
се рд ца,
Раскольников
понял,
что,
убивая
и
грабя,
он
111

«убил самого себя. »—
всю
непо ср ед ст венно сть
сво их
радости
и
горя,
любви
к
б лизки м,
к
сам ой
земле,
на
котор ой
горько
и
тя­
жело,
но
вс ем
п ылом
неу рав новеш енных ,
не
вла деющих
со бой
чувств
ж ивет,
существует,
х очет
жить!
Иначе,
к
ч ему
эти
лихо­
радочные
прыжки
чувств,
бессонные
мысли
о
том,
как
победить
преследователей,
сохранить
себя!
Отрешившаяся
от
нормальной
жизни,
втайне
мечтающая
о
самоубийстве
Соня
от крыла
Ро­
диону
правоту
жизни,
ее
мудрость
и
власть,..
Вся
значимость
сви даний
с
Соней
в
том
и
состоит,
что,
не
опровергнув
св оей
истовой
религиозностью
логику
бунтующего
Раскольникова,
она
своей
жа лос тью
и
человечностью
вернула
ему
ту
полноту
вос­
приятия
себя
самого
и
окружающего,
которая,
казалось,
на­
всегда
б ыла
утрачена,
стер та
переживаниями
о
содеянном.
Ит ак,
кто
же
оказался
сильней
в
страстном
споре
эт их
дв ух
тр аг иче ски
за бл удившихс я
в
своем
времени
и
его
иде ях
лю­
дей
—
Соня
или
Раскольников?
По
сюж ету
«Преступления и на­
казания »
получается,
что
Со ня.
Ведь
она
убедила
Ро дио на
пр ий­
ти
с
повинной.
И
ей
отдано
пол ное
нравственное
сочувствие
автора
на
последних
страницах
романа.
Одна ко ,
чи тая
их
в ни­
мательно,
мы
обнаруживаем,
что
бунтующий
голос
Раскольнико­
ва
до
самого
конца
повествования
вырывается
из
этого
«сце ­
нария»—ведь
разумом
он
до
самого
конца
не
приемлет
смире­
ния
как
программы,
признавая,
что
это
л ично
он
не
выдержал
испытания
на
«сверхчеловека», на « к оде к с»
напол е онов.
Не
то ль­
ко
у
Сони,
у
самог о
писателя
не
нашлось
в
романе
конечных
аргументов
против
идеи
бунта,
взят ого
в
широк ом
смысле
слова
как
общая
реакция
на
пре с т упный
порядок
самой
жизни ,
пр и­
з нанный
людьми
общества,
поделенного
на
палачей
и
жертвы,
на
и мею щих
все
права
и
всех
пр ав
лишенных. «И я теперь знаю,
Соня ,
что
кто
крепок
и
силен
ум ом
и
духом,
тот
над
ними
и
вла­
сте ли н!
Кто
м ного
посмеет,
тот
у
них
и
прав.
Кто
на
большее
может
плю нуть ,
тот
у
них
и
законодатель,
а
кто
больше
всех
может
посметь,
тот
и
всех
пр ав ее.. .»
В
неспособности
упрощать
жизнь,
сглаживать
реальную
ост­
роту
противоречий,
коренящихся
в
основе
собственнического
ук лад а,—
са мая
б ольша я
с ила
Ф.
М.
Достоевского.
К
кон цу
кни­
ги
все
больше
выступает
именно
эт от
обобщенный
смысл
слова
«преступление».
Об
этом
убедительно
н апи сал
В.
Кожинов
в
своей
работе
—
вы
можете
прочесть
ее
в
книге
«Три шедевра
русской
л и тер атуры».
Он
подчеркнул:
в
романе
слово
«преступ­
ление», по сути,
постоянно
обнаруживает
и
свой
расширитель­
ный
см ысл
—
это
«переступление» .
Пер есту пл е ние
норм,
гр а ниц,
возможностей
нормального
существования.
Это
действие
—«пе­
реступление»—
разлито
во
вс ей
атмосфере
Петербурга,
как
и
в сей
России
60- х
годов,
выби т ой
из
долгой
крепостнической
ко­
леи
и
не
находящей
в
жестокости
нового
порядка
нормальных
путей
для
человеческого
сущ ес твов ан ия.
Пер е сту пают
рамки
все
персонажи
романа
—
и
Соня,
и
Раскольников,
и
Луж ин,
и
Свидригайлов.
Готова
переступить
границы
первоначального
112

смирения,
компромисса
Д уня,
выгоняющая
жен их а,
и,
по
су­
ществу,
почти
все
другие
люди
в
ро мане.
Необычайно
остро
чувствуя
и
осознавая
кр изисно ст ь
эпохи,
Достоевский
одновременно
выраз и л
в
романе
кризисность,
не­
примиримую
противоречивость
всякого
общества,
построенного
на
принципах
собственничества
и
насилия
—
в
этом
н еп реходя ­
щее,
мировое
значение
романа
«Преступление и наказание» .
Ве дь
с ег одня
в
положении
Р оди она
и
Сони,
решающих
во­
п рос
о
куске
хлеба
для
себ я
и
бл изк их
и
сво ем
человеческом
достоинстве,
находятся
в
ми ре
милл ио ны
людей.
Невероятно
сложным
бывает
их
пу ть
к
освобождению
и
прогрессу,
проби­
вающийся
через
страшные
уз лы
зависимостей,
предрассудков,
духовных
противоречий,
власти
ло жных
идей.
Фигура
Расколь­
нико ва
с
его
искренним
и
не прим иримы м
бунтарством,
с
туп и­
ками
н рав ств енно го
и
ид ейн ого
бе здо ро жья,
философского
аван­
тюризма
неожиданно
оказала сь
а кт уальн ой
для
осмысления
мо­
лодежного
дв ижен ий
новых
левых
во
Франции,
в
Европе
и
США
в
конце
60-х
годов
XX века.
Об
этом
прямо
го вори л,
например,
в
сво ем
докладе
о
пи сате ле
Б.
Л.
Сучков,
спец иал ист
в
о бл асти
зарубе ж ной
литературы
XX века .
Актуальность
его
мысли
не
утрачивается
и
в
наши
80-е
годы,
на ко пив шие
новую
энергию
со циа ль ных
в зры вов
и
нов ые
переплетения
истинного
и
ложно­
го
в
н астр о ениях
те х,
кт о,
протестуя
против
догм
буржуазного
со зна ния,
в
си лу
духо вн ой
нез рел ост и
оказ ыв ает ся
в
пле ну
у
то­
го
же
со знан ия,
лишь
в
его
ины х
—
анархических,
индивидуали­
стических
или
националистических
—
модификациях.
«Мы все глядим в Наполеоны .. .» —
написал
ко г да-то
с
ир они­
ей
Пушкин
о
пр итяг ател ьн о сти
позиции
исключительности
как
п росте йш ей
альтернативы
безликому
существованию.
Эпилог
романа
не
вегда
должным
образом
привлекает
вни­
мание
ч ита теля,
а
ве дь
все
сюж етны е
перипетии
Родиона
Рас­
кольникова
не
р азв яз ываю тся
с
его
п ри ходом
в
пол ицейс к ий
участок.
Именно
п ок аяние
трактуется
как
финальный
эпизод
в
известном
фильме
«Преступление и наказание», где главную
роль
играет
Георгий
Тараторкин.
В
самом
дел е,
ф инал
как
бу д­
то
бы
исчерпывающий...
А
между
тем
эпилог ,
рассказывающий
о
событиях
в
жизни
Родиона
и
последовавшей
за
ним
Сони
в
Сибири,
где
Раскольникову
предстояло
отб ыва ть
большой
с рок
наказания,
эт от
эпилог
для
писателя
был
тоже
очень
су­
щественным.
Ведь
именно
там
происходит
человеческое
прозре­
ние
Раскольникова,
которое
отрешает
его
от
болезни
и ндив и­
дуализма,
от
стены ,
которую
в
своих
мыслях
он
чут ь
было
не
возв ел
между
собой
и
всеми
д ру г ими, «обыкновенными»
людьми.
Можно
сп орит ь,
достаточно
ли
психологично
на писа ны
эти
сц е­
ны,
п о ка зываю щие,
что
возрождение
прих од ит
к
ге рою
романа
как
преодоление
болезни,
наваждения.
Н ам,
людям
XX века
—
век а
неверо ят ных
открытий,
гранди­
озн ых
коллизий
всечеловеческого
плана,
разительных
перемен
об лика
мира,
этот
п ринц ип
художественного
мы ш ления
понят­
8 Заказ No 1309
113

ней,
чем
людям
XIX века,
драматизм
жи зни
которых
был
зача­
с тую
не
прямо
социально-событийным,
но
идейным,
пс и хологи ­
че с ким,
лишь
предварявшим
наступление
эпохи
взрывов,
ка та­
клизмов,
массовых
столкновений.
Последний
сон
Раскольникова,
сконцентрировавший
в
себе
не
только
переж ит о е,
но
и
переду­
манное
героем
и
еще
более
автором,
у
Достоевского
открыто
фантастичен
и
тем
не
похож
на
сон
о
лошади
из
начала
романа.
Тепер ь
перед
нами
не
гротескно
заостренные
образы
отдельных
людей,
а
целостный
образ
человечества,
страдающего
и
запутав­
шегося.
Оно
ст р адает
здесь
не
столько
от
бедствий
материаль­
ных,
сколько
от
своих
духовных
з абл ужд ений
и
—
что
очень
важно
—
от
своего
разъединения;
от
враждебности
к
чуж им
истинам,
неприятия
их
с
порога...
«Целые селения,
це лые
горо­
да
и
народы
заражались
и
сум асш еств ов али ».
Сложная,
траги­
ческая
картина,
напоминающая
об
апокалипсисе
—
библейском
предсказании
неизбежного
конца
св ета,
обрыва
человеческой
и стори и.
Создавая
эпило г
романа
в
реальной
обстановке
второй
поло­
вины
60- х
годов,
Достоевский
вложил
в
эти
кар т ины,
конеч­
но
же,
и
конкретный
идеологический
смысл
—
свои
оп асени я
пе­
ред
нарастающей
революцией,
в
благотворные
возможности
ко­
торой
он
верил
лишь
в
молодости.
Ес ли
воспринимать
сон
в
эпилоге
романа
только
как
прояв­
лен ие
полемики
с
бунтарскими
настроениями
времени,
мы
впра­
ве
бы ли
бы
думать
лишь
об
отходе
от
идеалов
молодости
писателя.
Однако
для
нас,
читателей
XX века,
сегодня
важней
второй
с лой
инос ка зани я
—
обобщенно-философский.
Вот
почему
сон
напоминает
о
жанре
романа-предупреждения,
п олучи вше м
развитие
в
разных
литературах
ми ра
в
период,
когда
человече­
ст во
накопило
оружие
для
многократного
уничтожения
всего
мира,
всего
населения
зем но го
шара.
Да,
острота
борьбы
за
сохранение
жизни
на
земле
в
чем-то
созвучна
той
вселенской
тревоге,
к от орой
окрашены
заключительные
страницы
романа
«Преступление и наказание» .
В
от лич ие
от
многих
ид еологов
ортодоксальной
церкви
Достоевский
не
прием л ет
«запрограм­
м ир ова нный»
самим
б огом
ко нец
земного
бытия
людей
как
часть
вселенской
гармонии.
Он
хочет
для
человечества
бе с коне чной
жизни
и
совершенствования
на
пути
к
земному
счастью,
пр о­
дол жая
эт им
традиции
под л инног о
гуманизма.
И
именно
потому
он
отвергает
войну
как
неизбежность.
Мы
сегодня
близки
пис а­
телю
не
только
верой
в
возможность
выработки
иных,
мир ных ,
достойных
ч ело веческ о го
разума
ср едст в
исторического
разви­
ти я.
Ведь
не
случайно
на
страницах
советской
политической
пе­
чат и
и дет
речь
о
необходимости
развивать
новое
мышление,
со­
ответствующее
реальностям
XX и близящегося XXI
в ека.
Одна ко
последний
сон,
который
увидел
Раскольников
на
кой­
ке
каторжной
тюремной
б о льницы,
нел ь зя,
разумеется,
признать
хоть
приблизительно
ве рным
историческим
отражением
ид ейно й
борьбы
второй
по лов ины
XIX века,
ибо
зде сь
в
изображении
бес­
114

смысленной
войны
всех
прот ив
всех
в
сущности
отсутствуют
пра вые
и
виноватые,
те,
кто
ближе
к
истине
истории,
и
те,
кто
от
нее
максимально
удален.
Да,
искусство
Ф.
М.
Достоевского
пронизано
противоречия­
ми.
Полемизируя
с
утопическими
идеями
со вр еменных
ему
со­
циал ьных
теорий,
п исател ь
приходил
подчас
к
утверждениям,
ставящим
под
сомнение
сам и
возможности
человеческого
разу­
ма,
приоритет
науки
перед
знанием
непосредственным,
интуитив­
ным,
эмоциональным.
И
вместе
с
тем
Ф.
М.
До сто ев ский
по
при­
род е
своего
тала н та
од ин
из
наиболее
ярки х
русских
и
миро­
вых
писат ел ей-фило со фов ,
п и сател ей,
сделавших
за меч а те льные
художественные
открытия
в
изображении
внутреннего,
интел­
лектуального
м ира
человека.
Именно
поэтому
Достоевского
до
ко нца
своей
ж изни
читали
и
перечитывали
Л.
Н.
Толстой,
А.
М.
Горький.
Если
вы
побываете
в
Ясн ой
Поляне
в
музее
Толстого,
в
доме,
где
им
были
написаны
и
прочитаны
последние
страницы,
вы
обнаружите,
что
на
столе
писателя
до
сих
пор
лежит
раскрытая
к нига
Ф.
М.
Достоевского
«Братья Карама­
зовы».
Размышляя
над
первым
большим
романом
писателя
«Пре ­
ступление
и
наказание», вы тоже начинаете свой путь к творче­
скому
проникновению
в
другие,
не
менее
с ложны е
и
важ ные ,
страницы
Достоевского.
В
этом
глубокая
жизне нна я
необходи­
мость
—
все
новым
пок ол ениям
передается
эста фе та
культуры,
без
оп оры
на
нее
невозможно
активное
творчество
в
самой
ж изни.

Три
зн ам ениты х
писательских
имени
и
три
сюжета
о бъ еди­
ня ет
в
литературе
один
и
тот
же
образ
—
образ
страдающего
реб енк а.
Пушкинский
«Борис Годунов». « Ц ар ь
Федор
Иоанно­
в ич»
А.
К-
Толстого.
«Братья Карамазовы»
Ф.
М.
Достоевского.
По след нее
пр ои звед ение
—
роман
Достоевского
—
сегодня,
к огда
гуманистическое
со зна ние
народов
обретает
ос обую
актуаль­
ность
и
в ы соту,
звучит
в
полный
гол ос.
Два
других,
в ероя тно,
менее
известны
в
мировом
читательском
репертуаре
из -за
своей
драматургической
фор мы,
однако
в
р усс кой
культуре
они
за­
нимают
также
вы да ющее ся
место,
войд я
не
только
в
круг
вни­
мания
театра
и
литературоведения,
но
став ,
каждо е
по-своему,
и ст очник ом
философских
раздумий
о
русской
истории
и
наше й
современности.
Большая
литература,
как
мы
уже
убедились
с
вами
на
пре­
дыдущих
страницах,—
не
просто
св од
книг.
На
нее
можно
по­
смотреть
как
на
единый
коллективный
сюжет.
Иногда
от дел ь­
ные
звенья
этого
сюжета
—
це почки
мыслей
и
образов
—
ока зы­
ваются
связанными
друг
с
другом
столь
явно,
что
одн о
сразу
же
вызывает
в
памяти
другое.
Режиссер
одного
из
театров
юного
зр ит еля,
ставивший
«Бо­
риса
Годунова»
Пушкина,
придумал
повторяющуюся
в
п рологе
каждого
де йств ия
спектакля
мизансцену:
ма льчи к
в
русской
одежде
молча
и
медленно
проходит
м имо
стены
старых
темных
икон,
вглядываясь
в
лик и
свя тых
как
в
портреты
далеких
пред­
к ов.
Мальчик
в
возрасте
ц арев ича
Димитрия,
имя
к ото рого
по­
ст о янно
звучит
в
драматургических
произведениях
А.
С.
Пуш ­
кина
и
А.
К.
Толстого,
посвященных
событиям
Сму тн ого
време­
ни,
началу
и
концу
царствования
Бори са
Годунова.
Историки
все
еще
спорят
по
поводу
того,
б ыла
ли
смерть
младшего
с ына
Ив ана
Грозного
—
царевича
Димитрия
— убий­
116

ством,
замышленным
и
осу щ ествл енным
по
приказу
Бориса
Го­
ду нова
(в ту пору правителя при дворе царя Федора Иоаннови­
ча,
пер едав шег о
Годунову
управление
государством).
На
доку­
мент ы
в
таки х
с луч аях
трудно
расс чит ыв ать ,
косвенных
же
пи сьм ен ных
свидетельств
во
времена
Бориса
Годунова
почти
не
существовало
—
письма,
мемуары,
дн ев ники
станут
обиходом
много
поз дне е.
Но
д аже
не
подтвержденная
документально,
ле­
генда
о
царе-детоубийце
(после гибели Димитрия и кончины Фе­
дора
у
Годунова
уже
не
осталось
препятствий
к
овладению
рус­
ским
троном)
стала
зерном
народной
пам яти
о
его
пр а вле нии.
Позднее
эта
л ег енда
обрела
з начени е
символа
пре с тупн ой
вс е­
дозволенности
д еспо тич еск ой
в л асти.
Мудрость
Пу шки на
как
автора
«Бориса Годунова»
з аключ ал ась
в
том ,
что
он
не
просто
отра зи л
эту
мысль
на ро дную , «мнение народа», в исторической
трагедии,
но
сделал
ее
движущей
пру жиной
разветвленного
и
р еали ст ич ески
мног омер но го
повествования.
Од ин
из
немногих
современных
Пу шк ину
критиков
«Бориса Годунова», акценти ­
рующих
цел ьнос т ь,
единство
этого
произведения,
И.
Киреевский
п ис ал: «...и
Борис,
и
С амозва не ц,
и
Ро сс ия,
и
Пол ьша ,
и
народ,
и
царедворцы,
и
монашеская
ке лья,
и
Государственный
совет
—
все
лица
и
все
сцены
тр аге дии
ра звит ы
только
в
од ном
отноше­
н ии:
в
отношении
к
последствиям
цареубийства:
тень
умерщ­
вленного
Димитрия
ц арств ует
в
траг ед ии
с
нач ала
и
до
конца,
управляет
хо дом
всех
событий,
служит
связью
всем
лицам
и
сценам, <...>
и
различным
краскам
дает
од ин
общи й
тон,
о дин
кровавый
о тте н ок»*.
В
борьбе
за
престол
крови
льется
так
много,
что
«практикам»
власти
—
и
Борису,
и
самозванцу
Лж е-
димитрию,
идущему
во
гл аве
польского
во йска
на
Москву,
ка­
жется
и
не
до
нравственной
с ути
прест у пления,
совершенного
в
Угличе
се мь
лет
том у
назад.
Тем
бо лее
в
кризисные
моменты.
Таков
Самозванец
в
разговоре
с
М арино й
Мнише к
у
фонтана,
таков
Бо рис
Годунов
в
предсмертном
обращении
к
сыну ,
кото ­
рому
он
х очет
передать
престол
и
спешит
ра сска зать
гла вно е
из
того,
что
он
понял,
сид я
на
царском
троне.
Но
как
бы
ни
уходил
Год уно в
от
покаяния
* и возмездия,
возмездие
нависает
над
ним,
заставляя
по
мере
приближения
Са мо зва нца
с
во йск ами,
приня ­
того
в
качестве
воск р есшег о
Димитрия
все
большим
чис лом
нар о да,
вернуться
к
событиям
в
У глич е^
Пушкин
показывает,
что
Борис
сосредоточен
поначалу
на
стороне
практической.
Го-
* Цит.
по
к н.:
Городецк и й
Б.
П.
Драматургия
Пу шкина .—М.;
Л.,
1953. —С .
258.
* Тема опоздания Бориса Годунова с покаянием в убийстве царевича
Димитрия
глуб о ко
раскрыта
в
т рет ьей
част и
драматургической
три ло гии
А.
К.
Толст ого ,
в
пьесе
«Царь Борис» .
Там
Борис
Годунов,
уже
венчанный
царь ,
приход ит
к
своей
сестре-монахине
—
вдове
Федора
Иоанновича,
чтобы
облегчить
душу
покаянием.
Но
оно
не
принято
сест ро й,
ибо
слиш ко м
долго
откладывал
Годунов
с вой
п риход .
Да
и
не
покаяние,
а
оправдание
для
Бо­
риса
глав но е
по
пьесе
А.
К.
Толст ого .
Это
чутко
понимает
монахиня-царица:
... ты
молчал
тогда,
теперь
же
хочеш ь
мно ю
Оправдан
быт ь ?..
117

дунов
в
его
др аме
хочет ,
доп р ашивая
Василия
Шуйского,
еще
раз
у бедить ся,
что
злодеяние
в
Угличе
достигло
цели,
что
ожить
ц аревич
Димитрий
не
мог.
И
Шуйский
опровергает
малейшие
с омн ения
своим
свидетельством:
...три дня
Я
труп
его
в
соборе
посещал,
Все м
Угли чем
ту да
сопровожденный.
Вокруг
его
тр ина дца ть
тел
л еж ало,
Растерзанных
народом,
и
по
ним
Уж
тление
заметно
проступало,
Но
дет ски й
лик
царевича
был
ясе н
И
све ж
и
тих ,
как
будто
ус ы плен ный;
Глубокая
не
зап ек алась
я зва,
Черты
ж
лица
совсем
не
из ме нилис ь.
Не т,
государь,
со мнен ья
нет :
Димитрий
Во
гробе
с пит.
Борис
удовлетворен:
его
неожиданно
объявившийся
сопер­
ник
может
б ыть
только
самозванцем.
Однако
загоняемые
внутрь,
вновь
и
вновь
оживают
угрызения
совести,
со здав ая
атмосферу
приближающейся
катастрофы.
Тема
злодеяния,
пронизывающая
в есь
текст
трагедии,
появляясь
в
словах
то
одн ого,
то
другого
пе рсон ажа ,
раск р ы вает
вс ем
ход ом
драматического
повествова­
ния
главную
мысл ь
поэта:
ве лич ие
и
зл о действ о
«несовместны» .
Это
слово
прозвучит
позднее
в
трагедии
«Моцарт и Сальери»:
«гений и злодейство несовместны».
Но,
в
сущности,
трагедия
«Борис Годунов»
то же
впло тну ю
подводит
нас
к
этому
убежде­
ни ю.
Разрыв
меж ду
властью
и
нравственностью
неизбежно
про ­
тивопоставляет
ца ря
народу
и
уже
потому
не
может
не
бы ть
губительным.
По
хо ду
д ейств ия
трагедии
«Борис Годунов» «н е­
благодарность»
народа
все
больше
ощущ ае тся
Бори с ом
не
как
изве чно е
противостбяние
вла с тите ля
и
массы,
но
как
закон оме р­
ное
наказан ие
за
огр омн ую
ошибку
человека,
приня вше го
прин­
цип
государственной
вседозволенности,
человека,
разделившего
в
своем
соз нании
нравственность
и
государственный
инт ер ес.
Не т,
Борис
Г одун ов
у
П ушк ина
отнюдь
не
че рст в,
не
ущербен.
Он
глубоко
любит
св оих
детей
Федора
и
К сению ,
он,
несомнен­
но,
незауряден
как
носитель
государственной
в оли,
он
умен
и
проницателен.
Он
лиш ь
традиционно
для
пра вите ля
са мо­
властного
типа
ставит
по нятие
«совесть»
после
понятия
«власть» .
Конечно,
в
1825 году Пушкин не был первооткрыва ­
телем
эт ой
пр об л емы: «нравственность и власть».
Вопрос
о
цене
власти,
более
тог о
—
о
ц ене
прогресса
(а Годунов по исходным
поз иц иям
фигура
более
прогрессивная,
чем
его
главные
против­
ник и
бояре)
был
поставлен
во
весь
рост
л огик ой
мировой
исто­
р ии.
Чего
стоили,
не
говоря
об
исторических,
о дни
художествен­
ные
произведения,
посвященные
французской
буржуазной
рево­
люции,
Наполеону
Бо напа рту ,
широко
читаемые
в
к ругу
друзей
Пуш кина .
Эти
темы
б ыли
в
центре
внимания
искусства
и
ран ь­
118

ше
—
в
античной,
в
шекспировской,
в
романтической
драме
XIX века .
Но
Пушкин
ставил
в
«Борисе Годунове»
проблему
власт и
и
н рав ственно сти
в
истории
шире,
чем
во прос
о
ц ели
и
средствах.
Своеобразие
его
трагедии
в
соединении
мысли
о
го­
сударственной
вседо зво ле нно ст и
с
темой
народного
мн ения
—
глубинной
народной
нравственности.
По ка
н асил ие
су щест в ует
как
орудие
поли тик и,
у беж дает
нас
трагедия
Пушкина,
п ока
разменной
м оне той
политического
д еяния
о каз ыва ется
ни
в
чем
не
п ов инная
человеческая
душа
и
сам ая
не пов инн ая
из
душ
—
детская,
пок а
детс т во
—
жертва
на
алта ре
истории,
нет
права
у
си льны х
ми ра
на
достоинство
вл асти,
на
ее
прочность,
на
при­
з нание
народа.
Именно
сп ор
с
сам им
со бой
о
праве
на
цар ско е
достоинство,
на
«спокойствие»—
внутренний
не рв
знаменитого
монолога
Бо­
ри са
Годунова,
в
пе рвых
словах
которого
провозглашено
это
состояние:
Достиг
я
высшей
вл асти.
Шестой
уж
год
я
царствую
спокойно...
На
самом
д еле
спокойствия,
а
тем
более
счастья
—
нет,
перед
самим
собой
с кры вать
это
не
имеет
смы сла .
И
тогда—естест­
венный
и
внут ре нне
логичный
ход
мыслей
—
хочется
обвинить
в
эт ом
состоянии
других
—
окружающих,
народ,
сам и
законы
ж из­
н и : «...живая
власть
для
черни
ненав ист на. ..»
Како й
правитель,
п роше дший
че рез
го ды
испытаний
государственной
деятель­
ностью,
в
тру дн ую
минуту
не
поддастся
соблазну
все
свои
не­
удачи
объяснить
именно
так!
Но
мысль
о
тайном
и
н еукл онн ом
нерасположении
сам ой
судьбы
(а не только неблагодарной «ч ер­
ни ») все больше сгущается в монологе:
ве дь
за
шес ть
лет
обр у­
шились
не
только
посланный
Богом
«глад», пожар,
истребивший
жилища,
но
и
внезапная
смерть
жениха
дочери,
смерть
сестры.
И
наконец,
мо жет
бы ть,
самое
страшное:
во
в сем
э том
молва
упорн о
об виняе т
именно
его,
Бо ри са:
Кто
ни
умрет,
я
всех
убийца
та йный:
Я
ускорил
Феодора
кон чи ну,
Я
отравил
свою
сестру
царицу,
Монахиню
смиренную...
всё
я!
Все
на звано ,
все
в ыплесну ло сь
в
эт ом
моно логе ,
лиш ь
об
одном
сказано
обиняком,
намеком,
растворенным
в
общих
словах,
но
зато
в
каки х
накаленно-исповедальных,
исключающих
мысль
о
сп окойс тв ии
раз
и
навсегда:
Ничто
не
может
нас
Среди
ми рск их
печ алей
успокоить;
-
Ничто-ничто...
един а
разве
совесть.
Но
если
в
ней
единое
пятн о...
119

И
наконец
после
длинного
пу ти
мысли,
одновременно
блуж­
дающ ей
и
сосредоточенной,
это
зн ам ен ит ое : «мальчики крова ­
в ые ...»
Кон еч но,
в
«Борисе Годунове»
Пу шки на
(как и позднее в
траг ед ии
А.
К.
Толстого)
важна
и
сама
тем а
уз у рпации
власти.
У бит
не
просто
ребенок,
но
царевич.
Однако
гени альна я
фраза
Пушкина
из
монолога
Бориса
Годунова
«И мальчики кровавые
в
гла за х.. .», фраза,
вы ражающа я
чувство
конкретной
ви ны
за
узурпацию
русского
престола,
за
убийство
р еб енка- цар ев ича,
поднимается
в
св оем
прям ом
звуч а нии
до
идеи
ви ны
за
все
п ре­
ступления
вл асти .
Цел ый
мир
окрашивается
в
цвет
крови,
все
же ртвы
каж ут ся
Борису
в
минуту
прозрения
«мальчиками» .
Еще
раз
задайте
себе
в оп рос,
перечитывая
трагедию
Пуш­
кина :
что
чему
предшествует
в
ней,
с
ее
короткими
картинами,
которые
переносят
нас
в
разные
точ ки
пространства
и
потому
как
бы
расс ред оточива ют
наше
внима ни е?
Что
че му
пр ед шест ву­
ет
—
в спл еск
чувства
вины
в
ду ше
Бориса
или
первое
упоми­
нание
о
Самозванце?
На
это
не
сразу
ответишь.
В
том-то
и
де­
ло,
что
внешние
события
концентрируются
как
бы
п а раллель но
скрытым
до
времени,
но
непрерывным
переживаниям,
к оторы е
гон ит
из
своего
сознания
Г одун ов,
опра вда вш ий
свое
преступ­
ление
государственной
н е обх оди мос тью...
То,
как
научился
Бо­
рис
сдерживать
себ я,
нам
приоткрывает
эпизод
с
юродивым.
«Оставьте его»,—
приказывает
Борис
сопровождающим,
сл ы­
шавшим
обращенные
к
ца рю
сло ва: «Николку маленькие дети
обижают...
Вели
их
зарезать,
как
з ареза л
ты
м аленьк о го
царе­
ви ча».
Пушкин
в
трагедии
«Борис Годунов» —ве лик ий
психолог,
ум еющ ий,
как
это
мы
видим
и
в
«Евгении Онегине», тонко и
естест венно
сопрягать
линии
внешних
и
внут ре нних
с обы тий
в
истории
личности.
Как
ни
выразителен
драматургически
Само­
званец
в
его
стремительных
превращениях
из
беглого
монаха
в
претендента
на
престол
России,
из
пылк ог о
влюбленного
в
трез­
в ого
политика,
все
же
наибольшее
вп еч атле ние
на
читате ля
и
сегодня
прои зв одят
м онологи
Бориса
о
пар адо к сах
власти,
о
ее
вечных
истинах,
о
переменчивости
отношения
к
ней
народа.
На­
конец ,
то
и
дело
прорывающаяся
в
словах
и
умолчаниях
те ма
влас ти
и
нравственности.
Ду мае тся,
правы
те
исследователи
Пушкина,
ко то рые,
как
напр им ер,
Э.
Г.
Бабаев
в
книге
«Твор­
чество
П у шкина »*, подчеркивают момент авторского присутст­
вия
в
тек сте
дра мы.
«Театр Пушкина
—
это
особый
поэтический
театр»,—
читаем
мы
в
названной
к ниге* *.
И
еще
одно,
со всем
не
частное
су ж дени е: «Обычно отмечают три источника «Б о ри­
са
Годунова»—летописи,
Карамзин
и
Шекспир.
Следовало
бы
отметить
еще
и
четвертый
источник
—
белый
стих
Жуковско-
FQ ***
♦Бабаев Э .
Г.
Тво рч еств о
А.
С.
Пу шки на .—М., 1988.
** Там же
—С.
71.
*** Там же. —С.
72.
120

Да,
видимо,
белый
стих
(в сочетании с прозой)
оказался
той
идеальной
вн ешн ей
формой
для
Пушкина,
автора
«Бориса Году ­
но ва», которая оказалась способной естественно соединить зна­
чительность
авторских
о бо бщ ающих
поэтических
формул,
ин­
тонации
философского
раздумья,
столь
свойственные
многим
его
произведениям
эти х
ле т,
с
укрупненным
рисунком
историче­
ской
трагедии.
Не
случайно
и
А.
К.
Толстой,
обратившийся
к
том у
же
ма­
териалу
больше
чем
через
сорок
лет
—
в
1868 году,
тоже
из­
брал
форму
белого
стиха.
Историческая
др ама
А.
К-
Толстого
«Царь Федор Иоаннович», где автор впрямую продолжает тему
противостояния
власти
и
человечности,
построена
иным
обра­
з ом,
чем
пу шкинска я.
В о- пе рвых,
это
средняя
часть
драматур­
г ич еской
трилогии,
охватывающей
пер иод
от
последних
дней
царствования
Ива на
Грозного
до
последних
дней
царствования
Бориса.
Дей ст ву ющих
ли ц,
исторических
событий
здесь
отра же ­
но
бо льше,
чем
в
короткой
трагедии
Пушкина.
Обстоятельства
ру сс кой
истории,
б орьба
боярских
исконных
традиций
с
новыми
принципами
правления
Бориса
даны
как
непрерывная
и
доволь­
но
развернутая
линия
драматического
д ейс твия.
Бо рис
высту­
пает
в
э пизо дах
п ост епе нной
борьбы
за
престол.
Мн огое
в
его
правлении
конкретно,
рельефно,
логика
его
поступков
связывает
три
пь есы
воедино.
Но
пу ш кин ская
традиция
так же
ощутима
в
трилогии
Толстого.
Она
в
сл иянии
исторической
и
нр авс тве н­
но- ф илосо фс кой
проблематики.
О на,
кон ечн о
же,
и
в
продолже­
нии
ли нии
«поэтического театра».
И
здесь
белый
стих
органично
соединяет
отдаленное
ïio времени историческое действие с лири­
чес ким
осмыслением
его
общечёловеческого
содержания.
И
зде сь
нравственный
мир
пис ател я
проникает
в
самосознание
персона­
жей,
способный
охватить
св оей
мыслью
во прос ы,
принадлежа­
щие
не
одному
п околен и ю,
не
одной
како й -то
(«от и до») полосе
истории.
Конечно,
в
пьесе
А.
К.
Толстого
не
было
та кой
новизны,
с
какой
прочитывался
«Борис Годунов»
Пушкина.
Но
чисто
дра­
мат урги че ски ,
сценически
у
Толстого
бы ли
свои
преимущества,
что
подтверждает
сравнение
истории
их
постановок:
упорные
не­
удачи
сп ектак л ей
даже
крупнейших
режиссеров,
ставивших
«Бо ­
риса
Годунова» (срединихВ.
И.
Немирович-Данченко,
В.
Э.
Мей­
ерхольд)
и
гор аз до
более
счаст ли вая
сц ен ическа я
история
пьес
А.
К-
Т олст ого,
в
особенности
средней
из
них
—
трагедии
«Царь
Федо р
Иоаннович»*.
Здесь
борьба
нравственной
истины
с
по зи-
* Стоит подчеркнуть,
что
кроме
н овиз ны
форм ы
«Бориса Годунова», со­
четавшего
установку
на
зрелищность
народного
площадного
театра,
лаконизм
театра
мысли
и
углуб лен ный
психологизм,
проблему
сост авля ло
воплощение
содержания
трагедии
Пушкина.
Уже
окружение
Николая
I и он сам должны
бы ли
прочитывать
в
сюжете
о
ца ре -у бийце
аналогии
с
причастностью
Алек ­
сандр а
I к убийству его отца Павла I .
Ед ва
ли
случайно,
что
персонально
ц арю
принадлежит
мысль
посоветовать
Пушкину
переделать
трагедию
в
исто­
рич еск ий
роман.
У
нас
нет
сомнений
и
в
том ,
что
именно
из-за
невозможности
обойт и
нр авств ен ную
остроту
со держ ан ия
тр а гедии
«Борис Годунов»
в
любой ,
121

цией
государственной
вседозволенности
крупно
и
законченно
предстает
в
двух
постоянно
взаим ос вяза нных
главных
действую­
щих
лицах:
представителей
наследственной
власти
—
царе
Фе­
доре
Иоанновиче
и
пра ви тел ей
государства,
уполн ом очен ном
царем
Федором,
а
та кже
названном
ранее
и
Иваном
Грозным
в
числе
самых
близких
престолу
людей,—
Год уно ве.
Пе ред
нами
период,
предшествующий
изображенному
Пушкиным,
время,
когда
Борис
Годунов
еще
бо р ется
за
высшую
власть.
Оба
—
царь
Федор
и
Борис
—
почти
постоянно
на
сцене.
И
чем
боле е
острые
события
развертываются
здесь,
тем
яснее,
что
царь
и
его
до вер енн ый
правитель
исх од ят
в
своих
поступках
из
совер­
шенно
разных
нравственных
критериев
и
по бу жде ний.
Царь
Федор
глубоко
рел игио з ен,
он
исповедует
добро,
верит
в
бл из­
кую
возможность
«всех согласить,
все х
сгладить».
Борис
же
убежден,
что
только
силой
и
вероломством,
только
беспощадной
твердостью
можно
вывести
государство
из
об с т упивших
его
трудностей,
вну тр е нних
и
внешних.
В
дв ух
позициях,
столкнув­
шихся
одна
с
другой,
Борис
ка жется
дальновидней
и
си льне й
Фе­
дора.
Да
и
н аив ный,
беспомощный
в
конкретных
государст­
венных
дел ах
Федор
Иоаннович
муд р
в
своем
настойчивом
от­
стаивании
д об ра , «мирного строенья на Руси», изнемогшей от
крови
и
произвола
в
последние
г оды
правления
Грозного,
ра з­
дираемой
распрями
бояр.
Еще
до
пе р вого
появления
на
сцене
ц аря
Федора
мы
узн аем
из
предыдущего
акта
о
заговоре
против
Го дун ова
и
его
вли ян ии
на
Федора.
В
до ме
знатного
боярина
И.
П.
Шуйского
сочиняют
челобитную
царю
об
отстранении
Го­
дунова,
о
разводе
царя
с
ца ри цей
—
с ес трой
всесильного
прави­
теля;
есть
и
повод
—
царственная
чета
бе зд етна,
дин асти я
может
об ор ва ться
на
Федоре.
Среди
действующих
лиц
трагедии
«Царь Федор Иоаннович»
нет
ма ле ньк ого
царевича
Димитрия,
но
он
постоянно
присут­
ств ует
в
мыслях
Фе дора
и
Годунова,
в
ра з говора х
царя
с
окру­
жающими.
Больше
того,
слабый
здоровьем
и
нерасположенный
к
делам
государственного
правления
Федор
Иоаннович
ощущает
себ я
лишь
как
бы
вре ме нным
представителем
царст венны х
ин­
тересов
Димитрия.
Обр ащаясь
к
Ивану
Петровичу
Шуй с кому,
Фе дор
прямо
гов орит :
д аже
самой
«эпической»
его
трактовке
не
мог
получиться
спектакль
Малого
театра
в
1937 году .
Тщетно
группа
постановщиков
этого
спектакля
пы тала сь
соединить
нес оед ини мое
—
обойти
проблему
преступности
Бориса
Годуно ва,
сквозную
в
психологическом
и
вн ешн ем
д ейст вии
пушкинской
трагедии,
и
при
этом
по днять ся
до
художественной
значительности
п ервоист очн ик а.
Об
этой
и
других
попытках
советского
театра
поставить
«Бориса Годунова»
Пуш ки на,
приспосабливая
его
текст
к
урезанным
возможностям
правды
в
искусстве,
инт ер есно
и
подробно
расска зано
в
книге
О.
Фельдмана
«Судьба драматур­
гии
Пуш кина» (М. , 1975).
В
его
обстоятельную
книгу,
ест ест венно ,
не
успела
войт и
история
по стан ов ки
«Бориса Годунова»
Ю.
П.
Любимовым
в
Москов­
ском
театре
на
Таганке,
где
главную
ро ль
играет
Николай
Губенко.
Эта
страница
драматургической
Пушкинианы,
кон ечно
же,
найдет
свое
мес те
в
ист ории
современного
со в етс кого
театра.
122

Князь,
послушай!
Лишь
п оте рпи
немного
—
Мите
только
Дай
подрасти
—
и
я
с
престола
сам
Тогда
сойду,
с
охот ою
сойду,
Вот
те
Христос!
Мыслью
о
погибшем
брате
кончает
Федор
последний
моно­
лог,
о б ращ енный
к
царице
Ирине:
Бе здетн ы
мы
с
тобой,
Арина,
стали!
Мо ей
виной
лишились
бр ата
мы!
Не
прос то
виной
недосмотра,
виной
слабости,
открывшей
до­
рогу
преступлению,
как
понимает
чи тател ь
из
всего
хода
собы­
тий,
но
неспособностью
утвердить
добро,
даже
и
неспособностью
остаться
верным
ему
до
ко нца
в
своих
цар ск их
распоряжениях.
Не
выводя
царевича
Димитрия
на
сц ену
своей
трагедии,
А.
К.
То лсто й
делает
мотив
детоубийства
впечатляющим,
и зо­
бразив
момент,
когда
пр испеш ни к ами
Го д унова
осуществляется
первый
практический
шаг
к
пр ес т упле нию.
Эта
сцена
так
зна­
чительна,
что
ее
сто ит
прокомментировать
подробнее.
В
ней
действуют
исполнители
могущественной
в оли
Бориса.
Борис
Го­
дунов
лиш ь
на
короткое
время
предстанет
здес ь
в
ра зг оворе
с
б ояри ном
Кл ешниным ,
о тдав ая
ему
формально
безупречное,
а
по
существу
наполненное
зло дейс ким
смыслом
прик аз ание
на­
нят ь
Димитрию
новую
няньку,
чтобы
та
«блюла*
царевича.
Клешнин
верно
прочитывает
по дл инный
смысл
р а споря жения:
Чт обы
блюла!
Гм!
Нешто
я
не
знаю,
Чего
б
хотелось
ми лос ти
твоей?
По жалу й
—
что
ж!
Гре х
на
душу
во зьм у!
И
дальше
вместо
державного
«блюди!* в разговоре с явив­
ш ейся
на
в ызов
разбитной
мещанкой,
свахой
Василисой
Воло­
ховой,
к оторую
намечено
определить
в
няньки
цар е вичу,
у
Кл еш­
нина
п оя вляютс я
слова
о
«службе.. .
при
ца рев ич е*, которую
надо
«суметь*
исполнить.
Не
п о ним ающая
поначалу,
что
за
службу
предстоит
ей
ис­
пол ни ть
за
обещанную
в
случае
успеха
награду
правителя,
Ва­
силиса
истово
уверяет:
Сумею,
б ат юшка!
Сумею,
свет!
Уж
положися
на
меня!
И
м ухе
Я
на
дитятю
сесть
не
дам!
Уж
будет
И
здрав,
и
сыт,,
ц
ц ел,
и
невредим!
И
слышит
вдруг
слова,
смысл
которых
до хо дит
не
сразу:
Но
если
б
что
не
по
твоей
вине
Случилось
с
ним...
Волохова:
По мил уй,
уж
чему
При
мне
случиться!
123

Клешнин
(значительно) :
Он
т ебе
того
В
вину
бы
не
поставил!
Волохова
см от рит
в
удивлении.
Сл уша й,
баба:
Никто
не
властен
в
животе
и
смерти
—
А
у
нег о
пад у чая
болезнь!
Волохова:
Так
как
же
э то,
батюшка?
Так
—
что
же?
В
то лк
не
возьму?
Клеш ни н:
Бери,
старуха,
в
толк!
И
дал ьше
сл еду ет
прямая
угро за :
Но
пом ни:
де нег
вдоволь
—
Или
тюрьма!
Русский
театр
хранит
в
п амяти
не
о дин
з начи тель ный
спе к­
такл ь
по
пьесе
А.
К-
Толстого
«Царь Федор Иоаннович».
И
по ч­
ти
всегда
эта
сцена
бы ла
одной
из
самых
силь ных
с
Василисой
и
Кле шниным ,
потому
что
у
А.
Толстого
она
полн а
не
только
острого
дра мати зма,
но
и
глубокого
см ы сла:
в
становлении
лю­
бого
деспотизма,
кроме
всевластного
организатора
преступлений
над
человеком,
есть
еще
испо лн ител ь.
Ни
одно
преступление
не
состоялось
бы
без
этой
«теневой»
фигуры
палача.
Для
безопас­
ности
правителя
они
чащ е
всего
позднее
тож е
отправляются
им
на
казнь
—
тихую ,
безвестную.
Все
это
предчувствует
Василиса
Волохова,
но
отказаться
от
предложения
Кл ешнина
она
уже
не
в
силах.
И
потому,
потрясенная
и
сломленная,
принима е т
свою
роль
как
судьбу:
Оди н
ли шь
бог
силен
и
всемогущ,
Один
господь,
а
н аше
дел о
в дов ье!
Цеп ь
под об ных
ос тродра мати чес ких
сц ен
в
пьесе
А.
К.
Тол ­
с того
непрерывна.
Противоположная
годуновской
л иния
царя
Федора
«всех согласить,
все
сгладить»
откликается
в
ду шах
очень
немногих
бл изки х
ему
люде й.
Конфликт
межд у
про т иво­
положными
сторонами
разгорается
и
с
неизбежностью
з ахв аты­
ва ет
самого
Федора.
Его
идеальное
миролюбие
терпит
испы та ­
ние
в
тот
момент,
ко гда
цар ю
становится
известным
замысел
бояр
не
только
об
отстранении
Годунова
от
пр авл е ния,
но
и
о
разводе
царя
с
ц ариц ей
Ириной
—
его
лучши м,
надежным
дру­
гом,
прекрасной,
мудрой
и
л юбяще й
женой.
В
минуту,
к огда
Федор
узнает
впервые
об
э том
замысле,
гн ев
его
становится
пох ож им
на
подлинный
державный
гнев.
Теперь
он
гото в
ср а­
зу
же,
без
раздумья,
не
слушая
за сту п ничес тва
царицы,
послать
заговорщиков,
даже
н едав но
бл изких
ему
людей,
таких,
как
на­
цион аль ны й
ге рой
И ван
Петрович
Шуйский,
в
темницу.
К
ве­
ликой
радости
Бориса,
давно
добивавшегося
расправы
со
свои­
124

ми
врагами.
Именно
после
это й
расправы
у
Бориса
ос тае тся
ли шь
оди н
со пе рник
в
его
борьбе
за
трон
—
мальчик
Димитрий,
нич его
не
подозревающий
о
кипящих
вокруг
не го
темных
стра­
стях,
но
в
с илу
своего
царственного
происхождения
притя гив аю ­
щий
все
помыслы.
Так
лог ико й
борьбы
столкнулись
на
ар ене
душ и
од ного
человека
—
доброго
царя
Федора
Иоанновича
—
две
силы:
власть
и
человечность.
В
э том
столкновении
ис точн ик
глубокого
психологизма
драмы
Толстого,
ее
непреходящей
зло­
бодневности.
Ведь
прог рес с
человечества
не мыс лим
без
утверж­
де ния
законов
гуманности.
А
п уть
к
ее
утверждению
в
XX веке
оказался
не
ме нее,
а
более
сложным,
чем
в
XIX в.
Сегодня
нам
странно,
что
трагедия
Толстого,
с
так ой
худ о­
жественной
си лой
пр одол живша я
пушкинские
те мы,
даже
зна­
ме нит ым
критиком
Стасовым
не
б ыла
оце не на
по
достоинству.
Вернее
ее
оценила
цен зу ра,
на
тридцать
лет
задержавшая
п ояв­
лени е
э того
произведения
на
рус с кой
сцене.
Но
когда
в
1898 году
спе кта кль
был
осу щест в лен
в
д ень
открытия
Московского
Об­
щедоступного
Художественного
театра
под
руководством
К.
С.
Станиславского
и
В.
И.
Немировича-Данченко,
он
стал
подлинным
с обы тием
рус ской
культуры.
Шли
годы,
и
сама
исто­
рия
наполняла
пьесу
нов ым
человеческим
и
социальным
содер­
ж ание м,
открывая
все
больше
ее
главный
гу мани стич еск ий
смысл:
не
только
сч асть я
человеку,
но
и
устойчивой
си лы
госу­
дарству
не
м ожет
при нес ти
политика,
построенная
на
крови
ребенка,
на
с тр ад аниях
ни
в
чем
не
повинных
людей.
Традиция
гуманизма,
вдохновившая
Пу шк ина,
Го го ля,
Лермонтова,
про­
долженная
Тургеневым,
Некрасовым,
А.
К-
Толстым
и
другими
великими
писателями,
их
совр ем енн икам и,
обрела
во
второй
половине
XIX века новое мощное звучание.
Нравственно-фило­
софская
проблематика
с
исключительной
гл уб иной
отразилась
в
жанре
монументального
романа.
И
здесь
особое
место
принад­
ле жит
«Войне и миру»
Л.
Н.
Толстого
и
«Братьям Карамазо­
вым »
Ф.
М.
Достоевского.
О
роман е
«Война и мир»
в
э той
кн и­
ге
уже
шла
речь.
В
контексте
нашей
темы
коснемся
л ишь
неко­
торых
страниц
роман а
«Братья Карамазовы», в котором тема
ребенка,
невинно
страдающего
в
дисгармоничном,
неустроен­
ном
мире,
обрела
новое
звучание
и
новую
художественную
вы­
соту.
Мы
узнаем
о
трудном
детстве
Мит и,
Ивана
и
Алеши
Ка­
рамазовых
—
главных
персонажей
романа.
По
вине
р а звра тного
и
жестокого
отца,
в
сущн ос ти
погубившего
и
пе рв ую,
и
вторую
жену,
каждый
из
сыновей
вырос
полу с ирот ой,
заботами
добрых
людей
и,
может
быть,
п оэт ому
способен
остро
сопереживать
чу­
жому
горю.
По
ходу
сюжета
перед
нами
раскрываются
судьбы
бе дст ву ющих
и
униже нных
детей
Снегирева,
их
товарищей
в
сложные,
кризисные
для
России
годы.
Да
и
материально
бл а­
гопо лу чна я
девушка-подросток
Лиза
Хохлакова
му чи тел ьно
пе­
реживает
св ой
физический
недостаток
—
хромоту.
В
книгах
Ф.
М.
Достоевского
не
всегда
можн о
на йти
прямых
виновников
д етс ких
страданий.
Важнее
для
писателя
другое
—
125

укор
всем у
обществу,
всему
человечеству,
не
с по со бному
огра­
дить
слабых
и
ма лых
от
жестоких
ис пыт аний
разрываемого
вр аждо й
и
несущего
боль
социальных
контрастов
мира.
Вот
по­
чему
Мит е
Карамазову,
приходящему
к
глубокому
осознанию
своего
и
чужого
зла ,
снит ся
поистине
вещий,
символический
сон
о
ст р адани ях
«мирового дитя», за которое ответственны все
люди: «Вот он будто бы где-то
е дет
в
степи,
там ,
где
служил
давно,
еще
прежде,
и
везет
его
в
с ляко ть
на
телеге,
на
паре,
му­
ж ик.
Только
холодно
будто
бы
Мите,
в
начало
ноябрь,
и
сн ег
ва лит
крупными,
мокрыми
хлопьями,
а
падая
на
землю,
тотчас
тае т.
И
бойко
везет
его
мужик,
славно
помахивает,
русая,
д лин­
ная
такая
у
н его
б оро да,
и
не
то
что
ст ари к,
а
так
лет
будет
п яти десяти,
серый,
му ж ичий
на
нем
з ипуниш ко .
И
вот
недалеко
селение,
в иднеют ся
избы’
черные-пречерные,
а
по лов ина
изб
погорела,
торчат
только
од ни
обгорелые
бревна.
А
при
выезде
выстроились
на
дороге
бабы,
много
ба б,
це лый
ряд,
все
худые,
испитые,
ка кие- то
к ор ич невые
у
них
лица».
Оборвем
пок а
цита­
ту.
Тут
хочется
обратить
ва ше
внимание
и
на
ф орму,
на
то,
о
чем
не
раз
уже
говорили
литературоведы:
повествование
у
Достоевского
своей
структурой
не р едко
напоминает
образный
мир
и
композиционные
законы
киноискусства.
Од ин
из
этих
за­
конов
—
чередование
общих
планов
с
к ру пными.
И
здесь
сейчас
общий
план
резко
сменяется
к ру пны м: «Вот особенно одна с
краю,
такая
костлявая,
высокого
роста,
каж ется ,
ей
лет
сорок,
а
может,
и
всего
только
двадцать,
лицо
длинное,
худое ,
а
на
ру ках
у
нее
плачет
ребеночек,
и
груди-то,
должно
бы ть,
у
ней
такие
иссохшие,
и
ни
капли
в
них
молока.
И
плачет,
пл ачет
дитя
и
ручки
протягивает,
г ол ень кие,
с
кулачонками,
от
холоду
совсем
какие-то
сизые.
—
Что
они
плачут?
Чего
они
плачут?
—
спрашивает,
ли хо
про ле тая
мимо
них,
Митя.
—
Дитё,—
отвечает
ему
ям щик, —
ди тё
плачет.—
И
поражает
Ми тю
то,
что
он
сказал
по-своему,
по-мужицки: «дитё», а не
«дитя». И ем у н рав ится,
что
мужик
сказал
«дитё»: жалости буд­
то
больше.
—
Да
отчего
оно
п л ачет?
—
д омо гает ся,
как
глуп ы й,
Митя.—
Почему
ручки
го л еньк ие,
почему
его
не
закутают?
—
А
из з ябло
ди тё,
промерзла
одежонка,
вот
и
не
греет.
—
Да
почему
это
так?
Почему?
—
все
не
отстает
глуп ый
Митя.
—
А
бедные,
погорелые,
хлебушка
нетути,
на
погорелое
ме­
сто
просят...
И
чувствует
он...
что
п одыма етс я
в
сердце
его
какое-то
еще
никогда
не
б ывал ое
в
нем
ум иле нии,
что
пл акат ь
ему
хоче тс я,
что
хочет
он
всем
сделать
что-то
такое,
что бы
не
п лакало
б оль­
ше
дитё,
не
п ла кала
бы
и
черная
иссохшая
мать
ди тяти,
чт об
не
было
вовсе
сл ез
от
сей
минуты
ни
у
ко го
и
чт обы
сейчас
же,
сейчас
же
это
сделать,
не
отла г ая
и
несмотря
ни
на
что...»
Прошло
более
ста
лет
с
тех
пор,
как
б ыли
на пи саны
эти
126

с трок и.
Но
они
по-прежнему
жг ут
сердце,
будят
совесть
всех
люде й,
ибо
даже
на
п ороге
XXI века существуют миллионы го­
лодных
и
бездомных
детей,
униженных
бе спр ав ием
и
насилием.
А
сколько
новых
проблем
и
страданий
принесли
ми ро вые
войны,
концлагеря,
м еж нацио наль ная
в ра жда,
н евеж ество ,
жестокость
и
эгоизм!
С имв ол,
созданный
Пу шкины м
в
трагедии
«Борис
Год уно в»: «мальчики кровавые»— дет и,
ставшие
ж ертв ой
те м­
ных
сил
истории,
символ
эт от
ок азал ся
в
романе
«Братья Кара­
м азо вы»
к лючом
к
его
центральному
философскому
с одерж а­
нию.
Рассказав
бр ату
Алеше
о
мал ь чике,
за т равл енном
в
годы
крёпостного
права
собаками
только
за
то,
что
он
подбил
камнем
но гу
люб и мой
гончей
б а рина,
о
ст рад ани ях
друг их
детей,
И ван
Карамазов
—
трагический
мыслитель
и
бунтарь
—
говорит:
«Слушай меня:
я
взял
одних
деток
для
того ,
чт обы
вышло
о че­
виднее.
Об
остальных
слезах
человеческих,
которыми
пропитана
вся
зе мля
от
коры
до
центра,
я
уж
ни
слова
не
гов ор ю...
е сли
все
должны
ст радат ь,
чтобы
страданием
к упить
вечную
гармо­
н ию,
то
при
чем
тут
дети,
скаж и
мн е,
пожалуйста?
Совсем
н епон ятн о,
для
чего
д олжны
были
страдать
и
о ни,
и
за чем
им
покупать
страданиями
гар м они ю?..
И
если
ст ра дания
детей
по­
шли
на
пополнение
той
суммы
страданий,
которая
необходима
б ыла
для
покупки
истины,
то
я
утверждаю
заранее»
что
вся
истина
не
стоит
так ой
це н ы...»
Защищая
принципы
нового
мышления,
исключающие
взгляд
на
человека-
как
на
«строительный материал истории», утвер­
ж дающ ие
счастье
не
только
будущего,
но
и
живущего
рядом
че­
ловека
как
высшую
и
неотложную
це ль
в сех
усилий
и
трудов
общества,
сегодня
мы
приблизились
к
гуманизму
А.
С.
Пу шкин а,
А.
К-
Толстого,
Ф.
М.
Достоевского.
Встреча
с
их
лу чш ими,
про­
никновенными
страницами
—
не
эпизод
читательской
биографии.
Приняв
их
высокие
устремления
и
тревоги
как
лучшую
тради­
цию
рус с кой
л и терат уры,
мы
всегда
будем
мысленно
видеть
и
маленького
царевича
убиенного,
и
Ил юшечку
Снегирева,
ст ра­
да ющег о
за
своего
униженного
отца,
и
грудного
ребенка
на
ру­
ках
у
иссохшей
матери
в озле
дома,
о хвач енно го
пламенем
п ожа­
ра, —
ми р овое
ди тя,
взывающее
к
разуму
и
человечности.

С
именем
А.
П.
Чехова
в
XX веке прочно связаны слова:
художественное
совершенство,
шедевр...
Школьники
разных
в оз­
растов
не редко
на чин ают
знакомство
с
рус ско й
классикой
с
его
«Каштанки», «Ваньки», «Мальчиков»
и
заканчивают
изучение
ли тер ат уры
XIX века рассказами « Чел овек
в
ф ут л я ре», «Ионыч»,
«Душечка» .
Стоит
при
э том
помнить,
что
Чехов
пришел
в
рус­
скую
литературу
молодым,
полным
свежих
сил,
тогда,
к огда
она
дала
уже
столь
многое.
И
сумел
в пита ть
это
многое
в
сво ем
самобытном
т ал анте
и
стиле
и
сделать
следующий
шаг
—
пр ямо
в
наш
XX век.
Ин тер ес
к
его
произведениям
п родо лжае т
расти
во
в сем
мире.
Чехов
одновременно
и
демократичен,
о бр ащен
к
широкому
кругу
чи тател ей,
и
духовно
аристократичен
св оей
этической
собранностью,
из ящество м
с лога,
тонким
всепрони­
кающим
лиризмом,
одухотворенностью,
юмором.
Старшеклассники
уже
знают
некоторые
произведения
пи са­
те ля,
в
том
ч исле
и
«Вишневый сад», изучаемый в школе.
Но
у
нас
речь
пойдет
не
о
них,
а
еще
об
одном
произведении
Чехова,
которое
образованный
человек
XX века тоже не может не
знать
—
о
пьесе
«Три сестры».
Здесь,
кажется,
еще
больше,
чем
в
«Вишневом саде», перед нами Чехов
—
поэт,
тонкий
лирик.
Для
русской
культуры
было
огромным
счастьем,
что
ко
времени
создания
пьесы
(1899) наш молодой,
но
уже
знаменитый
МХТ
смог
передать
эту
поэзию
во
всей
ее
полноте,
сделав
Чехова-
др ама тург а
счастливым,
по няты м.
Вы
ведь
помните
из
его
б ио­
графии,
что
после
неудачной
постановки
«Чайки»
на
сцене
Ал ек­
сандрийского
театра
он
вообще
собирался
отказаться
от
др а­
матургии!
Ког да
мы
берем
в
рук и
книгу,
давно
пр изна нну ю
шедевром,
мы
с
самого
начала
настроены
на
гармонию,
которая
ждет
в
каждой
строчке,
в
каждом
слове.
Ведь
уже
само
название
«Три
128

сест ры» —
такое
прос тое ,
домашнее
—
притягивает
заключенным
в
нем
обещанием
рас ска зать
о
трех
—
знач ит,
обязательно
раз ­
ных,
се стр ах
—
знач ит ,
наверное,
бл изк их
между
с обой
людях.
Ô женщинах или девушках,
каких
столь
поэтично
со
времен
Пушкина
и
Тургенева
рисовала
русская
литература.
Что-то
ско­
рее
повествовательное,
чем
драматургическое,
звучит
в
э том
заголовке-обещании.
Сталкиваются,
соперничают
чаще
бр ать я,
мужчи ны
—
начало
неугомонное,
д ейственн ое
по
самому
своему
природному
наз нач ению .
Чехов,
кстати,
нередко
в ынос ит
в
за­
главие
«мягкое,
же нс ко е»—« По линь ка», «Верочка», «Душечка»,
«Дама с собачкой».
Вп роч ем,
здесь
видна
и
тонкая
чеховская
улыбка.
Перед
на ми
не
исключительные,
передовые,
романтиче­
ские
же нщ ины
Тургенева.
Чеховские
жен щи ны
всегда
более
с к ро мные, «бытовые», провинциальные,
слабые
даже.
Писатель
у мел
видеть
в
мягкости,
доброте,
порядочности
про ст ых
русс ки х
инте л лиге нт ных
женщин
ос обое
очарование...
Начинается
де йств ие-д иал о г,
и
все
сестры
предстают
перед
нами
од нов ре ме нно.
В
это
светлое
ут ро
ранней
весны
они
все
вместе
в
п рос торн ом,
уютном
доме.
Се го дня
з десь
день
рож­
дения
—
20 лет исполнилось младшей
—
Ирине.
Эта
да та
объе ­
диняет
их.
Но
уже
с
самого
нач ала
Ирина,
Маша
и
О льга
—
раз цые.
Че хов
обозначает
это
просто
и
с имво лич но
уже
в
ре­
марке
перед
начал о м
действия:
Ирина
в
белом,
Маша
в
черном
(черное платье безмолвно контрастирует с белым
—
цветом
ю но­
сти
и
надежд).
Не
случайно
и
синее
форменное
платье
Ольги
—
она
учительница
г имназ ии
провинциального,
неинтересного
го­
рода.
Зазвучат,
поддерживая
цве тов ые
лейтмотивы,
и
иные
—
словесные,
интона цио нны е.
У
Ирины
—
п орыв
к
другой
жиз ни:
«В Москву!
В
Мо с к ву»; у Ольги: «Устала...
Лучше
бы
я
вышла
за муж. ..»
У
за м ужне й , «устроенной»
Маши
что -то
противопо­
ложное,
затаенное,
н ев нятно е : «У лукоморья дуб зеленый,
зла­
тая
цепь
на
дубе
том ...»
А
пок а
дав айт е
сосредоточимся
на
одн ом
фрагменте
начи­
нающегося
первого
де йств ия
—
на
д линном
моно ло ге
Ольги
—
старшей
сестры,
вспоминающей
вслух
наедине
с
сестрами,
каким
был
эт от
день
пято го
мая
«ровно год назад», когда внезапно
умер
от ец
сестер
Прозоровых,
ко манди р
бригады,
генерал.
Мон олог
Ол ьги
—
законченный,
маленький
рассказ.
Такое
бы вает
и
в
п ьесах
Островского,
и
в
других
драматургических
произведениях,
когда
зрителя
ну жно
ввести
в
курс
уже
сов ер­
шившихся
соб ытий .
Нас
не
удивляет
этот
несколько
архаиче­
ский
пр ием
в
пьесе
Чехова.
Но
что-т о
здесь
все
же
см у щает
н ек оторой
искусственностью,
нарочитостью.
Наверное,
вот
чт о:
обратите
внима ние,
ве дь
О льга
так
рас сказ ы вает
о
смерти
отца,
о
его
п охорон ах,
как
будто
ее
слушательницы
не
знают
или
не
пом нят
этого.
Могло
ли
так
б ыть
—
ведь
прошел
всего
год.
И
зн а чит,
о ста ется
предположить:
воспоминание
Ольги
столь
важно
для
содержания
пьесы,
что
Чехов
идет
на
это
частное
несовершенство
своего
шедев ра .
9 Заказ Ха 1309
129

Вслушаемся
в
ее
сл ов а: «Помню,
когда
от ца
несл и,
то
иг ра­
ла
музыка,
на
кладбище
стреляли.
Он
был
генерал,
командовал
бригадой,
меж ду
тем
народу
шло
мало.
Впрочем,
был
дождь
тогда.
Сильный
дождь
и
снег».
Не
только
боль
и
память,
но
и
как о й-то
недоуменный
вопрос
зв учит
в
словах
старшей
сес т­
ры.
Почему
же
шло
так
мал о
люде й?
Действительно
потому,
что
день
был
дождливый?
Или
люд и
не
оц ен или
при
жизни
ген ер ала
Пр озор ова
—
достойного,
интеллигентного
человека?
Или
м ежду
миром
Прозоровых,
духовно
и
ду шевн о
св язанн ых
с
Москвой,
откуда
они
приехали
одиннадцать
лет
то му
назад ,
и
этим
провинциальным
гор од ом
не
сложилось
настоящих
про ч­
ных
св язе й?
Ответить
на
эти
во прос ы
можно,
лишь
прочитав,
пер еж ив,
о смысл ив
всю
пьесу,
всмотревшись
в
тех,
кто
остался
д руз ьями
Пр озоров с ко го
д ома
и
пос ле
смерти
главы
семьи,
са­
мих
сестер,
воспитанных
о тцом
и
его
ближайшим
окружением,
ибо
матери
они
лишились
давно.
Постепенно
мы
понимаем:
пь еса
о
русской
жи зни
на
пороге
ответственных
900-х
годов,
ст оль
существенно
повлиявших
и
на
самого
Чехова,
и
на
Тол­
с того,
придвинувших
русское
общество
к
ис пыт а ниям
револю­
цией
1905 года,
перрой
рус с кой
ре во люцие й.
Но
перед
н ами
атмосфера
предстоящего
семейного
праздника,
личные
пережи­
ва ния,
воспоминания
сестер.
Ведь
это
Чехов.
Он,
как
никто,
умеет
создать
образ
времени
через
бы т,
через
п си хологич ес кую
д еталь
—
вспомните
рассказ ы
«Толстый и тонкий», «Смерть чи ­
новника », «Палата No 6»...
Вы,
ко не чно,
замечали:
в
драм е
все
развивается
быстрее,
чем
в
повести
или
в
р ом ане.
И
вторжение
перемен
начнется
почти
сразу
же
после
монолога
Оль ги,
пос ле
возгласа
Ирин ы : «Ска­
ж ите
мне,
отчего
я
сегодня
так
сч астл ив а ?» В гостиной друзья
д ома
говорят
на
разные
темы,
и
прозвучит
ф раза
Ту зе нба ха:
«Забыл сказать .
Сегодня
у
вас
с
визитом
будет
наш
новый
ба­
тар ейн ый
командир
В ерш ини н».
Он
действительно
вскоре
вой­
дет
в
гост ин ую
сестер.
И
всколыхнет
радость,
потому
что
с
ним
связано
так
много
дорогого
для
них:
он
из
Москвы,
зна л
отца,
помнит
сестер
еще
девочками...
Забегая
вперед,
ск аже м,
что
весь
облик
Вершинина,
человека
той
же
среды,
что
и
генерал
Прозоров,
ответит
на
в опр ос:
каким
же
был
оте ц
трех
сестер?
О
воспит анност и
че лове ка
м ожно
судить
по
тому,
как
он
входит
в
гостин ую
и
вых од ит
из
нее,—
сч ит али
издавна.
И
это
верно.
Как
входит
человек
в
кр уг
других
людей,
как
он
от но­
сится
к
другим,
какой
п р едлаг ает
тон
общения,
что
нового
мо­
жет
дат ь
людям?
И
оправдает
ли
этот
персонаж
свою
фами­
лию
—
такую
рус с кую,
поэтичную,
нам ек ающу ю
на
в ы сокос ть,
«вершинность»?
Вершинин
входит
в
ко м нату
Прозоровых
совсем
просто...
Он
взволнован
встречей.
Запомним,
что
именно
Машу
он
с мог
узнать
сразу,
тем
самым
выделив
ее
из
сестер...
Ве ршин ин
от­
кры т,
откровенен,
заг о вари вает
сразу
о
своих
де во чках
—
доче­
рях ,
над
э той
его
слабостью
посмеиваются
с о сл уживцы. ..
Он
по­
130

этически
чуто к: «А здесь какая широкая,
какая
бо гат ая
река!
Чудесная
р ека!» Со своей патетикой не по возрасту (е м у
сорок
третий
г од ), с речами о будущей прекрасной жизни Вершинин
чут ь
ком ич ен,
но
это
окончательно
выдает
его
искренность,
от­
сутствие
п озы
и
вызывает
мгновенные
симпатии
всех
на
сце не
и
в
зале...
Родной
по
д уху
се стр ам,
добрый,
интеллигентный
че­
ловек
вошел
в
их
дом
в
это
светлое
утро.
Скоро
гол ос
его
и
смех
так
естественно
будут
зв уча ть
в
доме
Прозоров ы х.
И
Ма­
ша,
бывшая
не
в
духе
все
ут ро,
порывавшаяся
у йти
домой,
вдруг
передумывает
—
о с тается
у
сестер.
Это
решение
ее,
наверное,
можно
сч ит ать
завязкой
ли рич еско й
любо вн ой
линии
п ьесы ...
Впрочем,
пьеса
Чехова
многоголосна,
полифонична.
И
к
ле йт­
мотивам
каждой
из
сестер,
и
к
ве рш ининск о му
«как хороша бу­
дет
жизнь
через
двести
— триста
ле т ...»
уже
в
это м
дейст ви и
добавятся
контрастные
лейтмотивы
доброго,
любящего
Ир ину
и
несчастливого
Туз ен ба ха,
мрачного
Соле н ого,
с та рого
чудака
Чебутыкина,
квартирующего
в
доме
сестер
и
бесконечно
к
это ­
му
до му
привязанного...
К
кон цу
первого
действия
из-за
общего
праздничного
стола
выб е гут
дв ое
—
Андрей
Прозоров
и
его
молоденькая
приятель­
ни ца
Наташа
в
ро з овом
платье.
Действие
з авер шае тся
объясне­
нием
в
любви ,
смущенным
смехом
Наташи,
в
нескладном
пове­
дении
к оторой
читатели
и
зрители
д олжн ы,
казал ось
бы,
поч ув­
ствовать
лишь
молодость,
неопытность,
чи ст оту.
Когда
Ольга
на
правах
ст арш ей
сказала
ей
о
зеленом
поясе
к
розовому
платью
«Милая,
это
не к ра с иво», мы скорее сочувствуем наивной
Наташе,
ее
испу г у : «Разве есть примета?»
Первое
дей ств ие
в
лю бой
пьесе
—
это
знакомство
с
героями,
это
з авязк и,
импу ль сы
к
последующему.
Вот
и
в
«Трех сестрах»
случилось
два
события:
приехал
и
душевно
растревожил
сестер
Вершинин,
произошло
объяснение
их
брата
Андрея
с
Наташей.
По
контрасту
второе
действие
пье сы
происходит
зимой
и
ве­
чером.
И
хот я
перед
на ми
все
тот
же
уютн ый
дом
Прозоровых,
теперь
в
его
внутренних
комн ата х
темно
и
тревожно.
Эту
тре ­
вог у,
к азал ось
бы,
гасит,
а
на
самом
деле
вносит
женщина
в
капоте,
Наташа
—
теперь
уже
не
невеста,
а
жена
Андрея.
Она
всего
боится
—
горящей
свеч и,
прис лу ги,
т ого,
что
ребенок,
у
ко­
т орого
«был жар», «сегодня холодный весь»...
Сес тра м
Андрея
Н аташа
сочувствует,
но
уже
снисходительно,
как
хозяйка
дома,
мать
с е ме йс тва : «...трудятся
бе дн яжки ».
Главную
тревогу
зри­
т ель
чув ств ует ,
ви дя,
как
настойчиво
эта
не д авняя
застенчивая
провинциалочка
заводит
свои
порядки
в
доме
Прозоровых: «Так,
значит,
А н дрюша,
я
скажу,
чт обы
ря жен ых
не
пр ини ма ли».
И
еще
по с е рь ез ней: «Бобик холодный.
Я
боюсь,
ему
хо ло дно
в
его
комнате,
пожалуй.
Надо
бы
хоть
до
теплой
погоды
поместить
его
в
другой
комнате.
Например,
у
И рины
комната
как
раз
для
ребенка:
и
сухо,
и
целый
день
солнце.
Надо
ей
сказать ,
она
пока
может
с
Ольгой
в
одной
комнате...
Все
равно
днем
д ома
не
бы вает ,
только
н очует...»
Чувствуете,
вот
какую
це почк у
по­
0*
131

строила
эта
дел ов ая
супруга
от
сочувственного
«...трудятся,
бед­
няжк и»! И удивительно ли,
что
Маша
приходит
теперь
в
этот
дом
гор аз до
реже?
А
что
же
сам
Андрей
—
гордость
и
надежда
сестер,
способный,
навер ное,
человек,
с
к ото рым
еще
нед а вно
они
связывали
надежду
на
возвращение
в
Моск ву,
верили
в
его
нау чн ое
будущее:
как
он
себя
чувствует
в
ново й
роли?
В
искусстве
всегда
важен
любой
оттенок
происходящего.
За­
метили
вы,
как ,
вроде
бы
советуясь
с
Андреем,
жена
все
время
пре под но сит
ему
го то вые
суждения?
Да
и
в оо бще,
говорит
в
ос­
новном
он а,
он
ли шь
од ну
фразу
успел
в став ить
в
ее
монолог,
фразу
важную: «Да ведь это как сестры.
Они
тут
хозяйки».
Но
говорит-то
он
«нерешительно» (так указано в ремарке Че­
хова).
Или
совсем
м олчит .
Даж е
Наташа
заметила: «Андрю-
ша нч ик,
отче го
ты
м ол чишь ?» Но вот приходит глухой рассыль­
ный
из
зем ско й
управы,
где
служит
теперь
се кр етар ем
Андрей
Прозоров,
и
пе ред
этим
стариком
он
пр оизн ос ит
ц елую
речь,
чес тно
приз на ва яс ь: «Если бы ты слышал,
как
следует,
то
я,
б ыть
может,
и
не
го во рил
бы
с
тобой.
Мне
н ужно
говорить
с
кем-нибудь,
а
ж ена
меня
не
понимает,
сестер
я
боюсь,
почему-то,
боюсь,
что
они
за смею т
меня,
зас тыд ят. ..»
От
одиночества
Анд рей
и
подружился
с
Чебутыкиным,
они
договариваются
вме­
сте
ускользнуть
в
клуб
играть
в
кар ты,
вы пи ть.
Все
это
подго­
тавливает
перемену:
и
мы
услышим
в
третьем
действии
Ан дре я,
грубо
разговаривающего
с
сестрами,
узнаем,
что
в
клубе
он
про­
иг рал
крупную
сум м у...
Но
вечер,
с о став ляющий
второе
действие,
это
все
же
вечер
особенный.
Это
св ят ки,
традиционный
зимний
праздник.
И
тя­
нутся
к
дому
гости.
Первыми,
еще
до
наступления
вечера,
п ояв­
ляются
Ма ша
и
Вершинин.
Облако
п оэзи и,
тон кой
лирики
несут
они
с
собой,
тих о
переговариваясь,
счастл ив о
смеясь
без
в ся­
кого
повода,
как
смеются
влю б ленны е.
Да,
это
и
случилось
между
первым
и
вторым
действием
и
сложилось
безна де жно .
Ведь
у
Маш и
муж
—
н едал еки й,
но
л юбя щий
ее
по-своему,
а
у
Верш инина
—
беспомощная
нелепая
жена
и
огромная
в
связи
с
этим
тр ев ога
за
мал ень ких
дочерей...
Но
сейчас
праздник.
Они
на
считанные
минуты
вместе
и
счастливы.
Вы
хорошо
по м ните
по
рас сказ ам
Чехова
об
ос обой
р оли
у
н его
мельчайших
подроб­
н ос тей,
художественной
детали.
Об
эт ом
пишут
в
своих
книгах
известные
ученые-чеховеды
В.
Ермилов,
А.
Скафтымов,
А.
Бел­
кин,
Г.
Бердников,
А.
Чудаков.
В
др аме
нет
о пис аний
от
автора.
Существует
ли
там
худо­
жественная
деталь?
Да,
но
своеобразно.
Главное
здесь
—
пси­
хологическая
и
речевая
характеристики.
Сл ово
в
контексте
ре п­
лик
и
действий
персонажей
создает
тонкий
подтекст,
т.
е.
до­
по лнит ел ьный
и
част о
более
важный,
чем
непосредственно
выраженный,
смысл.
Такой
подтекст
слышен
в
разговоре
Маши
и
Ве рш инина .
О
чае ,
которого
не
пил
сегодня
Вершинин
(за этим
у гады вает ся
не уютн ост ь
его
дома,
разлад
с
женой...).
А
в
с ло­
вах
Маш и: «Самые порядочные,
самые
благородные
и
воспитан­
132

ные
люди
в
нашем
городе
—
это
военные»—
об ъя сн ение
в
любви
к
Вершинину
—
ве дь
он
военный,
по лк овник .
По дтекс т
может
образоваться
от
сочетания
слова
персонажа
с
его
поступком.
Наташа,
которая
говорит
о
болезни
сына,
вскоре
спокойно
уе з­
жа ет
кататься
в
санях
Протопопова,
нач а ль ника
своего
мужа ;
лицем е рие
ее
очевидно.
Все
это
говорилось
ради
того,
чтобы
разжалобить
Анд ре я.
Все
это
драматургические
детали,
оттен­
ки,
несущие
психологический
подтекст.
Но
у
д иалог а
е сть
и
другие
функции.
Он
часто
пре два ряе т
дальнейшее
д е йс твие , «угадывает»
его,
го то вит
к
нему
читателя
йли
зрителя,
в
то
время
как
сам
персонаж
живет
только
на сто я­
щим
временем,
не
до гады вая сь
о
возможном
втором
смысле
св оих
слов.
Ведь
и
в
ж изни
беглый
б ытов ой
диа лог- ра зговор
воспринимается,
как
пра вило,
его
у час тник ами
именно
как
си ю­
минутное
общение.
Ра ссмот рим
б ольш ой
отрывок
из
второго
действия.
Он
пр ед­
варяется
ремаркой
ав тора : «Подают самовар;
Анфиса
около
самовара;
немного
погодя
приходит
Наташа
и
тоже
сует ит ся
около
стол а;
при ходит
Со лены й
и,
поздоровавшись,
садится
за
стол ».
Вот
он,
наконец,
ка жется ,
момент
отдыха,
встречи
за
стол ом
близких
друг
другу
людей.
Но
уже
первая
реплика
Вер­
шинина
вводит
те му
неуюта
(из предыдущего разговора с Ма­
шей
мы
уже
понимаем
его
психологический
ис то к).
Итак,
вслу­
шаемся:
«Вершинин .
Однако,
какой
ветер!
Ма ша.
Да.
Надоела
зим а.
Я
уже
и
забыла,
ка кое
лето.
Ирина .
Выйдет
пасьянс,
я
вижу.
Будем
в
Моск ве .
Ф
е
д
о
т
и
к.
Нет ,
не
выйдет.
Видите,
осьмерка
легла
на
двой­
ку
пи к.
(Смеется.)
Зн ач ит,
вы
не
будете
в
Мос кв е.
Ч е бутыкин
(читает газету) .
Цицикар.
Здесь
свирепству­
ет
оспа.
Анфиса
(подходя к Маше).
Маша,
чай
кушать,
ма ту шка.
(Вершинину.)
Пожалуйте
ва ше
высокоблагородие...
простите,
батюш ка ,
забыла
имя,
отче с тв о...
Маша.
Принеси
сюда,
няня.
Туда
не
пойду.
Ирина.
Няня!
Ан ф иса.
И д у-у!»
Ско л ько
тут
сказан о
обо
всех
и
о
каждом!
В
ремарке
самое
говорящее
слово
о
Н а таше : «суетится около стола» . Дав а й те за­
думаемся,
почему
сует ит ся?
Скорее
всего,
в
э том
ее
натура
—
деят ел ьная
и
н еум ная,
она
суетится
всегда,
чувствует
се бя
де ло­
витой,
заня т ой,
хозяйственной.
Но
здесь
и
ин ой
оттенок
—
На­
таша
все
еще
не
вписалась
в
круг
Прозоровых,
не
восприняла,
как
другие,
его
стиль,
тон.
Рядом
с
с у етящей ся
хозяйкой
неуют­
но
гост ям ,
может
бы ть,
п оэтому
Маш а
просит
принести
ей
чай
от де льно ...
В
общем
диалоге
звучат
перекрестные
и
парные
реплики.-
Но
зв учат
сдержанно,
не
нар ушая
общего
тона.
Реплика
Маши
«Да.
Надоела
зи ма»
вторит
вершининской
«Однако,
какой
ве­
133

тер!», они внутренне всегда слышат друг друга теперь,
жи вут
в
одном
ключе ...
Но
и
Ирина,
всегда
думая
о
своем
(«В Москву,
в
М ос кв у!»), естественно,
договаривает
не
текст,
а
подтекст
Ма­
шиной
фр аз ы: «Я уже и забыла,
какое
лето»—
тепло,
лето
св я-
ваны
для
Ир ины
с
п амят ью
о
Москве,
более
теплой,
чем
этот
северный
город
(город «в роде
П е рм и», так представлял,
видимо ,
место
действия
сам
А.
П.
Чехов,
судя
по
одному
из
его
п исе м).
В
этот
момент
ей
показалось,
что
вы ход ит
па сья нс: «Выйдет
пасьянс,
я
вижу .
Будем
в
М ос кв е». С ней спорит Федотик: «Нет,
не
выйдет.
Ви ди те,
осьмерка
легла
на
двойку
пик.
(Смеется. )
Значит,
вы
не
будете
в
Москве».
В
э том
«смеется»
хороший
актер
и
внимательный
чи тател ь
т оже
найдут
свое
со дер жан ие,
пусть
косвенное,
но
тем
не
менее
жизненное,
выразительное.
А
вот
у
Чебутыкина
и
у
Анфисы
нет
собеседников.
Его,
в
сущности,
никто
не
слушает,
он
привык
говорить
сам
с
собой
(«Печальная привычка стариков. .. »). « Ци ци кар .
Здесь
с вире п­
ствует
ос па»,—
читает
Чебутыкин
в
га зете .
Но
ос па
в
Цицикаре
никого
не
вол ну ет
в
этой
гос ти ной
—
все
слишком
углублены
в
свое.
Этот
момент
важе н
для
понимания
следующих
страниц.
А
пока
отметим,
в
том,
как
ведет
себя
в
э том
до ме
Чебутыкин,
т оже
есть
двойственность.
В
сущности,
рядом
с
Ирин ой ,
с
ее
с ес трами
ему
всегда
хорош о.
Он
естествен,
рас ков ан,
как
ч лен
семьи.
Но
о бъ екти вно
его
положение
здес ь
совсем
иное,
оно
непрочно,
как
и
вс е,
что
происходит
с
воцарением
Н ата ши.
Да
и
сами
сестры
не
чувствуют
с ебя
теперь
по-настоящему
д ома.
У
Наташи
нар аст ает
неприязнь
к
доктору,
кот оры й
не
только
з абывает
платить
за
квартиру
Прозоровым
уже
восемь
месяцев,
но
еще
и
сопутствует
Андрею
в
его
исчезновениях
в
клуб,
где
играют
в
карты...
Что
касается
няньки
Ан фисы ,
ей
т ого
хуже.
Дочери
генерала
Прозорова
п ривык ли
к
тому,
что
в
доме
всегда
были
денщики,
кто-то
должен
обслуживать,
помогать.
И
к
няне
они
привыкли,
видимо,
еще
с
давних
по р,
когда
она
была
мол о­
же.
И
теперь,
не
з амеч ая
ее
усталости,
старости,
как
дети,
командуют,
зовут
почти
од новр е ме нно : «Принеси сюда!», «Ня­
ня!», «Анфиса!».
А
Маша
да же
гр уб ит : «Надоела ты мне,
ста ­
р ая!» Чехов любит своих сестер Прозоровых,
но
он,
с
его
выс о­
чайшей
эт ик ой,
не
прощает
им
ба рс тва
здесь
и
одновременно
подчеркивает,
что
ист очни к
непривычной
гру бос ти
—
внутренняя
тревога,
дисгармония,
нервность
каждого...
Вскоре
на
первый
план
выступят
Наташа
и
Со ле ный
—
один
из
тех
завсегдатаев
дома,
кто
прод олж ает
з десь
бывать
пос ле
смер ти
г енер ала
П роз оро ва.
Он
тоже
од инок о
смотрится
за
общим
етолом,
и
Нат аша ,
наверное,
поэтому
доверительно
обр а­
щается
к
нему
с
рассказом
о
своем
интимном,
семейном:
«Наташа (Солен ом у).
Гр уд ные
дети
прекрасно
понимают.
«Здравствуй,
гов орю ,
Бобик!
Зд ра вст вуй,
м и лы й!» Он взглянул
на
ме ня
Как-то
особенно.
Вы
думаете,
во
мне
гово ри т
только
мать,
но
нет ,
нет,
ув еряю
вас!
Это
не об ык нове нный
реб ен ок.
Соленый.
Если
бы
этот
ребенок
был
мой,
то
я
из жарил
бы
134

его
на
сковородке
и
съ ел
бы.
(Идет со стаканом в гостиную и
садится
в
уг ол.)
Наташа
(закрыв лицо руками).
Груб ый ,
не вос пит а нный
че лов ек!»
Да,
не
полу ч илос ь
у
Наташи
с
Соленым
уютного
застольного
разговора.
И
не
из-за
общего
состояния
невеселости,
ухода
в
свое.
Похоже,
и
тот
и
другая
в
принципе
не
мог ут
говорить
не
о
своем,
не
умеют
сл уша ть
других.
Разговор
о
грудных
де тях
—
это
занятие,
как
правило,
сугубо
жен ско е
или
же
инт имно -се­
мейное,
как ое
дело
до
Бобика
грубоватому,
некоммуникабельно­
му
Солен ом у.
Его
странное
поведение
во
втором
акте
объяс­
няется
еще
и
тем,
что
он
тайно
и
мучительно
в лю блен
в
Ирину,
а
она,
как
обычно,
не
вид ит
ег о.
Есть
и
п ричи на
особенная:
барон
Тузенбах
в
этот
день
оживлен,
го во рит
о
намерении
вый­
ти
в
отставку.
Это
означает
его
надежду
на
еще
большее
сбли­
же ние
с
Ириной,
ведь
он
«провожает Ирину с работы каждый
день»—
Со лен ому
не
до
Бобика,
не
до
об щих
рассуждений
о
грудн ы х
детях.
Вот
он
и
отделывается
от
самоупоенной
мама­
ши
самым
груб ым
и
нелепым
образом.
Ну,
а
Вершинин
и
М аша
продолжают
все
тот
же
разговор
о
погоде,
Москве,
счастье...
Но
в
ра з говоре
эт ом
про зву ча ла
и
новая,
необычная
для
лирика
Вершинина
фра за: «Счастья у нас
нет
и
не
бы вает,
мы
только
желаем
ег о».
Может,
так им
образом
«заговаривает»
он
себя
от
все
растущей
лю бви
к
Маш е?
Или
действительно
в
свои
сорок
три
года
приш ел
к
такому
выв оду ,
к
п риг овору
всему
современному
обществу,
что
оно
неспособно
обеспечить
счастья
в
настоящем,
а
лишь
в
отдаленном
буду­
щем
—
че рез
двести
или
через
тысячу
ле т?
Слов о
в
пьесе
—
это
живое,
сиюминутное
психологическое
движение,
в
нем
есть
и
то,
и
другое.
Оно
оставляет
актер у
и
режиссеру
многие
варианты
трактовки.
Если
следовать
дейст­
вию ,
в
этой
печальной
фразе
заключено,
может
бы ть,
и
предчув­
ствие
расставания
с
Маш ей
уже
через
несколько
минут.
Ве дь
все
так
и
произойдет:
Анфис а
передаст
Вершинину
письмо
от
д очери ,
из
к отор ого
ясн о,
что
жена
«опять отравилась». ..
Вы,
конечно,
уже
отметили
это
«опять»—
нелепая
истеричка,
за му­
чившая
м ужа
и
детей,
и
сама,
конечно,
несчастная,
она
так
и
не
появится
п еред
читателем
или
зр ител ем.
Но
Чехов
мастер
создания
и
зас цен ич еск их
персонажей.
Об
одн ом
из
них
—
от це
се стер
и
брата
Прозоровых
мы
за гов ори ли
с
вам и
с
первых
стр а ниц
этой
главы,
в
п ьесе
есть
и
другие
только
упоминаемые
л ица.
Задумайтесь
о
них,
представьте
их
мысленно,
они
тоже
многое
прояснят
в
и ст ории
тр ех
сест ер
и
их
незадачливого
брата.
Стыд
Андрея
Прозорова
за
поведение
св оей
же ны,
его
одино­
чество,
сознание
н епоп равим ост и
сделанной
им
ошибки
вполне
ощ утим ы
во
вт ором
действии
пьесы.
Однако
с
наибольшей
силой
все
это
проявится
и
будет
договорено
в
действии
третьем,
когда
в
си мв олич ес ком
пожаре
(второй смысл образа пожара реаль­
135

н ого)
будут
гореть
илл юз ии
и
надежды
в сех
Прозоровых
и
их
близких.
Третье
д ейст вие
происходит
в
«комнате Ольги и Ирины» .
Как
видим,
зам ысел
Наташи
впо лне
о сущ еств ился .
В
ремарке
дальше
автор
п и ше т: «Третий час ночи.
За
сценой
бью т
в
набат
по
случаю
пожара,
начавшегося
уже
давно.
Важно ,
что
в
дом е
еще
не
ложились
спать...»
Пожар
всегда
происшествие
чрезвычайное.
Даж е
в
мирной,
привычной
жи зни
он
проверяет
людей.
Не
случайно
в
про из ве­
ден иях
иску сст ва
то
у
о дно го,
то
у
другого
писателя
возникает
тема
пожара.
Гр анди озны й
пожар
Москвы
в
«Войне и мире»
Л.
Толстого,
обыденный,
но
исключительно
важный
для
содер­
жани я
произведения
пожар
в
повести
Чехова
«Мужики», злове­
щий
в
романе
Достоевского
«Бесы», тревожно -пр ед упр ежд аю­
щий
в
повести
советского
про за ика
Распутина
«Пожар» .
Дом
Прозоровых
не
пострадал
от
огня
и
вроде
бы
не
имеет
к
по жару
пря мог о
о т ноше ния.
Но
ассоциативно,
применительно
ко
вт ор ому,
метафорическому
см ыслу
этой
сцены ,
так
и
кажет­
ся,
что
это
Н ат аша,
появившаяся
во
в тором
действии
со
св ечо й,
и стер ичная
и
недобрая,—
в ино вница
пож ара .
Тако в
язык
обр а­
з ов,
он
уг луб ляет
смысл
непосредственных
действий
и
со быт ий.
В
э том
действии
именно
она
несет
в
себе
истерику,
злость,
не­
нависть,
готовые
выплеснуться
ежеминутно
е сли
не
на
сё ст ер,
то
хотя
бы
на
безответную
старую
Ан фис у,
ос к орбляя
которую
она
дает
по нят ь,
что
сестры
в
э том
доме
больше
не
хозяйки.
Это
она,
Нат аш а,
взвинтила
отношения
между
братом
и
сестра­
ми
до
так ой
степени,
что
происходит
небывало
резкое
объясне­
ние
между
ним и.
Встревожен
и
возбужден
Вершинин.
Он
беспокоится
за
своих
девочек,
их
мать
ведет
себя
во
время
пожара
безответственно
и
жалко.
Его
обычная
тревога
за
детей
здесь
вы пл еск ивае тся
особенно
сильно.
Из
длинного
мон ол ога
мы
узнаем
о
Вершинине
г л ав н ое: «Когда начался пожар,
я
побежал
скорей
домой;
под ­
хожу,
смотрю
—
дом
наш
цел
и
невредим
и
вне
опасности,
но
мои
две
девочки
сто ят
у
порога
у
одном
белье,
матери
нет ,
суетится
народ,
бег ают
лошади,
собаки,
и
у
девочек
на
лица х
тревога,
ужа с,
мольба,
не
зн аю
что;
сердце
у
мен я
сжалось,
когда
я
увидел
эти
лица.
Бо же
мо й,
думаю,
что
придется
пере­
ж ить
еще
этим
девочкам
в
течение
долгой
жизни !
Я
хватаю
их,
бег у
и
все
думаю
одно:
что
им
придется
пережить
еще
на
этом
св е те!»
Из
вс ех
персонажей
именно
Вершинин
принимал
непосред­
ственное
у част ие
в
тушении,
это
ясно
из
его
р епл ики: «На пожа ­
ре
я
загрязнился
вес ь,
ни
на
что
не
п ох ож».
Но
и
в
эти
часы
бессонницы,
усталости,
потерянности
многих
вокруг
зву чит
неиз­
менный
лейтмотив
люб ви
Маши
и
Ве р шинина ,
окрашивая
все
их
мысли,
переживания,
слова.
Звучит
и
люб им ая
мысль
Ве р­
шинина
о
б удуще м
через
двести
—
триста
ле т : «...какая
это
бу­
дет
жиз нь!. .
Вот
таких,
как
вы,
в
городе
теперь
только
три ,
но
136

в
сле дующи х
поколениях
будет
больше,
все
больше
и
больше,
и
придет
время,
когда
все
изменится
по-вашему,
жить
будут
по-вашему,
а
потом
и
вы
у ста р еете,
народятся
люди,
которые
буд ут
лучше
вас...
(Поет )
Любви
все
возрасты
пок орны ,
ее
по­
рывы
благотворны...
(Смеется.)
Маша.
Трам-там-там...
В е ршинин.
Там-там...
Маша.
Тра-ра-ра...
Вершинин.
Тра-та-та.
(Смеется. )»
Мы
уже
отмечали,
как
согласно
звучат
настроения
и
голоса
Вершинина
и
Маши
с
самого
начала.
Здесь
их
состояние
таково,
что
само
слово
становится
лишним
—
ведь
говорят
они
всегда
об
одном...
«Партитура»
третьего
де йств ия
строится
не обыч но.
О бн аже­
ны
наст р оения
и
отношения
всех
действующих
лиц.
Это
объ яс­
няется
возбуждением
от
пожара,
перемешались
ден ь
и
ночь,
здес ь
в
комнатах
снова
и
Че бу ты кин,
и
Тузенбах,
и
Федотик,
и
д аже
Соленый.
Здесь
же
О льга
отдает
оде жду
погорельцам.
Муж
Маши
—
К у лыгин
неуместно
и
неловко,
как
почти
все,
что
он
дел ает,
г ов орит
о
любви
к
св оей
жене.
С
друг ой
с торон ы,
третье
дейст вие
полн о
предчувствий
и
предварений.
Не
слу чайно
столь
некстати
пья ный
Чебутыкин
роняет
и
разбивает
часы.
Ири на
ог ор че на : «Это часы покойной
мамы».
В
молодости
Чебутыкин
любил
ее,
и
люб овь
эту
перенес
на
сестер,
ос обе нно
на
Ирину.
Но
слова
Ирины
он
встречает
совсем
уж
странной
р еч ь ю: «Может быть...
Мамы,
так
мамы.
Может,
я
не
ра збива л,
а
только
кажется,
что
ра з бил.
Мо жет
быть,
нам
только
кажется,
что
мы
существуем,
а
на
самом
дел е
нас
не т.
Ничего
я
не
знаю,
никто
ничего
не
знает.
(У двери .)
Что
смотрите?
У
Наташи
романчик
с
Про т опоп овым ...
(Поет. )
Не
угодно
ль
эт от
финик
вам
п риня ть ...»
Действительно,
элемент
фантасмагории
Ёиден
во
всем
про ис­
ходящем.
Сре ди
об щей
нескладицы
звучит
бег лая
фра за
Вер­
шинина
о
том,
что
бр иг аду
хотят
перевести
куд а-то
д алек о.
М ожно
не
услышать
раздраженную,
хотя
привычно
ревнивую
фра зу
Со л ен о го: «Почему же это барону можно,
а
мне
н ель­
зя?»—
в
ответ
на
слова
И рины
«Сюда нельзя» .
Обе
эти
темы
во
все м
трагизме
развернутся
в
четвертом
д ейст вии.
А
по ка
де й­
ствие
неожиданно
кончается
страстным
пр изнан ием
М аши
сеет«?
рам
в
том,
что
они
уже
знают,—
в
ее
любви
к
Вершинину.
И
горь кое ,
в
слезах,
согласие
И рины
выйти
замуж
за
барона
Тузенбаха
—
пор ядо чного,
чи стого,
любящего,
но
не люб имог о
ею...
Ольга,
безнадежно
мечтающая
о
муже,
о
семье,
так
стр аст ­
но
хочет,
чтобы
одиночество
не
ст ало
уделом
еще
и
Ир ины,
что
ис крен но
верит:
жизнь
Ир ины
изменится
к
лучшему.
А
в
довер­
шение
ко
всему,
что
высветилось
на
этом
п ожар е,
сестры
у зна­
ли:
пь ющий,
опустившийся
Андрей
без
их
согласия
заложи л
до м;
бригаду,
с
к оторой
св яз ана
судьба
Вер шинина
и
других
их
др у­
зей
—
п осле дн их,
не мно гих ,—
действительно
переводят
из
их
го­
137

родка.
Мы,
чи тател и
и
зр ите ли,
увид им
сестер
в
Прозоровском
доме
в
эт ом
действии
в
последний
раз.
Четвертое
дей ств ие
происходит
в
сад у,
уже
возле
дома...
«Какие красивые деревья и,
в
сущн ост и,
какая
должна
бы ть
около
них
кр асивая
жизнь!»—
воскликнет
Тузенбах,
уходя
из
этого
сада
нав стр ечу
своей
гибели
на
дуэли...
Да,
кр ас ота
п ри­
ро ды
и
драматизм
несчастливой
любв и,
несовершенство
челове­
ческих
отношений,
эго изм,
разобщенность,
безответственность,
пассивность
в
четвертом
д ейств ии
приду т
в
последний
раз
в
др а-
матически-необратимый
д иссо нан с.
Никто
не
см ог
во вр емя
раз­
в язать
этот
узел,
даже
самые
добрые
и
умные
из
чеховских
пе р­
сонажей.
На
первый
план
выхо дит
соперничество,
з ав язав шееся
ранее.
Ревность
грубого,
обозленного
солдафона
Соленого
к
Тузен-
баху,
за вое вавше му
симпатии
и
доверие
П розоровс кого
дома,
превратилась
в
откровенную
не нави сть ,
то лкн ула
его
к
вызову
барона
на
дуэль.
Лю бит
ли
Ирину
Соленый?
Да,
наверно,—
ведь
он
оди н
из
самых
по ст о янных
посетителей
это го
дома,
и
во
вт ором
дей­
ствии
звучит
его
неу к люж ее,
но
искреннее
объяснение
в
любви.
Б еда
и
трагедия,
о днако ,
не
в
этом,
а
в
том,
что
такие
люди
не
уходят
в
тень,
не
умеют
страдать
молча
и
с
достоинством.
Они
озл обля ют ся
и
мстят.
Ненавидящий
вс ех
Соле ны й
—
тип
гораздо
более
страшный,
чем
это
м огли
поня ть
принимающие
его
у
себя
прекраснодушные,
не
знавшие
жизни
се стр ы.
Рядом
с
наст ой ­
чивой
претензией
быть
похожим
на...
Лермонтова
и
странной
фра зой
«А он и ахнуть не успел...» у Соленого вырвалась прямая
угроза
ба ро н у : «Соперника я убью».
И
вот
между
третьим
и
четвертым
д ейст вия ми
произошло
столкновение,
вызов
на
дуэль
прин ят
бароном.
Все
об
э том
или
слышали
косвенно,
или
знают
впрямую,
как
Чебутыкин,
но
ник то
не
в
состоянии
противостоять
надвигающейся
трагедии.
П очем у?
На
э тот
вопрос
отв еча ет
все
четвертое
действие,
состояние
пер­
сонажей
пьесы.
Все
заняты
своим
в
эти
дни.
Ибо
происходят
события,
гл у­
бок о
затрагивающие
многих.
Бригада,
кот ора я
дислоцировалась
здесь
не
од ин
год,
должна
покинуть
г ород,
поэтому
все
четвер­
тое
дейс твие
состоит
из
про щ аний.
Молоденькие
и
добрые
пр а­
порщики
Федо ти к
и
Родэ
душевно,
проникновенно
прощаются
с
Тузенбахом,
вышедшим
в
отставку,
с
Ириной,
теперь
его
о фи­
циальной
невестой,
с
Ку лыгин ым
и
М ашей.
«Прощайте,
де­
р евь я!—
кричит
Родэ.—
Прощай ,
эх о !..»
Забыли
попрощаться
л ишь
со
старым
Чебутыкиным,
си дя щим
тут
же
в
с аду
в
кре сл е,
по
ремарке
Ч ехов а,
«в благодушном настроении,
которое
не
покидает
его
в
течение
всего
акта».
Однако
так
ли
э то?
Бл а­
годаря
глубочайшему
прочтению
это го
образа
в
спектакле
В.
И.
Немировича-Данченко
выдающимся
актером
МХАТ а
А.
Грибовым,
мысль
и
дейст вие
пьесы
углубляются.
З десь
гениально
развернута
одна
из
тем,
тревожных
и
ва ж­
138

ных
для
поз д него
Чехова
—
те ма
«плохого хорошего человека»
(вспомните,
именно
так
называется
фильм
по
повести
Чехова
«Дуэль»).
Знакомясь
с
«чудаком»
доктором
Чебутыкиным,
мы
поначалу
настроены
по
отношению
к
нему
лишь
на
улы бку
—
столько
парадоксов
изрекает
он
обы чно,
то
припоминая
свой
многолетний
опыт,
то
вычитывая
что -то
из
ве чно
торчащей
у
него
из
ка рм ана
газеты
и
тут
же
записывая
в
книжечку.
Перед
нами
неудачник,
одинокий,
на
г лазах
стареющий
человек.
Любил
долго
и
безнадежно
мать
сестер
Прозоровых.
Неж ен
к
ним ,
уже
взрослым,
в
особенности
к
Ирине,
больше
в сех
напоминающей
ему
покойную
ма ть.
Ст ар еющий ,
пьющий,
давно
не
читающий
ничего
серьезного
—
таков
он
в
конце
пь есы.
В
третьем
дейст­
ви и,
где
он
го вор ит
о
смерти
своего
б ольн ого,
во зни кает
печ аль ­
ное
ощуще ни е,
что
тако й
человек
едва
ли
может
б ыть
вр ачо м,
отвечать
за
ж изнь
человека.
«Нас нет,
ничего
нет
на
свете,
мы
не
существуем,
а
только
кажется,
что
существуем...»—
это
его
лейтмотив,
где
причудливо
соединилось
стариковское
ощущение
кратк ости
жизни,
пред­
чувствие
близкой
смерти
с
модной
бессмыслицей
солипсизма,
вычитанной
из
тех
же
газет.
Подлинная
гор ечь ,
спрятанное
от
с ебя
с лово
правды
о
себе
таится
в
про износ им ых
им
пе рвых
попавшихся
словах
(ведь точно так же произносит он свое
«Тарара.. .
б умби я...
си жу
на
тумбе
я. . .»).
В
четвертом
действии
это
бормотание
обре тае т
глубокий
психологический
контекст.
Контекст
именн о
драма тург иче ски й
в
тес ной
св язи
с
дейст ви ем.
Отсутствие
поступка
—
почти
всегда
тож е
поступок.
Чебутыкин
не
только
знает
о
дуэли,
предстоящей
барону
Тузенбаху
и
Соле­
ному,
он
приглашен
на
их
поединок
как
врач,
он
л ицо
действую­
щее.
И
ему
проще,
чем
кому-нибудь
сейчас,
остановить
на дви­
гающееся
несчастье.
Но
он
не
делает
э того.
Не
пот ому,
что
жесто к
(фраза «О дни м
бароном
больше,
одним
меньше
—
не
все
ли
р а вно?» звучит механически,
так
же
как
«тарара .. .
бу м­
б и я...»), скорее в своей закоснелости не.
вер ит
в
опасный
исход,
не
предчувствует
чуж ой
беды,
нес ча сть я.
Потому
что
полностью
п огруже н
в
собственную
горечь
и
беду.
А
она
к уда
как
реальна.
Вслушайтесь
в
его
диа лог
с
И риной
пос ле
ухода
Федотика
и
Родэ.
«Ирина.
Ушли...
(Садится на нижнюю ступень террасы. )
Чеб у тыкин.
А
со
мной
забыли
проститься.
Ирина.
Вы
же
чего?
Чебутыкин.
Да
и
я
как-то
забы л.
Впрочем,
скоро
у ви­
жус ь
с
ними,
ухожу
завтра.
Да...
Еще
од ин
денек
остался.
Через
год
да дут
мне
отставку,
опять
прие ду
сюда
и
буд у
доживать
с вой
век
около
вас...
Мне
до
пенсии
только
оди н
годочек
ост ал­
ся...
(Кладет в карман газету,
вынимает
друг у ю.)
Приеду
сюда
к
вам
и
изменю
жизнь
ко ре нным
образом...
Стану
таким
ти­
хоньким,
благо...
благоугодным,
пр иличне ньк им.. .
И
р
и
н
а.
А
вам
над о
бы
из менит ь
жизнь,
голубчик.
Надо
бы
как-нибудь.
139

Чебутыкин.
Да.
Чувствую.
(Тихо напевает .)
Тарара..
бумбия...
сиж у
на
тумбе
я...»
Вот
классический
чеховский
при мер
диалога,
в
котором
сл о­
во
невысказанное
—
пауза,
обозначенная
мн оготоч ием
—
важнее
слова
сказанного.
О
своей
старости
—
да
и
как
могло
быть
ина ­
ч е?—
думает
Чебутыкин.
Всего
чере з
год
предстоит
ему
ра зо-
рбать
служебные
отношения
и
встретиться
со
своим
абсолютным
человеческим
одиночеством.
Ес ли.. .
ес ли
сестры
Прозоровы
или
Ирина,
уезжающая
зав тра
на
кирпичный
завод,
не
по зов ут
его
жить
вбл изи
них
последние
год ы.
Как
затаенно
мечтает
он
об
это м!
Гот ов
поступиться
в се м , «исправиться», стать «ти хон ь ­
ким» . ..
В
мн огот очи я
и
«тарара. . .
б ум би ю ...» вкрались волнение,
тре во га: «А вдруг не позовут?» Вдруг не заметят,
как
только
что
не
заметили
его,
старика,
молодые
прапорщики,
успевшие
про­
сти ть ся
да же
с.. .
эхом?
Но
так
и
случилось.
Ирина,
з ан ятая
своими
переживаниями,
своим
предстоящим
отъездом
и
трудн ы ­
ми
отношениями
с
Тузенбахом,
слышит
в
словах
Чебутыкина
только
текст
и
не
сл ышит
вопроса,
робкой
надежды
старика.
Фраза
ее
звучит
формально,
равнодушно.
Заметьте,
в
особен­
ности
это
само е
«как-н иб у д ь».
Вам
надо
из ме нить
жизнь,
но
сделайте
это
без
нас.
Как-нибудь».
Вот
ее
подтекст
—
приговор
чебутыкинским
надеж дам ,
ко нец
его
затаенного,
мног олет не го
«романа»
с
Прозоровыми.
До
барона
ли
ему
теперь,
тем
более
что
косвенно
барон
явл я ется
и
его
соперником
—
им енно
он
зан имает
смятенные
чувства
Ирины
в
эту
единственную
минуту,
когда
вопрос
Чебутыкина
з адан,
но
—
не
услышан.
Х уже
того,
услышан
почти
«на уровне»
самого
п ошл ого,
но
тоже
жа лк ого
персонажа
пьесы,
Кулыгина,
не люб имог о
Машиного
мужа.
В
переплетении
вс ех
этих
переживаний,
порождающих
г лу­
хоту,
неспособность
противостоять
готовящемуся
несчастью,
ка­
же тся
самым
непростительным
самоуглубление
Ирины.
Ведь
это
ее
жениху,
человеку
бесконечно
преданному
ей,
грозит
дуэль,
а
она ,
красиво
уподобляющая
сво ю
душу
роялю,
от
к оторого
потерян
ключ,
не
слыш ит
в
голосе
не жно
прощающегося
с
ней
Тузенбаха,
почти
загаданного
им
(так бывает,
когда
че лове к
вверяет
судьбу
року)
душевного
отклика
Ирины:
ес ли
поймет
она
—
он
бу дет
жить.
Но
так
нап иса н
э тот
удивительный
диа ­
лог ,
что
с тан ов ится
ясно :
барон
не
вернется.
Пере д
нами
послед­
нее
пр ощ ание,
где
ва жны
не
только
слова,
но
еще
больше
—
интонация:
«Ирина.
У
тебя
бе с пок ойный
взгляд.
Тузе нбах.
Я
не
спа л
всю
ночь.
В
моей
ж изни
нет
ниче го
такого
страшного,
что
м огло
бы
испугать
меня,
и
только
эт от
по тер янн ый
к люч
т ерз ает
мою
душу,
не
дает
мне
спать...
Скаж и
мне
что-нибудь.
(Пауза .)
С кажи
мне
что- ниб удь...
Ири на.
Чт о?
Что
сказать?
Что ?
Тузе нб ах.
Что-нибудь.
Ирина .
Полно!
П олно! (Пауза. )
Тузенбах.
Какие
пустяки,
какие
гл упые
мелочи
ин огда
140

приобретают
в
жизни
зн аче ние,
вдруг,
ни
с
того ,
ни
с
с его.
По-прежнему
смееш ься
над
ними,
сч ит аешь
пу ст яками ,
и
все
же
идешь
и
чув ст вуеш ь,
что
у
теб я
нет
сил
остановиться...»
Нет,
не
остановила
его
Ирина.
И
когда
звучит
сна чал а
на
ухо
Ольге,
потом
и
вслух
фраза
Че бу ты ки на; «Сейчас на дуэли
у бит
ба рон ...»,
на
нее
отзов ется
плачем
и
словами
Ирины:
«Я знала,
я
знала...»
Несколькими
минутами
раньше
произошло
прощание
Верши­
нина
с
Машей.
Э тот
эпизод
великая
рус с кая
актриса
Ермолова
отметила
в
исто р ии
театра
торжественным
подарком
первой
ис­
полнительнице
рол и
Ма ши
—
Ольге
Леонардовне
Книппер.
На
подаренной
и
ныне
хр аняще йс я
в
музее
МХАТа
широк ой
го­
лубой
ленте
вы шит о: «За прощание с Вершининым».
Есть,
зна­
чит,
не
только
в ел икие
спектакли
в
истории
сцены,
но
и
минуты,
заслуживающие
исторического
признания
и
ув еко веч ения .
Сам
Че хов
в
высшей
степени
был
доволен
исполнением
Оль ги
Лео­
нардовны,
он
и
писал
рол ь,
мысленно
вид я
ее
в
роли
Маши.
Сильная
женщина,
Маша
не
обманывается
ни
на
минуту
в
сво ем
чувстве,
понимает,
что
потеряла
все.
И
потому
в
минуту
прощания
с
Вершининым
у
нее
нет
слов.
Нет
их
и
у
Вершинина,
а
ведь
это
человек,
ум е ющий
«войти в гостиную и выйти из нее» .
Как
он
был
п рост
и
искренен
в
моме нт
появления
в
до ме
Про­
з оро вых.
Тако в
он
и
теперь,
в
решающую
минуту
прощания
с
Машей.
Ве сь
эпизод
з анима ет
несколько
строк.
Их
наполнение
Чехов
целиком
доверяет
театру,
психологическому
мастерству,
чувствам
и
та кту
исполнителей.
«Ольга.
Вот
она
идет.
(Маша входит . )
Вершинин.
Я
пришел
проститься...
(Ольга отходит не­
много
в
сторону,
чтобы
не
поме шат ь
пр ощани ю .)
Маша
(смотря ему в лицо).
Прощай...
(Продолжительный
поцелуй.) z
Ольга.
Будет,
б уде т...
Маша
(сильно рыдает).
Вершинин.
Пиши
мне...
Не
забывай!
Пусти
м ен я...
пора . ..
Ольга
Сергеевна,
возьмите
ее,
мне
уже...
пора...
опоздал...
(Рас­
троганный
целует
р уки
Ольге,
потом
еще
раз
обнимает
Ма шу
и
быстро
ух одит .)».
Т акая
простота
—
высшее
искусство,
ибо
зд есь
литературно­
го
мастерства
п опрос ту
незаметно.
Совершенство
в
лит ер а туре
(по Чехову)
заключается
в
лаконизме,
до вер ии
к
читателю,
в
отсутствии
мал ейших
изобразительных
изл ишест в.

Россия
чертовски
богата
хоро шим и
людьми!
Кончался
XIX век
—
век
Пу шк ина,
Достоевского,
Толстого,
Ч ехов а.
Россию
ждали
и
нов ые
потрясения,
и
новые
человече­
ские
открытия.
Мостом
между
двумя
литературными
эпо ха ми
стал
Горький
—
автор
романа
«Мать».
Сегодня
эт от
роман
чи­
тается
с
особым
пристрастием.
Мы
перечтем
роман
«Мать»
в
контексте
русс к ой
кл асси ки.
Редко
кто
вспо м ина ет
последние
строчки
романа
Горького
«Кто -т о
о тв етил
ей
громким
рыданием...». «Ей»—это
Пелагее
Ниловне
В ласово й,
избивае мо й
ж андар мами
сорокалетней
ж ен­
щине ,
взятой
«с поличным»— с
революционными
листовками,
схваченной
на
людном
вокзале
небольшого
рус ск ого
городка.
За то
многие
миллионы
читателей
помнят
удивительный,
стре­
мительный
человеческий
путь
Власовой
—
от
безмолвной
при ­
давленности
вдовы
беспросветного
пьяницы
до
сознательного
и
д еяте льн ого
единения
с
лу чш ими
людьми
рабочего
движения.
Та кая
история
человека
из
народа
раскрывалась
читателю
впе рвы е.
Именно
поэтому
роман
Горького
зан ял
в
и ст ории
ми­
ров ой
литературы
ос обое
место,
приобрел
программный
ха­
рак тер .
При
все й
кажущейся
простоте
и
элементах
документальности
«Мать» —
произведение
многослойное,
напряженное.
Это
одна
из
поэтических
исповедей
молодого
Горького
и
первая
попытка
за гов о рить
со
страниц
большого
произведения
с
теми
раб очи ми
и
крестьянами,
которые
совсем
нед авн о
бы ли
неграмотными,
их
ду хо вное
развитие
веками
шло
лиш ь
через
обр азы
фольклорные
и
религиозные.
В
жизни
большинства
церковь
была
по чти
един­
ственной
возможностью
подняться
над
повседневным.
Но
ведь
и
религия
для
огром н ой
массы
народа
была
традиционным
внешним
ритуалом,
недаром
пи сател ь
гов ори т
об
этом
т ак:
«По праздникам спали часов до десяти,
потом
люди
солидные
и
же нат ые
одевались
в
св ое
лучшее
платье
и
шли
сл уш ать
обед­
142

ню,
попутно
ругая
молодежь
за
ее
равнодушие
к
церкви.
Из
церкви
возвращались
домой,
ели
пироги
и
сно ва
ложились
спать
—
до
вечера».
Давайте
попытаемся
вместе
найти
«формулу»
художествен­
ной
неповторимости
этого
произведения,
не
упрощая,
попыта­
емся
ответить
на
самый
сложный
во прос :
как
Горький
достиг
такой
выразительности?
«Мать»
писалась
еще
при
ж изни
Л.
Н.
Толстого,
с
которым
Г орьки й
в
начале
90-х
годов
встретился
и
подружился.
Совсем
незадолго
перед
началом
работы
над
романом
А.
М.
Горький
пережил
смерть
А.
П.
Чехова,
которого
горячо
и
неж но
любил.
М ысли
об
этих
двух
классиках
рус с кой
литературы
оказа ли
св ое
влия ние
на
горьковский
текст.
Они
б ыли
частью
напря­
женной
духо вн ой
ж изни
мо лодого,
но
уже
всемирно
известного
писателя.
П ере кли чку
и дей
Горького
с
Толстым
мы
видим
в
тем е
в оскр есени я
человека.
Героиня
Толстого
Кат юша
Маслова,
прош едша я
через
не­
сча сть я
и
у ниже ния,
в
последних
г лавах
романа
по казан а
в
мо­
ме нт
сближения
с
революционерами,
которые
оказ али сь
истинно
близкими
для
нее
людьми,
людьми,
воскресившими
в
ней
че ло­
века.
Пе лаг ея
Вла сов а
в
ср авн ении
с
Масловой
сд елала
сл е­
дую щий
шаг
—
к
сознательному
героизму.
И
в
ответ
на
ругань
ж андар ма
она
бросает
слова
примечательные
и
говорящие
о
мно г о м: «Душу воскресшую
—
не
у бьют!»
Есть
у
Г орьк ого
и
другая
общая
с
Толстым,
продолжающая
его
«Воскресение»
тема
—
это
превращение
по
ход у
романа
су­
да
над
жертвами
произвола
в
суд
над
судьями.
Только
у
Тол­
стого
гл а вным
обвинителем
был
автор,
постепенно
приобщаю­
щий
к
это му
настроению
и
Нехлюдова,
а
у
Горького
по дл инным
судьей
ст анет
в
сюжете
романа
группа
революционеров
во
гла ве
с
Павлом
Власовым.
Подлинный
роман
всегда
т ягот еет
к
личности,
ее
и зобра же­
нию
становления.
Но в изна
самого
ти па
гер оин и
—
рабочей
же н­
щины,
о каз алась
такова,
что
здесь
мы
тоже
вправе
говорить
о
художественном
открытии.
Но
почему
в
центре
повествования
имен но
Пе ла гея
Ниловна?
Ведь
яркая,
по
с ути
эпо х аль ная
фигура
профессионального
революционера
из
рабочих
—
фигу­
ра
П авла
Власова
в
книге
Горького
выступает
почти
всегда
лишь
от р аженно й
в
со з нании
матери.
Психологический
мир
Па вла
дан
оч ень
ск упо,
сдержанно
в
ср авнении
с
ее
миром.
Во- п ерв ых,
говоря
о
соотношении
обр аз ов
Павла
и
Н иловны,
важно
подчеркнуть:
мат ь
Павла
важна
как
героиня
романа
по­
тому,
что
участие
этой
женщи ны
в
выступлениях
рабочего
кл ас­
са
—
доказательство
народности
и де алов
и
целей
ре в ол юции.
Во- вторы х,
су дьба
женщины-матери,
вслед
за
сыном
при­
шедш ей
в
революционное
движение,
воплощает
нравственную
чистоту
и
гуманистическую
устремленность
этого
движения.
Из­
давна
образ
матери
в
народных
пе сн ях,
сказка х,
преданиях
был
символом
доброты
и
бескорыстия,
а
не р едко
символом
заботы
143

и
печали
о
детях
погиб ш их
или
страдающих.
Сострадательное
и
самоот ве рже нн ое
материнское
начало
во пло тили
в
да л екие
времена
и
образы
евангельские,
на
основе
ко то рых
искусство
др ев них
веков
создало
образ
богородицы,
ходящей
по
мук ам,
богоматери,
отдающей
л юдям
своего
сы на.
Иску сс тво
бо лее
позднее,
реалистическое,
многократно
за­
печатлело
и
другую
сто рон у
извечной
материнской
драмы
—
уход
в зросл ых
детей
и
материнское
одиночество,
нередкое
в
на­
шей
обыденной
ж изни
(вспомните чеховские рассказы,
ши роко
известную
повесть
В.
Распутина
«Последний срок»).
В
книг е
Горького,
ч ел ове чной,
проникновенной,
отражены
и
такие
пе ре­
живания
Н ило вны.
Как
взволновал
ее
первый
при ход
в
дом
Наташи
—
юной
революционерки,
в
кот орой
Ниловна
п онач алу
готова
была
ув и деть
будущую
подругу
Павла:
ве дь
это
в п ервые
в
его
круг
вошла
девушка.
Сложно
и
не
сразу
складывается
отношение
матери
Павла
к
С аше
—
дей стви тел ь но
близкой
ему ,
готовящейся
по йти
за
ним
в
ссы лку
в
момент,
когда
револю­
ционеры
жд ут
суда.
Тон ко
и
бережно
рисует
М.
Горь кий
сцену,
где ,
каза ло сь
бы,
соперничают
два
чувства:
матери
и
Саши
—
будущей
жены
Павла,
когда
из
тюрьмы
от
Павл а
поступают
известия
для
товарищей
и
б л изких
и
обе
же нщ ины,
каж дая
по-своему,
н аде ются
на
его
побег
из
т юр ьмы,
п ер ежи вают
боль,
когда
принято
другое
реше н ие.
Но
вот
что
важно:
на
протяжении
всего
романа
происходит
не
отдаление
Павла
от
м атер и,
как
это
извечно
бы вает
со
взрос­
лыми
детьми,
в
романе
«Мать»
идет
все
большее
сб л ижение
их.
Такого
еще
не
бы ло
в
ли тер ат уре.
Значит,
изображенная
М.
Гор ьк им
жизнь
раздвигала
воз м ожно сти
вечных
отн ош ений,
обогащала
человеческое
в
человеке,
прокладывая
но вые
пути...
Наши
литературоведы
справедливо
подходят
к
образу
Ма те­
ри
как
одному
из
вечных
образов
миро в ой
литературы.
Неслу­
чайно
и
для
самого
Горького
тема
материнства
утверждается
в
качестве
скв оз ной
и
в
цикле
«По Руси»
и
в
«Сказках об
Ита л ии».
Стоит
подчеркнуть,
что
и
в
самом
романе
«Мать»
тема
материнства
св язан а
не
только
с
о бр азом
Ниловны.
Нель­
зя
пройти
мимо
других
судеб,
близко
к
сердцу
принятых
Вл а­
совой
в
среде
ее
новых
зн ак омых
и
др узей .
Незатихающую
тр агед ию
раскрывает
ей
Татьяна
—
же на
рабочего
С тепа на,
в
доме
которого
Ниловна
н очует
в
оди н
из
сам ых
трудных
мо­
ментов
своей
новой
жиз ни.
«—
И
за чем
мужики
же ня тся?.. Работница нужна,
говорят,—
чего
работать?..
Какой
т олк
в
этой
работе?
Впроголодь
живеш ь
изо
дня
в
день
все
равно.
Дети
родятся
—
поглядеть
за
ними
время
нет,— из-àa работы,
кот ора я
хле ба
не
дает.
.. .У
меня
дв ое
б ыло.
О дин
д вух лет ний
сварился
кипятком,
другого
не
доносила
—
мертвый
родился,—
и з-за
работы
трекля­
то й...»
Внимательный
читатель
«Братьев Карамазовых»
Достоевско­
го,
Горький
в
соз на ние
это й
женщи ны
в клады вает
трагическую
144

непримиримость,
вызывающую
в
пам яти
чувства
бунтарей
До­
с тое вс кого: «Смерти деток моих не могу я простить ни богу,
ни
люд ям
никогда!»
Своей
материнской
дра мой
де лит ся
с
Власовой
и
Людмила,
сын
которой,
во спи тыв ается
у
от ца
—
в
чуждой
и
враждебной
ей,
революционерке,
среде.
«Сын может вырасти врагом моим.
Со
мною
жить
ему
нельзя,
я
жи ву
под
чу жим
именем.
Восемь
лет
не
видела
я
ег о,—
это
много
— восемь
л ет !» Именно эта
жен щин а
может
до
конца
о цен ить
материнскую
судьбу
Нилов­
ны: «Вы счастливая!. .
Это
великолепно,
когда
м ать
и
сын
ря­
дом,—
это
р ед ко!»
Строя
св ое
произведение
од но вр еменно
по
за ко нам
психоло­
гической
п ове сти
и
героической
поэмы,
Горький
совершенно
ор га нично
со един яет
мотивы
революционный
и
материнский
в
финале
романа.
Мысль
о
Павле
—
внутренняя
опора
Пелагеи
Власовой
в
минуты
перед
неи збежн ы м
уже
арестом.
Сло ва
о
Па вле
придают
ос обую
с илу
ее
речи,
об раще нно й
к
незнако­
мым
лю дя м: «Вчера судили политических,
там
был
мой
сын
—
Власов,
он
сказал
ре чь
—
вот
о на!
Я
везу
ее
людям,
чтобы
они
читали,
думали
о
пр авде. .. »
В
романе,
на
наш
взгляд,
два
осн овн ых
стержня.
Пе р вый,
более
оче вид н ый,
подробно
изучаемый
в
шк оле,
конечно
же, —
ист ор ия
создания
и
роста
революционной
организации
ра бочи х
в
преддверье
революции
1905 года .
Но
утверждая
необычность,
новизну
сво их
героев
и
их
отн ошен ий ,
небывалых
еще
в
Ро ссии
и
во
всем
мире,
Гор ьки й,
на
первый
вз гляд ,
незам ет но ,
а
по
су­
ществу
целеустремленно
и
последовательно
вв ел
в
свой
р аб очий
революционный
роман
«параллель»
со
вс е мирно
признанным
великим
образом
материнства
—
с
«Сикстинской Мадонной»
Ра­
фаэля.
Да,
простая
русская
рабочая
женщина
в
романе
прохо ­
дит
тот
же
великий
пу ть
—
обретя
сына
как
высшую
радость
и
ценность
же нско го
существования,
она
отдает
его
людям...
Эт от
психологический
проце с с
одновременно
и
обретения,
и
вы сок ой
человеческой
жертвы
—
второй
стержень
романа,
вт о­
рой
его
сюжет.
Начинается
он
почти
с
первых
ст рани ц,
особенно
с
момента,
когда
Павел
приносит
домой
и
вешает
на
стену
из о­
браж ен ие
Христа.
На
картине
«трое людей,
разговаривая,
шли
ку да -то
легко
и
бодро.—«Это
воскресший
Христос
идет
в
Эммау с !»—
об ъя снил
Павел.
Цепочка
под об ных
образов
и
ассоциаций
протянется
че­
рез
многие
страницы
книг и,
обогащаясь
новыми
оттенками
смысла.
Так,
втора я
часть
романа,
начиная
с
четвертой
главы,
где
переехавшая
в
город
после
ареста
Павла
Ниловна
отправ­
ляется
в
путь,
в
деревню
с
революционными
л и стов ками
и
к ни­
гами,
р ож дает
аналогию
с
«хождением богородицы по мукам» .
Как
ра сши ряет ся
представления
Н илов ны,
до
се го
времени
замкнутой
в
пределах
своего
дома
и
поселка,
о
невыносимости
и
бе ск онеч нос ти
страданий
про с тых
людей
России
и
мира!
В
1905 году на улицы русских городов,
в
первую
очередь
Пе­
ку
Заказ
No
1309
145

те рб урга,
вышли
с
р ев ол юционны м
п роте стом
сотни
и
тысячи
рабочих.
Некоторые
бы ли
грамотны,
знакомы
с
первыми
рево­
люционными
листовками,
книгами.
Но
ве дь
в
1905 году и много
позднее
огромная
часть
рабочих
была
бе згра мот на
(вспомните
у
М а яков ског о: «Я знал рабочего,
он
был
безграмотным,
не
раз­
жевал
да же
азбуки
сол ь.. . »).
Безграмотными
и
в
немалой
ст е­
пени
религиозными.
Д аже
там,
где
отношение
к
рели ги и
было
поколеблено,
христианские
идеи,
их
обра зн ость
и
стилистика
составляли
привычный
с пособ
мы сли
о
жизни,
о
нравственности,
о
мире.
Вся
мировая
литература,
в
особенности
литература
фи­
лософская,
запечатлела
это.
В
своем
реалистическом
романе
А.
М.
Горький
ничего
не
упрощал.
Как
и
замечательный
его
современник
художник
П ет­
ро в-Во д кин,
создатель
«Рабочей мадонны», он показал в романе
«Мать»
и стори ю
ду ши
и
созн ан ия
рабочей
же нщ ины
не
только
извне,
в
новых,
ре во лю цией
рожденных
словах
и
образах,
но
и
изну т ри,
в
тех
особенностях
восприятия,
которые
бы ли
реаль­
но
свойственны
миллионам
рабочих
людей.
Одн ако
голос
раб о­
чего
в
литературе
в
начале
XX века только еще начинал зву ­
чать,
особенно
непривычен
он
был
в
прозе,
в
большом,
развер­
нутом
п ов ество вании.
Тем
значительней
и
дерзновенней
был
за­
мысел
Гор ьког о.
Всмотритесь
в
картины,
изображенные
в
романе
«Мать»,
прислушайтесь
к
голосу
Пелагеи
Н ило вны,
проникнитесь
ее
внут ре нне й
речью,
всюду
так ой
женск ой,
материнской.
Традици­
онно
п одч ерки вае тся,
что
речь
Павла
Власова
на
суде
—
это
кульминация
кульминации,
в едь
именно
на
этих
страницах
он
ут вер жда ет
во
всеуслышание
справедливость
социалистических
идей ,
неизбежность
победы
трудящ ихс я
над
эксплуататорами.
Но
сцена
суда
неоднолинейна.
Множест во
разных,
противоречи­
вых
чувств
испы т ыва ет
здесь
Пелагея
Ниловна,
и
од но
из
эт их
чувств
—
разочарование
в
том ,
что
не
произошло
смутно
ожи ­
даемое
ею
открытое
столкновение
д вух
правд.
«Разве так су­
дя т?—
осторожно
и
негромко
начала
он а,
обращаясь
к
Сизо­
ву. —
Допытываются
о
том ,
—
что
кем
сдел ан о,
а
зачем
сдела­
но—
не
спр а шива ют.. .»
И
да ле е : «Она не отвечала (ст а рику
Сизову.—
Р .К.), подавленная тягостным разочарованием.
Оби­
да
росла,
у гне тая
д ушу.
Теперь
Власовой
стал о
ясно,
почему
она
жда ла
справедливости,
думала
увидать
ст рогую,
ч естн ую
тяжбу
правды
с ына
с
прав до й
суд ей
его.
Ей
представлялось,
что
судьи
будут
спрашивать
Павла
долго,
внимательно
и
по д­
робно
о
вс ей
жизни
его
сердца,
они
р ас см отрят
зо рк ими
глаза­
ми
все
д умы
и
дел а
сын а
ее,
все
дни
его.
И
когда
увидят
они.
п рав оту
его,
то
справедливо,
громко
скажут:
— Человек
э тот
прав!»
В
школе
мы
привычно
выделяем
круг
событий,
обоб ще нн ых
оц ено к,
характеристик
дейст ву ющ их
лиц.
Но
ве дь
русская
и
ев­
ропейская
проза
и
в
целом
литература
ко
времени
со здан ия
Гор ьк им
романа
«Мать»— э то
литература
тон ких ,
мног огра нн о
146

разработанных
стилевых,
ст или стич еск их
приемов.
(Вспомните
мн огос лойн ос ть,
насыщенность
текста
у
Тургенева,
Толс того,
Достоевского,
Ч ехо ва.
В
народнической
литературе,
в
ра ссказ ах
Л.
Н.
Толст ого,
обращенных
к
простому
читателю,
разрабатыва­
ли сь
и
иные,
ид ущие
от
устного
повествования,
принципы.
В
опы­
те
первых
писателей
из
ра бо чих
и
кр ест ьян
—
С.
Т.
Семенова,
С.
П.
Подъячева
и
других
существенны
черты,
ид ущие
от
тра ди­
ции
уст н ого
народного
р ассказа ,
сказа. )
Горький
использует
в
сво ем
про изве д е нии,
особенно
в
главах,
где
его
персонажи
сами
выступают
в
роли
рассказчиков,
и
весь
эт от
опыт,
и
свой
оп ыт
революционного
публициста.
Но
основой
повествования
в
рома­
не
«Мать»
стал
б ережный
р ассказ
как
бы
от
им ени
Пелагеи
Власовой.
И
не
только
о
встреченном
ею
в
жиз ни,
о
понятом,
передуманном
лично.
«Мать» —
это
своеобразный
наро д ный
ин­
теллектуальный
роман,
где
изображение
мыслей
и
чувств,
не­
редко
оч ень
сложных,
противоречивых,
для
писателя
не
менее
ва жно,
чем
обрисовка
собственно
событий.
Мне
представляется
интересной
мысль
В.
И.
Тюпы
о
«не ­
классическом»
типе
реализма,
который
начинает
складываться
в
советскую
эпоху,
выдвигая
на
первый
план
задачу
прямого
акце нти р о вания
позиции
автора
и
его
ведущих
персонажей.
С его дня
критические
суждения
о
социалистическом
ре ализ ме
достигли
своей
наибольшей
остроты.
И
именно
роман
«Мать»
(что,
впрочем
признавалось
с
давних
времен)
соде ржи т
в
себе
ответ
на
во прос
о
прир од е
н овиз ны
произведений,
тяготеющих
к
горьковским
художественным
открытиям
*.
Го рьки й
строит
св ое
пов ест во вание
так,
что
с об ыт ийное
т оже
не
уходит
в
тень.
Да
этого
и
не
могл о
бы ть
уже
в
си лу
новизны
и
значимости
впеч ат лений
о
первом
выст у плен ии
рабочих
про­
тив
хозяев
фабрики,
о
первомайской
демонстрации,
о
суде,
где
Павел
произнес
сво ю
знаменитую
р ечь.
В
том-то
и
дело,
что
все
эти
и
еще
це лый
ряд
более
«частных»
соб ы тий
—
устройство
побега
из
тюр ьм ы,
арест
Рыбина,
по сл едняя
поездка
Н ило вны
с
отпечатанной
речью
Па вла
и
ее
драматический
провал
в
кон це
романа
—
выступают
в
окружении
подробностей,
увиденных
гла­
з ами
им енно
этой
же нщины,
пережитых
ее
сердцем.
В нимат ель но
п рочес ть
роман
«Мать» — значи т
проникнуться
взглядом
Пела г еи
Нило вны,
понять
его
особую
значительность.
Ведь
это
ее
гла зам и
мы
видим
на
суде
Па вла
и
всю
группу
ре­
волюционеров,
и
сквозь
материнское
восприятие
проступают
их
самые
лучши е
но вые
черт ы.
К
ним
«не приставала жалость,
все
они
вызывали
у
нее
только
удивление
и
любовь,
те пло
о б нимав­
шую
сердце;
удивление
б ыло
спокойно,
любовь
радостно
я сна.
Молодые,
крепкие,
они
сидели
в
стороне
у
стены,
почти
не
вме ­
ш ивая сь
в
однообразный
разговор
с виде тел ей
и
судей,
в
с поры
адвокатов
с
прокурором.
Порою
кто-нибудь
презрительно
усме-
• См.
Избавление
от
Миражей.
Соцреализм
сегодня,—
М ., 1990.
10*
147

хался,
что- то
го во рил
товарищам,
по
их
лицам
тоже
пробегала
насмешливая
улы бка .
Андрей
и
Павел
почти
все
время
ти хо
бе­
седовали
с
одним
из
защ и тник ов
—
мат ь
накануне
видела
его
у
Николая.
К
их
беседе
прислушивался
Мазин,
о жи вле нный
и
по дв ижный
более
других...
И
в
каждом,
так
или
инач е,
иг­
рала
молодость,
легко
одолевая
усилия
сдержать
ее
живое
бро­
жение.
Сиз ов
легонько
толкнул
ее
за
локоть,
она
обернулась
к
не­
му—
л ицо
у
нег о
б ыло
довольное
и
не м ного
озабоченное.
Он
шептал:
—
Ты
погляди,
как
они
укрепились,
материны
дети,
а?
Баро­
ны,
а? ..»
В
тексте
романа
скрыта
и
еще
од на
стилистическая
особен­
ность,
не
всегда
з амеча емая .
Авторский
гол ос
в
нем
не
только
комментирует
соб ыт ия
и
переживания.
Он
создает
внутри
рома­
на
поэму
о
Человеке.
Яр кое
вторжение
обобщающей
мысли
автора
в
с о б ытийное
повествование
—
из нач аль ная
тр ади ция
русского
романа.
Разнообразны,
неповторимы
ф ормы
такого
по­
эмного,
по
сути,
вторжения.
У
Пу шки на
это
лирические
г лавы
в
«Евгении Онегине», рассуждения о самом романе по ходу его
создания.
У
Гоголя
—
об раз
Руси-тройки,
вырастающей
не
столько
из
событий,
сколько
во пре ки
им,
у
Достоевского
—
сны
его
ге рое в,
вста вны е
сим во л иче ские
произведения,
сам ое
зна ­
менитое
из
ко то рых
глава
«Братьев Карамазовых»—« Ле ге нд а
о
Великом
инквиз ито ре » .
У
Чернышевского,
помимо
сим во лич е­
ских
сно в,
выстроен
еще
и
оригинальнейший
разговор
с
«прони­
цательным
читателем».
У
Горького
в
произведении
«Мать»
ро­
манное
и
поэмное
соед иня ю тся
в
об щем
сплаве
самого
повество­
вания.
Лирико-патетическое
начало
сильней
всего
выступает
в
решающих
моментах
самого
д ействия ,
таких,
как
первомай­
ская
демонстрация,
сц ена
суд а.
Однако
эти
части
романа
выгля­
дели
бы
не ор га ничн ыми,
е сли
бы
не
бы ли
психологически
и
ст и­
листически
подготовлены
другими
страницами
повествования
о
рождении
человека
ре во люцио нног о
действия.
Читая
текст,
обратите
внимание
на
сквозной
ряд
сим во ли­
ческих
образ ов.
Од ни
из
них
традиционны
для
мировой
ли­
тературы
—
это
такие
антитезы,
как
жизнь
—
смерть,
моло­
дость—
старость,
ч ело век
—
живот но е,
небо
—
земл я,
черное
—
белое.
Г орьк ий
наряду
с
кл асси ческим и
символами-лейтмотивами
вводит
в
те кст
романа
еще
небывалые,
рожденные
новизной
са­
мого
содержания.
Таков ы
у
него,
например,
повторяющиеся
с ло­
ва
«мягкий»
и
«твердый»
пр име нит ел ьно
к
Павлу
и
его
т ова ри­
щам.
То
и
другое
в
восприятии
Нил ов ны
часто
выступают
в
по­
ложительном
значении,
воплощая
см ут ное
тяготение
матери
к
мягкому,
доброму,
пр оник нове нном у
в
человеческих
отноше­
н иях
и
вместе
с
тем
обнаруживая
в
Павле,
все
более
способном
на
«мягкость»
и
понимание,
его
особую
«твердость», непреклон­
ность
убежденного
в
своей
правоте,
сильного,
цельного
человека.
148

Не
мен ее
зна ч имы
в
романе
и
оче нь
со де ржа тел ьны
такие
скво з­
ные
понятия-символы,
как
правда
—
л ожь
(«Морями крови не
залить
п р ав ду»), один
—
множество
(на этом образе построен
эпизод
де мо нс тра ц и и ), запоминается крылатое: «Собирай,
на­
род,
силы
свои
во
единую
с илу!» Особенность повествования
в
том,
что
все
эти
с имвол ы
выступают
не
как
готовые,
привыч­
н ые.
Они
рождаются
каждый
раз
по
х оду
в сех
внешних
и
внут­
ренних
событий
в
сознании
Ниловны
из
самой
жизни.
Тем
убе­
дительней
они
б ыли
для
первых
читателей
книги.
Вспомните
знаменитую
оценку
романа
В.
И.
Л енин ым: «...мн ого
ра бо­
чих
участвовало
в
ре во лю цио нном
дви жен ии
несознательно,
стихийно
и
теперь
они
прочитают
«Мать»
с
большой
пол ьз ой
для
с ебя».
Изображая
Нил о вну
во
второй
части
рома на
читающей,
автор
нигде,
однако,
не
показывает
восп рия тие
ею
собственно
книжного
слова.
Даж е
ре чь
Па вла,
кот орую
она
бросает
в
тол­
пу
в
ви де
отпечатанной
прокламации,
она
слыш ит
на
суде,
по м­
нит
как
живое
слов о.
Ее
лич ное
восприятие
э той
ре чи
и
других
собственно
политических
ре во люцио нных
иде й
служит
своеоб­
разным
психологическим
мостом
для
читателя,
в
особенности,
есл и
представить
себе
первых
читателей
—
рабочих.
Эта
осо­
бе н ность
придает
роману
пропагандистскую
яркость,
це леу ст­
ремленность
как
художественно-публицистическому
документу
времени.
Г орький
сам
обозначил
жа нр
своего
произведения
как
по­
весть.
И
действительно,
сосредоточенность
на
ж изни
одного
пе р­
сонажа,
один
ракурс
изображения
—«от
Н ил овны », краткость
хронологии,
немногочисленность
основных
эпизодов
сближают
«Мать»
с
повестями
«Лето», «Жизнь
Матвея
Кожемякина»,
«Трое».
Одна ко
особая
важность
о бо бщающи х
планов,
о
кото­
рых
мы
гов орил и,
публицистичность,
поэмность
выходят
все
же
за
рамки
жанра
повести.
И
большинство
пишущих
об
этом
про­
изведении
видят
в
нем
нечто
бо лее
крупное,
именно
роман
—
социально-психологический
и
публицистический
од новр е ме нно.
В
книге
Горьк ого,
в
ее
н еско ль ких
ча стях
св оеобра зно
сложная,
подвижная
система
образов.
Да ва йте
присмотримся
к
ней
в ни­
мательней.
В
п роло ге,
пос в яще нном
Михаилу
Власову
—
от цу
Павла,
тьма
людей
—
бесконечная
мрачно
молчаливая
ут ром
и
ож ив­
ленная
вечером
толпа
рабочих.
В сп омн им: «В холодном сумраке
они
шли
по
немощеной
улице
к
высоким
каменным
к лет кам
фабрики,
она
с
равнодушной
уверенностью
ждала
их,
освещая
грязную
дорогу
десятками
жир ных ,
ква дра тн ых
глаз.
Г рязь
чмо­
кала
под
ногами.
Раздавались
хриплые
восклицания
сонных
го­
лосов,
грубая
ругань
зло
рв ала
воздух,
а
навст реч у
людям
плыли
ин ые
звуки
—
тяжелая
возня
машин,
ворчание
пара.
Угрюмо
и
с трого
маячили
выс ок ие
черные
трубы,
поднимаясь
над
слободкой,
как
толстые
палки.
В ече ром ...
они
сно ва
шли
по
улицам,
закопченные,
с
чер ны ми
лицами,
ра спр ост ра няя
в
149

воздухе
л ипкий
з апах
машинного
масла,
бл естя
голодными
зу бами .
Теперь
в
их
голосах
звуч ало
оживление
и
д аже
ра­
до с ть,—
на
сегодня
кончилась
каторга
труда,
дома
жд ал
уж ин
и
отд ых» .
Толпа,
множество...
Но
Михаил
Власов
всегда
о дин.
Вся
его
н ез аурядн ость
одаренного
рабочего
человека
обернулась
л ишь
неуемной
зл об ой,
задавленность
—
способностью
давить
д ругих :
жену,
сы на.
А
с
момента,
когда
сын
заявил
свою
си лу : «Будет! ..
Больше
я
не
дамся...» —
И
взмахнул
молотком»,
Миха ил
окончательно
спился ,
оставшись
др угом
лишь
своей
верной
собаки...
Подавленное
одиночество
вошло
в
дом,
смертью
отца
уг­
рожая
ста ть
уделом
и
сына
Нило вны ,
не избежн ое
для
нее
самой.
В
люб ом
традиционном
романе
такое
одиночество
героя
ко н­
чае тся
с
во зник нове ние м
нов ых
привязанностей,
с
появлением
нов ых
людей.
Но
в
романе
«Мать»
пов ество вание
изм еня ет ся
не
появлением
другого
человека.
В
дом
Власовых
войдет
вско­
ре
другой
образ
жизни.
И
принесет
его
снач ал а
сам
Павел,
из­
менив
свои
потребности,
внешние
привычки,
отн оше ние
к
мате­
ри.
А
за тем
придут
и
другие
люди.
Размышляя
над
строением
романа,
над
его
системой
о бра­
зов,
в спо ми наешь
важнейшую
мысль
Маркса
о
предыстории
и
истории
человечества.
Подлинная
ис т ория
н ач ина ется
с
соз на­
тельного
у час тия
в
творчестве
жизни
самих
масс.
Пролог
романа
Горького
—
р ас сказ
о
жизни
и
сме рти
Михаила
В ла­
со ва
—
нап иса н
как
бы
изнутри
неподвижной
эп охи,
предысто­
рии
чел о ве чес тва.
Там
нет
места
самой
возможности
человече­
ского
возрождения:
так
было
и
только
так
могло
быть.
И
ве дь
в
э том
неподвижном
«там»
прошла
по лов ина
жизни
Ниловны
—
ее
первые
40 лет,
по
народной
пословице
—
весь
«бабий век».
Поз дн ее
память
Ниловны
об
э той
черной
неподвижности
будет
временами
всплывать
в
романе,
подтверждая
и
закрепляя
в
вос­
прият ии
читателя
к онт раст
эпохи
«безмолвия народа»
и
време­
ни,
когда
он
заявляет
о
себе
—
думающий/говорящий,
дейс тву ­
ющ ий.
В
к ниге
переход
от
одной
жизни
к
другой
происходит
тонко
и
правдиво.
Сначала,
как
мы
говорили
уж е,
благодаря
но вым
чертам
в
поведении
Па вла,
быстро
расставшегося
с
традицион­
ным
об лик ом
пьющего,
бравого
рабочего
парня ,
за тем
с
появ­
лением
его
товарищей:
На та ши,
Андрея
Находки,
Николая
Весовщикова,
Саши.
Н ар ушилос ь
одиночество
П авла
и
Ни­
ловн ы.
Отражая
эти
перемены,
как
бы
м еня ется
сам ый
тип
романа,
пос тр ое нного
на
ис тории
лич ных
и
семейных
отнош е ний .
Он и,
раз ум еет ся,
не
исчезли,
но
вписались
прочно
в
повествование
о
коллективе.
Это
стало
художественным
открытием
А.
М.
Го рь­
кого,
широко
пр из нан ным
и
продолженным
уже
в
послереволю­
ционный
период
нашей
литературы
и
всех
социалистических
ли­
150

тератур
XX века .
Канвой
повествования
в
произведении
станут
со циаль но
значимые
острые
события
и
де йств ия
коллектива.
И
в
их
течение
вольются
судьбы
Павла,
Находки,
Рыбина,
Ве-
совщикова,
Саши,
Наташи,
Ег ора
Ив ан ови ча,
Софьи,
Людм и­
лы,
Николая
Ивановича,
самой
Пе лаге и
Нило вны.
Выразитель­
но,
хо тя
и
вторым
планом,
станут
возникать
временами
фигуры
родителей
мо ло дых
рабочих
—
чаще
других
М ази ны,
Самой­
ловы.
В
романе
«Мать»
наряду
с
эт им
первым
переходом
от
пре­
дыстории
собственно
к
ис тории
жизни
героев,
от
неподвижного
времени
к
времени
историческому
есть
и
вт орой
принципиаль­
ный
сдвиг
смысла
и
повествования.
Это
начало
вт орой
части,
переезд
Пелагеи
Ни ловны
из
рабочей
сл обо дки
в
г ород,
ее
са­
мостоятельные
отношения
с
соратниками
сына,
ставшими
ее
бл изк ими
товарищами...
Здесь
происходят
два
важнейших
изменения:
Пела гея
В ласо­
ва
нач инает
вес ти
жизнь
про фессион аль но й
революционерки,
оказывается
причастной
ко
в сем
будничным
делам
Николая
Ивановича,
Софьи,
Людмилы,
всей
их
тесно
связанной
группы,
и
второе,
не
менее
зн а чи мое,—
сно ва
раздвинулись
рамки
ее
во с­
прия тия
жизни:
теперь
ее
сознание
стало
открытым
всему
ее
течению,
судьбам
не
только
незнакомых,
но
иног да
непривыч­
ных
людей
города
и
деревни.
Новые
встречи,
р ассказ ы
люде й
о
се бе,
то
свет л ые,
героические,
то
безнадежно
трагические,
от­
кр ыли
перед
мат ер ью
Павл а
ж изнь
с
иных,
неожиданных
сто ­
рон ,
заставили
пос мот рет ь
по- др уго му
на
свое
прошлое,
св язан ­
ное
с
мужем,
далекое
и
не да внее.
И
снова
Гор ьки й
строит
в
сво ­
ем
романе
это т
переход
естественно
и
п росто .
Все
н ачина ется,
по
существу,
с
ре ш ения
матери
присоединиться
к
Софье,
от пр ав­
л яющ ейся
в
деревню
с
ре в олю цио нной
литературой.
Не
очень
уют но
чувствующая
себя
поначалу
с
типично
городской,
мол о­
дой
интеллигентной
женщиной,
в
речах
кот орой
Пелагее
Ниловне
слышится
нередко
что-то
отвлеченное,
книжное,
Вла со ва
з атем
все
боле е
свободно
и
взволнованно
соприкасается
с
разными
судьбами,
читая
ж изнь
как
открытую
о громн ую
книгу
о
народе,
создающем
основы
ж изни,
но
ужасающе
бесправном,
ограблен­
но м,
униж е нно м.
Так
случилось,
что
в
отдалении
от
города
среди
рабочих
маленького
дегтярного
завода
Пелагея
Ниловна
и
Софья
встре­
чаются
с
Рыбиным,
полыхающим
ненавистью,
ушедшим
из
ра­
бочей
слобо ды
сюда
и
ведущим
св ою
упрямую
борьбу
с
хозяе­
вами.
«Никогда я еще не видела такого лица,
как
у
него,—
великомученик
како й-т о »,—
говорит
Софья
о
своем
впечатлении.
Г орьки й
рисует
име нно
такое
л ицо: «Раскрытый ворот пропи­
танной
дегтем,
когда-то
красной,
рубахи
об наж ал
сухие
клю­
чицы,
густую
че рную
шерсть
на
груди,
и
во
в сей
фигуре
теперь
б ыло
еще
более
мрачного,
траурного.
Сухой
бл еск
во сп але нных
гл аз
ос ве щал
темное
лицо
огн ем
гнева».
Рыбин
не
только
не
стремится
смягчить
боль
Пелагеи
Власовой:
ее
арестованному
151

сыну
грозит
тюрьма
или
ссылка
в
Сибирь,
ве дь
вместе
с
това­
рищами
Павел
д олжен
вскоре
предстать
перед
судом.
Горя щ ий
испепеляющей
ненавистью
к
хозяевам
ж изни
Рыб ин
непременно
хочет,
ч тобы
ж енщин ы
услышали
и
ра ссказ ал и
други м
страш­
ную
повесть
рабочего
Савелия:
в
28 лет он уже обреченно бо ­
ле н,
искалечен
трудом.
«Вот,
поглядите
на
ме ня...
мне
двадцать
восемь
лет,
но
—
пом и раю!
А
десять
лет
наз ад
я
без
натуги
поднимал
на
пле чи
по
двенадцати
пу до в,—
ничего!
С
таким
здоровьем,
думал
я,
лет
семьдесят
прой ду,
не
спотыкнусь.
А
про ­
жил
десять
—
больше
не
могу.
Обокрали
меня
хозяева,
сорок
лет
жизни
ограбили,
сорок
ле т!» И дальше Савелий расскажет,
как
ра спор ядил ся
хозяин
фабрики
награбленными
доходами:
«Наш хозяин одной певице золотую посуду подарил для умы ­
ванья,
даже
ночной
горшок
золотой!
В
э том
горшке
моя
сила,
моя
жизнь.
Вот
для
чего
она
пошла,—
человек
убил
м еня
рабо­
то й,
чт обы
любовницу
свою
утешить
крорь ю
моей...»
Эта
ис то­
ри я,
и
сегодня,
на
исходе
XX века,
читается
как
социальная
притча
о
циничном
надругательстве
тех,
у
кого
ес ть
все,
над
те ми,
у
ко го
нет
нич ег о.
Сегодня
все
еще
к
последним
отно­
сятс я
не
только
поколения
рабочих
—
целые
народы,
удержи­
ваемые
в
зависи м ост и,
невеж ест ве ,
отсталости.
Горькому
у да лось
в
эпиз оде
встречи
с
деревенскими
проле­
тариями
показать
минуты
человеческого
общения,
когда
с лово
пра вды
душевно
объ еди няе т
людей,
открывает
дорогу
новому
движению
мысли.
Именно
после
р ассказа
Саве ли я
естественно
во зник
и
сбли зил
рабочих
с
Софьей
и
Нило вной
р ассказ
Софьи
о
ре в олю ционных
выступлениях
рабочих
других
стран,
о
все­
мирной
борьбе
за
осво б о жд ение.
«В лесу,
одетом
бархатом
ночи,
на
маленькой
полянке,
огражденной
деревьями,
пок рытой
тем­
ным
небом,
перед
лицом
огня ,
в
кругу
враждебно
уд ив лен ных
теней
в оскре са ли
события,
потрясавшие
мир
сытых
и
жадных,
проходили
оди н
за
другим
народы
земли,
истекая
кров ью ,
утом­
ленные
битвами,
вспоминались
име на
борцов
за
свободу
и
правду».
Михаил
Рыбин
—
иск люч ит ель но
значимый
пе рсо наж
рома­
на.
В
эпизоды,
связанные
с
ним,
стоит
вчита ть ся
внимательнее.
Пе ред
нами
не
просто
од ин
из
тех
рабочих,
ко то рые
первыми
потянулись
к
Павлу
Власову
в
сло бо дке,
с
доверием
открыв
свои
мысли,
свою
боль.
Рыбин
—
человек
ст раст ный,
глубоко
самобытный,
бесс тр ашн о
рвущийся
понять
самое
тр удн ое,
тра­
гическое
в
человеке,
в
жизни
народа.
Такое
беспокойство
мыс­
ли,
ее
непрерывное
горение
ставит
его
в
сюжете
на
особое
ме­
сто,
сбл ижает
с
Пелагеей
Власовой.
Но
близость
эта
своеоб­
ра зная.
Чувствуя,
что
пер ед
ней
умный,
самостоятельный
му­
жик,
мать
в
первых
эпизодах
романа
слуш а ет
его
с
опаской,
особенно
когда
Ры бин
го вори т
о
боге,
о
рел иги и.
Подобно
геро­
я м- мыс лит елям
Достоевского—
Раскольникову,
Карамазовым
—
Михаил
Ры бин
дерзко
вт орг ает ся
мыслью
в
то,
что
долгие
годы
людьми
из
народа
не
обсуждалось,
с чита ясь
незыблемым4
152

«Они и бога подменили нам,—
го во рит
он
о
церковниках,—
они
все,
что
у
них
в
руках,
против
нас
н ап равл яют!
Ты
помни,
мать,
бог
создал
чел о века
по
образу
и
под обию
своему,
зна ч ит;
он
п одобен
человеку,
если
человек
ему
подобен!
А
мы
не
богу
подобны,
но
диким
зв ер ям.
В
церкви
нам
пугало
показывают...
Переменить
бо га
надо,
мать,
очистить
его !
В
ложь
и
к л евету
оде ли
его,
и сказив
л ицо
ему,
чтобы
ду ши
нам
убить...»
Горь ки й
нигде
впря му ю
не
говорит
еще
об
одной
черте
Ры­
бина,
но
она
подспудно
п рогляд ыв ает
при
ч т ении,
особенно
пер ­
вых
гла в
ро м ана.
Дело
в
том,
что
Рыбин
носит
имя
п окой ного
муж а
Ниловны
Михаил
и
в сем
своим
обликом
—
огромный,
мрачный,
чернобородый,
озлобленный
—
напо м ина ет
Михаила
Власова.
Может
быть,
поэтому
для
Н ило вны
темный
б леск
его
глаз
«был невыносим,
он
бу дил
ноющий
стра х
в
сердце».
Толь­
ко
ли
страх?
Наверное,
и
предчувствие
правоты
бунтаря
и
иска­
теля.
Ве дь
пройдет
совсем
не м ного
вр емен и
и
впе рвые
после
ареста
с ына
Пелагея
не
сможет
молиться:
она
«встала перед
образа ми
и,
п ос тояв
несколько
секунд,
снова
с ела
—
в
сердце
было
пусто».
Ры бин
с
самого
начала
близок
Нило в не
еще
о дним
сво им
свойством
—
не
доверяющий
разуму,
он
сч и тает
главным
в
чело­
веке
се рд це,
ч у вст ва: «Сердце дает силу,
а
не
голова,
вот!»
И
вся
его
работа
с
людьми
потом,
в
дер евне ,
когда
он
с тал
более
зрелым,
опытным,
оценил
книг и,
зн ание,
несет
в
себе
мн о­
гое
от
страстного
проповедника,
обращающегося
к
чувствам
люде й.
В
последнюю
встречу
Н илов ны
и
Рыбина,
он,
схвачен­
ный
властями,
избиваемый
исправником,
кричит,
заставляя
слу­
чайную
крестьянскую
массу
волноваться,
рас калыв ая
ее
на
тем­
ных,
растерянных
и
те х,
которые
жадно
слушают
его
слова,
за­
щищают
его
от
избиения.
Мужики
Степ ан
и
Петр
Р яби нин
при­
мечательно
объединили
Власову
и
Рыбина
как
бунтарей
из
г луби ны
самого
народа.
«Видишь,
какие
люди
беру т ся
за
эт о?—
г ов орит
своему
мужу
Петру
Татьяна,
—
Пож илые
уже ,
испили
гор я
досыта,
работали,
отдыхать
бы
им
пора,
а
они
—
вот!»
Внимательный
читатель
увидит:
и
арест
Ни ловны
в
конце
ро­
мана,
и
ее
слова,
через
головы
ж андар мов
об р ащен ные
к
то л­
пе,
тоже
пестрой,
разной,
будут
похожи
на
те
последние
мину­
ты,
когда
мы
ви дим
в
романе
Рыбина.
В
книг е
Горького
много
принципиально
нового.
Примеча­
тельно
и
то,
что
зде сь
изменилось
извечное
соотношение
«отцов
и
детей».
Рыбин
и
Ниловна
—
ст арш ие,
разбуженные
детьми,
шли
за
ними,
несущими
в
р ев олю ционно е
движение
свое
трезвое
знание
жизни,
б оль
поколений.
Есть
в
романе
«Мать»
и
и ные
страницы,
показывающие
моме н ты
взаимного
обогащения,
ду­
шевного
соприкосновения
Ниловны
и
тех ,
кт о,
несмотря
на
об­
разованность,
бы ли
в се-т аки
ее
«детьми»
в
смысл е
знания
под­
л инной,
будничной
жи зни
на ро да.
Т ак,
первый
же
р ассказ
о
се бе
Пелагеи
Власовой,
когда
она
почув ств ова л а
доверие
Николая
Ивановича
и
Софьи,
вызва л
у
них
неприв ычное
волнение: «Они
153

слушали
ее
молча,
подавленные
глубоким
смыс лом -
простой
ист ор ии
человека,
которого
считали
с котом
и
к оторы й
сам
долго
и
безропотно
чу вс тво вал
себ я
тем,
за
ко го
его
считали.
Каз а­
лось,
ты сячи
жизней
говорят
ее
устами;
обыденно
и
просто
было
все,
чем
жи ла
она ,
но
—
так
просто
и
обычно
жило
бесчислен­
ное
множество
людей
на
земле,
и
ее
ис то рия
при нимал а
зна че­
ние
символа».
Сло во
«мать»
и
здесь
наполняется
новым,
фило­
софским
смыслом.
Мать
—
корневое,
всеобъемлющее
начало
жизни.
Не
случайно
говорилось
и
пе л ось: «Волга-м ат у шк а»,
«мать -з емл я».
Горьковская
книг а
и
стала
своеобразным
соеди­
нительным
звеном
межд у
народным
творчеством
и
литературой
в
развитии
образа
матери.
Итак,
мы
с
вами
расс мотрел и
образное
строение
романа.
У
Горького
самым
естественным
путем,
через
тему
материнства,
объединились
два
художественных
пр инципа
—
подробный
п си­
хологический
портрет
человека
и
р асска з
о
многих
других
лю­
дях,
по на чалу
разрозненных,
разбросанных
с удьбой ,
но
тяну­
щихся
к
единению
и
о бно вле нию
или
уже
организованных
в
ге­
роический
кр уг
революционеров.
Вдумчивое
человеческое
пости­
ж ение
этих
судеб,
зна комс тв о
и
сближение
с
ними
происходят
у
Ниловны
на
протяжении
всего
рома н а.
И
кажется,
что
ряд
их
бесконечен
—
от
молодых
рабочих
Феди
М ази на,
Самойлова
до
профессиональных
революционеров-руководителей.
А
р ядом
с
ними
еще
безымянная,
но
многоликая,
как
на
суде,
пробуж­
дающаяся,
как
во
время
первомайской
демонстрации,
масса
людей,
чьи
лица,
слова,
настроения
меня ют ся
на
глазах
Нилов­
ны,
нич ем
уже
не
напоминая
об
угрюм о й
утренней
толпе
рабов
страшного
желтоглазого
чудовища
—
завода.
В
более
поз дние
год ы
Горький
не
раз
вернется
к
убеждению:
«Россия чертовски богата хорошими людьми!» И эта дорогая
ему
мысль
впервые
реалистически
утвердилась
именно
в
романе
«Мать»,. где
стремительно
растет
и
заявляет
о
себе
совершенно
новый
тип
русского
чел о века
—
рабочий-революционер.
С
само ­
го
нач ала
рядом
с
рус с ким
рабочим
Власовым
в ста нет
и
чело­
век
другой
национальности
—
украинец
Ан дрей
Находка.
Бе­
режно
пер едав ая
человеческое
своеобразие
обоих,
кото рое
чутко
воспринимает
мать
с
ее
чисто
женской
тон к остью,
приметли­
востью,
Горький
тем,
что
этих
«особенных»
люд ей
сразу
дв ое,
п одче ркив ает
их
неслучайность
в
жизни.
Д вое
—
это
уже
со ю зники,
зна к
наступающих
перемен.
История
народа
не
бе з­
лика,
чел о век
—
ее
надежда,
богатая,
гуманная
личность
—
луч­
ший
дар
нас тояще му
и
будущему.
Горь ки й
своим
ром ан ом
у беж­
дает
в
этом.

Наш
разговор
подходит
к
концу,
и
по ра
подвести
итоги.
Но
гл авные
итоги
подводят
читатели.
Мы
б ыли
бы
р ады
услы­
ша ть
ва ши
отклики.
Кст ат и,
об раз
читателя,
как
вы
помните,
не
раз
возникал
на
страницах
художественных
произведений.
У
Чернышевского
в
романе
«Что делать?» есть даже два таких
об общен н ых
образа
—
читатель-друг
и
читатель-оппонент,
кри ­
тик
его
романа.
Н аверн ое,
это
два
наиболее
распространенных
типа.
Но
вот
Ал екс андр
Тр ифо нович
Твардовский
в
п оэме
«За далью
—
даль»
тепло
и
сердечно
нарисовал
еще
о дин
тип
читателя,
не
очень
оп ытн ого, «нестойкого», но искреннего,
ду­
ше вно
самостоятельного,
противостоящего
читател ю- до гм ати ку ,
кото р ый
...в
си лу
самодисциплины,
что
преподносят,
то
и
ест .
Работ ая
над
этой
книгой,
выросшей
из
повс е дн евных
ко нт ак­
тов
со
студентами,
из
бесед
со
школьниками,
я
с
удовольствием
вспоминаю
и
таких
«нестойких», по слову Твардовского,
читате­
л ей,
обычно
не
си дя щих
на
пер вых
партах,
однако
задающих
подчас
та кие
неожиданные
вопросы,
что
они
тревожат
мы сль.
Это
мое
вп ечат ление
подтвердила
в стр еча
с
ленинградским
у чи­
те лем
литературы
Е.
Н.
Ильиным,
выше
всего
ценящим
ж ивой,
непосредственный
отклик
на
кн игу
прямо
в
процессе
чтения
классического
произведения.
Конечно,
ни
одн а
из
г лав,
посвященных
отдельным
произ­
ведениям,
не
содержит
исчерпывающий
анализ
все х
сторон
со­
держания
и
формы.
К
это му
мы
не
стремились,
да
в
этом
нет
и
не обходи м ос ти
—
подробные
фундаментальные
книги
о
выдаю­
щихся
созданиях
р усс кой
кл асси ки
уже
существуют.
Если
все
объяснить,
об ъять
все
вопросы,
интересно
ли
будет
читать
худо­
же с тве нное
произведение?
В
литературе
важней
всего
сама
ли­
тература,
в
чт ении
—
минуты
наед ине
с
текстом
великого
писа­
теля.
Только
со-беседование,
а
не
его
имитация
имеет
смысл.
155

Не
случайно,
например,
С.
П.
За лыгин
наз вал
сборник
своих
стате й
о
литературе
этим
сл овом
—«Собеседования».
Главное,
что
нас
вол но вал о,—
возможность
открыть
чи та те­
лю
п уть
к
данной
книге,
к
об ра зу,
д аже
к
отдельному
слову
кл ассиче ског о
пр о из ведени я.
Ведь
изобразительная
деталь,
сло­
во-образ,
и зв лечен ные
из
тесной
пестроты
всего
тек ста
поэмы,
ром ан а,
пь есы, —
это
первый
шаг
от
«механического»
прочтения
к
творческому.
Когда-то
известный
английский
писат ел ь
Ос кар
Уайльд
сфор­
мулировал
аф о р изм : «Хорошо завязанный галстук
—
пер вый
серьезный
шаг
молодого
человека». Это,
кон ечно ,
па радок с,
но
в
нем
заключена
аналогия:
гал сту к
—
та
самая
деталь
кос тюм а,
которая
и
в
жиз ни,
и
в
книге
может
многое
сказат ь
о
человеке,
к ак,
впрочем,
и
любая
выразительная
подробность
внешности,
по ве де ния,
речи.
Вспомним
злополучный
зеленый
пояс,
надетый
Наташей
из
«Трех сестер»
к
розовому
пла ть ю,
или
порванную
перчатку
у
Николеньки
Иртеньева
из
«Детства»
Л.
Н.
То лстог о
в
момент,
когда
ему
предстояло
танцевать
на
детском
балу.
Де­
тал ь
помогает
выделить
человека
из
те х,
кто
рядом,
сосредото­
чи ть
читателя
на
вопросе:
так
кто
же
он,
это т
персонаж?
Каков
он
не
только
внешне,
а
в
своей
человеческой
сути?
Творческое
прочтение.
Как
разнообразны
его
формы
и
необъ­
ятны
гр ани цы
в
реальном
бытовании
книги!
Начи нае тся
все
с
открытия
детали,
ни кем
прежде
не
замеченной,
а
вырасти
мо­
жет
в
творческий
диалог,
даже
в
своеобразное
собеседование
с
писателем.
Многолетняя
история
чт ен ия,
перечитывания,
ос­
мысления
русской
кл асс ики
знает
уже
несколько
полемически
вза имо связ анны х
ст адий :
от
б езб р ежно -нигил ист ич ески х
п опы­
ток
сбрасывания
классиков
«с корабля современности»
до
роб­
кого
и
чуть
ли
не
принудительного
подражания
русским
писа ­
телям
со
ст орон ы
молодых
н ач инаю щих
авторов
разных
республик
нашей
страны.
От
стр ем л ения
обязательно
противо­
поставить
достижения
русской
культуры
всем
другим
достиже­
ниям—
до
принижения
значимости
русского
реализма
в
ми ро­
вом
художественном
развитии.
Кажется
сегодня,
— думаем
мы,— эти
крайности
преодолены,
пережиты
практикой
литера­
туроведения,
направленностью
сам их
писательских
пристрастий.
Однако
исподволь
нарастает
в
наше
вр емя
другая
опас­
ность,
на
к отору ю
не
устает
обращать
внимание
академ и к
Д.
С.
Лихачев:
новые
поколения
читателей
обнаруживают
паде­
ние
у
них
интереса
к
художественному
слову
как
таковому,
под
влиянием
массовых
технизированных
искусств
многие
чита­
тели
как
бы
теряют
эстетический
с лух
к
словесному
образу.
Се го дня
тр ебу ет
внимания
и
восстановления
вся
сло жна я
цепь:
личность
—
жизнь
—
история
—
мысль
—
образ
—
слово.
Самая
значительная
форма
творческого
общения
с
классиче­
ским
автором
—
это
продолжение
традиции,
образный
диалог
с
классикой
тех ,
кто
идет
следом.
Л.
М.
Леонов,
М.
А.
Шолохов
п род олжи ли
глубинные
размышления
И.
С.
Тургенева,
Л.
Н.
Тол­
156

стого
над
тайной
св язи
человека
и
природы,
показали
всю
сл ож­
ность
и
драматизм
вызванных
революцией
взаимоотношений
личности
и
нар о да.
К-
А.
Федин,
А.
Н.
Толст ой ,
А.
Т.
Твардов­
ски й
постигают
человека
на
контрастах
и
стыках
эпох.
В
интеллектуальной
встрече
предшественника
и
п ос лед ова­
теля
всегда
важен
третий
со б есед ник
—
Время,
Жизнь.
Это
он а,
Жизнь,
решая
св ои,
сегодняшние
проблемы,
то
и
дело
в озвра­
щает
нас
к
п ро шлому,
вопрошая:
поняли
ли
мы
всю
си лу
св язей
«вчера»
и
«сегодня», всю их противоречивую нерасторжимость?
Жизнь
соединяет
разные
времена
в
единый
образ.
Последние
де сяти л етия
нашего
XX века
—
это
нов ый
э тап
освоения
классических
традиций.
Новыми
гранями
обогатилась
сам а
концепция
ли чност и.
Не
по гло ще ние
человека
законами
коллективного
бытия,
а
о су щест вл ение
права
каждого
на
сво­
бодное
самовыражение,
духовный
поиск,
на
все
многообразие
контактов
с
миром
—
необратимое
з а воева ние
нашего
времени,
и
вместе
с
тем
в озросл а
ответственность
народов
и
отдельных
людей
пе ред
будущим.
В.
Шук ши н,
С.
За лыги н,
Ч.
Айтма­
тов,
Ю.
Трифонов,
В.
Тендряков,
В.
Астафьев,
В.
Распутин,
А.
Адамович
своими
лучшими
произведениями
обогатили
диа­
лог
XX века с XIX.
Они
и
другие
наши
писатели
сделали
мн о­
г ое,
чтобы
вернуть
идея м
гуманизма
в
искусстве
всю
полноту
их
звучания,
которая
в
ины е
десятилетия
нашей
и ст ории
и
истор ии
литературы
искажа лась
практикой
политического
деспо­
тизма,
трагически
затянувшейся
кровавой
и
бескровной
граж­
данск ой
войной,
отсутствием
гласности.
Они
заново
прочли
многие
страницы
русс кой
классики
тем ,
что
творчески,
остро­
современно
продолжили
реалистическое
исследование
кл юче вых
п роблем :
лич но сть
и
народ,
национа льна я
судьба
и
единство
человечества,
свобода
и
справедливость,
война
и
мир ,
чел о ве­
чество
и
природа.
Мо жно
не
сомневаться,
что
этот
проце с с
бу­
дет
развиваться
и
у глу бля ться
в
ближайшие
годы
и
десяти­
лет ия—
в едь
рус с кую
классику
станут
читать
и
перечитывать
нов ые
поколения
читателей
наш ей
страны
и
всего
мира.
Как
ник огд а
ясно,
что
дальнейшее
движение
требует
по д­
ли нного
рост а
культуры:
философской,
политич ес к ой,
научной,
к ульту ры
управления
государством,
культуры
взаимоотношения
на ций
и
п околе ний ,
отц ов
и
детей.
Вот
почему
век
XIX, запе­
чатленный
в
образах
и
красках,
век
огромного
взлета
русской
к ультуры ,
не
отдаляется,
а
приближается
к
нам.
Классика
вчера,
сегодня,
завтра...
Какой
увлекательный
пут ь
мысли,
ст ано вл ения
личности,
самос озн ани я...

Оглавление
Вступление
..................................................................
3
Век
нынешний
и
век
минувший......................................5
Как
«Записки»
стал и
открытием................................11
На
скрещении
дорог
и
времен.................................... 31
Ту рг еневск ие
девушки
в
рома на х
Гончарова
...
48
Роман
о
счаст ливо м
человеке....................................54
Как
устроен
гр а до н а ча л ьн ик?....................................68
В
ис пыта ния х
войной
и
миром.................................... 77
Сту д ент
Раскольников
и
Наполеон
Бонапарт
.
.
102
И
мальчики
кровавые
в
глазах.................................
116
За
прощание
с
Вершининым........................................128
Россия
чертовски
богата
хор оши ми
людьм и !
.
.
.14 2
Кла сс ика
вчера,
сегодня,
завтра.............................. 156

У чеб ное
иэдание
Комина
Римма
В аси льевна
НАД
СТРАНИЦАМИ
Р УССКО Й
КЛАССИКИ
За в.
редакцией
В.
77.
Журавлев
Редактор
Л.
И.
Фартышева
Художник
Г.
Красильникова
Художественный
редактор
Л.
Ф.
Малышева
Технический
редактор
О.
А.
Булавченкова
Корректор
И,
Н.
Панкова
ИБ
No
13188
Сда но
в
набор
19.07.90.
Подписано
к
печати
05.01.91.
Формат
60X90’/ie.
Бумага
газетная.
Гарнитура
л ите рат урн ая.
Печать
высо ка я.
У сл.
п еч.
л.
10.
У сЛ.
кр.-отт.
10,25.
Уч.-изд.
л.
10,43.
Тираж
200 000 экз Заказ Ne 1309.
Цен а
75 к.
Ордена
Трудового
Красного
Зн аме ни
издательство
«Просвещение»
Мин истерств а
печати
и
массовой
инфо рма ц ии
РСФСР.
129846,
Мо­
скв а, 3-й
п роезд
Марьиной
рощи, 41.
Об ластная
ордена
«Знак Почета»
типография
им.
См ирнова
Смо ­
лен ског о
об лу пра вле ния
и здательств ,
по л игра фии
и
кн ижной
то р­
говли.
214000, г .
Смоле нск,
проспект
им.
Ю.
Гагарина,
2.

ВСЕСОЮЗНЫЕ
ЗАОЧНЫЕ
ПО ДГОТОВИ ТЕЛ ЬНЫ Е
КУРСЫ
ПР ИГЛ АШАЮ Т
учащихся
10 и И классов общеобразовательных школ и СПТУ,
а
т акже
работающую
молодежь,
желающую
поступить
в
вузы.
Всесоюзные
заочные
подготовительные
курсы
(ВЗПК)
прово­
дят
целенаправленную
индивидуальную
подготовку
к
поступле­
нию
в
высшие
уч ебн ые
заведения.
Основу
з а нятий
составляет
самостоятельная
работа
учащихся
по
методическим
пособиям,
р еа­
лизующим
педагогически
обо сно ван ную
сист ем у
подг от овки .
Посо­
бия
со держ ат
краткое
изложение
теоретического
материала,
пр и­
меры
вы по лнен ия
типовых
заданий
с
необходимыми
рекоменда­
циями
высококвалифицированных
специалистов
и
индивидуально
ориентированные
контрольные
работы.
У ча щиеся
В ЗПК
обеспечиваются
ин формац ией
об
избранном
учебн ом
заведении
и
особенностях
вступительных
экзаменов.
Обучени е
ведется
по
математике,
физ ике ,
химии,
биологии,
русскому
языку
и
литературе,
ис тори и,
о бщ ест воведени е), геогра ­
фии,
английскому
языку,
украинскому
яз ыку
и
ли тер ату ре,
казах­
ско му
яз ыку
и
литературе.
Ф илиалы
ВЗПК
в
Киеве
и
Алма-Ате
ведут
о бучен ие
не
только
на
русск ом ,
но
и
на
языке
республики.
В
1990 году болре 80%
учащихся,
ус пе шно
окончивших
ВЗ ПК,
стали
студентами.
На
курсы
п рини маю тся
л ица
с
лю бым
уровне м
начальной
подготовки.
Об уч ение
платное.
Инвалиды
с
детства,
воспитанники
д ет ских
домов,
воины-интернационалисты
им еют
ль го ты.
О
формах
оплаты.
и
условиях
зачисления
можно
узнать,
написав
(жела­
тельно
на
поч то вой
открытке)
в
адрес
уд об ного
отделения
ВЗ ПК.
Рекомендуем
в ыбир ать
отделение
либо
по
мест у
жительства,
л ибо
по
месту
на хожде ни я
избранного
вуза.
Во
всех
остальных
сл у­
ча ях
обращайтесь
в
Центральное
отд елен ие
ВЗ ПК.
Адреса
отделений
ВЗПК:
129110, Москва,
ВЗ ПК.
190000, Ленинград,
ЛТО
ВЗП К.
252601, Киев,
УРО
ВЗПК.
480100, Алма-А та ,
САКО
ВЗПК .
Для
жителей
Москвы
и
М оск овс кой
о бл асти
действуют
оч ные
подготовительные
курсы.
Справки
по
тел ефо ну : 581-11 -53.

75 к.