. мининков
м ЁтодаултаЯ!'» И
Северо-Кавказский научный центр высшей школы Ростовский государственный университет
Н.А. Минников
МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ
Пособие для начинающего исследователя
Ответственный редактор доктор исторических наук ИМ. Узнародов
Ростов-на-Дону Издательство СКНЦ ВШ 2004
ББК ТО	Г	л
,,	I **УЧг<Ай	•
Ivl—ol	I .._ fcWb/» *< *У EfrJд f
f (Д^^-еяТ "‘'^ Печатается порешению\ченого совета
Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при
Ростовском государственном университете
Рецензенты:
доктор философских наук В.Н. Шевелев', кандидат исторических наук Н.А. Трапш
Мипинков Н.А. Методология истории: пособие для М-61 начинающего исследователя / Отв. ред. И.М. Узнаро-дов. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004 - 252 с.
ISBN 5-87872-263-1
Пособие вводит начинающего исследователя в круг основных проблем методологии исторического познания, раскрывает ее место в системе исторического знания, знакомит с основными научными принципами и методами исторического исследования.
Рассчитано на студентов, магистрантов и аспирантов исторических факультетов, а также на всех интересующихся методологическими проблемами исторической науки.
Д-01(03)-2004. Без объявл.
ББК ТО
ISBN 5-87872-263-1
© Мининков Н.А., 2004
© Издательство
СКНЦВШ, 2004
ПРЕДИСЛОВИЕ
Историку, чтобы стать исследователем, необходимо обладать творческим мышлением. Однако историческое исследование - это не только творчество, но и мастерство осуществлять исследовательский поиск в соответствии с определенными методологическими предписаниями. Творческие способности даруются историку свыше, профессиональному мастерству можно научиться.
Одного из итальянских гуманистов спросили, что нужно для того, чтобы заниматься наукой. Он ответил: свободное время, книги и общение с друзьями. Начинающему историку сегодня также нужны и время, и профессиональное общение, и хорошие книги.
Одной из таких книг, предназначенных начинающим исследователям, является пособие доктора исторических наук, профессора исторического факультета РГУ Н.А. Мининкова «Методология истории». Появление этой книги во многом символично. Это - знак возрождения традиций научной школы, которую долгие годы возглавлял профессор А.П. Про-нштейн, чьи работы по методике исторического исследования в 70-80-х гг. прошлого века были настольными для целого поколения отечественных историков.
Историческая наука сегодня в России напоминает Витязя на распутье: одни соблазняют ее прелестями постмодернистской вседозволенности, другие зовут вернуться к Геродоту, третьи требуют достоверности, точности и научности. Кроме того, в науке обнаружилась одна негативная тенденция: некоторые историки в погоне за модой и сенсацией стали забывать о научности и профессиональной этике. В связи с этим проблема научности исторического исследования в настоящее время приобретает особое значение, поскольку речь идет о профессиональном статусе самой исторической науки.
В учебном пособии Н.А.Мининкова в центре внимания находятся вопросы о том, как возникла научная история и каким методологическим требованиям должны отвечать исторические исследования, чтобы быть научными.
3
Долгое время в отечественной и зарубежной исторической науке доминировали теории, разработанные в русле монистической интерпретации истории. Особенность этих теорий состояла в том, что их создатели высказывали иллюзорные претензии на монопольное обладание научной истиной.
В последнее время в исторической науке наметился переход от монистической интерпретации истории к плюралистической. В исследовательской практике утверждается принцип методологического плюрализма, в рамках которого, с одной стороны, идет разработка альтернативных способов познавательной деятельности и осуществляется поиск новых методологических ориентиров, а с другой - наблюдается мобилизация всего предшествующего исследовательского опыта и познавательного потенциала иных эпох и культур.
Автор учебного пособия - сторонник неоклассической парадигмы исторического исследования, сложившейся в ответ на вызовы постмодернизма. В рамках постмодернизма историческое познание рассматривается как производство и конструирование исторической реальности. Н.А. Мининков придерживается научных принципов познания, и поэтому основную задачу исторического исследования видит в ее воспроизводстве и реконструкции.
Особое место в этой парадигме отводится работе с историческими источниками - текстами-собеседниками, расположившимися между исследователем и исторической реальностью. Источники — это голос прошлого и иной культуры, и историку требуется большое мастерство, чтобы его услышать и понять.
В целом надо отметить, что начинающие исследователи получили весьма полезную книгу, необходимую тем, кто решил посвятить свою жизнь исторической науке и собирается испытывать наслаждение от той области профессиональной деятельности, где «нет ровным счетом ничего, что не заслуживало бы напряженнейшей умственной работы» (М. Блок).
А.В. Лубский, профессор ИППК при РГУ
Январь 2004 г.
Посвящаю родителям: Александру Павловичу Пронштейну и Светлане Николаевне Покровской
ВВЕДЕНИЕ
1.	Методология истории - это важно и интересно
Культурно-историческая ситуация XX в., связанная с кризисом традиционных ценностей, с необходимостью ориентации в быстро меняющимся мире, с приобретением новых знаний о человеке и человечестве и нового социального и индивидуального опыта, в том числе самого негативного, полученного в условиях такого феномена новейшего времени, как тоталитаризм, поставила корпорацию профессиональных историков в весьма затруднительное положение. Оно характеризуется несомненным кризисом современной историографии, научные традиции которой формировались еще с эпохи Просвещения и даже с Возрождения, а основы закладывались с античного времени. Но этот кризис едва ли можно связывать с падением интереса к истории вообще как к способу получения знаний о прошлой жизни людей. Европейская христианская цивилизация, сформировавшаяся как цивилизация глубокого и стихийного интереса к прошлому, остается в своих культурно-исторических основах цивилизацией историков. Более того, очевидно распространение интереса к истории на Востоке1.
Кризис современной историографии - явление многоаспектное. Однако в его основе лежит недоверие к историческому знанию, вырабатываемому исторической наукой, со стороны внешней по отношению к историкам среды, на которую в значительной мере и главным образом ориентирован кропотливый исследовательский труд историка. Такое недоверие порождало, в свою очередь, неудовлетворенность внутри самой корпорации историков результатами собствен
5
ного труда и теми методами, с помощью которых достигается исследовательский результат.
Современный кризис историографии в еще большей мере сказался в конце XX в. в нашей стране в условиях тех процессов, которые в ней проходили. Связано это в значительной мере с тем, что в условиях тоталитаризма и авторитаризма исторической науке была весьма успешно навязана роль идеологического обеспечения власти2. Вместе с тем современный российский историк в большей мере, чем его зарубежный коллега, сталкивается с ситуацией общей неразвитости массового исторического мышления и исторического сознания, с широко распространенной уверенностью в том, что если история - наука, то она должна давать абсолютно точные знания, что в историческом источнике содержится непреложная истина, что факт, установленный историком, должен быть совершенной достоверен. Такими чертами отличалось историческое сознание европейского общества до XX в. Оно постепенно преодолевалось в новейшее время в условиях распространения культуры толерантности и релятивистского мышления с характерным для него представлением о неполноте и об относительности всякого гуманитарного, в том числе и исторического, знания. У нас же в массовом сознании сохраняется до сих пор то самое представление об истории, которое, по словам М. Блока, характеризовалось тем, что история, поскольку это наука, «должна приводить путем неопровержимых доказательств к непреложным истинам, сформулированным в виде непреложных законов»3. В этом выражается интеллектуальное наследство совсем недавнего прошлого, когда история утрачивала признаки гуманитарной дисциплины с прочным закреплением за ней статуса одной из общественных дисциплин, когда за историей в совокупности с другими общественными дисциплинами признавалась заслуга открытия на основе философии марксизма важнейших закономерностей общественного развития и когда считалось, что эти закономерности могут быть установлены только на базе известного множества твердо установленных исторических фактов. И хотя прежние непреложные истины развеяны, а в существовании исторических закономерностей, как и во
6
обще всяких закономерностей истории, посеяны сомнения, вера в существование объективных и совершенно точных исторических истин жива. При этом в условиях распространения понятий о толерантности как основы межличностных и общественных отношений современного цивилизованного и свободного демократического общества многие претендуют на право иметь и отстаивать свой взгляд на историю. Однако особенности общественного менталитета эпохи перехода от тоталитаризма к демократии и к свободе и недостаток общей культуры значительной части носителей той или иной формы исторического сознания способствовали сохранению нетерпимости к инакомыслию в сочетании с претензией на выражение абсолютной истины. Всякое иное мнение об историческом прошлом носители такого сознания встречают в штыки и, как правило, обвиняют оппонентов в том, что оно расходится с источниками, или с какой-то теорией, и вообще связано с тем или иным направлением историографии прошлого, разумеется, в корне неверным.
Сам же труд историка представляется им крайне упрощенным и связанным или с поиском, прочтением и переписыванием источников и с установлением по ним того, «как было на самом деле», или с разоблачением козней каких-то «фальсификаторов истории», с выявлением «онтологических и гносеологических корней» «фальсификаций», а нередко того и другого в совокупности.
Казалось бы, что в таких условиях для историка возрастает значение таких не чисто исторических дисциплин, как философия и методология истории. Так, в рамках философии истории, которая является прежде всего дисциплиной философского цикла, рассматриваются все наиболее общие проблемы исторического исследования, причем философское обоснование теории (концепции, а до ее выработки, соответственно, гипотезы, или модели) исторического процесса относится к онтологии философии истории, а философское обоснование теории (методологии) исторического исследования - к ее гносеологии. Что касается методологии истории, то эта дисциплина относится к циклу научно-организационных, имеющих философскую, логическую и психологиче
7
скую составляющие, с учетом специфики гуманитарного и обществоведческого познания вообще и исторического, в частности. Она призвана дать историку ориентацию в таких основных для всякого исследовательского процесса понятиях, как тема и проблема исследования, стадии и разновидности исследовательской работы историка, ее принципы и методы; исторический источник, исторический факт и их классификация; переход от накопления фактов к их концептуальному обобщению; соотношение между описанием и выводами эмпирического и теоретического уровня и т.д.
Между тем, как в современном обществе историк нередко сталкивается с недоверием или, по крайней мере, со скеп-1 ическим отношением к своему труду, так и среди самих историков бытует недоверие к философии истории, методологии, и вообще к теоретизированию. Это недоверие родилось не на пустом месте и может иметь свое объяснение. Так, философия истории, как и ее методология, могут казаться дисциплинами, слишком отвлеченными от практических потребностей исследования. К тому же эти дисциплины по своему положению в системе исторического познания оказывались совсем недавнее время особенно близкими к идеологии. Более того, само понятие методологии использовалось нередко не только как близкое к идеологии, но как ее своеобразный эквивалент. Такая связь всячески подчеркивалась, когда один из последних руководителей партии застойного времени призывал историков и обществоведов к «методологической дисциплине мысли». Отсюда в сознании самих историков сформировалось отношение к методологии как к мощному орудию идеологического воздействия на них, ограничения их творческой самостоятельности и свободы выражения мысли, как орудие критики, зачастую самой разносной, с «оргвыводами», как это имело место на протяжении многолетней истории развития советской историографии4.
Другой тенденцией, характеризующей отношение современных российских историков к методологии, является повышенный интерес к ее проблемам. Эта часть историков осознает то обстоятельство, что использование методологии в качестве идеологии - не вина самой методологии истории как
8
таковой, не характерный ее признак, а результат определенной культурно-исторической и историографической ситуации. Она осознает также, что идеологизация методологии означала одновременно ее ограниченность и скудость, отрыв от плюрализма, богатства и разнообразия мировой исследовательской мысли, служила предпосылкой научного застоя.
Наконец, методология истории вызывает несомненный интерес. Это - интерес сообщества российских историков, получившего несравненно более широкие возможности для профессиональной реализации, чем ранее, интеллектуальную свободу и возможность не только знакомиться с зарубежной методологией, но и применять ее в исследованиях. Интерес к методологии истории в значительной степени определяется также тем, что с ней связано немало страниц истории самого исторического познания как способа удовлетворения интереса к прошлому и как науки со своими характерными чертами и особенностями, того, как методология прорывала искусственные заслоны закрытого общества, проникала в историографию этого общества и вела к переменам в ней.
2.	Методология истории и исследовательские ошибки
Исследовательская практика свидетельствует о том, что те или иные недостатки знания методологии могут быть компенсированы общей культурой историка и его опытом, историографическими знаниями и умением объяснить и понять источник. Однако при отсутствии необходимого опыта случается, что нечеткие методологические представления могут привести к неточностям и ошибкам.
Одна из наиболее распространенных ошибок связана с невольной подменой начинающим исследователем одной проблемы другой. Был случай, когда в студенческой работе была поставлена проблема формирования культа Александра Невского как русского национального героя. Автору следовало бы изучить вопросы, связанные с летописной характеристикой князя, с его канонизацией и созданием посвященного ему жития, с развитием культа этого князя при Петре I, когда состоялось перенесение его мощей в Александро-Невскую
9
Лавру, и в период Великой Отечественной войны, когда был учрежден боевой орден Александра Невского, изучить роль государства и церкви в формировании его культа. Но автор по существу подменил одну проблему другой и пошел по пути характеристики военной и политической деятельности Александра Ярославича. Неопытность исследователя не позволила ему заметить, что изменилась не только исследовательская проблема, но и объект исследования. В первом случае таким объектом было русское историческое сознание, в котором культ Александра Невского и героизация его образа занимали определенное место. При незаметной для автора подмене исследовательской проблемы объектом исследования стал сам Александр Невский. В результате процесс исследовательской работы стал как будто бы проще, но вместе с тем творческие возможности автора неизбежно ограничились, поскольку к Александру Невскому внимание историографии было значительным, тогда как процесс формирования и развития исторического сознания - проблема не только актуальная, но и недостаточно исследованная.
Недостаточный исследовательский опыт приводит к тому, что историк может придать неоправданно большое значение определенному источнику, или какому-то комплексу источников, и на его основе сделать далеко идущие выводы. Например, среди источников первой половины XVII в. попадаются довольно многочисленные архивные сведения о приходе партий воровских черкас - запорожской казачьей голытьбы - на Дон, где они громили донские казачьи городки. Эти сведения в сочетании со сведениями 1650 г. об угрозах войску Донскому со стороны Богдана Хмельницкого за постоянную войну донских казаков с Крымом, который выступал союзником гетманской Украины в ее освободительной войне с Речью Посполитой, подвели автора этих строк к выводу о существовании серьезных проблем в отношении между двумя казачьими войсками - Донским и Запорожским. Между тем, эти сведения следовало бы поставить в культурно-исторический контекст той эпохи, к которой они относятся. Главным же в отношениях между Доном и Сечью было то, что в первой половине XVII в. обе казачьи структуры вели
10
совместную борьбу против Османской империи и Крымского ханства, выступали в ходе этой борьбы как единое целое и были связаны отношениями боевого братства5. Что касается казачества воровского, в данном случае воровских черкас, то их разбойные действия не являлись чем-то исключительным в период самостоятельности и вольности казачества, но при материальной необеспеченности определенной его части. Донские казаки занимались разбоями на Волге, а черкасы иногда грабили более благополучных в первой половине XVII в. донских казаков. Для донских казаков эти грабежи были неприятным эпизодом, но повлиять коренным образом на отношения между Доном и Сечью они не могли.
Вообще умение понять источник или комплекс источников и связать их со своим временем выражает историзм исследователя и по существу не только свидетельствует о существовании у исследователя исторического чутья, но и отражает уровень его методологической подготовки, поскольку историзм выступает не только как умение чувствовать историческое время и историко-культурный контекст, но и как один из методологических принципов.
То же самое, очевидно, можно сказать и по поводу употребления в исследовании тех или иных терминов и категорий, которые должны строго соответствовать культурно-историческому контексту того времени или же образу эпохи, распространенному в историческом сознании и утвердившемуся в историографии. Так, в обстоятельном исследовании Л.Щепотьева, посвященном крупному государственному деятелю России при царе Алексее Михайловиче, боярину А.С.Матвееву, он характеризовался автором как «просвещенный националист в политике, западник-реалист в социальной жизни»6. Характеристика в целом весьма удачная, яркая и емкая одновременно, позволяющая четко запечатлеть в сознании образ боярина. Однако не все определения в ней представляются в равной степени уместными. Совершенно очевидно, что боярин вполне мог быть назван просвещенным и западником, что в полной мере соответствует культурноисторическому контексту России второй половины XVII в., когда проходила деятельность Матвеева, поскольку XVII в. -
11
эпоха европейского Просвещения, а в русской культуре того времени обозначился устойчивый интерес к западной культуре. А.С.Матвеев был деятелем, ориентированным на ценности европейского Просвещения, а понятие о своеобразном русском западничестве XVII в. вошло в историографию того времени, когда была написана книга Л.Щепотьева. Что же касается характеристики его как националиста, то она едва ли подходит к Матвееву, и не только потому, что национализм -явление более поздней исторической эпохи, но и потому, что в менталитете русских людей того времени существовало понятие о царской службе, а не о государственной службе ради защиты национальных интересов.
Серьезной методологической ошибкой представляется концептуальная ограниченность историка. Вообще-то соотношение в исследовании эмпирической и теоретической составляющих представляет собой серьезную историософскую проблему, которая по-разному решалась на протяжении XIX-XX вв. Ио очевидно, что между двумя этими составляющими исследователь должен соблюдать разумное соотношение. Так, если историк стремится только к установлению фактов, то его труд рискует утратить исследовательский характер и превратиться исключительно в описательную работу, что, впрочем, в определенных случаях может представлять вклад в историографию. Если же историк следует определенной теоретической установке, не проходя путь от постановке проблемы через гипотезу к концепции изучаемого явления или процесса, если игнорирует факты или подчиняет их той теории, которой он следует, то его работа или проигрывает как исследование, или вовсе теряет исследовательский характер и приобретает жанр публицистики с привлечением какого-то исторического материала для доказательства определенных положений на примерах из прошлого.
Такая концептуальная ограниченность может проявляться даже в весьма интересных трудах. Ростовский историк и видный представитель советской историографии 20-х - начала 30-х годов Н.Л.Янчевский, репрессированный в 1937 г., проанализировал историографию истории казачества XVI-XVII вв. и изучил значительный фактический материал. Од
12
нако стремление создать марксистское исследование по этой геме и понимание марксизма исключительно в свете учения о классах и классовой борьбе и о смене общественно-экономических формаций привели его к односторонним выводам в отношении историографии казачества, когда ту или иную концепцию предшественников он связывал только лишь с зашитой «буржуазными» историками определенных классовых интересов7. В наши дни нет нужды доказывать, что историография, как и всякое явление культуры, весьма автономна, развивается очень сложным путем, под воздействием множества факторов и далеко не сводится к экономическим или социальным интересам. Что же касается происхождения и исторической роли казачества XVI-XVII вв., то Ян-чевский, следуя концепции торгового капитализма, всю сложность и противоречивость истории казачества свел к представлению о казаках как о наемном войске московского торгового капитала, служившем за жалованье.
Очевидно, что проблема соотношения эмпирической и теоретической составляющих в историческом исследовании требует дальнейшего изучения и относится к тем проблемам, которые едва ли когда-нибудь будут полностью разрешены. 11о и в таких условиях исследователю приходится правильно выбирать соотношение между двумя этими составляющими, что в значительной мере зависит от уровня его методологической культуры.
3.	Методология истории и условия постмодернизма: нашествие околонаучного маргинала
Культура постмодернизма с ее предельной толерантностью ведет к распространению в историографии суждений, далеких от элементарной методологии и основанных целиком на авторских представлениях о прошлом, которые могут казаться авторам научно обоснованными.
В таких условиях появляются первооткрыватели, идеи которых претендуют на переворот в традиционной, конечно же, с их точки зрения, глубоко консервативной историографии. Один из таких Первооткрывателей требовал немедлен
13
ной публикации своего труда, в котором он привел, по его словам, доказательства славянской первоосновы всей древнегреческой мифологии и даже имя виночерпия Ганимеда связывал с обращением богов, когда они хотели испить этот хмельной напиток - «Гони мед!». Разумеется, о сложностях историко-лингвистического исследования и критике еще А.Л.Шлецером метода символической этимологии, когда на основе сходства звучания некоторых слов и имен собственных делались далеко идущие выводы, Первооткрыватель никогда не слышал.
Другой случай связан с тем, что некий Идеолог, раз и навсегда усвоивший истины единственно верной идеологии и методологии истории, выступил с критикой одного из новых учебных пособий за его антинациональный, по его словам, характер. Это связано с тем, что в пособии проводится идея бесперспективности изоляции России от западного мира, что признается уничтожение польских офицеров в Катыни сталинским режимом, как и вообще факты массовых репрессий в СССР, что говорится о разделе Европы между СССР и фашистской Германией в соответствии с «пактом Молотова-Риббентропа», но зато не признается, например, того, что Троцкий, Каменев и Зиновьев осуществляли коварный план «мировой закулисы», направленный на уничтожение России, в существование которого Патриот-Идеолог свято верит. Вера в истины допускает то, что если факты расходятся с теорией, то тем хуже для фактов.
В третьем случае появляется Халтурщик. Раздраженный отсутствием широкого общественного признания его творений, он берется за развенчание предшествующей историографии, упоминая в разных падежах о «непуганых историках». Известно русское выражение «непуганые идиоты», которое так понравилось Халтурщику. Совершенно очевидно, что именно так он стремился назвать целый ряд историков, с которыми намеривается вступить в полемику. В этой связи начинающий исследователь должен иметь в виду, что жанр исторической критики в форме рецензии или в какой-либо иной форме особенно сложен, требует корректности, терпения и высокого уровня собственной подготовки, и что потеря
14
корректности - оборотная сторона неуверенности в своей позиции и осознания своей научной несостоятельности. В самом деле, говоря об известном историке, у которого будто бы всего один труд по донской истории XVIII в., изданный, между прочим, уже более четырех десятков лет, но до сих пор глубоко авторитетный не только в среде российских и зарубежных ученых, но и донских краеведов8, Халтурщик может противопоставить этому труду сделанные им несколько десятков казачьих родословных и несколько статей, изданных в собственных изданиях, и больше ничего. Возникает вопрос, как же можно, при работе в архиве и несомненном наличии материала, проявлять такую поразительную неспособность обобщить этот материал и провесим сколько-нибудь значимое исследование. Однако некоторые утверждения Халтурщика проясняют это на первый взгляд непонятное явление. В самом деле, исследовательский процесс, с его точки зрения, «...делается следующим образом: Сначала нет никакой точки зрения, затем проводится достаточно длительное изучение документов исследуемого периода, в результате чего могут образоваться какие-то выводы». Но как же, спрашивается, можно вести «достаточно длительное изучение документов», если «нет никакой точки зрения»? Неужели автор приведенных строк не знает, что «изучение документов» относится к эмпирической стадии исследовательской работы и ведется только тогда, когда уже есть какая-то точка зрения, сформулированная в виде исследовательской проблемы? что отсутствие точки зрения вообще не может дать толчок к изучению «документов», т.е. эмпирического материала? Это элементарные основы всякой методологии научной работы, а не только методологии истории. Удивительно то, что так мог написать физик, как рекомендует себя этот автор, т.е. представитель естествознания, который, казалось бы, в вопросах методологии должен разбираться лучше историка, поскольку методология классической историографии сложилась под влиянием методологии естествознания и моложе ее. Однако он явно не ведает, что научное исследование начинается с постановки проблемы, что сама постановка проблемы представляет из себя сложную интеллектуальную операцию, тре
15
бующую нс только знания десятка-другого «документов», но и определенной эрудиции. Отсюда не удивительно его творческое бесплодие. Не понимая, что такое проблема, и, следовательно, что такое научное исследование вообще, такой автор ничего ин тересного в исторической науке не создал и в принципе создать не способен.
Такую неспособность заменяют ему уверенные, но бездоказательные утверждения. Оказывается, в России после I Icipa I титулованное дворянство «...существовало, но занимало всего лишь несколько процентов от общего числа и, таким образом, решающей роли не играло». Не умея ясно вырази ть несложную мысль, автор хотел сказать: от «общего числа (дворянства)» и «решающей роли (в политической жизни с траны)». Выходит, таким образом, с его точки зрения, что политическая элита, которую составляло в России XVIII -начала XX вв. титулованное дворянство, характеризуется своей массовостью? И вообще, с точки зрения автора, после того, как Петр I сумел «заставить дворян служить» (а до Табели о рангах они, что ли, не служили?), чин стал значить больше, чем дворянство, поэтому «применительно к конкретному человеку стал ставиться чин, а потом принадлежность к сословию». В этих словах также проявилось непонимание исторической ситуации эпохи, связанной с существованием сословного строя, с политикой Екатерины II по формированию сословий, со значением таких важнейших юридических документов, как манифест о вольности дворянства 1762 г. и Жалованная грамота дворянству 1785 г., как меры русских властей этого периода по ограждению дворянского сословия оз проникновения извне, а среди них такая, как запрет выдачи из Герольдии грамот на дворянство довольно значительной на Дону в конце XVIII - начала XIX вв. прослойке «казаков из дворян»9 Отсюда - такое утверждение: «...права и привиле-। ни дворянства (формальные) на самом деле (с точки зрения Донских казаков) ничего особенного из себя не представляли. ()ии были столь незначительными, что казаки в течение более 50-ти лет (до середины 1830-х гг.) не видели смысла даже трати । ь усилия на приобретение этих прав». Конечно, добросовестный ученый, который ответственно относится к своим
16
утверждениям и понимает необходимость построения выводов на доказательном эмпирическом материале, привел бы в подтверждение ссылки на источники. Однако, в отличие от добросовестных историков, автор этого утверждения не считает нужным основывать на источниках свои выводы, что делает их бездоказательными.
И вообще невнимание к источникам встречается в главном продукте творчества этого автора - в казачьих родословных. Так, в родословной рода Араканцевых он говорит об одном из его представителей: «? - член Государственной Думы. В Донской армии. Участник Степного похода». Иной информации об этом замечательном человеке нет. Между гем, всякий студент, изучавший соответствующие спецкурсы, знает, что речь идет о депутате I и II Государственной Думы М.П.Араканцеве, который, конечно же, не заслуживает высокомерно-пренебрежительного «?». Вовсе не упомянуто и о брате М.П.Араканцева, Я.ПАраканцеве, бывшим, между прочим, окружным атаманом Первого Донского округа10. Налицо, таким образом явная халтура, этакое творение Никифора Ляпис-Трубецкого, забросившего оскудевшую почву поэзии и перешедшего на благодатную ниву генеалогии. Халтурное отношение к работе основано на явном неуважении к гем людям, о которых он берется писать, и, следовательно, к казачеству в целом. Об этом заказчики генеалогических изысканий данного автора должны иметь представление11.
Чтобы не напоминать этого героя И.Ильфа и Е Петрова, исследователь должен иметь в виду, насколько важны первые стадии труда историка, такие, как поисковая (эвристическая) и опытная (эмпирическая), в ходе которых закладывается необходимый фундамент фактического материала. Насколько важно обладать чувством истории, пониманием людей прошлого, представлением о логике построения фактов и выводов, и, наконец, общей исследовательской культурой.
17
4.	Краткий обзор литературы и учебных пособий по методологии истории
Исследования, специально посвященные проблемам методологии истории, стали появляться со второй половины XIX - начала XX вв. Это было связано с завершением процесса формирования научной истории, когда история как отрасль культуры человечества все более отчетливо приобретала черты науки, а историческое познание стало разновидностью научного исследования.
Э.Бернгейм с позиций позитивизма выделял «три главных ступени» в развитии истории: повествовательная, поучающая (прагматическая) и эволюционная (генетическая), причем последнюю автор признавал как историю научную. Поскольку воззрение на историю, как правомерно подчеркивал Бернгейм, определяется философской позицией историка, он посчитал необходимым дать общую характеристику понятия философии истории. По его мнению, она «...изучает основные проблемы специальной науки (в данном случае - истории - Н.М.), входящие в область философии». На взгляд Бернгейма, история - «такая наука, которая изучает и изображает в психо-физической причинной связи факты развития людей, как социальных существ». Перед историками, с его точки зрения, стояла задача «защитить научный характер нашей специальности». Он ставил вопрос о соотношении в историческом познании индивидуального и общего, закономерного и приходил к выводу о том, что и то, и другое должно изучаться исторической наукой, поскольку, по его мнению, нет ««настоящей исторической науки», занимающейся массовыми положениями и движениями, так же как не существует «ненаучной истории», повествующей об индивидуальном и отдельных событиях». Предметом, как он выражался, истории, выступают «проявления деятельности людей», которые он подразделял на «единичные, типичные и коллективные». Исходя из характерного для позитивизма холистского (целостного) видения мира, Бернгейм утверждал, что «каждый отдельный факт и каждый комплекс фактов находится в связи с общим целым соответствующего цикла развития» и не при-
18
ппмал гем самым распространенного в историософии начала XX в. представления об исключительности, уникальности, неповторимости проявлений человеческого духа, сознания, культуры. Также по-позитивистски смотрел Бернгейм на значение исторической науки, видя в этом преимущественно общественнозначимую сторону: история «учит нас, людей, самопознанию и самопониманию; она дает нам ключ к объяснению настоящего прошедшим ... быть может даже, что приблизительно выйдет из этого в будущем». Он считал что история имеет «высокую этическую задачу». Она соответствует воспитательной функции, признававшейся за ней еще в античном мире, и, кроме того, история имеет «специальные достоинства практического и эстетического характера». Наконец, он видел в истории вспомогательную науку «для всех наук и искусств, насколько таковые стремятся изучить свое собственное развитие». Подробно остановился Бернгейм на роли специальных и вспомогательных исторических дисциплин. Изложение методики исторического исследования Бернгейм начал с источниковедения. Исторические источники он характеризовал таким образом: «Материал, из которого почерпает сведения наша наука, называется «источниками»». Такое определение может быть отнесено к простейшей дефиниции, без попыток понять внутреннюю природу столь сложного явления, как источник. Давая классификацию источников, он основывался как на внешних их признаках, так и на степени близости изучаемого материала к историку: непосредственное наблюдение и воспоминание, известия (традиция) и остатки. Наконец, говоря о стадиях работы исследователя, он указывал на критику, интерпретацию, конструкцию и изложение. При этом критика, по его мнению, «должна решать, соответствуют ли действительности имеющиеся у нас свидетельства источников и извлекаемые из них факты». В интерпретации он видел «толкование свидетельств источников», считал, что конструкция должна «обнять факты в общей связи их развития,... поставить отдельные факты в причинную связь с целым», и, наконец, говорил об изложении «как о средстве для целесообразного выражения результатов исторического исследования, без отношения к отделке фор
19
мы»12. В целом труд Бернгейма дает четкое представление о взглядах на историческую науку с точки зрения позитивистской историографии XIX в., или сложившейся в то время классической историографии.
Несколько раньше на русский язык был переведен труд по методологии истории французских историков ШЛанглуа и Ш.Сеньобоса «Введение в изучение истории». Эта книга создана на более современном уровне, с учетом того нового, что получало распространение в исторических исследованиях с конца XIX в., когда обозначился кризис позитивистской историософии и когда представление о сложности и относительности исторического познания все глубже проникало в сознание историков. Авторы заявляли, что они не будут касаться проблем философии истории, но уделят внимание чисто методологическим проблемам, актуальным для исследовательской практики13. Они признавали справедливость важнейшего положения постпозитивистской историософии и методологии истории, согласно которому имеют место существенные различия между историей и естественными науками и что природа исторического факта носит иной характер, чем факты в естествознании. Отсюда они принимали точку зрения о том, что метод исторического исследования должен быть иным, чем в естественных науках, что не соответствовало позитивистскому представлению14. Наконец, они в определенной степени вышли за рамки традиционного для позитивистской историософии подхода при характеристике исторического источника. Подразумевая под словом «документы» источники вообще, они отмечали: «Документы - это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей»15. Такое понимание характера источника свидетельствует о том, что, с точки зрения авторов, документ-источник имеет субъективную природу, зависящую от создавших его людей, а отсюда - ограниченные, относительные возможно-сги познания прошлого с помощью источников. В то же время книга ПТЛанглуа и Ш.Сеньобоса не выходила за рамки позитивизма. Об этом свидетельствует утверждение авторов: «История пишется по документам»16. Сам исследовательский процесс они традиционно разделили на три стадии. Первая -
20
получение предварительных сведений, куда они включили поиск документов и уяснение общего их содержания с использованием «вспомогательных наук истории». Вторая -аналитическая, к которой относили внешнюю и внутреннюю критику. К внешней критике ими были отнесены «восстановительная критика» или «критика восстановления текстов», дошедших с той или иной степенью искажения, «критика происхождения» источника, и, наконец, классификация документов. К внутренней критике - «критика толкования (герменевтика), установление достоверности и точности сообщений источника и «определение частных фактов», которые они разделяли на идеи и свидетельства17. Третью они рассматривали в качестве синтеза, возможность которого была обусловлена завершением предыдущих стадий работы и установлением исторических фактов, а задача состояла в том, чтобы «сгруппировать эти факты в научное целое», или в концепцию, которая должна была стать итогом «исторического построения»18.
В России позитивистские в своей основе взгляды на историческое познание также совмещались с теми взглядами, которые получили развитие в конце XIX в. в рамках неокантианства и других релятивистских направлений философии истории, в свете которых науки четко разделялись на законоустанавливающие (номотетические) и описывающие (идио-графические) и подчеркивалась, что познание в исторической науке возможно лишь в относительной степени. Четкое выражение своих методологических воззрений принадлежит И.И.Карееву и А.С.Лаппо-Данилевскому.
Первый из них, будучи историком и социологом, обращал внимание на особенности методологии истории и социологии. Эти особенности, по его мнению, вытекали из того, что социология «есть наука чистая и абстрактная», а «история есть наука конкретная»19. «Задача истории, - отмечал Кареев, - не в том, чтобы открывать какие-либо законы (на что есть социология), или давать практические наставления (это дело политики), а в том, чтобы изучать конкретное прошлое без какого бы то ни было поползновения предсказывать будущее, как бы изучение прошлого и не помогало в иных случаях
21
предвидению того, что может случиться или наступить». Он признавал существование исторического метода и возможность использования его не только в исторических исследованиях, но и в других науках, и при этом полагал, что исторический метод не относится к методам научной логики. При этом он указывал на то, что история от других наук «как раз тем и отличается, что занимается не существующим более, следовательно, не подлежащим непосредственному наблюдению»20. В литературе по методологии истории более позднего времени представление Н.И.Кареева о разделении используемых в историческом и социологическом исследовании научных методов сохранились в виде разделения этих методов на общенаучные и специальные.
Л.С.Лаппо-Данилевский указывал на различия между теорией исторического познания и методологией истории. С его точки зрения, теория исторического познания по существу рассматривает наиболее общие проблемы познавательного процесса в исторической науке, а в рамках методологии истории изучаются более конкретные вопросы научного познания, связанные с выработкой познавательных принципов, методов и «обоснованной системы исторических понятий»21. В свою очередь, методологию истории он подразделял на две части, которые он назвал «теорией исторического знания и учением о методах исторического мышления», причем первая из выделенных им частей «занимается установлением принципов исторического знания»22. Во второй же части он выделял ««методологию источниковедения» и «методологию исторического построения»»23. Самое серьезное внимание А.С.Лаппо-Данилевский обратил на классификацию наук по методу исследования, предложенную в последней четверти XIX в. основоположником неокантианства В.Виндельбандом, когда он выделял науки номотетические и идиографические, с отнесением истории, как и других наук «о культуре», или «о духе», к идиографическим, с точки зрения которых познание индивидуальных по своей сути явлений культуры и духа может идти лишь по пути их описания. В целом признавая неокантианские представления, согласно которым науки о культуре и духе (гуманитарные) отличались от естествознания,
22
А.С.Лаппо-Данилевский не исключал присутствия в истории, как и в естественных явлениях, определенных закономерностей. Поэтому он считал возможным проводить историческое исследование как с номотетической, так и с идиографической точки зрения24. В то же время он четко определил пределы использования в историческом исследовании номотетическо-го метода, связав его с учетом такого естественного в своей основе явления, как психологический фактор25, а также с тем, что номотетическое построение исторического знания отличается ограниченностью26 и своим скептическим отношением к существованию четких и твердых законов истории27. При этом он отстаивал точку зрения, согласно которой идиогра-фический метод является вполне научным28.
В современной отечественной методологии истории положения, высказывавшиеся А.С.Лаппо-Данилевским, получили самое широкое признание. Его историософское представление о единстве гуманитарного знания, направленного в конечном счете на познание человека, его методологические взгляды легли в основу современного учебного пособия по источниковедению отечественной истории29. Однако в период становления советской историографии в нашей стране возобладал номотетический принцип построения исторического знания. Это было связано с господством марксистской историософии, исходившей из идеи исторической закономерности, и связанной с ней методологией исследования, по существу позитивистской, с точки зрения которой историческая наука способна решить задачу достижения объективного и достоверного знания. В типичной для того времени книге С.Н.Быковского взгляд на методологию истории определялся гем, что сама история рассматривалась в качестве науки, способной не только устанавливать исторические факты, но и вскрывать закономерности исторического развития. Решение з гой задачи невозможно без усвоения методологии истории, которая «вооружает историка правилами научного мышления»30. Свой труд С.Н.Быковский посвятил методике исторического исследования, которую он характеризовал как «техническая методология исторического исследования»31, соединяя, таким образом, в одно целое исследовательскую ме
23
тодику и технику. Выделяя в методике исследования такую стадию работы, как поиск литературы, указывая на необходимость и способы «собирания материалов», имея в виду под материалами исторические источники, а затем их критику, С.Н.Быковский в ходе самой критики источников указывал также на аналитическую и синтетическую стадию работы с источниками. В целом интересную книгу портит излишняя полемичность, доходящая до публицистического и разоблачительного стиля в отношении предшествующей «буржуазной» методологии истории, не характерного для научной работы, но присущего трудам советских историков того времени.
Последние десятилетия советской историографии отмечены повышенным интересом к проблемам методологии истории. С одной стороны, эти работы находятся в рамках марксистской методологии истории, с другой, заметно стремление отдельных историков к выходу за эти рамки и их интерес к методологии истории в русской дореволюционной историографии и к современной им методологии истории в зарубежной историографии. Значительный интерес представлял психологический метод, в связи с чем получили развитие социальная психология и методы психологического обоснования отдельных исторических фактов и явлений32. Большой труд научного и учебного характера по методике исторического исследования принадлежит А.П.Пронштейну33. Подчеркнув зависимость методики от методологии истории и определив место источниковедения «на стыке методологии и методики исторического исследования», А.П.Пронштейн на протяжении всего исследования показал, как в зависимости от методологической позиции историка решаются те или иные вопросы исследовательской практики, начиная с классификации источников и работы с теми или иными видами письменных источников вплоть до рассмотрения конкретных способов решения задач, возникающих на разных стадиях работы с источником. Практическая сторона работы, связанная с вопросами классификации, интерпретации и критики источников, не утратила своего значения и в наши дни, когда в отечественной историографии идет самый серьезный пересмотр
24
историософских, теоретических и методологических начал исторического исследования.
Ряд проблем методологии истории поднимался в пособии О.М.Медушевской. Среди них такие важные для современной методологии и источниковедения, как природа исторического источника и исторического знания, классификация источников и вопрос о делении источников на остатки прошлого и предания о прошлом, сущность такой основной в источниковедческой практике классификационной единицы, 34 как вид источников .
Большой интерес для современного исследователя представляет собой крупная монография И.Д.Ковальченко. Первая ее часть затрагивает общие проблемы методологии и методики исторического исследования и связанную с ними сферу историософии, которой традиционно касается методологическая литература. Это - вопросы о месте истории в системе наук общественного и гуманитарного цикла; соотношение объективного и субъективного начал в историческом познании; объект исторического познания, его специфика и связь между прошлым, настоящим и будущим, что имеет значение для оценки природы исторического познания и его проблематики. Как выдающийся специалист в области использования массовых источников и количественных методов в историческом исследовании35, И.Д.Ковальченко посвятил специальный раздел теоретическим и практическим аспектам их ис-36 пользования в историческом исследовании .
Существенный интерес к проблемам методологии истории проявлялся историками на местах, прежде всего в Томске, где сложилось целое направление в изучении проблем философии и методологии истории, в том числе в свете зарубежной историографии. В трудах его представителей -Г.М.Иванова, А.М.Коршунова, Б.Г.Могильницкого, Ю.В.Пет-рова поднимались проблемы особенности истории как научной дисциплины и исторического познания, взаимодействие объективного и субъективного в познании прошлого, природа исторического источника и исторического факта, эмпирический и теоретический уровень исторического познания и соотношение закономерности и случайности в истории. Глубо-
25
кое знание современной западноевропейской методологии истории позволило томским историкам не только отражать основы тех методологических воззрений, которые были приняты в отечественной историографии советского времени, но и знакомить читателя с важнейшими направлениями запад-~	37
нои методологии .
Заметным направлением методологической литературы была историография методологии истории и источниковедения, как отечественной, таки зарубежной, представленная в целом ряде работ38.
Некоторые крупные работы теоретического характера касались различных сфер философии и методологии истории. Значительный интерес в них представляет рассмотрение таких вопросов, как характер и особенности истории как науки и исторического исследования, роль эмпирики и теории в историческом исследовании и переход от одной к другой стадии исследовательского процесса, построение исторического факта и исторической теории (концепции). Значительное внимание уделено зарубежной методологии истории. Вместе с тем определенным недостатком книг Е.М.Жукова, В.Ж.Кел-ле и М.Я.Ковальзона является излишняя полемичность по отношению к «буржуазной» историографии и методологии истории, что к началу 80-х годов уже вызывало неприятие ~	39
многих историков в нашей стране .
Обобщающее значение для развития взглядов на методологию истории в поздней советской историографии имела статья А.В.Лубского, посвященная развитию представления о методологии истории, объекте и предмете ее познания. А.В.Лубский четко показал, что при наличии в советской историографии формально единого понимания методологии истории на самом деле имели место самые разнообразные представления о ней, порой несовместимые между собой и нередко смешивающие методологию истории с особой, вполне самостоятельной дисциплиной - философией истории, а также с такой функцией непосредственно исторической науки и стадией исторического исследования, как теоретическое обобщение и концептуальное построение. Выражая свой взгляд на методологию истории, А,В.Лубский отнес ее к са-
26
мостоягельным научным дисциплинам, отделяя ее от историософии и исторической науки и подчеркивая ее самостоя- ельное место в общем процессе исторического познания, при котором методология истории способна обеспечить научный характер такого познания и сохранить за историей ста-40 тус науки .
Большой интерес советских исследователей примерно с 70-х годов вызывали труды французских историков школы Анналов, существовавшей во Франции с 1929 г. Знакомство их с трудами этих историков происходило в значительной мере благодаря А.Я.Гуревичу, умевшему под видом критики направления, не соответствовавшего принятому в советской историографии пониманию характера исторического исследования, по существу пропагандировать это направление. Такой интерес вызывался тем, что основоположники направления Анналов М.Блок и Л.Февр четко ставили вопрос о кризисе исторической науки в XX в., показали, что этот кризис выражался в утрате в значительной мере общественного доверия к научной дисциплине и к ученым, и, что самое главное, обосновали причину этого недоверия прежде всего состоянием самой исторической науки41. Это отвечало состоянию исторического мышления в нашей стране того времени, когда многое из того, что осознавалось и высказывалось в устной форме и даже в устных публичных выступлениях и что выражало неудовлетворенность отечественной историографией, не попадало в научную печать. Критика М.Блоком и Л.Февром методологических основ традиционной историографии, сложившихся на философской и методологической основе позитивизма, прямо относились к размышлениям целого ряда советских историков.
Не могло не привлекать историков нашей страны стремление основоположников направления Анналов открыто говорить о кризисе исторической науки и ставить вопрос о необходимое™ защиты права ее на существование в системе культуры человечества и на научный статус. Для отечественной историографии в силу сложившихся у нас культурно-исторических условий, когда наукам общественного и гуманитарного цикла отводилась роль обоснования идеологии и
27
политики при том, что идеология и политика все больше расходилась с реальностью, это было особенно важно, поскольку все гуманитарные науки, и прежде всего история, все более теряли авторитет, а их состояние давало основание для сомнений в их научности. Идея «Апологии истории» была близка историкам нашей страны, как и идея изначальной гу-~	42
манитарнои сущности истории .
Основоположники направления Анналов наметили свой путь выхода из кризиса и дали некоторые образцы исторических исследований. Прежде всего, они решительно отвергли распространявшиеся с конца XIX в. в рамках релятивистской историософии представление о непознаваемости прошлого и ненаучности истории. Дело, утверждали они, не в самой истории как таковой, а в постановке исследовательской проблематики, в состоянии Источниковой базы, в умении строить базу фактических данных и делать выводы концептуального уровня, в расширении арсенала используемых в работе методов, т.е. всего того, что относится к историософии и методологии истории.
В противовес традиционной историографии они выдвинули идеал тотальной истории. М.Блок так выразил свое понимание сущности этого идеала: «За зримыми очертаниями пейзажа, орудий или машин, за самыми, казалось бы, сухими документами и институтами, совершенно отчужденными от гех, кто их учредил, история хочет увидеть людей»43. Идеал мотальной истории не исключал в то же время разнообразия интересов и исследовательской практики. Так, сам М.Блок ставил в центре своих интересов человека в обществе и социальную проблематику, Л.Февр - проявления человека в сфере культуры, Ф.Бродель - человека в экономической сфере, Ж.Ле Гофф - человека в контексте среды его обитания и т.д. Но вместе с тем этот идеал предполагал необходимость четкой постановки исследовательской проблемы, что составляет значительную сложность. Основоположники направления Анналов осознавали глубокую связь между прошлым и настоящим и то обстоятельство, что само исследование прошлого, и, следовательно, выбор проблематики определяется современностью. «Понять настоящее с помощью прошло-
28
io»44, - такую возможность предоставляет история. Реализация же ее зависит от историка, роль которого в познании оценивалась М.Блоком как исключительно активная, поскольку от него требовалось так поставить вопросы перед источниками, чтобы получить от них наиболее полный и достоверный ответ45. Неудачно поставленная проблема может направить исследователя или по неверному пути, или по пути выяснения вопросов, по сути своей не имеющих какого-либо 46 значения .
Идея тотальной истории предполагала необходимость выхода за пределы традиционного круга источников. Утверждение Ш.Ланглуа и Ш.Сеньобоса: «История пишется по документам» не удовлетворяло М.Блока и Л.Февра. В то же время их мысль о том, что существуют «следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей», была воспринята и развита М.Блоком. Однако если Ш.Ланглуа и Ш.Сеньобос понимали под следами документы, то для М.Блока это были далеко не только документы; «что понимаем мы под словом «источник», если не «след», т.е. доступный нашим чувствам знак, оставленный феноменом, который сам по себе для нас недоступен?», - задавал он риторический вопрос. В качестве такого следа можно было говорить «о костях, замурованных в сирийской крепости, или о слове, чья форма или употребление указывает на некий обычай, или о письменном рассказе очевидца какой-либо сценки из давних или новых времен...». Говоря же о традиционных источниках, значение которых М.Блок ни в коем случае не умалял, то он определял их как «свидетельства» и делил их на свидетельства «намеренные» и «ненамеренные», отдавая предпочтение 47 последним .
Что касается особенностей построения, то, как отмечал А.Я.Гуревич, у М.Блока и Л.Февра традиционная история -«событийная» или «историзирующая» - вызывала глубокую неудовлетворенность, поскольку она «работает по преимуществу аналитически, чураясь синтеза; историки выделяют отдельные вопросы и изучают их изолированно от общего движения истории...»48. Для преодоления этого, отмечал А.Я.Гуревич, они предполагали необходимость укреплять
29
«сотрудничество между исторической наукой и географией», установление более глубокой связи между социальной историей и историей хозяйства и техники, углубленное внимание к изучению малых социальных групп вроде семьи, и, наконец, «то, что принято называть субъективным планом общественной жизни» и относится к «общественной психоло-49 ГИИ» .
Идея тотальной истории, выдвинутая основоположниками направления Анналов, свидетельствует о том, что мысли крупнейших историков XX в. - А.С.Лаппо-Данилевского, М.Блока и Л.Февра - шли в одном русле. И русский историк, и его французские коллеги смотрели на историю предельно широко, как на дисциплину, способную на основании собственных материалов и собственных методов исследования способствовать созданию целостного представления о человеке и решать тем самым важнейшую задачу, стоящую перед науками гуманитарного цикла50.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что при наличии очень широкого круга современной учебной литературы по истории, особенно по отечественной, специальные исторические дисциплины, в том числе методология истории, не имеют, при всей потребности в этом, столь широкого обеспечения подобного рода литературой. Это может объясняться сложностью и относительной неразработанностью проблем и, в известной мере, не только методологическим плюрализмом, но и своего рода методологическим хаосом. К таким немногочисленным образцам учебной методологической литературы последних лет может быть отнесено пособие белорусских авторов51. В нем содержится краткий очерк развития методологии истории, дается понятие о структуре исторического исследования, его принципах и методах, в том числе количественных, и характеризуются важнейшие методологические понятия.
Нетрадиционный как по направленности, так и по структуре характер имеет пособие М.Ф.Румянцевой. Оно отличается ярко выраженной полемичностью. Отмечая присущий для исторического сознания эпохи постмодернизма кризис доверия к такой принятой в историографии XIX-XX вв. фор
30
ме научного исторического повествования, как метанарратив с типичным для него теоретическим осмыслением исторического процесса и связанные с этим поиски новых целей и новых форм исторического повествования, М.Ф.Румянцева по-ставила вопрос о необходимости сохранения за историей характерной для науки роли формирования теоретических ориентиров в процессе познания и осмысления своего объекта и предмета52. Особенность же структуры ее книги в том, что, в отличие от распространенной схемы исследовательского процесса, в которой теоретические положения и выводы следуют за установлением необходимой базы фактических данных, М.Ф.Румянцева рассматривала источниковедческую сторону исследования, связанную с установлением исторических фактов, вслед за характеристикой теорий исторического процесса и теоретического построения. Смысл такой структуры в том, что она позволяет наглядно показать тесную связь между концепцией и эмпирикой и зависимость не только выводов концептуального уровня от фактической базы исследования, но и, напротив, самого характера формирования этой базы от исследовательской проблематики, от историософских и методологических позиций историка. В то же время она позволяет уяснить сложный, неоднозначный характер отношений между такими феноменами нового и новейшего времени, как массовое и индивидуальное историческое сознание и научная историография, их взаимное воздействие. При этом М.Ф.Румянцева самое серьезное внимание уделила истории развития историософии и научной методологии истории с эпохи Просвещения до конца XX в.
Важнейшую задачу своего пособия, которое одновременно является полновесным исследованием, М.Ф.Румянцева сформулировала так: «наметить возможные пути преодоления кризиса метарассказа»53. Возможность ее решения она усматривала в усвоении и реализации в исследовательской практике идей А.С.Лаппо-Данилевского, основанных на историософской концепции всеединства, предельно широком взгляде на исторический источник как на явление культуры своей эпохи и средство установления культурно-историчес-
31
кого контакта между историком и автором источника как представителями разных эпох и разных культур.
Плюрализм методологической позиции М.Ф.Румян-цевой, которая восходит к А.С.Лаппо-Данилевскому и которая допускает возможность совмещения в историческом исследовании номотетического и идиографического методов, позволяет историку выйти за рамки методологической ограниченности, ближе подойти к идеалу «достижения целостного знания». Используя номотетический метод, историк способен глубже понять историческое значение изучаемого феномена и место его в определенной системе. С помощью же идиографического метода он способен глубже уяснить особенности исторического феномена. При этом М.Ф.Румянцева подчеркивала ограниченность того и другого метода54. В этой связи, по ее мнению, использование в историческом исследовании сравнительного метода (компаративистики) приобретает большое значение.
В целом чтение пособия М.Ф.Румянцевой требует весьма глубокой подготовки в области философии и методологии истории, а также источниковедения. Оно направлено на утверждение такого характера исторического исследования, которое стояло бы на современном уровне. Это означает, что историк нашего времени мог бы, сохраняя идиографическую и гуманитарную направленность своей работы, не ограничиваться описанием феноменов, как бы важно и интересно не было бы это, но с помощью компаративистики давать представление о связи исторических явлений, о глубине и многогранности прошлой жизни человечества. В этом значение пособия М.Ф.Румянцевой для современного историка-исследователя.
Задача же предлагаемого пособия в том, чтобы дать начинающему историку-исследователю общее представление об историческом познании и исследовательской работе, о тех методологических вопросах, которые встают в процессе исследования, чтобы он мог получить первоначальную методологическую ориентацию и опираться на нее в разрешении конкретных исторических проблем.
32
За ценные советы в процессе работы над пособием автор выражает глубокую признательность профессору Л ВЛубскому и кандидату исторических наук Н.А.Трапшу, и ы помощь в издании - декану исторического факультета 1ТУ, доктору исторических наук, профессору И.М.Узнаро-дову.
Примечания
' По поводу вопроса об ориентации восточной культуры на восприятие исторического опыта и на изучение прошлого высказываются разные точки зрения. Так, Н.А.Бердяев отмечал, что «...тогда только возможно восприятие истории, если мировой процесс воспринимается как процесс катастрофический. Восприятие истории как катастрофического процесса предполагает некоторый центр, в центре этом дан исторический факт ... Это как раз то, что было чуждо сознанию эллинскому и совершенно чуждо глубокому духовному сознанию Индии, потому что именно в Индии не было этого напряженного предчувствия такого великого центрального события в истории. Для Индии все великое в духовной жизни раскрывается лишь в индивидуальной глубине человеческого духа». См.: Бердяев НА. Смысл истории. М.. 1990. С.27,28. Условия новейшего времени способствовали распространению представления о катастрофичности бытия, а, следовательно, исторического сознания и интереса к истории на Востоке. Другую мысль высказывал К.Ясперс: «...человеческое существование в качестве истории становится теперь предметом размышления», что является результатом развития всего человечества в осевую эпоху как на Востоке, гак и в Греции и относится «...к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э.». При этом духовное «напряжение» К.Ясперс, как в сущности и Н.А.Бердяев, считал «основой бурного, стремительного движения» в том числе в культуре и того, что «это движение осознается» как историческое. См.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С.32, 35.
2 Как справедливо подчеркивал в своей замечательной книге «Кому ты опасен, историк?» В.Б.Кобрин, «...ревностное служение идеологии, а чаше официально признанным идеологам и их «установкам», научные но виду сочинения, выводы которых легко угадать, прочитав лишь заголовки, учебники, вызывающие одновременно скуку, смех и негодование, -все эго слишком хорошо известно и слишком широко распространено. Именно отсюда идет общественное убеждение: историк? да еще с ученой степенью? Значит, лгун». См.: Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М., 1982. С 132.
5 Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986. С. 12.
33
4	По характеристике известного современного российского историка И.Я.Биека, главной причиной такого положения и в конечном счете «воцарения серости в исторических исследованиях являлась удушающая атмосфера сталинского тридцатилетия. Принудительная эталонность Краткого курса истории ВКП(б) и других вождистских творений относилась не только к содержанию, но и к литературному стилю исторических трудов, в которых стали господствовать тусклость и схематизм. Историкам (и даже имеющим право на вымысел литераторам) отказали в «праве на ошибку» >, а к ней могло быть отнесено и частное текстуальное несовпадение с «классиком» или с официальным постановлением. Ошибка была опасна для историка почти как для ошибающегося лишь раз в жизни сапера: за авторскую ошибку несли ответственность и редакторы, которые стали играть роль жестких цензоров (горькая шутка тех лет: «телеграфный столб - это отредактированная сосна»), Следствие заключалось в подгонке содержания и формы под «формулировку», стремление к безопасности породило цитатничество (смех сквозь слезы: «собственная мысль - кратчайшее расстояние между двумя цитатами»)». См.: Биек П.Я. Введение в писательское мастерство историка. Литературная форма исторического труда. Учебное пособие. Иваново, 1996. С.7,8.
Это наглядно продемонстрировано в последнем крупном исследовании на эту тему В.Н.Королева. См.: Королев В.Н. Босфорская война. Ростов-на-Дону. 2002.
° Щепотьев Л. Ближний боярин А.С.Матвеев как культурный политический деятель XVII века (опыт исторической монографии). СПб., 1906. С. 148.
7	Образец такого рассуждения: ««Колонизация» - это ширма, за которой скрывают буржуазные историки хищническую политику торгового капитала в Сибири и грабеж помещиков в Поволжье, на Дону и в Новороссии». См.: Янчевский Н.Л. Разрушение легенды о казачестве. Ростов-на-Дону. 1931. С.9.
s	Речь идет о книге: Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов-на-Дону, 1961.
9	См.: Агафонов А.И. История Донского края (XVI - первая половина XIX в. Исторические источники и их изучение). Ростов-на-Дону, 2001. С. 129.
10	См.: Донская казачья энциклопедия Владимира Сидорова. В 10-ти томах. Ростов-на-Дону, 1994. Т.1. А-Б. С.233-238.
11	См.: Корягин С.В. Араканцевы и другие. М., 2003. С.40,95,100,101,104.
12	См.: Бернгейм [Э.] Введение в историческую науку. Перевод с немецко-го.М.,1908.С.2.3,4,6,11,26,27,30,31,32,33,34,65,66,70,86,96,115,118,132.
Немецкое издание книги под названием «Lehrbuch der Historischen Methode» вышло в свет в Лейпциге в 1894 г. По оценке ШЛанглуа и Ш.Сеньобоса, «доктрина Lehrbuch разумна, но ей недостает смелости и оригинальности». См.: Ланглуа [Ш.] и Сеньобос [Ш.]. Введение в изучение истории. СПб., 1899. С. 10.
34
ill Маиглуа и Ш.Сеньобос в этой связи отмечали: «Мы предполагаем 1>т смотреть ... условия и приемы исследования... Как удается узнать о прошлом то, что возможно и что важно знать? Что такое документ? Как < исдуст пользоваться документами для исторического сочинения? Что |.ткое исторические факты? Как их нужно группировать в историческом 1 руде?» В то же время они ставили задачей своего труда «...указать характер и пределы знания в истории», что относится к проблемам не ме-1ОДОЛ0ГИИ, а философии истории. Но, впрочем, в целом ряде последующих работ по методологии истории эти историософские проблемы, безусловно важные для методологии истории, нередко затрагиваются. Вообще важности проблем историософии, по крайней мере на словах, они недооценивали, рассуждая, что «...теперь еще без толку обсуждают праздные вопросы вроде того: что такое история - искусство или наука? Каковы задачи истории, к чему служит история? и т.д.» См.: Ланглуа /Ш.] и Сеньобос [Ш.]. Указ. соч. С.2, 6.
н Они отмечали: «Особое свойство «исторических фактов» заключается в том, что они узнаются только косвенным путем, по оставшимся от них следам. Отсюда и метод исторической науки должен коренным образом отличаться от метода положительных наук, т.е. всех тех наук, кроме геологии, которые основаны на непосредственном наблюдении». Они признавали: ««Исторический» или косвенный метод ... гораздо ниже метода, основанного на непосредственном наблюдении, но у историков нет выбора; указанный метод — единственный, позволяющий им добраться до событий прошлого...». См.: Ланглуа [Ш.] и Сеньобос [Ш.] Указ. соч. С.48, 49, 50.
15	Ланглуа [Ш.] и Сеньобос [Ш.]. Указ. соч. С. 13. Отсюда они давали такую оценку историческим фактам и итогам труда историка: «... вот данные истории: это факты, которые мы не видели, описанные в выражениях, не позволяющих нам представить их себе точно. Историк, вынужденный, однако, представлять себе образы фактов, обязан постоянно заботиться о том, чтобы создавать себе образы из точных элементов, стараясь воображать себе факты так, как если бы он мог видеть и наблюдать их сам. Но для создания образа ему нужно больше элементов, чем дают их документы. ... Всякий исторический образ содержит, стало быть, значительную долю вымысла. Историк не может от этого освободиться, он не может знать, какие реальные элементы входят в его образы и делать свои построения только на основании этих последних, т.е. из элементов, заимствованных им из документов». См.: там же. С. 177, 178
16	Там же. С. 13. Иным было на этот счет мнение М.Блока: «Разнообразие исторических свидетельств почти бесконечно. Все, что человек говорит или пишет, все, что он изготовляет, все, к чему он прикасается, может и должно давать о нем сведения». См.: Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С.39.
17	Ланглуа [Ш.] и Сеньобос [Ш.] Указ. соч. С. 153.
35
18	Там же. С. 169. Если аналитическую стадию, которую выделяли авторы, можно сопоставить с эмпирической, или опытной стадией, итогом которой является установление определенной совокупности фактов, то синтетическую стадию можно сопоставить с теоретической, или с концептуальной стадией.
19	Говоря далее об особенностях конкретных и абстрактных наук, Н.И.Кареев отмечал: «Конкретные науки занимаются изучением данных фактов и данной между ними связи; абстрактные - постоянными и неизменными отношениями между однородными явлениями». См.: Кареев И Введение в изучение социологии // Записки историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета. СПб., 1897. 4.45. С. 164.
20	Кареев НИ. Теория исторического знания. СПб., 1913.С.72; По его словам, «научная логика знает только два метода — дедуктивный и индуктивный», которые могут иметь «разные второстепенные формы, сохраняя основные особенности индукции и дедукции ... гипотетический, аналогический, диалектический и сравнительный...». Однако при этом: «С меньшим правом название методов дается совокупности научных приемов, характеризуемых не особенностями того или другого мыслительного процесса, а особенностями изучаемых предметов или изучающих их наук». Исторический же метод определяется тем, что та или иная наука «оперирует в таких случаях над историческим материалом». См.: Кареев НИ. Введение в изучение социологии. С.165; он же. Историка (Теория исторического знания). Птгр.. 1916. С.42-43.
21	Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1910. Вып. 1. С.5. По поводу того, что рассматривается в рамках теории исторического познания, А.С.Лаппо-Данилевский говорил: «...теория познания устанавливает то значение, какое наше сознание должно придавать нашему знанию, его априорным и эмпирическим элементам; те конечные основания, в силу которых мы признаем его достоверным и общезначимым, а не ложным и случайным; то объединяющее значение, какое оно имеет для наших разрозненных представлений; то научное значение, какое мы приписываем нашему знанию об общем и индивидуальном и т.д.». См.: Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. Вып. 1. С.З. По существу, решение этих проблем относится к гносеологии философии истории, которая рассматривает наиболее общие проблемы, связанные с историческим познанием.
22	Там же. С. 15.
2’ Объясняя эти понятия, А.С.Лаппо-Данилевский отмечал: «Методология источниковедения устанавливает принципы и приемы, на основании и при помощи которых историк, пользуясь известными ему источниками, считает себя в праве утверждать, что интересующий его факт действительно существовал (или существует); методология исторического построения устанавливает принципы и приемы, на основании и при помощи которых историк, объясняя, каким образом произошло то, что действительно существовало (или существует), построяет (так - Н..М.) исто
36
рическую действительность». См.: там же. С. 16. Таким образом, стадия построения завершала эмпирическую стадию исследовательской работы, на котором устанавливается исторический факт (исторические факты) и который может предшествовать следующей, теоретической стадии, если исследование не ограничивается задачами эмпирического уровня.
24	Говоря о возможности исторического исследования с номотетической и с идиографической точки зрения, А.С.Лаппо-Данилевский так объяснял это: «В самом деле, одну и ту же вещь можно изучать с двух различных точек зрения: или по скольку (так - Н.М.) в ней есть нечто общее с другими вещами, или поскольку она представляется нам частью некоего целого и в таком смысле единственной в своем роде и индивидуальной. В первом случае мы изучаем вещь с номотетической точки зрения, во втором - с идиографической». См.: там же. С.64.
В связи с этим А.С.Лаппо-Данилевский отмечал: «...номотетическое построение исторического знания не может довольствоваться понятиями механики, энергетики или экономического материализма: оно устанавливается, собственно говоря, с психологической точки зрения. Подобно остальным «наукам о духе», и история имеет дело, главным образом, с явлениями психологического порядка; для своих обобщений она должна пользоваться психологией: все явления, обнаруживающиеся в людских отношениях, зависят от действия предполагаемых психологических факторов; следовательно, причинно-следственную связь между ними и их продуктами приходится построить в психологическом смысле». См.: там же. С. 118. Исходя из представления об ограниченных возможностях но-мотетического метода и говоря о необходимости учитывать психологический фактор при объяснении истории, А.С.Лаппо-Данилевский указывал: «с психологической точки зрения причины превращаются в мотивы», т.е. на место установления причинно-следственных связей, что было характерно для номотетического построения исторического знания, он предлагал выяснение психологической мотивации деятельности людей. См.: там же. С.121. В то же время он опирался «на понятие о единообразии психофизической природы человека» (прошлого и современного -Н.М.). См.: там же. С. 127. Представление о неизменности психологии людей в настоящее время, однако, не разделяется психологами и историками.
26	По его словам, «номотетическое построение, имеющее в виду одно только обобщение, не в состоянии удовлетворить нашего интереса к действительности ... слишком «редуцируя» и «стилизуя» действительность, оно не дает нам знания ее индивидуальных особенностей...». См.: там же. С. 162.
27	По его мнению, сторонники номотетического метода «...или слишком мало отличают закон от эмпирического обобщения, или последнему придают слишком большое обобщающее значение». См.: там же.С.175.
28	Он указывал: «...историк, занимающийся построением индивидуального, приступает к его изучению со скепсиса: он знает, что ему приходится
37
иметь дело со своими или чужими суждениями о вещах, что они могут не соответствовать действительности и т.д.; он полагает, что ему можно будет выйти из своего скепсиса путем критики, основанной на строго научном анализе своих и чужих суждений о данных фактах... идиографиче-ское построение истории может иметь научный характер; история, и не будучи наукой обобщающей, все же могла бы претендовать на научное значение». См.: там же. С. 164. Нетрудно заметить в этой связи, что в соответствии с субъективно-идеалистическими историософскими представлениями своего времени А.С.Лаппо-Данилевский решающую роль в историческом познании отдавал историку, который «...в своей работе ... выделяет из бесконечного многообразия действительности элементы, нужные ему для построения своего понятия об индивидуальном; если он и не обобщает их, то из этого не следует, чтобы он не занимался отвлечением нужных ему элементов своих представлений; вместе с тем он, в известном смысле, стремится комбинировать эти черты, т.е. дать научное построение действительности». См.: там же.
29	См.: Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб, пособие / И.Н.Данилевский, В.В.Кабанов, О.М.Медушев-ская, М.Ф.Румянцева. М., 1998. С.9.
л Быковский С.Н Методика исторического исследования. Л., 1931. С.11; по мнению автора, методология истории должна обеспечить объективность исследования, поскольку без нее «...исследователь-историк рискует тем, что его исследования могут оказаться субъективными». Там же. С. 10. Такое суждение типично для позитивистской методологии истории.
31	Там же. С.28.
32	См.: Гуревич А.Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории (общественно-историческая психология) // Вопросы истории. 1964. № 10; Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966; Белявский ИГ, Пронштейн АЛ. Некоторые психологические аспекты отражения действительности в исторических источниках // Изв. Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Сер. обществ, наук. 1974. № 1.
” Пронштейн А.П. Методика исторического исследования. Ростов-на-Дону, 1971; он же. Методика исторического источниковедения. Ростов-на-Дону, 1976.
34	Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения. Учеб, пособие. М., 1977.
,5 См, напр..: Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII - начало XX в. (Опыт количественного анализа). М., 1974.
36 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987.
17 Иванов ГМ., Коршунов А.М., Петров Ю.В. Методологические проблемы исторического познания. М, 1981; Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989; к числу интересных пособий по методологии истории, выходивших в свет на местах, можно отнести: Аникеев А.А. Проблемы методологии истории. Ставрополь, 1995.
38
"* В крупном исследовании А.П.Пронштейна прослежено развитие источниковедения и методологии истории в русской историографии начиная с летописного ее периода вплоть до трудов А.С.Лаппо-Данилевского. См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. Рос-тов-на-Дону, 1989; он же. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. Ростов-на-Дону, 1991. Развитию методологии истории уделено внимание в курсе истории исторической науки. См.: Шеуджен Э.А. Историография. История исторической науки. Курс лекций. Майкоп, 1999. А.В.Лубский, говоря об основных стадиях развития научной историографии, выделил классический, неклассический и постнеклассический (постмодернистский) этапы с соответствующей им методологией. См.; Лубский А.В. Классическая парадигма исторического исследования // История: научные поиски и проблемы (Памяти доктора исторических наук, профессора А.П.Пронштейна). Ростов-на-Дону, 2000. с.27-62; он же. От монизма к плюрализму: постнеклассическая модель исторического исследования // Ессе Ното (Памяти Э.Г. Алавердова. 1947-1996). Ростов-на-Дону, 2000. С.41-69; он же. Постмодернизм и историческая наука // Гуманитарный ежегодник. 1 / Отв. ред. Ю.Г.Волков. Ростов-на-Дону, 2002. С.54-69; он же. Неклассическая модель исторического исследования И Esse quam videri: (Памяти Ю.И.Серого. 1922-1986). Ростов-на-Дону, 2003. С.21-52. Особое внимание уделялось методологии русской историографии на рубеже XIX-XX вв., когда шел пересмотр основных положений позитивистской методологии и закладывались основы той методологии, которая получила распространение в историографии XX в. См.: Хмылев Л.Н. Проблемы методологии истории в русской буржуазной историографии конца XIX - начала XX вв. Томск, 1978; Рамазанов С.П. Кризис в российской историо! рафии начала XX века. Волгоград, 1999-2000. 4.1-2; Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в отечественную историографию XX века. Омск, 2001. Об основных направлениях в развитии современной методологии истории см.: Соколов А.Н. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России // Мир историка. XX век: монография / под ред. А.Н.Сахарова. М., 2002. С.279-344.
39	Жуков Е.М. Очерки методологии истории. М., 1980; Келле В.Ж., Коваль-зон М.Я. Теория и история (Проблемы теории исторического процесса). М., 1981; Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. М., 1982.
40	Как отмечал А.В.Лубский: «Природа методологической деятельности в исторической науке ... может быть вполне раскрыта через понятие научной рефлексии. Несколько упрощая, можно сказать, что если историк познает историческую действительность, то методолог изучает ученого за работой, и это изучение носит рефлексивный характер. Значение рефлексии в исторической науке обусловлено тем, что познавательная деятельность, как правило, складывается на основе исторически возникших и уже проверенных традиций, требований, навыков, приемов и методов ис
39
следования. Вместе с тем она посгоянно сопряжена с постановкой новых проблем, с поиском новых путей и способов изучения, с разработкой более совершенных средств познания, с формулированием новых идей даже в тех случаях, когда решение вопроса, казалось, уже найдено. Поэтому познавательная деятельность в исторической науке претерпевает постоянные изменения.... методолог, изучая историка за работой, выясняет, что делает последний, реконструируя и объясняя прошлое. Следовательно, объектом методологии истории как научной дисциплины является историческое исследование». См.: Лубский А.В. О природе методологической деятельности в исторической науке И Изв. Северо-Кавказского центра высшей школы Обществ, науки. 1984. № 1. С.13.
41	Недостатком традиционной историографии, в центре внимания которой оказывались персоналии и события, а процесс исторического познания основывался на изучении документа, Л.Февр ярко показал на примере вышедшей во Франции в 1932 г трехтомной истории России Ш.Сеньобоса и П Н.Милюкова- в этом трехтомнике «...перед нами Россия. Я не видел ее собственными глазами, специально не занимался ее изучением, но все же полагаю, что Россия, необъятная Россия, помещичья и мужицкая, феодальная и православная, традиционная и революционная - это нечто огромное и могучее. А когда я открываю «Историю России», передо мною мельтешат придурковатые цари, ..., взяточники-министры, попугаи-чиновники, бесконечные указы и приказы...Где же сильная, самобытная и глубокая жизнь этой страны...». См.: Феер Л. История современной России И Феер Л. Бои за историю. М., 1991 С 65.
42	Эту мысль провозглашал Л Февр, указывавший: «История - наука о человеке. История - дело рук человека». См.: Феер Л. Как Жюль Мишле открыл Возрождение И Феер Л. Бои за историю. С.387.
43	Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С. 18; более конкретно объяснял сущность тотальной истории А.Я.Гуревич ««Тотальная>> история не всемирная. Она может быть вполне локальной - историей какой-то местности, области, церковного прихода, ограниченного отрезка времени. Но это история людей, живших в определенном пространстве и времени, рассматриваемая с максимально возможного числа точек наблюдения в разных ракурсах, с тем. чтобы восстановить все доступные историку стороны их жизнедеятельности, понять их поступки в переплетении самых разных обстоятельств и побудительных причин. «Тотальная» история отказывается от разделения жизни людей на политическую, хозяйственную, религиозную или какую-нибудь еще частную историю Это история, взгляд на которую не закреплен жестко, не переключает внимание с одного аспекта на другие; это исследование, воссоздающее общую картину исторической жизни, на многих ее уровнях». См.: Гурееич А Я Уроки Люсьена Февра И Февр Л. Бои за историю. С.522.
44	Блок М. Указ. соч. С.25.
40
Но словам М.Блока, «...необходим этот набор вопросов, чрезвычайно гибкий, способный по сути обрастать множеством новых пунктов, открытый для всех неожиданностей - и все же такой, чтобы он мог сразу же служить магнитом для опилок документа. Исследователь знает, что намеченный при отправлении маршрут не будет выдержан с абсолютной точностью. Но без маршрута ему грозит вечно блуждать наугад». См. Блок М. Указ. соч. С.39.
46	Л.Февр придавал исключительно важную роль правильной постановке исследовательской проблемы. «Постановка проблемы - это и есть начало и конец всякого исторического исследования. Где нет проблем - там нет и истории, только пустые разглагольствования и компиляции». См.: Февр Л. Как жить историей // Февр Л. Бои за историю. С.28. Он приводил пример неправильной постановки проблемы при изучении такой темы, как Реформация во Франции и отмечал, что традиционная для историографии постановка проблематики, связанная с выяснением того, «...была ли французская Реформация с самого начала чем-то особенным, отличным от других современных ей Реформаций? ...следует ли считать, что она началась раньше, чем Реформация Лютера9 .. являлась ли она автохтонной, родившейся во Франции по причинам чисто французским, или семена ее были занесены извне, а именно из лютеровской Германии?» была схоластической и не направленной на выяснение понимания сути явления. Такая постановка проблемы французской Реформации, которая позволила бы правильно понять это явление, связывалась Л.Февром с учетом ментальности людей той эпохи, когда данное явление возникло, причем. по оценке А.Я.Гуревича, М.Блок и Л.Февр стояли у истоков «Новой исторической науки», которая раскрывает и разрабатывает это положение. Учет ментальности предполагал, что исследователь должен принять во внимание предпосылки Реформации. К ним озносязся сознание и дух людей, различие в отношении их к церкви, с одной стороны, и к религии, с другой, их духовные потребности, которые не могла удовлетворить католическая церковь и ожидания того, что Реформация обеспечит удовлетворение их духовный чаяний. См.: Февр Л. Неверно поставленная проблема: истоки французской Реформации и ее причины // Февр Л. Бои за историю. С.423, 445; Гуревич А.Я. Уроки Люсьена Февра. С.536, 537. Таким образом, успех исследования напрямую, как показывал Л.Февр, зависит от правильно поставленной проблемы, а возможность такой постановки проблемы зависит уже от самого историка, от его философской и методологической позиции, от знания источников, историографии, от представлений о культурно-историческом контексте изучаемой эпохи
47	БлокМ. Указ. соч. С.33,36,37.
48	Гуревич А.Я. Марк Блок и «Апология истории» // Блок М. Указ соч. С.217.
49	Там же. С.218,219.
50	Си.: Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. С.49.
41
51	См.: Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. Минск, 1996.
2	Имея в виду весьма распространенную в настоящее время и четко высказанную М.А.Бойцовым в статье «Вперед, у Геродоту!» (Казус-1999: Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999) идею, согласно которой на долю научного исторического исследования выпадает лишь «установление и описание фактов», а «конструирование целостных представлений» по поводу прошлого отдается «на откуп индивидуальному обыденному сознанию». М.Ф.Румянцева правомерно расценила такую идею как попытку предложить истории «отказ от целостного научного знания». См.: Румянцева М.Ф. Теория истории. Учебное пособие. М., 2002. С.21.
53	Там же. С.5. Под метарассказом имеется в виду теоретический уровень исследования, концепции истории.
54	«Номотетический (типизирующий) подход моделирует историческое целое, абстрагируясь от «деталей», иногда весьма значимых. Идиогра-фический (индивидуализирующий) - воссоздает локальное целое, но не дает методологического инструментария для включения его в целое всемирно-историческое. Наиболее ясно ограниченность возможностей но-мотетического и идиографического подходов проявляется при решении наиболее актуальных проблем современного исторического познания -гуманитаризации исторического знания и сравнительно-исторического исследования. Идиот рафический подход, сохраняя гуманитарный характер исторического познания, не дает метода сравнительно-исторического исследования, поскольку имеет дело с индивидуальными культурными феноменами. Номотетический подход, давая возможность сравнительно-исторического исследования, ведет к дегуманизации исторического познания, поскольку абстрагируется ог конкретного человека». См.: там же. С. 199.
42
ГЛАВА 1. ИСТОРИЯ КАК НАУКА
1.1.	Потребность в исторических знаниях и их зарождение
Потребность в познании прошлого человеческого общества составляет одну из характерных черт сознания людей начиная с доисторического времени. Она возникла в тесной связи с процессом формирования самого человека и стало результатом развития его способности к аналитическому мышлению. Предпосылкой формирования такого мышления явилось складывание в сознании людей навыков сопоставления и оценки жизненных ситуаций, которые казались или были в той или иной степени в действительности стандартными или сходными, и выработка на этой основе определенных стереотипов социального поведения. Для этого требовалось знание прошлой жизни человека и общества. Таким образом, знания о прошлом определялись практическими потребностями людей, как отдельного индивида, так и общества в целом. В то же время они явились результатом совершенствования мышления человека, выработки в нем таких навыков, как способность к созданию абстракций, к ретроспективному и перспективному обобщению, как умение делать выводы на основе собственного опыта своей прошлой жизни или из тех сведений, которые он разным путем получил от других людей.
Так человек устанавливал в своем сознании связь между прошлым, настоящим и будущим, приходил к выводу о повторяемости аналогичных, на его взгляд, явлений. Это порождало его способность к историческому мышлению. Таким образом возникал историзм в сознании, первоначально стихийный и примитивный, основанный на мышлении по аналогии с прошлым, при котором подобного рода аналогиям могло придаваться зачастую неоправданно большое значение. Однако, развиваясь и закрепляясь, историзм стал впоследствии характерным признаком мышления цивилизованного общества и цивилизованной личности1, порождал потреб
43
ность в исторических знаниях и интерес к ним и стимулировал тем самым поиск исторической истины и появление исторической тематики в разных отраслях культуры.
Зарождение исторического мышления в первобытную эпоху сопровождалось и осложнялось генезисом религиозного сознания и религиозного мышления. Между этими двумя формами мышления существовала тесная связь: и та, и другая были основаны на достижении определенного, весьма высокого, уровня интеллектуальных способностей человека; на его умении абстрагироваться от второстепенных и сопутствующих сторон явления, выделять его сущность; проводить анализ и синтез общественных явлений и процессов, которые им переживались; на способности логически осмысливать те сведения о прошлом, которые он получал. Не удивительно поэтому, что в продолжении целых эпох исторические знания находились под воздействием религиозного менталитета. Отчасти это было в античной древности, а в несравненно большей степени - в средние века, когда в странах европейского мира вся история осмысливалась в свете христианского провиденциализма. Лишь с нового времени, когда история вступила на путь превращения в науку, под влиянием философии рационализма происходила секуляризация исторического мышления, разумеется, далеко не в полном виде и не всегда последовательно.
Воплощение исторической темы в самых разнообразных формах стало не только составной частью культуры человечества, но и концентрированным ее выражением. Это не случайно, поскольку память представляет собой не просто основу, но само условие существования всякой культуры, а обращение ученого, писателя, художника к исторической тематике - это не что иное, как восстановление памяти о прошлом и выражение отношения к этой памяти. Само же историческое произведение, исполненное в любой форме и относящееся ко всякому жанру, соответствует по своей тематике, форме и содержанию, по работе с источниками, методике извлечения и анализа их информации, по направленности своих выводов культурно-историческому контексту той эпохи, в которой оно возникло, и отражает характер господствующего тогда исто-
44
рического мышления. Поэтому всякое явление культуры, темой для которого послужило историческое прошлое, может служить источником для историографического анализа, или историографическим источником. Целью его изучения является установление историографических фактов. К фактам такого рода может быть отнесено и предельно общее, т.е. уяснение характера и особенностей исторического сознания в разные эпохи в его развитии, и более конкретное - отношение к той или иной конкретной стороне прошлого человечества, зафиксированное в историографических источниках - памятниках развития исторической мысли.
1.2.	Формы повествования о прошлом и связь их с литературой и искусством
Для произведений культуры, посвященных прямо или косвенно исторической теме, может быть предложена самая разнообразная классификация. Необходимость ее определяется их массовостью и многообразием, сложностью ориентировки в этом многообразии, а также тем, что она дает возможность учесть общее и особенное среди разных произведений.
Поскольку историографический источник представляет из себя исторический источник, может быть использована классификация по форме, которая принята для исторических источников вообще. При такой классификации они разделяются на устные, вещественные и письменные. Подобная классификация в определенной мере условна. Так, устный источник может приобрести письменную форму в результате своей записи, представляющей первоначальную стадию научной его обработки. В свою очередь, письменный источник, а также устный после его записи имеет материальную форму, характерную для вещественных источников. Вещественный памятник может иметь эпитафию или посвящение, выполненные в письменной форме. Тем не менее, даже с учетом этой условности реально существует то главное, что позволяет отличать друг от друга эти формы произведений, посвященных исторической тематике. В устном и письменном ис-
45
термографическом источнике главное составляет их содержательная сторона, выраженная в выполненном графическими знаками тексте. В вещественном же источнике историографический факт содержится прежде всего в его форме, выражающей его содержание, а если таким источником является картина на историческую тему, то содержание раскрывается в изображении. Между устными и письменными историографическими источниками имеется целый ряд различий. Это -сама среда, из которой вышли устные и письменные произведения на историческую тему. Для письменных произведений характерно то, что они вышли из среды, ближе стоящей к письменной культуре. В узком смысле слова лишь письменные историографические источники относятся к историографии, поскольку само понятие историографии предполагает создание произведения на историческую тему, выполненного в письменной форме. Отсюда, как правило, несравненно более строгое использование источников информации в письменных источниках по сравнению с устными. Если устные основаны главным образом на общих личных впечатлениях индивида и соответствуют сознанию той социальной среды, которая их породила, то письменные источники, помимо всего этого, должны были основываться на более строгой и документированной информации.
Может быть принята более сложная классификация, основанная на учете уровня развития исторического сознания и исторического мышления. Она строится на соответствии времени возникновения произведений на историческую тематику, учете их формы, и связана с возможностью отнесения произведения к научной историографии. Если признать временем зарождения научной историографии эпоху Просвещения XVII-XVIII вв., то все произведения исторической мысли, созданные до этого времени, могут быть целиком и полностью отнесены к донаучной историографии. Если же признать, что завершение формирования научной истории имело место на рубеже XIX-XX вв., то некоторая часть сочинений по истории от эпохи Просвещения примерно до конца XIX в. может быть признана в качестве произведений исторической мысли на стадии перехода от донаучной к научной историо-
46
t рафии. Наконец, период развития историографии с конца XIX- начала XX вв. относится к научной историографии. Ра-(умсется, что зарождение и развитие научной историографии не исключает появления разнообразных произведений, в ко- орых исторический процесс подлежал осмыслению в формах, не относящихся к научным, т.е. в формах официальных документов, публицистики, литературы, записок личного характера (мемуары, дневники, письма), произведений искусства и т.д.
Выделение периода становления истории как науки позволяет определить рубеж возникновении методологии истории, поскольку методология характерна лишь для научной ее стадии. Применительно к историографии донаучного периода есть основание говорить лишь об отдельных элементах методологии, в той же степени, в какой Коллингвуд находил еще в античной историографии отдельные признаки научности.
1.3.	Процесс превращения истории в науку
Наука - сфера интеллектуальной деятельности, направленной на производство новых знаний. Она включает в себя всю совокупность знаний, являющихся предпосылкой, средством и результатом научного производства. Она полностью исключает принятия на веру тех или иных утверждений и предполагает их доказательство, причем доказательство должно соответствовать законам формальной логики. Поэтому для науки характерно то, что она основывается на определенных принципах, необходимых для установления максимально возможной степени объективности, достоверности и полноты получаемых в ходе исследовательского процесса знаний, имеет собственную систему понятий и категорий, а также совокупность методов исследования как общенаучной значимости, так и действующих в пределах конкретных наук. Следовательно, для науки характерно существование исследовательской методологии.
История развития науки свидетельствует, что разные ее области переходили от стадии накопления первоначальных знаний, при отсутствии науки как таковой, к новой, более вы
47
сокой стадии, связанной с их теоретическим обобщением и с производством новых знаний на новом эмпирическом и теоретическом уровне, т.е. непосредственно к научной стадии, в разное время. В решающей степени это зависело от сложности научного поиска, от расстояния, отделявшего эмпирический материал от теоретического обобщения, а в науках гуманитарного и социального цикла, кроме того, от степени близости между объектом и субъектом исследования.
Ранее всего, еще в начале XVIII в., при И.Ньютоне, законченное научное выражение приобрела классическая механика. XIX в. стал временем формирования наук естественного цикла, где решающее значение имели фундаментальные открытия в области физики, теория происхождения видов Ч.Дарвина в первой половине XIX в. и периодический закон Д.И.Менделеева во второй половине этого столетия. Что касается истории, как и вообще гуманитарных и социальных отраслей знания, то вступление их в научную стадию растянулось на длительный срок и завершилось позже всего.
Историография как форма письменного воплощения исторической мысли известна со времени восточной и античной древности. Уже в древности и в средние века выделяются отдельные признаки научности исторических трудов, которые закрепились и получили свое развитие в условиях перехода к научной историографии в новое время. К ним относится прежде всего умение авторов выдвигать определенную проблему и раскрывать ее в своем труде. Это не исключало описательного в целом характера произведений на историческую тему, создававшихся в те эпохи. Впрочем, описательность в определенной степени характерна для научной историографии, поскольку она служит отправной точкой научного анализа материала. К другим признакам научности относилось стремление древних и средневековых авторов к датировке событий, о которых они рассказывали, и к фиксации места, где они происходили. Наконец, в трудах античных историков и в сочинениях авторов позднего средневековья причинно-следственные связи в исторических событиях и явлениях объяснялись не столько ролью высших сил, сколько волей людей, как правило выдающихся личностей. Для позднего
48
• рсчиевековья это означало проникновение в историографию рицноналистического мышления, с позиций которого ход ис-|<||>ии зависел от людей, а не от Провидения.
С эпохой Просвещения и характерной для него философией рационализма, распространившейся в Западной Европе < XVII в., а в России с XVIII в., связывается зарождение научной историографии. В то время «освободившаяся от провиденциализма историческая теория соединяется со знанием исторических фактов. В России свидетельством такого слияния явилась «История Российская» В.Н.Татищева»2. Эпоха 11росвещения, избавившая историческую мысль от провиденциализма, выдвинула на его место гуманизм. Это предопределило несравненно большее внимание к историческому источнику и к содержащемуся в нем материалу, на основе которого историк раскрывает исторический факт. Все это составляет характерную черту научной историографии. Вместе с гем достижения историографии эпохи Просвещения ставили вопрос о необходимости совершенствования критики источников.
Появление в первой половине XIX в. критического направления в историографии, связанное с трудами Б.Г.Нибура, а в русской историографии - с его последователями, относившимися к скептической школе, отвечало потребностям развивавшейся исторической науки. В свете представлений об источнике этого направления достоверность его устанавливалась не только на основе традиционных приемов, известных еще историкам XVIII в., но и с учетом того, соответствует ли он духу той эпохи, в которую он появился, или насколько его форма и содержание вписываются в культурноисторический контекст времени своего возникновения. Что касается развития научной теории объяснения хода истории, то этому способствовало гегельянство с характерным для него взглядом на прошлую жизнь человечества как на процесс, развитие которого обусловлено в первую очередь механизмами разрешения внутренних противоречий общества, при сочетании эволюционных и скачкообразных, катастрофических, революционных изменений в его жизни. В русской историографии эти теоретические идеи нашли воплощение в
49
«Истории России с древнейших времен» С.М.Соловьева и в трудах других представителей государственной школы.
Новый шаг в развитии научной истории основывался на философии позитивизма, распространившейся в середине -второй половине XIX в. Заявляя о разрыве с умозрительным теоретизированием, историки-позитивисты все внимание уделяли «положительному» содержанию исторического знания. Стремясь к возможно более полному установлению исторических фактов, они усовершенствовали критику источников и показали образцы ее практического применения. Вместе с тем слабую сторону их работы с источниками определял их «наивный реализм, когда воспринимаемая действительность отождествляется ... с предметным миром самим по себе»3, или когда игнорируется разница между реальностью прошлого и ее отражением в источниках. В объяснении исторического процесса позитивисты выдвигали теорию его многофакторности, что обеспечивало предельно широкий, плюралистический подход к обоснованию причин и характера общественного развития, в отличие от более узкого монистического подхода, выделявшего один или несколько главенствующих факторов и оставлявшего за пределами своего внимания многие сложные процессы. В русской историографии такой подход получил плодотворное воплощение в трудах В.О.Ключевского. Вместе с тем уже в конце XIX в. проявилась неудовлетворенность упрощенным пониманием в рамках позитивистской методологии истории природы исторического источника и связанным с этим представлением о существовании объективных исторических фактов, доступных познанию исследователя при соблюдении им правил истолкования и критики источника.
Поэтому на рубеже XIX-XX вв. перспективными направлениями исторической науки оказались проблемы исторического познания, методологии истории и теоретического источниковедения. Основой его стали релятивистские направления философии истории этого времени - академическое направление философии жизни и неокантианство, а также успехи в развитии психологии, способствовавшие распространению психологических методов работы с источниками и
50
оньяснения истории. Это позволило преодолеть упрощенный н и пяд на возможности исторического познания, утвердившийся в рамках раннего позитивизма, сделать вывод о преде-иах этого познания, об относительности исторической истины, а также обратить внимание на различие между объективной реальностью прошлого как таковой и тем, как она нашла отражение в источниках. Вместе с тем выдвижение на первый план проблем исторического познания свидетельствовало о завершении процесса превращения истории в науку, поскольку речь шла о поиске наиболее приемлемой методологии научного поиска с учетом особенностей истории как науки гуманитарного цикла, в которой субъект и объект познания находятся несравненно ближе друг к другу, чем в естествознании.
1.4. Особенности истории как науки
Вопрос о месте истории в системе наук и шире - в культуре человечества был поставлен в конце XIX в. Постановка его вызывалась неудовлетворенностью позитивистским подходом к ней как к одной из конкретных наук, наравне с науками естественного цикла. В этой связи основоположники неокантианства В.Виндельбанд и Г.Риккерт обратили внимание на отличие истории от естествознания не только по предмету, но и по методу, которые вытекали из отличий по предмету исследования. Если естествознание имеет дело с постоянно повторявшимися в прошлом или повторяющимися в настоящее время явлениями живой и неживой природы, то история, как и другие науки о человеке и его сознании, или «науки о духе», «науки о культуре», изучают явления прошлой жизни человечества, которые рассматривались как уникальные и неповторимые. Познание такого рода явлений означало их описание в понятиях и категориях, доступных современнику историка. Отсюда - описательный, или идиографиче-ский метод как ведущий в историческом познании, в отличие от зако поустанавливающего, или номотетического метода в естественных науках, в которых изучение воспроизводящегося в массовом масштабе материала позволяло говорить о су
51
ществовании естественнонаучных законов, тогда как явления единичные и уникальные не поддавались обобщению как необходимому предварительному условию формулировки научных законов.
Такое понимание особенностей истории давало основание для постановки в начале XX в. вопроса о принадлежности) ее к наукам вообще. В ранних работах Б.Кроче исключение истории из круга наук обосновывалось тем, что не может су-; ществовать наук, описывающих уникальные явления, что основополагающая черта наук - их способность формулировать законы, относящиеся к изучаемому предмету.
Сознание и дух человека, культура человечества как предмет истории дали основание основоположникам неокантианства выделит», такую особенность ее по сравнению с естествознанием, как наличие в ней оценочной функции. При-' знавая историю как науку оценочную, они сделали вывод о возможности обобщения и сравнения исторического материала, но не путем установления закономерностей, а с помощью сопоставления этого материала с системой человеческих ценностей, существующих будто бы независимо от времени и пространства. Ценностный, или аксиологический подход был возведен ими на уровень одного из принципов исторического исследования. Тем самым признавалась общность между историей, с одной стороны, и такими формами культуры, как литература и искусство, с другой, где оценочная функция выражена достаточно ярко. Близость между историей, литературой и искусством считалась несомненной еще с древности, , поэтому история, как и другие виды искусства, была наделена греками своей музой-покровительницей - Клио. Отсюда сложилось представление об исключительной важности для всякого труда по истории, в том числе научного, выработки литературной формы. Тем более, что история как форма культуры и как наука о человеке воздействует не только на разум, но и на чувство, т.е. не только на рациональную, но и на эмоциональную сферу личности, и в этом отношении также имеет сходство с произведениями литературы и искусства.
В качестве науки, способной обобщать конкретные данные истории и других гуманитарных наук, позитивисты рас
52
сматривали социологию. Неокантианская историософия по существу разделяла такой подход, признала социологию и поставила ее, в отличие от истории, в ряд с номотетическими науками, допуская, таким образом, существование законов общественного развития, которые были отнесены к предмету социологического исследования. В то же время социология как наука о человеке и обществе была отнесена ими к оценочным наукам, что подчеркивало ее принципиальное единство с историей и другими конкретными науками о духе и культуре. В исследовательской практике разграничение между предметом социологического и исторического исследования представляет определенные сложности.
1.5. История в культурно-исторической ситуации своего времени
К числу закономерностей общественного развития может быть отнесено историческое соответствие. В марксистской историософии исторического материализма такая закономерность нашла свое выражение в виде закона соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил, который лежит в основе понимания исторического процесса как последовательной смены общественно-экономических формаций. Но этот закон - частный случай в рамках более общей закономерности исторического соответствия, которая охватывает не только экономическую и социальную сферы, но и все другие сферы бытия и сознания человечества и относится к его культуре. Одной из разновидностей культуры является историография, причем как в донаучных и ненаучных, так и в научных формах.
Основываясь на представлении об историческом соответствии, следует признать всякое историографическое явление продуктом своей эпохи. Это относится ко всем формам существования таких явлений. Так, рапорты М.В.Ломоносова в Академию Наук с выражением своего несогласия с положениями и выводами одного из основоположников норманской теории происхождения Русского государства Г.Ф.Миллера, были весьма близки к доносу, но это соответствовало поли
53
тической и культурно-исторической ситуации времени царствования Елизаветы Петровны, характеру отношений в стенах Академии, наконец, представлениям об этике отношений в ученом мире, которая в России делала первые шаги.
Показательны в этом отношении споры вокруг «Слова о полку Игореве», которым в отечественной историографии был дан новый толчок исследованием А.А.Зимина начала 60-х годов XX в., где он сделал вывод о создании этого произведения во второй половине XVIII в. Они основывались не только на анализе конкретного материала, но и на решении вопроса о соответствии поэмы культурно-исторической ситуации той или иной эпохи. По существу, суть вопроса заключалась в том, выражало «Слово» ситуацию конца XII в. с его раздробленностью русских земель, княжескими распрями и сложными отношениями русских князей с половецкими ханами, или же ситуацию времени Екатерины II, когда усилился интерес к русской старине, когда не столь уж много времени оставалось до эпохи романтизма, во времена которого изготовлялось немало письменных подделок под старину, когда историческая критика была по существу в зачаточном состоянии и когда граф А.И.Мусин-Пушкин или мог принять такую подделку за подлинник, или сам делать вставки в текст 4 произведения .
Историографическая ситуация - составная часть культурно-исторической ситуации каждой эпохи. Все ее стороны также соответствуют своему времени. Это целиком и полно- ' стью относится к методологии истории, возникшей на научной стадии развития историографии. Методология истории, следовательно, также является историческим явлением и может быть объяснена исключительно в контексте многообразной ситуации своего времени.
Подведем итоги
1.	История как отрасль культуры возникла как результат разнообразных потребностей и интересов человека и общества и как результат интеллектуального развития самого человека.
54
2.	Историческое повествование и историческая мысль выражалась в разнообразных формах, соответствовавших развитию культуры человечества.
3.	Формирование истории как науки представляло собой длительный и сложный процесс, соответствовавший культурно-исторической ситуации нового времени (XVII-XIX вв.).
4.	Как наука история имеет свои существенные особенности по сравнению с науками естественного цикла, связанные со значительной ролью идиографического метода построения знаний и оценочными функциями.
5.	Характер и особенности историографии каждой эпохи соответствуют ее общей культурно-исторической ситуации.
Вопросы для повторения
1.	Чем объясняется близость историографии с художественными формами осмысления истории (литературой, искусством)?
2.	Какие обстоятельства способствовали превращению истории в науку?
3.	Какие можно выделить основные этапы формирования научной истории?
4.	Какое значение имеет понятие культурно-исторической ситуации в историографическом исследовании?
Примечания
1	Существует точка зрения, согласно которой историческое мышление первоначально получило развитие в иудейской цивилизации, а от нее - в усвоившей Библию христианской Европе. См.: Бердяев Н.А. Смысл истории. С.68-70, 84. Иную точку зрения проводил историк античное ги и античной культуры А.И.Немировский, отмечавший, что развитие греческой и римской исторической мысли свидетельствует о том, что можно «убедиться и ошибочности мнения неокантиански и экзистенциалистски мыслящих исследователей, противопоставлявших «историзм» Библии провозглашенному ими «антиисторизму» античной историографии». См.: Немировский А.И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979 С.209.
2	Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVII — первая чешерть XVIII века). М., 1976. С.З. Очевидно, что в XVIII в. еще
55
далеко не сложилось современное представление о разграничении между научной историографией и иными, близкими к ней жанрами. Так, А.П.Толочко весьма обоснованно отмечал, что согласно так называемому конституционному проекту галицко-волынского князя Романа Мстисла-вича 1203 г., сведения о котором встречаются в «Истории Российской» В.Н.Татищева, Русь должна сохранять государственное единство, а великий князь киевский должен был избираться съездом наиболее сильных русских князей, выражает «на самом деле излюбленные идеи самого Татищева», и что «Татищев компонует проект Романа из собственных идей». Однако, как объяснял далее А.П.Толочко: «Констатация поддельности, фальсифицированности с современной точки зрения одного места (и даже нескольких) в грандиозной «Истории Российской» в некотором смысле не бросает тень на весь труд. Очевидно, она (эта констатация) еще раз свидетельствует об известном факте: труд Татищева сложнее и неоднозначнее, а представление об историчности, достоверности, вымысле и долге историка начала XVIII в. сильно отличаются от наших. И, возможно, там, где мы сегодня проводим грань между этими понятиями, историк татищевского воспитания не видел ничего иного, кроме возможности лишний раз доказать правоту афоризма - «история - учительница жизни»». См.: Толочко А.П. Конституционный проект Романа Мстисла-вича 1203 г.: опыт источниковедческого исследования // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1995 год. М., 1997. С.252,254,262. При В.Н.Татищеве еще не знали, что «от научного изучения действительности можно отличать ... творчество идеалов». См.: Кареев И.И. Введение в изучение социологии. С. 166.
Петров Ю.В. Практика и историческая наука. Проблема субъекта и объекта в исторической науке. Томск, 1981. С.9.
4	См.: Булахов М.Г «Слово о полку Игорсве» в литературе, искусстве, науке. краткий энциклопедический словарь / Под ред. Л.А.Дмитриева. Минск, 1989. С. 109,110.
56
ГЛАВА 2. ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
2.1.	Неудовлетворенность донаучным уровнем историографии
В средние века историография удовлетворялась априорными утверждениями. Они не основывались на строгой доказательности приводившихся в исторических трудах положений и выводов. В странах христианского мира критерием истины выступала не доказательность, а вера, авторитет Священного Писания и христианского учения. Так, рассказ Повести временных лет о разделении Ярославом Мудрым перед своей смертью Русской земли между тремя своими сыновьями - Изяславом, Святославом и Всеволодом имел в качестве основы не столько достоверные данные, сколько ветхозаветное повествование о разделении земли праведником Ноем между своими тремя сыновьями - Симом, Хамом и Иафетом’. Утвердившаяся в русской общественной мысли теория «Москва - Третий Рим» также восходила к Ветхому Завету, где в пророчестве Даниила содержалась идея смены земных царств.
Положение стало меняться в эпоху позднего средневековья. Связно это было с кризисом общественного сознания, в основе которого лежала религиозная догматика. Формировавшееся рационалистическое мировоззрение не могло удовлетвориться бездоказательными утверждениями, содержавшимися в исторических трудах средневековья, отказывалось принимать на веру то, что освещалось религиозным авторитетом. Оно требовало доказательности выдвигавшихся положений. Поэтому в русской историографии XVII в. не появлялось теорий, в которых объяснение русской истории восходило бы к историософским построениям Библии наподобие теории «Москва - Третий Рим», или к концепции происхождения великих князей владимирских и московских от Августа - кесаря римского, как это было в «Сказании о князьях владимирских» рубежа XV-XVI вв. Напротив, самое серьезное внимание уделялось доказательности использовавшегося ма
57
териала. Так, даже при составлении в Посольском приказе при царе Алексее Михайловиче официозного Титулярника дьяками под руководством главы приказа А.С.Матвеева проводился тщательный подбор источников2. Тем более это заметно в труде конца XVII в. «Скифская история» А.И.Лыз-лова, где автор делал сноски на использовавшиеся им источники.
Начало вступления историографии в научную стадию, имевшее место с эпохи Просвещения, не привело к упразднению в трудах по истории даже вполне научного характера тех или иных следов донаучной стадии развития историографии. Это обстоятельство вызывало неудовлетворенность состоянием исторической науки и, в свою очередь, стимулировало развитие исторической критики и совершенствование исследовательской методологии и методики работы с источниками. По существу, каждый этап в развитии исторической науки вплоть до начала XX в. означал преодоление разных аспектов донаучного мышления. Проявлялось это в постепенном отходе от упрощенного понимания связи между источником и историческим фактом, а также во все более глубоком осознании самой тесной зависимости теории от эмпирики, положений и выводов фундаментального значения от фактического материала, основанного на работе с источниками. Преодоление начальных, донаучных стадий историографии находило также свое выражение в становлении и развитии источниковедения, специальных и вспомогательных исторических дисциплин.
В частности, это проявлялось в историографии XVIII -начала XIX в., когда была выдвинута проблема критерия достоверности источников. Вывод историографии XVIII в. о здравом смысле как о критерии такой достоверности означал существенный шаг вперед в развитии научной критики источников, поскольку представлял собой отказ от некритического восприятия Источниковых данных. Также шагом вперед была критика идеи здравого смысла как критерия достоверности источника, имевшая место в начале XIX в., когда в качестве критерия стали принимать уже не здравый смысл позднейшего историка, а соответствие источника духу того
58
времени, когда он был создан. В середине - второй половине XIX в. выражением стремления к преодолению наследия донаучной историографии стали и позитивистская критика умозрительных теоретических построений, создававшихся без необходимой для этого эмпирической базы, и, в свою очередь, критика позитивистского упрощенного представления о природе источника и исторического факта и их достоверности, совершавшаяся в рамках релятивистских направлений философии истории. В настоящее время та же тенденция к преодолению донаучного исторического мышления, к развитию научной историографии находит выражение в развитии таких направлений, как историческая психология, историческая антропология, внедрение количественных методов и т.д.
2.2.	Функции исторической науки: общее понятие и классификация
Функция - категория, обозначающая деятельность объекта. «Функция - это существование, мыслимое нами в действии»3, - так определял смысл этой категории И.В.Гете. Она означает не просто действие объекта само по себе, но действие, происходящее в рамках системы. Вместе с тем это действие удовлетворяет определенные потребности системы.
Поэтому, рассуждая о функциях исторической науки, необходимо прежде всего составить четкое представление о том, к какой системе относится историческая наука как самостоятельный объект. Без четкого представления об этом едва ли можно четко уяснить смысл исполнения историической наукой какой бы то ни было функции. В этой связи есть основания говорить о существовании двух систем, к которым как составная часть относится история.
Одна из этих систем - культура, в которой историческая память, основанная на достоверном знании прошлого человечества, имеет основополагающее значение. История, следовательно, занимает в рамках культуры человечества как предельно широкой по степени общности системе свое, причем весьма значимое, место. Другая система, в которую входит история, имеет менее широкую степень общности и сама яв
59
ляется составной частью более общей системы - культуры. Это - система наук о человеке и обществе, т.е. гуманитарных и социальных наук.
Такое разделение между двумя системами - общекультурной, с одной стороны, и гуманитарно-социальной, научной, с другой, дает основание для более четкого представления о смысле и значении каждой из функций истории, по существу - о классификации этих функций. Некоторые из них могут рассматриваться как функции культурно-общественной значимости. К ним относятся такие функции, как сохранение социальной и культурной памяти, связанная с ней функции воспитательная и близкие к ней идеологическая и политическая. Такого рода функции имела не только историческая наука, но и историография па донаучной стадии. Следовательно, эта функция существовала еще с древности, когда исторические знания становились частью культуры человечества.
Что касается функции производства и накопления исторических знаний, то она имеет значение прежде всего для развития системы гуманитарных и социальных наук. Несомненно, однако, и то, что данная функция существовала еще на донаучной стадии историографии. В частности, в некоторых исторических трудах древних и средневековых авторов накопление исторических знаний осуществлялось в форме сообщений об отдельных событиях и явлениях прошлого, сделанных по тем источникам, которыми располагали эти авторы, но которые для нас навсегда утрачены. Это выявля- , ется при анализе творческой лаборатории этих авторов, как i известных, так и неизвестных. Так, при изучении истории j русского летописания признано существование не дошедших ' до нас сводов, которые легли в основу сообщений существующих летописей, причем, по мнению выдающегося знатока летописания К.Н.Бестужева-Рюмина, летопись - это «архив, в котором хранятся следы погибших для нас произведений первоначальной нашей литературы»4. Поскольку достоверность тех или иных сообщений может быть установлена методами исторической критики и они принимаются позднейшими исследователями как достоверные, то это обстоятель
60
ство позволяет признать существование функции производства и накопления исторических знаний в донаучной историографии.
Наконец, к системе может быть отнесена и сама истории-ческая наука. Определенные функции - накопление исторических знаний, совершенствование методологии, методики и техники исследования - осуществляются в рамках этой науки. Выполняются эти функции целым рядом связанных с историей дисциплин, от философии истории до конкретных специальных и вспомогательных исторических дисциплин.
2.3.	Производство знаний о прошлом человечества -важнейшая функция исторической науки
Производство знаний о прошлом человечества на донаучной стадии имело место на уровне эмпирики, когда устанавливались отдельные исторические факты. Что касается теоретического уровня, то донаучная историография знает немало теорий и концепций прошлого. Однако они имели только политическое и идеологическое значение для своего времени, не поднимаясь до научного уровня. В некоторой степени близости к обобщениям научно-теоретического уровня стояла историография эпохи позднего средневековья, в которой проявлялось влияние рационалистического мышления. Так, четкой и в известной степени рационалистической выглядит концепция царствования Ивана Грозного из «Истории о великом князе московском» князя А.М.Курбско-го. Согласно этой концепции, до 1560 г., когда царь правил совместно с правительством Избранной Рады, он был окружен достойными людьми, ас 1560 г., когда он окружил себя худородными людьми и стал править без помощи советников из числа знати, бояре подверглись несправедливым гонениям. По существу в своих основах эта теория была воспроизведена [ГМ.Карамзиным в «Истории Государства Российского»5, т.е. спустя почти два с половиной века, уже тогда, когда зародилась научная историография. Однако на роль научного теоретического обобщения эта концепция едва ли может претендо-
61
ваты Она основана на довольно узкой эмпирической базе и в значительной мере на личных впечатлениях самого князя.
Научная же историография, в отличии от историографии на донаучной стадии, способна гораздо шире осуществлять функцию производства знаний, выполняя ее не только на эмпирическом, но и на теоретическом уровне. Это выражается в решении исторической наукой определенных познавательных проблем, в результате чего возникает концепция исторического процесса в соответствии с поставленной в исследовании целью.
В отечественной методологии истории советского времени нередко опускалось упоминание о том, что функция исторической науки по производству знаний выражается в решении проблем непосредственно самой истории, т.е. установление исторических фактов на уровне эмпирики и обоснование на основе комплекса фактов концепций исторического процесса. Между тем, без упоминания о том, что функция производства исторических знаний выражает потребности непосредственно исторической науки, становится непонятной роль истории как самостоятельной научной дисциплины, а не придатка к дисциплинам более общего характера - социологии и историософии. Упоминалось обычно только о том, что функция производства исторических знаний имела значение не сама по себе, но только как необходимое условие для обобщений на уровне социологической или философской теории в рамках социологии или исторического материализма - марксистской философии истории, т.е. в дисциплинах более общего характера по сравнению с историей.
Такой подход к пониманию функции производства знаний исторической наукой был в советское время не случаен. История как научная дисциплина обладала значимостью не столько сама по себе, сколько как средство, с помощью которого философ и социолог получали материал для построения марксистской теории исторического процесса с ее формационным и классовым подходом к явлениям прошлого. Не случайно в этой связи и вполне правомерно в советской литературе постоянно подчеркивалось, что основоположники марксизма обладали глубокими знаниями по истории.
62
Подобное понимание функции производства исторических знаний представляется ограниченным. Оно связано с непосредственным влиянием позитивизма на философию и методологию истории, что было характерно для советской историографии. Позитивистская методология истории в самом деле видела значение исторического знания прежде всего в том, что оно давало материал для теоретических обобщений на социологическом уровне, который представлялся как уровень более общий. За самой же историей возможность делать теоретические обобщения, или же формировать научные знания на теоретическом уровне отрицалась.
Вместе с тем значение функции производства знаний исторической наукой для обобщений на уровне социологии и философии истории не может подлежать сомнению. Всякая серьезная социологическая теория основывается на огромной массе исторических фактов и на обобщениях на уровне исторических концепций как итоге исторических исследований. Это относится, в частности, к формационному пониманию исторического процесса в историософии марксизма, построенному, при всей своей известной ограниченности, на анализе и синтезе большого исторического материала.
Следует, однако, по-видимому иметь в виду, что грань между социологической теорией и исторической концепцией не всегда может быть четкой. Так, с достаточной степенью условности можно провести эту грань между двумя теориями, сформулированными историками государственной школы русской историографии. Одна из них обосновывает возникновение крепостного права в результате серии указов государственной власти в интересах в первую очередь самого государства, и может быть признана исторической концепцией. Основание для этого - построение ее методами исторического исследования, связанного с работой с источниками. Другая теория, построенная также представителем государственной школы Б.Н.Чичериным с учетом концепции указного происхождения крепостного права, известна как теория закрепощения и раскрепощения сословий. Эта теория может быть признана социологической, о чем свидетельствуют особенности ее проблематики и метода ее построения. Пробле-
63
мой, поставленной Б.Н.Чичериным, является изучение генезиса и функционирования сложной социально-экономической и политической системы, существовавшей в России с конца XV по XIX вв. Метод ее изучения был основан прежде всего на учете единства составляющих ее структурных элементов - географического положения страны, ее природных условий, внешнего фактора, особенностей экономики и связанного со всем этим положения разных слоев населения, характеризовавшегося всеобщей несвободой, а также особенностей взаимоотношений их между собой и с государственной властью. Подобная проблематика и метод построения теории характерны а большей мере для социологических, чем для исторических исследований. Но несомненно, что всякая социологическая теория может быть создана исключительно благодаря способности исторической науки к производству знаний, на использовании которых строятся социологические концепции.
2.4.	Формирование исторического сознания и противоречивость исторической памяти и исторических аналогий
Традиционной функцией историографии является формирование исторического сознания.
Под историческим сознанием можно понимать разновидность индивидуального и общественного сознания, обращенного к прошлому человечества. Выражением исторического сознания является всякий источник, в котором прослеживается знание людей о прошлом, причем не обязательно достоверное, и высказано отношение к событиям, явлениям и людям минувших времен. Историческое сознание имеет важное значение для всякой эпохи, поскольку в значительной мере на его основе формируется отношение людей к тем явлениям жизни, которые их окружают. Оно служит для ориентира в реальной действительности и составляет одну из основ опыта как индивида, так и социума.
Формирование исторического сознания представляет собой сложный процесс, в котором может быть выделены две
64
составляющие - стихийная и целенаправленная. Первая формировалась и формируется на основе влияния окружающей социальной среды и личного опыта человека, а вторая - в результате сознательного воздействия сложившихся в обществе структур, способных осуществлять такое влияние - политических (государство), религиозных (церковь), в отдельных случаях - сословных, профессиональных и т.д.
При существовании того и другого пути несомненно то обстоятельство, что историческое сознание строится в значительной степени на основе мифологизации прошлого. «Фантастическое представление о мире, свойственное человеку первобытнообщинной формации»6, - так определял мифологию как систему мифологических представлений, зафиксированных в устных повествованиях А.Ф.Лосев. Миф, который лежит в основе мифологии, представлял собой изначально фантастическое отражение прошлого в сознании первобытных людей, в том числе о прошлом. Однако поскольку в основе такого представления лежит иррациональное начало, а историческая мифология пережила первобытную эпоху, в мифологическом осмыслении истории, сохранившемся в историческом сознании нового и новейшего времени, для исторического мифа характерно прежде всего иррациональное и идеализированное представление о прошлом. Как правило, исторический миф в наиболее выгодном свете представляет ту группу (этническую, социальную и т.д.), к которой принадлежит его носитель, и в невыгодном свете - людей «чужих», нс относящихся к своей группе. Несомненно, что мифы формируют ложное представление не только о прошлом, но и о настоящем, способствуют утверждению в сознании образа врага, служат основой ксенофобии, поддерживают традиционализм, который идеализируется или подается в романтическом ореоле. Историческая мифология способствует утверждению социальной и политической утопии, также представляющей из себя, как и миф, совокупность ложных представлений, но уже не о прошлом, а о будущем.
Миф и утопия теснейшим образом связаны между собой, причем не только миф порождает утопию, но и попытки осуществления утопии подпитывает историческую мифологию.
65
Мифы отличаются устойчивостью, поскольку опираются на глубинные основы сознания, и борьба с ними, как показывает опыт, представляет большую сложность. Между тем преодоление исторической мифологии составляет объективную необходимость для современного общества. В условиях постиндустриальной стадии развития, современной информационной цивилизации мифология как основа исторического сознания значительной части общества, относящейся к разным социальным слоям, в том числе и к самым просвещенным, представляет собой глубокий анахронизм, восходящий к средневековью и даже к еще более ранним историческим эпохам.
Следует исходить из того, что решение этой актуальной задачи может происходить лишь постепенно, причем свое решающее слово может сказать прежде всего историческая наука. Для этого требуется не только высокий уровень исследовательской работы, но и сочетание ее с популяризацией научных знаний. Уровень исследовательской работы должен таким образом сочетаться с доступной, а по возможности и с художественной формой подачи материала, причем подобное сочетание имело место в русской историографии XIX-XX вв. в трудах целой плеяды историков. Определенные надежды на успех дает при этом то обстоятельство, что интерес к научной истории, обозначившийся в условиях кардинальных перемен демократического характера в нашей стране с середины 80-х годов XX в., не ослабевает. Следовательно, сохраняются шансы на то, что общество все больше и больше будет прислушиваться к голосу ученого-историка.
Следует иметь в виду и то обстоятельство, что распространение научных знаний не всегда может уберечь от ложных исторических сопоставлений, выстраивающихся на основе мышления по аналогии. Известно, что даже в самых просвещенных кругах русской белой эмиграции подобное мышление было весьма распространено, и события в России 1917-1921 гг. сопоставлялись в сознании многих покинувших страну людей с событиями Великой Французской буржуазной революции. Отсюда нередки были сопоставления большевиков с якобинцами, Ленина с Робеспьером, Дона с Ван
66
деей, ожидания «русского термидора» и даже «русского Бонапарта», в роли которого мог выступать, как им казалось, то Л.Троцкий, то М.Фрунзе, то М.Тухачевский. Известно, однако, что события в России XX в, пошли совсем по иному сценарию, чем во Франции в конце XVIII в. Это свидетельствует о том, что историзм в сознании и мышление по принципу исторической аналогии далеко не всегда способен дать точный исторический прогноз. Но историческое прогнозирование не относится к функциям исторической науки, поскольку история - наука о прошлом, но не о будущем человечества. Исторический анализ может, конечно, давать определенные основания для прогнозирования. Но предъявлять к истории требования, чтобы ее положения и выводы давали бы твердые основания для социологических прогнозов или каких-либо выводов относительно будущего, едва ли справедливо. Попытки заглянуть в будущее только на основе исторического опыта без учета настоящего положения и тенденций развития не могут быть признаны научными.
2.5.	Иные функции исторической науки (воспитательные, политико-идеологические)
Воспитательная функция истории прослеживается еще в античной историографии. С точки зрения историков, разделявших основные положения философии стоицизма, исторические труды должны быть написаны так, чтобы донести до читателя примеры поведения людей в конкретных обстоятельствах - положительные и отрицательные, чтобы создавать морально-нравственный ориентир. В сочинениях римских историков это находило наглядное проявление в противопоставлении гражданских добродетелей раннего Рима, которые ими идеализировались, и морального упадка современного им римского общества.
Воспитательная и политико-идеологическая функции историографии очень близки между собой. Решение воспитательных задач средствами историографии проводилось с учетом потребностей политики и идеологии. Все это очень часто приходило в противоречие с положениями и выводами исто
67
рической науки. При изменении политико-идеологических ориентиров происходило развенчание всего того, что еще в недавнее время подавалось в героическом ореоле - событий, личностей и т.д. При этом строго научные данные, полученные по источникам, которые ранее нередко замалчивались, становились достоянием гласности. Развенчанию прежних идеалов способствовала неизбежная в переломные эпохи смена исторических ценностей, и то, что недавно могло казаться подвигом, расценивалось в совершенно ином свете, и наоборот. Так, к примеру, произошли переоценки деятельности в России революционеров, либералов, самого царского режима, а герои превращались в своего рода антигероев, что особенно наглядно проявилось в поздней советской и постсоветской историографии, но имело место и ранее. При этом , переоценки также далеко не всегда опирались и опираются на ! строго научные данные и имеют не столько научную, сколько * идеологическую основу.
Стремление к достижению средствами истории воспитательных и политико-идеологических функций ведет в отдельных случаях к фабрикации источников, или же, наоборот, к их замалчиванию. Известными и яркими примерами сознательного изготовления фальшивок, которые должны были сыграть роль политической провокации, является составление «Завещания Петра Великого» и «Протоколов сионских мудрецов». Несомненно, что всякая фальсификация является источником. Однако такие источники могут служить для исследования не того периода, к которому их относили фальсификаторы, а того времени, когда они были составлены. Напротив, долгое время в СССР не придавалось широкой ог-ласке существование документов, отражавших договоренность между сталинским и гитлеровским режимами в 1939 г. о разделе территорий ряда стран Европы и отчасти сотрудничество между ними. И лишь работа комиссии во главе с А.Н.Яковлевым в период гласности и перестройки сделала эти документы известными. То же самое относилось к целым комплексам других документов советского времени.
Таким образом, между функцией истории научного характера, связанной с производством знаний, и функциями ее
68
воспитательного и политико-идеологического характера существует противоречие. Воспитательные и политико-идеологические соображения нередко стоят на пути научного исследования. Формы препятствия могут быть разные. Это - закрытие определенных архивных фондов, выходящее за рамки закона об архивах, а также разного рода кампании в отношении историков вплоть до репрессий против них в условиях тоталитарных режимов. Общество и государство стоит перед выбором между наукой, с одной стороны, и политико-идеологическими целями, с другой, причем выбор далеко не всегда делается в пользу науки. Некоторые сдвиги в этом отношении могут происходить в условиях смены режимов или на волне демократизации. В частности, это касалось публикации стенограмм Чрезвычайной следственной комиссии, образованной Временным правительством для расследования действий бывших высших государственных лиц царского режима, документальные подборки журналов «Красный архив», «Крас-, ная летопись» и другие публикации уже при советской власти. В конце XX - начала XXI вв. появилось множество документальных публикаций, среди которых представляют большой общественный интерес полный текст секретного доклада Н.С.Хрущева о культе личности Сталина на XX съезде КПСС в журнале «Известия ЦК КПСС» 1990 г., «пакта Риббентроп-Молотов» 1939 г., серии документов о деле Ф.К.Миронова, Кронштадтском восстании 1921 г., о трагедии в Катыни, документов политических партий России начала XX в., секретных докладов органов ОГПУ советскому руководству и т.д.
Воспитательная и политико-идеологическая функции исторической науки существовали и существуют благодаря тому, что историческая наука дает весьма убедительный материал для воздействие на массовое и индивидуальное сознание. В таких условиях историки могут воспрепятствовать сознательному искажению исторической действительности в том случае, если существуют условия демократического общественного контроля за властью. Если такие условия отсутствуют или недостаточны, то историк располагает несравненно меньшими возможностями для защиты истории от раз
69
ных способов фальсификаций и мифотворчества на темы исторического прошлого.
Подведем итоги
1.	Становление научной историографии было связано с неудовлетворенностью донаучными формами познания прошлого.
2.	Как область культуры человечества и как система научных знаний история выполняет свои разнообразные культурные и общественные функции, удовлетворяя определенные потребности индивида и общества.
3.	Важнейшей функцией истории, как и всякой науки, является производство знаний.
4.	Общественно значимая функция научной историографии состоит в целенаправленном формировании научного исторического мировоззрения, в противостоянии стихийному формированию исторического знания на основе мифологических представлений.
5.	История широко использовалась и используется для осуществления функций, не связанных с производством знаний (политических, идеологических, воспитательных).
Вопросы для повторения
I.	Чем можно объяснить неудовлетворенность донаучным уровнем развития историографии в новое и новейшее время?
2.	В чем выражаются различия между донаучной и научной историографией?
3.	Что такое функция исторической науки и какие возможны классификации ее функций?
4.	Почему функция производства исторических знаний может считаться важнейшей для историка?
5.	Почему возникают противоречия между функцией производства исторических знаний и другими функциями исторической науки и как можно оценивать возможности историка по защите интересов научной историографии?
70
Примечания
1 См.: Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.). Курс лекций. М., 2000. С.31.
См.: Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...». Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988. С.32.
' Цит. по кн.: Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С.498.
1 Бестужев-Рюмин К.Н. О составе русских летописей до конца XIV в. СПб., 1868. С.87.
' См.: Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен по XVIII век. Курс лекций. Л., 1982. С.100-101.
Советская историческая энциклопедия. В 16-ти т. М., 1966. Т.9. Стб.506.
71
ГЛАВА 3. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И СУБЪЕКТ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
3.1.	Понятие объекта и предмета исторического познания
Признаком всякой научной дисциплины является наличие у нее собственного объекта познания и его предмета. В исследовательской практике, в том числе и в историческом исследовании, понятия объекта и предмета познания различаются достаточно четко. Определенную трудность в представляет разграничение этих понятий. В философской литературе между ними по существу иногда не делается различий. Наиболее общее определение объекта - «вещь, предмет», с разъяснением того, что «понятием «объект» обозначали только то, что внутри мышления или сознания противостояло явлениям мысли в качестве объективного предмета»'. Таким образом, разница между предметом и объектом не устанавливалась, или же, по крайней мере, признавалась очень несущественной.
Несравненно более четким является понимание различия между объектом и предметом научного исторического познания в литературе по методологии истории. Вместе с тем при объяснении соотношения между одним и другим понятием в ней имеются определенные различия. Так, с точки зрения Ю.В.Петрова, объект - «это «мир человека», т.е. действительность, ассимилированная практически и теоретически» человеком. Подобное понимание опирается на философское представление об объекте познания как о том, что было включено в сферу деятельности человека, во взаимодействие с ним2. Не соглашаясь с таким пониманием объекта исторического исследования, И.Д.Ковальченко подчеркивал, что объектом может признаваться «реальность, существующая независимо от субъекта», т.е. историка, тогда как предмет -часть объекта, включенная в познавательный процесс. При этом в ходе развития процесса исторического исследования
72
«предмет познания расширяется»3, поскольку расширяются знания об объекте исследования.
Оба понимания в некоторой степени уязвимы для критики. Так, при подходе, принятом Ю.В.Петровым, не ясны различия между объектом и предметом исследования, которые понятны на прикладном уровне исследователям-практикам. У И.Д.Ковальченко такое различие прослеживается четко. Но в го же время он поднимает сложную проблему соотношения между объективной реальностью прошлого и ее познанием, которая решается на уровне не методологии, а философии истории. Как отмечал сам И.Д.Ковальченко, она решалась им в свете «традиционного подхода», принятого в советской историографии, для которой было характерно признание объективной реальности прошлого, возможность познания которой не подвергалась сомнению. Очевидно, что во второй половине 80-х годов, когда книга И.Д.Ковальченко вышла в свет, в отечественной историографии было заметно усиление интереса к проблемам методологии исторического познания, и такой подход не мог не казаться упрощенным.
Давая определение понятию объекта и предмета познания, И.Д.Ковальченко указывал, что объект - «это совокупность качественно определенных явлений и процессов реальности, существенно отличных по своей внутренней природе, основным чертам и законам функционирования и развития от других объектов этой реальности». Предмет же, по его словам, есть «определенная целостная совокупность наиболее существенных свойств и признаков объекта познания, которая подвергается изучению»4.
По-видимому, данные определения нуждаются в некотором уточнении в той части, которая касается соотношения между объектом и предметом исторического познания. В них хорошо учитываются отличия между объектом и предметом исследования по объему охватываемого в них исторического материала, когда обращается внимание на то, что предмет -это часть объекта, избранная исследователем для изучения. В то же время не в полной мере подчеркнута такая существенная сторона, как соотношение в них статического и динамического начал. Если объект исследования может быть пред
73
ставлен в статическом виде, как таковой, то предмет - это обязательно динамика, которая выражается в его развитии и связях как внутри своего объекта, так и с другими объектами за изучаемый исторический период, и, по-видимому, в его исторических корнях и значении для будущего. Кроме того, предмет исследования представляет из себя по существу ту самую проблему, которая требует своего раскрытия.
В свете воззрения на историографию как на культурно-исторический феномен объект исторического исследования и его предмет могут быть представлены в виде процесса, развивавшегося по мере развития потребностей в познании прошлого и, соответственно, самой историографии. Несомненно, что «предмет истории сам историчен, что и должно определять наш подход к его рассмотрению»5.
3.2.	Развитие представлений об объекте и предмете исторического познания
Эта мысль Б.Г.Могильницкого - итог анализа общей развития историографии на протяжении всего времени ее су ществования.
Для древности и средневековья тематикой исторических сочинений разных жанров была история государства, церкви (церковная история англов Беды Достопочтенного), отдельных народов, крупных событий вроде войн и сражений (галльская и гражданская у Юлия Цезаря, Иудейская у Иосифа Флавия, Куликовская битва, оборона Пскова 1581 г., взятие и оборона донскими казаками Азова 1637-1641 гг. в русской воинской литературе), жизнеописания выдающихся людей (биографии Плутарха, повесть о Данииле Романовиче Галицком из Галицко-Волынской летописи в составе Ипатьевской летописи). В историографии античного мира подобной тематике соответствовал объект изучения, а предмет состоял в том, что автор показывал свой объект в действии. Такое соответствие не случайно, поскольку, как было уже замечено, античные историки в признании политического характера своих сочинений «были совершенно откровенны»6.
74
По-видимому, более сложные отношения между тематикой исторических сочинений, с одной стороны, и их объектом и предметом, с другой, существовали в средние века. В них могли провозглашаться в качестве их содержания история учреждений вроде государства и людей, например, князей, как это было в заголовке Повести временных лет: «Се повести временных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киеве нача первое княжити, и откуду Руская земля стала есть». Однако в средневековом мышлении роль человека и всего того, что им было создано, в том числе всяких учреждений вроде государства, не представлялось самостоятельной. За всеми деяниями людей виделось осуществление планов потусторонних сил, Бога или дьявола. При подобном понимании истории едва ли люди и все то, что с ними было связано, могли казаться достойными внимания. Поэтому в качестве объекта внимания средневекового историка выступало высшее начало, от которого зависел ход истории и судьбы людей, а предметом являлись замыслы этих сил в отношении рода человеческого, которые находили выражение в делах людей. Не случайно в хрониках, летописях и других средневековых сочинениях по истории содержатся частые ссылки на волю Бога или козни Сатаны как причины тех или иных событий. Положение стало меняться в эпоху позднего средневековья, когда по мере кризиса провиденциализма и распространения рационалистического мышления возрастало внимание к человеку, в результате чего человек и его действия стали постепенно выступать непосредственно в качестве объекта и предмета исторического повествования.
Рационалистические основы философии истории нового времени окончательно закрепили те изменения в объекте и предмете историографии, которые происходили с позднего средневековья. При этом в эпоху Просвещения стало возникать понимание ограниченности объекта и предмета исторического изучения с попыткой углубить и расширить его. Уже Вольтера не удовлетворяло то, что в центре исторических трудов оказывались персонажи, наделенные властью, а не широкие массы населения. Но, заявляя о своем желании «писать историю людей»7, он не смог решить этой задачи. В не-
75
сравнение большей степени объектом и предметом его исследований становились царствующие особы и их деяния, такие, как Петр I, Карл XII, Людовик XIV, Людовик XV. Впрочем, уже в XVIII в. предпринимались отдельные и небезуспешные попытки расширить объект и предмет исторических трудов, как, например, у В.Н.Татищева, ставшего первым историком крепостного права в России, а позже - у отдельных историков первой половины XIX в., уделявших внимание изучению юридических источников. Но в целом заметно расширить сферу исторических исследований долгое время не удавалось.
Такая задача была решена в рамках русской историографии либерального направления второй половины XIX - начала XX в. Позитивизм как ее философская основа, обосновывавший многофакторность исторического процесса, вводил в качестве объекта научного исторического изучения экономику и социальные отношения, а предмета - развитие этих явлений во времени. Все в большей степени приобретали значение самостоятельного объекта исследования явления культуры и общественного сознания, в частности, такие, как культурно-идеологические основания Русского государства конца XV - XVI вв., как своеобразное русское западничество XVII в., реформы в сфере культуры и условия просвещенного абсолютизма в XVIII в. Едва ли в этой связи можно согласиться с выводом И.Д.Ковальченко, утверждавшего: «Предмет исследования либерально-буржуазной историографии XIX в. был более узким по сравнению с просветителями»8. В самом деле в либеральной историографии он представляется более широким, чем в историографии эпохи Просвещения, где в целом не удалось преодолеть того, что в центре ее внимания оказывалось государство, власть и ее носители.
Для отечественной историографии советского времени характерно повышенное внимание к социально-экономической тематике, что предопределило выбор соответствующих объектов и предметов исследования. Но уже примерно с середины 50-х годов стало сказываться стремление к расширению тематики, к выбору тех объектов и такого предмета исследования, которым ранее уделялось мало внимания, в част-
76
пости, к истории политических отношений и культуры, а также к методологии и методике исторического исследования.
Зарубежная историография понимала объект и предмет истории шире, чем советская. В этом большую роль сыграло влияние школы «Анналов», которая в центре внимания ставила изучение непосредственно человека прошлых эпох. Объектом исследования при таком подходе могли быть только человек и общество при первостепенной значимости человеческой личности по сравнению с коллективом. По мнению Б.Г.Могильницкого, «в «очеловечивании истории», в осознании того, что история является ареной деятельности людей и именно поэтому представляет для нас неослабевающий интерес», заключалась сильная сторона подхода историков школы «Анналов» к объекту и предмету исторического исследования. В то же время недостаток этого подхода Б.Г.Могильницкий видел в том, что в нем содержалось «сугубо идеалистическое истолкование. На первый план выдвигается духовная сторона деятельности человека, его психология»9. Указание на выдвижение на первый план духовной жизни человека по отношению к материальной ее составляющей как на недостаток в общем не удивительна для советской историографии. Но после выхода в свет книги Б.Г.Могильницкого у российских историков существенно изменились историософские и методологические ориентиры и подобное замечание не может не вызвать возражение, тем более в связи с тем, что современная отечественная историография дала целый ряд ярких примеров антропологически и психологически ориентированных исследований. Это, в частности, относится к изучению истории русского летописания и некоторых сюжетов из истории Киевской Руси и удельного времени И.Н. Данилевским, опричнины Ивана Грозного В.Б.Кобриным и А.Л.Юргановым, борьбы с уголовными преступлениями на южной окраине России в XVII в. В.Н.Глазье-вым, отношений между сибирскими землепроходцами и коренным население Сибири XVII в. А.С.Зуевым, войны донских и запорожских казаков с турками на Черном море в XVII в. В.Н.Королевым, Разинского восстания В.М.Соловьевым,
77
революции и гражданской войны в России В.П.Булдаковым. Фрагменты же такого подхода можно найти в целом ряде исследований. Кроме того, критика Б.Г.Могильницкого требует некоторого уточнения в том отношении, что такой историк школы «Анналов», как Ф.Бродель, и такой их последователь, как Ж.Ле Гофф, уделяли проблемам общественного бытия в истории едва ли меньшее внимание, чем марксисты, подробно изучая окружающую человека среду.
Стремление историков школы «Анналов» к уяснению в первую очередь человеческого, личностного содержания истории стимулировало распространение таких перспективных направлений современной историографии, как историкопсихологическое и антропологическое. Это, в свою очередь, вызвало к жизни развитие истории малых форм, объектом изучения которой является человек, а предметом - многое из того, что его окружало и на что ранее мало обращалось внимание или что оставалось вне поля зрения историографии, занятой решением несравненно более крупных проблем. Вместе с тем общая антропологизация истории, а также процесс интеграции гуманитарного знания все в большей степени приводит историков к выводу, что зачастую внимание к такому объекту исследования, как обыкновенный человек, не относящийся к интеллектуальной или политической элите, дает по крайней мере ничуть не меньше для понимания исторического процесса, чем изучение жизни выдающихся личностей, чему уделяла внимание еще античная историография. В этой связи такого человека все чаще можно видеть в качестве объекта исторического познания.
3.3.	Взаимоотношения между объектом и субъектом исторического познания
Одной из существенных особенностей истории как науки, которая отличает ее от наук естественного цикла, но придает ей сходство с другими науками о человеке и обществе, является взаимоотношение между объектом и субъектом познания. В естествознании объект науки и ее субъект составляют разные миры, и познание в этой сфере представляет со
78
бой изучение человеком внешнего по отношению к себе мира, взгляд на него со стороны. Совсем по-иному складываются взаимоотношения между объектом и субъектом науки в |уманитарном и социальном познании. Здесь объект и субъект познавательного процесса относятся к одному миру, к миру людей, а сам этот процесс для познающего субъекта и общества, к которому он принадлежит, в известном смысле представляет собой акт самопознания. Основано такое представление на том, что при всех различиях между людьми во времени, в характере цивилизации, в уровне и существе культуры есть нечто общее, что связывает все человечество в единое целое. Историософской основой такого представления является признание идеи мирового «всеединства», которая, но оценке М.Ф.Румянцевой, имела распространение в зарубежной философии, а в русской философии конца XIX - начала XX вв. «приобретает системообразующее значение», причем в качестве части этого «всеединства» рассматривалось человечество в целом. На позициях признания мирового «всеединства» и человечества как части его стояли крупнейшие ученые России начала XX в. В.И.Вернадский и Л.С.Лаппо-Данилевский10. Такой взгляд являлся концентрированным итогом научного развития на рубеже нового и новейшего времени, всесторонне учитывавшего взаимосвязь и интеграцию разных сфер знания. Он противостоял представлениям того же времени противоположного характера - о непреодолимых различиях между людьми разных эпох и цивилизаций, которые нашли обобщенное выражение в выводе О.Шпенглера, сделанном им вскоре после первой мировой войны: ««Человечество>> - пустое слово»”.
Представление об объекте изучения исторической науки как о явлении, имеющим тождество с историком, или, по крайней мере, очень тесное приближение к нему, складывалось однако среди историков стихийно, причем гораздо раньше появления самой идеи «всеединства», а уже после ее появления, в XX в., существовало в значительной мере столь же стихийно, вне связи с ней. Это приводило историков к упрощенному подходу в понимании сложной природы взаимоотношений между субъектом и объектом исторического ис
79
следования. Ранний пример такого упрощения давала историография XVIII в., когда с позиций философии рационализма сложилось представление о здравом смысле исследователя как о критерии для суждения о достоверности источника, когда А.Л.Шлецер, опираясь на идею здравого смысла, попытался восстановить летописный текст, написанный Нестором. Несостоятельность такого подхода к установлению достоверности источника и к реконструкции его текста была очевидна еще в первой половине XIX в.12 В советской историографии примером подобного упрощения было понимание психологических основ личности и структуры ее мышления как неизменных в своих основах. Между тем, еще в первой половине XX в. для психологов, антропологов и этнографов была очевидна историчность психологии и мышления людей, что ставило проблему совершенствования методики истолкования и критики источников с учетом различий психологии историка и объекта его изучения13.
Из этого очевидно, что близость между объектом и субъектом исторического познания может рассматриваться как относительная, далеко не как аналогия, но как своего рода подобие. Основано оно прежде всего на том, что общая отличительная особенность людей состоит в существовании у них разума и чувств, рациональной и эмоциональной сферы. Это обстоятельство оказывает свое воздействие на исследовательский процесс, ограничивая объективность историка по сравнению с объективностью естествоиспытателя. В самом ’ деле, объект исторического исследования, представляющий | собой мир людей, общество и личность, наполнен, в отличие ' от объекта естествознания, эмоциями, которые оказывают едва ли меньшее влияние на ход событий, чем рациональное осознание людьми своих интересов. Страсти и эмоции ми- ’ нувших лет забываются со временем, но легко могут быть возвращены к жизни при обращении к документам и материалам прошлого, к источникам. Позднейший исследователь по мере все более глубокого ознакомления с источниками, вживания в изучаемую эпоху, становится как бы соучастником тех действий и процессов, который он познает, заражается теми же переживаниями и эмоциями, которыми жили лю
80
ди того времени, персоналии научного исторического исследования и одновременно - герои повествования. В прошлом он усматривает аналогии современному ему положению, что ведет к тому, что он сочувствует одной из сторон изучаемого времени, а это неизбежно ограничивает его объективность. Для естествознания подобная ситуация исключена.
Связь субъекта и объекта исторического исследования проявляется в том, что объект находится в весьма жесткой зависимости от субъекта. Он таков, каков сам историк, личность которого составляет продукт своей эпохи и вписана целиком и полностью в культурно-историческую ситуацию своего времени, являясь ее частью, и в то же время, как личность творческая, оказывающая обратное воздействие на эту ситуацию. Степень такого обратного воздействия историка (или историографического направления) на культурно-историческую ситуацию может являться предметом историографического исследования. Объект исследования при таком предмете может быть или предельно широким, таким, как культура данной эпохи, или таким более конкретным, как ее историография вообще или отдельное историографическое направление, или еще более конкретным и узким, таким, как личность отдельного историка. При этом степень воздействия зависит от множества обстоятельств, прежде всего от самого ученого, причем это воздействие может выйти за хронологические рамки жизни и деятельности того или иного историка и влиять на культурно-историческую ситуацию более позднего времени. Так, не случайно мы являемся свидетелями взрыва интереса к личности и научному наследию целого ряда выдающихся историков старой России, а за последние годы -к А.С.Лаппо-Данилевскому. По-видимому, актуальным становится вопрос о более внимательном изучении значения многих выдающихся историков советского времени с более строгим и конкретным учетом культурно-исторической ситуации тех лет. Примером такого крупного монографического исследования подобного рода может служить книга В.М.Панеяха о своем учителе Б.А.Романове14.
Очевидно, что объект исторического изучения - результат свободного выбора субъекта-историка. Но выбор не зави
81
сит исключительно от него. Он связан с культурно-исторической ситуацией своего времени, частью которой была ситуация в историографии. Не случайно в качестве объектов исторического изучения в русской историографии XVIII -начала XIX вв. выделялось прошлое «Государства Российского» и деятельность ее венценосных правителей, во второй четверти и в середине XIX в. - уже не только государство, но и государственно-юридические учреждения, отдельные стороны культуры и быта, во второй половине XIX в. - хозяйственный и социальный строй, колонизационные процессы, местная, или «областная» история, в советское время - экономическое развитие, классовая борьба, общественные движения, революции. Даже при одном и том же объекте в историографии разного времени и разной направленности могло иметь место далеко не одинаковое его понимание. Такой объект изучения, как Разинское восстание и сам С.Разин, присутствует в отечественной историографии издавна, еще с конца XVII в. Однако в историографии конца XVII в. изучение этого объекта рассматривалось прежде всего как повествование о злодеяниях казаков и их «воровстве», в XVIII - начале XIX вв. - как история противогосударственного бунта, в концепции государственной школы - как яркий пример протеста против государственности и порядка наиболее темных сил старого русского общества, к которым относили прежде всего казаков, стремившихся к консервации отживших отношений, в советской историографии - как исследование одного из крупнейших проявлений классовой борьбы в русском феодальном обществе, как крестьянской войны, в трудах современного историка В.М.Соловьева - как познание «русского бунта», сложного общественно-психологического явления, специфически российской формы выражения общественного недовольства без каких-либо созидательных перспектив на будущее.
Таким образом, объект исторического исследования возникает не сам по себе. Он имеет неразрывную связь с его субъектом-историком и определяется современной историку культурно-исторической ситуацией. В познании его выражается потребность того времени, к которому принадлежит по
82
знающий субъект. Всякий же объект, как и субъект исторического познания - один из историографических и культурноисторических фактов своего времени.
3.4.	Роль субъективного начала в историческом познании
Проблема соотношения объективного и субъективного начал в историческом познании и роли в нем самого историка носит историософский характер и имеет значение для методологии истории. В самом деле, от признания принципиальной возможности получения в результате исторического исследования объективного результата или же того, что степень объективности такого исследования неизбежно ограничена субъективным началом, выраженным как в источнике, так и в личности историка, зависит применение тех или иных исследовательских методов.
На всем протяжении развития научной историографии воззрения на эту проблему менялись. В целом для историографии XVIII-XIX вв. было характерно представление о том, что в источнике могут содержаться объективные данные, а для исследователя существовала возможность объективного подхода к изучению того материала, которым он располагал. Это не исключало понимание того, что в источниках нередко содержались сведения, не соответствовавшие реальности прошлого или по причине незнания или неполного знания автора по поводу того, о чем он писал, или его субъективности. На выявление из источников достоверных сведений была нацелена разносторонняя работа историков того времени по совершенствованию методов истолкования и критики источников. Свое наиболее полное выражение такое представление нашло в рамках позитивистской исследовательской парадигмы. В ней историческое исследование рассматривалось в целом как однотипное с исследованием в естественных науках, а достижение конечных его результатов ставилось в зависимость не столько от субъекта, сколько от объективной стороны, прежде всего такой, как состояние Источниковой базы и разработанность исследовательских методов.
83
Положение изменилось на рубеже XIX-XX вв., когда сложился принципиально иной подход к оценке соотношения объективного и субъективного начал в историческом познании. Под влиянием релятивистских направлений историософии, таких, как академическая философия жизни и неокантианство, был сделан вывод о том, что всякий источник и всякий исторический труд интересны прежде всего своей субъективностью, что степень объективности как в источнике, так и в работе историка весьма относительна. Результат исследования в гуманитарных, а отчасти и в социальных науках, как правило, ставился в зависимость от субъекта. Для историка это означало пересмотр традиционной методологии, сложившейся в своих основах в XIX в. Ранее источник использовался главным образом для извлечения из него необходимой информации. Новый подход к методологии основывался на том, что степень объективности такой информации может быть оценена при условии установления между историком и автором источника своеобразного диалога на базе понимания исследователем авторской психологии и характера личности. Путь к этому - углубленное проникновение в содержание источника, при котором значительно возрастает роль его истолкования, и сама работа с источником сводится в целом к истолкованию его содержания, а уже это позволяет «понять его создателя, получить информацию о нем»15.
Такое понимание роли субъекта в историческом исследовании неизбежно выдвигало некоторые новые требования к историку. Это уже не только эрудиция, столь характерная для исследователей-позитивистов, детально знавших объект и предмет своей работы. Это требование предельной широты взглядов и основанной на ней толерантности, позволяющей понять и услышать другого, признать его право на культурную самобытность, суметь воспринять ««принцип признания чужой одушевленности» в концепции А.С .Лаппо-Данилевского», который «позволяет повернуть историю лицом к человеку»16. Подобная толерантность составляет одну из характерных черт культуры эпохи постмодернизма и с неизбежностью распространяется в современной историографии.
84
3.5.	Объект, предмет и субъект исследования в историографии постмодернизма
С последней четверти XX в., в условиях становления и развития историографии постмодернизма, стало складываться новое представление об объекте и предмете исторического исследования и о роли в нем субъекта-историка. Утверждение, будто бы реальность прошлой жизни человечества как шковая отсутствует, или, по крайней мере, недоступна для познания, характерное для постмодернизма, вело к формированию нетрадиционного понимания того, что представляет из себя объект исторического исследования. Поскольку же единственной частью реальности прошлого, доступной для познания историка, объявлялся текст, под которым подразумевался всякий остаток прошлого в его материальном выражении или же всякое предание о прошлом, сохранившееся в письменной или в устной традиции, одним словом, любой след культуры человечества в самом широком смысле, то объектом познания становился этот текст17. Для такой составной части традиционной историографии, как источниковедческое исследование, текст также признается в качестве объекта исследования. Но текст в ней - не что иное, как исторический источник, который служил в конечном счете для познания реальности прошлого, а само источниковедческое исследование представляет из себя в свете традиционных историографических воззрений такое исследование источника, которое важно нс только само по себе, как средство познания источника, но и как форма поиска наиболее эффективных способов использования источника в историческом исследовании.
В историографии постмодернизма текст как объект исследования приобретает несравненно большее значение, чем просто источник знаний о реальности прошлого, в том числе и такой, как сам источник. Он получает значение единственного остатка этой реальности, который доступен для исследовательского восприятия, рефлексии, построения авторских концептуальных конструкций на темы прошлого, и по существу - для субъективного прочтения и оценки этого прошло
85
го, которое оставило данный текст. Текст, таким образом, в качестве объекта исследования в историографии постмодернизма имеет то же самое значение, что и реальность прошлого в традиционной историографии. Но если реальность прошлого в традиционной историографии - это не только сохранившийся источник, но прежде всего те события, явления и процессы, которые уже прошли, то, чего перед историком уже нет, то текст - эта та часть реальности прошлого, которая дошла до историка.
Предмет исторического исследования, заключающийся в общем и в целом в изучении функционирования объекта и связей его с другими объектами прошлого, в постмодернистской историографии приобретает значение установления связи между изучаемым - текстом или текстами, которые выступают как объекты исследования, и интертекстом18, или текстовой культурой, под воздействием которой созданы исследуемые тексты. Воздействию на текст текстовой культуры прошлого придается исключительно важное значение, несравненно большее, чем самой реальности, окружавшей автора текста. Такое воздействие шло от текстовой культуры по временной вертикали, уходившей в прошлое по отношению к той эпохе, когда созданы изучаемые тексты, и от современной изучаемому тексту текстовой культуры, т.е. с текстами своей культурно-исторической временной горизонтали. Изучение этого предмета позволяет историку уяснить в конечном счете смысловую нагрузку текстов по двум направлениям: что в изучаемых текстах сохранилось от смысла интертекста, или от текстовой культуры прошлого и современного этому тексту, и какой новый, иной, особый смысл мог содержаться в этих текстах по сравнению с интертекстом.
Однако в свете представлений постмодернистской историографии выводы исследования по поводу изучаемого предмета, т.е. о смысле текстов, зависят, как это по крайней мере заявляется, не от объективного содержания самих текстов, а от субъективного фактора, в качестве которого выступает историк как субъект процесса познания. Поэтому к предмету исторического познания с точки зрения постмодернизма могут быть отнесены взаимодействие между изучаемым текстом
86
it историком, исследователем этого текста, и особенности восприятия текста исследователем, связанные с культурно-историческим различием эпох, когда создавался и когда изучался текст, а также с психологическими чертами личности историка.
Противоречия имеют место в понимании постмодернистами роли субъекта-историка в исследовательском процессе. С одной стороны, по сравнению с историософскими представлениями, сложившимися в рамках позитивизма и широко распространенных в XX в., когда позитивистские воззрения на историческое исследование подлежали пересмотру, такая роль, с точки зрения постмодернистов, несравненно выше. Это связано с тем, что они вообще отказываются видеть какую-либо объективную основу результатов труда историка. Созданная историком концепция, с их точки зрения - целиком авторская конструкция прошлого, без какого либо реконструктивного начала, связанного с воссозданием в историческом труде реальности прошлого, какой-либо иной, чем изучавшийся историком текст. Исторический труд, таким образом, не может давать представление о какой-либо иной реальности прошлого, чем изучавшийся историком текст, а также, возможно, и такой реальности прошлого, как личность автора этого текста. Но он дает представление о личности его создателя-историка, его культуре и психологии. Может сложиться впечатление, что с точки зрения постмодернистов, труд историка, как и всякий итог творческой работы, говоря словами А.С.Лаппо-Данилевского, относившимися к характеристике исторического источника, представляет из себя реализованный продукт человеческой психики19. Или же что историк - совершенно свободная личность, а значимость его труда - не в объективном отражении в нем реалий прошлого, а в том, что он даег представление о субъективном впечатлении историка от прошлого, с которым он соприкасается через такую его реальность, как текст.
Этому противоречит другая основа постмодернистского воззрения на роль субъекта в изучении истории. Связана она с представлением о тексте. Всякий текст - итог сложного культурно-исторического взаимодействия личности автора с
87
интертекстом, с прошлой и современной ему культурой, выражением которой является и интертекст, и каждый текст сам по себе, причем творческое начало в каждом тексте весьма ограничено и не выходит за культурно-исторические рамки интертекста, соответствует его законам. Но то же самое может быть сказано о труде историка, который также представляет из себя текст. При таком понимании характера труда историка как субъекта исследования его творческая роль ограничена интертекстом, т.е. в данном случае - историографической традицией, а в широком смысле - общей культурной традицией, частью которой является историография.
Противоречия возникают также в связи с тем, что постмодернисты разделяют принципиальное положение неокантианства конца XIX в. о всяком историческом явлении как об уникальном, неповторимом феномене. Несомненно, что такое представление должно быть распространено и на всякий текст, являющийся также историческим явлением. Однако представление о зависимости всякого текста от интертекста, о повторении в тексте в той или иной форме характерных признаков предшествовавшей тексту культуры, ставит под сомнение идею уникальности, феноменальности всякого объекта исторического исследования, как, впрочем, и всякого результата этого исследования - исторического труда.
Подведем итоги
1.	Объект и предмет исторического исследования представляют собой то, на что направлена цель исторического познания и соотносятся друг с другом, как статическое и динамическое начало.
2.	Объект и предмет исторического исследования сами по себе историчны и меняются по мере изменения культурноисторической ситуации.
3.	Объект исторического познания связан с субъектом познания - историком, формируется им, зависит от него и от историографической ситуации времени творчества историка как части общей культурно-исторической ситуации.
4.	От субъекта исторического познания зависит не только выбор объекта, но и содержание исторического исследования.
88
5.	В культурно-исторической ситуации постмодернизма объектом исторического исследования становится текст, предметом - процесс формирования и развития этого текста в рамках интертекстовой традиции и взаимодействия текста с субъектом исследования.
Вопросы для повторения
1.	Какое содержание в методологической литературе вкладывается в понятие объекта и предмета истории?
2.	Как можно понимать историчность объекта и предмета исторического повествования и исторического исследования?
3.	В чем состоят особенности взаимоотношений между субъектом и объектом познания в исторической науке?
4.	Какова роль философии всеединства в понимании особенностей взаимоотношений между субъектом и объектом познания в историческом познании?
5.	На чем основаны новые требования к историку в постмодернистской парадигме исторического исследования по сравнению с позитивистской его парадигмой?
6.	В чем особенности понимания объекта и предмета исторического исследования историками-постмодернистами по сравнению с традиционной историографией?
7.	В чем можно увидеть противоречия во взглядах постмодернистов на роль субъективного начала в историческом исследовании?
Примечания
1	Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С.313-314.
2	Петров Ю.В. Практика и историческая наука. Проблема субъекта и объекта в исторической науке. С.231.
3	Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. С.43, 45.
4	Там же. С.42, 45.
5	Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. С. 17.
6	Быковский С.Н. Методика исторического исследования. С. 12.
7	Цит. по кн.: Ковальченко И.Д. Указ. соч. С.46.
8	Там же.
89
4 Могильницкий Б.Г. Указ. соч. С. 18.
10	Румянцева М.Ф. Методология истории А.С.Лаппо-Данилевского и современные проблемы гуманитарного познания //Вопросы истории. 1999. №8. С. 139.
11	Шпенглер О. Закат Европы // Философия истории. Антология. М., 1995. С. 164.
'* См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. С.339, 340.
13	См.: Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв ). М„ 1998. С.8.
14	См.: Панеях В.М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов. СПб., 2000.
14	Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. С.28.
16	Гам же. С.11.
17	См.: Лубский А.В. От монизма к плюрализму: постнеклассическая модель исторического исследования. С.52.
18	Под интертекстом следует понимать не текст в узком смысле слова и не только литературную традицию, а культурную традицию вообще, поскольку, с точки зрения постмодернистов, текст - не только литературный, но и всякий другой источник.
19	Характеристику А.С.Лаппо-Данилевским источника применила по отношению к постмодернистскому понятию «текст» О.М.Медушевская. См.: Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. С. 118.
90
ГЛАВА 4. ПОНЯТИЕ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
4.1.	Расширительное и конкретное понимание методологии истории
Понятие методологии истории относится к одному из самых распространенных в исторических исследованиях. Поэтому оно требует конкретного установления своего смысла, значения и содержания, поскольку в литературе наблюдается весьма широкое его применение, а разные авторы вкладывали и вкладывают в него далеко не одинаковый смысл.
Что касается различий по смыслу этого понятия, существовавших и существующих в научной и учебной литературе, то можно выделить расширительное и узкое, конкретное понимание этого смысла.
Расширительное понимание наступает тогда, когда при его применении допускается смешение функций методологии и философии истории, а те или иные историософские проблемы подаются как методологические. Пример такого смешения можно найти в монографии В.Ж.Келле и М.Я.Коваль-зона, с точки зрения которых материализм является одним из исследовательских принципов исторической науки1. В самом деле, установление исследовательских принципов относится к проблемам методологии истории. Однако методологические проблемы могут рассматриваться не только с материалистических позиций, но и с позиций идеализма, к примеру, субъективного. Так, при рассмотрении методологических проблем истории с субъективно-идеалистических позиций источник вполне может быть представлен не как объективно существующее явление, а как продукт сознания историка, формирующего собственную источниковую базу, и, следовательно, как явление, вторичное по отношению к субъективному сознанию историка. Тем более это может быть отнесено к историческому факту, в реконструкции, а тем более в конструкции которого роль субъективного сознания исключительно велика. И вообще вопрос о материалистической или, напротив, идеалистической основе исследования является
91
историко-философским, а не методологическим, и принятие материалистического понимания как истории вообще, так и исторического познания, в частности, зависит от философской позиции историка, а не от той методологии исследования, которой он придерживается. Следовательно, принятие В.Ж.Келле и М.Я.Ковальзоном материализма как принципа исторического исследования относится к сфере философии истории, а не ее методологии, и, соответственно, не может быть отнесен к исследовательским принципам, рассматриваемым в рамках методологии истории.
Другой случай расширительного понимания смысла методологии истории, наступает тогда, когда в исследованиях под выражениями: «позитивистская методология», «марксистская методология» и т.д. подразумевается то, что относится к теории исторического процесса. Так, в связи с «позитивистской методологией» упоминается характерная для позитивистского подхода к объяснению исторического процесса теория многофакторности, а с «марксистской методологией» -столь же характерные для марксистской концепции, объясняющей ход истории, формационное и классовое его обоснования. Все это, однако, не относится к выявлению характера и особенностей исследовательской работы, принятой в рамках позитивистской и марксистской методологии, к подходу к теории самого исторического исследования. Близкое понимание методологии выражено А.И.Ракитовым, с точки зрения которого она может существовать «в широком и узком смысле слова», причем в первом случае «методология исторического познания выступает как составная часть исторического материализма»2. Поскольку исторический материализм представляет собой марксистскую философию истории, то в данном случае происходит смешение историософии и методологии истории.
Более конкретное и узкое понимание связывает методологию истории с процессом исторического исследования. Четкое понимание такого рода выразил М.ЯТефтер. С его точки зрения, методология истории - это «теория исторического познания», которая «разрабатывает принципы и средства добывания знаний о прошлом, систематизации и истолко
92
вания полученных данных с целью выяснения сущности исторического процесса и реконструкции его во всей конкретности и целостности»3. Столь же четко определена методология у И.Д.Ковальченко, по мнению которого, это - «теория научно-познавательной деятельности, направленная на изучение и разработку методов научного познания», а также «составная часть гносеологии»4. Определение методологии истории в качестве теории исторического познания не вызывает возражений. Однако взгляд на нее как на составную часть гносеологии представляется примером расширительного понимания ее смысла, поскольку гносеология - составная часть философии вообще, включающая в себя учение о сознании и познавательном процессе, а гносеология философии истории - часть ее, представляющая собой философское обоснование исторического познания, философскую основу методологии истории, но не ее саму по себе. Сходную характеристику давал А.И.Ракитов в той части, которая касается у него не методологии вообще, а методологии в узком смысле слова. Она, по его мнению, «представляет собой ... специальную дисциплину, задача которой - теоретическое исследование, анализ, реконструкция, оправдание и обоснование методов соответствующей деятельности»5, т.е. исторического исследования. С точки зрения Б.Г.Могильницкого, методология истории «изучает природу, принципы и методы исторического позна-6 ния» .
Таким образом, методология истории в узком и конкретном смысле может быть представлена в качестве научной дисциплины, обеспечивающей организацию исследовательского процесса с целью получения нового и максимально достоверного знания. Научный характер методологии истории не случаен, поскольку признание за историей статуса одной из наук предполагает адекватный ее статусу характер получения исторического знания. Такой взгляд на методологию истории требует придания ей определенной структуры, включающей в себя обоснование основных этапов и научных принципов исследовательской работы, классификации и объяснения порядка применения ее методов, выделения и уясне
93
ния сущности категорий, с которыми имеет дело исследователь.
4.2.	Историческое познание и методология истории
Методология истории, следовательно, возникла и развивалась одновременно с процессом формирования и развития истории как науки. Сама она представляла собой историческое явление и соответствовала культурному и научному уровню своей эпохи. Изучение же ее в историческом плане может составлять часть историографического исследования, поскольку способствует раскрытию сущности и особенностей исследовательского процесса на том или ином этапе развития исторической науки. Изучение ее может также составлять самостоятельный объект исторического исследования.
Если становление научной историографии относят к XVIII в., то начало методологии истории связывается с более поздним временем, с серединой - второй половиной XIX в., когда в Германии И.Г.Дройзен прочитал первый специальный курс по этой дисциплине с соответствующим названием . Такой взгляд на время возникновения методологии истории имеет основание. В самом деле, к тому времени о ней сложилось целостное представление, которое и было сведено Дрой-зеном в определенную систему. Но это не значит, что методологии истории как таковой не было ранее. Уже с XVIII в., на заре научной историографии, историки руководствовались некоторыми исследовательскими правилами, которые носили черты методологии. Так, стремление к познанию исторической реальности, к отделению этой реальности от встречающегося в источниках «баснословия» становилось важнейшим принципом работы историков, а определение и обоснование принципов исследовательской работы относится к задачам методологии истории. В этот период начинало формироваться представление об историческом источнике, о необходимости классификации источников и ее задачах, об истолковании содержания источников и об их критике, ее задачах и стадиях, и, наконец, об историческом факте и об отличие его от того, что не могло быть признано реальностью прошлого, но
94
о чем имеются сведения в источниках. Все эти представления еще не поднимались на уровень достоверных знаний, так как не были результатом специальной теоретической работы, а являлись своего рода итогом исследовательской практики.
Примерно со второй четверти XIX в. в качестве одного из требований к историческому исследованию стала предъявляться необходимость учета в нем того, что в то время называлось «духом времени». В этом состоял важный шаг на пути формирования историзма в исследовательском мышлении историка, причем такая черта мышления принимала императивный характер, выходя таким образом на уровень принципа научной работы, впоследствии превратившегося в один из методологических принципов, принятых в историографии.
Положения методологии истории впервые были четко сформулированы на базе позитивистской историософии во второй половине XIX в., а итогом разработки методологических проблем исторического познания стал труд выдающихся историков и теоретиков методологии Ш.Ланглуа и Ш.Сеньо-боса «Введение в изучение истории», на русском зыке вышедший в свет в 1898 г. Позитивистская методология была широко представлена в русской историографии, на ее позициях стояли историки государственной школы, а также С.М.Соловьев, позже ее положения разделял В.О.Ключев-ский, а теоретическое их обоснование давал Н.И.Кареев. С точки зрения позитивистов, история была одной из конкретных наук, следовательно, методология исторического познания в целом соответствовала методологии познания в других науках, в частности, в естествознании. Основывалась позитивистская методология на представлении о безусловной возможности познания историком прошлого через исследование исторических источников, в которых содержались объективные сведения об исторической реальности и которые необходимо было извлечь историку с учетом того, что объективная реальность могла быть выявлена с учетом определенной субъективности источника как авторского произведения.
Объективность составляла главное требование, предъявлявшееся к историческим исследованиям. Она приобрела значение их важнейшего методологического принципа. За
95
историком признавалась способность к объективному исследованию в случае выполнения им определенных методологических требований. Они касались формирования Источниковой базы, которая должна была быть предельно полной, а также выполнения тех правил интерпретации и критики источников, подробно разработанных в рамках позитивистской методологии. В качестве конечного итога исторического исследования признавалось установление исторических фактов без каких бы то ни было теоретических выводов, которые могли бы оказаться в противоречии с объективностью. По существу таким образом историческое исследование в позитивистском понимании ограничивалось эмпирическим уровнем и оказывалось без своей теоретической стадии. Выводы на уровне теории исторического процесса на основе установленных исторической наукой фактов должна была делать социология как дисциплина, носившая, в отличие от истории, теоретический характер. Впрочем, четкого размежевания истории и социологии удавалось достичь далеко не всегда. Когда же такое размежевание достигалось, историческое исследование принимало характер, который Ф.Ницше определил как «антикварная история». Типичным примером подобных исследований являлись в отечественной историографии труды И.Е.Забелина, представлявшие значительный интерес с точки зрения изучения жизни и быта разных слоев русского общества. Однако в трудах целого ряда историков, признававших в целом позитивистскую методологию, выводы не ограничивались чистой эмпирикой, или фактологическим уровнем, а выходили на уровень теории. Эго, в частности, относится к классикам русской историографии С.М.Соловье-ву и В.О.Ключевскому.
Основы позитивистской методологии истории пересматривались в конце XIX - начале XX вв. Первым обратил внимание на необходимость всестороннего учета особенностей объекта и предмета исторического исследования по сравнению с естествознанием представитель академической философии жизни В.Дильтей. По его мнению, эти особенности для исторической науки несравненно важнее, чем черты сходства с естественными науками. В недооценке этих особенностей
96
он видел существенный недостаток позитивистской методологии истории. Рассматривая историческое познание как в известном смысле процесс самопознания, В.Дильтей сделал вывод об отличии методологии истории от методологии естественных наук. Если естествознание основано на рациональном познании, то методология истории, как и других наук о человеке, «науки о духе», должна быть основана прежде всего на понимании исследователем объекта своего познания, другого человека, на психологическом проникновении в его рациональную и эмоциональную сферу, в его систему ценностей, на усвоение особенностей его психологии. Он придавал при этом большое значение методам психологического познания и интуиции историка, способной, по его мнению, оказать помощь в познании другого человека, в том числе человека прошлых эпох. Однако опора на интуицию не может относиться к научной методологией, поскольку идет вразрез с рациональными методами научного познания.
Несколько позже В.Дильтея была предложена еще одна альтернативная по сравнению с позитивистской методология истории. Ее сформулировали основоположники философии ис-юрии неокантианства (Баденской ее школы) В.Виндельбанд и I Риккерт. Также, как и В.Дильтей, они перешли от особенностей объекта и предмета исторического исследования к особенностям методологии истории по сравнению с естествознанием. ()ни обращали внимание на то, что если естествознание имеет дело с массовыми, повторяющимися и поддающимися установлению закономерностей явлениями, то история - с явлениями уникальными, неповторимыми, имеющими лишь определенные черты внешнего подобия, настолько, насколько неповторим и уникален отдельный человек и все, что связано с людьми. На >гом основании они разделяли возможности и задачи истории и естественных наук.
По мнению В.Виндельбанда, важнейшей чертой методо-иогии истории является преобладание в ней описательного метода, тогда как в естествознании работает законоустанавливающий метод. Он исходил из того, что уникальные и неповторимые явления истории как явления человеческого духа подлежат лишь описанию, но не обобщению и выведению на
97
этой основе исторических закономерностей, тогда как материалы естественных наук позволяют выводить закономерности. На этом основании Виндельбанд отнес естествознание к наукам номотетическим (законоустанавливающим), а историю - к идиографическим (описательным). Согласившись с таким разделением наук, основанным на особенностях их методологии, Г.Риккерт дополнил его разделением наук на оценочные и неоценочные, отнеся историю к первым из них. Оценочный характер исследования в истории, как и в других «науках о духе», он выделял как важнейшую их особенность по сравнению с неоценочным характером естественнонаучного исследования. Признание оценочного характера этих наук основывалось на том, что действия людей и явления человеческого духа подлежат оценке относительно шкалы некоторых всеобщих вневременных общечеловеческих ценностей. Такое положение истории возвращало ей статус науки, поскольку признание за ней лишь описательного характера ставило под сомнение этот ее статус, ибо научное исследование не могло ограничиваться лишь описанием. В то же время оно выдвигало в качестве методологического принципа исторического исследования аксиологический подход, основанный на учении о ценностях, с которыми историк сопоставлял изучаемый им материал. Этот методологический принцип порождал аксиологический метод изучения прошлого. При признании оценочного характера истории неизбежно в связи с применением аксиологического метода исследования усиливалась ее субъективность, зависевшая от признаваемых историком ценностей.
Взгляд на историю как на науку, связанную с широким использованием описательного и аксиологического методов, способствовал созданию более глубокого и четкого представления об особенностях исторического исследования. Вместе с тем не все последователи неокантианства отрицали возможность использования в историческом исследовании обобщения и выявлять закономерности. Такую возможность допускал А.С.Лаппо-Данилевский, а М.Вебер, создавший учение об идеальных типах, по существу признавал определенные закономерности общественного развития, и, следовательно,
98
возможность применения законоустанавливающего метода в методологии истории.
Марксизм, ставший в своих основных чертах философской основой советской историографии, был, по мнению А.С.Лаппо-Данилевского, одним из «номотетических» направлений историографии8. Следовательно, в методологии истории он не имел принципиальных отличий от позитивизма. Сходство между марксистской и позитивистской методологией истории основывалось на признании возможности объективного отражения в источнике реальности прошлого, существования объективных исторических фактов и способности историка к объективному познанию прошлого. В то же время имелись определенные отличия. Тесная связь советской историографии с идеологией и политикой привела к превращению партийности в один из методологических принципов исследования, что вступало в неизбежное противоречие с объективностью, которая также провозглашалась как принцип. Еще большее значение, чем в позитивистской методологии, приобретал в марксизме метод классового анализа.
Новое направление в историографии было связано со школой «Анналов». Критически оценивая традиционную историографию как историю событий, основоположники ее М.Блок и Л.Февр считали, что «в центре внимания историка должен стоять человек», причем человек общественный, «люди, организованные в классы, общественные группы»9, и выдвинули в качестве идеала историю массовых явлений, или «тотальную историю». Они признавали познаваемость прошлого, в том числе в рамках поставленных ими задач, но при условии совершенствование методологического инструментария. Для этого они считали необходимым изучение среды обитания людей прошлого, их материального и социального положения, что уже позволяло понять особенности их психологии и ментальности. Задача исследователя они видели в том, чтобы выдвинуть проблему и значительно расширить круг источников. При этом письменные свидетельства необходимо было сочетать с изучением материальной культуры по вещественным источникам, языка и особенностей культу
99
ры - по лингвистическим источникам, при особом внимании к таким формам выражения сознания людей, как традиции, ритуалы, стереотипы социального и индивидуального поведения. Методология школы «Анналов» оказала значительное влияние на историографию, в том числе на отечественную, стимулировала развитие ряда современных направлений историографии, таких, как историческая антропология и историческая психология.
4.3.	Зависимость методологии истории от философской позиции историка
Различие между философией и методологией истории не исключает тесную связь между ними, основанную на зависимости принятой тем или иным исследователем методологии от его философской позиции. Такая зависимость основана на том, что философия играет роль фундамента научного мировоззрения, обуславливает его теоретические элементы, в частности, общее представление и об изучаемом процессе, и об основах научного поиска, т.е. о методологических основаниях научного исследования.
Развитие научной историографии дает яркие примеры такого рода зависимости. Они могут быть выявлены на самых ранних стадиях перехода историографии в научную стадию, т.е. начиная с эпохи Просвещения, для русской исторической науки - с XVIII в., еще до начала формального признания существования методологии истории. Господствовавший в то время рационализм в философии истории предопределил возникновение методологии, основой которой признавалось рациональное начало, или здравый смысл историка. В соответствии с этой философией здравый смысл выступал критерием истины при истолковании источников и применении тех или иных методов работы с ними, для выводов на уровне эмпирических знаний, или знаний об историческом факте, и на уровне теоретических выводов.
Для историософии позитивизма с ее представлением о наличии в источнике объективного содержания, о способности историка к объективности в установлении и анализе ис
100
торических фактов, а социолога, работающего с этими фактами - в выведении теоретических положений характерна, методология, в которой в качестве основного исследовательского принципа выдвигалась объективность. Установление фактов при этом рассматривалось как главная и итоговая задача истории, которая резко отделялась от социологии как наука конкретная от науки обобщающей.
Возрождение в конце XIX в. мысли И.Канта о невозможности познания «вещи в себе», доступной познанию не в своем объективном виде, а в виде явления в нашем сознании, полученного в результате опыта, и перенесение ее в рамках философии неокантианства на историческое познание способствовало изменениям в методологии истории. Взгляд позитивистов на относительную простоту и объективность источника и исторического факта, на доступность прошлого человечества нашему познанию был существенно пересмотрен. В результате, по оценке А.Я.Гуревича, длительный период «философской «наивности» исторической науки миновал»10. Релятивизм, т.е. представление об относительности наших знаний, распространился на оценку знаний об этом прошлом. Субъективно-идеалистический характер неокантианства заставил методологию сменить центр тяжести с источника как объекта исторического исследования на историка как субъекта исследования. Такое перенесение ставило познание в зависимость не только от освоения историком методов работы, сложившихся в позитивистской методологии, но и от его способности понять людей изучаемой эпохи, их психологию, систему ценностей и т.д.
Для историков, как правило, однако, характерна размытость философской позиции, отсутствие ее в чистом виде. Поэтому в их методологии нередко сочетаются признаки, имеющие разное историософское обоснование. Историки, придерживавшиеся позитивистской методологии, нередко уделяли внимание психологическому истолкованию той или иной исторической ситуации, что более характерно для методологии, основанной на релятивистских направлениях историософии - на академической философии жизни или неокантианстве. К примеру, С.М.Соловьев очень интересно вскрыл
101
сложный психологический подтекст борьбы политических группировок 1730 г. вокруг «кондиций», предложенных Анне Ивановне при ее вступлении на престо членами Верховного Тайного совета. Столь же интересно дана у В.О.Ключевского психологическая ситуация борьбы в XVII в. поборников традиционализма и своеобразного русского западничества того времени. Точно также М.Вебер, придерживавшийся историософии неокантианства, при характеристике идеальных типов использовал методологию, характерную скорее для позитивизма и предполагавшую такие методические прием, как абстрагирование, обобщение, исторический синтез, что, в общем, не соответствует представлению основоположников неокантианства о неповторимости и уникальности исторических явлений как явлений духа.
Нередко в современной историографии используется сочетание методологии, восходящей к разным историософским направлениям, прежде всего к позитивизму и к релятивистским течениям - академической философии жизни и неокантианства. В результате методы рационального истолкования и критики источников, построения исторических фактов и теории исторического процесса сочетаются со стремлением историка понять людей прошлого, проникнуть в их сознание и психологию.
4.4.	Зависимость методики от методологии
Практическая реализация методологии истории происходит в методике исторического исследования. В зависимости от методологической ориентированности историка в его труде заметно преобладание тех или иных методов исследования.
Для историков позитивистской методологической ориентации характерен выбор методов, направленных на установление исторических фактов, содержащихся прежде всего в письменных источниках, в соответствии с идеей позитивистской историографии: «история пишется по документам». Методы выявления эмпирического материала в их трудах явно
102
преобладают над методами теоретического синтеза полученных на эмпирической стадии фактов.
Советская историография, основанная на марксистской методологии, в целом приняла характерные для позитивизма методы эмпирической стадии исследования. Но к теоретической стадии в ней проявлялось несравненно большее внимание, а метод социального анализа находил в ней широкое применение.
На почве распространения методологии неокантианства и в связи с достижениями психологии второй половины XIX -начала XX вв. в историографию все шире внедрялись методы анализа психологических ситуаций. Получали развитие разные формы исторической психологии, такие, как социальная психология, этнопсихология, психология толпы и т.д. Делались попытки связать историческое исследование с психоанализом или его элементами, например, при изучении подходящих для этого персоналий, например, деятелей тоталитарных диктатур".
Методология тотальной истории школы «Анналов» повлекла за собой проникновение в историческое исследование некоторых новых, нетрадиционных методов, связанных с познанием среды существования человека изучаемой эпохи. Среди них - аэрофотосъемка, привлечение данных антропометрии, лингвистики и другие данные того же рода, позволяющие обеспечить углубленное проникновение в прошлую жизнь человечества через анализ таких данных, как следы его существования и деятельности.
Подведем итоги
1.	Методология науки, в т.ч. истории, в узком и конкретном смысле представляет собой научную дисциплину, обеспечивающую организацию исследования с целью получение максимально точного и конкретного знания.
2.	Методология истории как самостоятельная дисциплина выделилась во второй половине XIX в. и прошла в своем развитии ряд этапов, соответствующих основным стадиям развития культуры, научной мысли и историографической ситуации XIX-XX вв.
103
3.	Методология исторического исследования находится в тесной зависимости от философской позиции историка, а его методика - от методологии.
Вопросы для повторения
1.	Чем объяснить то обстоятельство, что в исторической и философской литературе нет единого отношения к содержанию понятия «методология истории»?
2.	Можно ли признать методологию истории самостоятельной научной дисциплиной или же считать ее частью системы исторического познания?
3.	Какими обстоятельствами было вызвано появление вол второй половине XIX в. методологии истории как специального объекта изучения?
4.	Почему конкретную методологию истории можно связывать с культурно-исторической ситуацией той эпохи, к которой она относилась?
5.	В чем взаимосвязь между философией истории, методологией и методикой исторического исследования?
Примечания
' См.: Келле В.Ж., Ковальзон М..Я. Теория и история. (Проблемы теории исторического процесса). С.41.
2	Ракитов А. И. Историческое познание; Системно-гносеологический подход. С. 23.
3	Советская историческая энциклопедия. В 16-ти т. М., 1966. Т.9. С.387.
4	Ковальченко ИД. Методы исторического исследования. С.35.
5	Ракитов А.И. Указ. соч. С.23.
6	Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. С.4.
7	См.: Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С. 10.
8	См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. С.317.
9	Гуревич А.Я. М.Блок и «Апология истории» // Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С. 196.
10	Там же. С. 189.
11	См.: Штурман Д. О вождях российского коммунизма. М., 1993. Кн. 1-2; Пейн Р. Ленин. М., 2000.
104
ГЛАВА 5. РАЗВИТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРОЦЕССЕ НАУЧНОГО
ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗННИЯ
5.1.	Предпосылки превращения истории в науку
Превращение истории в науку с сохранением за ней статуса одного из направлений гуманитарной культуры представляло собой сложный процесс. Он был обусловлен всей культурно-исторической ситуацией эпохи позднего средневековья и начальной стадии новой истории.
Интеллектуальный прорыв человечества от средневекового провиденциализма к гуманизму и рационализму нового времени составлял предпосылку значительного усиления интереса к истории. Это соответствовало более общему процессу возрастания интереса к человеку вообще, который заполнял освободившуюся в индивидуальном и общественном сознании нишу после того, как постепенно подрывались начала, основанные на религии. Человек стал занимать в сознании то место, которое ранее отводилось Богу. Отсюда все то, что происходило с человеком и людьми вообще в прошлом, вызывало повышенное внимание. Такое внимание связано было также с изменением особенностей мышления людей этой эпохи по сравнению с мышлением средневекового человека. На взгляд последнего, будущее его ничтожно мало зависело от него самого, от людей вообще и от их истории, в частности, когда отдельный индивид и человечество в целом находилось в полной зависимости от воли Провидения. В новых условиях, когда разум и воля человека, прежде всего выдающихся людей, стали рассматриваться в качестве движущей силы истории, когда признавалась зависимость судьбы человека и людей вообще не от потустороннего, а от человеческого начала, потребность человечества в самопознании значительно возросла. Самопознание и самоидентификация человека и общества относится к проблемам философии. Однако философия как научная дисциплина предельно общего по
105
рядка нуждается для своих обобщений и выводов в знаниях конкретных гуманитарных дисциплин, в частности истории. Отсюда - общие основы повышенного интереса к историческому знанию, к его достоверности и точности.
Другой причиной повышения интереса мыслящей части человечества к прошлому и определяемое этим формирование истории как науки стала сама эпоха и связанные с ней бурные события, которые привели в конечном счете к ломке средневековых порядков и к появлению строя, основанного на отношениях предпринимательства, к отказу от сословных начал и установлению юридического равноправия людей, на несравненно большей свободе, чем в средние века. Бурные события обостряют чувство времени, пробуждают историческую мысль, заставляют задуматься о причинах столь значительных изменений в жизни людей, о движущих силах истории, о будущих судьбах человечества в целом, страны и народа, отдельной личности. Это - проблемы философского уровня. Однако в соответствии с особенностями мышления людей, ориентированного на выяснение причинно-следственных связей, решение этих философских проблем зависело в определяющей степени от познания прошлого, которое относилось к задачам истории. Представление об этом познании резко отличалось от соответствующего представления в средние века, что было вызвано переменой в воззрениях на научное познание и достоверное знание вообще.
Изменение взглядов на ученость, науку и научные знания по сравнению со средними веками составило еще одну предпосылку перехода к научной истории. В средневековой Европе, как, впрочем, и на Востоке, наука соотносилась со знаниями основ религии, религиозной литературы и права, а ученый не мог существовать вне теологии. Принципиально новый подход к пониманию сущности науки являлся достижением европейской цивилизации в период перехода от средних веков к новому времени. Он заключался в том, что наука стала рассматриваться уже не только как хранитель накопленных знаний, основанных уже не обязательно на религии, но как способ формирования новых знаний с помощью анализа и синтеза как старых знаний и существующего опы-
106
in, гак и нового фактического материала, полученного в ходе наблюдения и серии экспериментов.
Таким образом, общие культурно-исторические изменения в условиях позднего средневековья и начала новой истории создавали предпосылки качественного изменения историографии, которая стала формироваться как научное явление при сохранении доставшегося от прошлого статуса одно-го из жанров литературы и одного из направлений культуры.
5.2.	Три парадигмы научной истории
В современной историографии процесс развития исторической науки на протяжении XVIII - XX вв. нередко рассматривается как смена трех научных парадигм, которые соответствуют трем этапам в развитии этой дисциплины. Парадигма - совокупность предпосылок, определяющих конкретные научные исследования и знания и принимаемых ученым сообществом на каком-то данном этапе развития пауки1. Таким образом, понятие научной парадигмы включает в себя уже сложившиеся и признаваемые в конкретных культурноисторических условиях предпосылки исследования - те или иные теории исторического процесса и исследовательскую методологию. Следовательно, это понятие шире, чем по отдельности теория исторического процесса и методология исследования. Поскольку теоретические и методологические основы исторического исследования имеют определенную философскую базу, как правило, состоящую из комбинации разных философских идей, распространенных в то или иное время, то, следовательно, понятие исследовательской парадигмы предполагает учет этой философской базы.
Несколько более узкого понимания того, что из себя представляет парадигма научного исследования, придерживается А.В.Лубский, разделяющий мнение о том, что это -«система предписаний и правил познавательной деятельности, или моделей научного исследования»2. При таком понимании парадигмы сущностью ее выступает единство двух сторон - теории исторического процесса и методологии исследования, принятых на определенном этапе развития науч
107
ной историографии. Однако и при таком понимании предполагается учет историософской и общей культурно-исторической ситуации того времени, когда сложилась и существовала данная парадигма исторического познания.
Процесс развития исторической науки рассматривается как последовательная смена в ней трех парадигм, каждая из которых соответствовала культурно-исторической ситуации своего времени и была подготовлена всем ходом развития научной мысли. Эти три парадигмы определяются как классическая, неклассическая и постнеклассическая3. При этом история развития исторической науки свидетельствует о том, что в условиях одной и той же культурно-исторической и историографической ситуации возможно существование нескольких исследовательских парадигм, причем новая парадигма возникает и существует, как правило, в виде определенных теоретических обоснований, тогда как исследовательская работа достаточно долгое время ведется в рамках сложившейся ранее традиции.
5.3.	Классическая парадигма исторического исследования
Классическая парадигма прошла длительный период своего развития от начальной стадии научной историографии в эпоху Просвещения XVII-XVIII вв. до сформировавшейся исторической науки середины - второй половины XIX в., основанной на историософии позитивизма. Сутью культурно-исторической ситуации этого времени был исторический оптимизм, связанный с переходом от средневековья к новому времени, с вступлением в век разума и свободы, когда поступательное развитие человечества по пути прогресса ощущалось как совершенно неоспоримое и абсолютно доказанное явление. Преимущество нового перед старым признавалось несомненным. Период романтизма начала XIX в., когда возникло сомнение в идее прогресса, а традиции прошлого рассматривались в качестве ценности, когда в силе разума и безграничных возможностях познания возникли некоторые сомнения, не переломил тенденций развития исторической нау
108
к 11, поскольку шел вразрез с общим ходом исторического и интеллектуального процесса нового времени.
История в эту эпоху представлялась как одна из наук и с (явилась в один ряд с естествознанием. Это определило содержание представлений о задачах исторического исследования и о характере получаемого в результате исследовательской работы знания, а также о способах его получения, вырабатывавшихся в процессе развития методологии науки. В основе методологии того времени лежала философская идея способности познания человеческим разумом объективной реальности, причем как окружающей человека природной среды, так и всего того, что касается деятельности самого человека в настоящем и в прошлом, т.е. того, что относится к объекту и предмету исторического познания. В основе же теоретических представлений об историческом прошлом лежал также философский по своей природе взгляд на него как на процесс, развивающийся в соответствии с присущими ему глубинными внутренними закономерностями. Философской основой этих идей выступали направления XVIII - XIX вв. -рационализм, гегельянство и позитивизм. Первое из них обосновало взгляд на силу разума как двигателя исторического процесса или по крайней мере как одной из мощных движущих сил, на движение истории по пути прогресса, а также на способность разума к познанию прошлого. Второе сформировало представление о закономерном характере исторического процесса и о внутренних факторах как о главных движущих силах истории по отношению к внешним. Позитивизм обобщил и синтезировал эти представления, добавив в философское обоснование теории исторического процесса идею многофакторности и плюралистический подход к его объяснению. Позитивизм также обеспечивал более широкий и глубокий взгляд па историю, чем монистический подход, выделявший в качестве главного, а зачастую и единственного, один или немного факторов, что в целом упрощало и обедняло общее представление о прошлой жизни человечества. Кроме того, позитивизм обеспечил теоретического разработку представления о том, что историческое исследование невозможно без создания прочной эмпирической базы, кото
109
рая создается на основе изучения источников и установления по ним исторических фактов. По существу тем самым были обеспечены в конце XIX - начале XX вв. успехи в развитии источниковедения, усиление интереса к философии и методологии истории и возникновение новой, неклассической парадигмы исторического исследования.
Само историческое исследование в рамках его классической парадигмы также представлялось в виде сложного процесса, разделенного на три стадии: поисковую (эвристическую), опытную (эмпирическую) и теоретическую, тесно связанных между собой и вытекавших одна из другой, когда по мере завершения одной из стадий осуществлялся переход к следующей стадии. Общая формулировка проблемы исследования на первой стадии и поиск литературы и источников завершались формулировкой рабочей гипотезы. На второй шло формирование эмпирической базы данных (исторических фактов), которые историк устанавливал по предшествовавшей литературе и источникам4. На третьей стадии шло формирование теоретической концепции исследования с учетом существовавших к тому времени концепций и новых фактических данных, выявленных на предыдущей стадии работы историка. Разработанная же историком концепция не формулировала какие-то новые законы исторического развития. Это выпадало главным образом на долю социологии, рассматриваемой позитивистами в качестве обобщающей науки по отношению к истории и к другим наукам гуманитарного цикла. Однако созданная историком концепция была связана с теми или иными существующими теориями и вносила свой вклад в их дальнейшую разработку и конкретизацию.
В рамках классической парадигмы исторического исследования оказались известные концепции исторического процесса: концепция государственной школы русской историографии середины - второй половины XIX в.; теория многофакторности исторического процесса конца XIX - начала XX вв., которой придерживался, в частности, В.О.Ключевский; марксизм; цивилизационные теории, например, евразийская; теория индустриального общества; теория расколотого обще-
110
i l ea применительно к России А.С.Ахиезера и т.д. Следова-•ельно, классическая парадигма исторического исследования оказалась способной работать не только в ту эпоху, когда она сложилась, но и в гораздо более позднее время, по существу па протяжении всего XX в., поскольку стремление к познанию общества как системы, связанной внутренними закономерностями, сохранялось, несмотря на появление новых историософских, теоретических и методологических идей, самой неклассической парадигмы исторического исследования.
5.4.	Неклассическая парадигма научной истории
Появление неклассической парадигмы исторического исследования произошло на рубеже XIX - XX вв. Это была эпоха, когда на смену историческому оптимизму нового времени пришли пессимизм и известное разочарование в ценностях эпохи Просвещения, когда возникло сомнение в возможности непрерывного поступательного движения по пути прогресса на основе осуществления идеалов Великой Французской буржуазной революции - Свобода, Равенство и Собственность. Смутные же ожидания грядущих потрясений XX столетия сменялись все более глубокой уверенностью в неизбежности их наступления, а философская идея исторического прогресса как основа прежнего оптимистического воззрения на прошлое и на перспективы человечества стала расцениваться как наивная, не учитывавшая реалии новой жизни. Столь же наивной стала считаться другая основополагающая философская идея нового времени - идея всесилия человеческого разума, который оказывался неспособен предохранить человечество от потрясений. Все это подводило к выводу о неполноте, ограниченности и отчасти ошибочности сложившихся ранее представлений о человеке и человечестве, об основах его бытия и культуры, повлекла за собой пересмотр взглядов на гуманитарное знание и способы его получения, следовательно, на философские, теоретические и методологические его основания.
Философской основой неклассической парадигмы исторического исследования стали релятивистские направления
111
философии конца XIX в. - академическая философия жизни и неокантианство. Возникновение их, как иногда оценивается в литературе, было результатом своего рода «восстания» гуманитарной научной мысли против позитивистского отождествления ее с естествознанием5. Эти направления, в отличие от позитивизма, исходили из идеи принципиального отличия между объектом и предметом естественнонаучного и гуманитарного познания и, следовательно, об отличии между ними по методам познания. В свете представлений приверженцев данных направлений, объект естествознания - природа - выражался в массовых, повторяющихся явлениях, связанных закономерностями, а человеческий «дух», культура и сама история воплощалась в уникальных образах, не связанных закономерностями, но подлежавших описанию и оценочным суждениям по определенной шкале вневременных общечеловеческих ценностей. Отсюда обосновывалось отличия между науками обобщающими, законоустанавливающими (номоте-тическими) и неоценочными, с одной стороны (естественные науки), и науками описывающими (идиографическими) и оценочными, с другой (гуманитарные науки). Была, кроме того, поставлена под сомнение сама возможность достижения в ходе исторического, как и гуманитарного исследования вообще, объективного и достоверного знания. Подобная возможность в условиях классической исторической науки не только не отрицалась, но и не ощущалась исследователями как актуальная историософская проблема. Гуманитарное знание стало рассматриваться как неполное и относительное по самой своей природе, в силу присущего человеку субъективизма, за которым скрывалась реальность прошлого. В исторических исследованиях эта реальность объявлялась объектом и предметом изучения, но по существу, по мнению последователей релятивистских направлений историософии, историку была доступна не она, а субъективные впечатления от нее авторов и составителей источников. При неизбежной же субъективности самого историка общий итог исторического исследования мог оказываться еще дальше от реальности прошлого, чем даже источник.
112
В конце XIX в. становилось очевидным, что в гуманитарной культуре нового времени вообще и в рамках классической парадигмы исторического исследования как составной части этой культуры, в частности, зачастую оказывался потерян сам человек. Еще в культуре позднего европейского средневековья, начиная с эпохи Возрождения, гуманизм стал выражением его внутренней сущности взамен средневекового провиденциализма. Но постепенно, в течение XVIII - XIX вв., гуманизм был сменен социоцентризмом, а вместо интереса к человеку, к отдельной личности возник интерес прежде всего к разного рода сообществам людей - этносам, социумам, государствам и т.д., связанные с которыми процессы, как это казалось, определяют и объясняют ход истории. Идея И.Кан-та, сформулированная им в форме категорического императива и требовала видеть в человеке по существу мерило всех ценностей и конечную историческую цель, а не средство к достижению каких-то иных, более общих целей. Эта идея была широко известна, но являлась фактически мало востребованной не только в социально-политической практике, но и в практике гуманитарного познания, в том числе исторического познания.
Формирование неклассической парадигмы исторического исследования выразилось прежде всего в изменениях его методологии. Она стала в несравненно большей степени, чем методология классической исторической науки, обращена к человеку и стремилась учесть человеческое начало и на стадии возникновения источников исторического познания, и на стадии использования этих источников в конкретных исторических и вообще в гуманитарных исследованиях, т.е. личности и автора источника, и историка, изучавшего этот источник. Достижения позитивистской методологии истории в принципе не отвергались, причем признавалась их прикладная ценность и значимость. Однако они существенно дополнялись разработкой методов, направленных на установление своего рода личностных контактов между историком как представителем своей эпохи и культуры своего времени и автором источника как личности изучаемой эпохи и культуры того времени; на проникновение в психологию автора источ
113
ника, в том числе и с помощью интуиции; на понимание людей прошлого, прежде всего психологических основ их личности и системы признаваемых ими ценностей. Фактически это означало поиск путей более глубокого проникновения в изучаемую эпоху, стремление к выходу за пределы «фактологии» как внешней стороны исторического процесса и к уяснению его человеческой сущности.
Взгляды на теорию исторического процесса в неклассической парадигме исторического исследования не столь четки и определенны, как на стадии классической исторической науки. Наиболее заметно это по отношению к вопросу о существовании исторических закономерностей, и шире - во взглядах на историю как на связный процесс. Так, с точки зрения М.Вебера, некоторые научные категории, за которыми традиционной наукой признавалось реальное существование, являлись лишь идеальными типами, сформированными научным сознанием на основе синтеза отдельных реальных сторон общественной жизни прошлого и настоящего для ориентации в изучаемом мире и выделения его отдельных, сущностных или второстепенных сторон. К подобному идеальному типу он относил, например, капитализм - одну из важнейших категорий социологии позитивизма и марксизма. Общий вывод об уникальности и неповторимости всякого исторического явления и личности, доведенный до логического своего конца, приводил к отказу от представления о закономерном ходе истории, о связи между собой разных ее явлений, об отсутствии иных причинно-следственных связей, кроме личностно-психологических. Это давало основание для постановки вопроса об основаниях, по которым история могла бы считаться наукой, поскольку описание уникального не относится к функциям науки.
Для признания истории в качестве науки необходимо было наличие в исторических исследованиях сравнительного и связанного с ним законоустанавливающего методов. Что касается сравнительного метода, то при аксиологическом подходе, признаваемом неокантианцами, он находил широкое применение, поскольку объект исторического исследования в ходе своей изучаемой историком практической деятельности
114
подлежал оценке в сравнении с известной шкалой общепринятых ценностей. Вместе с тем и законоустанавливающий метод в исторических исследованиях никогда неокантианцами категорически не отрицался. Указывая на существование среди оценочных дисциплин, т.е. научных дисциплин гуманитарного направления, некоторых дисциплин обобщающего характера, вроде социологии, один из основоположников неокантианства, Г.Риккерт, допускал возможность научного обобщения, следовательно, установления законов в общественной жизни, в гуманитарном познании. А такие историки, применявшие положения неокантианской исследовательской парадигмы, как М.Вебер и А.С.Лаппо-Данилевский, и вовсе не отрицали за историей законоустанавливающей функции.
Под прямым воздействием неклассической парадигмы исторического исследования оказались некоторые новые направления историографии, прежде всего историко-психологическое и исгорико-антропологическое, в центре исследовательского внимания которых стоял человек в исторической ситуации изучаемого времени. С этой парадигмой также было связано возникновение во французской историографии в 1929 г. направления «Анналов», заявившего о своем идеале «тотальной истории» и ставившего в качестве исследовательской цели создание всестороннего представления о человеке в конкретной общественно-исторической ситуации. Свое несомненное воздействие неклассическая парадигма оказала на историографию второй половины XX в., когда в развитии исторических исследований возникла новая, постнеклассическая парадигма, которая была обоснована в историософии конца XIX — начала XX вв. и находило практическое проявление в исследованиях.
5.5.	Постнеклассическая парадигма исторической науки
Возникновение этой парадигмы исторического исследования относится к последней четверти XX в. Оно связано с культурой эпохи постмодернизма, проникшего в историографию, и с реакцией на это проникновение со стороны воспи-
115
тайного на классической традиции научного сознания, нашедшего свое выражение в неоклассическом направлении историографии. Переход к постиндустриальному информационному обществу обусловил возникновение тенденции формирования мира в качестве единого целого, к несравненно более глубокой, чем до того, взаимосвязи культур и к их взаимопроникновению. Следствием этого перехода стало усиление межкультурной толерантности. Ее предпосылки закладывались еще с начала новой истории, в условиях либеральной по своей сущности западной цивилизации, поскольку для либерального сознания был характерен постепенный разрыв с непримиримостью по отношению к другим культурам, признание принципа чужой одушевленности и права этих культур на существование в многообразном мире. Реакцией на подобные процессы со стороны обществ, менее продвинутых в направлении постиндустриальной цивилизации и хранящих видимые черты индустриальной и даже доиндуст-риальной стадий, стали процессы обратного характера. Основу их составили глубинные начала сознания и подсознания, которые находили благоприятную почву в этнической и конфессиональной замкнутости традиционных обществ, в нетерпимости и стремлении к самосохранению многовековых устоев, представлявшихся в романтическом ореоле, и, следовательно, в намерении противостоять экономическому и культурному натиску западных цивилизаций, которое осмысливается за последнее время как борьба за культурно-историческую идентичность против глобализма.
Философская основа постнеклассической парадигмы исторического исследования весьма эклектична. К ней могут быть отнесены релятивистские направления философии конца XIX - начала XX вв. - академическая философия жизни, неокантианство, эмпириокритицизм. Эти философские направления обосновали представление о пределах исторического познания, об относительности наших гуманитарных знаний вообще и о прошлом человечества в частности, а также об относительности и отсутствии универсальности тех закономерностей исторического процесса, которые сформулированы историей и социологией. Другое философское на
116
правление, относящееся к постнеклассической парадигме и распространенное в XX в. - экзистенциализм. Развивая пред-i гавление об относительности наших знаний о человеке и о гк> истории, философы-экзистенциалисты исходили из идеи «придания холизма как учения о целостности мира, сформу-иированного еще Гегелем панлогизма с взглядом на абсолютность разума и на мир как на процесс осуществления высше-। о разумного начала. Экзистенциализм формировал взгляд на историю как на жизненный поток, в котором человек и общество существовали и существуют в окружающем мире. По мнению экзистенциалистов, в этом мире случайность преоб-надает над закономерностью. Мир нельзя понять в привычных категориях причинно-следственных связей, а события и явления проявляются в нем уникальные, самостоятельные и изолированные во времени и в пространстве, человеческие отношения и межличностные связи играют несравненно большую роль, чем процессы общего характера, а от индивидуума зависит больше, чем от социума.
Отдельные черты в воззрениях на исторический процесс и историческое познание, наметившиеся в конце XIX - начале XX вв. в виде тенденции, приобрели в конце XX в. основополагающее значение. Так, история событий и явлений отступила перед изучением повседневности в разных культурных ее проявлениях - материальной и бытовой, духовной, культуры взаимоотношений и общения между людьми, а также историей ментальности. Все большее внимание стала привлекать история «малых форм», или всего того, что ранее нередко квалифицировалось как «мелкотемье», в том числе изучение жизни людей, не относившихся к элите своего времени и обойденных вниманием историков. Распространенным объектом исторического изучения становятся отдельные сообщества и группы - этнические и конфессиональные, социальные и профессиональные, половозрастные и т.д.
Представление об уникальности и неповторимости явлений истории и культуры, об отсутствии в общественной жизни сколько-нибудь глубоких причинно-следственных связей и внутренних закономерностей, о значительной роли исторической случайности изменило понимание цели историческо
117
го исследования. Это уже не познание закономерностей исторического развития, и не стремление с помощью этого знания осуществлять социально-политическую практику и научное прогнозирование общественных процессов. Историческое познание в большей мере стало связываться с удовлетворением определенных культурных потребностей человека и общества, с интересом к прошлому в чистом виде, а также со стремлением к установлению диалога через источник с людьми ушедшего времени для более глубокого уяснения сущности человека, общества и культуры.
Представление же об относительной истинности знаний, полученных в ходе исторического исследования, а также общий дух толерантности, присущий культуре постмодернизма, по существу снимает всегда стоявшую перед исследователем проблему достоверности исторических знаний как степени соответствия их реальности прошлого. Для историка постмодернистской культуры всякое историческое исследование любой эпохи и его результаты есть интерпретация прошлого в категориях культуры того времени, к которому относится историк, и представляет интерес прежде всего в этом отношении, а не в отношении того, насколько достоверны и истинны его результаты, насколько они соответствуют реалиям прошлого. Более того, сама постановка вопроса о возможности познания реальности прошлого с точки зрения такого историка не имеет смысла. При всем своем агностицизме он не сомневается в одном - такая реальность в принципе непознаваема. Объектом исторического познания может, следовательно, служить не реальность прошлого, всегда неопределенная и ускользающая, а текст. Для историка-постмодерниста текстом является всякий источник, а не только тот, который содержит письменный текст в прямом его значении. По его мнению, текст как результат творения человека крайне субъективен и допускает множественность интерпретаций, имеющих право на существование в качестве научных гипотез.
Само историческое исследование в свете постмодернистского подхода не должно быть рассчитано на узкопрофессиональную среду. Оно в идеале должно быть доступно и спе
118
циалисту-историку, и представителю негуманитарных профессий, и не быть абсолютно чуждым языку улицы. Таким образом, максимально расширялась аудитория, способная воспринимать мысли и идеи историков-профессионалов, а исследовательская литература частично брала таким образом на себя функции жанра популярной исторической литературы.
Несомненным положительным последствием постмодернистского подхода к научной историографии является распространение здорового скепсиса в отношении результатов исследовательского труда, предупреждение историка об относительности исторической истины, углубление в сознании историка основ здравого релятивизма. Подобный скепсис не однажды в историографии способствовал совершенствованию методов исследования, углублению представления о целях и границах исторического познания.
5.6.	Ответ на постмодернистский вызов
Вместе с тем наряду с положительными последствиями постмодернистских идей для исторической науки отмечалась исходившая от них угроза самой научной историографии, когда, по мнению историка из США Г.Химмельфарба, «стирается грань между действительностью и художественным вымыслом»6 и появляется почва для распространения непрофессионализма в деле, которое М.Блок характеризовал как «Ремесло историка». Новый по сравнению с началом XX в. аргумент в пользу того, что история не наука, а особая форма духовной культуры, обосновывался тем, что прошлое как объект исторического исследования не существует, но наука не может изучать то, чего нет7. Еще более распространенной, чем в начале XX в., стала к концу века идея недоступности прошлого в его реальности и конкретности историческому познанию.
Очевидно, учитывая это обстоятельство, А.Я.Гуревич говорил даже о том, что имеет место «предательство самих историков», «которые провозглашали тезис о несостоятельности истории как науки, о непознаваемости прошлого»8, и ко
119
торому противостояло и противостоит направление «Анналов» и его последователей, считавших, что проблема не в непознаваемости прошлого, а в необходимости качественного прорыва в методологии и методике исследования, преодолении ограниченности исторических исследований и в придании им характера тотальной истории. Конечно, едва ли полностью оправдано перенесение предательства, моральной по своему смыслу категории, на историософскую проблему познаваемости прошлого средствами исторической науки. Но это перенесение было обусловлено тревогой А.Я.Гуревича по поводу судеб исторической науки, для которой необходимо было найти ответ на постмодернистский вызов.
Одним из вариантов подобного ответа стало появление в историографии конца XX в. неоклассического направления, в рамках которого делается попытка соединить теоретические идеалы классической исторической науки XIX в. с методологическими достижениями XX в. В нем признается реальность прошлого, которое может выступать как объект исторического познания. При этом итогом труда историка признается реконструкция этой реальности, или ее познаваемость до определенных пределов, тогда как в свете постмодернистских представлений речь могла идти лишь о презентизме - конструкции историком картины прошлого, создававшегося на основе собственного видения им смысла и содержания источников. Историками неоклассического направления была вновь востребована идея холизма, столь ярко проявившаяся еще в гегельянстве и исходившая из признания целостности этого мира при всей сложности и противоречивости его внутренних структур. Они вполне допускают плюралистический подход к теоретическому истолкованию исторического процесса и признают возможность правомерного объяснения тех или иных его сторон в рамках разных исторических и социологических теорий. При таком подходе создаются условия для широкого применения методов анализа структур такой сложной целостной системы, как общество, и, с точки зрения синергетики, на его способность к саморегулированию.
Что касается методологии истории, то неоклассическое направление сочетает методы логического анализа и синтеза,
120
взятые из классической историографии, с методами познания, сформировавшимися в конце XIX - начале XX вв. и требовавшими от историка умения проникнуть во внутренний мир, в психологию и систему ценностей людей изучаемой эпохи. Источник при этом признается как выражение авторского сознания - части исторической реальности, но и в то же время как ключ к иной части реальности прошлого, которая лежала вне авторского сознания и обусловила это сознание. Вновь признано значение позитивистского по своей сути принципа объективности в историческом исследовании, а историзм исследования вновь становится показателем его профессионального уровня.
Особенности развития отечественной историографии на протяжении большей части XX в. состояли в том, что тотальное идеологическое воздействие на историческую науку, как и на все гуманитарное познание, привело к отрыву ее от историософских, теоретических и методологических поисков, развернувшихся в мировой историографии. На долгие годы наша историческая наука была законсервирована на уровне конца XIX в., когда господствовала классическая парадигма исторического исследования. В конце XX в. создались условия для преодоления отрыва российской историографии от мировых достижений. Плюрализм, характерный для постнеклассической парадигмы исторического исследования, а также возникновение неоклассического направления с его частичным признанием научных достижений историографии XIX в. в некоторой степени облегчают для большинства современных российских историков возвращение в мировую историческую науку.
Подведем итоги
1.	Превращение истории в науку определялось культурно-исторической ситуацией эпохи позднего средневековья и начала нового времени, связанной с переходом к гуманизму и рационализму, со стремлением получить более точные и глубокие знания о прошлом человечества.
2.	Основные этапы развития научной историографии принято представлять в виде смены трех ее парадигм: клас
121
сической, неклассической и постнеклассической (постмодернистской).
3.	Классическая парадигма сложилась на основе таких направлений историософии XVIII-XIX вв., как прежде всего рационализм, гегельянство, позитивизм, рассматривала историю как на одну из конкретных наук, исходила из возможности объективного познания прошлого и стремилась найти общее объяснение исторического процесса.
4.	Неклассическая парадигма исторического исследования сформировалась на рубеже XIX-XX вв., исходила из особенностей истории по сравнению с естествознанием и из субъективной природы исторического источника и самого исторического знания и относительности последнего.
5.	Постмодернизм в историографии конца XX в. основывался на переоценке традиционных ценностей человечества, на отказе от холистского видения мира, от идеи закономерности истории, от возможности познания прошлого вообще. Ценность всякого исторического труда связывалась с выражением в нем авторских впечатлений от источника, не видя при этом сколько-нибудь заметной творческой роли самого историка.
6.	Постмодернистский вызов в историографии и в культуре вообще вызвал в качестве одного из ответов появление неоклассического направления в историографии, частично восстанавливавшего основы историографии прежнего времени.
Вопросы для повторения
1.	Какие явления в культуре нового времени способствовав превращению истории в науку?
2.	Какое значение для историка может иметь понятие парадигмы исторического исследования?
3.	Может ли парадигма исторического исследования быть признана как историческое и историографическое явление?
4.	Возможно ли в историческом исследовании использовать признаки, характерные для классической, неклассической и постнеклассической парадигмы исторического исследования одновременно?
122
5.	К какой парадигме исторического исследования может быть отнесено направление «Анналов»?
6.	Почему реакцией на постмодернизм в исторической науке стало частичное возрождение классической парадигмы исторического исследования в форме неоклассического направления?
Примечания
' См.: Философский энциклопедический словарь. С.332.
Лубский А.В. Классическая парадигма исторического исследования. С.27. Подробнее см.: Лубский А.В. Классическая парадигма исторического исследования. С.27-62; его же. От монизма к плюрализму: постнеклассическая модель исторического исследования. С.41-69: его же. Постмодернизм и историческая наука. С.54-69; его же. Неклассическая модель исторического исследования. С.21-52; Узнародов ИМ. Нужен ли нам постмодернизм? Размышления историка // Esse Homo (Памяти Э.Г.Алавердова). С.30-40.
' Высокой эрудиции и способности к тщательному поиску источников, характерным для историков классической парадигмы исследования, давал высокую оценку Л.Февр: ««Историю изучают при помощи текстов». Знаменитая формула: и по сей день она не утратила всех своих достоинств, а они, без сомнения, неоценимы. Честным труженикам, законно гордящимся своей эрудицией, она служила паролем и боевым кличем в сражениях с легковесными, кое-как состряпанными опусами». См.: Февр Л. Суд совести истории и историка И Февр Л. Бои за историю. С. 11.
' См.: Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 129.
6	Узнародов И.М. Указ. соч. С.36.
7	См.: Шевелев В.И. Новое в исторической науке: пути преодоления методологического кризиса//Гуманитарный ежегодник. 1. С.39-40.
8	Гуревич А.Я. Марк Блок и «Апология истории». С. 187.
123
ГЛАВА 6. ИСТОРИЧЕСКИЙ источник И ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ
6.1.	Исторический источник: развитие понятия
Понятие исторического источника относится к важнейшим теоретическим понятиям методологии истории, как, впрочем, и методологии гуманитарных наук вообще. Это не случайно, поскольку без обращения к источнику невозможно никакое гуманитарное, в т.ч. историческое, исследование.
Представление об историческом источнике развивалось в процессе развития самой историографии. В этом процессе можно выделить три этапа. Первый относится к донаучной историографии, который завершился в XVII - XVIII вв. В тот период историки использовали источники, понимали, что сведения о прошлом они могли получать из них, но не пытались выразить свое понятие об источнике. Следующий этап относится примерно ко времени от первой половины XVIII в. до последней четверти XIX в., когда появились весьма простые определения понятия источника. С конца XIX в. при определении понятия источника делались попытки понять внутреннюю природу этого явления, не ограничиваясь указанием на то, что источник дает сведения о прошлом.
Уже в русской историографии XVII в. стала заметна глубина понимания историками значимости источника для доказательности положений и выводов исторического труда. Не случайно вес чаще стали появляться указания на использованные источники, а сноски стали формой такого указания, как, например, в труде А.ИЛызлова «Скифская история». Впервые в русской историографии понятие источника было по-немецки употреблено А.Л.Шлецером (Quelle). Ему же принадлежит первое разъяснение этого понятия, сделанное в переводе его труда на русский язык: «Первый и единственный источник древнейшей русской истории есть Нестор». Более общее разъяснение давал М.Т.Каченовский. Для того, •попы иметь «познание об истории отечественной, - считал
124
он, - надлежит знать источники, из которых почерпать должно известия». Таким образом, к источникам он относил уже, в отличие от А.Л.Шлецера, не только летопись Нестора. «Исторические материалы для древней истории каждого из новейших европейских народов» видел в источниках Н.А.Поле-вой. Н.Г.Устрялов рассматривал источник как «памятник минувшего», подчеркивая тем самым важность такого признака источника, как связь его происхождения с минувшим, т.е. с изучаемой эпохой1. Таким образом, в русской историографии давалось лишь наиболее общее разъяснение понятия источника. Его смысл сводился к тому, что это - материал, по которому возможно изучение прошлого, так как он по своему происхождению связан с изучаемым прошлым. Подобным объяснением историография того времени в целом удовлетворялась, поскольку в историческом исследовании первостепенное внимание обращалась на событийную сторону, которая, как это зачастую казалось, непосредственно отражалась в источниках. Само же такое объяснение определялось общим представлением о доступности прошлого для познания, господствовавшим в философии истории вплоть до последней четверти XIX в.
Внимание к проблемам источниковедения во второй половине XIX в. и распространение представления о сложности познания явлений культуры, в том числе и исторического познания, создали предпосылки для углубленного понимания самого источника. Необходимость уяснения характера содержащейся в нем информации и использования ее в исследовательской практике поставила вопрос о его внутренней природе. Стремление выразить внутреннюю природу источника содержится в определении В.О.Ключевского, охарактеризовавшего исторические источники как «письменные или вещественные памятники, в которых отразилась угасшая жизнь отдельных лиц и целых обществ»2. Следовательно, сущностью источника В.О.Ключевский считал отражение в нем прошлой жизни. Такое определение подводило к выводу об ограниченных возможностях познания прошлого по источникам, поскольку отражение способно лишь в очень неполной степени передать все богатство и многообразие исто
125
рической реальности, которую стремится познать историк. Однако определение В.О.Ключевского не отвечало на вопрос о характере этого отражения или о том, как связано было это отражение с реальностью прошлого, какую сторону этой реальности историк мог познать через изучение источника.
Ответ на этот вопрос, очень важный для понимания сущности исторического познания, давал А.С.Лаппо-Данилев-ский, по мнению которого исторический источник - «реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значением»3. С точки зрения А.С.Лаппо-Данилевского, природа источника субъективна. В самом деле, судить о том, насколько пригоден тот или иной «реализованный продукт человеческой психики» для изучения прошлого, должен субъект исследования - историк, т.е. превращается ли этот продукт психики в источник в зависимости от субъективного мнения историка. Во-вторых, для источника характерно субъективное начало. На его форму и содержание уже при его создании повлиял прежде всего автор со своими личностно-психологическими чертами, как часть объективной реальности прошлого, но не реальность вообще, которая также выражена в источнике. И, как отмечала М.Ф. Румянцева, субъективность природы источника определяется целью его назначения, которая придавалась автором. «Представление о цели создания произведения культуры есть основа его понимания»4, что необходимо учитывать при уяснении природы источника, характера и особенностей содержащихся в нем сведений.
6.2.	Связь: реальность прошлого - источник
Как полагал Л.Н.Пушкарев, определение А.СЛаппо-Данилевского «уводит исследователя в дебри неокантианства и позитивизма»5. В самом деле, представление о решающем воздействии психологического начала на природу источника, на гуманитарное, и, в частности, на историческое познание, сформировалось в условиях позднего позитивизма и неокантианства как главенствующих направлений философии истории конца XIX в.
126
Отличие в воззрениях этого периода на природу исторического источника от более ранних периодов, в том числе от раннего позитивизма второй трети XIX в., заключалось в том, но первоначально доступ историка к реальности прошлого в качестве объекта и предмета его исследования при посредстве источника казался проще и ближе, чем об этом стали думать в конце XIX в.
В рамках классической парадигмы исторической науки источник в целом рассматривался как явление, адекватно отражающее реальность прошлого. При этом признавалась несомненное наличие субъективного начала в источнике. Оно связывалось прежде всего с позицией автора по отношению к выражавшейся в нем реальности. Однако обработка источника, т.е. его истолкование и критика, позволяли, как это казалось, преодолеть препятствие в виде авторской субъективности и увидеть за ней объективное содержание. Субъективность автора объяснялась его позицией по отношению к той реальности, которую он выражал в своем произведении, игравшем для позднейшего историка роль источника, т.е. политическими взглядами автора, его социальным положением и г.д. Таким образом, возможность познания реальности прошлого и установления объективных исторических фактов путем изучения источника не подвергалось сомнению при учете историком особенностей позиции автора.
В конце XIX в. подобные представления сохранялись в исследовательской практике, но в методологии истории стали рассматриваться как анахронизм. Распространялось новое представление, согласно которому исследователь должен был учитывать то обстоятельство, что между реальностью прошлого и отражением ее в источнике стоял автор со своими субъективными личностными качествами, прежде всего психологическими. Сам же источник более непосредственно выражал ту часть реальности прошлого, которую составляла личность автора. Что же касается остальной части этой реальности, то доступ исследователя к ней лежал через уяснение авторского начала, в первую очередь психологии личности автора.
127
Отражение в источнике реальности прошлого, таким об* разом, не могло быть объективным вообще и целиком зависело от субъективного, авторского начала. В характере и особенностях этого отражения может выделяться как объектив- i ная, так и субъективная сторона. Первая связана с тем, что автор просто не мог знать всего богатства той реальности, о ’ которой он писал. Он мог сообщать лишь о том, что знал, и выяснение этого составляет задачу историка. Вторая же сторона заключается в культурно-психологических особенностях авторской личности, на основе которых он воспринимал реальность, а затем формировал о ней собственное представление. В соответствии со своим представлением он создавал собственный образ реальности, который находил выражение в его произведении, ставшем источником для позднейшего исследователя.
Особенности авторской личности и ее психологические основы сказывались на том, что автор, как правило, способен был воспринимать лишь часть окружавшей его реальности. С другой стороны, он знал больше, чем по разным причинам считал необходимым сообщать. Налицо, таким образом, избирательность, или селективность имеющейся в источнике информации. Отсюда - различие в отношении авторов к сходной реальности одного исторического времени. Сравним, например, весьма разные представления об опале и ссылке во второй половине XVII в. у протопопа Аввакума и ближнего боярина А.С.Матвеева. Если протопоп как старообрядец готов был до конца отстаивать свою позицию и идти на конфликт с властями, не ожидая от них снисхождения, то боярин, верно служивший царю Алексею, был глубоко обижен, что при сыне Алексея, царе Федоре, была дана вера навету на него. Отсюда - разный образ опйлы и ссылки у двух авторов. У Аввакума все, что с ним происходило, выражалось как должное, иного он от властей и не ожидал, поэтому даже в том положении, в котором он находился, он видел комическую сторону и не упускал случая вызвать смех у читателя, и в то же время не ждал никакого облегчения своей участи. Матвеев же выразил случившееся с ним как целую полосу неожиданных и незаслуженных несчастий, как трагедию, но в
128
к> же время он рассчитывал на перемены в своем положении. 11< • существу произведения Аввакума и А.С.Матвеева как ис-1<>чники дают субъективное представление об опале и ссылке порой половины XVII в. и несравненно более объективное представление, при соответствующей обработке источников,  > 1<1кой части реальности того времени, как собственная личность этих выдающихся людей.
Сложный характер связи между реальностью прошлого и источником, которая опосредована личностью автора, между объективным и субъективным началом, позволяет предста-н(| 1ъ источник как субъективный образ объективной реально-с । и прошлого.
6.3.	Понимание исторического факта
Исторический факт является таким же определяющим понятием методологии истории и источниковедения, как и исторический источник. Трудность в его уяснении связана с гем, что подобное понятие имеет широкое распространение в обыденной жизни. Между тем обыденное и научное пред-с гавление о факте прошлого, или об историческом факте, существенно различаются между собой. Однако в научную литературу нередко приникает обыденное представление об историческом факте.
Обзор и анализ различных смысловых нагрузок, вкладывавшиеся в это понятие, провел А.И.Ракитов. Он выделил «три наиболее употребительных его значения»: факт «как некий фрагмент действительности, ситуация или процесс»; «как особое знание о соот ветствующем событии, индивидуальности или процессе»; «как синоним истины». В таких значениях понятие факта употреблялось по преимуществу в историографии XIX-XX вв6. Однако в общем понятие факта казалось достаточно очевидным, и поэтому, в отличие от понятия источника, ему не уделялось в историографии существенного внимания.
Лишь А.С.Лаппо-Данилевский счел необходимым специально остановиться на раскрытии научного смысла этого понятия, которое с точки зрения методологии истории оказы-
129
валось вовсе не столь уж очевидным и простым. «Под историческим фактом в его наиболее характерном, специфическом значении историк преимущественно разумеет воздейст-7
вие индивидуальности на среду» , - так он характеризовал понятие исторического факта в историческом исследовании.
Как это характерно для А.С.Лаппо-Данилевского, в своем понимании сложного методологического процесса или методологического явления, такого, например, как классификация источников, он не отрицал того, что эти процессы или явления могут иметь разное понимание или толкование. Говоря о своем понимании исторического факта, он указывал, что оно относится лишь к определенному его значению, которое, однако, специфично для исторического исследования и характерно для него. Для научного же понимания природы исторического факта характерно то представление, которое он утверждал, т.е. факт как «воздействие индивидуальности на среду», или как результат такого воздействия.
Такое представление нуждается в истолковании в том отношении, что оно, во-первых, допускает введение новых понятий - индивидуальности, среды и воздействия, требующих объяснения. Во-вторых, истолкование необходимо для уяснения того, как А.С.Лаппо-Данилевский понимал это воздействие.
Что касается индивидуальности, среды и воздействия, то под этими понятиями А.С.Лаппо-Данилевский имел в виду вполне конкретные проявления. Индивидуальность составляет субъективную, личностную сторону исторического познания. Под индивидуальностью он имел в виду две личности. Одна из них - автор источника, другая - позднейшиъ историк. Каждая из указанных индивидуальностей обладает своими личностно-психологическими особенностями, по-своему воспринимает окружающую реальность и по-своем} способна воспроизвести ее в своих индивидуальных пред ставлениях и мысленных образах.
Ни одна индивидуальность, однако, не существует изо лированно. Каждая индивидуальность находится в опреде ленной культурно-исторической ситуации, являясь ее порож дением и в то же время ее частью. В определении историче
130
«кого факта, предложенном А.С.Лаппо-Данилевским, под I редой понимается культурно-историческая ситуация того времени, к которой принадлежит каждая из индивидуальностей и с которыми связан исторический факт. Это - и автор ш точника, и историк. Следовательно, если речь идет о двух индивидуальностях, то точно также можно вести речь о двух средах, о двух культурно-исторических ситуациях, причем одна среда относится ко времени создания автором источника, другая - ко времени исследования источника историком, кроме того, в роли среды часто выступают те предпосылки сю исследования, с которыми он работает, например, вся используемая им литература, а также источники. Все это, в от-пнчие от остальной среды его обитания, может быть отнесено к его научно-исследовательской среде, куда, кроме этого, относится в широком смысле современное ему научное сообщество, к которому принадлежит историк и связанное с ин-цивидом-историком отношениями взаимного культурного и идейно-методологического воздействия.
Общее упоминание индивидуальности и среды свиде-1ельствует о том, что, с точки зрения А.С.Лаппо-Данилевско-। о, исторический факт носит на себе следы как объективного, 1ак и субъективного начала. К первому относятся две среды как культурно-исторические ситуации двух эпох, к которым относились автор источника и позднейший историк. Ко второму - две индивидуальности, автор и историк.
Наибольшую сложность представляет истолкование понятия о воздействии индивидуальности на среду. Взгляд на факт как на результат такого воздействия может свидетельствовать о субъективно-идеалистическом его понимании. При 1аком понимании напрашивался вывод о ведущей роли субъективного начала, т.е. личностно-психологических качеств автора и историка, тогда как объективные начала, т.е. реальность прошлого и реальность ситуации, в которой существовал историк, зависели, в том, что касается исторического факта, от качеств субъектов. Вместе с тем такой субъективный подход принимал во внимание определенную степень влияния объективного начала, т.е. среды, на исторический факт.
131
Подобный вывод, вытекающий из определения А.С.Лап-по-Данилевским исторического факта, может иметь не только большое методологическое, но и более общее, историософское значение. Выдающийся русский ученый в целом положительно решал принципиальный вопрос о возможности познания реальности прошлого, представляя себе границы исторического познания.
Исторический факт в понимании А.С.Лаппо-Данилевского - результат прежде всего работы историка с источниками. Вместе с тем исторический факт, в его представлении, есть также результат труда авторов источников, людей из другой по отношению к историку эпохи. Следовательно, факт носит отпечаток тех культур, к которым принадлежат, как историк, так и авторы источников, использованных историком при работе над фактом. Философскую основу такого подхода можно увидеть в историософии человеческого всеединства, разделявшуюся А.СЛаппо-Данилевским. С позиций этой философии историю человечества можно было представить в качестве единого целостного процесса, причем подчеркивалась возможность диалога между людьми разных эпох и культур и их взаимного понимания. Способность историка создать в своем труде исторические факты являлось показателем практического осуществления этой возможности.
6.4.	Связь: источник - исторический факт
Более существенную сложность представляет уяснение того, что представлял из себя механизм воздействия индивидуальности на среду, когда в качестве индивидуальности выступал историк, а в качестве среды - источник.
В донаучной историографии и в рамках классической парадигмы исторической науки господствовало представление о том, что историк просто извлекает содержащиеся в источниках исторические факты. В этой связи существовало устойчивое мнение о возможности объективного научного познания прошлого путем извлечения содержавшихся в источнике фактов при объективности историка, при его умении
132
л. 11 ь критику источников и правильно истолковать их содержание.
С последней четверти XIX в. представление об объек-швности источника и исторического факта было пересмотрено. Субъективная природа источника уже сама по себе предполагала субъективность исторического факта, который вы-нодится из данных источника. Но исторический факт еще бо-исе субъективен, чем источник. Связано это с воздействием на источник, т.е. на среду, историка, изучающего данный ис-। очник, т.е. индивидуальности. И если в классической историографии считалось, что исторический факт зависит прежде всего от содержания источника, то в неклассической историографии сложилось представление о зависимости исторического факта не только от источника, но в первую очередь от историка.
Исследовательская практика как бы в подтверждение пому дает немало примеров того, как использование в общем одного и того же круга источников приводило разных историков к разным выводам об исторических фактах. Так, одни и ic же источники, такие, как сибирские летописи и актовый материал, которые использованы в разных трудах, посвященных походу казаков Ермака в Сибирь, позволяли историкам по-разному устанавливать факт времени похода - конец 70-х годов XVI в., сентябрь 1581 г., весна 1582 г., и, наконец, сентябрь 1582 г. Следственное дело 1591 г. как основной источник о гибели царевича Дмитрия Ивановича в Угличе, использовалось разными историками, но приводило к тому, что в их трудах устанавливались противоположные по своей сущности факты. Одни историки считали фактом вину в этой гибели Бориса Годунова. Другие же говорили о безосновательности его обвинения в гибели сына Ивана Грозного и, следовательно, об отсутствии его вины как факта. Не всеми исследователями принимается за исторический факт сообщение такого источника, как известие анонимного английского автора (Т.Ньюкомба) 1672 г., в котором сообщалось о казни брата С.Разина Ивана по приказу воеводы князя Ю.Долгорукого в 1655 г. за попытку увода отряда донских казаков из русской армии с театра военных действий против Польши.
133
Отчасти разные факты из одних и тех же источников в различных исследованиях связаны с неодинаковым уровнем истолкования и критики источников. Так, В.М.Соловьев, отрицавший факт казни Ивана Разина по приказу князя Ю.Долгорукого, исходил из углубленного критического анализа сочинения английского автора с упоминанием об этой гибели и приходил к выводу о неполной осведомленности автора о событиях в России, связанных с предысторией и историей Разинского восстания8. Однако причины установления по одним источникам разных фактов основываются не только на различиях в истолковании и критике источников, т.е. в методике исторического исследования. Нередко в основе - более глубокие причины различий в позициях историков, связанные с их теоретическим подходом, с мировоззрением, по существу с культурно-исторической ситуацией своего времени, или в данном случае - с воздействием среды на индивидуальность историка. Так, попытка в советской историографии конца 70-х годов обоснования точки зрения о существовании факта добровольного вхождения Чечни в состав Российской империи опиралась на весьма произвольное толкование источников. Эта точка зрения имела в своей основе культурно-историческую ситуацию того времени, частью которой была политическая ситуация, когда идея исторического единения народов, входивших в состав государства, была для правящей тогда партии политически актуальной в условиях надвигавшегося системного кризиса в стране, в том числе кризиса межнациональных отношений и Союза в целом. Особенности воздействия среды на индивидуальность могли вести, таким образом, к разному воздействию такой части среды, как источники, на индивидуальность, т.е. к разным историческим фактам, получаемым в общем на основании одного и того же круга источников.
Воздействие индивидуальности на среду как условие получения из источника исторического факта - явление очень сложное в культурно-психологическом отношении. Поэтому, очевидно, трудно учесть все причины, влияющие на историка при работе с источником с целью установления исторического факта. Очевидно, что для подобного учета необходимы
134
специальные исследования историографической направленности, которые позволяют разрешить проблему творческой иаборатории историка, в частности, в процессе установления исторических фактов как необходимого условия дальнейшего исследования.
6.5.	Классификация фактов
Использование установленных исторических фактов в теоретическом построении предполагает практическую необходимость их классификации для более точной ориентировки и массе фактического материала. Классификация по содержанию облегчает работу исследователя в процессе построения концепции. Классификация по способу установления факта лает более глубокое понимание сравнительной достоверности фактического материала, содержащегося в источнике или источниках, а отсюда - возможности опоры на те или иные факты в процессе теоретического построения. Классификации фактов, однако, в отличие от классификации источников, не уделялось того внимания, которого эта проблема заслуживает, и историография ее несравненно беднее, чем по соответствующей операции с источниками.
Классификация фактов была предложена А.И.Ракито-пым. Он выделял такие типы фактов, как экзистенциальные, квалификационные, количественные, темпоральные и локо-графические, актомотивационные'Экзистенциальные факты указывают на существование определенной части реальности прошлого. Сложнее квалификационные факты. Поэтому А.И.Ракитов разделял их на факты феноменологические и эссенциальные. Феноменологические являются, по его словам, «эмпирической формой, фиксирующей чувственно воспринимаемую сторону событий и процессов», или тем, что называется ходом исторических событий. Эссенциальный же факт представляет собой «высказывание о сущности» того или иного события, явления или процесса и выражает «результат сложного анализа, включающего оценку, отнесение к определенным социальным ценностям и процедуру конструирования знаний о сущности и знаний о явлении». Однако если
135
учитывать, что факты могут быть разделены на эмпирические и концептуальные., или теоретические, то феноменологический факт относится к эмпирическим, то эссенциальный - к теоретическим, поскольку суждение о сущности исторического феномена (события, явления, процесса) носит теоретический характер и выходит за рамки эмпирики. Факты количественные, темпоральные и локографические позволяют делать вывод о количественной стороне изучаемой реальности прошлого, ее хронологии и географическом расположении. Наконец, актомотивационные факты способствуют уяснению «целенаправленной, а, следовательно, мотивационной деятельности людей», или причинно-следственных связей в истории.
Приведенная классификация относится к содержанию фактов. Помимо этой классификации, А.И.Ракитов дал еще одну, методологическую, которая относится к способам установления фактов из источников и разделена на четыре типа. К первому относится типизация, или «отождествление с единичными данными»; ко второму - аналитический факт, который выводится путем «сравнения единичных данных, их критики, оценки и выделения реального содержания противоречивых и не совпадающих свидетельств», или такой факт, который установлен путем сложной аналитической работы при наличии взаимоисключающих свидетельств; к третьему -конфигурационный факт, который устанавливается «путем фиксации общего и достоверного ... в системе источников»; наконец, четвертый - статистический факт10. К еще одной классификации методологического характера может быть отнесено разделение фактов на открытые и скрытые. Открытые факты устанавливаются из прямых сообщений источников. Установление скрытых фактов - более сложная аналитическая операция, позволяющая установить факт в том случае, если в источнике о нем не сказано ни слова, но такой факт может подразумеваться. Так, из сообщения дорожника середины XVII в. с данными по донским городкам конца XVI в. о том, что в некоторых верховых городках казаки живут «без баб» как скрытый факт содержится то, что донские казаки в других городках жили с «бабами», т.е. имели семьи.
136
Скрытый факт, как правило, весьма достоверен, поскольку не вытекает из намерения автора сообщить его или хотя бы упомянуть о нем и содержится в источнике в виде попутной информации, независимо от намерения автора.
Классификация фактов все еще остается методологической проблемой, дальнейшее изучение которой важно для совершенствования исторического построения эмпирической и теоретической стадиях исторического исследования.
6.6.	Источник и исторический факт в постмодернизме
Постмодернистское представление об источнике и историческом факте имеет существенные особенности по сравнению с воззрениями на них на предшествовавших стадиях развития исторической науки.
В соответствии с ними источник потерял свое определяющее для классической и неклассической историографии качество, ради которого он привлекается историками - связь с реальностью прошлого. Так, с точки зрения классической историографии, подобная связь выражается достаточно прямо и непосредственно, а с точки зрения неклассической историографии она выражена весьма сложно. Более непосредственно, с точки зрения неклассической историографии, источник выражает такую часть реальности прошлого, как личность и психология автора, а та часть реальности, которая окружала автора, в нем выражена не непосредственно, а весьма сложно, через личность и психологию автора. С точки зрения постмодернизма, источник не может вообще подводить историка к реальности прошлого, даже к такой ее части, как личность автора, поскольку источник целиком зависим от интертекста, от текстовой культуры прошлого по отношению к автору и современного ему времени. В этой связи возможно филологическое изучение источника, однако какое-либо историческое познание объективной реальности прошлого теряет смысл.
Постмодернистский подход оказал на исторические исследования некоторое положительное воздействие в том отношении, что значительно большее внимание стало уделяться
137
литературным интертекстовым связям источников и их филологической критике. По оценке О.М.Медушевской, такой «лингвистический поворот в историографии последних десятилетий XX в. ... таит в себе неограниченные познавательные возможности», которые заключались в «бесконечном ... прочтении текста» исследователем11. Такое прочтение в принципе давало возможность глубже уяснить отдельные стороны реальности прошлого. Однако с признанием того, что никакой реальности, кроме текста, нет, открывалась по существу безграничная возможность произвольного толкования истории, конструирования прошлого исследователем, презентиз-ма в историческом познании.
Понятие исторического факта с точки зрения классической историографии выражалось прежде всего как реальность прошлого. В свете воззрений начала XX в., как это показал А.С.Лаппо-Данилевский, исторический факт по существу в определенной пропорции включал в себя несколько составляющих его начал, и прежде всего таких, как личностнопсихологические качества автора источника и позднейшего историка. Реальность же прошлого, окружавшая автора источника, также находила свое выражение, но была опосредована личностью и автора источника, и историка. С точки зрения постмодернизма точно так же, как источник терял связь с реальностью прошлого, эту связь терял и исторический факт. Однако, в соответствии с постмодернистскими представлениями, исторический факт не мог выражать даже такую часть реальности прошлого, как личность автора, которая в свете представлений предшествовавшей постмодернизму неклассической историографии как раз является частью этой реальности, находящей в первую очередь свое выражение в историческом факте. Это не случайно, поскольку с точки зрения постмодернизма в тексте проявляется не авторское творческое начало, а интертекст, или литературная традиция, которой следовал автор. Следовательно, личность и психология автора, представляющая из себя такую же часть реальности прошлого, как и любая иная, также не доступна для познания.
С точки зрения постмодернизма исторический факт может представлять из себя субъективное видение источника
138
историком, выраженное в созданном им историческом пове-с । вовании. Такой факт является в чистом виде конструкцией историка, который при этом не претендует на объективность • того факта и лишь выражает через него свое представление о том прошлом, к которому относится источник, свое личностно-психологическое переживание в связи с этим прошлым. В 1ИКОМ случае с точки зрения историографии постмодернизма факт может рассматриваться не столько как исторический факт, сколько как факт культуры. При этом едва ли можно । оворить о том, что этот факт выражает культуру той исторической реальности, к которой относится историк. В свете постмодернистских представлений автор всякого текста, в том числе это относится и к любому историческому повествованию, находится в большой зависимости от интертекста, от литературной традиции, а относительно явлений историографии - от историографической традиции.
Подведем итоги
1. Источник - одна из важнейших категорий методологии истории, сложный продукт психической деятельности человека и условие получения исторических знаний.
2. Исторический факт - также важнейшая категория методологии истории. Он представляет собой продукт творчества автора источника и историка и имеет сложную внутреннюю природу, представляющую собой единство объективного и субъективного начал при преимуществе субъективного начала.
2. Возможны и допустимы самые различные класссифи-кации исторических фактов.
4. В свете постмодернистской традиции источник -единственно доступная для познания часть прошлого, изучение которой возможно лишь с филологической, но не с исторической точки зрения, а исторический факт - результат субъективного видения историком источника и целиком и полностью произвольная конструкция историка.
Вопросы для повторения
1.	В чем методологическое значение определения источника, данное А.С.Лаппо-Данилевским?
139
2.	Как проходило развитие воззрений на связь между реальностью прошлого и источником?
3.	Почему исторический факт можно рассматривать как воздействие двух индивидуальностей на две среды?
4.	Как в историческом факте соотносятся объективная и субъективная стороны?
5.	В чем проявляется значение классификации фактов в исследовательской практике?
6.	В чем особенности и значение постмодернистского воззрения на исторический источник и на исторический факт?
Примечания
1	Определения источников, данные А.Л.Шлецером, М.Т.Каченовским, Н.А.Полевым, Н.Г.Устряловым см.: Пушкарев Л.Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975. С.30-34.
2	Ключевский ВО. Сочинения. В 8-ми т. М., 1959. Т.6. С.475.
3	Л anno-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 2. С.375.
4	Румянцева М.Ф. Теория истории. С.207.
5	ПушкаревЛ.Н. Указ. соч. С.42.
6	Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. С. 180.
7	Л anno-Данилевский А.С. Указ. соч. Вып. 2. С.321.
8	Как отмечал В.М.Соловьев, «в анонимном английском «Сообщении касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным», а затем в магистрской диссертации историка из Тюрингии И.Ю.Марция под названием «Стенко Разин донски казак изменник ...» начало казачьего выступления в 1667 г. связывается с местью Степана боярам и воеводам за казнь его старшего брата, самовольно оставившего войско князя Ю.Долгорукого. Примечательно, что ни в актовых материалах, ни в народном эпосе этот факт подтверждения не нашел и достоверность его вызывает обоснованное сомнение». См.: Соловьев В.М. Анатомия русского бунта. Степан Разин: мифы и реальность. М., 1994. С.8.
9	См.: Ракитов А.И. Указ. соч. С. 196-200.
10	Там же. С.202.
11	Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. С. 112.
140
ГЛАВА 7. СТРУКТУРА ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
7.1.	Предпосылки исследовательского процесса
Историческое исследование представляет собой сложный интеллектуальный процесс, направленный на получение новых знаний о прошлом человечества. Этот процесс основан на принятых в науке принципах с применением методов, использующихся в научном исследовании. Как и всякий процесс подобного рода, он вырастает из целого ряда разнообразных предпосылок, находящийся в тесном единстве.
Все предпосылки представляется возможным разделить на две большие группы: социокультурные (культурно-исторический контекст эпохи) и научные. При этом очевидно, что научные предпосылки также обусловлены уровнем развития культуры общества в широком смысле слова. Что же касается предпосылок первой группы, то она имеет наибольшую степень общности и придает исследованию характер в соответствии с уровнем культурного и общественно-политического развития своей эпохи.
Первая группа предпосылок может быть разделена, в свою очередь, на предпосылки, связанные с формированием таких культурных запросов общества, которые предопределили потребность в историческом знании, интерес к прошлому и к историческим исследованиям, и таких предпосылок, которые придали исследованию определенные признаки формы и содержания, обусловили общий его уровень в соответствии с принятыми в ту или иную эпоху представлениями о познании прошлого. Эта группа предпосылок в наибольшей степени определяется уровнем ментальности общества, господствующими в ту или иную эпоху философскими направлениями и соответствующими явлениями общественно-исторического и политического характера. В самом деле, такое крупное историографическое явление, как норманнская проблема XVIII в., едва ли может быть правильно понято вне
141
учета того, что она возникла в России в эпоху Просвещения и в условиях господствовавшей в то время философии рационализма, роста национального сознания, борьбы придворных группировок и последствий режима бироновщины. «История Государства Российского» Н.М.Карамзина и споры в русской историографии между прагматиками и скептиками второй четверти XIX в. не могут рассматриваться без учета условий эпохи романтизма и кризиса рационалистического философского мировоззрения, которое, тем не менее, оставило глубокий след в историческом сознании, без принятия во внимание последствий наполеоновских войн. Мировой кризис и революционная эпоха, крах старой русской государственности, эмиграция и становление в России тоталитарного режима в первой трети XX в., мировоззренческий кризис российского общества и многообразие распространенных в нем философских идей вызвали к жизни такие своеобразные явления отечественной историографии, как марксистская досоветская и советская историография того времени, с одной стороны, и евразийство, с другой.
Предпосылки исторического исследования определяются также уровнем научного развития своей эпохи, соответствующим ее общему культурно-историческому контексту. К ним относятся распространенные в разное время основанные на существовавшей в ту или иную эпоху философии истории представления о познаваемости прошлого человечества; об особенностях познания в гуманитарных дисциплинах, в том числе в истории; о методологии и методике научного познания; а также накопленные общенаучные и исторические знания, исторические идеи и концепции. Последние представляют собой знания старого уровня, от которых отталкивается исследователь в процессе создания новых знаний.
7.2.	Три стадии исторического исследования
Взгляд на основные стадии исторического исследования зависит от взглядов на историю как на отрасль культуры, посвященную прошлому человечества, как на науку, производящую знания о нем, а также на ее место среди наук. От этого
142
<ависит, в свою очередь, представление о том, каков характер исторических знаний, или, другими словами, каким может быть итог исследовательской работы историка, т.е. степень полноты представлений о реальности прошлого, созданных в результате исследования, эмпирический или теоретический (концептуальный) характер знаний и т.д.
Вывод о существовании трех стадий исследовательского процесса: поисковой, или эвристической, опытной, или эмпирической, и концептуальной, или теоретической сложился в рамках классической парадигмы исторической науки. Философская основа его эклектична. Это и рационализм с его представлением о всесилии разума и познаваемости мира, и гегельянство с его стремлением к концептуальности знания, и позитивизм, в котором история считалась одной из конкретных наук с методологией, принципиально сходной с методологией естествознания. При этом возникали определенные противоречия. Так, в свете гегельянских представлений значение теоретической стадии исторического исследования несравненно выше, чем с точки зрения позитивизма, утверждавшего, что история как конкретная наука дает знания эмпирического уровня, а теоретическое их обобщение является уже задачей социологии. В рамках неклассической парадигмы исторического исследования также имеет место определенная недооценка теоретической стадии исследования, поскольку сама история относится к идиографическим наукам, задачей которых является описание уникальных явлений человеческого духа, т.е. исторических явлений. Что касается постмодернизма, то для этой парадигмы характерна недооценка не только теоретической стадии, но и нетрадиционный взгляд на эмпирическую стадию исторического исследования. Согласно представлениям постмодернистов, итогом эмпирической стадии исследования должен быть не исторический факт как часть реальности прошлого, а такой факт, как нахождение в тексте, т.е. в источнике, особого смысла на пересечении тех эпох, когда возник изучаемый текст и когда работал историк1.
Таким образом, представление о стадиях научного исторического исследования не оставалось неизменным на про
143
тяжении развития исторической науки. Если в рамках классической парадигмы исследования четко выделяются все три его стадии, то в заключительный период развития этой парадигмы под воздействием позитивистских взглядов на конкретные науки теоретическая стадия исследования стала рассматриваться как составная часть не истории, а социологии. В еще большей степени четкое представление о трех стадиях исследования было подвергнуто пересмотру в начале XX в. Вместе с тем в конце XX в. в рамках неоклассического направления историографии существование трех стадий исторического исследования полностью признается. История считается наукой, способной не только путем установления фактов реконструировать прошлое, но и создавать на их основе убедительные концепции.
7.3.	Эвристическая стадия
В отличие от других стадий, эта стадия исторического исследования признается необходимой всеми направлениями историографии XX в. независимо от философских, теоретических и методологических позиций. В самом деле, то обстоятельство, что историческое исследование, как, впрочем, и всякий труд ненаучного характера на исторические темы (исторический роман или историческая повесть, произведение изобразительного искусства) должен начинаться с поисковой работы, совершенно очевидно и не требует каких-либо доказательств.
Поисковая работа ведется исследователем по нескольким направлениям. К ним относятся поиск проблемы, на раскрытие которой направлен исторический труд любого формата (монография, статья, доклад и т.д.), поиск литературы и поиск источников. Все три направления взаимосвязаны. Так, поиск литературы и ее даже первичное изучение способствует уточнению проблемы. Также поиск литературы существенно помогает в розыске источников.
Весьма затруднительно ответить на вопрос о том, с чего начинается исследовательская работа - с примерной постановки проблемы или же с изучения литературы. По-видимо
144
му, к постановке проблемы подталкивает изучение литературы, которое на первых порах не носит целенаправленного характера. Однако в ходе ее изучения историку как специалисту становится очевиден круг неразрешенных вопросов, или же вопросов, по поводу которых существует дискуссия, и которые требуют разрешения. Предварительное изучение литературы может быть отнесено к факторам научного характера, которые влияют на постановку исследовательской проблемы, на выбор темы. С этим может быть связана научная актуальность проблемы и соответствующей ей темы исследования. Однако на актуальность проблемы могут оказывать влияние факторы вненаучного характера, относящиеся прежде всего к сфере политики и идеологии. Проблематика и формулировка гем множества исторических трудов, целых историографических направлений определялась в прошлом и в настоящем, как на донаучной, так и на научной стадии, в первую очередь общественно-политической их актуальностью.'Дак, на донаучной стадии русской историографии, в конце XVI в., интересы политической борьбы вызвали к жизни такое историческое произведение, как «История о великом князе московском» князя А.М.Курбского, в котором автор выразил свое отношение к Ивану Грозному, методам его правления и свой взгляд на характер монархической власти. Идеологическая и политическая борьба конца XIX в. предопределила внимание русской исторической науки к проблеме истории крестьянской общины и формирования в России рыночных отношений. Идеология советского времени способствовала развитию интереса историков к проблеме крупных народных движений в России феодального времени и предопределила квалификацию крупнейших из них как крестьянских войн. Политическое противостояние последних лет советского режима и первых постсоветских лет оживило исторические исследования, способствовало пересмотру устоявшихся концепций и оценок событий и явлений прошлого, казавшихся незыблемыми. Яркий пример такого пересмотра - постановка и обоснование в трудах А.А.Зимина, В.Б.Кобрина, А.Л.Юрганова вопроса о наличии не только позитивных, но и крупных негативных последствий объединения русских земель вокруг Мо-
145
сквы. В свою очередь, проблематика исторических исследований, стимулированная факторами идеологического характера, может вызвать к жизни проблематику чисто научного характера, далекую, на первый взгляд, от идеологии и совершенно зачастую непонятную для тех, кто, как и М,Н.Покров-~	2
скии, считал, что история - «это есть политика прошлого» . Так, проблема происхождения государства на Руси еще в XVIII в. способствовала изучению таких источников, как летописи, а вопрос об оценке последствий объединения русских земель, ставившийся в отечественной историографии конца XX в., актового материала. Следовательно, актуальность исследовательской проблемы может иметь как научное, так и иное, например, политико-идеологическое значение.
Постановка исследовательской проблемы на эвристической стадии носит предельно общий характер. По мере изучения исследований предшественников и источников она может уточнят ься прежде всего в сторону конкретизации. И только тогда, когда эта проблема сложится окончательно, она может быть закреплена в виде формулировки темы исследования. Уточнение проблемы исследования и, соответственно, корректировка темы не исключаются на последующих стадиях исследовательской работы.
Общая постановка проблемы на начальной стадии исследования не исключает выдвижение исследователем гипотезы, которая формируется как его представление о возможных результатах всей работы. Выдвижение гипотезы представляет немалую сложность. Оно требует глубокого знания теоретических вопросов, связанных с проблемой, историографии и представления о методологии и логике исследовательского процесса при сознательном абстрагировании от фактов, которые еще требуется установить. «Чтобы раскрыть реальность, нужно на какое-то время вытеснить факты из нашего восприятия, чтобы остаться наедине с нашим рассудком. Затем, на свой страх и риск, нам следует вообразить реальность, сконструировать воображаемую реальность как чистый вымысел... Далее, выходя из уединенности нашего воображения за пределы чистого и изолированного сознания, мы начинаем сравнивать факты, которые порождены сконструированной
146
нашим воображением реальностью, с объективными фактами вокруг нас. Если они сочетаются друг с другом, значит, мы ... раскрыли ту реальность, которую факты заслоняют, скрывают»3. Так Х.Ортега-и-Гассет представлял себе механизм выдвижения гипотезы и ее роль в научном исследовании. Гипотеза опирается главным образом на логические рассуждения историка, подкрепленные общим представлением об Источниковой базе. Исследование может подтвердить выдвинутую гипотезу, если логические рассуждения будут подтверждены эмпирическим материалом, полученным и обработанным на последующих стадиях исследования - опытной и теоретической.
Историография знает немало случаев выдвижения исследовательских гипотез и подтверждения их в процессе исследования. Так произошло с исследованием последствий реформы 1861 г. в Псковском уезде, причем было выдвинуто предположение о существенных ее особенностях ее в этом отсталом регионе страны, о том, что для многих крестьян реформа вызвала существенные экономические трудности. Результаты обработки статистического материала с помощью электронно-вычислительной техники подтвердили предварительную гипотезу4.
При проведении работы по поиску источников представляется целесообразным разделение их на опубликованные и архивные. Следует, очевидно, учитывать, что такое разделение может играть исключительно прикладную роль и служить для облегчение поиска, но едва ли оно может иметь большое значение для уяснения природы источников и раскрытия их информационных возможностей. Опубликованные источники могут содержаться в разного рода документальных сборниках, издававшихся в нашей стране в XIX - XX вв., а также в публикациях повествовательных источников, начиная с XVIII в. Указания на сборники документов и публикации повествовательных источников могут содержаться в каталогах библиотек. Указание на публикации источников содержатся в исследованиях. Следует также учитывать, что в разного рода исследованиях содержатся несистематизированные публикации отдельных источников, которые имеют
147
значение для раскрытия концепции автора данного исследования.
Что касается архивных источников, то по отдельным, наиболее крупным и важным архивам существуют путеводители. С путеводителей должно начинаться знакомство исследователя с архивом. В них содержатся сведения о том, в каких фондах архива имеется интересующий исследователя материал, который относится к его теме. После получения таких сведений следует ознакомиться с описью архивных фондов, о содержании которых можно судить по заголовкам названий дел в описи и по их датировке. Дела в фондах расположены, как правило, в хронологическом порядке, а под каждым годом - по номерам. Следует иметь в виду, что иногда целесообразен сплошной просмотр дел интересующего исследователя фонда, хотя бы по определенным номерам. Так, при изучении истории войска Донского за первую половину XVII в. представляется весьма желательным сплошной просмотр дел Российского госархива древних актов (РГАДА) из фонда 127 «Ногайские дела», где под первыми номерами за каждый год, начиная с 1613 г., содержались подробные отписки в Москву астраханских и терских воевод с пространными сообщениями о положении на Дону и действиях донских казаков.
Существуют, однако, архивы, не имеющие путеводителей и описей, прежде всего ведомственные, а также рукописные собрания в некоторых музеях, прежде всего личные фонды. Для работы в такого рода архивах и музеях исследователь должен представлять, какого рода материал содержится в них и в чем особенности доступа в такие архивы и хранилища.
Итогами работы на эвристической стадии исследования считаются: сбор литературы; ознакомление с историографией, благодаря чему достигается примерное определение проблемы и общая формулировка темы; выдвижение рабочей гипотезы; сбор источников. Эти результаты позволяют приступить к следующей, эмпирической стадии работы.
148
7.4.	Эмпирическая стадия
Общее понятие об эмпирической стадии исторического исследования сложилось на основе позитивизма. В свете позитивистских представлений история - одна из конкретных наук. Ее методология в целом сходна с методологией других паук, в частности, естественных. Эмпирическая стадия исследования представляет собой работу опытного характера с исходным материалом, итогом которой является научный факт. В исторической науке в качестве исходного материала рассматривались источники, а итог, или научный факт - исторический факт. Отличие истории от естествознания состоит, с точки зрения позитивистов, в том, что, если в естествознании опытная работа соответствует понятию опыта, то в историческом исследовании опыта в собственном смысле слова нет, а к значении опытной работы выступает разносторонняя работа с источниками.
Работа с источниками проходит ряд этапов. Начальным се этапом является чтение источника, без которого невозможно какое-либо его дальнейшее исследование. Чтение источника предполагает использование целого ряда вспомогательных исторических дисциплин, прежде всего палеографию, хронологию, метрологию, историческую географию, а также ряд других.
Следующий этап представляет собой критику источника, которую традиционно делили на определенные части. А.Л.Шлецер выделял такие последовательные формы критики, как «критика слов», или «малая критика», итог которой -восстановление первоначального текста источника, далее -истолкование источника «грамматическое и историческое», и, наконец, «критика дел», или «высшая критика», позволяющая судить о достоверности сообщения источника5. Н.И.Надеждин предлагал дополнить выделенные А.Л.Шлеце-ром низшую и высшую критику реальной исторической критикой. Только она позволит сделать вывод о достоверности тех фактов, которые содержатся в источнике. По мнению Н.И.Надеждина, она должна включать в себя следующие сто
149
роны: учет «единой человеческой природы», и требование понимать «психологию или, лучше, антропологию во всем значении этого слова», учет этнографических особенностей и особенностей той или иной исторической эпохи, а также влияния «внешнего сообщения с другими народами», или внешнего историко-культурного воздействия6. В.О.Ключев-ский выделял критику филологическую, направленную «к восстановлению подлинного текста памятника», и фактическую, призванную выяснить «угол преломления действительности, степень уклона авторской мысли от действительности», или, другими словами, критику «текстов, передающих исторические факты», и критику «фактов, воспроизводимых текстами»7. О необходимости решения вопроса о внешней и внутренней достоверности источника говорил К.Н.Бестужев-Рюмин. На рубеже XIX-XX вв., начиная с трудов Ш.Ланглуа и Ш.Сеньобоса, Э.Бернгейма, Н.И.Кареева, А.С.Лаппо-Данилевского окончательно сложилось разделение критики источников на внешнюю и внутреннюю. Под внешней критикой подразумевалось решение вопросов о подлинности источника или же о том, что он представляет из себя подделку, о времени и месте его возникновения, а также об авторстве. Под внутренней критикой имелась в виду следующая часть критической работы, которая шла за внешней критикой и которая должна была решить вопросы о том, насколько полно и точно сообщал источник об изучаемом факте, насколько эти сообщения достоверны8. Тем самым внутренняя критика позволяла составить представление о самом источнике, а внешняя критика - дать оценку содержащимся в нем сведениям, которые исследователь использовал для установления исторического факта.
Особым этапом исторического исследования на эмпирической его стадии в рамках классической историографии рассматривалась интерпретация источника, или истолкование смысла начиная со смысла отдельных слов и выражений и завершая общим смыслом источника. Уже в XVIII в. в этой связи возникло представление о герменевтике как об особом искусстве истолкования смысла всяких текстов, как документов, так и произведений повествовательного характера. Так,
150
уже В.Н.Татищев уделял большое внимание разъяснению смысла слов, встречавшихся в источниках, особенно таких, как Русская Правда и Судебник 1550 г. А.Л.Шлецер уделил внимание разработке методов филологического истолкования, подчеркивая необходимость правильного решения вопроса о происхождении слов из источников с учетом родственности языков и корневого состава этих слов. М.Т.Каче-новский видел в истолковании слов из источников одну из разновидностей их критики, которую он назвал археологической и применил к терминам Русской Правды9.
В.О.Ключевский также считал интерпретацию источника частью их критики. Но взгляд на значение интерпретации источников у него был шире, чем у предшественников. С его точки зрения, интерпретация должна проходить два этапа. Сначала - «реставрация и интерпретация древнего текста и определение точки зрения автора», а затем - «истолкование внутреннего смысла исторического факта»10. Тем самым В.О.Ключевский как историк конца XIX - начала XX вв. выражал представление историографии своего времени об интерпретации как о такой форме работы, которая не ограничивается лишь объяснением смысла отдельных слов и выражений источника и имеет значение при изучении не только источников, ио и фактов, т.е. на не только на эмпирической, но и на теоретической стадии исследования, и проходит, таким образом, через значительную часть исследовательской работы в целом. Следовательно, значение интерпретации в работе историка считалось несравненно более существенным, чем в предшествовавший период развития историографии. Несколько более узко и специфично понимали задачи интерпретации Ш.Ланглуа и Ш.Сеньобос, которые сводили их к объяснению скрытого смысла источников, содержавшихся в них образов и метафор. Между тем, задачи интерпретации шире, поскольку она должна способствовать уяснению не только скрытого смысла источников, но и общего их смысла. Более важное значение придавал интерпретации источников А.С.Лаппо-Данилевский, который не только считал ее первостепенной по времени исследовательской операцией, но и выделил конкретные ее виды: психологический, технический,
151
типизирующий, индивидуализирующий. Психологической интерпретации А.СЛаппо-Данилевский придавал решающее значение в силу самой природы всякого источника, содержание которого зависело от психологии его автора. Сутью ее он считал воспроизведение в сознании историка того же представления, которое возникло у автора источника. Трудность же в решении такого рода задачи он видел в различии между психологией автора источника и историка Техническая интерпретация позволяла по форме источника судить об особенностях их содержания. Два последних вида интерпретации источников у А.С.Лаппо-Данилевского А.П.Пронштейн определил как «собственно исторические»11. Типизирующая интерпретация помогала уяснить место источника в ряду предшествовавших ему и современных ему событий, или связь его с культурой прошлого и современной ему культурой. Индивидуализирующая - помогала понять особенности авторского замысла и выявить то значение, которое автор стремился придать своему произведению. Таким образом, А.С.Лаппо-Данилевский не только придавал интерпретации источников очень большое значение в историческом исследовании, но и глубоко и всесторонне раскрыл формы и особенности этой работы. Еще большее значение придается интерпретации источников в историографии постмодернизма, в которой все исследование в целом рассматривается в качестве интерпретации текста, или своего рода перевода с языка культуры времен создания текста на язык культуры, к которой принадлежит историк.
Завершение этапов интерпретации и критики источника подводит исследователя к следующему этапу работы, относящемуся к эмпирической стадии исследования - к анализу сообщений источника, сведения которого относятся к изучаемой части реальности прошлого. При анализе целостное сообщение источника мысленно расчленяется на ряд эпизодов. Благодаря этому исследователь может получить представление о последовательности эпизодов, а при наличии датировок - об их хронологии. Кроме того, ему становится очевидной структура изучаемой части реальности прошлого. Таким образом, на этапе анализа источника используются хро
152
нологический и структурный методы. На этапе анализа исследователю необходимо четко представлять себе сравнительную достоверность сообщений источника, которая установлена на этапе внутренней критики источника. Наиболее общие рекомендации могут быть сведены к следующему: сообщение источника, сделанное в значительной степени временной синхронности с изучаемой частью реальности прошлого, как правило, предпочтительнее позднейших сообщений; следует внимательно отнестись к сообщениям источников, которые противоречат общей тенденции источника или источников; упоминание в источнике о деталях изучаемой реальности не всегда может служить наглядным свидетельством осведомленности автора, и, следовательно, достоверности сообщений источника, яркие детали или какие-либо подробности могли появляться в связи с иными обстоятельствами.
Анализ источника подводит исследователя к получению целостного представления об изучаемой части реальности прошлого, которое требует своего завершения. Такое завершение происходит на следующем этапе - синтеза сообщений источника и вообще всех источников, относящихся к изучаемому. В процессе синтеза преодолевается неизбежный недостаток структурирования, сделанного в ходе анализа, когда ясны составные части изучаемого, но не ясна их взаимосвязь и функционирование как составных частей, так и целого. Таким образом, структурный метод исследования, использованный на этапе анализа, дополняется методом функционального анализа, который возможно использовать лишь на этапе общего синтеза сообщений источника или источников, поскольку выявление функций возможно лишь при рассмотрении изучаемой части реальности прошлого в связях и взаимодействии ее составных частей и осуществлении вязи и взаимодействия с другими сторонами этой реальности. Синтез источников следует после синтеза, проделанного исследователем с сообщением об изучаемой реальности прошлого каждого из отдельных источников. Синтез источников предполагает сравнение сообщений разных источников и использование их сведений путем дополнения или уточнения дан-
153
пых из других источников. Он завершает процесс исторического построения, итогом которого становится авторское представление о факте.
Завершающим этапом эмпирической стадии исследования является описание факта, установленного исследователем из источников на предыдущих этапах работы. Описание должно выражать полное авторское представление о факте, полученное в результате работы историка с источником или с источниками, и, возможно, с учетом знания по поводу этого факта, добытого предшествующими исследователями. Оно должно содержать указания на использованные исследователем в процессе установления факта источники и литературу и вестись в соответствии с исторической и логической последовательностью.
7.5.	Теоретическая стадия
После завершения исследовательской работы на эмпирической стадии и установления системы фактов наступает последняя стадия исследования - теоретическая. Предварительные условия для перехода к ней - это авторская гипотеза, сформулированная еще на эвристической стадии; концепции, созданные предшественниками, которые рассмотрены также на эвристической стадии; и, наконец, система фактов, состоящая как из фактов, установленных предшественниками, так и из фактов, установленных самим исследователем на эмпирической стадии.
Если эмпирическая стадия завершается описанием установленных фактов, то теоретическая только начинается с описания. Но описание на теоретической стадии отличается тем, что оно описывает не факты, а историческое явление или целый процесс. Между фактом, с одной стороны, явлением и процессом, с другой, существуют различия. Явление представляет собой комплекс событий, логически связанных между собой причинно-следственными связями. Процесс же имеет еще большую степень общности и состоит из явлений, относящихся к разным его сторонам. Например, благословение, полученное великим князем Дмитрием Ивановичем от осно
154
вателя Троицкого монастыря Сергия или военный совет князей 7 сентября 1380 г., на котором было принято решение о переходе через Дон и занятии Куликова поля, могут рассматриваться как исторические факты. Эти факты являются составными частями такого события, как Куликовская битва. Между событием и фактом, таким образом, нет качественной разницы, поскольку всякое событие - это, по существу, крупномасштабный факт. Куликовская битва, в свою очередь - это существенная часть такого явления, как борьба русских земель с Ордой за независимость. А это явление - част ь общего процесса, развертывавшегося в средневековой Руси XIV - XV вв., связанного с объединением русских земель и имевшим некоторые внешние аналогии в ряде стран Европы того времени.
Некоторые исследования даже в рамках классической парадигмы историографии могут в соответствии с поставленной в них проблемой не иметь теоретической стадии и завершаться описанием факта или фактов12. Но если исследование посвящено изучению явления или процесса, то теоретическая стадия в нем неизбежна. Описание явления или процесса должно дать представление о хронологии фактов и событий, что означает использование исторического метода исследования. Оно является необходимой предварительной стадией построения концепции13. Концепция должна включать в себя прежде всего обоснование авторского представления о причинно-следственных связях. Она должна содержать авторский вывод об особенностях и историческом значении изучаемого явления и процесса. Для этого, помимо полной, или достаточно репрезентативной базы фактических данных, требуется доказательность при опоре на законы формальной логики, на то представление о внутренней логике исторического процесса в целом, которой придерживается историк, что представляет собой соединение исторического и логического методов исследования.
Что касается противоречий концепции, то она, очевидно, не может не содержать их. Случается, что внутренняя непротиворечивость концепции не выходит за рамки идеального пожелания. Известно много концепций, содержащих внут
155
ренние противоречия. Так, концепция похода Ермака в Сибирь Р.Г.Скрынникова недостаточно обосновывает вывод о скорости движения казаков, которые, по мнению автора, за неполные два месяца в 1582 г. прошли от владений Строгановых на Каме до столицы Сибирского ханства, что достаточно трудно представить себе. Концепция Булавинского восстания как своеобразной крестьянской войны, которой отдал дань автор этих строк, недостаточно обосновывает его казачий характер и отсутствие в нем крестьян.
Наконец, по-видимому, условия постмодернизма с новой остротой ставят вопрос о самооценке авторами выдвинутых и обоснованных в исследованиях концепций. Это касается даже тех историков, которые не склонны разделять крайностей постмодернистской исследовательской парадигмы. Речь идет о том, как историки оценивают результаты своих исследований, считают ли они, что в их трудах достигнута высокая степень отражения исторической реальности, или они выступают лишь моделями, описывающими и теоретически обосновывающими историческое явление или процесс, создающими своего рода мыслительную конструкцию прошлого, достаточно огрубленную и приблизительную. Логически основы такого рода разногласий уходят, по-видимому, в средневековые споры между номиналистами и реалистами по поводу истинности или идеальности таких «реалий», как рай, ад и т.д. Вероятнее всего, что автор не должен преувеличивать степень жизненности, реальности своих концепций. Он должен уметь критически оценить результаты своего труда и видеть в созданной им концепции не только научную заслугу, которая при условии создания добротного научного труда несомненна, но и своего рода идеальный тип М.Вебера, способный лишь оказать помощь в понимании явления или процесса, но не Дающий их исчерпывающей характеристики.
7.6.	Развитие исследовательского процесса: проблема - гипотеза - концепция
Исследовательский процесс может быть, таким образом, схематично представлен в виде движения мысли историка в
156
подобном направлении. Данная схема частично совпадает с гремя стадиями исследования - эвристической, эмпирической и теоретической, однако покрывает ее далеко не полностью. Особенность данной схемы в том, что она непосредственно отражает движение исследовательской мысли. Эвристической стадии выдвижение проблемы в целом соответствует, поскольку предполагает поиск. Однако на эвристической стадии возможно весьма приблизительная формулировка проблемы. Уточнение же ее возможно уже на следующей, эмпирической стадии, после более глубокого знакомства с исследованиями предшественников и с состоянием источниковой базы. То же самое можно сказать по поводу гипотезы. Что же касается концепции и ее окончательного оформления, то это возможно на теоретической стадии исследования. Если же исследование носит эмпирический характер и своей целью ставит установление исторического факта или исторических фактов, то в данном случае сам факт или факты могут быть представлены в виде концепции и завершать исследование. Тем более, что исторический факт и концепция исторического процесса имеют между собой то общее, что представляют собой не абсолютную, а относительную истину, не выражение объективной реальности прошлого, но авторское ее видение.
Выдвижение проблемы представляет собой первую по времени интеллектуальную часть исследования. Задача эта далеко не простая. При ее выдвижении необходимо совмещать субъективный интерес историка с некоторыми объективными обстоятельствами. К ним относится степень разработанности проблемы в историографии и наличие источников, поскольку от последнего обстоятельства зависит сама возможность раскрытия поставленной проблемы. Что же касается степени разработанности проблемы, то даже при условии достаточно глубокой ее разработки в историографии в отдельных случаях имеется возможность найти какие-то новые ее стороны. Так, весьма значительное внимание в историографии уделялось таким крупным личностям русского средневековья и связанным с ними событиям и явлениям, как Александр Невский и Дмитрий Донской, Иван Грозный и
157
Петр I, Ермак и Степан Разин и некоторые другие. Вместе с тем несравненно меньшее внимание уделялось осмыслению того, какое место эти личности и их дела заняли в русском историческом сознании, как массовом, так и элитарном. Это обстоятельство открывает в некотором роде новые пути для изучения их исторической роли уже под иным углом зрения, роли их как исторической личности и национального героя, когда они, закончив земное свое существование, продолжили свое бытие в виде образа исторического сознания.
Переход от проблемы к гипотезе находится на стадии более глубокого освоения проблемы, чем это имело место на первичном его уровне, когда она проходила стадию первоначальной своей формулировки. Исследователь имеет общее знакомство уже не только с историографией, но и с источниками. На этом основании он способен сформировать познавательную модель изучаемой проблемы, которая будет представлять из себя гипотезу и которая еще должна быть доказана на теоретической стадии исследования, или же на его эмпирической стадии, если речь идет только об установлении факта или фактов и не более того. Проблема и гипотеза - родственные явления и разные стадии одного и того же процесса - научного познания. Обе представляют собой познавательные модели, только если проблема не носит развернутого характера, то гипотеза уже является вполне развернутой моделью. В ней проблема представлена с теми характерными для нее сторонами и связями внутреннего и внешнего характера, которые отражают авторское видение проблемы.
Если переход от выдвижение проблемы и переход от нее к гипотезе представляет собой начальную часть исследовательского процесса, то основная часть исследовательской работы составляет доказательство гипотезы. Итогом ее является концепция, или теория изучаемого явления или процесса, которая также относится к моделям, но только к научно обоснованным, или доказанным в результате всестороннего изучения источников, с учетом концепций, созданных предшественниками и существующих в историографии.
Развитие исследовательского процесса от проблемы через гипотезу к концепции - это путь, характерный для науч
158
ного познания. Первым шагом по этому пути является выдвижение проблемы, или использование проблемного метода, что соответствует принципу научности исторического исследования.
Подведем итоги
1.	Исследовательский процесс как сложное культурное и интеллектуальное явление имеет необходимые культурноисторические и научные предпосылки со своим комплексом философских, теоретических и методологических условий.
2.	Представление о стадиях исторического исследования зависит от историософских и методологических представлений историка.
3.	Классическая историография признавала три стадии исследования - эвристическую, эмпирическую и теоретическую; неклассическая историография допускала отсутствие теоретической стадии.
4.	Итогом эвристической стадии исследования должно стать общее определение круга литературы и источников, приблизительное выдвижение исследовательской проблемы и рабочей гипотезы.
5.	Итог эмпирической стадии должен состоять в формировании базы необходимых для теоретических выводов исторических фактов.
6.	Итогом теоретической стадии исторического исследования является концепция, представляющая собой обоснованную идеальную модель рассмотренных в исследовании явлений и процессов.
Вопросы для повторения
1.	В чем проявляется связь между историографией и культурно-историческими условиями эпохи?
2.	В чем особенности взгляда на основные этапы исторического исследования в рамках классической, модернистской и постмодернистской парадигмы исторического исследования?
3.	Что такое историческая гипотеза и каково ее значение в исследовании?
159
4.	Почему на протяжении XVII1-XX вв. менялись взгляды на значение истолкования источников?
5.	В чем значение анализа и синтеза источника и источников?
6.	Что такое историческое построение?
7.	В чем отличие концепции от гипотезы?
Примечания
1	См.: Лубский А.В. От монизма к плюрализму. Постнеклассическая модель исторического исследования. С.52.
2	Цит. по кн.: Историография истории СССР. Эпоха социализма. М., 1982. С.99.
3	Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея (схема кризисов) // Ортега-и-Гaccent X. Избранные труды. Перевод с испанского. М., 1997. С.236-237.
4	См.: Кащенко С.Г. К вопросу о реализации крестьянской реформы 1861 г. в Псковском уезде // Исторический опыт русского народа и современность. Мавродинские чтения. СПб., 1994. С. 162-166.
5	См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. С.131.
6	См.: там же. С.298-299.
7	Ключевский В.О. Сочинения. В 8-ми т. М., 1959. Т.6. С.476.
8	См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. С.90-91, 310-311; его же. Методика исторического источниковедения. С.7-8.
9	См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. С.73, 143-145,213-215.
10	Ключевский В.О. Сочинения. В 8-ми т. Т.6. С.477.
11	Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма.С.326.
12	См., напр.,: Боук Б. К истории первого кубанского казачьего войска: поиски убежища на Северном Кавказе // Восток. 2001. № 4; Королев В.Н. Адахунское сражение // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 1993. № 1-2. С.24-33; Соловьев В.М. Фрол Разин // Вопросы истории. 1986. № 4. С. 181-188, и др.
13	Понятие об историческом построении может относится как к эмпирической, так и к теоретической стадиям исследования. На эмпирической стадии исследователь строит исторический факт, на теоретической -авторскую концепцию.
160
ГЛАВА 8. ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ОСНОВА ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
8.1.	Понимание методологической категории принципа исторического исследования в советской историографии
Наличие принципиальной основы - характерная черта научных исследований. Признание за историей научного статуса предопределило возникновение методологической проблемы принципа исторического исследования. Она состоит в решении вопросов о том, что представляет из себя принцип исторического исследования как методологическая категория вообще и на чем она может быть основана.
Принятие историком определенных исследовательских принципов должно обеспечить научный характер и уровень его работы, реализацию исследовательских целей и всемерно учитывать специфику исторического познания. При всей очевидности этих общих положений понимание того, что из себя представляет принцип исторического исследования вообще, вызывает существенные трудности. Поэтому в отечественной методологической литературе совсем недавнего времени можно встретить весьма различные по смыслу истолкования этого понятия.
Так, по определению В.С.Добриянова, принцип «есть научное выражение существенно общих сторон и определений реального мира, выделенных в историческом процессе развития знаний, которые в дальнейшем развитии науки играют роль руководящих идей, основных начал. ... Принцип является как бы сгустком, «концентратом» достигнутых знаний, который в новых исследованиях и в построении научной системы выполняет некоторую направляющую, регулирующую функцию, функцию ориентира в прокладывании новых дорог в науке и в строительстве новых знаний»1. Однако «научное выражение существенно общих сторон и определений реального мира» может быть представлено в качестве задач социо
161
логии или других общественных наук обобщающего характера вроде культурологии. Что касается «руководящих идей основных начал» для истории, то такие идеи вырабатываются историософией, причем философские идеи играют для историка «направляющую, регулирующую роль» и выполняют «функцию ориентира в прокладывании новых дорог в науке».
Более точное, как представляется, определение дал Ф.В.Шишкин, по мнению которого, принцип исторического исследования - «исходная, основная, изначальная идея, постулирующая исследование, отход от которой неизбежно приведет к ошибкам и искажениям»2. Вместе с тем такое определение может быть применимо не только к принципам, но и к содержащимся в исследовании социологическим, а иногда и к историческим концепциям и идеям.
Нечеткость в определении понятия «принцип исторического исследования» позволяла подвести под него самые разные идеи. По подсчетам Ю.Н.Афанасьсва, «чтобы претендовать на истинно марксистское исследование», советские историки и философы выдвигали до 17 принципов, но «наиболее значимыми признавались принципы историзма, партийности и объективности»3. Все эти принципы В.С.Добриянов подразделял на принципы первого уровня - «общефилософские» и второго уровня - «принципы, вытекающие из специфики теоретического исторического познания»4, на относящиеся к философским и к теоретическим основам исторического исследования.
К важнейшим из принципов относился материализм, который считался общефилософским. С точки зрения В.Ж.Кел-ле и М.Я.Ковальзона, «материализм, и только материализм, ориентирует на поиск в самой общественной жизни такого начала, которое не зависит от субъекта и потому является материальным началом, однако существующим в самой деятельности людей, которые руководствуются идейными побудительными мотивами»5. Такая позиция отражает характерный для советской историографии философский монизм и теоретический редукционизм (упрощение), когда сложные исторические явления объясняются упрощенно и схематично, когда значение одних факторов, в данном случае материаль-
162
пых, может быть преувеличено, а других проигнорировано. 11ри таком подходе материализм как одна из возможных философских основ исторического исследования возводилась в степень исследовательского принципа. Здесь проявилась субъективная зависимость выбора историком принципиальной основы исследования от его философской позиции. Очевидно, что историки, не разделяющие материалистического подхода к историческому исследованию, не могут признать такого исследовательского принципа. Достаточно убедительное опровержение на этот счет дал Л.П.Карсавин. Говоря о положении крестьян в Германии в XVI в., когда там происходила крестьянская война, он отмечал, что необходимо понять положение немецкого крестьянства, «реальные отношения между крестьянами и господами, крестьянами и горожанами, повинности и оброки, лежавшие на первых, степень их зажиточности, т.е. размер их доходов и владеемой ими земли и । .д.» Но не менее важно и то, «как представлял себе норму передний» крестьянин, признавал ли он ее за справедливою, выполнял ли он ее за страх или за совесть.... Какою бы точностью ни отличались установленные нами цифры, они сами ровно ничего не означают, «не говорят». Чтобы они заговорили, надо знать «субъективное» отношение к ним крестьянина»6. Следовательно, в качестве определяющих факторов истории вполне могут быть применимы нематериальные факторы, прежде всего - сознание людей. Возведение в принцип исторического исследования одной из возможных его философских основ, материалистической, по существу закрывает для историка путь к научному поиску, направляет мысль в строго заданном направлении.
Принципом исторической науки В.Ж.Келле и М.Я.Ковальзон считали «принцип человеческой активности, деятельности, практики. Признание необходимости рассматривать человека как активное существо». Они полагали, что «познать общественную жизнь - значит познать деятельность людей, ее предпосылки, характер и результаты, понять историю - значит объяснить, почему люди делают ее так, а не иначе»7. В данном случае, как представляется, принципом назван предмет исторического исследования, поскольку ис
163
тория изучает деятельность людей в разных сферах жизни, впрочем, как и бездеятельность людей и целых обществ.
Одним из трех принципов, по существу обязательных для советской историографии, являлся принцип партийности. Само его наименование подчеркивало идеологическую направленность исторической науки в СССР. Представляется в этой связи, что есть основание для выделения смыслового различия между понятиями «партийность» в исторической науке и «принцип партийности» в ней. Первое понятие не очень удачно выражает существование особой, субъективной позиции того или иного историка или направления в историографии, которое может быть связано не только с его партийными в конкретном смысле слова, т.е. с политическими и идеологическими воззрениями, но и с отношением его к философским, теоретическим и методологическим основам исторического исследования, к выбору исследовательской парадигмы, в рамках которой он работает. Следовательно, партийность не только в узком, но и в широком смысле слова характерна для всякого историка, как и для всякого представителя гуманитарного знания. Что же касается возведения подобного рода субъективности в степень исследовательского принципа, то это неизбежно противоречит достижению такой исследовательской цели, как получение объективных по мере возможности результатов работы историка. Еда ли выдерживает сколько-нибудь серьезной критики распространенное в советской историографии утверждение, согласно которому партийность «дворянская» или «буржуазная» стояли на пути объективного исследования, а партийность советская, марксистская - нет. История отечественной исторической науки советского времени знает множество примеров, когда партийность советской историографии прямо мешала выяснению исторической истины.
Налицо, таким образом, определенные трудности в понимании сущности такой методологической категории, как принцип исторического исследования. Это предполагает необходимым уточнение того, что она из себя представляет.
164
8.2.	Понятие принципа исторического исследования
Прежде всего необходимо иметь в виду, что признание плюрализма гуманитарного, в том числе исторического, познания, или права историка на свободный выбор исследовательской парадигмы, предполагает, в свою очередь, признание того, что при разных исследовательских парадигмах возможны собственные принципы исторического исследования. Вместе с тем при всех различиях между исследовательскими парадигмами научной историографии даже в историографии постмодернизма с ее своеобразными, не характерными для предшествующей исторической науки взглядами на труд историка, при которых не исключается признание научного статуса за работой любительского характера, историческим хитом, сохраняется представление о том, что исторический труд должен соответствовать определенному научному уровню8. Следовательно, в целом принципы научного исторического исследования не носят универсального характера. Они выбираются историком в той же самой мере, в какой выбирается им парадигма его работы. Однако при сохранении на всех стадиях развития исторической науки представления о качественном уровне исследования предполагается принципиальное признание научности исторического исследования, которая может рассматриваться как универсальный принцип и признак научной историографии.
Принцип исторического исследования означает категорическую установку, которой придерживается историк в соответствии с избранной им исследовательской парадигмой (классической, неклассической, постмодернистской). Для. него эта установка носит характер осознанного выбора. Она должна обеспечивать качественный уровень исследования в соответствии с представлениями о научном его характере и способствовать достижению исследовательской цели.
Такая цель очевидна в рамках классической парадигмы и состоит в том, чтобы раскрыть историческую истину, или обеспечить соответствие между полученным в ходе работы историка новым знанием и реальностью прошлого. Цель ис
165
следования историка, придерживавшегося неклассической парадигмы, менее очевидна. Она, на первый взгляд, не имеет принципиальных отличий от цели познания в классической историографии и направлена на познание реальности прошлого. При более же внимательном рассмотрении становятся видны отличия. Они состоит в том, что, во-первых, познание реальности прошлого представляется несравненно более сложной задачей, чем это казалось в классической историографии. Во-вторых, признавалось, что историк способен в большей степени познать лишь часть реальности прошлого -источник, который он изучает, а также личность и психологию его автора. В-третьих, если в классической парадигме исторического исследования в центре внимания историка выступало в той или иной форме общество (государство, класс, группа и т.д.), то в неклассической парадигме познание направлено прежде всего непосредственно на человека, переключено с социоцентризма на антропоцентризм, на личностное начало. В-четвертых, целью исследования признавалось познание реальности прошлого не как таковой, а лишь приближение получаемого в ходе исследовательской работы знания к этой реальности. Речь шла лишь о приближении постольку, поскольку, как обращалось внимание в свете неклассической парадигмы исторического исследования, историк -представитель иной культурно-исторической ситуации, чем изучаемое прошлое, человека с иными чертами личности и психологии, чем люди изучаемого прошлого.
Еще менее очевидна цель исследования для историков-постмодернистов. С одной стороны, она ничего общего не имеет с целями исследования на предшествовавших постмодернизму стадиях развития историографии и разных форм исторического познания, если историки-постмодернисты не признают познаваемости прошлого. А это составляет общепринятое представление о смысле существования истории как жанра литературы и художественной культуры человечества на ее донаучной стадии и на той стадии, когда сформировалась историческая наука при классической и при неклассической историографии. В таком случае целью работы историка становится единственная доступная познанию часть ре
166
альности прошлого - источник и познание своих личностно-психологических впечатлений от воздействия источника на пего самого, собственного, возникающего при изучении источника межкультурного контакта с прошлым. Если же видеть в постмодернизме не особенность решения историософских вопросов о познаваемости прошлого и об особенностях познания источника, а лишь особенности методологии, связанные со способностью историка к методологическому плюрализму и работе «в разных познавательных ключах», то в гаком случае цель исторического познания принципиально не отличается от цели познания на предшествовавших постмодернизму стадиях развития историографии и направлена на познание реальности прошлого.
При соответствии принципов исторического исследования и парадигмы, в которой работает историк, принцип должен носить для историка не только категорический, но и аксиоматический характер. По поводу принципов исторического исследования могут быть разногласия между историками, работающими в рамках разных познавательных парадигм. Но для историков, работающих в рамках одной познавательной парадигмы, принципы исследования, которых они придерживаются, должны быть очевидны и не требовать доказательств. Так, для классической парадигмы исторического исследования принцип объективности органичен и очевиден в той же мере, в какой принцип признания чужой одушевленности и толерантности по отношению к «другому», к иной культуре, к человеку изучаемого прошлого характерен для неклассической исследовательской парадигмы.
В особых условиях существования определенной исследовательской парадигмы может быть выдвинут принцип, идущий вразрез с самой парадигмой. Например, в классической парадигме это относилось к принципу партийности в советской историографии, находящемся в несомненном противоречии с основным принципом классической историографии - объективностью. При этом в отдельных исследованиях историософской и методологической направленности партийность советской историографии рассматривалась в качестве ведущего принципа по отношению к объективности, по
167
скольку она определяла объективность в связи с тем, что это была «партийность марксистской общественной науки, отражающей взгляды самого передового класса современного общества, свободного от предвзятости»9. Выдвижение подобного принципа может в данном случае объясняться условиями исторических исследований, культурно-историческим контекстом времени, которые оказывали влияние на методологию. Но, говоря о приоритете партийности по отношению к объективности, советский историк вопреки своей воли сближался с «идеологически чуждой» ему историографией, философской основой которой был субъективный идеализм и которая в советской философской и методологической литературе характеризовалась как буржуазная. Он ставил субъективное начало в историческом познании, определяемое в данном случае партийностью субъекта-историка, над объективным, а итоги труда - в зависимость от субъекта исследования, а не от данных изучаемых им источников. Между тем, в соответствии с представлениями, сложившимися в рамках классической парадигмы исторического исследования, к которой относилась советская историография, результаты исследования зависели в первую очередь от объективных условий, прежде всего от состояния Источниковой базы, а уже во вторую очередь - от субъекта, т.е. от историка.
8.3.	Научность исследования как принцип
Условия развития историографии постмодернизма с их предельной толерантностью и признанием ценности всякого сочинения на историческую тему как выражения впечатления автора от текста источника, с которым он соприкасался в ходе своей работы, создали предпосылки снижения общего научного уровня таких сочинений. Еще одной предпосылкой стало распространение недоверия общества к традиционной историографии, и новые запросы по отношению к исторической науке, при явно завышенных ожиданиях от ее возможных результатов, при стремлении видеть в этих результатах соответствие своим представлениям о реальности прошлого и при непонимании того, что между реальностью прошлого и
168
результатами его научного исследования имеется значительная разница. К предпосылкам этого также можно отнести кризис исторической науки к концу XX в. не только в нашей стране, но и в целом, и развернувшиеся в этой связи поиски „	10
повои методологии .
Показателем снижения уровня исторических исследований стало распространение в историографии такого явления, как шлягер, или хит, более характерного для художественной литературы. Это своеобразное явление в современной историографии имеет определенные признаки. Во-первых, оно отличается злободневностью, выражая собой ответ на некоторые общественные запросы относительно знаний о прошлом и оценки прошлого. Во-вторых, для него характерна броская, даже провокационная форма, рассчитанная на привлечение общественного внимания, тяготеющая отчасти к художественной литературе, и выражающаяся нередко в претензии на разоблачение традиционной историографии с обвинениями ее в фальсификации истории, в обслуживании каких-либо интересов политического, социального, национального и т.д. характера, причем в подобных обвинениях может иметься рациональное зерно. В-третьих, оно отличается пренебрежением к традиционной научной методологии и методике, легкостью обращения с источниками. В четвертых, в нем встречаются случаи подмены понятий, когда построенная авторами гипотеза выдается за твердо установленный факт или теорию. Оно нередко отличается наукообразностью, которая должна создать имидж серьезного научного труда, например, могут присутствовать сноски со ссылками на источники и серьезную литературу. Наконец, оно не учитывает современные представления об относительности научной истины в истории, как и в гуманитарных дисциплинах вообще и претендует на раскрытие истины в последней инстанции, причем истины такого рода, которая совершает переворот в общепринятых научных представлениях. Ярким образцом историографии подобного рода является так называемая новая хронология А.Т.Фоменко.
Вызов новой хронологии вызвал разнообразные формы ответов со стороны научной историографии. Один из наибо
169
лее ярких - жанр научной пародии, образцом которого является произведение А.А.Краевского и К.В.Белого «Новая генеалогия Романовых»11. Комичность пародийной ситуации, созданной А.А.Краевским и К.В.Белым, состояла в том, что они показали, используя методы А.Т.Фоменко и Г.В.Носов-ского, возможность пересмотра не только отдаленных исторических периодов, источниковая база изучения которых невелика, а с хронологией действительно имеются объективные трудности, но и недалеких от нас периодов, для которых фактическая база данных и хронология в целом давно и хорошо известна.
Современная культурно-историческая ситуация, в которой создались благоприятные условия для появления шлягеров на исторические темы, для общего снижения научного уровня историографии со всей остротой ставит вопрос о научности как принципе исторического исследования в случае, если исторический труд претендует на такой статус. Несомненно, что решить его сложнее, чем на стадии классической историографии, когда по поводу научности исторического труда имелись строго определенные представления, сводившиеся к тому, что такой труд должен иметь сходство с естественнонаучным исследованием. Когда на стадии неклассической историографии стали очевидны существенные особенности наук о культуре, в том числе истории, когда возникли в этой связи сомнения в возможности относить историю к наукам, стало очевидно, что принцип научности исторического исследования тем более необходим и требует при этом дополнительных обоснований. В еще большей степени это относится ко времени историографии постмодернизма.
Принципиальные различия между парадигмами научной историографии позволяет говорить лишь о некоторых наиболее общих признаках научности. Прежде всего в этой связи можно вспомнить, что еще в античной и средневековой историографии существовало четкое представление о том, что в труде на историческую тему автор не имеет права на вымысел, что все положения и выводы должны иметь под собой твердую и надежную базу фактов в соответствии с данными источников. Авторская гипотеза не должна подаваться как
170
нечто доказанное, и опираться на нее при выдвижении новых предположений не соответствует научной корректности12. Положения и выводы исследования не должны идти вразрез с законами формальной логики. Работа с источником обязательно должна пройти аналитическую стадию, включающую его критику и интерпретацию, а исторический факт должен быть результатом синтеза данных источника и, если имеется такая возможность, то ряда источников. И, наконец, авторская гипотеза может рассматриваться как доказанная теория, или концепция исторического процесса только тогда, когда она находит свое подтверждение в источниках.
8.4.	Объективность исторического исследования
На протяжении длительного развития историографии отношение к объективности исторического труда и понимание его объективности менялось. В русской историографии XVIII - начала XIX вв. было широко распространено выражение «баснословие» применительно к данным источников, прежде всего летописей. От историка требовалось умение распознать «баснословие» источников и не воспроизводить его в своей работе.
Теоретическое осмысление объективности на стадии классической исторической науки распространилось во второй половине XIX в. в историософии позитивизма. В свете позитивистских воззрений историческая наука принципиально не отличалась от других наук, прежде всего от естествознания. На этом основании историки позитивистского направления полагали, что они имеют дело с источниками, содержащими объективный материал о реальности прошлого. При этом они прекрасно понимали, что материал, содержащийся в источниках, может быть и необъективен. Однако необъективность источника они объясняли необъективностью автора, имевшего определенную позицию по отношению к той реальности, о которой он сообщал в источнике, прежде всего политической. Историк же, с точки зрения историософии позитивизма, мог за необъективностью автора источника увидеть в нем отражение объективной реальности, и с помо
171
щью истолкования и критического анализа источника выявить скрытые в нем объективные сведения. При этом обязательным и важнейшим требованием по отношению к историку выдвигалась объективность, которая возводилась в степень важнейшего принципа исторического исследования. Признавалось, однако, что у историка могла быть собственная позиция по отношению к изучаемому материалу. Тем не менее, считалось, что он и должен был, и безусловно мог преодолеть собственные пристрастия разного характера и сохранять объективность в ходе исследовательской работы, принимая это требование как принцип.
Иной взгляд на объективность сложился в конце XIX -начале XX вв., в рамках неклассической парадигмы исторического исследования. Учет специфики исторического, как и всякого гуманитарного, исследования по сравнению с исследованием в естествознании приводил к выводу, согласно которому одной из специфических черт исторического исследования является то, что историк имеет дело не с внешним по отношению к себе миром, а с миром людей, к которому он принадлежит. В связи с этим безусловно огрицалась объективность как источника, так и историка. Исследуя мир прошлого, где действовали люди, мир, полный страстей и эмоций, историк неизбежно заражался ими, становился на сторону одной из действующих сил, давал изучаемому ему историческому действию и людям прошлого свою оценку в соответствии с системой определенных ценностей, т.е. лишался объективности. Таким образом, важнейшим качеством всякого произведения человека, его труда и мысли, в т.ч. и исторического источника, и труда историка признавался авторский субъективизм. Что касается исторического исследования, то субъективность его признавалась не только неизбежной, но и весьма интересной его чертой. Это не случайно, поскольку первостепенный интерес вызывало субъективное отношение историка к изучаемому им прошлому.
Вместе с тем не исключалось признание в рамках неклассической парадигмы исторического исследования объективности как исследовательского принципа, которому должен
172
гисдовать историк. Следование этому принципу нисколько не противоречило признанию субъективного характера исторического исследования. Необходимость следования этому принципу определялась тем, что неизбежная авторская субъективность не должна была строиться на игнорировании тех снедений, которые содержались в источниках, на субъективной их селекции. Напротив, историк должен был уметь по-новому прочесть традиционные источники, вскрывая их че-повеческое содержание, проводя их интерпретацию и критический анализ с позиций антропологической истории, а также уметь расширить источниковую базу за счет нетрадиционных источников. Не отменяя авторской субъективности ввиду невозможности и нежелательности этого, принцип объективности означал необходимость для исследователя выполнять некоторые правила своей работы. На эвристической стадии исследования к ним относится учет всех относящихся к проблеме источников и всей предшествовавшей литературы. На умпирической стадии выполнение этих правил означает изучение всех источников. Если же по разным причинам такое изучение невозможно, то селекцию источников следует производить репрезентативно. Репрезентативность означает отражение отобранной исследователем совокупностью источников параметров всей их совокупности, что позволило бы при установлении по источникам исторических фактов учитывать все содержащиеся в источниках сведения и не игнорировать те из них, которые противоречат авторской позиции. На теоретической стадии исследования это означает соответственно то, что при построении авторской концепции не должны игнорироваться как противоречащие ей мнения предшествовавших исследователей, так и те факты, которые не вписываются в данную концепцию.
Историография постмодернизма содержит определенные противоречия по отношению к принципу объективности. С одной стороны, в ней отвергается не только объективность как лаковая, но и объективность как принцип исторического исследования. Главным и ценным результатом исследования признаются впечатления историка от изучаемого им исторического материала. С другой стороны, необходимость качест
173
венного уровня исследования не отрицается, разница между серьезным историческим исследованием и шлягером на темы прошлого признается. А это так или иначе толкает историка к выполнению определенных правил, которые характерны для принципа объективности.
8.5.	Историзм как принцип исторического исследования
Одним из общепризнанных в рамках классической парадигмы исторического исследования принципом является историзм. Понятие об историзме возникло и оформилось в условиях романтизма начала XIX в. на почве критики историографии эпохи Просвещения. Критика основывалась на том, что, с точки зрения представлений об историческом исследовании начала XIX в., в трудах историков XVIII в. не выражалась общая картина жизни людей прошлого времени и не было ничего, кроме внешнего хода событий и деятельности по преимуществу выдающихся личностей, носителей государственной власти и других известных лиц. Позднейшему понятию об историзме соответствовало понятие начала XIX в. о духе времени, который историк должен уловить и отразить в своем труде.
В XIX - XX вв. представление об историзме сложилось окончательно. Оно, как замечал Б.Г.Могильницкий, включало в себя «два значения» в широком и в узком смысле слова. В широком - «способ мышления, базирующийся на осознании неразрывной связи, существующей между прошлым, настоящим и будущим, и на вытекающем отсюда «чувстве истории» как характерной черте новоевропейской цивилизации». В узком же смысле - это «принцип научного познания, требующий изучения всякого общественного явления в его конкретно-исторической обусловленности и развитии (изменении)»13. К этому есть, как представляется, основание добавить еще одно значение этого понятия. Историзм может служить в то же время показателем того, насколько историк чувствует изучаемую им эпоху и может выразить в своем исследовании ее характер и особенности. Это показатель мастерства историка,
174
выражающийся в конечном счете степенью его умения донести дух того исторического времени и пространства, которое он рассматривает.
Если видеть в работе историка, как и во всякой творческой работе, сочетание двух начал, таланта и труда, то в историзме выражается сочетание этих начал. Представление об историзме в свете одного из них, таланта историка-исследователя, давал Н.Я.Эйдельман, обращавший внимание на то, что историзм - это принцип «осторожной оценки эпохи по ее внутренним законам, а не категориями другого века»14. Такая оценка историзма со стороны выдающегося исследователя и создателя ярких литературно-исторических образов русского прошлого XVIII-XIX вв. напоминает исследователю о необходимости придерживаться историзма и о том, насколько это сложно. Подобная сложность определяется характером интеллектуального и психологического общения историка как представителя одной культурно-исторической среды, и изучаемой им эпохой, иной по культурно-историческому контексту по отношению к историку, но в то же время имеющей с ним определенную связь через систему ценностей, через общность неких человеческих начал и, возможно, даже через соотношение причин и следствий. Н.Я.Эйдельман прямо не говорил об этом, но косвенно из его краткой характеристики историзма следует вывод, что историзм в каждом исследовании зависит от мастерства историка, в первую очередь от того, насколько он способен прочувствовать изучаемую эпоху. В таком понимании историзм для исторического исследования означает больше, чем принцип. По существу речь идет о возможности причислять тот или иной труд на историческую тему к исследовательской работе.
Другое видение историзма, в свете представления о характере труда историка, можно давать через характеристику его логической структуры как принципа исторического исследования. Эту структуру философ В.П.Кохановский видит «в виде единства следующих основных компонентов»: настоящего, генезиса явления, этапов его развития, тенденции развития15. Таким образом, следование принципу историзма предполагает для историка необходимость владения истори-
175
ко-генетическим методом исследования. При этом не обязательно, по-видимому, применение этого метода в каждом конкретном исследовании, но, во всяком случае, для историка следует иметь в виду историчность своего объекта и предмета исследования. Согласно же А.И.Ракитову, принцип историзма требует от историка учитывать взаимную причинную обусловленность и функциональную связь событий, ситуаций и процессов объективной реальности, различие этих событий, ситуаций и процессов между собой по степени их исторической значимости, а также то, что возникновение, развитие и исчезновение тех или иных исторических явлений происходит во времени и пространстве16. Таким образом, В.П.Коха-новский и А.И.Ракитов дают конкретные рекомендации по поводу того, что означает соответствие исследовательской практики принципу историзма.
В условиях методологических поисков начала XX в., развернувшихся при переходе к неклассической парадигмы исторического исследования, была сделана попытка в противоположность историзму «выстроить новую концепцию истории, в основание которой ляжет идея припоминания»17. Идея исторического труда, основанного на памяти и на воскрешении забытого была не новой в философии истории. Согласно Р.Дж.Коллингвуду, еще Ф.Бэкон в конце XVI - начале XVII вв. полагал, что историческое познание должно идти подобным путем, причем сам Коллингвуд считал такой путь ошибочным, «потому что прошлое только тогда нуждается в историческом исследовании, когда его не помнят и не могут вспомнить»18. Механизм познавательной парадигмы, в основе которой лежит идея припоминания, как показывал современный представитель направления «Анналов» Ф.Артог, связана с запросами современности относительно прошлого, которые требуют прояснения неких «мест памяти» людей настоящего времени, связанных с наиболее существенными с точки зрения настоящего явлениями и событиями прошлого. Но если традиционная историография, основывавшаяся на историзме, предполагала, что в основе познания лежит работа исследователя с источниками и формирование у него на этой основе понятий об изучаемом прошлом, то идея припоминания про
176
шлого ставила на первое место сознание историка и наличие в нем устойчивых представлений о прошлом, прежде всего о «местах памяти». Такой подход к познанию соответствовал юму, что результаты труда историка в большей степени будут соответствовать общественным ожиданиям и массовым историческим представлениям, будут, может быть даже в этой связи, в большей степени востребованы обществом, чем |радиционная историография. Это не удивительно, так как общество стремится видеть такую картину прошлого в трудах историков, которая соответствует его представлениям.
Однако такой подход имеет существенные недостатки по сравнению с традиционным историзмом. Он, во-первых, способствует нарушению баланса между реконструктивной и конструктивной сторонами работы историка, при которых историк, с одной стороны, реконструирует по источникам исторический факт и исторический процесс, а, с другой, с неизбежностью конструирует недостающие детали картины прошлого, причем нарушается этот баланс в пользу реконструктивной стороны. Логический итог такого нарушения -конструктивистский произвол, презентизм, при котором картина прошлого - целиком результат построений историка. Во-вторых, такой подход способствует утверждению в сознании мифологем на исторические темы. Наука перестает выполнять, таким образом, одну из своих важнейших функций, связанную с формированием научного сознания. Тем более тенденция к познавательному произволу и конструктивизму в построении исторического знания на основе использования «мест памяти» может происходить тогда, когда познание прошлого методами припоминания направлено не просто на решение познавательных задач, не просто на удовлетворение познавательного интереса, но тогда, когда за этим стоят иные интересы, связанные с конкретными запросами общества и государства, в том числе политическими и воспитательными.
Большего внимания, несомненно, заслуживает критика историзма со стороны К.Поппера, которая формально относилась не к историзму, а к тому, что он называл историцизмом и считал претензией на предвидение будущего на основе положений и выводов исторической науки. Усматривая про
177
явления историцизма во всех теориях исторического процесса, которые в той или иной степени претендовали на предвидение на основе раскрытия закономерностей исторического развития тех или иных контуров будущего, К.Поппер подразделял историцизм на теологический, связывающий законы истории и предвидение будущего с познанием высшей воли; натуралистический, связывавший это все с природой; и сциентистский, ставивший это в зависимость от воли и деятель-ности людей . К последнему он относил марксизм, правомерно видя в нем философское и теоретическое обоснование строя, противостоявшего утвердившимся в странах Запада открытым обществам, демократии и свободе.
В самом деле, прогнозирование будущего на основе изучения прошлого не относится к целям исторического исследования, и в этом отношении с критикой историцизма К.Поп-пером можно согласиться. Вместе с тем, как отмечал А.И.Ракитов, критика историцизма означала у К.Поппера одновременно отрицание историзма, так как он видел в историзме «некий малозначительный фрагмент» историцизма, поскольку историзм, на взгляд К.Поппера, связан с философской и методологической основой предсказания будущего с помощью изучения прошлого20. К.Поппер, несомненно, имел в виду природу историзма как такого чувства истории, которое выражает способность историка глубоко понять объект и предмет своего исследования, рациональную и эмоциональную сферу людей изучаемого времени, что основано на идее существования тесной связи между прошлым, настоящим и будущим, на холистском мировоззрении историка и, следовательно, на признании закономерного характера исторического процесса. Такое понимание природы историзма есть основание признать верным. Вместе с тем, как показывает исследовательская практика, для отказа от историзма нет оснований. Тем более это относится к современным исследованиям с их антропологической и историко-психологической направленностью, с их уровнем микроистории, когда чувство истории и способность понять людей прошлого играет для исследователя, возможно, еще большую роль, чем на стадии клас
178
сической историографии с преобладанием в них по преимуществу логически-смысловых методов изучения прошлого.
8.6.	Принцип холизма и системности
Представление о мире как о целостной системе, связывающей прошлое, настоящее и будущее, сложилось в рамках классической парадигмы исторического исследования. Основывалось оно на философском представлении о единстве мира, начала которого были заложены еще на заре европейской христианской цивилизации, рассматривавшей мир и всю жизнь людей как результат творения и Промысла Божьего. Представление о целостности и единстве мира в основе своей сохранилось в условиях нового времени, но было существенно переосмыслено, освобождено от воздействия церкви и религиозного мышления. Оно приобрело связь с идеей поступательного развития человечества по пути прогресса во главе с некой передовой частью человечества вроде исторических народов, передового общественного класса и т.д. Закрепление его было связано в конце XIX в. с историософской идеей всеединства, наиболее полно и последовательно выраженной В.С.Соловьевым и противостоявшей идее разобщенности культурно-исторических типов человечества. Четкая его формулировка относится к первой половине XX в., когда Я.Смэтс ввел выражавшее представление о целостности понятие холизма, а Дж.С.Холдейн раскрыл его научное содержание и обозначил такие уровни целостности мира, как физический, биологический и психологический. В результате сформировался общенаучный принцип холизма, который в рамках исторического исследования может восприниматься как исходное представление о единстве всякого изучаемого объекта.
Такое представление предполагало взгляд на объект, во-первых, как на сложную систему саму по себе, а, во-вторых, как на часть иной системы, включавшей изучаемый объект в качестве одной из своих составляющих. Однако в условиях неклассической историографии системное восприятие прошлого как объекта исторического исследования стало нару
179
шаться. Мир, являющийся объектом гуманитарного, в том числе и исторического познания, стал восприниматься не в единстве, а как совокупность феноменов, связанных между собой связями, носящими в значительной мере случайный характер или закономерными связями ограниченного, локального значения. Противоречивое отношение к целостности и системности гуманитарного, в том числе исторического познания сформировалось в рамках постмодернизма. С одной стороны, целостность мира и соответствующий такому представлению принцип холизма отрицается полностью. Но, с другой, научное мышление в свете синергетики, основы которого были заложены в 70-х годах XX в. в трудах физиков И.Пригожина и Г.Хакена, основанное на признании системного подхода, на анализе сложноорганизованных систем и на многосторонних междисциплинарных связях, в том числе между естественными и гуманитарными науками, соответствовало постмодернистской научной парадигме21. Сформировавшись в физике, синергетические познавательные модели нашли применение в исторических исследованиях. Проявление их может осуществляться через особенности применения таких известных в историческом исследовании методов, как структурный и функциональный анализ с приданием им нетрадиционного смысла.
В этом нашла осуществление одна из точек соприкосновения между постмодернистской парадигмой исторического исследования и более ранними его парадигмами. А поскольку применение этих методов связано с большой ролью логического анализа исторических ситуаций и опирается на рациональный в своей основе метод исследования - сочетание логического и исторического, то рациональное начало в его своеобразном выражении составляет в постмодернизме столь же характерную черту мышления, как и на более ранних ста-22
днях развития науки при всем тяготении постмодернистского научного дискурса к чувственным и даже иррациональным познавательным моделям.
180
8.7.	Ценностный подход в историческом исследовании, или историческая аксиология как принцип гуманитарного познания
Значение системы ценностей и аксиологического подхода в гуманитарном, в том числе в историческом, познании было теоретически сформулировано в рамках неклассической исследовательской парадигмы на основе историософии неокантианства. Один из основоположников неокантианства, Г.Рик-керт, видел важнейшую особенность истории в том, что она является оценочной наукой и, в отличие от естествознания, дает оценку изучаемому прошлому человечества в свете системы вневременных общечеловеческих ценностей. Однако еще до теоретического осмысления ценностный подход23 представлял из себя неотъемлемую черту историографии, причем не только научной, но и донаучной, поскольку изучение деятельности людей в прошлом предполагало неизбежную их оценку.
Возведение аксиологического подхода в степень принципа исторического исследования произошло не случайно. Оно связано с возникновением сомнения в научном статусе истории в историософии конца XIX в. Особенно четко оно проявилось у Б.Кроче, заявлявшего, что описание уникальных явлений, в том числе явлений культуры и духа, с чем в неокантианстве связывалась цель историографии, не может относиться к целям научного исследования. Описание может относиться к осмыслению объекта средствами искусства24. В научном же исследовании описание также присутствует, однако оно является одной из начальных его стадий. Последующие стадии, связанные с анализом материала, предполагают процедуры сравнения. В историческом исследовании это проявляется в использовании сравнительно-исторического метода. Неокантианство как философия истории, утверждая уникальность и неповторимость явлений культуры и духа, теоретически лишало историческое исследование возможности сопоставлять разные исторические явления, по
181
скольку сопоставление уникального ничего для его понимания не дает. Однако само же неокантианство, признавая аксиологический подход и возводя его в степень принципа гуманитарного познания, возвращало в него сравнительное начало и восстанавливало право истории и других отраслей знания о культуре, т.е. других гуманитарных дисциплин, становиться в один ряд с науками.
Советская историография выдвигала и обосновывала своеобразную трактовку аксиологического принципа в виде принципа партийности5. В нем речь идет также о системе ценностей, которую разделяет исследователь. Однако при этом открыто подчеркивается их классовый и партийный характер. Между тем, Г.Риккерт имел в виду общечеловеческие, а не классовые ценности, а В.С.Соловьев выразил их четкую классификацию: «Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя всю бесконечность божества - эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота»26.
Глубокая внутренняя противоречивость аксиологического подхода очевидна. С одной стороны, принятие его в качестве исследовательского принципа может вести к крайностям субъективизма и презентизма. С другой стороны, отказ от него в форме стремления историка к чистой объективности, к стремлению понять всякий объект своего исследования может вести на позиции морального релятивизма, что особенно стало ясно в условиях XX в., когда историкам приходилось исследовать разного рода тоталитарные режимы и их деятелей. В таких условиях возникает методологическая проблема выбора правильного соотношения между объективностью исследования и выражением авторской позиции в свете системы ценностей. Однако правильность выбора такого рода зависит прежде всего от автора и в конечном счете от его понимания исследуемой эпохи и ее людей, от его историзма как уровня владения ремеслом историка.
Подведем итоги
1.	Принцип исторического исследования - одна из важнейших и наиболее сложных методологических категорий -означает категорическую установку, направленную на дос
182
тижения цели исследования, которой историк придерживается в соответствии с избранной им парадигмой исследовательской работы.
2.	Принцип требует от историка соблюдения определенных правил исследования.
3.	Принцип научности действует в рамках любой исследовательской парадигмы и обеспечивает научный уровень исследования.
4.	Объективность - характерный принцип классической историографии.
5.	Историзм может рассматриваться и как принцип, и как показатель мастерства историка, уровня его исторического мышления.
6.	Принцип целостности исторического исследования основан на характерном для позитивистского мышления представлении о целостности и взаимосвязанности мира (холизме) и характерен для классической историографии.
7.	Ценностный подход (аксиологический принцип) является типичным признаком неклассической историографии.
Вопросы для повторения
1.	Как в советской историографии понималась категория принципа исторического исследования?
2.	Почему для исторической науки необходимо выделение исследовательских принципов?
3.	Какое содержание может быть вложено в понятие принципа исторического исследования?
4.	В чем можно видеть противоречивость постмодернистского отношения к категории принципа исторического исследования?
5.	Почему научность исторического исследования может восприниматься как его принцип?
б.	Как историк может понимать соотношение между объективностью исследователя как таковой м принципом объективности исторического исследования?
7.	В чем смысл историзма для исторического исследования?
183
8.	Почему историзм как исследовательский принцип подвергался сомнению в историософии и методологии истории XX в. ?
9.	В чем смысл аксиологического подхода как принципа исторического исследования?
10.	В чем сходство и различие между аксиологическим подходом и принципом партийности в советской историографии?
Примечания
' Добриянов ВС. Методологические проблемы теоретического и исторического познания. М., 1968. С.2ОЗ.
2	О некоторых вопросах методологии истории КПСС. Продолжение обсуждения проблем, затронутых в статье М.А.Варшавчика «Вопросы методологии историко-партийной науки». Выступление Ф.В.Шишкина И Вопросы истории КПСС. 1976. № 10. С.94.
3	Афанасьев ЮН. Феномен советской историографии // Отечественная история 1996.К® 5. С.163.
4	Добриянов В.С. Указ. соч. С.204,205
5	Келле В Ж., Ковальзон М.Я. Указ. соч. С.41.
6	Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. С.29.
7	Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Указ. соч. С.47.
8	Как отмечал А.В.Лубский, в постмодернистской парадигме исторического исследования «преодоление монизма не означает выдачи лицензии на хаотизацию и хитизацию. Постмодернизм в исторической науке - это свидетельство прежде всего перехода к монистической интерпретации исторической реальности с использованием широкого выбора когнитивных дифференциаций. Историк-постмодернист отличается умением работать не в одном а в разных познавательных ключах, искусством использовать эпистемологические возможности различных научных парадигм в зависимости от индивидуально-сознательного замысла, предмета и задач конкретного исторического исследования». См.: Лубский А.В. От монизма к плюрализму: постнеклассическая модель исторического исследования. С.56-57. Когнитивных дифференциаций - познавательных вариантов, различий в формах и способах познания.
9	Жуков Е.М. Очерки методологии истории. С.44. В 1980 г. для серьезного научного труда были явным анахронизмом рассуждения по поводу «самого передового класса современного общества», поскольку в информационном обществе конца XX в. этот класс исчезал или менял свой облик рабочего класса индустриальной эпохи под воздействием перехода производства в постиндустриальную стадию, а в нашей стране яркие и реалистические образы представителей этого «самого передового класса» в
184
романе «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева расходились с представлениями о нем в свете исторической концепции марксизма.
10	Об этом кризисе см.: Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2-3.
11	См.: Антифоменковская мозаика - 3 / Под ред. И.А.Настенко. М., 2002. СЛ 80-230.
12	Метод выдвижения гипотезы на основе выдвинутой ранее гипотезы встречается в трудах серьезных историков. Так, при выдвижении в качестве гипотезы идеи о существовании династии Киевичей, к которой относились Аскольд и Дир, Б.А.Рыбаков опирался на другую гипотезу, о Кие как о сильном князе Среднего Поднепровья, об отношениях его с византийскими императорами. Взгляд Б.А.Рыбакова на Кия можно признать не более чем гипотезой, поскольку он опирается на вольно интерпретированные краткие сведения летописи о приходе Кия в Константинополь, также, как и версия об Аскольде и Дире как о потомках Кия - на некритически воспринятые сведения польского хрониста XV в. Яна Длу-гоша. См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХП-ХП1 вв. М., 1993. С.92,93; Новосельцев А.П. «Мир истории» или миф истории? // Вопросы истории. 1993. № 1. С.25; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XI1 вв.). С.66,67.
13	Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. С.85.
14	Эйдельман НЯ. Пушкин: История и современность в художественном сознании поэта. М., 1984. С.41.
15	Кохановский В.П. Историзм как принцип диалектической логики. Ростов-на-Дону, 1978. С.26.
16	Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. С.234.
17	Артог Ф. Время и история. «Как писать историю Франции»? // Анналы на рубеже веков: антология. Пер. с франц. М.. 2002. С. 159-160.
18	Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. С.58.
19	См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Кн. 1. С.39.
20	Ракитов А.П. Историческое познание. Системно-гносеологический подход. С.236.
21	Бородкин Л.И. История и хаос: модели синергетики в дискуссиях историков // Проблемы исторического познания. М.. 2002. С.73. Представлению о необходимости всестороннего учета сложности объекта и предмета исторического познания соответствует предложенный В.Ж.Келле многомерный подход к познанию реальности прошлого, или принцип многомерности. Такой подход, по мнению автора, «близок к системному подходу, но не идентичен ему», и состоит в том, что необходимо учитывать «три методологических измерения или аспекта в изучении общества и его истории, которые для краткости были названы естественноисторическим (или объективным), деятельностным и личностным (или гуманистическим).» См.: Келле В.Ж. Проблема многомерности в методо
185
логии социально-исторического познания // Проблемы исторического познания. С.31.
22	Современный философ В.С.Степин выделял при этом три стадии в развитии рациональности: Классическую, неклассическую и постнеклассическую. См.: Бородкин Л И. Указ. соч. С.70.
23	Такая категория, как подход, в литературе по философии и методологии истории четко не разработана в отличие от таких категорий, как принцип или метод исторического исследования. Отсюда — нечеткость в ее употреблении. Она используется то для обозначения определенного направления в теоретическом обосновании исторического процесса, если речь идет о формационном или цивилизационном подходе, или в методологии истории, когда говорится, например, об аксиологическом подходе в исторической науке.
24	О позиции Б.Кроче см : Коллингвуд Р.Дж. Указ. соч. С.183-184.
25	Трактовка принципа партийности в советской историографии применительно к историографическому исследованию, в которой это был принцип, «предполагавший необходимость выяснения классовой позиции того или иного историка» (см.: Историография истории России до 1917 г.: Учеб, для студ. высш. учеб, заведений В 2-х т. / Под ред. Ю.М Лачаевой. М., 2003. Т. 1. С.21), представляется неполной и не выражающей сущности этого принципа. Главное в этом принципе то, что речь идет о позиции не того историка, который служит объектом историографического исследования, а самого исследователя, или «классовая позиция историка», «зависимость исторического познания и связанных с ним оценок от классовой идейной позиции историка» (см.; Жуков Е.М. Указ. соч. С.40).
26	Соловьев В.С. Три речи в память Достоевского (1881-1883). Вторая речь // Соловьев В.С. Литературная критика. М., 1990. С.48.
186
ГЛАВА 9. МЕТОДЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
9.1.	Понятие метода исторического исследования
Практическая реализация принципов исторического исследования, как и всякой научной работы, связана с применением методов. Для методологии истории понятие метода относится к числу таких же основных, как и принцип.
Разработка понятия метода исторического исследования является одной из важнейших задач методологии истории, решению которой уделялось серьезное внимание. Это не случайно. Значение метода определялось тем, что «научная теория теснейшим образом связана с методами научного познания»1, а метод «неотделим от соответствующих теоретических идей»2. На этом основании о самой теории (концепции) как об итоге исследовательского процесса можно судить на основании того, какие методы были использованы в процессе работы над ней.
Общее понятие о научном методе, и, в частности, о методе исторического исследования заключается в том, что под ним в современной методологической литературе имеется в виду «способ построения и обоснования научного знания, совокупность приемов и операций, при помощи которых достигается цель научного знания»3. Такое понимание этой методологической категории соответствует общему представлению о ней в исследовательской практике. Оно также дает представление о ее сложности, о наличии в ней собственной иерархической по характеру структуры, о том, что ее практическое использование предполагает множественность разных операций. Поэтому оно представляется вполне допустимым. Вместе с тем такого рода дефиниции имеют в качестве определенного недостатка то, что содержат в себе некоторые дополнительные понятия, к которым также требуется определение и которые создают потребность в установлении соотношения как между собой, так и с определяемой категорией.
187
Все это предполагает необходимость выхода за пределы простейшего определения и выработки более развернутой характеристики для этой категории.
Такая характеристика содержится в монографии И.Д.Ковальченко, который уделял методологическим категориям особое внимание. По его мнению, определение метода представляет собой сложную задачу по причине очень большого разнообразия методов и того, что «любой научный метод имеет сложную и изменяющуюся структуру, применяется в совокупности с другими методами и может играть разную роль на разных стадиях исследования (при постановке проблемы, на эмпирической стадии выявления и систематизации фактов, при объяснении фактов и формировании теории)». Отсюда, по его словам, «научный метод представляет собой совокупность путей и принципов, требований и норм, правил и процедур, орудий и инструментов, обеспечивающих взаимодействие субъекта с познаваемым объектом с целью решения поставленной исследовательской задачи»4. Таким образом, И.Д.Ковальченко рассматривал метод не только в связи с общей постановкой исследовательской задачи, но и в зависимости от конкретной стадии работы исследователя. По его мнению, в ходе исследовательской работы наряду с методом может использоваться определенный ее способ. Эти понятия он считал близкими между собой, но далеко не тождественными.
Так, способ он ставил в один ряд с методом как «познавательное средство». Однако в отличие от метода способ крайне неопределенен, нечеток и расплывчат и «не имеет ни строгого обоснования, ни четко выраженного целевого назначения, ни определенной последовательности исследовательских структур». Поэтому , по его мнению, способ - «стихийное, практически-эмпирическое средство познания». Помимо способа и метода, к средствам познания И.Д.Коваль-ченко отнес также орудия и инструменты познания, знаковые системы, включающие естественные и искусственные языки, логические операции.
Развивая свое понимание метода, И.Д.Ковальченко подчеркивал, что он включает в себя операции как некоторые
188
простейшие исследовательские действия и процедуры как совокупности операций. Подводя итог, выражавший его понимание метода, он отметил, что «научный метод представляет собой теоретически обоснованное нормативное познавательное средство»5 (курсив авт. - Н.М.).
9.2.	Природа метода и соотношение в ней объективного и субъективного начала
Логика процесса методологического познания вслед за общей характеристикой метода неизбежно выдвигает вопрос о его природе. Это означает установление соотношения в методе объективного и субъективного начала. Методология советского времени подвергала критике представление о субъективной природе метода, о зависимости его от познающего субъекта. И.Д.Андреев при этом подчеркивал мысль Гегеля об объективном основании метода и зависимости его от содержания, т.е. от объекта и предмета исследования. Разделяя в целом эту идею, сам автор делал вывод, что «метод познания определяется не произволом исследователя, а теми свойствами, особенностями объекта познания, которые ему объективно присущи»6. Вместе с тем он не отождествлял методы познания с объектом познания и видел в нем не только объективное, но и субъективное начала. Отсюда избранный исследователем метод является не только итогом уже имеющихся у него еще до начала исследовательского процесса знаний об объекте, но и результатом того, что эти знания «соответствующим образом перерабатываются и переосмысливаются субъектом, прежде чем на их основе вырабатывать соответствующий метод». На этом основании, делал вывод И.Д.Андреев, «субъективная сторона тоже играет важную роль в формировании методов познания», а метод «необходимо рассматривать как диалектическое единство субъективного и объективного»7. Иную сторону проблемы соотношения в методе объективного и субъективного начал затронул И.Д.Ковальченко. Говоря о связи между методом и теорией, которая основана «на результатах предыдущих исследований», он указал на возможность оценки метода с точки зре
189
ния его правильности и эффективности. На этом основании он усматривал существование зависимости между методом и теорией не только исследуемого процесса, но и теорией познания, необходимость для исследователя опираться «на общую теорию познания и на теорию познания соответствующей науки»8. Это указание может рассматриваться как дополнительный аргумент в пользу признания объективной природы метода.
Все эти соображения по поводу соотношения объективного и субъективного начала природы исследовательского метода при некоторых своих различиях находятся в рамках классической парадигмы исторической науки. С конца XIX в. в связи с распространением представления об особенностях исторического познания и усилением внимания к субъективным его началам стало развиваться представление о субъективной сущности исследовательского метода в гуманитарных дисциплинах, в том числе в истории. Успех познания стал связываться прежде всего с глубиной понимания историком не просто событий и явлений, но людей изучаемой эпохи. При усилении общей антропологической направленности исторических исследований стали очевидны недостатки традиционных методов, построенных прежде всего на учете объективных, логических в своей основе, закономерностей познания. Это не случайно, поскольку, как становилось все более ясно, «мысли, чувства, радости, страдания, мечты предшествующих поколений часто не оставляют ничего больше, кроме смазанных следов в исторических источниках»9. Поэтому методы, исходящие из признания принципа чужой одушевленности и связанные с пониманием другого, с проникновением, даже с помощью интуиции, ничего общего не имеющей с наукой с точки зрения методологии классической историографии, во внутренний мир, в психику, сознание и эмоциональный мир человека прошлого, получали все большее признание и требовали своей разработки. Однако все эти методы основаны на безусловном признании преобладания субъективного начала. А это, в свою очередь, исходило из идеи общности человеческой природы субъекта и объекта исторического познания, историка и человека прошлого времени, на историософской основе мирового всеединства, сформулированной В.С.Соловьевым.
190
Особенности применения этих методов еще не всегда ясны. По-видимому, современное представление о том, что психология человека, как массовая, так и индивидуальная - историческое в своей основе явление и менялась на протяжении времени - предупреждает историка не только о недопустимости методов познания прошлого, основанных на прямых историко-психологических аналогиях, но и об ограниченности, относительности такого рода методов. Это обстоятельство обусловило сохранение интереса к методам традиционной историографии, в том числе в рамках неоклассического направления современной исторической науки.
9.3.	Соотношение принципов и методов исторического исследования
Между принципами и методами научного исторического исследования существует сложное взаимодействие. В процессе этого взаимодействия определяющую роль играют обе стороны.
На первых порах принципиальная основа исследования способствует выбору исследовательских методов. Следует, однако, иметь в виду, что выбору методов исследования на основе научных его принципов предшествует выбор другого рода. Он заключается в свободном творческом выборе историка, выборе жанра своего груда, или исследования. Это не случайно, поскольку исследование может осуществляться как средствами науки, так и средствами литературы. Высокий уровень и исторической художественной литературы, и научного исторического исследования обусловлен, в частности, тем, что и писатель, и ученый-историк владеют смежным жанром. Так, можно привести множество примеров, когда писатель использует исторические источники, вводит их в свое повествование или пересказывая их языком художественной прозы и даже поэзии, или прямо приводя их текст. А такой выдающийся представитель донской культуры и крупный историк второй половины прошлого века, как М.А.Алпа-тов, являлся одновременно автором крупных научных монографий и романа «Горели костры», посвященного событиям
юг
начала XX в. на его родине, в юрте Каменской станицы области Войска Донского. В то же время владение смежным жанром, характерное для историка и писателя, Ученого и Художника, означает, что и тот, и другой видят грань между ними и не допускают беспринципного смешения стилей. И в случае, если свободный выбор падает на научное исследование, он безоговорочно следует правилам жанра. Это означает, что свое исследование он основывает на строго научных принципах.
Следование принципам научного исторического исследования предполагает использование в нем определенных научных методов. Однако методы исторического исследования подчинены его принципам. Принцип в методе, полагал И.Д.Ковальченко, «представляет собой основополагающее начало ... решения той или иной научной проблемы ...; его содержание выражается в определенных требованиях, имеющих нормативно-регулятивный характер»10 (курсив авт. -Н.М.).
Что касается конкретного выражения принципа в методе, то на этот счет имеется немало примеров. Так, основополагающие принципы научности и объективности присутствуют фактически в каждом из методов. На принципе историзма напрямую основан историко-генетический метод. В несколько меньшей степени это относится к историко-сравнительному методу. Со многими методами связан принцип системности исторического исследования, который прежде всего обуславливает и выражает методы структурного и функционального анализа. Не в меньшей степени с ним связаны математические методы исследования. На стадии построения гипотезы, а затем на стадии сверки гипотезы с эмпирическими данными, или конструирования исследовательской концепции, или в заключительной части научной работы принцип системности также неизменно присутствует. С его учетом ведется процесс исторического построения, предполагающий взгляд на изучаемое явление как на определенную систему.
Принцип историзма, с одной стороны, и системности, с другой, могут при определенных условиях вступать во взаимное противоречие. Такая ситуация наступает в том случае,
192
когда один из принципов полностью вытесняет другой. Выражением такого противоречия на уровне принципов служит предпочтение историком одних методов в ущерб другим. В рамках классической историографии это происходило постольку, поскольку при характеристике того или иного явления прошлого важнейшей задачей считалось выяснение его корней, поиск его исторических предпосылок. Это соответствовало глубинным основам не только исторического мышления, но и мышления человека вообще, для которого характерно четкое представление о том, что ничего не может произойти на пустом месте, без причины. Поэтому в историографии стремление к объяснению явления через познание в первую очередь его причин, или такой своеобразно выраженный историзм мышления, прослеживается еще с ее ранних стадий. Так, в русской историографии позднего средневековья такой публицист и историк, как князь А.М.Курбский в своей «Истории о великом князе московском» подробно останавливался на характеристике предков Ивана Грозного, рассказывая о злодеяниях некоторых из его предков, великих князей московских. Смысл этого рассказа в том, что он давал возможность понять читателю историческую обусловленность действий Ивана Грозного, который оказался способен на столь большие злодейства, на убийство множества знатных людей. Из средневековой историографии такой способ исторического мышления перешел в историографию нового времени и был широко распространен во всей европейской историографии XVIII - XIX вв. Против подобного стремления к выяснению исторических корней невозможно что-либо возразить, если оно не препятствует стремлению изучить состояние явления в тот период, который непосредственно рассматривается историком. «Идол истоков»11 - так характеризовал М.Блок иллюзию историка, связанную с тем, что решение проблемы происхождения с использованием историко-генетического метода, выяснение исторических корней позволяют понять суть явления, идол, постольку, поскольку причинам зарождения явления, его прошлому историк придает преувеличенное значение, в ущерб его состоянию в более поздний период. Между тем на протяжении времени с изучаемым
193
явлением происходят изменения. Оно само проходит определенную эволюцию. Кроме того, оно вступает в новые связи, в иные исторические макроструктуры и способно по этой причине менять свою сущность. Наглядным примером того, что историко-генетический метод при изучении явления на основе принципа историзма имеет лишь ограниченные познавательные возможности, может служить феномен казачества. Зародившись в исторических условиях средневековья, оно выражало собой начало вольности в русской жизни. Однако в контексте нового времени, когда оно было полностью подчинено правительством и целиком поставлено на службу империи, оно изменило свою сущность и выражало уже не начала вольности, а являлось орудием политики русских властей. Поэтому выяснение средневековых исторических корней казачества не может обеспечить уяснение его положения в более поздний период XVIII - начала XX вв., как, впрочем, и положение его в составе Российской империи не дает исчерпывающего объяснения его состоянию в годы советской власти.
Аксиология в историческом исследовании, которая имеет определенную общность с принципами, находится в тесной связи с антропологическими методами. Те или иные черты психологии и личности человека прошлого, если речь идет о качествах исторического персонажа, или психологические черты социальной общности находят в исследовании сопоставление с определенной системой ценностей, которой придерживается историк. При этом существует известная опасность отхода от принципов объективности и историзма с позиций той или иной системы ценностей, по существу позиций субъективных. Такая историческая ценность, как патриотизм, нередко экстраполируется на те эпохи, когда ее как таковой не существовало и быть не могло, например, на условия Киевской или домонгольской Руси, когда в качестве патриотических оцениваются позиции и действия отдельных князей, представителей культуры вроде летописцев или неизвестных авторов «Слова о полку Игореве» или «Слова о погибели Русской земли» и т.д. В данном случае отход от историзма проявляется в том, что патриотизм как сложный историко
194
психологический феномен мог сформироваться только в специфической культурно-исторической ситуации времени Великой Французской революции, а затем распространиться в Европе в условиях романтизма начала XIX в., Наполеоновских войн и общеевропейского духовного подъема в условиях борьбы с наполеоновской агрессией.
Основывая свое исследование на научных принципах, историк свободен в выборе методов. В этом также находит проявление общий принцип всякой творческой работы -принцип свободы творчества. Вместе с тем свобода - это не просто воля, но и труд и ответственность, которые ей соответствуют. Значительная часть сообщества историков не приняла постмодернизм, в частности, за недооценку свободы творчества историка, за утверждение, будто бы в своей работе всякий создатель текста, в том числе и историк, находится в рамках интертекста, или же для историка - историографической традиции, что исключает представление об историке как о свободной творческой индивидуальности. Отстаивая, однако, свободу творчества, историк не должен забывать об уровне своей исследовательской работы, о ее качестве, или, свободно выбирая исследовательские методы, должен помнить о принципах научной историографии. В поддержании исследовательского труда на уровне, соответствующем представлению о качестве современной научной работы, состоит один из лучших способов защиты свободы творчества историка.
9.4.	Классификация методов исторического исследования
На всем протяжении развития научной историографии начиная с XVII - XVIII вв. выработано множество методов исторического исследования. Практическая ориентация в них представляет собой весьма сложную задачу для исследователя. Оказать ему помощь в этом призвана их классификация. Выработка принципов классификации и само ее проведение на основе этих принципов составляет одну из задач методологии истории.
195
Наиболее распространен принцип классификации методов исторического исследования, связанный с разделением их на общенаучные и специальные, или исторические. Такая классификация как один из возможных вариантов решения этой методологической проблемы сложилась постепенно, по мере того, как развивалась историография, как исторические труды приобретали признаки научного исследования. В процессе превращения истории в науку возникали гносеологические проблемы философии истории, связанные с определением места истории в системе наук и ее особенностей как научной дисциплины. Таким образом, могут быть выделены две группы предпосылок данной классификации. Одна из них являлась результатом стихийного развития практики исторических исследований. Другая была связана с философским обоснованием исследовательской практики и возникла уже как определенный итог развития научной историографии, выражение потребности в обобщении и осмыслении ее достижений и необходимая предпосылка ее дальнейшего развития в качестве научной дисциплины. При этом развитие первой из предпосылок заметно в русской историографии уже с XV1I1 в., а второй - в XIX - XX вв.
Классическая историография исходила из представления об истории как об одной из конкретных наук. Такой взгляд соответствовал рационалистической, а особенно позитивистской историософской традиции. Неклассическая же историография выделяла особенности истории по сравнению с дисциплинами естественного цикла, причем особенности предмета, связанные с познанием не стихийных сил природы, а мира людей, наделенных разумным и чувственным началом, рациональной и эмоциональной сферой, определяли специфику истории по методу исследования.
Таким образом, история представляет собой дисциплину, соединяющую в себе характерные признаки научности, общий взгляд на которую сложился на базе естествознания, со специфическими чертами гуманитарного познания, и прежде всего познания в самих исторических науках. Что касается последнего, то имеются в виду такие особенности познавательного процесса в гуманитарных дисциплинах, которые
196
построены не только на рациональных, логических началах, типичных для научного познания вообще, но и на таких началах, которые определяются качествами человека как основного объекта исторического познания. Они связаны с учетом особенностей личности, индивидуальной и коллективной психологии, рассчитаны на понимание человека, на проникновение в его внутренний мир, при котором не исключаются нерациональные в своей основе методы интуиции12.
Общенаучные и специально исторические методы, на которые принято прежде всего подразделять всю совокупность методов исторического исследования, также, в свою очередь, могут быть разделены по историко-хронологическому принципу, в зависимости от времени их распространения в исторической науке. Подобный способ подразделения имеет значение не просто с точки зрения отражения в классификации процесса развигия методологии истории, но и с точки зрения того, как менялось представление о самом исследовательском процессе, как этот процесс становился все более углубленным, как историческая наука совершенствовала свои методы проникновения в прошлое. Так, общенаучные методы могут быть традиционными, восходящими к классической парадигме исторического исследования и распространенные в историографии позитивизма, так и новейшими, связанными с неклассической и постнеклассической парадигмой исторического исследования, распространявшимися в условиях становления и развития информационного общества и связанными с процессами математизации науки, в том числе гуманитарного знания. Специально исторические методы также могут подразделяться на широко распространенные в условиях классической, а отчасти даже донаучной историографии и использовавшиеся весьма долгое время, и на появившиеся и утвердившиеся в историографии новейшего времени. Последние и до сих пор представляют собой определенную новизну для историка и сложны в практическом применении, поскольку имеют преимущественно антропологическую и психологическую направленность.
Еще один принцип классификации может быть основан с учетом того обстоятельства, на какой стадии исторического ис
197
следования он находит применение. В частности, среди общенаучных методов выделяются методы эмпирического (формирование фактической базы) и теоретического (построение концепции) исследования13. Такая классификация отражает реальности исторического исследования, поскольку методы и в самом деле применяются, помимо всего прочего, в зависимости от стадии исследовательского процесса. Вместе с тем, как представляется, такая классификация может быть дополнена указанием на методы, связанные с начальной, эвристической стадией исследования, поскольку для нее также характерны свои методы. Так, всякий сколько-нибудь знакомый с исследовательской практикой историк осознает, что методы поисковой работы основаны прежде всего на том, что поиск литературы по избранной проблеме предшествует поиску источников, а поиск источников опубликованных - работе в архиве. Сами же методы поиска литературы и источников связаны с изучением исследований предшественников, справочной литературы, путеводителей по архивам и описей архивных фондов. Что касается эмпирической и теоретической стадии исторического исследования, то в свете историософии неокантианства была выдвинута идея весьма резкого различия номотетических (законоустанавливающих) и идиографических (описательных) методов исследования. С позиций неокантианства гуманитарное познание по своей природе ориентируется на описательные методы в силу особенностей объекта и предмета своего исследования, его неповторимости, уникальности и т.д., а это не оставляет места для установления исторических закономерностей. В исследовательской практике столь резкое противопоставление, как правило, не получило распространения. И даже А.С.Лаппо-Данилевский, разделявший в целом положения историософии неокантианства, не был склонен к противопоставлению номотетического и идио-графического методов и рассматривал их как дополняющие друг друга в историческом исследовании, как и в гуманитарном исследовании вообще14.
Особенности современного исторического исследования связаны с исключительным вниманием к тексту, что отчасти определяется влиянием парадигмы постмодернизма. Они позволяют выделить еще одно разделение методов. Данное раз
198
деление заключается в том, что различаются методы, основанные на анализе текста, его связей с интертекстом с конечной целью понимания этого текста, и методы, основанные на контекстуальном анализе, или на изучении той исторической ситуации, тех конкретных условий, в которых возник изучаемый текст, при такой же конечной цели изучения текста. Следует при этом, по-видимому, иметь в виду, что методы текстуального и контекстуального анализа имеют довольно тесную связь между собой. Так, интерпретация текста проводится с учетом связей изучаемого текста с общей, ранее сформировавшейся и современной данному тексту литературной традицией, или текстовой культурой, если речь идет о письменном источнике неповествовательного характера, или об источнике вещественном. Вместе с тем, учитывая конкретные обстоятельства возникновения текста в контексте историко-культурной ситуации того времени, представляется необходимым дополнить методы текстуального анализа методами анализа современной тексту ситуации, в частности, ситуации, определившей само появление в определенных исторических условиях данного текста, а также лингвистическим анализом с учетом особенностей той языковой среды, в которой изучаемый текст сформировался. В этой связи в историческое исследование распространяются методы лингвистики и литературоведения.
Подведем итоги
1.	Метод исторического исследования, как и принцип, относится к важнейшим категориям методологии истории и является научно обоснованным нормативным познавательным средством.
2.	Природа метода исторического исследования неоднозначна и представляет собой сложный комплекс объективных и субъективных начал.
3.	Методы исследования тесно связаны с исследовательскими принципами, которых придерживается историк, и определяется ими.
4.	Классификация методов исторического исследования является особой методологической проблемой, решение которой должно оказать помощь исследователю в выборе методов.
199
Вопросы для повторения
1.	Какой смысл вкладывал И.Д.Ковальченко в понятие метода исторического исследования?
2.	Как развивались взгляды на вопрос о соотношении объективных и субъективных начал метода исторического исследования в XIX-XX вв. ?
3.	Как можно понимать связь между принципами и методами исторического исследования?
4.	В чем значение классификации методов исторического исследования для историка, работающего над конкретной проблематикой?
5.	Что дает историку представление о множественности принципов классификации методов исторического исследования?
Примечания
1	Андреев И.Д. Теория как форма организации научного знания. М., 1979. С.227.
2	Иванов В. В. Методологические основы исторического познания. Казань, 1991. С.57.
3	Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С.227
4	Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. С.28.
5	Там же. С.29.
6	Андреев И.Д. Указ. соч. С.229.
7	Там же. С.23О.
8	Ковальченко И.Д. Указ. соч. С.30-31.
9	Соколов А Н. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России // Мир историка. XX век: Монография / под ред. АН.Сахарова. С 341
10	Ковальченко И.Д. Указ соч. С.32-33.
11	Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С. 19.
12	По оценке А.Н.Соколова, увлечение интуитивизмом, характерное для постмодернизма, «сегодня выступает в качестве своеобразной методологии истории, вернее ее замены, ибо «интуицию», «вслушивание», «озарение», «понимание» и т.д., т.е. основное, на что делает упор постмодернистская теория исторического познания, трудно отнести к разряду научных методов». См.: Соколов А.Н. Указ. соч. С.319.
13	См. : Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С.160.
14	См.: Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории. С.67.
200
ГЛАВА 10. ОБЩЕНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ В ИСТОРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
10.1.	Общие методы
Признание за историей научного статуса предопределило распространение в ней разнообразных общенаучных методов. Они могут подразделяться на методы общего характера, которые применяются на разных стадиях работы историка, а также на методы, которые находят применение на эмпирической и теоретической стадиях исследования. Подобное разделение носит несколько условный характер, поскольку нередко те методы, которые используются на стадии теоретического построения, находят применение и на стадии построения эмпирического, когда исследователь на основе данных источника или источников реконструирует и одновременно конструирует исторический факт. В отдельных случаях к ним добавляют некоторые новые методы1, которые появляются последнее время, по мере развития интеграционных процессов в системе наук, распространения в историческом исследовании методов иных дисциплин как смежного, так и несмежного характера. Более обобщенное разделение общенаучных методов предлагал И.Д.Ковальченко, выделявший среди общих методов конкретно-проблемные и философские'. Они применяются в совокупности со специально-историческими методами, причем философские методы, по его мнению, могут находить применение главным образом на теоретической стадии исследования, когда историк формирует концепцию. Чем более обобщающий характер носит концепция, тем больше места в ней может быть отведено философским методам.
В исследовательской практике на эмпирической и на теоретической стадиях, в исследовательской практике чаще других находят применение такие методы, как сравнение, обобщение, методы анализа и синтеза, абстрагирования и идеализации, типологизации и классификации, метод моделирования.
201
Разного рода сравнительные процедуры исследователь проводит на всех стадиях своей работы. Так, уже на эвристической стадии историку приходится сравнивать между собой, еще до ознакомления с ними, публикации источников и архивные фонды и строить на этом основании предположение, в каких публикациях и фондах содержится источниковая база, которая в большей степени может способствовать раскрытию проблем исследования. Более широко процедуры сравнения используются при формировании гипотезы, а также на эмпирической и теоретической стадиях работы. Они реализуются путем применения историко-сравнительного метода, который находит в исследовательской практике весьма широкое распространение. Использование такого метода предполагает необходимость учета того, что логическим его основанием и пределом его применения является представление о сравнимом и о возможности сравнивать между собой только то, что подлежит сопоставлению. Всякая попытка использовать метод сравнения для несопоставимого противоречит логической корректности и идет вразрез с историзмом как принципом исторического исследования и как основанием исторического мышления. При некорректном использовании сравнительной процедуры исследователь строит модель исторического процесса с нарушением репрезентативности по отношению к изучаемому объекту, по существу произвольно выделяя одни признаки объекта, рассматривая их как ведущие, и игнорируя другие. Когда в качестве капиталистических оцениваются, к примеру, социально-экономические отношения античного мира, то выделяется такой их признак, как развитие рыночных связей. Рыночные связи там в самом деле существовали. Однако капиталистические отношения не сводятся только к развитию рыночных отношений. Не менее существенным их признаком является наемный труд, а социально-экономические отношения в античном мире строились на применении принудительного, рабского труда, что в конечном счете и завело античные общества в тупик, в отличие от стран нового и новейшего времени с их экономикой, основанной на свободном труде. Сравнение может вместе с тем вестись по какому-то определенному качественному показа
202
телю. Так, корректным представляется сравнение двух весьма различных движений второй половины XVII в. в России - Соловецкого восстания (1668-1676) и движения донских старообрядцев (1686-1689) благодаря наличию в них столь существенной общей составляющей, как старообрядчество. В условиях конкретного исследования степень корректности сравнительных процедур определяет сам субъект исследования, историк, и верное ее определение в значительной мере зависит от историзма его мышления, от степени развития у него не только знания материала, но и чувства истории, степени ощущения изучаемой им эпохи.
Столь же важной и часто используемой логической процедурой является обобщение, которое играет роль метода и на эмпирической, и на теоретической стадиях исследования. Оно характерно для построения и исторического факта, и концепции исторического процесса. На эмпирической стадии метод обобщения применяется при построении факта в тех случаях, когда те или иные его фрагменты, или эпизоды, со-з держатся в разных источниках в виде единичных данных . Все эти фрагменты при помощи метода обобщения объединяются в рамках создаваемой сознанием историка по данным источников общности, или целостности, представляющей собой систему, т.е. исторического факта. По-видимому, в еще большей степени метод обобщения распространен в ходе теоретического построения, поскольку историческая концепция, как и всякая научная теория, допускает целый ряд обобщений. В ней рефлексия исследователя обобщает в единое системное целое и некоторые имеющиеся в историографии теоретические построения, и целый ряд фактов. В свою очередь, историческая концепция, которая считается теорией среднего уровня4, встраивается в систему с более высоким уровнем обобщения, в теорию, которая носит социологический, политологический, культурологический и т.д. характер, и даже в рамки теории историософского уровня. Метод обобщения, таким образом, широко применяется в историческом исследовании. Философской основой его служат такие направления историософии, которые в той или иной степени исходят из реальности общих понятий, выработанных в про
203
цессе исторического познания. К ним можно отнести рационализм, позитивизм, историософию человеческого всеединства В.С.Соловьева, представление о мире с точки зрения идеи холизма. Можно также отнести те направления, которые не отрицают права исследователя конструировать идеальные типы, или познавательные модели, как это допускал М.Вебер в рамках своего понимания неокантианства. Методологической основой метода обобщения могут служить принципы системности и историзма, требующие от историка исторического и системного подхода к объекту и предмету своего исследования.
Со всяким исследовательским процессом неразрывно связаны методы анализа и синтеза как непременное условие любого познания. Анализ и синтез представляют собой логические операции и в то же время познавательные методы. Анализ, в свете философских представлений о нем - «разложение единства на множества, целого - на его части, сложного - на его компоненты, события - на его отдельные ступени, содержания сознания - на его элементы», причем разложение, «делающее возможным образование понятий». Синтез же -«метод научного исследования, состоящий в соединении разнообразных явлений, вещей, качеств, противоположностей или противоречивого множества в единство, в котором противоречия и противоположность сглаживаются или снимаются». Научный анализ подразделяется при этом на элементарный, без учета взаимоотношений составных частей исследуемого явления друг к другу и к целому, причинный, выделяющий составные части с учетом причинности, логический, в зависимости от логических отношений, феноменологический, направленный на познание сущности изучаемого явления. Синтез же должен давать не только общую сумму составных частей, но и производиться с учетом их взаимопроникновения и взаимовлияния5. Формой осуществления в историческом исследовании элементарного анализа является структурный метод, когда объект рассматривается с точки зрения своей структуры. Причинный анализ выражается с помощью использования историко-генетического метода. Логический проявляется через общенаучный логический метод в истори
204
ческом исследовании, направленный на выявление внутренней логики изучаемого объекта и предмета, логики развертывания процесса, частью которого является данный объект и предмет. Наконец, феноменологический анализ представляет из себя наиболее сложную форму, состоит из комплекса разных методов и призван выявить сущность объекта и предмета с учетом их происхождения, внутренней структуры, связей и особенностей функционирования. Эта форма анализа предшествует синтезу, который дает итоговую картину объекта и предмета исследования в целом или определенной его части. Синтез невозможен без проведения аналитической работы и приводит к результатам, неадекватным фактам и логике исследования.
Всякое исследование, в том числе историческое, широко использует методы абстрагирования и идеализации. Их использование опирается на общие психологические особенности процесса познания, в ходе которого сознание индивида воспринимает реальность, создает представление о ней, оценивает и осмысливает ее, абстрагируясь от некоторых конкретных ее черт, создавая ее идеальный познавательный образ, следовательно, образ упрощенный и огрубленный. Использование этого метода опирается также на философскую категорию сущности, основанную на различии между главным и второстепенным, сопутствующим, а также на философское представление об объективных и субъективных началах в процессе рефлексии и мыслительного разложения объекта и предмета исследования как единства на составные части в соответствии с его структурой, отделении при этом главного от второстепенного. С точки зрения представлений классической историографии разум исследователя способен объективно оценить свой объект и предмет изучения и выделить его объективную сущность. В свете представлений И.Канта о принципиальной непознаваемости «вещи в себе», чем является объект и предмет исторического исследования, всякое абстрагирование и идеализация с выделением исследователем сущностных и второстепенных его сторон представляет из себя произвольную мыслительную конструкцию, проделанную исследователем. Все более поздние субъектив
205
но-идеалистические и релятивистские направления философии истории (академическая философия жизни, неокантианство и др.) принимали эту мысль. В самом деле, методы абстрагирования и идеализации в процессе исторического познания могут вести к результатам в зависимости от субъективной позиции автора. Так, при изучении такой проблемы, как Булавинское восстание (1707-1708) разные исследователи в результате процессов абстрагирования и идеализации выделяли в качестве сущности этого явления противогосударственный бунт казаков и удар их в тыл русской армии накануне вторжения шведского короля, или крестьянскую войну, или массовое выступление донского казачества за вольность против государства, стремившегося ее ликвидировать и полностью подчинить Дон. Все это делало исследование с использованием методов абстрагирования и идеализации весьма уязвимым для критики.
Широкое применение в ходе исторического построения на эмпирической и особенно на теоретической стадиях исследования находит метод типологизации. Этот метод тесно связан с абстракцией и идеализацией и в ходе исследовательского процесса идет как бы вслед за ними. Философские представления о природе типологизации имеют глубокие исторические корни. Предпосылки ее можно видеть еще в средневековой схоластике, где ее выражением служили споры между номиналистами и реалистами по поводу реального или мысленного существования такой общераспространенной категории, как небесный рай. Эти споры затронули не только западную, но и русскую христианскую церковь, когда в XIV в. с позиций номинализма тверской епископ Федор Добрый заявлял о мысленном существовании рая, а архиепископ новгородский Василий Калика с позиций реализма говорил о его реальности6. В научной историографии типологизация как мыслительная операция, как форма рефлексии признается всеми направлениями. По-разному оценивается степень соответствия этой операции реальности прошлого. Классическая историография исходила из того, что за выделением исторических типов стоит реальность прошлого, реальные события, явления и процессы, которые изучаются историком. Историо
206
графия, основанием которой являются релятивистские направления философии истории, исходила из того, что выделение исторических типов основано целиком на рефлексии историка, выражает собой результат использования им методов абстрагирования и идеализации и потому всего богатства исторической реальности выразить не способно. Наиболее четко выразил эту идею М.Вебер, выделивший категорию идеального типа. Характеризуя эту категорию, М.Вебер отмечал: «Мы намеренно рассматривали идеальный тип как конструкцию, которую создает наше мышление для того, чтобы измерять ... индивидуальные связи, т.е. связи, имеющие значение в их своеобразии, как, например, христианство, капитализм и т.д.»7 Таким образом, идеальный тип, с точки зрения М.Вебера - это исследовательская конструкция. Однако, с точки зрения А.И.Неусыхина, использование метода типизации в форме выделения идеальных типов давало положительный результат. Так, он отметил, что М.Вебер сумел продемонстрировать, «как абстрактно-типическое может сочетаться с индивидуальным: его идеально-типическое построение связи протестантской этики и «капиталистического духа» дает яркое представление об особенностях процесса зарождения современного капитализма»8. В современной отечественной историографии метод типизации понимается и как конструирование историком идеального типа, не соответствовавшего полностью исторической реальности и выделяющего какие-то определенные, причем не всегда важнейшие ее черты, и как создание такого идеального типа, который одновременно существовал в реальности.
Общенаучный метод классификации находит применение на эмпирической стадии исследования при классификации источников. Необходимость подобной операции проявляется в том, что она встречается практически в каждом исследовании и этой проблеме была посвящена монография Л.Н.Пушкарева, в которой рассмотрены разные принципы и методы классификации. Классификация исторических фактов необходима на теоретической стадии, или на стадии концептуального построения, когда с ее помощью исследователь выстраивает факты в определенную систему и формирует
207
идеальный тип, а из совокупности идеальных типов - модель или концепцию.
Метод моделирования, который также носит общенаучный характер, представляет собой построение исследовательской модели, отражающей авторское видение проблемы9. Он связан с методом идеализации, поскольку представляет собой сознательное отвлечение исследователя от всей полноты реальности прошлого, которая к тому же ему не доступна, т.е. от объекта и субъекта исторического исследования в его полном, абсолютном виде. Также он связан с методом абстрагирования, поскольку при построении модели исследователь неизбежно и сознательно не принимает во внимание второстепенных, с его точки зрения, сторон своего объекта и предмета. Такая модель может строиться на стадии выдвижения гипотезы. Затем она проверяется в ходе исследования и получает окончательное оформление на заключительной стадии научной работы в виде концепции, или теории того исторического процесса, который изучается в рамках поставленной проблемы. По существу каждая научная концепция или теория представляют собой сконструированную исследователем модель. Это в полной мере относится к истории на донаучной и на научной стадиях ее развития.
Названные методы применяются на разных стадиях исследовательского процесса. Нередко они используются не сами по себе, а входят как составная часть в другие методы общенаучного и специального характера, составляя их логи-ческую основу. Так, методы идеализации и абстрагирования составляют часть такого общенаучного метода, как переход от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному. Эти же методы, а также метод моделирования имеют большое значение при использовании логического метода воспроизведения исторического процесса, когда исследователь стремится уяснить логику процесса и представить ее в виде модели. Примерами связи общенаучных методов со специальными может служить связь между методом сравнения, или компаративистикой, и историко-сравнительным методом, методом типологизации и историко-типологическим методом.
208
10.2.	Методы эмпирического исследования
Некоторые общенаучные методы характерны для эмпирической стадии исторического исследования. К ним относятся наблюдение и измерение.
Метод наблюдения является операцией, необходимой для установления научного факта как в естествознании, так и в социально-гуманитарном познании. Он соответствует получению первоначальных сведений об объекте и предмете исследования, на основе которых строится общее его восприятие, а затем составляется представление о нем как основа для дальнейших суждений и оценок. Для исторического познания это выражается в чтении источника и его истолковании, что дает сведения об общем его содержании. А если речь идет о вещественном источнике, то такую роль играет осмотр самого источника и того положения, в котором он был обнаружен. Этот метод предполагает наблюдение объекта и предмета исследования не изолированно, а в историко-культурном контексте своей эпохи, когда сложились сами условия для его появления и функционирования, что составляет предпосылку дальнейшего применения различных методов структурного и функционального анализа, историко-генетический и историко-типологический методы.
Методы измерения находят широкое применение в науках естественного и общественного цикла. В гуманитарных науках нет столь же широких возможностей для их применения, поскольку в источниках далеко не всегда зафиксированы количественные показатели, а если и имеются, то нуждаются в критической проверке. Но метод измерения может использоваться и без прямых указаний в источниках на количественные данные. Измерение может являться результатом собственного подсчета исследователя. Однако и в этом случае источники нуждаются в критической проверке. Метод измерения при отсутствии цифровых показателей в источниках применяется исследователями для решения разных проблем. Так, сведения в источниках с названиями донских казачьих городков за конец XVI - XVII вв. позволяют исследователю
209
сделать собственный подсчет в том или ином источнике количества этих поселений и на этом основании делать вывод о динамике роста казачьего населения и заселения края на протяжении того времени. Аналогичным образом в ряде исследований делаются подсчеты общего количества городов на Руси в X - XII вв. При таких подсчетах необходимо иметь в виду, до какой степени сравнимы те количественные величины, на основании сопоставления которых делаются какие-то общие выводы. Вместе с тем при применении метода измерения на основе собственных подсчетов исследователю не обязательно опираться на данные источников, содержащих итоги статистического изучения материала или вообще какие-то количественные данные. Они могут опираться на данные массовых источников, например, на формуляры актов, отражающих развитие феодального землевладения в России в XV - XVI вв., которые дают возможность судить не только об изменении характера феодальной земельной собственности, но и о политической эволюции при великих князьях московских Иване III, Василии III и Иване Грозном, на что обращали внимание исследователи10. Массовые источники обеспечивают наиболее благоприятные условия применения метода измерения, поскольку сопоставимость их данных весьма очевидна в связи с однородностью их содержания, которая является характерным признаком массовых источников. По-видимому, исследователь должен представлять себе, что метод измерения далеко не тождественен методам математического анализа. Он в отличие от них достаточно прост и в значительной мере опирается на метод наблюдения над источником по существу при первоначальном знакомстве с ним. При корректном его применении, с учетом степени репрезентативности тех содержащихся в источнике сведений, на основании которых исследователь производит измерение, можно получить основание для выводов, обладающих определенной степенью убедительности. Несомненно, что выводы, сделанные на основе применения метода измерения, по возможности необходимо проверять по другим источникам. Следует, кроме того, помнить о том, что такой метод не обладают достаточной точностью, и сделанные на их основе выводы могут
210
признаваться в качестве довольно приблизительных даже при условии проверки по другим источникам.
10.3.	Методы теоретического исследования
Целый ряд методов применяются по преимуществу на теоретической стадии исторического исследования.
Среди них особенно часто применяется логический и исторический методы, которые, как правило, в исторических исследованиях используются совместно. Историософской основой этих методов являются направления эпохи классической историографии, исходившие из таких идей, как единство мира, существование глубокой внутренней исторической закономерности и наличие внутренней логики исторического процесса, а также глубоких причинно-следственных связей между событиями и явлениям исторической жизни. В наибольшей степени логический метод характерен для историософских систем, созданных в рамках немецкой классической философии и стремившихся воспроизвести исторический процесс в соответствии с его внутренней логикой. Совместное их использование объясняется тем, что логический метод дает представление об общей логике существования и развития объекта и предмета исторического исследования, о том, каковы могут быть общие закономерности, связанные с ними. Исторический метод более конкретен. Он как бы возвращает исследователя от общего к конкретно-историческому. Он позволяет составить наглядное представление о том, каким образом общая логика исторического процесса находила свое воплощение в конкретном объекте и предмете, которые составляют проблему данного исследования.
Уже в рамках позитивизма была выражена глубокая неудовлетворенность тем обстоятельством, что понимание истории на основе фихтеанства или гегельянства отличалось недостаточным вниманием к материалу, т.е. внутренняя логика исторического процесса не всегда могла наполняться конкретным содержанием, историческому источнику и историческому факту уделялось недостаточное внимание, а логическому методу исследования отдавалось явное предпочтение
211
перед историческим11. Что касается неклассической исторической науки, то важной предпосылкой ее отделения от традиционной историографии XVIII-XIX вв. было оформление представления об истории, а вместе с ней других «наук о культуре» или «наук о духе» как об особом способе научного познания, основанном на познании феноменов, уникальных и неповторимых явлений. При таком представлении исторический метод имеет несомненное предпочтение перед логическим, связанным с познанием внутренней логики исторического явления и основанном на представлении об общности и сходстве исторических явлений и процессов, о закономерном ходе истории. В качестве тенденции обратного порядка может быть представлено возрастание интереса к циклическим моделям исторического процесса, распространением во второй половине XIX в. в Германии и России цивилизационных по своему характеру теорий культурно-исторических типов. Циклический характер развития культурно-исторического типа в алгоритме живого организма с повторением пройденных стадий в новом культурно-историческом типе, сменившем старый, существенно ограничивало сферу исследования на основе принципа историзма, возможности применения исторического метода и самого осмысления прошлого челове-
12 чества в историческом аспекте .
Использование логического и исторического методов связано с методами структурного и функционального анализа, и, следовательно, основано на принципе системности исторического исследования. Логический метод предполагает выявление общей структуры объекта как системы и общих закономерностей развития этой системы в процессе ее функционирования без учета конкретных ее исторических особенностей в условиях данного времени и пространства13. Исторический метод предполагает выяснение процесса развития изучаемого объекта с учетом времени и пространства при учете общих закономерностей функционирования аналогичных объектов. Следовательно, логический и исторический методы предполагают необходимость четкого представления о таких философских категориях, как общее и особенное, как аналогия, сходство и различие. Вместе с тем историк не мо
212
жет не признавать, что имеет место объективная сложность исследования при сочетании логического и исторического метода, поскольку объект исторического исследования в силу присущих ему особенностей «вообще не поддается жесткой формализации, не укладывается в какие-то строго универсальные, в сугубо однозначные схемы»14. Эта мысль, выраженная еще советской методологией истории, может быть признана в свете современных методологических представлений, поскольку исходит из учета ведущей роли особенного по отношению к общим понятиям и категориям, эмпирики по отношению к теории и относительности теоретических концепций исторического процесса. Вместе с тем, как представляется невнимание к логическому методу затрудняет понимание изучаемого объекта, поскольку при всестороннем учете существования философской категории явления оно не учитывает важную категорию сущности, которая характерна для каждого исторического явления и процесса как объекта и предмета исторического исследования и составляет в нем самое главное.
Историософской основой методов структурного и функционального анализа являются те направления в философии, которые исходят из холистских представлений о мире, в том числе о прошлом человечества, что составляет объект и предмет исторических исследований. К ним относятся направления, составлявшие философскую основу классической историографии (рационализм, все течения немецкой классической философии, позитивизм, марксизм). В качестве методологической основы эти методы основаны на принципе системности, а в современной историографии их теоретической основой может служить структурализм и синергетика, исходящая из представления о мире, в том числе о прошлом человечества, как о сложной системе, способной к вступлению в стадию кризисов и к саморегулированию и выходу из кризисного состояния.
Взгляд на объект исследования как на систему со своей структурой и со своими функциональными связями может быть характерен не только для теоретической, но и для эмпирической стадии работы. Исторический источник и историче
213
ский факт вполне могут быть представлены как сложные системы со своими структурами. Структуру источника могут составлять его элементы в соответствии с формуляром, с содержанием, отраженным в его смысловом значении и направленности, с заимствованиями литературного характера и т.д. Это же относится и к историческому факту, который может быть структурно представлен в виде совокупности эпизодов) на которые логически и исторически подразделяется данный факт. Взаимосвязь между структурными элементами и функции этих элементов в их единстве в рамках таких систем, как источник и факт, могут изучаться с применением метода функционального анализа. При этом в источниковедческом исследовании или на источниковедческой стадии исторического или историографического исследования это может означать текстуальный анализ с выяснением смысловой нагрузки каждого элемента источника и общего смысла источника как целостности. Значительно более широкое применение методы структурного и функционального анализа находят на теоретической стадии исследований. Вне этих методов трудно представить себе само по себе построение исследовательской концепции. Это не случайно, поскольку в раках концепции объект исследования представляется в виде системы с характерной для него структурой, а предмет исследования представляет собой всестороннее раскрытие объекта в его внутренних и внешних связях и с функциями как его структурных элементов, так и в его целостности.
Теоретическая стадия исторического исследования предполагает широкое использование метода индукции. Этот метод основан на выведении концепции как совокупности общих суждений из комплекса частных, конкретных наблюдений над историческими фактами, которые явились результатом работы историка с одним или несколькими источниками, а также, возможно, внеисточникового знания и концепций, создававшихся предшественниками. Индуктивный метод может применяться также на эмпирической стадии исследования, поскольку исторический факт вполне может быть не менее сложным, чем концепция, общим суждением, чем концепция, которое создается на основе суммы сведений из ис
214
точников, прошедших стадии интерпретации и критики. По существу всякая концепция, содержащаяся в исторических исследованиях, является результатом применения индуктивного метода. Однако на эмпирической стадии исторического исследования далеко не всякий факт выводится методом индукции. Факт, установленный и сконструированный историком на основе единичного сообщения источника, не является результатом применения этого метода.
Метод дедукции представляет собой в историческом исследовании более сложный случай, чем индукция, поскольку связан с непростой логической операцией выведения частного на основе общего. Для осуществления такого рода операции необходимы серьезные предпосылки, причем не только теоретического, но и эмпирического характера. В случае, если новое теоретическое знание выводится дедуктивным путем только или же в значительной мере при опоре на историческую концепцию, созданную ранее, при недостаточном внимании к эмпирическому материалу, содержащемуся в источниках, то появляется основание считать такое знание умозрительным и спекулятивным. Например, в значительной мере умозрительный характер носила концепция создания Русского централизованного государства, которая была сформулирована еще в конце 30-х годов К.В.Базилевичем и С.В.Бахрушиным. Она господствовала в советской историографии примерно до 60-х годов, когда была пересмотрена А.М.Сахаровым. Дедуктивный метод выведения этой концепции заключался в том, что она рассматривалась как частный случай на основе общего закономерного процесса преодоления феодальной раздробленности и образования централизованных государств в странах Европы. Этот процесс был представлен Ф.Энгельсом на материале главным образом Франции. При этом как основоположник марксизма Ф.Энгельс исходил из того, что рост производительных сил создавал прочные экономические предпосылки объединительного процесса в виде формирования в стране внутреннего рынка, начала буржуазных связей и складывания раннебуржуазных слоев общества, заинтересованных в государственном объединении и готовых поддерживать королевскую
215
власть. Конкретный материал давал основание для выделения существенных особенностей этого процесса на Руси. Они отчасти были отмечены, когда признавалось отсутствие в русских условиях XIV-XVI вв. буржуазных связей и зависимость объединения страны от интересов класса феодалов и феодального государства и от развития крепостного права. Однако в целом созданная Базилевичем и Бахрушиным концепция соответствовала концепции Энгельса, признавалась марксистской и основывалась в первую очередь на положениях и выводах этой концепции, а уже затем на эмпирическом материале русских источников. Новая концепция А.М.Сахарова в значительно большей степени основывалась на эмпирическом материале, который давали источники, и в этой связи значительно более полно учитывала особенности объединения русских земель вокруг Москвы, чем концепция Базилевича и Бахрушина. Однако дедуктивный метод, связанный с выведением концепции из какой-то более общей концепции, в новой концепции использовался уже в меньшей степени15.
Теоретическая ограниченность и расхождение с принципом объективности исторического исследования приводили к тому, что дедуктивный метод предпочитался индуктивному. Так произошло при формировании концепции происхождения донского казачества, созданной советским историком Н.Л.Янчевским в условиях господства в отечественной историографии 20-х - начала 30-х годов теории торгового капитала . Этот историк глубоко знал источники по истории раннего казачества, что отмечалось критиками. Однако, строго следуя теории торгового капитала и предпочитая теорию эмпирике, он придавал явно преувеличенное значение данным тех источников, которые содержали сведения о получении донскими казаками царского жалованья и, следовательно, соответствовали его концепции. На этом основании он представлял донских казаков XVI-XVTI вв. наемным войском московского торгового капитала на одном из важных торговых путей, которое за свою службу получало жалованье от русского правительства, выражавшего классовые интересы московского торгового капитала. В аналогичном смысле он стремился интерпретировать сведения из других источников.
216
В результате сложный и многогранный процесс формирования казачества на Дону свелся у Н.Л.Янчевского к найму прежних феодальных дружин, которые после завершения усобиц и объединения русских земель оставались не у дел и будто бы пришли на Дон служить по найму за жалованье из Москвы.
Дедуктивный метод, тем не менее, может иметь место в историческом исследовании. Сфера его применения достаточно узка. Он может использоваться при установлении частных исторических фактов в случаях, когда данные источников ограничены, неточны или носят косвенный характер и когда имеются некоторые общие основания, при которых не только возможны, но и вполне вероятны те или иные факты. Таким образом, дедуктивный метод, в отличие от индуктивного, характерен для эмпирической стадии исследования. Так, дедуктивным путем было установлено авторство повести об Азовском осадном сидении 1641 г. В самом тексте произведения автор не упомянут. Однако, по мнению А.Н.Робинсо-на, есть основание говорить об авторстве Федора Иванова Порошина, войскового дьяка и есаула зимовой станицы, прибывшей в Москву сразу после ухода турок из-под Азова, поскольку литературные особенности повести и отписок Войска Донского в Москву, которые составлялись в войсковой канцелярии, имеют немало общего. Кроме того, Порошин еще ранее выступал за то, чтобы просить русское правительство об оказании войску Донскому военной помощи, против чего решительно возражали многие казаки, не желавшие видеть царские войска на Дону и стремившиеся к полной самостоятельности. В повести, отмечал Робинсон, также содержится мысль о необходимости привлечения на помощь казакам русских войск и передачи для этого Азова России17.
На теоретической же стадии исследования применение дедуктивного метода возможно при формировании теории среднего уровня, исходным основанием которых служат эмпирический материал и макротеория. Примером формирования новой концепции исторического процесса как конкретизации теории более высокого уровня может служить указная теория возникновения крепостного права, которая относится
217
к теории закрепощения и раскрепощения сословий в России как теория более частного уровня по сравнению с теорией, обладающей большей степенью общности. В данном случае указная теория возникновения крепостного права выводится с учетом этой теории более высокого уровня при применении логического и исторического методов в дополнение к дедуктивному методу.
10.4.	Описание как метод исторического исследования
Описание является методом, который применяется как на эмпирической, так и на теоретической стадиях исследования не только в исторической науке, но и в других науках гуманитарного и естественного цикла. Описание представляет собой изложение в формах и структурах принятого в науке языка изучаемых фактов, явлений и процессов.
Начиная со времени позитивизма, описание признавалось в историографии важнейшим методом, поскольку главная задача исторической науки сводилась к описанию установленных фактов. Методы теоретического осмысления установленных исторической наукой фактов считались, в свою очередь, методами социологии, задача которой заключалась в формировании концепций исторического процесса. Историософия неокантианства, отвергавшая позитивизм, вместе с тем также рассматривала все науки о культуре, или науки о духе, в том числе историю, в качестве описательных дисциплин, поскольку явления культуры и духа носили уникальный характер, а при изучении уникального познание фиксируется в единственно возможной форме описания. Номотетическая же функция с соответствующими ей методами теоретического анализа признавалась за социологией и другими общественными дисциплинами. В современной методологии истории встречается утверждение, согласно которому описание относится лишь к эмпирической стадии исследования18. Несомненно, что описание на эмпирической стадии исторического исследования имеет важное значение. Оно позволяет уяснить смысл сообщений источника или источников, которые зачастую требуют интерпретации, поскольку без выражения этого
218
смысла в формах современного историку языка он не может быть до конца понятен самому исследователю, а тем более читателю. Описание исторического факта при этом заключает эмпирическую стадию исследования.
Описательный метод, однако, не должен исключаться из арсенала методов, применяемых на теоретической стадии исследования. В описании нуждается не только исторический факт, но и изучаемые явления и процессы. На теоретической стадии исследования описание не является завершающей частью работы. Изучаемые явления и процессы должны быть описаны, прежде чем подвергаться анализу и формированию на основании этого анализа исследовательской концепции.
Нередко в качестве недостатка исследования указывается на его описательный характер. Рецензент должен иметь в виду, что такого замечание правомерно не всегда, а лишь в тех случаях, когда при наличии описания явлений и процессов отсутствует дальнейший их теоретический анализ и следовательно, сама теоретическая стадия исследования как таковая. Само же по себе описание на эмпирической и на теоретической стадиях исследования безусловно необходимо.
Метод описания как один из важнейших в исследовательской практике основывается на принципах объективности и историзма, на всестороннем учете таких категорий, сущность и явление, главное и второстепенное. Метод описания по-разному сочетается с логическим и историческим методами. При описании факта в завершении эмпирической стадии преобладает исторический метод, а сам факт подается во временной последовательности составляющих его эпизодов. На теоретической стадии при описании сочетаются исторический и логический методы. В ходе описания явлений и процессов целесообразно давать представление о хронологической последовательности в их развитии, т.е. использовать исторический метод, и раскрывать присущую им внутреннюю логику. Это позволит сделать доказательным их теоретический анализ, и, следовательно, авторскую концепцию исследования.
Владение методом описания в историческом исследовании представляется существенным показателем профессио
219
нального мастерства историка19. Оно не только свидетельствует о ясности его собственной мысли в отношении изучаемой проблемы, но и показывает, насколько исследователь способен довести свои идеи до читателя, сделать их интересными и убедительными.
Подведем итоги
1.	Признание за историей научного статуса предопределило распространение в ней общенаучных методов - анализа и синтеза, абстрагирования и идеализации, типологизации, классификации, моделирования.
2.	На эмпирической стадии используются методы наблюдения и измерения.
3.	На теоретической стадии применяются логический и исторический методы, методы структурного и функционального анализа, индукции и дедукции.
4.	Особенностью исторического исследования является широкое распространение описательного метода.
Вопросы для повторения
1.	Почему разделение общенаучных методов, применяемых в историческом исследовании, носит условный характер?
2.	Что следует знать исследователю об условиях и границах применения общенаучных методов?
3.	Как общенаучные методы связаны с историософскими и методологическими основами исторического исследования?
4.	Почему на эмпирической стадии исторического исследования методы абстрагирования и идеализации чаще сочетаются с историческим методом, а на теоретической стадии - с логическим методом?
5.	Как соотносятся между собой на эмпирической и теоретической стадиях исторического исследования методы индукции и дедукции?
6.	В чем значение описательного метода в историческом исследовании?
7.	Чем различается применение описательного метода на эмпирической и на теоретической стадиях исследования?
220
Примечания
’ Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С. ] 60.
2	Ковальченко И.Д. методы исторического исследования. С.138,139.
3	Такие случаи встречаются, когда историк, по оценке А.И.Ракитова, выделяет факт «на основе процедур сравнения единичных данных, их критики, оценки и выделения реального одержания противоречащих или не совпадающих свидетельств (аналитический факт)». См: Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. С.202.
4	См.: Соколов А.Н. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России. С.334.
5	Философский энциклопедический словарь. С.19,415; несомненно, что и разложение целого на части в ходе анализа, и соединение частей в целое в ходе синтеза является мыслительной операцией, исследовательской рефлексией.
6	См.: Буганов В.И., Богданов А.П. Бунтари и правдоискатели в русской православной церкви. М., 1991. С.27-31.
7	Цит. по ст.: Неусыхин А.И. «Экономическая социология» Макса Вебера и логика исторической науки И Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994. С.643.
8	Там же.
9	Современные философы относят к моделям миф, только полагают, что он, в отличие от научного моделирования, дает фантастическое, неправильное отражение реальности. См.: Попов В.П., Крайнюченко И.В. Информация, эволюция и управление. Ессентуки, 2001. С.16,17.
10	См.: Каштанов С.М. Социально-политическая история России конца XV - первой трети XVI в. М„ 1967; Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России. М., 1985.
11	Результатом этого стало то, что историки XIX в. «все более и более относились ко всем философиям истории как ни на чем не основанным спекуляциям». См.: Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. С. 122.
12	По весьма обоснованному мнению И.Д.Ковальченко, если «изменения имеют характер круговорота, (они - Н.М.) не могут быть изучены в развитии, т.е. исторически». См.: Ковальченко И.Д. Указ. соч. С. 142.
13	Там же.
14	Французова Н.П. Исторический метод в научном познании (вопросы методологии и логики исторического исследования). М., 1972. С.141
15	См.: Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960. С.83,84,382,388; Сахаров А.М. Образование и развитие Российского государства в XIV-XVII вв. М., 1969. С.8,10,20,21.
16	См.: Янчевский Н.Л. Колониальная политика на Дону торгового капитала Московского государства в XVI-XVII вв. Ростов-на-Дону, 1930.
221
17	См.: Робинсон А.Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении И Воинские повести Древней Руси. М.,Л., 1949. С.195, 211, 213, 217, 218, 226, 227.
18	См.: Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С.229.
19	Этой проблеме посвящено специальное исследование. См.: Биек И.Я. Введение в писательское мастерство историка. Литературная форма исторического труда. Учебное пособие.
222
ГЛАВА 11. СПЕЦИАЛЬНЫЕ ИСТОРИЧЕСИЕ МЕТОДЫ
11.1.	Историко-генетический метод
Определение особого, самостоятельного, места истории в культуре человечества вообще, в рамках наук как одного из существенных выражений этой культуры и в рамках гуманитаристски как одной из равноценных отраслей научного знания предопределили возникновение и распространение специальных познавательных исторических методов. Зародились они еще на стадии донаучной историографии, в условиях стихийного осознания исторической мыслью их познавательного потенциала. Научная историография не только приняла в свой арсенал эти методы, но и обосновала возможности, особенности и границы применения.
Особенностям истории как формы гуманитарного познания и как научной дисциплины в наибольшей степени соответствует историко-генетический метод, в котором выражена сама суть исторического мышления и находит наиболее яркое воплощение принцип историзма.
Строго говоря, этот метод может быть в известной степени отнесен к общенаучным. Он связан с общими особенностями мышления, при которых познание природы и сущности явления отождествляется нередко с познанием исторических корней, причин возникновения явления. На этой почве могла вообще возникнуть мысль о том, что всякое научное знание представляет из себя историческое знание, или, во всяком случае, что всякая наука исторична по своей природе1. Однако в случае с науками о человеке как общественного, так и гуманитарного цикла эта мысль находит наиболее полное выражение, если учитывать, что культура общества в целом и индивида основана на опыте и памяти, следовательно, все то, что связано с разумом и духом человека, с его рациональной и эмоциональной сферой, имеет историческую основу. Вне учета исторической природы невозможно познание и пони-
223
мание человека. В этом отношении историко-генетический метод, имеющий в известной степени общенаучную распространенность, имеет значение прежде всего как метод наук об обществе и о человеке, его культуре и духе, и является для гуманитарных дисциплин, в том числе для истории, профилирующим по своему значению. Значение его для этих дисциплин не просто определяющее, но выражает их сущность и особенность процесса познания в них.
Нередко обращается внимание на идиографическую природу историко-генетического метода2. В самом деле, при выяснении генезиса изучаемого исторического факта, явления или процесса роль описания весьма велика. Однако, как представляется, характер и сущность этого метода И.Д.Ковальченко удалось выразить более полно. Нисколько не отрицая большого значения описания при использовании этого метода, что позволяет сделать изучаемые историком процессы доступными для читателя, он считал не менее существенным учет логической природы этого метода, который «является аналитически-индуктивным»3 и непременно связан с анализом тех процессов, которые породили изучаемую историческую реальность, и с общенаучным методом индукции, поскольку в процессе изучения генезиса этой реальности историк делает какие-то общие выводы на основе частных данных источника или источников.
Недостаток метода наиболее четко указал М.Блок. «Идол истоков», как он определил его, по его мнению, способен создать иллюзию исторического познания при условии выявления исторических корней изучаемой реальности прошлого вне учета состояния ее на то время, которым непосредственно занимается исследователь. Такой недостаток, как и возможные пути его преодоления, связанные с сочетанием историкогенетического метода с другими методами, прежде всего с общенаучными методами структурного и функционального анализа, совершенно очевиден4. Не вполне очевиден другой недостаток метода, на который указывал И.Д.Ковальченко, на взгляд которого «историко-генетический метод при чрезмерном внимании к конкретности и детальности может приводить к выпячиванию индивидуального и неповторимого и
224
затушевыванию общего и закономерного»5. Едва ли в этой связи внимание к конкретности и детальности в историческом исследовании может рассматриваться как чрезмерное, поскольку история, как и все гуманитарные дисциплины, в отличие от дисциплин общественного цикла, направлена на изучение конкретности. Что же касается затушевывания общего и закономерного, то, во-первых, это возможно при применении всякого метода. Во-вторых, историко-генетический метод, направленный на выяснение исторических корней изучаемой реальности прошлого, вряд ли может по своей внутренней сущности быть чуждым выяснению общего и закономерного в истории, поскольку иначе не ясен будет сам исторический генезис этой реальности и связь ее с прошлым. Признание существования в истории генетических связей между фактами, явлениями, процессами и т.д. подразумевает само по себе существование определенных исторических закономерностей. При отрицании существования исторических закономерностей вообще пропадает смысл в использовании историко-генетического метода, поскольку изучаемая реальность в таком случае рассматривается как чистый исторический феномен, а то, что может рассматриваться в качестве ее исторических корней и предпосылок - также как феномен, не связанный с позднейшей исторической реальностью.
11.2.	Метод социального анализа
Широко распространенным в классической историографии методом был социальный анализ. В историографии XVIII - начала XIX в., в том числе в русской, встречались отдельные элементы этого метода. Примером их может служить постановка проблемы возникновения крепостного права в России В.Н.Татищевым, характеристика положения разных слоев населения в «Русской Правде» Н.М.Карамзиным без какого-либо целостного представления об этом методе.
Становление метода социального анализа в научной историографии правомерно связывается с развитием экономических наук, когда основоположники английской классической политэкономии А.Смит и Д.Рикардо применили этот
225
метод при оценке социального положения разных слоев общества и источников их существования. Ими были выделены три социальные группы в зависимости от получения дохода и его источников: землевладельцы, имевшие ренту, капиталисты-предприниматели, получавшие прибыль, и рабочие, жившие на зарплату6.
Общественные классы и борьбу между ними выделяли французскими историками периода реставрации Ф.Гизо, Ф.Минье, О.Тьерри, А.Тьер. При этом они оригинально сочетали метод социального анализа с историко-генетическим методом, когда генезис классов и классовой борьбы во Франции эпохи позднего средневековья и нового времени связывали с германским завоеванием римской Галлии периода падения Римской империи. Первое и второе сословие генетически связывалось с завоевателями-германцами, а народ, третье сословие - с завоеванным галло-римским населением. Таким образом, социальная борьба являлась у них как бы естественным продолжением борьбы на этнической почве, а разница в социальном положении вытекала из различий в юридическом положении между завоевателем, аристократом и господином в завоеванной стране, и оттесненным от власти и государственной службы завоеванным населением, на долю которого выпадала трудовая деятельность. Установление связи между социально-экономической историей и историей этнической, политической и военной создавало перспективы для развития комплексного исторического анализа.
Самое широкое использование метода социального анализа предполагалось в рамках социальной теории марксизма. Выразив понятие класса через отношения собственности на средства производства, а не через размеры и способы получения дохода, основоположники марксизма более тесно связали между собой историю экономического, социального и государственно-правового развития, чем это было ранее. Вместе с тем характерный для марксизма монистический взгляд на историю может при определенном понимании исторической ситуации создавать ограниченные возможности для использования метода социального анализа. Это происходит тогда, когда историк всю сложность социальных отношений и про
226
явлений общественной борьбы сводит только к анализу отношений между теми классами общества, которые представляются ему в данную эпоху основными, а сущность общественной борьбы как исключительно сложного исторического феномена - лишь к противостоянию между этими основными классами общества. Примером такого положения в советской историографии была оценка участия казачества в крупнейших народных движениях России XVII - XVIII вв. - Разин-ском и Пугачевском. В ряде работ обращалось внимание на то, что казачество выступало против крепостничества и выражало тем самым крестьянские социальные устремления. Однако советская историография представляла из себя далеко не простое и однозначное явление исторического сознания и претерпевало за годы своего существования весьма заметную эволюцию. Такая эволюция сказалась, в частности, в том, что с 60-70-х годов в ней выявилось правомерное стремление к отказу от упрощенного толкования социальной ситуации, к учету положения не только основных классов, но и самых разных общественных сил. Это позволило более четко определить социально-политическую позицию в этих движениях казачества, которая значительно отличалась от позиции крестьянства и была вполне самостоятельной. При изучении особой позиции казачества в этих движениях был использован метод социального анализа, позволявший понять характер и особенности участия в них не только основного класса феодального общества - крестьянства, но и своеобразного сообщества - казаков.
Метод социального анализа находил тесную связь с психологическим методом познания общественных явлений. Психологическое направление в социологии особенности социального положения объясняло психологическими особенностями людей, т.е. фактором естественного порядка7. Такое объяснение основывалось на позитивизме с характерным для него натуралистическим обоснованием социальных и исторических явлений. Несомненно, что невозможно в гуманитарном и в социологическом исследовании сводить социальные и исторические процессы только к психологическим особенностям людей. Однако сама идея совмещения психологиче
227
ского и социального анализа оказалась плодотворной и вызвала к жизни новое направление исторических и социологических исследований - социальную психологию.
Метод социального анализа возможен при самом разнообразном понимании сущности того, что представляет из себя социальная группа, общественный класс и т.д. В частности, это относится к распространению в современной историографии и социологии понятия социальной стратификации общества, когда составляющие разные сообщества слои подразделяются вне зависимости от отношения к собственности на средства производства, а от выполняемых ими трудовых и общественных функций8. Но вне зависимости от понимания сущности социального разделения в тех или иных социологических теориях и исторических концепциях метод социального анализа основывается на принципе системности и тесно связан с общенаучными методами структурного и функционального анализа, поскольку предполагает взгляд на общество как на социально структурированную систему и на каждый общественный слой как на носитель определенной общественной функции.
11.3.	Историко-сравнительный метод
Процедуры сравнения представляют собой характерную черту не только всякого научного исследования, но и познавательного процесса вообще. Они довольно широко применялись еще на заре историографии. Античные историки, начиная с Геродота, использовали метод сравнения при разных сопоставления - греческого и римского мира, с одной стороны, и стран Востока или варварских народов, живших на краю Ойкумены, с другой, разных форм правления и исторических личностей. В дальнейшем развитии историографии этот метод прочно закрепился. В определенном смысле метод может быть признан как разновидность общенаучной процедуры сравнения, поскольку такого рода процедуры используются не только в исследованиях гуманитарного и обществоведческого направления, но и в естествознании.
228
С точки зрения И.Д.Ковальченко, сам по себе исторический процесс содержит глубокую внутреннюю предпосылку использования этого метода: «Объективной основой для сравнений является повторяющийся, внутренне обусловленный, закономерный процесс. Многие его явления тождественны или сходны внутренней сутью и отличаются лишь пространственной или временной вариацией форм, а одни и те же сходные формы могут выражать разное содержание»9. Таким образом, этот метод может применяться при сопоставлении сходных по своей сущности исторических явлений, проходивших в разных формах, или, напротив, при сходных по форме, но разных по сути явлений. Отечественная и то-риография давала немало примеров такого применения историко-сравнительного метода. Это относилось к сопоставлению крупнейших народных движений средневековья в России и в странах Западной Европы, таких форм политического строя позднего средневековья и раннего нового времени, как сословно-представительная монархия и абсолютизм и т.д.
Подобное обоснование возможности и необходимости использования историко-сравнительного метода характерно для классической историографии, в рамках которой безусловно признается историческая закономерность и причинная взаимообусловленность исторических фактов, явлений и процессов. Вместе с тем в рамках неклассической историографии, основанной на представлении об историко-культурных феноменах и на идиографическом методе как важнейшем в процессе их научного познания историко-сравнительный метод, или компаративистика, также нашла применение. Однако сравнение в данном случае предполагает не установление общности исторической природы сравниваемого или же, напротив, доказательство их различий. Историк, работающий в рамках неклассической парадигмы исследования, исходит из своей изначальной историософской посылки, основанной на феноменологии или неокантианстве - уникальность и неповторимость сравниваемого. Речь идет о связи историкосравнительного метода с установлением определенных черт сходства и различия сопоставляемого, что позволяет глубже подчеркнуть уникальность, феноменальность подлежащих
229
сравнению фактов, явлений и процессов. Прежде всего это касается явлений культуры, массового и индивидуального сознания и исторической психологии. Примером подобного использования компаративистики служит неоднократно встречающееся в историографии сопоставление таких культурно-исторических феноменов, как казачество в России и на Украине XV1-XV1I вв. и рыцарство в западноевропейских странах, или как казачество того же времени, совершавшее морские походы, и современные им пираты. Эти явления имеют заметное сходство в культуре и особенностях коллективной и индивидуальной психологии, в системе ценностей и образе жизни, в общественно-политическом положении и месте на ступенях социальной иерархии, но при этом в полной мере сохраняют те черты, которые позволяют рассматривать их как историко-культурные феномены своих эпох и тех стран, где они сложились и существовали.
Философской основой историко-сравнительного метода являются следующие категории: общее, особенное, индивидуальное и уникальное, аналогия и феномен, явление и сущность. Последнее необходимо иметь в виду, поскольку применение историко-сравнительного метода может способствовать выявлению как сущности изучаемого исторического факта, явления или процесса, так и познанию его индивидуальных основ, его исторического своеобразия. Представление об основаниях этого метода может быть дополнено общеметодологической категорией - сравнимое и сопоставимое. Очевидно, что не всякие изучаемые факты, явления и процессы, в том числе в историческом исследовании, поддаются сопоставлению и сравнению, и, тем не менее, они сопоставляются между собой в исследовательской практике. Бывает и наоборот, когда историки отказывались сравнивать процессы, имевшие признаки сходства. Так, едва ли было бы корректно сопоставление процессов колонизации античными греками побережья бассейна Средиземного моря и западноевропейского колониализма XVIII - начала XX вв. в Азии и Африке. В то же время представляется вполне допустимым сопоставление средневековой германской колонизации западнославянских земель и восточнославянской колонизации земель
230
междуречья Оки и Волги, населенных угро-финскими племенами, поскольку в этих процессах имелось немало сходного. В отечественной же историографии подобного сравнения не допускалось и проводилась мысль о принципиально различной природе двух явлений, когда в первом случае подчеркивался захватнический характер, связанный с истреблением немецкими переселенцами славян, а во втором - мирный и трудовой характер восточнославянского расселения на северо-восток. Уже сам выбор при этом исторических сюжетов, подлежащих сопоставлению - результат свободного выбора историка. Однако этот выбор не может не опираться на глубокое знание материала, который выбирается для сопоставления, на объективность исследователя и на наличие у него чувства исторической корректности и исторической меры. Следовательно, таким образом, историко-сравнительный метод в рамках классической и неклассической исследовательских парадигм основывается на таких принципах исторического исследования, как научность, объективность и историзм.
Широкая распространенность историко-сравнительного метода определяется в значительной степени его универсальностью. Он вполне соответствует не только классической и неклассической историографии, но и историографии постмодернизма. Так, этот метод может быть использован при текстуальном анализе, при выяснении историко-литературных образцов авторского текста и содержания той мысли, которую этот текст призван словесно оформить. Сопоставление текстов может привести исследователя к выявлению смыслового заимствования из предшествовавшего текста, прямых цитат или автоцитирования, если речь идет об одном и том же авторе. В этой связи исследователи весьма часто прибегают к сопоставлению произведений русской средневековой литературы с текстами Священного Писания, что позволяет выявить замысел книжника. Так, распространены сравнения образа царя Соломона и русских князей - Владимира Святославича и отчасти Андрея Юрьевича Боголюбского. Литературную традицию, которой в постмодернистской парадигме придается большое значение, этот метод позволяет выявит ь и
231
при сопоставлении литературных произведений новейшего времени. Так, сопоставление между собой таких значимых явлений отечественной литературы XX в., как романы «Мастер и Маргарита» М.Булгакова и «Плаха» Ч.Айтматова позволяет делать вывод и об определенной литературной традиции, связанной с интересом к образу Христа и к теме его гибели, и об определенной культурно-исторической ситуации в советском обществе в 30-е годы и сохранявшейся к 80-м годам.
Широкие возможности применения историко-сравнительного метода, убедительность, хотя бы видимая, его результатов и относительная простота предопределили распространенность его в историографии. В то же время в методологической литературе неоднократно подчеркивалось, что теоретическое обоснование этого метода разработано недостаточно10.
11.4.	Историко-типологический метод
Философские категории общего и особенного, абсолютного и относительного, а также логические процедуры сравнения неизбежны при использовании историко-типологического метода. В этой связи есть немалые основания для утверждения, что историко-типологический метод близок к историко-сравнительному'. Причем близок в столь значительной степени, что предполагает собственное использование в исследовательской практике в связи с применением историкосравнительного метода. По существу там, где используется историческая типологизация, предварительно проведено сравнение фактов, явлений или процессов прошлого, которые затем исследователь относит к тем или иным историческим или историко-культурным типам.
Вместе с тем историко-типологический метод несомненно сложнее, чем историко-сравнительный. Это не случайно, поскольку компаративистика представляет собой лишь определенную составную часть использования этого метода, причем часть только лишь начальную. При этом, использовав метод сравнения, можно перейти к использованию историко
232
типологического метода лишь в том случае, если возможно и для решения исследовательских задач целесообразно выделение определенных типов изучаемого, что позволит более полно и глубоко представить себе сложность и разнообразие мира прошлого, связей внутри этого мира. Для этого историк должен четко представлять характерные признаки философских категорий типа и типического. Под типом нередко понимается высшая классификационная единица. Вместе с тем тип может быть представлен в историческом исследовании как явление, имеющее совокупность определенных признаков. При этом выбор признаков, по которому выделяется определенный тип, носит субъективный характер и зависит от философской, теоретической и методологической позиции исследователя, от поставленной им проблематики. Зависимость от философской позиции связана с тем, что историкотипологический метод едва ли может признать историк, разделяющий историософские воззрения классического неокантианства и усматривающий в явлениях прошлого лишь феномены, подлежащие исключительно описанию. Следовательно, такой метод более характерен для классической историографии. Теоретическая позиция историка может определять характер и особенности типологизации. Так, если историк работает в рамках экономического детерминизма, то он способен к выделению исторических типов социально-экономических отношений. Если он уделяет внимание проблемам политической истории, истории культуры И Т.Д., то он проводит типологизацию в рамках изучаемой проблематики, поскольку четко видит в истории определенные типы политических отношений и культурных явлений. Как показывает исследовательская практика, историко-сравнительный метод возможен в рамках номотетического и идиографического методов. Что касается методологической позиции, то историк должен признавать пригодность при использовании подобного метода не только сравнения, но и сложного общенаучного метода многомерной классификации, требующего всестороннего учета того, что сравниваемые исторические факты, явления и процессы при всей близости и допустимости для типологизиро-вания представляют собой феномены, а итогом всякого типо-
233
логизирования является не столько выражение объективной исторической реальности, сколько выделение идеального типа. В возможности такого выделения историк должен убедить читателя. Такое убеждение может быть основано на связи исторической типологизации с логическим и историческим методом. При этом исторический метод предполагает подведение под выделенный тип достаточно полной или репрезентативной Источниковой базы, а логический - необходимое для него логическое обоснование. При всей своей субъективности историк должен иметь некоторую степень объективности и охватывать в этой связи сколько-нибудь существенные признаки изучаемого прошлого.
Историко-типологический метод широко применяется на теоретической стадии исторического исследования. И если он связан с построением теории высшего уровня, что в целом выходит за рамки целей и задач исторического и вообще iy-манитарного исследования, то он выступает как метод не только гуманитарного, но и социального познания. С применением этого метода сконструирована социологическая теория К.Маркса, связанная с номотетическим учением о закономерной, последовательной и революционной смене общественно-экономических формаций, каждая из которых представляет из себя определенный исторический тип социально-экономических отношений. Но этот же метод использован при выделении культурно-исторических типов человечества, культур и цивилизаций в рамках цивилизационного мышления, радиографического в своей основе11. Не менее широко этот метод применяется в гуманитарных, и, в частности, в исторических исследованиях при формировании теоретических выводов среднего уровня. Так, при исследовании политической ситуации в русских землях удельного периода XII-XIII вв., прослеживаются определенные типы княжеско-боярских отношений - от политической самостоятельности боярства в Новгороде до проявления тенденции к полному подчинению боярства великокняжеской власти во Владимирско-Суздальской земле с превращением боярского вольного вассалитета по отношению к князьям в отношения министери-ального типа, с потерей вассальной вольности12.
234
При всей сложности историко-типологического метода он представляет значительный интерес для исследователя. С его помощью обеспечивается более глубокое понимание сущности, характера и особенностей объекта и предмета исторического познания, а, следовательно, и более глубокое его уяснение.
11.5.	Метод синхронного и днахронного анализа
Метод относится к достаточно традиционным в историографии и применялся в рамках классической ее парадигмы. Историософские основы этих связанных между собой методов разнообразны: гегельянство, благодаря которому история стала рассматриваться как процесс, а объект и предмет исторического познания с!ал рассматриваться в динамике и в развитии; позитивизм с характерным для него плюралистическим характером исторического мышления и стремлением к анализу исторического процесса в свете многофакторности. К обоснованию правомерности применения этих методов могут быть отнесены некоторые достижения научной мысли XX в., такие, как методологический принцип системности с характерными для него методами структурного и функционального анализа, и, в значительной степени, синергетика с присущим ей воззрением на общество как на сложную систему, способную к периодическим вступлениям в кризисные состояния и к разным способам саморегулирования.
По своей сложности методы синхронного и диахронного анализа превосходят не только историко-сравнительный, но и историко-типологический методы. Эти последние являются необходимой предпосылкой для применения методов синхронного и диахронного анализа. В самом деле, проведение этих методов предполагает необходимость предварительного проведения процедур сравнения, а затем выделения исторических типов, которые после этого уже можно подвергать методам синхронного и диахронного анализа.
О сущности синхронного и диахронного анализа и их отличиях между собой И.Д.Ковальченко рассуждал так: «Диа-хронный (т.е. разновременный, разномоментный) анализ на
235
правлен на изучение исторических процессов, т.е. сущностно-временных измерений исторической реальности в отличие от синхронного (т.е. одновременного) анализа, который имеет цель раскрыть сущностно-пространственную природу этой 13 реальности» .
В историографии известен целый ряд интересных случаев применения метода синхронного анализа при изучении проблем, решение которых не очевидно. Так, это касается проблемы распространения на русской земле идей европейского Возрождения в эпоху позднего средневековья. Синхронный анализ идей, распространенных как среди русских книжников этого времени, так и в общественной мысли западных стран, позволил Я.С.Лурье выделить некоторые параллели, свидетельствовавшие о существовании определенных культурно-исторических связей между странами Западной, Центральной и Восточной Европы. В частности, это касалось оценки известной в разных странах личности и литературного героя, «воеводы», князя XV в., правившего в Восточной Валахии, Влада Цепеша, известный также под литературным именем графа Дракулы. Образ кровавого валашского самовластного тирана привлекал разных европейских писателей, таких, как немецкий писатель Михаэль Бехайм, итальянский гуманист Бонфини и русский писатель Федор Курицын. Для этих мыслителей Дракула, однако, был не только несомненным злодеем, но и правителем, способным с помощью кровавых мер навести в стране порядок и обеспечить справедливость, носителем идеи жестокости, примененной во благо управляемого им государства. Эта идея была затем распространена в эпоху Возрождения, например, у Н.Макиавел-ли, пережила века, получила широкое распространение в политической практике тоталитаризма XX в. и до сих пор отравляет сознание немалого числа современников в нашей 14 стране, готовых оправдывать и защищать тоталитаризм .
По сравнению с методом синхронного анализа метод ди-ахрононго анализа представляется еще более сложным. Так, если в рамках синхронного анализа рассматривались одновременные явления и процессы, то при диахронном анализе необходимо представлять, насколько правомерны историче
236
ские параллели между процессами и явлениями разного времени, до какой степени они допустимы. Исследователь должен четко представлять пределы допустимого и сравнимого. В историографии имеются наглядные примеры диахронного анализа однородных исторических явлений, происходивших в разное время. Так, анализ аналогичных процессов, происходивших на протяжении XVIII в. в разное время в Донском и Яицком казачьих войсках, позволил выявить параллельные процессы, связанные с положением этих казачьих войск по отношению к России. Если процесс полного подчинения Войска Донского завершился в начале XVIII в. при Петре I, что вызвало Булавинское восстание, то аналогичный процесс на Яике происходил при Екатерине II, во второй половине XVIII в., что вызвало выступление яицких казаков под предводительством Е.Пугачева, которое позже переросло в массовое народное движение и крестьянскую войну15. Метод диахронного анализа внутренних процессов, происходивших в Запорожской Сечи и в войске Донском в XVII в., позволяет увидеть, что некоторые из этих процессов, такие, как расслоение казачества и слабый интерес определенной части казаков к Войсковым кругам в Запорожье наступила примерно на полвека, а то и на век раньше, чем на Дону.
Применение метода синхронного и диахронного анализа при всей своей сложности весьма перспективно. Оно способно вывести исследователя за узкие рамки сформулированной им проблемы и представить эту проблему на более широком историческом фоне, с углубленным уяснением исторических связей между аналогичными явлениями и процессами, с более полным пониманием особенностей и перспектив исторического развития.
11.6.	Историко-психологический анализ
Близость психологии и истории неоднократно отмечалась в литературе по историографии и методологии истории. Связана она с общностью объекта исследования, поскольку и для психологии, и для истории таковым является человек, при том, что история относится к гуманитарному, а психоло
237
гия - к естественному циклу наук. Психологические сюжеты имели место на самых ранних стадиях развития историографии, например, у Геродота, Плутарха, Тацита и других грекоримских авторов. Тонкие психологические наблюдения можно встретить в средневековом летописании. Так, в Киевской летописи, находящейся в составе Ипатьевского свода, четко выражен психологический подтекст межкняжеских отношений в рассказе о борьбе Андрея Боголюбского в 1169-1171 гг. за утверждение своей гегемонии в русских землях и подчинение князей своей воле. Перед началом своих действий Андрей, по словам летописи, «исполнивься высокоумыя, разгор-девься велми, надеяся плотной силе и множествомъ вой ого-родився, ражьгся гневомъ». Но после неудачи похода воевод Андрея на Киев против своих противников Ростиславичей, как заметил летописец, сумевший уловить психологическое состояние бояр, совершавших этот поход, и сумевших отстоять свою самостоятельность противников Боголюбского, владимирско-суздальские силы Андрея «пришли бо бяху высо-комысляще, а смирении отидоша в домы своя»16. Наблюдения древних и средневековых историков, писателей и летописцев, были весьма точны. Они опирались на жизненный опыт, на знание людей, характера и особенностей человеческих отношений, но не имели отношения к изучению психологии. На этом основании они пригодны для использования их в качестве источника, раскрывающего не только ход событий и процессов, но и психологическое состояние их участников, причем для изучения психологии как индивидуальной, так и коллективной. Коллективной психологией при этом может быть психология тех или иных общественных групп, социумов и этносов.
Усиление к психологическому осмыслению истории произошло в период романтизма. Ярким проявлением этого были романы В.Скотта17. В русской историографии этого времени попытки вскрыть психологические мотивы действий исторических персонажей заметны у Н.М.Карамзина, однако на этом пути нередко стояла склонность историка к морализаторству. Интересные образцы исследования психологических аспектов истории содержатся у С.М.Соловьева, в част
238
ности, при выяснении им психологической основы позиций дворянских группировок в период борьбы за власть в ходе «затейки верховников» 1730 г. В целом до последних десятилетий XIX в. исследовательская практика опережала теоретическую разработку проблем психологического анализа исторического процесса.
Внимание к психологии в истории проявилось в рамках позитивизма, в свете представлений которого всякий естественный фактор, в том числе психологический, играл в историческом процессе заметную роль. Как полагал немецкий позитивист В.Вундт, уяснение коллективной психологии, прежде всего психологии тех или иных народов, имеет по существу решающее значение в историческом познании18. Идеи В.Вундта дали толчок развитию социальной психологии. Что касается психологии исторической личности и психологической стороны исторического познания, то в этом отношении наибольшее значение имели взгляды другого выдающегося немецкого философа, В.Дильтея. С его точки зрения, историческое познание традиционными методами, распространенными в классической историографии и опирающимися на логически-смысловой анализ и синтез источников, не ведет к достижению исследовательской цели. Более существенную роль в историческом познании, как и вообще в гуманитарных дисциплинах, должно играть психологическое начало. Оно должно быть связано с умением историка установить своего рода психологический контакт с людьми изучаемого времени, и не только знать внешние обстоятельства их жизни по данным источников, но и уметь понять их. А это требовало иного и более глубокого истолкования источников, чем в традиционной историографии, с учетом культурного состояния общества, духа эпохи, массовой и индивидуальной психологии. При этом В.Дильтей допускал проникновение в психологию людей прошлого с помощью интуиции, которой должен обладать историк, как и всякий представитель гуманитарного знания. Идеи В.Дильтея получили распространение с конца XIX в. и в значительной мере легли в основу неклассической парадигмы исторического исследования.
239
Предпосылкой формирования нового и перспективного направления в развитии историко-психологических исследований стало возникновение психоанализа З.Фрейда. Как показал этот крупнейший психолог XX в., известные комплексы человека, которые находят внешнее выражение в таких проявлениях, как забывание, обмолвки, очитки и описки, ошибки и заблуждения, или же комбинации всего этого имеют основу не в сознании человека, а в его подсознании, являются патологией. Они имеют в основе неосознанные стремления человека, прежде всего сексуального характера19. Такие проявления выявляют комплексы личности и ее патологию и во многом способны дать объяснение характеру и особенностям человека, в том числе многим известным личностям прошлого. Развитие взглядов З.Фрейда на бессознательное и подсознательное принадлежит его последователю, швейцарскому психологу К.Г.Юшу, выделявшему не только индивидуальное, но и коллективное бессознательное, характерное как для человечества в целом, так и для отдельных его частей и коллективов, которое влияет на формирование и развитие индивидуального сознания и особенности структуры личности. Подобные положения современной психологии оказали влияние на проблематику и методологию исторических исследований, тем более, что историчность психологии человека рассматривается в настоящее время в качестве общепризнанной ее черты. Приемы психоанализа находят применение в исторических исследованиях, в том числе в современной российской историографии20.
Интерес к психологическому аспекту исторического познания проявлялся в советской историографии, причем не только на путях развития социальной психологии, но и путем уяснения индивидуальной психологии автора источника. Примером плодотворного сотрудничества в этом отношении может служить совместная статья психолога И.Г.Белявского и историка А.П.Пронштейна. Признавая, что поступки людей детерминированы социально-политическими условиями, они исходили вместе с тем из того, что без учета личных психологических особенностей автора источника невозможно понять содержание самого источника. Поэтому в психологиче
240
ском анализе они видели составную часть источниковедческого анализа. Однако возможность проведения такого анализа появлялась, с их точки зрения, лишь в том случае, если автор источника был участником или свидетелем событий. В таком случае описываемые им события накладывали отпечаток на его психологию и сознание. Для проведения этого анализа они считали необходимым установить степень близости автора к описывавшимся им событиям, особенности восприятия им этих событий, от чего зависела селективность (избирательность) восприятия и, следовательно, содержания источника и авторская позиция21.
Применение историко-психологического метода, как и всякого метода, находящегося на стыке научных дисциплин, открывает перед историком перспективы несравненно более глубокого познания человека и общества прошлых эпох, чем это было в то время, когда роль психологического фактора в истории не учитывалась.
Возрастание интереса к человеку в истории способствовало распространению просопографического метода, с которым связано стремление к познанию прошлого через личность и судьбу отдельного человека. Этот метод заслуживает самого серьезного внимания и представляется перспективным. Вместе с тем историк должен видеть возможные отрицательные стороны этого метода, связанные с преувеличением исторической роли героя своего повествования, сведения отдельных упомянутых в источниках персонажей к отдель-..	..	22
нои известной личности и т.д.
Подведем итоги
1.	Историко-генетический метод, один из наиболее распространенных специальных методов исследования, позволяет проследить генезис объекта и предмета исследования, но не вскрывает сущность и состояние объекта и предмета в исследуемый период времени.
2.	Метод социального анализа позволяет уяснить социальную структуру общества и характер социальных отношений и при использовании наряду с другими методами способен расширить представление о состоянии общества на определенный период времени.
241
3.	Историко-сравнительный, историко-типологический методы и методы синхронного и диахроннного анализа имеют глубокую внутреннюю связь, применяются в виде последовательных процедур сравнения, типологизации, синхронизации и диахронного рассмотрения изучаемого объекта и предмета исследования.
4.	Историко-психологический метод всегда находил широкое применение в историографии, а в современной исторической науке является одним из основных и наиболее перспективных.
Вопросы для повторения
1.	В каких случаях исследователю целесообразно использовать историко-генетический метод?
2.	Можно ли метод социального анализа совместить с антропологическим по своей направленности исследованием?
3.	В чем состоит сложность использования историкосравнительного метода?
4.	При каких условиях исследователь может использовать историко-типологический метод?
5.	Что может дать метод синхронного и диахронного анализа?
6.	В чем можно видеть сложность использования психологических методов исследования?
Примечания
1	Эту мысль в середине XIX в. четко высказывали К.Маркс и Ф.Энгельс: «Мы знаем только одну-единственную науку, науку истории». Цит.: Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. С.7. Более конкретно рассматривал этот вопрос М.Блок. С его точки зрения, например, «существует история Солнечной системы». Однако это история, которая «не относится к истории историков». От нее М.Блок отличал ту отрасль знания, которая имеет характер «истории как науки о людях», причем ««о людях во времени»». См.: Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. С. 18.
2	При этом обращается внимание на то, что это в большей мере происходит «на первом этапе исторического исследования, когда происходит извлечение информации из источников, ее систематизация и обработка». См.: Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. С. 174.
242
3	Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. С. 170.
4	См. гл. 9 наст. изд. С.8.
5	Ковальченко И.Д. Указ. соч. С. 171.
6	В XX в. роль дохода как основного признака общественного класса разделял ряд известных исследователей, в частности, П.А.Сорокин и Р.Арон. Это позволило понять социальную мобильность как характерную черту социальных отношений индустриального и постиндустриального общества и процесс выделения среднего класса, благодаря существованию которого современное постиндустриальное общество отличается в социальном отношении от общества классического капитализма. См.: Гобозов И.А. Введение в философию истории. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1999. С.327,328,329.
7	Махов А.С. Ленинская методология социального познания. М., 1974. С.21.
8	Понятие социальных слоев и стратификации общества ввел и использовал в противовес понятию классов французский историк второй половины XX в. Р.Мунье. См.: Жуков Е.М. Очерки методологии истории. С.67.
9	Ковальченко И.Д. Указ. соч. С. 172.
10	В этой связи М.Ф.Румянцева даже делает такой вывод: «Современная эпистемологическая ситуация парадоксальна. Породив интерес к сравнительно-историческим исследованиям, социальная наука на протяжении всего столетия практически так и не выработала адекватного метода их реализации». См.: Румянцева М.Ф. Теория истории. Учебное пособие. С.54.
11	Когда О.Шпенглер, А.Тойнби и Л.Н.Гумилев рассуждали о закономерностях возникновения, развития, упадка и гибели культурно-исторических типов, культур, цивилизаций или этносов, то они по существу стремились к использованию номотетического метода при объяснении исключительно феноменальных исторических типов. Нельзя сказать, что применение номотетического метода при изучении этих культурноисторических типов выглядело всегда достаточно убедительно. Так, ярко выраженный натурализм Л.Н.Гумилева при объяснении сложных явлений развития общества нередко воспринимается как упрощение и как подмена анализа общественного развития анализом развития природногеографического фактора существования человечества. В этой связи, как справедливо отметила М.Ф.Румянцева: «При всей уязвимости для критики построений Шпенглера ему удалось, казалось бы, невозможное - совместить идиографический подход с глобальным историософским построением». См. Румянцева М.Ф. Указ. соч. С.175.
12	См.: Юрганов А.Л. У истоков деспотизма // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. М., 1991. С.38,39.
13	Ковальченко И.Д Указ. соч. С.191-192; курсив И.Д.Ковальченко.
14	Как отмечал Я.С.Лурье: «На родине его звали Владом Цепешом, т.е. <<Прокалывателем», <<Сажателем на кол» (это был излюбленный вид
243
казни), а в венгерских, немецких и других землях << Дракулой >>, что означало «дракон», «дьявол»». См.: Лурье Я.С. Русские современники Возрождения. Книгописец Ефросин. Дьяк Федор Курицын. М., 1988. С.90. О самой идее тирании во благо общества Я.С.Лурье высказывался так: «Идея «благой тирании» была не только возрожденческой идеей - она не раз возникала в истории человечества. Но это была опасная идея. Дьяволом можно грози сь - но вызывать его не следует. Люди позднего средневековья могли убедиться в этом уже в XV и XVI веках. Грозная власть пришла и не принесла с собой справедливости. Валашский «Дракон», казавшийся Бонфини такой же далекой и символической фигурой, как Атилла, обрел плоть и кровь в лице Филиппа II, Екатерины Медичи; жестокости «ради общего блага» обернулись истреблением иноверцев, Варфоломеевской ночью, массовыми убийствами людей. Утопическими оказались и идеи Курицына. Через полвека после падения дьяка-еретика на русский престол взошел царь, которого историк, знающий Повесть о Дракуле, может считать наиболее ярким воплощением этого литературного образа в XVI столетии - царь Иван Васильевич Грозный». Там же. С. 138-139.
15	См.: Рознер И.Г. Яик перед бурей. М., 1966. С.14,15.
16	Полное собрание русских летописей. Т.2. М., 1998. Стб.572,578.
17	См.: Шеуджен Э.А. Историография, история исторической науки. Курс лекций. Майкоп, 1999. С.245.
18	По оценке И.А.Василенко, у В.Вундта «всемирная история ... интерпретируется целиком социально-психологически.» См.: Философия истории. Учеб, пособие / Под ред. проф. А.С.Панарина. М., 1999. С.175. Место истории, согласно представлениям В.Вундта, как на это обратила внимание Э.А.Шеуджен, заключалось в том, что она «иг-рала роль поставщика сырья (предварительно упорядоченного и ранжированного) для сооружения психологом теоретического каркаса». См.: Шеуджен Э.А. Указ. соч. С.246. Таким образом, представители раннего позитивизма не отводили истории самостоятельной роли. И если О.Конт или Г.Спенсер видели в истории конкретную науку, дающую материал для социологических обобщений, то В.Вундт видел за историей аналогичную роль в отношении психологии.
19	См.: Фрейд 3. Психопатология обыденной жизни // Фрейд 3. Психология бессознательного. Сборник произведений. М., 1990.
20	Психологическое состояние человека и общества в наиболее острые, переломные периоды истории вызывает значительный интерес исследователей. Примером интересного анализа психологического состояния русского средневекового общества периода опричнины Ивана грозного может служить статья А.Л.Юрганова, в которой ужасы опричнины воспринимались в соответствии с психологией общества того времени в категориях Священного Писания и сопоставлялись в массовом сознании с картинами Страшного Суда. См.: Юрганов АЛ. Опричнина и Страшный Суд // Отечественная история. 1997.№ 3. С.52-75. Любопытный образец
244
историко-психологического анализа личности учащихся средних учебных заведений Дона в годы первой революции в России в условиях культурно-исторической ситуации тех лет, способствовавшей формированию определенного психологического типа в молодежной среде, склонного к участию в терроризме, дал В.П.Ядрицов. См.: Ядрицов В.П. На исходе первой российской: о ментальности учащихся средних учебных заведений Дона в общественном движении 1905-1907 годов // Esse quam videri; Памяти Юзефа Иосифовича Серого. 1922-1986. С.208-234.
21	См.: Белявский И.Г., Пронштейн А.П. Некоторые психологические аспекты отражения действительности в исторических источниках. С. 15,16.
22	Не принимая допускавшееся А.А.Шахматовым отождествление таких героев русской летописи, как древлянский князь Мал, упомянутый один раз в летописи сын Свенельда Мстиша, другой сын Свенельда, Лют Све-нельдич, и Малк Любечанин, отец Добрыни и матери князя Владимира Святославича Малуши, исследователь русского летописания А.В.Со-ловьев еще в издании, вышедшем в свет в Белграде в 1941 г., назвал такого рода отождествления «монопросопоманией, т.е. пристрастием к сведению исторических сведений о разных личностях к одному лицу». См.: Поппэ А.В. Родословная Мстиши Свенельдича // Летописи и хроники. Сборник статей 1973 г. Посвящен памяти А.Н.Насонова. М., 1974. С.67.
245
ЛИТЕРАТУРА
Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVII - первая четверть XVIII века). М., 1976.
Андреев И.Д. Теория как форма организации научного знания. М., 1979.
Аникеев А.А. Проблемы методологии истории. Ставрополь, 1995.
Антифоменковская мозаика - 3 / Под ред. И.А.Настенко. М., 2002.
Артог Ф. Время и история. «Как писать историю Франции»? // Анналы на рубеже веков: антология / Пер. с французского. М., 2002.
Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии И Отечественная история. 1996. № 5.
Белявский И.Г., Пронштейн А.П. Некоторые психологические аспекты отражения действительности в исторических источниках // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Серия общественных наук. 1974. № 1.
Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990.
Бернгейм [Э.] Введение в историческую науку / Перевод с немецкого. М., 1908.
Биек И.Я. Введение в писательское мастерство историка. Литературная форма исторического труда. Иваново, 1996.
Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986.
Бойцов М.А. Вперед, к Геродоту! // Казус-1999: Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999.
Бородкин Л.И. История и хаос: модели синергетики в дискуссиях историков // Проблемы исторического познания. М., 2002.
Быковский С.Н. Методика исторического исследования. Л., 1931.
Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в отечественную историографию XX века. Омск, 2001.
Гобозов И.А. Введение в философию истории. М., 1999.
Гуревич А.Я. Марк Блок и «Апология истории» И Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986.
Гуревич А.Я. Некоторые аспекты отражения социальной истории (общественно-историческая психология) И Вопросы истории. 1964. № 10.
Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2-3.
246
Гуревич А.Я. Уроки Люсьена Февра // Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Добриянов В.С. Методологические проблемы теоретического и исторического познания. М., 1968.
Жуков Е.М. Очерки методологии истории. М., 1980.
Иванов В.В. Методологические основы исторического познания. Казань, 1991.
Иванов Г.М., Коршунов А.М., Петров Ю.В. Методологические проблемы исторического познания. М., 1981.
Историография истории России до 1917 г.: Учебник для студентов высших учебных заведений. В 2-х т. / Под ред. Ю.МЛачаевой. М., 2003.
Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учебное пособие ! И.И.Данилевский, В.В.Кабанов, О.М.Медушевская, М.Ф.Румянцева. М., 1998.
Кареев Н.И. Введение в изучение социологии // Записки историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета. Ч. 45. СПб., 1897.
Кареев Н.И. Историка (Теория исторического знания). Пг., 1916.
Кареев Н.И. Теория исторического знания. СПб., 1913.
Келле В.Ж. Проблема многомерности в методологии социально-исторического познания // Проблемы исторического познания. М., 2002.
Келле В.Ж., Ковалъзон М.Я. Теория и история (Проблемы теории исторического процесса). М., 1981.
Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М., 1982.
Ковальченко ИД. Методы исторического исследования. М., 1987.
Ланглуа [Ш.] и Сеньобос [Ш.] Введение в изучение истории. СПб., 1899.
Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980.
Кохановский В.П. Историзм как принцип диалектической логики. Ростов н/Д., 1978.
Лалло-Данилевский А.С. Методология истории. Вып.1,2. СПб., 1910-1913.
Лубский А.В. О природе методологической деятельности в исторической науке И Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. 1984. № 1.
Лубский А. В. Классическая парадигма исторического исследования // История: научные поиски и проблемы. (Памяти доктора
247
исторических наук, профессора А.П.Пронштейна). Ростов н/Д., 2000.
Лубский А.В. От монизма к плюрализму: Постнеклассическая модель исторического исследования // Ессе Ното (Памяти Э.Г.Алавердова. 1947-1996). Ростов н/Д., 2000.
Лубский А.В. Постмодернизм и историческая наука // Гуманитарный ежегодник. 1 / Отв. ред. Ю.ГВолков. Ростов н/Д., 2002.
Лубский А. В. Неклассическая модель исторического исследования // Esse quam videri: (Памяти Ю.И.Серого. 1922-1986). Ростов н/Д., 2003.
Махов А.С. Ленинская методология социального познания. М., 1974.
Медушевская О.М. Теоретические проблемы источниковедения. Учебное пособие. М., 1977.
Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. Минск, 1996.
Могилъницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989.
Немировский А.И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979.
Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея (схема кризисов) И Ортега-и-Гассет X. Избранные труды: Пер. с испанского / Сост., пре-дисл. и общ. ред. А.М.Руткевича. М., 1997. С.233-403.
Петров Ю.В. Практика и историческая наука. Проблема субъекта и объекта в исторической науке. Томск, 1981.
Поппер К. Открытое общество и его враги. Кн.1,2. М., 1992.
Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966.
Пронштейи А.П. Источниковедение в России. Эпоха феодализма. Ростов н/Д., 1989.
Пронштейи А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. Ростов н/Д., 1991.
Пронштейи А.П. Методика исторического исследования. Ростов н/Д., 1971.
Пронштейи А.П. Методика исторического источниковедения. Ростов н/Д., 1976.
Пушкарев Л.Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975.
Ракитов А.И. Историческое познание: Системногносеологический подход. М., 1982.
Рамазанов С.П. Кризис в российской историографии начала XX века. Ч. 1-2. Волпмрад, 1999-2000.
248
Румянцева М.Ф. Методология истории А.С.Лаппо-Данилен ского и современные проблемы гуманитарного познания // Вопросы истории. 1999. № 8.
РумянцеваМ.Ф. Теория истории. Учебное пособие. М., 2002.
Соколов А.Н. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России И Мир историка. XX век: Монография / Под ред. А.Н.Сахарова. М., 2002.
Узнародов И.М. Нужен ли нам постмодернизм? Размышления историка // Ессе Ното (Памяти Э.Г.Алавердова. 1947-1996). Ростов н/Д., 2000.
Февр Л. История современной России // Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Февр Л. Как жить историей // Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Февр Л. Как Жюль Мишле открыл Возрождение И Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Февр Л. Суд совести истории и историка // Февр Л. Бои за историю. М., 1991.
Философия истории. Учебное пособие / Под ред. проф. А.С.Панарина. М., 1999.
Французова Н.П. Исторический метод в научном познании (вопросы методологии и логики исторического исследования). М., 1972.
Хмылев Л.Н. Проблемы методологии истории в русской буржуазной историографии конца XIX — начала XX в. Томск, 1978.
Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...». Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988.
Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен по XVIII век. Курс лекций. Л., 1982.
Шевелев В. И. Новое в исторической науке: пути преодоления методологического кризиса И Гуманитарный ежегодник. 1 / Отв. ред. Ю.Г.Волков. Ростов н/Д., 2002.
Шеуджен Э.А. Историография. История исторической науки. Курс лекций. Майкоп, 1999.
Эйдельман Н.Я. Пушкин: История и современность в художественном сознании поэта. М., 1984.
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.
249
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ...............................................3
ВВЕДЕНИЕ
1.	Методология истории - это важно и интересно............5
2.	Методология истории и исследовательские ошибки.........9
3.	Методология истории и условия пост модернизма: нашествие околонаучного маргинала..............................13
4.	Краткий обзор литературы и учебных пособий по методологии истории.........................................18
Глава 1. ИСТОРИЯ КАК НАУКА
1.1.	Потребность в исторических знаниях и их зарождение..43
1.2.	Формы повествования о прошлом и связь их с литературой и искусством.....................................45
1.3.	Процесс превращения истории в науку.................47
1.4.	Особенности истории как науки.............................51
1.5.	История в культурно-исторической ситуации своего времени.................................................53
Глава 2. ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
2.1.	Неудовлетворенность донаучным уровнем историографии.......57
2.2.	Функции исторической науки: общее понятие и классификация.59
2.3.	Производство знаний о прошлом человечества — важнейшая функция исторической науки.....................61
2.4.	Формирование исторического сознания и противоречивость исторической памяти и исторических аналогий....................64
2.5.	Иные функции исторической науки (воспитательные, политико-идеологические)......................67
Глава 3. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ И СУБЪЕКТ
ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
3.1.	Понятие объекта и предмета исторического познания.........72
3.2.	Развитие представлений об объекте и предмете исторического познания.........................................74
3.3.	Взаимоотношения между объектом и субъектом исторического познания...................................78
3.4.	Роль субъективного начала в историческом познании...83
3.5.	Объект, предмет и субъект исследования в историографии постмодернизма...........................85
Глава 4. ПОНЯТИЕ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
4.1.	Расширительное и конкретное понимание методологии истории....................................  91
4.2.	Историческое познание и методология истории.........94
4.3.	Зависимость методологии истории от философской позиции историка........................................100
4.4.	Зависимость методики от методологии................102
Глава 5. РАЗВИТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРОЦЕССЕ
НАУЧНОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗННИЯ
5.1.	Предпосылки превращения истории в науку............105
5.2.	Три парадигмы научной истории......................107
5.3.	Классическая парадигма исторического исследования..108
5.4.	Неклассическая парадигма научной истории..................111
5.5.	Постнеклассическая парадигма исторической науки....115
5.6.	Ответ на постмодернистский вызов...................119
250
Глава 6. ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
И ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ
6.1.	Исторический источник: развитие понятия...........124
6.2.	Связь: реальность прошлого - источник.............126
6.3.	Понимание исторического факта.....................129
6.4.	Связь: источник - исторический факт...............132
6.5.	Классификация фактов..............................135
6.6.	Источник и исторический факт в постмодернизме.....137
Глава 7. СТРУКТУРА ИСТОРИЧЕСКОГО
ИССЛЕДОВАНИЯ
7.1.	Предпосылки исследовательского процесса...........141
7.2.	Три стадии исторического исследования.............142
7.3.	Эвристическая стадия..............................144
7.4.	Эмпирическая стадия...............................149
7.5.	Теоретическая стадия..............................154
7.6.	Развитие исследовательского процесса: проблема - гипотеза - концепция........................156
Глава 8. ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ОСНОВА
ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
8.1.	Понимание методологической категории принципа исторического исследования в советской историографии...161
8.2.	Понятие принципа исторического исследования.......165
8.3.	Научность исследования как принцип................168
8.4.	Объективность исторического исследования..........171
8.5.	Историзм как принцип исторического исследования...174
8.6.	Принцип холизма и системности.....................179
8.7.	Ценностный подход в историческом исследовании, или историческая аксиология как принцип гуманитарного познания.................................181
Глава 9. МЕТОДЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
9.1.	Понятие метода исторического исследования.........187
9.2.	Природа метода и соотношение в ней объективного и субъективного начала.................................189
9.3.	Соотношение принципов и методов исторического исследования...........................................191
9.4.	Классификация методов исторического	исследования..195
Глава 10. ОБЩЕНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ
В ИСТОРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ 10.1. Общие методы.......................................201
10.2.	Методы эмпирического исследования................209
10.3.	Методы теоретического исследования...............211
10.4.	Описание как метод исторического исследования....218
Глава 11. СПЕЦИАЛЬНЫЕ ИСТОРИЧЕСИЕ МЕТОДЫ 11.1. Историко-генетический метод........................223
11.2.	Метод социального анализа........................225
11.3.	Историко-сравнительный метод.....................228
11.4.	Историко-типологический метод....................232
11.5.	Метод синхронного и диахронного анализа..........235
11.6.	Историко-психологический анализ..................237
ЛИТЕРАТУРА...............................................246
251
Учебное издание
Мининков Николай Александрович
МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ
Пособие для начинающего исследователя
Редактор Пехтерева И.А.
Корректор Варламова И.В.
Компьютерная верстка Малаховой Н.Ю.
Сдано в набор 15.03.2004. Подписано в печать 29.03.2004. Формат 60х84,/)6. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 10,1. Уч. изд. л. 12,2. Тираж 500 экз.
Заказ № 867
Издательство СКНЦ ВШ
344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140 т. 64 30 52