Российская академия наук Санкт-Петербургский филиал Института востоковедения
ТЮРКОЛОГИЧЕСКИЙ
СБОРНИК
2002
Россия
и тюркский мир
Москва
Издательская фирма «Восточная литература» РАН 2003


УДК 94(5) ББК 63.3(2)4 Т98
Редакционная коллегия тома Д.Д.ВАСИЛБЕВ, С.Г.КЛЯШТОРНЫЙ (председатель), В.В.ТРЕПАВЛОВ
Редактор издательства Л.С.ЕФИМОВА
На первой сторонке переплета: деньга Великих князей Рязанских (XIV в.).
Знак рязанских князей
надчеканен на джучидской серебряной монете (хорезмийский чекан).
Государственный Эрмитаж. Отдел нумизматики, инв. № 2154
Тюркологический сборник : 2002 : Россия и тюркский мир / Ред- Т98 кол. т.: С.Г. Кляшторный (пред.) и др. — М.: Воет, лит., 2003. — 415 с. — ISBN 5-02-018376-8 (в пер.).
Очередной выпуск тюркологического сборника посвящен тюрко-славянским и тюрко-российским связям в средневековье и новое время. Материалы по этим проблемам представили авторы из Абакана, Барнаула, Бишкека, Йошкар-Олы, Москвы, Новосибирска, Рязани, Санкт-Петербурга, Ташкента. Географический охват исследований— Причерноморье, Поволжье, Казахстан, Средняя Азия, Южная Сибирь.
Анализируются разные формы контактов между русским и тюркскими народами на протяжении ХН-ХХ вв. в политической, экономической и культурно-религиозной сферах, их отражение в российской средневековой литературе и публицистике, процесс присоединения тюркских народов к России и нахождение их в ее составе.
ББК 63.3(2)4
© Санкт-Петербургский филиал
Института востоковедения РАН, 2003 © Издательская фирма
«Восточная литература» РАН, 2003
ISBN 5-02-018376-8


СОДЕРЖАНИЕ
С.Г.Кляшторный (Санкт-Петербург)
Россия и тюркские народы: евразийский аспект 5
РОССИЯ И ТЮРКСКИЕ НАРОДЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ: ИСТОРИЧЕСКИЙ СИМБИОЗ
В. М.Плоских (Бишкек)
Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений
(XVIII-XIX вв.) 29
А. 	Ю.Быков (Барнаул)
Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.) 51
Н.П.Москаленко (Москва)
Взаимоотношения Тувы и России (XVII - начало XX в.) 118
ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ТЮРКСКИМИ НАРОДАМИ
Г.А.Агзамова (Ташкент)
Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в 139
А.Г.Бахтин (Йошкар-Ола)
Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв 154
A. В. Беляков (Рязань)
Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 189
B. 	Я.Бутанаев (Абакан)
История христианизации Хонгорая и адаптация хакасами христианских
праздников 200
C. 	В.Дмитриев (Санкт-Петербург)
Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.) 210
И. В.Зайцев (Москва)
«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину» 229


4
Содержание
С.М.Исхаков (Москва)
Тюрки-мусульмане в российской армии (191Ф-1917) 245
ИТ.Коновалова (Москва)
Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых
арабо-персидских авторов 281
Р.Г.Мукминова (Ташкент)
Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи
в XV-XVIII вв 292
Д.Сапаралиев (Бишкек)
Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг 308
В.В. Трепавлов (Москва)
Российские княжеские роды ногайского происхождения
(генеалогические истоки и ранняя история) 320
A. 	И.Филюгикин (Санкт-Петербург)
Цели похода Тимура на Русь: дискурсы источников и стереотипы
историографии 354
Ю.С.Худяков (Новосибирск)
Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье
(военный аспект) 369
АТ Юрченко (Санкт-Петербург)
Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.) 385
B. 	В.Яковлев (Санкт-Петербург)
Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану (О семантике тюрко-монгольской титулатуры в русской дипломатической практике XVI-XVII вв.) 401


С.Г.КЛЯШТОРНЫЙ
(Санкт-Петербург)
Россия и тюркские народы: евразийский аспект
На этнографической карте Евразии ясно обозначено соседство и прорастание друг в друга двух мощных этнических массивов — славянского и тюркского. Именно это соседство и сращение в немалой степени определяют и диктуют реалии федеративного устройства России и ее политику в отношении крупнейших государств «ближнего зарубежья»— Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Туркменистана, Азербайджана.
Россия исторически сопряжена с тюркскими народами в трех геополитических измерениях: а) тюркские народы составляют вторую по численности группу населения Российской Федерации и являются «титульными нациями» многих субъектов Федерации; б) пять бывших республик СССР (до того — владений Российской империи) с тюркским населением ныне являются членами СНГ; в) Россия соседствует с Турцией (бывшей Османской империей). Это соседство, в течение столетий носившее характер военно-политического соперничества сначала на территориях Приазовья, Украины и Молдавии, а затем на Кавказе, в Придунавье и на Балканах, имеет самые многообразные последствия и отголоски не только в исторической памяти и политической реальности, но и в современной культурно-психологической жизни обеих стран. Таково, например, воздействие на нашу общественно-политическую атмосферу сербо-мусульманского противостояния, во многом воспроизводящее реакцию российского общества на балканскую ситуацию 70-х годов XIX в.
Всей своей исторической судьбой связаны с современной территорией России татары и чуваши в Поволжье, башкиры в Приуралье, ку-
© С.Г.Кляшторный, 2003


6
С.Г.Кляшторный
мыки, ногайцы, карачаевцы и балкарцы на Северном Кавказе, татары в Западной Сибири, алтайцы, шорцы, кумандинцы, хакасы, тувинцы и тофалары в Южной Сибири, якуты и долганы в Восточной Сибири. Значительная часть тюркского населения России, включая переселенцев из Центральной Азии и Закавказья, живет вместе с другими народами, вне своих этнических территорий. По последней общесоюзной переписи 1989 г., тюркское население России составляет около 14 миллионов человек, а тюркское население перечисленных выше государств СНГ превышает 40 миллионов.
«Великий Туран» или племенной партикуляризм?
Допустимо ли рассматривать всю совокупность тюркских народов как некое единство, выходящее за границы языкового родства? С начала XX в. и по сей день существуют и противостоят друг другу два противоположных ответа на этот вопрос. Первый ответ {пантюркизм) сводится к утверждению, что все тюркские народы составляют одну нацию, имеют общую прародину — Туран, а многочисленные языки, на которых они говорят, и не языки вовсе, а лишь диалекты или наречия единого тюркского языка. Второй ответ, столь же непререкаемый, — никогда не было и не существует какого-либо тюркского этнического единства, и сам термин тюрк первоначально обозначал не все родственные по языку племена, а лишь одну их группу. Все тюркские народы генетически связаны с территориями их нынешнего обитания. И естественно, между народами, говорящими на разных тюркских языках, существуют значительные ментальные, культурные и антропологические различия.
Обе эти крайние историко-этнографические позиции активно эксплуатируются в политических целях. Одна помогает обосновать претензии на создание некоего единого государственного, федеративного или союзного, объединения (ассоциации) — «Великого Турана»; другая, напротив, служит утверждению идей государственного или регионального патриотизма (национализма). Впрочем, политическая изощренность и высокая степень экономической заинтересованности в поиске этнически или конфессионально близкого государства- спонсора порождают, казалось бы, немыслимую ситуацию идеологического симбиоза, в которой совмещены и пропагандистски задействованы, хотя бы и в разной степени, обе изложенные позиции.


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
7
Создателем пантюркистской идеологии был турецкий философ и социолог Зия Гёкалп (1876-1924). Он сформулировал эту концепцию в двух своих работах— «Тюркизироваться, исламизироваться, модернизироваться» (версии 1913 и 1918 гг.) и «Основы тюркизма» (1923). Его концепция носила культурно-исторический характер, ее политический аспект не акцентировался. Уже в первой работе Гёкалп пишет: «Родина тюрка— не Турция и не Туркестан, его родина — великая и вечная страна Туран!» [Gokalp, 1963, с. 63]. Главной задачей для тюркского мира Гёкалп считает создание общего тюркского языка и общей тюркской культуры. Здесь Гёкалп во многом повторяет и развивает идеи татарских публицистов— крымчанина Исмаила Гаспринского (1851-1914) и казанца Юсуфа Акчуры (1876-1935). Особую популярность в Турции идеи Гёкалпа приобрели после Второй мировой войны. Именно тогда его этнологические и философские воззрения были остро политизированы и стали основой для пересмотра истории тюркских народов в соответствующем духе. Особенно ярко идеи пантюркизма пропагандировались писателем и публицистом Нихалем Атсызом (1905-1975). Важнейшим вкладом в такого рода интерпретацию истории стали и труды российского ученого-востоко- веда и крупного политического деятеля эпохи Октябрьской революции и гражданской войны Ахмета Заки Валидова, эмигрировавшего в Турцию и принявшего там имя Зеки Велиди Тоган (см. [Togan]). Ныне идеи пантюркизма весьма активно пропагандируются многими деятелями в Азербайджане, Урало-Поволжском регионе и Центральной Азии.
Концепция автохтонизма, т.е. извечной связи народа с занимаемой им ныне территорией, первоначально проявилась как естественная реакция на идеи пантюркизма. В 20-30-е годы, после «национального размежевания» в Средней Азии и образования союзных и автономных республик по этническому признаку, идеи автохтонизма получили мощную политическую поддержку. Именно эта концепция стала идеологической основой для обособления истории каждого народа, разделения на «национальные потоки» общерегиональных исторических процессов. Нередко позитивное ядро этих весьма содержательных по привлекаемому материалу трудов обильно сдабривалось полемическими формулировками, якобы разоблачавшими идеи пантюркизма [История, 1950, с. 140-149].
Сторонники первой позиции, обращаясь к истории, возвышают роль прежде всего огромных степных империй древности и средневековья, создателями которых были тюркские племена и династии


8
С.Г.Клтиторный
(империя Аттилы, тюркские каганаты, империи Караханидов и Сель- джукидов) (см. [Кляшторный, Савинов, 1994]), и тюркские государства, возникшие на развалинах империй, с этой точки зрения лишь реализуют накопленный там потенциал (см. [Esin, 1980]). Для сторонников же второй позиции вершиной исторического прогресса и культурного расцвета представляются отдельные «национальные» государства, связанные со всей совокупностью более древних племен, обитавших на той же территории, например Древнехакасское государство, т.е. государство кыргызов на верхнем Енисее, существовавшее в раннем средневековье (см. [Кызласов, 1984]). И все население «национальных» государств этнически тождественно «коренному» населению или, в крайнем случае, является его прямым этническим потомком.
Обе изложенные позиции имеют общую особенность: тюркские племена и народы рассматриваются как бы сами по себе, вне широкого этноисторического контекста, или, точнее, они выступают как наиболее активные и значимые агенты истории, определявшие судьбы народов на огромных пространствах; агенты, действующие в относительно пассивной среде, манипулировавшие этой средой или этнически ее преображавшие. Среда словно бы «приписана» к данному этносу, от его родоплеменного «возраста» и вплоть до «вхождения в мировую цивилизацию».
Этноцентрическое мировосприятие не только не ново, но, напротив, остается весьма архаическим проявлением в современном этническом сознании, проявлением, имеющим самое широкое распространение. В мире древнетюркских племенных союзов оно совместилось с имперскими тенденциями и уже в начале VIII в. получило воплощение в камнеписной царской декларации одного из правителей Тюркского каганата: «Когда было сотворено вверху Голубое Небо, а внизу Бурая Земля, между ними обоими были сотворены сыны человеческие. Над сынами человеческими воссели мои предки Бумын-каган и Истеми-каган. Сев на царство, они укрепили и сотворили государство и законы народа тюрков. Четыре угла света были им врагами. Они покорили все народы, жившие по четырем углам, принудили их всех к миру. Имеющих головы они заставили склонить головы, имеющих колени они заставили преклонить колени» [Малов, 1951, с. 28-29; Кляшторный, 1986а, с. 217-228].
Историческая традиция, к которой обращены как метаэтническая идея единой нации и единого государства, так и националистические концепции автохтонйзма, имеет глубокие корни, играющие весьма существенную роль в этнической самоидентификации.


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
9
Обратимся для прояснения проблемы к реалиям тюркского этногенеза, к ранним этапам этнополитической истории тюркских народов, выявленных более чем вековым трудом прежде всего российских исследователей — археологов и филологов, историков и этнографов.
Как это было на самом деле?
Современная этническая карта, отражающая расселение тюркских народов, — это результат многотысячелетних этногенетических и миграционных процессов. Древнейшие очаги тюркского этно- и глотто- генеза, т.е. очаги первоначального формирования тюркских народов и языков, неразрывно связаны с востоком Евразии — Южной Сибирью и Внутренней Азией. Этот огромный регион не был изолирован ни от соседних цивилизаций, ни от горно-таежных и степных племен иного этнического облика. Так, евразийские степи между Волгой и Енисеем еще в IV—II тыс. до н.э. занимали индоевропейские племена европеоидного расового типа. Преобладающими в восточной части евразийских степей были племена, говорившие на древнейших иранских языках, тех самых, на которых создавалась Авеста и проповедовал Заратуштра (конец II тыс. до н.э.).
Подробного рассмотрения требует «индоевропейский» период истории Великой Степи, длившийся около двух с половиной— трех тысячелетий, ибо всякая изоляция по этническому признаку во времени и пространстве искусственно вычлененных ареалов Евразийского степного пояса искажает реальную историю и открывает путь предвзятым трактовкам прошлого.
По горным хребтам Алтая, протянувшимся на юг до пустыни Гоби, по долине верхнего Енисея и его притоков прошла в ту далекую эпоху этноконтактная зона, к востоку от которой преобладали тюркские и монгольские племена, а к западу— индоевропейские. Трассы миграционных потоков, то усиливавшихся, то затихавших, пронизывали всю Великую степь. В течение тысячелетий, вплоть до первых веков новой эры, тюркский этногенез был связан с востоком горно-степной зоны Евразии.
История взаимодействия и отчасти слияния всех групп древнего населения на протяжении двух — двух с половиной тысяч лет и есть процесс, в ходе которого осуществлялась этническая консолидация и сформировались тюркоязычные этнические общности. Именно из среды этих близкородственных племен во II тыс. н.э. выделились современные тюркские народы России и сопредельных территорий.
Многочисленные автохтонные племена (индоевропейские в Центральной Азии, угро-финские в Поволжье, Приуралье и Западной Си¬


10
С.Г.Кляшторный
бири, иранские и адыгские на Северном Кавказе, самодийские и ке- тоязычные в Южной Сибири) были частично ассимилированы тюрками в период существования созданных ими этнополитических объединений, прежде всего гуннских государств первых веков новой эры, древнетюркских каганатов второй половины I тыс. н.э., кипчакских племенных союзов и Золотой Орды уже во II тыс. Именно эти многочисленные завоевания и миграции привели в исторически обозримый период к формированию тюркских этнических общностей на местах их современного расселения.
Характерной чертой этногенетических процессов в Великой степи была высокая степень подвижности населявших ее племен. Тюркские племена древности и средневековья были способны быстро адаптироваться в составе вновь возникающих племенных группировок. Они легко мигрировали. И только в пределах обширных хронологических периодов заметно, что их миграции подчинялись общей закономерности— постепенному смещению тюркоязычных групп с востока на запад.
Начало тюркского этногенеза обычно связывается с распадом государства гуннов и обособлением на территории Внутренней Азии неизвестных ранее племенных объединений, связи которых с гуннами далеко не бесспорны. В настоящее время достаточно определенно выявлено этническое различие между ранними гуннами, создавшими империю, и явно конгломератным позднегуннским сообществом, где преобладали тюркоязычные, монголоязычные и тунгусоязычные этнические группы.
Первый тюркский фольклорный памятник, зафиксированный письменно китайскими историками в VI в., — это генеалогические легенды о происхождении племени ашина, о том, как оно превратилось в господствующую группу родов внутри возникшего тюркского племенного союза [Кляшторный, 1964, с. 103-104]. Генеалогические легенды тюрков позволяют кроме собственно тюркской генеалогии обнаружить истоки еще трех тюркских этнических группировок: киргизов, живших тогда в верхнем течении Енисея; кипчаков, называвшихся на Руси половцами, а на Западе — команами; огузов, именовавшихся в русских летописях торками, а в византийских хрониках — узами [Кляшторный, 19866]. Именно с этими группировками, как и с собственно тюрками, связана этническая история преобладающей части современных тюркских народов.
На протяжении всей древней и средневековой истории в среде тюркских народов складывались и преемственно закреплялись этно¬


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
11
культурные традиции, которые, имея зачастую различные истоки, постепенно формировали этнически существенные особенности, в той или иной мере присущие всем тюркоязычным племенам. Наиболее интенсивно формирование такого рода стереотипов происходило в древнетюркское время, т.е. во второй половине I тыс. н.э., когда определялись оптимальные формы хозяйственной деятельности (кочевое и полукочевое скотоводство), в основном сложился комплекс материальной культуры (типы жилища, одежды, средства передвижения, пища, украшения и т.п.), приобрели известную завершенность духовная культура, социально-семейная организация, народная этика, изобразительное искусство и фольклор. Наиболее высоким достижением этой эпохи стало создание тюркской рунической письменности, распространившейся со своей центральноазиатской родины (Монголия, Алтай, верхний Енисей) до Подонья и Северного Кавказа.
Становление государственности на территории Центральной Азии, Южной Сибири и Поволжья в раннем средневековье (IV-XI вв.) связано с образованием Тюркского каганата, традиции которого были унаследованы Уйгурским каганатом, государствами кыргызов на верхнем Енисее, кимаков и кипчаков на Иртыше, Болгарским государством и Хазарским каганатом в Поволжье и на Северном Кавказе. Единство общественного устройства, этнокультурное родство и сходство политической организации всех этих государств позволяют рассматривать время их существования и преобладания в Великой степи как относительно цельный историко-культурный период— период степных империй. Именно с этих пор слово «тюрк» в представлении соседних народов (персов, арабов, византийцев) стало обозначать огромную общность степных народов Центральной Азии, не различаемых иноземными информаторами ни по языку, ни по обычаям, ни по государственной принадлежности [Мандельштам, 1956, с. 230, 231]. Для этого этапа тюркского этногенеза характерно активное социальное расслоение — выделение господствующих и подчиненных групп.
Следует определиться с термином «империя» применительно к государствам, созданным кочевниками Азии. Не пытаясь универсализировать свой вариант определения, отметим, что понятие «империя» распространяется нами только на полиэтнические образования, созданные военной силой в процессе завоевания, управляемые военноадминистративными методами и распадающиеся после утраты создателем империи политического могущества. Анализ исторических ситуаций возникновения империй показывает, что завоевательный импульс был направлен не столько на расширение пастбищных террито¬


12
С.Г.Клягиторный
рий (это аномальный случай), сколько на подчинение территорий с иным хозяйственно-культурным типом. На первом этапе завоевания фактором, определяющим его цели, является консолидация степных племен под властью одной династии и одного племени. Затем возникают стремления, реализуемые обычно в ходе военных акций, — поставить в зависимость от консолидированной военной мощи кочевников области и государства с более сложным устройством и более многообразной хозяйственной деятельностью. Такой баланс сил предполагает конечный итог— данническую зависимость или какие-либо формы непосредственного политического подчинения. Именно на этой стадии государства, созданные кочевыми племенами, преобразуются в империи.
Власть тюркских каганов распространяется не только на всю Внутреннюю, но и на Среднюю Азию, утверждается в Поволжье и на Северном Кавказе. Образование тюркских каганатов, других тюркских государств предопределяет постепенное смещение к западу основных центров тюркского этногенеза. В то же время прежние, связанные с тюрками этнические процессы во Внутренней Азии ослабевают и уступают место консолидации монгольских племен.
Внутри архаических империй появляются и продолжают существовать, даже после распада каждой из них, единый литературный язык и письменность, общеимперская мода в материальной культуре, единая социально-политическая номенклатура; все это выявляет новое, по сравнению с родоплеменным, этническое мироощущение: противопоставление себя как целого иному культурному миру. Вместе с тем в Семиречье и на Тянь-Шане, в Восточном Туркестане и Среднеазиатском междуречье, в Поволжье и на Северном Кавказе обозначились совершенно новые локализации устойчивых этнотерриториальных групп, внутри которых окрепли межплеменные связи, формирующие будущие тюркские народности. В границах архаических империй четыре разные группировки тюркоязычных племен — собственно тюрки, кипчаки, кыргызы и огузы — стали очагами формирования новых этносов. Новые государственные образования положили начало следующему этапу политической, социальной и этнической истории Великой степи — этапу варварских государств. Теперь вокруг этих государств консолидировались этнические процессы, определившие языковую и культурную специфику тюркских народностей того времени (Х-ХШ вв.). Вместе с тем резко усилилось влияние теснейших контактов с окружающей этнической средой— иранской, кавказской, малоазийской, финно-угорской, славянской.


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
13
Монгольское нашествие захватило и вовлекло в водоворот политических и военных потрясений множество тюркских племен, по преимуществу кипчакских, которые к тому времени составляли основное население степи — от Великой Китайской стены до Дуная. Сами монголы после походов XIII в. частью вернулись на свою родину, частью постепенно растворились в тюркском массиве Средней Азии и Поволжья. Сохраняя зачастую древние монгольские племенные названия, они утрачивали свой язык, мусульманизировались, их знать сливалась со знатью тюркских племен. Новые тюркские аристократические роды присваивали себе монгольские генеалогии. Вплоть до XX в., например, среди казахов претендовать на высшие титулы могли лишь те, чьи шеджере (родословные списки) подтверждали происхождение из «золотого рода» Чингисидов.
Перемешавшиеся в ходе завоеваний и бесконечных переселений XIII-XVI вв. племена поселялись на новых землях, раздвигая политические границы Великой степи. Так, на рубеже XV-XVI вв. кочевые племена узбеков Дешт-и Кипчака (Кипчакской степи), возглавленные Чингисидом Мухаммедом Шейбани-ханом, овладели большей частью Средней Азии и создали Узбекское государство Шибанидов (потомков Шибана, сына Джучи, старшего сына Чингисхана). Другая часть узбеков Восточного Дешт-и Кипчака, узбек-казахи, еще в 70-х годах XV в. создала Казахское ханство. На землях расколовшихся и обособившихся улусов Монгольской империи, управляемых Чингисидами, начался новый этап тюркского этногенеза— этап интенсивного смешения с субстратным населением, начальный этап формирования современных тюркских народов [Кляшторный, Султанов, 1992, с. 75-88].
Вместе с тем XVIII-XIX века в истории государств Средней Азии и Казахстана, вплоть до присоединения к России, были эпохой относительной изоляции этого огромного региона, эпохой непрерывных усобиц, приведших к политическому, хбзяйственному и культурному застою, эпохой деспотической власти сравнительно небольших элитарных групп (из их среды выдвигались ханы) и полного бесправия основной массы населения, значительная часть которого жила в крайней бедности. Лишь начавшееся в XIX в. развитие русско-туркестанских экономических и культурных связей привело к постепенному оживлению хозяйственной жизни и новому росту городов и торговли [Иванов, 1958, с. 89-225].
Итак, принимая тезис об относительном сходстве исторических судеб большинства тюркских племен и народов на протяжении не менее чем двух тысячелетий, связанности их этнической истории в рам¬


14
С.Г.Клягиторный
ках общей истории Евразии, мы отказываемся и от тезиса об извечном существовании единой тюркской нации, и от тезиса об извечном авто- хтонизме современных тюркских народов.
Таков первый ответ, ответ историка, на противопоставление политиками двух политико-идеологических позиций — пантюркизма и ав- тохтонизма.
Второй ответ, ответ культуролога, лишенный вненаучной тенденциозности, предложил еще в 1925 г. замечательный русский лингвист и этнограф Н.С.Трубецкой в статье «О туранском элементе в русской культуре». Охарактеризовав единство «тюркского языкового типа», исследователь переводит последующие рассуждения об общих основаниях традиционной культуры тюркских народов в более глубокие размышления об «общности тюркского психологического типа», во многом предвосхищая выводы современной этнопсихологии. Материалом для анализа и суждений стали наиболее близкие для Н.С.Трубецкого темы— музыкальное искусство тюркских народов, их устное поэтическое творчество, религиозное мышление. Во всех рассмотренных им проявлениях духовной жизни Н.С.Трубецкой находит высокую степень общности, хотя и нарушаемую спорадически внешними влияниями.
В основе поразительной близости духовного творчества тюрков, как и их языков, лежит, по мнению исследователя, «основная психическая черта: ясная схематизация сравнительно небогатого и рудиментарного материала» [Антология, 1993, с. 64]. Отсюда и суждения Н.С.Трубецкого о психологических императивах, которые на подсознательном уровне сказываются на повседневной жизни большинства тюркских народов, на их «жизненном укладе и миросозерцании».
«Тюрк,— пишет Н.С.Трубецкой,— любит симметрию, ясность и устойчивое равновесие, но любит, чтобы все это было уже дано, а не задано, чтобы все это определяло по инерции его мысли, поступки и образ жизни: разыскивать и создавать те исходные и основные темы, на которых должны строиться его жизнь и миросозерцание, для тюрка всегда мучительно, ибо это разыскание всегда связано с острым чувством отсутствия устойчивости и ясности. Потому-то тюрки всегда так охотно брали готовые чужие схемы, принимали иноземные верования. Но, конечно, не всякое чужое миросозерцание приемлемо для тюрка. В этом миросозерцании непременно должна быть ясность, простота, а главное, оно должно быть удобной схемой, в которую можно вложить все, весь мир во всей его конкретности. Раз уверовав в определенное миросозерцание, превратив его в подсознательный


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
15
закон, определяющий все его поведение, в универсальную схему, и достигнув таким образом состояния устойчивого равновесия на ясном основании, — тюрк на этом успокаивается и крепко держится за свое верование. Смотря на миросозерцание именно как на незыблемое основание душевного и бытового равновесия, тюрк в самом миросозерцании проявляет косность и упрямый консерватизм. Вера, попавшая в тюркскую среду, неминуемо застывает и кристаллизуется, ибо она там призвана играть роль незыблемого центра тяжести — главного условия устойчивого равновесия» [Антология, 1993, с. 65-66].
Переводя, далее, свои этнопсихологические суждения на язык политологии, Н.С.Трубецкой замечает: «Что касается до социальной и культурной ценности людей туранского психологического типа, то ее нельзя не признать положительной. Туранская психика сообщает нации культурную устойчивость и силу, утверждает культурно-историческую преемственность и создает условия экономии национальных сил, благоприятствующие всякому строительству» [Антология, 1993, с. 70].
Независимо от степени корректности отдельных суждений Н.С.Трубецкого общие результаты его культурологических наблюдений подтверждают выводы о существовании тенденции к длительному сохранению первоначальной «туранской» (тюркской) общности. Три аргумента— языковой, этногенетический и культурологический, — никак не поддерживая гипотезу «единой нации», свидетельствуют в пользу относительного сходства большинства тюркских народов. Как известно, сходство этнической основы, или хозяйственных характеристик, или исторических судеб само по себе не порождает единства, так как существуют самые различные внутренние и внешние факторы, способствующие достижению интеграции или, напротив, разобщению народов, имеющих сходные этнические корни. Как политическая история, так и история культуры свидетельствует, что само по себе сходство судеб или духовных характеристик не порождает единой общности. Общетюркское государственное образование так и не сложилось, не сформировалась и единая «туранская» культура надэтничного уровня.
Конечно, среди факторов, влияющих на формирование национального самосознания, доминирование актуального отнюдь не снимает воздействие исторического, осуществляющегося через бытующие этнические стереотипы. В их число входят те или иные представления этноса о своем первоначальном становлении, ассоциируемом с прародиной, с которой связывается целый ряд культурных, бытовых, хозяй¬


16
С.Г.Кляшторный
ственных, социальных и иных традиций. В определенных условиях возможна реанимация такого рода исторической памяти, укоренение ее в социальную психологию этноса. Стереотипы исторического национального сознания далеко не всегда адекватны действительному историческому прошлому. Более того, на популярном уровне они неизбежно мифологизированы и эпизированы. Только исследование реальных исторических процессов и активное внедрение результатов этих разработок в общественное сознание могут способствовать рациональному пониманию политических отношений.
Становление русско-тюркского симбиоза
Координаты ориентированного на Россию геополитического пространства определились задолго до формирования ее современных рубежей. Историческое взаимодействие Руси-России с тюркским миром имеет полуторатысячелетнюю давность и первоначально осуществлялось отнюдь не в мирных формах. Расселение тюркских племен на запад из Центральной Азии в V-XV вв. породило по меньшей мере два опыта военно-политической интеграции евразийского пространства — огуро-тюркский в V-X вв. и монголо-тюркский в ХШ-ХV вв. Расширение границ Русского государства— присоединение Поволжья, спорадическое, а затем планомерное проникновение за Урал и в Сибирь, завоевание Северного Кавказа и продвижение в степные зоны Евразии — привело к интенсивному распространению традиций русской хозяйственной, материальной и духовной культуры в местах расселения тюркских народов.
Начавшееся в XVI в., когда ясно обозначилось аграрное перенаселение российского центра, расширение сферы российской государственности на восток и юго-восток и сопровождавшие его миграционные процессы были столь же неизбежны, как в предшествующее время расселение тюркских народов, чьей хозяйственной базой являлось кочевое скотоводство на западе евразийских степей. Показательно, что эти процессы, охватившие южные пространства России, Приура- лья и Поволжья, Сибири и Северного Казахстана, хотя и происходили в разное время, в ареальном отношении совпадали. Но в отличие от западных миграций тюркских народов русское распространение на восток и юго-восток имело иную хозяйственную подоплеку — экономической базой этого мощного миграционного потока было пашенное


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
17
земледелие. Пашня нё вытеснила пастбище, но совместилась с ним, породив новые типы хозяйственного симбиоза.
Создававшиеся кочевниками государственные образования Великой степи отличались крайней неустойчивостью, низкой конфликторазрешающей способностью. Они не обеспечивали безопасность хозяйственной деятельности, более того — порождали постоянные войны, зачастую завершавшиеся подлинным геноцидом. Так, в 1723— 1727 годах, запечатленных в народной памяти казахов как «годы великого бедствия», значительная часть казахского народа, раздробленного на враждовавшие между собой владения, была вырезана джунгарами. Впрочем, эта страшная резня была лишь продолжением серии джунгарских вторжений 1681-1684, 1694, 1711-1712, 1714-1717 гг. [Кляшторный, Султанов, 1992, с. 305-312]. Устанавливая новую систему властных отношений, Россия выполняла миссию умиротворения Великой степи, а позднее — Туркестана, стягивая воедино геополитическое пространство Евразии.
Продвижение России в глубь евразийских степей хорошо маркируется динамикой укрепленных линий, защищавших страну с юга и востока. «Засечные черты» XVI-XVII вв. — Белгородская, Тамбовская, Симбирская, Закамская, Сызранская, Петровская— проходили по границам лесов и обороняли сердцевину Московского царства. В XVIII в. лесные засеки теряют свое значение; укрепленные линии — система крепостей, форпостов, «маяков» — постепенно преодолевают границу леса и степи. Создаются Украинская линия (в 1769 г. крымские татары в последний раз появились под стенами крепости Св. Ели- саветы); Царицынская линия между Волгой и Доном (1731); Иртышская линия между Усть-Каменогорском и Омском (1720); система укреплений, одна из самых протяженных, с центром в Оренбурге (1734— 1744); Новая Закамская линия (1732), связанная через Самару с Оренбургской; Нижнеяицкая «дистанция». К середине XIX в. укрепленные линии продвинулись в пределы Киргизского края (Казахстана) — линия пикетов от Уральского укрепления на р. Иргиз, Сыр-Дарьинская линия, Семиреченская линия. Это были последние системы укреплений, построенные на границах степи и зоны оседлых поселений. После завоевания Туркестана (60-80-е годы XIX в.) нужда в них отпала. На огромной территории Российской империи окончательно канули в прошлое противоборство степняков и пахарей, захват полона и торговля русскими и украинскими пленниками на восточных рынках.
Захват полона и торговля русскими и украинскими пленниками на невольничьих рынках Крыма и Османской империи достаточно из¬


18
С.Г.Кляшторный
вестны. Менее исследованы и почти не систематизированы сведения о захвате и перепродаже российских подданных, населявших области, близкие к Средней Азии. Все русские посольства, направлявшиеся в течение XIX в. в различные государства Средней Азии, вплоть до посольства 1873 г. в Хиву, имели одной из главных целей содействие освобождению российских подданных [Жуковский, 1915]. Результаты таких переговоров были малоуспешны. Так, в 1839 г., после трехлетнего ожидания, «едва сто человек (невольников, находившихся в Хиве. — С.К.) возвращены в Россию, между тем как нынешней весной захвачены вновь на одном Каспийском море до двухсот рыбопромышленников» [Сборник, 1908, с. 171-172]. Туркменские аламаны и «киргиз-кайсацкие» набеги, имевшие целью захват пленных, постоянно поставляли российских пленников на рынки Хивы и Бухары, Ко- канда и Синьцзяна [Лессар, 1884, с. 42; Веселовский, 1881; Муравьев, 1822, с. 146; Ефремов, 1788, с. 60-61; Записки, 1822; Кадайлов, 1827, с. 41—42].
На примере истории вхождения в состав Российской империи казахских племенных объединений (жузов) можно увидеть длительный и трудный для обеих сторон период слияния Пашни и Степи.
Этот период в советской историографии 20-30-х годов было принято называть периодом колониального подчинения Казахстана царизму, периодом «абсолютного зла». Само присоединение Казахстана к России расценивалось как результат происков и личных амбиций хана Абу-л-Хайра или как результат сговора части казахской знати с царским правительством. В 1941 г. М.П.Вяткин впервые высказался о присоединении к России как о «наименьшем зле», имея в виду реальную опасность подчинения казахских жузов хищническому кочевому государству джунгар. Наконец, с 1948-1949 гг. оценка присоединения Казахстана к России как прогрессивного шага восторжествовала, но при этом главным образом подчеркивалась совместная борьба русского и казахского народов против царизма.
Между тем стоит остановиться хотя бы только на самых основных моментах, характеризующих процесс сближения казахских жузов с Россией. С конца XVI в. начинается русско-казахская и русско-туркестанская торговля по трассам через Тобольск и Казань. В 1645 г. в устье р. Яик для обеспечения безопасности торговли основывается по царскому указу г. Гурьев. Уже в конце XVII в. казахские ханы направляют русским властям ходатайства о развитии торговли. По мере того, как учащаются вторжения джунгарских завоевателей на территорию Казахстана, неизменной темой казахских посольств становятся


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
19
просьбы о военном союзе. Вместе с тем в конце XVII в. появляются и враждебно настроенные к России и хану Тауке — стороннику пророс- сийской ориентации — группы казахских старшин, ориентированных на Бухару и Хиву. Именно они организуют набеги на русские слободы.
Откликаясь на просьбы казахов, Петр I повелел сибирскому губернатору князю Матвею Гагарину помогать им против джунгар. В 1715- 1720 гг., несмотря на ожесточенное противодействие джунгар, началось строительство Иртышской укрепленной линии, были заложены крепости Омская, Семипалатинская, Усть-Каменогорская.
В 1717 г. хан Тауке впервые обратился к Петру с просьбой принять казахов в российское подданство, но без выплаты ясака, без исполнения повинностей и при сохранении власти хана. Смерть Тауке в 1718 г. прервала переговоры о присоединении, но просьбы о помощи и заявления о готовности служить «белому царю» продолжали поступать от ханов Каипа и Абу-л-Хайра. Решающим документом стало письмо хана Младшего жуза Абу-л-Хайра императрице Анне Иоанновне о подданстве и покровительстве от апреля 1730 г. В ответ последовала жалованная грамота от 19 февраля 1731 г. с повелением о принятии хана со всем подвластным ему кочевым населением в российское подданство согласно прошению.
Каковы были условия существования казахов в это время? Уже отмечалось, что часть казахских родов была истреблена джунгарами или погибла от голода и лишений. Лучшие земли казахов — пастбища Семиречья — стали кочевьями джунгарского хунтайджи. Конфликты и усобицы в среде казахской знати не позволяли организовать энергичный отпор джунгарам. Особенно трагичным было положение Младшего жуза, вытесненного со своих кочевий на север и попавшего под удары башкир, каракалпаков, бухарцев, волжских калмыков и яицких казаков, недовольных перекочевкой жуза к Уралу.
С принятием российского подданства военная опасность была минимизирована, а со стороны калмыков, казаков и башкир и вовсе устранена. Новые богатые пастбища по Эмбе, Иргизу и Лику позволили родам Младшего жуза в скором времени возродить хозяйство. Об этом свидетельствуют многочисленные благодарственные письма сына Абу-л-Хайра, султана Нуралы, батыра Букенбая и других казахских правителей в адрес русской администрации. Бурно развивалась вокруг заложенного в 1735 г. Оренбурга казахско-русская торговля. По сообщению А.Левшина, казахи обменивали на различные металлические изделия и ремесленные товары русского производства до миллиона голов овец в год.


20
С Г. Кпяшторный
В 1740 г. русское под данство приняла часть родов Среднего жуза во главе с султаном Аблаем. Однако после разгрома Джунгарии цин- ским Китаем и создания в 1758 г. провинции Синьцзян обстановка на востоке казахских земель резко изменилась. Прямой нажим Пекина на Аблая и охлаждение отношений с сибирской администрацией впервые создали систему двойного подданства Среднего жуза Пекину и Петербургу. Эту политику Аблая некоторое время продолжал и его сын, Вали-хан. А Старший жуз, отдаленный от России, в наибольшей степени находился под политическим влиянием Коканда.
Небольшое отступление, касающееся ислама в тогдашнем Казахстане. Бухарский автор начала XVII в., историк и теолог Фазлаллах б. Рузбихан заметил, что хотя казахи и считаются мусульманами, но в обыденной жизни они остаются язычниками, для которых высший духовный авторитет не мулла, а шаман-баксы. В XVIII в. ситуация мало изменилась, но проповедь ислама, прежде всего из Бухары, резко усилилась. Бухарская активность весьма встревожила русскую администрацию в Оренбурге, и вот при каких обстоятельствах. В 1787— 1791 гг. шла русско-турецкая война. В Оренбург стали поступать многочисленные сведения, что бухарские муллы, доверенные лица эмира, ведут среди казахской знати антирусскую пропаганду в пользу Порты. А ведь в это время в Младшем жузе политическая обстановка была крайне обострена— главный старшина Срым Датов в борьбе за власть открыто выступил против русской администрации, опираясь на поддержку Хивы. Тогда Совет при императрице (будущий Непременный совет), обсудив ситуацию в Степи, предложил использовать для религиозной пропаганды ислама среди казахов, в противодействие бухарцам, татарских мулл. Им же была поручена организация начальных духовных школ (мектебов), с тем чтобы казахская знать не посылала своих детей на учебу в Бухару и Хиву. Во главе проекта был поставлен муфтий Мухаммеджан Хусаинов.
Практическое осуществление программы было возложено на генерал-губернатора Симбирского, Уфимского и Оренбургского О.А.Игель- строма. Ему было на кого опереться: еще в 1755 г. близ Оренбурга построили Сеитовский посад — центр подготовки мусульманских духовных кадров из татар и башкир. Лишь в первые десятилетия XIX в. практика насаждения ислама через государственные структуры была прекращена, а идея создания мусульманских школ для детей казахской знати была заменена идеей русского образования, родившей замечательных деятелей науки, культуры и просвещения из казахской среды, первым из которых был Чокан Валиханов, правнук хана Аблая.


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
21
Нестерпимое военное давление с востока, сопровождаемое геноцидом, заставило казахов навсегда порвать с центральноазиатской имперской кочевнической традицией. Но самостоятельно противостоять последним ее носителям — джунгарам — они были не в состоянии. В условиях жесткого военного прессинга извне и перманентных внутренних раздоров и усобиц само существование казахов на своих этнических территориях целиком зависело от вхождения в более мощную политическую систему.
Геополитическая реальность предопределила лишь три альтернативы:
1) китаецентричную, означавшую «синьцзянизацию», т.е. колонизацию по наиболее жесткой модели, всего Среднего жуза— это и произошло с его осколками в Джунгарии и Западной Монголии. Ныне так называемые «монгольские казахи» стремятся вернуться в Казахстан;
2) туркестанскую, т.е. бухарско-хивинско-кокандскую, где казахи, как и киргизы1, оказались во власти традиционных неустойчивых деспотических режимов, не обеспечивших им ни внутренней, ни внешней безопасности;
3) российскую, связанную с формированием новой многонациональной и полиэтничной евразийской империи.
Только последняя альтернатива оказалась достаточно эффективной и действенной. Несмотря на все несомненные, зачастую тяжелейшие издержки, именно евразийская альтернатива позволила казахскому народу, сохранив национальную идентичность, выйти к новому уровню цивилизации.
Расселение русских на востоке Евразии никогда не сопровождалось политикой геноцида по отношению даже к самым малочисленным группам аборигенного населения, как это нередко случалось при создании некоторых других империй. На протяжении более чем трех веков в Поволжье, Приуралье, Семиречье и особенно в Сибири черес- полосно, а иногда и в смешении с тюркскими народами образовался новый пласт русского населения, со своим хозяйственным укладом, не только оказавшим сильнейшее воздействие на жизнь и культуру соседей, но и воспринявшим культурные импульсы, исходившие из их среды. Вместе с тем естественные процессы взаимной аккультурации в большинстве случаев не привели к стиранию прежних этнических стереотипов. Напротив, постепенно сложились формы взаимодейст-  11 В разных статьях сборника употребляются названия «киргизы» и «кыргызы» (тянь-шаньские) как синонимы.


22
С.Г.Кляшторный
вия, позволяющие сохранять этническую специфику в условиях ино- этничного окружения [Потапов, 1948; Потапов, 1957; Потапов, 1969; Тощакова, 1978; Кузеев, 1992].
Ретроспективный анализ этнической истории и культуры тюркских народов России и «ближнего зарубежья» показывает, что идеи автохтонной исключительности, особого статуса так называемого «коренного населения» — эти идеи, независимо от конкретных форм их проявления, антиисторичны в своей основе. Более того, они не возвышают, а, напротив, обедняют историю и культуру каждого из народов, так как ставят его в неестественное положение изоляции. Столь любимые националистическими идеологами представления о самобытной исключительности своего народа суть проявление и воплощение в политической пропаганде мифа о его «срединности» в мировом пространстве (ханьская Срединная империя), народа, окруженного либо варварами (античный и китайский варианты), либо врагами, которых надо заставить «склонить головы» (тюркский текст VIII в.). Опыт истории неизменно свидетельствует: любая изоляция племени или народа, возникшая вследствие особых обстоятельств, имеет своим результатом сохранение в течение веков и тысячелетий самых тяжелых, первобытных форм жизни, самого низкого уровня культуры.
Тенденции к изоляции и застою время от времени возникали в глубинах Евразии. Преодоление этих тенденций, далеко не безболезненное, все же означало возвращение 6 пространство цивилизации, не обреченной на застой и реварваризацию. История и культура тюркских народов евразийских степей и Туркестана в последние века неотделимы от истории и культуры России, преодолевшей до известной степени порог собственного изоляционизма.
Сохранение этнических стереотипов вовсе не предполагает сохранность цельных и логически завершенных форм этнического самосознания. В течение длительных исторических периодов, иногда вплоть до нашего времени, этническое самосознание было достаточно размытым и замещалось конфессиональной, локально-территориальной или родоплеменной идентификацией. Состояние такого рода этнической неопределенности, зачастую сопровождаемой двуязычием, характерно для многих крупных и политически неизолированных регионов, в частности для Поволжья и Туркестана. Здесь и поныне, наряду с навязываемыми частью интеллектуальной элиты крайними формами национального самосознания, сохраняют свое значение иные факторы, воздействующие на обыденный менталитет населения, например осознание своей принадлежности к более широким, чем


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
23
этническая культура, социально-территориальным и государственным общностям. И однако, со всеми оговорками, из-за непредсказуемости развития современного мира этническая кристаллизация, в противовес этнической размытости прошлого, становится бурно протекающим процессом.
* * *
За годы «национального строительства» в бывших советских республиках и в других национально-территориальных образованиях шел процесс становления новых для большинства населения представлений: о патриотизме как осознании государственной принадлежности; о существовании общности внутри одноязычных территориальных клановых групп, до 20-30-х годов зачастую не объединенных даже общим этнонимом, как, например, хакасы, алтайцы, узбеки, уйгуры.
Вот как характеризует академик В.В.Бартольд состояние национальных процессов в тюркском мире СССР к началу 30-х годов: «После проведения национального принципа наименования народов приобрели значение, которого они раньше не имели. Раньше многие тюрки в Средней Азии, особенно жители городов, ограничивались тем, что называли себя мусульманами, говорящими по-тюркски, и жителями того или иного города; вопрос о том, к какой тюркской народности их следует причислять, был для них безразличен; были в ходу и наименования, которые по своему происхождению не имели отношения к национальности, например слово сарт. В настоящее время это слово изгнано из употребления, а слово узбек применяется в более широком значении, нежели раньше; тех, кто раньше называл себя сар- тами, теперь тоже называют узбеками. Созданы также искусственные названия народов (хакас); происходящие из Кашгарии таранчи и каш- гарлыки называют себя теперь уйгурами— именем, которое к ним совершенно не подходит, так как исторические уйгуры никогда не заходили так далеко на запад» [Бартольд, 1968, с. 594].
В послевоенные годы не без воздействия правящих элит и внешних обстоятельств произошел еще практически не изученный качественный сдвиг в формировании национальных идеологий, впервые породивших подлинный национализм. Первоначально этот процесс захватил лишь некоторые слои сформировавшейся за советский период интеллигенции. Быстрое (в пределах трех десятилетий) распространение новой для «национальных» республик и территорий идеологии предопределило ее возвышение над все еще сохраняющейся клановой и локальной спаянностью, но отнюдь не победу над ней.


24
С.Г.Кляшторный
Родовые и земляческие связи, традиционно сильные на Востоке, не только не поблекли, но, напротив, получили новое качество. Именно они, эти связи, выстраивают структуру, ранжируют правящую элиту рожденных на развалинах Советского Союза государств и автономий. Иерархические перестановки внутри правящих групп, не определяемые более «волею Москвы», нередко выдвигали и приводили к власти тех, кто ориентировался на противопоставление узко понятых «национальных интересов» интересам всех остальных инонациональных групп, живущих в той же стране. В результате годы «перестроечной» суверенизации окончательно определили форму «нового национализма» — «государственного национализма», окрашенного шовинизмом и ксенофобией, скрытой или открытой неприязнью к «чужакам», скрытой или открытой их дискриминацией.
Структура сохраняющих свое значение и ныне воздействующих на политическую ситуацию идеологических факторов резко усложнилась в сравнении с кажущейся простотой недавнего прошлого. Здесь и формирующийся «государственный национализм», и ядовитая идеология национальной исключительности, и отнюдь не изжитый «советский интернационализм», вновь пробуждающийся по мере нарастания экономических и социальных трудностей, родовая и племенная солидарность, стремление отгородиться, обособиться от безумного мира в своем квартапе-махалле, кишлаке, городе, регионе; наконец, охотно декларируемые и выставляемые напоказ постулаты веры, религии, которые, по существу, самостоятельного значения не имеют, но отлично маскируют групповые или региональные интересы и устремления. Именно групповые или региональные интересы, зачастую связанные с криминальным бизнесом (таким, как торговля наркотиками), побудили одних таджиков убивать других таджиков, мусульман-узбе- ков резать и заживо сжигать мусульман-турок, мусульман-киргизов и мусульман-узбеков истреблять друг друга в Ошской области Киргизии.
«Гибкие» идеологии этнических или региональных приоритетов, «прав коренных наций», «исторических прав», спаянных в понятии «этнический национализм», всему находят оправдание! И главное — эти идеологии нигде и никогда не действуют сами по себе. Они стали в постсоветском пространстве основным оружием новых и старых правящих групп, чьи устремления и действия отнюдь не всегда отражают и выражают действительные интересы большинства населения страны, общенациональные интересы многих народов, населяющих каждое из новых государств.


Россия и тюркские народы: евразийский аспект
25
* * *
История славяно-тюркских отношений в течение веков определялась не только драматическими коллизиями, но и исполненными жизненной силы процессами симбиоза. Последняя тенденция сохраняется и поныне. Ее преобладание остается одним из условий гражданского мира и политической стабильности в постсоветском пространстве. Пренебрежение исторически сложившимися формами симбиоза ради сиюминутных экономических и политических выгод— серьезный стратегический просчет, чреватый трагическими последствиями для судеб миллионов людей, населяющих единую и неразделимую часть мира — Евразию.
Антология, 1993 — Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. Антология. М., 1993.
Бартольд, 1968 —Бартольд В.В. Сочинения. Т. V. М., 1968.
Веселовский, 1881 — Веселовский Н. Русские невольники в Среднеазиатских ханствах // Материалы для истории Хивинского похода 1873 г. Таш., 1881.
Ефремов, 1788 — Ефремов Ф. Десятилетние странствования и приключения в Бухаре, Хиве, Персии и Индии. СПб., 1788.
Жуковский, 1915 —Жуковский С.В. Сношения России с Бухарой и Хивой за последнее трехсотлетие. Петроград, 1915.
Записки, 1822 — Записки доктора Саввы Большого о приключениях его в плену у кир- гиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах, с замечаниями о Киргиз-Кайсацкой степи // Сын Отечества. СПб., 1822, № 14.
Иванов, 1958— Иванов П.П. Очерки по истории Средней Азии (XVI— середина XIX в.). М., 1958.
История, 1950 — История народов Узбекистана. Т. 1. Таш., 1950.
Кадайлов, 1827 — Кадайлов Е. Караван-записки во время похода в Бухарию российского каравана в 1824 и 1825 гг. Ч. 1. М., 1827.
Кляшторный, 1964— Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964.
Кляшторный, 1986а— Кляшторный СТ. О политической идеологии древнетюркских государств Центральной Азии // Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии. М., 1986.
Кляшторный, 19866 — Кляшторный С.Г. Кипчаки в рунических текстах // Turcologica. 1986. К восьмидесятилетию академика А.Н.Кононова. Л., 1986.
Кляшторный, Савинов, 1994— Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб., 1994.
Кляшторный, Султанов, 1992— Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, 1992.
Кузеев, 1992 — Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. М., 1992.
Кызласов, 1984 — Кызласов Л.Р. История Южной Сибири в средние века. М., 1984.


26
С. Г. Кляшторны, й
Лессар, 1884 — Лессар П.М. Заметки о Закаспийском крае и сопредельных странах // Известия Императорского Русского географического общества. СПб., 1884, т. XX, вып. 1.
Малов, 1951 —Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; Л., 1951.
Мандельштам, 1956— Мандельштам А.М. Характеристика тюрок IX века в «По* слании Фатху б. Хакану» ал-Джахиза// Труды Института истории, археологии и этнографии АН КазССР. А.-А., 1956, т. 1.
Муравьев, 1822— Муравьев Н. Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 гг. гвардейского Генштаба капитана Н. Муравьева, посланного в оные страны для переговоров. Ч. 1. М., 1822.
Потапов, 1948 — Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск, 1948.
Потапов, 1957— Потапов Л.П. Происхождение и формирование хакасской народности. Абакан, 1957.
Потапов, 1969 — Потапов Л. П. Очерки народного быта тувинцев. М., 1969.
Сборник, 1908— Сборник материалов для истории завоевания Туркестанского края. Т. 1. Таш., 1908.
Тощакова, 1978— Тощакова Е. М. Традиционные черты народной культуры алтайцев (XIX — начало XX в.). Новосибирск, 1978.
Esin, 1980 — Esin Е. A History of Pre-Islamic and Early-Islamic Turkish Culture. Istanbul, 1980.
Gokalp, 1963 — Gdkalp Z. Ttirklugun esaslari. istanbul, 1963.
Togan, 1949 — Togan Z. V. Umumi Turk tarihine giri§. istanbul, 1949.


Россия и тюркские народы Центральной Азии: исторический симбиоз


в.м.плоских
(Бишкек)
Россия и кыргызы:
развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.)
Первое кыргызское посольство в Россию
С 1718 по 1725 г. посол Петра I в Бухаре Флорио Беневени регулярно посылал в Санкт-Петербург «циферные реляции» и первым сообщил о тянь-шаньских кыргызах, «отличных» от казахов [Плоских, 1972, с. 5]. В 1722-1724 гг. в Чуйской долине и на Иссык-Куле в качестве посла к джунгарскому правителю побывал капитан от артиллерии Иван Унковский. Он сообщал, что бурутов — так называли кыргызов джунгары — насчитывается около 5000 «кибиток», а «войска их около 3000 доброго собраться может» [Посольство, 1887, с. 193]. Его посольством был составлен и первый «чертеж» озера Иссык-Куль («Тус- кель»). Затем, в 1749 г. оренбургский ученый П.И.Рычков по опросам приезжих купцов записал сведения о кыргызах, которых он называл по месту обитания «алатай-кыргызами» (см. [Шейман, 1959, с. 122- 126]). И посол и ученый отмечали воинственность северных кыргызов и их неустанную борьбу с джунгарскими завоевателями.
В начале 80-х годов XVIII в. через Фергану и Алай прошел «странник поневоле» Филипп Ефремов. Он первым сообщил сведения о южных кыргызах. Кто же он, этот невольный путешественник? Унтер- офицер российской армии; служил в оренбургской степи; сражался с повстанцами Пугачева; попал в плен к казахам, которые продали его правителю Бухары аталыку Данияр-беку. Тот назначил пленного ра-
© В.М.Плоских, 2003


30
В.М.Плоских
ба юзбаши (сотником) своей гвардии, где каждый пятый из воинов был русским. Его принуждали принять мусульманство, пытали, но в конце концов ограничились тем, что взяли слово верно служить новому правителю. Однако мысль о возвращении на родину не покидала Ефремова. И он воспользовался первым же случаем, чтобы бежать. Прямо в Россию бежать было опасно, и он выбрал другой путь — через соседнее Кокандское ханство (враждовавшее с Бухарой), через горы Тянь-Шаня и Гималаи — в Индию, откуда на корабле прибыл в Англию и уже с помощью российского посла добрался до Санкт-Петербурга.
В течение почти десятилетнего странствования Ефремов овладел местным тюркским языком, познакомился с обычаями городского и кочевого населения и по возвращении на родину написал книгу, которая была издана в 1786 г. под пространным названием «Российского унтер-офицера Ефремова, ныне коллежского асессора, десятилетнее странствование и приключение в Бухарин, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда через Англию в Россию, писанное им самим». Книгой сразу стали зачитываться русские образованные люди, ее трижды издавали при жизни автора. Была она и в библиотеке А.С.Пушкина. Благодаря этой книге в России познакомились и с неведомым для большинства россиян народом — кыргызами. Подчеркивая отличие кыргызов от казахов, путешественник дает фонетически точное произношение имени этого народа: «кыргыз»; известные же в России «киргиз-кайсаки» — это казахи.
В Оше Ф.Ефремов поднимался на священную для мусульман Су- лейман-гору, на Алае познакомился с жизнью и бытом горного народа. В книге он написал: «Кыргызы обитают не в самой Бухарин, а близ оной, между городами Уш (т.е. Ош.— В.П.) и Кашгарией, в горах и равнинах небольшими количествами» [Странствование, 1811, с. 73]. Путешественник подчеркнул, что кыргызы— народ независимый и Коканд лишь «смежен с землею кыргызов», т.е. только граничит с кыргызами. У них есть свои князьки, они часто бывают в Коканде, куда пригоняют на торг овец, быков и верблюдов.
В предисловии к книге Филиппа Ефремова читаем: «Не хвастовство тем, что претерпел я разные бедствия, неже безрассудное желание прославить себя описанием испытанных многостранных случаев побуждает меня представить краткое начертание своего похождения, но единственно то, что земли... малознаемы единоземцами моими и другими европейцами. Читая древнюю и новую историю, не обретаем почти ничего, относящегося до народов, обитающих между Китаем, Индией, Персией, Бухарией и Хивой».


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 31
После путешествий И.Унковского и Ф.Ефремова в России узнали и местоположение кыргызов, и путь к ним. Поэтому отнюдь не случайно уже в мае 1784 г. российская императрица Екатерина II рекомендовала генерал-губернатору Уфимскому и Симбирскому: «...весьма нужно, чтобы вы имели при себе... депутатов от орд кыргызских, в том числе одного из султанов, через коих могли бы вы... получать от их начальников известия, ваши советы и предписания через них сообщать... заведя там знакомства и всевозможные связи, дабы всегда знать все тамошние происшествия» (цит. по [Воропаева и др., 2001, с. 21]). Конечно, речь в первую очередь шла о казахах, но России уже требовались сведения и о Кыргызстане.
Еще совсем недавно ученые не могли ответить на вопрос, что знали кыргызы о России. Сами кыргызы книг в то время не имели и летописей не вели. Российские архивы тоже молчали. Но интенсивные поиски новых документов позволили сделать небольшое открытие. Оказывается, еще в 1757 г. первая группа тянь-шаньских кыргызов в 200 человек переселилась с остатками калмыков (джунгар), разбитых китайцами, в Сибирь, поближе к русским крепостям, и приняла здесь российское подданство. Затем они прошли еще далее на запад и расселились в Поволжье. Среди поселенцев был и будущий первый официальный посол от кыргызов в Россию Абдрахман Кулаков, или, как его еще именовали, Карыганбай Алкучаков.
Расселившись среди поволжских калмыков, кыргызы, естественно, познакомились с хозяйством и образом жизни русских, с управлением и податной системой в России, на себе познали тяготы власти астраханского губернатора Бекетова, при котором попали в почти рабское положение. Кыргызы даже обращались к Екатерине II с жалобой, в которой изложили перипетии их нелегкой судьбы.
Приведем фрагмент из этого письма «заявителей» Галдаке Берди- уулу, Мышик Галдаке-уулу, Бакты Кудайгул-уулу и др. от 10 декабря 1775 г.:
«Мы, кыргызы, подданные императрицы России, проповедуем ислам. С именем Мухаммеда наши предки пришли со стороны города Андижана и Ак-Суу в Джунгарию своею волею. Защищая джунгарского хана, служили ему кушчу (сокольничими. — В.П.\ затем оказались под властью китайского хана. После восстания против китайцев и разгрома Джунгарии мы сами, добровольно, перешли жить в Россию и служить императору. По указу императрицы мы состояли в ведомстве калмыцкого хана Дондук Даши и сына его, наместника Убаши. Когда калмыки бежали за границу, то мы, полюбив Россию, остались тут» (цит. по [Воропаева и др., 2001, с. 22]).


32
В. М. Плоских
Далее события развертывались следующим образом. Кыргызов и оставшихся калмыков переподчинили астраханскому губернатору Бекетову. В результате, писали кыргызы Екатерине II, «тому уже четвертый год наше положение осложнилось, и мы пришли в нижайшее разорение, поскольку Бекетов насильно нас заставляет работать наряду со своими рабами».
Представители кыргызского народа наивно искали защиту у императрицы. Не дождавшись облегчения, некоторые попытались вернуться на родину. Во всяком случае, Абдрахману Кучакову, у которого в России родился сын Сатыбай, это удалось, чем вскоре воспользовался верховный бий сарыбагышского племени Атаке-батыр, снаряжая свое посольство в Санкт-Петербург ко двору Екатерины.
Что еще мы знаем об Абдрахмане Кучакове? Вернувшись из астраханской губернии на родину, он торговал в Ташкенте (был известен как «ташкентский купец»), затем поступил на службу к Атаке-батыру вожатым торговых караванов.
Что представляла собой Средняя Азия второй половины XVIII столетия?
Раздробленные феодальными междоусобицами кыргызские племена, только что освободившиеся от жестокого ига Джунгарского ханства, вдруг оказались перед лицом новой угрозы со стороны двух воинственных государств. Цинская империя, завоевавшая Восточный Туркестан и создавшая на его территории свое новое наместничество — Синьцзян, посылала на территорию Кыргызстана разведочные отряды. Возникшее в Фергане и вскоре усилившееся Кокандское ханство уже завоевало исконно кыргызские земли Оша и Узгена, направило войска на А лай и готовилось поглотить весь Кыргызстан. Не было мира и с соседними, казалось бы родственными, казахами. Сами погрязшие в междоусобных распрях, они не прочь были поживиться за счет ослабленных соседей — кыргызов. И здесь надо было держать ухо востро, а ноги — постоянно в стремени.
Как в таком окружении выжить? Как отстоять свободу? И мудрый Атаке-батыр, неоднократно разбивавший отряды джунгар, предложил обратиться к России. Государство большое — от моря до моря, с ним не станет тягаться и Китай, не говоря уже о Коканде. Вместе с тем это государство далеко и прямой опасности для свободы кыргызов не представляет. Если принять его подданство и получить заверение в поддержке, можно не опасаться и войска соседей (см. также [Аман Газиев, 1990, с. 308-312]).
Примерно так рассуждал бий Атаке, готовя первое посольство кыргызов в Россию. От тех далеких времен сохранились подлинные


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 33
документы в архивах и — самое важное — два оригинальных письма от кыргызов: одно — сибирским властям, другое — Екатерине II.
В письме на имя сибирского генерал-губернатора, датированном 23 августа 1785 г., говорилось:
«Управляющему в делах Ея Императорского Величества господину генералу от происшедшего родом из славных и чиновных людей, бывших при древних царях Соломоне и Александре Македонском, а ныне по колену рода своего управляющим народом диких киргисцов Атаке-батыра Тыныйбиева сына, свидетельствую поклон и, посылая с моими людьми Абдрахманом и Шергазою двух вам лошадей, прошу сию первую мою услугу благосклонно принять, а о будущих не премину стараться оказывать оные, чтобы вы уверительно их знать могли...» [Кыргызстан-Россия, 1998, с. 54-55].
Как видим, Атаке, дабы не ударить в грязь лицом перед российской императрицей, напоминает о более чем двухтысячелетней истории кыргызов, а свое происхождение возводит ни мало ни много как непосредственно от придворных мифического Соломона и легендарного Александра Македонского! Не будем судить строго. С пониманием отнесемся к честолюбию тянь-шаньского князя, пожелавшего древностью рода превзойти далекую царицу, тем более женщину.
По генеалогическим преданиям кыргызов, Атаке был сыном Тыная от старшей его жены и прославился среди кыргызов, казахов, кипчаков и других среднеазиатских народов своей удалью в набегах, борьбой с джунгарами, за что и имел почетное звание батыр (герой).
Как отважный воин и мудрый родоправитель сохранился в памяти народной Атаке-бий. Он и в сибирской истории отмечен вниманием. Упоминая о посольстве кыргызов в Санкт-Петербург, известный в начале XIX столетия историк Сибири А.А.Словцов называет Атаке- бия «главным родоначальником» кыргызов.
Итак, решение было принято. Бий Атаке от имени кыргызского народа отправлял в Россию свое первое посольство.
Послом ехал многоопытный соплеменник Абдрахман Кулаков, бывший подданный России, ставший позже «ташкентским купцом», доверенное лицо Атаке-батыра. С ним отправлялся Шергазы, зарекомендовавший себя, несмотря на молодость, рассудительным человеком. Посланники везли подарки: сибирским правителям двух коней, русской царице Екатерине три барсовых и пять рысьих выделанных шкур да диковинного раба-арапа в придачу [Кыргызстан-Россия, 1998, с. 55].
Больше месяца двигалось посольство неуклонно на север, а затем по бескрайним просторам, уже в сопровождении адъютанта Сибир-
2 - 8740


34
В.М.Плоских
ского драгунского полка поручика Ивана Сипайлова, к сердцу России. В Петербург прибыли глубокой зимой. Стали ждать правительственной аудиенции.
Россия в конце XVIII в. чувствовала себя на международной арене весьма уверенно. Успех русского оружия на полях сражений утвердил за ней славу сильнейшей державы мира. У всех на устах были имена Румянцева, Суворова, Потемкина. Россия наконец-то получила долгожданный выход к Черному морю, присоединила Крым. Послы европейских держав при дворе Екатерины «отталкивали друг друга локтями», добиваясь приема.
Дождались своей очереди и кыргызские депутаты. При дворе тщательно изучили положение кыргызов и то, какую выгоду может извлечь из связей с ними Россия. И только после этого императрица распорядилась: «Прием их полагаю не только не излишним, но делом полезным, тем паче, что посредством таковой присылки сии чиновные отдаленных орд могут ближе с нами познакомиться и будут оказывать готовность к доброй воле и тем услугам, в которых заинтересована Россия».
Императрица благосклонно приняла послов в присутствии представителей европейских стран. Поблагодарила за подарки. Внимательно выслушала своего советника по внешней политике князя А.А.Безбородко, который тут же зачитал письмо от Атаке-батыра.
В зале Зимнего дворца прозвучало послание с далекого Тянь-Шаня. После перечисления пышных титулов императрицы следовало: «А наконец, Вашему Императорскому Величеству, Всемилостивейшей Государыне всеподданнейше доношу, что как вышеописанные предки мои оказывали державе Вашего величества услуги, поскольку сил их было, так ныне и мои, Атаке Тыныйбиева сына примите услуги посредством препровождения в Россию купеческих ташкентских караванов».
Придворный особо выделил слова о подарках для Екатерины: «Дабы известно было, что для Вашего Императорского Величества, — продолжал Безбородко читать послание Атаке, — послал я при караване одного арапа, три барсовых кожи и пять рысьих. А в препровождении их двух человек — моих людей: Абдрахмана и Шергазы, через коих всеусерднейше желаю знать о высочайшем здравии Вашего Императорского Величества» [Кыргызстан-Россия, 1998, с. 55].
Екатерина, выслушав послание бия Атаке, милостиво распорядилась отдарить его 800 рублями серебром и пожаловала посланников: «сотенной» — Абдрахмана Кулакова и «четвертной» — Шергазы. Это были немалые суммы для того времени.


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (ХУШ-Х1Х вв.) 35
Доверенное лицо Екатерины, член Совета при Высочайшем дворе князь Вяземский, 23 января 1787 г. от имени императрицы отписал бию письмо, где сообщал, что предложения его о дружбе принимаются, и просил «вспомоществования в расширении российской торговли».
«Почтенный Атаке Багадур,— говорилось в письме... — Нимало Вы не сумлеваясь, твердо по сему оному заключить можете о высочайшем Ея Величества благоволении и покровительстве к Вам и подвластному Вам народу. В чем удостоверяя Вас по высочайшей воле Ея Величества уповаю, что Вы, сохраняя Ваше усердие и преданность к священнейшему престолу... почтитесь всемерно доказать оные при всяком полезном для службы Ея случае не едиными словами, но и самим делом. И сим учинить себя с тем подвластным Вам народом достойным и впредь высокого Ея Величества милосердия» [Хрестоматия, 1997, с. 165-166].
Письмо с нарочным спешно отправили в кочевья кыргызского владыки. Дело было сделано. Послы могли возвращаться домой. Но... Абдрахман все чаще стал прихварывать, что задерживало отъезд в родные кочевья. Он так и не увидел милой сердцу Чуйской долины. Уже находясь на Сибирской линии, первый кыргызский посол в Россию умер в возрасте около 50 лет прямо в мечети 20 июня 1789 г. Встречавший его сын Сатынбай и Шергазы перевезли тело посла в родной аил и с почестями захоронили [Воропаева и др., 2001, с. 26].
Так завершилась миссия первого посольства кыргызов из Тянь- Шаня в Россию. Кыргызы официально еще не были приняты в подданство, но получили заверения в поддержке. Был сделан только первый шаг навстречу друг другу. Предстояли долгие годы ожидания и борьбы, надежды и отчаяния.
Обмен посольствами в первой половине XIX в.
Первая половина XIX столетия оказалась напряженной в военнополитическом отношении как для России, так и для кыргызских племен Тянь-Шаня. Войны в Европе, победа над Наполеоном на время отвлекли интересы России от восточной политики. Разгром китайцами Джунгарского ханства позволил кыргызам вернуться на былые свои кочевья. Но появилась новая опасность — набеги китайских отрядов, агрессивные походы возвышающегося Кокандского ханства при внутренних родоплеменных раздорах кыргызских биев вновь поставили


36
В.М.Плоских
под угрозу независимость вождей кыргызских племен. Они стали обращаться с посланиями к российским властям Сибири за помощью. А последние, почувствовав ббльшую независимость от центрального правительства, занятого европейской политикой, стали активнее проявлять инициативу в налаживании связей с отдельными кыргызскими племенами, в первую очередь в интересах расширения восточной торговли, открытия новых торговых трактов. И в этой дипломатии и экономической политике Сибири на первый план выступают купцы. Основным стратегическим направлением становится торговля с Индией и Китаем, для чего нужно было освоить пути через Тянь-Шань.
Многие факты говорят о том, что русские и другие представители народов России бывали на Тянь-Шане гораздо раньше, чем принято считать. Еще в самом начале XIX столетия в процессе развития экономических и политических связей России со Средней Азией стали устанавливаться непосредственные политические, торговые и культурные контакты представителей русского, грузинского, армянского, татарского, других народов России с кыргызами, казахами, узбеками, таджиками.
Осенью или в самом конце 1812 г. в пограничный сибирский городок Омск с торговым караваном прибывает грузинский дворянин и купец Рафаил Данибегашвили. Начальником Сибирской пограничной линии в то время был генерал Г.И.Глазенап, который раньше занимал должность начальника Кавказской линии. Естественно, у уроженца Тбилиси Данибегашвили и прослужившего там несколько лет генерала нашлись общие интересы. Но особенно заинтересовал Глазе- напа рассказ грузинского дворянина о странствиях по Индии, Кашмиру, о путешествии из восточных стран через Кашгар и Тянь-Шань в Сибирь.
Рафаил Данибегашвили совершил несколько фантастических путешествий по сказочным странам. Он покинул свою родину по поручению грузинского царя Ираклия II в 1795 г. Его маршрут пролегал через Малую Азию в Индию, где он должен был встретиться с армянским купцом, уже много лет проживавшим в Мадрасе. Дважды после этого Данибегашвили путешествовал по странам Азии и в 1815 г. в Москве издал книгу, в которой упоминает о казахах, кыргызах, калмыках, встреченных им на пути из Кашгара в Омск [Путешествия, 1969, с. 36-37]. Исследователи и биографы Данибегашвили считают, что его маршрут пролегал из Кашгара в Яркенд, затем в Аксу и Тур- фан через Тянь-Шань. Веские доводы для такого заключения имеются и у нас после ознакомления с материалами Омского архива.


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 37
Новый начальник Сибирской линии, генерал Г.И.Глазенап в начале своего правления правильно определил назревшие политические задачи. Отсюда, из Сибири, лежал кратчайший путь в Китай и Индию. И на этом пути — никому не подвластные кочевые племена казахов и кыргызов. Склонить их на свою сторону мирными средствами, не прибегая к оружию и, следовательно, без дипломатических осложнений для России, и было главной целью ретивого чиновника. На основании противоречивых сведений о восточной торговле, собранных у купцов, Глазенап приходит к выводу о возможности открытия нового тракта в Семиречье и на Тянь-Шане для торговли с Кашгаром, Кашмиром и Индией. По его инициативе в 1813 г. снаряжается и следует через казахские степи и кыргызские кочевья в Восточный Туркестан большой торговый караван сибирского купца Миркурбана Ниязова.
При караване со специальным заданием склонить местных жителей к содействию России находился губернский секретарь-переводчик А.Л.Бубенов. Именно Алексея Леонтьевича Бубенова можно назвать первым официальным посланцем России в Кыргызстан. Сведений о нем в архивах очень мало. Известно лишь, что в 1813 г. он служил в Сибири губернским секретарем и переводчиком, посетил Кыргызстан и вышел на границу с Синьцзяном — бывшим Восточным Туркестаном. За описание пути и отличное исполнение поручения ему был пожалован следующий чин и выдано денежное вознаграждение. В 1827 г. Бубенов — уже титулярный советник — везет в кыргызские кочевья письма от сибирских властей и награды иссык-кульским би- ям. На него возлагается секретная миссия выяснения положения в Синьцзяне в связи со вспыхнувшим там антикитайским восстанием Джангира-ходжи. По успешному выполнению миссии он в 1829 г. избирается заседателем Семипалатинского земского суда. Больше сведений о нем не имеется [Плоских, 1970, с. 44].
Бубенов направлялся к кыргызам с открытыми письмами от сибирского генерал-губернатора «ко всем султанам, старшинам и биям кочующих народов по сему новому тракту, коих убеждал к содействию и нечинению обид и грабительств, в особенности же прошены были о сем самые отдаленные киргисцы, называемые дикими или каменными». Караван первого русского официального посланника к кыргызам охранял побывавший здесь ранее (в 1812 г.) сотник Старков с отрядом из 40 казаков и шести урядников.
Бубенов вышел из Семипалатинска 7 сентября 1813 г. и к концу октября подошел к кыргызским кочевьям. За пределы кочевий Старшего жуза казахов купеческий караван по распоряжению султана


38
В.М.Плоских
Адиля Аблайханова сопровождал один из его телохранителей, Ким- мамат. Он же имел к кыргызам письмо от своего султана, который просил их, чтобы они «караван вперед и обратно препровождали и делали возможные пособия».
31 октября караван миновал перевал Санташ и по речке Тюп стал спускаться в Иссык-Кульскую котловину. На его пути встречались бугинские аилы кыргызских биев Шапака, Шералы, Ишима и др. Кыргызы дружелюбно приняли русских. Бубенов вручил им послание сибирских властей. В ответных письмах кыргызские бии сообщили, что «они купечеству не только не будут делать притеснения, но будут оказывать защиту, доброхотство и препровождать до желаемого пункта». Они даже снарядили своих посланников в Россию.
21 ноября Бубенов с кыргызскими посланцами Качыбеком и Джа- кып-беком выехали обратно с Иссык-Куля на Сибирскую пограничную линию. 5 января 1814 г. русский купеческий торговый караван в сопровождении кыргызских послов прибыл в Семипалатинскую крепость. В рапорте, поданном в этот же день генерал-губернатору о результатах поездки, Бубенов писал: «...каменных кыргызсцев бии Ша- пак, Шералы и протчия, желая быть навсегда престолу Российскому верноподданными, по письму Вашего Превосходительства и по внушению моему прислали со мною для личного с Вашим Превосходительством переговору депутатов своих бия Шералы сына Качыбека, бийского же сына Джакыпа при двух простых кыргызсцах, которые до получения от Вашего Превосходительства резолюции находиться имеют в крепости Семипалатинской» [Гос. архив Омской обл., ф. 6, on. 1, д. 1, л. 5].
Кыргызские посланцы, Качыбек, которому было всего лет двенадцать (так, во всяком случае, позже писал верховный бугинский манап Боромбай), и Джакып, принятые сибирскими властями, «изустно изъявили желание производить с ними торговлю и готовность быть все- помоществователями к препровождению через их область, которую миновать нельзя, в китайские города Аксу, Кашгарию, Тибет, Яркенд и Кашмир, также настаивали, чтобы их отправить в Санкт-Петербург для принесения государю императору покорности от себя и своего народа» [Внешняя политика России, 1970, с. 584-585].
Генерал-губернатор лично принял кыргызских посланцев, по всей вероятности, в Тобольске, где находилось в то время управление Сибирью, заверил в благополучном расположении к кыргызам русского правительства и обещал покровительство.
От посылки депутации, как они просили, в Санкт-Петербург на этот раз воздержались — слишком далеко была российская столица.


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 39
Посланцев ознакомили с некоторыми пограничными крепостями, показали им барнаульские заводы, «которые желали они из любопытства видеть».
Кыргызские послы возвратились в свои кочевья в чине капитанов Российской империи и с именными саблями. Качыбек был к тому же награжден золотой медалью на алой ленте, а Джакыпбек — бриллиантовым перстнем [Плоских, 1970, с. 48].
Важным этапом в закреплении установившихся отношений русских с казахами и кыргызами явилось путешествие в 1821 г. Омского военно-сиротского отделения смотрительного помощника 14-го класса Лещева по новому торговому тракту. Лещев, как и его предшественники, шел с торговым караваном в сопровождении казачьего отряда. Его записки конкретны и содержат подробные сведения о пройденном маршруте.
Любопытна деталь, выясненная в ходе путешествия и переданная Лещевым историку Сибири П.А.Словцову. Лещев писал, что в кочевьях киргизов нашли себе приют беглые из ташкентцев, татар и даже русских, что муллы у них из беглых татар. Язык у кыргызов турецко-татарский, и они «свято исполняют» приказы биев [Воропаева и др., 2001, с. 31].
Свидетельства современника всегда интересны для потомков. В данном случае они интересны вдвойне. При общей скудости сообщений о кыргызах начала XIX в. они говорят о первом знакомстве русских с еще неведомым Европе народом.
Иссык-кульское посольство способствовало дальнейшему, более тесному контакту между кыргызами и Россией. С этого времени в их взаимоотношениях наблюдается определенная преемственность. Развиваются как торговые, так и политические связи.
В 1824 г. на Сибирской линии побывала очередная делегация представителей иссык-кульских кыргызов.
Три бугинских бия— Акымбек Улджебаев, Алгазы Шералин и Алымбек Джапалаков с четырьмя своими «старшинами» представляли в России интересы 50 тыс. своих соплеменников. В Семипалатинске их «надлежащим порядком» встречал начальник округа, урядник переводил беседу. В его же сопровождении кыргызские депутаты в последний день 1824 г. выехали в Омск. Генерал-губернатор Западной Сибири П.М.Капцевич в это время отсутствовал, поэтому депутатов принял знаток жизни и быта казахов, сторонник установления добрососедских отношений со среднеазиатскими кочевниками, исполнявший обязанности начальника области Семен Богданович Бро-


40
В.М.Плоских
невский. Высокообразованный офицер, три десятилетия прослуживший в Сибири, прекрасно понимал, какие выгоды для русской торговли и влияния России в Средней Азии принесет установление дружественных отношений с кыргызами. Броневскому были вручены написанные на берегах Иссык-Куля письма кыргызских родоправителей, которые просили принять их под покровительство России.
Кыргызские посланцы просили, чтобы их препроводили на аудиенцию к российскому императору. Но в Петербург послов не направили. Прибывший генерал П.М.Капцевич от имени правительства заверил депутатов в дружеском расположении России к кыргызам. Лично от себя он преподнес каждому по перстню. Всем сшили халаты, одарили сукном, парчой, плисом, ситцем, бархатом. Генерал-губернатор Западной Сибири начал ходатайство о правительственных наградах: трех биев он представил к золотой медали на Александровской ленте, а одного — наиболее почетного и уважаемого в горах бия, отца депутата Джапалакова, — к золотой медали на Андреевской ленте и золотой именной сабле с надписью «по-русски и по-татарски» [Гос. архив Омской обл., ф. 3, on. 1, д. 419, л. 53].
Депутаты остались довольны, но им более всего импонировало, что возвращаться они будут с почетным эскортом казаков под водительством хорунжего Т.Нюхалова и русским ответным посланником, врачом омского гарнизонного полка двадцативосьмилетним Ф.К.Зиб- берштейном.
На Зибберштейна были возложены ведение подробного путевого дневника и сбор сведений о кочевьях и правителях кыргызов [Путевые замечания, 1936].
И вот он — в кыргызских кочевьях. С ним возвратились послы. Понимая желание депутатов попасть в первую очередь в свой аил, именно у себя первым встретить русских гостей, Зибберштейн после совета с хорунжим Нюхаловым, возглавлявшим казаков, решил разделить отряд на две части. Нюхалов с одной из них отправился в аилы бия Шералина, старого русского знакомого. Зибберштейн с другой частью— в аилы бия Улджебаева. Под музыку и народные песни, в окружении всадников, отряды с депутатами разъехались по аилам.
Через несколько дней на берегах р. Джергалан, что впадает в Иссык-Куль, был собран кыргызский курултай. Он должен был решить: идти в подданство Коканда (ханские послы на Иссык-Куль уже давно ждали такого исхода) либо быть под покровительством России.
После обозрения окрестностей Иссык-Куля Зибберштейн с отрядом казаков в сопровождении бия Джапалакова отправился на собра¬


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-X3X вв.) 41
ние кыргызских старейшин, на котором обсуждался один вопрос: к кому присоединяться — к русским или кокандцам. Дружба с Россией давала гарантию спокойной жизни, искоренение наконец барымты. Но вместе с тем кокандцы, как настойчиво внушали муллы, интересы которых были тесно связаны с ханством, — единоверцы, не пристало мусульманам идти под власть кяфиров.
Письма сибирских властей и особенно рассчитанный на эффект рассказ хорунжего Нюхалова о силе России и той помощи, которую она могла при случае оказать кыргызам, произвели должное впечатление на кыргызских биев. Первыми за союз с Россией выступили влиятельные бии Улджебаев и Джапалаков. Они «отторгнули всякую мысль о Кохании (Коканде) и примером доброго своего и всех прочих родоначальников, которые во исполнение требований наших, — писал Зибберштейн,— дали подписки и благодарные письма к генерал- губернатору Западной Сибири» [Путевые замечания, 1936, с. 248- 249]. Значительная часть иссык-кульских кыргызов решила принять российское подданство. Исходя из этого, кыргызские бии оформили официальные письма к русскому правительству и направили в Россию новое, очередное посольство [Плоских, 1970, с. 72-73].
Итак, в целом дипломатическая миссия Зибберштейна-Нюхалова, которая возвратилась в Сибирь с новыми кыргызскими представителями — Акымбеком Улджебаевым, Алымбеком Джапалаковым и Ал- газы Шералиным с товарищами, прошла успешно. Целая серия кыргызских писем, сохранившихся с этого времени, дневник Зиббер- штейна, переписка сибирских чиновников с императорским двором по поводу просьбы кыргызов о принятии их в подданство показывают, что это стремление было настойчивым. Но поскольку для России мероприятия казались обременительными, власти, всячески поощряя такие предложения, одаривая послов и родоправителей-биев, пока воздерживались от юридического оформления акта принятия кыргызов в состав России.
Ф.Зибберштейн и Т.Нюхалов за успешно выполненную дипломатическую миссию получили повышение по службе. Была отмечена и миссия кыргызских послов: золотыми медалями на Александровской ленте награждались Акымбек Улджебаев и Алгазы Шералин, именной саблей и золотой медалью на Андреевской ленте — Алым- бек Джапалаков. За особо радушный прием русских дипломатов был награжден золотой медалью на Александровской ленте и Джапалак Кутлин.


42
В М.Плоских
* * *
О контактах кыргызов с Россией в следующие два десятилетия (1827-1848) в первоисточниках сведений почти нет. Здесь какой-то исторический «провал памяти». Но виновата в этом не история: просто пока не выявлены соответствующие документы.
А о том, что разрыва в отношениях между кыргызами и Россией не было, свидетельствует письмо манапа Боромбая, направленное в 1848 г. западносибирскому генерал-губернатору [АВПРИ, ф. СПб. Главный архив. 1-7, оп. 6, д. 1, л. 10-11; Воропаева и др., 2001, с. 34].
Это письмо несет интересную историческую информацию о прошлом. Стремясь обрести могущественного покровителя и избавителя от кровавых феодальных междоусобиц среди самих кыргызов, бугин- ский манап писал, что все кыргызы якобы уже несколько лет состоят подданными государя, что 35 лет тому назад ездил туда сын Шапака Качыбек. Что после этого ездил сын Джапалака Акымбек. Он также получил медаль и саблю. И с тех пор минуло 23 года. Боромбай просил, если возможно, прибыть на Иссык-Куль и воздвигнуть здесь город. У него, мол, в подчинении находится 10 тыс. кибиток племени солто и других кыргызов. Они кочуют, находясь в междоусобной вражде, и утверждение здесь «российского дивана» (ведомства) привело бы к общему спокойствию.
Не заглох и в России интерес к кыргызам и новому торговому тракту через них в страны Востока — Китай и Индию. В России появляются публикации сведений из дорожников купцов, книги Р.Данибе- гашвили и Ф.Назарова, переводы Н.Я.Бичурина (о. Иакинфа) с китайских источников о народах Средней Азии, в частности о первом упоминании в 201 г. до н.э. этнонима и государства кыргыз. Большой интерес вызывает серьезная монография А.И.Левшина о «киргиз-кай- сацких ордах», одна из глав которой посвящена тянь-шаньским кыргызам [Левшин, 1832].
Благодаря этим публикациям и в процессе сбора материалов о «пугачевском бунте» великий русский поэт А.С.Пушкин знакомится с «кыргызами» — «отличными от киргиз-кайсаков». Восточные мотивы в поэзии А.С.Пушкина, его строки о кыргызах свидетельствуют, что поэт был прекрасно осведомлен о далеких «киргизцах». Именно о них — настоящих кыргызах — появилась и строфа в черновом варианте знаменитого «Памятника».
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (ХУ1П-Х1Х вв.) 43
И внук славян, и финн, и ныне полудикой Тунгуз, Киргизец и Калмык
(1836 г.)
О восточных мотивах в творчестве А.С.Пушкина прекрасно сказано в монографии Н.Л.Шеймана и Г.У.Соронкулова, в докладах и выступлениях участников международной студенческой конференции, посвященной 200-летию со дня рождения гения русской словесности, которая прошла в Кыргызско-Российском Славянском университете в 1999 г. [Шейман, Соронкулов, 2000].
Присоединение Кыргызстана к России
После многолетней переписки, в 1854 г. генерал-губернатор Западной Сибири Г.Х.Гасфорд по согласованию с управляющим Министерства иностранных дел тайным советником Сенявиным, «во исполнение высочайшего повеления», предложил кыргызским манапам прислать в Омск своих депутатов, снабженных полномочной доверенностью «для принятия присяги на верноподданство России» [Кыргыз- стан-Россия, 1998, с. 172-174].
Бугинцы по инициативе своего верховного манапа Боромбая избрали представителем для столь важного поручения манапа Качыбека Шералина. Он приехал в Омск 25 сентября 1854 г. От других приглашенных правителей — племен солто и сарыбагыш — послы не прибыли.
Качыбек был близким родственником бугинского манапа Боромбая и не раз уже в качестве посла бывал в Омске. Он имел чин капитана русской армии и был награжден золотой медалью. Качыбек выехал в Россию, имея письменно подтвержденные полномочия принять присягу от имени всех кыргызов племени бугу.
Высоких кыргызских посланников встречали торжественно. В Омске по этому поводу собрался сибирский генералитет во главе с генерал-губернатором Г.Х.Гасфордом, высшие чины главного управления Западной Сибири; для участия в церемонии были приглашены почетнейшие казахские султаны. Есть основание предполагать, что здесь присутствовал и молодой адъютант генерал-губернатора, будущий знаменитый казахский ученый Чокан Валиханов.
Процедуру присяги обставили пышно, в восточном духе. 17 января 1855 г. под сводами губернаторского дворца в Омске взволнованный Качыбек Шералин с Кораном в руках приносит присягу на верность


44
В.М.Плоских
России. Присутствующие скрепили присягу подписями, султаны и бии приложили свои печати и родовые тамги. Ее текст в фотокопиях и русский перевод неоднократно публиковались. Только вот до сегодняшнего дня нет квалифицированного научного перевода с оригинала на современный кыргызский язык. Приведем выдержки текста по архивному оригиналу:
«Я, доверенный от манапов, биев и прочих родоначальников и старейшин рода буту Орды дикокаменных кыргызов, неподведомственных никакому правительству, обещаюсь и клянусь всемогущему Богу, что род бугу Всепресветлейшему Державнейшему Великому Государю Императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому хощет верным, добрым, послушным и вечно подданным быть и никуда без высочайшего Его Императорского Величества соизволения и указа в чужестранную службу не вступать... и никаким образом противу верных подданных Его Императорского Величества не поступать. Силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, и в том во всем живота своего в потребном случае не щадить» [АВПРИ, ф. СПб., Главный архив. 1-7, оп. 6, д. 1, л. 67-68].
Так был совершен акт большого политического значения, положивший начало принятию кыргызским народом российского подданства. Верховный манап бугинского рода Боромбай символически возводится в полковники русской армии. Ему будут направлены богатые подарки. Не забудут одарить и посланцев: Качыбек и его бии остались довольны.
В 1862 г. чуйские кыргызы племени солто во главе с манапом Бай- тыком восстают против кокандцев, осаждают их крепость Пишпек и с помощью русских войск изгоняют кокандцев, принимая российское подданство. Присяга рода черик на подданство России почти копировала присягу бугинцев. И принимали ее также в Омске 13 октября 1863 г. в присутствии высоких чиновных лиц Сибири, которые подписали присягу вместе с кыргызскими биями [АВПРИ, ф. СПб., Главный архив. 1-7, оп. 6, д. 1, л. 67-68].
Однако было бы неверно утверждать, что все население Северного Кыргызстана изъявило желание добровольно принять подданство России. Некоторые манапы проявляли нерешительность, непоследовательность в отношениях с Россией. Так, в июле 1863 г. тянь-шаньский манап Осмон Тайлаков (сын Тайлак-батыра) открыто выступил против России. Со своими джигитами он напал на небольшой царский


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 45
отряд под началом майора Г.Загряжского и держал его в осаде всю ночь. На помощь русским пришел со своими джигитами сарыбагыш- ский манап Шабдан Джантаев, ранее принявший российское подданство и имевший к этому времени уже звание капитана царской армии. Вместе они разбили Осмона. В этом столкновении Шабдан потерял несколько джигитов убитыми и ранеными. Осмон был вынужден искать спасение в Синьцзяне. Но там оказалось не лучше. В 1867 г. он вернулся на родину и принял российское подданство со своими сородичами (3 тыс. семей) [Воропаева и др., 2001, с. 38-39].
Русские власти продолжали прилагать усилия для мирного вовлечения кыргызов в состав Российского государства. Так, в мае 1864 г. начальник Зачуйского отряда полковник М.Г.Черняев рассылает кыргызским манапам письма для установления дружественных отношений следующего содержания:
«По воле великого государя я вступаю в земли ваши с вами с тем, чтобы на вечные времена водворить в них спокойствие и порядок. Намерения нашего правительства теперь, как и прежде, заключаются в том, чтобы защитить преданное нам население от грабежей и насилия, обеспечить следование караванов, покровительствовать торговле и промышленности, примирить враждующие между собой роды и тем доставить возможность каждому спокойно пользоваться трудами рук своих. Для достижения этих целей русские войска уже несколько раз приходили по призыву вашему, но лишь только уходили, как враги снова нападали на вас. Вследствие этого многие между вами неоднократно просили и теперь просят о принятии их под покровительство русского правительства и об устройстве крепостей для ограждения от постоянных притеснений кокандцев. Призывы услышаны нашим Великим государем. Войска, мною предводимые, посланы с тем, чтобы навсегда остаться в землях ваших, и горе тому, кто отныне дерзнет нападать на вас.
Отряд мой имеет с собой все необходимое и ни в чем не нуждается. Предупредите тех, которые не знают еще русского войска и судят об нем по войскам кокандцев, чтобы никто ничего не опасался и оставался спокойно на своем месте» [ЦГА Р.Узб. ф. 715, on. 1, д. 27, л. 184-185].
Призыв возымел действие. Уже в октябре 1864 г. кетменьтюбин- ский манап племени саяк Рыскулбек обращается с письмом к полковнику М.Г.Черняеву с просьбой о принятии его в российское подданство.
Трагически и длительно шел процесс присоединения к России другой части сарыбагышского племени. Через пять лет после принятия


46
В.М.Плоских
российского подданства частью сарыбагышей, возглавляемой Джан- таем и Шабданом, пришел черед и их сородичей, которые стремились сохранить независимость. Сарыбагышский манап Уметалы, сын знаменитого Ормон-хана, после долгого сопротивления, окруженный со всех сторон русскими войсками, русскоподданными бугинцами и чери- ками, в конце 1867 г. вынужденно принимает российское подданство. Свидетель этого процесса русский ученый-путешественник Н.А.Север- цов так сравнивал кыргызского батыра с античными героями Греции:
«Если Урман являлся в некотором роде Ахиллом Среднего Тянь- Шаня, то его сын Умбет-ала скорее напоминал хитроумного мужа Одиссея. Набеги этого киргизского Одиссея были всегда удачны... он заставал врагов врасплох, а его никогда— да и покорился он... только предвидя вероятный разгром своих аилов, а не дождавшись его» [Северцов, 1947, с. 252].
В результате в течение 12 лет— с 1855 по 1867 г.— кыргызские племена Северного Кыргызстана, озабоченные внутренними проблемами, под давлением внешних обстоятельств принимают российское подданство. В основном этот процесс был добровольным и протекал мирно (см. [Джамгерчинов, 1963]).
Совсем иной характер носило присоединение Южного Кыргызстана к России. Здесь, первоначально в ходе восстания кыргызов и кипчаков против гнета кокандского хана Худояра, начиная с 1871 г. повстанцы регулярно обращались к русским властям за помощью, с просьбами разрешить им перекочевать из кокандских пределов на территорию, занятую русскими, и с просьбами о принятии их в российское подданство. Когда же русские власти, связанные договором с Кокандским ханством, поддержали не повстанцев, а Худояр-хана, прислав ему на помощь свои войска, гнев восставших обернулся против русских войск.
Заведующий дипломатической частью Туркестанского края Стремоухое, в обязанности которого входило регулярно докладывать туркестанскому генерал-губернатору Кауфману о делах в Кокандском ханстве, доносил 31 июля 1873 г.:
«Возложенные на меня занятия по дипломатической переписке побуждают меня ставить в обязанность передавать Вашему превосходительству некоторые сообщенные мне сведения о беспорядках, происходящих в настоящее время в Кокандском ханстве, и о положении дел на наших пограничных с Кокандом землях; тем более что беспорядки эти приняли очень серьезный оборот и могут повести за собою большие изменения в делах ханства...


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 47
Еще с давних пор, до прихода русских в Туркестанский край, а именно со времени мингбаши Мусульманкула, родом из кипчаков, кокандские власти возбуждали против себя негодование киргиз, негодование, которое несколько раз переходило в открытую ожесточенную борьбу. Много крови было пролито в этих междоусобных войнах; вероятно, и в будущем немало будет принесено человеческих жертв в угоду хану Кокандскому.
Перемена к лучшему, к миру, может произойти только тогда, когда ханы откажутся от своей жестокой и полной корыстолюбия и эгоизма, все подавляющей и уничтожающей политики и станут к киргизам в более человеколюбивые и справедливые отношения...
Алчность, зависть... подлая хитрость, безграничная жестокость и страшная подозрительность суть главные характерные (не самые лестные) черты Худояр-хана, настоящего владетеля Коканда. Близость русских его очень пугает, но вместе с тем, благодаря своей хитрости, он сумел найти в могучих соседях опору против всего кокандского населения, которое, если бы не боязнь по вмешательству России в дела ханства, давно бы восстало против него и положило конец его деспотическому владычеству.
В настоящее время дикокаменные, киргизы, утомленные постоянными несправедливостями, не видя им конца, поднялись против Ху- дояр-хана и дали своей ненависти к нему вырваться наружу» [ЦГА Р.Узб, ф. 1, on. 1, д. 278, л. 1-8].
В этих условиях восставшие кыргызы во главе со своим предводителем Мамыром весной 1874 г. обратились с коллективным письмом к русским властям Туркестана с просьбой о принятии их в российское подданство:
«...Притеснения, гонения, страшные казни, как-то: сажание на кол, которым подвергаемся мы со стороны хана, и наказания палками принудили нас отпасть от хана и принять враждебное положение в отношении его. Рода означенных кара-кыргызов: мундуз, кушчи, отуз- оглы, туялас, найман, кызыл-аяк, нуйгут, кыргыз-кыпчаки, адыгене, ахтачи, бури и барги, за исключением автобачи; численность киргизов и кипчаков доходит до 200 тысяч кибиток. Если будет возможность и не составит для вас труда, доложите обо всем вышеизложенном генерал-губернатору. При согласии его превосходительства мы, несчастные кокандские подданные, могли бы избавиться от тиранства Ху- дояр-хана и найти спокойствие» (цит. по [Усенбаев, 1960, с. 78-80]).
Но туркестанские власти сочли необходимым поддержать не восставших, а ханский режим и вместо принятия кыргызов в российское подданство направили войска на помощь хану.


48
В.М.Плоских
5 декабря 1875 г. генерал-губернатор Туркестанского края, он же командующий войсками Туркестанского военного округа К.П.Кауф- ман, в своем донесении военному министру Российской империи пишет:
«...В настоящее время в Кокандском ханстве господствует беспорядочный дикий элемент, кочевое население ханства киргизы и кипчаки, тот элемент, который постоянно уклоняясь от наших ударов, в минувшую Кокандскую кампанию сего года, видимо, намерен продолжать борьбу с нами. Помимо враждебности нашему владычеству, эта грубая сила, по самому существу ее не подчинялась и не подчиняется никакой законности, никакому порядку. Для обуздания ее, для того, чтобы хотя несколько сдержать ее, я остановился пока на следующей мере: я предписал свиты его величества генерал-майору Скобелеву, с частью вверенного ему Наманганского отряда, произвести движение на земли кипчаков в то время именно, когда они осядут со своими семьями и имуществом на зимовках.
...История Кокандского ханства представляет собою целый ряд беспрестанных восстаний кипчаков и киргиз и борьбы государственной власти ханства Кокандского с этим беспокойным элементом его населения...
Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу...
Я высказываю поэтому мое твердое убеждение в необходимости действовать скоро и решительно. Способ действия заключается в занятии, предстоящею раннею весной 1876 года, всего Кокандского ханства...» [ЦГА Р.Кырг., ф. 75, on. 1, д. 53, л. 86-88].
Русские войска действовали быстро и жестоко. Они разгромили повстанцев, казнили их предводителя — вождя из кыргызов по имени Исхак, принявшего имя Пулат-хан, и заняли всю их территорию.
По информации командующему войсками Туркестанского округа К.П.Кауфману из действующей армии генерала Скобелева, «конная стрелковая рота под начальством флигель-адъютанта ротмистра Мел- лера-Закомельского, пройдя 84 версты из Уч-Кургана в Каратегинских горах напали на лагерь Пулат-бека. Подошли к Уч-Кургану в десять часов вечера, скрытно расположив кавалерию на главных путях отступления неприятеля; для овладения урдою направлены спешенными вторая рота конных стрелков, первая Сибирская сотня капитана Куро- паткина. Смелое решение флигель-адъютанта Меллера-Закомельско- го атаковать неприятеля ночью, на неизвестной, крайне пересеченной


Россия и кыргызы: развитие политических взаимоотношений (XVIII-XIX вв.) 49
местности, с укрепленным кишлаком, в семидесяти верстах от пехоты, увенчалось полным успехом. Урда взята штурмом, сарбазы, ее защищавшие, переколоты. Поражение неприятеля окончательное. Наших несколько раненых, сколько неизвестно... 29 явились в Андижан Тур- сункуль и все знатные люди Маргелана с покорностью. Явились депутаты из Оша, Узгена и самого Коканда; ханство изъявляет покорность; ожидает решения своей участи» [ЦГА Р.Кырг., ф. 75, on. 1, д. 52, л. 85].
Его участь была предрешена. Все Кокандское ханство, в том числе и территория Южного Кыргызстана, по указу императора Александра II от 19 февраля 1876 г. присоединяется к России.
Первым военным губернатором Ферганской области назначается завоеватель Кокандского ханства и соответственно всего южного Кыргызстана свиты его императорского величества генерал-майор М.Д.Скобелев.
Сегодня мы с полным основанием можем говорить о характере присоединения Кыргызстана к России, которое на севере протекало мирно, на юге же вызвало вооруженное сопротивление кыргызов. Алай был завоеван силой оружия. Только когда алайская родоправи- тельница Курманджан-датха была пленена войсками генерала М.Д.Ско- белева с помощью знаменитого северокыргызского манапа Шабдана Джантаева, а глава кыргызских повстанцев Пулат-хан был казнен, сменивший его предводитель Абдылдабек, старший сын Курманджан- датхи, неожиданно разгромлен и скоропостижно умер в изгнании, — только тогда Южный Кыргызстан был завоеван силой оружия и присоединен к России.
Вынужденная смириться с поражением повстанцев и всего восстания, осознавая тщетность борьбы, Курманджан перешла на службу к царю, призвала к этому своих сыновей и все население [Воропаева идр., 2001, с. 42-43].
Оценивая в целом Кокандскую военную кампанию, туркестанский генерал-губернатор К.П.Кауфман 27 апреля 1876 г. писал:
«Война в Коканде вывела из строя нашего гораздо более офицеров и нижних чинов, чем Хивинская экспедиция 1873 г. Война в 1875 г. проходила не с ханами или эмирами, а с народными страстями... Никогда еще в Средней Азии русским не приходилось испытать такой длительной и упорной борьбы. Мы в первый раз столкнулись с энергичным бойцом и познали, что бороться с населением несравненно труднее, чем с деспотами туземных ханств» [ЦГА Р.Узб., ф. 715, on. 1, д. 67, л. 319-329].


50
В.М.Плоских
Аман Газиев, 1990 — Аман Газиев. Впервые в Россию // Аман Газиев. На берегах Як- сарта. Историческая повесть и рассказы. Фрунзе, 1990.
Внешняя политика России, 1970 — Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Российского министерства иностранных дел. Серия 1. Т. VII. М., 1970.
Воропаева и др., 2001 — Воропаева В., Джунушалиев Д., Плоских В. Из истории кыргызско-российских отношений (XVIII-XX вв.). Бишкек, 2001.
Гений русской словесности, 2000 — Гений русской словесности глазами студенческого «Современника». Бишкек, 2000.
Джамгерчинов, 1963 —Джамгерчинов Б. Добровольное вхождение Киргизии в состав России. Фрунзе, 1963.
Кыргызстан-Россия, 1998— Кыргызстан-Россия (XVIII-XIX вв.). Сборник документов и материалов. Отв. ред. В.М.Плоских. Бишкек, 1998.
Левшин, 1832 — Левшин А.И. Описания киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. СПб., 1832 (2-е изд.: Алматы, 1996).
Плоских, 1970— Плоских В. Первые киргизско-русские посольские связи (1784— 1827 гг.). Фрунзе, 1970.
Плоских, 1972 — Плоских В. У истоков дружбы. Фрунзе, 1972.
Посольство, 1987— Посольство к Зюнгарскому хун-тайчжи Цеван Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы. Док., изданные с предисл. и примеч. Н.И.Веселовского // Зап. РГО по отд. этногр. СПб., 1887, т. X, вып. 2.
Путевые замечания, 1936— Путевые замечания Омского гарнизонного полка лекаря Зибберштейна // Исторический архив. М.; Л., 1936, 1.
Путешествия, 1969 — Путешествия Рафаила Данибегашвили в Индию, Бирму и другие страны Азии. 1795-1827. М., 1969.
Северцов, 1947 — Северцов Н.А. Путешествие по Туркестанскому краю. М., 1947.
Странствование, 1811 — Странствование Филиппа Ефремова в Киргизской степи, Бухарин, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение его оттуда через Англию. (Второе издание). В соавторстве, под редакцией и от лица магистра исторических наук Петра Кондырева. Казань, 1811.
Усенбаев, 1960— Усенбаев К. У. Присоединение Южной Киргизии к России. Фрунзе, 1960.
Хрестоматия, 1997 — Хрестоматия по истории Кыргызстана (с древнейших времен до XX в.). Сост. В.А.Воропаева. Бишкек, 1997.
Шейман, 1959 — Шейман Л.А. Русский ученый XVIII в. о кыргызах // «Литературный Кыргызстан». 1959, № 2.
Шейман, Соронкулов, 2000 — Шейман Л.А., Соронкулов Г. У. Пушкин и его современники: Восток-Запад. Бишкек, 2000.
АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.
РГВИА — Российский государственный военно-исторический архив.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
ЦТ А Р.Казах. — Центральный государственный архив Республики Казахстан. ЦТ А Р.Кырг. — Центральный государственный архив Республики Кыргызстан. ЦГА Р.Узб. — Центральный государственный архив Республики Узбекистан.


А.Ю.БЫКОВ (Барнаул)
Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
Вопросам российско-казахских отношений посвящены многочисленные научные и публицистические очерки, статьи и монографии. Библиография может занять несколько томов. Исследователи XVIII — начала XX в. делали акцент на цивилизаторской миссии России на Востоке, в первую очередь на проблемах развития просвещения. Наиболее крупными исследователями этого периода признаются П.И.Рыч- ков, Л.Мейер, А.И.Левшин, Ч.Ч.Валиханов, В.В.Радлов, А.Букейха- нов, А.И.Добросмыслов, А.К.Гейнс и др. Значительное место в их работах занимали сбор фактического материала и его интерпретация. В методологическом плане в это время постепенно происходит переход от романтизма к позитивизму. Во второй четверти XX в. в рамках марксистской парадигмы доминировал подход к России как к «тюрьме народов», и соответственно ее влияние на колониально зависимые народы оценивалось главным образом негативно. В таком ключе трактовали российско-казахские взаимоотношения С.Д.Асфендиаров, Г.Сафаров (Володин), Г.Тогжанов, Т.Рыскулов.
Во второй половине XX в. в отечественной науке утверждается мнение о преимущественно прогрессивном влиянии России на Казахстан, одновременно доминирующей становится концепция добровольного присоединения Казахстана к России. Акцент в исследованиях переносится на экономические изменения, протекавшие в казахском обществе в составе Российской империи и в целом на территории Казахстана. Важной проблемой, которая решалась в этот период, являлся процесс эволюции социальных отношений, особенно классо- образования. Получило развитие и изучение вопросов международных
© А.Ю.Быков, 2003


52
А.Ю.Быков
отношений в Центральной Азии. Наиболее полно эти вопросы нашли отражение в работах Е.Б.Бекмаханова, Н.Г.Аполловой, М.П.Вяткина, Б.С.Сулейменова, С.З.Зиманова, В.А.Моисеева, Т.Ж.Шоинбаева. Во всех работах в качестве субъекта отношений выступает российская сторона. Во второй половине XX в. выходит несколько многотомных обобщающих изданий по истории Казахстана.
Со второй половины 1980-х годов происходит пересмотр оценок российского влияния на казахское общество. Важным стало наделение качествами субъекта казахской стороны в русско-казахских отношениях. Причем зачастую акценты смещаются до такой степени, что российская сторона выступает в этой паре объектом. Возникает ситуация методологического плюрализма. Казахстанские исследователи все больше внимания уделяют вопросам национально-освободительных движений (причем утверждается концепция двухвекового антиколониального сопротивления казахов, «венцом» чего стала идея национальной революции 1916 г.; этими вопросами занимались М.К.Ко- зыбаев, Ж.К.Касымбаев, С.Ф.Сатаров и др.), системе российского управления (И.В.Ерофеева, Б.М.Абдрахманова, К.А.Жиренчин), подвергаются пересмотру казахско-казацкие отношения в ракурсе «этно- цида» по отношению к казахам (М.Ж.Абдиров, Ж.Мажитова). Показателем уровня развития современной казахстанской науки стало издание третьего тома «Истории Казахстана» (Алматы, 2000). На наш взгляд, лишь в работах Т.И.Седельникова (начало XX в.), В.Лаврен- тьева (20-30-е годы XX в.) и особенно В.Я.Басина (60-е — начало 80-х годов XX в.) российско-казахские отношения рассматривались в качестве системы, причем включенной в мировой контекст. Вместе с тем по-прежнему существует необходимость системного анализа русско-казахских отношений, особенно в рамках Российской империи. В качестве методологической основы могут выступать работы как отечественных (В.Я.Басин), так и зарубежных (А.Каппелер) авторов. Одним из наиболее перспективных направлений исследований может стать использование идей теории модернизации, или, как ее сейчас все чаще именуют, транзитологии.
После присоединения в XVI в. Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, а также части Ногайской Орды границы России на обширном пространстве стали соприкасаться с Казахским ханством. Новые российские города — Тобольск, Тюмень, Тара и другие — становятся центрами русско-казахских контактов. Эти контакты не были регулярными и носили преимущественно торговый характер. Однако имели место и дипломатические сношения. В период правления Фе¬


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
53
дора Ивановича был заключен договор с казахским владетелем Тавак- кулом о совместных действиях против сибирского хана Кучума и среднеазиатского правителя Абдаллах-хана II [Абусеитова, 1983, с. 165— 177; Абусеитова, 1985, с. 29-33].
Если Россия XVI-XVII вв. являлась централизованным государством, территория которого постоянно увеличивалась, что позволило ряду исследователей рассматривать ее в качестве империи1, то Казахское ханство (а зачастую несколько ханств) этого же периода представляло собой этнополитическое объединение, внешние границы которого были условными. Достигнув достаточно больших размеров при Касим-хане в начале XVI в., оно вновь сужается при его преемниках. При Хакк-Назаре, во второй половине того же столетия, оно достигает своих максимальных размеров, но затем его территория вновь резко сокращается и на рубеже XVI-XVII вв. охватывает лишь Семиречье. Такая ситуация постоянного изменения внешних границ Казахского ханства обусловливалась как внешнеполитическими факторами, так и в первую очередь особенностями кочевого способа производства. По признаку внешних границ Казахское ханство можно охарактеризовать как пульсирующее образование.
Уровень концентрации власти в руках казахской знати, в первую очередь хана, напрямую зависел от уровня «урбанизации»: когда под контролем казахских владетелей оказывались присырдарьинские центры, их власть приобретала черты государственной. Однако и в таком случае уровень ее концентрации и степень централизации управления не достигали масштабов, сопоставимых с европейскими и азиатскими оседло-земледельческими государствами.
На протяжении всего XVII века казахи вели борьбу за среднеазиатские города с Аштарханидами, Шейбанидами, Тимуридами, а также с эмирами и беками, не принадлежавшими к этим фамилиям. Борьба за обладание городскими центрами развертывалась и между казахскими владетелями — ханами и султанами. Наиболее значимыми городскими центрами, которыми относительно долго владели казахи, были Ташкент, Туркестан, Сайрам (до его разорения джунгарами в 1664 г.), Сыгнак и ряд других.
Во второй половине XVII в. акцент внешнеполитической активности постепенно переносится на казахско-джунгарские отношения. Созданное Батуром-хунтайджи в 1635 г. Джунгарское ханство отличалось
1 	Многие историки склонны рассматривать Россию, начиная с Ивана IV, в качестве имперского государства (см., например [Дерлугьян, 1991; Каппелер, 2002; Суни, 2001; Хоскинг, 2000]).


54
А.Ю.Быков
более высоким по сравнению с Казахским ханством уровнем организации и централизации управления и концентрации власти в руках верховного правителя. В отличие от борьбы со среднеазиатскими правителями, где стоял вопрос о владении городскими центрами и путями движения караванов, борьба с джунгарами развертывалась за пастбищные угодья, поскольку западные монголы, как и казахи, были по преимуществу кочевниками-скотоводами. В связи с этим соперничество носило более жесткий характер. Долгое время борьба шла с переменным успехом, однако уже в конце XVII в. джунгары смогли закрепить за собой часть юго-восточных кочевий, прежде эксплуатировавшихся казахами. Причинами постепенного перевеса в сторону западных монголов являлись более высокий уровень организации внутреннего управления и войсковой дисциплины, подчинение Джунгарией уйгурских бекств, а также внутренние усобицы среди казахских владетелей (см. [Златкин, 1964; Моисеев, 19916]).
Относительной стабилизации казахско-джунгарские отношения достигли в начале XVIII в., в годы правления казахского хана Тауке (1680 — около 1718 г.). При нем были предприняты попытки кодификации обычного права казахов (Жет1 Жаргы), в значительной мере урегулированы внутренние противоречия между султанами, в жузах, родах и среди зависимых от казахов иноэтнических групп были поставлены или избраны бии, полномочия и функции которых приближались к официальным должностям^ Фактически была предпринята попытка централизации системы управления по джунгарскому образцу. Однако она не увенчалась успехом, и уже последние годы правления Тауке сопровождались нарастанием усобиц в Казахском ханстве, которые усилились при его преемниках. Временным успехам казахов в их борьбе с Джунгарией способствовали и вспыхивавшие в ней междоусобицы и мятежи, а также напряженные отношения Джунгарии с цинским Китаем, отвлекавшие джунгарские силы (см. [Моисеев, 1983в; Моисеев, 1991а]).
Именно во время перемирия с Цинами джунгары во главе с Цэван- Рабданом крупными силами вторгаются в кочевья казахов и в 1723— 1727 гг.2 наносят ряд сокрушительных поражений их ополчениям. Этот период в истории казахского народа получил название «Актабан шубырынды» (бегство до повеления пяток) или «Алкаколь сулама» (доить березу) (см. [Моисеев, 19916, с. 5-25; Танышиаев, 1993, с. 155—
2 	Ряд исследователей рассматривают иные хронологические рамки «Актабан шубырынды», а именно: 1723-1725, 1723-1729, или 1723-1730 гг. Датировка 1723— 1727 гг. наиболее часто встречается в работах современных авторов.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
55
172]). Это вторжение отличалось от предыдущих не только масштабами грабежа, но и тем, что джунгары не намеревались уходить с захваченных территорий, приступив к их хозяйственному освоению. Только к 1729-1730 гг. казахам во главе с ханом Младшего жуза Абулхаиром и батырами Кабанбаем, Раимбетом, Джанибеком и др. удалось нанести ряд поражений джунгарам, вытеснив их в прежние пределы. Но уже в 1735 г. казахи Старшего жуза вновь попадают в зависимость от Джунгарии, причем она существует в той или иной форме вплоть до уничтожения Джунгарии Китаем (1755-1758). Определенную угрозу джунгары представляли во второй четверти XVIII в. и для казахов Младшего и Среднего жузов [Моисеев, 1983а, с. 177— 191], что, по мнению большинства исследователей, стало одной из основных побудительных причин инициирования казахами процесса присоединения к Российской империи.
В условиях аридной зоны Евразии в течение длительного времени экстенсивное скотоводство было единственно возможным способом освоения ойкумены. Генезис номадизма сопровождался складыванием и консервацией потестарной структуры, своеобразных социальных отношений и менталитета.
Основой традиционного казахского хозяйства являлось полукочевое и кочевое экстенсивное скотоводство. Маршруты кочевий родов, обусловленные природно-климатическими и ландшафтными условиями и структурой стад, колебались в пределах от 150 до 3000 км в год3. В одном из отчетов российской администрации говорилось, что быт казахов «обуславливается самою природою степных областей: большая часть их территории состоит из песчанно-глинисто-солонцеватых пространств, которые, по почвенным и климатическим условиям, пригодны более для скотоводства, нежели для хлебопашества и только киргиз4 может утилизировать их табунным скотоводством, благодаря своим постоянным перекочевкам с одного места на другое» [РГИА, ф. 1284, оп. 223, д. 156, л. 16об.].
Ученые выделяют несколько типов (видов) кочевания: доминирующее меридиональное (с юга на север и обратно), широтное (запад- восток), вертикальное (в горных районах) и редко фиксируемые ради¬
3 	«Обширность района кочевок находится в строгой зависимости от обилия и достоинства кормов и водопоев. Так, например, в местах с хорошими кормами не приходится далеко кочевать, а в местах же со скудною растительностью кочевать приходится далеко (до 500 верст), причем надо идти быстро» [РГИА, ф. 1291, оп. 84. 1899 г., д. 38, ч. 1, л. 57].
Казахов в тот период называли киргизами или киргиз-кайсаками.


56
А.Ю. Быков
альное, эллипсоидное и хаотичное. По иной классификации выделяют типы естественного и искусственного водопользования (см. [Ма- санов, 1989]). Основу структуры стада кочевника-казаха составляли лошади и овцы, в качестве вьючных животных огромное значение имели верблюды. В горных районах разводили коз, т.е. те виды скота, которые были приспособлены к тебеневке5, регулярным перегонам и имели развитой стадный инстинкт (см. [Масанов, 1995, с. 64-77]). Определенную роль играл и крупный рогатый скот. Существовали региональные особенности видовой структуры стада, зависевшие от экологических условий, однако она была достаточно стабильна в каждом ауле и роде.
Кочевое скотоводство казахов являлось результатом приспособления к экологическим условиям и стало частью преобразованной экологической среды [Марков, 1988, с. 121], в случае с казахами— достаточно органичной. Следствием адаптации к природным условиям стала чрезвычайно высокая степень натурализации хозяйственной деятельности. Казахи-кочевники утилизировали практически все продукты скотоводства. Скот давал казаху «летом молоко, кумыс, для зимы мясо. Из бараньей шерсти изготовляется кошма на юрту и на постель. Бараньи кожи идут на тулупы, арканы делаются из шерсти и конского волоса, верблюжья шерсть идет на армянину и т.д., навоз, получаемый от скота, идет на топливо, одним словом, ни одна мелочь не пропадает» [РГИА, ф. 1291, оп. 84. 1899 г., д. 38, ч. 1, л. 56]. В казахском обществе скот был средством производства, средством и предметом труда, являлся объектом частной собственности [Фукс, 1981, с. 60], средством обмена, питания, определения экономического благосостояния и выполнял к тому же сакральную функцию (в качестве жертвы, элемента обрядов и т.д.), сам будучи сакрализован6.
Годовой цикл кочевания был разграничен на четыре периода: кстау (зимнее, самое трудное для кочевника время года), коктеу (весеннее), жайляу (летнее) и куздеу (осеннее). В каждой четверти годового цикла проводились специфические для сезона работы, которым, как и жизненному пути казаха, соответствовали определенные обря¬
5 Тебеневка — способность скота добывать корм из-под снега, что является необходимым условием для кочевания. Некоторые авторы используют данное понятие в значении способности скота к длительным перекочевкам вообще. Нами термин используется в первом значении, что соответствует его прямому переводу с казахского языка.
6 При встречах казахи «справляются сначала о благополучии скота» [РГИА, ф. 1291, оп. 84. 1899 г, д. 38, ч. 1, л. 56].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
57
ды, от соблюдения их (как и от выполнения сезонных работ) во многом зависела возможность выживания. Существовал и двенадцатилетний цикл по лунному календарю, фиксируемый родовой памятью по природным аномалиям. Так, джуты7 повторялись каждые двенадцать лет, хотя могли случаться и чаще, и в конце XIX — начале XX в. они приходились на коян жылы (год зайца)8; такой же интервал фиксируется и по эпизоотиям (см. [Добросмыслов, 1895, с. 15, 16]).
Спецификой натурального хозяйства казахов являлась слабая специализация производственной деятельности при абсолютном доминировании скотоводства. Земледелие и ремесло имели место, но являлись подсобными промыслами, и каждый занимавшийся ими оставался кочевником-скотоводом. Даже политическая элита не была оформлена в слой чиновничества, точнее, ее вообще не существовало, а по- тестарная стратификация была формой функционирования родоплеменной организации [Марков, 1976, с. 304-306]9. В результате в казахском кочевом обществе власть не была институциализирована. Чиновничества как особого слоя управления не существовало. Характерно в этом отношении объяснение казахских биев, данное генералу С.Б.Броневскому: «В стране нашей у киргизов нет начальства» [Внешняя, 1982, с. 332]. В середине XVIII в. оренбургский генерал- губернатор И.И.Неплюев доносил в Коллегию иностранных дел, что «киргиз-кайсацкия орды состоят под именем разных владельцев и старшин, из которых ни один не только совершенной власти, но ниже прямой команды не имеет» [АВПРИ, ф. 122, on. 1. 1747 г., д. 3, л. 119об.]. Аналогичные свидетельства встречаются в записках путешественников [Кэстль, 1998, с. 17]. Отправление властных полномочий в казахском обществе сочеталось с обычной производственной
7 Джут— зимняя бескормица скота. Обычно вызван ранней оттепелью и последующим образованием наста и наледей, что приводит к невозможности добывания скотом корма из-под снега.
8 Удивительным образом эти периоды совпадают по времени с началом проведения крупных административных реформ в казахской степи. Возможно, это было следствием сознательной политики российских властей. Так, еще в 1763 г. оренбургский генерал-губернатор Д.В.Волков предлагал приучать казахов к земледелию в периоды джу- тов (см. [Земледелие, 1888]).
9 Существует и иная точка зрения, приверженцы которой утверждают, что родоплеменная структура казахов является прежде всего административно-военной или военно-потестарной (см., например, [Кузембайулы, Абиль, Казахская, 1997, с. 30 и др.]). Однако эта точка зрения не находит достаточного подтверждения источниками и, вероятно, служа своеобразным теоретическим обоснованием заведомо завышенного уровня развития социально-политической организации общества казахов-кочевников, является ошибочной.


58
А.Ю.Быков
скотоводческой практикой и не стало специализированным видом деятельности. В таких условиях объективно не могла возникнуть организация власти, характерная для европейской или даже джунгарской государственности. У казахов регулятором социальной практики служили не писаное право и государство, а обычай и община. «У киргизов почти никогда не было общей централизации власти и развивалось у них поэтому больше управление родовое» [Материалы, 19486, с. 217]. В обычном праве казахов отсутствовали постановления о государственных преступлениях, а положения о преступлениях против порядка управления занимали незначительное место [Фукс, 1981, с. 210]. В казахском социуме не существовало и регулярного налогового обложения, характерного для государственного устройства [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 22. 1842-1851 гг., л. 42об.; Чулошников, 1924, с. 215-217]. На наш взгляд, справедлив вывод В.А.Моисеева, что Казахское ханство — название условное, казахское общество накануне и в начальный период присоединения к Российской империи не имело собственной государственности, а находилось на ступени военной демократии [Моисеев, 1995, с. 22-26]. Сохранение и передача кочевой традиции происходили главным образом на уровне родовой общины.
Казахское общество было структурировано по кровнородственному, генеалогическому принципу, выразившемуся в существовании родоплеменной и жузовой организации. Вопрос о причинах и времени сложения жузовой системы является в науке дискуссионным. Наиболее обоснованной нам представляется точка зрения В.П.Юдина, считающего, что жузы возникли не позднее начала XVII в., когда их существование фиксируется письменными источниками [Юдин, 1992]. В состав трех— Улу (Старшего), Орта (Среднего) и Киши (Младшего, Меньшего) — казахских жузов входили союзы племен, племена, роды (ру11), поколения, подроды, отделения и аулы10  11 12. Существовала даже своеобразная внутриэтническая стратификация. Традиционно наибольшим авторитетом и влиянием среди сородичей пользовались казахи Старшего жуза, наименьшим — Младшего. Одновременно существовала и внутрижузовая иерархия родов и племен. В своих жузах наибольшим авторитетом и влиянием пользовались представители
10 Представляет интерес попытка опровергнуть эту версию (см. [Ирмуханов, 2001, с. 96-127]).
11 О формировании казахских ру см. [Жакин, 2000].
12 О генеалогии казахских родов более подробно см. [АВПРИ, ф. 122. 1748 г., д. 4, л. 1-19; 1769-1773 гг., л. 1-25; Сведения, 1867, с. 239-250; Танышпаев, 1925; Копеев, 1993].


Россия и Казахстан (XVII-X3X вв.)
59
родов жал аир (Старший), аргын (Средний) и алшын (алчин), ад ай (Младший жуз). Род для казаха был своеобразной «живой коллективной личностью, у которой есть свои достоинства и недостатки, своя слава и позор» [Седельников, 1907, с. 24]. Положение рода во внутри- этнической иерархии зависело от следующих показателей: происхождение13, численность, экономическая и военная сила. Причем три последние критерия взаимообусловлены (подробнее см. [Толыбеков, 1971, с. 251-293]).
Вне традиционной многоступенчатой таксономической лестницы кровного и генеалогического родства находились две эндогамные группы14, возводившие свое происхождение к иноплеменникам. Они не имели собственной родовой территории и проживали во всем ареале расселения казахов, не будучи членами общины. К первой категории — торе — относились Чингисиды15. Часто их именовали ак суек (белая кость) в отличие от остальных казахов, именовавшихся кара суек (черная кость). Появление этой группы связано с монгольским завоеванием, после которого потомки Чингис-хана приобрели в тюркской среде элитарный статус, связанный с якобы внеземным происхождением их предка и ставший традицией, закрепленной обычным правом. Так, Ж&т\ Жаргы предусматривало девятикратную ответственность кара суек за преступления против Чингисидов [Кляшторный, Султанов, 1992, с. 318-323]. Господствующее положение в общественно-политической жизни казахов до конца XVIII в. занимали пред¬
13 Так, уйсыны связывают свое происхождение с позднесакским племенным союзом У сунь, канглы — с Кангюй, кыпшаки — с кипчаками, алшынцы — с легендарным прародителем казахов Алаша-ханом, аргыны — с легендарным ханом Аргыном (сыном Алаша) и т.д. Интересные сведения по «легендарной» генеалогии казахских родов, объясняющие самоназвания родов, содержатся в материалах И.Шангина (см. [ЦХАФАК, ф. 1, оп. 2 доп., д. 85, л. 96-99об]). В рукописи содержатся сведения, что во второй половине XVIU в. более почетными стали считаться роды Среднего жуза. Это вызывало недовольство представителей Старшего жуза и в начале XIX в. переросло в конфронтацию, выразившуюся в массовой взаимной барымте. Другими источниками эти сведения пока не подтверждаются.
14 У казахов существовал обычай экзогамии, запрещавший браки между родственниками до седьмого поколения. На ак суек и асыл суек этот обычай не распространялся. Они были эндогамны, среди них встречались даже кузенные браки.
15 Т.И.Султанов отмечал, что термином «торе» обозначали не только нецарственных потомков ханов и султанов, но и более широкий круг знатных лиц. По его мнению, первоначально это слово обозначало «закон», но постепенно модифицировалось и в
XVII в. включало уже следующие семантические значения: «владетель», «господин», «судья» (т.е. носитель власти и закона) [Султанов, 1981, с. 142]. Однако в источниках
XVIII — начала XX в. термином «торе» среди казахов обозначены лишь Чингисиды.


60
А.Ю.Быков
ставители «белой кости». По сложившейся традиции, звание султана могли носить лишь Чингисиды, а ханом мог стать только султан [РГИА, ф. 1284, он. 223, д. 85. 1886 г., л. 19].
Ак суек были неподвластны суду биев (уже в XVIII в. источники фиксируют исключения из этого правила) и не подлежали телесным наказаниям за преступления. Все султаны имели особый уран — «Ар- кар», который не мог употребляться представителями «черной кости». Признаками внешнего почтения16 служили обращение к султану не по имени, а таксыр (господин), обязательное коленопреклонение, право пользоваться белой кошмой (атрибут чистоты и власти). Несмотря на высокий статус, авторитет, сочетавшиеся с необходимостью социально-политической регламентации и управления, функции султанов нельзя рассматривать в качестве административных обязанностей. Этот институт традиционного казахского общества, несомненно, следует относить к потестарной организации. Казахи «свободно вступали под главенство султана и так же свободно выходили из-под этого главенства, перекочевывая к другому султану» [РГИА, ф. 1284, оп. 223, д. 85. 1886 г., л. 19об.], более того, «султаны... если избирались иногда киргизами, то вовсе не для управления, а как стряпчие для внешних сношений» [ЦГА РК, ф. 64, on. 1, д. 151, л. 99об.-100]. Причем султаны призывались обычно «без всякого участия ханов» коллективным решением рода или племени [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 15-16].
Другую элитарную группу составляли отправители мусульманского культа в степи— кожа. Иначе их еще именовали асыл суек (хорошая кость). Они считались потомками Али, четвертого арабского халифа, зятя пророка Мухаммеда, что сакрализовало их генеалогию и определяло высокий социальный статус. Политическое влияние их в степи было незначительным, что объясняется относительной малочисленностью группы и слабой исламизацией традиционного общества казахов-кочевников17, а также сильной конкуренцией со стороны отправителей языческих культов— баксы [Мамынова, 1992, с. 114-
16 Несмотря на почтение, во многом справедливо замечание, что казахи «от всей глубины души ненавидят султанский род» [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 178. 1854-1867 гг., л. 68]. Причем народный суд в тяжбе султанов и даже ханов не всегда становился на их сторону. Весьма любопытный факт приводит И.Шангин: хана Вали в 1810 г. ударил по лицу один казах. Хан потребовал суда. Суд приговорил отрубить руку обидчику хана, но «вместо сего отрублен только рукав верхней одежды его». Все это происходило в присутствии хана Вали [ЦХАФАК, ф. 1, оп. 2 доп., д. 85, л. 164об.].
17 М.М.Сперанский отмечал, например, что казахи «веру исповедуют магометанскую, но смешанную с большими суевериями и противными оной обрядами» [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 26об.].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
61
135], несколько же позднее и со стороны среднеазиатских и татарских мулл. Высокая самооценка и стремление дистанцироваться от кара суек9 вплоть до обычая эндогамии, позволяют говорить о существовании в традиционном казахском обществе каст ак суек и асыл суек.
Сфера действия генеалогического родства была широка и пронизывала всю систему общественных отношений и представлений каза- хов-кочевников, являясь ее неотъемлемой составляющей. На низших звеньях родоплеменной организации (аул, отделение, род) патронимия регулировала вопросы наследования имущества, опеки, право левирата и аменгерства, материального обеспечения ритуалов, на уровне высших групп (племя, союз племен, жуз) — вопросы власти, идеологии, сношений с соседними народами [История, 1993, с. 192, 193]. Рассмотренные выше элитарные группы правомерно, на наш взгляд, считать и социальными группами.
Помимо социальной дифференциации на ак суек и кара суек существовала и их внутренняя стратификация. В первой группе она определялась генеалогией18, во второй существовали собственные сословно-корпоративные группы, принадлежность к которым была обусловлена личными качествами (сила, храбрость, опыт, ум, ораторское искусство, удачливость и др.) и половозрастными признаками. К таким корпорациям с открытым статусом относились категории биев, тарханов19, батыров, старшин (аксакалов).
Бии осуществляли функции судебной власти, руководствуясь адатом (нормами обычного права). В связи с тем, что не существовало определенных законодательных и судебных норм, использовалось и прецедентное право [Ахметова, 1990, с. 13]. Значительная часть дел решалась биями единолично, но в важнейших случаях решение выносилось на собрание. Иногда бии были фактическими родоправителя- ми20. Известны случаи, когда бии возглавляли и более крупные патронимические объединения [Танышпаев, 1993, с. 161-162]. Обычное право легитимировало привилегированное положение бия. По адату,
18 Осекиды — представители одного из поколений Чингисидов, родоначальником которого является Осек, жадигиды — соответственно потомки Жадига. И те и другие возводили свою родословную к Джучи — старшему сыну Чингис-хана.
19 Тарханы — лица, получившие от российских властей специальное разрешение на осуществление административных полномочий, а также зачастую право на освобождение от уплаты налогов и на дворянство. В первой половине XVIII в. тарханами чаще всего становились казахские батыры. Так, упомянутый выше батыр Джанибек был первым тарханом (см. [Материалы, 1948а, с. 45,46].
20 «Бий-судья... может занимать место в орде, не доступное, быть может, и для самих султанов» [Материалы, 19486, с. 124].


62
А.Ю.Быков
он обладал правом на бийлык— обычно Vio часть от размера иска, аипа и куна21, а в случае тяжбы имел преимущество перед остальными членами общины, за исключением аксакалов [Материалы, 19486, с. 147]. Несмотря на относительно широкие полномочия, власть биев основывалась на личном авторитете и доверии единоплеменников. «Бия слушают, когда убеждения его совпадают с убеждениями толпы его родовичей» [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 24. 1852 г., л. 3].
Институт батырства — военных вождей — в отличие от бийства представляли и кара суек, и ак суек22. Помимо военной организации батыры выполняли также функцию, которую условно можно назвать функцией судебных исполнителей23. Авторитет батыров был высок, и они могли сосредоточить в своих руках значительную власть. Так, предводитель восставших казахов в XIX в. Исет Кутибаров «собирал налоги, усмирял раздоры и исполнял должность судьи», но «называли его батыром, и он не признавал иного титула, считая, что этот ему наиболее подходит» [Залесский, 1991, с. 38-39].
Наиболее многочисленной группой с властными полномочиями были старшины. Этого звания могли достичь лишь люди, «обладавшие высоким интеллектуальным потенциалом, разносторонними знаниями и богатым опытом пастьбы скота»24. Не случайно поэтому их часто именовали «аксакалами» (букв, «белая борода», воспринималось как «мудрый старец»). Вместе с тем не возраст, а опыт и авторитет сородичей являлись главным основанием причисления к этой социальной категории (см. [РГИА, ф. 1284, оп. 223, д. 85. 1885 г., л. 19]). Существовала еще одна прослойка — баи. Они не обладали в XVII- XVIII вв. особыми властными полномочиями, отличаясь от остальных сородичей более высоким имущественным положением. Известны случаи, когда табуны лошадей достигали 5-10 тыс. особей, не считая овец.
Основная часть лично свободного населения — гиаруа — разделялась по хозяйственной специализации и имущественному положению, но на формирование социального статуса они оказывали незначитель-
21 Аип — штраф, кун — плата за кровь.
22 Известными батырами были ханы Аблай, Арынгазы, Абулхаир, султаны Нау- рызбай, Ералы и др.
23 В случае совершения преступления суд биев обычно присуждал виновника к уплате штрафа скотом. В случае невыполнения решения суда биев родом ответчика род истца получал право на барымту: назначенный штраф можно было забрать силой. Барымтачами также были батыры.
24 Хотя в источниках имеются отдельные свидетельства о переходе к наследственной форме передачи власти старшинами [ЦГА РК, ф. 64, on. 1, д. 151, л. 104; История, 1993, с. 197].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
63
ное влияние. Существовали следующие категории гиаруа: консы (пастух), егинши (занимающийся земледелием), байгуги (бедняк), жатак (букв, «лежащий», т.е. ленивый, обычно занимающийся дополнительно земледелием) и ряд других.
В основе механизма регуляции отношений у казахов лежали принципы патернализма и почитания старших (в широком смысле). Имущественная дифференциация в традиционной казахской общине являлась главным образом механизмом регуляции хозяйственной специализации. Случаи обнищания баев и, наоборот, накопления богатств бедняками редкостью не были и воспринимались как должное [Марков, 1976, с. 305]25. На определение социального статуса внутри родовой общины основное влияние оказывал личный авторитет, а на более высоких таксономических уровнях еще и положение рода.
На низшей ступени социальной иерархии находились лично зависимые кулы (рабы) и теленгуты26. Первые использовались лишь в домашнем хозяйстве или продавались на среднеазиатских невольничьих рынках, вторые могли выполнять особые поручения и даже участвовать в военных действиях. Постепенно социальный статус теленгута и кула сближался [Вяткин, 1940]. Правом владения рабами обладали представители как ак суек, так и кара суек (см. [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 17об.]).
Материальная и духовная культура казахов также была максимально приспособлена к кочевому образу жизни. Даже мусульманство было адаптировано к номадизму27. Казахи жили в юртах — округлых
25 Эпос также фиксирует, что прямой корреляции между богатством и общественным положением не существует. Так, в популярном лирическом айтысе (поэтическом поединке) побеждает не тот, у кого стихи красивее и голос мелодичнее, а тот, кто указал, что родственники соперника богатые, но жадные и глупые люди.
26 О происхождении теленгутов см. [Миллер, 1988, с. 68-69]. В этой же работе впервые в российской историографии казахи именуются собственным самоназванием. Хотя введение в научный оборот этнонима «казах» иногда приписывают В.Н.Тати- щеву, но его работы вышли несколькими годами позже. Ср., например, [Ерофеева, 1996, с. 37-60].
27 Но ни в коем случае не номадизм к мусульманству. Весьма показательно в этом отношении следующее свидетельство об обычаях казахов. «По магометанскому закону после всякого удовлетворения плотских страстей строго предписано полное омовение всего тела. Татары и все магометане исполняют этот закон весьма строго. Киргизы также знакомы с этим постановлением закона и признают необходимость его исполнения. Но так как очень часто обычай пересиливает закон, то нередко киргизы в зимние времена года, каждый раз, когда им следует произвести омовение, делают на „кереге“ (решетка кибитки) черточки, а летом уже по счету их производят омовения и таким образом приводят в исполнение предписание закона» [Ибрагимов, 1878, с. 240].


64
А.Ю.Быков
кибитках, покрытых войлоком. Время ее установки или разборки не превышало двух часов. В зимний период в ней часто содержали молодняк, так как стационарных хозяйственных и жилых помещений казахи до XIX в. не строили (см., например, [Маковецкий, 1886, с. 52; Ханыков, 1851, с. 56]). Домашние промыслы— обработка кожи и шерсти, ковроделие, дерево- и металлообработка обеспечивали личные нужды и потребности кочевого хозяйства. Продукцию ремесла на продажу и обмен община практически не производила. Орнамент, цвет и форма посуды, одежды, ковров, юрты, упряжи и т.п. выполняли символическую функцию и имели обрядовое значение. Одновременно они являлись средством передачи традиции. По форме и узору на верхней одежде можно было судить о половозрастном, имущественном положении, а также о принадлежности к определенному роду, иногда даже аулу и занимаемом в нем общественном положении [Казахский, 1958; Казахская, 1976; Ибраева, 1994].
В духовной культуре (без религии) можно выделить две основные сферы творчества: музыку и поэзию, которые чаще всего объединялись в песенном жанре. Специфической особенностью традиционной культуры казахов было отсутствие группового исполнения: ни хорового пения, ни оркестровой музыки в казахской степи до XIX в. не существовало28. На пирах кюйши (музыканты), акыны (певцы-импрови- заторы) и жырау (сказители) были желанными гостями и получали подарки и хорошее угощение29. Слава о них распространялась чрезвычайно быстро, и они имели значительный авторитет, который позволял в отдельных случаях даже становиться биями30. Устная литература, являясь общеэтническим консолидирующим достоянием, способствовала также выработке и консервации стереотипов [Муканов, 1942, с. 228-246]. Часто повторявшийся мотив казахского эпоса — мотив превосходства кочевника. Это проявлялось и в стойкости представлений в сознании кочевников, что кочевание — лучший способ жизнедеятельности: «Привычка к кочевой жизни так сильна у киргиз,
28 В народной памяти сохранилось лишь несколько имен сказителей XV-XVII вв., их имена были закреплены дополнительно легендами более позднего происхождения. К ним относится, в частности, Асан Кайгы жырау (Асан Печальный). По преданию, Асан выступал против откочевки Джанибека и Гирея (Керея) из Узбекского улуса, и все сохранившиеся стихи, посвященные этому событию, приписывают ему. Таким образом, традиция сохраняла не столько имя (хотя казахи были обязаны знать своих предков и родственников до седьмого поколения), сколько образ, фиксировавший необходимую для воспроизводства культуры и общественных отношений информацию.
29 Иногда дарили шелковый халат, а иногда и косяк лошадей.
30 Так, Бухар жырау Калкаман-улы был советником хана Аблая.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
65
что многие из них, сознавая выгоды оседлого быта, порядка и устройства, соглашаясь с пользой некоторых познаний, приобретаемых учением, оканчивают словами: „Однако кочевать лучше44» [Казахско-русские, 1964, с. 300].
Проникновение культуры извне было ограничено до минимума. Эта особенность нашла отражение в слабом восприятии мировых религий и их приспособлении к языческим культам, отказе от передачи традиции (информации) в письменной форме, «сохраняясь поныне (1823 г.) через одни изустные предания» [Внешняя, 1982, с. 155].
Традиционное казахское общество периода XV-XVIII вв. можно, согласно классификации Е.Шацки, отнести к интегральному типу традиционализма, когда в течение длительного времени остаются неизменными, соблюдаются и достоверно воспроизводятся в этнической и родовой среде издревле усвоенные традиции, «понятые как ценные для жизни и обеспечивающие ее благосостояние». Такой традиционализм «бывает удовлетворенным лишь в том случае, если традиционалистский взгляд проникает во все сферы — сферу политики, экономики, культуры и религии и объединяет их в общем понимании полученного от прошлого sacrum» [Шацки, 1990, с. 370]. Он характеризуется общественной тотальностью, когда вся жизнь индивидов подлежит общественному контролю31; он бессознателен, пока стабилен, культура при нем понимается как неделимое целое, а изменение фрагментов опасно для существования целого.
Российское общество также было по преимуществу традиционным, хотя и принадлежало к иному типу традиционализма. Главным хранителем и транслятором традиции выступала русская крестьянская община, но и иные институты и структуры выполняли эти функции. Лишь в XVIII в. Россия вступает на путь модернизации, будучи государством второго эшелона модернизации, для которых характерно так называемое догоняющее развитие (см., например, [Красильщиков и др., 1994; Модернизация, 1995; Хорос, 1996]). Периоды активного проведения внутренних реформ сменялись здесь периодами консервативной модернизации [Каменский, 1994]. В то же время Российская империя продолжала расширение своих пределов, причем для решения вопросов европейской политики и европеизации роль ресурсного источника зачастую играли восточные окраины. Последние, таким образом, втягивались не только в общеимперские процессы, но и в качестве периферийного региона в процессы модернизации.  * 331 	Даже интимная жизнь подлежала контролю общества. Например, после первой брачной ночи постель молодоженов выставлялась на всеобщее обозрение.
3 - 8740


66
А.Ю.Быков
В период Северной войны Петр I стремился поставить под контроль России трансконтинентальные торговые маршруты, проходившие через Центральную Азию. Кроме того, определенный интерес для казны представляли вопросы объясачивания местного населения и поиска полезных ископаемых, в первую очередь драгоценных металлов и камней. В качестве магистрального направления государем было определено движение к Индийскому субконтиненту. Для изыскания вероятных маршрутов караванной торговли в Азию было послано несколько экспедиций, наделенных широкими полномочиями. «Воротами в Индию» считали Персию и Казахстан, которые рассматривались в первую очередь в качестве территории транзитной торговли (см., например, [Бушев, 1978, с. 21-29; Казахско-русские, 1961, с. 31]). В 1714-1717 гг. был предпринят ряд попыток проникновения в Хиву. Во главе этих экспедиций стоял князь А.Б.Бекович-Черкасский. Маршрут движения экспедиций менялся, были испробованы сухопутный (через территорию, контролируемую казахами Младшего жуза) и водный варианты движения (по Каспийскому морю); предполагалось, что Амударья берет свои истоки в Индии, поэтому учитывался и вариант продолжения речного хода экспедиции. Менялся и количественный состав последней (в разное время— от 1500 до 17 600 человек). В качестве повода рассматривалось предложение о присоединении Хивы к России. Первые каспийские экспедиции окончились плачевно: по приказу хивинского хана Ширгазы руководителей российской экспедиции казнили [Извлечение, 1867; Попов, 1853].
В 1714 г. сибирский губернатор князь М.Гагарин доносил государю о больших запасах месторождений самородного золота в районе Яркенда. Петр I распорядился снарядить новые экспедиции вверх по Иртышу. Их численность не превышала 3 тыс. человек; первую возглавил И.Д.Бухгольц. Отличием иртышских экспедиций было не просто продвижение в Центральную Азию, но и закрепление за Россией новых территорий посредством строительства укрепленных пунктов. В инструкции, данной Гагариным, говорилось: «И первой город надлежит делать на помянутой реке Иртыше у Ямышева озера, и оттоль, усмотря, где надлежит, делать и иные городы» [Памятники, 1885, с. 135]. Экспедицией Бухгольца были основаны укрепления Ямышев- ское и Омское, однако в 1716 г. из-за противодействия со стороны джунгар она вернулась обратно. В течение 1715-1720 гг. в этом же направлении был снаряжен еще ряд экспедиций, основавших укрепления Железинское, Семипалатное и Усть-Каменогорское. Дальше всех смогла проследовать экспедиция И.М.Лихарева. Достигнуть Яр¬


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
67
кенда так и не удалось, однако удалось закрепиться в среднем Прииртышье, причем здесь у России возникли трения не только с Джунгарией, но и с казахами [Памятники, 1885, с. 126-422; Моисеев, 1998, с. 22-40]. Именно сибирский губернатор столкнулся с проблемой взаимоотношений с казахами. Начинаются переговоры казахских владетелей с российской администрацией, итогом которых стало обращение первых с просьбой о присоединении к Российской империи. В 1716-1718 гг. казахами был инициирован ряд предложений о заключении военного союза против джунгар, о развитии русско- казахской торговли, о взаимной выдаче преступников и др. Первое такое предложение было сделано Каипом 13 сентября 1716 г. Позднее с такими же предложениями обращаются Абулхаир, Мамай-султан и др. [Памятники, 1885, с. 152-166].
С 1725 г. казахские владетели отправляют ряд посольств к российскому двору, причем уже в этих переговорах поднимался вопрос о вхождении казахов в состав империи. Петр I, не желая усиливать противоречия с джунгарами, отнесся к этому отрицательно. В то же время Россия стремилась дипломатическими средствами смягчить нажим на казахов со стороны Джунгарии. Следующее посольство казахского хана Младшего жуза Абулхаира было отправлено в Петербург в 1730 г., и 19 февраля 1731 г. императрица Анна Иоанновна подписала указ о принятии казахов в состав Российской империи. Для приведения казахских владетелей к присяге в казахскую степь была направлена миссия во главе с крещеным татарином А.И.Тевкелевым. Он был наделен чрезвычайными дипломатическими полномочиями. 10 октября 1731 г. в урочище Манитюбе на Иргизе присягу приняли хан Абулхаир и ряд владетелей из числа его близких родственников и окружения32.
При приеме казахов Младшего жуза в подданство в 1731 г. казахи наделялись теми же правами и обязанностями, что и башкиры [Материалы, 1960, с. 12]. Последние владели землей на правах вотчинной собственности. Жалованная грамота о приеме башкир в подданство, а затем и Соборное уложение 1649 г. запрещали русским не только приобретать, но даже арендовать башкирские земли [Российское, 1985]. Оценки самого факта принятия подданства его субъектами были разнообразны. Для российского правительства в этот период
32 	Вопросы изучения деятельности посольства Сеиткула Койдагулова и Кутлумбета Коштаева, а также миссии А.И.Тевкелева освещены в литературе широко и подробно (см. [Вяткин, 1941; Аполлова, 1948; Бекмаханов, 1957; Шоинбаев, 1966; История, 1979]).


68
А.Ю.Быков
имела значение не столько правовая база системы протектората/вас- салитета33, сколько сам факт присоединения. Казахи априори рассматривались правительством в статусе находящихся под полной юрисдикцией России34. Принятие в подданство казахов с точки зрения внешнеполитической заинтересованности России имело целью установление дополнительного противовеса Джунгарии и должно было ослабить претензии последней на сибирские территории империи [Моисеев, 1998, с. 76].
Значительная часть казахской знати видела в присоединении к России возможность развития торговых отношений, вплоть до использования института двойного подданства для получения прибылей от торговли с патронирующими государствами, которые зачастую находились друг с другом в неприятельских отношениях, в том числе и из-за новых подданных35. Большинство казахов воспринимали добровольное подданство как военный и политический союз с Россией, своеобразное покровительство, которое должно было обеспечить степнякам мир и благополучие. Они придерживались мнения, что русские не будут стеснять свободу кочевников и причинять тем самым им вред, а подданство, коль оно добровольное, может быть прервано в одностороннем порядке в любой удобный для казахов момент [Россия, 1996, с. 19]. «Наконец, ордынцы поступали в наше подданство в полной уверенности, что правительство будет постоянно следить за их нуждами, и если поведет их к гражданственности, то путем не насильственным, а мирным, тихим» [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 68. 1858 г., л. 5]. Определенная часть жадигидов рассматривала приведение к присяге на верность в качестве «приведения в неволю», активно выступая против присоединения.
У представителей местной российской администрации также не существовало единой оценки начала присоединения. В.Н.Татищев,
33 В исторической литературе вопрос о характере зависимости казахских жузов от России в XVIII — начале XIX в. дискуссионен. Высказываются точки зрения, что первоначально функционировала система вассалитета, протектората, двоеданничества (по отношению к ряду владетелей), сюзеренитета и др. (ср., например, [Жиренчин, 1996, с. 99-104; Кузембай, Абиль, 1997, с. 27; Боронин, 2002; Ерофеева, 2001, с. 170-184]).
34 С 1771 г. «верноподданными» стали именовать казахов, кочевавших во внутренних районах империи, кочевавших во внешних районах— «неверноподданными» [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 18об.-19об].
35 Так, казахи продавали русские товары китайцам, а китайские — русским, пользуясь торговыми привилегиями в обоих государствах (см., например, [Международные, 1989, с. 95]). Аналогичным образом поступали алтайские двоеданцы (см. [Боронин, 2000, с. 29].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
69
сменивший на посту руководителя Оренбургской экспедиции умершего в 1737 г. И.К.Кириллова, считал, что принимавшие подданство казахи стремились получить односторонние выгоды. Поэтому, по его мнению, было нецелесообразным быстрое продвижение границ России на восток, на котором настаивал его предшественник [Геллер, 1997, с. 109]. Если И.К.Кириллов полагал необходимым скорейшее освоение Новой России, как он называл Оренбургскую степь, то
В.Н.Татищев не без основания видел в этом аферу стоящих за Кирилловым царедворцев— Остермана, Черкасского и Бирона [Кузьмин, 1987, с. 243].
Своеобразными были политические взгляды Абулхаира, который, с одной стороны, пытался укрепить собственную власть, опираясь на силу России [Танышпаев, 1992], и, с другой стороны, считал покровительство Российской империи единственным гарантом безопасности казахов (см., например, [Моисеев, 19836; Моисеев, 1991а; Моисеев, 19916]). К тому же, как отмечает И.В.Ерофеева, несколько преувеличивая способности хана Младшего жуза к политическому мышлению, присоединение представлялось ему «средством преодоления центробежных тенденций в казахском кочевом социуме, сохранения его этносоциальной идентичности, а посредством приобщения к новым ценностям европейского общества— преодоления этнокультурной изоляции» и поступательного развития казахского общества [Ерофеева, 1999, с. 321]. Видимо, с помощью России Абулхаир надеялся также расширить сферу влияния своей фамилии: подчинить себе хивинский престол и получить ханское достоинство у туркмен [Архив, 1869, с. 265, 266; АВПРИ, ф. 122, оп. 2. 1742-1753 гг., д. 8, л. 87-90; Прошлое, 1935, с. 326-328]. Несомненна заинтересованность Абулхаира в расширении территории кочевий казахов за счет уральской поймы [АВПРИ, ф. 122, оп. 2. 1747 г., д. 3, л. 190, 190об.]. Вместе с тем поведение Абулхаира в отношении России нельзя назвать последовательным, и зачастую корыстные сиюминутные интересы перевешивали его стратегические планы. «Абулхаир письменно уверял в своей преданности, а на самом деле грабил нас, где мог» [Мейер, 1865, с. 10]. По свидетельству Дж.Кэстля, Абулхаир планировал не только нападения на торговые караваны и российские поселения, но даже захват статского советника [Кэстль, 1998, с. 56].
При приеме в подданство казахов Младшего жуза в 1731 г. одним из обязательств российского правительства перед казахами была постройка города на р. Орь, где предполагалось разрешить русским торговать с казахскими и среднеазиатскими купцами [АВПРИ, ф. 122,


70
А.Ю.Быков
on. 2. 1731 г., л. 64-66об.]. Город должен был служить также укреплением, которым могли воспользоваться казахские правители в случае чрезвычайных обстоятельств, угрожавших их жизни, и т.п. Казахский хан Абулхаир, видимо, надеялся, что Оренбург станет его ханской ставкой. Фактически же город Оренбург, место расположения которого менялось трижды, стал центром российского административного управления. Именно здесь в 1739 г. приняли присягу о подданстве хан Среднего жуза Абулмамбет и один из сильнейших казахских султанов, Аблай. Принесение таких присяг периодически повторялось до 30-х годов XIX в. в Младшем и Среднем жузах. Вместе с тем Старший жуз, куда была направлена Жалованная грамота императрицы еще на имя хана Жолбарса, долгое время находился вне сферы влияния Российской империи. Лишь в 1819 г. значительная часть казахов этого жуза во главе со Сьюком Аблайхановым обязалась платить ясак. В 1824 г. новая группа депутатов казахов Старшего жуза известила «о добровольном вступлении в российское подданство со всеми земельными угодьями и скотом» [Внешняя, 1982, с. 631-633]. В 1825 г. еще ряд потомков хана Аблая, султанов Старшего жуза, — Адиль Аб- лайханов и Иргалы Адилев с подвластными им казахами приняли российское подданство [Вяткин, 1936, с. 231]. Постепенно усиливалось российское влияние в казахской степи, происходило строительство новых укреплений, управлявшихся из Омска и Оренбурга.
Более того, не все роды Среднего и Младшего жузов в начале XIX в. были зависимы от России. Часть казахов Младшего жуза подвергалась периодическим набегам со стороны хивинцев и туркмен- йомудов, а роды табын, чеклы, адай находились в прямой зависимости от Хивы. О благосостоянии находившихся в хивинской зависимости можно судить по сообщению Г.И.Данилевского: «Табынцы... до того бедны, что не платят почти никакой подати хану. Адаевцы... имеют достаточное скотоводство и платят дань Хиве, по требованиям, посылаемым к ним сборщиком зякета. Многочисленные отделения Чиклинского рода..; вносят ежегодно зякет и управляются хивинским чиновником» [Описание, 18516, с. 93]. С 1815 г. султан Арын- газы Абулгазиев возглавил антихивинское движение казахов «поколения» алим. В борьбе с Хивой он пытался опереться на помощь экспедиции А.Ф.Негри, следовавшей в Бухару. С этого времени по- ядился кордон и русские временные посты на Улу-Тургае и Аральском побережье [Внешняя, 1979, с. 453, 454]. При этом казахи признали подданство России, хотя и не признали власть утвержденного ею хана Ширгазы.


Россия и Казахстан (XVU-XIX вв.)
71
Оренбургский генерал-губернатор П.К.Эссен предложил провозгласить ханом Арынгазы, что позволило бы установить единоначалие в Младшем жузе. Император отверг это предложение, заявив, что сохранит верность данному Анной Иоанновной слову о передаче власти в Младшем жузе потомкам Абулхаира, а Арынгазы, приглашенный в столицу, был сослан в Калугу [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 236, л. 6об.-8].
В 1833 г. было основано укрепление Ново-Александровское на берегу Каспийского моря. Правительство указывало, что местным властям необходимо было «доказать кочующим близ Кизи-тама ордынцам и другим азиатцам, сей берег посещающим, что колония основана единственно на предмет торговли для обоюдных выгод заинтересованных в этом сторон» [Казачьи, 2000, с. 145]. Даже относительно «благополучные» адаевцы восприняли этот факт позитивно. По свидетельству Турпаева (1834 г.), «киргизы... радовались водворению русских и сближению торговли... хвалили русское правительство и желали единственно зависеть от него» [Дневник, 1867, с. 116-117]. Во время неудачного хивинского похода 1839-1840 гг. В.А.Перовского значительную часть его отряда составляли казахи [Оренбургский, 1999, с. 221-248]. Даже движение казахов под предводительством Исета Кутибарова не имело целью отторжение казахов от российского подданства. В конце концов Исет перешел на сторону правительства и способствовал освобождению от хивинской зависимости присыр- дарьинских чиклинцев [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 93. 1852-1860 гг., л. боб.] и присоединению Сырдарьи в нижнем течении к России. Для защиты казахов от вторжений хивинских войск и охраны торговых караванов в 1844 г. было построено укрепление Раим, ставшее первым на Сырдарье. Здесь русские власти даже способствовали восстановлению ирригационной системы Кувандарьи. Одновременно была произведена разведка побережья Арала и его островов [Описание, 1851а, с. 57]. Вылазки хивинцев вынудили российские власти овладеть укреплением Ак-Мечеть. При этом они пришли на помощь восставшим казахам [Добросмыслов, 1902, с. 352-412]. Было официально заявлено, что Хива не может больше претендовать на власть над казахами, поскольку «приняв однажды присягу на верность подданства России, сим самым уже не могут быть признаваемы иначе, как подданными Российской империи» [Сборник, 1914, с. 35]. Крепость была переименована в Перовск и стала одним из опорных пунктов российского влияния на Сырдарье.
С 30-х годов XIX в. осложнились русско-кокандские отношения. На территории кочевий Среднего жуза в 1834 г. кокандцы возвели


72
Л.Ю.Быков
укрепление Курган и попытались обложить налогами казахов. Российские войска под руководством С.Б.Броневского, шестикратно уступая в численности, укрепление взяли штурмом. Все это происходило во время движения Саржана Касымова [Бекмаханов, 1947, с. 206]. Его брат, Кенесары Касымов, провозгласил себя всеказахским ханом, но таковым признан был далеко не всеми казахами. Более того, попытка найти поддержку в Старшем жузе, часть которого находилась под влиянием Коканда, привела к обращению султанов и биев этого жуза с просьбой о принятии их в российское подданство. Стремление Кенесары распространить свою власть на киргизов, которые находились в вассальной зависимости от Коканда, привело и к обращению последних с просьбой о приеме в российское подданство [Асеев, 2002а; Асеев, 20026]. Для защиты верноподданных казахов от повстанцев и в целях организации системы управления вновь принявших подданство был основан ряд укреплений, ставших административными центрами: Тургай, Иргиз, Копал, Кокпекты [Макшеев, 1871, с. 23]. Причем уже с 1848 г. на казахов большей части Старшего жуза было распространено действие Устава о сибирских киргизах в рамках созданного Алатавского округа. Его пристав носил официальное звание «начальника Алатавского округа и киргизов Большой орды» [ЦГА РК, ф. 3, д. 636, л. 1]. В 1851-1852 гг. казахи Старшего жуза уплатили налоги, по размерам которых можно заключить, что власть Российской империи признавало подавляющее большинство казахов [РГИА, ф. 1265, оп. 13, д. 1. 1852 г., л. 12]. Процесс присоединения казахов Старшего жуза проходил без привлечения каких-либо дополнительных военных сил из Центральной России, что позволило генерал-губернатору Западной Сибири задать приехавшему из столицы П.П.Се- менову вопрос о впечатлении, «которое произвел на меня (П.П.Семе- нова. — А.Б.) приобретенный им скромно и почти незаметно для петербургских властей Заилийский край» [Семенов-Тян-Шанский, 1948, с. 193].
В 1850-х годах после ряда попыток строительства укреплений ко- кандцами в пределах, населенных казахами, принявшими российское подданство [РГИА, ф. 1265, оп. 13, д. 1. 1852 г., л. 4, 4об.], с целью предотвращения посягательства на российских верноподданных правительство принимает решение о целесообразности соединения Сибирской и Оренбургской линий и создания Сырдарьинской пограничной линии. Отряды Н.А.Веревкина и М.Г.Черняева с поставленной задачей успешно справляются, в краткие сроки и без серьезных потерь овладев) городами Джулек, Туркестан и рядом других и основав ряд


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
73
новых поселений. В составе этих отрядов участвовали и казахи, которые в большинстве своем занимали «прорусскую» позицию [Soviet, 1986, с. 136]. В обороне же этих укреплений казахи принимали незначительное участие. Интересно, что оборону Чимкента возглавлял один из потомков Кенесары, султан Саддык, а его родной брат Ахмет состоял в отряде Черняева, осуществившего штурм этого города [Кене- сарин, 1992]. Соединение пограничных линий произошло в 1864 г. Правительство решило, что цель обеспечения безопасности государственных рубежей и российских подданных достигнута, и не рекомендовало производить завоевание Коканда. Одной из внешнеполитических причин этого стало опасение осложнений с Англией [Хал- фин, 1960, с. 168]. Однако уже в 1865 г. генерал М.Г.Черняев с небольшим корпусом штурмом овладел Ташкентом, не встретив сопротивления со стороны городского населения. Реакцию высших сановников на военные действия в Туркестане можно понять по дневниковым записям министра внутренних дел П.А.Валуева. Под 25 июля 1865 г. в нем содержится следующая запись: «Ташкент взят генералом Черняевым. Никто не знает, почему и для чего... Министерства финансов и военное недоумевают. Есть нечто эротическое во всем, что у нас делается на отдаленной периферии империи. Амур, Уссура, теперь Ташкент» [Валуев, 1861, с. 60-61]. От вновь приобретенного владения правительство отказываться не стало, тем более что представители купеческого капитала Ташкента инициировали процедуру подачи прошения о подданстве.
С этого времени практически все казахи оказались в пределах Российской империи и «обратились из полупокорного народа в настоящих подданных» [РГИА, ф. 1291, оп. 82, д. 6. 1859 г., л. 76]. Благодаря этому произошло объединение этнической общности казахов в рамках одного государства, что стало одной из основных предпосылок развития национального, а не родового или жузового самосознания (см. [Кляшторный, 1996, с. 318; Валиханов, 1998, с. 140, 141]). О прогрессивности присоединения свидетельствуют и многие другие последствия: расширение культурных контактов с европейцами, развитие новых форм хозяйственной деятельности, ускорившийся естественный прирост населения и др. В целом, на наш взгляд, вполне убедительным представляется вывод, сделанный П.П.Семеновым еще в конце XIX в., что «киргизские племена и орды, стесняемые на севере крепкою русскою границею, а с юга подвергающиеся набегам соседних племен, одно за другим вступали в русское подданство. Ограждение этих новых русских подданных выдвигало русские форпосты


74
А.Ю.Быков
и русскую границу все далее и далее на юг и ставило новых наших соседей-кочевников в подобные уже упомянутым отношения к России, так что этот процесс присоединения все новых и новых областей не в силу какой-либо предвзятой мысли или завоевательных побуждений, а в силу совершенной необходимости должен был неминуемо продолжаться до тех пор, пока наконец русская территория не достигла твердой границы какого бы то ни было, хотя бы сколько-нибудь благоустроенного государства» [Речь, 1882, с. 9].
Параллельно процессу присоединения происходил процесс введения новой системы управления. Уже в начале 40-х годов XVIII в. сложились первоначальные черты концепции привлечения казахов к сотрудничеству с местной российской администрацией. Основаны они были на усилении экономической и политической заинтересованности казахов от приграничных российских властей, с одной стороны, и на разумном использовании имеющихся в распоряжении губернской администрации средств оказания силового давления — с другой36. В качестве главных посредников (проводников) между российскими властями и казахскими шаруа первоначально предполагалось использовать представителей султанского сословия [РГИА, ф. 1284, оп. 223, д. 85, л. 19об.]. Оренбургским губернатором И.И.Неплюевым37 и генералом фон Штокманом был разработан так называемый «запасной план», который был утвержден правительством 14 января 1744 г. [РГИА, ф. 1374, on. 1, д. 118. 1744 г., л. 3-20; Материалы, 1948а, с. 75- 85; История, 1992, с. 109-124]. План представлял собой проект военного окружения казахских степей с запада и севера путем соединения военных линий и их поэтапного продвижения в глубь степи, а также концентрации на границе регулярных и нерегулярных войск. Эта схема оказалась универсальной. Еще в 1850 г. западносибирский генерал- губернатор в отчете сообщал, что «преданность Киргизов Русскому
36 Г.Ф.Миллер, например, отмечал, что верноподданство казахов будет достигнуто тогда, когда они будут «служить смешено с русскими командами и не имеют других предводителей кроме русских» [Миллер, 1988, с. 69].
37 В историографии сложилось мнение, что И.И.Неплюев стал автором так называемого «жесткого курса» в отношении к нерусскому населению периферии Российской империи, в основе которого лежала политика «разделяй и властвуй». На наш взгляд, он продолжал идеи И.К.Кириллова, писавшего, что «ежели калмыки какую противность покажут, то мочно на них киргизцов обратить... а напротив того буде Киргиз-Кайсаки злобу иметь, то на них Калмык и Башкирцев послать» [ГАОрО, ф. 1, on. 1, д. 1, л. 321]. Следует признать, что И.И.Неплюев действительно внес существенный вклад в формирование правительственной политики Российской империи на Востоке.


Россия и Казахстан (ХУП-ХК вв.)
75
Правительству в ближайших к линии округах основана на расчете житейских потребностей и на торговых выгодах, а в отдаленных округах и волостях более на страхе» [РГИА, ф. 1263, on. 1. 1852 г., д. 2257, л. 6].
О весьма ограниченной возможности использовать силовые методы реализации решений российских властей можно судить по численному составу регулярных и нерегулярных войск на пограничных линиях. К 1747 г. Оренбургская линия включала 28 крепостей, 36 редутов, 3 казачьи станицы [Ерофеева, 1999, с. 261]. В девяти полках регулярной армии состояло в это время 7412 человек [АВПРИ, ф. 122, оп. 2. 1742-1753 гг., д. 8, л. 78]. На Иртышской линии к 1755 г. располагалось 5 крепостей, 10 форпостов, 29 редутов и 35 маяков [Ерофеева, 1999, с. 263, 264]. В 1815 г. численный состав в них возрос до 9245 человек при протяженности Сибирских пограничных линий в 2360 верст, к тому же в Омске проживало 10 330 человек, на Ишим- ской линии, включая жителей Петропавловска,— немногим более 14 тыс. человек. К 1801 г. плотность казачьего населения Приуралья, в первую очередь за счет искусственного прироста, увеличилась здесь до 29 588 душ обоего пола [Сдыков, 1996, с. 81, 89].
С увеличением численности казачества «число штатных крепостей уменьшено и полевые войска по вызову линейного начальника генерал-лейтенанта Лаврова вовсе выведены во внутренние губернии», поскольку «по опыту многих лет [войск] оказалось слишком достаточно для сохранения тишины и порядка» [РГИА, ф. 1291, on. 1, д. 319, л. 15об.; ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 9об]. Строительство линейных укреплений сопровождалось созданием форштадтов— сельских поселений. Так, в форштадте Петропавловской крепости в 70-х годах XVIII в. насчитывалось 200, а в районе Новоишимской линии — 795 крестьянских дворов. Специальные группы направлялись в глубь степи для ознакомления казахов с земледелием и ремеслами. Несколько сот казахов в 1780-1790-х годах вступили в казачье сословие, приняв христианство [Из воспоминаний, 2000, с. 293].
Казахские жузы рассматривались российским правительством в качестве обособленных административно-территориальных единиц, управление которыми прежде также производилось независимо друг от друга, но в 1759 г. его впервые попытались унифицировать, подчинив сибирские войска «по заграничным делам» оренбургскому генерал- губернатору [Крафт, 1898, с. 49].
Одновременно проводилась политика введения «непрозрачных» для казахов-кочевников границ. В Сибири это увязывалось с нежела¬


76
А.Ю.Быков
тельностью возможного казахско-джунгарского союза. Но она распространялась и на Оренбургское генерал-губернаторство. Чтобы предотвратить саму возможность перекочевки казахов в волжско-уральское междуречье, еще в 1740-х годах комендантам крепостей рекомендовалось устраивать осенние палы в степи по левому берегу Яика [История, 1992, с. 127, 128]. Это решение местной оренбургской администрации было одобрено Коллегией иностранных дел, причем ею было рекомендовано выжигать степи по обе стороны реки «в пристойных местах» [Крафт, 1898, с. 22]. В 1764 г. вновь был запрещен допуск казахов в десятиверстное пространство Сибирских линий, объяснялся этот шаг участившимися столкновениями между русскими и казахами на внутренней стороне Иртыша. Запрет продлился до 1788 г. [РГИА, ф. 1291, оп. 82, д. 3, л. 423, 423об.].
Постепенно формировался «образ другого». Переписка с казахской знатью и сведения российских представителей укрепляли убежденность правительства России в «варварских» обычаях казахов. Отрицательный имидж казахского этноса в глазах российского правительства складывался в результате многолетних взаимных набегов и барымты казахов, башкир и калмыков, а также неоднократных нападений казахов на русские поселения. В связи с этим в правительстве все чаще стали говорить о желательности изменения образа жизни кочевников, в частности казахов. К 1750-м годам в правительственных кругах уже утверждается официальное мнение, что «спокойствие в степи будет достигнуто тогда... когда киргизы обратятся к лучшему человеческому житию» [ЦГА РК, ф. 25, on. 1, д. 1471, л. 18об.]. Казахов рекомендовалось приучать к «людскости», для чего следовало постараться их «изменять во нравах». В то же время в правительстве вынуждены были признать, что казахи «в городах и вообще на одном месте жить не могут». Коллегия иностранных дел лишь рекомендовала оренбургскому генерал-губернатору по возможности способствовать тому, чтобы казахи «переменили свой бродячий образ жизни и сделались оседлыми» [ЦГА РК, ф. 25, on. 1, д. 1471, л. 18об.].
На наш взгляд, политический курс на трансформацию общества казахов-кочевников до 1760-х годов был гомогенен, так как против него никто не выступал; прерывист, так как акты, дублируя друг друга, исходили со значительными хронологическими интервалами; унифицирован, так как тон задавали представители правительства; наконец, непоследователен по причине слабого знакомства столичных политиков с конкретной социально-экономической, политической и культурной ситуацией на периферии империи и попытки проведения


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
77
крайне однообразных мероприятий в различных географических и этнических условиях, что не могло привести к желаемому результату. Не существовало и целостной концепции, каким образом проводить реформы в иноверческой среде, тем более среди номадов. Поэтому правительство поддерживало и инициировало такие мероприятия, последствия которых были бы прогнозируемы в кратко- и среднесрочной перспективе либо от которых можно было безболезненно отказаться, перейдя к противоположному курсу. В целом на протяжении первых трех десятилетий с начала присоединения реформы, проводимые российскими властями среди кочевников-казахов, были в значительной мере нефункциональны.
Положение качественно изменяется в 60-х годах XVIII в. На изменение направления российского правительственного курса оказал влияние ряд внутри- и внешнеполитических факторов. К внутренним, несомненно, следует отнести умеренно либеральный курс «просвещенного абсолютизма» правительства Екатерины II с ориентацией на инкорпорацию «неустойчивых подданных»38 в имперскую систему. Уделяя основное внимание европейским проблемам, кабинет Екатерины II передал часть своих полномочий губернским властям, тем более что ряд администраторов этого периода, в том числе Д.В.Волков, имели богатый опыт проведения реформ и на общеимперском уровне, а знакомство местной администрации с обычаями и нравами кочевников, хотя зачастую и недостаточное, было, несомненно, гораздо более полным, чем у ближайших приближенных императрицы. При этом было признано, что в отношении различных этнических, культурных и экономических составляющих империи возможен вариативный подход, даже в случае их географической и этнической близости. Определение социального статуса теперь более зависело от образа жизни (кочевник, земледелец), чем от конфессиональной принадлежности39.
38 	Этот термин, введенный Н.Г.Аполловой, достаточно точно отражает характер зависимости казахов от Российской империи [Аполлова, 1960, с. 94 и сл.]. О том, что статус казахов в российской социально-политической иерархии долго не был четко зафиксирован, можно судить, например, по тому, что в решении Государственного совета от 7 мая 1817 г. об образовании Астраханского казачьего войска казахи приравнивались к «иностранцам» [Казачьи, 2000, с. 143-144].
39А.Каппелер указывает, что со времен Екатерины II до вступления на престол Российской империи Николая I в определении социально-политического статуса ведущую роль играл жизненный уклад. Оседлость давала возможность занять более высокую статусную позицию по сравнению с кочевником. Во второй половине XIX в. возрастает роль критерия принадлежности к православной вере и усиливается роль расовой принадлежности. Исследователь замечает, что в середине XIX в. кочевые инородцы


78
А.Ю.Быков
По нашему мнению, первым крупным проектом реформ, направленным на трансформацию кочевого уклада жизни казахов, имевшим рациональное обоснование и предусматривавшим конкретный план реализации, следует считать проект начальника Сибирской линии генерал-майора И.И.Веймарна. Он был подан в Коллегию иностранных дел и обсуждался в ней в марте-мае 1762 г. [Крафт, 1898, с. 89, 90; Казахско-русские, 1961, с. 630, 631]. Предусматривалось создание условий для привлечения казахов к российским линейным укреплениям в такой форме, чтобы казахи искали постоянной защиты и покровительства со стороны России. В этом проект не отличался от предложений И.И.Неплюева 1740-х годов. Однако в проекте предлагался новый и весьма конкретный алгоритм действий администрации: 1) оказывать всяческую «помощь и правосудие», разрешая кочевать близ российских границ; 2) возвращать казахам пленных, бежавших в русские лагеря, крепости и форштадты, вместе с их имуществом; 3) знатным казахам возводить за казенный счет «хоромы» и разнообразные хозяйственные постройки; 4) заготовлять для казахов сено на зиму. По мнению И.И.Веймарна, эти мероприятия должны были способствовать постепенному изменению образа жизни кочевников. В обосновании он, в частности, пишет: «Заготовка сена впрок отучит киргизов кочевать зимой, в связи с заготовкой сена они будут заняты и в летнее время», скот, выращенный на сене, отвыкнет от тебеневок, постоянно проживая в стационарных жилищах, казахи «изнежатся» и станут вполне «способны к обучению к лучшему человеческому житию» [Крафт, 1898, с. 89-90].
К группе внешних факторов, оказавших влияние на функциональные изменения в колониальной политике, следует отнести трансформацию следующих внешнеполитических позиций: исчезновение Джунгарского ханства и перенос центра противоречий между Цин- ской империей и Россией в Центральную Азию (см., например, [Гуревич, 1983; Кузнецов, 1983; Моисеев, 1983в; Воскресенский, 1999]); стремление России расширить свои владения в Европе и— лишь в качестве сопутствующего фактора— расширение влияния на Востоке (за исключением русско-турецких отношений). Несомненно, что в конце XVIII в. на политику Российской империи оказала влияние Великая французская революция. Внешние факторы служили дополнительным стимулом реформирования колониального устройства,
были приравнены в правах к оседлым туземцам, и приходит к выводу, что в политике Российской империи времен господства в ней критерия жизненного уклада проводился эволюционистский цивилизаторский курс [Каппелер, 1997].


Россия и Казахстан (ХУП-ХЗХ вв.)
79
в том числе изменения статуса и хозяйственно-экономического состояния казахского населения.
В период «просвещенного абсолютизма» правительством был предпринят ряд общероссийских реформ, затрагивавших и казахов. Именно с этого времени можно говорить о серьезном влиянии внутренних реформ в России на русско-казахские отношения и русской общественной культуры на ситуацию внутри казахского социума, причем интенсивность давления на казахский социум была соразмерна тем трансформациям, которым подвергалось российское общество в целом. Политика культуртрегерства может рассматриваться в качестве инструмента политики «просвещенного абсолютизма» по созданию элементов гражданского общества на окраинах Российской империи.
До 60-х годов XVIII в. в России отсутствовал слой граждан. Первыми по-настоящему свободными от государства гражданами стали дворяне, которые в 1762 г. манифестом Петра III были освобождены от обязательной государственной службы [Фаизова, 1999, с. 99] и стали основой «гражданского строя». Это положение было подтверждено Екатериной II в Жалованной грамоте дворянству 1785 г. Причем сами понятия «гражданин» и «гражданская власть» вошли в повседневную лексику только после «Наказа» Екатерины И, по которому в качестве источника государственной и гражданской власти выступал государь, а сама гражданская власть приравнивалась к законодательной.
В период работы Уложенной комиссии появился ряд проектов, конкретизировавших эти положения. Особого внимания заслуживает «Проект законов о правах жителей или людей среднего рода», в комментариях к которому прослеживаются екатерининские идеи. Определенное внимание в проекте было уделено правам кочевников40. Предусматривалось жесткое законодательное оформление принципа сословной стратификации в форме деления всех граждан на три «государственных рода». К первому были отнесены дворяне и церковнослужители, ко второму — мещане, к третьему предполагалось отнести земледельцев и кочующих. По проекту кочевники наделялись правами эксплуатации природных богатств, торговли движимым имуществом и пушниной беспошлинно. Предусматривались также введение собственности на землю и защита правительством имущественных прав
40 	Авторами этого проекта стали депутаты Большого собрания Уложенной комиссии Унгерн-Стернберг (от Лифляндии), И.Рыдванский (от дорогобужского дворянства), С.Титов (от воронежского дворянства), А.Светушкин (от г. Епифани) и А.Анненков (от ливенского дворянства) [Сборник, 1882, с. 247-289].


80
А.Ю.Быков
граждан в установленном законами порядке [Сборник, 1882, с. 285]. Правительство наделялось широкими правами контроля. Земледельцы и кочевники объявлялись равноправными между собой российскими подданными. Проект предусматривал возможность постепенного перевода кочевников в «средний род государственных жителей». Основным условием изменения социального статуса являлось изменение статуса имущественного. Имущественный ценз, таким образом, должен был заменить сословный принцип.
Одной из основополагающих реформ екатерининской эпохи являлась губернская реформа. 7 ноября 1775 г. были приняты «Учреждения для управления губерний» [Российское, 1997, с. 167-320]. По ним империя была разделена на крупные административно-территориальные единицы — губернии, а те, в свою очередь, на более мелкие — уезды. «Учреждения» затрагивали вопросы управления городами и посадами. Екатерина II, по мнению Л.В.Гильченко, стремилась провести принцип децентрализации власти и создать отдельные самоуправляющиеся административно-территориальные единицы на местах [Гильченко, 1998, с. 10]. Кроме прочего, «Учреждения» официально урегулировали процесс купли-продажи земель и узаконили, таким образом, частную собственность на землю для определенных привилегированных социальных категорий граждан (ст. 346) [Российское, 1997, с. 253].
После выхода «Учреждений» А.А.Вяземский, И.А.Остерман,
А.А.Безбородко и П.В.Бакунин в докладе Екатерине II предложили провести комплекс мероприятий, способствующих, по их мнению, переходу ряда тюркских народов из кочевого состояния в оседлое, — посредством переселения их в район, ограниченный со всех сторон земледельческими поселениями. Обоснованием необходимости перевода кочевников на оседлость служила также и потенциальная угроза создания военно-политического союза между подвластными России кочевниками и Турцией. Оседание предлагалось проводить насильственными методами, а контроль за исполнением возлагался на российские регулярные войска [Канцлер, 1879, с. 466]. В результате этих действий предусматривалась возможность относительно безболезненного распространения общих законов Российской империи на кочевых «иноверцев». В проекте, в частности, отмечалось, что «помещение татар (тюрок. —Л.Б.) между древними российскими подданными, упражняющимися в хлебопашестве, и лишение способа обращаться их с народами, в дикости им подобными, послужит не только к уничтожению какого-либо вредного от них покушения, но получится и та


Россия и Казахстан (XVII-XLX вв.)
81
польза, что они, имея нужду по связи быть во всегдашнем обхождении с людьми, к порядочному общежитию преобыкшими, будут и сами приучаться к роду жизни своих соседей, к их трудолюбию, к нравам и к должному повиновению начальству» [Канцлер, 1879, с. 467]. В конце XVIII в. появился проект князя Г.А.Потемкина-Таврического, который предусматривал принятие мер, способствующих переводу казахов на оседлый образ жизни. Объектом должны были выступить казахи Среднего жуза. По мнению автора, их оседание способствовало бы созданию благоприятных условий развития транзитной торговли с Азией [Басин, 1971, с. 246].
Наряду с появлением проектов, имевших целью трансформацию традиционного кочевого общества казахов, в последней четверти XVIII в. российскими учеными предпринимались попытки теоретического обоснования необходимости таких преобразований. С.Е.Дес- ницкий рассмотрел отношение кочевников к собственности, исходя из концепции естественного права. По его мнению, основным объектом отношений собственности у кочевников являлся скот, который находился в частно-коллективной собственности «семейств» и «соседств». Вследствие такого «совокупного и нераздельного имения» кочевники не имеют «совершеннейшего понятия о праве собственности». Не обладая постоянным жилищем, беспрестанно передвигаясь с места на место, они «не имеют собственности в земле» и «разделения оной никакого не бывает». Десницкий заключил, что кочевники в тот период имели слабое представление о праве «отчуждения» [Десницкий, 1990, с. 60-61, 67-68]. Естественный вывод, к которому пришел автор, заключался в том, что раз нет юридических актов, подтверждающих земельное владение, значит, у кочевников отсутствуют права на землю. С некоторой модификацией эта концепция была принята в качестве основы последующих действий властей. Но наибольшее значение для дальнейшей политики России в Казахстане имели мероприятия, проведенные в Оренбургском крае в период деятельности генерал- губернатора О.А.Игельстрома. Эти реформы были реакцией российской администрации на крупное движение во главе с батыром Сры- мом Датовым, но именно тогда возникли многие механизмы, которые в той или иной степени были реализованы властями позднее.
Игельстром предлагал ослабить ханскую власть, утвердив в Младшем жузе одновременно нескольких ханов. В качестве претендентов им рассматривались родственники тогдашнего хана Нуралы— его сын, султан Ералы (Эрали), и племянник, султан Ишим (Есим). Однако они не оправдали надежд губернатора на прекращение вооружен¬


82
А.Ю.Быков
ных действий со стороны повстанцев [Казахско-русские, 1964, с. 118, 119]. После того как введение триумвирата в степи было признано нецелесообразным, губернатор вошел в правительство с предложением вообще упразднить ханскую власть, сообщая, что Нуралы «немало не попечается о благе народном, но еще к удовольствованию своего корыстолюбия разные оному притеснения чинит» [АВПРИ, ф. 122, оп. 2. 1775-1786 гг., д. 2, л. 189]. В конце ноября 1785 г. императрица одобрила идею упразднения ханской власти в Младшем жузе с условием, «если начальники родов станут привыкать к беспосредственно- му руководству наших главных там начальников военных» [АВПРИ, ф. 122, оп. 3. 1785 г., д. 2, л. 2об.-3]. Для управления Младшим жузом был создан Ханский совет, который возглавил Срым, причем власть нового административного органа базировалась исключительно на его личном авторитете. Губернатор отмечал: «При собраниях Сырым предлагает что Орде народ верит и исполняет» [Архив, 1869, с. 843]. Осознавая, что Ханский совет не являлся по своей сущности государственным органом управления, Игельстром начал создавать новую систему управления, основным звеном которой должны были стать расправы. Он предлагал осуществлять управление через чиновников из русских и казахов; первые были бы назначаемы, а вторые избираемы народом. Предлагалось привлекать к службе в расправах татар. «Расправам оным быть под апелляцией) Пограничного Суда в Оренбурге учреждаемого» [Архив, 1886, с. 355]. Половина мест в нем принадлежала казахам, половина— русским [Казахско-русские, 1964, с. 120]41. В силу ряда причин в 1799 г. этот орган был упразднен. В 1798 г. был учрежден аналогичный суд в Петропавловске для урегулирования вопросов с казахами Среднего жуза, однако и здесь он просуществовал только до 1801 г. [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 20об., 21]. Расправы создавались по родовому принципу, но предполагалось и их территориальное деление [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 20об., 21; ЦГА РК, ф. 64, on. 1, д. 151, л. 107об.; Юдин, 1997, с. 522].
Практически все реформы О.А.Игельстрома после его увольнения были отменены. В 1791 г. была восстановлена ханская власть. Ханом
41 	При Игельстроме в Пограничном Суде было 6 русских и 7 казахов. В 1799 г. высшим управлением для оренбургских казахов стала Оренбургская пограничная комиссия, созданная вместо Пограничного Суда (см. [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 319, л. 21об/-22; ф. 853, on. 1, д. 236. 1844 г., л. Зоб.; ЦГА РК, ф. 4, д. 6334. 1790-1868 гг.]), однако здесь этнический состав членов был принципиально иным: «Заседатели из киргизов не имеют даже совещательного голоса, а числом вдвое менее противу русских членов» [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 58, л. Зоб.].


Россия и Казахстан (XVH-XIX вв.)
83
был избран непопулярный среди значительной части родовой знати Ералы. В расправы были выбраны «низкие люди», которые дискредитировали этот институт, ханский совет был распущен, и, наконец, Срым Датов вновь был объявлен государственным преступником. В степи возобновились «воинские поиски», ответом на которые стало усиление вооруженного сопротивления казахов. Казахское общество было еще не готово к радикальному изменению механизма социального управления и политической организации. Против него резко выступали Чингисиды, терявшие свои привилегии, а знать кара суек пока оказалась неспособной осуществлять властные полномочия в рамках российских административных стандартов. Новые отношения российских властей и казахов еще не приобрели такого важного системного качества, как устойчивость. Вместе с тем реформы ОЛ.Игель- строма, несомненно, стали важным этапом становления в казахской степи российской правовой и политической системы.
Особое место в деятельности Игельстрома занимала конфессиональная политика. Основываясь на манифесте Екатерины II о веротерпимости, он сумел добиться создания в Уфе особого мусульманского управления— муфтиата, к ведению которого были отнесены и казахи [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 236, л. 2; подробнее см.: Вяткин, 1939]. Целью подчинения казахов его деятельности было предотвращение возможности интеграции казахов на почве мусульманства со среднеазиатскими государствами и Турцией. Однако это одновременно способствовало усилению позиций ислама в казахской степи и укреплению влияния татарских мулл и купцов (см., например, [Юдин, 1997, с. 517; Шевченко, 1999, с. 133]), ставших основными посредниками в русско-казахской торговле.
На наш взгляд, именно Игельстром явился автором так называемого курса «мирного завоевания степи», в основе которого лежали идеи постепенного введения административно-территориального деления в «иноверческой» среде, включения кочевников в российскую социально-политическую и административную структуры с постепенным уравниванием их правового статуса с русскими аналогами. Именно эта политика была применена российским правительством сначала в качестве эксперимента в Букеевской орде [История, 2000, с. 234-246; Быков, 2002, с. 414-420], а с 1820-х годов была постепенно распространена на казахов оренбургского и сибирского ведомств42.
42 	В 1824 г. Александр I писал: «Только мирным управлением, осторожностью, строгим и справедливым обхождением с киргизами можно достигнуть цели, но отнюдь


84
А.Ю.Быков
Важным каналом трансляции новых культурных и политических ценностей и способов хозяйственной деятельности стала система ама- натства. Молодые Чингисиды рассматривались не просто в качестве заложников; власти вполне осознавали, что молодежь должна была, в силу возрастных психологических особенностей, легче воспринимать инновации, и надеялись, что носители синкретичной культуры, заняв положенное им по праву генеалогического происхождения высокое место в традиционной структуре казахского кочевого общества, станут «каналами» их трансляции. Далеко не всегда надежды колониальной администрации оправдывались в полной мере. «Бывает, что воспитанный попечением правительства киргиз, окончив курс, отправляется в орду и в несколько недель вся полировка, все, что было к нему привито, сглаживается, он снова тот же киргиз» [Казахско-русские, 1964, с. 300]. Но в ряде случаев подобная культуртрегерская практика приносила желаемые результаты. Так, султан Ширгазы Каи- пов в конце XVIII в. был адъютантом графа Платона Зубова, фаворита Екатерины II. Казахи приглашали его для урегулирования крупных конфликтов между ними и колониальной администрацией и даже для решения внутриказахских споров [Вяткин, 1947, с. 22, 29]43. Воспитанный в русской дворянской среде, султан Джангир Букейханов, став ханом, принялся «перестраивать» Внутреннюю орду по российскому образцу. Сенатор Энгель, посетивший орду с ревизией в 1828 г. и отменивший значительную часть преобразований Джангира [Крафт, 1898, с. 155] как не соответствующих обычаям казахского народа, дал следующую характеристику его преобразованиям: «Всеми средствами предполагалось положить основание к введению в Орде Русского [образа] управления; оно могло постепенно ознакомить киргизов с выгодой нашей администрации и с теми улучшениями, которые впоследствии могли быть введены для пользы [всего] народа» [Архив, 19026, с. 197]. Поспешная политическая модернизация, как и предполагал Энгель, привела к массовому вооруженному выступлению казахов против хана в 1836-1837 гг., что не соответствовало интересам правительства. Вместе с тем после смерти Джангира Николай I передал управление Внутренней ордой Министерству государственных иму- ществ «на основании общих законов Российской империи» [ЦГА РК, ф. 4, on. 1, д. 373, л. боб., 14-14об.].
не оружием, которое должно употребляться в крайнем случае» (цит. по [Из истории, 1997, с. 200]). /
43 	Ширгазы даже имел на собственной печати гравировку двух львов, держащих корону, что является отражением влияния российской геральдики.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
85
Начало XIX в., на наш взгляд, стало переломным периодом в русско-казахских и русско-среднеазиатских торговых отношениях. Это было связано прежде всего с упадком товарооборота русско-европейской торговли. Вызванный континентальной блокадой внешнеторговый кризис 1807-1808 гг.44 коснулся и азиатского торга, но уже с 1809 г. торговое положение на сибирских линиях стабилизировалось, и начался постепенный прирост товарооборота. Наблюдается также изменение соотношения ввоза и вывоза: если прежде преобладал ввоз (см., например, [Сборник, 1868, с. 453; Сборник, 1880, с. 352; Сборник, 1901, с. 138-143; Архив, 1869, с. 631-660]), то теперь Россия приобретает положительное внешнеторговое сальдо. Центр торговли переместился в Прииртышье. Одной из причин этого стало относительное спокойствие среди казахов сибирского ведомства. В то время как в Младшем жузе происходили выступления султана Каратая против российских властей и султана Арынгазы против хивинских [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 236, 1844 г., л. Зоб.-8], в Среднем жузе серьезных возмущений казахского населения не происходило. В 1812 г. генерал Г.Н.Глазенап отмечал, что «Сибирская линия сделалась покойна, караваны наши с товарами... без всякого прикрытия ходят свободно» [РГИА, ф. 1291, оп. 81, л. 4].
Во втором десятилетии XIX в. вновь был увеличен импорт среднеазиатских товаров транзитом через казахскую степь, но пропорционально возрос и российский вывоз хлеба, юфти, меди, железа, промышленных изделий. Одной из основных экспортных статей России в Казахстан и Среднюю Азию становится мануфактура [Внешняя, 1979; Внешняя, 1980]. Для защиты российских товаропроизводителей и торговцев от иностранной конкуренции во втором и третьем десятилетиях XIX в. повышаются таможенные тарифы на ввоз и транзит импортной готовой продукции и понижаются на ввоз сырья. На вывоз и ввоз российских товаров— наоборот [Внешняя, 1972; Внешняя, 1979; Внешняя, 1985].
В начале XIX в. Россия, фактически отрезанная от европейского рынка, находит новый регион для применения торгового капитала — Центральную Азию, а европейский протекционизм (см. [Тарле, 1913]) породил протекционизм российский [Внешняя, 1979], выразившийся, в частности, в увеличении внимания к Востоку. В 1816 г., препровождая проект «Таможенных тарифов», председатель департамента экономии Н.С.Мордвинов подчеркивал: «Когда большая часть торговых
44 	В 1808 г. по сравнению с 1807 г. общий ввоз товаров сократился по России в целом на 10 млн. руб., вывоз — на 20,5 млн. руб. (см. [Внешняя, 1965, с. 447-454]).


86
А.Ю.Быков
источников в Европе, силою разных политических событий, закрылась, когда устрашенная торговая доверенность и на Балтийском море, и по всей европейской границе остановила изделия и капиталы, то, кажется, не было еще более побудительной причины, чтоб ту же торговую доверенность приласкать на границе азиатской и богатым источникам ее дать возможнейшую наклонность и силу» (цит. по JAp- хив, 1902в, с. 219]).
Внешнеторговые интересы России потребовали изменения политики в окраинных губерниях. Местная администрация стала весьма действенным инструментом экономического регулирования. Административные обязанности включали с этого времени обязательное составление торговых отчетов. Примечательно, что в инструкции, данной в 1819 г. председателю Оренбургской пограничной комиссии
В.Ф.Тимковскому, торговые обязанности предшествуют обязанностям политическим [Внешняя, 1979, с. 432]. Не ограничиваясь использованием казахских территорий в качестве транзитного пути, российские власти санкционировали разведку полезных ископаемых, к чему стремились привлечь и казахов [Крафт, 1898, с. 148, 149].
С изменением статуса Российской империи на международной арене, повлекшим смену политического курса, меняется и ситуация в Казахстане. Усиление экономической интеграции казахского общества в российские структуры не имело достаточной правовой базы и было неэффективно. Решение этого вопроса остро встало перед российской администрацией в начале 1820-х годов. Огромную роль в проведении внутриполитических реформ сыграли члены Государственного совета. После основания этого органа в 1810 г. Департамент государственной экономии в нем возглавил Н.С.Мордвинов. Находясь под влиянием идей западноевропейских политэкономов и просветителей — А.Смита, Ф.Бэкона, Фергюсона и др., Мордвинов, состоящий с некоторыми ^!з них в личной переписке, пытался проводить экономический курс государства соответственно их взглядам на гражданское общество. Адмирал выступал за предоставление политических прав широким социальным слоям, неприкосновенность частной собственности, в том числе и на землю. Эта идея уживалась у него с идеей невозможности немедленного освобождения от крепостной зависимости, которому, на его взгляд, должно было предшествовать укрепление гражданского строя [Леонтович, 1995, с. 56-61].
Не обошел он вниманием и Азиатский регион империи. По его мнению, Россия была способна восстановить внешнеторговый статус за счет расширения азиатской торговли. Параллельно с развитием


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
87
транзитной торговли требовались и крупные социально-экономические преобразования. От лица департамента Мордвинов высказывался за необходимость ненасильственной интеграции казахов в имперские структуры. «На киргизской степи завоевывать нечего, и мы напрасными ополчениями лишь только отогнать можем вовсе кочующие по ней орды» [Архив, 19026, с. 182]. В силу сложившихся условий Н.С.Мордвинов полагал, что среди казахов целесообразно развивать экстенсивное и интенсивное коневодство. «Только тогда можно ожидать... успеха со стороны киргизов, трухменцев и прочих кочующих на востоке народов» [Архив, 19026, с. 178].
Средствами проведения новой политики Н.С.Мордвинов считал следующие: 1) скупка и мена товаров животноводческих на земледельческие; 2) усиление «общения» между «иноверческим» и русским населением; 3) усиление контактов между казахами и нерусскими народами Поволжья; 4) развитие иностранного землевладения в Сибири, которое способствовало бы увеличению поступлений в казну и развитию культурных контактов (привлечь «искусство и капитал из Англии», построить железную дорогу, разрешить свободную продажу земли по низким ценам «50 коп. медью за 1 дес. или даже даром большими участками»); 5) развитие торговли и промышленности; 6) развитие образования, под которым подразумевалось в первую очередь сельскохозяйственное просвещение [Архив, 1902а, с. 152; Архив, 19026, с. 178; Архив, 1903, с. 47, 195, 329, 476, 478]. Предполагалось, что в результате такой политики «Сибирь перестанет быть дикою пустынею» и будет приносить казне выгоду. «Просвещение и роскошь смягчили бы нравы, ныне дикие и, утончая вкус», изменили бы обычаи и менталитет коренных народов. Долгосрочный план, по мысли Н.С.Мордвинова, должен был сопровождаться постепенным введением элементов гражданского строя как на окраинах, так и в центре. Ряд предложений Мордвинова был одобрен Александром I [Внешняя, 1979, с. 439].
Н.С.Мордвинов оказал определенное влияние на формирование взглядов известного администратора и реформатора М.М.Сперанско- го [Внешняя, 1979, с. 57]. Его сибирские реформы нельзя, на наш взгляд, рассматривать вне контекста его либеральных взглядов на общество и идеальное государственное устройство. В духе французских и английских просветителей главным рычагом изменения общественных нравов он считал право. Именно поэтому Сперанский уделил такое большое внимание в своей деятельности составлению законопроектов, уставов, уложений и т.д. Надеясь подчинить исполнительную,


88
А.Ю.Быков
включая монаршую, власть правовым нормам, он стал инициатором создания и публикации свода российских законов [Леонтович, 1995, с. 120-134]. В своих проектах он рассматривал в качестве обязательного условия необходимость разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Он предлагал ввести единообразное управление во всех регионах, но предоставить им определенную автономию во внутреннем управлении. В «Кратком начертании государственного образования» предлагалось ввести представительство посредством создания волостных, окружных и губернских дум. М.М.Сперан- ский намечал внедрить в России выборную систему, которую он планировал применять по отношению к представителям не только законодательной ветви власти, но и судебной (посредством выборов депутатов, которые смогут избирать суд) и даже исполнительной, вплоть до губернского правления; решающее же слово должен был иметь «канцлер» думы [Сперанский, 1961, с. 229, 230].
Уже в это время М.М.Сперанский обращал внимание на необходимость развития окраин. В § 10 «Манифеста об общем учреждении министерств» главной задачей Министерства внутренних дел определялось распространение земледелия и промышленности. Во второй его части М.М.Сперанский дает некоторые уточнения к средствам развития: таковыми должны были стать «колонии, внутренние переселения и разные ветви хозяйства, фабрики, внутренняя торговля, почты и публичные здания» [Политическая, 1996, с. 357].
В 1819 г. М.М.Сперанский был назначен генерал-губернатором Сибири45. Александр I предписывал ему заняться ревизией местной администрации и «сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края и сделать оному начертание на бумаге» (цит. по [Дамешек, 1986, с. 35]). В июне 1821 г. для рассмотрения проектов Сперанского был образован особый Сибирский комитет. В его состав вошли крупнейшие государственные деятели того времени46. О важности изменений, внесенных с помощью нового законодательства в политическую жизнь, право и жизненный уклад нерусских народов, в механизмы административного регулирования и др., свидетельствуют разнообразные данные. Трансформации под¬
45 О причине приезда М.М.Сперанского в Сибирь см. [Кодак, 1988, с. 114-123].
46 Военный министр и председатель Департамента военных дел Государственного совета А.А.Аракчеев, министр финансов Д.А.Гурьев, управляющий Министерством внутренних дел В.П.Кочубей, канцлер, член Государственного совета Б.Б.Кампен- гаузен и член Государственного совета М.М.Сперанский. Делопроизводителем был назначен Г.С.Батеньков.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
89
верглась даже административная лексика. Взамен бытовавшего прежде термина «иноверцы», выражавшего неправославное происхождение неславянских народов, было введено понятие «инородцы», отражавшее в первую очередь этническое, а не конфессиональное содержание.
По «Уставу об управлении инородцами» последние были разделены на различные социальные категории. Критерием социально-правового ранжирования послужил хозяйственно-бытовой уклад: были выделены оседлые, кочевые и бродячие «инородцы». § 15 определил равенство оседлых «инородцев» с россиянами «в правах и обязанностях по сословиям, в которые они вступают». Управление оседлыми «инородцами» осуществлялось в соответствии с общими для империи «узаконениями и учреждениями». § 24 указанного Устава определял их правовое равенство с крестьянским сословием, но они «отличались от оного в образе управления». Был разрешен переход из одной правовой страты в другую [Материалы, 1960, с. 109].
Ббльшая, по сравнению с другими азиатскими народами Российской империи, автономия во внутреннем управлении предоставлялась казахам, что подтверждается принятием для их административного регулирования отдельного «Устава об управлении сибирскими киргизами», который, хотя и декларировался в качестве детализирующего общие положения упомянутого выше законодательного акта, на практике рассматривался как самостоятельный правовой свод.
Созданная Область сибирских киргизов не имела изначально определенных южных границ [РГИА, ф. 1291, оп. 32, д. 58, л. 4об.; ЦГА РК, ф. 338, д. 933. 1821-1838 гг., л. 7]. Границы округов и волостей определялись в процессе их создания, и то зачастую весьма условно. В каждый округ входило 15-20 волостей. Волость состояла из 10- 12 административных аулов, объединявших 50-70 «дымов» или «юрт», т.е. каждый административный аул состоял из нескольких хозяйственных (собственно) аулов. Во главе окружного приказа стоял старший султан в чине майора, при нем находилось четыре заседателя — два русских и два казаха. Все указанные представители администрации со стороны казахов избирались последними сроком на три года (ага-султан, старший султан) и два года (заседатели) и были подотчетны областному начальнику и генерал-губернатору. Русские заседатели назначались генерал-губернатором Западной Сибири. Во главе волостей стояли волостные султаны, которые избирались прямыми выборами сроком на три года.
В оценках, насколько удачным оказалось внедрение новой административно-территориальной системы, очевидцы и исследователи


90
А.Ю.Быков
существенно расходились. Производивший учреждение Каркаралин- ского внешнего округа С.Б.Броневский так оценивал значение введения округов: «Киргизы платят ясак в казну и, конечно, получают желанную цивилизацию, если терпение и постепенность без торопливости соблюдаемы будут [и не будут отбирать у них кочевые места, которыми они дорожат (примеч. С.Б.Броневского. — А.Б.)\» [Из воспоминаний, 2000, с. 241]. Иначе оценивал последствия принятия Устава 1822 г. известный востоковед В.В.Радлов, отмечавший, что «введение Устава действительно внесло успокоение в степи и придало бблыную устойчивость и силу киргизскому управлению... Но нельзя отрицать, что с установлением порядка благосостояние народа уменьшалось» [Радлов, 1989, с. 343-344].
Проведенные в начале 1820-х годов административно-управленческие реформы имели целью оптимизировать управление краем и привели к кодификации системы управления коренными народами востока России, в частности казахами. Открытие первых внешних казахских округов состоялось в 1824 г., процесс их повсеместного введения растянулся, как и предполагал М.М.Сперанский, на десять лет. В Среднем жузе последний округ открылся в 1834 г. Вместе с тем «Устав о сибирских киргизах» оказался настолько удобным, что его использование продолжалось до 1868 г., к тому же его положения были распространены на казахов Старшего жуза, постепенно принимавших российское подданство.
На наш взгляд, реформы, предложенные М.М.Сперанским для управления Сибирью, особенно «Устав о сибирских киргизах», являлись попыткой практической реализации им своих взглядов. Для этого существовали определенные предпосылки. С одной стороны, ко- чевники-казахи представлялись ему tabula rasa, а их родоплеменная структура расценивалась им как основа для формирования «федеративного общества» [РГИА, ф. 1284, оп. 223, д. 85, л. 19, 19об.], с другой стороны, в их среде отсутствовало право личной зависимости, характерное для России в целом.
Существовали и иные проекты. В 1822 г. оренбургским генерал- губернатором П.К.Эссеном был разработан-проект «Устава об управлении оренбургскими киргизами». Проект был принят за основу и после доработки 31 января 1824 г. утвержден императором Александром I под названием «Утвержденное мнение Комитета азиатских дел относительно преобразования управления Оренбургским краем» [Материалы, 1960, с. 205-210]. «Утвержденное мнение» не уделяло особого внимания проблеме трансформации традиционного общества, хотя


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
91
и предусматривало некоторые нововведения: разграничение территорий без учета родовой дислокации, законодательное закрепление различий в управлении Внутренней ордой и тремя частями Зауральской Орды; внутреннее межевание в рамках частей не проводилось. Уже в этом документе было предусмотрено подчинение кочевников комендантам пограничных крепостей — прообраз будущих дистанций у казахов, которые пока вводились для управления казачеством. Во главе частей становились султаны-правители, которые должны были избираться, но «для первого раза» — назначаться из числа преданных Российской империи султанов. Прецедент стал практикой. Казахский хан Ширгазы, не имевший к этому времени никакой реальной политической власти, был вызван в Оренбург и назначен «первоприсутствующим Оренбургской пограничной комиссии». Новые административные единицы — «аулы» управлялись старшинами, а племена — «частными правителями», которые выбирались на различные сроки. Общее управление казахами было отнесено к компетенции Пограничного управления и оренбургского военного губернатора.
Таким образом, в 1822 и 1824 гг. российское правительство произвело кодификацию законоположений об управлении казахским населением Западно-Сибирского и Оренбургского генерал-губернаторств. Попытка, предпринятая М.М.Сперанским в Сибирском комитете по сближению правового положения населения губерний и унификации законодательства в отношении коренного населения, успеха не имела. Были распространены новые судебные системы при сохранении значительной автономии в решении внутриобщинных вопросов. Это отражало и реальную ситуацию в управлении казахами.
Впервые достаточно ясно различия в подходах к управлению казахским населением Оренбургской и Сибирской губерний обозначились еще в начале 60-х годов XVIII в., когда Правительствующий сенат с интервалом менее чем в один год утвердил два противоречащих друг другу проекта. В основу проекта генерала И.И.Веймарна (Сибирь) была положена идея перевода кочевников-казахов в оседлое состояние. На наш взгляд, по причине личной неприязни со стороны Екатерины II к автору был отвергнут аналогичный проект оренбургского генерал-губернатора Д.В.Волкова и утвержден план действительного статского советника П.И.Рьгчкова, предусматривавший консервацию сложившихся в казахском обществе социально-экономических отношений. С середины 20-х годов XIX в. различия в управлении автохтонным населением указанных губерний стали отчетливо проявляться в административной и законодательной практике. Так, в си¬


92
А.Ю. Быков
бирском ведомстве была создана система льгот с целью постепенного перевода казахов в «оседлое гражданское состояние», и предпринимались попытки «приобучать» их сенокошению, «домообзаводству», ремеслам и особенно земледелию. Оренбургские власти, напротив, запрещали казахам заниматься земледелием, полагая, что это нанесет серьезный урон экспорту российского хлеба в степь и ослабит зависимость казахов от России. Один из чиновников высказался по этому поводу весьма откровенно: «Я не завлекаюсь гиперболическими желаниями филантропов устроить киргизов, просветить их и возвысить их на степень, занимаемую европейскими народами. Я от всей души желаю, чтобы никогда они не сеяли хлеба и не знали не только науки, но и даже ремесла; но вместе с тем всемерно желал бы научить их кушать наш хлеб и употреблять наше простое сукно и другие грубые изделия России» (цит. по [Бекмаханов, 1947, с. 117]).
Отрицательное отношение к вопросу оседания казахов получило развитие в мероприятиях В.А.Перовского. Он отмечал: «Выгоды России требуют, чтобы земледелие между киргизами не распространялось, ибо с производством собственного хлеба не будут они нуждаться в русском, вместе с чем уменьшится количество скота, промениваемого в России, и за скот этот надо будет платить не хлебом или произведением наших фабрик, а чистыми деньгами, которые пойдут в Хиву и Бухару за английские товары» [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 66, л. 56].
Существенные отличия наблюдались и в принципах привлечения коренного населения на государственную службу. В оренбургском ведомстве сложилась практика приоритетного привлечения Чингиси- дов. В случае равнозначного их положения в административной иерархии с кара суек султаны получали больший размер вознаграждения и земельного надела. Хотя юридически была закреплена выборная система занятия должностей, на практике здесь сложилась система назначения на должность. В казахских округах Западной Сибири существовала выборная система, и должности замещались независимо от социального статуса в традиционном обществе.
По Уставу 1822 г. округа сибирских казахов должны были соответствовать родовым кочевьям; в законоположениях, относящихся к Оренбургу, этот принцип закреплен не был. Юридически зафиксированные различия в критериях административно-территориального разделения на практике не имели существенного значения, так как и сибирские власти игнорировали принцип «родовой территории».
Формально налогоплательщиком в обоих ведомствах являлась семья. Однако система обложения имела принципиальные отличия.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
93
В Оренбургской губернии был введен кибиточный сбор в размере 1,5 руб. серебром без учета имущественного статуса, в Западно-Сибирской действовала ясачная система. В качестве ясака вносился натурой 1% от общей численности скота, а позднее— его денежный эквивалент. С 1830-х годов ясак собирался уже исключительно в денежной форме, причем цены за ясачный скот были занижены властями по сравнению с рыночными в 1,3-2 раза [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 348, л. 114—115об.]. От налогообложения здесь освобождались семьи, имевшие менее двадцати голов скота, приравненных к лошадям. С целью развития караванной торговли в западносибирском ведомстве верблюды были объявлены не облагаемой налогами статьей движимого имущества.
Различия в системах управления часто дополнялись личными симпатиями или неприязнью генерал-губернаторов к подведомственному населению, что наносило ущерб интересам государства. Показательным является пример отношения к руководителю восставших казахов внешних округов Сибири Кенесары Касымову, получившему теплый прием и реабилитацию у оренбургского генерал-губернатора В.А.Пе- ровского [Бекмаханов, 1947, с. 243-249].
В вопросе о различиях методов управления казахами правительство занимало выжидательную (нейтральную) позицию, видимо, по той причине, что рассматривало сложившуюся ситуацию в качестве эксперимента, который позволил бы наглядно выяснить, чья точка зрения наиболее перспективна и чьи методы управления и приемы обращения с местным населением наиболее адекватно ее отражают. Лишь в конце 50-х годов XIX в. оренбургский генерал-губернатор А.А.Кате- нин осознал настоятельную необходимость унификации системы управления коренным населением, о чем и сообщил в правительство [РГИА, ф. 1263, on. 1, д. 2751, ст. 157 (кор. 35), л. 142об.]. Процесс правовой унификации получил юридическое оформление в ряде указов, но окончательно — лишь с принятием в 1868 г. «Временного положения об управлении степными областями Оренбургского и Западно-Сибирского генерал-губернаторств», в котором нашла отражение сибирская и оренбургская административная практика и появился ряд принципиально новых положений.
Во второй половине 50-х годов XIX в. правящими верхами России были инициированы крупные социально-политические реформы, которые коснулись и центра, и периферии. Несомненна их взаимосвязь с внешнеполитическими неудачами России, в первую очередь с поражением в Крымской войне и дискриминационным Парижским миром,


94
А. Ю. Быков
по которому Россия потеряла возможность свободного прохода судов через проливы Босфор и Дарданеллы. Боясь возможного сопротивления со стороны Великобритании, Александр II приказал прекратить наступление в Средней Азии [Валуев, 1961, с. 60, 61]. Между Российской и Британской империями была достигнута договоренность о создании в Туркестане «нейтрального пояса» [Сборник, 1952, док. 12]. Несмотря на это, местные власти и войсковое начальство продолжили территориальные захваты (см. [Халфин, 1960, с. 121-198]). При этом они вынуждены были так поступать ввиду создавшегося административного и законодательного «вакуума» вследствие трений между различными ведомствами. Так, по вопросу о продвижении границ России на юг Д.А.Милютин писал, что Военное министерство рассматривало проекты дальнейшего продвижения в Центральную Азию, в то время как МИД «успокоительными заявлениями связывал себе руки в дальнейших действиях» [ОР РГБ, ф. 169, папка 15, д. 1, с. 250]* .
В условиях внешнеполитического кризиса Александр II решился на проведение крупных внутренних реформ с целью политической и экономической модернизации государства. По приезде из Парижа он обратился к представителям московского дворянства со словами: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу»47  48. В это время впервые колония, пусть и опосредованно, стала реально влиять на политику центра. В подготовительных комиссиях и комитетах были задействованы лица, работавшие в казахской степи— А.ИЛев- шин, П.П.Семенов, Г.Н.Потанин, А.К.Гирс49. Вероятно, с одной стороны, предшествующая служба наложила на них определенный отпечаток и при отношении к казахам как к менее цивилизованному народу этот народ выгодно отличался от российских крестьян личной свободой своих представителей; с другой стороны, возможно, что уже в это время рассматривалась взаимная связь между процессами осво-
47 О противоречиях во взглядах министров финансов, военного и министра иностранных дел см., например, [ОР РГБ, ф. 169, карт. 10, № 17, л. 246-247; Милютин, 1997, с. 22; Валуев, 1961, с. 60-61].
48 В историографии утвердилось мнение, разделяемое и нами, о том, что Александр II боялся социальных взрывов, следствием чего и стала отмена крепостного права. Однако весьма интересно и следующее замечание: «Обращаясь к дворянству, он (Александр II. — А.Б.), естественно, должен был использовать доводы, которые на дворянство производили бы наибольшее впечатление» (см. [Леонтович, 1995, с. 179, 190]).
49 Об их деятельности в период подготовки реформы по освобождению крестьян от крепостной зависимости см. [Литвак, 1991, с. 79-86; Попов, 1990, с. 39,60, 74].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
95
вождения крестьянства, колонизации и реформами в колонизуемых окраинах. Эти реформы были подготовлены и проведены под руководством членов «крестьянских комитетов» Д.А.Милютина и А.К.Гирса в 1867 и 1868 гг. Несомненна взаимосвязь процессов колонизации степи и Манифеста 19 февраля 1861 г.
Правительством стала поощряться инициатива местных властей по «учреждению» среди казахов оседлости. В июле 1861 г. Комитет министров поручил оренбургскому генерал-губернатору составить правила о переходе казахов к оседлости. Перед А.П.Безаком был поставлен вопрос: «Не представится ли возможности отводимые для оседлого населения киргизов земли предоставлять им в полную собственность», и «не представится ли потом возможность приобретать землю?» [ЦГА РК, ф. 25, on. 1, д. 1471, л. 20]. Этот же вопрос обсуждался в связи с определением перспектив развития промысловой и промышленной колонизации. С созданием Особой комиссии по пересмотру Горного устава в 1861 г. Министерство финансов возбудило вопрос о возможности приобретения земли либо у казахов, либо у государства для стимулирования развития частного предпринимательства и обеспечения его надежными гарантиями. Существовавшие законодательные акты не позволяли с точностью определять юридического владельца земель. По тогдашнему законодательству самовольные захваты территорий не могли рассматриваться в уголовном порядке, поскольку вопросы земельных отношений Уставом 1822 г. были отнесены к компетенции суда биев [Материалы, 1960, с. 162].
Во избежание инцидентов, связанных с самовольными захватами земель как российскими промышленниками, так и казахами, и для защиты «прав киргизов» правительству рекомендовалось предоставить казахам право добровольной продажи и сдачи в аренду земель, что к тому же должно было позволить «водвориться русскому населению в степи без оскорбления народного чувства киргизов, следовательно, послужить к сближению и слиянию их с русской народностью и привитию начал гражданственности, без всяких насильственных мер со стороны администрации» [РГИА, ф. 1291, оп. 82, д. 7, л. 7об.].
После введения Уставов 20-х годов XIX в. российское правительство долгое время не решалось на проведение крупномасштабных законодательных реформ, позволяя казахам «привыкнуть» к существующему порядку как к данности50. Когда наконец, по его мнению,
50 	В таком контексте просматривается аналогия с концепцией эволюции российского реформизма, высказанной А.Б.Каменским. Он утверждает, что развитие России


96
Л.Ю.Быков
это произошло, последовало издание новых кодексов. «Временные положения» по управлению в 1867 г. были разработаны властями Туркестанского генерал-губернаторства, состоявшего из двух областей — Семиреченской и Сырдарьинской, а в 1868 г. — властями степных Тур- гайской, Уральской, Акмолинской и Семипалатинской областей [Материалы, 1960, с. 275]. Оформление новых отношений в качестве временных, по мнению правительства, должно было помимо прочего ослабить противодействие коренного населения. Первоначально планировалось изменить «Временные положения» через два года после их введения, но эта замена произошла в степных областях, где проживало большинство казахов, лишь в 1891 г. Новое положение об управлении Туркестанским краем было принято несколько ранее — в 1886 г.
По Положениям 1867 и 1868 гг., области Туркестанского генерал- губернаторства находились в ведении Военного министерства, но на казахов Семиреченской области с 1870 г. распространялось действие «Временного положения» 1868 г., по нему же Акмолинская и Семипалатинская области Западно-Сибирского генерал-губернаторства были отнесены к ведению Министерства внутренних дел, а Тургайская и Уральская области Оренбургского генерал-губернаторства51 административно подчинены Министерству иностранных дел. Еще накануне начала работы Степной комиссии правительство предлагало объединить управление казахами, а также сосредоточить внимание на вопросах внутреннего административного устройства [Ремнев, 1992; Ремнев, 1996], устранив различия, существовавшие в нем прежде. Предложение о создании единой судебной системы для семи центральноазиатских областей Российской империи было заблокировано военным ведомством52.
ХУШ в. было эволюцией реформ, которые протекали с различной степенью интенсивности. Периоды активного реформирования сменялись периодами замедленного. Последние давали возможность обществу «собраться с силами» дня новых всплесков реформационной деятельности. В периоды замедления реформ население свыкалось с условиями, которые к следующему периоду их активизации рассматривались уже как обычные, постоянные, почти традиционные. Автор отмечает, что не существовало «контрреформ», просто модернизация происходила в консервативной фазе [Каменский, 1994].
51 Еще в 1850 г. из состава Оренбургской губернии были переданы в распоряжение самарского генерал-губернатора три уезда [Полное, 1851, с. 279]. Центром губернии остался Оренбург, он же стал административным центром Тургайской области, но при этом не вошел в ее состав.
52 См. проект нового судебного устройства [РГИА, ф. 1405, оп. 69. 1871 г., д. 71026, л. 132об.-178].


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
97
По положению 1868 г. губернии делились на области, области — на уезды, уезды делились на волости, а те, в свою очередь, — на административные аулы. Во главе областной администрации стоял военный губернатор, во главе уездов — уездный начальник, назначаемый по представлению военного губернатора генерал-губернатором. Помощниками уездного начальника обычно назначались представители различных этносов — русский и казах. Во главе волостей становились выборные волостные управители из казахов, во главе аульной администрации — избираемые аульные старшины. Выборы происходили по двухступенчатой избирательной системе. Административный аул включал обычно 200-300 юрт, волость — от 1000 до 3000 индивидуальных хозяйств. И волости, и административные аулы создавались по территориальному принципу, а в 1878 г. даже родовые названия административных единиц были заменены топонимическими.
Изменению подверглась и судебная система. Сохранялись суды биев и казиев, но с этого времени они становились правоответственными по должности, из их компетенции изъяли большую часть поземельных вопросов. Была введена выборность судей с возрастным цензом в 35 лет. Казахи получили возможность по любому вопросу, относящемуся к юрисдикции народного суда, обращаться в имперский суд. Были подтверждены право апелляции в суде и состязательность сторон; право «клятвы»53 было сужено до семейно-правовых отношений. Еще одной особенностью было то, что «Временными положениями» предусматривался созыв чрезвычайных волостных съездов биев. Время и место съезда определялись теперь волостным управителем [История, 1979, с. 229, 230]. Налогообложение было принято такое, как ранее действовавшее в оренбургском ведомстве, — 1,5 руб. с кибитки.
В отношении земельного устройства также произошли существенные изменения по сравнению с действовавшим прежде законодательством. Казахи были приравнены к сельским обывателям Российской империи (§ 243), при этом они освобождались от рекрутской повинности (§ 245) даже при условии перехода в иное сословие (§ 246). «Временное положение» практичесю^цословно восприняло предложения членов Степной комиссии о признании земель государственной собственностью, предоставленной в общественное пользование без оплаты за ее хозяйственную эксплуатацию (§ 210). Эти же предложения
53 	По адату, а затем некоторое время в рамках российского судопроизводства, казахи могли дать в суде клятву — атын беру (букв, «душедаяние» или «залог своего имени»), что принималось в качестве безусловного доказательства невиновности подсудимого или его поручителя.
4 - 8740


98
А.Ю.Быков
оставляли возможность для превращения наделов в частную собственность, но лишь для оседлых казахов (§ 210). Разрешалось межевое разграничение территорий кочевий отдельных обществ, для чего планировалось войти с предложением «об устройстве межевой части в степях» (§216, примеч. 1, 2). Жилые и хозяйственные постройки получили статус частной собственности, а земли, занимаемые ими и пашнями, находились в бессрочном пользовании и владении до тех пор, пока существовали хлебопашество и указанные строения. По всей видимости, в связи с усилением процесса колонизации размер земельного надела в данном законодательном акте не определялся, не разрешался также вопрос о спорных между казачеством и казахами территориях (§ 225, 225 примеч.). Казахам — как обществам, так и отдельным лицам — было дано право субаренды: им предоставлялась возможность «уступать свои участки или части оных в пользование русских, по добровольному соглашению» (§ 220). Власти пытались стимулировать перевод казахского скотоводства на товарную основу, для чего был отменен билетный сбор за перегон скота через линию (§ 196), скотопромышленники наделялись правами свободного безвозмездного прогона по степи (§ 240).
В связи с назревшими к концу 80-х годов XIX в. проблемами управления степными областями и созданием в 1882 г. Степного генерал-губернаторства правительство приняло решение о пересмотре «Временного положения». Была создана специальная комиссия во главе с сенатором В.К.Плеве. Ее рекомендации легли в основу «Положения об управлении Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской областями», принятого 25 марта 1891 г. и известного в исторической литературе под названием Степного положения [Материалы, 1960, с. 394-399]. В нем было закреплено предложение Подготовительной комиссии об отмене пятилетней налоговой льготы. В остальном в отношении податного поземельного устройства и «вопроса перехода из одного состояния в другое» были сохранены пункты «Временного положения» 1868 г. Большое внимание в новом кодексе было уделено вопросу возможности сдачи кочевниками земель в аренду русским промышленникам и крестьянам-переселенцам (ст. 126-130, 136), категорически запрещалась сдача земель в аренду иностранцам и иным «иноверцам», кроме своих сородичей (ст. 136). В этом прослеживались протекционистские «охранительные» экономические тенденции. Особо оговаривалось, что «земли, могущие оказаться излишними для кочевников, поступают в ведение Министерства государственных имуществ» (ст. 120, примеч. 1). Подать для осед-


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
99
лых переводилась из разряда кибиточной в разряд оброчной, взимаемой с сельских обществ по количеству удобной земли (ст. 149-152).
Принятие «Степного положения» завершило процесс признания казахских земель государственной собственностью Российской империи. Этим была подготовлена почва для реализации на практике разнообразных политических и административных проектов по унификации правового положения жителей центра империи и периферии. Вступление в силу данного законодательного акта завершило еще один этап в истории становления российской политической системы в регионе.
Итак, со времен Екатерины II российской администрацией были определены четыре основных фактора, которые должны были способствовать трансформации традиционного кочевого казахского общества: развитие российской колонизации и расширение русско-казахских культурных контактов, включая просвещение; введение элементов гражданственности, под которыми со временем стали понимать получение казахами политических прав и включение их в имперскую социально-правовую систему посредством нивелирования их статуса и статуса российских граждан; изменение условий быта и рациона питания казахов посредством увеличения в нем компонента растительной пищи; введение института частной собственности.
Каковы были результаты реализации этой политики?
Вхождение казахов в состав Российской империи способствовало внутри- и внешнеполитической стабилизации положения и создавало условия для относительно быстрого роста их численности. Вместе с тем высокий естественный прирост и возрастание абсолютного числа жителей в условиях ограниченности номадного ареала оседло-земледельческими зонами и невозможности в тех условиях экстенсивного прироста привели к тому, что на рубеже XIX-XX вв. в среде казахов- кочевников возникла ситуация демографической перенасыщенности. Прирост населения и изъятие части территорий в переселенческий фонд стали основной причиной перехода казахов-кочевников к иным формам хозяйственной деятельности. Трансформация традиционного социально-экономического уклада оказалась неизбежной для успешного обеспечения жизнедеятельности казахского общества и социально-экономического прогресса.
Изменение социально-экономической ситуации выразилось в увеличении числа земледельцев и оседлых казахов. Еще в конце XVIII в. стали появляться земледельческие участки. Земледелие носило очаговый характер. В конце XVIII в. отдельные аулы завели запашки в При¬
4*


100
А. Ю. Быков
иртышье [Аполлова, 1976, с. 282]. В это же время были отмечены начатки казахского земледелия в пойме р. Ишим [Сивере, 1999, с. 18]. В начале XIX в. зафиксированы случаи возделывания казахами земли в пойме Урала. В 1830-х годах появилась Сеиткулова слобода на Тур- гае [Сейдалин, 1870]. Здесь же в 1833 г. осело на землю целое племенное подразделение таминцев [Марков, 1976, с. 164]. В 1839 г. появилось хлебопашество и были построены жилища казахами рода ке- рей близ Покровской станицы у озера Алаколь [Муканов, 1974, с. 87]. В 50-х годах XIX в. на Сырдарье насчитывалось 6700 семей казахов- земледельцев [ЦГА РК, ф. 4, on. 1, д. 5221, л. 7об., 8], причем их число в иные годы увеличивалось на 3-5 тыс. семей за счет притока оставивших кочевание сородичей. Если в 1833 г. казахское земледелие было зафиксировано российскими властями в четырех внешних округах Западно-Сибирского генерал-губернаторства и в одной части Зауральской орды [РГИА, ф. 1264, on. 1, д. 291, л. 4, 5], то в 1860-х годах — во всех уездах степных областей. После принятия «Временного положения» 1868 г. в Тургайской области были отмечены случаи оседания казахов целыми родами [Седельников, 1907, с. 16].
Казахи выращивали преимущественно зерновые в степных районах и бахчевые на Сырдарье и частично Тургае и Иргизе. Уже в начальный период развития наметились черты хозяйственной специализации земледелия у казахов. Причинами этого стали как особенности природно-климатических условий и почв, так и то, в каком культурном окружении было начато земледелие. Если оно перенималось у среднеазиатских жителей, то преобладали бахчевые, если у русских — то зерновое хозяйство. Интересно, что в местах, где начало казахского земледелия происходило в соседстве с жителями, имевшими различные хозяйственные традиции, все они находили отражение в казахском хозяйстве. Так, туркестанские казахи, жившие по соседству и с русскими, и с узбеками, одновременно выращивали дыни, арбузы, лук, морковь, репу, редьку и свеклу, причем для полива бахчевых они брали воду из арыков, а овощи росли практически без полива [Карцов, 1894, с. 6]. Это, несомненно, доказывает иноэтническое агрикультурное влияние на земледелие казахов.
Элементы заимствования отражались в технологии обработки почвы, в использовании различных видов сельскохозяйственных орудий труда и т.д. Так, на Тургае использовался метод поливного земледелия. Орошение производилось при помощи чигирей по арыкам и каналам. Такая технология была заимствована из районов, близких к Бухаре, где некоторое время жил Сеиткул. В горных районах и При¬


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
101
балхашье применялся полив с помощью перекрываемых арыков, истоком которых служили горные ручьи с запрудами, либо использовался прием посева на дне пересыхающих рек и озер и на заливных лугах, когда «высокая» вода закреплялась дамбами. Эта система напоминает земледельческие приемы и навыки, использовавшиеся в хозяйствах жителей Коканда и Тянь-Шаня. Однако бблыная часть казахов использовала систему богарного земледелия, русский сельскохозяйственный инвентарь и «русскую» технологию обработки почвы. Этот тип земледелия тем более устраивал казахов, что позволял им одновременно заниматься и земледелием и полукочевым скотоводством.
Вместе с заимствованием технологии обработки почв заимствовались и элементы «земледельческой» психологии, в первую очередь менялось отношение кочевого населения к земледелию. Оно уже не представлялось в качестве «позорного» занятия. О приемлемости для кочевников этого технологического способа производства наиболее убедительно свидетельствует факт его развития в социальных группах с различным имущественным статусом. Земледелием в степных областях занимались и богатые (баи)54, и бедные казахи (джатаки, игинши), в то время как в южных районах Казахстана до революции земледелие оставалось уделом беднейших социальных слоев. В степных областях практически во всех социальных группах казахского населения происходил постоянный рост земледельческого производства. По нашим подсчетам, всего в Степном крае земледелием занимались на рубеже XIX-XX вв. 53,1% казахских хозяйств (подробнее см. [Казак, 1994, с. 96-118]).
Привлечение торе к государственной службе и юридическая ин- ституциализация их власти привели к падению авторитета султанов. Традиция не могла принять даже незначительного вторжения в ее прерогативы. Однако форма ответа на вызов внешней среды породила трансформацию самой традиции. Так, казахи Младшего жуза привлекли к суду биев хана Нуралы [Рычков, 1772, с. 25], что противоречило обычному праву. Недовольство вылилось в вооруженный протест. Одним из основных требований повстанцев, сторонников Срыма Датова, явилось отрешение хана. Противостояние Чингисидам было смягчено в 1803 г., когда при посредничестве российской администрации был заключен «Обет» между «белой» и «черной» костью [История, 1982, с. 97]55. Кризис положения торе отразился и на иных уров¬
54 Несмотря на утвердившееся в историографии мнение, прямая зависимость между имущественным положением и хозяйственной деятельностью существовала редко.
55 В «Обете» было зафиксировано решение о «распылении» бедняков по всем родам, их удалили от пограничных линий, где они занимались попрошайничеством.


102
А.Ю.Быков
нях. Появились прецеденты нарушения обычая эндогамии. К середине XIX в. возникла прослойка из потомков браков между торе и кара су- ек — караман. Должности, появившиеся в степи по реформе ММ.Спе- ранского, сохранили только семантическую преемственность. Известны случаи, когда старшими султанами становились кара суек. В 80-х годах XIX в. источники фиксируют случаи сгона Чингисидов с занятой территории. Процесс упадка авторитета торе зашел столь далеко, что во время восстания 1916 г. казахи Акмолинской и Тургайской областей избрали по традиционному обряду хана из нечингисидов56. Авторитет кожа, несмотря на возросшую исламизацию казахов, тоже понизился. Главными отправителями мусульманских обрядов стали муллы (обычно этнические татары), а также ходжи и ахуны. Более того, с 1869 г. даже муллы стали утверждаться гражданским начальством, а право инвеституры было изъято из компетенции муфтия [Попов, 1940, с. 224].
Институт батырства еще считался авторитетным, однако стать батыром было сложно: военные функции являлись прерогативой правительственных войск, а от воинской службы казахи освобождались, барымта же была объявлена конокрадством и приравнивалась к воровству, дела по которому разбирались общероссийским судом. Попытки привлечь на государственную службу старшин встретили противодействие автохтонного населения, что свидетельствует о падении авторитета и этого потестарного института. При обсуждении проекта нового «Положения об управлении степными областями» выборные казахи, в частности, «единогласно выступили против предоставления разрешения земельных споров... съезду аксакалов, ввиду того, что они не могут ожидать в этом случае справедливого разрешения дела» [ЦГА РК, ф. 25, on. 1, д. 1496, л. 92-92об.]. Изменилось и положение биев. Из их компетенции были изъяты уголовные и гражданские дела с суммой иска свыше 50 руб., а зачастую судебные функции выполнялись волостными управителями [Ибрагимов, 1878, с. 243]. Сами бии с 60-х годов XIX в. находились на службе и утверждались губернской и уездной администрацией (см. [Азиатская, 1910, с. 45-60]), стал осуществляться и государственный контроль за исполнением решений суда биев [РГИА, ф. 1291, оп. 82. 1885-1888 гг., д. 13, л. 46]. С середины XIX в. казахи стали обращаться к российскому суду. В случае признания казаха виновным и вынесения приговора о ссылке бии заставляли обвинителя платить кун родственникам ссыльного в размере от 100 до 700 лошадей. Этим пытались частично пресечь возможность
56 	Абдулгафар-хан происходил из рода кипчак Среднего жуза.


Россия и Казахстан (ХУП-ХГХ вв.)
103
обращения казахов к общеимперскому суду [Артыкбаев, 1992, с. 57]. Во второй половине XIX в. для разбора имущественных вопросов казахи стали привлекать русских чиновников и путешественников [Козлов, 1983, с. 34]. В конце XIX в. казахи стали чаще обращаться к имперскому суду, чем к суду биев [Артыкбаев, 1993, с. 60]. В возникавших оседлых поселениях казахов сложилась система управления и судопроизводства, заимствованная у оседло-земледельческих общин, система же бийского судопроизводства вообще не прижилась и применялась лишь в случае споров с кочевниками [Сейдалин, 1870, с. 256, 257].
Рабство у казахов было запрещено Уставом 1822 г., а договоры России со среднеазиатскими государствами 50-60-х годов XIX в. исключили возможность работорговли [Сборник, 1952, с. 129-139], упразднив причину, стимулировавшую казахское рабовладение. Во второй половине XIX в. источники уже не фиксируют наличия в степи кулов. На рубеже XIX-XX вв. резко изменилось положение баев. Это слово стало «тождественно здесь со словом „ростовщик44 без всякого, впрочем, оскорбительного оттенка... и означает в то же время „почтенный человек44» [Сафаров, 1994, с. 61]. В целом процесс институ- циализации власти сопровождался утерей авторитета потестарными структурами в традиционной среде и свидетельствовал о сильнейшем кризисе «интегрального традиционализма». Такое общество оказалось неспособным на быструю йнтенсификацию хозяйства. Сработал лишь механизм саморегуляции в форме замедления естественного прироста населения в Младшем и Среднем жузах [Сдыков, 1996, с. 81, 107, 108, 189; Базанова, 1990, с. 13]. «Лишняя» часть сообщества вынуждена была перейти к иным, более интенсивным и неприемлемым прежде формам хозяйственной деятельности.
Степень развития земледелия, промыслов и скотоводства в качестве основного занятия казахов по регионам варьировалась в зависимости от региональной специфики. Сильная поляризация общества [Масанов, 1995, с. 201, 254] и разрыв традиционных общинных отношений приводили к выходу из общины. Имущественная дифференциация стала выполнять иную социальную функцию, чем в традиционном родовом обществе. Уже к концу XIX в. социальный статус определялся по двум основным критериям — экономическому положению и взаимоотношениям с российскими властями.
С переходом казахов к земледелию не только в хозяйстве, но и в быту происходили кардинальные изменения, которые несколько утрированно, но все же достаточно точно отразил Т.И.Седельников: «Гра¬


104
А.Ю.Быков
мотность русская и мусульманская, знание русского языка... удобная в трудовом обиходе одежда на татарский лад, чистые и просторные жилища, нередко уже с прямыми и сознательными претензиями на комфорт, — все это сопутствует земледелию и промыслам и отсутствовало... у кочевников-скотоводов, которые живут по-прежнему» [Седельников, 1907, с. 17]. Об этом же свидетельствуют данные Т.И.Тихонова: казахи «стали делать постройки из сырцового кирпича, деревянные, стараясь приблизиться к городским зданиям, одежда теперь стала большей частью покупная, а раньше приготовлялась из собственных материалов... Посуда была только деревянная, а теперь фаянсовая, эмалированная, стеклянная... Изменился и убогий киргизский инвентарь. Появились четырехколесные телеги и мастера, изго- тавляющие их, верховая езда сокращается» [РГИА, ф. 1291, оп. 84, д. 38, л. 120об.].
Поддержка колониальной администрации способствовала перераспределению земельных площадей в пользу оседлых. Так, верховья реки Уил, принадлежавшие ранее роду табын, в 1868 г. были заняты родом алим [Быков, 1996, с. 78, 79]. Возникли даже новые понятия, такие, как отар («хутор»), кран («грань»), меже («межа»), лексически связанные с русским языком57. У земледельцев появилось понятие личной собственности на землю. У кочевников же к 70-м годам XIX в. сформировалось понятие «чужой земли». Это произошло, с одной стороны, из-за смещения родов и вынужденного перехода к хозяйственной группировке аулов, с другой— из-за признания земли государственной собственностью58. В период столыпинской реформы и здесь возникают прецеденты посемейного распределения пастбищных угодий, и номады, как ранее земледельцы, переходят к соседской общине [Румянцев, 1910, с. 55, 56]. Этот процесс частично сопровождался переходом к интенсивному скотоводству [Частновладельческие, 1912, с. 9]. Казахи-земледельцы к началу XX в. уже не всегда соотносили себя с родом, говоря, что «нам русские ближе, чем кочевники» [Седельников, 1907, с. 36]. Это отражало процесс поиска новой идентичности. Вместе с тем этот процесс был сложным и весьма неоднозначным. Некоторые даже вовлеченные в товарное производство по- прежнему продолжали идентифицировать себя с кочевниками. Показательным является пример, приведенный в Комитете Сибирской же-
57 	Еще в 1820-х годах места постоянных зимовок своей волости стали именоваться «домом» [Броневский, 1830, с. 72, 73].
38 В переписке российских властей земли рассматривались в качестве государственных и ранее [РГИА, ф. 1263, on. 1, д. 2631, л. 75об.].


Россия и Казахстан (ХУП-Х1Х вв.)
105
лезной дороги: «Известен один киргиз Чубарской волости, который засевает до 2000 дес.... вносит гильдию по трем городам, но продолжает оставаться кочевником» [ЦГА РК, ф. 25, on. 1, д. 1471, л. 27].
Источники зафиксировали развитие новых форм арендных отношений у казахов-земледельцев. В северных регионах Казахстана преобладала денежная, в южных— из доли. Наряду с арендой внутри территориальной общины существовала и сдача земель в аренду русским. Развивались и отношения найма, заимствуемые у русских [РГИА, ф. 1291, оп. 84, д. 385, л. 115об.-117; Материалы, 1912, с. 21- 29; Тресвятский, 1917, с. 71-89].
По нашему мнению, хозяйственную специализацию казахского общества следует, наравне с имущественной дифференциацией, считать основным критерием определения социального статуса казаха во второй половине XIX — начале XX в.
В духовной сфере процесс упадка казахского традиционализма выразился в форме возникновения двух литературных направлений — просветительского и зар-заман (эпоха скорби) [Муканов, 1942, с. 118— 172]. Просветители считали необходимым усваивать нормы европейской (здесь — равно русской) культуры, для этого допускалось уничижительное отношение к своему этносу. Так, Абай неоднократно писал о материально-техническом и морально-нравственном превосходстве сартов, ногайцев и русских над казахами [Абай, 1995, с. 14]59. Благодаря деятельности Ибрая Алтынсарина среди казахов получили распространение и воплощение взгляды Н.Ильминского. Был создан казахский алфавит на основе кириллического. Алтынсарин выпустил букварь («Киргизскую хрестоматию»), ряд учебно-методических пособий и создал сеть светских учебных учреждений в Северном и Западном Казахстане. Однако этот процесс шел медленно60, в результате уровень образованности казахов был гораздо ниже среднероссийского. По переписи 1897 г., грамотность жителей Казахстана в возрасте от 9 до 49 лет составляла 8,1%. Среди мужчин умели читать 12%, среди женщин— 3,6% [Краснобаева, 2001, с. 17]. В Семипалатинской области на 1900 г. было 3977 учащихся-казахов (общая численность населения области — около 640 000 человек), причем из них лишь 815 девочек, а в области действовало 116 школ, включая 16 медресе,
59 Появление письменной литературы, основоположником которой признают Абая, само есть отрицание традиции.
60 Так, в 1861 г. в Усть-Каменогорске была только одна русская светская школа, где обучалось 20 русских детей, и одна школа при мусульманской мечети, где обучалось столько же казахских детей [Абрамов, 1863, с. 125].


106
А.Ю.Быков
13 	частных мусульманских женских школ, 5 русско-киргизских училищ, 5 частных русско-магометанских училищ и 4 сельскохозяйственные школы [РГИА, ф. 1291, оп. 84. 1899 г., д. 38, ч. 1, л. 84об.]. Определенное противодействие в вопросах развития светского образования оказывало мусульманское духовенство [РГИА, ф. 853, on. 1, д. 23, л. 46об.]. Многие родители, особенно на юге Казахстана, вообще не желали отдавать детей в светскую школу, и в Семиреченской области в 1902 г. детей обучали исключительно муллы, а в 1906 г. российскими властями «было признано, что открытие школ для туземцев по волостям, в отдаленных от русских селений местах, не приносит никакой пользы. Некоторые из таких школ совершенно не имели учеников» [Обзор, 1903, с. 59; Обзор, 1907, с. 112]. Светские «новометод- ные» школы создали в начале XX в. джадиды. Просвещение не носило характера простого заимствования европейской культуры, а сопровождалось формированием новой гражданской национальной идеологии [Дулатова, Нуртазина, 1994]. В политической сфере поиск новой идентичности выразился в оформлении в начале XX в. политических движений прозападного и панисламистского толка [Букейханов, 1910].
Другой формой реакции на начавшиеся модернизационные процессы стала попытка реархаизации. Литературное направление зар- заман идеализировало счастливое кочевое прошлое, являвшееся «золотым веком» казахской истории. Современность поэты оценивали как «дурную, скорбную эпоху». Например, Шортанбай рисует образ современного ему казаха как джигита, оседлавшего корову, и общества — с его падением нравов, неуважением к старшим и т.п. Сторонники традиционализма обвиняли в ухудшении нравов, в частности, технический прогресс, осознавая прямую связь между развитием инфраструктуры и степенью проникновения иной культуры. Тенденция появления упадочнического настроения в литературе в трансформируемых традиционных обществах была присуща и иным этническим группам, подвергшимся модернизационному (обычно колониальному) воздействию (см. [Зубко, 1970; Турсунов, 1993]).
Таким образом, в казахском обществе во второй половине XIX — начале XX в. происходили значительные политические, экономические и социальные изменения. Традиционная патронимическая и по- тестарная организация прекратили функционировать на высших таксономических уровнях и трансформировались на низших. Произошла институциализация социальных групп родового общества как с открытым, так и с закрытым статусом, последние в значительной мере


Россия и Казахстан (ХУП-Х1Х вв.)
107
утратили кастовые черты. Определение социального статуса стало зависеть уже не столько от происхождения и авторитета, сколько от экономического благосостояния и хозяйственной принадлежности. Активно шел процесс разложения родовой и формирования соседской общины, причем во многих оседлых регионах он был завершен к началу XX в. С переходом к интенсивным, по сравнению с кочевым скотоводством, формам хозяйственной деятельности утрачивалась часть каналов трансляции традиции. Следствием упадка интегрального традиционализма стал кризис идентичности, отразившийся на бытовом уровне, в экономике, в возникшей политической сфере и духовной культуре казахов.
Процесс культурного взаимодействия не был односторонним. Существуют свидетельства, что во время поездок и на отдыхе оренбургские генерал-губернаторы И.И.Неплюев, О.А.Игельстром и В.А.Пе- ровский использовали казахские юрты [Уханов, 1996, с. 49]. Определенные изменения происходили в среде русского казачества и крестьянства. Широко известен факт использования казаками в быту казахского языка [Рябинин, 1886, с. 387; Абдиров, 1994, с. 46]. Некоторая часть русских крестьян и казачества на Алтае, Тянь-Шане и в Карка- ралинских горах занималась скотоводством, носившим характер полукочевого [Лукичев, 1982, с. 46-47; РГИА, ф. 1291, оп. 82, д. 39. 1884 г., л. 293об., 297,299, ЗООоб.]. Ряд казахских блюд вошли в рацион питания русских. Происходили и языковые заимствования. Некоторые лексические понятия претерпели при этом существенные метаморфозы по сравнению с начальным значением. Так, словом «барыш» русские с середины XIX в. стали обозначать «прибыль». В казахском языке это слово означало «священный долг». Казахи давали обязательство расплатиться спустя какое-то время с русскими купцами за взятую у них продукцию и заявляли о барыше. Первыми он рассматривался как долг, вторыми — как прибыль. В конце XIX в. среди казахов встречались оба противоположных значения этого слова, но постепенно утвердилось значение «прибыль», теперь уже заимствованное у русских (!). Интересно, что появилась даже отдельная категория русских купцов — «барышников», контрабандистов, скупавших казахский скот для перепродажи его за границу [РГИА, 1284, оп. 223, д. 85. 1886 г., л. 11об.]. Вместе с тем процесс заимствования русскими казахских культурных традиций имел гораздо меньшую интенсивность по сравнению с процессом заимствования казахами культурных традиций русских.
Следствием постепенной трансформации, вызванной осторожной, но целенаправленной политикой российских властей, и более тесных


108
А.Ю.Быков
непосредственных контактов с русскими переселенцами уже в конце XIX в. во всех регионах в рационе питания казахов стала преобладать пища растительного происхождения [Быков, 2001]. В первой половине XIX в. казахи довольно слабо реагировали на возможность получения прибыли. Известны лишь некоторые ростовщики, организовавшие торговые товарищества и дававшие своим единоплеменникам деньги под процент. Таковыми являлись, например, Ахмет Джантю- рин, Куламбаев и ряд других [Бекмаханов, 1947, с. 70]. Они представляли главным образом ак суек. Основная масса кочевников была индифферентна к получению денежных доходов и соответственно экономии денег. Характерным для середины XIX в. является следующее описание: казах «не пойдет к другому торговцу, хотя бы у него товар был дешевле» [Казахско-русские, 1964, с. 299]. Подобное отношение к деньгам сохранялось у ряда кочевых родов, например у адаевцев, еще в начале XX в. [Седельников, 1907, с. 22-25; Коншин, 1901, с. 105, 106], однако большая часть казахов восприняла деньги в качестве культурной ценности. Данные 1860-1910-х годов свидетельствуют о стремлении их получения казахами, причем интенсивнее этот процесс протекал в сибирском ведомстве. В отчете за 1863 г. отмечалось, что «с увеличением торговых сношений азиатцев и киргизов с русскими купцами деньги начинают с каждым годом вытеснять меновые ценности» [РГИА, ф. 1265, оп. 6. 1864 г., д. 92, л. 4об.]. Показательно, что если прежде земельные споры обосновывались необходимостью кочевать, то теперь обычно главным аргументом становилась прибыль, которая могла быть получена «по приговорам аульных сходов» [Кауфман, 1896, с. 14] (не рода!) от сдачи земли в аренду. Хронологически процесс приобретения стоимостной оценки земли совпал с решением крестьянского вопроса в Центральной России, началом вольной колонизации, вызвавшей спрос на землю в Азиатской России. В последней трети XIX в. многие казахские хозяйства начинают реагировать на конъюнктурный спрос, изменяя в соответствии с ним (и иными причинами) структуру стада и посевов или даже вид хозяйственной деятельности [Галузо, 1965; Сарыбаев, 1972].
Помимо интеграции в новые экономические, социальные и политические структуры и поиска новой идентичности или консервации архаичных отношений через культуру, адат и другие формы сохранения традиционной идентичности в бесконфликтной форме (или форме протекания в латентной фазе) реакцией на проникновение новой системы ценностей являлся и открытый вооруженный протест в форме так называемых «национально-освободительных движений». Однако,


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
109
на наш взгляд, они чаще всего не являлись препятствием для модернизации, а напротив, зачастую усиливали стремление автохтонного населения интегрироваться в имперские структуры, а имперской администрации позволяли быстрее продвигаться в глубь степи (движения Кенесары Касымова, Жан-кожи Нурмухамедова, адаевские восстания 1870 и 1873 гг.). Зачастую руководители движений, преследуя узкокорыстные интересы, способствовали интеграции повстанцев в российскую структуру, становясь ее официальными представителями (движения Срыма Датова, Каратая Нуралиева, Арынгазы Абулга- зиева, Исета Кутебарова).
Во второй половине XIX — начале XX в. система ценностей, сложившаяся в казахском кочевом обществе, претерпела существенные изменения. Процесс этот происходил с различной степенью интенсивности: быстрее — в районах тесных культурных контактов кочевого и оседлого населения. На наш взгляд, традиционная система ценностей, поддерживавшая нормальное функционирование кочевого способа ведения хозяйственной деятельности и являвшаяся существенным препятствием к развитию товарного производства, качественно трансформировалась [Быков, 2000], однако система производственных отношений подверглась в то же время еще более существенным изменениям по сравнению с представлениями о них. Таким образом, трансформация процессов, определявших жизненный уклад, свидетельствует о качественных изменениях в социуме, демонстрируя то, что инновационные процессы в казахском обществе не стали лишь внешней оболочкой традиционного уклада, а затронули глубинные цивилизационные структуры и функции, образовав инновационный анклав, расширявшийся и в значительной мере поглощавший или видоизменявший традиционные институты. Процессы трансформации казахского кочевого общества были объективны, неизбежны (и в целом прогрессивны), но их характер, темпы и формы во многом стимулировались политикой России. Вновь возникавшие отношения и институты не являлись прямой калькой европейских или российских аналогов, а приводили к возникновению конгломерата традиционных и модернистских отношений и институтов в казахском обществе. Система «Россия-Казахстан» постепенно трансформировалась в направлении приобретения вторым компонентом субъектных качеств, но равновесия к концу рассматриваемого периода она не достигла, ведущую роль по-прежнему играл фактор российского влияния.


no
А.Ю.Быков
Абай, 1995 —Абай. Слова назидания. Алматы, 1995.
Абдиров, 1994—Абдиров М.Ж. История казачества Казахстана. Алматы, 1994.
Абрамов, 1863 —Абрамов Н. Усть-Каменогорск в 1861 г. // Зап. Русского географического общества. СПб., 1863, кн. IV.
Абусеитова, 1983 — Абусеитова М.Х. Из истории внешнеполитических связей Казахского ханства с соседними государствами во второй половине XVI века // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI-XVIII веках. А.-А., 1983.
Абусеитова, 1985 —Абусеитова М.Х. Казахское ханство во второй половине XVI века. А.-А., 1985.
Азиатская, 1910 — Азиатская Россия. Т. 1. Таш., 1910.
Аполлова, 1948 — Аполлова Н.Г. Присоединение Казахстана к России. А.-А., 1948.
Аполлова, 1960— Аполлова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией. М., 1960.
Аполлова, 1976 — Аполлова Н.Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI — первой половине XIX в. М., 1976.
Артыкбаев, 1992 — Артыкбаев Ж.О. История Казахстана в XIX веке. Караганда, 1992.
Артыкбаев, 1993 — Артыкбаев Ж.О. Казахское общество в XIX веке: Традиции и инновации. Караганда, 1993.
Архив, 1886 — Архив графа Игельстрома // Русский архив. СПб., 1886, кн. 11.
Архив, 1869 — Архив Государственного совета. Т. 1.4. 2. СПб., 1869.
Архив, 1902а — Архив графов Мордвиновых. Т. 4. СПб., 1902.
Архив, 19026 — Архив графов Мордвиновых. Т. 5. СПб., 1902.
Архив, 1902в — Архив графов Мордвиновых. Т. 6. СПб., 1902.
Архив, 1903 — Архив графов Мордвиновых. Т. 9. СПб., 1903.
Асеев, 2002а — Асеев А.А. Кенесары Касымов и киргизы // Востоковедные исследования на Алтае. Вып. III. Барнаул, 2002.
Асеев, 20026 — Асеев А.А. Политика омской и оренбургской администрации по отношению к восстанию Кенесары Касымова (1837-1847 гг.) // Актуальные вопросы истории Сибири. Третьи научные чтения памяти проф. А.П.Бородавкина. Барнаул, 2002.
Ахметова, 1990 — Ахметова Н.С. Обычное право казахов в XVIII — первой половине XIX века. Караганда, 1990.
Базанова, 1990—Базанова Ф.Н. Формирование национальной структуры населения Акмолинской области // Социально-политическая история Приишимья. Целиноград, 1990.
Басин, 1971 — Басин В.Я. Россия и казахские ханства в XVI-XVIII веках: Казахстан в системе внешней политики Российской империи. А.-А., 1971.
Бекмаханов, 1947 — Бекмаханов Е.Б. Казахстан в 20-40-е годы XIX века. А.-А., 1947.
Бекмаханов, 1957 — Бекмаханов Е.Б. Присоединение Казахстана к России. М., 1957.
Боронин, 2000 — Боронин О. В. Двоеданничество и двоеподданство тюркских народов Южной и Юго-Западной Сибири: XVII — 60-е гг. XIX в. Автореф. канд. дис. Барнаул, 2000.
Боронин, 2002 — Боронин О.В. Двоеданничество в Сибири: XVII — 60-е гг. XIX в. Барнаул, 2002.
Броневский, 1830 — Броневский Г. Записки о киргиз-кайсаках Средней орды // Отечественные записки. СПб., 1830, ч. 43.
Букейханов, 1910— Букейханов А. Киргизы: Формы национального движения современного государства. СПб., 1910.


Россия и Казахстан (XVI1-XIX вв.)
111
Бушев, 1978 — Бушев П.П. Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715-1718 гг М., 1978.
Быков, 1996 — Быков А.Ю. Социальное и экономическое положение казахского общества в последней трети XIX в. // Вестник науки Акмолинского аграрного университета. 1996, № 7.
Быков, 2000 — Быков А.Ю. Трансформация представлений о собственности у казахов (вторая половина XIX — начало XX в.) // Собственность в менталитете сельского населения России (1861-1990-е гг.): регионально-исторический аспект М., 2000.
Быков, 2001 — Быков А.Ю. Изменение рациона питания казахов как предпосылка перехода к земледельческому способу производства и оседанию (вторая половина XVIII— начало XX в.) // Россия и международные отношения в Центральной Азии: Региональный аспект. Барнаул, 2001.
Быков, 2002— Быков А.Ю. Административно-территориальные реформы в Букеев- ской орде (первая половина XIX в.) // Актуальные вопросы истории Сибири. Третьи научные чтения памяти проф. А.П.Бородавкина. Барнаул, 2002.
Валиханов, 1998— Валиханов Э. Национальное самосознание казахского общества в первой половине XIX века // Культурные контексты Казахстана: история и современность. Алматы, 1998.
Валуев, 1961 — Валуев П.А. Дневник П.А.Валуева, министра внутренних дел. Т. II. М., 1961.
Внешняя, 1965 — Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 1. Т. 4. М.; Л., 1965.
Внешняя, 1972— Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 1. Т. 8. М.; Л., 1972.
Внешняя, 1979— Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 2. Т. 3 (11). М., 1979.
Внешняя, 1980— Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 2. Т. 4(12). М., 1980.
Внешняя, 1982 — Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 2. Т. 5(13). М., 1982.
Внешняя, 1985 — Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Сер. 2. Т. 6(14). М., 1985.
Воскресенский, 1999 — Воскресенский А.Д. Россия и Китай: теория и история межгосударственных отношений. М., 1999.
Вяткин, 1936 — Вяткин М.П. Путевые заметки лекаря Зибберштейна // Исторический архив. Т. 1. М.; Л., 1936.
Вяткин, 1939 — Вяткин М.П. Журнал оренбургского муфтия // Исторический архив. Т. 5. М.; Л., 1939.
Вяткин, 1940— Вяткин М.П. Тюленгуты // Изв. Казахстанского филиала АН СССР. А.-А., 1940. Сер. историческая. Вып. 1.
Вяткин, 1941 —Вяткин М.П. Очерки по истории Казахской ССР. Т. 1. Л., 1941.
Вяткин, 1947 —Вяткин М.П. Батыр Срым. М.; Л., 1947.
Галузо, 1965 — Галузо П.Г. Аграрные отношения на юге Казахстана в 1907-1914 гг. А.-А., 1965.
Геллер, 1997 — Геллер М.Я. История Российской империи. Т. 2. М., 1997.
Гильченко, 1998— Гильченко Л. В. Местное самоуправление: долгое возвращение. Вып. 1. М., 1998.


112
А.Ю.Быков
Гуревич, 1983— Гуревич Б.П. Международные отношения в Центральной Азии в ХУП — первой половине XIX века. М., 1983.
Дамешек, 1986—Дамешек Л.М. Внутренняя политика царизма и народы Сибири:
XIX — начало XX века). Иркутск, 1986.
Дерлугьян, 1991 —Дерлугьян Г. Была ли Российская империя колониальной? // Международная жизнь. 1991. № 5.
Десницкий, 1990—Десницкий С.Е. Юридическое рассуждение о разных понятиях, какие имеют народы о собственности имения в разных состояниях общежительства // Русская философия второй половины ХУШ века. Свердловск, 1990.
Дневник, 1867 — Дневник переводчика армянина Турпаева, посыпанного в 1834 г. из Ново-Александровского укрепления в Хиву // Зал. Русского географического общества. СПб., 1867, т. 1.
Добросмыслов, 1895 — Добросмыслов А.К Скотоводство в Тургайской области. Оренбург, 1895.
Добросмыслов, 1902 — Добросмыслов А.И. Тургайская область: исторический очерк. Т. 1. Тверь, 1902.
Дулатова, Нуртазина, 1994 —Дулатова Д.И., Нуртазина Н.Д. К истории просвещения в Казахстане и Средней Азии в XIX — начале XX в. // Казахстан в начале XX в.: Методология, историография, источниковедение. Вып. 2. Алматы, 1994.
Ерофеева, 1996 — Ерофеева И. В. Становление научной формы историографии тюркомонгольских народов России (труды В.Н.Татшцева и Г.Ф.Миллера) // Актуальные вопросы истории, историографии и международных отношений. Барнаул, 1996.
Ерофеева, 1999— Ерофеева И.В. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. Алматы, 1999.
Ерофеева, 2001 — Ерофеева И. В. Казахское общество и власть в традиционном обществе казахов // История Казахстана: народы и культуры. Алматы, 2001.
Жакин, 2000 — Жакин М.С. Закономерность совпадения статуса «ру» в семипоколенной системе с циклами развития кочевого государства // Проблемы истории и этнологии Казахстана. Вып. 3. Астана, 2000.
Жиренчин, 1996 — Жиренчин К.А. Политическое развитие Казахстана в XIX — начале
XX века. Алматы, 1996.
Залесский, 1991 —Залесский Б. Жизнь казахских степей. Пер. с фр. А.-А., 1991.
Земледелие, 1888 — Земледелие у киргизов // Оренбургский листок. 1888, № 52.
Златкин, 1964— Златкин ИЯ. История Джунгарского ханства (1635-1758 гг.). М., 1964.
Зубко, 1970 — Зубко Г. В. Фольклор и литература народа фульбе // Фольклор и литература народов Африки. М., 1970.
Ибрагимов, 1878— Ибрагимов НИ Заметки о киргизском суде // Зал. Русского географического общества. СПб., 1878, т. 1.
Ибраева, 1994 — Ибраева К.Т. Казахский орнамент. Алматы, 1994.
Из воспоминаний, 2000 — Из воспоминаний первого омского областного начальника С.Б.Броневского // Изв. Омского гос. историко-краеведческого музея. 2000, № 8.
Из истории, 1997 — Из истории колонизации Сибири. 1840 г. // Исторический архив. 1997, № 2.
Извлечение, 1867 — Извлечение из дела Московского сенатского архива об отправлении лейб-гвардии Преображенского полка капитана князя Бековича-Черкасского на Каспийское море и в Хиву в 1714-1717 годах // Зал. Русского географического общества. СПб., 1867, т. 1.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
113
Ирмуханов, 2001 — Ирмуханов Б.Б. Из истории казахов: «Аз»-Жанибек, Казахское ханство и жузы. Алматы, 2001.
История, 1979 — История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней. Т. 3. А.-А., 1979.
История, 1982 — История государства и права Казахской ССР. Ч. 1. А.-А., 1982.
История, 1992 — История Казахстана с древнейших времен до конца XVIII века. А.-А., 1992.
История, 1993 — История Казахстана с древнейших времен до наших дней: очерк. Алматы, 1993.
История, 2000 — История Казахстана с древнейших времен до наших дней. В пяти томах. Т. 3. Казахстан в новое время. Алматы, 2000.
Казак, 1994 — Казак когамы XIX гасырдын скшши жартысында. Караганды, 1994.
Казахская, 1976 — Казахская национальная одежда. А.-А., 1976.
Казахский, 1958 — Казахский народный костюм. А.-А., 1958.
Казахско-русские, 1961 — Казахско-русские отношения в XVI-XVUI веках. Сб. документов и материалов. А.-А., 1961.
Казахско-русские, 1964— Казахско-русские отношения в XVIII-XIX веках. Сб. документов и материалов. А.-А., 1964.
Казачьи, 2000— Казачьи войска Азиатской России в XVIII— начале XX века (Астраханское, Оренбургское, Сибирское, Семиреченское, Уральское). Сб. документов. М., 2000.
Каменский, 1994 — Каменский А.Б. Реформы России XVIII века в исторической ретроспективе // Сословия и государственная власть в России: XV — середина XIX в. М, 1994.
Канцлер, 1879 — Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его времени. Ч. 1. СПб., 1879.
Каппелер, 1997 — Каппелер А. Мазепинцы, малоросы, хохлы: украинцы в этнической истории Российской империи // Россия — Украина: история взаимоотношений. М., 1997.
Каппелер, 2002 — Каппелер А. Россия — многонациональная империя: возникновение, история, распад. М., 2002.
Карцов, 1894— Карцов М. К вопросу о переходе туземцев из кочевого состояния в оседлое. Таш., 1894.
Кауфман, 1896— Кауфман А.А. Отчет старшего производителя работ Кауфмана по командировке в Тургайскую область для выяснения вопроса о возможности ее колонизации. СПб., 1896.
Кенесарин, 1992 — Кенесарин А. Султаны Кенесары и Сыздык: Биографические очерки. А.-А., 1992.
Кляшторный, 1996— Кляшторный С.Г. Россия и Казахстан: геополитическая перспектива и цивилизационный выбор // Эволюция государственности Казахстана. Алматы, 1996.
Кляшторный, Султанов, 1992 — Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. А.-А., 1992.
Кодак, 1988 — Кодак С.В. М.М.Сперанский и кодификация сибирского законодательства // Политика самодержавия в Сибири ХЗХ — начала XX века. Иркутск, 1988.
Козлов, 1983 —Козлов КВ. Петр Семенович Тян-Шанский. М., 1983.
Коншин, 1901 — Коншин Н. Очерки экономического быта киргиз Семипалатинской области // Памятная книжка Семипалатинской области. Вып. 5. Семипалатинск, 1901.
Копеев, 1993 — Копеев М.Ж. Казак шежересь Алматы, 1993.


114
А.Ю.Быков
Красильщиков и др., 1994— Красильщиков В.А. и др. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994.
Краснобаева, 2001 —Краснобаева Л.Н. Уровень грамотности населения Казахстана по данным переписей 1897, 1920, 1926, 1939 и 1959 гг. // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях. Усть-Каменогорск, 2001.
Крафт, 1898 — Крафт ИИ. Сборник узаконений о киргизах степных областей. Оренбург, 1898.
Кузембайулы, Абиль, 1997 — Кузембайулы А., Абиль Е. Казахская Сибирь (из истории Тоболо-Тургайского региона в VI — второй половине XIX в.). Костанай, 1997.
Кузнецов, 1983— Кузнецов В.С. Цинская империя на рубежах Центральной Азии (вторая половина ХУШ — первая половина XIX в.). Новосибирск. 1983.
Кузьмин, 1987 — Кузьмин А.Г. Татищев. М., 1987.
Кэстль, 1998— Кэстль Дж. Дневник путешествия в году 1736-м из Оренбурга к Абулхаиру хану Киргиз-Кайсацкой Орды. Алматы, 1998.
Леонтович, 1995 — Леонтович В.В. История либерализма в России (1762-1914). М., 1995.
Литвак, 1991 —Литвак Б.Г. Переворот 1861 года в России: Почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991.
Лукичев, 1982 — Лукичев С.С. Скотоводство в приписной деревне Западной Сибири в дореформенный период XIX в. // Вопросы истории Сибири. Томск, 1982, вып. 11.
Маковецкий, 1886— Маковецкий П. Материалы для изучения юридических обычаев киргизов. Омск, 1886.
Макшеев, 1871 — Макшеев А. И. Географические, этнографические и статистические материалы о Туркестанском крае // Зал. Русского географического общества по отд. статистики. СПб., 1871, т. 2.
Мамынова, 1992 — Мамынова Ш.Р. Материалы по истории Казахстана (ХШ — конец ХУЛ в.). Вып. 2. Караганда, 1992.
Марков, 1976— Марков Г.Е. Кочевники Азии: структура хозяйства и общественной организации. М., 1976.
Марков, 1988 — Марков Г.Е. Из истории изучения номадизма в отечественной литературе: вопросы теории // Восток. 1988, № 6.
Масанов, 1989— Масанов Н.Э. Типология скотоводческого хозяйства кочевников Евразии // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. А.-А., 1989.
Масанов, 1995 — Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: Основы жизнедеятельности номадного общества. Москва; Алматы, 1995.
Материалы, 1912 — Материалы по киргизскому землепользованию. Т. 8. Таш., 1912.
Материалы, 1948а — Материалы по истории Казахской ССР. Т. 2. Ч. 2. А.-А., 1948.
Материалы, 19486 — Материалы по казахскому обычному праву. А.-А., 1948.
Материалы, 1960— Материалы по истории политического строя Казахстана. Т. 1. А.-А., 1960.
Международные, 1989— Международные отношения в Центральной Азии. XVII- XVIII вв.: документы и материалы. Кн. 2. М., 1989.
Мейер, 1865 — Мейер Л. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба: Киргизская степь Оренбургского ведомства. СПб., 1865.
Миллер, 1988 — Миллер Г.Ф. Описание Томского уезда Тобольской провинции в Сибири в нынешнем его положении в октябре 1734 г. // Источники по истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1988.
Милютин, 1997 — Милютин Д.А. Воспоминания. М., 1997.


Россия и Казахстан (XVII-XIX вв.)
115
Модернизация, 1995 — Модернизация и конфликт ценностей в России. М., 1995.
Моисеев, 1983а— Моисеев В.А. К вопросу об ойратско-казахских отношениях в 30- 40-х гг. XVIII в. // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI-XVIII веках. А.-А., 1983.
Моисеев, 19836 — Моисеев В.А. Казахско-джунгарские отношения в XVII-XVIII вв. // Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI-XVIII веках. А.-А., 1983.
Моисеев, 1983в — Моисеев В.А. Цинская империя и народы Саяно-Алтая: XVIII в. М., 1983.
Моисеев, 1991а — Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи (XVII-XVIII вв.). А.-А., 1991.
Моисеев, 19916— Моисеев В.А. Трудные годы // История Казахстана: белые пятна. А.-А., 1991.
Моисеев, 1995— Моисеев В.А. К вопросу о государственности у казахов накануне и в начальный период присоединения Казахстана к России // Восток. 1995, № 4.
Моисеев, 1998— Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке (Очерки внешнеполитических отношений). Барнаул, 1998.
Муканов, 1942 — Мутное С. Казак адабиетинин тарихы (Казактын XVIII-XIX гасыр- дагы адабиетинин тарихынан очерктер). Алматы, 1942.
Муканов, 1974— Муканов М.С. Этнический состав и расселение казахов Среднего жуза. А.-А., 1974.
Обзор, 1903 — Обзор Семиреченской области за 1902 год. Верный, 1903.
Обзор, 1907 — Обзор Семиреченской области за 1906 год. Верный, 1907.
Описание, 1851а— Описание Аральского моря Генерального штаба штабс-капитана Макшеева // Зап. Русского географического общества. СПб., 1851, т. I.
Описание, 18516— Описание Хивинского ханства Генерального штаба полковника Данилевского // Зап. Русского географического общества. СПб., 1851, т. V.
Оренбургский, 1999— Оренбургский губернатор Василий Алексеевич Перовский: Документы. Письма. Воспоминания. Оренбург, 1999.
Памятники, 1885 — Памятники сибирской истории XVIII века. Кн. 2. СПб., 1885.
Политическая, 1996 — Политическая история России: Хрестоматия. М., 1996.
Полное, 1851 — Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 25. Отд. 2. СПб, 1851.
Попов, 1853 — Попов А.Н. Сношения России с Хивою и Бухарою при Петре Великом // Зап. Русского географического общества. СПб, 1853, т. IX.
Попов, 1940 — Попов А.Л. Из истории завоевания Средней Азии // Исторический архив. Т. 9. М, 1940.
Попов, 1990— Попов Г.Х. Отмена крепостного права в России («Великая» реформа 19 февраля 1861 г.) // Истоки: Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. 2. М, 1990.
Прошлое, 1935 — Прошлое Казахстана в источниках и материалах. М, 1935.
Радлов, 1989 — Радлов В.В. Из Сибири: Страницы дневника. М, 1989.
Ремнев, 1992 — Ремнев А. В. Учреждение Степного генерал-губернаторства (к истории «окраинной политики самодержавия») // Валихановские чтения. Кокшетау, 1992.
Ремнев, 1996— Ремнев А.В. Проблемы административно-территориальной организации Степного края в 60 — начале 80-х гг. XIX в. // Вестник науки Алма-Атинского университета. 1996, № 7.
Речь, 1882 — Речь вице-председателя Общества П.П.Семенова по поводу трехсотлетия Сибири, читанная в заседании 8-го декабря // Изв. Русского географического общества. [Б. м.], 1882.


116
А.Ю.Быков
Российское, 1985 — Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 3. М., 1985.
Российское, 1997 — Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 5. М., 1997.
Россия, 1996 — Россия, Запад и мусульманский Восток в колониальную эпоху. СПб., 1996.
Румянцев, 1910 — Румянцев И Киргизский народ в прошлом и настоящем. СПб., 1910.
Рычков, 1772 — Рычков Н. Дневные записки и путешествия капитана Николая Рычкова в киргиз-кайсацкой степи в 1771 г. СПб., 1772.
Рябинин, 1886 — Рябинин А. Уральское казачье войско. Ч. I. СПб., 1886.
Сарыбаев, 1972 — Сарыбаев К. Аграрный вопрос в Каракалпакии. Нукус, 1972.
Сафаров, 1994 — Сафаров Г. Колониальная революция в Туркестане. Алматы, 1994.
Сборник, 1868 — Сборник Русского исторического общества. Т. 3. Ч. 7. СПб., 1868.
Сборник, 1880 — Сборник Русского исторического общества. Т. 27. Ч. 4. СПб., 1880.
Сборник, 1882 — Сборник Русского исторического общества. Т. 36. СПб., 1882.
Сборник, 1901 — Сборник Российского исторического общества. Т. 111. 4.4. СПб., 1901.
Сборник, 1914— Сборник материалов для истории завоевания Туркестанского края. Т. 4. Таш, 1914.
Сборник, 1952 — Сборник договоров России с другими государствами: 1856-1917 годы. М., 1952.
Сведения, 1867 — Сведения о местах расположения киргизских родов Оренбургского края // Зал. Русского географического общества. СПб., 1867, т. I.
Сдыков, 1996— Сдыков М.Н. Формирование населения Западного Казахстана в XVIII-XIX веках. Алматы, 1996.
Седельников, 1907 — Седельников Т. Борьба за землю в киргизской степи: Киргизский земельный вопрос и колонизационная политика правительства. СПб., 1907.
Сейдалин, 1870— Сейдалин Т. О развитии хлебопашества по бассейну реки Тургая // Зал. Оренбургского отд. Русского географического общества. 1870, вып. 1.
Семенов-Тян-Шанский, 1948— Семенов-Тян-Шанский П.П. Путешествие в Тянь- Шань в 1856-1857 гг. М, 1948.
Сивере, 1999 — Сивере И. Письма из Сибири // Сивере К Письма из Сибири * Фальк КП. Описание всех национальностей России. Алматы, 1999.
Сперанский, 1961 — Сперанский М.М. Проекты и записки. М.; Л., 1961.
Султанов, 1981 — Султанов Т.И. Сословие султанов в Казахском ханстве в XVI- XVII вв. // Казахстан в эпоху феодализма: Проблемы этнополитической истории. А.-А., 1981.
Суни, 2001 — Суни Р. Империя как она есть: Имперская Россия, «национальное» самосознание и теории империй // Ab Imperio. 2001, № 1-2.
Танышпаев, 1925 — Танышпаев А/. Материалы к истории казак-киргизского народа. Таш., 1925.
Танышпаев, 1992 — Танышпаев М. Великие бедствия... (Актабан шубырынды). Алматы, 1992.
Танышпаев, 1993 — Танышпаев М. История казахского народа. А.-А., 1993.
Тарле, 1913 — Тарле Е.В. Континентальная блокада: Исследование по истории промышленности и внешней торговли Франции в эпоху Наполеона. М., 1913.
Толыбеков, 1971 — Толыбеков С.Е. Кочевое общество казахов в XVII— начале XX века (политико-экономический анализ). А.-А., 1971.
Тресвятский, 1917 — Тресвятский В.А. Материалы по земельному вопросу в Азиатской России. Вып. 1. Пг., 1917.


Россия и Казахстан (XVU-XIX вв.)
117
Турсунов, 1993— ТурсуновЕ. Единство эстетического опыта кочевых и некочевых народов // Кочевники. Эстетика: познание мира традиционным казахским искусством. Алматы, 1993.
Уханов, 1996 — Уханов И. Рычков. М., 1996.
Фаизова, 1999 — Фаизова КВ. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999.
Фукс, 1981 — Фукс Л.С. Обычное право казахов в XVIII — первой половине XIX века. А.-А., 1981.
Халфин, 1960 — Халфин Н.А. Политика России в Средней Азии (1857-1868 гг.). М., 1960.
Ханыков, 1851 —Ханыков Я.В. Поездка Поспелова и Бурнашева в Ташкент в 1800 году // Вестник Русского географического общества. СПб., 1851, ч. 1, кн. 1.
Хорос, 1996 —Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996.
Хоскинг, 2000 —ХоскингДж. Россия: народ и империя. Смоленск, 2000.
Частновладельческие, 1912— Частновладельческие хозяйства в Семипалатинской области. СПб., 1912.
Чулошников, 1924— Чулошников А.П. Очерк истории казак-киргизского народа в связи с общими историческими судьбами других тюркских племен. Ч. 1. Оренбург, 1924.
Шацки, 1990 — Шацки Е. Утопия и традиция. М., 1990.
Шевченко, 1999 — Шевченко С. В. Распространение ислама в Среднем казахском жузе в ХУШ — начале XIX в. // Изв. Омского гос. историко-краеведческого музея. 1999, №7.
Шоинбаев, 1966— Шоинбаев Т.Ж. Добровольное вхождение казахских земель в состав России и его прогрессивное значение. Докт. дис. А.-А., 1966.
Юдин, 1992 — Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая, Золотая... // Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. А.-А., 1992.
Юдин, 1997— Юдин П.Л. Барон О.А.Игельстром в Оренбургском крае (1784-1792 и 1796-1798) // Русский архив. М., 1997, кн. 1, № 4.
Soviet, 1986— Soviet Minority Nationalism in Historical Perspective // The Last Empire. Ed. by R. Conquest. Stanford, 1986.
ААУ — Акмолинский аграрный университет.
АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи.
ГАОО — Государственный архив Омской области.
ГАОрО — Государственный архив Оренбургской области.
ОР РГБ — Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. РГИА — Российский государственный исторический архив.
ЦГА РК — Центральный государственный архив Республики Казахстан. ЦХАФАК — Центр хранения архивных фондов Алтайского края.


Н.П.МОСКАЛЕНКО
(Москва)
Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
Взаимоотношения Тувы и России, возникшие еще в начале XVII в., прошли длительный путь развития. Необходимость объективной оценки русско-тувинских отношений, безусловно, назрела, что требует привлечения широкого круга источников, прежде всего архивных документов, часть которых, причем чрезвычайно важная, оказалась доступной лишь в последние годы.
Еще в 1616 г. послы московского царя Василий Тюменец и Иван Петлин совершили далекую поездку к Алтын-хану — правителю небольшого центральноазиатского государства, включавшего часть территории современной Тувы и Монголии. В задачу послов входили поиски возможного сухопутного пути в Китай через Сибирь. Хотелось бы отметить, что государство Алтын-ханов (Алтан-ханов) нельзя рассматривать лишь как монгольское, что нередко делается в литературе [История, 1964, с. 198]. Этническое ядро его населения составляли не только монголоязычные хотогойты, которые, по мнению А.М.Позд- неева, были потомками тюркоязычных уйгуров [Позднеев, 1880, с. 154], но и ряд тюркоязычных родоплеменных групп, начавших складываться еще в XIII-XIV вв. на территории Тувы в предтувин- скую этническую общность [Вайнштейн, 1957, с. 210]. Во время пребывания русских послов в 1616 г. в ставке Алтын-хана у оз. Убсу-Нур (на границе современной Тувы и Монголии) они были хорошо приняты, причем правитель государства дал грамоту о подданстве московскому царю. Посольские связи с Россией продолжались и позднее, а грамоты о под данстве Русскому государству давались вновь в 1630-е годы, но трактовались Алтын-ханами весьма вольно, в зависимости от
© Н.П.Москаленко, 2003


Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
119
очень неустойчивой политической ситуации в Центральной Азии [История, 1964, с. 204,205; Русско-монгольские, 1959, с. 61].
С середины XVII в. население «Саянской землицы», включавшей большую часть северо-восточной Тувы— Тоджу, входило в состав Русского государства. С 1658 по 1712 г. ее жители вносили ясак в Красноярский и Усинский остроги. По мнению Н.П.Шастиной, «ясак в Забайкалье был легче, чем албан, который монгольские феодалы собирали со своих подданных». Она объясняет это тем, что «русские власти стремились удержать уже объясаченное население» [Шастина, 1958, с. 15]. На основании ясачных документов Б.О.Долгих установил численность населения «Саянской землицы». Здесь было 150 плательщиков ясака, что соответствовало приблизительно 600 жителям [Долгих, 1960, с. 257-268]. Учитывая, что в последующие столетия население северо-восточной Тувы составляло лишь 2-3% от общей численности тувинцев, можно полагать, что последние в XVII в. насчитывали не более 25-30 тыс. человек. Впрочем, в это число не входит часть урянхайских племен, кочевавших на севере-востоке Монголии, в бассейне реки Кобдо, на Алтае, а также находившихся в составе Тубинской и Кайсотской «землиц» Красноярского и Иркутского уездов.
Таким образом, уже в XVII в. часть тувинских племен либо входила в состав России («Саянская землица»), либо находилась в сфере ее государственных интересов.
Маньчжуро-китайское завоевание Тувы в XVIII в. (вплоть до Синь- хайской революции в Китае в 1911-1913 гг.) существенно ограничило контакты России с тувинцами. Китайская администрация подчинила население завоеванных территорий суровым законам китайской Палаты внешних сношений. Новые власти провели крупную административную реформу, выделив в составе завоеванных территорий отдельные единицы: кожууны (хогиуны), сумоны, арбаны.
Можно согласиться с выводом С.И.Вайнштейна о том, что именно в эпоху пребывания Тувы в составе Цинской империи окончательно складывается тувинская народность. Причем основным социальнопсихологическим фактором этого процесса было установление единой политико-административной структуры и устойчивой общеэтнической идентичности, основанной главным образом не на родовом, а на территориальном принципе, что способствовало стиранию племенных различий [Вайнштейн, 1969, с. 11].
В этот период в административном отношении Тува делилась на шесть хошунов. Хошуны Салчакский, Тоджинский, Оюннарский, Даа


120
Н.П. Москаленко
находились под властью амбын-нойона (Даа-хошун в начале XX в. вышел из подчинения амбын-нойону и стал управляться самостоятельно); Бээзи-хошун подчинялся монгольским князьям; Хосутский хошун в начале XVIII в. также отошел от Тувы. Кроме того, в Туве имелось несколько сумонов, не входивших ни в один из названных хошунов: Маады, Чооду, Сартул, Шалык. Эти сумоны подчинялись непосредственно монгольским князьям.
Ставка амбын-нойона появилась в 1763 г. в местности Самагалтай на р. Тес-Хем. Это была, в сущности, столица Тувы и ее первый административный центр. В этот же период продолжалось официальное распространение буддизма в Туве. Оно началось еще в эпоху Алтын- ханов и имело этнополитическое значение, несло серьезные культурно-объединительные функции, особенно благодаря деятельности монастырей (хурэ).
Маньчжуро-китайская администрация проводила переписи населения, позволившие выявить численность тувинцев в XVIII-XIX вв. Архивные источники показывают, что в период маньчжурского господства было учтено 9800 тувинских семей (хозяйств) [История, 1964, с. 240]. Если учесть данные детальнейшей переписи, которая проводилась в Туве полтора века спустя (в 1931 г.) и показала, что одно тувинское хозяйство включало в среднем четырех человек [Тувинская, 1933, с. 158], то можно использовать этот демографический индекс, экстраполируя его на вторую половину XVIII в., так как условия хозяйства и кочевого быта за это время почти не претерпели изменений. В соответствии с этим индексом население Тувы во второй половине XVIII в., по-видимому, не превышало 35^0 тыс. человек.
До конца XIX в. китайская администрация запрещала своим купцам торговать на всей территории Тувы. В ст. 84 Уложения китайской Палаты внешних сношений отмечалось: «...никаким купцам не позволять ездить с товарами к монголам танну-урянхайским. А если урянхайские монголы будут иметь у себя излишние за домашним употреблением вещи, которые бы хотели променять на другие, нужные в общежитии, то удобно могут променивать оные в городе Улясутае, когда приезжают в оный с мягкою рухлядью для внесения в казну» [Уложение, 1828, с. 72]. Цинское правительство запрещало также торговлю в кредит с тувинскими чиновниками. Так, в ст. 85 Уложения сказано: «Строжайше запретить купцам, торгующим в городе Улясутае, дабы, под каким бы то предлогом ни было, не давали в долг товаров своих или серебра танну-урянхайским монголам, приезжающим в Улясутай, но должны они торговать на наличные вещи и деньги» [Уложение, 1828, с. 72].


Взаимоотношения Тувы и России (ХУЛ — начало XX в.)
121
Вместе с тем в это время в Туве усиливается социальная напряженность, вызванная значительным имущественным расслоением населения. В конечном счете вспыхнул ряд восстаний, в том числе известное восстание Алдан Маадыр (1883-1885), жестоко подавленное маньчжуро-китайцами [История, 1964, с. 338-346].
Еще в период маньчжурского господства во второй половине XIX в. началось заселение Тувы русскими крестьянами, которые несли опыт ведения земледелия [Дулов, 1956, с. 354 и сл.]. Немаловажное значение для позиции России в этом вопросе имела начавшаяся в XIX в. русская колонизация края. В середине столетия в Урянхайский край потянулись два миграционных потока, не связанные друг с другом. Первый поток образовали крестьяне-старообрядцы, скрывавшиеся от преследования за свою веру, искавшие неведомую страну «Беловодье», глубоко верившие, что именно здесь, в далекой стране за Саянами, они не только обретут новые возможности ведения традиционно-общинного хозяйства, но и сохранят свою религию. Второй поток составляли сибирские купцы, золотопромышленники, стремившиеся освоить богатства далекой страны. Впоследствии многие из купцов, проникшие в Туву, превратились в крупных предпринимателей [Дулов, 1956, с. 167].
Как отмечалось выше, большая часть Тувы в этот период принадлежала Цинской империи. Россия признавала это официально, что было закреплено Буринским и Кяхтинским договорами в 1727 г. между Россией и Китаем (см. [За три века, 1995, с. 47-52]). В 1860 г. благодаря активной деятельности русской дипломатии был подписан Пекинский трактат; он сыграл большую роль, ибо создавалась возможность экономического проникновения русских интересов в край «урян- хов». По данному договору на всей пограничной линии Китая и России устанавливалась беспошлинная меновая торговля, а пограничные власти были обязаны всячески ей содействовать. Русским купцам разрешалось ездить в Китай «во всякое время, свободно заниматься торговлей, посещать рынки, лавки, дома местных купцов. Сроки пребывания купцов в местах, где проводится торговля, не определяются, а зависят от их усмотрения» [За три века, 1995, с. 53-60].
Торговый интерес России к этому региону не случаен. Он был связан с внутриполитическими изменениями в самом Китае. Так, уже в 1869 г. Азиатский департамент МИД направил для сведения генерал-губернатора Восточной Сибири отношение поверенному в делах в Пекине, где ставился вопрос об изыскании новых торговых путей в Азию, так как дунганское восстание, начавшееся в


122
Н.П.Москаленко
1862 г., нанесло серьезный удар русско-китайской торговле и пробудило интерес к возможностям развития торговли с Западной Монголией и с Урянхайским краем (подробно см. [Дулов, 1956, с. 345, 346]).
Быстрое проникновение русского капитала встречало сопротивление со стороны не только китайских, но и тувинских чиновников. Недовольные этим, сибирские купцы и золотопромышленники были вынуждены поставить вопрос перед генерал-губернатором Восточной Сибири о создании должности пограничного комиссара, который урегулировал бы возникнувшие недоразумения, в особенности между русскими купцами и тувинскими властями.
30 декабря 1885 г. Александр III подписал указ об учреждении должности начальника Усинского пограничного округа в Енисейской губернии. В указе отмечалось, что заведование округом возлагается на пограничного начальника, при котором состоят помощник и переводчик с монгольского языка [ГАИО, ф. 25, оп. 3, д. 13 (К.205), л. 23]. В обязанности начальника Усинского пограничного округа входило: «заведование горными промыслами в округе на правах особых исправников, назначаемых для надзора за сохранением общественного порядка и безопасности на приисках; наблюдение за ходом нашей торговли в Урянхайской земле» [ГАИО, ф. 25, оп. 3, д. 13 (К.205), л. 23]. В распоряжение пограничного начальника командировались казаки: «один урядник и пять казаков для наблюдения за порядком на границе, и девять казаков для исполнения полицейской службы на золотых приисках» [ГАИО, ф. 25, оп. 3, д. 13 (К.205), л. 23]. В 1886 г. была утверждена временная инструкция для пограничного начальника. В ней, в частности, отмечалось, что пограничный начальник по всем вопросам должен взаимодействовать с тувинскими властями, обязан выдавать русским купцам паспорта и торговые свидетельства для караванной торговли, вести годовую отчетность о русской торговле в Урянхайском крае. В инструкции особо подчеркивалось, что пограничный начальник в своих действиях обязан высоко держать достоинство русского подданного в глазах иностранцев [ГАИО, ф. 25, оп. 3, д. 13 (К.205), л. 23].
В начале XX в. китайская администрация изменила свою политику в отношении Урянхайского края. Цинское правительство разрешило своим купцам вести торговлю в Туве. Но именно это решение отрицательно сказалось не только на русско-китайских отношениях, но и на русско-тувинских. В частности, в 1908 г. между русскими и китайскими торговцами вспыхнул серьезный конфликт.


Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
123
В связи с этим большой интерес представляет статья Г.И.Романова и Ю.М.Ращупкина о военной политике России в отношении Урянхайского края [Романов, Ращупкин, 1995]. Опираясь на архивные документы, авторы показали, что вплоть до 1908 г. Россия вообще не имела планов военных действий на территории Урянхайского края. Однако после событий 1908 г., когда прокатилась волна насилия над русским населением, в штабе Иркутского военного округа начали разрабатывать операцию по оккупации этого края. Против военных действий резко выступал министр иностранных дел России С.Д.Сазонов.
Отношение тувинских нойонов к этим событиям было весьма неоднозначным. Заслуживает внимания донесение российского консульства в Улясутае от 4 августа 1910 г. в МИД России: «Меня посетил новый ухэрида (старшина) хемчикгольских урянхов (тувинцев, живущих в бассейне реки Хемчик. — Н.М.) Буян-Бадыргы1, юноша 21 года, сын и преемник известного ухэрида Хайдыпа. С именем последнего связаны крупные события, разыгравшиеся в ноябре 1908 г. на Кем- чике и угрожавшие нам серьезными осложнениями с Китаем. До сего времени не представляется возможности утверждать документально, кого считать инициатором попытки выселить русских с Кемчика: Хайдыпа, Цзян-цзюня или китайское центральное правительство. Судя по тому, с какой готовностью здешний правитель согласился на посылку чиновников для отмены распоряжения Хайдыпа, я лично склоняюсь к тому заключению, что коварный план зародился в голове покойного ухэриды... Чиновники прислали просьбу Буян-Бадыргы не селить больше на Кемчике русских подданных под предлогом стеснения самих урянхайцев в земельном отношении... Чиновнику я ответил, что, как должно быть хорошо известно самому ухэриде, его сородичи проживают совершенно свободно в нашем Усинском крае, имеют возможность передвигаться с билетами где им угодно и находят в наших пределах не только приют, но и хороший для себя заработок. Ухэрида Буян-Бадыргы и его чиновники, по-видимому, этим ответом удовлетворились. Между тем движение наших подданных на Кемчик продолжается и молва о свободных и привольных землях начинает проникать в преувеличенных рассказах в среду сибирских переселенцев. Так, при следовании моем в Улясутай ко мне обратились семь человек (ходоков) из Змеиногорского уезда Томской губернии с просьбой о разрешении проехать на Кемчик для ознакомления с тамошни¬
1 В русских источниках это имя писалось по-разному: Буян-Бадыргы, Буян-Батар- ху, Буян-Бадарху.


124
Н.П.Москаленко
ми условиями, ввиду „утеснения" переселенцев „землицей в Сибири"» [АВПРИ, ф. 188, оп. 761, д. 460, л. 75].
В начале XX в. в русских периодических изданиях, в докладах, в секретных донесениях все чаще появляется тема «Урянхайский край и русские интересы». Так, в отчете полковника Генерального штаба В.Попова, посетившего Урянхайский край в 1910 г. с целью изучить пограничный вопрос, в частности, говорилось: «Урянхайский край с его рудным золотом действительно может быть назван золотым дном. Русское правительство, с одной стороны, категорически заявляет, что не рассчитывайте на защиту ваших интересов, с другой стороны, не только отводит все новые и новые прииски и берет с золотопромышленников все новые и новые налоги и золото, но даже продает некоторые из приисков» [Попов, 1910, с. 8].
Территория края продолжала все больше привлекать внимание не только центральных российских властей, но и региональных. Так, еще в конце 1906 г. в Иркутске состоялось совещание о путях сообщения Сибири, на котором был поставлен вопрос об обследовании верхнего Енисея в Урянхайском крае и возможностях развития пароходства. Вскоре с этой целью в Урянхай был направлен русский инженер В.Родевич. После завершения экспедиции он написал обширный доклад, который был представлен лично Николаю И. Родевич докладывал, что «Урянхайский край есть поистине точка наименьшего сопротивления русско-китайской периферии; и за этой слабой точкой лежит целая богатая провинция. Влечение, устремление в нее русских купцов, промышленников и поселенцев может стать руководством и для государства. В случае если Китай начнет оказывать давление на нашу Амурскую окраину, Урянхайский край есть та область, где ответная русская реакция может иметь наибольший успех с наименьшей затратой сил» [Родевич, 1910, с. 124].
Политика России в Туве была отражением общей концепции, разработанной премьер-министром П.А.Столыпиным в отношении колонизации восточных районов России. Частью этой концепции было, как известно, стремление создать условия для переселения крестьян из густонаселенных центральных губерний России. Нелишне отметить одну особенность: в процессе реализации столыпинского плана в Туву переселялись крестьяне из южных районов Сибири, в том числе с Алтая, а их места заселяли переселенцы из Центральной России [Кы- дыева, 1997].
Таким образом, в политико-экономической деятельности русского правительства мы видим четкую линию, направленную на содействие


Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
125
мирному проникновению России в рассматриваемый регион, причем не только с позиции российского капитала, но и с учетом интересов русского населения Тувы. Его численность в эти годы постоянно возрастала. Русские поселенцы сосредоточивались преимущественно в центральной и северо-восточной части Тувы, существенно влияя на изменение этнического состава в заселяемых регионах.
Геополитические интересы России в Центральной Азии находили отражение не только в целенаправленных действиях правительства, но и среди общественности. Для многих Внешняя Монголия и Урянхайский край составляли нечто очень близкое. Любопытно, что известный русский ученый и путешественник Г.Е.Грумм-Гржимайло результаты своих монгольских исследований в Центральной Азии объединил в одном фундаментальном труде, назвав его «Западная Монголия и Урянхайский край» [Грумм-Гржимайло, 1914-1930]. Воспоминания об этом сохранили не только многочисленные научные публикации, но и историческая память последующих поколений. Так, в романе Б.Пастернака «Доктор Живаго» один из героев высказывает подобную идею относительно роли Центральной Азии для России: «Сибирь, эта поистине Новая Америка, как ее называют, таит в себе богатейшие возможности. Это колыбель великого русского будущего, залог нашей демократии, процветания, политического оздоровления. Еще более чревато манящими возможностями будущее Монголии, Внешней Монголии, нашей великой дальневосточной соседки. Что вы о ней знаете? Лично нас должно занимать следующее. Шаг через монгольскую границу, и мир у ваших ног» [Пастернак, 1991, с. 398].
Синьхайская революция в Китае в 1911-1913 гг. резко изменила геополитическую обстановку. В свете новых политических событий 21 ноября 1911 г. было созвано специальное заседание Совета министров Российской империи, на котором впервые на высшем уровне обсуждался Урянхайский вопрос. Управляющий министерства иностранных дел объяснил, что «непреложных доказательств того, чтобы Урянхайский край был когда-либо уступлен Китаем в нашу пользу или размежеван за Россией, нет. Главным препятствием на пути разрешения этого вопроса является Чугучакский договор 1864 г., в силу которого в западной части Урянхайского края границы были установлены на юго-западе от перевала Шаби-дабага (т.е. 200 верст от хребта Танну-оола)» (цит. по [Кабо, 1934, с. 160]). Однако здесь же подчеркивалось, что «край этот представляет для России несомненную ценность и не может быть для нас чужим: в нем уже ныне на 50 тыс. туземного населения насчитывается 5 тыс. душ русских поселенцев,


126
Н. П. Москаленко
следовательно, русские составляют там 10% всего населения края. В нем еще нет русских войск и чиновников, но есть экономические интересы русских людей, есть русские крестьяне-землепашцы, есть русская школа, в которой учится 50 русских детей, и есть, наконец, русский православный храм, сооруженный в деревне Туран во имя святителя Иннокентия» (цит. по [Кабо, 1934, с. 161]). Совет министров тогда же наметил стратегию мирного проникновения русских переселенцев, подчеркивая, что «именно этим путем могут быть созданы в рассматриваемом крае такие русские интересы, которые впоследствии, при более благоприятной для нас политической обстановке, дадут нам повод сделать китайскому правительству заявление о наличии там таких крупных интересов, которые побуждают нас принять долю участия в устройстве дальнейшей судьбы края» (цит. по [Кабо, 1934, с. 163]).
Как показал Ю.В.Кузьмин, в апреле 1912 г. в Госдуме поднимался аналогичный вопрос, только в отношении Монголии. Развернулась острая дискуссия: одни депутаты считали, что необходимо быстро присоединить Монголию к России, другие (например, П.Н.Милюков) высказывались за посредническую роль между Монголией и Китаем и выступали против активного вмешательства в монгольские дела.
С.Д.Сазонов также выступал против полного отделения Монголии от Китая, считая ее не готовой к самостоятельному политическому развитию [Кузьмин, 1998].
Надо отдать должное царскому правительству: вопрос о включении Урянхайского края в состав России очень тщательно и целенаправленно готовился на всех уровнях, причем почти всеми министерствами. Так, на заседании Совета министров в начале 1913 г. слушались предложения МИД и МВД о том, чтобы подчинить ведению заведующего пограничными делами в Урянхайском крае смешанные дела, возникшие между русскими и урянхайцами. Однако это предложение не встретило одобрения у министра юстиции И.Щегловитова, который считал, что «этим будет сделан шаг назад в деле распространения на Урянхайский край юрисдикции русских судебных установлений». Министр юстиции ссылался на имеющиеся в его распоряжении сведения, что «Усинский мировой судья (Усинск— ближайший к Туве российский город. — Я.М), при выездах в Урянхайский край, принимает к своему рассмотрению дела независимо от подданства сторон и нередко оказывает правовую защиту урянхам от притеснения русских торговцев» [АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 3109, л. 5]. В МИД, наоборот, считали, что смешанные дела между русскими и тувинцами


Взаимоотношения Тувы и России (ХУЛ — начало XX в.)
127
должны решаться заведующим пограничными делами Урянхайского края, ибо подчинение мировому судье в «далеком селе Усписком не улучшит ненормального положения, не пресечет злоупотребления среди русских подданных относительно урянхов и не устранит возможности политически невыгодного и опасного для нас озлобления среди туземного населения Урянхайского края против поселяющихся там русских» [АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 3109, л. 6].
Намеченная политика российского правительства отражала и мнение широкой общественности. Так, в одной из сибирских газет подчеркивалось: «Наши интересы в этом благоодаренном природой крае весьма сложные и значительные. С открытием в близком будущем судоходства по Енисею, от дер. Означенной до Утинского порога, с проложением колесного пути Усинское-Джемало, русской предприимчивости и русским капиталам открывается широкое поле деятельности. Обладание Урянхайским краем даст нам возможность использовать его как транзитный путь для товарообмена с хошунами Внутренней Монголии. Расширение рынков сбыта усилит не только наше экономическое, но и политическое влияние среди монголов» [Приамурье]. В другой сибирской газете автор статьи вообще рассматривал Урянхайский край как часть России и ставил вопрос перед российской общественностью о расследовании незаконного нахождения Тувы в составе Цинской империи. Автор подчеркивал: «Неужели русское общество, печать, наконец, Государственная дума не потребует основательного разбора этого дела и выяснения, почему русская территория оказалась в руках Китая» [Дальний Восток].
В связи с этим значительный интерес представляют секретные донесения и отчеты русских агентов, характеризующие настроения тувинцев в этот период, прежде всего правителей, а также инструкции агентам, где ставилась задача убедить население края в преимуществах российской ориентации.
Например, в 1911г. Урянхайский край посетил переводчик
А.Н.Шелкунов, который, встречаясь с главой тувинских хошунов ам- бын-нойоном, так охарактеризовал эту личность и настроения в самой Туве: «Амбан принял меня довольно хорошо. Человек он молодой — лет 30-33 и, как можно заключить, ума не особенно большого, к тому же имеет пристрастие к алкоголю и находится всецело в руках чиновников, которые и заведуют всеми делами. На обратном пути из села Усинское мне приходилось встречаться с несколькими, ранее мне незнакомыми урянхайцами, в числе которых были и чиновники; все они прямо или косвенно спрашивали меня, скоро ли их край отойдет


128
Н.П.Москаленко
к России. Как можно заключить из слов тех же урянхайцев и русских, желающих перейти в подданство России очень много, среди них (тувинцев. — Н.М.) есть влиятельные и пользующиеся уважением чиновники и ламы... Урянхайцев, по-видимому, смущает одно только — на каких условиях они будут жить под русским покровительством: будут ли они жить по-прежнему, или же у них будут отняты земли и отданы русским, и что будет оставлено им — урянхайцам? Они указывали на то, что даже в настоящее время многие, более лучшие места уже заняты русскими... Что же касается самого амбана Гомбо-Доржи, то, по сведениям, он более симпатизирует китайцам, но, мне кажется, объяснение тому найти легко. Пользуясь слабыми умственными способностями Гомбо-Доржи, а главное, его пристрастием к спиртным напиткам, китайские торговцы дарят ему водку, а также дают таковую как ему лично, так и чиновникам в кредит, за что Гомбо-Доржи считает их своими благодетелями, не понимая того, что благодеяние это очень удручающе отзывается на имущественном положении урянхайцев, так как, давши в долг, китаец назначает срок уплаты, и если к этому сроку долг не будет возвращен в процентах, то назначается второй уже с вдвое увеличенной суммой долг и т.д.» [АВПРИ, ф. 188, оп. 761, д. 460, л. 183].
Как показывают многочисленные архивные документы, русские агенты снабжались секретными инструкциями. Особенно интересна в этом отношении инструкция, составленная Усинским пограничным начальником А.Чириковым2. В ней, в частности, сказано, что «основная цель каждого русского обывателя, а тем более агента внушать и объяснять русским, проживающим в Урянхае, что русские смотрят на урянхайцев как на своих братьев, а поэтому будут обходиться с ними по-христиански, по-братски. Русские должны дать понять урянхайцам, что край этот мы не считаем китайским. Всеми силами стараться доказать, какое зло приносят им китайцы, продавая им свою водку и открывая кредит. Что все это может быть прекращено, если они обратятся к русской власти о подданстве. В то же время каждый из нас должен зорко следить и внимательно прислушиваться ко всему происходящему в Урянхае: какие вести они получают из Монголии и Китая, какое у них настроение к нам, русским, и китайцам, какие у них между хошунами распри и согласия...» [АВПРИ, ф. 188, оп. 761, д. 460, л. 198]. Данная инструкция является ярким примером использования русскими властями психологических факторов в этнополити¬
2 В архивных документах разночтения: Чириков, Чакиров.


Взаимоотношения Тувы и России (ХУП — начало XX в.)
129
ческих процессах, в условиях хорошего знания ситуации и социальнопсихологической атмосферы в данном регионе, что в конечном счете сыграло важную роль в этнополитическом развитии Тувы.
Не менее интересно секретное донесение русского купца Г.Сафья- нова, приехавшего в Урянхайский край еще в середине XIX в., направленное генерал-квартирмейстеру штаба Иркутского военного округа. В нем он подробно пишет о бедственном положении большинства тувинцев: «За последнее время урянхайцы из богатых скотоводов делаются нищими; не имея никакой защиты со стороны местных своих родовых начальников, они давно уже живут мечтой перейти в русское подданство, видя, как соседи их русские пользуются безграничной своей собственностью. Урянхи лишены права собственности. У них совершенно с невинного человека произвольно угоняют скот не только за общественные недоимки, но также за штрафы чиновников, за взыскания от воров, за кредиты». Сафьянов пишет, что в октябре 1911 г. он с Усинским начальником посетил амбын-нойона, которому был передан орден Станислава 2-й степени, пожалованный российским императором. Нойон, выражая чувство благодарности, заявил, что он теперь «русский подданный, но это было сказано с большой осторожностью и страхом даже перед своими чиновниками, которые здесь находились». Сафьянов далее сообщает, что тувинцы давно хотят послать к русскому царю свою «депутацию», с тем чтобы подать прошение об их принятии в русское подданство. Однако они боятся, что по какой-либо причине их не примут в русское подданство, а китайцы могут их страшно наказать за такой вольный поступок [АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 3111, л. 14].
Проведение работы по переориентации настроений тувинских правителей в сторону России было весьма сложной психологической задачей, включавшей помимо «душевных бесед» взятки в виде подарков, тем более что, надо признать, монгольской ориентации в это время придерживались практически все правители тувинских хошунов. Еще в мае 1912 г. тоджинский и салчакский нойоны обратились в монгольский административный центр Улясутай с просьбой принять их хошуны в качестве данников в состав Монголии. В июне того же года с аналогичной просьбой обратился правитель хемчикского Даа- хошуна Буян-Бадыргы. В мае 1913 г. желание Буян-Бадыргы было удовлетворено, а монгольские власти присвоили ему титул гуна.
15 февраля 1912 г. на имя Усинского пограничного начальника А.Чакирова было подано прошение главы трех хошунов амбын- нойона Гомбо-Доржи «об объявлении Тувы отдельной страной и с  55 - 8740


130
Н.П.Москстенко
просьбой оказать покровительство и защиту через русского царя» [Установление, 1984, с. 8-10]. Однако уже в начале 1913 г. амбын- нойон просил монгольского покровительства. В связи с этим интересна секретная телеграмма управляющего консульством в Кобдо от 23 апреля 1913 г., в которой отмечается: «Цо моему приглашению меня посетил амбан Гомбо-Доржи. Он объяснил мне, что вынужден просить Хутухту о принятии в подданство неполучением от нас ответа на посланную им через Усинского пограничного начальника просьбу о принятии танну-урянхайцев под покровительство России и невозможностью слабому и малочисленному народу отстаивать самостоятельно свою независимость. В течение дальнейшей беседы Гомбо- Доржи откровенно высказался в том смысле, что он лично считает более выгодным для танну-урянхайцев переход в российское подданство, но что добиться присоединения их к Халхе (Северной Монголии. — Н.М.) его заставляли нежелание разойтись со своим народом, тяготеющим к Монголии, и, главным образом, действие салчаковско- го и тоджинского хошунов, где под несомненным влиянием сильной монгольской агитации тотчас же после переворота образовалась партия в пользу присоединения к известному в Западной Монголии Чжалханцзе-гегену в качестве его данников. Из разговора с Гомбо- Доржи я вынес впечатление, что главной целью его неоднократных домогательств перед Усинским правительством о принятии в подданство танну-урянхайского народа является стремление обеспечить таким путем объединение под его главенством всех пяти танну-урянхай- ских хошунов, отпадение которых от амбан-нойона началось еще при китайцах, и усилилось после монгольского переворота. Добившись своей цели, он рассчитывает образовать из этих хошунов при помощи Халхи подчиненный ему аймак. Поэтому амбан просил меня передать нашему правительству его ходатайство допустить объединение танну- урянхайцев с Монголией, с которой их связывает общность религии, письменность и образ жизни, сохранив в то же время урянхайскому народу прежнее, благожелательное покровительство» [АВПРИ, ф. 188, оп. 761, д. 319, л. 544].
В истории взаимоотношений Тувы и России существенную роль сыграли и конкретные исторические личности, о которых мы очень мало знаем. Важную роль в переориентации взглядов правителей Тувы сыграл хамбо-лама Комбу-Доржи Чамзы — родной брат упомянутого выше кемчикского нойона Хайдыпа. Комбу-Доржи Чамзы получил свой титул от тибетского гегена Гундуна Чжамияна и являлся, как он сам подчеркивал, «главным духовным наставником всего урянхай-


Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
131
ского населения». В то время взгляды хамбо-ламы совпадали с позицией Далай-ламы XIII, который надеялся, что именно Россия на международной арене поможет отстоять независимость Тибета от Китая.
23 сентября 1913 г. хамбо-лама Комбу-Доржи Чамзы подал прошение заведующему пограничными делами Усинского округа А.П.Цере- рину о «принятии тувинского населения, проживающего на Хемчике, под покровительство» [Установление, 1984, с. 11-15]. В октябре 1913 г. аналогичное прошение на имя императора Николая II было подано главой Кемчикского хошуна Буян-Бадыргы и чиновниками Бээзи-хошуна.
Между тем, как уже отмечалось, в этот период практически все главы хошунов ориентировались на Монголию. Возникает вопрос: что же повлияло на коренное изменение геополитической ориентации нойонов, которые буквально через год обратились с просьбой к русскому правительству о покровительстве? Главная причина этого, по моему мнению, заключалась в изменившейся геополитической ситуации в этом регионе— ослаблении международных позиций Китая в результате Синьхайской революции и провозглашении автономии Внешней Монголии 23 октября (5 ноября) 1913 г., а также в тщательно продуманной и взвешенной дипломатии России. Хотя по российско-китайской Декларации Внешняя Монголия находилась под сюзеренитетом Китая, но практически этот регион вышел из-под контроля китайского правительства. В главе IV Декларации прямо говорится, что «Китай выражает готовность принять добрые услуги России для установления своих отношений с Внешней Монголией» [За три века, 1995, с. 61-62].
В связи с этим определенный интерес представляет и секретная телеграмма министра иностранных дел С.Д.Сазонова, направленная дипломатическому агенту в Монголии 25 октября 1913 г., сразу же после подписания Декларации: «Благоволите ознакомить Монгольское правительство с содержанием подписанных в Пекине деклараций и нот, выразив надежду, что оно встретит их с удовлетворением. Мы с самого начала предупреждали монголов, что не можем отстаивать для них полную независимость от Китая. Признанный нами сюзеренитет Китая над Монголией является скорее юридической связью между этими двумя странами, ибо не лишает Монгольское правительство права внешних сношений по всем вопросам, не исключая даже политических, обязуя его лишь вести переговоры по этим последним при участии Китайского правительства. Равным образом мы с самого начала отстаивали за собою право определить те географические пределы,
5*


132
Н. П. Москаленко
в которых мы будем отстаивать автономию Монголии, и неоднократно указывали на невозможность включить в них Внутреннюю Монголию» [АВПРИ, ф. 188, оп. 761, д. 319, л. 28]. Правительство Внешней Монголии постоянно настаивало на том, чтобы Урянхайский край стал частью ее территории, и принимало «верительные грамоты» от тувинских нойонов. В ответ на это российский МИД высылал директивы дипломатам в Урге, в которых предписывалось напомнить монгольскому правительству о том, «кому они обязаны своей автономией» [АВПРИ, ф. 143, оп. 491, д. 3115, л. 224]. Таким образом, решение «урянхайского вопроса» было предопределено.
7 апреля (25 марта) 1914 г. министр иностранных дел С.Д.Сазонов направляет официальное письмо председателю Совета министров И.Л.Горемыкину, в котором излагает свое видение урянхайского вопроса. В письме он дипломатично высказывается против немедленного присоединения этого края к России. Сазонов подчеркивал, что: «Этим не облегчится... его оборона от поползновений монгольского правительства... Нам следует продолжать придерживаться в урянхайском вопросе той политики, которая намечена журналом Совета министров 21 ноября 1911. Колебания урянхов между присоединением к Халхе или отдачей себя под русскую власть вынуждают нас дать положительный ответ на прошения урянхов. Но колебаниям этим можно положить конец принятием урянхов под русское покровительство. Присоединять их земли и воды для этого нет необходимости, так как цели, преследуемые нами в урянхайском вопросе, не требуют немедленного принятия этой радикальной меры, сопряженной с возбуждением сложных и деликатных вопросов в наших отношениях к Китаю и Монголии. Ввиду вышеизложенного, я предлагаю войти к его императорскому величеству с всеподданнейшим докладом о принятии пяти урянхайских хошунов под русское покровительство» (цит. по [Международные, 1926, с. 49]). 11 апреля (29 марта) 1914 г. Сазонов подал докладную записку Николаю II, в которой говорилось: «Во исполнение таковой высочайшей воли приемлю смелость испрашивать, не благоугодно ли будет Вашему императорскому величеству повелеть объявить через командированного в Урянхайский край чиновника управления Иркутского генерал-губернатора населению пяти хошунов, на которые разделен этот край, что отныне оно принято под покровительство русского правительства. По общепринятому порядку из факта установления протектората России над урянхами должно вытекать для них обязательство не иметь никаких сношений с иностранными властями иначе, как через посредство лица, представляющего


Взаимоотношения Тувы и России (ХУЛ — начало XX в.)
133
на месте российское правительство. Равным образом все споры или столкновения между отдельными урянхайскими хошунами должны быть повергаемы на решение того же представителя в крае российского правительства» (цит. по [Международные, 1926, с. 281-282]). 17 апреля (4 апреля) 1914 г. Николай II, находясь на отдыхе в Ливадии, подписал указ о протекторате России над Урянхайским краем.
Установив протекторат над Тувой под официальным названием Урянхайского края, Россия включила ее в состав Енисейской губернии с обязанностью ведения политико-административных дел иркутским генерал-губернатором, что выходило за рамки юрисдикции протектората, но не встретило в сложившихся условиях возражений со стороны нойонов Тувы.
Однако разногласия между Россией и Монголией, а также Китаем о статусе Урянхайского края продолжались. Так, в мае 1915 г. на Кях- тинской конференции, где было подписано соглашение между Россией, Китаем и Монголией об автономии Внешней Монголии, разгорелся спор по поводу Урянхайского края. Китайские делегаты пытались поднять вопрос о северной границе Внешней Монголии, сосредоточив его главным образом на урянхайской проблеме. Генеральный консул России в Урге А.Я.Миллер решительно отказался обсуждать урянхайский вопрос, сославшись на пункт 4 обменных нот между Россией и Китаем от 23 октября 1913 г. Тем не менее китайская делегация настояла на том, чтобы внести в протокол от 4 марта 1915 г. вопрос о северных границах Внешней Монголии, признав эти границы прежними, оговоренными в соглашениях, заключенных между Китаем и Россией, по- видимому имея в виду русско-китайские Буринский и Кяхтинский договоры 1727 г., по которым Урянхайский край признавался территорией Цинской империи (см. [ГАРФ, ф. 200, on. 1, д. 498, л. 4]).
В Кяхтинском соглашении 1915 г. России удалось добиться, чтобы вопрос о северных границах Внешней Монголии, т.е. вопрос о территории Урянхайского края на южных границах с Внешней Монголией, не был внесен в текст, а его решение откладывалось на последующие два года. Нельзя не согласиться с точкой зрения Е.А.Белова, что «царское правительство, видимо, надеялось за два года укрепить свои позиции в Урянхае и только после этого провести переговоры с Китаем и Внешней Монголией по поводу северной границы, заставив Пекин и Ургу официально признать этот край протекторатом России» [Белов, 1999, с. 154-155].
Однако монгольское правительство все более настойчиво ставило вопрос о незаконности провозглашения протектората России над Ту¬


134
Н.П. Москаленко
вой и хотело оказать влияние на этнополитическую ситуацию в Туве. Для этого в Урянхай посылались монгольские агенты, которые вели антирусскую агитацию, не только натравливая тувинцев против русских, но и толкая их на поджоги русских лавок. В связи с этим летом 1915 г. царское правительство, идя навстречу просьбе российского Переселенческого управления, было вынуждено послать в Урянхай полусотню вооруженных казаков для защиты русских в Туве.
26 апреля 1916 г. ургинское правительство вновь послало ноту русскому генеральному консулу А.Я.Миллеру о возвращении Урянхайского края Монголии. Министр иностранных дел С.Д.Сазонов рекомендовал А.Я.Миллеру «официально ответить монгольскому правительству на его ноту, что принадлежность китайцам Урянхайского края была спорной еще до провозглашения Монголией своей независимости, и китайское правительство не могло доказать своих прав на этот край. Что касается монгольского правительства, то оно никогда не имело никаких прав на Урянхайский край и не могло приобрести их по Кяхтинскому соглашению, так как китайское правительство не могло уступить монгольскому правительству территорий, Китаю не принадлежащих, поэтому мы не допустим в Урянхайский край монгольских чиновников» [Белов, 1999, с. 156].
Таким образом, провозглашение протектората России над Тувой явилось результатом многолетней целенаправленной политики русской дипломатии ради расширения территории Российской империи. Сложившаяся в этом регионе геополитическая обстановка, вызванная прежде всего ослаблением Китая в результате Синьхайской революции, содействовала тому, что эта политика была успешно реализована. Безусловно, наличие в Туве многочисленных русских переселенцев создало дополнительные предпосылки вовлечения Тувы в сферу российского влияния и, в конечном счете, вхождения ее в состав России.
В литературе по данному вопросу господствует точка зрения, согласно которой среди тувинских нойонов существовала устойчивая российская ориентация, отражавшая волю народа. Но, как показывают архивные источники, подобной ориентации урянхов долгое время не было. Тувинские главы хошунов в этот период неоднократно меняли свои взгляды. Они хорошо понимали, что в данной ситуации они не в силах требовать полной независимости тувинских хошунов, ссылаясь, в частности, на их малочисленность, и публично высказывались об этом. Нельзя согласиться и с мнением некоторых историков о том, что российская ориентация нойонов отражала настроения простых


Взаимоотношения Тувы и России (XVII — начало XX в.)
135
аратов. Это утверждение не находит подтверждений в имеющихся источниках.
В заключение отметим, что протекторат, обозначив административные границы Тувы, обеспечил ее выделение как особой этнической территории и как отдельного субъекта в международных отношениях России с ее соседями — Монголией и Китаем, которые были вынуждены фактически принять сложившееся положение. Создание протектората позволило объединить тувинцев с родственными тюркоязычными народами в составе Российской империи.
В период протектората власть в крае осуществлялась не только российским Переселенческим управлением, учрежденным правительством, но и правителями хошунов. Русская администрация практически не вмешивалась во внутреннее устройство Тувы, ее теократическую структуру. Однако спорные вопросы между тувинцами и русскими, возникавшие главным образом из-за земельных наделов, рассматривались на основе российского законодательства.
Установление протектората положило начало оказанию официальной экономической помощи Туве со стороны России, в частности в строительстве: строится город Белоцарск — позднее столица Тувы, Кызыл; ведется прокладка Усинского тракта через Саяны; создаются первые фельдшерские пункты и начальные школы. Тувинское население было освобождено от уплаты изнурительных налогов, а все собранные средства остаются в крае.
Впоследствии именно на основе протектората и вовлечения этого региона в сферу российской геополитики были созданы предпосылки для формирования первого национального государства тувинцев в центре Азии— Тувинской Народной Республики (1921-1944),— коренным образом изменившего жизнь кочевого народа и предопределившего его дальнейшую судьбу в составе Российской Федерации.
Белов, 1999 — Белов Е.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999.
Вайнштейн, 1957 — Вайнштейн С.И. Очерк этногенеза тувинцев // Ученые записки Тувинского НИИ языка, литературы и истории. Кызыл, 1957, вып. 5.
Вайнштейн, 1969— Вайнштейн С.И. Происхождение и историческая этнография тувинского народа. Автореф. докт. дис. М., 1969.
Грумм-Гржимайло, 1914-1930 — Грумм-Гржнмайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 1. СПб., 1914; т. 2-3. Л., 1926-1930.
Дальний Восток — Дальний Восток. 1913, 2 февраля.
Долгих, 1960 — Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960.


136
Н.П. Москаленко
Дулов, 1956—Дулов В. И. Социально-экономическая история Тувы XIX— начала XX в. М, 1956.
За три века, 1995— За три века: Тувинско-русско-монгольско-китайские отношения (1616-1915). Архивные документы. Кызыл, 1995.
История, 1964 — История Тувы. Т. 1. М., 1964.
Кабо, 1934 — Кабо Р. Очерки истории и экономики Тувы. Ч. 1. М.; Л., 1934.
Кузьмин, 1998— Кузьмин Ю.В. «Монгольский» и «урянхайский» вопросы в общественно-политической жизни России (конец XIX — 30-е гг. XX в.). Автореф. докт. дис. Иркутск, 1998.
Кыдыева, 1997— Кыдыева В.Я. Поземельные отношения в Горном Алтае (конец XIX — XX вв.): историко-этнографическое исследование. Автореф. канд. дис. М., 1997.
Международные, 1926— Международные отношения в эпоху империализма: Документы из архивов царского и Временного правительства. 1878-1917 гг. // Красный архив. М., 1926. Т. 5 (18).
Пастернак, 1991 — Пастернак Б. Доктор Живаго. М., 1991.
Позднеев, 1880 — Позднеев А.М. Образцы народной литературы монгольских племен. Вып. 1.СП6., 1880.
Попов, 1910 — Попов В. Урянхайский пограничный вопрос. Иркутск, 1910.
Приамурье — Приамурье. 1913, 19 января.
Родевич, 1910 — Родевич В. Очерк Урянхайского края. СПб., 1910.
Романов, Ращупкин, 1995 — Романов Г.И., Ращупкин Ю.М. Урянхайский край в военной политике России (конец XIX — начало XX в.) // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. Иркутск, 1995.
Русско-монгольские, 1959— Русско-монгольские отношения. 1607-1636 гг. Сб. документов. М., 1959.
Тувинская, 1933 — Тувинская сельскохозяйственная и демографическая перепись 1931 года. М., 1933.
Уложение, 1828— Уложение Китайской палаты внешних сношений. Пер. с маньчж. С.Липовцева. СПб., 1828.
Установление, 1984— Установление покровительства России над Тувой в 1914 г.: Архивные документы. Кызыл, 1984.
Шастина, 1958 — Шастина Н.П. Русско-монгольские посольские отношения XVII века. М., 1958.
АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи. ГАИО — Государственный архив Иркутской области. ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации.


Историко-культурные связи между Россией и тюркскими народами


Г.А.АГЗАМОВА
(Ташкент)
Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
Наличие и благоустройство путей сообщения играли решающую роль в развитии торгово-экономических связей Средней Азии и России. Одним из важнейших путей была Волжско-Каспийская магистраль.
Ранние сведения о Волжско-Каспийском пути в исторических источниках очень скудны. К их числу относится отрывочное упоминание в летописи Аврамки, относящееся к XIV в.: в 1365-1366 гг. трое бояр новгородских «Есип Варфоломеевич, Василий Федорович да Александр Абакумович набрали себе удалых и отправились по Волге. Их было двести ушкуев. Они пошли самовольно, без новгородского слова. Под Нижним Новгородом они напали на купцов бессермень (бухарских), ограбили их и многих убили» (цит. по [Костомаров, 1904, с. 203]).
Особенно важное значение Волжско-Каспийская магистраль приобрела после завоевания Московским государством земель, находящихся по нижнему и среднему течению Волги, — Казанского и Астраханского ханств (1550-е годы), на территории которых располагались крупнейшие центры, имевшие важное торгово-экономическое значение.
Присоединение Волжского бассейна к России дало ей возможность установить более регулярные торгово-экономические связи со Средней Азией.
Раннее подробнейшее описание Волжско-Каспийского пути принадлежит Антонию Дженкинсону, выехавшему из Московского государства в Среднюю Азию в 1558 г.
Отправным пунктом этого путешествия была Москва. Оттуда
А.Дженкинсон и сопровождавшие его лондонские купцы Московской
© Г.А.Агзамова, 2003


140
Г.АЛгзамова
компании прибыли водным путем в Коломну. Далее, как отмечает
А.Дженкинсон, «пройдя одну лигу за Коломну (Collom), мы въехали в реку, называемую Окой (Осса), в которую река Москва впадает, теряя свое название» [Дженкинсон, 1937, с. 167].
В пути путешественникам предстояло миновать Переяславль, Старую Рязань, Терехов монастырь, Касимов, Муром, находящийся, по их подсчетам, в 20 лигах от Касимова. Далее следовал город Нижний Новгород, расположенный при впадении Оки в Волгу. Следующим пунктом в маршруте А.Дженкинсона был Васильгород в 25 лигах от Нижнего Новгорода. В 16 лигах от Васильгорода стоял «замок» Чебоксары, а в 25 лигах от последнего — город Свияжск. Следующим пунктом маршрута была Казань. Англичане достигли Тетюшей, прошли мимо устья Самары, затем через Переволоку и далее через «пустыню ногайцев» подошли к Астрахани [Дженкинсон, 1937, с. 167-171].
Путь, по которому следовали английские купцы, был хорошо освоен. По тому же маршруту шли купцы и русские дипломаты. Так, по сообщению Ф.Котова, путники из Москвы спускались по Москве- реке, Оке и далее по Волге плыли до Астрахани [Котов, 1852, с. 1]. По тому же пути на судах восточные купцы ездили в Московское государство. А.Дженкинсон пишет, что в Нижнем Новгороде англичанам пришлось задержаться по причине прибытия туда начальника, назначенного править Астраханью. «Когда он прибыл, — отмечает Дженкинсон, — под его начальством объединилось до 500 больших судов, частью нагруженных съестными, военными припасами и солдатами, частью же товарами» [Дженкинсон, 1937, с. 168].
Главной артерией этого пути была Волга. По данным, относящимся к XVIII в., она делилась на две части — верхнюю и нижнюю. Верхняя часть ее включала в себя расстояние от истока реки до города Рыбинска, нижняя — от Рыбинска до Каспийского моря. Ширина верхней части колебалась от 30 до 500 саженей, в Астрахани достигала 773 саженей [Истомина, 1982, с. 148].
Самым удобным для судоходства по Волге считался отрезок от Царицына до Астрахани. При этом погодные условия могли повлиять на изменение пути. Так, осенью, когда начинались сильные ветры и штормы, судоходство по Волге становилось опасным, и часть товаров от Царицына до Астрахани перевозилась по грунтовой дороге [Истомина, 1982, с. 148].
Водный путь из Москвы до Астрахани, составлявший в общем 3312 км, проходили в среднем за полтора-два месяца [Дженкинсон, 1937, с. 168-171]. Плавание от Москвы до Нижнего Новгорода при


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
141
благоприятных обстоятельствах требовало около одиннадцати суток [Костомаров, 1906, с. 295].
Кроме водных существовали и смешанные водно-сухопутные дороги из Москвы в Астрахань. От Москвы шла сухопутная дорога до Ярославля, от которого далее торговцы плыли на судах вниз по Волге. На этом пути лежали города Кострома, Кинешма, Юрьев-Польский, имевшие большое торговое значение.
В большинстве ярлыков, челобитных, расспросных речей среднеазиатских послов и купцов содержится просьба разрешить им ехать из Москвы до Казани зимним, летним или вешним путем (см., например, [Материалы, 1932, с. 120,122, 125]). В зимнее время толстый снежный покров на дорогах вынуждал купцов перейти с колесного транспорта на санный. При этом использовались скользящие полозья, что давало возможность быстро двигаться по укатанному снегу. Этот вид транспорта был удобным еще и потому, что на нем более тяжелые грузы перевозились легче, чем на телегах.
Согласно грамоте царя Михаила Федоровича от февраля 1617 г., хивинский посол Ходжа Юсуф был отпущен из Москвы в Нижний Новгород и Казань зимним путем. В Казани ему пришлось ждать вскрытия Волги. Незамедлительно после открытия навигации его должны были пропустить в Астрахань [Материалы, 1932, с. 131].
Кроме упомянутых водных и водно-сухопутных дорог в Среднем и Нижнем Поволжье издавна существовали и сухопутные пути. По одному из них— Ордобазарной большой дороге между Москвой и Астраханью — передвигались караваны как восточных, так и русских купцов. Ряд обстоятельств затруднял продвижение караванов: негде было укрыться от дождя и зноя, купцам и путникам приходилось ночевать под открытым небом, ограждая себя повозками и ставя при них часовых. Начинаясь в Москве, Ордобазарная большая дорога пролегала через Коломну, Рязань и степью доходила до Астрахани. Торговый караван, отправлявшийся из Астрахани в Москву, шел обычно по правой стороне Волги, но иногда начинал движение по левой — во избежание нападений казаков и кочевников — и затем переправлялся через реку на плотах [Россия, 1901, с. 285].
Самым опасным участком пути считалось то место, где Волга более всего сближается с Доном. Сведения от Адама Олеария, посетившего Россию в XVII в., подтверждают это: «Река Камышинка вытекает из реки Иловли, которая, в свою очередь, впадает в большую реку Дон, текущую в сторону Понта... По этой реке донские казаки своими мелкими лодками направляются к Вблге. Поэтому это место... счита¬


142
Г.А.Агзамова
ется крайне опасным в отношении разбойников» [Олеарий, 1986, с. 447]. Описываемая Олеарием местность у Дженкинсона называется Переволока. «В прошлые времена,— пишет английский автор,— здесь обычно перетаскивали по земле свои лодки из Волги в реку Та- наис, иначе называемую Доном... В этом узком месте на Переволоке расстояние от одной реки до другой по суше всего 2 лиги. Оно очень опасно из-за воров и разбойников» [Дженкинсон, 1937, с. 170-171].
Местами, опасными для купцов, были также устье реки Уссы в районе Жигулевских гор и Казачья гора в 115 верстах ниже Самары.
Крупным перевалочным пунктом по пути из Москвы в восточные страны, в частности в среднеазиатские ханства, была Астрахань. Дженкинсон описывает ее таким образом: «Город Астрахань стоит на острове, на высоком берегу с замком внутри города, обнесенным земляным валом и деревянными стенами... Город также весь окружен земляным валом» [Дженкинсон, 1937, с. 171]. Посетившему Московское государство в 1606 г. Ж.Маржерету принадлежит следующая оценка: «Астрахань укрепленный город, производит очень деятельную торговлю, более чем все прочие города русские» [Маржерет, 1855, с. 249].
В Астрахани торговые караваны, отправлявшиеся из Русского государства, в зависимости от погоды и обстоятельств определяли, каким путем будут ехать дальше — степным или морским.
Следуя по морскому пути, торговцы из Астрахани переправлялись через Каспийское море на принадлежавших казне кораблях-бусах и выходили на берега полуострова Мангышлак. В XVII в. на восточном берегу Каспия были известны две пристани — Кабаклы и Кара- ган. Главной из них была Караганская. В росписи пути, пройденного Семеном и Борисом Пазухиными, значится: «Ехать из Астрахани в Бухару, будет на море воровских людей нет, морем на Караганскую пристань» [Сборник, 1878, с. 512]. От Астрахани до Караганской пристани купцы плыли от двух до восьми дней.
Первое упоминание о Карагане в русских источниках относится к 1633 г. В отписке астраханского воеводы А.Н.Трубецкого царю Михаилу Федоровичу с извещением о прибытии посла Ходжи Ата-Кули отмечается: «Приехал из-за моря в Астрахань на твоих государевых бусах с Караганские пристани бухарец Хоз-Таукули» [Материалы, 1932, с. 140].
А.Н.Чулошникову на основании изучения старинных карт и схем удалось установить, что на Мангышлакском полуострове действовали еще две пристани— Назаровская и Седеевская [Чулошников, 1932, с. 77]. В документах, которыми мы располагаем, сведений о них нет.


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
143
Морской путь кончался на Мангышлаке, далее караваны шли степью. По показаниям Ходжи Нефеса, в начале XVIII в. дорога от Кара- ганской пристани до Хивы лежала через реку Карагач. В деле экспедиции Александра Бековича-Черкасского 1717 г., посланного Петром I в Хивинское ханство, отмечается: «Ходжа Нефесь... от своих туркменских улусов сухим путем выехали дорогою, которая у них издавна лежит в Хиву, и ехали до реки Карагачи одиннадцать дней. А большая же дорога, которой ходят из Астрахани купеческие караваны, пришла к той же реке Карагаче; а та же река Карагач вышла из Дарьи и ходу тою рекою Карагачом вверх до Дарьи реки версти с две» [Дело, 1881, с. 327].
Особенно возрастала роль морского пути в годы разгула нападений разбойников из племен, кочевавших близ степных дорог и превративших грабеж путников в постоянный промысел. В грамоте Михаила Федоровича хивинскому хану от 1634 г. говорится: «Меж нас, великого государя, с тобою ссылка урвалась, потому что воры калмыки, со- брався, кочуют на Ембе, и которые торговые люди в наше царского величества государство хаживали сухим путем, и ту дорогу у них калмыки заняли и людей ваших не пропущают... И твоих торговых людей для тебя, Исмендияр хана, пожаловали есмя, поволили им с их товары в наши великие российские государства на Кабактлицкое пристанище приезжати по прежнему, и с нашими русскими людьми тор- говати повольною торговлею, а будет те тут не исторгуется, и мы их пожаловали велели из нашие отчины Астрахани посылати под них и под их товары на Кобаклытское пристанище бусы» [Материалы, 1932, с. 143-144].
Степной путь из Астрахани до Хивы и далее до Бухары на своем протяжении имел отдельные ответвления. Одно из них пересекало реку Урал в нижнем течении около города Сарайчика, выше современного Гурьева; далее дорога раздваивалась: одно направление — на восток, к низовьям Сырдарьи до города Отрара, другое— на юго- восток, через крепость Тас-Кичу на реке Сагиз и пустыню Сам (Шам)1 на Устюрт и далее на Ургенч [Бартольд, 1965, с. 65]. При медленной езде путь занимал 6 дней [Фехнер, 1956, с. 38]. По этой дороге в 1640 г. ехал балхинский посол Ходжа-Ибрагим. В отписке астраханского воеводы Ю.А.Сицкого отмечается, что прибыл «в Астрахань степью из-за Еика с торговыми калмыками вместе из Бухары бухарского царя посол Хозя-Ибрагим» [Материалы, 1932, с. 149].
1 По данным источников ХУЛ в., местность Сам находилась на пути в Ургенч, в трех днях быстрой езды от реки Эмбы.


144
Г.А.Агзамова
На наш взгляд, М.В.Фехнер была права, отождествляя эту дорогу с так называемой Хивинской дорогой, которая возникла после перенесения столицы ханства из Куня-Ургенча в Хиву2 [Фехнер, 1956, с. 38]. Сопоставление сведений о Хивинской дороге также подтверждает тождественность этих двух дорог. Согласно А.Н.Чулошникову, Хивинская дорога, «начинаясь от города Хивы... шла сначала к урочищу Кулабию, в двух днях от него, откуда, через урочище Колпан, — еще одни сутки пути, выходила к Шамским копаням на пустынном песчаном плоскогорье Усть-Урт на расстоянии еще трех недель; далее через три протока Учкана (ключи Учукан) она направлялась к р. Эмбе — по-видимому, к урочищу Каклаузе, — оттуда к р. Сагизу, очевидно к урочищу того же названия, и достигала наконец Яицкого городка в низовьях Яика; отсюда через урочище Белужье, р. Берекеть, Бузан- ский перевоз, проток Арык и речку Кутумовку доходила до Астрахани» [Чулошников, 1932, с. 78-79].
Мнение А.Н.Чулошникова о том, что приблизительно до 1630 г. степной путь выводил купцов только на Волгу, главным образом у Самары или Казани, не находит подтверждения в других источниках.
Наряду со степными путями в Самару и Казань (о них речь пойдет ниже) существовал степной путь из Ургенча в Астрахань. Единственное расхождение этого пути с Хивинской дорогой в XVI в. заключалось в том, что он вел не к низовьям Яика, а в Сарайчик, уничтоженный, как это выявляется из исследованных нами источников, в 1580 г. при нападении казаков.
Сказанное подтверждается сообщением турецкого адмирала Саиди Али Раиса, который был в Бухаре и Хиве в 1553 г. Из-за внешнеполитических неурядиц между ханами Бухары и Хивы ему предложили вернуться на родину через Хаджи Тархан (Астрахань) и ехать не по той дороге, которая проходила через Хорезмское ханство, а через «Туркестанскую», или «Ташкентскую», дорогу, которая вела в Сарайчик [Саиди Али Раис, 1963, с. 103].
Анализ этих данных дает основание сделать вывод о том, что Сарайчик лежал на трассе из Хивы в Астрахань. В более ранних источниках это также подтверждается: в XIII-XIV вв. Сарайчик лежал на пути из Хорезма в Золотую Орду и был известен мусульманским и европейским купцам. Об этом городе Ибн Баттута, проезжавший через него, направляясь в Хорезм в 1333 г., писал так: «Через десять
2 Это событие датируется 1645 г., хотя процесс происходил на протяжении, конечно, не одного года.


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
145
дней после отъезда из Сара мы прибыли в город Сараджук, джук значит „маленький". Они таким образом хотели выразить, что это Сара Малый. Город этот расположен на берегу полноводной, крупной воды Улусу, значение чего „великая вода". Через нее переброшен мост из лодок... В этом городе наше путешествие на лошадях, тянувших арбы, закончилось. Там мы продали их... и наняли верблюдов» (цит. по [Ибрагимов, 1988, с. 72]).
Приведенные выше сведения Саиди Али Раиса свидетельствуют о существовании второго направления пути, ведшего в Отрар. Можно полагать, что предложенная Саиди Али Раису так называемая «Туркестанская» дорога — через присырдарьинские города в степи к Сарайчику — была частью дороги, ведшей в Отрар. Высказанное мнение подтверждается сведениями автора XVI в. Фазлаллаха б. Рузбихана о прямых торговых сношениях туркестанских городов с населенными пунктами на берегах Итиля (Волги) [Исфахани, 1976, с. 92,117].
О существовании дороги через Сарайчик в Астрахань задолго до возникновения Хивинской дороги (1645 г.) свидетельствуют также данные, собранные Ричардом Джонсоном (он прибыл с А.Дженкинсоном в Бухару): «Прежде всего от Астрахани до Сарайчика при медленном путешествии, как обыкновенно едут купцы с товарами, — 10 дней пути... От Ургенча до Бухары — 15 дней» [Добавление, 1937, с. 189]. Из сообщения татарского купца, продолжительное время находившегося в Бухаре во время поездки А.Дженкинсона в Среднюю Азию, можно установить существование этих же пунктов караванной дороги (Астрахань, Сарайчик, Ургенч, Бухара) [Добавление, 1937, с. 189].
Иван Хохлов, отправленный во главе посольства в Бухару в 1620— 1622 гг., также говорит о существовании дороги из Хивинского ханства в Астрахань. По возвращении в Астрахань он отмечает, что сам прибыл «на бусах, а с лошадьми де отпустил людей к Астрахани на Енбу и на Еик степью, и по степи де у них лошади попадали» [Сборник, 1878, с. 419].
Для защиты от нападений калмыков в низовьях Яика около 1640- 1641 гг. был построен Яицкий городок, который в конце XVII в. получил название Гурьев. Он унаследовал от Сарайчика функции перевалочного пункта. В связи с этим представляют интерес данные Ходжи Нефеса о дороге из Хивы в Астрахань, из которых можно установить, что ездили из Хивы в Астрахань через спуск Айбугира, урочища Карагач, Ялгизу, Дурали, Бедавли, Кошегоз, мимо колодцев Сан, вблизи побережья Аральского моря и по песчаному плоскогорью Устюрт к урочищу Богучать, к броду реки Эмбы и через Гурьев в Астрахань.


146
Г.А.Агзамова
Дорога от Астрахани до Ургенча по суше в общей сложности насчитывала 1300 км, т.е. была намного короче дороги от Астрахани до Мангышлака [Фехнер, 1956, с. 38].
Путь от Астрахани до Хивы степью занимал 30-40 дней. В рас- спросной речи бухарского посла Ходжи Фарруха (конец XVII в.) говорится: «А поспевают из Астрахани на Еик в 10 дней, а с Еика до Ембы в 8 дней, а от Ембы до Хивы в 20 дней» [Материалы, 1932, с. 222]. Описывая эту дорогу, Ф.Беневени в следующем столетии также отмечал: «С Яику же караваны иногда в двадцать пять, а иногда и в тридцать дней поспевают в Хиву» [Беневени, 1986, с. 129].
Наряду с другими дорогами в рассматриваемое время продолжала функционировать дорога от Самары до Ургенча. Она проходила через Ногайскую степь на Яик, затем шла к Эмбе, оттуда к Ургенчу и далее к Бухаре. В 1614 г. бухарец Ходжа Науруз именно этим путем прибыл в Самару [Материалы, 1932, с. 109].
Посланник русского царя в Хорасане Михаил Тихонов в письме от 1615 г. отмечал: «На Самаре расспросив корованную голову Дербиша и бухарского купчину и тезиков: на которые места ити ближе и без- страшнее к Кызылбаши (Персию.— Г.А.)... И корованная голова Дербышь и купчина, и тезики в расспросе сказали, что нам с ними идти с Сомары Ногайского степью на Яик, а с Яика на Еньбу, а с Ень- бы на Юргенч». Он также докладывал, что дорога «от Сомары до Ургенча» потребовала 1,5 месяца пути [Памятники, 1890, с. 271].
Караван-баши Дервиш и купцы посоветовали М.Тихонову: «А идти бы де с Сомары по пластом, как снегу збудет, чтоб Яик по льду пе- релесть» [Памятники, 1890, с. 271]. К сожалению, отсутствие документальных данных не позволяет нам уточнить пункты перехода на этом пути.
Из отписки М.Тихонова явствует, что путь «от Юргенча до Самары — 12 недель, через Яик выше Сарайчика не займуючи Астрахани, а от Самарского де до Юргенчи легким делом месяц ходу». Как считает М.В.Фехнер, протяженность всей этой дороги составляла около 2000 км [Фехнер, 1956, с. 39].
Конечным пунктом не всегда являлась Самара. В зависимости от обстоятельств и желания купцов путь мог быть проложен через Уфу до Казани.
Степные пути в Россию по сравнению с морскими имели некоторые преимущества. Главное из них заключалось в том, что здесь не ограничивалось количество людей и вывозимых товаров. Кроме того, купцам, выбравшим морской путь, нередко приходилось долго ждать


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
147
казенные бусы. Главным же недостатком сухопутных дорог являлись частые грабежи на пути следования каравана. В грамоте Михаила Федоровича хивинскому хану Араб-Мухаммеду от 1617 г. отмечалось: «А мы, великий государь, боярам нашим, приказным людям во всем велим к ним для тебя, Араб-хана, береженье держати, и торговать им позволили по-прежнему, а степью торговым людям ходите страшно, без людей поле не бывает, тем воровские люди кормятца» [Материалы, 1932, с. 131].
В расспросной речи Хаджи Юсуфа в Посольском приказе в 1617 г. приводятся конкретные данные об инициаторах нападений на караваны. Как явствует из этой речи, жившие в Астрахани «Ивашка Заруц- кой» и «воровка Маринка с сыном» занимались грабежом в этих местах. После прибытия царских воевод они спаслись бегством и обосновались у берегов Яика. Здесь они продолжали заниматься разбоем. В цитированном документе отмечается: «Как из Юргенч шли степью с товары тезики на Самару, и те воры на степи сакму их переехали и той сакме узнали, что тезики с кораваны прошли на Самару, и стали их на степи ждати и стеречь, как они пойдут с Самары назад степью, а на Самаре про них ведома не было, что они их ждали на степи, и как тезики исторговався пошли с Самары степью назад в Юргенчи, и те воровские казаки Ивашковы советники Зарутцкого сошли их на степи, и пришли на них на степ сонных и побили и пограбили и животы их поймали» [Материалы, 1932, с. 119].
Грабежом занимались и предводители калмыков, кочевавших близ Эмбы. В ярлыке хивинского хана Исфандияра Михаилу Федоровичу от 1633 г. сообщается, что «в нынешнее время воры калмы(ки), со- брався, кочуют на Ембе, которы(е) наши торговые люди хаживали с торгами в ваше государство сухим путем, и они ныне дорогу занели, и людей наших не пропущают» [Материалы, 1932, с. 142].
Существовала еще одна дорога, связывавшая Среднюю Азию с Россией. Эта дорога, функционировавшая издавна, начиналась в Казани, крупном торговом центре и перевалочном пункте товаров. Важность этого города в торгово-экономическом плане отмечалась много раз в русских и иностранных памятниках. В «Истории о Казанском царстве» (1560-е годы) говорится: во время осады Казани русскими войсками в 1552 г. в ней находились пять тысяч купцов, в том числе бухарских [История, 1903, с. 130]. Посетивший Россию в XVII в. Маржерет отмечал важное торговое значение этого города [Маржерет, 1855, с. 249].
Из Казани в Среднюю Азию вела самостоятельная дорога (помимо дорог из Астрахани и Самары). Начинаясь в Казани, она шла через


148
Г.А.Агзамова
верховья Яика на Иргиз, далее степью через казахские и ногайские улусы, от Пегих гор через Таласский Алатау в Ташкент или Самарканд и оттуда в Бухару. Этим путем до Пегих гор в 1595 г. следовал русский посланник Вельямин Степанов. В отписке царю Федору Ивановичу он сообщал: «И шел, государь, и день и ночь, и лошади, государь, многие померли з безводицы и с пути немногие дошли до Казацкой Орды» [Материалы, 1932, с. 294].
Для прохождения этой дороги протяженностью в 2500 км купцам приходилось находиться в пути более двух с половиной месяцев [Фех- нер, 1956, с. 39].
Города Хивинского ханства— Хива и Ургенч— не были конечными пунктами Волжско-Каспийской дороги. От Хивинского ханства в Бухару по степным пространствам и через реку Амударью шло несколько дорог.
Одна из них проходила по левому берегу Амударьи. На этом пути находились города Хазарасп, Садвар, Дехкани Шир, Джигарбанд, Дарганата, Тахирия, Тахт, Испас, Чарджуй, Фараб, Пайкенд [Массон, 1966, с. 193-210]. Часть дороги от Хазараспа до Чарджуя в XVIII в. описывается Ходжой Нефесом в такой последовательности: в 23 верстах от Хазараспа находился Питняк, в 33 верстах от последнего — Садывар. От этого пункта дорога шла по песчано-каменистому полю, затем по перевалу через хребет Туямуюн, и через 22,5 версты она подходила к новому пункту — Данишеру. Следующими пунктами были урочища Куня-Алаклы и Тугай Гекршан, расстояние между которыми составляло 22,5 версты. От крепости Даргам-Ата, что в 29 верстах от Тугай Гекршана, дорога шла на Бугерджели и Дая-Хатын-кала. Далее располагались Туркан-кала, Сен Рабат, Истпосы, Исентат, Базар Де- нау. От Базар Денау дорога проходила через селение Омар-ходжа, которое находилось в 27 верстах от него. Следующим и последним на этой части дороги был город Чарджуй, расположенный в 20 верстах от Омар-ходжи [Маршрут, 1887, с. 207].
Чарджуй, стоявший на Амударье, являлся самым крупным и важным пунктом на этом пути. Обычно каравану, следовавшему по левому берегу, приходилось переправляться через Амударью именно здесь. Переправа у Чарджуя была удобна потому, что здесь глубина реки уменьшалась до 2-3 м, а течение становилось слабее [Сведения, 1884, с. 147].
Чарджуйская переправа была известна с давних времен. Ею пользовались не только купцы, но и правители во главе войск. Здесь же сходились дороги, идущие из Хорезма, Мерва и других центров.


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
149
Именно через эту переправу в начале VIII в. вели наступление на Бухару арабские завоеватели во главе с Кутейбой б. Муслимом [Табари, 1986, с. 100]. Переправившись через реку, купцы на правом берегу Амударьи подходили к Фарабу. Саиди Али Раис отмечает, что от этого города дорога шла в Пайкенд и Каракуль; из Каракуля караван прибывал в Бухару [Саиди Али Раис, 1963, с. 102].
Подробное топографическое описание дороги от Фараба до Бухары относится ко второй половине XIX в.
Согласно рекогносцировкам капитана Архипова, дорога эта в XIX в. проходила от селения Фараб в Чарджуйское бекство. Следующим пунктом на этом пути считалось селение Ходжи-бек. Расстояние до Ходжи-бека насчитывало 4 таша (31 версту). Здесь дорога проходила по пескам «вдоль оставленных совсем и частью кишлаков Ходжи Давлет, Соинь, Буз-арык; причины их оставления— наступающие пески и недостаток воды». Далее пески кончались, и до самой Бухары путь шел по глинистой местности, что позволяло перевозить товары на арбах. «Все время (дорога. — Г.А,) следует кишлаками, общий вид коих такой же, как и всей Зарафшанской долины, — это дома среди полей и только около базаров и дорог скучены, образуя селения», — отмечает Архипов [Военная, 1884, с. 218].
От селения Ходжа-бек дорога поворачивала в сторону Каракуля и через мост на одном из рукавов реки Зеравшан вела в селение Якка- тут. Мост, под которым проходил рукав Зеравшана, был шириной в две сажени, высотой в две сажени, длиной около 30 саженей. Селение Яккатут находилось на полпути из Каракуля в Бухару. Расстояние от него до Бухары было 3 таша (27 верст). На 18-й версте с обеих сторон начинались кишлаки, а с 25-й версты — сады, тянувшиеся до самой стены города [Военная, 1884, с. 218]. Эта дорога через Каракульские ворота и ворота Углон вела в город Бухару.
«Значительно меньше песка вдоль по течению Аму-Дарьи до места, расположенного в 80 верстах от Чарджуя, — отмечает Е.К.Мейен- дорф. — Лучшая дорога та, которая ведет прямо к этому городу и оттуда в Бухару через Каракуль» [Мейендорф, 1975, с. 69]. Именно этим путем, по левому берегу Амударьи, прошел караван, в состав которого входил Саиди Али Раис. По словам последнего, для прохождения пути от Хивы до Хазараспа требовалось пять дней, а от Хазараспа до Бухары — 10 дней [Саиди Али Раис, 1963, с. 102-103].
М.Е.Массон считает, что к концу XVII в. левобережная дорога пришла в упадок [Массон, 1966, с. 262]. Между тем данные, относящиеся к XVIII-XIX вв., позволяют считать, что она действовала


150
ГЛ.Агзамова
и в течение этих столетий. Напомним, что Ходжа Нефес дал подробное описание пути от Питняка до Чарджуя по левому берегу Амударьи в начале XVIII в. Функционирование дороги по левому берегу реки подтверждается также сообщением, относящимся ко второй половине XIX в. В нем говорится, что левым берегом, минуя закятный пост у Ак-Камыша, двигались также и все караваны с зеленым чаем и другими иностранными товарами, которые со стороны русских облагались высокой пошлиной.
Дороги через Хивинское ханство в Бухару проходили не только по левобережью Амударьи. С левого берега караван пересекал реку через многочисленные переправы. Одной из самых старинных была переправа под Хазараспом. Хотя у А.Дженкинсона нет конкретных указаний насчет этой переправы, М.В.Фехнер считает, что он переправился именно под Хазараспом [Фехнер, 1956, с. 36-37]. Об этой переправе писал и Ф.Беневени: «После выезда из Бухары в четвертый день прибыл я к реке Аму, а по берегу той реки ехали мы два дня целые, вниз до перевозу против городка хивинского, называемого Азарис (Хаза- расп. — Г.А.) в расстоянии до 50 верст от Хивы столицы. Переехав на другую сторону реки, стал я помянутым городком Азарис» [Беневени, 1986, с. 99].
Переправа эта действовала и в XIX в. По Е.К.Мейендорфу, «через Амударью переправляются в Хазараспе, в 50 верстах ниже Ханка» [Мейендорф, 1975, с. 69].
Еще одна переправа находилась у Кукертли. Караван, отправлявшийся из Хивы в Бухару, проходил через Хазарасп, переправу Кукертли, урочище Уч-Учак, мимо колодца Шар-Булак, колодца Аграбад, селения Чургаши. Эта дорога насчитывала 320-344 версты и требовала 11 дней пути [Военно-статистический, 1868, с. 335]. Е.К.Мейендорф описывает ее так: «Из Хивы в Бухару чаще всего переправляются через Аму-Дарью в Кукертли, что по-тюркскому означает „серный44; правый берег Амударьи там очень крут. Через 80 верст, возле Чарджуя, Амударью можно перейти в нескольких местах. Затем, выйдя из Хивы и передвигаясь вдоль левого берега Амударьи, в течение одного дня можно пересечь поля, расположенные лишь на расстоянии 5 верст от реки. Переправившись через Амударью и направляясь к Чучаку (по-татарски „треножник44), названному так по подходящим там близко к берегу трем холмам, пересекают пустыню. Из-за нагроможденных буграми подвижных песков часто приходится переносить ужасные бури. Это — кратчайшая дорога» [Мейендорф, 1975, с. 69].


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине XIX в.
151
Отрицательной чертой этой дороги было присущее степным дорогам отсутствие воды. Вода из колодцев Шар-Булак и Аграбад была непригодна для питья. Из них можно было только поить животных. «В Кукертли следует запастись водой, чтобы добраться до возделанных земель Бухарин. С этой стороны они начинаются в 40 верстах от Бухары, около Чаркуша. За день пути до этого селения встречается вода, пригодная только для лошадей»,— пишет Е.К.Мейендорф [Мейендорф, 1975, с. 69].
Была еще древняя дорога из Хивы в Бухару, называемая «Сепая». В исторической литературе мнения относительно этой дороги расходятся. На наш взгляд, В.В.Бартольд, опираясь на сообщение Истахри, придерживается не совсем точного определения этой дороги, помещая одноименную местность ниже Чарджуя [Бартольд, 1965, с. 58, 59]. Очевидно, ближе к истине мнение Я.Г.Гулямова и М.Е.Массона, которые полагают, что эта дорога проходила между Кятом и Бухарой [Гулямов, 1953, с. 94; Массон, 1966, с. 192]. Подробное описание этой дороги имеется у Ибн Баттуты, посетившего Среднюю Азию в XIV в. Он пишет, что из Кята «ехали по дороге, известной как Сибайа, в этой пустыне шесть дней без воды. Затем мы достигли города Вабканат. Он находится на расстоянии одного дня пути от Бухары... Затем мы ехали среди сплошных садов и каналов, деревьев и обработанных полей и прибыли в город Бухару» (цит. по [Ибрагимов, 1988, с. 80]).
Еще одна дорога, ведущая из Хивы в Бухару, имела переправу у Ханки. Е.К.Мейендорф отмечал, что «через Амударью переправляются против Нового Ургенча, или в Ханка» [Мейендорф, 1975, с. 69]. Здесь переправился и Иван Хохлов.
Имелись два маршрута из Хивы в Бухару. Первый описан А.Вам- бери, согласно которому дорога из Ханки шла на Турахань, далее через Ак-Камыш, Туямуюн, Тюнюкдо, Уч-Уджак, Каракуль и, наконец, достигала Бухары. Эта дорога насчитывала 360 верст [Военно-статистический, 1868, с. 97].
Второе направление дороги из Ханки в Бухару было следующее: караван, выехав из Ханки, переправлялся через Амударью, вступал в селение Сеид Мирейа и далее, пройдя через урочища Ак-Камыш, Безеоген-Тугай, Мончаклы, Усь-Агач, подходил к разрушенным крепостям Кукертли, Кыз-кала, Джигит-кала, Нар-Кыз, а затем через селение Ильчак (Ак-рабат), крепость Ходжа-Эаспе-Устье приближался к селению Кряг. Здесь дорога, удалившись от Амударьи, подходила к селению Чандыр и оттуда через Каракуль и Бугумджан-Калу — к Бухаре. Дорогу эту, насчитывавшую 528 верст, караван проходил за 16-18 дней [Военно-статистический, 1868, см. 97].


152
ГА.Агзамова
Волжско-Каспийская дорога не потеряла своего значения и в первой половине XIX в. Как сообщается в источниках, этот путь «самый ближайший из Бухары через Хиву, потом между Аралом и Каспийским морем, через Сарайчикову, в Астрахань и отсюда вверх по Волге до Нижегородской ярмарки» [Бухара, 1836, с. 13]. К докладной записке генерал-лейтенанта Обручева командиру Орского корпуса (1842 г.) приложены письма русских купцов. В одном из них говорится: «В Хиве собирался караван в 250 верблюдов, имевший выступить оттуда 15 ноября. Часть этого каравана останется в степи для торга с киргизами, а остальная направится через Сарайчикову станицу на Нижне- Уральской линии в Астрахань» [Центральный государственный архив Республики Узбекистан, ф. И-715, on. 1, д. 4, л. 126].
Бартольд, 1965 — Бартольд В.В. Сведения об Аральском море и низовьях Амударьи с древнейших времен до ХУШ в. // Сочинения. Т. 3. М., 1965.
Беневени, 1986— БеневениФ. Посольство Флорио Беневени в Персию и Бухару в 1718-1725 годах // Посланник Петра I на Востоке в 1718-1725 годах. М., 1986.
Бухара, 1836— Бухара в 1835 г. с присоединением известий обо всех европейских путешественниках, посещавших этот город до 1835 г. включительно. СПб., 1836.
Военная, 1884 — Военная рекогносцировка равнинной части Бухарского ханства, произведенная в 1883г. Генерального штаба капитаном Архиповым// Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Т. XXII. СПб., 1884.
Военно-статистический, 1868 — Военно-статистический сборник. Вып. 3. СПб., 1868.
Гулямов, 1953 —Гулямов ЯТ. История орошения Хорезма. Таш., 1953.
Дело, 1881 — Дело 1714-1718 годов об отправлении лейб-гвардии Преображенского полка капитана поручика князя Александра Бековича Черкасского на Каспийское море и Хиву // Туркестанский сборник. Т. 33. СПб., 1881.
Дженкинсон, 1937 —Дженкинсом А. Путешествие в Среднюю Азию в 1558-1560 гг. // Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. М., 1937.
Добавление, 1937 — Добавление к путешествию Дженкинсона// Английские путешественники в Московском государстве. М., 1937.
Ибрагимов, 1988— Ибрагимов Н. Ибн Баттута и его путешествия по Средней Азии. М., 1988.
Истомина, 1982— Истомина Э.Г. Волжский водный путь во второй половине XVIII — начале XIX в. // Историческая география России XVIII в. Ч. 1. М., 1982.
История, 1903 — История о Казанском ханстве. СПб., 1903 (Полное собрание русских летописей. Т. XIX).
Исфахани, 1976— Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара («Записки бухарского гостя»). Пер., введ., коммент. и указ. Р.П.Джалиловой. М., 1976 (Памятники письменности Востока. XXVII).
Костомаров, 1904— Костомаров Н.И. Северорусское народоправство во времена удельно-вечевого уклада // Собрание сочинений. Кн. III. СПб., 1904.


Волжско-Каспийский путь в XVI — первой половине ХЗХ в.
153
Костомаров, 1906— Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования// Собрание сочинений. Кн. VIII. СПб., 1906.
Котов, 1852 — Котов Ф.А. О ходу в Персицкое царство (1623-1624 гг.) // Временник Московского общества истории и древностей российских. Кн. 15. М., 1852.
Летописный, 1889— Летописный сборник, именуемый летописью Аврамкия. СПб., 1889 (Полное собрание русских летописей. Т. XVI).
Маржерет, 1855 — Маржерет [Ж.] Состояние Российской державы и великого княжества Московского в 1606 г. // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 3. СПб., 1855.
Маршрут, 1887 — Маршрут князя Бековича Черкасского от Гурьева до Хивинского оазиса // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Т. XXV. СПб., 1887.
Массон, 1966— Массон М.Е. Средневековые торговые пути из Мерва в Хорезм и в Мавераннахр// Труды Южно-Туркменской археологической комплексной экспедиции. Аш., 1966. Т. XIII.
Материалы, 1932 — Материалы по истории Узбекистана, Таджикистана и Туркмении. Вып. 1.4. 1. Л, 1932.
Мейендорф, 1975 — Мейендорф Е.К Путешествие из Оренбурга в Бухару. М., 1975.
Олеарий, 1986— ОлеарийА. Описание путешествия в Московию// Россия XVI- XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.
Памятники, 1890— Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. Т. 2. СПб., 1890.
Россия, 1901 — Россия. Полное географическое описание нашего отечества: Настольная и дорожная книга. Т. IV. СПб., 1901.
Саиди Али Раис, 1963 — Саиди Али Раис. Мирзотул мамалик. Мамлакатлар ксезгуси. Тошкент, 1963.
Сборник, 1878 — Сборник князя Хилкова. СПб., 1878.
Сведения, 1884— Сведения о судоходной части Аму-Дарьи// Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Т. II. СПб., 1884.
Табари, 1986 — История ат-Табари. Таш., 1986.
Фехнер, 1956— ФехнерМ.В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI в. М, 1956.
Чулошников, 1932— ЧулошниковА. Торговля Московского государства с Средней Азией в XVI-XVIII вв.// Материалы по истории Узбекистана, Таджикистана и Туркмении. Вып. 1. Ч. 1. Л., 1932.


А. Г. БАХТИН (Йошкар-Ола)
Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
В 1551-1552 гг. к Русскому государству было присоединено Казанское ханство. Сначала под власть русского царя перешел правый берег Волги от устья Суры до Самарской Луки с горномарийским, чувашским, мордовским и татарским населением, именуемый летописями Горной стороной.
В советской историографии 50-80-х годов было принято считать, что присоединение Горной стороны к России произошло в 1551 г. мирно и по добровольному волеизъявлению народа. Этот вывод соответствовал распространенному в СССР утверждению о «дружбе народов» нашей страны начиная с древнейших времен [Гусев, 1950, с. 50- 81; Димитриев, 1976; Димитриев, 1977, с. 63-91; Тихомиров, 1973, с. 91-116]. Однако в 1975 г. казанским историком С.Х.Алишевым добровольный характер присоединения народов Среднего Поволжья к России был поставлен под сомнение [Алишев, 1975, с. 172-185]. В конце 80-х годов, в связи с развернувшимся процессом переосмысления отечественной истории, вопрос о характере вхождения Горной стороны в состав Русского государства становится предметом частого обсуждения. При этом обозначилось несколько точек зрения.
Одни историки и публицисты продолжают считать присоединение добровольным, как это было принято в советской историографии [Современная, 1997, с. 24; Чувашия, 2000, с. 16], другие утверждают, что оно являлось результатом завоевания. Пересматривается даже дата вхождения Горной стороны в состав Русского государства [Изоркин,
© А.Г.Бахтин, 2003


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
155
1997; История, 1988, с. 61; Свечников, 2001, с. 34-39]. Между этими двумя полярными мнениями находятся исследователи со своими, оригинальными концепциями. Известный чувашский историк В.Д.Димит- риев, отказавшись от утверждений о добровольности, выдвинул тезис о «мирном по челобитью» присоединении Горной стороны к Русскому государству [Димитриев, 2001, с. 3-83]. Вопросу о характере и обстоятельствах присоединения Горной стороны к Русскому государству посвящена эта статья.
Вхождение Горной стороны в состав России стало следствием сложной политической борьбы между усиливавшимся Русским государством, которое стремилось к укреплению своих позиций на востоке, и Казанским ханством, проявлявшим под воздействием Крыма все большую агрессивность.
Обострение отношений между Русским государством и Казанским ханством произошло в 1521 г., когда пришедшие к власти в Казани представители крымской династии Гиреев стали проводить политику открытой агрессии в отношении России. Еще более усилилась конфронтация во второй половине 1530-х годов, при хане Сафа-Гирее. Этому способствовало временное ослабление Русского государства. На московском троне после смерти великого князя Василия III в 1533 г. оказался его трехлетний сын Иван IV. В годы его малолетства возобновились боярские распри, верховная власть ослабла и как следствие понизилась обороноспособность страны. Вторжения казанцев и их союзников из числа крымцев, ногаев и астраханцев приняли угрожающий характер. Серьезные опасения вызывало все возраставшее вмешательство Османской империи в дела стран Восточной Европы.
Летописец с горечью восклицал: «Воевали казанцы в те годы по украйнам государя нашего, никым взбраняеми, и много христианства погубиша и грады пусты створиша. А воевали казанцы и грады пусты створили: Новгород Нижний, Муром, Мещеру, Гороховец, Балахну, Заволжие, Галичь с всем, Вологду, Тотму, Устюг, Пермь, Вятку, многими приходы в многие лета...» [ПСРЛ, т. XIII, с. 129]. Другие источники к перечисленным городам и областям добавляют Владимир, Шую, Юрьев-Польский, Кострому, Кинешму, Унжу, Касимов, Темников и пр. [Древняя, 1791а, с. 123-124; Казанская, 1954, с. 74].
Позднее, вспоминая об этих тревожных годах, Иван Грозный писал: «От Крыма и от Казани почти половина земли пустовала» [Послания, 1951, с. 47, 316]. Князь А.М.Курбский в своем знаменитом сочинении «История о великом князе московском» отмечал, что казанцами все было опустошено даже в 18 милях от Москвы, тогда как все земли


156
А.Г.Бахтин
за Окой разорялись крымцами и ногаями [Сказания, 1833, с. 8]. «Казанский летописец» рассказывает об этом времени: «И много крови проливающе ово же казанцев, ово же наипаче руския бол ши. Овогда мало державнии наши побеждаху казанцев, ово же сами от них болши сугубо побеждаеми бываху, никоего же зла могуще сотворити агаря- ном, внуком измаилевым, но сами паче множае безделны посрамлены возвращахуся от них» [Казанская, 1954, с. 75].
Казанские вторжения наносили серьезный ущерб экономике России, препятствовали дальнейшему развитию страны, причиняли большие бедствия населению. Правительство вынуждено было срочно принимать меры по обеспечению безопасности страны с востока. Этому благоприятствовало быстрое возмужание Ивана IV. Открывшиеся в нем недюжинные способности организатора и политика позволили преодолеть кризис власти и перейти к решению важнейших государственных задач.
Борьба с Казанью облегчалась междоусобицей в ханстве, столкновением сторонников так называемых московской и восточной «партий». В борьбе за власть первые искали поддержку у Москвы, вторые ориентировались на мусульманские страны, прежде всего Крым, Ногайскую Орду и Османскую империю. В мае 1541 г. оппозиционные хану Сафа-Гирею феодалы во главе с князем Булатом тайно прислали в Москву своих представителей и от имени «всей земли казанской» просили направить к Казани войска, обещая убить или арестовать хана, как только русские рати появятся у стен города. Посланцы жаловались боярам: «...а от царя ныне казанским людем вельми тяжко, у многих князей ясаки поотнимал да крымцом подавал; а земским людем великая продажа; копит казну да в Крым посылает» [ПСРЛ, т. XIII, с. 99; ПСРЛ, т. XXIX, с. 135; Татищев, 1966, с. 148; Царственная, 1769, с. 78].
Сафа-Гирей и его крымское окружение преследовали меркантильные, своекорыстные интересы. «Казанский летописец» пишет о хане, что «он приемляше свояземца, крымских срацын, приходяще к нему в Казань, велможам им быти устрояше, и богатяше их, и почиташе, и власть велику обидети казанцев, любяше и брежаше их паче казанцев» [Казанская, 1954, с. 78]. Ногайский князь Юсуф в 1549 г. писал в Москву о Сафа-Гирее, будто тот «привел многих нагих и голодных людей крымцов. Да почал над казанскими людьми насильство чини- ти» [Посольские книги, 1995, с. 293]. Об этом же сообщали в июле 1551 г. ногайские мурзы: Сафа-Гирей «над казанскими людьми учал насильство делати. У ково отца не стало, и он отцова доходу не давал.


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
157
А у ково брата болшова не станет, и он тово доходу меньшому брату не давал. А и с тобою долго завоевався жил. И тех его дел казанские люди и князи не могли терпети...» [Продолжение, 1793, с. 271]. Казанский поэт Мухамедьяр (1497-1549), озабоченный усиливавшимся в стране засильем крымцев и ухудшением положения народа, неурядицами и междоусобием, писал:
Неверие не разрушит государство,
А от гнета развалится страна,
Неверие и неверующий лишь себе вредят,
А гнет состояние страны делает невыносимым (цит. по [Абилов, 1979, с. 60]).
В этой обстановке 2 апреля 1545 г. по Волге, Вятке и Каме на Казань были направлены судовые русские рати. Неожиданное появление русских воинов под стенами города определило успех. Русские «людей казанских многих побили и кабаки царевы пожгли», после чего ушли вверх по Волге [ПСРЛ, т. XIII, с. 146-147, 445-446; ПСРЛ, т. XX, ч. 2, с. 464-465; ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 525; ПСРЛ, т. XXIX, с. 46; Татищев, 1966, с. 158; Царственная, 1769, с. 117-118]. Приход русских войск под Казань был воспринят подозрительным ханом как следствие предательства казанцев. Летопись об этом сообщает так: «И оттоле нача рознь быти во Казани: царь почал на князей неверку держати; и они поехали многие ис Казани к великому князю, а иные по иным землям» [Казанская, 1954, с. 84-85].
Нежелание далее терпеть авантюристический режим крымского правительства Сафа-Гирея подтолкнуло казанских феодалов к началу переговоров с Россией. 29 июля 1545 г. влиятёльные казанские князья Кадыш и Чура Нарыков обратились в Москву с просьбой о присылке рати для поддержки готовящегося переворота. Князья заверяли, что как только русские подойдут к городу, «они царя и крымцов 30 человек выдадут, которые у них с царем (т.е. ханом. — А.Б.) во городе». Иван IV обещал поддержать заговорщиков. Им было передано, «чтобы они царя изымали и держали, и князь великий к ним рать свою пошлет» [ПСРЛ, т. XIII, с. 147, 446; ПСРЛ, т. XXIX, с. 47; Татищев, 1966, с. 159; Царственная, 1769, с. 118-119; Шмидт, 1951, с. 290]. Русские войска стали стягиваться к казанской границе.
События не заставили себя долго ждать. Недовольство засильем крымцев было настолько велико, что вскоре в Казани произошло всенародное антикрымское восстание. «Казанский летописец» так описал произошедшее: «Воста в Казани в вельможах и во всем народе, и во всем люду казанском смятение великое; воздвигоша бо крамолу, все


158
А.Г. Бахтин
соединившися болшие с меншими, на царя своего Сапкирея и сверго- ша его с царьства, и выгнаша ис Казани со царицами его, и мало не убита» [Казанская, 1954, с. 84-85]. В ходе переворота многие крымцы были перебиты, оставшиеся в живых бежали вместе с ханом в Ногайскую Орду [ПСРЛ, т. XIII, с. 148, 447; ПСРЛ, т. XXIX, с. 47; Царственная, 1769, с. 120].
Население ханства устало от бесконечной войны и желало установления мира со своим главным соседом: «И встужиша казанцы от частых воинах, находящих на них» [Казанская, 1954, с. 78]. Было ясно, что мир с Русским государством возможен только в случае принятия в Казань ханом московского ставленника, поэтому на курултае (совете), собравшемся по вопросу выбора нового хана, возобладало мнение в пользу приглашения Шах-Али — служилого касимовского хана, уже занимавшего в 1519-1521 гг. казанский престол.
13 июня 1546 г. Шах-Али прибыл в Казань. Но власть этого неавторитетного хана, не имевшего социальной опоры, не могла быть прочной. Оппозиция стала готовить заговор с целью свержения марионеточного правителя и сговариваться с находившимся в изгнании Сафа-Гиреем о его возвращении на трон.
Желая получить поддержку, Сафа-Г ирей не скупился на обещания при переговорах с ногайской знатью. «А в Казани дей тех людей много, которые нас хотят,— говорил он,— только дей с мангытскою (т.е. ногайской. — А.Б.) силою пойду, и они дей меня возмут. А возму дей Казань, и язь дей Юсуфу князю да и вам дам Горную сторону, да и Арскую». Сафа-Г ирей обещал мурзам щедрое денежное вознаграждение, а также взять мурзу Юнуса князем в Казань. Ради достижения своей цели он даже выразил готовность признать вассальную зависимость ханства от Ногайской Орды. «По твоему дей жалованью только Казань возму, яз дей в твоей воле учиню», — заверял он Юсуфа [Посольские книги, 1995, с. 293]. В конце концов Сафа-Гирей получил в свое распоряжение ногайских воинов.
Как только стало известно, что Сафа-Гирей с ногайским войском уже на Каме, Шах-Али бежал в Россию [ПСРЛ, т. ХШ, с. 148, 149, 447; Татищев, 1966, с. 160]. Однако возвращение в Казань хана-из- гнанника устраивало далеко не всех. Только после восьмидневной осады Сафа-Гирей смог войти в город. Став ханом в третий раз, он решил навсегда покончить с оппозицией своей власти. Истреблению подверглись все, кто открыто не встал на его сторону. Массовые репрессии вызвали порицание даже в союзной ему Ногайской Орде. Князь Юсуф с возмущением писал Ивану IV, что Сафа-Гирей «что


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
159
было лутчих людей казанских, то всех побил» [Посольские книги, 1995, с. 293-294]. Уцелевшие бежали в Россию и Ногайскую Орду. 20 сентября 1546 г. в Москву прибыли 76 казанских феодалов [ПСРЛ, т. XIII, с. 149, 449, 450; ПСРЛ, т. XX, ч. 2, с. 467, 468; ПСРЛ, т. XXIX, с. 49; Татищев, 1966, с. 161], которых приняли там на службу и использовали в дальнейшем в борьбе против Казани.
Разгром Сафа-Гиреем оппозиции значительно обескровил и ослабил Казанское ханство и в то же время предоставил правительству Ивана IV не только дополнительные основания для вмешательства во внутренние дела Казанского государства, но и подкрепление из сотен опытных татарских воинов.
События в Казани имели самые серьезные последствия для нетатарского населения ханства. Наиболее внимательно за происходящим следили жители Горной стороны. Она занимала в ханстве особое положение. Наличие плодородных почв и более теплый, чем на Левобережье, климат способствовали развитию сельского хозяйства. Ведущую роль здесь играли земледелие и скотоводство. Лесные промыслы — охота и бортничество — были распространены в меньшей степени, чем на Луговой стороне. Удобство речных путей по Волге, Суре и Свияге благоприятствовало торговле. Уровень экономического развития Горной стороны был достаточно высоким [Кизилов, 1984, с. 22].
Близость к степям, стратегически важное положение Горной стороны и сравнительно высокий уровень хозяйственного развития определили жесткость установленной здесь еще золотоордынскими правителями системы управления и контроля. Впоследствии ее унаследовало Казанское ханство. Все население Горной стороны было поверстано в податно-военные сотни. Со времен Золотой Орды там имелся штат ханских чиновников. Это были баскаки и даруги, под началом которых находились сборщики податей и воинские отряды. Содержались они за счет чувашских, марийских и мордовских крестьян. Чиновники регулярно посещали селения горных людей и внимательно следили за изменениями в составе населения, отмечая их в ясачных книгах. Земледельческо-скотоводческая направленность хозяйства местного населения позволяла контролировать посевные площади и поголовье скота, что существенно облегчало налогообложение.
Очевидно, население Горной стороны выплачивало поземельные и иные подати в ббльших размерах, нежели жители Левобережья. Многие источники указывают на то, что Горная сторона давала Казани значительную часть поступлений в казну. Об этом свидетельствует настойчивость, с которой в 1551 и 1552 гг., уже после вхождения Гор¬


160
Л.Г.Бахтин
ной стороны в состав России, казанцы добивались возвращения ее под свою власть. Даже после получения отказа они не смирились и просили у русского царя, «чтобы пожаловал, придал ясаков з Горные стороны» [ПСРЛ, т. XIII, с. 167, 169, 171-173, 468-470, 472]. О том, что ясак ложился тяжким бременем на плечи горномарийских, чувашских и мордовских крестьян, свидетельствует обращение жителей Горной стороны при их вхождении в состав России к Ивану IV с просьбой, чтобы «пожаловал бы их государь в ясакех полегчил» [ПСРЛ, т. XIII, с. 165, 466; ПСРЛ, т. XXIX, с. 62]. Характерно, что аналогичных просьб от населения других областей ханства не поступало.
Значительно ухудшало положение населения Горной стороны наличие там дорог на Русь, в Крым и в Ногайскую Орду. Они интенсивно использовались войсками, посольствами, гонцами, чиновниками и татарскими феодалами. Проживавшее поблизости население много времени, средств и сил тратило на несение ямской службы, на поддержание в порядке дорог и мостов. Приходилось обеспечивать проезжавших пропитанием, лошадьми, предоставлять ночлег, в то время как «гости» нередко пытались обобрать придорожных жителей. Например, в 1490 г. ехавший из Казани русский посол Ф.Киселев отбирал у чувашей коней, коров, овец, мед и меха [Сборник, 1884, с. 92, 93]. В «Нижегородском летописце» имеется запись о том, что в 1513 г. плывшие из Москвы по Волге астраханские послы «грабили и в полон брали» встречавшихся им рыбаков [Древняя, 17916, с. 83]. Проезд же ногайских торгово-посольских делегаций больше напоминал вражеский набег и сопровождался ограблением придорожного населения. Можно присоединиться к мнению Ш.Ф.Мухамедьярова, утверждающего, что постойная повинность была одной из наиболее тяжелых в ханстве [Мухамедьяров, 1962, с. 157].
Особое значение среди повинностей для населения Горной стороны имело городовое дело. Власть Казани над горными людьми держалась на силе, поэтому в специальных опорных пунктах размещались воинские отряды. Это были преимущественно небольшие укрепления и сторожевые посты. Однако имелись и значительные— например, Малосундырское городище. В.Д.Димитриев указывает, что татарские укрепления обычно располагались на месте бывших булгарских крепостей. О них часто упоминается в чувашских исторических преданиях [Димитриев, 1983, с. 45, 46, 50-53]. Местные крестьяне обязаны были отстраивать и ремонтировать их.
Деспотичная система управления, отсутствие общегосударственного законодательства, слабость ханской власти и сопутствовавшая ей


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
161
феодальная анархия способствовали усилению феодальной эксплуатации на Горной стороне. Если на землях левобережных марийцев су- юргалъное право не имело распространения, то на Горной стороне оно нашло применение. По прибытии туда в мае 1551 г. русских войск «старейшины и сотники горния черемисы» сообщали воеводам о том, что их князья и мурзы, т.е. суюргалодержатели, бежали в Казань [Казанская, 1954, с. 88]. Феодал, имевший суюргал, старался получить с переданных ему территорий наибольший доход, произвольно увеличивая нормы ясака [Димитриев, 1986, с. 27].
О нелегкой жизни населения Горной стороны под властью татарских феодалов подробно и красноречиво рассказывается в горномарийских и чувашских исторических преданиях. В них имеется много описаний разорений, грабежей и увода в рабство в Казань. Чувашским исследователем С.М.Михайловым в 1856 г. было записано предание, в котором говорится, что «казанские цари жили почти за счет чуваш, населяющих богатую страну, частовременно посылали своих подчиненных обирать их и уводить в неволю их дочерей. Татары... при малейшем сопротивлении оказывали свою варварскую жестокость; резали нещадно мирных людей и грабили их достояние» [Михайлов, 1972, с. 331]. В другом предании рассказывается, что «народ чуваши у татар жили в самом угнетенном состоянии в течение более трехсот лет, в дружбе они не состояли, все время были злы друг на друга».
Имеются рассказы о произволе татарских феодалов на Горной стороне. Так, живущий в Шумерле баскак собирал завышенный ясак, несправедливо судил и наказывал чувашей. Когда они попытались пожаловаться на него проезжавшему визирю, тот не только не помог им, но и наказал крестьян [Димитриев, 1983, с. 47]. Фольклор горных марийцев и чувашей содержит рассказы о том, как татарские мурзы и даже сам хан заезжали на свадьбы и забирали понравившихся им девушек и молодых женщин, порой прихватывая и невесту. Увезенные в Казань чувашки и марийки обращались в ислам и надолго задерживались в качестве наложниц [Димитриев, 1983, с. 55; Четкарев, 1955, с. 47, 48].
Притеснения со стороны татарских феодалов и сотрудничавших с ними представителей феодализирующейся родовой знати вызывали сопротивление. В преданиях рассказывается о многочисленных выступлениях чувашей и марийцев против татарских феодалов. Народные мстители расправлялись с угнетателями, но противостоять всей мощи государства были не в силах, и если не погибали в этой борьбе, то уходили в дальние леса и даже к русским. В чувашских преданиях
6 - 8740


162
ЛТ.Бахтин
рассказывается об обращении к русским с жалобами на бесчинства татарских феодалов. Русские власти не оставляли без внимания такие обращения и нередко высылали на помощь свои отряды [Димитриев, 1983, с. 46-56, 59-62, 104]. Когда русские не смогли захватить татарскую крепость в Малом Сундыре и собрались уже отступить, чуваши и марийцы будто бы догнали уходящие войска и, обещая помощь, упросили царя вернуться и помогли одержать победу [Нижегородские предания, 1971, с. 90, 91].
С.М.Михайлов записал предание о том, как некий марийский старейшина, обидевшись на татарского военачальника, управлявшего Малосундырской крепостью, отправился в Нижний Новгород якобы за товаром. Прибыв же туда, поспешил к русскому царю и предложил ему помощь в захвате татарской крепости. Спрятав в возах под товаром бочки с порохом и сотню русских воинов, этот старейшина под вечер въехал в крепость и уговорил татар отложить таможенный досмотр до утра. Ночью он развязал свои возы, и русские воины, перерезав стражу, с помощью пороха разрушили крепость и перебили почти весь гарнизон [Михайлов, 1972, с. 25-37, 43, 44].
Разумеется, фольклор нельзя использовать как полноценный исторический источник, однако уже само обилие преданий с определенной сюжетной линией является косвенным доказательством историчности событий, о которых идет речь.
Хотя тяжесть налогового бремени и многочисленных повинностей ощущалась на Горной стороне сильнее, чем в иных частях ханства, все же настоящей бедой для населения стали близость к степям и промежуточное положение между Русью и Казанью. Издревле Горная сторона была контактной зоной, своеобразным мостом между Востоком и Западом, Севером и Югом. Однако в условиях феодализма данное обстоятельство неизбежно вело к частым вторжениям иноплеменников. На Горной стороне происходили столкновения сначала между русскими и булгарами, а затем русскими и татарами.
Монгольское нашествие положило начало запустению южной, степной части Горной стороны. Во второй половине XIV в., когда в Золотой Орде началась междоусобица, процесс оттока населения в северные, более спокойные районы усилился. Археологические исследования свидетельствуют, что существовавшие на юге Горной стороны городища, селища и надмогильные камни хронологически не переходят в XV в. [Димитриев, 1986, с. 295]. «Казанский летописец» пишет, что «поле» в южной части Горной стороны образовалось «от силного Батыева пленения и от инех по нем царей» [Казанская, 1954,


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
163
с. 124]. Однако степные наездники проникали и в северные районы, поджигали леса. Летописи сообщают, что в 1377 г. Араб-шах ограбил Засурье, т.е. Горную сторону [ПСРЛ, т. XXVIII, с. 79]. В XVI в. Горная сторона подвергалась частым набегам ногаев и крымских татар.
Спокойствия не было и вблизи Волги. На реке часто появлялись ватаги русских ушкуйников, грабивших не только берега, но и внутренние области. В 1374 г. они «пограбиша Засурье и Марквашь1» [ПСРЛ, т. XI, с. 20; ПСРЛ, т. XV, с. 106; ПСРЛ, т. XXV, с. 189].
Во время частых русско-казанских войн войска следовали через Горную сторону, так как через нее проходил самый короткий и удобный во всех отношениях путь. Здесь легче было достать провизию и фураж; территория, в отличие от заболоченного и лесистого Левобережья, была более удобна для прохождения войск, а местное население не отличалось такой воинственностью, как левобережные марийцы. Во время прохождения русских войск на Казань Горная сторона подвергалась их ударам. Оборонительная стратегия в ханстве была построена так, что местное население оказывалось без защиты. При появлении русской рати мужчины были обязаны собираться в ополчение и соединяться с казанским войском на Итяковом поле, находившемся около р. Свияги, — там и происходило главное сражение. Фольклор содержит рассказы о столкновениях чувашей с русскими [Димитриев, 1983, с. 58, 103].
Тем временем татарское население, проживавшее восточнее Свияги, успевало переправиться через Волгу и укрыться в Казани, тогда как селения горных людей разорялись, посевы вытаптывались или сжигались, а не успевших укрыться жителей истребляли или уводили в плен. Стремясь избежать частых разорений, горные люди отселялись подальше от дорог, в лесную глушь. А.М.Курбский писал про горных людей, что «у них села при великих крепостях1  2 ставлены и незримы аще и по близку ходящи» [Сказания, 1833, с. 18].
Пока военные конфликты между Россией и Казанским ханством не были частыми, отношения горных людей с Казанью, видимо, строились на союзнической основе, однако с их учащением все очевиднее становилась несостоятельность этого союза. Обороняя ханство от вторжения русских, сами горные люди не получали защиты; к тому же они должны были уплачивать в казну много налогов, выполнять массу повинностей и терпеть произвол татарских феодалов.
1 Район в бассейне Цивили и Свияги.
2 В данном случае под крепостями подразумеваются «крепи лесные», т.е. лесная чаща.


164
А.Г.Бахтин
При ослаблении ханства и усилении России население Горной стороны все чаще стало обращать свои взоры на запад и думать о сближении с Москвой. Такому сближению способствовало и то обстоятельство, что при всей значимости Горной стороны для Казанского ханства она была связана с ним политически, экономически, культурно и этнически гораздо слабее, чем Левобережье [Кизилов, 1984, с. 71; Тихомиров, 1973, с. 99]. Основные причины этого заключались в том, что Горная сторона отделялась от остального ханства Волгой, а также в постоянном возрастании влияния России. Еще в 1372 г. на левом берегу Суры была поставлена русская крепость Курмыш [ПСРЛ, т. XI, с. 18; ПСРЛ, т. XVIII, с. 112]. После этого восточная граница России надолго установилась по течению Суры. Марийское, чувашское и мордовское население вошло в тесное соприкосновение с русскими, а большая часть мордвы оказалась в составе России. Стали подданными России и проживавшие в Окско-Сурском междуречье марийцы. Упоминания об этом имеются в местном фольклоре (а также топонимические свидетельства), в духовной грамоте московского великого князя Ивана III от 1504 г., в книге австрийского дипломата С. Гербер- штейна, который писал, что черемисы живут возле Нижнего Новгорода по правому берегу Волги вплоть до Суры [Герберштейн, 1988, с. 134, 164; Документы, 1940, с. 140, 141; Нижегородские марийцы, 1994, с. 20, 23-26].
Историк из Ульяновска Ю.А.Кизилов пишет о том, что на рубеже XIV-XV вв. влияние России в приграничных областях Горной стороны настолько возросло, что местное население даже извещало русских о предстоящих ордынских набегах [Кизилов, 1984, с. 69].
Соседство с русскими благоприятствовало налаживанию хозяйственных и культурных связей, развитию торговли. Герберштейн отмечает, что чуваши отличались знанием судоходства, навыки которого они использовали при торговле по Суре и Волге. В документах, относящихся к первой четверти XV в., уже имеются упоминания о торгах по р. Суре, принадлежавших Спасо-Благовещенскому монастырю [История, 1979, с. 42]. В чувашском и горномарийском фольклоре рассказывается о том, что крестьяне часто торговали с русскими хлебом, мехами, лошадьми и даже лаптями [Димитриев, 1983, с. 58, 60]. Поступление товаров с Горной стороны было обычным для Москвы. Герберштейн сообщает, что беличьи шкурки «благороднее всех прочих» поступают из Чувашии [Герберштейн, 1988, с. 128]. Горные люди приобретали у русских многие предметы ремесленного производства, в первую очередь кузнечные изделия. Во время археологических


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
165
раскопок в Чувашии обнаружены русская керамика, много вещей и монет [Каховский, 1977, с. 75-76]. Обычным был отход крестьян на заработки за Суру [Димитриев, 1983, с. 58, 59]. В первой половине XVI в. чувашские и марийские крестьяне брали на оброк у русской администрации леса в Нижегородском уезде для сбора меда [Димитриев, 1986, с. 30]. Особенно благоприятствовали укреплению хозяйственных и торговых связей строительство в 1523 г. в устье Суры города Васильсурска и перенесение ежегодной ярмарки из-под Казани к Нижнему Новгороду.
Исследователи отмечают и культурные заимствования. Жители Горной стороны, подолгу жившие среди русских, учили их язык, перенимали ремесленное мастерство, некоторые обычаи. Марийцами и чувашами был заимствован у русских древний языческий праздник Семик [Димитриев, 1983, с. 47, 59]. По мнению археологов, в архитектуре жилищ и укреплений на Горной стороне отмечается русское влияние [Михайлов, 1986, с. 19, 20].
При русском ставленнике, казанском хане Джан-Али, в январе 1534 г. татары, горные марийцы, чуваши и мордва, по сообщению летописи Марка Левкеинского, участвовали в походе русских войск на Литву [Зимин, 1950, с. 13].
Налаживанию связей населения Горной стороны с Россией способствовало присутствие там русских людей, среди которых были и захваченные во время войны полоняники, и беглые крестьяне. В первой половине XVI в. немало беглых русских скрывалось в приграничной полосе, где было опасно, но куда не всегда дотягивались руки боярско-дворянского сыска. В «Царственной книге» имеется сообщение о том, что в 1536 г. татары при нападении на Балахну и Нижний Новгород «беглых людей на Волзе многих посекли» [Царственная, 1769, с. 59]. В 1550 г. вопрос о беглых, укрывавшихся на татарских рубежах, даже выносился на обсуждение Земского собора [Шмидт, 1954, с. 250]. Археологические исследования указывают на то, что в XIII- XV вв. русские проживали в целом ряде поселений Горной стороны [Каховский, 1977, с. 75, 76; Михайлов, 1986, с. 19, 20; Полубояринова, 1978, с. 102-116]. В периоды мира там останавливались русские купцы и рыбаки, рыбачившие даже на 1000 верст ниже Казани, «живяще лето все, на диких водах ловяща и в осень на Русь возвращахуся, на- ловящеся и обогатившеся» [Казанская, 1954, с. 66].
В силу своего важного стратегического положения Горная сторона являлась плацдармом при наступлении как татар на центр России, так и русских на Казань. По этой причине казанские феодалы стремились


166
А.Г.Бахтин
не допустить русских на Горную сторону. Нераспространение русской колонизации за Суру способствовало сохранению за горными людьми их пахотных и лесных угодий — следовательно, отсутствовала и одна из основных причин, которая могла бы вызвать конфликт. Существенно и то, что занятое земледельческим трудом население Горной стороны активного участия в грабительских набегах на Русь не принимало. Источники пестрят сообщениями о набегах черемисов на территории к северу от Волги, к югу же от нее такие факты не фиксируются. Горные люди, конечно, находились в составе казанского ополчения и не могли не участвовать в походах на Нижний Новгород и Муром, однако собственной инициативы, очевидно, не проявляли.
Таким образом, можно констатировать, что влияние Казани на Горной стороне постоянно падало, а России, напротив, усиливалось. Это создавало угрозу для роста сепаратизма и заставляло казанских феодалов в управлении Горной стороной опираться на военную силу и служивших им представителей родо-племенной знати, что только усиливало напряженность. Как следствие, происходила постепенная политическая переориентация горных людей от Казани в сторону Москвы, и к середине XVI в. сложились предпосылки для вхождения Горной стороны в состав России. Однако процесс этот был сложным и противоречивым, давнишние связи с Казанью не могли исчезнуть быстро и полностью, поэтому горные люди неоднозначно относились к Казани и Москве. Очевидно, присвияжские татары и чуваши были в большей степени ориентированы на Казань, чем чувашское, горномарийское и мордовское население, проживавшее ближе к русской границе и заинтересованное в стабильных отношениях с Русским государством.
Возвращение Сафа-Гирея на трон и разгром оппозиции в Казани неотвратимо должны были вызвать возобновление войны с Россией и новое разорение Горной стороны, которая в русско-казанских конфликтах оказывалась «между молотом и наковальней». В.Д.Димит- риев допускает, что намерение Сафа-Гирея передать Горную сторону под власть ногаев могло стать известно горным людям, что не сулило им ничего хорошего [Димитриев, 1986, с. 34]. В этой ситуации народы Г орной стороны не могли больше оставаться безучастными наблюдателями и послушными исполнителями безрассудных приказов казанского правителя. Необходимо было срочно действовать. О том, как шел поиск решения, рассказывается в уникальном по исторической достоверности горномарийском предании о легендарном вожде Ак- парсе, которое было записано в XIX в. [Айплатов, 1967, с. 87-96].


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
167
В предании рассказывается о том, как горномарийские старейшины и гадатели-л*>>жшш сошлись на «великое собрание» для обсуждения перспектив дальнейшей жизни. Это были самые авторитетные и мудрые представители народа. Они хорошо понимали, что возобновившаяся война не обойдет стороной их селения, жилища будут сожжены, имущество разграблено, посевы вытоптаны, а все не успевшее укрыться население захвачено в плен или перебито. После долгих размышлений и споров «великое собрание» решило направить в Казань и Москву разведчиков, именуемых в предании «глазами и ушами». Для этой миссии выбрали самых сообразительных, наблюдательных и надежных. Им было поручено собрать как можно больше информации о каждой из сторон и доложить затем старейшинам. «Глаза и уши» отлично справились с заданием. По их возвращении вновь было созвано «великое собрание». Это событие, видимо, пришлось на осень 1546 г., когда в Казани Сафа-Гирей жестоко расправлялся с оппозицией.
Первыми выступили разведчики, прибывшие из Москвы. Они доложили следующее: «Царь московский крепко сидит на престоле, подданных слуг и войска у него много и все почитают его за земного бога; казною богат, закон у них один, и закон соблюдается». Разведчики, побывавшие в Казани, говорили так: «На казанском престоле сидит царь не крепко; царей в Казани часто меняют, происходят там бунты, закон у них не соблюдается... плохо там... А главное то, что им против Москвы не устоять. Скоро опять между Москвой и Казанью начнется война». «Великое собрание» постановило искать покровительство у России и направило для этого в Москву специальное «посольство». На решение горных марийцев могло повлиять и массовое бегство оппозиционных режиму Сафа-Гирея казанских феодалов. Посланники должны были сообщить русскому государю ряд условий: оставить у горных марийцев прежних вождей; не трогать служителей культа и их веры; не обижать простых людей и не отдавать их под власть бояр; ясак взимать в посильных размерах; гарантировать соблюдение законности; не допускать насилия русских воинов над марийскими женщинами.
В ноябре 1546 г. «посольство» горных людей, обходя татарские сторожевые посты, на лыжах отправилось в Москву. В различных вариантах предания состав посольства определяется по-разному. В одних случаях называются имена Акпарса, Аказа, Ковяжа (Ковеша, То- вяша) и Яныгыта (Яныгына, Яника), в других упоминание об Акпарсе отсутствует [Четкарев, 1955, с. 50]. Те же имена, но с добавлением еще Анчика встречаются в чувашских исторических преданиях.


168
А.Г.Бахтин
Наличие сюжетов о посольстве в Москву в фольклоре двух соседних народов свидетельствует о совместном принятии решения насчет отправления своих представителей в Москву. В.Д.Димитриев предположил, что горные люди могли неоднократно обращаться к русским властям еще до 1546 г. [Димитриев, 1983, с. 60-63].
Известия о «посольстве» горных людей в Москву зафиксированы несколькими письменными источниками. Они имеются в Никоновской и Львовской летописях, «Летописце начала царства», «Продолжении Хронографа редакции 1512 г.», «Царственной» и разрядных книгах. Оттуда мы узнаем, что 6 или 7 декабря 1546 г. «прислали к великому князю бита челом горная черемиса Тугай с товарыщи дву черемисинов, чтобы государь пожаловал, послал рать на Казань, а они с воеводами государю служити хотят» [ПСРЛ, т. XIII, с. 150, 450; ПСРЛ, т. XX, ч. 2, с. 468; ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 526; ПСРЛ, т. XXIX, с. 49; Татищев, 1966, с. 161; Царственная, 1769, с. 126]. Разрядная книга добавляет, что «посольство» было послано «горной черемисой» и сотником Атачиком «с товарищи».
В.Д.Димитриев обратил внимание на похожесть имен исторического Атачика и персонажа чувашского фольклора Анчика [Димитриев, 2001, с. 49]. В пользу чувашского происхождения Атачика свидетельствует и раздельное упоминание о нем и о «горной черемисе». Запись в разрядной книге раскрывает цель прибытия «посольства» горных людей: «...оне похотели государю и великому князю служить и великого князя воевод встретить за Василем городом и с воеводами итить х Казани» [Разрядная, 1977, с. 330]. Еще более проясняет характер обращения горных людей «Продолжение Хронографа редакции 1512 г.», где говорится о том, что «просила горная черемиса царя Ши- галея, а хотели итти х Казани и царя с Казани сослати» [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 526].
Имеющиеся известия позволяют заключить, что на переговорах речь о непосредственном вхождении Горной стороны в состав России не шла, а именно такой вывод делали многие советские историки — то ли от невнимательного чтения источников, то ли в угоду тезису о «добровольном вхождении народов Поволжья в состав России». Правильнее будет иной вывод. Прибытие в Москву горномарийско- чувашского «посольства» совпало с массовым притоком туда казанских беженцев. Интересы их и горных людей полностью совпадали. И те и другие рассчитывали при поддержке русских войск свергнуть установившийся в Казани авантюристическо-террористический режим Сафа-Гирея и его крымского окружения и посадить на ханский пре¬


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
169
стол московского ставленника Шах-Али. Успешная реализация задуманного привела бы к восстановлению российского протектората над Казанским ханством, сняла напряженность между странами, создала благоприятные условия для длительного мира и взаимовыгодного экономического сотрудничества. Следовательно, на переговорах в Москве в декабре 1546 г. речь шла о военном союзе с целью установления вассальной зависимости Казанского ханства от России, но ни в коем случае не о вхождении Горной стороны в состав России.
Бытует мнение, что чуваши и марийцы были приняты Иваном IV. В 1957 г. марийским художником А.С.Пушковым была даже написана картина «Марийские послы у Ивана Грозного», посвященная этому событию. В действительности великий князь в это время совершал поездку по монастырям и 6-7 декабря находился в Тихвине, а в Москву возвратился только 12 декабря и уже 13-го был занят подготовкой предстоящего венчания на царство и собственной свадьбы. О встрече Ивана IV с марийцами и чувашами источники ничего не сообщают. Маловероятно, чтобы царь лично принял горных людей, даже если бы находился в Москве, так как они не являлись дипломатическими представителями. Иван IV удостаивал аудиенции далеко не всех даже официальных иностранных гонцов и посланников. Вести переговоры с горными людьми могли приказные дьяки и бояре. Очевидно, русское правительство не спешило проникнуться доверием к казанским подданным, ранее воевавшим против России. Предложение горных людей, несмотря на всю очевидную выгоду, полностью русским правительством принято не было.
В феврале 1547 г. Суру перешло русское войско во главе с воеводами А.Б.Горбатым и С.И.Микулинским. Летописцы подчеркивают, что поход состоялся «по челобитию черемисы Горний стороны». Однако войско не было достаточно большим, и перед ним стояла ограниченная задача: «казанских мест воевати Луговые стороны, а к городу ходити не велели». Не был допущен к участию в походе и Шах- Али. Не исключено, что в Москве опасались коварства со стороны Сафа-Гирея. После разгрома оппозиции он с помощью черемисов мог попытаться заманить русские войска в засаду и уничтожить. Этим он смог бы устранить своего постоянного конкурента в борьбе за казанский престол, а Россия и оппозиция лишились бы законного повода для вмешательства в казанские дела. Поход начала 1547 г. был лишь разведывательным. Русское войско продвинулось только до Свияги, не дойдя до Казани 30 верст. В соответствии с указанием воеводы не разоряли селений горных людей, а наносили удары по Луговой сторо¬


170
А.Г.Бахтин
не. Как и было обещано, на Горной стороне русские нигде не встретили противодействия. Более того, отряды горных людей, согласно договоренности, хотели даже присоединиться к русским: «Черемиса горныя стороны пришла было многая к воеводам», однако «разведав то, что своево3 царя Шигалея нет, и оне поворотилися назад, а иную черемису воеводы у себя оставили и к Москве привели» [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 526; Разрядная, 1977, с. 330-331]. Воеводы увели с собой 100 черемисов в качестве заложников или как пленных, если имеются в виду луговые марийцы.
Очевидно, что горные люди хотели присоединиться к русским войскам, но, узнав, что серьезных действий против Казани не предполагается, сразу же потеряли всякий интерес и не приняли участия в походе. Ведь Москва не выполнила условий договоренности, а открытая поддержка русских войск вызвала бы сразу же после их ухода жестокие репрессии со стороны Казани. В то же время русским не было оказано никакого сопротивления. После отступления русских войск население Горной стороны оказалось в сложном, противоречивом положении и заняло нейтральную, выжидательную позицию, оставаясь в формальном подчинении у Казани.
Зимой 1547/48 г. последовал большой поход на Казань. Однако из- за теплой погоды доставить к городу осадную артиллерию не удалось. Только в конце февраля русская рать вышла к столице ханства. Неделю стояли воеводы под Казанью, разоряя окрестные улусы и «казанские места многие по Горной стороне и по Луговой и по Арьской до- розе и до Камы воевали и полону много имали» [Посольские книги, 1995, с. 251, 258, 260, 270, 284; ПСРЛ, т. IV, с. 621; ПСРЛ, т. XIII, с. 155-156, 457-458; ПСРЛ, т. XX, ч. 2, с. 473-474; ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 527-528; ПСРЛ, т. XXIX, с. 55; Разрядная, 1977, с. 341-350; Татищев, 1966, с. 166; Царственная, 1769, с. 145-148; Шмидт, 1951, с. 293, 294]. Обратим внимание на то, что ударам подверглась и Горная сторона. Однако желаемого результата в ходе похода достигнуто не было, войска вынуждены были уйти.
В марте 1549 г., после неудачного набега казанского князя Мама- зера на Муром [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 529], военная инициатива окончательно перешла к России. Этому в немалой степени благоприятствовала и неожиданная смерть активного и непримиримого противника России казанского хана Сафа-Гирея [ПСРЛ, т. XIII, с. 459], означав¬
3 В некоторых списках Хронографа вместо слова «своево» написано «с воеводами», отчего смысл несколько меняется. Ср. [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 526; Шмидт, 1951, с. 291].


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
171
шая для Казани окончание достигнутого путем жестоких казней и успешных грабительских набегов единства. «Казанский летописец» сообщает, что «по смерти Цареве воста брань велика в Казани, в велмо- жах его крамола и губителство зло: не хотят бо казанцы меншие бол- ших слушати и покарятися им, коим царьство приказано бысть брещи; и вси бо творяхуся велики, и властьвовати в Казани хотяще, за сие друг друга убиваше» [Казанская, 1954, с. 83].
Вспыхнувшая междоусобица вызвала новую волну эмиграции в Россию и Ногайскую Орду [Посольские книги, 1995, с. 321]. По «Казанскому летописцу», многие татары «ис Казани убежаху к Москве, на имя самодержцово, служити ему» [Казанская, 1954, с. 83]. Царь с радостью принимал их, брал на службу и давал большое жалованье. В 1551 г. в Москве находилось уже более 500 казанских князей, мурз и казаков [ПСРЛ, т. XIII, с. 163, 465; ПСРЛ, т. XXXIV, с. 398; Царственная, 1769, с. 164]. Через год численность казанских беженцев в России, с учетом членов семей и слуг, приблизилась к 10 000 [Казанская, 1954, с. 83].
Благоприятствовало России и временное совпадение интересов ее и Ногайской Орды. Сафа-Гирей не выполнил ни одного своего обещания ногаям, и они из его союзников превратились в противников. Усиление в Казани крымского влияния беспокоило ногаев, они опасались распространения власти Крыма на их Орду. Кроме того, после смерти Сафа-Гирея власть в Казани формально перешла к внуку князя Юсуфа, трехлетнему хану Утемыш-Гирею, и его матери, регентше Сююмбике. В Ногайской Орде желали сохранить их у власти, но устранить крымское окружение во главе с уланом Кощаком. Признавая интересы Москвы в Поволжье, князь Юсуф предлагал помочь посадить на трон в Казани Шах-Али и женить его потом на вдовствующей царице Сююмбике. «А и ныне хотим с Шигалием царем в дружбе и в свойстве быти и дочерь свою хотим за него дата», — писал Юсуф. В том же письме ногайский князь рекомендовал царю надежно перекрыть дороги из Крыма и сам выражал готовность помочь в этом, чтобы не дать возможности пробраться в Казань какому-либо крымскому царевичу [Посольские книги, 1995, с. 294, 295].
Таким образом, Юсуф предлагал посадить на казанский трон московского ставленника Шах-Али и путем женитьбы его на Сююмбике добиться распространения на ханство ногайского влияния наряду с русским, т.е. речь шла о вассалитете Казани сразу от двух государств — России и Ногайской Орды. Но в Москве не желали с кем- либо делить власть над Средним Поволжьем, и изменения настроений в Ногайской Орде использовали с целью ее нейтрализации.


172
Л.Г. Бахтин
В январе-феврале 1550 г. состоялся очередной русский поход на Казань. 60-тысячное войско вновь осаждало Казань, и «многие места по Горной стороне воевали и по Арской и по Луговой стороне воевали много и полону имали» [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 531; Шмидт, 1951,
с. 299]. Горная сторона вновь подверглась атакам русских войск. Однако упорное сопротивление казанцев и резкое потепление привели к неудаче похода. Стало очевидным, что зимой успешность действий русских войск во многом зависит от капризов погоды; сильно сказывалась оторванность от баз; русские смогли еще раз убедиться, что казанцы, несмотря на внутренние неурядицы и слабость ханской власти, обладают достаточным для отражения вторжения военным и материальным потенциалом. Все эти обстоятельства мешали России достичь решительной победы.
Готовиться к новой военной кампании Иван IV начал еще по дороге из-под Казани в Москву. Было ясно, что русским необходима база вблизи Казани. Царь принял решение воздвигнуть таковую на Горной стороне. Построение крепости в непосредственной близости от Казани позволило бы, по мнению Ивана IV, «тесноту... учинити казаньской земле» [ПСРЛ, т. XIII, с. 159, 461; ПСРЛ, т. XX, ч. 2, с. 477; ПСРЛ,
т. XXIX, с. 59; Царственная, 1769, с. 158-159]. Царь обсудил этот вопрос с воеводами, Шах-Али и казанскими князьями, жившими в России. Идея строительства крепости была одобрена всеми. Казанские князья и Шах-Али даже указали Ивану IV удобное для строительства крепости место в устье Свияги на Круглой горе [ПСРЛ, т. XXIX, с. 59; Татищев, 1966, с. 169, 170]. По «Казанскому летописцу», царь Иван сам нашел место и до поры ни с кем не делился мыслью о возведении крепости. Намерение построить крепость в центре Казанского ханства так овладело им, что даже во сне он видел будущий город [Казанская, 1954, с. 85, 86]. К выработке плана привлекались воеводы, митрополит Макарий и татарские эмигранты — князь Хосров и другие, заслушивалось мнение Шах-Али. Сложность заключалась в том, что для строительства города потребовалось бы много времени. В Казани могли узнать о строительных работах, направить войско и помешать делу. Не было ясно, как поведут себя жители Горной стороны.
Оригинальное решение было тем не менее найдено, и заключалось оно в том, что городские стены, церкви и необходимые постройки предполагалось срубить заранее на верхней Волге. После этого намечалось строения разобрать и на судах спустить Волгой до нужного места, где без проволочек возвести крепость под носом у противника. Под руководством дьяка И.Г.Выродкова к весне 1551 г. в угличских


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
173
лесах срубили этот удивительный и, пожалуй, единственный в мире город, которому суждено было полностью переехать на новое место за сотни километров [ПСРЛ, т. XIII, с. 162, 163, 464; Татищев, 1966, с. 171, 172].
К апрелю 1551 г. все было готово к проведению новой кампании против Казани. Ключевой задачей в ней должна была стать не осада столицы ханства, как это было прежде, а построение крепости на Свияге. Для прикрытия строительных работ было сформировано несколько войсковых групп. Судовая рать под командованием воеводы П.С.Серебряного должна была выступить первой и неожиданно для противника занять место будущего строительства, а затем атаковать Казань и тем самым связать силы ханства. Следом предполагалось двинуть суда с разобранными срубами.
Охрану судов и строительство крепости поручалось осуществлять полкам под формальным командованием Шах-Али. Фактически же эту группу войск возглавил воевода Ю.М.Булгаков. В составе войска находилось более 500 казанских татар. Летописец замечает, что «много бо их тогда бяше у государя». С юга от возможного нападения крымцев и ногаев строительство должно было прикрывать выдвинутое в степи войско во главе с воеводой Д.И.Хилковым. Вятку и Каму брали под контроль вятчане с Бахтеяром Зюзиным. Переправы на Волге поручалось занять казакам. Одна их группа должна была спуститься по Волге. Другому отряду из 2500 казаков во главе с Севергой и Елкой приказано было выступить с Мещеры, через степь выйти к Волге, сделать суда и на них «пойти вверх по Волге воевати казанских мест», после чего соединиться с основными силами. Главная задача, поставленная перед казачьими отрядами, заключалась в перекрытии рек, «чтобы воинские люди ис Казани и в Казань не ездили» [ПСРЛ, т. XIII, с. 163, 164, 464, 465; Разрядная, 1977, с. 397-399; Татищев, 1966, с. 172, 173; Царственная, 1769, с. 165].
Войскам было приказано «казанския улусы пленити и воевати, и не щадити ни жен, ни детей, ни старых, ни юных, но всех под мечь клоните» [Казанская, 1954, с. 86-87]. Таким образом, одновременно со строительством крепости предполагалось осуществить отвлекающие удары и блокаду центра ханства для деморализации противника. Эта же цель преследовалась при отдаче приказа о беспощадных, решительных действиях.
Утром 16 мая 1551 г. П.С.Серебряный «изгоном» двинулся вниз по Волге. В его отряде кроме детей боярских были казаки и стрельцы. Отряд двигался, очевидно, и ночью, так как уже к вечеру следующего


174
А.Г. Бахтин
дня вышел к Круглой горе на Свияге, а утром 18 мая подошел к Казани. Нападение русских было полной неожиданностью для татар. «А на посад пришел безвестно и божиею милостью побил многих людей; и живых поймали, и полону русского много отполонили, а князей и мурз великых болши ста побили, и многых мелкых людей и жен и робят побили»,— повествует летописец. Выполнив задачу, П.С.Се- ребряный отступил со своими людьми к устью Свияги и стал ожидать прибытия основных сил со строительным материалом [ПСРЛ, т. XIII,
с. 164,465; Татищев, 1966, с. 173; Царственная, 1769, с. 166].
24 мая к Свияге подошли большие белозерские ладьи с разобранным городом. Чтобы обезопасить строителей от неожиданных нападений, в тот же день воеводы «распустиша воя по улусом казанским вое- вати, и пленити горния черемиса и нижния» [Казанская, 1954, с. 87].
Заготовленного материала хватило только на половину строений, пришлось рубить лес на месте. Уже через четыре недели после начала работ были возведены крепостные стены, а к 30 июля завершено строительство города, за которым впоследствии закрепилось название Свияжск [Казанская, 1954, с. 87; ПСРЛ, т. XIII, с. 164, 466; ПСРЛ,
т. XX, ч. 2, с. 480, 481; ПСРЛ, т. XXIX, с. 60, 61; Татищев, 1966, с. 173; Царственная, 1769, с. 169, 170].
Столь неожиданное и быстрое возведение крепости вблизи центра Казанского ханства произвело ошеломляющее впечатление на современников. В Казани долго не могли поверить в этот факт, полагая, что русские поставили лишь гуляй-город (осадное сооружение). «Егда же истину уведаша казанцы, что поставлен бысть великий град, и почаша тужити и тосковати», — сообщает «Казанский летописец» [Казанская, 1954, с. 92]. Причины для переживаний были весьма серьезными: казанцы хорошо представляли, какие преимущества получат русские при ведении войны с построением базы недалеко от Казани. В одной татарской летописи говорится, что «иноверцы русские у устья реки Свияги поставили крепость: в ней сложили свои пушки, деньги и крепостные запасы» [Катанов, Покровский, 1905, с. 7, И, 16, 21]. В исторической татарской песне о строительстве Свияжска рассказывается так:
Когда подле города Казани Происходили битвы и сражения,
Этими битвами не добились ничего,
И города Казани не взяли.
На этой Свияжской горе Русские основали город.
Мусульмане увидали его,


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
175
И путем расспросов узнавши,
«В эту самую нашу землю Откуда пришли вы»? сказали.
«Откуда пришли вы, русские,
Чтобы остановиться тут?
Кто вам дал позволение?»
[Катанов, 1899, с. 291].
Дерзкое возведение крепости под носом у неприятеля в центре ханства способствовало подъему духа русского воинства. «И от сего прияша вся воя руская известно дерзновение на враги своя казанцы и на всю черемису их», — отмечает «Казанский летописец» [Казанская, 1954, с. 88].
Для выяснения характера присоединения Горной стороны к Русскому государству важно понять, какую позицию занимало местное население в отношении происходивших событий. В.Д.Димитриев выдвинул гипотезу о том, что в 1546 г. на Горной стороне будто бы произошло восстание и «после 1546-1547 гг. по лето 1551 г. Чувашия, по существу, не подчинялась казанскому хану, но и не входила еще в состав Русского государства» [Димитриев, 1977, с. 83]. Он пишет, что в результате восстания 1546 г. «Горная сторона была очищена от казанской военной силы и ханской военно-чиновничьей администрации» и что источники не сообщают о стычках в этот период между жителями Горной стороны и русскими [Димитриев, 2001, с. 51]. Однако факты не позволяют согласиться с этим автором. Каких-либо, пусть даже косвенных, свидетельств о восстании 1546 г. на Горной стороне в источниках вообще нет. Вплоть до лета 1551 г. Горная сторона оставалась в формальном подчинении у Казанского ханства, и сколько-нибудь крупного восстания там произойти не могло.
Во-первых, нет известий о карательных мерах Казани против населения Горной стороны, которые должны были последовать в случае восстания. Лишь в 1552 г., после того как факт перехода Горной стороны в подданство России стал очевидным, казанские отряды начали совершать нападения на горных людей, имевшие целью «отводити их от государя» [ПСРЛ, т. XIII, с. 177, 476; ПСРЛ, т. XXIX, с. 73; Царственная, 1769, с. 201, 202]. Если учесть, что заинтересованность казанских феодалов в поступлении с Горной стороны ясака была настолько большой, что вопрос о ее возвращении в состав ханства или хотя бы о получении ясака стал важным предметом обсуждения на их переговорах с Москвой, то непонятно, почему казанская администрация не пыталась восстановить свою власть над этими территориями в предшествующие пять лет.


176
Л.Г.Бахтин
Во-вторых, в течение всего периода с 1546 по 1551 г. татарские отряды могли свободно передвигаться по Горной стороне. Так, в марте 1549 г. казанский князь Мамазер, «а с ним казанских людей 140 человек» прошли через Горную сторону в набег «на муромские места» [ПСРЛ, т. XXII, ч. 1, с. 529]. В случае отделения Горной стороны от ханства беспрепятственное продвижение небольшого татарского отряда на столь значительное расстояние стало бы невозможным.
В-третьих, в направленной в 1549 г. из Казани в Крым грамоте горные люди упоминаются в составе Казанского ханства [Тихомиров, 1962, с. 489].
В-четвертых, «Казанский летописец» определенно заявляет, что вплоть до лета 1551 г. в Казани ничего не знали о переходе горных людей в русское подданство [Казанская, 1954, с. 92].
В-пятых, тем, что Горная сторона продолжала считаться частью Казанского ханства, объясняются военные акции там русских войск, о чем говорилось выше.
Эти факты зафиксированы летописями и разрядами, и игнорировать их нельзя. Даже при обращении горных людей 26 мая 1551 г. к Шах-Али они просили, чтобы он «воевати их не велел» [ПСРЛ, т. ХШ, с. 164, 466; ПСРЛ, т. XXIX, с. 61, 62; Татищев, 1966, с. 173; Царственная, 1769, с. 170]. Если бы русские войска не проводили военных операций против населения Горной стороны, обращаться с такой просьбой не было бы необходимости. Очевидно, в условиях войны с Казанью русское командование вынуждено было считаться с тем, что Горная сторона формально оставалась в подчинении у казанского хана, а население продолжало платить в его пользу ясак. Поэтому воеводы посчитали необходимым для обеспечения безопасности своего тыла нанести по Горной стороне превентивные удары, впрочем совершенно излишние. Никакого сопротивления русские воины со стороны горных людей не встречали: «Никто же супротивися им, ни вопреки глаголя» [ПСРЛ, т. XXI, с. 641].
С 1547 г. население Горной стороны, видимо, находилось перед выбором и занимало выжидательную, нейтральную позицию, формально сохраняя покорность казанскому хану и в то же время уклоняясь от участия в войне против русских. На окончательное определение политической ориентации народов Горной стороны повлиял несомненно удачный для России ход войны.
Для доказательства факта освобождения Горной стороны из-под власти казанской администрации В.Д.Димитриев ссылается на письмо ногайского князя Юсуфа Ивану IV (1549 г.), где тот, рассуждая о воз¬


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
177
можности занятия касимовским ханом Шах-Али казанского престола, рекомендовал царю направить к Казани самого хана, а вместе с ним касимовцев, находящихся в Москве казанских татар и ногайское посольство «да сколько ни будет чюваши и черемисы и [э]рзян и мордвы, всех бы еси с Шигалеем х Казани послал», писал Юсуф [Посольские книги, 1995, с. 294]. В.Д.Димитриев на основании этой цитаты делает вывод, будто «Юсуфу хорошо было известно, что перечисленные им правобережные народы — восточная мордва, чуваши и горные марийцы фактически не подчинялись Сафа-Гирею, не поддерживали его и были готовы поддержать Шах-Али» [Димитриев, 2001, с. 51].
Однако на самом деле приведенная цитата свидетельствует лишь о том, что в Ногайской Орде были в курсе настроений жителей Гор- ной стороны; доказательством же выхода Горной стороны из-под казанского контроля она не является. Чтобы было понятно, о чем речь, процитируем письмо Юсуфа дальше. «А царь (Шигапей. — А.Б.) бы со всеми казанскими людми, сколько с ним будет, х Казани городу шел. Да говорити бы велел им так: „Во се царь ваш, во се и князи ваши, во се люди ваши, сколько их у нас“» [Посольские книги, 1995, с. 294]. Обратим внимание на то, что здесь горные люди, во-первых, названы «казанскими людьми», а во-вторых, о них казанцам говорят, что они «ваши», т.е. подчиненные Казани. Следовательно, приведенные В.Д.Димитриевым цитаты не убеждают в том, что горные люди сумели самостоятельно выйти из подчинения Казани, они позволяют говорить только о существовании антикрымских и промосковских настроений на Горной стороне.
Имеются доказательства и того, что вплоть до мая 1551 г., пока не произошло очередное вторжение русских войск, татарские феодалы, а значит, и представители ханской администрации оставались на Горной стороне. Сооружение Свияжской крепости и присутствие крупного воинского контингента содействовали тому, что настроения основной массы местного населения окончательно склонились в пользу России. «Казанский летописец» сообщает, будто «старейшины и сотники горния черемисы» пришли с дарами и с челобитьем уже на третий день после начала строительства, т.е. 26 мая, и известили, что татарские князья и мурзы оставили их и ушли «в Казань во осаждение» [Казанская, 1954, с. 88]. Убежав в Казань, татарские феодалы не могли уже оказывать влияние на колеблющуюся часть населения, чем облегчили переход его на сторону России. Комментируя это сообщение,
В.Д.Димитриев объясняет, что татарские феодалы, возможно, «убежали в Казань еще в 1546 г., — во время восстания народов Горной сто¬


178
А.Г.Бахтин
роны» [Димитриев, 2001, с. 56]. Однако в этом можно усомниться. В «Казанском летописце» ясно написано, что князья и мурзы ушли «в Казань во осаждение», т.е. в связи с приходом русских войск. Горные люди никогда осады Казани не производили, не располагали они для этого и достаточным военным потенциалом. Никакого русского похода на Казань в 1546 г. не было, и, следовательно, нужды бежать «во осаждение» у татарских феодалов не могло быть. Сомнительно, что они сидели «во осаждении» непрерывно пять лет с 1546 г., даже тогда, когда русских войск в пределах ханства не было.
«Горние же люди, видев то, что город царя православного стал в их земле, и почаша ко царю (здесь: Шах-Али. — А.Б.) и воеводам приез- жати, и бита челом, чтобы их государь (Иван IV. — А.Б.) пожаловал гнев свой отдал; а велел бы им быти у Свияжского города и воевати их не велел» [ПСРЛ, т. XIII, с. 164, 466; ПСРЛ, т. XXIX, с. 61-62; Татищев, 1966, с. 173; Царственная, 1769, с. 170]. В «Степенной книге» сообщается, что жившие в окрестностях строящегося города «горнии люди начаша присягати и град делати помагаху, хлеб же и мед и скот и всякую потребу во град привожаху» [ПСРЛ, т. XXI, с. 641].
На новое освещение обстоятельств вхождения горных марийцев в состав Русского государства претендует историк из Йошкар-Олы
С.К.Свечников. Ссылаясь на австрийского ученого А.Каппелера, он утверждает, будто «горные люди полагали, что они дали присягу московскому государю не как своему непосредственному правителю, а как сюзерену Шах-Али» и поэтому «они считали, что отторжение Горной стороны от Казанского ханства осуществлено временно, пока казанским ханом не станет московский ставленник» [Свечников, 2001, с. 35]. В этом вопросе необходимо разобраться.
Сообщение об удачных действиях русских войск и возведении новой крепости, а также челобитье горных людей («а горние люди государю хотят служити») были направлены в Москву с касимовским князем Шабасом Шамовым и боярином И.Ф.Шишкиным. На то, что горные люди осознавали всю серьезность происходящего, указывает их повторное челобитье. Они от «всее Горние стороны» снова били челом воеводам и Шах-Али, прося разрешение на поездку их делегации в Москву для непосредственного челобитья Ивану IV. При очевидной неизбежности включения Горной стороны в состав России местные старейшины посчитали необходимым обговорить с русским царем условия этого акта. Разрешение было получено, и их делегация во главе с Магметом Бозубовым и Ахкубеком Тогаевым в сопровождении Г.С.Плещеева выехала в Москву.


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
179
Там «Магмет с товарищи государю били челом ото всее Горние стороны, от князей и мурз и сотных князей и десятных и чювашей и черемися и казаков, чтобы им государь гнев свой отдал, а велел бы у Свияжьского города быти; и правду государю на том по своей вере дают, что им от государя и их детем неотступным быти и к Казани от Свияжскаго города никак не отложитися; и пожаловал бы их государь, в ясакех полегчил и дал бы им жалованную свою грамоту, как им вперед быть».
Как видно из содержания челобитья, горные люди осознавали свой переход в российское подданство. В период средневековья отнюдь не границы определяли принадлежность к государству, а в первую очередь уплата налогов (дани — отсюда «подданство»). Характерно, что горные люди не только соглашались платить ясак в Москву, но и договаривались с царем об изменении размера ясака. Если даже предположить, что у горных людей сохранялись какие-то неясности в отношении будущего статуса их территорий, то надо думать, что приказные дьяки и подьячие дали им необходимые разъяснения, и переговоры велись о прямом вхождении Горной стороны в состав России. Даже совершая челобитье Шах-Али и воеводам, горные люди тем не менее испрашивали жалованье у русского царя.
Царское правительство на этот раз оценило значение обращения горных людей. «Государь их пожаловал, гнев свой им отдал и воевати их не велел и взял их к своему Свияжскому городу; и дал им грамоту жалованную з золотою печатию, а ясакы им отдал на три годы; да Магмета с таварыщи пожаловал великим жалованьем, шубами и деньгами». Следовательно, делегаты смогли получить от русского царя значительно больше, чем рассчитывали. Но Иван IV потребовал от горных людей «государю царю и великому князю служить и хотети во всем добра, и от города от Свияжского неотступным быти, и дани и оброкы черным людем всякые платить, как их государь пожалует и как прежним царем платили, а полону им руского никак у собя не держать, весь освобожати». На этих условиях в конце июня 1551 г. «воеводы горных людей, князей и мурз и сотных князей и десятных и чювашу и черемису и мордву и можаров и тарханов привели к правде» [ПСРЛ, т. XIII, с. 164-165,466-467; Татищев, 1966, с. 173-174].
Таким образом, можно определенно заключить, что на переговорах в июне 1551 г. речь шла о переходе Горной стороны в российское подданство. Горные люди должны были служить и платить ясак русскому государю и подчиняться царской администрации в Свияжске. Участие Шах-Али в этих событиях было весьма незначительным, он


180
А.Г. Бахтин
выполнял лишь декоративную роль воеводы и в переговорах не участвовал. Показательно, что только в августе он узнал о переходе Горной стороны к России и только тогда выразил неудовольствие. Исключение Шах-Али из переговорного процесса определенно показывает, что в Москве рассматривали только вопрос о непосредственном подчинении Горной стороны русскому государю.
Судя по летописным известиям, инициаторами челобитья были горные марийцы и чуваши, присягу же принимали также мордва и местные татары. Среди последних было немало тех, кто оппозиционно относился к существовавшему в Казани режиму. В одном из чувашских преданий рассказывается, что еще в декабре 1546 г., во время переговоров в Москве, сотник Анчик уверял русских бояр, будто «и татары будут рады русским, потому что и между ними есть много недовольных ханом за то, что его слуги, богатыри-воины, разбойничают над всеми» [Димитриев, 1983, с. 62].
Однако в Москве имели богатый и разнообразный опыт взаимоотношений с народами Среднего Поволжья и опасались коварного предательства. Необходимо было принять меры к закреплению новых подданных за русским государем. С этой целью решили испытать горных людей на верность. Им было заявлено: «Правду есте государю учинили, пойдите же, покажите свою правду государю, воюйте его недруга». Горные марийцы и чуваши собрались в большой отряд и двинулись на Казань. Вместе с ними воеводы послали своих наблюдателей Петра Турова и Алексея Ершева. С военной точки зрения операция была неудачна. Когда отряд подошел к Казани, «вышли к ним все казанские люди крымцы и казанцы; да с ними билися крепко, и от обоих падоша. Казанцы ж вывезли на них из города пушки и пищали, да учали на них стреляти; и горние люди чуваша и черемиса дрогнули и побежали; и убили у них казанцы человек со сто, а с пятьдесят живых поймали» [ПСРЛ, т. XIII, с. 165, 466-467; ПСРЛ, т. XXIX, с. 62; Татищев, 1966, с. 174; Царственная, 1769, с. 174]. Однако поход продемонстрировал желание народов Горной стороны на деле служить русскому государю.
Следующей мерой, призванной закрепить население Горной стороны за Россией, стали одаривание или подкуп местной знати. Летопись об этом повествует так: «Горние же люди ездили ко государю во все лето человек по пяти сот и по шти сот; а государь их пожаловал великим жалованием, кормил и поил у себя за столом. Князей и мурз и сотных казаков жаловал шубами с бархаты; а иным чуваше и черемисе камчаты и отласныя; а молодым однорядки, и сукна, и шубы


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
181
бельи; а всех государь пожаловал доспехи и коньми, и деньгами». Такая небывалая царская щедрость вызвала всеобщее удивление среди московского люда. Даже летописец не удержался от восклицания: «А государево жалование к ним не оскудевает, но паче государь придавливает: многое множество роздаваше, паче же своих воинов жа- луючи. В прежних бо летописцех таковых расходов не пишет, каково государь жалование к своим и ко всем приходящим показует». Умело проведенная работа русского правительства скоро дала свои первые результаты. Горные люди «прямить почали: и служите правдою, и на Луговую сторону ходите воевати, и языков добывати» [ПСРЛ, т. XIII, с. 165-166,466-467; ПСРЛ, т. XXIX, с. 63; Татищев, 1966, с. 174; Царственная, 1769, с. 174-175].
В.Д.Димитриев полагает, что невозможно называть подкупом вручение горным людям наград за мирное вхождение в состав России [Димитриев, 2001, с. 60]. Однако практика одаривания русским правительством татарской, ногайской и иной знати восточных народов хорошо известна; она была призвана обеспечить службу и верность. Щедрость, с какой одаривались горные люди, свидетельствует о стремлении правительства привлечь только что вошедшую в подданство местную знать на свою сторону. Любое необычно щедрое единовременное одаривание кого-либо от лица власти является открытым или скрытым подкупом. Только не нужно этот факт абсолютизировать и видеть в нем единственную причину перехода горных людей на сторону России, как это делается некоторыми историками (см., например, [Алишев, 1975, с. 172, 185; Изоркин, 1997, с. 127-137; Мифтахов, Му- хамадеева, 1995; Рашитов, 2001, с. 110; Свечников, 2001, с. 38; Тагиров, 2000, с. 122]). Это было лишь одно из средств, причем не главное, по закреплению новых территорий за Русским государством.
Таким образом, летняя кампания 1551 г. завершилась удачно для Русского государства. Успех превзошел ожидания. Удалось не только поставить на Горной стороне новую крепость, которая стала служить базой для дальнейшего наступления на Казань, разорить казанский посад и ближайшие к Волге, Каме и Вятке селения, блокировать центр ханства, но и мирно включить всю Горную сторону в состав России.
Татарские историки обычно отрицают роль народов Горной стороны в присоединении к России, представляя их только как объект воздействия русской политики. В.Д.Димитриев, напротив, преувеличивает активность горных людей, абсолютизируя положение о «мирном, по челобитью» присоединении Чувашии к России [Димитриев, 2001].


182
А. Г. Бахтин
Полагаю, что допустимо говорить о существовании всего лишь тенденции к мирному присоединению, но наряду с этим следует учитывать, что нити, связывавшие Горную сторону с Казанью, еще не были порваны. Присоединение Горной стороны к России было сложным и противоречивым событием. Отторжение части территории от единого государства не могло произойти безболезненно. Население относилось к данному факту неоднозначно: имелись как сторонники, так и противники присоединения, основная же масса, очевидно, колебалась и пребывала в нерешительности. Горные люди наиболее страдали от затянувшейся войны и не получали при этом действенной защиты из Казани. Как только обозначился явный перевес сил в пользу России, основная масса населения склонилась в сторону России. Поэтому присоединение Горной стороны к России произошло хотя и мирно, но отнюдь не добровольно, а вынужденно, под воздействием внешних обстоятельств.
Челобитье горных людей с просьбой о принятии их в подданство последовало лишь после введения на Горную сторону значительного контингента русских войск и начала строительства Свияжской крепости. На начавшихся вскоре в Казани мирных переговорах русские дипломаты заявляли, что Горную сторону государь «божиим милосердием да саблею взял до их челобития» [ПСРЛ, т. XIII, с. 167, 468], т.е. указывали на первенствующее значение военной силы в процессе присоединения. Еще более верно охарактеризовал ситуацию А.М.Курбский, подчеркнув, что горные люди «хотяще и не хотяще, покоришася» русскому царю [Сказания, 1833, с. 19]. В.Д.Димитриев полагает, что в данном случае князь имел в виду только проживавшее вблизи Свияжска татарское население. Жившие у русской границы чуваши и горные марийцы действительно могли радоваться приходу русских войск, в то время как население бассейна Свияги, где было немало татар, относилось к русским настороженно и даже враждебно. Это подтверждает сложный и противоречивый характер присоединения Горной стороны к России.
Отдельные чувашские историки выражают сомнение в агрессии Казанского ханства, осуждают завоевательную политику Московского государства. Они пишут о смене татарского гнета над чувашами русским гнетом, категорически отрицая мирный характер вхождения Горной стороны в состав России и утверждая, что это было жестокое завоевание, а чуваши и русские всегда были врагами. Россия якобы вела войны только «для покорения слабых народов». Политика казанских феодалов при этом оправдывается, пишут даже о дружбе и кровном родстве татар с чувашами. Исторические факты такими авторами


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
183
или замалчиваются, или искажаются, а в ряде случаев, очевидно, вообще остаются для них неизвестными (см., например, [Иванов, 1998, с. 76, 77; Изоркин, 1997, с. 127-137; Погодин, 1993, с. 20]).
Вполне определенно можно сказать, что вооруженного завоевания Горной стороны не было, активные действия русских лишь ускорили наметившийся процесс мирного вхождения местных народов в состав России. В «Летописчике» Игнатия Зайцева, составленном в 1555/56 г., отмечается, что «горняя черемиса мирна заложилася за великого князя в лето 7059 июня (1551), как поставили город на Свияге» [Тихомиров, 1950, с. 18]. Юридическое вхождение Горной стороны в состав Русского государства произошло в конце июня 1551 г., после переговоров в Москве и приведения населения к присяге.
Ставя под сомнение факт мирного признания населением Горной стороны власти русского царя, С.К.Свечников полагает, что «в 1551 г. к присяге были приведены представители далеко не всех сотен и улусов Горой стороны», а лишь проживавшие вблизи Свияжска; «процедура вхождения горных людей в состав России» растянулась во времени. На этом основании он предлагает датировать завершение юридического оформления подданства и фактического вхождения в состав Русского государства горных марийцев, чувашей и татар Горной стороны летом 1552 г. [Свечников, 2001, с. 36, 37]. Однако такая трактовка не может быть принята. Для пересмотра даты присоединения Горной стороны к Русскому государству нет документальных оснований. Население Горной стороны было не только приведено к присяге в 1551 г., но, по свидетельству «Казанского летописца», даже переписано: «И посла царь в улусы писари, и отписаша их 12 000 луков гораздых стрельцов, кроме мала и стара, не возраславо юноши, ни стара мужа не написоваху тех луков» [Казанская, 1954, с. 88].
Объявление Горной стороны российской территорией стало неожиданным для казанцев и вызвало их особое неудовольствие. Условия мирного договора, продиктованные русскими, были весьма жесткими. Казанская знать, а под ее давлением и сам хан Шах-Али, царствовавший в Казани в августе 1551 — марте 1552 г., стали настоятельно требовать возвращения отторгнутой территории: «И они все стали о Горней стороне говорить, что тово им учинити не мощно, что земля разделить». На это бояре «по государеву приказу отмолвили, что тому делу инако не быть, что государю бог дал, то ся ему не поступить». Так и не добившись никаких уступок, казанцы с большой неохотой вынуждены были принять условия мирного договора. Летописец замечает, что «к правде пошли все люди казанскые, по сту человек и по двесте и по триста, а не вдруг».


184
Л.Г.Бахтин
В сентябре 1551 г. казанская знать вновь возвратилась к этому вопросу, попытавшись склонить русское правительство к компромиссу. Соглашаясь признать переход Горной стороны под власть русского государя, она настаивала, чтобы он хотя бы «придал ясаков з Горние стороны». Однако и на это последовал решительный отказ. Иван IV рассчитывал не только оставить за Россией стратегически важный плацдарм, позволявший держать под контролем все Поволжье, но и ослабить этим Казанское ханство экономически, лишив его основных финансовых поступлений. Это неизбежно усилило бы зависимость ханства от России и обеспечило безопасность восточных границ. Казанским послам было категорически заявлено, что государю с «Горние стороны х Казани ни одной денги не отдавывати» [ПСРЛ, т. XIII, с. 167-172, 468-472].
Казань не участвовала в переговорном процессе о судьбе Горной стороны, поэтому нет оснований относить переход Горной стороны под власть Русского государства к августу-сентябрю 1551 г., когда приносили присягу казанцы, — они вынуждены были лишь признать свершившийся факт.
Касаясь вопроса о характере присоединения горных людей к России, С.К.Свечников заявляет, что события весны и лета 1552 г., когда на Горной стороне произошло восстание против русских, «снимают все вопросы». Придавая исключительно завышенное значение этому восстанию, он заключает, что «горные марийцы и остальное население Горной стороны были включены в состав Русского государства насильственным путем» [Свечников, 2001, с. 37].
Действительно, население Горной стороны относилось к факту вхождения в состав России неоднозначно. Поэтому когда русское военное присутствие на Горной стороне ослабло, часть населения под влиянием казанской пропаганды подняла восстание. По мнению М.Н.Тихоми- рова, «главная роль в этом восстании горных людей принадлежала татарам» [Тихомиров, 1973, с. ИЗ]. Следует добавить, что в восстании, видимо, приняла участие и какая-то часть чувашей, живших по Цивили. Однако выступление не стало всеобщим, повсеместным и продолжительным. Признавая это, С.К.Свечников тем не менее находит объяснение данному очевидному факту исключительно в том, что горные люди не располагали значительными военными силами, не имели надежных фортификационных сооружений и не получали помощи с Левобережья, т.е. причины неудачи восстания на Правобережье были чисто внешними: имей горные люди больше сил и поддержку, они могли бы все как один подняться против русских завоевателей.


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XV1 вв.
185
С.К.Свечников хотя и признает контакты местного населения с русскими и постепенное ослабление связей с Казанью, вместе с тем игнорирует наличие предпосылок для объединения с Русским государством, заинтересованность самого марийского, чувашского, мордовского и частично татарского населения в прекращении войны. Отказ горных марийцев от дальнейшего сопротивления во время «Черемисской войны» (антироссийского движения 1552-1557 гг.) он видит преимущественно в том, что они убедились «в бесперспективности дальнейшего сопротивления» из-за уязвимости их территории и многочисленных привилегий и даров, данных русским царем. Весьма противоречивым и непоследовательным представляется вывод С.К.Свеч- никова о характере присоединения Горной стороны к России, сделанный им в одной из недавних работ: «Фактически это было насильственное присоединение, но без сопротивления и при определенном содействии захватчикам со стороны местного населения» [Свечников, 2002, с. 17, 20]. Получается, что горные люди помогли завоевателям насильственно захватить самих себя.
Крушение очередной попытки установления над Казанским ханством протектората и провал мирного присоединения его к Русскому государству, возобновление по инициативе казанской стороны военных действий поставили русское правительство перед необходимостью окончательного и радикального решения «казанского вопроса». В апреле 1552 г. в Москве состоялось совещание Ивана IV с боярами «о своем походе х Казани», на котором было решено предпринять его немедленно, не дожидаясь зимы. 16 июня многочисленная русская рать во главе с царем выступила в поход на Казань. 4 августа она достигла Суры, где была встречена свияжскими воеводами. Они сообщили, что с помощью присланных подкреплений удалось подавить восстание на Горной стороне.
Среди встречавших присутствовали «горние люди Янтуду мырза да Бузкей, да Кудабердей с товарыщи». Они и их люди не участвовали в восстании, но опасались, что царь в наказание отдаст приказ о разорении Горной стороны. Однако «горных людей государь ести звал да удоволив их и словом пожаловал, вины им отдал и отпустил в Свиаз- ской город, а велел на реках мосты мостить и тесные места чистити по дорозе». Несколькими днями позже царя встречали уже представители горных людей, участвовавших в восстании. Они «били челом о своем отступлении» и оправдывались тем, что «страхом от государя отступили, что их воевали казанцы». И этих посланцев «государь пожаловал», простил и пригласил к себе за стол. Отпуская их, Иван IV


186
А.Г.Бахтин
указал «им готовым быти с собою, государем, на Казань». Горные люди выразили желание служить русскому царю [ПСРЛ, т. XIII, с. 200, 496].
Жители Горной стороны расширяли и расчищали дороги и «на всех реках мосты мостили». Участник похода князь А.М.Курбский позднее вспоминал, что встречавшие их чуваши и черемисы «ра- дующеся цареву пришествию». Испытывавшим потребность в продовольствии русским воинам они продавали, а иногда и дарили хлеб, фрукты и скот. «Черемисский же хлеб сладостнейший, паче драгоценных калачей, обретеся»,— с восхищением вспоминал князь через много лет [Сказания, 1833, с. 18-19] (см. также [Димитриев, 1983, с. 71-77]). Но только поставкой продовольствия и ремонтом дорог и мостов помощь местного населения не ограничилась. Горные люди сопровождали войско Ивана IV в качестве проводников, 4000 воинов из горных марийцев, чувашей и, возможно, мордвы и татар влились в один из полков [ПСРЛ, т. XIII, с. 200]. Они принимали участие в боях за Казань, а во время восстания левобережных марийцев, татар и удмуртов 1552-1557 гг. сражались на стороне правительственных войск, что явилось одной из причин провала попытки восстановления ханства.
Таким образом, присоединение Горной стороны к Русскому государству состоялось в июне 1551 г. Оно было подготовлено ослаблением ее связей с Казанью и другими предпосылками, поэтому оказалось мирным, но с учетом военного давления носило вынужденный характер. Переход Горной стороны к России предопределил дальнейшую судьбу Казанского ханства и положил начало вхождению всего Поволжья и Приуралья в состав России.
Абилов, 1979—Абилов Ш.Ш. Идеи социальной утопии в наследии татарских мыслителей периода средневековья // Из истории татарской общественной мысли. Казань, 1979.
Айплатов, 1967 — Айплатов Г.Н. Навеки с тобой, Россия: О присоединении Марийского края к Русскому государству. Йошкар-Ола, 1967.
Алишев, 1975 — Алишев С.Х. Присоединение народов Среднего Поволжья к Русскому государству // Татария в прошлом и настоящем. Казань, 1975.
Герберштейн, 1988 — Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.
Гусев, 1950 — Гусев Т.Г. Присоединение Чувашии к Русскому государству // Записки Чувашского НИИ. Вып. 4. Чебоксары, 1950.
Димитриев, 1976 —Димитриев В.Д. Навеки с русским народом. Чебоксары, 1976.
Димитриев, 1977 —Димитриев В.Д. Добровольное вхождение Чувашии в состав Русского государства // 425-летие добровольного вхождения Чувашии в состав России. Чебоксары, 1977 (Тр. Чувашского НИИ. Вып. 17).


Горная сторона в системе русско-казанских отношений XV-XVI вв.
187
Димитриев, 1983—Димитриев В.Д. Чувашские исторические предания. Ч. 1. Чебоксары, 1983.
Димитриев, 1986—Димитриев ВД. Чувашия в эпоху феодализма (XVI— начало XIX в.). Чебоксары, 1986.
Димитриев, 2001 —Димитриев ВД. Правда о предпосылках и процессе мирного, по челобитью, присоединения Чувашии к России // Известия Национальной Академии наук и искусств Чувашской Республики. Чебоксары, 2001, № 1.
Документы, 1940 — Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Т. 1.4. 1. 1. Саранск, 1940.
Древняя, 1791а — Древняя российская вивлиофика. Ч. 17. М., 1791.
Древняя, 17916 — Древняя российская вивлиофика. Ч. 18. М., 1791.
Зимин, 1950— Зимин А. А. Краткие летописцы XV-XVI вв. // Исторический архив. Т. 5. М.;Л., 1950.
Иванов, 1998 — Иванов В.П. Чувашский этнос: Проблемы истории и этнографии. Чебоксары, 1998.
Изоркин, 1997 — Изоркин А.В. Сказка о «добровольном вхождении» Чувашии в состав Русского государства // Лик Чувашии. Чебоксары, 1997, № 2.
История, 1979 — История Мордовской АССР. Т. 1. Саранск, 1979.
История, 1988 — История Казани. Кн. 1. Казань, 1988.
Казанская, 1954 — Казанская история. М.; Л., 1954.
Катанов, 1899 — Катаное Н.Ф. Исторические песни казанских татар // Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Т. XV. Вып. 3. Казань, 1899.
Катанов, Покровский, 1905— Катанов Н.Ф., Покровский И.М. Отрывок из одной татарской летописи о Казани и Казанском ханстве. Казань, 1905.
Каховский, 1977 — Каховский В.Ф. О ранних русско-чувашских исторических связях (до середины XVI в.) // Вопросы истории Чувашии. Чебоксары, 1977 (Тр. Чувашского НИИ. Вып. 73).
Кизилов, 1984 — Кизилов Ю.А. Земли и народы России в XIII-XV вв. М., 1984.
Мифтахов, Мухамадеева, 1995 — Мифтахов 3.3., МухамадееваД.Ш. История Татарстана и татарского народа. Ч. 1. Казань, 1995.
Михайлов, 1972 — Михайлов С.М. Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов. Чебоксары, 1972.
Михайлов, 1986 — Михайлов Е.П. Золотоордынский и казанскоханский периоды истории Чувашии по археологическим данным // Исследования по истории Чувашии периода феодализма. Чебоксары, 1986.
Мухамедьяров, 1962— Мухамедъяров Ш.Ф. К вопросу о положении крестьянства в Казанском ханстве // Ученые записки Казанского государственного университета. Т. 122. Кн. 2. Казань, 1962.
Нижегородские марийцы, 1994 — Нижегородские марийцы. Йошкар-Ола, 1994.
Нижегородские предания, 1971 — Нижегородские предания и легенды. Горький, 1971.
Погодин, 1993 — Погодин Е.П. О написании «Истории чувашского народа» // История Чувашии: проблемы и задачи изучения. Чебоксары, 1993.
Полубояринова, 1978 — Полубояринова М.Д. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978.
Послания, 1951 — Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951.
Посольские книги, 1995— Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1549 гг. Махачкала, 1995.
Продолжение, 1793 — Продолжение древней российской вивлиофики. Ч. 8. СПб., 1793.


188
А. Г. Бахтин
Разрядная, 1977 — Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. 1.4. 2. М., 1977.
Рашитов, 2001 —Рашитов Ф.А. История татарского народа. Саратов, 2001.
Сборник, 1884 — Сборник Русского исторического общества. Т. 41. СПб., 1884.
Свечников, 2001 — Свечников С.К. Вхождение горных марийцев в состав Русского государства // Актуальные проблемы истории и литературы. Йошкар-Ола, 2001.
Свечников, 2002 — Свечников С.К. Присоединение Марийского края к Русскому государству. Казань, 2002.
Сказания, 1833 — Сказания князя Курбского. Ч. 1. СПб., 1833.
Современная, 1997 — Современная Чувашия. Чебоксары, 1997.
Тагиров, 2000— Тагиров И.Р. История национальной государственности татарского народа и Татарстана. Казань, 2000.
Татищев, 1966 — Татищев В.Н. История Российская. Т. 6. М.; Л., 1966.
Тихомиров, 1950— Тихомиров М.Н. Краткие летописцы XV-XV1 вв. // Исторический архив. Т. 5. М.; Л., 1950.
Тихомиров, 1962 — Тихомиров М.Н. Россия в XVI в. М., 1962.
Тихомиров, 1973— Тихомиров М.Н. Российское государство XV-XVI1 веков. М., 1973.
Царственная, 1769 — Царственная книга. СПб., 1769.
Четкарев, 1955 — Четкарев К.А. Марийское предание об Акпарсе. Из истории покорения Казани Иваном Грозным // Ученые записки Марийского НИИ. Вып. 7. Йошкар-Ола, 1955.
Чувашия, 2000 — Чувашия: по городам и весям. Чебоксары, 2000.
Шмидт, 1951 — Шмидт С.О. Продолжение Хронографа редакции 1512 года // Исторический архив. Т. 7. М., 1951.
Шмидт, 1954 — Шмидт С.О. Предпосылки и первые годы «Казанской войны» (1545— 1549 гг.) // Тр. Московского государственного историко-архивного института. Т. 6. М., 1954.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей (т. IV. СПб., 1848; т. XI. М., 1965; т. XIII. М., 1965; т. XV. М., 1963; т. XVIII. СПб., 1913; т. XX, ч. 2. СПб, 1914; т. XXI. СПб, 1908; т. XXII, ч. 1. СПб, 1911; т. XXV. М.; Л, 1949; т. XXVIII. М.; Л, 1963; т. XXIX. М„ 1965; т. XXXIV. М„ 1978).


А.В.БЕЛЯКОВ
(Рязань)
Касимовский иарь Араслан Алеевич и православное население его удела
Судьба Касимовского царства, существовавшего в XV-XVII вв. на территории Мещеры с центром в городе Касимове, является одной из ярких страниц в истории России. Возникшее всего в 200 километрах от Москвы, оно достаточно быстро стало терять атрибуты независимости и сокращаться территориально. В августе 1508 г. отдельно упоминаются городецкие (касимовские) татары [Разрядная книга, 1966, с. 41]; в сентябре 1555 г. впервые из их числа выделяются люди касимовского царя [Разрядная книга, 1966, с. 148]; с 1542/43 г. в Касимове упоминаются воеводы-окольничие [Разрядная книга, 1966, с. 104, 125, 152, 160, 213]; с 1577 г. и до конца XVI в. в городе имелись только осадные головы [Памятники, 1978, с. 119; Разрядная книга, 1966, с. 436, 486, 494, 505, 514; Труды, 1888, с. 61, 62]. Осенью 1585 г. в Касимовский уезд посылаются полковые воеводы [Разрядная книга, 1966, с. 374]; до этого они стояли только в Муроме и в Мещерском уезде.
Факт существования Касимовского царства стал дипломатическим аргументом в диалоге Москвы вначале с Казанью, а затем с Бахчисараем и Стамбулом: «Вере магометанской нет нигде тесноты в России: в Касимове— мечети, владеет там магометанин Мустафалей» [Соловьев, 1989, с. 262]. К середине XVI в. в Касимове сложились две параллельные системы власти, которые олицетворялись, с одной стороны, воеводой, стоявшим во главе уезда, с другой— касимовским царем, управлявшим татарами. Однако царь оказался фактически низведенным до положения служилого князя: за пожалование землей, пра-
© А.В.Беляков, 2003


190
А. В.Беляков
вом сбора оброков и пошлин он был обязан содержать определенное число татар. При этом из-за своего высокого титула он находился под более пристальным правительственным надзором.
В настоящей статье мы попытаемся определить порядок взаимоотношений правителей Касимовского царства и подведомственного им населения — в первую очередь православного.
Архивы касимовских царей и воевод не дошли до нас. В Москве документы, касающиеся Касимова и Касимовского царства, хранились в ряде центральных приказов, в разное время ведавших данной территорией на протяжении XVI-XVII вв. Не позднее 1587 г., когда умер царь Мустафапей (Мустафа-Али), таким приказом стал Казанский Дворец. В 1619/20 г. по челобитью царя Араслана (Арслана) Алеевича «всякие касимовские дела» было велено ведать в Посольском приказе [РГАДА, ф. 141, on. 1, 1625 г., д. 20, л. 1), а в подчинении Казанского Дворца оставили только служилых людей Касимова [РГАДА, ф. 141, on. 1, 1622 г., д. 8, л. 45, 46]. После смерти Араслана Алеевича (1626 г.) царевичем был назначен его малолетний сын Сеит- Бурхан. При этом на московского царя отписали кабаки в Касимове и Елатьме, а также касимовский посад [РГАДА, ф. 138, оп. 2, д. 2, л. 9]. Есть данные о том, что по указу от 27 мая 1636 г. по челобитью царевича ему отдали доходы от елатомского кабака и, очевидно, от касимовских кабаков и посада. До тех пор доходы шли в Посольский приказ и частично тратились на содержание «кормовых» татар царя Араслана [РГАДА, ф. 137, on. 1, Романов, № 1, л. 61 об.].
Возможна и несколько иная датировка данного пожалования. В писцовой книге г. Касимова 1627 г., составленной писцом П.С.Воейко- вым, имеется следующее упоминание: «На Елатьме на посаде кабак... и владеет тем кабаком царь Арслан по государеве Цареве и великаго князя Михаила Федоровича всея России грамоте с 128 году по свою смерть, по 134-м году апреля по 24 число (по-видимому, дата смерти царя Араслана. — А.Б.), и с 134-го тем кабаком владел сын его, касимовский царевич Сеит-Бурхан, по 136 год, а в 136-м тот елатомский кабак... отдан в откуп великаго государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московскаго и всея России крестьянину Левке Кастри- кину с товарищи» [Шишкин, 1999, с. 96-97].
Таким образом, с 24 апреля 1626 г. на протяжении какого-то времени елатомский кабак, а также, по-видимому, кабак и посад в Касимове принадлежали Сеит-Бурхану. С 1653/54 по 1669/70 г. доходы от елатомского и касимовского кабаков шли в Посольский приказ. В 1669/70 г. они были переданы в Казанский Дворец. 29 или 30 июня


Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 191
1681 г., после смерти Фатимы-Султан, последней правительницы царства, на царя Федора Алексеевича отписали касимовский посад, таможню и иные доходы, «что к посаду изстари належит». Теперь они перешли в ведомство Большого Дворца [РГАДА, ф. 159, оп. 2, д. 2993, л. 9-12]. С.А.Белокуров утверждает, что касимовский царевич «ведался» в Посольском приказе до 1652 г. [Белокуров, 1906, с. 37].
Степень сохранности архивов названных приказов — Посольского, Казанского Дворца и Большого Дворца — неодинакова. Наибольшую информативность имеют документы архива Посольского приказа, хотя и в них сообщения зачастую неполны и случайны. Но даже эти отрывочные данные позволяют сделать некоторые наблюдения о взаимоотношениях царя Араслана и подведомственного ему православного населения.
Араслан Алеевич доводился внуком сибирскому хану Кучуму. 20 августа 1598 г. на реке Оби он, Араслан, был взят в плен царским воеводой Андреем Воейковым. О первых годах его пребывания в России ничего не известно. В ноябре 1612 г. Араслан Алеевич упоминается в Ярославле и Белоозере, а в декабре — в Вологде [Вельяминов- Зернов, 1866, с. 2-6]. После воцарения Михаила Федоровича в 1613 г. одной из главных задач, вставших перед новым правительством, являлось восстановление единой системы центрального и местного управления; для этого в основном использовалась административная практика, сложившаяся до Смуты. На рубеже 1613-1614 гг. было принято решение о назначении нового касимовского царя. При рассмотрении возможных претендентов на его престол выбор пал на Араслана Алеевича. По-видимому, немаловажную роль сыграло участие татарского аристократа во втором Ополчении и уверенность в его преданности новой династии.
6 марта 1614 г. Араслан Алеевич получил из приказа Казанского Дворца жалованную грамоту «за красной печатью» на Касимовское царство с указанием земельных владений и феодальных привилегий — «чем пожалован был наперед сево касимовский царь Ураз Маг- мет» (правил в 1600-1610) [РГАДА, ф. 141, on. 1, 1622 г., д. 8, л. 50, 57, 130]. В Дворцовых разрядах это пожалование датируется иначе: «Того же месяца августа 7122 г. (1614 г.— А.Б.) в 6 день государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии пожаловал, велел учинить на Касимове городе царем сибирского царевича Арслана Алеевича» [Дворцовые разряды, 1850, с. 141-142].
Царю принадлежали поместья в Касимовском и Елатомском уездах, а также Старый посад и кабак в Касимове. Села и деревни дава¬


192
А. В. Беляков
лись в поместья и являлись материальным обеспечением титула; из них, в частности, шло содержание «кормовым татарам» двора касимовского царя. Таким образом, по отношению к православному населению Араслан Алеевич являлся кормленщиком, а для татар — феодальным государем. При этом земельные пожалования татарам давались московским царем.
С 1615 по 1622 г. царь Араслан предпринимал постоянные усилия по увеличению своих доходов и судебных привилегий. Это затрагивало непосредственные интересы местного православного населения — русских людей, крещеных татар и местных финских племен.
По жалованной грамоте, данной 6 марта 1614 г., право суда над касимовскими мурзами и князьями, а также татарами царева двора, «как кому лучитца чево искати меж себя», принадлежало воеводе и приказным людям Арасалана Алеевича; судебные пошлины должны были взиматься на царя Араслана; делами же между касимовцами и жителями иных городов и уездов поручалось ведать воеводе, а судебные пошлины по этим делам надлежало собирать на московского государя. В 1614/15 г. Араслан Алеевич приезжает в Касимов знакомиться со своими новыми владениями. Тогда же он бьет челом Михаилу Федоровичу: «При прежних де касимовских царех касимовские воеводы и приказные люди татар не суживали, а сидели де в суде их люди, кому он (касимовский царь.— А.Б.) прикажет». 3 апреля 1615 г. челобитную удовлетворили— всех касимовских татар было велено судить «во всем царя араслановым людем, кому (Араслан. —А.Б.) прикажет»1.
21 июня касимовский воевода князь С.Г.Звенигородский прислал к Михаилу Федоровичу грамоту, в которой утверждал, что «при прежних де государех касимовских татар и посацких, и всяких русских и проезжих людей суживали воеводы, а с воеводами сиживали в суде касимовских царей приказные люди по одному человеку для пошлин, что збирали пошлинные деньги на прежних на касимовских царей». В этой же грамоте воевода обвиняет царя Араслана в притеснениях принадлежащих ему (царю) православных людей: «А дают за латышей за некрещеных женок руских насилством, и в свою их веру приводят, и бусурманят» [Беляков, 2001, с. 32-33]1  2.
1 Здесь и ниже цитаты из источников, приводимые без ссылок на архивные подлинники документов, цитируются по нашей работе [Беляков, 2001].
2 Под Касимовом протекает река Курша, на которой еще в 70-х годах XX в. стояло одноименное село. Его жителей, как и жителей окрестных населенных пунктов, издавна именовали «литвой», «литвой головастой», «литвой некрещеной». Ряд исследователей связывают данный гидроним с названием древнебалтийского племени курши


Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 193
15 августа 1615 г. дело по данной грамоте слушалось в Боярской Думе. Бояре приговорили: в компетенции суда Араслана Алеевича оставить татар царева двора и русских, «которые ему даны»; дела против царевых людей ведать воеводе; при этом если «царев человек» не захочет отвечать перед воеводой, то дело подлежит рассмотрению в Москве; суд над служилыми татарами находится в компетенции воеводы, однако пошлины с этих судебных дел следует собирать на касимовского царя, и для этого на суде должен присутствовать человек Араслана Алеевича. 20 августа грамоту с этим решением отослали в Касимов к воеводе. Но в ней имеются и дополнения: дела между русскими людьми иных волостей и уездов и касимовцами (в том числе и служилыми татарами), находящимися вне компетенции касимовского царя, ведать воеводе, а пошлины собирать на Михаила Федоровича. 13 декабря 1616 г. в грамоте касимовскому воеводе Семену Бартеневу появляется новое правило: «А лучитца судится руским всяким людем с татары», и если виноват будет русский, то пошлина собирается на царя Араслана. Возможно, подобная практика существовала уже с 12 сентября 1616 г., но в документе, датированном этим числом, она является поздней припиской.
В 1619/20 г. Араслан Алеевич подает челобитную патриарху Филарету, в которой просит кабак и дворцовые села в награду за московское и касимовское осадное сидение, «как де пришел под Москву польской Жигимонта королевин Владиславов, и он (Араслан. — А.Б.) де в те поры со всеми на Москве в осаде, а даточных людей имали с него по 25 человек... А как королевич Владислав был под Москвой, и в те же поры был под Касимовым с Адамом Черкаским, и русские воры Караулко Чермной с товарыщи и люди ево в Касимове в осаде сидели и с черкаские и с руские воры бились». В апреле 1620 г. челобитную частично удовлетворили, передав Араслану права на елатом- ский кабак. В 1622 г. царь просит себе еще и посад Елатьмы. В ответ елатомские посадские люди подали грамоту патриарху Филарету с просьбой не допустить этого [Беляков, 2001, с. 33-35].
Последнее прошение объяснялось несколькими причинами, главная из которых— крутой нрав и жестокость Араслана Алеевича. В 1614 г. монахи вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря жаловались: «После литовского разоренья пришел в Вологду для обереганья сибирский царевич Араслан Алеевич... и начал на нас кормы править  * 7(корсь), обитавшего на побережье Балтийского моря. Однако не имеется никаких археологических и иных свидетельств о наличии в Среднем Поочье поселений этого племени [Топонимический словарь, 2001, с. 124, 125].
7 - 8740


194
А. В.Беляков
и мучить на правеже целый день нещадно, а на ночь служек наших и крестьян без рубашек велел сажать в подпол и вверх ногами вешать... и с того мученья один крестьянин умер, другие лежали недель по пяти и по шести» (цит. по [Соловьев, 1990, с. 274]). Имеется также следственное дело 1621 г. по поводу злоупотреблений касимовского царя при сборе налогов и решении судебных дел, наглядно рисующее взаимоотношения Араслана Алеевича с подведомственным (в первую очередь православным) населением.
В 1621 г. царь Араслан бил государю челом о том, что 7 февраля на его двор явились «касымовцы посадские люди — староста Сафонько Ширяев да Поснитко Поздин, да Микита Аленчиков с товарыщи со многими людьми». Встретить их вышел некий придворный, Ахмет Сеит Беляков. Посадские люди стали «лаять матерным и всякоею лаю», бесчестя его и царя, и подали челобитную с отказом подчиняться Араслану Алеевичу. Помимо этого касимовцы «поедучи ис Касимова [к] Москве, сожгли его цареву мельницу», а также «взяли воровством его, царевых, таможенных и кабацких денег, что было у них в зборе, пятьсот рублев и розделили по себе»; также по вине касимов- цев «винокурня его (царя. —А.Б.) и кабаки стали».
Опрос посадских людей рисует иную картину. Они отказались от предъявленных обвинений, приведя свою версию происшествия. Со слов касимовцев, выборные целовальники относят все собранные деньги царю помесячно с «царевыми людьми», а ящик, в который деньги «збирают», всегда «за царевою печатью», и денег у них царевых быть не может. А воевода Н.Г.Полтев игнорирует-де жалобы посадских людей на Араслана Алеевича— «норове царю... за них с царем в остуде быть не хочет».
Челобитная посадских людей Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету дает достаточно полную картину повинностей, выполняемых ими для Араслана Алеевича: «Царю делают изделье всякое, жнут и сено косят, и возят, и ставитца де ими в том на всякий год рублев по сту и болши, оприч того, что всякое дворовое изделье делают и лес и воду возят, и хоромы ставят, и стор[о]жю[т] на дворе, стерегут... человек по двадцати и болше, и толкут, и мелют, и хлебы пекут... Ем- лет царь из лавок на себя всякие товары и лошади добрые, и коровы, и овцы, и всякую животину безденежно. А которые де их братья посадские люди учнут ему бита челом о деньгах за товары и за лошади, и за животину и он де за то велит бить плетьми и батоги и мучить насмерть... А которые де посадские де мастеровые люди плотники и ок[он]чики, и сапожники, и епанченики, и крашеннинники — и царь тех мастеровых людей емлет на себя делать всякое дело безденежно».


Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 195
При этом, ссылаясь на прежнюю практику, касимовцы утверждают, что по «государеву уложению» в государеву казну и «прежним де касымовским, которые преж сего бывали на Касимове» царям (Шах- Али, Саин-Булату, Мустафа-Али, Ураз-Мухаммеду) платили оброк 37 рублей 26 алтын 4 деньги (37,8 руб.) в год. Таким образом, на протяжении XVI в. (или по крайней мере его второй половины) размеры оброка не менялись как при смене касимовских царей, так и в период междуцарствий, когда деньги собирались на московского государя.
Однако заметен упадок посада. Если раньше в нем насчитывалось «тяглых дворов с триста», то в 1621 г. «тяглых и вдовьих, и бобыль- ских дворов с пятьдесят» [РГАДА, ф. 141, on. 1, 1622 г., д. 8, л. 7-46], в 1627 г., по писцовой книге П.Воейкова, в двух посадах Касимова — Старом (служилого царя) и Новом (инокини Марфы Ивановны, матери царя Михаила Федоровича) насчитывалось 110 дворов посадских тяглых: 4 человека «добрых», 30 «средних», 76 «молодчих». Из них в Старом посаде было «тридцать семь дворов царевичевых служилых и мастеровых людей» [Шишкин, 1999, с. 89, 94].
Причины упадка посада можно усмотреть в событиях Смутного времени, когда Касимов поддерживал Лжедмитрия II и даже подвергался осаде и штурму в 1609 г. войсками Василия Шуйского, а также при «приступе» к Москве королевича Владислава в 1618 г. Но посадские люди называют другую причину: «налоги великие» и «правежи» касимовского царя. В челобитной к Михаилу Федоровичу отмечалось, что «они... люди бедные и не пашенные, [лес]ных за ними угодей нет». Помимо оброка в 37,8 руб. Арслан Алеевич собирает с посада дополнительные 80 руб., а также занимается прямым вымогательством. Так, на некоем Дружине Ивлеве царь «доправил на себя» 80 руб. Из-за боязни «правежа», при котором человека бьют «насмерть от утра до вечера, а на ночь [царь касимовский] разводит по пристрвем, по людем своим и велит ковать; и приставе де их мучат и емлют от того посулы великие», Дружина убежал из города, бросив жену и детей на произвол судьбы. Ведь имущество умерших на «правеже» или сбежавших отписывалось на Араслана, а их дворы развозились по кабакам и винокурням и шли там на дрова.
К тому же ежегодно из лучших посадских людей выбиралось человек по 15 и больше на заведование кабаками, винокурнями и таможней. Каждый из них должен был платить за это по 10-15 рублей, а после завершения службы еще и так называемые «паметные» деньги, «рублей по 10 и больше» [РГАДА, ф. 141, on. 1, 1622 г., д. 8, л. 7-46].
7*


196
А.В. Беляков
Татары, жившие в Татарской слободе Касимова, платили Араслану Алеевичу оброк. В 1627 г. здесь упоминается 6 дворов абызов, плативших 1 рубль 21 алтын (1,63 руб.) и 28 дворов татарских отпущенников и вдов татарских, дававших в год 12 рублей 31 алтын 2 деньги (12,94 руб.),— всего 14,57 руб. [Шишкин, 1999, с. 86, 87]. В 1633 г. в Посольский приказ «с посаду с оброчных с тридцати с трех дворов да с двух мест дворовых, да с трех огородов, да с пахотные земли с касимовских новокрещенов и с татар, и с татарских отпущенников, и со всяких людей оброчных денег... пятнадцать рублев тридцать два алтына две денги, да с того оброку пошлин двадцать шесть алтын полчетверть денги» (16 руб. 76,75 коп.). При этом деньги были взяты сразу за пятилетний срок (1627/28-1631/32) [РГАДА, ф. 138, оп. 2, д. 13, л. 21].
Московские власти стремились к распространению православия среди мусульманских подданных. Этому процессу препятствовал касимовский царь. В челобитных посадских людей и касимовского служилого татарина Бугакадеярова утверждается, будто Араслан Алеевич силой «бусурманил» новокрещенов, выдавал замуж за мусульман, держал в «чепи и железех» за отказ вернуться в мусульманство. Царя обвиняли также в воровстве и убийстве людей. У касимовского посадского человека Савки Потапова он отнял и «обусурманил» русскую «девку»; у служилого татарина Молтовского сына Белинкова тоже отнял «девку» и, «обусурманив», продал ее темниковскому татарину Зенмамету Башмакову; русскую женщину с дочерью — «а сказывают с Москвы, боярская» — «велел посадить в воду... мужикам неведомо за что».
В челобитной людей касимовского царя во главе с Ахметом Сеи- том сообщается, что новокрещены «калмыцкий татарин» Кичейко со своим братом Богданкой и с некой Авнасултанкой (по-видимому, женой Кичейки) сидят у царя «за пристовом» по следующей причине. Во время похода польского королевича Владислава на Москву (1618 г.), когда касимовский царь находился в осажденной столице, Кичейко отвечал за казну, а Богданко «перед царем еду ставил», и Кичейко с Авнасултанкой «окормили» Араслана Алеевича кореньями, отчего «царю учинилася болезнь великая» [РГАДА, ф. 141, on. 1, д. 1622/8, л. 29-31].
Конец данного следственного дела не сохранился. Поэтому можно только предполагать его результаты. Определенную информацию дают наказная память воеводе А.И.Лодыженскому от 20 февраля 1621 г., когда он был послан в Касимов для ведения следствия, и от 8 июня


Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 197
1621 г., данная при смене воеводы Н.Г.Полтева. Наказная память от 20 февраля содержит перечень взаимных обвинений касимовского царя и посадских людей, которые воеводе надлежало проверить. Судя по данному документу, в Москве того времени имели довольно смутное представление о законодательной базе существования Касимовского царства. Это можно объяснить тем, что Посольский приказ только начал формировать подведомственную ему территорию, с которой станут поступать средства на его содержание, и в нем еще не появились специалисты с соответствующими навыками. В список обвинений не вошло преследование новокрещенов, что подтверждает право Араслана Алеевича судить татар.
Сохранились грамоты, позволяющие восстановить дальнейшие события. Оказывается, что 18 июня 1621 г., когда воевода А.ИЛоды- женский прибыл в Касимов, следственное дело не было завершено. Посадские люди отказывались косить сено, жать хлеб и делать на царя «всякое изделие». В свою очередь, Араслан Алеевич требовал от них полного подчинения и не прекращал насилий. После неоднократных челобитных с той и с другой стороны, а также приезда в Москву посадских людей в Касимов пришла грамота от царя Михаила Федоровича, в которой он указывал: посадских людей, отказавшихся подчиняться царю Араслану и говоривших, будто «волен бог да мир», сыскать, «бить батоги» и посадить на неделю в тюрьму; касимовскому царю лишних налогов «не класть», дворов тех, кто жаловался в Москву, не жечь, посадских людей без государева указа не бить и не обижать [Шишкин, 1999, с. 61-69]. 16 октября 1621 г. в Касимов направлена грамота, подтвердившая судебные функции Араслана Алеевича, в частности суд над посадскими людьми и татарами (по-видимому, жителями Татарской слободы) [Собрание, 1822, с. 234, 235].
Судя по всему, на этом судебное разбирательство было завершено. Дело являлось непростым, недаром для его решения направили А.И.Лодыженского, имевшего многолетний опыт выполнения различных поручений, в том числе дипломатических — таких, как крымские «посылки» (см., например, [Воскобойникова, 1999, с. 80, 125; Дворцовые разряды, 1850, стб. 580, 957; Опись, 1977, л. 362, 735об.; Опись, 1990, л. 854; Разрядная книга, 1966, с. 524]).
Остается выяснить размеры узаконенных повинностей в посаде, что довольно сложно. Некоторые возможности для этого дает сравнение данных из приходно-расходных книг Посольского приказа и писцовой книги П.Воейкова 1627 г. С 1627/28 по 1636 г. в доход внешнеполитического ведомства поступали откупные платежи «с Касимова


198
А.В.Беляков
и посаду, и Касимовского уезду таможенных и кабацких, и мытных, и перевозных, и с рыбных ловель, и с сенных покосов, и с мельницы, и с соловолошни, и с воскобойни, и с сусла, и с квасу, и с харчевен»; помимо этого шли «оброчные деньги, которые остались за откупом»: «лавочного оброку» 30 руб. 46,5 коп. (13 руб. «старого», 30 руб. 16,5 коп. с придачею)3; «хлебного и калачного ясаку» 6 руб. («да за разрядом же на площади харчевни посадских людей, а особливо с хлебников и Калашников, которые пекут на торг, оброку шесть рублей»); «сапожного ясаку» 1,5 руб. (1,2 руб. «старого», 1,5 руб. «нового»); «стуловых пошлин» — 3 руб. 15 коп. (2 руб. 15 коп. «старого», 3 руб. 15 коп. «нового»); «с скамей, что торгуют в ряду перед лавками» — 28 коп; «с скамей же, где торгуют всякими товары за рядом по четвергом» — 1 руб. 85,5 коп.; «с рыбников, которые торгуют за рядом свежею рыбой»— 75,5 коп. (75 коп.).; с двух кузниц у реки Оки — 1 руб.; с трех дворов и с места, где живут приказчики Ивана Строганова и где «соль ставят», — 6 руб. 5 коп.; с двора приказчика И.Строганова, Епифана Семенова— 52,5 коп. (в двух последних случаях пошлины, по-видимому, большую часть XVII в. не взимались). Все платежи составляли 51 руб. 58 коп.
Кроме того, в городе имелся фруктовый сад царя Ураз-Мухамме- да размером 43 на 42 сажени (93 на 91 метр), в котором росло 70 садовых и лесных яблонь, а также вишневые деревья, занимавшие площадь 16 на 18 сажен (33,5 на 39 метров) и сдававшиеся в оброк за 40 коп. в 1627/28 г., 25 коп. в 1629/30 г., 7,25 коп. в 1630/31 г., 60 коп. оброка и 3 коп. пошлины в 1633/34 и 1634/35 гг. [РГАДА, ф. 137, on. 1, Романов, № 1, л. 61-70об., 136-142; Шишкин, 1999, с. 94, 95].
Упоминаются также размеры оброков, данных в откуп: с сусла, кваса, уксуса— 1 руб. 67 коп., с салодельного двора— 91 коп., «с са- ловолоков» (соловолошни?) — 3 руб. по-старому, 4 руб. по-новому; с трех рыбных ловель на Оке — 7 руб. да сверх оброка, что ловили на царя Араслана, по-новому — 3 руб. [Шишкин, 1999, с. 94-96].
Таким образом, в период царствования Араслана Алеевича в Касимовском царстве, и в первую очередь в городе Касимове, существовали достаточно напряженные отношения между царем и подведомственным ему православным населением. Документы не дают возможности определить, было ли это напряжение вызвано только экономическими причинами или также религиозными. В любом случае оно не
3 Здесь и далее в скобках данные из писцовой книги П.Воейкова. «Старые» и «новые» выплаты соответственно означают до и после 1627/28 г.


Касимовский царь Араслан Алеевич и православное население его удела 199
могло не влиять на взаимоотношения православного и мусульманского населения в целом.
Белокуров, 1906 — Белокуров С А. О Посольском приказе. М., 1906.
Беляков, 2001 — Беляков А. В. Касимов после Смутного времени (по документам РГАДА) // Рязанская вивлиофика. Вып. 2. Рязань, 2001.
Вельяминов-Зернов, 1866— Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. III. СПб., 1866.
Воскобойникова, 1999— Воскобойникова Н.П. Описание древнейших документов архивов московских приказов. Ч. 2. М.; СПб., 1999.
Дворцовые разряды, 1850— Дворцовые разряды, изданные вторым Отделением собственной Е.И.В. канцелярии. Ч. 1. СПб., 1850.
Опись, 1977 — Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977.
Опись, 1990 — Опись архива Посольского приказа 1673 г. М., 1990.
Памятники, 1978— Памятники русской письменности XV-XVI вв.: Рязанский край. М., 1978.
Разрядная книга, 1966 — Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966.
Собрание, 1822— Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. Ч. 3. М., 1822.
Соловьев, 1989 — Соловьев СМ Сочинения. Т. IV. М., 1989.
Соловьев, 1990 — Соловьев СМ. Сочинения. Т. V. М., 1990.
Топонимический словарь, 2001 — Топонимический словарь Рязанской области. Вып. 1. Рязань, 2001.
Труды, 1888 — Труды Рязанской архивной комиссии. Т. 2. Рязань, 1888.
Шишкин, 1999 — Шишкин Н.И. История города Касимова с древнейших времен. Рязань, 1999.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.


В.Я.БУТАНАЕВ
(Абакан)
История христианизаиии Хонгорая и адаптация хакасами христианских праздников
Население Саяно-Алтая, как считают ученые, познакомилось с христианским учением еще в древнетюркскую эпоху, когда енисейские кыргызы в борьбе против Уйгурского каганата вступили в военно-политический союз с карлуками. Карлуки, жившие на территории Семиречья (Аргу, Тараз), стали не только союзниками кыргызов, но и наставниками новой веры — несторианского христианства. В начале IX в., как пишет С.Г.Кляшторный, «среди кыргызской аристократии, а затем и среди более широких слоев получил известное распространение несторианский толк христианства, который, однако, не вытеснил местных шаманских культов. Христианство кыргызской аристократии было в достаточной мере поверхностным; его восприятию содействовали не столько идеологические сдвиги в древнекыргызском обществе, сколько особенности политической ситуации» [Кляштор- ный, 1959, с. 167]. В знаменитой Суджинской надписи, воздвигнутой после победы над яглакарскими ханами Уйгурского государства, «сын кыргызский» Бойла Кутлуг Ярган с почтением произносит: «Своему наставнику в [вере] я дал сто гнедых коней... Сыновья мои! Будьте среди людей подобно моему наставнику!» [Кляшторный, 1991, с. 58- 59]. Наставник в вере христианской назван в надписи арамейским словом мар (господин, учитель). В тюркских языках Центральной Азии IX—XIII вв. слово мар получило специфическое значение как христианского, так и манихейского наставника в вере [Малов, 1959, с. 85]. Употребление данного термина в двух значениях для некоторых исследователей послужило поводом утверждать, что кыргызы при-
© В.Я.Бутанаев, 2003


История христианизации Хонгорая
201
няли манихейство. Например, Л.Р.Кызласов пишет, что в тексте эпитафии IX в. из Судаки «исповедующий манихейство вельможа, судья Бойла („сын кыргыза“), упоминает своего вероучителя, называя его по-сирийски мар. Именно так называли своих священников манихеи» [Кызласов, 1999, с. 33]. На основании данного факта, а также раскопанных им на территории Хонгорая1 дворцовых комплексов Л.Р.Кызласов приходит к выводу о государственной религии «Древнехакасского феодального каганата», которая просуществовала в долине среднего Енисея в течение пяти столетий.
С.Г.Кляшторный, внимательно изучив историко-культурную ситуацию в Центральной Азии VIII—IX вв., пришел к выводу о том, что кыргызы после победы над Уйгурским каганатом, где манихейство действительно являлось государственной религией, не могли принять веру побежденных врагов. Изображение на приенисейских скалах людей с высокими носами и густыми бородами, в широких и длинных одеяниях и высоких митрообразных шапках он относит к рисункам христианских священнослужителей. Кроме того, на кыргызских эпитафиях встречаются символы креста.
В связи с трактовкой С.Г.Кляшторного большой интерес для нас представляет руническая надпись на стене Тогзасской пещеры на реке Белый Июс. В переводах В.В.Радлова текст гласит: «Придя из Алту- шан, мое государство, мой хан, народ терс...» (см. [Малов, 1952, с. 68]). Слово терс В.В.Радлов принял за этноним. Однако если мы обратимся к историко-этнографической лексике тюркских языков, то встретим близкое по звучанию слово терсе или тарса (тарча), обозначающее христиан-несториан. В хакасском языке термин терсе употреблялся и для обозначения христианской религии [Будагов, 1869, с. 350; Юдахин, 1965, с. 708; Бутанаев, 1999, с. 137, 141]. Исходя из данного смысла слова терсе (тарса) становится ясным ранее непонятное название народа, зафиксированное рунами на стене Тогзасской пещеры. Вероятно, пещера, находящаяся в одном из самых живописных уголков Хонгорая, служила обителью христианских священников. В таком случае надпись следует понимать так: «Придя из Алту- шан, мой правящий род и мой хан — христиане...». Возможно, местность Алту-шан, откуда пришли несториане, относится к Семиречью.
1 Хонгорай — историческое название долины среднего Енисея (территория Республики Хакасия и южные районы Красноярского края). Данное название употреблялось в монгольских и русских документах ХУП-ХУШ вв. до присоединения Хакасско- Минусинского края к России. В хакасском языке это слово звучит как хоорай и употребляется в значении самоназвания хакасов, а также для обозначения Хакасии.


202
В.Я.Бутанаев
В VIII в. христианство там завоевывает сильные позиции, поддерживаемые царем карлуков. «Тесный союз с карлуками и борьба с уйгу- рами-манихеями явились... теми политическими факторами, которые побудили кыргызскую аристократию поощрительно отнестись к миссионерской деятельности несторианских наставников» [Кляшторный, 1959, с. 167].
Недалеко от Тогзасской пещеры протекает речка Тарча, названная в честь девушки-богатырки Тарча-хыс (т.е. девушка-христианка), поднявшей народ на борьбу против монгольских полчищ.
Ниже по течению Белого Июса на горе Хызыл хас находится горное сооружение, известное под названием «Тарча хыс ЫвеезЬ> — «Крепость несторианской девушки» [Бутанаев, 1995, с. 124]. Вполне возможно допустить, что на горе Хызыл хас совершали богослужения христианские священники.
Современные тюркские языки не знают слова мар. Для обозначения христианского священника (попа) тюрки Саяно-Алтая (кроме тувинцев) используют термин абыс (в казахском языке — абыз). Данный термин происходит от арабского хафиз — чтец Корана, ученый мулла— и был заимствован, вероятно, во времена культурно-торговых связей с христианами из мусульманского Туркестана, т.е., возможно, из Семиречья. Кстати, даже бог христиан у хонгорцев носит название «худай», представляющее слово иранского происхождения [Ахметьянов, 1981, с. 52; Бутанаев, 1995, с. 193].
Вторая волна христианского учения докатилась до берегов Енисея вместе с христианами-несторианами в лице представителей монгольского племени кереитов. В 1007 г. несторианский митрополит г. Мер- ва Эбедиешу обратил в христианство хана кереитов, а за ним и большую часть его подданных, отправив к ним священников [Катанов, 2000, с. 437]. Чингис-хан, победив кереитов, частично переселил их на Саяно-Алтай. Вплоть до присоединения Хонгорая к России среди енисейских кыргызов находилось племя кереитов. Они оставили свой след в духовной жизни тюрок Саяно-Алтая. В составе пантеона подземных божеств присутствует свирепый Кирей-хан (у северных алтайцев — Кереш-бий), т.е. кереитский хан, один из помощников Ир- лик-хана. Если учесть, что Ирлик-хан порой называется у хонгорцев «Чингис-хан» (Чингес-хан), то вполне уместно присутствие рядом ке- реитского хана, бывшего соперника основателя Монгольской державы [Бутанаев, Худяков, 2000, с. 153; Владимирцов, 1992, с. 33].
Широкое распространение христианства в Хонгорае началось после присоединения этого края к России. Уже в 1719-1720 гг. большая


История христианизации Хонгорая
203
часть кызылыдев Июсских степей была крещена митрополитом Фи- лофеем [Бутанаев, 1990, с. 128, 129]. Новокрещеные приписывались к церквам, которые располагались в русских селах далеко за пределами их проживания. Первая церковь в долине реки Абакан была воздвигнута только в 1772 г. в селе Аскиз. Инициатором постройки ас- кизской церкви выступил сагайский бег Амзор Наиров, сын Наира Тулбечекова, одного из первых башлыков (местных аристократов), принявших подданство России [Тобольский филиал ГАТО, ф. 156, 1768 г., д. 73, л. 2]. В 1770 г. представитель кызыльцев Г.Ульчугачев просил епископа Варлаама «построить из собственного своего кочту посреди своего жительства, то есть в деревне, коя прозывается Ужур, церковь во имя Петра и Павла» [Тобольский филиал ГАТО, ф. 156, 1770 г., д. 40, л. 1]. Она была построена в 1773 г. Всего к 1770 г. усилиями христианских проповедников было окрещено до 9 тыс. хакасов, т.е. около 50% всего населения Хонгорая [Тобольский филиал ГАТО, ф. 156, 1771 г,д. 172, л. 42].
Упорнее всех сопротивлялись крещению качинцы. В 1766 г. красноярский проповедник А.Михайловский доносил Тобольскому и Сибирскому митрополиту: «1. Качинской землицы иноверцы в прошедшие годы воспринявшие святое крещение с некрещеными татарами единокупное улусами жительство имеют, и никакой отмены против прежней своей замерзелости к содержанию благочестия не имеют, и как прежния своя ядения и пития употребляли, тако и ныне с теми в обществе будучи, всегда с некрещеными татарами оскверняются. 2. В тех улусах у татар как в юртах, так и около юрт и вблизи их жительства на дорогах, речках и озерах поставляются по вере их нечестивые шайтаны (т.е. теси. — В.Б.\ которые жертву по своему богомерзкому обычаю приносят и веруют в них, а крещеные малолетние отроки живучи в единых улусах и видя, что делают купнородные, тем же и они охотно навыкают идолослужениям. 3. Шаманщики, т.е. диа- вольские служители, которые веруют в беса и ему отдавши себя вечно служат, пребывают в обществе с восприявшими святое крещение и к шаманству своему как несведущих бога, так и просвятившихся святым крещением лестно привлекают, и тем своим бесовским шаманством величие божье и отдаляют от милосердия его» [Тобольский филиал ГАТО, ф. 156, 1776 г., д. 80, л. 1]. На основании указа от 23 июля 1763 г. ясачные, принявшие святое крещение, освобождались на трехлетний срок от платежа податей. Несмотря на предлагаемые льготы, хакасы продолжали придерживаться своих древних верований, которые именовались в официальных документах «шаманская


204
В.Я.Бутанаев
вера» или «камларский толк». В 1823 г. среди хакасов Минусинского округа насчитывалось 6632 христианина и 9819 иноверцев [ЦГИА, ф. 1264, on. 1, д. 280, л. 25]. Причем в Сагайской думе было 3493 христианина и 5645 шаманистов, в Качинской соответственно 2088 и 4058, а в Койбальской думе— 1051 христианин и 116 шаманистов. В Кызыльской думе уже все были крещены [ЦГА РХ, ф. И-2, on. 1, д. 5, л. 3; д. 53, л. 29].
В течение XIX в. официально все хакасы переходят в лоно христианской церкви. Окончательное крещение хонгорцев произошло 15 июля 1876 г. в селе Аскиз с 6 до 16 часов. Всего было крещено 3003 человека. Среди них «существовала группа шаманов-идолопоклонников, которые держали 662 души инородцев. Смотря на них другие инородцы, которые не были просвещены таинством святого крещения, долгое время не присоединялись к христианской вере сами, не давали крестить и детей своих» [Рукописный фонд ХакНИИЯЛИ, № 713]. Согласно этому сообщению, к 1876 г. среди сагайцев оставалось 662 шаманиста и 2391 человек, находящихся «в заблуждении», т.е. бурха- нистов.
Самих шаманов было немного. По наблюдению П.Островских, «вряд ли их и сотня наберется» [Островских, 1895, с. 347]. Например, в 1885 г. в Сагайской думе насчитывалось 26 шаманов (из них две женщины), что составляло 0,2% от всех жителей этого ведомства.
Организатором массового крещения хакасов выступил письмоводитель думы Е.Катанов. Он на свои средства (потратив 300 руб.) купил 3 тыс. крестиков и свечей, кормил в течение недели людей, собранных на берегу реки Аскиз. Обряд крещения совершили по приезде епископа Енисейской губернии Антония. Сам Антоний сначала даже не предполагал в своей поездке ничего особенного, объясняя все себе «одним простым любопытством азиатцев взглянуть на православного Архиерея, которого они считают Бурханом, т.е. малым богом или полубогом» [ГАИО, ф. 24, оп. 9, д. 206, л. 28]. Однако увидев громадные скопления людей, осознал свою историческую миссию.
Происходило крещение следующим образом: «Быстрая и светлая река Аскиз запрудилась голыми телами. После того как окунувшийся в воду, т.е. принявший крещение, выходил на берег, ему давали рубаху, а на шею весили на шнурке, называвшемся гайтаном, медный крестик» [Лисовский, 1974, с. 98]. Почти все мужчины получили русское имя Владимир, а женщины— Мария, в честь жены Александрам. Крестными отцами сагайцев выступили беги А.Асочаков и А.Кызла- сов, которые получили в награду за крещение царские кафтаны.


История христианизации Хонгорая
205
Письмоводитель Е.Катанов в 1879 г. удостоен ордена св. Анны 3-й степени [ЦГА РХ, ф. И-2, on. 1, д. 1230, л. 4-6].
Массовое крещение хакасов в Аскизе было формальным обращением людей в православную веру, в основном через внешнюю его сторону. В 1908 г. аскизский священник Кузьмин в журнале «Православный благовестник» писал: «Массовое крещение было самой серьезной ошибкой в деле христианского просвещения минусинских инородцев, губительно повлиявшей на дальнейший ход миссионерского дела. Инородцы до сих пор как по внешнему образу жизни своей, так и по духу более язычники, чем христиане» (цит. по [Глады- шевский]). Любопытно отметить, что даже в религиозной терминологии, заимствованной из русского языка, хакасы не стали делать различий между христианскими и шаманистскими понятиями. Например, словом чачок обозначался как «дьячок, помощник дьякона», так и помощник шамана при языческих обрядах. В то же время святая дева Мария получила название чаячы хызы Чарых Пурхан Майра — дочь творца Светлый Бурхан Мария, и была отнесена к бурханистскому пантеону божеств. Исследователь народов Саяно-Алтая Ф.Я.Кон в начале XX в. отмечал: «Я встречал шаманов православных и буд- дийцев... Недалеко от Минусинска, у качинцев, я, узнав, что шаман — православный, спросил его, постится ли он, на что получил гордый ответ: „Конечно! Мало-мало я Христа понимаю44» [Кон, 1934, с. 68].
В начале XX в. Хонгорай уже был опутан сетью церковных приходов. На территории проживания хакасов в 1917 г. насчитывалось 15 церквей в следующих селах: Божье Озеро, Чебаки, Батени, Ужур, Усть-Фыркал, Усть-Абакан, Аскиз, Усть-Есь, Синявино, Сон, курорт Шира, Таштып, Большая Сея, Бея, Табат [Краткое, 1917].
Христианская церковь в хакасском языке обозначается термином musipu6 — букв, «небесный дом». Нет сомнения в том, что в Хонгорае так назывались небесные храмы бурханистов, остатки которых и ныне величественно возвышаются на многих горных вершинах.
Крещение (креске тузургет— букв, «погружение в крест») не прошло бесследно. В каждой юрте наряду с тесями стали ставить иконы, на кладбище— водружать кресты. Хакасами были восприняты основные христианские праздники, правда адаптированные к своим условиям жизни, смешанные порой с бурханистскими обрядами.
Праздник Рождества (25 декабря ст. стиля) в кызыльской части Хонгорая получил название Аргымах, а в долине Абакана — Колееде (от «коляды») или Киик итчен улукун — праздник изготовления хлебных фигурок в виде животных. Накануне вечером из ржаного теста


206
В.Я.Бутанаев
скотоводы лепили изображения лошадей, быков с рогами и тестику- лами, коров с рогами и выменем, кур на насесте, а охотники кроме того — диких коз и оленей. Запрещалось делать фигурки людей и собак. Затем лепные фигурки обжигались в печи (они носили общее название аргымах или киик и ставились перед образом). Во время колядования (аргымахтирге) детям раздавали печенье аргымах, предварительно обрезав голову у фигурок. Обычай изготовления изображений жертвенных животных был перенесен в христианский праздник из более ранних верований тюрок. Например, у чувашей и удмуртов «аргамаками» назывались изображения лошадей, коров, быков и птиц, сделанные из теста и приносимые в жертву божествам [Потанин, 1883, с. 681]. У монгольских буддистов подобные фигурки из теста, на которые должны пасть все несчастья, носили название золиг [Словарь, 2002, с. 222].
Крещение по-хакасски именовалось Хысхы мылтых — Праздник зимнего ружья, ибо во время обряда производились залпы из огнестрельного оружия. Вечером накануне праздника на дверях и окнах домов чертили углем крестики, дабы внутрь не проникла нечистая сила, получившая название сузетке (от русского «суседко» — домовой). Даже на поверхность воды в ведре клали деревянные крестики. Ночью запрещалось выходить на улицу, ибо в это время свирепствует сузетке, невидимая глазу человека. До тех пор пока не поднимется солнце, скот в поле не выпускали. Если конь хозяина стоял в поту, а волосы его гривы оказались спутанными, то это считалось проделками нечистой силы — «сузетке». Чтобы оградить лошадь от «сузетке», на ее спину набрасывали шкуру козла (ocki хучазы), служившую своеобразным оберегом. На Крещение запрещалось расчесывать волосы. Хакасы стали верить, что колтун в волосах сплетает сузетке. Делает он это на счастье человека, и колтун нельзя срезать.
Утром в Крещение жители хакасских селений отправлялись к реке, где во главе со священником (<абыс) погружали образ или крест в большую прорубь «иордан». При погружении иконы в воду три оруженосца делали три залпа из ружей. Окружающие стояли без головных уборов. После этого брали священную воду домой [Бутанаев идр., 1999, с. 50-51].
На Масленицу — Сарыг Хаях (букв. «Праздник топленого масла») хакасы устраивали пиршество из сырцов ninipo, заправленных растопленным маслом. Праздник длился семь дней. Первое воскресение Масленицы называлось Тадар сарыг хаягы— Хакасское топленое масло, а завершающее — Хазах сарыг хаягы — Русское топленое мае-


История христианизации Хонгорая
207
ло. Во время праздника специально делали катки (чылгаях) и саночки (чазаг соорах). Каждому человеку обязательно надо было три раза проехаться на саночках и покататься на катках— для облегчения «костей» (соок ниизт). В последний день Масленицы каток и санки разбивались.
После Масленицы до Пасхи держали пост, называемый по-хакас- ски чагбан или ораза. Последний термин, персидский по происхождению, проник в хакасскую среду через мусульман. Во время поста запрещалось пить спиртное.
Самым крупным христианским праздником считалась Пасха — Хызыл Нымырха (букв. «Праздник красного яйца»). Накануне красили яйца в красный цвет кожурой лука или корой лиственницы. Крашеные яйца выставлялись перед иконой. К празднику покупали новую материю и справляли новую одежду. Обязательно надо было всем выкупаться. За юртой в большом казане кипятили воду, куда высыпали мешок травы ирбен. Мылись в юрте, обливая тело горячим отваром этой травы.
Празднование Пасхи продолжалось в течение семи дней. В первый день, нарядившись в праздничные одежды, поднимались до рассвета на ближайшую гору и молились на восходящее солнце, не крестясь, со словами: «Освещай нас так же, как ты освещаешь землю!» Если солнце играло и полыхало, то говорили: кун ойнапча — солнце играет! Тогда по обычаю кропили в его сторону вином и стучали в медные тазы. После этого возвращались домой и молились, крестясь на образ. Во время Пасхи, встречаясь на улице, все люди кланялись и целовались. Если встречались свекор с невесткой, то невестка целовала кого- нибудь из встречных, а тот переводил поцелуй свекру. Последний передавал такой же ответ.
В первый день Пасхи в каждом аале устанавливали качели чилен- мес. Делали две стойки (<алачых) с поперечиной, к которой привязывали аркан с сиденьем. В течение праздника вся молодежь качалась на качелях. В последний день Пасхи их разбивали.
Скорлупу разбитых яиц не выбрасывали. Во время пахотных работ ее смешивали с зерном и таким образом засеивали землю со словами: Томах чахсы осст\ — Пусть вырастет хороший урожай!
Родительский день, называемый Хора Нымырха — букв. «Праздник черного яйца», стал неотъемлемой частью духовной жизни Хонгорая. На Родительский день яйца красили в черный цвет и приносили их на могилы предков. Сначала яйца три раза, крест-накрест, катали по поверхности могилы. Разбившиеся забирали, а целые оставляли


208
В.Я.Бутанаев
в головах погребения со словами утып алдын — ты победил. Любой пришедший на кладбище человек мог биться своими пасхальными яйцами с лежащими на могилах. Нищим и убогим раздавали милостыню чидшек.
Христианские праздники в хакасском языке получили общее название сас кун — букв, «страшные дни». В это время запрещалось работать, иначе небо «разъярится» и накажет плохой погодой.
Итак, первые идеи христианского учения, проникшие в Хонгорай в IX—XIII вв., слились с шаманскими и бурханистским воззрениями. В течение XVIII-XIX вв. в результате христианизации, проводимой Российским государством, хакасы официально принимают православную веру. В жизнь коренных обитателей Хонгорая вошли и укрепились христианские праздники зимне-весеннего цикла (Рождество, Крещение, Масленица, Пасха, Родительский день). Они получили в хакасском языке свои названия и были приспособлены к местным условиям существования. Однако формальное принятие христианства не разрушило основ бурханизма Ах-чаян.
Ахметьянов, 1981 — Ахметьянов Р.Г. Общая лексика духовной культуры народов Среднего Поволжья. М., 1981.
Будагов, 1869— Будагов Л.З. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий. Т. 1.СП6., 1869.
Бутанаев, 1990— Бутанаев В.Я. Этническая история хакасов XVII-X1X вв. // Материалы к серии «Народы Советского Союза». Вып. 3. М., 1990.
Бутанаев, 1995 — Бутанаев В.Я. Топонимический словарь Хакасско-Минусинского края. Абакан, 1995.
Бутанаев, 1999— Бутанаев В.Я. Хакасско-русский историко-этнографический словарь. Абакан, 1999.
Бутанаев и др., 1999 — Бутанаев В.Я., Верник А.А., Ултургашев А.А. Народные праздники Хакасии. Абакан, 1999.
Бутанаев, Худяков, 2000 — Бутанаев В.Я., Худяков Ю.С. История енисейских кыргы- зов. Абакан, 2000.
Владимирцов, 1992 — Владимирцов Б.Я. Чингис-хан. Горно-Алтайск, 1992.
Гладышевский, 1994— Гладышевский А.Н. Крещение в Аскизе // Республика. 28.12.1994.
Катанов, 2000— Катаное Н.Ф. Таллап агган пшг тогыстары: Хакас фольклорнын паза этнографиязыныц тексттерг Анкара, 2000.
Кляшторный, 1959— Кляшторный С.Г. Историко-культурное значение Суджинской надписи // Проблемы востоковедения. 1959, № 5.
Кляшторный, 1991 —Кляшторный С.Г. Суджинская надпись — уникальный памятник эпохи «Кыргызского великодержавия» // Источники по средневековой истории Кыргызстана и сопредельных областей Средней и Центральной Азии. Бишкек, 1991.


История христианизации Хонгорая
209
Кон, 1934 — Кон Ф.Я. Путешествие в Сойотию. М., 1934.
Краткое, 1917 — Краткое описание приходов Енисейской губернии. Красноярск, 1917.
Кызласов, 1999 — Кызласов Л.Р. Северное манихейство и его роль в культурном развитии народов Сибири и Центральной Азии // Открытие государственной религии древних хакасов. Москва; Абакан, 1999.
Лисовский, 1974—Лисовский Н. Сибирский художник Д.И.Каратанов. Красноярск, 1974.
Малов, 1952 — Малов С.Е. Енисейская письменность тюрков. М.; Л., 1952.
Малов, 1959— Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.; Л., 1959.
Островских, 1895 — Островских П. Этнографические заметки о тюрках Минусинского края (отчет о поездке 1894 г.) // Живая старина. СПб., 1895. Вып. Ill—IV.
Потанин, 1883 — Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Т. IV. СПб., 1883.
Словарь, 2002 — Большой академический монгольско-русский словарь. Т. 2. М., 2002.
Юдахин, 1965 — Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. М., 1965.
ГАИО — Государственный архив Иркутской области.
ГАТО — Государственный архив Тюменской области.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
ХакНИКЯЛИ — Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории.
ЦГА РХ — Центральный государственный архив Республики Хакасия.


С.В.ДМИТРИЕВ
(Санкт-Петербург)
Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
На протяжении нескольких веков Московское государство поддерживало интенсивные контакты с государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды, причем самыми длительными были отношения с Крымским ханством. Не всегда эти отношения были враждебными, нередко два государства, российское и татарское, выступали как политические партнеры и союзники1. Однако наиболее яркий след в истории оставили именно военные противостояния. Цель данной статьи — обрисовать образ крымских татар как воийов, с которыми приходилось сталкиваться воинам Московского государства. Заметим, что в военном деле крымских татар присутствуют как общие для всех тюрко-монгольских народов черты, так и определенные особенности, которыми они отличаются от других.
Военная история и военное дело тюрко-монгольских народов, особенно эпохи средневековья, изучались и изучаются довольно интенсивно. Однако несколько особняком стоит вопрос об общей военной культуре этих народов. Под понятием «военная культура» в данном случае я имею в виду весь комплекс действий, связанных с войной, т.е. подготовительный этап, общее понимание войны и внутреннюю ориентированность самого общества на войну как сферу общественно-политической жизни. О военном деле собственно крымских татар
1 Политическая история не является темой данного исследования, поэтому отсылаем читателя к следующим трудам [Смирнов, 1887; Бахрушин, 1936; Новосельский, 1948; Юго-Восточная Европа, 1973; Каргалов, 1974; Россия, 1976; Хорошкевич, 2001].
© С.В.Дмитриев, 2003


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
211
кроме кратких упоминаний в работах общего характера мне известна только одна специальная работа, а именно краткий обзор С.А.Ищенко [Ищенко, 1989], которая, однако, посвящена военному делу крымских татар в узком понимании этого слова и потому, если рассматривать вопрос в нашем ключе, нуждается в определенных дополнениях.
Источниками для написания этой статьи послужили традиционные материалы, обычно привлекаемые для исследования общей истории и культуры крымских татар XVI-XVIII вв. в их отношениях с Россией. Это материалы, выделенные из трудов различного характера западноевропейских, русских и турецких авторов, в которых крымские татары описываются с разных политических позиций.
Среди основных источников по военной культуре крымских татар— книги Джильса Флетчера, английского посланника в России в 1580-е годы [Флетчер, 1906]; французского капитана Жана Марже- рета, проживавшего в России в 1590-1606 гг. и служившего Борису Годунову, Лжедмитрию I, а затем полякам в Москве [Маржерет, 1982]; польского дворянина Мартина Броневского, которого польский король Стефан Баторий дважды посылал к крымскому хану Мухаммед- ГиреюН [Броневский, 1867]; анонимного автора, скрытого под псевдонимом «Михаил (Михалон) Литвин», вручившего в 1550 г. свою книгу королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду И Августу в качестве политического меморандума [Литвин, 1994] (о нем см. [Юргинис, 1979; Охманьский, 1979]); Петра Петрея де Ерлезунда, долгие годы прожившего в России и издавшего свой труд, который был поднесен герцогу Саксонскому, Юлихскому, Клевскому, Берг- скому, Иоанну Георгу в Лейпциге в 1620 г. [Петрей, 1867]; доминиканцев братьев Жана де Люка и Эмиддио Дортелли д’Асколи, долгие годы проживших в Крыму [де Люк, 1879; д’Асколи, 1902]; француза Блеза де Виженера, автора записки о Польше и ее соседях, составленной для нового польского короля, Генриха Валуа (впоследствии французского короля Генриха III) с целью ознакомления его с государством, которым он должен был управлять (1573 г.) [Виженер, 1890]; австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна [Герберштейн, 1908; Герберштейн, 1988] (о нем см. также [Герберштейн, 2000]); француза Феррана, лейб-медика крымского хана в начале XVIII в. [Ферран, 1842]; профессора в Галле (Саксония) Тунманна, впервые издавшего свое описание Крыма в 1774 г. [Тунманн, 1991]; венгерского подданного, французского резидента при дворе крымского хана барона Тот- та, участника похода Крым-Гирея (1769 г.) в Новую Сербию, которая тогда входила в Елизаветинскую провинцию России [Тотт, 1883]; не¬


212
С.ВДмитриев
мецкого купца Клеемана, побывавшего в Крыму в 1768-1770 гг. [Клее- ман, 1783]; французского инженера Гийома ле Вассера де Боплана, долгих семнадцать лet прослужившего в Польше при Сигизмунде III и Владиславе IV и оставившего описание Украины, однако не бывавшего в Крыму [Боплан, 1832; Боплан, 1896; Боплан, 1990]; английского капитана Джона Перри, строившего корабли в России [Перри, 1842]; русского историка второй половины XVII в. Андрея Лызлова [Лызлов, 1990]. В некоторых случаях сведения, сообщаемые в трудах одних авторов (о большинстве из них см. [Аделунг, 1863-1864; Минцлов, 1911; Ключевский, 1866; Полиевктов, 1935]), буквально повторяются в других, более поздних, что указывает на то, что они пользовались одними и теми же источниками и, возможно, трудами предшественников.
Турецкую сторону представляют два автора — турецкий путешественник XVII в. Эвлия Челеби [Челеби, 1961] (о нем см. [Григорьев, 1974; Анчабадзе, 1975; Кизилов, 1993]) и анонимный турецкий автор первой половины XVII в., труд которого был опубликован румынским исследователем М.Губоглу [Губоглу, 1964].
Война в разных формах относилась к числу основных занятий кочевников. Кочевник обычно описывается как прирожденный воин- конник, и воспитание кочевого воина начиналось еще до рождения и даже зачатия мальчика, появление которого на свет воспринималось более желательным, нежели рождение девочки. Ферран, путешествуя в Черкесию через земли ногайцев, наблюдал на равнинном месте примерно 300 воинов с обнаженными саблями, разделенных на два отряда, которые, как казалось, сражались друг с другом. Здесь же стояли две закрытые кибитки. По словам сопровождавших Феррана татар, это была свадьба, и невеста находилась в одной из них. Причиной же сражения (на самом деле оно было «примерным боем», во время которого сражающиеся старались нанести друг другу только легкие раны) было инициирование рождения мальчика— в связи с этими представлениями он должен был стать хорошим воином [Ферран, 1842, с. 42, 43]. С.В.Бахрушин рассматривал описанный обряд как «фиктивное похищение» [Бахрушин, 1936, с. 32], но, как мне представляется, объяснение спутников Феррана более правдоподобно.
Практически сразу после рождения кочевники начинали воспитывать мальчиков как наездников. Например, калмычки переносили их на большие расстояния, посадив на бедро и слегка придерживая за ягодицы. Дети крепко держались за одежду матери, сжимая ноги, «насколько позволяли детские силы». Считалось, что это поможет им впоследствии при верховой езде: «Из кочевников выходят самые от¬


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
213
важные наездники! Есть такие удальцы, которых только посадите на степную вовсе необъезженную лошадь, которую с трудом поймали арканом, и он, ухватившись за гриву, сидит на ней так плотно, что все прыжки и попытки дикого животного сбросить со своей спины седока остаются без успеха» [Смирнов, 1999, с. 78].
Для того чтобы мальчики, когда вырастут, хорошо переносили жару и холод и не простужались, татары, как и другие кочевники, купали своих детей в рассоле [Губоглу, 1964, с. 151; Боплан, 1896, с. 329] (ср. [Лепехин, 1771, с. 480]). Согласно широко распространенному среди кочевников обычаю, по достижении семилетнего возраста мальчики спали не иначе, как под открытым небом, и с этих лет, как говорят многие источники, не получали пищи, «пока не добудут ее при помощи своих лука и стрел» [Боплан, 1896, с. 329; Йакут, 1988, с. 77; Шей- баниада, 1849, с. XIX].
Непосредственно военная жизнь кочевника определялась множеством примет. Например, у ногайцев каждый 13-й год считался несчастным. И ни один из них не пошел бы в этот год в сражение до 14, 26 и 39-летнего возраста. В такие годы они не носили даже оружия, полагая, что оно может нанести вред своему владельцу и быть причиной его смерти. Все это время ногаец проводил в посте и молитве; кроме того, в этот год ему не рекомендовалось вступать в брак или носить при себе тяжести. По прошествии рокового года он устраивал большой пир и напивался «донельзя» бузой, которую приготовляли из заквашенного пшена [Ферран, 1842, с. 46].
Как воины татары характеризовались самым лучшим образом. Об их выносливости свидетельствует то, что они могли не слезать с лошади до четырех суток, обходясь без пищи и питья [Виженер, 1890, с. 80]. Все источники говорят об их стойкости. Когда же татарин все же бывал сбит с коня и терял оружие, он оборонялся руками, кусался, бился ногами, грыз оружие врага, пока его не убивали, т.е. был скорее согласен на смерть, нежели на уступку неприятелю [Флетчер, 1906, с. 99; Петрей, 1867, с. 68, 375; Лызлов, 1990, с. 124]. Флетчер, подчеркивая отличия татар от других, пишет: «Из этого видно, какая разница между татарином, который предается столь отчаянной храбрости, и русским или турком. Солдат русский, если он начал уже раз отступать, то все спасение свое полагает в скором бегстве, а если взят неприятелем, то не защищается и не умоляет о жизни, будучи уверен, что должен умереть. Турок же обыкновенно, как скоро потеряет надежду спастись бегством, начинает умолять о жизни, бросает оружие, протягивает обе руки и поднимает их вверх, как бы дозволяя связать


214
С.В.Дмитриев
себя, надеясь, что его оставят в живых, если он согласится быть рабом неприятеля» [Флетчер, 1906, с. 99].
По словам капитана Маржерета, сотня татар всегда могла обратить в бегство 200 русских, если только это не были лучшие воины, тогда как «русские пехотинцы или аркебузиры, находясь на берегу реки или в лесу, заставят их убежать со всех ног, хотя в действительности их легче напугать, чем нанести какой-нибудь вред» [Маржерет, 1982, с. 176].
Однако все превосходные характеристики крымско-татарских воинов касаются раннего периода существования ханства, а уже к концу XVIII в. они заслуживали скорее уничижительных оценок (см. [Сен- ковский, 1859, с. 249-260]). Клееман пишет, что в конце 1760-х годов в Ковшанах и Бендерах видел собранных там татарских воинов, между которыми было множество «весьма старых, а иных и весьма молодых, назначенных идти на войну. У многих из них были очень худые лошади. Имея несколько фузей и пистолет, иные вооружены луками и стрелами, из коих они не столько искусно стреляли, как козаки и калмыки. Впрочем, как сему, так и владеть саблею, не столько изву- чены (так. — С.Д.), как турки. Они не храбры и не бодры, и для обращения многих в бегство стоит только показать пистолет. Я часто видел, как они учились стрелять в цель, и пять или шесть минут употребляют, чтоб заряжать, прицеливаться и палить, а когда спускают курок, то голову отворачивают...» [Клееман, 1783, с. 199-200].
В состав войск крымского хана входила пехота. По некоторым сведениям, в XVI в. это была готская пехота, всего около 800 человек [Тунманн, 1991, с. 23]. Позднее она состояла из нескольких сотен вооруженных ружьями турецких янычар, которых хан получал в виде вспомогательного отряда и содержал за свой счет [Броневский, 1867, с. 364].
Основу же татарского войска составляла легкая, как говорили раньше, «естественная» конница. Соответственно вооружение, как сообщает большинство источников, состояло в основном из лука со стрелами и кривой сабли. Сабля, однако, имелась далеко не у всех [Герберштейн, 1908, с. 142]: по сообщению Контарини, в Астраханской орде не нашлось бы и двух тысяч мужчин, вооруженных саблями [Барбаро и Контарини, 1971, с. 223]. Хотя М.Литвин сообщает, что когда татары в середине XVI в. ходили на Венгрию, то, «сообразно обычаю своему», многие были безоружные, т.е. даже без лука и стрел или дротика — они только у каждого десятого или даже двадцатого из них [Литвин, 1994, с. 66]. Обычно такие безоружные не использова¬


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
215
лись для боевой службы, но так как татары вели за собой чрезвычайно много лошадей, то они были при табуне [Броневский, 1867, с. 365].
Сабли, как и защитное вооружение, персидской или московской работы, в последнем случае трофейные, были у знатных и богатых воинов [Броневский, 1864, с. 365]. Позднее вооружение последних дополнялось ружьем и парой пистолетов [Тунманн, 1991, с. 23].
Эвлия Челеби, описывая совместный с турками поход крымских татар 1660 г. против русских, сообщает об отборной группе воинов, вооруженных колчанами, палицами, одетых в кольчуги, которая была выслана вперед в качестве ударного кулака [Челеби, 1961, с. 220]. По- видимому, речь в данном случае идет о сейманах — особой гвардейской кавалерии, называемой иногда телохранителями хана [Ферран, 1842, с. 42; Тунманн, 1991, с. 23]. У мирз защитный комплект мог дополняться железными шлемами и перчатками [Губоглу, 1964, с. 151]. Большинство же воинов не имели специального защитного вооружения и были одеты в «обычную одежду из черных бараньих шкур», надеваемую днем шерстью вверх, а ночью вниз, и в такой же шапке [Флетчер, 1906, с. 97]. В грузинских источниках XVII в. крымские татары характеризовались как «носящие волчьи шкуры» [Анчабадзе, 1990, с. 215]. Вид такого всадника производил устрашающее впечатление [Губоглу, 1964, с. 151].
Комплект вооружения у некоторых воинов дополняло копье с железным наконечником [Губоглу, 1964, с. 152; Броневский, 1867, с. 365], а у простых воинов — деревянное, обожженное на огне и заостренное [Тунманн, 1991, с. 23]; Флетчер сравнивает их с рогатинами, с которыми ходят на медведей [Флетчер, 1906, с. 97]. Однако копье не было массовым оружием, и, как мы увидим дальше, наличие его у отдельных воинов не оказывало сильного влияния на тактику ведения боя крымских татар.
Кое у кого из знатных воинов были характерные кинжалы — короткие и широкие, из отличного железа, персидские или дорогой турецкой работы [Флетчер, 1906, с. 97].
Отправляясь на войну, каждый воин вел с собой по крайней мере две лошади [Лызлов, 1990, с. 122], что, с одной стороны, способствовало быстрому сосредоточению войска в намеченном месте [Губоглу, 1964, с. 143], а с другой — быстроте и маневренности в походе всего войска [Литвин, 1994, с. 66]. Численность таких лошадей в расчете на одного человека могла быть и больше, например М.Литвин сообщает о пяти [Литвин, 1994, с. 66]. Эти лошади использовались не только для передвижения, но также для перевозки поклажи и транспортировки пленных и другой добычи [д’Асколи, 1902, с. 29].


216
С.В.Дмитриев
В основном использовались лошади так называемой «татарской» породы. М.Броневский характеризует их как «красивых, сильных, быстрых, росту среднего» [Броневский, 1867, с. 364], а П.Петрей— как «бойких, легких, быстрых коней, с толстыми хвостами» [Петрей, 1867, с. 73]. Более конкретно описывает их С.Герберштейн. По его словам, это «лошади с приземистой шеей и низкорослые, но крепкие, которые могут одинаково хорошо выносить голод и труд и питаются ветками и корою деревьев, а также корнями трав, которые выбивают и вырывают из-под земли копытами». Породу эту называли «пахмат» [Герберштейн, 1908, с. 142], и она характеризовалась особой выносливостью — по словам д’Асколи, лошади эти были способны пробежать рысью 100 миль в день, и в таком темпе это могло продолжаться 3-4 месяца [д’Асколи, 1902, с. 29]. Маржерет отмечает, что «они весьма пугливы и очень боятся аркебузных выстрелов» [Маржерет, 1983, с. 179]. Тунманн, видимо сравнивая этих неказистых на вид лошадей с европейскими породами, при выведении которых основой послужил по большей части арабский благородный скакун, считает их «плохими» [Тунманн, 1991, с. 23], но эти лошади чрезвычайно ценились специалистами в военном отношении. В частности, поляки на своих конях не могли преследовать убегающих татар, так как их лошади имели «более короткое дыхание» [Боплан, 1896, с. 340].
Эти лошади были основным предметом экспорта ногайцев и татар в Московию, куда, по словам Флетчера, «называемые конями», они пригонялись каждый год тысяч по 30-40 [Флетчер, 1906, с. 101] (о ногайской торговле см. [Трепавлов, 2000]). При этом, по сведениям С.Герберштейна, «московиты говорят, что эти лошади быстрее под татарами, чем под другими» [Герберштейн, 1908, с. 142].
Подготовка лошадей к походу у крымских татар заключалась в том, что их, обычно пасущихся на свободе, сгоняли в одно место, где в течение сорока дней кормили ячменем [Губоглу, 1964, с. 143]. Однако непосредственно перед походом лошадей не кормили, «будучи уверены, что те без пищи лучше перенесут усталость» [де Люк, 1879, с. 481].
Хан, многие султаны и другие знатные татары использовали для войны лошадей турецких, арабских и других благородных азиатских пород. Такие лошади ценились чрезвычайно дорого [Броневский, 1867, с. 364; Лызлов, 1990, с. 122]. Кроме того, по некоторым сведениям, среди ногайских лошадей встречались, хотя и довольно редко, «очень хорошие лошадки, совсем белые и в мелких черных пятнах, как тигры или леопарды, так что их можно принять за раскрашенных» [Маржерет, 1982, с. 179].


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
217
Лошадей татары, как правило, не подковывали. По словам д’Аско- ли, они объясняли это тем, что хотели, чтобы лошадям не было больно и чтобы они не хромали, что случается, когда они дорогою теряли подкову [д’Асколи, 1902, с. 29]. Неподкованностью лошадей Боплан объясняет, в частности, причину, по которой набеги татар совершались зимой. По его словам, «снег предохраняет им копыта, между тем как обнаженная и мерзлая земля портит их». Поэтому «татары опасаются бесснежной зимы и гололедицы, когда скользят и наилучше подкованные лошади». Далее он пишет, что «самые знатные и зажиточные делают для своих лошадей подковы из бычачьего рога, которые нашивают им на ноги при помощи тонкого ремня наподобие дратвы или гвоздей; но такие подковы непрочны и легко теряются» [Боплан, 1896, с. 333].
Седла и стремена, употреблявшиеся татарами, были очень легкие, деревянные, за исключением тех, которые они получали из Турции или России, покупая либо захватывая в качестве трофеев [Гербер- штейн, 1908, с. 142; Петрей, 1867, с. 72]. Чтобы седла не натирали спины лошадям, под них подкладывали траву или древесную листву [Герберштейн, 1908, с. 142]. Но, видимо, чаще под седло подстилали потник, называемый де Люком тургчио, который в развернутом состоянии не превышал в длину человеческого роста. Он служил воину «ковром или постелью» [де Люк, 1879, с. 480]. По описанию д’Асколи, кожа, покрывающая седло, держалась на ремнях и отделялась от седла, и ее постилали на разложенный по земле войлок, «так что для спанья всаднику раскрытый войлок заменяет тюфяк, кожа служит ему простыней, седло подушкой, а одежда одеялом. Так он почивал сладким сном» [д’Асколи, 1902, с. 29]. Кроме того, каждый всадник вез бурку, называемую капуджи или табунчи— шатром или палаткой, потому что в комплект входило также несколько жердей, которые, будучи воткнутыми в землю, служили остовом для натянутой на них бурки, в результате чего получался небольшой навес, используемый как временное жилище в условиях похода [де Люк, 1879, с. 480].
Повод, как и седло, был также очень легкий, с тонкой «железкой» в виде удил, так как татарские лошади были смирные и хорошо управляемые [д’Асколи, 1902, с. 29]. Ездили на лошадях с укороченной уздой, в седлах сидели «подбоченясь» [Петрей, 1867, с. 74], управляли лошадью только при помощи узды и плети [д’Асколи, 1902, с. 29].
Система питания в походе представляет особый интерес. По сведениям, сообщенным д’Асколи, в поход запасали 6-8 фунтов теста из


218
С. В.Дмитриев
«гороховой, ячменной или хлебной муки и из кислого творога, называемого ,,тогурт“» [д’Асколи, 1902, с. 29]. Некоторые татары, особенно знатные, возили с собой сухари — тесто в виде сухариков, жаренное в масле [де Люк, 1879, с. 480; Броневский, 1867, с. 360]. Кроме того, в летнее время пищей служили различные коренья. Соль употреблялась в чрезвычайно малом количестве [Герберштейн, 1908, с. 141, 142], что связано с представлениями кочевников о том, что от соли ослабевает зрение [Петрей, 1867, с. 72].
По сведениям других авторов, основной дорожный припас крымскотатарского воина состоял из ячменя или проса, высушенного либо поджаренного на огне и толченого или смолотого при помощи специальных «мельничков». Хранили его в специальных мешочках, по мере надобности разводили водой, иногда сдабривали конской кровью, доводя до состояния напитка либо каши, добавляли немного соли — и в таком виде употребляли. Называлось это «толокном» (толкан) [де Люк, 1879, с. 480; д’Асколи, 1902, с. 30; Броневский, 1867, с. 360; Тотт, 1883, с. 162; Губоглу, 1964, с. 152; Литвин, 1994, с. 66].
Любимой пищей татар являлась конина, которую употребляли в самых разных видах. Для похода ее очищали от костей, затем коптили, вялили или сушили, разрезали на мелкие кусочки и паковали в мешочки [Броневский, 1867, с. 360].
Взятые с собой лошади также составляли своеобразный дорожный пищевой запас. Если лошадь по пути околевала, ее свежевали, причем три четверти туши раздавали другим, оставляя себе заднюю часть [Боплан, 1896, с. 331]. Внутренности и потроха отдавали военачальнику, так же как и голову, «которая считалась самым ценным и лакомым кушаньем» [Виженер, 1890, с. 80; Петрей, 1867, с. 72]. Самые мясистые части туши подвергались специальной обработке. Сначала их резали на возможно более длинные, не очень толстые (1-2 дюйма) полосы, клали на спину лошади под седло, как можно туже затягивая подпругу. Затем на лошадь садились и ехали 2-3 часа вместе со всем войском. Потом, расседлав лошадь, полосы переворачивали, смачивая, чтобы они не засохли, собранной с лошади пеной, — и снова скакали 2-3 часа. После этого мясо считалось готовым, смягченным, как бы тушеным [Боплан, 1896, с. 331; Губоглу, 1964, с. 152]. Оставшиеся части конины, которые нельзя было резать большими кусками, варили с солью, не снимая пены, так как, по мнению татар, «снятие пены отнимает у мяса весь его вкус и питательность» [Боплан, 1896, с. 331]. Иногда в поход вообще ничего не брали, «довольствуясь только тем, что представит им случай» [Ферран, 1842, с. 44]. Кроме того, если та¬


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
219
тар во время разъездов мучили голод и жажда, они подрезали жилы у тех лошадей, на которых сидели, и, выпив их крови, так утоляли голод. Они считали это полезным и для самих животных [Герберштейн, 1908, с. 141]. Но основным напитком считались кобылье молоко и сделанный из него кумыс, а также буза [Герберштейн, 1908, с. 141; Губоглу, 1964, с. 152].
В поход татары также брали и сухое молоко или сухой сыр, засушенный кусками, которые по мере надобности крошили в воду и этот раствор пили. Приготовлялся такой продукт следующим образом. Молоко кипятили, снимая жир, из которого в другом сосуде делали масло. Оставшееся обезжиренное молоко ставили сохнуть на солнце. Эти куски возили в специальной фляге, сделанной в виде меха, куда потом наливали воду. При езде содержимое фляги тряслось и «делалось точно сок», который и пили [Петрей, 1867, с. 72].
В походе каждый воин должен был иметь объемистую ложку и чашку, кожаную или деревянную, служащую для питья как самому хозяину, так и, в случае необходимости, его лошади. В походный набор, кроме того, входили кнут, нож, шило с веревкой, ниткой, ремешками на случай надобности, например если порвется что-нибудь в седле или у стремян, и крепкие веревки, чтобы вязать пленников [де Люк, 1879, с. 481; д’Асколи, 1902, с. 30].
Татары делились на десятки. У каждого десятника был котел для варки мяса, маленький барабан, который возили на луке седла, и свирель или свисток — для подачи сигналов [де Люк, 1879, с. 480].
Рядовые воины не были обязаны собирать и стеречь пленных и другую добычу, чтобы не отвлекаться от непосредственно боевых задач. Для этой цели в войске имелись особые отряды [Флетчер, 1906, с. 100]. Барон Тотт, наблюдавший набег татар на Новосербию, отмечал, что на одного участвующего в походе воина приходилось по два человека из остальной армии, каждый из которых имел равную долю в его добыче. «При таком способе дележа никто не был обижен и общий интерес соединился с частным для наиболее удачного выбора солдат в экспедицию» [Тотт, 1883, с. 164] (см. также [Губоглу, 1964, с. 145]).
Война у крымских татар носила сезонный характер. Они имели обыкновение воевать дважды в год. На войну ходили летом, когда кони отъедались на вешних травах, а также зимой [д’Асколи, 1902, с. 29; Перри, 1842, с. 280]. В последнем случае— чтобы избежать возможных препятствий на пути: зимой реки и болота замерзают, и это дает возможность двигаться без помех во всех направлениях


220
С. В.Дмитриев
[Боплан, 1896, с. 333]. В степи ориентировались по звездам, а особенно по «Железному колу», т.е. Полярной звезде [Лызлов, 1990, с. 124].
Собираясь на войну, хан отдавал специальное повеление через сановников, чтобы все татары, ему подвластные, в течение трех или четырех недель приготовились к войне и запаслись провиантом на три- четыре месяца [Броневский, 1867, с. 360]. Перед выступлением главных сил татары старались ввести противника в заблуждение, обмануть. Иногда, если выступавшие на войну силы были очень значительны — до 20-30 тыс. человек, с этой целью выделялось несколько отрядов, которые привлекали его внимание в каком-либо месте границы. Главные же силы в это время нападали совершенно в другом месте [Флетчер, 1906, с. 97; Маржерет, 1982, с. 176].
Все войско состояло из отдельных отрядов. Самый большой отряд был у хана. Когда он сам вел свое войско, оно насчитывало от 80 до 200 тыс. человек [Флетчер, 1906, с. 97; Губоглу, 1964, с. 153]. Тунманн считал, что число 80 тыс. — это количество собственно крымскотатарских воинов, не включающее воинов из других народов, подчиненных крымскому хану [Тунманн, 1991, с. 23]. Если же в набег шел калга (наследник), то, по разным сведениям, его войско состояло из 40- 50 тыс. человек [Губоглу, 1964, с. 152; Челеби, 1961, с. 216]. Нуред- дин-султан вел 40 тыс. человек. В случае если в поход отправлялся ханский везир, царевичи -султаны, прибрежные наместники-агм или предводители татарских племен ширин, мансур и седжют, то войско состояло из 30 тыс. воинов [Челеби, 1961, с. 216].
Соответственно каждый племенной мирза имел в своем распоряжении отдельный отряд, известный под именем орда, состоящий из 10 тыс., 20 тыс. или 40 тыс. человек. Если хан имел в них нужду, они были обязаны привести определенное количество воинов [Флетчер, 1906, с. 102]. Например, ногайцы должны были поставить 40 тыс. воинов, но, по словам Феррана, почти всегда давали 60 тыс., «не в состоянии будучи жить другими средствами, кроме добычи от войны со своими соседями или неприятелями» [Ферран, 1842, с. 45].
Задолго перед выходом войска предпринималась тщательная разведка. Для этого отбирались специальные люди из числа татар, но чаще из пятигорских черкесов. Руководили ими специальные проводники, передававшие свое занятие от отца к сыну [Губоглу, 1964, с. 143]. Эти группы производили глубокую разведку, захватывали пленных, «языков» (дил\ которых приводили к хану, где под пытками те давали нужную информацию [Броневский, 1867, с. 360]. В дальнейшем разведка осуществлялась по всему пути следования войска в виде кара¬


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
221
ульных постов, более или менее значительных по численности. Они же в случае обнаружения неприятеля выступали в качестве «живца», выводя его либо на засаду, либо, если численность его войск была значительна, на основные силы татарского войска [Броневский, 1867, с. 365].
Выезд хана к войскам обставлялся очень торжественно [Клееман, 1783, с. 60-62]. После сбора войск в определенной местности им устраивался смотр [Боплан, 1896, с. 333; Губоглу, 1964, с. 143].
Во время боевых действий татары соблюдали самую строгую дисциплину и, пока шли вперед, не брали ни нитки у мирного населения, но, когда возвращались, грабили все, что попадалось под руку [Губоглу, 1964, с. 145].
На первом этапе передвигались медленно, даже в соответствии с мусульманскими законами пять раз в день молились. Зато на втором этапе, наоборот, передвигались максимально быстро и, хотя делали в сутки по пять остановок, о молитвах практически не вспоминали [Губоглу, 1964, с. 152].
Первый этап начинался с выходом войска из базового лагеря. Во главе войска, если это был большой набег, шел хан со свитой, калгой и султанами. За ними, «по древнему обычаю», двигались войска под знаменами и в определенном порядке, а также дружины мирз и других знатных воинов, которые назывались по-разному. По некоторым сведениям, хан или другие руководители набега иногда не входили на чужую территорию, а оставались на своей земле с двумя-тремя тысячами всадников в качестве телохранителей [д’Асколи, 1902, с. 30], но чаще хан все же непосредственно руководил всем походом.
Оказавшись на неприятельской территории, хан опять отправлял разведчиков. Получив новые сведения, он собирал совет для определения маршрута набега [Броневский, 1867, с. 361]. Непосредственно перед войском шел специальный проводник, которому сообщался пароль, а в руке он держал кнут [Губоглу, 1964, с. 143].
Когда войско выступило и татары сели на коней, заблаговременно покормленных, то законы на марше соблюдались самые жесткие. Эв- лия Челеби, участвовавший в одном из совместных с турками походов, описывал такое войско в следующих словах: «Да удалит от нас Аллах такую участь: если в это время кто-либо свалится с коня, спастись уже совершенно невозможно — тотчас же этот человек будет растоптан ногами лошадей и погибнет. И потому у татарского народа нет обычая смотреть назад и оглядываться на свои следы во время движения. Поэтому у них кони связываются веревкой за хвосты — по


222
С.В.Дмитриев
десять-пятнадцать в ряд, и все кони вынуждены идти голова к голове, подтягивая друг друга.
А во времена наших предков бывало так, что если лошадь свалится, то она уже не могла подняться и погибала под копытами других коней, и не могло случиться так, чтобы человек, упав с коня, спасся; и конь, и человек под ногами коней превращались в кашу, в месиво, в давленое мясо... Одним словом, высшим благоразумием является решение идти не в гуще этого народа, когда он находится в движении, а с краю... И если время летнее, то спокойнее находиться вне гущи войска, но в зимние дни идущий посреди этой толпы воинов погружается в тепло крови и пота коней и людей, и холод совершенно не оказывает на него никакого воздействия» [Челеби, 1961, с. 215-216].
По словам Эвлии Челеби, у татар со времен Чингис-хана есть закон, по которому если в поход отправляется хан, то впереди становятся двенадцать от-ага — ведущих, а войско выстраивается в двенадцать лошадиных голов в ряд сомкнутым строем. Таким образом, воины образуют строй в двенадцать колонн. Когда же в поход шел калга или нуреддин, то войско образовывало восемь колонн. Если же в набег шли мирзы и беи племен, а с ними бывало и до 10 тыс. воинов, то они образовывали четыре колонны.
Кроме того, практиковались еще и ежемесячные набеги, в которых участвовало до одной тысячи всадников, и эти отряды шли уже без строя. Такие набеги назывались беш-баш (букв, «пять голов»), и даже на фоне походов хана, калги и др. они отличались повышенной жестокостью [Челеби, 1961, с. 216-217].
Боплан дает описание татарского набега в зимнем и летнем вариантах. По его словам, зимой татары шли по сто всадников в ряд, что составляло триста лошадей, так как каждый вел на поводу двух свежих лошадей для перемены, на которые пересаживался на ходу, в том числе на полном скаку. Такой фронт занимал 800-1000 шагов. В глубину же строй в 100-800 рядов лошадей захватывал четыре мили, при условии что шеренги были тесные. Остановки по ходу движения делались каждый час на 10-15 минут, чтобы дать помочиться людям и лошадям, которые были так специально выдрессированы. Все эти действия исполнялись по сигналу свистка.
При подходе к неприятельской границе войско отдыхало два-три дня в хорошо закрытой местности, затем делилось на три части. Две трети войска составляли ядро, называемое кош, а из одной трети образовывали два крыла — правое и левое. Кош двигался плотной массой,


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
223
медленно и безостановочно, день и ночь, давая лошадям не более часа для корма. Таким образом заходили в глубь неприятельской территории на значительное расстояние. Затем все войско поворачивало обратно и опять-таки медленно, оставляя за собой широкую тропу в снегу, шло назад. А крылья уходили в стороны на 12-18 миль, распадаясь, в свою очередь, на 10—12 отрядов по 500-600 человек, которые устремлялись в разные стороны, нападая на деревни, грабя их и возвращаясь к кошу с добычей. После этого от него отделялись другие отряды, которые проделывали ту же операцию. Таким образом, кош всегда содержал две трети отдыхающего войска, которое в любой момент было готово к встрече с крупными соединениями неприятельских войск [Боплан, 1896, с. 334-336].
Летние набеги осуществлялись меньшим числом всадников— по 10-20 тыс. человек, иначе они легко могли быть заранее замечены. Тактика таких набегов значительно отличалась от зимних походов. Приблизившись на 20-30 миль к границе, войско разделялось на 10—12 отрядов, в которых было до 1000 человек. Эти отряды, с промежутками в 1-1,5 мили между собой, широким фронтом вторгались на чужую территорию. Такая диспозиция служила для того, чтобы казацкие разъезды, заметив отдельный отряд, не смогли определить общую численность всего войска. Впереди обычно шел сильный сторожевой отряд, ловивший «языка». В назначенное время все эти отряды собирались в условленном месте и далее шли все вместе вдоль рек (которые, как известно, в Северном Причерноморье текут на юг), не встречая по пути серьезных преград.
В степи татары прибегали к различным хитростям, с целью остаться незамеченными. Летом степи покрыты высокой травой, которая приминается, если по ней проехать. Таким образом, остается вытоптанная трава или след, по которому можно было бы распознать татар и определить принятое ими направление. Чтобы этого не произошло и чтобы ускользнуть от погони, каждый отряд из 400 человек делили на четыре части по 100 человек в каждой. Расходясь в противоположных направлениях — на север, юг, восток и запад, в дальнейшем они, в свою очередь, делились на три еще более мелкие группы, которые разделялись еще на три. Все это делалось менее чем за полтора часа на всем скаку, так как если отряд был бы замечен, то ему грозило уничтожение. В назначенный день весь отряд собирался где-нибудь в ложбинке на привал. Примятые травы вскоре поднимались, и на другой день не оставалось никаких следов. После отдыха войско продолжало свое движение [Боплан, 1896, с. 237-239].


224
С.В.Дмитриев
Ночью кони у татар обычно привязывались к руке спящего всадника. Описан случай, когда подошедшие в темноте казаки пускали в лагерь татар ракеты, известные под названием «шутихи». Те пугали коней, которые волочили за собой всадников и топтали их [Марков, 1887, с. 138].
В случае если в набеге участвовало небольшое количество всадников, татары сажали на сопровождающих их запасных коней чучела в виде людей, создавая иллюзию большей величины своего отряда [Флетчер, 1906, с. 99].
Через реки татары переправлялись быстро и споро разными способами, один из которых описан Флетчером: к хвостам трех-четырех лошадей привязывали длинные бревна, на которые садились и укладывали груз [Флетчер, 1906, с. 97, 98]. Разновидностью этого способа переправы являлся другой, при котором из камыша делали плот, клали на него седла, плот привязывали к хвостам лошадей, а сами переправлялись вплавь [де Люк, 1879, с. 481; Губоглу, 1964, с. 145; Лыз- лов, 1990, с. 123]. Небольшие реки преодолевали вброд, и Эвлия Че- леби следующими словами описывает впечатлившую его картину: «Когда сорок семь тысяч татарских воинов бросились на ста пятидесяти тысячах коней в Днестр, воды его под ногами стольких лошадей вздулись, образовалась запруда, и ниже река стала мелкой. Тысячи татар вброд перешли реку, а еще тысячи, переплыв реку на судах, плотах, бурдюках, надутых воздухом, с молниеносной быстротой вышли на берег и там вытащили из бурдюков свои стрелы, сабли и все свое снаряжение» [Челеби, 1961, с. 52].
Если во главе войска стоял хан и в его планы входила осада крепости, то события развертывались несколько иначе, чем в обычном грабительском походе. Достигнув определенного населенного пункта и осадив его, хан, оставив при себе лучшую часть войска для осады и защиты лагеря, остальную часть, вместе с калгой, отправлял на грабеж. Если в назначенное время, через несколько дней, один из отрядов не возвращался, то, не дожидаясь его, вся армия быстро снималась с места и двигалась дальше. Уклоняясь от столкновений с сильным противником, татары продолжали грабеж, продвигаясь в сторону своих владений [Литвин, 1867, с. 361].
При осаде города или крепости крымцы всегда вступали в продолжительные переговоры, убеждая осажденных сдаться и делая при этом заманчивые предложения. Овладев же укрепленным пунктом, они, как правило, свои обещания не выполняли [Флетчер, 1906, с. 99].


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
225
В случае если татары были вынуждены все же вступить в сражение, они стремились производить его на открытой местности. Бой они начинали первыми, стремясь охватить левый фланг войска противника для того, чтобы было удобнее его обстреливать [Литвин, 1994, с. 66]. Если встреча с противником происходила утром или вечером (около часа после восхода или до захода солнца), то они стремились, чтобы солнце было за их спиной и светило в глаза неприятелю [Боплан, 1896, с. 340].
Так как татары практически не употребляли копий, то в прямое столкновение сомкнутым строем они не вступали. В бою они только непрерывно нападали и отступали отдельными отрядами в три-четыре тысячи человек, стреляя из луков. После того как один отряд выпустил все стрелы, в бой вступал второй, затем третий. Так, поочередно, выстрелив весь боезапас, потом все вместе они, с шумом и криками «гола, гола!», яростно набрасывались на неприятеля — и вдруг обращались в бегство, и это был их самый опасный прием: тем самым расстраивался боевой порядок вовлекаемого в преследование противника. Отступали они обычно в левую сторону, так как им труднее было сворачивать вправо. Этим своим бегством они утомляли неприятеля и выматывали его [Боплан, 1896, с. 340]. Затем они снова смыкали ряды, стараясь окружить неприятеля, но всегда оставляли свободным один проход для провокации возможных беглецов, проявляли при этом большой порядок и строжайшую дисциплину [Виженер, 1890, с. 81]. Такой способ боя они называли «пляской» [Герберштейн, 1908, с. 142] или «марсовым танцем» [Лызлов, 1990, с. 123], и он вошел в русскую военную тактику под названием лава. Но такая «игра», как отмечает Боплан, была возможна только в случае значительного преимущества над неприятелем [Боплан, 1896, с. 341].
Все эти действия происходили под руководством опытных в таком способе ведения сражения военачальников. Воины же были вышколены так, что умели очень быстро строить и перестраивать свои ряды и двигать их. Татарские подразделения были в такой степени приучены подчиняться приказаниям своего военачальника, что достаточно было одного его указания плетью или просто движения руки, чтобы рассеянные было ряды приходили в порядок [Броневский, 1867, с. 365, 366]. Но если военачальники были выведены из строя, то татарским войском овладевало сильное замешательство, и порядок мог окончательно нарушиться [Герберштейн, 1908, с. 143].
При сражении в узкой местности применять эту тактику было невозможно. Поэтому татары сразу пускались в бегство, ибо в такой ситуации предполагался прямой удар сомкнутым строем, а это, из-за
8 - 8740


226
С. В.Дмитриев
того что у них не было необходимого в таких случаях вооружения, было исключено [Герберштейн, 1908, с. 143; Лызлов, с. 123].
В бою татары садились в седло, у которого были укороченные стремена, чтобы иметь возможность легче поворачиваться. Искусство верховой езды у них было таково, что если им необходимо было что- то поднять с земли, они проделывали это без всякого труда, опершись на стремена, даже на самом быстром ходу. Если же в них бросали дротик, они внезапно опускались на другой бок лошади, отклоняясь от удара противника и удерживая ее только одной рукой и одной ногой [Герберштейн, 1908, с. 143; Лызлов, 1990, с. 123-124].
Воины, особо отличившиеся в бою, пользовались у хана и мирз особым почетом. При этом хан не только осыпал их различными наградами, но и, что было еще важнее, помнил об их заслугах, предоставлял им и их потомкам почетные места за своим столом. В случае военных действий такие воины получали под командование отряды — как люди способные и опытные [Броневский, 1867, с. 366]. Их особые привилегии отмечались и титулом тархан.
Такова в общих чертах военная культура крымских татар. С одной стороны, она во многом являлась типичной для монголо-тюркских кочевых государств, но с другой — имела и определенные отличия. При организации войска и военных походов они сами обычно руководствовались правилами, изложенными в Ясе Чингис-хана. Такая военная организация, основанная на кочевом образе жизни, доказала свою эффективность в многочисленных войнах, которые вели кочевники. Следовательно, крымские татары представляли собой очень большую военную силу, с которой необходимо было считаться. В связи с этим они оказали большое влияние на организацию военного дела пограничных с Крымом государств, прежде всего Польши (с ее украинскими владениями) и России.
Аделунг, 1863-1864 — Лделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России и их сочинений. Пер. с нем. А.Клеванова. Т. I—II. М., 1863-1864.
Анчабадзе, 1975— Анчабадзе Г.З. «Книга путешествий» Э.Челеби как источник по истории горских народов Кавказа. Автореф. канд. дис. Тб., 1975.
Анчабадзе, 1990— Анчабадзе Г.З. Источниковедческие проблемы военной истории Грузии (Исследование грузинских исторических сочинений). Тб., 1990.
д’Асколи, 1902 — Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дартелли д’Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634. Пер. Н.Н.Пименова под ред. А.Бертье-Делагарда. Одесса, 1902.
Барбаро и Контарини, 1971 — Барбаро и Контарини о России: К истории итало-рус- ских связей в XV в. Вступ. ст., подготовка текста, пер. и коммент. Е.Ч.Скржинской. Л., 1971.


Крымское ханство в военном отношении (XVI-XVIII вв.)
227
Бахрушин, 1936— Бахрушин С.В. Основные моменты истории Крымского ханства// История в школе. 1936, № 3.
Боплан, 1832 — Боплан Г.Л. Описание Украины. СПб., 1832.
Боплан, 1896 — Боплан Г.Л. Описание Украины. 1630-1648 // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. II. Пер. К.Мельника. Киев, 1896.
Боплан, 1990 — Боплан Г.Л. Опис Украши, кшькох провшцш Корол1вства Польского, изо тягнуться вщ кордонiв Москови до гранищ Трансшьвани, разом з 1хшми зви- чаями, способом життя V веденя воен. Кшв; Cambridge, 1990.
Броневский, 1867— Броневский М. Описание Крыма (Tartariae Descriptio). 1579. Пер. И.Г.Шершевич // Зал. Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1867, т. 6.
Виженер, 1890 — Блез де Виженер. Извлечение из соч.: Описание польского королевства и порубежных с ним стран (1573) // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. I. Пер. К.Мельника. Киев, 1890.
Герберштейн, 1908 — Герберштейн С. Записки о московитских делах. Пер. А.И.Ма- леина. СПб., 1908.
Герберштейн, 1988— Герберштейн С. Записки о Московии. Пер. А.И.Малеина и А.В.Назаренко. М., 1988.
Герберштейн, 2000— Сигизмунд Герберштейн— воин, государственный деятель, дипломат и миротворец. М., 2000.
Григорьев, 1974— Григорьев А.П. «Книга путешествий» Э.Челеби— источник по истории Крыма XIII—XVII вв. // Историография и источниковедение по истории стран Азии и Африки. Вып. 3. Л., 1974.
Губоглу, 1964— Губоглу М. Турецкий источник 1740 г. о Валахии, Молдавии и Украине // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. [Т. I]. М, 1964.
Ищенко, 1989 — Ищенко С.А. Война и военное дело у крымских татар XVI-XVII вв. (по записям иностранных путешественников и дипломатов) // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII-XVII веках. Рос- тов-на-Дону, 1989.
Йакут, 1988— Йакут ал-Хамави. Му‘джам ал-Булдан (Словарь стран). Пер. с араб. О.Б.Фроловой и Б.Вахабовой// Материалы по истории Средней и Центральной Азии X-XIX вв. Таш., 1988.
Каргалов, 1974— Каргалов В.В. На степной границе: Оборона крымской «украйны» Русского государства в первой половине XVI в. М., 1974.
Кизилов, 1993 — Кизилов М.Б. «Книга путешествий» Эвлии Челеби как источник сведений о быте крымских татар // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Т. 3. Симферополь, 1993.
Клееман, 1783 — Клееманово путешествие из Вены в Белград и Новую Килию, також в земли Буджатских и нагайских татар и во весь Крым, с возвратом чрез Константинополь, Смирну и Триест в Австрию, в 1768, 1769 и 1770 годах с приобщением достопримечательностей крымских. Пер. И.Одинцова. СПб., 1783.
Ключевский, 1866— Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1866.
Лепехин, 1771 — Дневные записки доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства, 1768 и 1769 году. Т. I. СПб., 1771.
Литвин, 1994— Литвин Михалон. О нравах татар, литовцев и московитян. Пер. В.И.Матузовой. М., 1994.
Лызлов, 1990 — ЛызловА. Скифская история. М., 1990.
8’


228
С.В.Дмитриев
де Люк, 1879 — Описание перекопских и ногайских татар, черкесов, мингрелов и грузин Жана де Люка, монаха доминиканского ордена (1625). Пер. П.Юрченко // Зал. Одесского общества истории и древностей. 1879, т. 11.
Маржерет, 1982— Россия начала XVII в.: Записки капитана Маржерета. Пер. Т.И.Шаскольской. М., 1982.
Марков, 1887 — Марков. История конницы. Ч. 3. Тверь, 1887.
Минцлов, 1911— Минцлов С.Р. Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к истории России и напечатанных на русском языке. Вып. I. Новгород, 1911.
Новосельский, 1948 — Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М., 1948.
Охманьский, 1979— Охманьский Е. Михалон Литвин и его трактат о нравах татар, литовцев и московитян середины XVI в. // Россия, Польша и Причерноморье в XV- XVIII вв. М., 1979.
Перри, 1842— Записки капитана Перри о бытности его в России, с 1698-го по 1713 год // Русский вестник. 1842, т. 6, № 5 и 6, май и июнь.
Петрей, 1867 — Петрей де Ерлезунд П. История о Великом Княжестве Московском, происхождении великих русских князей, недавних смутах, произведенных там тремя Лжедмитриями, и о московских законах, нравах, правлении, вере и обрядах. Пер. А.Н.Шемякина. М., 1867.
Полиевктов, 1835 — Полиевктов М.А. Европейские путешественники XIII—XVIII вв. по Кавказу. Тифлис, 1835.
Россия, 1976 — Россия, Польша и Причерноморье в XV-XVIII вв. М., 1976.
Сенковский, 1859— Сенковский [О.И.] Сок достопримечательного: Записки Ресми- Ахмед-Эфендия, турецкого министра иностранных дел// Сенковский. Собрание сочинений. Т. VI. СПб., 1859.
Смирнов, 1887— Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в. СПб., 1887.
Смирнов, 1999— Смирнов П. Путевые записки по калмыцким степям Астраханской губернии. Элиста, 1999.
Тотт, 1883 — Записка барона Тотта о татарском набеге 1769 г. на Ново-Сербию // Киевская старина. Киев, 1883, т. VII, сентябрь и октябрь.
Трепавлов, 2000 — Трепавлов В.В. Кочевники на русских рынках: Ногайская торговля в XVI-XVII веках // Отечественная история. М., 2000, № 3.
Тунманн, 1991 — Тунманн. Крымское ханство. Пер. с нем. Симферополь, 1991.
Ферран, 1842— Ферран. Путешествие из Крыма в Черкесию, через земли ногайских татар, в 1709 г. // Русский вестник. 1842, т. 6, № 4, апрель.
Флетчер, 1906— Флетчер Дж. О Государстве Российском, или Образ правления русского царя (обыкновенно называемого московским). СПб., 1906.
Хорошкевич, 2001 — Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV — начало XVI в. М, 2001.
Челеби, 1961 — Эвлия Челеби. Книга путешествия (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века). Вып. 1. Земли Молдавии и Украины. М., 1961.
Шейбаниада, 1849 — Шейбаниада: История монголо-тюрков на джагатайском диалекте. Казань, 1849.
Юго-Восточная Европа, 1973 — Юго-Восточная Европа в эпоху феодализма. Кишинев, 1973.
Юргинис, 1979— Юргинис Ю.М. Посольство Михаила Литвина у крымского хана в 1538-1540 гг. // Россия, Польша и Причерноморье в XV-XVIII вв. М., 1979.


И.В.ЗАЙЦЕВ
(Москва)
«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
Текст публикуемого документа сохранился в четырех списках конца XVI-X VII в.:
1) список в составе сборника собрания И.Е.Забелина (ОР ГИМ, собр. И.Е.Забелина, № 419, л. 94). Видимо, наиболее ранний; дефектный, сохранилась только концовка со слов «или преиначити» (далее — 3);
2) список в составе сборника Синодального собрания— вклад патриарха Никона в Иерусалимский монастырь (ОР ГИМ, № 272, л. 403об.-404; далее — Н). К.В.Базилевич, кратко остановившись на рукописи Синодального собрания, писал, что этот документ— «неисправный список турецкой отпускной грамоты неизвестному „русскому"» [Базилевич, 1948, с. 30-31];
3) в составе сборника из собрания А.Н.Попова, хранящегося в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ, ф. 326, шифр 59, на корешке — № 2521; л. 134-134об.; далее — П);
4) в составе сборника из собрания МГА МИД в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА, ф. 181 (Рукописный отдел МГА МИД), д. 591, л. 785об.-786; далее — Р).
Приводим текст этого документа по списку Н с разночтениями по 3, П и Р.
[А. 403об.] «Турецкий царь Богатур даль свою волную грамоту некоему русину и в ней пишеть: Всесилнаго Бога волею, ижеа по- пустивше намь о(т) себе царствовати6 и вжеле намь [л. 404] силу же
О 	И.В.Зайцев, 2003


230
К В. Зайцев
аше хотим ко благоугодию земли, к потребе людем и вся8 мнящихся силою преодолевати некоим бесчинствием сия и в чину устроя- ти и в мирениег приводити и грешных во спасение и неправедных в правду обрашати должны есмяА.
Аз убо силы находец об(ь)ятъ Божиею волею Богатуре царь та- ковыяж ради вины дошед в наших летех нашего подлежания людей некоего3 русина имяреки, приведена в нашу землю и нашего счас- ливаго порока дошел и наше лице видел. Тагок ради на праве су- дихом ему еше и на прочая дни работному игу подлежа™. Такъ же ему волю даем итти на все концы земныял, а можм похочетъ никому” сего причинити0 или преиначити не ради нашеяп кротости, но ради праведнаго судар, уставленагос праведнымъ Богом.
Писана в Турцех уложением всея земли туретикия1. Повеленоу словом Сунул-бех салтановымф».
а в п и Р — иж.
6 В Р — иарьствовати. в В П и Р далее — жя. г В П — смирение. л В Р — еси мя. е В П — Бгатур. ж В П — тавыя.
3 В Р — некоего.
и имярек написано красными чернилами. к В П и Р — того. л В П — земные. м В П — може. н В П — некому.
° В П — пречинити. п В 3 — нашеа. р В 3 — соула.
с В П — уставленнаго, в 3 — оуставленаго. т В П — туреикие; в Р — туреикия. v В П — повеленно.
ф В 3 — Писана в Тоуриехь оуложениемь всея земли тоуреикие. Повеленно словомь Соуноулъ бех салтановымь.
Все четыре списка текста сохранились в сборниках близкого содержания: во всех них присутствует ярлык Ахмата1, шертная грамота Исмаила, запись о поимке в поле казанских гонцов в 1549 г. и текст перехваченного «ярлыка»1  2, с которыми наш текст составляет как бы единый комплекс.
1 Этот документ, как видим, сохранился не в единственном списке, как пишет А.А.Горский [Горский, 2000, с. 198], а, как минимум, в четырех.
2 Об этой записи и ярлыке см. [Зайцев, 2000].


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
231
Перед нами, похоже, формуляр «вольной» грамоты, данной османским падишахом некоему русскому. Документ освобождает получившего его от «работного ига», т.е. является отпускной рабу.
Хорошо известно, какую роль играли рабы в экономике и социальном строе Османской империи. Одним из источников поступления рабов в Османскую империю был Крым, османские порты-крепости на его южном берегу (прежде всего Кафа), а также Азак, Копа, Тамань. Там продавали невольников, захваченных крымцами в набегах на польские, литовские и московские «Украины», купленных в Черкесии или Хаджи-Тархане, который также был крупным центром работорговли3. Каждая военная экспедиция крымских ханов пополняла невольничьи рынки Кафы, а затем и Стамбула4.
Существуют ли свидетельства отпуска рабов на свободу в Крыму или Османской империи? По сведениям Сигизмунда Герберштейна, пленники в Крыму были «принуждены служить рабами шесть лет подряд, по истечении которых они делаются свободными, но не могут удаляться из страны» [Герберштейн, 1988, с. 151]. Михалон Литвин писал о крымских татарах: «С рабами, которых они имеют только из
3 Хаджи-Тархан был крупным невольничьим рынком еще в XIV в. и продолжал им оставаться в дальнейшем, видимо на всем протяжении своей истории, вплоть до русского завоевания. Рабы продавались не только для прикаспийских областей, но и в Крым и Казань. Об одном из пленных, афонском монахе Герасиме, пойманном татарами и проданном в Астрахань в конце XV в., а затем перепроданном в Казань, где его выкупили и вернули в Москву, писал в окружном послании митрополит Симон (1495— 1505) [Акты, 1841, с. 146; Соловьев, 1960, с. 198]. Павел Иовий в шестой книге «Описания мужей, прославленных ученостью» (1545 г.) писал, что после похода крымского хана Мухаммед-Гирея на Москву летом 1521 г. пленных «москов» продавали «и в Таврии туркам, и в Цитрахе — разным обитателям берегов Каспийского моря» [Иовий, 1997, с. 354-355]. В описании этих событий Иовий следовал Сигизмунду Герберштей- ну. Бернард Ваповский в своих хрониках упоминает лишь о продаже пленных в 1521 г. в Кафе [Wapowski, 1874, с. 184]. Русские пленные продолжали продаваться на рынках Астрахани и в самой середине XVI в. См. подробнее [Зайцев, 2001, с. 281-282].
4 О рабстве в Крыму см. [Литвин, 1994, с. 71-74; Бережков, 1888; Ящуржинский, 1912, с. 158-166; Крымский, 1930, с. 14-17; Гальцов, 1994, с. 71-75]. О рабстве в Османской империи существует огромная литература, частью учтенная в указателе [Miller, 1985]. См. также названия [Новичев, 1978, с. 55-72; Dziubinski, 1963, с. 36-50; Fisher, 1972, с. 241-268; Inalcik, 1979, с. 25-52; Sahillioglu, 1985; Хензель, 1979, с. 147- 158; Hensel, 1976, с. 161-169 (обе последние работы основаны на материалах неопубликованной докторской диссертации: Hensel W. Jasyr z ziem dawnej Rzeczypospolitej na Krymie i w Turcij (druga polowa XV-XVII w.). Warszawa, 1977); Jennings, 1987, p. 286- 302]. О позднем периоде и отмене рабства см. [Toledano, 1982; Toledano, 1998] (где указана большая литература по теме). В крымско-татарском фольклоре осталось представление о Мальте как центре средиземноморской работорговли, куда, вероятно, попадали рабы из Крыма [Олесницкий, 1910, с. 21].


232
И. В.Зайцев
чужих стран, они обходятся справедливо. И хотя они ими добыты в сражении или [приобретены] за деньги, однако более семи лет их не держат [в неволе]. Так предначертано в Священном Писании, Исход, 21» [Литвин, 1994, с. 89]. Конкретные случаи подобных отпусков (они, безусловно, имели место) в доступных источниках почти неизвестны. В.Е.Сыроечковскому удалось найти лишь одно упоминание о московском казаке5, который в 1525 г. «отработался» и получил свободу [Сыроечковский, 1940, с. 16 (со ссылкой на [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 6, л. 71об., 78]); Хорошкевич, 2001, с. 223]. В крымских и османских источниках этого времени подобной информации, по-видимому, не содержится. Единственное сообщение, близкое сведениям австрийского автора и литовского дипломата, — упоминание венецианского посланника в Стамбуле Джиованни Карраро (1578 г.) о том, что константинопольские христиане отпускали своих рабов на свободу через 7 лет ([Lamansky, 1884, с. 380-383]; цит. по [Бережков, 1888, с. 359])6.
Кажется, в источниках все же можно найти косвенное подтверждение тому, что раба могли отпустить из неволи через 6-7 лет. В 7133 г. (1625 г.) ливенский боярский сын Лаврентий Сергеев был отправлен с отписками к оскольскому воеводе. На полпути между Ливнами и Осколом в Савинском лесу он был захвачен татарами, сведен в Кафу, где продан «торговому турченину». Тот взял Сергеева за море в город «Хо- ляв» (т.е. Халеб-Алеппо), где раб жил два года. Оттуда он «ушол» в г. Кесарию, где два года служил «торговому греченину», затем полгода Сергеев служил митрополиту Савве в г. Анбаре, после чего полгода жил в г. «Якбозаре». Всего он пробыл в Османской империи шесть лет. В 7139 г. Сергеев с неким «волошенином» ушел в «волосскую землю» (т.е. в Валахию), а потом через Каменец, Константинов и Прилуки прибыл в Путивль [Оглоблин, 1885, с. 380]. В источнике как будто не говорится, что Сергеев бежал; вероятно, он был отпущен, «отработавшись».
Быть может, как-то связана с этим сообщением С.Герберштейна османское законоположение о таможенных сборах с поступавших рабов: если в Азаке к 1511 г. раб оставался в чьем-либо владении в течение трех лет, то за него следовало уплатить так называемый «обычный налог» (resm-i mukarrer), которым облагались при продаже все рабы старше того возраста, когда появляются и вырастают зубы (т.е. 6-7 лет). Он равнялся 200 османским акче и собирался непосредственно в султанскую казну [inalcik, 1996, с. 146]. Двойная выплата (за два срока по три года, т.е. через шесть лет) могла делать содержание раба невыгодным, и его отпускали.
5 «Казак» в данном случае, вероятно, синоним раба-мужчины (в крымских документах).
6 О цифре 7 см. ниже.


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
233
Однако в более поздний период находятся непосредственные подтверждения словам С.Герберштейна. Например, Иван Быховец в так называемом «Дневнике» (1704 г.), повествующем о крымских событиях, пишет: «Невольники, выслужився и свободные листы имея, просили воли на Русь. О тех предлагал я дважды, отказал везир: в книгах наших написано: на волю неволников пускати, но ис Крыму не пуска- ти, пусть тут живут, ибо по таляру с них в год дани берут» [Быховец, 1930, с. 205]. Чрезвычайно интересно и сообщение его современника Ивана Лукьянова: «Турки милостивее греков, и жиды нравами лучше их; невольник у турка в седмь лет отживется, а умер турчин, так хошь и в год свободится; и у жида также в семь лет— так и свобода; а у грек хошь сам издохнет, а на волю не пустит; таковы греки милостивы» [Лукьянов, 1866, стб. 211]7.
Действительно, освобождение раба хозяином в Османской империи в XVI-XVII вв. — дело вполне обыкновенное, но только в случае, если раб принимал ислам. Например, во всех зафиксированных случаях освобождения рабов на Османском Кипре за период 1590-1640 гг. все вольноотпущенники были (судя по именослову) мусульманами. В этот период из 44 кипрских рабов, чью национальность можно определить по документам, половину составляли чернокожие. Среди оставшихся 22 русинами были 9 — 5 мужчин и 4 женщины [Jennings, 1987, с. 298, 295]. В идеале принятие новой религии автоматически давало свободу, но на деле все зависело от владельца раба [Хензель, 1979, с. 157]. Положения Корана о рабах в данном случае позволяли трактовать освобождение довольно широко и, что самое главное, оставляли право выбора за хозяином8. Нередко несомненные мусульмане числятся в документах рабами: некий казак9 по имени Аллахверди (jlji Ь <lL)I), безусловно принявший ислам в плену, ценою 2400 османи упомянут в перечне доли имущества, отошедшей после смерти в Бахчисарае некоего Кенан-бея его сыну Омеру в раджабе 1017 г.х. (11.10.-09.11.1608 г.) [Выписи, 1889, факсимильная вклейка I, с. 42]10. Часто мусульманам приходилось доказывать, что они му¬
7 Об И.Лукьянове и его произведении см. [Травников, 1987, с. 25-31]; а также [Словарь, 1993, с. 71].
8 «...Благочестие — кто уверовал в Аллаха... и давал имущество... и на рабов» (Сура 2, 172 (177)). «А те, которые хотят записи (о свободе), из тех, которыми овладели десницы ваши, — записывайте их, если знаете, что в них есть добро, и давайте им из достояния Аллаха то, что Он дал вам» (Сура 24, 33 (33)). См. также: Сура 58, 4 (3).
9 См. сноску 5.
10 Такая же цена была назначена за невинную девушку 12 лет, которая отошла вдове покойного.


234
И. В.Зайцев
сульмане, а значит, не могут быть рабами. Так, в 1018 г.х. (06.04.1609- 25.02.1610 г.) крымский хан Селямет-Гирей (1608-1610) выдал ярлык некой служительнице гарема по имени Шахземан в подтверждение того, что она не раба. Шахземан с помощью свидетелей доказала, что ее отец был мусульманином, а значит, никто не может называть ее рабой и дело в шариатском суде по этому поводу не может быть возбуждено [Выписи, 1890, с. 68-69].
Естественно, что принявшие ислам весьма редко отступались от него впоследствии. Хорошо известны случаи, когда «побасурманив- шиеся» (или «потурчившиеся», как их называли, т.е. принявшие ислам) рабы отказывались возвращаться в лоно христианства, а стало быть, и назад, на бывшую родину [Крымский, 1930, с. 14-17]. К тому же формальное освобождение не всегда означало прекращение зависимости11.
В крымских кадиаскерских книгах сохранились отпускные рабам— документальные подтверждения существовавшей практики. Например, хан Селямет-Гирей дал свободу служителю гарема по имени Махмуд-ага. Преемник Селямета, его племянник Джанибек-Гирей (1610-1622) после своего вступления на престол, в шабане 1019 г.х. (19.10-16.11.1610 г.) в Бахчисарае подтвердил освобождение («Мы дали ему свободу в угоду Богу»). Рабу был выдан освободительный лист, о чем было сообщено кадиаскеру, чтобы последний сделал об этом запись в книге [Выписи, 1890а, с. 74].
По крымским документам известны прецеденты выкупа раба за его собственные деньги. Одна из таких историй имела место в ханстве, например, в начале зулькада 1017 г.х. (середина февраля 1609 г.). Некий раб «по имени Киван — высокого роста, с серыми глазами, бледной кожей, родом из валахов» (11  l2ayi jjjjt
fb jlyS ^^ЛЫ)— после смерти своей хозяйки (Мелек Бикеч —
<ilL>), за которой остался долг в 60 флоринов (^j^JLi)13, был удержан хакимом (шариатским судьей) в счет долга. Впоследствии его
11 См., например, [Султанов, 1986, с. 348].
12 Слово неясное. Должно было бы быть Интересно отметить, что крым¬
ские татары позднее всех русских называли «Сары Иван», т.е. рыжий, русый Иван [Олесницкий, 1910, с. 60].
13 Флорин — золотая высокопробная монета весом 3,537 г, чеканившаяся с XIII в. во Флоренции, а с начала XIV в. появившаяся и в Германии, где стала называться «гульден». Один флорин в 1608 г. в Крыму равнялся 120 новым ханским акче
j* jji Jb.x>). Гм. [Выписи, 1889, факсимильная вклейка I (IV), с. 44].


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
235
оценили в 40 флоринов, и он был передан верительнице для уплаты долга. Киван испросил разрешение на так называемый китабет — запись; в данном случае — договор, по которому раб обязуется перед хозяином добыть оговоренную сумму для своего выкупа на стороне в течение известного времени, а выплатив ее, он становился свободным) и стал таким образом мукатибом — т.е. в данном
случае отпущенным под такую запись). Киван смог выплатить указанные 40 флоринов в срок, и ему было выписано освобождение (jUs)14.
Сумма в 40 флоринов, судя по другим документам, довольно обычна для раба. В первых числах рамазана 1017 г.х. (середина декабря 1608 г.) имущество упомянутой Мелек Бикеч было разделено по решению шариатского суда. После ее смерти (помимо уже известного нам Кивана, отпущенного зарабатывать деньги на свой выкуп) осталось несколько рабов: некий Тылмач g^ojj), ценой в 25 хасе-
не15; Хайдар с женой (a»jJ £j> jjIji*>), оцененные в 35 хасене, Джафер16 (30 хасене) и Байгельды с женой и малолетним сыном17 (JuiAl aLI j j»L <^L) общей стоимостью — 60 хасене
[Выписи, 1889, с. 46, факсимиле 5]18.
Московское правительство выкупало пленных через послов. Специальное постановление Стоглавого собора (1551 г., 66-я глава «Об искуплении пленных») гласило, что полоняников, «которых окупят царевы послы в ордах, во Цареграде, или в Крыму, или в Казани или в Азсторохани, или в Кафе, или сами окупятся, и тех всех пленных окупати из царевы казны» [Макарьевский, 1912, с. 104; Шмидт, 1961,
14 В переводе несомненная ошибка: эфляки — конечно, валах, а не поляк (было бы J) (см. [Выписи, 1889, с. 47]). Переводчик этого худжета (раздела имущества) Мурат-Бей Биярсланов предполагал, что Киван — искаженное Иван [Выписи, 1889, с. 50].
15 Хасене — название золотой монеты [Pakalm, 1949, с. 754].
16 Маловероятен перевод М.-Б.Биярсланова «атаман» Джафер. Скорее всего, это слово «комнатный» (прислужник) — (? jL) ojl.
17 Собственно, в тексте «с внуком».
18 Интересно сравнить эти цены с другими данными из тех же дефтеров бывшего архива Таврического губернского правления. В 1668 г. житель деревни Кара-Хаджи, Абдуллатиф, явился вместе с жителем Кара-су в присутствие кади и подал жалобу: «Я купил вот у этого Газы в Феррах-кермане, когда он был в обратном пути из похода, невольника-казака по имени Мартын за 30 золотых с тем условием, что следуемый в таких случаях его величеству хану саугат (пошлина) должен быть уплачен им, Газы» [Хартахай, 1867, с. 149].


236
И. В.Зайцев
с. 32; Pelenski, 1974, с. 245, 246; Макаров, 1981, с. 11; Емченко, 2000, с. 374; Мельников, 1993]. В некоторых изданиях Стоглава в этой главе Астрахань, Казань и Кафа опущены: упоминаются только пленные, «которых откупят царевы послы в Ордах и в Цареграде, и в Крыму, или где-нибудь в дальних ордах от поганых из плена, и тех всех оку- пати из царевы казны...» [Стоглав, 1863, с. 224]. Выкупали пленных и родственники, причем лица, приезжавшие для этого в Крым, пользовались привилегиями и правами купцов [Шмидт, 1961, с. 33]. Вероятно, именно о таких выкупленных невольниках писал А.Дженкинсон: он встретил на Каспии судно с 25 русскими рабами, возвращавшимися из плена, они «долго были в рабстве в Татарии» [Английские, 1938, с. 186].
Практиковался и выкуп пленных ради получения еще большего выкупа с родственников. В июле 1551 г. мирза Исмаил писал в Москву о некоем Юрии, которого астраханский хан Ямгурчи, «купив, хотел его в Бухары продать. И яз затем, чтоб его... не продали, откупил его. А он бил челом, чтоб я его откупил, а ялся дати за себя откупу двесте Рублев». Исмаил отдал за него двух человек, трех коней, верблюда и кунью шубу. В результате Юрий бежал с пятью конями. Исмаил просил возместить убытки в Москве [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 4, л. 54об.].
Из этого сообщения, конечно весьма приблизительно, можно выяснить цену знатного раба — бывшего дипломата или купца (все зависело от конкретного человека; к тому же Исмаил явно завышал размеры потраченной им суммы)19.
Если практика отпуска рабов на волю в Османской империи существовала, то конкретные случаи отпуска должны были быть как-то
19 	В качестве выкупа за князя С.Ф.Бельского, который хотели получить с Москвы ногаи в 1538 г., также фигурировали рабы— 11 «паробков» [Посольские книги, 1995, с. 209, 210]. Этот пункт вызвал особое возражение в Москве: «И у нас того в обычае не живет, чтоб крестьян велети давати кому в окупу» [Посольские книги, 1995, с. 226, 228]. В Османской империи в конце XV в. цена на среднего раба колебалась от 25 до 50 золотых (золотой равнялся 50-60 акче). Османский таможенный сбор с рабов равнялся приблизительно одной пятой их общей рыночной стоимости (т.е. скорее всего соответствовал одной пятой части — хумс, положенной с добычи по шариату; так называемая доля имама). Учитывая, что общая сумма таможенной пошлины с рабов в Кафе в 1529 г. равнялась 650 000 акче (т.е. около 10 000 золотых, достигая, таким образом, ‘/4 общей суммы таможенных сборов), общая их стоимость доходила до 50 000 золотых, а значит, число рабов, прошедших через Кафинскую таможню, составляло в этом году от 1 до 2 тыс. человек (см. [Inalcik, 1996, с. 145]). По данным А.Дзю- биньского, русский или польский невольник в Аккермане в XVI в. стоил 40-50 золотых [Dziubinski, 1963, с. 42]. Ср. с ценой рабов на рынке невольников (Esir pazan) в Стамбуле в начале XIX в. [Левашов, 1995, с. 42, 43; Невольничий, 1835, с. 469, 470]. Боплан называет огромное число рабов в Кафе — 30 000 (!) (см. [Niemcewicz, 1822, с. 362]).


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
237
документально оформлены. Безусловно, подобные отпускные составлялись по реально существовавшему формуляру. Сборники формуляров официальных бумаг составлялись как на Руси, так и в Османской империи, сефевидском Иране и др. Их целью было практическое руководство при написании схожих документов. Так, например, форму- лярники с образцами посланий высших церковных иерархов начали составляться в московском митрополичьем доме в конце XV в. Образцами формуляров служили конкретные тексты писем известных церковных публицистов или высших иерархов. Такие формуляры использовались в практике написания новых посланий [Черепнин, 1951, с. 20-25; Зимин, 1958, с. 81-82].
Знакомство с образцами официальной документации, представленными в османских ‘Итиа [Matuz, 1969, с. 574-594], убеждает, что источником нашего текста были совсем не они. Очевидно, что «грамота» не имеет ничего общего с подлинными документами османского двора. Однако терминология текста свидетельствует о знакомстве его автора с этими документами (точнее, с их русскими переводами), а также с делопроизводственной терминологией джучидских канцелярий. Рассмотрим некоторые из этих терминологических параллелей.
Публикуемый текст
Параллели в дипломатической документации
«Силы находец»
«Силы находца...»20
«Всесилного Бога волею»
«Вышняго Бога волею»21 «Божиим велением»22
20 См., например, переводы посланий (1534 г. и сл.) ногайского бия Саид-Ахмеда б. Мусы (Шейдяка): «Силы находца Сидахмат княжое слово» (см. [Посольские книги, 1995, с. 92, 94, 156, а также с. 243, 249]). Ср. «Великие Орды великого царя силы находца и победителя Саадет-Гиреево царево слово...» [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 6, л. 204об., 332]. Часто выражение употребляется в переводах грамот Сахиб-Гирея (см. [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 7, л. 5,9об., 70об., 71об., 72]) и Сафа-Гирея (там же, л. 8, 74об.). Скорее всего это выражение — перевод слова kuwetli (сильный, мощный, могучий). Между прочим, имя «Богатырь» в публикуемом тексте, очевидно, часть титула, воспринятого как имя. Ср., например: «Великие Орды великого царя победителя и силы находца богатыр Саадет-Гиреево царево слово...» [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 6, л. 288об.].
21 Списки (т.е. проекты, варианты) шерти Менгли-Гирея Ивану III 1474 г. [Сборник, 1884, с. 4, 5].
22 См. грамоты Ивана IV бию Саид-Ахмеду или мирзе Кель-Мухаммеду, написанные в 1536 г., судя по формуляру, по-татарски: «Божиим велением великого государя... Слово наше то» [Посольские книги, 1995, с. 173, 174-175, 187; см. также с. 196, 197, 206, 297, 301]. Или, например, послание казанского хана Мухаммед-Амина крымскому Менгли-Гирею: «Вся сотворшаго Бога изволением...», «Божием изволением... царем ся есми учинил» [Сборник, 1884, с. 146].


238
И. В.Зайцев
«и нашего счасливаго порока
«до нас и до наших счястливых а высоких дверей
дошел и наше лице видел»
дошол»23
«лице... его видел»24
Особого внимания заслуживает наименование публикуемого текста («вольная грамота»). В принципе оно не противоречит названиям отпускных грамот, какие мы встречаем в источниках. Так, украинец Иван Быховец в своем «Дневнике» (1704 г.) называет их «свободные листы» [Быховец, 1930, с. 205], а москвич священник Иван Лукьянов в описании паломничества к Святой земле (1701 г.) — «вольные листы»25.
Однако при наличии правдоподобных оборотов текст изобилует явно вымышленными или искаженными деталями, имеющими параллели в некоторых литературных памятниках.
Публикуемый текст
Параллели в других памятниках
«... Сунул-бех салтановым»
«Маю Сулембеку Салтану царю...»26
Совершенно фантастичен оборот «Писана в Турцех уложением всея земли туретцкия»27. В документе турецкий султан назван разны¬
23 Письмо султана Сулеймана Сигизмунду 1536 г. [Архив СПбФ ИРИ РАН, Русская секция, коллекция С.В.Соловьева, ф. 124, on. 1, д. 27]. Перевод османского выражения для официального названия правительства (ведомства великого везира в султанском дворце) Османской империи— Bab-i АН (<JU ; или Паша капысы\ т.е. Главные, Высочайшие Врата (иногда — Bab-i Saadet, т.е. Врата Счастья). От французского перевода этого названия впоследствии возник русский термин Порта. «Высокой Пор- той» до 1654 г. европейцы называли лишь султанский дворец, после— канцелярию великого везира. «Счастливый Порог» — калька османского Dergah-i АН QjU alfjj) или Dergah-i Saadet, т.е. Высочайший порог, высочайший чертог, порог счастья. Это выражение (Счастливый порог) употреблялось даже турецкими чиновниками по отношению к Московскому государству в их письмах великим князьям. См., например, перевод письма азовского кади осени 1521 г. [РГАДА, ф. 89, on. 1, д. 1, л. 193].
24 Менгли-Гирей Ивану III весной 1491 г. (см. [Сборник, 1884, с. 107]). «Видеть
лицо» jjj) — быть рядом, «лично видеться (с высшим лицом), представиться»
(см. [Будагов, 1871, с. 375]).
25 И.Лукьянов пишет о г. Тулча на Дунае: «В этом городе берут гарач (т.е. ха- радж. — КЗ.) с человека по пяти талерей; а когда невольники идут на Русь с вольными листами, так с них берут турки в этом городку по червонному с человека кроме гарачу» [Лукьянов, 1866, стб. 169].
26 «Послание православного царя к турскому» см. [Каган, 1956, с. 376]. Цитируемая «Повесть о двух посольствах» отразила в начале XVII в. взгляды И.С.Пересветова.
27 Этот оборот сходен с конечным протоколом посланий московских великих князей иноземным правителям: «писана на [Москве]... лета...» (о грамоте). Хотя близкие формулы встречаются, конечно, и в переводах ногайских, крымских или османских


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
239
ми именами. Отсутствие указания на дату составления акта может быть, конечно, объяснено его формулярным характером, однако даже в образцах деловых бумаг этот элемент обычно присутствует.
Перед нами не перевод подлинного формуляра османской отпускной рабу, а литературное произведение, созданное при этом не в Турции. Какова цель его создания? Явной цели как будто нет. Действительно, зачем умышленно создавать формуляр несуществующего документа, который был бы совершенно негоден для практического применения (как можно использовать формуляр султанской грамоты в другой стране? Только в качестве иллюстрации чего-то. Чего?).
Однако цель составления «грамоты», быть может и не явная, все- таки была. Текст проводит мысль о силе, данной государю свыше для того, чтобы он обращал ее «ко благоугодию земли, к потребе людем». Этой силой государь «устраивает в чину» бесчинствующих, приводит к спасению грешников, а неправедных обращает к правде. Основная идея документа— торжество праведного суда царя. При этом государь, который судит столь беспристрастно и праведно, — не христианин, а турецкий султан, т.е. мусульманин. Автор «вольной грамоты» создал произведение, в котором ощущается влияние так называемого «туркофильства», распространенного в XVI в. в Европе и на Арабском Востоке: его отголоски можно встретить в это время и в Московской Руси [Егоров, 1907, с. 4-14; Крымский, 1910, с. 151-162; Иванов, 2001, с. 22-28].
Эти мысли весьма близки идеям, которые получили развитие в сочинениях И.Пересветова. Именно у него «царь Магмет-салтан турской... дал суд во все царство». Он говорит «сеитам своим и молнам, и пашам, и абызам: „Се есми праведен суд в царство се ввел...“». Именно «Магмет-салтан полоняником учинил урок, доколе кому ро- бить», «...дал им волю». Именно в сочинениях И.Пересветова перед «правдой» рушатся конфессиональные различия: «Бог не веру любит, правду» [Пересветов, 1956, с. 151, 152, 157, 181, 271]28. Именно в произведениях московского публициста неоднократно звучит тема отпуска турецким султаном рабов на волю: «Магмет уставил иным царям после себе, от тех лет и до сих лет, а в своем царстве дал волно служите... Да велел пред себе книги принести полные и докладные да велел огнем пожещи и полоняником учинил урок: поколе кому робил, в седмь лет выработался, и в силах девять лет, аще ли которого дорого
грамот (см., например, [Сборник, 1884, с. 109, 123, 147, 150, 155, 169, 172, 183, 188, 189 и др.]). См. подробнее [Усманов, 1979, с. 256-266].
28 	Об этом авторе см. также [Ржига, 1908; Полосин, 1946; Розалиева, 1990].


240
И. В Зайцев
купил, а чрез девять лет будет держати, и будет на него жалоба от полоняника, ино на такаваго опала царьская и казнь смертная: не делай того, чего бог не любит, блюдися бога, что его бы не разгневити ни в чем, и помни заповедь цареву»29. Завоевав Константинополь, Маг- мет отпускает пленных жителей и запрещает своим сподвижникам: «...ни пленити, ни в полон имати, ни иною которою враждою; аще кто повеления царева не слушает, тот злой смерти предан будет» [Пере- светов, 1956, с. 146].
Султан, по И.Пересветову, «уставил правду и праведен суд, что бог любит». Только султан облечен такой властью. Магмет говорит своим пашам и сейидам: «Не приказал бог вельможам, ни воинникам давати власти судити праведного суда...» [Пересветов, 1956, с. 168, 169]. Магмет торжествует над Константином потому, что на его стороне правда. Царь Константин, который должен был «неверных к вере приводити» (ср. в нашем тексте: «мнящихся силою преодолевати некоим бесчинст- вием сия и в чину устрояти и в мирение приводити и грешных во спасение и неправедных в правду обращати должны есмя»), но не делал этого и жил не по правде, проигрывает праведному Магмету.
Возможно, произведения И.Пересветова служили одним из источников составления нашей «грамоты» (или могли иметь с ней общий источник?). Именно в них представлено большое количество текстологических совпадений с рассматриваемым произведением.
Мне представляется возможным включить наш текст в круг так называемой литературы Посольского приказа [Каган, 1955; Каган, 1957;
29 	В другом списке: «А полоняником учинил урок, доколе кому робить, в седмь лет выробится, и в силах девять лет» [Пересветов, 1956, с. 270]. В примечаниях А.А.Зи- мина к этому отрывку указывается, что срок в 7 или 9 лет для зависимых людей неизвестен в русской практике. А.Л.Сакетти считал, что цифра 7 взята И.С.Пересветовым из Библии [Пересветов, 1956, с. 291; Зимин, 1958, с. 387]. Действительно, именно библейский текст (Исход XXI, 2, а также Второзаконие XV, 12)— «аще стяжеши раба евреина, шесть лет да работает тебе, в седмое же лета отпустит и его свободна туне» — возможно, был источником для московского публициста. А.И.Клибанов считал, что И.С.Пересветов сознательно использовал мотив «фараонова ига», обращаясь к практике социального законодательства Ветхого Завета (освобождение от зависимости в так называемые «юбилейные годы»), так как он не мог не знать, что освобождению после шести лет работы (на седьмой) подлежали, согласно Ветхому Завету, не полоняники. Пророк Иеремия, обращаясь к верхам Израиля, говорил: «Як ся скончает 7 лет да пус- тиши брата своего жидовина, еже продан ес в тебе. Да ти делает шесть лет и да отпус- тиши и свобод» [Клибанов, 1977, с. 233-234]. Вспомним о шести годах, которые, по С.Герберштейну, должен отработать в Крыму пленник. Может быть, именно османская (крымская?) практика отработки свободы рабом была в данном случае источником Пересветова?


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
241
Каган, 1958; Каган, 1958а; Харлампович, 1930]. При этом «грамота» отразила пересветовскую традицию в древнерусской литературе. В пользу нашего предположения говорит некоторое число полонизмов «вольной грамоты»: «попустивше» (от popuszczac— давать волю); «потреба» (potrzeba — необходимость, надобность, нужда); «об(ъ)ятъ» (от obj^c — содержать в себе, вмещать); «подлежание» (от podlegac— повиноваться, подчиняться, зависеть); «сего причинити» (от przyczyniac si$— способствовать, содействовать); «преиначити» (przeinaczyc — изменить, извратить, переиначить); «уставленаго» (от ustawiac — ставить, устанавливать). Полонизмы были характерны для значительного круга средневековой русской литературы, питавшейся в том числе и переводами с польского. Косвенным образом о возможном польском источнике текста свидетельствует и сам адресат грамоты — «некий русин». Русинами, как известно, назывались православные подданные польской короны, т.е. украинцы [Хензель, 1979, с. 153]30.
Акты, 1841 — Акты исторические. Т. I. СПб., 1841.
Английские, 1938— Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Пер. с англ. Ю.В.Готье. Л., 1938.
Базилевич, 1948 — Базилевич К.В. Ярлык Ахмед-хана Ивану III // Вестник МГУ. 1948, № 1.
Бережков, 1888 — Бережков М.Н. Русские пленники и невольники в Крыму // Труды VI Археологического съезда в Одессе (1884 г.). T. II. Одесса, 1888.
Будагов, 1871 — Будагов Л.З. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий. Т. И. СПб., 1871.
Быховец, 1930 — fliapiyin Ивана Быховца // Студи з Криму. I—IX. Khib, 1930.
Выписи, 1889— Выписи из кадиаскерского сакка (книги) 1017-1022 г. хиджры (1608/9— 1613 г. хр. лет.), хранящегося в архиве Таврического губернского правления // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1889, № 8.
Выписи, 1890— Выписи из кадиаскерского сакка (книги) 1017-1022 г. хиджры (1608/9— 1613 г. хр. лет.), хранящегося в архиве Таврического губернского правления // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1890, №9.
Выписи, 1890а— Выписи из кадиаскерского сакка (книги) 1017-1022 г. хиджры (1608/9— 1613 г. хр. лет.), хранящегося в архиве Таврического губернского правления // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1890, № 10.
Гальцов, 1994— Гальцов В. И. Челобитная Якима Сумарокова и Федора Григорьева (Из истории турецкого плена в конце XVI — начале XVII века) // Мир источниковедения. Москва; Пенза, 1994.
Герберштейн, 1988 — Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.
30 	В османских документах рабы-русины назывались либо рус, либо рус-и асл (см. [Jennings, 1987, с. 294-295]).


242
И. В.Зайцев
Горский, 2000 — Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000.
Егоров, 1907 — Егоров Д. Идея «турецкой реформации» в XVI в. // Русская мысль. 1907, №7.
Емченко, 2000 — Емченко Е.Б. Стоглав: исследование и текст. М., 2000.
Зайцев, 2000— Зайцев И. В. Посольства из Казани в Крым 1549 года // Orientalistica Iuvenile: Сборник работ молодых сотрудников и аспирантов Института востоковедения РАН. Вып. I. М., 2000.
Зайцев, 2001 — Зайцев КВ. Торговля и хозяйство города Хаджи-Тархана // Великий Волжский путь. Казань, 2001.
Зимин, 1958— Зимин АЛ. И.С.Пересветов и его современники: Очерки по истории русской общественной мысли середины XVI в. М., 1958.
Иванов, 2001 — Иванов Н.А. Османское завоевание арабских стран: 1516-1574. 2-е изд., доп. М., 2001.
Иовий, 1997— Иовий П. Книга о посольстве Василия, великого князя Московского, к папе Клименту VII: Описания прославленных мужей // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы. М., 1997.
Каган, 1955 — Каган М.Д. «Повесть о двух посольствах» — легендарно-политическое произведение начала XVII в. // Тр. Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1955, т. XI.
Каган, 1956 — Каган М.Д. «Повесть о двух посольствах» // Сочинения И.Пересветова. М.; Л., 1956 (Приложение И).
Каган, 1957 — Каган М.Д. Легендарная переписка Ивана IV с турецким султаном как литературный памятник первой четверти XVII в. // Тр. Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1957, т. XIII.
Каган, 1958 — Каган М.Д. Русская версия 70-х годов XVII в. переписки запорожских казаков с турецким султаном // Тр. Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1958, т. XIV.
Каган, 1958а— Каган М.Д. Легендарный цикл грамот турецкого султана к европейским государям — публицистическое произведение второй половины XVII в. // Тр. Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1958, т. XV.
Клибанов, 1977— Клибанов Л. И. Правда «земли» и «царства» Ивана Пересветова // Исторические записки. М., 1977, № 99.
Крымский, 1910— Крымский А.Е. История Турции и ее литературы от расцвета до начала упадка. М., 1910. Приложение. О «туркофильстве» Европы и Московской Руси XVI века.
Крымский, 1930 — Кримський Аг. Про долю украшських полоняниюв у Кримському ханств1 // Студи з Криму. I—IX. Ки1в, 1930.
Левашов, 1995 — Левашов П.А. Цареградские письма о древних и нынешних турках и о состоянии их войск... // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины П. М., 1995.
Литвин, 1994 — Литвин Михалон. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994.
Лукьянов, 1866— Путешествие в Святую землю священника Лукьянова // Русский Архив. Год 1 (1863). 2-е изд. М., 1866.
Макаров, 1981 — Макаров ДМ. Самодержавие и христианизация народов Поволжья во второй половине XVI-XVII вв. Чебоксары, 1981.
Макарьевский, 1912— Макарьевский Стоглавник // Тр. Новгородской ученой архивной комиссии. Новгород, 1912. Вып. I.
Мельников, 1993 — Мельников А.В. Русская православная церковь и вопросы русского полона в Крыму в XVI-XVII веках // Церковь и ее деятели в истории России. Воронеж, 1993.


«Вольная грамота» турецкого султана «некоему русину»
243
Невольничий, 1835 — Невольничий рынок в Константинополе // Московский наблюдатель. М., 1835, кн. 2.
Новичев, 1978 — Новичев А.Д. Рабство в Османской империи // Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества. Ч. 2. Л., 1978.
Пересветов, 1956 — Сочинения И.Пересветова. М.; Л., 1956.
Полосин, 1946— Полосин И.И. О челобитных Пересветова // Уч. зап. Мос. гос. пед. института. М., 1946, т. 35.
Посольские книги, 1995 — Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой: 1489-1549. Махачкала, 1995.
Ржига, 1908— Ржига В.Ф. И.С.Пересветов, публицист XVI в. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1908, кн. 1.
Розалиева, 1990— Розалиева Н.Ю. Османские реалии и российские проблемы в «Сказании о Магмете-Салтане» и других сочинениях И.С.Пересветова // Османская империя: Государственная власть и социально-политическая структура. М., 1990.
Сборник, 1884 — Сборник Русского исторического общества. СПб., 1884, т. 41.
Словарь, 1993 — Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3. Ч. 2. СПб., 1993.
Соловьев, 1960 — Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. III. Т. 5-6. М., 1960.
Стоглав, 1863 — Стоглав. СПб., 1863.
Султанов, 1986 — Султанов Т.И. О невольниках в Казахском ханстве в XV-XVII вв. // Рабство в странах Востока в средние века. М., 1986.
Сыроечковский, 1940 — Сыроечковскый В.Е. Мухаммед-Герай и его вассалы // Уч. зап. МГУ. Вып. 61. История. 1940, т. И.
Травников, 1987 — Травников С.Н. Путевые записки Петровского времени: Проблема историзма. М., 1987.
Усманов, 1979— Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV-XVI вв. Казань, 1979.
Харлампович, 1930 — Харлампович К. Листування запорозьких казаюв i3 султаном // Студи з Криму. I—IX. Кшв,1930.
Хартахай, 1867 —Хартахай Ф. Историческая судьба крымских татар (статья вторая) // Вестник Европы. СПб., 1867, т. II, июнь.
Хензель, 1979— Хензель В. Проблема ясыря в польско-турецких отношениях XVI- XVII вв. // Россия, Польша и Причерноморье. М., 1979.
Хорошкевич, 2001 — Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV — начало XVI в. М., 2001.
Черепнин, 1951 — Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. Ч. 2. М., 1951.
Шмидт, 1961 — Шмидт С.О. Русские полоняники в Крыму и система их выкупа в середине XVI в. // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России: Сборник статей к 70-летию А.А.Новосельского. М., 1961.
Ящуржинский, 1912 — Ящуржинский Х.П. Южно-русские пленники в Крыму // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1912, № 47.
Dziubinski, 1963 — Dziubinski A. Handel niewolnikami polskimi i ruskimi w Turcji w XVI wieku i jego organizacja // Uniwersytet Warszawski. Zeszyty Historyczne. T. III. Warszawa, 1963.


244
И. В.Зайцев
Fisher, 1972 — Fisher A.W. Muscovy and the Black Sea Slave Trade // Canadian-American Slavic Studies. Irvine, Calif., 1972.
Hensel, 1976 — Hensel W. Some Notes Concerning the Apprehension of Runaway Slaves in the Ottoman Empire // Rocznik Orientalistyczny. Warszawa, 1976, t. XL.
Inalcik, 1979 — Inalcik H. Servile Labor in the Ottoman Empire // The Mutual Effects of the Islamic and Judeo-Christian Worlds: The East European Patterns. Brooklin, 1979.
inalcik, 1996 — inalcik H. The Customs Register of Caffa, 1487-1490. Cambridge, 1996.
Jennings, 1987 — Jennings R.C. Black Slaves and Free Blacks in Ottoman Cyprus, 1590- 1640 // Journal of the Economic and Social History of the Orient. Leiden, 1987, vol. XXX, pt III.
Lamansky, 1884 — Lamansky V.I. Secrets d’6tat de Venise extraits notices et 6tudes servant к 6claircir les rapports de la Seigneurie avec les grecs, les slaves et la Porte Ottoman & la fin du XVe et au XVIe stecle. St.-Pbg., 1884.
Matuz, 1969— Matuz J. Uber die Epistolographie und InSa’-Literatur der Osmanen // Zeitschrift der Deutschen MorgenlSndischen Gesellschaft. Supplementa I: XVII. Pt. 2. Wiesbaden, 1969.
Miller, 1985 — Miller J.C. Slavery: A World-Wide Bibliography, 1900-1982. N. Y., 1985.
Niemcewicz, 1822— Niemcewicz J.U. Zbior pami^tnikow historycznych о Dawney Pol- szcze. T. III. Warszawa, 1822.
Pakahn, 1949— Pakahn M.Z. Osmanli deyimleri ve terimleri sOzlUgii. Cilt 1. Fasc. VIII. istanbul, 1949.
Pelenski, 1974— Pelenski J. Russia and Kazan: Conquest and Imperial Ideology (1438— 1560s). The Hague; Paris, 1974.
Sahillioglu, 1985 — Sahillioglu H. Slaves in the Social and Economic Life of Bursa in the late 15th and Early 16th Centuries // Turcica. Revue d’6tudes turques. Vol. 17. Paris, Strasbourg, 1985.
Toledano, 1982 — Toledano E.R. The Ottoman Slave Trade and its Suppression: 1840-1890. Princeton, 1982.
Toledano, 1998 — Toledano E.R. Slavery and Abolition in the Ottoman Middle East. Seattle; London, 1998.
Wapowski, 1874— Kroniki Bemarda Wapowskiego z Radochoniec kantora katedr. Krakdwskiego: Cz^Sc Ostatnia. Czasy podhigoszowskie obejmujqca (1480-1535). Krakdw, 1874.
МГА МИД — Московский городской архив МИД.
OP ГИМ — Отдел рукописей Государственного исторического музея.
ОР РГБ — Отдел рукописей Российской государственной библиотеки.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.
СПб ИРИ РАН — Санкт-Петербургский Институт российской истории РАН.


С.М.ИСХАКОВ (Москва)
Т юрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
Во время Первой мировой войны в российской армии предельно обнажились самые острые проблемы славяно-тюркского «диалога». В историографии эта тема освещалась мало, без конкретно-исторического анализа. Не задаваясь целью сделать всесторонний обзор взаимоотношений тюркских и славянских солдат, отметим наиболее существенные факторы, позитивно или негативно влиявшие на них.
Накануне войны представителей тюркско-мусульманских народов (татар, башкир, мещеряков и тептярей), служивших в регулярной российской армии, насчитывалось: нижних чинов— 38 тыс. (3,1%), из них признавали себя мусульманами 35,8 тыс. (2,5%); штабс-капитанов, поручиков, подпоручиков и прапорщиков— 37; полковников, подполковников и капитанов— 186; генералов— 13 (в том числе «магометанского» вероисповедания— 10) (всего мусульман было 269) [Военно-статистический, 1914, с. 230-231, 374-375]. В ходе войны в армию было призвано, как принято считать в историографии, от 1 до 1,5 млн. тюркских солдат, что составляло до 10% общей ее численности.
Согласно российскому законодательству (4-й пункт ст. 46 закона от 23 июня 1912 г.), мусульманские священнослужители (муфтии, кадии, муллы, хатыбы и муэдзины) освобождались от военной службы [Россия, 1995, с. 279]. До войны на каждый военный округ полагалось по одному штатному военному мулле, который находился в распоряжении штаба округа [Сенин, 1990, с. 161]. Вопрос о необходимости увеличения числа мулл в армии, облегчении для тюркских солдат тех
© С.М.Исхаков, 2003


246
С. М. Исхаков
тягот военной службы, которые проистекали из нарушения законов их религии, был поднят мусульманской фракцией в 4-й Государственной думе. 11 июня 1913 г. член фракции сообщил, что, например, в Иркутском военном округе, где служило свыше 3 тыс. солдат-тюрок, не было штатного муллы. Такая ситуация вызывала у солдат чувство обиды [Мусульманские депутаты, 1998, с. 202, 224, 225]. Какие-то меры время от времени принимались. В частности, военным имамом в Иркутске стал Г.Абдуррашидов, который затем отправился в том же качестве на фронт, в 3-ю армию [Инородческое обозрение, 1916, с. 336].
В совершенно иных условиях служили тюркские солдаты в привилегированных частях русской армии. У тех тюркских солдат (в основном это были казанские, нижегородские, пензенские, касимовские татары), которые попали в императорскую гвардию, расквартированную в Петербурге и его окрестностях, а также на корабли Балтийского флота, были гораздо лучшие условия службы. В гвардии и на флоте были муллы и муэдзины, возглавлявшиеся ахуном , он участвовал в торжественных церемониях при принятии присяги, освящении штандартов и знамен, проводах частей на театр военных действий, военных кораблей в походы, похоронных обрядах, следил за проведением календарных мусульманских праздников. Однажды на проводы моряков прибыл Николай II. Он, как вспоминал старый балтийский матрос, обратился к митрополиту: «Татар на кораблях немного, так сделаем им уважение» — и пожал руку ахуну.
Проблемы, связанные с воинской службой солдат и офицеров — мусульман, как и назначение выбранных общиной мулл, решались и производились под контролем командования гвардии и утверждались Департаментом духовных дел иностранного вероисповедания МВД. Для тюрок-мусульман готовилась пища без свинины, а традиционная чарка водки на флоте и в войсках в торжественные дни заменялась чаем и сахаром. После того как трубачи в частях исполняли «вечернюю зорю», мусульмане, расстелив коврики, совершали вечернюю молитву — намаз. В гвардейском корпусе существовало  11 Об институте военных ахунов сказано в именном указе Екатерины II от 28 января 1783 г. В гражданской жизни ахун был старшим муллой над несколькими приходами с мечетями. В армии он состоял старшим муллой военного округа, в обязанности которого входило поддержание боевого духа частей, разъяснение царских манифестов, указов, обращений правительства и генштаба к армии и т.д. [Субаев, 1998, с. 295]. Вопросы, связанные с жизнеобеспечением ахуна, находились в компетенции военного ведомства. Так, согласно приказу по военному ведомству от 12 июля 1914 г., для ахуна Уральских мечетей был установлен отпуск квартирных денег в размере 60 руб. в год [Приказы, 1914, с. 586].


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
247
«Общество лейб-гвардии офицеров, исповедующих мусульманство». В столице действовал военный «магометанский» приход для тех, кто служил в армии и на флоте, входил в состав царского конвоя и охраны [Аминов, 1994, с. 13-15; Ислам, 1998а, с. 86-87]. Но все это было характерно лишь для элитных частей.
Вступление Российской империи в мировую войну оказало в целом на мусульман страны огромное влияние. «На первых порах, после объявления войны, наше общество, — отмечалось в докладе правления Ростовского мусульманского общества, — испытало очень чувствительный паралич». Война наложила «свой тяжелый отпечаток» [Отчет, 1915, с. 24]. Это в особенности справедливо по отношению к мобилизации, которая летом 1914 г. совпала с рамазаном — священным для мусульман месяцем поста.
Так, в уездном городе Стерлитамаке (Уфимская губерния) на сборном пункте тысячи мужчин (в основном башкир) остались без питания, так как, по признанию уфимского губернатора, «приспособлений и провизии для прокормления их военным начальством в достаточном количестве не было заготовлено». На рынке продовольствие быстро вздорожало, поэтому голодные люди потребовали выдачи им на руки так называемых «кормовых» денег. Получив отказ, причем в грубой форме, они бросились громить торговые заведения. Примерно то же самое произошло и в другом уездном городе, Бирске [Попов, 1985, с. 122]. Н.Н.Попов, исследовавший данные события, игнорировал то, что происходило все это во время рамазана. Между тем тот же уфимский губернатор в своем отчете за 1914 г. писал, что происшедшие в самом начале мобилизации беспорядки в некоторых местах губернии объяснялись наступлением рамазана, во время которого мусульманам «весь день ничего нельзя есть до наступления ночи» [ГАРФ, ф. 7952, оп. 5, д. 49, л. 89].
Этими обстоятельствами воспользовалась небольшая группа татарских и башкирских социалистов в Уфе, в которую входил известный впоследствии большевик М.Султан-Галиев. Он вспоминал, что группа выпустила прокламацию, которая призывала солдат-тюрок поднять бунт и покинуть армию. В этом обращении указывалось, что «русский народ не довольствуется только тем, что им покорены татары, башкиры, туркестанцы, кавказцы и т.д., он хочет покорить еще турок и персов». Член этой группы, башкирский учитель, направился для агитации в Стерлитамак, где ему удалось «войти в связь с некоторыми товарищами» и поднять восстание в солдатских частях. Были бунты и в других городах губернии — Бирске, Белебее. В Стерлитамаке при


248
С.М.Исхаков
подавлении этих выступлений было расстреляно несколько татар и башкир [Султан-Галиев, 1998, с. 489].
Вместе с тем в первые месяцы войны, во время мобилизации, в одной из густонаселенных тюрками-мусульманами губерний происходил шумный миссионерский съезд, на котором были вынесены резолюции о «необходимости борьбы с исламом» [Мусульманские депутаты, 1998, с. 265]. Реакция мусульман на это была вполне адекватной.
В начале войны нежелание татар (рабочих и крестьян) Казанской губернии воевать, по сведениями охранки, выражалось в уклонении от призыва [Царская армия, 1932, с. 179]. Известный татарский писатель, эсер М.-Г.Исхаки, позднее, будучи в эмиграции, отмечал, что поначалу тюркское население было настроено «пораженчески», горожане всеми средствами старались уклониться от мобилизации, а бойкот войны со стороны тюркской интеллигенции привел к тому, что число офицеров из тюрок составило ничтожный процент по сравнению с солдатами- тюрками. Хотя война уносила много жизней, уверял М.-Г.Исхаки, тюркские воины терпели в надежде на лучшее будущее, ибо считали, что в случае победы России будет реформа, а поражение должно было закончиться революцией (как и после русско-японской войны, от которой они некогда также ждали разрешения своих национальных проблем). Мировая война, по его словам, убеждала мусульман в правильности их точки зрения в отношении будущих перемен [Исхаки, 1991, с. 47].
Психология тюркских солдат на самом деле была иной, вовсе не «пораженческой» (это прямое заимствование из политического лексикона большевиков, которые, как известно, призывали к «поражению своего правительства в империалистической войне»). Надо учитывать, что, оказавшись в эмиграции, не только Исхаки, но и другие бывшие политики из тюркской среды заговорили в подобном духе. Бывший глава Кокандской автономии, казах М.Чокаев, писал в эмиграции, что во время этой войны «подроссийские тюрки молча, с зубовным скрежетом, ждут и хотят крушения России. Вынужденный и официальный патриотизм некоторых не может покрыть собою настроения народа в целом. Внутри России мы безмолвны. Нет силы кричать. Нет путей для открытого выражения наших пожеланий» [РГВА, ф. 461-К, оп. 2, д. 142, л. 72]. Чокаев сильно драматизировал ситуацию, преувеличивая степень всеобщего недовольства тюркских народов. Обратимся к событиям первых месяцев войны.
Тюрки-мусульмане Петрограда (свыше 15 тыс.), по сообщению газеты «Казанский телеграф» от 26 августа 1914 г., собрались в Петро¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
249
градской соборной мечети на моление, после которого решили послать турецкому правительству протест против враждебных выступлений Турции в отношении России. Как только появились слухи о том, что Турция готовится нарушить нейтралитет, со всех концов империи, из таких мусульманских центров, как Казань, Уфа, Оренбург, Троицк и др., петроградскому ахуну М.-С.Баязитову и другим известным представителям петроградских мусульман стали поступать телеграммы, в которых мусульмане протестовали против посягательства Турции на целостность России.
10 сентября 1914 г. оренбургская татарская газета «Вакыт» (^Время») писала в связи с этим протестом: «Мы живем в России, мы — российские люди, подданные России». При этом подчеркивалось: «Мы, мусульмане, являемся братьями туркам и по религии, и по крови, а потому естественно наше желание, чтобы они жили мирно и благополучно и пребывали в мире со своими соседями, а особенно с Россией, нашим отечеством. Не подлежит, конечно, сомнению и наше желание, чтобы они, турки, не бросались в разные авантюры и не находились в действии, вредном нашей России, а шли бы в смысле прогресса и цивилизации вслед за европейцами. Однако возможно, что все это — только пожелания, таящиеся в наших сердцах» (цит. по [Инородческое обозрение, 1914а, с. 570-573]).
Представители петербургских, нижегородских, казанских, уфимских и других российских мусульман подписали протест, инициаторами которого выступили муллы столицы, Казани и Уфы [Идрисов и др., 1997, с. 130]. Эта их позиция оказала серьезное влияние на тюркских солдат.
Оренбургский муфтий М.Султанов 14 октября 1914 г. в своей фет- ее (заключении) призвал российских мусульман: «Мы, мусульмане, заодно со всем российским народом, в эти тяжелые времена должны подать помощь нашему государству к отражению неприятелей... И во времена прежних войн, защищая отечество, русские мусульмане выказывали великие самопожертвования, и во времена настоящих, проходящих перед нами событий они, Бог даст, выкажут с избытком еще раз свой (выделено мной.— С.И.) патриотизм» (цит. по [Инородческое обозрение, 19146, с. 606-607]). Это значило, что «по примеру предков, сообщал оренбургский губернатор министру внутренних дел 20 октября 1914 г., они готовы принести все жертвы на защиту отечества» (цит. по [Очерки, 1959, с. 392-393]).
Российские мусульмане не остались чужды общему патриотическому подъему в России, признавалось в секретном циркуляре мини¬


250
С. М. Исхаков
стра внутренних дел от 18 октября 1914 г. «Таким образом в данное время ходом исторических событий создались условия, по-видимому не благоприятствующие... для проповеди среди наших мусульман идеи о духовном и национальном единстве мусульман всего мира и о значении, какое должна иметь для них единоверная им Турция и ее халиф в качестве духовного главы всего мусульманства» [Кричин- ский, 1919, с. 186-187]. 21 октября в Баку на многотысячном митинге мусульман губернский кадий сказал: «Наша преданность России диктуется не только принципом подданства, но и голосом совести и велениями Корана» [Народы, 1914, с. 27].
29 октября 1914 г. германо-турецкий флот напал на русские суда и обстрелял Севастополь, Феодосию и Новороссийск. 3 ноября Россия объявила Турции войну, а спустя семь дней в стамбульской мечети шейх-уль-ислам перед зеленым «знаменем пророка» объявил джихад («священную войну» мусульман в защиту веры), подчеркивая, что Россия, Англия и Франция «враждебны к исламскому халифату» и прилагают все усилия к тому, чтобы «погасить высокий свет ислама», а также призвал мусульман, находившихся под властью правительств названных государств, объявить им «священную войну» (цит. по [Ке- маль, 1934, с. 350-351]). Ситуация существенно обострилась, так как Турция представала как объект очередного крестового похода.
Российские мусульмане отреагировали на призыв к джихаду следующим образом. Уже 11 ноября 1914 г. Оренбургский муфтий Султанов указывал, что этот необдуманный шаг несомненно сделан Турцией под влиянием Германии и он не вызван ни интересами Турции, ни религией ислама. Муфтий подчеркивал, что в Российском государстве «мы живем уже много веков» и с ним «сблизились исторически; в этом нашем отечестве мы живем, пользуясь земными благами и спокойствием; целость нашего отечества, а равно и его мощь, есть источник нашего благополучия и нашего спокойствия... Нам, российским мусульманам, нужно, конечно, беречь свое (выделено мной. — С.И.) отечество от врага» (цит. по [Инородческое обозрение, 19146, с. 608-610]).
Московский имам-хатыб вступление Турции в войну рассматривал «не как священную цель, а как корыстный вид войны, насильно навязанный из Берлина; там продиктовано объявление священной войны и тем нанесено оскорбление священным чувствам всего мусульманского мира». Турецкая армия, по его словам, оскорбляла законы ислама. В воззвании Таврического муфтия А.М.Карашайского к мусульманам говорилось, что Турция «дерзнула напасть на наше дорогое отечество — Россию, являющуюся священной родиной для всех насе¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
251
ляющих ее народов, в том числе и для мусульман. Поэтому-то мы, мусульмане, вместе со всеми нашими соотечественниками обязаны стараться всеми силами изгнать врагов из нашей родины и, исполняя священный свой долг, избавить ее от бед» (цит. по [Климович, 1936, с. 295, 299, 321,328]).
Даже в Туркестане, откуда мусульмане не призывались, известный местный теолог, мулла М.Бехбуди, в своем журнале «Ойна» («Зеркало») в начале 1915 г. писал, что в этой войне нет ничего оскорбляющего и унижающего ислам. «Поэтому нашему туркестанскому туземному населению нужно быть спокойным, сдержанным и вполне лояльным» по отношению к царю и стране, «иначе... мы обречем себя на неминуемую гибель». Глава исмаилитов Ага-хан, в сферу влияния которого входили памирские исмаилиты, обратился к единоверцам с воззванием, в котором призывал их выступить против Германии и Турции на стороне Антанты. «Мусульманам, — писал он, — надлежит оставаться верными долгу присяги... Никто не сможет победить столь могучих государей, как император и король Индии и Англии и царь всероссийский» (цит. по [Климович, 1962, с. 144]). Все эти обращения мусульманских «иерархов» оказали противодействие стамбульским призывам к джихаду.
Сам способ, который использовала Турция, вступая в эту войну, пишет современный турецкий историк, встревожил русских: османская декларация войны сопровождалась провозглашением «священной войны» в пяти отдельных фетвах, изданных османским шейх-уль- исламом. Очевидно, что объявление джихада было предназначено специально для мусульман, живущих под русским и британским владычеством. Одна фетва была переведена на татарский язык и издана большим тиражом. Объявление «священной войны», вопреки расчетам составителей фетв, не вызвало немедленного восстания мусульман в доминионах Антанты [Kirimli, 1996, с. 199-200]. Надежды турецких лидеров и их немецких покровителей на успех пропаганды панисламизма и пантюркизма не оправдались. Мусульмане Ирана, Афганистана и Средней Азии не поддержали призыв, прозвучавший из Стамбула, а арабы Сирии, Палестины, Хиджаза и Северной Африки активно выступили против турок [Розалиев, 1995, с. 63].
На фронтах германские агенты и авиация распространяли стамбульские воззвания о джихаде среди мусульман русской армии. Эта пропаганда, утверждал в своих воспоминаниях бывший австрийский разведчик, имела некоторый успех [Ронге, 1943, с. 94]. Такая активность не осталась не замеченной со стороны российских военных.


252
С. М. Исхаков
В условиях войны, когда были мобилизованы десятки тысяч тюркских солдат (известны случаи, когда их количество в полках достигало пятисот [Царская армия, 1932, с. 198]), стала очевидной нехватка военных мулл. Почувствовали это прежде всего сами солдаты. С начала боевых действий они стали писать об этой проблеме на родину. В одном письме с фронта на имя известного татарского общественного деятеля Х.Максудова (сентябрь 1914 г.) сообщалось, что в каждом полку имелись по два священника, а «для нас, бедных мусульман, нет ни одного муллы». Автор письма вопрошал: «Откуда нам их просить?» [РГВИА, ф. 1720, оп. И, д. 3, л. 8]. Действительно, было непонятно, кто же должен разрешить эту сложную проблему, которая имела большое значение для подъема боевого духа тюркских солдат.
В декабре 1914 г. в Петрограде состоялось совещание представителей мусульманских общественных организаций, которое предложило избранному Временному центральному мусульманскому комитету добиться от властей направления на фронт, за казенный счет, по крайней мере по одному мулле на каждую дивизию [Инородческое обозрение, 1915, с. 868]. Этого было явно недостаточно. Но власти не торопились и с этим, весьма скромным предложением.
Недовольство солдат вызвала работа Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС), оказавшегося не вполне готовым действовать в условиях военного времени. В письмах от раненых мусульман, находящихся на излечении в разных лазаретах, часто встречались жалобы на отношение ОМДС, на то, что муллы плохо исполняли свои обязанности по отношению к солдатам. Редакция татарской газеты «Турмуш» («Жизнь») 22 мая 1915 г. отметила, что ОМДС обязано позаботиться об учреждении должности военного муллы [Инородческое обозрение, 1916, с. 320-323]. Таким образом, решение этой ответственной задачи возлагалось татарской общественностью на мусульманских «иерархов», имевших контакт с властью.
Между тем в самом ОМДС ситуация была сложной, так как в начале 1915 г. умер муфтий Султанов и только в июле новым муфтием был назначен петроградский ахун Баязитов. Вскоре решилась и проблема с военными муллами, в чем скорее всего была заслуга нового муфтия, имевшего большие связи в высших эшелонах власти. По словам военного имама 2-й армии Ф.Габидуллина, приезжавшего в феврале 1916 г. в Оренбург, жалованье имамов «хорошее»: от 400 до 550 руб. в месяц [Инородческое обозрение, 1916, с. 320-323].
Весной 1916 г. военное командование приняло наконец решение, согласно которому число военных мулл значительно увеличивалось.


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
253
Согласно приказу главковерха Николая II, был установлен оклад полковым муллам (соответствующая телеграмма командованию армиями и фронтами последовала 7 апреля 1916 г.). Летом 1916 г. военный мулла при штабе 5-й армии во время объезда частей обратил внимание на то, что на позициях убитых мусульман погребает полковой священник, а это сильно угнетало моральное состояние военнослужа- щих-мусульман. Двух штатных мулл на армию было крайне недостаточно при значительном количестве тюркских солдат, и потому, как отмечалось в связи с этим военным аналитиком, было необходимо назначить по одному мулле на дивизию из числа находившихся в дивизии нижних чинов, окончивших медресе и имевших свидетельство о прохождении экзамена на звание муллы. Это назначение не должно связываться ни с дополнительными расходами из казны, ни с освобождением назначенного лица в остальное время от прямых его, как нижнего чина, обязанностей службы.
5 июля 1916 г., во время рамазана, появился приказ Николая II о должности дивизионного муллы [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 306, л. 45, 81, 82; ф. 2459, on. 1, д. 3, л. 40; ф. 3588, on. 1, д. 134, л. 552]. Летом 1916 г. прибывший в Уфу дивизионный имам А.Ягубов сообщал, что «дух войск великолепный», что «в настоящее время очень много имамов назначены в войска для совершения необходимых религиозных обрядов» [Климович, 1936, с. 343].
В конце июля, когда мусульмане отмечали праздник разговенья (Ураза-Байрам) после окончания священного поста, Баязитов направил обращение царю, на что получил такой ответ: «Благодарю Вас и всех мусульман, собравшихся на торжественное богослужение по случаю праздника Рамазан-Байрама, за молитвы и выражение верноподданнических чувств. Высоко ценю доблесть многочисленных мусульман, сражающихся в рядах нашей храброй армии. Николай». Сообщение об этом Баязитов отослал в действующую армию вместе с просьбой разрешить воинам-мусульманам совершить моление 24 сентября, во время мусульманского праздника. Это пожелание было выполнено, в частности, командованием Северного фронта, которое также разрешило в середине декабря 1916 г. в связи с другой телеграммой Баязитова дать возможность воинам-мусульманам совершить моление 24 декабря — в следующий мусульманский праздник [РГВИА, ф. 3588, on. 1, д. 134, л. 634, 744]. Не случайно за заслуги по организации деятельности мулл в тылу и на фронте в 1916 г. Баязитов был награжден орденом Станислава 2-й степени [Климович, 1936, с. 344].


254
С.М.Исхаков
Известны факты доблестного исполнения своего воинского долга российскими мусульманами, от рядовых до генералов. Командир 166-го пехотного Ровненского полка (Западный фронт) генерал-майор Р.Сыртланов в феврале 1917 г. был посмертно награжден самой почетной и высокой офицерской наградой — Георгиевским крестом 4-й степени2 за то, что в бою 20 июня 1916 г. близ Скробово, во время кровопролитного штурма сильно укрепленной позиции, подняв в атаку свой полк, первым оказался на бруствере неприятельского укрепления и здесь был убит; командир 306-го Мокшанского полка (Юго- Западный фронт) полковник М.Ибрагимов был награжден георгиевским оружием за то, что 14 мая 1915 г. у деревни Загробы взял с бою гребень высот и удержался на этой позиции в течение трех дней против превосходившего в силах противника, подавая личный пример храбрости [ИКБМОО, 1917, 4 мая].
Массовый героизм проявляли тюркские военнослужащие в частях, в которых они составляли большинство, как, например, в Крымском конном полку, состоявшем в основном из крымских татар. Так, 10 сентября 1916 г. 2-й эскадрон этого полка предпринял атаку германской тяжелой артиллерийской бригады у деревни Нераговки, изрубил орудийную прислугу и захватил три тяжелых орудия [Артамонов, Васильев, 1992, с. 127]. Офицеры полка давали такую оценку своим под- чиненным-татарам: «Хорошие были солдаты, стойкие, отличные в разведке, исполнительные... Все наши татары были великолепные солдаты: исполнительные, добродушные, великолепные товарищи. Честность и порядочность татарская просто могла служить примером, а их прямота и привязанность к своему офицеру и к полку были просто поразительны и достойны подражания» [Кручинин, 1999, с. 7]. Разумеется, различные тюркские народы «вписывались» в вооруженные силы Российской империи по-разному.
В добровольческий Текинский конный полк, как вспоминал один из его офицеров, Р.Хаджиев3, туркмены, не отличавшиеся особенной религиозностью, пошли служить по призыву представителей своей элиты: «Россия в опасности, нам надо идти и бороться в рядах русской
2 На орденах, которыми награждались офицеры-мусульмане, вместо изображения христианских святых помещался российский герб — двуглавый орел.
3 Резак-бек Хаджиев — выпускник Московского кадетского корпуса и Тверского кавалерийского училища в 1916 г. С лета 1917 г. начальник охраны генерала Л.Г.Кор- нилова. «Бояр» — так называли Корнилова солдаты Текинского полка. Корнилов дал Хаджиеву прозвище «Хан». Благоговея перед памятью генерала, он принял имя «Хан Хаджиев» и так подписывал мемуары [Поликарпов, 1976, с. 112].


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
255
армии» [Хаджиев, 1929, с. 11, 12]. Предложение хивинского хана набрать 40-тысячную армию из туркмен не было принято русскими военными. В итоге на средства туркменского населения был сформирован один Текинский конный полк.
Его боевые успехи сразу привлекли внимание. Журналист «Петроградского курьера» писал в ноябре 1914 г.: «В бою под Сольдау, на германской земле, впервые видел новые конные части нашей армии из туркмен... Их появление всюду производит фурор и обращает всеобщее внимание». Полк не раз спасал положение на русско-германском фронте. 23 ноября 1914 г. в «Русском слове» известным военным корреспондентом Вас.Ив.Немировичем-Данченко были описаны бои под Лодзью: «Налет их на большие силы оторопевших немцев невозможно описать... Один из офицеров германского генерального штаба говорил: „Кто же мог думать, что у русских есть „дьяволы“, совершающие то, что должно быть вне пределов человеческих сил? Разве можно предвидеть подвиги, граничащие с безумием. Они не поддаются здравому расчету14». 28 мая 1916 г. Текинский полк наголову разбил австрийские части, вдвое их превосходящие: туркмены уложили около 2000 человек, взяли в плен более 3000 человек. Всего за несколько месяцев боев в полку появилось 67 георгиевских кавалеров, не считая награжденных другими военными орденами [Гундогдыев, 1999, с. 109-114].
Громкую известность с первых дней участия в боевых действиях получил также добровольческий Татарский полк, состоявший из азербайджанцев и входивший в состав Кавказской туземной конной дивизии. Этот полк выделялся дисциплиной, внутренней спайкой. Им командовал полковник П.А.Половцев, бывший гусар, поклонник, как писал известный московский журналист А.Тамарин, теории о предопределении. «У него русское тело, а душа татарская», — говорили воины его полка. В полку сложился такой высокий боевой дух, что вскоре во всей армии заговорили об отважных «татарах» (азербайджанцах). На Татарский полк начали равняться остальные полки этой дивизии. Галицийскую кампанию 1914-1915 гг. «татары» ознаменовали заметным участием в невероятном по смелости переходе Карпат. Полк держал в страхе всю Венгрию, а при отступлении русской армии тюрки-азербайджанцы прикрывали отход и принимали на себя удары врага [ИВМС, 1917, 8 сентября; Утро, 1917, 25 мая].
Российские тюрки-мусульмане на фронте проявили себя с самой лучшей стороны. Весьма образно и ясно выразила эту ситуацию одна татарская газета, заявившая 1 января 1915 г.: «Война нам дала пре¬


256
С. М. Исхаков
красные результаты — отрезвили мы свое отечество» (цит. по [Климович, 1936, с. 328]). Этот факт стал признаваться высшей властью, временами демонстрировавшей свое благоволение. К примеру, в феврале 1915 г. Николай II посетил специальный мусульманский госпиталь, расположенный в одном из дворцов Царского Села, и собственноручно наградил отличившихся на фронте раненых воинов (см. [Опрышко, 1993, с. 74]). В письме военного министра А.А.Поливанова председателю Совета министров Б.В.Штюрмеру от 14 марта 1916 г. отмечалось, что война рассеяла сомнения в благонадежности многих «инородцев» [Дякин, 1998, с. 89].
К аналогичному выводу пришли и зарубежные эксперты. Так, небезызвестный А.Л.Гельфанд (Парвус) в представленном им германским дипломатам меморандуме в марте 1915 г. пришел к выводу, что «„священная война44 против „неверных44 вряд ли возможна внутри России» [Николаевский, 1995, с. 248]. Несмотря на царившую в России в годы войны атмосферу подозрительности к «инородцам», поведение мусульманского населения в общем оценивалось в русском правительстве как вполне лояльное. По сравнению с другими «инородцами» мусульмане выглядели более лояльными [Воробьева, 1999, с. 168]. Набранные в армию в Поволжье и на Кавказе российские мусульмане в целом несли службу исправно [Сенюткин, 1997, с. 224].
За истекший год, писал 1 января 1916 г. в бакинской газете «Каспий» Д.Дагестани (Джейхун-бек Гаджибеков), мусульмане почти всюду лишний раз своим поведением доказали, что к их «традиционному консерватизму во всем, касающемся своего государства, отечества, прибавилось еще сознание основ государственности, гражданственности». Добросовестно выполняя свой гражданский долг, они дали понять цивилизованному миру, что для них «идея государственности и идея отечественности»— дороже всяких племенных, расовых, религиозных и прочих связей (цит. по [Климович, 1936, с. 338]).
О чем же думали тюркские солдаты на фронтах мировой войны, дают определенное представление их письма, которых сохранилось, правда, немного.
Зная о цензуре, солдаты были очень осторожны в письмах, ограничиваясь часто сообщениями о здоровье, вопросами о родных. Татары- солдаты старались передавать правду о своей жизни на фронте через товарищей, едущих домой лечиться или на побывку. Писем татар сохранилось мало еще и потому, что цензоры широко пользовались правом задерживать все письма, если «не представится возможным их прочтение». Но и сохранившиеся письма дают определенную возмож¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
257
ность показать, как тюркские солдаты воспринимали войну, относились к своим сослуживцам-славянам.
По сведениям казанского военного цензора, о войне тюрки-мусуль- мане писали с фронта мало, лишь изредка встречались строки, говорившие, по мнению чиновника, о патриотизме их авторов, о стремлении к победе русского царя. Из письма татарина-солдата в Мензе- линск от 21 сентября 1914г.: «Война, надо воевать. Ничего не поделаешь, надо немцу дать по шапке. Русские вот веселятся, им понятна защита родины, а нам, мусульманам, как-то не то. Но драться мы будем храбро, не хуже русских». В письме от 12 января 1915 г. содержались следующие строки: «Мусульмане гибнут за славян и за икону... Во имя родины мы все мусульмане рука об руку гибнем» [Климович, 1936, с. 324-325; Царская армия, 1932, с. 184-185].
В письмах тюркских солдат постоянно встречались жалобы и на холод, и на голод, и на потери. В письмах образованных людей отмечались другие мотивы и совсем другое настроение— желание скорейшего мира. Один из цензоров констатировал: «Не видно... в татарских письмах и ясного понимания переживаемого момента, а раньше все-таки замечалось, но теперь татары не вглядываются в будущее России; если будущее их и интересует, то исключительно свое, узконациональное будущее».
Сознавая, что «писать много нельзя— секут, когда узнают, что солдаты правду пишут», автор одного из писем тем не менее сообщает: «Терпим много бед. Пусть скорее мирятся цари, нам хуже не будет... Мулла... говорит, что мы здесь воюем не без пользы для нашей нации». Другой воин в своем письме просил татарскую газету: «В каждом номере пишите, что нас много миллионов и что у нас есть сознание». В одном из писем с фронта сообщается: «Был приказ, чтобы за мусульманами установить строгий надзор, так как мусульмане будто намереваются сдаваться в плен, поэтому на одного мусульманина назначили для надзора по одному русскому солдату. Нам, мусульманам, это очень оскорбительно и позорно, почему мы все пали духом, так как мы все, как и русские, проливаем кровь» [Царская армия, 1932, с. 100, 106, 184]. От офицеров им порой приходилось слышать, что «Ьдна подошва русского солдата ценнее тысячи голов жалких инородцев», что с «татарвой», «татарской лопаткой» особенно церемониться нечего [Захаров, 1927, с. 30].
Обычными для всех солдат были издевательства и насилие со стороны офицеров, и солдаты подчас вымещали на мусульманах озлобление против командования. По словам одного солдата-мусульма-
9 - 8740


258
С. М. Исхаков
нина, в его роте взводный запрещал общаться по-татарски и собираться группами; ротный бил за то, что, плохо зная русский язык, татары не умели петь «Боже, царя храни» (по-татарски петь запрещали), а некоторые русские солдаты дразнили татар «турками» и «басурманами». «Второй год страдаем на этой проклятой войне, — писал с фронта татарин-солдат в г. Арск. — Да хоть бы удовлетворяли всем да относились по-человечески. А то на родном языке не говори, рыло под кулак подставляй... Да еще вот татаризм мой. Хотел в школу прапорщиков — не взяли». Или: «Рана зажила, чувствую [себя] хорошо. Хотел ехать домой — не отпускают, видно, „татаризм44 мешает». Из письма от 28 мая 1915 г.: «И вот, сидим, думаем. Не знаем, на кого идем. Когда нас на фронт отправили, говорили, за отечество и за царя, ничего нам не понятно. На родном языке разговаривать не разрешают, как начнем говорить, то сейчас же кричат: „Эй, вы, турки некрещеные, нельзя44, и вот, дружок, [здесь] тысяча раз хуже, чем в плену».
Рядовой Закир из Гатчинского полка в письме от 11 марта 1915 г. советовал своим родным отрубить его родственнику пару пальцев, чтобы не попасть в армию. «Если бы я избавился от рук неверных, — пишет он, — я даже одну руку отрезал [у него]». Себе же он желал «вернуться домой в скором времени, по получении раны». Из письма от 15 декабря 1915 г.: «Вчера я получил Георгиевский крест. Ходили мы давно уж в разведку и сняли австрийский дозор... Ротный сказал... что за русским царем служба не пропадет. Теперь тебя бить меньше станут... Георгиевский крест4 все-таки защита, а то все подзатыльники и ругань... потому что я мусульманин».
Появление военных мулл на фронте также получило оценку со стороны солдат. В одном из писем в Казань, автором которого являлся солдат-татарин 105-го артиллерийского полка, это комментируется так: «Назначенный в нашу армию, 3-ю, мулла... читает молитвы, увещевает нас... Сражайтесь с врагом до последней капли крови. Это завет великого нашего пророка Магомета, и вы должны это исполнить в точности». Иной раз муллы обещали улучшение положения мусульман в случае победы России: «Мусульманам будет польза, если Россия победит». Сами фронтовые муллы порой проговаривались в своих письмах: «Поскорей бы конец всему, вернуться бы в отечество и служить Исламу» [Царская армия, 1932, с. 184-185, 187, 189, 190, 198].
4 	В начале XX в. солдаты нехристианского вероисповедания получали награды, на которых вместо христианских святых был изображен государственный герб — двуглавый орел. В 1913 г. солдатский Георгиевский крест вновь стал единым. Этот факт отражал, на наш взгляд, признание равных прав за теми российскими гражданами, которые, независимо от вероисповедания, честно выполняли воинский долг.


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
259
Солдаты-мусульмане, как отмечалось Н.А.Вахрушевой, добивались предоставления возможности отправлять свои религиозные обряды. То, что их притесняли из-за принадлежности к другой национальности и вере, вызывало у них чувство острой обиды, ибо они так же, как и русские, умирали за Россию. Особого антагонизма среди солдат разных национальностей не было. Не раз солдаты-мусульмане приводят примеры дружбы с русскими солдатами и приходят к выводу, что с «русскими страдаем вместе и вместе будем войну кончать» [Вахрушева, 1972, с. 77].
На взгляд И.Р.Тагирова, анализ содержания 54 писем тюркских солдат, опубликованных в 30-х годах и в той или иной мере проанализированных в историографии, говорит о подлинных изменениях в настроениях масс: «Эти письма свидетельствуют о том, что настроение масс менялось, менялось и отношение к войне. Неизменными оставались только чувства к России, к великому русскому народу. Чувство любви к родине в письмах сочеталось с чувством национальной униженности... Даже бесконечные насмешки и издевательства, о которых в достаточно полном объеме рассказывают письма, не в состоянии были вытравить из солдат-татар благородного чувства любви и преданности отечеству» [Тагиров, 1977, с. 74]. Спустя десять лет тот же автор пишет, что солдатские письма не изучены в полном объеме, нет еще обобщений писем, публиковавшихся в свое время на страницах периодической печати [Тагиров, 1987, с. 151].
Солдатские письма — ценный исторический источник, их поиск и изучение продолжаются (см. [Исхаков, 1999, с. 424-426; Солдаты, 1998, с. 177-184]). Первую попытку их анализа проделал известный тюрколог Н.И.Ашмарин, служивший во время войны казанским военным цензором. В своем отчете от 8 сентября 1914 г. он писал, что «письма солдат-мусульман обыкновенно пишутся по одному и тому же шаблону и заключают в себе крайне мало сведений о том, что происходит на войне. Тон писем— минорный... Война, по-видимому, представляется мусульманину каким-то непредвиденным бедствием, которое предназначено судьбой для одних и минует других; он мало вникает в трагическую связь событий и недоволен тем, [что] что-то нарушило мирное течение его обывательской жизни. Как видно из писем, мнбгие мусульмане несут второстепенную службу в тылу армии, выполняют обязанности караульных и т.п. В письмах этих мусульман нередко высказывается надежда на то, что им не придется идти в сражение и что конец войны уже близок. Некоторые из татар, очевидно, считают войну с Германией и Австро-Венгрией делом, не
9"


260
С. М. Исхаков
имеющим близкого отношения к интересам мусульман. „Мы здесь служим гяурам; надо терпеть46, — пишет один из них. Весьма возможно, что подобный взгляд на настоящую войну не составляет какого- либо исключения», — осторожно заключал ученый. В другом своем отчете, от 29 августа 1914 г., он обратил внимание на татарское письмо, в котором был употреблен, по его выражению, «ходячий оборот» — «мы, томящиеся на царской службе» [РГВИА, ф. 1720, оп. 11, д. 3, л. 5, 6, боб.]. Это распространенное выражение сформировалось под влиянием того, чтб в действительности чувствовали тюркские солдаты в рядах русской армии.
В отчете казанского военного цензора (его автор в документе не указан, но скорее всего это Ашмарин или российский исламовед П.Жузе), подготовленном в конце сентября-начапе октября 1914 г., отмечалось, что в письмах мусульман «замечалась, в некоторых случаях, та же отчужденность от общего русского дела, что и раньше; изредка попадались те же самые выражения, вроде: „Я, находящийся в руках гяуров44... Некоторые из солдат-татар выражают в своих письмах пожелания, чтобы Бог умиротворил сердца царей и побудил их положить конец войне. В одном письме даже сказано: „Пусть Бог наставит на правый путь царя44» [РГВИА, ф. 1720, оп. 11, Д. 3, л. 9].
Первая мировая война, как и прежние войны, которые вела Россия, показала, как мусульмане относились к империи, в которой они жили. «Согласитесь, что это курьезно: борьба славянства с немцами и турками с конечной целью расчленения Турции и водружения креста на Св. Софии, и в этой войне за славянскую идею безропотно гибнут сотни тысяч мусульман»,— писал после Февральской революции упоминавшийся выше А.Тамарин. Он отмечал, что общее мнение о них было таково: мусульмане — «лучшие солдаты, честные, идеальные, храбрые и выносливые». Более того, добровольцы-мусульмане в течение войны в самых тяжелых условиях «творили чудеса мужества, покрывая славой русское оружие». Они сознают, отмечал автор, что свобода России — их свобода, несущая осуществление их самых заветных дум и надежд. И потому мусульмане-солдаты будут сражаться до тех пор, пока это нужно свободной России. «Нынешнее российское мусульманство доросло до понимания тех форм правления, которые оно считает для себя приемлемыми, и в массе своей мусульманство не менее сознательно, чем, скажем, русский народ» [Тамарин, 1917, с. 28-32]. То, что ислам значительно повышал моральный дух тюркских воинов, было тогда хорошо известно.


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
261
Другой популярный столичный журналист, Н.Н.Брешко-Бреш- ковский, также пришел к выводу: «На мусульман всегда можно было вернее положиться... Именно они, мусульмане, были бы надежной опорой власти и трона» [Брешко-Брешковский, 1920, с. 8]. Но такие рассуждения были исключением в потоке антимусульманских публикаций.
7 марта 1917 г. в «Вестнике Временного правительства» был опубликован текст присяги на верность службы Российскому государству, имевший специальный вариант для мусульман. Для них она заканчивалась так: «Заключаю сию мою клятву целованием преславного Корана и ниже подписуюсь» [Ислам, 1998, с. 85; Редькина, 1995, с. 83]. В Текинском полку, насчитывавшем около 400 всадников-туркмен, их к этой присяге приводил полковой мулла. Когда полк при штандарте выстроился в поле, мулла в глубокой тишине прочитал суру из Корана, затем молча поднял руки. Полк последовал его примеру. Помолившись с минуту, мулла воскликнул «Аминь!», после чего все поднесли руки к лицу, и присяга была закончена. Когда после присяги был поднят вопрос, почему полк не носит красных бантов, а со штандарта не снят императорский вензель, командир полка ответил, что полк состоит из мусульман, а их национальный цвет — зеленый, который и будет скоро введен. Что же касается штандарта, то он принадлежит полку, и полк не хочет снять вензель, который заслужил кровью (вензель был тем не менее обернут зеленой материей) [Хаджиев, 1929, с. 43-45].
Строки из письма солдата— казанского татарина характеризуют его настроение после принятия присяги: «Вчера принимали присягу Временному правительству... Теперь сами хозяева. Эфенди (мулла. — С.И.) говорит, что мы, мусульмане, теперь должны еще больше бороться за свободу... Не хочется только теперь и воевать. Теперь и русский, и мусульманин равны и для чего воевать... Офицеры... пускай воюют, и мулла пускай воюет. А мы посмотрим» [Царская армия, 1932, с. 203].
Но, как свидетельствуют многие архивные документы и сообщения прессы, большинство тюркских солдат не «смотрело» пассивно, а продолжало исполнять свой воинский долг. В популярном столичном журнале «Нива», под рубрикой «Незаметные герои фронта», был опубликован документальный очерк под названием «Герой-татарин» о рядовом Г.Гильманове, где подчеркивалось, что «русские мусульмане» свято исполняют присягу и беззаветно проливают кровь за Россию наравне с прочими ее верноподданными [Нива, 1917, с. 128]. Рядовой


262
С. М. Исхаков
бронированного «ударного отряда смерти» 159-й пехотной дивизии (Румынский фронт) Г.Хабибуллин в августе был награжден Георгиевской медалью 3-й степени за проявленное «выдающееся самопожертвование и мужество» под сильным артиллерийским, пулеметным и ружейным огнем неприятеля [РГВИА, ф. 2459, on. 1, д. 1, л. 200, 244об., 245, 247, 248об., 250, 253об., 254, 255об., 256, 256об., 257, 262 и др.]. В таких полках, как Текинский, Крымский, Татарский, после Февральской революции царил порядок, который сохранился также в тех частях, во главе которых стояли командиры-мусульмане [Утро, 1917, 9 мая].
Воины-тюрки показали, что не собираются пассивно наблюдать, как решит их судьбу новая власть. Большая их часть рассчитывала на самоорганизацию. С весны 1917 г. в тылу и в действующей арм^и создавались мусульманские военные организации. Они по преимуществу занимались тем, что разъясняли тюркским солдатам (как правило, очень плохо владевшим русским языком или совсем не говорившим по-русски) перемены в обществе, готовили их к выборам в Учредительное собрание и т.д.
Первой по времени возникновения мусульманской военной организацией являлся Казанский мусульманский военный комитет, созданный 8 марта 1917 г. На его втором заседании, 12 марта, было впервые произнесено и встречено с восторгом предложение о создании регулярных мусульманских войсковых формирований [ИВМВШ, 1917, 24 декабря]. Замысел об их формировании созрел не только у тюркских военных, но и у некоторых русских военачальников.
Вопрос о создании отдельного крымскотатарского полка впервые был поднят перед крымскими татарами командиром Крымского конного полка А.П.Ревишиным, который в своем докладе исполнявшему обязанности Таврического муфтия Д.Култуганскому писал, что считает необходимым «оказать татарам поддержку, которая может вылиться в форму существования такой части, которая комплектовалась бы исключительно крымскими татарами. Хотя Крымский полк и является такой частью, но опыт мирного и военного времени показал, что это недостаточно... Считаю наилучшим, чтобы, сохранив Крымский конный полк, была сформирована, при полку или отдельно, пехотная часть, через ряды которой проходили бы остальные крымские татары... Такая организация, давая возможность мусульманам служить вместе и соблюдать все правила религии, как боевая единица, даст большие преимущества, так как будет вполне однородна по своему составу, в отношении национальности и религии, и сплочена, в силу


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
263
принадлежности отдельных солдат к одним и тем же деревням, городам, уездам». По его мнению, Временное правительство могло бы вполне рассчитывать на лояльность крымскотатарских воинских частей и видеть в них прочную опору, о чем, как он заверял, свидетельствовал пример Крымского конного полка [ИКБМОО, 1917, 2 июля]. Предложение, как показали дальнейшие события, было принято как крымскими татарами, так и властями.
Во время пребывания военного министра Временного правительства А.Ф.Керенского в Севастополе 15 мая 1917 г. к нему направилась депутация от крымских татар во главе с Таврическим муфтием Ч.Че- лебиевым. Депутация ходатайствовала главным образом о возвращении из Херсонской губернии в Крым Крымского конного полка и образовании из его маршевых эскадронов особого татарского полка, а также об организации такого же полка из имеющихся в запасных воинских частях крымских татар— солдат и офицеров. Керенский выслушал депутацию с большим вниманием и задал ряд вопросов, ответами на которые был очень доволен. Он признал требования крымских татар подлежащими удовлетворению и обещал помочь, предложив обратиться к правительству с докладной запиской, что и было сделано 17 мая [ИКБМОО, 1917, 20 июня; 2 июля].
В тыловых гарнизонах мусульманские роты стали возникать в мае- июне. Первая из них была создана в 95-м полку Казанского гарнизона. Позже роты были сформированы в Пензе, Оренбурге, Уфе, Саратове, Симбирске и Одессе [Тагиров, 1981, с. 241; Тагиров, 1987, с. 167]. Правительство и его, по выражению И.Р.Тагирова и Р.К.Валеева, «местные сатрапы» делали все для того, чтобы не допустить создания национальных формирований, которое рассматривалось властями как факт неповиновения и раскола русской армии [Тагиров, Валеев, 1995, с. 406].
На деле, идя навстречу требованиям о выделении в отдельные маршевые роты, батальоны, эскадроны и батареи офицеров и солдат из мусульман-тюрок, командующий войсками Казанского военного округа генерал А.З.Мышлаевский (до этого— начальник Генштаба) 24 мая 1917 г. разрешил выделять из запасных пехотных полков, кавалерийских полков и артбригад округа офицеров и солдат-мусульман — при условии согласия командиров полков и полковых комитетов, без особого финансирования, не нарушая существующей организации полков [РГВИА, ф. 1720, оп. 3, д. 430, л. 1об.]. Уже 12 июня сформированные мусульманские батальоны «дефилировали» по улицам Уфы [ИКБМОО, 1917, 6 июля].


264
С.М.Исхаков
Делегация крымских татар во главе с муфтием Челебиевым предприняла поездку в Петроград, где 12 июня удостоилась аудиенции у премьер-министра Временного правительства кн. Г.Е.Львова и представила докладную записку о необходимости перевода запасной части Крымского конного полка из Херсонской губернии в Крым для формирования татарского полка. Львов заявил, что вопрос о создании отдельных крымскотатарских воинских частей не в его компетенции, и отослал делегацию к военному министру Керенскому, но того в столице не оказалось [Зарубин, 1997, с. 40; ИКБМОО, 1917, 20 июня]. Когда делегация через несколько дней вернулась в Крым, там уже явочным порядком был создан 1-й Крымский мусульманский батальон.
Командующий Одесским военным округом генерал М.И.Эбелов в начале июля приказал всех крымских татар из запасных полков, находящихся в Симферополе (10 офицеров и 1300 солдат), присоединить к 32-му запасному полку, который отправлялся на Румынский фронт 20 июля [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 6, 7]. 8 августа из Симферополя на Румынский фронт были отправлены четыре маршевые роты татарского батальона (около 1 тыс. солдат), которые по прибытии на фронт не подлежали расформированию и должны были войти в состав воинских частей; но распоряжение это не было выполнено, и роты, по сведениям татарской газеты, были расформированы и распределены между различными пехотными частями [Голос, 1917, 2 сентября; РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 56].
Большой заслугой Временного правительства в контексте славянотюркского «диалога» явилось решение о выборных муллах. В приказе военного министра Керенского от 1 июля 1917 г. было указано, что при штабах дивизий учреждается должность выборных мулл, содержащихся за счет казны [Тагиров, 1977, с. 84].
В августе представители мусульман и основных национальных войсковых организаций (украинцев, поляков, литовцев, эстонцев, латышей) в своем обращении к Керенскому указывали, что «полугодовой период жизни революционной армии настоятельно требует урегулирования вопроса о праве национальностей, входящих в состав армии, иметь свои организации» [РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 60, л. 51].
После того как в конце августа мусульманские организации своими усилиями отстояли Петроград от «Дикой дивизии», являвшейся ударной силой корниловцев, правительство стало содействовать созданию крупных мусульманских воинских частей — полков, дивизий, корпусов. 15 сентября Генштаб сообщил, что новый военный министр, А.И.Верховский, дал принципиальное согласие мусульманам на ком¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
265
плектование из них одной дивизии. Главковерх Керенский по соглашению с военным министром приказал формировать в Казани запасной мусульманский батальон для пополнения одного полка в одной из дивизий [РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 93, л. 31].
17 сентября в прессе появилось сообщение о том, что согласно приказу в тех гарнизонах Казанского военного округа, где имеется достаточное количество солдат-мусульман, надлежит выделить их в мусульманские роты на общих основаниях и по возможности назначать офицеров из мусульман [ИКВОК, 1917, 17 сентября].
19 сентября начштаба главковерха Н.Н.Духонин телеграфировал из Ставки Керенскому, что понимает «вопрос о формировании мусульманской дивизии только как известную уступку политическим партиям. Необходимости в оперативном отношении иметь мусульманскую дивизию нет никакой, во всяком случае мера эта не послужит к усилению мощи армии». Тем не менее он сообщал, что для выбора подходящей дивизии на европейском театре боевых действий были запрошены фронты, какая из дивизий по ее составу больше подходила бы для этого [РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 93, л. 27].
Вопрос о назначении одной дивизии на фронте для пополнения мусульманами был предоставлен на усмотрение Керенского, который этот выбор 21 сентября возложил на Духонина [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 11, 11 об., 15]. 23 сентября из аппарата главковерха сообщили, что, помимо запасного мусульманского батальона в Казани, дальнейшее формирование национальных частей главковерх признал не нужным [РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 93, л. 33].
Через несколько дней начальник Генштаба В.В.Марушевский телеграфировал в Ставку Духонину, что необходимо создать мусульманские части в Казани, Уфе и Симферополе, с тем чтобы они пополняли три дивизии, расположенные в Казанской, Уфимской и Таврической губерниях, а ввиду «настроения мусульман на местах скорейшее формирование указанных запасных частей вызывается настойчивой необходимостью» [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 21, 22].
В своей речи на Демократическом совещании 17 сентября основное внимание офицер-моряк У.Токумбетов посвятил вопросу повышения боеспособности российской армии. Он подчеркивал, что «только национальная армия, когда командный состав близок по духу и по крови к солдатской массе, когда он сроднится с родной солдатской массой, только так реформированный командный состав может заслужить доверие солдат, только так национализированная армия способна спасти родину от дальнейшего развала и распада. Только на¬


266
С. М. Исхаков
ционализированная армия, объединяющая командный состав и солдатскую массу, способна вывести Россию из тупика, в котором она сейчас находится. Не иллюзией, не праздной фантазией была наша попытка создать национально-мусульманские полки, а государственно полезная идея и государственная необходимость... К сожалению, до сих пор... мы встречали только препятствия и нигде не встречали сочувствия. Только теперь, кажется, уже с новыми веяниями и обстановкой, когда в прежних приемах возврата мощи армии изверились, теперь в лице нового военного министра тов. Верховского, кажется, встречаем сочувствие и уже принципиально разрешена возможность сформирования национальных полков путем выделения их из армии» [ИВМС, 1917, 22 сентября].
4 октября 1917 г. по всей стране был объявлен день солд^та- мусульманина. Поскольку на этот же день приходилось празднование первого дня мухаррама (первого месяца мусульманского календаря), то имам соборной мечети в Ташкенте обратился ко всем официальным лицам с просьбой освободить в этот день военнослужащих- мусульман для исполнения ими религиозных обязанностей. В день мусульманского Нового года в городском театре «Колизей» был дан спектакль, а после него организованы кабаре, «живые картины» и танцы. После спектакля выступил командующий войсками Туркестанского военного округа генерал П.А.Коровиченко [Туркестанские, 1917, 1, 4, 8 октября].
В Казани 4 октября по случаю этого праздника состоялся парад мусульманских рот гарнизона, в котором участвовало около 1500 человек. Его принимал военный комиссар округа капитан Калинин. Парад, как сообщалось, прошел образцово, среди мусульманского населения настроение было праздничное [ИКВОК, 1917, 12 октября].
В связи с телеграфным сообщением о том, что правительство разрешило создавать мусульманские полки, азербайджанский публицист А.Мамедов-Ахлиев в статье «Национальная мусульманская армия» писал: «Для нас отныне начинается новая эра, и к числу наших национальных праздников нужно прибавить еще два праздничных дня: день освобождения от царского ига и день декрета об образовании национальной армии» [ИКБМОО, 1917, 7 октября].
Получив это известие, член Особого закавказского комиссариата Временного правительства М.Джафаров направил из Тифлиса военному министру Верховскому телеграмму, в которой говорилось, что мусульмане Закавказья (азербайджанцы) «изъявляют желание» создать пехотную бригаду, артиллерийский дивизион и 2-й конный Та¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
267
тарский полк, чтобы участвовать в «общей защите родины». Отказ в просьбе, отмечал Джафаров, «нанесет мусульманам крайнюю обиду», они будут считать, что и при данном правительстве являются «пасынками отечества и не пользуются его доверием» [ИВМС, 1917, 6 октября].
11 октября Джафарову была направлена телеграмма, в которой говорилось, что главковерх Керенский, ознакомившись с его телеграммой, приказал запросить, «не пожелают ли закавказские мусульмане воспользоваться правом граждан свободной России и присоединиться к общей массе населения России в смысле отбывания всеобщей воинской повинности».
Через несколько дней Джафаров ответил, что закавказские мусульмане считают для себя обязательным несение всех общегосударственных повинностей наравне с прочими гражданами свободной Российской республики, в том числе отбывание воинской повинности, форма и способ несения которой должны быть определены сообразно бытовым и религиозным их особенностям. Однако в данное время немедленное осуществление такого мероприятия встретило бы массу затруднений по чисто техническим причинам (отсутствие общей переписи населения, точных метрических данных для выяснения призывных возрастов и т.д.). Целесообразнее всего было бы незамедлительно создать новые отдельные добровольческие части, необходимость которых диктуется общегосударственными задачами, тем более что идея эта особенно популярна среди мусульман. Такая постановка вопроса более всего отвечала, по мнению Джафарова, условиям времени. «Мы надеемся, что такой способ укомплектования в количественном и качественном отношениях даст блестящие результаты, как более отвечающий историческим традициям и бытовым условиям мусульман. Я уверен, что эти войсковые части выполнят с честью свои задачи, являясь лучшим оплотом, как для целей обороны, так и правопорядка в стране и укрепления завоеваний великой революции», а «промедление может... быть истолковано как недоверие правительства к мусульманам и может повлечь за собой иное разрешение» [РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 93, л. 46, 49, 5053].
Революции нужна армия дисциплинированных воинов, писал татарский политик И.Шагиахметов в статье «Мусульманские полки и революция», а мусульмане-солдаты, согласно мнению военных экспертов, сохранили дисциплину и все необходимое для использования их как вооруженной силы государства. При этом в интересах военного дела желательно взаимное понимание солдат в воинских частях


268
С. М. Исхаков
и «наиболее полное единство духа». Но этим условиям не отвечают сотни тысяч мусульман-солдат, плохо знающих русский язык и распыленных по армиям. Нет никакого преувеличения в его словах: «Если бы мусульмане хотели иметь для себя, и только для себя, опору в своей армии, то они уже давно сами образовали бы эту армию, ибо для этого достаточно было бы одного лишь простого распоряжения мусульманских центров. Но мусульмане всегда исходили в своей политике из революционной государственной точки зрения» [Туркестанские, 1917, 6 октября]. Такое понимание собственных и государственных интересов лежало в основе поведения российских тюркских военных.
Таким образом, боевой дух мусульман-воинов после Февральской революции в целом не снизился, воинская дисциплина заметно не задала на общем фоне разложения русской армии, шел процесс создания мусульманских воинских соединений. Мусульманизация армии казалась привлекательной как для национальных лидеров, так и для солдат. Тот факт, что боевой дух и воинская дисциплина воинов-му- сульман были относительно устойчивыми, пытались использовать российские военные и политики самых различных ориентаций.
10 октября на втором заседании Временного совета Российской республики военный министр Верховский, касаясь вопроса о национальных войсках, сказал, что помимо существующих польских частей в настоящее время «фактически осуществляется уже создание частей — украинских, эстонских, грузинских, татарских... Это даст возможность держать людей, вместе живших, в войсках, вместе же с этим точно так же поднять боеспособность армии» [Вестник, 1917, 11 октября]. Мусульманская армия стала нужна Временному правительству в качестве собственной опоры.
В общей сложности, по подсчетам Т.Н.Шевякова, «национализации» было подвергнуто 53,5 пехотных и стрелковых дивизии, 6 кавалерийских дивизий, 3 отдельных пехотных и 5 отдельных кавалерийских полков и множество вспомогательных и технических частей. Мусульманизация, по его мнению, шла в трех направлениях: на Румынском фронте из крымских татар формировался 1-й Мусульманский корпус; две пехотные дивизии были намечены для комплектования татарами из Казани; на Кавказском фронте создавался корпус из мусульман Закавказья, в который вошел также Татарский конный полк. Всего было мусульманизировано 8,5 пехотных и стрелковых дивизий и один конный полк [Шевяков, 1998, с. 37]. Как утверждалось осенью 1917 г. в мусульманской прессе, «национализация армии


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
269
идет полным темпом» [ИВМВШ, 1917, 3 декабря]. Таким образом, мусульманскими стали примерно 16% всех «национализированных» пехотных и стрелковых дивизий и 20% кавалерийских частей.
Среди мусульман народами, стремящимися к образованию отдельных частей, являются главным образом татары и башкиры, телеграфировал начальник Генштаба Марушевский 20 октября в Ставку Духонину. Как эти, так и другие тюркские народы, объединены общностью религии, которая у них, подчеркивал генерал, является «главным и сильнейшим связующим началом». На его взгляд, «розни и стремления к обособлению среди мусульманских народностей не замечается, а, напротив, наблюдается сильное стремление к слиянию на почве общности интересов. Все наиболее авторитетные мусульманские демократические революционные организации, какими являются Всероссийский мусульманский совет и Всероссийское мусульманское военное шуро (совет.— С.К), носят общенациональный характер и, как показывает самое их наименование, ставят задачей объединение мусульман без различия народности... В соответствии с изложенным, Генштаб, мусульманизируя первоначально три пехотных запасных полка в Казани, Уфе и Симферополе, не нашел возможным разделить мусульман-воинов на отдельные народности, что только усложнило бы неизбежную ныне работу по национализации воинских частей» [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 60-62].
Со своей стороны Всероссийский мусульманский военный шуро (ВМВШ) отмечал: «Мы полагаем, что перестроение армии по национальному признаку в соответствующие национальные войсковые части подготовлялось самой историей... Нет сомнений, что выделение войсковых частей по национальному признаку, что предвещено декретом о самоопределении народностей, производится без грубых нарушений, так сказать, безболезненно, как технически, так и морально. И боевая мощь армии, уровень ее сознания от этого вовсе не пострадают. Напротив, нужно надеяться на подъем и усиление этих качеств» [ИВМВШ, 1917, 23 ноября].
При Временном правительстве начался процесс создания национальных формирований в регулярной армии. Особенно важно это было для тюркских воинов-мусульман. Позднее мусульманизация вооруженных сил продолжилась, но при Советской власти возникли новые проблемы.
В Казани съезд военных мусульман Казанского военного округа в ноябре 1917 г. принял резолюцию о том, что д<? формирования мусульманских полков в тылу и дивизий на фронте ни один мусульманин не отправится на фронт [ИВМВШ, 1917, 19 ноября].


270
С.М.Исхаков
17-18 ноября в Ставку поступили сведения о том, что тюркских солдат всех фронтов сильно беспокоит замедление решения вопроса о формировании новых мусульманских частей, в особенности Мусульманского корпуса на Румынском фронте. В результате 19 ноября на фронты было отправлено телеграфное сообщение о том, что Духонин приказал немедленно приступить к формированию стрелкового мусульманского корпуса из добровольцев-мусульман Северного, Западного, Юго-Западного и Румынского фронтов. Сообщая об этом, находившийся при Ставке комиссар ВМВШ завершил свою телеграмму так: «Это— начало новой жизни в истории мусульман России» [ИВМС, 1917, 24 ноября; ИВМВШ, 1917, 23 ноября; РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 40, 42-45, 47]. Духонин, отстраненный от своей должности большевиками, видимо, надеялся, что данный замысел создания мощного мусульманского воинского соединения поможет в борьбе против них.
Замысел создания мусульманского корпуса на Румынском фронте стал быстро воплощаться в жизнь. Его командир, генерал М.Сульке- вич, в конце ноября телеграфировал в Казань с просьбой прислать 60 тыс. шапок, направил проект внутреннего и дисциплинарного уставов для мусульманских частей. По решению ВМВШ была разработана форма офицеров и мусульман-солдат. Предлагалась комбинация эмблем мусульманских и татарских (полумесяц со звездой или лук и стрелы — эмблема Золотой Орды) [ИВМВШ, 1917, 3, 12 декабря]. Офицеры корпуса, который официально именовался «1-м армейским имени Чингис-хана мусульманским корпусом», должны были носить такую эмблему: на голубом поле натянутый лук со стрелой. Был сочинен гимн корпуса [ГАРФ, ф. 4459, оп. 28/2, д. 559, л. 320].
С точки зрения И.Р.Тагирова, создание мусульманского корпуса на Румынском фронте было санкционировано военными органами Советской власти с условием признания ее и полного подчинения. Создание корпуса шло медленно, так как солдаты не хотели вступать в него и зачастую загонялись туда силой. Из-за запрета создавать солдатские комитеты корпус, направленный против Советской власти, сравнительно легко распался под ударами революционных войск [Тагиров, 1981, с. 246-247]. Я.Гришин пишет, что в боевых действиях корпус участвовал недолго: в 1918 г. он оказался в окружении и был разоружен германскими войсками [Гришин, 1993, с. 69]. Указанные авторы допустили ряд неточностей.
На самом деле 1-й Мусульманский корпус под командованием своих генералов двигался в направлении Крыма. Кроме того, на За¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
271
падном фронте формировался 2-й мусульманский корпус [ГАРФ, ф. 130, оп. 2, д. 670, л. 27; ИВМВШ, 1917, 17 декабря; ИВМВШ, 1918, 31 января]. Прибытия двух мусульманских корпусов ожидали в Крыму. Однако этому помешали немцы в Одессе, обманом забрав кассу обоих корпусов и часть оружия. В Крым прибыло только около 300 человек [Первая, 1999, с. 108]. Таким образом, как указывалось в докладе Центральной мусульманской военной коллегии, «после долгих просьб и угроз, что мусульмане будут отозваны с... фронта, вопрос получил положительное разрешение, и предсмертным приказом главковерх Духонин разрешил формирование 1-го Мусульманского корпуса на территории Румынского фронта».
После октябрьского переворота с назначением главковерхом Н.В.Крыленко, в результате того, что имевшийся Польский корпус встал в оппозицию к новому командованию, а ВМВШ вел «небольшевистскую тактику и программу», «национализация» армии была запрещена. Отделение Украины и обособление Румынского фронта поставили 1-й Мусульманский корпус, штаб которого расположился в г. Яссы, «вне влияния российской политики». Дружественные отношения Рады и ВМВШ способствовали «внешнему благополучию корпуса», который получил из расформированных частей 144 легкие пушки, 24 гаубичные мортиры, броневики, аэропланы и огромные денежные суммы. В Яссах начали сосредоточиваться мусульманские воины Румынского и Юго-Западного фронта; аналогичное распоряжение было сделано и на другие фронты, но главковерх Крыленко этому воспрепятствовал. Несмотря на войну с Украиной, корпус, в котором было много офицеров и до 20 тыс. солдат, сохранил нейтралитет в отношении Советской России [РГВА, ф. 17, on. 1, д. 124, л. 4-5].
Процесс мусульманизации армии как части ее общей «национализации» различными большевистскими политиками понимался по- разному. Т.Н.Шевяков пишет, что Крыленко целиком и полностью поддержал идею «национализации» армии, поскольку большевики видели в этом превосходный инструмент для уничтожения организма старой армии [Шевяков, 1998, с. 37]. Большевистский переворот, как отмечал ВМВШ, на первых порах препятствовал мусульманизации армии. Крыленко «стал что-то подозревать», начал ставить всевозможные условия, вплоть до втягивания мусульман-солдат в гражданскую войну. Он заявил, что мусульманизация армии «есть контрреволюционный шаг», ибо она была начата еще при Духонине. ВМВШ пришлось направить Крыленко и Сталину телеграмму 25 ноября, в которой было выражено недовольство «разжалованием 30-ти мил¬


272
С. М. Исхаков
лионного мусульманства и его рабочих и крестьян в серой шинели в контрреволюционеры».
После этого Крыленко подтвердил приказ Духонина, а затем приказал формировать мусульманский корпус на Румынском фронте в составе трех дивизий. После того как Крыленко пошел на уступки и разрешил мусульманам-воинам образовывать свои войсковые части, ВМВШ приступил к выделению мусульман-воинов как в тылу, так и на фронте [ИВМВШ, 1918,14,28 января].
И.В.Сталин как глава Наркомнаца рассчитывал привлечь на свою сторону тюркских воинов. 15 ноября он подписал распоряжение по вопросу, как сказано в документе, «национализации» армии. Там указывалось, что «допускается свободная группировка воинов по национальному признаку в пределах той или иной военной единицы», но «это не должно быть смешиваемо с самовольным уходом на родину выделившихся таким образом групп, каковой уход недопустим в условиях войны, без согласия на то общего военного органа».
На вопрос Крыленко, как поступить с национальными формированиями, в том числе с мусульманскими, Л.Д.Троцкий, согласно опубликованным телеграфным переговорам, ответил, что не следует чинить никаких политических препятствий формированию национальных полков, а ставить только те ограничения, которые вытекают из обстановки на фронте. Кроме того, с ними следует установить прочную связь через «энергичных и тактичных» комиссаров, а также незамедлительно перевести на языки народов все декреты, воззвания и приказы новой власти [ИЦИК, 1917, 24, 25 ноября].
28 ноября последовал приказ № 12 главковерха Крыленко. В этом распоряжении было сказано, что «формирование национальных полков признается неотъемлемым правом каждой из национальностей, населяющих территорию Российской Республики, поскольку воля этой национальности выражена каким-либо органом демократии, правильно избранным и отражающим большинство трудовых масс данной национальности, что формирование национальных полков может иметь место только при условии проведения в их внутреннем строе тех же принципов, на которых перестраивается в последнее время и русская революционная армия, что точка зрения нейтралитета данной национальности по отношению [к] внутренней борьбе политических партий в России допущена быть не может, так как интересы трудовых масс всех национальностей совершенно одинаковы. Исходя из вышеуказанных положений предлагаю всякое новое формирование национальных полков допускать всякий раз только после референду¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
273
ма выделяемых частей, только на указанных выше демократических основаниях и каждый раз в связи со стратегической обстановкой на данном участке фронта» [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 48].
Когда 2 декабря Крыленко телеграфировал в ВМВШ, что в дополнении к приказу от 19 ноября мусульманский корпус может формироваться при соблюдении условий, изложенных в приказе № 12, ВМВШ ответил: «На основании призыва СНК к мусульманам и лозунга Советов о самоопределении народов, Всероссийский мусульманский военный шуро, как верховный орган более миллиона воинов-мусульман, считает, что образование армии по национальному признаку не встретит препятствий у русской революционной демократии. Касаясь порядков управления и внутренней жизни в мусульманских частях, шуро считает, что ни русская демократия и ни правительство не могут диктовать мусульманам условия внутренней жизни в войсковых частях... Устройство внутренней жизни будет определено особыми уставами, выработанными Всероссийским советом солдатских мусульманских депутатов» [ИВМВШ, 1917, 12 декабря], имея в виду ВМВШ.
5 декабря нарком по военным делам Н.И.Подвойский приказал «впредь до особого распоряжения не допускать в силу технических и стратегических условий национализацию частей». 7 декабря в Совете народных комиссаров была принята телеграмма от председателя комитета воинов-мусульман Западного фронта Сарбунина, который просил «сделать распоряжение о немедленном создании ясного и категорического приказа по фронту о выделении воинов-мусульман для пополнения 1-го Мусульманского стрелкового корпуса, формируемого в Крыму, и к окончанию работ по мусульманизации 50-го корпуса».
В результате того, что главком Западного фронта задерживал исполнение приказа главковерха № 12, от воинов-мусульман ежедневно поступали телеграммы следующего содержания: съезд воинов-мусульман 1-го Сибирского армейского корпуса «решительно требует немедленного объявления приказа... главковерха о формировании 1-го Мусульманского стрелкового корпуса и разрешения приступить на местах к осуществлению указанного приказа, задержка может вызвать нежелательные осложнения в армии и самовольные оставления своих постов»; мусульмане 10-й армии «требуют принять решительные шаги по формированию первого мусульманского корпуса. Запись желающих служить уже идет»; 2-й мусульманский съезд 3-й армии просил о скорейшем проведении в жизнь формирования мускорпуса, несмотря ни на какие препятствия. Воины-мусульмане этой армии «заявляют,


274
С.М. Исхаков
что дальнейшее замедление утверждения приказа заставит их самовольно уйти».
С подобными требованиями, по свидетельству Сарбунина, беспрерывно прибывали делегаты воинов-мусульман с фронта, которых «удавалось обнадеживать» тем, что их требования будут в скором времени удовлетворены. Сарбунин подчеркнул, однако, что «дальнейшее промедление приведет к самовольному оставлению окопов и всяким другим нежелательным последствиям», устранить которые комитет считает себя не в силе [РГВА, ф. 1, on. 1, д. 16, л. 200; д. 23, л. 46—49].
7 декабря Крыленко издал приказ о прекращении украинизации воинских частей в связи с «контрреволюционным» выступлением Центральной Рады [Войсковые комитеты, 1982, с. 578]. В другом приказе от 7 декабря он распорядился, в частности, сократить в штабах армий штат на одного муллу [ИЦИК, 1917, 29 декабря].
9 декабря Крыленко телеграфировал председателю мускомитета Западного фронта Сарбунину о том, что «ввиду сообщенного вами согласия Мусульманского военного шуро формировать Мусульманский корпус [на] основах, изложенных [в] приказе моем армиям [от] 28 ноября № 12», он утверждает те распоряжения о формировании корпуса, которые содержатся в телеграмме Духонина от 19 ноября. Разрешенное этой телеграммой выделение с каждого из фронтов, кроме Кавказского, по 7 тыс. мусульман «даст возможность желающим мусульманам перейти [в] свои национальные части, ввиду чего предполагавшаяся ранее мусульманизация двух дивизий [в] настоящее время, казалось бы, не представляется необходимой, [к] тому же мусульманизация 75 и 77 дивизий ввиду ожидаемой [в] скором времени демобилизации создаст мусульманские части лишь на короткий срок, так как эти дивизии являются второочередными и при демобилизации будут расформированы» [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 81].
13 декабря в комитет воинов-мусульман Западного фронта прибыли представители от полков, дивизий, корпусов и армий с требованием немедленного объявления телеграммы главковерха Крыленко от 9 декабря в приказе по фронту и немедленного формирования 1-го Мусульманского стрелкового корпуса. Комитет воинов-мусульман Западного фронта в своей телеграмме от 14 декабря сообщал, что настроение 70 тыс. мусульман Западного фронта, созданное задержкой формирования мусульманского корпуса, таково, что фронтовой мус- комитет «принужден будет считать себя в будущем безответствен¬


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
275
ным» за последствия [ИВМВШ, 1917, 17 декабря; РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 86-88]. Но Крыленко не уступал.
Таким образом, в декабре существовало 4 фронтовых, 13 армейских, 12 окружных, 98 гарнизонных, более 150 дивизионных мусульманских комитетов, а всего около 300 комитетов. Не было ни одной армии и ни одного округа, где не действовали бы мусульманские комитеты; дивизий и гарнизонов без мусульманских организаций оставалось очень мало. Кроме того, возникли не предусмотренные 1-м Всероссийским мусульманским военным съездом (Казань, июль 1917 г.) фронтовые комитеты. Было начато формирование мусульманских кавалерийских и артиллерийских частей. Разбросанные по всей стране тюркские солдаты смогли сплотиться, создав многочисленные, спаянные между собой организации, которые стремились к тому, чтобы все тюрки служили в своих национальных частях и чтобы в перспективе мусульмане Российской республики служили в своей «национальной армии» [ИВМВШ, 1917, 12, 31 декабря].
«На всех фронтах и в тылу солдаты-мусульмане разваливающейся царской армии,— писал позднее М.Султан-Галиев,— стягиваются в отдельные мусульманские части». Созданное ВМВШ «мусульманское национальное войско» включало 20 тыс. воинов в Казани, 15 тыс. в Уфе, 12 тыс. в Оренбурге, 10 тыс. в других городах Поволжья [Сул- тан-Галиев, 1998, с. 175, 420].
Общая численность всех существовавших тогда в стране подобных формирований в историографии не подсчитана, но она была значительной. К концу 1917 г. существовали, по сведениям ВМВШ, следующие тюркско-мусульманские части: Татарский полк, два Крымских конных полка, Мусульманский стрелковый корпус на Румынском фронте, 1-й стрелковый мусульманский полк в Оренбурге, 2-й мусульманский запасной полк (144-й) в Уфе, Текинские полки. Кроме того, были несколько отдельных эскадронов и многочисленные роты и батальоны. Заканчивалось переформирование 95-го пехотного запасного полка в Казани, 32-го пехотного запасного полка в Симферополе (вместе с упомянутыми выше двумя Крымскими конными полками в них насчитывалось 6 тыс. человек [Якупов, 1975, с. 171]) и двух дивизий на фронте. Была начата мусульманизация по одному полку в Москве и в Елисаветполе [ИВМВШ, 1917, 31 декабря].
11 ноября в Симферополь прибыла с фронта первая часть мусульманского Крымского конного полка [Хроника, 1927, с. 247]. «В Крыму появились татары-эскадронцы, великолепно дисциплинированные и встреченные радостью не только демократическими организациями


276
С.М.Исхаков
(русскими), но и населением, бросавшим им цветы... Набережная Ялты, например, вся была заполнена публикой, чуть ли не кричавшей эскадронцам „ура“. Так встретило русское население, переживающее тревожные дни, солдат-татар... В этом много знаменательного»,— писал очевидец [Власть, 1917, 15 декабря]. Их восторженно приветствовало не только население, но и солдаты 1-го Крымского татарского батальона, а также представители украинских полков. Этот батальон был преобразован в полк. Для солдат татарских полков готовилась особая форма обмундирования [ИВМС, 1917, 29 декабря].
В конце ноября численность крымскотатарских войск в Крыму составляла около 7000 человек, из которых примерно треть были на конях. Эти войска (два кавалерийских и один пехотный полки) постоянно пополнялись возвращавшимися с фронтов и из плена татарскими солдатами [Первая, 1999, с. 108; Гавен, 1922, с. 20]. В декабре 1917 г. была сформирована татарская конная бригада в составе двух конных полков [Гарчева, 1996, с. 17-18]. Небезынтересный факт— полковая песня Крымского конного полка содержала такие строки:
Лихое племя Чингис-хана, пришельцы дальней стороны,
Заветам чести и Корана мы до сих пор еще верны
[Кручинин, 1999, с. 19].
Тюркские солдаты 128-й и 129-й пехотных дивизий, расположенных в районе Петрограда, в двадцатых числах декабря решили организовать 1-й Финляндский стрелковый мусульманский полк (численностью 3 тыс.) в составе трех батальонов [Хайрутдинов, 1992, с. 73, 74]. В Гельсингфорсе, где действовал Исполнительный комитет мусульман — солдат и матросов, и в Выборге для этого было собрано около двух тысяч аскеров (так называли воинов-мусульман) [ИВМВШ, 1918, 28 января].
В Петрограде формирование отдельного мусульманского Сводногвардейского батальона началось после того, как 17 декабря нарком- воен Подвойский дал согласие на это с условием, что в его состав могли войти только те солдаты из мусульман, которые «дадут обещание подчиниться Советской власти и поддерживать ее». В течение второй половины декабря этот полк, который обязался всецело руководствоваться декретами СНК, был сформирован. В начале января 1918 г. мусульманский батальон в Петрограде развертывался в мусульманский гвардейский полк [ИВМВШ, 1918, 7, 28 января; РГВА, ф. 1, on. 1, д. 73, л. 156, 157 об.].


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
277
Тюркские солдаты Московского гарнизона в начале декабря потребовали сформировать в Москве мусульманский пехотный полк, что было поддержано командующим войсками Московского военного округа Н.И.Мураловым [ИВМВШ, 1917, 12 декабря; ИВМС, 1917, 29 декабря; РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 100, 102]. Этот вопрос был рассмотрен на заседании коллегии Совнаркома по военным делам 20 декабря 1917 г. [РГВА, ф. 1, on. 1, д. 18, л. 9, 9об.]. В результате в Москве к началу января 1918 г. был сформирован мусульманский полк [ИВМВШ, 1918, 28 января].
На территории Закавказья в декабре стало формироваться несколько национальных корпусов, в том числе мусульманский (из азербайджанцев). 27 декабря Крыленко телеграфировал начальнику штаба Кавказского фронта, что разрешает «укомплектовать мусульманами Закавказья полки из числа самовольно бросивших фронт по расчету не выше двухдивизионного корпуса с тем, чтобы самая мусульмани- зация полков проводилась постепенно один за другим» [РГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 336, л. 112]. Разрешение формировать двухдивизионный корпус на Кавказе из мусульман Закавказья было получено.
«Конечно, эта ненавистная война,— говорил участник 2-го Всероссийского мусульманского военного съезда (Казань, январь-март 1918 г.), — всех нас сделала нетерпеливыми и нервными, в особенности нас, воинов-мусульман, разбросанных по всем частям многомиллионной армии, отделенных от своих братьев» [ИВМВШ, 1918, 28 января]. Условия службы мусульман в русской армии, естественно, налагали свой отпечаток на отношение тюрок к славянам, к русскому обществу в целом. Тяготы солдатчины для мусульман были куда ощутимее, чем для славян. Выполнение воинского долга перед родиной понималось ими не как защита русской власти, от которой они достаточно натерпелись обид, а как защита своего народа, который волею истории стал частью Российского государства. Появление военных мулл значительно подняло моральный и боевой дух тюркских воинов.
В условиях революционного 1917 года противоборствующие силы нуждались в устойчивых военных формированиях и потому пытались опереться на мусульман, рассчитывая, что те не сориентируются в обстановке. Политики пытались разыграть «мусульманскую карту» в своих интересах. О реальных устремлениях тюркских солдат они не задумывались. А те верили, что в обновленной России они обретут достойное место. Можно определенно сказать, что в значительной части мусульманизация армии снизу была продиктована стремлением защитить свои народы, тем самым укрепляя как российскую власть,


278
С. М. Исхаков
так и государственность. В такой своеобразной форме российские тюркские воины фактически проявили свое понимание патриотизма и поддержали «диалог» со славянами в экстремальных условиях Первой мировой войны и русской революции 1917 г.
Аминов, 1994—Аминов Д.А. Татары в ст. Петербурге. Исторический очерк. СПб., 1994.
Артамонов, Васильев, 1992— Артамонов В., Васильев А. Национальные воинские формирования в русской армии XV-XX веков // Отечество. Краеведческий альманах. Вып. 3. М., 1992.
Брешко-Брешковский, 1920 — Брешко-Брешковский Н.Н. Дикая дивизия. Роман в 2-х частях. Рига, 1920.
Вахрушева, 1972 — Вахрушева Н.А. Солдатские письма и цензорские отчеты как исторический источник (1915-1917 гг.) // Октябрь в Поволжье и Приуралье (источники и вопросы историографии). Казань, 1972.
Вестник, 1917 — Вестник Временного правительства. Пг., 1917.
Власть, 1917 — Власть народа. М., 1917.
Военно-статистический, 1914 — Военно-статистический ежегодник армии за 1912 год. СПб., 1914.
Войсковые комитеты, 1982 — Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. М., 1982.
Воробьева, 1999 — Воробьева Е.И. Мусульманский вопрос в имперской политике российского самодержавия: вторая половина XIX века— 1917 г. Канд. дис. СПб., 1999.
Гавен, 1922 — Гавен Ю. Октябрь в Крыму // Революция в Крыму. Вып. 1. Симферополь, 1922.
Гарчева, 1996— Гарчева Л.П. Центральная Рада и крымскотатарский Курултай — союзники в борьбе с Совнаркомом России // Проблемы политической истории Крыма. Вып. 1. Симферополь, 1996.
Голос, 1917 — Голос Татар. Симферополь, 1917.
Гришин, 1993 — Гришин Я. Польские татары и государственная служба // Татарстан. Казань, 1993, № 12.
Гундогдыев, 1999 —Гундогдыев О. Конь и конница у туркмен. Ашгабат, 1999.
Дякин, 1998 — Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX — начало XX в.). СПб., 1998.
Зарубин, 1997 — Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории гражданской войны в Крыму. Симферополь, 1997.
Захаров, 1927— Захаров М. Национальное строительство в Красной Армии. М.; Л., 1927.
Идрисов и др., 1997 — Идрисов У.Ю., Сенюткин С.Б., Сенюткина О.Н., Гусева Ю.Н. Из истории нижегородских мусульманских общин в XIX— 30-х годах XX века. Нижний Новгород, 1997.
Инородческое обозрение, 1914а — Инородческое обозрение. Кн. 8. Казань, 1914.
Инородческое обозрение, 19146 — Инородческое обозрение. Кн. 9. Казань, 1914.
Инородческое обозрение, 1915 — Инородческое обозрение. Кн. 11. Казань, 1915.
Инородческое обозрение, 1916 — Инородческое обозрение. Т. 2. № 4, 5. Казань, 1916.


Тюрки-мусульмане в российской армии (1914-1917)
279
Ислам, 1998— Ислам в законодательстве России. 1554-1929 гг. Сборник законодательных актов, постановлений и распоряжений правительства России. Уфа, 1998.
Ислам, 1998а— Ислам на территории бывшей Российской империи. Энциклопедический словарь. Вып. 1. М., 1998.
Исхаки, 1991 — Исхаки Г. Идель-Урал. Казань, 1991.
Исхаков, 1999— Исхаков С.М. Первая мировая война глазами российских мусульман // Россия и Первая мировая война (материалы Международного научного коллоквиума). СПб., 1999.
Кемаль, 1934 — Кемаль М. Путь новой Турции. 1919-1927. Т. 4. М., 1934.
Климович, 1936 — Климович Л. Ислам в царской России. Очерки. М., 1936.
Климович, 1962 — Климович Л.И Ислам. Очерки. М., 1962.
Кричинский, 1919 — Кричинский А. Очерки русской политики на окраинах. Ч. 1. Баку, 1919.
Кручинин, 1999— Кручинин А. С. Крымско-татарские формирования в Добровольческой армии. История неудачных попыток. М., 1999.
Мусульманские депутаты, 1998— Мусульманские депутаты Государственной думы России 1905-1917 гг. Сборник документов и материалов. Уфа, 1998.
Народы, 1914 — Народы и области. М., 1914, № 6, 7.
Нива, 1917 — Нива. Пг., 1917, № 8.
Николаевский, 1995 — Николаевский Б.Н. Тайные страницы истории. М., 1995.
Опрышко, 1993 — Опрышко О. «Бывают странные сближения...». Документальное повествование. Нальчик, 1993.
Отчет, 1915— Отчет Общества просвещения магометан в Ростове и Нахичевани-на- Дону с 1-го июля 1914 года по 1-е августа 1915 года. Ростов-на-Дону, 1915.
Очерки, 1959 — Очерки по истории Башкирской АССР. Т. 1.4. 2. Уфа, 1959.
Первая, 1999— Первая Конституция крымско-татарского народа (1917 г.). Публ. С.М.Исхакова // Отечественная история. М., 1999, № 2.
Поликарпов, 1976— Поликарпов В.Д. Пролог гражданской войны в России. Октябрь 1917 —февраль 1918. М., 1976.
Попов, 1985 — Попов Н.Н. Выступления рабочих и крестьян на Урале во время июльской мобилизации 1914 г. // Рабочие Урала в период капитализма (1861-1917). Свердловск, 1985.
Приказы, 1914 — Приказы по Военному ведомству. СПб., 1914.
Редькина, 1995 — Редькина О.Ю. Вероисповедная политика Временного правительства России (февраль-октябрь 1917 года) // Религия, церковь в России и за рубежом. Информационный бюллетень. М., 1995, № 5.
Розалиев, 1995 — Розалиев Ю.Н. Мустафа Кемаль Ататюрк // Вопросы истории. М., 1995, №8.
Ронге, 1943 — Ронге М. Разведка и контрразведка (военный и промышленный шпионаж). 3-е изд. М., 1943.
Россия, 1995 — Россия. 1913 год: Статистико-документальный справочник. СПб., 1995.
Сенин, 1990 — Сенин А. С. Армейское духовенство России в Первую мировую войну // Вопросы истории. М., 1990, № 10.
Сенюткин, 1997 — Сенюткин С. Б. Мусульманские вооруженные формирования в России периода Первой мировой войны // Армия и общество в условиях перемен. Материалы междунар. науч. конф. Нижний Новгород, 1997.
Солдаты, 1998 — «Солдаты смотрят на войну как на огромное несчастье» (солдатские письма с фронтов Первой мировой войны) // Гасырлар авазы = Эхо веков. Казань, 1998, № 3/4.


280
С.М.Исхаков
Су баев, 1998— Субаев Н. Два брата — две судьбы // Гасырлар авазы = Эхо веков. Казань, 1998, № 3/4.
Султан-Галиев, 1998 — Султан-Галиев М. Избранные труды. Казань, 1998.
Тагиров, 1977 — Тагиров И.Р. Революционная борьба и национально-освободительное движение в Поволжье и на Урале (февраль-июль 1917 года). Казань, 1977.
Тагиров, 1981 — Тагиров И.Р. Солдаты — татары и башкиры в борьбе за власть Советов // Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1981.
Тагиров, 1987 — Тагиров И.Р. Дорогой свободы и братства. Казань, 1987.
Тагиров, Валеев, 1995 — Тагиров И.Р., Валеев Р.К. Общественно-политическая жизнь в первой четверти XX века // Материалы по истории татарского народа. Казань, 1995.
Тамарин, 1917 — Тамарин А. Мусульмане на Руси. М., 1917.
Туркестанские, 1917 — Туркестанские ведомости. Таш., 1917.
Утро, 1917 — Утро России. М., 1917.
Хаджиев, 1929 — Хан Хаджиев Р.Б. Великий Бояр. Белград, 1929.
Хайрутдинов, 1992— Хайрутдинов Р.Г. Трудное возрождение (февраль 1917 — 1920 гг.). Казань, 1992.
Хроника, 1927 — Хроника революционных событий в Крыму за 1917-1918 гг. // Революция в Крыму. Симферополь, 1927, № 1 (7).
Царская армия, 1932— Царская армия в период мировой войны и Февральской революции (Материалы к изучению истории империалистической и гражданской войн). Казань, 1932.
Шевяков, 1998 — Шевяков Т.Н. «Национализация» русской армии в 1917 году // Вторые петербургские военно-исторические чтения молодых ученых. Вып. 2. СПб., 1998.
Якупов, 1975 —Якупов ИМ. Борьба за армию в 1917 году. М., 1975.
Kirimli, 1996— Kirimli Н. National Movements and National Identity among the Crimean Tatars (1905-1916). Leiden, 1996.
Г АРФ — Г осу дарственный архив Российской Федерации.
ИВМВШ — Известия Всероссийского мусульманского военного шуро. Казань.
ИВМС — Известия Всероссийского мусульманского совета. Пг.
ИКБМОО— Известия комитета Бакинских мусульманских общественных организаций. Баку.
ИКВОК — Известия Казанского военно-окружного комитета. Казань.
ИЦИК— Известия ЦИК Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Пг.
РГВА — Российский государственный военный архив.
РГВИА — Российский государственный военно-исторический архив.


И.Г.КОНОВАЛОВА
(Москва)
Тюрки и славяне
в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов
Реальное содержание этнонима сакалиба, фигурирующего в средневековых арабо-персидских источниках, до сих пор является предметом дискуссии. Полемика связана по преимуществу с определением того круга народов, которые обозначались этим этнонимом: по мнению большинства исследователей, источники не позволяют определенно утверждать, относился ли термин сакалиба только к собственно славянским народам или в это понятие мусульманские книжники включали также и некоторые другие народы Восточной, Северной и Центральной Европы — финно-угров, волжских булгар, скандинавов, германцев [Бартольд, 1963, с. 870-872; Гаркави, 1870, с. 105; За- ходер, 1967, с. 108; Ковалевский, 1956, с. 159; Ковалевский, 1973, с. 63-65; Минорский, 1963, с. 146-148; Новосельцев, 1965, с. 369; Dunlop, 1954, с. 81-84; Lewicki, 1956, с. 7, 8, 86; Togan, 1939, с. 295]. В качестве наиболее яркого примера такого расширительного употребления этнонима обычно приводят известное сообщение Ибн Фад- лана, который именовал царя Волжской Булгарии Алмуша «царем сакалиба» [Ибн Фадлан, 1959, с. 65, 67, 69, 113, 135, 145]. Предпринимаются также попытки максимально сузить значение этнонима сакалиба— до обозначения одних тюркских народов, да и то не всех, а только кипчаков [Закиев, 1995, с. 71-75].
В изучении вопроса об этническом содержании термина сакалиба в последнее время наметился существенный прогресс. Д.Е.Мишин, проследивший историю лиц, к которым относили данный этноним в различных частях мусульманского мира, пришел к выводу о том, что
© И.Г.Коновалова, 2003


282
И.Г.Коновалова
в средневековой арабо-персидской литературе наименование сакалиба применялось в основном к этническим славянам, а отход от этого значения наблюдался лишь у авторов, компилирующих сведения более ранних источников [Мишин, 2002, с. 308]. Отнесение этнонима сакалиба к другим народам Европы, по заключению Д.Е.Мишина, всегда являлось результатом ошибки того или иного мусульманского автора, источник которой поддается рациональному объяснению [Мишин, 1997, с. 100-109; Мишин, 2001, с. 136-143].
При рассмотрении вопроса об этническом содержании термина сакалиба, на мой взгляд, недостаточно ограничиваться анализом упоминаний о самих сакалиба в сочинениях мусульманских авторов. Следует также установить, какое место отводилось данному наименованию в этнической картине мира мусульман, т.е. проследить, как средневековые арабо-персидские авторы сопоставляли термин сакалиба с другими употреблявшимися ими этнонимами, в частности с этнонимом турк (тюрки). Богатый материал такого рода содержится в этногенеа- логиях.
Этногенеалогии, или перечни народов с указанием степени их родства, занимали важное место в историко-географической литературе древних и средневековых народов Евразии. Они являлись, с одной стороны, формой сохранения исторической памяти, а с другой — служили своего рода инструментом, при помощи которого новые знания о неизвестных прежде этносах могли быть инкорпорированы в структуру традиционных представлений об ойкумене.
Мусульманские этногенеалогии на начальном этапе своего формирования опирались на несколько источников: на библейский рассказ о разделении Земли между потомками Ноя, к которым возводились генеалогии народов ойкумены (Быт. 10); на иранскую мифологическую традицию о разделении Земли между тремя сыновьями Фариду- на [Ибн Хордадбех, 1889, с. 15, 16; Ибн Хордадбех, 1986, с. 60, 61, 157, 158]; на собственно аравийские представления о легендарных прародителях арабов и о так называемых «исчезнувших народах» — ад, самуд, джурхум и др. [Пиотровский, 1991, с. 55-79]; на наследие античной этногеографии [Крачковский, 1957, с. 48, 49].
Сведения, которые мусульманские ученые могли почерпнуть из библейских, греко-римских или иранских источников, объективно имели ограниченный характер, поскольку, во-первых, сформировались в условиях вполне определенной этнополитической картины мира, а во-вторых, были детерминированы пространственным кругозором их создателей, не простиравшимся на восток далее пределов Ин¬


Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов 283
дии и Средней Азии [Bunbury, 1959, vol. I, с. 407^465; vol. II, с. 141— 171]. В то же время Халифат непосредственно граничил либо находился в близком соседстве с теми народами, о которых еще не было данных (или они были чрезвычайно скудны и неопределенны) ни в античной, ни в библейской, ни в иранской традиции. Арабские купцы проложили торговые пути в Индию, Китай, Тибет, Семиречье, к верховьям Иртыша и Енисея, на нижнюю и среднюю Волгу, а географы и историки Халифата собрали богатейший по тем временам материал о различных народах, населявших Евразию в эпоху средневековья.
В своих попытках упорядочить информацию о новых народах, с которыми вступали в контакт жители Халифата, и непротиворечиво включить ее в систему традиционных представлений об этнополитической истории и географии мира мусульманские авторы столкнулись с необходимостью самостоятельно решать, к кому из сыновей Ноя следует возводить тот или иной этнос Евразии, и в частности славян и тюрок.
Со славянами жители Халифата познакомились в середине VII в., когда на арабо-византийском пограничье появились славянские общины, переселенные туда из внутренних областей империи для защиты границ Византии от арабов. Во второй половине VII — начале VIII в. многие славяне перешли на сторону арабов и осели в приграничных районах Халифата [MiSin, 1997, с. 225-232]. Тогда же для обозначения славян в арабском языке появился термин саклаби (мн. ч. сакалиба) [Левицкий, 1964, с. 6-15; Свод, 1995, с. 508-510], восходящий к греческому наименованию славян (ЕкАярцог, ЕкАяРог и др.: Свод, 1995, passim). Таким образом, изначальное значение слова сакалиба в арабских источниках этнически совершенно определенно: арабское сакалиба — это славяне.
К середине VIII в. славяне, пришедшие в пределы Халифата из византийских владений в Малой Азии, были ассимилированы. Однако в это же время в мусульманском мире (со второй половины VIII в. — в восточных областях Халифата, а с начала IX в. — ив западных) появилась новая категория лиц славянского происхождения— не- вопытт-сакалиба, выполнявшие функции дворцовых слуг, составлявшие гвардейские отряды правителей разного ранга и даже занимавшие должности на государственной службе. Насколько позволяют судить источники, невольники-сяка/шбя в исламском мире сохраняли свое этническое самосознание [Мишин, 2002, с. 302-306], и это обстоятельство должно было способствовать употреблению мусульманскими авторами термина сакалиба в его изначальном значении как указание на этнических славян.


284
И. Г. Коновалова
От греков арабы не только заимствовали наименование славян, но также усвоили представление о том, что славяне происходят из Европы. Это представление в дальнейшем только укреплялось по мере притока рабов-сакалиба в пределы Халифата. Данные о том, что славяне являются жителями Европы, позволили мусульманским ученым отнести народ сакалиба к потомкам Иафета [Heller, 1934, с. 1208].
Первые сведения о тюркских народах проникли в Халифат благодаря завоевательным походам арабов, которые, разбив в середине VII в. Сасанидов, эфталитов и тюрок в Хорасане, с начала 70-х годов VII в. стали вторгаться в пределы Мавераннахра. В правление халифа ал-Ва- лида (705-715) арабы захватили Мавераннахр, Ферганский и Ташкентский оазисы, а в 30-х годах VIII в. разгромили тюргешского кагана Сулука, поддержавшего антиарабское восстание согдийцев.
Еще при завоевании Хорасана столкновения арабов с тюрками приобрели регулярный характер, что способствовало росту интереса к тюркским народам со стороны мусульман [Зайончковский, 1966, с. 194-201]. Воинственный нрав тюрок и перманентная угроза их нападений на восточные границы Халифата привели к тому, что попытки определения места тюрок в общей картине мира оказались для мусульманских ученых тесно связаны с апокалиптическими идеями [Асадов, 1993, с. 22-26].
В отличие от средневековых европейских и древнерусских книжников, рассматривавших все азиатские народы в качестве потомков Сима [Борцова, 1989, с. 178-185; Ведюшкина, 2001, с. 39-42; Мельникова, 1998, с. 100; Полное, 1997, стб. 1-7; Полное, 1998, стб. 2-6], арабо-персидские ученые связывали с Симом лишь часть народов Азии, а именно жителей Аравии и Ближнего Востока, в то время как другие азиатские этносы они относили к потомству Иафета [Heller, 1934, с. 1208].
Характерный для мусульманской историографии дифференцированный подход к вопросу о происхождении тех или иных народов Азии имел определенные логические основания. От внимания арабоперсидских авторов не укрылось известное противоречие, с одной стороны, между традиционным делением Иафетовой и Симовой части ойкумены на Европу и Азию соответственно и, с другой стороны, господствовавшими тогда представлениями о географическом размещении народов Евразии (включая мифологические, в реальном существовании которых, впрочем, никто не сомневался). В частности, апокалиптические Гог и Магог в средневековой христианской традиции считались обитателями северной части Азии [Райт, 1988, с. 73, 74,


Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов 285
256, 257], несмотря на то что Магог, согласно Библии, был сыном Иа- фета (Быт. 10, 2) и потому должен был бы находиться скорее в Европе. Связываемая с Магогом Скифия имела весьма неопределенную локализацию, будучи помещаемой и в Европе, и в Азии [Чекин, 1999, с. 219-221]. Попытка преодолеть противоречия такого рода, по-видимому, побудила ученых Халифата отнестись к этногенеалогическим построениям с большей последовательностью, чем это делали европейские книжники.
Уже в первых мусульманских этногенеалогиях VIII в. (у Саида ибн Мусейяба, Ибн ал-Мукаффа, Ибн Исхака, известных по ссылкам на них у более поздних авторов) насельниками Иафетовой части мира называются народы Йаджудж и Маджудж, тюрки и сакалиба [Бакри, 1879, с. 18; Гардизи, 1973, с. 25; Табари, 1879, с. 211]. Если сакалиба упоминались в числе потомков Иафета в силу того, что они проживали в Европе, а Йаджудж и Маджудж могли быть присоединены к последним по формальному признаку (Магог — сын Иафета), то уверенное причисление тюрок к иафетидам, по всей вероятности, являлось результатом умозаключений самих арабских авторов.
Коранические персонажи Йаджудж и Маджудж — библейские Гог и Магог, образы которых вошли в исламскую культуру через сирохристианские легенды, где они оказались тесно связаны с мотивами «Романа об Александре», — занимали видное место в этногеографи- ческих представлениях мусульманского мира [Wensinck, 1934, с 1236, 1237]. Локализация этих враждебных народов и сдерживающей их напор стены расценивалась в Халифате как практическая проблема, для решения которой при аббасидском халифе ал-Васике (842-847), будто бы видевшем страшный сон о разрушении преграды, была даже снаряжена специальная экспедиция. Судя по ее маршруту, описанному в ряде арабских источников [Ибн Хордадбех, 1889, с. 162-170; Ид- риси, 1978, с. 934-938] и ведущему, по мнению многих исследователей, в Среднюю Азию (историографию см. [Ибн Хордадбех, 1986, с. 43-46]), убежденность в реальном существовании такой стены в значительной степени основывалась на сведениях мусульманских купцов и путешественников о Великой Китайской стене, которая укрывала империю от набегов кочевников-тюрок. Все это должно было способствовать формированию в ученых кругах Халифата представлений о родстве Йаджуджа и Маджуджа с тюркскими племенами.
К возведению родословной тюрок к Иафету могли подталкивать и унаследованные мусульманской наукой из античной географии сведения о Скифии, двойственность локализации которой (в Европе


286
И. Г. Коновалова
и Азии) позволяла априорно отнести населявшие ее народы к потомкам Иафета. Уже у мусульманских географов IX в. значительная часть жителей Скифии ассоциировалась с тюркскими племенами. Так, ал- Хваризми упоминал о двух Скифиях, населенных соответственно тюрками и токуз-огузами [Хваризми, 1926, с. 104-105]. Ибн Хордад- бех и Ибн ал-Факих называли Скифией одну из четвертей обитаемого мира (наряду с Европой, Ливией и Эфиопией) и относили к ней области Хорасана и тюрок, а также Армению и хазар [Ибн Хордадбех, 1889, с. 155; Ибн ал-Факих, 1885, с. 7].
При определении места различных народов в этнической картине мира арабо-персидские авторы, по-видимому, принимали во внимание и этногенеалогические предания того или иного народа — разумеется, в той степени, в какой они могли быть знакомы с ними. В сочинениях целого ряда мусульманских авторов сохранились бытовавшие в тюркской среде предания о происхождении тюрок [Гардизи, 1973, с. 25, 26, 28; Муджмал ат-таварих, 1939, с. 103-105; Рашид ад-Дин, 2002, с. 80]. Такие предания мусульманские ученые стремились органично включить в общую схему происхождения народов от потомков Ноя. Так, Рашид ад-Дин, приводя тюркские генеалогические легенды, предваряет их замечанием, которое вводит предания тюрок в библейский контекст: «На основании того, что упомянуто в мусульманской истории и записано в „Пятикнижии66 еврейского народа, пророк Ной — да будет мир ему! — разделил землю с севера на юг на три части. Первую часть он дал одному из своих сыновей, Хаму, который был начальником чернокожих; вторую — Симу, ставшему предком арабов и персов; третью часть предоставил Яфету— праотцу тюрков. [Ной] послал Яфета на восток. Монголы и тюрки рассказывают об этом то же самое, но тюрки назвали и продолжают называть Яфета Булджа-ханом и достоверно не знают, был ли этот Булджа-хан сыном Ноя или его внуком; но все они сходятся на том, что он был из его рода и близок к нему по времени» [Рашид ад-Дин, 2002, с. 80].
По-видимому, в распоряжении средневековых мусульманских авторов имелись и генеалогические предания европейских народов, в частности славян. Так, известному рассказу персидского анонимного «Собрания историй» (1126 г.) о Хазаре, Славянине и Русе [Муджмал ат-таварих, 1939, с. 101, 102, 203, 204] найдены параллели в древнерусском сказании о Словене и Русе, бытовавшем в Новгородской земле [Мыльников, 1999, с. 331-333].
Сложившаяся в мусульманской историографии VIII в. общая схема народов — потомков Иафета (Йаджудж и Маджудж, тюрки, сакалиба)


Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов 287
была существенно детализирована арабо-персидскими авторами IX- XIII вв. за счет расширения номенклатуры составлявших ее народов Евразии [Бейлис, 1993, с. 4-6; Калинина, 1998, с. 54-58; Коновалова, 2000, с. 237-241; Коновалова, 2001, с. 94, 95]. Сделанные дополнения к перечню потомков Иафета были двух типов: с одной стороны, раскрывалось содержание терминов турк и сакалиба, с другой — в список включались наименования народов, не относившихся ни к тюркам, ни к славянам.
Так, наряду с общим наименованием турк стали упоминаться названия отдельных тюркских народов — карлуков, кимаков, кыргызов, гузов, хазар, булгар, печенегов и др., а также соседних с тюрками этносов Центральной Азии — китайцев, тибетцев, индийцев, пенджабцев, монголов. Проникновение в мусульманский мир сведений о народах Восточной, Центральной и Западной Европы позволило существенно расширить и их перечень, включив в него аланов, русов, венгров, дунайских болгар, франков, лангобардов, испанцев и др. [Ахбар аз-заман, 1938, с. 68; Бакри, 1878, с. 87, 88; Гардизи, 1973, с. 25-41; Йакуби, 1883, с. 17; Масуди, 1864, с. 66; Саид ибн ал-Батрик, 1896, с. 53].
Если допустить (как это часто предлагается в литературе), что термин сакалиба служил общим обозначением не только этнических славян, но и обитавших по соседству с ними других народов северных областей Европы, относительно этнической принадлежности которых в мусульманском мире не было точных знаний, то логично предположить, что по мере углубления знаний об этнополитическом облике Европы номенклатура народов сакалиба в арабо-персидских источниках должна была бы стать весьма широкой и включать в себя наименования ряда скандинавских, германских, а также финно-угорских и тюркоязычных народов Восточной Европы. Однако в генеалогических перечнях народов — потомков Иафета все эти народы (буртасы, булгары, венгры) фигурируют не как составная часть общности сакалиба, а сами по себе.
Аналогичная картина сохраняется и в немногочисленных этногенеалогиях, возводимых не к сыновьям Ноя, а к другим библейским персонажам. К примеру, ал-Масуди выделял булгар, русов и сакалиба как потомков Матушалаха ибн Ахнуха, т.е. библейского Мафусаила [Масуди, 1861, с. 29]. По мнению исследовавшего данное сообщение
В.М.Бейлиса, на несвойственное арабским авторам обращение к этому библейскому персонажу, жившему до потопа, могло повлиять знакомство ал-Масуди с преданием о том, что Мафусаил, желая узнать о все¬


288
И. Г.Коновалова
мирном потопе, доходил до «пределов земли», которые в арабо-персидской географии традиционно ассоциировались с территорией этих северных народов [Бейлис, 1993, с. 4—6]. Показательно, что даже в этом случае, где употребление термина сакалиба как общего обозначения населения северных областей Европы казалось бы наиболее естественным, ни булгары, ни русы не смешиваются с сакалиба.
В то же время можно заметить, что расширение содержания термина сакалиба в мусульманских источниках происходило за счет углубления знаний о самих славянских народах. Унаследованное еще от византийцев представление о существовании различных славянских племен было подкреплено информацией, добытой арабскими путешественниками и торговцами, которые неоднократно обращали внимание на наличие различных племен в среде сакалиба. Несмотря на то что идентификация ряда упоминаемых ал-Масуди племен сакалиба [Масуди, 1864, с. 61-65] остается спорной, славянская принадлежность подавляющего большинства из них в настоящее время не вызывает сомнений [Бейлис, 1989, с. 57, 58], а немногочисленные исключения поддаются удовлетворительному объяснению [Мишин, 2001,
с. 136-143]. В описании народов Центральной Европы путешественника X в. Ибрахима б. Йакуба наряду с сакалиба фигурируют саксы, норманны, пруссы, немцы [Ибрахим ибн Йакуб, 1992, с. 331, 334, 336]. Другие северные народы — венгры, печенеги, русы, хазары также не причисляются им к сакалиба, хотя путешественник и отмечает, что они смешались с сакалиба и говорят на их языке [Ибрахим ибн Йакуб, 1992, с. 336]. О том, что под «саклабским языком» (ал-лисан ас-саклаби) Ибрахим б. Йакуб подразумевал именно языки этнических славян, свидетельствует его сообщение о дунайских болгарах, которые, по его словам, переводят Евангелие на «саклабский язык»,
т. 	е. на церковнославянский [Ибрахим ибн Йакуб, 1992, с. 335].
Этногенеалогические схемы средневековых мусульманских авторов, формируясь на стыке традиционных представлений об истоках этнического облика мира и новых сведений о различных народах Евразии, сами постоянно изменялись — как в отношении номенклатуры фигурирующих в них народов, так и по части определения связей между теми или иными этносами. Тем не менее можно заключить, что содержание термина сакалиба как обозначения этнических славян остается в них неизменным.


Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов 289
Асадов, 1993 — Асадов Ф.М. Арабские источники о тюрках в раннее средневековье. Баку, 1993.
Ахбар аз-заман, 1938 — Ахбар аз-заман... тасниф... ал-Масуди. Каир, 1938.
Бакри, 1878 — Известия ал-Бекри и других авторов о руси и славянах: Статьи и разыскания А. Куника и В. Розена. Ч. I. СПб., 1878.
Бартольд, 1963 — Бартольд В.В. Славяне // Сочинения. Т. II. Ч. 1. М, 1963.
Бейлис, 1989— Бейлис В.М. К вопросу о конъектурах и о попытках отождествления этнонимов и топонимов в текстах арабских авторов IX—XIII вв. о Восточной Европе // Восточное историческое источниковедение и специальные исторические дисциплины. Вып. 1. М., 1989.
Бейлис, 1993 — Бейлис В.М. Библейская генеалогия булгар, русов и славян в версии ал-Масуди // Восточная Европа в древности и средневековье: Спорные проблемы истории. Чтения памяти В.Т.Пашуто. М., 1993.
Борцова, 1989— Борцова И. В. Легендарные экскурсы о разделении земли в древнерусской литературе // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования. 1987 г. М., 1989.
Ведюшкина, 2001 — Ведюшкина И.В. Этногенеалогии в структуре Повести временных лет // Восточная Европа в древности и средневековье: Генеалогия как форма исторической памяти. XIII Чтения памяти В.Т.Пашуто. М., 2001.
Гардизи, 1973 — Бартольд В. В. <Извлечение из сочинения Гардизи Зайн ал-ахбар>. Приложение к «Отчету о поездке в Среднюю Азию с научною целью. 1893— 1894 гг.» // Сочинения. Т. VIII. М., 1973.
Гаркави, 1870— Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII века до конца X века по Р.Х.). СПб., 1870.
Зайончковский, 1966 — Зайончковский А. Старейшие арабские хадисы о тюрках (VIII— XI вв.) // Тюркологический сборник. М., 1966.
Закиев, 1995 — Закиев М.З. Сакалиба— это кыпчаки, а булгары— одно из кыпчак- ских племен Н Закиев М.З. Татары: проблемы истории и языка. Казань, 1995.
Заходер, 1967 — Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. II. М., 1967.
Ибн Фадлан, 1959 — Рисалат Ибн Фадлан. Дамаск, 1959.
Ибн ал-Факих, 1885— Compendium libri Kit&b al-Boldan auctore Ibn al-Fakih al-Ha- madhani. Lugduni Batavorum, 1885.
Ибн Хордадбех, 1889— Kitab al-Mas&lik wa’l-Mamalik (Liber viarum et regnorum) auctore Abu’l-Kasim Obaidallah ibn Abdallah Ibn Khordadhbeh et Excerpta e Kitab al- Kharadj auctore Kodama ibn Dja’far. Lugduni Batavorum, 1889.
Ибн Хордадбех, 1986 — Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. Баку, 1986.
Ибрахим ибн Йакуб, 1992 — Kitab al-Masalik wa-l-Mamalik d’Abu Ubaid al-Bakri. Tunis, 1992.
Идриси, 1978— Opus geographicum sive «Liber ad eorum delectationem qui terras pera- grare studeant». Fasc. VIII. Neapoli; Romae, 1978.
Йакуби, 1883 — Ibn Wadhih qui dicitur al-Ja‘qubi historiae. T. I. Lugduni Batavorum, 1883.
Калинина, 1998 — Калинина Т.М. Ал-Мас‘уди о тюрках // Этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1998.
Ковалевский, 1956 — Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу. Харьков, 1956.
Ковалевский, 1973 — Ковалевский А.П. Славяне и их соседи в первой половине X в., по данным аль-Масуди // Вопросы историографии и источниковедения славяногерманских отношений. М., 1973.
К) - 8740


290
КГ.Коновалова
Коновалова, 2000— Коновалова И.Г. Библейские генеалогии народов Центральной Азии в арабо-персидской литературе домонгольского времени // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии. Т. III. Улан-Удэ, 2000.
Коновалова, 2001 — Коновалова И.Г. Этнонимы сакалиба, рус и варанк в средневековой арабо-персидской литературе // XIV Конференция по изучению Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докл. Москва; Архангельск, 2001.
Крачковский, 1957 — Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. Т. IV. М.; Л., 1957.
Левицкий, 1964 — Левицкий Т Из научных исследований арабских источников: Неизвестные арабские документы о славянах 720 г. // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1964.
Масуди, 1861 —Magoudi. Les Prairies d’or. T. I. P., 1861.
Масуди, 1864 — Magoudi. Les Prairies d’or. T. III. P., 1864.
Мельникова, 1998— Мельникова E.A. Образ мира: Географические представления в Западной и Северной Европе. V-XIV века. М., 1998.
Минорский, 1963 — Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI вв. М., 1963.
Мишин, 1997 — Мишин Д.Е. Почему Ибн Фадлан называет поволжских болгар славянами? // Арабский Восток. М., 1997.
Мишин, 2001 — Мишин Д.Е. Немцы, саксы и сакалиба у ал-Мас‘уди // Славяне и их сбседи. Вып. 10. М., 2001.
Мишин, 2002 — Мишин Д.Е. Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье. М., 2002.
Муджмал ат-таварих, 1939 — Муджмал ат-таварих ва-л-кисас. Техран, 1939.
Мыльников, 1999 — Мыльников А.С. Картина славянского мира: Взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI— начала XVIII века. СПб., 1999.
Новосельцев, 1965— Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Новосельцев А.П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.
Пиотровский, 1991 —Пиотровский М.Б. Коранические сказания. М., 1991.
Полное, 1997 — Полное собрание русских летописей. Т. I. М., 1997.
Полное, 1998 — Полное собрание русских летописей. Т. II. М., 1998.
Райт, 1988— Райт Дж. К. Географические представления в эпоху Крестовых походов: Исследование средневековой науки и традиции в Западной Европе. М., 1988.
Рашид ад-Дин, 2002 — Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1. М., 2002.
Саид ибн ал-Батрик, 1896— Seippel A. Rerum Normannicarum fontes arabici. Fasc. 1. Christianiae, 1896.
Свод, 1995 — Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. И. М., 1995.
Табари, 1879 — Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir at Tabari. Lugduni Batavorum, 1879.
Хваризми, 1926— Das Kitab surat al-ard des Abu Ca4far Muhammad Ibn Musa al- Huwarizmi. Lpz., 1926.
Чекин, 1999— Чекин Л.С. Картография христианского средневековья VIII—XIII вв.: Тексты, перевод, комментарий. М., 1999.
Bunbury, 1959— Bunbury Е.Н. A History of Ancient Geography among the Greeks and Romans from the Earliest Ages till the Fall of the Roman Empire. 2nd ed. (repr.). Vol. I- II. N. Y., 1959.
Dunlop, 1954 — Dunlop D.M. The History of the Jewish Khazars. Princeton, 1954.


Тюрки и славяне в этногенеалогиях средневековых арабо-персидских авторов 291
Heller, 1934 — Heller В. Yafith // Encyclop6die de l’Islam. Vol. IV. Leyden; Paris, 1934. Lewicki, 1956— Lewicki T. Zr6dla arabskie do dziejdw slowianszczyzny. T. I. Wroclaw; Krak6w, 1956.
MiSin, 1997 — MiSin D. Nouvelles donn6es sur l’6tablissement des Slaves en Asie Mineure en haut Moyen Age // Byzantinoslavica. T. LVIII. Fasc. 2. Praha, 1997.
Togan, 1939 — Togan A.Z. V. Ibn Fadlan’s Reisebericht. Lpz., 1939.
Wensinck, 1934 — Wensinck A.J. Yadjudj wa Madjudj // Enzyklopaedie des Islam. Bd. IV. Leiden; Leipzig, 1934.


Р.Г.МУКМИНОВА
(Ташкент)
Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV—XVIII вв.
Со времен раннего средневековья Россия и Средняя Азия соединялись торговыми дорогами, по которым осуществлялся обмен разнообразными товарами.
Авторам персидско-таджикских, арабо- и тюркоязычных сочинений раннего средневековья известны были Куяб (Киев), столица Бул- гарского царства Булгар, а также Сувар и другие города Восточной Европы. К VIII в. относятся конкретные сообщения о торговых караванах, направлявшихся из Хорезма в Волжскую Булгарию и обратно. По формировавшемуся в течение веков Великому Шелковому пути из Самарканда, Бухары, Йасы (Туркестан), Ташкента, Андижана и других городов поступали на Запад местные товары, а также транзитные товары с Дальнего Востока, из Индии и других стран.
Между народами восточных и западных стран шел оживленный обмен ремесленной продукцией, сырьем и полусырьем, что способствовало не только заимствованию конкретных предметов, но и общему развитию хозяйства и культуры. Так, уже с VIII в. далеко за пределы Средней Азии вывозилась знаменитая писчая бумага из Самарканда. О ее высоком качестве свидетельствуют дошедшие до нас сочинения X в. Из одной страны в другую перевозились и рукописные книги — средство распространения культуры и науки. Как свидетельствует поэт, мыслитель и государственный деятель XVI в. Захир ад-Дин Мухаммед Бабур, научные открытия великого астронома Мирзы Улугбека получили распространение во многих западных и восточных городах. «Улугбек Мирза написал в... обсерватории „Тургановы таблицы46, ко-
© Р.Г.Мукминова, 2003


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-ХУШ вв. 293
торыми теперь пользуются во всем мире»,— писал Бабур [Бабур- наме, 1958, с. 61]. Вместе с купцами из одного региона в другой передвигались поэты, ученые, музыканты, певцы.
Как показали исследования остеологических останков животных, основным транспортным средством для перевозки товаров по степным пространствам служили верблюды. При этом широко использовались среднеазиатские (двугорбые) верблюды [Петренко, 1988, с. 265,268].
Письменные источники XV-XIX вв., значительная часть которых хранится в Ташкенте в фондах Института востоковедения АН РУз., включают конкретные данные о товарах, а также о торговых и культурных связях между торгово-ремесленными центрами в указанное время. Среди этих письменных памятников — исторические сочинения и поэзия, антологии и трактаты, дневники путешественников и мемуары, документы, содержащие информацию разного характера. В этих источниках встречаются довольно редкие, но ценные сведения о товарах, предназначавшихся не только для местного населения, но и для удовлетворения потребностей жителей других городов и стран, в том числе России, издревле контактировавшей с центральноазиатским регионом.
В XV — первой половине XVI в. поддерживались торговые связи с Казанским и Астраханским ханствами, с ногайскими князьями (в последнем случае особенно оживленными были контакты в первые три четверти XVI в.) [Бартольд, 1977, с. 368].
Торгово-экономические связи с Москвой значительно усилились со второй половины XVI в. Начиная с этого времени в торговле участвовали уже не только верховные правители, но и богатейшие купцы и промышленники Москвы и Бухары. В их числе называются Строгановы, джуйбарские шейхи и др.
Основным торговым центром в эти годы была Астрахань, которая играла заметную роль в структуре восточной торговли России. Здесь располагались бухарская слобода, торговые ряды и караван-сараи.
Одним из важных пунктов на караванных путях между Бухарой и Россией являлась Казань. Бухарские купцы приезжали сюда, иногда минуя Астрахань. Для дальнейшего следования они должны были получить в Казани «отпуск» в Москву.
Традиционные связи впоследствии еще более укреплялись, использовались новые дороги. С 40-х годов XVIII в. центр торговли России со Средней Азией перемещается в Оренбург, основанный в 1743 г. Это, в свою очередь, привело к дальнейшему усилению связей между двумя названными регионами.


294
Р.Г.Мукминова
В оживленном торговом обмене между городами Узбекистана и России одним из основных товаров были ткани. Производство текстиля в среднеазиатских городах включало отрасли, вырабатывавшие пряжу и ткани из хлопка, шелка и шерсти. Письменные памятники донесли до нас большое число наименований хлопчатобумажных тканей и изделий из них, поставлявшихся из Самарканда, Бухары, Хивы, позднее также из Ташкента в Московское государство. Среди них значительное место занимает буз (базз, карбас)— одна из распространенных тканей в Средней Азии, которая в России стала известна под названием «бязь». Отсюда выражения «бязинный», «бязевый», «из бязи сделанный».
О сравнительной дешевизне бязи в тот период можно судить по словам поэта и государственного деятеля Алишера Навои, который, характеризуя купцов и отражая их страсть к наживе, отмечает стремление «превратить одну деньгу (тангу) в сто, а бязь — в дорогостоящую ткань», покупая дорогую ткань, рассчитаться за нее как за бязь [Алишер Навои, 1948, с. 42]. Дешевая и практичная, бязь выделывалась разных сортов, отличалась высокой товарностью и имела широкий спрос на месте производства — у населения сел, городов и пригородов, а также у жителей других областей, порой довольно отдаленных, в том числе России.
Большую ценность для нас представляют также документы Посольского приказа — письма, челобитные и пр., составленные в XVII в. в Москве. В перечне товаров, привезенных среднеазиатскими послами в Россию, упоминаются разнообразные ткани. Так, в начале 1620 г. в Казань были доставлены и распроданы ургенчским послом «14 ямей1 бязи... да 270 бязей белых» [Материалы, 1932, с. 133]. Среди бухарских товаров, привезенных в Астрахань в 1634 г., которые купец Ходжа Ата-Кули не пожелал там продавать из-за низких цен, упоминаются «664 балха белых бязей и 200 ямей бязи» [Материалы, 1932, с. 143]. Шестьдесят «косяков» бязи числятся в росписи товаров, привезенных в Московское государство хивинским послом Мухаммед- Амином Бахадуром. Кроме того, в списке имущества самого посла называются шестьдесят «отрезков карбаса» (бязи) [Материалы, 1932, с. 426].
Высокой товарностью отличалась алана, вырабатывавшаяся из высококачественной тонкой и ровной пряжи разных расцветок. Широкому распространению этой ткани способствовали ее прочность и де¬
1 Ямь (джама) — отрез ткани.


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 295
шевизна. Алача (от ала— пестрый) представляла собой пеструю ткань и в России известна была под названием «пестрядь». Пестряди нередко упоминаются в описях товаров, доставлявшихся в Московское государство в XVII в. К примеру, в сообщении об «отпуске из Туринска в Верхотурье бухарских купцов, с ними товар» называются семь пестрядей. Посол хивинского государя Араб-хана в 1620 г. продал в Казани 670 пестрядей; в 1620-х годах бухарец Ходжа Ибрагим привез в Россию 1300 киндяков2 цветных; в росписи товаров, привезенных из Средней Азии в середине XVII в., числятся 18 «косяков» пестрядей; в списке разграбленных товаров хивинского посла называются 50 пестрядей [Материалы, 1932, с. 109, 133, 134, 153, 169, 198].
Легкая прозрачная ткань фута также экспортировалась в Россию. На самаркандских и бухарских рынках реализовывались разные виды футы, имевшие различное назначение. Они вывозились в другие страны. Фута, выделываемая в Индии, перевозилась через Среднюю Азию в Россию.
В конце 1641 г. хивинский посол Мухаммед-Амин Бахадур привез в Москву большое количество разных тканей и изделий из них. Среди них в «Росписи посольским Эминь-Богатыря животам» упоминаются семьсот кушаков, в соответствующем месте персидско-таджикского текста названных «фута» [Материалы, 1932, с. 168, 427]. Это свидетельствует о том, что в XVII в. в Россию из Средней Азии доставлялись специально изготовленные полотнища ткани, предназначавшиеся для кушаков, которые считались необходимым дополнением к распространенным в то время длиннополым кафтанам [Фехнер, 1956, с. 73]. В Московское государство привозилась также фута, предназначавшаяся для покрытия головы {убрус) и для чалмы («9 чалм кисейных шелковых, концы с золотом»). Фута упоминается и в списке подарков, преподнесенных разным чиновным лицам хивинским послом Надир-Мухаммедом, о чем в 1679 г. он сообщал в челобитной царю Федору Алексеевичу [Материалы, 1932, с. 440].
Наше внимание привлекает тот факт, что в описи подарков царю Михаилу Федоровичу от бухарского посла Кази-бея Ногая упоминаются два разных вида футы: «фата же полосатая шелковая» и «фата кисейная» [Юлдашев, 1964, с. 34], что подтверждает бытование в рассматриваемый период разных видов футы.
2 По определению В.Клейна, киндяк — окрашенная бумажная материя [Клейн, 1925, с. 70]; см. также [Завадовский, 1954, с. 142].


296
Р.Г.Мукминова
В более позднее время термин «фута» встречается в русских источниках как изделие, производящееся в России из среднеазиатского хлопка и полусырья. В записках о своем девятилетием странствовании Филипп Ефремов в 70-х годах XVIII в. писал, что в Средней Азии «в великом количестве родится хлопчатой бумаги, из коей прядут пряжу, а из пряжи ткут чадры, широкий холст, с которого у нас (в России) делают полуситец, набойку, кисеи, пестряди, выбойки, фаты, бурметы, бязи и другие разные ткани, кои отвозятся в другие земли» [Ефремов, 1950, с. 26].
Издавна была известна в России ткань под названием занданечи, которое происходит от названия селения Зандана (близ Бухары), славившегося своей ткацкой мастерской. Первые сведения об этом центре шелкоткачества относятся к раннему средневековью, к согдийской эпохе. Историк X в. Наршахи рассказывает, что при дворах европейских правителей занданечи покупалась по той же цене, что и парча. Название этой ткани сохранялось и позднее, хотя с течением времени сама ткань значительно изменилась как по внешнему виду, так и по составу материала, из которого она вырабатывалась (шелк был заменен хлопком). История данной ткани неоднократно привлекала внимание исследователей [Бартольд, 1963, с. 442, 443; Беленицкий, Бен- тович, 1961; Иерусалимская, 1967; Клейн, 1925, с. 68; Мукминова, 1976; Наршахи, 1897, с. 29 и сл.; Наршахий, 1966, с. 22; Савваитов, 1865, с. 40; Фехнер, 1956, с. 75; Description, 1892, с. 18; Sheferd, Henning, 1959, с. 56].
В источниках XVI в., написанных на узбекском и персидско-таджикском языках, нам не встречался термин «занданечи». Между тем в русских посольских и других документах среди товаров, ввозимых в Россию из Бухары, Самарканда и Хивы во второй половине XVI и в начале XVII в. (основную часть их составляли бумажные материи), одно из важных мест занимает зенденъ (от «занданечи»). Из 5 тыс. кусков материй, доставленных в 1585 г. в Москву на продажу, 4200 были кусками зенденя [Фехнер, 1956, с. 75]. В челобитной Мухаммед- Али, посла бухарского хана Абдуллы II, к московскому царю Федору Ивановичу (1585 г.) в списке даров числится 2400 кусков материи, из них 2100 зенденей («всяким цветом и объяринных»). «Изюрский» посол Кадиш, прибывший в Москву в 1589 г., привез товар, состоявший из разных сортов зенденей. Зендени были известны на Руси и в более раннее время. Берестяная грамота XIV или XV в. сообщает, что жительница Новгорода Марина просит купить «зендянцу» [Материалы, 1932, с. 98, 104; Янин, 1975, с. 149].


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 297
Имеются также сведения, что в 1616 и 1619 г. через Астрахань в Казань «бухарскими и юргенскими тезиками», т.е. купцами из Бухары и Ургенча, были привезены разнообразные зендени: красные, цветные, «семенди», узкие и широкие. В 1654 г. через хивинского посла Девлет-Мухаммеда, находившегося в Москве, русская сторона передала просьбу хану Абу-л-Гази «прислать в Астрахань бухарских зенденей на 2765 рублей 10 алтын по бухарской цене» [Материалы, 1932, с. 208, 209].
Эти примеры говорят о важном месте зендени в ассортименте текстильных товаров, импортируемых в Россию. В то же время приведенные выше сведения источников не позволяют установить, какой именно вид ткани подразумевался под общим наименованием «зендень».
Разрешению этих вопросов может помочь информация из писем и ярлыков конца XVI-XVII в., написанных не на русском, а на персидско-таджикском языке и уже в России переведенных на русский язык.
Например, в челобитной бухарского посла Мухаммед-Али, упомянутого выше, среди прочих товаров названы «две тысячи кусков зенденей всяким цветом» и сто «объяринных зенденей».
В письме царю Федору Ивановичу от «юргенского» посла Ходжи Мухаммеда, отправленном во время следования его через Астрахань и Казань, в списке тканей числятся двести зенденей красных «да два зенденей всяких цветов».
В челобитной от 1589 г. посол Кадиш жалуется Федору Ивановичу на московских «государевых торговых людей сурожского ряду», отказавшихся платить за купленные у него зендени. «Имал, государь, у меня зендени чары и семенди всяким цветом и черленые зендени, — сообщает он, — и за те, государь, за все деньги платятца, а за 100 за черленые не платят, запираютца».
При перечислении товаров бухарца Ходжи Ибрахима Мухаммедо- ва («Хозя Брегим Магметова»), вместе с другими купцами отпущенного из Казани вверх по Волге в Нижний Новгород, упоминаются триста зенденей «семенди» цветных и пятьдесят «дюменди» цветных. Намного больше — 2626 зенденей червчатых, 2000 зенденей цветных «ча- ровых» и 1530 зенденей «семенди» цветных— значатся в списке товаров купца Ходжи Ата-Кули, прибывшего в Ярославль в 1634 г. с ярлыком от имени бухарского хана Имам-Кули.
Кроме того, в росписи «посольским» товарам, привезенным хивинским послом Мухаммед-Амином Бахадуром, числятся 1150 зенденей цветных «семендей», 2400 зенденей меньшие, 100 зенденей широких бухарских.


298
Р.Г.Мукминова
Хивинский посол от Абу-л-Гази-хана, Назар Надыркулов, направлявшийся в Астрахань в 1646 г., был ограблен в пути. В «явочной челобитной» на имя царя Алексея Михайловича при перечислении товаров, бывших у него до нападения, он называет 400 зенденей «паровых» цветных, 200 зенденей красных «паровых», 100 зенденей «бур- метей» [Материалы, 1932, с. 98, 99,104, 135,143,168,198].
Следовательно, в конце XVI-XVII в. в России были известны привозимые из Средней Азии «зендени широкие бухарские», «зендени бурмети», «зендени всяким цветом», «зендени красные», «зендени красные паровые», «зендени цветные паровые» («паровые цветные»), «зендени чары» («паровые»), «зендени семенди всяким цветом» (или «семенди цветные»), «зендени дюменди цветные», «зендени черле- ные», «черевчатые», «объяринные зендени».
Эти сведения позволяют полагать, что под названием «зендень» в XV1-XVIII вв. в Московской Руси могли подразумеваться ткани, отличавшиеся между собой расцветкой, шириной («широкие бухарские») и, возможно, качеством. Наше мнение подкрепляется тем фактом, что в персидско-таджикском тексте описи товаров, привезенных хивинским послом Мухаммед-Бахадуром, слово «зендень» вообще отсутствует, в то время как в переводе этого текста на русский язык зендень упоминается трижды.
Ниже приводятся соответствующие наименования тканей в персидско-таджикском тексте указанной описи и перевод их на русский язык.
1. 1150 зенденей цветных семендей (в данном случае слово себан- ди персидского текста передано в искаженной форме семенди).
2. 2400 зенденей меньшие руки (слово дунимбанди передано как «меньшие руки»).
3. 100 зенденей широких бухарских (себанди переведено как «широких бухарских») [Материалы, 1932, с. 168, 426, 427].
Во всех рассмотренных примерах из описи на персидско-таджикском языке название «зендень» в тексте не упоминается. Изделие определяется словами себанди алван (себанди — «пестрый») и дунимбанди. В русских же текстах во всех трех рассмотренных случаях добавлено «зендень».
Определенный интерес представляет термин «себанди», который в русском переводе документа передается в форме «семенди». Это ввело в заблуждение исследователей, интересовавшихся его смысловым содержанием.
Рассматривая значение слова «семенди», В.В.Бартольд писал: «Из названий различных видов „зендени46 остается необъясненным слово


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 299
„семенди“. В словаре Вуллерса слово „семенд“ приводится как название деревни близ Самарканда; возможно, что ткань семенди выделывалась там, хотя в известных мне восточных географических сочинениях этого названия нет, не было его, по-видимому, и в вакуфных документах, исследованных В.Л.Вяткиным» [Бартольд, 1963, с. 443]. Между тем приведенные выше тексты из документов позволяют считать, что слово «семенди» является неправильно переданным персидско-таджикским словом себанди.
Также в искаженной форме — «дюменди» — передается в русских переводах слово дубанди. Термины дубанди, дунимбанди и себанди, как и пурбанд, встречающиеся в документах при перечислении материй, отражают разнообразные сорта тканей, отличавшихся числом нитей основы, т.е. плотностью [Маджмуа-йи васаик, л. 122а, 184а, 1846] (об указанных терминах см. также [Турсунов, 1974, с. 52, 53, 82, 83]).
По определению В.Клейна, занимавшегося анализом тканей и с этой целью изучившего их сохранившиеся образцы в Оружейной палате и московском Историческом музее, «зендень» — это чисто бумажная ткань, без всякого шелка. По технике выработки она схожа с миткальными тканями, однако нити толще. Миткаль же определяется им как ткань полотняного переплетения без окраски [Клейн, 1925, с. 21].
В.В.Бартольд в свое время отметил, что под общим названием «зендень» понимались ткани разного вида [Бартольд, 1963, с. 442]. Сопоставление московских описей XVII в. со списками тех же товаров, составленными на местах отправления — в Бухаре и Хиве, приводит к заключению, что под названием «зендень» (наименование, перешедшее от некогда знаменитой дорогой шелковой ткани) в русских документах действительно подразумеваются разнообразные хлопчатобумажные ткани, каждая из которых на месте изготовления имела собственное наименование.
По определению В.Клейна, миткаль— это хлопчатобумажная ткань без окраски. Если же на ней сделать узор, то она становится «набойкой», т.е. тканью с узорами, нанесенными с помощью специального штампа. В среднеазиатском уставе-обряднике (рисала) подробно сообщается о набивной ткани чит, а также о кустарных заведениях- мастерских читгар-хана, где производились набивные ткани [Миронов, 1930, с. 1141].
В перечне тканей, доставленных хивинским послом Мухаммед- Амином Бахадуром в 1641 г., числятся 100 штук индийского чита. В переводе на русский язык термин чит передан словом «ситец»: «индийский ситец 100 штук» [Материалы, 1932, с. 168, 426, 427]. По-


300
Р.Г.Мукминова
видимому, чит в Средней Азии и «ситец» в России уже в XVII в. использовались как равнозначные определения одной и той же ткани. В списках ткацких изделий, экспортируемых из Средней Азии, указываются также «выбойки», «завесы выбоечные», «выбойки индейские» [Материалы, 1932, с. 134, 168]. «Выбойка» — еще одно русское название чита.
Материал описей товаров, вывозившихся из Средней Азии в Россию во второй половине XVI-XVII в., свидетельствует о том, что ббльшую часть составляли хлопчатобумажные ткани, которые приобретались широкими слоями населения.
Из Средней Азии в Московское государство экспортировался также бархат, хотя далеко не в тех количествах, в каких доставлялись дешевые и практичные хлопчатобумажные ткани. Бархат поступал в Россию в качестве не только товара, но и «поминков», присланных русским царям среднеазиатскими правителями.
Любимыми цветами бархата в допетровской России были темнокрасный, красный, вишневый, алый, зеленый и черный. Вполне возможно, что среди разного оттенка красных цветов бархата был и бархат цвета кирмизи — ярко-красный, выделывавшийся в XVI в. в Самарканде и вывозившийся во многие страны.
В допетровской России собственного производства шелковых и парчовых тканей не было [Донова, 1964, с. 182], поэтому потребность господствующих кругов и зажиточных слоев населения в изделиях из этих тканей удовлетворялась ввозом из других стран.
В числе импортируемых в Россию дорогих тканей заметное место занимала камка. Эта ткань упоминается и в списках подарков, доставлявшихся московским государям послами среднеазиатских правителей. В ярлыке бухарского хана Надир-Мухаммеда от 1050 года хиджры (1640-41), составленном на имя русского царя, «северные страны обладателя» Михаила Федоровича, в числе поминок называются одиннадцать «камок золотных» [Материалы, 1932, с. 154].
Камка упоминается в числе подарков от среднеазиатских ханов и в других грамотах. «Да послал к вам („великому князю Михаилу Федоровичу44. — Р.М.) в поминках камочку золотную да бабр», — сообщается в ярлыке хивинского хана от марта 1643 г. «2 камки золотных да 2 лука» отправил в поминках царю Алексею Михайловичу венценосный историк, автор «Шаджара-йи тюрк» хивинский Абу-л-Гази-хан [Материалы, 1932, с. 207].
Значительный интерес представляет тот факт, что послам Василию Даудову и Юсуфу Касымову, отправленным в Бухару из Москвы


Средам Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 301
в 1675 г., было приказано добиться, чтобы хан присылал в Москву «с послы своими в поминках... зарбафы и камки и атласы золотые и иные узорчатые самые добрые товары» [Уляницкий, 1888, с. 49].
О бытовании камки в Бухарском ханстве в XVII в. мы узнаем из сообщения царю Алексею Михайловичу бухарского посла Муллы Фа- руха. Однако, по его словам, в Бухаре ее было «мало, и те обыкновенные». Посол к тобольскому воеводе от Имам-Кули-хана Чобак Балыков «бил государю челом бархатом червчатым и камочкою цветною плохими» [Уляницкий, 1888, с. 11].
В другом документе — росписи даров балхского правителя Суб- хан-Кули Бахадура «белому бию» Федору Алексеевичу, которые у посла Али Мурада были отняты яицкими казаками (1678 г.), числятся 80 «камок золотых китайских» [Материалы, 1932, с. 236]. А бухарский посол Мулла Фарух, посетивший Москву, показал, что из Бухары в Индию торговые люди ходят постоянно и привозят оттуда в основном дорогие узорчатые ткани, камки (камхаб) и атласы, а также драгоценные камни [Русско-индийские отношения, 1958, с. 170].
Судя по данным более позднего времени, среднеазиатские ремесленники производили и другие шелковые изделия. Так, Филипп Ефремов отмечал, что в Бухаре «выкармливают шелковые черви, кои производят множество шелку, из коих ткут парчи полосатые, с золотыми и серебряными узорами, атласы, бархат, магроматы, кутни полосатые с золотыми мелкими травками и всякие другие парчицы» [Ефремов, 1950, с. 26].
В Москву привозили также отдельные виды шерстяных тканей и ткацких изделий, поступавших на самаркандские и бухарские рынки из других регионов. Особой славой среди них пользовались кашмирские ткани и шали. Халат из кашмирской ткани с крупными цветами, чалма из белого Кашмира, шуба на собольем меху, покрытая полосатым Кашмиром, упоминавшиеся как предметы одежды богатейшей части населения, свидетельствуют о разнообразии этого вида тканей на рынках Бухары.
Особой славой пользовались шали из Кашмира. Об их ценности можно судить по образному высказыванию Алишера Навои, который, характеризуя стяжательскую деятельность перекупщика (олибсотар), отмечал, что последний мог легко обмануть покупателя-простака, всучив ему «вместо кашмирской простую шаль» [Алишер Навои, 1970, с. 32].
С начала XIX в. кашмирские шали распространяются среди европейцев, в том числе и в России. По заказу царского двора Оренбург¬


302
РТ.Мукминова
ский генерал-губернатор Г.С.Волконский купил на 6 тыс. рублей кашмирских шалей разных расцветок [Материалы, 1903, с. 141,142].
Упоминавшееся выше слово кирмизи обозначало краситель, который добывался из тел бескрылых самок насекомого кошенили в Мексике, Испании, Восточной Азии, Северной Африке и Армении. В письменных памятниках мы не встречаем упоминания о том, откуда именно этот краситель поставлялся в Среднюю Азию. По свидетельству Ф.Беневени, «дорогая краска, называемая кермез, а по-немецки куше- нина, которую в России покупают фунт рублев по осьми», получается из червей в степи «в Бухарской земле», и «оной де краски тамо зело много» [Посланник, 1986, с. 85]. Для получения 1 грамма этого красителя требовалось 150-175 особей насекомых [Энциклопедия, 1973, с. 444].
Из Бухары в Москву поставлялись и другие красители. В числе товаров, отправленных Абдуллой II в конце XVI в., кроме тканей было и 40 пудов краски [Материалы, 1932, с. 98]. В частности, ввозилась краска, изготовлявшаяся из растения марена, корни которого содержат красящие вещества. В зависимости от методов обработки получали красный, фиолетовый, оранжевый, желтый и другие цвета.
Русские исследователи XIX в. отмечают, что лучшие сорта марены возделывались в окрестностях г. Намангана. Меньше ценилась бухарская марена, а сорт, возделывавшийся в Хиве, был еще более низкого качества. Марена произрастала и в Ташкентской области.
И.П.Петрушевский на основании извлечений из «Китаб-и илм-и фалахату зираат» отметил, что «марена (руинас) дает хороший урожай на засоленных землях, где другие растения урожаев не дают» [Петру- шевский, 1960, с. 191]. По данным более позднего времени, на русские рынки ее чаще привозили хивинцы. В.В.Григорьев, говоря о значении ввоза в Россию хлопчатобумажных тканей и марены, заметил, что у ворот менового двора описывалось, сколько было верблюдов с тюками хлопчатой бумаги и сколько — с мареной. П.И.Небольсин, который, по словам В.В.Григорьева, рассматривал «во всем объеме» торговые обороты России с Бухарой, Кокандом и Хивой, отметил, что русские купцы закупали марену и продавали ее в Казань фабрикантам кумача— хлопчатобумажной ткани, окрашенной в красный (пунцовый) цвет [Григорьев, 1860, с. 118, 147; Небольсин, 1855, с. 310].
Для окраски тканей, писчей бумаги, замши, кожи использовались разные виды красителей, в том числе нил, получивший со временем название «индиго» (т.е. «индийский»), добывавшийся из индигоносных растений. Бухарские купцы этот транзитный товар поставляли


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 303
и в Россию. Например, индиго было привезено в Москву вместе с разного вида тканями хивинским послом в 1611 г. В «Росписи посольским Эминь-Богатыря животам» от 1641 г. индиго в описи доставленных из Средней Азии товаров названо «крутик».
В то же время какие-то виды красок ввозились в Бухарское ханство из России. Об этом косвенно свидетельствует определение бухарского седла, обозначенного в описи «конского прибора» Бориса Годунова «краски писано московскими» [Фехнер, 1956, с. 64]. В XIX в. из России в Среднюю Азию поставляли кошениль, киноварь и сандал — черный и красный, толченый и кусковой.
В числе даров и товаров бухарского посла в 1585 г. называется «чаша ценинная с травами навожена золотом». Предметом дарения также служило отделанное дорогое оружие (см., например, [Бабур-на- ме, 1958, с. 407, 432; Материалы, 1932, с. 125, 142, 439, 441]). В списках привезенных из Средней Азии в Россию товаров упоминаются булатные ножи, щиты, луки и стрелы. В 1585 г. царю Федору Ивановичу были поданы две челобитные от имени посла бухарского хана Абдуллы II, Мухаммед-Али. В них в числе других предметов называются: стальной шлем («шолом булатный навожен золотом и травами»), «сабля булатная навожена золотом, ножны хоз черный», «нож булатный рыбий зуб черен навожен золотом», «ножны булатные навожены золотом оков серебрян».
В Государственном Эрмитаже и в Оружейной палате представлены сабли и предметы конского убранства среднеазиатской работы XVII- XIX вв. Среди них «седло бухарское XVII в., деревянное, расписанное красками в виде стилизованных трав и оправленное золотом» [Кириллова, 1964, с. 326]. Бухарское седло, которое «краски писанное московскими», значится в описи «конского прибора» Бориса Годунова [Фехнер, 1956, с. 64, 92].
Ткацкие изделия составляли одну из основных статей внутренней и внешней торговли среднеазиатских городов. Однако для удовлетворения потребностей богатых местных горожан поставлялись и дорогие материи из России.
Бухарский хан Абдулазиз в 1643 г. выдал ярлык «торговому человеку» Ходже Ибрагиму для того, чтобы он купил в России для ханского обихода «узорчатые русские товары» и «шелк цветной».
В проезжей грамоте, выданной 10 июня 1589 г. бухарскому и «изюмскому» послам Мухаммед-Али, Достуму и Кадишу, отпущенным из Москвы, перечислены товары, разрешенные к вывозу из России. В их числе называются подарки русского царя среднеазиатским


304
Р.Г.Мукминова
государям: «А с ними (послами. — Р.М.) есмя послали к их государям наших поминков 10 кречетов да купили они 10 пансырей». И далее добавляется: «и кречетов и пансырей с ними больше того не отпускали бы» [Материалы, 1932, с. 108].
Через Россию в среднеазиатские города ввозились и изделия западных мастеров, например «франкский бархат» (фаранги, чит-и фа- ранги) [Мукминова, 1976, с. 59—61]. Историк Хафиз-и Таныш сообщает, что в царствование Абдуллы II в Бухару были доставлены франкские (европейские) панцири. По его словам, несколько верблюдов, нагруженных дербентскими доспехами (саут), прибыли в Бухару из Москвы [Хафиз-и Таныш, л. 3356]. Упоминаются также европейские пушки, ножи и т.п. «Добрых пансырей» да «немецких добрых полос сабельных» было приказано купить в Московском государстве бухарскому «торговому» человеку Ходже Ибрагиму в 1643 г. [Материалы, 1932, с. 185, 432]
В последующие годы панцири и кречеты являлись предметами, которыми постоянно интересовались послы среднеазиатских правителей, прибывшие в Московское государство.
С раннего средневековья вплоть до XIX в. в среднеазиатские города поставлялись кожа и обувь, особенно сапоги, получившие в восточных странах распространение и сохранившие до XX в. древнее название булгари (от названия города Булгар на Волге). Не только широкое употребление кожи в быту жителей Булгара, но и вывоз ее в другие страны привели к тому, что в языках народов Европы и Азии именно в названии кожи «булгари» запечатлелось слово «булгар». Изделия из булгари и сама кожа под этим названием были хорошо известны в средневековой Средней Азии [Хасанхожа Нисорий, 1993, с. 182].
В поддержании и развитии торговых взаимосвязей были заинтересованы как среднеазиатские купцы, так и российские. Правители обеих стран поощряли и защищали деятельность купечества по сбыту товаров, изготовленных внутри страны.
17 сентября 1726 г. Верховный тайный совет принял решение о том, чтобы как в России хивинцам, так и россиянам в Хиве разрешить создать условия для торговли [Сборник, 1888, с. 366, 368]. В 1728 г. из Астрахани в Хиву и Бухару отправился большой караван с товарами, принадлежавшими русским, индийским, армянским купцам и астраханским юртовским татарам. Указом Сената караван-баши — «астраханского Бухарского двора купецкому человеку» Ядигеру Алимову Самарканди— предписывалось «старатца, чтоб со временем


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 305
российское купечество не токмо в одни Бухары и Хиву распространить, но и из оных областей, то есть из Самарканду, Кашкара, Балха, из Бакдашкану (Бадахшан. — Р.М.\ из Брата, из Ташкеда (Ташкента. — Р.М.\ а особливо из мунгальских пограничных городов Махара (Лахора. — РЖ) и Кабаха (Кабула. — РЖ.) умножить». Для охраны купцов в пути Сенат указал выделить конвой из солдат и яицких казаков «на коште караванном». Этим же указом было разрешено продавать товары, привезенные из Хивы, Бухары и «протчих тамошних мест», не только в Астрахани, но и в других городах России [Чулков, 1785, с. 155-158].
Привозимые из России товары складировались в караван-сараях Бухары и Ташкента, которые, согласно более поздним данным, были в большинстве специализированными.
До конца XVIII в. Бухара, Самарканд и Ташкент оставались важными экспортерами тканей и текстильных изделий в Россию. В следующем столетии вывоз среднеазиатских тканей в Россию значительно сокращается. Рост и технический прогресс российских хлопчатобумажных фабрик, сужение среднеазиатских рынков сбыта и ряд других обстоятельств, требующих специального рассмотрения, привели к превращению среднеазиатских ремесленных центров— прежних поставщиков ткацких изделий— в сырьевые базы для российской текстильной промышленности и рынки сбыта ее готовой продукции.
Таким образом, Средняя Азия и Россия были обоюдно заинтересованы в развитии торговых отношений, ибо торговля в XV-XVIII вв. являлась основным видом взаимоотношений и способствовала развитию экономики и товарно-денежных отношений каждого из этих регионов.
Алишер Навои, 1948 — Алишер Навои. Махбуб ал-кулуб. М., 1948.
Алишер Навои, 1970— Алишер Навои. Возлюбленный сердец // Сочинения. Т. X. Таш., 1970.
Бабур-наме, 1958 — Бабур-наме. Таш., 1958.
Бартольд, 1963 — Бартольд В. В. Хлопководство в Средней Азии с исторических времен до прихода русских // Сочинения. Т. II. Ч. 1. М., 1963.
Бартольд, 1977 — Бартольд В.В. История изучения Востока в Европе и России // Сочинения. Т. IX. М., 1977.
Беленицкий, Бентович, 1961 —Беленицкий А.М., Бентович И.Б. Из истории среднеазиатского шелкоткачества // Советская археология. 1961, № 2.
Григорьев, 1860 — Григорьев В.В. Разбор сочинения П.Небольсина «Очерки торговли России со Средней Азией». СПб., 1860.
Донова, 1964 —Донова К.В. Ткани // Оружейная палата. М., 1964.
Ефремов, 1950 — Ефремов Ф. Девятилетнее странствование. М., 1950.


306
РТ. Мукминова
Завадовский, 1954 — Завадовский Ю.Н. К вопросу о восточных словах в «Хождении за три моря» Афанасия Никитина (1466-1472 гг.) // Труды Института востоковедения. Вып.З.М., 1954.
Иерусалимская, 1967— Иерусалимская А.А. К вопросу о связях Согда с Византией и Египтом (об одной уникальной ткани из северокавказского могильника Мощевая Балка) // Народы Азии и Африки. 1967, № 3.
Кириллова, 1964 — Кириллова Л.П. Конюшенная казна // Оружейная палата. М., 1964.
Клейн, 1925 — Клейн В. Иноземные ткани, бытовавшие в России до XVIII в. и их терминология // Оружейная палата. М., 1925.
Маджмуа-йи васаик — Маджмуа-йи васаик. Рукопись Института востоковедения АН РУз.,№ 1386.
Материалы, 1903 — Материалы по истории Оренбурга // Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. И. Оренбург, 1903.
Материалы, 1932 — Материалы по истории Узбекистана, Таджикистана и Туркмении. Вып. 1.4. 1. Л., 1932.
Миронов, 1930— Миронов AM. Производство хлопчатобумажной ваты и набоек в Средней Азии // Хлопковое дело. 1930, № 10-11.
Мукминова, 1976 — Мукминова Р.Г. Очерки по истории ремесла в Самарканде и Бухаре XVI века. Таш., 1976.
Наршахи, 1897 — Мухаммед Наршахи. История Бухары. Таш., 1897.
Наршахий, 1966 — Абу Бакр Мухаммад ибн Жаъфар Наршахий. Бухоро тарихи. Форс- тожик тилидан таржима А.Расулевники. Тошкент, 1966.
Небольсин, 1855 — Небольсин П.И. Очерки торговли России со Средней Азией, Хивой, Бухарой и Кокандом (со стороны Оренбургской линии) // Записки Русского географического общества. Т. X. СПб., 1855.
Петренко, 1988— Петренко А.Г. Остеологические останки животных из Болгара // Город Болгар: Очерки ремесленной деятельности. М., 1988.
Петрушевский, 1960 — Петрушевский И.П. Земледелие и аграрные отношения в Иране XIII-XIV веков. М.; Л., 1960.
Посланник, 1986— Посланник Петра I на Востоке: Посольство Флорио Беневени в Персию и Бухару в 1718-1725 гг. М., 1986.
Русско-индийские отношения, 1958— Русско-индийские отношения в XVII в. Сб. документов. М., 1958.
Савваитов, 1865 — Савваитов П. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия, ратных доспехов и конского прибора, извлеченное из рукописей архива Московской оружейной палаты. СПб., 1865.
Сборник, 1888 — Сборник Русского исторического общества. Т. 63. СПб., 1888.
Турсунов, 1974 — Турсунов НО. Из истории городского ремесла Северного Таджикистана. Душ., 1974.
Уляницкий, 1888— Уляницкий В.А. Сношения России с Средней Азией и Индией в XVI-XVII вв. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 3. М., 1888.
Фехнер, 1956— Фехнер М.В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI веке. М., 1956.
Хасанхожа Нисорий, 1993 —Хасанхожа Нисорий. Музаккири ахбоб. Тошкент, 1993.
Хафиз-и Таныш — Хафиз Таныги. Абдулла-наме. Рукопись Института востоковедения АН РУз., № 2207.
Чулков, 1785— Чулков М.Д. Историческое описание российской коммерции. Т. 3. Кн. 2. М., 1785.


Средняя Азия и Россия: торгово-экономические взаимосвязи в XV-XVIII вв. 307
Юлдашев, 1964 — Юлдашев М.Ю. К истории торговых и посольских связей Средней Азии с Россией в XVI-XVII вв. Таш., 1964.
Энциклопедия, 1973 — Большая советская энциклопедия. 3-е изд. Т. 11. М., 1973.
Янин, 1975 —Янин В.Л. Я послал тебе бересту. М., 1975.
Description, 1892 — Description topographique et historique de Boukhara par Mohammed Nerchakhy, suivie de textes relatifs & la Transoxiane. Texte persan риЬНёе par Ch.Chefer. P., 1892.
Sheferd, Henning, 1959 — Sheferd D.G., Henning W.B. Zandaneiji Identified. Aus der Welt der islamischen Kunst // Festschrift fur Ernst Kuhnel. B., 1959.


Д.САПАРАЛИЕВ
(Бишкек)
Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
На протяжении XVIII в. Россия утвердилась как великая держава не только в Европе, но и в Центральной Азии [Маркова, 1966; Некрасов, 1972]. Если Российское государство добилось этого на Европейском континенте, прибегая к активным военным акциям, то успеху в Центральной Азии оно было обязано прежде всего гибкой дипломатии. По замечанию Ф.Энгельса, русская дипломатия более чем все военные силы государства «способствовала тому, чтобы сделать Россию великой, могущественной...». Ее дипломаты «не создали ничего нового, они лишь правильно использовали существующее положение вещей. Все успехи русской дипломатии имеют под собой весьма осязаемую материальную основу» [Энгельс, 1962, с. 15-16]. Эта характерная черта внешнеполитической линии России отчетливо проявилась в ее восточной политике в рассматриваемое время, особенно при Екатерине II.
Внешнеполитическое положение Кыргызстана в начале 80-х годов XVIII в. значительно осложнилось, что было вызвано прежде всего усилением захватнических устремлений цинских властей против кыр- гызов (см. [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 239, л. 7; оп. 2, д. 25, л. 252, 253]). На западе наблюдалось непостоянство союзнических отношений кыргызских биев с правителем Коканда Нарбута-бием. А последний, в свою очередь, находился под угрозой завоевания Бухарским эмиратом, зачастую применявшим экономические санкции в целях политического давления [Наливкин, 1886, с. 74; Потанин, 1871, с. 145]. Надежды кыргызов на помощь и поддержку казахов не были твердыми, ибо не-
© Д.Сапаралиев, 2003


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
309
редко между ними возникали «несогласия» на почве барымты (угона скота). Цинские власти стремились поддержать эти распри, рассчитывая на взаимное ослабление народов (см. [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 25, л. 100; Андреев, 1796, с. 87]).
С целью выхода из трудного положения кыргызы решили установить официальные дипломатические отношения с Российским государством, с тем чтобы заручиться в какой-то мере его покровительством. В этом случае влияние России на соседних казахов значительно усилилось бы, в чем царское правительство было крайне заинтересовано. Возникали надежды на прекращение столкновений между кыргызскими и казахскими правителями, что способствовало бы сплочению их сил против происков Цинов. В итоге могло стабилизироваться политическое положение в Средней Азии, в частности, в Кыргызстане создавались благоприятные условия для торговли кыргызов с ферганскими городами и с Россией. Как видим, в установлении политических связей Кыргызстана с Россией были заинтересованы обе стороны, причем выиграли бы и их соседи— узбеки и казахи. Следовательно, этот процесс был исторически обусловлен и объективно вызывался жизненными потребностями кыргызского народа, его стремлением сохранить свою политическую самостоятельность (подробнее см. [Взаимосвязи, 1985, с. 27]).
Отдельные факты из истории первого официального кыргызского посольства в Россию нашли отражение в исторической литературе последнего времени; ряд новых публикаций сделан и нами [Галицкий, Плоских, 1967; История, 1984, с. 483^490; Плоских, 1970, с. 32-41; Плоских, Сапаралиев, 1982; Плоских, Сапаралиев, 1986; Сапаралиев, 1989; Сапаралиев, 1990; Сапаралиев, 1991]. Поэтому, не останавливаясь на подробном описании данного посольства, что должно стать, на наш взгляд, предметом специального исследования (ибо многие его моменты остаются неясными из-за неполноты выявленных источников), в настоящей статье предпринята попытка раскрыть сам процесс установления кыргызско-русских дипломатических связей.
Ко времени отправления первого кыргызского посольства в Санкт- Петербург в Кыргызстане имелись достаточные сведения о Российском государстве. Информацию кыргызы получали от купцов, но наиболее достоверные известия, видимо, все же сообщали кыргызы, возвратившиеся на родину с берегов Волги, где они были поселены в 1757 г. с принятием российского подданства.
Инициатива установления первых дипломатических связей с Россией исходила со стороны кыргызов [Плоских, 1970, с. 33]. Но и пра¬


310
Д.Сапаралиев
вительство России не оставалось равнодушным к таким фактам и шло навстречу пожеланиям казахских султанов и кыргызских биев. Еще в мае 1784 г. Екатеринам собственноручно писала генерал-прокурору Сената князю А.А.Вяземскому, что посланцев казахских ханов Младшего и Среднего жузов следует привечать, а в письме генерал-губернатору Уфимскому и Симбирскому Апухтину рекомендовала: «...весьма нужно, чтобы Вы имели при себе... депутатов от орд киргизских, в том числе одного из султанов и некоторое число из старшин разных начальств или поколений, через коих могли бы Вы всем получать от их начальников известия, Ваши советы и предписания через них сообщать... Стараться Большую киргис-касацкую орду и каракалпаков приласкать и обратить и подданство наше... иметь попечение о приведении в безопасность границ наших... заведя там знакомство и возможные связи, дабы всегда знать все тамошние происшествия» [РГАДА, ф. 10, оп. 3, д. 465, л. 238].
Не исключено, что подобные призывы дошли и до слуха ближайших соседей казахов Старшего жуза — семиреченских кыргызов. Так, летом 1785 г. верховный (улук) бий, или, как его называют в русских источниках, «князь», Атаке-батыр, сын Тынай-бия, снаряжает первое официальное кыргызское посольство в столицу Российской империи — Санкт-Петербург. Официальными полномочными послами кыргызского народа в Петербург были Молло Абдрахман (Карыганбай) Алкучаков (о нем подробно см. [Сапаралиев, 1988]) и выходец из простонародья, некто Шергазы (фамилия окончательно не установлена)1.
Руководитель посольства Молло Абдрахман хорошо знал Россию, так как будучи в числе кыргызов, принявших российское подданство в 1757 г., перейдя в ее пределы, проживал в Поволжье без малого 14- 15 лет. Он наверняка хорошо владел русским языком. Целью посольства кроме установления посольско-дипломатических и торговых связей между Кыргызстаном и Россией было получение известий о судьбе кыргызов, находившихся в пределах Российского государства.
Для отправления первого кыргызского посольства в Россию Атаке- батыр воспользовался моментом заключения мирного договора между кыргызами и казахским Вали-ханом. В объявлении купца З.Пеневско- го, поданном 16 ноября 1785 г. на имя генерал-майора Н.С.Федцова, говорится, что из-за барымты Вали-хан направил своих братьев, Чин-
1 В документах, относящихся к периоду пребывания кыргызских послов в Санкт- Петербурге, встречается новое имя — Урузбай (см. [РГАДА, ф. 15, д. 2, ч. IV, л. 484]). Сведения о Шергазы имеются только в письмах Атаке-батыра 1785 г. Поэтому данный вопрос остается открытым.


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
311
гиса и Касыма, в кочевья кыргызов, где последний попал в плен. Были начаты мирные переговоры. К Вали-хану приехали с кыргызской стороны «лучшие старшины», возвратив «Касым султана и всех бывших с ним людей... без всякого выкупа.... После сих переговоров все вооружения окончились» [АВПРИ, ф. 122. Большая Орда. 1791 г., оп. 122/3, д. 1, л. 10].
Караван с кыргызскими послами выехал из Чуйской долины приблизительно в начале августа и, пройдя через кочевья казахского султана Букея (сына Барак-хана из Среднего жуза) и крепость Св. Петра, 23 августа 1785 г. прибыл в Омск. Здесь кыргызские послы представили командующему Сибирскими войсками генерал-поручику Н.Г.Ога- реву два письма Атаке-батыра. В первом письме на имя генерала говорилось о посылке в дар Огареву от Атаке двух лошадей и об отправлении двух кыргызских послов ко двору правителя России «для испрошения вечного его здоровья» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 237, л. 155— 156]. В письме к Екатерине II кыргызский правитель выражал свою верность российскому престолу, напоминал об услугах, оказывавшихся его предками «посредством препровождения в Россию купеческих ташкентских караванов», извещал о своих подарках, включающих «одново арапа три барсовые кожи и пять рысьих», которые поручено отвести его послам Абдрахману и Шергазы [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 237, л. 157]. По существу это была попытка кыргызского правителя добиться удобных мест для торговли в Сибири. Данное обстоятельство подтверждается и сведениями из письма внука Атаке-батыра, Джантая Карабекова, к русским властям в 1851 г., где указывается: «Отец мой Карабек и дед мой Атаке-батыр, отправив от себя проживающего у них торговца караван баши Молло Ходжу2 со своим письмом в Петропавловск, открыл караванную торговлю. Так же дед Атаке-батыр послал белому царю свою грамоту, оказал свою услугу» [АВПРИ, ф. Главный архив, 1-7,1844-1863, оп. 8, д. 1, л. 37].
Намерения Атаке-батыра поддерживал казахский султан Букей из Старшего жуза, заинтересованный в том, чтобы караваны проходили и по его кочевьям. Об этом свидетельствуют строки его письма к командиру сибирских полков Н.Г.Огареву от 5 июля 1787 г. В нем султан Букей излагал просьбу среднеазиатских купцов об открытии торговли в крепости Ямышевской, а не в крепости Св. Петра, которая стояла в отдалении и «в приезде бывают великие трудности». Причем он гарантировал «всегдашнее препровождение караванов ташкент¬
2 Здесь автор, вероятно, имеет в виду Моллу Абдрахмана Алкучакова.


312
Д.Сапаралиев
ских и бухарских» и проявление заботы о благополучном возвращении кыргызских послов из России [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 247, л. 6]. Предлагаемый маршрут сокращал время прохождения пути караванами с 40 до 19 дней [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 251, л. 133; Казахско-русские, 1964, с. 148]. Но именно это не устраивало некоторых казахских феодалов, терявших прибыли от транзитной торговли из-за изменения маршрута. Данное обстоятельство, на наш взгляд, и осложнило миссию первого кыргызского посольства на ее завершающем этапе в Омске.
После получения официального разрешения на выезд в столицу России кыргызские послы в сопровождении пристава Сибирского драгунского полка адъютанта Ивана Сипайлова 29 декабря 1785 г. [РГАДА, ф. 15, д. 2, ч. IV, л. 484] прибыли в Санкт-Петербург. Анализ архивных документов указывает на то, что правительство России, принимая послов Атаке-батыра, не совсем ясно представляло, что они имеют дело не с представителями подвластных им казахов Среднего и Младшего жузов. Ведь до ноября 1785 г. правом приема императором России среди казахов пользовались только лица (послы и депутаты, как их стали называть с 1782 г., наравне с представителями других подданных империи) (см. [АВПРИ, ф. 122, 1742-1793 гг., on. 112/11, д. 8, л. 12, 13; Басин, 1974, с. 250, 251]), направляемые ханским родом, да и то в исключительных случаях (см. [АВПРИ, ф. 122, 1744-1769 гг., оп. 2, д. 9, л. 37об., 38; РГАДА, ф. 16, on. 1, д. 823, л. 35, 35об.]). Допуская на прием к императору кыргызских послов, Россия видела в лице Атаке самостоятельного владельца, по крайней мере аристократа, равного представителю ханского рода казахов. Примечательно и то, что в официальных документах кыргызско-русских взаимоотношений Атаке фигурирует не как «старшина», «султан» или «бий» (ранги, существовавшие среди казахов и стоящие ниже ханского звания), а как «начальник» отдельно кочующих кыргызов, выступающий в качестве владельца части кыргызов и биев. Интересно, что кыргызских послов в документах, исходящих от русской пограничной администрации в Сибири, называют «послами», а в документах центральных органов власти России они иногда именуются «депутатами». Все это в определенной степени повлияло на ход миссии первого посольства в Россию.
Тем не менее первое кыргызское посольство во главе с Молл ой Абдрахманом Алкучаковым при дворе было принято на самом высоком уровне в качестве представителей самостоятельной страны. Об этом свидетельствуют записи в камер-фурьерском церемониальном журнале императорского двора за 1786 г., где зафиксировано, что


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
313
в воскресенье 15 марта к полудню после божественной литургии в большой церкви Екатерина II «шествовала через парадные покои (Зимнего дворца. —ДС.), а в комнате, где пост кавалергардов, Ея императорское Величество изволила принимать поздравления от господ чужестранных министров и жаловав же оных к руке. Потом, в той же комнате Ея императорскому Величеству господином вице-канцлером графом Иваном Андреевичем Остерманом представлены были присланные ко двору Ея императорского Величества от кыргызского начальства депутаты» [РГИА, ф. 516, on. 1, д. 68, л. 103-104]. Кыргызские послы от имени своего «владельца» Атаке-батыра преподнесли российской императрице три барсовых и пять рысьих выделанных шкур, а также «арапа», т.е. раба-невольника.
Екатерина II, доброжелательно приняв кыргызских дипломатов, повелела благопристойно их одарить: Атаке-батыру «за присланного от него арапа и звериные кожи пятьсот рублей, да особливо в подарок триста рублей», Алкучакова 100 рублями и его «служителя» Урузбая 25 рублями [РГАДА, ф. 15, оп. 1, д. 2, ч. IV, л. 488; ф. 248, оп. 80, д. 6611, ч. 3, л. 109]. Генерал-прокурору Сената А.А.Вяземскому предписывалось подготовить официальный отзыв на имя Атаке- батыра. Подробно сообщив о результатах первого кыргызского представительства в Петербург, в конце «отзыва» Вяземский писал: «Итак, почтенный Этеке багадур, ни мало не сумниваясь, твердо по всему оному заключить можете о высочайшем Ея величества благоволении и покровительстве к Вам и подвластному Вам народу (выделено нами. — Д.С.), в чем удостоверяя Вас по высочайшей воле Ея Величества уповаю, что Вы, сохраняя Ваше усердие и преданность к освященнейшему престолу Ея императорского Величества, почтитесь всемерно доказать оныя при всяком полезном для службы Ея случая не едиными словами, но и самим делом, и сим учините себя с тем подвластным вам народом достойный и впредь высокого Ея Величества милосердия...» [РГАДА, ф. 15, on. 1, д. 2, ч. IV, л. 488].
Отъезд послов из Петербурга задержался из-за болезни А.Алку- чакова. Было решено о результатах кыргызской миссии известить Атаке-батыра специальным письмом. Ради этого в октябре 1787 г. в Омске снаряжается торговый караван казанского купца Абдрахмана Нурмаметова во главе с приказчиком Муслюмом Агаферовым. Узнав о выезде российского посланца, кыргызский правитель устроил ему торжественный прием на «Чуй-реке и Иссык-Су называемом месте» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 249, л. 592]. В специально поставленную юрту были приглашены подвластные Атаке-батыру бии и торговавшие в их


314
Д.Сапаралиев
кочевьях кокандские и ташкентские купцы. Затем, как свидетельствуют очевидцы, Атаке-батыр принял «от Муслюма письмо по их обычаю, обрадовавшись в знак его усердного почтения положил наперед на голову, а потом приказал читать». После такого уважительного своеобразного дипломатического этикета по приему посланца из России «Атаке был очень рад и весел и сие объявлял всем своим подвластным, и сверх того благодарил за привоз такой радостной вести Муслюма Агаферова и приказал сделать ему принадлежащее по обычаю их угощение, зарезал барана и сим угощал» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 262, л. 835-836].
Так как в этом письме была просьба о присылке в Россию «надежного человека» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 250, л. 316, 317], кыргызский правитель, не дожидаясь возвращения своих первых послов, снаряжает новых посланцев, прибывших в Омск 2 августа 1788 г. В посланиях, адресованных Екатерине И и Н.Г.Огареву и привезенных Сатынбаем Абдрахмановым, сыном А.Алкучакова, он, проявляя озабоченность участью первых кыргызских послов, просил, «если они живы», отправить их в родные кочевья [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 250, л. 316,317].
Здесь С.Абдрахманову стало известно, что в местную администрацию поступило заявление от купца А.Нурмаметова об ограблении каравана М.Агаферова во время исполнения последним поручений сибирского начальства в кочевьях кыргызов. Причем подозрения падали на детей Атаке— Солтоная и Байшугура. Началось расследование. Русские власти пытались связаться с Атаке, но осложнения, возникшие между кыргызскими феодалами, затрудняли это. Тем не менее сибирское начальство тепло встретило новых посланцев Атаке-баты- ра. С.Абдрахманов был принят в Омске генерал-поручиком Н.Г.Ога- ревым и в конце беседы наделен подарками [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 262, л. 833об.].
14 	сентября 1788 г. из Петербурга выехали в обратный путь члены первого посольства в сопровождении поручика И.Сипайлова и 23 декабря прибыли в Петропавловскую крепость. Здесь Алкучакова встретил его сын Сатынбай. В январе 1789 г. из Омска Алкучаков сообщает Атаке-батыру, что «съездил благополучно», и просит его содействовать «возврату товаров» М.Агаферову [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 223, л. 295; д. 252, л. 4-6; Плоских, 1970, с. 117].
Однако вскоре в Омске произошли события, в известной мере повлиявшие на дальнейшую судьбу первых кыргызских послов в Россию. Вместо умершего весной 1789 г. командующего сибирскими


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
315
полками Н.Г.Огарева, опытного в сношениях со среднеазиатскими правителями, 13 мая был назначен Г.Г.Штрадман [Потанин, 1871, с. 117]. Не вникнув в суть кыргызско-русских взаимоотношений, он, видимо, ослабил внимание к кыргызским послам, ожидавшим в Петропавловской крепости отправления в свои кочевья. В это время казанский купец А.Нурмаметов подал новую претензию со сфабрикованными документами (в чем принял участие и брат Вали-хана — Адил-султан) [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 252, л. 260-264], обвиняющими подданных Атаке-батыра в ограблении каравана М.Агаферова. К тому же 20 июня 1789 г. на молитве в мечети умер А.Алкучаков. Все это еще дольше задержало возвращение кыргызских послов на родину.
Когда началась новая стадия расследования дела о грабеже товаров М.Агаферова, Атаке-батыр принял в нем самое активное участие. Все его действия были направлены на то, чтобы доказать невиновность подвластных ему кыргызов в ограблении каравана и чтобы не прервались только что установленные связи с могущественной Россией (подробнее см. [Плоских, Сапаралиев, 1982, с. 71, 72]). В конечном итоге после неоднократных разбирательств сибирскими властями было выяснено, что «никакого ему (М.Агаферову. — Д.С.) ограбления как вперед ехав к Атаке, так и обратно не было» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 262, л. 836]. Было установлено, что караван М.Агаферова ограблен хутаймендинскими (из Среднего жуза казахов) теленгутами Таир Бер- дой и Ак-Кочкором. Они и отняли у него шкуры двухсот лисиц и двухсот корсаков, десяти барсов и десяти рысей, шестидесяти волков. Только весной 1793 г. завершилось расследование, и «Сатынбай Абдрахманов от сего решенного дела представлен свободным» [ГАОО, ф. 1, on. 1, д. 265, л. 447]. Тем самым доверие к Атаке и его посланцам было восстановлено.
Анализ материалов расследования ограбления каравана М.Агаферова показывает, что инцидент в Сибири был специально подстроен для того, чтобы перечеркнуть положительные результаты первой кыргызской миссии в Петербург. Заинтересованными лицами были, с одной стороны, некоторые казахские феодалы (в случае изменения прежних караванных маршрутов теряли свои торговые привилегии), с другой — возможно, русские купцы, в первую очередь их приказчики. Известно, что, завоевав Восточный Туркестан, китайцы запретили торговать здесь русским купцам [Сладковский, 1974, с. 156-166], и те были вынуждены посылать сюда своих приказчиков из татар под видом андижанских, бухарских и ташкентских торговцев [Батраков, 1956, с. 18, 19]. Приказчики выступали активными посредниками


316
Д.Сапаралиев
в торговле с кочевыми народами, через территории которых они проходили и, несомненно, извлекали большие выгоды. Осуществление предложений кыргызских послов относительно изменения караванных маршрутов наносило бы их интересам значительный ущерб.
Говоря о значении первого кыргызского посольства в Петербург, надо отметить, что оно проложило путь официальным дипломатическим связям среднеазиатских народов с Россией через Сибирь. После этого в Петербурге были приняты депутаты Букей-султана (1786— 1787) [РГАДА, ф. 15, on. 1, д. 2, ч. IV, л. 485], послы ташкентского Юнус-ходжи (1797-1798) [ГАОО, ф. 366, on. 1, д. 60, л. 17, 18], ко- кандского Омар-хана (1811-1812) [АВПРИ, ф. Главный архив, 1-8, 1810-1820, оп. 7, д. 1, л. 1-147] и другие, прошедшие через Иртышскую линию в Сибирь. Оживился интерес Российского государства к среднеазиатским народам, усиливавшийся в связи с попытками Турции вовлечь их в войну против России (1787-1791) [РГАДА, ф. 16, on. 1, д. 168, ч. 29, л. 833, 834; ч. 32, л. 503-505].
Не исключено, что результаты первого кыргызского посольства в Петербург нашли отражение в издании в 1788 г. указа, обязывающего «всех начальников пограничных таможен Сибири принимать ташкентских купцов с почетом и не допускать по отношению к ним никаких притеснений», а также в предоставлении некоторых других льгот «ташкенцам» в России [Зияев, 1958, с. 33; Зияев, 1983, с. 93].
Вероятно, командирование в 1789 г. полковника Бентама для исследования полезных ископаемых Сибири и сбора разных «сколько возможно более достоверных сведений о положении линии относительно к кыргызам (казахам. —Д.С.), так же о ташкенцах и бухарцах, а равно о диких киргисцах (тянь-шаньских кыргызах. —Д С.), частью же и об обстоятельствах Китая с сей страны» [РГАДА, ф. 10, оп. 3, д. 585, л. 2] также отчасти связано с кыргызским посольством в Петербург. Так можно предполагать, исходя из донесения Бентама князю Г.А.Потемкину-Таврическому от 15 декабря 1789 г. Проницательный полковник, хорошо разобравшись во внешнеполитическом положении кыргызов, ташкентцев и кокандцев, во многом предваряя последующие события, предлагал рассмотреть «не возможно ли, воспользуясь угнетенным и притесненным положением диких киргизов (тянь-шаньских.— Д.С.), привлечь оных по примеру их единственников в подданство России, обнадежа их покровительством и защищением, а через то положить основание к установлению между ими с Россией торговли в ближайших к ним линейных крепостях» [РГАДА, ф. 10, оп. 3, д. 585, л. 12]. Русский эмиссар вполне справедливо полагал, что Рос¬


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
317
сия может извлечь пользу от «вашей связи» со среднеазиатскими народами, в частности с ташкентцами, которые имеют торг с Кашгари- ей, Персией и «отчасти и с Индиею» [РГАДА, ф. 10, оп. 3, д. 585, л. 9].
Дальнейшее развитие кыргызско-русских взаимоотношений показало, что предложения кыргызского Атаке-батыра и казахского Букей- султана относительно направления торгового тракта из России через Кыргызстан в Кашгарию и далее в Индию имели реальную основу и были перспективны. Не случайно командующий Петропавловской крепостью Я.Баувер в своем представлении «О положении дел в Среднем жузе и о мерах улучшения торговли и развития оседлости» от 9 апреля 1795 г. Екатерине II предлагал: «К восстановлению торговли сделать союз с Большою ордою, дикими киргизами и другими прилежащими к ним народами, коих желание к тому давно приметно». После оседания казахов Среднего жуза, продолжал он, «откроется удобность к торговле с дикими киргисцами, ташкенцами, куканцами, каш- карцами даже до Индии, а о пути, туда ведущем, достоверные сведения собраны. Проход через оные не имеет стольких затруднений, как через Бухарию, поелику там к продовольствию людей и вьючных лошадей всего достаточно. Сим новым путем до Индии может дойти во 120 дней» [Казахско-русские, 1964, с. 143-147]. Далее, описывая новый торговый тракт до Индии, он обозначал его так: из Петропавловской крепости по кочевьям Букей-султана к кыргызам Атаке-батыра в Кашгарию, оттуда через кочевья же кыргызов в Тибет, затем от мест обитания других групп кыргызов до Индии, а всего шесть тысяч верст [Казахско-русские, 1964, с. 148].
Как верно утверждает Н.Б.Байкова, «развитие связей между Московским, а затем Российским государством и среднеазиатскими ханствами определяли не поиски торговых путей в Индию, а, наоборот, установление тесных связей между Россией и ханствами позволяло Русскому государству использовать среднеазиатский путь, более удобный и лучше освоенный для развития караванной торговли с Индией» [Байкова, 1961, с. 190]. Россия была крайне заинтересована в укреплении среднеазиатских связей, в частности кыргызско-русских, без которых ей трудно было рассчитывать на осуществление безопасной сухопутной караванной торговли с Индией. Таким образом, установление и развитие кыргызско-русских дипломатических отношений было обусловлено жизненными потребностями обеих сторон. С этим переплетались и торговые интересы соседних народов, чем в значительной степени диктовался ход политических событий в среднеазиатском регионе. Отправление первого кыргызского посольства в Пе¬


318
Д.Сапаралиев
тербург свидетельствовало о росте здесь авторитета и влияния России. Первая кыргызская дипломатическая миссия в Петербург, доброжелательно принятая российским правительством, по существу положила начало официальным посольским связям Кыргызстана и России, а также способствовала отправлению через Сибирь посольств среднеазиатских народов в Россию. В целом она завершилась успешно. Кыр- гызам, находящимся под властью Атаке-батыра, было формально гарантировано покровительство Российского государства, однако действительному его осуществлению помешала политическая обстановка, вскоре сложившаяся здесь, а также территориальная отдаленность Кыргызстана от владений России в конце XVIII в. Во всяком случае, первый прямой дипломатический контакт между кыргызами и русским народом был установлен. Он не прошел бесследно ни для одной из сторон. Хотя непосредственной военной помощи от Российского государства кыргызы тогда не получили, но в дальнейшем во внешнеполитических отношениях и торговле Россия стала рассчитывать на содействие дружественного ей Кыргызстана.
Андреев, 1796 — Андреев И. Описание Средней орды киргис-кайсаков // Новые ежемесячные сочинения. СПб., 1796, ч. CXI.
Байкова, 1961 — Байкова Н.Б. Роль Средней Азии в русско-индийских торговых связях (первая половина XVI — вторая половина XV11I в.). Таш., 1961.
Басин, 1974 — Басин В.Я. Россия и казахские ханства в XVI-XVIII вв. А.-А., 1974.
Батраков, 1956— Батраков В.С. К истории торговых связей Казахстана с Россией в XVII1-XIX вв. // Труды Среднеазиатского гос. университета. Вып. 78. Исторические науки. Кн. 11. Таш., 1956.
Взаимосвязи, 1985— Взаимосвязи кыргызского народа с народами России, Средней Азии и Казахстана (конец XVIII — XIX в.). Фрунзе, 1985.
Галицкий, Плоских, 1967 — Галицкий В.Я., Плоских ВМ. Впервые в Россию // Муга- лимдер газетасы, 1967, 16 января.
Зияев, 1958— Зияев Х.З. К истории экономических связей Средней Азии с Россией через Сибирь в XVIII в. // Известия АН Узбекской ССР. Таш., 1958, № 4.
Зияев, 1983 — Зияев Х.З. Экономические связи Средней Азии с Россией через Сибирь в XVI-XIX вв. Таш., 1983.
История, 1984 — История Киргизской ССР с древнейших времен до наших дней. Т. 1. Фрунзе, 1984.
Казахско-русские, 1964— Казахско-русские отношения в XVIII-XIX вв. Сборник документов и материалов. А.-А., 1964.
Маркова, 1966— Маркова О.П. Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII в. М., 1966.
Наливкин, 1886 — Наливкин В. Краткая история Кокандского ханства. Казань, 1886.
Некрасов, 1972— Некрасов Г.А. Международное признание российского великодер- жавия в XVIII веке // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972.


Кыргызско-русские дипломатические связи в 1785-1793 гг.
319
Плоских, 1970— Плоских В.М. Первые киргизско-русские посольские связи (1784— 1827 гг.). Фрунзе, 1970.
Плоских, Сапаралиев, 1982 — Плоских ВЖ., Сапарсшиев Д.Б. Новые данные о первом киргизском посольстве в Россию // Известия АН Киргизской ССР. Фрунзе, 1982, № 2.
Плоских, Сапаралиев, 1986 — Плоских В.М., Сапаралиев Д.Б. Первый шаг навстречу дружбе // Коммунист Кыргызстана. Фрунзе, 1986, № 2.
Потанин, 1871 — Потанин Г.Н. Домовая летопись И.Андреева // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1871, кн. IV.
Сапаралиев, 1988— Сапаралиев Д. О руководителе посольства киргизов в Санкт- Петербург 1785-1788 гг. // Материалы IX Межресп. науч. конф. молодых ученых АН Киргизской ССР. Фрунзе, 1988.
Сапаралиев, 1989— Сапаралиев Д.Б. Новые сведения о кыргызском посольстве в Санкт-Петербург // Исторические чтения. Тезисы докл. и сообщ. науч. конф., по- свящ. 75-летию акад. Б.Д.Джамгерчинова. Фрунзе, 1989.
Сапаралиев, 1990— Сапаралиев Д. Тен укуктуу элчилик // Жаштык жарчысы. 1990, 7 ноября.
Сапаралиев, 1991 — Сапаралиев Д. Кем был первый посол кыргызов в России? // Советская Киргизия. 1991, 20 февраля.
Сладковский, 1974— Сладковский М.И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М., 1974.
Энгельс, 1962— Энгельс Ф. Внешняя политика русского царизма // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 22. М., 1962.
АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи. ГАОО — Государственный архив Омской области.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов. РГИА — Российский государственный исторический архив.


В.В.ТРЕПАВЛОВ
(Москва)
Российские княжеские ролы ногайского происхождения (генеалогические истоки и ранняя история)
В среде российского дворянства роды тюркского происхождения составляли значительную часть. Как правило, их предками были аристократы Золотой Орды и татарских ханств, которые выезжали в Россию, поступали на государеву службу и в конце концов переходили в православие. Историки обычно рассматривали подобные семьи, не обращаясь к поиску их действительных предков и обстоятельств миграций, ограничиваясь этимологическими штудиями или описанием общих условий службы (см., например, [Баскаков, 1993; Павлов, 1957]). Осторожность исследователей объяснялась, с одной стороны, фактическим запретом на генеалогические изыскания в течение нескольких десятилетий, с другой— отсутствием Источниковой базы для подтверждения исторических истоков многих родов.
В дворянском корпусе России был ряд семей, ведущих происхождение от выходцев из Ногайской Орды. К XX в. из их числа уцелели только князья Урусовы и Юсуповы, но в середине XVII в. их насчитывалось более десятка. При составлении в 1680-х годах «Бархатной книги» родословные росписи в Палату родословных дел и Разрядный приказ подали Юсуповы (вместе с Байтерековыми), Кутумовы, Урусовы и Шейдяковы [Антонов, 1994, с. 103, 106; Антонов, 1996, с. 66, 69; Родословная книга, 1787, с. 414]. На основе этих росписей (фамильных генеалогий) были составлены официальные версии происхождения соответствующих кланов; данные версии позже включались
© В.В.Трепавлов, 2003


Российские княжеские роды ногайского происхождения
321
в различные аристократические реестры империи и считались безусловно истинными. Такие имперские родословные обычно не подвергались критике и служили исследователям и публикаторам источником для всяческих генеалогических построений (см., например, [Нар- бут, 1994; Урусовы, 1873; Юсупов, 1866]).
Работа над материалами по истории Ногайской Орды показала, что безоговорочно доверять подобным документам не следует. Ведь генеалогии на протяжении длительного времени могли храниться в изустной передаче (это хорошо известно по башкирским и татарским шеджере), что приводило к искажению сведений. Только привлечение более ранних и независимых друг от друга источников поможет восстановить раннюю историю княжеских родов— в данном случае имеющих ногайские корни.
Таким образом, материалы родословных книг и гербовников в нашем исследовании послужат не отправной точкой, а лишь иллюстрацией состояния княжеских семей и их представлений о своем происхождении на период XVII1-XIX вв. В основу же анализа будут положены начальные варианты семейных родословных, а также извлеченная из архивохранилищ информация о выездах ногайских сановников в Россию, о начале их карьеры на новой родине1  11, о времени и обстоятельствах обретения ими княжеского достоинства.
Большинство подобных родов угасло уже к концу XVII столетия. Сначала мы разберем историю их, а затем обратимся к более долговечным и удачливым династиям.
Роды, угасшие к XVIII в.
Байтерековы. Род Байтерековых, утверждает одна из генеалогических публикаций, происходит от Байтерека, четвертого сына князя Уруса [Урусовы, 1873, с. 17]. Это— одно из тех устойчивых заблуждений (или фальсификаций), о которых говорилось выше. Четвертый сын бия (правителя) Ногайской Орды Уруса, по отдельным источникам, носил имя Байтабарак [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 1; оп. 2, д. 32, л. 25]. Но начало данному роду, безусловно, положил Бай- терек, и это прочно запечатлелось в геральдических документах [Долгоруков, 1855, с. 27]. Доводился же он третьим сыном бию Дин-
1 	Мы опускаем описание условий приема на службу и самой службы, так как посвятили этим вопросам специальную работу (см. [Трепавлов, 1998]).
11 - 8740


322
В.В.Трепавлов
Ахмеду, старшему брату Уруса [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 40; 1627 г., д. 4, л. 1; оп. 2, д. 32, л. 25], и, стало быть, племянником Урусу.
Байтерек в конце XVI в. занимал в Ногайской Орде должность ну- радина2. Он имел четырех сыновей: Гази, Али, Ака и Курмаша [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 40; 1627 г., д. 4, л. 1; оп. 2, д. 32, л. 25]. Ни один из них не перешел в православие и поэтому не получил княжеского ранга. Известно лишь, что 18 октября 1616 г. Гази б.3 Байтерек прибыл в Астрахань и шертовал царю перед находившимся там московским дворянином Андреем Хохловым [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1616 г., д. 4, л. 119]. Кроме того, сохранилось известие о крещении в Астрахани под именем Дмитрия «ногайского князя Урак-мурзы Бай- терекова» 19 декабря 1633 г. [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1632 г., д. 4, л. 6; Савелов, 1906, с. 107]. А в 1636 г. обратился «в православную в крестьянскую веру» у астраханского воеводы некий Иван Байтереков [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1637 г., д. 1, л. 66].
Князь Дмитрий (Урак) Байтереков переехал в Москву , где получил годовой оклад в 80 рублей и еще 60 рублей «подъемных» «для его иноземства и выезду, на дворовое строенье» [Акты, 1884, с. 282]. Данных о его потомстве нам не встретилось.
Продолжение династии Байтерековых в России связано с именами внуков Байтерека— Григория Алей-мурзина и Михаила Казы-мурзи- на (их ногайские имена и время крещения неизвестны), которые под 1656/57 и 1667/68 гг.4 значились в Боярских книгах как московские дворяне; они занимали это положение до 1670-х годов. Князья Юрий Григорьевич и Яков Григорьевич Байтерековы в 1670-х годах служили стряпчими, а в следующем десятилетии стольниками [Алфавитный указатель, 1853, с. 17; Савелов, 1906, с. 107]. В самом конце XVII в. трое князей Байтерековых владели населенными имениями [Савелов, 1906, с. 108]. Дальнейшая судьба рода неизвестна. В дворянских родословных он числится как угасший к XVIII в.
2 Нурадин — второе лицо после бия в Ногайской Орде, правитель ногайских кочевий в Поволжье и глава правого крыла ополчения. Правитель казахстанских кочевий и глава левого крыла носил титул «кековат» (см. [Трепавлов, 1991; Трепавлов, 1993 — о Байтереке см. с. 54]).
3 Б. — в русскоязычной литературе обычное обозначение элемента мусульманского имени «ибн» (араб, «сын»): Гази б. Байтерек — Гази сын Байтерека.
4 При отсутствии сведений о месяце события в статье применяется «двойное» обозначение годов, связанное с допетровским летосчислением от сотворения мира и началом года с 1 сентября. Так, 1656/57 г. соответствует 7165 г., т.е. с 1 сентября 1656 по 31 августа 1657 г.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
323
Барангазыевы. Барангази б. Саид-Ахмед б. Мухаммед б. Исмаил- бий в начале XVII в. был бием Малой Ногайской Орды5. По генеалогиям, он имел троих сыновей — Бия, Каплана и Зора [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 4]. Каплан приехал ко двору Бориса Годунова, где крестился под именем князя Федора Барангазыева и стал царским стольником. «А с Москвы... он бежал к Вору в Тушино со князем Петром Урусовым с товарыщи. И с Вором были в Колуге, и, убив Вора, ис Колуги со князем Петром Урусовым бежали они в Крым». Затем Каплан-Федор жил в Малой Ногайской Орде, а позже решил обосноваться в полуоседпых ногайских «юртах» под Астраханью. В 1630/31 г. он возобновил крещение в Астрахани и вновь, под именем князя Федора, вместе с новокрещеным Дмитрием (Ураком) Байтерековым явился в Москву.
Правительство простило ему юношеские метания и назначило большой годовой оклад— в 100 рублей, с выдачей такой же суммы «подъемных» (правда, получить деньги он не успел, так как вскоре умер) [Акты, 1884, с. 281, 282]. Младший брат его, Зор, тоже крестился в 1635/36 г. и стал князем Григорием. Он тяготился жизнью в захолустной Астрахани. После неоднократных челобитий Барангазыев был сначала «написан по московскому списку», а в 1640 г. переведен на службу в Москву и «сверстан» жалованьем и поместьем [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1637 г., д. 1, л. 66; ф. 131, on. 1, 1640 г., д. 4, л. 2 и сл.; Собрание, 1822, с. 374, 375]. Видимо, он умер бездетным.
Канбаровы. Это едва ли не единственный княжеский род, происходивший не из заволжских или казыевских, а из крымских ногаев. И, очевидно, первая из ногайских фамилий, получивших княжеский ранг в России. Собственно, известен единственный представитель Канбаровых — соратник Ивана IV по Ливонской войне, который активно действовал во второй половине 50-х — начале 70-х годов XVI в. Именами его были Ураз-Али и Иван. В.В.Вельяминов-Зернов сомневался, дано ли было последнее при крещении или же являлось прозвищем [Вельяминов-Зернов, 1863, с. 430]. Однако выше мы уже видели, что «князем» ногайский мирза становился только после обретения христианского имени. Поскольку «Уразлы»-Иван повсеместно титуловался князем, то можно заключить, что он все-таки был крещен.
5 	Малая Ногайская Орда (Малые Ногаи, Казыев улус — по имени основателя) — политическое образование, созданное в 1570-х годах выходцами из Ногайской Орды на Северо-Западном Кавказе. Основная территория ногаев за Волгой с тех пор получает в источниках наименование Большой Ногайской Орды (Больших Ногаев).
IP


324
В.В.Трепашов
Происхождение его восстанавливается следующим образом. В различных источниках отчество его пишется «Ахметович», «Махметыч», «Магметевич», «Матвеевич» [Карамзин, 1989, с. 99; примеч. к т. 9, с. 67, 71; Щербатов, 1903, с. 229, 266, 309, 392]. Причем в начале кан- баровской карьеры, в 1556-1558 гг., имя сопровождалось указанием на племенную принадлежность: «Уразлы князь Канбарова Мангит» [Вельяминов-Зернов, 1863, с. 412, 429; Татищев, 1966, с. 271]6. В 1564 г. он фигурирует в росписи полков уже под христианским именем; видимо, в промежутке между 1558 и 1564 гг. он и перешел в христианство. В.В.Вельяминов-Зернов восстановил имя отца Ураз- Али как Ак-Мухаммед [Вельяминов-Зернов, 1863, с. 430]. Единственный известный нам Канбар (Камбар), сын Мамая (т.е. Мухаммеда), был племянником крымского бека Хаджике б. Мансура б. Эдиге. В конце XV в. Хаджике посылал Канбара с посольством к Ивану III [Малиновский, 1863, с. 246]. Следовательно, Иван Канбаров оказался Ураз-Али б. Ак-Мухаммедом б. Канбаром б. Мамаем б. Мансуром.
Мы столь подробно остановились на этой фигуре, потому что с ней связан, пожалуй, первый случай местнических споров между исконно русской аристократией и выходцами из ногаев. В 1565/66 г. Иван IV разместил армию в Великих Луках и Торопце, готовясь к походу на Литву. В большой полк были назначены князья И.А.Шуйский, Г.Г.Ко- лычев-Лошаков и «Иван Охметевич Канбаров». Воевода правой руки А.И.Шеин отказался подчиняться Канбарову, «списков не взял» и не поехал к нему на совещание, сочтя его недостаточно знатным. Пришлось князю Ивану самому отправляться к Шеину и уговаривать того разместиться в Торопце, по утвержденной дислокации [О службах, 1826, с. 412]. Данных о потомках И.А.Канбарова нет.
Тинбаевы. Четвертый сын бия Исмаила (который правил в 1554— 1563 гг.), Динбай, в конце 1570-х— начале 1580-х годов был ногайским нурадином, затем уступил этот пост своему племяннику Саид- Ахмеду [Трепавлов, 1993, с. 53, 55] и доживал век в собственном кочевье, в покое и почете. Дети его — Тиникей, Баиш, Канай, Абдулла, Али, Рахманкул и Иваш [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 1; оп. 2, д. 32, л. 25,26].
Наиболее заметный след оставил в источниках сын Каная Гази. Не позднее осени 1615 г. он «прилучи же ся на Москве... и крестися в православную христианскую веру и наречен князем Михаилом»
6 	Мангыты — кипчакское племя, из которого происходил родоначальник ногайской знати Эдиге (Едигей).


Российские княжеские роды ногайского происхождения
325
[Новый летописец, 1853, с. 183]. В первые годы царствования Михаила Федоровича он показал себя смелым и способным военачальником. В июле 1616 г. Михаил-Гази был послан в рейд по польско-литовским территориям (Сурож-Витебск-Велиж) [Дворцовые разряды, 1850, с. 227, 228; Разрядная книга, 1976, с. 291]. Этот поход был одним из первых внешних военных мероприятий России, оживающей после Смуты, поэтому он остался в памяти дворянства. Участие в нем отмечалось в родословных как пример верного служения престолу (см., например, [Местнический справочник, 1910, с. 42]).
Неоднократно князь Михаил Канаевич «ходяше... из Москвы под таборы королевичевы и всегда с победою возвращашеся, многих бо людей королевичевых, славных мужеством, уби и многих живых, имая, провожаше в Москву. И таковаго ради мужества и силы вси противники знаяху его» [Новый летописец, 1853, с. 183]. В 1619 г. при возвращении из очередной военной экспедиции рать Михаила Тин- баева была окружена польскими отрядами, посланными специально против него, «и убита его ту, едва возмогоша множеством людей одолети его» [Новый летописец, 1853, с. 183].
Не позднее мая 1614 г. на жительство в Астрахань приехали Канай и Рахманкул Тинбаевы с детьми [Кабардино-русские, 1957, с. 79]. Несмотря на многочисленность Тинбаевых, их неукоснительную лояльность к русским властям и избрание Каная бием Ногайской Орды в 1622 г., этой ветви рода не удалось обзавестись княжеским статусом. В декабре 1614 г. в Астрахань съехались другие Тинбаевы, которые до того кочевали у кумыков, в Казахстане («в Алтыулах») и в Хивинском ханстве («в Юргенчи»). За всех них поручился Канай, и воеводы разместили мирз под городом, назначив им жалованье [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1615 г., д. 1, л. 9; 1619 г., д. 2, л. 115-141].
Едва освоившись на новом месте, многолюдный клан (вместе со старыми союзниками — Урусовыми) начал распри с прочими ногаями и интриги против бия Иштерека (правил в 1600-1618 гг.). Тот попросил было царя забрать Тинбаевых в Москву, но получил отказ: «И так... иные Тинбаевы взяты к нашему царскому величеству к Москве и укрепились в нашу православную... веру» [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1617 г., д. 2, л. 53]. Неизвестно определенно, кто именно из них служил тогда в столице. Князья Тинбаевы встречаются в документах позднейшего времени. В 1628/29 г. крестился «выезжеи наганской Янмамет мурза» и стал князем Тимофеем Тинбаевым [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1629 г., д. 5, л. 1]; возможно, это Ян (Джан) б. Абдулла б. Дин- бай, по росписям XVII в. [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 3; оп. 2,


326
В. В. Трепавлов
д. 32, л. 30]. В 1675/76 г. в Москве служил стольник князь Алексей Шеим-мурзин Тинбаев, под 1679/80 г. отмечен князь Матвей Хан- Канбулатов(ич) Тинбаев-Мансуров [Алфавитный указатель, 1853, с. 410]. В XVIII в. князья Тинбаевы уже не встречаются.
Астраханский историк В.М.Викторин в конце 1995 г. сообщил автору этих строк, будто в Астраханской области в наши дни проживают семьи Тинбаевых, считающие себя ветвью данного клана. Как мы убедились, Тинбаевы были довольно многочисленны, и в конце концов они сконцентрировались как раз в Астрахани. Но преждевременно было бы предполагать действительное родство этих современных астраханцев с ногайскими мирзами, поселившимися на нижней Волге в первой трети XVII в. Для более основательных заключений требуется личное знакомство с астраханскими Тинбаевыми и с их семейными архивами.
Тинмаметевы. Известны двое князей — потомков бия Дин-Му- хаммеда б. Дин-Ахмеда (правил в 1598-1599 гг.). В 1633/34 г. в Астрахани крестился «Отманай мурза Кейкуватов», т.е. сын кековата Джан-Мухаммеда б. Дин-Мухаммеда, и стал князем Петром. Через два года он переселился в Москву, где получил 60-рублевый оклад и «вполы того оклада» на обзаведенье [Акты, 1884, с. 282].
В 1640 г. сын сосланного и умершего в ссылке мирзы Урака б. Дин-Мухаммеда Прокофий жил вместе со своей матерью, княгиней Авдотьей (бывшей Ханыкей) [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1640 г., д. 1, л. 1 и сл.]7. В 1667/68 г. князь Прокофий Урак-мурзин Тинмаметев числился московским дворянином [Алфавитный указатель, 1853, с. 410]. В XVIII в. этот княжеский род неизвестен.
Урмаметевы. Из потомков бия Ураз-Мухаммеда (правил в 1590— 1598 гг.) заметную карьеру в России сделал мирза Зор, сын его третьего сына, Арслана. В 1622 г. он крестился под именем князя Василия, удостоился царской аудиенции и получил полуторасотенный оклад с половиной оклада на дворовое строенье [Акты, 1884, с. 280; Забелин, 1882, с. 299; РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 13]. Василий- Зор поставил богатый двор на Москве— «в Белом каменом городе меж Никицкие и Здвиженские улицы», где поселился с женой Авдотьей и сыном Дмитрием [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1628 г., д. 3, л. 79, 154]. Как московский дворянин, новоиспеченный князь Урмаметев поступил в ведение Стрелецкого приказа. Государевым указом жалованы
7 	Неизвестно, какой из пяти сыновей Урака стал Прокофием.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
327
были ему село Дубровки в Касимовском уезде и село Кузнецово в уезде Дмитровском [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1628 г., д. 3, л. 6, 98, 458].
В июле 1628 г. дворовые люди Урмаметева донесли главе приказа, князю И.Б.Черкасскому, о зреющей в их доме измене. Василий Арас- ланович и его дядя по матери, князь Петр Урусов, задумали, дескать, бежать в Крым, а перед этим решили написать хану. Сразу началось следствие. Сначала Урмаметев запирался на допросах («государю изменить и в Крым ехать не хачивал и не мышливал»), но после очной ставки с Урусовым сознался. Под пытками князья стали все валить друг на друга. Князь Петр заявил, что даже если бы и замыслил отъезд, то «он бы князю Василью про то и не сказал, потому что князь Василеи молод и плут». Но затем, не выдержав истязаний, сознался в намерении отъехать к хану. В августе царским указом все имущество и недвижимость князей были конфискованы, поместья отписаны на государя, а сами изменники отправлены в ссылку [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1628 г., д. 3, л. 4 и сл.]. Василия увезли в Чердынь, где посадили «в крепкую тюрму». Побросали в темницы и княжескую дворню, заподозренную в пособничестве [РГАДА, ф. 127, on. 1,1640 г., д. 5, л. 3].
Со временем высочайший гнев остыл. Уже в ноябре того же, 1628 г. жене Урмаметева и сыну «Митке» были возвращены домашний скарб и скот. В конце 1633 или в начале 1634 г., в связи со своего рода амнистией по случаю смерти патриарха Филарета, были освобождены из заточения слуги. А в 1643/44 г. и самого Василия простили и дозволили вернуться в Москву [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1628 г., д. 3, л. 154; 1640 г., д. 5, л. 3, 8]. Но клеймо изменника он, видимо, так и не смог смыть. По крайней мере князья Урмаметевы не значатся в позднейших реестрах служилой знати.
С этим родом связана еще одна любопытная судьба. Мирза Ток- Мухаммед, сын нурадина Кара Кель-Мухаммеда б. Ураз-Мухаммеда, в малолетнем возрасте был пленен калмыками под Уфой и увезен в калмыцкие стойбища вместе с «мамкой» (воспитательницей или кормилицей). По прошествии нескольких лет, сочтя воспитанника достаточно взрослым, «мамка» рассказала ему о том, чей он сын и как угодил в полон. Вскоре Ток-Мухаммед бежал в Уфу. Но там он вновь попал в неволю. Местный воевода Иван Чичерин окрестил его в Якова и «силно» женил на новокрещеной татарке. Целью Чичерина было превратить Якова в своего холопа. Однако тут вмешался могущественный нурадин Кара Кель-Мухаммед, уже давно отчаявшийся увидеть сына живым. По челобитью нурадина в августе 1630 г. царь велел отнять Якова Урмаметева у уфимского воеводы и доставить в Москву,


328
В.В.Трепавлов
назначив жалованье [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1630 г., д. 7, л. 2]. Дальнейшая биография его в известных нам документах не отражена.
Шейдяковы. Представители этого рода громко заявили о себе уже в XVI в. и служили при дворе на протяжении всего XVII столетия. Истоки Шейдяковых довольно запутанны. В родовой генеалогии князей Юсуповых утверждается, что Шейдяковы идут от «Шейдяка князя», сына Мусы [Юсупов, 1867, приложение]. Такое убеждение закрепилось у составителей позднейших генеалогий [Урусовы, 1873, с. 17]. Это одновременно верно и неверно, потому что на самом деле в России существовало две линии Шейдяковых.
Саид-Ахмед (Шейдяк) б. Муса возглавлял Ногайскую Орду во второй половине 30-х годов XVI в. Затем его заменил младший брат, Шейх-Мамай, возможно в результате переворота, так как в 40-х годах Саид-Ахмед с детьми обретался в «Бухарех» и совершал оттуда набеги на ногаев [Трепавлов, 2001, с. 197-199]. Сыновьями его были «Тор- ахмед», Тутай, Мухаммед, Синдик, Челыш и Атай [Родословная книга, 1787, с. 130]. Несомненна связь с этой семьей князя Петра Тутае- вича Шейдякова. Улус его отца, Тутая, в 1535 г. кочевал за Яиком [Посольские книги, 1995, с. 161].
Наиболее раннее упоминание об этом лице, очевидно, содержится в описании похода Ивана IV на Новгород в декабре 1571 г., в котором походную Думу царя составляли бояре и князья, «и знатнейший между ими Петр Тутаевич Шийдяков Ногайский» [Карамзин, 1989, с. 112]8. В той кампании Шейдяков возглавлял передовой полк; такую же воеводскую должность он занимал в прибалтийских экспедициях 1570-х годов [Вельяминов-Зернов, 1864, с. 13, 14, 16, 21, 35, 57]. При взятии города Кеси в 1577 г. коллегой князя по командованию полком был Никита Романович Юрьев [Вельяминов-Зернов, 1864, с. 78], родоначальник будущих монархов. В 1576 г., по возвращении из лиф- ляндского похода, царь Иван поставил П.Т.Шейдякова наместником в Пскове [Разрядная книга, 1974, с. 60]. Закончилась его карьера приблизительно в начале 1580-х годов; в Разрядах сохранилась запись за 1580 г. о местничании с Шейдяковым князя М.П.Катырева по поводу воеводства в полку правой руки [Разрядная книга, 1974, с. 71].
Другой знаменательный деятель той эпохи— князь Афанасий Шейдяков. Как и у предыдущего персонажа, ногайское имя его неиз¬
8 	Вывод о знатности П.Т.Шейдякова Н.М.Карамзин сделал на основании того, что в челобитной шведских послов Боярской думе он назван первым, раньше остальных вельмож [Карамзин, 1989, с. 112; примеч. к т. 9, с. 78].


Российские княжеские роды ногайского происхождения
329
вестно. Правда, однажды он назван Шейдяковичем [Разрядная книга, 1974, с. 45]. Рискнем предположить, что это не кто иной, как старший сын Саид-Ахмеда, Дуре (Турсун?)-Мухаммед, который в 1564 г. приехал в Москву и попросился на государеву службу [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. И, л. 112 об.]9. Впервые Афанасий встречается в Разрядах под 1574 г., но не осенью, как утверждает С.П.Мордовина [Мордовина, 1970, с. 336], а в январе, в качестве напарника Н.Р.Юрьева по воеводству в большом полку при походе на Лифляндию [Разрядная книга, 1974, с. 45]. Он участвовал в прибалтийских походах, а в 1577— 1580 гг. был наместником г. Юрьева-Ливонского [Разрядная книга, 1974, с. 64, 71]. В 1585 г. возглавлял полк левой руки в армии великого князя Симеона Бекбулатовича, посланной против Батория [Вельяминов-Зернов, 1864, с. 86]. Последнее упоминание о нем относится— и здесь мы согласны с С.П.Мордовиной— к 1598 г.: при выдвижении Б.Ф.Годунова к Серпухову для отражения набега крымского хана он находился в качестве головы «в государевом стану, у огней» [Разрядная книга, 1974, с. 134; Разрядная книга, 1994, с. 34].
Известно, что Афанасий Шейдяков обладал поместьями в Романовском и Звенигородском уездах— селами, более чем шестью десятками деревень, 2268 десятинами пашни. Современные исследователи относят его к крупным землевладельцам второй половины XVI в. [Демкин, 1986, с. 110; Мордовина, 1970, с. 336].
Во время Смуты о Шейдяковых не слышно, и снова эта фамилия появляется на страницах документов со второй четверти XVII в. Но теперь ее носители, близкие родственники князей Барангазыевых, происходили из Малой Ногайской Орды, от Саид-Ахмеда б. Мухаммеда б. Исмаила (а Исмаил был младшим братом того, «первого» Саид-Ахмеда). Малоногайские мирзы, очевидно, осознавали возможность недоразумений из-за тезоименитства родоначальников и попытались подменить своего настоящего предка, внука Исмаила, бием Саид-Ахмедом б. Мусой.
В двух редакциях «Родословца татарского письма», составленного явно в Казыевом улусе, данная подмена выглядит следующим образом. Первая редакция: «Мусы князя сын Шиидяк князь. Брат Шиидя- ков Исмаил... Шиидяк князь почал быть в Казыеве улусе, а Исмаил князь почал быть в Большом Ногае (т.е. в собственно Ногайской Орде. — В.Т.). Шидяка князя сын Ислам мурза. Ислам мурзы сын Касаи
9 	Вместе с ним прибыл его родственник (племянник?) Амангази, который, вполне возможно, и стал после крещения князем Петром Тутаевичем.


330
В.В.Трепавлов
князь. Касаев сын Салтан мурза з братьею». Вторая редакция: «От Шеидяка князя пошли Малово Нагаю мурзы. Шеидяка князя сын Ислам мурза. Ислам мурзин сын Касаи князь, что ныне в Малом Нагае» [РГАДА, ф. 127, оп. 2, д. 32, л. 22, 24].
На самом же деле «Малово Нагаю мурзы» происходили из самых разных ответвлений мангытского рода Эдиге. Но та родственная линия, что подразумевается в «Родословце», восходит к нурадину Саид- Ахмеду, который погиб в 1589 г. и дети которого перебрались в то же время в Малую Орду.
История казыевцев занимала русских приказных функционеров в гораздо меньшей степени, чем история Больших Ногаев. Сложно определять родственные связи в калейдоскопе мирз XVII в.10. Сведения о них неполны и противоречивы. Поэтому можно попытаться лишь приблизительно восстановить происхождение князей Шейдяко- вых XVII в.
Одна из ветвей реконструируется более или менее четко. В 1629/30 г. крестился, став князем Леонтием Шейдяковым, мирза Бек б. Султанаш б. Ислам б. Саид-Ахмед и удостоился персонального жалованья [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 12; 1629 г., д. 5, л. 5]. В Боярских книгах он фигурирует как московский дворянин в 1626- 1629 и 1639/40 гг. и как стряпчий в 1635/36 г. [Алфавитный указатель, 1853, с. 469]. Князь Дмитрий Салатанаш-мурзин Шейдяков, явно брат Леонтия, был в те же годы и московским дворянином, и стряпчим, но за какие-то провинности был выслан из столицы в Великий Устюг [Алфавитный указатель, 1853, с. 469]. Поскольку среди детей Ислама кроме Султанаша был также и Хан [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1615 г., д. 6, л. 53], то можно предположить принадлежность к данной родственной линии и князя Григория Ханмурзича Шейдякова, стольника в 1685— 1692 гг. [Алфавитный указатель, 1853, с. 469].
Удается проследить еще один нисходящий ряд. В 1621/22 г. в Ярославле крестился в князя Федора Шейдякова Зорбек б. Джан-Али [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 12]. За два года до этого он показал в расспросной речи, что отец его, Еналей Туганов сын Шейдяков, неведомо когда и при котором государе выехал «из Ногай», получил поденный корм с жалованьем, но без поместья, и погиб под Москвой, когда там стояли поляки и «Вор». Здесь же Зорбек просил жалованья для себя на том основании, что младшие братья его отца, Джан-Али, Каплан и Али, были в свое время «испомещены» в Яро¬
10 	Например, в 1638 г. только в Малой Ногайской Орде проживало 84 мирзы [РГАДА, ф. 127, оп. 2, д. 32, л. 17-21].


Российские княжеские роды ногайского происхождения
331
славском уезде [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1619 г., д. 6, л. 2]п. Видимо, просьба была удовлетворена, так как Зорбек принял крещение и христианское имя как раз в Ярославле.
В 1626-1629 и 1639/40 гг. Федор Еналей-мурзич служил в московских дворянах, а в 1635/36 г. был царским стряпчим [Алфавитный указатель, 1853, с. 470]. Кроме того, дети упомянутого мирзы Каплана б. Тугана, князья Иван большой и Иван меньшой, вместе числились стольниками в 1657/58 г.; один из них занимал этот пост в 1675/76 г. [Алфавитный указатель, 1853, с. 469]. Перепись татарских дворов 1646 г. зафиксировала владения Султаная, Хана и Бия Каплановичей Шейдяковых в Ростовском уезде; их же, а также Тенекея и Каная Шейдяковых — в Ярославском [Ярославские, 1913, с. 65-76].
Наверное, можно считать сыновьями Федора-Зорбека князей Ивана и Михаила Федоровичей Шейдяковых, стряпчих и стольников при царях Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче [Алфавитный указатель, 1853, с. 469].
В 1622/23 г. был крещен Кель-Мухаммед— князь Артемий Шей- дяков [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 36]. Скорее всего, он являлся отцом князей Федора и Михаила Артемьевичей, стольников царя Михаила Федоровича [Алфавитный указатель, 1853, с. 469].
Есть сведения о крещении в 1613/14 г. Дивея (Семена) и в 1622/23 г. Дин-Али Шейдяковых [Акты, 1884, с. 280], но дети их не установлены.
В Боярских книгах кроме перечисленных лиц упоминаются еще более двадцати Шейдяковых только на придворных должностях, но проследить их родственные связи затруднительно. Разве что князь с редким именем Исай Чергора-мурзич, московский дворянин в 1657/58 г., явно доводился отцом князю Петру Исаевичу Шейдякову, стольнику в 1691/92 г. (может быть, последний обозначен как Петр Исакович Шейдяков в качестве стряпчего под 1680/81 г.) [Алфавитный указатель, 1853, с. 469].
Несмотря на многочисленность своих рядов и удачную дворцовую карьеру в XVII в., в петровскую эпоху Шейдяковы уже не замечены. Видимо, в начале XVIII столетия этот род угас.
Смаилевы. В 1625/26 г. принял крещение и имя Александр мирза Бегей, сын Ханбая, внук бия Исмаила [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 1 и сл.]. В конце 1625 г. стал князем Львом Смаилевым его сын Сары, вместе с которым перешли в православие его брат (?), превра-  1111 	Наверное, Джан-Али выехал на Русь после убийства его отца, Тугана, заволжскими мирзами в начале 1590-х годов [РГАДА, ф. 89, on. 1, д. 3, л. 43].


332
В.В.Трепавлов
тившийся в князя Семена, и племянник, князь Прокофий [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1625 г., д. 6, л. 6; 1628 г., д. 19, л. 10; 1629 г., д. 5, л. 8]. В 1629 г. князь Семен Смаилев состоял в стольниках [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1629 г., д. 5, л. 16]. Князь Лев в 1628 г. тоже обретался на Москве и верно служил, на что указывали в челобитных его родственники, оставшиеся в Астрахани [РГАДА, ф. 127, on. 1,1628 г., д. 1, л. 336,337].
Араслановы. О них известно еще меньше. В середине XVII в. мирзы Адиль и Касай Араслановы били челом о подданстве [Савелов, 1906, с. 71]. Князь Григорий Кузьмич Арасланов в 1656-1677 гг. упоминается в Боярских книгах как московский дворянин [Алфавитный указатель, 1853, с. 10]. В самом конце XVII в. двое Араслановых владели поместьями и крепостными [Савелов, 1906, с. 71].
Помимо перечисленных с ногаями, очевидно, были связаны происхождением князья Ураковы — Яков Алей-мурзин, московский дворянин и стольник в 1675-1692 гг., Дмитрий Васильевич, московский дворянин в 1691/92 г., и Федор Богданович, стольник в те же годы, а также князь Андрей Келмаметевич Ураев, стольник в 1689-1692 гг. [Алфавитный указатель, 1853, с. 426]. В июне 1567 г. на размен с литовцами был отправлен «князь Иван Деветелевич (Тевекелевич) Ногайский» [Карамзин, 1989, с. 158; примеч. к т. 9, с. 60, 109]. Думаю, это сын или скорее внук крымского Карачи мангыт-бека Таваккула б. Тимура б. Мансура б. Эдиге.
Наконец, один раз появился в «Ногайских делах» князь Иван Мамаев. Около 1612 г. его, юного казыевского мирзу Султанбека, сына Саина б. Мамая, взяли в плен астраханские стрельцы во время похода на Малую Ногайскую Орду. В Астрахани он был продан холмогорскому купцу Василию Исаеву-Пуге. Тот, видимо, привязался к ногай- чонку, крестил его и решил обучить грамоте. Сначала новокрещеный Иван постигал азбучную премудрость у дьячка Рождественской церкви, «что у Кабатцких ворот» в Астрахани, затем перешел в обучение к таможенному подьячему Съезжей избы (т.е. воеводской канцелярии); «а учились де с ним вместе у тех мастеров (у дьячка и подьячего. — В.Т.) астраханцы дети боярские».
Тем временем до Астрахани докатилась Смута. Летом 1613 г. в город прибыл мятежный атаман Иван Заруцкий, разгромленный царскими войсками под Воронежем. Горожане замыслили избавиться от буйных пришельцев, и Мамаев отправился в Воронеж к тамошнему воеводе В.П.Черкасскому с рассказом об астраханских делах. Там он заболел, шесть недель прожил в Воронеже, а оттуда двинулся к Моек-


Российские княжеские роды ногайского происхождения
333
ве. Побродив по сожженному городу полтора месяца, ушел на Север, почти не затронутый войной. На шесть лет он осел в Вологде.
Когда в 1619 г. стрелецкий начальник Никита Бестужев набирал по северным городам людей в свои полки, Иван решил поступить на службу. Он честно тянул стрелецкую лямку много лет. Однако, увидев, какими льготами и привилегиями пользуются новокрещеные но- гаи, приезжающие в Россию, составил в 1633 г. челобитную с просьбой его «от стрелечества отставить». После долгой проверки, запросов и сличения документов было признано, что Иван Мамаев достоин княжеского звания. Он был выведен из стрельцов и жапован дворянством и поместным окладом [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1633 г., д. 18, л. 3 и сл.].
Кутумовы. Вопрос о личности родоначальника князей Кутумовых довольно непрост. Упоминавшаяся выше родословная Юсуповых трактует Кутума как старшего сына Мусы-бия от пятой жены; в росписях дворянских родов принята эта же версия [Долгоруков, 1855, с. 27; Нарбут, 1994, с. 47; Юсупов, 1867, приложение]. Однако ни в одном известном мне средневековом источнике не говорится, что у Мусы был сын по имени Кутум. Тем не менее такая реальная историческая фигура была— это сын бия Шейх-Мухаммеда б. Мусы, погибшего в Астрахани в 1520 г. Первыми Кутумовыми, появившимися в России, оказались дети Кутума— Айдар и Али, а также внуки («Уразлыевы дети») Тохтар, Пулад, Тимур и Бабаджан.
Выезд этих мирз на Русь связан со смутой, разразившейся в Ногайской Орде в середине 1550-х годов. Ее жители разделились на сторонников и противников бия-узурпатора Исмаила. Семья Кутума принадлежала к тем ногаям, которые не желали подчиняться победителю- братоубийце. Старший из оставшихся в то время в живых детей Ураз- Али, Тохтар, присоединился к лагерю приверженцев свергнутого бия Юсуфа [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 5, л. 192 об.]. Однако к 1559 г. Исмаил утвердился на престоле. Его врагам пришлось искать убежище за пределами родных степей.
Летом 1560 г. у Исмаила побывал русский посол П.Совин. Бий выдал ему сидевших у него в заточении двух «Уразлыевых» — Пулада и Бабаджана, с просьбой увезти их с глаз долой, в Москву. Одновременно сына Исмаила посетил другой посол, С.Мальцов, к которому явился старший брат упомянутых мирз, Тимур, и тоже попросил — уже добровольно— взять его в Россию. В сентябре 1560 г. трое братьев предстали перед Иваном IV [Летописец, 1895, с. 143; Полное, 1906, с. 330; РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 5, л. 182-183]. Ровно через год в русскую столицу прибыл Тохтар б. Ураз-Али в сопровождении се¬


334
В.В.Трепавлов
мьи и семидесяти человек свиты [Полное, 1906, с. 339]. Исмаил, обрадованный отъездом злейшего врага, тем не менее предупреждал царя Ивана: «А Токтар мирза поехал, а правды в нем нет ни х кому. Береги его крепко!» [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 6, л. 7].
Осенью 1564 г. летопись датирует приезд «из Нагай» Айдара б. Кутума с отрядом в пятьдесят человек [Отрывок, 1876, с. 187]. Вероятно, его сопровождал брат Али, так как в дальнейшем оба мирзы упоминаются и действуют на Руси, как правило, вместе. Можно предположить, что Айдар и Али поступили на русскую службу несколько раньше, если речь в донесении астраханского воеводы Ивана Вырод- кова от декабря 1559 г. шла о них: Исмаил послал на Крым свое войско, а Выродков направил ему в помощь «дву мырз нагайских Куту- мовых детей, которые... служат царю государю», и с ними астраханских ратников [Полное, 1906, с. 322].
Мирзы встречали при кремлевском дворе достойный прием. Как и дети бия Юсуфа, они воспринимались в качестве «Уразлыевых детей княжих12, которых отцы на Нагайском юрте были государи» [Памятники, 1892, с. 344] (хотя Ураз-Али никогда не княжил над ногая- ми). Тот же Тохтар, к примеру, был по приезде пожалован «платьем и кормом... для того, что собою дороден и просуж всем к делу ратному» [Полное, 1906, с. 339].
Именно квалификацией в «деле ратном» отмечено участие мирз Уразлыевых-Кутумовых в событиях российской истории второй половины XVI в. При решающем наступлении на Литву зимой 1563/64 г. царь поставил Тохтара с братьями в передовой полк [Летописец, 1895, с. 170; Разрядная книга, 1966, с. 197, 205; Полное, 1906, с. 349]. Причем московскому гонцу, отправлявшемуся в сентябре 1564 г. в Крым, велено было известить хана, будто под началом мирз сражалось «тысеч с десеть» воинов [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 10, л. 279], что являлось, конечно, многократным преувеличением. В июле 1567 г. Тимур и Бабаджан были наряжены «для береженья от литовские стороны в Великие Луки» [Полное, 1906, с. 408].
Но Тохтара с ними уже не было. Погеройствовав на государевой службе, он вернулся на родину. Страсти к тому времени улеглись, и преемники Исмаила на ногайском троне, очевидно, приняли его спокойно. Так или иначе, в сентябре 1576 г. жалованье Тохтару из Москвы отправили «в Ногаи»; дочь свою он выдал за внука Исмаила, будущего бия Ураз-Мухаммеда [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 9, л. 269об.; ф. 137, on. 1, д. 137, л. 357об.].
12 	Здесь и далее в цитатах курсив наш.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
335
Потомки Кутума после литовских походов не встречаются на страницах разрядных документов. Айдар и Али Кутумовы, похоже, не проявили себя на войне. Тем не менее Иван IV в 1576 г. отказал ногайскому правителю Дин-Ахмеду в просьбе отослать их к нему, поскольку «те мирзы и их казаки нам служат, и нашим жалованьем они устроены, и вам отдати их непригож» [РГАДА, ф. 137, on. 1, д. 137, л. 362]. Оставшиеся в России Уразлыевы и Кутумовы были удостоены поместий в Романовском уезде. Дозорная книга 1593/94 г. называет в качестве романовских землевладельцев Бабаджана и Тимура («Бобе- изяна» и «Темира») Уразлыевых, Эля («Иля») Тохтарова, Айдара, Али и Никиту13 Кутумовых [Демкин, 1986, с. 114].
После Смуты в Романове не осталось никого из перечисленных мирз. Айдар умер бездетным, и все владения Кутумовых сконцентрировались в руках Барая б. Али, который владел ими до начала 1620-х годов [Гурлянд, 1906, с. 8]14. При переписи татарских дворов Ростовского, Ярославского и Романовского уездов 1646 г. единственным помещиком Кутумовым среди романовцев назван уже Хан б. Барай [Ярославские, 1913, с. 65-76].
Первым крестившимся и получившим княжеское достоинство Кутумовым стал, очевидно, князь Тихон Бараевич Кутумов, который в Боярских книгах на протяжении 1626-1640 гг. значился как стольник, а позже как московский дворянин [Алфавитный указатель, 1853, с. 222]. В конце XVII в. стольниками стали князья Кутумовы Дмитрий Хан-мурзич, Петр Каспулатович, Федор Тахтаралеевич и его сын Иван [Алфавитный указатель, 1853, с. 221, 222].
До сих пор мы разбирали данные о княжеских семьях, участие которых в российской истории было недолговременным или эпизодическим. Кланы князей Урусовых и Юсуповых оказались более заметными.
Урусовы
Эта знаменитая аристократическая фамилия обладает подробно расписанной родословной. Однако начальные звенья принятой генеалогической схемы не бесспорны и требуют дополнительных изысканий. У истоков княжеского рода стоял Урус, бий Ногайской Орды
13 Кто такой Никита Кутумов, мне неизвестно. Упоминаний об этом лице нигде больше не встречено.
14 В документах 1622 г. упоминается вдова Барая Кутумова [Смирнов, 1917, с. 88].


336
В.В.Трепавлов
в 1578-1590 гг. Генеалогические документы XVII в. зафиксировали шестерых Урусовых сыновей (Хан, Джан-Арслан, Саты, Байтабарак, Назым, Кобек или Кобеш) и два с половиной десятка внуков [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 1, 3; оп. 2, д. 32, л. 25, 28-30]. Исходя из этих перечней составлялись и позднейшие росписи Урусовых (см., например, [Долгоруков, 1855, с. 27; Нарбут, 1994, с. 47]).
Ясно, что в основе данного ряда имен лежит информация от представителей самого рода, поэтому она могла бы заслуживать доверия. Однако сам бий Урус в перечислениях собственных отпрысков упоминал не только указанные выше имена, некоторые же из них не называл вовсе. Так, в 1577 г. после упоминания о том, что «девять у меня сынов да восемь дочерей», он приводит их поименно: Хан («Кан»), Джан-Арслан («Янараслан»), Саты («Сатый»), Ак, Сакал, Иса, Исен- гилди, Арслан, Каплан [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 52, 52об.]. Но в следующем году в его же грамоте список таков: Хан, Джан-Арслан, Исенгилди, Кучук, Саты, Байтабарак, Кул-Мухаммед, Иса, Арслан [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 235об.]. Нетрудно заметить разницу. Но для нашего исследования важно, что во всех вариантах присутствуют три имени — Хан, Джан-Арслан и Саты.
Именно от этих мирз пошло многочисленное потомство, которое активно участвовало в политике первой половины XVII в. и положило начало истории Урусовых в Российском государстве. Сыновья Хана Андан и Бий стали князьями Борисом и Петром; сыновья Джан- Арслана Урак, Зорбек и Тук — князьями Петром, Александром и Иваном; сын Саты Касай (т.е. Касим) — князем Андреем [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1627 г., д. 4, л. 3; оп. 2, д. 32, л. 28, 29]. Как видим, первоначально в Московском царстве обосновались представители различных ветвей семейства. Но укрепиться, укорениться и прочно войти в состав дворянства удалось в конце концов только потомкам Саты-мирзы.
Сам он приблизительно в конце 1587 г. был убит Малыми Ногаями [Акты, 1918, с. 99; РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 17, л. 299]. Он оставил пятерых сыновей, второй из которых, Касай (Андрей Сатыевич), и основал ту линию Урусовых, что дожила до нашего времени.
В 90-х годах XVI в. в Ногайской Орде разразился тяжелый, кровавый конфликт. За власть над кочевьями и подданными схватились между собой семьи биев Дин-Ахмеда и У руса, погибшего в 1590 г. Одним из самых активных участников этой распри был Джан-Арслан. Его дети Урак и Зорбек были взяты в Москву как заложники (аманаты) и крещены там в Петра и Александра. Уже в 1594 г. Петр Арас- ланович отвечал за винный стол на царском приеме цесарских послов


Российские княжеские роды ногайского происхождения
337
[Разрядная книга, 1974, с. 299]. Его женили «не по ево воле» на вдове князя А.И.Шуйского [РГАДА, ф. 127, on. 1,1626 г., д. 1, л. 59].
Есть сведения о проживании в России каких-то Урусовых еще в конце 1580-х годов: вместе с прочими приверженцами своих противников Шуйских Б.Ф.Годунов «розослал» их из Москвы по дальним городам [Татищев, 1966, с. 303]. И тем не менее включение новокрещеных детей Уруса в среду российской знати (княжеский ранг) и приближение ко двору (прислуживание на пиру) не позволяют согласиться с утверждением С.Кортепетера, будто с 1590 г. Москва проводила репрессивную политику по отношению к этому роду с целью ликвидации его влияния в Ногайской Орде [Kortepeter, 1966, с. 150].
Яркой и достойной монографического изучения представляется судьба Петра Араслановича. С началом Смуты он сперва сохранял верность престолу и возглавлял сильный конный отряд из казанских и арзамасских татар [Ischboldin, 1973, с. 145]. Но во время противостояния царя В.И.Шуйского и Лжедмитрия II перешел на сторону последнего, бросив жену и вновь обратившись в мусульманина Урака. Петр-Урак поссорился с «Вором», И декабря 1610 г. убил его (чем объективно оказал огромную услугу российской государственности) и уехал в Крым15 (брат его Александр-Зорбек тогда же отбыл к отцу в Астрахань). В Крымском юрте У рак стал консультантом хана по московским вопросам, организатором набегов на русские «украйны». Он породнился с беком крымских ногаев Кантемиром, который со временем начал гражданскую войну в ханстве.
Борьба Кантемира и Урака с ханами шла с переменным успехом. Когда верх брали Гиреи, ногайская партия подумывала об обращении за помощью к русским властям, а Урак наводил справки о возможности переселения к его братьям в Астрахань (при условии, что его оставят в мусульманской вере и не заставят вернуться к брошенной им в Москве княгине) [Петрей де Ерлезунда, 1867, с. 99; РГАДА, ф. 127, on. 1, 1626 г., д. 1, л. 52]. В мае 1639 г. хану Бахадур-Гирею удалось обманом заманить Урака в Бахчисарай и казнить [Новосельский, 1948, с. 69, 283].
Биографии других Урусовых в России складывались более удачно. Правда, Яндан-Борис и Зорбек-Александр ничем себя не проявили. Борис даже пустился разбойничать под Астраханью [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1615 г., д. 1, л. 8, 9]. А вот Касай-Андрей и Хан-Петр оставили заметный след.
15 	Подробности этих событий см. [Буссов, 1961, с. 177, 178; Новый летописец, 1853, с. 109, 127; Сказание, 1955, с. 121, 210, 211; Сказания, 1831, с. 188-190].


338
В.В.Трепавлов
Вняв настойчивым прошениям бия Иштерека, русское правительство постановило взять под стражу главного и давнего антагониста Иштерека — Джан-Арслана б. У руса и отправить его подальше от Орды Больших Ногаев. 12 октября 1614 г. Джан-Арслана привезли из Астрахани в Казань, где с почетом разместили и назначили жалованье до дальнейших распоряжений из Москвы. Престарелого мирзу сопровождали его сын Тук и племянники Касай с Бием (в Казани они крестились и стали соответственно князьями Иваном Араслановичем, Андреем Сатыевичем и Петром Канмурзичем). Не вынеся краха дела своей жизни — борьбы за власть в Ногайской Орде с ненавистными «Тинехматовыми», деморализованный Джан-Арслан через пол года умер в Казани.
Сын и племянники отправили его тело обратно в Астрахань, с тем чтобы родственники перевезли его оттуда на яицкий некрополь мирз в районе бывшей ногайской столицы Сарайчука, разрушенной казаками в 1581 г. Вслед за тем новокрещеные князья обратились к царю Михаилу Федоровичу с просьбой вызвать их из Казани в Москву и определить на службу [Памятники, 1898, с. 14, 15; РГАДА, ф. 127, on. 1, 1615 г., д. 1, л. 1, 2, 9, 10, 15]. Государь согласился, и трех князей было велено доставить в столицу, следя при этом, чтобы они никакого «дурна по дороге не чинили и ни о чем не розговаривали» по пути с местным населением [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1615 г., д. 1, л. 57, 58].
Со временем Андрей Сатыевич добился богатства и чинов. В Дворцовых разрядах и Боярских книгах он числится в 1625-1640 гг. в качестве московского дворянина и стольника [Алфавитный указатель, 1853, с. 427; Боярская книга, 1986, с. 27; Дворцовые разряды, 1850, с. 694; Дворцовые разряды, 1851, с. И, 872]. Жалованы были ему и поместья. В начале 1630-х годов Андрей Сатыевич получал из казны денежный оклад в 200 рублей, имел поместный оклад в 1000 четвертей и поместья в Касимове (1200 четвертей земли и 50 крестьян), Шацке (430 четвертей, 35 крестьян), Арзамасе (100 четвертей, 25 крестьян). В вотчинном владении его находились земли под Юрьевом- Польским и Рузой. На службу он должен был являться «сам на коне в збруе, аргамак прост да конь, 6 человек на нагайских конях с саадаки и с пищали» [Сташевский, 1911, с. 208, 209]. Эти владения считались очень крупными, поскольку средняя величина поместий исчислялась в 424 четверти и 24 крестьянина [Сташевский, 1911, с. 20, 30] (против более 3630 четвертей и 221 крестьянина у князя Андрея). Закономерным пиком его карьеры стало назначение на воеводство


Российские княжеские роды ногайского происхождения
339
в Нижний Новгород в 1638 г. [Разрядная книга, 1983, с. 81]. Умер А.С.Урусов в 1642/43 г.
Князь Петр Канмурзич до лета 1628 г. тоже пребывал в стольниках [Алфавитный указатель, 1853, с. 427; Дворцовые разряды, 1850, с. 684, 691, 775, 1013, 1219; Дворцовые разряды, 1851, с. 11, 872]. Но в августе началось следствие по делу об измене и намерении отъехать в Крым, о чем мы уже рассказывали выше в связи с подельником князя Петра— Василием Урмаметевым. Сначала Петр Канмурзич здраво опровергал навет дворни: «И ему, князь Петру, в Крым х какому добру ехать... оставя государьская милость?!.. Ехать некуды: в Крыме убьют; а под Азовом кочюют недруги их (Урусовых. — В.Т.) — Ура- кова и Мамаева родства мирзы (т.е. Малые Ногаи. — В.Т.); а в Ногаи нелзя ж — кочюет под Астороханью род его и племя (т.е. там тоже не спрятаться.— В.Т.). Куды ни поехать— везде пропасть!» Но под пыткой признал все обвинения и был сослан в Вятку. Имущество, поместья и дом «в Белом каменом городе... меж Тверьские и Никицкие улицы» отошли в казну [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1628 г., д. 3, л. 23, 47, 58, 79]. В 1643/44 г. П.К.Урусова помиловали и вернули в Москву [РГАДА, ф. 127, on. 1,1640 г., д. 5, л. 8], но ко двору уже не допустили.
Тем не менее сын его, князь Василий, дослужился до комнатного стольника у царя Федора Алексеевича. В браке с С.И.Репниной детей у него не было [Алфавитный указатель, 1853, с. 427; Урусовы, 1873, с. 17].
Настоящий взлет Урусовых начался с князя Семена Андреевича — крайчего и стольника у царя Михаила Федоровича [Алфавитный указатель, 1853, с. 427; Глебов-Стрешнев, 1855, с. 136; Дворцовые разряды, 1851, с. 528, 538, 644, 648-650]. В 1645 г. он стал новгородским воеводой, в 1654 г. командовал отрядом дворянского ополчения в польском походе царя Алексея Михайловича и в Бресте вынудил сдаться литовского подканцлера Казимира Сапегу. В следующем году он был пожалован боярством [Дворцовые разряды, 1852, с. 5, 416, 459; Урусовы, 1873, с. 17]. В сентябре 1655 г. Алексей Михайлович поставил С.А.Урусова на воеводство в захваченной русскими войсками Вильне [Дополнения, 1854, с. 7]. Умер князь в 1657 г., оставив четырех удачливых сыновей от Ф.Б.Лыковой, двоюродной сестры царя Михаила Федоровича.
Все они были боярами, а Федор и Никита к тому же воеводами соответственно в Новгороде (1684 г.) и Архангельске (1681 г.). Федор Семенович в 1692 г. возглавил Пушкарский приказ [Алфавитный указатель, 1853, с. 427; Берх, 1833, с. 42, 43; Глебов-Стрешнев, 1855,


340
В.В.Трепавлов
с. 141, 142]. Князья Петр и Юрий Семеновичи не оставили потомства, у Федора родилась только дочь. А пять сыновей Никиты Семеновича продолжили род. Все они получили должности стольников, находились при дворе, и в таком состоянии фамилия Урусовых вступила в XVIII в. На 1700 г. думных людей (т.е. фактически членов правительства) из этого княжеского рода насчитывалось шестеро. Они владели обширными землями и огромным количеством крепостных (2276 дворов) [Водарский, 1975, с. 101, 107].
Ясно, что такая успешная карьера выходцев из Ногайской Орды должна была наталкиваться на какую-то реакцию «природной» русской знати. Первый случай местнических споров с Урусовыми произошел еще на заре их государевой службы. Царь Василий Шуйский «развел», т.е. уравнял, Петра Араслановича Урусова (того, который вскоре убил Лжедмитрия и бежал в Крым) со знаменитым князем- полководцем М.В.Скопиным-Шуйским. В сентябре 1613 г. схлестнулись по поводу «честности» И.П.Шереметев с Ю.Е.Сулешевым — и вспомнили этот случай.
Сулешев, приведя прецедент «развода» Урусова со Скопиным- Шуйским, утверждал: «А наши де родители в Крыме гораздо честнее Урусовых, и то де вам, государем, известно». Получалось, что Сулеше- вы Шереметевых «ничем не хуже». Шереметев отвечал: «Князь Петр Урусов и князь Юрья Еншин (Юрий Еншеевич Сулешев.— В.Т.) — крымские роды в Московском государстве, отечество их неведомо, кто болши или менши. То в его государеве воле — хочет он, государь, иноземцев ^инити у себя, государя» [Дворцовые разряды, 1850, с. 112, 113]. Таким образом, «развод» был представлен как прихоть Шуйского. Исход спора неизвестен.
Другой конфликт имел место в марте 1614 г. при подготовке пира по случаю именин царицы Евдокии Лукьяновны. «У стола» были назначены крайний князь С.А.Урусов и стольник И.И.Дашков. Последний ударил челом на Семена Андреевича: «в нашу де версту с князь Семеном не бывали», отказываясь признать Урусова равным себе по знатности. В свою очередь, и Урусов подал челобитье «о безчестье и оборони». На следующий день разрядный дьяк известил Дашкова: «Бил ты на князя Семена челом. А быть тебе с ним мочно, ты перед князем Семеном молодой человек». В наказание за скандал Ивана Дашкова выпороли и заключили в тюрьму [Дворцовые разряды, 1851, с. 649, 650].  1616 	В отличие от Сулешевых Урусовы причислены здесь к «крымским родам», конечно, ошибочно.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
341
В течение XVIII столетия Урусовы находились в ряду знатнейших княжеских фамилий и в начале XIX в. были внесены в Общий российский гербовник в числе родов «российско-княжеских с гербом» [Дол- горуков, 1855, с. 32]17.
В заключение очерка об Урусовых остановимся на потомках бия Уруса, не получивших княжеского достоинства. Лишь незначительная часть его внуков смогла пробиться к трону. Множество их родственников осталось кочевать в южных степях, среди ногаев. Будучи зажатыми между наступающими калмыками и враждебными Малыми Но- гаями, жители Большой Ногайской Орды все более полагались на помощь и покровительство астраханских властей. В начале 1614 г., после того как угасла Смута и стали утихать буйствовавшие казачьи отряды, к Астрахани прикочевали дети Саты и Джан-Арслана со своими улусами [Кабардино-русские, 1957, с. 79]. Они расположились в полукочевых поселениях-«юртах» около города. Вероятно, именно их имел в виду князь Петр Канмурзич, говоря на следствии в 1628 г.: «ко- чюет под Астраханью род его и племя» (см. выше).
В 1639 г. мирзы Урусовы — Курмаш, Али, Джансох, Бирюк, Бахадур, Кул и Мухаммед (или Кул-Мухаммед)— направили в Москву прошение: «...служат де они государю издавна, и службы их многие»; за это им периодически идет жалованье. Но вдобавок к этому мирзы просили позволения «поволно... ездить по человеку к Москве», чтобы рассказывать государю о своих нуждах. В столице сочли такие визиты необременительными и велели астраханским воеводам организовывать по одному разу в год или в два поездки ко двору одного из Урусовых с челобитными [РГАДА, ф. 112, on. 1, 1640 г., д. 1, л. 11, 12].
Дворцовой службы у них так и не сложилось. Астраханские Урусовы не перешли в православие и поэтому не могли рассчитывать на место в рядах российской элиты. Предание астраханских татар, услышанное в середине XIX в. П.И.Небольсиным, гласило, что действительно Урусовы «частию перешли в христианство и вполне усынови- лись Россией в соответственном происхождению их благородном достоинстве, частию же остаются доныне между юртовцами» [Небольсин, 1852, с. 55]. Фамилию Урусовых носили двое из девяти табунных голов (старшин) юртовских татар [Небольсин, 1852, с. 60]. Эта же фамилия была одной из «важнейших» у наврузовских ногайцев на левобережье Кубани в середине XIX в. [Сталь, 1900, с. 78]. Есть вероятность того, что отпрыски рода могли осесть и в других районах Северного Кавказа (что, однако, не дает оснований причислять предков
17 	Биографические справки об Урусовых XVIII в. см. [Нарбут, 1994, с. 10-14].


342
В.В. Трепавлов
Урусовых не к ногаям, а к другим народам — карачаевцам, балкарцам и т.д.; см., например, [Урусов, 1993, с. 34, 46]).
Юсуповы
К началу XX в. княжеский род Юсуповых считался одним из богатейших в России и наиболее приближенных к престолу. Все генеалогии обоснованно выводят его от ногайского бия Юсуфа б. Мусы (правил в 1549-1554 гг.). Потомки Юсуфа в XVI в. были весьма многочисленны, и мы попробуем разобраться в истории их появления в России.
В сентябре 1551 г. к Ивану IV привезли послание Юсуфа, в котором, в частности, говорилось: «А восмь у меня сынов моих» [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 4, л. 75]. Позже, в другой грамоте, бий поименовал шестерых— Юнуса, Али, Ибрагима, Ака, Эля и Мамата [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 4, л. 17 об.]. К тому времени он был уже в преклонных годах (его отец, Муса, умер в самом начале XVI в.), поэтому можно предположить, что число сыновей не увеличилось до гибели Юсуфа в конце 1554 г. Имперские официальные родословные зафиксировали только двух сыновей— Ибрагима и Эля [Долгоруков, 1855, с. 33]. Семейная традиция Юсуповых сохранила имена еще двоих — Юнуса и Ака [Юсупов, 1867, приложение].
В списке общегосударственного «Родословца» начала XVII в. отпрыски Юсуфа перечислены таким образом: «А Юсуфовы дети Юнус мурза, Али Акран мурза, Борам мурза, Ян мурза, Ахмет мурза» [Родословная книга, 1787, с. 130].
Степень старшинства некоторых из них отражена в грамоте 1564 г. Ака б. Юсуфа Ивану Г розному. Ак называет своим меньшим братом «Магмут мирзу», старшим— Ибрагима, меньшим братом Ибрагима— Эля [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 6, л. 5, 5об.]. Кроме того, и в этой грамоте, и во множестве иных документов старшим сыном бия единодушно объявляется Юнус.
«Магмут», или «Магметей», тоже упоминается в ряде источников. Он и «Якши Али» однажды обозначены как младшие сыновья Юсуфа [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 54об.]. Али («Акрам» или «Якши») был довольно воинственной личностью. Зимой 1549/50 г. он возглавил поход на Крым, закончившийся полным разгромом ногайской рати [Tarih, 1973, с. 245, 246]. Распространено неверное мнение, будто после падения Казанского ханства в октябре 1552 г. Али, по приглаше¬


Российские княжеские роды ногайского происхождения
343
нию татарской знати, включился в ее борьбу с русскими войсками и вскоре погиб. На самом деле он остался в Ногайской Орде18 и был убит летом 1557 г. мирзой Урусом б. Исмаилом (подробно см. [Тре- павлов, 2001, с. 283]).
Таким образом, восемь сыновей Юсуфа выстраиваются примерно в следующей последовательности: Юнус, Ибрагим, Эль, Ак (т.е. Ахмед), Баран, Джан, Али, Махмуд.
«Диаспора» Юсуфовичей началась со времени переворота в Ногайской Орде в конце 1554 г. Как указывалось выше, мирза Исмаил сверг и убил своего старшего брата, бия Юсуфа. По некоторым известиям, этот переворот был инспирирован из Москвы. Развернулась жестокая схватка за власть между Исмаилом и сторонниками Юсуфа. Мы опустим подробности данного конфликта. Укажем лишь, что лагерь Юсуфовичей возглавил Юнус, который одно время был даже нурадином и соправителем Исмаила после одного из перемирий. Весной 1558 г. случилось очередное обострение отношений. Исмаиловы войска «Юнус мирзу з братьею розгоняли и улусы их поймали, и Юнусовы братья ездят в казацех» [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 5, л. 71]. Сам Юнус явился в Астрахань и высказал желание поступить на службу к царю Ивану. Тот согласился, и 5 июня 1558 г. мирза прибыл в Москву. Иван Васильевич милостиво принял его и повелел разместить «в Новом городе у Зачатья, на Левонтьеве дворе Сакулина» [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 5, л. 71об.-76].
Вслед за тем пришла депеша от Исмаила, в которой тот умолял царя удерживать Юнуса у себя [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 5, л. 79об., 80]. Юнус не только удостоился благосклонной аудиенции и жалованья, но и получил высокий статус — Иван IV «учинил его на государстве, на княжении нагайском, на отца его юрте и на его, по старине» [Лето¬
18 	15 декабря 1553 г. гонец Д.Баймаков докладывал в Посольском приказе, что в ответ на просьбу казанской делегации отпустить сына на княжение «Юсуф де был его (Али.— В.Т) отпустил и опять велел воротить, а того не ведает (гонец.— В.71), зачем воротил» [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 4, л. 201]. Нам сегодня тем более трудно судить, зачем. Выделенная часть фразы опущена в опубликованном тексте четвертой Ногайской посольской книги [Продолжение, 1793, с. 115]. Поэтому исследователи, не знакомые с архивным подлинником документа, не подозревали о столь скором возвращении Али к отцу. Очевидно, бий сначала поддался уговорам гостей, а затем передумал и не пожелал отправлять сына на верную смерть, впутывать его в безнадежную схватку с царскими войсками. Можно догадываться, что здесь не обошлось без влияния Исмаила: предыдущие события показали, что, как только Юсуф замышлял какую- нибудь антирусскую акцию, нурадин оказывался тут как тут и расстраивал ее. Тем более что Исмаил был в курсе поисков «князя» казанцами, ведь сначала они обратились с этой просьбой к нему.


344
В.В.Трепавлов
писец, 1895, с. 95; Полное, 1904, с. 299]. Следовательно, при живом бие Исмаиле, верном союзнике российского монарха, Иван пошел на инвеституру еще одного ногайского правителя (по всей вероятности, в соответствии с привычной практикой посажения вассальных ханов). Правда, Исмаил не подавал никаких поводов для его замены. А Юнус 10 мая 1561 г. скончался в Москве и был увезен на захоронение в Сарайчик [Летописец, 1895, с. 147; Полное, 1906, с. 332]. Похоронная процессия была снаряжена с подобающей пышностью за счет казны.
В целом едва ли можно согласиться с мнением А.Каппелера, будто Юнус не пользовался в Москве особым почетом из-за хороших отношений царя с его дядей и противником Исмаилом [Kappeler, 1992, с. 98]. В Москве остались служить его дети Бий-Мухаммед и Ак-Му- хаммед. Последний позже уехал в Малую Ногайскую Орду [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1601 г., д. 1, л. 21, 204].
Братья Юнуса продолжали борьбу в степях. На протяжении 1560— 1563 гг. кремлевские дипломаты пытались уговорить их, особенно старших, Ибрагима и Эля, прекратить разбойное «казачество» и помириться с Исмаилом или же переселиться в российские владения. Наконец примерно в августе-сентябре 1563 г. двое мирз решили вернуться в Ногайскую Орду. Но из примирения с бием-убийцей их отца ничего не получилось. Уже через несколько недель братья снялись с места и двинулись за Волгу, к Малым Ногаям. Исмаил послал за ними войско во главе с сыном Динбаем. После кратковременной стычки Ибрагим и Эль угодили в плен. Продержав их у себя около года, Исмаил вручил мирз русскому послу М.Колупаеву, отбывавшему на родину. 24 октября 1564 г. посольство с обоими ногаями достигло Москвы [Полное, 1906, с. 371].
Встречу им устроили такую же, как и Юнусу пять лет назад. «Царь... и великий князь пожаловал их свыше иных мурз, потому что они собою дородны и к ратному делу досужи» [Полное, 1906, с. 371]. По-видимому, Иван IV решил превратить Ибрагима в «резервного» бия, как когда-то Юнуса. По крайней мере в наказе послу в Турцию в декабре 1569 г. среди татарских служилых владетелей назван «на- гаискои Ибреим князь... И за нагаиским Ибреимом князем, Юсуповым княжим сыном, и за наганскими мурзами город Романов» [РГАДА, ф. 89, on. 1, д. 2, л. 23].
Братья Юсуфовичи успели побывать в охранном рейде по литовской границе в 1567 г. и при взятии Изборска в 1569 г. [Полное, 1906, с. 408; Разрядная книга, 1982, с. 241]. Затем Ибрагим пропал из поля зрения историков. Клишированная фраза «и на государские службы


Российские княжеские роды ногайского происхождения
345
ходят в головах Ибреим мирза, Эль мирза Исуповы дети» включалась в наказы послам и гонцам в Крым с июля 1565 по февраль 1569 г. В декабре 1570 г. в наказе Богдану Шапкину упомянут уже один Эль [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 13, л. 386]. Куда же исчез Ибрагим? Исследователи и составители родословных решили, что он, видимо, умер. Однако в различных архивных документах разбросаны данные о его дальнейшей судьбе.
Из посольских донесений выясняется следующее. К крымскому хану Девлет-Гирею в феврале 1571 г. Ибрагим приехал из Речи По- сполитой. В ответ на расспросы хана он рассказал: «К моско[вско]му де есмя государю приехали неволею. А делал де над нами (т.е. действовал против нас. — В.Т.) дядя наш Исмаил князь. А от московского де есмя государя отъехали для того, что есмя побилися с опришни- ною, с Романом Пивовым о подводах. И Роман де на нас государю бил челом. И мы де, от государя побояся опалы, отъехали к королю» [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 13, л. 5]. В декабре 1570 г. Ибрагим был уже в Польше, так как в то время хан послал королю Сигизмунду Августу просьбу переправить Ибрагима в Крым [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 14, л. 2об.]. Мирза с готовностью согласился, «хотя служить тебе, государю (т.е. хану. — В.Г.), а болшое (т.е. более всего. — В.Т.) де есмя... поискали своей веры (т.е. ислама. — В.Т.)» [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 13, л. 5]. Следующее известие об Ибрагиме нам удалось встретить в пересказе несохранившейся грамоты бия Дин-Ахмеда Ивану IV, содержащемся в ответе царя в сентябре 1576 г.: Ибрагим нашел пристанище в Малой Ногайской Орде [РГАДА, ф. 137, on. 1, д. 137, л. 357об.].
Дальше его след теряется. Может быть, под старость он вернулся в Россию, поскольку в Дозорной книге 1593/94 г. среди романовских землевладельцев значится Ибрагим Юсупов [Демкин, 1986, с. 114]19.
В Московском царстве оставался Эль. В отличие от брата он, судя по всему, избежал рискованных конфликтов и верно служил новому сюзерену в военных походах. В 1567 г. он ограбил делегацию от казанских татар-заговорщиков в Крым (правда, не нашел «ерлыков», зашитых у гонцов в кафтаны) [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 13, л. 155об., 156]. На протяжении 1571-1585 гт. он многократно участвовал в боевых действиях, главным образом на севере, против шведов, в составе передового полка или ертоула [Разрядная книга, 1966, с. 242; Разрядная книга, 1974, с. 32, 45; Разрядная книга, 1975, с. 202; Разрядная книга, 1976, с. 27-29; Разрядная книга, 1982, с. 241; Разрядная книга, 1989, с. 76-78].
19 	Впрочем, перечень мирз за 1601 г. по-прежнему фиксирует Ибрагима б. Юсуфа в Малой Орде [РГАДА, ф. 127, on. 1,1601 г., д. 1, л. 19].


346
В.В.Трепавлов
За ратные успехи и по аналогии с татарскими служилыми царевичами [Веселовский, 1947, с. 125] Юсуфовым детям был дан в удел город Романов. Первоначально он предназначался, как мы видели, прежде всего для Ибрагима. Но поскольку тот вскоре отъехал к королю, удел Юсуповых остался за Элем, и пожалование Романова ногаям позднее стало связываться исключительно с его именем [РГАДА, ф. 127, on. 1, д. 8, л. 13; Роспись, 1899, с. 7]. Вопрос о времени этого пожалования может быть решен следующим образом.
В трафаретных формулах наказов послам в Крым с июля 1565 г. появляется заготовка ответа на возможный вопрос хана о ногаях: «А которые нагаиские мурзы государю нашему служат, в Московском государстве в городах живут, и поместья и ясаки им подаваны» [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 11, л. 411]. В предыдущих наказах, последний из которых был составлен в августе 1564 г. [РГАДА, ф. 123, on. 1, д. 11, л. 112, 112 об.], фразы о ногаях не содержат упоминаний об их проживании в российских городах и о поместьях. Поскольку Романов — это единственный известный на тот период район испомеще- ния ногайских мирз, а Ибрагим с Элем объявились на Москве 24 октября 1564 г., то можно заключить, что предоставление им удела в Романове произошло сразу или вскоре после их приезда, в промежутке между октябрем 1564 и июлем 1565 г. Как раз в 1564 г. Иван Г розный выменял себе Романов у князя Владимира Андреевича Ста- рицкого [Веселовский, 1947, с. 107, 108]. Полномочия Эля по управлению и сбору ясака были подтверждены царем Федором Ивановичем и затем обоими Лжедмитриями [РГАДА, ф. 1290, оп. 1, д. 13, 14; Юсупов, 1866, с. 53, 54].
При Эле постоянно пребывали его сыновья Сююш и Бай. Третий, Чин, до конца XVI в. находился в Сибири, при дворе разгромленного хана Кучума. Убедившись в безнадежности его борьбы за восстановление Сибирского ханства, Чин решил присоединиться к отцу. В конце 1595 г. он со стадами и подданными подошел к Тобольску. В Москву была направлена челобитная мирзы с просьбой разрешить ему поселиться в Романове. Царь повелел препроводить Чина к Элю, а скот его продать и вырученные деньги прислать в Посольский приказ [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1596 г., д. 1, л. 1-10]. Тут же посольские дьяки сочинили грамоту к Кучуму, где ставили хана в известность, что «наше царское величество пожаловали Чин мурзе городы и волостьми и денгами, и ныне нам... служит» [Собрание, 1819, с. 134]. «Города и волости» — это, конечно, доля в Романовском уделе, хотя до смерти отца Чин не выделялся имущественно из общих владений семьи.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
347
О том, в каких условиях и с каким настроением жили мирзы в Романове, можно узнать из дневника доверенного гонца шведской королевы Станислава Немоевского, везшего ее драгоценности в Москву для продажи Лжедмитрию I. В декабре 1606 г. Немоевский проезжал через Романов и застал там Эля (Zille). «Когда однажды мы послали к нему продать некоторые вещи для съестных припасов, он, мужчина уже лет шестидесяти, с грустью сказал нашим: „Вы еще можете вскоре отсюда выехать по окончании настоящей войны, на которой у меня, у несчастного, убили сына20. Но я, прибывши сюда добровольно лет сорок назад, Бог весть, увижу ли еще свою отчизну46. Он желал было и далее говорить, но (русский. — В.Т.) пристав, что был с нами, приказал ему молчать» [Немоевский, 1907, с. 156, 157].
Эль скончался в 1611 или в 1612 г. [Гурлянд, 1906, с. 8; Юсупов, 1866, с. 56]. 5 сентября 1612 г. вожди Ополчения Д.Т.Трубецкой и И.М.Заруцкий выдали грамоту на все его владения мирзе Сююшу [РГАДА, ф. 1290, on. 1, д. 15, л. 1]. По воцарении Михаил Федорович подтвердил это пожалование в июле 1613 г. [РГАДА, ф. 131, on. 1, 1613 г., д. 2, л. 1-5]. Чин в этих документах не упоминается; Н.Б.Юсупов предположил, что он погиб в боях с поляками [Юсупов, 1866, с. 57].
Дальнейшая судьба фамилии оказалась связанной в основном с потомством Сююша. Но в XVII в. Юсуповым уже пришлось полагаться главным образом на придворную карьеру и удачные браки, так как в 1620 г., по жалобе посадских людей на притеснения со стороны мирз, их романовские владения были переданы в приказное управление. Посадские стали платить все подати в Посольский приказ, а бывшим владельцам пошло только денежное жалованье [Веселовский, 1947, с. 124]. Линия Чин-мирзы оказалась недолговечной и немноголюдной. Сын Чина, Корел, имел сына Бия, который в 1639/40 г., крестившись, стал князем Иваном Юсуповым [Акты, 1884, с. 203, 210, 211]. Сразу же ему был начислен поместный оклад, в 1644 г. он служил дворцовым чашником, в Боярских книгах за 1657-1667 гг. значился как московский дворянин [Алфавитный указатель, 1853, с. 489; Дворцовые разряды, 1851, с. 727]. У Ивана Кореловича был один сын, бездетный князь Семен, который при Алексее Михайловиче подвизался в стряпчих, а при Федоре Алексеевиче в стольниках [Алфавитный указатель, 1853, с. 489].
20 	Вероятно, речь шла о Бае, так как Сююш позднее унаследовал удел, а Чин еще в феврале 1611 г. известил жителей Ярославля о поражении поляков под Смоленском [Юсупов, 1866, с. 56].


348
В.В.Трепавлов
Сююш так и умер мусульманином в 1656 г. [Юсупов, 1866, с. 67]. У него оставалось пять сыновей. Двое из них умерли в юности, а Джан, Абдулла и Ак продолжили род. Сын Ак-мирзы Петр (Сен- дега) в 1685-1692 гг. был стольником [Алфавитный указатель, 1853, с. 489; Юсупов, 1867, приложение].
Однажды Абдулла б. Сююш накормил в пост духовное лицо гусем. Царь, узнав, разгневался. Тяжкий проступок грозил опалой и разорением. Чтобы загладить вину, мирза быстро перешел в православную веру [Юсупов, 1866, с. 72]. Федор Алексеевич его простил и пожаловал в стольники, в каковом ранге новокрещеный князь Дмитрий Сеюшевич и пребывал до своей смерти в 1686 г. Женившись на богатой вдове Е.Я.Сумароковой, он смог резко увеличить свое богатство и передал его сыновьям [Алфавитный указатель, 1853, с. 488; Юсупов, 1866, с. 75].
Гораздо раньше Абдуллы крестился его брат, князь Никита (Джан?). Он стал московским дворянином уже в 1627 г., а в 1635/36 г. занимал должность стряпчего [Алфавитный указатель, 1853, с. 489; Боярская книга, 1986, с. 69]. Никита Сеюшевич в начале 1630-х годов пользовался поместным окладом в 800 четвертей и вотчиной в Кашине, разоренной во времена Смуты (700 четвертей земли, 20 крестьян). По верстке должен был выходить в дворянское ополчение «сам на 1 коне, 1 конь прост, 1 человек на коне, 1 человек с простым конем, в кошу 2 человека с пищали» [Сташевский, 1911, с. 112, 113].
Вероятно, с князем Никитой связаны фамильные легенда и реликвия Юсуповых. В их имении в селе Пилатики Ярославской губернии до Октябрьской революции сохранялся крест с мощами, подаренный «предку Юсуповых» царем-восприемником [Теляковский, 1991, с. 27]. Поскольку Дмитрий Сеюшевич обратился в христианство в условиях, когда не мог рассчитывать на монаршее благоволение (см. выше), то скорее всего крест был вручен Никите Сеюшевичу Михаилом Федоровичем.
Дальнейшие судьбы княжеской семьи складывались успешно и без потрясений. Престижные придворные посты в последней четверти XVII в. занимали князья Юсуповы: Григорий, Иван и Матвей Дмитриевичи, Андрей, Василий и Федор Никитичи [Алфавитный указатель, 1853, с. 488, 489]. Внуки Никиты— князья Борис, Иван и Петр Васильевичи, православные русские аристократы, — продолжили историю рода в XVIII в. К концу XVII столетия насчитывалось 13 князей Юсуповых, владевших поместьями и крепостными [Долгоруков, 1855, с. 35].


Родоначальники российских княжеских родов ногайского происхождения
Канбаровы Кутумовы Шейдяковы Юсуповы Урмаметевы Байтерековы Тинбаевы


350
В.В.Трепавлов
Род все креп и богател. Вначале его земельные владения росли главным образом благодаря пожалованиям, а в XVIII-XIX вв. — скупке. Юсуповские земли располагались в самых благодатных районах империи. В середине XIX в. только их малороссийские вотчины охватывали 70 тыс. десятин земли, там проживало 12 678 «ревизских душ мужского пола» [Насонов, б.г., с. 1, 2]. В 1799 г. род был внесен в Общий российский гербовник под именем князей Юсуповых (до тех пор в официальных документах использовалась составная фамилия Юсуповы- Княжево, «изобретенная», очевидно, Дмитрием Сеюшевичем).
Наконец, вкратце укажем на ответвления потомства Юсуфа вне России. Мы видели, что в свое время Ибрагим б. Юсуф и другие Юсуфовичи находили приют в Малой Ногайской Орде. В 1601 г. там находились, в частности, сын Юсуфа Махмуд, Ак-Мухаммед б. Юнус б. Юсуф и др.; через полтора десятка лет в Казыевом улусе проживало 35 мирз из этого рода [РГАДА, ф. 127, on. 1, 1601 г., д. 1, л. 20, 21; 1615 г., д. 6, л. 9]. Видимо, не меньше их родственников находилось и в Больших Ногаях, в том числе сын и внуки Ибрагима б. Юсуфа [Акты, 1914, с. 234]. Ранг Юсуфовичей там был довольно высок: в 1604 г. съезд ногайской знати приговорил предоставить старейшине «Исупова родства» пост кекова- та— военачальника левого крыла [Акты, 1918, с. ПО]. Однако в ходе распада Ногайской Орды ногайские линии Юсуповых не смогли удержать свой статус и полностью утратили какое-либо влияние.
Княжеские роды ногайского происхождения были заметным явлением в российской истории XVI-XVII вв. Их пребывание в России начиналось как обычная для русско-тюркских послеордынских отношений практика «прикармливания» тюркской знати русскими монархами. Постепенно выходцы из Ногайской Орды стали органичным элементом внутренней жизни Российского государства. Вхождение их в среду русской аристократии сопровождалось сменой религии, имен, культурной ориентации, женитьбой на княжнах и боярышнях. Со временем ногайское происхождение стало возможным угадывать только по фамилиям. Однако исторические документы запечатлели основные вехи сложного формирования княжеских родов на всем протяжении их существования— от кочевых кибиток Заволжья до московских теремов и дворцов Санкт-Петербурга.
Акты, 1884 — Акты о выездах в Россию иноземцев // Русская историческая библиотека, издаваемая Археографическою комиссиею. T. 8. СПб., 1884.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
351
Акты, 1914— Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606 г.— 17 июля 1610 г.). М., 1914.
Акты, 1918 — Акты времени Лжедмитрия 1-го (1603-1606 гг.). М., 1918.
Алфавитный указатель, 1853 — Алфавитный указатель фамилий и лиц, упоминаемых в Боярских книгах. М., 1853.
Антонов, 1994 — Антонов А.В. Из истории Палаты родословных дел // Историческая генеалогия. 1994, № 3.
Антонов, 1996 — Антонов А.В. Родословные росписи конца XVII в. М., 1996.
Баскаков, 1993 — Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. 2-е изд. М., 1993.
Берх, 1833 — Берх В. Систематические списки боярам, окольничим и думным дворянам с 1468 года до уничтожения сих чинов. СПб., 1833.
Боярская книга, 1986 — Боярская книга 1627 г. М., 1986.
Буссов, 1961 —Буссов К. Московская хроника 1584-1613 гг. М., 1961.
Вельяминов-Зернов, 1863 — Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. 1. СПб., 1863.
Вельяминов-Зернов, 1864— Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. 2. СПб., 1864.
Веселовский, 1947 — Веселовский С.Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси // Исторические записки. Вып. 22. М., 1947.
Водарский, 1975— Водарский Я.Е. Правящая группа светских феодалов в России в XVII в. // Дворянство и крепостной строй России XVI-XVIII вв. М., 1975.
Глебов-Стрешнев, 1855 — Глебов-Стрешнев Ф.П. Список бояр, окольничих и других чинов с 1578 года до царствования Феодора Алексеевича // Архив историкоюридических сведений, относящихся до России. Кн. 2. Половина 1. М., 1855.
Гурлянд, 1906 — Гурлянд И.Я. Романовские мурзы и их служилые татары // Труды 2-го областного Тверского археологического съезда. Отдел 2. Тверь, 1906.
Дворцовые разряды, 1850 — Дворцовые разряды. Т. 1. СПб., 1850.
Дворцовые разряды, 1851 —Дворцовые разряды. Т. 2. СПб., 1851.
Дворцовые разряды, 1852 — Дворцовые разряды. Т. 3. СПб., 1852.
Демкин, 1986 — Демкин А.В. Феодальное землевладение Романовского уезда в конце XVI в. // Аграрный строй феодальной России: XV — начало XVIII в. М., 1986.
Долгоруков, 1855 —Долгоруков П.Д. Российская родословная книга. Ч. 2. СПб., 1855.
Дополнения, 1854 — Дополнения к тому Ш-му Дворцовых разрядов. СПб., 1854.
Забелин, 1882 — Забелин И.Е. Дополнения к Дворцовым разрядам. М., 1882.
Кабардино-русские, 1957— Кабардино-русские отношения в XV-XVIII вв. Т. 1. М., 1957.
Карамзин, 1989 — Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 9. М., 1989.
Летописец, 1895 — Летописец русский (Московская летопись) // Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 3. М., 1895.
Малиновский, 1863— Малиновский А.Ф. Историческое и дипломатическое собрание дел, происходивших между российскими великими князьями и бывшими в Крыму татарскими царями с 1462 по 1533 год // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 5. Одесса, 1863.
Местнический справочник, 1910— Местнический справочник XVII века. Вильна, 1910.
Мордовина, 1970— Мордовина С.П. Служилые князья в конце XVI века // Тр. Московского историко-архивного института. Т. 28. М., 1970.


352
В.В.Трепавлов
Нарбут, 1994— Нарбут А.Н. Родословные росписи. Вып. 2. Князья Урусовы. М, 1994.
Насонов, б. г. — Насонов А.Н. Юсуповские вотчины в XIX-ом веке // Доклады Академии наук СССР 1926 г. [Б. м., б. г.]
Небольсин, 1852 — Небольсин П.И. Очерки Волжского низовья. СПб., 1852.
Немоевский, 1907— Записки Станислава Немоевского [1606-1608] // Титов А.А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие И.А. Вахрамееву. Вып. 6. М., 1907.
Новосельский, 1948 — Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948.
Новый летописец, 1853 — Новый летописец // Временник Московского общества истории и древностей российских. Кн. 17. М., 1853.
О службах, 1826 — О службах и походах боярских // Отечественные записки. 1826, сентябрь, № 77.
Отрывок, 1876— Отрывок из летописи о временах царя Ивана Васильевича Грозного // Русская историческая библиотека, издаваемая Археографическою комиссиею. Т. 3. СПб., 1876.
Павлов, 1957 — Павлов Н.П. Татарские отряды на русской службе // Ученые записки Красноярского пед. института. Вып. 9. Красноярск, 1957.
Памятники, 1892 — Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. 3. СПб., 1892.
Памятники, 1898 — Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. Т. 3. СПб., 1898.
Петрей де Ерлезунда, 1867 — Петрей де Ерлезунда П. История о Великом княжестве Московском. М., 1867.
Полное, 1904 — Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 1. СПб., 1904.
Полное, 1906 — Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 2. СПб., 1906.
Посольские книги, 1995— Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489-1549 гг. Махачкала, 1995.
Продолжение, 1793 — Продолжение древней российской вивлиофики. Ч. 9. М., 1793.
Разрядная книга, 1966 — Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966.
Разрядная книга, 1974 — Разрядная книга 1559-1605 гг. М., 1974.
Разрядная книга, 1975 — Разрядная книга 1550-1636 гг. Кн. 1. М., 1975.
Разрядная книга, 1976 — Разрядная книга 1550-1636 гг. Кн. 2. М., 1976.
Разрядная книга, 1982 — Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. 2. М., 1982.
Разрядная книга, 1983 — Разрядная книга 1637-1638 гг. М., 1983.
Разрядная книга, 1989 — Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. 3. Ч. 3. М., 1989.
Разрядная книга, 1994 — Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. 4. Ч. 1. М., 1994.
Родословная книга, 1787 — Родословная книга князей и дворян российских и выезжих. Ч. 2. М., 1787.
Роспись, 1899 — «Роспись, хто был на Москве царей и царевичев разных земель...» за XV-XVI вв. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 4. М., 1899.
Савелов, 1906 — Савелов Л.М. Родословные записи. Вып. 1. М., 1906.
Сказание, 1955 — Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955.
Сказания, 1831 — Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 1. СПб., 1831.
Смирнов, 1917 — Смирнов П.П. Города Московского государства в первой половине XVII в. Т. 1. Вып. 1. Киев, 1917.
Собрание, 1819 — Собрание государственных грамот и договоров. Ч. 2. М., 1819.


Российские княжеские роды ногайского происхождения
353
Собрание, 1822 — Собрание государственных грамот и договоров. Ч. 3. М., 1822.
Сталь, 1900— Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Кавказский сборник. Т. 21. Тифлис, 1900.
Сташевский, 1911 — Сташевский Е.Д. Землевладение московского дворянства в первой половине XVII века. М., 1911.
Татищев, 1966 — Татищев В.Н. История Российская. Т. 6. М.; Л., 1966.
Теляковский, 1991 — Теляковский Н.Н. Старина и святыни города Романова // Старина и святыни города Романова. Ярославль, 1991.
Трепавлов, 1991 — Трепавлов В. В. Институт кековатства в Ногайской Орде // Проблемные вопросы истории Западного Казахстана. Гурьев, 1991.
Трепавлов, 1993— Трепавлов В. В. Нурадины Ногайской Орды // Историко-географические аспекты развития Ногайской Орды. Махачкала, 1993.
Трепавлов 1998— Трепавлов В. В. Тюркская знать в России (ногаи на царской службе) // Вестник Евразии. 1998, № 1-2 (4-5).
Трепавлов, 2001 — Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2001.
Урусов, 1993— Урусов К.С.-Б. К истории рода Урусовых: Фамильная хроника. М., 1993.
Урусовы, 1873 — Урусовы. Княжеский род // Всемирная иллюстрация. 1873. Т. 9, № 1.
Щербатов, 1903 — Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. Т. 5. СПб., 1903.
Юсупов, 1866 — Юсупов Н.Б. О роде князей Юсуповых. Ч. 1. СПб., 1866.
Юсупов, 1867 — Юсупов Н.Б. О роде князей Юсуповых. Ч. 2. СПб., 1867.
Ярославские, 1913 — Ярославские писцовые, дозорные, межевые и переписные книги XVII в. Ярославль, 1913.
Ischboldin, 1973 — Ischboldin В. Essay on Tatar History. 2nd ed. New Delhi, 1973.
Kappeler, 1992 — Kappeler A. Moskau und die Steppe: das Verhaltnis zu den Nogai-Tataren im 16. Jahrhundert // Forschungen zur osteuropSischen Geschichte. B., 1992. Bd. 46.
Kortepeter, 1966 — Kortepeter C.M. Gazi Giray II, Khan of the Crimea, and Ottoman Policy in Eastern Europe and Caucasus, 1588-1594 // The Slavonic and East European Review. Vol. 44. № 122. 1966.
Tarih, 1973 — Tarih-i Sahib Giray Han. Ankara, 1973.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.


А.И.ФИЛЮШКИН
(Санкт-Петербург)
Цели похода Тимура на Русь: дискурсы источников и стереотипы историографии
При изучении тех или иных исторических событий историк нередко оказывается в плену идеологизированных парадигм, заложенных в источниках. Некритически воспринимая их и затем транслируя в своих работах, ученый создает стереотип восприятия события, к тому же подкрепленный авторитетом маститого автора. И в дальнейшем в историографии преобладает именно этот стереотип, весьма искаженно отражающий реальные события прошлого. Все сказанное выше в полной мере относится к знаменитому нападению на Русь Тимура (Тамерлана) в августе 1395 г.
Поход Тимура был воспринят в великом княжестве Московском через призму противостояния Руси и Орды. Русские книжники не видели принципиальной разницы между ордынцами и воинами Тимура: и те и другие пришли с востока, и в тех и в других видели потенциальных поработителей, а следовательно, заклятых врагов. «Темир- Аксак» изображался как очередной «татарский царь». В нюансы его отношений с Тохтамышем и в истинные цели похода среднеазиатского полководца летописцы не вникали. Их интересовало другое: спустя несколько лет после разгрома Москвы Тохтамышем в 1382 г. Русь одержала над новыми захватчиками грандиозную бескровную победу — Тимур якобы даже не отважился напасть на Василия I, а с позором бежал. Поэтому изображение реальных событий полностью подчинялось идеологическим установкам, о которых говорилось выше.
О походе Тимура на Русь рассказывает «Повесть о Темир-Аксаке» (так на Руси называли Тимура). Она известна более чем в 200 списках
© А.И.Филюшкин, 2003


Цели похода Тимура на Русь
355
XV-XIX вв. Точное время написания произведения не установлено.
С.К.Шамбинаго сближал ее непосредственно с событиями 1395 г. [Шамбинаго, 1945, с. 220-222]. А.А.Шахматов считал, что она сочинена для свода митрополита Фотия в 1418-1423 гг. [Шахматов, 1901, с. 62,63]. Л.В.Черепнин относил появление краткого рассказа о нашествии Тамерлана, помещенного в Ермолинской и Воскресенской летописях, к первой половине XV в., а пространного (Софийская II, Львовская и Типографская) — ко второй половине XV в. [Черепнин, 1960, с. 673- 682]. В.П.Гребенюк связывает создание двух первоначальных редакций (которые он назвал редакциями А и Б) с 1402-1408 гг. (А) и не позднее 1408 г. (Б) [Гребенюк, 1971, с. 187-201]. Эти выводы исследователя оспаривает И.Л.Жучкова, аргументируя точку зрения, согласно которой краткий рассказ о походе Тимура возник в 1406-1446 гг., а пространный — в 1470-1480-х годах [Жучкова, 1984, с. 106, 107].
Древнейшие редакции представлены в летописях Софийской II, Львовской, Холмогорской, Тверской, Духовно-Академическом списке Типографской и в отдельных сборниках (вариант А), а также в Софийской I по списку Царского, Московском летописном своде, Воскресенской, Ермолинской, Уваровской летописях (вариант Б). Согласно исследованиям В.П.Гребенюка, всего выделяется 11 редакций, что свидетельствует о значительной востребованности данного памятника [Гребенюк, 1971, с. 185-206; Гребенюк, 1980, с. 52-71].
Фактическая сторона повествования в рассказе о Темир-Аксаке была полностью подчинена идеологическим мотивам. В качестве образца для произведения была взята «Повесть о нашествии персидского царя Хоздроя на Царьград», рассказывающая о борьбе византийцев с врагом, стремившимся истребить их веру и страну. Важнейшим элементом этой борьбы являлась молитва горожан заступнице-Богороди- це. Именно мотив Божественного заступничества, победы высших сил над супостатом был подхвачен и развит автором «Повести».
В ней говорится, что в августе 1395 г. на Русь напал «некоторый цесарь» Темир-Аксак «со восточные страны». В некоторых вариантах указывается, что он пришел «от Синей Орды», покорив по пути множество земель: «Чагадеи, Хорусане, Гулустане, Китаи, Синюю Орду, Ширазы, Испаган, Орнач, Гилян, Всифлизи, Тевризи, Гурзустане, Обези, Гурзи, Бактата, Железные врата, Сурию, Вавилонское царство, Севастию и Армению, Дамаск и Сарай Великий» [ПСРЛ, т. XXIII, с. 134].
Автор «Повести» рисует крайне неприглядный моральный облик завоевателя: низкое происхождение, по нраву и повадкам — жестокий разбойник, насильник, грабитель (приводится эпизод с ранением Ти¬


356
А.И.Филюшкин
мура во время кражи им овцы, после чего он и получил прозвище «Железный хромец» — из-за железной шины на раненой ноге). Подчеркивается разбойный характер государства Тимура, основанного путем объединения бандитских шаек и отрядов. В «Повести» особо выделяется роль Темир-Аксака как погубителя православия: одолев Тохтамыша, он «въсхоте ити на Рускоую землю християн воевати». Взяв пограничную крепость Елец, Тимур стал похваляться, «како готовится воевати Роускоую землю и како похваляется ити к Москве, хотя взяти ю и люди руские попленити, и места святыя разорите, а веру христианскоую искорените, а християн гоните, и места святыя разорите, а християн гоните, томите и мучите, пещи и жещи, и мечи сещи» [ПСРЛ, т. XXVII, с. 260]. В Московском летописном своде конца XV в. Тимур сравнивается с римскими императорами— гонителями христианства: Диоклетианом, Максимилианом, Децием, Ли- цинием [ПСРЛ, т. XXV, с. 222-225].
Согласно «Повести», взяв Елец, Тамерлан 14-15 дней стоял на одном месте близ русских границ, якобы «помышляя, окаянный, хоте ити на всю русскую землю, аки вторый Батый». Московский князь Василий Дмитриевич вывел полки на Оку. По инициативе Василия и митрополита Киприана в Москву из Владимира была торжественно перенесена икона Владимирской Божьей Матери. В день, когда процессия с иконой достигла столицы, 26 августа, Тимур повернул свои знамена и пошел в Поволжье. Приготовившиеся к смертельной битве московские дружинники узнали, что страшный и неведомый враг, начавший погром русских городов, необъяснимо развернулся и ушел. Значит, мы его победили. Весь вопрос — как это удалось сделать?
Согласно «Повести», Тимур был смертельно напуган явлением Богородицы во главе Небесного воинства. Он «смятеся умом и ужасеся душою, обнять и страх и трепет, и мнете ему яко некоему многу въин- ству, грядущу на нь от Рускиа земли». Неожиданный уход врага был расценен на Руси как грандиозная бескровная победа, своеобразный реванш за поражение от Тохтамыша в 1382 г. Как отмечено И.Л.Жуч- ковой, совпадение дат в рассказе о нашествии Тимура и в летописной «Повести о сожжении Москвы Тохтамышем» не случайно. В обоих произведениях решающее событие происходит 26 августа: в этот день Тохтамыш сжег Москву в 1382 г., но в этот же день спустя 13 лет столица была избавлена от разорения, а супостат с позором бежал из русских пределов [Жучкова, 1989, с. 286].
Победа была тем значительней, что захватчиков побило не земное оружие, а Божественное заступничество, Небесное воинство. В рус¬


Цели похода Тимура на Русь
357
ском национальном самосознании, переживавшем подъем после Куликовской битвы, данный аспект расценивался как признак общего благоволения, покровительства Господа Руси, ее избранности для великих и славных дел. «Мы поднялись и стали открыто, он же (Темир- Аксак. — А.Ф.), принизясь, исчез, ибо помощь наша от Господа, сотворившего небо и землю» — так говорит «Повесть» [ПСРЛ, т. VI,
с. 124-129; т. VIII, с. 65-^8; т. XI, с. 158-161; т. XX, ч. 1, с. 212-217;
т. XXXIV, с. 144-147].
В XVI в. был создан ряд произведений (Никоновский летописный свод, «Степенная книга»), в которых для молодого Русского государства сочинялась мифологическая героическая история. В них рассказ о Тимуре был дополнен новыми подробностями. В него внесли описание позорной смерти Тимура во время... второй попытки пойти нашествием на Русь.
Согласно этому описанию, Тимур после бегства в свои владения от Небесного воинства во главе с Владимирской Божьей Матерью зазимовал в Охтое, лелея планы вторичного нашествия на Москву. Во время подготовки к новому походу Бог вновь явил свое заступничество, наслав на полки врага жестокий мороз, от которого они стали замерзать. Тимур, одевшись в двадцать кожухов, хотел пройти в стан своего войска для оказания ему помощи, но сам продрог до такой степени, что повернул назад. Пытаясь согреться, он выпил слишком много вина и пива и от этого умер [ПСРЛ, т. XI, с. 152-153; ПСРЛ, т. XXI,
ч. 	2, с. 424-440; Изборник, 1869, с. 66, 113].
Такая уничижительная для среднеазиатского полководца трактовка его кончины была частично заимствована (путем творческой переработки) из «Жития Стефана Сербского». Интересно, что она весьма своеобразным образом перекликается с подлинными обстоятельствами смерти Тимура. Во время своего последнего похода в Китай в 1405 г. завоеватель заболел. Врачи пытались облегчить его страдания прикладыванием льда к животу, но без особого успеха. Стремясь согреться после столь радикального лечения, Тимур в самом деле выпил много спиртного. Это вызвало резкое обострение болезни и смерть. Он скончался в среднеазиатском городе Отраре.
Поход Тимура к русским границам, столь непохожий на его обычные завоевания, породил множество легенд не только на Руси, но и на Востоке. В XVII в. в джагатайском «Богатырском сказании о Темир- Аксаке» уход Тимура из России тоже объясняли чудом, но совершенно противоположным. Согласно «Сказанию», после завоевания Булгара Тимур пошел на Москву (!). Русский царь Михаил (Романов?) ис¬


358
А.И.Филюшкин
пугался этой страшной вести. Но враг не дошел до столицы. Во время осады города Владимира на пути из Булгара в Москву к Темир-Аксаку явился мусульманский святой Хызр и велел не завоевывать русских, но для их устрашения разрешил ему «силу свою показать и дивную вещь сотворить». Тимур и показал: метнул двухлетнего жеребенка и разрушил этим броском крепостную каменную башню Владимира, а затем крикнул так, что «у всех воинов — а им несть числа — отнялся язык от страха, и бледность страшная все лица покрыла» [Гребенюк, 1971, с. 205]. В «Сказании» ясно видна попытка переработки «Повести о Темир-Аксаке» на восточный манер.
Последней легендой, связанной с событиями 1395 г., стало возникновение в XVIII в. в Ельце культа Елецкой Божьей Матери, спасшей Русь от среднеазиатского завоевателя. Ее икона по типу отлична от иконы Владимирской Божьей Матери, также связываемой с этим событием: Владимирская — «Умиление» (поясное изображение Богоматери с младенцем на руках), Елецкая — «Оранта» (изображение стоящей Богоматери в рост (или поясное) с поднятыми в ограждающем жесте руками). Первые сведения о местном почитании иконы относятся к 1735 г., когда священник елецкой церкви св. Николая Иосиф Никифоров, дьякон Иоанн и дьячок Алексей «сыскали в Москве» в книгах о чуде иконы Божьей Матери и организовали написание особого образа Елецкой Божьей Матери. На этой иконе также поместили краткий пересказ «Повести о Темир-Аксаке» [Редингер, 1993, с. 134; Горлов, Новосельцев, 1995, с. 43].
Поскольку у новоявленной иконы не было истории, церковная традиция приписала ей реальную историю другой чудотворной иконы — Елецкой Черниговской Божьей Матери. Ее название происходит не от города Ельца, а от дерева — ели, на которой она была найдена [Снес- сорева, 1933, с. 91; Полный, 1992, стб. 858]. Теперь происхождение нового образа возводилось к 1060 г., и именно ему приписывалось чудо изгнания Тимура. Таким образом, сейчас почитаются две иконы, спасшие Русь от Тимура: Владимирской Божьей Матери (общероссийский культ) и Елецкой Божьей Матери (региональный культ).
Рассказ «Повести о Темир-Аксаке» был некритически воспринят историками. Основа будущих историографических дискурсов описания нашествия Тимура была заложена Н.М.Карамзиным и в дальнейшем повторялась с некоторыми нюансами. Чтобы продемонстрировать зависимость трактовки Карамзиным событий 1395 г. от мифологии летописного рассказа, приведем наиболее показательные цитаты из «Истории государства Российского»: «Весть о нашествии сего но¬


Цели похода Тимура на Русь
359
вого Батыя привела в ужас всю Россию. Ожидали такого же общего разрушения, какое за 160 лет перед тем было жребьем государства нашего; рассказывали друг другу о чудесных завоеваниях, о свирепости и несметных полках Тамерлановых, молились в церквях и готовились к христианской смерти, без надежды отразить силу силою». Но Василий I «явил себя достойным сыном Димитрия: не устрашася ни славы Тамерлана, ни четырех сот тысяч моголов, которые, по слуху, шли под его знаменами». Великий князь напомнил «москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донский ополчался на Мамая... старцы сели на коней и явились пред полками в доспехах, обагренных кро- вию татарскою на Куликове поле. Народ ободрился» [Карамзин, 1993, с. 83, 84].
Карамзин подхватил патриотический пафос «Повести о Темир-Ак- саке» и утвердил традицию восприятия похода Тимура как направленного против Руси. Однако в XIX веке, веке рационализма, «государственный историограф» не мог автоматически воспроизвести про- виденциалистское объяснение отступления Тимура. Необходимо было ответить на вопрос: почему Тимур отказался от завоевания Руси?
Карамзин и здесь заложил основы нескольких историографических дискурсов. Он предположил, что азиатский завоеватель ушел потому, что не решился воевать с войском, «которое умело победить Мамая». Россия— не Индия, Сирия или Египет, которые представляли для завоевателей интерес в плане грабежа. Она была нищей, и поэтому «не имела для него (Тимура.— А.Ф.) прелести». Наконец, историк обратился к излюбленной химере страшного для захватчиков русского климата: Тамерлан спешил «удалиться от непогод осенних», дабы не затевать зимней кампании [Карамзин, 1993, с. 85, 86].
В дальнейшем эти положения некритически повторялись многими историками. Г.В.Вернадский писал, что Тимур отменил поход, так как боялся в бою с русской армией потерять уже захваченные богатства [Вернадский, 1997, с. 282]. Б.Д.Греков и А.КХЯкубовский писали: «Тимур не решился на столкновение с русскими и, ограбив русскую землю, ушел на юг. По-видимому, рассказы о Мамаевом побоище на Куликовом поле испугали его, и он не решился принять бой с русскими» [Греков, Якубовский, 1998, с. 271]. Т.Ширинов приписывает спасение Руси холодному русскому климату и бедности страны, в которой нечего было грабить [Ширинов, 1995, с. 28-30]. Некоторые исследователи просто обходили вопрос, ссылаясь на провиденциалист- ское объяснение причин бегства Тимура в «Повести» (см., например, [Соловьев, 1988, с. 361]).


360
А.И.Филюшкин
Менее тенденциозно настроенные историки искали причины отказа от похода вне Руси. Л.Н.Гумилев высказал версию, что Тимура заставило развернуть полки вспыхнувшее на Северном Кавказе восстание черкесов, осетин и татар [Гумилев, 2000, с. 169]. Некоторые ученые ставят под сомнение, что целью похода Тимура была именно Русь [Филюшкин, 1996, с. 30-34; Горский, 2000, с. 125, примеч. 34]; ср. [Князьский, 1996, с. 108-109].
Между тем, как это ни покажется парадоксальным, историки не пытались найти ответ на вопрос о причинах отступления Тимура в 1395 г. в собственно восточных источниках, анализ которых приводит к выводу, что никакого нападения на Русь в 1395 г. не было! И восприятие полководцами Тимура событий тех лет совершенно отличается от мифа, созданного московскими книжниками.
Прежде всего надо ответить на вопрос, каковы были цели похода Тимура 1395 г. В 1391 г. среднеазиатский полководец разбил ордынского хана Тохтамыша в битве на берегу реки Кундурчи (севернее Самарской излучины) (подробнее см. [Charmoy, 1836, с. 89-505; Греков, Якубовский, 1998, с. 258-266; Егоров, 1985, с. 219-223; Schmie- der, 1994, с. 177, 188]). Но Тимур ограничился разгромом армии, не тронув владений Тохтамыша. Между тем огромные ресурсы Золотой Орды позволили непокорному хану быстро восстановить силы. И осенью 1394 г. его армия начала наступление, прошла Дербент и стала грабить богатые города Ширвана. Началось второе, решающее столкновение правителя Золотой Орды и владыки Средней Азии.
15 	апреля 1395 г. в кровопролитной битве при реке Терек Тимур вновь одержал решительную победу. Тохтамыш спасся бегством (подробно см. [Греков, Якубовский, 1998, с. 268-270, здесь же обзор литературы о противостоянии Тимура и Тохтамыша; Halperin, 1987, с. 26- 32]). Однако теперь Тимур не хотел повторять просчетов кампании 1391 г. Его армия начала опустошительный поход по землям Золотой Орды. Целью были ликвидация военного и экономического потенциала «Великой Татарии», поражение наиболее боеспособных полководцев и разгром крупнейших городских центров Золотой Орды. Последствия оказались страшными: был сломан становой хребет ордынской государственности и культуры — уничтожены ее города. По уровню экономического и социального развития улус Джучи оказался отброшенным фактически во времена Батыя, а оставшиеся после нашествия скудные ресурсы не позволяли исправить положение. По сути, как неоднократно отмечалось исследователями, с 1395 г. начался закат Золотой Орды, и краткий возврат к былому могуществу в правление


Цели похода Тимура на Русь
361
Едигея в начале XV в. не смог уже ничего исправить. Эпоха господства Джучидов над Восточной Европой уходила в прошлое из-за смертельной раны, нанесенной нашествием Тимура.
Как Тимур смог добиться таких успехов? Он шел зигзагом по территории Золотой Орды, уничтожая на своем пути все живое. Тимур прошел вдоль Волги по следам бежавшего татарского хана до города Укека и района Самарской переправы. После этого он повернул на юго-запад. Его удар был направлен теперь на улусы самых способных полководцев Тохтамыша— Бек-Ярык-оглана, Актау и Тимур-оглана. На Днепре (в восточных источниках — река Узи) татарские отряды вновь потерпели жестокое поражение. Их предводители бежали.
Один из них— Бек-Ярык-оглан— пытался укрыться в северо- восточном направлении, в землях, пограничных с «областью урусов». Тимур смог его догнать, прижать к Дону (в восточных источниках — река Тан) и разбить окончательно. Правда, сам Бек-Ярык-оглан вновь сумел ускользнуть, «оставив семью и детей своих в когтях несчастья». Победители сделали благородный жест: плененная семья была отпущена на свободу.
После победы над остатками боеспособных частей Тохтамыша Тимур остановил свое продвижение и занялся грабежом. Судя по описаниям восточных авторов, его войско хозяйничало в ближнем погра- ничье Руси, в районе Дона. Был взят и разграблен «город урусов» Ка- расу вместе с его областью. Отряды сыновей Тимура, Мираншаха и Джихангира, напали на «правое крыло» Улуса Джучи, уничтожив его правителя Бек-ходжу со всем войском, а также некоторые разрозненные отряды (племена?): Кубунджи-камула, Курбуки, Бирлана, Юр- гуна и Келечи.
Далее в «Книгах побед» Низам ад-Дина Шами и его продолжателя Шараф ад-Дина Али Йазди помещено описание взятия Тимуром некой крепости «Машкав», «которая тоже один из городов русских»: «Прибыв туда, победоносное войско также опустошило всю ту область вне города, разбило и уничтожило всех эмиров тамошних». Шараф ад-Дин Иазди рассказывает в стихах о захваченной в той области добыче: «Оказалось столько драгоценностей, что им не видно было счета: и рудное золото, и чистое серебро, затмевавшее лунный свет, и холст, и антиохийские домотканые ткани... целыми вьюками блестящие бобры, черных соболей также несметное число, горностаев столько связок, что не перечтешь... меха рыси, освещающие опочивальни, как родимое пятно ночи, упавшее на лицо дня, блестящие белки и красные, как рубины, лисицы, равно как и жеребцы, не ве¬


362
А.И.Филюшкин
давшие еще подков. Кроме всего этого еще много других сокровищ, от счета которых утомляется ум». Особой оценки удостоились пленные русские женщины — «как будто розы, набитые в русский холст».
После этих успехов войско Тимура двинулось на Волгу, затем прошло к Азову, где была устроена кровавая резня всего немусульманского населения. Согласно ряду свидетельств, отряды Тимура побывали и в Крыму. Предав огню и мечу племена Северного Кавказа, Тимур осадил и взял два крупнейших города Золотой Орды — Хаджи- Тархан (Астрахань) и Сарай ал-Джедид— столицу государства Тох- тамыша [Тизенгаузен, 1941, с. 121-122, 178-185].
Какое же место в военной кампании Тимура 1395 г. занимало нападение на Русь? О походе на «область русских» восточные источники говорят в связи с преследованием отряда Бек-Ярык-оглана. Поход на пограничные русские земли изображается как часть погрома правого крыла Джучиева улуса, являвшегося для Тимура основной задачей. Эти земли считались номинально входящими в Золотую Орду. Их разорение расценивалось среднеазиатским завоевателем как уничтожение социально-экономического потенциала «Великой Татарии». Центральные русские районы, которые не могли служить источником военного потенциала для Тохтамыша, его не интересовали.
Придворными летописцами Тимура обстоятельства его похода были раздуты и представлены как результат «высоких помыслов» завоевателя «покорить и завладеть всеми теми областями и землями, да подчинить и покорить все народы и племена тех пределов и местностей». Среди побежденных «Книга побед» Шараф ад-Дина Йазди называет улус Бек-Ярык-оглана на Днепре, все области Дешт-и Хазара, правое и левое крыло улуса Джучи, города Бальчимкин и Укек на Волге, «места» русских, черкесов, башкир, аланов, Крым и Кубань, ряд других народов и местностей. На этом, по мнению средневекового историка, покорение всех стран к северу от державы Тимура было закончено. Таким образом под пером льстивых хронистов весьма конкретные и практичные цели и результаты военной кампании 1395 г., направленной против государства Тохтамыша, приобрели облик грандиозного, целенаправленного завоевания северных областей всего мира.
В связи с этим возникает ряд вопросов. Во-первых, какие города скрываются под названиями «Машкав» и «Карасу»? Во-вторых, почему все-таки Тимур не пошел в глубь русских земель?
«Город русских» Машкав большинством исследователей отождествляется с Москвой [Карамзин, 1993, с. 283, примеч. 156; Тизенгау-


Цели похода Тимура на Русь
363
зен, 1941, с. 180; Вернадский, 1997, с. 283; Греков, Якубовский, 1998, с. 271]. Это прочтение породило даже в некоторых западных работах утверждение, что Тимур действительно взял Москву [Bouvat, 1927, с. 50; Browne, 1920, с. 192]. Вряд ли будет правильным соотнесение «Машкав» с мордовской «Мохшей», действительно расположенной вблизи от района военных действий 1395 г. Все восточные источники недвусмысленно утверждают, что «Машкав» — город русских, а не чей-либо иной.
Поэтому возможно, что перед нами следы чисто историографического мифа. Еще в «Истории завоевателя мира» Джувейни упоминается некий легендарный город русских «М.к.с.», жители которого по своей многочисленности были точно саранча, а окрестности покрыты лесом до того густым, что нельзя было проползти даже змее. Когда город пал, всем пленным отрезали правое ухо, и насчитали в итоге 270 тысяч ушей [Тизенгаузен, 1941, с. 21, 23]; (ср. [Арсланова, 1988, с. 41, 42]). Историки отождествляют «М.к.с.» с Москвой, так же как и город «Макар», упоминающийся у Рашид ад-Дина [Тизенгаузен, 1941, с. 36]. Однако в пользу прочтения «М.к.с.», «Макар», «Машкав» как «Москва» свидетельствует только первая буква «М». Вряд ли в XIII— XIV вв. Москва достигла такого уровня развития, что слух о ней шел по всем землям, затмевая славу Владимира, Рязани, Твери и т.д. Это — проекция позднего, возникшего не ранее XV в. взгляда моск- воцентричных летописей и следующих их дискурсам историков нового времени.
Можно предположить, что восточным историкам в XIII—XIV вв. был известен некий легендарный город русских, который они называли «М.к.с.», «Машкав». И при описании побед Тимура Низам ад-Дин и Шараф ад-Дин недолго думая упомянули этот известный им по другим историческим трудам пункт. Перед нами легендарный образ какого-то русского города. В пользу такой трактовки свидетельствует полная «сказочность» описания взятия города «Машкав» у Шараф ад- Дина.
В русских летописях упомянут город, действительно взятый в 1395 г. Тимуром,— Елец. Но можно ли признать его крепостью «Машкав»? Вряд ли скромная добыча, взятая в маленькой деревянной пограничной крепости, могла вызвать описанные выше восторги летописцев Тимура. Елец в историографии традиционно отождествляется с другим городом, взятым Тимуром в Подонье в кампанию 1395 г., — Карасу [Лаптенков, 1998, с. 23; Тропин, 1999, с. 89, 108, 123]. Хотя эта интерпретация основана только на том, что «Машкав» истолковывает¬


364
А.И.Филюшкин
ся комментаторами как «Москва», следовательно, для идентификации Ельца остается «Карасу». Если же отказаться от автоматического отождествления «Машкав» и Москвы, то вопрос о соотношении Ельца с «городами урусов», упомянутыми в восточных источниках, остается открытым.
Возможно, объяснение загадки «города Машкав» кроется как раз в феномене Елецкой земли. Она находилась на значительном удалении от пограничных крепостей ближайшего к нему Рязанского княжества. Район Верхнего Подонья был в XIV в. вообще малозаселенным. Согласно археологическим данным, какое-то русское население здесь обитало, но его низкая плотность и бедный образ жизни производили на современников впечатление запустения.
Об этом свидетельствует составленное в 1389 г. Игнатием Смоль- нянином описание путешествия митрополита Пимена из Москвы в Константинополь, проходившего по Дону. Слова Игнатия демонстрируют убогое состояние края: «Бысть же сие путное шествие печално и унылчиво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ни- чтоже: ни града, ни села... пусто же все и не населено; нигде бо видети человека, точию пустыни велиа, и зверей множество» [ПСРЛ, т. XI, с. 96; Тропин, 1999, с. 26-45; Цыбин, 1995, с. 32-35]. Думается, что спустя шесть лет картина мало изменилась, и армия Тимура лицезрела точно такую же картину: дикая, малозаселенная территория с редкими русскими крепостями, самой крупной из которых был небольшой по древнерусским меркам Елец.
Взяв местную столицу — Елец, Тимур остановил свои полки. Некоторая их часть под руководством Мираншаха и Джихангира отправилась громить ближайшие татарские улусы, возможно Червленый Яр [Селезнев, 2000, с. 106-113]. Основное войско отдыхало. Видимо, одновременно по округе были разосланы разведчики. Судя по приведенным выше описаниям Подонья, их донесения не могли содержать соблазнительных для Тимура целей. Кроме Елецкого княжества, на многие километры в земле «урусов» покорять было практически нечего.
Поэтому Тимур мог расценить разорение пограничного города, крупнейшей русской крепости, попавшейся ему на пути, как покорение всей «области урусов». На этом поход в северном направлении для него был закончен. Если принять эту версию, то становится понятным, почему при дворе Тимура считали, что он подчинил себе всю Восточную Европу, вплоть до «северных стран». В восточных источниках неоднократно подчеркивается, что в походе 1395 г. войско Тимура достигло чуть ли не полярного круга, «крайних пределов север¬


Цели похода Тимура на Русь
365
ных стран», вплоть до шестого климата включительно (восточные ученые делили мир на семь климатов). Согласно Гияс ад-Дину Али, Тимур в своем походе дошел даже до земель франков! [Дневник, с. 212; Тизенгаузен, 1941, с. 185; Уложение, 1968, с. 136]. Эти примеры демонстрируют, что хронисты Тимура считали цели похода 1395 г. достигнутыми.
А вот какие города при этом были вписаны придворными хронистами в перечень населенных пунктов покоренной «области урусов», мы можем только предполагать. Возможно, они просто перенесли в свои тексты известные им упоминания о легендарном городе русских «М.с.к» или «Машкав». Нельзя совсем исключать, что за этим названием скрывается Москва как центр «области урусов», покорение которой было вымышлено скорее не из-за льстивого умысла, а просто из-за недостатка информации. Но, на наш взгляд, без введения в оборот новых источников все попытки идентификации «Машкав» (как, впрочем, и «Карасу») не выйдут за рамки гипотез.
Кому принадлежал сожженный завоевателями Елец? Судя по тому, что он не упоминается в «Списке русских городов, дальних и ближних», составленном между 1387 и 1406 гг., в номенклатуру владений русских князей он тогда не входил [Тихомиров, 1997, с. 85-97]. В ряде летописей подчеркивается нахождение Ельца близ границ Руси, «близь пределов рязанской земли». Упоминание в летописях и в «Хождении Пименовом» особых, елецких князей позволяет говорить о существовании суверенного Елецкого княжества — буферного государственного образования между Русью и землями, входящими в улусы Золотой Орды. Такого рода пограничные образования со смешанным русско-татарским населением не были редкостью. Ниже по Дону находился знаменитый Червленый Яр, в источниках упоминается также некая «Яголдаева тьма» [Шенников, 1987, с. 40]. Армией Тимура такие земли воспринимались как относящиеся к Орде и поэтому подвергались погрому.
Таким образом, из восточных источников следует, что целенаправленного нападения на Русь среднеазиатского полководца не было, как и не существовало планов покорения Руси и истребления христианского народа. В реальности был проход армии Тимура через русское пограничье в ходе погрома Золотой Орды. Он получил двоякую легендарную интерпретацию. Летописцы Тимура изобразили его как покорение великого княжества Московского в числе других земель, вплоть до «пределов северных стран». Русские книжники представили этот поход как угрозу нового страшного нашествия иноплеменников,


366
А.И.Филюшкин
от которого богоизбранный русский народ спасло только Божественное заступничество. Последняя концепция, несмотря на ее дискурсивный характер, оказала решающее влияние на историографию, в которой прочное место занял рассказ о героическом отражении мифического нашествия Тимура на Русь.
Арсланова, 1988— Арсланова А.А. Сведения Ала ад-Дина Джувейни о завоевании монголами Волжской Булгарин// Волжская Булгария и монгольское нашествие. Казань, 1988.
Вернадский, 1997 — Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь, 1997.
Горлов, Новосельцев, 1995 — Горлов В., Новосельцев А. Храм иконы Елецкой Божией Матери. Липецк, 1995.
Горский, 2000 — Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000.
Гребенюк, 1971 — Гоебенюк В.П. «Повесть о Темир-Аксаке» и ее литературная судьба в XVI-XVII веках // Русская литература на рубеже двух веков (XVII— начало XVIII в.) М., 1971.
Гребенюк, 1980 — Гребенюк В.П. Борьба с ордынскими завоевателями после Куликовской битвы и ее отражение в памятниках литературы первой половины XV века // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980.
Греков, Якубовский, 1998 — Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М., 1998.
Гумилев, 2000 — Гумилев Л.Н. От Руси к России: Очерки этнической истории. М., 2000.
Дневник, 1992 — Гийасаддин Али. Дневник похода Тимура в Индию // Тамерлан: Эпоха, личность, деяния. М., 1992.
Егоров, 1985 — Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. М., 1985.
Жучкова, 1984 — Жучкова И.Л. «Повесть о Темир-Аксаке» в составе летописных сводов XV-XVI вв. (редакция Б) // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984.
Жучкова, 1989 — Жучкова И.Л. Повесть о Темир-Аксаке // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. Л., 1989.
Изборник, 1869 — Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869.
Карамзин, 1993 — Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 5. М., 1993.
Князьский, 1996 — Князьский И.О. Русь и степь. М., 1996.
Лаптенков, 1998 — Лаптенков В.В. Елецкие древности. Воронеж, 1998.
Полный, 1992— Полный православный Богословский энциклопедический словарь. Т. 1.М., 1992.
Редингер, 1993 — Редингер Н. Материалы для истории и статистики г. Ельца. Елец, 1993.
Селезнев, 2000 — Селезнев Ю.В. Золотая Орда в X1II-X1V вв.: улусная система и административно-территориальное деление // Клио. СПб., 2000, № 1.
Снессорева, 1933 — Снессорева С. Земная жизнь пресвятой Богородицы и описание святых чудотворных ее икон. Ярославль, 1933.


Цели похода Тимура на Русь
367
Соловьев, 1998 — Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 2. Т. 4. М., 1988.
Тизенгаузен, 1941 — Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Сост. В.Г.Тизенгаузен. Т. 2. М.; Л., 1941.
Тихомиров, 1979 — Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979.
Тропин, 1999 — Тропин Н.А. Елецкая земля в XII-XV вв. Елец, 1999.
Уложение, 1968 — Уложение Тимура. Таш., 1968.
Филюшкин, 1996 — Филюшкин А. И. Куда шел Тамерлан? // Родина. 1996, № 9.
Цыбин, 1995 — Цыбин М.В. «Хождение Пименово в Царьград» и археологические реалии лесостепного Подонья // Материалы междунар. науч. конф., поев. 600-ле- тию спасения Руси от Тамерлана и 125-летию со дня рождения И.А.Бунина. Елец, 1995.
Черепнин, 1960 — Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в X1V-XV веках: Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960.
Шамбинаго, 1945 — Шамбинаго С. К. Исторические повести // История русской литературы. Т. 2. Ч. 1. М.; Л., 1945.
Шахматов, 1901 — Шахматов А.А. Общерусские летописные своды XV-XVI веков // Журнал Министерства народного просвещения. 1901, ноябрь.
Шенников, 1987 — Шенников А.А. Червленый Яр: Исследования по истории и географии Среднего Подонья в XIV-XVI вв. Л., 1987.
Ширинов, 1995 — Ширинов Т. Тимур и Россия// Материалы Междунар. науч. конф,, поев. 600-летию спасения Руси от Тамерлана и 125-летию со дня рожд. И.А.Бунина. Елец, 1995.
Bouvat, 1927 — Bouvat L. L’Empire mongol. P., 1927.
Browne, 1920 — Browne E. A History of Persian Literature under Tatar Dominion. Cambridge, 1920.
Charmoy, 1836 — Charmoy M. Expedition de Timour-i-tenk ou Tamerlan contre To- qtamiche, Kh&ne de l’oulous de Djoutchy, en 793 de Th6gire ou 1391 de notre ёге // Memories de I’Academie Imperiale des sciences de Saint Peterbourg. Sixifeme s6rie, sciences politiques, histoire et philologie. T. III. St.-Pbg., 1836.
Halperin, 1987 — Halperin Ch.J. Russia and the Golden Horde. Bloomington, Indiana, 1987.
Schmieder, 1994 — Schmieder F. Europa und die Fremden: Die Mongolen im Urteil des Abendlandes vom 13. bis in das 15. Jahrhundert. Sigmaringen, 1994.
ПСРЛ, т. VI— Полное собрание русских летописей. Софийские летописи. Т. VI. М., 2000.
ПСРЛ, т. VIII — Полное собрание русских летописей. Продолжение летописи по Воскресенскому списку. Т. VIII. М., 2001.
ПСРЛ, т. XI — Полное собрание русских летописей. Никоновская летопись. Т. XI. М., 1965.
ПСРЛ, т. XX, ч. 1 — Полное собрание русских летописей. Львовская летопись. Т. XX. Ч. 1.СП6., 1910.
ПСРЛ, т. XXI, ч. 2 — Полное собрание русских летописей. Степенная книга. Т. XXI. Ч. 2. СПб., 1913.
ПСРЛ, т. XXIII — Полное собрание русских летописей. Ермолинская летопись. Т. XXIII. СПб., 1910.


368
А.И.Филюшкин
ПСРЛ, т. XXV — Полное собрание русских летописей. Московский летописный свод конца XV в. Т. XXV. М.; Л., 1949.
ПСРЛ, т. XXVII — Полное собрание русских летописей. Никаноровская летопись.
Сокращенные летописные своды конца XV века. Т. XXVII. М.; Л., 1962.
ПСРЛ, т. XXXIV — Полное собрание русских летописей. Пискаревский летописец. Т. XXX3V. М., 1978.


Ю.С.ХУДЯКОВ
(Новосибирск)
Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье
(военный аспект)*
Эпоха позднего средневековья в истории войн, развитии вооружения и военного искусства енисейских кыргызов занимает особое место. Впервые со времени поселения в Минусинской котловине в XVI в. кыргызам пришлось вступить в военные контакты с противником, оснащенным передовым для своего времени огнестрельным оружием, имеющим большой опыт успешного ведения войн ср степными кочевниками и применяющим тактику, совершенно отличную от традиционной кочевой тактики ведения боя и стратегии войн. Военные столкновения между отрядами енисейских кыргызов и кыштымов с отрядами русских казаков и их союзников продолжались с перерывами чуть более ста лет в конце XVI — начале XVIII в. Наряду с ожесточенными военными действиями в отношениях между кыргы- зами и подчиненными им кыштымами и русскими властями в Сибири были неоднократные попытки налаживания мирных контактов на основе заключенных договоров. На протяжении рассматриваемого периода между русскими и коренным населением Южной Сибири существовали торговые связи и культурное взаимодействие. Эти контакты оказали определенное воздействие на развитие военного дела енисейских кыргызов и кыштымов в эпоху позднего средневековья и в новое время — до угона основной массы кыргызского населения в Джунгарию в 1703 г. и прекращения существования кыргызских княжеств на Енисее в качестве самостоятельных политических единиц.
* Работа выполнена по гранту РГНФ № 01-01-00289. © Ю.С.Худяков, 2003


370
Ю.С.Худяков
В отечественной исторической науке к данной теме в той или иной мере обращались многие исследователи. Основным кругом источников для изучения военной истории енисейских кыргызов в XVII — начале XVIII в. служат русские исторические документы, наибольший массив которых был собран в ходе научной деятельности Г.Ф.Милле- ра во время работы Второй Камчатской экспедиции. Наиболее полный, информативный свод этих источников опубликован в 1995 г. [Бу- танаев, Абдыкалыков, 1995, с. 246-250]. К анализу сведений из русских исторических документов об истории «кыргызской землицы» обращались многие историки и этнографы [Бахрушин, 1955, с. 1 Тб- 224; Потапов, 1952, с. 39-106; Потапов, 1957, с. 11-168; Бутанаев, 1990, с. 15-54]. События военной истории кыргызов Енисея изучались в аспекте отношений между Россией, государствами монголов и джунгар и Цинской империей [Моисеев, 1998, с. 13-16]. Значительное внимание было уделено вопросам освоения русскими долины Енисея и процессу взаимовлияния культур русского и коренного населения [Быконя, 1981, с. 55-57]. Однако анализу военного дела енисейских кыргызов и кыштымов в эпоху позднего средневековья и влиянию на него столкновений с русскими войсками не уделялось должного внимания, что было обусловлено недостаточной информацией письменных исторических источников. В настоящее время эти сведения могут быть существенно дополнены в результате анализа вещественных, археологических и фольклорных материалов.
В XVIII-XIX вв. ученые оценивали процесс присоединения Южной Сибири к России как завоевание. Основным фактором, способствовавшим этому процессу, считались превосходство в вооружении, использование огнестрельного оружия, которого южносибирские кочевники не имели. Одной из причин, по которой процесс присоединения Минусинской котловины затянулся на долгие десятилетия, считалась повышенная «воинственность» кыргызов. Отдельные сведения о находках в позднесредневековых памятниках предметов вооружения для характеристики военного дела кочевников не привлекались.
Наиболее полно события военной истории кыргызов XVII в. изложены в труде Г.Ф.Миллера. Выдающийся ученый совершенно точно отметил, что причиной военных столкновений между войсками сибирских воевод и военными отрядами кыргызских князей было нежелание последних лишиться своей власти и права собирать дань с зависимых племен — кыштымов. Он считал, что кыргызы «чинили русским препятствия, так как они считали всех татар своими людьми. Частью из корысти, чтобы им не помешали насильничать над татара¬


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 371
ми, частью же вследствие своего прирожденного неспокойного характера киргизы постоянно подстрекали другие народы и уговаривали их объединиться с ними против русских» [Миллер, 2000, с. 55]. Важным методом борьбы с киргизами Г.Ф.Миллер считал строительство острогов на пограничных землях с постепенным продвижением в пределы кыргызских княжеств. В качестве ответных действий кыргызы и подвластные им племена качинцев и аринцев пытались помешать сооружению Красноярского острога и переселяли зависимое население в глубь своих земель. Казачьи отряды сумели нанести противнику ряд чувствительных поражений и захватили пленных, часть которых содержалась в качестве аманатов [Миллер, 2000, с. 61, 62]. Г.Ф.Миллер отметил тяжелое положение кыштымов, которые были основным объектом борьбы. Иногда им приходилось платить ясак одновременно русским, кыргызам, бурятам и монголам. Селения качинцев и аринцев были постоянным объектом нападения и разорения со стороны кыр- гызов. Ученый считал, что «защита, обещанная киргизам Алтын- ханом (монгольским правителем. — Ю.Х.), и ожидавшееся нападение со стороны калмыков сделали этот народ очень дерзким» [Миллер, 2000, с. 68]. В то же время он отмечал, что в определенные моменты кыргызские князья соглашались платить дань русским. В труде Г.Ф.Миллера упомянуты различные виды оружия и тактические приемы, которые применяли кыргызы в боях с русскими воинами [Миллер, 2000, с. 66].
И.Э.Фишер полагал, что главной причиной трудностей, которые испытывали русские в процессе присоединения Сибири, была воинственность кыргызов [Фишер, 1774, с. 53]. Он обратил внимание на фортификационные сооружения и находки стрел в погребениях.
В XIX в., наряду с названными выше причинами войн и военных успехов русских в борьбе с енисейскими кыргызами, стали выдвигаться и иные. Например, П.А.Словцов считал, что основным стимулом для освоения региона русскими была добыча пушнины, а главной причиной военных побед — применение огнестрельного оружия, и оправдывал «покорение» сибирских народов тем, что среди них были распространены «дикие» нравы, обычаи и суеверия [Словцов, 1995, с. 89].
Весьма существенными для расширения круга источников по данной теме были результаты археологических, этнографических и эпиграфических исследований В.В.Радлова в Саяно-Алтае и Монголии во второй половине XIX в. В ходе изучения позднесредневековых памятников Причулымья им были обнаружены разнообразные предметы


372
Ю.С.Худяков
вооружения. Исследователь кратко охарактеризовал и точно датировал эти находки по русским монетам первой половины XVII в. [Рад- лов, 1989, с. 459, 460, 477-480]. На основании обобщения всех видов источников он пришел к выводу, что коренное население Минусинской котловины сформировалось из «различных племен» после угона кыргызов в Джунгарию и присоединения этого района к России [Рад- лов, 1989, с. 222]. Это положение попытался оспорить И.П.Кузнецов, который считал, что Минусинскую котловину населяли только зависимые от кыргызов племена кыштымов, а сами кыргызы жили южнее, в Центральной Азии [Кузнецов, 1889, с. 36]. Благодаря усилиям ар- хеологов-любителей и собирателей древностей на территории Южной Сибири было найдено большое количество позднесредневекового оружия, переданного в музеи Санкт-Петербурга, Москвы, Томска, Красноярска, Минусинска, Иркутска и других сибирских городов. Часть этих предметов была описана и введена в научный оборот Д.А.Клеменцем [Клеменц, 1886, с. 155-156]. Отдельные находки опубликовал А.М.Талльгрен [Tallgren, 1917, с. 1,7, 10, 15].
В начале XX в. вопрос о политике царского правительства по отношению к коренным народам Сибири стал объектом внимания со стороны публицистов марксистского и областнического направлений. В полемике с официальной историографией публицисты акцентировали внимание на насильственных методах политики царской администрации по отношению к коренному населению Южной Сибири. В работах Н.Н.Козьмина войны, которые вели енисейские кыргызы против русских, расценивались как «борьба за независимость» [Козь- мин, 1925, с. 49]. Особенно высоко он оценивал деятельность и политику князя Иренака, которая «почти на сорок лет отсрочила катастрофу» кыргызских княжеств на Енисее [Козьмин, 1916]. Он также обратил внимание на то, что кыргызские князья нередко сами обращались за помощью к российским властям, «интригуя» против своих соперников в борьбе за власть, в надежде создать «объединенное, сплоченное государство» [Козьмин, 1925, с. 51]. Н.Н.Козьмин признавал, что основной причиной военных столкновений была борьба за кыштымов, которые поставляли железные изделия и пушнину кыргызским князьям [Козьмин, 1925, с. 57]. Кыргызские князья жестоко мстили кыштымам, которые соглашались платить ясак русским. При этом, однако, правители кыргызов полагались на русских в противостоянии с монголами и соглашались принять российское подданство [Козьмин, 1925, с. 60].
При создании периодизации культур эпохи металла в Минусинской котловине, в ней не учитывались памятники, относящиеся к пе¬


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 373
риоду позднего средневековья. Отдельные находки предметов защитного вооружения этого времени были опубликованы в 1939 г. В.ПЛе- вашовой [Левашова, 1939, с. 54]. Однако они были отнесены к эпохам раннего и развитого средневековья.
В 1950-х годах были опубликованы труды С.В.Бахрушина и Л.П.По- тапова, посвященные истории енисейских кыргызов и кыштымов и их отношениям с русскими, монголами и джунгарами в XVII в. В этих работах подробно изложена последовательность военных столкновений и походов российских войск и отрядов кыргызских княжеств, описаны предметы наступательного и защитного вооружения, применявшегося кыргызскими воинами, тактические приемы ведения боя. Отмечалось, что, несмотря на категорические запреты властей, от русских к кыргызам попадало огнестрельное оружие. Исследователи обращали внимание на исключительно тяжелое положение кыштымов, оказавшихся «двоеданцами» и «троеданцами» в кыргызских княжествах. В отношении процесса этногенеза коренного населения мнения историков существенно различались. С.В.Бахрушин полагал, что енисейские кыргызы возглавляли процесс слияния «енисейских племен в „единую народность64» [Бахрушин, 1955, с. 176]. Л.П.Потапов считал, что кыргызы по языку и культуре отличались от племен кыштымов и условия для формирования народности «из разнородного и смешанного населения в Минусинской котловине» возникли только после ухода кыргызов в Джунгарию и присоединения этих земель к России. Причины военных действий между русскими и кыргызами Л.П.Потапов объяснял «агрессивностью» кыргызских князей и «ответными мерами» российских властей. Он утверждал: «Агрессия коалиции киргизских и калмыцких князей вызывает ряд ответных мероприятий со стороны московского правительства» [Потапов, 1952, с. 62].
В те же годы были высказаны совершенно иные оценки и предположения относительно причин, характера и последствий военных действий между енисейскими кыргызами и русскими. Л.Р.Кызласов выдвинул гипотезу, согласно которой кыргызы представляли собой не этническую группу, а лишь «аристократический династийный сеок- род» народа «древних хакасов». Военные столкновения с русскими в XVII в., уход «кыргызских князьков» и насильственный угон части населения в Джунгарию в 1703 г. он расценил как «предательский акт по отношению к хакасскому народу», который, однако, «не изменил основной этнической картины края» [Кызласов, 1959]. Согласно его последующим оценкам, оставшиеся на месте после угона «рядовые хакасы» обратились к российским властям с «мольбой» построить на


374
Ю.С.Худяков
их земле острог и добровольно вошли в состав России, чтобы «им жить под великого государя державою безопасно» [История, 1993, с. 192]. Эти оценки разделяли К.Г.Копкоев и В.Г.Карцов [Копкоев, 1959, с. 19-37; Карцов, 1970, с. 4, 5]. По мнению Л.Р.Кызласова, именно К.Г.Копкоевым был «доказан факт добровольного присоединения Хакасии к России» [Кызласов, 1971, с. 66].
Однако в работах, опубликованных в 1990-х годах, Л.Р.Кызласов оценил эти события иначе. «Добровольное присоединение» Хакасии к России было названо им «насильственным захватом хакасских земель красноярскими, томскими и кузнецкими казаками» [Кызласов, 1992а; Кызласов, 19926]. Княжества енисейских кыргызов, находившиеся в долине среднего Енисея, он стал именовать «Хакасской державой», «мощным и устойчивым государственным образованием», сохранившим «высокоразвитый экономический и военный потенциалы и крепкую политическую организацию» [Кызласов, 1996, с. 34]. Основной причиной начала военных действий между русскими и кыр- гызами в XVII в. он считал то, что «алчность пришельцев в ту пору не знала границ» [Кызласов, 1996, с. 2]. С этого времени, по мнению Л.Р.Кызласова, началась «русско-хакасская война», которая, то разгораясь, то затухая, продолжалась «свыше 120 лет». «Хакасское государство оказалось самым крепким оплотом политической власти местных тюркоязычных князей Северной Азии» [Кызласов, 1996, с. 2]. Масштабы военных действий были оценены им как «120-летний» период «борьбы двух феодальных государств— России и Хакасии» [Кызласов, 1996, с. 35]. Согласно его утверждению, «именно экономическая, политическая и военная мощь Хакасского государства, веками отлаженная работа управленческого аппарата, высочайшее дипломатическое умение искусно лавировать между тремя грозными внешними силами и врагами — в этом заключается основная причина 120-летней затяжной борьбы Хакасского государства за сохранение многовекового господства над благодатными землями Южной Сибири и ее населением» [Кызласов, 1996, с. 40]. Российское государство он именует «чудовищным катком», а последствия присоединения для коренных сибирских народов рисует в трагических тонах. «Завоевание прервало процесс самобытного исторического развития коренных сибирских народов и этнических групп» [Кызласов, 1993, с. 129].
Характерно, что столь значительная «переоценка ценностей» в отношении военных действий и процесса присоединения Южной Сибири к России была предпринята Л.Р.Кызласовым без привлечения каких-либо неизвестных ранее источников или архивных материалов, на


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 375
основе иного подхода к широко известным сведениям, введенным ранее в научный оборот его предшественниками (см. [Кызласов, 1996, с. 55-59, примеч. 1-65]).
Привлечение к анализу не использовавшихся ранее вещественных археологических источников из раскопок памятников енисейских кыр- гызов и кыштымов, относящихся к эпохе позднего средневековья, фольклорных источников должно способствовать объективной оценке военного дела коренного населения Южной Сибири. Отдельные предметы вооружения енисейских кыргызов и кыштымов из раскопок и музейных коллекций были опубликованы в разных работах [Сунчугашев, 1979, с. 134; Кренке, 1984, с. 141; Худяков, Скобелев, 1984, с. 108-113; Худяков, Соловьев, 1987, с. 148-160; Сенин, Скобелев, 1999, с. 176-179; Скобелев, Мандрыка, 1999, с. 208-211; Ширин, 1993, с. 16]. Данные о защитном вооружении енисейских кыргызов XVII в. были обобщены автором этих строк [Худяков, 1991, с. 87-99]. Фольклорные материалы о военном деле коренного населения Минусинской котловины были собраны и проанализированы В.Я.Бутанаевым [Бутанаев, 1981, с. 188-197].
Имеющиеся вещественные, письменные и фольклорные источники позволяют охарактеризовать комплекс вооружения населения Южной Сибири в эпоху позднего средневековья, проследить его эволюцию в сравнении с предшествующим периодом, отметить влияние русских на развитие военного дела енисейских кыргызов и кыштымов.
На протяжении позднего средневековья ведущую роль в военном деле в четырех небольших княжествах, расположенных в долине среднего Енисея, играли кыргызы, сравнительно небольшой по численности тюркоязычный народ.
Реконструкция комплекса вооружения енисейских кыргызов эпохи позднего средневековья возможна с привлечением материалов из раскопок и музейных коллекций, сведений письменных источников и данных фольклора.
В подчинении у кыргызских князей находились вассальные племена кыштымов, относящиеся к разным этническим группам. Они формировали свои военные отряды, которые принимали участие в сражениях в составе кыргызских войск, а после принятия российского подданства участвовали в походах казачьих отрядов в «Киргизскую землицу». По характеру вооружения и степени влияния военного дела русских енисейские кыргызы и отдельные группы кыштымов в определенной мере различались.
Комплекс вооружения енисейских кыргызов в эпоху позднего средневековья сохранял в своей основе традиционные виды холодного оружия дистанционного и ближнего боя и средства защиты.


376
Ю.С.Худяков
Основным оружием дистанционного боя у енисейских кыргызов были луки и стрелы. Вследствие того, что у кыргызов господствовал погребальный обряд кремации, какие-либо находки деталей луков в памятниках, относящихся к периоду позднего средневековья, не обнаружены. По данным фольклора, боевые луки у кыргызов были трехсоставными, с костяными или роговыми накладками. Для изготовления накладок лука использовались рога горного козла, а для тетивы — крученые ремни из воловьей кожи и овечьих кишок [Бутанаев, 1981, с. 191]. Кибить таких луков состояла из деревянной основы и составных концов, была укреплена срединной и плечевыми фронтальными накладками и обклеена берестой. Подобные луки были характерны и для племен кыштымов [Скобелев, 1999, с. 177].
Позднесредневековые луки были достаточно грозным и эффективным оружием в руках умелых, метких, подвижных конных стрелков, какими являлись кыргызские воины. Однако по дальнобойности и убойной силе они несомненно уступали огнестрельному оружию, находившемуся на вооружении русских казаков.
Для стрельбы по противнику кыргызские воины использовали стрелы с железными наконечниками, плоского, зигзагообразного и ромбического сечения и разнообразных форм. В рассматриваемый период у кыргызов преобладали плоские асимметрично-ромбические, удлиненно-ромбические, боеголовковые, секторные и овально-крылатые наконечники. Эти типы были наиболее распространенными у них в предшествующий период развитого средневековья [Худяков, 1997, с. 14, 15]. То есть значительных изменений в развитии оружия дистанционного боя в эпоху позднего средневековья в сравнении с предшествующим периодом не произошло.
В хакасском фольклоре упоминаются железные стрелы с ромбическими, срезанными наискось, длинными, узкими, трехгранными шипастыми и широкими лопатообразными наконечниками [Бутанаев, 1981, с. 192, 193]. Ряд названных форм находит соответствие среди выделенных типов кыргызских позднесредневековых стрел. Некоторые типы стрел у хакасов носили название хыргыс угы — кыргызские стрелы [Бутанаев, 1981, с. 193]. Плоские наконечники стрел иногда снабжались костяными шариками-свистунками, издающими в полете протяжный свист. В фольклоре такие стрелы названы сырых. По описаниям сказителей, эти стрелы имели «четырехгранный», видимо четырехлопастный, наконечник с отверстиями в лопастях [Бутанаев, 1981, с. 193]. В памятниках эпохи позднего средневековья подобные стрелы пока не обнаружены.


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 377
Костяные свистунки имели вытянутую, овальную форму и узкие, щелевидные отверстия, расположенные перпендикулярно длинной оси свистунки. Подобные костяные шарики получили распространение в кочевом мире Центральной Азии в эпоху развитого средневековья и бытовали вплоть до этнографической современности [Худяков, 1997, с. 35, 36; Скобелев, Мандрыка, 1999, с. 209].
В русских источниках лук и стрелы именуются основным оружием кыргызских воинов: «а бой у них лучной» [Потапов, 1957, с. 18, 20].
В хакасском фольклоре в качестве оружия дистанционного боя упоминаются также арбалеты [Бутанаев, 1981, с. 192]. Какова была конструкция арбалетов и какими стрелами из них стреляли, не ясно.
Судя по данным фольклора, луки в походном положении хранились в специальных футлярах— саадаках. Их носили на ремнях за спиной или подвешенными к поясу. По форме саадах называется в фольклоре «месяцевидным». Для предохранения лука в налучье от сырости он накрывался сверху специальных чехлом, сшитым из барсучьей шкуры — чааза [Бутанаев, 1981, с. 191]. Кыргызский саадах по форме соответствовал налучьям, распространенным у центральноазиатских кочевников в эпоху позднего средневековья. Такие налучья были сшиты из кожи и украшены орнаментом и металлическими накладками. Они имели дуговидную форму. Луки помещались в напучь- ях с надетой тетивой, одно плечо внутрь чехла, другое оставалось снаружи. В случае необходимости оно накрывалось дополнительным чехлом. Главным преимуществом подобного налучья по сравнению с теми, что были распространены у кочевников Центральной Азии в эпоху раннего средневековья, было то, что луки в них хранились с надетой тетивой. При необходимости лук можно было вынуть из налучья и вести стрельбу. Стрелы кыргызские воины хранили в колчанах. По данным фольклора, приемники колчанов изготавливались из кожи или бересты. Колчан носили на поясе с правой стороны [Бутанаев, 1981, с. 191]. По-видимому, кыргызские колчаны по своей форме соответствовали кожаным колчанам центральноазиатских кочевников эпохи позднего средневековья. Такие колчаны богато орнаментировались и украшались металлическими бляхами. Стрелы в них помещались наконечниками внутрь, оперением наружу. Колчаны на портупейном ремне через левое плечо помещали на правом бедре [Михайлов, 1993, с. 26].
Оружие дистанционного боя воинов из племен кыштымов, воевавших в составе военных отрядов кыргызов, известно по археологическим находкам. Лук с концевыми и срединными фронтальными на¬


378
Ю.С.Худяков
кладками был обнаружен в памятнике Монашка на реке Каче в лесостепной зоне Средней Сибири, где в период позднего средневековья обитали племена качинцев и аринцев. Длина кибити лука со снятой тетивой достигала 1,4 м. Лук имел деревянную основу; срединную фронтальную накладку с расширяющимися концами, две короткие и одну длинную фронтальную накладки на нижнем плече кибити; одну короткую и одну длинную накладки с верхнего плеча кибити; роговые вкладыши на концах с арочными вырезами для надевания петель тетивы. Кибить лука по всей длине была обклеена берестой [Скобелев, 1999, с. 176, 177]. Такой лук был достаточно эффективным и дальнобойным метательным оружием. В памятниках кыштымов найдены железные и костяные наконечники стрел. Судя по этим находкам, у кыштымов преобладали стрелы с плоскими железными наконечниками удлиненно-ромбической и удлиненно-треугольной формы с шипами [Молодин и др., 1980, с. 80]. Среди костяных наконечников были распространены трехгранные удлиненно-ромбические формы [Кренке, 1984, с. 10-12]. Кыштымский комплекс оружия дистанционного боя по набору форм и присутствию в его составе костяных стрел заметно отличается от кыргызского, но имеет сходство со стрелами коренных народов таежной зоны Западной Сибири (см. [Ге- муев, Соловьев, 1984, с. 42-49]). Причины наблюдаемых различий могут объясняться как этническими и культурными особенностями, так и универсальным назначением стрел кыштымов, применявшихся не только на войне, но и на охоте.
Очевидно, что комплекс поражающих средств дистанционного боя кыштымов уступал специализированному набору стрел кыргызских воинов.
В памятниках кыштымов эпохи позднего средневековья не обнаружено деталей налучий и колчанов. Вероятнее всего, по форме они были схожи с футлярами для луков и стрел, распространенными у других народов Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху позднего средневековья.
Предметы вооружения ближнего боя в памятниках енисейских кыргызов и кыштымов, относящихся к эпохе позднего средневековья, встречаются очень редко, поскольку они высоко ценились, и поэтому их не клали в погребения.
По типологическим признакам к числу кыргызских позднесредневековых видов оружия могут быть отнесены сабли с прямым или изогнутым клинком с обоюдоострым острием без перекрестья. Длина клинка у прямых сабель — 50 см, у изогнутых — 80 см. В хакасском


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 379
фольклоре упоминаются короткие клинки — содан хылыс и длинные, «изогнутые полумесяцем» булатные сабли — хылыс [Бутанаев, 1981, с. 189]. К эпохе позднего средневековья могут быть отнесены и некоторые кинжалы с прямым, линзовидным или трехгранным в сечении клинком без перекрестья. Такие кинжалы найдены на памятнике Кой- балы в Минусинской котловине [Скобелев, 1986, с. 202]. В хакасском фольклоре упоминаются разные виды короткоклинкового оружия, в том числе кинжалы — содан хайрах [Бутанаев, 1981, с. 190].
Важным видом оружия ближнего боя у енисейских кыргызов были метательные и ударные копья. В Минусинской котловине найдены копья с линзовидным или ромбическим в сечении пером удлиненноромбической формы на длинной втулке с шипом или кольцевыми завитками; их можно отнести к эпохе позднего средневековья. В фольклоре упоминаются копья чыда. Некоторыми копьями врага поражали на расстоянии. Ударные копья были предназначены для пробивания панцирной брони. Для увеличения силы удара воины будто бы упирались древком в переднюю луку седла [Бутанаев, 1981, с. 190].
Согласно фольклорным сведениям, в арсенале кыргызских воинов были боевые топоры и секиры — ай палты, с широким лезвием в виде полумесяца, булавы — чис тохпах и кистени или нагайки с металлическим шаром на цепочке — том [Бутанаев, 1981, с. 190].
В погребениях кыштымов обнаружены железные мечи с прямым, двулезвийным клинком и кинжалы с линзовидным или трехгранным клинком, копья с линзовидным в сечении, удлиненно-ромбическим пером и длинной конусовидной втулкой [Худяков, Скобелев, 1984, с. 108, 110; Кренке, 1984, с. 141].
Там же найдены железные топоры разных форм. Среди них вислообушные широколезвийные топоры с бородкой, вислообушные широколезвийные топоры без бородки, вислообушные секиры с широким лезвием в форме полумесяца [Худяков, Скобелев, 1984, с. 110; Кренке, 1984, с. 138; Скобелев, Мандрыка, 1999, с. 209]. По мнению А.И.Соловьева, все эти типы топоров русского ремесленного производства [Соловьев, 1987, с. 96]. У русских эти топоры использовались для хозяйственных целей, поэтому на их продажу коренному населению Западной и Южной Сибири запретов не было. Однако у сибирских народов такие топоры применялись в качестве оружия [Молодин, Соловьев, 1977, с. 117]. Возможно, что некоторые топоры изготавливались местными кузнецами по русским образцам.
Вполне закономерно, что русские топоры использовались в качестве оружия и воинами-кыштымами, у которых возможности пользо¬


380
Ю. С.Худяков
ваться различными видами оружия ближнего боя были ограниченны. По набору такого оружия они заметно уступали енисейским кыргы- зам. В то же время кыштымы охотно контактировали и торговали с русскими. Поэтому русское влияние на кыштымов было более заметным, чем на кыргызов.
Между комплексами оружия ближнего боя енисейских кыргызов и кыштымов имелись существенные различия. Кыргызский комплекс был достаточно типичным для кочевников Центральной Азии в эпоху позднего средневековья. Он был характерен для профессиональных воинов-дружинников, которые составляли отряды, поддерживавшие власть кыргызских князей над подданными и вассалами. Оружие ближнего боя кыштымов было более характерно для воинов-ополчен- цев, мобилизованных для нужд войны в условиях серьезной внешней опасности. Некоторые виды оружия для эпохи позднего средневековья были, в общем, архаичными.
Защитное вооружение, применявшееся кыргызскими воинами в эпоху позднего средневековья, было довольно разнообразным.
В Минусинской котловине найдены пластины различных форм от панциря-бригандины. Д.А.Клеменц упомянул о находке панцирного набора из деревни Каменки, в состав которого входили четырехугольные пластины с закругленными углами и заклепками, характерные для пластинчатых панцирей-куяков [Клеменц, 1886, с. 16].
Ссылаясь на сведения письменных источников, С.В.Бахрушин отметил, что на вооружении кыргызских воинов были «прекрасной работы куяки, бумажники (доспехи)» [Бахрушин, 1955, с. 182]. Л.П.По- тапов уточнил, что куяки, применявшиеся кыргызами, изготавливались шорскими кузнецами-оружейниками [Потапов, 1957, с. 20, 53]. Эти панцири высоко ценились и охотно приобретались русскими. В хакасском фольклоре упоминаются латы — куме хуях, изготовленные из металлических пластин [Бутанаев, 1981, с. 188].
Помимо панцирей кыргызские воины использовали для защиты и кольчуги. В собрании Минусинского музея есть несколько позднесредневековых кольчуг, имеющих вид глухой нераспашной рубахи с короткими рукавами и подолом, коротким воротом и разрезом спереди. Одна из этих кольчуг ранее хранилась в семье Д.К.Доможакова в качестве наследства от предков «киргизского происхождения» [Клеменц, 1886, с. 165, 166]. Помимо полных кольчуг в Минусинской котловине найдены кольчужные нагрудники. По мнению Д.А.Кле- менца, они являлись самостоятельным видом доспеха [Клеменц, 1886, с. 166].


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 381
В хакасском фольклоре кольчуги названы особым термином — ил- чир белиг хуях. Кроме металлических упоминаются и кожаные доспе- хи — хуус хуях, и кожаные рубахи, надевавшиеся на тело воинов под панцирь или кольчугу, — чаргах [Бутанаев, 1981, с. 188].
Кыргызские воины защищали голову железными шлемами со сфероконическим куполом из пластин с навершием и козырьком, а также бармицей. О применении кыргызами шлемов-шишаков и железных шапок, на основании сведений письменных источников, писали С.В.Бах- рушин и Л.П.Потапов [Бахрушин, 1955, с. 182; Потапов, 1957, с. 68]. В хакасском фольклоре упоминаются шлемы — чалолыг порик и забрала— тумага. Шлемы надевались на голову и пристегивались к «вороту непробиваемого куяка». Некоторые шлемы названы «месяцеподобными» с тремя «гребнями или перьями» [Бутанаев, 1981, с. 189]. Вероятно, таким образом описан не кыргызский сфероконический шлем с навершием и плюмажем, а джунгарский шлем с высокой тульей и тремя кисточками. Такие шлемы могли быть заимствованы кыргызами у джунгар. Помимо шлемов кыргызы использовали и кольчужные защитные наголовья.
Защитное вооружение в памятниках кыштымов эпохи позднего средневековья представлено находками железных пластин от панци- рей-бригандин и пластинчатых куяков, комбинированных куяков [Худяков, Скобелев, 1984, с. 110-113; Радлов, 1989, с. 479].
Комплекс защитного вооружения у енисейских кыргызов в эпоху позднего средневековья был более разнообразным, чем у кыштымов. Однако в сравнении с предшествующим периодом развитого средневековья в наборе защитных средств кыштымов произошли решительные изменения. Если в предшествующее время кыштымы были легковооруженными конными лучниками, то в завершающий период существования кыргызской государственности на Енисее на вооружении у кыштымов появились средства защиты, не уступавшие по эффективности кыргызским.
В XVII в. кыргызы обзавелись, хотя и в ограниченном количестве, огнестрельным оружием. Его захватывали во время набегов на российские владения или, несмотря на категорические запреты со стороны российских властей, покупали либо выменивали у русских. Возможно, огнестрельное оружие попадало к кыргызам и от джунгар. В хакасском фольклоре в качестве оружия воинов названы ружья — мылтых и пушки — албазы [Бутанаев, 1981, с. 194].
Однако ввиду отсутствия постоянного источника поступления боеприпасов, должного умения и навыков обращения с огнестрельным оружием оно не получило у кыргызов сколько-нибудь широкого рас¬


382
Ю. С.Худяков
пространения. Возможно, правители Джунгарии, под властью которых находились кыргызские княжества в конце XVII — начале XVIII в., не были заинтересованы в оснащении военных отрядов кыргызов огнестрельным оружием.
В истории военного дела енисейских кыргызов и кыштымов Енисея период позднего средневековья стал завершающим в развитии традиционного комплекса вооружения конного дистанционного и ближнего боя и средств защиты, тактики сражений и стратегии ведения войн. Под влиянием военных действий с русскими кыргызским князьям пришлось допустить использование военными отрядами кыштымов оружия ближнего боя. Некоторые виды рубящего оружия приобретались кыштымами непосредственно у русских. От русских кыргызы получали огнестрельное оружие, однако оно не было освоено в достаточной мере. Превосходство в огнестрельном оружии являлось важным фактором военных успехов русских казаков. Однако не только оно способствовало процессу присоединения Южной Сибири к России. Российские воины и военачальники обладали большим опытом успешного ведения войн со степными кочевниками. Выработанная тактика боя и стратегия военных действий, сооружение острогов и их эффективная оборона обеспечивали военные успехи, а политика принятия в подданство племен кыштымов, сулившая им облегчение податного гнета, способствовала переходу на сторону России некоторых этнических групп. Инициаторами перехода в российское подданство были представители местной племенной знати, за которыми признавались сословные привилегии и которым выплачивалось «жалованье» за содействие в сборе ясака. Уже в XVI в. коренные жители Сибири стали привлекаться на «государеву службу» и использоваться в качестве проводников, переводчиков и «служилых иноземцев» в военных действиях против своих соплеменников. Не составляли исключения в этом отношении и южносибирские племена. Например, ка- чинцы в 1628 г., по признанию Л.Р.Кызласова, «добровольно» сдали свою «Качинскую землицу» енисейским казакам, а затем «часть их перешла из ясачного сословия в разряд царских служивых воинов» [Кызласов, 1994, с. 57]. Они сыграли определенную роль в присоединении к России и христианизации коренного населения.
Причиной военных действий была борьба за право собирать ясак с кыштымов. Однако кыргызские князья были не против при определенных условиях стать вассалами московского царя, о чем свидетельствуют их посольства. Иногда они пытались решить острые противоречия между собой с помощью российских властей.


Русские и народы Южной Сибири в позднем средневековье (военный аспект) 383
Несмотря на периодические военные столкновения, в течение XVII в. и позднее шел процесс взаимовлияния русской и аборигенных культур Южной Сибири, о чем свидетельствуют исторические, археологические и этнографические источники.
Бахрушин, 1955 — Бахрушин С.В. Енисейские киргизы в XVII веке // Бахрушин С.В. Научные труды. Т. III. Ч. 2. М., 1955.
Бутанаев, 1981 — Бутанаев В.Я. Вооружение и военное дело хакасов в позднем средневековье (по материалам фольклора) // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981.
Бутанаев, 1990— Бутанаев В.Я. Этническая история хакасов XVII-XIX вв. // Материалы к серии «Народы Советского Союза». Вып. 3. М., 1990.
Бутанаев, Абдыкапыков, 1995 — Бутанаев В.Я., Абдыкалыков А. Материалы по истории Хакасии XVII — начала XVIII в. Абакан, 1995.
Быконя, 1981 — Быконя Г.Ф. Заселение русскими Приенисейского края в XVIII веке. Новосибирск, 1981.
Гемуев, Соловьев, 1984 — Гемуев И.Н., Соловьев А. И. Стрелы селькупов // Этнография народов Сибири. Новосибирск, 1984.
История, 1993 — История Хакасии с древнейших времен до 1917 года. М., 1993.
Карпов, 1970 — Карцов В.Г. Хакасия в период разложения феодализма (XVIII — первая половина XIX в.). Абакан, 1970.
Клеменц, 1886 — Клеменц Д.А. Древности Минусинского музея. Томск, 1886.
Козьмин, 1916 — Козьмин Н.Н. Князь Иренак. Эпизод сибирской истории // Сибирские записки. 1916, № 1.
Козьмин, 1925 — Козьмин Н.Н. Хакасы: Историко-этнографический и хозяйственный очерк Минусинского края. Иркутск, 1925.
Копкоев, 1959— Копкоев К.Г. Добровольное присоединение Хакасии к России // 250 лет вместе с великим русским народом. Абакан, 1959.
Кренке, 1984— Кренке Н.А. Коллекция В.В.Радлова из раскопок курганов XVII в. в Сибири // Западная Сибирь в эпоху средневековья. Томск, 1984.
Кузнецов, 1889 — Кузнецов И. Древние могилы Минусинского округа. Томск, 1889.
Кызласов, 1959 — Кызласов Л.Р. К вопросу об этногенезе хакасов // Уч. зап. ХакНИИ- ЯЛИ. Абакан, 1959. Вып. VII.
Кызласов, 1971 — Кызласов Л.Р. Еще раз о терминах «хакас» и «кыргыз» // Советская этнография. 1971, № 4.
Кызласов, 1992а— Кызласов Л.Р. О титуле государя хакасов «ажо» и времени исчезновения рунической письменности на Енисее // Северная Евразия от древности до средневековья. СПб., 1992.
Кызласов, 19926 — Кызласов Л.Р. О титуле государя хакасов «ажо» и времени исчезновения рунической письменности на Енисее // Востоковедение в Башкортостане: история, культура. Вып. II. Уфа, 1992.
Кызласов, 1993 — Кызласов Л.Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М., 1993.
Кызласов, 1994— Кызласов Л.Р. Хакасы и казаки // Страницы истории и современность. Вып. 1. Абакан; Москва, 1994.
Кызласов, 1996— Кызласов Л.Р. О присоединении Хакасии к России // Страницы истории и современность. Вып. 2. Абакан; Москва, 1996.


384
Ю.С.Худяков
Левашова, 1939 — Левашова В.П. Из далекого прошлого южной части Красноярского края. Красноярск, 1939.
Миллер, 2000 — Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. II. М., 2000.
Михайлов, 1993 — Михайлов В.А. Оружие и доспехи бурят. Улан-Удэ, 1993.
Моисеев, 1998 — Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул, 1998.
Молодин и др., 1980— Молодин В.И., Соловьев А.И., Равнушкин В.Н. Айдашинская пещера. Новосибирск, 1980.
Молодин, Соловьев, 1977 — Молодин В.И., Соловьев А.И. Классификация топоров могильника Кыштовка-2 // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1977.
Потапов, 1952— Потапов Л.И Краткие очерки по истории и этнографии хакасов (XVII-XIX вв.). Абакан, 1952.
Радлов, 1989 — Радлов В.В. Из Сибири: Страницы дневника. М., 1989.
Сенин, Скобелев, 1999 — Сенин А.И., Скобелев С.Г. Могильник Новоселовская гора — памятник культуры енисейских кыргызов XVII-XVIII вв. // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 2. Новосибирск, 1999.
Скобелев, 1986 — Скобелев С.Г. Раскопки позднесредневековых памятников в Красноярском крае // Археологические открытия 1984 года. М., 1986.
Скобелев, 1999— Скобелев С.Г. Позднесредневековый лук редкой формы с Енисея // Российская археология. 1999, № 3.
Скобелев, Мандрыка, 1999— Скобелев С.Г., Мандрыка П.В. Проблемы хронологии некоторых предметов из археологических памятников Евразии русского времени // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 2. Новосибирск, 1999.
Словцов, 1995 — Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995.
Соловьев, 1987 — Соловьев А. И. Военное дело коренного населения Западной Сибири: Эпоха средневековья. Новосибирск, 1987.
Сунчугашев, 1979— Сунчугашев Я. И. Древняя металлургия Хакасии: Эпоха железа. Новосибирск, 1979.
Фишер, 1774— Фишер И.Э. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1774.
Худяков, 1991 — Худяков Ю.С. Защитное вооружение кыргызского воина в позднем средневековье // Проблемы средневековой археологии Южной Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1991.
Худяков, 1997 — Худяков Ю.С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого средневековья. Новосибирск, 1997.
Худяков, Скобелев, 1984 — Худяков Ю.С., Скобелев С.Г. Позднесредневековое шаманское погребение в могильнике Ортызы-Оба // Этнография народов Сибири. Новосибирск, 1984.
Худяков, Соловьев, 1987 —Худяков Ю.С., Соловьев А.И. Из истории защитного доспе- ха в Северной и Центральной Азии // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск, 1987.
Ширин, 1993 — Ширин Ю.В. Археологические памятники города Новокузнецка // Кузнецкая старина. Новокузнецк, 1993.
Tallgren, 1917— Tallgjren A.M. Collection Tovostine des antiquites pr£historiques de Mi- noussinsk. Helsingfors, 1917.
ХакНИИЯЛИ — Хакасский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы.


А.Г.ЮРЧЕНКО
(Санкт-Петербург)
Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
Сказание киевского летописца о битве на Калке сохранилось в Троицкой летописи, Новгородской I, Волынской и Софийском временнике, в сокращенном виде в Лаврентьевской летописи [Срезневский, 1882, с. 48, 49]. Согласно рассказу Лаврентьевской летописи, в 1223 г. на землю Половецкую пришла неслыханная рать, именуемая татарами. Половцы сразились с ними, но не смогли противостоять и бежали до Днепра, в верховья Дона и в Лукоморье. Победители, пройдя через землю Половецкую, подошли к границам Руси. С точки зрения летописца, в степи произошло нечто поразительное. Под натиском неизвестного противника половецкие ханы покинули свои родовые пастбища и рассеялись по Русской земле. Угроза была настолько серьезной, что обратила на себя внимание большинства русских князей. Половецкий хан Котян, который приходился тестем Мстиславу Галицкому, придя с поклоном и многими дарами, заявил князю: сегодня враги отняли нашу землю, а завтра вашу возьмут; защитите нас, а если не поможете нам, то мы погибнем, а завтра погибнете вы [Полное, 1962, стб. 504]. В свою очередь, Мстислав Галицкий, обратившись к князьям, рассудил так: ежели не помочь половцам, то те предадутся в руки врагов и умножат их силу. В Киеве собрался совет князей, где было принято решение: лучше встретить врагов на чужой земле, нежели на своей, и был объявлен воинский сбор.
Далее последовало событие, которое требует объяснений. Масштабность монгольского вызова, кажется, вполне осознавалась русскими князьями, раз они так дружно вступились за своих соседей, тогда © А.Г.Юрченко, 2003 13 - N740


386
А.Г.Юрченко
как истинные причины монгольских претензий к половцам оставались неизвестными. Пока лишь ясно, что русские князья были поставлены перед выбором, исключавшим нейтральное решение: им было предложено отречься от союза с половцами — союза, имевшего давнюю традицию и скрепленного родственными узами. В противном случае русские становились врагами монголов.
Сведения, дошедшие до летописца и больше похожие на слухи, фиксируют границу осведомленности и фактическую степень включенности русских правителей в круговорот событий на просторах Дешт-и Кипчака. Граница этой осведомленности пролегала по линии естественных преград — Каспийского моря и Северного Кавказа. Все, что происходило далее на восток, а именно война в Хорезме и Хорасане, никак не отразилось в русской летописи. Это могло бы означать, что сведения либо не доходили до слуха князей, либо не считались актуальными. Предположим, что в тот момент русским не было дела до событий в Центральной Азии или в приаральских степях, но ведь половецкие ханы, казалось бы, не могли игнорировать тревожные вести. Война была делом обычным, и, видимо, никто, кроме хорезмшаха, не придал особого значения появлению войска Джучи, посланного Чингис-ханом против меркитов, нашедших убежище у кипчаков [Ахинжанов, 1970, с. 45-49]. Наступил 1219 год, который, по словам ан-Насави, народ назвал злополучным [Насави, 1996, с. 47]. Дни хорезмшаха были сочтены.
Монгольский рейд 1223 г. по землям ясов, обезов, касогов и половцев, отмеченный в летописи и воспринятый как вторжение на Русь, был в действительности лишь эпизодом большой войны на Востоке, что не осознавали русские наблюдатели. Вместе с тем летописцем предпринята серьезная попытка обозначить новую ситуацию.
Три ключевые категории— имя, язык и вера— служили обычно надежным ориентиром, позволяющим указать местоположение того или иного народа в средневековой картине мира. Как сработает эта схема в условиях нестабильности? Полная неопределенность в отношении пришельцев с востока неизбежно переводит проблему из реальной плоскости в мифологическую. Летописец, отметив, что явившиеся племена никому не ведомы, неизвестны их язык, происхождение и вера и даже название вызывает разногласия, ибо одни именуют их татарами, другие — туркменами, а третьи — печенегами, переходит в сферу апокалиптической географии, ссылаясь на пророчество Мефодия Патарского. «Откровение» Мефодия Патарского (III—IV вв.), в котором со всеми подробностями предсказаны события Судного


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
387
дня, пользовалось чрезвычайной популярностью в средние века [Ист- рин, 1897, с. 101-115]. В пророчестве повествуется о библейском Гедеоне, изгнавшем нечестивые племена в необитаемую пустыню.
Спустя двадцать лет русский архиепископ Петр, отвечая на вопрос Лионского собора 1245 г. о происхождении монголов, ссылается на «Откровение» Мефодия. Мефодий пророчествовал, что к скончанию времен явятся те, кого изгнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понта Эвксинского (Черного моря), кроме Эфиопии1. Откровение Мефодия приобрело свой особый смысл для событий XIII в. «Неслыханная рать безбожных тартар» была признана моавитянами, бежавшими в глубокой древности от библейского Гедеона «до самых отдаленных областей востока и севера и осевшими в месте ужасном и в пустыне необитаемой, что Этревом называется. И было у них двенадцать вождей, главного из которых звали Тартар- кан. От него и они названы Тартарами... Они, хотя и были взращены в горах высочайших и почти недоступных, грубые, не признающие закона и дикие и воспитанные в пещерах и логовах львов и драконов, которых они изгнали, все же были подвержены соблазнам» [Матузова, 1979, с. 180-182]. И выйдя из-за гор с бесчисленными полчищами, они покорили тюрков, вавилонян и направили своих вождей против Руси, Польши и Венгрии. Благодаря пророческой силе слов Мефодия соединились пространство и время иной эпохи с XIII столетием, и монголы обрели свое место в священной истории Запада. Временное событие перешло в вечность. А что же было в реальности?
На пространстве Евразии шла грандиозная война Чингис-хана с хорезмшахом, чья призрачная власть распространялась на Хорезм, Ирак, Хорасан и Газну [Рашид ад-Дин, 19526, с. 186; Буниятов, 1986, с. 154]. К этому времени Чингис-хан покорил Северный Китай и обратил свой взор на запад, вновь преследуя меркитов. Меркиты ушли в страну канглы и «кипчаутов». Чингис-хан послал против кипчаков, принявших беглецов-меркитов, своего сына Джучи и полководца Су- бедея. Кипчаки не могли противиться такой силе и отправили к монголам послов, желая подчиниться, но было уже поздно [Ахинжанов, 1989, с. 330-333]. Какое отношение к этим войнам имели половцы, жившие в причерноморских степях, на территориях, лежавших в стороне от основного театра военных действий?
1 	Пророчество Мефодия цитировалось и ранее XIII в. одним из составителей раннекиевской Начальной летописи при описании набега половцев в 1096 г. [Полное, 1962, стб. 234,235-236].
13'


388
А.Г.Юрченко
С позиции монголов, соперничество Чингис-хана с хорезмшахом было равносильно объявлению войны кочевой знати Дешт-и Кипчака. И на это имелись вполне реальные основания. Часть кочевой знати подчинилась монголам, другая продолжала оказывать сопротивление. Монгольские послы попытались разъяснить причину появления своего войска на русских границах и достаточно ясно изложили волю своего повелителя. Меня занимает ряд частных вопросов, обычно не попадающих в поле зрения исследований, касающихся русско- тюркских взаимоотношений: каково истинное содержание речи монгольских послов и понимали ли русские князья, какова настоящая цена «половецкого вопроса»? В политической игре оказались задействованы по меньшей мере три силы (монголы, половцы и русские), и если исключить из рассмотрения хотя бы одну из них, то картина будет искажена. Однако на практике такого рода искажения имеют место (см. [Свердлов, 1963, с. 139-144]).
Монгольский вызов не изменил союзнических отношений между русскими и тюрками — кардинально изменилась ситуация в Степи. Появление монголов в 1215-1216 гг. в восточной части Дешт-и Кипчака означало решительную перекройку политической карты степного мира и сопредельных территорий. На мой взгляд, выбор князей, выступивших на стороне половцев, предопределил место Руси в новой геополитической расстановке сил в масштабах Евразии, хотя внешне выбор выглядел вполне обыденно.
Вернемся к событиям весны 1223 г. По словам летописца, вся Русская земля выступила против татар, не было лишь полков Юрия Суздальского. Объединенное войско собралось на правом берегу Днепра, на Зарубе, напротив Варяжского острова. Об этом узнали монголы и прислали послов со словами: идете против нас, вняв просьбам половцев, тогда как мы вашей земли не желаем, ни городов ваших, ни сел, и не на вас пришли, а на рабов наших и пастухов, половцев. Далее, послы предложили князьям мир и совместную войну против половцев, проявив удивительную осведомленность относительно того зла, которое ранее половцы причинили русским. И уж совсем странно выглядит фраза о том, что монголы бьют половцев с целью избавить русских от этого зла. Князья не вняли речам послов и убили их [Полное, 1962, стб. 505]. Монголы прислали второе посольство. Оно было отпущено с миром и вскоре русские и половцы выступили против монголов, а затем двенадцать дней следовали за ложно отступающим противником в глубь причерноморских степей.


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
389
В изложении Рашид ад-Дина этот поход выглядел так: монголы «напали на страну урусов (Русь) и на находящихся там кипчаков. К этому времени те уже заручились помощью и собрали многочисленное войско. Когда монголы увидели их превосходство, они стали отступать. Кипчаки и урусы, полагая, что они отступили в страхе, преследовали монголов на расстоянии двенадцати дней пути. Внезапно монгольское войско обернулось назад и ударило по ним, и прежде чем они собрались вместе, успело перебить [множество] народу. Они сражались в течение одной недели, в конце концов кипчаки и урусы обратились в бегство. Монголы пустились их преследовать и разрушали города, пока не обезлюдили большинство их местностей» [Рашид ад- Дин, 19526, с. 299]. Это взгляд на события с противоположной стороны; их описательность вполне соответствует картине в русских летописях. Существенное различие, о котором речь пойдет чуть ниже, заключается в том, что Рашид ад-Дину был известен замысел события, или, говоря проще, приказ Чингис-хана.
Авторы западных хроник знали, что русские князья оказали военную помощь своим степным соседям, однако истинные причины первого появления монголов на границах Руси остались им неведомы. Возникает впечатление, что в информационном плане Восточная Европа была отделена от Востока непроницаемой стеной. Вот что, например, сообщается в «Хронике Ливонии» Генриха Латвийского: «Двадцать четвертый год посвящения епископа Альберта (1222 г.). В тот год в земле вальвов2  3 язычников были татары. Вальвов некоторые называют партами . Они не едят хлеба, а питаются сырым мясом своего скота. И бились с ними татары, и победили их, и истребляли всех мечом, а иные бежали к русским, прося помощи. И прошел по всей Руссии призыв биться с татарами, и выступили короли со всей Руссии против татар, но не хватило у них сил для битвы и бежали они пред врагами. И пал великий король Мстислав из Киева с сорока тысячами воинов, что были при нем. Другой же король, Мстислав Галицкий, спасся бегством. Из остальных королей пало в этой битве около пятидесяти. И гнались за ними татары шесть дней и перебили у них более ста тысяч человек (а точное число их знает один Бог), прочие же бежали» [Генрих Латвийский, 1938, XXVI, 1]. Итак, подробности столкновения переданы из уст в уста, но вопрос, откуда появился столь сильный противник, даже не задается.
2 В средние века немцы называли кипчаков falones ~ phalagi ~ valvi ~ velven ~ valven.
3 Скорее всего описка и вместо parthi следует читать torci.


390
А.Г.Юрченко
К многочисленным средневековым свидетельствам следует добавить важное сообщение переводчика францисканской миссии 1245 г., брата Бенедикта Поляка, записавшего рассказ участника битвы на Калке [Ц. де Бридиа, 2002, § 20]. Особый интерес сообщения Бенедикта заключается в том, что он попытался найти место этому факту в системе монгольской политики. Однако Бенедикт смотрит на ситуацию глазами информатора, не имевшего достоверных сведений о перипетиях монгольской истории. В высшей степени любопытное частное свидетельство тонет в нереальном геополитическом контексте. Иными словами, любая активная попытка разобраться с ситуацией обречена на неудачу, если не привлекаются свидетельства людей, обладавших широким взглядом на происходящее. Источники, как правило, описывают события, нас же интересуют причины. На вопрос, были ли среди современников люди, знавшие истинные причины катастрофы, следует дать положительный ответ. Это лишний раз подчеркивает то обстоятельство, что авторы исторических хроник отличались друг от друга степенью осведомленности и личным кругозором.
Событие, связанное с поражением на Калке, и резонанс, который оно породило, исследованы в научной литературе [Романов, 1981, с. 79-103; Вернадский, 1929, с. 140-147; Гумилев, 1989, с. 498-502; Кривошеев, 1999, с. 135-139]. Остается неразъясненным лишь один момент, связанный с разделением сфер влияния в Великой степи, где союзники русских князей— половецкие ханы названы монголами рабами и пастухами последних. Чем мотивировалось, казалось бы, столь неожиданное изменение статуса половецкой знати? Мы знаем, что слова монголов не были пустой угрозой. События последующих десятилетий привели к тому, что кочевая аристократия Дешт-и Кипчака либо была истреблена, либо покинула свои территории, уступив право распоряжаться Степью монголам. Уже в 1221 г. часть кипчаков пришла в Грузию и запросила у царя Георгия Лаша место для поселения, но царь не согласился дать им пристанище [Киракос Гандзакеци, 1976, с. 139]. Подчеркну, что речь шла о бескомпромиссной борьбе одной кочевой элиты против другой, что обрекало проигравшего на политическое небытие. Ставкой в этой борьбе были жизненное пространство и ресурсы Степи, включая и человеческие ресурсы — простых кочевников с их семьями и хозяйством.
Вот мнение ан-Насави, секретаря и биографа султана Джалал ад- Дина, наследника хорезмшаха: «Кипчакские племена были связаны с этим домом (хорезмшахов) дружбой и любовью, так как и в давние времена и ныне у них рождались дети только от матерей из числа по¬


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
391
сватанных и введенных в этот дом кыпчакских владык. Поэтому Чин- гиз-хан и его сыновья сделали все для полного уничтожения кыпча- ков, так как те были опорой силы хорезмшахов, корнем их славы и основой многочисленности их войск» [Насави, 1996, с. 213].
Историк и дипломат ан-Насави был доверенным лицом султана и многое знал не понаслышке, в частности он вел переговоры о военном союзе против монголов с половецким ханом, чья пятидесятитысячная орда кочевала в степях Северного Кавказа. В тот момент, когда русский архиепископ Петр, отвечая на животрепещущий вопрос о происхождении монголов, оперировал символическими категориями, которые больше свидетельствовали о теологической подготовке, чем о реальном понимании дел, ан-Насави, прочитав историю Ибн ал- Асира, так оценивает ее. «...Я нашел, что он не упустил ни одного важного и славного события и отступил от истины лишь в немногом. Я сказал себе: поистине, удивительно деяние того, кто, находясь в земле аш-Шам (Сирия.— А.Ю.\ замыслил расследовать события, происходившие в отдаленных местах Китая и в глубине Индии» [Насави, 1996, с. 40]. Известно, что Ибн ал-Асир опрашивал свидетелей и участников событий, бежавших от монгольского вторжения в Рум (Малую Азию) и Сирию.
Сегодня размышления ан-Насави о трагической судьбе кипчаков можно рассматривать как комментарий, разъясняющий смысл монгольских претензий, прозвучавших на переговорах с русскими князьями. Нам остается лишь прояснить общий и частный контексты событий, которые в конечном счете завершились оформлением новой иерархии власти в степном мире. Насильственная смена элит носила глубоко символический характер и не повлияла на традиционный уклад жизни тюркских кочевников. Гнев Чингис-хана, о котором пишет ан-Насави, коснулся не рядовой массы степняков, а лишь их предводителей.
Что же касается событий 1223 г., когда на прочность был испытан русско-тюркский союз, то вновь следует обратиться к авторитетному свидетельству ан-Насави. Оно позволяет увидеть локальный факт русской истории в панорамном, евразийском аспекте. Мобильный корпус, который по приказу Чингис-хана возглавили Джебе-нойон и Су- бедей-бахатур, должен был выполнить две задачи: найти и уничтожить хорезмшаха и осуществить разведку боем, пройдя через города Ирака, Дербент, степи Северного Кавказа, и, замкнув круг, вернуться в Хорезм. Ведение полномасштабной войны в степях между Днепром и Волгой не планировалось. Три монгольских тумена двигались на¬


392
А.Г.Юрченко
легке, т.е. не имели обоза, нигде надолго не задерживались и длительной осадой городов не занимались. Ошеломительное впечатление на современников произвела стремительность и широта охвата территорий, ввергнутых в плачевное состояние.
«[Люди] стали свидетелями таких бедствий, о каких не слыхали в древние века, во времена исчезнувших государств. Слыхано ли, чтобы [какая-то] орда выступила из мест восхода солнца, прошла по земле вплоть до Баб ал-Абваба4, а оттуда перебралась в Страну кыпчаков, совершила на ее племена яростный набег и орудовала мечами наудачу? Не успевала она ступить на какую-нибудь землю, как разоряла ее, а захватив какой-нибудь город, разрушала его. Затем, после такого кругового похода, она возвратилась к своему повелителю через Хорезм невредимой и с добычей, погубив при этом пашни страны и приплод скота и поставив ее население под острия мечей. И все это менее чем за два года!» [Насави, 1996, с. 84]. Приблизительно тот же самый срок называет более осведомленный Рашид ад-Дин, описывая поход Джебе и Субедея: «Они с Чингиз-ханом постановили, что покончат эти дела в течение трех лет, [а в действительности] в два с половиной года пришли к удовлетворительному концу» [Рашид ад-Дин, 1952а, с. 194-195].
Связав воедино оба свидетельства ан-Насави, мы получим ответ на вопрос: почему монголы с такой настойчивостью стремились расправиться с половцами и одновременно хотели избежать столкновения с русскими? Исторический момент определялся тем, что на повестке дня стоял только «половецкий вопрос». И он был решен окончательно и бесповоротно. То, что было понятно ан-Насави, кажется, осталось неизвестным русскому летописцу. Русские источники, равно как и связанные с ними западные источники, молчат о трагедии половецкой знати.
Рождение степных империй всегда сопровождалось сменой кочевых элит, но на этот раз оно было отягощено реальным или мнимым союзом кипчакских ханов с хорезмшахом. В 1223 г. русские князья оказались заложниками династийной борьбы, о которой, если судить по летописям, не имели ни малейшего понятия. И даже подробная информация монгольских послов, стремившихся предотвратить столкновение, осталась невостребованной. Русские князья действовали в собственных интересах и в интересах своих традиционных союзников — половцев, не догадываясь, какая сила бросила им вызов.
4 Баб ал-Абваб — Дербент.


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
393
Участники францисканской миссии 1245 г., брат Иоанн де Плано Карпини и брат Бенедикт Поляк, направляясь ко двору великого хана, проехали через Половецкую степь и города Хорезма. Западные дипломаты самым тщательным образом собирали сведения о походах и намерениях Чингис-хана и Угедея и вполне реально представляли себе географию империи, но не ее историю. Никаких ярких свидетельств о судьбе кипчаков, созвучных словам ан-Насави, в донесениях францисканцев нет. Это обстоятельство удивляет. Имея непосредственные контакты с русскими и половцами, францисканцы не задались вопросом о судьбе половецких ханов, хотя было известно, что последние нашли убежище в Венгрии. Возникает ощущение, что половцы никого не интересовали, поскольку перестали быть реальной силой. Обозначенный нами выше треугольник сил в политической реальности превратился в противостояние двух участников, где половецкий фактор был сведен к нулю.
Обратимся к известиям миссии. Первое из них погружено в совершенно легендарный контекст, где говорится о походах трех армий Чингис-хана, призванных покорить весь мир. Войско, порученное Джучи (тюркская форма Туши; Tossuc-can в латинских источниках), на обратном пути захватывает земли Великой Венгрии, соприкасающиеся с северным океаном, и вступает в неосвоенные области мира, где, к своему удивлению, встречает людей, питающихся исключительно паром, самоедов, быченогих (укорколонов) и одноногих (унте- дов). А начинается поход так: «Третье же войско, которое пошло на запад с Тоссук-каном, сыном Чингиса, покорило сперва землю, которая зовется Теркемен, во-вторых— бисерминов, затем— кангитов, [и] наконец они вторглись в землю Куспкас, то есть Команию» [Ц. де Бридиа, 2002, § 20]. Затем следует описание битвы на Калке. Представленная картина событий перекликается с тем, что мы рассмотрели выше, однако она отражает особый взгляд на ситуацию. Поражает смесь реальных и легендарных элементов.
Согласно официальной истории монголов, Джучи с кипчаками вообще не воевал [Рашид ад-Дин, 1884, с. 71, 72, 78, 79]. Известно также, что поход, завершившийся столкновением на Калке, был стремительной разведывательной экспедицией, которой командовали Джебе и Субедей. Об этом были хорошо осведомлены и Ибн ал-Асир, и армянские и грузинские историки [Сборник, 1884, с. 27; Киракос Гандза- кеци, 1976, с. 137, 138; Цулая, 1981, с. 119, 120; Шахназарян, 2000]. Вместе с тем стремительное развертывание монгольской экспансии, которая в донесениях францисканцев видится как непрерывный поход ар¬


394
А. Г. Юрченко
мий Чингис-хана против Хорезма и тюрок, соответствует геополитической реальности войны 1219-1224 гг. Эти сведения можно рассматривать как достоверный комментарий информаторов-францисканцев к известию о мнимом походе Джучи, взятому из письменного источника особого рода (см. [Ц. де Бридиа, 2002, коммент. 25]), и в каком-то смысле они демонстрируют широту охвата и глубину понимания причинно-следственных связей монголо-кипчакского противостояния. Степной мир пережил потрясение, а русские князья оказались втянутыми в круговорот событий вследствие пограничного положения их владений.
Перечень народов, которых, согласно донесениям францисканцев, покорил Джучи, требует краткого пояснения. Туркоманы (Terkemen; у брата Иоанна — Turcomani) — скорее всего речь идет о стране тюрок. «Страна тюрок» включала Восточный Туркестан, Семиречье и области, лежавшие к северо-востоку от Сырдарьи [Рашид ад-Дин, 19526, с. 67]. Рашид ад-Дин излагает эпизод, связанный с туркменами. Во время монгольского похода на Среднюю Азию в 1221 г., после завоевания низовьев Сырдарьи, «из кочевников-туркмен, которые находились в тех пределах, было назначено десяти тысячам человек отправиться к хорезмскому войску (т.е. монгольским войскам, предназначенным против Хорезма. —А.Ю.)» [Рашид ад-Дин, 19526, с. 200-201].
Под бисерминами (Biserminos), что является искажением названия «мусульмане», следует понимать хорезмийцев. О кангитах (.Kangitas) речь пойдет ниже. В донесении брата Бенедикта сообщается: terram Cuspcas id est Comaniam [де Бридиа, 2002, § 20]. Аналогичная фраза есть у брата Вильгельма де Рубрука: Comani qui dicuntur Capchat. Речь идет о степных территориях, известных персидским авторам с XI в. под названием Дешт-и Кипчак — «Степь кипчаков». Отождествление команов с кипчаками, предпринятое средневековыми западными авторами, разделяется большинством современных исследователей. Однако, как убедительно показал С.Г.Кляшторный, этнонимы команы, кипчаки и половцы не тождественны друг другу [Кляшторный, 1998,
с. 88-91]. По мнению С.Г.Кляшторного, название «половцы» восходит к этнониму одного из кипчакских племен — шары («желтый, половый»), тогда как каепичи древнерусских летописей— это кай-оба,
т. 	е. «племя кай». Тех, кто ушел на Дунай, венгры называли их именем — кунами, но одновременно появилось другое их название — команы, как полагают, по имени одного из их вождей [Кляшторный, Султанов, 1992, с. 116-138].
Второе известие францисканцев, подобно первому, также не отличается достоверностью. В нем говорится о том, как Бату-хан по прика¬


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
395
зу Угедея покорил земли хорезмшаха. На самом деле военную кампанию против хорезмшаха провел сам Чингис-хан. Второй раз осаждать города Барчин и Янгикент на Сырдарье и Ургенч (Орнас) на Амударье монголам не пришлось. Война монголов с половцами, в которую оказались втянуты русские князья, началась с разведки боем, осуществленной Джебе и Субедеем, а закончилась западным походом Бату- хана, решение о котором было принято на курултае в 1235 г.
«А Оккодай, будучи очень силен множеством [людей], подобно тому, как ранее сделал его отец, организовал три [войска]. Над первым он назначил Бати, сына брата, и послал его на Запад против церкви Божьей и всех областей Запада. Он [Бати], придя, покорил землю Альтисольдана и землю бисерменов. Они были сарраценами, говорящими по-комански. Там же он взял, хотя и после долгой войны, очень укрепленный город по названию Барчин. А другой город, по названию Иакинт, сдался сам, и поэтому он его не разрушил, а, взяв добычу и умертвив наиболее знатных по своему обычаю и заставив переселить жителей, поселил других людей в этом городе. И проследовал по направлению к Орнасу, огромному городу, наполненному христианами, то есть газарами и аланами, а также разными сарраценами из различных частей [света]. И расположен он на реке (занимающей большую часть [берега] моря), которая протекала через город. Тарта- ры, перекрыв реку в верхней части, пустили воду стремительным потоком и потопили город со всем, что в нем было. Кроме этого, Бати в то время подчинил землю Теркомен (Туркмен) и землю Кангитов, а также Великую Команию, а также Русию, и захватил Киев, столицу Русии, город очень большой и известнейший. [Достиг он этого] уничтожением большого количества людей и многочисленными сражениями» [Ц. де Бридиа, 2002, § 24-25].
Путаница событий и имен в донесениях францисканцев лишает эти пассажи всякой исторической достоверности. Показательны разногласия между исследователями, связанные с трактовкой термина «Альти- сольдан» (Altisoldan) [Johann, 1930, с. 147; Painter, с. 78, примеч. 24. 3]; в целом понятно, что речь идет о правителе Хорезма. Если отнести эти события к 1220 г., то можно говорить о последнем хорезмшахе — Ала ад-Дине Мухаммеде, если же ко временам Угедея, то — о султане Джалал ад-Дине Манкбурны, сыне и наследнике хорезмшаха [Pelliot, 1973, с. 39, 40; Giovanni, 1989, с. 449]. Пелльо считает, что имя этого султана, зафиксированное в «Сокровенном сказании» (§ 257, 264) в форме Jalaldin-soltan, отразилось в донесении брата Иоанна в форме Altisoldan.


396
А.Г.Юрченко
На основании свидетельств францисканцев можно заключить, что они остались в неведении относительно трагической судьбы, постигшей половецкую знать. Но некоторые важные подробности в их донесениях все же имеются. Саррацены, говорящие по-комански, — это кипчакские войска хорезмшаха. Среди них выделялись кангиты, также упомянутые францисканцами.
Кангиты — тюркский племенной союз каналы — одна из основных частей кипчакского объединения племен. Их главная ставка была на нижней Сырдарье. В «Сокровенном сказании» степь к западу от Иртыша именуется «страной канлийцев и кыпчаутов». В состав земель кангитов входили приаральские степи, что в 1255 г. было отмечено Вильгельмом де Рубруком, путь которого в Каракорум начинался от лагеря Батыя на восточном берегу Волги: «И по всей той земле и еще дальше обитали кангле [cangle], некая родня команам. На север от нас была Великая Булгария, а на юг — вышеозначенное Каспийское море» [Sinica, 1929, XX. 7].
После подчинения племен Дешт-и Кипчака монголами кангиты разделили участь прочих кипчакских племен— лишившись своих правителей, истребленных монголами, влились в состав монгольской военно-административной системы и впоследствии составили большую часть населения Улуса Джучи (Золотой Орды). Некоторые из них сделали блестящую карьеру при монголах [Кадырбаев, 1979].
Согласно сведениям Джувейни, мать хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммеда (1200-1220), Туркан-хатун, происходила из племени канглы. На самом деле показания источников о родословном древе Туркан- хатун весьма противоречивы. По ан-Насави, она была из байаутов, ветви йемеков. Джузджани заявляет, что она — дочь хана кипчаков [Зуев, 1962, с. 101].
Канглы представляли самое многочисленное и самое привилегированное тюркское племя в Хорезмском государстве. И когда хорезм- шах отказался потакать непомерным притязаниям канглийских старшин, Туркан-хатун прониклась ненавистью к собственному сыну и фактически стала мешать ему в обороне государства от монголов Чингис-хана. Канглы и в военном отношении были наиболее сильным племенем, и в критический момент, с благословения султанши, они отказались повиноваться султану. Из-за этого хорезмшах Мухаммед не смог объединить свои силы, и разрозненные отряды хорезмийцев были разгромлены монголами поодиночке [Гафуров, 1987, с. 95].
Каким было отношение монголов к пленным тюркам, рассмотрим на двух конкретных примерах. В первом случае говорится о взятии


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
397
городов Бенакета и Ходженда в Средней Азии. Наместник Бенакета «Илгету-мелик с бывшим у него войском, состоящим [из тюрков]- канлыйцев, сражался [с монголами] три дня, на четвертый день население города запросило пощады и вышло вон из города до появления покорителей. Воинов, ремесленников и [простой] народ [монголы] разместили по отдельности. Воинов кого прикончили мечом, кого расстреляли [из луков], а прочих разделили на тысячи, сотни и десятки» [Рашид ад-Дин, 19526, с. 201]. Пленные канглы, как наиболее боеспособная сила, были уничтожены. Напомним слова ан-Насави: «Чингиз-хан и его сыновья сделали все для полного уничтожения кыпчаков, так как те были опорой силы хорезмшахов, корнем их славы и основой многочисленности их войск» [Насави, 1996, с. 213].
При взятии в плен гарнизона цитадели Бухары монголы «из [тюрков]-канлыйцев оставили в живых лишь по жребию; умертвили больше тридцати тысяч мужчин, а женщин и детей увели [с собою] рабами». При захвате крепости в Самарканде монголы поступили следующим образом: «остаток населения и гарнизона цитадели они выгнали в степь, отделили тюрков от таджиков и всех распределили на десятки и сотни. По монгольскому обычаю тюркам они приказали собрать и закрутить волосы. Остаток [тюрков]-канлыйцев в числе больше тридцати тысяч человек и предводителей их... они умертвили. Когда город и крепость сравнялись в разрушении и [монголы] перебили множество эмиров и ратников, на следующий день сосчитали оставшихся [в живых]. Из этого числа выделили ремесленников тысячу человек и роздали сыновьям, женам... и эмирам, а кроме того, такое же количество определили в хашар. Остальные спаслись тем, что за получение разрешения на возвращение в город были обязаны, в благодарность за оставление в живых, [выплатить] сумму в двести тысяч динаров» [Рашид ад-Дин, 19526, с. 206,208].
То обстоятельство, что половецкая знать не смогла самостоятельно противостоять монгольскому натиску ни в 1223 г., ни в 1237 г., было известно современникам, не питавшим иллюзий по поводу военных возможностей половцев (именуемых в Европе куманами).
«В меру своих возможностей мы сообщаем вам, — смиренно писал в 1242 г. герцогу Брабантскому ландграф Тюрингенский,— что бесчисленные племена, ненавидимые прочими людьми, по необузданной злобе землю с ревом попирая, от востока до самых границ нашего владения подвергли всю землю полному разорению, города, крепости и даже муниципии разрушая, не только христиан, но даже язычников и иудеев, никого не щадя, всех равно без сострадания предавая смер¬


398
А.Г.Юрченко
ти... Людей они не поедают, но прямо пожирают... Даже команы, люди воинственные, не смогли в земле своей выстоять против них, но двадцать тысяч команов бежали к христианам и вступили в союз с христианами; и готовы они сражаться против каждого народа, кроме вышеупомянутого. Что удивительного? Ведь у них страшное тело, яростные лица» [Матузова, 1979, с. 154-155]. Источники однозначно свидетельствуют об уничтожении монголами половецкой аристократии [Мургулия, Шушарин, 1998, с. 160]. Часть половцев бежала к венграм, и их союз был скреплен браком между сыном венгерского короля и дочерью половецкого хана [Pelliot, 1973, с. 14] (см. также [Голубовский, 1889, с. 60-66; Richard, 1996, с. 229-234]). От монголов не укрылся тот факт, что венгры оказали покровительство половцам. Речь идет о хане Котяне; именно о нем вели переговоры монголы с русскими в 1223 г.
Согласно донесению брата Юлиана, в 1238 г. монгольский князь отправил послов к королю Венгрии. Послы, проезжая через Суздальскую землю, попали в плен к местному князю, поэтому письмо, посланное к венгерскому королю, было у них изъято, передано Юлиану и таким образом доставлено адресату. В послании прозвучала та же претензия, что и в словах, обращенных к русским князьям в 1223 г.: «Более того, я узнал, что ты оказываешь покровительство моим рабам, куманам, поэтому я повелеваю тебе впредь не держать их у себя, чтобы из-за них не вышло вражды между нами. Им ведь спастись легче, чем тебе, ибо, не имея жилищ, они кочуют с шатрами и, может быть, смогут бежать; ты же живешь в домах и владеешь городами и замками: как же тут тебе уклониться от десницы моей?» (Julianus 4, 14-16; см. [Dorry, 1956]).
Половцы, оставшиеся в своих степях, были включены в состав монгольских армий. По словам Фомы Сплитского, события между битвой на Калке и походом Батыя на Восточную Европу выглядели так: «Пополнив свои воинские соединения прежде всего за счет племен куманов и многих других покоренных ими народов, они снова повернули против рутенов» [Фома Сплитский, 1997, XXXVI].
Правитель Никеи Иоанн III Ватац в 1241 г. принял к себе на службу бежавшую от нашествия Батыя половецкую орду. Еще в 1239 г. часть половцев перешла Дунай и расположилась кочевьем в долине реки Марицы; монгольское вторжение в Болгарию вынудило их двинуться далее, и они были охотно приняты ромейским правителем. Прием Никейской империей половцев не вызвал никаких осложнений с монголами. По сведениям Георгия Акрополита, в 40-е годы XIII в.


Русские и половцы перед лицом монгольского вызова (1223 г.)
399
в Никее использовались части легковооруженной команской конницы. Основным ее оружием были лук со стрелами (до 30-40 штук в колчане), легкое копье с ременной петлей посередине, кинжал и аркан. Защитное вооружение состояло из брони с плечевыми ремнями и шлема [Жаворонков, 1996, с. 145]. Образ жизни и обычаи этих команов подробно описаны французским рыцарем Жуанвилем, передающим рассказ мессира Филиппа де Туей, посла Людовика IX [Joinville, 1906, § 495-498].
Ахинжанов, 1970 — Ахинжанов С.М. Кыпчаки и Хорезм в канун монгольского нашествия // Вестник АН Казахской ССР. А.-А., 1970, № 1.
Ахинжанов, 1989— Ахинжанов С.М. Хорезм и Дешт-и Кыпчак в начале XIII в. (о месте первого сражения армии хорезмшаха с монголами) // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. А.-А., 1989.
Ц. де Бридиа, 2002 — Ц. де Бридиа. Христианский мир и «Великая Монгольская империя»: Материалы францисканской миссии 1245 года. «История Тартар» брата Ц. де Бридиа. Крит, текст, пер. с лат. С.В. Аксенова, А.Г.Юрченко. СПб., 2002.
Буниятов, 1986— Буниятов З.М. Государство хорезмшахов-Ануштегинидов: 1097— 1231. М, 1986.
Вернадский, 1929— Вернадский Г. В. К вопросу о вероисповедании монгольских послов 1223 г. // Seminarium Kondakovianum. Т. 3. Praha, 1929.
Гафуров, 1987— Гафуров А. Имя и история: Об именах арабов, персов, таджиков и тюрков. М., 1987.
Генрих Латвийский, 1938 — Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. Пер. и коммент. С.А.Аннинского. М.; Л., 1938.
Голубовский, 1889 — Голубовский П.В. Половцы в Венгрии // Университетские известия. Киев, 1889, № 12.
Гумилев, 1989 — Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. Л., 1989.
Жаворонков, 1996 — Жаворонков П.И. Военное искусство Никейской империи // Византийские очерки: Тр. российских ученых к XIX Междунар. конгр. византинистов. М., 1996.
Зуев, 1962— Зуев Ю.А. Из древнетюркской этнонимики по китайским источникам (бома, гуй, яньмо) И Тр. Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР. А.-А., 1962, т. 15.
Истрин, 1897— Истрин В.М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературе. М., 1897.
Кадырбаев, 1979 — Кадырбаев А.Ш. Тюрки-канглы в империи Чингис-хана // П.И.Ка- фаров и его вклад в отечественное востоковедение. Ч. 2. М., 1979.
Киракос Гандзакеци, 1976 — Киракос Гандзакеци. История Армении. Пер. с древне- арм. и коммент. Л.А.Ханларян. М., 1976.
Кляшторный, 1998 — Кляшторный С.Г. Кто были половцы // Altaica. Вып. II. М., 1998.
Кляшторный, Султанов, 1992 — Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. А.-А., 1992.
Кривошеев, 1999 — Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. СПб., 1999.


400
А.Г.Юрченко
Матузова, 1979— Матузова В.И. Английские средневековые источники: Х-ХШ вв. (тексты, перевод, комментарий). М, 1979.
Мургулия, Шушарин, 1998— Мургулия Н.П., Шушарин В.П. Половцы, Грузия, Русь и Венгрия в XII-XIII веках. М., 1998.
Насави, 1996 — Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Сират ас-султан Джал ал ад-Дин Манкбурны: Жизнеописание султана Джал ал ад-Дина Манкбурны. Изд. крит. текста, пер. с араб., коммент. З.М.Буниятова. М., 1996.
Полное, 1962 — Полное собрание русских летописей. Т. I. М., 1962.
Рашид ад-Дин, 1952а— Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1. Пер. с перс. Л.А.Хетагурова. М.; Л., 1952.
Рашид ад-Дин, 19526— Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 2. Пер. с перс. О.И.Смирновой. М.; Л., 1952.
Рашид ад-Дин, 1960 — Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. II. Пер. с перс. Ю.П.Вер- ховского. М.; Л., 1960.
Романов, 1981 — Романов В.К. Статья 1224 г. о битве при Калке Ипатьевской летописи // Летописи и хроники. 1980. М., 1981.
Сборник, 1884— Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. СПб., 1884.
Свердлов, 1963 — Свердлов М.Б. К вопросу о летописных источниках «Повести о битве на Калке» // Вестник ЛГУ. 1963, № 2. Сер. истории, языка и литературы. Вып. 1.
Срезневский, 1882— Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка (X-XIV веков). Т. IV. СПб, 1882.
Фома Сплитский, 1997 — Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. Пер. и коммент. О.А.Акимовой. М, 1997.
Цулая, 1981 — Цулая Г. В. Джелал ад-Дин в оценке грузинской летописной традиции // Летописи и хроники. 1980. М, 1981.
Шахназарян, 2000 — Шахназарян А. Разведывательный поход монголов в Закавказье (1220-1222 гг.) // Историко-филологический журнал. Ер, 2000, № 2 (арм. яз.).
DOrrie, 1956— Dorrie Н. Drei Texte zur Geschichte der Ungam und Mongolen: Die Missionreisen des Fr. Julianus O.P. ins Uralgebiet (1234/5) // Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. I. Philol.-Hist. Kl. Gottingen, 1956, № 6.
Giovanni, 1989— Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. Ed. crit... di E.Me- nestO; trad. ital. a cura di M.C. Lungarotti... Spoleto, 1989.
Johann, 1930— Johann de Plano Carpini. Geschichte der Mongolen und Reisebericht 1245-1247. Obersetzt und erlSutert von F.Risch. Lpz, 1930.
Joinville, 1906— Joinville. Histoire de Saint Louis. Texte original par N. de Wailly. P, 1906.
Pelliot, 1973 — Pelliot P. Recherches sur les chr6tiens d’Asie Centrale et d’Extreme-Orient. P„ 1973.
Richard, 1996— Richard J. Sur un passage de Simon de Saint-Quentin. Le costume, signe de soumission dans le monde mongol // Etudes mongoles et sib6riennes. 27. Actes de la 37c P.I.A.C. P, 1996.
Sinica, 1929 — Sinica Franciscana. T. I. Quaracci; Firenze, 1929.
Vinland, 1965 — The Vinland Map and the Tartar Relation. By R.A.Skelton, Th.E.Marston, G.D.Painter. New Heaven; London, 1965.


В.В.ЯКОВЛЕВ
(Санкт-Петербург)
Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
(О семантике тюрко-монгольской титулатуры
в русской дипломатической практике XVI-XVII вв.)
В конце XVI-XVII в. в России создается целая серия литературных произведений, в основу которых было положено ироническое, а порой и откровенно пародийное осмысление документов Посольского приказа — переписки с главами иноземных государств и статейных списков (отчетов посольств о пребывании за границей). Поскольку взаимоотношения с Турцией в течение длительного периода являлись одним из важнейших направлений русской внешней политики, то неудивительно, что особое место среди этих сочинений занимали описания русско-турецких отношений.
Основным их персонажем становится Иван IV Грозный. Например, в одном из рассказов повествуется о том, как после венчания Ивана Г розного на царство турецкий султан обращается к нему с требованием заплатить дань за 12 лет, на что русский царь соглашается и предлагает осуществить выплату следующим образом. Первоначально, полагает Иван Грозный, необходимо послать в качестве дани «острый меч и неунятую саблю», затем продолжить выплату атаманами и стрельцами, вооруженными пушками и «скорострельными пищалями». Закончить это мероприятие следует отправкой посольства для обращения всех турок в православие с одновременным побитием приближенных султана и его послов камнями, причем камни должны быть © В.В.Яковлев, 2003


402
В. В Яковлев
взяты из разрушенного русскими ратными молодцами султанского дворца (подробнее см. [Каган, 1957]). Подобные памфлеты были распространены и в Западной Европе, часть из них даже переводилась на русский язык в течение XVII-XVIII вв.
Одним из основных предметов осмеяния в этих сочинениях являлась титулатура. Пышные, многословные, порой не совсем понятные титулы чужеземных властителей обыгрывались с особой изощренностью. В переписке Ивана Грозного султан именует своего адресата, только что венчанного на царство, «избранным моим ратаем (т.е. пахарем. — В.Я.), тележным поганатаем, белым Иваном, ясельничным (т.е. конюхом. — В.Я.\ доброобразным слугой, верным приятелем» и т.д. Над составлением титула самого султана безвестный автор из Посольского приказа потрудился, вероятно, не один день: «...инрога рог, над цари царь, над князи князь, вышняго Бога Саваофа произволением страж гробу Господню и печатник у вышняго Престола, великий воин, крепкий вооружник, мужеством своим и всем царям царь и советник восточныя и северныя страны, избранный во царех царь, обнаженный меч, неутолимый гнев, возбужденный сердцем разсуд- ный многим держав, награжденный страхом предложенным, златото- чец, изобильном всяким милосердием, драгий бисер, светлый на главе венец, прозорливый во всея светлости белообразный наказатель царь- ских властелин, светильник горнего Иеросалима и учитель воинственней силе, храбрый воин, исполненный всякой мудрости, совершенный возрастом, непреклонная гордыня, прекрасный лицем, быстрое зрение очное, вышний закон, ключарь небесный и непокоренный земля турский царь Салтан».
При этом, сочиняя ответ Ивана Грозного, автор приписывает ему еще больше хвалебных эпитетов, не собираясь над ними иронизировать. Разумеется, читатель того времени прекрасно понимал различие между возвеличиванием «истинного» царя и насмешкой над самовосхвалением чужого, «неправедного» царя. Сегодня подобные нюансы не столь очевидны, и может показаться, что характеристики Ивана Грозного и султана одинаковы (неважно, одинаково ироничные или же одинаково уважительные).
Подобное пародирование титулов оставалось весьма популярным не только в течение всего XVII века, но и в XVIII и даже в XIX в. Достаточно вспомнить известную картину И.Е.Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», на которой казаки изображены как раз в момент творческого поиска по составлению особо пикантного титула султана.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
403
Подробный анализ всего этого материала требует большого самостоятельного исследования. Цель настоящей публикации — представить лишь одно произведение, в котором обыгрывается эта тема. Речь идет о так называемой «Повести о двух посольствах» (хотя на самом деле в «Повести» рассказывается о трех посольствах). В ней упоминаются реальные события: посольства Андрея Ищеина-Кузьминского в Константинополь в 1570 г., князя Захария Сугорского и дьяка Андрея Арцыбашева к Максимилиану II в Регенсбург в 1576 г. и Ждана Квашнина к цесарю Рудольфу в Вену в 1577-1578 гг., набег Девлет- Гирея на Москву в мае 1571 г. и др. Однако ничего общего с действительностью рассказанное в «Повести» не имеет. Автор использует описание хорошо знакомых и известных событий и излагает их в виде дипломатических документов. В результате вымышленная история приобретает правдоподобные черты. В то же время в сочинении очевидно сильное влияние фольклорных сюжетов и даже элементов плутовского романа.
Композиционно повесть состоит из трех частей. В первой речь идет о беседах и спорах представителей русского посольства с турецким султаном. Несмотря на хитроумие послов и даже попытку использовать физическую силу, победа в конечном счете остается за султаном, который, используя ошибку Ивана Г розного в титуле, фактически низводит его до уровня своего вассала. Оказывается, Иван Грозный при переписке с крымским ханом и турецким султаном использует обращение «мурат», принимая его за часть титула. В ходе переговоров выясняется, что это слово не имеет никакого отношения к титулатуре и означает «брат». А поскольку крымский хан является вассалом султана, то и Иван Г розный, назвавший хана братом, фактически признает себя вассалом султана. Далее султан именует крымского хана холопом и тут же добавляет: «ваш государь — брат его». Ср. с обращением последнего хана Золотой Орды, Ахмед-хана, к правителю Османской империи султану Мехмеду в письме, датированном маем-июнем 1477 г.: «Великий государь, брат мой, Султан Мех- мед Блаженный. Досточтимый господин получатель, дражайший и благородный брат, господин султанов арабских и персидских, властелин над выями народов, тень Аллаха на земле...» [Султанов, 1978, с. 243]. И другой случай. Известно, что когда был заключен мир между египетским султаном Насир ад-Дином Мухаммедом б. Калауном и ильханом Абу Саидом (из династии монгольских ханов, правивших в Иране), кади Ала ад-Дин б. ал-Асир в течение месяца размышлял о форме, подобающей переписке по этому вопросу. «Если в письме


404
В. В.Яковлев
к государю мы употребим выражение „его брат“, — сказал он султану, — может быть, это ему не понравится. Если же мы скажем „мам- люк“, не прибавив „он есть мамлюк“, — для нас это будет стыд, и мы не сможем больше менять стиль нашей переписки» [Закиров, 1966, с. 119]. Результат переговоров для русских послов был неутешителен. Султан подводит итог: «Почему мне ваш царь и великий князь велик? А яз его не мню велика... А вашего царя и великого князя потому посольству не хочю».
Во второй части повести говорится о двух поездках русских послов на Запад к императору Максимилиану II. Император изображен 109-летним мудрецом, идеальным государем в окружении философов и представителей различных народов. Более того, он выступает даже в роли прорицателя, предрекая грядущие события Смутного времени в России. Максимилиан помогает Ивану Грозному исправить допущенную ошибку. Обманутый султан называет кипрского царя, который являлся вассалом Максимилиана, своим братом. В результате, следуя своей же логике, султан оказывается вассалом Максимилиана. Иван Грозный и император равны по положению, так как ведут свое происхождение от одного предка (римского императора Августа), соответственно султан занимает подчиненное положение и по отношению к Ивану Грозному. Этому посвящена заключительная часть повести, где сюжет с титулами и обращениями фактически становится темой плутовского рассказа.
Повесть была создана в самом начале XVII в., вероятно в Посольском приказе, и достаточно активно переписывалась в течение полутора веков. За это время она неоднократно переделывалась — существует четыре редакции, которые, в свою очередь, делятся на ряд текстологических групп (подробнее об этом, а также историографию вопроса см. [Каган, 1955; Каган, 1989]).
Особое место занимает текст повести, включенный в ряд летописных произведений. Обработка распространенной редакции до недавнего времени была известна по ряду поздних списков XVIII и XIX вв. Один из самых ранних списков (начало 1630-х годов) обширной летописной компиляции, включающей текст рассказа о посольствах, долгое время считался утраченным [Псковские, 1941, с. LVII]. Недавно он был обнаружен в составе Софийского собрания рукописей Российской национальной библиотеки, исследован, получил название Новгородско-Псковской летописи 1630 г. и частично опубликован [Яковлев, 1994, с. 71—73; Яковлев, 1997; Яковлев, 2001, с. 386-467].
Повесть издается по этому списку [РНБ, Софийское собрание, № 1379, л. 603-610об.]. Ряд летописных известий, разрывающих


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
405
рассказ и не имеющих никакого отношения к данному памятнику (они были вставлены составителем летописи из другого источника), опущены. Заключительные послания, отсутствующие в летописном варианте, публикуются по тексту I редакции (БАН, 4.7.16, л. 34- 34об.).
В дето 7079 [1571 г.]
О посодстве с турским царем.
Того же лета государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии посылал послов своих в Царьград— Ондрея Ишеина, да дьяка Василья Олексеева к царю салтану турскому на его поса- женика на Менгирея царя и на калгу1 царевича на крымского, что они приходили на Русь с мурзы и с шириньскими князи и с казые- вым улусом, и Аивей с детми, и Бакай мурза с тотары, и изовские, турские, и азовские татарове и казаки и Золотые Болшие Орды заводские нагаи смаленвы и Тоехматовы дети, Урус, и Урмет, и Кенбай, и Тебмай, и Кучюк мурза и Шихдамет и Шостербрат с своими мурзы, и с кочевыми тотары, и со всеми крымскими и на- гайскими мурзы и тотары, и иных орд с прибилными людми чрез крестное целованье и чрез мирное стоянье. И государь царь и великий князь велел послом своим турскому извечати1  2 на его поса- женика на крымского царя.
А в государеве послании пишет: «От восточные страны полуденные области турскому и авгарскому и микорскому державы Антиохие Азии великия властвуюшу цареградскому и седмо- холмскому и стихийскому и вавилоньских, оток богданьскому, шамахейскому и шамскому, тевризскому и изендырскому и стамборскому, измаилтескому царю над цари полуденьные страны и отока далнега Дамаска словушему и иных, отколе прародитель измаилтеских родов мурату пресловушему салтану царю обдержателну».
Государева посла статя: «Божиею милостию великий государь и великий князь Иван Васильевич всея Русии владимерский, московский, новгородский, князь казанский и царь астраханьский, государь псковский, великий князь смоленьский, тверьский, югорьский, пермский, вятикий, болгарьский и иных, государь Но-
1 Калга — первое лицо после хана у крымских татар, наследник престола.
2 Извечати — сообщить, заявить.


406
В.В.Яковлев
вагорода3, земли черниговские, рязаньский, полотцкий, волотц- кий, ростовский, ярославский, удорский, обдорский, кондиньский и вологодский и всея сибирьские земли и северные страны повелитель и государь восточные земли Лифляньские и иных многих земель обладатель, колена пресловушя и прародителя восточнаго царя Августа кесаря и пруские земли областна от Рюрика короля прирожение ближнего, московский государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии велел тебе поклонитися. Извешаю тебе, царю, на твоего посаженника на крымского на мурата Мен- гирея паря и на колгу царевича, — пришли в мою землю войною и повоевали, и Москву град пожег».
Диача речь: «Не велиш ему з государем царем и великим князем Иваном Васильевичем всея Русии в крестном целованьи и в мирном стоянии крепко стояти и ему, крымскому мурату Менги- рею царю и лутчим мурзам вперед велике задор чинити, и с войною на Русь ходити. И государь наш и великий князь с твоими по- саженники с крымским царем или хто по нем не будет, велит своим голдовником4 с ним управитися».
Статья государева посла: «Буди тебе, государь царь турскии, ведомо. Ты своего полку не справуешь и областных своих не уймешь, и татем чрез мирное стоянье и крестное целованье в наши украины и на наши грады войною учнут приходити, и государь наш царь и великий князь державный Руские земли и иных многих земель обладатель велит своим терским с Хвалимского моря5 атаманом и донским и волским атаманом и казаком приклоншие твой орды и земли многие попленити и пропуску в Крым и ис Крыму в Озов и в ыные земли не велит дать проходу всяким людям ни в которые орды, и от твоего любимого града Топракова и от иных прочь казаком отступати не велит, и дани многие и выходы6 на них государь наш за то положит».
Аиак: «И то тебе, царь турскии буди ведомо, тогды тебе будет на нашего государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии нелюбо, когда твоих многих послов и посланников около Хвалимского моря ни в которые земли государя нашего царя и великого князя воинские люди учнут пропушати и их побивати, и у тебя в том взочнетца в твоей державе смятенье великое и с твоих
3 Пропуск в тексте. Следует читать: «государь Новагорода низовские земли».
4 Голдовник — вассал.
5 Хвалимское море — Каспийское море.
6 Выход — подать.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
407
преже реченных улусов твоих посаженников велит выгнати за твое неуимство и за их безверство».
Царь турский мурат салтан с пашами податну речь говорил государя нашего послу: «Славнаго и великого паря московского и иных всея Русии, сибирские земли и всея северныя страна повелителя и вотчинна, лифляньские земли и обладателя многих земель, толко не моея, посол на весь Крым и на крымского иаря с молвою ко мне пришол мне извешати и неправды его сказати».
И велел к ответу послу быти в 5 день после податного листа и посольства. А у патриарха посол в ту пять дней по упросу трижды ел. И в пятый день по повелению цареву с приставом посол пред царя пришел и встреча государя нашего послу честна была с прибавкою. И по повелению цареву спросиша паши, а царь слушал: «Как крестное целованье и мирное постановенье промеж государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и вашея земли самодержца с моим посаженником с крымским Менгиреем царем утверждение о воиньском деле и о обидах было?».
Государев посол отвеша: «Государь наш царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии с своими детми с двема царевичи, с царевичем Иваном Ивановичем и со царевичем Федором Ивановичем многолетствуют, а царствует один, а думает с своими царевичи, и в думу припушает маистатов велеумных своих, голдовни- ков и бояр, и воевод великих, и християньские победы николи не хотя видети».
Паши же царевы: «По что ваш царь и государь с нашим гол- довником с крымским посажеником с Менгиреем, нареченным царем, мирностояние и крестное целованье утвержение, а с нашим государем царем великим не спрашиваяся, и не хотя нашему государю царю турскому покорен быти и выходу давати? Мирится в тайне, а челом бьет и управы просит на нашего посаженика въяве!».
Посол же государев: «Великий государь наш царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии самодержец единовластителен, обладает многими, а не спрашивается ни с кем, а мирится не бояся. А поверил вашей безверной вере и вашему крестному целованью. А вашему турскому царю не челом бьет, на вашего посаженика на крымского царя извешает вам ваше неверие и неправду».
Диак: «Государь наш царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии дани и выходов никому не дает, развее дару. Выходы и дани сам емлет, а любячи ково, дары посылает и любячи у которо¬


408
В. В.Яковлев
го царя и короля многия дары и сам приимает. А выходы кладет и дани на царей и на королей не спрашиваяся никого и не бояся их ни в чем».
Посол: «Государю нашему великому царю и великому князю Ивана Васильевича всея Русии, его царьского величества не подобает турскому царю и авгарскому и иных выходу давати на турских властных областех и на приклонших его ордах».
Uapb турский учал з гневом пашам говорити и веле пашам спросити: «Не отдаст мне вашь царь Асторохани, и яз пошлю на вашего царя своего посаженика Крымкого царя и иных многих и велю вашю Русь пленити и Москву засести, и вашего царя пред собе привести со всеми властители его».
И посол государев к царю турскому кинулся з будием7 за те речи. И паши похватили его и приговорили его прямо их полати ки- нути. И царь турской не велел его ничем вредити, а рек тако изволил: «За своею государя умрети, вы мне такоже служити и за мене умирайте».
Аиак: «Ты ли, царю, того не ведаешь, ты турцы властвуеши и многие земли тобе приклонилися, а нашего государя царя и великого князя атаманы от моря Хвалимского и казаки терские и донские и волские с твоих державных земель и областных градов со многих дани и выходы емлют, да еше государь наш царь им не велел».
Посол: «Ты, царю, не с мудрыми своими, з глупыми з думными пашами государю нашему великому царю и великому князю тако отвешаеш. Астарахани просити велиш и посаженников своих хочешь посылати Москву засести. И ты где свой ум царьской попрал и степень свою царскую посрамил, как еси мог изреши сия непо- добныя словеса. Того ли ты, царю, не ведаешь, что велел тебе государь наш великий царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии говорити. Не подобает тебе во Цареграде царствовати, и не от царского еси ты рождения, но от атаманов, от заблудшие ага- ряньские веры, от колена волшебникова и от сибил. Подобает ти Царьград отдати прародителю Августа кесаря государю нашему царю и великому князь Ивану Васильевичу всея Русии. Тот бо от колена царьска, престола римска и цареградска».
Парь же думав с гневом, велел ответ дати: «Почему мне ваш царь и великий князь велик? А яз его не мню велика. Велик он во своем государьстве и в своем царстве, над своими майстати и властители. А мне он пишет безчестно, и тем он собя бесчестит.
7 3 будием — с кинжалом.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
409
Пишет к моему посаженику к Менгирею иарю в Крым, муратом Менгиреем царем и любимым братом своим. А мне, великому царю, тако же написал в своем посоЛском листу: „Мурату салтану турскому и авгарскому царю". Назвал меня братом, а по нашему языку мурат, то и брат. И ваш царь сверство меня8 в посолстве с моим посаженником с крымским с Менгиреем царем. И яз своему посаженику крымскому Менгирею и иным своим посаженником не пишуся братом, пишюся им государем. А вашего царя и великого князя потому посольству не хочю». И велел к государю нашему царю то и в листе написати.
Посол молвил: «На своей степени царь силен».
Диак: «Силен царь своим властным людем и пашем и всем предстоящим ему, а не нашему государю царю и великому князю».
И царь с пашами отвечал: «Яз с вашими государем царем и великим князем Иваном Васильевичем всея Русии брани межу- собные не хочю, и рати вчинати не велю. А тот ваш извет сышю и на холопа своего крымского, посаженика вашему государю царю на брата его на Менгирея царя управу дам и оборон учиню».
И лист таков, запечатав, послал. И послов отпустил из Иаря- града, дал Бог поздорову с честию и з дары. И как послы пришли к Москве ко государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всея Русии и лист за царевою печатью подали. И государь послов жаловал, а на бояр своих учал кручинитца — на князя Ивана Федоровича Мстиславского с товарыши, что его, государя, продумали, и о том государь был в великой кручине, как бы ему о том турскому и крымскому ответ порознь дати.
О посолстве с иысарем Максимианом.
В лето 7084 [1576 г.] государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии посылал ко ближнему своему приателю в иы- сари к римскому и цысарскому королю Максимиану царю посла своего князя Захарья Ивановича Сугорского, да дьяка Ондрея Арцыбашева. И велел о том доложити и допроситися, которым королем и царем турской пишет свои титлы и каким обычаем.
В государеве послании имат сипе: «Область и данную власть всея западные страны над цари царю держаша скипетр непобедимые державы, а от Августа кесаря, родителя иарьска рождьшуся римскаго престола повелителю Максимилиану, королю норвен- скому и самфирскому, шпаньскому, фряниувскому, прускому,
8 	Т.е. сделал равным.


410
В.В.Яковлев
венеиейскому, шкотцкому, дунайскому и всея западные и полу- денные страны и державну восточному и всея цысарские области своему благоутробию и ближнему приятельству, сродичю по плоти от Августа, кесаря римского царя, цысарю царю Максимиану королю, государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русин от своего царского величества владимирский, московский, новгородский, да тут пишут титла прежние, и иных, велел тебе, государю иысарю Максимиану королю поклонитися».
И король, встав, лист принял. А как посол до листа князь Заха- рьи Сугорской его титла говорил, и государя нашего царя челобитье и посольство правил. А король Максимиан в те поры все стоял, а держали его под руки сын его Филип, да племянник его Андрей, потому что добре стар, во 109 лет. Обычай же у него таков: мудрые философы, избраны многих орд и земель, а служат ему всякие люди, занеже он силен велми. Думные его философы стоят, избраны великие люди по своим статям.
Первое посольство в иысарех было во граде в Ведне на реке на Ведне. У моря на брегу город, полаты у него каменные, все аспид9  10 11, крылио чрез стену на реку от полат царевых аспидно. А на крыльце пять рундуков 0 мошеных аспид же, потому что крылио добре высоко. А у всякого крылиа решетки болшие медяные на рундуках, что ворота позолочены накрасно, а в конце их у брусков у меленых затирано каменье дорого. А у иных хрустали по гусину яйцу. А верхнее крылио стеколчато, мурчато11, а все красно золочено, подле города и по обе стороны города. А среди крылиа чердак стеколчат высок вознесен островерх. А полаты все с подзоры золотыми и в навесах писаны всякие орды и земли и царства и бытия многие. А крыты царевы полаты розными кровля- ны кругом, крайние полаты полосами золочеными, сталными лужеными. А в середках полаты востроверхи, а крыты медью и накрасно золочены. А царева полата среди всех полат, а крыта арапскою медью, не узнати, что не золото, толко не скажут.
А турчане, которые у римского царя в думе, человек их восмь или 9, те собе стоят и ездят в одном месте и пред царем вместе вси ставятся, ни один без одного. А гречане по тому же, человек их десять или сколько будет. Тако же по другую сторону царя ставятся римляне, тако же и перед царем стоят и ездят вместе. И жиды, и поляки и русь и немцы и литва и волыниы и угряне и воло¬
9 Аспид — различного вида минералы (яшма, сланец и др.).
10 Рундук — возвышение, помост.
11 Мурчато — т.е. покрыто глазурью.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
411
хи, — все по своим статьям ставятся и ездят. А в статьях их не помногу, по семи человек и по осми и по десяти, а болши 12 нет, а менши семи нет же. И философы у него избраны велми мудры и великие люди.
А Максимиан иысарь, как поедет в объезд или в виноград12 гу- ляти или в Самфир город, на Дунай от Бедна 90 верст, и те думные его дворяне избранные люди по тому же едут по сторонам, кии же с своим вместе едет, а иной земли не вмешается. А едут по обе стороны по статьям, а посол бывает подле иаря или за ним. А подле царя едет по сторону сын его Филип, а по другую сторону племянник его Ондрей, и за ним подручник его Михайло, да посол государя нашего. А позади за ним идет полк его, а в нем всех земель люди идут в одном месте. А воеводы у него по землям и головы по тому же. Да затем идет сына его полк, а воевода в нем по тому же, да племянника его Ондрея полк. А земель розных люди и воеводы и головы по тому же. А ставятся по полкам, кой же себе полк. А в полкех и в выезд ходят на конех служилых тысячь с пол- третятиать13, кроме кошевиков14, а кошевых мало ведаем.
И в винограде, едя, царь посла государева роспрашивал сам: «Сколь велика Руская земля и сколь силно ходит государь ваш, а мой сродыч?» И князь Захарьи сказал: «Земля Руская велика и чю- дотвориов в ней много, и милость от них и чюдеса велия. А за государем нашим ходит силы в собранье четыреста тысяч головами».
Король же подивился и, похвалив Бога, рек: «Распространится де впред Руская земля». И учал царь посла нашего государя иаря и великого князя Захарья, встречати: «А коли де ваш царь государь и мой сродычь был под Пайдою и тогды посылал воевод своих под немецкие городы под Коловерь, а Пайду сам тогды взял и немей велел пожечь. А колываньские немцы собрався воевод ваших под Коловерью, от града отбили и наряд15 поймали, мне де сказывали датикие немцы».
И государев посол королю и иысарю сказал: «Тогды де государь наш царь ходил в обьезд в свою вотчину в Ругодив и в иные городы, и пришел на рубеж, и пайденские немцы его, государя, не встретили, ему челом не ударили. И он велел город их розрыти и их сжечи велел. А под те городы посылал государь легких людей с
12 Виноград — фруктовый сад.
13 Тысячь с полтретятцать — двадцать пять тысяч.
14 Кошевики — сопровождающие лица.
15 Наряд — снаряжение, вооружение, в том числе артиллерия.


412
В.В.Яковлев
легким нарядом. И тогды немцы взяли у нашего государя наряду две полковых, да скорострелную, да 3 затинных16. И государь наш царь великий князь за то на них гнев свой положил, да послал воевод своих на другой год и велел те городки поимати. И воеводы государевы город взяли Пернов, город Апсель, город Лиговер, город Падцу, город Салан, город Перкал, город Вакалуй и с мызами и со всеми их животы и с нарядом».
И король иысарской сказал: «Про государя де вашего пишют мудрые философы, да которые знают его и детей его, что он подобен храбростию и ратью Александру Македоньскому, и просла- вися во всех нас царех. А подобен возрасту и досужеству17 царю Константину. Да еше де в вашей земли будет смятение великое, потому что многие власти, а несогласны будут. А смятенье в вашей земли будет лет з десят и болши. А земля ваша распространится велми найпаче, и царь многими иарствы обладает». И, еду- чи из винограда, молвил: «Да попамятуй де Максимиана короля цысаря, царя христианска, что яз говорил, то все в вашей земли збудется».
Да едучи сказал притчю про своего подручника про Михайла, что он мертвой матери сын: «Было де в моей области Божие раз- гневание — град погиб именем Мелхий, и тому 26 лет. А пришла на него туча каменная и огонь и гром, да пожгло город, камение и полати, не токмо что полаты, но и подошвы каменные. И востала буря великая и пришли волны морские, да и место града того помыло и песок рознесло. А тот град стоял на острову в мори. И на том же острову град от того града 30 верст, именем Тордор. И тут в ту ношь в том граде было трясение великое от Божиа разгнева- ния. И пришли ис того града Тордора гости на телегах к Мелхии граду. А же град погиб, и места равна суть, развее нашли жену мертву в погребе, а у ней чрево терзает. И они разрезали утробу и вынели из нее моего подручника младенца. И привезли его ко мне. И яз его дал воспитати. И ныне стоит предо мною и пред вами. Да внегда в велиией области будет царь, такоже и у вас во царствии смятение будет. А после вашего царя рука высока будет и обладает всеми и скончается в век».
В лето 7086 [1578]. Пришел в иысари от государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии посланник Ждан Иванович Квашнин. И Максимиан царь посольства у Ждана Квашнина
16 Затинная — артиллерия, стоящая за крепостной стеной.
17 Досужество — способности, умение, искусность.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
413
слушал. А в посолстве пишет, что государь взял латыгорьские и лифляньские земли, 27 городов, а встреча не было нигде. И иы- сарь король христианьский похвалив Бога и прослави государя и великую честь послом воздав, дары многие великие прислал к государю и скипетр царства римскаго державы непобедимые и диа- диму и перфиру и послание с умилением писал.
И на турского титлу и полную грамоту у государю нашему послал, как коли оманул турьского царя посаженик его цысарьского царя, а был посажен на Кипре острове. И турьской просил острова Кипра, а давал кипрьскому царю против того Азийские и Ань- тиохийские и Вавилоньские и Индийские страны и Тивризы и Ис- киндыры. И писал ему братом навышшим , а нарек под собою вторым царем. И кипрьской царь о том докладывал цысарьского Максимиана короля, потому что он цысарьского посаженник. А на Кипре три митроплиты, да 74 епископы. И цысарь приказывал: «Такову де грамоту у него возми, чтоб тебе братством писал и под собою царем нарек, и те бы тебе царства и титла ввел. И тогды мне скажи, а остров ему Кипр отсули. Аа как грамота таковая придет к тебе, и ты ко мне пришли, и яз тебе о том указ учиню».
И кипрьский царь остров отсулил турскому царю. И царь был рад, что безбранно таковую землю достал, и велел очистити и все те царства на приезд кипрьскому царю и грамоту к нему и дары великие послал, и велел ему к себе ехати. А на Кипр остров царь изготовити веле шестьсот тысячь катарг18  19 людей, да велел Кипр засести. И как пришли с дары и з грамоты на Кипр от турского послы, и кипрьской царь ту грамоту и дари к цысарскому кралю Максимину. И кроль цысарской послал к нему лист, назнаменовав остров Кипр весь и городы все как стоят, вызнаменовав на 60 лис- тех, на олександрейской бумаге. И велел тот остров к турскому царю послати на бумаге.
И кипрьской царь так сотворил: послов турского царя засадил, а иных с листы отпустил, и титлы те же написал в своем послании и в грамоте. А написался: «Цысарского посаженник и голдовник, твой брат, Азии и Антиохии великие и Вавилонии и Индийские, — и все титла сполна выписал, — брату моему турскому царю, чтоб еси однолично иарьград мне очистити веле, и все мои царства по духовной нашей грамоте, которую еси ко мне прислал, а у ней штинатиати царств печати златые. И яз тое духовную грамоту приняв, и послал к государю своему Максимиану королю, к царю
18 Братом навышшим — главным, превосходящим кого-либо властью, титулом.
19 Каторга — гребное судно, род галеры.


414
В. В.Яковлев
римскому и всея западные страны. И ты во граде Цареграде полно царствовал, хошу и яз царствовать на степени цареградской».
1Ларь же турской посрамлен быв, и возьярися и послал те свои катарги с войною и с нарядом на Кипр остров, и велел пленити и воевати. И кипрской царь собрався и их дождався с великим собраньем. Да и цысарской царь на голиях20 и на кораблех на помочь полтораста тысечь. И Божиим изволением турских людей побили, а живых взяли девяносто тысечь. И с тое поры турской царь за великой срам не ссылается ни с цысарским, ни с кипрьским царем.
И цысарьской тое его грамоту турского царя за всеми 16 печатми золотыми послал к государю нашему, а велел ему пи- сатися с тех мест теми же титлами. Да послов государя нашего честно отпустил совсем, да молвил: «Которые де городы ныне иманы, не долговечны за вашим государем, а впред достанутся и они за вашим государем, и скончаются, а не токмо что городы, но и земля вся».
И послы вышли на Петров день того же 86-го году. А на осень под Кесью и воевод государевых побили и наряд у них отлучили.
* * *
Послание православного царя к турскому.
Высокостолному властителю, превознесенному честью, яко же рогу инорогу, Маю Суламбеку салтану, царю Костянтину белозер- скому и карманскому, твоея области многие земли, Божиею мило- стию царь и великий князь дикого и глубокого поля, послал есми к тебе своего избранного человека. И что тебе учнет говорить, а то слово наше, и ты б ему вери.
Отписка турскаго царя к православному царю.
Хто у тебя таков во благочестивых, яко же ти есть, прародителей твоих сын Святославль, внук Игорев, великий князь Владимир, той бо крести рускую землю святым крещением, от того проивете благоухание и благоверие, и крестная твоя сила светоносная хе- ругов непобедимый царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, ближний есть наш брат, святый и милосердный, правдою еси праведен, а величеством еси велик, ко всем людем еси счастлив, велика б твоя и честна держава была до второго пришествия.
20 	Голия — тип крупной галеры.


Ироничные «послания» Посольского приказа турецкому султану
415
Прежняя у нас с тобою брань была и нелюбов о кости, о ло- лыжном мозгу. И много у нас с тобою было брани и нелюбви. И мы прежни огнь с тобою любовною водою угасим, и опять огнь зажегся. И слух до нас доходит, до великого нашего града Станба- ла, люди твои уловляютиа, яко же море, и казнь твоя нам на радость.
Закиров, 1966— Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XII1-XIV вв.). М., 1966.
Каган, 1955 — Каган М.Д. «Повесть о двух посольствах» — легендарно-политическое произведение XVII в.// Труды Отдела древнерусской литературы. М.; JL, 1955, т. И.
Каган, 1957 — Каган М.Д. Легендарная переписка Ивана Грозного как литературный памятник первой четверти XVII в. // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1957, т. 13.
Каган, 1989— Каган М.Д. «Повесть о двух посольствах»// Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. М.; Л., 1989.
Псковские, 1941 — Псковские летописи. Пригот. к печ. А.Н.Насонов. Вып. 1. М.; Л., 1941.
Султанов, 1978 — Султанов Т.И. Письма золотоордынских ханов // Тюркологический сборник. 1975. М., 1978.
Яковлев, 1994— Яковлев В.В. О летописной работе в Новгороде в первой половине XVII в. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Новгород, 1994.
Яковлев, 1997 — Яковлев В.В. Новгородское летописание XVII в. Автореф. канд. дис. СПб., 1997.
Яковлев, 2001 — Яковлев В.В. Новгородско-Псковская летопись 1630 г. // Опыты по источниковедению: Древнерусская книжность. Вып. 4. СПб., 2001.
БАН — Библиотека Академии наук.
РНБ — Российская национальная библиотека.


Научное издание
ТЮРКОЛОГИЧЕСКИЙ СБОРНИК 2002
Россия
и тюркский мир
Утверждено к печати Санкт-Петербургским филиалом Института востоковедения РАН
Редактор Л. С. Ефимова Художник Э.Л.Эрман Технический редактор О. В. Волкова Корректор Е.А.Мамиконян Компьютерная верстка Н.А.Важенкова
Подписано к печати 25.09.03 Формат 60x90V16 Печать офсетная. Уел. п. л. 26,0 Уел. кр.-отт. 26,3. Уч.-изд. л. 27,6 Тираж 600 экз. Изд. № 8089 Зак. № 8740
Издательская фирма «Восточная литература» РАН 127051, Москва К-51, Цветной бульвар, 21
ППП "Типография "Наука"
121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6
ISBN 5-02-018376-8
9785020 183766 >