ДРЕВНЕЙШИЕ
ГОСУДАРСТВА
НА ТЕРРИТОРИИ
СССР
1981
И $Д лил I.CTBO • НАУКА-

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Институт истории СССР
ДРЕВНЕЙШИЕ
ГОСУДАРСТВА
НА ТЕРРИТОРИИ
СССР
МАТЕРИАЛЫ
И ИССЛЕДОВАНИЯ
1981 год
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
МОСКВА 1983

„ 050501СС00
Д 042(02)—
Ответственный редактор
член-корреспоидент АН СССР
В. Т. ПАШУТО
—0'93
-83
16—82, кн.
1
Издательство «Наука», 1983 г.

ОТ РЕДАКТОРА
Настоящий (пятый) выпуск ежегодника, как и предыдущие,
посвящен проблемам источниковедения. Основу его составляет
исследование И. С. Чичурова «Место „Хронографии“ Феофана в
ранневизантийской историографической традиции (IV — начало
IX в.)», представляющее собой продолжение его книги «Визан¬
тийские исторические сочинения: ?)Хронография“ Феофана, ,Бре-
виарий“ Никифора» (М., 1980). Конечным результатом задуман¬
ного им труда будет изучение становления и развития ортодок¬
сальной парадигмы императора Константина в сравнительно-
историческом аспекте на византийском, западноевропейском и
восточноевропейском (в первую очередь древне- и великорусском)
материале.
Чичуров на обширной историографической основе (хроник,
памятников литературы, исторической мысли) показал, что ви¬
зантийская историография отнюдь не являлась примитивным слеп¬
ком античной, а развивала ее соответственно своим обществен¬
но-политическим потребностям. Читая его полемику с традици¬
онной концепцией византинистов, русский медиевист начинает
лучше понимать, откуда возник взгляд на древнерусскую хроно¬
графию как зеркальное отражение византийской, тогда как ис¬
точники позволяют отчетливо обнаружить наряду с античными
и византийскими традициями ее самобытные истоки.
Структура труда Чичурова и разработанная им методика оп¬
тимальны для целей проведенного в работе тонкого, поистине
ювелирного комплексного исследования «Хронографии», сочетаю¬
щего в себе сравнительно-исторический подход с внутренним
(прежде всего идеологическим) анализом лишенных параллелей
текстов. Само сопоставление идеала императорской власти и при¬
мечательное перемещение его в сторону благочестия при вопло¬
щении в литературно-исторический портрет, прослеживаемое на
трех уровнях (фактографии, похвальной стилистики и исключи¬
тельности), интересно еще как факт общественно-политического
сознания, в формировании которого христианские идеологи опи¬
рались на своего рода светские жития знатных особ (святых
крестьян, ремесленников и купцов ни византийская, ни древне¬
русская церковь не знают).
Историку русского летописания будут особенно интересны для
сопоставления наблюдения Чичурова о соотношении формальных
и содержательных элементов в развитии авторского самосознания
византийских историков и о его ослаблении на рубеже VIII—IX вв.
вплоть до отказа от личного, индивидуального в пользу христи¬
ански анонимного. Если вспомнить, что в пору именно этого
3

перелома на арену историографии вступило древнерусское право¬
славное летописание, то естественно было бы п от него ожидать
следования византийским новшествам. И тут па память тотчас
приходят редкие, но выразительные замечания наших летописцев
о их «просторечии», о «не дошедшем» до высот истинной христи¬
анской стилистики уме и т. п. При всем том, как умели древние
летописцы хитроумно и политически целесообразно использовать
свои источники!
В этом же выпуске читатель найдет близко стоящую по поис¬
ковой направленности к труду И. С. Чичурова статью Т. Н. Джак-
сон о творческой активности автора «Хеймскринглы». Ею поднят
важнейший вопрос об истории достоверности саг. Конечно, ав¬
торское самосознание Снорри иное, чем у Феофана, но важно
установить, что оно было. Это Т. Н. Джаксон и делает, открывая
тем самым путь к ответу на вопрос о социальной природе его'
труда. Круг героев саг, социальное положение их творцов, влия¬
ние на них христианской идеологии — уже все это вызывает
сомнение в их авторском невмешательстве в описываемое. Пока
что Т. Н. Джаксон доказала это структурным анализом разно¬
образных формул авторского присутствия.
Этническая и культурная ассимиляция скандинавов на тер¬
ритории Восточной Европы в среде славянского населения рас¬
крыта на широком археологическом материале В. Я. Петрухиным.
Особенно существен отмечаемый автором процесс перерастания
племенных признаков в социальные.
Продолжением комплексных рунологических изысканий, на¬
чатых Е. А. Мельниковой, являются новые публикации руниче¬
ских надписей из Суздаля и Полоцка, осуществленные ею совмест¬
но с М. В. Седовой и Г. В. Штыховым.
В статье А. В. Юрасовского по-новому ставится вопрос о до¬
стоверности документов русско-венгерской переписки XII в. Ав¬
тор убедительно показывает, что эти грамоты при включении
в летопись подверглись значительной редакции со стороны ле¬
тописца.
Востоковедческие интересы сектора отражены в статье
В. Г. Крюкова, вводящей в научный оборот информацию о на¬
родах Европы мало разработанного доселе средневекового араб¬
ского источника X в. По мнению исследователя, автор анонимного
сочинения «Ахбар аз-заман» сообщает о народах Восточной Ев¬
ропы.
Рецензии Т. М. Калининой, М. В. Бибикова и А. А. Молча¬
нова написаны па новые советские и зарубежные труды, связанные
с проблематикой сектора.
Итоги работы сектора за 1980 г., подведены в хронике
Е. А. Мельниковой и А. В. Юрасовского.
В. Т. Пашу то

ИССЛЕДОВАНИЯ
И. С. Чичуров
МЕСТО «ХРОНОГРАФИИ» ФЕОФАНА
В РАННЕВИЗАНТИЙСКОЙ
ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
(IV — начало IX в.)
ВВЕДЕНИЕ
В предлагаемой вниманию читателя работе пойдет речь о визан¬
тийском хронисте начала IX в. Феофане Исповеднике Е Однако,
прежде чем перейти непосредственно к предмету исследования
(«Хронографии» Феофана), следует сделать несколько предвари¬
тельных замечаний о двух проблемах современного византино¬
ведения. Обращение к ним продиктовано необходимостью обозна¬
чить круг вопросов, которые должен поставить современный ви¬
зантинист, имея в виду анализ конкретного литературного па¬
мятника, и на которые он может дать ответ, осмысляя собственные
наблюдения и достижения международной византинистики.
Представление о эпигонстве византийской литературы, предоп¬
ределявшее прагматическое использование византийских источ¬
ников в XIX в., лишь в последнее время постепенно вытесняется
признанием самостоятельной ценности средневековой греческой
словесности 1 2. Разумеется, при этом никоим образом не отрица¬
ется значение античных образцов для византийской литературы:
сами византийцы искали своих классиков, как правило, среди
1	Автор надеется, что последующее изложение поможет читателю составить
представление о месте «Хронографии» Феофана в ранневизантийской исто¬
риографической традиции, а тем самым дополнит и уточнит положения и
характеристики, высказанные им в книге «Византийские исторические
сочинения: „Хронография" Феофапа, „Бревиарий“ Никифора (тексты,
перевод, комментарий)» (М., 1980).
2	Нельзя не согласиться со словами Я. Н. Любарского: «Лишь совсем не¬
давно за византийской литературой стали признавать самостоятельную
художественную ценность, а рассматривать творчество среднегреческих
авторов как единое художественное целое, по сути дела, и не начинали»
(<Любарский Я. Н. Михаил Пселл: Личность и творчество. К истории
византийского предгуманизма. М., 1978, с. 125). Сказанное ни в коем
случае не касается книги самого Любарского, представляющей собой
образец монографического исследования творчества одного из крупнейших
византийских писателей.
5

античных авторов и гораздо реже среди византийских писате¬
лей 3; византийцу было чуждо осознанное стремление к ориги¬
нальности, его усилия были направлены на осуществление про¬
граммы, заданной традицией, на заимствование, усвоение и освое¬
ние сохраненных традицией литературных жанров, мотивов и
средств выражения 4; причем все это в такой степени, что совре¬
менный историк византийской литературы может признавать ее
силу именно в вариации античных образцов и мотивов 5. И все же
в современном византиноведении осознание значимости античного
культурного наследия для византийской литературы не исключает
ее самостоятельности как литературы — вариация правомерна
в литературе и не означает отказа от творчества 6. Византийскому
автору, при всей его зависимости от античных моделей, не отказы¬
вают более в свободе обращения с ними 7. Современный визан¬
тинист видит в византийской литературе самоотражение всего
византийского общества, самоотражение репрезентативно-полити¬
ческое, возводящее всю литературу на уровень «политикума»
(Politikum) 8. Игнорирование политических и социальных истоков
византийской литературы, мировоззрения конкретных византий¬
ских авторов и их современников влечет за собой, по мнению
Г. Хунгера, представление о ней как о «кривом зеркале» визан¬
тийской действительности 9. Иными словами, утверждение в со¬
временной историографии самостоятельного значения визан¬
тийской литературы равносильно признанию за ней способности
выражать идейное, социально-политическое, социальнэ-нсихоло-
гическое содержание породившей ее эпохи, причем выражать
это своими средствами.
Последнее подводит к постановке другой общей проблемы: по¬
рожденные социально-политической эволюцией изменения в миро¬
воззрении 10 неизбежно отражались (с большей или меньшей
полнотой) в литературе, а это в свою очередь подразумевает изме¬
няемость самой литературы, ее развитие, что исключалось при
традиционном подходе к изучению византийской литературы как
хранительницы литературных форм античности. Именно анализу
нового в «сложном подвижном (курсив наш.— И. Ч.) единстве»
ранневизантийской’литературы посвящена монография С. С. Аве¬
3	Beck H.-G. Das literarische Schaffen der Byzantiner. Wege zu seinem Ver-
standniss.— In: Sitzungsberichte der osterreichischen Akademie der Wis-
senschaften, Phil.-hist. Kl. Wien, 1974, Bd. 294/4, S. 7.
4	Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Miinchen,
1978, Bd. I, S. XXIII.
5	Ibid., S. XXIV.
6	Beck H.-G. Das byzantinische Jahrtausend. Miinchen, 1978, S. 109—112.
7	Beck H.-G. Das literarische Schaffen..., S. 26.
8	Ibid., S. 14.
9	Hunger H. Op cit., Bd. I, S. XXV.
10	Взаимосвязанность изменений в социальной структуре и мировоззрении
признается7и рядом западных византинистов. См., например: Mango С.
Byzantium.'The Empire of New Rome. London, 1980, p. 255 — «Фундамен¬
тальные сдвиги в мировоззрении редко протекают вне связи с соответст¬
вующими изменениями в социальной структуре».

ринцева, прослеживающего в ранневизантийской поэтике «не столь¬
ко отработанную за века гармонию инерции, сколько плодотвор¬
ную дисгармонию сдвига» ранневизантийской литературы срав¬
нительно с античной; не отрицая за византийской литературой
восприятия «тысячелетних форм греко-римской культуры», со¬
ветский византинист определяет время византийской литературы
как «эпоху отыскания новых (курсив наш.— И. Ч.) возможностей» п.
Иначе в западном византиноведении, где концепция визан¬
тийского континуитета применительно к истории литературы
остается в существе своем непреодоленной и по сей день. В преди¬
словии к «Истории светской литературы» Хуигер пишет: «Настоя¬
щая история литературы (развитие литературных форм и жан¬
ров) ограничивается в Византии незначительными элементами»
(Spurenelemente) 11 12. Статичность, «дихотомия литературы и изме¬
няющейся реальности» причисляются К. Манго к существенным
чертам византийской культуры вообще и византийской литера¬
туры, в частности 13. Эволюция литературы если и признается
некоторыми из западных византинистов, то сводится лишь к из¬
менениям отдельных сторон литературного процесса, скорее, фор¬
мального, чем структурного, порядка 14.
Сказанным выше определяются две основные задачи современ¬
ного исследования византийской литературы, сохраняющие силу
как в отношении к истбрии византийской литературы в целом,
так и в применении к изучению конкретных литературных па¬
мятников: интерпретация литературы в идеологическом, социаль¬
но-политическом, социально-психологическом, мировоззренческом
контекстах породившей ее эпохи, во-первых, и выявление в ней
элементов развития, определяемых изменениями социальной среды
во-вторых.
* * *
Византинистам хорошо знакомы трудности, связанные с раз¬
работкой истории империи периода иконоборчества (730—
843 гг.). Прежде всего они вызваны сложностью протекавших
11	Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977, с. 6, 8,
12	Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. Y. Примечательно, что западногерманских!
византинист Г. Вайс, последовательно обосновывающий отсутствие струк¬
турных преобразований в экономической, политической, социальной,
идеологической сферах общественной жизни Византии, постулирует не¬
изменность структуры и для культуры империи, не обращаясь собственно
к анализу культурных явлений [Weiss G. Antike und Byzanz. Die Konti-
nuitat der Gesellschaftsstruktur.— HZ, 224 (1977), S. 56].
13	Mango C. Byzantine Literature as a Distorting Mirror. An Inaugural Lecture
delivered before the University of Oxford on 21 May 1974. Oxford, 1975,
p. 16 — 17. В этой связи следует особо отметить справедливые замечания
Я.-Л. Ван Дитена в отклике на монографию Хунгера о необходимости
историзма в подходе к изучению византийской литературы [Van Dieten
J.-L. Die byzantinische Literatur — eino Literatur ohne Geschichte?—HZ,
231 (1980), S. 101—109].
14	Так, например, P. Браунинг, характеризуя развитие литературного языка
в V—VI вв., отмечает черты нового: исчезновение различий между языком

в это время общественных процессов 15. Не в последнюю очередь
эти трудности обусловлены скудостью источниковедческой базы,
порожденной общим культурным спадом в Византии второй поло¬
вины VII — начала IX в. 16 Поэтому вполне понятен интерес
исследователей к основному источнику по истории Византии VIII —
начала IX в.— «Хропографии» Феофана 17. Обширная библио¬
прозы и поэзии, проникновение в литературу народного койнэ с элемен¬
тами разговорного языка, развитие классицистического языка, ориента¬
ция на новые стилистические образцы античной литературы (Browning R.
The Language of Byzantine Literature. — IniBn^avtivo; xai MeTa|3r>£avTiva.
Malibu, 1978, vol. I. The «Past» in Medieval and Modern Greek Culture,
p. 110, 114).
15	Детальному анализу исторического содержания периода иконоборчества
(процесс феодализации Византии), сложных экономических, социальных
и политических явлений, определявших характер развития византийского
общества VIII — IX вв., посвящена работа М. Я. Сюзюмова, избавляющая
нас от необходимости давать характеристику положения империи (Сюзю-
мое М. Я. Проблемы иконоборчества в Византии.— Учен. зап. Свердл.
, гос. пед. ин-та, 1948, вып. 4, с. 48 —110; ср.: Он же. Первый период ико¬
ноборчества. Второй период иконоборчества.— В кн,: История Византии:
В 3-х т. М., 1907, т. II, с. 49 — 79). Сюзюмовым исследован и историографи¬
ческий аспект темы [Сюзюмов М. Я. Основпые направления историографии
истории Византии иконоборческого периода.— ВВ, 22 (1963), с.199—226].
В последние годы появился ряд новых работ по истории иконоборчества.
Прояснению богословской и идеологической подоплеки первого периода
иконоборчества на основе восточных источников посвящены монографии
С. Геро (Gero S. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Leo III. Louvain,
1973; Idem. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Constantine V.
Louvain, 1977). А. Брайером п Дж. Херрин были опубликованы материа¬
лы Бирмингемской конференции по иконоборчеству (Iconoclasm: Papers
given at the Ninth Spring Symposium of Byzantine Studies. University of
Birmingham. March 1975/Ed. by A. Bryer and J. Herrin. Birmingham,
1977). Краткий обзор новейшей литературы по иконоборчеству дан в
статье английского византиниста Дж. Холдона, прослеживающего измене¬
ния в общественном положении византийского императора в связи с изме¬
нениями внешне- и внутриполитической ситуации в Византии (Haldon J. F.
Some Remarks on the Background to the Iconoclast Controversy.—
BS, 38 (1977), p. 161 —184). Кропотливый анализ источников первого
периода иконоборчества (прежде всего «Хронографии» Феофана) содер¬
жится в двухтомной монографии П. Шпека (Speck Р. Kaiser KonstantinVI:
Die Legitimation einer fremden und der Versuch einer eigenen Herr-
schaft. Miinchen, 1978. Bd. I, II). Начальной фазой иконоборчества зани¬
мается Д. Штайн, обращаясь к интерпретации (особенно для датировки
и атрибуции текстов) писем константинопольского патриарха Германа'
(715—730) [Stein D. Вег Beginn des byzantinischen Bilderstreites und seine
Entwicklung bis in die 40er Jahre des 8. Jahrhunderts (= Miscellanea Byzan-
tina Monacensia, Bd. 25). Mimchen, 1980]. Доклады посвященной иконо¬
борчеству конференции в Грайфсвальде изданы в кн.: Der byzantinische
Bilderstreit. Sozialokonomische Voraussetzungen — ideologische Grund-
lagen — geschichtliche Wirkungen. Leipzig, 1980.
16	Ослабление творческой активности констатирует на материале византий¬
ской агиографии VIII — начала IX в. И. Шевченко (Sevcenko I. Hagio¬
graphy of Iconoclast Period. — In: Iconoclasm..., p. 119). О сокращении ли¬
тературной продукции во второй половине VII — первой половине IX в.
-пишет Р. Браунинг (Browning R. Op. cit., р. 114).
17	Мы используем издание:	Theophanis Chronographia/Rec. С. de Boor.
Lipsiae, 1883 — 1885. Vol. I —II. (Далее: Феор. Хрон.).
8

трафия работ, посвященных памятнику 18, красноречиво свиде¬
тельствует об этом интересе, определившемся еще в XVII в. и
не угасающем по сей день. Впрочем, большинство исследований
до сих пор касалось лишь двух аспектов анализа сочинения Фео¬
фана: выявления источников «Хронографии» и определения кон¬
кретно-исторической достоверности сообщаемых хронистом фактов
с использованием последних для выяснения исторических судеб
раннесредневековой Византии.
Не приходится доказывать, что и в отборе источников, и в ха¬
рактере их использования, и в принципах передачи конкретно¬
исторической информации, а тем более в оцедке настоящего и прош¬
лого Византии с неизбежностью отражались принадлежность ав¬
тора к определенному времени и определенной социальной среде.
Тем самым столь очевидна необходимость попытки охарактери¬
зовать памятник как результат взаимодействия идейных, соци¬
ально-политических, социально-психологических факторов, тем
более что в византиноведческой литературе и поныне отсутствует
целостный анализ «Хронографии». Причиной тому не только по¬
вышенный интерес византинистов прежде всего к повествованию
о правлении императоров-иконоборцев и компилятивность 19 со¬
чинения в значительной его части, но и господство на протяжении
длительного времени представления об эпигонстве византийской
литературы вообще. Разумеется, это не означает отсутствия оценок
«Хронографии» или Феофана. В историографии распространено
мнение о «Хронографии» как о непритязательной и в то же время
тенденциозной монашеской хронике иконофильского толка 20.
В применении к Феофану такая характеристика насколько обща,
настолько и ограничена. Исследование Г.-Г. Беком так называемых
византийских монашеских хроник убедительно показало формаль¬
18	Библиография, опубликованная Д. Моравчиком (Moraucsik Gy. Byzanti-
nolurcica. Berlin, 1958, Bd. I, S. 535—537), дополняется новейшими изда¬
ниями (Hunger H. Op. cit., Bd. I, S. 334—339; Speck P. Op. cit., Bd. I,
S. 13—51; Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения, с. 20—23).
19	Здесь и далее мы называем Феофана компилятором, а несамостоятельную
(до повествования о правлений Ираклия) часть его «Хронографии» компи¬
ляцией, что не означает сомнений в работе Феофана над привлекаемыми
им источниками, равно как и негативной оценки хрониста, заключенной
в современном значении этих слов. Феофан оставался компилятором, по¬
куда он дословно переписывал, например, «Историю войн» Прокопия, со¬
ставляя из ее разрозненных отрывков не всегда связное повествование;
но он мог быть и редактором, упрощающим слишком сложный для него
стиль Феофилакта Симокатты. Как бы то ни было, метод работы Феофана
состоял в извлечении, собирании и объединении разнородных и разнопла¬
новых фрагментов, но именно это вполне отвечает тому смыслу латинского
глагола compilare, от которого происходит современный термин.
20	Krumbacher К. Geschichte der byzantinischen Liiteratur. 2-e Aufl. Munchen,
1897, S. 343 1'.; cf.: Moravcsik Gy. Op. cit., Bd. I, S. 532; Dolger F. Byzan¬
tine Literature.— In: CMH, vol. IV, P. 2, p. 229, 235. Оценки «Хроногра¬
фии» в новейшей литературе противоречивы: если Хунгер констатирует
значительность сочинения Феофана (Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 337),
то Манго отрицает, не в последнюю очередь из-за постулируемой им несо¬
стоятельности Феофана как писателя, авторство хрониста {Mango С.
Who wrote the Chronicle of Theophanes?— ЗРВИ, 18 (1978), p. 9—17].
9

ность и недифференцированность этого понятия 21. Столь же не¬
определенно и иконофильство Феофана: к идеологам иконопочи-
тателей принадлежали и Иоанн Дамаскин (ок. 675—749), Феодор
Студит (759—826), патриарх Никифор (806—815), но эта общность
не покрывает расхождений между ними как в оценке конкретных
исторических ситуаций, так и в результатах литературного твор¬
чества. Вместе с тем иконофильство — критерий частного порядка:
в его основе — позиция Феофана в споре об иконах, что является
определяющим лишь для рассказа о правлении императоров-ико-
ноборцев (т. е. 717—787 гг.), но не для памятника в целом («Хро¬
нография», как известно, описывает события 284—813 гг.). Следует
также отметить, что и вопрос об авторстве Феофана, скептически
поднятый недавно Манго, нельзя решить, минуя изучение текста
«Хронографии» в целом 22.
Именно отсутствие целостного анализа «Хронографии», нарав¬
не с современной проблематикой византиноведения, ставит перед
нами задачу попытаться понять, как работал Феофан. В такой
форме вопрос был впервые поставлен К. Н. Успенским 23. Русский
византинист пытался ответить на него с помощью абстрактно¬
логического реконструирования источника «Хронографии» для пе¬
риода иконоборчества и определения его основной тенденции.
Однако в центре внимания Успенского, ограничившегося опять-
таки лишь частью повествования Феофана (события VIII в.), на¬
ходилась не столько «Хронография», сколько ее гипотетически
реконструируемый иконоборческий источник.
Отсутствие работ, посвященных комплексному анализу «Хро¬
нографии» Феофана как целостного литературного памятника,
делает изучение авторской манеры хрониста и его мировоззрения
самостоятельной исследовательской задачей. К сожалению, нераз¬
работанность проблематики вынуждает автора ограничиться лишь
четырьмя аспектами исследования (проблема авторского самосоз¬
нания, отношение Феофана к историографической традиции, пред¬
ставления об идеале императора и критики императоров), с тем
чтобы, прояснив тенденцию развития раиневизантийской историче¬
ской литературы, попытаться охарактеризовать «Хронографию» как
один из этапов этого развития. В центре нашего внимания не праг¬
матически используемый византинистами источник сведений, но
конечный результат литературного процесса, отмеченный автор¬
ской индивидуальностью, отражающий в себе социальную дей¬
ствительность, существующий в сложном контексте литературных
взаимосвязей. Подчеркнем еще |раз: наши усилия направлены
21	Beck H.-G. Zur byzantinischen «Monchschronik».— In: Speculum Historiale.
Freiburg; Miinchen, 1965, S. 188—197.
22	Мы не останавливаемся специально на нашем отношении к гипотезе Ман-
. го, подробно высказанном в одной из статей [Чичуров И. С. Феофан Испо¬
ведник — публикатор, редактор, автор?: (В связи со статьей К. Манго.) —
ВВ, 42 (1981), с. 78—87].
23	Успенский К. Н. Очерки по истории иконоборческого движения в Визан¬
тийской империи в VIII—IX вв.: Феофан и его «Хронография».— ВВГ
3 (1950), с. 396 и след.

на целостный анализ «Хронографии», т. е. на анализ всего повество¬
вания Феофана по возможности при широком сопоставлении с тру¬
дами предшественников и современников Феофана. Лишь такой
подход делает, на наш взгляд, возможным выявление особенно¬
стей «Хронографии» как памятника литературы, а тем самым
и определение его значения как исторического источника. Следует
оговориться: обращение к сочинениям ранневизантийских исто¬
риков до Феофана не играет самостоятельной роли — оно служит
средством выявления специфики «Хронографии». Соответственно
характеристика предшественников Феофана не входит в нашу
непосредственную задачу; мы опираемся в данном случае на совре¬
менную историографию.
Помимо попытки охарактеризовать один из важных для оте¬
чественной истории памятников византийской исторической лите¬
ратуры, мы имели в виду и другую цель — анализируя комплекс
ранневизантийских представлений о социальной роли императора
в их теоретическом и конкретно-историческом выражении (па¬
радигма идеального государя), подготовить тем самым основу
для дальнейшей, сравнительно-исторической разработки этой про¬
блематики не только на византийской почве, но и на материале
истории общественно-политической мысли феодальной России.
В основу исследования положена кандидатская диссертация
автора, подготовленная в секторе истории древнейших государств
на территории СССР Института истории СССР АН СССР и защи¬
щенная в 1976 г. Возможность привлечь материалы научных биб¬
лиотек и институтов ФРГ (прежде всего мюнхенского Института
византиноведения и новогреческой филологии), предоставляв¬
шаяся автору фондом им. А. Гумбольдта (Бонн) в 1976, 1978,
1980—1981 гг., была использована для дальнейшей разработки
темы и написания текста монографии. Считаем своим приятным
долгом выразить глубокую признательность администрации фонда
им. А. Гумбольдта за поддержку в работе. Коллегам, у которых
автор настоящих строк учился и продолжает учиться, с благо¬
дарностью посвящается это исследование.
Глава I
БИОГРАФИЯ ФЕОФАНА *
Основным источником для восстановления биографии Феофана
являются, как известно, жития святого, дошедшие до нас в не¬
скольких редакциях. Часть житий была издана К. де Боором
во втором томе «Хронографии» (Феоф. Хрон., II, 3—30). В допол¬
нение к опубликованным де Боором житиям К. Крумбахером
* В этой и последующих главах развернутая ссылка на источник дается при
его первом упоминании. Все последующие сноски приводятся в русских
сокращениях и помещаются в тексте, если это одиночные отсылки к источ¬
нику.

были изданы панегирик Феофану и одна из агиографических
редакций 1. Синаксарная редакция жития Феофана была подго¬
товлена к изданию М. Гедеоном1 2. Наиболее важное для рекон¬
струкций жизненного пути Феофана житие, принадлежащее перу
константинопольского патриарха Мефодия (843—847), хотя и бы¬
ло известно уже Крумбахеру, опубликовано гораздо позже: сна¬
чала Д. Спиридоновым 3, а затем (в существенно исправленном
виде) В. В. Латышевым 4. Биографические сведения о Феофане
содержатся также в панегирике святому Феодора Студита 5. Взя¬
тые в совокупности, эти источники позволяют проследить основ¬
ные этапы жизни Феофана.
Феофан родился ок. 760 г., возможно, в Константинополе,
в семье богатого и высокопоставленного византийского чиновника:
его отец был стратигом фемы Эгейского моря. Жития подчерки¬
вают близость семьи Феофана к императорскому двору: опекуном
рано осиротевшего Феофана (ему было три года, когда умер отец)
становится император-иконоборец Константин Y (741—775), что
плохо вяжется с утверждениями агиографов о благочестии роди¬
телей хрониста (в условиях иконоборчества равнозначно иконо-
почитанию). В 10 лет Феофан был обручен, а в 18 — женился
на Мегало, дочери ййтрикия Льва, приближенного императора
Льва IV (775—780). Брак был недолгим и, как уверяют биографы,
формальным; Феофан и его жена раздают свое состояние бедным,
а после смерти Льва IV поступают в монастырь: Мегало —'в мо¬
настырь на одном из Принцевых островов, Феофан — в мона¬
стырь, принадлежавший его отцу, на южном побережье Про¬
понтиды, у Сигриана. Спустя некоторое время Феофан основы¬
вает монастырь «Великого ноля» на о. Калоним, к северу от
Сигриана, и становится его игуменом. Житие Мефодия и зави¬
сящие от него редакции других житий упоминают участие Феофана
в VII вселенском соборе (Никея, 787 г.), что сомнительно, по¬
скольку имя Феофана отсутствует в списках участников собора.
В монастырский период своей жизни Феофан занимается пере¬
пиской книг, но ни одно из житий не упоминает работы Феофана
1	Krumbacher К. Em Dithyrambus auf den Chronisten Theophanes.— SB AW,
Philos.-philol.-hist. Cl., 4 (1896), 583—625. (Далее: Крумб. Дифирамб.);
Idem. Eine neue Vita des Theophanes Confessor. — Ibid., 3 (1897), 371—399.
(Далее: Крумб. Новое житие).
2	rsSewv М. Bo^avTtvov lopToAoqiov. MvrjfAai Twv атео too S'
TOO is'	EOpTa^OfAEVCOV a^tCOV SV KtOVOTaVTlVOOTCoAsi. 5Ev Ka)V<5TavTlVOUTC6Aei.,
1899, o. 82—83. (Далее: Гедеон. Геортол).
3	Spyridonov D. Bto<; too ooiou театр be, tjjacov xai оцоЛо^тоо ввосраооос.
IIot7)p,a MsboStoo театркхрх00 Ka)vaTavTivoo7t6Asa)£.— ЕФ, 12 (1913), a. 88—96,
113—165.
4	Methodii patriarchae Constantinopolitani Vita S. Theophanis Confessoris/Ed.
V. V. Latyshev.— Зап. Российской Академии наук. Сер. VIII, т. 13, № 4
(1918). (Далее: Мефод. Жит. Феоф.). Поправки к изданию Латышева были
сделаны Э. Курцем [Kurtz Е. Zum Leben des hi. Theophanes von Metho-
dios.— BNgJb, 5 (1926/1927), 390—396].
5	Vorst Van De. Un panegurique de S. Theophane le Chronographe par S. The¬
odore Studite.— AB, 31 (1912), 11—23. (Далее: Bopcm. Панег.).
12

над «Хронографией». С возобновлением иконоборческой поли¬
тики при Льве V (813—820) хронист, как последовательный ико-
нопочйтатель, подвергается двухлетнему заключению в Констан¬
тинополе, которое завершается ссылкой на о. Самофракию, где
святой и умирает вскоре по приезде 12 марта 818 г.
С большей или меньшей полнотой эта биография отражена
современными изданиями 6, и не было бы необходимости повто¬
рять ее здесь, если бы не попытка К. Манго подкрепить мате¬
риалом жития Мефодия свои сомнения в авторстве Феофана.
В своей аргументации Манго использовал лишь житие Мефодия
и, в меньшей степени, панегирик Феодора Студита; тем самым
оправдано стремление проверить правильность предположений ан¬
глийского византиниста, привлекая свидетельства всей агиогра¬
фической традиции о Феофане. В дальнейшем мы будем касаться
только тех сторон биографии Феофана, которые привлекаются
Манго к построению его гипотезы: дата рождения Феофана, уро¬
вень образованности хрониста, монастырский период жизни свя¬
того, болезнь, заключение в Константинополе, а также оценка
византийских императоров агиографами Феофана и самим исто¬
риком 7.
Сомневаясь в принадлежности ряда мест «Хронографии» перу
самого Феофана, Манго обращает внимание на сообщение хро¬
ниста о суровой зиме 763/764 г., когда к стенам Константинополя
прибило несколько огромных льдин, на одну из которых вместе
с другими константинопольскими детьми выбежал и Феофан. Хро¬
нист пишет -об этом как очевидец и участник происходящего,
что, по Манго, исключается для четырехлетнего ребенка 8 (Манго,
опираясь на свидетельство Мефодия, датирует рождение Феофа¬
на 760 г.) 9. Отметим прежде всего, что Манго не ставит вполне
естественного в данном случае вопроса о правильности датировки
события самим Феофаном: неточность датировки в пределах двух¬
трех лет может, по сути дела, снять проблему, поставленную
английским византинистом 10.
6	См., например: Мефод. Шит. Феоф., с. I—IV; Ostrogorsky G. Theophanes.—
RE, II. R., Hbb. X (1934), 2127—2132; Moravcsik Gy. Ryzantinoturcica.
Berlin, 1958, Bd. 1, S. 531; Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur
der Byzantiner. Munchen, 1978, Bd. I, S. 335—336; Чичуров И. С. Визан¬
тийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий»
Никифора (тексты, перевод, комментарий). М7, 1980, с. 17 —18.
7	Подчеркнем: мы не повторяем всей полемики с Манго, опубликованной
нами в другом месте [Чичуров И. С. Феофан Исповедник — публикатор,
редактор, автор?: (В связи со статьей К. Манго).— ВВ, 42 (1981), с. 78 —
87]. Наша цель — анализ житийной традиции в связи с гипотезой Манго.
8	Г. Xунгер, напротив, рассматривает этот эпизод как первые воспоминания
4—5-летнего ребенка (Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 335).
9	Mango C. Who wrote the Chronicle of Theophanes? — ЗРВИ, 18 (1978),
p. 16.
10	В необходимости подвергнуть сомнению дату Феофана убеждает последо¬
вательность изложения в «Бревиарии» Никифора. До рассказа о суровоь
зиме Никифор сообщает о переселении сирийцев и армян из Мелитины й
Феодосиуполя во Фракию, о требовании болгарами дани за построенный
Византией во Фракии крепости и о походе болгар на Константинополе
13

Обратимся, однако, к хронологическим выкладкам житий. Ме¬
фодий, упоминая о смерти императора Льва IV в 780 г., пишет,
что Феофану в это время был 21 год (Мефод. Жит. Феоф., 13.27—
28). Последнее подтверждается другим сообщением Мефодия: в год
вступления императора Льва V (813—820) на престол Феофану
исполнилось 53 года (Там же, 28.8—9). Таким образом, Феофан
родился, вероятно, в 759/760 г. Житие, написанное Мефодием,
оказало влияние практически на все последующие агиографиче¬
ские редакции, на что указывал уже Латышев (Там же,с. XXIII).
Этим, разумеется, и объясняется совпадение датировок Мефодия
и анонимных агиографов 11. Впрочем, от внимания Манго ускольз¬
нуло одно обстоятельство: противоречивость датировок как самого
Мефодия, так отчасти и последующей традиции. Подводя итоги
аскетическим подвигам Феофана в правление Ирины (780—802),
Никифора I (802—811) и Михаила I (811—813) — о них говорится
как об императорах, завершивших (сЬатсХт)ра.ухшу) свое правле¬
ние,— Мефодий сообщает, что Феофан достиг 49-летнего возраста,
соотнося тем самым 49 лет Феофана с правлением последнего
из названных императоров — Михаила I (Там же, 26.21—27Л5).
В результате к моменту воцарения Льва V (813 г.) Феофану
не могло быть 53 лет, как об этом пишет Мефодий несколько ниже
(Там же, 28.8—9).
Итак, достоверность датировок Мефодия нуждается в даль¬
нейшей проверке; привлечение лишь совпадающих друг с другом
дат для определения года рождения Феофана, что мы находим
у Манго, едва ли приемлемо. Следы противоречивости в датировках *(Nicephori archiepiscopi Constantinopolitani opuscula historica/Ed. C. dp
Boor. Lipsiae, 1880, 66.11—67.3. (Далее: Ник. Брев.), что, по Феофану
(Феоф. Хрон., I, 429. 19—30), приходится на А. М. 6247, т. е. 756 г. К рас¬
сказу о холодах в «Бревиарии» примыкает повествование о бегстве славян
к Понту, их расселении у Артана и смене дипастий в Первом Болгарском
царстве (Ник. Брев., 68.27—70.18), введенное словами «несколько лет
спустя». Феофан помещает эти события под А. М. 6254, т. е. 763 г. (Феоф.
Хрон., I, 432.25—29). Тем самым Никифор описывает суровую зиму в ин¬
тервале между 756 и 763 гг., подчеркнув, что после необычайных морозов
до переселения славян прошло несколько лет. Если изложение Никифора
выдержано в строгой временной последовательности, то хронология «Бре-
виария» подтверждает аргументацию Манго. Последнее, впрочем, еще нуж¬
дается в специальном доказательстве. Кстати сказать, опираясь на свиде¬
тельства малых хроник, П.Шрайнер предполагает, что описание холодов
у Феофана датировано годом позже, чем оно имело место в действитель¬
ности (Schreiner Р. Die byzantinischen Kleinchroniken. Wien, 1977, Bd. 2,
S. 88); cp. нашу датировку 763 годом (Чичуров И. С. Византийские исто¬
рические сочинения..., с. 68—69, 143, коммент. 443, с. 166, 183, коммент.
143). И все же, как бы ни решался вопрос о датировке и о принадлежности
анализируемой фразы Феофану, решение его едва ли может повлиять на
атрибуцию «Хронографии»: компилятивное в значительной степени сочине¬
ние Феофана по существу своему предполагает и обнаруживает в действи¬
тельности присутствие в труде Феофана фрагментов, не принадлежащих
ему как оригинальному автору.
11	См., например: Феоф. Хрон., II, 28.26; Крумб. Новое житие..., 391.34—35
396.13—15; Menologii anonymi byzantini saec. X/Ed. В. Latysev. Petro-
poli, 1911,.vol. I, 223.24—25, 227.12. (Далее: Менол.).
14

можно заметить и в другом житии, опубликованном Латышевым:
синаксарная редакция, с одной стороны, упоминает о 53-летнем
возрасте Феофана в год воцарения Льва Y (Менол., 227.12),
с другой — сообщает, что, ведя аскетический образ жизни в прав¬
ление императоров от Ирины до Михаила I, святой на 50-м году
заболевает (Там же, 227.4—6), причем контекст не исключает
50-летнего возраста Феофана в правление Михаила I. Следует
сказать и о другом: несмотря на зависимость ряда житий от Ме¬
фодия, в них все же присутствуют несовпадения данных о воз¬
расте Феофана к моменту его помолвки 12 и свадьбы 13. К сожа¬
лению, сказанное не дает оснований для окончательного определе¬
ния даты рождения Феофана;это особая задача, решение которой,
если оно вообще возможно, предполагает обращение к руко¬
писной традиции житий. Для нас важно иное: современное со¬
стояние источников таково, что они не дают точных и непротиво¬
речивых свидетельств о дате рождения Феофана 14 15, затрудняя
тем самым ее использование в построении гипотезы об авторстве
«Хронографии».
Существенным элементом в рассуждениях Манго о возможном
авторе «Хронографии» является характеристика английским ви¬
зантинистом культурного уровня Феофана, по мнению Манго,
исключающего его работу над столь сложным сочинением, как
«Хронография» и. В своей характеристике Манго опирается на жи¬
тие Мефодия и панегирик Феодора Студита. То, что Мефодий
пишет о воспитании Феофана [святой закалял себя, отличаясь
в кулачном бою, прыжках, а особенно в верховой езде и охоте
(.Мефод. Жит. Феоф., 4.21—24)], не оставляет, как будто, места
для образования. И действительно, Мефодий, повествуя о заня¬
тиях Феофана в монастырские годы, замечает: Феофан жил пере¬
пиской книг, хотя и не был этому обучен (Там же, 16.13—14).
Сходна и оценка Феофана Феодором Студитом: хронист был,
по его словам, «неискушен в утонченной мудрости» (Борет. Панег.,
22.30—31). Взятые изолированно и истолкованные буквально,
свидетельства Мефодия и Феодора Студита укрепляют Манго в мы¬
сли о невозможности написания Феофаном, не прошедшим школы
высокой образованности, исторической хроники, охватывающей
события конца III — начала IX в.
Попробуем проанализировать все характеристики Феофана Ме-
фодием и Феодором Студитом с учетом специфики агиографичес¬
кого жанра. Прежде всего, оценка Мефодия сложнее, чем она
представлена у Манго. Феофан зарабатывал в монастыре на жизнь
ремеслом «каллиграфа, искусным и благоразмеренным», его «ис¬
12	10 лет — Мефод. Жпт. Фооф., 4.10—13; Крумб. Новое житие, 390.4—6;
Менол., 222.6; 12 лет — Феоф. Хрон., II, 28.8—9, 30.15 — 16.
13	18 лет — Мефод. Жит. Феоф., 6.3—4,22—27, 7.29—8.1; Менол., 222.15;
19 лет — Ворот. Панег., 20.29—31.
14	Хунгер принимает осторожную датировку рождения Феофана: «около
760 г.» {Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 335).
15	Mango C. Op. cit., p. 11 — 12; cp.: Чичуров И. С. Феофан Исповедник —
публикатор..., с. 78, 80, 84—85.
15

кусство и знание были божьей благодатью и наградой за его
старание»; свое время святой проводил в постах, бдениях и пере¬
писывании книг; «большим упорством в этом деле и благодаря
дарованной ему благодати» Феофан на опыте «познал правила
и обрел навык безукоризненного (drcaodMc&a) связного пись¬
ма» (.Мефод. Жит. Феоф., 16.13—21; ср. 20.25—26). «Неученость»
распространяется Мефодием лишь на Феофана-писца, причем аги-
ограф не отрицает искусства и опытности хрониста, но только
подчеркивает, что они были даром бога и результатом неустан¬
ного труда святого. Мефодий не отказывает Феофану в мудрости,
которую он прославляет наряду с другими добродетелями святого
(Там же, 17.17—18, 18.4). Характеристика Феофана Феодором
Студитом не отличается по существу от той, какую мы находим
у Мефодия. Среди добродетелей хрониста Феодор Студит выделяет
«разум и мудрость», а также «любовь к слову», осведомленность
в христианских догмах; не скрывая неискушенности Феофана
«в утонченной мудрости», Феодор Студит все же отмечает: «чис¬
тотой сердца святой обрел благодать знания и превосходил разумом
многих мнимых философов и грамматиков» (Борет. Панег., 22.24,
30—33). В письме Мегало студийский игумен пишет о Феофане:
«любознательный ум, обогащенный божественным знанием, изо¬
щренный (ко\\о/у~6с) в разумении» 16. В другом письме, обращаясь
непосредственно к Феофану, Феодор Студит описывает поведение
святого как «венец его богомудрого разумения» 17. Подобно Ме-
фодию, Феодор Студит упоминает о «многих книгах», переписан¬
ных Феофаном 18. Одно из анонимных житий отмечает за Феофа¬
ном наравне с большими знаниями в Священном писании при¬
частность к античной языческой образованности (Феоф. Хрон.,
II, 4.17—21). Следует, наконец, сказать, что и социальное про¬
исхождение Феофана 19, чтобы ни писал Мефодий о его воспита¬
нии, все же подразумевает некоторую образованность хрониста.
В интерпретации Манго свидетельств Мефодия и Феодора Сту-
дита отсутствует существенная, с нашей точки зрения, поправка
на специфику христианского мировоззрения, проявляющуюся в
агиографии: приписывание знаний Феофана не его учености, но
божьей благодати в понимании средневекового агиографа было
несомненной похвалой святому. Дарованные всевышним, а не при¬
обретенные годами обучения, знания и мудрость занимали на
иерархической шкале христианских добродетелей едва ли не первое
16	Migne. PG, 99 (1860), 1197D.
17	Nova Patrum Bibliotheca/Ed. Mai A. Romae, 1871, vol. VIII, p. 124.
18	Ворст. Панег., 22.11 — 13; ср. о переписке Феофаном в течение шести лет
книг в других житиях — Феоф. Хрон., II, 29.7—8; Крумб. Новое житие,
392.22—24; Менол., 224.9 —10; Гедеон. Геортол., 291.
19	О принадлежности семьи Феофана к высшим чиновным кругам империи,
отмеченным богатством и связанным с императорским двором, сообщают все
жития святого (Мефод. Жит. Феоф., 3.13, 4.3—4, 6—8; Ворст. Панег.,
20.8—9; Феоф. Хрон., 11,4.11—12,23—24,14.36, 28.7—8,24—26,30.14—15;
Крумб. Новое житие,389.6—8, 390.2; Он же. Дифирамб, 610.3—4; Менол.,
221.28—31; Гедеон. Геортол., 290).	*
16

место. Разумеется, агиографический стереотип мешает различить
за канонической формулой реальный уровень образованности на¬
шего хрониста, и, вполне возможно, трезвая оценка Феодора
Студита недалека от истины, но и в «Хронографии» Феофана,,
такой, какой она дошла до нас, можно увидеть все что угодно,
но только не результат «изощренного мудрствования».
Определяя место создания «Хронографии» (монастырь «Вели¬
кого поля»), Манго и в этом обстоятельстве видит основание
усомниться в авторстве Феофана: монастырь не располагал, со¬
гласно Манго, необходимым для написания «Хронографии» коли¬
чеством книг 20. Обратимся к тому, как жития описывают мона¬
стырский период жизни хрониста. У Мефодия мы узнаём, что
жизнь Феофана в монастыре не была жизнью затворника, не поки¬
давшего стен своей обители. В правление Ирины Феофан принял
постриг в монастыре Полихний у Сигриана (Мефод. Жит. Феоф.,
15.20—26). Спустя некоторое время он отправляется на о. Кало-
ним, где основывает на своей земле и на свои средства монастырь,
собрав в нем монахов монастыря Феодора Монохерария (Там же,
16.3—9). В 787 г. Феофан, если верить Мефодию, отправился
из монастыря в Никею на VII вселенский собор (Там же, 18.22—
19.3), после которого он вновь путешествует по монастырям Пан-
дима, Геллеспонта и-Вифинии (Там же, 19.8—9). Феофан побывал
и в одном из кизикских монастырей (Там же, 24.1). В Полихнии,
как это следует из повествования Мефодия, Феофан, видимо,
бывал неоднократно 21. Аналогичные сведения содержат и другие
жития Феофана 22. Вполне понятно, что посещение Феофаном
нескольких вифинских монастырей, а также обителей близлежа¬
щих областей и, возможно, Кизика еще не делает из него путе¬
шественника. В этом, впрочем, нет необходимости. Для проблемы
авторства «Хронографии» важно другое: агиографическая тради¬
ция представляет читателю не затворника, но довольно активного
в передвижениях монаха, который мог использовать свои поездки
и в ученых, литературных целях. В конце концов, и сам Манго,
каким бы скептическим ни было его отношение к Феофану, не может
отрицать слов хрониста о том, что им были разысканы и исполь¬
зованы сочинения многих историков и логографов 23. Что каса¬
ется болезни Феофана, приковавшей его к постели 24 и исклю¬
20	Mango С. Op. cit., р. 9, 11, 17.
21	Кроме сообщения о постриге Феофана в Полихнии, Мефодий упоминает
в другом месте жития о возвращении Феофана из Полихния в свою оби¬
тель {Мефод. Жит. Феоф., 25.18—19).
22	Об участии в Никейском соборе см.: Феоф. Хрон., II, 9.33—35, 21.1 — 2;
Крумб. Новое житие, 392.31—393.4; Он же. Дифирамб, 612.16—20;Менол.,
224.16—20; Гедеон. Геортол., 292. О поездках по вифинским и другим
монастырям см.: Феоф. Хрон., II, 20.30—31; ср.: Менол., 223.32—35,
37—224.5, 10 — 12, 226.32—34; Крумб. Новое житие, 392.6 — 17, 24—30;
Гедеон. Геортол., 291. Феодор Студит пишет лишь об одном переезде Фео¬
фана с Калонима к Сигриану {Борет. Панег., 22.5—8).
23	Mango С. Op. cit., р,- 16.
24	Мефод. Жит. Феоф., 27.26—18, 31—32, 29.27—28; ср. о том же у Феодора
Студита (Nova Patrum Bibliotheca, vol. VIII, p. 176).
17

чавшей, по мнению Манго, работу историка над «Хронографи-
ей» 25, то нами уже отмечалось противоречие в аргументации
Манго, допускающего, с одной стороны, редактирование больным
•Феофаном материалов Георгия Синкелла, но сомневающегося —
с другой, в способности того же больного Феофана работать
самостоятельно над «Хронографией» 26.
Для гипотезы Манго немаловажно исключить возможность ра¬
боты Феофана над «Хронографией» в Константинополе, что на пер¬
вый взгляд подтверждается сообщениями житий о заключении
Феофана в столице 27. Однако совокупность сведений Мефодия
о пребывании Феофана в Константинополе исчерпывается бук¬
вально следующим: святого переводят из константинопольского
монастыря Сергия и Вакха во дворец Элефтерия, где он находится
под стражей в небольшом домике; в Константинополе Феофан
проводит два года 28. Феофан, видимо, не содержался в оковах,
как об этом писал В. Де Ворст 29, и не был отрезан от внешнего
мира, о чем свидетельствует послание Феодора Студита Феофану
в заключении 30 31; вероятно, Феофан получал послания и от Льва V,
если можно так истолковать слова одного из анонимных агио-
графов — 8гуг-ул os [лу)гтшта eovsy«ц (Крумб. Новое житие,
396Л9—24). Итак, содержание Феофана под стражей не пред¬
полагает, как нам кажется, с неизбежностью отсутствия возмож¬
ностей для работы Феофана над «Хронографией».
Наконец, последнее в связи с житийной традицией биографии
Феофана. Одним из оснований усомниться в принадлежности рез¬
кой характеристики Никифора I в «Хронографии» перу Феофана
служит для Манго всецело положительная оценка императора
Мефодием в житии святого: по Манго, со стороны Мефодия было
бестактно поместить в рамках панегирика Феофану похвалу Ни¬
кифору I S1. Начнем с того, что совершенно непонятно, почему
оценки агиографа и его героя должны совпадать. Соображения
такта, на которые ссылается Манго, в этом случае едва ли весомее,
чем историческая перспектива и социальное положение автора,
обусловившие характеристику: одно дело — отношение к импе¬
ратору игумена небольшого монастыря в канун второго периода
иконоборчества, другое — отношение к императору константино¬
польского патриарха после окончательного восстановления иконо-
почитания. Добавим, что в правление Никифора I Феофан, на¬
25 Mango С. Op. cit., р. 11.
26.Чинуров И. С. Феофан Исповедник —публикатор..., с. 79.
27 Mango С. Op. cit., р. И.
2Й Мефод. Шит. Феоф., 29.32—31.2. Данные о месте и продолжительности
заключения (около двух лет) подтверждаются другими житиями {Феоф.
Хрон., II, 25.22—23, 29.36—38; Крумб. Новое житие, 397.10—13; Менол.,
228.3—5; Гедеон. Геортол., 293; ср. письмо Феодора Студита Мегало и
Марии: Migne. PG, 99 (1860), 1200А).
29	Vorst Van De. En quelle annee mourut S. Theophane le Chronographe? —
AB, 31 (1912), p. 150, n. 4.
30	Nova Patrum Bibliotheca, vol. VIII, p. 176; cf. p. 124—125.
31	Mango C. Op. cit., p. 15.
18

сколько известно, лично не подвергался никаким преследованиям,
которые могли бы помешать агиографу положительно охарак¬
теризовать этого императора. Важно и другое: в сочинении Ме-
фодия прослеживается расхождение в оценках с Феофаном не толь¬
ко на примере характеристики Никифора I, но и в применении
к другим императорам: Ирине и Михаилу I. Положительном
оценке этих императоров Мефодием (Мефод. Жит. Феоф., 26.32—
27.2) противостоит сложная, не исключающая резкой критики
характеристика Феофана. Кстати сказать, и оценки императора
Льва V агиографом и хронистом диаметрально противоположны,
чему причиной несовпадение исторических перспектив, исходи
из которых выносят свой приговор Феофан и Мефодий 32. В ре¬
зультате характеристики Феофана и Мефодия не совпадают во¬
обще, а не только в применении к отдельному императору. По¬
следнее может и должно быть использовано в анализе взглядов
хрониста и агиографа, но не дает повода сомневаться в авторстве-
Феофана. И еще одна деталь. Мефодий создает в своем жизне¬
описании Феофана образ святого, пострадавшего за правую веру
и причисленного к лику святых за подвиги исповедничества,
а не портрет историка, известного своими оценками прошлого
и настоящего Византии. Тем самым для Мефодия было важно-
показать твердость веры Феофана и, опасаемся мы, безразлично,
что хронист мог думать о каждом из византийских императоров.
Что же касается такта, то ведь представления о нем средневеко¬
вого автора и современного исследователя могут не совпадать:
Феодор Студит не посчитал бестактным включить в свой пане¬
гирик Феофану осуждение святого за его терпимость в вопросе
о втором браке Константина VI (780—797), пусть даже этот грех
и был списан студийским игуменом на счет слабости человеческой
природы вообще 33.
Мы далеки от мысли видеть в нашем разборе агиографической
традиции решение проблем, связанных с реконструкцией жиз¬
ненного пути Феофана. К сожалению, слишком много неясного
остается в свидетельствах житий, чтобы можно было считать,
завершенным изучение биографии хрониста. Наша задача была
скромнее: обратить внимание на сложность и противоречивость
традиции, а в этом свете оценить и гипотезу Манго об авторстве
«Хронографии». Как это видно из предшествующего изложения,
жития ничего не сообщают о Феофане-псторике. Практически
единственным источником сведений такого рода остается «Хро¬
нография», к анализу которой мы и переходим.
32	Феоф. Хрои., I, 502.4—6,24—25; ср.: Мефод. Жит. Феоф., 28.9—22,
29.4—13.
33	Ворст. Панег., 23.16—-22; ср.: Migne. PG, 99 (1860), 1204А.
19

Глава If
АВТОРСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ
В РАННЕВИЗАНТИЙСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ *
'Обращаясь к анализу содержания «Хронографии», закономерно
начать с вопроса, как отражается авторская индивидуальность
в сочинении Феофана. Имеем мы дело с личностью автора, активно
проявляющейся в повествовании, выступающей в ней наравне
с другими героями, осознающей и обосновывающей свои автор¬
ские задачи, права и обязанности, или перед нами сочинитель,
облик которого скрыт за декларативным отказом от авторских
прав и объективизированным изложением? Иными словами, в ка¬
кой степени и форме авторское самосознание (продукт взаимо¬
действия идейных, социально-политических, социально-психоло¬
гических и индивидуальных факторов) выражается авторским из¬
ложением и, в свою очередь, окрашивает его? Поставив этот
вопрос, напомним, что в нашу задачу входит не только дать ха¬
рактеристику Феофана, но и определить его место в развитии
исторической литературы ранней Византии.
Сопоставляя, а точнее, противопоставляя «греческую лите¬
ратуру» «ближневосточной словесности», С. С. Аверинцев выяв¬
ляет как одну из двух основных черт, определяющих специфику
«греческой литературы» перед лицом «ближневосточной словес¬
ности», развитие именно авторского самосознания. Герои антич¬
ного литератора, по выражению исследователя, — «атомоподобные
индивидуумы», «пластически замкнутые характеры»; такой «инди¬
видуум» и «характер» античный автор видит и в себе. Развитие
авторского самосознания обусловило существование у древних
греков и римлян, вполне определенных представлений о правах
и обязанностях автора («обязанность обосновывать особыми
доводами важность своей темы и правомерность своего подхода
к ней»), о новаторстве и каноне, об оригинальности и плагиате.
Сочинение античного грека или римлянина отличается «пластически
замкнутой формой», и это не случайно, ибо по Аверинцеву, «зам¬
кнутое и вычленившееся из жизненного потока произведение есть
коррелят замкнутой и вычленявшейся авторской индивидуаль- * IX* Основные положения этой главы были уже высказаны нами (Чичуров И. С.
К проблеме авторского самосознания византийских историков IV —
IX вв.— В кн.: Античность и Византия. М., 1975, с. 203—217).Последую¬
щее изложение существенно расширено по сравнению со статьей за счет
анализа новых авторов (Сократа Схоластика, Менандра Протиктора,
Иоанна Епифанейского, Иоанна Дамаскина,Феодора Студита), а также
в результате привлечения не использовавшихся нами ранее сочинений Про¬
копия и Феофилакта Симокатты.Недоступная нам к моменту написания
статьи работа Г. Либериха о преамбулах античных и византийских истори¬
ческих трудов (Lieberich Н. Studien zu den Proomien in der griechischen
und byzantinischen Geschichtsschreibung. Munchen, 1898—1900. Bd. I, II)
заняла свое место в характеристике историографии.
20

пости». Замкнутость и пластичность формы подчеркиваются присут¬
ствием в сочинении прооцмиопа (вступления) — «жеста»-изготовки
к долгому рассказу, при этом «внутренний ритм вступления не
безразличен к объему открываемого вступлением текста», «зачин,
четко проводя границу вещи в ее начале, постулирует столь же
четкую границу,— как пишет автор,—■ в конце». Индивидуализи¬
рованное авторство, прооймион, пластичность и замкнутость формы
взаимосвязаны и взаимообусловлены: «Лишь позиция личного ав¬
торства делает возможным словесный „жест" прооймиона, который,
в свою очередь, предполагает пластическую замкнутость текста».
Всему этому в «ближневосточной словесности» противостоит «внут¬
ренняя анолимость», «размытость границ авторства», открытость
.формы, «пулевой зачин», «отсутствие формально вычленяющегося
вступления» Г
В статье Аверинцева, выдвигающего продуктивную концепцию
развития «литературы» и «словесности», феномены авторского само¬
сознания и авторской анонимности прослеживаются на антич¬
ном материале. Правомерна попытка с помощью категорий,
предлагаемых исследователем, поставить вопрос об авторском
самосознании ранневизантийских историков, привлекая к ана¬
лизу преамбулы византийских исторических сочинений. Соб¬
ственно говоря, 'такая попытка уже была предпринята в кон¬
це прошлого века Либерихом. Однако немецкий ученый под-
хюдил к изучению преамбул с позиций филолога-классика,
прослеживающего в среднегреческой литературе лишь формы,
унаследованные ею от древних. Соответственно свою задачу
Либерих видел в том, чтобы выявить лежащие в основе пре¬
амбул стереотипы и тем самым способствовать изучению
античной топики 1 2. Поэтому неудивительно, что в оценках
Либериха отчетливо проступает схема, характерная для отноше¬
ния историографии XIX в. к византийской литературе в целом.
Начальная стадия в развитии прооймионов, по Либериху, связана
с именами Гекатея и Геродота; высший пункт в их эволюции —■
Фукидид; от Ксенофонта до Иосифа Флавия наряду с достоин¬
ствами и недостатками преамбул в них обнаруживаются следы
сознательного подражательства; после Иосифа Флавия преоблада¬
ют шаблоны и однообразие в использовании традиционных тем
преамбул; причины такого развития по нисходящей формализованы
Либерихом— размер преамбул ограничивает возможности автора,
к тому же дошедшие до ' нас сочинения не принадлежат к
лучшим образцам литературы, чем и объясняется, по Либериху, мо¬
нотонность картины вообще3. Таким образом, ни исходные посылки
Либериха, ни полученные им результаты не помогают в ответе на
вопрос, как отражалось авторское самосознание в прооймионах
1	Аверинцев С.С. Греческая «литература»и ближневосточная «словесность».—
В кн.: Типология и взаимосвязи литератур древнего мира/Под род.
П. А. Гринцера. М., 1971, с. 220—224.
2	Lieberich Н. Op. cit., Bd. I, S. 3.
3	Ibid., S- 50.
21

византийских «историй» и «хроник», и для ответа на него необходи¬
мо еще раз 4 обратиться к конкретному анализу преамбул ранне¬
византийских историков к своим трудам.
Начнем с так называемых историков, поскольку их связь с
предшествующей (античной) традицией очевиднее. Секретарь визан¬
тийского полководца Велисария, активный участник описы¬
ваемых им событий, Прокопий Кесарийский 5 начинает свою
«Историю войн» словами: «Прокопий Кесарийский описал войны,
которые василевс ромеев Юстиниан вел как с восточными, так и с
западными варварами» 6. Уже в этой формуле, по сути не отли¬
чающейся от зачина «отца истории» Геродота, проявляются основ¬
ные элементы авторского самосознания: вычленивший себя (начав,
со своего имени) и свою тему из «жизненного потока» автор. В про-
оймионе присутствует обоснование важности избранной темы:
великие деяния не должны предаваться забвению, память о них
полезна и современникам, и потомкам (Прок. Соч., I, 4.4-9) 7 * *.
В величии свершавшегося Прокопий отдает предпочтение именно
своему времени перед прошлым и будущим (Там же, 5.20—24).
Правомерность избранной темы сочетается с правомерностью обра¬
щения к ней именно Прокопия, по его словам, «более других
способного описать» войны Юстиниана I (527—565), в чем заметно
сознание очевидцем и участником событий собственного превосход¬
ства над собратьями по перу (Там же, 5.7—9). Историк говорит о
своем подходе к теме, определяя характер жанра в целом: «рито¬
рике ... свойственно красноречие, поэзии — вымысел, а историку
— истина» (Там же, 5.11 —13). Соответственно Прокопий присягает
на верность истине, обязуясь излагать события так, как они про¬
исходят (Там же, 5.13—17).
Вступлению к более позднему сочинению Прокопия, «Тайной
истории», присущи те же элементы авторского самосознания,,
которые прослежены нами в преамбуле к «Истории войн». И все
же авторская индивидуальность Прокопия в других условиях и
перед лицом иных творческих задач проявляет себя иначе, чем в
«Истории войн». Прежде всего Прокопий соотносил новый труд
с тем, что им уже написано: «Происходившее с народом ромеев
в войнах,— пишет он в прооймионе к „Тайной истории14,— рас¬
сказано мной так, чтобы я мог связать все повествование о событи¬
ях с соответствующим местом и временем. Дальнейшее не будет
совпадать с упомянутым методом, так как здесь будет описано то,
что происходило на всей территории империи ромеев» (Там же,
4	Нам неизвестны работы, посвященные специально этой проблематике и
опубликованные после исследования Либериха.
6 О Прокопии см.: Hunger Н. Die hochsprachlichc profane Literatur der
Byzantiner. Miinchen, 1978, Bd. I, S. 291—300.
6	Procopii Caesariensis opera omnia/Rec. J. Haury, G. Wirih. Lipsiae, 1963—
1964. Vol. I—IV. (Далее: Прок. Сон.; ссылки даются на соответствующие
тома и страницы издания). Vol. I, 4.1—3.
7	Аналогичный мотив присутствует и в преамбуле Прокопия к трактату
«О постройках» {Прок. Соч., IV, 5.5 — 15), написанному историком в конце
своего жизненного пути.
22

Ill, 4.1—8). В преамбуле к «Тайной истории» авторская задача тес¬
но переплетена с авторской биографией. Прокопий оправдывает свое
молчание в правление Юстиниана I: при жизни тех, кто совершал
описываемые им теперь деяния, он не мог писать свободно; не
было возможности укрыться от соглядатаев, нельзя было поло¬
житься и на близких, а потому историк был вынужден скрывать
причины многого, о чем писал в предыдущих книгах; остав¬
шееся невысказанным ему предстоит изложить теперь (Там же,
4.8—17)* S. * * 8. Пожалуй, и дидактическое назначение истории выраже¬
но Прокопием в «Тайной истории» резче и определеннее, чем в
«Истории войн»: цель историка — не позволить предать забвению
злодеяния и предостеречь от них будущих правителей. (Там же,
5.12—28). Изменилось и отношение автора к читателю: па смену
уверенности участника походов Велисария в том, что никто,
кроме него, не опишет лучше войны Византии с варварами, пришли
опасения — Прокопий боится, как бы его не причислили к сочините¬
лям легенд, настолько невероятными кажутся события, о которых
он собирается рассказать (Там же, 5.1—6). Эта неуверенность зас¬
тавляет Прокопия сослаться на своих современников как на
лучших свидетелей (Там же, 5.8—11). Четче, чем в «Истории войн»,
обозначена в «Тайной истории» и композиция сочинения: сначала
Прокопий предполагает рассказать о злоключениях Велисария, а
затем о злодеяниях Юстиниана I и Феодоры (Там же, 6.8—10).
Преамбула к «Истории» Агафия, юриста по роду занятий,
по поэта по призванию, продолжателя и младшего современника
Прокопия 9, обнаруживает в основном те же элементы авторского
самосознания, что и у историка Велисария. Но как раз авторская ин¬
дивидуальность, наполняющая одну и ту же схему неадекватным
содержанием, отличает «зачин» Агафия от «вступления» Прокопия.
Для обоих авторов история начинается с историка—подобно
Прокопию, Агафий начинает с себя: «Прежде всего следует
пояснить, кто я и откуда, ибо это обыкновение историков» (Агаф.
Ист., 6.В—-9). Но если у Прокопия рассказ о себе ограничивается
упоминанием собственного имени и претензией на наибольшую
осведомленность в сюжете (этого достаточно для автора, осознающе¬
го себя участником описываемых им событий, об остальном чита¬
тель узнает из дальнейшего повествования), то Агафий менее
скромен: о себе он говорит больше. Дело, впрочем, не только
и даже не столько в том, что себе историк уделяет больше внима-
f Нельзя согласиться с оценкой пр еамбул ПрокопияЛиберихом (Lieberich Н
Op. cit., Bd. II, S. 8), воспринятой Хунгером (Hunger Н. Op. cit., Bd. I
S. 296): достоинства дрооймионов Прокопия обусловлены искусным выбо¬
ром и свободным использованием античных образцов для подражания.
Традиционный подход к анализу византийской литературы мешает увидеть
за привычной формой новое содержание: в данном случае признание Про¬
копием вынужденного отступления от истины в «Истории войн» и попытка,
исправить это с помощью нового сочинения в иных исторических условиях.
э Об Агафин см.: Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 303—309. «Историю» Агафия
мы используем в издании: Agathiae M.yrinae historiarum libri quinque/Rec.
R. Keydell. Berolini, 1967. (Далее: Агаф. Ист.).

ни я, чем его предшественник. Рассказ Агафия о себе — это в пер¬
вую очередь рассказ о художнике. Он сомневается, стоит ли ему,
поэту, автору поэмы «Дафниака», браться за исторический труд
(Там же, 4.20—24). Агафий обстоятельно повествует о своих поэти¬
ческих опытах (Там же, 4.24—30). Вместе с тем он признается, что
не хотел бы растратить свою жизнь на поэтические вымыслы,
отсюда решение обратиться к истории, в котором его поддержива¬
ют близкие (Там же,'5.17—18).
Вычленяющему себя из ряда других авторов писателю свой¬
ственны поиски своего, особого места: «Я напишу историю не так,
как это делается другими» (Там же, 6.19—20). Декларированная
Агафием оригинальность влечет за собой критическую оценку
трудов предшественников: прежде историки не столько заботились,
об истине, сколько льстили властителям, так что «если когда-ни¬
будь они и сказали бы правду, то им все равно бы не поверили»
(Там же, 6.20—24).
То, что история, по Агафию, призвана обессмертить славу
о деяниях человека,— лишь пространное следование канону, так
же как и сопоставление исторической литературы с другими жан¬
рами, провозглашение своей верпости истине 10. Но каноничность
преамбулы не мешает у Агафия проявлению авторской индивидуаль¬
ности: поэт Агафий подчеркивает близость истории прежде все¬
го к поэзии — они сестры и сродни друг другу (Там же, 6.1—3).
В то же время сравнение истории с энкомием требует оговорки:
хотя прославление добродетели и допускается, но все же цель
и отличительный признак истории не в этом (Там же, 6.24-30).
Выделение себя и своего сочинения из ряда предшествую¬
щих служит Агафию доказательством его оригинальности: «сво¬
им трудом я сделаю то, что еще не было сделано другими» (Там же,
7.20—21). Агафий щепетильно отграничивает свою «Историю» от
«Истории войн» Прокопия: «Поскольку большая часть событий вре¬
мен Юстиниана точно описана ритором из Кесарии Прокопием,
мне следует обойти молчанием то, что им обстоятельно..,изложено;
то же, что сверх этого, по возможности следует рассказать» (Там
же, 7.21—24). Подробный пересказ содержания «Истории войн»
в прооймионе Агафия весьма удобен для читателя, который с
легкостью определит, что в «Истории» от Агафия, а что от
Прокопия, и, следовательно, убедится в самостоятельности и
оригинальности Агафия. Еще и еще раз подчеркнем — при всей
структурной каноничности преамбул Прокопия и Агафия они (пре¬
амбулы) остаются продуктом индивидуального самовыражения:
щепетильность Агафия в утверждении своей самостоятельности
и оригинальности чужда Прокопию. В значительно большем по объ¬
ему зачине Агафий пространно останавливается на тех положе¬
ниях, которые втиснуты у Прокопия в одну-две фразы, как если бы
10	Агаф. Ист., 3.12-14; ср. 3.18-4.2-6, 4.7 — 15,5.11-14,7.12-13. Подра¬
жание Агафия Лукиану в прооймионе, предполагавшееся Либерихом
(Lieberich Н. Op. cit., Bd. II, S. 22 f.), справедливо оспаривает Аверил
Камерун (Cameron A. Agathias. Oxford, 1970, р. 146У
24

Агафий стремился убедить в целесообразности и необходимости
своего начинания не только читателя, но и самого себя.
Сохранившаяся лишь во фрагментах «История» Менандра
Протиктора 11, придворного императора Маврикия (582—602),
все же позволяет проследить характер отражения авторской
индивидуальности в преамбуле к его «Истории». Подобно Про¬
копию и Агафию, авторское и личное тесно связаны друг с дру¬
гом у Менандра: объяснить причины обращения к историчес¬
кому жанру означает для пего рассказать в первую очередь о
себе. Отец Менандра, родом из Константинополя, получил весь¬
ма скромное образование, но один из родственников историка
помог ему обучиться юридической премудрости; впрочем, Менан¬
дру были не по душе судебные тяжбы, его привлекали шум цир¬
ковых партий, конные ристания, выступления мимов 11 12. И все
же с приходом к власти Маврикия (покровителя поэзии и
истории, по словам Менандра), когда рассеялся мрак неб¬
режения культурой, в умонастроении историка происходят
перемены: он оставляет праздную жизнь и обращается к написанию
истории, начав там, где кончил Агафий (Мен. Фрагм., 2.1—13),
и оговорившись при этом, что надеется преуспеть не столько
в «благородстве слога», сколько в изложении событий (Там
же, 2.21—26). Примечательно разнообразие мотивов, побуж¬
дающих авторов взяться за перо: личный опыт и знания Про¬
копия, сомнения поэта Агафия в долговечности своих поэтичес¬
ких опытов, желание византийского царедворца Менандра свя¬
зать свой труд с вступлением на престол просвещенного монарха.
Ближе к прооймиону Прокопия зачин Иоанна Епифаней-
ского, советника антиохийского патриарха Григория (570—593),
и хотя «История» Иоанна дошла до нас лишь в одном фрагменте 13,
тем ие менее есть основания предполагать, что эта близость объяс¬
няется не стереотипностью введения Иоанна Епифапейского,
но схожестью положения, судеб и отношения к описываемым
событиям обоих историков. Аналогичны их позиции в византий¬
ском обществе, определившие роль каждого из них как историка:
Прокопий — секретарь византийского полководца Велисария,
Иоанн — советник антиохийского патриарха Григория, выпол¬
нявшего дипломатическую миссию в Персии. То, что Иоанн видит
в истории средство сохранить в веках память о великих деяниях 14,
разумеется, топос, присутствующий и у Прокопия, но причины
■обращения к истории и для Прокопия, и для Иоанна обусловлены
11	О Менандре см.: Hunger II. Op. cit., Bd. I, S. 309—312; Baldwin В. Menan¬
der Protector.— DOP, 32 (1978), p. 99 — 125. В отличие от Камеруна, ука¬
зывающего только на подражание Менандра Агафию в преамбуле (Came¬
ron A. Op. cit., р. 145), Б. Болдуин отмечает как сходство, так и различия
между двумя историками (Baldwin В. Op. cit., р. 102).
12	Menander Protektor. Fragmenta.— In: HGM. Lipsiae, 1871, II, 1.2—21.
(Далее:	Мен. Фрагм.).
13	Об Иоанне см.: Hunger II. Op. cit., Bd. I, S. 312—313.
14	Ioannes Epiphaneus. Fragmenta.— In: HGM. Lipsiae, 1870, I, 375.12—376.7.
(Далее: Иоанн Епиф. Фрагм.).
25

уже не подражанием одним и тем же образцам: как и Прокопий,
Иоанн описывает события, свидетелем и участником которых
он был, ведя переговоры с Хосровом II или беседуя со знатными
персами во время посольства в Персию {Иоанн Епиф. Фрагм.,
376.7—18). Сказанное не означает тождественности преамбул Про¬
копия и Иоанна, в чем опять-таки проявляется индивидуальность
каждого из авторов: если Прокопий существует как бы в литера¬
турном вакууме, ни словом не упоминая своих предшественников
и соотнося себя с гипотетическим современником лишь для того,
чтобы показать исключительную правомерность своего обращения
к теме, то Иоанн ощущает себя в историографическом контексте,
ссылаясь на своих предшественников Прокопия и Агафия (Там
же, 375.1—7).
На первый взгляд преамбула к «Историям» Феофилакта Си-
мокатты, о жизни которого не сохранилось практически ника¬
ких сведений 15,— нечто новое, не связанное с предшествующей
традицией: она сложнее по композиции, распадаясь на «Диалог
Истории и Философии» и собственно вступление. Вместе с тем
в прооймионе Симокатты ничего не говорится о самом авторе.
Означает ли это отсутствие традиционных элементов зачина
в сочинении Симокатты? Для ответа на вопрос обратимся к тексту.
Обоснование важности своего начинания выражается у Феофи¬
лакта прославлением истории как жанра. Самое важное, что соз¬
дано разумом,— это история, «услада для слуха, школа для ду¬
ши» 16. В истории автор видит «всеобщую наставницу для всех
людей» (Феоф. Сим. Ист., 38.4—-5). Благодаря истории полководцы
становятся опытными (мотив, хорошо известный по Прокопию
и Агафию); для старца история —- посох и поводырь, для юноши —
мудрый наставник; история, наконец, наделяет человека знаниями,
которые он без нее может приобрести лишь со временем (Там
же, 38.6-16).
Может показаться, что Феофилакт не претендует на авторские
права и обязанности, декларируя свою несостоятельность: «И я
обращаюсь к ней (истории.— И. Ч.), хотя это дело и выше моих
сил из-за неблагородства моей речи, вялости мысли, некрасивого
сочетания слов и безыскусного распределения материала. Если
же изложение покажется кому-либо изящным, то пусть он при¬
пишет это случайности — не знание тому причиной» (Там же,
38.16-20).
При всей кажущейся анонимности зачина Симокатты в нем
присутствует то, что выдает автора, хотя авторская оригиналь¬
ность прооймионом не утверждается. Риторичность «Диалога
16	Известно происхождение Симокатты из Египта; приписывание ему руко¬
писной традицией титула «схоластик» предполагает службу Феофилакта
как советника при высших должностных лицах; император Ираклий (610 —
641) назначает его антиграфевсом, а позже — эпархом (Hunger Н. Ор.
cit., Bd. I, S. 313—319).
16 Theophylacti Simocattae historiac/Ed. C. de Boor. Lipsiae, 1887, 37.1—2.
(Далее: Феоф. Сим. Ист.).
26

Истории и Философии», риторичность собственно преамбулы —
фактическая демонстрация своего подхода к теме — предполагают
и определяют в действительности риторичность сочинения в целом.
«Истории» Симокатты, скорее, панегирик Маврикию, чем собст¬
венно история его правления, так же как и преамбула Феофилак-
та — панегирик истории. Энкомиаст Симокатта дает о себе знать
в равной степени в предисловии и самом сочинении. Между вступ¬
лением и «Историями» нет противоречия, они стилистически свя¬
заны и взаимообусловлены.
Хорошо знакомый с предшествующей историографической
традицией Феофан видел (или привык видеть?) в прооймионе не¬
отъемлемую часть исторического повествования, иначе он не от¬
крыл бы своей «Хронографии» привычным зачином. Но в какой
степени сохранен им смысл этого «словесного жеста» изготовки
к долгому рассказу?
Феофан начинает не с себя 17, а с блаженнейшего Георгия,
синкелла константинопольского патриарха Тарасия (784—806):
«Блаженнейший авва Георгий, бывший синкеллом Тарасия, свя¬
тейшего патриарха Константинополя, муж мудрый и многозна¬
ющий, прочитав многих хронистов и историографов, тщательно
изучив их... составил краткую хронографию от Адама до Дио¬
клетиана, императора ромеев и гонителя христиан. Уточнив...
годы, согласовав их разногласие, исправив и составив так, как
никто до него, описав правления и годы древних императоров...
он добавил (годы.— И. Ч.) архиереев великих вселенских пре¬
столов... как тех, кто пас церковь православно, так и тех, кто
правил разбойно в ереси» (Феоф. Хрон., I, 3.9—23). Это уже не
вычленение автора из ряда предшествующих авторов в традицион¬
ном смысле. Пассаж распадается на два разноплановых пласта:
похвалу Георгию и описание структуры его «Хронографии».
Что мы узнаем от Феофана о сочинении его предшественника?
Лишь то, что оно охватывало эпоху от Адама до Диоклетиана,
давало годы правления императоров и церковных иерархов, то,
что в нем уточнялась хронология, —не более того. Иными словами,
читателю преподносится хронологическая структура, схема, а не
то, что ее наполняет,— содержание. Если Агафий, четко различая
между собой и Прокопием, подробнейшим образом пересказывает
содержание «Истории войн» и тем самым действительно вычленяет
себя и предмет своего труда, то Феофан знакомит нас с некоей
оболочкой, обобщающей формулой, не отграничивающей и выде¬
ляющей частное, но, напротив, подчеркивающей общее: ведь хро¬
нологическая структура «Краткой хронографии» Синкелла в ее
основных чертах аналогична хронологическим выкладкам «Хро¬
нографии» Феофана. Слова Феофана о «правлениях императоров»
слишком общи, чтобы видеть в них указание на содержание «Крат¬
кой хронографии».
17	Мы не рассматриваем лемму «Хронографии» как отражение авторского
самосознания, не делая этого и в применении к леммам сочинений Проко¬
пия, Агафия, Симокатты.
27

Отвлеченность Феофана от конкретного содержания просту¬
пает еще яснее, стоит только обратиться к композиции «Краткой
хронографии». Сочинение Георгия Синкелла построено в значи¬
тельной степени по тематическому принципу, оно состоит из от¬
дельных сюжетов, каждому из которых предпослано тематическоо-
заглавие («Божественного писания о роде Каина», «Африкана
о хронологии египтян и халдеев» и т. п. 18). Но наш хронист ви¬
дит в труде своего учителя лишь хронологический остов, совершен¬
но не замечая, что и в основе «Краткой хронографии» лежит столь
важная для христианского миропонимания тема, как вычисление
года рождества Христова.
Вполне традиционный мотив прооймиона (возникновение за¬
мысла) трансформируется у Феофана: «Когда же настиг Георгия
конец жизни и он не смог довести до предела свою цель... он оста¬
вил нам книгу и дал повод восполнить недостающее» (Феоф. Хрон.,
I, 3.23—4.2). Как это разнится от позиции Прокопия, Агафия,
Симокатты! Прокопий берется за перо, ибо убежден, что никто
другой не расскажет о войнах Юстиниана I подробнее, правдивее
и лучше, чем он сам; Агафий боится потратить жизнь на поэтиче¬
ские вымыслы и потому обращается к более серьезному делу —
истории; Симокатта проникнут мыслью о поучительности истории.
Каждый из них утверждает свое право на тему. Не так у Феофа¬
на: он отказывается от авторства, ссылаясь на свою несостоятель¬
ность, Георгий заставляет его, и только это вынуждает хрониста
продолжить начатое Синкеллом (Там же, 4.2—8). Причина напи¬
сания «Хронографии» находится вне литературной сферы.
Самоуничижение — одна из основных добродетелей христиа¬
нина, и было бы по меньшей мере странно видеть в Феофане
(авторе начала IX в.) первого выразителя типично христианских
представлений. Вместе с тем провозглашение собственного бесси¬
лия совершенно чуждо Прокопию. Сомнения Прокопия в убеди¬
тельности своего изложения, проскользнувшие в конце его жиз¬
ненного пути в «Тайной истории», коренятся опять-таки не в ав¬
торе Прокопии, но в невероятности того, о чем ему предстоит рас¬
сказать. Можно, конечно, говорить о каких-то сомнениях Агафия
в успехе своего замысла, но эти сомнения, кстати сказать легко-
преодолеваемые, совсем иного свойства — Агафий колеблется не
потому, что отрицает в себе автора, подобно Феофану, а потому,
что опасается неудачи автора-поэта, взявшегося за исторический
труд, оттого-то так настоятельно подчеркивается им близость
поэзии и истории.
Ближе (но не более того) к позиции Феофана заключительная
фраза преамбулы Симокатты (Феоф. Сим. Ист., 38.16—20). Одна¬
ко при ближайшем рассмотрении нетрудно заметить существенную
разницу. Декларация беспомощности уравновешивается у Фео-
филакта допущением мысли о том, что его «История», пусть дажн
18	Georgii Syncelli chronographia/Ed. G. Dindorl. Bormae, 1829, vol. I, 15.И*
31.1—3, 13,16, 32.9, 34.3,11, 38.8, 42.18—19, 50.1—5, 69.1—2, 609.16 — 17,-
614.6, 546.9, 366.1—2, 182.6, 73.5—6. (Далее: Георг. Синк. Хрон.).
28

местами, а не целиком, пусть случайно, а не намеренно, но все
же может оказаться (или показаться) сочинением, не лишенным:
изящества. Наряду с этим то обстоятельство, что автор, цитиру¬
ющий Гомера и Аристотеля, ссылающийся на античных геогра¬
фов, астрономов, математиков, автор, предваряющий свой труд,
риторическим диалогом персонифицированных Философии и Исто¬
рии, «признается» в безьтскусности и непритязательности своего'
стиля, невольно вызывает сомнения в искренности слов Симокат-
ты. Все это наводит на мысль о некотором литературном кокет¬
стве риторствующего историка, что, как нам кажется, подтвер¬
ждается материалом другой преамбулы Симокатты — к его'
«Натуральной истории» (Questiones naturales). Феофилакт желает
своему стилю «благозвучия», не отрицая за собой знания «атти¬
ческой речи» (<o27]v); хотя историк и оговаривается, что в чем-то
может нарушить «поэтический размер» (шог/uov роЕц&Д, он все же
уверен в своей победе (vtxTj9opo:...ffsvi:|ao;xat), считает литературу
своим отечеством и вообще все эллинское — своим собственным 19.
Здесь совсем нелишне вспомнить оценку «Историй» Симокатты
таким искушенным знатоком византийской литературы, как.
патриарх Фотий (858—867,877—886): «Слог Феофилакта не лишен
приятности, хотя чрезмерное употребление образных выражений
и иносказаний доходит у него до высокопарности и безвкусицы.
Да и неуместное употребление изречений есть признак излишнего
и неумеренного честолюбия. Прочее же не вызывает порицания»
(Феоф. Сим. Ист., 3.3—8). Как это ни странно, но Фотий ругает
Симокатту за излишества в том, чего Феофилакту, по его собствен¬
ному «признанию», якобы недостает. Очевидно, противоречие
вызвано не расхождением в представлениях о «мере вещей», а не¬
соответствием декларации Феофилактом своей беспомощности
действительному положению дел 20.
Феофан завершает прооймион к «Хронографии» словами:
«Если кто найдет в нашем труде нечто полезное, то пусть он воз¬
даст подобающую богу благодарность, а за нас, невежественных
грешников, молит господа; но если он (читатель.— И. Ч.) обна¬
ружит какое-нибудь упущение, то пусть припишет это нашему
невежеству и вялости нашего низменного разума и пусть простит
нас ради господа, ибо любезно богу посильное» {Феоф. Хрон.,
I, 4.19—24). Отличие исходных позиций Феофана от установок
Симокатты не только в несоответствии действительности заявле¬
ний последнего. Для Симокатты история — это «предприятие,
19	Teofilatto Simocaia. Questioni naturali/A cura di L. M. Positano. Napoli,-
1965, 7.9—8.2, 6 — 12 (=Collana di Studi Greci, XXIV).
20	Риторичность преамбулы Симокатты уже отмечалась в литературе [TVis-
sen Th. Das Prooemium zu Theophylakls Historien und die Sophisiik.—
BNgJb, 15 (1939), S. 3—13]. Влияние риторики не только на стиль, но и на
содержание и композицию «Историй» Симокатты прослеживается О. Э. За¬
харовой [Захарова О. Э. Литературное своеобразие «Истории» Феофилакта
Симокатты (К вопросу о традициях античной риторики в' исторической
прозе переходного периода от античности к Византии): Автореф. дис.
...канд. филол. наук. М., 1981, с. 24 — 25].
29

попытка» (sy%sip7j[xa), для Феофана — «труд» в смысле «трудное»
(rcovTjua); Феофилакт как литератор осознает недостатки и возмож¬
ные достоинства своего сочинения в эстетических категориях —
то хт£ Xe|scoz aysvvsi;, xcov voTjuuxrwv то dSpa^sMOtTov, xrjg Х6you aovTrj-
v.'q- to dxoAXs:, to ttj^ oUovoxio^ dxs/vda..ov (Феоф. Сим. Ист.,
-38.16—20); открещивающийся от авторства Феофан способен
предположить в своем сочинении как некоторую полезность, так
и упущения, но обоснования и того, и другого находятся у него
за пределами литературы (бог и всеобщая греховность); у Симо-
катты возможные достоинства его «Историй» приписываются слу¬
чайности (Там же, 38.19—20); у Феофана полезность «Хроногра¬
фии» — богу, и только ему; наконец, для уничижающего себя
Феофана вполне понятен и естествен мотив прощения («да простит
меня ради господа»), чуждый Симокатте, быть может мыслившему
себя в глубине души блестящим ритором. В результате едва ли
приходится говорить об адекватности заключительных формул
в прооймионах Симокатты и Феофана.
Атематичность в подходе Феофана к истории, обозначившаяся
уже в характеристике им «Краткой хронографии» Синкелла,
проявляется и в описании хронистом своего собственного сочи¬
нения: «Мы [составили] эту хронографию от Диоклетиана до
царствования Михаила и его сына Феофилакта, описав, насколько
это в наших силах, точно правления императоров и патриархов,
не добавив ничего от себя, но выбрав из древних логографов и
историографов, в соответствующих местах поместили события каж¬
дого года, расположив [их] раздельно» {Феоф. Хрон., I, 4.8—15).
Помимо повторяющегося отказа от прав на авторство («не добавив
ничего от себя»), показательно, что Феофан обращает более всего
внимание в своем детище не на содержание (правления императо¬
ров и патриархов — слишком общая характеристика), а на хро¬
нологию, т. е. на то, что он выделяет и в «Краткой хронографии»
Георгия Синкелла. Конкретные события отступают на задний
план, на переднем плане — их временная привязанность. Еще и
еще раз вспомним о предшествующей традиции, для которой было
живо понятие «темы» (например, история войн Юстиниана I
у Прокопия). Но темой не может стать год, даже если и видеть
в нем рассказ о событиях года. Этим, кстати сказать, вызвано от¬
сутствие тематического единства летописных статей «Хроногра¬
фии», за редким, правда, исключением.
Осознании автором своих прав и обязанностей предполагает
определение специфики если не сочинения, то жанра в целом.
Так было у Прокопия, Агафия, Симокатты, выделявших историю
среди других жанров (поэзии, риторики, философии) и обосновы¬
вавших выделение особыми доводами. Вместе с тем это сочеталось
у них с постановкой собственных задач, более или менее конкрет¬
ных. Зачин «Хронографии», напротив, лишен этих признаков раз¬
витого авторского самосознания. Слова Феофана о том, что пове¬
ствование построено им по хронологическому принципу, с тем
чтобы читатель знал, в каком году произошло то или иное собы¬
30

тие, объясняют лишь причину хронологического членения мате¬
риала, но никак не цель всего сочинения. Банальная сентенция —
«немалую пользу, как я полагаю, извлекает читающий о деяниях
древних» (Там же, 4.18—19) — высказана безотносительно к це¬
лям автора и его труда. Не говорит Феофан п о жанровых особен¬
ностях истории.
Естественно было бы предположить, что в своем прооймионе'
монах Феофан ближе к церковным, чем к светским историям.
Очевидная связь «Историй» с античными историографическими
канонами существенно усложняется, хотя бы уже в плане тема¬
тики, стоит только обратиться к сочинениям, излагающим собы¬
тия церковной истории. Вполне понятно, что тенденция в транс¬
формации авторского самосознания проявится с большей опреде¬
ленностью, если мы остановимся и на анализе преамбул «Церков¬
ных историй».
Родоначальник жанра Евсевий Кесарийский (IV в.) 21 начи¬
нает свой труд с довольно детального определения его тематики:
речь пойдет об апостольском наследии, о годах от воплощения
Спасителя до современных Евсевию, о тех, кто нес божье слово,
как устно, так и письменно, кто отклонялся от пути истинного
(еретиках), о кознях еврейского народа против Христа, о муче¬
никах за веру 22. Но главное, пожалуй, не в этом. Евсевий, по¬
добно светским авторам, четко осознает свое место среди других
историков: «Первыми взявшись за дело, мы словно вступаем на
пустынную и неторную дорогу... [на которой] мы не в состоянии
нигде обнаружить следы людей, прошедших по ней до нас» (Евс.
Церк. ист., 2.20—24). И у Феофана, и у Евсевия мы найдем мотив
«дело более наших сил», но с принципиально разной смысловой
нагрузкой: бессилие Феофана коренится в нем самом, ничтожном,
кающемся грешнике; иначе Евсевий — «дело более наших сил...
так как мы первыми (курсив наш.— И. Ч.) беремся за него» (Там
же, 2.20—21). Самоуничижение Феофана совершенно не вяжется
с позицией Евсевия: «Я полагаю, что мне необходимо потрудиться
над этим замыслом, ибо я не знаю по сей день ни одного церковного
писателя, который взял бы на себя заботу о таком сочинении»
(Там же, 3.17—19). Евсевий не только уверен в правомерности
своего обращения к теме, но ему не чужда и надежда на успех:
«Я надеюсь, что [сочинение] покажется преполезнейшим для тех,
кто прекрасно понимает историю» (Там же, 3.19—21). Отметим
попутно сознание автором своей приподнятости над рядовым чи¬
тателем.
«Церковные истории» V в. предоставляют византинисту ред¬
кую возможность анализа сочинений, созданных в одно и то же
21	Литература о Евсевии, церковном иерархе и богослове, огромна. Из
работ последних лет о Евсевии как историке укажем на следующие: Win-
kelmann F. Die Kirchengeschichtswerke im ostromischen Reich.— BS, 37
(1976), S. 7—10; Chesnut G. F. The first Christian Histories: Eusebius,
Sokrates, Sozomen, Theodoret and Evagrius. Paris, 1977.
22	Eusebius. Kirchengeschichte/Hrsg. von. E. Schwartz. 5. Aufl. Berlin, 1955,.
2.1—18. (Далее: Евс. Церк. ист.).
31

ъремя, объединенных одной тематикой и все же отличающихся
.друг от друга конкретным воплощением общей темы — истории
церкви. Следует также сказать, что расхождения между отдель¬
ными историками церкви V в. касаются не только трактовки
частных сюжетов, но и не в последнюю очередь ряда общих момен¬
тов, в том числе характера проявления авторской индивидуаль¬
ности в литературном памятнике. Попытаемся проследить за спе¬
цификой авторского самовыражения в преамбулах к историко¬
церковным трудам правления Феодосия II (408—450).
Сократ Схоластик, возможно близкий к императорскому
.двору константинопольский юрист 23, не избежал традиционной
для исторического жанра присяги на верность истине 24. Впрочем,
.даже взятый изолированно, сам по себе традиционный стереотип
уже отличает Сократа от Евсевия: привычной формулировкой
у Сократа практически скрадывается естественная для его сюжета
и выдвинутая Евсевием на первый план конфессионалыгость це¬
левых установок автора — описать историю церкви и религии.
Но было бы непростительным упрощением ограничить характе¬
ристику авторской позиции Сократа указанием на использование
им античного стереотипа. Материал его «Церковной истории»
позволяет конкретизировать авторское понимание своей задачи.
Опасаясь упреков читателей, Сократ оправдывается, почему в из¬
ложение историко-церковных событий он вплетает повествование
о войнах: «с тем чтобы мы могли познать историю в истине», при
этом истинность приобретает у Сократа, по всей видимости, впол¬
не конкретный смысл — причины, побуждающие Сократа обра¬
щаться к событиям военной истории, объясняются не только
желанием сообщить о происходившем и стремлением не наску¬
чить читателю рассказами о раздорах епископов, но прежде всего
.убеждением в том, что «когда государственные дела расстроены,
приходят в расстройство... и дела церковные» (Сокр. Церк. ист.,
564А—565А). Повествование об императорах в рамках истории
церкви обосновывается у Сократа опять-таки взаимосвязанностью
церковной и государственной сфер: с тех пор как императоры
стали исповедовать христианство, ими направлялись дела церкви
и по их воле собирались церковные соборы (Там же, 565В). Тем
самым за традиционной формулой (верность историка истине)
у Сократа стоит не только представление об абстрактной достовер¬
ности описываемых им событий, но и его индивидуально-автор-
•ское понимание истины как отражения взаимосвязей 25.
Четко осознано Сократом отношение к стилю своего сочинения,
причем как в жанровом плане — отказ от энкомия в истории
(Там же, ЗЗА, 660А), так и в плане поставленной им перед собой
:задачи. Обращаясь к некоему Феодору, по поручению которого
23	О Сократе Схоластике см.: Winkelmann F. Op. cit., S. 173 —175; Ches-
nut G. F. Op. cit., p. 167 —173, 184.
24	Socrati Scholastici Historia Ecclesiastica.— Migne. PG, 67 (1864), 185B,
660В. (Далее: Сокр. Церк. ист.).
25	Ср.: Winkelmann F. Op. cit., S. 174; Chesnut G. F. Op. cit., p. 184.
32

была написана «Церковная история», Сократ замечает: «Знай, мы
не заботились о слоге, рассудив, что если бы мы стремились вос¬
пользоваться красноречием, то отклонились бы от цели»; Сократ
отдает предпочтение «более ясному, хотя и более простому стилю»
не в силу скромности своих притязаний, но потому, что хочет
сделать понятным свое сочинение и для образованного читателя,
и для того, кому трудно добраться до сути «дел, скрываемых
напыщенностью речи» (Там же, 657А). Иными словами, автор
избирает те средства выражения, которые обеспечивают его сочи¬
нению большую сферу влияния 26.
Активно проявляется в преамбулах Сократа и его отношение
к своим предшественникам. Он указывает на хронологическую
границу «Церковной истории» Евсевия (Там же, ЗЗА), которую
продолжает, подробно останавливается на используемых им источ¬
никах: в первой и второй книгах, пишет историк, он следовал за
Руфином, с третьей до седьмой книги кое-что брал у Руфина, не¬
которые материалы из других сочинений, кое-что узнавал от
живых свидетелей, а позже обратился к сочинениям Афанасия
(Там же, 185А). Сократ сетует на немногочисленность своих источ¬
ников, в частности повествующих о войнах Константина I (Там
же, 565В). Ему не чужда критика источника в преамбуле: «Руфин,
составивший церковную историю на латинском языке, запутался
в хронологии. Он считал, что случившееся с Афанасием (Алексан¬
дрийским.— И. Ч.) произошло после смерти императора Констан¬
тина, не зная о ссылке Афанасия в Галлию и о многом другом»
(Там же, 184—185А). Евсевия Сократ упрекает в том, что тот
в своем жизнеописании Константина I мало рассказал об Арии,
заботясь более о «панегирическом велеречии», чем о точном изло¬
жении событий (Там же, ЗЗА).
Преамбулы Сократа отражают и активность авторского под¬
хода к тематике и объему своего сочинения. Как одну из тем
Сократ выделяет историю обращения Константина I в христиан¬
ство (Там же, 33В); он объясняет отсутствие в первом издании сво¬
его труда императорских посланий и осуждения Ария тем, что
опасался увеличения объема «Истории» и боялся слишком задер¬
жать внимание читателя (Там же, 185В); наконец, Сократ знает,
где ему надо поставить точку в своем изложении: «Таким образом,
достаточно сказать в прооймионе это. Теперь же приступим к исто¬
рии» (Там же, 565В, 185С). Между прочим, умение увидеть в от¬
дельных частях своего повествования законченное тематическое
целое обнаруживается у Сократа и в заглавиях, предпосылаемых
им отдельным параграфам «Истории» и определяющих сюжет
отрывка.
Элементы авторского самосознания хотя и с меньшей полнотой,
но все же проявляются в преамбуле к «Церковной истории» со¬
временника Сократа — Созомена, также как и Сократ, константи¬
нопольского юриста, но в отличие от него выходца из провинции,
26	Ср.: Winkelmann F. Op. cit., S. 174—175.
2 Заказ № 2111
33

рассчитывавшего не в последнюю очередь с помощью литератур¬
ной деятельности на карьеру в столице 27. Следуя античной тра¬
диции, Созомен видит одну из своих задач в служении истине,,
его обращение к истории — им самим осознанная необходимость:
«мне показалось необходимым... потрудиться и над таким сочи¬
нением» 28. При этом конфессиональность авторской задачи от¬
ступает в прооймионе Созомена перед нормативностью жанрового'
канона: у этого церковного историка на первом месте стоит слу¬
жение истине и лишь на втором — защита догматов вселенской
церкви (Соз. Церк. ист., 9.28—29, 10.1—5). Созомен обещает-
вспомнить о делах, к которым и сам имел отношение (Там же,
9.1—2), в то время как возможность личной причастности к опи¬
сываемым событиям Феофаном игнорируется. Из преамбулы Созо¬
мена мы узнаем о развитии «авторского замысла» (у Феофана
замысла не было и не могло быть, коль скоро он только выполняет
предсмертную волю друга): Созомен хотел было начать историю
«с начала», но, рассудив, что другие уже пытались это сделать до
него, продолжает там, где кончили его предшественники (Там
же, 8.23—9.1). Созомен ощущает свое сочинение как целое, и он,
автор, вправе поступить с этим целым по своему усмотрению:
«Мне показалось, что неплохо разделить все повествование на 9 час¬
тей» (Там же, 4.27—5.1). Он говорит и о характере своей работы
над источником, ссылаясь на необходимость (из-за объема) пере¬
давать речи героев в сокращении (Там же, 9.6—8).
Хорошо нам знакомое по другим прооймионам желание пре¬
одолеть с помощью истории разрушительную силу времени при¬
водит современника Созомена и Сократа Феодорита Киррского,
больше известного как богослова, чем как историка 29, к мысли:
о написании «Церковной истории»: в этом он видит свой долг,
расценивая замалчивание блестящих деяний как грех 30. Мотив-
стороннего побуждения — «кое-кто из близких... побуждал меня
к этому делу» (Феод. Церк. ист., 4.14—15) — у Феодорита второ¬
степенен. Четко определена историком тематика своего труда:
«Я расскажу о том, откуда [брало] начало [арианство] и как оно
сеяло свои плевелы» (Там же, 6.5—6). Ощущение водораздела
между своим и чужим прослеживается как во вступлении — обе¬
щание начать там, где кончил Евсевий (Там же, 4.17—21),— так
и в тексте «Истории»: автор, например, считает излишним расска¬
зывать о почестях, оказанных по смерти телу императора Кон¬
стантина!, поскольку об этом уже писали другие (Тамже, 90.8-—9).
Выше говорилось о том, что прооймион, проводя четкую гра¬
ницу сочинения в начале, постулирует столь же четкую границу
27	Ibid., S. 175 — 177; Chesnut G. F. Op. cit., p. 191 — 198.
28	Sozomenus. Kirchengeschichte/Hrsg. .T. Bidez, G. Ch. Hansen. Berlin, I960,.
9.23—25. (Далее: Cos. Церк. ист.).
29	О Феодорите, епископе Кирры, см.: Winkelmann F. Op. cit., S. 177—178;
Chesnut G. F. Op. cit., p. 200—204.
30	Theodoret. Kirchengeschichte/Hrsg. von L. Parmentier, F. Scheidweiler.
2. Aufl. Berlin, 1954, 4.11—14. (Далее: Феод. Церк. ист.).
84

в конце. У Феодорита это положение доведено до предельного
развития: преамбуле его «Истории» соответствует не только конец,
но и концовка всего сочинения. Историк завершает свой труд
словами: «Я же, прекратив описание на этом месте, прошу буду¬
щих читателей воздать молитвой за труд. Эта история объемлет
время в 105 лет, начавшись от беснования Ария и получив преде¬
лом кончину достохвальных мужей Феодора и Феодота» (Там же,
348.8—12). Иначе в «Хронографии», нижняя граница которой
определяется формально, хронологически; тематически «Хроно¬
графия» остается открытой, ее можно продолжить, и ее продол¬
жали. И уж, конечно, Феофан не дает завершающей его труд
концовки.
Сопоставление с преамбулой «Трехчастной истории» Феодора
Чтеца (VI в.) тем более интересно, что «Трехчастная история»,
подобно «Хронографии», памятник компилятивный. Феодор Чтец
взялся свести воедино «Церковные истории» предшественников по
совету некоего человека (мотив стороннего побуждения), хотя
и сомневался в достоинствах своего слога 31. Внешнее сходство
с прооймионом «Хронографии» обманчиво — недостатки стиля
Феодора не уравновешиваются убеждением Феофана в своем пол¬
ном невежестве и греховности, вместе с тем мотив стороннего
побуждения не ведет у Феодора к отказу от права на авторство.
Напротив, он говорит о себе: «Я считал благоразумным упорядо¬
чить в настоящей книге более ясным и обдуманным рассказом то,
в чем все они (Феодорит, Сократ, Созомен.— И. Ч.) согласуются
друг с другом» {Феод. Трехчаст, ист., 1.24—25). Такого заявления
Феофан не мог себе позволить. Самый характер компиляции, ка¬
залось бы, располагает к упоминанию авторов использованных
сочинений. Но для Феофана это положение не имеет силы: источ¬
ники «Хронографии», за редким исключением, не называются
Феофаном, из предшественников он упоминает только Георгия Син-
келла, причем скорее всего потому, что тот заставил Феофана
продолжить начатое им (Синкеллом) дело. Прямо противоположна
позиция Феодора: исследователи давно пришли к неутешительному
выводу о бесполезности попыток отождествления человека, на¬
толкнувшего Феодора на мысль написать «Трехчастную историю» 32.
Что же касается источников, то Феодор дает в преамбуле характе¬
ристику «Истории» «удивительнейшего Евсевия», сочинений «бо¬
голюбивых п мудрейших мужей» Феодорита, Сократа, Созомена
(Там же, 1.11—20) и идет дальше, обещая изложить не только
то, что объединяет всех трех авторов, но и отдельно точку зрения
каждого (Там же, 1.25—27). Феодор указывает, с кого именно он
начинает свой труд: «с истории блаженнейшего Созомена» (Там
же, 1.27—28).
31	Theodores Anagnostes. Kirchengeschichte/Hrsg. von G. Ch. Hansen. Berlin,
1971, 1.6—10. (Далее: Феод. Трехчаст. ист.). О Феодоре см.: Там же,
S. IX—XI.
32	Феод. Трехчаст, ист., S. X.
.35
2

Вполне «литературна» преамбула церковного историка VI в.
Евагрия — близкого к императорскому двору антиохийского
юриста, советника антиохийского патриарха 33: Она начинается
с характеристики «Историй» Евсевия, Сократа, Созомена, Феодо-
рита — церковная история до Феодосия II изложена ими лучше
всех 34 *. Причины, побудившие Евагрия взяться за перо, историо-
графичны и свидетельствуют об авторской самостоятельности
замысла: «Церковные истории» предшественников оканчиваются
правлением Феодосия II, события последующих лет не нашли
еще отражения в историографии, именно поэтому Евагрий решил
продолжить начатое другими, это его собственная инициатива
(Евагр. Церк. ист., 5.7—9). Автор было обмолвился о своей не¬
способности — «не ловок я на такое» (Там же, 15.16), но тут же
поспешил назвать себя «благоверным подражающим рыбарям»
(апостолам.— И. Ч.)\ то, что Евагрий говорит о «неразумности»
своего языка, не вяжется с пониманием им своих задач — «вос¬
кресить деяния, преданные забвению, одушевить их словом, обес¬
смертить памятью» (Там же, 5.17—6.3). Концовка сочинения
Евагрия (свидетельство осознанной автором завершенности своего
труда) наряду с объяснением причин обращения к истории —
забота о пользе для людей (Там же, 240.25—29) — содержит
сведения и о самом авторе: за труд историка он был вознагражден—
при Тиверии I Константине (578—582) произведен в квесторы,
при Маврикии — в эпархи (Тамже, 240.33—241.2). Это сообщение
важно для нас и как упоминание автора о себе, и как отражение
представления о награде за труд литератора (а не за какой-либо
иной род деятельности). Ничего подобного мы не встретим у Фео¬
фана, оборвавшего свое повествование на событиях 813 г. без
каких бы то ни было заключительных замечаний.
Анализ преамбул, хотя он и не дал целостной картины транс¬
формации авторского самосознания (материала прооймионов для
этого явно недостаточно), все же позволил обнаружить тенденцию
к формализации традиционных элементов зачина. Кристалли¬
зация процесса происходит, как нам кажется, в «Хронографии»
Феофана, преамбула которой перестает быть коррелятом «замкну¬
той и вычленявшейся авторской индивидуальности». Феофан:
работает на грани авторской анонимности, отрицая в себе автора,,
а в своем сочинении — результат индивидуального творчества.
До сих пор мы анализировали преамбулы «изнутри», исходи
из текста собственно вступления. Но его формализация у Фео¬
фана станет еще более очевидной, если мы обратимся к «внешнему»
анализу. Попытаемся проследить в двух аспектах, насколько'
зачин (в плане авторского самосознания) связан с сочинением
в целом. Пластичность и замкнутость авторской личности с ев'
коррелятом— пластически замкнутым сочинением подразумевают1
33	О Евагрии см.: Winkelmann F. Op. cit., S. 178 —180; Chesnut G. F. Op.
cit., p. 206—208, 212.
34	The Ecclesiastical History of Evagrius with the Scholia/Ed. ,T. Bidez,
L. Parmentier. London, 1898, 5.7—9. (Далее: Евагр. Церк. ист.).
36

в авторе ощущение начала и конца не только всего сочинения, но
и его отдельных сюжетов. Иными словами, обладает ли Феофан
чувством композиции, отмечает ли он то, что им уже сказано, что
предстоит сказать, и в каком объеме? Так определяется первый
аспект — анализ композиционных авторских ремарок. Осознание
себя автором влечет за собой осознание себя и своего сочинения
в ряду других авторов и сочинений. Тем самым создается возмож¬
ность, а иногда и необходимость ссылаться на собратьев по перу.'
Итак, ссылки на источники — второй аспект анализа.	1
Начнем с того, что авторские ремарки у Феофана крайне мало¬
численны: во всей «Хронографии» их меньше, чем в одной первой
книге «Истории войн» Прокопия 35. Но дело не только, и даже не
столько, в количественных характеристиках. Если ремарки
Прокопия в полном смысле слова индивидуальны («по-моему»,
«я не думаю, чтобы...», «я возвращаюсь к прежнему повествова¬
нию», «Как мной было написано», «я не могу это назвать иначе,
как», «о чем мы знаем», «я полагаю», «как мной было сказано»)36,
то ремарки Феофана, как правило, безличны, анонимны («из ска¬
занного выше», «как это будет пояснено в последующем», «как1
это было сказано ранее», «упомянутый») 37. При этом вторичное
упоминание отстоит у Феофана минимально от первичного 38,
Из 15 личностных ремарок Феофана 8 приходится на компилятив¬
ную часть ?9 и лишь остальные 7 — на самостоятельную 40. Мы
специально выделяем ремарки компилятивной части, так как нет
уверенности в том, что все они принадлежат непосредственно Фео¬
фану, а не источникам «Хронографии» 41.
Феофан не воспринимает «Хронографию» как нечто целое;
в котором все взаимосвязано, что приводит к неосознанным по¬
вторам, вносящим порой противоречия в повествование. Так, дваж¬
ды, но под разными годами сообщается о рождении Феодосия II,;
воцарении Льва 1 (457—474), переселении вандалов в Африку42,
Неестественность ремарок Феофана бросается в глаза там, где
хронист ссылается на не упоминаемые им события и персонажи.
Говоря о приказе Велисария полководцу Иоанну следовать впе¬
реди войска как о чем-то уже известном, хронист не замечает, что
36	3 7 ремарок у Феофана и 41 — у Прокопия.
36	Прок. Соч., I, 17.2,4—6, 19.24—25,120.8—9,124.13,125.18, 140.30, 143.7,
37	Феоф. Хрон., I, 33.4—5, 39.22, ср. 408.18; 42.34—35, ср. 291.1, 443.14—18;
414.20-21, ср. 425.15—16,442.27—28, 471.31,	474.19—20,22—23,28,
457.5, 475.30—31, 477.2—3, 480.18, 481.28, 493.10.
38	Там же, 42.34—35, ср. 42.19—21; 55.3—4, ср. 54.24—26; 291.1, ср. 290.1 —
11; 425.15—16, ср. 424.17—23; 442.27—28, ср. 440.25—28.
39	Там же, 18.1—2, 33.21—22, 52.22, 102.13, 117.11, 118.2—3, 189.12, 192.7.
40	Там же, 409.15, 413.1—2,9—10, 424.10, 440.29—30, 477.12—13, 487.19—20.
41	Так, ремарка «Кирилл, о котором я прежде упомянул...» (Там же, 189.12)
перенесена Феофаном вместе с основным текстом из «Истории войн» Про¬
копия: Прок. Соч., I, 361.22. Одна из ремарок {Феоф. Хрон., I, 33.21—22)
была заимствована Феофаном у автора «Пасхальной хроники»: Chronicon
Paschale/Rec. L. Dindorf. Bonnae, 1832,537.9. (Далее: Пасх. хрон.).
42	Феоф. Хрон., I, 76.1—3, ср. 76.6—7; 109.24, ср. 110.19—21; 186.19—22,
ср. 94.24-95.10.
37

этот приказ им не упоминался 43. Слова Феофана об Иоанне Пи-
цигавди «многократно упоминаемый» становятся бессмыслицей,
поскольку это первое и единственное упоминание о нем (Феоф.
Хрон., I, 355.29-356.1).
Обращаясь к анализу ссылок на источники, мы остановимся
Ё первую очередь на сочинениях компилятивных, ибо именно в
них, при условии развитого авторского самосознания, такие
ссылки должны быть наиболее многочисленными. Декларировав¬
ший компилятивность своего сочинения Феодор Чтец неодно¬
кратно ссылается на Евсевия 44, Созомена 45, Феодорита 46 и осо¬
бенно Сократа 47, не оставляя без внимания десяток других авто¬
ров 48. Просмотр первых ста страниц «Хронографии» Иоанна
Малалы в Боннском корпусе (что соответствует менее одной пятой
текста «Хронографии» Феофана) выявляет упоминание более трех
десятков авторов 49. Георгий Синкелл предваряет практически
каждый фрагмент своей «Краткой хронографии» заглавием, ука¬
зывающим как на тематику отрывка, так и на его источник. По¬
вествующий о правлении лишь одного императора (Маврикия)
Феофилакт Симокатта цитирует в описании разлива Нила 15 ав¬
торов {Феоф. Сим. Ист., 275.3—281.27), не говоря уже о других
ссылках на Гомера, Платона, Аристотеля, Прокопия, Менандра 50.
Иначе у Феофана. Собственно говоря, он ссылается на несколь¬
ких церковных историков (Евсевия, Геласия, Феодорита, Петра,
Феодора Чтеца), на Приска и Георгия Писиду 51. Мы не считаем
ссылками в строгом смысле слова упоминаний названий ряда со¬
чинений, которых, впрочем, тоже немного 52. Нетрудно заметить,
цто большинство этих ссылок и упоминаний приходится на части,
заимствованные у церковных историков. Более того, сравнение
с «Эпитоме», в котором дошла до нас «Трехчастная история»
Феодора Чтеца, показывает, что некоторые ссылки заимствованы
ш3 Там же, 192.7; ср.: Прок. Соч., I 389.3 и 385.4—11; Феоф. Хрон., I,
191.11—12.
44 Феод. Трехчаст, ист., 8.30—32, 17.9—10, 15—18, 36.23—27.
46	Там же, 2.12, 69.16, 91.12—13.
46	Там же, 83.25—26, 93—23, 94.20—21, 106.2—3.
47	Там же, 11.31—32, 14.24—26, 15.28—29, 36.23—27, 39.15 — 16, 43.7—8,
82.29—30, 88.18,25.
48	Там.же, 8.32—33, 12.22, 15.25,28—29, 19.31—32, 37.13—14, 58.13—17,
72.10—11, 82.28—29, 94.20—21, 109.13, 137.5—7,15, 142.23.
49	Ioannis Malalae Chronographia/Ex rec. L. Dindorfii. Bonnae, 1831, 24.14,
117.15—16, 24.17—18, 41.18 — 19, 53.10—11, 63.2—3, 83.4, 25.10—13,
25.16—	17, 26.9, 26.14—15, 27.11 — 14, 29.4, 59.16—17, 85.9 — 10, 31.6—8,
34.19—20 et passim, 34.4—5, 34.22—35.1, 38.15—16, 40.12, 40.12—13,
45.3—4, 45.4—5, 53.13-14, 53.17—18,	54.7—8, 54.13—15, 56.3—11,
56.11, 58.11—12, 58.12—13 et passim. (Далее: Мал. Хрон.).
50	Феоф. Сим. Ист., 37.3—4, 105.5—7, 107.14—15, 108.8—9, 255.26—256.1,
63.22—25, 75.13—14, 45.1—5.
51	Феоф. Хрон., I, 7.18—19, 11.13 — 14, 32.27—28, 11.17—18, 28.9, 111.9—11,
116.5—6, 162.24—25, 298.15 — 19.
52	Там же, 24.21—26, 27.18—19, 34.28—29, 52.4—7, 63.21—22, 72.14—17,
78.16—	17, 79.13—14, 88.14—18, 23—24, 417.24—16.
38

Феофаном из «Эпитоме» 53 54 55. В итоге под сомнение ставится я при¬
надлежность Феофану остальных ссылок компилятивной части
«Хронографии».
Итак, преамбула, равно как и авторские ремарки, «Хроио-
графии» недвусмысленно свидетельствует об ослаблении автор¬
ского самосознания Феофана по сравнению с ранневизантийской
историографией. Отказываясь от индивидуального авторства,
Феофан отступает тем самым от классических античных традиций,
сохранявших в протовизантийский период силу не только литера¬
турной нормы, но и стиля мышления, влиявшего на средства и
формы литературного отражёния действительности. Но, может
быть, никакого сдвига в сознании средневизантийского писателя
и не произошло, а Феофан лишь «посредственный компилятор»,
прекрасно ощущающий пределы своих возможностей, чем и объяс¬
няется его стремление отнести все написанное им на счет предше¬
ственников, хотя и не названных поименно. Может быть, Феофан —
исключение, а его современники, отличающиеся и иным уровнем
образованности, и природной одаренностью, оставались в русле
старых представлений и отстаивали свое право на индивидуальное
творчество? Для ответа на этот вопрос обратимся к сочинениям
двух знаменитых современников Феофана: Иоанна Дамаскина и
Феодора Студита.
Формулы христианского уничижения в преамбулах Иоанна
Дамаскина поражают категоричностью отказа от каких бы то ни
было врав на авторство. «Зная скудость ума моего и бессилие ре¬
чи... я посмел взяться за то, что выше сил моих, и дерзнуть на
невозможное, словно некий смельчак, предвидящий опасность,
нависающую над теми, кто осмелился на такое» б4. Если уж Мо¬
исей называл себя косноязычным, то «как я, отмеченный нечесты©
всяческого греха, заключающий в себе бурное смятение мыслей,
не чистый ни разумом, ни помыслами... не обладающий умом,
способным соответствовать задуманному, скажу о божественном
и неизреченном» (Иоан. Дам. Диал., Преамб., 21—25) 5б. Неуди¬
вительно, что Иоанн Дамаскин опасается быть осмеянным за не¬
вежество и безрассудство (Там же, 26—28). Знаменитыми стали
слова Иоанна Дамаскина об одном из своих трудов: «Я не скажу...
ничего своего, но, сведя воедино сделанное избранными из учите¬
лей*, как могу напишу краткое сочинение» (Там же, 60—63).
Разумеется, не следует забывать о сложной природе феномена
христианского самоуничижения:	смиренный христианин, по
Иоанну, устремляясь помыслами ввысь, обретает у бога благодать
53	Там же, 24.17—18, 28.5—7, 34.21—24,24—25,	48.19—22, 81.14—15,
87.27—30, 114.19—20, 152.32—153.7; ср.: Феод. Трехчаст, ист., 15.28—29,
8.30—32, 36.23—27, 58.16—17, 91.12—13, 94.18—20, 109.13, 137.5—15.
54	Johannis Damasceni Dialectica. Prooemium.— In: Die Schriften des Johan¬
nes von Damaskos/Hrsg. von. B. Kotter. Berlin, 1969, Bd. I. (Далее: Иоан.
Дам. Диал., Преамб.), 5—8.
55	Ср. аналогичную формулировку в преамбуле к «Institutio Elementaris»:
Johannis Damasceni Institutio Elementaris. Prooemium.— In: Die Schrif¬
ten des Johannes von Damaskos. Bd. I, 8—12.
39

и становится орудием вещающего через него святого духа (Там
ще, 37—42). И все же возможность превратиться в «инструмент»
святого духа дается сочинителю лишь ценой отказа от самостоя¬
тельного, индивидуального авторства.
Пусть не в такой степени, как у Феофана и Иоанна Дамаскина,
но топика самоуничижения отразилась и в преамбулах к «Опро¬
вержениям» Феодора Студита. «И вот я,— пишет Феодор в про-
оймионе первого „Опровержения",— совершенно ничтожный, по¬
ложившись на отеческие молитвы и побуждения, попытаюсь, на¬
сколько возможно, представить свой замысел» 56. Во вступлении
ко второму «Опровержению» Феодор ссылается на скудость своего
ума (Феод. Студ. Опров., 353А); если он и надеется, как это сле¬
дует из преамбулы к третьему «Опровержению», одолеть иконо¬
борцев, то при этом не забывает, что намерение может оказаться
выше его сил, что слог его прост и единственная его надежда
на силу истины (Там же, 389А).*Признавая непритязательность
своего сочинения, Феодор, впрочем, не исключает его полезности
для читателя: мудрому оно послужит поводом к размышлению,
неученому — опорой в правой вере (Там же, 353В). Но как бы
ни отклонялся Феодор Студит от однозначных формулировок
Феофана и Иоанна Дамаскина, ему, как и его современникам,
Видимо, было присуще пренебрежение самостоятельной ценностью
индивидуального творчества., В системе христианских ценностей
VIII — начала IX в. пока еще не находилось места авторской ин¬
дивидуальности. Поэтому едва ли случайно умолчание агиогра-
фами, не в последнюю очередь и агиографами Феофана, литератур¬
ной деятельности своих героев 57.	i L
Осмысление преамбул к историческим сочинениям позволяет
сделать ряд выводов о значении этого материала для истории ран¬
невизантийской литературы. Прежде всего он показывает необ¬
ходимость изучения прооймионов в единстве формальных и содер¬
жательных элементов. Сугубая конкретность и ограниченность
задач преамбулы (демонстрация авторских интенций) препятствует
разграничению традиционного и нового при изолированном ана¬
лизе структурных элементов зачина. И напротив, прослеживание
специфики содержания в связи с характером его выражения
позволяет выявить различия между отдельными авторами при
всем кажущемся однообразии формальных приемов. В содержании
преамбул следует, как нам кажется, выделять два пласта —
общий и частный. Под общим мы подразумеваем степень прояв¬
ления авторского самосознания при постановке автором своих
задач, под частным — отражение черт индивидуального в литера¬
турной биографии автора. Опираясь на изложенный выше мате¬
риал, о первом можно сказать следующее: характерный для клас¬
сического античного мировоззрения высокий уровень авторского
самосознания с течением времени утрачивает силу в ранневизан¬
56	Theodori Studitae Aptirelici.— Migne. PG, 99 (1860), 329A. (Далее: Феод.
Студ. Опров.).,
67 Чичуров И. Феофан Исповедник — публикатор..., с. 80.
40

тийской литературе, вырождаясь в декларативный отказ от инди¬
видуального творчества. Перелом в авторском самосознании, Свя¬
занный с именами Иоанна Дамаскина и Феофана, приходите я,
очевидно, на VIII — начало IX в. Что касается частного, то
здесь, как это ни парадоксально, элементы биографичности(а зна¬
чит, и1 индивидуального) проскальзывают даже там,' тде отказ
от авторства становится авторской программой: в конце концов,
ссылка на Георгия Синкелла как на причину написания «Хроно¬
графии» — факт литературной биографии только Феофана. При
всем отходе от понимания авторства в античном смысле византий¬
ская литература не усваивает себе абсолютной анонимности ближ¬
невосточной словесности, выражающейся, кстати сказать, и в ну¬
левом зачине. Может быть, именно колебания между античным
авторством и ближневосточной анонимностью и составляют одну
из специфических черт византийской литературы.'
Вернемся, впрочем, к основному предмету нашего исследова¬
ния— «Хронографии» Феофана. Констатировав, что авторская
позиция Феофана характеризуется сознательным, декларативным
отказом от прав на авторство, приближается к позиции анонимно¬
го анналиста, что формализация традиционного зачина, характер
авторских ремарок свидетельствуют о скрадывании (сознательном
или непроизвольном) индивидуальных черт авторского самосозна¬
ния, мы тем самым поставили себя перед необходимостью (за от¬
сутствием каких бы то ни было деклараций, раскрывающих взгля-ч
ды автора) поисков иных способов проявления исторического
облика хрониста, чему и посвящается третья глава.
Глава III
ФЕОФАН - СОСТАВИТЕЛЬ ХРОНИКИ
Что побуждало византийцев от века к веку начинать свою исто¬
рию «с самого начала», с раз и навсегда заданной во времени точки
отсчета — сотворения мира? Наряду с этой традицией, за пред¬
ставителями которой в современной историографии закрепилось
условное обозначение «хронисты», существовала и другая тради¬
ция — исторических сочинений, охватывающих ограниченный
промежуток времени («истории»). Но само по себе существование
двух направлений византийской историографии всего лишь при¬
мер разнообразия форм византийской литературы, пример, не
приближающий нас к ответу на вопрос, почему даже взятая
в своих основных представителях «анналистическая» историогра¬
фия Византии предстает перед нами непрерывной цепью, пробелы
которой напоминают «гордиев узел». В VI в. звеном этой цепи
была «Хронография» Иоанна Малалы, в VII в. — «Пасхальная
хроника», в VIII в.— «Краткая хронография» Георгия Синкелла,
в начале IX в. — «Хронография» Феофана, в IX в.— «Сокращен¬
ная хроника» Георгия Монаха, в X в.— сочинение, известное

византинистам под названием «Эпитоме» (Симеон Логофет),
в XI в,— «Обозрение историй» Георгия Кедрина, в XII в.— «Со¬
кращенная история» Иоанна Зонары. Каждое столетие византий¬
ской истории начинало рассказ о прошлом ab ovo, тщательно со¬
бирая и компилируя сочинения предшественников. Чем это объяс¬
няется? Попытаемся подойти к решению проблемы на конкрет¬
ном материале, поставив вопрос, как компилировал (работал над
источниками) один из известнейших в Византии хронистов —
Феофан.
Такая постановка вопроса в применении к Феофану диктует¬
ся вместе Ас тем и иными соображениями: как это ясно из предыду¬
щей главы, Феофан не сообщает о себе ничего, что могло бы про¬
лить свет на личность автора (его идейные убеждения, социальные
симпатии, политическое кредо). Поэтому правомерна попытка
выяснить, не отразились ли косвенно эти категории в работе ком¬
пилятора.
Сразу же оговоримся, наши усилия’направлены не на выявле¬
ние новых источников «Хронографии». В основном это уже про¬
делано издателем Феофана К. де Боором. В центре нашего внима¬
ния вопрос о том, как работал Феофан: что он брал из оригинала,
что опускал и что добавлял, сохранял или изменял тенденцию
источниками если изменял, то как, в чем был точен и в чем оши¬
бался при переделке источника, наконец, как он относился к ху¬
дожественным особенностям (стилю) используемого им памятника.
В силу этого и методика исследования покоится на сравнении
текста «Хронографии» с ее непосредственными источниками, до¬
шедшими до нас в оригинале и целиком.
Для сопоставления с «Хронографией» мы привлекаем «Хроно¬
графию» Иоанна Малалы, «Историю войн» Прокопия, «Истории»
Феофилакта Симокатты, «Пасхальную хронику», поскольку на
этих сочинениях по преимуществу строится повествование в ком¬
пилятивной части «Хронографии» Феофана и они дошли до нас
в оригиналах, а не позднейших извлечениях.
Несколько слов о сравнении «Хронографии» с современным ей
«Бревиарием» константинопольского патриарха Никифора (806—
815). Хроника, из которой черпали материал Феофан и Никифор,
не сохранилась. Поэтому трудно судить о характере работы над
ней как Феофана, так и Никифора. Однако изучение компилятор-
екой манеры Феофана как системы приемов позволяет предполо¬
жительно говорить о том, что хронист мог изменить в оригинале
и что оставить без изменения. Разумеется, сравнение с «Бревиа¬
рием» представляет интерес и безотносительно к проблеме общего
источника: как сопоставление сочинений, описывающих одни и
те же события.
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПРАВКА ИСТОЧНИКА
Осмысление прошлого и переоценка ценностей сопутствуют друг
другу. В понимании византийского историка, видевшего в исто¬
рии, как правило, res gestae imperatorum, эта переоценка своди¬
42

лась преимущественно к пересмотру роли того или иного импера¬
тора в судьбах империи. Именно здесь в первую очередь и давала
о себе знать тенденциозность автора, обусловленная факторами
социального, политического и идеологического порядка. Поэтому
в центре сопоставления «Хронографии» с ее источниками — по¬
пытка проследить изменение хронистом оценок и характеристик
византийских василевсов.
Начнем с персонажа, стоящего на рубеже двух столетий,—
императора Анастасия I (491—518), первого современника для
авторов исследуемого круга памятников (Прокопия, Малалы *).
Рассказ о его правлении основан на XVI книге «Хронографии»
Малалы. Тон характеристике Анастасия в оригинале задает
вступление. После смерти императора Зинона (476—491) на пре¬
стол вступает «божественнейший Анастасий» (Мал. Хрон., 392.1).
Его внешность умиляет Малалу, особенно «прекрасные глаза»
императора (Там же, 392.9—10). Анастасий, вне всяких сомнений,
«божественнейший василевс» для Иоанна Малалы 1 2. Отношение
императора к несторианам — смещение патриархов-иесториан
(Там же, 400.1—10) — вполне понятно, ведь его благочестие и
православие, подчеркиваемые Малалой, регламентируются пред¬
ставлениями об идеальном государе, как, впрочем, и щедрость,
которой, согласно Малале, отличался Анастасий 3. Похвальна
законодательная деятельность императора4 *. Даже осуждав¬
шаяся впоследствии попытка Анастасия внести изменения в кано¬
ническую молитву «Тресвятой» (добавить в нее «распятый из-за
нас») преподносится Малалой как стороннее влияние на* импера¬
тора (Там же, 407. 13—14), но не как его собственная инициатива.
В лице Малалы византийские императоры обрели, скорее.,
официозного, чем критически настроенного историкаб. Иное дело —
Феофан. Облик Анастасия четко обозначен в «Хронографии» еще
до его вступления на престол: «православнейший» константино¬
польский патриарх Евфимий (490—496) изгнал как еретика из
церкви силенциария Анастасия, позднее «зло воцарившего»
(Феоф. Хрон., I, 134.19—21). Это первое упоминание Анастасия
в «Хронографии» — своего рода вводная характеристика, как и
у Малалы, но только с отрицательным, в отличие от него, знаком.
Выражение «зло воцаривший», видимо, пришлось по душе хро¬
нисту, повторившему его еще раз несколько ниже (Там же,
1	О личности Иоанна Малалы, кроме его антиохийского происхождения а
сирийского прозвища Малала, допускающего толкование как «проповед¬
ник», так и «адвокат», с достоверностью ничего не известно. Время его
жизни ограничивается правлениями императоров Анастасия I и Юстина II
(565—578) {Hunger Н. Die hochsprachlicho profane Literatur der Byzanti-
ner. Munchen, 1978, Bd. I, S. 319—326).
2	Мал. Хрон., 394.8, 399.13.
3	Там же, 394.5—7, 406.1—3, 409.11 — 13.
4	Там же, 398.5—7, 401.9—19.
6 Rubin 2?. Das Zeitalter Justinians. Berlin, 1960, Bd. I, S. 231—232; Удаль¬
цова З.В. Мировоззрение византийского хрониста Иоанна Малалы.— ВВ,
32 (1971), с. 7—8.

135.24-25). Итак, тон характеристике Анастасия задан, поэтому
неудивительно, что и в дальнейшем Анастасий порицается Феофа¬
ном как «нечестивый василевс» 6. Защитник ариан (дядя его ис¬
поведовал арианство, а мать —манихейство) Анастасий был для
Феофана «беззаконным императором» 7, «виновником множества
бед для христиан» (Там же, 159.18—19), «манихейомудрствую-
щим» (Там же, 161.12).
Ни одна из этих характеристик не восходит, разумеется,
к Малале. Напомнив их, мы лишь констатировали факт негатив¬
ной (в противовес Малале) оценки Анастасия Феофаном. Она
могла появиться как результат восприятия тенденции другого
источника, а могла быть итогом и самостоятельного переосмысле¬
ния событий историком. Но даже если осуждением Анастасия
Феофан обязан какому-то неизвестному нам сочинению, тенден¬
циозность хрониста налицо: она проявилась в выборе им крити¬
ческой традиции.
Трансформацию материала собственно Малалы (в плане отно¬
шения к Анастасию) удается проследить только на одном приме¬
ре: в передаче Феофаном рассказа Малалы о пророческом сне
императора. Во сне василевсу явился «некий муж» с книгой в ру¬
ках. Раскрыв книгу на имени Анастасий, он сказал: «Из-за не¬
насытности твоей стираю четырнадцать лет» {Мал. Хрон., 408.
16—17). Иначе у Феофана, для которого главным злом в Анаста¬
сии, очевидно, было нечестие, понимаемое как отступление от
православия. Соответственно атсХтриа Малалы заменяется им
на хахотиаиа (противоположность 6pfro5o£ia) {Феоф. Хрон. I,
.164.1—2). Перемещение акцентов весьма знаменательное, стоит
только вспомнить, с одной стороны, подозрительную лояльность
Малалы в вопросах чистоты веры, дававшую византинистам повод
сомневаться в его православии 8, и чуткую реакцию Феофана на
всяческие отступления от православия (причем не только ико¬
ноборчество) — с другой.
На примере передачи характеристики Прокопием Юстина I
(518—527) и Юстиниана I в «Хронографии» мы уже пытались
определить отношение Феофана к царственным дяде и племян¬
нику 9. Анализ материала открыл перед нами довольно четкую
картину: стремясь к дословной передаче текста «Истории войн»,
Феофан вместе с тем опускает положительные характеристики
Юстиниана I. Скрадыванию положительных характеристик Юсти¬
ниана I противостоит сохранение их в применении к другим пер¬
сонажам «Истории войн», в том числе и «варварам». Среди поло¬
жительных героев на первое место выступает Велисарий. Отсут¬
ствие позитивных оценок Юстиниана I в «Хронографии» контрас¬
6 Феоф. Хрон., I, 155.17, 157.13, 161.5, 164.15.
? Там же, 156.10—11, 157.19—20, 161.3—4,10,12.
8 Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 320; cp.: Удальцова 3. В. Мировоззрение ви¬
зантийского хрониста, с. 10—14.
8 Чипу ров И. С. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия.— ВВ,
37 (1976), с. 67—69.

тирует с вкраплением положительных характеристик Юстина 1,
что является отступлением от «Истории войн», и Юстина II, пре¬
емника Юстиниана I 10 11. Так при сопоставлении «Истории войн»
и «Хронографии» проясняется критическая переоценка Феофаном
Юстиниана I.
Не приходится специально доказывать, что у Прокопия, по¬
вествующего о войнах под предводительством Велисария, полково¬
дец выступает на первый план оттесняя императора, хотя в про-
оймионе историк и определяет свою задачу как рассказ о войнах
Юстиниана I. Поэтому не случайно один из исследователей, выяв¬
ляя социальные мотивы критики императоров в «Истории войн»,
назвал Прокопия «полковым историком» Велисария п. В этом от¬
ношении сравнение объемов повествования о Велисарии и Юсти¬
ниане I в трудах Прокопия и Феофана не дало бы желаемых ре¬
зультатов: если Феофан и уделяет много внимания Велисарию, то
тем самым он следует оригиналу. Однако поправка на близость
Прокопия к византийскому полководцу теряет силу в случае
с «Хронографией» Иоанна Малалы, не связанного ни тематикой
«Истории войн», ни личными отношениями с Велисарием. Какое
же место занимают Велисарий и Юстиниан I у Малалы? На долю
императора приходится около 24% от общего объема текста, на
долю Велисария — лишь 3% 12. В целом соотношение естествен¬
ное для рассказа о правлении императора. Не так у Феофана:
около 17% текста посвящено Юстиниану I и около 20% — его
военачальнику. Соотношение нарушено и относительно, и абсо¬
лютно 13. Но, может быть, в центре внимания Феофана всегда
стоял не император, а его окружение? Аналогичный подсчет объема
текста, посвященного василевсу, в рассказе о правлении Юстина I
и Юстина II убеждает в обратном: 37 % от общего объема текста —
для первого и 61 % — для второго императора. Итак, пересмотр
хронистом роли Юстиниана I отразился не только в смысловой
цензуре «Истории войн», но и в композиционном распределе¬
нии материала. Разумеется, такое смещение акцентов можно воз¬
водить к сочинению самого Прокопия, но как раз то, что в основу
10	Там же, с. 67—73. При публикации этой ^статьи от нашего внимания, к со¬
жалению, ускользнула работа Г. Дестуниса,не отметившего, впрочем, про¬
пуск Феофаном положительных характеристик Юстиниана I в «Истории
войн» [Дестунис Г. Заметки по тексту Феофанова Временника.— ВВ,
I (1894), с. 307—318].
11	Tinnefeld F. Н. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historio-
graphie von Prokop bis Niketas Choniates. Munchen, 1971, S. 19 ?.
12	Подсчет текста в обоих памятниках велся построчно.
13	И сохранение Феофаном положительных характеристик Велисария
в ущерб Юстиниану I, и изменение объемов повествования немаловажны,
как нам кажется, в решении вопроса о становлении романа о Велисарии
на ранней стадии и в историографической традиции. Насколько нам из¬
вестно, это обстоятельство пока не отразилось на изучении романной тра¬
диции о Велисарии (Follieri Е. II poema bizantino di Belisario.— In: Acca-
demia nazionale dei Lincei. Quaderno N 139. Problem! attuali di scienza
e di cultura. Atti del convegno internazionale sul tenia: La poesia epica e
la sua formazione. Roma, 1970, p. 594; cf.: Beck ff.-G. Geschichte der byzan¬
tinischen Volksliteratur. Munchen, 1971, S. 150—153).
45

повествования о царствовании Юстиниана I положена тенденция
«Истории войн», а не «Хронографии» Малалы, говорит о вполне
определенной направленности подбора источников хронистом.
Для того чтобы продемонстрировать последовательность Фео¬
фана в обработке оригинала, обратимся к сопоставлению «Хроно¬
графии» с «Историями» Феофилакта Симокатты. Император Маври¬
кий, прославляемый Феофилактом, не избежал суровой критики
хрониста Феофана. Исследователей уже давно занимал вопрос:
как могло получиться, что положительная характеристика Маври¬
кия в «Историях» Симокатты трансформировалась в свою противо¬
положность у Феофана, опиравшегося прежде всего на труд Симо¬
катты в рассказе о правлении Маврикия? В историографии ут¬
вердилось мнение О. Адамека, объяснявшего изменение тенденции
в «Хронографии» влиянием не дошедшего до нас источника, воз¬
никшего, видимо, в оппозиционных Маврикию армейских кругах14 15.
Не пересматривая выводов работы Адамека, повторим еще раз,
что даже если негативной оценкой императора Феофан обязан
влиянию какого-то оппозиционного источника, то в этом случае
вопрос о тенденциозности сацого хрониста не снимается, коль
скоро отношение к Маврикию проявляется в выборе тенденции,
в предпочтении критичности неизвестного автора похвалам Симо¬
катты 1б.
Вместе с тем небезынтересно проследить, как преломляется
материал «Историй» Симокатты в «Хронографии», какие отклоне¬
ния от текста и смысла оригинала позволяет себе историк? При
передаче «Историй» Симокатты Феофан избегает дословного вос¬
произведения текста оригинала, хотя это и было характерно для
его работы над «Историей войн» Прокопия 16. Таким образом
проявляется детерминированность подхода составителя хроники
к источникам, о чем мы еще будем говорить в другой связи 17.
Сейчас лишь отметим большую свободу хрониста в обращении
с оригиналом.
История свержения Маврикия — это история постоянных кон¬
фликтов императора с армией или из-за армии со своими поддан¬
ными. Столкновения василевса и войска были настолько серьез¬
ны и получили такой широкий отклик в империи, что даже про¬
славляющий Маврикия Феофилакт не мог обойти их молчанием.
Как повествуют о «теневых сторонах» деятельности императора
Симокатта и переосмыслявший его «Истории» Феофан?
В 587 г. в окрестностях Адрианополя византийское войско
потерпело поражение от аваров.плену оказались не только
14	A damek О. Beitrage zur Geschichte des byzantinischen Kaisers Mauricius.
Graz, 1890—1891. Bd. I, II (= Berichte des kaiserlichen ersten Staats-
Gymnasiums in Graz fur die Jahre 1890, 1891), T. I. S. 12—13; cf.: Tinne-
feld F. H. Op. cit., S. 56, Anm. 136, 137.
15	Cp. наши замечания в рецензии на книгу: Tinnefeld F. Kategorien der
Kaiserkritik...— BB, 35 (1973), с. 258.
16	Чичуров И. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия, с. 62.
17	Об отношении Феофана к стилю «Историй» см.: Чичуров И. С. Феофан —
компилятор Феофилакта Симокатты.— АДСВ, 10 (1973), с. 203—206.
46

простые воины, но и полководцы — Каст и Ансимут. Весть
о разгроме пришла в Константинополь, по городу поползли слухи,
поносили даже императора (Феоф. Сим. Ист., 103.24—104.1). Так
рассказывает о событиях Симокатта, И если бы он остановился
на этом, можно было бы думать, что историку, несмотря на рито¬
ричность его сочинения, все же присуща беспристрастность в ото¬
бражении происходящего, не позволяющая закрывать глаза на
негативные факты. Но этого не случилось. Да, императора пори¬
цали (продолжает Феофилакт), но кто — «какие-то люди из тол¬
пы», «глупые и болтливые», «положение которых незавидно»;
«они, сложив об императоре оскорбительные песни, стройно рас¬
певали про несчастие, приписывая беду не судьбе, а его (импера¬
тора.— И. Ч.) глупости» (Там же, 104.1—6) 18. Разумеется, это не
обратило на себя внимания василевса, не разгневало его, вообще
не способного к раздражению (Там же, 104.6—8). Да и волнения
оказались напрасными: военачальники были отпущены на свобо¬
ду, как только авары получили щедрый выкуп (Там же, 104.9—11).
Маврикий же с еще большим усердием принялся за подготовку
следующего похода (Там же, 104.11—13). Нетрудно заметить, на
чьей стороне автор, кого он защищает, а кого — осуждает.
Вот как пишет об этих же событиях Феофан, пересказывая
«Истории» Симокатты: «Жители Византия, услышав, что Каст
захвачен варварами в плен, яростно бранили Маврикия и открыто
его поносили» (Феоф. Хрон., I, 259.5—7). Феофан обрывает рас¬
сказ там, где мог бы остановиться, но не остановился Симокатта:
он опустил все, что скрадывало неблагоприятное впечатление от
случившегося, оставив лишь негативное зерно повествования.
Мы уже сталкивались с аналогичным подходом Феофана к передаче
смысла оригинала (на примере Юстиниана I в «Истории войн»
Прокопия). Тем более должен насторожить нас эпизод с Маври¬
кием.
Зять императора Филиппин, узнав о назначении вместо него
«полководцем востока» Приска, извещает войско о недавно им
полученном постановлении императора уменьшить ежегодные
выдачи воинам, что послужило впоследствии одним из поводов
к восстанию. У Симокатты в рассказе об этих событиях Маврикий
практически отсутствует. На первом плане в повествовании Фео-
филакта соперничающие друг с другом полководцы — Приск и
Филиппин. Завистью объясняется у Феофилакта то, что Филиппин
перед самым приездом Приска раскрывает намерения императора
(Феоф. Сим. Ист., 110.2—7). Не так у Феофана, который смещает
акценты, перенося центр тяжести на роль Маврикия в происходя¬
щем — сообщение об уменьшении руги по приказанию императора
заканчивается словами: «Сребролюбие было болезнью Маврикия» * VII18	Известно в целом отрицательное отношение Симокатты к «толпе». Об этом
см.: Удальцова 3. В. К вопросу о мировоззрении византийского историка
VII в. Феофилакта Симокатты.— ЗРВИ, 11 (1968), с. 35—37; Она же.
Идейно-политическая борьба в ранней Византии: (по данным историков
IV—VII вв.). М., 1974, с. 283—284.
47

(Феоф. Хрон., I, 259.28—260.2). Согласно хронисту, Филиппин
был смещен за то, что скрывал от армии постановление василевса,
усмотрев в нем повод для волнений в войске (Там же, 260.2—4).
Этот мотив отсутствует у Симокатты. Феофан, напротив, не устает
подчеркивать роль Мавришш в издании закона: Приск показывает
воинам послание императора (Там же, 260.13—14), в то время как
Феофилакт замалчивает авторство Маврикия {Феоф. Сим. Ист.,
111.10—12). У Симокатты отмена указа об уменьшении руги —
свершившийся факт и инициатива самого императора (Там же,
112.21—25). По Феофану, Приск лишь обещает убедить василевса
в необходимости такого шага {Феоф. Хрон., I, 260.21—22). Феофан
опускает также весьма немаловажную деталь в объяснении Симо-
каттой причин бунта: в послании к войску Приск называет Фи¬
липпика зачинщиком беспорядков, посоветовавшим императору
уменьшить денежные выдачи воинам 19. Если у Симокатты воины
клянутся не терпеть Филиппика полководцем {Феоф. Сим. Ист.,
115.4—7), то у Феофана они дают клятву не подчиняться Маври¬
кию {Феоф. Хрон., I, 261.1—2).
У Мартирополя ромеи одержали победу над персами. После
сражения все войско забыло о враждебности к Маврикию, послав
ему в дар трофеи {Феоф. Сим. Ист., 116.13—15). Этот эпизод за¬
вершает рассказ Феофилакта о волнениях в армии, композицион¬
но подчеркивая благополучный исход дела. Феофану, по всей
видимости, нет в этом нужды, и он, как и следовало ожидать,
опускает сообщение Симокатты о примирении императора с вой¬
ском {Феоф. Хрон., I, 261.11—13). Картины в целом не изменяет
пропуск слов стратиотов, угрожавших, что они «не потерпят
императора-торгаша» 20. Да и у Симокатты — это мнение толпы,
которое он может приводить, но цена которому заранее известна.
Пренебрежительное, как правило, отношение византийца
к «варварам» Феофан также использует, чтобы как-то скомпроме¬
тировать Маврикия. Одержав победу, в союзе с Византией, над
мятежником Варамом, Хосрой II (590—628) просит Маврикия
оставить ему для охраны тысячу воинов {Феоф. Сим. Ист., 210.4—
7). Симокатта ничего не говорит о том, как отнесся византийский
император к просьбе сасанидского шаханшаха. Феофан, напро¬
тив, не оставляет места для сомнений: Маврикий исполнил по¬
желание Хосроя и сделал это из «большой любви к варвару»
{Феоф. Хрон., I, 267.13—14).
Сколь велик был авторитет Маврикия в армии? Мы не знаем,
как ответил бы на этот вопрос его младший современник Симокат¬
та, по ответ жившего более двухсот лет спустя Феофана опреде¬
лить нетрудно. Авангард ромейского войска под началом полко¬
водца Петра (брата императора) столкнулся во Фракии с бол¬
гарами. Петр приказал уничтожить болгар. Вот в двух словах
рассказ Феофилакта {Феоф. Сим. Ист., 251.16—21). Феофан, от¬
19	Феоф. Сим. Ист., 112.27—113.1; ср.: Феоф. Хрон., I, 260.19—22.
20	Феоф. Сим. Ист.,113.26—27; ср.: Феоф. Хрон., I, 260. 24—25.
48

ступая от оригинала, приписывает Петру дерзкие слова: «Даже
если бы пришел автократор, я не пощадил бы их» (Феоф. Хрон.,
I, 275.19—20). Как видно, в глазах хрониста воля императора
не была непререкаемой. И может быть, именно готовность Петра,
которой его наделил Феофан, ослушаться Маврикия должна была
вспомниться средневековому читателю, когда он доходил до со¬
общения хрониста о смещении Петра императором после пораже¬
ния от аваров у реки Иливакия, ведь Феофан, опять-таки «исправ¬
ляя» Симокатту, подчеркивал, что это было сделано самим Маври¬
кием 21.
Фракийские легионы, постоянный очаг недовольства полити¬
кой Маврикия, направляют к императору послов с обвинением
своего предводителя Коментиола в предательстве. Как реагирует
на это Маврикий в «Историях» Симокатты? Император назначает
людей для расследования, принимает участие в судебном заседа¬
нии, «умасливает» послов, и обвинение не возымело действия (Феоф.
Сим. Ист., 284.25—285.3). Иначе оценивает поведение Маврикия
Феофан, у которого император просто не обращает внимания на
обвинения фракийских войск (Феоф. Хрон., I, 281.21—22).
Милосердие — одно из присущих византийскому императору
качеств, регламентировавшихся представлениями об идеальном
государе. И может быть, связанный этими представлениями,
Феофилакт пытался смягчить впечатление от расправы Маврикия
а бунтовщиками: только наиболее известные из мятежников были
подвергнуты наказаниям, да и то не тяжелым, после чего они были
изгнаны из Константинополя; впрочем изгнание было недолгим,
Маврикий, быстро сменив гнев на милость, позволил сосланным
вернуться (Феоф. Сим. Ист., 292.3—8). Сокращая изложение Си¬
мокатты, Феофан, разумеется, не мог воспроизводить оригинал
целиком. Сохраняя, на его взгляд, существенное, он опускал
ненужное. Так, ненужными оказались милосердие и незлопамят¬
ность Маврикия, а существенным то, что «император, схватив
многих из мятежников, наказал» (Феоф. Хрон., I, 283.23—24) 22.
Расхождение между Симокаттой и Феофаном в оценке Маври¬
кия прослеживается и в отношении обоих авторов к восставшим,
свергнувшим василевса. Если, по Феофилакту, мятежники
«в безумии (гулокт) провозгласили Фоку (602—610) императором»
(Феоф. Сим. Ист., 296.14), то Феофан смягчает осуждение, про¬
пуская вхтожос (Феоф. Хрон., I, 287.6—8), что особенно примеча¬
тельно, так как Феофан едва ли уступит Феофилакту во враждеб¬
ности к «кровожадному» Фоке. Действия масс не подвластны ра¬
зуму, продолжает Симокатта, у которого восставшие «в безрассуд¬
ном натиске и безумии» сожгли дом Константина Ларда (Феоф.
Сим. Ист., 300.16—18) 23. И здесь Феофан не дает какой бы то
21	Феоф. Хрон., I, 276.9—11; ср. Феоф. Сим. Ист., 254.18—20.
22	В издании де Боора не отмечено, что этот фрагмент заимствован Феофаном
у Симокатты.
23	Константин Лард — эпарх города, казненный Фокой в Й02 г. после при¬
хода к власти.
49

ни было оценки действиям константинопольцев (Феоф. Хрон., I,
288.19—21). Чувствуя приближение развязки, Маврикий бежал
с семьей из дворца, а толпа, «скатившаяся к узурпаторству»,
«служила всенощную злу», распевая оскорбительные песни
о Маврикии {Феоф. Сим. Ист., 301.2—4). Неудивительно, что
такое поведение вызывает осуждение Симокатты, вообще с презре¬
нием относившегося к толпе: «поистине невоспитана толпа и по¬
стоянна лишь в переменах к худшему, не внемлет голосу разума
и совершенно невосприимчива к тому, что подобает» (Там же,
301.6—9). От этой инвективы у хрониста остаются только «по¬
стыднейшие оскорбления», выпавшие на долю Маврикия {Феоф.
Хрон., I, 288.24—25).
Порой Феофану достаточно одного слова, чтобы привнести
в текст Симокатты свою оценку. Полководец Петр получает от
Маврикия приказ зимовать за Дунаем. Произнесенная в связи
с этим речь Петра довольно близко к тексту перенесена из «Исто¬
рий» Симокатты в «Хронографию», но с одним изменением. У Фео-
филакта Петр, говоря о губительной жадности Маврикия, закан¬
чивает словами: «этот день (т. е. день, в который он получил при¬
каз Маврикия.— И. Ч.) станет началом многих бед для ромеев»
{Феоф. Сим. Ист., 295.25—26). Последнее, видимо, не устраивало
Феофана, иначе объяснившего ход событий,— «автократор стал
причиной величайших бед для ромеев» {Феоф. Хрон., I, 287.1—2).
Представление об ответственности Маврикия за судьбы импе¬
рии обусловило и соответствующую оценку, точнее переоценку,
роли императора историком.
Критицизм Феофана в отношении к Маврикию не вызывает
сомнений. Немногие положительные характеристики императора,
сохраненные «Хронографией» 24, не изменяют картины в целом.
Но на описании хронистом последних дней Маврикия все же сле¬
дует остановиться. Значение эпилога правления Маврикия под¬
черкивается в компилятивной части «Хронографии» почти дослов¬
ным воспроизведением текста Симокатты. Как смиренный хри¬
стианин, император осознает свою греховность и справедливость
понесенного за нее наказания (казнь сыновей на глазах отца),
мудро относится к несчастью, «являя добродетель в великом горе»25.
Вполне понятно, что так и только так мог поступить герой Фео-
филакта Симокатты. Но очевидно ли это для Феофана, не раз осу¬
ждавшего Маврикия? Здесь можно было бы усомниться в последо
вательности Феофана, на первый взгляд отступающего от тради
ционного порицания императора. Впрочем, изменилось не столько
отношение хрониста к сверженному императору, сколько ситуа¬
ция, в которой оно могло проявиться: положительные характе¬
24	Рассудительность императора, обеспечившая ему победу над варварами
{Феоф. Хрон., I, 270.4—т5; ср.: Феоф. Сим. Ист., 229.5—6); факт прославле¬
ния Маврикия жителями Асима {Феоф. Хрон., I, 275.11 —12; ср.: Феоф.
Сим. Ист., 251.13); пропуск слов Симокаттыо страхе и легковерии василевса
{Феоф. Сим, Ист., 289.16—18; ср.: Феоф. Хрон., I, 282.25—26).
■25 феоф. Сим. Ист., 305.8—12; ср.: Феоф. Хрон., I, 290.3—7 .
50

ристики Маврикия высказываются здесь не сами но себе, но лишь
как противопоставление только что занявшему престол узурпа¬
тору Фоке, лишь в соотнесенности с воплощением зла Фокой:
Маврикий становится смиренным и добродетельным христиани¬
ном. Да и весь эпизод скорее открывает повествование об ужасах
правления Фоки, чем завершает рассказ о царствовании Маврикия,
сглаживая шероховатости. Как бы то ни было, немногие позитив¬
ные оценки Маврикия в «Хронографии» не снимают фактов изме¬
нения тенденции оригинала Феофаном в негативном для импера¬
тора плане.
Характеристика Фоки четко однозначна и у Симокатты, и у
Феофана. В «Хронографии» она заранее задана еще до воцарения
узурпатора и определяет собой характер последующего изложе¬
ния. Впервые мы встречаем Фоку среди послов фракийских легио¬
нов к Маврикию: за грубый ответ императору один из патрикиев
«толкнул его в грудь и рванул за бороду» (Там же, 280.15—17).
Во сне Маврикию привиделось, будто он погибнет от руки Фоки.
Призвав к себе Филиппика, василевс спросил, что за человек этот
Фока, и получил в ответ: «Молод, дерзок и труслив» (Там же,
286.6). Это удивило императора, возразившего: «Разве труслив,
если убийца?» (Там же, 286.6—7). Привиденные характеристики
отсутствуют у Симокатты, но Феофану они были необходимы,
и он использует другие источники 26. Вместе с тем Феофан не
упускал тех возможностей, которые ему предоставляли «Истории»
Симокатты: развернутая характеристика, Фоки дословно (что-
особенно примечательно для хрониста, не стремившегося к точной
передаче текста «Историй») переносится на страницы «Хроногра¬
фии» 27. Все те места «Историй», где Фока называется у Феофилак-
та тираном (и узурпатором, и злодеем на троне), включаются
Феофаном в компилятивную часть «Хронографии»28. Элиминиро¬
ванию положительных характеристик Маврикия противостоит со¬
хранение отрицательных — Фоки. Приемы разные, но цель одна:
критика императора.
Напомним еще раз результаты анализа работы Феофана над
«Историей войн» Прокопия. Критичность хрониста в отношении
к Юстиниану I проступает не только в скрадывании благоприят¬
ных оценок императора, но и в заимствовании позитивных харак¬
теристик остальных героев сочинения Прокопия 29. Сохраняет ли
Феофан верность этой манере при компилировании «Историй»
Феофилакта Симокатты? Стратиг Петр, отправляясь в поход на
славян, решил присоединить к своему войску гарнизон города
Асима, но горожане воспротивились и стали поносить полковод¬
26	Известен источник лишь первой характеристики: им была хроника Иоанна
Антиохийского (VII в.), дошедшая до нас во фрагментах (Феоф. Хрон.,
I, 280. 10).
27	Там же, 289.18—21; ср.: Феоф. Сим. Ист., 303.6—10.
28	Феоф. Сим. Ист., 302.21, 303.5,6,8,15, 304.6,18, 313. 15; ср.: Феоф_
Хрон., I, 289.9,16,18,19,21,26,30, 291.16
29	Чичуров И. С. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия, с. 68—69.
51

ца (Феоф. Сим. Ист., 251.4). Феофан передает слова Симокатты
без изменений {Феоф. Хрон., I, 275.12). В эпизоде столкновения
авангарда ромеев с болгарами (события все того же похода на
славян) Петр, по Симокатте и по Феофану, сыграл отрицательную
роль, приказав уничтожить болгар (союзников аваров), полагав¬
шихся на мир Византии с последними. Вынужденный оправды¬
ваться перед хаганом аваров, Петр, по Феофилакту, объяснил
все своей неосведомленностью {Феоф. Сим. Ист., 252.6—7). В от¬
личие от Симокатты Феофан подчеркивает ложь Петра, приписав
полководцу к тому же дерзкую фразу, отсутствующую в «Исто¬
риях»: «Даже если бы пришел автократор, я не пощадил бы их»
{Феоф. Хрон., I, 275.19—20). Войско, узнавшее про постановление
Маврикия об уменьшении ежегодных денежных выдач, взбунто¬
валось. Петр, чтобы успокоить стратиотов, показал другую грамоту
императора, опровергающую слухи {Феоф. Сим. Ист., 246.9—19).
Симокатта ничего не говорит о мотивах поступка Петра, что, ве¬
роятно, не устраивало Феофана, сославшегося на страх предводи¬
теля ромеев {Феоф. Хрон., I, 274.10). У Феофилакта Петр смотрел
на волнения в войске, не желавшем зимовать за Дунаем, как на
«бессмысленное безумие» {Феоф. Сим. Ист., 294.8—10); в «Хроно¬
графии» полководец, разгневавшись на воинов, доводит их до
безумия {Феоф. Хрон., I, 286.20—21).
По всей вероятности, личность Филиппика также не вызывала
симпатий у хрониста. Вслед за Симокаттой Феофан говорит
о неуместном страхе военачальника, бежавшего из Хломарона
при приближении персов 30. Догнавшее Филиппика войско, по
Феофилакту, «поносило стратига... и осмеивало его» {Феоф. Сим.
Ист., 87.9—10), что усиливается в «Хронографии»: «поносили...
последними ругательствами» {Феоф. Хрон., I, 256.20—21). Армия
вообще недолюбливала Филиппика, и это, видимо, казалось
Симокатте несправедливым. Недаром историк, по своему обыкно¬
вению, резко осуждает толпу (войско), отвергавшую командова¬
ние отличившегося незадолго до этого при Арзамоне полководца
{Феоф. Сим. Ист., 118.21—29). Не порицая поведения толпы и не
вспоминая о недавних успехах Филиппика, Феофан оставляет от
оригинала лишь негативное зерно повествования: «войско с тру¬
дом приняло Филиппика стратигом» {Феоф. Хрон., I, 262.2—3).
Только в одном месте хронист упускает возможность бросить
тень на военачальника: беспорядки в войске, вызванные намере¬
нием Маврикия уменьшить ругу, объясняются у Симокатты со¬
перничеством между Приском и Филиппиком, завистью послед¬
него {Феоф. Сим. Ист., 110.2—5). Мотив зависти и соперничества
пропадает у Феофана {Феоф. Хрон., I, 259.25—260.4), но дело
опять-таки не в изменении отношения хрониста к Филиппику,
а в изменении ситуации: Феофану было важнее показать винов¬
ность Маврикия в случившемся и лишний раз продемонстрировать
30	Феоф. Сим. Ист., 86.6—7; ср.: Феоф. Хрон., I, 256.15—17.
52

жадность императора. Соответственно полководец оттесняется на
задний план.
Из сказанного ясно, что окружение Маврикия, в отличие от
современников Юстиниана I, не представляет собой фона, кон¬
трастирующего императору. Чем это объясняется (хотя бы на при¬
мере Петра и Филиппика)? Одна из возможных (но не единствен¬
ная) причин заключается, видимо, в положении этих полководцев
при императорском дворе, точнее, в связях с царствующей фами¬
лией: Петр был братом василевса, а Филиппик — зятем. Приме¬
ром подобной пристрастности может служить и пропуск положи¬
тельных характеристик двух других родственников Маврикия.
Епископ Домициан, если верить Симокатте, был «образом жизни
свят, приятен в речах, в делах быстр, в советах мудр» (Феоф. Сим.
Ист., 179.9—И). Феофан говорит лишь о родстве Домициана
с императором (Феоф. Хрон., I, 266.15). Так же хронист посту¬
пает и с хвалебной характеристикой тестя Феодосия (сына* Мав¬
рикия) Германа (Там же, 284.1—3) — «мужа выдающегося»,
«очень заметного»среди синклитиков (Феоф. Сим. Ист., 291.5—6).
В результате критика императора усугубляется порицанием
его родственников 31.
И все-таки, чем обусловлено (помимо родственных связей
с Маврикием) несходство в оценках литературного окружения Юс¬
тиниана I и Маврикия Феофаном? Основная причина кроется, ве¬
роятно, как в позиции самого компилятора, так и в характере
использованных им оригиналов: в оригиналах — потому что «Ис¬
тории» Симокатты не давали хронисту героя под стать Велисарию
Прокопия, в позиции компилятора — потому что главный герой
Феофилакта Симокатты (Маврикий), отодвинувший в тень всех
остальных, не мог стать, и это явствует из критики императора
Феофаном, героем «Хронографии». Изменился ли в таком случае
общий итог? Едва ли. Разными путями, но Феофан все же прихо¬
дит к одному — критике императоров. И последовательность Фео¬
фана в этом наводит на мысль о критике императоров как основной
задаче пересмотра предшествующей историографической тради¬
ции в «Хронографии» Феофана.
ФЕОФАН И ГЕОГРАФИЯ ИСТОЧНИКА
‘Сугубо конкретный вопрос о географии сочинения Феофана при¬
обретает общее значение, если в пространственной ориентации
хрониста видеть не просто свидетельство определенного уровня
географических знаний, но отражение социально-психологических
факторов 32. Разумеется, в этом плане анализ частных и частых
31	Критицизм Феофана прослеживается и в отношении к двум другим полко¬
водцам — Прискуи Коментиолу (Феоф. Сим. Ист., 111.19—21,229.17—18,
288.1—2, 269.1—3,8—9,13, 270.19—23; ср.: Феоф. Хрон., I, 260.16—17,
270.8—9, 282.8, 279.5—6, 279.8—10).
32	Продуктивность такого подхода в наше время очевидна. Ср., например,
наблюдения Ю. М. Лотмана над этической окрашенностью пространства
в памятниках древнерусской литературы (Лотман Ю. М. О понятии
53

ошибокФеофана в географии (кстати сказать, уже отмечавшихся 33)
не принесет ощутимых результатов. Гораздо важнее и в этом слу¬
чае сопоставление компиляции с оригиналом, ибо оно позволяет
нам выяснить не только то, что и как знал Феофан, но и то, на
что прежде всего было обращено его внимание. Действительно,
хронисту, переписывающему, цапример, «Историю войн» Проко¬
пия, совсем необязательно подниматься до уровня историографа
Юстиниана I, чтобы избежать ошибок в топонимике Северной Аф¬
рики, но компилятор, придающий большое значение простран¬
ственной характеристике происходящего, с одной стороны, и ком¬
пилятор, пренебрегающий точностью географической деталиров¬
ки,— с другой, каждый по-своему оставят следы авторского от¬
ношения к предмету.
Погрешности Феофана в воспроизведении географической но¬
менклатуры «Истории войн» уже отмечались 34. Сравнение «Хро¬
нографии» с «Историями» Симокатты также выявляет ошибки ж
неточности хрониста при передаче географии оригинала. По Фео-
филакту, Хосрой, отправившись походом на Варама, достиг ка¬
кой-то равнины, пересеченной рекой (Феоф. Сим. Ист., 165.26—
27). У Феофана, казалось бы, текст источника уточняется, коль
скоро в «Хронографии» присутствует название реки — Зава
{Феоф. Хрон., I, 265.12—13). На самом же деле Феофан перенес,
на неизвестную реку название другой реки, у которой Хосрой
собирал свое войско {Феоф. Сим. Ист., 165.17). По Симокатте,
хаган аваров, покинув Анхиал, пришел к храму мученика Алек¬
сандра (имеется в виду храм у фракийского города Дризипера)
и сжег его ; Феофан путает и здесь — хаган «выступает в Анхиал
или же к святому Александру» и только затем отправляется в Дри-
зиперу 35. Ошибка тем более примечательна, что Феофан (опять-
таки из «Историй» Симокатты) знает, где на самом деле находился;
упоминаемый им храм 36. Конфликт стратига Петра с жителями
Асима переносится Феофаном в Новы 37. Приск, переправившись,.
как это и должно быть, через Дунай, оказывается в Новах — так
географического пространства в русских средневековых текстах.—
2v]p,euimxa: Труды по знаковым системам, Тарту, 1965, т. II, с. 210—216),.
подробный анализ пространственных представлений (замкнутость локаль¬
ного космоса, отсутствие топографической определенности, дистанции меж¬
ду человеком и окружающим его миром, локальных особенностей в описа¬
нии природы, человек — физическая мера вещей, в том числе и простран¬
ства, неразрывная связь партикуляризма и универсализма) у А. Я. Гуре¬
вича (Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. с. 42—
44, 47, 50, 56, 64).
33	Например, локализация Некропил в двух различных местах (Кулаков-
ский Ю. История Византии. Киев, 1915, т. III, с. 377). Противоречия в-
описании Северного Причерноморья, локализации Огла см.: Чичу-
ров И. С. Византийские исторические сочинения..., с. 108—110,
116—117.
34	Дестунис Г. Указ, соч., с. 310—314; ср.: Чичуров И. С. Феофан Исповед¬
ник — компилятор Прокопия, с. 64, 66—67.
35	Феоф. Сим. Ист., 227.27—29; ср.: Феоф. Хрон., I, 269.22—24.
36	Феоф. Хрон., I, 279.10—13; ср.: Феоф. Сим. Ист., 270.25—27.
37	Феоф. Сим. Ист., 249.20—251.8; ср.: Феоф. Хрон., I, 274.30—275.13.
54

у Симокатты (Феоф. Сим. Ист., 256.13—14), у Феофана же полко¬
водец появляется «у Истра в Иовах» (Феоф. Хрон., I, 276.24—25).
Многочисленны примеры (всего их 16) элиминирования и. де-
конкретизации Феофаном уточняющих географических характег
ристик «Историй» Симокатты. Приведем для образца один из них:
«Крепость, имя ей Гилигердон, она построена во внутренних об¬
ластях Мидии, в местности, называемой Визаи, недалеко от города
Вендосаворон. В этой крепости есть тюрьма, варвары называют ее
Забвение» (Феоф. Сим. Ист., 117.18—21). Подробное описание
резюмируется Феофаном в одной строке: «В Персии есть тюрьма,
называемая Забвение» (Феоф. Хрон., I, 261.29—30) 38 39.
Пропуски и сокращение географической деталировки мож¬
но проследить и в тех частях «Хронографии», которые восходят
к иным, чем «История войн» Прокопия или «Истории» Симокатты,
источникам. Созомен сообщает, например, о встрече епископов-
новатиан «в деревне Пазу — местечке во Фригии, откуда берет
свои истоки река Сагарий» (Соз. Церк. ист., 269.23—25), от чего
у Феофана остается лишь название деревни и упоминание Фригии
(Феоф. Хрон., I, 62.17—19). О восставшем Гайне Созомен пишет,
нто тот, пройдя по Фракии и подступив к Херсонесу, «стремился
переправиться через Геллеспонт» (Соз. Церк. ист., 356.17—20);
передавая рассказ Созомена, Феофан опускает слова о переправе
через Геллеспонт (Феоф. Хрон., I, 76.14—16). В сообщении о ссыл¬
ке александрийского патриарха Диоскора (444—451) Феофан не
счел нужным назвать место ссылки (Там же, 106.30), хотя оно и
присутствовало в его источнике — «Трехчастной истории» Фео¬
дора Чтеца (Феод; Трехчаст, ист., 102.13—14). Даниил Стилит,
но Феодору Чтецу, пришел из «Симеоновой пустыни» (Там же,
109.1—2), что опять-таки пропускается Феофаном (Феоф. Хрон.,
I, 114.11—12). Из «Пасхальной хроники» Феофан заимствует по¬
вествование о видении креста императору Констанцию (Там же,
41.37—42.1), снимая при этом указание на место события — Пап-
нонию (Пасх, хрон., 540.18—19). Согласно «Пасхальной хронике»
сестра императора Констанция Елена облачает Бретаниона в им¬
ператорскую порфиру «в Наисе Италийском» (Там же, 539.5—8),
о чем умалчивает Феофан (Феоф. Хрон., I, 44.7—10). Нетрудно
было бы продолжить перечень примеров, подтверждающих индиф¬
ферентность Феофана к географии империи зэ, но они едва ли до¬
бавят что-либо новое к уже изложенному.
38	Полный перечень примеров см. в Прил. 1.
39	Сокращение и сопутствующее этому искажение географической детали¬
ровки источника выявляются при сопоставлении «Хронографии» с тру¬
дами Созомена, Феодора Чтеца, «Пасхальной хроникой» (Соз. Церк.
ист., 354.21—22; ср.: Феоф. Хрон., I, 76.12; Феод. Трехчаст, ист., 102.16;
ср.: Феоф. Хрон., I, 106.33; Пасх, хрон., 541.10—12, 546.5—6, 549.17—18;
ср.: Феоф. Хрон., I, 44.14—15, 47.16—17, 51.17). К ошибкам у Феофана
в передаче топонима надо отнести и следующую: упомянутый Феодором
Чтецом «Юлиан, епископ Галикарнаса Карийского» (Феод. Трехчаст, ист.,
138.6—7) назван Феофаном «Юлиан, прежде епископ Карии, а затем
Галикарнаса» (Феоф. Хрон., I, 154.8—10).
55

В том, что отступления от пространственных характеристик
источника системны для Феофана и сохраняют силу на протяже¬
нии всей «Хронографии», нас убеждают аналогичные пропуски
в ней там, где хронист опирается на общий с «Бревиарием» Ники¬
фора источник. И здесь Феофан опускает детали, уточняющие1
в «Бревиарии» локализацию описания местностей. Иногда он
ошибается в передаче смысла оригинала, что заметно при сопос¬
тавлении с сочинением Никифора. Так, например, город в Арме¬
нии Севастополь у Феофана, в отличие от Никифора, становится
приморским городом 40. В 25 случаях прослеживается обеднение-
Феофаном географической деталировки по сравнению с «Бревиа¬
рием» 41. Гораздо меньше у Феофана добавлений (7), но дело, даже-
не в их малочисленности. Если у Никифора географическая дета¬
лировка, как правило, распространена и служит большей конкре¬
тизации, то добавления Феофана сводятся (за редким, правда,,
исключением) лишь к упоминанию топонима 42. Пространность.
«Бревиария» особенно бросается в глаза, стоит только вспомнить,,
что сочинение Никифора — все же «Краткая история», во много>
раз уступающая по объему «Хронографйи».
Сравнение с «Бревиарием» выявляет еще одну особенность
«Хронографии»: пропускам географических деталей (сообщения
о провинции) в ней соответствует большая, чем у Никифора, рас¬
пространенность топографии Константинополя (сообщения о сто¬
лице). Приведем один пример. Заподозренный в заговоре Леонтий,
назначен стратигом Эллады и получает приказ покинуть столицу;
поздней ночью к нему приходят его друзья. Так у Никифора
{Ник. Брев., 38.3—4). Феофан указывает точное место встречи:
«в Юлиановской гавани, Софийской, поблизости от Черного мо¬
ла, на выходе из города» (Феоф. Хрон., I, 368.22—25) 43. В целом
у Феофана 18 дополнений к топографии Константинополя. Яв¬
ное смещение акцентов при работе над источниками заставляет
думать об особой роли Константинополя в «Хронографии» и осо¬
бом к нему отношении хрониста. Конечно, Константинополь ос¬
тавался столицей и для Симокатты, и для Никифора, но только
у Феофана могла произойти знаменательная подмена империи
городом. В правление Фоки положение империи ухудшилось у
и многие, пишет Никифор, говорили, «что персы наносили ущерб
государству (курсив наш.— И. Ч.) ромеев извне, а Фока причинял
еще больше, чем они, вреда внутри» {Ник. Брев., 3.9—11). О том
же, но иначе — у Феофана: «Персы тиранили ромеев вне города:
(курсив наш.— И. Ч.), а Фока причинял еще больше, чем они,,
вреда внутри» {Феоф. Хрон., I, 296.10—11).
То, что Константинополь в глазах Феофана был (или стал со*
временем) единственным городом империи, городом по преимуще-
43	Феоф. Хрон., I, 366.5—6; ср.: Ник. Брев., 36.28—29»
41	Полный перечень пропусков см. в Прил. 2.
42 Полный перечень добавлений см. в Прил. 3.
43 Полный перечень добавлений см. в Прил. 4.
56

©тву, показывает употребление хронистом термина rcdXis. Обра¬
тимся еще раз к «Бревиарию» Никифора. 60 раз называет будущий
патриарх Константинополь koXiq, 3 — аато, 8 — «царственным
градом». Абсолютные числовые значения многого не дают, но и
относительные не красноречивее: 42 раза называет Никифор k6\iz
ж 8 раз — rcoXiaua (у Никифора равнозначно кокк) другие города
Византии [Александрию, Амастриду, Аморий, Анхиал, Ираклию,
Германикию, Карфаген, Кесарию, Кизик, Мелитину, Месемврию,
Мидию, Никею (в Вифинии), Никомидию, Пергам, Силимврию,
Силлей, Синоп, Тиану, Халкидон, Херсон, Эфес и 4 раза тсйХк; без
названия города]; среди тсоХ1<3|шта ряд уже упоминавшихся
городов — Херсон, Мидия, Месемврия, Анхиал 44 45.
Менее полувека отделяет время создания «Бревиария» от «Хро¬
нографии»: «Бревиарий» былнаписан, видимо, между 775 и 787 гг.46,
«Хронография» — в 811—814 гг. 46 Что изменилось за эти деся¬
тилетия? Вернее, отразились ли произошедшие изменения в
сочинении Феофана? Абсолютный показатель применения rcdXic к
Константинополю меньше, чем у Никифора (38). Однако Феофан
чаще Никифора называет столицу «царственным градом», «цари-
цей-городом» (19 раз), так что расхождение в суммарных показа¬
телях употребления термина rcdXiq (68 у Никифора, 57 у Феофана)
невелико 47. Но самое интересное — это расхождение отно¬
сительных показателей: лишь 10 раз-другие города империи наз¬
ваны rzdkiz, причем трижды — Иерусалим, дважды — Никея, один
раз тсокьс, прилагается к трем городам — Александрии, Антио¬
хии, Иерусалиму, один раз — к Эмесе, [xeyaXoitoXtg названа
Солунь и дважды просто города Сирии без топонимов 48. Мы под¬
черкиваем — пока речь шла о той части «Хронографии», которая
является основным источником для событий VII — начала IX в.,
т. е. часть, сопоставимая с «Бревиарием» Никифора.
Закономерен вопрос: а каково соотношение тех же элементов
в компилятивной части? Подсчет показывает, что Феофан 39 раз
называет Константинополь к6kis, 8 раз — «царственный град» 49 50.
Незначительно изменился абсолютный показатель и резко — от¬
носительный: 118 раз называются в компилятивной части rzbkiQ
провинциальные города Византии б0. Это, разумеется, не означает,
что в компилятивной части упоминается больше городов, чем
в самостоятельной: речь идет об употреблении названия города
без приложения ra$Xic в самостоятельной части и с приложением —
44	Полный перечень мест см. в Прил. 5.
45	Alexander Р. The patriarch Nicephorus of Constantinople. Ecclesiastical
policy and image worship in the Byzantine Empire. Oxford, 1956, p. 162.
46	Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, Bd. I, S. 531; Hunger H.
Op. cit., Bd. I, S. 336; Mango C. Who wrote the Chronicle of Theophanes?—
ЗРВИ, 18 (1978), p. 10—11.
47	Полный перечень мест см. в Прил. 6.
48 Полный перечень мест. см. в Прил. 7.
49 Полный перечень мест см. в Прил. 8.
50	Полный перечень мест см. в Прил. 9.
57

в компилятивной 51. Характер употребления термина Феофаном
(его практическое исчезновение в применении к провинции VII —
начала IX в.) определяется, как нам кажется, упадком городской
жизни и дезурбанизацией империи в это время 52. Во всяком слу¬
чае, терминологической неопределенности (неразличению понятий
rcoXic и xacj-cpov), свойственной, по мнению М. Я. Сюзюмова, ви¬
зантийским авторам VII — середины IX в. 53 54 55, по нашим наблю¬
дениям, противостоит четкая и ясная картина в основном источ¬
нике VII — начала IX в.— «Хронографии» Феофана.
К вышесказанному можно добавить и следующее: компилятор,
не придававший большого значения точности географии своего'
сочинения, должен «выдать» себя при переписывании оригинала.
Проведенный нами анализ приемов компилирования Феофаном
«Истории войн» Прокопия, думается, подтверждает это предпо¬
ложение. В самом деле, едва ли можно признать случайными и
отнести только на счет изъянов рукописной традиции многочис¬
ленные ошибки «Хронографии» при передаче топонимов «Исто¬
рии войн», тем более что неточности Феофана в топонимах прямо-
противоположна акрибия хрониста в передаче чисел оригинала б4.
Кстати сказать, Феофан часто ошибался, передавая топонимы не
только Прокопия, но и Феофилакта Симокатты 65.
Приведенный материал свидетельствует, как мы думаем, об
ослаблении интереса хрониста к пространственной, конкретно-гео¬
графической стороне повествования. Локальный космос Феофана
во многом ограничен стенами Константинополя, а обращение к со¬
бытиям, свершавшимся за пределами столицы и империи (на фо¬
не противоречий в локализациях, многочисленных ошибок в то¬
понимике, специфики употребления термина roJXic), есть следст¬
вие взаимосвязанности и взаимовлияния идей партикуляризма и
универсализма. * Вместе с тем обращение Феофана к жанру все¬
мирной хроники не могло не вывести его за пределы константи¬
нопольских стен, но именно система ошибок и неточностей хрони¬
ста в географии наглядно демонстрирует жанровую вынужден¬
ность этого выхода, не соответствующего складу авторского ми¬
ровосприятия. Чем объясняется локальная ограниченность гео¬
графического горизонта Феофана? Казалось бы, ответ не заставит
себя долго ждать: константинопольцу, практически не покидав¬
шему столицы и монастыря (что применимо к Феофану 56 * *), едва
I51 Подсчетпроводился раздельно для повествования до вступления на пре¬
стол Ираклия (компилятивная часть) и после (самостоятельная часть).
52	Литературу об этом см.: Курбатов Г. Л. Основные проблемы внутреннего
развития византийского города в IV—VII вв. Л., 1971, с. 4, 18; Литаврин
Г. Г. Византийское общество и государство в X—XI вв. М., 1977, с. 110*—-
111.
53	Сюзюмов М. Я. Византийский город (середина VII — середина IX в.).—
ВВ, 27 (1967), с. 40, 45, примеч. 27, с. 51 и след.
54	Чичуров И. С. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия, с. 62—6 3, 73.
55	См. Прил. 10.
56	Выше уже говорилось о том, что разъезды Феофана по близлежащим к его
обители монастырям еще не делают из хрониста путешественника, личный
опыт которого мог бы сказаться на характере изложения.
58

ли свойственно пристальное внимание к пространственной харак¬
теристике происходящего. Но таким же константинопольцем был
и патриарх Никифор, и именно от «Бревиария» отличается труд
Феофана характером географических данных. Причина, видимо,
не в собственно константинопольском происхождении и по преиму¬
ществу безвыездной жизни Феофана в столице и монастыре,
а в том, что константинопольский партикуляризм стал существен¬
ным элементом мироощущения автора, отразившись на «Хроно¬
графии» в большей степени, чем на предшествующей историогра¬
фической традиции.
ФЕОФАН И СТИЛЬ ИСТОЧНИКА
Изучая приемы работы Феофана с источниками, нельзя обойти
стороной вопроса о его отношении к стилю оригинала. Нам уже
приходилось отмечать, с какой точностью хронист передает текст
«Истории войн» Прокопия: текст компиляции настолько близок
к оригиналу, что издатели Прокопия могли использовать чтения
«Хронографии» в критическом аппарате «Истории войн» 57. Напро¬
тив (и это также отмечалось), Феофан избегает дословного воспро¬
изведения риторического стиля «Историй» Симокатты за редкими,
и потому весьма знаменательными, исключениями 67 б8. Вероятно,
некоторые места в «Историях» Симокатты даже оставались непо¬
нятны Феофану б9. В целом среди авторов, использованных Фео¬
фаном, нет таких, которым он следовал бы с такой верностью,
как Прокопию. Тем самым мы можем говорить о стилистической
избирательности Феофана, с одной стороны, и о парадигматич-
ности для него стиля Прокопия — с другой.
Однако нет ли противоречия в последнем утверждении? Мог
ли Прокопий—историк с развитымавторскимсамосознанием, слож¬
ным отношением к христианству, историк, стоящий, скорее, в кон¬
це античной, чем в начале средневековой, традиции,— мог ли
Прокопий стать образцом для Феофана—хрониста, воплощающе¬
го, пожалуй, антипод историографу Велисария. Тезис о парадиг-
матичности стиля Прокопия нуждается в ра'зъяснении.
Действительно, если подходить к стилю «Истории войн» не¬
дифференцированно, ориентированность Феофана на стиль Про¬
копия будет оставаться непонятной. Впрочем, имеем ли мы право
на такой подход? Вспомним, что «История войн» построена по пра¬
вилам античной историографии с сохранением трех структурных
элементов исторического жанра: повествование (narratio), описа¬
ние (descriptio) и речь героя (oratio) — с присущими каждому из
этих элементов стилистическими особенностями. Чему в таком
случае следует наш хронист? Не речам, так как Феофану свойст¬
67 Чичуров И. С. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия, с. 62.
68 Чичуров И. С. Феофан",— компилятор Феофилакта Симокатты, с. 203,
205.
59	Чичуров И. С. Феофан Исповедник — публикатор, редактор, автор?:
(В связи со статьей К. Манго).— ВВ, 42 (1981), с. 84—85.
59

венно, как правило, либо сокращать пространные речи, встречаю¬
щиеся в его источниках, до одной-двух строк, либо переводить
прямую речь в косвенную; не подробным описаниям, так как Фео¬
фану вообще чуждо стремление отразить внешнюю сторону опи¬
сываемых им явлений, что проявляется, кстати сказать, в мало¬
численности и деконкретизованности сравнений «Хронографии»,
Компилятор заимствует у Прокопия нарративные, повествователь¬
ные фрагменты, и именно они передаются, как правило, дословно.
Лишь при таких оговорках нам представляется возможным гово¬
рить о парадигматичности стиля «Истории войн» для «Хроногра¬
фии».
* * *
Анализируя особенности компилятивной части «Хронографии»
по сравнению с ее источниками, мы не ставили пока вопроса о ха¬
рактере соотношения этой части «Хронографин» и оригинала,
т. е. вопроса о том, восходит ли сочинение Феофана к дошедшим
до нас памятникам исторической литературы непосредственно или
опирается на более поздние извлечения из них. Собственно гово¬
ря, этот вопрос был поставлен задолго до нас и история его «раз¬
решения» весьма поучительна, если иметь в виду состояние раз¬
работанности проблематики в некоторых отраслях современного
византиноведения. Еще К. Крумбахер, почти сто лет назад, отме¬
чал, что «Церковные истории» Сократа, Созомена и Феодорита бы¬
ли известны Феофану, вероятно, благодаря «Сокращению Трех¬
частной истории Феодора Чтеца», в то время как вопрос о прямом
или косвенном использовании хронистом сочинений Прокопия,
Малалы, Агафия, Иоанна Епифанейского, Феофилакта Симокат-
ты, Георгия Писиды нуждается в дальнейшем изучении60. В 30-е
годы вывод Крумбахера был повторен Г. Острогорским с единст¬
венным уточнением: один из крупнейших знатоков периода иконо¬
борчества, Острогорский, наряду с прямым использованием Фео¬
фаном источников VI—VII вв. и привлечением хронистом восхо¬
дящего к ним более позднего сочинения, допускал теоретическую
возможность зависимости как оригинала, так и компилятивной
части от общих источников 61. Положение не изменилось и в 50-е
годы, когда Д. Моравчик указал, вслед за Крумбахером и Ост¬
рогорским, на невозможность установить прямую или косвенную
связь компилятивной части «Хронографии» с ее источниками,
предположив тем не менее большую вероятность последнего 62.
60	Krumbacher К. Geschichte der byzantinischen Litteratur. 2. Aul‘1. Miinchen,
1897, S. 343.
61	Ostrogorsky G. Theophanes.— RE, II, R., Hbb. X (1934), col. 2129.
62	Moravcsik Gy. Op. cit., Bd. I, S. 532. M. Колонна, повторяя вывод о зави¬
симости «Хронографии» от «Сокращения Трехчастной истории Феодора
Чтеца», ничего не пишет о характере связи компилятивной части «Хро¬
нографии» с сочинениями VI—VII вв. (Colonna М. Е. Gli storici bizan-
tini del IV al XV secolo. Napoli, 1956, 1. Storici profani, p. 131). С. Импел-
личери. в разделе, посвященном Феофану, вообще не касается вопроса
о соотношении «Хронографии» и ее источников (Impellizzeri S. La lette-
ratura bizantina da Constantino agli iconoclasti. Bari, 1965, p. 298—300).
60

Наконец, новейшее из обобщающих исследований по истории ви¬
зантийской литературы, принадлежащее перу Хунгера, констати¬
рует в конце 70-х годов необходимость прояснения этой пробле¬
мы 63. Дело, разумеется, не в историографическом топосе, кочую¬
щем из одной книги в другую. Достаточно взглянуть на библио¬
графию работ, посвященных Феофану 64, чтобы убедиться в спра¬
ведливости неутешительных выводов крупнейших византинистов:
литература о соотношении «Хронографии» с ее греческими источ¬
никами приходится, за редкими исключениями, на конец прошло¬
го века. Тем самым, пытаясь ответить на этот вопрос, мы целиком
и полностью осознаем предварительность наших выводов.
Прежде всего два общих замечания. При постулировании про¬
межуточного между компиляцией и оригиналом звена правомерен
вопрос о причинах, делающих предположение об источнике-
посреднике возможным и необходимым. Далее, для выяснения
характера связи компиляции и оригинала, при отсутствии прямых
указаний на используемые источники, важную роль играет, как
нам кажется, определение ее отличительных черт по сравнению
с оригиналом, причем конституирующим признаком в данном слу¬
чае является не столько существо специфического в компиляции,
сколько системность отличий от оригинала, особенно, если компи¬
лятором использовано несколько источников. Иными словами,
отражается специфика компиляции в применении ко всем исполь¬
зуемым в ней источникам или лишь к одному из них? 65 Анализ не¬
соответствий в компиляции (не совпадающих друг с другом пов¬
торов, авторских ремарок, противоречащих тексту, отсутствие
унифицированных топонимов и имен собственных), указывающих,
как мы полагаем, на прямое обращение к разнородным источни¬
кам, также может способствовать решению проблемы. Наконец,
и степень стилистического единства должна учитываться при от¬
вете на вопрос, поставленный выше.
Если говорить о причинах, побуждающих предполагать влия¬
ние на компиляцию источника-посредника (при отсутствии ука¬
заний на такой источник в самой компиляции), то к ним мы можем
отнести, имея в виду конкретный случай «Хронографии» Феофана,
существование промежуточной компиляции, сохранившейся цели¬
ком, во фрагментах или известной по упоминаниям в других со¬
чинениях. Что касается «Церковных историй» V в., то подобным
источником-посредником было «Сокращение Трехчастной истории
Феодора Чтеца», эксцерпированное Феофаном 66. Но аналогич¬
ная компиляция, построенная на трудах Прокопия, Малалы, Си-
мокатты, Писиды и других авторов VI—VII вв., взятых вместе,
63	Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 337.
64	Нам неизвестны такого рода работы, опубликованные после выхода в евет
упомянутых выше библиографий.
65	Этим обстоятельством, кстати сказать, вызвано то, что к вопросу о типе
связи компиляции и оригинала мы обращаемся в заключении анализа
компилятивной части «Хронографии», т. е. после того, как выявлен ряд
ее специфических, на наш взгляд, признаков.
66	Феод. Трехчаст, ист., S. XXIX.
61

группами или по отдельности, не оставила по себе, насколько нам
известно, никаких следов, под чем мы подразумеваем не только
отсутствие в рукописной традиции фрагментов компиляции-по¬
средника. Примечательно, что среди исторических сочинений, фи¬
гурирующих в «Библиотеке» Фотия, нет такого, которое могло бы
сыграть роль промежуточного звена между историками VI—VII вв.
и Феофаном. В XI в. Иоанн Скилица, перечисляя своих предше¬
ственников, опять-таки не упоминает автора или сочинения, чье
посредующее влияние на Феофана могло бы подтвердить гипотезу
о промежуточном источнике. Наконец, в XII в. Иоанн Зонара,
описывая события VI в., прибегает либо к «Истории войн» Проко¬
пия, либо к «Хронографии» Феофана, не оставляя места для гипо¬
тетического посредника 67. Разумеется, мы далеки от мысли ви¬
деть в свидетельствах Фотия, Скилицы, Зонары некое подобие
современной библиографической справки, но независимость этих
авторов друг от друга компенсирует, как нам кажется, случай¬
ность и неполноту их упоминаний. Отсутствие следов источника-
посредника (между VII в. и Феофаном) в византийской литературе
до сих пор оставалось не отмеченным и не оцененным современной
историографией. Византинисты (от Крумбахера до Хунгера),
допускавшие существование промежуточного источника, не при¬
водили вообще аргументов, оправдывающих необходимость та¬
кого предположения и тем более доказывающих его. И напротив,
исследователи, занимавшиеся непосредственным сличением тек¬
ста «Хронографии» с сочинениями Прокопия, Феофилакта Симо-
катты, Георгия Писиды (будь то Г. Дестунис 68, О. Адамек 69
или Л. Стернбах 70), исходили из признания (декларированного
или молчаливого) непосредственного использования Феофаном
исторических трудов VI—VII вв.
Существенным, на наш взгляд, аргументом в пользу прямого
использования Феофаном сочинений Прокопия, Малалы, Симо-
катты, а также «Пасхальной хроники» является возможность вы¬
явить при непосредственном сравнении «Хронографии» с упомя¬
нутыми источниками повторяемость отличительных признаков
компилятивной части на всем ее протяжении, позволяющую го¬
ворить как о системности отличительных признаков, так и о един¬
стве приемов редакторской работы Феофана применительно к раз¬
нородным источникам. Как мы видели, ошибки Феофана в геогра¬
фии, обеднение географической деталировки источника Д'с одной
67	Ioannis Scylitzae Synopsis historiarum/Rec. J. Thurn. Berlin; New York,
1973, 3.6—39; Ioannis Zonarae Epitomae historiarum. Libri XVIII/Ed.
Th. Buttner-Wobst. Bonnae, 1897. Vol. III.
88 Дестунис прямо говорит об использовании Феофаном непосредственно
Прокопия (Дестунис Г. Указ, соч., с. 308).
69	Адамек исходит из убеждения, хотя и не высказанного прямо, о непосред¬
ственном использовании Феофаном «Историй» Симокатты (Adamek О.
Op. cit., Bd. I, S. 5—6, 23—24).
70	Вывод Стернбаха о поэмах Писиды как источнике «Хронографии», по
всей видимости, принимается Хунгером (Hunger Н Op. cit., Bd. I,
S. 337).

стороны, и сравнительно с этим точная передача хронологии и
цифровых данных — с другой, прослеживаются на всем протяже¬
нии компилятивной части «Хронографии» независимо от характера
используемого оригинала. Отмеченные особенности (в том, что
касается географии) заметны и там, где мы не можем прибегнуть
к сравнению «Хронографии» с каким-либо из ее источников,
но можем, например, сопоставлять ее с «Бревиарием» Никифора.
При этом, как нам кажется, можно говорить о системности: в дан¬
ном случае о системе ошибок в географии, противостоящей си¬
стеме сравнительно более точных числовых данных. Добавим
к этому последовательное осуществление критики византийских
императоров, достигаемое в компилятивной части «Хронографии»
разными, в зависимости от характера источника (здесь показатель¬
ны расхождения в методике обработки Феофйном тенденции Про¬
копия и Симокатты), средствами. Далее, наличие в компилятив¬
ной части «Хронографии» повторов, противоречащих друг другу
или не совпадающих друг с другом полностью, указывает на одно¬
временное использование различных источников, а не одного;
такие повторы едва ли могут быть заимствованы из компиляции,
где они впервые и обращают на себя внимание, поскольку сведе¬
ны в рамки единого целого. Это касается и авторских ремарок
в компилятивной части «Хронографии», противоречащих ее тек¬
сту: их появление предполагает, скорее, непосредственное исполь¬
зование оригинала, чем обращение к промежуточной компиля¬
ции, где они бросались бы в глаза. Наконец, стилистическая
неоднородность компилятивной части «Хронографии» (а она неодно¬
кратно отмечалась в литературе) свидетельствует, на наш взгляд^
скорее, о непосредственном обращении хрониста к стилистически
неоднородным оригиналам, что и влечет за собой пестроту стиля,
чем «о вторичном» редактировании, при котором происходит, т*к
сказать, вторичная нивелировка стилей оригиналов. Все это де¬
лает, как нам представляется, предположение об опосредованном
использовании Феофаном источников VI—VII вв. маловероят¬
ным.
Как бы то ни было, в «Хронографии» Феофана мы видим па¬
мятник, компилятивную часть которого отличает, по сравнению'
с известными оригиналами, ряд упоминавшихся выше признаков:
направленность отбора источников (Прокопий, а не Малала в ос¬
нове повествования о правлении Юстиниана I) и тенденциозность
преломления почерпнутого в них материала (критика импера¬
торов), константинопольский партикуляризм и стилистическая
избирательность. Осознавая первостепенную важность идеологи¬
ческой правки текста источника, мы неизбежно задаемся вопро¬
сами: является ли критика императоров правилом для «Хроно¬
графии» в целом, какая система ценностей лежала в основе этой
критики и как она отразилась на порицании императоров, со¬
временных Феофану, в какой степени тенденциозность и крити¬
цизм повлияли на достоверность фактографической основы повест¬
вования? К ответу на эти вопросы мы и переходим.
G3

Глава IV
ИСТОРИК И ИДЕОЛОГИЯ ВЛАСТИ
(представления Феофана о характере императорской власти)
Современный византинист, проясняя социальную подоплеку
критики императоров в византийской историографии, довольно ре¬
шительно отвергает мысль о влиянии Kaiserid.ee на порицание
василевса *. Однако такому утверждению с неизбежностью
должен предшествовать конкретный анализ представлений каждо¬
го византийского историка в отдельности об идеале монарха и
соотнесенности этих представлений с критикой императора. За¬
падногерманский исследователь, задача которого заключалась
в выявлении социальных мотивов критики, отказывается от по¬
добной постановки вопроса, что, конечно, не снимает проблемы
в целом 1 2. Изучение представлений о характере императорской
власти в рамках истории политической мысли Византии вообще
имеет давнюю традицию и относится к сравнительно подробно раз¬
работанным областям современного византиноведения. Тем не
менее нельзя сказать, что именно исторический аспект пробле¬
матики исследован хорошо. В литературе о византийской импера¬
торской идеологии традиционно преобладают три направления:
разработка философских и богословских основ идеологии, утвер¬
ждающей власть императора 3, характеристика отражения пред¬
ставлений о сущности императорской власти в официальной про¬
паганде, будь то титулатура императора в грамотах или император¬
ский церемониал 4, наконец, описание института императорской
1	TinnefeldF. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historio-
graphie von Prokop bis Niketas Choniates. Munchen, 1971, S. 192—193.
2	Cp. наши возражения в рецензии на монографию Ф. Тиннефельда: ВВ,
35 (1973), с. 259.
3	Укажем лишь на обобщающие работы в обширной историографии про¬
блемы. Ф. Дворник, проясняя античные и ближневосточные истоки ви¬
зантийской политической философии, не выходит за хронологические
рамки VI в. (Dvornik F. Early Christian and Byzantine Political Philosophy.
Origins and Background. Washington, 1966. Vol. I, II). Э. Арвейлер огра¬
ничивается выявлением основных, с ее точки зрения, идеологических
течений, доминирующих в определенный период византийской истории,
и вообще оставляет в стороне идеологию императорской власти (Ahr-
weiler Н. L’ideologie politique de l’Empire byzantin. Paris, 1975). С. Рэнси-
мен дает поверхностный очерк византийской теократии от Константина I
до 1453 г., касаясь представлений об императоре как наместнике бога на
земле, а империи — как образе царства божия (Runciman S. The Byzan¬
tine Theocracy. Cambridge, 1977). Основам легитимации императорской
власти, философским истокам ее концепции и ее отражению в поздне¬
античной литературе посвящена диссертация С. Стерца (Stertz S. A. Hel¬
lenistic Theory and the Foundations of Imperial Legitimacy. A. D. 270—
395. Ann Arbor, 1977). Библиографию основных работ по проблеме см.
в кн.: Das byzantinische Herrscherbild/Hrsg. von H. Hunger. Darmstadt,
1975, S. 415—446.
4	См. серию статей Ф. Дэльгера об императорской титулатуре: Dolger F.
Byzanz und die europaische Staatenwelt. Ettal, 1953; Idem. Byzantinische
Diplomatik. Ettal, 1956; см. также: Hunger H. Prooimion. Elemente der
64

власти как общевизантийского идеологического феномена, гене¬
тически восходящего к позднеантичной имперской идеологии,
адаптированной христианством, с выделением специфических для
империи, но опять-таки общевизантийских черт 5. Попытка ана¬
лиза представлений о существе императорской власти в их разви¬
тии, насколько мы можем судить, пока не предпринималась. Лишь
в последнее время наметилась тенденция проследить эволюцию
Kaiseridee, например, на материале ранневизантийской импера¬
торской титулатуры 6. Источники, на которых строилось изуче¬
ние взглядов на императорскую власть ограничивались по преи¬
муществу общими риторическими трактатами типа «княжеских
зерцал» и императорскими грамотами, т. е. памятниками, привле¬
каемыми к анализу в зависимости от степени их теоретической
обобщенности и официальности. Тем самым за пределами иссле¬
дований, как правило, оставалась историческая литература, су¬
ществом своим и историей располагающая к выявлению именно
элементов развития в представлениях о характере императорской
власти и подводящая к постановке вопроса о соотношении офи¬
циальной пропаганды, философских концепций, с одной стороны,
и византийской исторической мысли — с другой. Впрочем, про¬
дуктивно ли изучение в этом аспекте «Хроиографии» Феофана, как
некоторого итога развития предшествующей традиции, коль ско¬
ро хронист избегает декларации собственно авторских взглядов?
Действительно, рассеянные на страницах сочинения Феофана
положительные характеристики отдельных императоров, даже
взятые в совокупности, не создают целостной картины: они слиш¬
ком малочисленны и спорадичны. Но что если попытаться еще раз
использовать результаты сопоставления компилятивной части
«Хронографии» с ее источниками? Напомним наше наблюдение над
стилистической избирательностью хрониста и, в частности, над
тем, как в «Хронографии» преобразуется стиль «Историй» Симо-
катты. Несовместимость стилистических тканей риторической
историографии Симокатты и повествовательной хронистики Фео¬
фана — очевидная и сама по себе — мало что дает для дальней-
Kaiseridee in den Arengen der Urkunden. Wien, 1964; Treitinger O. Die
ostromische Kaiser- und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im hofischen
Zeremoniell. Darmstadt, 1969.
5	Так в центре внимания Г. Xунгера адаптация христианством позднеан¬
тичных представлений об императорской власти и проявление христиан¬
ских черт в императорской идеологии (Hunger Н. Reich der neuen Mitte.
Der christliche Geist der byzantinischen Kultur. Graz; Wien; Koln, 1965,
S. 61—107). Г.-Г. Бек наряду с конституционными аспектами император¬
ской власти касается и идеологических, выделяя понятие «политическая
ортодоксия» как специфическое для византийской политической мысли
(Beck H.-G. Das byzantinische Jahrtausend. Munchen, 1978, S. 46—52,
60—70; cf. S. 78—108). В обобщающих работах по истории Византии и
византийской культуры А. Гийу и К. Манго ограничиваются кратким
перечнем традиционных характеристик императорской власти (Guillou А.
La civilisation byzantine. Paris, 1974, p. 103—108; Mango C. Byzantium.
The Empire of New Rome. London, 1980, p. 218—220).
6	Rosch G. ’'Ovojjlcc |3aai.Xsia<;: Studien zum offiziellen Gebrauch der Kaiser-
titel in spatantiker und fruhbyzantinischer Zeit. Wien, 1978.
3 Заказ № 2111
65

шего исследования. Гораздо интереснее отступления от дейст¬
вующего у Феофана правила трансформации стиля Симокатты,
а именно дословная передача обращения умирающего Юсти¬
на II к своему преемнику Тиверию I Константину (578—582) 7.
Исключительность этого момента оттеняется также обыкновением
хрониста передавать речи оригинала (не только Симокатты, но
и Прокопия) в сокращении, резюмируя их в одной-двух фразах.
Близость к тексту источника, видимо, следует понимать, как про¬
явление особого интереса компилятора именно к этому фрагменту
«Историй» Симокатты 8.
Достаточно обратиться к тексту речи, чтобы понять, в чем
причина пристального к ней внимания Феофана. «Не я, но бог,
оказав тебе честь, дал тебе эту роль. Чти ее, чтобы и ты был почтен
ею. Чти мать твою, некогда бывшую госпожой твоей. Ты знаешь,
что прежде был рабом ее, а ныне — сын. Не возрадуйся крови.
Не будь сопричастен убийству. Не воздавай злом за зло. Не упо¬
добляйся мне во вражде, ибо я, как человек, согрешил и, согре¬
шив, получил по грехам моим. Но с теми, кто причинил мне это,
будет у меня суд пред престолом Христа. Да не вознесет тебя эта
роль, как меня. Относись ко всем так, как к самому себе. Помни,
чем ты был и кем становишься ныне. Не возгордись, да не согре¬
шишь. Ты знаешь, кем я был, кем стал и что есть. Все это чада
твои и рабы. Ты знаешь, что крови и плоти моей я предпочел
тебя. Все, кого видишь [здесь], составляют государство. Помни
о стратиоте твоем. Не приемли клеветника, да не скажут тебе,
что так поступал твой предшественник. Говорю тебе о том, от
чего сам претерпел. Имеющие богатства, да вкусят от них, не имею¬
щим же — даруй». И после молитвы патриарха, произнесенной
тут же, Юстин II добавляет: «...бог, сотворивший небо, землю и
все [вокруг], вложит в сердце твое то, о чем я забыл сказать тебе»
{Феоф. Хрон., I, 248.18—249.8).
Итак, речь Юстина II — не что иное, как наставление, каким
следует быть императору. В ней налицо основные элементы пред¬
ставлений об идеальном императоре: власть от бога, милосердие,
человеколюбие, осуждение гордыни, забота и любовь к поддан¬
ным (чадам и рабам), справедливость, щедрость. Речь Юстина II
вполне в рамках традиции, представленной авторами от Агапита
(VI в.) до Мануила II Палеолога (1391—1425). Более того, с ря¬
дом предшествующих промежуточных ступеней этот идеал гене¬
тически возводится к позднеантичным концепциям императорской
власти, отраженным к примеру в речах Диона Хрисостома 9. Тем
7	Разночтения по тексту «Хронографии» включены в критический аппарат
«Историй» (Феоф. Сим. Ист., 132.26—133.17, 20—22; ср.: Феоф. Хрон.,
I, 248.18—249.8).
8	Ср.: Чичуров И. С. Феофан — компилятор Феофилакта Симокатты.—
АД СВ, 10 (1973), с. 205.
9	См., в частности, о возведении набора императорских добродетелей
в сочинениях Фемистия к речам Диона Хрисостома и, может быть, сочи¬
нениям пифагорейцев в работе Ж. Дагрона [Dagron J. L’empire romain
66

самым и Феофан остается как будто в сфере понятий, давно уже
ставших традиционными. Общевизантийская значимость заим¬
ствованной Феофаном у Симокатты топики — в ее соответствии
категориям императорского идеала, содержащимся в преамбулах
византийских императорских грамот 10. Но означает ли это, что
хронист «рабски» следовал традиции и что воспринятая им тради¬
ция была чем-то однородным и неизменявшимся? «Истории» Фео-
филакта Симокатты убеждают в обратном.
Дважды у Феофилакта описываются ситуации передачи влас¬
ти от одного императора другому (Юстином II — Тиверию и по¬
следним — Маврикию), и дважды эта церемония сопровождается
в «Историях» произнесением речей о предназначении императора.
Впрочем, стереотипность самой ситуации не породила у Симо¬
катты стереотипности ее отображения. Не с бога, а с обращения
к ромеям — имени, известному, прославленному и потому нахо¬
дящемуся на устах у всех народов,— начинает свою речь Тиве-
рий. «Нас обступают заботы»,— продолжает он, «одни побуж¬
дают оставить здесь все в надлежащем порядке, другие — пугают
переменой в нашем существовании и заставляют представить от¬
чет творцу об этой жизни»; «страшны мне ныне прежняя дерзость
и безбоязненность: тем, кто щедро наделен властью, свойственны
и большие прегрешения» (Феоф. Сим. Ист., 39.20—40.1). Государ¬
ство «было мне вручено не для изнеженной жизни и потакания
плоти... Ныне, я вижу, и судьба, и природа терзают меня... Им¬
перия, дети, жена — все подступают ко мне: одна в поисках муд¬
рого вождя, другая — подобающего благочестивейшего попечи¬
теля ее вдовства, третьи — поводыря в незрелой юности и бесси¬
лии женской природы... Не раз пренебрегал я из-за болезни есте¬
ственным влечением и бежал его уз; не раз оставлял без внимания
детей и забывал о жене, собираясь умереть и обрести свободу от
забот. Но тотчас же приходила неумолимая забота о скипетре,
ведь дело не только в том, чтобы сохранить вверенную мне власть,
но и в том, чтобы передать это наследие должным образом, так
как необходимо, чтобы последующие государи были лучше преды¬
дущих для исправления ошибок последних, иначе... власть бу¬
дет поколеблена, если поддерживающая государство основа
ненадежна...» Промысел указывает Маврикию будущего импера¬
тора и преемника власти. Далее следует характеристика Мав¬
рикия, которого Тиверий имел в виду: «Мужа полезнейшего, взяв¬
шего на себя во имя державы ромеев великие труды, словно залог...
его будущей заботы о подданных... И настолько я убежден в этом
величайшем деле — и намерения мои непоколебимы, — что я вве¬
рил ему (Маврикию.—И. Ч.) вместе с империей и дочь...». По сло¬
вам Тиверия, Маврикий «мудро» помогал ему в управлении госу¬
дарством; Тиверий призывает Маврикия сделать свое правление
«прекрасной эпитафией» ему, Тиверию, и украсить его могилу
d’Orient au IVe siecle et les traditions politiques de l’hellenisme.Le temoi-
gnage de Themistios.— TM, 3 (1968), p. 86].
i0 ffunge H. Prooimion..., S. 49—58, 84—100, 114—117, 137—143, 143—153.
3*	67

доблестями, не посрамить надежд, не скрывать благородства души
и добродетелей. «Сдерживай власть уздой разума и правь госу¬
дарством с помощью философии». Императорская власть, по Ти¬
верию, «нечто возвышенное», возносящее того, кто ею обладает,
она дает повод для гордыни. «Не думай, что ты превосходишь всех
умом, если судьба возвысила тебя надо всеми... Стремись пробу¬
дить у подданных вместо страха расположение и лести предпочи¬
тай упрек, как лучшего наставника», хотя ниже Тиверии и отме¬
чает, что «власть не терпит наставлений и поучений». «Пусть перед
твоими глазами постоянно находится справедливость, воздаю¬
щая по заслугам... Будучи философом, считай порфиру дешевым
рубищем, а драгоценные камни венца — ничем не отличающими¬
ся от гальки на морском берегу; мрачен цвет пурпура, и, мне ка¬
жется, императорам надлежит быть сдержанными в удаче, не
предаваться чрезмерной радости и не кичиться этим несчастным
монаршим одеянием...» Императорский скипетр дает право не на
безнаказанность, а на «блестящее рабство». «Да управляет чело¬
веколюбие гневом, а страх — умеренностью...» Тиверий сравни¬
вает императора с царем пчел, которому природа дала жало для
наказания не повинующихся справедливости. Но это жало, за¬
мечает он, дано не для тирании, а на всеобщую пользу и ради
справедливости. «Будем подражать природе, если разум не в со¬
стоянии одарить большим». Свою речь Тиверий завершает слова¬
ми: «Нелицеприятным судьей этих слов ты получаешь власть,
которая либо чтит доблести, либо порицает зло» (Феоф. Сим.
Ист., 40.3-42.11).
Соотносимость сентенций Юстина II с формулами император¬
ских грамот теряет силу в применении к раздумьям Тиверия о
власти. Если первый начинает и кончает ссылкой на бога, то в ре¬
чи последнего (кстати сказать, в несколько раз большей по объе¬
му) для бога практически не осталось места. Даже традиционное
для византийской политической мысли представление о подража¬
нии императора богу уступило в речи Тиверия место подражанию
природе. Речь Тиверия лишена основополагающего элемента
Kaiseridee: божественного происхождения власти земной. Этим,
однако, расхождения не исчерпываются.
Возьмем сферу отношений государя и подданных. У Юсти¬
на II они однозначно регламентированы формулой «подданные —
чада и рабы монарха» и направлены лишь в одну сторону: от импе¬
ратора к подвластным — милосердие императора, справедливость
императора, щедрость опять-таки императора, что в конечном сче¬
те соответствует божественному избранничеству василевса и его
дистанцированности от окружающего мира. Не так у Тиверия:
чувства, которые следует воспитывать в подданных, подразуме¬
вают вполне определенную активность с их стороны. Eovoioc —
это реакция подданных на благодеяния императора, а 1АеТ%о; от¬
вечает еще более самостоятельной позиции критицизма. Различие
установок ощущается и в неодноплановости взаимоотношений
императора и его преемника. В самом деле, лишь метафизически
68

(«не я, но бог дал тебе эту роль») преодолеваем ая отчужденность
государя и.подданного у Юстина II не вяжется с прославлением
Маврикия у Тиверия. Юстин II не забывает-напомнить Тиверию,
чем он был и кем стал; Тиверии, провозгласивший тезис об улуч¬
шении императоров с каждым последующим из них, не устает вос¬
хвалять Маврикия. Тиверий — избранник бога, Маврикий — из¬
бранник Тиверия, уверенного в правильности своего выбора. Ра¬
зумеется, здесь сказалась оценка Маврикия Симокаттой, но важ¬
на не только причина но и результат — присутствие энкомия
преемнику в речи о том, каким следует быть императору вообще.
Божественное происхождение императорской власти у Юстина II
не совместимо со взглядом на нее, как на «блестящее рабство»,
у Тиверия (отсюда, между прочим, и декларированное презрение
к символам императорской власти венцу и порфире). Представле¬
ние об императоре как о философе на троне в речи Тиверия так¬
же не находит себе соответствия в отвлеченных суждениях Юсти¬
на II. Бросается в глаза и стилистическая неоднородность
обобщенных (на грани формул императорских грамот) сентенций
Юстина II и индивидуально окрашенных размышлений Тиверия.
Вот лишь основные моменты, отличающие речи двух византийских
императоров друг от друга.
Сопоставление этих фрагментов (интересное само по себе как
свидетельство сложности и неоднозначности позиции Симокатты)
для нас особенно существенно как иллюстрация избирательности
Феофана. Обобщенность и ортодоксально-христианское содержа¬
ние речи Юстина II, определившие ее общевизантийскую значи¬
мость не только в VII в., но и в IX—XII вв. п, были ближе Фео¬
фану, отдавшему предпочтение безличному императиву построе¬
ний Юстина II. Впрочем, нельзя забывать и о том, что критически
настроенному Феофану, видимо, претили похвалы, расточае¬
мые Тиверием Маврикию, и, наоборот, превозношение хронистом
Юстина II в ущерб Юстиниану I 11 12 могло окаеаться[сопутствую-
щим мотивом при отборе материала.
11	Судьба речи Юстина II в византийской и древнерусской литературе
детально прослежена В. Е.| Вальденбергом [Вальденберг* В. Е. Речь
Юстина II к Тиверию.— Изв. АН СССР. Сер. VII, Отд-ние гуманитарных
наук, (1928), 1/10, с. 111 —140; Он же. Речь Юстина II в древнерусской
литературе,— Доклады АН СССР, Сер. В (1930), № 7, с. 121—127].
Однако от внимания исследователя ускользнуло то примечательное об¬
стоятельство, что из двух речей «Историй» Симокатты византийской исто¬
риографией благодаря Феофану была усвоена именно речь Юстина II.
И в этом смысле не автор Феофилакт, а Феофан оказал решающее влияние
на последующую традицию. Ср. анализ речей Симокатты об императорской
власти: Удальцова 3. В. Идейно-политическая борьба в ранней Визан¬
тии: (по данным историков IV—VII вв.). М., 1974, с. 281—282. Обращаясь
к вопросу об аутентичности речи Юстина II в изложении Симокатты,
Евагрия, Иоанна Эфесского и Феофана, А. Камерун не касается сути этого
памятника — представлений о государственной власти [Cameron А. Ап
Emperor’s Abdication.— BS, 37 (1976), р. 161—167].
12	Чичуров И. С. Феофан Исповедник — компилятор Прокопия.— ВВ,
37 (1976), с. 70—73.
69

Компилятивная часть «Хронографии» помогает уточнить ска¬
занное выше о взглядах Феофана на характер императорской влас¬
ти. Вдова Льва I (457—474) Верина пишет в своем завещании, об¬
ращаясь к подданным: «Мы решили венчать вам василевсом хри¬
стианина, украшенного благочестием и справедливостью, с тем
чтобы он хранил дела государства [в порядке] и умеренно вел вой¬
ны» (Феоф. Хрон., I, 129.17—19). Отметим среди упомянутых здесь
достоинств императора выдвижение на первое место благочестия;
© том, насколько ^перемещение благочестия на передний план мог¬
ло быть][инициативой самого хрониста, свидетельствует, на наш
взгляд,* эпизод правления Феодосия II. Как известно, Феодосий
рано остался сиротой и управление империей, а равно и забота
о воспитании малолетнего василевса выпали на долю его сестры
Пульхерии. Рассказ об этом заимствован Феофаном у Созомена,
по всей вероятности, не прямо, а через «Трехчастную историю»
Феодора Чтеца. По Созомену, Пульхерия стремилась к тому,
чтобы Феодосий воспитывался по-царски: он учился верховой езде,
обращению с оружием, ораторскому искусству, учился быть чин¬
ным и царственным в шествиях, выбору соответствующего ситуа¬
ции одеяния, тому, как следует восседать и ходить, сдерживать
смех, быть в зависимости от обстоятельств кротким и гневным.
И только после этого перечня идет фраза: «Но не менее вела она
его и к благочестию» (Соз. Церк. ист., 391.6—15). Разумеется, это
еще не говорит об ущербности религиозного сознания Созомена 13.
Тот же Созомен мог декларировать достаточность императору од¬
ного благочестия для спасения и управления государством 14,
но декларация, ‘ как видно, еще не стала обязательной нормой,
и поэтому, когда речь заходит о воспитании императора, на первом
месте оказываются искусство верховой езды и владения оружием,
знание церемониала и ораторские навыки. Созомен «проговорил¬
ся» весьма знаменательно, и это заметил уже компилировавший
его «Историю» Феодор Чтец, поспешивший исправить ог/ тр/даш
(«не менее») в тсро 8s ye arcavtcov («прежде всего») (Феод. Трех¬
част. ист., 91.7—10). Поправка, впрочем, была полумерой, коль
скоро ид^Феодора Чтеца благочестие все же оставалось «в хвосте»,
замыкая перечень качеств, необходимо присущих императору.
Последний шаг в этом направлении был сделан Феофаном, поста¬
вившим благочестие на «должное» место: «Прежде всего она (Пуль¬
херия.— И. Ч.) воспитывала его в благочестии к богу, а затем
уже» во всем остальном (Феоф. Хрон., I, 81.10—12). Примечатель¬
но также исчезновение у Феофана воинского и ораторского искус¬
ства в воспитании императора, возможно имевшее место уже в
«Трехчастной истории» Феодора Чтеца. Попутно отметим, что,
начиная, вероятно, с Феодора Чтеца, происходит некоторый сдвиг
в сторону обобщенной церемониальности, деконкретизации при
13	Кстати, все же напомним, что свою задачу как историка Созомен видел,
во-первых, в служении истиие и, лишь во-вторых, в защите догматов
вселенской церкви.
14	Соз. Церк. ист., 390.8—10, 406.15—17.
70

описании детства малолетнего императора: не верховая езда и
владение оружием, словом, не чинность и царственность в импе¬
раторских выходах, не облачение в надлежащие одеяния и уме¬
ние восседать на троне, шествовать в процессиях, сдерживать
смех, быть кротким и ужасным, но просто императорские «нрав,
речь, походка, улыбка, облачение в одежды, царственное восседа-
ние и поза» упоминаются Феофаном (Феоф. Хрон., I, 81.11—12) 15.
Итак, сопоставление с «Историями» Симокатты помогло нам
четче осознать специфику варианта Kaiseridee, воспринятого Фео¬
фаном, причем не только в плане содержания (реестр качеств,
приличествующих идеальному императору), но и в плане выра¬
жения (приближенность к характеристикам преамбул император¬
ских грамот). Вместе с тем прослеживается тенденция к выдвиже¬
нию хронистом на первый план благочестия в облике идеального
василевса. Выбор Феофаном одной из двух речей Симокатты —
это не произвол составителя хроники, вынуждаемого логикой своей
работы сокращать оригинал. Отказ хрониста от философской не¬
однозначности рассуждений Тиверия о власти являет собой не
столько отступление от текста оригинала, сколько отход от тра¬
диции, в русле которой еще оставался Феофилакт Симокатта.
Чтобы убедиться в этом, остановимся на нескольких положениях
обращенного к Юстиниану I сочинения Агапита об императорской
власти. Начнем с характера отношений между императором и под¬
данными, определяемого двойственной природой самого монарха.
Подобно тому как золото, пишет Агапит, преображаясь в ру¬
ках художника, все же остается золотом независимо от того, ка¬
кую форму оно обретает, так и император, меняя одну власть на
другую, хотя и достигает высшей почести, остается самим собой;
природа императора двойственна — он и равен любому человеку,
и подобен богу 16. Дуализм фигуры императора обусловливает
у Агапита две существенные характеристики идеального государя
в сфере его взаимоотношений с подданными: император, хотя и
господин надо всеми, в то же время on вместе со всеми раб (govSooXoc)
бога (Агап., 1184Д); недоступный в силу возвышенности своей зем¬
ной власти он должен стать доступным для нуждающихся (Там
}ке, 1168А). Неоднозначность природы императора, утверждаемая
Агапитом, как бы хронологически преодолевается в речи Юсти¬
на II: «Помни, чем ты был и кем становишься ныне», «...прежде ты
был рабом... а ныне — сын». Ничтожество — это инобытие Тиве¬
рия до вступления на престол, снимаемое его бытием как импера¬
тора; между подданными и императором пролегла грань, разде¬
ляющая две природы, сосуществовавшие до сих пор в одном.
15	Нельзя утверждать с полной уверенностью, что пропуск полководческих
и ораторских аспектов в воспитании императора, деконкретизация из¬
ложения восходят к Феодору Чтецу, «История» которого дошла до нас
в «Эпитоме» VII/VIII вв.; изменения могли принадлежать и эпитоматору,
что по времени еще ближе Феофану.
16	Agapetus. Expositio capitum admonitoriorum.— Migne. PG, 86 (1865),
1172A, 1173D. (Далее: A гап.).
n

Соответственно Юстин II не может назвать рабом императора, «ча¬
да и рабы» — его подданные, но не он сам (напомним «блестящее
рабство» императора в речи Тиверия) 17. Преодолением дуализма
императорской власти объясняется отсутствие в речи Юстина II
мотива доступности монарха для подданных, немаловажного в по¬
строениях Агапита.
Далее, прославление умственных способностей императора,
проявляющихся в его образованности, мудрости, красноречии,
было неотъемлемой частью предшествующей Феофану традиции.
Согласно Созомену, Пульхерия обучала Феодосия II «ораторскому
искусству» (Соз. Церк. ист., 391.7—8); эра благоденствия зак¬
лючается для Агапита в том, что при его жизни философы царст¬
вуют, а цари философствуют (Агап., 1169В); у Симокатты Тиве-
рий^призывает Маврикия править с помощью философии и отно¬
ситься к блеску императорской власти цо-философски скептически
(Феоф. Сим. Ист., 41.22—42.1). Все это исчезает, как мы ви¬
дели, у Феофана, выросшего в условиях упадка полисной культу¬
ры, когда интеллектуальные достоинства, вероятно, утратили
свое|традиционное место в ,ряду других добродетелей 18 19.
ГЦеще одна черта, отличающая представления Феофана о наз¬
начении императора от взглядов его предшественников. Идеаль¬
ный император оставался в ранневизантийской традиции полко¬
водцем. Именно поэтому в воспитание василевса входит, по Созо¬
мену, мастерство владения оружием (Соз. Церк. ист., 391.7—8);
у Агапита охраняемый богом император мужественно сражается
с врагом и старательно защищает своих подданных (Агап., 1181Д).
В «Хронографии», и это было показано выше, роль императора как
полководца сводится в речи Юстина II лишь к заботе о воине:
«Помни о стратиоте твлем». Вытеснение f,воинских способностей
и обязанностей из характеристики императора заметно уже у Фео-
филакта Симокатты, превозносящего в первую очередь миролюбие
императора 1Э. Присутствие миролюбия среди обязательных до¬
стоинств императора, разумеется,, не противоречило официальной
пропаганде, В конце концов, определение «миротворец», появив¬
шееся в императорской титулатуре задолго до VII в., сохранялось
в ней и после реформы титулатуры при Ираклии 20. Однако со¬
временник Ираклия и Симокатты Георгий Писида прославлял,
как известно, в этом императоре прежде всего победоносного
полководца. В результате специфическое для Симокатты выделе¬
17	Требование Юстина II «относись ко всем, как к самому себе» продикто¬
вано, на наш взгляд, не утверждением идеи равенства, но осуждением
гордыни и представлением о справедливости императора.
18	Ср. наши замечания о месте литературного труда в облике агиографиче¬
ского героя. См.: Чичуров Ит С. Феофан Исповедник — публикатор, ре¬
дактор, автор?: (В связи со статьей К. Манго).— ВВ, 42 (1981), с. 80.
19	См. об этом: Захарова О. Э. Литературное своеобразие «Истории» Фео-
филакта Симокатты: (К вопросу о традициях античной риторики в исто¬
рической прозе переходного периода от античности к Византии): Автореф.
дис.... канд. филол. наук. М., 1981, с. 5.—7.
20	Rosch G. Op. cit., S. 49.
'72

ние миролюбия в облике императора не означает его общезначи¬
мости для византийского политического сознания первой полови¬
ны VII в. и именно это обстоятельство важно для характеристики
взглядов Феофана, хотя и использовавшего в «Хронографии»
сочинения как Симокатты, так и Писиды, но отдавшего все же
предпочтение тенденции Феофилакта перед концепцией Георгия
Писиды.
Выше мы ограничивались сопоставлением «Хронографии»
с предшествовавшими ей литературными памятниками. Правоме¬
рен вопрос: как соотносились представления Феофана об идеале
императора со взглядами его современников? Сравнение «Хроно¬
графии» с повестью Иоанна Дамаскина «Варлаам и Иоасаф» 21
позволяет на него ответить. «Душеполезная повесть о Варлааме
и Иоасафе» сохранила в своем повествовании два эпизода, непо¬
средственно связанных с анализируемой тематикой: развернутую
характеристику Иоасафа как идеального царя и речь самого
Иоасафа, обращенную к его преемнику Варахию, о назначении ис¬
тинного правителя 22. Прославляя Иоасафа, автор отмечает:
Иоасаф — «кормчий, направляющий всех в заводь господа»,
«знал, что дело императора прежде всего» учить людей бояться
бога и хранить праведность 23; обращая своих подданных в хри¬
стианство, Иоасаф делает их «рабами бога», подражает ему (Варл.,
309—310); «вторым делом» императора Иоанн Дамаскин считает
«добродетель благодеяния» (Там же, 310), чем обосновывается
щедрость Иоасафа, раздававшего свои богатства нуждающимся
(Там же, 310—311); подражая Христу, Иоасаф следовал ему преж¬
де всего в милосердии (Там же, 310); он не гордился ни своим бла¬
городным происхождением, ни царским достоинством, помня,
что все люди, будь то богатые или бедные, «одного помеса» и имеют
единого праотца, сотворенного из праха, поэтому свой ум Иоасаф
обращал «в глубины смирения», считая себя в этом мире при¬
шельцем и надеясь на блаженство мира иного; закон истинной цар¬
ственности Иоасаф видел в управлении собственными страстями
(Там же, 309); «подобно прекрасному кормчему, он крепко держал
кормило справедливого правления» и вообще преуспевал в спра¬
ведливости (Там же, 309—310); «для всех вдов и сирот был отцом»
добрым и любвеобильным (Там же, 311). Те же составляющие иде¬
ального образа импепатора прослеживаются в речи. Иоасафа|Вара~
21	Мы придерживаемся точки зрения? приписывающей авторство повести
Иоанну Дамаскину. Ср. об этом: Вес% H.-G. Geschichte der byzantini-
schen Volksliteratur. Munchen, 1971, S. 35—41.
22	Попытка сопоставления речей императоров у Феофана и| Иоанна Дамас¬
кина, насколько нам известно, не предпринималась.! Соотношения «импе¬
раторского зерцала» Агапита и Иоанна Дамаскина|’касался К. Прэхтер
[Praeckter К. Der Roman Barlaam imd Ioaeaph in seinem Verhaltnis zu
Agapets Konigsspiegel.— BZ, 2 (1893), S. 444—460]; однако немецкий
византинист видел свою задачу не в анализе идейной специфики каждого
памятника, но в прояснении вопроса о непосредственных источниках
«Варлаама и Иоасафа» (Ibid., S. 444, 458—459).
23	St. John Damascene. Barlaam and Ioasaph/Ed. byt G. R. Woodward,
H. Mattingly. London, 1953, 309. (Далее: Варл.).

хию. Пастырем надо всеми поставил императора бог, и тот, кто
стал императором, должен «проявлять большее тщание» угодить
богу, ибо господь удостоил его великой власти и ему император
обязан благодарностью, выражающейся в охране святых запове¬
дей и уклонении от гибельных путей (Там же, 331); «будь постоя¬
нен в благочестивых помыслах», бойся бога и будешь блажен
(Там же, 332); «прежде всего и превыше всего храни... благоче¬
стивое слово веры», да не взойдут плевелы ереси (Там же, 334);
не возносись в сиюминутной славе, но помни о ничтожестве соб¬
ственной природы, быстротечности и кратковременности этой жиз¬
ни, о смерти, идущей в одной упряжи с плотью (Там же, 332);
подражая богу, уподобляйся ему в первую очередь милосердием
(Там же, 333); «будь тверд, утверждаясь в благе» (Там же, 332);
ничто так не располагает подданных к императору, как «благо¬
дать благодеяния» нуждающимся, ибо подчинение, порожденное
страхом,— это лесть (Там же, 333); не будь злопамятен, но про¬
щай проступки согрешивших против тебя, так как прощением
«наших сорабов» мы избегаем гнева господня (Там же, 334); «ка¬
кими мы являемся для наших сорабов, таким мы обретаем в от¬
ношении к нам господа», будь доступен для подданных (Там же,
333); «возненавидь всяческое удовольствие, вовлекающее в грех»,
«стремись к миру со всеми и святости» (Там же, 332).
Нетрудно заметить, что вариант Kaiseridee, представленный
повестью о Варлааме и Иоасафе, в основных чертах соответствует
сентенциям Феофана о существе императорской власти: выдвиже¬
ние на передний план божественного происхождения власти и
благочестия императора, понимаемого Иоанном Дамаскином
со всей очевидностью как православие, подчеркивание смирения,
милосердия и щедрости императора, его отеческой заботы о под¬
данных. Представления наших авторов об императоре объеди¬
няет и общая для них утрата ряда традиционных характеристик:
император как философ на троне и полководец, интеллектуальные
достоинства государя. Тем самым Феофан, хотя он и заимствовал
речь Юстина II из источника начала VII в., все же был в русле
современных ему концепций императорской власти. Впрочем,
наряду с совпадением в существенных моментах между Феофаном
и Иоанном Дамаскином можно проследить и расхождения. Если
Феофан, по всей вероятности, утратил представление о двойствен¬
ности природы императора, то Иоанн Дамаскин настаивает на
ней: не гордясь своим происхождением и властью, император
помнит о ничтожестве своего существования и о том, что и у бо¬
гатого, и у бедного — один праотец; именно это позволяет Иоан¬
ну Дамаскину назвать подданных «сорабами» императора, выде¬
лить доступность императора как одну из его добродетелей, за¬
ставляет императора искать активной реакции на свое правление
со стороны подданных — благонамеренности, так как в ней усло¬
вие прочности власти. Сакральность императорской власти во¬
зобладала у монаха Феофана над христианской идеей первород¬
ного социального равенства, уравновешивающей у другого мо-
74

наха — Дамаскина богоизбранность императора. Настойчиво©
утверждение тленности материального существования, восприятие
земного мира как промежуточной ступени и подготовки к стран¬
ствию в мир иной, который только и есть блаженство, наконец,
воспитание страха перед богом — все это выдает в рассуждениях
Иоанна Дамаскина об идеальном правителе, скорее, монашеские,
чем императорские, идеалы 24 *. И в этом смысле позиции, казалось
бы, столь схожих друг с другом авторов (оба — иконопочитатели,
монахи, декларативно отказывающиеся от прав на индивидуаль¬
ное самовыражение) нетождественны друг другу.
Нам уже приходилось выше говорить о соответствии представ¬
лений Феофана об императорской власти топике императорских
грамот. Материал, собранный и проанализированный Р. Рёшем,
позволяет соотнести каталог императорских добродетелей Фео¬
фана с развитием ранневизантийской императорской титулатуры.
Божественное происхождение императорской власти, выражав¬
шееся формулой paaiXeoc Ы ФеоЗ, хотя и было общим местом], по¬
литической идеологии, начиная со времен империи, в прямой связи
с императорской титулатурой появляется лишь в VI в., не входя
пока еще в самый титул; в VII в. формула встречается в леген¬
дах императорских моливдовулов, где она долго не удерживается,
исчезая в течение этого столетия; с правления Льва III формула
вновь появляется, на сей раз на милиарисиях, сохраняясь в них
на протяжении VIII в. 26 Независимо от степени официальности
источника представление о божественном происхождении импе¬
раторской власти, отразившееся и в «Хронографии», относилось,
таким образом, к устойчивым'категориям. Сложнее связь историо¬
графической и официальной, дипломатической традиции в отно¬
шении к благочестию императора. Собственно говоря, мы не на¬
ходим благочестие как формулу (soaep-rjc) в речи Юстина II, что не
случайно, поскольку эта черта идеальной парадигмы, видимо, за¬
нимала у Симокатты по частоте употребления последнее место
в перечне императорских достоинств 26. Феофан исправляет по¬
ложение, выдвигая, как было показано выше, благочестие на пер¬
вое место в завещании Верины и рассказе о воспитании Феодо¬
сия II. Но именно такое развитие историографической линицрас¬
ходится с официально-дипломатическим. Благочестие императора
в христианском понимании, встречающееся в обращениях к нем$
с IV в., остается нехарактерным для самоназвания императора
при Константине I; широко распространившись в V—VII столе¬
тиях, оно входит в официальную титулатуру с царствования
Льва I и употребляется на протяжении VI—VII вв. каждым им¬
ператором; при Льве III происходит разрыв с древнеримской тра¬
дицией титулаЛуры, и старые эпитеты, в том числе и «благочести-
24	Это неудивительно для сочинения, в котором прославление монашеехшв
жизни — одна из основных тем (Beck H.-G. Geechichte..., S. 36).
26	Rosch G. Op. cit., S. 64—65.
26 Захарова О. Э. Указ, соч., с. 7.
79

ёый», исчезают из императорского титула 2?. Таким образом, вы¬
деление Феофаном благочестия в облике идеального василевса
приходится |на то время, когда его официальная пропаганда
й императорской титулатуре по крайней мере ослабевает, если не
исчезает совсем 27 28. Важность для Феофана именно этой доброде¬
тели подчеркивается, помимо уже упомянутых эпизодов, и сле-
дующим|примером. Феофан сообщает о том, что иерусалимский
патриарх Кирилл, назвавший известного своим арианством им-
ператора|Констанция II в послании к нему «благочестивейшим»,
дал тем^самым повод клеветникам обвинять себя в арианстве. Но
эти клеветники, как полагает Феофан, заблуждаются: «Ибо и им¬
ператора, |ПОЩвоей простоте, а не по расположению вовлеченного
Злодейством ариан в ересь и не отвратившегося вполне от языче¬
ства, все же следует... называть благочестивейшим» (Феоф. Хрон.,
I, 42.7—10). Источник этого фрагмента «Хронографии» неизвес-'
тен. Впрочем, общее заключительное замечание необязательно
нуждается в конкретном источнике: оно могло принадлежать и
Феофану. Как бы то ни было, заимствованная хронистом или
высказанная самостоятельно мысль об обязательном благочестии
императора принадлежит содержанию «Хронографии» и находит
себе в ней подтверждение. Обязательность благочестия для ви¬
зантийского императора делает возможным компромисс между
православием и ересью, пусть даже скрадываемый указанием на
простоту императора и невольность его обращения к арианству 29.
В этом мировоззренческом контексте православие из богословской
категории превращается в «политическую ортодоксию» — отли¬
чительную черту византийского политического сознания, впер¬
вые выделенную и описанную Беком 30.
Помимо сугубо конфессиональных характеристик парадигмы
императора, в «Хронографии» прослеживаются и другие, если не
по форме, то по смыслу сопоставимые с официальной титулатурой
византийских императоров. Милосердие и забота, регламенти¬
рующие в речи Юстина II отношение императора к подданным,
присутствуют и в императорском титуле в форме эпитета дцеро;
и приложения Боерует^. Упоминание этих свойств Симокаттой
и Феофаном в речи Юстина II примечательно тем, что именно
в правление] Юстина II тщеро; и еберувтт^ были введены в официаль¬
27	RoschJG. Op. cit., S. 4^—43, 109—110.
28	Этого^противоречия нет у Симокатты: благочестие, хотя и оттесненное на
заднийфшан, тем не менее присутствует в его построениях, как и в импе¬
раторской титулатуре VII в.
29	Приведенное высказывание хрониста еще раз подтверждает, на наш
взгляд, безотносительность обязательного, по крайней мере в глазах Фео¬
фана, для каждого византийского императора эпитета «благочестивый»
его действительному православию. Тем самым использование suas^c;
в применении к Льву V как датирующего признака для «Хронографии»
(Mango С. Who wrote the Chronicle of Theophanes?— ЗРВИ, 18 (1978),
р.	10) сомнительно (Чичуров И. С. Феофан Исповедник — публикатор...,
с.	79).
30	'Веек \H.-G. JDasJbyzantinische Jahrtausend..., S. 78—108.
76

ную титулатуру 31, но они же и исчезают, наряду с другими тра¬
диционными определениями, ко времени Феофана. Сопоставляя
взгляды Феофана с предшествующей ему литературой, мы уже
писали о заметном ослаблении интереса хрониста к полковод¬
ческим способностям и обязанностям императора, но как раз пред¬
ставление об императоре-победителе было одним из самых устой¬
чивых. В III в. «непобедимый» было привычной составной частью
титула; при Константине I эпитет вытесняется формулой «победи¬
тель», которая с тех пор употребляется в императорской титула-
туре повсеместно; хотя «победитель» как элемент титула не пере¬
жил реформы Ираклия, он часто используется на всем протяжении
IV—VIII вв. в обращениях (т. е. не в официальных самоназва¬
ниях) к императору 32. Следовавший в своем неприятии импера-
тора-воина за Симокаттой Феофан, как видим, и в этом отступал
от традиционных концепций императорской власти.
Сопоставление с титулатурой императорских грамот нуждает¬
ся, однако, в оговорке. Материал титулатуры ограничен двояким
образом. Прежде всего рукописной традицией. Скудость актово¬
го материала, особенно VIII в., наводит на мысль о возможной
утрате ряда элементов титулатуры вследствие пробелов рукопис¬
ной традиции, что, разумеется, затрудняет выявление тенденций
в развитии императорской пропаганды. Однако официальная ти-
тулатура ограничена и своим содержанием, даже в тех случаях,
когда мы располагаем развернутым императорским титулом. Мы
не найдем, например, в ранневизантийской титулатуре отражения
столь существенных для христианской парадигмы монарха черт,
как христианское смирение, подражание императора Христу
и пр., которые передавались византийской литературой и сред¬
ствами изобразительных искусств. В этом смысле литературный
вариант парадигмы императора важен не только как реакция об¬
щественно-политического сознания на официальную пропаганду,
о чем уже было сказано, но и как ее вероятное выражение. Проце¬
дура омовения императором в Великий Четверг ног беднейшему
из константинопольцев, включенная в придворный церемониал,
была, несомненно, официальной демонстрацией смирения импера¬
тора и его подражания Христу, т. е. тех свойств, которые, начи¬
ная с Евсевия Кесарийского, традиционно пропагандировались
идеологами византийского самодержавия.
Принимая во внимание ограниченные возможности император¬
ской титулатуры как материала для изучения истории политичес¬
кой мысли, обратимся к другому типу официального источника —
юридической литературе. Преамбула к законодательному сборни¬
ку Льва III «Эклоге» позволяет проанализировать по крайней ме¬
ре некоторые аспекты официальных представлений о характере
императорской власти. И в «Эклоге», ^подобно прооймионам
31	Rosch G. Op. cit., S. 48—49, 103 — 104. Рёш объясняет это пропагандист¬
ским стремлением Юстина II противопоставить свою политику жесткой
политике (особенно налоговой) Юстиниана I (Ibid., S. 104 и. Ашп. 161).
32	Ibid., S. 45—46; cf. S. 106—107.
77

императорских грамот VIII в., собственно титул императора со¬
держит лишь формулу гскз-о! pocaiXeic33. Это, впрочем, не означает
отсутствия иных определений, которые можно отнести к само¬
названиям императоров. Лев III и Константин V в завершении
преамбулы к «Эклоге» призывают тех, «кто назначен нашим бла¬
гочестием судить дела и кому вручены справедливые устои на¬
ших благочестивых законов», помнить о своих обязанностях, из¬
ложенных во введении к законодательному памятнику. Благо¬
честие императоров фигурирует также в надписании «Эклоги»:
«Изборник законов вкратце, составленный мудрыми и благоче¬
стивыми (ipiXeuaefiwv) императорами Львом и Константином». Тем
самым соотношение концепции власти у Феофана, выдвинувшего
на первый план благочестие, с официальной идеологией несколько
сложнее, чем может показаться при сопоставлении с импера¬
торской титулатурой VIII в. Исчезновение эпитета «благочести¬
вый» из титула при императорах-иконоборцах, вероятно, свиде¬
тельствует об ослаблении или видоизменении официальной
пропаганды этой традиционной добродетели (замена на rcta-cdc), но
значение ее все же было настолько велико, что она не могла не
упоминаться совсем в самоназваниях императоров. В этой связи
допустимо, как нам кажется, предположить в подчеркивании Фео¬
фаном императорского благочестия своего рода ответ на тенден¬
цию в эволюции императорской пропаганды.
Среди иных характеристик императора и императорской влас-
сти, содержащихся в преамбуле «Эклоги», прослеживаются и зна¬
комые нам уже по «Хронографии», и утраченные Феофаном, но из¬
вестные по предшествующей литературной традиции. К первым
следует отнести утверждение божественного происхождения импе¬
раторской власти, справедливости императора с естественным для
юридического текста указанием на первостепенность этого каче¬
ства, дарованное богом мирное царствование, кротость монарха,
наконец, человеколюбие, проявившееся в исправлении древних
законов sic то ipiXav^pwTcoTspov; ко вторым — божьей помощью
победы императора над врагами, любовь в страхе к богу, неусып¬
ный ум императора в поисках угодного богу и полезного обществу.
Конечно, все это — традиционные характеристики, да и ори¬
ентированность на традицию неудивительна для императора, ви¬
девшего свою задачу в «восстановлении... древнего государствен¬
ного законодательства». Но, очевидно, не таким было отношение
к традиции хрониста Феофана.
Итак, сопоставление «Хронографии» с «Историями» Симокат-
ты, трактатом Агапита, повестью «Варлаам и Иоасаф», топикой им¬
ператорских грамот и преамбулой «Эклоги» помогло нам четче
обозначить специфику варианта Kaiseridee, выработанного Фео¬
фаном: определяющая роль благочестия в парадигме идеального
императора и ущемление других традиционных характеристик
33	Здесь и далее цитируется преамбула «Эклоги» по изданию: Eeloga/Hrsg.
von L. Burgmann. Frankfurt, 1982 (= Forschnngen zur byzantinischen
Rechtsgeschichte. Bd. 8).
78

(воинские доблести императора и его интеллектуальные способ¬
ности); преодоление двойственной природы императора, сохра¬
нявшей силу до Феофана, что определило иной характер взаимо¬
отношений императора и подданных (богословски обоснованную
приподнятость и изолированность императора от окружающих).
До сих пор, анализируя взгляды Феофана на власть импера¬
тора, мы постоянно говорили о представлениях именно хрониста,
не забывая при этом, что речь все же шла о материалах, заим¬
ствованных им в известных ему источниках. Разумеется, как мы
уже неоднократно отмечали, самый выбор хрониста указывает на
восприятие им вполне определенных тенденций в предшествующей
традиции, становящихся в силу выбора достоянием и Феофана.
Однако активность и самостоятельность усвоения историком
идейного наследия ранней Византии должны проявиться с боль¬
шей определенностью, если мы обратимся к практическому во¬
площению абстрактных построений в «Хронографии», т. е. к рабо¬
те хрониста над созданием литературных портретов конкретных
византийских императоров 34. Вместе с тем попытка соотнесения
абстрактного идеала с конкретной действительностью (или ее
отображением в историческом повествовании) представляет и
методический интерес: она важна как средство для определения
действенности идеологического императива в конкретно-истори¬
ческом (идейном и социально-политическом) контексте.
Глава V
ОТ ИДЕИ К ОБРАЗУ ВЛАСТИ
(становтение парадигмы идеального императора
в ранневизантийской историографии)
У ИСТОКОВ ПАРАДИГМЫ
(Евсевий Кесарийский)
Абстрактные суждения о сущности императорской власти тесно
переплетаются с представлениями о парадигме (образце) импе¬
ратора. Собственно говоря, образ идеального монарха (осо¬
бенно примечательна в этом отношении роль библейских царей)
являлся существенным элементом Kaiseridee, сочетавшей в себе
обобщенность сентенций с конкретной образностью примеров.
В применении к Византии вопрос о реальном воплощении идеала
императора, казалось бы, решается однозначно: кто как не Кон¬
стантин I, легализовавший христианство, основавший Констан¬
тинополь, должен был олицетворять собой идеал «царя земного» —
коррелят «царю небесному». Не случайно современный исследова¬
тель говорит о Константине как об одной из основных парадигм
34	В этом можно было убедиться уже на анализе идейной правки Феофаном
своих источников (критика императоров).
79

византинизма вообще Г Однако исчерпывает ли проблему самый
факт парадигматичности? Да и в чем заключается проблема? По¬
ложение прояснится, если задаться вопросом, была ли парадигма
императора чем-то раз и навсегда заданным, неизменным и с са¬
мого начала «образцовым»? Иными словами, как происходило ста¬
новление парадигмы (модели), каков его механизм и хронологичес¬
кие рамки, какое, наконец, место занимает Феофан в этом про¬
цессе?
Поставив эти вопросы, сразу же определим источниковедчес¬
кую базу анализа и его структуру. Мы ограничиваемся в основ¬
ном византийской исторической литературой IV — начала IX в.
Такое ограничение не противоречит существу дела: именно на
широком историческом фоне Константин выступает в окружении
других императоров, необходимом для проявления его парадиг¬
матичности. Вместе с тем если бы мы избрали для анализа ритори¬
ку или агиографию, начиная с «Жизнеописания» самого Констан¬
тина, то сколько тогда парадигм «идеального» государя можно
было бы насчитать в византийской литературе! Что касается
структуры анализа, то мы предполагаем проследить становление
парадигмы на трех уровнях: фактографическом, энкомиастичес-
ком и на уровне исключительности. Поясним нашу мысль.
Парадигма (имеется в виду положительная парадигма) не
должна содержать в себе ничего порочащего, несовместимого
с представлением об образце. С точки зрения ортодоксального ви¬
зантийца, в биографии Константина без труда можно выделить
факты, заставляющие сомневаться в его идеальности: внебрачное
происхождение, арианское вероисповедание (крещение перед
смертью в Никомидии арианским епископом), убийство сына
Криспа и жены Фавсты, притеснение православных (в том числе
Афанасия Александрийского). Отсутствие этих фактов можно счи¬
тать одним из признаков парадигматичности. Идеальность пара¬
дигмы подразумевает ее прославление, что в отношении к импера¬
тору выражалось традиционными эпитетами:	благочестивый,
божественный, милосердный и т. п. Похвальная стилистика, про¬
никавшая на страницы исторических сочинений, в теории чуждых
энкомия, также расценивается нами, как признак парадигматич¬
ности. Наконец, парадигма — образец, в силу своей идеальности,
недосягаемый, и потому воплощением идеала может быть один
и только один император; стоит лишь появиться василевсу, по¬
вторяющему эталон, как парадигма теряет в исключительности.
Итак, исключительность Константина избирается нами как один
из индикаторов его парадигматичности. И последнее. Говоря
о становлении парадигмы, мы должны иметь в виду и конечный
результат. Как в таком случае определить завершенность процес¬
са? Допустимым критерием нам представляется сочетание трех
упомянутых элементов: отсутствие компрометирующих фактов, 1 21	Аверинцев С. С. На перекрестке литературных традиций (византийская
литература: истоки и творческие принципы).— Вопросы литературы,
2 (1973), с. 156.
80

энкомиастичность, исключительность. Именно под этим углом
зрения мы и попытаемся проанализировать византийскую исто¬
риографию IV—IX вв.
Начать, разумеется, надо с Евсевия Кесарийского — идеоло¬
га христианского монархизма 2, первого историка и энкомиаста
Константина Великого 2 3, его современника. «Церковная история»
Евсевия завершается рассказом о событиях 323 г. и тем самым не
описывает всего правления Константина, да и прославляющие
Константина эпитеты представлены в ней весьма скудно 4 5.
Хронологическая ограниченность «Церковной истории» нача¬
лом единоличного правления Константина мешает воссоздать за¬
вершенный образ императора как идеальной парадигмы. Тем на¬
стоятельнее необходимость обращения к другому сочинению Ев¬
севия, хотя и не принадлежащему историографическому жанру,—
«Жизнеописанию Константина», созданному вскоре после смерти
императора б. Биографическая полнота этого памятника помогает
всесторонне раскрыть начальный этап формирования парадигмы;
вместе с тем анализ «Жизнеописания Константина» важен и для
ответа на вопрос о влиянии Евсевия на последующую традицию.
Характерное для авторского самосознания ранневизантийских
писателей определение, автором своей задачи присутствует и
2	Мы не касаемся роли Евсевия в развитии христианских представлений
о государстве и власти. Эта проблематика изучена сравнительно хороню.
См. библиографию в изданиях последних лет: Farina F. L’impero е l’im-
peratore cristiano in Eusebio di Cesarea. La prima teologia politica del1
cristianesimo. Rom; Zurich, 1966, p. 329—347; Harkianakis St. Die Stellung
des Kaisers in der byzantinischen Geistigkeit, dogmatisch gesehen.—
Bo^avTiva, 3 (1971), S. 43—52 (толкование одного из пассажей «Церков¬
ной истории» Евсевия); Sansterre J.-M. Eusebe de Cesaree et lanaissance
de la theorie «cesaropapiste».— Byz, 42 (1972), p. 131—195, 532—594;
Drake H.A.ln Praise of Constantine: a Historical Study and New Transla¬
tion of Eusebius’ Tricennial Orations. Berkeley; Los Angeles; London,.
1976; Chesnut G. F. First Christian Histories: Eusebius, Sokrates, Sozomen,
Theodoret and Evagrius. Paris, 1977, p. 18—29. Наша задача — показать,
какими художественными средствами и какой образ идеального прави¬
теля создается Евсевием в целях конкретной пропаганды христианской
концепции императорской власти.
3	И. Штрауб, посвятив одну из глав своей монографии образу христианского
правителя у Евсевия, сосредоточивает внимание на христианском обосно¬
вании монархии, соотношении «царства земного» и «царства небесного»,
роли императора в делах христианской религии, упоминая лишь вскользь
о традиционных критериях оценки императора (Straub /. Vот Herrscher-
ideal in der Spatantike. Stuttgart, 1939, S. 128). В нашу задачу входит
анализ совокупного образа как в его христианском новаторстве, так и в ан¬
тичном традиционализме. Статья Т. Поповой затрагивает лишь проблему
соотношения «Жизнеописания» с эстетическими принципами второй софи¬
стики в сфере композиции, жанра и риторических антитез, оставляя
в стороне вопрос о структуре образа [Попова Т. В. Художественные осо¬
бенности сочинения Евсевия Кесарийского Vita Constantini.— ВВ, 34
(1973), с. 122-129].
4	Евс. Церк. ист., X, 5, 11, 12, 15, 18, 21, 6, 1 (несобственно авторские ха¬
рактеристики в титулатуре императорских посланий); X, 8, 2, 3, 4, 5, 6,
7, 16, 19, 9, 2, 3, 6, 7, 8, 9.
5	Ссылки даются на новейшее издание: Uber das Leben des Kaisers Kon-
stantin/Hrsg. von F. Winkelmann. Berlin, 1975. (Далее:	Евс. Жизнеоп.).
81

в сочинении Евсевия: пользу и необходимость своего труда он
видит в описании тех деяний «императорского величия ума», ко¬
торые были посвящены богу; тем самым сражения, победы, тро¬
феи и триумфы, все, что касается мира и законов, составленных
на благо подданных, многие другие свершения императора оста¬
ются, по заявлению Евсевия, вне его поля зрения; единственная
цель биографа императора—рассказать о поступках, касающих¬
ся боголюбивой жизни Константина 6. Такова авторская декла¬
рация, вполне понятная для церковного писателя и панегириста
первого христианского императора. Впрочем, она не означает
конфессиональной узости в изложении Евсевием конкретного
материала, ее роль определяется стремлением Евсевия увидеть
в каждом событии и каждом поступке своего героя свидетельство
христианского благочестия.
Конечно же, доказывая исключительность Константина, Ев¬
севий выдвигает на первый план и оценивает все то, что связано
с религиозными преобразованиями императора: Константин ис¬
ключителен как образец благочестия7, исключителен в разруше¬
нии языческих храмов [Еве. Жизнеоп., 96.3—5), в приписывании
своих заслуг богу (Тамже, 119.30—31), в исповедании христианст¬
ва (Там же, 146.11—12), почитании христианского бога (Там же,
148.16—18). В соответствии с этим и развернутое в начале третьей
книги противопоставление Константина всем предшествующим
императорам касается по преимуществу конфессиональной сферы:
от защиты василевсом христианства до возведения им новых церк¬
вей, созыва церковных соборов, разрушения языческих храмов и
приближения к себе христиан (Там же, 80.8—81.15). Однако при
всей первостепенности сугубо религиозных мотивов в простран¬
ном сопоставлении Константина и его предшественников Евсевий
все же оставляет место и для упоминания о тех моментах биогра¬
фии Константина, которые совсем необязательно прямо связывать
с христианством: щедрость императора, его милосердие и отече¬
ская забота о подданных (Там же, 81.16—22). Переплетение кон¬
фессиональных и неконфессиональных черт в исключительном об¬
лике Константина можно наблюдать и в других местах «Жизне¬
описания». В награду за исповедание христианства бог сделал
Константина «господином, властителем, единственным от века
среди автократоров победителем, необоримым и не терпящим по¬
ражений, всегда побеждающим, славным трофеями, [завоеван¬
ными] у врагов, таким императором, какого никто не вспомнит
в древнем предании, настолько боголюбивым и трижды блажен¬
ным, настолько благочестивым и во всем счастливым, что он
с легкостью покорил большее, чем его предшественники, коли¬
чество народов, до самого конца своего сохраняя империю без
печали» (Там же, 17.22—28). В центре внимания непобедимый
император, хотя Евсевий и ставит его величие в связь с благоче¬
6	Там же, 19.26—27, 20.17—27.
7	Там же, 17.5—9; ср. 16.31—17.2.
82

стием. И несколько ниже Евсевий вновь начинает похвалу Кон¬
стантину замечанием о том, что он был «отягощен» всяческими
плодами благочестия, раскрывая это как щедрость благодеяний,
человечность законов, желанность власти Константина для под¬
данных (Там же, 19.6—10). Исключительность Константина,
в какой бы сфере она ни проявлялась, достигает под пером Евсе¬
вия пределов парадоксальности: в завершающей части «Жизне¬
описания» автор утверждает, будто Константин «единственным:
из смертных царил и по смерти» и «это было даровано ему богом
единств еннейшему от века» (Там же, 148.14—16).
Как это ни странно, но гиперболичность последнего утверж¬
дения оборачивается на деле скрадыванием исключительности
Константина, стоит только задуматься над тем, что имел в виду
писатель. Продолжение царствования и по смерти было не столь¬
ко поэтической или риторической вольностью, сколько данью*
Евсевия прозаической реальности: предназначавшееся преемни¬
кам Константина и произнесенное перед ними «Жизнеописание»
не могло безгранично восхвалять покойного императора, будь им
даже Константин Великий, перед лицом императоров живых..
Неудивительно поэтому, что свой труд Евсевий начинает с утверж¬
дения о неразрывной связи между Константином и его преемни¬
ками: куда ни обратится взор Евсевия, всюду он видит Констан¬
тина присутствующим — детей его, «словно новых светочей
жемчугов Константина», «самого [Константина] в силе, живым,
управляющим... лучше, чем прежде, преумноженного преемством
детей» (Там же, 15.14—19). Преемственность не только деклари¬
руется Евсевием, к мысли о ней автор подводит читателя, повест¬
вуя о жизни Константина: император побуждал своих детей
подражать ему, особенно в благочестии (Там же, 141.21—25),
не оставляя без внимания и обучение знаниям, необходимым для
государя: военным, государственным, юридическим (Там же,
141.9—14). Сыновья Константина в своих действиях превзошли
отеческие наставления (Там же, 142.1—4). Переход власти от
Константина к его сыновьям истолковывается Евсевием как
еще одно свидетельство благорасположения бога к нему (Там
же, 149.27—29).
Более того, преемственность в изложении Евсевия направлена
по отношению к Константину не только в будущее, но и в прош¬
лое: сам Константин выступает как наследник власти своего отца
Констанция. Если империя Александра Македонского распалась
вскоре после его смерти, замечает Евсевий, то императорский
трон перешел к Константину от отца, а по закону природы был
сохранен и возвеличен детьми и потомками Константина 8. Всту¬
пив на престол, Константин «словно являет собой всем царствую¬
щего по воскресении отца» (Там же, 27.7—8). Преемственность,
хотя и иного рода, прослеживается у Евсевия и там, где он
83
Там же, 19.13’—16; ср. 18.12—13.

говорит о консолидации власти при Константине как о возрож¬
дении древнего единства империи (Там же, 22.14—16).
Исключительность сама по себе не является у Евсевия пре¬
рогативой одного лишь Константина, эта категория прослеживает¬
ся по «Жизнеописанию» и в применении к Констанцию (отцу Кон¬
стантина). Если иные императоры повышали налоги, делая жизнь
лодданных невыносимой, то Констанций «единственный сделал
свою власть для подвластных беспечальной и спокойной, прояв¬
ляя заботу, ни в чем не уступающую отеческому попечению»
(Там же, 22.12—16); лишь Констанций первым был провозглашен
Августом, опередив своих соправителей (Там же, 25.7—12).
Наконец, Констанций был единственным из тетрархов, кто являл¬
ся другом всевышнему богу (Там же, 22.2—3). В результате,
сколь бы усердно ни подчеркивалась Евсевием исключительность
Константина, сам автор ставит своего героя в ряд императоров,
из которого он может выделяться, но покинуть который ему
не дано.
В соответствии со своей авторской задачей Евсевий неодно¬
кратно подчеркивает метафизическую обусловленность всех собы¬
тий жизни Константина, избранного, по Евсевию, богом как «на-
отавление благочестивого образца» (Там же, 17.5—6); бог —
помощник Константина на протяжении всего правления импера¬
тора, его защитник, дарует ему победу, добродетели, направляет
его щедрость 9. К метафизическому объяснению Евсевий прибе¬
гает и для оправдания тех качеств императора, которые могут
быть истолкованы негативно: именно бог сделал Константина
ужасным для врагов, «от природы же он таким не был, но, напро¬
тив, был смиреннейшим, самым кротким и самым человеколюби¬
вым, как никогда никто другой» (Там же, 39.27—40.3).
Конфессиональность устремлений Евсевия в характеристике
Константина не означает отсутствия в портрете императора черт,
не связанных с темой вероисповедания. Благочестие выступает
у Евсевия в ряду других добродетелей Константина, и выступает
не всегда первым. Перечисляя достоинства своего героя, Евсевий
отмечает прежде всего благонравие, затем образованность, врож¬
денный ум и лишь в заключение «богоданную мудрость» (Там же,
26.3—6). Чистоте веры предшествует в другой характеристике
человеколюбие и доброхотство, а завершается эта характеристи¬
ка указанием на любовь Константина к истине (Там же, 142.28 —
29). Император радовался благорасположению подданных, бла¬
гополучию в их жизни, особенно же радовался он блеску божьей
церкви (Там же, 40.15—18). Тема благочестия Константина может
вообще не появляться, например, в аккламациях: после победы
над Максенцием римляне славословят Константина как освободи¬
теля, спасителя и благодетеля (Там же, 36.8). Полководцы опла¬
кивали в умершем императоре спасителя, стража и благодетеля,
9 Там же, 17.3—4, 40.9—10, 122.1—3, 81.29—30, 67.2—4.
84

а войско — доброго пастыря (Там же, 147.14—15). Впрочем, бла¬
гочестие Константина все же упоминается, хотя и не на первом
месте, в прославлении императора западными народами —
«прекрасно побеждающего, богочестивого, всеобщего’благодетеля»
(Там же, 37.10—12).
Как бы то ни было, Евсевий не чужд мысли, что благочестие —
не единственная и не безусловно первая добродетель Константи¬
на. Поэтому едва ли случайно его замечание о духовном совершен¬
стве императора, доминантой которого, по словам писателя, было
человеколюбие (Там же, 142.20—22). Именно это свойство,
а также родственные ему великодушие, долготерпение, кротость,
жалость и негневливость в обращении с подданными, общедоступ¬
ность, щедрость, отеческая забота о подданных чаще всего
выделяются автором в облике Константина 10 11. Подобно исключи¬
тельности, и человеколюбие императора гиперболизируется Евсе¬
вием: Константин удерживает свое войско от преследования раз¬
битого им Лициния, с тем чтобы противник мог спастись (Там же,
53.3—4), заботясь о спасении врага ничуть не меньше, чем о спа¬
сении своих, вознося молитвы за спасение противника 11. Даже
перипетии борьбы Константина с Лицинием представлены таким
образом, чтобы не вызвать у читателя сомнений в гуманности
Константина: инициатива во всех военных столкновениях припи¬
сывается Лицинию, Константин лишь проявляет долготерпение,
решаясь в конце концов выступить против Лициния и ценой
устранения одного, т. е. Лициния, спасти весь род человеческий12.
Евсевием подчеркивается мудрость Константина ?-3, особенно
божественная мудрость 14 *, справедливость и благочестие его по¬
становлений 1б. Всячески обыгрываются конфессиональные харак¬
теристики императора: врожденное благочестие, почитание бога,
чистота веры, одержимость божественным духом, аскетизм 1б.
Этому отвечает и стремление Евсевия представить Константина
миротворцем в церкви, постоянно окруженным клиром и забо¬
10	Человеколюбие — Там же, 28.2, 38.6—7, 48.17—19, 21—22, 53.6—8,
55.6—7, 56.19, 132.6; великодушие — Там же, 57.19—20; долготерпение
и кротость — Там же, 39.9—10; 88.7—10, 94.13, 112.6—8; кротость —
Там же. 112.9; жалость — Там же, 34.3; негневливость — Там же,
82.26—83.1, 94.11—12; общедоступность — Там же, 130.19—20; щед¬
рость — Там же, 83.21—22; 85.20—21, 89.12—13, 97.1—3, 99.16—17,
101.2, 120.7—8, 128.11—12; отеческая забота — Там же, 120.6, 147.13 —
14; доброхотство — Там же, 104.5—6, 105.1—2, 136.4, 139. 25—26; ве¬
личие ума — Там же, 121.8—9; приятность — Там же, 88.11—13.
11	Там же, 54.4—5,18—19.
12	Там же, 48.17—22, 55.14—17.
13	Там же, 109.17, 130.28—131.4, 142.4—5, 143.5—10.
14	Там же, 104.11—12; ср. с этим: Константин — наставник в благочестии —
Там же, 17.18, 126.13—14, 127.12—13.
16	Там же, 121.1—2, 68.8, 56.20, 119.7—8, 129.12.
16 Там же, 36.8—9, 56.4, 93.6—7, 96.5—11, 97.8—9, 99.25—100.2, 101.8,
104.20, 128.1—5, 140.12—13, 147.7—8, 54.14—16; ср. с этим признание
Константином помощи бога как необходимого условия и причины всех
его побед: Там же, 28.20—29.2, 57.27—29.
85

тящимся о церковных делах, как о собственных17. Тем примеча-
тельней при общей идеализации одна из характеристик Евсевием
Константина: биограф выделяет среди положительных черт гор¬
дость императора (Там же, 26.7—8), что плохо вяжется с идеалом
христианского смирения.
Характерная для классической античности нормативность
гармонического единства духовного и телесного в идеале постепен¬
но утрачивает силу, уступая место повышенному интересу
к проявлениям слабости и немощности человеческой плоти. Этот
процесс, протекавший в переходный от античности к средневеко¬
вью период, сопровождается и отчасти вызывается такими явле¬
ниями культурной жизни, как исчезновение гимнасия в начале
IV в., рост профессионализма в спорте, превратившемся из образа
жизни в зрелище 18. И все же наметившаяся раннехристианская
тенденция не означает одновременного исчезновения идеала те¬
лесной красоты в сознании людей поздней античности и раннего
средневековья, будь то христиане или язычники. Свидетельством
тому служит использование портретных в широком смысле харак¬
теристик при построении идеального образа. Евсевий, хотя и
превозносящий Константина за аскетизм и умерщвление плоти
(Там же, 54.14—16), не был исключением. Подчеркивая примат
духовных достоинств в Константине, Евсевий все же отмечает
телесную красоту и силу императора, в чем он также, по-убежде¬
нию автора, был исключителен (Там же, 25.22—26.3). Описанце
благочестия Константина невозможно для Евсевия без изображе¬
ния внешнего благочиния своего героя. Таким предстает импера¬
тор на Никейском соборе, воплощая в своем облике гармонию
внутреннего и внешнего 19. Впрочем, не только одухотворенная
плоть, но и элементарное физическое здоровье восхищают Евсе¬
вия в Константине: и в 60 лет тело его не претерпевало физических
страданий, было крепким, свободным от какого бы то ни было
изъяна, моложе, чем у молодого, сильным и прекрасным, так что
он мог делать все, что ему было нужно,— будь то занятия в гим-
насии, верховая езда или военный поход (Там же, 142.15—19).
Восходящее к ветхозаветной традиции усвоение позднеантичной
эстетикой ничтожества человеческой плоти как предмета искус¬
ства 20 в IV в. существовало, по всей видимости, еще как тенден¬
ция в эволюции позднеантичного мироощущения, не вытес¬
нившая пока привычных идеалов телесного совершенства даже
у таких идеологов христианства, как Евсевий.
Анализ парадигмы идеального императора был бы неполным
без разбора системы сравнений, метафор и эпитетов, с помощью
которых создается идеальный образ. Важный сам по себе для
17	Там же, 37.18—38.4, 38.25—39.8, 42.16—19, 49.5—7, 73.17—18, 22-23,.
18	Cameron A. Circus factions. Blues and Greens at Rome and Byzantium.
Oxford, 1976, p. 215—216.
19	Евс. Жизнеоп., 86.9—18,87.1—3;cp. в другой связи аналогичную характе¬
ристику Константина Евсевием: Там же, 131.5—8.
20	См. об этом: Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.,
1977, с. 60—64.
86

характеристики авторской манеры Евсевия такой анализ сущест¬
вен и для ответа на вопрос о влиянии Евсевия на последующую
традицию. Ключевым стереотипом в изложении биографии Кон¬
стантина является в «Жизнеописании» ветхозаветный Моисей.
Евсевий прослеживает аналогии с Моисеем в детстве Константи¬
на, превратностях его судьбы, одержанных им победах, почита¬
нии императором бога 21. Сравнение с Моисеем у Евсевия — раз¬
вернутое сравнение и по тому объему, какой оно занимает в «Жиз¬
неописании», и по привлечению к нему не только Моисея, но и
других ветхозаветных персонажей, связанных с историей биб¬
лейского героя: если сам Константин сопоставляется с пророком,
то его противники (последовательно Максенций и Лициний)
сравниваются с библейским Фараоном 22. Использование образа
библейского царя в характеристике императора современного
(новаторство для IV в.) отмечено у Евсевия немаловажной де¬
талью: завершая рассказ о детстве и воспитании Моисея, писа¬
тель замечает, что молва об этом была передана легендой, ныне
же, т. е. при Константине, бог даровал нам стать свидетелями
чудес еще более значительных, чем те, о которых повествует ле¬
генда (Там же, 21.14—17). Тем самым в представлении Евсевия
Константин возвышается над библейским образцом 23.
Помимо конкретного и зачастую детального сопоставления
Константина с Моисеем, Евсевий использует и деконкретизован-
ные сравнения, нередко общие библейской традиции и император¬
ской идеологии. Константин выступает в «Жизнеописании» и
как «небесный ангел», и как глашатай и слуга бога, словно один
из епископов; император и окружающие его епископы представ¬
ляются автору образом «царства Христова»; родственно конфес¬
сиональной сфере и представление о Константине как о «спаси¬
теле и врачевателе душ»24 25. Значительное место занимает у Евсевия
традиционная для императорской идеологии солнечная сим¬
волика: выход Константина развернуто сравнивается с восходом
солнца, сам император — «великий светоч» 2б. Сопоставляется
Константин и с парящим в небе орлом (Там же, 109.2—3).
Разнообразен и велик лексический фонд эпитетов, относящих¬
ся к Константину, в сочинении Евсевия. В целом 31 эпитет (если
даже исключить из подсчета определения, встречающиеся только
21	Евс. Жизнеон., 21.1—28, 25.18—20, 26.13—14, 35.15—16, ЗбХ 53ЛЗ^-
18.
22	Там же, 34.21—35.1, 53.10—11.
23	Штрауб отмечает в этом фрагменте лишь использование Евсевием рито¬
рической фигуры «ауксесис» (Straub J. Op. cit., S. 124), но его значение,
мы полагаем, выходит за рамки иллюстрации риторической изощренности
Евсевия, который действительно начинал с Константина «новую эру» —
эру благочестия, превосходящую по своему величию все предшествующие.
См. об этом: Podskalsky G. Byzantinische Reichseschatologie. Die Periodi-
sierung der Weltgeschichte in den vier GroBreichen (Daniel 2 und 7) und
dem Tausendjahrigen Friedensreiche (Apok. 20). Eine motivgeschichtliche
Untersuchung. Miinchen, 1972, S. 12, 84.
24	Евс. Жизнеон., 86.9, 72.18—19, 125.12—14, 128.19—22, 89.9—10, 112.7—8.
25	Там же, 38.17—22, 17.6—8, 48.14—16.
87

в текстах императорских грамот, как ие принадлежащие Евсе¬
вию) привлекается в «Жизнеописании» для характеристики героя.
Распределим их на несколько групп в зависимости от значения
эпитета и в рамках каждой из групп в зависимости от частотности
употребления. Неудивительно, что часто (48 случаев) в «Жизне¬
описании» встречаются эпитеты, характеризующие отношение
Константина к богу, представленные, впрочем, немногими сло¬
вами: благочестивый, блаженный, святой, кроткий и т. п. 2в,
В совокупности многочисленнее (70 случаев) и гораздо разнооб¬
разнее характеристики, не связанные с конфессиональной сферой:
они могут касаться качеств Константина как полководца 26 27 ,
оценивать его славу и величие 28 29, описывать отношение императо¬
ра к подданным и врагам 2Э, наконец, касаться чисто физических
характеристик героя 30.
Выше уже говорилось о скрадывании исключительности Кон¬
стантина подчеркиванием преемственности от Констанция
к Константину и от последнего к преемникам Константина. Тен¬
денция прослеживается и в употреблении эпитетов Евсевием.
Характеристики Константина не являются прерогативой лишь
главного героя «Жизнеописания», их можно встретить в приме¬
нении к Констанцию 31 и детям Константина 32. Вполне понятно
почти полное отсутствие конфессиональных эпитетов в характери¬
стике Констанция — отца Константина, и все же Евсевий гово¬
рит о чрезвычайном боголюбии Констанция (Там же, 22.21)v
26	Боголюбивый — Там же 17.26, 19.23, 20.24, 27.11, 31. 13,37.3, 41.1,9,
42.15, 44.13, 53.3, 79.3, 81.25, 95.1, 102.15, 104.25, 105.18, 135.14,25,
139.10, 149.4,26; богочестивый — Там же, 37.10; благочестивый — Там
же, 17.26; блаженный — Там же, 15.2,13, 19.17, 20.28, 126.16, 132.2,
140.14, 146.19, 148.14—15, 149.4,23,	150.18; трижды блаженный —
Там же, 15.24—25, 17.26, 20.17, 27.12, 94.22, 142.9, 150.1—2,13; святой —
Там же, 15.8; смиреннейший — Там же, 40.2; кротчайший — Там же,.
40.2; наставник благочестивых нравов — Там же, 126.13—14.
27	Победитель — Там же, 17.12,23, 30.1, 39.27, 56.3,4, 121.16, 150.6; ср.
с этим «победитель» в грамотах — Там же, 58.8, 67.8, 68.16, 74.1, 97.11,.
105.21, 112.22, 115.8, 116.3, 117.21, 133.8,27, 136.20; прекрасно побежда¬
ющий — Там же, 15.6, 37.10, 56.14; тираноубийца — Там же, 21.19.
28	Великий — Там же, 15.4, 26.7, 44.13, 148.25, 150.6, ср. «величайший»
в грамотах — Там же, 58.8, 67.8, 68.16, 74.1, 97.11, 105.21, 112.22, 115.8,
116.3, 117.21, 133.8,27, 136.20; удивительный — Там же, 108.27; 132.18;.
достойный — Там же, 16.15, 149.5; знаменитейший — Там же, 25.22—23;
наидостойнейший упоминания — Там же, 16.14; счастливый — Там же,
17.27.
29	Благодетель — Там же, 36.8, 37.10, 41.13,20, 128.12; великодушный —
Там же, 19.7, 81.17; человеколюбивейший — Там же, 40.2—3, 41.15;
спаситель, освободитель — Там же, 36.8; кормчий — Там же, 125.12—14;
отеческая забота — Там же, 120.6; приятный—Там же, 88.11; страшный—
Там же, 26.3; ужасный — Там же, 40.1; жестокий — Там же, 48.18;
гордый — Там же, 26.7.
30	Там же, 21.20, 26.7,- 142.15—17.
31	Удивительный — Там же, 24.5; знаменитейший — Там же, 21.26; челове¬
колюбивейший— Там же, 23.10—11; благой — Там же, 22.21; кроткий —
Там же, 22.20; боголюбивый — Там же, 22.21.
32	Боголюбивый — Там же, 56.14—15, 101.15, 127.18, 135.25, 139.18; зна¬
менитейший — Там же, 135.19; чинный — Там же., 56.14

отмечая вме те с тем чистоту рук и незапятнанность души Кон¬
станция преследованиями христиан (Там же, 22.5—8). Это со¬
всем немало, стоит только вспомнить, что|Констанций был языч¬
ником. Конфессиональные эпитеты, общие Константину, присут¬
ствуют в характеристике матери императора — Елены 33. Интенсив¬
ность характеристики Константина едва ли меняет существо дела:
частота употребления основных эпитетов, что естественно для
главного героя, не означает их исключительности.
К канонам риторического жанра, а тем самым и к принципам
построения сочинения Евсевия относилось прославление родите¬
лей героя. Тема, хорошо известная из позднеантичных руководств
по риторике (сошлемся, к примеру, на трактат ритора рубежа
III/IV вв. Менандра, оказавшего большое влияние на становле¬
ние византийской ораторской прозы 34 *), отразилась и в «Жизне¬
описании». Примечательно, однако, что в изложении Евсевия на
первый план выдвигается только Констанций, а не Констанций
и Елена. Проявляется это по-разному. Если сравнить объемы по¬
вествований о Констанции и Елене, то окажется, что рассказ об
отце Константина занимает более 15% от общего объема первой
книги «Жизнеописания» зб, тогда как о Елене — около 6% от
объема третьей книги 36. Существенней, впрочем, другое: Елена
в «Жизнеописании» — персонаж эпизодический (она появляется
лишь в связи с сообщением о воздвижении христианских храмов
в Иерусалиме), в то время как Констанций занимает ключевую
позицию в рассказе о становлении Константина как парадигмы
идеального монарха, воплощая собой его архетип 37. Наконец,
и это, пожалуй, самое главное, Елена «излучает» в «Жизнеописа¬
нии» отраженный свет добродетелей Константина: в отличие от
Констанция, появляющегося иногда без Константина (Там же,
22.1—24.14), Елена зависит от своего сына. Елена достойна па¬
мяти о ней не только в силу ее благочестивых деяний, но и бла¬
годаря «сверхъестественному и чудесному» своему отпрыску,
«сделавшему ее, не бывшую таковой прежде, благочестивой»
(Там же, 103.21—24). Если в случае с Констанцием добродетели
отца переходят к сыну, то здесь мы сталкиваемся с обратным
явлением: достоинства сына распространяются на мать. Подчи¬
ненность образа Елены прослеживается и в других местах «Жиз¬
неописания». Именно Константин — причина тех почестей, кото¬
рые воздаются Елене (Там же, 103.25—28), именно сын своею
щедростью делает ее «достойной подражания» (Там же, 103.28 —
33	Боголюбивая — Там же, 102.15; благочестивая]— Там же, 102.1, 103.24;
трижды блаженная — Там же, 103.14; удивительная — Там же, 103.3;
достойная — Там же, 104.1; достойная подражания — Там же, 104.1.
3i Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Munchen,
1978, Bd. I, S. 88—89.
зь Евс. Жизнеоп., 21.25—25.17, 26.15—27.20; 1-я книга — 15—46.
36 Там же, 101.11—104.4; 3-я книга — 80—119.
31 Ср. С этим сказанное выше о роли Констанция в характеристике преемст¬
венности и исключительности Константина. Между прочим, Елена, в отли¬
чие от Констанция, ни с кем не сравнивается.
89

104.1), именно благодаря царственной поддержке сына становят¬
ся возможными благочестивые деяния Елены (Там же, 102.13 —
16), которые, впрочем, Константином самим и преумножаются 38.
В целом Елена необходима Евсевию для демонстрации доброде¬
телей Константина. Недаром рассказ о Елене завершается слова¬
ми: «Поэтому нами взято из того, что относится к памяти о нем
(Константине.— И. Ч.), и то, что он, по преизбытку „благочестия
почитая мать, исполнял божественные законы, предписывающие
надлежащее почитание родителей» (Там же, 104.1—4).
Для полноты картины обратимся к характеристике Константи¬
на в двух других сочинениях Евсевия — речах, произнесенных
по случаю празднования тридцатилетия правления императора 39.
Сиюминутная конкретность этих речей (торжества в связи с, юби¬
леем) исключала биографическую полноту и последовательность
«Жизнеописания», и все же взгляды Евсевия на назначение импе¬
ратора, отразившиеся в построении парадигмы идеального прави¬
теля, представлены речами с неменьшей полнотой, чем «Жизне¬
описанием» 40. Как и в «Жизнеописании», внимание Евсевия
в «Панегириках» сосредоточено прежде всего на прославлении
благочестивых и богоугодных деяний Константина 41 — «образца
истинного благочестия» (Еве. Панег., 201.6- 7), что влечет за со¬
бой многократное упоминание благочестия в характеристике им¬
ператора 42, его богоугодных свершений 43, представление о Кон¬
стантине как о друге, слуге и помощнике бога 44 45. Одной из осо¬
бенностей «Панегириков» по сравнению с «Жизнеописанием»
является развернутое богословское обоснование Евсевием земно¬
го монархизма как коррелята монархизму небесному 4б, опреде¬
лившее подражание Константина богу 4б. Метафизически (как
«богоданные») объясняются Евсевием долгое правление Констан¬
тина 47, отсутствие опасностей для его дома, империи и рода
(Там же, 222.4—5), практически вся деятельность Константина^
будь то строительство христианских храмов (Там же, 225.11 —
13), победы императора в войнах 48 или христианское просвети¬
38	Там же, 101.11—13, 102.1—4,5—12, где говорится об украшении Кон¬
стантином и его щедрых дарах церквам, основанным когда-то Еленой.
39	Мы используем издание: Eusebii Pamphili Vita Constantini et Panegy-
ricus atque Constantini ad Sanctorum coetum oratio/Rec. F. A. Heinichen.
2. Aufl. Lipsiae, 1869. (Далее: Евс. Панег.).
40	В нашу задачу не входит подробный анализ речей, содержащийся в уже
упомянутой работе X. А. Дрэйка {Drake Н. A. Op. cit.).
41	Евс. Панег., 195.12—17, 223.30—224.2, 225.15.
42	Благочестивый — Там же, 200.10,18, 201.6, 215.18, 219.7—8,	221.26,
222.1—3,29—30, 224.1; богочестивый — Там же, 209.24, 212.2, 220.5,
225.10; боголюбивый — Там же, 201.2, 225.17.
43	Там же, 206.1, 217.10—16, 220.13-14, 221.1—25, 222.2—3, 224.3—4, 259.7 —
8, 31—32.
44	Там же, 199.2,6,10,16—17,22, 215.17—18, 225.13.
45	Там же, 201.19—28, 215.21—22, 220.31—32, 223.11—12.
46	Там же, 199.1—3, 203.25—27, 215.23.
47	Там же, 199.6—8, 33—34, 200.21, 211.9—10, 221.27—28, 223.12—13.
48	Там же, 199.16—19, 201.5—6, 215.16—19, 219.8—16, 220, 6—13, 223.15 —
16, 259.29—31.
90

тельство Константина (Там же, 199.20—25). Для нас, впрочем,
важно не столько стремление Евсевия увидеть в поступках и
характере Константина проявление божественной воли (что зако¬
номерно для "ученого богослова), сколько самый спектр качеств,
приписываемых Евсевием императору, в котором конфессиональ¬
ные черты, как уже отмечалось, совсем необязательно играют
главную роль. Наравне с благочестием Евсевий подчеркивает
в Константине его мудрость и родственные ей достоинства: ум,
знания, красноречие 49. Выделение в облике Константина именно
этих качеств позволяет Евсевию говорить об императоре как об
учителе и наставнике для своих подданных, кормчем, глашатае
истины 50. Постулируемые Евсевием добродетели идеального
императора (мудрость, разумность, благость, справедливость,
мужество, благочестие, философское отношение к власти, самооб¬
ладание, воздержанность от плотских удовольствий, внешнее до¬
стоинство в одеянии 51) находят себе соответствие в заключитель¬
ной характеристике писателем Константина, преуспевшего во
всем — в войнах и борьбе со своими врагами, в преодолении
опасностей, предвидении будущего, заботе об общем благе и ма¬
лых мира сего, в управлении государством и руководстве вой¬
ском, в законодательстве (Там же, 259.10—18), императора спра¬
ведливого, мудрого, благочестивого, воздержанного52. Исклю¬
чительность Константина в «Панегириках» скрашивается, хотя
и в меньшей степени, чем в «Жизнеописании», наследованием сы¬
новьями доблестей Константина 53. Помимо упомянутых выше
эпитетов, прославляющих благочестие, мудрость Константина
«Панегирики» используют и другие из уже известных нам по
«Жизнеописанию» 54. Но в целом похвальная стилистика «Пане¬
гириков» беднее. Наконец, сравнения, употребляемые в «Пане¬
гириках», тождественны отмечавшимся в «Жизнеописании» 55,
правда, мы не находим в них столь важного для «Жизнеописания»
сопоставления Константина с Моисеем.
49	Там же, 195.17—21, 200.6—11,17—18, 204.31—205.1, 205. 26—28, 215.25—
28, 219.11, 220.1, 223.25—26, 259.20—21.
50	Там же, 206.1—3, 215.24, 219.16—17,	21—22,29, 220.5, 222.22—28,
223.12—13, 259.5—6.
51	Там же, 203.20—25, 204.11—28. Конструируемый Евсевием абстрактный
антипод идеальному правителю (Там же, 203.27—204.3) оттеняет свойст¬
ва положительной парадигмы.
52	Там же, 205.18—20, 28—30; ср. с этим пренебрежение Константина к зем¬
ным богатствам, человеколюбие, щедрость, великодушие, забота о под¬
данных, как о детях: Там же, 205.17—30, 200. 11—12, 215.33—34, 220.15—
16, 223.11—12.
53	Там же, 199.32—33, 212.2—3; ср. 197.9—10, 200.25—26, 201.12—13,
221.28—29.
54	Великий — Там же, 216.24, 217.10, 223.23, 225.14, 226.14; победитель,
прекрасно побеждающий — Там же, 197.7, 211.9—10, 215.18,24,33,
218.23, 223.16—17,23; удивительный — Там же, 216.20.
55	Солнце — Там же, 200.7—10; добрый пастырь — Там же, 200.15; орел —
Там же, 216.26—28; мудрый кормчий — Там же, 223.12—15. Новой мета¬
форой явился, пожалуй, образ колесницы, управляемой Константином
и влекомой его четырьмя сыновьями,— Там же, 201.13—18.
91

Завершал анализ сочинений Евсевия, попытаемся обозначить
те черты идеального образа, которые могут, на наш взгляд, ока¬
заться существенными при обращении к последующей традиции.
Материал «Жизнеописания» и «Панегириков» дает возможность
выявить три аспекта сопоставления: фактографический, характер
и средства построения парадигмы. В смысле фактографии био¬
графия Константина, изложенная Евсевием, содержит сведения^
несовместимые с системой ценностей ортодоксального византийца:
арианское крещение императора перед смертью в Никомидии
(Евс. Жизнеоп., 145.14—146.29), несвязанность видения креста
Константина с его победой над Максенцием 5б. В характере по¬
строения образа следует отметить скрадывание исключительности
Константина указанием на преемственность, а также допущением
исключительности Констанция (отца императора) и отсутствие
прерогативы Константина на особый (исключительный) круг
эпитетов. Сюда нее относится роль Елены в создании парадигмы
Евсевием: эпизодичность и несамостоятельность, противопостав¬
ленная нами относительной автономности Констанция в «Жизне¬
описании». Существенным, как нам кажется, является и осознание
Евсевием противоречивости характера Константина (добрый —
суровый), метафизически им снимаемое. Важной для последую¬
щего анализа чертой «Жизнеописания» мы считаем стремление
Евсевия показать гармонию внутреннего и внешнего облика
своего героя с вытекающей отсюда идеализацией портрета Кон¬
стантина. Наконец, средства построения парадигмы, к которым
мы относим сравнения, метафоры и эпитеты. Здесь в первую оче¬
редь укажем на сопоставление Константина с Моисеем, причем
в пользу императора, не исключающее и деконкретизованных
сравнений с «небесным ангелом», солнцем, орлом и т. п. Круг
эпитетов, используемых автором, велик, при этом конфессиональ¬
ные эпитеты лишь незначительно превосходят по частоте упо¬
требления остальные, уступая им в разнообразии.
Сочинения Евсевия Кесарийского, собственно говоря, не могли
создать парадигмы, действительной для позднейших поколений
византийских писателей. Доведенная до воцарения Константина
«История», хотя бы уже в силу своей хронологической огра¬
ниченности, не давала фактографической основы, необходимой
для биографической полноты идеального образа. Что же касает¬
ся портрета императора в «Жизнеописании» и «Панегириках»,
то его ущербность, очевидная даже для времени создания этих
литературных памятников, кроется в конкретной историчности
облика Константина, не преодоленной риторикой Евсевия. Воз¬
никший в среде, терпимой к арианству, он не был рассчитан ни
на язычников, ни на ортодоксальное крыло христианства и,
разумеется, не мог не содержать в себе биографических черт,
хорошо известных современникам. Итак, парадигме Евсевия не¬
56	Видение было; Константину, «идущему куда-то в поход» (атеХЛор,Ьы поi
rcopgiav),— Евс. Жизнеоп., 30.8—10; ср. 28.17—19, 32.6—8.
92

доставало общезначимости, чтобы стать таковой для продолжа¬
телей начатой им традиции.
В целом IV век еще не создал историографического варианта
биографии Константина, который мог бы быть рассмотрен как
парадигма идеального императора в историческом контексте.
Скорее, напротив, языческая историография в лице Евтропия
оставила потомству неоднозначный портрет императора, достоин¬
ства которого если и отмечались, то только на фоне резкой кри
тики недостатков Константина именно в том, что старался утвер¬
дить и превознести в своем герое Евсевий 67. Перенесение ритори¬
ческой парадигмы Евсевия на почву исторического повествования
оставалось делом будущего.
ПАРАДИГМА И БИОГРАФИЯ
(Константин I в ранневизантийской исторической литературе)
Христианский историографический вариант легенды о Констан¬
тине впервые оформляется не в «Истории» Евсевия, а в работах
ее продолжателей — церковных историков V в. Хронологически
примыкая к «Истории» Евсевия, собственно продолжая ее, они
начинают временем Константина. Обращаясь к историкам церкви
V в., мы опять воспользуемся редкой возможностью сопоставле¬
ния сочинений современников, объединенных одной тематикой.
Биография Константина у Сократа Схоластика с точки зрения
фактографии уязвима в двух моментах: в рассказе о ссылке импе¬
ратором, обманутым арианами, Афанасия Александрийского*
в Галлию (Сокр. Церк. ист., 172А) и в сообщении о крещении
в Никомидии (Там же, 177Д). Добавим к этому не скрываемое
Сократом неофитство Константина: в поведении человека, при¬
нявшего христианство лишь перед смертью, отмечается, что он,
«мысля о Христовом, все делал как (курсив наш.— И. Ч.) хри¬
стианин» (Там же, 40А), т. е. подобно христианину, но еще не бу¬
дучи им.
Довольно скудны и немногочисленные характеристики Кон¬
стантина в «Истории» Сократа. Послание императора Арию «на¬
ставляет удивительному и исполненному мудрости» (Там же,
60С). На Никейском соборе Константином «владело благоговение
и страх» перед лицом епископов (Там же, 64С), с благоговением
обращался он и к святому Пафнутию (Там же, 101С). Если верить
Сократу, Константин очень заботился о делах христиан (Там же,
121В), его «тщание и рвение в почитании бога» поражают [исто- 5757	Не говоря уже об упоминании Евтропием и его греческим^переводчиком
Пеаном (ок. 380 г.) незаконного происхождения Константина, его жесто¬
кости, вероломства и жажды власти, не говоря об отсутствии сведений
о христианстве Константина и критике его несовершенного законодатель¬
ства, отметим специально лишь обобщающую характеристику императора
языческим историком: «В начале правления он причислялся к наилучшим
из императоров, в завершении — едва-едва приравнивался к посредствен¬
ным» (MGH, Auct. ant. Berlin, 1961, t. II, 174.7, 175.7—8).

рика (Там же, 149А); «тщанием» отличался, по Сократу, импера¬
тор и в строительстве городов (Там же, 124С). Все эти харак¬
теристики принадлежат непосредственно Сократу, и мы их выде¬
лили особо, но ими не ограничивается похвальная стилистика его
«Истории». Приписывая Константину традиционные добродетели
монарха («благочестивый, мудрейший, боголюбивейший»), Со¬
крат вычленяет эпитеты из своего повествования, подчеркивая их
заимствованность ссылкой то на авторитет Евсевия, то на текст
соборных и других посланий58. «Благочестие» Константина как
формула императорских и императору адресованных посланий
встречается в грамоте самого василевса (Там же, 97В), в посла¬
нии Ария 59. Довольно устойчива энкомиастическая титулатура
грамот Константина у Сократа: «Победитель Константин, вели¬
чайший, божественнейший»60, хотя возможны и отступления —
«Кесарь Константин» (Там же, 189А) и только «Божественнейший
Константин» 61.
Сопоставимость Константина с другими императорами в «Ис¬
тории» Сократа отчетливо проявляется при сравнении с Феодо¬
сием II. В сражении с персами Феодосий, чувствуя, что бог да¬
рует ему победу, прекращает бой, хотя перевес был на его сторо¬
не, и заключает мир, «настолько он был благ» (Там же, 780А).
Именно в рассказе о правлении Феодосия мы найдем главу (и не
одну), специально посвященную его прославлению; например,
кн. VII, гл. 22 «О прекрасных [качествах], присущих императору
Феодосию Новому» (Там же, 784С). Поясняя, что побудило его
взяться за прославление Феодосия, Сократ использует само
объяснение как повод польстить императору: умолчание выдаю¬
щихся добродетелей василевса историк считает пагубным для
потомков (Там же, 784С). Феодосий, согласно Сократу, деятелен,
разумен, общепринято мнение о нем как об опытном государе
(Там же, 785А). Феодосий, по словам Сократа, был очень силен и
мог мужественно выносить зной и холод (Там же, 785А). Он
часто постился и делал это, «стремясь к высшей христианственно-
сти» (Там же, 785А). Сократ подчеркивает христианскую образо¬
ванность василевса: Феодосий знал наизусть Священное писание
и при встрече с епископами мог разговаривать с ними, как священ¬
ник, по писанию; он собирал священные книги и комментарии
к ним, особенно Птолемея Филадельфа (Там же, 785А). Феодосий
превзошел всех незлопамятностью и человеколюбием (Там же,
785В): будучи философом в жизни, он умел управлять «и гневом,
н печалью, и радостью», так что никто не видел его гневающим¬
ся; он не осуждал преступников на смерть (Там же, 758В—С).
58	«Боголюбивейший» из Евсевия (Сокр. Церк. ист., 72ВА причем текст Евсе¬
вия, по словам Сократа (Там же, 69В), передан «дословно»; тот же эпитет
из Евсевия — Там же, 76В, из посланий — Там же, 77В, С, 113А; «мудрей¬
ший и благочестивый» (дословная передача текста Евсевия) — Там же,
72С
59	Там же, 149В, 152А.
60	Там же, 56А, 88В, 93В, 96А, С, 148С, 168А.
<61 Там же, 89А, 189В, 84С.
М

Феодосий был очень благочестив и чтил слуг бога (Там же,
785G — 788А). Именно Феодосия (а не Константина) Сократ
сравнивает с библейским Давидом (Там же, 788В). Боголюбие,
благочестие, благочиние, мудрость, кротость — все это неотъем¬
лемые добродетели императора Феодосия ®2. Венчает же рассказ
о правлении Феодосия глава под названием «Историк приводит
обстоятельный рассказ о совершенстве василевса Феодосия Но¬
вого», где присутствуют и незаурядная кротость императора,
и сравнение в этом с Моисеем, и боголюбие Феодосия, причем автор
уверяет читателя в искренности сказанного (Там же, 832В—С).
В сопоставлении с Феодосием бросается в глаза скупость кра¬
сок, использованных Сократом при создании портрета Констан¬
тина. Константин явно уступает Феодосию в изложении Сократа.
Доказательством того служат и главы, посвященные специально
восхвалению Феодосия, и богатство прославляющих императора
эпитетов, и сравнения с библейскими царями (существенный
элемент Kaiseridee, отсутствующий в рассказе Сократа о прав¬
лении Константина). Вместе с тем характеристики Феодосия при¬
надлежат самому Сократу (в отличие от ссылок на Евсевия и гра¬
моты в повествовании о Константине), здесь он не чувствует необ¬
ходимости выделить чужую, неавторскую речь в своем изложении,
это его собственные слова, и он сам стремится убедить читателя
в их правдивости. Сократ использует при создании идеализиро¬
ванного образа императора в целом те же средства, что и Евсевий,
с той лишь разницей, что он, отличаясь от своего предшественника,
видит воплощение идеала не в Константине, а в Феодосии II.
Твердо веривший в оригинальность своего сочинения и, ви¬
димо, поэтому избегавший упоминаний своего основного источни¬
ка — «Церковной истории» Сократа, Созомен не достигает пара-
дигматичности Константина на фактографическом уровне: он
сообщает о крещении императора перед смертью (Cos. Церк. ист.,
99.12-14).
Малочисленны положительные характеристики Константина
у Созомена: Константин был «благосклонен и единомышлеп»
христианству (Там же, 14.12), удачлив в войнах (Там же, 18.14 —
15), законодательство императора свидетельствует о религиозном
пиетете (Там же, 20.19—20), в делах религии он достославен (Там
же, 21.10—11), причина его успехов заключалась в разумности
поступков (Там же, 51.16—17), все его начинания венчались бла¬
гочестием 62 63. В заключительной характеристике Константина
лишь один эпитет — «удачливый» (Там же, 99.22—100.2). Обра¬
щает на себя внимание не только скудость характеристик, но и
их неоформленность: они далеки от четких определений импера¬
торских преамбул. Это особенно заметно на примере эпитетов,
характеризующих религиозность василевса: благочестие, регла¬
ментировавшее отношение императора к религии, прямо не при-
62	Там же, 789G, 792А, 829А, 833В.
63	Соз. Церк. ист., 51.12; ср. 55.26—27.
95

лагается к Константину, а заменяется описательными конструк¬
циями. Может быть, этому мешало осознаваемое Созоменом, так
же как и Сократом, неофитство Константина: для них он оставал¬
ся императором, принявшим крещение перед смертью. И все же
стереотипные дефиниции появляются на страницах «Истории»
Созомена, но, подобно Сократу, автор вычленяет их из своего
повествования, четко отграничивая текст грамот, где они встре¬
чаются, от авторского 64. Традиционная энкомиастическая сти¬
листика постепенно внедрялась в ткань исторического повество¬
вания о Константине, и водораздел между оригинальным и заим¬
ствованным свидетельствует о незавершенности процесса.
Проследим на материале «Истории» Созомена за сопоставимо¬
стью Константина с другими императорами. Уже характеристи¬
ка будущего противника Константина Лициния — «мужа первого
в предводительстве на войне и славнейшего в остальном» (Там
же, 16.14—15) — допускает возможность сравнения, а последую¬
щее изложение убеждает в этом. Гонория (395—423) Созомен
прямо называет «благочестивейшим» (Там же, 5.9), Аркадия
(395—408) — «славным» (Там же, 5.8—9), Констанция III (421) —
«мужем воинственнейшим» (Там же, 406.20—21). Эти одиночные
характеристики, разумеется, еще не ставят в один ряд Гонория,
Аркадия, Констанция и Константина, хотя они и показывают,
что Константин I не наделяется у Созомена исключительными
эпитетами.
Исключительность Константина, утверждавшаяся Евсевием,
не прослеживается у Созомена, как это не трудно заметить при
сравнении Константина с Пульхерией и Феодосием II, которому,
собственно говоря, и посвящена «История» Созомена. Зная напе¬
ред о благочестии Феодосия, «божественная сила» определила ему
в наставники именно Пульхерию: еще не достигнув 15 лет, она
обладала «не по возрасту мудрейшим и божественным разумом»
(Там же, 390.12—14); Пульхерия наилучшим образом устраива¬
ла дела государства ромеев; послушная мудрому.совету, она бы¬
стро свершала необходимое; наконец, Пульхерия удостаивалась
божественных видений, сам бог благоволил к ней (Там же,
391.28—30), почему она и была «боголюбимой» 65.
В таких же тонах выдержан и портрет Феодосия, о котором
«божественная сила» заранее знала, что он будет «благочестивей¬
шим василевсом» (Там же, 390.11—12), а благочестие, по Созоме-
ну, как мы уже отмечали выше,— достаточное условие для спа¬
сения. Сюда же следует отнести и идеальное воспитание малолет¬
него императора, о чем также было сказано. Скудные характери¬
стики Константина не идут ни в каков впяттвние с риторической
64	«Боголюбивый и благочестивый» в послании Ария — Там же, 89.7,9,
90.1,3—4,6—7; «блаженный» в послании Афанасия Александрийского —
Там же, 94.20—21,24; «благолепие, кротость, слуга бога» как самохарак¬
теристики Константина в его послании Тирскому собору — Там же,
91.15—16, 92.13-14; ср. 70.3—5.

похвалой Феодосию во введении к «Истории». Феодосий — «все¬
сильнейший» император, ему по плечу любая доблесть и, конечно
же, ему свойственны «благочестие и человеколюбие» (Там же,
1.15—18). Созомен смел в сравнениях, утверждая, что воздержан¬
ный Феодосий добродетельнее раба удовольствий Давида (Там
же, 3.9—10). Он превосходит доблестью и Александра Македон¬
ского (Там же, 4.3—4). Вспоминая Гомера, Созомен называет
Феодосия «более царственным, чем цари до него» (Там же, 4.6—8),
т. е. царственнее и Константина. Как у Сократа, в «Истории»
Созомена Феодосий не только не уступает Константину, но даже
значительно превосходит его интенсивностью положительных
характеристик.
Необходимость христианской интерпретации ряда фактов
в биографии Константина осознавалась уже в V в. Это хорошо
заметно по тому, как киррский епископ Феодорит повествует
о теневых сторонах биографии императора. И в «Истории» Фео-
дорита присутствует сообщение о крещении императора в Нико-
мидии перед смертью, но завершается оно объяснением столь позд¬
него обращения к христианству, в котором ощутимо стремление
оправдать василевса:	Константин «откладывал (крещение.—
И. Ч.) до этого времени, желая принять его в реке Йордан» 66.
Тем же стремлением, видимо, продиктована и манера изложения
истории взаимоотношений Константина и ариан, Константина и
Афанасия Александрийского. Да, император изгнал Афанасия,
но он был обманут арианами, скрывавшими свой истинный облик,
и разве не был обманут Давид, продолжает автор, ссылаясь на Вет¬
хий завет, «но я говорю это, не осуждая пророка, но защищая
василевса и показывая немощность человеческой природы», ибо
надо не только верить обвиняющим, но следует выслушать и об¬
виняемого 67. И все же Феодорит едва ли последователен в своей
попытке обелить Константина: император, согласно историку,
позволяет арианам злоупотреблять своим человеколюбием {Феод.
Церк. ист., 69.15—17), арианин Евсевий Никомидийский прини¬
мается Константином с «большим почетом» (Там же, 70.7—8).
В целом оправдания Феодорита не снимают реальности сообщаемых
им фактов как предсмертного крещения Константина, так и его
близости к арианам. Константин у Феодорита останавливается на
полпути, что своеобразно подчеркнуто в рассказе историка о Фео¬
досии I (379—395): прославляя указ Феодосия о разрушении
языческих храмов, Феодорит вспоминает о покойном Константи¬
не и великом, и достойном всяческого восхваления, и благочести¬
вом, но не уничтожившем храмы язычников, в отличие от Феодо¬
сия, а лишь запретившем доступ в них (Там же, 317.10—15) 68.
Что касается похвальной стилистики, то Феодорит превзошел
в этом своих современников Сократа и Созомена. Константину
66	Феод. Церк. ист., 89.3—4; ср. 140.11—12.
67	Там же, 89.16—20; ср. 83.3—5, 71.20—72.3.
е8 Ср. о разрушении языческих храмов в кн.: Dagron G. Naissance d’une
capitale. Paris, 1974, p. 375.
4 Заказ № 2111
97

у Феодорита не отказано в традиционных, стереотипных харак¬
теристиках: всеславный 6Э, благочестивый 69 70, великий 71, боголю¬
бивый (Там же, 4.19). Мать Константина Елена — «прекрасно¬
чадная», она родила «великий светоч» (Там же, 63.20—22). Для
Феодорита еще сохраняет силу описание внешности императора
как средство его прославления: Константин появляется на Нп-
кейском соборе завидного роста, в поразительном расцвете сил7
с печатью удивительной скромности на челе (Там же, 31.23—24).
Константин — «чадо отчелюбивое» (Там же, 32.22—23), он пре¬
мудр (Там же, 30.10), «великодушен» (Там же, 47.6—8), «во всем
прекрасен» (Там же, 79.14—15), «победоносен» (Там же, 80.6—7),
«кроток» (Там же, 83.4), достоин удивления (Там же, 65.10—11),
народ оплакивает его как «милостивого отца» (Там же, 90.5).
Все это собственно авторские характеристики. Гораздо меньше-
эпитетов в грамотах и посланиях: боголюбивый 72, мудрейший
(Там же, 50.15), благочестивый 73, славнейший (Там же,
139.14—15). Немного их и в тйтулатуре: «Победитель Константин,
величайший, божественный» 74. Энкомиастическую приподнятость
образа Константина у Феодорита, видимо, следует понимать как
большую, чем в сочинениях Сократа и Созомена, зависимость от
похвальной стилистики Евсевия Кесарийского. От Сократа и Со¬
зомена Феодорита отличает также и то, что последний из трех
историков не подчеркивает неофитства Константина. Наконец,
некоторые собственно авторские эпитеты Феодорита (благочести¬
вый, боголюбивый) находят себе прямое соответствие в дефини¬
циях преамбул императорских грамот 75.
Впрочем, энкомиастичность облика Константина в «Истории»
киррского епископа скрадывается сопоставимостью первого хри¬
стианского императора с другими византийскими василевсами.
Наиболее показательна в этом отношении характеристика Феодо-
ритом Феодосия I (а не Феодосия II, как у Сократа и Созомена).
Еще до воцарения Феодосий «был очень знаменит и славой пред¬
ков, и собственной доблестью» (Там же, 284.7—8). Заметим попут¬
но, что историки V в. вообще избегают говорить о происхождении
Константина, вероятно памятуя о его незаконнорожденности.
Феодосий — «прекраснейший полководец» 76, его, как и Кон¬
стантина, Феодорит называет «чадом отчелюбивым» (Там же,
286.23), «преславным» (Там же, 304.18). Примечательно стремле¬
ние Феодорита в чем-то оправдать Феодосия (вспомним защиту
69	Феод.(Церк.ист.,5.5—7,32.10, 61.2,65.10—11,80.10,96.12, 159.1,178.22—
23.
70	Там же, 58.16, 63.22—23, 73.2—3, 76.9, 83.7—8, 98.16 — 17, 18, 142.18—
19.	1
71	Там же, 42.9, 54.9—10, 182.8—9, 216.10—11.
72	Там же, 38.18—19, 39.2, 48.19—20, 50.6—7, 52.23—53.1, 53.13 — 14.
73	Там же, 50.16, 63.2—3.
74	Там же, 59.1, 60.1, 61.17; ср. 76.20—21, 83.10.
75	Hunger Н. Prooimion. Elemente der Kaiseridee in den Arengen der Urkun-
den. Wien, 1964, S. 66, 71, 102; cf. S. 190, 127, 153, 167, 207, 63—73.
76	Феод. Церк. ист., 284.23, 285.9.
98

историком Константина). Рассказ о столкновении Феодосия
с Амфилохием свидетельствует именно о таком отношении к им¬
ператору. Амфилохий предложил Феодосию издать указ, запре¬
щающий общины ариан, но император не согласился. Тогда Ам¬
филохий во время аудиенции обратился с приветствием лишь
к василевсу, отказав в этом его сыну Аркадию, а возмутившему¬
ся Феодосию заметил, что тот негодует, когда оскорбляют его
сына, но спокоен, когда оскорбляют сына божьего (намек на
ариан, не воздававших Христу почестей, равных богу-отцу).
Аргумент подействовал на Феодосия, и указ был издан. Феодорит
же завершает рассказ следующей сентенцией: «Этот удивительный
император, обладая человеческой природой, был подвержен
страстям, и неумеренность, возникающая от праведного гнева,
порождала суровость и преступающую закон страсть. Но говорю
я об этом ради пользы будущему читателю, с тем чтобы он не
осуждал удивительного василевса и обрел прославление, достой¬
ное памяти» 77.
Сравнивая Феодосия и Амвросия Медиоланского, Феодорит
отмечает, что оба «сияли добродетелью», а Феодосия, в частности,
отличали «послушание» и «чистота веры» (Там же, 313.7—11).
Феодосий — 6 тибтотато; fSasiXeuc78 79, «христолюбивый» (Там же,
324.13). Как и Константин, Феодосий, по Феодориту, благочес¬
тив 7э, слава его вечна (Там же, 327.19). Феодосий постоянно
просил помощи у бога и всегда получал ее (Там же, 327.10—12).
Все это характеристики, принадлежащие непосредственно авто¬
ру. На их фоне три случая заимствования эпитета «боголюбивей-
ший» 80 исключительны.
«Церковная история» арианина Филосторгия, задуманная,
подобно сочинениям Сократа, Созомена и Феодорита, как продол¬
жение «Истории» Евсевия Кесарийского, сохранилась в отрыв¬
ках. Поэтому наши наблюдения над памятником неизбежно будут
страдать некоторой неполнотой. Однако кое-что можно извлечь
и из фрагментов. О крещении Константина сказано очень неопре¬
деленно: ясно только, что причиной перехода от язычества к хри¬
стианству была победа над Максенцием, но время и обстоятельст¬
ва самого крещения не уточняются 81. Гораздо определеннее автор
в сообщении о казни Константином своих сына и жены (Филост.
Церк. ист., 14.10—16.2). Для арианина Филосторгия вполне по¬
нятно недвусмысленное изображение отношений императора и
ариан: Константин возвращает из ссылки ариан Евсевия, Марина,
Феогнида (Там же, 18.21 —19.1) и, наоборот, изгоняет православ¬
ного Евстафия Антиохийского (Там же, 19.7—8). Филосторгий
77	Там же, 306.14—21; ср. с этим «удивительный император»— Там же,
328.8—9.
78	Там же, 312.13, 313.4, 317:9, 318.3, 324.7, 339.12—13.
79	Там же, 327.15 — 16, 20, 338.15—16.
80	Там же, 290.23, 291.12, 293.22—23.
81	Philostorgius. Kirchengeschichto/HTSg. von J. Bidez, F. Winkelmann. 2.
Aufl. Berlin, 1972, 7.1—3. (Далее: Филост. Церк. ист.).
4*
99

беден характеристиками, употребляя в применении к Констан¬
тину лишь один эпитет «великий» 82. Фрагментарность «Исто¬
рии» Филосторгия не позволяет проследить сопоставимость Кон¬
стантина с последующими императорами, хотя отдельные поло¬
жительные характеристики других василевсов и сохранились
в его труде 83. Но как бы то пи было, православного читателя,
видевшего в Константине идеального (читай: ортодоксального)
императора, a priori не мог удовлетворить, образ, созданный
арианским историографом.
Завершая анализ исторической литературы V в., попытаемся
хотя бы в основных чертах реконструировать довольно сложную
для этого времени картину становления историографического ва¬
рианта биографии Константина как парадигмы идеального импе¬
ратора, На уровне фактографическом у церковных историков
правления Феодосия II с большей или меньшей полнотой со¬
храняются компрометирующие императора факты, восходящие,
вероятно, не только к арианской, но и к языческой традиции.
Вместе с тем уже в V в. заметно стремление (по крайней мере
у Феодорита) оправдать Константина, что, как нам кажется, сви¬
детельствует об осознании византийцами некоторой двойствен¬
ности реального облика императора. Именно осознание этой про¬
тиворечивости и представляется нам первым шагом на пути
к идеализации. На уровне энкомиастическом историки V в. яв¬
ляются в основном наследниками панегиристической традиции
Евсевия Кесарийского, правда, в разной степени. Наиболее ин¬
тенсивна похвальная стилистика Феодорита в отличие от Сократа
и Созомена, старавшихся вычленить из авторского текста энко-
миастические эпитеты Константина ссылками на источники и
переносивших похвальную стилистику Евсевия на Феодосия II.
Впрочем, в том, что касается похвалы в рамках исторического
сочинения, между Сократом и Созоменом нельзя поставить знака
равенства. Если Сократ вводит в свою «Историю» главы, спе¬
циально посвященные прославлению Феодосия II, то Созомен
обрывает на полуслове похвалу Пульхерии, оправдываясь перед
читателем за энкомиастическое отступление (Соз. Церк. ист.,
392.3—5). Менее других энкомиастичной (судя по бедности харак¬
теристик Константина) была «История» Филосторгия. На уровне
сопоставимости Константин еще не становится у историков прав¬
ления Феодосия II явлением исключительным, он «зауряден»,
коль скоро сопоставим с другими императорами. В этом плане
принижается и значение прославляющих Константина эпитетов:
82	Фило cm. Церк. ист., 6.6—7,18, 7.1, 28.9. Употребление эпитета «великий»
не выделяет Филосторгия среди других историков. Константин вообще
был единственным императором, к которому на протяжении столетий,
без исключений, прилагался этот эпитет. См. об этом: Schreiner Р. Zur
Bezeichnung «megas» und «megas basileus» in der byzantinischen Kaiserti-
tulatur.— Bo^avTiva, 3 (1971), S. 176.
83	См. одинаково положительные характеристики арианина Констанция
(337—361) и православного Феодосия I: Филост. Церк. ист., 31.1—3,
33.10—11, 34.1—2, 134.1—8.
100

они пока не стали прерогативой первого христианского импера¬
тора. Параллельно Константину в исторической литературе
V в. становится то Феодосий I (у Феодорита), то Феодосий II
(у Сократа и Созомена).
Сложность историографической традиции V в. заключается
не только в фактографической уязвимости легенды о Констан¬
тине и его сопоставимости с другими императорами. В конце кон¬
цов, легализация христианства превратила Константина в фигу¬
ру, общезначимую для всего христианского мира. Нельзя, одна¬
ко, забывать, что становление парадигмы идеального императора
существенно осложнялось влиянием оценки Константина язы¬
ческими историками: V век еще оставался временем диаметрально
противоположных взглядов на роль Константина в истории.
Если Евсевий Кесарийский начинал с Константина «новую эру» 84 85,
то Евнапий и Зосим видели в нем виновника упадка импе¬
рии 8о. В силу полярности воззрений на судьбы империи с приня¬
тием христианства Константин еще не мог стать образцом для
византийского общества в целом, хотя его правлением и откры¬
валась «новая эра», по мысли Сократа, Созомена, Феодорита и
Филосторгия 86.
Церковная историография VI в., в лице Евагрия и Феодора
Чтеца, продолжила традицию исторических повествований о Кон¬
стантине. Хотя для Евагрия, начавшего свою «Церковную исто¬
рию» изложением событий 431 г., правление Константина не было
специальным сюжетом, все же мы находим у этого церковного ис¬
торика отражение легенды о Константине: во-первых, Евагрий
отрицает убийство императором Криспа и Фавсты (Евагр. Церк.
ист., 140.21—25), а во-вторых, ссылаясь на Феодорита, говорит
о крещении Константина в Никомидии, хотя и не упоминает при
этом имени крестившего епископа (Там же, 141.16—20). Собст¬
венно говоря, свидетельства Евагрия было бы достаточно для
того, чтобы показать неоформленность парадигмы в VI в., по
крайней мере на уровне фактографии. Впрочем, коль скоро су¬
ществует возможность проследить становление парадигматиче¬
ского образа Константина в VI в. на более обширном материале,
едва ли целесообразно отказываться от такой возможности.
В VI в. была создана «Трехчастная история» Феодора
Чтеца — компиляция предшествующих «Церковных историй».
«Трехчастпая история» не дошла до нас целиком. Фрагменты ее
сохранились в анонимном «Сокращении», возникшем в начале
VII в. (видимо, между 610—615 гг.) 87. Тем самым, используя
данные «Трехчастной истории», мы располагаем в значительной
степени авторским текстом 88 и в то же время редакцией начала
84	Podskalsky G..Op. cit., S. 12, 84.
85	Kaegi W. E. Byzantium and the decline of Rome. Princeton, 1968, p. 81,
116—118; cf. p. 232.
86	Ibid., p. 232.
87	Феод. Трехчаст, ист., S. XXXIX.
88	Энитоматор, по всей видимости, не изменял фактографической основы
оригинала (Там же, S. XXXVII—XXXIX).
101

VII в. Важность этого источника для нас заключается не только
в значимости его сообщений для VI и VII вв., но и в том, что
именно текст «Сокращения» лег в основу повествования Феофана
т> правлении византийских императоров от Константина I до
Анастасия I 89, т. е. легенда о Константине в изложении «Сокра¬
щения» была хорошо известна нашему хронисту. В каком же
виде застал ее Феофан?
Феодор Чтец сообщает о смерти Криспа на двадцатом году
царствования Константина. Это сообщение послужило для него
поводом к рассказу о версии (по утверждению Феодора, язычни¬
ков) об убийстве Константином сына и некоторых своих родствен¬
ников. Раскаявшись, император обратился было за очищением
к языческому философу Сопатру, но тот сказал, что' от таких
грехов нет очищения. На помощь Константину пришли христиан¬
ские епископы, обещавшие ему прощение, если он крестится.
Так Константин был вынужден принять крещение. По Феодору,—
это ложь язычников, ибо победа Константина над Максенцием
более всего укрепила его в намерении принять христианство
'(Там же, 3.22—34). При всем том, что Феодор оспаривает досто¬
верность версии об убийстве Криспа, он все же считает необхо¬
димым привести ее. Полемичность сообщения историка — свиде¬
тельство бытования легенды в VI в., иначе не возникла бы необ¬
ходимость ее опровержения. Вместе с тем заметно стремление
автора связать крещение Константина с его победой над Мак¬
сенцием, приблизив тем самым обращение императора в христиан-,
ство к Риму и папе Сильвестру. Однако даже в изложении Фео¬
дора Чтеца победа над Максенцием еще не связывается прямо
с собственно фактом крещения, которое, согласно Феодору,
имело место в Никомидии перед смертью императора; имя кре¬
стившего императора опять-таки не упоминается (Там же, 27.15 —
16). Интересно, впрочем, не столько это, уже хорошо нам извест¬
ное сообщение, сколько ссылка Феодора на авторитет западных
православных епископов, утверждавших, будто Константин
крестился перед смертью, а не в Риме (Там же, 45.30 —32). Как
и в случае с казнью Криспа, полемичность Феодора — признак
существования другой, отвергаемой автором версии крещения
Константина — крещения в Риме. Довольно определенен Феодор
в изображении отношений Константина с арианами и православ¬
ными: Евсевий Никомидийский принят императором с большим
почетом, православный патриарх Евстафий Антиохийский, на¬
против, сослан василевсом в Иллирик (Там же, 23.25—33); Кон¬
стантин верит клевете ариан на Афанасия Александрийского
(Там же, 19.22—32) и, хотя обвинения оказываются ложными
(Там же, 20.16—17), все же отправляет его в изгнание (Там же,
25.28). Итак, с точки зрения фактографии Константин у Феодора
Чтеца непарадигматичен. * 10289	Там же, S. XXIX.
102

Очень скудна «Трехчастная история» похвальной стилисти¬
кой: Феодор часто называет Константина «великим» 90, один раз
«благочестивым» 91 и один раз «божественным».(Там же, 101. 20—
21). Более того, характеристика Константина у Феодора Чтеца
не становится явлением исключительным, достаточно вспомнить,
что и других императоров историк называл «блаженными», «бла¬
гочестивыми», «православными», «божественнейшими», «нищелю¬
бивыми», «благородными», «удивительными», «наилучшими», «муд¬
рейшими», «славными» 92.
Казалось бы, начинающий свое повествование от Адама Иоанн
Малала должен подробно остановиться на правлении Константи¬
на — поворотном моменте в истории христианства, начале «новой
эры», «эры Константина». На деле же оказывается, что рассказ
о 30 годах царствования Константина занимает у Малалы столько
же места, сколько, например, о трех годах правления Юлиана
Отступника (361—363) 93. Практически глава о Константине
сведена к рассказу о двух событиях его царствования: победе над
Максенцием и подавлении восстания Лициния. «Хронография»
Малалы, таким образом, не могла служить образцом в описании
эпохи Константина уже по скудости заключенного в ней материа¬
ла. Это, однако, не означает, что в сочинении Малалы не отразил¬
ся процесс становления парадигмы. Напротив, именно в его «Хро-
пографии» мы впервые находим засвидетельствованной версию
о крещении Константина в Риме папой Сильвестром 94. Итак,
последний шаг был наконец сделан, чтобы порвать с арианским
вероисповеданием Константина. Следует ли из этого, что станов¬
ление парадигмы завершилось? Едва ли. Если мы возьмем эпите¬
ты, которыми Малала наделяет Константина (их, кстати, немного:
«божественнейший», «наимирнейший», «великий», «великодушный»
«спокойный», «боголюбивый» 95), и сравним их с. развернутыми
характеристиками других императоров (Феодосия I, Феодосия II,
Юстина I, Юстиниана I), то нетрудно будет заметить абсолютную
сопоставимость Константина с рядом византийских императоров.
90	Там же, 5.33, 9.28, 26.29, 29.28, 33.27, 40.33, 45.31. Впрочем, не'всегда
ясно, принадлежат ли эти эпитеты непосредственно Феодору Чтецу, а не
его эпитоматору начала VII в.
91	Там же, 15.19. Кстати сказать, эпитет «благочестивый» введен издателем
«Трехчастной истории» в текст из «Хронографии» Феофана, так что и здесь
вопрос о принадлежности характеристики Феодору остается открытым.
93	Ср., например, характеристики императоров Констанция, Константа,
Иовиана, Валентиниана I, Феодосия I, Феодосия II, Маркиана, Юсти¬
на I, а также Пульхерии: Там же, 62.12, 40.31;, 62.18, 73.12—14, 77.23,
80.9, 84.17—18, 83.22—23, 76.26—27, 91.4—6, 102.21—22, 100.11—12,
102.26 151.25	27.
93	Мал. Хрон., 316.1—324.13 (о Константине), 326.13—334. 12 (о Юлиане),
не говоря уже об объеме главы, посвященной Феодосию II,— Там же,
351.1—367.5.
94	Там же, 317.12—13; ср.: Ewig Е. Das Bild Constantins des GroBen in den
ersten Jahrhunderten des abendlandischen Mittelalt.ers.^ In: Historisches
Jahrbuch im Auftrage Gorres-Gesellschaft. 75. Jahrgang. Munchen, 1956,
S. 15
95	Мал.'Xрон., 316.1—3,5,7, 322.17, 324.14.
103

В «Хронографии» Малалы Константин еще не приподнят над дру¬
гими императорами и уже поэтому лишен исключительности.
В целом историография VI в. в плане фактографическом пред¬
ставляется началом переходного этапа в формировании легенды
о Константине: появляется версия крещения в Риме (Малала),
хотя еще не приходится говорить о ее общепринятости (Евагрий,
Феодор Чтец); опровергается убийство Криспа (Евагрий, Феодор
Чтец), хотя полемичность опровержений наводит на мысль об их
недавнем возникновении, во всяком случае, о существовании
противоположных точек зрения. Вместе с тем Константин по-
прежнему остается императором, сопоставимым с другими. На¬
сколько длительным и поступательным был процесс формирова¬
ния парадигмы, можно судить по «Пасхальной хронике» — па¬
мятнику первой трети VII в.
«Пасхальная хроника» весьма показательна как свидетельство
распространенности в VII в. критического варианта биографии
Константина. Именно из нее мы узнаем, что Константин был по¬
бочным сыном Констанция (Пасх, хрон., 517.7). Неизвестный
автор «Пасхальной хроники» сохраняет версию крещения в Ни-
комидии, вводя в нее вместо Евсевия Никомидийского Евсевия
Константинопольского (Там же, 532.9—12), хотя в представлении
анонима крещение Константина и было подготовлено: император,
получив оракул о гибели «империи Рима, становится христиани¬
ном» 96; «уповая на Иисуса Христа», император отправляется на
Максенция и видит знамение креста (Там же, 420.14—20). При¬
сутствует в «Пасхальной хронике» и сообщение об убийстве Кон¬
стантином Криспа, оклеветанного перед ним (Там же, 525.15—18).
Все это, впрочем, не мешает анонимному автору всячески про¬
славлять Константина:	«божественнейшего», «наивернейшего»,
«великого», «благочестивого» 97, «мудрого», «царя из царей»,
«славного», «трижды блаженного» 98 99 *. Энкомиастична титулатура
Константина: «Константин, победитель, божественный Август» ".
После победы над Максенцием жители Рима встречают его «с ве¬
ликой радостью, как освободителя, спасителя, благодетеля» (Там
же, 521.15—16). Смерть Константина повергает константинополь¬
цев в печаль, так как не было еще до него василевса, который
был бы столь славен и при жизни, и по смерти (Там же, 533.13 —
15). «Божественнейшим», однако, названы в «Пасхальной хрони¬
ке» и император Зинон (Там же, 601.20—21), и неоднократно
Юстин I но они все же уступают Константину, в один ряд
с которым можно поставить, пожалуй, лишь Юстиниана I: «бла¬
гочестивейшего, в высшей степени великодушного» (Там же,
96	Пасх, хрон., 517.22—23, но о собственно крещении Константина в этом
эпизоде ничего не говорится.
97	Там же, 518.8—9; ср. 530.12, 527.2—3, 525.9, 529.12, 527.16, 531.14,19 —
20, 533.2, 532.9—10, 521.17—19.
98	Там же, 520.13—14; ср. 525.19—20, 527.18, 533.8, 532.22.
99	Там же, 521.8—11; ср. 525.3—4, 544.15 («победитель»).
109 Там же, 611.11—12, 613.5, 615.13, 616.16,19.
104

С16.17—18), щедрого, как никакой другой император (Там же,
М7.20—21), «божественнейшего» (Там же, 625.15—16). Титулату-
ра Юстиниана I пышнее, чем у Константина: «Автократор, Кесарь
Юстиниан, благочестивый, победитель, величайший, вечно боже¬
ственный Август» i0i.
Нельзя не заметить противоречия между фактографией, кото¬
рая уже до создания «Пасхальной хроники» воспринималась
как негативная, и всецело положительными характеристиками
Константина. Но, может быть, неизвестный хронист был вообще
индифферентен к оценочной стороне фактографии, считая опре¬
деляющим характеристику, а не факт. В этом смысле не лишено
интереса сопоставление с некоторыми событиями правления
императора Ираклия, современника автора «Пасхальной хрони¬
ки». В биографии Ираклия позднейшими историками (см. ниже
критику императора Феофаном и Никифором) отмечаются по
крайней мере два обстоятельства, несколько омрачающие в целом
положительный образ: женитьба на собственной племяннице
Мартине и роль императора в монофелитских спорах. Как это
ни странно, но именно современник Ираклия и именно в этих
двух местах проявляет подозрительную забывчивость (или неос¬
ведомленность?): Мартина, разумеется, упомянута в «Пасхаль¬
ной хронике», но только как жена Ираклия и императрица (о род¬
стве с ним ни слова!); замалчивается и причастность василевса
к монофелитству 102. Аналогичное обращение с фактами просле¬
живается и в рассказе о поражении ромеев от аваров (опять-таки
при сравнении «Хронографии» Феофана и «Пасхальной хроники»).
По Феофану, разгром византийской армии в 619 г.— это пораже¬
ние императора, объятого страхом и потому обратившегося в бег¬
ство (Феоф. Хрон., I, 301.26—302.4). В повествовании «Пасхальной
хроники» о том же сражении (кстати сказать, более простран¬
ном, чем у Феофана) не акцентируется внимание на роли импера¬
тора и, уж во всяком случае, там не нашлось места для упомина¬
ния о страхе и бегстве Ираклия (Пасх, хрои., 712.12—713.14).
Конечно же, здесь сказалась принадлежность автора к описывае¬
мому им времени: случаи прижизненной критики императора
исключительны. Но как раз на этом примере можно убедиться
в осознанности и направленности подбора фактов анонимным
хронистом. В применении к Константину авторская современ¬
ность теряла силу, а парадигматичность Константина, вероятно,
еще не стала фактором, корректирующим фактографию.
Таким образом, мы подошли вплотную ко времени Феофана,
но, прежде чем говорить о его «Хронографии», резюмируем ито¬
ги наблюдений над историографией IV—VII вв. Избрав крите¬
рием завершенности парадигмы единство трех уровней (фактогра¬
фического, энкомиастического и уровня исключительности), мы
можем констатировать сложность, и, самое главное, незавершен¬
101	Там же, 630.9—И, 636.3—4.
102	Там же, 714.3-6, 699—737,
105

ность процесса формирования образа идеального государя
к VII в. (не только на примере «Пасхальной хроники», но и
в «Сокращении» «Трехчастной истории» Феодора Чтеца). Эталон,
созданный Евсевием Кесарийским, при всем том, что он служил
отправным пунктом для последующей традиции, не был все же
рассчитан на долговечность. Виной тому его конкретно-историче¬
ская ограниченность: уже при жизни Евсевия он был ориентиро¬
ван на вполне определенную группировку лишь христианского
общества — на его арианское крыло, а потому не мог удовлетво¬
рить ни язычников; ни сторонников православия. Иными словами,
образу Евсевия еще недоставало всеобщности, общезначимости.
Конкретно-историческая ограниченность облика Константина,
видимо, уже ощущалась в V в. продолжателями Евсевия. Это
заметно в стремлении переосмыслить фактографическую основу
биографии Константина: объяснение причин позднего крещения
у Феодорита и обращения в христианство у Филосторгия и Созо-
мена. Недомолвки в вопросе о вероисповедании Константина
(в V в. еще только намечающиеся) сами по себе вполне понятны:
арианство было осуждено на I вселенском соборе в Никее (325 г.),
на II вселенском соборе в Константинополе (381 г.) была закреп¬
лена победа православия, так что предпосылка пересмотра роли
Константина в религиозных спорах IV в. налицо. Но материал
V в. свидетельствует также о сложности и длительности этого
процесса. Черпая из историографической и энкомиастической тра¬
диции (опять-таки у Евсевия) характеристики Константина, цер¬
ковные историки правления Феодосия II и в этом отразили много¬
плановость развития парадигмы идеала императора (ср. соотно¬
шение собственно авторских и несобственно авторских определе¬
ний у Созомена и Сократа, с одной стороны, и авторские эпитеты
Феодорита — с другой). Конкретно-историческая ограниченность
образа Константина как антипод парадигматической общезначи¬
мости обусловливала у историков V в. его сопоставимость:
«заурядность» Константина, помещение его в хронологический
ряд других «идеальных» императоров сужали сферу действенности
образа первого христианского василевса как парадигмы идеаль¬
ного монарха. Вновь мы должны и здесь напомнить о несовпаде¬
нии авторских позиций историографов V в.: у Сократа и Созомена
Константин выступает в одном ряду с Феодосием II, у Феодори¬
та — с Феодосием I.
На VI в. приходится возникновение впоследствии общеприня¬
той (православной, а не арианской) версии крещения Константи¬
на (появление легенды о Сильвестре у Малалы), хотя еще не при¬
ходится говорить о ее повсеместной принятости (Евагрий, Феодор
Чтец). По-прежнему прослеживается сопоставимость Константи¬
на с прочими императорами (особенно у Малалы), лишающая
традиционные энкомиастические характеристики императора их
исключительности.
На уровне фактографии VII век дает основания говорить о вы¬
теснении православной традиции биографии Константина ариан-
т

ской, прежде всего у автора «Пасхальной хроники», знакомого,
очевидно, с православной версией Малалы, из «Хронографии»
которого он черпал сведения, а также в «Сокращении» «Трехчаст-
пой истории» Феодора Чтеца. В поисках объяснения этого явления,
видимо, следует принять во внимание отход от православия
в правление императора Ираклия, а именно монофелитские споры,
конец которым был положен лишь в 680—681 гг. па VI все¬
ленском соборе в Константинополе. В плане похвальной стили¬
стики «Пасхальная хроника» продолжает, хотя и в более скром¬
ных масштабах, традицию Евсевия. Что же касается сопостави¬
мости Константина, то и она дает о себе знать: в большей степени
у автора «Пасхальной хроники», в меньшей — в «Сокращении»
«Трехчастной истории».
Итак, историография IV—VII вв. не дает единства трех уров¬
ней, а следовательно, и парадигматичности образа Константина.
Волее того, на примере «Пасхальной хроники» мы убеждаемся
в обратимости процесса становления парадигмы, по крайней мере
на фактографическом уровне. Наиболее устойчивым элементом
парадигмы можно считать восходящие к Евсевию энкомиастиче-
ские характеристики Константина, хотя они и уступают разнооб¬
разию и интенсивности эпитетов Евсевия. Наконец, в противоре¬
чие с уникальностью парадигмы вступает и сопоставимость импе¬
ратора, прослеживаемая (за редким исключением) у всех авторов
V—VII вв. В таком виде застал легенду о Константине Феофан.
Как, однако, был воспринят хронистом опыт предшествующих
столетий?
ОФОРМЛЕНИЕ ПАРАДИГМЫ
(Константин I в «Хронографии» Феофана)
Начнем, как и прежде, с биографии Константина. Версия его не¬
законнорожденности находит в. лице Феофана решительного про¬
тивника:	«...а,риане и язычники,— пишет	он,— клевещут на
Константина Великого, будто он незаконнорожденный, по они
лгут, ибо его род был царским еще до Диоклетиана» (Феоф. Хрон.,
I, 18.8—11). Далее приводится доказательство: Констанций, отец
Константина, якобы был внуком (по дочери) императора Клав¬
дия II, а сам Константин Великий был сыном Констанция от пер¬
вой жены Елены. Второй женой Констанция была Феодора, дочь
Максимиана Геркулия и сестра Фавсты, жены Константина I,—,
факт,видимо смущавший хрониста начала IXв.,коль скоро Феофан
торопится оправдать отца и сына: «Пусть никто не удивляет¬
ся, если до крещения оба язычника, отец и сын, женились на
сестрах» (Там же, 18.18—19). Какими бы ни были источники
этой легендарной генеалогии 103, для наших целей достаточна уже
103	Де Боор не указывает источника для этого места «Хронографии». Служив¬
шая целям официальной пропаганды Константина, вымышленная генеа¬
логия появилась не ранее 306 г.— года воцарения Константина. Приме¬
чательно, что в IV в. она встречается, насколько нам известно, не у тако-
107

ее вымышленность: Констанция и Клавдия II объединяет лишь
иллирийское происхождение, не более; усыновленный в 293 г.
императором Максимианом Констанций должен был разойтись
с Еленой из-за ее «низкого» происхождения, чтобы вступить в
в брак с падчерицей Максимиана. Ни о каком царском роде гово¬
рить не приходится.
Характеристики Елены и Констанция в жизнеописании Кон¬
стантина приближаются у Феофана к агиографическим канонам,
регламентировавшим облик не только святого, но и его родите-
лёй. Само собой разумеется прославление хронистом причислен¬
ной к лику святых Елены, причем в «Хронографии» Феофана Еле¬
на представлена, несомненно, самостоятельней, чем в сочинениях
Евсевия Кесарийского: Елене было божественное видение, прика¬
завшее ей отправиться на поиски святых мест в Иерусалиме,
и помощь Константина в этом была лишь проявлением послушания;
перед смертью Елена наставляет Константина в христианском
благочестии; мать императора появляется на страницах «Хроно¬
графии» не реже Констанция, а по интенсивности положительных
характеристик превосходит его 104. Но и портрет язычника Кон¬
станция выдержан у Феофана в идиллических тонах: «Доволь¬
ствуясь малой толикой власти, он был очень кроток и доброде¬
телен, не было у него никакой заботы о казне, но он более хотел,
чтобы подданные обладали сокровищами. И настолько он был
воздержан в приобретении богатств, что устраивал всенародные
празднества и многих друзей чтил пирами; он был очень любим
галлами...» (Там же, 10.19—26). Язычника Констанция Феофан
называет не иначе как «христианомудрствующим» (Там же, 11.20).
Так создается первое звено легенды о Константине.
Следуем дальше. Смерть Криспа в «Хронографии» преподно¬
сится как естественная: «В этом году усоп Крисп, сын импера¬
тора, христианин» (Там же, 22.12—13). Здесь нет и намека на на-
сильственность смерти, а тем более на причастность к ней
Константина. Несколько сложнее представлены отношения импе¬
ратора и Афанасия Александрийского. Вся история столкновений
Афанасия и Константина (вопреки хронологии) сведена хрони¬
стом под один год (А. М. 5828), чему способствовало единство
сюжета. Арий и Евсевий Никомидийский, если верить Феофану,
обманули Константина, жаждущего объединения церкви, при¬
неся ему клятву в том, что они принимают Никейский символ
веры. Именно поэтому император, успокоенный заверениями ари-
ан, разгневался на Афанасия, не желавшего примириться с Арием.
Афанасия оклеветали, но василевс, призвав его к себе, обна- * •го идеолога правления Константина, как Евсевий, но у язычника Евтро-
пия и в раннем (ок. 380 г.) греческом переводе его сочинения Пеаном
(MGH, Auct. ant., t. II, 163.28—29); греческим переводом Капитона
(VI в.) генеалогия не засвидетельствована, она неизвестна нам и по хри¬
стианским историческим сочинениям до Феофана. Тем самым Феофан
примыкает в данном случае скорее к языческой традиции, чем к христиан-
• ской.
104	Феоф. Хрон., I, 5.13, 23.18—19, 25.28, 26.4,10,15, 27.10—18.
10$

ружил ложность наветов и с почестями и грамотами отпустил пат¬
риарха в Александрию. Ариане начали готовить против Афана¬
сия новые козни, узнав о которых Константин поручил рассле¬
дование дела своему племяннику Далмацию. Афанасий во второй
раз прибыл в Константинополь, был принят Константином, и вновь
вскрылась ложность доносов: «Преславный Константин, поразив¬
шись злобности противников Афанасия, удостоил его величайших
почестей и отпустил с грамотами в Александрию». Это, впрочем,
не остановило Евсевия Никомидийского и его приспешников,
обвинивших александрийского патриарха в том, будто он угрожал
воспрепятствовать вывозу в столицу египетского хлеба. И только
тогда ариане, «разгневав христолюбивого императора, подготови¬
ли ссылку Афанасия» 10’. На первый взгляд Феофан сохраняет
нежелательный эпизод биографии (изгнание православного ие¬
рарха), нацеленной на парадигму. Но присмотримся вниматель¬
нее к манере изложения: инициатива в кознях против Афанасия
целиком и полностью принадлежит арианам (они доносят на пат¬
риарха, они же и ссылают его). Император активен лишь в дву¬
кратном оправдании Афанасия. Константин заметно оттеснен на
задний план, и это помогает хронисту обойти столь неприятный
для ортодоксального историка вопрос, как арианское вероиспо¬
ведание императора.
Если в гонениях на православие Константин, благодаря ста¬
раниям Феофана, пассивен, то этого не скажешь о преследованиях
императором ариан, что происходит опять-таки вследствие смеще¬
ния акцентов хронистом. Константин, согласно Феофану, подтвер¬
ждает решения Никейского собора, осуждает в своем послании
Ария, приказывает подданным под страхом смертной казни сжечь
все арианские сочинения (Там же, 22.22—27). Как видим, трак¬
товка в «Хронографии» взаимоотношений Константина и церкви
проникнута стремлением предупредить любое сомнение в орто¬
доксальности императора.
Сказанного достаточно, чтобы предполагать в Феофане реши¬
тельного противника никомидийской версии крещения Констан¬
тина. Действительно, хронист недвусмысленно высказывает свое
отношение к арианской версии (и в этом доказательство последо¬
вательности Феофана в обработке известного ему материала):
«В этом году, как говорят некоторые, Константин Великий вместе
со своим сыном Криспом был крещен в Риме Сильвестром, так что
жители старого Рима и по сей день хранят купель свидетельством
того, что Константин был крещен в Риме Сильвестром после ги¬
бели тиранов (Максенция и Максимиана.— И. Ч.). На востоке
же говорят, что он был крещен в Никомидии арианином Евсе¬
вием Никомидийским перед смертью и что он там умер. И говорят
также, что он откладывал крещение, надеясь креститься в реке
Иордан. Мне же кажется истинным, что он был крещен в Риме
Сильвестром». Ниже дается оценка никомидийской версии: «А сох- 105105 Там же, 30.30—32, 32.2—4, 10 — 11.
109

ранившиеся под именем Константина указы Мильтиаду — под¬
делка ариан, стремящихся извлечь из этого славу или желающих
опорочить благочестивого императора, показывая его... некре¬
щеным, что бессмысленно и ложно. Если бы он, в конце концов,
не был крещен ко времени Никейского собора, то он не причастил¬
ся бы святых таинств и не молился бы вместе со святыми отцами,
что нелепо и говорить, и думать» (Там же, 17.24—18.8). И в другом
месте: «Как говорят некоторые арианомудрствующие, тогда (перед
смертью в Никомидии.— И. Ч.) Константин был удостоен святого
крещения Евсевием Никомидийским... что ложно, как уже было
показано, ибо он был крещен в Риме Сильвестром, как мы пока¬
зали выше»(Тамже, 33.19—22). Таким образом, в «Хронографию»
внедряется парадигматический (читай: ортодоксальный) вариант
легенды о крещении императора и текст красноречиво об этом
свидетельствует. Отметим, только полемичность сообщения хро¬
ниста, свидетельствующую, как нам кажется, о еще неполной пре-
одоленности ко времени Феофана исторической ограниченности
облика Константина. И лишь от изложения Феофана один шаг
до того, чтобы совершенно забыть о конкретном историческом
факте — крещении Константина в Никомидии перед смертью.
Если на фактографическом уровне в «Хронографии» Феофана
перед нами принципиально новая организация биографии Кон¬
стантина, отступающая от традиции, склоняющаяся к легенде, то>
в плане энкомиастических характеристик хронист выступает пре¬
емником предшествующей историографии, с той, может быть, раз¬
ницей, что похвальная стилистика «Хронографии» в применении
к Константину интенсивнее. У Феофана четко определяется круг
излюбленных авторских эпитетов Константина («божественней¬
ший» 106 или «божественный» 107, «великий» 108 109, «победитель» ш,
«благочестивый» или «благочестивейший» 110 111, «всеславный» т),
находящих себе прямое соответствие (что не всегда имело место
у авторов V—VII вв.) в эпитетах преамбул императорских гра¬
мот 112. Феофан, как правило избегающий развернутых характери¬
стик императоров, дает подробную характеристику Константину:
«Был он мужем блестящим — и мужеством души, и остротой ума,
и благовоспитанностью речей, и справедливостью правосудия,
и готовностью к благодеянию, и достойностью внешнего облика,
мужеством и удачливостью во время войн (в войнах с варварами —
великий, в гражданских — непобедимый), в вере тверд и неко¬
лебим» 113. Примечательно, что определения этой развернутой
характеристики не совпадают с обычно используемыми Феофаном
108	Там же, 11.33, 13.29, 15.5, 25.24.
107	Там же, 15.28, 17.1, 25.29.
108	Там же, 5.5—6 (2раза), 13.31—32, 15.10, 16.12, 33, 17.14, 22,24, 18.9,13,17,
19,9,10, 22.15, 29.20, 32.26, 33.1, 34.16, 27, 35.8,14,30, 36.27,30, 46.2.
109	Там же, 14.14,30,24.9,27,31, 29.36—37.
110	Там же, 15.19, 18.4, 19.25, 22.10,22, 23.23, 27.31, 28.23,32, 29.36, 33.17,25.
111	Там же, 21.33—34, 26.23,29, 32.2.
112	Hungep Н. Prooimion..., S. 49—58, 73—75.
113	Феоф. Хрон., I, 20.12—17. Источник этой характеристики неизвестен.
110

энкомиастическими эпитетами. Более того, достоинства, превоз¬
носимые хронистом в Константине, выходят за рамки, положен¬
ные идеалу императора в речи Юстина II. Уже собственно наличие
столь подробной характеристики в «Хронографии» выделяет Кон¬
стантина среди других императоров.
Анализ сопоставимости Константина с византийскими импера¬
торами подводит нас вплотную к одному из основных сюжетов
следующей, шестой главы — критике императоров, коль скоро
всякое отклонение от идеального образца дает повод для крити¬
ческих замечаний. Чтобы завершить очерк становления биогра¬
фии Константина как парадигмы идеального государя, мы огра¬
ничимся пока критикой императоров (что означает исключитель¬
ность Константина) до Анастасия, о котором уже шла речь
в третьей главе. Кстати сказать, это облегчит нам сравнение с исто¬
риографией V в.: ведь Феофан писал о тех же императорах, что
и историки правления Феодосия II. И еще одна оговорка: мы ис¬
ключаем из нашего анализа императоров-язычников и еретиков
(Диоклетиана, Максимиана, Максимина, Максенция, Лициния,
Констанция, Юлиана Отступника, Валента, Зинона), осуждение
которых Феофаном само собой разумеется 114.
Императора Валентиниана Феофан порицает за двоеженство:
второй брак императора (на Юстине, при жизни первой жены
Северы) назван им «противозаконным» (Там же, 56.24), так же как
и указ императора, разрешающий двоеженство (Там же, 56.30—
31). В целом положительный образ Феодосия I 11э омрачен «со-
лунской резней», за которую Амвросий Медиоланский налагает
на императора епитимью: сначала запрещает вообще входить в цер¬
ковь, а затем не допускает Феодосия в алтарь 116. Жестокость ва-
еилевса иллюстрируется в «Хронографии» его намерением сурово
расправиться с антиохийцами, от чего Феодосия удержал патри¬
арх Флавиан (Там же, 72.10—17). Сын Феодосия I Аркадий (395—
408) совсем лишен в «Хронографии» традиционных для импера¬
тора эпитетов «божественный, благочестивый» (Там же, 74—81).
Более того, конфликт жены Аркадия Евдоксии с Иоанном Злато¬
устом, в конце концов сосланным по приказу императора, явно
компрометирует самого Аркадия (Там же, 78.16—79.2). 1414 См. исключительно отрицательные характеристики императоров при пол¬
ном отсутствии положительных: Диоклетиан — Там же, 10.25, 11.14;
Максимиан, Максимпн и Максенцип — Там же, 12.8—10, 5—7, 13.30,
14.12—13,	12.7—8, 13.4—6, 11.13, 10.25; Лициний — Там же, 12.12;
Констанций — Там же, 35.9 —10, 16 —17, 38.1—2,32, 40.25, 42.27—31,32,
43.3,10—11, 28—29, 44. 1—3, 45.12—13, 46.6,8,14—15, 47.2,6 — 7, 42.1 —
2,7—10; Юлиан Отступник — Там же, 24.29, 46.18—20,31,32; 47.1,4,5 —
6,7,13—15, 48.4-5,8-9,14—16,18, 49.3-4,9-16,18, 51.20-21,27—28,
52.5,27,31—53.1,2,3,11,27,	432.19; Валент — Там же, 55.3—4,12,30,
56.2—3.31, 57.4,6—7,8,26—31,31—32, 58.15 — 17,28,34, 59.5 — 13, 27,
61.22—23, 62.13—14,29—30, 64.2—3, 65.8—9, 12—13, 66.4; Зинон — Там
же, 120.9—12, 129.15—16, 135.25—28.
115	См. положительные характеристики Феодосия: Там же, 66.17—20, 70.27,
73.9,25,33, 74.2—7,10.
116	Там же, 72.21—29, 73.2—6.
111

Феодосию II Феофан не отказывает ни в благочестии 117, ни в
добродетели (Там же, 87.8), что, казалось бы, соответствует иде¬
альному воспитанию, полученному Феодосием II. Однако тон
повествованию о правлении Феодосия II задает другая характери¬
стика хрониста: «Влекомый всяким ветром, Феодосий был непо¬
стоянен» (Там же, 101.13---14). Деятельность эпарха города Ки¬
ра — «мужа мудрейшего и достойного» — вызывает зависть и гнев
императора, ссылающего эпарха (Там же, 96.33—97.15). Феодо¬
сий попадает под вляние евнуха Хрисафия, по Феофану,— не¬
честивца, стремившегося внести раскол в церковь (Там же, 98.26).
Именно Хрисафий восстанавливает императора против патриарха
Флавиана (Там же, 98.11—12). Хрисафий же предлагает жене Фе¬
одосия Евдокии оклеветать Пульхерию, и она убеждает легкомыс¬
ленного императора рукоположить Пульхерию в диаконисы (Там
же, 98.31—99.10). Феодосий гневается на патриарха Флавиана,
раскрывшего Пульхерии намерение василевса; Евдокия ули¬
чается Феодосием в измене и дает мужу ложную клятву в своей
невинности (Там же, 99.14—28). Хрисафий, вкупе с Евдокией,
побуждает Феодосия созвать печально знаменитый собор в Эфесе
(«Эфесский разбой»), и собор, «разбойный и беззаконный», созыва¬
ется по приказу именно императора, опять-таки проявившего лег¬
комыслие (Там же, 100.6—17). Феодосия обвиняет Феофан в из¬
гнании патриарха Флавиана; Феодосий, согласно хронисту, под¬
писывает грамоты, зачастую не читая их, что приводит к пагуб¬
ным последствиям (Там же, 101.13—17). Позднее раскаяние Фео¬
досия (Там же, 101.28—102.8) не снимает его критики Феофаном.
В целом Феодосий — нередкий для «Хронографии» (ср. ниже,
например, критику Юстиниана II, Ирины, Михаила I) образ им¬
ператора, подверженного «дурным» влияниям.
Феофан очень скуп в характеристиках императора Льва I
(457—474): один раз он называет его благочестивым (Там же,
112.5) и однажды говорит о его «прекрасном правлении» (Там же,
116.9—10). Эта бедность в эпитетах важна и сама по себе, но если
мы обратимся к характеристикам других персонажей, то окажет¬
ся, что Лев I уступает западноримскому императору Анфимию
(467—472).— «мужу христианнейшему и благочестиво управляю¬
щему империей», «благочестиво правившему в Риме» 118 119. Ни в ка¬
кое сравнение не идет Лев I и с императором Маркианом (450—
457), которого хронист восхваляет более, чем любого другого им¬
ператора после Константина I, за исключением Иовиана (363—
364). Однозначно отрицателен (подстать Зинону) император Ва¬
силиск (475—476) 11э.
Среди императоров IV—V вв. лишь два неизменно положи¬
тельно характеризуются Феофаном в «Хронографии»: Иовиан 120
117	Там же, 84.22—23, 86.26, 87.15—16.
118	Там же, 114.23—24, 118.3—4.
119	Там же, 121.3—5,26—29, 122.23—24,29, 124.11 — 13,28.
120	Там же, 51.12, 53.24—25,29—30, 54,5—6,9 — 10,19—20.
112

и Маркиан 121. Значит ли это, что они приравниваются хронистом
к Константину, а следовательно, так же парадигматичны, как
и первый христианский император? Едва ли. Повествование о де¬
вяти месяцах правления Иовиана лишено соответствующего ха¬
рактеристикам общезначимого фактографического фона; суще¬
ственнее, впрочем, другое: значение Иовиана в «Хронографии»
определяется в конечном счете Константином, ибо заслуга Иовиана
заключается в том, что он вернул «вселенской церкви то поло¬
жение и почет, [которыми она обладала] при блаженном Констан¬
тине Великом» (Там же, 53.34—54.2). Восстановивший после смер¬
ти Юлиана Отступника христианство Иовиан — не более чем пре¬
емник дела, начатого Константином. Что же касается Маркиана,
то его характеристики в «Хронографии» не идут ни в какое срав¬
нение с эпитетами Константина, а похвалы Феофана он заслужил
тем, что, созывая Халкидонский собор, заботился о единстве цер¬
кви (Там же, 106.9—13), к чему стремился и Константин, и тем,,
что в его короткое правление царил мир (Там же, 108.12—15).
Как бы то ни было, повествование о правлении Иовиана и Мар¬
киана не дает той фактографической основы, с которой все же на¬
чинается создание парадигматического образа. Именно поэтому,
при сколь угодно положительных оценках Феофана, в сознании
византийцев если и возникали сравнения Константина с другими
императорами, то этими другими были Феодосий I, Феодосий II,,
Валентиниан, Юстиниан I, но никак не Иовиан или Маркиан.
Пожалуй, впервые на материале ранневизантийской истори¬
ческой литературы с исключительностью Константина мы стал¬
киваемся в «Хронографии» Феофана, что проясняется при анализе
критики императоров, которая, как мы пытались показать в главе
третьей о приемах работы Феофана с источниками, могла быть ини¬
циативой самого хрониста. Здесь Феофан отступает от традиции:
от церковных историков V в., прославлявших Феодосия I и Фео¬
досия II,от «Хронографии» Малалы,превозносившего практически
каждого из византийских императоров, от «Пасхальной хроники»,
поставившей в один ряд Юстиниана I и Константина. Этот ряд
православных византийских императоров еще во времена Феофана
служил веским аргументом в религиозных спорах. Не случайно
папа Григорий II, порицая Льва III за вмешательство в дела
церкви, приводил ему в пример василевсов, в действительности
бывших, по мнению папы, и императорами, и священниками.
К ним он относил не только Константина I, но и Феодосия I, Ва-
лентиниана I, Юстиниана I, Константина IV (668—685). Все они
«царствовали богоугодно, вместе с архиереями одним советом и ду¬
мой, созывая соборы и отыскивая истину догматов, они воздвигали
святые церкви и украшали их» 122.
121	Там же, 103.10—11,12—13, 27,28,33 —104.1, 105.15 — 16,4,10,106.9 — 10,27,
108.12—15, 109.26—28.
122	Gouillard J. Aux origines de 1’iconoclasme: le temoignage de Gregoiro II? —
TM, 3 (1968), p. 299.
113

Итак, облик Константина в «Хронографии» парадигматичен и
в силу своей исключительности, что дает в результате единство
трех уровней (фактографии, похвальной стилистики и исключи¬
тельности) — признак оформления парадигмы. Мы могли бы оста¬
новиться на этом, определив место «Хронографии» в процессе ста¬
новления идеального образа: тем самым наша основная задача
была бы выполнена. Однако картина в целом явно проиграет в
четкости и специфичности, если мы откажемся от попытки сопо¬
ставления византийского варианта легенды о Константине с за¬
падноевропейским. Такое сравнение имеет тем больше прав на
существование, что исходным моментом в христианской западно¬
европейской традиции повествований о Константине оставались
сочинения все того же Евсевия Кесарийского, «История» которого
в переводе Иеронима (350—420) сыграла заметную роль 123.
Соответственно и на западе основу образа Константина обуслови¬
ло представление о нем как о первом христианском императоре,
покончившем с преследованиями христиан, созвавшем Никейский
собор и победившем под знаком креста 124. В VI в. на Западе ос¬
лабевает интерес к событиям внутрицерковной борьбы, уступая
место обостренному вниманию к святыням времен Константина.
Это отмечено Э. Эвигом при сопоставлении истории правления Кон¬
стантина у Проспера и Григория Турского (ок. 538—593): если
первый значительно расширяет части, повествующие об арианах,
то второй пропускает даже сообщение о Никейском соборе, выд¬
вигая на первое место «обретение креста» 125. Самой же примеча¬
тельной чертой западного варианта биографии Константина
является отсутствие стремления к идеализации императора, к эли¬
минированию компрометирующих моментов его правления. Весь¬
ма показательна в этом отношении судьба легенды о крещении
Константина.
Исидор Севильский (570—636), сообщая о крещении Констан¬
тина Евсевием Нпкомидийским и обращении императора в ариан¬
ство, восклицает при этом: «О горе! Хорошо начав, он плохо кон¬
чил». Еще более интересна судьба этого сообщения Исидора
в VIII в. В 792 г. испанский епископат понимает его как предосте¬
режение Карлу Великому (768—814), на что тот ответил: «Вы при¬
вели мне пример императора Константина, начало которого, как
вы говорите, прославлял блаженный Исидор, а конец — опла¬
кивал... Я же стремлюсь с помощью божественной милосердной
благодати избежать этого [и не следую] не только Константину,
но и всем тем, кто казался наставляющим в чем-то противном пра¬
вой вере» 126. Как видим, арианство Константина и его осуждение
сохранялись в западноевропейской литературной традиции до
123	В анализе западного варианта легенды о Константине мы опираемся на
материалы уже упоминавшейся статьи Э. Эвига (Ewig Е. Op. cit., S. 2).
124	Ibid., S. 14, 20, 25.
125	Ibid., S. 21.
12e Ibid., S. 24, 35.
114

времени Феофана, а ответ Карла ставит под сомнение самое пара-
дигматичность Константина.
Все это тем не менее не означает господства никомидийской
версии в западной литературе на протяжении столетий. Хотя она
и была заимствована Иеронимом у Евсевия и засвидетельство¬
вана также Амвросием Медиоланским (340—397), уже в V в. Ру¬
фин (f410) и Павел Орозий (начало V в.) опускают эпизод креще¬
ния Константина в своих сочинениях 127. Специфику западного^
варианта повествований о Константине можно проследить и на
распространении римской версии крещения, т. е. легенды о Силь¬
вестре.
Версия крещения Константина Сильвестром утверждается
в церковных кругах на западе в VI в., не вытесняя, однако, пол¬
ностью никомидийскую. Эвиг датирует внедрение легенды о Силь¬
вестре на Западе вообще (не только в Риме) концом VII в., хотя
и оговаривается при этом, что в официальных папских документах
избегаются ссылки на крещение Сильвестром до Павла I (757—
767) 128 129, т. е. на Западе, как и в Византии (вспомним «Пасхальную
хронику»), до VIII в. православная версия еще не была общепри¬
нятой. Подчеркнем наряду с этим и несходство западного и восточ¬
ного (византийского) вариантов: легенда о Сильвестре на Западе
была исполнена иного, чем в Византии, смысла. Если в Византии
римское крещение служило православной реабилитации импера¬
тора, то на Западе существенным было выдвижение на первый
план папства.
Критицизм повествований о Константине в западной традиции
предполагает возможность сопоставления его с другими импера¬
торами. Так, память о нем как об организаторе Никейского со¬
бора рядоположена на Западе памяти об императорах IV —
VII	вв. в связи с соборами, и у Эвига возникает представление
о «православном ряде императоров в восточноримских акклама¬
циях», в лангобардской Италии, готской Испании, причем с про¬
грессом так называемого каролингского ренессанса ряд увеличи¬
вался 12Э.
Показательна в этом отношении и судьба имени Константина
как на западе, так и на византийском востоке. Если в Византии
это имя стало самым распространенным среди императоров (ко
времени Феофана было уже шесть императоров, носивших имя
Константин), то на Западе оно не укоренилось. Формула «новый
Константин» (известная в византийской империи), хотя и была
употреблена Григорием Турским в применении к Хлодвигу (481 —
511), все же не нашла, по мнению Эвига, отклика в VII — начале
VIII	в. и лишь в IX в. была воспринята Хинкмаром Реймским,
после того как папа Адриан I (772—795) применил ее к Карлу
Великому 13°. И в этом опять-таки отразилась степень парадигма-
тичности Константина на Западе и в Византии.
127	Ibid., S. 3.
128	Ibid., S. 14, 17, 29.
129	Ibid., S. 36, 39—40.
30 Ibid., S. 29, 33.
115

До сих пор мы старались проследить в основных чертах спе¬
цифику западного варианта биографии Константина в IV—
VIII вв., сопоставляя западную традицию с византийской. Оста¬
новимся вкратце на значении образца Константина для Запада
времен создания «Хронографии» Феофана, с тем чтобы выявить
смысл западного варианта парадигмы, отвлекаясь на этот раз
от частностей. Для Карла Великого (или, во всяком случае, для
его времени) Константин был не только и даже не столько про¬
тотипом монарха в собственном смысле этого слова, сколько про¬
образом новатора, «обновителя» (renovator) Римской империи,
и именно такая трактовка была особенно важна для каролингской
идеи «регенерации империи» как обозначение «новой эры», равно¬
значной «эре Константина» 131. Идеологически представления об
идеальном государе на Западе в это время ориентированы на подъ¬
ем, они отмечены восходящим развитием. Закономерен вопрос:
какова направленность парадигмы у Феофана? Критика импера¬
торов в компилятивной части «Хронографии» и исключительность
Константина делают допустимым предположение, что Константин
Великий как парадигма служит и у Феофана оценке исторической
перспективы, но с обратным (отрицательным) знаком. Впрочем,
для того чтобы показать и доказать это, нам придется обратиться
к критике императоров в «Хронографии».
Глава VI
КРИТИКА ИМПЕРАТОРОВ В «ХРОНОГРАФИИ»
Критика императоров — существенный элемент идеологии оппо¬
зиции, отражающий в себе классовую и социальную вообще гра¬
дацию византийского общества. Социальная подоплека критики
стала предметом анализа в неоднократно упоминавшейся моно¬
графии Ф. Тиннефельда. В связи с появлением этой книги нам уже
приходилось обращать внимание на актуальность изучения идео¬
логического оформления критики византийских императоров
у Феофана х, обусловленной социально-политическими мотивами.
Этот аспект анализа, практически отсутствующий в работе за¬
падногерманского византиниста, позволяет выявить арсенал идей¬
ных средств, используемых византийской идеологией для крити¬
ки (а с обратным знаком — и для оправдания) существующего
общественного строя. В конечном счете важность изучения идео¬
логического оформления и мотивировки порицания императоров
определяется тем обстоятельством, что идеология опосредованно
отражает классовую структуру общества и процессы, в нем про¬
текающие. Прослеженные выше идеологическая правка источника
в «Хронографии», усвоение историком специфического варианта * 1131 Ullmann W. The carolingian renaissance and the idea ol kingship. London,
1969, p. 44, 50, 56.
1 Cp. наши замечания о роли идеологического фактора в критике импера¬
тора в рецензии на книгу Тиннефельда: ВВ, 35 (1973), с. 259.
116

Kaiseridee и соответствующая ему перестройка биографии Кон¬
стантина Великого в целях создания парадигматического образа
идеального императора убеждают в продуктивности такой поста¬
новки вопроса применительно к труду Феофана.
Резко отрицательное отношение Феофана к императору Фоке
хорошо известно. В византийской историографии, начиная с Фео-
филакта Симокатты, узурпатор Фока — олицетворение жестоко¬
сти. Феофан называет Фоку не иначе как «тиран» (узурпатор) 2.
Фока появляется в «Хронографии» еще до своего воцарения, и уже
тогда характеристика его сугубо отрицательна: участник посоль¬
ства фракийских легионов к Маврикию, Фока недостойно вел себя
во время аудиенции, за что и был наказан одним из патрикиев
(Феоф. Хрон., I, 280.15—17). Лаконичен ответ Филиппика на воп¬
рос Маврикия о том, что за человек стратиот Фока: «Дерзок и
труслив» (Там же, 286,5—7). Таким образом, характеристика
Фоки заранее задана, но постепенно она обогащается новыми чер¬
тами. Вступление Фоки на престол расценивается хронистом как
переход от благоденствия к бедствиям, как начало великих не¬
счастий для ромеев (Там же, 289.17—21). Со смертью Маврикия
в империи не было недостатка во «всевозможных роковых бедах»
(Там Hie, 290.12—14). Фока безжалостно уничтожил не только род¬
ню Маврикия, но и множество других ромеев (Там же, 291.4—5).
На константинопольском ипподроме прасины поносили Фоку:
«Снова ты заглянул в кубок, снова потерял разум» (Там же,
296.26—27). Подданные императора не в силах смотреть на его
беззаконные казни и злодеяния (Там же, 295.27—28). Феофан об¬
личает Фоку в клятвопреступничестве (Там же, 292.28—293.5).
Собственно говоря, оценка правления Фоки в «Хронографии»
метафизически предопределена: «божественный глас» с иконы
Спасителя в Халке предвещает воцарение Фоки как наказание
Маврикию за содеянные грехи (Там же, 285.4—16). В результате
хронистом создан антипод идеальному василевсу: узурпаторство
противостоит власти от бога, жесткость — милосердию, тру¬
сость — доблести, упадок — благоденствию. Как бы ни относить¬
ся к реальности предъявленных Фоке обвинений, в оформлении
критики этого императора важно одно: образ строится хронистом
как несоответствие абстрактным представлениям о социальной
роли идеального императора.
Известно, что одним из источников «Хронографии» в рассказе
о правлении Ираклия были прославлявшие императора истори¬
ческие поэмы Георгия Писиды 3. Феофан отходит от панегиристи-
ческой традиции Писиды, в биографии Ираклия его не устраивают
.два момента: отношение императора к монофелитам и женитьба
2	Феоф. Хрон., I, 289.9,14,16,18,19,21,26,30, 290.31—291.1,16, 27—28,
293.16,17,18,	294.11,32,33, 295.4,5,31—296.1, 297.9, 299.7.
3	Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, Bd. I, S'. 532; Hunger H. Die
hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Miinchen, 1978, Bd. I,
S. 337. Текст «Хронографии» использовался издателем Писиды А. Перту-
зп для реконструкции ряда мест его поэм (Giorgio di Pisidia. Poomi. Pane-
girici epiei/A cura di A. Perlusi. Ettal, 1960, p. 276—292).
117

на своей племяннице Мартине. Иерусалимский патриарх Софро-
ний боролся, по Феофану, с «неправославием Ираклия и его [сто¬
ронников] монофелитов» (Там же, 339.31—32). В речи императора
Константина II (641—668) к синклиту сын Ираклия от Мартины
назван незаконнорожденным (Там же, 342.14—15), а свержение
Мартины и Ираклеона — справедливым (Там же, 342.15—17).
Специфика позиции Феофана в оценке Ираклия четко проступает
при сравнении с «Бревиармем» Никифора. Прежде всего будущий
патриарх замалчивает причастность императора к монофелит-
ству, вместе с тем на передний план выдвигается порицание же¬
нитьбы на Мартине: хотя положение империи было тяжелым,
Ираклий не только не заботился о насущных делах, но даже ре¬
шился на беззаконие, осуждаемое постановлениями ромеев (имеет¬
ся в виду брак с племянницей) 4. По Никифору, справедливость
восторжествовала над произволом: дети от этого союза родились
калеками {Ник. Брев., 14.19—23). В связи с этим знаменательно,
что именно у Никифора появляется отсутствующий в «Хроно¬
графии» мотив смертельной болезни Ираклия как наказания за
недозволенный брак 5. Благодаря Никифору, этот сюжет стал:
определяющим в характеристике Ираклия для последующей исто¬
риографии: он был заимствован Симеоном Логофетом (X в.), Ге¬
оргием Кедрином (XI в.), Иоанном Зонарой (XII в.) 6. Итак, Ни¬
кифор переносит акцент на осуждение брака. Ираклия. Иначе
у Феофана, который подчеркивает отступление императора от пра¬
вославия, но не порицает его прямо за женитьбу на Мартине. На¬
помним, что в суждениях о характере императорской власти, вос¬
принятых Феофаном, не отразилась регламентация семейных от¬
ношений василевса и, напротив, благочестие занимает важное
место.
Критика хронистом Константа II, несмотря на скудость ма¬
териала, все же вполне определенна: Феофан говорит о ненависти
константинопольцев к императору, вызванной преследованием
православных (Феоф. Хрон., I, 351.16—24).
В оценке Феофаном Юстиниана II (685—695, 705—711) акценты,
по сравнению с Ираклием и Константином II, несколько сме¬
щены. Да это и неудивительно: православного императора, пер¬
вым, как известно 7, поместившего на аверсе своих монет изобра¬
4	На осуждении Никифором Мартины могла сказаться критическая позиция
историка в отношении к императрице Ирино, да и вообще женщннам-
императорам, в связи с притязаниями Ирины на единоличное правление
и спорами о втором браке Константина VI (Speck Р. Kaiser Konstantin VI:
Die Legitimation einer Iremden und der Versuch einer eigonen Herrschaft.
Miinchen, 1978, S. 638—639).
5	Ник. Брев., 27.11 —13; cp.: Феоф. Хрон., I, 341.12 — 13.
6	Leonisgrammatici chronographia/ Ex rec. I. Bekkeri. Bonnae, 1842,155.11 —
13; Georgius Cedrenus Ioannis Scylitzae ope ab I. Bekkero suppletus et emen-
datus. Bonnae, 1838, vol. I, 752.22—23; Ioannis Zonarao epitomae historia-
rum libri XIII—XVIII ed. Th. Biittner-Wobst. Bonnae, 1897, vol. Ill,
216.2—3.
7	Ostrogorsky G. Geschichte des byzantinischon Staates. 3. Aufl. Miinchen,
1963, S. 116.
118

жение Христа, трудно было упрекать в неблагочестии, что, впро¬
чем, не избавило его от суровой критики Феофана. В Юстиниане
II хрониста возмущает прежде всего отсутствие качеств, необхо¬
димых для самостоятельного управления: он решает дела безрас¬
судно (Тамже, 363.26—27), по неразумию расторгает мир с араба¬
ми и бессмысленно переселяет киприотов (Там же, 365.8—10),
арабы коварно обманывают молодого императора (Там же, 365.18—
19). Несамостоятельность Юстиниана II влечет за собой засилье
временщиков: сакелария Стефана Перса, возбудившего в народе
ненависть к императору, логофета геникона Феодота, подвергав¬
шего конфискациям имущества и прочим наказаниям знатных
константинопольцев, анонимного эпарха Константинополя, бро¬
сившего (по приказу императора) в тюрьму многих горожан.
Именно деятельность временщиков усилила ненависть народа
к императору (Там же, 367.15—32) и привела в конце концов к его
свержению.
Второе правление Юстиниана описывается хронистом как вре¬
мя торжества жестокости: в Фанагории император собственно¬
ручно задушил наместников хазарского хагана, он отказывается
по возвращении в столицу пощадить своих противников, расправ¬
ляется с херсонитами, гибель ромейского флота вызывает у него
радость 8. Сопоставляя повествование о первом и втором правле¬
ниях Юстиниана, нетрудно заметить, что в императоре прежде
всего подчеркивается несостоятельность Юстиниана как государя
и его жестокость. Осуждение Юстиниана в «Хронографии» выра¬
жено резче, чем в «Бревиарии» Никифора 9. Столь суровая крити¬
ка императора, отделенного от времени создания «Хронографии»
более чем столетием, уже вызывала недоумение исследователей 10 11.
Недостаточность объяснения, предложенного Тиннефельдом
(«критика уставшим от войн поколением» и), очевидна, коль ско¬
ро центр тяжести в порицании Юстиниана II приходится не на
просчеты во внешней политике, а на осуждение несамостоятель¬
ности и жестокости императора. Гораздо важнее, как нам кажет¬
ся, соотнесенность отмечаемых хронистом недостатков Юстиниана
II с жестокими преследованиями иконопочитателей при Констан¬
тине V, засильем временщиков при Ирине и «дурных советников»
при Михаиле I, что было пережито Феофаном и могло ретроспек¬
тивно сказаться на критике Юстиниана II.
8	Феоф. Хрон., I, 372.26—375.28, 377.22—380.8.
9	Ник. Брев., 40.17—42.5, 44.14—47.22.
10	Ostrogorsky G. Theophanes.— RE, II. R., Hbb. X (1934), 2127—2132. Более
сдержанная оценка Юстиниана II содержится, по всей видимости, в вос¬
точных источниках и «Liber Pontificalis», что привело К. Хид к попытке
пересмотреть роль этого императора в истории [Head С. Towards a Rein¬
terpretation of the Second Reign of Justinian II (705—711).— Byz, 40
(1970), p. 14-32].
11	Tinnefeld F. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinischen Historio-
graphie von Prokop bis Niketas Choniates. Mlinchen, 1971, S. 58—59; cp.
наши замечания в рецензии на работу Тиннефельда: ВВ, 35 (1973),
с. 258—259.
119

Основатель сирийской династии Лев III обрел в Феофане исто¬
риографа враждебного (иконофильского) лагеря. Поэтому нет ни¬
чего удивительного в том, что Феофан — ярый противник цер¬
ковной политики Льва III12. Но только ли этим ненавистен импе¬
ратор хронисту? В заключительной характеристике правления
Льва сказано, что при нем христианам было причинено много
зла и в православной вере, и в государственных делах, а причину
как первого, так и второго Феофан видит в «помыслах о позорной
корысти и сребролюбии» (Там же, 413.5—6).Попытаемся уточнить,
в чем заключалось корыстолюбие императора. «Тогда (после не¬
удачной экспедиции в Италию.—if. Л.), еще более обезумев,—
пишет Феофан,— богоборец, одержимый арабским суемудрием,
обложил подушной податью третью часть населения Сицилии
и Калабрии, а так называемые патримонии святых апостолов...
издревле выплачиваемые церквам (три с половиной таланта),
приказал выплачивать государственной казне; к тому же он при¬
казал контролировать и учитывать рождение младенцев мужского
пола, подобно тому как это делал Фараон с младенцами евреев
и чего никогда не делали с христианами на востоке его арабские
наставники» (Там же, 410.9—17). Таким образом, недовольство
Феофана вызывает налоговая политика Льва III (особенно лишение
церкви ее доходов), в чем хронист усматривает фискализм араб¬
ского толка. Тем не менее при всей конкретности сообщения об
усилении податного гнета сомнениям в целесообразности финан¬
совой политики императора Феофан предпочитает осуждение его
жадности вообще, при этом понять фискальные мероприятия Льва
означает для Феофана сопоставить их с действиями библейского
Фараона. Деконкретизованиое сравнение с Фараоном играет
здесь роль ценностного масштаба, с которым соизмеряется истори¬
ческая действительность.
Наряду с вышесказанным хотелось бы отметить два немало¬
важных момента в оценке хронистом правления императора-ико-
ноборца: во-первых, историк порицает неудачи государственной
политики императора наравне с его иконоборчеством (у них, между
прочим, одна причина — корыстолюбие Льва), а во-вторых, кри¬
тицизм Феофана не мешает в «Хронографии» повествованию об
успехах императора-полководца, чем намечается некоторое не¬
соответствие характеристики и факта. Причины такого несоответ¬
ствия кроются, по всей видимости, в сфере идеологии: напомним,
что идеал императора у Феофана утратил занимавшее в нем преж¬
де важное место представление о правителе как полководце. Тем
самым военные успехи, как таковые, могли не означать в глазах
Феофана оценки.
Отношение хрониста к Константину V четко и однозначно:
Константин — преемник не только царства Льва III, но и его
«нечестия» 13. Не говоря подробно о тех характеристиках Кон¬
12	Феоф. Хрон., I, 410.4-6, 412.2—3, 413.4—10, 460.18.
13	Там же, 412.26—27, 413.24—26.
120

стантина, которые прямо связаны с иконоборчеством императора
(«нечестие», «неправославие», «враг церкви и богородицы», «без¬
божник и богоборец», «иудейомудрствующий» 14), подчеркнем
лишь два обстоятельства. В представлении Феофана неправосла¬
вие Константина связывалось с беззаконностью: об иконоборчестве
императора хронист собирается рассказать как о «незаконных дея¬
ниях», Феофан говорит о «неправославии беззаконнейшего» Кон¬
стантина (Там же, 413.15); заслуживает внимания и интенсивность
критики Константина Феофаном.
Если иметь в виду тенденциозность Феофана, то закономерно
возникает вопрос, не отразилось ли осуждение хронистом произ¬
вола Константина V на суждении историка о законности власти
этого императора вообще. Дважды в «Хронографии» Феофан назы¬
вает Константина «тираном» 15, но коль скоро Константин был
провозглашен василевсом при жизни Льва III, то техническое
значение слова (узурпатор) отпадает. Знаменательно, что при всей
ненависти Феофана к иконоборцу Константину он остается един¬
ственно законным претендентом на византийский престол для
хрониста, почему титул «василевс» употребляется им в примене¬
нии к Константину, а не узурпатору Артавасду. При этом следует
помнить, что симпатии Феофана были, видимо, на стороне Арта-
васда, православие которого (мнимое или действительное) должно
было бы импонировать иконопочитателю Феофану 16. В повество¬
вании о борьбе Константина и Артавасда за престол Константин
постоянно называется императором: «император Константин», про¬
сто «император» с подразумевающимся Константин, при этом
император в применении к Константину — всюду авторские сло¬
ва, Феофан не оговаривает их принадлежность какому-либо пер¬
сонажу «Хронографии» 17. Иначе с Артавасдом: в «Хронографии»
нет сочетания «император Артавасд» и тем более просто «импера¬
тор» с отнесением к Артавасду 18. Феофан не называет Артавасда
василевсом, а только сообщает о факте его провозглашения импе¬
ратором населением Константинополя. Итак, при всем осуждении
Константина Феофаном именно он (иконоборец) остается в глазах
хрониста законным императором ромеев, а не якобы православ¬
ный Артавасд 19.
14	Там же, 413.10—11,11—12,17,26; 436.27, 439.29, 440.25—26, 496,14—15,
501.26—27; 413.15; 440.4, 448.21; 440.6—7, 454.11, 473.12, 496.19—20,
501.5; 501.25.
15	Там же, 413.19, 441.7.
16	О легендарности версии православия Артавасда см.: Tinnefeld F. Op. cit.,
S. ’67—69.
17	Феоф. Хрон., I, 415.7, 26—27, 417.16—17, 419.17, 420.7.
18	Там же, 415.1—2, 7—8,11.
19	Beck H.-G. Zur byzantinischen «Monchschronik».—In: Speculum Hisloriale.
Freiburg; Munchen, 1965, S. 194 f. Появившаяся недавно в печати моно¬
графия П. Шпека (Speck Р. Artabasdos, der rechtglaubige Vorkampfer der
gottlichen Lehren. Bonn, 1981) посвящена выявлению гипотетических ис¬
точников сообщений о восстании Артавасда в «Хронографии» и их тенден¬
ций. Насколько мы можем судить, автор не касается вопроса о значении
121

Казалось бы, с точки зрения иконопочитателя, виновником
всех бед должен представляться зачинатель иконоборческой поли¬
тики Лев III, но на деле основная тяжесть обвинений приходится
в «Хронографии» на сына Льва Константина V. Это заметно не
только в критике «нечестия» императора, но и в порицапии жесто¬
кости преемника Льва III. Для хрониста Константин — «крово¬
жадный и дикий зверь», «злопамятный», «бесчеловечный», «убий¬
ца», «ненавистник добра» 20. Жестокость Константина соседст¬
вует с бешенством21; он — «злодей», «враг бога» 22. Василеве, если
верить Феофану,— невежда, коварен, безмерно низок, завистлив
и легкомыслен 23. Нетрудно заметить, что центр тяжести в кри¬
тике императоров-иконоборцев приходится на Константина V.
Критика Феофаном Льва III и Константина V позволяет вы¬
делить характерные для «Хронографии» элементы порицания им¬
ператора. Наряду с отходом от православия усиление податного
гнета как при Льве, так и при Константине вызывает недоволь¬
ство хрониста, называющего Константина «новым Мидасом»
(Там же, 443.19—22). Отметим и здесь использование Феофаном
сравнения с мифическим персонажем (Мидасом) для диффамации
императора. Напротив, третий брак Константина не осуждается
Феофаном (Там же, 443.28—29), что сопоставимо с лояльным от¬
ношением историка к «незаконному» союзу Ираклия и Мартины,
а позже и ко второму браку Константина VI.
Нам уже приходилось говорить (при анализе критики Льва III)
о некотором несоответствии в «Хронографии» плана факта и
плана характеристики. Проверим, сохраняет ли это наблюдение
силу в применении к Константину V. Константин восстановил
в столице разрушенный еще аварами водопровод Валентиниана
и спас город от засухи (Там же, 440.14—24); при нем Константи¬
нополь расцвел (Там же, 443.18—19); он одерживает «великие по¬
беды» над болгарами (Там же, 447.22—23); войско хранит ему и его
ереси верность (Там же, 462.5—18) даже после смерти императора;
синклитики, поклявшиеся Константину не чинить зла его детям,
но не сдержавшие клятвы, обвиняются Феофаном в клятвопреступ-
ничестве (Там же, 450.29); победы Константина и его благочестие
прославляются даже при Михаиле I (Там же, 496.14—16); неодно¬
кратно константинопольцы пытались возвести на престол сыновей
Константина 24 (вместо «блаженной» Ирины]); в самые трудные для
употребления титула «василевс» Феофаном в применении к Артавасду
и Константину V.
20	Феоф. Хрон., I, 413.18—19, 442.13—14, 16 — 17, 448.29; 420.18 — 19;
420.22; 437.18-19, 448.23—24; 446.12.
21	Там же, 438.21—22, 24—25, 27—28, 442.18, 436.27.
22	Там же, 415.10—11, 462.9.
23	Там же, 414.24—25, 437.1, 438.4—6, 448.9.
24	Там же, 454.14—22, 473.11—18, 32—475.5, 496.16—21. В. Бешевлиев
объясняет расхождения между Феофаном и Никифором в описаниях похо¬
дов Константина V тем, что первый следовал неофициальным слухам,
тогда как второй опирался на официальные донесения [Besevliev V. Die
Botschaften der byzantinischen Kaiser aus dem Schlachtfeld,—Bn^avtiva, 6
122

империи дни — поражение в войнах с Крумом при Михаиле I —
жители столицы взывают к памяти удачливого полководца Кон¬
стантина (Там же, 501.9—11); павликиане называют его «пророком
и победителем» (Там же, 501.24—27). Конечно же, эти сообщения
сопровождаются соответствующими замечаниями, приличествую¬
щими иконофильству хрониста и принижающими значение пове¬
ствуемого, но факт тем не менее остается фактом и не приходится
специально доказывать, что положение империи при первых им-
ператорах-иконоборцах в освещении их противника Феофана пред¬
ставляется читателю более устойчивым, чем в правление ортодок¬
сальных Ирины, Никифора I или Михаила I. Итак, несовпадение
характеристики и факта прослеживается и в повествовании о Кон¬
стантине V.
В оценке Феофаном Льва IV, внука Льва III, обращает на себя
внимание сходство облика деда и внука, отмеченное «Хроногра¬
фией». Как и Лев III, Лев IV начал православным василевсом —
«благочестивым», «другом святой богородицы и монахов», уми¬
лостивлявшим войско и горожан (Там же, 449.12 —15), а кончил
иконоборцем: сын преследователя иконопочитателей, т. е. Кон¬
стантина V, «обнаживший свое скрытое коварство» 25. В итоге
определяющим для Феофана в характеристике недолгого правле¬
ния Льва IV является отступление императора от православия.
Прежде чем перейти к анализу критики императоров — пре¬
емников Льва IV, оговорим специально два, как нам кажется,
существенных обстоятельства. Во-первых, далее речь пойдет об
сртодоксальных икператорах, тем самым иконофильство Фео¬
фана как мотив порицания отпадает. Во-вторых, представляется
целесообразной постановка вопроса об интенсивности критики
хронистом императоров конца VIII — начала IX в. в сравнении
с оценкой императоров-иконоборцев, враждебность к которым
нашего историка хорошо известна.
На первый взгляд Феофан признает за Константином VI и бла¬
гочестие и православие. Однако, если присмотреться вниматель¬
нее, нетрудно заметить, что всюду, где Феофан называет Констан¬
тина благочестивым императором, он называет его так лишь в со¬
вокупном упоминании с Ириной 26. Более того, все эти характе¬
(1974), S. 71—83]. Какими бы ни были источники, к которым обращался
Феофан, для нас важно одно: резкая критика Константина V в «Хроно¬
графии» не исключает упоминаний о его военных успехах.
25 Феоф. Хрон., I, 453.14—15; ср. 453.10 — 14, 15—20.
26	Там же, 440.2—3,7,9, 458.26 («благочестивый ум» императоров), 459.4—
5,33, 460.7—8 («поборники православия»), 464.10—11 («благочестие им¬
ператоров»). Мы не останавливаемся здесь на полемике с положениями
упоминавшейся выше монографии П. Шпека, посвященной Константи¬
ну VI (Speck Р. Kaiser Konstantin VI. ...), предполагая обратиться к это¬
му в специальном исследовании. Низводя Феофана на уровень простого
переписчика источников (Ibid., S. 423), Шпек видит в «Хронографии» лишь
соединение гипотетически им восстанавливаемых в составе «Хронографии»
разнородных по тенденции источников: хроники Константина VI, жития
Константина VI, хроники Ирины, хроники Никифора I (Ibid., S. 389 —
397). Помимо того, что суждению о работе Феофана с источниками (Шпек,
123

ристики не пересекают границы повествования о первом совмест¬
ном правлении Ирины и Константина. Очевидно, борьба матери
и сына за власть стала для хрониста некоторым водоразделом
в рассказе о царствовании Константина, за которым у хрониста
начинают возникать сомнения в правомочности применения к Кон¬
стантину эпитета «благочестивый».
Скомпрометировано в «Хронографии» и милосердие молодого
императора. Прямое осуждение Феофана вызывает расправа Ирины
и Константина над восставшими столичными тагмами, решив¬
шими возвести на престол дядю Константина Никифора: в после¬
дующем ослеплении самого Константина хронист видит ниспос¬
ланное богом наказание за это «неправедное деяние» — ослепле¬
ние Никифора (Там же, 468.7—21) 27. Примечательно, что не
менее жестокая расправа Константина с взбунтовавшимися арме-
ниаками (причиной волнений, между прочим, было ослепление по
совету Ирины и Ставракия бывшего стратига фемы Армениак Алек¬
сия) историком не порицается (Там же, 468.23—469.17) 28. Воз¬
можно, Феофан не ставил в один ряд экзекуцию родственников
императора (дядьев Константина) и наказание мятежников. Го¬
воря о походах Константина, Феофан не скрывает неудач и пора¬
жений императора, хотя не замалчивает и побед 29. Впрочем, нам
уже приходилось говорить о том, что воинские доблести, по всей
видимости, не играли существенной роли в представлениях Фео¬
фана об идеальном государе.
Ожесточенные споры в византийской церкви конца VIII —
начала IX в. вызвал второй брак Константина VI. Особенно
острыми были разногласия между Студийским монастырем и пат¬
риархом Никифором. Как это отразилось на критике Констан¬
тина Феофаном в «Хронографии»? Попытаемся прежде уяснить,
каким могло быть отношение Феофана к женитьбе Константина
на Феодоте. Здесь следует вспомнить о связях хрониста с патри¬
архом Тарасием (Феофан был близким другом синкелла патри¬
арха Георгия), разрешившим брак; наряду с этим важно и то, что
кстати сказать, оставляет открытым вопрос о возможном редактировании
хронистом оригиналов — Ibid., S. 423) должно, на наш взгляд, предшест¬
вовать сопоставление «Хронографии» с дошедшими до нас ее источниками,
сама методика — построение выводов о характере источника вообще
(в данном случае «Хронографии») на материале повествования лишь о не¬
большом хронологическом периоде (780—802 гг.)— представляется нам
сомнительной.
27	Скептически относящийся к авторству Феофана, Шпек все же видит
в осуждении расправы над Никифором и другими участниками мнимого
заговора суждение самого Феофана (Speck Р. Kaiser Konstantin VI. ...,
S. 248, 668, N 88). Неясным в изложении Шпека остается, правда, почему
этот пассаж «Хронографии» рассматривается им как критика только Кон¬
стантина, а не Ирины и Константина, ведь ослепление Никифора Кон¬
стантином последовало по наущению Ирины, которая тем самым ста¬
новится виновницей происшедшего.
28	Отсутствие сценки события в этом месте «Хронографии» Шпеком не отме¬
чается: Ibid., S. 248—250.
29	Феоф. Хрон., I, 467.6 — 12, 27—468.9, 469.16 — 17, 19—21.
124

вину в разводе Константина автор возлагает на мать императора.
Ирину — она. расторгла помолвку Константина с дочерью Кар¬
ла Великого и насильно женила сына на Марии (Там же, 463.24—
27), она же внушила ему ненависть к первой жене (Там же, 469.24—
25); наконец, на позиции историка могла сказаться его враждеб¬
ность к студитам, отрицавшим законность брака. Видимо, поэтому
наказание Константином монахов, выступивших против Тарасия,.
не возмущает Феофана (Там же, 470.24—471.25) в отличие от пре¬
следования монашества при Константине V. Уместно вспомнить,
и о терпимости Феофана к нарушению императором Ираклием
канонов о браке, что касается также и третьего брака Константи¬
на V, не осуждаемого хронистом (Там же, 443.28—444.9).
Сказанного достаточно, чтобы предположить в Феофане авто¬
ра, толерантного в данном вопросе. И действительно, хронист но
порицает ни ненависти Константина к первой жене (Марии), ни
совета патриарха Тарасия постричь ее в монахини 30, хотя однажды
он все же называет незаконным второй брак императора (Там же,.
470.3). Надо, представить себе всю остроту борьбы в византийской
церкви того времени, чтобы осознать необычность невозмутимого
спокойствия Феофана. Показательна оценка Константина VI Фео¬
дором Студитом. Для игумена Студийского монастыря Констан¬
тин был воплощением «прелюбодея» 31 и в этом смысле — «новым
царем Иродом» 32; Феодор был уверен в том, что о «преступлении»
Константина будут говорить «до скончания века» {Феод. Студ.,
1657Д), настолько серьезным оно ему представлялось. Уже сама
интенсивность критики императора Феодором резко контрастирует
с умеренностью Феофана. И не удивительно, что Феодор Студит
прямо осуждает нашего историка за пассивность, утверждая
сопричастность «прелюбодеянию» тех, кто не выступал против
него (Там же, 1660А). Несовпадение позиций двух святых иконо-
почитателей отразилось и в толковании ими ослепления Констан¬
тина: если Феофан видел в этом наказание за жестокую расправу
с собственными дядьями, то Феодор Студит усматривал в нем воз¬
мездие за неканонический брак 33.
Завершая анализ критики Константина VI в «Хронографии»,
отметим присутствие в порицании Константина Феофаном мотива
«дурных советников», толкающих императора на необдуманные
поступки (Феоф. Хрон., I, 467.30—31), что сопоставимо с ана¬
логичными упреками в адрес Юстиниана II и его окружения.
Противоречивость отношения Феофана к Ирине уже отмечалась
Беком34, так что попытка проанализировать на материале «Хро¬
30	Там же, 469.23, 470.27. Кстати сказать, Мария не удостаивается у Фео¬
фана титула императрицы и упоминается только как жена Константина.
31	Theodori Studitae Epistolae.— Migne. PG, 99 (1860), 893A, 972A—C,
973В, 977Д, 984Д, 989В, 997Д, 1009BC, 1012B, 1013B, 1016C, 1024A,
В, 1029Д, 1033C, 1048AB. (Далее: Феод. Студ.).
32	Феод. Студ., 976В—С, 1000С, 1012В, 1657В.
33	Там же, 1012А, 1657С.
34	Beck H.-G. Op. cit., S. 194.

нографии» критику хронистом-иконофилом восстановительницы
иконопочитания, «благочестивой и блаженной» Ирины, правомер¬
на. Разумеется, Феофан, не отказывавший в благочестии и неко¬
торым другим императорам ромеев, не может не признать благо-
честивости Ирины. Однако если расположить все характеристики
императрицы хронологически, то обнаружится примечательная
лакуна. Ирина благочестива наряду с Константином VI до смерти
Льва IV и после его смерти; она благочестива сама по себе лишь
один раз перед самостоятельным воцарением (Там же, 454.6) и до
вполне определенного момента — до начала раздоров с сыном
(Там же, 464.10). Характеристики благочестия исчезают именно
на то время, на которое приходятся борьба матери и сына за
власть, низложение Ирины, ее вторичное провозглашение импе¬
ратрицей, ослепление Ириной Константина. Благочестие «возвра¬
щается» Ирине после свержения Константина 35. На повествование
о самостоятельном правлении Ирины падает, кстати сказать,
и прославление ее мудрости 36. Мы вернемся к выявленным нами
пропускам, когда речь пойдет о применении к Ирине титула
.{ta-nXeu?, а пока лишь отметим, что положительные характеристи¬
ки императрицы сосредоточены там, где имеет место сопоставление
Ирины с другими василевсами: до ее воцарения — с иконоборца¬
ми Константином V и Львом IV, в ее самостоятельное правление —
с узурпатором Никифором I.
Центр тяжести в критике Ирины приходится на порицание
ее отношения к сыну (стремление к единоличному управлению),
с одной стороны, и неспособности императрицы к ведению государ¬
ственных дел (засилье временщиков, неудачи внешней политики
и недовольство внутри страны) — с другой. Хотя во вражде ма¬
тери и сына Феофан видит прежде всего происки дьявола (Там же,
464.10—12), все же им осуждается и сама Ирина — властолюби¬
вая, обманутая своими приближенными в том, что якобы ей, а не
Константину предназначено богом править империей (Там же,
464.13—	15). Ирина расправляется с Константином, попытавшим¬
ся сослать временщика Ставракия (Там же, 465.8—9), она — ини¬
циатор и руководитель заговора против своего сына (Там же,
471.13—	472.13), наконец, именно по решению Ирины ослеплен
Константин (Там же, 472.18). Метафизическим порицанием импе¬
ратрицы становится последовавшее за ослеплением солнечное зат¬
мение (Там же, 472.21—22).
Ирина была первой женщиной на византийском престоле, пра¬
вившей самостоятельно, поэтому вопрос о титулатуре приобретает
в данном случае особую важность37. Феофан называет Ирину им¬
35	Феоф. Хрон., I, 474.25—26, 475.16,28, 476.5, 479.5—6; ср. прославление
других добродетелей Ирины: Там же, 476.29, 477.32, 483.18, 491.8.
38	Там же, 477.32—478.1, 478.2—3.
37 Maslev St. Die staatsrechtliche Stellung der byzantinischen Kaiserinnen.—
BS, XXVII (1966), S. 338. Вопрос о титулатуре Ирины детально рассмат¬
ривается Шпеком (Speck Р. Kaiser Konstantin VI. ..., S. 216, 218, 224,
241, 635, N 216,S.637, N 232, S.661, F 39—40).
126

ператрицей совместно с Константином 38 и без него 39 до начала
вражды между матерью и сыном и низложения Ирины (последнее-
упоминание титула см.:,Там же, 465.13). Титул раасПааос исче¬
зает, однако не только после ссылки Ирины, что вполне понятно,
но и после вторичного провозглашения Ирины императрицей (Там
же, 467.19): она упоминается только как «мать императора» 40.
Вновь титул появляется уже в повествовании о самостоятельном
правлении Ирины 41. Едва ли этот пропуск, совпадающий, кстати
сказать, с лакуной в характеристиках, случаен. Вероятно, и здесь
дает о себе знать критицизм ортодоксального историка, временно^
отказывающего восстановительнице иконопочитания в импера¬
торском титуле.
В заключение отметим, что для повествования Феофана о прав¬
лении Ирины сохраняет силу дисгармония факта и характери¬
стики, хотя и с обратным (чем в рассказе о царствовании Льва III
и Константина V) знаком — прославлению благочестия и мудро¬
сти ортодоксальной императрицы противостоит безрадостная кар¬
тина кризиса державы ромеев в ее правление: борьба за власть
между Ириной и Константином VI, между временщиками Аэтием
и Ставракием, поражения в войнах с арабами и болгарами.
Формообразующим элементом в критике Феофаном импера¬
тора Никифора I является, на наш взгляд, сопоставление Ники¬
фора с библейским Фараоном. Деятельность Никифора трактуется
хронистом как «десять казней», ниспосланных богом на Еги¬
пет 42, причем в изложении Феофана сравнение с ветхозаветным
персонажем преподносится двуплаиово: соотнесенность Ники¬
фора и Фараона осознается и самим историком, и василевсом, со¬
поставляющим себя с легендарным правителем Египта (Там же,
489.32—490.1). Преследование Фараоном «избранного народа»
корреспондирует у Феофана с попыткой скомпрометировать бла¬
гочестие православного императора. В «Хронографии» неоднократ¬
но подчеркивается антихристианская направленность политики.
Никифора 43; покушение на императора истолковывается как
предвестие больших бед, подобных тем, что имели место при «не¬
честивом Нестории» (Там же, 488.21—22). Феофан прямо утвер¬
ждает близость императора к ересям манихеев, павликиан и афин-
ган (Там же, 488.22—31), пособничество иконоборцам (Там же,
489.2); Никифора радуют, если верить Феофану, раздоры хри-
£	 181з8 Феоф. Хрон., I, 455.16—17, 458.22, 459.5,33, 460.8, 461.12, 19, 463.7,.
464.10—11.
39	Там же, 450.20, 456.10, 457.7,17, 458.10, 460.27,32, 461.24, 462.5, 463.21,.
464.28—29, 465.13.
40	Там же, 466.22,25, 467.18—20, 468.14, 20, 469.24, 471.4,8—9, 11,13,21 —
22, 472.2,4,6,18,22.
41	Там же, 473.19, 474.2,6,12,15; 477.18 — 19, 480.7.
42	Там же, 486.10—487.21; ср.: Исход, 7—14.
43	Феоф. Хрон., I. 488.8—9, 489.3,6—7, 490.25—26, 498.6—7. В основе этой
критики, видимо, религиозная толерантность Никифора I [Cassimatis GT
La dixieme «vexation» de l’empereur Nicephore.— Byz, VII (1932),
p. 150—151].
127

«стиаи, оп выступает в «Хронографии» как «нарушитель боже¬
ственных заповедей», он вообще нечестив (Там же, 489.4—8);
сравнение Никифора с Иудой влечет за собой прозвище импера¬
тора «богоубийца» (Там же, 489.13—17); свои победы Никифор
приписывает не богу, как это приличествует идеальному монарху,
но себе и своему сыну Ставракшо (Там же, 490.19). Итак, Феофан
отказывает Никифору в первейшей, с его точки зрения, доброде¬
тели христианского государя — благочестии. Лишь однажды
он назван в «Хронографии» благочестивым, но эта характеристика
не принадлежит собственно авторскому тексту: она вложена хро¬
нистом в уста сверженной императрицы Ирины, демонстрирую¬
щей перед лицом узурпатора образцы набожности и смирения
(Там же, 478.17—18). Сцена свидания у Никифора после пере¬
ворота, где и встречается эпитет «благочестивый» в применении
к новоявленному императору, в целом задает тон отрицательной
оценке правления Никифора.
Мы ни в коей мере не стремимся умалить значимость социаль¬
но-политических мотивов в критике Феофаном Никифора. Отно¬
шение императора к церкви давало неоднократно повод для пори¬
цания, чем и пользовался наш хронист, понося Никифора за
взимание налогов с париков «богоугодных заведений», за разре¬
шение архонтам стратиотов хозяйничать в епископиях и монасты¬
рях, за изъятие из церквей священных сосудов и их переплавку,
наконец, за повышение налогов на церкви и монастыри ы. Разу¬
меется, здесь не могло не сказаться социальное положение авто¬
ра — основателя и игумена одного из небольших византийских
монастырей, пострадавших от фискальной политики Никифора. Но
тот же самый игумен Феофан не считал нужным критиковать импе¬
ратора Ираклия за изъятие церковных ценностей перед походом
на Персию (Там же, 302.34—303.3). Более того, в центре внимания
иконопочитателя Феофана, осуждавшего политику Льва III и Кон¬
стантина V, оказалась не конфискация драгоценностей, накоплен¬
ных церковью 44 45, а отношение императоров-иконоборцев к культу
икон.
44	Феоф. Хрон., I, 486.30—487.1, 489.8—13,26,27. Согласно Г.Кассиматису,
отношение Феофана к финансовой политике Никифора I (автор имеет в ви¬
ду попытку императора ссужать навклнрам деньги под большие проценты)
определялось осуждением ростовщичества в христианской морали вооб¬
ще (Cassimatis G. op. cit., р. 159—160). Мы не собираемся оспаривать важ¬
ность христианской морали для средневекового историка, но Феофан
все же порицает не ростовщичество как предосудительное занятие, а жад¬
ность конкретного императора во всевозможных ее проявлениях. Послед¬
нее связано, па наш взгляд, в большей степени с представлениями (как
античными, так и византийскими) о щедрости императора, чем с христиан¬
ской моралью. Кстати сказать, и торговля как средство обогащения не
была в христианском мироощущении безусловным злом. Сошлемся на
замечания С. С. Аверинцева о роли образа благоразумного, не расточаю¬
щего своих богатств купца в христианской этике (Аверинцев С. С. По¬
этика ранневизантийской литературы. М., 1977, с. 73—74).
45	Сюзюмов М. Я. Проблемы иконоборчества в Византии.— Учен. зан.
Свердл. гос. пед. ин-та, 1948, вып. 4, с. 102—104.
Л28

В облике Никифора Феофан подчеркивает несправедли¬
вость 46, жестокость 47, лживость и хитрость 48, трусость 49 50 51 и осо¬
бенно жадность б0. Под стать императору и его окружение: клят¬
вопреступники и хитрецы Трифиллы61, жестокие ликаонцы (Там
же, 480.16—17), заговорщики-лжецы (Там же, 476.11—14), заго¬
ворщики-сребролюбцы (Там же, 476.30—477.1). Присутствует
в критике Никифора Феофаном и мотив «дурных советников»
(Там же, 490.9—10).
Своеобразие повествования Феофана о правлении Никифора
ясно проявляется при сопоставлении оценки этого императора в
анонимном историческом сочинении, возникшем, видимо, после
865 г.62, с характеристикой нашего хрониста. Рассказ о царство¬
вании Никифора неизвестный автор завершает традиционной для
исторического жанра характеристикой василевса: он был «очень
мудр, ловок, быстр разумом, особенно в государственных делах,
но мелочен и сребролюбив до крайности, за что и получил в удел
вечную смерть» (Скрипт, инц., 425). Согласно анониму, Никифор
сам виновен в своей смерти: «из-за безрассудства и хвастовства»
он погубил и себя, и войско ромеев (Там же).
Отношение неизвестного историка к Никифору уже своей не¬
однозначностью отлично от безусловных порицаний Феофана. Нас,
впрочем, интересует сейчас не столько разноплановость оценок,
сколько их совпадающие моменты. Итак, подобно Феофану, сут
рово осуждавшему жадность Никифора, Scriptor incertus видел
в скупости императора причину его гибели. О том, что именно эта,
черта в облике Никифора охотно отмечалась современниками,
свидетельствует и упоминание корыстолюбия императора Фео¬
дором Студитом {Феод. Студ., 1660). Но отразилось ли представ¬
ление о скаредности василевса на изложении фактического мате¬
риала в труде анонима? Захватив дворец Крума, Никифор начал
с того, что разделил трофеи между стратиотами, открыв им также
винные погреба болгарского хана, с тем чтобы воины могли напить¬
ся вволю (Скрипт, инц., 422). Поведение императора представлено
так, как если бы далее не следовало никаких обвинений в жад¬
ности. Но оставим это несоответствие на совести анонимного исто¬
46	Феоф. Хрон., I, 478.32—479.1, 488.10.
47	Там же, 488.1, 490. 22, 491.28—31; ср. 475.24—25, 485.28, 493.28—29.
^ Там же, 477.19—20,27, 478.21—29, 479.31, 480.15 — 16, 23—26, 29, 483.26,
485.12—14,28—29,30—486.8, 487.21—24.
49	Там же, 479.5,8, 482.8—10, 485,15,22—23, 490.10—11.
50	Там же, 477.30-31,31—32,	478.21—29, 480.3, 483.1 — 2, 485.21—22,
487.20—21,489.21—22,22—23,490.23—25,492.15 — 19,493.34—35,494.11 —
4 О /Ой О	4 4
51	Там же, 476.8-9, 477.2.
62	Hunger Н. Op. cit., Bd. I, S. 334. Мы используем издание А. Грегуара:
Gregoire Н. Un nouveau fragment du «Scriptor incertus de Leone Armenio».—
Byz. XI (1936), p. 417—427. (Далее: Скрипт, инц.). Анализируя совокуп¬
ность повествований о последнем годе правления Никифора I, Дж. Уорт-
ли, хотя и ставит вопрос о значении легенд, излагающих историю гибели
императора, все же не касается их роли в критике василевса [Wortley J.
Legends of the byzantine Disaster of 811.— Byz, 50 (1980), p. 538].	,,
5 Заказ № 2111
m

рика и обратимся к тому, как виделись те же события хронисту
Феофану: не заботясь о погребении погибших в сражении с бол¬
гарами воинов, Никифор, захватив сокровищницу Крума, прежде
всего «опечатал» казну хана, а тем, кто осмеливался лишь при¬
близиться к ней, «отрезал... уши и другие части тела»; одно забо¬
тило императора — накопление трофеев (Феоф. Хрон., I, 490.23—
25). Под пером хрониста эпизод приобретает иной смысл и значе¬
ние: корыстолюбие императора не только декларируется, но и де¬
монстрируется. Именно такое изложение и должно было подтвер¬
дить справедливость обвинений Феофана. Над характером пове¬
ствования тяготеет представление о скупости Никифора.
Еще один пример позволяет прояснить специфику критическо¬
го осмысления Феофаном событий последнего похода Никифора.
Все тот же Scriptor incertus, сообщая о победе над Крумом и раз¬
граблении ханского дворца, вложил в уста императора набожное
признание: «Все это дал мне бог» (Скрипт, инц., 423). Как видно,
неизвестный автор не сомневался в благочестии Никифора, чего
нельзя сказать о Феофане: в «Хронографии» василевс приписы¬
вает первоначальные успехи болгарского похода не богу, а своему
сыну Ставракию, что, разумеется, возмущает хрониста {Феоф.
Хрон., I, 490.19). И здесь суждение о благочестии христианского
государя как основной добродетели отразилось на манере изло¬
жения.
Подчеркнем: в критике Феофаном византийских императоров
при нашей постановке проблемы существенны не столько реаль¬
ность или фиктивность предъявляемых василевсам ромеев обви¬
нений, сколько то, что хронист выделяет в их облике прежде
всего. Так, в портрете Никифора у Феофана преобладают две чер¬
ты: жадность и нечестие. Не приходится сомневаться в существо¬
вании во времена Феофана иной (положительной) оценки Ники¬
фора. В этом можно было убедиться уже на примере аноним¬
ного автора. Следы позитивной характеристики сохранились и в
«Хронографии»: не без полемического задора развенчивает исто¬
рик «мнимые подвиги» Никифора — предмет гордости импера¬
тора (Там же, 496.6—8). В целом положительна оценка Никифора
Феодором Студитом: в церкви император поминается как вполне
православный {Феод. Студ., 1660). Для Феодора Студита Ни¬
кифор, вне всяких сомнений,— благочестивый монарх 53. И лишь
в «Хронографии» Никифор превращается в антипод идеальному
государю, сопоставимый с библейским Фараоном, Ахавом, Ми-
дасом и Фаларидом.
Не менее суров Феофан в своем отношении к сыну Никифо¬
ра Ставракию, не способному к управлению государственными
делами ни духовно, ни физически {Феоф. Хрон., I, 480.14—15),
жалкому человеку (Там же, 483.20), унаследовавшему корысто¬
любие и злонравие отца б4. Самостоятельного значения правление
63	Феод. Студ921Д, 969Д, 972С,Д,А, 973А, 976Д, 977Д, 980В,	992А,
993С, 996А, 1001С, 1008Д, 1009В, 1012В, 1013А, 1016В.
64	Феоф. Хрон., I, 492.17—18,20, 493.28—29.
т

Ставракия, находившегося у власти не более месяца, не имеет,
и порицание эфемерного императора воспринимается в «Хроно¬
графии» как логическое завершение критики его отца Никифора,
Надуманным может показаться предположение о критицизме
Феофана в оценке императора Михаила I. И действительно, со¬
гласно хронисту, этот государь был всецело благочестив 55, причем
благочестие, если верить Феофану, лишь одна из множества пре¬
красных черт в облике императора, огорчавшегося из-за раскола
церкви и не устававшего призывать к миру 56. Впрочем, создан¬
ный Феофаном образ противоречив даже на уровне характери¬
стики: Да, Михаил ко всем «добр и кроток», но в том, что касается
управления государством, император, по Феофану, оказывается
ccxopepvT/To;, а потому подверженным сторонним влияниям (Там
же, 499.31—500.2). Именно неспособность Михаила к самостоя¬
тельному ведению государственных дел и вызванное этим засилье
«дурных советников» — в центре внимания Феофана. На конкрет¬
но-исторической подоплеке порицания Михаила в «Хронографии»
подробно останавливался Тиннефельд 57, и мы не будем повторять
его. Но западногерманский византинист обошел стороной весьма
существенный аспект темы: соотношение оценки Феофана с пози¬
цией его современников, а между тем такое сопоставление воз¬
можно. В этом опять-таки может помочь труд неизвестного автора
о правлении Льва V. Дошедшие до нас фрагменты анонимного со¬
чинения сохранили целиком повествование о царствовании Ми¬
хаила, предоставив тем самым в руки исследователя интересную
параллель к рассказу Феофана.
Чтобы сравнение «Хронографии» и Scriptor incertus было бо¬
лее наглядным, напомним основные моменты в критике Феофа¬
ном Михаила. Хронист не скрывает существования острых
разногласий между императором и армией. После захвата Кру-
мом Девельта отряды из Опсикия и Фракисия ведут себя необуз¬
данно и решаются даже на козни против императора (Там же,
495.25—26). Войско недовольно и самим Михаилом, и тем, что
в походе его сопровождает императрица Прокопия (Там же,
500.14—18). Историк обвиняет Михаила в бездействии во время
войны с болгарами (Там же, 500.20—24); более того, император
препятствует у Феофана сражению с Крумом, что в итоге приводит
к несогласованным действиям византийской армии и поражению
ромеев (Там же, 501.2—3). Для выявления специфики отноше¬
ния Феофана к Михаилу существенно и то, что среди «дурных со¬
ветников» василевса при обсуждении вопроса о войне и мире с бол¬
гарами фигурирует Феодор Студит (Там же, 498.18—21).
Те же события иначе изображаются анонимным историком.
Прежде всего, исчезают конфликты императора с армией. Про¬
копия сопровождает Михаила в походе (как и у Феофана, она
доходит с войском до Ираклии), призывает воинов беречь импера-
65	Там же, 493.21—22, 494.12—13, 495.1,14, 496.22, 499.27.
5(5 Там же, 494.12—16, 493.33—34.
67	Tinnefeld F. Op. cit., S. 78—79.
ш
В*

тора и сражаться за христиан, но все это не вызывает у стратио-
тов никакого недовольства 58. Исчезают у анонима и споры о вой¬
не и мире перед походом на Болгарию (Скрипт, инц., 336.16—
337.7), о которых обстоятельно пишет Феофан (Феоф. Хрон., I,
497.28—499.5). Иначе трактуются и причины поражения: Миха¬
ил не препятствует стратигу Аплаку начать сражение, но Аплака
не поддерживает остальное войско, обратившееся в бегство и бро¬
сившее даже императора (Скрипт, инц., 337.23—338.9); соответ¬
ственно в подробном описании бегства (Феофан, кстати сказать,
ограничивается несколькими фразами) нет ни слова о бегстве им¬
ператора 59; наконец, хотя автор и вложил в уста императора
признание — все расценивается им как наказание «за грехи мои»
(Там же, 339.22), он все же не забывает подчеркнуть, что первой об¬
ратилась в бегство фема Анатолии — инициатор «злого замыс¬
ла» свергнуть Михаила (Там же, 340.7—8). В сочинении аноним¬
ного автора элиминируется также мотив «дурных советников»
(Там же, 339.18—21), использованный Феофаном для критики Ми¬
хаила. Изменилась и характеристика Михаила, во всяком случае
она лишилась тех негативных черт, которые были отмечены Фео¬
фаном: по словам анонима, император был «очень кроток и добро¬
детелен, как никто другой» 60.
. Расхождения в оценке правления Михаила очевидны, как оче¬
видна и соотнесенность позиций Феофана и анонима: наш хронист
порицает в императоре именно то, что тщательно умалчивается
неизвестным автором. Полярность суждений о конкретном исто¬
рическом персонаже не исключает при этом общности категорий
оценки: в обоих случаях в основе лежит представление об импе¬
раторе, способном к принятию самостоятельных решений и незави¬
сящем от мнения «дурных советников», правда, в «Хронографии»
этому сопутствует критика императора, а у анонимного автора —
скрадывание негативных моментов царствования Михаила.
Подведем итоги наблюдениям над критикой императоров у
Феофана. Осознавая важность социально-политической мотивиров¬
ки, мы пытались вместе с тем показать и влияние идеологических
факторов на критику императоров. Перечень пороков, порицаемых
хронистом, выглядит следующим образом: нечестие (Ираклий,
Констант II, Лев III, Константину, Лев IV, Никифор I, добавим
сюда и лакуны в характеристике благочестия Константина VI
и Ирины), жестокость (Фока, Констант II, Юстиниан II, Констан¬
тин V, Константин VI, Ирина, Никифор I), жадность (Лев III,
Константин V, Никифор I), подверженность влиянию «дурных со¬
ветников» (Юстиниан II, Константин VI, Ирина, Михаил I).
68	Этот фрагмент Scriptor incertus издан в другом месте: Leonis grammatici
chronographia/ Ex гес. I. Bekkeri. Bonnae, 1842, 337.1—6; русское сокра¬
щение остается прежним.
69	Скрипт, инц., 338.2—339.12; ср.: Феоф. Хрон., I, 501.30—502.2.
60 Скрипт, инц., 341.18—19. То обстоятельство, что страной управляла Про¬
копия, не вызывает осуждения анонима, лишний раз подчеркивающего
кротость императора: Там же, 335.6—7.
Щ

В критике императоров тем самым не отразилось представление
об императоре-полководце, по всей видимости не свойственное
суждениям хрониста об идеале императора. Вышесказанное прямо
соотносится с тем вариантом Kaiseridee, который был воспринят
Феофапом через посредство «Историй» Симокатты. Общим практи¬
чески для всех императоров (за исключением лишь Михаила I)
в изображении Феофана была уязвимость их благочестия. Наряду
с этим мотив «дурных советников» появляется в рассказе о право¬
славных императорах и отсутствует в повествовании об иконо¬
борцах. Если принять за показатель интенсивности критики со¬
четание всех отмечаемых Феофаном пороков, то окажется, что
кульминация здесь приходится на обличение Константина V и Ни¬
кифора I. Правда, нельзя абсолютизировать значения множествен¬
ности недостатков: суровое осуждение Феофаном жестокости
Фоки и Юстиниана II по силе не уступает критике Константина V,
Льва III или Никифора I. В результате хронист особенно резок
в оценке Фоки, Юстиниана II, Льва III, Константина V и Ники¬
фора I. Этот ряд императоров с очевидностью показывает необхо¬
димость перенесения акцентов в характеристике Феофана и его
«Хронографии»: критикуются не только императоры-иконобор¬
цы, и критика обусловлена не только принадлежностью автора
к лагерю иконопочитателей.
Соотнесенность критики императоров в «Хронографии» с пред¬
ставлениями об идеале государя прослеживается не в одном лишь
«репертуаре» пороков. Сюда следует отнести и собственно форму
порицаний. Это касается сопоставлений византийских василевсов
с традиционными антиподами идеалу монарха, которые обра¬
зуют своего рода парадигматический ряд: библейский Фараон,
Ахав, Мидас, Фаларид. Важно и то, что в реальной политике им¬
ператоров осуждаются не ее конкретные просчеты, но деконкре-
тизовапные общечеловеческие качества: жестокость, жадность.
В критике императоров Феофан использует и возможности офи¬
циальной титулатуры василевсов ромеев. Существенными для
оценки императоров в «Хронографии» были, как мы видели, со¬
мнения автора в их благочестии (читай: православии), что нередко
приводило к элиминированию традиционного для императорских
грамот эпитета «благочестивый». Отношение Феофана к отдельным
византийским императорам (или претендентам на престол) сказа¬
лось также и в употреблении им титула paatXeuc. Повышенный
интерес хрониста к формулам императорского титула едва ли слу¬
чаен для времени, когда вопрос о титуле императора принял для
Византии особую остроту в связи с усвоением этого титула Кар¬
лом Великим.
Мы не раз уже говорили об индифферентности Феофана к спо¬
рам о браках императоров, будь то Ираклий, Константин У или
Константин VI. Но именно эта тематика не отразилась в заимство¬
ванном Феофаном варианте императорского идеала, хотя мотив
брака и присутствовал в известной Феофану речи Тиверия, изло¬
женной Симокаттой.
133

Не лишенной интереса представляется дихотомия факта и ха¬
рактеристики в «Хронографии». Разумеется, и здесь возможны
отступления, например, декларация и демонстрация жадности
Никифора I. И тем не менее факт остается фактом, и Феофан не
уклоняется от рассказа об успехах «нечестивых» императоров,
равно как и от рассказа о неудачах императоров «благоверных».
Наконец, и в самостоятельной части «Хронографии» мы не
нашли императора под стать Константину I. Тем самым перед
нами на одном полюсе идеализированная парадигма «святого»
императора Константина Великого, на другом — отмеченные зем¬
ными пороками византийские василевсы. Произошел разрыв меж¬
ду легендарным началом византийской христианской империи
и ее последующей историей. Пропасть между Константином и лю¬
бым другим византийским василевсом в «Хронографии» непре¬
одолима. Не случайно мы не встретим у Феофана сравнений ви¬
зантийских государей с первым христианским императором.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Завершая монографию, мы далеки от мысли, что тем самым завер¬
шается и изучение «Хронографии» Феофана как функциональной
литературной системы: слишком еще не разработана в византини-
стике историко-литературоведческая проблематика, чтобы можно
было думать всерьез об исчерпывающем литературоведческом
анализе. Применительно к Феофану и в рамках затронутых нами
проблем можно было бы поставить и дать ответ на ряд других во¬
просов, уточняющих характеристику памятника и его роль в исто¬
рии византийской литературы. Едва ли приходится оспаривать,
что было бы, например, важно проследить представления исто¬
рика об историческом времени, историческом процессе и его дви¬
жущих силах; это означало бы в случае «Хронографии» Феофана
разорванность исторического времени на хронологические отрез¬
ки (годы), внутренне не связанные друг с другом и уже потому
исключающие мысль об истории как процессе; движущие силы
истории подменялись бы при этом у Феофана осуществлением
в происходящем божьей воли.
Для более полного раскрытия идеологической позиции Фео¬
фана, разумеется, было бы немаловажно параллельно император¬
ской идеологии в ее теории и конкретике задаться вопросом о
месте византийских патриархов в представлениях хрониста об иде¬
альном главе церковной общины; при этом нетрудно было бы пока¬
зать, что «Хронография» на уровне исторической парадигматики
не дает такого резкого противопоставления одного из византий¬
ских патриархов всем остальным, как это было с Константи¬
ном Великим и другими византийскими императорами. Наконец,
обратившись к структурно-стилистическому анализу «Хроногра¬
фии», как ни сложен этот вопрос при изучении разнородного по
составу памятника, все же можно было бы отметить, что отход
134

Феофана от традиции заключается, между прочим, и в нарушении
им единства трех структурно-стилистических элементов истори¬
ческого письма (повествование, описание, речь героя) в пользу
первого из них, при преимущественном переводе речей в краткие
реплики или диалоги. Не составит большого труда продолжить
перечень вопросов и возможных ответов на них. Но повторим,
учитывая неразработанность литературоведческой проблематики
в византиноведении, мы ставили перед собой, как это явствует из
введения, более скромную цель: попытаться при решении кон¬
кретных задач определить место «Хронографии» в развитии ран-
невизамийской исторической прозы, выявить элементы эволюции
исторического письма этой эпохи и практически разработать ме¬
тодику, позволяющую определить идейную позицию историка,
завуалированную декларативным отказом хрониста от автор¬
ских прав.
Итак, если рассматривать VII — VIII вв. как время глубоких
перемен в экономической, социальной и политической жизни Ви¬
зантии, если видеть в этом времени рубеж, с которого начинается
история новой, феодальной Византии, то закономерно возникает
вопрос, отразилось ли все это (и как отразилось) в идеологии, об¬
щественно-политической мысли, литературе, т. е. в нашем кон¬
кретном случае — является ли «Хронография» Феофана новым
этапом в развитии византийской историографической традиции.
Один из возможных путей проникновения в сущность изучае¬
мого памятника заключается в стремлении понять произведение
как выражение и отражение авторской индивидуальности, что
предполагает наличие развитого авторского самосознания. В этом
плане анализ ранневизантийской историографии демонстрирует,
как нам кажется, постепенный отход от авторства в античном
смысле, а кульминация процесса приходится на «Хронографию»
Феофана, сделавшего отказ от авторских прав своей декларацией.
Эта черта мировоззрения Феофана — примета времени, о чем го¬
ворят сходные установки Иоанна Дамаскина и Феодора Студита.
Помимо конкретного вывода об ослаблении авторского самосоз¬
нания в VIII — начале IX в., существенно и другое: уровень
развития авторского самосознания вообще может служить инди¬
катором при изучении характера эволюции византийской литера¬
туры.
Полученный в главе об авторском самосознании результат по¬
буждает исследователя к поискам иных путей раскрытия памят¬
ника, которые могли бы показать, на чем сосредоточено внимание
хрониста и, следовательно, в чем наиболее ярко могло проявиться
его авторское credo. Сопоставление компилятивной части «Хро¬
нографии» с ее источниками дает ключ к решению задачи. Срав¬
нение компилятивной части и оригиналов обнаружило прежде
всего отступление Феофана от позитивной оценки ряда византий¬
ских императоров в трудах его предшественников. Наряду с этим
было отмечено ослабление интереса Феофана к географии провин¬
ции в пользу топографии Константинополя. Таким образом, дек¬
135

ларативный отказ от авторских прав не исключал авторского,
индивидуального подхода к предмету. Случайность ошибок в то¬
понимах, неточностей и противоречий в локализациях, хотя и оп¬
ределяет специфику памятника, все же не дает «выхода» для даль¬
нейшего исследования: мы можем лишь констатировать невни¬
мательность хрониста как отражение своеобразия его позиции.
Гораздо важнее те изменения по сравнению с оригиналом, которые
были вызваны повышенным интересом историка к предмету. Едва
ли приходится сомневаться, что первостепенное значение здесь
приобретает пересмотр в «Хронографии» характеристик импера¬
торов. Идеологическая правка текста как результат сопоставле¬
ния в то же время ставит перед исследователем новую задачу: вы¬
яснить, какая социально обусловленная система ценностей лежала
в основе авторских оценок?
Анализ речи Юстина II, других фрагментов «Хронографии»,
а также сочинений Агапита и современников Феофана убеждают
в усвоении Феофаном стереотипного варианта Kaiseridee (под¬
черкнем, не просто традиционного, но стереотипного), приближаю¬
щегося к формулам преамбул византийских императорских гра¬
мот, причем благочестие выдвигается на первый план, а другие,
для императора вполне традиционные характеристики (воинские
доблести, интеллектуальные способности) ущемляются; вместе
с тем в «Хронографии» преодолевается представление о двойствен¬
ной природе императора, сохранявшее силу до Феофана, что оп¬
ределило иной характер взаимоотношений императора и подданных
(богословски обоснованную приподнятость и изолированность
императора от окружающих).
Коль скоро представления об идеальном монархе не ограни¬
чивались абстрактными умозаключениями о добродетелях госу¬
даря, но включали в себя и конкретные, образные примеры, не¬
избежно возникает вопрос о парадигме идеального императора
как элементе Kaiseridee. В этом отношении ранневизантийская
историография наглядно иллюстрирует постепенное скрадыва-
ние реальных черт исторического облика Константина I в угоду
отвлеченным суждениям о благочестии, понятом как православие,
и милосердии христианского императора. При этом следует при¬
нимать во внимание постепенность и обратимость процесса фор¬
мирования парадигмы. С точки зрения завершенности легенды
о Константине Великом как парадигме идеального императора
«Хронография» Феофана представляет собой итог православного
осмысления биографии «христианнейшего» императора, что, ра¬
зумеется, не исключает возможности последующего развития.
Представления о социальной роли императора вообще (фактор
идеологии) сказались, наряду с мотивами социально-политиче¬
ского порядка, на критике императоров в «Хронографии». Это
прослеживается и в,направленности порицания, и в самой форме
осуждения. Вместе с тем тотальность критики императоров у Фео¬
фана еще раз подтверждает мысль об исключительности образа
Константина I в «Хронографии», контрастно выделяющегося на
136

фоне остальных василевсов ромеев. Наконец, можно говорить
в применении к Феофану о конституирующей роли характеристики
в оценке императора и его деятельности, что нередко приводит
в «Хронографии» к противоречию между фактографией повество¬
вания и характеристикой императора.
И отказ от прав на личное авторство, и усвоение Феофаном
идеологии своего времени сказались на отношении историка к
традиции, на его положении в пределах последней. В этом смысле
требует принципиальной поправки широко бытущее среди ви¬
зантинистов мнение о типичности сочинения Феофана для ви¬
зантийской историографии. Анализ предшествующей традиции
(в том числе и в плане трансформации образа Константина Вели¬
кого) ясно свидетельствует о новаторстве Феофана. Если же го¬
ворить о традиционализме Феофана ретроспективно, то в таком
случае пришлось бы, как минимум, доказать, что на судьбы пос¬
ледующей историографии Византии «Хронография» Феофана
оказала решающее влияние. Но это является самостоятельной
исследовательской проблемой, требующей специального изучения.
Характеристика «Хронографий» как памятника ранневизан¬
тийской исторической прозы, пусть даже не во всех возможных
аспектах, подводит нас вплотную к вопросу о связи этого сочи¬
нения с породившим его временем. Иными словами, почему спе¬
цифические черты «Хронографии» оформились именно в конце
VIII — начале IX в., для чего она была написана и на какие
социальные слои ориентирована, какие социальные, идеологи¬
ческие процессы, протекающие в обществе, отражала? Попытаем¬
ся осмыслить эти вопросы применительно к «Хронографии», осоз¬
навая в равной степени как необходимость их постановки, так и
предварительность ответов на них. Но уместно ли обращаться с
подобными вопросами к «Хронографии» Феофана, лишь вынуж¬
денно, если верить его словам, продолжившего неоконченный
Георгием Синкеллом труд и отрицавшего к тому же за собой пра¬
во на авторство. Впрочем, уже фактом своего создания «Хроно¬
графия» Феофана обнаруживает стремление заново переписать
для своего времени всемирную историю.
Напомним, что развенчивающая славу императоров-иконобор-
цев сирийской династии «Хронография» была завершена именно
в канун второго периода иконоборчества, когда под покровитель¬
ством императора Льва V готовилось возрождение иконоклазма.
Тем самым возможными адресатами «Хронографии» были связан¬
ные с проведением иконоборческой политики константинопольские
придворные круги (включая и императора), которым на страни¬
цах сочинения Феофана наглядно демонстрировалась пагубность
политики первых иконоборцев. В этом смысле «Хронография»
Феофана явилась памятником, оппозиционным официальной по¬
литической доктрине. Было бы неверно ограничивать расхожде¬
ния хрониста с официальной точкой зрения конфессиональными
разногласиями (отношение к почитанию икон). В конечном счете
на конкретной богословской проблеме решался более общий воп¬
137

рос о масштабах императорской власти в церковно-политической
сфере. И здесь Феофан своими теоретическими представлениями
о социальной|роли императора, их конкретным воплощением в
парадигме идеального императора (Константина I), наконец, кри¬
тикой византийской императоров давал вполне определенный от¬
вет: основным в императоре должно быть благочестие, понимае¬
мое как православие и сохранение единства церкви (по Феофану,
в последнем — одно из основных достоинств Константина), а не
стремление поддержать или тем более возглавить еретическое на-
лравление.
Выражение концепции власти в идеализированном историче¬
ском персонаже (Константине) именно в «Хронографии», возмож¬
но, также связано со временем, формировавшим взгляды хрони¬
ста. В идеологии императоров-иконоборцев, в иконоборческой
полемике пример Константина играл, вероятно, немалую роль:
обращение к почитанию креста, под знаком которого победил
Константин, претензии иконоборческих василевсов на сочетание в
императоре государя и епископа, что приписывалось опять-таки
Константину, не в последнюю очередь появление после значитель¬
ного перерыва самого имени Константин среди императоров и
императорских детей сирийской династии позволяют думать об
этом. Но именно в «Хронографии» Феофана мы находим как бы
ответ на подобные претензии — трансформированный в ортодок¬
сальном духе псевдоисторический образ первого христианского
императора.
Оформление парадигматического варианта биографии Кон¬
стантина на фоне последовательной критики византийских импе¬
раторов в «Хронографии» свидетельствует и о другом: Феофан
возвысил Константина над всеми византийскими императорами
ж наметил в результате весьма безрадостную историческую пер¬
спективу отхода от недосягаемого образца, перспективу, наводя¬
щую на мысль об историческом пессимизме автора, корни которого
кроются, по всей видимости, в восприятии хронистом современно¬
сти. Иконопочитатель Феофан пережил крах политики православ¬
ных императоров, участившуюся смену императоров на престоле,
не исключено, что он предчувствовал возвращение к иконоборче¬
ству. Все это создавало в мировоззрении автора предпосылки ви¬
деть «золотой век» империи в далеком прошлом.
138

ПРИЛОЖЕНИЯ
№ i
СОКРАЩЕНИЕ ФЕОФАНОМ ГЕОГРАФИИ
«ИСТОРИЙ»СИМОКАТТЫ
Феоф. Сим. Ист.
Феоф. Хрон., I
Филиппин тсеВЕср тсро<5и>р(Х7]<5Е 7S1TV1-
<I>vti ttj Nictpsi... (65.2)
Приск тт| ’ЕВёст] wpoao|xtXT]aa<; тсерь-
toyx®v£i Гзррауф, xal тсерьAoc[3<i>v Bslp-
&>С, хатт]атсаСето ёх тд<; (ЬаВ^рЕоц 7s-
vopevov (Дараахоб 7<kp оито<; Btsxoapei
tov D-povov). . . (110.10—13)
Войско тсро<; ttjv NtaiPiv ^tverai.
(116.11)
. . . <ppoupiov, riXi^spBwv боора аиты,
вуВотЁрсо Be тобто тт|<; Mt]Bixy)(; фхоВо-
pTJTai, BV Х“Р? ETC1XS7OP £V7) BiCaij, 06
тсоррсо BsvBoaaPopcov ttj<; тсоХвсо*;. тср6-
cjbgti Be тобты xG(i tu; вЕрхттр Aijti’Tjv
Be ovopa£oo<5i tocutvjv 01 PapPapoi.
(.117.18—21)
Коментиол прибыл £<; та xpoauXia
ty)<; ПгрбЕВо*; аотт|<; xal тсер1 ttjv Nt-
aifUv (’Avtioxs1^ В’аотт] ttj<; MU780-
via^ то TtaXai тсроат^орвоето). . .
(119.26—120.2)
Варам sc, tov ’Apagvjv атратотсвбвиетаь
тсотарб*', ov 5,Epa<; атсохаХоосну ot P<xp-
Papoi. (122.15—16)
Варам 8i(XTC£p(Xi.coaa[jie',o<; tov ^eiTOva
тсотарбу stcI to Kav^axov ttjv отсо^сор-
tjgiv etcetcoItjto ecpsXxop svo<; сбатсвр erct
та evBoTspa т?|<; Пвра1Во<; cP(opalou<;.
(122.21—26)
. . . Ttepi tootou^ to6<; тотсоос (Ионий¬
ского залива) tj ДвХратЕа
xa'S-eOTYjxsv. (265.5—6)
Маврикий войско e<; ttjv Eopcbiryjv сЬ<;
текста psTepipa^sv ётсЕ tb ttjv ’A7X1-
aXov Trjv Ex8yj|jLtav xapaaxBuaCBTai. ..
(218.12—14)
Маврикий Tvj SvjXopPpla etcI ttjv Пв-
tptV'&ov, t]v cHpaxX£i(Xv вГФютаь то7<;
vs(T>Tepoi<; атсохаХвТу, Bia vauTiXla^ Ta<;
oppa<; etcolbTto. (220.18—20)
Приск собрал войско ромеев тсрб<;
тт| •’Actixy). . . (256.7)
Приск sE<; Si^^av ttjv vtjGov sXXljj svt-
£втац «который находится в течении
Истра, а от Сингидуна отстоит на
30 миль» (262.21—23)
втсХт]а1абе т-fj NiaEpsi. . . (253.28)
TcpoaxaXsTTai Be xal Teppavov, tov *njv
’EBbGTJVCOV ap^TJV TCSTClCJTSOpEVQV, <3UV
тот EfuaxoTCcp’ (260.6—7)
sxt ttjv ПераЕВа ауЁатрвфау. (261.11)
sv Be T-5 nspaEBi <роХахт] отсар-^вь Xs-
70р. evT] Atj&tj. . . (261.29—30)
•rcepl ttjv Nisipiv 7svop.svo<;. . . (262.7)
e!<; Tov’Apa^Tjv тсотарбу атратотсеВвоо-
pevoo. . . (262.20—21)
Bia[3a<; Totvuv tov 7eiT0va тсотарбу, <л<1
in\ та ёуВбтвра pspv] ttj<; ПвраЕВо^
тоо<; cPcopaEoo<; EfpsXxopsvос, tjei. . .
(262.21—28)
etc I ttjv AaXpaTtav. . . (277.20)
Apapixo<; stci. ty]_v EupcoTCVjv ixopat-vs
тс6Хер,о<;. Bia TOOTO 6 аотохратсор Mau-
ptxio<; та^ Bovapsu; атсб ау(ХтоХд<; etci
ttjv Qpaxvjv psT'i]7a7£v. (267.32—34)
etc( ttjv nsi'piV'&ov Be Bia vaoTiXta<; ttjv
tcopsi'av TCOio6psvo<;. . . (268.14—15)
kv tt] 0рахт]. . . (276.22)
TCCtp<X7tveT<Xi sit; ttjv vTjGov too :>,I<3t-
poo. . . (276.31—32)
139

Окончание
Феоф. Сим. Ист.
Феоф. Хрон., I
Хаган аваров отправился rtsp't rrjv
QpaxtxTjv Mosiav. (267.3)
Хаган, узнав, что Коментиол соби¬
рается в Никополь, отправляется
ему навстречу, по Коментиол, услы¬
шав, что хаган направляется в Ми-
зию, стал лагерем у Зикидивы.
На седьмой день хаган появляется
у Патрона (268.10—15)
Btop.oAoysiTat Be Феврали; xal ’Аварок;
6 3/1атрос, psctTV)^, хата Be ExAauvjvdjv
e^ooata tov TxoTauov StavTj^aC'&at.
(273.7—9)
Маврикий бежал era tov vswv Auto-
v6poo той рарторо*;, dx; aizo GTaStcov
sxaTov xal' 7tsvT4]xovTa T-yj^ TtoAsax;
KwvGTavTtvou. . . (301.11—12)
T-?j Muata есрЕататаь. . . (278.15)
etcI ttjv Mocnav . . . атратеиетаь . . »
(278.30—31)
xal tov ■),l(3Tpov тсотароу [XT] BiaPatvsiv
wp.oAoyTjaa' и (280.9—10)
st<; tov aytov AuTovopov. (288.27)
№ 2
ГЕОГРАФИЯ «БРЕВИАРИЯ» НИКИФОРА
И «ХРОНОГРАФИИ» ФЕОФАНА
(сокращения Феофана)
Ник. Брев.
Феоф. Хрон., I
Ираклий stта хата тт)у 2v]Aup(3piav
ttoAiv atpiyptevo^ tjoXiCsto. (13.13—14)
Acnapyx tov AavaTtpiv xa't tov Aava-
CTpiv ттотарбу TispauO’&st^ 7rep'iT6y vTa-
Tpov OtXt'CSTat, TOTtOV 7ipo<; OtX7](3l V STtl-
TT]Bstov, 3,OyAov тт| G9<I)v xaAoopevov
tpcovfj, xaTaXap6[xsvo<;, oua^spyj ts xal
сг.аАштoj	TtoAsp. too; or.ap^ovTa . . •
(34.6—10)
Огл аСсраАт]^ те ест та pev ер.ттроа-
&ev T"fj те ooax«pta xa't тй теАр.аты-
Вт]<; st vat Tuy^avcov. та B’oov о mo&sv
xpv][xvoI<; араток; TSTSt^tap eva.
(34.10—12)
. . .to tmv XaCaptpv <poAov атzb too ev-
Вотероо тт]<; BspoAtag Asyop.£''V]; }((bpa<;
W<; ttA7]Gi0v Tmv Харр.атшо aixvjp. evOv. . .
(34.13—15)
Хазары та тоьаота тхаота хатёВрароо
у_шр1а тт|<; отzip Поутоо tov Eo|etvOv
ут|<; xal ■Э-аХатт^; ётг space . . .
(34.16—17)
I^TjA^ev 6 paatAsot; e|co too Махрой
TSt)(ooc. . . (301.28—29)
tov Aavartpiv xa't AavaCTptv mpaaOLC,
xa't tov 3/OyAov хатаАа(3<Ьу [Зореюте-
poo; too Aavoopiou тготар.ои£ р.£та£й
тобтои xaxetvcov AxTjasv, абфаАт] xa't
Boap.a^vjTov stvat tov tottov ато^абА-
psvoc s| ехаатоо p. ероы;. . . (357.28—
358.3)
Т£Х[хатсоВт]<; yap ep.TtpoG'&sv xa't aAAo-
&sv too; 7готарой; GTstpavoupevo^. . .
(358.3—4)
to p lya e&vo<; twv Xa^aptov ano той
svBoTspou (За&оо; Bep£tXia<; ttj; тгрсЬтг,^
SappaTta^. . • (358.7—8)
ёВёбттобе Tiaav;^ ty|<; 7tspaTtx7j<; ут;£ pe-
Xpt ttj<; Поут1хт|<; ФаАаббт]<; . .
(358.8—9)
140

Продолжение
Ник. Брев.
Феоф. Хрон., I
Юстиниана II ёу Xepswvi тф tcoXsi
e^copias. . . (39.3—4)
^фЕрарос; Be обу тф guvovti абтф отб-
Хоз вЕ^ Bo^avTiov ava^&oi^ avTixpu тф<;
tc6Xso)£ Iv Soxai£ Хвуорвуш napa-&a-
ХаззЕоз ^ropEoj TtpoaopjxftsTai . . .
(40.6—8)
Юстиниан II бежит ец то фробрюу
ТО ХбубрЕУОУ Дорос; тсрб^ тф ГоТ-ЭчХф
xsEpsvov х^Р?- • ■ (40.22—24)
Юстиниан II бежал еЕ<; T6p.iv xaXo-
брвуоу тсара&аХаааюу xwP‘°’; • • •
(41.17)
6jv (матросов) та гстсЬрата ё£ 5Араа-
трьВо^ tcoXso)^ рвхр^ сНрссхХвЕа<; бттб
тф£ ФаХаазт^ атсвррЕлтвто. (15.17—18)
Анастасий II посылает на арабов
Да'лфХ. . . [вх] тф<; SivfOTUTwv брроз-
psvov тсоХео)^. . . (49.29—50.1)
в у тф поХ st NtxaEa^ тф<; xaTaBifl-oviav...
(51.12)
хата то фВт} xai npo^&sv eipvjpevov
тсара&аХаов'м* ^юрЕоз ХрозотгбХвах;. . .
(51.15—16)
о Вв Xoitco^ атса^ ЗтбХо<; тф 0рах1хф
тсрозтсХебаа^ Возтсброз тф Xtpsvt тфз
хаХоорвуаз Scoa&evEw тсроаоррЕ^втои xai
абтоо SiBxsEpa^ev. (53.25—27)
Об извержении вулкана тсврЕ та<;
vqoooQ тф^ тв 0фра<; xai 0т]рааЕа<;. . .
ai тсрб^ таз KpyjTixi) 7t:sXaYEt хвЬтаи..
(57.5—7) -
Артавасд хат а то Хвубреуоу той До-
poXafoo TteBEov гфХЕСето (59.21—22)
Константин V то тгвВЕоу, о Кразбс;
тсроза^орвивтаь хатаХарЭ«ув1 . . .
(59.27—28)
(азу КсОУЗТаУТТуО^ TTjV XpOJOTTOXlV ха-
Хоорву7]з xaTaXappavei- втпуеюу Вв
тоито avTixpu Во^аутЕоо npb$ тф ’Aoi-
AtlSi уф BiaxsEpsvov. (60.24—26)
Ётсютратвиеь Вв (Артавасд) хат а тф<;
тазу ’ASiavwv хо>ра<;. • • (61.3—4)
Артавасд бежит прдс, тфу ёу Bi&ovEa
Nixatav u6Xiv... (62.8—9)
Константин V eIXstioXiv reppavixsiav
тф<; Ебфратк]зЕа^ x^paS--* (62.23—24)
E|copi3ay ёу Херабзла. . . (369.26)
xaTaXappavei Вв ’АфЕраро<; ара тф
GuvoyTi абтф отоXоз xai Ttpoocoppiosv
avTixpu тф<; ттбХео)^ ёу SoxaB;.
(370.27—29)
sE^ то Дара^. . . (372.30)
st£ To^tv. . . (373.15)
Указание на место кораблекруше¬
ния отсутствует у Феофана.
Дауьфх тоу Siv(07eEt7]v... (384.2)
ву NtxaEa тф ттбХеи.. (385.26—27)
еу ХризотсбХб1... (385.30)
ауаттХвбзауТЕ^ Ёу тф хбХтгаз той S(03-
в-вуЕоо ЁхеТ хат7]асраХ!зауто то Ёаотбзу
тсХазТроу... (396.21—23)
avap Ёзо з 0фра<; xai 0у;разЕа<; twv vф-
бшу... (404.19)
5Артаоаз8оо ёу тбз ДороХаЕоз... оуто^...
(414.20—21)
фХ-Э'ВУ Ёу тф Хвуорвут) Кразап
(414.19—20)
хатвХа^в xai КюуотаутТуо^ ёу Хрозо-
тгбХви.. (415.18—19)
тфу ’AaEav отратоХоуфоа^... (417.27)
еЕ<; то ’ОфЕхьу... (420.14)
TeppavExsiay тсарЁХаРву (422.11—12)
141

Окончание
Ник. Брев.
Феоф. Хрон., I
Константин V vjp^s oo'iJ-eta&ai та ёти
0рах7]<; тгоХЕарата... (66.11—12)
о!' фе <5тратеоаар.еуо1 та km врахт34
•Xcopta хатётрехоу хаt puxpoo той цах-
рой хаХоор.ёуо о tsiyooc; ётте^Е’&зоу.
(66.17—19)
Константин V отправил флот Bia
той Еб^еЕуои ттрос; тбу ^Латроу (69.12)
Феофан пропускает эту фразу
(429.21—22)
ё£т)Х-&о'у cpcoaaTixd)^, xa'i rfi&ov еах; той
Махрои теЕхои<; хата т^<; paaiXESo^
тсоХесо^ TTjV ори,т]у Tcot'yjaap.syoi.
(429.27—28)
Bia too Eo^eivou Поутоо... (432.30)
Константин V отправил флот 7tapa-
7£vea-&ai тсвр t те MsG7jp.ppsL.av xat
Афх^оу тсоХсарата. (73.16—17)
атгёатеьХеу ёти ’А^вХоу... (437.20)
Константин V сослал патриарха
Константина II е6т>6<;... ё^оркзтоу ёу
тт) HspEa бито) хаХоорёуоо PacfiXtxou
тсаХатЕои аутьтгёра npbc, еброу ауероу
тои Bo^avTioo xsme.ov, тгарётсеафг.
(74.26—75.1)
№ 3
ё^мрьагу ёу т-fj Ispsfa ха! TtaXiy ёу тф
Пр^хЕттш. (439.4—5)
ГЕОГРАФИЯ ФЕОФАНА И «БРЕВИАРИЯ» НИКИФОРА
(дополнения Феофана)
Фе„.р. Хрон., I
Ник. Брев.
Болгары нападают на Боспор Bta too
ФьХёа... (382.22)
Стратиг Сицилии Сергий бежит S14
тобс; тсХтзаьа^оута*; т-rj KaXa(3pEa Ao^i-
papSoo^. (398.22—23)
Локализация отсутствует у Ники¬
фора. (48.15—16)
лрб<; АоффогзЗарВоо^... (55.1)
ауетсерифе хав-’оХт]^ тт|4 рихра4 5АбЕа^
ха! Лёсроо ха! 5AP6Soo ха! тт)<£ тсро<^
-&aXaaaav Махе§оуЕа4... (404.23—25)
aipixsaS-ai axpiC 5А[ЗбВоо ха! тт]4 ’Aai6-
Т1В04 Ttapa&aXaaoioo. (57.17—18)
Константин V ёфОфеу S14 то ’Ацшрьу
ха! тсроайрацшу тш -&ёр,ат1 тшу ауато-
Xixwy... (414.29—30)
лрб^ тф х^Р? тшу ауатоХьхшу хаХооцё-
ут) «рофа^... (60.6—7)
Константин V настигает Артавасда
та рсер*у] SapBswy атгб TOO KeX(3iayoo
ayspxopsvoy... (417.29)
тсро<; та<; SapBsu;... (61.5—6)
Сражение арабов и ромеев происхо¬
дит ёу тф Xipieyi тшу Kspap.aia...
(424.5—6)
хата тт)у Кбтсроу yvjaoy. (64.15—16)
Для починки константинопольского
водопровода были собраны ремес¬
ленники атеб рёу 5Aafa<; ха! атсб ТОО
Поутоо... aft б Ьв тт]4 'ЕХХйВоф ха! тшу
vtjgicov... Щ аотт]4 Вё тт)4 врсоод;...
(440.20—22)
ёх тт)4 бтсб cPo)p.aio)v арх^--- (76.2)

№ 4
ТОПОГРАФИЯ КОНСТАНТИНОПОЛЯ У ФЕОФАНА И НИКИФОРА
Феоф. Хрон., I
Ник. Брёв.
TY] ВЁ аоТТ] VOXtI £ V TW ’IouXiavTJOlO)
AtpEVt TWV 2оф10К; TtAVJGlOV TWV Mocu-
poo тгро^ to IxTtopfaat тт)^ ттбАеок; pe-
■&opp(oavTo<;, аоуетаааето тоТ<; ттрбф ao-
tov (ЛеонтиЮ) aTtepxopevot^ . . .
{368.22—25)
гц1гра$ Be yevopEvr^, e^a^ouai tov
’Iouc-tiviavo > sic, TO ITETEOBpoptOV Sia TV]<;
G<pevS6v7)^... {369.24—25)
Стефана Переа и Феодота aopooat Bia
тrfe реат)<; Аесофорои xai sic; tov Bouy
атеа^а^буте^ хатёхаоаау... {369.29—30)
too Be AbovtEou £V KwvaTavTtVOOTTOABt
tov Nstop^aiov Atpsva sxxaHaipovTo<;,
7) TOO pOo3^VO<; AopV] EVEOXVjtjjE TY] 7V0-
Asi xai тсАд&о^ Aaou sv тёааарся p*.vjal
Bi£9&£ipsv {310.25—21)
Itti ypovo i Be Ttva tyj£ ттоАесос; Asov-
tiov rtpoSoovat pi] (3ooAo;j.£v7)<;, ттроВо-
Ota фёфоуе Bia too povoTgixoot; BAa^ep-
vwv ояо e^amxwv apyovTtov twv та^
xAsTc; too yspaaioo те(yooc, рев-’ opxou
«ppiXTOo ex T7)^ ayiUC, траяе^Т)^ ерттиз-
tso-O-evto) r ootoi Si’ertipouA^ тсарвВсо-
xav T7jv ttoAiv. {370.29—371.4)
Юстиниан II т)тсAt)xei)G£v si^Trjv Xap-
Oioо TtopTCfv xai Iw<; BAaxepvwv.
{374.17—18).
Bia тт)<; Xpoavj^ тсбрттд; sEa^A-&s (Poo-
фо$... (383.10—11)
Анастасий II xai та TtapaAia Be ave-
xalvtae Teiyvj, моаoTw<; Be xai та ysp~
Gala... (384.10—12)
too Be t^c; ттбАеах; GtoAou ei^ tov At-
р. eva too a^too MapavTOt; 6ppo0vTO£,
xa-&’exaGT7jv Tjpepav ETtoAepoov аААт)-
Aoo<; stcI p^oat; 1|. (385.31—386.1)
Восставшие проникают в город Bia
тф<; тсортт)^ too povoTsfyouc; twv ВАа-
Xepvwv... (386.4—5)
6 Be eoaspiji; (BaaiAeo^ ттарахр^ра та<;
ер.тсброос; vao<; хат’аотшу ехтсЕрфа*;
атто тт)<; ахроттбАеа)<; тф Heia ooppaxt?
TtoptaAd)TOO<; аотас; eTtoivjaev...
(396.7—20)
Флот Tcpoowpptoev ei<; tov Хатороу xai
Bpoav xai ёсос KapTaAtpevo^...
(397.4—5)
Ttpo<; ov ^ivovTat <p(Aot to^x^vovts^ atop!
T?j£ voxtoc;... (38.3—4)
Tjpepa^ Be етафеоореут^ ёхфёрооа1У
5IoooTiviavov хрбф аотоо<;. (38.28—29)
оореута^ ттро<; TTj v xaAoopevvjv too.
Boot; a^opav 7ropl TcapaBsBwxsGav.
(39.3—20)
ev 8e то рвта^о vogo^ Aotpixrj тф тто-
Aet еттеах^фе xai 1гА2]-&о<; Aaoo !v pvjal
TETpaot Bt^'&stpsv. (40.4—6)
ItcI ypovov Be Ttva TtoAepov GopPaAotv-
toT^ ev T7] TtoAet, TeAo<; to6<; oteo too
Tsiyoui; BAaxepvwv фрооробс; xai тооф
TOuTwv аруоотас, imotpd-sipac, ВбАф отс5'
а от tov TtapaAapPavet T7| v TtoAiv.
(40.8—12)
TtpoasBpeoEt Be t<o tsix^i BAaxepvoiv..»
(42.5—6)
7tpo$ to Bo^avTtov... (49.11)
та Be TStXTJ тф<; TcoAeto^ eTCtpsAeGTspov-
xatvi^ei... (50.9—10)
Ttapa&aAaaaEtp у(орш ХроаотсбАеох; тса-
paTiveTat. exsTHev те ёф’ехаотоо то!ф
ёх т^ ттоАешс TtoAepov TcpoaefBaAev,
ereL pY)Gi те e| та тг\С, pax6 7]^ Bn)pXEG£...
(51.16—18)
Bta T7]<; tcoAvjc; тт)<; хаАоорёут;*; BAax^-
pvtov.	(51.22—23)
таотас, b paotAsuc; •&£aaapsvo^ Bt^peatv
£7ираф xai BiexteAoo^ irotv)Gap£vo<; Ttopl
хатЕфАе(;еу. (53.22—24)
тсрос; тай; ахтаТ<; той Aeyopevoo 2ати-.
роо... (54.11—12)
143

Окончание
Феоф. Хрон., I
Ник. Брев.
Патриарх Герман an;sX8(bv Ь тф Хе-
,уорв-»а) ПХатауЕш е!<; то; фстхбх аб-
той oExov... (409.9—10)
От землетрясения ётстсЛЬрау ёххХ'/]-
оЕас ха I p,ovaa-nf]pia... етгвоз Be xal 6
avBpcac; 6 езтах; swi тт]<; ’АтаХоо тс6р-
Т7]<; той [гв^аХоо КсоузтаатЕуои а;аа тсо
абтф ’АтаХср, ха'с т] gttjXvj ’АрхаВЕои,
■у; S7cl той SajpoXocpou xEovo^ ёзтсоаа,
xai о a Spia<; той р.в’уаХоо GsoSoaEoo, 6
ётс’с тг|<; Хрозт]^ тебртт)<;, та тв xsP3aTa
тг;<; тсоХеах; твЕ^т)... (412.8—13)
lv Вё Щ aoTwv (льдин) тсроарачёу тт|
тт)<; ’АхроябХеах; зхаХа зоуЁтрсфеу аи-
T'i]v. Itsроу Be тсар^лефв8г£ тм твЕ^ес
Ttpoapayev тоото [ге'уаХю^ ISovvjgsv, co£
xal тоб<; I .'So8ev olxouc; аор,р,етазхзТу
той аёсХоо. s!^ трЕа 31 Biappa^sv e^coae
T'Ejv noXtv ало tcov Mtxyjcia tov eax; too
ВооЗфброо, oo tivo^ то ифо£ бтеврвТхе
та tsExv)... (434.27—435.2)
ot p.ev Перзас e^ffl тт]<; тсоХе(о<; STopav-
voov <P(^)u.aEoo(;• Фсоха£ Be evSov та
XsEpova аотоТ<; ItcoEbi... (296.10—11)
В рассказе о переселениях Констан¬
тина V говорится не только о пере¬
селении во Фракию сирийцев и ар¬
мян (429.19—22), но и о пополнении
населения Константинополя жите¬
лями островов, Эллады, западных
областей (429.22—25), а затем рас¬
сказывается о требовании болгарами
дани за построенные византийцами
крепости (429.25—30).
СтратИГ Сергий ёх tcov av8p<o?r(0v au-
тоо, 6ооцат1 BaaEXsto ■, KtouaTavTivou-
тсоХЕтт]у, iub'i Грт]форЕоо той ’Оуорафои-
Хоо, Т t(3 ер lov	айтоу [• етоуор аза<;.
(398.9—11)
£7Ct TOV TOXTptXOV OlXOV ^EVOpSVO^...
(58.22—23)
ttoXXooc; oTxoo<; xal Eepouc; vaoo<; xal
3T0a<; aS-poov етихатараХХец ex TrpcoTfflV
Р<х8раы айтсоу loTtv oo<; toutcov avат-
рефа<;, xal tov 8sTov vbcov ov тт]<; афEa<^
EEpTjvvjc; ETccovopov хаХойзс. xotTeasiGev,
3<; тгХт]Зс.аЕтата Trj<; |хвфаХт]<; ёххХт)зЕа<;
сВротаи ре8’о I xal б ’АрхаВЕои той
тсаХас. cPcoiaEcov та зх^тстра t-9-6vovto<^
avBpiac, о<; хата tov Xe^opsvo» Xocpov
Н?]р6ХофО' ха86тЕвр8в той фХосраЕои
iBpuTai хЕо -о<ф, хата ф-рф " avco&sv eppi-
тсто. (59.4—12)
тобтсоу ev аттозттaa8ev тт] ахротгбХес той
Bu^avTtoo тсрозараззетац xal тб абтб-
8а теТхос; irspieaeiasv со£ xal тои<; eySov
оЕхойутас; аоццвтазхзЬ той ааХои. xal
тойто трс-ХТ! <xaips8ev тсар’ехатгра церт)
Т7)<; ахроттоХейх; та£ ахтас; ep.TUicXvjGi..
тб Be йфо<; абтоТ<; тшо ту)<; ттбХеах; tsi-
X<Bv oTTspaveOTVjxs... (68.16—21)
Шрзас plev TTjv cP(ouaEfflV ocpxrjv sxt6<;
xaTsrn7]p.ac.vov, Фшха^ Be I''Bov ^sipco
toutcov еттратте. (3.9—11)
Эпизод о заселении Константино¬
поля отсутствует, но говорится о
строительстве городов во Фракии
(66.11—12), о чем молчит Феофан,—
переселении туда сирийцев и армян
(66.12—15), болгарах, потребовав¬
ших дань за выстроенные крепости
(66.15—21).
tcov UTTVjpeTcov Tcva Ssp^Eoo, BaacXsiov
тоВоора, cEov фвфоуота Гр"рфорЕоо тб
BTttxXvj; ’О o;j афоиХои, Тферюо абтбу
ovopaaavTBc;. (54.24—26)
№ 5
КОНСТАНТИНОПОЛЬ В «БРЕВИАРИИ» НИКИФОРА
ПбХк; — 4.3—4, 5.8, 12.7, 13.29, 15.14, 18.11, 12—13, 19, 25, 22.21-22,
25.11—12, 26.19—20, 27.2—3, 29.23—24, 30.1—2, 10—11, 12, 31.3, 38.19 —
20, 40.7—8, 9, 11—12, 42.6—7, 9, 9—10, 26, 44.20, 47.15—16, 48.12 —13,
21,49.1—2,17—18,50.6—7,9—10,11,51.17—18,19—20, 23, 26—27, 52.4—
Щ

5, 56.6, 58.4—5, 17—18, 18—19, 59.13, 26—27, 60.20, 23, 61.22, 23, 27 —
62.1, 64.10—11, 66.1, 68.20—21, 24, 74.20, 22—23, 75.18, 21, 76.17.
5'Аати — 3.16, 6.1,	10.
<Н [ЗасяХеиоиаа тгбХц — 12.16—17, 42.5, 50.1—2, 52.9—10, 53.12-13,
55.15, 58.3—4, 62.24.
Города провинции:
ябХк; — 5.19—20, 9.19, 13.9, 13—14, 16.19,35.8, 39.3, 19,41.19—20,
21, 43.11, 16, 22,45.17—18, 46.2, 3—4, 9—10, 17—18, 20—21, 24, 49.29—50.
1, 14, 51.12, 52.8—9, 28—29, 53.2, 9, 58.14—15, 59.3—4, 60.27—28, 61.9,
62.4—5, 8—9, 23—24, 64.16—17, 23—24, 65.10, 30—66.1, 3—4, 13, 67.17,
69.13—14.
ПбХирк* — 39.20, 26, 45.8—9,	48.27, 52.28—29, 53.12, 66.11 — 12,
73.16—17.	.
№ 6
КОНСТАНТИНОПОЛЬ У ФЕОФАНА
ПоХц — 296.10, 28, 374.21—22,376.29,385.24—25,429.22,24, 436.21,
437.25,	442.24—25, 447.8, 16, 24, 449.13—14, 426.8, 12—13, 16, 466.26—27,
467.33, 468.8, 469.12, 471.1, 13, 27, 472.15, 476.20, 25, 478.28, 481.26,484.27,
499.29, 500.4—5, 501.3—4, 502.1, 13, 19—20, 23, 31.
Васаебооба ябХк; — 374.8,	16,	429.28,	444.17,	449.2, 458.25—26,
461.17—18, 463.6, 474.23, 480.2,	485.12—13, 486.1, 487.21—22, 489.25,
494.10, 496.16—17, 24, 502.7, 503.8—9.
№ 7
ГОРОДА В САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ЧАСТИ
«ХРОНОГРАФИИ» ФЕОФАНА
Иерусалим — 452.22—23, 484.15,	499.21 — 22; Никея — 462.20,	28;
Александрия, Антиохия, Иерусалим — 434.4—5; Эмеса — 431.18; Со-
лунь — 461.5—6; города Сирии без названий — 426.8—9, 17—18.
№ 8
КОНСТАНТИНОПОЛЬ В КОМПИЛЯТИВНОЙ ЧАСТИ
«ХРОНОГРАФИИ»
ПбХк; — 44.2, 58.24,	121.28, 122.25, 27, 126.5, 127.14, 131.11, 150.8,
157.24, 159.11, 160.17, 181.27, 182.29, 184.23, 186.1, 199.17, 230.11,19, 232.7,
233Д2, 16, 234.4, 7, 24, 30, 235.1, 5, 237.11, 242.27, 253.25, 254.6, 262.13,
279.16, 283.13, 287.23, 288.15, 291.3, 293.12, 296.10, 298.24.
BaoiXeuoooa tcoXi<; — 42.30, 54.24, 124.14—15, 25, 131.23, 141.19—20,
189,26,	254,27.
г/26 Заказ N° 21 ii
145

М 9
ГОРОДА R КОМПИЛЯТИВНОЙ ЧАСТИ «Х^ОНОГРАФИИ»
Аврилия — 105.7; Адрамит — 209.25, 214.11; Акилия — 107.5; Алек¬
сандрия — 110.25, 114.11, 152.1, 291.17; Амида — 20.23, 145.9, 13, 254.28;
Анастаеиуполь — 150.28—29;	Антиохия — 51.4—5, 54.11—12,	110.23,
133.5—	6, 165.19, 172.2,3, 10, 13, 15, 32, 173.13, 177.28, 178.7, 247.9, 296. 25;
Аптониополь (Констанция) — 36.11—12; Апамея — 218.19—20; Апирия —
258.22; Бавгаис — 206.1; Боспор — 175.28, 30, 176.2, 10; Бостры — 48.20 —
27; Ботриое — 227.25, 28; Вероника — 208.19; Веста — 208.25; Вирнт ■
39.4—5; Веройя, Вринка — 237.14—15; Гермы — 240.12—13; Дарас —
180.27,	261.32; Диокесария — 40.22— 23; Дирахий — 168.8—9; Долиха —
67.8; Дризипера — 269.24,	279.8—10,	11; Карфаген — 186.25,	191.28,
194.11, 15, 195.11, 16, 203.16, 18—19, 214.17; Кесария Кападокийская —
48.5; Кесария Палестипекая — 230.8, 9; Констанция — 260.20; Легхти —
191.18; Летимагна — 208.3; Мембреса — 203.25; Негра — 169.13—14;
Неокесария — 144.9—10; Никомидия — 33.17—18; Нисибис — 35.5, 39.16,
23, 28, 53.32, 145.13; Новы — 274.31, 275.2; Нокерия — 143.13—14; Ове-
сиполь — 236.27; Овусирие, Коит — 6.24; Пальмира — 174.13—15; Плакен-
ция — 109.20—21; йомнейополь — 216.19; Равенна — 76.22,	119.26—27;
Рим. —76.21, 27, 77.4; Саламин — 29.25, 37.15; Салон — 10.13—14; Самсса-
та — 59.14—15, 21, 146.6—7; Селевкия, Констанция — 38.7—8; Сердика ■
116.30—31; Сидима — 104.4—5; Силлект — 191.3, 13; Спнгидун — 253.8,
277.5— 6; Сирмий — 252.32—33; Солунь — 72.20—21; Таре — 128.32 —
129.1; Томеа— 257.22—23, 278.15—16; Триполи — 208.6—7; Халкида —
129.31; Эдеса— 146.6—7, 171.19—20, 24; Юстианоноль — 171.16.
№ 10
ОШИБКИ И ПРОПУСКИ ФЕОФАНА
ПРИ ПЕРЕДАЧЕ ТОПОНИМИКИ СИМОКАТТЫ
Феоф. Сим. Ист.
Феоф. Хрон., 1
Феоф. Сим. Ист.
Феоф. Хрон., J
44.22
252.32
112.3—4
260.18
54.24—55.1
257.11—14
120.2
262.7
70.18—19
255.1
168.3—4
265.21
101.10
258.22
226.14
269.15
106.5—6
259.9—10
265.7
277.20
106.7
259.10
267.3
278.16

Т. Н. Джаксон,
О ТВОРЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ АВТОРА
«ХЕЙМСКРИНГЛЫ»
(Проблема авторского присутствия
в повествовании)
Вопрос о творческой активности авторов исландских королевских
саг является далеко не последним при обсуждении достоверности
этих саг как исторического источника. Решение этого вопроса
представляется нам возможным путем выявления авторского про¬
никновения в рассказ, его вмешательства в ход повествования.
Проблема авторского присутствия 1 была поставлена в конце
60-х — начале 70-х годов, когда значительное внимание стало
уделяться вопросам стиля исландских саг, точнее, саг об исланд¬
цах, или родовых саг 1 2. До этого времени усилия исследователей,
работавших с сагами, концентрировались на рассмотрении либо
частных филологических вопросов, либо проблем, связанных с
происхождением, историческим содержанием и степенью досто¬
верности исландских саг 3. Вопросам формы и стиля саг должного
внимания не уделялось: они не были предметом специального
систематического изучения, равно как и редко привлекались для
решения других задач, стоявших перед саговедами. Правда нельзя
не отметить, что возникшая в начале века дискуссия об авторстве
«Саги об Эгиле» потребовала обращения к вопросам стиля 4.
Опубликованная в 1939 г. блестящая статья Отто Спрингера 5,
полемически заостренная против таких не заслуженных сагами
оценок, как «стереотипный стиль», «эпическая проза», «примитив¬
ный стиль» и «реализм», призывала, оставив догматический, схе¬
матичный взгляд на саги, попытаться создать «описательную исто¬
рию стиля древнесеверных саг, т. е. принять во внимание коле¬
бание литературных и интеллектуальных направлений, силу лич¬
ностей рассказчика саги, писателя или писца, а также возможное
совпадение различных стилей в один и тот же период времени» 6.
1	Так мы переводим используемый в современной англоязычной литературе
термин «writer intrusion».
2	Редким исключением является статья Ф. Эмори, посвященная стилю ко¬
ролевских саг {A mory Fr. Saga Style in Some Kings’ Sagas and Early Me¬
dieval Latin Narrative.— APhS, 1978, arg. 32, h. 1, s. 67—86).
® См. подробнее: Andersson Th. M. The Problem of Icelandic Saga Origins.
A Historical Survey. New Haven; London, 1964; Mundal E. Sagadebatt.
Oslo, 1977.
4 Olsen В. M. Er Snorri Sturluson hofundur Egilssogu? — Skirnir, Reykja¬
vik, 1905, b. 79, bl. 363—368; Wieselgren P. Forfattarskapet till Eigla.
Lund, 1927; Nordal S., ed. Egils saga Skalla-Grimssonar.— IF, 1933, II.
b Springer 0. The Style of the Old Icelandic Family Sagas.— JEGPh, 1939,
vol. 38, N 1, p. 107 — 128. Статья содержит исчерпывающую библиографию
работ по вопросам стиля исландских саг до 1939 г.
e Ibid., р. 127.
6*
147

Автор утверждал, что методическое изучение стиля саг может
выдвинуть новые критерии для их оценки и даже оказаться дале¬
ко не бесполезным в решении традиционных проблем саговеде-
ния, в частности вопросов происхождения и авторства исландских
саг 7.
Тем не менее еще в начале 60-х годов в том, что касалось стиля
саг, господствовали штампы, и исследователи почти единодушно
отмечали «необычайно однородный характер»8 и «эдическую объек¬
тивность» 9 саг, подчеркивали «объективную нейтральную точку
зрения их авторов» 10 11.
Смещение интересов значительного числа исследователей в
сторону общих проблем стиля саг приходится на вторую половину
60-х годов. К этому времени в споре сторонников «свободной» и
«книжной прозы» установилось известное равновесие, формули¬
руемое следующим образом: «Саги основываются на предшест¬
вующих рассказах и предшествующих способах повествования, но
та форма, в которой они дошли до нас, есть продукт деятельности
людей, совершающих переход от устного повествования к лите¬
ратурному сочинению» п. Иными словами, период письменной
фиксации саг совпадает с периодом становления осознанного
авторства, а в сагах можно и должно искать черты индивидуаль¬
ного стиля. Это и показала продолжившаяся дальше дискуссия
об авторстве «Саги об Эгиле» 12. Работы, содержавшие анализ
стиля ряда других саг 13 * * * * 18, сделали очевидным тот факт, что стиль
7 Ibid., р. 125—126.
§ Hallberg Р. The Icelandic Saga/Translated with an introduction and notes
by Paul Schach. Lincoln, 1962, p. 70. Любопытно, что еще в 30-х годах
М. Джеффри в результате тщательного сравнительного анализа семи
родовых саг пришел к выводу о том, что саги имели гибкую форму, «кото¬
рая давала индивидуальному художнику свободу создавать свох! собствен¬
ный стиль в соответствии с его одаренностью и интересами» (Jeffrey М.
The Discourse in Seven Icelandic Sagas. Bryn Mawr, 1934, p. 85).
9	Hallberg P. Op. cit., p. 71.
10 Einarsson S. A History of Icelandic Literature. N. Y., 1957, p. 134.
11 Andersson Th. M. The Icelandic Sagas.— In: Heroic Epic and Saga/ Ed.
E. .1. Oinas. Bloomington, 1978, p. 151. Мнение К. В. Томпсона, высказан¬
ное им в докладе на II Международной конференции по сагам, что домини¬
рующим сейчас является взгляд на саги как произведения художествен¬
ной литературы (Thompson С. W. Moral Values in the Sagas.— In: II forn-
sagnaping, h. II, p. 2), представляется ошибочным.
12	Van den Toorn M. C. Zur Verlasserfrage der Egilssaga Skallagrimssonar.
Cologne, 1959; Hallberg P. Snorri Sturluson och Egilssaga Skallagrimssonar,
Ett forsok till spraklig forfattarbestamning.— SI, 1962, 20. Историко-
филологическое рассмотрение вопроса в последние годы уступило место
анализу стиля саги с помощью статистических методов, связанных
с применением ЭВМ (West R. Snorri Sturluson and Egils Saga: Statistics of
Style.— SS, 1980, vol. 52, N 2, p. 163—193).
18 Jansson S. В. V. Sagorna om Vinland. Lund, 1944, b. I; Heller R. Der Ver-
fasser der Laxdoela saga und sein Verhaltnis zur Sturlubok.— In: Afmselis-
rit Jons Helgasonar. Reykjavik, 1969, bl. 80—91, а также ряд его боле©
ранних работ; Nordal S.— вводная статья к изданию саг в IF, 1936, VI;
Hallberg Р. Stilsignalement och forfattarskap i norron sagalitteratur*
Synpunkter och exempel. Goteborg, 1968.
148

саг не един, — он варьируется в зависимости от материала, целей,
тематики.
Спрингер указывал, что к широкой проблематике в рамках
стиля можно прийти только через рассмотрение конкретных саг 14„
Успехи стилистического анализа отдельных саг позволили поста¬
вить ряд более общих вопросов, в том числе и о формах авторского
присутствия в исландских родовых сагах.
Работы по этому вопросу, принадлежащие широкому интерна¬
циональному кругу ученых, распадаются на две тематические
группы, одна из которых рассматривает всю совокупность спо¬
собов авторского присутствия на материале родовых саг, другая —
лишь частный случай — ссылки автора саги на источники.
Первой в 60-х годах появилась статья Т. М. Андерссона 15,
посвященная ссылкам на источники как свидетельству бытования
саг в устной традиции. До него к этому вопросу обращались:	в
1880 г.—- Р. Хайнцель, первым собравший около 80 ссылок на
источники в сагах, но ограничившийся заключением что их
трудно интерпретировать 16; в 1929 г.— К. Листель, увидевший
в этих ссылках проявление объективного стиля саг и посчитавший
их исторически точными, поскольку они якобы представляют уст¬
ную традицию 17; в 1956 г.— В. Бэтке, рассматривавший ссылки
как чисто литературный прием и утверждавший, что историчес¬
кой точности в них нет 18. Андерссон справедливо отметил, что вы¬
воды Листеля и Бэтке строятся на их личном восприятии, а не
на тщательном изучении материала 19 и что ссылки на устную
традицию в сагах никогда не были систематизированы 20. На ос¬
новании анализа текстов саг, входящих в одиннадцать (II — XII)
томов издания «Islenzk fornrit», он представил классификацию
содержащихся в сагах ссылок на устные источники, разделив их
на ложные и истинные. Критерии этого деления, однако, не менее
субъективны, чем оценки Листеля и Бэтке: автор считат ссылки
ложными, когда «есть что-то в тексте, что ставит их достоверность
под сомнение: они либо формульные, либо риторичные, либо тен¬
денциозные»; когда же автор принимает «ссылки как истинные,
то это происходит потому, что текст не дает таких оснований для
сомнения» 21.
14	Springer О. Op. cil., р. 125.
15	Andersson Th. М. The Textual Evidence for an Oral Family Saga.— ANF,
1966, b. 81, h. 1, p. 1—23.
16	Iieinzel R. Beschreibung der Isliindisehen Saga.— In: Sitzungsberiehte
der Iieiserlichen Akademie der Wissenschaften in Wien, Philol.-hist.
Klasse, 1880, Bd. 97, H. I, S. 133—136.
17	Liest0l K. Upphavet til den Islendske ^ttesaga. Oslo, 1929, s. 36; Idem.
The Origin of the Icelandic Family Saga. Oslo, 1930, p. 33.
13	Baetke W. Ober die Entstehung der Islandersagas.— In: Berichte liber die
Verhandlungen der Sachsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig,
Philol.-hist. Klasse, 1956, Bd. 102, H. V, S. 29—31.
39	Andersson Th. M. The Textual Evidence..., p. 4.
20	Ibid., p. 2.
21	Ibid., p. 21.
6* Заказ № 2111

Э. О. Свейнссон на IV Международном конгрессе германистов
в Принстоне (1970 г.) в докладе об истине и вымысле в исландских
родовых сагах затронул и вопрос о ссылках на источники. Он не
выказал знакомства с работой Андерссона, заявив, что «ссылки
в сагах на устную традицию, выраженные такими словами, как
„говорится “и ему подобными,никогда не подвергались тщательному
исследованию», однако сформулировал (к сожалению, не подкре¬
пив его анализом материала) верный, как нам представляется,
вывод о том, что ссылки на источники по мере развития жанра
саги приобретали характер «литературных клише» 22.
Предложенный Андерссоном метод анализа подвергся, как и
следовало ожидать, резкой критике. В качестве оппонента Андерс¬
сона выступил В. Мэнхайер 23, отметивший ложность той основ¬
ной идеи Андерссона, что «ссылки, которые имеют стилистический
или повествовательный эффект, не могут быть истинными» 24, и
ошибочность его допущения, что выраяшния с глаголами «segja»
и «geta» относятся исключительно к устной традиции (в противо¬
положность письменной)25. Мэнхайер предложил рассматривать
ссылки на источники вне рамок спора об устных предшественниках
письменных саг и, напротив, проанализировать производимый ими
«художественный эффект» 26. Его исследование показало, что
«ссылки на источники, будь они ложными или истинными, ис¬
пользуются большей частью с целью удостоверить „историчность*
саг» 27. По мнению Мэнхайера, характерной чертой стиля родовых
саг является объективность по образцу первого исландского ис¬
торика Ари Мудрого, и ссылки на источники сохраняются в сагах
в неизменном виде, однако они выполняют здесь иные художест¬
венные и композиционные функции: они превращаются из исто¬
рического приема в способ выражения авторского мнения (через
мнение «общественное») 28.
Несколькими годами раньше 29 к аналогичному выводу на ма¬
териале «Саги об Эгиле» пришел X. Бек30, показавший, что ссыл¬
ки на источники большей частью суть не что иное, как способ
«сделать так, чтобы позиция рассказчика по отношению к изла¬
22	Sveinsson Е. О. Fact and Fiction in the Sagas.— In: Dichtung, Spraehe,
Gesellschaft. Akten des IV. Internationalen Germanisten-Kongresses 1970
in Princeton. Frankfurt a/M., 1971, S. 299.
23	Manhire W. The Narrative Functions of Source-References in the Sagas
of Icelanders. — In: Saga-Book. London, 1974—1977, vol. XIX, p. 170—190.
24	Ibid., p. 175.
25	Ibid., p. 176
26	Ibid., p. 177.
27	Ibid., p. 181; см. также p. 186.
28	Ibid., p. 188—190.
29	Нарушение хронологии в нашем изложении ничего не меняет, поскольку
В. Мэнхайер, насколько можно судить по его статье, с работой X. Бека
не знаком.
30	Beck Н. Source Reference and Narrative Attitude in Egils Saga.— In: II
fornsagnaping, h. I. См. ту же статью на немецком языке: Beck II. Erzahl-
haltung und Quellenberufung in der Egils Saga.— Skandinavistik, Jg. 3,
Kiel, November 1973, H. 2, S. 89—103.
150

гаемому им материалу и к его аудитории предстала в очень опре¬
деленном виде» 31 и чтобы этот материал выглядел традиционным32.
Бек разработал теорию параллельного существования в сагах
двух перспектив пространства (с точки зрения действия и с точки
зрения рассказчика) и соответствующих им двух перспектив вре¬
мени. Эта теория объясняет природу авторского присутствия,
а именно: действие происходит в некотором конкретном ареале и
в определенный промежуток времени, рассказчик же «со своей
позиции в пространстве и времени сопровождает это действие
объяснениями, ссылками и суждениями» 33.
В статье Л. М. Белла 34 ссылки на источники в «Саге об Эгиле»
были выделены на основании составленного с использованием ЭВМ
алфавитного указателя всех (кроме 104 самых употребительных)
слов саги. Такой способ позволил автору выявить на данном ма¬
териале значительно большее число ссылок на источники, нежели
это удалось сделать Андерссону, однако сам принцип отбора ссы¬
лок (не по их содержанию, но по значению ключевых слов в ука¬
зателе) представляется нам предельно формальным, а потому не
в полной мере отвечающим нуждам историко-филологического ис¬
следования.
Вторая группа открывается статьей П. Шаха35, в которой
рассматриваются пять наиболее общих, по словам автора, типов
авторского присутствия в родовых сагах: 1) употребление первого
лица, 2) субъективные авторские наблюдения, 3) комментарий
обычаев и условий жизни в «век саг», 4) ссылки на источники и
5) перекрестные отсылки внутри текста. Классификация Шаха со¬
держит в себе известное противоречие, поскольку во всех приве¬
денных им примерах «субъективные авторские наблюдения»
(п. 2) выражены с «употреблением первого лица» (п. 1), т. е. проис¬
ходит смещение смыслового и формального принципов организа¬
ции материала. В п. 4 («ссылки на источники») рассматриваются
лишь те случаи, когда авторы саг «обсуждают относительные дос¬
тоинства противоречивых источников» 36 и «цитируют более ран¬
ние саги или историков в поддержку своей точки зрения»37. Ссыл¬
ки на устную традицию не обсуждаются, и знакомства со статьей
Андерссона автор не обнаруживает. Тем не менее только работа
Шаха содержит такой широкий охват материала по проблеме.
Весьма существенным представляется и сделанный им вывод о
том, что личность автора становилась менее заметной в сагах в
процессе их копирования, поскольку «писцы и редакторы по ряду
причин заменяли более безличными или объективными конструк-
31	Beck II. Source Reference..., р. 23.
32	Ibid., р. 9.
33	Ibid., р. 5.
34	Bell L. М. Oral Allusion in Egils saga Skalla-Grimssonar. A Computer-
Aided Approach.— ANF, 1976, b. 91, p. 51—65.
35	Schach P. Some Forms of Writer Intrusion in the Islendingasogur.— SS,
1970, vol. 42, № 2, p. 128—156.
36	Ibid., p. 140.
37	Ibid., p. 140-147.
6**
151

днями оригинальные „я“ или„мы“ — не только в сагах об ислан¬
дцах, ной в других жанрах, включая переводы с латыни и старо¬
французского» 38. Этот процесс аналогичен тому, в результате ко¬
торого ссылки на индивидуальных авторов и конкретные работы
уступали место анонимным «мудрым людям» 39.
В докладе на Л Международной конференции по сагам
А. Р. Тейлор 40 показал, что мнимое отсутствие авторского вме¬
шательства есть «умышленный и в высшей степени впечатляющий
литературный прием» 41. По его мнению, любой автор должен от¬
ражать свое время, причем не только в выборе материала, по и в
используемых им технических приемах. Тейлор задается вопро¬
сом: почему авторы саг предпочитали выбирать позицию «сторон¬
него наблюдателя» и откуда этот прием взят? И дает на него,
как нам кажется, вполне убедительный ответ: «выбор частично
определяется тем фактом, что исландский автор тринадцатого
века применяет технику, которую он унаследовал от устных
рассказчиков» 42. В отличие от современного автора, рассчитываю¬
щего на единичного читателя, автор средневековый обращается к
большой аудитории, как правило уже знакомой с содержанием
его рассказа. В этих условиях эмоциональный эффект достигается
не выдвижением себя на первый план, а вовлечением аудитории
в повествование. Поэтому Тейлор считает, что литературный прием,
обычно известный под названием «отсутствие авторского участия»,
следует с большим на то правом рассматривать как «прием, нап¬
равленный на участие аудитории» 43.
Наконец, А. Хайнрикс в статье, написанной по материалам ее
доклада на II Международной конференции по сагам 44, отметила,
что по тому, как авторы ранних письменных саг используют пере¬
крестные отсылки внутри текста, можно судить об их внимании к
вопросам внутренней структуры я взаимосвязи разных частей
саг 45.
Несколько особняком от рассмотренных работ стоит статья
Л. Лёгшрота 46, посвященная пересмотру понятия «объектив¬
ность» применительно к родовым сагам, а также выявлению спо¬
собов выражения в сагах авторской симпатии или антипатии к
героям, действиям, идеям. По Лённроту, традиционное представ¬
ление об «объективности» саг в какой-то части обманчиво. Сагам
38	Ibid., р. 132. Аналогичный вывод был уже сделан Э. О. Свейпссоном
(Sveinsson Е. О. Dating the Icelandic Sagas. London, 1958, p. 110 — 111).
39	Schach P. Some Forms..., p. 145.
40	Taylor A. R. Laxdoela saga and Author Involvement in the Icelandic Sagas. —
In: II fornsagnajnng, h. II.
41	Ibid., p. 2.
42	Ibid., p. 3—4.
43	Ibid., p. 5.
44	Heinrichs A. «Inlertoxture» and its Functions in Early Written Sagas: a
Stylistic Observation of Heidarviga saga, Reykdaala saga and the Legenda¬
ry Olafssaga.— SS, 1976, vol. 48, N 2, p. 127—145.
45	Ibid., p. 141—142.
40	Lonnroth L. Rhetorical Pcrsuation in the Sagas.— SS, 1970, vol. 42, N 2,
p. 157—189.
152

свойственны «непредвзятость, невозмутимость и эмпиризм», но
они являются показателем «максимальной формальной объектив¬
ности» 47. Способы выражения авторского отношения делятся на
1)	«комментарий» (прямой, т. е. авторский, или косвенный, т. е.
через мнение действующих лиц), 2) «стилистические вариации»
(при описании положительных героев и злодеев) и 3) «инсцениров¬
ку», под которой понимается организация повествования в целом,
далеко выходящая за рамки простого авторского присутствия 48.
Лёинрот приходит к выводу, что сагам присущи в какой-то мере
риторика и дидактизм. Если некоторые саги выглядят менее ди¬
дактичными, чем «Сага о Ньяле» (с материалом которой преиму¬
щественно работает Лённрот), то это происходит потому, что
структурно они недостаточно совершенны. Порой даже может
создаться впечатление, что автор пересказывает факты, «не подчи¬
няя их какой-либо особой точке зрения», однако в «Саге о Ньяле»
автор, организующий повествование и управляющий реакциями
своей аудитории, ясно виден, хотя он и старается всеми силами
скрыть свое присутствие 49.
Подведем итоги. 1. Объективность саг и отсутствие в них ав¬
торского участия —- мнимые; это вполне сознательный прием.
2. Позицию стороннего наблюдателя исландцы XIII в. заимствуют
у устных рассказчиков. 3. Автор, со своего места во времени и
пространстве, присутствует в саге объяснениями, ссылками, суж¬
дениями. 4. Существует несколько типов авторского присутствия,
среди которых особенно тщательной разработке подверглись
ссылки на источники. 5. Авторы организуют свое повествование,
и потому сагам в какой-то мере присущи риторика и дидактизм.
С учетом означенных выводов обратимся к анализу авторского
присутствия в «Хеймскриигле» Снорри Стурлусона 50 и наметим
априори четыре основные его разновидности: 1) авторские ремар¬
ки, суждения, оценки; 2) авторский комментарий; 3) ссылки на
источники; 4) авторские композиционные приемы.
1. АВТОРСКИЕ РЕМАРКИ, СУЖДЕНИЯ, ОЦЕНКИ
1.1.	Самая очевидная их форма —повествование от первого лица,
П. Шах выделяет ее на материале родовых саг. По его свидетель¬
ству, первое лицо встречается «обычно в точках перехода или в
47	Ibid., р. 159. Курсив Лённрота.
48	Ibid., р. 185.
49	Ibid., р. 188.
50	«Хеймскрингла» — крупнейший свод саг о норвежских конунгах (с древ¬
нейших времен но 1177 г.), записанный, как принято считать, исландцем
Снорри Стурлусоном ок. 1230 г. Цитируется по изданию: Snorri Sturlu¬
son. Hemskringla/ В. Adalbjarnarson gal ut.— In: IF, 1941—1951, XXVI —
XXVIII. Переводы приводятся по книге: Снорри Стурлусон. Круг Зем-
пой/Изд. под гот. А. Я. Гуревич, 10. К. Кузьменко, О. А. Смирницкая,
М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980. (Далее: Круг Земной). В сносках
дается ссылка как на оригинал, так и на перевод. В тех случаях, когда
литературный перевод не отвечает нуждам исследования, перевод выпол¬
нен автором настоящей статьи.
153

отрывках, где авторы комментируют значимость и достоверность
своего источникового материала или выражают мнение о своих
героях» 51 52. И действительно, в «Хеймскриигле» большее число
случаев употребления первого лица падает на части, посвященные
(пользуясь современным термином) критике источников б2. Из
них мы узнаём, что служило для Снорри критерием достоверности
источника. Это 1) авторитет мудрых людей прошлого:
^И хотя сами мы не знаем, правда ли эти рассказы, но мы знаем точно, что
мудрые люди древности считали и-х правдой» 53,
в частности Ари Мудрого:
«Он рассказал еще о многом другом..., и мне кажется весь его рассказ заслу¬
живающим доверия» 54;
2)	свидетельство очевидцев:
«Но гораздо больше его подвигов осталось не записано. Это вызвано незна¬
нием нашим, а также тем, что мы не хотим помещать в книге рассказы, не
подтвержденные свидетелями. Хотя мы слышали немало речей и встречали
всякие упоминания, нам кажется лучшим впоследствии добавить о них,
чем быть вынужденными изымать» 5^;
3)	правильно сложенный скальдический стих:
«То, что говорится в этих песнях, исполнявшихся перед самими правителя¬
ми или их сыновьями, мы признаем за вполне достоверные свидетельства.
Мы признаем за правду все, что говорится в этих песнях об их походах или
битвах» 56;
«А песни скальдов, как мне кажется, всего меньше искажены, если они пра¬
вильно сложены и разумно истолкованы» 57;
«Из стихов Халльфреда мы берем то верное и правдивое, что в них есть
о конунге Олаве, сыне Трюггви» 58.
Бросается в глаза чередование форм единственного н множе¬
ственного числа первого лица. Любопытна следующая деталь: в
написанном тем же Снорри Стурлусоном Прологе к отдельной
«Саге об Олаве Святом», являющемся переработкой Пролога к
«Хеймскриигле»59, в рукописи № 2,4° Стокгольмской библиотеки60
произведена замена числа на обратное. Так, не «мы признаем
за вполне достоверные свидетельства», а «мне кажется»61 и, на¬
51	Schach Р. Some Forms..., р. 132.
52	IF, XXVI, 3, 4, 5; 5—6, 7а, 332; XXVIII, 118—119, 366.
53	IF, XXVI, 4; Круг Земной, 9.
54	IF, XXVI, 6.
55	IF, XXVIII, 118—119; Круг Земной, 423.
56	IF, XXVI, 5; Круг Земной, 9 —10.
57	l'.F, XXVI, 7; Круг Земной, 10.
58	IF, XXVI, 332; Круг Земной, 149.
59	Э. Вессен убедительно доказал, что сначала была написана отдельная
«Сага об Олаве Святом», затем «Хеймскрингла», потом Пролог к ней и,
наконец, Пролог к первой саге, и все это принадлежит перу Снорри (Wes-
sen Е. От Snorres Prologus till Heimskringla och till den sarskilcla Olovssa-
gan.— APhS, 1928, aarg. 3, h. 1, s. 52—62).
f)0 Издание: Saga Olafs konungs bins Helga. Den store saga от Olav den Hel-
lige/ Utg. av 0. A. Johnsen og J. Helgason. Oslo, 1941, b. 1.
A Ibid., s. 4.
154

против, не «л считаю весь его рассказ заслуживающим доверия»,
а там кажется» 62. В неизменном виде сохраняется лишь форма
единственного числа начальной части Пролога к «Хеймскрингле»:
«В этой книге я велел записать древние рассказы о правителях, которые
были в Северных Странах и говорили на датском языке, как я их слышал
от мудрых людей, а также некоторые из родословных, как они были мне
рассказаны» 63.
В Прологе к «Саге об Олаве Святом» фраза выглядит так:
«Я велел записать с самого начала жизнеописание тех конунгов, которые
были в Северных Странах и говорили на датском языке, а также некоторые
из родословных, как мы их узнали от мудрых людей...»64.
Издатели «Хеймскринглы» на основании этих первых слов,
равно как и содержащейся в «Саге об Олаве, сыне Трюггви» фразы
«Теперь я"велю написать про исландцев» 65, заключают, что Снор¬
ри «лишь диктовал и пера в руки не брал» 66. Сохранность оборо¬
та «я велел записать» в Прологе к «Саге об Олаве Святом» (притом,
что в этой же фразе единственное число — «как я их слышал от
мудрых людей» — заменяется на множественное — «как мы их
узнали от мудрых .людей») может служить дополнительным под¬
тверждением приведенного мнения. В остальном Снорри,видимо,
не делал различия между собой и участвовавшими в работе пис¬
цами, и их отношение к источникам было единым, отсюда чередо¬
вание и взаимозаменяемость форм единственного и множествен¬
ного числа первого лица.
Непосредственно примыкают к рассмотренным случаям два
безличных предложения, содержащиеся в тех же отрывках (Про¬
лог и гл. 36 «Саги о Харальде Суровом»):
«Жизнеописание Инглингов написано сперва со слов Тьодольва и пополнено
со слов мудрых людей» 67 68;
«Но гораздо больше его подвигов осталось не записано)63.
Действующее лицо не названо, но из контекста ясно, что речь
идет либо об авторе, либо о писцах «Хеймскринглы». В действитель¬
ном залоге здесь стояло бы «я» или «мы». Это настолько очевидно,
что при переводе первой фразы на английский язык Л. М. Хол-
ландер использовал личную конструкцию множественного числа:
«Сначала мы написали...» 69.
1.2.	Снорри не воздерживается от личных (в форме первого
лица) или тождественных им безличных замечаний и в тех случаях,
62	jj)id s \
63	IF, XXVI,”4; Круг Земной, 9..
64	Saga Olafs konungs..., s. 3. Но в рукописи Bergsbok — «мне», а в рукописи
AM 325 V — «людям».
65	IF, XXVI, 328; Круг Земной, 147.
66	Б. Адальбьярнарсон — IF, XXVI, 3, примеч. 2; М. И. Стеблин-Камен¬
ский — аналогично: Круг Земной, с. 633, примеч. 1.
67	IF, XXVI, 4; Круг Земной, 9.
68	IF, XXVI, 118; Круг Земной, 423. См. выше в более широком контексте.
69	Snorri Sturluson. Heimskringla/ Тг. by Lee M. Hollander. Austin, 1964,
p. 3.
155

когда им приводится не весь возможный материал 70, когда часть
материала опускается либо по причине отсутствия информации:
«У нас нет достойных внимания рассказов о его (Харальда Сурового.—
Т. Д.) юности, пока ему не исполнилось пятнадцать лет, когда он был в бит¬
ве при Стикластадире вместе с Олавом конунгом...» 71;
либо чтобы излишне не перегружать повествование:
«Многие погибли из войска Сигурда, а также из войска Инги, хотя я называю
только немногих...» 72.
1.3.	Приводя два противоречивых мнения, автор «Хеймс-
кринглы» нередко оценивает их, отдавая свое предпочтение одному
из них 73:
«Многие рассказывают, что слуга Гуннхильд... пустил длинную стрелу
в Хакона конунга. Но другие говорят, что никто не знает, кто пустил эту
стрелу. И это вполне возможно, потому что стрелы... летели так густо, как
снежные хлопья в метель» 74.
1.4.	В ряде случаев Снорри объясняет причины описываемых
им событий 75:
«Большая часть войска Хакона конунга погибла. Причиною било численное
превосходство войска Эрлинга, а также то, что люди Хакона не щадили
своей жизни» 76;
«Ярл Хакон был очень щедр. Но этому могущественному правителю очень
не повезло в день его смерти. И причиной этому было в основном то, что
настали времена, когда стали осуждать язычество и язычников, и святая вера
и правильные нравы заступили их место» 77.
Это последнее толкование, представлявшееся правомерным
автору-христианину, противоречит, однако, всему предшествую¬
щему, рассказу о том, как «ярл стал распутничать», чем «навлек
на себя сильное возмущение» 78, как он был изгнан ратью бондов
и убит рабом 79.
1.5.	Авторское присутствие обнаруживается в «Хеймскринг-
ле» и в выводах, которые делает автор 80:
«Из подобных стычек между конунгами видно, как трудно было им соблюдать
сдержанность» 81,
и в его оценках событий, поступков героев и пр. 82:
70	IF, XXVI, 328, 346; XXVIII, 200, 316, 332, 341, 386.
71	IF, XXVIII, 200; Круг Земной, 463.
72	IF, XXVIII, 341; Круг Земной, 534.
73	IF, XXVI, 190—191, 368—370; XXVII, 335, 413; XXVIII, 87.
74	IF, XXVI, 190—191; Круг Земной, 85.
f5 IF, ХХУ1, 203, 299; XXVII, 125, 330, 389; XXVIII, 35, 383.
76	IF, XXVIII, 383; Круг Земной, 558.
77	IF, XXVI, 299; Круг Земной, 132.
78	IF, XXVI, 290—291; Круг Земной, 127.
79	IF, XXVI, 293—298; Круг Земной, 129—131.
80	IF, XXVII, 342; XXVIII, 104, 217.
81	IF, XXVIII, 104; Круг Земной, 417.
82	IF, XXVI, 9; XXVII, 95, 330, 369; XXVIII, 76, 192, 258» 289, 294, 316,
335, 351.
156

«И вот те, кто оставался ещо в живых, решили сдать крепость язычникам и
сдаться самим. Это было очень опрометчивое решение, ибо язычники не сдер¬
жали слова»83;
«Он обратился затем к Эрлингу Кривому и сказал — и это было верно,—
что он самый мудрый человек в войске...»84;
«Незаслуженны упреки в том, что он был скуп к своим людям» 85.
1.6.	Итак, авторское проникновение в повествование через
ремарки, суждения и оценки действительно имеет место в «Хейме-
крингле». Снорри обсуждает степень достоверности своих ис¬
точников и выражает мнение о противоречивых источниках; ого¬
варивает те случаи, когда материал приводится не полностью;
выясняет и формулирует причины излагаемых им событий; делает
выводы из рассказа и высказывает свое суждение по различным
поводам.
2. АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
2.1.	«Комментарий» понимается нами в широком смысле. В этот
разряд попадают все те случаи, когда автор строит свое повест¬
вование с учетом хронологического и территориального разрыва
между собой и описываемыми им событиями. Таким образом,
наряду с собственно комментарием (который рассматривает П. Шах
и о чем речь пойдет ниже) мы выделяем большой раздел, озаглав¬
ленный «Смена в повествовании временной и пространственной
перспектив». Это не просто чередование грамматических форм
претерита и презенса в повествовании о прошлом, связанное с
«особенностями использования временных форм в бытовом рас¬
сказе» 86 (типа «пошел и видит...»), но, напротив, перемещение во
времени из «века саг» в начало XIII в., когда была записана
«Хеймскрингла». Нами рассмотрены здесь шесть групп.
2.1.1.	В первую попадают те случаи, когда некоторые особен¬
ности «заставляют рассказчика покинуть вымышленное место дей¬
ствия и перенестись в окрестности своего времени, используя такие
выражения, как «N. heitir nm>, «N. er nu kallat» 87, т. e. «Н. зовет¬
ся теперь», «Н. теперь называется» 88 89:
«Затем он (Один.— Т. Д.) отправился на север к морю и поселился на одном
острове. Там зовется теперь Остров Одина на Фьоне» 8Э;
«Один поселился у озера Лёг, там, где теперь называется Старые Сигтувы» 90.
83	IF, XXVIII, 294; Круг Земной, 510.
84	IF, XXVIII, 351; Круг Земной, 540.
85	IF, XXVII, 330; Круг Земной, 336.
86	Смирницкая О. А. Дистрибуция грамматических форм презенса и пре¬
терита в сагах: (к поэтике композиции родовых саг).— В кн.: Тезисы до¬
кладов VI Всесоюзной конференции по изучению Скандинавских стран и
Финляндии. Таллин, 1973, ч. II, с. 32—33.
87	Beck И. Source Reference..., р. 5.
88	I'F, XXVI, 14, 16; XXVII, 241, 325, 405. Э. О. СвепнссовГвидит в фразах
типа «ег nu heitir», «ег si dan heitir» исконные идиомы и считает, что они
содержат в себе ссылку па устную фиксацию топонимов и событий (Sveins-
son Е. О. Dating..., р. 110).
89	IF, XXVI, 14.
90	IF, XXVI,’ 16; Круг Земной, 13.
157

Любопытно, что конструкций с «эпическим» (по терминологии
П. Халльберга91 92) «пй» в «Хеймскрингле» очень мало. Приведен¬
ные фрагменты взяты из включенной в «Сагу об Инглингах» уче¬
ной легенды о заселении скандинавского севера пришедшими из
Азии языческими богами во главе с Одином 93. Видимо, чтобы чет¬
че противопоставить прошлое и настоящее, чтобы подчеркнуть, что
именно со времени Одина это место так называется, использует
Снорри наречие «пй». В «Саге об Олаве Святом» рассказывается о
чуде Олава, когда ему молитвами удалось ликвидировать большой
каменный завал:
«К полудню дорога была проложена... Потом конунг снова спустился к тому
месту, где были оставлены их припасы. Сейчас это место называется Олавс-
хеллир» 93.
Чаще в «Хеймскрингле» встречается сокращенный вариант с
опущением «пй»; «ег. N. heitir» — «который зовется Н.» и реже —
«ег kallat er N.» — «который называется Н.»94. Большей частью он
используется, чтобы ввести в текст топонимы разового употреб¬
ления, либо мало известные (и, кстати, плохо идентифицируемые
современными исследователями):
«Острова, на которых жил Рауд, называются Гюллинг и Хэринг» 95,
либо основанные на народной этимологии:
«Но когда они перебирались через какую-то реку — брод этот зовется
Скьотансвад, или Вапнавад,— какой-то раб выбежал из лесу на берег
реки и метнул в них вилы, и вилы попали конунгу в голову» 96.
Топонимы здесь значат соответственно «Стрелковый брод» и
«Оружейный брод» 97. В названии содержится намек на те собы¬
тия, которые произошли на этом месте: глагол «вк]бЬа»(«стрелять,
метать») и первая часть топонима «Skjotansvad» — однокорегшые.
«Хельсингьяланд» — топоним широко известный, частотный,
но в одном случае и он сопровождается пояснением «]5at ег kallat».
Дело в том, что автор «Хеймскринглы» «отправляет» некоего Торира
Хельсинга (Helsingr — прозвище, значит «казарка белощекая») из
Ямталанда на восток через леса в край, где он и поселился, и
много народа вместе с ним, «ok ]3at er kallat Helsingjaland» — «и
91	Hallberg Р. Stilsignalement..., s. 31—35.
92	См.: Джаксон T. H. Еще раз о «Великой Швеции».— В ки.: IX Всесоюз¬
ная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка
Скандинавских стран и Финляндии: Тезисы докладов. Тарту, 1982, ч.1,
с. 151—153.
93	IF, XXVII,* 325; Круг Земной, 333.
94 IF, XXVI, 29 , 36 , 64, 73 , 76, 107, 165, 1772 , 247 , 2642 , 270 , 328 , 351; XXVII
12, 15, 342, 36, 81, 136, 1824, 1843, 186, 190, 195, 206, 220, 286, 339, 349,
352; XXVIII, 31, 56, 74, 105, 140, 242, 243, 244, 246, 247, 252,264, 305,311,
326, 328, 332, 381, 392, 404, 408.
95	IF, XXVI, 328; Круг Земной, 147.
96	IF, XXVI, 36; Круг Земной, 19. Ср. в «Истории Норвегии» (Monumenta
Kistorica Norwegian. Kristiania, 1880, s. 9).
97	Круг Земной, с. 636, прнмеч. 54.
158

там называется земля Хельсинга» 98 99 100 101; таким образом, через Торира
Хельсинга Снорри объясняет происхождение эпонима «Хель-
еингьяланд».
Разновидностью конструкции с наречием «пй» являются слу¬
чаи использования наречия «sidan» — «с тех пор» ". «Функция
наречия времени sidan (в сочетании с настоящим временем)
та же» 10°:
«Долина эта с тех пор называется Хакадаль» ш.
Имеются случаи одновременного использования наречий «пй»
и «sict ап» 102:
«[Ярл Хакон бежал со своими людьми в долину], которая теперь называется
<с тех пор Ярловой Долиной»103.
Означенная конструкция вводит в текст не только топонимы,
но и понятия, явлепия, предметы 104:
«Один владел и тем искусством, которое всего могущественнее. Оно на¬
зывается колдовство» 105 106;
«Ее (Фрейн.— Т. Д.) дочерей звали Хносс и Герсими. Они были очень
красивы. По их имени называются самые драгоценные сокровища» 10С.
2.1.2.	Вторую группу составляют географические и историко¬
географические описания в настоящем времени, вкрапленные в
повествование, которое ведется в прошедшем времени 107:
«Большой горный хребет тянется с северо-востока на юго-запад. Он отде¬
ляет Великую Швецию от других стран. Недалеко к югу от него расположе¬
на Страпа Турок. Там были у Одина большие владения» 108.
Дальше следует рассказ в прошедшем времени о том, как Один
оставил своих братьев правителями в Асгарде, а сам отправился в
путь и в конечном итоге поселился в Старых Сигтунах в Швеции.
Датский вал устроен так: в сушу врезаются два фьорда, каждый со своей
стороны страны, и между вершинами фьордов датчане соорудили большой
вал из камней, дерна и бревен и вырыли с внешней его стороны широкий
глубокий ров...»109
Здесь смена временной перспективы происходит дважды. С
сообщения о том, что «Отта кейсар», германский император От¬
тон, подошел к Датскому валу, «а Хакон ярл со своим войском
оборонял вал», Снорри переходит к устройству Датского вала в
98	IF,	XXVI,	165.
99	IF,	XXVI,	38,	94-95.
100	Beck Н. Source Reference..., p. 6.
101	IF, XXVI, 94—95; Круг Земной, 42
102	IF,	XXVI,	294;	XXVII, 8.
103	IF,	XXVI,	294.
104	IF, XXVI, 19a, 25, 49; XXVII, 188.
105	IF, XXVI, 19; Круг Земной, 14.
106	IF, XXVI, 25; Круг Земной, 16.
107	IF, XXVI, 10, 14, 27, 62—63, 79, 257; XXVII, 8, 109, 199, 214, 253;
XXVIII, 139, 224, 227, 242, 252, 253.
108	IF, XXVI, 14; Круг Земной, 12.
109	IF, XXVI, 257; Круг Земной, ИЗ.
159

свое время, но для этого он считает необходимым рассказать, как
вал строился, и потому вновь возвращается к тому времени, о ко¬
тором, собственно, и ведется повествование.
2.1.3.	К третьей группе относятся сообщения в настоящем
времени о местах захоронения конунгов ш:
■f?	—	<!=-
«Ингвар конунг пал, а дружина его бежала. Он погребен там в кургапе у са¬
мого моря. Это в Адалъсюсле» ш;
«Бьёрн конунг лежит в Кургане Морехода (Мореход — его прозвище.—
Т.Д.) в Сэхейме» 110 111 112 113;
«Хакон конунг велел вытащить на берег те корабли сыновей Эйрика, кото¬
рые сидели на мели. Затем Хакон конунг велел положить Эгиля Шерстяная
Рубашка и всех людей своего войска, которые пали в битве, на корабль и
засыпать его землей н камнями. Хакон конунг также велел положить уби¬
тых на другие корабли, вытащенные на берег. Эти курганы еще видны
к югу от скалы Фредаберг... Высокие намогильные камни стоят у кургана
Эгиля Шерестяная Рубашка» пз.
2.1.4.	Четвертая группа связана с христианством. Она вклю-
.чает в себя известия о том, кто считается святым, какие церкви
сохранились с той поры до снорриевых дней, о различных святых
реликвиях 114:
«А следующей весной он (Олав, сын Гудбранда.— Т. Д.) заболел и умер.
Он погребен в Церкви Марии. Датчане считают (букв.: называют.— Т. Д.)
его святым» 115 116 117;
«Он (Олав, сын Харальда.— Т. Д.) велел построить себе усадьбу и Цер¬
ковь Клеменса, на том самом месте, где она и сейчас стоит» 110;
«[В руке у Олава, сына Харальда, в битве при Стикластадире, в которой
оп погиб, было] копье, которое сто т теперь в алтаре в Церкви Христа...»177
2.1.5.	Пятая группа содержит в себе авторские обобщения,
сравнение описываемых (а значит, принадлежащих прошлому)
событий и поступков героев с тем, как это бывает «обычно», «часто»,
«всегда» 118:
«Случился тогда большой неурожай и голод. Они обвинили в этом своего
конунга, как шведы обычно приписывают конунгу и изобилие, и голод» 119 120;
«И случилось, как зачастую может случиться, если чужестранцы достига¬
ют могущества или большей славы, чем местные жители, что многие стали
завидовать тому, что он был любим конунгом и не меньше — княгиней» 121).
2.1.6.	В шестую группу входят случаи перечисления потом¬
ков какого-либо персонажа саги 121; при этом «нарративная дис¬
110	I'F, XXVI, 52, 61, 93, 122, 140, 147, 181—182, 214, 319; XXVIII, 263, 345,
111	IF, XXVI, 61; Круг земной, 29.
112	IF, XXVI, 140; Круг Земной, 62.
113	IF, XXVI, 181—182; Круг Земной, 81—82.
114	IF, XXVII, 70, 324, 367, 405; XXVIII, 121, 170, 196, 333, 345, 370, 410.
115	IF, XXVIII, 410; Круг Земной, 573.
116	IF, XXVII, 70; Круг Земной, 194.
117	IF, XXVII, 367; Круг Земной, 355.
118	IF, XXVI, 74, 243—244, 251—252, 287, 291; XXVII, 49, 269—270, 330:
XXVIII, 14, 297, 299, 385, 415.
119	IF, XXVI, 74.
120	IF, XXVI, 251-252.
121	IF, XXVI, 17, 22,24, 41, 72-73, 124-125, 130, 286; XXVII, 26; XXVIII,
120, 248, 258.
160

танция между временем действия и временем рассказчика исче¬
зает» 122 — потомки героев саг заполняют собой весь или часть
временного промежутка между людьми, о которых идет речь, и
автором:
«Из рода Хрольва [Пешехода] происходят ярлы в Нормандии. Сыном Хроль-
ва Пешехода был Вильяльм, отец Рикарда. Его сыном был другой Рикард,
отец Родберта Длинный Меч. А его сыном был Вильяльм Незаконнорожден¬
ный, конунг Англии. От пего потом произошли все копунги Англии» 123;
«|Об Иваре Широкие Объятья:] От его рода произошли конунги датчан и
шведов, те, которые были единовластными в своей стране»124.
2.1.7.	Итак, Снорри Стурлусон довольно часто отрывается от
рассказа и переносится мысленно в свое время, чтобы найти
прошлому параллели либо объяснения в настоящем.
2.2.	Не менее многочисленны и случаи собственно комменти¬
рования 125, когда автор, осознающий хронологический разрыв
между описываемыми событиями и временем фиксации саг, объяс¬
няет своим современникам уже неизвестные им реалии прошлого,
такие, как, например, 1) социальная терминология:
«Только тот мог с полным правом называться морским конунгом, кто ни¬
когда не спал под закопчепной крышей и никогда не пировал у очага» 126;
«Когда Харальду было почти семьдесят лет, ему родила сына женщина,
которую звали Тора Жердинка... У нее была хорошая родня... Ее называли
рабыней копупга. Многие, и мужчины, и женщины, были тогда обязаны
службой конунгу, хотя и происходили из хорошего рода» 127;
«Когда Олав получил корабли и дружину, дружинники стали называть его
конунгом-, так как существовал такой обычахй: сыновья конупгов, становясь
предводителями дружин, назывались копупгами, хотя они и не правили
землями» 128;
«Эти викинги, которые с большими дружинами постоянно были в походах,
называли себя .конунгами, хотя они и не правили землями» 129;
«В то время в Норвегии было много лендрманнов, и многие из них были могу¬
щественными и знатными людьми и вели свой род от конунгов или ярлов,
и родство это было близким. Многие из них были к тому же очень богатыми»130;
2)	правила ведения морского боя:
«Они сражались, стоя на носах кораблей, как тогда было принято» 131;
«Тогда был обычай связывать корабли во время битвы и сражаться, стоя па
носу корабля» 132;
3)	тризна и порядок вступления в наследство:
«В то время был обычай, что, когда справляли тризну по конунгу иля ярлу,
тот, кто ее устраивал и был наследником, должен был сидеть на скамеечке
122	Beck Н. Source Reference..., р. 9.
123	IF, XXVI, 124—125; Круг Земной, 55.
124	IF, XXVI, 72—73; Круг Земной, 33.
125	IF, XXVI, И, 13, 14, 36 , 60 , 63 , 66 , 67— 68 , 68 , 70, 105, 1432, 166, 167—
168, 231,6232, 244, 252,268, 273; XXVII, 4—5, 12, 13, 14, 34, 58, 73, 74,77,
100, 109, 158, 296, 328, 354, 404; XXVIII, 38, 90, 2043, 205, 263, 332.
128	IF, XXVI, 60; Круг Земной, 28.
127	IF, XXVI, 143; Круг Земной, 63.
128	IF, XXVII, 4—5; Круг Земной, 168.
129	IF, XXVII, 12; Круг Земной, 171.
130	IF, XXVII, 58; Круг Земной, 190.
131	.IF, XXVI, 244; Круг Земной, 108.
132	IF, XXVI, 105; Круг Земной, 47.
161

перед престолом до тех пор, пока не вносили кубок, который назывался
Кубком Браги. Затем он должен был встать, принять кубок, дать обет совер¬
шить что-то и осушить кубок. После этого его вели на престол, который
раньше занимал его отец. Тем самым он вступал в наследство посла
отца» 133;
4)	языческие празднества, жертвоприношения, пиры:
«Следующей весной Гранмар копунг отправился в Уппсалу, чтобы совер¬
шить жертвоприношение, так как было принято весной приносить жертвы
за мир» 134;
«По древнему обычаю, когда предстоял жертвенный пир, все бонды должны
были собраться туда, где стояло капище, и принести припасы, которые нуж¬
ны во время жертвенного пира. На этот пир все должны были принести так¬
же пива. Для пира закалывали всякого рода скот, а также лошадей. Вся
кровь от жертв называлась жертвенцой кровью, а чаши, в которых она стоя¬
ла,— жертвенными чашами, а жертвенные веники были наподобие кро¬
пил...» 135;
«Он (конунг Хакоп.— Т. Д.) сделал законом, что йоль должен был начинать¬
ся в то время, что и христианское рождество... А раньше йоль начинался
в ночь на середину зимы и продолжался три дня» 136.
Так же, как реальный, комментируется и легендарный мате¬
риал:
«Там (в Асгарде.— Т. Д.) было большое капище. По древнему обычаю-
в нем было двенадцать верховных жрецов. Они должны были совершать
жертвоприношения и судить народ» 137;
«Когда Ньёрд был у Вапов, он был женат на своей сестре, ибо такой был там
обычай... А у Асов был запрещен брак с такими близкими родичами»138.
Рассказывая о событиях, связанных с поездками скандинавов
в другие страны, к западу и к востоку от Скандинавии, автор го¬
ворит о якобы существовавших там законах и обычаях:
«В Гардарики (па Руси.— Т. Д.) было законом, что люди, которые были
конунгами по рождению, немогли оставаться в стране без разрешения конун¬
га» 139;
«В Хольмгарде (Новгороде.— Т. Д.) господствовал такой нерушимый мир,
что, согласно закону, всякий, кто убил человека, не объявленного вне
закона, должен быть убит» 14°;
«А в Англии было в то время в обычае, что когда двое соперничали в чем-
либо, то решать должен был поединок между ними» 141.
Перечень комментируемых в «Хеймскрингле» реалий, верова¬
ний, законов «века саг» может быть продолжен, но и приведенные-
примеры со всей очевидностью показывают активное отношение
Снорри Стурлусона к своему материалу.
133	IF, XXVI, 66—67; Круг Земной, 31.
134	IF, XXVI, 70; Круг Земной, 32.
133 IF, XXVI, 167—168; Круг Земной, 74-75.
133 IF, XXVI, 166; Круг Земной, 74.
137	IF, XXVI, 11; Круг Земной, И.
138	IF, XXVI, 13; Круг Земной, 12.
139	IF, XXVI, 232; Круг Земной, 101.
149	IF, XXVI, 231; Круг Земной, 101.
141	IF, XXVI, 268; Круг Земной, 117.
162

3. ССЫЛКИ НА ИСТОЧНИКИ
Эта разновидность авторского проникновения в повествовании
лучше всего описана в литературе, однако ни одна из классифика¬
ций не представляется нам удовлетворительной. Нами выделены
две группы ссылок на источники: ссылки 1) на конкретные (как
письменные, так и устные) источники, в том числе на поэзию
скальдов; 2) на неопределенную (возможно — письменную, воз¬
можно — устную) традицию. Разновидностью последних являют¬
ся ссылки на двойную, на более полную традицию и на отсутствие
традиции.
3.1.1.	Если исключить многочисленные ссылки на стихи скаль¬
дов (о чем речь пойдет ниже), то ссылок на конкретные источники
окажется довольно мало 142. Выше мы уже приводили высказыва¬
ния Снорри, характеризующие его отношение к сочинению Ари
Мудрого как к источнику, заслуживающему всяческого доверия.
В «Хеймскрингле» содержатся пять ссылок на Ари: две в Прологе,
где Снорри рассказывает об информаторах Ари, ссылаясь на его
же собственные утверждения:
«Он писал, как он сам говорит, жизнеописание норвежских конунгов со
слов Одда, сына Коля, сына Халля с Побережья, а Одду рассказывал Тор-
гейр Аврадсколь, человек мудрый и такой старый, что он еще жил на мысе
Нидарнес, когда был убит ярл Хакон Могучий» 143;
«Халль умер на девять лет позднее епископа Ислейва, и ему было тогда
девяносто четыре года. Оп поселился в Соколипой Долине, когда ему было
тридцать лет, и жил там шестьдесят четыре года, как пишет Ари» 144;
одна — в «Саге об О лаве, сыне Трюггви», где вслед за рассказом
о гибели конунга Харальда Серая Шкура сообщается:
«С гибели Хакона Воспитанника Адальстейна тогда прошло пятнадцать лет,
а с гибели Сигурда хладирского ярла — тринадцать. Священник Ари, сын
Торгилъса, говорит, что Хакон ярл правил своей отчиной в Трапдхейме
тринадцать лет, когда Харальд Серая Шкура погиб, но последние шесть
лет жизни Харальда Серая Шкура, говорит Ари, сыновья Гуннхильд и Ха¬
кон воевали, и то он, то они бывали принуждены покинуть страну» 145;
и две — в «Саге об О лаве Святом», опять же в местах, содержащих
важные хронологические вехи (что в «Хеймскрингле» встречается
нечасто):
«К тому времени О лав пробыл конунгом Норвегии пятнадцать лет... Об этих
годах его правления первым написал священник Ари Мудрый, сын Торгилъ-
са)> 146;
«Когда конунг Олав Святой погиб, ему было тридцать пять лет, как говорит
священник Ари Мудрый» 147.
142	IF, XXVI, 6, 7, 57, 239; XXVII, 157, 173—174, 326, 410; XXVIII, 85, 87,
101, 275, 313, 317, 318—319, 320а, 346, 370—371.
143	IF, XXVI, 6; Круг Земной, 10.
144	IF, XXVI, 7; Круг Земной, 10.
145 IF, XXVI, 239; Круг Земной, 105—106.
146 IF, XXVII, 326; Круг Земной, 334.
147	IF, XXVII, 410; Круг Земной, 375.
163

«В одном месте в «Хеймскрингле»,— пишет В. Мэнхайер, по¬
ходя касающийся этого сочинения,— Снорри дает ссылку на
■Эйрика, сына Одда, ставя акцент на тех фактах (включая отно¬
шение самого Эйрика к источникам), которые делают его достове¬
рным источником» 148. Упоминание Эйрика находим у Снорри в че¬
тырех главах (7, 10, 11 и 12) «Саги о сыновьях Харальда Гил ли»,
хотя исследователями установлено, что фрагмент в 5600 слов,
приходящийся на конец «Саги о Магнусе Слепом и Харальде
Гил ля» (главы 13—16) и начало следующей за ней «Саги о сыно¬
вьях Харальда Гилли» (главы 1—12), составляет «Хрюггьярстюк-
ки» Эйрика, сына Одда 149. Из четырех упоминаний Эйрика только
■одно является ссылкой на источник в прямом смысле:
«Так, говорит Эйрик, сын Одда, который первым записал этот рассказ» 15°.
Любопытно, что данная ссылка приходится уже на заключи¬
тельную часть рассказа о Сигурде Слембяре, да и понять ее можно
как относящуюся не к «Хрюггьярстюкки» в целом, а к локально¬
му сюжету о том, как работник Эйнара, сына Лососьего Паля,
спас отСигурда сына своего хозяина. Этот пример очень показате¬
лен для характеристики отношения средневековых исландцев
к чужому тексту. Исследователи сходятся на том, что авторы того
времени не проводили четкой грани между своей оригинальной
работой и заимствованиями 151 и считали себя вправе изменять со¬
общения источников, так чтобы они отвечали их собственным
целям 152. Кроме того, число ссылок на источники мало и по той
причине, что «признание всех доступных традиций принесло бы
„жизнь" и повествовательный интерес в жертву строгому истори¬
ческому методу» 153.
Все остальные случаи упоминания Эйрика, вне всякого сомне¬
ния, представляют собой отмеченную П. Шахом и Э. О. Свейнс-
соном 154 замену употребленного в тексте Эйрика первого лица.
Свейнссон пишет, что «наше знание авторов многих древних
работ происходит как раз из этой практики, так как более позд¬
ние переписчики считали, что следует сообщать некоторые детали
об этом „ я“» 155. Есть у Снорри замена первого лица односложная:
148	Manhire W. Op. cit., р. 173.
149	Guinason В. Fyrsta sagan.— SI, 1978, 37, Ы. 12—-65.
150	IF, XXVIII, 313; Круг;Земной, 520.
151	Bekker-Nielsen II. Den seldste tid.— In: Norron Fortaellekunst. Copenha¬
gen, 1965, s. 15; Schach P. Some Forms..., p. 134. См., например, гл. 25
снорриевой «Саги о Харальде Прекрасноволосом»: при том, кто в ней
имеются, значительные текстуальные совпадения с «Обзором саг о норвеж¬
ских конунгах» (записи конца XII в.), никаких ссылок на это произведе¬
ние нет.
152	Schach Р. Some Observations on the Helgafell Episode in Eyrbyggja saga
and Gtslasaga.— In: Saga og Speak. Studies in Language and Literature/
Ed. J. M. Weinstock. Austin, 1972, p. 133—134.
153	Manhire W. Op. cit., p. 188.
154	Cm. ch. 38.
155	Sveinsson E. 0. Dating..., p. 110—111.
164

«Кетилъ пробст, который был храни то теш Церкви Марии, сказал Эйрику,
что Сигурд похоронен там» 156,
есть — развернутая:
«Халль, сын Торгейра .Лекаря, сына Стейна, был дружинником Инги конун¬
га и присутствовал при всех этих событиях. Он рассказал о них Эйрику, сыну
Одда, и тот■ записал этот рассказ. Эйрик написал книгу, которая назы¬
вается Хрюггъярстюкки. В этой v низе рассказывается о Харальде Гилли и
двух его сыновьях, Магнусе Слепом и Сигурде Слембире, все до самой их
смерти. Эйрик был человек умный и подолгу бывал в Норвегии в те времена.
Некоторые рассказы он записал со слов Хакона Брюхо... а кое-что он напи¬
сал согласно тому, что сам слышал или видел» 157.
Есть у Снорри ссылка на «Сагу о Скьёльдунгах»:
«Адильс конунг враждовал с конунгом по имени Али Уппландский. Он был
из Норвегии. Между ними произошла битва на льду озера Венир... В саге
о Скьёльдунгах подробно рассказывается об этой битве, а также о походе-
Хрольва Жердинки в Уппсалу к Адильсу. Это тогда Хрольв Жердинка по¬
сеял золото на Полях Фюри» 158
и на «Сагу об Оркнейских ярлах»:
«Тогда г1орфинн предложил, чтобы Бруси оставил себе только одну треть
всех земель, а Торфинн стал бы править двумя третями... И хотя они поме¬
нялись не сразу, в саге о ярлах рассказывается, что Торфинн правил двумя
третями всех земель, а Бруси — одной третью...» 159.
Есть глухая ссылка на какой-то источник, записанный по ве¬
лению конунга Сверрира. Рассказ о том, как был убит конунг
Эйстейн кончается словами:
«Так велел написать Сверрир конунг» 16°.
Есть сообщение Снорри о своих устных информаторах:
«Харальд конунг дал на пиру Ториру из Стейга кленовую чашу, обрамлен¬
ную позолоченным серебром... Он дал ему также свой темно-пурпурный
плащ на белом меху... Как рассказывал Торгильс, сын Снорри (исландец,
умерший в 1201 г.— Т. Д.), он видел алтарный покров, который был сделан
из этого плаща, а Гуд pud, дочь Гутхорма, сына Торира из Стейга, говорила,
что Гутхорм, отец ее, владел чашей, которую она видела» 161.
3.1.2.	Ссылок на скальдические стихи у Снорри очень много
(всего в «Хеймскрингле» насчитывается 601 скальдическая строфа).
Висы приводятся большей частью при описании военных походов
и крупных сражений. Так, например, в «Саге о Хаконе Добром»
Снорри цитирует скальдов в главах, рассказывающих о захвате
конунгом Хаконом одиннадцати викингских кораблей, о его на¬
падении на Зеландию, Скоие и Гаутланд, о битве при Сторде, о
ранении и гибели конунга; в главах, повествующих о характере
Хакона, о его правлении, законодательстве, о проведении им
христианизации Норвегии, подобных ссылок нет. В большинстве
156	IF, XXVIII, 320; Круг Земной, 524.
157	IF, XXVIII, 318—319; Круг Земной, 523.
I68 IF, XXVI, 57; Круг Земной, 27.
»59 IF, XXVII, 173—174; Круг Земной, 251.
160 IF, XXVIII, 346; Круг Земной, 537.
iel IF, XXVIII, 101; Круг Земной, 416.
165

случаев Снорри использует материал скальдических строф цели¬
ком, так что виса и прозаический текст находятся в полном соот¬
ветствии:
«А весной ярл снарядил свое войско и затем нонлыл в Восточные Страны.
Когда он приплыл во владения Вальдамара конунга, он стал воевать и уби¬
вать людей, н жечь жилье всюду, где он проходил, и опустошал страну. Он
приплыл к Алъдейгыоборгу и осаждал его, пока не взял город. После этого
он прошел по Гардарики, разоряя страну. В Бандадрапе (поэме скальда
Эйольва.— Т. Д.) говорится так:
Прошел мечом землю	Твердо знаю, в Гардах
Вальдамара, смерти	Повергатель ратей
Врагов обрекая	Альдейгье погибель
В побоищах, воин.	Уготовил, стойкий» 162.
Отдельные расхождения между текстом саги и поэтической
вставкой могут быть результатом того, что автор саги неверно
расшифровал скальдический текст:
«Одним летом он (конунг Ингвар.— Т. Д.) собрал войско и отправился в
в Страну Эстов, и разорял ее в том месте, что называется У Камня. Тут нагря¬
нули эсты с большим войском, и произошла битва. Войско эстов было так
велико, что шведы не могли ему противостоять. Ингвар конунг пал, а дру¬
жина его бежала. Он погребен там в кургане у самого моря. Это в Адалъ-
<сюсле. Шведы уплыли домой после этого поражения. Тъодольв (скальд,—
Т. Д.) говорит так-.
И, говорят,
Ингвар конунг
Жертвой стал
Мужей Сюслы,
Эстов рать
Рядом с камнем
Разбила в бою
Ясноликого.
И океан
Мертвого князя
Песней Гюмира
Услаждает» 163.
В прозаическом тексте и в висе по-разному локализуется место
гибели Ингвара. По словам саги, он погиб в Адальсюсле, под ко¬
торой саги обычно понимают материковую часть Эстланда, лежа¬
щую против острова Сааромаа. Сюсла, упоминаемая в висе, яв¬
ляется обычным для саг и скальдических стихов сокращением
от Эйсюслы — скандинавского названия о. Сааремаа 164.
В ряде случаев цитируемая в саге виса несет дополнительную
информацию, не предусмотренную ходом повествования:
«Конунг Ярицлейв хорошо принял Харальда с его людьми. Харальд сделал¬
ся предводителем над людьми конунга, которые охраняли страну, вместе
с Эйливом, сыном ярла Рёгнвальда. Так говорит Тьодолъв:
С Эйливом давно	Взяли в тиски
Был князь заодно.	Вендов полки.
Крепили строй	Изведал лях
Они боевой.	Лихо и страх» 165„
162	IF, XXVI, 338—339; Круг Земной, 153.
163	IF, XXVI, 61—62; Круг Земной, 29.
См. подробнее: Д ж аксон Т. И. Исландские королевские саги как источник
по истории пародов Восточной Прибалтики (VII—XII вв.).— В кн.: Ле¬
тописи и хроники, 1980 г. М., 1981, с. 30—32; Она же. Скальдические сти¬
хи в исландских королевских сагах: (К вопросу о степени достоверности
королевских саг в качестве источника по истории народов Европейской
части СССР).— В кы.: Теория и практика источниковедения и археографии
отечественной истории. М., 1978, с. 33—34.
165 IF, XXVIII, 70; Круг Земной, 402.
166

В висе, кроме прочего, идет речь о ведении Харальдом и Эйли-
вом, находящимися на службе у Ярослава Мудрого, военных
действий против поляков. Нигде в саге об этом не говорится 166.
Снорри видел в сообщениях скальдов достоверный источник
(см. об этом выше), который по многим сюжетам оказывался дляь
него и единственным. И все же нельзя утверждать, что он цити¬
ровал скальдов только для подтверждения своих слов. Есть у него
«развлекательные» висы, например «Lausavisur» конунга Харальда
Сурового о «гардской девушке», которая «не хочет чувствовать» к
нему «склонности»,— о дочери Ярослава Мудрого Елизавете 167.
Но даже приводя стихи скальдов как исторические свидетельства,
Снорри преследовал и иные цели: он стремился одновременно укра¬
сить свое повествование этими стихотворными вставками. В про¬
тивном случае он мог бы ограничиться пересказом поэтического-
текста в прозе и ссылкой на соответствующего скальда, без при¬
видения самой висы, как он делает всего в одном случае:
«Харальд конунг пожаловал окольничему У льву достоинство лендрманна и
лен в двенадцать марок вместе с половиной фюлька в Трандхейме. Так гово¬
рит Стейн, сын Хердис (скальд.— Т. Д.), во флокке об У льве. [Висы в текста
нет]» 168.
3.2.1.	Ссылки на неопределенную традицию в «Хеймскрингле»168
весьма многочисленны и разнообразны, поскольку, блестящий
стилист, Снорри очень изобретателен в выборе форм. Здесь и
sva segja froctir menn, u fiat er sagl, u ok segja menn sva, и ok ]3yda
menn ]lat nu, и ok hafa menn фа1 fyrir satt, и er |)at sagt med san-
nendum, и sva er sagl, и |)at var mal manna, и |)at var kallat, и |)at
er sggn manna, и sva er at kvedit, и ok Jat hyggja menn, и пр. Раск¬
лассифицировать эти ссылки по чисто формальному признаку со¬
ответственно не удается. По содержанию их делить тоже очень
трудно. X. Бек справедливо отмечает, что ссылки используются
в сагах «с определенными темами и утверждениями»170. Есть у
Снорри ссылки на традицию 1) в описании моральных и физиче¬
ских качеств героев, их внешнего вида:
«Мудрые люди говорят, что Харальд Прекрасноволосый был самым красивым,
могучим и статным из всех людей, очень щедрым и горячо любимым своими
людьми» 171;
«Говорят, что он (Сигурд Свинья.— Т. Д.) был одет так (когда приехал
Олав, сын Харальда.— Т. Д.). На нем были синяя куртка, синие чулки, вы¬
сокие сапоги, завязанные ниже колена, и широкая серая шляпа... Что касает- * 164 * * * * * * *1ее См. подробнее: Д ж аксон Т. Н. Скаль дические стихи..., с. 34—35.
1е7 IF, XXVIII, 89.
1В!* IF, XXVIII, 120; Круг Земной, 424.
JBB IF, XXVI, 17 , 40, 60, 71, 78 , 88,91, 99, 119, 1382, 145, 148а, 152—153, 154
164, 185, 186,187,232, 245, 286,312—313,328,343, 346; XXVII, 5, 7,29,
41, 120, 128, 158, 207, 234, 287, 326, 328, 335, 341—342, 348, 358, 385, 387,
388, 390, 395, 405, 409, 413; XXVIII, 22, 23, 79, 82, 100, 111, 118—119,
121, 124, 130, 155, 171, 187, 198, 200,203,220,228, 2293, 232, 237, 254, 263,
292, 304, 3052, 307, 311, 3162, 320, 322,333,345, 345—346, 364,392, 409,
410—411.
170	Beck Н. Source Reference..,, р. 21.
171	IF, XXVI, 148; Круг Земной, 66.
167

ея характера Сигурда, то говорят, что он был человек очень работящий и
очень хороший хозяин...» 172;
2)	при рассказах о битвах:
((Произошла такая большая битва, что, как говорят, она не закончилась на
одиннадцатый день» 173 *;
«Вот Хакон конунг построил свое войско, и люди говорят, что он снял с себя
кольчугу перед тем, как началась битва» т;
3)	в толковании снов:
«[Конунгу Хальвдану приснилось, что у него длинные волосы, распадаю¬
щиеся на пряди, и одна прядь длиннее прочих.] Люди думают, что эта прядь
предвещала конунга Олава Святого» 175 *;
«В юности он (Харальд Прекрасноволосый.— Т. Д.) был очень воинствен.
И люди думают, что это предвозвещалось тем, что нижняя часть того боль¬
шого дерева, которое его мать видела во сне перед его рождением, была крас¬
ной, как кровь» 178;
4)	при передаче легендарного материала:
«Рассказывают как правду, что когда Один и с ним дни пришли в Северные
Страны, то они стали обучать людей тем искусствам, которыми люди с тех пор
владеют» 177;
«Рассказывают, что, когда О лав конунг (сын Тргоггви.— Т. Д.) гостил
в Эгвальдснесе, однажды вечером туда пришел какой-то человек, старый и
очень красноречивый. [Человек этот многое рассказал Олаву о „конунгах
или древних событиях11, а потом исчез, и Олав решил, что „это был не человек",
а „Один, в которого язычники долго верили"]» 178;
5)	рядом с сообщением о чем-то необычном, сверхъестественном:
<(,..и во время этой поездки случилось много такого, о чем ходят рассказы'.
тролли и злые духи подшучивали над его людьми, а подчас и над ним
самим» 179 *;
«[Конунг Эйетейн заставил трандхеймцев признать конунгом пса, которого
звали Саур.] Рассказывают, что смерть ему пришла от того, что волки напа¬
ли на его стадо, и свита понуждала его защитить свой скот, он и сошел
с кургана и бросился на волков, а они сразу же растерзали его» 1§°;
в частности, в рассказах о чудесах Снятого Олава:
«Говорят, что, когда Олав конунг был в Гардарики, случилось, что у сына
одной знатн-ой вдовы в горле вскочил такой большой нарыв, что мальчик
не мог ничего есть... [Следует рассказ о том, как Олав излечил мальчика]» 181.
Перед нами далеко не все случаи ссылок на традицию. Тем не
менее материал со всей очевидностью показывает, что Снорри ис¬
пользует ссылки, чтобы, с одной-стороны, придать историчность
излагаемому им материалу, с другой — снять с себя ответствен¬
ность за достоверность сведений. Любопытно в этой связи отметить,
172	IF, XXVII, 41; Круг Земной, 182.
S-73 IF, XXVI, 60; Круг Земной, 28.
г74 IF, XXVI, 186; Круг Земной, 83.
i7^ IF, XXVI, 91; Круг Земной, 41.
IF, XXVI, 148; Круг Земной, 66.
177 IF, XXVI, 17; Круг Земной, 13.
378	IF, XXVI, 312-313; Круг Земной, 139.
379	IF, XXVI, 328; Круг Земной, 147.
580 IF, XXVI, 164; Круг Земной, 73.
I81 IF, XXVII, 341—342; Круг Земной, 341—342.
168

что большинство рассказов о чудесах Олава приводится без ка¬
ких-либо ссылок: или автор сам верит в эти чудеса, или хочет,
чтобы в них поверила его аудитория. Второе объяснение представ¬
ляется более правдоподобным.
3.2.2.	Как разновидность ссылок на традицию мы рассматриваем
ссылки на более полную традицию 182. Апдерссон полагает, что
«невозможно, чтобы авторы притворялись, что такая традиция
существует, поскольку обман был бы явным для аудитории три¬
надцатого века» 183. У Снорри, напротив, заявления, что есть
еще свидетельства того, о чем идет речь, чаще относятся к явно
фантастическим рассказам:
«Рассказывают, что Сигурду [Оленю] было двенадцать лет, когда он победил
в единоборстве берсерка Хильдибранда с его одиннадцатью товарищами.
Он совершил много подвигов, и о нем есть длинная сага» 184;
или к легендарному материалу:
«Эта Швеция (скандинавская.— Т. Д.) называлась Жилищем Людей,
а Великая Швеция называлась Жилищем Богов. О Жилище Богов есть много
рассказов» 185.
О саге про Сигурда Оленя ничего не известно 186, а «Великая
Швеция» нигде, кроме как у Снорри, не называется «Жилищем
Богов» 187. Создателем обоих топонимов является, как нам кажет¬
ся, сам Снорри, использующий их в эвгемеристической легенде о
заселении Скандинавии 188. Вновь ссылка помогает придать ма¬
териалу видимость исторического свидетельства.
3.2.3.	Еще одна разновидность — ссылка на двойную тради¬
цию 189. Интересный пример дает «Сага об Инглингах»:
«[Черное море] разделяет три части света. Восточная называется Азией,
а западную некоторые называют Европой, а некоторые — Энеей. А к северу
от Черного моря простирается Швеция Великая, или Холодная. Некоторые
считают, что Великая Швеция не меньше Великого Серкланда, а некоторые
сравнивают ее с Великим Блаландом» 190.
В одном фрагменте — две парные ссылки. Если первая пара
относится к реально существовавшей и существующей части
света, то вторая — вводит легендарный материал: сравнение Ве¬
ликой Швеции с не менее трудно локализуемыми Великим Серк-
ландом 191 и Великим Блаландом 192. Видимо, соединение двух
182	IF, XXVI, 22, 88, 333; XXVII, 242, 267, 315.
183	Andersson Th. М. The Textual Evidence..., p. 15.
184 IF, XXVI, 88; Круг Земной, 39.
185 I’F, XXVI, 22; Круг Земной, 15.
186	Круг Земной, с. 637, примеч. 5.
187	Metzenthin Е. М. Die Lander- und Folkernamen im Altislandischen Schrift-
tum. Pennsylvania, 1941, S. 35.
188	Джаксон T. H. Еще раз о «Великой Швеции», с. 151—153.
189	IF, XXVI, 9, 9—10; XXVII, 8—9, 221; XXVIII, 208, 229, 298.
190	IF, XXVI, 9-10.
191	Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи: (тексты, перевод,
комментарий). М., 1977, с. 206—207.
192	Metzenthin Е. М. Op. cit., S. 11—12.
169
7 Заказ № 2111

парных ссылок в одном фрагменте не случайно и служит «зазем¬
лению» топонимов, входящих во вторую пару.
3.2.4.	Третья разновидность ссылок на традицию — ссылки на
отсутствие информации 193, или «негативные» ссылки, по опреде¬
лению В. Мэнхайера 194:
«Эти люди (дружинники.— Т. Д.) уже давно были у Олава конунга, и он мог
положиться на их верность. Не говорится, были ли они знатного рода» 195;
<'Летом они отплыли на юг, и ничего об их плавании не рассказывают, пока
они однажды вечером не вошли в пролив Кармтсунд...» 196
Исследователи справедливо полагают, что «негативными»
ссылками достигается двойной эффект: с одной стороны, автор
покрывает временной промежуток в своем повествовании, о кото¬
ром у него действительно нет информации, с другой — создает
впечатление достоверности всего прочего материала, якобы имею¬
щего под собой какую-то традицию 197.
3.2.5.	Итак, ссылки на источники очень явно обнаруживают
авторское присутствие и его позицию — стремление придать
своему рассказу видимость исторически точного свидетельства.
4. АВТОРСКИЕ КОМПОЗИЦИОННЫЕ ПРИЕМЫ
4.1.	Прежде всего в этот разряд попадают зачины 198 * 200 и концовки
глав 1S9. В качестве зачинов Снорри использует как специальные
вводные конструкции, например, «Nu ег фа1 til mals at taka»:
<<Теперь пора рассказать о том, что произошло, когда конунг Олав Толстый
отправился в свадебную поездку к своей невесте Ингигерд» 20°;
или «Nil er at segja»:
«Теперь надо рассказать о людях Инги» 201;
так и ссылки на источники:
«Люди рассказывают, что ту зиму Свепн конунг провел в Дании и правил
своей державой, как и прежде» 202.
В качестве концовок, наряду со специальными заключитель¬
ными конструкциями «Nu er sagdr» и «Ok er nu lokit at segja»:
«Вот и рассказана часть earn об Олаве конунге...» 203;
«На этом заканчивается рассказ о событиях...» 204,
193	IF, XXVI, 32, 33; XXVII, 119, 195, 199, 263.
194	Manhire W. Op. cit., p. 183.
195	IF, XXVII, 119; Круг Земной, 221.
196	IF, XXVII, 195; Круг Земной, 263.
197	Anclersson Th. M. The Textual Evidence..., p. 13—14; Manhire W. Op. cit.,
p. 186.
198	IF, XXVII, 111, 129, 174, 203, 267, 328, 344, 370; XXVIII, 155, 355.
1 9 IF, XXVI, 203; XXVII, 108, 157, 267, 393, 410; XXVIII, 104.
200	IF, XXVII, 129; Круг Земной, 227.
201	IF, XXVIII, 355; Круг земной, 542.
202	IF, XXVIII, 155; Круг Земной, 442.
203	IF, XXVII, 410; Круг Земной, 375.
204	IF, XXVII, 267; Круг Земной, 307.
170

Снорри нередко использует «негативные» ссылки. Так, в первой
главе «Саги о Харальде Серад Шкура» рассказывается о несколь¬
ких висах, сочинённых Эйвиндом Погубителем Скальдов, и о его
взаимоотношениях с Харальдом. Глава заканчивается словами:
«Эйвинд поехал тогда домой, и не рассказывается, чтобы он после этого еще
раз встретился с Харальдом конунгом»205.
Никакого временного промежутка в данном случае «негативной»
ссылкой покрывать не требуется, так как на этой точке рассказ
о взаимоотношениях конунга и скальда исчерпал себя. Дальше сага
переходит к характеристике правления сыновей Гуинхильд.
Ссылка на отсутствие традиции выполняет, иную функцию: она
служит для организации материала.
4.2.	Кроме зачинов и концовок, интерес представляют различ¬
ные организующие повествование приемы 206. Например, используя
безличный оборот «ег |)at skjotast at segja» — «короче говоря
(букв.: надо короче рассказать)», автор покрывает временной
промежуток в повествовании, о которому него либо нет информа¬
ции, либо информация не отвечает интересам повествования:
«Однажды ночью Тюри и Эцур убежали оттуда, пользуясь темнотой ночи,
в лес. Коротко говоря, они вернулись в Данию» 207 208.
Любопытно в этой связи использование «негативной» ссылки.
В гл. 28 «Саги об Инглингах» говорится о том, что в Стране Саксов
«правил тогда конунг по имени Гейртьов, а жена его звалась Алов Могучая.
Ничего не говорится об их детях» 308.
Далее рассказывается о том, как Адильс конунг разграбил
усадьбу конунга Гейртьова. Среди рабынь была девушка дивной
красоты, Ирса. Адильс женился на Ирсе. Напавший на Адильса
конунг Хельги, сын Хальвдана, взял в полон Ирсу и женился
на ней. У них родился сын Хрольв Жердинка. «Когда Хрольву
было три года, в Данию приехала Алов. Она открыла Ирсе, что
Хельги конунг, ее теперешний муж, был ее отцом, а она, Алов,—
ее матерью» 209 210. Тем самым «негативная» ссылка оказывается соз¬
нательным приемом, работающим на то, чтобы сделать излагаемый
материал более интересным для читателя.
4;3. К авторским композиционным приемам можно отнести и
отсылки внутри текста 21°. Снорри прибегает к ним довольно часто.
Как правило, используется формула «sem fyrr ег/var ritat/ritit»:
205	IF, XXVI, 203; Круг Земной, 89.
206	IF, XXVI, 17, 56, 298, 319,. 342; XXVII, 219, 250, 288, 306, 331, 335;
XXVIII, 57, 137.
207	IF, XXVI, 342; Круг Земной, 154.
208	IF, XXVI, 56.
209	IF, XXVI, 56—57; Круг Земной, 27.
210	IF, XXVI, 46, 48, 65, 66, 137, 163, 176, 199, 2262, 233, 254, 287, 298, 307,
324, 334, 349, 354, 367; XXVII, 10, 26, 53, 62, 74, 104, 125, 158, 163, 174,
182, 184, 214, 220, 2213, 234, 241, 255 , 267 , 269 , 275 , 29 23 , 326 , 327 , 331,
338, 346, 348, 361, 370, 381, 382; XXVIII, 23, 36, 76, 108, 112, 118, 119,
122, 137, 154, 182, 323, 369, 385,-399.
1 *
171

«Сыновья Эйрика много ходили в походы в Восточные Страны, но иногда они
совершали набеги на Новергию, как было написано раньше» 211;
«Олав, сын Трюггви, пробыл зиму в Стране Вендов, как уже было напи¬
сано)') 212;
«[Олав, сын Харальда], быстро собрался и отправился в Нидарос. Там конунг
Олав, сын Трюггви, основал торговый посад, как об этом уже раньше было
написано» 213.
Снорри тщательно выверяет свои отсылки, и в «Хеймскрингле»
нами не обнаружено накладок, подобных тем, какие находит
П. Шах в родовых сагах 214. Реже вместо названной формулы
встречаются конструкции с глаголом «segja» — «говорить» —
в тех случаях, когда отсылка делается на то, о чем речь шла
только что. Так, в гл. 49 «Саги об Олаве Святом» читаем:
«У ярла людей было больше, но у конунга на корабле была отборная дру¬
жина, с которой он ходил в походы. Она была вооружена на славу, и, как
об этом уже было сказано раньше, на каждом была кольчуга, так что никто
из них даже не был ранен» 215.
О кольчугах же речь идет в начале той же самой главы:
«У Олава конунга на корабле было сто человек, и на всех были коль¬
чуги и вальские шлемы» 216. Нам представляется, что выбор гла¬
голов «rita» и «segja» не случаен, а, напротив, он лишний раз
подтверждает предположение о том, что текст «Хеймскринглы»
писался под диктовку. Скорее всего, ссылки с глаголом речи «se¬
gja» (и еще реже «geta») приходились на один цикл диктовки.
Чтобы сделать отсылку другого тина, с глаголом «rita», нужно
было, видимо, просматривать предыдущие записи 217.
Почти все отсылки внутри текста — ретроспективные. Однако
автор подходит к рассказу с позиций своего времени, откуда ему
известна не только какая-то конкретная часть рассказа, но и его
продолжение. Любопытный пример из «Хеймскринглы» приво¬
дит П. Шах. В «Саге о Хаконе Добром» (гл. 27) автор сообщает
что Эйвинд Погубитель Скальдов сказал некую вису, и было это
в тот момент, когда Глум, сын Гейри, «в своей висе радовался ги¬
бели конунга Хакона» 218. «Отрывок этот — несколько несклад¬
ный», по определению Шаха, поскольку в данной точке пове¬
ствования конунг Хакон еше жив, и ни о какой висе Глума, сына
Гейри, читателю не известно 219. Чуть дальше, в гл. 1 «Саги о
Харальде Серая Шкура», читаем:
211	IF, XXVI, 176; Круг Земной, 79.
212 IF, XXVI, 254; Круг Земной, 112.
213 IF, XXVII, 53; Круг Земной, 188.
214	Schach Р. Some Forms..., р. 151 —152. Приведенные примеры отсылают нас
к гл. 19 «Саги о Хаконе Добром» и главам 22 п 70 «Саги об Олаве, сыне
Трюггви», соответственно.
215	IF, XXVII, 62; Круг Земной, 192.
216	IF, XXVII, 60; Круг Земной, 191.
217	Л. М. Белл на материале «Саги об Эгиде» приходит к выводу о функ-
гиснальном различии между rita и segia/geta в отсылках внутри текста
(Bell L. М. Op. cit., р. 56).
218	IF, XXVI, 181; Круг Земной, 82.
219	Schach Р. Some Forms..., р. 151.
172

«Одного человека звали Глум, сын Гейри. Он был скальдом Харальда конун¬
га и очень доблестным мужем. Он сочинил такую вису после смерти Хако-
на...» 22°,
и тут приводится та самая виса, на которую была сделана эта «не¬
складная» отсылка. Здесь же еще раз говорится о висе Эйвинда,
но уже с использованием обычной отсылки к более раннему тексту:
«...но когда Эйвинд, сын Финна, узнал об этом, он сочинил вису, которая
была записана раньше» 220 221.
Этот случай — не единственный. Еще не раз Снорри вводит в
повествование висы, необходимые ему в данной точке рассказа,
но сочиненные, как он сам здесь же сообщает, позднее того момен¬
та, о котором идет речь:
«В этой битве сражался и Сигват скальд. А тем летом после битвы он сочи¬
нил флокк об этой битве, который называется Висы о битве у Несьяра,
и в них он подробно рассказывает обо всех этих событиях...[В этой и следую¬
щей главах, посвященных описанию битвы, приведено 8 вис Сигвата]» 222;
«[Корабль ярла Свейна проплывал мимо корабля Олава. Скальд Вереи, сто¬
явший на носу корабля Свейна, обменялся с конунгом Олавом приветствия¬
ми.] Об этом Вереи рассказывает в том флокке, который он сочинил, когда
попал в плен к Олаву конунгу и сидел в кандалах» 223.
Есть в «Хеймскрингле» и отсылки вперед — указания па то,
о чем речь пойдет ниже. В «Саге о сыновьях Харальда Гилли»
читаем:
«Его имя было Орм, а потом его звали Конунговым Братом. Он был очень
красив с виду и стал могущественным человеком, о чем еще будет речь позд¬
нее» 224.
И действительно, в двух следующих сагах — «Саге о Хаконе
Широкоплечем» и «Саге о Магнусе, сыне Эрлинга» — не раз встре¬
чаем имя Орма Конунгова Брата и рассказы о битвах, в кото¬
рых он принимал участие.
4.4. Итак, выявление в тексте «Хеймскринглы» авторских ком¬
позиционных приемов позволяет увидеть в Снорри сознательного
автора, уделяющего внимание организации своего повествования,
стремящегося к созданию гладких переходов от одного эпизода
или главы своего сочинения к другим, заранее планирующего
последующее изложение материала и очень тщательно работаю¬
щего с собственным текстом.
* * *
Подведем итоги. На материале «Хеймскринглы» Снорри Стур¬
лусона нами выделены и рассмотрены четыре основные формы ав¬
торского проникновения в повествование. Видимо, перечень фор¬
мальных признаков авторского присутствия в тексте можно про¬
220	IF, XXVI, 198; Круг Земной, 87.
221	IF XXVI 199.
222	IF,’ XXVII, 61; Круг Земной, 191.
223	IF, XXVII, 65; Круг Земной, 193.
224	IF, XXVIII, 323; Круг Земной, 525.
173

должить. Скорее всего, настоящее описание страдает неполнотой,
но уже из этого анализа видно, что ни о какой «эпической объек¬
тивности» королевских саг (во всяком случае, самого совершенного
их свода) не может быть и речи. Автор не просто «виден» (приня¬
то. писать, что он, «как правило, не виден»), он присутствует
в оценке своего и.сточпикового материала; в организации повество¬
вания (его последовательности, объема, взаимозависимости отдель¬
ных частей); в оценочных суждениях, умозаключениях, коммен¬
тариях; в каких-то случаях он пытается придать своему сочине¬
нию видимость исторически точного свидетельства, в других,
напротив, основывается на источниках, кажущихся ему достовер¬
ными, и приводит эти источники в подтверждение своих слов.
Автор творчески активен, а это означает, что при обсуждении
вопроса о степени достоверности «Хеймскринглы» в качестве ис¬
торического источника необходимо среди прочего учитывать и
авторскую позицию: его социальные, политические, религиозные
пристрастия, его концепцию истории.
В. Я. Петрухин
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ
СЛАВЯНО-СКАНДИНАВСКИХ
ЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
В РАННЕФЕОДАЛЬНЫЙ ПЕРИОД
(IX-XI вв.) 1
Одной из важнейших проблем в древнерусской истории и о
но-русской археологии стала проблема этнических отношений
периода формирования древнерусской народности. Участие балтов
и финнов в этом процессе сделало практически невозможным вы¬
деление чисто славянских, балтских или финских древностей и
культурных ареалов, особенно на севере Руси. Длительные кон¬
такты, приведшие к относительной близости культур трех основ¬
ных этнических общностей Восточной Европы, затруднили для
исследователей решение вопроса о механизмах этнической консо¬
лидации, ассимиляции и метисации. Материал для исследования
подобных механизмов могут дать скандинавские древности, хо¬
рошо выделяющиеся па фоне восточноевропейских культур
IX—XI вв.
Среди предметов, находимых преимущественно в погребальных
комплексах Восточной Европы и ицгифферентных в этническом
1	Статья представляет собой доработанный текст доклада, прочитанного
в феврале 1976 г. на совещании «Северная Русь и ее соседи» на Истфаке
174

отношении (гребней, бус, ледоходных шипов, оружия), выде¬
лены вещи, характеризующие племенной убор: скандинавские
женские украшения и предметы культа — железные гривны с
привесками и другие амулеты. Первоначально все эти вещи счи¬
тались предметами импорта. Однако торговля, в первую очередь
предметами племенного культа, не имеет смысла, поскольку ли¬
шенными присущей им символики оказываются и сами амулеты,
попавшие к иноплеменникам. Невозможной признается и торгов¬
ля парными скорлупообразными фибулами в славянской среде:
конструктивные особенности костюма — отсутствие бретелей,
скреплявшихся парными фибулами,— не позволяли славянкам
носить скандинавский убор 2. Зато такая возможность признается
для финских женщин Прибалтики, Карелии, Приладожья, Яро-
славщины: покрой финского платья считается близким скандинав¬
скому, скорлупообразпые фибулы — обычная находка в перечи¬
сленных регионах.
Оставив в стороне вопрос о производственной базе междуна¬
родной торговли ремесленными изделиями в IX—XI вв. 3, кото¬
рая не представляется достаточной для широкого ее размаха в
Восточной Европе, обратимся к проблеме значения племенного
убора для той эпохи.
Здесь не обойтись без данных этнографии, исследующей функ-1
ции костюма. Эти данные свидетельствуют о том, что во все време¬
на «одежда объединяет людей одинакового социального (и этни¬
ческого) статуса, она служит интегрирующим фактором внутри
данной группы, одновременно противопоставляя эту другим
группам» 4. Образцом исследования костюма с этой точки зрения
является работа П. Г. Богатырева, который выявляет взаимо¬
связь (структуру) его функций: сословной, национальной, куль¬
товой, практической, половозрастной 5. Все компоненты костюма,
прежде всего украшения, имели особый смысл для носяще¬
го («язык украшений», по терминологии Лео Фробениуса).
А. Я. Гуревич показал, что искусство викингов было связано с
социально-идеологическими сдвигами кризисной эпохи, орнамен¬
тальные сюжеты и поэзия скальдов отражали особенности мифо¬
логического мышления скандинавов 6. Орнамент и племенной убор
входили в контекст скандинавской культуры и едва ли могли
быть просто «вырваны» из этого контекста для целей торговли.
Орнамент сам по себе — яркий этнический и региональный по¬
2	Пушкина Т. А. О проникновении некоторых украшений скандинавского
происхождения на территорию Древней Руси.— Вести. МГУ. История,
1972, № 1;ср.: Авдусин Д. А. Археология СССР. 2-е изд. М., 1977, с. 230.
3	См. об этом: Jansson I. Economic Aspects of Fine Metalworking in Viking
Age Scandinavia.— In: Economic Aspects of the Viking Age. London, 1981,
p. 1—19.
4	Токарев С. А, К методике этнографического изучения материальной куль¬
туры.— Советская этнография, 1970, № 4, с. 9—10.
5	Богатырев П. Г. Функции национального костюма в Моравской Слова¬
кии. — В кн.: Вопросы теории народного искусства. М., 1971.
6	Гуревич А. Я. Начало эпохи викингов.— В кн.: Скандинавский сборник.
Таллин, 1967, вып. XII.
175

казатель 7, и не только в декоративном отношении. Орнаменталь¬
ные сюжеты на украшениях могут быть также связаны с мифоло¬
гией и культом. Т. Рамскоу видит в сюжетах поглощения человека
животным па фибулах мифологему скандинавской эсхатологии —
гибель богов, поглощение Одина волком 8. Эсхатологические
настроения были весьма актуальны в эпоху викингов: рушился
привычный первобытный мир, погибали его религия и боги. Сцены
гибели богов встречаются на надгробиях, в произведениях скаль¬
дов, но эта глубочайшая символика должна была оставаться
непонятной иноплеменникам. И только ли непонятной?
Выше говорилось о том, что костюм был не только знаком
Интеграции группы, этноса, культуры, по и средством противопо¬
ставления своей общности чужой. «Именно противопоставление
своей общности другим всегда способствовало внутри общности
фиксации и активному закреплению своих этнических отличий и
тем самым — скреплению общности» 9. В доклассовом обществе
этническая общность воплощалась в широкой этносоциальной
организации — племени, союзе племен. В эпоху племенного строя,
наследие которого оставалось сильным и в раннефеодальный
период, все относящееся к чужому было не только чуждым, но
нередко и автоматически враждебным. Для скандинавов их земля
была Мидгардом — срединным миром; вне этого мира жили чу¬
довища, великаны, враги, колдуны, путешествие в далекую зем¬
лю приравнивалось сагами к путешествию в иной мир. Племен¬
ная рознь сохранялась и в позднейшие эпохи: показательно, что
веками жившие на соседних территориях шведы, финны и лопари
подозревали друг друга в том, что их соседи — злые колдуны 10 11.
Соответственно и все связанные с культом и этносом предметы ино¬
племенников могли считаться не просто чуждыми, но и враждеб¬
ными. Поэтому предметы племенного убора едва ли могли пред¬
назначаться для международной торговли.
Однако если обратиться от общих посылок к археологической
реальности, то выяснится, что скорлупообразные фибулы встре¬
чаются в курганах Приладожья, как правило, в сочетании с
финскими шумящими привесками, играющими ту же роль
племенного убора и амулетов п. Более того, и в Приладожье, и в
Ярославском Поволжье скандинавские украшения встречены в
погребениях с местным ритуалом: в первом районе — с очагами,
во втором — с глиняными лапами и кольцами. Такое парадок¬
сальное на первый взгляд сочетание не опровергает того, что
7	Монгайт А. Л. Археологические культуры и этнические общности.—
Народы Азии и Африки, 1967, № 1, с. 60—61.
8	Ramskou Th. Ragnarok.— Kuml, 1953.
s Поршнев Б. Ф. Принципы социально-этнической психологии. М., 1964,
с. 7; см. также: Он же. Социальная психология и история. М., 1979, с. 98.
10	Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1964, с. 88.
11	Тухтина II. В. Этническая принадлежность погребенных в курганах
Юго-Восточного Приладожья.— В кн.: История и культура Восточной
Европы по археологическим данным. М., 1971, с. 179.
176

было сказано выше; напротив, исходя именно из выясненных
общих позиций, необходимо исследовать это явление.
Известно, что повсюду, где ни появлялись норманны, они бъи
ли рано или поздно ассимилированы местным населением. Одним
из ярких показателей ассимиляции было забвение собственного
языка и этнонимов. Так, норманны Вильгельма Завоевателя гово¬
рили уже по-французски, а внук легендарного Рюрика Святослав
носил славянское имя. Но другой стороной того же процесса ас¬
симиляции была утрата характерных черт материальной куль¬
туры:	скандинавские древности исчезают повсюду в Восточ¬
ной Европе вначале XI в. Было ли их исчезновение единовремен¬
ным? Нет, процесс ассимиляции прослеживается по курганным
древностям Приладожья в форме заимствования скандинавами,
оказавшимися под влиянием преобладающей финской среды, сна¬
чала части финского убора — к скандинавским фибулам добав¬
ляются финские привески, — а затем и целого. Ассимиляция соп¬
ровождалась иногда процессом аккультурации — внедрением в
культуру победившего этноса некоторых черт побежденного.
Таково, по-видимому, происхождение так называемых фибул ка¬
рельского типа — видоизмененных скорлупообразных. В Прила-
дожье подобные видоизменения не прослежены; очевидно, контак¬
ты со скандинавами там были слабее, чем в Карелии. Эти кон¬
такты следует видеть, конечно, не в торговых отношениях и не
просто во «влиянии», а в постоянных этнических связях между
ними и финнами. Этнографам известны этнические группы, столе¬
тиями живущие по соседству и не смешивающиеся между собой;
при этом группа, оказавшаяся в иноэтническом окружении, стре¬
мится к сохранению своих обычаев и традиционного костюма 12.
В древнем Приладожье этого не произошло; видимо, скандинавы
не представляли там компактной этнической группы, а просачи¬
вались из соседних районов, возможно из Ладоги, где наличие
такой компактной группы отмечено скандинавским некрополем в
урочище Плакун.
Что же касается восприятия скандинавами местных обрядов —
ритуальных очагов в Приладожье, глиняных лап и колец в Верх¬
нем Поволжье, то это восприятие облегчалось наличием близких
форм обрядности в Скандинавии. Очаг с котлом — непременная
принадлежность и скандинавских, и финских жилищ. В сканди¬
навских погребениях встречены и имитации очагов (Сконе, Вест-
ланн), и очажные принадлежности, особенно в погребениях с ладь¬
ей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что типично скан¬
динавское сожжение в ладье (приладожский курган 19) сочетается
с типично местным очагом и его принадлежностями. Впрочем, та¬
кое противопоставление местного и скандинавского не вполне
правомерно. Скандинавские обычаи весьма разнообразны и сами
зависят от местных и племенных традиций. Так, погребальные
очаги Сконе —- обряд не общескандинавский, а местный, го ж по- 1313	Богатырев П. Г. Указ, соч., с. 317—318.
177

шведский. Также и на финских территориях Восточной Европы
очаг в погребении — редкая находка за пределами Приладожья.
С другой стороны, скандинавский обряд, наряду со славянским,
по-видимому, повлиял на распространение курганного способа
погребения у финнов Приладожья 13, и Верхнего Поволжья. Гли¬
няные амулеты ярославских курганов — лапы и кольца — также
находят соответствия в скандинавских культах. Кольца — бра¬
слеты и гривны — были предметами культа в Скандинавии с брон¬
зового века (находки в культовых местах). Имитации лап, видимо,
связаны с культом медведя, распространенным вообще повсю¬
ду, где водится этот зверь. Когти медведя встречаются в сканди¬
навских погребениях в точение всего I тысячелетия н. э.; считают,
что это остатки шкуры зверя или его лап. Для решения вопроса
о происхождении глиняных амулетов необходимо детальное сопо¬
ставление ярославских курганных групп с могильниками Аланд¬
ских островов, где встречены такие же глиняные лапы. Вероятно,
в создании обряда погребения с лапами в обоих случаях сканди¬
навы принимали участие наряду с финнами 14.
Иной «местной» формой обряда, связанной со скандинавскими
погребениями на Руси, является жертвоприношение козла или
барана на погребальном пире с захоронением его костей и шкуры
в котле 15 16. Этот ритуал встречен в больших скандинавских кур¬
ганах Гнёздова и в погребениях, этническая атрибуция которых
затруднительна,— в Черной Могиле и Гульбище (Чернигов).
В погребениях Скандинавии его нет. Описания подобного ритуала
в скандинавских храмах известны по сагам; по-видимому, не имев¬
шие храмов в Гнёздове скандинавы приурочивали ритуал к похо¬
ронным торжествам. Создание этого ритуала можно рассматривать
как реакцию группы норманнов на ассимилирующее воздействие
славянской среды; они пытались сохранить свой племенной культ.
Считают, что это были норманны уже не первого поколения: в их
обрядности прослеживается ослабление собственно скандинавских
13	Ср.: Кирпичников А. Н., Лебедев Г. С., Булкин В. А., Дубов И. В. Наза¬
ренко В. А. Русско-скандинавские связи в эпоху образования Древне¬
русского государства.— Scando-Slavica, 1978, t. 24, с. 71—72. В цитируе¬
мой статье в принципе разделяется точка зрения автора предлагаемой ра¬
боты (с. 66).
14	Мейнандер К. Ф. Биармы.— В кн.: Финно-угры и славяне. Л., 1979,
с. 37. И. В. Дубов отказывает скорлупообразным фибулам в функции
этнического индикатора лишь на том основании, что их, по его мнению,
слишком много в ярославских курганах (Дубов И. В. Скандинавские на¬
ходки в Ярославском Поволжье.— В кн.: Скандинавский сборник. Тал¬
лин, 1977, вып. XXII, с. 184). Однако это умозаключение не может избавить
исследователя от необходимости объективного научного анализа этничес¬
ких признаков.
15	Петрухин В. Я. Ритуальные сосуды из курганов Гнёздова и Чернигова.—
Вести. МГУ. История, 1975, № 2.
16	Авдусин Д. А. Скандинавские погребения в Гнёздове.— Вести. МГУ,
История, 1974, № 1.
178

Черная Могила и Гульбище, видимо, содержали сожжения 6
деревянных камерах — обряд, довольно редкий в Скандинавии,
но обычный для Черниговщины 17; возможно, это также местная
черта. Богатые ингумации в камерах Киева и Черниговщины,
как показал еще Т. Арне, близки по составу и расположению ин¬
вентаря, самих погребенных и коней в их ногах аналогичным гроб¬
ницам Бирки. Вместе с тем киевский обряд погребения в камерах
трансформирован — распространился обычай сооружать погре¬
бальные срубы, нетипичный для Скандинавии 18. Следует также
отметить характерный случай: женщина с набором скорлупооб¬
разных фибул, погребенная в одной из камер Киева, носила и
славянские височные кольца «волынцевского типа» 19. Помимо
перечисленных метисных сочетаний украшений и обрядов, сле¬
дует упомянуть и о метисных формах отдельных предметов —
вещей-гибридов (X. Арбмап). В каждом конкретном случае не¬
возможно сказать, кем был погребенный, совершавшие обряд или
ремесленник, выполнивший «гибридную» вещь,— скандинавом,
финном или славянином. Несомненно лишь, что эта метисация
отражает процесс ассимиляции норманнов.
Относительная быстрота ассимиляции объясняется не только
малочисленностью скандинавов на Руси. Норманны в дружинах
русских князей активно включались во внутреннюю и внешнюю
политику и оказались подчиненными тем социально-экономиче¬
ским процессам, которые проходили в Восточной Европе 20: фео¬
дализация и сложение государства сопровождались и этническим
процессом консолидации — формирования древнерусской народ¬
ности. Государство подавляло те местные племенные черты в эко¬
номике, политике и культуре Руси, которые мешали ее единству.
Это способствовало ассимиляции не только мелких групп, про¬
никших на Русь, но и значительных балтских и финских этниче¬
ских массивов. Для феодализирующегося государства важна была
не этническая и племенная принадлежность дружинников, васса¬
лов, подданных, а их социальная роль. Киевских князей окружа¬
ли самые пестрые по этническому составу дружины, но князья
использовали их против «своей» славянской знати, не желавшей
подчиниться Киеву. Русь притягивала разноплеменные элементы,
приносившие свои черты материальной культуры, которые быстро
растворялись в культуре общерусской. Характерным в этом смыс¬
ле памятником является Черная Могила: русские доспехи, франк¬
ские мечи со скандинавскими рукоятями, сабля, «варяжский»
17	Блифелъд Д. И. К исторической оценке дружинных погребении в сруб-
ных гробницах.— Советская археология. М., 1954, вып. XX, с. 159;
Блъфелъд Д. I. Давньоруски пам’ ятки Шестовищ. Ктв, 1977, с. 15.
18	Кирпичников А. Н. и др. Указ, соч., с. 77.
19	Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1958, т. I, с. 209.	;
20	Пашу то В. Т. Русско-скандинавски© отношения и их место в истории ран¬
несредневековой Европы.— В кн.:	Скандинавский сборник. Таллин,
1970, вып. XV, с. 51—62.

котел, питьевые рога с венгерским орнаментом 21, славянские
горшки — все это компоненты, характерные именно для русских
дружинных курганов. В дружинных кругах получают распрост¬
ранение явления, нехарактерные для племенного быта; например,
широко распространенная дружинная «мода» на поясные наборы
тюркского происхождения — они известны повсюду на Руси и
встречаются в Скандинавии вплоть до отдаленных районов 22.
К таким же модным вещам можно отнести и венгерские кошели с
квадратными застежками 23. Племенные признаки отходили на
второй план в сравнении с показателями социального статуса ры-
царя-дружинника. Прогрессивной чертой древнерусской культу¬
ры в целом оказалась способность синтезировать гетерогенные
элементы, сохраняя при этом самобытность.
Тенденция к нивелировке племенных особенностей начинает
преобладать с расцветом культуры городов и христианизацией
Руси. Христианство, направленное против племенных традиций
и культов, наиболее полно воплощало интересы феодализирую-
щегося государства. С прекращением погребений, на основных
языческих некрополях — в Гнёздове, на Ярославщипе и Черни¬
говщине — в начале XI в. исчезают и норманнские древности.
В самой Скандинавии с ее крещением выходит из употребления
и племенной набор фибул. Христианские символы появляются
сначала в языческих погребениях с инвентарем; па Руси кресты
встречены в двух камерных гробницах Киева наряду со скорлу¬
пообразными фибулами 23а— оторванные от своих культов скан¬
динавы, видимо, легче воспринимали христианство, чем инопле¬
менной культ. Интернациональный характер христианства спо¬
собствовал быстрейшей ассимиляции викингов на Западе, неда¬
ром метисной формой памятников были там британские кресты со
скандинавским орнаментом и мифологическими сценами. В об¬
стоятельстве, отмеченном Д. Вильсоном, что в Западной Европе,
где были колонии скандинавов, норманнских древностей меньше,
чем на Руси 24, нет ничего парадоксального. Языческая реакция
на иноплеменную среду способствовала консервации черт скан¬
динавской культуры на Руси, исчезавших по мере феодализации,
сложения древнерусской народности и христианизации.
Эти процессы на Руси особенно показательны для середины —
второй половины X в. Дружины Олега не оставили заметных сле¬
дов — древности их времени единичны. Большинство дружинных
курганов, включая все большие, насыпаны в середине — второй
21	Д. Ласло считает, что рога изготовлены венгерским мастером по заказу
знатного норманна {Laszlo G. Steppenvolker und Germanen. Berlin, 1971,
S. 107).
22	Jansson I. Ett rembeslag av orientalisk typ funnet pa Island. Vikingatidens
orientaliska balten och deras eurasiska sammanhang.— Tor, 1978, vol.
XVII.
23	Ярославское Поволжье X—XI вв. M., 1963, с. 67.
23а Каргер М. К. Указ, соч., т. I, с. 209—211.
24	Wilson D. М. East and West: a comparison of Viking Settlement.— In:
Varangian problems. Kobenhavn, 1970.
180

половине X в. Думается, что это не случайно. Устремленность
авантюристических элементов, входивших в дружины первых
князей, к грабежу дальних стран в середине X в., по-видимому,
встречает оппозицию на Руси: летопись донесла упреки киевлян
Святославу, ищущему чужой земли. Разгоревшаяся после его
смерти борьба указывает прежде всего на внутриполитические
интересы Рюриковичей. Владимир, используя варягов как тра¬
диционное средство захвата власти в Киеве, стремится избавиться
от них, отправив в Византию, но не идет с ними сам. Напротив,
в Византии он видит возможности не столько грабежа, сколько
укрепления внутриполитического и меящународного престижа
Руси. В середине — второй половине X в. дружины обращаются
от поиска случайных богатств и военной добычи к регулярным
поборам на Руси. Появляются друяшнные некрополи на подвласт¬
ной Киеву Черниговщине; в самом Чернигове насыпается Черная
Могила, принадлежавшая, видимо, киевскому посаднику. Боль¬
шие курганы (и большая часть малых) сооружаются под Смолен¬
ском в Рнёздове, на территории кривичей, у которых собирал по¬
людье киевский князь. Дружинники, а в их числе и варяги, осе¬
дают на подвластные земли; это и есть, собственно, феодализация25.
Но едва ли можно говорить об этих варягах как о скандинавах,
они уже русские феодалы варяяшкого происхояедения. Сохране¬
нию у них скандинавских черт культуры способствовало то обстоя¬
тельство, что они жили семьями: о присутствии скандинавок на
Руси свидетельствуют женские украшения. Такой семьей Д. А. Ав-
дусин считает и погребенных в больших гнёздовских курганах;
среди них есть один женский, а курган Оль-1 имел два кострища.
С другой стороны, черты погребального ритуала в том же Гнёз-
дове нивелируются: основным обрядом во всех курганах стано¬
вится сгребание кострища к центру. Так же тенденция прослежи¬
вается и в курганах Ярославщины. Эта нивелировка обряда в
разноэтничных некрополях указывает на процесс формирования
общерусской культуры и подавления племенных, в том числе и
иноземных, особенностей.
25	Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. К предыстории древнерусского города.—
История СССР, 1979, № 4, с. 109—110.
181

Е. А. Мельникова, М. В. Седова, Г. В. Штыхов
НОВЫЕ НАХОДКИ
СКАНДИНАВСКИХ
РУНИЧЕСКИХ НАДПИСЕЙ
НА ТЕРРИТОРИИ СССР *
СУЗДАЛЬ, ЛИТЕЙНАЯ ФОРМА* 1
В Суздале в течение пяти полевых сезонов (1970, 1978—1981 гг.)
Владимиро-Суздальская экспедиция Института археологии АН
СССР вела археологические исследования в северо-восточной час¬
ти детинца, на обрыве р. Каменки. За это время вскрыто более
1200 м2 древней территории города. Своеобразие большей части
исследованной территории состоит в том, что она находилась под
остатками земляного оборонительного вала XII в., насыпанного
по краю, обрыва реки и снивелированного в начале XX в. Таким
образом, древние напластования сохранились в непотревоженном
виде. Под подошвенным слоем вала открыты остатки усадеб с по¬
лутора десятком построек. Это сруб'ные наземные сооружения
площадью 16—20 м2 с печами-каменками, расположенными в
одном из углов домов.
Среди построек выделяется своими размерами лишь дом пло¬
щадью около 80 м2, в котором обнаружена богатая коллекция
предметов XI в.: византийская актовая вислая печать, амулет-змее¬
вик с изображением святого воина, множество стеклянных и
каменных бус восточного происхождения, фрагменты стеклянной
и поливной посуды, а также значительное количество предметов
вооружения и снаряжения коня и всадника (наконечники стрел,
фрагменты пластинчатого панцирного доспеха, стремена и др.).
Около дома обнаружен клад из трех золотых браслетов, каж¬
дый весом около 100 г. Датируется дом находкой серебряной
западноевропейской монеты, чеканенной между 1031—1051 гг.
в Майнце епископом Бардо. В соседних постройках комплекс
находок близок вышеописанному: привозные стеклянные изде¬
лия византийского и ближневосточного происхождения, пред¬
меты вооружения и пр. 2
Многие предметы украшений носят северный, скандинавский
характер (подвеска к ожерелью,подковообразная фибула, наклад-
* Параграф «Суздаль, литейная форма» написан Е. А. Мельниковой и
М. В. Седовой; параграф «Полоцк, игральная кость» — Е. А. Мельнико¬
вой н Г. В. Штыховым.
1 Литейная форма хранится в Государственном объединенном Владимиро-
Суздальском историко-художественном и архитектурном музее-заповед¬
нике (В 28863).
^ Седова М. В. Раскопки в Суздале.— В кн.: Археологические открытия
1979 г. М., 1980, с. 74.	■ ■ ’
Ш

Рис. 1. Литейная форма
ки и т. д.). В постройках обнаружены еще четыре серебряные мо¬
неты, оказавшиеся варварскими подражаниями западноевропей¬
ским денариям XI в. Одна из этих монет найдена в 1979 г. в.руи¬
нах дома, являвшегося не только жилищем, но и мастерской юво
лира-литейщика. В этом доме и около него находилось огромное
количество фрагментов тиглей и льячек для плавки и разлива
металла, ювелирные клещи, ножницы для разрезания металла,
капли и обрубки меди.
По-видимому, раскопками открыты остатки усадеб воинов-
дружинников, среди которых жил и Мастер-ювелир, работавший
по их заказам. Все постройки погибли одновременно от пожара,
возникшего, судя по находкам вещей и монет, в конце XI в.
Вероятно, пожарную прослойку следует связать с пожаром,
упоминаемым летописью под 1096 г., когда во время междоусобной
войны между Владимиром Мономахом и Олегом Святославичем
«Олег же повеле зажещи Суждаль город...»3.
Особый интерес представляет находка каменной литейной
формы (размерами 7,7 X 9,8 X 3,0 см) в усадьбе ювелира (рис. 1).
С четырех сторон форма покрыта вырезанными в разное время
изображениями для отливок: первоначально на форме были вы¬
резаны две круглые подвески, затем — лунница и конусовидные
грузики и позже всего —крестики. По этим изображениям можно
3	ПСРЛ. Л., 1926, т„ I, выл. 1, стб. 238.
183

судить об изменениях в религиозных представлениях заказчиков
украшений.
На одной из круглых подвесок, сохранившихся целиком,
изображена человеческая фигура с двумя птицами, сидящими на
плечах. Сходный мотив на круглых подвесках известен в Сканди¬
навии, ГДР,.ФРГ и на территории СССР. Он интерпретируется
как изображение Одина, главы древнескандинавского языческого
пантеона, с вбронахми на плечах и датируется X в. 4 Близкое по
типу изображение человеческой головы с двумя птицами по бокам
обнаружено на изделии из Старой Ладоги 5. По краю подвески
расположена орнаментальная кайма шириной около 0,5 см с гео¬
метрическим рисунком в виде радиальных насечек. Из-за того что
часть формы была отколота, от второй подвески (диаметр — 3,9 см)
сохранилась лишь половина, изображение на которой, веро¬
ятно, представляло кольцо из пожирающих друг друга зверей с
туловищами, орнаментированными поперечными насечками. По¬
перечная штриховка туловищ фантастических зверей на круглых
фибулах и подвесках широко распространена в Скандинавии
в X в., встречается она и в начале XI в. Орнаментация обеих под¬
весок выполнена в несколько упрощенном (деградировавшем)
стиле Борре.
На второй подвеске, так же как и на первой, имеется орнамен¬
тальная кайма шириной 0,3—0,4 см с радиальными насечками,
расположенными на расстоянии около 0,15 см одна от другой.
Значительная часть каймы, свободная от насечек, занята рядом
знаков, которые идентифицируются со знаками скандинавского
младшерунического алфавита. Таким образом, надпись как бы
включена в орнаментальную полосу (рис. 2а, б).
Прямые аналогии включения рунических надписей в орнамен¬
тальные полосы на круглых подвесках нам не известны. Однако
нередки случаи нанесения надписей на различные украшения, где
надпись становится одним из элементов орнамента. Такова, на¬
пример, надпись на «кольце Абсалона» из Дании, содержащая имя
porkair — Торгейр и пять рун уг 6. Близко к подвеске располо¬
жение легенд на монетах с руническими текстами, распространив¬
шихся в Дании и в Норвегии с 1060-х годов (до этого времени
легенды на всех скандинавских монетах выполнены латиницей).
Это монеты Свена Эстридссона (Дания, ок. 1065—1075 гг.) и
4	Голубева Л. А. Археологические памятники веси на Белом озере.— Совет¬
ская археология, 1962, № 3, с. 53—77; Корзухина Г. Ф. Об Одине и креса¬
лах Прикамья.— В кн.: Проблемы археологии Евразии и Северной Аме¬
рики. М., 1977, с. 157—160.
5	Рябинин Е. А. Скандинавский производственный комплекс VIII в. из
Старой Ладоги.— В кн.:	Скандинавский сборник. Таллин, 1980,
вып. XXV, рис. 3.
6	Jacobsen L., Moltke Е. Danmarks runeindskrifter. Kobenhavn, 1941, b. I,
N 416; Moltke E. Runerne i Danmark og deres oprindelse. K0benhavn,1976,
s. 391—392.
184

Рис. 2. Подвеска с надписью
а — фото; б — прорись
Олава Спокойного (Норвегия, 1067—1093 гг.) 7. Причем на пер¬
вых латиноязычная надпись сделана руническим алфавитом 8, на
вторых — текст на норвежском языке. В обоих случаях легенда
расположена но краю монеты. Тем не менее ни один из приведен¬
ных случаев не дает прямой аналогии расположению надписи на
суздальской подвеске, которое, видимо, надо считать собствен¬
ным изобретением мастера-ювелира.
Надпись читается слева направо и состоит из семи знаков:
s a u 1 о f s
1234567
Знак 1 представляет обычное, встречающееся вплоть до 1400 г.
начертание руны s9, хотя и в несколько небрежном исполнении:
правый ствол руны несколько наклонен вправо, знак сильно рас¬
ширен. Близкое начертание s имеется в надписях на монетах Све¬
на Эстридссона (типа 32-а). Знак 2 является обычным для швед¬
ско-норвежского ряда графом руны а. Знак 3 имеет несколько
стертую вершину в месте соединения ствола и ветви, однако за¬
кругление правой черты (ветви) позволяет читать знак как руну и.
Ветвь знака 4, который читается как руна 1, удлинена по срав¬
нению с обычными ее начертаниями, однако случаи удлинения
ветви 1 нередки 10. Знак 5 соответствует обычному графу руны о.
7	Moltke Е. Op. cit., s. 324—323; Maimer В. A Contribution to Numismatic
History of Norway during the Eleventh Century.— In: Commentationes de
nummes saeculorum IX—XI in Svecia repertis. Stockholm, 1961, p. I,
s. 339; Skaare K. Moneta Norwei. Norsk mynt i tusen ar. 2 oppl. Oslo, 1968,
s. 9, fig. 6.
8	Употребление] рунического алфавита для записи латиноязычных текстов
широко практиковалось в Скандинавских странах в XI—XIII вв., особен¬
но на надгробных плитах, церковной утвари (Jacobsen L., Moltke Е. Op.
cit., N 166, 173, 340).
9	Arntz H. Handbuch der Runenkunde. Halle (Saale), 1944, S. 112.
10	Thompson C. W. Studies in Upplandic Runography. London, 1975, fig. 4,
14, III.
185

Знак 6 представляет перевернутую руну f п, причем верхняя
ветвь руны отходит от верхней точки ствола, что имеет аналогии
в ряде рунических надписей 11 12. Знак 7 является типичным гра¬
фом руны s.
Таким образом, надпись обнаруживает неустойчивость гра¬
фики: одновременное использование различных графов одной
руны (знаки 1 и 7), употребление знаков как датского, так и швед¬
ско-норвежского рядов, неровность ширины знаков, отсутствие
разделительного зрака между словами. Подобная неупорядочен¬
ность графики типична для «бытовых» надписей XI—XIII вв. из
Скандинавских стран 13.
Текст на подвеске состоит из двух слов. Первое из них — sa —
является указательным местоимением мужского рода в им. п.
•ед. ч.: др.-исл. sa—«этот»; второе— формой род. п. ед. ч. отличного
мужского имени Олав — др.-исл. Olafr. Написание имени Olafr
как ulofr имеет прямые аналогии в скандинавских рунических
надписях XI в.14 Перевод надписи: «Этот Олавов». Возможно, окон¬
чание текста (указание на предмет?) содержалось на утраченной
•части подвески.
Наиболее вероятна интерпретация этого текста как указа¬
ния на владельца или заказчика подвески. Такого рода владель¬
ческие надписи широко распространены па бытовых предметах в
Скандинавии (как, например, на костяной проколке: «Проколка
Товы» 15) и даже в монументальных надписях на камнях: «Памят¬
ник Эйрика», т. е. «Памятник, установленный в честь Эйрика» 1б.
Менее вероятно отождествление Олава с владельцем всей усадь¬
бы, на территории которой находилась мастерская ювелира, вхо¬
дившего, возможно, в состав зависимых людей, обслуживающих
хозяйство феодала. Наконец, надпись может содержать имя са¬
мого мастера-ювелира, изготовившего форму для отливки подвес¬
ки, и является его подписью.
11	Случаи перевертывания отдельных рун в надписях нередки, особенно
в бытовом варианте рунического письма, которым пользовались непро¬
фессионалы; ср. в надписи на фрагменте кости из Упсалы (Svardstrom Е.,
Gustavson Н. Runfynd 1974.— Fornvannen, 1975, arg. 70, s. 170—171;
см. также Liest0l А. Ей uartig historisk runeinnskrift.— Kuml, 1970,
s. 91—97.
12	Johnsen I. S. Stuttruner i vikingtidensinnskrifter. Oslo, 1968, s. 23 (Старая
Ладога).
13	Svardstrom E. Svensk medeltidsrunologi.— Rig, 1972, s. 77—97; Дучиц
Л. В., Мельникова E.A. Надписи и знаки на костях с городища Масковичи
(Северо-Западная Белоруссия).— В кн.: Древнейшие государства на тер¬
ритории СССР: Материалы и исследования, 1980 год. М., 1982, с. 214—
215.
14	Так, в надписях Cot. 206, Vg. 181, Sm. 78 встречено написание ulaf, в
надписи Got. 104 — olof.
15	tofana skefning (Moltke E. Op. cit., s. 375).
le eriks kumbl (Jacobsen L., Moltke E. Op. cit., N 17; Moltke E. Op. cit.,
s. 375).

ПОЛОЦК, ИГРАЛЬНАЯ КОСТЬ17
При раскопках в Полоцке в восточной части Верхнего замка, де¬
тинца города XI—XIII вв.> в 1961—1962 Тг. экспедицией Инсти¬
тута истории АН БССР было обнаружено несколько игральных
костей (астрагалов) с метками и граффити. На двух костях пред¬
ставлены граффити в виде решеток, на других — точечные узоры
и пр. Особый интерес представляет граффито на большой кости
размером 7,5 х-4,5 (в[средней части) х 3,5 см. (рис. 3, а,б). Кость
сильно заполирована от длительного употребления. На кости на¬
несен ряд небрежных рез, образующих четыре знака, которые
могут быть идентифицированы, со скандинавскими младшими ру¬
нами. Знаки нанесены острым предметом и процарапаны неглубо¬
ко. Поверх знаков нанесено несколькб длинных поперечных штри¬
хов, как бы зачеркивающих надпись.
k a ]j i
12 3 4
Знак 1 соответствует руне к с опущенным началом ветви, что
имеет аналогии в надписях шведско-норвежскими рунами 18.
Знаки 2, 3 и 4 являются обычными графами рун а, |) (для шведско-
норвежского ряда) и i.
Слово может быть прочитано как др.-исл. gaeedi — «выгода,
преимущество, благо» и являться пожеланием удачи владельцу
игральной кости.
Для интерпретации этой находки имеет значение стратиграфи¬
ческая датировка в культурном слое и характеристика комплекса
вещей, где она обнаружена. Кость найдена в раскопе III (1962 г.),
в квадрате 145, на глубине 454 см от репера 19. Эта глубина нахо¬
дится в диапазоне залегания остатков деревянных сооружений XI
строительного горизонта, который датируется 20-ми годами
XIII в. 20 на основании дендрохронологического изучения древе¬
сины, произведенного Б. А. Колчиным 21. Дендрохронологиче-
ские датировки хорошо согласуются с арехологическими материа¬
лами 22, которые, включая предметы военного обихода, являются
типично древнерусскими.
Оговорку следует сделать для бронзового наконечника ножен
меча из слоя 30-х годов XIII в., у которого в вырезе почти в цент¬
ре есть пальметка 23. Обычная датировка подобных наконечни-
17	Кость хранится в Музее древнебелopyccKoii культуры Института искусст"
воведения, этнографии и фольклора АН БССР (Минск).
18	Johnsen I. S. Op. cit., s. 23 (Gursten, Smaland).
19	Инвентарный номер находки по полевой описи, хранящейся в Институте
истории АН БССР,— 2851/453.
20	Штыхов Г. В. Древний Полоик IX—XIII вв. Минск, 1975, с. 53, табл. 2.
21	Колчин Б. А. Дендрохронология древнего Полоцка.— В кн.: Новое в со¬
ветской археологии. М., 1975, с. 264.
22	Шщцхов Г. В. Указ, соч., с. 52.
23	Там же, с. 68, рис. 33 : 17.
187

Рис. 3. Игральная
кость с надписью
а — фото;
б — прорись
ков — XI—XII вв.; некоторые, возможно, изготовлены в Скан¬
динавии, другие — в Восточной Прибалтике, в Курземе24.
Сравнительно небольшой культурный слой конца X—XI в.
на Верхнем замке в Полоцке залегает на материке. В этом слое
тоже не выявлено вещей явно скандинавского происхождения.
Таким образом, находка кости с рунической надписью стоит особня¬
ком в комплексе типично древнерусских вещей, обнаруженных при
археологических исследованиях.
24	Мугуревич Э. С. Восточная Латвия и соседние земли в X—XIII вв. Рига,
1965, с. 54.
188

А. В. Юрасовский
К ВОПРОСУ О СТЕПЕНИ АУТЕНТИЧНОСТИ
ВЕНГЕРСКИХ ГРАМОТ XII в.
ИПАТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ
Ипатьевская летопись сохранила в своем составе ряд документов,
иллюстрирующих русско-венгерские отношения XII в. Эти доку¬
менты, большую часть которых представляют грамоты из архива
волынского князя Изяслава Мстиславича, при включении й лето¬
пись подвергались редактированию составителем. Попытка опреде¬
лить степень редактирования текстов поможет хотя бы приблизи¬
тельно уяснить, насколько соответствуют утраченным оригиналам
письма, которыми, согласно летописи, обменивались тогда вен¬
герские короли и русские князья, пополнит корпус древних доку¬
ментов, который не насчитывает ни одной дошедшей в оригинале
грамоты русско-венгерской дипломатической переписки, и прольет
дополнительный свет на структуру летописания.
Самым логичным представляется анализ венгерских «летопис¬
ных» грамот с привлечением для сравнения латиноязычных доку¬
ментов венгерской международной дипломатии XII в. 1 Трудность
этого анализа состоит в том, что как венгерские, так и русские
грамоты дипломатической переписки, попадая в летопись, теряли
интитуляцию и инскрипцию, так как летописец следовал устано¬
вившейся традиции, по которой при цитировании документов фик¬
сировался лишь их основной текст, а начальный протокол опускал¬
ся 1 2. Теряя же начальный протокол, письма, а именно к этому виду
документов относятся грамоты, о которых идет речь, утрачивают и
•большую часть формул, дающих возможность осуществления
сравнительного анализа.
В Ипатьевской летописи приведены шесть писем венгерского
короля Тезы II (1141 —1162 гг.) волыискому князю Изяславу
Мстиславичу 3, одно письмо венгерского короля Белы III (1173—
1196 гг.) черниговскому князю Святославу Всеволодовичу 4, пять
писем Изяслава Мстиславича Тезе II и одно письмо, посланное из
Венгрии Изяславу его братом Владимиром Мстиславичем 5,
а также одно письмо ростово-суздальского князя Юрия Долгору¬
1	Codex Diplomaticus Hungariae ecclesiasticus ас civilis. Budae, 1829, t. II.
2	Вопрос о том, как редактировались летописцем имевшиеся в его распо¬
ряжении документы, подробно разбирается автором в другой статье
[Юрасовский А. В. Грамоты XI — середины XIV в. в составе русских ле¬
тописей (в печати)].
8	ПСРЛ. СПб., 1908, т. II, 2-е изд. стб. 384, 385, 405—406, 407, 446 (две
грамоты).
4	Там же, стб. 662.
5	Там же, стб. 405, 408, 420, 420—421, 444—445, 40^.
189

кого иностранным союзникам Изяслава Мстиславича, в числе ко¬
торых был Геза II 6 7.
Для сравнения мы привлекаем три документа — практически
все, что сохранилось из дипломатической переписки венгерских
королей XII в.: письмо Гезы II французскому королю Людовику
VII с предложением военного союза против императора Фрид¬
риха (1161 г.) 1, письмо английского короля Генриха II Беле III,
призывающее венгерского монарха принять участие в крестовом
походе (1188 г.) 8, и предложение Белы III Генриху II заключить
соглашение о торговле продовольствием (1188 г.) 9.
Формуляры этих документов дают известный материал для со¬
поставления при анализе венгерских грамот Ипатьевской летопи¬
си. Рассмотрим интитуляцшо латиноязычных писем Гезы II, Ген¬
риха II и Белы III.
Письмо Гезы II Людовику VII обращено к «наилюбимейшемгj
другу», письмо Генриха II Беле III — к «достопочтенному и
дражайшему брату Беле», письмо Белы III Генриху II — к «до¬
стопочтенному своему другу и дражайшему брату Г[енриху]».
Поищем следы интересущей нас титулатуры в основном тексте
русско-венгерской переписки 10 11. Первые две грамоты из ее состава
(ответ Гезы II на просьбу Изяслава Мстиславича прислать по¬
мощь против Юрия Долгорукого 11 и повторная просьба Изяслава
Мстиславича 12 — оба письма датированы 1149 г.) титулатуру не
сохранили. Она появляется впервые в письме Юрия Долгорукого
и князя Туровского Вячеслава Владимировича союзникам Изясла¬
ва, Болеславу IV и сандомирскому князю Генриху (1149 г.):
«Вячеслав же и Гюрги тако рекоста: „Бог помози зятю нашему
королевы и брату нашему Болеславу и сынови нашему Индрихо-
ве... “». 13
«В этом документе любопытна прежде всего титулатура: для
Юрия король Геза — зять, Болеслав — брат, а Генрих — сын»,—
пишет В. Т. Пашуто 14. На наш взгляд, интересен и сам порядок,
в котором перечисляются адресаты,— он также отражает их
иерархическое положение по представлению Юрия Долгорукого.
Обращение к Гезе как к «зятю», возможно, объясняется тем, что
в реальности он был зятем Изяслава Мстиславича, названного в
грамоте «братом» Юрия и Владимира. Будучи же их «зятем», он
уже никак не может оказаться им «братом» — отсюда и разница
в титулатуре венгерского и польского королей. Что же касается
6	Там же, стб. 388.
7	Codex Diplomaticus Hungariae ecclesiasticus ас civilis, t. II, p. 163.
8	Ibid., p. 245—246.
9	Ibid., p. 246—247.
10	Дипломатический аспект этой переписки досконально исследован в мо¬
нографии В. Т. Пашуто «Внешняя политика Древней Руси» (М., 1968,
с. 167—182).
11	ПСРЛ, т. II, стб. 384.
12	Там же, стб. 385.
13	Там же, стб. 388.
14	Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 157.
190

действительных степеней родства упомянутых здесь историче¬
ских личностей, то эта грамота лишний раз свидетельствует о том,
что на Руси к XII в. «термины родства уже давно стали формой
вассалитета» 15. В данном случае это относится главным образом
к конфликту между Юрием Долгоруким и Изяславом Мстислави-
чем: называя волынского князя одновременно «братом и сыном»,
Юрий утверждает и его юридическое равенство, и свой сюзерени¬
тет. Когда же «сыном» Юрия оказывается князь Генрих, то здесь
о каком бы то ни было вассалитете речи идти не может — ростово¬
суздальский князь лишь подчеркивает свое более высокое поло¬
жение на иерархической лестнице феодальной Европы: равный
королю Польши, Юрий Долгорукий «старше» сандомирского кня¬
зя. Характерно и обращение польских союзников Изяслава к
Юрию Долгорукому и Вячеславу Владимировичу: «Вы нам есте
в отца место... мы есмы по бозе все крестьяне, одна братья
собе...» 16.
Казалось бы, и протокол последующих грамот, адресованных
Изяславом Мстиславичем Гезе II, также должен зафиксировать
либо иерархическое равенство между ними, либо степень их реаль¬
ного родства.
Первая из них (осень 1150 г.) отвечает этому требованию:
«...Изяслав же... посла брата своего в Угры ко королеви,
зяти своему, и рек ему» ... „ныне же, брате, ако же ми еси сам
върекл, полези же на коне”» 17.
Ответ Гезы II, как его приводит летописец, титулатуры Изясла¬
ва не содержит 18, зато в следующей грамоте венгерского короля
(конец 1150 г.) она звучит следующим образом:
«...король же ...отпустиша его [Владимира Мстиславича]
к брату своему Изяславу... рек, отпущая его: «Отцю моему и
своему брату поклонились Изяславу и се ему явиши:	отче,
твои щит и мои не розно еста...”» 19.
Летописец вкладывает в уста короля огромной Венгрии обра¬
щение, утверждающее старшинство волынского князя, пока еще
безуспешно пытающегося (с венгерской помощью, о которой он
постоянно просит) утвердиться на Киевском столе. Что это? Же¬
лание со стороны Гезы сгладить дурное впечатление от отказа,
ибо ответ его Изяславу был отрицательным, заведомая неточность
со стороны Владимира Мстиславича, когда тот сообщает брату о
неуспехе своей миссии, или вольность самого летописца «во славу
волынского князя»? Как бы то ни было, здесь мы впервые встреча¬
ем летописное сообщение о том, что Геза II «величал» Изяслава
Мстиславича «отцом».
15 Пашу то В. Т. Черты политического строя Древней Руси.—В кн.: Ново¬
сельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное
значение. М., 1965, с. 60.
16	ПСРЛ, т. II, стб. 387.
17	Там же, стб. 405.
18	Там же, стб. 405—406.
18 Там же, стб. 407.
191

В своем следующем послании (1151 г.) Изяслав Мстиславич об¬
ращается к Гезе как к «брату» («Любопытно,— пишет В. Т. Па-
шуто,— что Изяслав титулует Гезу братом, а тот его отцом» 20):
«...Изяслав отряди брата своего Володимера к королеви, зятю
своему, река тако: ,,...оже, брате, твоя обида, то не твоя, но моя
обида, пакы ли моя обида, то твоя”» 21.
О	последовавшей отправке венгерского войска Владимир
Мстиславич пишет брату (весна 1151 г.):
«Зять наш корол пустил ти 10 тысячь...» 22.
Весной 1151 г., заняв с помощью союзника Киев, Изяслав
Мстиславич отпускает венгерских воинов домой. С этим войском
в Венгрию уходит письмо нового великого киевского князя;
Гезу II он титулует «братом»:
«...а королеви казаста рекуча: „Бог ти помози, брате. Оже
нам еси тако помогл,толико можеть так учинити брат роженыи или
сын отцю, како же ты иама еси учинил; мы же пакы тобе, брате,
молвиве, отослеве к тобе сына своего Мьстислава с речьми”» 23.
Мстислав Изяславич увез с собой очередное предложение о сов¬
местных военных действиях в будущем 24 25:
«...Изяслав... королеви тако рекоста: „Ты нама еси тако
учинил, яко же можеть так брат роженыи брату своему или сын
отцю, яко же ты нама помогл, ве же пакы, брате, собе молвиве...
пусти на помочь —любо таку же, пакы и силнеишю того пусти нам
с братом моим [следовало — твоим] 25 Мьстиславом, а с паю —
сыном..."» 26.
Хотя здесь Геза II и называется «братом», но мы начинаем за¬
мечать, что отправителем исподволь проводится и другая идея:
идея отношений «сыновьих и отчих», причем очевидно, что роль
«отца» должна принадлежать Изяславу. Очень отчетливо тенден¬
ция эта выражена там, где Изяслав Мстиславич именует своего
сына Мстислава «братом» Гезы. Ведь если Мстислав — «брат»
Гезы, то последний тем самым ставится в положение «сына» Мсти¬
славова отца, т. е. Изяслава Мстиславича.
В следующей грамоте (1151 г.) Изяславу уже не до этих тон¬
костей. Король назван им «братом», тон послания весьма сдержан,
что объясняется самим его содержанием:
20	Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 171.
21	ПСРЛ, т. II, стб. 408.
22	Там же, стб. 409.
23	Там же, стб. 420.
24	Грамота, названная В. Т. Пашуто «верительной» и которукГякобы увез
в Венгрию Мстислав Изяславич, приводится им в качестве самостоятель¬
ного документа (Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 172),
между тем как процитированный в его книге летописный текст есть не что
иное, как другая редакция (ПСРЛ. М.; Л., 1949, т. XXV, с. 420) грамоты
Изяслава Мстиславича, в которой тот пишет Гезе о том, что Мстислав едет
в Венгрию «с речьми».
25	Использована реконструкция текста, предложенная В. Т. Пашуто (Па¬
шуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 173).
26	ПСРЛ, т. II, стб. 420-421.
192

«...Изяслав Мьстиславич посла послы своя к королевы, зятю
своему, река: „Се Володимер Гальчьскии дружину мою и твою из¬
бил есть; ныне же, брате, гадай и о сем, гадай намо на собе сего
не дай положити, но дай бог мьстити того и своей дружины; а ты,
брате, доспевай у себе, а я зде, а како нам с ним бог дасть”» 27.
Ответное послание Гезы примечательно тем, что он снова вели¬
чает Изяслава Мстиславича «отцом»:
«...корол приела к Изяславу, река: „Отце, кланяю ти ся...”»28.
Вызывает сомнение следующее обстоятельство: мы знаем, что
грамоты венгерских королей, адресованные одному и тому же ли¬
цу, будь то светскому или духовному, имели примерно один и тот
же начальный протокол. Пусть этот протокол терялся, когда до¬
кумент переписывали в летопись, но едва ли титулатура адресата
в основном тексте и в инскрипции могла столь разительно отли¬
чаться, что в первом случае Изяслав Мстиславич именовался как
«отец», а во втором — как «брат». Представить же, следуя венгер¬
ским оригиналам латиноязычных грамот, что в начале письма
после подробного титула короля Венгрии, Далмации, Хорватии
и Рамы стояло нечто вроде «победоносному князю волынскому и
своему наилюбимейшему отцу Изяславу Геза желает долгих и
счастливых лет жизни», мы, разумеется, не можем. Остается пред¬
положить, что обращение «отец» принадлежит здесь перу самого
летописца.
Возможно, эта догадка находит себе подтверждение в следую¬
щей грамоте Гезы II. Напомним, что в одной из цитированных ра¬
нее грамот Изяслава его сын был назван «братом» Гезы. Маневр
не остался незамеченным. Королевская канцелярия вносит по¬
правку:
«...король... посла к Изяславу, и рек ему: „Аз ти на коня
уже вседаю и сына Мьстислава с собой поймаю, а ты полези уже
на копе“» 29.
Этой грамотой завершается венгерская переписка Изяслава
Мстиславича, вернее, та ее часть, которая сохранилась в составе
Ипатьевской летописи. Летописец, по нашему мнению, допустил
вольность по отношению к истине не только в случае с протоколом,
по которому писались венгерские грамоты: согласно летописному
описанию дипломатических переговоров под Перемышлем (1152 г.),
где присутствовали как Геза II, так и Изяслав Мстиславич, толь¬
ко что разгромившие галицкого князя Владимира Володаревича,
побежденный князь пишет Изяславу: «Брате, кланяю ти ся...» 30,
а в уста короля летопись вкладывает слова, уже встречавшиеся
в одной из грамот: «Отче, кланяю ти ся» 31. Изяслав Мстиславич,
выслушав то, что сообщил ему король вслед за этим приветствием,
ответ свой начал прямо с обращения: «Сыну, аче Володимер ум-
27	Там же, стб. 444—445.
28	Там же, стб. 446.
29	Там же.
30	Там же, стб. 451.
31	Там же, стб. 450; см. также стб. 446.
193

реть...» 32. Таким образом, по летописи получается, что, начав
как равноправный союзник Изяслава, Геза II оказывается в по¬
ложении, которое иначе как подчиненным не назовешь, а это дей¬
ствительности не соответствует.
Последняя грамота русско-венгерской переписки XII в. вне¬
сена в Ипатьевскую летопись под 1189 г. Венгерский король
Бела III пишет черниговскому князю Святославу Всеволодовичу,
который правил тогда Киевом совместно с овручским князем Рю¬
риком Ростиславичем:
«Брате, пришли сына своего ко мне. . .» 33.
Зная, что в своей.переписке с Генрихом II, королем Англии,
Бела III обращался к тому со словами «дражайший брат», можно
отметить соответствие этой грамоты установленному для дипло¬
матической корреспонденции того времени протоколу.
Пример рассмотренных грамот позволяет считать их важным
источником для исследования летописания при учете условий по¬
явления этих документов, т. е. четкого разграничения аутентич¬
ности и достоверности. Эти понятия требуют каждый раз специаль¬
ного рассмотрения, ибо далеко не всегда совпадают.
В. Г. Крюков
СООБЩЕНИЯ АНОНИМНОГО АВТОРА
«АХБАР АЗ-ЗАМАН»
(«Мухтасар ал-аджаиб») о народах Европы
В сочинениях арабских географов IX—X вв. сведения о европей¬
ских народах обычно рассеяны по тексту. Специальный раздел,
посвященный народам Европы, имеется лишь в сочинениях Ибн
Русте (или, точнее, у автора, у которого этот последний, а также
историк XI в. Гардизи, анонимный автор Худуд ал-алам и другие
заимствовали это сообщение *) и ал-Масуди. Сочинения упомяну¬
тых авторов детально изучены и сопоставлены с данными других
географов, а также с разнообразными источниками по истории
европейских народов 2.
32	Там же, стб. 451.
33	Там же, стб. 662.
1	Подробно см.: Заходер Б- Н. Каспийский свод сведений о Восточной Ев¬
ропе. М., 1962, вып. 1, с. 25, 41, 48, 52, 56—74, 77.
2	О сведениях ал-Масуди см.: Бейлис В. М. Сочинения ал-Массуди как
источник по истории Восточной Европы X в.: Автореф. дис. ... канд. ист.
наук. М., 1963; Калинина Т. М. Ал-Массуди о расселении русов.— В кн.:
Восточная Европа в древности и средневековье: Сб. статей. М., 1978,
с. 16—22. Ковалевский А. Г1. Славяне и их соседи по данным ал-Масуди.—
В кн.: Вопросы историографии и источниковедения славяно-германских
отношений. М., 1973, с. 62—79.
m

Значительно меньшим вниманием пользуется у историков сооб¬
щение о европейских и других народах, имеющееся в анонимном
сочинении, которое в различных рукописях именуется то «Мух-
тасар ал-аджаиб» («Сокращенное изложение диковинок»), то «Ки-
таб ал-аджаиб ал-кабир» («Большая книга диковинок»), то «Ах-
бар аз-заман» («Известия времени»). В последнем случае рукопи¬
си обычно выдают его за произведение ал-Масуди.
В поле зрения европейских исследователей эта часть сочинения
оказалась еще в середине прошлого века, когда австрийский ара¬
бист А. Кремер опубликовал ее перевод 3. А. Я. Гаркави включил
перевод сообщения о славянах в свои. «Сказания мусульманских
писателей о славянах и русских» 4. В дальнейшем текст рассказа
о славянах с переводом на немецкий язык был приведен П. Кавс-
рау в его сборнике «Арабские источники о христианизации Руси»5.
Рассказ о бурджанах был объектом изучения болгарских ученых;
наибольшее внимание ему уделил Д. Кранджалов (Оломоуцкий
университет) 6. Сведения о европейских народах в целом не под¬
вергались специальному исследованию. В настоящее время мы
располагаем французским переводом сочинения, выполненным
Б. Карра де-Во 7, и изданием арабского текста, подготовленным
Абдаллахом ас-Сави 8 и вышедшим в свет в Каире.
Общая оценка «Мухтасар ал-аджаиб» имеется в трудах крупней¬
ших знатоков арабской географической литературы. Переводчик
сочинений Карра де-Во подверг разбору вопрос о принадлежности
сочинения либо ал-Масуди (умер в 956 г.), либо Ибрахиму иби
Васиф Шаху (конец XII — начало XIII в.) 9 и отметил, что «до¬
стоинства и недостатки части книги прямо противоположны та¬
ковым в книгах Масуди» 10 и по языку и стилю сочинение резко от¬
личается от труда ал-Масуди. С мнением Карра де-Во согласился
и И. Ю. Крачковский п. Вместе с тем Карра де-Во и Крачковский
обратили внимание на то, что сочинение относится к эпохе ал-Ма-
3	Kremer A. Uber zwei arabische geographische Werke.— In: Sitzungsberichte
der Akademie der Wissenschaften in Wien, 1850, Bd. IV, S. 72—84.
4	Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских
(с половины VII в. до конца X в. по р. Хр.). СПб., 1870.
5	Kawerau Р. Arabische Quellen zur Christianisierung Russlands. Wiesbaden,
1967 (Osteuropastudien der Hochschulen des Landes Hessen, Reihe II. Mar-
burger Abhandlungen zur Geschichte und Kultur Osteuropas, Bd. 7).
6	Krandlalov D. Hodnota zprav al-Mas’udiho о Balharech (na Dunaji) a
Ruseh. Prispevky k medzislovanskym vsfcahom ceskoslovenskych deji-
nach.— Slovanske tludie. Bratislava, 1960, III, p. 467—495.
7	Carra de Vaux B. L’Abrege des merveilles traduit de l’arabe d’apres les ma-
nuscrits de la Bibliotheque Nationale par Bon Carra de Vaux. Paris, 1898
(Actes de la Societe Philologique, 1897, XXVI).
8	Ахбар аз-заман, ва ман абадаху ал-Хидсан ва аджаиб ал-булдан... тасниф
Аби-л-Хасан Али пбн ал-Хусалн ибн Али ал-Масуди... Каир, 1938.
Перевод отрывков, данный в Прил. к статье, сделан по этому изданию
(с. 68—77 ар. паг.).
9	Carra de Vaux В. Op. cit., p. XXIII—XXIV.
10	Ibid., p. XXXIV.
ai Крачковский И. Ю. Избранные произведения. М.; Л., 1958, т. IV, с. 182—-
184.
195

суди: в нем нет ни одной даты позднее X в. Именно это обстоятель¬
ство позволяет нам видеть в «Мухтасар ал-аджаиб» ранний источ¬
ник по истории народов Европы.
В рукописи, хранящейся в собрании Ленинградского отделе¬
ния Института востоковедения АН СССР, сочинение именуется
«Китаб ал-аджаиб ал-кабир» и приписывается Ибрахиму ибн Ва-
сиф Шаху. Время жизни этого автора не указано ни в одном из
источников. Поэтому датировка рассказа о европейских народах
па основе сообщаемых сведений должна быть признана единст¬
венно возможной.
Народы Европы представлены в описании потомками Йафиса
(Йафета). К потомкам Йафета относятся: Арминийа (Армения),
ал-Ишбан (испанцы), ар-Рус (русы), ал-Бурджан (дунайские бол-*
тары), ал-Хазар (хазары), ат-Турк (тюрки), ас-Сакалиба (славяне),
Фуре (персы), Мадан (мидийцы?), жители островов моря, ас-Син
(Китай), ал-Бургар (волжские булгары), Йаджудж и Маджудж
(Гог и Магог), ал-Йунанийуна (древние греки), ал-Ихтарда (лан¬
гобарды), ал-Ифрандж (франки), ал-Андалус (арабская Испа¬
ния), ар-Рум (византийцы) и др. 12
Мы видим в этом списке многочисленные народы, населявшие
огромные пространства Евразии от побережья Тихого океана (ас-
Син) до побережья Атлантики (ал-Ишбан, ал-Андалус, ал-Иф¬
рандж), включая значительное число народов Европы, в том
числе Западной, Центральной, Юго-Восточной. Это — ал-Йуна-
пийуна, ар-Рум, ал-Ихтарда, ал-Ифрандж, ал-Андалус, ал-Бур-
жаи, ас-Сакалиба, ал-Ишбан. Включены также и некоторые
пароды Восточной Европы, в частности ат-Турк. Кроме того, «Мух¬
тасар ал-аджаиб» характеризует не только Европу, но и некото¬
рые страны, расположенные на окраинах халифата; например,
народ ал-Фурс и «владение» ал-Хурасап.
Структура описания народов потомства Йафета лишена стро¬
го выдержанной географической или этнической последователь¬
ности, хотя местами относительно народов Европы автор придер¬
живается известного порядка в своем повествований: вслед за ал-
Ихтарда идет ал-Ифрандж, затем ал-Андалус, за ал-Бурджан 13—
ат-Турк. Эти народы географически близки, но и эта последова¬
тельность нарушается: после ал-Йунанийуна следует ас-Син, пос¬
ле ас-Син — ал-Ихтарда, после ат-Турк — ар-Рум, затем ал-Фурс.
Генеалогическая последовательность также нарушается: в главе
«Рассказ о Йафете, сыне Нуха», которая предшествует описаниям
народов — потомков Йафета, автор, упоминая о том, что из семи¬
десяти двух языков тридцать семь принадлежит потомкам Йафета,
называет тринадцать народов из числа потомков Йафета (Арми¬
нийа, ал-Ишбан, ар-Рус, ал-Бурджан, ал-Хазар, ат-Турк, ас-
Сакалиба, Иаджудж и Маджудж, Фуре, Мадан, жители остро-
12	Ахбар аз-замав..., с. 68—77 (ар. паг.).
13	Как бы ни отождествлять народ бурджан (с венграми или дунайскими бол¬
гарами), соседство тюркских племен с ними отмечалось многими арабскими
авторами (Гардизи, автор Худуд ал-алам и др.).
196

bob моря, ас-Сии, ал-Булгар. За этой главой следуют рассказы1
лишь о шести из перечисленных автором народах (Йаджудж п
Маджудж, ас-Сакалиба, ас-Син, ал-Бурджан, ат-Турк, ал-Фурс)>
и шести народах, не входящих в генеалогический список потомков
Йафета, данный автором в «Рассказе о Йафете, сыне Нуха»: ал-
Йунанийуна, ал-Ихтарда, ал-Ифрандж, ал-Андалус, ар-Рум, ал-
Хурасан. Описания остальных семи народов, упомянутых автором
в генеалогическом списке (Арминийа, ал-Ишбап, ар-Рус, ал-Ха-
зар, Мадан, жители островов моря, ал-Булгар), отсутствуют. Вы¬
зывает удивление, что в книге нет описания ал-Хазар, которым
в других трудах арабских авторов уделяется значительное вни¬
мание:
Наряду с вышеупомянутыми этническими наименованиями
в «Мухтасар ал-аджаиб» встречается еще один народ Европы: при
описании ал-Йунанийуна говорится о потомках Руми, сына Дик-
тупа, завоевателя греков, построивших город Румийа. Речь идет,
вероятнее всего, о древних римлянах.
В самих описаниях генеалогические данные отсутствуют отно¬
сительно ас-Сакалиба, ал-Хурасан и ал-Андалус. Об ат-Турк, ал-
Фурс и ал-Ифрандж просто говорится, что они — из числа потом¬
ков Йафета, сына Нуха; об ал-Бурджан, ас-Син, ал-Йунанийуна,.
ал-Ихтарда и ар-Рум даются более точные генеалогические сведе¬
ния, однако последовательность описаний не имеет ничего общего-
с генеалогией. Так, об ал-Бурджан и ал-Йунанийуна автор гово¬
рит, что это потомки Йунана, сына Йафета, но они находятся в раз¬
ных частях книги; это же можно сказать и о потомках Амира, сы¬
на Нуха, сына Йафета, к которым автор относит ал-Ихтарда и
ас-Син.
Описания различны и по объему: наиболее пространные отно¬
сятся к ас-Син, ар-Рум, ал-Андалус, ал-Йунанийуна, ал-Фурс и
ал-Хурасан, что, вероятно, соответствует объему информации ав¬
тора сочинения. Вероятным местом составления труда был Еги¬
пет 14. Рассказы об ал-Ихтарда, ал-Ифрандж, ас-Сакалиба гораз¬
до короче упомянутых, но в них нет легендарного материала, и они
включают в себя достоверные сведения, касающиеся расселения
описанных народов, их образа жизни, обычаев и верований. Дру¬
гие, более пространные описания содержат известную долю ле¬
гендарного материала, а в некоторых из них сказания и легенды
составляют большую часть текста (например, описание ал-Анда¬
лус).
Исторические сведения о народах Европы сообщаются в ос¬
новном о древних греках (ал-Йунанийуна) и Византии (ар-Рум),
причем автор проводит мысль, что греки — древние румы, т. е.
предшественники византийцев. Некоторые исторические сведения
содержатся и в описании ал-Андалус. Из текста явствует, что ав¬
тору лучше других народов Центральной, Юго-Восточной (исклю¬
чая византийцев) и Западной Европы известны ал-Ихтарда, ал-
14	Крачковский И. 10. Указ, соч., т. IV, с. 182—184.
197

Ифрандж, ал-Бурджан, сведения о них отличаются четкостью и
точностью. Описание же ас-Сакалиба заметно более поверхностно,
что указывает на меньшую осведомленность автора об этом народе.
Из наблюдений над структурой текста прослеживаются следую¬
щие сюжеты, к которым проявил интерес автор (или, скорее, те
из них, которые он заимствовал из каких-либо источников):
1)	Информация по генеалогии народа (в описаниях Йаджудж
и Маджудж, ас-Сакалиба, ал-Апдалус, ал-Хурасан эта информа¬
ция отсутствует).
2)	Географическое положение и размеры территории (в описа¬
ниях ар-Рум, ал-Андалус, ас-Син эти данные отсутствуют).
3)	Города (в описаниях ар-Рум, ал-Бурджап, ал-Йунанийуна,
Йаджудж и Маджудж данных о городах нет).
4)	Религиозные верования и погребальные обряды (в описании
ал-Йунанийуна таких данных нет).
5)	Образ жизни (дается в описаниях ал-Бурджан, ат-Турк,
ас-Сакалиба, Йаджудж и Маджудж).
6)	С кем воюют (данные присутствуют в описаниях ас-Сакалиба,
Йаджудж и Маджудж, ал-Ихтарда, ал-Ифрандж).
7)	Характер правления (эти данные отсутствуют лишь в опи¬
сании ал-Ихтарда).
Автор не соотносит расселение описываемых народов с какой-
либо географической номенклатурой. Если в книгах ал-Масуди
поселение народностей и племен связывается обычно с берегом мо¬
ря или реки 15, то наш автор обычно начинает с изложения генеа¬
логии, указывая, чье потомство представляет то или иное племя.
•Однако есть и исключения: для ас-Сакалиба их мифический пре¬
док не указывается. Описание ал-Андалус автор начинает упоми¬
нанием, что в стране этой имеется 24 города; описание Хурасана
имеет в начале перечисление владений.
Если объединить сообщения о различных народах в «Мухтасар
ал-аджаиб» в одну записку, как это обычно делают в отношении из¬
вестий Ибн Русте — Гардизи п других авторов, то можно утверж¬
дать, что она не географического, а примитивно-этнографического
характера. Сопоставление текста «Мухтасар ал-аджаиб» со сведе¬
ниями о европейских народах у ал-Масуди, Ибн Русте и других
авторов приводит нас к заключению, что в тексте «Мухтасар ал-
аджаиб» нет прямых заимствований из известных нам текстов араб¬
ских географов IX—X вв., что автор не пользовался какими-либо
текстами, служившими источником для сведений о Европе и ее
народах у арабских авторов, а опирался на данные, незнако¬
мые нам, либо писал самостоятельно, включая в свой рассказ ма¬
териалы, известные ему из устной передачи.
Естествен вопрос: в какой мере автор этой записки опирается
на реальные сведения о народах? Сведения, касающиеся проис¬
хождения народов, передают легендарную книжную традицию.
15	С другой стороны, моря обычно называются по имени наиболее многочис,
ленного народа, живущего на его берегах (бахр ар-Рум, бахр ал-Хазар-
бахр ар-Рус).
198

К книжной же традиции следует, по-видимому, отнести и утверж¬
дение автора о том, что ал-Йунанийуна (древние греки) — предки
ар-Рум (византийцев).
Упоминания о разделении на племена, о существовании госу¬
дарственных образований и в особенности о религиозных верова¬
ниях и обрядах опираются на сообщения, восходящие в конечном
итоге к реальному знакомству с описанными народами. Так, об'
ас-Са-калиба автор пишет, что они представляют собой несколько
народов, это соответствует периоду конца IX — начала X в.,,
когда у славян налицо развитые племенные союзы 16.
О лангобардах определенно говорится как об одном госу¬
дарстве со множеством городов, что соответствует реальному по¬
ложению не позднее 70-х годов VII в.
О франках автор пишет как об обширном, великом государст¬
ве, состоящем из нескольких меньших, объединенных одним царем
(малик). Эти сведения опираются, вероятно, на данные о франкском
государстве периода его распада, однако в представлении автора
во главе империи еще стоит один монарх. Это сообщение может
относиться скорее всего ко второй половине IX в. Вместе с тем
автор отмечает разноплеменный состав государства франков (14 пле¬
мен). По-видимому, термин ал-Ифрандж обнимает у нашего
автора не только западных франков, но и германские племенные
герцогства или германские племена и отделяет их от славянских,,
в отличие от ал-Масуди, упоминающего Намджип («Немчин» —
славянское название германцев) среди племен ас-Сакалиба.
Временами у автора появляются вполне конкретные и реальные
сведения, в частности о войнах племен, живущих «позади» ал-Иф-
ранджа, со славянами, о военном строе ал-Бурджан, о почитании
царя и способе его правления в Китае и др. Наиболее конкретны¬
ми и подробными являются, как и следовало ожидать, сообщения
о религиозных верованиях и религиозных обрядах различных на¬
родов, в которых встречаются не только общие указания на испо¬
ведуемую религию, но и интересные детали; как, например, о нали¬
чии у славян церквей и бил (ан-навакис), при помощи которых со¬
зывают на молитву.
Итак, сведения автора даже тогда, когда речь идет о реальных
данных, разновременны, несистематичны, хотя он стремился, ве¬
роятно, дать развернутую картину жизни отдаленных народов.
Поэтому при их рассмотрении удобнее всего анализировать каж¬
дый рассказ в отдельности в том виде, в каком они даны у автора.
Оценка каждого конкретного сообщения дается ничье в подстроч¬
ных примечаниях к переводу 17.
Ц Ни государств (мамлакат), ни владений (мулк) у славян автор не знает.
Нами выделены сообщения о европейских народах и пропущены сообще¬
ния о владениях Фарс, Син, Хурасан.
199

ПРИЛОЖЕНИЕ
с- 68 Рассказ о Йафете, сыне Нуха
{ар. пае.)	^
Что касается потомков Йафета, сына Нуха, то авторы лето¬
писей сказали, что всего существует семьдесят два языка, из
них тридцать семь принадлежат потомкам Йафета, двадцать
три — потомкам Хама и двенадцать — потомкам Сама, и они
сообщили, что у Йафета было всего тридцать семь сыновей и
каждый из них имел свой язык, на котором говорил он и его
потомство.
И были в части, принадлежавшей потомкам Йафета, Арми-
нийа и то, что граничит с ней 18 со стороны проходов 19 в горах,
и из их числа — ал-Ишбан, ар-Рус 20, ал-Бурджан 21, ал-
Хазар 22, ат-Турк, ас-Сакалиба, Йаджудж и Маджудж, Фарс,
Мазнан 23, жители островов моря, ас-Син, ал-Булгар 24 и дру¬
гие бесчисленные народы.
с- 69 Рассказ об ас-Сакалиба 25
(ар. паг.)
Что касается ас-Сакалиба, то они представляют собой не¬
сколько народов, и среди них есть христиане и те, кто исповеду¬
ют религию огнепоклонников и поклоняются солнцу 26, и у
них есть море, которое течет со стороны севера к югу, и у них
есть также море, которое течет с востока на запад, до тех пор
пока не достигает другого моря, выходящего из местности
ал-Булгар27,иимеются многочисленные реки, и все они находятся
в стороне севера, и нет у них соленых морей, потому что из
страна далека от солнца и их воды пресные, а то, что близко к
солнцу,— соленое, п то, что соседит с ними 28 с севера,—
18	В издании «джавазаха» («он превышал ее»), исправлено нами на «джавара-
ха» («он находился по соседству с ней», «он граничил с ней», «он прилегал
к ней»),
19	В издании «ал-абвау», исправлено нами на «ал-абваб» («проходы»).
20	Ар-Рус — единственное у нашего автора упоминание этнического имени
древних русо в.
21	В издании «ал-Барджаман».
22	В издании «ал-Хараз».
23	Вероятно, следует читать Мадан («мидийцы»).
24	Поскольку этноним ал-Бурджан, по всей вероятности, относится к дунай¬
ским болгарам (см. также при'меч. 75), предполагаем, что здесь упомяну¬
ты волжские булгары. Этноним ал-Булгар и употреблялся арабскими гео¬
графами IX—X вв. в большинстве случаев для обозначения волжских
(камских) булгар.
25	Этноним ас-Сакалиба употреблялся арабскими географами IX—X вв.
для обозначения западных и южных славян, а иногда и германских на¬
родов. См. об этом: Ковалевский А. П. Славяне и их соседи... с. 65; Ziydla
arabskie do dziejow slowianszczyzny. Wroclaw; Krakow, 1956, t. 1, s. 7—8.
26	(^сообщениях арабских авторов о религии славян см.: Ковалевский А. П.
Ал-Масуди о славянских языческих храмах.— В кн.: Вопросы историо¬
графии и источниковедения славяно-германских отношений, с. 80—86.
27	См. примеч. 24.
28	В издании «джавазахум».
200

необитаемо из-за его холода и множества землетрясений 29,
с. 70 и большая часть их племен — огнепоклонники, II которые сжига-
/ар. паг.)	„	4	™
ют своих покойников на огне и поклоняются ему 30.
У них есть многочисленные города и поселки, у них есть
церкви, внутри которых — висячие колокола, и они бьют в
них, подобно билу 31.
И среди них есть народы, которые живут между ас-Сака-
либа и ал-Ифрандж 32. Они исповедуют религию сабиев 33, и
они поклоняются звездам, и они обладают большим умом и
тонкостью в каждой отрасли искусства, и они воюют с ас-Сака-
либа, ал-Бурджан 34 и ат-Турк 35, и у них имеется семь празд¬
ников в году, которые именуются по названиям звезд, и самый
главный из них — это праздник солнца.
Рассказ об ал-Йунанийуна 36
Что касается ал-Йунанийуна, то это древние румы. Они
происходят из числа потомков Йунана, сына Нуха. Они явля¬
ются самым мудрым из всех народов, у них развиты астрономия,
наука счета, геометрия, медицина, искусство логики, искусство
красноречия, и вся их мудрость известна 37.
Ал-Андалус 38 и ал-Йскандарийа 39 40 и те народы, которые
граничили с ними, подчинялись их власти, до тех пор пока
не возобладал над ними Руми, сын Диктуна 43 из рода Исава 41 *,
сына Исхака, сына Ибрахима, потому что Исав, после того
29	По характеру климатических условий, описываемых автором, можно
предположить, что в данном сообщении речь идет о западных (и, вероят¬
но, части восточных) славянах, но не о южных славянах.
30	Языческий погребальный обряд трупосожжения.
31	Существование у славян наряду с язычеством, которое исповедует боль¬
шинство славянского населения, христианства указывает на то, что дан¬
ное известие относится к периоду, непосредственно предшествовавшему
христианизации славянских областей.
32	Здесь речь идет, вероятно, о франках (.Ковалевский А. П. Славяне и их
соседи..., с. 70 и 75—76, примеч. 50).
33	Термин ас-Сабии употреблялся арабскими авторами в отношении языч¬
ников Харрана и представителей других языческих религий (Бар¬
тольд В. В. Сочинения. М., 1966, т. III, с. 483).
34	См. примеч. 75.
86 Ат-Турк — этот этноним обозначал у арабских авторов тюркские племе¬
на вообще, хотя у географов X в. встречаются и названия отдельных тюрк¬
ских племен.
36	Ал-Йунанийуна — обычное обозначение древних греков, встречающееся
у ал-Масуди (Bibliotheca Geographorum arabicorum. Lugduni Batavorum,
1894, t. VIII, c. Ill—112 ар. паг. и др.) и некоторых других авторов.
37	Автор говорит о наследии античной науки.
38	Ал-Андалус — мусульманская часть Испании (Кордовский халифат).
39	Ал-йскандарийа — Александрия, столица эллинистического Египта
(государства Птолемеев).
40 Диктун — вероятно, римский император Диоклетиан (284—305 гг.).
41	Исав или Исхак — библейский персонаж, отделившийся от мифиче¬
ского предка иудеев Иакова и, по представлению автора, отплывший на
другое побережье Средиземного моря.
8 Заказ № 2111
201

как покинул своего брата Йакуба, отправился к ближайшему
берегу — этот берег и сегодня место поселения ар-Рум —
и завоевал его. Это были те, кто построил город Румийа 42, и
к ним относят его происхождение, и они построили ал-Асфар (?).
И была последним государем ал-Йунанийуна Айлавба-
тра 43, дочь Батлимуса 44, автора книги мудрости и талисманов.
Затем царство возвратилось в ар-Рум 45, а им уже принадле¬
жало царство перед этими двумя царями. Предшествующие
цари были многочисленны, и среди них были мудрецы, которые
были сведущи в астрономии, геометрии, медицине, науке счета,
музыке, науке об удивительных явлениях, талисманах, духов¬
ной силе, астрономических таблицах и во всякой мудрости. ||
с- 71	И были среди ал-Йунанийуна Абкарат 46 и второй Абка
Р 71(13 )
рат 47, Хармас 48, Сакрат 49, Аклатуга 50, Аристаталис 51, Ака-
лидус 52, Джалинус 53 и другие, от упоминания которых эта
книга стала бы длинной. ||
с- 72 Рассказ об ал-Ихтарда 54
(о,/, пар.)
Что касается ал-Ихтарда, то они происходят из рода Амира.,
сына Йафета. Они поселились между ар-Рум и ал-Ифрандж, и
их царство обширно, у их государства высокое положение,
у них есть многочисленные города 55. Большинство их ныне — (I
с. / 3
(ар паг.) христиане, ’ и среди них есть те, у кого нет религии; они воюют
42	Румийа — город Рим. Здесь речь идет о древних римлянах, захвативших
. во II в. до н. э. Грецию, а в 30 г. до н. э. Египет.
43	Айлавбатра — Клеопатра (69—30 гг. до н. э.) — последняя царица эл¬
линистического Египта из династии Птолемеев.
44	Автор ошибочно считает Клеопатру дочерью Клавдия Птолемея (Батли-
мус) — знаменитого астронома и географа.
45	Имеется в виду разделение Римской империи на две части — Западную и
Восточную (в 395 г.) и возникновение Византийской империи.
46	Абкарат — Гиппократ.
47	Абкарат второй — (?).
48	Хармас — Гермес; можно предположить, что имя бога автор принял за
имя удреца.
49	Сакрат — Сократ.
50	Аклатуна — Афлатун (Платон).	'
51	Аристаталис — Аристотель.
52	Аклидус — Евклид.
53	Джалинус — Гален.
54	Ал-Ихтарда — искаженная арабская передача племенного названия
лангобардов — германского племени, жившего на левом берегу р. Эльба,
затем переселившегося на Дунай в Паннонию. К началу VII в. ланго¬
барды расселились в северной и средней части Италии и в горных обла¬
стях Южной Италии. Таким образом, итальянские земли, захваченные
лангобардами, граничили в Центральной и Южной Италии с владения¬
ми Византии (ар-Рум), а на западе — с Франкским королевством (ал-Иф¬
рандж).
55	Это сообщение указывает на то, что данные о лангобардах относятся
к периоду до 773—774 гг., когда Лангобардское королевство пало под
натиском войск Карла Великого.
202

с ал-Ифраидж и ас«Сакалиба 56, которые- живут по соседству
с ними и теснят их. Их одежда такая же, как и одежда ар-Рум,
и среди них есть такой род людей,: которые сжигают себя 57.
Рассказ об ал-Ифрандж 58.
Что касается ал-Ифрандж, то они также происходят из
рода Йафета и их царство обширно и огромно, и у них есть
царства, которые объединены под властью одного царя. Их
главный город — Дариу 59. Они также являются христиана¬
ми 60, и сегодня насчитывается четырнадцать их племен. За
ними’обитают другие виды племен. Большая часть их набегов
приходится на ас-Сакалиба 61, и они владеют обширным царст¬
вом, и они воюют с ар-Рум 62 и ал-Ихтарда 63. Из их числа
есть такие, которые занимаются торговлей. Среди них — хри¬
стиане, огнепоклонники и безбожники, и есть такие, которые
сжигают себя 64.
Царство ал-Андалус 95
В , ал-Андалусе двадцать четыре города 66. Правит ими
один царь, однако их вера языческая, и у них в их храмах
были идолы, посвященные звездам. Затем они отдалились от
этого и приняли христианство 67. Они обладали знанием и
мудростями, в их столице был дом. Когда правил царь из их
Б6 Здесь, вероятно, имеются в виду хорваты и хорутане, с которыми ланго¬
барды граничили на северо-востоке.
57	Возможно, автору или его информатору известны какие-то пережитки
языческой религии у самих лангобардов либо у другого германского пле¬
мени, вторгшегося в Италию.
58	Ал-Ифрандж — арабская передача племенного названия франков, затем
обозначение Франкского государства и его населения, а впоследствии
европейцев вообще.
59	Дариу — вероятно, испорченный топоним Бариз (Parisium) — Париж
(Carra de Vaux В. Op. cit., р. 120).
00 Начало христианизации франков относится к 496 г., когда Хлодвиг со
своей дружиной принял христианство.
61 Здесь речь идет, вероятно, о германских племенах фризов, саксов п
тюрингов, подвластных со второй половины VIII в. Франкскому государ¬
ству, земли которых граничили с землями славянских племен бодричей,
лютичей и сорбов.
02 Неизвестно, о каком конфликте между Франкским государством и Ви¬
зантией идет речь-.
63	Два похода против лангобардов совершил в 755—756 гг. Пипин Корот¬
кий. Походы Карла Великого в 773—774 гг. закончились, как отмеча¬
лось выше, завоеванием Лангобардского королевства.
64	Известие, вероятно, восходит к VIII веку, когда христианизация герман¬
ских племен, недавно вошедших в состав империи Карла Великого, еще
не была завершена.
3 См. примеч. 38.
99 Подробнее об упоминаниях арабскими авторами городов ал-Андалус
см.: al-Andalus.— In: The Encyklopaedia of Islam. New ed. Leiden; Lon¬
don, 1957, vol. I, fasc. 8, p. 489.
97 Речь идет о Вестготском королевстве, существовавшем на Пиренейском
полуострове до завоевания его арабами.
8*
20,

числа, этот дом был закрыт и на его двери висел замок, до тех
пор пока не стал править их царством Лузарик 68, а он был
не из семьи их владык. Он потребовал, чтобы они открыли
замки того дома. Число замков было двадцать четыре. Они
собрались к нему и просили его, чтобы он не делал этого и
если он не откроет дом, жертвовали ему все богатства, которые
были в их руках. Он отказался от всего и только хотел открыть
его. Когда они увидели его упорство, они сочли это дурным
предзнаменованием и покинули его, и он открыл замки и вошел
в дом. Он нашел в нем изображения арабов на лошадях и верблю
дах,на них были красные чалмы, а в руках были длинные копья,
и был изображен священник и книга, в которой было написано:
«Когда кто-либо откроет этот дом, одержит верх над этой стра¬
ной парод, изображенный на этих картинах». Страна ал-Анда-
лус была завоевана в том году и в следующем. После этого стал
правителем ал-Андалус и завоевал страну Тарик ибн Зийэд,
клиент Мусы ибн Нусайра 69 70, в девяносто втором году 7и,
с- 74 в дЫИ Валида ибнАбд ал-Малика 71. II Он зарезал их царя Луза-
(ар, паз,)	'
рика, взял их в плен и захватил в качестве добыли. Он нашел ь
том доме обеденный стол Сулаймана 72, да будет мир над ним,
и он был сделан из золота. На нем были ожерелья, составленные
из драгоценных камней, и он нашел удивительное и необыкно¬
венное зеркало, в котором видимы семь климатов. Все это сде¬
лано из некой смеси, и он нашел в нем сосуды Сулаймана, сде¬
ланные из золота, и псалмы, переписанные знатным греком,
между листами которых находилось золото, инкрустированное
драгоценностями. И он нашел в нем двадцать два свитка, все
они были украшены драгоценностями, среди них находилась
Библия и другой свиток, украшенный серебром, и в нем име¬
лись сведения о пользе дерева и камня, изготовлении талисма-
нов, и был свиток, в котором было описано изготовление крас¬
ки и цвета яхонта, и он нашел большой каменный шар, на¬
полненный окисью философского камня, запечатанный золотом,
и он отвез все это к Валиду ибн Абд ал-Малику.
Когда ал-Андалус была завоевана арабами, то ее населили
мусульмане, и они расселились в их городах, и они овладели
большей ее частью, до тех пор пока не пришел к ним Абд ар-
Рахман ибн Муавийа ибн Хишам ибн Абд ал-Малик 73 в сто
68	Лузарик — Родерик, последний вестготский король 4Испании (правил
с 710 г.).
69	Муса ибн Нусайр — арабский наместник в Северной Африке, войска ко¬
торого переправились через Гибралтарский пролив и в 711—713 гг. завое¬
вали Пиренейский полуостров.
70	92-й ход хиджры — 714-й год.
71	Валид ибн Абд ал-Малик — омейядский халиф (705—715 гг.).
72	Сулайман — библейский царь Соломон.
73	Абд ар-Рахман ибн Муавийа ибн Хишам ибн Абд ал-Малик — последний
из представителей династии Омейядов, бежавший после захвата власти
Аббасидами в Испанию и основавший независимый Кордовский хали¬
фат (756 г.).
204

тридцать восьмом году 74, и он возобладал над ними, и его
дети до сего дня находятся там.
Рассказ о царстве ал-Бурджан 75
Что касается ал-Бурджан, то они из числа потомков Йуна-
на, сына Йафета 76, и их царство большое и обширное, и они
воюют с ар-Рум 77, ас-Сакалиба 78, ал-Хазар 79 и ат-Турк 80, и
самый сильный народ в войне с ними — ар-Рум.
й между ал-Кустантинийа 81 и страной Бурджан пятнадцать
дней пути, и само царство ал-Бурджан имеет размеры двад¬
цать дней пути на тридцать дней пути 82, и вся область Бурджан
огорожена валом, в котором есть проемы, подобные окнам, и
этот вал имеет ров, а селения находятся за валом 83.
Люди Бурджан — огнепоклонники, и у них нет священ¬
ной книги 84, и их кони, которые предназначены для войны,
всегда пасутся на пастбищах, и никто из них не садится верхом
на них, кроме как во время войны, и если найдется человек,
который сел верхом на боевого коня в другое время, они уби¬
вают его. Когда они выступают на войну, они строятся в ряды
и помещают лучников перед собой и располагают позади строя
семьи и детей 85. ||
74	1 38-й год хиджры — 760-й год.
75	Этноним ал-Бурджан употребляли некоторые арабские авторы (ал-Фар-
гани, Ибн Хордадбех, Ибн Русте, ал-Масуди) для обозначения дунай¬
ских болгар. Происхождение самого термина ал-Бурджан неясно.
А. Я. Гаркави связывал его с этнонимом burgioni, burgiones латинских
источников. Другое значение этнонима — бургунды (Zrcdla arabskie...,
t. 1, s. 96).
76	По представлению автора генеалогии, ал-Бурджан имели общего предка
с ал-Йунанийуна.
77	Термином ар-Рум обозначались арабскими авторами и Византия, и ее
население в целом. В данном случае речь идет о народе.
78	См. примеч. 25.
79	Ал-Хазар — хазары.
80	См. примеч. 35 и 88.
81	Ал-Кустантинийа — город Константинополь.
82	Вероятно, размеры земли Бурджан и расстояние от нее до Константи¬
нополя преувеличены.
83	Большая часть исследователей признает эти валы соответствующими
укреплениям древних болгар (протоболгар), другая же часть считает, что
эти сведения носят легендарный характер (Krandzalov D. Op. cit.,
р. 467—495).
84	Упоминание языческой религии у бурджан свидетельствует о том, что
сведения о них относятся ко времени до 864 г.
85	Упоминание о неприкосновенности боевых коней у протоболгар свиде¬
тельствует об их особой военной организации, как бы отделенной от
хозяйственной деятельности, и соблюдении определенной дисциплины сре¬
ди воинов. Вместе с тем эта военная организация еще не обособлена'пол¬
ностью от родоплеменной, поскольку позади конницы следуют семьи
воинов ополчения.
205

И нет у Бурджан ни золотых денег, ни серебряных денег,
однако их купля-продажа и их сделки совершаются при помо¬
щи коров и овец. Когда заключается между ними и ар-Рум
мир, ал-Бурджан везут в ар-Рум девушек и юношей из пле¬
мени славян и из числа тех, кто подобен им.
И когда у жителей ал-Бурджан кто-либо умирал, они
отправлялись к его слугам и его свите, которых он покинул,
и собирали их вместе, оглашали им заповедь и сжигали их
вместе с умершим и говорили при этом: «Мы сжигаем их на
этом свете, чтобы они не были сожжены в загробной жизни».
У них есть огромный склеп. Когда кто-либо умирал, они по¬
мещали его туда и помещали вместе с ним его жену и его слуг
и оставляли их там, до тех пор пока они не умрут 86.
й среди их обычаев есть такой, что, если слуга совершил
проступок или неправильно сделал что-либо и его хозяин же¬
лал побить его, он простирался перед ним сам, даже если никто
не принуждал его к этому, и хозяин бил его столько, сколько
он желал; и если он встал без разрешения, данного ему его
хозяином, для него обязательна казнь 87, и среди их обычаев
есть такой, что женщины получают наследства больше, чем
мужчины.
Рассказ о царстве ат-Турк 88
Что касается ат-Турк, то они происходят из рода Йафета,
сына Нуха, да будет мир над ним, и их виды многочисленны, и
они владеют городами и крепостями, и среди них есть народ,
живущий на вершинах гор и в степи в войлочных палатках, и
нет у них другого занятия, кроме охоты, и тот, который не
желает охотиться, убивает свою лошадь, берет ее кровь и жа¬
рит ее, и они едят ястребов, воронов и других птиц. У них
нет религии, и среди них есть такие, кто исповедует религию
огнепоклонников, и среди них есть такие, кто обратился в
иудейство 89.
86	Наличие двух различных погребальных обрядов (трупосожжения и тру-
поположения) у болгар — свидетельство наличия в их среде различных
этнических элементов. Поскольку трупосожжение было свойственно как
славянам, так и гуннским племенам, вопрос о нетюркских элементах опи¬
сываемого народа^ приходится оставлять открытым.
87	Этот обычай — свидетельство наличия у болгар знати, обладавшей лич¬
ными слугами — рабами.
88	Речь здесь идет, возможно, о Тюркском каганате, а возможно, о тюркских
племенах, кочевавших в Юго-Восточной Европе.
89	Здесь, вероятно, имеются в виду хазары, исповедовавшие иудейскую
религию. Автор относит хазар к одному из тюркских племен и не вы¬
деляет их в качестве самостоятельного народа в отличие от других араб¬
ских авторов IX — X вв.1
206

Самый старший их царь — хакан, он имеет трон ’цз золота
и золотую корону, и его пояс также сделан из золота, и их одеж¬
да из шелка, и говорят, что величайший их владыка почти не
является перед ними, и если] он предстает перед ними, никто
не стоит, перед ним, и они отличаются коварством, злобой,
силой и храбростью. ||
Для царя у них наступает день, когда разводят огромный
огонь. Он идет к нему и стсит возле него, и смотрит на него,
и разговаривает, издавая" рычание, и поднимается огромный
огонь.
Если он зеленого цвета — будет дождь и плодородие, и
если он белого цвета — то засуха, и если он красного цвета —
будет кровопролитие, если он желтого цвета — то болезни и
чума, а если он черного цвета — это указывает на смерть царя
или его далекое путешествие, и если бывает это — царь спешит
отправиться в путешествие, чтобы возвратиться (живым?) 90.
Рассказ о царстве ар-Рум 91
Что касается ар-Рум 92, то они происходят из числа сыно¬
вей Исава, и ар-Рум — это их прозвище. Так как власть пере¬
шла к Кустантину 93, он утвердил христианство и собрал епи¬
скопов на крещение 94. Затем после него христиане раздели¬
лись на разряды, подчиняющиеся патриарху, епископу, свя¬
щеннику, дьякону, митрополиту, доместику. У них существует
секта, члены которой прерывают пост в воскресение, если они
постятся, и они прерывают пост в субботу с полудня, и не
женится у них мужчина, кроме одного раза, и нет у него на¬
ложницы, и он не пьет вина до опьянения, и пьянство у них
запрещено, и приветствие у них одно, так как Христос воскрес
из своей могилы в ночь на воскресенье, поднялся к небу в
воскресенье, после того как общался с апостолами.
Они не очищаются омовением от грязи, и они нечисты, и
поистине их поклонение по намерению, и они не получают при¬
частия, и говорят, что это плоть твоя и кровь твоя. Они разуме¬
ют при этом Иисуса Христа, да будет мир над ним, и они верят
в то, что это не мясо и не вино. Если они разделяются по тому,
как принимается причастие, то убивают друг друга, и когда
90	Рассказ об обряде гадания по огню не имеет аналогий у других арабских
авторов.
91	Ар-Рум — в данном случае Византия.
92	Здесь же термин ар-Рум употребляется для обозначения населения
Византии, т. е. византийцев.
93	Кустантин — Константин, римский император (306—337 гг.), в период
царствования которого христианство было признано государственной
религией Римской империи.
94	Речь идет, по-видимому, о Никсйсксм соборе 325 г.
207

(ар. паг.)
кто-либо принял причастие, то он не разговаривает, до тех
пор пока не помоет свой рот, и женщины наследуют две части
имущества, а мужчины — одну часть; и нет у них развода.
В их обычаях есть то, что не надевает красных сапожек
никто из них, кроме их царя, и тот, который был наследником
престола, носил один сапожок красный и один черный, и их
в. п царь не ест иначе, кроме как под музыку, мелодии || и пение,
и большая часть их пищи — блюда ал-Кардийанат, пирожки
(ал-Мураккакат), истабаднаджат.
У них имеется орган, и у них развиты медицина, мудрость
и искусства. Искусство изображения 96 совершенно до такой
степени, что у образов, которые рисуются ими, появляется
скорбь, а у других, которые нарисованы ими, видны на лице
радость и ликование, и они называют своего царя «царь мило¬
сердный», и он проявляет справедливость, и он причитает
(при молитве?).
^ Т. е. искусство иконописи.

РЕЦЕНЗИИ
Т. М. Калинина
«АРАБСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ПО ИСТОРИИ СЛАВЯНСТВА» 1
Востоковедческая комиссия Краковского отделения Польской
академии наук в течение ряда лет выпускает серию под названием
«Арабские источники по истории славянства». За двадцатилетие
вышли в свет три книги, составляющие два тома, из которых по¬
следний делится на две части. Первый том опубликован в 1956 г.,
первая часть второго тома — в 1969 г., вторая часть второго то¬
ма — в 1977 г. Длительный срок подготовки к печати каждого
тома объясняется тщательностью подбора и перевода соответствую¬
щих фрагментов из сочинений средневековых арабских авторов и
подробностью исторических и литературоведческих комментариев.
Серия «Арабские источники по истории славянства» была на¬
чата в соответствии с общим направлением в польской историо¬
графии, связанным с разработкой проблемы становления и ранней
истории Польского государства, его роли среди прочих славян¬
ских государственных образований. В 1949 г. было принято реше¬
ние о подготовке Корпуса, иноязычных источников, содержащих
ранние, «начальные» сведения о Польше 8. В русле этого направле¬
ния разрабатывались и восточные источники. Название серии
предполагает подборку фрагментов по истории всего^ славянства.,
а не только Польши. Это связано с тем, что арабские писатели сред¬
невековья, как правило, не выделяют территориальное или госу¬
дарственное различие славянских народов. Поскольку ранняя
история Польского государства неотделима от судеб остального
славянского мира, расширение тематики выпусков «Арабских ис¬
точников» представляется вполне оправданным. В сборники вклю¬
чены и те фрагменты, где восточные авторы термином «славяне»
(«сакалиба») определяли и неславянские народы (как это отмечено
составителем 1 2 3). Исключение подобных сведений обеднило бы
представление об общих географических знаниях арабских уче¬
ных и об их восприятии конкретного региона — значительной
части Европы. Географический ареал очерчивается во введении к
1	2rcdla arabskie do dziejow slcwir nszczyzny. Wroclaw; Krakow, 1956—
1977. T. I—II, Cz. 1-2.
2	2A, I, s. Y—VII.
3	2A, I, s. 7—8, 121.
209

первому тому и в кратком предисловии ко второму тому: на севе¬
ре — Балтийское море; на юге — Адриатическое, Эгейское, Чер¬
ное моря и Кавказские горы; на западе — Лаба и на востоке —
р. Урал 4. На этоад основании составители включили также отрыв¬
ки о соседних со славянами народах или государственных образо¬
ваниях — хазарах, булгарах и т. д. Такая тенденция не всегда
четко выражена: имеются пропуски или, напротив, привлекаются
материалы о довольно отдаленных местностях, что подробнее будет
показано ниже на конкретных примерах.
Оба тома построены по единому принципу — содержат преди¬
словие и разделы, посвященные отдельным авторам. Разделы вклю¬
чают: перечень литературы, посвященный конкретному автору,
сведения об авторе и его сочинении, арабский текст, параллель¬
ный польский ^перевод и комментарий. От этого принципа, однако,
имеется отступление: вторая часть второго тома целиком посвяще¬
на одному автору, но в ней отсутствует полный список использо¬
ванной литературы. В подстрочных примечаниях названия работ
часто указаны сокращенно без расшифровок 5, что затрудняет ра¬
боту неспециалистов.
Первый том выпусков значительно выигрывает по сравнению
с остальными: в нем имеется список сокращений, в котором рас¬
шифровываются названия использованной внутри тома литерату¬
ры, указатели географических и этнических названий, личных
имен, терминов и встречающихся в комментариях арабских слов,
а также Приложение с латинским переводом всех фрагментов
первого тома. В первой части второго тома в начале разделов, по¬
священных отдельным авторам, дается библиография, но уже с
сокращенными названиями, без предваряющего или заключаю¬
щего списка литературы.
В главах, открывающих каждый раздел, содержатся сведения
о том или ином авторе — его жизни, деятельности, научных пред¬
ставлениях, его сочинениях. Эти данные опираются в значитель¬
ной мере на материалы источников. Привлекается и востоковед¬
ческая литература. В последующих главах анализируется рассмат¬
риваемое сочинение, приводятся сведения о составе рукописей,
о публикациях и исследованиях текста, определяется место данного
источника в ряду других, ему подобных или отличных от него,
дается характеристика литературного языка, на котором написано
сочинение, исследуются проблемы первоисточников информации
о европейских народах, взаимозависимости и взаимовлияний араб¬
ских авторов в части подобных сведений. Далее следует глава,
содержащая арабский текст и польский перевод к нему. Перевод
фрагментов отличается высоким качеством. Составители исполь¬
зовали не только классические издания, но и новые публикации
текстов и рукописи. Предлагаемые читателю конъектуры или ис¬
правления имеют обязательные филологический и исторический
комментарии.
~rZkГТ s. VII; 2А, Hi, s. 5.
6 2А, II2, s. 7, ods. 2, 3, 6, 7, 8, 9.
210

Комментарии следуют за переводом и представляют собой,ну¬
мерованную систему отсылок с польского перевода фрагментов*
Комментарии основаны на общем анализе текста сочинения и, об¬
ширной литературе.
Первый том серии «Арабские источники» начинается , общим
введением, в котором дается краткий обзор схожих по тематике
предыдущих изданий и исследований; определяются приндщщ
и особенности данной публикации, указываются правила дураа-
скрипции, ошибочные варианты в написании букв арабских руко¬
писей и варианты их исправления. Он включает в себя, фрагменты
из девяти арабских сочинений VII—IX вв.: поэта ал-Ахталя, аст¬
рономов и географов ал-Хорезми, Йбн Хордадбеха, ал-^Ферганй,
географа и историка ал-Йакуби, историка ал-Балазури, ученых
и богословов ал-Джахиза и Ибн Кутайбы, а также отрывки из
анонимного произведения, приписываемого ал-Джахизу. .После¬
довательность расположения материала обусловлена не темати¬
ческим, а хронологическим принципом. Он имеет свои достоинства^
однако вместе с тем чреват и упущениями: так, среди астро-
номов IX — начала X в. можно было бы выделить крупного уче¬
ного ал-Баттани, общие представления и некоторые сведения ;о
Европе которого оказали существенное влияние па географов ,Х в.
Комментарии объясняют каждое встречающееся в тексте геогра¬
фическое или этническое название. Так, например, во фрагменте
из сочинения Ибн Хордадбеха о титулах властителей различных
стран составитель комментирует самые различные названия —
Ирак, Туббат, ас-Син и т. п., поскольку отрывок взят полностью*
хотя о «царе» («малике») славян говорится лишь в последней фразе
отрывка 6. Большие фрагменты дают представление о контексте
(что в арабской литературе особенно важно) и о литературной да?
дивидуальности того или иного средневекового автора. Однако
этот принцип не всегда выдержан. Так, например, нельзя назвать
последовательным подбор фрагментов из сочинения ал-Хорезми..
Из глав о городах «климатов» взяты лишь семь этнических наиме¬
нований, хотя по очерченному во введении географическому ареа¬
лу городов можно было указать значительно больше. В то же вре¬
мя по данным координат в сочинении ал-Хорезми очевидно, что
пункты Хорезми ал-Хазар лежат дальше к востоку от возможного
соответствия координат с рекой Урал и никоим образом не связа¬
ны координатными данными с миром славян. Есть и другие по¬
грешности и упущения в отборе фрагментов из произведения ал-
Хорезми.
Первая часть второго тома серии «Арабские источники» состоит
из краткого предисловия и трех разделов, включающих списки
использованной литературы с сокращенными названиями исследо¬
ваний о трех авторах и их произведениях, арабский текст, поль¬
ский перевод и комментарии, к фрагментам из трех произведений
этих авторов. Здесь представлены авторы конца IX — начала Хв,:
6 2А, I, s. 66, — араб, текст; s. 67 — пол. пер.; s. 84—87 — коммент.
212

Ибн ал-Факих, Ибн ас-Сагир, Ибн Вахсийа. Учтены рукописные
варианты, новейшие издания и классические публикации. Текст
фрагмента из книги последнего автора дан по фотокопии рукопи¬
си, так как издания арабского текста пока не существует 7.
Вторая часть второго тома серии «Арабские источники» целиком
посвящена одному автору — Ибн Русте, географическое сочинение
которого датируется началом X в. и состоит из следующих разделов:
обзор сведений об авторе, характеристика источника, сведения об
изданиях, переводах и изучении произведения Ибн Русте, арабско¬
го текста фрагментов, польского перевода их и комментариев. Фраг¬
менты из ^сочинения Ибн Русте представлены наиболее полно.
Правда, в некоторых случаях расширение их тематики не представ¬
ляется достаточно обоснованным, так как не соответствует геогра¬
фическим границам и обусловленности самого названия выпусков.
Так, например, фрагмент, в котором содержится рассказ Хару-
на Ибн Йахьи о Константинополе 8, представляется излишним.
В комментариях к отрывкам о Черном и Каспийском морях 9 не
указано на полное совпадение их с фрагментами из шестой главы
«Книги таблиц» ученого второй половины IX — начала X в. ал-
Баттани 10, что было бы важным для определения возможного
первоисточника части сведений Ибн Русте о Европе. В большин¬
стве случаев комментарии учитывают новейшую литературу,
включая ту, где составители дают отсылку к предыдущим вы¬
пускам и.
В целом выпуски «Арабские источники по истории славянст¬
ва» являются ценным и важным пособием для историков. Выпол¬
ненные на высоком научном уровне, они помогают при работе с
источниками как востоковедам, так и представителям других исто¬
рических дисциплин.
о	i2A, IK, s. 158.
8 А, И,, з. 21, 23 — mo. текст; s. 25, 27 — пол. пер.
92\, з. 43-4Э, k)‘n. 1—14.
10 Кртковский И. Ю. Арабская географическая литература.— Избр. соч.
М., 11958, т. 4, с. 101.
« 2А, И2, s. 54-55, кот. 56, ods. 5.
212

М. В. Бибиков
НОВОЕ ИЗДАНИЕ ЛАТИНСКИХ
И ВИЗАНТИЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ 1
Современную медиевистику отличает тенденция изучать явления
и процессы средневековой истории в максимальном приближении
к мировидению самих творцов этой истории. Поэтому источнико¬
ведческий анализ оказывается не только отправной точкой созда¬
ния социокультурных научных концепций, но и своего рода проб¬
ным камнем адекватности наших описаний исторических феноме¬
нов далекого прошлого.
Сводная публикация средневековых латинских, византийских
и других источников по истории восточноевропейских народов
и государств стала в наши дни явлением глобальным 1 2.
В русле подобных начинаний осуществляется в ФРГ под руко¬
водством Я. Ферлуги, М. Хеллмана, Г. Лудата, а затем и К. Цер-
нака и Ф. Кэмпфера издание «Глоссара по раннесредневековой исто¬
рии Восточной Европы». Наряду с уже появившимися латинской и
византийской сериями, предполагается подготовка серии славян¬
ских источников. Латинские выпуски «Глоссара» выходят под ре¬
дакцией Д. Войтецки, Н. Отто, Р. Эрнста, византийские — под
редакцией А. Фурласа, А. Катсанакиса и Г. Табанциса. Всего же
в создании более двух десятков уже изданных фасцикулов прини¬
мал участие коллектив почти в тридцать человек.
Тема «Глоссара» — этногенез и распространение славян в Ев¬
ропе, место славянского мира в средневековой истории. В соот¬
ветствии с тематическим характером многотомника основной
его задачей является публикация фрагментов (подчас весьма объе¬
мистых) латинских и византийских письменных источников, осве¬
щающих раннесредневековую историю народов Восточной Европы.
Словарный принцип определил структуру издания: расположен¬
ные в алфавитном порядке леммы представляют собой этнонимы,
1	Glossar zur fruhmittelalterlichen Geschichte im ostlichen Europa. Ser. A:
Lateinische Namen bis 900. Wiesbaden, 1973—1981. [Bd. 1]. Lieferung
1—8; Bd. 2, Lieferung 1—6; Ser. B: Griechische Namen bis 1025. Wiesba¬
den, 1974—1981. [Bd. 1], Lieferung 1—8; Bd. 2, Lieferung 1—2.
2	Визаштцски извори за исторщу народов 1угославие. Београд, 1955 —
1971. Т. 1—4; Szadeczky-Kardoss S. Ein Versuch zur Sammlung und chro-
nologischen Anordung der griechischen Quellen der Awarengeschichte nebst
einer Auswahl von anderssprachigen Quellen. Szeged, 1972; Lakatos P.
Quellenbuch zur Geschichte der Gepiden. Szeged, 1973; Извори за българ-
ската история. София, 1954—1979. Т. 1—20; Древнейшие источники по
истории народов СССР [Мельникова Е. А. Скандинавские рунические
надписи:	(тексты, перевод, комментарий). М., 1977; Матузова В. И.
Английские средневековые источники, IX—XIII вв.: (тексты, перевод,
комментарий). М., 1979; Чичуров И. С. Византийские исторические со¬
чинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий»J Никифора: (тексты, пе¬
ревод, комментарий). М., 1930] и др.
213

топонимы, гидронимы, социально-политические термины,;личные
имена, относящиеся к Восточноевропейскому региону. Отдель¬
ные словарные статьи могут составить целые тома./Гак, статьи об
аварах и Аварии в каждой серии занимают по 100—200 страниц,
статьи «Аланы» и «Алания», «Булгары» и «Булгария», «Богемия»,
«Аттила» в латинских выпусках, «Авасгия» и «Авасги», «Анхиал»
в византийской — немногим менее.
■ Географический ареал широк — от Балтийского моря до По¬
волжья, от северных областей нашей страны до Черного моря и
Кавказа, западной границей принято течение Эльбы. Однако по¬
скольку целью издания является освещение как исторических
процессов самих восточноевропейских народов, прежде всего сла¬
вян, так й их взаимоотношений с соседями (что особенно важно
для этпогеиетических исследований), обширный материал пред¬
ставлен в статьях «Бавария» и «Баварская марка», «Бодена»
(в Верхней Италии), «Билена» (к югу от Гамбурга) и т. и. Издатели
стремятся к максимальной по возможности полноте, поэтому ими
включаются и неопределенные этнонимы, например, «атторозы»
и «атурезаны»; лишь гипотеза о славянском происхождении имени
определила появление в <<Глоссаре» леммы «Astaruuiza». Участие
в войнах с восточноевропейскими народами, миссионерская дея¬
тельность среди них, даже отправка посольств туда из Западной
Европы — повод для включения статей о таких деятелях, как ви¬
зантийские императоры Анастасий I, Василий I, кесарь Варда,
зальцбургский архиепископ Адалраммус и др. Рассматриваются
й императорские эпитеты — «антсдий» и «аланский». Приводятся
также свидетельства о самих латинских и византийских авторах,
описавших изучаемый регион (византийский историк Агафий,
Анастасий Библиотекарь и др.); Итак, охват материала весьма
широк — от исторически достоверных лиц, племен и народов до
мифических божеств, имен и терминов, подчас лишь гипотетиче¬
ски относимых к восточноевропейскому, и прежде всего славян¬
скому, ареалу.
Хронологически обе. серии начинаются с гуннского вторжения
в Европу. Верхней временной границей изучения темы издатели
справедливо считают начало — середину XIII в.— время от за¬
вершения процесса государствообразования у чехов, поляков,
венгров, кроатов, сербов, болгар до латинского завоевания Балкан
и монголо-татарского нашествия на Русь и другие европейские
страны. Однако пока латинская серия ограничивается 900 г., а
византийская — 1025 г. (год смерти василевса Василия II Болга-
робойцы). Источники, освещающие этот период восточноевропей¬
ской истории, относятся в основном к IV—XIII вв., однако не¬
редки случаи привлечения текстов и более поздних авторов (Ни¬
кифор Григора, Дука и др.).
Стремление к максимальному охвату отличает и выбор типов
источников. «Глоссар» воспроизводит тексты хроник и средневе¬
ковых мемуаров, писем и речей, исторических стихотворений и
хвалебных обращений, законодательных и судебных актов (как
214

гражданских, так и церковных), монастырских уставов, юридиче¬
ских и военно-тактических трактатов, различного рода иерархи¬
ческих списков, описей, географических сочинений, словарных ма¬
териалов, памятников агиографии, нумизматики, сигиллографии,
эпиграфики, вплоть до рукописных помет на книжных миниа¬
тюрах.
Издание «Глоссара» только начинается: латинская серия едва
достигла третьей буквы алфавита (Caganus), а византийская —
лишь начала буквы A fASpiavoorcoXts). Однако появившиеся ма¬
териалы уже позволяют говорить о важном значении настоящего
свода, в том числе и для изучения истории народов на территории
СССР. Так, несомненно, большой интерес представляют собран¬
ные воедино византийские данные об авасгах, латинские свидетель¬
ства об антах (отдельная статья посвящена Божу), аланах, бал¬
канских армянах, бессах-печенегах; представлены латинские сви¬
детельства о Великой (Волжской) Булгарин, о Боспоре в Крыму.
С историей тюркских кочевников на территории нашей страны свя¬
заны статьи о хазарах, фигурирующих в латинских источниках
под именем аваров, о кагане Апсимаре, Берзилии и др., а также о
куманских вождях — Боита, Ворсу, Бунгер. Для изучения исто¬
рии византийских владений в Северном Причерноморье важны дан¬
ные о командующем «в Скифии» Авундантии и крымском комите
IX в. Авраме. В «Глоссаре» приведены данные о таких трудно
определяемых кочевых племенах в Приазовье, как алкилдзуры,
алпидзуры, бойски. Закономерной представляется публикация
текстов о древних племенах, известных из античной географии и
связываемых с изучаемым регионом. Книжная традиция «актуали¬
зировала» в средние века помещение в Восточной Европе многих
древних и нередко мифологических племен — агафирсов, ага
вов, авиев, андрофагов, аримаспов, амазонок, гамаксовиев, ав-
хетов, вастарнов. Параллельное описание этих племен в латинской
и византийской сериях дает также возможность сравнительного
изучения западноевропейской и византийской традиций развития
этиогеографических знаний.
В вышедших выпусках «Глоссара» можно найти редкие свиде¬
тельства, например о Баскардии — Башкирии, Адраигане —
Азербайджане, такие топонимы, как ’Afikxir] на Нижнем Днепре,
c'Aytov в «Скифии», 5ASapa в Крыму, Borsoa на территории Украины.
Важно отметить, что в издании приводятся все встречающиеся
варианты того или иного этнонима, топонима или гидронима.
Ряд статей латинской серии посвящен Прибалтийскому регио¬
ну нашей страны. Общие сведения об эстах, Балтийском море,
Бьярмии дополняются отдельными упоминаниями Апулии (ло¬
кализуется у Скуодаса), Банги (<[ лит. «Банга»; часто идентифи¬
цируется с производными гидронимами Буг или Даугава), отдель¬
ных ливских династов (Андванус, Бикко). В издании приводят¬
ся и свидетельства о реках нашей страны, причем если материалы
о Борисфене — Днепре или Булге — Волге многочисленны и про¬
странны, то упоминания рек Аваск (возможно, совр. р. Псоу),

Авиан (в «Скифии»), Агалингус (одно из названий Днестра?). Бона
(Вожа?) — раритет.
В ряде статей, номинально не относящихся к территории СССР,
можно найти свидетельства и о Руси. Так, в известиях Венгерско¬
го анонима об Алмоше содержится рассказ о его взаимоотноше¬
ниях с Киевом, Галичем, «страной Русции», называемой «Сусу-
даль», куманами и т. п.
Таким образом, издание «Глоссара» в качестве instrumentum
studioruni становится необходимым при изучении средневековой
истории славян и других народов Восточной Европы.
Вместе с тем можно указать на некоторые уже имеющиеся ла¬
куны, прежде всего в латинской серии. Так, отсутствует статья,
посвященная этнониму Aas, которым иногда называли аланов.
Этот термин неоднократно встречается в «Великом сочинении»
Роджера Бэкона (op. Rog. Вас. I/ /302, 363) 3, у Гийома де Рубру-
ка 4 и является параллелью к этнониму «ясы», известному по
русским летописям. Термин «аас» не приводится и среди вариантов
этнонима «аланы». Удивляет отсутствие в латинской серии статей
об авасгах и Авасгии, тем более что в византийской серии эти
статьи весьма содержательны и интересны. Авасги и Авасгия
(Abasgia) неоднократно встречаются в латиноязычных источни¬
ках — в переводе Анастасия Библиотекаря византийской «Хро¬
нографии» Феофана, у Равеннского анонима, в «Истории» Лан-
дульфа Сагакса [chronogr. Anast./(705—711)/253; cosm. Rav. Jj 45;
h. Land. Sag. II /(705—711)/183—185] 5. He указано известное из
Иоанна Скотта Эриугены другое название андрофагов — «амб-
роны» (Ambrones: annot. Ioh. Scott. 1160) 6.
He выделен в особую лемму Aper — «Апер», т. е. «Вепрь» 7,
являющийся, по Гервазию Тильберийскому, названием Днепра
(ot. Gerv./ /In: SSrerBrunsv. 2 (1710) S. 765) 8.
Пропущены известные по Роджеру Бэкону названия гипербо¬
реев — «аримфеи»/«арумфеи» (arimphei/arumphei: op. Rog. Вас.
I/ /308 sq).
3	The «opus majus» of Roger Bacon/Ed. J. H. Bridges. Oxonii, 1897, v. I,
p. 302, 363. Далее в тексте.
4	Иоанн де Плано Карпина. История монголов. Вильгельм де Рубрук.
Путешествие в восточные страны. СПб., 1911, с. 83.
ь Anastasii bibliothecarii summae ас Apostolicae sedis chronographia tri-
pertita.— In:	Theophanis chronographia/Rec. C. de Boor. Lipsiae, 1885,
vol. 2, p. 253; Ravennatis anonymi cosmographia/Ed. J. Schnetz.— In:
Itineraria Romana. Lipsiae, 1940, vol. 2, p. 45; Landolfi Sagacis historia
Romana/Ed. A. Crivellucci.— In: Fonti per la storia d’Italia, pubblicate
dal Istituto storico italiano. Roma, 1913, vol. 50, p. 183—185.
6	Iohannis Scotti annotationes in Marcianum Ed. С. E. Lutz. Cambridge
(Mass.), 1939, 1. 1160.
7	Kgtrzyiiski S. Ze studiow nad Gervazym z Tiebury (Mistrz Wincenty i Ger-
wazy — Provinciale Gervasianum).— Rozprawy Akademii Umigtnosci,
Krakow, 1903, ser. 2, t. XXI (46), s. 158; cp.: Пашу то В. T., Шталь /. В.
Забуте повщомлення про раоство у чернорушв (XI—XII ст.).— Укра'ш-
ський 1сторичний журнал, Киев, 1971, № 3, с. 87.
8	Gervasii Tilberiensis Otia imperialia.— In: Scriptores Gervasii Tilberien-
sis /Ed. G. G. Leibnitz. Hannover, 1710, vol. 2, p. 765. Далее в тексте.
216

Отсутствует гидроним Armilla — «Армилла», т. е. «Браслет»,
отождествляемый, по Гервазию Тильберийскому (ot. Gerv. /	/ In:
SSrerBrunsv2, s. 765), с Нарвой 9 или с Бугом 10 11.
Не собраны латинские свидетельства и о стране Adrahigae, яв¬
ляющейся у Анастасия Библиотекаря параллелью к термину
’ASpa'i^av Феофана, т. е. названием Азербайджана.
В византийской серии приведен текст античного автора III в.
до н. э. (sic|) Ликофрона об авасгах, однако нет параллельного
свидетельства из комментариев к Ликофрону византийского писа¬
теля XII в. Иоанна Цеца.
Наконец, следуя принципу включения статей о странах и на¬
родах, не являющихся строго «восточноевропейскими», но тесйо
связанных с Восточной Европой и особенно со славянами, следо¬
вало бы, конечно, посвятить специальный раздел Австрии (Austria).
Сведения Матфея Парижского, Роджера Бэкона и др. дают карти¬
ну непосредственных связей Австрии с народами Восточноевро¬
пейского региона.
Касаясь кратких атрибуций справочного характера тех
или иных этниконов, фигурирующих в «Глоссаре», нельзя не
пожелать в некоторых случаях меньшей категоричности в иденти¬
фикациях. Так, бьярмийцы отождествляются с пермяками и. Од¬
нако вопрос о географическом положении Бьярмии, хорошо из¬
вестной по исландским сагам, сложен и поныне дискуссионен. На¬
ряду с локализациями Бьярмии в междуречье Северной Двины,.
Печоры и Камы 12 или на пространстве между Финляндией, Белым
морем, Онежским и Ладожским озерами 13 существует представ¬
ление о поселении бьярмийцев на правобережье Северной Дви¬
ны в результате переселения урало-алтайских народов с востока
или юго-востока 14 15, а также об идентификации Бьярмии с Коль¬
ским полуостровом 1б. Наряду с отнесением бьярмийцев к пред¬
кам зырян и вотяков — пермякам, жившим в верховьях Камы и
Вятки и переселившимся оттуда к Онеге и Двине, выдвинуты ги¬
потезы о принадлежности бьярмийцев к карелам западнофинской
группы, расселившимся у Кандалакшской губы 16, или к север¬
9 Kgtrzynski S. Op. cit., s. 158.
19 Пашу то В. Т., Шталь I. В. Указ, соч., с. 87.
11 Glossar..., Ser. A, Bd. 2, S. 31.
18	Кузнецов С. К. К вопросу о Биармии.— В кн.: Этнографическое обозре¬
ние. М., 1905, кн. 115—116, № 2—3, с. 1.
18 Tallgren А. М. Biarmia.— In:	Eurasia] Septentrionalia Antiqua. Hel¬
sinki, 1931, vol. 16, p. 118.
14	Тиандер К. Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб., 1906, с. 55;
Шасколъский И. П. Экономические связи России с Данией и Норвегией
в IX—XIII вв.— В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л.,
1970, с. 9—63.
15	Белов М. И. Арктическое мореплавание с древнейших времен до середи¬
ны XIX в.— В кн.: История открытия и освоения Северного морского
пути. М., 1956, т. 1, с. 30.
16	Vasmer М. Zum Namen Terfinnas in Konig Alfreds Orosius-Obersetzung.—
In: Snglische Studien. Leipzig, 1922, Bd. 56, S. 169—171.
217

ным карелам17. В советской историографии высказано мнение,
что бьярмийцы были известны на Руси как заволочская чудь, яв¬
ляясь ответвлением древних вепсов (веси) 18. Сложность этниче¬
ской идентификации термина «бьярмийцы» заставляет считать- этот
народ этнически неоднородным, понимать под «бьярмийцами» объ¬
единение нескольких северных народов 19.
Судя по отсылкам в «Глоссаре» к будущим статьям издания,
историков СССР ожидают очень важные материалы в готовящихся
выпусках. В латинской серии это гелоны, невры, скифы, сарма¬
ты, савроматы, Танаис, Меотида, массагеты, печенеги, Понт, рок¬
соланы, Днепр, Днестр, склавины и склавы, эсседоны, меланхле-
ны, Рифейские горы, Гипанис, хазары, руги и рутены, татары,
меря, Киев; в византийской серии статьи, посвященные аланам,
кавказской Албании, антам, армянам, Боспору, Каспийским
воротам, Кавказу, Эвксинскому понту, склавинам и склавам, ски¬
фам, гамаксовиям, готам, агавам, апсидам, зихам, ивирам, кол-
хам, масагетам, росам, сакам, савроматам и сарматам, Херсону,
неврам, иппимолгам. В связи с такой перспективой желательно
было бы издание в виде отдельного выпуска проспекта-словника
обеих серий. Тогда можно было бы обсудить его полноту, что по¬
зволило бы издателям избежать лакун и возможных ошибок.
В частности, предполагается включение в «Глоссар» статьи Kptp,otia.
Если здесь имеется в виду текст Константина Стилва с чтением
sv xptjjuxta, понятым как топоним «Крым», то следует учесть, что
к настоящему времени такое чтение и понимание считается невер¬
ным. Нужно читать vsxpt,p,aua, а соответственно и псевдоэтноним
Крщоиа исключить из научного оборота.
Щ «Глоссар по раннесредневековой истории Восточной Европы»,
издаваемый одновременно с такими справочными изданиями, как
«Лексикон по средним векам» и «Энциклопедия по ранней истории
Европы» 20, станет незаменимым пособием для историков-медие-
вистов.
17	Ross A. S. С. Ohthere’s «Cwenas and Lakes».— The Geographical Journal,
London, 1954, vol. 120, p. 337.
18	Пименов В. В. Вепсы. М.; Л., 1965, с. 167.
19	Подробнее см.: Матузова В. И. Указ, соч., с. 32.
20	Lexikon des Mittelalters. Miinchen; Zurich, 1981, Bd. 1; Enzyklopadie zur
Friihgeschichte Europas. Arbeitsmaterial. Konzeption, Musterartikel.
Berlin, 1980.
218

А. А. Молчанов
НОВОЕ ОБ ЭКОНОМИЧЕСКИХ
И ПОЛИТИЧЕСКИХ СВЯЗЯХ
СРЕДНЕВЕКОВОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ1
Вопрос о связях Северного и Восточного Причерноморья со стра¬
нами Западной Европы в период между захватом крестоносцами
Константинополя в 1204 г. и гибелью спустя два с половиной сто¬
летия последних обломков Византийской империи остается по-
прежнему весьма сложным и недостаточно изученным.
Те области и города на побережье Понта, которые во времена
античности и раннего средневековья принадлежали к числу наи¬
более развитых в экономическом и культурном отношении из су¬
ществовавших на территории Европейской части СССР, в XIII—
XV вв. оказались втянутыми в сферу влияния возникшей в 1204 г.
Трапезундской империи. В состав Понтийской державы Великих
Комнинов вошли, в частности, бывшие владения Византии в Кры¬
му: Готские климаты, Херсон и Сугдея (нынешний Судак). Об этом
говорят письменные источники. Их свидетельства подтверждают¬
ся и нумизматическими данными. Так, находки медных трапезунд-
ских монет, предназначавшихся, в отличие от серебряных аспров
комнинатов, исключительно для нужд внутреннего денежного
обращения, зафиксированы к настоящему времени в районе Су¬
дака 1 2 и на Херсонесском городище3. Не случайно василевсы
Трапезунда официально титуловались властителями «Заморья».
Во второй половине XIV — первой половине XV в. в вассальных
отношениях с Великими Комнинами находились некоторые гру¬
зинские княжества (Гурия и, возможно, Самцхе-Саатабаго).
Поэтому многие важнейшие события истории Трапезундской
империи затрагивали одновременно и указанные города и области
Северного и Восточного Причерноморья. Много нового для вос¬
1	Карпов С. П. Трапезундская империя и западноевропейские государства
в XIII—XV вв. М., 1981.
2	При археологических раскопках в Судакском районе была найдена медная
трапезундская монета плохой сохранности с изображением на оборотной
стороне святого Евгения (Кропоткин В. В. Клады византийских монет
на территории СССР.— В кн.: Свод археологических исследований. М.,
1962, вып. Е4—4, с. 34, № 221). Следует отметить, что данный тип ревер¬
са в медной чеканке Трапезунда фигурирует до 1349 г.
3	Здесь обнаружена медная скифатная монета императора Иоанна II
(1280—1297) (ср.: Retows 1а О. Die Miinzen der Komnenen von Trapezunt.—
В кн.: Нумизматический сборник. M., 1910, т. I, с. 219, № 154—155).
О,находках трапезукдскнх монет и печатей в Херсонесе см. также: Щер¬
баков В. С., Колесникова Л. Г., Рыжов С. Г., Курганова С. И. Херсонес
Таврический: Путеводитель по музею и раскопкам. Симферополь, 1979,
с. 65.
219

создания картины их прошлого дает предпринятый С. П. Карпо¬
вым впервые в отечественной историографии анализ всего сложно¬
го комплекса внешних экономических отношений и политических
связей Понтийского государства. Автор опирается при этом на
результаты тщательного изучения большого количества письмен¬
ных источников: византийских и трапезундских исторических со¬
чинений, итальянских и французских хроник, трудов восточных
историков и славянских писателей, записок западноевропейских
путешественников, агиографической и риторической литературы,
разнообразных актовых памятников.
Среди использованных архивных материалов основное место
занимают документы высших органов власти Венецианской и Ге¬
нуэзской республик (материалы Венецианских ассамблей, Боль¬
шого совета Венеции, Секретного архива Генуи и т. д.). Из храня¬
щихся в Генуэзском государственном архиве и проработанных авто¬
ром рецензируемой монографии фондов Архива Банка св. Георгия
особый интерес для истории итальянских колоний в Крыму пред¬
ставляют Книги массариев Каффы (Феодосии) с приходо-расход¬
ными записями 1374—1461 гг. Карпов первым привлекает многие
ценные исторические данные, обнаруженные им в архивных ма¬
териалах, находящихся в древлехранилищах Италии, во время
его научной командировки туда в 1977—1978 гг. 4
Несомненной заслугой автора книги является реконструкция
динамики развития торгово-экономических связей западноевро¬
пейских государств, главным образом Венеции и Генуи, с Понтом
в XIII-XV вв., что служит заметным вкладом в изучение эконо¬
мической истории Северного Причерноморья и Приазовья периода
развитого феодализма.
Наилучшие условия имеются при нынешнем состоянии источ¬
ников для исследования венецианско-понтийских отношений.
Власти республики св. Марка постоянно контролировали и нап¬
равляли коммерческую деятельность своих граждан, что находи¬
ло соответствующее отражение в официальных документах законо¬
дательных и исполнительных органов власти. Вскоре после взятия
в 1204 г. Константинополя крестоносцами, в котором Венеция
сыграла важнейшую роль, торговые корабли венецианцев вышли
в акваторию Черного моря. Уже в 1206 г. отмечено их появление
в крымской Солдайе (Сугдея, Судак). Но лишь с конца 60-х годов
XIII в. начинается интенсивное развитие торгово-предприни¬
мательской деятельности венецианских купцов в Черноморье.
В XIV — первой половине XV в. происходит регулярная отправка
вооруженных караванов крупных морских судов из Венеции в
Трапезунд и Тану (в устье Дона) — города, где имелись укреп¬
ленные торговые фактории венецианцев.
4	Карповым были лично проработаны многие фонды в Венецианском и
Генуэзском1 государственных архивах, Библиотеке Марчиана (Венеция),
Ватиканской библиотеке, Городской библиотеке Берио (Генуя), Биб¬
лиотеке Генуэзского университета и ряде других книгохранилищ науч¬
ных институтов и обществ (ВВ, 1980, т. 41, с. 308—309).
220

Благодаря тому что в венецианской торговле с причерноморски¬
ми городами-эмпориями в рассматриваемый период преобладал по¬
рядок сдачи государством в аренду частным лицам специально сна¬
ряженных судов (вооруженных галей), установив величину аренд¬
ной платы (инканто) за отдельные годы, можно получить пред¬
ставление об изменении интенсивности торгово-экономических
связей. Карпову удалось на основании данных из постановлений
Сената, материалов Большого совета и Коллегии составить гра¬
фик инканти с 1332 г. (год открытия навигации в Тану) по 1452 г.,
после которого регулярные плавания венецианских галей в Понт
прекращаются.
Активное проникновение генуэзцев в Причерноморье последо¬
вало за заключением в 1261 г. в Нимфее византийско-генуэзского
договора, по которому купцы Лигурийской республики получили
право беспошлинной торговли в бассейне Черного моря. Посте¬
пенно целая сеть генуэзских колоний раскинулась по берегам
Понта, причем большинство из них находилось на нынешней тер¬
ритории Советского Причерноморья: в Монкастро (Аккерман,
Белгород Днестровский), Чембало (Балаклава), Солдайе (Сугдея,
Сурож, Судак), Каффе, Чиприко, Воспоро (Корчев, Керчь),
Тане, Матреге (Матраха, Тмутаракань), Ло Копе, Севастополи-
се (Сухуми), Ло Бати (Батуми).
Генуэзское торговое мореплавание не носило в целом такого
централизованного характера, как венецианское, и в большей мере
зависело от частной инициативы отдельных предпринимателей.
Однако по своим масштабам причерноморская торговля генуэз¬
цев превосходила коммерческие операции всех их конкурентов.
Она процветала во второй половине XIII — первой половине XV в.,
когда через причерноморские города-эмпории проходил магист¬
ральный торговый путь, соединявший передовые в экономическом
отношении страны Западной Европы и Передней Азии (западный
участок Великого шелкового пути из стран Востока после разгро¬
ма монголами Багдада в 1258 г. сместился па север и стал прохо¬
дить через Тавриз и Трапезунд). Правда, процесс ее развития не
был постоянным и равномерным. Его нарушали то политические
неурядицы в Восточной Анатолии и Персйи (например, граждан¬
ская война в Трапезунде 1340—1355 гг., распад государства иль-
ханов в 1335 г., борьба между мусульманскими правителями и ос-
манское]наступление в конце XIV в.), то конфликты латинян с тра-
пезундскими императорами (переходившие временами в военные
действия, такие, как генуэзско-трапезундские столкновения
1304, 1313—1314, 1348—1349, 1415—1418 гг.), то принимавшая
подчас крайне острые формы конкуренция между Венецией и Ге¬
нуей (вылившаяся, в частности, в венецианско-генуэзские войны
1294-1298, 1350-1355, 1376-1381 гг.).
Обострение международных отношений в бассейне Понта са¬
мым непосредственным образом затрагивало судьбы населения Се¬
верного и Восточного Причерноморья. Так, в 1296 г. Каффа —
главный опорный пункт генуэзцев в Крыму — была подвергнута
221

разгрому венецианской эскадрой под командованием Джованни
Сорандо. В 1313 и 1314 гг. на генуэзскую Каффу нападали союз¬
ные морские силы трапезундского императора и правителя Сино¬
па. Военные действия между генуэзцами и венецианцами у южно¬
го побережья Крыма и в Приазовье велись в начале 1430-х годов.
В 1443 г. у крымских и кавказских берегов появились бургунд¬
ские корабли из крестоносной эскадры Валерана де Ваврина,
действовавшей в Понте против османов и генуэзцев. Высаженный
с них. десант предпринял безуспешную военную акцию в порту
Ло Вати (Батуми). В 1446 г. Каффе угрожал трапезундский флот,,
имевший в Крыму стоянку в гавани союзного Трапезунду княже-
жества Феодоро Каламите (Инкерман около современного Сева¬
стополя).
При рассмотрении отношений Трапезундской империи с пап¬
ством Карпов выявляет новые аспекты деятельности агентов пап¬
ской курии в Причерноморье, усиление которой относится к
1430-м годам (в 1433 г. возникает новая черноморская католиче¬
ская митрополия в Воспоро). Представляют интерес привлеченные
исследователем данные (содержащиеся в документах ватиканских
архивов) о доходах католических епископов в латинских колониях
Крыма XIV — первой половины XV в: Каффе, Чембало, Солдайе.
Весьма убедительны основанные на скрупулезном анализе ис¬
точников выводы автора, как частные (например, предложенные
им датировки целого ряда событий: заключения гепуэзско-тра-
пезундского соглашения 1304 г. и венецианско-трапезундского до¬
говора 1376 г., столкновения между трапезундским императором
и генуэзцами 1348—1349 гг., захвата власти в Трапезунде Иоан¬
ном IV весной или в начале лета 1429 г., а не в сентябре-октярбе-
того же года, как считал В. Лоран), так и обобщающего характера.
Написанная на самом высоком научном уровне, монография
Карпова не только является новым словом в изучении экономиче¬
ской и политической истории Трапезундской империи, ее между¬
народного значения. Она дает важный дополнительный материал
исследователям, занимающимся отечественной историей, и в пер ■
вую очередь специалистам по средневековой истории Северного и
Восточного Причерноморья, поскольку существенно расширяет
круг введенных в научный оборот источников но данной пробле¬
матике.

ХРОНИКА
Е. А. Мельникова, А. В. Юрасовский
СЕКТОР ИСТОРИИ
ДРЕВНЕЙШИХ ГОСУДАРСТВ
НА ТЕРРИТОРИИ СССР В 1980 г.
Основное направление работы сек¬
тора истории древнейших госу¬
дарств — исследование проблем ге¬
незиса п эволюции государства
и классов в Восточной Европе —
представлено в 1980 г. публикацией
монографии А. П. Новосельцева, ря¬
дом статен в отечественных изданиях
и докладами, прочитанными сотруд¬
никами сектора на союзных и между¬
народных конференциях.
В книге Новосельцева 1 на основа¬
нии всестороннего изучения социаль¬
но-экономической терминологии в
письменных источниках прослежены
процессы становления классового
общества и феодального государ¬
ства во всех странах Закавказского
региона. Особое внимание обращено
на формирование феодальных отно¬
шений в сфере собственности и в фор¬
мах зависимости.
Коренные вопросы образования
Древнерусского государства и его
развития в тесном взаимодействии
с другими европейскими государ¬
ствами рассматривались в ряде до¬
кладов сотрудников сектора. Наибо¬
лее важное место среди них занимает
доклад на XV МКИН (в числе его
авторов — А. П. Новосельцев п
Я. Н. Щапов)1 2, где показаны ме¬
сто Древнерусского государства
в системе средневековых стран и вы¬
дающаяся роль, которую сыграла
Русь в X—XIII вв. в формирова¬
нии облика Европы того времени.
В докладе раскрыты торговые и по¬
литические связи Руси со многими
странами Европы и Азии, выявлено
соотношение ранних местных дости¬
жений в области материальной и ду¬
ховной культуры и античного на¬
следия, пришедшего вместе с хри¬
стианством.
Развитие естественнонаучных
представлений — одного из аспек¬
тов истории культуры Древней Ру¬
си — явилось темой вводной статьи
Я. Н. Щапова к книге о Кирике 3.
Конкретные проблемы истории
народов, населявших территорию
нашей страны в античное время и ран¬
нее средневековье, рассматривались
в докладах А. В. Подосинова4 и
Я. Н. Щапова («Государство и цер-
1	Новосельцев А. П. Генезис феодализма в странах Закавказья:	(Опыт
сравнительно-исторического исследования). М., 1980.
2	Гутнова Е. В., Новосельцев А. П., Удальцова 3. В., Щапов Я. Н. Древ¬
няя Русь — зона встречи цивилизаций.— Вопр. истории, 1980, № 7,
с. 41—60; то же на рус. и фр. яз.: М., 1980. Ротапринт; Oudaltsova Z. V.,
Schapov Ja.N., Goutnova E. V., Novoseltsev A. P. Ancienne Russle —
zone de reecontre des civilisations.— in: Rapports du XVе Congress in¬
ternational des sciences hisloriques. Bucuresti, 1980, vol. I, p. 142—148.
3	Щапов Я.Н. Книга о первом русском математике.— В кн.: Симо¬
нов Р. А. Кирик Новгородец — ученый XII века. М., 1980, с. 3—5.
4	Подосинов А. В. К истории скифов в Добрудже: (по сведениям Овидия).—
В кн.: Античная балканистика. IV. Симпозиум 2—4 декабря 1980 г.:
Тезисы докладов. М., 1980, с. 48—49.
223

ковь в Древней Руси» на симпози¬
уме «Общество и культура на Руси
в раннем средневековье» — ГДР);
600-яетнему юбилею Куликовской
битвы были посвящены статьи
А. П. Новосельцева и В. Т. Пашу-
то 5 6.
Плодотворно развиваются иссле¬
дования нрава на Руси и у соседящих
с нею народов. Опубликована моно¬
графия Е. Л. Назаровой6, которая
содержит исследование древнейших
памятников права латышей, ливов
и эстонцев. На основании изучения
большого числа списков древнейших
кодексов права, из которых 19 ранее
были неизвестны, автор дает новую
классификацию этих памятников и
определяет основные этапы их коди¬
фикации в связи с переломными мо¬
ментами классовой и национально-
освободительной борьбы народов
Прибалтики. Анализ «Правд» в со¬
поставлении с нарративными и мате¬
риальными источниками дал осно¬
вания для аргументированного вы¬
вода о зарождении феодальных от¬
ношений в Восточной Прибалтике
до ее завоевания крестоносцами и
о трансформации форм феодальных
отношений в условиях немецкой экс¬
пансии.
Продолжается изучение памятни¬
ков права Великого княжества Ли¬
товского: на конференции, посвя¬
щенной 450-летию Первого Литов¬
ского статута (Вильнюс), И. П. Ста¬
ростина прочитала доклад «К воп¬
росу об эволюции права Великого
княжества Литовского (на примере-
сопоставления Судебника Казимира
и Литовского статута)».
Историко-этнонимическим и исто¬
рико-географическим проблемам по¬
священы работы М. В. Бибикова и
A.	В. Назаренко 7.
Существенный интерес для опре¬
деления места истории в современ¬
ном мире имел доклад В. Т. Пашуто-
по большой теме XV МКИН «Зна¬
чение истории преимущественно в.
школьном образовании для форми¬
рования человека XX в.» 8. Доклад¬
чик убедительно показал гуманисти¬
ческую роль, которую должна иг¬
рать история в формировании миро¬
воззрения современного человека, и
выступил с критикой фальсификации
и замалчивания исторических фак¬
тов в буржуазной педагогике. До¬
клад вызвал острую дискуссию, в ко¬
торой приняло участие около 40 че¬
ловек.
Большое внимание сектор уделяет
борьбе за партийность отечественной
науки, против дилетантизма в ис¬
следовании истории Древней Руси
и в ее изображении средствами ли¬
тературы и киноискусства. В статье'
B.	Т. Пашуто поставлены общемето¬
дологические вопросы отражения ис¬
торического прошлого нашей страны
в киноискусстве 9. В рецензиях
А. П. Новосельцева, А. В. Подоси-
5	Новосельцев А. П. К 600-летию Куликовской битвы.— Агитатор, 1980,.
№ 16, с. 32—35; Пашуто В. Т. «И въскипе земля Руская...».— История
СССР, 1980, № 4, с. 66—91.
6	Назарова Е. Л. «Ливонские Правды» как исторический источник.—
В кн.: Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и ис¬
следования, 1979 год. М., 1980, с. 5—218.
7	Бибиков М. В. Византийская этнонимия: архаизация как система.—
В кн.: Античная балканистика. IV. Симпозиум 2—4 декабря 1980 г.:
Тезисы докладов, с. 70—72; Назаренко А. В. Об имени «Русь» вщемецких.
источниках IX—XI вв.— Вопр. языкознания, 1980, № 5, с. 40—57.
8	[Пашуто В. Т. и др.]. Значение истории преимущественно в школьном
образовании для формирования человека XX в.— Вопр. истории, 1980,
№ 6, с. 62—77; Пашуто В. Т. Значение истории преимущественно в
школьном образовании для формирования человека XX в. М., 1980. Ро¬
тапринт (на рус. и англ, яз.); то же на нем., фр. и англ, яз.: Paschuto W.
Geschichtsunterricht in der sowjetischen Schule.— Gesellschaftswissenschaf-
ten, 1980, N 3, S. 79—97; Pachouto V. L’enseignement de l’histoire a
l’ecole secondaire sovietique.— Sciences sociales, 1980, N 3, p. 74—91;
Pashuto V. T. The Significance of History (Predominantly as Taught in
School) in Shaping the 20th Century Individual.— In: Rapports du XV®
Congress international des sciences historiques, vol. I, p. 437—456.
9	Пашуто В. T. Кино и отечественная история.— Искусство кино, 198©,.
№ 2, с. 30—37.
224

нова, аннотированных библиогра¬
фиях М. В. Бибикова и И. С. Чи-
чурова10 11 анализируется состояние
исследований древнейшего периода
истории СССР.
Важное место занимает критика
буржуазных концепций истории Рос¬
сии. Широкую картину изучения ис¬
тории Северного Причерноморья ан¬
тичного времени в Англии, США,
Канаде дала в обзоре англоязычной
периодики Л. И. Грацианская11.
Рецензии М. В. Бибикова и
А. В. Подосинова продолжают тра¬
диции принципиальной, строго на¬
учной полемики с зарубежными ис¬
ториками и источниковедами 12.
Доклады, заслушанные на засе¬
даниях сектора, касались различных
аспектов истории Древнерусского го¬
сударства и других стран Европы
в период средневековья. Существен¬
ные вопросы истории Руси и ее вза¬
имосвязей с неславянским миром бы¬
ли подняты в докладах Б. А. Тимо¬
щука (Львов) «Некоторые проблемы
социально-экономической истории
восточного славянства и Древней Ру¬
си в свете археологических данных»,
Л. А. Голубевой (Институт архео¬
логии АН СССР) «Весь, скандинавы
и славяне», В. Я. Петрухина («Со¬
ветская энциклопедия») «О трех цен¬
трах Руси: миф и история». Доклад
О. Н. Трубачева (Институт русского
языка АН СССР) «Индоарика в Се¬
верном Причерноморье. Источники.
Интерпретация. Реконструкция»,
посвященный древнейшей истории
Северного Причерноморья по мате¬
риалам археологии и лингвистики,
открывает новые пути исследования
предыстории этно- и социогенеза во¬
сточного славянства. Проблемы древ¬
нерусской культуры освещались в до¬
кладах Б. А. Старостина (Институт
истории естествознания и техники
АН СССР) «Древнерусская наука в
контексте средневековой культуры»
и Е. Ф. Желоховцевой (Институт ис¬
тории искусства) «Византийская и
русская архитектура (математические
закономерности)». Состояние совре¬
менной зарубежной историографии
было рассмотрено в докладе А. Я. Гу¬
ревича (Институт всеобщей истории
АН СССР) «О некоторых тенденциях
в развитии, современной историче¬
ской науки». О работе историков ГДР
рассказал 10. Думмер (ГДР). Нако¬
нец, доклады И. С. Чичурова «Идео¬
логия единодержавия в средневеко¬
вой Европе. Постановка проблемы»
и А. П. Новосельцева «Представле¬
ния об истории в исторических па¬
мятниках армянской, грузинской и
арабо-персидской средневековой ис¬
ториографии» разрабатывали пробле¬
мы идеологии средневекового мира.
* * *
Интенсивная работа над подготовкой
свода «Древнейшие источники по ис¬
тории народов СССР» имела резуль¬
татом выход в свет очередного вы¬
пуска, подготовленного И. С. Чичу-
ровым 13. Помимо текста и перевода
фрагментов византийских источни¬
ков, содержащих ценнейшие сведе¬
ния о взаимоотношениях Византии
с Северным Причерноморьем IX в.,
в книге дано их всестороннее иссле¬
дование, позволяющее по-новому оце¬
нить не только представления о на-
10	Новосельцев А. П. [Рец. на кн.:] Тер-Гевондян А. Н. Армения и Араб¬
ский халифат. Ереван, 1977.— В кн.: Древнейшие государства на террито¬
рии СССР: Материалы и исследования, 1979 год, с. 262—265; Подоен¬
ное А. В. [Рец. на кн.:] Скржинская М. В. Северное Причерноморье в
описании Плиния Старшего. Киев, 1977.— Там же, с. 255—261; [Биби¬
ков М. В., Чичуров И. С. Аннотированная библиография советских работ
по византиноведению.] — Byzantinoslavica, Praha, 1980, t. 41.
11	Грацианская Л. И. Англоязычная периодика (1970—1977) по истории ан¬
тичного периода на территории СССР.— В кн.: Древнейшие государства
на территории СССР: Материалы и исследования, 1979 год, с. 234—254.
12	Бибиков М. В. Сравнительный анализ византийской историографии.—
Общественные науки, 1980, № 4, с. 202—204; Подосиноз А. В. [Рец. на
кн.:] A. Dreizehnter. Die rhetorische Zahl: Quellenkritischen Untersuchun-
gen anhand derZahlen 70 und 700. Munchen, 1978.— Вести, древней исто¬
рии, 1980, № 2, с. 192—196.
13	Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения: «Хронография»
Феофана, «Бревиарий» Никифора: (тексты, перевод, комментарий). М.,
1980.
225

родах Восточной Европы в визан¬
тийской историографии, но и саму
историю этих народов.
, Продолжается работа над совер¬
шенствованием структуры и состава
свода. Опубликованы дополнения к
Плану-проспекту свода, а также
проспекты двух новых серий (эпи¬
графической и картографической) 14,
работа над которыми уже начата.
На заседании сектора было обсуж¬
дено подготовленное к печати со¬
трудниками сектора и Института
славяноведения и балканистики
АН ССОР под руководством Г. Г. Ли-
таврина и А. П. Новосельцева сочине¬
ние «Об. управлении империей» Кон¬
стантина Багрянородного. Это будет
первое полное комментированное из¬
дание русского перевода труда Кон¬
стантина — ценнейшего источни¬
ка по истории Восточной Европы
X в., сопровождаемое исследованием
(в виде вступительной статьи и ком¬
ментария) содержащихся в нем сведе¬
ний.
Большая координационная работа
проведена сотрудниками, сектора в
связи с изданием свода «Древнейшие
источники по историй народов СССР».
Особое внимание уделялось форми¬
рованию авторских коллективов для
выпуска античных и византийских
источников, в работе над которыми
примут участие не только специа¬
листы Москвы и Ленинграда, но и
около 30 сотрудников Института гре¬
ческих, римских и латинских иссле¬
дований ГДР, а также ученые из Ин¬
ститута истории АН Болгарии, ЧССР
и др. Широкое привлечение специа¬
листов СССР и социалистических
стран позволит ускорить подготовку
изданий античных и византийских
источников по истории народов СССР
н повысить их качество.
Успешно развивается и третье на¬
правление работы сектора — источ¬
никоведческое. Продолжается публи1
кация статей, посвященных изуче¬
нию источников по истории народов
нашей страны 15. Характеристике
конкретных источников, их групп
или сведений, содержащихся в них,
был посвящен ряд докладов, прочи¬
танных на различных конференциях
и симпозиумах. В. Т. Пашуто дал
общую характеристику зарубежных
источников по истории народов СССР
домонгольского периода на V съезде
комиссии по византинистике Исто¬
рического общества ГДР (ГДР). На
заседании секции «Культура Древней
Руси» с докладом «Псковский кален¬
дарь XIV—XV вв.» выступил
Я. Н. Щапов. Е. А. Мельникова со¬
общила о новых находках руниче¬
ских надписей на территории СССР
на научном заседании, посвященном
культуре викингов (Эрмитаж).
Источниковедческие штудии сопро¬
вождаются работой в архивах и кни¬
гохранилищах СССР и зарубежных
стран с целью выявления и изуче¬
ния рукописей, содержащих публи¬
куемые в своде сочинения. Харак¬
теристике ряда греческих рукопи¬
сей, хранящихся в Болгарии, посвя¬
щена статья М. В. Бибикова 16.
На заседаниях сектора были об¬
суждены перспективы издания груп¬
пы скандинавских саг о древних
временах (Г. В. Глазырина), немец¬
ких латиноязычных источников
(А. В. Назаренко) и др.
В 1980 г. была защищена канди¬
датская диссертация об античных
источниках по истории Северного
Причерноморья 17. Посвященная ис¬
следованию сведений Овидия о Се¬
веро-Западном Причерноморье, эта
14	Древнейшие источники цо истории народов СССР: Тематика и состав
выпусков по Европейскому региону/Под ред. В. Т. Пашуто, Я. Н. Ща¬
пова. М., 1980. Ротапринт.
15	Бибиков М. В. Источниковедческие проблемы изучения истории кочев¬
ников в Нижнем Подунавье в XII в.— Revue Roumaine cPHistoire, 1980,
t. XIX, N 1, p. 47—52.
16	Бибиков M. В. О греческих рукописях Банковского монастыря в собра¬
вших Софии и Пловдива.— ВВ, 1980, т. 41, с. 256—257.
Подосинов А. В. Произведения Овидия как источник по истории Северно¬
го и Северо-Западного Причерноморья: Автореф. дис. ... канд. ист. наук.
М., 1979.
226

работа ставит одновременно общемо-
ткщологические вопросы исполь¬
зования поэтического текста в исто¬
рическом исследовании, применимо¬
сти и методов анализа поэтических
произведений как исторического ис¬
точника.
Наряду с научной сектор ведет
большую популяризаторскую рабо¬
ту. В первую очередь это пропаганда
отечественной исторической науки за
рубежом. Целям ознакомления за¬
рубежных исследователей с тем вкла¬
дом, который внесли советские уче-.
ные в разработку проблем медиевис¬
тики, служат сборник статей «Со¬
ветская историческая наука», одним
из авторов которого является
В. Т. Пашуто 18 19, информация о ра¬
боте по своду «Древнейшие источни¬
ки но истории народов СССР» совет¬
ских и немецких медиевистов; о сим¬
позиуме «Общество и культура Руси
в раннем средневековье», проходив¬
шем в Галле (ГДР) 1Э.
Сектор продолжает поддерживать
тесные научные связи со многими
научными и учебными учреждениями
Москвы, Ленинграда, Львова, Ки¬
ева и других городов СССР, особенно
с Институтом славяноведения и бал¬
канистики (подготовлен совместный
выпуск свода), Институтом всеобщей
истории (сотрудники которого гото¬
вят выпуски свода), ЛОИИ (подго¬
товлен один и ведется работа над вто¬
рым выпуском свода)'.
Сотрудники сектора участвовали
во многих международных, союзных
н прочих конференциях, выступая
на них с докладами и сообщениями.
В. Т. Пашуто, А. П. Новосельцев и
Я. Н. Щапов подготовили доклады
на XV МКИН 20, В. Т. Пашуто и
Я. Н. Щапов выступили на ряде за¬
седаний конгресса и комиссий с со¬
общениями. В. Т. Пашуто был из¬
бран вице-президентом Международ¬
ной комиссии по истории сословно-
представительных учреждений.
На III заседании советско-швед¬
ской комиссии в Лунде (Швеция) вы¬
ступили с докладом «Образование
Древнерусского государства и скан¬
динавский мир» В. Т. Пашуто и
Е. А. Мельникова, которые сообщи¬
ли результаты исследований совет¬
ских историков, показавших слож¬
ность и длительность процессов
социального и культурного синтеза
полиэтнических структур на терри¬
тории Восточной Европы, привед¬
ших к возникновению Древнерус¬
ского государства.
Общий обзор состояния изучения
Древперусского государства и задач
его дальнейшего исследования был
дан на симпозиуме «Общество и куль¬
тура па Руси в раннем средневе¬
ковье» (ГДР) в докладах В. Т. Па¬
шуто «Состояние, перспективы и пути
изучения истории .Древней Руси»,
Я. II. Щапова «Государство и цер¬
ковь в Древней Руси».
М. В. Бибиков выступил с докла¬
дом «Античное и византийское исто-
риописание» на V съезде комиссии
по византшшетике Исторического об¬
щества ГДР (Мюльхаузен, ГДР), там
же был прочитан доклад В. Т. Па¬
шуто.
На юбилейной научной конферен¬
ции в Туле, посвященной 600-летпю
Куликовской битвы, В. Т. Пашуто
прочел доклад «Историческое значе¬
ние Куликовской битвы». Сектор при¬
нял участие в подготовке и проведе¬
нии чтений памяти а над. Л. В. Чо-
18	Пашуто В. Т.~ Исследования по истории СССР периода феодализма.—
В кн.: Советская историческая наука в 1975—1979 гг. М., 1980, с. 9—22.
Ротапринт; то же па чеш. яз.— Ceskoslovensky casopis historicity. Praha,
1979, t. 28, N 4, s. 594—802.
19	Бибиков M. В., Капищева H. И., Семенова А. В., Шелохаев В. В. Сов¬
местный труд историков ГДР и СССР.— История СССР, 1980, № 2,
с. 212—215; Бибиков М. В. Научная конференция по византийской
историографии.— Вопр. истории, 1980, № 8, с. 158—159; Он же. Встре¬
ча молодых обществоведов.— Общественные науки, 1980, № 5, с. 198 —
200; Пашуто В. Т. Симпозиум по истории Древней Руси.— Вопр. исто¬
рии, 1980, № И, с. 153—155.
20	См. выше примеч. 2, 8.
'227

репнина, где выступил с докладом
В. Т. Пашуто 21.
Международные связи сектора не
ограничиваются участием в конфе¬
ренциях. Ведется большая совмест¬
ная работа над выпусками свода с
АН Болгарии, Венгрии, ЧССР, ГДР.
Были проведены рабочие совещания
и обсуждения перспективных планов
с учеными ГДР, Венгрии.
В. И. Матузова продолжает гото¬
вить библиографию советских работ
по медиевистике для международного
библиографического ежегодника
«Bibliographie international de 1’hu-
manism et de la Renaissance», изда¬
ваемого в США; M. В. Бибиков и
И. С. Чичуров выступают с анноти¬
рованной библиографией по визан¬
тиноведению в СССР на страницах че¬
шского журнала «Byzantinoslavica».
21	Патуто В. Т. Поборник научного историзма. — В кн.: Русское центра¬
лизованное государство: Образование и эволюция, XV—XVIII вв. Чте¬
ния, посвященные памяти академика Льва Владимировича Черепнина.
Тезисы докладов и сообщений. М., 1980, с. 5—6. Ротапринт.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Агап.— Agapetus. ' Expositio capitum admonitoriorum.--Migne. PG, 86
(1865)
Агаф. Ист.— Agathiae Myrinae historiarum libri quinque/Rec. K.|Keydell.
Berolini, 1967
АДСВ — Античная древность и средние века
Варл.— St. John Damascene. Barlaam and Ioasaph/Ed. by G. R. Woodward,
H. Mattingly. London, 1953
В В — Византийский временник
Bopcm. Панег.— Vorst Van De. Un panegyrique de S. Theophane le Chrono-
graphe par S. Theodore Studite.— AB, 31 (1912)
Гедеон. Геортол.— TsSscov M. BoSavtivov еортоХочтоу. Mvfjjxat T«v aito too
Ь цеэдн too is' ai<bvo<; eopTa^optevcov a^tcov ev KwvaTavTi-voo7r6Xet. *Ev Krova-
'ravTivoorcoXei, 1899
Георг. Синк. Хрон.— Georgii Syncelli chronographia/Ed. G. Dindorf. Bonnae,
1829. Vol. I.
Евагр. Церк. ист.— The Ecclesiastical History of Evagrius with the Scholia/
Ed. J. Bidez, L. Parmentier. London, 1898
Евс. Жизнеоп.— Ober das Leben des Kaisers Konstantin/Hrsg. von F. Win-
kelmann. Berlin, 1975
Евс. Панег.— Eusebii Pamphili Vita Constantini et Panegyricus atque Con-
stantini ad Sanctorum coetum oratio/Rec. F. A. Heinichen. 2. Aufl.
Lipsiae, 1869
Евс. Церк. ист.— Eusebius. Kirchengeschichte/Hrsg. von E. Schwartz. 5.
Aufl. Berlin, 1955
ЗРВИ — Зборник Радова. Византолошки институт
Иоан. Дам. Диал., Преамб.— Johannis Damasceni Dialectica. Prooemium.—
In: Die Schriften des Johannes von Damaskos/Hrsg. von B. Kotter. Ber¬
lin, 1969, Bd. I.
Иоанн Епиф. Фрагм.— Ioannes Epiphaneus. Fragmenta.— In: Historici grae-
ci minores. Lipsiae, 1870, I
К румб. Дифирамб — KrumbacherK. Ein Dithyrambus auf den Chronisten
Theophanes.— Sitzungsberichte der bayerischen Akademie der W issen-
schaften, Philos.-philol-hist. Cl., 4 (1896)
228

Ерумб. Новое житие — Krumbacher К. Eine neue Vita des Theophanes Con¬
fessor.— Sitzungsberichte der bayerischen Akademie der Wissenschaften,
3 (1897)
Мал. Хрон.— Ioannis Malalae Chronographia/Ex. rec. L. Dindorfii. Bon-
nae, 1831
Мен. Фрагм.— Menander Protektor. Fragmenta.— In: Historici graeci mi-
nores. Lipsiae. 1871, II
Менол.— Menologii anonymi byzantini saec. X/Ed. B. Latysev. Tetropoli,
1911. Vol. I
Мефод. Жит. Феоф.— Methodii patriarchae Constantinopolitani Vita S.
Theophanis Confessoris/Ed. V. V. Latyshev.— Зап. Российской Акаде¬
мии наук. Сер. VIII, т. 13, № 4 (1918)
Ник. Брев.— Nicephori archiepiscopi Constantinopolitani opuscula historica/
Ed. C. de Boor. Lipsiae, 1880
Пасх. хрон.— Chronicon Paschale/Rec. L. Dindorf. Bonnae, 1832
Прок. Con.— Procopii Caesariensis opera omnia/Rec. J. Haury, G. Wirth.
Lipsiae, 1963—1964. Vol. I—IV
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
Скрипт, инц.— Gregoire Н. Un nouveau fragment du «Scriptor incertus de
Leone Armenio».— Byz, XI (1936); Leonis grammatici chronographia/
Ex rec. I. Bekkeri. Bonnae, 1842
Соз. Церк. ист.— Sozomenus. Kirchengeschichte/Hrsg. J. Bidez, G. Ch. Han¬
sen. Berlin, 1960
Сокр. Церк. ист.— Socrati Scholastici Historia Ecclesiastica.— Migne J.-P.
Patrologiae cursus completus. Series graeca, 67 (1864)
Феод. Студ.— Theodori Studitae] Epistolae. — Migne J.-P. Patrologiae cur¬
sus completus. Series graeca, 99 (1860)
Феод. Стад. Опров.— Theodori] Studitae Antiretici.— Migne J.-P. Patrolo¬
giae cursus completus. Series graeca, 99 (1860)
Феод. Трехчаст. ист.— Theodoras Anagnostes. Rirchengeschichte/ Hrsg. von
G. Ch. Hansen. Berlin, 197-1
Феод. Церк. ист.— Theodoret. Kirchengeschichte/ Hrsg. von L. Parmentier,
F. Scheidweiler. 2. Aufl. Berlin, 1954
Феоф. Сим. Ист,— Th'eophylacti Simocattae historiae/ Ed. C. de Boor. Lipsiae,
1887
Феоф. Хрон.— Theophanis Chronographia/Rec. C. de Boor. Lipsiae, 1883—1885.
Vol. I, II
Филост. Церк. ист.— Philostorgius. Kirchengeschichte/Hrsg. von J. Bidez,
F. Winkelmann. 2. Aufl. Berlin, 197 2
AB — Analecta Bollandiana
ANF — atkiv for nordisk filologi
APhS — Acta Phiiologica Scandinavica
BNgJb — Byzantinisch-neugriechische Jahrbucher
BS — Byzantinoslavica
Byz — Byzantion
BZ — Byzantinische Zeitschrift
CMH — The Cambridge Medieval History/Ed. by J. M. Hussey. Vol. IV.
The Byzantine Empire. P. 2. Government, Church and Civilisation.
Cambridge, 1967
DOP — Dumbarton Oaks Papers
ЕФ — ’ЕххА^снастхск; Фаро<;
229

II fornsagnaping — AlpjoSlegt fornsagnaping. Reykjavik 2.—8. agust 1973.
Fyrirlestrar. Reykjavik, 1973. H. I—II (с указанием номеров страниц
только внутри каждого отдельного доклада, так как общая нумерация
страниц отсутствует)
HGM — Historici graeci minores
HZ — Historische Zeitschrift
IF — Islenzk fornrit
JEGPh — The Journal of English and Germanic Philology
MBM — Miscellanea Byzantina , Monacensia
MGH — Mpnujnenta Germaniae Historica
Migne. PG — Migne J.-P. Patroldgiae cursus completus. Seviesjgraeca
MS — Mediaeval Scandinavia .
RE — Paulys Realencyclopadie der classischen Altertumswissenschaft/Neue
Bearbeitnng, hrsg. von G. Wissowa, W. Kroll, K. Mittelhaus	•
SBAW — Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften
SI — Studia Islandica
SS — Scandinavian Studies
TM —Travaux 'et' MemoireS •'

СОДЕРЖАНИЕ
От редактора
ИССЛЕДОВАНИЯ
И. С. Чичуров
Место' «Хронографии» Феофана в ранневизантийской историо¬
графической традиции	(IV — начало IX в.)	 Г>.
Введение	 5
Глава I
Биография Феофана	 11
Глава II	‘ '	I
Авторское самосознание в ранневизантийской исторической
литературе . 		  20
Глава III
Феофан — составитель хроники 		  41
Идеологическая правка источника	 42
Феофан и география источника	 53
Феофан и стиль источника		 .	59
Глава IV
Историк и идеология власти (представления Феофана о харак¬
тере императорской власти)	 64
Глава .
От идеи к образу власти (становление парадигмы идеального
императора в ранневизантийской историографии)	 79
У истоков парадигмы (Евсевий Кесарийский) ...	79
Парадигма и биография (Константин I в ранневизантий¬
ской исторической литературе)	 93
Оформление парадигмы (Константин I в «Хронографии»
Федфана)	107
Глава VI
Критика императоров в «Хронографии»	116'
Заключение	  134
Приложения 		г.	139
Т.\ Н. Джаксон
О творческой активности автора «Хеймскринглы» (Проблема
авторского присутствия	в повествовании)	147
В. Я. Петрухин
Об особенностях славяно-скандинавских этнических отноше¬
ний в раннефеодальный	период (IX—XI	вв.)	 174
Е. А. Мельникова, М. В. Седова, Г. В. Штыхов
Новые находки скандинавских рунических надписей на тер¬
ритории СССР	 182
А. В. Юрасовский
К вопросу о степени аутентичности венгерских грамот XII в.
Ипатьевской летописи	 189
231

В. Г. Крюков
Сообщения анонимного автора «Ахбар аз-заман» («Мухтасар
ал-аджаиб») о народах	Европы	194
РЕЦЕНЗИИ
Т. М. Калинина
«Арабские источники	по	истории славянства»	209
М. В. Бибиков
Новое издание латинских и византийских источников „ , . 213
А. А. Молчанов
Новое об экономических и политических связях средневеково¬
го Причерноморья	  219
ХРОНИКА
Е. А. Мельникова, А. В. Юрасовский
Сектор истории древнейших государств на территории СССР
в 1980 г	, , , 223
Список сокращений	 228
ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ СССР
Материалы и исследования. 1981 год
Утверждено к печати Институтом истории СССР АН СССР
Редактор издательства С. А. Левина.«а Художник А. Г. Нобрин. Художественный
редактор Н. Н. Власип. Технический редактор Ф. М. Хенох. Корректор Д. Ф. Арапова
И Б № 25207
Сдано в набор 30.09.82. Подписано к печати 11.02.83. Т-03934. Формат 60x907ц;
Бумага книжно-журнальная. Гарнитура обыкновенная. Печать высокая. Уел. печ. л.
14,5. Уел. кр. отт. 14,7. Уч.-изд. л. 17,6. Тираж 5800 экз. Тип. зак. 2111. Цена 1 р. 10 к_
Издательство «Наука» 117864, ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 10

1 р. 10 к.
Основную часть раздела «Исследования» составляет
монография И. С. Чичурова «Место ,,Хронографии"
Феофана в ратшевизантийской историографической
традиции (IV —начало IX в.)», посвященная анали¬
зу важного для отечественной истории источника и
примыкающая к книге того же автора «Византийские
исторические сочинения: „Хронография" Феофана,
„Бревиарий" Никифора (тексты, перевод, коммента¬
рий)». М., 1980. В работе предпринята попытка про¬
следить эволюцию византийской исторической прозы
в аспектах авторского самосознания, характера ра¬
боты хрониста с источником и представлений истори¬
ка об императорской власти. Раздел «Рецензии» со¬
держит отклики на издания по проблемам средневе¬
ковой истории Восточной Европы. Книгу завершает
обзор о работе сектора истории древнейших госу¬
дарств па территории СССР за 1980 г.