Text
.ПОЛЯНСКИЙ
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ
НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА
В России
Профессор
Ф. Я. Полянский
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА В России
Издательство СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Москва • 1958
ОТ АВТОРА
Настоящая работа примыкает к уже опубликованной монографии автора «Экономический строй мануфактуры в России XVIII века» (1956 г.) и дополняет ее. Многие вопросы, освещенные детально в ранее вышедшей книге, затронуты в данной работе лишь отчасти и весьма кратко. Поэтому обе монографии следует рассматривать как две части более обширного исследования, посвященного генезису капитализма в России.
За ценные критические замечания, многие из которых были использованы при подготовке рукописи к печати, автор выражает благодарность академику С. Г. Струми-лину, профессору Н. А. Цагодову, профессору К. П. Новицкому, доценту Б. П. Орлову.
ВВЕДЕНИЕ
§ 1. Актуальность темы исследования
Проблема первоначального накопления капитала в России законно интересует наших историков и экономистов. Исследование этой проблемы позволяет решить ряд вопросов генезиса капитализма в России и имеет важное значение для уяснения таких вопросов, которые в советской исторической литературе являются дискуссионными (например, о характере экономического строя русской мануфактуры в.XVIII веке). Большой интерес представляют особенности первоначального накопления в России, ибо оно проходило здесь иначе, чем в Англии, на материалах истории которой К. Маркс изучал процесс первоначального накопления.
Экспроприация непосредственного производителя, лежащая в основе этого процесса, происходила в России по-иному. Речь идет не только о формировании крупных капиталов в России, но и формировании рабочего класса, сыгравшего столь важную роль в истории нашей страны. Под руководством рабочего класса Россия стала родиной социализма, и впервые в мировой истории народные массы огромной страны ликвидировали все формы эксплуатации человека человеком. Естествен поэтому большой интерес к особенностям формирования российского рабочего класса.
В современных условиях разработка теоретических проблем политической экономии капитализма невозможна без учета различных путей его генезиса, в частности без учета того, как капитализм развивался в России — одной
1* 3
из величайших стран мира. Буржуазные экономисты в своих исследованиях до сих пор ограничиваются сферой «западного мира», который выглядит у них эпицентром земного шара. Но эта точка зрения давно уже устарела. На самом деле Западная Европа дала лишь один из вариантов генезиса капитализма. Россия же дала другой вариант развития и становления капитализма. Здесь он возник в обстановке господства крепостничества при наличии крестьянской общины и широкой земледельческой колонизации, в условиях деспотического режима абсолютизма и относительной слабости городов. Изучая этот характерный для России «усложненный вариант» генезиса капитализма, мы сталкиваемся с рядом вопросов. В самом деле, почему этот генезис стал возможен в условиях, которые, казалось бы, вовсе исключали возникновение капитализма?
Ведь в XVIII веке в России наблюдалось не сужение сферы господства крепостничества, а его экспансия. В стране имелось много свободных земель, являвшихся объектом помещичьей и крестьянской колонизации, в деревне по-прежнему прочной оставалась крестьянская община. Но все это не предотвратило зарождения буржуазных отношений и развития капиталистического уклада в экономике страны. Почему же?
Так возникают сложные вопросы теоретического порядка, разрешение которых имеет большое значение. К сожалению, инициативу в этом отношении проявляли лишь немногие (С. Г. Струмилин, П. И. Лященко, П. А. Хромов), да и то преимущественно не в плане специального исследования.
А между тем специальное, обстоятельное изучение процесса первоначального накопления капитала в России дает возможность более глубоко раскрыть закономерности генезиса капитализма. Оно вместе с тем позволит в определенной степени улучшить преподавание политической экономии. Одним из его слабых мест, как известно, является недостаточное использование материалов из экономической истории России. Этот крупный недостаток сложившейся системы преподавания не был устранен и с выходом нового учебника политической экономии. Между тем еще В. И. Ленин отмечал важность широкого использования материалов из экономической истории России при изучении проблем политической экономии, В рецензии на
4
книгу А. Богданова «Краткий курс экономической науки» (1897 г.) В. И. Ленин указывал, что недостатком книги является «отсутствие примеров из русской жизни» *.
§ 2. Маркс о сущности и методах первоначального накопления
Проблема первоначального накопления капитала впервые получила правильную постановку и разрешение в бессмертном творении Карла Маркса «Капитал».
В этом труде Маркс подчеркивал, что капитализм предполагает личную независимость непосредственного производителя и отделение его от средств производства. «Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих»,—писал К. Маркс. Поэтому «исторический процесс, который превращает производителей в наемных рабочих, выступает, с одной стороны, как их освобождение от феодальных повинностей и цехового принуждения; и только эта одна сторона существует для наших буржуазных историков. Но, с другой стороны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями. И история этой их экспроприации вписана в летописи человечества пламенеющим языком меча и огня» 1 2.
Таким образом, в истории первоначального накопления составляют эпоху перевороты, которые служат рычагом для возникающего класса капиталистов, и прежде всего те моменты, когда значительные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде поставленных вне закона пролетариев. Экспроприация сельскохозяйственного производителя, обезземеление крестьянина составляет основу всего процесса.
Как показал Маркс, именно разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинных имуществ, осуществляемое
1 В. И. Ленин, Соч., т. 4, стр. 39.
8 К- Марже, .Капитал, т. I, 1955, стр. 719, 720.
5
путем узурпации и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность — таковы разнообразные «идиллические» методы первоначального накопления. Таким путем удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимые массы пролетариата, поставленного вне закона.
Характеризуя источники и методы первоначального накопления капитала, Маркс указывал, что формирование промышленных капиталистов не было столь постепенным, как формирование капиталистического фермерства. Правда, некоторые из цеховых мастеров и мелких ремесленников превращались «в зародышевых капиталистов» и потом расширяли эксплуатацию наемного труда. Однако необычайная медленность этого процесса оказалась в конфликте с быстро растущими потребностями мирового рынка, возникшего после великих географических открытий. Средние века завещали две формы капитала (ростовщический и купеческий), достигающие зрелости еще до наступления эры капиталистического способа производства. Но превращению этих капиталов в промышленный мешали феодальный строй в деревне и цеховая система в городе. Препятствия были устранены роспуском феодальных дружин, экспроприацией сельского населения и отчасти изгнанием его. Капиталистическая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской части страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем.
В дальнейшем события были ускорены ограблением колоний. Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо «туземного» населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих—такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти «идиллические» процессы составляли главные моменты первоначального накопления. За ними следовала торговая война европейских наций, ареной для которых служил весь земной шар.
Маркс считал, что «различные моменты первоначального накопления распределяются между различными странами в известной исторической последовательности, а
6
именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе, системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы в значительной мере покоятся на грубейшем насилии, как, напр., колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция» х.
В результате колониальная система, государственные долги, гнет налогов, протекционизм, торговые войны и т. д.— все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности.
Маркс иронизировал над тем, скольких трудов стоило создать условия для свободного проявления так называемых «вечных естественных законов» капиталистического способа производства, совершить процесс отделения рабочих от средств их труда и превратить общественные средства производства и жизненные средства в капитал.
Ставя вопрос о том, к чему сводится первоначальное накопление капитала, т. е. его исторический генезис, Маркс писал, что, поскольку оно не представляет собой непосредственного превращения рабов и крепостных в наемных рабочих, оно означает экспроприацию непосредственных производителей. При этом такая «экспроприация непосредственных производителей производится с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей... Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят»1 2. Маркс разоблачил фальшивые басни буржуазных экономистов о трудовом происхождении первых капиталов, в результате якобы сбережений добродетельных прародителей современных капиталистов. Он показал, что образование «первоначаль-
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 754.
2 Там же, стр. 764—765.
7
йЫХ капиталов^, Возникавших на Докапиталистической основе, сопровождалось всякого рода преступлениями. Оно сопровождалось широкой экспроприацией народных масс не только экономическим путем, но и на основе грубого насилия, которое ускоряло накопление и само оказывалось экономической потенцией. Так, например, расхищение общинных земель, экспроприация крестьянских наделов, разгром церковного землевладения в Англии сопровождались прямым насилием и установлением террористического режима для экспроприированных масс. История экспроприации крестьян оставила кровавый след. Отрыв, отделение непосредственных производителей от средств производства и составлял главный момент всего процесса первоначального накопления капитала. Основой его являлось обезземеливание крестьянства. Маркс указывал, что такой исход дела был имманентно присущ генезису капитализма, предполагающему свободу непосредственного производителя не только от феодальных пут, но и от средств производства. Торжество капитализма и экспроприация народных масс неразрывно связаны между собой, так как система наемного рабства предполагает превращение рабочей силы в товар. Это превращение могло быть достигнуто только в результате массовой экспроприации народных масс и прежде всего крестьянства. Ломка аграрных отношений феодальной эпохи и была использована в Англии для широкого и насильственного обезземеливания крестьянства. История аграрного переворота XVI века дает об этом наглядное представление. Экспроприация крестьянства в Англии зашла наиболее далеко, и к концу XVIII века крестьянство там вообще исчезло. Восторжествовало капиталистическое фермерство.
Процесс формирования промышленников Маркс считал столь же сложным. Их ряды пополнялись первоначально за счет цеховых мастеров, превращавшихся в капиталистов в результате экономической дифференциации среди ремесленников, за счет купцов и ростовщиков, сколотивших значительные капиталы еще в средние века; но феодальный строй деревни и цеховые порядки городов задерживали этот процесс, вследствие чего он и оказывался крайне медленным. Не случайно мануфактуры создаются не в старых центрах ремесленного производства, а в приморских городах, связанных с мировыми рынками, и в деревнях, свободных от цеховых ограничений. Формирование
8
сословия мануфактуристов было ускорено великими географическими открытиями и последующим ограблением колоний. Европейский буржуа вырвался на мировую арену. В итоге ограбления крестьянства, колониального разбоя и работорговли образовались крупные капиталы.
Таково то решение проблемы первоначального накопления, которое было дано1 Марксом. Обезземеливание крестьянства, выделение мануфактуристов из цеховых мастеров, промышленное применение купеческих капиталов, ограбление колоний, система государственных долгов, фискальное ограбление народных масс и политика протекционизма признавались Марксом существенными моментами этого накопления и генезиса капитализма. Маркс не игнорировал экономической основы этого процесса, но вместе с тем он подчеркивал огромное значение насилия во всей эпопее первоначального накопления. Критикуя буржуазных экономистов, Маркс акцентировал внимание на том, что обезземеливание крестьянства и ограб-, ление колоний носили насильственный характер. Между тем экспроприация крестьянства в Англии составила основу всего процесса первоначального накопления, а ограбление колоний дало английской буржуазии еще более несметные капиталы. Следовательно, сложному вопросу о соотношении экономики и политики в ходе первоначального накопления капитала Маркс давал единственно правильное, диалектическое разрешение.
Эти положения Маркса дают методологическую основу для анализа процесса первоначального накопления капитала в России. .
Закономерности смены общественно-экономических формаций в основном едины во всех странах, и это положение верно также для перехода от феодализма к капитализму. Капитализм возник во всех странах в результате первоначального накопления капитала. Но если однородным оказался результат процесса, то, очевидно, единым был в своей сущности и процесс.
Однако сам Маркс признавал, что этот процесс в разных странах протекал неодинаково и классических форм достиг только в Англии. Единство общей закономерности генезиса капитализма не исключало разнообразия ее проявления в отдельных странах. Маркс прямо указывал, что отдельные моменты первоначального накопления оказались связанными с экономическим подъемом определен
9
ных стран Западной Европы (Испания, Португалия, Голландия, Англия). Само собой разумеется, что своеобразие экономического развития этих стран накладывало отпечаток на весь ход первоначального накопления капитала в них. Яркий пример тому дает Испания XVI—XVII веков: она ограбила обширные колонии, но в конечном счете не избежала экономического упадка.
§ 3. Дореволюционная литература о первоначальном накоплении в России
Вопрос об основных проявлениях и особенностях процесса первоначального накопления капитала в России представляет большой интерес.
В буржуазной литературе дореволюционного периода вопрос о первоначальном накоплении капитала в России оказался темой всяческих кривотолков и самых неожиданных суждений. Так, например, В. О. Ключевский считал возможным говорить даже о «служилом землевладельческом пролетариате», который с конца XVI века якобы стал размножаться в связи с истощением «земельных средств» московских князей и уменьшением надела «конного ратника» (получавшего от 120 до 60 и даже 10 десятин вместо 150), а также в связи с отливом сельского населения на юго-восток, что лишало помещиков рабочей силы. За этот «пролетариат» Ключевский, в частности, выдавал так называемых однодворцевх. Подобное отождествление служилых людей Московского государства с пролетариатом было, впрочем, не единственной ошибкой в работах прославленного историка. Столь же неверно Киевскую Русь он трактовал как «Торговое государство», а «Русскую правду» XI—XII веков считал кодексом торгового капитала. Модернизируя экономические условия древней Руси, В. О. Ключевский безосновательно относил формирование крупных капиталов к столь ранним периодам истории России.
Между тем эта ошибочная тенденция находила себе поддержку и даже получила дальнейшее развитие в литературе, как об этом свидетельствуют работы Н. А. Рож-
1 В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. II, 1937, стр. 253—255.
10
нова. Последний прямо писал, что уже в Киевской Руси «благодаря торговле в натурально-хозяйственные отношения, не разрушая их, проник сильной струей капитал, сосредоточившийся в немногих руках и резко отделивший его обладателей от остальной массы общества. Капитал дал возможность капиталистам приобретать значительное количество несвободных и полусвободных рабочих, благодаря труду которых капиталисты — князья, бояре и монастыри — могли занять прочно и хорошо эксплуатировать более или менее обширные земельные владения» ’.
Без всяких к тому оснований объявлялись капиталистами сугубо феодальные владельцы — князья, бояре, монастыри, и процесс формирования крупных капиталов произвольно отодвигался в допотопные времена. Генезис капитализма в последующие века толковался Н. А. Рожковым самым превратным образом. В своих работах «Сельское хозяйство Московской Руси XVI в.», «Город и деревня в русской истории», «Происхождение самодержавия в России» Н. А. Рожков развивал теорию торгового капитализма, который якобы являлся особой стадией развития России и знаменовал переход от феодализма к так называемому «производственному капитализму» буржуазной эпохи. Экспансия крепостничества и барщины в XVII—XVIII веках трактовалась им как проявление торгового капитализма.
Аргументация автора ничего не доказывала, так как сводилась к простой ссылке на распространение денежного хозяйства и денежных оброков с XVI века 1 2. Между тем это означало совершенно необоснованное отождествление товарного хозяйства с капиталистическим. На самом деле простое товарное производство нельзя отождествлять с капиталистическим производством, которые принципиально отличаются друг от друга.
Особенно далеко в развитии теории «торгового капитализма» шел П. Б. Струве.
В истолковании П. Б. Струве крепостное хозяйство выступало как олицетворение торгового капитализма и первоначального накопления капитала, как фактор экономического прогресса. Он считал крепостное хозяйство поме
1 Н. А. Рожков, Город и деревня в русской истории, 1902, стр. 9.
2 См. Н. А. Рожков, Происхождение самодержавия в России, М. 1906, стр. 46—47; «Очерк истории труда в России», М.— Л. 1924, стр. 73.
11
щиков «денежно-хозяйственным клином, глубоко' вбитым в натурально-хозяйственное тело страны». Струве даже утверждал, что крепостное хозяйство дворян уже в доре--форменный период становилось «фабрикой» и «выливалось в форму предприятия», «развивалось в одном направлении с капиталистической промышленностью»
В этой концепции историческая действительность получала превратное истолкование. Экспансия крепостничества в XVII—XIX веках выдавалась за первоначальное накопление и даже за торжество капитализма, причем в его фабричной форме. На самом деле барщинная эксплуатация крестьянства носила чисто феодальный характерна рыночные связи дворянского имения не де-1 лали его капиталистическим предприятием. Попытки П. Б. Струве и других экономистов перенести генезис ка-питализма на почву феодального поместья были совершенно несостоятельными. Между прочим, эти попытки предпринимались с практической целью: Струве стремился на историческом материале доказать, что в царской России в период падения крепостного права не было никакой базы для революции (поскольку сами дворянские имения уже в дореформенный период стали якобы капиталистическими предприятиями).
Традиционные воззрения буржуазной историографии проникли и в дореволюционные труды П. И. Лященко. Так, в своей работе «Очерки аграрной эволюции России» П. И. Лященко формулировал весьма своеобразный взгляд на первоначальное накопление капитала вообще и в том числе в России. Он писал, что денежные богатства, послужившие основой для образования промышленного капитала, только в исключительных случаях могли быть накоплены за счет прибылей от докапиталистической торговли или ремесла. По мнению П. И. Лященко, в истории первоначального накопления «естественные экономические факторы» играли не меньшую роль, чем «кровь и железо», о которых говорил К. Маркс, и само накопление происходило более медленно, чем думал Маркс. П. И. Лященко писал, что образование в городах промышленного пролетариата должно было «предшествовать накоплению состояний». Исходя из того, будто бы бегство в города захватило не только крестьян, но и помещиков, он выдви
1 П. Струве, Крепостное хозяйство, 1913, стр. 159, 81.
12
гал общий тезис, что источником богатств знати «явилось накопление поземельных рент», а это и «положило начало первоначальному накоплению капитала» и создавало возможности для развития торговли и промышленности
Анализируя положение в России, Лященко приходил к выводу, что и на Руси первоначальное накопление шло «совершенно аналогичным путем, как и в Западной Европе, т. е. путем накопления рент» 1 2. Ссылаясь на пример боярина Морозова, он утверждал, что в России XVII века «землевладелец-купец уже превращался в землевладельца-предпринимателя» и капитал, накопленный в землевладении в виде рент, находил «блестящий расцвет в форме торгового капитала», царь, как первый землевладелец, являлся и первым купцом 3.
Таким образом, теорию торгового капитализма П. И. Лященко дополнял концепцией Зомбарта (о формировании капиталов накоплением ренты) и приходил к совершенно парадоксальным выводам. Отождествляя первоначальное накопление капитала с аккумуляцией феодальной ренты, а генезис капитализма с обыкновенной экспансией феодализма, П. И. Лященко тем самым смешивал совершенно противоположные явления, свойственные различным стадиям развития общества. Докапиталистическая рента получала везде, не исключая и России, феодальное применение, а накопление феодальных рент не могло вести к капитализму. Попытка П. И. Лященко противопоставить теории Маркса так называемые «естественные экономические факторы» (вроде плодородия земли) была совершенно несостоятельна в методологическом отношении: естественные факторы действуют всегда и в любых условиях, а между тем капитализм возникает только при определенных исторических условиях.
Концепции буржуазной историографии перекочевали и в работы М. Н. Покровского. Развивая теорию «торгового капитализма», Покровский утверждал, что Русское государство XVI—XVII веков, подобно Киевской Руси XII века, уже перешло от натурального хозяйства к де
1 См. П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции России, т. 1, Спб. 1908, стр. 18—21.
2 См. там же, стр. 126—127, 132.
3 См. там же, стр. 132—134, 204.
13
нежному, причем Соловецкий монастырь в представлении М. Н. Покровского играл роль «соляного прасола», а откупщик был синонимом крупного капиталиста х. Сочинение протопопа Сильвестра (духовника Ивана Грозного) трактовалось М. Н. Покровским как произведение представителя «торгового капитализма». Позднее, при Петре I, утверждал М. Н. Покровский, «торговый капитализм переходит в промышленный» 1 2. В России первой половины XVIII века он усматривал «буржуазный капитализм», а во времена Екатерины II находил даже «дворянский капитализм». В представлении Покровского работа дворовых девушек, ткавших в барской усадьбе XVIII века полотно высшего качества, была «зародышем настоящей мануфактуры», которая якобы отличалась от западноевропейской мануфактуры только юридическим положением работника 3. Как видно, М. Н. Покровский вслед за П. Б. Струве пропагандировал концепцию дворянского капитализма. Покровский, как и его предшественники, неправомерно отождествлял товарное производство с капиталистическим.
Следует, далее, отметить, что в дореволюционной литературе недооценивалась историческая роль городов и тем самым их место в истории первоначального накопления. Это было характерно еще для исторической концепции Погодина: противопоставляя русские города западным, он писал, что «наши города были те же села с одинаковыми жителями и занятиями» и назывались городами лишь потому, что были огорожены и служили резиденцией князя или его «мужей» 4. Утрируя этот взгляд, Милюков позднее утверждал, что русский город был прежде всего «правительственным и военным центром» и даже в XVII веке сама Москва «оставалась огромных размеров деревней», что городское население в России «приходилось создавать насильно», а различие между городом и деревней впервые было положено «мерами государственно-финансового характера» 5.
1 См. М. Н. Покровский, Очерк истории русской культуры, ч. 1, М. 1915, стр. 88, 95, 98.
2 См. там же, стр. 110—111.
3 См. М. Н. Покровский, Русская история, т. III, 1920, стр. 134, 139.
4 См. М. Погодин, Историко-критические отрывки, 1846, стр. 68.
3 П. Н. Милюков, Очерки по истории русской культуры, ч. I, 1918, стр. 240, 244.
14
Преувеличивая роль государства в экономической истории России, Милюков доказывал, что мануфактурная промышленность XVIII века была казенного происхождения, ибо города якобы не обладали возможностями для ее развития. Однако конкретная история крепостной России решительно опровергает утверждение о чисто казенном происхождении мануфактурного производства в России. Такие города, как Москва, Тула, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород и многие другие, были очагами крупной промышленности, а роль казенных капиталов в создании мануфактурного производства XVIII столетия была весьма скромной, как это будет подробно показано ниже.
Таким образом, в дореволюционной литературе проблема первоначального накопления и генезиса капитализма даже не была правильно поставлена и потому не могла найти хотя бы частичное решение. Отождествляя капитализм то с товарным хозяйством, то с феодализмом, эта литература исключала разрешение столь важной проблемы. Чисто феодальные явления выдавались за капиталистические. Игнорируя роль города, буржуазные историки искали казенные начала русской истории и пускались во всякого рода домыслы. Накопление феодальной ренты отождествлялось с накоплением капитала и отодвигалось во времена Киевской Руси. Отождествляя коммерческие операции купца и товарное производство в феодальном поместье С капитализмом, теоретики «торгового капитализма» вообще лишали себя возможности поставить перед собой и решить самую проблему первоначального накопления капитала.
§ 4. Литература советского периода
Проблема первоначального накопления капитала в России была впервые правильно поставлена в советской исторической литературе. Особенно большой интерес историки проявили к процессам формирования рабочего класса. Еще в 1921 г. появилось специальное издание «Архив истории труда в России». Правда, в йем публиковались преимущественно статьи об экономическом положении рабочих в дореволюционной России, а не об их происхождении и социальном составе. В 1923—1925 гг. были переизданы труды К. А. Пажитнова «Положение рабочего
15
класса в России», в 1926 г. появилась монография по истории горнорабочих в России. Позднее, в 1929 г., докладами Злотникова открылась широкая дискуссия о социальном составе мануфактурных рабочих и экономическом строе русской мануфактуры XVIII века, продолжающаяся и по сие время. Злотников выставил тезис, что наемный труд играл в мануфактурной промышленности XVIII века более важную роль, чем считалось ранее (Туган-Ба-рановским, Пажитновым и др.), а в петровские годы первой четверти этого столетия русские мануфактуры вообще были капиталистическими. Тогда эта точка зрения встретила поддержку одного лишь С. Г. Струмилина. Расширению дискуссии содействовала публикация в 1930 г. специального сборника «История пролетариата СССР», а в последующие годы целой серии документов в сборнике «Крепостная мануфактура». Тем самым была сильно расширена документальная основа дискуссии. Работы П. Любомирова по истории русской промышленности XVII—XVIII веков значительно уточнили роль частного и казенного капитала в ее развитии, показав, что значение последнего сильно преувеличивалось ранее (Милюковым и др). В 1940 г. вышла специальная монография А. Г. Рашина под названием «Формирование рабочего класса в России», уточнившая статистику его роста и социальный состав в разные периоды. К сожалению, автор ограничился чисто статистической стороной исследования и не попытался выяснить источники формирования пролетариата в России. Вместе с тем еще в довоенные годы была подготовлена монография И. В. Мешалина «Текстильная промышленность крестьян Московской губернии», ярко показавшая формирование крестьянской буржуазии в XVIII веке.
В 1946 г. дискуссия об экономическом строе мануфактуры и социальном составе ее рабочих в дореформенной России была перенесена в журнал «Вопросы истории», но не дала серьезных результатов. Многие высказанные в ходе этой дискуссии мнения, к сожалению, не были убедительно обоснованы ее участниками. Требовалась дальнейшая работа над первоисточниками. После нескольких лет такой работы появились солидные монографии. К ним относится прежде всего книга Б. Б. Кафенгауза «Хозяйство Демидовых» (1950 г.), в которой показаны формирование капиталов крупнейших мануфактуристов XVIII в., вышедших из рядов мелких производителей, и интенсивный про
16
цесс закрепощения рабочих. В 1953 г. вышла монография Е. И. Заозерской «Текстильная промышленность Москвы в первой четверти XVIII века»; автор книги установил важную роль частного капитала и наемного труда в развитии этой отрасли. В 1954 г. появился труд Н. И. Павленко «Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII века», в котором защищалась старая концепция о крепостном характере мануфактурной промышленности. К сожалению, ряд важных положений автором не был обстоятельно обоснован. Находясь под влиянием старой историографии, Н. И. Павленко трактует строительство казенных заводов как нормальный для России путь развития мануфактурного производства и преувеличивает роль государственной инициативы в его развитии.
Ценным приобретением советской науки явилось опубликованное в 1954 г. исследование академика С. Г. Стру-милина «История черной металлургии в СССР» (т. 1). В книге обобщаются уточненные сведения о социальном составе рабочих и их общей численности в промышленности крепостной России. После опубликования этого исследования еще более утвердилось мнение, что историки в самом деле недооценивали роли наемных рабочих в истории мануфактурной промышленности крепостной России. Как показывает рецензия В. К. Яцунского в журнале «Вопросы истории» (№6 за 1955 г.), точка зрения С. Г. Струмилина начинает получать признание. Однако нельзя не отметить, что С. Г.. Струмилин в своих выводах, на наш взгляд, слишком увлекается, объявляя все мануфактуры крепостной эпохи капиталистическими. Тем самым он в известной степени перекликается с воззрениями старой историографии, выдававшей феодальное производство за капиталистическое. Кроме того, С. Г. Струмилин совсем не выясняет источников наемного труда, не исследует, каким образом происходило формирование кадров мануфактурных рабочих. Это уменьшает возможности использования содержащихся в монографии материалов для анализа некоторых вопросов интересующей нас проблемы. Кроме того, С. Г. Струмилин, хотя это и противоречит его основному положению о характере мануфактуры, считает казенное заводостроительство нормальным путем развития крупной промышленности и тем самым преувеличивает роль государства.
17
Наконец, следует отметить, что за последние годы было написано много диссертаций о расслоении крестьянства и формировании мануфактурных рабочих в отдельных промышленных районах. Но их обзор выходит за рамки настоящего введения.
Вопросами формирования крупных капиталов советские историки и экономисты' интересовались намного меньше, чем историей пролетариата. Правда, в 1927 г. вышла книга М. Вяткина «Торговый капитализм в России», но она не являлась серьезным исследованием, ибо не опиралась на убедительный и достаточно конкретный материал, а главное —была пронизана ошибочной и предвзятой концепцией. Столь же тенденциозными были и кни-. ги Н. Янчевского «Колониальная политика на Дону торгового капитала Московского государства в XVI — XVII вв.» (1930 г.), А. Штрауха «Торговый капитал в Московском государстве» (Ю31 г.) и др. В 30-х годах концепция торгового капитализма получает решительный отпор со стороны советских историков. Антиисторические положения, содержавшиеся в работах Покровского, были подвергнуты острой критике (правда, рецидивы этой концепции встречались и впоследствии). Эта критика имела огромное значение для развития советской исторической науки и, в частности, двинула вперед изучение проблемы первоначального накопления в России. В 1939 г. вышла монография С. Б. Окуня «Российско-американская компания», ярко показавшая колониальные источники обогащения русского купечества. В 1947 г. появилась ценная монография К. Н. Щепетова «Крепостное право в вотчинах Шереметевых», давшая много материалов о формировании буржуазии среди крепостного крестьянства в XVIII— XIX столетиях. Многие вопросы интересующей нас темы освещены в труде П. А. Хромова «Экономическое развитие России в XIX—XX веках», опубликованном в 1950 г. Ценные сведения об источниках торговой прибыли содержит книга В. Н. Яковцевского «Купеческий капитал в феодально-крепостной России», опубликованная в 1953 г. Правда, она в значительной степени построена на материалах эпизодического характера и не дает общей картины формирования купеческих капиталов.
Следовательно, отдельные вопросы первоначального накопления капитала в России проанализированы в довольно большом количестве монографий, не говоря уже об
18
отдельных статьях. Однако вся трудность изложения проблемы состоит в том, что она еще не изучена с более широкой точки зрения — в целом, а между тем приходится затрагивать коренные вопросы экономической истории России, в том числе и такие, которые еще являются дискуссионными.
Опыт такого рода сделал П. И. Лященко в своем капитальном труде «История народного хозяйства СССР», однако он допустил некоторые неточности. П. И. Лященко правильно отмечает, что господство крепостничества наложило отпечаток на первоначальное накопление капитала, но не расшифровывает особенностей последнего достаточно полно. Ослабление личной зависимости в Англии в конце XIV века смешивалось им с ликвидацией крепостничества вообще, хотя английские копигольдеры и в XV—XVI веках оставались объектом феодальной эксплуатации (в ее оброчной форме). Вместо того чтобы выяснить особенности первоначального накопления в России, П. И. Лященко ищет здесь непосредственные аналогии тому, что происходило в Англии. В результате явления чисто феодального характера он объявляет процессами первоначального накопления и повторяет в этом отношении свои старые ошибки. Так, раздачу государственных земель и закрепощение государственных крестьян дворянами, сбор ясака казной, военное обогащение знати (Меньшикова, Шереметева, Апраксина), дворянский фаворитизм он относит к этим процессам. Аналогичную квалификацию получает и обогащение знати на всякого рода монополиях. Говоря очень глухо о массовом образовании капиталов за счет ростовщичества, спекуляции и т. д., П. И. Лященко подчеркивает, что в основе всех источников первоначального накопления капитала в России лежали внеэкономические, «чисто крепостнические пути и способы узаконенного ограбления населения»Выкупные платежи 1861 г. им целиком относятся к источникам накопления капитала, хотя они только отчасти получили капиталистическое применение. Процесс первоначального накопления капитала широко развернулся уже в XVIII столетии, а П. И. Лященко и в первой половине XIX века находит лишь «элементы первоначального накопления».
1 Л. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, т. II, Госполитиздат, 1956, стр. 16.
19
Он ошибочно утверждает, что Лишь к середине XtX векй формирование промышленной буржуазии «начинает проявляться более заметно» *.
* * ♦
Процесс первоначального накопления капитала в России, как и везде, состоял в образовании крупных капиталов и формировании рабочего класса на основе отделения непосредственных производителей от средств производства. Поэтому настоящая монография, естественно, распадается на две части, одна из которых посвящена образованию капиталов на докапиталистической основе и вторая — формированию рабочего класса.
Сложным является вопрос о хронологических рамках данной работы. Нелепо было бы раздвигать их до времен Киевской Руси. Крупные капиталы возникали уже в Новгороде XIII—XV веков, но принадлежали преимущественно боярам и получали феодальное применение. Эти капиталы возникали также в Русском государстве XVI— XVII веков, особенно на почве ограбления Приуралья и Сибири. Так, например, гости XVII века, пользуясь царскими привилегиями и монополиями, сколачивали огромные капиталы в 20—100 тыс. руб. и были уже миллионщиками (на деньги дореволюционной России). Однако эти капиталы не вышли из сферы обращения, для их мануфактурного применения не оказалось социальных предпосылок. В XVI—XVII веках в России наблюдалась невиданная экспансия крепостничества. Основная масса населения являлась «крещеной собственностью» дворянства. Среди остатков свободного крестьянства (черносошных крестьян) процесс экономической дифференциации развивался еще медленно. Ресурсы наемного труда были крайне незначительны. Поэтому предприятий капиталистического типа в XVI—XVII веках почти совсем не возникало.
Накопленные в торговле капиталы обслуживали феодальный режим и не выходили обычно за рамки средневековых форм капитала. Даже из капиталистов крестьянского происхождения Строгановых вышли феодальные баро-
1 П. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, т. II, Госполитиздат, 1956, стр. 21.
20
ны и крупные землевладельцы, а не капиталистические предприниматели.
Поэтому в XVI—XVII веках имели место лишь зародышевые формы первоначального накопления капитала. Широкие масштабы этот процесс приобретает лишь с конца XVII века, когда начинает складываться всероссийский рынок и на нем все больше появляется рабочая сила в качестве товара.
Процесс первоначального накопления капитала, начавшийся с петровских времен, находил синтетическое выражение в развитии капиталистической мануфактуры, особенно во второй половине XVIII столетия, а затем в первой половине XIX века. Эпоха первоначального накопления капитала фактически совпадает с периодом мануфактурного капитализма (в развитии промышленности). Процессы накопления в XVI—XVII веках носили эпизодический характер. Лишь во второй половине XVII века возникли отдельные мануфактуры. Поэтому в настоящей работе будут рассмотрены преимущественно явления XVIII и первой половины XIX веков, когда процессы первоначального накопления получили широкий размах и отчетливые формы.
Но мануфактура еще не приносит господства капитализму. Это господство становится возможным только с победой фабрики, на фабричной стадии развития капитализма. Поэтому и период промышленного переворота еще не выходит за рамки эпохи первоначального накопления капитала. В событиях последнего важной вехой была реформа 1861 г., однако промышленный переворот продолжался и после нее. В силу этого необходим анализ экономических последствий реформы 1861 г., ее влияния на образование крупных капиталов промышленного назначения и формирование рабочего класса. В 1873 г. Россия пережила промышленный кризис, свидетельствующий о том, что она уже стала страной капиталистической. Эту дату и можно принять за конечную грань эпохи первоначального накопления капитала в истории России. Такая эпоха, следовательно, охватывает приблизительно два столетия.
Часть первая
ФОРМИРОВАНИЕ КАПИТАЛОВ
ГЛАВА I
КУПЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ В КРЕПОСТНОЙ РОССИИ И ЕГО ИСТОЧНИКИ
Естественно, возникает вопрос, каким образом в России возникли крупные капиталы в условиях, когда господство крепостничества крайне затрудняло образование и мобилизацию нужных для промышленности средств. Особый интерес представляет вопрос об источниках этих капиталов и о тех социальных слоях населения, которые играли активную роль в формировании таких капиталов.
В литературе уже много раз отмечалось, что решающую роль в этом деле сыграли купеческие капиталы. Действительно, процесс первоначального накопления капитала всюду, в том числе и в России, был связан с деятельностью прежде всего купечества. Не случайно Петр I адресовался именно к последнему, когда встал вопрос о строительстве в России большого числа промышленных предприятий. Впрочем, купечество петровских времен первоначально крайне неохотно помещало свои капиталы в промышленность, однако в дальнейшем оно все больше и больше втягивается в промышленное предпринимательство, а при Екатерине II даже решительно отстаивает свою монополию в этой области, выступая против заведения мануфактур помещиками и крестьянами.
В третьем томе «Капитала» К. Маркс указывал, что «торговый капитал есть первая свободная форма существования капитала вообще» Ч Россия XVIII века не была
1 К- Маркс, Капитал, т. III, 1955, стр. 349.
22
исключением из этого правила. Экономическое развитие крепостной России того времени открывало широкий простор для деятельности купечества, поскольку в XVIII веке уже существовал всероссийский рынок. Хотя хозяйство страны и оставалось в основном натуральным, тем не менее экономическая роль торгового капитала была очень важной и неуклонно возрастала.
Важная роль купечества в экономической жизни России стала очевидной еще в начале XVIII века. И. Т. Посошков писал, что «торг — великое дело», поскольку «купечеством всякое царство богатитца», и без него даже «малое государство быть не может».
Посему, как полагал И. Т. Посошков, и «купечества в ничтожность повергать не надобно», так как «царство воинством разширяется, а купечеством украшается» х.
Феодальная Россия XVIII — первой половины XIX века не могла обойтись без широкого развития торговли, ибо крепостническое хозяйство было уже тесно связано с рынком. Происходившее в тот период усиление крепостнической эксплуатации и рост барщинного хозяйства давали определенный экономический эффект: увеличивались посевные площади за счет расширения господской запашки, вырубки лесов, освоения южных степей, росло поголовье скота. Повышение размеров натуральных и денежных оброков заставляло крестьян увеличивать объем производства. Феодальное поместье с его большой запашкой преодолевало экономическую ограниченность крестьянской общины, ориентировавшейся на производство лишь в рамках личного потребления крестьян. С другой стороны, в пределах феодального поместья оказывалась возможной кооперация рабочей силы, хотя и на принудительной основе. Господское хозяйство становилось многоотраслевым. Возникала некоторая специализация непосредственных производителей, что повышало производительность их труда. Если даже крепостной платил оброк и не участвовал в господском производстве, он вынужден был работать значительно больше, чем до закрепощения, чтобы создать продукты для выплаты оброка.
Таким образом, экономический подъем России в XVII—XVIII веках был в основном результатом завершения процесса закрепощения крестьянства. Развитие фео-
1 И. Т. Посошков, Книга о скудости и богатстве, 1937, стр. 103, 192.
23
дальних отношений создавало условия для прогресса в области производительных сил в сельском хозяйстве и в промышленности. Экономические возможности, которыми располагал феодализм, были в этот период значительными; они обеспечили тот заметный рост сельскохозяйственного производства, который был достигнут в XVII— XVIII веках, и создали основу для быстрого развития крупной промышленности в XVIII веке. Поэтому нельзя признать правильным утверждение М. В. Нечкиной о том, что с конца XVI века русский феодализм вступает в нисходящую фазу своего развития *. На самом деле XVI— XVIII века были периодом невиданной экспансии и расцвета феодализма в России. Говорить о начале его разложения можно лишь применительно ко второй половине XVIII века, а кризис феодализма происходит только во второй четверти XIX века.
Наряду с ростом феодальных отношений важную роль в развитии производительных сил крепостной России играла колонизация, в ходе которой происходило экономическое освоение огромных территорий. Сказывался экономический рост городов, развивавшихся с давних пор. По мере того как укоренялась мануфактурная промышленность, со времен Петра I, ее роль в развитии производительных сил становилась огромной.
Итак, предпосылки экономического роста страны в XVII—XVIII веках и образования всероссийского рынка были созданы не победным шествием «торгового капитализма», как утверждал М. Н. Покровский, а экспансией крепостничества и абсолютизма, ростом городов и развитием мануфактурной промышленности. В результате экспансии крепостничества в России XVII—XVIII веков была создана экономическая база для широкого развития торговли, прежде всего хлебной торговли. Она сыграла огромную роль в истории . первоначального накопления. Усиливается в связи с этим географическое разделение труда, и в нечерноземной полосе все большее развитие получает обрабатывающая промышленность. Дешевый хлеб черноземных губерний убивает хлебопашество в городах, и посадское население больше начинает заниматься ремеслом, чем раньше. Оно предъявляет большой спрос
1 См. М. В. Нечкина, О двух основных стадиях развития феодальной формации, М. 1954.
24
на сырье и продовольствие, отправляет свой промышленные изделия на все более отдаленные рынки.
Появление мануфактур явилось настоящим скачком в развитии производительных сил России XVII—XVIII веков. Они сильно расширяли производственную базу всероссийского рынка.
§ 1. Развитие внутренней торговли и формирование купеческих капиталов
В крепостной России XVII—XVIII веков торговля являлась важнейшим источником накопления капиталов и экономического возвышения буржуазии. В образовании купеческих капиталов важную роль сыграли прежде всего ярмарки. Восстановленная в 1626 г. МакарьевСкая ярмарка стала крупнейшим центром русской торговли. Возникла крупная ярмарка в Ирбитской слободе, построенной в 1633 г. К концу XVII века она стягивала в Сибирь большие массы товаров из России, Бухары, Китая. Значительными были и другие ярмарки (Свинская, Архангельская и т. д.) *. На одну лишь Коренную ярмарку (в 30 верстах от Курска) в 1814 г. было доставлено товаров на 7 616600 руб.1 2 С 1816 по 1847 г. приток товаров на эту ярмарку увеличился в 3 раза 3.
Уже в первой четверти XVIII века крупные города оказывались экономически связанными с очень широкой периферией. Так, в Костромской губернии еще раньше происходила скупка холстов крестьянского производства для экспорта через Архангельск, и на этой основе складывались крупные капиталы 4. Москва в торговом отношении была связана со многими районами страны. Об этом свидетельствует, например, такой факт, как участие в коммерческой жизни столицы представителей многих городов и уездов и разных сословий (купцов, крестьян, посадских людей). Так, во второй четверти XVIII века в хлеботорговле Москвы особенно важную роль играли орловские и
1 См. Д. М. Лебедев, География в России XVII в., 1949, стр. 14.
2 См. К. И. Арсеньев, Опыт начертания статистики Российского государства, ч. 1, 1821, стр. 201.
3 См. Ю. В. Кожухов, Кризис крепостного хозяйства в Центральном земледельческом районе России в 40-х годах 19 века, 1952, стр. 8.
4 См. Е. Дюбюк, Полотняная промышленность Костромского края, 1921, стр. 30.
25
калужские купцы. Вместе с тем значительное место в ней занимали купцы коломенские, белевские, серпуховские, дединовские, петербургские, мценские, гжатские, дмитровские. В 1726 г. в Москве насчитывалось 1440 хлеботорговцев, но среди них москвичей было только 605, а остальные почти все являлись крестьянами разных уездов (Ярославского, Московского, Романовского, Костромского, Пошехонского, Галицкого, Ростовского, Вологодского, Дмитровского, Переяславль-Рязанекого, Рижского и др.). Характерно, что среди них имелось 72 крепостных. Больше всего хлеботорговцев приходилось на ярославских крестьян, их насчитывалось 401. Основную массу хлеба торговцы заготовляли осенью и в начале зимы, скупая его «у приезжих крестьян» *.
Накануне отмены внутренних таможенных пошлин (середина XVIII века) сбор пошлин давал в среднем 903 537 руб. ежегодно. Это означало, что внутренний товарооборот достигал 18 млн. руб., то есть весьма значительной суммы (если учесть реальную стоимость тогдашнего рубля) 1 2.
Крупное купечество XVIII века вело торговые операции в необычайно широких масштабах. Торговля вологодского купечества простиралась до Китая на востоке, Архангельска — на севере и Петербурга, Ревеля, Риги — на западе3.
Калужское • купечество, по свидетельству Наказа 1767 г. торговало не только в русских портах, но и в Англии, Голландии, Пруссии, Польше. Как показывает Топографическое описание Калужского наместничества (опубликованное в 1785 г.), купцы из Калуги ездили за товарами в Москву, Петербург, бойко торговали в самой Калуге (шелковыми, бумажными, шерстяными тканями, фарфором, галантерейными изделиями) и отвозили свои товары на отдаленные ярмарки — Коренную, Свинскую, Лебедянскую, Боровскую и др.4
По мере усиления процесса общественного разделения
1 См. «Материалы по истории земледелия СССР», 1952, стр. 470, 473—475, 483, 485, 496, 498.
2 См. С. С. Зак, Промышленный капитализм в России, 1908, стр. 36.
3 См. «Сборник Русского исторического общества (РИО)», т. CXXIII, стр. 424.
4 См. Малинин, Калуга, стр. 36.
26
труда все большее значение не только для отдельных городов, но и для целых губерний приобретала хлебная торговля.
На отдаленные рынки проникали не только купцы из крупных городов страны, но и жители мелких, уездных городков. Так, например, купечество Вереи (уездного города Московской губернии) в конце XVIII века имело 355 431 руб. объявленного капитала и торговало с Ригой, Петербургом, Москвой, Курском, Таганрогом, Харьковом, Ростовом и многими другими городами *.
Во второй половине XVIII века большая часть уездов Владимирской губернии могла прокормиться своим хлебом не более 3—8 месяцев в году1 2. Поэтому значительные массы хлеба ввозились из других губерний.
Географическое разделение труда между черноземной и нечерноземной полосой получило во второй половине XVIII столетия огромное значение: оно стало жизненной основой внутренней торговли России. Вместе с тем по мере развитйя мануфактурного производства расширялась и торговля промышленными изделиями.
В первой половине XIX века внутренняя торговля России еще больше расширяется. Показательно, что известный статистик Е. Зябловский исчислял оборот внутренней торговли России для начала XIX столетия в 500 млн. руб. К концу же второго десятилетия XIX столетия оборот достигал 900 млн. руб.3 (как показывает его статистическая работа 1808 г.). При этом доминирующее значение по-прежнему принадлежало хлебной торговле. Значительная часть урожая выбрасывалась на рынок. В 1804 году тамбовский губернатор доносил, что в его губернии из 10 433 000 четвертей собранного хлеба было вывезено на рынок 63,5% 4.
В 30-х годах XIX века товарооборот в стране еще более возрастает.
В конце этого десятилетия только по рекам Оке и Москве ежегодно поступало в столицу до 350 тыс. кулей ржа
1 См. «Географический словарь», ч. 1, 1801, стр. 806—807.
2 См. А. М. Разгон, Крестьяне. Ивановской вотчины (диссертация), 1951, стр. 149.
3 См. К. И. Арсеньев, Опыт начертания статистики.., ч. 1, 1821, стр. 201.
4 См. К. А. Пажитнов, Экономические воззрения декабристов, 1945, стр. 13.
27
ной муки, 300 тыс. четвертей пшеничной, 360 тыс. четвертей овса, 20 тыс. четвертей гороха, 130 тыс. четвертей круп гречневых, 50 тыс. пуд. соли, 56 тыс. пуд. рыбы, 1 млн. ведер спирта, 50 тыс. пуд. меди, 350 тыс. пуд. железа, 200 тыс. пуд. сала, 90 тыс. пуд. поташа, 60 тыс. пуд. алебастра, 2 млн. штук бревен и брусков. Ценность этих товаров составляла приблизительно 22 млн. руб. В связи со значительным увеличением товарооборота в 1839 г. в Москве была создана товарная биржа *.
С моршанских пристаней (Тамбовская губ.) в= конце 30-х годов XIX века «хлебные припасы» отправлялись в Рыбинск, Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, Муром, Москву, на Клязьму и т. д.; туда же шли сало, льняное масло, пенька и другие товары на общую сумму до 20 млн. руб. На пристань в Костроме доставлялось разнообразной продукции на сумму до 3,5 млн. руб. Сюда привозили муку ржаную (до 20 тыс. кулей), рожь (до 30 тыс. четвертей), пшеницу (до 50 тыс. четвертей) и другие продовольственные товары, москательные товары (на 160 тыс. руб.), лес строевой (до 1 тыс. плотов), дрова (до 2 тыс. плотов). Сама Кострома отпускала товаров на 4,5 млн. руб.: «фламское» полотно (до 25 тыс. пуд.), парусное полотно (до 2,5 тыс. пуд.), холст (до 15 тыс. пуд.), салфеточное полотно (до 5 тыс. пуд.), кожевенный товар (до 15 тыс. пуд.), москательные товары (до 100 тыс. руб.), рогожи и кули (до 500 тыс. шт.), лес строевой (до 1 тыс. плотов).
Крупным центром торговли в 30-х годах XIX века являлся Рыбинск. Сюда съезжались торговцы «верховых городов» (Мологи, Мышкина, Углича, Калязина, Кашина, Твери, Ржева, Торжка, Устюжны, Весьегонска, Тихвина, Белозерска, Петрозаводска и др.) и покупали «хлебные товары» не только для внутреннего потребления, но и для «отпуска в разные места».
Хлебная торговля Рыбинска требовала много тары, и из Бежецка (Тверской губернии) доставлялось ежегодно около 1 млн. мешков, а из Костромской губернии и с Вет-луги много рогожи, кули. Астрахань в конце 30-х годов отправляла по Волге около 1 млн. пуд. рыбы, до 60 тыс. пуд. икры и до 100 тыс. пуд, ворвани1 2.
1 См. М. П. Щепкин, Сословное хозяйство московского купечества, М. 1872, стр. 21.
2 См. «Библиотека хозяйственно-коммерческих дн^нцй», отд, 2, «щ. 5—6, 1839, стр. 45, 47, 14, 10, 27.
за.
К этому времени помещики стали продавать на внутреннем рынке огромное количество сельскохозяйственных продуктов. Так, Усольская вотчина Орловых-Давыдовых (на территории Самарской Луки) стала выбрасывать на рынок крупные партии хлеба. За 1837 г. общий доход имения выразился в 369 709 руб. 29 коп. (ассигнациями), причем оброк дал лишь 129 606 руб., между тем как доход от продажи хлеба достиг 181 138 руб. В 1841 г. вся сумма дохода оказалась уже на уровне 642 252 руб. (около 208 тыс. руб. серебром). Из волостей Усольской вотчины ежегодно поступало на продажу в 40—50-х годах до 500 тыс. пуд. хлеба. Его скупали купцы-оптовики ‘. Помещики Межа-ковы, владевшие селом Никольским в Вологодском уезде, сбывали хлеб в первой половине XIX века в Вологде, Белозерске, Вытегре, Каргополе, селах Устье и Бережное, Кад-никовского уезда, Вологодской губернии, а иногда продавали винокуренным заводам1 2.
Даже в одном из захолустных поместий Смоленской губернии (имение Колочицких в Бобровке Бельского уезда), расположенном за 50—60 верст от ближайших городов, 90% денежных доходов было получено в 1834 г. от продажи продуктов на рынке. В 1841 г. доходы рыночного происхождения в этом имении достигли уже 93,5% всех денежных поступлений3.
Правда, сбыт товаров ограничивался преобладанием в стране натурального хозяйства^ усилением крепостнической эксплуатации и фискальным грабежом народных масс правительством. Не случайно на ярмарках часто продавалась лишь незначительная часть привозимых товаров: в начале 30-х годов XIX века ежегодно доставлялось товаров на 10 первоклассных ярмарок на 303 млн. руб., а продавалось только на 55 750 тыс. руб. Привоз товаров на 10 второклассных ярмарок достигал 55 100 тыс. руб., а сбыт составлял только 17 млн. руб.; наконец, на 44 третьеклассных ярмарках из товаров на общую сумму 81 400 тыс. руб. реализовалось лишь на сумму 30 540 тыс. руб.4
1 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, Челябинск 1948, стр. 60.
2 См. Л. И. Андреевский, Очерк крупного крепостного хозяйства на Севере 19-го века, Вологда 1922, стр. 38.
3 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, 1947, стр. 30.
4 См. Е. Ф. Зябловский, Российская статцстцка, ц. Спб. 1832, стр. 175,
29
Тем не менее прогрессивный процесс расширения торговых связей продолжался. Многим губерниям нечерноземной полосы не хватало своего хлеба. Например, в 40-х годах XIX века Ярославская губерния производила только половину нужного ей хлеба. Недостающее количество хлеба губерния получала из других мест.
Огромное количество привозного хлеба в предрефор-менные годы поглощал Петербург. Купцы ежегодно доставляли туда около 1300 тыс. четвертей овса, 1070 тыс. кулей ржаной и пеклеванной муки, 95 тыс. четвертей ржи, 143 тыс. четвертей гречневой крупы и гречихи, 375 тыс. мешков пшеничной муки, 101 тыс. четвертей пшеницы, 95 тыс. четвертей солода и ячменя, 22 тыс. четвертей овсяных круп, 18 тыс. четвертей гороха, 17 тыс. четвертей пшена и т. д.1
Крупнейшими производителями товарного хлеба были губернии черноземной полосы. Так, одна лишь Курская губерния в 40-х годах производила для продажи до 5 млн. четвертей разного хлеба. Только по водным путям из черноземных губерний отправлялось ежегодно более 25 млн. пуд. разного хлеба. В этих губерниях много хлеба продавалось на вывоз на местных ярмарках, которых к концу 40-х годов насчитывалось в одной лишь Воронежской губернии 320. В середине XIX века ежегодная продажа хлеба внутри страны достигала 40 млн. четвертей, составляя в денежном выражении 320 млн. руб.1 2
На всем протяжении первой половины XIX века множилось число ярмарок, росли обороты крупнейших центров ярмарочной торговли. На Макарьевской ярмарке, перенесенной в 1817 г. в Нижний Новгород, доставка товаров на продажу увеличилась с 83 186 292 руб. ассигнациями в 1824 г. до 156 192 500 руб. в 1838 г.; продажа товаров соответственно выросла с 40 513 673 руб. до 129 284 580 руб.3 В Пермской губернии в 1832 г. существовало 39 ярмарок и торжков, а в 1860 г. уже 129 4. Всех ярмарок в России к 1850 г. насчитывалось до 4300. Привоз товаров на них
1 См. «Объяснения к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России», Спб. 1857, стр. 65.
2 См. А. Семенов, Изучение статистических сведений.., ч. III, Спб. 1859, стр. 307.
3 См. И. Я. Горлов, Обозрение экономической статистики России, Спб. 1849, стр. 273.
4 См. Ф. С. Горовой, Отмена крепостного права и рабочие волнения на Урале (в Пермской губернии), Молотов 1954, стр, 17,
30
оценивался в 234 млн. руб., а сбыт составлял 138 млн. руб.1
В начале 50-х годов в Иванове и примыкающих к нему деревнях ежегодно производилось до 700 тыс. кусков хлопчатобумажных тканей на сумму в 4,5 млн. руб. В самом Иванове имелось ПО ситцевых «фабрик», причем 60 из них принадлежало крестьянам графа Шереметева. В ос-, новном продукция сбывалась в Москву, а также на ярмарки Нижегородскую, Ирбитскую, Ростовскую, Харьковскую, Ромейскую (в Полтавской губ.), Холуйскую (на Тезе), Урюпинскую (в земле донских казаков), Нижне-Шортом-екую (в Шуйском уезде), Рождественскую (в Коврове), Коренную (в Курске), Сумскую, Саратовскую, Корсунскую, Котельническую, Мещалинскую, Крещенскую (в казачьей станице Михайловской) и Павскую, наконец, в «складочные места» Рязань и Тифлис1 2.
В предреформенный период отмечалось в одном статистическом описании, что весьма обширной была торговля Полтавской губернии. Так, хлеб отправлялся в Херсон, Одессу, Великие Луки, Оршу, в Бердянск, водка — в Новороссийский край, селитра — в Шостну, табак — в Сибирь, Ригу, Петербург, Москву, сырые кожи — в Петербург, шерсть — в Харьков, Ромны, Петербург, Одессу, за границу, сукно — в Грузию, Ромны (на Ильинскую ярмарку), керамические изделия — в Новороссийский край, мед, воск, щетина, масло — в порты Черного моря, сало — в Одессу, западные губернии, плоды — в Москву, Харьков, на Дон, сахарный песок — в Москву, на Синюлянские заводы (в Киевской губернии). В Полтавскую губернию ввозились лес, камни для жерновов, известь, алебастр, юфть, железные орудия, фабричные изделия, предметы роскоши (из губерний Киевской, Черниговской, Могилевской, Харьковской) 3.
Столь широкое развитие внутренней торговли в России XVII—XIX веков давало купцам широкие возможности для обогащения. Становилось возможным формирование крупных капиталов, которые сыграли исключительно важ-ную роль в истории первоначального накопления.
1 См. Соколовский, Руководство статистики России, 1855, стр. 202.
2 См. И. Ф. Штукенбург, Статистические труды, т. I, Спб. 1858, стр. 21 (Описание Владимирской губ.).
3 См. И. Ф. Штукенбург, Статистические труды, т. II, Спб. 1860, стр. 32, 33 (Описание Полтавской губ.).
31
§ 2. Внешняя торговля
Приведенные выше сведения показывают, насколько широким был всероссийский рынок крепостной эпохи и как значительны были на нем экономические возможности русского купечества. Но, кроме внутренней торговли, развивалась и внешняя торговля, где русские купцы выступали поставщиками экспортных товаров и посредниками в сбыте импортных изделий. В обоих случаях купечеству доставались крупные барыши.
Как известно, с начала XVIII века внешнеторговые операции России быстро растут. О том, насколько значительных размеров достигают обороты внешней торговли, свидетельствуют следующие данные:
Баланс внешней торговли России во второй половине XVIII века (в тыс. руб. за пятилетие в целом)1
Годы Привоз Вывоз Сальдо
1754—1758 32 900 40 270 7 370
1759—1763 39 880 53 080 13200
1764—1768 47 780 60 750 12 970
1769—1773 62 890 80 430 17 540
1774—1778 66 390 93 760 27 370
1779—1783 84 660 105 680 21 020
1784—1788 93 560 129 390 35 830
1789—1793 151 380 182 260 30 880
1794—1798 196 150 286 960 90 810
1799—1803 252 460 340 190 87 730
Как показывают приведенные сведения, вывоз в указанный период превышал ввоз, благодаря этому обеспечивался приток в Россию валютного металла. Тот активный торговый баланс, о котором с вожделением мечтали меркантилисты Запада, в крепостной России наблюдался почти на протяжении всего XVIII века. Для первоначального накопления капитала это обстоятельство имело важное значение. Необходимо подчеркнуть, что активность баланса внешней торговли России все больше увеличивалась.
1 В. X. Вирст, Рассуждения о некоторых предметах, законодательства и управления финансами и коммерциею Российской империи.., Спб. 1807, Прилож., табл. № 13.
32
Первая половина XIX столетия Приносит дальнейший значительный рост оборотов внешней торговли. Ее развитию содействовали территориальные приобретения России на юге: в результате этих приобретений Черное море превращается в важную торговую артерию России. В целях содействия развитию черноморской торговли с 1803 г. таможенные пошлины, взимаемые в портах Черного моря, снижаются на 25%. В 1804 г. последовало разрешение отправлять через Одессу товары в Молдавию, Австрию и Пруссию. В 1812 г. Бухарестский мир подтвердил право русских судов свободно посещать Килийское устье Дуная и плавать по этой важной реке. Еще Павел I объявил Крым порто-франко, а теперь эта привилегия была распространена на Одессу1. За период 1776—1812 гг. торговые обороты черноморских и азиатских портов России увеличились в 50 раз ?.
В первой половине XIX века важнейшее значение в русском экспорте приобретает вывоз хлеба. За первое пятилетие XIX века (1801—1805 гг.) было вывезено за границу хлеба 19 783 тыс. пуд. В предреформенный же период вывоз хлеба увеличился в несколько раз в сравнении с началом столетия: в 1845—1850 гг. он составил 51 210 тыс. пуд., в 1851—1855 гг.— 45 596 тыс. пуд., в 1856—1860 гг.— 69 254 тыс. пуд. В целом за сто лет, с 1759 по 1860 г., вывоз хлеба в натуре увеличился в 125 раз, а по стоимости — в 460 раз3.
Общее представление о динамике внешней торговли России в первой половине.Х1Х века дает приводимая ниже таблица.
Баланс внешней торговли России в 1801—1860 гг.
(в тыс. руб.) 4 (среднее за пятилетие)
Годы Вывоз Ввоз Сальдо
1801—1805 75108 52 765 22 343
1806—1810 43169 31 819 11350
1 См. «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. 1, 1902, стр. XXX.
2 См. К. И. Арсеньев, Начертание статистики Российского государства, ч. 1, Спб. 1818, стр. 159.
3 См. В. П. Анисимов, Капитализм в России, 1924, стр. 145.
4 См. «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. 1, 1902, стр. XXXIV.
2 Ф. я. Полянский
33
йроДоЯ имение
ГоДы ВЫйоз Ввоз Сальдо
1811—1815 61 986 39 106 22 880
1816—1820 91 712 70 049 21 663
1821—1825 81 372 72 250 9 122
1826—1830 85715 79 687 6 028
1831—1835 94 319 80 999 13 320
1836—1840 118 435 101 096 17339
1841—1845 132 323 119 864 12 459
1846—1850 151 757 131 522 20 235
1851—1855 133 173 129 962 3211
1856—1860 225594 205 866 19 728
Следовательно, в первой половине XIX в. поступление золота от внешней торговли значительно уменьшается по сравнению с предшествующим периодом и особенно с концом XVIII века. Но все-таки баланс внешней торговли России оставался по-прежнему активным, хотя и с большими колебаниями.
Так, во время министерской деятельности Канкрина (по 1838 г.) активное сальдо составляло около 1 млрд. руб. Поэтому с 1817 по 1838 г. было начеканено золотой монеты на 200 млн. руб.1
Правда, вывоз благородных металлов из России был огромным, так как дворянство блуждало по курортам и «злачным местам» Западной Европы. В 50-х годах экспорт товаров по европейской границе значительно превышал импорт, но одновременно вывоз благородных металлов превзошел ввоз в 1857 г. на 9 346 075 руб., в 1858 г.— на 19 596 447, в 1859 г.—на 20 968 302 руб.1 2
Все это показывает, что в сфере внешней торговли России в XVII—XIX веках тоже могли формироваться крупные капиталы. Русские купцы втридорога продавали в глухих местах иностранные товары. Вместе с тем они по дешевке скупали сырье и хлеб, сбывая их экспортерам по более высоким ценам. В обоих случаях купеческие прибытки стремительно росли. Процесс первоначального на
1 См. П. П. Мигулин, Экономический рост русского государства за 300 лет (1613—1912), М. 1913, стр. 83.
2 См. А. Г. Аполлов, Русско-английские торговые отношения... (диссертация), стр. 451, 453.
34
копления капитала ускорялся. Многие русские купцы сами являлись экспортерами и непосредственно обогащались, используя разницу в ценах (в России и на внешних рынках).
§ 3. Купеческая прибыль и ее роль в первоначальном накоплении капитала
Внутренняя и внешняя торговля открывали перед русским купечеством широкие возможности обогащения. Купцы еще в условиях крепостной России сколачивали крупные капиталы, и это было одним из важных явлений ее экономической истории. В противовес крупному землевладению дворянства формировались крупные капиталы купечества, которые в дальнейшем могли быть использованы для развития мануфактурной промышленности.
В буржуазной литературе выдвигалось положение, будто в России XVIII века на почве торговли нельзя было накопить значительные капиталы, и поэтому крупные состояния купцов во второй половине этого столетия составились якобы по большей части посредством откупов и казенных подрядов
Это положение страдает недооценкой роли обычной торговли в формировании купеческих капиталов и Является ошибочным. На самом деле торговля создавала для купеческой прибыли много возможностей и имела решающее значение для образования купеческих капиталов. Еще в XVII веке некоторые купцы сколотили огромные капиталы. Когда, например, Осип Соловьев попал в немилость, у него было конфисковано имущество и наличные деньги на сумму 1 млн. руб. серебром1 2.
Источники купеческих прибылей были весьма разнообразны. «При исторических зачатках капиталистического способа производства..,— писал К. Маркс,— жажда обогащения и скупость господствуют как абсолютные страсти», а дальнейший прогресс капиталистического производства «создает не только новый мир наслаждений; с развитием
1 См. А. И. Ляхрв, Основные черты социальных и экономических отношений в России в эпоху Александра I, М. 1912, стр. 50.
2 См. Е. П. Карпович, Замечательные богатства частных лиц а России, Спб. 1874, стр, 183.
2* 35
спекуляции и кредитного дела он открывает тысячи источ'-ников внезапного обогащения»
Русский торговый капитал располагал обширными возможностями в этой области и использовал их самым интенсивным образом. В. И. Ленин специально отмечал «баснословные прибыли» русского купечества как форму первоначального накопления капитала1 2 и указывал, что, например, во второй половине XIX века торговый и ростовщический капитал, даже не обращая сельского жителя в наемного рабочего, а только подчиняя его, «отнимает у него не меньше прибавочной стоимости, чем капитал индустриальный берет у работника»3.
К сожалению, прямых сведений о норме купеческой прибыли имеется мало. Каждый купец держал размер этой нормы в тайне. Вместе с тем нужно указать, что норма прибыли сильно колебалась по разным районам и отраслям торговли, а тем более колебалась у отдельных купцов. Однако при всем этом торговые прибытки русских купцов в XVII—XIX столетиях стояли на весьма высоком уровне, и чем свидетельствует целый ряд данных.
" Когда в середине XVIII века Оренбург стал центром значительной торговли России с Востоком, то русские купцы здесь получали прибыль до 100%.- В дальнейшем конкуренция снизила ее до 40 %, но все-таки она по-прежнему оставалась высокой4. Хлеботорговцы Тюмени в ’1778—1779 гг. получали прибыль в размере до 75% на затраченный капитал, используя в целях наживы снижение цен на хлеб осенью и их повышение весной. Торговля иностранными товарами в 1766 г. в Петербурге давала купцам следующие доходы: при продаже вина бочками торговцы получили 70,5% прибыли на затраченный капитал, сбыт макарон принес 54,5% прибыли, шоколада — 26,0%, масла деревянного — 27 %, красок — 24,5% прибыли и т. д. Внешнеторговые операции купцов Владимирова, Пастухова и Грибанова в портах Средиземного моря в 1766 г. дали 22,0% прибыли5. В конце XVIII века воронежские купцы
1 К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 599.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 293.
* 3 Там же, стр. 429.
4 См. «В крепостную эпоху на Средней Волге», 1934, стр. 81.
5 См. В. И. Яковцевский, Купеческий капитал в феодально-крепостнической России, М. 1953, стр. 92, 100, 99.
36
от «губернских торгов» получали доходы до 1 млн. руб.1
В XIX веке источники торговой прибыли с расширением рынка оказываются еще более значительными, и купцы пользуются этими источниками для наживы. Как отмечалось в материалах одной комиссии, чердынские купцы в торговле с печорцами получали прибыль в размере 150% на вложенный капитал1 2. На Нижегородской ярмарке купцы продавали свои товары по разным ценам в одной и той же лавке, в одно и то же время. Хотя купцам и приходилось списывать со своих счетов сотни тысяч неоплаченных векселей, эти потери компенсировались «чрезвычайными прибылями»3.
Основой купеческой прибыли в крепостной России был .неэквивалентный обмен. Купцы широко использовали колебания цен во времени и пространстве. Как отмечал еще К. Маркс, торговая прибыль купца оказывается невозможной, «если продукты продаются по их стоимости. Дешево купить, чтобы дорого продать,— вот закон торговли»4 5. При этом он указывает, что «торговый капитал, когда ему принадлежит преобладающее господство, повсюду представляет систему грабежа», сопровождавшегося морским разбоем, похищением, рабов, порабощением колоний Б.
История России дает много примеров для иллюстрации этих положений. О методах обогащения русского купечества в XVII и начале XVIII века яркое представление дает работа Посошкова. На основании личного знакомства с купцами петровского времени он указывал, что они «друг друга обманывают» и «вместо добрых продают худые» товары, а «цену берут непрямую и между собою союзства ни малого не имеют, друг друга ядят...»е
На безбрежных просторах России весьма значительными оказались сезонные колебания и территориальные различия в ценах. Этим купцы и пользовались для умножения своих прибытков. Так, оптовые цены на хлеб (в копейках
1 См. Б. Д. Греков, Опыт обследования хозяйственных анкет XVI1I в., «Летопись занятий археографической комиссии (ЛЗАК)», вып. 35, 1929, стр. 63.
2 См. Я. Флеровский, Положение рабочего класса в России, 1938, стр. 101.
3 См. В. П. Безобразов, Народное хозяйство России, ч. 1, 1882, стр. 258—259. •
4 К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 341.
5 См. там же, стр. 344.
- 6 И. Т. Посошков, Книга о скудости и богатстве, стр. 103.
37
за четверть) стояли в Москве в 1728, 1731 и в 1837 гг. на следующем уровне: рожь — 83—64—76; мука ржаная — 95—68—104; пшеница—142—109—201; овес—47—34—55; ячмень—61—45—65; крупа гречневая—128—109—141 Как видим, годовые различия в ценах оказывались весьма значительными даже в пределах одного города. Тем более значительными были территориальные различия в ценах на хлеб. Так, в 1763 г. в городах, являвшихся центрами экспортной торговли, рожь стоила в 3 раза больше, чем в центрально-черноземной полосе, мука ржаная — в 2,4 раза, ячмень — в 2,22, гречневая крупа — в 1,91 и овес — в 1,75 раза.
Огромными были и сезонные колебания цен. Так, в 1773 г. четверть проса на рынке города Ельца стоила 2 р. 50 к. в мае и только 1 р. 20 к. в ноябре, в Ливнах — 2 руб. в мае и 70 коп. в декабре1 2. В результате неурожая и других стихийных явлений колебания цен оказывались еще большими. Так, например, в Кайгородском уезде во время неурожая 1760—1763 гг. торговцы резко подняли цены и стали продавать в Кайгородке пуд ржи по 20 коп., хотя в Хлынове, Орлове, Котельниче он стоил только 7—8 коп.3
В 1769 г. в России были впервые выпущены ассигнации. В связи с тем что они вскоре же стали обесцениваться, в стране начался небывалый дотоле рост цен. Явления инфляции были использованы купечеством для спекуляции и наживы 4.
1 См. «Материалы по истории земледелия СССР», стр. 478.
2 См. В. Н. Яковцевский, Купеческий капитал в феодально-крепостнической России, стр. 83, 86.
3 См. С. М. Токарев, Крестьяне Вятской провинции в XVIII веке (Из истории экономического быта), Вятка 1928, стр. 57.
4 Так называемая «ложная годовая цена» четверти ржи в 1761 г. равнялась 90 коп. (медной монетой), в 1781 г. она составила 1 р. 75 к., в 1791 г.— уже 3 р. 75 к.; в 1801 г. выросла до 4 р. 62,5 к., а в 1811 г. достигла 14 р. 50 к. Увеличиваются территориальные различия в ценах. Так, в период «сентябрьской трети» 1804 г. цены на муку колебались в пределах от 1 до 15 руб. за куль (9 пуд.), на гречневую крупу — в пределах от 2 р. 10 к. до 18 р. 90 к. за четверть, на овес—в пределах от 75 коп. до 7 р. 50 к. за четверть (см. Е. Ф. Зябловский, Статистическое описание Российской империи.., ч. IV, изд. 2, Спб. 1815, стр. 38, 39).
Перед отменой крепостного права в России также наблюдалось сильное колебание хлебных цен. Так, в 1833—1841 Av средневысшие цены относились к средненизшим в Москве, как 10:42, во Владимире— 10:38, в Ярославле—10:26, в Петербурге —10 :22. Наи-бод^щие годовые колебания цен оказывались в производящих гу-
&
Ё предрёформёйнЫе ЬоДы мйогйе районы богатой хЛё-бом Украины страдали из-за трудности сбыта зерновых продуктов. Вследствие этого, в то время как в Херсонской губернии четверть пшеницы сбывалась за 8—10 руб. серебром, в срединной полосе Украины она продавалась только зй 3 руб., а в северной полосе вообще не оказывалось покупателей Ч
Наличие больших территориальных и сезонных различий в ценах, общее повышение цен на протяжении второй половины XVIII — первой половины XIX в. создавали благоприятные условия для увеличения купеческих прибылей. Установлено, что в 1762 г. четверть пшеницы стоила в Кузнецком уезде 60 коп., ржи — 40 коп., овса — 26 коп., а в 50-х годах XIX века в Саратовской губернии соответственно — 3 р. 50 к., 2 р. 40 к., 2 руб. Это значит, что за 100 лет пшеница вздорожала на 583%, рожь на — 600%, овес — на 769% 2.
берниях. Так, отношение средневысших цен к средненизшим в указанный период было в Симбирске — 10 : 48, в Пензе — 10 : 57, в Рязани — 10 : 65, Саратове — 10 : 67, Курске — 10 : 82, в Туле — 10:100, в Ставрополе —10:111. Огромной оставалась и территориальная разница в ценах, прежде всего между потребляющими и производящими районами. В 1843 г. хлеб стоил в Петербургской губернии в 5 раз дороже, чем в Курской. Весной 1845 г. цена на хлеб в Псковской губернии достигала 14—15 руб. за четверть, а в Курской губернии не превышала 1 р. 50 к. (см. П. Струве, Крепостное хозяйство, 1913, стр. 127—128).
В 1837—1840 гг. средняя цена на ржаную муку за четверть равнялась на пристанях Симбирска 9 р. 65 к. ассигнациями, Лап-шева — 9 р. 83 к., Казани — 10 р. 44 к., Васильсурска — 10 р. 70 к., Рыбинска — 11 руб., Твери — 13 р. 41 к., Новгорода — 15 руб., Шлиссельбурга — 16 р. 20 к., Петербурга —18 руб. (см. И. Я. Г орлов, Обозрение экономической статистики России, стр. 162).
В 1847—1853 гг. цены на хлеб колебались от 1 р. (Оренбургская губерния) до 5 р. 50 к. за четверть (Петербургская губерния) (см. П. Милюков, Очерки по истории русской культуры, стр. 110).
В январе 1854 г. рожь в Моршанске, Тамбовской губернии, продавалась по 2 р. 10 к. за четверть, затем наблюдается резкое понижение цен в июне — до 1 р. 60 к. и до 1 р. 50 к. в июле. Однако к 1 августа цены повышаются до 2 р. 20 к., в сентябре — до 2 р. 50 к., а к концу года падают до 2 руб. и даже до 1 р. 85 к. (см. «Статистические сведения о России», кн. 3, 1858, стр. 87).
1 См. И. Аксаков, Исследование о торговле на украинских, ярмарках, Спб. 1858, стр. 12.
2 См. Л. Н. Юровский, Саратовские вотчины, Саратов 1923, стр. 109.
39
Столь Широте колебание цен во времени и пространстве чрезвычайно облегчало обогащение русского купечества. Торговая прибыль оказывалась очень высокой. За ее счет и формировались крупные капиталы. Со времени Петра I они получают мануфактурное применение. Роль купеческих прибытков в истории первоначального накопления была исключительно важной.
§ 4. Ростовщичество
Торговые доходы купцов пополнялись в условиях крепостной России XVIII—XIX веков прибытками от ростовщических операций, которые часто комбинировались с торговлей и дополняли ее.
К. Маркс писал, что капитал, приносящий проценты или «капитал ростовщический, вместе с своим близнецом, купеческим капиталом, принадлежит к допотопным формам капитала, которые задолго предшествуют капиталистическому способу производства и наблюдаются в разнообразнейших экономических общественных формациях». Он различал две его формы, именно «ростовщичество при помощи денежных ссуд расточительной знати» и ростовщичество в форме ссуд ремесленникам, крестьянам При этом обе формы ростовщичества идут обыкновенно рука об руку.
Маркс отмечал, что «ростовщичество подрывает и разрушает античное и феодальное богатство и античную и феодальную собственность». С другой стороны, «оно подрывает и разоряет мелкокрестьянское и мелкобуржуазное производство, коротко говоря, все формы, при которых производитель еще выступает как собственник своих средств производства»1 2.
Но вместе с тем ростовщичество централизует денежное имущество там, где средства производства раздроблены. Ростовщический капитал тем сильнее развивается в стране, чем больше производство в массе своей остается натуральным, следовательно, ограничивается потребительной стоимостью.
В крепостной России XVIII века и первой половины XIX века как раз и наблюдалось господство натурального
1 См. К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 607—608.
2 Там же, стр. 610.
40
хозяйства при значительном, однако, развитии торговли. Оброчная эксплуатация крепостного крестьянства открывала широкое поле деятельности для ростовщиков. Чтобы расплатиться с барином, крестьянину часто приходилось прибегать к ссудам у ростовщика. Фискальный гнет играл аналогичную роль. Недоимщики шли к ростовщику. В стране отсутствовал капиталистический кредит, и к ростовщикам приходилось обращаться даже «торговым людям».
Так, например, в селе Иванове ростовщичество процветало уже в XVIII веке. В долговом списке крестьянина И. Бабурина (торговца из села Иваново) в 1780 г. значилось 154 человека, преимущественно крестьян, а сами долги достигали 3713 р. 63 к. Среди должников значились также крестьяне многих деревень, расположенных по соседству. Вместе с тем должниками Бабурина были и жители Шуи, Коврова, Нерехты, Лухи, Костромы, Владимира. У него кредитовались даже князья (Вяземский, Голицын, Шаховской) Ч
Во второй половине XVIII века до 98% крестьян'Архангельской губернии занималось ремеслом и промыслами, что открывало широкий простор для деятельности скупщиков. Они кредитовали «промышленников» на ростовщических условиях и за бесценок забирали продукцию. Займы часто выдавались в счет продукции будущего года. Морской промысел губернии велся обычно на хозяйских судах, и часть рабочих получала плату деньгами (5—10 руб. за лето), часть — продукцией (долю). При этом хозяин «карбаса» забирал три четверти добычи. Смола скупалась по дешевке на ростовщических условиях. Обычно и крестьяне получали в 70—80-х годах за бочку смолы лишь 1 руб.— 1 р. 20 к., а купцы сбывали ее иностранцам по 2 р. 80 к. (в среднем). Иногда, выдавая деньги вперед и разъезжая по деревням, скупщики смолы платили за бочку только 70—80 коп1 2. Широко использовал ростовщичество для образования своих капиталов верхотурский купец Походяшин, ставший впоследствии крупным заводчиком на Урале3.
1 См. А. М. Разгон, Крестьяне Ивановской вотчины, стр. 735.
2 См. М. Е. Шкляр, Крестьянское хозяйство Архангельской губ. 60—80-х годов XVIII в. (диссертация), 1954, стр. 9—10.
3 См. Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 252—253.
41
В начале XIX века ростовщики города Тобольска, пользуюсь затруднениями купцов, участвующих в «кяхтинском торге», наживали по 200—300 руб. на 100 руб. наличного капитала. Затруднения купцов, нуждавшихся в монете (для уплаты пошлин и т. д.), были для них «великим торжеством»
По мере роста товарного производства в первой половине XIX века ростовщичество все более становилось массовым явлением. Путешествуя в 30-х и в начале 40-х годов по Владимирской губернии, тверской помещик Шелехов находил, что базар в Гороховце — «туземная биржа», где братья Большаковы (крестьяне из села Метеры, Вязников-ского уезда), каждый четверг раздают значительные ссуды торговым и промысловым людям, причем «на совесть», без особого оформления. Иногда за один базар они ссужают так до 30 тыс. руб. Летом оба брата уезжают в Саратовскую и Астраханскую губернии для тех же целей. В их руках уже собирались крупные капиталы (в сотни тыс. руб.). Любопытно, что они использовали в ростовщических целях размен денег и разницу в курсе ассигнаций и серебра1 2. В селе В. Ландехетоже имелся «туземный банкир» — крестьянин Богатков. Вместе с другим крестьянином он создал товарищество «на совести», которое стало вести на базарах кредитные операции (тоже без векселей). В руках этих двух ростовщиков имелось уже до 250 тыс. руб. В 40-х годах в Волховской вотчине Дурново ростовщики крестьянского происхождения брали под залог землю и впоследствии упорно ее не возвращали, хотя долги были погашены3.
В предреформенные годы скупщики скота весною ссужали крестьян для того, чтобы осенью в южных губерниях заполучить их скот, считая «такие купли самыми прибыльными» 4. В это же время торговля прасолов Смоленской губернии также подкреплялась кабальными сделками всякого рода. Они в долг снабжали крестьян деньгами, ло
1 См. А. Шекатов, Словарь географический, ч. III, 1804, стр. 1049.
2 См. Д. П. Шелехов, Путешествия по русским проселочным дорогам, Спб. 1842, стр. 27, 37.
3 См. Ю. В. Кожухов, Кризис крепостного хозяйства.., стр. 21.
4 «Объяснения к хозяйственно-статистическому атласу Европей» ской России», стр. 101.
42
шадьми, солью, табаком и т. д., а затем в период уборки за бесценок забирали крестьянский урожай Ч
Таким образом, разные формы ростовщичества ускоряли процесс формирования крупных капиталов. Возникал дополнительный источник первоначального накопления. Часто ростовщические сделки сопровождали деятельность скупщиков. Возникающие при этом капиталы позднее проникали в мануфактурную и фабричную промышленность. В условиях генезиса капитализма стародавнее ростовщичество получало иной характер.
§ 5. Поставки в казну и винные откупа
Чрезвычайно важную роль в экспроприации народных масс и обогащении русского купечества играли такие формы торговли, которые обслуживали деспотический режим абсолютизма. К ним относятся казенные поставки и винные откупа. Царская бюрократия растрачивала народные деньги и в условиях войны платила огромные суммы за фураж, продовольствие, боеприпасы. С помощью взяток поставщики казны добивались чрезвычайно высоких цен.
При Екатерине II необычайно разбогател на казенных поставках архангельский купец иностранного происхождения Фредерикс, умерший в 1780 г. Особенно много прибылей принесла ему первая турецкая война, во время которой он, между прочим, устроил роскошный пир под лозунгом: «Война кормит, мир истощает»1 2.
Во второй половине XVIII века быстро разбогател за счет казны курский купец Фалеев, состоявший при Потемкине поставщиком для армии и флота. Он брал с казны за все тройную цену3.
Позднее, в XIX веке, казенные поставки также служат важным источником формирования купеческих капиталов. Эти поставки столь часто были связаны со всякого рода темными махинациями, что некоторые фирмы, охраняя свою репутацию, избегали брать казенные подряды. На
1 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. 20.
2 Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 358.
3 Там же, стр. 359.
43
пример, торговый дом Посоховых до 1863 г. не вступал ни в какие дела с казной, так как основатель фирмы Андрей Посохов считал, что такие дела нельзя вести чисто
Начавшееся перед реформой 1861 г. строительство железных дорог за счет казны открыло много новых возможностей для хищнических операций поставщиков. Представление всякого рода фиктивных счетов откупщиками было обычным явлением.
В 1869 г. Н. Флеровский отмечал, что, по сведениям Комиссии по исследованию Печорского края, крупные капиталы формировались путем всякого рода обманов. Так, некий Латкин по контракту арендовал разработку точил и брусьев близ деревни Усть-Щугора, обязавшись платить рабочим припасами, заготовляя их по низким ценам, и присваивать себе в качестве прибыли не более 10% на-затраченный капитал. Покупая продукты, Латкин составлял фиктивные счета, в которых вписывались более высокие цены на хлеб и другие продукты, чем те цены, которые действительно назначались продавцами.
Еще более доходной для купцов оказалась продажа спиртных напитков. Прибыль была столь высока, что ею усиленно интересовалось правительство по финансовым соображениям. Однако «градские бурмистры», которые в начале XVIII века заведовали питейными сборами, часто воровали казенные деньги. Согласно доносу 1706 г., в Ярославле было украдено 40 тыс. руб., а в Пскове — больше 90 тыс. руб.1 2
Поэтому при Петре I начинается введение откудной системы (взамен казенной «продажи питей»). Впрочем, правительство некоторое время было непоследовательным в этом отношении, и лишь с 1767 г. откупная система окончательно восторжествовала. Виноторговля становится монополией откупщиков. Раздача откупов с этого времени стала производиться в масштабе целых губерний и уездов. Чтобы избежать ухищрений откупщиков, правительство разрешало им первоначально (в 1765—1781 гг.) приобретать вино от казны и от заводчиков, но затем только от казны (в 1781—1795 гг.) или только от заводчиков
1 См. В. Долинский, О средствах к устранению-экономическйх и финансовых затруднений в России, Спб. 1868, стр. 158.
2 См. И. Прыжов, История кабаков в России в связи с историей русского народа, Спб.—М. 1868, стр. 247.
44
(в 1795—1607 гг.). В 1807—1811 гг. откупщикам опять было дано разрешение пользоваться обоими источниками. В 1819 г. правительство попыталось избавиться от бремени откупщиков и заменило откупа казенной продажей спиртных напитков. Но воровство чиновников превзошло грабительскую деятельность откупщиков, и, стремясь увеличить доходы казны, правительство в 1827 г. восстановило откупную систему, которая просуществовала до 1863 г.
«Положением» от 4 июня 1861 г. система откупов отменялась с 1863 г. Взамен нее вводилась акцизная система, допускавшая свободу винокурения и виноторговли. На Украине, в Польше, Финляндии, Лифляндии, Курляндии и Эстляндии и ранее существовала вольная продажа вина1. ;
Винные откупа Дали несметные богатства целым династиям русского купечества. Политический произвол и фискальная эксплуатация народных масс, характерные для деспотического режима абсолютизма, давали возможность откупщикам безнаказанно грабить народ. Так называемый «казенный интерес» оказывался только ширмой для беззастенчивого грабежа жадными купцами подданных огромной империи. Коммерция тесно переплеталась с политикой, и откупщики широко использовали грабительские возможности абсолютизма.
Откупщик XVIII века пользовался широкими правами и привилегиями. Даже дворянин, будучи в городе, обязан был пить лишь откупное вино. Откупщику предоставлялось право запечатать бочонок дворянского вина, перевозимого через черту города. Откупщик мог содержать военно-полицейскую команду. Его приказчик в кабаке обладал полицейской властью. Если откупщик устраивал винокуренный аппарат по английскому образцу, то по «Уставу о винокурении» (1765 г.) .он квалифицировался «ревни-тельным сыном отечества». До 1771 г. откупщики имели право занимать для сооружения кабаков любой участок пустующей земли. Откупщик мог носить шпагу, что разрешалось только дворянам1 2. Когда в 1765 г. воронежский епископ Тихон добился того, что горожан^ перестали
1 См. «Архив Государственного хозяйства», 1847, стр. 39.
2 См. М. Н. Покровский, Очерк истории русской культуры, ч. 1, изд. 3, стр. 202—204.
45 .
праздновать день Ярилы, то по доносу откупщиков на епископа обрушились репрессии Ч
С 1783 г. сенат решил раздавать питейные откупа «сколь можно раздробительные», вплоть до отдельного питейного дома1 2. Это приводило к умножению числа откупщиков, вовлекало в грабительскую систему виноторговли все большее число откупщиков. Откупа стали «золотым дном» для русского купечества и щедро вознаграждали последнее за политическое холопство.
Уже во второй половине XVIII века крупные капиталы за счет «винно-откупной части» составил дворовый крестьянин д. Малыкова, Саратовской губернии, Василий Злобин. Одно время он являлся откупщиком всей Пензенской губернии и ежедневно получал по 1000 руб. дохода. Для расширения откупных дел Злобин угощал «на славу знатных людей» в Петербурге3 4.
Само винокурение также являлось весьма «прибыточным делом». Как показывают хозяйственные анкеты, во второй половине XVIII века горожане Острогожска, Воронежской губернии, считали винокурение настолько выгодным делом, что после уборки урожая онй оставляли все прочие «способы к нажиткам и обогащению», и весь «рабочий народ» устремлялся «к трудам на Винницы» *
Есть много и других фактов, свидетельствующих о том, насколько значительную роль в формировании купеческих капиталов сыграли в России винные откупа и вообще виноторговля. Так, один из крупнейших заводчиков Урала, Максим Походяшин (бывший' ямщик), сколотил свои капиталы первоначально в сфере торговли. Затем в 40-х годах XVIII века создал 5 винокуренных заводов — в Тюмени, Екатеринбурге, Ирбите, около Тагильского завода. В 1752—1756 гг. Походяшин являлся откупщиком в Верхотурье, а затем до конца 70-х годов, т. е. почти до своей смерти, держал винные откупа в Сибири5 6.
1 См. И. Прыжов, История кабаков России в связи с историей русского народа, стр. 265.
2 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. II, 1854, стр. 134.
3 См. Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 353—354.
4 Б. Д. Греков, Опыт обследования хозяйственных анкет
XVIII в., ЛЗАК, вып. 35, 1929, стр. 71.
6 См. Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 252.
46
Классический пример обогащения откупщика и превращения его в мануфактуриста дает Савва Яковлев. Уроженец Осташкова (род. в 1712 г.), обыкновенный мещанин, он прибыл в Петербург пешком лишь «с полтиною в кармане и с родительским благословением» и занялся там рыботорговлей. Сколотив некоторую сумму капитала, он становится компанейщиком таможенных откупщиков, грабит рижскую таможню, берет питейные откупа и наживает миллионы. В 1762 г. Савва Яковлев (или Собакин) получает звание титулярного советника, затем коллежского асессора — штаб-офицерский чин, дававший потомственное дворянство. Алчный откупщик начинает скупать мануфактуры: приобретает у Затрапезникова полотняную «фабрику» в Ярославле, покупает в 1769 г. целую группу заводов у Пр. Демидова и т. д.1
В начале 60-х годов виноторговцы ищут сферы приложения награбленных ими капиталов не только в металлургии (Савва Яковлев), но и в полотняной промышленности. В частности, «директор» питейных и других сборов в обеих столицах М. Грязновский-Лапшин получил в 1761 г. разрешение на заведение полотняной фабрики в Нерехте, Костромской провинции, на «купеческой выгонной земле», куда собирался вложить 6 тыс. руб. капитала * 2.
Доходность откупов и виноторговли стояла на очень высоком уровне. За 1785 г. по Казанской губернии было продано спиртных напитков на 356 725 руб., причем одного лишь хлебного вина — на 313 810 руб. (по 3 руб. за ведро) 3 *. В 1797 г. в Иркутской губернии имелось 192 питейных дома и 102 «выставки», вина проектировалось поставить 136 2485/в ведра, по цене 1 р. 21 к. с долями за ведро, на сумму 166 887 р. 64х/4 к. Но при продаже его прибыль, «за исключением истинных» издержек, достигла 616 665 р. 9V4 к. Для казны «чистая прибыль от вина, во
* См. И. Ф. Токмаков, Город Осташков, Тверской губернии, и его уезд, М. 1906, стр. 29, 30.
2 Центральный государственный исторический архив в Ленинграде (в дальнейшем ЦГИАЛ), ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 114, л. 1, 12.
3 Центральный государственный архив древних актов (в
дальнейшем ЦГАДА), ф. Генерал-прокурора, св. 6508, кн. 2,
л. 144.
47
док, также’ и откупной суммы» исчислялась в год до 540 058 р. 49’/4 к. *
В Петербургской губернии в 1791—1795 гг. имелось 484 кабака и 12 «выставок», подряды на поставки спиртных напитков достигали ежегодно в среднем 821 071 ведро (по цене в 1 р. 55 к. за ведро) на сумму в 1 280 204 р. 14 к. В последующие годы откупная сумма стоит на уровне 1 794247 р. 96 к. * 2
В одной лишь Москве насчитывалось — 271 кабак и 3J «выставка», а доходы превосходили петербургские3.
В начале XIX века откупная система еще больше служит купечеству для необычайного обогащения. Этому содействовал рост винокурения, масштабы которого достигли огромных размеров. Согласно подсчетам статистиков, в конце второго десятилетия XIX века в России «издерживалось» на винокурение до 50 млн. пуд. хлеба, считая по 2 пуд. на каждое ведро 4.
Сообразно этому расширялась и виноторговля. В 1821 г. лишь в 5 губерниях черноземной полосы (Рязанской, Тульской, Орловской, Воронежской, Тамбовской) насчитывалось 2642 питейных дома и 1003 временные палатки. За год было продано 3 606 930 ведер вина на 28 806 602 руб. Откупная- сумма исчислялась в 11 458 525 руб., а чистая прибыль откупщиков составила 7 022 209 руб.5 Из общей суммы государственных доходов этого года в размере 52 929 222 руб. питейный сбор дал 29 784 430 руб.
Важным средством обогащения откупщиков было их кредитование за счет казны. С 1815 г. откупщики, все более настойчиво требуют из казны денег на закупку вина. Ежегодно им выдавалось для этой цели 35 млн. руб. Такого огромного капитала, одни проценты с которого могли дать 2 млн. руб.6, откупщикам было достаточно для веде-, ния необходимых операций. Следовательно, откупщики оперировали казенными капиталами и грабили народ с помощью капиталов фискального происхождениям
11 ЦГАДА, ф. Камер-коллегии, св. 7447, д. 30, л. 152. .
2 Там же, л. 174.
3 Там же, л. 210.
4 См. К. И. Арсеньев, Начертание статистики Российского государства, ч. 1, стр. 143.
5 См. «Краткие записки к статистическим таблицам...», 1823, Прилож.
6 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. 1,1860, стр4174^
48
Ко времени реформы 1861 г. откупная система стала настоящим чудовищем, своего рода государством в государстве. Если во времена Елизаветы, согласно официальным сведениям, на 100 жителей империи потребление вина составляло 14 ведер в год, то в 1858 г. оно уже достигало 87 ведер *.
В 1754 г. было выкурено в России 40-градусной водки 3962 тыс. ведра, в 1819 г. — 18 546 тыс., в 1851 г.— 39 500 тыс., в 1860 г.— 60 435 тыс.
В 1859 г. в «великорусских» губерниях с каждого жителя мужского пола поступило 4 р. 31 к. «прибыли от вина, за исключением заготовительной цены». По всей империи насчитывалось 77 838 питейных заведений, причем в великорусских губерниях на каждое из них приходилось 1945 жителей, а в «привилегированных» (Украина, Белоруссия) — только 3291 * 3.
Доходы откупщиков перед реформой 1861 г. были огромны. Только в собственно русских губерниях они получали от виноторговли десятки млн. руб., причем от продажи водки собственного приготовления по вольным ценам — 9 млн. руб., от превышения в губернских откупах цен на вино (выше 6 руб.) над платежами в казну (по 3 руб. 7 коп. с ведра) — 8 млн. руб., аналогичный доход с портовых и уездных откупов (при цене на вино — до 5 руб. и платежах в казну — по 2 р. 90 к. с ведра)—20 млн. руб. Кроме того, откупщики получали 1 млн. руб. от сбыта пива и меда собственного приготовления, 150 тыс. руб. за право продажи холодных закусок в питейных домах, 120 тыс. руб. в виде штрафов с сидельцев за порчу и обмер вина, за беспорядки. Так набиралось доходов 38 270 тыс. руб. Помимо этого, откупщики получали доходы вне откупного хозяйства, которые шли им по «праву сильного». Например, содержатели «ренсковых погребов» и портовых лавок, помимо обычного акциза в уездные казначейства, платили еще столько же откупщикам за то, что они допускали продажу водки «распивочно» этими держателями. Трактирщики платили откупщикам за право продавать у
1 См. М. Н. Покровский, Очерки истории русской культуры,-ч. 1, стр. 201.
? См* «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. I, стр. 99.
з См.. «Сведения о питейных сборах й России», ч. III, 1860, стр. 43—5Q.
49
себя в заведениях хлебное вино и допускать в них людей, вход которым запрещен. Пивовары тоже вносили удвоенный акциз. В пользу откупщиков облагались харчевни, квасные и сбитенные заведения, бани, причем это делалось под предлогом «казенного интереса». Таких акцизов набиралось на сумму 3730 тыс. руб. За счет ухудшения качества вина на 10% откупщики получали еще 1,2 млн. руб. Весь их доход в совокупности достигал 43 200 тыс. руб. Наконец, выгодным для откупщиков был «перебор вина» (сбыт сверх нормы по губернии). В 1858 и 1859 гг. он стоял на уровне 3 млн. ведер, что давало выручку в 15 млн. руб. Если половина этой суммы шла на «штатные расходы», то другая половина становилась чистой прибылью откупщиков х.
В привилегированных губерниях на Украине и в Белоруссии доходы откупщиков приближались к аналогичным размерам.
Но откупщики имели также сверх установленных казною и, так сказать, незаконные доходы, причем они были весьма разнообразны. Так, накануне реформы 1861 г. на постоялых дворах Тверской губернии производилась продажа вина по вздутым ценам, и откупщики, зная об этом, продавали вино содержателям этих дворов тоже по повышенным ценам. Повсюду происходила торговля настойками на дешевых травах, причем по высшим ценам (5—6 руб. за ведро). В Петербургском уезде владельцы кондитерских платили откупщикам за право продажи напитков 1700 руб., владельцы кухмистерских столов —1000 руб. В Старой Руссе незаконно производилась распивочная продажа вина во всех мелочных лавочках, и откупщики пользовались этим для поборов. В Петербурге содержатели «непотребных домов» переплачивали откупщикам за вино значительную сумму1 2.
С целью вымогательства агентура откупщиков подбрасывала бочонки с вином в дома зажиточных поселян и затем начинала их преследование. Такие случаи были в 40—50-х годах XIX века 3. Между тем сами откупщики занимались корчемством.
1 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. III, стр. 85—93.
2 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. IV, 1860, стр. 449.
3 См. И. Прыжов, История кабаков в России в связи с историей русского народа, стр. 288, 289.
50
Перед реформой 1861 г. «сложная средняя цена» продажного вина в столицах составляла выше 7 р. 50 к., и откупщики-комиссионеры получали доход по 4 руб. с ведра. В губернских городах этот доход равнялся 3 руб., в уездных — 2 р. 10 к.1
По исчислениям Киттари, за 140 лет существования откупов питейные доходы казны увеличились в 335 раз1 2. В 1857—1858 гг. сбыт вина достигал до 180—200 млн. руб., доход казны составлял 103 500 тыс. руб., а чистая прибыль откупщиков — официально 22 млн. руб.3 28 декабря 1857 г. на знаменитом банкете в Москве Кокорев призывал откупщиков пожертвовать на освобождение крестьян 10 млн. руб., считая, что эта сумма составит лишь половину их прибыли за 1857 г.4 Эти прибыли откупщики получали ценой разорения миллионных масс трудящихся. В захудалом в то время городе Ростове, Ярославской губернии, нищие объясняли Кокореву свои бедствия тем, что «крестьянское бытие не заправное» и кабак всю их «силушку высосал в казну»5.
Колоссальные прибыли откупщиков были предметом зависти дворян, торговцев и промышленников. Уже в 40-х годах XIX в. отмечалось, что русский фабрикант часто создавал трактир около своего предприятия, и иногда оказывалось, что недельная выручка трактира превышала недельную заработную плату рабочих.
По мере увеличения откупных сумм росли и недоимки откупщиков. Эти недоимки, однако, служили источником обогащения откупщиков. Задерживая у себя крупные суммы денег, причитающиеся казне, откупщики пускали их в торговый оборот и тем самым умножали свою прибыль. Практически в виде недоимочных сумм они получали новый источник кредита за счет казны. В 1860 году недоимки откупщиков исчислялись в 14 814 882 р. 10 к.6
Чтобы избавиться от недоимок и скрыть свои капиталы, откупщики бежали иногда за границу. Так, откупщик
1 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. III, стр. 85—87.
2 См. И. Прыжов, История кабаков России в связи с историей русского народа, стр. 268.
3 См.* «Труды Комиссии для составления проекта положения об акцизе», ч. 1, 1861, стр. 12—13.
4 См. А. А. Корнилов, Крестьянская реформа, Спб. 1905, стр. 37.
6 В. А. Кокорев, Экономические провалы по воспоминаниям с 1837 года, Спб. 1887, стр. 122.
6 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. IV, стр. 157.
51
Гарфункель задолжал казне 1126 тыс. руб. серебром, бежал за границу и стал французским подданным !.
Ко времени реформы 1861 г. в руках откупщиков сложились огромные капиталы. Откупщики оперировали миллионными суммами. С 1850 по 1859 г. откупные цены на торгах поднялись с 52 до 160 млн. руб. Накануне отмены системы откупов в России насчитывалось 216 откупщиков, обязанных платить в казну 127 769 488 р. 32 к. Среди них главными были: поручик Бернандаки (плативший 19 015 422 руб.), купец Утин (6 839 497 руб.), статский советник Рюмин (5 581 908 руб.), статский советник Базиг левский (5 329 122 руб.), почетный гражданин Гинцбург (3 777 440 руб.), коммерческий советник Кокорев (3756 685 руб.), почетный гражданин И. Мамонтов (3 504 357 руб.), почетный гражданин Н. Мамонтов (2 767 669 руб.), барон Фитингоф (2 872 289 руб.), почетный гражданин Якунчиков (2 059 413 руб.), полковник Д. Шипов (2 010 337 руб.), коллежский регистратор Кон-шин (1 811 537 руб.), почетный гражданин Кононов (1 799 276 руб.), купец Пегов (1 782073 руб.), барон Корф (1 740 469 руб.) и т. д.1 2
Следовательно, в сфере поставок в казну и винных откупов грабительская деятельность русских' купцов получила огромный размах. Откупщики использовали полити? ческие условия крепостной России для своего обогащения.. Абсолютизм петербургских самодержцев содействовал этому. Купеческие прибытки умножались за счет фискального ограбления народа. Норма торговой прибыли сильно повышалась. Со временем капиталы откупщиков ассимилировались развитием мануфактурной и фабричной торговли.
§ 6. Колониальные источники крупных капиталов
Большое место в истории экспроприации народных масс и образования купеческих капиталов в России занимают колониальные источники торговых прибылей. Уже с конца XVI века эти источники приобрели важное значение
1 См. И. Прыжов, История кабаков в России в связи с историей русского народа, стр. 286.
2 См. «Сведения о питейных сборах в России», ч. III, стр. 75, 62—63.
52
в обогащении купечества. Начало этому АоЛоЖило ограб1 ление Приуралья и Сибири. Стремительный рост территориальных владений России в XVII—XIX,веках содействовал расширению колониальных источников купеческой прибыли. Сколь важную роль сыграли они в обогащений купечества, показывает пример Строгановых, деятельность которых отражает характерные черты эпохи первоначального накопления.
В середине XVI века Аника Строганов — основоположник знаменитой династии торговцев и промышленников — вел в крупных масштабах меновую торговлю с вогулами, остяками и другими сибирскими племенами. Его агенты в погоне за дешевой пушниной достигали реки Оби. Иван IV по совету Аники послал войско в низовья Оби, и местные жители были покорены. Затем, в 80-х годах XVIII века, Строгановы сами снарядили отряд знаменитого Ермака и отправили его для завоевания Сибири. В дальнейшем Григорию Строганову (сыну Аники) были пожалованы царем обширные земли по реке Каме (от устья реки Лысьвы до реки Чусовой) с обязательством искать там руды. Позднее Якову Строганову (второму сыну Аники) разрешено было царской грамотой устраивать соляные варницы на новых и обширных землях по рекам Чусовой и Каме, причем с обязательством поисков руды. Наконец, Строгановым позволено было основывать поселки и по сибирским рекам и плавить там железо; Строгановы обязаны были искать в Сибири руды (медные, оловянные, свинцовые), необходимые для государства ’. С этого времени началось невиданное ограбление Сибири, которое уже в XVII веке привело к обогащению многих купцов. История наиболее крупных торговых домов почти всегда была связана с сибирской торговлей 1 2, и поэтому совершенно неосновательно заключение некоторых авторов, будто Россия XVI— XVIII веков не участвовала в колониальной политике3.
Колоссальную прибыль давала торговля сибирской пушниной, захваченной у местного населения. Центром этой торговли был Великий Устюг. Он находился Па пере
1 См. Ф. Бублейников, История открытий ископаемых богатств Иашей страны, М. 1948, стр. 38.
2 См. А. Н. Штраух, Торговый капитал в Московском государстве, М.—Л. 1931, стр. 80.
3 См. А. Абрамов, Причины экономической отсталости царской России, Л. 1941, стр. 32.
53
путье торговых дорог, связывавших Печору с рынками Среднего Поволжья и Архангельском
В XVIII веке ограбление Приуралья и Сибири приобретает еще более прочную основу в связи с развитием мануфактурной промышленности. Колониальная эксплуатация становится важным источником доходов уральских горнозаводчиков. О том, к каким методам они прибегали при экспроприации местных жителей, говорит следующий факт: в 1738 г. Демидовым дано было право для борьбы с башкирами строить при своих заводах даже крепости с пушками. Войска для этих крепостей давало правительство, но содержать их Демидовы должны были за свой счет1 2. Как мы видим, царские войска непосредственно определялись на службу к заводчикам, которые вели борьбу за колониальную периферию, за эксплуатацию ясаш-ных людей и расхищение природных богатств.
Яркий пример борьбы заводчиков с местными рудокопами дает история столкновения графа Чернышева с башкирами, снабжавшими медной рудой оба Юговских завода. Чернышев получил эти заводы от казны в 1757 г. и обязался уплатить башкирам 23 тыс. руб. за руду, которую они в свое время поставили заводам, когда последние находились еще в «казенном содержании». Однако и. в 1769 г. Чернышев еще не вернул этот долг. Более того, заводчик стал претендовать на многие рудники, которые башкиры считали своим достоянием «по приискам и по отдачам». В 1769 г. это дело разбиралось на пленарном заседании всего Сената, и большинство его членов склонилось к тому решению, что Чернышеву следует немедленно расплатиться с башкирами за руды, поставленные до 1757 г., и оплатить две трети стоимости руд, поставленных после этого года. Предполагалось послать геодезиста для обследования спорных рудников и разрешить Чернышеву добычу руды в них в том лишь случае, если башкиры откажутся снабжать его этим сырьем3.
Разработка рудных богатств Урала носила в XVIII веке чисто хищнический характер. Велась она часто мелкими рудопромышленниками, поставлявшими руду для казенных
1 См. С. В. Бахрушин, Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв., М. 1928, стр. 68.
2 См. Ф. Бублейников, История открытий ископаемых богатств нашей страны, стр. 58.
з ЦГАДА, XIX разр., д. 113, л. 2—3.
54
заводов. В 1771 г., докладывая Сенату о рудниках, дававших сырье для Юговского и Анненского медеплавильных заводов в Пермской провинции, обер-прокурор Соймонов писал, что «во время бытности тех рудников в содержании графа Чернышева от 'беспорядочного доставания руд многие штольни и квершлаги повреждены, а некоторые засыпались и наполнились водою» \
Политика администраторов казенных заводов на окраинах империи носила в XVIII веке явно колониальный характер. В 1766 г. сибирский губернатор Чичерин доносил Сенату, что «управители» Колывано-Воскресенских заводов Кругликов и Мельников, вымогая взятки, бесчинствовали среди ясачных крестьян Томского и Кузнецкого уездов, причем «юрты их жгли, их мучили, скот и хлеб грабили». Как только ясашные жители распахивали землю, так она забиралась под «заводское хлебопашество». В Кузнецке было запрещено пускать ясашных на ночлег, а в Томске — продавать им хлеб. Чичерин отмечал тот факт, что «сии управители», имея происхождение свое от рядовых казаков и приобретя теперь «чины сибирского дворянина», получают жалованье лишь от 10 до 15 руб. в год, но тем не менее владеют табунами до 500 лошадей и являются собственниками «множества всякого скота и богатств»* 2.
Масштабы экономической экспансии русских купцов и мануфактуристов XVIII века были очень широкими, и для использования колониальных источников накопления капитала это имело большое значение. В поисках легкой наживы и широкого рынка они создавали свои мануфактуры за многие тысячи верст от обеих столиц России, хотя бы это и вызывало иногда много всякогр рода затруднений. Предпринимая строительство суконной мануфактуры на столь дальней окраине, как Иркутск, купцы Москвы и Устюга заключили в 1731г. весьма оригинальное соглашение. Они решили по очереди «оное дело править», и если кто «не похочет своей очереди у заводу быти», то он терял свой капитал и «до того заводу ему и наследникам его дела нет» 3. В силу этого соглашения женам двух компанейщиков (Мамонова и Плетнева), от
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 781.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3710, л. 190—194.
а ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 138.
55
казавшихся ехать в Иркутск, запрещено было отдавать их капиталы *.
По свидетельству современника, в начале XIX века Иркутск был центром обширной торговли; он имел 67 лавок на хлебном рынке, 36 мясных, 13 харчевен. Главной же статьей торговли Иркутска был пушной товар. Вместе с тем иркутские купцы сбывали зеркала «московской работы», «кутню и чашуйку» из пеньки с ярославских и других «фабрик», изготовленные в Сибири сермяжные сукна, ковры, настольники шерстяные, затем «немецкие товары» (сукна, драгеты, зеркала, гарусные материи и парчи). В Иркутске можно было купить все товары, какие доступны были жителям Москвы и Петербурга (включая предметы роскоши, пряности и т. д.). Но самое любопытное состояло в том, что в Иркутске и на Кяхте торговали не местные купцы, а почти исключительно купцы московские, тотемские, вологодские, великоустюгские, Соликамские, торопецкие, тульские, курские, суздальские, тобольские, енисейские и др.
В XIX веке сибирская торговля по-прежнему сохраняла колониальный характер. Ее отличительной чертой была резкая неэквивалентность обмена. Как отмечается в документах, относящихся к 1858 г., купцы расположенного на реке Лене селения Мачинское, Витимской волости, Кирен-ского округа, пользуясь наплывом рабочих, возвращавшихся с приисков Олекминского округа (до 3 тыс. человек), сбывали им казанские полушубки по 8—15 руб. серебром, которые были закуплены на Киренской ярмарке не дороже 5 р. 50 к. Киргизские полушубки, купленные на ярмарке за 3 руб., сбывались по 7—10 руб.1 2
В степях Казахстана даже в предреформенные годы процветала еще меновая торговля. Богатые казаки Уральского Войска выменивали на хлеб у казахов от 30 тыс. до 40 тыс. баранов. Важнейшими пунктами такого обмена были Илецкой городок и Гурьев 3.
Наглядный пример того, как широко русское купечество использовало колониальные источники для пополне-
1 См. А. Щекатов, Словарь географический, ч. II, 1804, стр. 800—802.
2 См. В. И. Семевский, Рабочие на Сибирских государственных промыслах, т. I, стр. 262. ’
3 См. «Объяснение к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России», стр. 104.
56
ййя своих капиталов, Дает история Российско-амерцкам-ской компании.
Еще задолго до ее возникновения русские купцы предпринимали заморские плавания на Дальнем Востоке. Впервые русские появились на берегах Тихого океана в 1639 г. Затем их поселения создаются на многих островах и даже на Аляске. Любопытно, что даже часть штата Калифорния некогда принадлежала России: там до сих пор одна из рек называется Рашэн ривер (Русская река) и существует форт, основанный русскими Ч В 1716 г. два торговых дома в Петербурге обратились в Сенат с просьбой дозволить им из Архангельска через Обскую губу, Обь и другие сибирские реки, а также через Байкал и Амур вести торговлю с Японией и Ост-Индией1 2.
С 1743 г. активизируется плавание русских по Тихому океану. Имеются прямые показания документов, свидетельствующие об участии купцов в плаваниях на различные острова Ледовитого и Тихого океанов во второй половине XVIII века для добычи морских зверей, об открытии промышленниками новых земель. Некоторые экспедиции на Тихий океан в 1743—1800 гг. были организованы сибирскими и центральными учреждениями России 3.
В 80—90-е годы XVIII века на Тихом океане наблюдалось усиленное соперничество русских, английских, французских, американских и отчасти испанских промышленников. Возникали целые компании для торговли и колониальных захватов. Особенно широкую деятельность развила компания рыльского купца Григория Шелихова, снаряжавшая экспедиции на Алеутские и Курильские острова и даже на Аляску. В 1786 г. Шелихов в наставлении мореплавателям предлагал «всякого рода зверя от здешних обитателей выменивать в компанию добровольно торгом» и «покупать наличность за наличность» 4.
Шелихов начал самостоятельную торговлю с 1775 г. и за последующие 20 лет сильно разбогател. Уже после его
1 См. Л. С. Берг, Очерки по истории русских географических открытий, изд. 2, М.—Л. 1949, стр. 143.
2 См. А. В. Ефимов, Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина 18-го в., М. 1948, стр. 88.
3 См. «Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII в.», 1948, стр. 19—20, 51.
4 Там же, стр. 75, 191.
57
СМерти — § июля г. правйтельстбб сйНкЦйоййроваЛб создание Российско-американской компании на акционерных началах с участием курского именитого гражданина Голикова, дворянки Шелиховой, иркутского купца Мызни-кова и др. Первоначальный «складственный капитал» компании исчислялся, видимо, в 724 тыс. руб. и был разбит на 724 акции Ч Ареной деятельности компании были Алеутские острова, Камчатка, Аляска. Прибыли компании стояли на высоком уровне, и потому курс акций все время повышался: так, в 1800 г. акция Российско-американской компании стоила 3500 руб., хотя ее номинальная цена равнялась только 1000 руб.
С 1797 по 1818 г. Российско-американской компанией было добыто 80 271 бобер и 1 493 626 котиков. Покупая бобров по 4 руб., компания продавала их по 300 руб.
Чтобы вызвать повышение цен на меха и тем самым увеличить свои прибыли, Российско-американская компания в начале XIX века сжигала ценные шкуры. Так, лишь в Уналакше было сожжено около 700 тыс. котиковых шкур 1 2.
Хозяйничая на Камчатке, русские купцы забирали у местных жителей в счет долгов десятки соболей за 50— 60 руб., хотя стоили они 300 руб. и дороже. В 1810 г. долг камчадалов Российско-американской компании достиг 150 тыс. руб., но сама компания оценивала свои реальные потери только суммою 16 тыс. руб., а купец Мясников лишь в 11 тыс. руб.3
В 1819 г. Российско-американская компания имела 15 «постоянных оседлостей», которые охранялись гарнизонами из русских промышленников (численностью до 500 человек) и артиллерией. В сфере действия компании находилось около 10 тыс. подданных, живущих «в совершенной свободе», причем компания внушала им понятия о «святости» христианской религии и «истинной нравственности». За период с 1797 по 1818 г. компания «упро-мыслила» меховых товаров на 16 млн. руб. и вывезла их в Россию или через Кяхту в Китай. Уплатив одних пош
1 См. «Архив Государственного совета», т. II (1796—1801 гг.), 1888, стр. 315—324.
2 См. С. Б. Окунь, Российско-американская компания, 1939, стр. 67, 63, 65, 70, 57, 19.
3 См. С. Б. Окунь, Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае, 1935, стр. 111—112.
58
лин до 2,5 млн. руб., компания получила чистой прибыли более 6 млн. руб. Из этой суммы 3 млн. руб. было причислено к «складочному капиталу», а остальные деньги распределены среди акционеров. За 1824—1825 гг.' в балансе компании значилась полуторамиллионная прибыль. В 1827 г. на каждую пятисотрублевую акцию было выдано по 147 руб. дивиденда.
Всего с 1797 по 1859 г. в переводе на серебро компания выдала в качестве дивиденда 5 734 308 р. 99 к. Если считать, что в тот период функционировало 7484 акции, то на каждые 150 руб. серебром акционеры за 62 года получили по 766 руб. 20 коп.1 Таким образом, с 1826 по 1861 г. в переводе на серебро дивиденд колебался в пределах 13—20 руб. в год, или 8—13% годовых.
Значительные прибыли русские купцы получали также от торговли с Турцией, Персией, Средней Азией, Китаем, которая тоже носила колониальный характер. Она развивалась с давних пор и уже в XVII—XVIII веках давала крупные доходы. Так, в 1812 г. только от посреднической торговли прибыль (отправка американских и европейских товаров в азиатские владения, а также азиатских товаров— европейским купцам) достигала 10 078 560 руб.1 2
Во второй четверти XIX века из Средней Азии доставлялись в Россию хлопок, бумажная пряжа, «мягкая рухлядь». В свою очередь русские купцы вывозили туда миткаль, ситец, кожи, стекло, краски, чугун, железо, сталь, олово, цинк; металлические изделия, ртуть, серебро (в том числе в виде монеты). В этой торговле активно участвовали оренбургские и сибирские купцы.
В середине XIX века через азиатскую границу из России вывозилось товаров приблизительно на 10 млн. руб., причем из них шло: в Китай — 60%, в Казахстан (Киргизские степи) — 16,8, в Персию — 8,1, в Турцию — 7,2, в Бухару — 3,2, в Хиву — 0,8, в Коканд — 0,2, в прочие страны — 3,7% 3.
С 1758 по 1853 г. русский вывоз в Персию и Азиатскую Турцию увеличился в 7 раз (в том числе промышленных
1 См. С. Б. Окунь, Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае, стр. 10, 111, 210—211, 235.
2 См. Е. Ф. Зябловский, Статистическое описание Российской империи.., ч. V, Спб. 1815, стр. 162—163.
3 См. «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. 1, стр. XXXI, XXXII.
59
изделий — в 2,5 раза), в Китай — в 8 (в том числе промышленных изделий), в Среднюю Азию —в 12,5 раза (промышленных изделий — в 13 раз)
Таким образом, в истории первоначального накопления капитала колониальные источники прибыли купцов и мануфактуристов сыграли важную роль. Этому благоприятствовало территориальное соприкосновение колоний с метрополией.
§ 7. Торговые монополии и протекционизм
При характеристике процесса первоначального накопления в крепостной России необходимо также выяснить вопрос о торговых монополиях и протекционизме. Такие монополии появились еще в XVI—XVII веках и первоначально были царским достоянием. Только царь мог скупать некоторые товары и торговать ими. Но это право уже в XVII веке переуступается привилегированным купцам (гостям), использующим его для своего обогащения. В XVIII веке появляются и промышленные монополии.
Монополии торгового и промышленного характера сыграли огромную роль в накоплении капиталов, необходимых для мануфактурной промышленности. Можно сослаться в этом отношении на пример монополии Персидской компании на поставку шелка в Россию, установленной в конце 50-х годов XVIII века. Уже в 1760 г. в Москве наблюдалось повышение цен на шелк-сырец, так как компания временно прекратила его доставку, а другим купцам было запрещено участвовать в столь прибыльном деле1 2. Тем самым ускорялось образование крупных капиталов в руках монополистов.
Значительно чаще русские мануфактуристы пользовались промышленными монополиями, которые раздавались правительством в целях поощрения новых отраслей производства или для поддержки крупного производства в ущерб мелкому. Это практиковалось при Петре I и после
1 См. А. Семенов, Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности, ч. III, Прилож. к стр. 165, 185.
2 См. Д. Лаппо-Данилевский, Промышленные и торговые компании, 1899, стр. 11Q, ..........
60
него. Так, в 1786 г. Авету Коросову и петербургскому купцу Якову Малтреху разрешено было строить суконную мануфактуру в Астраханской губернии («между рек Кизляра и ТЮтлюра»). При этом предписывалось «на тех отведенных им местах других никому никаких фабрик, кроме их заводить не допускать» Существовали в середине XVIII века монополии на производство игральных карт, шпалер, плащильного золота и серебра и ряда других товаров.
Практически монополия мануфактуриста означала его исключительное право на ограбление покупателей и становилась серьезным фактором ускоренного накопления капитала.
Русские мануфактуристы отлично понимали цену монополий и тянулись к ним при каждом удобном случае. Выставляя проект строительства в 1766 г. табачной «фабрики» в Петербурге, Григорий Теплов требовал монополии на 10 лет: ссылаясь на то, что «всякое новое дело в коммерции требует великой осторожности», он стремился «получить всемилостивейшую аппробацию» 1 2. Он пытался получить также право беспошлинного ввоза иностранного сырья и обещал по истечении срока монополии «объявить публике все производство своего дела со всеми подробностями» и обучить «несколько человек российской нации делать разные табаки»3. Домогательства мануфактурщика были удовлетворены 4.
Правда, при Екатерине II монополии торгово-промышленной буржуазии были отменены, но за длительное время своего существования они успели сыграть важную роль в обогащении купечества и мануфактуристов.
Несколько более устойчивой, чем практика учреждения торгово-промышленных монополий, оказалась политика протекционизма. Она почти неуклонно проводилась правительством со времен Петра I. Периоды фритредерства были только временным, хотя и опасным для развития промышленности отклонением от принципов протекционизма. В 1800 г. последовал запрет ввоза в Россию шелковых, бумажных, льняных и пеньковых тканей. В 1803 г., разрешается беспошлинный ввоз оборудования для ману
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 368.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 142/3713, л. 100, 101
4 3 Там же, л. 104.
4 Там же, л. 227. t t
61
фактур. В 1811 г. был разрешен беспошлинный ввоз сырья, импорт пряжи (бумажной и шерстяной) допускался с умеренной пошлиной. Тариф 1816 г. придерживался тех же правил1. Таковы были некоторые меры охранительного порядка, предпринимаемые царским правительством. Понятно, что устранение иностранной конкуренции помогало русским купцам и мануфактуристам продавать свои товары по высоким, часто монопольным ценам. Тем самым ускорялось накопление капитала в России.
О том, насколько значительной была роль протекционизма в обогащении мануфактуристов, свидетельствуют многие данные. В одной из статей 1817 г. отмечалось, что некоторые фабриканты, затрачивая на производство куска сукна лишь 7 р. 50 к. (4 р. 50 к. на приобретение шерсти и 3 руб. на покрытие всех остальных издержек), продают его за 30 руб., получая таким образом в качестве чистого барыша 22 р. 50 к., т. е. 300% на затраченный капитал1 2.
Не случайно русское купечество неоднократно выступало за протекционизм. Например, в марте 1812 г. 3 московских купца-заводчика (Пантелеев, Александров, Герасимов) подали министру внутренних дел Козодавлеву «Мнение о распространении в России мануфактур», где указывали на якобы имеющий место упадок промышленности и объясняли его слухами о предстоящей отмене протекционистского тарифа 1810 г. Они защищали программу протекционизма 3. Позже, в 30-х годах XIX в., купцы утверждали, что для накопления денежных капиталов в России необходимо «строгое ограничение и недопущение привоза» ненужных, по их мнению, для страны товаров и особенно предметов роскоши, а также тех, которые производятся в России4.
Правда, политика протекционизма оказалась непоследовательной, и таможенные тарифы иногда менялись в сторону фритредерства. Так, в 1851—1856 гг. пошлины на привозные товары составляли 24,3% их стоимости, в 1857—1868 гг—17,6% и в 1869—1876 г—12,8% 5.
1 См. К. Ладыженский, История русского таможенного тарифа, Спб. 1886, стр. 170, 191.
2 «Архив государственного хозяйства», 1817, стр. 59.
8 См. А. М. Гневушев, Политико-экономические взгляды гр. Н. С. Мордвинова, Киев 1904, стр. 143.
4 См. «Ответ В. Попова дворянину», 1833, стр. 22.
Б См. «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. I, стр. XXXIII.
62
В таможенной политике лрёдреформёйной России резко сказывались сословные мотивы защиты интересов паразитирующего класса помещиков. Тем не менее протекционизм сыграл весьма важную роль в обогащении торгово-промышленной буржуазии.
§ 8. Система государственных долгов
Маркс писал, что в период первоначального накопления «государственный кредит становится символом веры капитала» и «одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебного жезла он одаряет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал...» 1
В России система государственных долгов, роль которой была столь важной в Голландии, Франции и Англии, имела несравненно меньшее значение для ограбления народных масс и первоначального накопления капитала. Объяснялось это тем, что, во-первых, русский абсолютизм, как государство феодального типа, ориентировался больше на прямые налоги и откупа, а во-вторых, экономика крепостной России отличалась господством натурального хозяйства. Нельзя не отметить и того, что в государственном долге России решительно преобладали внешние займы. Что касается внутреннего долга государства по займам, то даже в начале XIX века он был незначительным: к 1810 г. царское правительство было должно по внутренним займам лишь 3063 тыс. руб. Внутренний заем русское правительство выпустило лишь в 1809 г.1 2 Формально внутренние долги империи исчислялись в 668 261 894 руб., но из этой суммы лишь самая незначительная часть могла быть использована для содействия торгово-промышленной деятельности, ибо 577 млн. руб. падало на ассигнации, 42 917 156 руб. на долги Заемному банку, 43 204 138 руб. приходилось на долги воспитательным домам и 2 072 000 руб. на долги Уделу3. Правда, по ссудам казны в Заемном банке тоже выплачивались про-
1 К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 758.
2 См. А. Н. Гурьев, Очерк развития государственного долга России, Спб. 1903, стр. 22—23.
3 См. А. М. Гневушев, Политико-экономические взгляды гр. Н. С. Мордвинова, стр. 1.
63
Цейтк, и соотйетствукэЩйе суммы через банк попадали в руки вкладчиков. Но все-таки преобладание внешних займов уменьшает роль государственных долгов в образовании крупных капиталов.
Платежи процентов по государственным долгам в 1817—1825 гг. колебались в пределах от 41 433 тыс. руб. ассигнациями (1817 г.) до 66271 тыс. руб. (1823 г.) и требовали от 10 до 15% всех расходов казны. В 50-х годах XIX века доля этих платежей в расходной части бюджета России достигает 22% *. Если перевести расходы русского абсолютизма по государственному долгу на серебряные рубли, то в 1794 г. эти расходы равнялись 2,03 млн. руб., в 1801 г.— 6,74 млн. руб., в 1825 г.— 15,32 млн. руб., в 1850 г.— 42,16 млн. руб., в 1870 г.— 63,28 млн. руб. *
Хотя расходы государства по оплате процентов и были весьма значительны, это не имело существенного значения для накопления капиталов в России, так как платившиеся правительством деньги попадали преимущественно в руки иностранных банкиров. Кроме того, следует отметить, что вообще норма государственного долга на душу населения в России оказалась значительно более низкой, чем в других странах, и уже по одному этому обстоятельству система государственных долгов не могла играть в России столь большой роли в накоплении капитала, какую она играла на Западе. В 1866 г. в России на душу населения приходилось государственного долга в сумме 24 руб., между тем как в Англии—173,5 руб., Голландии — 142 руб., Франции — 63 руб., Испании — 61 руб., Португалии — 45 руб., Австрии — 40 руб., Бельгии — 33 руб. и т. д.3
Зато сама система денежного обращения в России часто открывала перед русскими купцами большие возможности для обогащения. В частности, обесценение ассигнаций и рост цен были использованы купцами для спекулятивных целей. Это была своеобразная «революция цен» в России.
В XVIII веке русские мануфактуристы купеческого происхождения, опираясь на поддержку абсолютизма, использовали иногда совершенно необыкновенные формы перво
1 См. И. С. Блиох, Финансы России XIX ст., т. 1, стр. 152/
2 См. 77. Милюков, Очерк истории русской культуры, стр. 157.
3 См. А. Макшеев, Военно-статистическое обозрение Российской империи, Спб. 1867, стр. 213.
64
начального накопления капитала. Так, ярославский купец И. Затрапезнов получил в свое время крупные капиталы за счет перечеканки на пятикопеечные монеты принадлежащих ему 1 тыс. пуд. меди и фамильного серебра *. Впоследствии И. Затрапезнов так разбогател, что, выдавая одну из своих дочерей замуж, дал за ней приданое, опись которого занимала 43 листа 1 2. Фискальные приемы пополнения императорской казны за счет монетной регалии и всякого рода манипуляций с монетой были столь выгодны, что использовать подобные приемы для кредитования самих мануфактур пытались многие мануфактуристы. Привилегией на перечеканку ефимков пользовался крупный мануфактурист Тамес3. В 1723 г. глава компании московских суконщиков Щеголин подал челобитную, в которой доказывал, что для расширения производства на Суконном дворе требуется значительный капитал. Он поэтому просил разрешения на покупку 5 тыс. пуд. меди и перечеканку ее в полушки за свой счет, причем с таким расчетом, чтобы «тот капитал содержан бы был при суконной фабрике нерушимо или на урочные годы» 4.
Следовательно, система государственных долгов и в России сыграла известную роль в формировании крупных капиталов за счет налогоплательщиков. Правда, эта роль оказалась меньшей, чем в Англии. Русский абсолютизм платил проценты преимущественно иностранному капиталу. Внутренние займы имели второстепенное значение.
§ 9. Размеры купеческих капиталов
Таким образом, в результате ограбления народных масс возникали крупные купеческие капиталы. Они имелись уже в XVII и начале XVIII века. О наличии крупных капиталов и денежных богатств говорят многие факты.
В 1704 г. у торговцев Шустовых в селе Дединове при обыске было обнаружено между полов червонной монеты весом 4 пуд. 6 фунт., китайского золота в кусках — на 7 фунт. 13 золоти., старых денег в кулях и рогожах — весом 14 пуд. 8 фунт., старых денег под полом — весом
1 ЦГАДА, ф. Сената, кн. 5909, л. 206—208.
2 См. Н. Паялин, Волжские ткачи, 1936, стр. 42.
3 См. Е. Дюбюк, Тамесова фабрика (рукопись), стр. 164.
4 «Московский суконный двор», 1934, стр. 7. ;
3 ф. Я. Полянский 65
в 91 пуд 37 фунтов ’. В Архангельске во второй половине XVIII века имелось три богатых купца (Крылов, Бармин, Бусиков), каждый из которых имел собственного капитала до 100 тыс. руб.1 2
К концу XVIII в. купеческие капиталы в России достигли огромных размеров. Достаточно указать на такой факт: в 1795 г. сбор с купеческого капитала так называемых «двух- и однопроцентных денег» дал казне 714 666 р. 43,5 к.3 Исходя из этой цифры, можно приблизительно определить общие размеры купеческого капитала в России того времени. Для 1795 г. объявленные капиталы можно исчислить в 71 466 600 руб. Эта сумма учитывает не весь совокупный купеческий капитал, так как купцы, заявляя о своих капиталах, утаивали значительную часть их от властей. В России XVIII века не было недостатка в купечестве, оно являлось многочисленным сословием и даже среди населения мелких провинциальных городков оказывалось представленным более или менее значительной прослойкой. Процесс социальной дифференциации купечества зашел очень далеко. Одну из его групп составляли богатые оптовики, экспортеры, в руках которых находились огромные капиталы. Правда, среди купечества имелось очень много мелких торговцев, но они обычно использовались представителями крупного торгового капитала в качестве скупщиков, приказчиков, мелких комиссионеров и агентов. Удельный вес купечества в общем составе населения России был незначительным, но его экономическая роль была огромной. В виде купеческих капиталов русская мануфактура XVIII века имела очень крупные экономические резервы.
В период разложения крепостничества и быстрого развития в его недрах капиталистического производства значение купечества в хозяйственной жизни России неизмеримо выросло. В начале 50-х годов XIX века только во внутренней торговле России обращались «несметные капиталы», достигавшие приблизительно 250 млн. руб. серебром 4. За 1857 г. в одной лишь Смоленской губернии было
1 См. С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, изд. 3, кн. 3, т. XV, стр. 1342.
2 См. А. А. Кизеветтер, Посадская община в России XVIII ст., 1903, стр. 145.
з ЦГАДА, ф. 1244, д. 40477, л. 14.
4 См. А. Брут, Учебная статистика, 1852, кн. II, стр. 98.
66
взято 775 торговых свидетельств, получатели которых объявили капиталы в сумме 2049 тыс. руб.1
По некоторым сведениям, непосредственно перед реформой 1861 г. во внутренней и внешней торговле России функционировали денежные капиталы в сумме до 1 млрд, руб. серебром в год. Кроме того, в казенных подрядах и винных откупах «денежные обороты» исчислялись в 200 млн. руб. серебром1 2.
Некоторое представление о размерах капиталов, обращавшихся в предреформенной России, дают сведения относительно пересылки денег по почте. Эти цифры показывают, что по почте было отправлено денег3:
1825 г. на сумму 154 676 098 руб. серебром
1830 » » » 172258716 » »
1835 » » » -. 216 169 852 » »
1840 » » » 272 201 237 » »
1845 » » » 389 875545 » »
1850 » » » 424 517 869 » »
Конечно, эти цифры имеют относительную ценность для определения общей суммы капитала. В подсчетах статистиков смешивалось движение денег с движением капиталов, пересылка пенсии отставного генерала с коммерческой циркуляцией капиталов именитого купца или мануфактуриста. Но все-таки они показывают расширение циркуляции денежных ресурсов предреформенной России и огромные их масштабы. Среди этих ресурсов были представлены и купеческие капиталы.
Любопытна история отдельных купеческих фамилий, отражающая этапы образования их капиталов и показывающая источники последних.
Родоначальником купеческой фамилии Вишняковых оказался посадский человек Михаил Иванович Вишняков, родившийся около 1733 г. в городе Кашине. Вишняков позднее, в 1762 г., переписался из кашинского купечества в московское. Торговлю он вел в Охотном ряду несколько десятков лет.
1 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. 19.
2 См. А. Семенов, Изучение исторических сведений о русской внешней торговле и промышленности, 1859, стр. 243.
3 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. II, 1854, стр. 45.
3* 67
В истории этой фамилии торговые источники купеческих капиталов выступают как решающие. Посадский человек XVIII—XIX веков мог разбогатеть преимущественно торговыми путями. Ремесло редко порождало крупные капиталы.
Во второй половине XVIII столетия из дворцовых крестьян села Малыкова (позднее города Вольска) при содействии купца Злобина вышли богатые купцы Сапожниковы. Первоначально Петр Сапожников занимался торговыми делами Злобина, а затем стал его компаньоном. Доставляя соль в Симбирск, Сапожников сколотил некоторый капитал и позднее вместе с московским купцом Серпуховитиным взял питейные откупа в Астраханской губернии. После смерти Злобина и разрыва с Серпуховитиным откуп достался одному Сапожникову. Кроме того, он участвовал в откупах города Вольска и здесь был избран в 1813 г. городским головой. После его смерти в 1828 г. сыновья (Алексей и Александр) продолжали дело. Крупную роль в их обогащении сыграли рыбные промысла на Каспийском море, которые арендовались ими в течение 25 лет. На рыбных промыслах было занято до 15 тыс. наемных рабочих. Имея 13 торговых контор в разных городах России, Сапожниковы вели хлебную торговлю, которая около 1830 г. достигла крупных масштабов. Они скупали также товары за рубежом (у персов — шелк, чернильные орешки и т. д.). Сапожниковы имели мельницы, заводы мыловаренные, салотопенные, кожевенные, разрабатывали золотые приискиТак, на базе торгашества, откупов й рыбных промыслов из среды крестьян выросла целая династия богатых купцов, обладавших крупным капиталом.
• -Армянский купец Лазарев разбогател в конце XVIII и начале XIX столетия на чисто авантюристической основе. Он появился в Петёрбурге около 1770 г., а до этого торговал в Персии. На новом месте он обрел поддержку графов Орловых, князя Вяземского, графа Воронцова, графа Безбородко, организуя с их участием разного рода торговые предприятия, приносившие значительную прибыль с‘ помощью афер (скупки медной монеты, ее перепродажи и т. д.). Кроме того, он привез в Петербург похищенный в
См. Е- П.' Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 855-—856.
68
Персии крупнейший в мире бриллиант и продал его графу Ал. Орлову за 450 тыс. руб. и пожизненную ренту в 2 тыс. руб. Он купил у Орлова Ропшу за 12 тыс. руб., благоустроил имение с затратой 300 тыс. руб., а продал царю Павлу I за 400 тыс. руб. К моменту своей смерти, в 1802 г., Лазарев обладал уже имуществом в 12 млн. руб. ассигнациями.1.
В истории образования капиталов Лазаревых заслуживает внимание любопытное сочетание торгашества, авантюризма и фаворитизма. Снискав поддержку «знатных персон», приезжий купец быстро «пошел в гору».
§ 10. Состав купечества
Возникает, однако, вопрос, насколько русское купечество было подготовлено предшествующим развитием к промышленным начинаниям. Е. И. Заозерская утверждает, что в начале XVIII века экономические возможности русского купечества были очень ограничены, что даже в гостиной сотне состояли небогатые купцы, и в 1700—1715 гг. из состава московского купечества выбыло 64% 1 2. Однако в то же время московское' купечество пополнялось ново-пришельцами: выходцами из крестьян и мещан. В 20-х годах XVIII века в Москве насчитывалось 12 769 купцов 3.
В дальнейшем на протяжении всего XVIII в. численность российского купечества росла. В 1764—1765 гг. купеческое сословие России насчитывало 160 712 человек, из них в гильдии было записано 129 612 человек (в первой гильдии — 9295, во второй — 32 049 и в третьей — 88 262). В одной лишь Москве имелось 8733 купца, из них 992 относились к первой гильдии, 3491 —ко второй и 4250 — к третьей 4.
Но в экономическом отношении купеческое сословие было крайне неоднородным, в его состав входили богатые коммерсанты, мелкие торговцы и даже чернорабочие (т. е. работающие по найму). В Москве (1764—17(j>5 гг.) 93
1 См. Е. П. Карнович, Замечательные богатства частных лиц в России, стр. 363—366.
2 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, 1947, стр. 69.
3 См. П. Кириллов, Цветущее состояние Российского государства, стр. 95.
4 ЦГАДА, ф. Главного магистрата, св. 330, д. 31, л. 82—91.
69
купца имели капитал в 1175 тыс. руб., и на этих купцов работала почти половина (4094) гильдейского сословия Москвы в качестве сидельцев, приказчиков, разъездных купцов !. В 60-х годах XVIII века дифференциация петербургского купечества зашла весьма далеко даже в пределах одной и той же гильдии. Как показывает ведомость 1766 г., подушный оклад 115 купцов первой гильдии Петербурга достигал 4940 руб., или в среднем почти по 43 руб. с каждого. Между тем очень многие из первогиль-дейных купцов (именно 48 человек) платили всего лишь по 15—20 руб. Наоборот, богатые представители первой гильдии вносили в качестве оклада очень крупные суммы. Так, например, Савва Яковлев платил 1 тыс. руб., Н. Роговиков—' 150, М. Грязновский— 120, Г. Анисимов — 90, Т. Галактионов — 80, Е. Калятин — 70 руб. и т. д.1 2
Купцы второй гильдии в числе 303 человек вносили в качестве подушного оклада вместе 2058 руб. Следовательно, на каждого в среднем приходилось по 6 р. 79 к. При этом, однако, все их подушные оклады варьировали от 3 до 12 руб. Наконец, 926 купцов третьей гильдии платили 1474 р. 52,5 к., от 1 р. 20 к. до 1 р. 50 к. с каждого3.
По ведомости 1764 г., в Смоленске имелось 1895 душ купеческого сословия, причем из них приходилось на купцов первой гильдии 11 человек, второй гильдии — 700, третьей—1184. Но фактически торговлей занималась лишь четвертая часть купцов. 43 человека торговали с Рижским портом, отправляя туда «пенечные (изделия из пеньки.— Ф. П.) и хлебные товары» на сумму в 283 тыс. руб., 10 человек (второй гильдии) отправляли «за польскую границу» скот, меха, железо на сумму в 10 500 руб. Наконец, 268 человек торговали в самом Смоленске (в качестве купцов, сидельцев, лавочников, причем 2 из них относились к первой гильдии, 121 —ко второй и 145 — к третьей). Из смоленских купцов 75 человек (все купцы третьей гильдии) занимались скупкой в Смоленске пеньки, хлеба, 112 человек было «отпущено для торговых промыслов внутрь России с пашпортами», 24 человека добывали пропитание «в наймах во услужении и черною
1 ЦГАДА, ф. Главного магистрата, св. 265, д. 78/19557, л. 173.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 40, л. 46—47.
3 Там же.
70
работою», 100 были увечными и дряхлыми. Что касается остальных, то они, видимо, занимались ремеслом ’.
В своей записке 1765 г. Гр. Теплов утверждал, что в России среди купечества «насилу сотая доля в государстве есть, чтоб прямо имя купцов заслуживали», и указывал, что очень многие из купцов обретаются «в работах подлейших, в бурлачестве, пьянстве и крайнем невежестве» 1 2. Характеризуя состав русского купечества 60-х годов XVIII века, Щербатов писал, что купцы разделяются: «1) на гуртовых, к которому числу причисляются банкиры, заводчики и фабриканты, 2) на продающих в розницу и 3) на сидельцев, прикащиков и разнощиков»3.
Таким образом, история купеческих «прибытков» в крепостной России показывает, что они явились главным источником формирования крупных капиталов, необходимых сначала мануфактурной промышленности, а затем фабричной. Роль купечества в экспроприации народных масс была огромной. В процессе первоначального накопления капитала купцы заняли центральное место. В этом отношении не было разницы между Россией и Западом.
1 ЦГИАЛ, ф. Комиссии о коммерции, on. 1, д. .815, л. 90—92.
2 Там же, on. 1, д. 873, л. 15—16.
3 М. Щербатов, Собрание сочинений, т. I, стр. 154.
ГЛАВА II
«КАПИТАЛИСТЫЕ» КРЕСТЬЯНЕ
§ 1. Предпосылки формирования крестьянской буржуазии
Наиболее любопытным проявлением первоначального накопления капитала на основе экспроприации народных масс в России XVIII—XIX веков было формирование крестьянской буржуазии. Это может показаться загадочным, поскольку в России того времени господствовало крепостничество. Ничего подобного не наблюдалось ни во Франции XII—XIII веков, когда там серваж был универсальным состоянием крестьянства, ни в Польше XVI—XVII веков, когда ее хлопы оказались низведены до положения рабов и жизненные силы крестьянской деревни были исчерпаны широкой экспансией фольварочной системы с ее барщинными повинностями. В России XVIII—XIX веков сложилась иная ситуация, и поэтому требует уточнения утвердившаяся в литературе формула о чисто крепостном строе всей русской деревни.
В каком смысле и в какой мере Россия этого периода была крепостной? Без ответа на этот вопрос невозможно разрешение коренных проблем экономической истории, и генезис капитализма в дореформенный период оказывается загадкой. Это первостепенное обстоятельство, к сожалению, игнорируется во всякого рода дискуссиях. Между тем процессы первоначального накопления капитала, развития капиталистической мануфактуры, формирования капиталистического уклада, начало «нового периода истории» и т. д. были тесно связаны с особенностями аграрного строя России, с своеобразием ее феодального режима.
Не подлежит сомнению, что Россия XVIII—XIX столетий была крепостной, но не в том смысле, как Франция XII—XIII веков. Почти половина русского крестьянства
72
этого времени не знала личной зависимости. Так называемые государственные крестьяне не были крепостными и могли менять место жительства, профессию, заниматься торговлей и ремеслом по своему усмотрению. Их экономическая активность встречала лишь полицейские затруднения, порождавшиеся «казенным интересом». Государственные крестьяне были объектом фискальной эксплуатации, а не феодальной эксплуатации. В черносошных, экономических, однодворческих, ясашных деревнях феодального способа производства не было: государственные крестьяне были остатком незакрепощенного крестьянства; незавершенность феодализации оказалась вообще характерной чертой истории крепостной России. Русский феодализм развивался на почве, не подготовленной античным рабством, в жестокой борьбе с вольной общиной. При наличии свободных земель и процесса колонизации феодализм встретил более решительное сопротивление крестьянства, чем на Западе. Территориальный рост империи еще больше увеличивал размеры независимого населения.
Внутри этого общинного населения долгое время не возникало капиталистических отношений, поскольку оно жило в крайне примитивных экономических условиях земледельческого и скотоводческого хозяйства. Мобилизации земли мешала община. Экономические ресурсы не-закрепощенной части деревни выкачивал абсолютизм своими налогами. Но в XVIII—XIX веках ее население соприкасается со всероссийским рынком, Окрепшими городами и промышленными селами, развивавшейся мануфактурой. В результате этого значительно ускоряется процесс экономической дифференциации государственных крестьян, начинается выделение из них скупщиков, формирование сельской буржуазии. В условиях разложения феодализма, а тем более в условиях его кризиса само наличие такого незакрепощенного населения получает иное значение и облегчает формирование буржуазных элементов. Известно, что так называемые фригольдеры — остатки свободного крестьянства в Англии — сыграли важную роль в формировании капиталистического фермерства, в капиталистическом развитии английской деревни. Аналогично в известной мере остатки независимого крестьянства в России XVIII—XIX веков сыграли очень важную роль в пополнении рядов скупщиков, в образовании сельской буржуазии (кулачества, лавочников и предпринимателей).
73
Между феодализмом и капитализмом в России этого периода шла ожесточенная борьба за независимое крестьянство. Абсолютизм щедро раздавал государственных крестьян дворянству, широко использовал таких крестьян в качестве своего фискального резерва и военного контингента. Однако силы экономического развития тянули в другую сторону: остатки независимого населения становились экономической опорой капиталистических тенденций. Среди государственных крестьян сельская буржуазия формировалась быстрее, чем среди помещичьих крестьян.
Этот факт хорошо прослеживается по документам XVIII века. Монография И. В. Мешалина о текстильной промышленности Московской губернии дает много материалов в пользу такого тезиса. Всякий, кто знаком с документами по экономической истории России XVIII столетия, не в состоянии отрицать тот важный факт, что именно государственные крестьяне были наиболее подвижным элементом деревенского населения и больше всего блуждали по городам России. Они чаще всего встречаются среди мануфактурных рабочих, отходников, мастеровых промышленных сел, скупщиков и мануфактуристов.
Наличие миллионов государственных крестьян, не знавших личной власти помещиков, многое объясняет в том, почему формирование крестьянской буржуазии; стало возможным уже в крепостной России. Такому формированию не могла помешать поземельная община, хотя она и задерживала этот процесс.
Вторая особенность аграрного строя феодальной России заключалась в широком распространении оброчных форм эксплуатации крестьянства. До конца XV века они были преобладающими, так как создание крупного феодального производства в лесах и на малоплодородных почвах встречало в России больше затруднений, чем на Западе. Древняя Русь не могла воспользоваться агрикультурным наследством античности, а расчистка лесов требовала слишком много труда. Население оставалось редким и рассеивалось в процессе колонизации. Наличие свободных земель ослабляло социальные позиции русских вотчинников, вынужденных мириться с правом «крестьянского выхода». Поэтому в так называемый боярский период истории русского феодализма эксплуатация крестьян сводилась преимущественно к сбору натуральных оброков, хотя в отдельных вотчинах князей, бояр и монастырей
74
господская запашка и барщина существовали еще во времена Киевской Руси. В XVI—XIX веках наблюдалась экспансия барщинной системы, но не в такой степени, как в Польше. Даже в эту пору Россия не стала крепостной в такой степени, в какой ею стала Польша в XVI—XVIII столетиях. Несмотря на экспансию барщинной системы, оброчные формы эксплуатации крепостных крестьян прочно удерживаются в России на протяжении XVI—XVII столетий, а позднее расширяют свою сферу в нечерноземной полосе. В XVIII веке происходит территориальное размежевание форм крепостнической эксплуатации: если в черноземной полосе устанавливается господство барщинной системы, то в нечерноземной — преобладание оброка. Больше того, с XVI века (как об этом свидетельствуют работы Рожкова, Грекова, Семевского, Щепетова, Игнатович и др.) натуральные оброки все больше заменяются денежными. В эпоху самого свирепого крепостничества XVII—XIX веков в России шел процесс «коммутации» барщин и оброков (их перевода на денежные платежи), о котором так много пишут историки аграрного строя Англии. В этом состоял один из контрастов экономической истории крепостной России.
Однако оброчная система давала крестьянскому хозяйству намного больше возможностей для развития, чем барщинная. Это убедительно показал еще К. Маркс в «Капитале». Оброчный крестьянин свободно располагал своим временем, скотом, инвентарем, мог свободнее расширять посевы товарных культур, уходить на заработки, заниматься ремеслом и торговлей. В его хозяйстве иногда возникали материальные ресурсы, становящиеся основой для образования капиталов. Если же оброки уплачивались деньгами, связи с рынком становились для крестьянина принудительной необходимостью. Часть своей продукции оброчный крестьянин обязан был поставить на рынок. Благодаря этому он вовлекался в рыночный товарооборот. Отправляясь на ярмарку со своими продуктами, крестьянин прикупал чужие товары и иногда продавал их с барышом. У него появляются спекулятивные наклонности и доходы. Он нанимает батрака для обработки своего надела, а сам становится скупщиком и постепенно сколачивает значительный капитал. В России XVIII—XIX веков это явление стало массовым.
75
Как указывает К. Маркс, «превращению натуральной ренты в денежную не только непременно сопутствует, но даже предшествует образование класса неимущих подёнщиков, нанимающихся за деньги. В течение периода их возникновения, когда этот новый класс появляется лишь спорадически, у лучше поставленных обязанных оброком (rentepflichtigen) крестьян развивается по необходимости обыкновение эксплуатировать за свой счёт сельских наёмных рабочих,— совершенно так же, как уже в эпоху феодализма более состоятельные зависимые крестьяне, в свою очередь, держали крепостных. Таким образом у них складывается мало-помалу возможность накоплять известное состояние и самим обратиться в будущих капиталистов» *.
Важную роль в формировании крестьянской буржуазии сыграло, далее, то обстоятельство, что в условиях крепостной России город не смог монополизировать промышленность в такой мере, как это было на Западе. Причин для этого было много, и одной из них была необычайная широта всероссийского рынка. Цеховой строй не укрепился в русских городах и даже в XVIII веке не прививался, хотя абсолютизм содействовал его насаждению. Позиции города были ослаблены проникновением на его территорию «беломестцев» и других категорий крепостного населения. Возникавшие при этом очаги городского крепостничества мешали обособлению города от деревни, борьбе за городские вольности, монополизации городом ремесла. Кроме того, позиции русского города в борьбе с феодальной деревней ослаблялись тем, что беглые крепостные искали убежища не в нем, а преимущественно в степях Юга или Сибири и там становились опять крестьянами. Между тем на Западе они оседали за городской стеной, становились ремесленниками и умножали силы горожан. В России город не смог в такой же мере использовать классовые противоречия феодального поместья и стать центром притяжения для беглого крестьянства, как на Западе. В силу этого город вынужден был мириться с существованием деревенского ремесла. В XVII—XVIII веках в России наряду с городами возникают промышленные села, а «кустарные промыслы» крестьянства становятся массовым явлением. Целые деревни и районы втягиваются в торгово-промыш-
1 К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 812.
76
ленную деятельность разнообразного характера. Тем самым для формирования сельской буржуазии создавались благоприятные условия. Из среды крестьян выделялись скупщики, умножающие свои «прибытки» спекулятивными методами. Так называемый «торгующий крестьянин» становился в крепостной России обычным для деревни явлением.
Наконец, следует учитывать процесс колонизации, который в XVIII—XIX веках получил в Россий огромный размах. Он расширял экономическую периферию страны, причем далеко не всегда колонизация происходила в рамках крепостного режима. Так, на территорию Сибири крепостничество вообще проникало очень слабо, и ко времени реформы 1861 г. там оказалось ничтожное число крепостных крестьян. На новых землях даже беглый крестьянин оказывался вольным колонистом. В условиях всероссийского рынка, роста городов и мануфактурной промышленности такой колонист, естественно, проявлял капиталистические тенденции. Не случайно в пореформенный период степи Юга, Заволжья и Сибири стали районами ускоренного и своеобразного — в сравнении с другими местностями — развития капитализма в сельском хозяйстве. Для этих районов характерным оказался «американский путь» развития капитализма. Предпосылки для столь важного явления складывались уже в дореформенное время.
Таким образом, парадоксальный с первого взгляда факт широкого формирования крестьянской буржуазии в условиях крепостной России XVIII—XIX веков объяснялся следующим; 1) несмотря на свою жестокость, крепостничество в России даже в период наивысшего своего расцвета не смогло овладеть всем крестьянством, и «государственные крестьяне» (как остаток независимого населения) сыграли в России роль английских фригольдеров; 2) Россия не знала не только ранее, но и в XVIII—XIX веках односторонней экспансии барщины, а сохранение и расширение оброков и их коммутация открывали возможности для проявления капиталистических тенденций даже в среде крепостного крестьянства; 3) в силу своеобразия исторических условий своего развития русский город не смог монополизировать промышленность, и расширение «кустарных промыслов» крестьянства благоприятствовало выделению из него скупщиков; 4) широкие масштабы земледельческой колонизации давали отдушину для капи
77
талистических тенденций крестьянства, которое на окраинах страны превращалось в капиталистическое фермерство; 5) выделение из рядов сельского населения торгующих крестьян и скупщиков стимулировалось общими сдвигами в экономике России XVIII—XIX веков (образование всероссийского рынка, рост городов, развитие мануфактурной промышленности).
§ 2. «Капитал истые крестьяне» XVIII века
Обратимся к историческим фактам. Они свидетельствуют о том, что уже в XVII веке (как показывают работы С. В. Бахрушина) из среды черносошных крестьян Поморья выделялись скупщики. Участвуя в торговле сибирской пушниной, они сколачивали крупные капиталы. Позднее, в первой четверти XVIII века, процесс выделения скупщиков идет более быстро. Торгующие крестьяне проникают уже в города и ведут здесь торг хлебом, всякой снедью, кустарными изделиями. В 1723 г. из всего доставленного в Москву зерна на долю крестьян приходилось 60—63%, а в 1728 г.—48—50%; остальное зерно доставлялось дворянами и горожанами. Крестьянский хлеб шел в Москву из 34—39 уездов, расположенных в радиусе 200 верст от столицы, в основном из северных уездов черноземной полосы, тяготевших к Москве. Крестьяне Московского уезда доставляли обычно 3—5 возов, но встречались и более крупные привозы. Зато последние поступали преимущественно из отдаленных районов. Характерно, что крестьяне продавали хлеб по более низким ценам (на 7%), чем помещики. В 1735 г. крестьянский хлеб занял уже первое место в привозе зерна в Москву. Еще в 20—30-х годах XVIII века намечается выделение из среды крестьян хлеботорговцев *.
Первоначально торгующие крестьяне появлялись в го, роде лишь периодически. В дальнейшем такие крестьяне прочно оседают в городах, пополняя ряды городского купечества. Легальные основы для этого, хотя и со значительными ограничениями, были созданы самим абсолютизмом. По приговору Ратуши от 11 марта 1700 г.
1 См. «Материалы по истории земледелия СССР», стр. 463, 404, 408, 467, 468, 471, 484, 489.
78
разрешалось дворцовых, монастырских, помещичьих и вотчинных крестьян, которые «живут в городах на тягловых землях и торгуют всякими торги и тягло платят, взять в посады» L Петр I разрешил также записывать в посады крестьян (в том числе и крепостных), если они имели торговых оборотов на 500 руб., а для торгующих в Петербургском порту эта норма снижалась до 300 руб. Правда, таким крестьянам по-прежнему приходилось платить как подушные государству, так и оброки помещикам 1 2.
Просачивание деревенских скупщиков в состав московского купечества легко прослеживается по документам 3 * * * 7 * * * 11.
1 «Полное собрание законов» (в дальнейшем ПСЗ), т. IV, № 1775.
2 См. ПСЗ, № 2327, 2433, 4312.
3 Так, во время первой ревизии в Голутвенной слободе Москвы было в 1725 г. насчитано «природных тяглецов» 209 душ мужского пола (всех возрастов). Кроме того, туда прибыло до 1719 г. «по поручным записям» 36 душ из числа дворцовых, помещичьих и монастырских крестьян, а также посадских других городов. Большинство из этих «новоприбылых» имело семьи. Позднее, с 1722 по 1725 г.,
к Голутвенной слободе приписалось много выходцев из других городов, а именно: из Юрьева-Польского — 5 семей, Вязьмы — 1 семья, пригорода Нерехты — 6 семей, Ярославля — 12 семей, Ростова — 5 семей, Кашина — 4 семьи, Калуги — 3 семьи, Зарайска —
1 семья, Серпухова — 2 семьи, Тулы — 2 семьи, Романова — 6 семей, Пронска—2 семьи, Владимира—2 семьи, Касимова—1 семья, Боров-
ска—1 семья, Переяславля-Залесского—12 семей, Юрьева-Повольско-го—1 семья, Волоколамска—4 семьи, Галича—4 семьи, Вологды —
7 семей, Дмитрова — 3 семьи, Суздаля — 4 семьи, Шуйского город-
ка — 1 семья, Арзамаса — 1 семья, Вереи — 1 семья, Углича — 7 семей, пригорода Тихвина — 1 семья, городка Юдинска — 1 семья,
Перемышля — 1 семья, пригорода Любима — 1 семья, Мурома — 2 семьи, Костромы — 3 семьи, В. Устюга — 1 семья. Кроме того, к слободе приписались 9 душ из числа разночинцев и 10 помещичьих, монастырских и церковных крестьян, имеющих торги на 500 руб. (из Ярославского, Галицкого, Коломенского, Московского, Дмитровского и Переяславль-Залесского уездов). Всего в Голутвенной слободе оказалось, таким образом, 473 души мужского пола (см. «Материалы по истории московского купечества», т. I, 1883, стр. 42—51).
Указ 9 февраля 1732 г. разрешал оставлять в Симбирском посаде беглых крестьян, которые «имеют купечество» на 300—400 руб. (см. ПСЗ, 5953). Изданный в отношении Симбирского посада, он имел, однако, общее значение. Приток крестьян в состав городского купечества увеличился. Переписная книга 1747 г. отметила в Кадашевской слободе 620 посадских душ мужского пола, в том числе 20 душ прибылых из разных городов и посадов, кроме того,
11 торгующих крестьян и 13 крепостных, принадлежавших: куп-
79
Конечно, не всякий крестьянин, записавшийся в состав третьей гильдии, и в самом деле занимался торговлей. Но все-таки материалы переписей наглядно отражают просачивание торгующих крестьян в состав московского купечества уже в первой половине XVIII века, свидетельствуя о том, что в городах поселялось довольно много крестьян. Важно отметить при этом, что среди них преобладали дворцовые и монастырские крестьяне. Это не случайно: дворцовые и монастырские крестьяне подвергались в основном оброчной эксплуатации, а это заставляло их постоянно поддерживать связь с рынком. В процессе расширения своих рыночных связей торгующие крестьяне накапливали капиталы.
Яркий пример формирования крупных капиталов в России XVIII века за счет сибирского торга дает история города Тотьмы. Около 1740 г. самый богатый купец имел там не более 300 руб. Затем, на основе «добровольного складства», весь посад Тотьмы стал участвовать в сибирском торге, и в результате этого возникли крупные капиталы. К концу XVIII века некоторые тотемские купцы имели уже капиталы в размере до 100 тыс. руб. и больше Ч
Обычным источником первоначального накопления для крестьянской буржуазии была хлебная торговля. Так, один зажиточный крестьянин д. Бакулевской, Слободского уезда, Вятской провинции, разбогатев на скупке и перепродаже хлеба, около 1751 г. перебрался в город Слободской, купил там дом и устроил небольшой завод для литья ямских колокольчиков. Со временем дело разрослось, и в 1793 г. на заводе началось литье больших колоколов* 1 2.
Ивановские мануфактуристы XVIII века сколачивали капиталы первоначально торговыми путями, часто пускаясь при этом на всякого рода махинации. Так, в 1741 г. И. Грачев обвинялся крестьянами в том, что при отпуске товаров на Ирбитскую ярмарку он при помощи «воров
цам. В Красносельской слободе Москвы переписная книга 1747 г., помимо 393 душ купцов посадского происхождения, отметила 68 душ, «причисленных в купцы» после первой ревизии, помещичьих, монастырских, дворцовых, церковных крестьян и бобылей (см. «Материалы по истории московского купечества», т. I, стр. 5—17).
1 См. А. А. Кизеветтер, Посадская община в России XVIII ст., стр. 145.
2 См. С. Токарев, Крестьяне Вятской провинции в XVIII веке, стр. 54.
80
ских выписей» присвоил себе 500 руб. прибыли. Крестьяне прямо утверждали, что Грачев такими путями «себе и пожитки нажил». Предки Бутримова, Грачевых, Ямановских, Зубковых, Бандуриных, Кокуриных и других богатых мануфактуристов второй половины XVIII века были в первой половине этого столетия мелкими товаропроизводителями и торговцами Ч
Как показывают новые исследования, в первой половине XVIII века крестьяне села Иванова использовали капиталы почти исключительно в сфере торговли, во второй же половине столетия этим капиталам было дано уже промышленное применение. В 40-х годах XVIII века в селе Иванове на базе мелкотоварного производства возникает мануфактура, которая в 80-х годах становится господствующей формой производства в промышленности Ива-' нова.
Во второй половине XVIII века крестьянская торговля получает большое распространение и в некоторых губерниях черноземной полосы. Так, к этому времени сельское хозяйство Воронежской губернии (включавшей провинции Воронежскую, Елецкую, Тамбовскую, Шацкую) было «решительно втянуто в торговый оборот». С целью увеличения сбыта хлеба в губернии расширялись посевы зерновых. Воронежский хлеб направлялся скупщиками в Москву, Петербург, а также в Саратов, на Юг (в казачьи городки, на Кавказ, в Крым) и за границу, например в Константинополь. В губернии на месте сел возникали города, на смену старому купечеству шел новый купец, из богатых крестьян или однодворцев; значительная часть патентованного купечества превращалась в посредническую агентуру хлеботорговцев из торгующих крестьян. Те купцы, которые
1 В 1790 г. в Иванове крестьянами были объявлены капиталы на сумму 290 625 руб., причем у В. Грачева считалось 1800 руб., у Г. Соричева—2 тыс. руб., у А. Сокова — 2500 руб., у С. Усова, М. Пономарева, И. Бурылина и П. Грачева — по 3 тыс. руб., у Ф. Кобылина — 3500 руб., у И. П. Дурденевского — 4 тыс. руб., у И. Гарелина—4500 руб., у А. Дурденевского и М. Шаваева — по 5 тыс. руб., у Ф. Дурденевского — 6 тыс. руб., у М. Ганду-рина и Н. Кубасова — по 10 тыс. руб., у Е. Пономарева —12 тыс. руб., у А. Гандурина — 20 тыс. руб., у И. Ямановского — 30 тыс. руб., у В. Гандурина — 35 тыс. руб. и у Е. Грачева —100 тыс. руб. (см. А. М. Разгон, Крестьяне Ивановской вотчины (диссертация), стр. 325, 326, 564, 676-680).
81
удерживали свои позиции, становились мануфактуристами или крепкими хлеботорговцами (оптовиками) *.
Выступая в 60-х годах XVIII века на заседаниях Комиссии о коммерции, Теплов предлагал установить свободу крестьянского торга, так как именно торгу, по мнению Теплова, торговля России обязана своим развитием. Он указывал, что запреты этого торга со времени царя Алексея ни к чему не привели, а сам «корпус российского купечества» весьма «малый в государстве» и отличается невежеством и убожеством 1 2.
Деятельность «торгующих крестьян» к этому времени получила столь широкий размах, что вызывала резкие протесты городского купечества, о чем свидетельствуют, например, его «наказы» своим депутатам в Комиссии по составлению нового Уложения. Так, тульское купечество заявляло в своем «Наказе» (1767 г.), что в городах «фабрики» и всякого рода промышленные строения, а также лавки, постоялые дворы следует «иметь единому купечеству», а разночинцам, оружейным мастерам, крестьянам и т. д. приобретение таких заведений необходимо запретить 3.
В «Наказе» купцов и цеховых города Осташкова тоже содержалась жалоба на то, что проживающие там синодальные и другие крестьяне «торгуют разными товарами и производят разное мастерство», в результате чего возникает в городских «промыслах помешательство». Выдвигалось требование запретить таким крестьянам заниматься торговлей и ремеслом4. Подобные требования, направленные почти на полное прекращение крестьянской торговли, содержались и в других «наказах».
Костромские купцы в «Наказе» 1767 г. выставляли вполне определенные требования как антидворянского, так и антикрестьянского характера. Они предлагали «дворянству торговать, фабрик и заводов иметь не дозволить, права купеческого ни у кого не покупать, ибо дворянство имеет собственное свое право, снабженное великим пре
1 См. Б. Д. Греков, Опыт обследования хозяйственных анкет XVIII в., ЛЗАК, вып. 35, 1929, стр. 102—104.
2 См. А. А. Кизеветтер, Посадская община в России XVIII ст., 1903, стр. 19.
3 См. Сборник РИО, т. 93, 1894, стр. 102.
4 См. Сборник РИО, т. 107, 1900, стр. 435.
82
имуществом». По мнению авторов «Наказа», дворяне могли продавать только продукцию своих вотчин и не должны скупать ее у других. Если же крестьяне отправляют обозы продуктов в города, то им надо выдавать особого рода магистратские выписи. С другой стороны, «в знатных селах» предлагалось запретить крестьянскую торговлю, за исключением товаров, необходимых для «крестьянского рукоделия» или проезжающего народа, да и то «мелочным числом». Предлагалось даже бойкотировать крестьян и разночинцев, не давать им кредита и не переуступать купеческих прав L
Но выделение среди крестьянства богатой прослойки было повсеместным явлением. В 60—70-х годах XVIII века некоторые из уральских казаков имели по 50 лошадей, 30 коров, 100 овец, 10—20 ульев пчел и почитались людьми богатыми1 2. Среди вольных колонистов на окраинах процесс экономической дифференциации шел весьма интенсивно.
В Пермской губернии уже в 80—90-х годах XVIII века выделялась богатая верхушка крепостных крестьян, бравшая подряды, занимавшаяся ростовщичеством, торговлей 3. В ярославских вотчинах Шереметевых в конце XVIII века господские мельницы находились в аренде у зажиточных крестьян. Например, в 1792 г. 9 мельниц Юхотской волости арендовались 24 местными крестьянами. Павловские и ворсмские «кустари», как отмечалось в 1804 г., находились в зависимости от богатых крестьян, будучи их неоплатными должниками, и страдали от их «прижимок». Богатые крестьяне шереметевских вотчин (Ярославской, Владимирской, Московской губерний) промышляли торговлей. Так в 1788 г. крестьянин Вощажни-ковской вотчины Лобков находился в Москве «для торгового промыслу», а кроме того, имел торги в Херсоне, Глухове, Сумах, Южине, Полтаве, Курске, Орле и других местах. Позднее, в 1800 г., уже 13 крестьян этой вотчины торговали в Москве. Крестьяне Кадницкой вотчины, Ма-карьевского уезда, Нижегородской губернии, торговали лесом, ездили «в низовые города» для рыбных йромыслов. В 1800 г., когда они отлучались на рыбный промысел, в
1 См. Сборник РИО, т. 93, стр. 164—165.
2 См. Фальк, Записки путешествия, 1824, стр. 227.
3 См. С. П. Григорова-Захарова, Торговля железом Голицыных.., 1953, стр. 8.
83
обороте у них было 19 тыс. руб. капитала. У ивановских крепостных фабрикантов в 1800 г. имелось объявленного капитала до 441 тыс. руб. В 1799—1800 гг. у владельца мыловаренных заводов в селе Ворсме имелось в обороте до 15 тыс. руб. капитала, а у владелицы стальных кузниц— около 12 тыс. руб. В Юхотской волости в 1799— 1800 гг. насчитывалось 144 «капиталистых» крестьянина с объявленным капиталом в 233 655 руб. Эти крестьяне захватили в вотчинах Шереметева лучшие надельные земли, держали в своих руках сельскую администрацию. Торгующие крестьяне иногда имели собственных крепостных. Так, в 1810 г. в 11 вотчинах Шереметева у 165 «капиталистых» крестьян было 903 крепостных Ч
§ 3. Крестьянская буржуазия в предреформенный период
В первой половине XIX века процесс формирования крестьянской буржуазии усиливается. Это можно проследить на многих примерах. Так, в вотчинах Шереметевых крепостные крестьяне вели торговые операции в весьма широких масштабах. В 1808—1810 гг. крестьянин шереме-тевского села Иванова Е. Гандурин торговал в приволжских городах вплоть до Астрахани, продавая бухарскую бумагу, кумач, набоечную выбойку, полуситцы и холст, в годовом обороте имел до 125 тыс. руб. В Васильевской вотчине у 76 купцов в 1836 г. оборот достиг 3114 тыс. руб., в Вощажниковской волости, Ярославского уезда, за 1811 г. оборот у 328 купцов исчислялся» в 1811 тыс. руб. Проживавший в Алексеевской вотчине Шереметевых Н. Штурба торговал железными изделиями, солью, скотом, скупавшимся им в калмыцких степях, и получал до 20 тыс. руб. в год чистой прибыли 1 2.
Богатые крестьяне все интенсивнее проникали в состав городского купечества. В 1813 г. был принят в московское купечество елатомский крестьянин Тамбовской губернии И. Макашин с сыном. Они были приняты по рекомендации трех московских купцов (Кольчугина, Шелапутина, Сысоева), удостоверивших, что Макашин имеет торги в
1 См. К. Н. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, М. 1947, стр. 72, 96—101, 107, 104.
2 См. там же, стр. 195.
84
Москве, «кредитом обзавелся и является человеком хорошего по-ведения». Аналогичным образом тогда же был принят в московское «купеческое сословие» и крестьянин Н. Шергин, первогильдейский купец Великого Устюга, Вологодской губернии. О зачислении в московское купечество ходатайствовали также экономический крестьянин Малоярославского уезда Н. Гаврилов, экономический крестьянин Подольской округи А. Иванов, крестьянин Рыбинского уезда С. Захаров, экономическая крестьянка Рыбинской округи А. Бурмакина, крестьянин Богородской округи С. Спиридонов. Все они нашли себе среди московских купцов поручителей, которые подтвердили, что «названные крестьяне» к «купеческому промыслу приобыкли»; каждый из них внес по 1200 руб. «в обеспечение платежа по обоим состояниям государственных податей»
Разбогатевшие крепостные «капиталистые» крестьяне выкупаются на волю с уплатой крупных сумм. Так, в 1825—1833 гг. 15 семейств из 32 ивановских фабрикантов выкупились на волю. До этого только одному Е. Грачеву в 1795 г. удалось обрести свободу за крупную сумму1 2.
О том, как торгующие крестьяне сколачивали себе капиталы, наглядное представление дает описание торговых сел Владимирской губернии. Путешествуя по ней в 30— 40-х годах XIX века, тверской помещик Шелехов отмечал, что село Нижний Ландех, Вязниковского уезда,— «гнездо торговцев красным товаром», что там «мужички — большие капиталисты». Они рассылают так называемых ходебщиков (разносчиков) с красным товаром на Украину и «получают барыши, богатеют, строят себе каменные домы, выписывают для своих домов мебель из Москвы, одевают жен своих в левантин, да еще во французский»3. В 30-х годах XIX века множество крестьян Вязниковского и Гороховского уездов, Владимирской губернии, промышляли «разноскою красных товаров и икон по всей России», приобретая эти товары на Нижегородской ярмарке «из первых рук», у фабрйкантов, и прибегая при этом отчасти к помощи кредита. Эти же торгующие крестьяне в обмен на
1 «Материалы по истории московского купечества», т. II, 1892, стр. 2—3.
2 См. П. М. Экземплярский, Город Иваново в прошлом и настоящем, 1945, стр. 12.
3 Д. П. Шелехов, Путешествия по русским проселочным дорогам, стр. 48.
85
мануфактурные изделия приобретали в Сибири «мягкую рухлядь», продавая ее затем на Ирбитской ярмарке. Зани.-маясь исключительно торговлей и другими промыслами, они передавали свои поля для обработки соседям. Естественно, в таких деревнях землепашество оказывалось «в скудном состоянии» *.
В Ковровском уезде, Владимирской губернии, в конце 40-х годов XIX века насчитывалось до 4 тыс. офеней, развозивших текстильные товары по многим губерниям, в том числе по западным и украинским. Торговые обороты этих офеней достигали 6 млн. руб. в год1 2.
В Московской губернии, как показывают материалы 30-х годов XIX века, ямщики (принадлежавшие к государственным крестьянам) вели широкие торговые операции, а ямскую повинность исправляли наймом. В том же десятилетии в селе Краснореченском, Томской губернии, 8 зажиточных крестьян имели извозные подряды и эксплуатировали 75 наемных работников3. Село Висена около Арзамаса, Нижегородской губернии, на всю Россию славилось производством сапог, их изготовлялось в 40-х годах на 60—70 тыс. руб. Около 500 жителей этого села постоянно находилось в отлучке, работая в Саратове, Астрахани, Сибири. 200 жителей ежегодно уходили для работы на Нижегородскую ярмарку или же вели там торговлю. Двое крестьян этого села имели по 500 тыс. руб. ассигнациями. В 1843 г. в селе насчитывалось до 15 домов, торговые обороты которых достигли от 20 до 50 тыс. руб. Оброки крестьяне этого села платили в соответствии со своим имущественным положением: один из богачей платил 30 душевых окладов, каждый владелец свечного завода — 20, что же касается бедняков, то они иногда платили лишь половину оклада.
Путешествуя в 40-х годах XIX века по северным уездам, Гакстгаузен обнаружил в деревне Ворониной, по дороге от Вологды до В. Устюга, крестьянина Г. Квашнина. Дед его арендовал землю и на этом разбогател, переехал в В. Устюг, записался в купечество и приобрел там
1 См. «Библиотека хозяйственно-коммерческих знаний», 1839, кн. 5—6, отд. 2, стр. 18—19.
2 См. К. И. Арсеньев, Статистические очерки России, Спб. 1848, стр. 415.
3 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, М.— Л. 1946, стр. 339, 430—431.
86
право владеть купчей землей. Приобретенная им земля впоследствии перешла к детям и внукам. Сам Г. Квашнин имел в 1843 г. восьмую часть земельных владений деда, а также арендовал еще ряд участков. Вся находившаяся в его пользовании земля составляла треть владений местной общины. Он держал 9 батраков (5 годовых и 5 летних) и 5 работниц. В его хозяйстве имелось 8 лошадей, 25 коров, 15 овец, 8 свиней, 30 кур. Имея состояние в 100 тыс. руб., он торговал хлебом и другими товарами Ч
Н. Тургенев, хорошо знавший предреформенную Россию, отмечал, что в некоторых торговых кварталах Петербурга и Москвы почти целые улицы оказывались заселенными крестьянами графов Шереметева и Орлова. Самая большая шляпная мануфактура в Москве принадлежала крестьянину графа Шереметева. Богатства этого крепостного оценивались в 5 млн. руб. Узнав, что барин нуждается в деньгах, он предложил ему 800 тыс. руб. за свою свободу и таким образом выкупился. Один из дворовых Шереметева, проведший всю жизнь в Москве и занимавшийся торговлей, оставил после себя 150 тыс. руб., положенных в ломбард1 2. Перед реформой 1861 г. в вотчинах Шереметевых Васильевской, Павловской, Вощажниковской, Юхот-ской, Полмской, Алексеевской, Борисовской имелось 486 крестьян с торговыми оборотами от 1 тыс. до 10 тыс. руб. и 62 крестьянина с оборотами свыше 10 тыс. руб.3
Много купцов вышло из среды крепостных крестьян помещиков Юсуповых. Так, крестьянин из Ярославской вотчины Курочкин вел крупную торговлю в Херсоне и часто даже кредитовал крупными суммами господского управляющего (до 10 тыс. руб.). Другой крестьянин той же вотчины, Дроботов, ежегодно получал до 10 тыс. руб. торговых доходов. Крестьянин Рязанской вотчины Юсуповых Панфилов еще в 20-х годах XIX века приобрел в Судо-годском уезде 350 дес. земли, создал там завод стеклянных и хрустальных изделий, владел крепостными и в 1848 г. оставил наследникам состояние в 188 500 руб. ассигнациями. В том же году два крестьянина Юсуповых
1 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, т. 1, М. 1870, стр. 214—215, 165.
2 См. Н. Тургенев, Россия и русские, ч. II, 1907, стр. 75—78.
3 См. А. В. Седов, Удельные крестьяне Нижегородской губернии, 1954, стр. 15.
87
купили в Новгородском уезде за 65 тыс. руб. серебром 2 деревни и 2 пустоши, общей площадью 8575 дес.1
Из удельных крестьян Нижегородской губернии в дореформенный период вышел миллионер Бугров, разбогатевший на хлебной торговле, строительных подрядах и т. д.1 2 В 1855 г. среди государственных крестьян Смоленской губернии имелось 1261 человек, занимающихся торговлей, в том числе в Смоленском уезде — 456, в Сычев-ском — 280, Дорогобужском — 225, Юхоновском — 105 и т. д. В 1857 г. часть этих крестьян (57 человек) получила торговые и гильдейские свидетельства и тем самым официально перешла в состав торговой буржуазии3.
Если в 1766 г. крестьяне составляли в торгующем населении Москвы только 2,6%, то в 1845 г. их доля поднялась уже до 42,2 % 4. В других городах наблюдалась аналогичная картина. Разгорелась ожесточенная борьба за торговую прибыль, и московские лавочники яростно выступали против происков торгующих крестьян, мануфактуристов крестьянского происхождения и самих «фабриканов».
24 июля 1846 г. «поверенные присяжные» московских мещан обсуждали заявление московского мещанина П. Попова, протестовавшего против розничной торговли фабрикантов, открывших на Кузнецком мосту «Депо русских изделий».
Поверенные мещанского общества признали прошение заслуживающим уважения, указывая, что упадок торговли в Москве стал замечаться первоначально от крестьянских «фабричных заведений в деревне, которые подрыв правильному ходу торговли открыли коммерческую промышленность, не довольствуясь присвоением фабричного промысла». Имея прямое свое назначение обрабатывать землю, крестьяне бросили свой плуг и занялись разносной торговлей в Москве промышленными изделиями, «разнося их даже по домам и по дворам»5 6.
1 См. Е. А. Мороховец, Крестьянская реформа 1861 г., М. 1937, стр. 9.
2 См. К. Н. Щепанов, цит. соч., стр. 199—200.
3 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. 19.
4 См. В. Н. Яковцевский, Купеческий капитал в феодально-кре-
постнической России, стр. 149.
6 «Материалы по истории московского купечества», т. V, 1895, стр. 94—98.
88
В начале 60-х годов XIX века торгующие крестьяне составляли важную часть торгового населения русских городов. Так, например, во Владимире, где в 1862 г. было объявлено 137 купеческих капиталов, имелось 7 иногородних купцов и 31 «торгующий крестьянин»
Главные источники обогащения «капиталистых» крестьян состояли, как мы видели, в торговых операциях и ростовщичестве, в эксплуатации деревенских ремесленников, «земледельческого населения». Сами крестьяне отлично знали, что сколотить капитал они могут, лишь занимаясь торговлей или промыслами, а не сельским хозяйством. По этому поводу в одной из книг говорилось следующее: «между ними (крестьянами.— Ф. П.) принято за неоспоримую истину, что от земледелия не разбогатеешь» 1 2.
Это не исключало, однако, возможности образования небольших капиталов и за счет земледельческих доходов. Так, например, перед реформой 1861 г. в Саратовской губерний встречались зажиточные крестьяне, накопившие от «домашнего избытка» от 300 до 1500 и более рублей серебром 3. В этом отношении является показательным тот факт, что деревенские богатеи скупали земли. Это дает еще одно основание утверждать, что уже перед реформой 1861 г. в России не было однородной массы крепостных крестьян. Так, в имении графа Сент-При (Нерехотский уезд, Костромской губернии) собственная земля крестьян (5397 дес.) составляла 62% по отношению к их надельной земле, в имении С. П. Апраксиной того же уезда — 69,2 %, в новгородском имении Зуровой — 72,2 %, <в ржевском имении Гагарина (Тверская губерния) —65,4%, в имении Н. П. Зубовой (в Старицком уезде, Тверской губернии) — 75,1 %, в имении Ф. М. Олсуфьева (Корчевский уезд, Тверской губернии) —даже 102,2%, в имении П. М. Олсуфьева (в том же уезде)— 127,6%, в имении П. И. Сназина-Тормасова (Вышневолоцкий уезд, Тверской губернии) — 154,3%, в рязанском имении Новосильцевых и Приклон-ских (Егорьевский уезд) — 240 %.
1 См. «Экономическое состояние городских поселений Европейской России», ч. 1, 1863, стр. 3.
2 А. И. Жуков, Руководство... выгодно заниматься русским сельским хозяйством, 1848, стр. 12.
3 См. Е. А. Мороховец, Крестьянская реформа 1861 г., стр. 9.
89
В Афанасьевской вотчине Юсуповых (Опочецкий уезд) крестьяне, имевшие покупную землю, даже старались освободиться от своих наделов *.
Все эти конкретные факты не оставляют сомнений в том, что в крепостной России XVIII—XIX веков происходивший на основе экспроприации народных масс процесс формирования буржуазии среди крестьянства сильно продвинулся вперед. История России наглядно подтверждает известное положение о том, что «экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого». Говоря о странах Западной Европы, прежде всего об Англии, К. Маркс далее отмечал, что начало капиталистической эры относится к XVI веку, однако «там, где она наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял наиболее яркий цветок средневековья — свободные города» 1 2.
В России первоначальное накопление капитала и развитие мануфактурного производства получили широкий размах еще в эпоху господства крепостничества. Почему это стало возможным — уже отмечалось в предыдущих главах. Сейчас следует лишь подчеркнуть, что в этом выражалась одна из существенных особенностей первоначального накопления капитала в России. Здесь капитализм, как и всюду, вырастал из разложения феодализма, но носителями буржуазного способа производства часто оказывались крепостные крестьяне.
1 См. В. Н. Кашин, Крепостные крестьяне-землевладельцы накануне реформы, Л. 1934, стр. 8, 11, 12, 17, 18, 32, 85.
2 К Маркс, Капитал, т. I, стр. 720.
ГЛАВА Ill
ФОРМЫ МОБИЛИЗАЦИИ КУПЕЧЕСКИХ КАПИТАЛОВ
§ 1. Коммерческий кредит
Как мы видели, процесс первоначального накопления капитала в дореформенной России зашел весьма далеко, и русское купечество располагало огромными экономическими возможностями для развития капиталистического предпринимательства. Однако мобилизация частных капиталов, в том числе купеческих капиталов, встречала серьезные затруднения. Купцы часто уклонялись от вложения своих капиталов в промышленность. Но тем не менее мобилизация частных капиталов в промышленность происходила, и вопрос о формах этой мобилизации представляет большой интерес.
Уже в XVIII веке важное значение для промышленных инвестиций имел частный кредит, носивший явно капиталистический характер. Мнение некоторых историков, будто в России того времени капиталистического кредита’ не существовало, совершенно ошибочно Ч На самом деле коммерческий кредит на условиях платежа обычных для того времени процентов был широко распространен в России. Документальные материалы не оставляют сомнений в том, что русские мануфактуристы XVIII века широко кредитовались у купцов. Правда, даже в середине XVIII века пользование кредитом считалось среди русских мануфактуристов признаком плохого состояния дел и даже могло быть вменено предпринимателю в вину. Так, некий Товаров, поссорившись с другими участниками компании Андрея Еремеева, владевшей суконной «фабрикой;», обвинял их в своей жалобе от 13 марта 1744 г. в том, что они
1 В последнее время это мнение высказывает, например, С. Боровой. См. его статью в журнале «Вопросы истории» № 5, 1948 г., стр. 67—74.
91
не добавляют свои взносы, а капитал «занимают из процентов», и потому долги фабрики превышают сумму в 10 тыс. руб.1
Общей статистики кредитных сделок подобного рода нет, но сведения частного характера весьма красноречивы. Только что упоминавшаяся челобитная показывает, что московские суконщики 40-х годов' XVIII века пользовались частным кредитом, хотя и действовали на компанейских началах. В 1757 г. Третьяков уступил свою долю в Кадашевской мануфактуре и сукновальне купцу Медовщи-кову и суконщику Иванову, причем почти половина условленной суммы пошла на возмещение долгов «по векселям и распискам», которые Третьяков в свое вр^мя выдал Ме-довщикову при покупке шерсти и красок1 2. За парусной и полотняной мануфактурой Щепочкина в 1756 г. числилось долгов по векселям на 33 380 руб. Для оплаты их он хотел сначала заложить свое предприятие, затем решил продать его дворянину Акинфиеву. Однако ему не удалось договориться с покупателем относительно цены, и кредиторы дали Щепочкину отсрочку в платеже на 2 года 3.
О том, что имели место кредитные связи русских купцов в XVIII веке, наглядное представление дает список кредиторов брянского купца Никулина, составленный в 50-х годах этого столетия4. Сами суммы, подлежащие уплате, оказались невелики и колебались в пределах от 100 до 200 руб. Только одна из них достигала 1032 руб. Но поразительно то, что у этого брянского купца было очень много кредиторов (44), а территориальные масштабы его кредитных связей были весьма широки. Обанкротившийся купец кредитовался в Брянске, Курске, Орле, Карачеве, Трубчевске, Мценске, Стародубе, Козельске, Волхове, а также в некоторых уездах. Характерен и состав кредиторов: среди них преобладали купцы, но были также и дьячки, посадские люди, помещик. Всего Никулин был должен 3747 р. 30 к. Временами купец, видимо, скорее побирался, чем кредитовался, сводя концы с концами за счет случайных и мелких займов (от 5 до 10 руб.).
О широте вексельного оборота и кредитных связей свидетельствует и тот факт, что по векселям, опротестованным
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 50.
2 Там же, л. 77.
3 ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 1008, л. 1,6,15—19.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 15—18.
92
в Туле в 1764—1765 гг., в качестве должников фигурировали десятки фамилий купцов ’.
Показательно, что кредиторы мануфактуриста екатерининских времен были весьма разношерстной толпой. Когда в 1767 г. обанкротился московский «фабрикант» Логинов, имевший шелковую мануфактуру, то к оплате были предъявлены векселя на 18 тыс. руб., находившиеся у некоего генерал-майора Володимера Измайлова, нескольких купцов (в том числе одного коломенского — Козьмы Панина) и, наконец, «Московского университета учителя Андрея На^опиенского»1 2.
Железозаводчики в 60-х годах Баташевы тоже кредитовались весьма широко. Петр и Прокофий Баташевы оказались в 1769 г. должны 29 лицам 101 600 р. 78 к.3 Следовательно, даже богатые железозаводчики, какими были Баташевы, и те не обходились без значительного кредита. Решающую роль в их финансировании играли купцы, причем наиболее крупную сумму (27 152 руб.) Баташевы получили от московского купца Савина. Кредитором Баташевых был также богатый купец и мануфактурист Козьма Матвеев. Поскольку заводы Баташевых отчасти работали на экспорт, в числе кредиторов оказались иностранные купцы, причем иногда на значительную сумму (до 14 тыс. руб.). Вместе с тем Баташевы кредитовались у аристократов разных рангов, включая ротмистрш, капитанов и капитанш, поручиков, надворных советников, княжен и генералов. Например, княжне Долгоруковой Баташевы задолжали 5540 руб. Баташевы были слишком богаты, чтобы кредитоваться у «мужиков», но все-таки оказались должниками тульского оружейника и шацкого секретаря.
Нельзя не отметить, что и Демидовы, эти богатейшие железозаводчики XVIII века, широко кредитовались у казенных учреждений, купцов и даже у «заводских жителей»,
1 Купцы из Калуги, Серпухова, Венева, Романова, Одоева, Орла, Павлова, Скопина, Ельца, Алексина, Зарайска, Козловска, Белозерска, Воронежа, Белгорода, Москвы, Таруссы, Михайлова, Перемышля, Переяславля-Рязанского, Курска, Боровска, Епифанова, Петербурга, Гжатска, Юрьева-Польского, Касимова, Оренбурга, Арзамаса, Карачева, Воротыни, Волхова, Черкасска, Каширы, Ростова, Переяславль-Залесского, Путивля, Ряжска, Мцен-ска, Крапивны, Алексина, Белева, Тамбова. (ЦГАДА, ф. 259, кн. 57, л. 296—319.)
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3713, л. 706.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 399—400.
93
не исключая крепостных крестьян. Сделки Демидовых документировались выдачей векселей и «ассигнаций», которые потом много раз переходили из рук в руки и часто оплачивались не на Урале, а в Москве, где Демидовы имели контору. Векселя использовались Демидовыми также для перевода денег на большие расстояния, так как перевозка медной монеты вызывала огромные транспортные затруднения
При взыскании казенных долгов с русских мануфактуристов часто обнаруживалась очень сложная система кредитных связей, существовавших между ними'. В 1770 г. было описано имущество московского купца Михайла Ев-реинова для покрытия его долгов в «кригс-комиссариате» (на 23 тыс. руб.) и в «штат-конторе» (на 15 тыс. руб.). Однако при этом оказалось, что самому Евреинову фабрикант Рюмин был должен 27 тыс. руб., граф Воронцов — 7300 руб. и барон Строганов — 2800 руб.1 2
Смерть мануфактуриста неизменно становилась сигналом для предъявления к оплате накопившихся у разных лиц векселей. Так, например, в 1776 г. жена комиссара Просякова предъявила иск о взыскании вексельного долга с наследников умершего. фабриканта Шигонина3. Как только в 1779 г. обанкротился петербургский купец Вани-фатьев, на его имя было предъявлено векселей на 81 162 руб., причем среди держателей векселей было много иностранных купцов4 5. Объявляя о своем банкротстве, Ванифатьев заявлял, что сам он имеет долговые обязательства на 84 тыс. руб., но получить их не может. Когда в 1787 г. суконная мануфактура князей Хованских перешла в «комиссариатское ведомство», то за ней числилось 533 616 руб. долгов6.
В конце XVIII века, как показывает ведомость 1797 г.. капитан Лугинин был весьма крупным заводчиком, имел 4 завода в Оренбургской губернии — 1 медеплавильный (Миасский) и 3 металлургических (Златоустовский, Сат-кинский, Кусинский). Однако его долги достигли астрономической цифры — 1 807 500 руб., и поэтому возник вопрос
1 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых, т. 1. М.— Л. 1949, стр. 279, 486.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 269.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 13, д. 307, л. 1.
< ЦГАДА, ф. 259, кн. 4205, л. 97, 119, 428—430.
5 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1138/4709, л. 425.
94
о передаче этих заводов в казну. Следует отметить, что лу-гининские заводы • пользовались крепостным трудом (на них работало от 2 до 3 тыс. крестьян) и являлись олицетворением «дворянской металлургии»
При разборе в Новороссийском суде дела о долгах купца Черткова выяснилось, что, кроме казенного долга, за ним числились еще долги по векселям на общую сумму 23 тыс. руб.1 2 Все это не оставляет сомнений о широких кредитных возможностях у русских мануфактуристов конца XVIII века. Имеется основание предполагать, что объем вексельного кредита в России в конце XVIII вера был довольно значительным, поскольку в уплату долгов некоторые купцы представляли векселя на сумму в 36 578 руб.3
В XVIII веке кредит был широко развит и среди торгующих крестьян Ивановской вотчины, особенно среди ивановских мануфактуристов. Так, в 1796—1798 гг. за должниками Гарелина числилось 25 359 р. 79 к. При этом он имел векселя купцов тобольских, енисейских, тюменских, великоустюгских, пермских, петербургских, московских, саратовских, галицких 4.
Довольно часто в XVIII веке мануфактуристы кредитовали друг друга, что также ускоряло мобилизацию наличных капиталов и облегчало заводчикам решение финансовых проблем. Так, компания Малоярославецкой полотняной мануфактуры щедро кредитовалась в 30-х годах у одного из компанейщиков (Афанасия Гончарова), выплачивая ему условленные проценты за пользование полученными капиталами5. В роли банкира выступал и Тамес6.
Расширению кредитных связей содействовало введение при Елизавете вексельного обращения, в связи с чем в 50 городов страны была разослана медная монета на сумму 2 млн. руб. Эта операция облегчила перевод денег из одного города в другой и содействовала снижению уровня процента: векселедаватели обязывались платить лишь 6% годовых, в то время как в 40-х годах взимание
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 379, л. 174.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1208/4779, л. 751.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1206/4777, л. 354.
4 См. А. М. Разгон, Крестьяне Ивановской вотчины, стр. 563.
Б См. «История пролетариата СССР», т. II, стр. 121.
6 См. Е. Дюбюк, Тамесова фабрика (рукопись), стр. 93.
95
12—15—20% годовых считалось нормой по частным ссудам.
Установленная в 1754 г. норма процентной ставки иногда оказывалась реальной: так, например, с графини Воронцовой московский купец Михаил Евреинов требовал за долги ее мужа только 6% с рубля и еще «деференции у курса по два процента». При этом в обоснование своих требований купец ссылался на то, что такие проценты он и «сам за море платить принужден был»1 2.
Но и после этого кредит был все-таки слишком дорогим. Фабрикант Рюмин получил в 1762 г. от московского куцца Евреинова 15 900 руб., а в 1770 г. его долг достиг уже 25341 р. 98 к., «полагая и на проценты проценты». Сверх того, Рюмин должен был уплатить так называемую «рекамбию» в размере 1200 руб.3 Не случайно поэтому русские мануфактуристы использование кредита на условиях выплаты огромных процентов считали сплошным убытком. Они настолько привыкли к беспроцентным ссудам со стороны государства, что обращение к частному кредиту считали синонимом разорения. В начале 60-х годов XVIII века брянский полотнянщик Макаров писал в своей челобитной, что он неизбежно окажется вовлеченным в убытки, если «вместо одной казенной помощи принужден будет на произведение фабрики брать деньги из проценту» 4.
Действительно, очень часто купеческие долги служили камнем преткновения для всякого рода промышленных начинаний. Так, в 1769 г. Мануфактур-контора сообщала Коммерц-коллегии относительно полотняной и фаянсовой мануфактур Иоганна Ринга, что «в начальном тех фабрик произведении последовала остановка», так как магистрат Фридрихсгама секвестровал «ево Ринга домы, пожитки и фабричное строение со всеми инструментами и материалами», чтобы сбалансировать расчеты Ринга «с кредиторами по купечеству»5. По свидетельству ведомостей 1764—1772 гг., петербургские мануфактуристы очень часто
1 См. Я. Д. Чечулин, Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II, Спб. 1906, стр. 321; «X. Г. Манштейн о России», Спб. 1845.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 284.
3 Там же, л. 282.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 142/3713, л. 538.
Б «Русская мануфактура в 18 в.», 1949, стр. 710.
96
вынуждены были приостанавливать свое производство, попадая за долги под караул. В 1768—1770 гг. на позументной мануфактуре Медовикова «работы не было», поскольку он находился под караулом — «за вексельные иски в Санкт-Петербургском словесном суде и Главного Магистрата конторе». В 1764—1769 гг. стояла «плащильная» мануфактура Михаила Геса опять-таки «за содержанием ево Геса за вексельные долги Главного Магистрата в конторе под караулом» ’.
Таким образом, приведенные нами многочисленные факты свидетельствуют о широких и разносторонних связях кредитного характера среди русских купцов и мануфактуристов. Коммерческий кредит имел серьезное значение в деле промышленного применения накопленных в стране капиталов.
§ 2. Роль банков
Некоторую роль в мобилизации частных капиталов для русской мануфактуры XVIII века сыграли банки того времени. Правда, они были казенными учреждениями, создавались преимущественно для дворянства и казенных надобностей, с использованием правительственных фондов фискального происхождения. Но часть этих фондов попадала все-таки в руки мануфактуристов. В указе 31 марта 1764 г. прямо говорилось, что при учреждении государственных банков для дворянства и купечества имелось в виду привлечение денег от «партикулярных людей» для последующей отдачи мобилизованных капиталов «в рост». Эти вклады предписывалось не смешивать с казенными, а проценты с них надлежало «в рост присовокуплять» или «возвращать отдатчикам»1 2.
Первоначальный капитал Купеческого банка (созданного в 1754 г. для купцов, торгующих при Петербургском порту), равный 500 тыс. руб. к апрелю 1764т., был увеличен до 800 тыс. руб. Однако выданные банком; ссуды застряли у первых клиентов, и поэтому в 1770 г. выдача ссуд была прекращена, а в 1782 г. банк был закрыт. Иной была судьба Дворянского банка. Его деятельность приобретала
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 535—536.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 45/3616, л. 36.
4 Ф. Я. Полянский 97
все более широкий размах: с 1754 г. по 1767 г. им было роздано в качестве займов 3 692 953 руб. Конечно, эти ссуды обслуживали специфически дворянские интересы и только отчасти использовались дворянами для промышленных целей. Среди самих вкладчиков ведомость 1768 г. отмечает княгинь, асессоров, адъютантов, протоколистов, фрейлин, секретарей *.
Помимо выдачи ссуд, банк занимался приемом вкладов. В 1775 г. их числилось уже на 854 тыс. руб., а в 1781 г.— 4,5 млн. руб. Кроме того, вклады принимали сохранные кассы: в 1787 г. в них было вкладов на 8,5 млн. руб.1 2
В конце XVIII века крупные кредитные операции осуществляли в России иностранные банкиры. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что, когда в 1794 г. обанкротился банкир Сутерланд, его долги одной лишь казне исчислялись в 1 628 330 гульденов 3. Среди других должников Сутерланда преобладали представители аристократии, и только изредка встречались купцы. Железозаводчик П. Демидов оказался должен Сутерланду с 1788 г. крупную сумму — 174 280 руб. 4
Для расширения кредитных операций в 1797 г. Павлом I были учреждены «учетные или эсконтные конторы» в Петербурге, открытые затем в 1806 г. в Москве, Архангельске, Таганроге, Феодосии. Но это мероприятие не разрешило проблемы коммерческого кредита. Интенсивное обесценение ассигнаций даже подрывало кредит. Между тем только за 1805—1810 гг. их было выпущено на сумму более 300 млн. руб.5 Частный кредит оставался дорогим и в первой четверти XIX века стоил часто 10% годовых6.
Частные банки стали возникать в России впервые как городские банки. Первый из них был создан в городе Слободском, Вятской губернии, в 1809 г., второй — в городе Осташкове, Тверской губернии, в 1818 г. В первом случае банк был организован при помощи средств купцов Анфилатовых, во втором случае — при помощи средств купца
1 ЦГАДА, ф. 259, д. 101.
2 См. «Вопросы истории» № 5, 1948, стр. 76—77.
з См. ЦГАДА, ф. 259, кн. 4777, л. 1.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4778, л. 172—175, 402.
5 См. К. И. Арсеньев, Начертание статистики Российского государства, ч. II, Спб. 1819, стр. 264.
6 См. /7. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 125.
98
Савина. В 1857 г. в России насчитывался уже 21 частный банк, но их капиталы не превышали полумиллиона рублей
Большим событием в области организации кредита явилось учреждение Коммерческого банка. Он был учрежден на основе манифеста 7 мая 1'817 г. и «восприял свое действие» с 1 января 1818 г. Банк имел целью «споспешествование торговле». Ему «даровано» было 30 млн. руб. казенного капитала и предоставлены суммы, ранее обращавшиеся в учетных конторах1 2. Таким образом, Коммерческий банк был создан вместо учетных контор (сущестовавших ранее при Ассигнационном банке) со значительным капиталом для поддержания торговли и промышленности. В его функции входил прием вкладов на хранение (бесплатно), переводы платежей из одного города в другой (с уплатой 74% с суммы платежа), учет векселей и выдача ссуд под залог товаров. До 1830 г. вкладчики «для обращения» могли получать 5% годовых, с 1830 г.— 4%. В 1818 г. была открыта контора банка в Москве, в 1819 г.— в Архангельске и Одессе, затем в Риге (1820 г.), Астрахани (1821.г.), Киеве (1838 г.), Харькове (1843 г.), Екатеринбурге (1846 г.). В некоторых городах открывались временные конторы банка: например, в Н. Новгороде (с 1821 г.), в Рыбинске (с 1841 г.), в Ирбите (с 1846 г.), в Полтаве (с 1852 г.). Вклады «для обращения» (т. е. принимавшиеся банком с правом использования их для выдачи ссуд) постепенно росли, и если в 1821 г. они равнялись 10 786 481 руб. серебром, то в 1825 г.— 28 073 037 руб., в 1830 г.—44 658 601, в 1835 г.—65 890 979, в 1845 г.— 125 719 050, в 1850 г.— 174 998 061, в 1852 г.— 186 471 330 руб. (имеется в виду остаток капитала после приема вкладов и возврата их за текущий год плюс остаток вкладов, накопившийся за предыдущие годы). Увеличивались и суммы, выдававшиеся в виде процентов на вклады. В 1822 г. эти суммы составляли 377 105 руб. серебром, в 1832 г,— 1 533 802, в 1842 г.—3 009 166, в 1851 г.— 6 684 749 руб. В банке накапливались большие суммы, образовавшиеся из процентов, начисленных на невостребованные капиталы. В 1821 г. эти суммы равнялись
1 См. С. Вознесенский, Экономика России XIX—XX вв. в цифрах, вып. 1, Л. 1925, стр. 148.
2 См. К. И. Арсеньев, Начертание статистики Российского государства, ч. II, стр. 267—268.
4* 99
481 464 руб. серебром, в 1831 г.— 5 063 831, в 1841 г.— 13908 373, в 1851 г.— 28 187 349 руб. Кроме того, банк принимал так называемые вклады на хранение и вклады для трансферта (т. е. для перевода денег).
Коммерческий банк выдавал ссуды под залог товаров в размере 50—80% их стоимости и на срок не более 9 месяцев. Правда, некоторые конторы сокращали этот срок до 6 месяцев, а московской конторе вообще запрещено было выдавать ссуды под залог товаров (это мотивировалось тем, что данная контора находилась в центре крупной промышленности, и правительство опасалось, что кредитование промышленников приведет к истощению финансовых ресурсов конторы). Учетные операции коммерческого банка росли очень быстро. В 1818 г. он учел векселей на сумму в 10 955 091 руб. серебром, в 1819 г.— на 20 920 тыс., в 1821 г.— на 46 336 572 руб. После этого учет векселей сокращается (к 1832 г. до 8 085 873 руб.). До 1845 г. он колеблется в пределах от 9 до 12 млн. руб. в год, и лишь после 1845 г. начинает опять расти, доходя в 1852 г. до 25943 822 руб.1
Самым поразительным фактом в истории этого банка является то, что его капиталы не находили себе спроса. В 1856 г. вклады в банк достигли 241,1 млн. руб., и вкладчикам он должен был платить проценты. Между тем капиталы банка лежали без движения, так как спрос на них был крайне незначительным. Выход был найден в финансировании казны. Следовательно, предназначенные для коммерческого кредита капиталы получали феодальное применение, хотя промышленность нуждалась в инвестициях. Реакционное влияние крепостничества и абсолютизма на экономическую жизнь России сказывалось в этом очень ярко. Дело в том, что сам порядок вкладных операций сокращал ссудные операции Коммерческого банка, вкладчики получали вкладные билеты на предъявителя и ссужали ими торговцев, так как такие билеты могли функционировать как деньги1 2. Между тем частный кредит по-прежнему оставался крайне дорогим, хотя ростовщиков и имелось очень много (в 1823 г. в России насчитывалось 2287 так называемых менял). Позднее, в предреформен-
1 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. II, стр. 225—235, 253, 247.
2 См. П. П. Мигулин, Экономический рост русского государства аа 300 лет (1613—1912), стр. 81.
100
ный период, существовало несколько банкирских домов: «Штиглиц», «Юнкер», «Симон Якоби», «Гинзбург», «Кен-гер» и др., а также мелкий ломбардный кредит ’. В 40-х годах XIX века крупные фабриканты уверяли Гакстгаузена, что они должны получать прибыль в 30—35%, если хотят пользоваться ссудным капиталом с уплатой 12% годовых.
В целом можно утверждать, что организованный кредит (в форме казенных и частных банков) не сыграл большой роли в мобилизации купеческих капиталов для мануфактурной промышленности. Он приводил в условиях крепостничества и абсолютизма даже к омертвлению капиталов.
§ 3. Промышленные компании
Чрезвычайно важную роль в мобилизации капиталов для мануфактуры XVIII века сыграли промышленные компании. Они возникали потому, что позволяли мануфактуристам возместить недостаток капиталов: кооперация экономических резервов многих купцов делала возможным строительство крупных предприятий. Промышленные компании XVIII века вовсе не были порождением деятельности Петра I, как утверждали некоторые историки (Фирсов, Лаппо-Данилевский), а закономерно возникли на почве экономических противоречий тогдашней России и явились попыткой их разрешения. Крупная мануфактура требовала больших капиталов. В условиях, когда индивидуальные капиталы оказывались слишком малыми по своим размерам для того, чтобы владельцы этих капиталов смогли каждый в отдельности создать крупные предприятия, «компанейская» форма предпринимательства давала большие возможности.
В условиях абсолютистского произвола купцы часто боялись вкладывать капиталы в мануфактурную промышленность. Поэтому нужны были особые формы мобилизации рассеянных по стране капиталов. Компании давали такую форму и потому получили столь широкое распространение. Они компенсировали в известной мере экономическую незрелость крепостной России и давали ей воз
1 См. П. А. Хромов, Экономическое развитие России в XIX— XX веках, М. 1950, стр. 129.
101
можность строить крупные предприятия, хотя основные богатства оставались в руках феодального дворянства.
Компании активно насаждались абсолютизмом, но это не дает оснований говорить относительно их искусственности. Наоборот, это — дополнительное свидетельство в пользу того вывода, что компании действительно были необходимы для крупной промышленности России XVIII века. Петр I именно потому питал такое пристрастие к компаниям и активно насаждал их, что они действительно помогали мобилизовать нужные для мануфактурной промышленности капиталы. Компании сами по себе не были новостью для русского купечества. В области торговли они существовали уже давно и особенно часто действовали в форме торговых домов, возникавших на основе родственных связей. Дом Строгановых уже в конце XVI века располагал капиталами в 300 тыс. руб. (около 15 млн. руб. на деньги начала XX века). В XVII веке были известны разные формы «складства», то есть производственных и сбытовых союзов Ч Так, например, в Архангельске существовал дом судостроителей Важениных. В Москве действовала компания купцов гостиной сотни Ефима Маркова и Карпа Ермолаева. В Астрахани имелась компания с капиталом до 7064 руб.1 2 В XVIII веке, когда на очередь дня было поставлено строительство крупных мануфактур, нуждавшихся в инвестициях значительных капиталов и на длительный срок, компании, естественно, получили самое широкое распространение.
За время с 1715 по 1725 г. возникло 15 компаний строительства и содержания мануфактур. Одни из этих компаний были созданы по инициативе правительства, другие — по почину самих мануфактуристов. К предприятиям второго рода относятся компании Тамеса с Затрапезным (полотняная мануфактура), Рюмина с Томилиным (игольная фабрика), компания Бабушкина, Кузнецова, Естифеева и Лукьянова (каразейная «фабрика») 3.
В подборе кбмпанейщиков правительство предоставляло свободу действий самим мануфактуристам. Так, например, Тамес и другие владельцы полотняной мануфак-
1 См. В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. IV, 1937, стр. 144.
2 См. Д. Лаппо-Данилевский, Промышленные и торговые компании, стр. 17—18.
9 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 61.
102
гуры в Москве получили право принимать компанейщиков по своему усмотрению. Когда в 1720 г. директор этого предприятия Тамес предложил на рассмотрение царя список компанейщиков из числа купцов (И. МйКляева, из ярославцев И. Шевелева и М. Затрапезнова, тульского купца А. Пастухова и московитина Ф. Мыльникова) с исключением других, то резолюция Петра I гласила: «учинить по сему» *.
Компании часто были весьма многочисленными, особенно в тех случаях, когда они учреждались при участии средних по достатку предпринимателей.
Так, грамота 1735 г., устанавливавшая исключительное право компании московских купцов на выделку волочевого и плащильного золота и серебра, перечисляла среди компанейщиков С. Иванова, И. Вихляева, И. Акишева, А. Милютина, О. Щукина, И. Докучаева, Л. Гаврилова, А. Логинова, Н. Рыбникова и И. Тележникова. Каждый из них обязывался вложить по 3 тыс. руб. капитала 1 2.
В 1736 г. вместе с Андреем Еремеевым объединилась группа в шесть лиц для строительства суконной «фабрики», причем пятеро из них внесли по 5 тыс. руб., один — 3500 руб. и один — 2500 руб. Таким образом, для того чтобы собрать сумму в 31 тыс. руб., потребовалось^ объединение 7 мануфактуристов, но этих денег все-таки не хватало, отчего в покупке материалов имелась «немалая остановка и передача», а «в даче работным людям заделанных денег испытывался недостаток»3.
Если, как мы видели, даже московские мануфактуристы испытывали недостаток наличных средств и потому широко прибегали к организации компаний, то тем более в этом нуждались провинциальные купцы. Они весьма часто создавали промышленные компании. Так, в 1735 г. для строительства суконной мануфактуры (причем «своим коштом, не требуя из казны денег») объединились 7 курских купцов (трое Голиковых, а также Лоскутов, Нифонтов, Максимов и Мухин) 4.
Компании существовали также в производстве селитры для пороховых заводов. Например, в 1737 г. на Украине «опошенские жители, составя между собою . компанию»,
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 1, л. 214.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 45, л. 1.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 48.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 365.
103
заключили с канцелярией «Главной артиллерии и фортификации» договор о «поставке селитры большим числом» *. Этот договор они выполняли до 1772 г.
Особой популярностью у мануфактуристов пользовались монопольные компании, имевшие ценные привилегии. Не случайно некоторые мануфактуристы настойчиво добивались участия в таких компаниях. Так, например, в 1739 г. московский купец первой гильдии А. Иванов подавал пространные челобитные, добиваясь включения его в уже упоминавшуюся нами компанию 10 мануфактуристов, получившую в 1735 г. привилегию на производство волоче-вого и плащеного золота и серебра * 2.
Яркий пример добровольной компании дает объединение велико-устюжских купцов Бобровского и других, создавших суконную мануфактуру под Иркутском3.
Когда русский мануфактурист XVIII века попадал в беду, он зачастую искал себе компаньона. Так, в 1747 г. у московских суконщиков Третьяковых были конфискованы суконные мануфактуры и винокуренные заводы за непоставку сукон в счет покрытия казенной ссуды. Однако в 1750 г. они нашли себе компаньона в лице купца Бухвостова и с разрешения Мануфактур-коллегии опять приступили к делу4 *.
В провинции часто возникали смешанные компании, в которых наряду с местными жителями участвовали столичные купцы или приезжие заводчики. Так, в 1762 г. для строительства Топорецкого «железоделаемого завода» объединились в компанию олонецкие купцы Я. Кононов и С. Нифантьев, петрозаводской житель В. Васильев и петербургский купец П. ПарамоновБ. В 1760 г. московский купец Ф. Макаров и коломенский купец А. Лещев получили разрешение завести в Москве за Яузскими воротами шелковую мануфактуру на компанейских началах6.
О том, насколько широко распространенным явлением были компании, свидетельствуют следующие данные. До 1760 г. возникло на основе компанейского содержания не менее 4 полотняных, 15 суконных, 8 шелковых, 4 коже
‘ ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 211.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 49, д. 303, л. 1—2.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 134.
4 Там же, л. 187.
6 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3710, л. 276.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 830, л. 1, 5.
104
венных, 1 ситцевой, 1 набойчатой, 1 вощаной, 1 крановой, 2 шляпных, 1 пуговичной, 1 проволочной, 2 плащильно-сусальных, 2 мишурных, 2 позументных, 1 сахарной, 1 купоросной, 1 сургучной мануфактуры?.
Большинство промышленных компаний XVIII века возникало на добровольных началах. Принудительным образом компании насаждались лишь Петром I. Петр I твердо верил в экономические возможности компанейской формы промышленного предпринимательства и вполне разделял взгляды Ф. Салтыкова, рекомендовавшего создание компаний. Он использовал все доступные ему средства, в том числе и принудительные.
Еще Петровский указ 27 октября 1699 г, предписывал купецким людям торговать компаниями, как и в иных государствах1 2. Позднее он поощряет создание компаний мануфактуристами, а в 1721 г. задумал даже обратиться к аферисту Дж. Ло с предложением устроить в России торговую компанию3. ’
Участники многих компаний, возникших при Петре I, вербовались приказными методами. Так, компания Тамеса для финансирования и руководства полотняной мануфактурой в Москве пополнялась принудительными мерами4.
Насколько бесцеремонным образом Петр I обращался с купцами, создавая компанию мануфактуристов, свидетельствует история Суконного двора в Москве. В 1720 г. по указу Петра I было решено «учинить из купечества компанию» и отдать ей все дворы суконной мануфактуры в Москве, находящиеся «подле Каменного мосту», а также «мастеров и мастеровых людей и что к тому заводу принадлежит». При этом предписывалось в компании быть В. Щеголину, И. Култыгину (купцу гостиной сотни), К. Болотину (из Вязьмы), Б. Пушникову (из Казани), О. Твердышеву (из Симбирска), Ф. Серикову (из Серпухова) , П. Соколовскому, С. Щеголину, И. Мушникову (все трое из Петербурга), Ф. Волкову (из Ярославля), П. Докучаеву (из Москвы), И. Рукавишникову (из Вязников), А. Скорнякову (из Курска) и И. Макарову (из Волхова). Как видно, мануфактуристы были собраны со всей России.
1 См. Д. Л anno-Данилевский, Промышленные и торговые компании, стр. 93—94.
2 См. В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. IV, стр. 145.
3 См. там же, стр. 184.
< См. Е. Дюбюк, Тамесова фабрика, стр. 39, 115л 119.
105
Берг-коллегия решила к включенным в эту компанию купцам, послать не только указы, но еще «нарочно из московского гарнизона солдат на их компанейских прогонах», чтобы компанейщики -из своих городов высланы были в Москву «немедленно на сроки», для явки на суконном заводе «оному компанейщику Щеголину» Ч
Понятно, что от подобных компанейщиков толку было мало, и сама компания оказалась нежизнеспособной: в 1724 и 1726 гг. 10 компанейщиков из 14 были «за разные резоны от той суконной мануфактуры отрешены» 1 2. -
Привлечение новых компанейщиков в петровские времена производилось иногда весьма оригинальным методом. Так, в 1721 г. «интересанты» шелковой мануфактуры Апраксина и др. «объявили несколько богатых людей» и просили Мануфактур-коллегию «их присовокупить к ним в компанию»3.
Соглашаясь под давлением правительства вступать в число компанейщиков той или иной мануфактуры, купцы обычно'выговаривали себе какие-либо торговые льготы и преимущества. Так, в 1721 г. купцы, которых правительство побуждало к вступлению в компанию Апраксина, Шафирова и Толстого для организации шелковой мануфактуры, требовали предварительно дать им право на ввоз из-за границы в ближайшие 2 года парчи на сумму 50 тыс. руб.4 *
Социальный состав компанейщиков в петровские времена был очень пестрым. Когда в 1720 г. возник вопрос о создании в Казани и Астрахани шелковой и шерстяной «фабрик», чтобы делать на них «разные шелковые ленты и сукна», а также стамеды и т. д., то петровский указ поручал это дело казанским ямщикам А. Суханову и М. Шела-нину, посадским людям из Казани В. Сухорукову и И. Малинину, «астраханским жителям» — архиерейскому истопнику Ф. Кадашевцову, посадскому человеку М. Одранину, П. Чалину — купцу гостиной сотни из города Ядрина (Нижегородской губернии), В. Кротову, наконец, московскому мещанину О. Смолину6.
В XVIII веке наряду с промышленными были созданы
1 «Московский суконный двор», стр. 5.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 147.
з ЦГАДА, разр. XIX, д. 377, ч. 1, л. 293.
4 ЦГИАЛ, ф. Коммерц-коллегии, on. 1, д. 4, л. 4.
в ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, on. 1, л. 165.
106
торговые компании, особенно для внешней торговли. Еще в 1711 г. правительство хотело основать Китайскую компанию. В 1724 г. приказано было учредить компанию для торговли с Испанией. Затем, в 1752 г., последовало создание Астраханской компании, в 1758 г.— Персидской, в 1758 г.— Черноморской, в 1760 г.— Каспийской *.
В петровские времена при создании промышленных компаний устанавливался определенный минимум взносов для их участников и ставилась задача собрать капитал определенных размеров 1 2.
Как показывают различные материалы, многие компании первой половины XVIII века мобилизовали крупные капиталы3. Компании сыграли положительную роль в развитии русской промышленности XVIII века как форма мобилизации капитала, необходимого для создания крупных мануфактур. Объединённый капитал компании оказывался достаточным для строительства «своим коштом» действительно крупных предприятий. Вместе с тем риск отдельных компанейщиков настолько уменьшался, что участвовать в создании компанейских мануфактур соглашались
1 См. Д. Л anno-Данилевский, Промышленные и торговые компании, стр. 99.
2 Так, по указу Петра I при пополнении компании Апраксина, Шафирова и Толстого предусматривалось собрать 40 тыс. руб. капитала, причем с каждого нового компанейщика требовалось не менее 5 тыс. руб. При записи в эту компанию московский купец М. Григорьев с детьми согласился внести 10 тыс. руб., Ф. Старцев, А. Павлов, И. Франков и С. Аникеев — по 5 тыс. руб., о чем и был заключен специальный договор. Все это были московские ком-панейщики. Кроме них, в компанию принимался «петербургский житель» купец М. Короткий (вместе с братом), вносивший тоже 5-тысячный пай. Ему поручено было заведование петербургской мануфактурой (ЦГАДА, разр.. XIX, д. 440, л. 12).
В 1724 г. И. Тамес утверждал, что члены его компании внесли следующие суммы:- И. Тамес — 4500 руб., А. Пастухов— 4 тыс., И. Микляев — 12 тыс., Б. Карамышев — 3700, И. Шевелев—4500, И. Попов— 1300, К. Неврев— 1300, С. Плавильщиков — 1300, А. Овощников — 1300, А. Деев — 650, М. Затрапезнов — 250 руб.
Всего 34 800 руб., да прежние компанейщики, впоследствии «отрешенные», внесли: Турчанинов — 4 тыс. руб., С. Цынбалыци-ков — 3150, С. Щученков — 2100, Г Черной — 1600, И. Зубков — 1050 руб.— всего 11 900 руб. Весь компанейский капитал определялся Тамесом в 46 700 руб., между тем при разделе фабрики (после всех потерь) «явилось» налицо только 17 тыс. руб. (ЦГИАЛ, ф. Комиссии о коммерции, on. 1, д. 1009, л. 109).
3 См. Д. Л anno-Данилевский, Промышленные и торговые компании, стр. 94—95.
107
подчас самые осторожные купцы. Даже принудительное объединение капиталов в рамках компании давало определенный экономический эффект, хотя бы и временный. Волей-неволей, но каждый участник вносил в компанию известную сумму своего капитала, и последний находил себе промышленное применение.
Следует иметь в виду, что промышленные компании, как правило, не были устойчивыми объединениями. Выше говорилось о непрочности и нежизнеспособности компаний, созданных путем принуждения со стороны правительства. Однако не отличались долговечностью также и компании, созданные купцами на добровольных началах. В чем же причины этого?
Прежде всего необходимо указать на то, что промышленные компании разрушались внутренними противоречиями.
Внутри компаний возникали сложные конфликты, и шла ожесточенная борьба между отдельными компаней-щиками. Она имела различные причины и протекала в самых разнообразных формах. Так, в 1744 г. С. Томилин подал челобитную на своих компанейщиков по игольной фабрике (в Рязанском уезде) Рюминых, обвиняя их в том, что они будто бы вытесняют его из компании. Завод был построен в 1719 г. с затратой 30 тыс. руб., из которых на долю челобитчика приходилось 16 тыс. руб. Однако «в небыт-ность» Томилина на месте П. Рюмин купил «из общей суммы крестьян и земли немалое число, как видно с умыслу» на свое и сородичей своих имя. Затем, в 1733 г. П. Рюмин опять воспользовался отсутствием челобитчика и принял в компанию на 10 лет московских купцов И. Колехина и В. Бельского, исключив Томилина из дележа «прибыльных денег». Наконец, в 1744 г. Я. Рюмин принял на 10 лет новых компанейщиков (московских купцов Турчаниновых) , согласившись делить с ними прибыль пополам. Что касается Рюминых, то они доказывали, что Томилин уже забрал свой капитал и потому вообще не имеет каких-либо прав на игольный завод *.
В компании А. Еремеева, насчитывавшей 7 человек и «содержавшей суконную фабрику», компанейщик Товаров стал объектом преследования после того, как он донес начальству, что другие участники компании занимаются «тор
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1450, л. 1—2.
108
гами» при содействии сородичей и используют привилегии мануфактуристов для чисто спекулятивной деятельности. В своей жалобе от 13 марта 1744 г. Товаров заявлял, что компанейщики не приглашают его «для отправления фаб-риканских дел», внесенные им предложения «не приемлют» и «делают все по своей воле». Товаров просил его «от той фабрики отставить» и вернуть ему вложенный им капитал в 2700 руб., дабы ему «не притти в крайнее убожество й разорение» Ч
Иногда война между компанейщиками приобретала характер настоящего разбоя и сопровождалась ночными нападениями. Английский купец Маев в 1741 г. вступил в компанию братьев Беловых для поддержания Кирицких железных заводов в Переяславль-Рязанском уезде, добавив своего капитала 12 тыс. руб. к уже имеющимся (18 тыс. руб.). Однако когда в 1744 г. он приехал на завод, то Г. Белов с необычайным «многолюдством учинил на него прежестокое нападение» и насильственно отобрал у него крепости на совместно купленные земли* 2.
Борьба между компанейщиками обычно начиналась сразу же после создания компаний. В 1752 г. Г. Белозеров и московский купец Г. Манатейников получили разрешение завести на компанейских началах воскобелцльную мануфактуру в Москве и Касимове. Предприятие действительно было создано в Москве, в доме Манатейникова. Однако вскоре же между компанейщиками возникли несогласия, и Белозеров создал самостоятельное предприятие в доме московского купца И. Краснова3. В 1756 г. симбирский купец И. Твердышев создал в Москве пуговичную мануфактуру с капиталом 10 тыс. руб. Его компанейщиками были 2 московских купца — В. Нахалов и М. Ветошников —и переяславский купец С. Захаров. Однако уже в том же году Ветошников выбыл из компании, уступив половину своего пая Нахалову и половину Твердышеву. В 1758 г. Нахалов продал половину своего пая тверскому купцу Суслову, а в 1760 г. Твердышев продал всю свою долю (2,5 пая) московскому купцу И. Струговщикову. В том же году Стру-говщиков купил долю Нахалова. В компании остались Захаров, Суслов, Струговщиков 4.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 50.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 23, 49—53.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 567, л. 1—2.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 940, л. 2—5.
109
Во многих случаях некоторые участники компании уклонялись от причитающегося взноса капитала, и тогда другие компанейщики настойчиво требовали их отстранения. Так, в 1764 г. владелец галантерейной и шелковой мануфактуры А. Логинов подал челобитную, в которой требовал «выключить» из компанейщиков Ф. Горшкова и московских купцов И. Клюковкина, В. Беляева за то, что они уклонялись от вложений своего капитала Ч
Компанейщики, пользуясь всяким' удобным случаем, обманывали и обирали друг друга. В 1786 г. олонецкий купец Мехкелев совместно с купцом Колесниковым получил разрешение на строительство медеплавильного завода в Вологодском наместничестве, на реке Вишера. Мехкелев взял от Колесникова деньги на строительство завода, но указ на «построение завода заложил без ведома и воли его на то» иностранному купцу Туссену за 11 500 руб.1 2
Таким образом, слабым местом в системе правительственной политики по насаждению промышленности на компанейских началах было последующее дробление компанейских мануфактур их наследниками и даже первоначальными участниками. Возникала борьба между ними.
Однако ликвидация компаний происходила не только из-за обострения противоречий и возникновения конфликтов между отдельными участниками. Она часто вызывалась другими причинами, обстоятельствами хозяйственного, технического и организационного характера. Некоторые компании распадались потому, что их возникновение было связано с чисто конъюнктурными обстоятельствами. Иногда компании возникали потому, что купцы по новизне дела опасались вкладывать капиталы в промышленность в одиночку и в коллективном предпринимательстве видели средство уменьшения риска. Однако обычно такие компанейщики очень скоро обнаруживали, что промышленные инвестиции капитала весьма выгодны и не так опасны (как это им казалось); они стремились перейти к единоличному ведению дела, и компания становилась для них обузой. Вместе с тем обособление компанейщиков облегчалось примитивностью средств производства в большинстве отраслей промышленности
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 543, л. 1.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4668, л. 374—377.
ПО
(за исключением горной). При наличии определенного капитала не составляло особого труда организовать мануфактурное предприятие. Поэтому, когда компаней-щики убеждались в выгодности промышленного предпринимательства и получали необходимые навыки ведения дела, они переходили к самостоятельному производству.
Поэтому массовые масштабы получили раздел компанейских предприятий. Так, в 1724 г. была разделена крупнейшая мануфактура между Тамесом, Микляевым, Карамышевым, Пастуховым и Овощниковым. В соответствии с существовавшими правилами мануфактура была разделена сообразно размерам капитала каждого из участников компании
В 1722 г. на Кавардаковском ручье в Ярославле Тамес и Затрапезнов построили полотняную мануфактуру, но уже в 1725 г. они ее поделили1 2. Раздел произошел «полюбовно» и выразился в том, что поперек двора полотняной мануфактуры «коштом обеих сторон» был поставлен забор3; Тамесу досталось 68 станов, а Затрапез-нову— 104 стана. Разделу подверглась и ленточная мануфактура, причем у Тамеса осталось 28 станов.
Ведомости 1727 г. отмечают, что в ведении Мануфак-тур-конторы насчитывалось 64 мануфактуры, в том числе целый ряд компанейских предприятий 4.
1 См. «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 688— 689, 729; Е. Дюбюк, Тамесова фабрика, стр. 182.
2 См. А. Ф. Грязнов, Ярославская большая мануфактура за время с 1722 по 1856 г., М. 1910, Прилож. № 4.
3 См. Н. П. Паялин, Волжские ткачи, стр. 24.
4 В этих ведомостях указываются компании: Евреинова (владевшая в Москве шелковой мануфактурой с 1717 г.), тяглеца С. Павлова (владевшая ленточной «фабрикой» в Москве), В. Ще-голина (имевшая Суконный двор в Москве с 1720 г.), тяглеца И. Панфилова (владевшая ленточным заведением в Москве), Д.Бабушкина (имевшая суконную мануфактуру с 1724 г.), И. Миклеева (владевшая суконной «фабрикой» в Казани с 1724 г.), Гилыпера и Литхенса (владевшая с 1726 г. суконной «фабрикой» в селе Лип-ском, Сокольского уезда), генерала Корчмина и И. Дубровского (построивших в Путивле суконное предприятие в 1719 г.), Томилина и Рюминых (имевшая игольный завод в Переяславле, Рязанского уезда, с 1718 г.), минц-майстера Т. Левкина (построившая стеклянный завод в Можайском уезде в 1722 г.), И. Исаева (получившая в 1720 г. от казны кожевенный завод в Петербурге), М. Попова (которой в 1720 г. была отдана лосиная «фабрика» в Московском уезде), мастера П. Пахомова (владевшая кожевенным заводом в Воронеже), наконец, компания А. Ачкина (сахарный завод в Петербурге с 1718 г.) (ЦГАДА, разр. XIX, д. 379).
111
Жизнь компаний оказывалась очень скоротечной. Так, например, три московских тяглеца (из М. Лужников) Панфилов, Дудоров и Садовников в 1726 г. создали на компанейских началах мануфактуру шелковых платьев и лент с 12 станками в Белом городе, в наемном доме. Но только один год их заведение просуществовало на компанейских началах. Уже с 1727 г. ее разделили «для лут-чаго произведения», перенеся производство «в домы свои, понеже оная во отдалении была от домов наших и затем не так можно было безотлучное смотрение иметь». При этом Дудорову досталось 7 ленточных станов Ч
Даже мануфактуры, полученные от казны, многие компанейщики очень скоро делили на части. В 1726 г. по указу Мануфактур-коллегии воронежскому купцу Туликову и другим компанейщикам была передана в «собственное содержание вечно» казенная «фабрика» (суконная) в Тавровской крепости (Воронежской губернии) «со всеми инструментами», материалами, мастеровыми и учениками. Но уже в 1729 г. она была ими «разделена по частям»1 2.
* * -*
Несмотря на непрочность промышленных компаний XVIII в., они сыграли большую роль в развитии крупной промышленности в России. Раздел предприятия или обособление отдельных компанейщиков не ослабляли промышленное производство. Мануфактура, как правило, продолжала свое существование, и перегруппировка совладельцев имела второстепенное значение. Однажды возникшая на капиталы компании, пусть даже собранные с «приохочиванием» купцов к этому делу всякими мерами, в том числе и принудительными, мануфактура пускала корни, давала побеги и оказывалась новым элементом в экономической жизни России.
Позднее, в XIX веке, на смену компаниям предшествующего периода приходят акционерные компании обычного буржуазного типа, мобилизующие значительные капиталы для торгово-промышленных предприятий. Так, в Петербурге возникла в 1835 г. акционерная компа
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 392, л- 5.
а ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 288,
112
ния для строительства бумагопрядильной фабрики. Капитал компании был определен в 3,5 млн. руб. и делился на 7 тыс. паев.
О широком распространении акционерных компаний в первой половине XIX века свидетельствуют следующие цифры.
В 1799 г. в России возникло 1 акционерное общество с капиталом в 1,1 млн. руб., в 1822—1834 гг.— 5 с капиталом в 4,4 млн. руб., в 1835—1838 гг.— 43 общества, в 1839—1849 гг.— 21 с капиталом в 14,5 млн. руб., в 1852—1855 гг.— 18 с капиталом 16,4 млн. руб., в 1856 — 1860 гг.— 108 с капиталом уже 317,0 млн. руб.1
Компаний появилось так много, что в 1836 г. правительство издало особое положение, регулирующее их организацию, выпуск акций и т. д.
Иначе говоря, начав с принудительных компаний петровского времени, крепостная Россия уже в дореформенный период освоила наиболее гибкие формы мобилизации капитала для промышленности. Промышленные компании XVIII—XIX веков сыграли важную роль в первоначальном накоплении капитала. В России компанейские формы кооперации капитала и промышленного предпринимательства оказались столь же доступными купцам и мануфактуристам, как и буржуазии Западной Европы. Правда, некоторые компании возникали при Петре I принудительным образом. Но и Кольбер во Франции насаждал их аналогичным образом.
1 См. С. В. Вознесенский, Экономика России XIX—XX вв. в цифрах, вып. 1, стр. 145.
ГЛАВА IV
ЗЕМЕЛЬНЫЕ ПРИОБРЕТЕНИЯ МАНУФАКТУРИСТОВ
Среди предпосылок развития русской промышленности XVIII века важное место занимали земельные богатства страны с ее лесами, рудами и водными ресурсами. Эти ресурсы служили материальной основой для промышленного строительства; в некоторых отраслях промышленности (в первую очередь в таких, как металлургическая, лесопильная, химическая, отчасти полотняная, суконная промышленность) их роль оказывалась совершенно исключительной.
Конечно, сама по себе земля вместе со всеми своими природными богатствами еще не создавала активных факторов для развития промышленности: на протяжении целых столетий земельные богатства России не использовались сколько-нибудь значительно для развития промышленности. Факторы географического и территориального характера приобрели крупное экономическое значение лишь в определенной социально-экономической обстановке.
В России это может быть отнесено ко времени зарождения капиталистического производства, то есть к XVIII столетию. Именно в этот период земля и природные богатства страны стали широко использоваться для промышленности. Благодаря экономической политике абсолютизма эти богатства становятся частично доступными для мануфактуристов, несмотря на господство дворянского землевладения. При поддержке правительства русские мануфактуристы присваивают крупные территории, особенно на окраинах страны, и используют их богатства для развития промышленности. Колоссальная мобилизация земли в России XVIII века в пользу заводчиков и
114
была одной из ярких форм первоначального накопления капитала, происходившего на базе экспроприации народных масс.
Заводчики получали земли преимущественно за счет черносошного и ясашного крестьянства, которое сохранилось почти исключительно на окраинах, а также за счет казны и отчасти городов, причем в любом случае это не наносило прямого ущерба для землевладения помещиков. Впрочем, временами (например, при Петре I) абсолютизм не останавливался и перед частичным ущемлением поземельных прав дворянства. Берг-привилегия 1719 г. сделала недра дбступными для мануфактуристов даже на помещичьих, землях, причем это законоположение сохраняло свою силу длительное время.
Само собой разумеется, что господство дворянского землевладения в России XVIII века лимитировало развитие промышленности. Дворянство активно противодействовало расширению замлевладения заводчиков, усматривая в последнем угрозу для своей монополии на эксплуатацию народа. Идеологи дворянства не колебались в этом вопросе: например, Щербатов считал, что покупка земель и деревень «должна запретиться, окромя земель и дворов внутри города или под самой токмо завод...» 1 В повседневной жизни шла острая борьба за землю.
В одном «экстракте» 1755 г. отмечается, что когда тульские купцы Петр и Прокоп Баташевы начали строительство железного завода «в дачах новокрещеных из мордвы» Темниковского уезда, Шацкой провинции, то местный землевладелец майор Ершов подал челобитную, доказывая, будто отведенное для завода «место и руды состоят в его купленных дачах». Тем самым он Баташевым на «целой год остановки причинил и великие убытки напрасно навел». Произведенное расследование не подтвердило претензий Ершова 1 2.
В связи с тем, что земельные приобретения мануфактуристов встречали противодействие дворянства, заводчики предпочитали получать земли на окраинах. Здесь они могли приобрести дешевую и даже даровую землю, а также разнообразные природные богатства, долго поль-
1 М. М. Щербатов, Проекты и голосы, Собр. соч., т. 1, 1767, стр. 109.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 91, л. 2—3.
115
зовалйсь ёкойОМиЧескиМи ресурсами абсолютизма и грабили народ без ущерба для интересов дворянства.
В каких же формах и масштабах русская промышленность XVIII века использовала земельные богатства страны?
Уже одно строительство мануфактурного предприятия требовало значительной территории, так как одноэтажные деревянные сооружения и разного рода светелки занимали очень много места. Так, например, полотняная мануфактура Затрапезнова в 1727 г. занимала площадь в 90 дес. При сооружении предприятия пришлось производить в течение ряда лет работы по осушке топких болот и добывать необходимую фабриканту -землю ценой затрат большого количества труда Ч Для беления полотна нужны были обширные луга.
Но этим дело не ограничивалось. Мануфактурам XVIII века, особенно металлургическим и стекольным заводам, требовались огромные массы дров. Поэтому наличие у мануфактуристов лесных массивов часто оказывалось существенным условием нормального хода производства.
Достаточно указать на то, что уже в петровские времена уральские заводы поглощали огромное количество угля. По штатам Геннина, только Екатеринбургскому заводу (вместе с Аннинским заводом) ежегодно требовалось 60 780 коробов угля, или 15 195 саженей дров для его заготовки1 2.
Но заводам нужны были обширные земли не только для заготовки строительного материала, дров и угля. Им требовалось также огромное количество руды, розыски и добыча которой также предполагали расширение земельных владений заводчиков. Часто рудники оказывались разбросанными по огромной территории, и тогда проблема еще больше осложнялась. Так, Ягошихинские медеплавильные заводы работали на руде, которая добывалась в 30 рудниках, причем Ключевский рудник находился в 80 верстах от завода, Каменский — в 89 верстах, Курашинский — в 75 верстах, Евангельский — в 80 верстах и т. д.3
1 См. Н. П. Паялин, Волжские ткачи, стр. 44, 19.
2 См. В. И. Геннин, Описание уральских и сибирских заводов, 1937, стр. 370.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 59—60.
116
Далее, заводам требовалось большое количество фуража, так как они широко пользовались конной тягой. Добыча руд, заготовки древесного угля и строительных материалов требовали наличия на заводах огромного количества рабочего скота, для содержания которого нужны были сельскохозяйственные угодья.
Инструкция 1764 г. об управлении Гороблагодатскими и Камскими заводами обязывала управляющего заготовлять сено и «поближе к заводу сенокосные луга иметь», чтобы не только можно было кормить казенных лошадей, но «за умеренную цену» снабжать сеном и приписных крестьян, когда они являются на работу со своими лошадьми Ч На этих двух заводах в 1766 г. имелось 232 лошади. По свидетельству ведомости 1764 г., Вознесенский медеплавильный завод графа Сиверса имел 66 лошадей1 2.
На Нерчинских заводах в 70-х годах имелось 760 лошадей (причем ежегодно их гибло «в машинах» до 50 штук). Сверх того, там использовалось 362 вола. Часть лошадей за деньги раздавалась крестьянам для расширения хлебопашества3. Следовательно, русскую мануфактуру XVIII века с сельским хозяйством связывала необычайная узость ее энергетической базы, и для поддержания производства на некоторых мануфактурах требовалось огромное количество лошадей.
Вместе с тем на окраинах страны перед металлургическими заводами XVIII века возникали очень часто продовольственные проблемы, так как доставка туда хлеба, мяса, круп и т. д. встречала серьезные затруднения транспортного характера.
В частности, проблема хлеба была очень острой для Нерчинских заводов, расположенных на китайской границе, а также для Колывано-Воскресенских заводов. По штату Нерчинских заводов, запроектированному в 1764 г., там должно было содержаться 788 лошадей, рудникам требовалось на год 4406 четвертей муки, 134 четверти круп, 5342 четверти овса и огромное количество сена 4. В 1755 г. барон Черкасов просил предписаний у Елизаветы, чтобы в районе Колывано-Воскресенских заводов
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 379; кн. 3710, л. 425.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3617, л. 380—388.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4206, л. 576.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 666—667.
117
в приписных слободах и деревнях никому винных и пивных заводов и кабаков, откупов «никаким способом не иметь, дабы хлеб, рождающийся в тех местах, достаться мог в покупку горным и заводским служителям», а также воинским командам «на содержание»
То же самое следует сказать и относительно Олонецких заводов. Показательно, что эти заводы использовали приписку крестьян для получения от них хлеба. Так, в 1757 г. администрация Олонецких заводов требовала с провиантской конторы 1878 р. 28 к. за провиант, поставленный в 1752 г. «на довольство бывшей на станции в городе Олонце войска Донского пятйсотной команды» приписными к заводам крестьянами, именно 255 четвертей 4 четверика ржи, 1575 четвертей 2 четверика овса, предназначая их «в завоцкую сумму денег»1 2.
Поскольку многие заводы требовали большого количества продовольствия и фуража, на прилегающих к ним землях развивалось сельскохозяйственное производство.
Еще в 1726 г. был опубликован Сенатский указ, который разрешал определять крестьян «в казенную десятинную пашню», зачитывая им по 40 коп. с подушного оклада. Это постановление применялось, например, во владениях Нерчинского завода: в 1765 г. здесь насчитывалось 654 души мужского пола, приписанных к «казенному хлебопашеству». Их заставляли ежегодно обрабатывать по 2 десятины земли. «Главный командир» Нерчинских заводов Суворов всеми средствами насаждал хлебопашество. Если заводские крестьяне слишком мало засевали пашни, то принимались необходимые меры к расширению запашки. В 1764 г. Суворов с озабоченностью доносил Сенату, что «здешния заводския крестьяне хлебопашество производили весьма малое», так как у 1371 души к будущему 1765 г. в «насеве рожью» оказалось 116 7/8 десятин, а получаемого ими хлеба «не токмо на продажу, но и для своего пропитания крайне недостаточно». Генерал сообщал, что он заставит крестьян будущей весной на каждую мужскую душу засеять по 2 десятины яровых хлебов, а также достаточное количество льна, конопли и «протчих овощей» 3.
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 90, л. 9.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 346.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3668, л. 341.
118
После отъезда Суворова казенное хлебопашество при Нерчинских заводах сохраняется и даже расширяется. В 1777 г. там имелось 1309 душ, «определенных к казенному хлебопашеству», и посевы достигали 1261 дес. Иркутский губернатор Немцов приказал каждому из приписных «в казенное хлебопашество» обрабатывать «под рожь казенную» не менее 2 дес. и для «собственного своего земледелия» еще 3 десятины Указ Екатерины II, относящийся к 1788 г., вновь предписывал «для приумножения при заводах хлебопашества», крайне нужного в Нерчинске для «прокормления тамошних работников», селить при заводах каторжников, чтобы они, под «смотрением заводских начальников, исправляли вместо податей казенное хлебопашество». Таким поселенцам разрешалось выдавать ссуду по 20 руб. на 3 года с обязательством возвращения хлебом или деньгами* 2.
Некоторые результаты были достигнуты, как свидетельствует ведомость генерала Гантвиха, осенью 1786 г. «Определенные к заводскому хлебопашеству» крестьяне должны были доставить «в заводские магазины» 67 630 пуд. хлеба после обмолота урожая3.
Но самые настойчивые попытки создать продовольственную базу при заводах, расположенных на окраинах страны, не давали, однако, надежных результатов. На Нерчинском заводе и в окружающих его деревнях в 1802 г. разразился страшный голод; местные жители, особенно заводские работники,* летом кормились лебедой и всякого рода травой. Объяснение этому очевидцы бедствия находили в том, прежде всего, что местные крестьяне были «отягчены сверх меры заводскими работами», и хотя их числилось 14 565 душ, но годных к работе имелось только 7875 человек4.
На Урале при заводах часто создавались крупные резервы хлеба. Они были обычно столь значительны, что в период неурожаев и голодовок правительство использовало эти запасы как государственный резерв продовольствия. Так, в 1765 г. по случаю неурожая в Сибири было
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4206, л. 577.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4545, л. 29.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4462, л. 403.
< ЦГАДА, ф. 12/44, д. 40774, л. 5, 15.
119
решено «винную ситку там остановить и заготовленной на сибирских графа Шувалова заводах хлеб взять в казну по настоящей цене»
§ 1. Земельные пожалования мануфактуристам
Наличие земли иногда являлось самой важной предпосылкой создания мануфактурного предприятия. Это в первую очередь относится к вотчинным мануфактурам. Когда в 1756 г. тверской помещик Кожин решил создать суконную мануфактуру в своем селе Юрьевском, Кашинского уезда, он просил Мануфактур-коллегию сдать ему в оброк «без переторжки» (за 34 руб. в год) пустошь Бортницу для разведения голландских овец. Получив пустошь, Кожин размножил стадо на своих «овчарных заводах» до 600 голов. Однако позднее эта земля была отдана местным крестьянам, и «фабрика» «пришла в упадок». В ответ на требование губернатора о возобновлении производства сын Кожина в 1791 г. заявил, что без возвращения ему пустоши Бортница «не может он завесть по-прежнему суконной фабрики и производить поставки сукон» 1 2.
Связь русской мануфактуры с землей в XVIII веке была настолько тесной, что продажа того или иного «завода» неизбежно сопровождалась отчуждением не только самих заводских участков, но также садов, огородов и т. д. В 1733 г. московский купец С. Пороховщиков продал московскому купцу А. Носыреву «загородной завоц-кой свой двор» в Замоскворечье вместе с «ветхим заводом ради кирпичного дела», строениями (3 избы, амбары), затем садом, огородом, прудами и с имеющейся «в тех прудах всякою рыбою»3.
Многим мануфактурам требовались всякого рода подсобные предприятия. Так, например, суконные мануфактуры нуждались в сукновальных мельницах, которые можно было устраивать лишь на удобных реках. Не имея собственных сукновален, владельцы мануфактур должны были нести довольно значительные расходы за аренду чу
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3686, л. 506.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 529—530.
3 Там же, л. 661.
120
Жих сукновальных мельниц. «Фабрика» Докучаева и др. в 1755 г. платила Троице-Сергиевскому монастырю за мельницу в селе Тарасовке (на реке Клязьме) 86 р. 10 к. и Губернской канцелярии за 2 мельницы в дворцовой Мячиковской волости на реке Пахре 138 р. 42 к.1 Для избежания этих расходов мануфактуристы стремились получить земельные участки для устройства сукновален.
Таким образом, земельные владения представляли для русских мануфактуристов XVIII века исключительную ценность. Но каким образом они могли приобретать землю в условиях диктатуры дворянства и его сословной монополии на землевладение? Какими путями заводчики обеспечивали себе возможности эксплуатации земли и ее богатств?
Русский абсолютизм считал существенно важным для упрочения дворянского государства развитие промышленности, и поэтому он должен был снабдить заводчиков необходимым количеством земли. Это можно было сделать без серьезного ущерба для дворянского землевладения, поскольку в распоряжении правительства имелись обширные территории казенных земель, особенно на окраинах империи, которые не представляли какой-либо ценности для дворянства и для казны. При этом огромные земельные массивы были вовсе не заселены и находились в чисто формальном владении казны. Передача таких земель в руки заводчиков не только не затрагивала прямо интересы помещиков, но и частично удовлетворяла «казенный интерес», так как благодаря этому приумножались доходы фиска за счет получения от новых заводов десятины, пошлин с продукции и т. д. Следовательно, заинтересованность правительства в усилении промышленности и фискальные мотивы абсолютизма делали доступными для мануфактуристов казенные земли даже в условиях дворянской монополии на землю.
Русский абсолютизм щедро раздавал земли мануфактуристам, и благодаря этому мануфактурное производство в России широко использовало аграрные резервы, неведомые Западной Европе. Нигде промышленность в эпоху меркантилизма не поощрялась столь щедрыми раздачами земли, как в России XVIII века. Как показывает история промышленности Урала и Сибири, концент
1 ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 559, л. 2.
121
рация земельных богатств в руках мануфактуристов была существенным моментом истории первоначального накопления капитала в России.
Конечно, были случаи, когда создание мануфактур или их нормальное развитие встречали препятствия, связанные с Недостатком земли и ее дороговизной. Так, например, строительство лесопильных заводов, нуждавшихся в значительном количестве земли, иногда прекращалось из-за ее дороговизны. В 1765 г. архангелогород-ский купец Костромин прекратил строительство пильной мельницы, поскольку цена земли достигала 12 руб. за десятину. Купцы соглашались платить владельцам земли сумму, в три раза превышающую обычный доход с этой земли
Вместе с тем правительство в тех случаях, когда строительство новых заводов могло задеть хотя бы в ничтожной мере монополию дворянства на землю, решительно вставало на защиту дворянской собственности, жертвуя интересами промышленности.
Разрешая строительство заводов в разных местах страны, промышленная администрация России 30-х годов оберегала права землевладельцев. В 1738 г. Берг-дирек-ториум ,разрешил петербургскому купцу Игумнову и белоозерскому крестьянину Проскурякову строительство в Новгородском уезде «железного водяного завода», но с оговоркой: «ежели владетели тех земель сами производить не пожелают»* 2. Особенно оберегало дворянскую монополию на землю екатерининское правительство. Когда в 1785 г. близ Пскова на территории, занимаемой дворцовой деревней, было найдено месторождение алебастра, указом правительства предписано было «дальнейшую разработку онаго за недостатком в том селении, где он найден, земли и за незнанием сколько его впредь открыться может и каковая от него казне прибыль будет, остановить»3.
Но казенные земли, на которые русские «самодержцы» имели сомнительные права, раздавались мануфактуристам самым щедрым образом. Начало этому делу было положено еще в XVII веке.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 3679, л. 321.
2 «Крестьянская промышленность», 1935, стр. 209.
« ЦГАДА, ф. 259, кн. 4421, л. 89.
122
Характерно, что в этот период к мануфактурам особенно щедро приписывались пустоши. Так, в 1656 г. к Угод-ским, Истинским и другим заводам Акемы, Марселиуса, Виниуса в Малоярославецком уезде были приписаны «в том уезде из порозжих земель сто пустошей, да три оселка, да луг» и, наконец, целая Вышгородская волость
При Петре I земельные пожалования мануфактуристам становятся целой системой и существенным элементом промышленной политики русского абсолютизма. В этом вопросе Петр I оказался сторонником весьма радикальных мероприятий. Земельные владения казенных заводов он округлял, не считаясь даже с привилегиями феодального землевладения. Когда правительству требовались земли и крестьяне для строительства заводов, Петр I бесцеремонно отбирал у монастырей то, что требовалось для этого строительства. В 1700 г. при создании металлургических заводов на реке Каменке часть земли и некоторое число крестьян Долматова монастыря были «описаны на великого государя»1 2.
Насколько щедро раздавались леса уральским заводчикам, можно судить по тому, что при передаче Невьянского завода в Верхотурском уезде Никите Демидову последний получил огромные леса «во все. стороны от заводов по тридцати верст» 3.
Для строительства мануфактур земли раздавались мануфактуристам даже в Москве. Так, в 1723 г. Сенат предписал одному суконщику Собольникову «завесть суконной и каразейной и стамедной заводы и русских людей тому мастерству обучать», причем для строительства «сукновалятельной мельницы» предписывалось передать заводчику «в вечное владение» находившуюся в Москве за Красным селом «старинную баражскую плотину» с прилегающей к ней землей.
Когда казенные мануфактуры передавались купцам, им давали и земельные пожалования, иногда, впрочем, с некоторым запозданием. Так, наследникам казанского гостя Микляева, получившего от казны в 1724 г. сукон
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 20.
2 «Горнозаводское дело», стр. 32 (подготовлено С. Г. Струми-ным).
8 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3683, л. 313.
123
ную «фабрику», была пожалована в 1729 г. «под селение мастеровых, работных и ремесленных людей» обширная площадь в г. Казани длиной 1052 сажени и шириной 553 сажени Ч
В 1736 г. компания Еремеева и др. получила в вечное владение Кадашевский монетный двор в Москве, затем на реке Яузе «плащильную мельницу со всем строением» и «потребное место» на Царицынском лугу в Москве «для размножения той фабрики». Для валки сукна компаньонам были (на условиях платежа оброка) отведены в вотчинах Троице-Сергиевского и Кириллова монастыря 3 мельницы (в селе Тушино, на реке Сходне) 1 2. В середине XVIII века получили обширные земли многие железоза-водчики Урала (особенно граф Шувалов).
Активизация борьбы дворянства за промышленность при Екатерине II привела к урезке экономических подачек, которые раньше получали мануфактуристы от абсолютизма. В это время домогательства заводчиков относительно отвода им земли и лесов часто отвергались. Отказывая мануфактуристам в пожаловании земли и лесов или праве на покупку их, правительство стало рекомендовать промышленникам самим находить возможности приобретения этих средств производства. Так, купец Вологдин получил от Берг-коллегии разрешение на возведение серно-купоросного завода около города Козьмодемьянска в Казанской губернии, где имелось много лесов по реке Ветлуге. Земля принадлежала посадским людям села Троицкого, и Берг-коллегия считала, что о лесах и землях следует «иметь им, заводчикам, со владельцами добровольный договор, за что и платить им по договору деньги». Некоторые заводчики не получали нужный им лес в достаточном количестве, но правительственные инстанции отказывались отводить им лесные массивы за счет казенных дач. Когда в 1762 г. петербургский купец Шаргаев и его компанейщики получили разрешение от Берг-коллегии на устройство Тивдинского стального завода, то при этом им предписывалось «довольствоваться» лесами, «уступленными от крестьян за добровольную договорную цену». Через 7 лет компанейщики стали просить, чтобы им «надлежащую по учреждениям заводским пропорцию» леса от
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 118.
2 Там же, л. 98.
124
вели, ибо полученные ими от государственных крестьян леса вырубаются «для мраморной ломки». Однако челобитчики получили отказ. Не получили лесов также обер-инспектор Н. Шемякин и петербургский купец П. Постников, решившие в 1769 г. строить Маежерский медный завод (в Олонецком уезде). Им также было предложено пользоваться местными лесами вместе с государственными крестьянами Ч
В городах отведение земельных участков для строительства мануфактур встречает в 60-х годах XVIII века полицейские затруднения. В 1769 г. Мануфактур-контор а сообщала, что фабриканты Козлов и Курабцов до сих пор «не завели» булавочную мануфактуру лишь потому, что полиция не утвердила плана земельного участка1 2.
Однако эти новые тенденции в промышленной политике Екатерины II не исключали раздачи мануфактуристам земель и лесов. В. 1770 г. лейб-медик Круз получил разрешение на строительство железоделательного завода в Олонецком уезде на реке Вытегре, а через два года были отведены казенные леса «на 60-летнее время», «по горному порядку» 3. Довольно часто обширные земли жаловались суконщикам. Так, в 1778 г. воронежским суконщикам Туликовым было отмежевано в Орловском уезде «дикопорозжей земли 3000 десятин по прикосновенности к овчарному их заводу», причем «для размножения того завода и сеяния потребных на крашение армейских сукон, красочных семян и кореньев». За землю полагалось платить деньги «по указной цене», вероятно небольшие. В 1791 г. Тулиновые держали там более 1 тыс. овец «разных иностранных пород» 4.
Таким образом, на протяжении всего XVIII века обширные земли (особенно лесные территории) щедро раздавались мануфактуристам. Причем особой благосклонностью абсолютизма пользовались мануфактуристы дворянского происхождения, и фаворитизм, процветавший в тогдашней России, благоприятствовал расхищению казенных земель.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 80, 76, 77.
2 См. «Русская мануфактура в 18 веке» (подготовлена Институтом Экономики АН СССР), стр. 710.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 77.
< ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 702.
125
§ 2. Аренда и фиктивные покупки земель
Земельные приобретения мануфактуристов в XVIII веке делались и другими путями. Часто заводчики присваивали крестьянские и другие земли путем покупок, иногда фиктивных, прикрывавших простой захват земли, ускоряя тем самым процесс экспроприации народных масс.
В борьбе за леса и рудные богатства Урала крупную роль играли фиктивные сделки относительно покупки земель у местных жителей. Так, в 1783 г. приказчик сенатора Всеволожского «в летнее время, зазвав живущих по рекам Сосве и Лозве ясачных вагул, взял в квартире письмо, что те вагулы отдали господину его под строение завода и для отыскивания металлов земли и леса от Лоз-винской дороги до речки Ланчулы, и им вагулам за то получать по 40 рублев в год». Аналогичным образом в 1769 г. захватили обширные земельные территории заводчики Походящины. Однако указанные приобретения встретили противодействие со стороны купца Ентальцева, который сам пытался захватить эти земли. В ходе расследования чиновники стали утверждать, что земли вообще «вагулам не принадлежат», ибо у них «владенных грамот, дачь и отводов по писцовым книгам не имеется», да и сделки оформлялись юридически незаконным образом. В 1787 г. Сенат решил принять надлежащие меры к «сохранению казенного интереса» !.
Русские заводчики на Урале добивались покупки у башкир земель ценой всякого рода подарков. В частности, контора Вознесенского медеплавильного завода графа Сиверса (в Уфимском уезде), оценивая свои земли и .покосы в 1764 г. в 3479 руб., указывала, что в эту сумму входит и стоимость подарков, розданных башкирам 1 2. Для Авзяно-Петровского завода в середине XVIII века было получено от башкир «на вечные времена» 18 тыс. дес. земли за ничтожно малую арендную плату размером 20 руб. в год, то есть по ’/э коп. за десятину. Заводчик Твердышев в 1768 г. купил у башкир 50 тыс. десятин земли за 400 руб., то есть по 3/4 коп. за десятину3.
Во всех этих случаях путем фиктивной покупки или аренды за бесценок заводчики Урала расхищали земли
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4545, л. 61, 96.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3617, л. 362.
э См. «Исторические записки», т. 8, стр. 188, 194.
126
башкир, вогулов и т. д. Они грабили периферию русского абсолютизма не только при содействии последнего, но и по своему почину. При разграблении земель Урала и Сибири заводчики XVIII века оказывались колониальными авантюристами и рыцарями первоначального накопления’ капитала.
Но и в центре России мануфактуристы находили способы приобретения нужной им земли или лесов. Одним из этих способов была аренда у помещиков леса для заготовки дров. Плата за арендованную землю была невелика. В 1720 г. Яков Рюмин писал в своей «скаске», что за землю для своего завода на реке Улусовой в Переяславское уезде он платил Жерновскому монастырю 6 руб. и местным помещикам—10 руб. в год1. Коломенскому купцу Логинову приходилось платить помещикам 46 р. 50 к. в год за землю для своего завода на реке Истре в Пронском уезде1 2. Нарышкины для своих заводов (Чен-цовского, Елкинского, Соломыковского и Ведменского) необходимый им лес «на угольное зжение и ко всякому за-воцкому строению» заготовляли в Алексинском и Лихвин-ском уездах, где лесные дачи «нанимаютца... у разных помещиков погодно»3. Угля этим заводам потребовалось в 1719 г. 15 тыс. возов.
Во второй половине XVIII века помещики значительно повышают цены за аренду земли и леса. Владелец Чере-пецкого завода купец Попов платил в 70-х годах помещице Шулеповой за «наемную землю» для своего завода в Лихвинском уезде 250 руб.
А. Баташев платил за 4 дес. земли для своего завода на реке Серпоне в Козельском уезде 70 руб. в год4.
В целом, однако, помещичьи земли оказывались для мануфактуристов малодоступными, и «поэтому они больше всего ориентировались на использование крестьянских земель. Крестьянские земли арендовались или скупались. Очень часто мануфактуристы XVIII века решали важный для них земельный вопрос путём простой аренды земли у крестьян, в том числе и у помещичьих крестьян. Так, в 1738 г. вологодский предприниматель, содержатель бумажной мануфактуры, Турантаевский заключил договор,
1 ЦГАДА, ф. Берг^коллегии, кн. 1061, л. 192.
2 Там же, л. 196.
3 Там же, л. 191.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 156, 157.
127
по которому крестьяне Ухватов и др. с разрешения своего помещцка передали за 2 руб. в год на 10 лет «потопные места» на берегу реки Пудеге с островками в распоряжение этого мануфактуриста
Чаще заводчики арендовали или покупали землю и леса для своих заводов у государственных крестьян. В начале 80-х годов вологодские «наместнические крестьяне» сообщали Сенату, что Нючпасский доменный завод И. Курочкина с компанейщиками был построен в Ярен-ском уезде, «а ныне стоит по расписанию в Усть-Сысоль-ской округе на покупной у государственных черносошных... крестьян земле на речке Нючпасе». Точно так же и Кажимский молотовой завод того же Курочкина стоял на покупной земле, принадлежавшей ранее черносошным крестьянам Ужгинской и Койгорской волостей, Сысоль-ской округи1 2.
Наслоения разных социально-экономических отношений в России в середине XVIII века сказывались подчас в необычайных формах. Так, суконная мануфактура Оле-сова и Туликова в селе Богословке, Тамбовского уезда, должна была строиться в 1754 г. на «покупной и крепостной их общей земле»3. Иногда изворотливость мануфактуристов, крепостных по своему социальному статусу, оказывалась совершенно изумительной: они приобретали земельные владения разнообразного характера, в том числе и у местных помещиков. Во второй половине XVIII века владелец полотняной мануфактуры в Иванове Грачев скупал пустоши, необходимые ему для заготовки дров, оформляя свои приобретения на имя графа Шереметева, крепостным которого он являлся. Грачевым были куплены даже деревни с крепостными крестьянами. Некоторые покупки делались им на компанейских началах с участием помещиков. Ко времени своего выкупа из крепостного состояния (1795 г.) Грачев имел 3084 дес. земли, преимущественно пустошей, в окрестностях Иванова 4.
Расширение земельных владений мануфактуристов путем «высочайших пожалований», фиктивных покупок или формальной аренды затрагивало жизненные интересы крестьянства и сопровождалось острой классовой борь
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 215, л. 1—2.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 173.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 361.
4 См. «Записки русского музея», т. I, 1928, стр. 230.
128
бой. При раздаче лесов заводчикам за счет крестьян возникали многочисленные конфликты, в ходе которых крестьяне отстаивали свои права. Создавая в 1765 г. Выксунский железоделательный завод, братья Баташевы получили право на «земли и леса к содержанию тех заводов» за счет «владельцев Арзамасского уезда из новокрещеной мордвы дворцовых крестьян» Гольцова и Чекляевых, причем «ис платежа им погодно денег». Границы определялись только перечислением местных рек. Но затем оказалось, что эти лица сдали в аренду леса, принадлежавшие не им, а другим крестьянам. Между ними и заводчиками возник конфликт1.
Строительство завода, особенно металлургического, существенным образом ущемляло права крестьян на пользование землей, лесом и другими угодьями. В начале 80-х годов XVIII в. ясашные крестьяне Красноглинской и Верховской волостей, Слободского уезда, жаловались представителям Вятского наместничества, что «не знаемо почему и по какой от кого отдаче» устюжский купец И. Курочкин построил на речке Песковке «железоделаемой завод» и «копает при них черносошных крестьян деревнях» руду, изрыл полевую землю, а также захватил сенные покосы и рыбные ловли «без всякой им по силе Берг-при-виллегии и регламента заплаты». Сверх того лес сосновый, годный «для внутреннего жителям употребления», этот Курочкин рубит на дрова и уголь. При этом кубическая сажень дров ему обходится в 40 коп., а между тем при сплаве их «в низовые города» крестьяне могли бы продать по 2 руб. за сажень. Порубки заводчика обесценивали и строевой лес, который можно было сплавлять по 50 коп. и больше за бревно* 2.
Особенно острая борьба за землю между заводчиками и крестьянами шла в центральных губерниях. В 1779 г. при проведении «генерального межевания» в пользу заводчика Гончарова были отрезаны земли экономических крестьян села Польпино, в Брянском округе. Крестьяне выразили протест, но в 1789 г. Курская межевая канцелярия по челобитной заводчика решила «всю ту економи-ческую писцову дачу» отдать Гончарову, а «крестьян села Польпина перевести на другия казенные земли». После
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 78.
2 Там же, л. 197.
5 ф. я. Полянский 129
этого Гончаров начинает истреблять лес, забирает принадлежавшее крестьянам сено, приводя последних «во изнеможение». В 1793 г. в поданной императрице челобитной крестьяне писали, что их тяжба с Гончаровым тянется 14 лет и конца ей все еще не видно Ч Московскому суконщику Серикову в последней четверти XVIII века крестьяне села Жилина и деревни Михневки в течение 7 лет мешали «запружать» плотину, так как «они пользовались в ниских местах» покосами 1 2.
Сопротивление крестьян экспансии мануфактуристов иногда приобретало такие размеры, что в затруднительном положении оказывались даже пильные мельницы, пользовавшиеся особым покровительством русского правительства. В 1763 г. новоторжскцй купец Е. Тавлеев решил построить две пильные мельницы на реке Сите (устье Мологи), на территории дворцовых сел Брейтова И Черкасова (Ярославская губерния). Однако крестьяне не соглашались на это, и Тавлеев «тех крестьян склонить нипочем не мог»3.
Следовательно, земельные владения русских мануфактуристов XVIII века складывались в острой борьбе классов; территориальная экспансия заводчиков встречала энергичное сопротивление крестьянства и дворянства. Заводчикам приходилось приспосабливаться к условиям и довольствоваться частью арендной земли. Использовались и фиктивные покупки ее.
§ 3. Борьба за землю между заводчиками
Но и между самими заводчиками шла ожесточенная борьба за землю, леса и рудные богатства. При этом противники, чтобы добиться осуществления своих претензий, всячески старались склонить на свою сторону сановных бюрократов.
Пользуясь покровительством императрицы Елизаветы, граф Шувалов захватывал заводы других предпринимателей и крупные земельные территории. Когда в 1759 г. он построил молотовой завод на реке Иже, выяснилось, что эти земли, отличающиеся «лесами и протчими удобно
1 ЦГАДА, ф. 249, кн. 295/6692, д. 42, л. 1—2.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 576—577.
’ ЦГАДА, ф. 259, кн. 3643, л. 443—444.
130
стями», принадлежат генерал-майору Тевкелеву. В интересах сохранения лесных ресурсов, которыми располагали медные заводы, правительство запрещало строить около них «железные заводы». В «памятовании» для Берг-коллегии, представленном 1 сентября 1724 г. Петру I, рекомендовалось строительство «железных домень к медным ближе 10-верст, а молот ближе 5 верст не допущать» !.
И позднее территориальное сближение уральских заводов крайне обостряло их конкурентную борьбу за лесные резервы и рудные богатства. В своей челобитной 1742 г. Никита Демидов, представитель второго поколения знаменитой династии железозаводчиков, писал, что в 1731 г. построены им были в Верхотурском уезде, Сибирской губернии, на речке Шайтанке, железные Шайтанские заводы, а затем около них на реке Ревде его брат Акин-фий Демидов поставил Ревдинский железный завод, барон Строганов соорудил железные Билимбаевские заводы. Все это вызвало острую борьбу за леса и рудные залежи, особенно когда зять Акинфия Демидова потребовал отмежевания владений последнего1 2.
Борьба за недра и лесные богатства на Урале шла также между частными заводчиками и казенными учреждениями. В 1736 г. приказчики баронов Строгановых занялись расчисткой одной трубы (скважины) на устье реки Нытва, собираясь там строить соляные варницы. Однако в 1743 г. вблизи «от тех урочищ» представители пермского горного начальства начали обследование речки Юги (впадающей в Каму) с намерением построить там казенный медеплавильный завод. Опасаясь истребления лесов, Строгановы заявили протест. Строительство завода было отложено за «неимением там руд и за отдалением прежних казенных заводов». Но довольно скоро Строгановы сами занялись здесь строительством медеплавильного и молотового завода (Юговского), добившись в 1746 г. санкции на то со стороны Берг-коллегии 3.
Захват земель на Урале прогрессировал так быстро, что иногда .даже казенные заводы приходилось строить на частных землях. В 1740 г. Татищев доносил в Петербург, что целых четыре медеплавильных завода в Пермском районе (Пыскорский, Висимский, Ягушихинский, Мотови
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 86.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 19, л. 54—56.
3 . ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 25, л. 45—47.
Б* 131
лихинский), принадлежавшие казне, находятся «все на землях баронов Строгановых» *.
Повседневным явлением экономической жизни Урала была конкуренция соляных и горных заводов, их борьба за лесные резервы. Так, лес, имевшийся на землях Пискорского монастыря, требовался не только для соляных варниц, но и для медеплавильного завода. В 1748 г. возникла переписка по этому вопросу. Было даже сделано предложение закрыть медеплавильный завод, но в конце концов было решено лишь ограничить его лесозаготовительную деятельность1 2.
Лес был настолько ценным элементом промышленного производства в XVIII веке, что борьба за него разыгрывалась даже между сородичами династии Демидовых. В 1761 г. Прокофий Демидов жаловался, что леса, принадлежащие Невьянскому заводу, вырубаются приказчиками и людьми его «меньшого брата» Никиты для нужд «сибирских заводов» последнего 3
Острая борьба возникала из-за леса между владельцами металлургических заводов и лесопилок. Когда кунгурский купец Хлебников с разрешения Пермской провинциальной канцелярии построил пильную мельницу в устье реки Сае (в Кунгурском уезде), то «Главное правление» уральских заводов потребовало «ту мельницу уничтожить» и Пермской канцелярии «впредь такие отводы чинить запретить», поскольку эта мельница «состоит в самой окружности медных и железных заводов», а потому от нее «быть может заводам помешательство, да и в лесах оскудение» 4. '
На Урале повсеместно шла острая борьба за разведанные руды. В 1765 г. в Сенате рассматривалась челобитная графа Чернышева, в которой он просил «отмежевать» данные ему в 1757 г. в партикулярное владение Юговские заводы с близлежащими землями и рудниками, примыкавшими к Юговским заводам, ибо его соседи — Демидовы, Осокины и бароны Строгановы часто хозяйничали в предоставленных ему владениях, искали руды и даже строили заводы. Поскольку указанные заводчики «без ведома Берг-коллегии и в отсутствие главных командиров
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 17, л. 149.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 25, л. 129—136.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3668, л. 883.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 3704, л. 1277.
132
на приисканных пустых местах... заводы построить отважились с немалым сверх позволенного числа печей», то граф Чернышев просил отдать ему эти заводы Ч
Однако яростная борьба за землю и угодья шла не только на Урале. Везде между предпринимателями смежных отраслей производства возникала острая борьба за земли, топливо, сырье. Организуя поташное производство в Тамбовской провинции, коллежский советник Лодыгин в 1766 г. требовал уничтожения существующих там металлургических заводов, как построенных якобы без указа. Но он встретил сопротивление Берг-коллегии. Железоза-водчик Никонов жаловался по начальству, что с началом строительства поташной фабрики около города Инсары «запрещено ему в наемных им от владельцев лесах лес рубить» и уголь жечь, а потому «заводы ево совсем остановились» 1 2.
Повсюду борьба за лес имела жизненно важное значение для русских заводчиков ХУЩ века. Существовал даже указ, согласно которому один завод не мог строиться ближе 50 верст от другого. Когда в 6 верстах от Вын-древского «железного завода» Баташевых в Темниковском уезде, Воронежской губернии, началось строительство казенного винокуренного завода, Баташевы, опасаясь истребления лесов, подали челобитную в Сенат, в которой требовали ликвидации начатого строительства. Берг-колле-гия встала на сторону Баташевых, так как их завод давал казне ежегодно 4 тыс. руб. «прибыли» 3.
§ 4. Земельные владения мануфактуристов
Можно ли, однако, утверждать, что в итоге разнообразных форм борьбы за землю русским мануфактуристам удалось овладеть нужными им земельными богатствами? К сожалению, сводных сведений относительно землевладения мануфактуристов не имеется. Но материалы частного характера показывают, что очень многие мануфактуристы (особенно лица дворянского происхождения) владели в XVIII веке обширными землями,и лесами.
О том, насколько огромными были земельные владения уральских заводов, наглядно свидетельствует история
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3639, л. 199—207.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3761, л. 10.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 405—411.
133
Вознесенского медеплавильного завода Сиверса в Уфимском уезде. В 1764 г. при нем имелось 625 кв. верст земельной территории, а именно: 515 кв. верст «покупных у вотчинников башкирцев» и 110 кв. верст «назначенных под отвод» заводу. В 1770 г., когда завод находился уже в «казенном содержании», у него имелось покупных лесов — 324 кв. версты и «назначенных под отвод» — 1162, а всего 1486 кв. верст Ч
Огромные площади вокруг заводов, особенно на Урале, были заняты под лесами. Так, в 1764 г. при Вознесенском медеплавильном заводе графа Сиверса они тянулись «во все четыре стороны до тридцативерстного расстояния», причем эти леса были как куплены владельцем завода, так и получены от казны. По исчислениям дровосеков, леса хватило бы лет на 100 даже в том случае, если «завод безостановочно действовать будет». В лесу были все необходимые породы деревьев (сосна, береза, дуб, липа, осина) * 2.
Относительно обширности лесных резервов уральской металлургии можно судить и по тому, что в 1782 г. согласно решению Берг-коллегии и «по учиненным тогда планам» к Ижевскому и Воткинскому заводам оказались приписанными — к каждому в отдельности — в «окружности более 300 верст» леса, причем «с таким распоряжением, чтобы оных про действие тех заводов достаточно было на сто лет»3.
Земельные владения были обширными не только у заводчиков Урала. В конце XVIII века при Выксунских заводах Баташевых имелось 82 702 дес. земли4. В лесных губерниях заводчикам отводились леса очень щедро. Так, Нювчинскому «доменному и жеЛезовододействуемому заводу» устюжских купцов Панова и Плотникова, построенному ими в 1761 г. (в Устюжском округе, Вологодского наместничества), было отведено «земли на рубку дров и на заводское строение из государственных порозжих дачь», начиная от завода, к северу на 10 верст, «в полдень» на 10, к западу на 4, к востоку на 10 верст®.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4330, л. 408.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3617, л. 332.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 4853, л. 359.
4'См. «Архив истории труда» № 10, 1923 г., стр. 18.
б ЦГАДА, ф. 259, кн. 4330, л. 312.
134
Обширными землями владели суконщики. В 1752 г. московский купец Козьма Матвеев получил от правительства вместе с суконной мануфактурой в Путивльском уезде (Белогородской губернии), основанной еще в 1719 г. «фабрикантом» Дубровским и генералом Корчминым, 994 мастеровых людей, 17 сел и деревень (с 1322 дворами и населением 6981 душ только мужского пола), 9 мучных и сукноваляльных мельниц «вместе с землями и со всякими угодьями» *.
Даже в центре страны мануфактуры второй половины XVIII века обладали значительными земельными территориями. Так, сравнительно небольшой Сапожковской суконной «фабрике» Третьякова было отведено межевой канцелярией 37 дес. «выгонной земли», и за нее Третьяков должен был платить в год всего лишь 3 р. 70 к., то есть по 10 копеек с десятины* 2.
К концу XVIII века весьма значительными оказались земельные владения Суконного двора, расположенные как в самой Москве, так и в ее окружности. Прежде всего довольно обширным был Царицын луг, находившийся в его владении с 1721 г. и составлявший 213 саж. в длину и 73—100 саж. в ширину. Кроме того, «содержателями двора» был куплен двор по набережной Москвы-реки (размером 90 саж. на 22 саж.), получен участок в Бабьем городке (в Якиманской части), в 1768 г. приобретена от мануфактуриста Полуярославцева мельница на реке Яузе с земельной площадью 25 352 кв. саж. Вместе с тем в состав владений Суконного двора входила мукомольная мельница в дачах села Звягина (Дмитровского уезда) с 1907 кв. саж. земли, устинская мельница на реке Сетунь (села Троицкого, Московского уезда) с 1 дес. 1716 кв. саж. земли, мукомольная мельница на той же реке с 1 дес. 446 кв. саж. земли, далее 2 сукновальни на реке Пахре (у деревни Тяжиной, Серпуховского уезда) и мукомольная мельница с 7 дес. 1154 кв. саж. земли, занятой постройками, выгонами, покосами, плотиной3.
Земельными пожалованиями правительства пользовались главным образом владельцы посессионных мануфактур. Нельзя не отметить того, что само правительство официально признавало необходимость наделения предприни
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 369.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 280.
3 См. «Московский суконный двор», стр. 25—26.
135
мателей известным количеством земли и связь рабочего русской мануфактуры с землей. Когда в 1791 г. встал вопрос о разверстке заказов казны на сукно среди мануфактуристов, за основу распределения заказов было взято число душ приписных крестьян, причем норма поставок удваивалась для «тех фабрик, при коих состоящие работные люди не имеют земель», дабы «таковым средством рабочие мануфактур, обеспеченные землей, «имели время упражняться и в земледелии и работать при фабрике»
Наличие земли у мануфактуристов учитывала и фискальная политика русского абсолютизма. Еще во времена Петра I правительство считало настолько ценными для заводчиков земельные и лесные владения, что в зависимости от их наличия определялся размер обложения предприятий податями1 2.
Как уже указывалось, в конце XVIII века происходит наступление дворянской бюрократии на позиции русских мануфактуристов. В 1784 г., ссылаясь на статьи Берг-привилегии 1719 г. и Берг-регламента 1739 г., Сенат предложил установить, начиная с 1785 г., 2%-й сбор со стоимости продукции горных заводов в пользу казны, если эти заводчики «при своих заводах земли и леса имеют казенные, а паче к коим приписаны еще и крестьяне государственные». Вологодская палата в своем рапорте в Сенат предлагала даже взыскать этот сбор с заводчиков и за все прошлыё годы, но Сенат отверг подобное предложение, передав вопрос на усмотрение Екатерины II3.
В XIX веке земельные владения мануфактуристов расширяются. В дополнение к унаследованным от прошлого владениям заводчики делают новые приобретения. Благоприятные условия для этого создаются законом от 12 декабря 1801 г. Этим законом было разрешено «не только купечеству, мещанству и всем городским правом пользующимся, но и казенным поселянам, к какому бы они ведомству ни принадлежали, равномерно и отпущенным на волю от помещиков, приобретать покупкою земли» 4. Многие мануфактуристы воспользовались этим правом. К 1836 г. в 25 губерниях на основе этого закона 130 607 го
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1138/4709, л. 221.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, оп. 12, л. 86.
3 ЦГАДА, разр. XIX, д. 121, л. 1—7.
4 ПСЗ, т. XXVI, № 20075. Речь шла о покупку ненаселенных земель.
136
сударственных крестьян приобрели 722 570 дес. земли *.
В XIX веке растут также земельные владения мануфактуристов, являвшихся крепостными крестьянами. Так, ивановский фабрикант из крепостных Шереметева Сеземов в начале XIX века имел 429 душ и 20 тыс. дес. земли, кре-постной-«фабрикант» Грачев владел 381 душой и 3085 дес. земли. В других вотчинах Шереметевых перед реформой 1861 г. покупные земли имели очень многие крестьяне. В Юхотской волости, Ярославского уезда, в 1850 г. за 397 владельцами числилось 9078 дес. земли, причем некоторые крестьяне имели сравнительно крупные участки, преимущественно в пустошах, размером от 50 и до 200 дес.1 2 Некоторые из этих крестьян, будучи мануфактуристами, использовали приобретенные земли для промышленных целей.
В первой половине XIX века продолжалось разграбление заводчиками земельных территорий Сибири и Дальнего Востока, скупались земли на Юге и в Приуралье. Это происходило подчас при прямом содействии абсолютизма. Даже в середине XIX века русское правительство поощряло промышленность раздачей земли и званий. Так, в конце 40-х годов Государственный совет считал целесообразным передавать каждому владельцу новой льнопрядильни 100 дес. казенной земли и присваивать ему звание купца первой гильдии без платежа гильдейских сборов3.
В конце 40-х годов при казенных заводах имелись огромные массивы земли, занятой преимущественно лесами. Так, при Алтайских заводских округах насчитывалось 33 415 481 дес. земли (из них леса 3 117 646 дес.), при Екатеринбургском— 1 145 691 дес. (леса — 558 425), при Гороблагодатском — 932 596 дес. (леса — 722 002), Златоустовском — 807 955 дес. (леса — 639 044), Богословском — 473 079 (леса — 331 623), Камсковоткинском — 380 239 дес. (леса — 193 697), Луганском — 38 699 дес. (леса — 3497), Олонецком — 343 823 дес. (леса — 318 732), Пермском — 423 539 дес. (леса — 294 563) 4.
1 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 76.
2 См. К. Н. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, стр. 197.
3 См. В. А. Кокорев, Экономические провалы (по воспоминаниям с 1837 года), стр. 17.
4 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. 1, 1851, Прилож. № 1, стр, 222.
137
В середине XIX века огромные земельные массивы имелись и при частных заводах Урала. Так, «заводских земель» имелось при Алапаевском заводе (Яковлевых) 845 187 дес., Архангельском (графини Лаваль) — 56 787 дес., Архангело-Пашийском (князей Голицыных) — 334 264 дес., Бемышевском (майора Лебедева) — 15 714 дес., Билимбаевском (графини Строгановой) — 171 337 дес., Бисерском (княгини Бутеро-Радали) — 395 856 дес., Благовещенском (Дашковой) — 31 752 дес., Белорецком (наследников полковника Пашкова) — 179 041 дес., Верх-Исетском (наследников Яковлева) — 792 032 дес., Воскресенском (наследников Пашкова), Кажимском и Лесковском (купца Маликова) —314 тыс. дес., Каноникольском (наследников генерала Масалова) — 113 тыс. дес., Катав-ском (наследников князей Белосельских-Белозерских) — 166 103 дес., Кыновском (графа Строганова) — 114 709 дес., Кыштымском (наследников купца Расторгуева) — 469 065 дес., Мешинском (купца Коровина) — 3667 дес., Невьянском (наследников Яковлевых) — 180 229, Нижне-Тагильском (Демидовых) — 636 238, Смутинском (поручика Осокина) — 89 669, Пожевском (Всеволжских) — 542 тыс., Преображенском (генерала Пашкова) — 100 119, Ревдинском (Демидовой) — 228 725, Симском (Балашевых) — 255 тыс., Суксунском (Демидовых) — 513 695, Сы-сертском (статского советника Соломирского и наследников Турчанинова) — 254 052, Таишевском и Иштеряков-ском (наследников Ярцева) —9123, Троицком (поручика Бернардаки) — 73 932, Уфалейском и Сергинском (почетного гражданина Губина) —415 476, Хелуницком (Пономаревой)— 5591, Чермазском (Лазаревых)—609 054, Шайтанском (наследников Ярцева)—31 892, Шурмин-ском (капитана Мосолова) — 140 000, Юговском (купца Кнауфа) — 287 008, при Юрезень-Ивановском (генеральши Сухозанет) — 166 699 дес. Только при Шилвинском заводе (купца Подъячева) не’ было «заводских земель», Кагинский и Узянский заводы (наследников Демидова и генерала Пашкова) пользовались «землями и лесами башкирскими». Даже при заводах Подмосковья имелись значительные земельные территории. Так, при Выксунском заводе (Шепелевых) находилось 104 900 дес., при Ерем-шинском (наследников Баташева) — 50 863 дес., при Лю-диновском (майора Мальцева) — 68 957 дес., при Гусев-ском (Баташевых) — 20 762 дес. и т. д. Остальные метал
138
лургические заводы имели значительно меньше земли или же вообще ею не располагали.
Ко времени реформы 1861 г. при посессионных фабриках состояло 165,6 тыс. дес. земли, из которых 89,9 тыс. дес. было куплено самими владельцами и 75,7 тыс. дес. получено ими от казны. По закону 27 мая 1863 г. эти земли навсегда остались за владельцами посессионных фабрикх. На каждую из 52 мануфактур такого типа это давало больше 3 тыс. дес.1 2.
* *
*
Земельные богатства крепостной России послужили серьезной предпосылкой успехов ее промышленности. Оказавшись частично доступными для мануфактуристов в центре и в бесконтрольном их распоряжении на окраинах, эти богатства были использованы ими для строительства заводов, добычи руды, заготовки леса, дров, угля, устранения продовольственных затруднений и удешевления рабочей силы. Промышленная политика абсолютизма, с ее широкой раздачей земель мануфактуристам, сыграла активную роль в обогащении заводчиков. Важное значение имело при этом то обстоятельство, что русская промышленность XVIII века могла широко использовать колониальную периферию абсолютизма.
Русская мануфактура XVIII века развивалась в условиях крепостничества и только постепенно становилась капиталистической. Наряду с предприятиями капиталистического характера в крупной промышленности существовали вотчинная и посессионная мануфактуры, которые не могли эксплуатировать даровой или дешевый труд крепостных и приписных крестьян без связи последних с землей, без паразитического использования крестьянского хозяйства. Хотя дворянская монополия на землю лимитировала рост землевладения мануфактуристов плебейского происхождения и играла реакционную роль в развитии русской промышленности, сокращая ее жизненные возможности, тем не менее мануфактуры обрастали земельными богатствами, так как использование последних для промышленных
1 См. «Архив истории труда в России», кн. 3, стр. 140.
2 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. 1. При-лож. № 2.
139
целей стимулировалось тем же режимом крепостничества и дворянского абсолютизма.
Русская мануфактура в XVIII веке шла особыми путями, и мануфактурист, а не только купец (как это отмечалось Марксом для Западной Европы) приспосабливался к условиям крепостничества, использовал экономические резервы последнего для эксплуатации народа, для своего обогащения.
Таким образом, можно утверждать, что присвоение земли мануфактуристами и позднее фабрикантами было очень важной формой первоначального накопления капитала в России XVIII—XIX веков. Имеется достаточно фактического материала для этого вывода. Больше того, изложенные выше материалы дают возможность выявить одну из особенностей первоначального накопления в России. В Англии, Франции, Германии и т. д. приобретение земли для мануфактурных и фабричных предприятий было большой редкостью. Только в США некоторые категории предпринимателей стали земельными магнатами (владельцы железных дорог).
ГЛАВА V
РОЛЬ РЕФОРМЫ 1861 г. В НАКОПЛЕНИИ КАПИТАЛА
§ 1. Предпосылки и характер реформы
Чрезвычайно важную роль в экспроприации народных масс и формировании капиталов, необходимых для крупной промышленности России, сыграла реформа 1861 г. В истории первоначального накопления капитала она стала важным этапом, так как необычайно ускорила этот процесс. Реформа устранила многие препятствия, которые ранее, в крепостной период, мешали формированию буржуазии и накоплению ее капиталов.
Как известно, на протяжении всей первой половины XIX века обострялся конфликт между феодализмом и капитализмом: архаический режим крепостничества и абсолютизма мешал прогрессивному развитию производительных сил на капиталистической основе, накоплению капиталов и формированию буржуазии. В этом конфликте экономическое банкротство крепостничества ко времени реформы 1861 г. стало совершенно очевидно. Двигаться вперед в условиях крепостничества Россия не могла. Крепостничество обрекало ее на застой, исключало возможность даже незначительного улучшения агрикультуры и мешало развитию промышленности. В новых экономических условиях крепостной труд терял свою ценность и эксплуатация земли с помощью наемного труда оказывалась более эффективной. Не случайно перед реформой 1861 г. в Орловской губернии, по свидетельству Кокорева, ненаселенное имение считалось «вдвое выгоднее населенного», так как земля была дорога, а батраки — дешевы
1 См. М. Н. Покровский, Очерк истории русской культуры, ч. Г, стр. 158.
141
Реформа 1861 г., ликвидировав крепостное право, ускорила капиталистическую эволюцию России, неразрывно связанную с процессом первоначального накопления капитала.. Буржуазная по своему содержанию реформа развязала силы капиталистического развития России. Она ускорила завершение промышленного переворота, и спустя десятилетие после реформы Россия вступила в фазу «промышленного капитализма». Эпоха первоначального накопления капитала была закончена в начале 70-х годов XIX века. Промышленный кризис 1873 г. показал, что экономика России стала уже капиталистической, ее движение отныне определялось объективными законами развития капиталистического производства.
Вместе с тем реформа 1861 г. явилась гигантской операцией по ограблению народных масс и содействовала обуржуазиванию части дворян, подарив им крупные капиталы за счет выкупных платежей. Это ограбление носило насильственный характер, оно дает яркую иллюстрацию к словам Маркса об активной роли насилия в истории первоначального накопления капитала. Если раньше крупные капиталы сколачивались насильственным образом преимущественно на колониальной периферии — в Приуралье, Сибири, на Дальнем Востоке и т. д., причем это было делом рук отдельных купцов и мануфактуристов, действовавших часто на свой страх и риск, то теперь ограбление народных масс было поставлено в ходе реформы 1861 г. на государственную основу и распространено на всю империю.
Как известно, при всем своем буржуазном содержании реформа 1861 г. имела крепостнические черты. Они выражались, в частности, в том, что ликвидация крепостнической зависимости крестьян от помещиков была растянута на 20 лет, дворянское землевладение было расширено за счет отрезков, а крестьянство ограблено путем его частичного обезземеливания и установления выкупных платежей. Естественно возникает вопрос, каким же образом при наличии крепостнических черт рефюрма ускорила процесс первоначального накопления капитала в России?
Отвечая на этот вопрос, следует учитывать, что Россия 60-х годов переживала период интенсивного развития капитализма. В этих условиях даже те мероприятия экономической политики, которые имели крепостнический характер, часто получали капиталистический смысл или
142
могли быть использованы буржуазными элементами. Следовательно, эти мероприятия нельзя трактовать изолированно от исторической обстановки: их экономические функции определялись не желаниями законодателей, а объективными законами смены общественно-экономических формаций.
Например, выкуп сам по себе был, несомненно, крепостническим элементом реформы 1861 г. Он ярко отражал паразитические вожделения дворянства и был установлен в пользу феодального класса. В. И. Ленин указывал, что «... выкуп — это прямое продолжение средневекового оброка»!, своего рода дань крепостникам-помещикам, взыскиваемая при помощи полицейского государства.
Помещики заставили крестьян выкупить те земли, которые издавна принадлежали крестьянам. При этом размеры выкупа были установлены на крайне высоком уровне. Так, по продажным ценам 1854—1858 гг. в черноземной полосе надел стоил лишь 219 руб., в нечерноземной полосе—155, в западных губерниях—170 руб. Между тем при выкупе цена наделов была определена соответственно в 342, 342 и 183 руб. Таким образом, премия в пользу помещиков достигала в черноземной полосе 123 руб., в нечерноземной—187 руб. и в западных губерниях — 13 руб.1 2 В Смоленской губернии выдупная цена десятины надельной земли превысила продажную цену на 23 р. 27 к.3
В целом по стране надельные земли крестьян по ценам 1854—1858 гг. стоили 544 млн. руб., крепостники-помещики назначили выкуц в размере 867 млн. руб. Вместе же с процентами крестьяне за 49 лет выплатили помещикам и правительству свыше 2 млрд. руб.
Основная масса денег, полученных дворянами в виде выкупа, не получила капиталистического применения. За счет выкупных платежей многие дворяне лишь избавлялись от долговой тюрьмы. Общеизвестно, что выкупные платежи крестьян пошли прежде всего на ликвидацию дво
1 В. И. Ленин, Соч., т. 15, стр. 89.
2 См. П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции России, т. 1, стр. 218.
3 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. 120.
143
рянских долгов; ко времени реформы уже до 62% крепостных (6606 тыс. душ) были заложены и на имениях тяготел долг в 398 млн. руб. (свыше 53% цены крепостных). Весь же долг на дворянском землевладении достигал 425 млн. руб. К 1871 г. из 543 млн. руб. выкупных платежей на покрытие дворянских долгов было переведено до 248 млн. руб.1
Кроме того, значительная доля выкупных платежей пошла на «домашний обиход дворянских гнезд». Дворянский паразитизм исключал производительное использование экономических ресурсов страны. Поэтому не следует преувеличивать роль выкупных платежей в истории первоначального накопления капитала (как это допускали П. И. Лященко, М. Н. Покровский и др.). После реформы оскудение дворянства продолжалось. Не случайно один из современников событий отмечал в 1867 г., что со времени отмены крепостного права в одном губернском городе сбыт товаров, предназначенных для дворян, «чувствительно упал»1 2.
Поскольку дворянство все больше теряло свои экономические позиции, его роль в развитии капитализма оказалась весьма скромной.
Однако нельзя сводить эту роль к нулю и считать, что полученные дворянами в виде выкупа средства не являлись одним из источников первоначального накопления. Известно, что еще в предреформенный период помещики давали 90% хлеба, сбываемого на внутреннем рынке3.
В пореформенный период развитие товарного производства в помещичьем хозяйстве усиливается. Так, например, в Тамбовской губернии со времени реформы до конца 80-х годов XIX века производство ржи на продажу выросло почти в 13 раз, овса — в 6 раз 4.
Правда, рост товарного производства в помещичьем хозяйстве еще не означал его перестройки на капиталистической основе. Русские помещики держались за отработки, представлявшие собой прямое продолжение барщи
1 См. П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции России, т. 1, стр. 220.
2 См. Скалдин, В захолустьи и в столице, 1870, стр. 90.
3 См.' П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции в России, изд. 4, т. 1, 1925, стр. 125.
4 См. А. И. Афанасьева, Развитие капитализма в сельском хозяйстве Тамбовской губернии, 1953, стр. 12.
144
ны, и использовали испольщину и тому подобные полу-крепостнические формы эксплуатации. В 80-х годах XIX века из 43 губерний Европейской России в 19 губерниях преобладала капиталистическая система организации хозяйства и в 7 — смешанная. При этом отработки переплетались с наймом, так что часто оказывалось «невозможным сказать, где кончаются «отработки» и где начинается «капитализм»»
Однако, поскольку часть помещичьих хозяйств в пореформенный период переживала процесс капиталистической эволюции, следует признать, что некоторая доля выкупных платежей получила капиталистическое применение. Дворянство в этот период уже не было единым: значительная часть его обуржуазилась. В руках многих дворян образовались крупные капиталы, формирование которых было существенным моментом всей истории первоначального накопления капитала. О том, насколько значительные капиталы собрали многие дворяне в пореформенный период, свидетельствуют,, например, следующие факты. В 1903 г. чистый доход Усольской экономии Орловых-Давыдовых исчислялся в 117 941 руб. Эти магнаты имели крупный капитал (6 115 383 руб. золотом), размещенный в процентных бумагах и банках Петербурга, Москвы и других городов, 3 368 833 франка (917 208 руб.) хранились во французских и швейцарских банках. В имении широко использовался наемный труд: в 1900 г. в Усольской экономии батраками было отработано 36 872 рабочих дня1 2.
Выкупные платежи как одна из форм первоначального накопления капитала в период реформы 1861 г. заслуживают особого внимания потому, что при этом насильственное ограбление народных масс играло исключительно важную роль. Для пополнения дворянских капиталов эти платежи выколачивались палочными методами, и прямое насилие оказывалось не только повивальной бабкой нового, буржуазного общества. Оно ускоряло активно его родовые муки. Дворянские капиталы возникали на почве жестокого насилия.
1 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 92, 96.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 163.
145
§ 2. Буржуазные последствия реформы
Однако капитализация выкупных платежей в общем потоке первоначального накопления имела сугубо второстепенное значение. Для истории этого накопления несравненно более важное значение приобрели буржуазные последствия реформы 1861 г., ее объективные результаты, не входившие в расчеты реформаторов. Реформа ускорила экономическое развитие России, которое уже давно шло в капиталистическом направлении. Реформаторы собирались укрепить экономические позиции феодального дворянства, а последующее развитие капитализма подрывало их. Проектировалось сохранить общину как придаток дворянского имения, а между тем она стала разлагаться с усилением капиталистических тенденций среди крестьянства.
Поэтому реформа 1861 г. оказалась двойственным, противоречивым явлением. Крепостническая по форме, методам и условиям осуществления, она была в основном буржуазной по содержанию и особенно по своим последствиям. Ее итогом было ускорение капиталистического развития России. Русский капиталист освободился от пут крепостного режима и получил более широкое поле деятельности. Реформа устранила препятствия, которые раньше мешали формированию крестьянской буржуазии. В результате расширения внутреннего рынка открывалось больше возможностей и. для торгового обогащения купечества. Благодаря выгодной конъюнктуре в области промышленности усилился приток в нее купеческих капиталов. Нашли промышленное применение и те капиталы, которые в дореформенный период бесплодно лежали в казенных банках. Как указывал В. И. Ленин, после 1861 г. развитие капитализма в России «пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века» 1.
В связи со вступлением России в эпоху капитализма в экойомической политике правительства все более заметны становятся буржуазные черты. Будучи вынуждено пойти на расширение возможностей для развития капиталистических отношений, правительство вскоре же после
1 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 95—96.
\46-
проведения реформы принимает меры для значительного увеличения железнодорожного строительства. Это строительство становится огромным событием в истории первоначального накопления. Правительство строит железные дороги в основном на казенный счет: в 1877 г. расходы государства на железнодорожный транспорт составили 20,1 % всех государственных расходов.
Практически это означало формирование на насильственной основе огромных капиталов за счет фискальных резервов русского абсолютизма. Выколачивая из своих подданных налоги, он превращал деньги в капитал крупного экономического значения. По сведениям одного из идеологов народничества, русское правительство в 1861—1879 гг. затратило более 1 млрд. руб. на осуществление таких мер, которые служили интересам развития капитализма Ч
Сооружение железных дорог передавалось подрядчикам, в широкие карманы которых и уплывали казенные капиталы. Завышая стоимость сооружений, подрядчики присваивали огромные суммы. Об этом говорит хотя бы такой факт. Стоимость одной версты железнодорожного полотна резко колебалась: от 20 тыс. руб. (дорога Петербург—Рихимяги) до 124 172 руб. (Николаевская дорога) 1 2. Постройка линии от Рязани до Козлова была исчислена в 14 004 962 руб., между тем как по нормам стоимости строительства Привислянской дороги на сооружение указанной линии следовало бы израсходовать не более 7 786 942 руб. Облигационный капитал на одну версту железной дороги Курск—Харьков достигал 51 тыс. руб., между тем как стоимость одной версты железнодорожного полотна фактически составила здесь не более 40 тыс. руб. Поэтому некоторые авторы считали, что строитель дороги Поляков мог вообще не продавать акции созданного для строительства и эксплуатации этой дороги акционерного общества, а оставить их у себя в качестве чистого барыша 3.
Казна строила железные дороги намного дешевле (от 35 830 до 56053 руб. за версту), чем частные общества.
1 См. Николай —он, Очерки нашего пореформенйого общественного хозяйства, 1893, стр. 77.
2 См. В. Ф. Де-Ливрон, Статистическое обозрение Российской империи, Спб. 1874, стр. 165—166.
3 См. Н. Шавров, О причинах современного финансового и экономического состояния России, СПБ. 1882, стр. 69—71.
147
Например, верста Поти-Тифлисской железной дороги обошлась акционерам в 72245 руб. Причем счета были представлены на 87 020 тыс. руб.1
Можно считать, что при строительстве железных дорог на казенные субсидии предприниматели присваивали до 50 тыс. руб. с каждой версты.
Как известно, правительство давало железнодорожным компаниям гарантии получения минимальной прибыли. За один только 1877 г. правительству пришлось уплатить по гарантийным обязательствам 16 617 тыс. руб. Благодаря такой тактике происходила капитализация денег фискального происхождения. Кроме того, многие железнодорожные компании задолжали правительству огромные суммы, используя их в качестве капитала. Только в период 1881— 1894 гг. с железнодорожных обществ было сложено 706 млн. руб. долгов казне1 2. В пореформенный период через фискальный аппарат абсолютизма в карманы капиталистов перекачивались огромные суммы, перед которыми совсем мизерными кажутся субсидии мануфактуристам петровского времени. Разграбление казны в пореформенный период приняло огромные масштабы.
Железнодорожное строительство вместе с тем ускорило мобилизацию купеческих капиталов. Их роль в сооружении железных дорог в пореформенный период была значительной. Так, например, акции Московско-Ярославской железной дороги были раскуплены московским купечеством, причем правительство даже не сочло нужным давать им гарантии3.
Эксплуатация железных дорог была настолько выгодным предприятием, что о передаче им в арендное содержание казенной Николаевской дороги (Москва — Петербург) ходатайствовали представители 92 «торговых домов» 4.
В пореформенный период резко возросла роль государственного долга в первоначальном накоплении капитала.
1 См. П. П. Мигулин, Экономический рост Русского государства за 300 лет (1613—1912), стр. 111.
2 См. П. Петрович, Приказный строй и народное хозяйство, 1906, стр. 14, 15.
3 См. П. П. Мигулин, Экономический рост Русского государства за 300 лет (1613—1912), стр. 109.
4 См. В. А. Кокорев, Экономические провалы по воспоминаниям с 1837 года, стр. 27, 37.
148
К 1877 г. государственный долг России исчислялся в переводе на золотую валюту огромной суммой, около 4,5 млрд. руб. Он вырос в значительной мере за счет железнодорожных займов (в 1862 г. займы не превышали 284 млн. руб., а к 1877 г. сумма этих займов выросла на 1833 млн. руб.). Значительное место занимали также долг, связанный с выкупной операцией (427,5 млн. руб.), и долг Государственного банка (311 млн. руб.). В связи со значительным ростом государственного долга расходы русского правительства по системе государственного кредита увеличиваются. В 1862 г. они составляли 84 016 тыс. руб., в 1864 г.— 105 655 тыс. и в 1873 г.— 153 202 тыс. руб. Их удельный вес в общей сумме государственных расходов был равен соответственно 23,0 и 29,8 и 26,4% х.
Итак, как мы видели, реформа 1861 г. резко усилила насильственную экспроприацию народных масс и повлекла за собой небывало широкую капитализацию фискальных резервов русского абсолютизма (отчасти через выкупные платежи, но особенно в форме субсидирования железнодорожного строительства и выплаты процентов по государственным займам). Реформа имела важное значение для первоначального накопления именно потому, что она необычайно ускорила формирование крупных капиталов в России. Но это, как мы уже говорили,— одна сторона вопроса. Более существенное значение для первоначального накопления реформа 1861 г. имела в том отношении, что она ускорила общий ход экономического развития России по пути капитализма, содействовала огромному росту торговли и промышленности, ускорению процесса разложения крестьянства и формирования буржуазии и пролетариата.
По мере роста промышленности и развития торгового земледелия увеличивался товарооборот. Некоторое представление об этом дают следующие сведения. Отправка грузов малой скоростью по железным дорогам составляла в 1869 г. 563,9 млн. пуд., в 1871 г.— 877,3 млн., в 1872 г.— * 929,7 млн., в 1873 г.— 1 117,2 млн. пуд.1 2. Огромный размах получила хлебная торговля.
1 См. Б. П. Анисимов, Капитализм в России, ч. 1, стр. 211.
2 См. Николай —он, Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. Прилож. № IV.
149
В 1869 г. хлеб составлял 33,4% всех грузов, которые транспортировались по железным дорогам, в 1874 г. — уже 41,2% 1.
Наблюдалось ускорение оборота капитала в хлебной торговле. В конце 50-х годов в Рыбинске считалось, что для оборота капитала в торговле хлебом от закупки хлеба на низовых пристанях до его окончательной продажи в Петербурге требовалось от 1,5 до 2 лет. В конце 70-х годов для этого нужно было лишь несколько месяцев1 2.
После отмены- в 1863 г. системы откупов невиданный размах получает виноторговля. Уже в 1863 г. расходы на приобретение спиртных напитков выросли на 300 млн. руб. в сравнении с предыдущим годом 3.
Благодаря развитию сети железных дорог и пароходства необычайно ускорялось движение товаров (в том числе и хлебных грузов), а следовательно, сильно ускорялся и оборот торгового капитала.
По мере расширения товарооборота торговый капитал все более глубоко проникает в деревню, охватывая своими щупальцами даже глухие районы.
Так, в Тверской губернии наблюдатели экономической жизни конца 70-х годов отмечали упадок «торговой деятельности» Твери, Торжка и других городов, но зато «почти повсеместно сильное возрастание торговли в деревнях, размножение лавок в селах и развитие деревенских базаров», причем это замечалось даже в таких «медвежьих углах» губернии, как например Весьегонский уезд4.
Тем самым в пореформенный период для умножения купеческих капиталов открывались невиданные возможности.
Обогащение торговцев происходило и путем обыкновенного обмана. Известно, что, скупая шерсть у многих лиц, торговцы не сортировали ее, затем примешивали грязную шерсть разного происхождения, всякого рода мусор. Фабрикант в предреформенной России терял около 14%
1 См. А. И. Чупров, Железнодорожное хозяйство, т. II, Спб. 1878, стр. 943.
2 См. В. П. Безобразов, Народное хозяйство России, стр. 138—139.
3 См. И. Прыжов, История кабаков в России в связи с историей русского народа, стр. 315.
4 См. В. П. Безобразов, Народное хозяйство России, ч. 1, стр. 126, 159.
150
сырья по причине сырости шерсти, до 10% вследствие ее дурного качества Ч
В экономических обозрениях начала 70-х годов XIX века отмечалось, что лучшие сорта бессарабского вина вывозились в Одессу, Харьков и другие города, где превращались... в иностранные. Так, аккерманское вино (под названием крымского Сотерна) переделывалось в бордо и шампанское.
Широкое проникновение торгового капитала в деревню находит выражение в том, что в пореформенный период стремительно растет число скупщиков, которые играют все большую роль в экспроприации народных масс. Обычно скупщик (прасол) являлся в деревню осенью, по дешевке скупал у крестьян все, что они продавали, практикуя при этом прямой товарообмен, сбыт в кредит и т. Д. Прасол покупал крестьянские товары по ценам, которые были значительно ниже тех цен, по которым он реализовал эти товары в городе.
Скупщики играли крупную роль в сбыте изделий кустарной промышленности на Макарьевской ярмарке. Сами кустари на.ярмарку почти не появлялись1 2.
Рост значения скупщиков в торгово-промышленной деятельности стимулировался прогрессирующим процессом расслоения мелких товаропроизводителей. Как указывал В. И. Ленин, «всякий шаг в развитии товарного хозяйства неизбежно приводит к тому, что крестьянство выделяет из себя все новых и новых промышленников»3. В пореформенной России рост мелких промыслов выражался как в переселении мелких промышленников на окраины, так и в образовании новых промыслов и расширении старых на прежних местах. При этом В. И. Ленин отмечал, что «при раздробленности мелких производителей и полном разложении их, крупный сбыт может быть организован только крупным капиталом, который в силу этого и ставит кустарей в положение полной беспомощности и зависимости» 4.
Скупая кустарные изделия, скупщики получали большую прибыль. Так, например, мелкие изделия, вырабаты
1 См. Б. П. Анисимов, Капитализм в России, ч. 1, стр. 178.
2 См. В. П. Безобразов, Народное хозяйство России, ч. 1, стр. 256.
3 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 291.
4 Там же, етр. 318.
151
ваемые кустарями в селах Сидоровском (Нерехотокого уезда, Костромской губернии) и Красном (Костромского уезда), разносились потом офенями по весьма отдаленным рынкам, причем серьги «в раздробленной продаже» сбывались в 10 раз дороже, чем скупщик платил производителю *. В конце 80-х годов XIX века скупщики кустарных изделий получали 100—200% прибыли1 2.
В Сибири массовым явлением была кража золота на промыслах. Этим пользовались скупщики, которые за бесценок скупали ворованное золото3.
Как известно, после реформы 1861 г. в процессе разложения крестьянской общины в русской деревне сравнительно быстро происходит выделение кулачества. Еще в конце 60-х годов XIX века Н. Флеровский писал, что «мироед является обыкновенным спутником обнищавшего работника» (крестьянина-бедняка) и за бесценок овладевает землей и трудом бедняка 4. Особенно часто кулаки возникали в крупных селах и торгово-промышленных местечках. В начале 80-х годов один из статистиков Казанского земства отмечал, что, «чем больше деревня, тем сильнее и заметнее в ней господство коштанов (кулаков)», тогда как в маленьких деревнях кулакам «не к чему рук приложить»5.
Деревенские кулаки, используя разорение бедноты, широко занимались ростовщичеством. Так, , например, в одной из губерний нечерноземной полосы крестьянам приходилось перед посевом брать семенные ссуды у кулаков из 25% 6. На Севере в 80-х годах XIX века кулаки нанимали своих должников по 1,5—3 руб. в неделю, а летом передавали их лесопромышленникам на летние работы за 4—5 руб. Благодаря этому кулаки наживали по 80— 100 руб. на каждом таком бедняке.
1 См. В. Ф. Де-Ливрон, Статистическое обозрение Российской империи, стр. 151.
2 См. Р. Гвоздев, Кулачество-ростовщичество, его общественноэкономическое значение, Спб. 1899, стр. 85.
3 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских золотых государственных промыслах, т. 1, стр. 431—432.
4 См. Я. Флеровский, Положение рабочего класса в России, стр. 254.
5 Цит. по книге В. Е. Постникова «Южно-Русское крестьянское хозяйство», М. 1891, стр. 139, 81.
6 См. Скалдин, В захолустьи и в столице, стр. 91.
152
Некоторые авторы утверждали, что в конце XIX века в русской деревне ростовщики взимали по ссудам 70—100, нередко 520—800—1200%, а в отдельных случаях даже 4000%. Под залог последней лошади кулаки Казанского уезда давали 10—12 руб. и брали с мужика расписку о продаже этой лошади за 20—25 руб. (с оговоркой о получении всех денег за лошадь)
Характеризуя деятельность кулачества, В. И. Ленин писал в 1894 г. (в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?»), что «эта масса мелких деревенских эксплуататоров представляет страшную силу, страшную особенно тем, что они давят на трудящегося враздробь, поодиночке, что они приковывают его к себе и отнимают всякую надежду на избавление...»1 2
Экономическое возвышение кулачества в первые десятилетия после реформы 1861 г. было одним из выражений процесса первоначального накопления. Квалифицируя торговый и ростовщический капитал пореформенной деревни как низшую и худшую форму капитала, непомерное распространение которой было вызвано сословной замкнутостью общины, прикреплением крестьян к наделу, круговой порукой, сословной неравномерностью податей и другими остатками средневековых учреждений, создающих «громадные препятствия для помещения мелких капиталов в производство», В. И. Ленин вместе с тедо находил в деятельности кулачества «одну из форм капитализма» 3.
В пореформенный период осталась значительной роль колониальных источников в формировании капиталов. В это время происходит, например, широкое расхищение башкирских земель. В ходе ревизии сенатора Ковалевского (1882 г.) было обнаружено множество злоупотреблений, обманов, подлогов, совершенных при покупке башкирских земель. Крупные территории за бесценок приобретались местными спекулянтами, чиновниками, мировыми судьями, опекунами и прочими лицами. Так, купец Уткин присвоил 100 тыс. дес. земли, а общий итог всех подобных хищений составлял 618 тыс. дес. (средняя цена десятины
1 См. Р. Гвоздев, Кулачество-ростовщичество, его общественноэкономическое значение, стр. 100, 130—131, 133.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 217—218.
8 В. И. Ленин, Соч., т. 4, стр. 53—54. ,
153
земли равнялась 1 р. 3 а в некоторых случаях падала до 8 коп.). По другим данным, в Башкирии было расхищено 851 тыс. дес. Ч
В. И. Ленин писал в 1894 г., что русская буржуазия, обобрав дочиста народ на старых местах, вынуждена «переходить к индустриальному капиталу, не способному так обогащать, как торговый». Поэтому она стремится на северные й восточные окраины Европейской России, где «еще возможно «первоначальное накопление», дающее сотни процентов прибыли, где еще буржуазное разложение крестьянства далеко не завершилось»1 2.
Следует, однако, отметить, что накопление капитала в России и после реформы 1861 г. тормозилось отливом денег за границу. Этому содействовали фритредерские тенденции в таможенной политике правительства, заграничные «вояжи» русских дворян и т. д. С 1867 г. торговый баланс России стал пассивным, и за последующие 10 лет было введено товаров на 560 млн. руб. больше, чем вывезено. За 1861—1881 гг., однако, вывоз благородных металлов превысил приток их на 348,7 млн. руб.3.
Одержимые жаждой непрерывного накопления, лидеры пореформенной буржуазии считали разорительными для страны разъезды дворян по иноземным государствам, свободно разрешенные с 60-х годов. По расчетам Кокорева, только 5 тыс. русских за 30 лет жизни за границей и при расходах всего лишь по 40 франков в день могли израсходовать более 2 млрд, франков, которые пришлось бы покрывать заграничными займами4. Расточительность дворян давала основания для протестов.
В целом после реформы 1861 г. формирование крупных капиталов на основе ограбления народных масс необычайно ускоряется.
Известное представление о результатах этого процесса могут дать следующие сведения. В 1869 г. вклады в конторах Государственного банка исчислялись в 286 млн. руб., в 1870 г. — в 306,1 млн. руб. В 1871 г. они достигают
1 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, 1913, стр. 166.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 293.
3 См. «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли», т. 1, стр. 117, 141.
4 См. В. А. Кокорев, Экономические провалы по воспоминаниям г 1837 года, стр. 94.
154
342,7 млн. руб., в 1872 г.—404,8 млн. и в 1873 г.— 464 млн. руб.1
По мере увеличения накоплений все чаще стали возникать акционерные общества, которые играли важную роль в мобилизации капиталов. Если до 1861 г. в России существовало только 72 акционерных общества (с капиталом в 72 млн. руб.), то в 1861—1873 гг. возникло 357 таких компаний (с капиталом в 1116 млн. руб.).
В пореформенный период возникает много акционерных обществ в железнодорожном строительстве. В частности, образовались общества дорог Петергофской, Риго-Динабургской, Варшавско-Бромбергокой, Волго-Донской, Саратовской, Риго-Митавской, Грушево-Донской.
Важным событием капиталистической эволюции России явилось возникновение частных банков.
К моменту реформы 1861 г. частные коммерческие банки находились в зачаточном состоянии (существовало только полторы дюжины мелких городских банков и один сельский). В 60-х годах возникает много акционерных банков, а в начале 70-х годов в этой области наблюдается настоящее грюндерство. Если в 1864—1870 гг. возникло 7 коммерческих банков, то в 1871—1873 гг.— 21 банк. Городских общественных банков в 1862 г. было 40, а к началу 1873 г.— 222. В 1877 г. имелось также 71 общество взаимного кредита и 981 сельское товарищество ссудо-сберегательного назначения. Впрочем, многие из кредитных учреждений, возникших в период грюндерства, оказались неустойчивыми и не пережили кризиса 1873 г. и последующей депрессии. В 80-е же годы образование новых капиталов шло весьма медленно. В среднем годовой прирост капиталов (новых промышленных предприятий, паевых и акционерных обществ) достигал лишь 37,5 млн. руб.1 2.
Кредит стал в пореформенный период несравненно более доступным для предпринимателей, нежели раньше, и это отражало серьезные сдвиги в накоплении капитала. Вклады на текущий счет Государственного банка выросли с 335 млн. руб. в 1864—1868 гг. до 1495 млн. руб. в 1884— 1888 гг., а ссуды — со 113 млн. руб. в 1860—1863 гг. до 170 млн. руб. в 1864—1868 гг. и до 620 млн. руб. в 1884—
1 См. Николай —он, Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. Прилож. № VIII.
2 См. П. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 129— 130.
155
1888 гг. Обороты ссудо-сберегательных товариществ и касс (сельских и промышленных) увеличились с 2,75 млн. руб. в 1872 г. до 21,8 млн. руб. в 1875 г. и 82,6 млн. руб. в 1892 г.1 Впрочем, Государственный банк слабо финансировал торгово-промышленные предприятия. Предприятия пользовались в основном фондами частного кредита. Что касается коммерческих банков, то к 1 января 1881 г. собственных капиталов и вкладов имелось в банках лишь на 499,2 млн. руб.1 2.
Возникает вопрос, какое применение нашел накопленный капитал? В 60-х годах XIX века капитал шел преимущественно в железнодорожный транспорт, в банки и лишь отчасти в промышленность. Так, в 1861—1873 гг. железные дороги поглотили 62,6% акционерного капитала, кредитные учреждения — 20,2 %, а промышленность — только 11,4%. Из 1115,6 млн. руб. этого капитала 698,5 млн. руб. было вложено в железные дороги (в количестве 53), 226,9 млн.— в банки и другие кредитные учреждения (общим числом 73), 123,5 млн.— в промышленные предприятия (всего 103 акционерных общества), 7,3 млн.— в пароходство (15 обществ), 6 млн.— в торговлю (14 обществ) и 48 млн. руб.— в прочие предприятия (их насчитывалось 57) 3.
Это обстоятельство, естественно, задерживало развитие промышленности. Тем не менее еще в конце 60-х — начале 70-х годов XIX века в России уже имелись круп; ные капиталы, нашедшие промышленное применение. Так’ в 1872 г. при сдаче в аренду нефтяных промыслов Баку главными предпринимателями оказались 3 капиталиста — И. Мирзоев, В. Кокорев, Губонин. Мирзоев арендовал 40 дес. и заплатил 1222 тыс. руб., Кокорев и Губонин — 60 дес., уплатив 1323 тыс. руб.4.
Позднее в нефтяную, угольную, металлургическую промышленность России начнется широкое вторжение иностранного капитала, но это происходит уже на другой стадии исторического развития, вне рамок первоначального накопления.
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 488.
2 См. С. С. Зак, Промышленный капитализм в России, стр, 42.
3 См. В. 77. Анисимов, Капитализм в России, стр. 198—201.
4 См. Б. Ф. Брандт, Иностранные капиталы. Их влияние наэко« номическое развитие страны, Спб. 1901, ч. 3, стр. 264, 265.
156
Конечно, и после 1873 г. разные явления первоначального накопления капитала сопутствовали развитию капитализма в России, причем это имело место даже в эпоху империализма. Но подобные явления носили побочный характер в развитии русского капитализма.
В основном этот процесс был закончен в первые десятилетия после реформы 1861 г., необычайно ускорившей экспроприацию народных масс и формирование крупных капиталов.
Часть вторая
ФОРМИРОВАНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В РОССИИ
ГЛАВА VI
ЭКСПРОПРИАЦИЯ НАРОДНЫХ МАСС И ФОРМИРОВАНИЕ НАЕМНЫХ РАБОЧИХ
§ 1. Городские резервы Наемного труда
Наиболее важным моментом первоначального накопления было образование рынка рабочей силы. Отчасти он существовал в городах России еще в XVII—XVIII веках. Важную роль в формировании такого рынка играло отходничество. Но оно давало мануфактурной промышленности лишь сезонных рабочих. Оно не могло удовлетворить спрос предприятий на кадровых квалифицированных рабочих, а без них мануфактурная промышленность развиваться не могла.
В условиях недостатка рабочей силы мануфактуры крепостной России использовали в качестве рабочих представителей разных категорий населения. В начальный период развития мануфактурной промышленности основу для формирования рабочих кадров дал город. Среди горожан уже в XVII веке имелись ярыжные люди, работавшие по найму. В XVIII веке большинство купцов третьей гильдии находились «в черных работах» по найму или занималось ремеслом. У цеховых мастеров имелись подмастерья. В городах проживало много всякого рода пауперов. С появлением мануфактур все эти элементы посадского населения устремляются в промышленность. Это был закономерный процесс развития, в ходе которого мануфактура использовала технические достижения и экономические резервы русского города. Внутри городского ремесла шла дифференциация непосредственных производителей. Согласно ремесленному Положению 1785 г., ученику
158
не разрешалось ночевать вне хозяйского дома. Подмастерье мог свободно уйти от хозяина, но должен был при этом получить особое свидетельство «по искусству и поведению». Если без согласия мастера подмастерье искал посторонние заработки, то ему грозило уголовное наказание.
Рост городского населения благоприятствовал увеличению резервов наемного труда, необходимого для мануфактур. В 1630 г. городское население России не превышало 292 тыс. человек и составляло не более 2,4% от общей численности населения, в 1724 г.— 328 тыс. человек, 3%, в 1782 г — 802 тыс., 3,1 %, в 1796 г.— 1301 тыс., 4,1 %, в 1812 г.— 1653 тыс., 4,4%, в 1835 г.— 3025 тыс., 5,8%, в 1851 г.— 3482 тыс., 7,8%, в 1878 г.—6091 тыс. человек, 9,2% Хотя и медленно, удельный вес городского населения неуклонно увеличивался.
По данным седьмой ревизии (1816 г.), в России имелось 634 города( губернских, уездных и заштатных). При этом население Москвы составляло 330 тыс. человек, Петербурга — 200 тыс.
В середине XIX века городских поселений во всей империи насчитывалось уже 2547 (в том числе в Польше — 453, в Финляндии — 31 и в Закавказье—18). При этом в 50 городах имелось от 10 до 15 тыс. жителей, в 20 городах— от 15 до 20 тыс., в 18 городах — от 20 до 40 тыс. и в 13 городах — свыше 40 тыс.1 2
Данные показывают известный рост торгово-промышленного населения России. В общем числе городского населения значительно увеличилось цеховое и мещанское население. Так, число купцов (всех гильдий) составляло 59 269 в 1822 г., 72 590 — в 1830 г., а мещанское и цеховое население — соответственно 1 034 697 и 1 108 919 3.
В северных губерниях России в предреформенный период численность городского населения была особенно значительной.
1 См. П. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 84.
2 К этим последним относятся Петербург (532 тыс. жителей), Москва (374 тыс.), Одесса (71 400), Рига (58 тыс.), Тула (54 600), Вильно (52 300), Киев (47 400), Астрахань (44 800), Воронеж (43 800), Кишинев (42 600), Саратов (42 900), Казань (41400), Севастополь (41 200) (см. А. Соколовский, Руководство статистики России, 1855, стр. 97—100).
а См. В. Пельчинский, О состоянии промышленных сил России, 1833, стр. 81—82.
159
В 11 северных губерниях Европейской России насчитывалось до 10 млн. жителей, из них 2200 тыс. человек принадлежало не к сельским, а к городским сословиям *.
Здесь мы неожиданно наталкиваемся на чрезвычайно интересное обстоятельство. Оно выражается в том, что в промышленных губерниях процент собственно городского населения оказывался очень низким. Так, в конце 40-х годов XIX века во Владимирской губернии городское население составляло только 5% к общей численности населения. Аналогичное явление наблюдалось в других промышленных губерниях (Московской, Нижегородской). Наоборот, в Таврической и Астраханской губерниях удельный вес городского населения достигал 20%, в Бессарабии и Херсонской губернии—18% 1 2. Это объясняется тем, что в губерниях нечерноземной полосы существовало много торгово-промышленных сел, жители которых официальной статистикой не включались в состав городского населения.
Буржуазные историки утверждали, что большинство городов крепостной России было «декретированным» и не имело «экономического смысла»3. Но это противоречит фактической действительности. На самом деле города уже в крепостной период играли большую экономическую роль. Именно городская промышленность дала квалифицированных рабочих для мануфактурного производства. Показательно, что в промышленных городах Владимирской губернии. (Шуя, Вязники, Муром и др.) в 1830—1860 гг. не менее 50% вольнонаемных рабочих состояло из людей городского происхождения 4.
Мануфактура первоначально опиралась на те ресурсы наемной рабочей силы, которые давал ей город. Промышленность получала кадры рабочих за счет экономического расслоения цеховых ремесленников и мелкого купечества. Среди купеческого сословия имелись массы экономически обездоленного люда, промышлявшие черной работой по найму, нищенством и всякого рода мелочной
1 См. «Объяснения к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России», стр. 59.
2 См. И. Я. Горлов, Обозрение экономической статистики России, стр. 45.
3 См. А. Н. Ляхов, Основные черты социальных и экономических отношений в России в эпоху императора Александра 1-го, стр. 38.
4 См. А. П. Юдин, Вольнонаемные рабочие..., 1953, стр. 13.
160
торговлей. Мануфактуристы охотно использовали на предприятиях посадское население, ибо оно, помимо прочего, в большинстве случаев обладало необходимой квалификацией, чего нельзя было сказать о крестьянах.
Уже в первой четверти XVIII века на мануфактурах центрального района посадское население использовалось довольно широко. Так, например, на железном заводе Логинова в Пронском уезде работали мастеровые из Тулы, Романова; на заводах Рюмина имелись рабочие из Деди-лова, Скопина, Москвы, Ярославля; завод Озерова использовал выходцев из Землянска, Усмани, Севска, Воронежа, Белоколодска, Мценска, Сокольска 1.
Позднее роль посадского населения на русских мануфактурах XVII века все более возрастала, так как города выталкивали в состав наемных рабочих значительное число бывших хозяйчиков. В Москве, например, в 60-х годах XVIII века около одной пятой части населения добывало себе хлеб насущный работой по найму. Хотя в Москве и насчитывалось еще много ремесленников (14,4% от общей численности населения) и мелких торговцев (46,2%, а вместе с приказчиками — 58,7%) 1 2, но отношения наемного труда все больше укоренялись среди посадского населения.
В составе рабочих довольно часто встречались «купцы», попадавшие на предприятия «по контракту» или же принудительным образом. Так, в 50—60-х годах на позументной мануфактуре Роговикова в Петербурге имелись «купцы» ярославские, московские, петербургские, устюж-но-железопольские, калужские, попавшие туда все по «контракту». Некоторые из них, впрочем, впоследствии сами становились «фабрикантами», о чем свидетельствует ведомость 1773 г. Зато другие «купцы» десятки лет работали при фабрике Роговикова 3. Любопытно, что когда в 1769 г. для Шлиссельбургской «ситцевой фабрики», находившейся на «казенном иждивении», потребовались два десятка учеников, то решено было набрать их «из купеческих детей, которые достаточно пропитания не имеют».
О том, насколько значительную роль играли города в качестве поставщиков рабочей силы, нагляднее представление дают многочисленные мобилизации городских ремесленников на строительство и другие работы при Петре I
1 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 127.
2 См. М. Покровский, История России XIX в., т. I, стр. 14.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 451—453.
6 ф. я Полянский 161
й После него. Так, по указу Id февраля 1703 г. предписывалось выслать в Петербург 1172 плотников и матросов, причем из Владимира — 84 плотника, из Шуи — 70 и т. д. Их следовало прислать также из Мурома, Гороховца, Ростова, Переяславля-Залесского, Ярославля (136 человек), Костромы (173 человека), Галича (158 человек), Вологды (125 человек), Суздаля (132 человека) Юрьева Польского (49 человек) Ч
В 1713 г. 2500 мастеров из разных губерний было вызвано в Петербург «на вечное житье» 1 2.
В 1719 г. правительство требовало «переписать во всех городах на посадах, кто какие мастерства имеет и какова он чину и сколько он имеет у себя учеников по имянам и ис каких чинов», причем имелись в виду «всякого художества от первого до последняго». В особый список приказывалось переписать помещичьих крестьян, кои «живут в городах для своего мастерства или науки на посадах» 3. В 1740 г. предписано было по «имянному указу» из Олонецкого уезда «определенное число плотников в Адмирал* тейство... на житье в Санкт-Петербурх з женами и з детми перевесть немедленно»4.
§ 2. Использование солдат и иммигрантов
Но, кроме найма посадских людей, мануфактуристам приходилось пользоваться трудом всякого рода случайных элементов населения. Это было очень выгодно мануфактуристам, так как они могли таким путем получить более дешевую рабочую силу. В частности, довольно часто резервом рабочей силы для мануфактур являлись солдаты, их жены и дети.
Отставные солдаты нередко работали даже на частных мануфактурах, получая ничтожную заработную плату и находясь на положении полукрепостных людей. Так, на полотняной «фабрике» Тамеса в Москве в 1726 г. имелось «солдат отставных 16 человек», и все вместе они получали в месяц только 18 руб.5
1 ЦГАДА, Кабинет Петра I, кн. 2, л. 1047.
2 ПСЗ, № 2626.
3 «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, подготовлен Е. И. Заозерской, стр. 661.
4 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 17, л. 40.
6 «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 730.
162
В 1745 г. на шелковую «фабрику» Евреинова в Москве были приняты 2 отставных драгуна (60 и 63 лет) «для караулу» Ч
Но еще чаще мануфактуристы эксплуатировали беглых солдат, используя их нелегальное положение. Так, в 1752 г. Кригсрехт (военный суд) писал Мануфактур-коллегии о том, что беглый рекрут работал у мануфактуриста А. Гончарова в Калужском уезде'1 2.
В документах 1755 г. указывается, что у стеклозавод-чика Б. Белого в Переяславль-Рязанском уезде работал 2 месяца беглый рекрут Исаев, а Верещагин — даже 6 лет3 4. В 1763 г. Адмиралтейская контора требовала от Мануфактур-коллегии доставки беглого матроса А. Логинова, находящегося на суконной мануфактуре Грязнова Ч Через год в Мануфактур-коллегию поступило требование Пронской воеводской канцелярии о вызове беглых солдат, работающих на суконной «фабрике» Третьякова5. В 1767 г. Адмиралтейская контора предъявляла требование о высылке в ее распоряжение беглого матроса П. Петрова, работавшего на суконной мануфактуре Еремеева 6.
Подобные случаи встречаются в документах XVIII века неоднократно. Это дает основание утверждать, что мануфактуристы довольно часто использовали солдатские резервы рабочей силы. Отставные и беглые солдаты находили себе убежище на мануфактуре, попадая из «огня да в полымя». Избавляясь от солдатчины, они становились объектом жестокой эксплуатации со стороны мануфактуристов. Вместе с тем мануфактуристы часто использовали для работы на предприятиях и солдатских детей. Так, полотняная мануфактура Микляева (в Москве) в 1724— 1726 гг. приняла на работу «в цевошники малолетних солдатских детей» 7.
На мануфактурах использовались также дети, занимавшиеся нищенством. Так, в 1722 г. компанейщикам игольного завода Томилину и Рюминым разрешено было набирать «во учение в Москве и Рязани детей, собираю-щих милостыню...»
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 421, л. 1.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1595, л. 1.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 134, л. 2, 4—5.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 102, л. 1.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 509, л. 1.
6. ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 11, д. 403, л. 1.
7 «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 696.
6
163
Потребность в рабочей силе русские мануфактуристы XVIII века удовлетворяли отчасти путем найма иммигрантов. Со времени Петра I иностранные мастера прибывают в Россию целыми партиями, рассчитывая на. легкую наживу. Кроме того, время от времени появлялись группы иммигрантов из соседних стран, ищущие «кусок хлеба». Впрочем, в значительном числе этих рабочих можно было встретить лишь на отдельных мануфактурах, да и то лишь в некоторых отраслях промышленности. Поэтому домыслы буржуазной историографии об исключительной роли иностранцев являются совершенно необоснованными. В конце 30-х годов среди рабочих мануфактур в текстильной промышленности имелось некоторое количество поляков. Материалы переписи 1738—1739 годов засвидетельствовали наличие на суконных мануфактурах Москвы (у Болотина, Еремеева, Серикова, Полуярославцева и Третьякова) 136 поляков и 14 шведов (всего насчитывалось 3842 рабочих). На 16 шелковых мануфактурах в составе 769 рабочих имелось 32 поляка, 8 шведов и 1 немец ’.
Перепись 1737—1740 гг., охватившая большую группу мануфактур (полотняных, бумажных, суконных и шелковых), показывает, что 96% их рабочих были русские, 3,1% —поляки (вероятно, пленные, иммигранты) и лишь в ничтожной доле были выходцы из Западной Европы (видимо, приглашенные мастера). На всех этих мануфактурах имелось только 27 шведов (или 0,4%) и 5 немцев (или 0,1%), греков — лишь 1. Далее шли представители отдельных национальностей, живших на территории России, однако в небольшом числе (2 монгола, 1 карел, 4 татарина, 4 калмыка, 5 мордовцев, 2 турка, 2 еврея, 2 финна, 5 черкесов) 1 2.
Иногда русские мануфактуристы принимали специальные меры для ввоза иммигрантов, намереваясь использовать их в качестве дешевой рабочей силы. Рыльский купец Василий Мальцев, содержатель стеклянного завода, в 1742 г. посылал своего приказчика Якимова за границу, который нелегально («мимо учрежденных форпостов») привез группу евреев. С июля по сентябрь они жили у Мальцева, а затем с кйрачевским купцом Ермолаевым были отправлены обратно в Польшу3.
1 См. «Социальный состав рабочих», 1934, стр. 57, 80.
2 См. там же, стр. 112.
з См. ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1503, л. 1.
164
«Шелковые заводы» Поволжья опирались главным образом на рабочую силу иммигрантов. В частности, при Кизлярском заводе в 60-х годах имелось «армян приписных и вступивших в вечное подданство» 172 человека, в том числе 94 мужского пола; прибывших вновь на поселение армян — 73 человека, из них 46 мужского пола; грузин— 121 человек, в том числе мужского пола — 63; «новокрещеных черкес» — 39 человек, причем 21 мужского пола. Русских же на заводах имелось 56 человек, из них мужского пола — 35, причем все они были крепостными крестьянами Ч Кизлярский шелковичный завод Хастатова в 1784 г. обслуживали 16 семей крепостных крестьян, переведенных туда из центра. Но, кроме них, там имелось много «вольных семей», причем 54 грузинских, 12 армянских семей и 36 семей армян, вызванных из Персии1 2.
§ 3. Государственные крестьяне
Однако города не удовлетворяли полностью спроса мануфактуристов на рабочую силу. Формирование рабочего класса в России, как и везде, в основном шло за счет разоренного крестьянства. Это формирование было главным в процессе первоначального накопления капитала. Существенные моменты генезиса капитализма были одинаковыми во всех странах мира. Однако неизбежно возникает вопрос, как стало возможным формирование наемных рабочих в России, если последняя в XVIII веке и первой половине XIX века оставалась крепостной? В чем состояли особенности этого формирования, поскольку в России мануфактурная стадия капитализма была пройдена в рамках крепостной эпохи? Больше того, в рамках этой эпохи уже с конца 20-х годов XIX века в России начался промышленный переворот. Все это может показаться парадоксальным, если учесть, что в Англии начало мануфактурного периода (XVI век) совпало с ликвидацией феодальных отношений и общины и с началом аграрного переворота. В Англии развитие капиталистической мануфактуры предполагало ликвидацию крепостничества (оброчной системы и поземельной зависимости копигольдеров), в России мануфактурное производство росло в условиях крепостного режима. В Англии разгром крестьянской общины и пре
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3800, л. 97.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 375, л. 48.
165
вращение крестьян в пауперов послужили исходным пунктом формирования мануфактурных рабочих, а в России такое формирование происходило в условиях сохранения общины. Предпосылкой промышленного переворота на территории Англии оказалось полное исчезновение крестьянства, между тем как в России оно сохраняется и в эпоху империализма.
Все эти контрасты в экономической истории Англии и России требуют объяснения. Найти последние можно только путем выявления и глубокого анализа особенностей развития феодализма в России: они в свою очередь определяли и особенности генезиса капитализма. В первой главе мы пытались найти ответ на вопрос, почему в России стало возможным образование столь крупных капиталов и широкое формирование буржуазии в условиях господства крепостничества. Теперь необходимо подойти к этой проблеме с другой стороны, то есть выяснить, благодаря чему в условиях крепостного режима стало возможным решение проблемы рабочей силы.
К сожалению, существующая литература не дает исчерпывающего ответа на этот вопрос, хотя в ней можно найти много высказываний об экономическом строе русской мануфактуры XVIII века, сделанных в ходе происходящей длительное время дискуссии. При этом основное внимание обращено на определение удельного веса отдельных категорий в общем составе мануфактурных рабочих. Между тем важно не только определить состав рабочих, но и выяснить, почему стало возможным формирование наемных рабочих мануфактуры.
Дифференциацию крестьянства, которая являлась основой формирования наемных рабочих, нельзя связывать только с развитием торговли, ибо она развивалась в условиях господства натурального хозяйства и крепостничества, а между тем и первое и второе задерживали эту дифференциацию, а личная зависимость крестьян от помещиков, кроме того, затрудняла миграцию населения. Объяснять формирование наемных рабочих в таких условиях простым расширением товарных связей, автоматически следующей за этим дифференциацией и т. д.— значит упрощать дело и искажать всю картину. Не следует забывать и о том, что товарное производство обслуживало феодализм на протяжении столетий (в России XVIII— XIX века).
.166J
Как отмечал Маркс, ^«торговля повсюду 'влияет (юлее или менее разлагающим образом на те организации производства, которые она застает и которые во всех своих различных формах направлены главным образом на производство потребительной стоимости. Но как далеко заходит это разложение старого способа производства, это зависит прежде всего от его прочности и его внутреннего строя. И к чему ведет этот процесс разложения, т. е. какой новый способ производства становится на место старого,— это зависит не от торговли, а от характера самого способа производства» Ч
Следовательно, при разрешении сложной проблемы формирования мануфактурных рабочих в крепостной России нужно прежде всего выявить особенности русского феодализма и характер господствующего в России способа производства.
Если бы Россия XVIII — первой половины XIX века была крепостной в том же смысле, как и Франция XII— XIII веков или Польша XVI—XVIII веков, то оказалось бы невозможным не только образование крупных капиталов, но и широкое формирование мануфактурных рабочих. В России не нашлось бы сил капиталистического развития. Между тем капиталистическая мануфактура зародилась в России еще в XVII веке, получила широкое распространение в первой половине XVIII века и стала господствующей во второй половине этого столетия (если учесть также рассеянную мануфактуру наряду с указной), и подготовила начало промышленного переворота в конце 20-х годов XIX века.
Одной из важнейших причин этого, с первого взгляда непонятного, явления было наличие в феодальной России остатков незакрепощенного крестьянства к тому времени, когда развитие ремесла подготовило материально-технические условия для возникновения мануфактурной промышленности. Политика меркантилизма и использование заграничной техники в некоторых отраслях лишь ускоряли ход событий.
Население России было очень многочисленным, и в его составе имелись весьма разнородные Элементы, отличавшиеся одни от других не только в национальном, но и в социальном отношении. Седьмой ревизией, закончив-
1 К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 344.
167
шейся в августе 1817 г., было учтено 35900 274 души обоего пола податного населения (крестьян, мещан, купцов). К ним нужно прибавить 210 тыс. дворян, 200 тыс. духовенства, 500 тыс. «нижних чинов» (служащих и отставных), 1200 тыс. солдат (вместе с женами и малолетними детьми). Наконец, в пределах империи имелось около 1 млн. кочевников, 1200 тыс. финнов, 2,5 млн. жителей Польши и около 700 тыс. неучтенного населения. Таким образом, статистики приходили к выводу, что в 1817 г. общее население империи достигало 43 710 274 человек1.
Следовательно, как показывают переписи, население дореформенной России было социально неоднородным, и далеко не все ее жители были крепостными 1 2. Поскольку общая численность населения страны была очень большой, каждый процент некрепостных давал значительные массы людей, которые могли быть использованы на мануфактурах.
1 К. И. Арсеньев, Начертание статистики Российского государства, ч. 1, стр. 51.
2 В 1678 г. в составе всех крестьян крепостных было 67°/о, в 1743 г.— 53,7, в 1796 г.— 53,1, в 1858 г.— 47,4°/о. Если взять только русские губернии и Сибирь, то в 1862 г., по данным 3-й ревизии, крепостных было 53°/о, а в 1859 г., по данным 10-й ревизии,— 34°/о (см. С. Вознесенский, Экономика России XIX—XX вв. в цифрах, вып. 1, 1924, стр. 22, 26).
С 1782 по 1859 г. удельный вес крепостных в составе сельского населения уменьшился в Смоленской губернии с 80 до 69°/о, в Тверской — с 64 до 50, в Ярославской — с 76 до 57, в Костромской — с 72 до 57, в Нижегородской — с 69 до 59, во Владимирской — с 67 до 57, в Московской — с 66 до 89, в Калужской — с 83 до 62, в Тульской — с 80 до 69, в Вологодской — с 34 до 23, в Орловской губернии — с 68 до 47°/о (см. В. И. Семевский, Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, т. 1, стр. 584—585; А. Тройницкий, Крепостное население в России по 10-й народной переписи, 1861, стр. 85—86).
С 1812 г. и абсолютное число крепостных падает от ревизий к ревизии или же остается в отдельные периоды неизменным (см. И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, 1910, стр. 45, 46). По данным 8-й ревизии (1836 г.), крепостных в Европейской России и Сибири насчитывалось 22 778 тыс. человек обоего пола, а по сведениям 9-й ревизии (1851 г.)—22 367 716. Ко времени 10-й ревизии (1858 г.) число крепостных уменьшилось еще на 250 тыс. душ. Между тем за то же время (1836—1855 гг.) население России (без Польши и Финляндии) выросло с 53,6 млн. до 62,6 млн. душ обоего пола, или на 16,8°/о (см. А. Тройницкий, Крепостное население в России по 10-й народной переписи, 1861, стр. 54—55).
168
Обычно утверждается, что в России крепостничество отличалось большим бесправием крестьянства, более высоким процентом закрепощенных, более слабым развитием городов и большей продолжительностью существования крепостнических отношений, чем в Западной Европе Ч Но тезис о высоком проценте закрепощенных крестьян не подтверждается фактами.
В XVIII — первой половине XIX в. систематически возрастало количество государственных крестьян, и они начинали играть все большую роль в экономической жизни России. В 1724 г. численность государственных крестьян достигала 1 049 287 душ мужского пола (или 19% всего мужского крестьянского населения), в 1743— 1746 гг.—2551 580 душ (39%), в 1762—1766 гг.— 2914 119 (40%), в 1781—1782 гг.—3872862 (40%), в 1796 г,—6 034 395 (39%), в 1811 г.—6356872 (36%), в 1816 г.—5 774 823 (35%), в 1835 г.—7809355 душ (34%) Ч
Правда, удельный вес государственных крестьян во всем населении с конца XVIII века уменьшается, но все-таки он остается весьма значительным. Абсолютная же численность их почти непрерывно растет, достигая ко времени реформы 1861 г. 7,8 млн. душ. Эта огромная масса крестьян таила в себе неисчерпаемые резервы рабочей силы, причем крепостничество почти не мешало их использованию. Миграцию государственных (или казенных) крестьян затрудняли лишь полицейские рогатки: паспортная система, круговая порука за уплату податей и др. Но эти затруднения не были непреодолимыми. Приток рабочей силы таких крестьян в промышленность зависел преимущественно от состояния их хозяйства, наличия у них средств производства, прежде всего земли, скота, инвентаря. Террористический режим, господствовавший в дворянских имениях, не мог помешать миграции государственных крестьян, их работе на купеческих мануфактурах. Между мануфактурной промышленностью и казенными крестьянами не было непреодолимых барьеров.
Государственные крестьяне жили не только на окраинах. Их было много и в промышленных губерниях Цент
1 См. А. Н. Громов-, Причины экономической отсталости царской России, 1941, стр. 91.
2 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 45.
169
ральной России. Так, в 1845 г. на 1 107 039 душ населения обоего пола Нижегородской губернии приходилось купцов только 2 886, мещан и цеховых — 32 562, дворовых— 10 777, солдаток — 6902, свободных хлебопашцев — 6984, поселян удельных — 78 636, казенных крестьян — 184 429, помещичьих — 700 088 и т. д.1 В том же году среди крестьян Тверской губернии насчитывалось помещичьих крестьян (обоего пола) 699 851, казенных — 381 279, удельных — 49 744, дворовых — 40 865, ямщиков — 9983, вольных хлебопашцев — 93661 2. Согласно Статистическим сведениям начала 40-х годов XIX века, в Новгородской губернии среди крестьянских душ мужского пола имелось 193 877 помещичьих крестьян, 81 057 государственных, 23 595 удельных, 9425 ямщиков, 1316 вольных хлебопашцев, 59 029 пахотных солдат3. Удельный вес государственных крестьян, как мы видели, в этих губерниях оказывался весьма значительным.
Характерно также, что в некоторых губерниях число государственных крестьян в середине XIX века росло быстрее, чем количество помещичьих крестьян. Так, в Тульской губернии с 1834 по 1850 г. численность казенных крестьян увеличилась на 14%. Правда, помещичьи крестьяне составляли три четверти населения Тульской губернии 4.
Важно подчеркнуть, что в дореформенный цериод целые области и районы огромного экономического значения имели очень мало крепостных в составе своего населения. В частности, особенно значительным удельный вес государственных крестьян был на Севере. Так, в Олонецкой губернии из 243 370 человек обоего пола в 1843 г. относилось к разряду государственных крестьян 208 011 душ, между тем как помещичьих крестьян там было всего 12 316, удельных (включая обельных вотчинников и обельных крестьян)—3257, дворовых — 741, свободных хлебопашцев — 162, однодворцев — 19 5.
1 См. «Сборник статистических сведений о Россий>, кн. 3, стр. 551.
2 См. И. Ф. Штукенбург, Статистические труды, т. 1, стр. 7 (Описание Тверской губ.).
3 См. Гедеонов и Пушкарев, Описание Российской империи.., т. 1, 1844, стр. 86.
4 Р. Кдрреп, Statistische Reise, 1850, S. 22.
5 См. Гедеонов и Пушкарев, Описание Российской империи..-, т. 1, кн. III, 1845, стр. 34.
170
В Архангельской губернии в начале 40-х годов XIX века к категории государственных крестьян относилось 143 350 душ (обоего пола); удельных крестьян было 47 598, поселенцев — 107. Помещичьих крестьян в губернии совсем не было. Кроме того, насчитывалось 4495 оленеводов («самоедов»), 327 мореходцев и лоцманов, 3592 человек морского ведомства, 3767 человек военно-сухопутного ведомства, 4046 отставных солдат (с семействами), 168 иностранцев, 10 362 мещанина, 288 купцов, 2335 дворян и чиновников, 2435 представителей духовенства, 430 купеческих детей, 303 разночинца. Таким образом, государственные крестьяне составляли 91% населения губернии *.
В Западной Сибири перед реформой 1861 г. имелось только 29 помещичьих имений, в которых обитало 1232 крестьянина и 175 дворовых. В Восточной Сибири существовало лишь одно имение с 63 крестьянами и 279 дворовыми'1 2. Сибирь населяли в основном государственные крестьяне.
В 1859 г. уже не было крепостных в губерниях Курляндской, Лифляндской, Эстляндской, в области Черноморского войска, на землях киргизов, в Дербентской (с Прикаспийским краем), Шемахинской, Эриванской, Приморской, Семипалатинской областях, в Восточной Сибири. Кроме того, в Архангельской губернии их насчитывалось только 0,009% от общего количества населения, в Якутской области — 0,003 %, в Томской губернии — 0,06, в Забайкальской области — 0,001, в Енисейской губернии— 0,09, в Иркутской — 0,16, в Тобольской 0,31, в Бессарабской области—1,17, в Ставропольской губернии— 2,41, в Астраханской — 2,60, в Вятской — 2,64, в Олонецкой — 3,99, в Таврической — 5,97, в Оренбургской— 11,81, в Казанской — 13,89, в Самарской—15,32, в Тифлисской — 21,46, в Вологодской — 22,89, в Петербургской губернии — 24,03 % 3.
Понятно, что в этих районах мобилизация рабочей силы для мануфактурной промышленности сильно облег
1 См. Гедеонов и Пушкарев, Описание Российской империи.., т. 1, кн. III, 1845, стр. 46.
2 См. 77. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 571—572.
3 См. А. Тройницкий, Крепостное население в России по 10-й народной переписи, стр. 49, 50, 85, 86.
171
чалась. Крепостнических барьеров для такой мобилизации почти не существовало чуть ли не в половине губерний огромной империи. Поэтому, например, в Олонецкой губернии можно было свободно создавать капиталистические мануфактуры, в то время как в Курской губернии, где господствовало крепостничество, помещики могли ссылать своих крестьян на каторгу. Таким образом, в феодальной России наблюдалось территориальное размежевание таких социально-экономических явлений, как феодальное поместье, с одной стороны, и капиталистическая мануфактура — с другой.
Вопрос о социальной природе государственных крестьян вызывает разногласия среди историков и экономистов. В литературе уже давно появилась теория государственного закрепощения и последующего раскрепощения сословий. Так, Игнатович в свое время утверждала, что крепостное право в России «имело характер государственный. Государство, как бы сознавая свое бессилие справиться с управлением всей народной массой, часть своих обязанностей передавало помещику» *. Покровский, как известно, отождествлял отношения Русского государства к крестьянам и отношения барина к его крепостным 1 2.
Советские историки преодолели эту теорию государственного закрепощения сословий. Однако ее отголоски дают себя знать в некоторых исследованиях, в особенности при разрешении вопроса о социальном статусе государственных крестьян.
В своем капитальном исследовании о государственных крестьянах Н. М. Дружинин отвел специальную главу системе «государственного феодализма» в России, связав его возникновение «с рядом петровских узаконений» о введении подушной подати и оброчного сбора с черносошных крестьян (установлен указом 5 февраля 1722 г.) и с однодворцев (7 мая 1722 г. и 7 января 1723 г.). Эти акты Н. М. Дружинин считает основополагающими для системы «государственного феодализма» и ссылается при этом на то, что на протяжении всего XVIII века и первой половины XIX века правительство считало государственных крестьян зависимыми от казны людьми.
1 И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, стр. 5.
2 См. А4. Н. Покровский, Россия в конце XVIII в., «История России в конце XIX в.», т. I, стр. 13—14.
172
Н. М. Дружинин указывает на правовые ограничения свободы государственных крестьян, выражавшиеся в установлении для них круговой поруки, опеки над ними местных властей, в существовании преград для перемены ими местожительства и сословия. Так, например, для перехода в купечество или мещанство им нужно было дожидаться новой ревизии, ликвидировать перед казной недоимки, получить разрешение на этот переход от губернских властей и даже от самого Сената. Крестьянки могли менять свое звание лишь после замужества. В некоторых районах государственным крестьянам вообще запрещался переход в купцы и мещане (например, в 1821 г. такой запрет был установлен для государственных крестьян в 4 уездах Херсонской губернии) или переселение в определенные губернии (по указу 1796 г. в губернии Екатеринославскую, Кавказскую, область Таврическую и внутри них). Государственным крестьянам запрещалось заниматься откупами и подрядами, вести портовую торговлю, открывать фабрики и заводы, обязывать себя векселями. Ограничивались даже семейные разделы.
Исходные формы государственного феодализма Н. М. Дружинин находит еще в XVII веке, когда «пашенные люди» Сибирской губернии сидели на казенной земле и обязаны были обрабатывать «государеву пашню» (по 1 дес. на каждые 4 дес. своей запашки), а в некоторых местах (Тобольск, Верхотурск, Тюмень) вносить еще посошный хлеб и денежный оброк. На черносошных крестьянах Поморья (которые считались формально держателями казенных земель, 'хотя и могли отчуждать и дробить их) лежала ямская гоньба.
В свое время в состав государственных крестьян вошли половники Поморья, оседавшие на землях черносошных крестьян и посадских людей в порядке срочного договора, татары и др. народности Поволжья и Приуралья, платившие ясак (в котором, по мнению Н. М. Дружинина, государственный налог сливался с феодальной рентой), однодворцы (они могли продавать, завещать и закладывать свои земли, которые лишь формально считались казенными, и даже имели право владеть крепостными).
Следует иметь в виду, что Н. М. Дружинин отказывается ставить знак равенства между государственными и помещичьими крестьянами, признавая, что традиции далекого прошлого создавали крепкую опору для крестьянских
173
общин среди государственных крестьян, и сама власть колебалась, санкционируя частные сделки на формально казенные земли. Государственные крестьяне имели большую самостоятельность, они не стали «объектом вещного права» (то есть не могли покупаться, закладываться, продаваться), среди них внеэкономическое принуждение оказалось ослабленным и смягченным, прикрепление их к земле носило строго ограниченный характер. Они могли перейти в другое сословие (податного характера) и менять место своего жительства. Государственные крестьяне были причастны к публичному праву, приносили присягу, участвовали в соборе 1613 г. и в Уложенной комиссии 1767 г.
В своей работе «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905—1907 годов» В. И. Ленин ставит термин «государственный феодализм» в кавычки, хотя этим термином широко оперировали Плеханов, Мартынов Ч Между тем на основе употребления В. И. Лениным этого словосочетания Н. М. Дружинин приписывает В. И. Ленину общее признание того, что в крепостной России существовал государственный феодализм. Конечный вывод Н. М. Дружинина гласит, что государственные крестьяне занимали промежуточное положение между помещичьими крепостными и свободными людьми1 2.
Поддерживаемая Н. М. Дружининым теория «государственного феодализма» не может быть на наш взгляд признана правильной. Она противоречит многочисленным фактам. Перечислим их (надо заметить, что эти факты известны и Н. М. Дружинину, но он их интерпретирует иначе, в соответствии с основными положениями теории «государственного феодализма»). Прежде всего укажем, что для торгово-промышленной деятельности государственных крестьян не было серьезных ограничений. Их миграция встречала только временные и легко преодолимые затруднения полицейского характера. Государственные крестьяне наследственно пользовались своей землей, и лишь формально она считалась государственной. При переходе надела от отца к сыну последнему не приходилось платить особой пошлины. Государственные крестьяне
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 13, стр. 302.
• 2 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 23—38.
174
даже продавали свои земли, и власти часто санкционировали подобные сделки. Купля и продажа земли встречала препятствия преимущественно со стороны общины. Внутренний строй крестьянского хозяйства оставался самостоятельным. Крестьянин сеял то, что хотел, и там, где считал это целесообразным. Он самостоятельно распоряжался своей рабочей силой, а тем более скотом и инвентарем. В государственных деревнях не было феодального способа производства. Сибирская «государева пашня» осталась только эпизодом и не характерна для государственных крестьян. Больше того, за однодворцами признавалось даже право владеть крепостными. Как же после этого можно относить их в разряд последних? И неужели раздача Екатериной II и Павлом I государственных крестьян помещикам не вносила ничего нового в положение этих крестьян?
В. И. Ленин считал, что в народнической литературе ошибочно крепостное право изображается «не как определенная форма хозяйственной организации, порождавшей такую-то эксплуатацию, такие-то антагонистические классы, такие-то политические, юридические и др. порядки,— а просто как злоупотребления помещиков и несправедливость по отношению к крестьянам» Ч
Эти положения В. И. Ленина дают ключ к правильной оценке социального статуса государственных крестьян в крепостной России. Насилий в отношении их было очень много. Но все-таки, повторяем, в государственных селах не сложилось феодального способа производства, феодальной «формы хозяйственной организации». Многократные ссылки Н. М. Дружинина на то, что само правительство считало государственных крестьян в XVIII веке крепостными, опровергается историей их участия через выборных депутатов в Уложенной комиссии. Крепостным крестьянам такого права не было дано. Конечно, известно, что крепостники подчас третировали купцов как холопов («аршинников», по выражению городничего в «Ревизоре» Гоголя). Но это ничего не доказывает: от субъективных стремлений крепостников до реальной действительности оказывалась дистанция огромного размера. Само законодательство крепостной России выделяло государственных крестьян как особую категорию лично свободного насе
1 В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 309.
175
ления. Указ 1801 г. признал за государственными крестьянами формальное право на приобретение земли. Мнение Государственного совета, утвержденное 24 мая 1835 г., приравнивало наем «казенных всех наименований крестьян» к найму мещан и разрешало оставлять их на фабриках по истечении срока паспорта или «увольнительного вида». При этом допускалось, чтобы сам хозяин обращался «в подлежащее место для истребования новых видов» *.
Товарищ министра государственных имуществ Д. Хру-щов утверждал в 1857 г., что, работая в этом министерстве, он считал, что не следует нарушать «сословных прав» государственных крестьян, которых он считал свободными 1 2.
Жительство на государственной земле как признак государственных крестьян все больше утрачивало значение. Перед реформой 1861 г. законодательство объединяло их уже по ведомственному признаку, как находящихся в управлении Министерства государственных имуществ 3.
Можно привести множество показаний современников, которые вовсе не считали государственных крестьян крепостными. Известный статистик начала XIX века считал, что государственные крестьяне «составляют состояние людей в государстве свободное», так как имеют «ощутительные права»4 * 6. Декабрист Н. И. Тургенев писал, что в Европе распространено мнение, будто положение государственных крестьян не отличается от положения других категорий крепостных. Однако, по мнению Тургенева, это ошибка, так как государственные крестьяне «свободны, насколько возможно это в России»Б.
Ко времени реформы 1861 г. социальный статус государственных крестьян выглядел следующим образом.
Среди государственных крестьян (в числе 81/3 млн. душ мужского пола) различались «своеземельные поселяне» (казаки, татары, сибирские народы, однодворцы, обельные вотчинники, колонисты, вольноотпускные, воен-
1 2-е ПСЗ, № 8157.
2 См. «Исторические материалы из архива министерства Государственных имуществ», вып. 1, 1891, стр. 139.
3 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 300.
4 См. Е. Ф. Зябловский, Статистическое описание Российской
империи..., ч. III, Спб. 1815, стр. 40.
6 Н. Тургенев, Россия и русские, ч. II, 1907, стр. 42.
176
нрпоселенцы, ссыльнопоселенцы) и казенные крестьяне (экономические, приписные, обязанные, арендные, обельные, черносошные крестьяне, белопашцы, род Ломоносовых). Все они относились к разряду «свободных сельских обывателей», но подлежали поголовной переписи, должны были платить подушные деньги, нести рекрутскую повинность. Их могли подвергать телесным наказаниям (по приговору суда с участием выборных заседателей). За ними «по званию» признавалось право заниматься любым промыслом, ремеслом или «художеством» и уходить с паспортами в другое местожительство для этих целей. С согласия крестьян своего селения допускался переход государственного крестьянина в мещанское состояние (с обязанностью до следующей ревизии платить подати по обоим состояниям). Имея «наличный капитал» и «одобрительные свидетельства», крестьяне этой категории могли вступать в казенные и частные подряды. Им разрешалось приобретать и отчуждать земли (без крестьян) и незаселенные имения, владеть домами в селах и городах, не исключая столичных, свободно располагать наследственным и благоприобретенным имуществом. Им не разрешалось лишь закладывать дома, построенные из казенного леса, и участки общинных земель, данные с платежом оброка. Государственные крестьяне могли свободно продавать свою продукцию оптом и в розницу (на торжках и в городах), содержать в деревнях харчевни, постоялые дворы, торговать в них .«харчевыми припасами». Мирское общество государственных крестьян могло брать в оброчное владение казенные земли и угодья, содержать почтовые станции, а с ведома начальства приобретать земли в собственность *.
Сторонники теории «государственного феодализма», отстаивая свою концепцию, особенно настойчиво выдвигают тот аргумент, что государственные крестьяне со времен Петра I платили так называемую «оброчную подать». Действительно, указ 23 октября 1723 г. предлагал на чер-носошенных крестьян и на ясашных, «которое не за помещики», сверх подушного оклада «положить вместо помещичья доходу по четыре гривны с души», как уже это и было ранее сделано в отношении украинцев 1 2. Этот аргу
1 См. А. Брут, Учебная статистика..., кн. II, стр. 21—22.
2 ПСЗ, т. VII, № 4963.
177
мент фигурирует и в работе Н. М. Дружинина. Но он не имеет особой доказательной силы. Нелепо было бы считать, будто Петр I одним мановением руки водворил феодальный способ производства на половине своей империи. Это означало бы совершенно неправомерное преувеличение роли государства, уступку идеалистическому толкованию генезиса феодализма в России. В отношении указа 1723 г. дело обстояло значительно проще. Абсолютизм довел в XVIII веке фискальный гнет до такой степени, что нужно было как-то оправдывать введение новых налогов. Выход и был найден в их переименовании: правомерность новых царских налогов юридически подкреплялась авторитетом оброчных платежей. Но подобное переименование не порождало феодального способа производства. Показательно, что оброчная подать всегда была ниже оброков помещичьих крестьян. Фактически она являлась дополнением к подушной подати и шла на общегосударственные расходы.
Рента и налог могут совпадать, о чем свидетельствует, в частности, история Древнего Востока. Но для такого совпадения требуется целый ряд условий и прежде всего существование ирригационной системы, делающей государственное землевладение фактическим. Без нее оно остается фикцией, так сказать, правом ласточки на всех летающих в воздухе мошек. В России этого условия не было. Далее, подобное совпадение предполагает определенную организацию распределения ренты путем пожалования ее доли отдельным феодалам (типа иктадаров), В России отсутствовала и эта предпосылка. Для такого совпадения требуется также широкое развитие государственного земледелия с царской запашкой и т. д. В России же оно не пошло дальше зачаточных форм. Отождествлять крепостную Россию с восточной деспотией нет оснований. Поэтому, когда Плеханов пытался это сделать и доказать существование государственного феодализма в России, В. И. Ленин резко выступал против него, считая взгляды Плеханова утрировкой либерально-народнических воззрений. Некоторые современные историки, проявляя непоследовательность, хотя и находят в крепостной России «государственный феодализм», все же отказываются отождествлять ее с восточной деспотией.
178
* * *
В торгово-промышленной жизни крепостной России государственные крестьяне играли весьма активную роль.
По свидетельству 2-й ревизии, в Сибирскую губернию прибыло 11 576 человек, из них 814 было разрешено перейти в посады (361—в посадские люди и 453 — в цехи). При этом оказывается, что в составе 814 человек было посадских других городов 370, государственных крестьян — 312, помещичьих—12, церковных — 9, бобылей — 2, разночинцев — 76, казаков — 17, половников — 9, подьяческих детей — 7 *.
По данным ревизии 1835 г., относящимся к Московской губернии, в Богородском уезде были «промышленниками» все государственные крестьяне, в Московском — 91%, в Бронницком — 70, в Серпуховском — 67, в Подольском — 56, в Коломенском — 53%. Из казенных селений Московской губернии ежегодно отлучалось по паспортам и билетам 24 396 человек, или 17% всего мужского населения1 2. В 1844 г. у государственных крестьян Московской губернии имелось 786 промышленных заведений, в которых было занято 15 869 работников. Перед реформой 1861 г. считалось, что из 154 540 душ государственных крестьян Московской губернии 42 367 являлись «промышленниками» разных категорий3.
В Петербургской губернии на 1 января 1845 г. имелось 62 911 крестьян обоего пола, состоящих в ведомстве министерства государственных имуществ. Из них хлебопашеством занимались 19 571 человек, а промыслами — 5969. Государственных крестьян в этой губернии насчитывалось 24 708 душ4. Аналогичная картина наблюдалась и в Смоленской губернии5.
Следовательно, существование государственных крестьян облегчало разрешение проблемы рабочей силы; благодаря их наличию даже в условиях крепостного режима оказывалось возможным развитие капиталистической мануфактуры. Наличие этих крестьян давало извест
1 См. А. А. Кизеветтер, Посадская община.., стр. 43.
2 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 396—399.
3 См. И. Ф. Штукенбург, Статистические труды, т. 1, стр. 8, 11.
4 См. там же, т. II, стр. 5 (описание Петербургской губ.).
6 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. 15, 16.
179
ный выход для экономических противоречий крепостной России. Они выносились за орбиту феодального поместья и получали относительное разрешение за счет остатков независимого крестьянства. Мануфактура могла устанавливать непосредственные связи с этим крестьянством и использовать его рабочую силу. Это использование ограничивалось лишь степенью экономической дифференциации такого крестьянства, состоянием его хозяйства. Но процесс этой дифференциации в крепостной России все больше продвигался вперед и приводил к выделению из среды государственных крестьян экономически обездоленных элементов, которые использовались мануфактуристами в качестве наемных рабочих.
Можно поэтому утверждать, что процесс формирования наемных рабочих в крепостной России XVIII—XIX веков был вполне возможен и органически связан с экономической дифференциацией среди государственных крестьян. Наличие в России независимого крестьянства было ее серьезным преимуществом перед Польшей, Германией и некоторыми другими странами, имевшим важное значение для развития мануфактурной промышленности.
§ 4. Оброчная система и миграция крепостных
Резервов наемного труда, имевшихся в среде государственных крестьян, оказалось недостаточно для мануфактурной промышленности XVIII—XIX веков. Поэтому она широко использовала в качестве наемных работников и крепостных крестьян. Возникает вопрос, каким образом резервы рабочей силы крепостного крестьянства оказались отчасти доступными для капиталистической мануфактуры при наличии монополии дворянства на эту рабочую силу?
Объяснение столь важному явлению тоже надо искать в особенностях русского феодализма. Дело в том, что даже в период необычайного расширения барщинной системы оброчная эксплуатация крепостных имела широкое распространение. Со второй половины XVIII века происходит территориальное размежевание барщины и оброка, и в ряде губерний нечерноземной полосы наблюдается экспансия оброчной системы. По данным Семевского, к середине XIX века сравнительно со второй половиной XVIII века удельный вес оброчников среди крепостных
180
крестьян повысился в Московской губернии на 32%, Владимирской— на 20, Рязанской — на 19, Тульской — на 17, Курской — на 16,5, Ярославской — на 9,4, Олонецкой — на 6, Костромской на — 2,5, Псковской — на 2%.
Перед реформой 1861 г. среди крепостных крестьян всей России оброчники составляли 28,1%. Их удельный вес был неодинаковым в различных губерниях. В губерниях нечерноземной полосы он был равен 58,9 %, в Астраханской губернии — 87, в губерниях черноземной полосы— 28,8, Поволжья — 26,7%. На Дону и Украине оброчников было очень мало (в Левобережной Украине — 0,7%, Правобережной — 2,6%, в Земле Войска Донского — 2,8%, в Новороссийских губерниях — 0,1%) Ч
Удельный вес оброчного крестьянства был особенно высоким в промышленных губерниях. В помещичьих имениях Владимирской губернии он достигал 80%, в Ярославской — 79, в Вологодской — 77, Костромской — 77, Московской — 75, Тверской — 63, Нижегородской — 56, Тульской — 45 % (в 3 уездах) и т. д.1 2
Конечно, в такой географии оброка сказывалось влияние промышленности названных губерний. Однако это влияние не было первопричиной преобладания оброка в нечерноземных губерниях. Оно объяснялось тем, что господская запашка в нечерноземной полосе не давала большого экономического эффекта.
Особенно широкое распространение оброчная система получила в поместьях наиболее богатой знати. Так, в бюджете Шереметевых оброк уже в 1798 г. давал 70% дохода, а в 1822 г.— 74,4%. Продажа же продуктов барщинного хозяйства имела у них ничтожное значение: в 1822 г. она давала лишь 9% дохода, в 1838 г.— 6,2%. Аналогичным был бюджет Н. Б. Юсупова, большинство его вотчин состояло на оброке3.
На оброке состояли все удельные крестьяне. К 1861 г. их насчитывалось 851 334 души4.
Оброчная система давала крепостным крестьянам (не говоря уже об удельных крестьянах) относительную
1 См. И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, стр. 42—52, 289.
2 См. П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции России, т. 1, стр. 214.
3 См. К. В. Сивков, Очерки по истории крепостного хозяйства, 1951, стр. 133.
4 См. «Великая реформа», т. II, 1911, стр. 253.
181
свободу в использовании рабочей силы. Оброчник мог заниматься ремеслом, уходить на заработки в другие места, наниматься к мануфактуристу. Эта система делала крепостное крестьянство в известной мере подвижным и тем самым давала мануфактуристам возможность частично использовать даже ту рабочую силу, которой командовали дворяне.
Оброчная система в России XVIII—XIX веков дает пример этого рода.
Поразительным кажется тот факт, что русские помещики отпускали своих крепостных оброчников в XVIII— XIX веках на заработки даже за тысячи верст. Помещики могли допускать столь широкую миграцию подвластного им крестьянства, потому что их право на присвоение результатов труда крепостных ревностно охранялось абсолютизмом. Помещик XVIII века мог смело отпускать своих крепостных на заработки в дальние города, так как полицейский режим абсолютизма гарантировал возвращение оброчника к своему барину. Следовательно, рамки феодального поместья в России XVIII—XIX веков необычайно расширялись и эксплуатация оброчников выносилась за его околицу. Оброчное имение в России оказывалось очень своеобразной формой феодального способа производства, существенно отличной от французской сеньории XII—XIII веков, польского фольварка XVI—XVIII веков и юнкерского имения в Германии XVI—XVIII столетий.
§ 5. Массовое отходничество
Наличие оброчной системы объясняет такое любопытное явление экономической истории России XVIII — XIX веков, как массовое отходничество. Еще во второй половине XVIII века много отходников, прибывавших из различных уездов Владимирской, Костромской и Ярославской губерний, работало на текстильных предприятиях Иванова *. В конце этого столетия уходило на заработки около 20% мужского населения Ярославской губернии и более 10% населения Московской губернии. В одном лишь 1798 г. в Ярославской губернии было выдано 73 663 паспорта1 2. Особенно много отходников появля
1 См. А. М. Разгон, Крестьяне Ивановской вотчины (диссертация), стр. 511, 512.
2 См. М. Туган-Барановский, Русская фабрика, 1934, стр. 40.
182
лось в районах концентрации государственных крестьян. Перепись 1785 г. отметила, что <в Холмогорском округе 27% дворов давали отходников в Мезенском—10%, в Архангельском (Подвинские волости) —18% 1..
В первой половине XIX века отход еще больше расширяется. Даже крестьяне черноземной полосы часто отправлялись на сторонние заработки. За 1817 г. 46 крестьян Серебрянопрудской вотчины Шереметевых (в Веневском уезде, Тульской губернии) было отпущено с паспортами «для прокормления работою» (на 1—4 месяца). Большинство их направилось в Коломну и уезд, некоторые в Тамбов и в разные места Тульской губернии. В 1830 г. из вотчины был отпущен уже 51 крестьянин, причем с годовыми паспортами. В 1832 г. в отпуске оказалось. 95 человек, из них 48 находилось в Петербурге, 9 — в Москве, 13 — в Коломне, 3 — в Иванове, 3 — в Можае, 5 —в Веневе и 14 — в разных местах. В 1840 г. «в заработках» находилось 239 крестьян, в том числе в Петербурге— 158. Чаще всего крестьяне 'этой вотчины работали на ткацких, красильных и других фабриках12.
В первой половине XIX века отход увеличивается также и среди государственных крестьян. В 30-х годах XIX века наблюдается массовый отход государственных крестьян Тамбовской губернии на полевые работы (особенно в донские степи). Во время навигации и отправки хлеба их собиралось в Моршанск до 20 тыс. человек (в Моршанске производился наем грузчиков, бурлаков и т. д.) 1 2 3.
Эксплуатация отходников на мануфактурах приобрела столь массовые размеры, что потребовалось ее законодательное регулирование. 24 мая 1835 г. был издан указ, в котором говорилось, что «владельцы или начальство», выдавшие паспорта отходникам, не имеют право отзывать последних с фабрик «до истечения назначенного в паспорте срока» 4. Задача указа состояла в том, чтобы как-то смягчить противоречия между капиталистической ману
1 См. М. Е. Шкляр, Крестьянское хозяйство Архангельской губ. 60—80-х годов XVIII в., стр. 11.
2 См. В. А. Александрова, Крестьяне крупной помещичьей вотчины, 1953, стр. 352, 355, 365 и др.
3 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 411.
< 2-е ПСЗ, № 8157.
183
фактурой и феодальным поместьем, которое только временно уступало ей свои резервы рабочей силы. Отзывая оброчников досрочно, помещики тем самым вызывали дезорганизацию мануфактурного производства.
Считается, что в 1844 г. на территории лишь Тверской губернии было выдано 78 263 паспорта 1.
В предреформенные годы отход приобрел огромный размах. За один лишь осенне-зимний сезон 1856/57 г. помещичьим крестьянам Московской губернии было выдано 70 113 паспортов1 2.
Перед реформой 1861 г. даже барщинные крестьяне в Калужской губернии уходили зимой на отхожие заработки 3.
По свидетельству материалов редакционных комиссий, перед реформой 1861 г. в Новороссийский край ежегодно прибывало до 300 тыс. отходников.
В середине XIX века из 29 селений Вощажниковской вотчины (Ярославская губерния, Ростовский уезд) Шереметевых ежегодно до 500 крестьян уходило на заработки в Петербург, Москву, Гельсингфорс, Ригу, Фридрихсгам, Кронштадт, Ловец, Царское Село4.
Все эти факты свидетельствуют о том, что в XVIII— XIX веках отходники давали мануфактурной промышленности большое количество наемных рабочих. Надо при этом иметь в виду, что первое время отход на заработки не был связан с раскрестьяниванием. Часто на сторонние заработки отправлялись обыкновенные крестьяне. Их гнали в отход оброчная система и фискальная политика абсолютизма. За счет ресурсов своего земледельческого хозяйства крестьянин не мог выплатить денежных оброков барину и податей правительству. Если во Франции, Англии, Германии в позднее средневековье укоренилась устойчивая система неизменных цензов и чиншей, то в России оброки непрерывно росли. Насколько быстро происходил этот рост, показывает пример деревни Черкасове, Зубцовского уезда, Тверской губернии. В 1757 г. крестьяне
1 См. И. Ф. Штукенбург, Статистические труды, т. 1, стр. 25 (описание Тверской губ.).
2 См. С. С. Филиппова, Осуществление реформы 19 февраля 1861 г. в Московской губернии, 1953, стр. 8.
3 См. И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, стр. 55.
4 См. К. И. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, стр. 180.
184
этой деревни платили со двора 4 руб., в 1785 г.— 6 руб., в 1790 г.— 8, в 1792 г.— 13, в 1797 г.— 15, в 1801 г.— 25, в 1803 г.— 30, в 1828 г.— 75 руб. Кроме того, крестьяне должны были посылать подводы в Москву и со всех 15 дворов ставить 2 пуда постромок *.
В начале 40-х годов XIX века русские помещики взимали оброк даже с публичных женщин, промышлявших своим «ремеслом» в Петербурге и Москве1 2.
Помещики повышали размер оброка произвольно, причем часто это делалось по совершенно случайным мотивам, а иногда и вовсе ничем не мотивировалось. Когда, например, в 1780 г. граф П. Шереметев выдавал свою дочь замуж, для покрытия расходов он собрал двойной оброк со своих вотчин3.
В основе увеличения оброков лежала жажда денег помещиками, усиливавшаяся по мере того, как росло паразитическое потребление дворянства, и оно, познав цену роскоши, все больше втягивалось в товарооборот. Интересный пример в этом отношении дают вотчины Воронцовых. В 1800 г. они перевели . свои имения на оброк. С 20-х годов XIX века Воронцовы колонизуют плодородные земли Юга и Крыма. В их вотчинах появляется новый тип управляющего — делец. М. С. Воронцов широко сдает в аренду земли, леса, угодья, предприятия, торгует лесом и хлебом, скупает хлеб в Херсонской губернии для сбыта в Одессе. В 1800 г. оброчные доходы равнялись 148 455 руб. ассигнациями, в 1830 г. они достигают уже 763 883 руб. ассигнациями4.
Правда, рост оброков стимулировался и обесценением ассигнаций, которое вызывало целую «революцию цен» и резко уменьшало реальную стоимость оброчных платежей. Курс ассигнаций в 1797 г. равнялся 77 коп. серебром за рубль, в 1800 г.— 64 коп., в 1807 г.— 62 коп., в 1810 г.— 35 коп., в 1811 г.— 23,5 коп.5
1 См. П. Струве, Крепостное хозяйство, стр. 66.
2 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, т. I, М. 1870, стр. 201.
3 См. К. Н. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, стр. 84.
4 См. Е. И. Индова, Вотчины и крепостные крестьяне Воронцовых в первой трети XIX в., стр. 3, 5, 6.
8 См. К. Лодыженскай, История русского таможенного тарифа, стр. 163—171.
185
Однако указанное обесценение лишь отчасти объясняет рост оброчных платежей. В основном он вызывался другим, а именно увеличением помещичьих расходов^ и потому приводил к усилению крепостнической эксплуатации. О том, насколько увеличивалась реальная тяжесть оброков, свидетельствует следующий пример. В 60—70-х годах XVIII века крестьяне Усольской вотчины Орловых (расположенной на территории Самарской Луки) платили оброк по 3 руб. в год с ревизской души. В то время лучшая овца там стоила не больше 30 коп., а пуд хлеба 8— 10 коп. Если в крестьянской семье имелись 2 ревизские души, то реально оброк означал отдачу с двора 20 овец или 60 пудов ржи 1. Перед реформой 1861 г. крестьяне Самарской губернии платили оброк в 27 р. 56 к. Чтобы внести этот оброк, крестьянам приходилось продавать еще больше хлеба. Можно считать, что за первую половину XIX века оброки в России реально выросли в 2—3 раза 1 2.
Понятно, что непрерывно растущие оброки все сильнее гнали крепостных крестьян на заработки в города и другие торгово-промышленные центры. Сами помещики активно содействовали этому. В 1842—1843 гг. из Юхот-ской вотчины Шереметева было отправлено в Кронштадт на работу к купцу Синебрюхову 28 крестьян — неплательщиков оброка 3. Помещики сдавали в наем предпринимателям целые толпы своих крестьян.
В 40-х годах XIX века помещики Смоленской, Витебской и Могилевской губерний отдавали своих крестьян подрядчикам для сплава леса, хлеба и для строительства шоссейных дорог, отправляли крестьян на заработок за 300 и более верст, не снабжая их при этом кормовыми деньгами. Крестьяне вынуждены были питаться подаяниями и часто умирали от голода в дороге при возвращении домой4.
Такие кабальные формы найма были широко распространены в предреформенный период и во Владимирской губернии, причем мануфактурист платил за рабочего
1 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 15.
2 См. П. А. Зайончковский, Отмена крепостного права в России, Госполитиздат, 1954, стр. 20—21.
3 См. К. Й. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, стр. 171.
4 См. К. А. Пажитнов, Положение рабочего класса в России, т. I, Пгр. 1923, стр. 51—52.
186
авансом оброк, подати, покупал рекрутские квитанции и т. д. В договор найма включалась статья о неустойке, если рабочий уходил раньше срока с работы В оброчной эксплуатации крестьян помещики проявляли поистине изобретательность. Помещики Западных губерний широко практиковали сдачу крестьян на земляные и горные работы.
Таким образом, оброчная система предполагала массовый отход крепостных на заработки в мануфактуры, и рост оброков во второй половине XVIII—первой половине XIX века выбрасывал огромные массы крепостных крестьян за пределы поместья. Усиление феодальной эксплуатации крепостных расширяло отношения найма, вкладывавшиеся в русской промышленности.
Что же касается государственных крестьян, то их гнал в отход фискальный гнет, который в XVIII веке и первой половине XIX века сильно увеличивается. При Петре I налоговое обложение увеличилось в 3,7 раза. Впоследствии в связи с почти непрерывным значительным ростом государственных расходов (в 1725 г. они составляли 9,1 млн. руб. серебром, в 1764 г.— 19,4 млн., в 1794 г.— 49,1 млн., в 1801 г.— 64,2 млн., в 1825 г.— 111,6 млн., в 1850 п— 284,5 млн., в 1870 г.— 376,5 млн. руб.) увеличивались и фискальные требования правительства1 2. В 1798 г. для покрытия военных расходов подушная подать была повышена до 1 р. 26 к., при Александре I до 2 руб. ассигнациями, далее до 3 руб.(1812 г.), затем до 3 р. 30к. (1816 г.). Налог на соль был увеличен до 1 руб. с пуда, цена на водку в 1809 г. увеличена до 6 руб.3 В 1839 г. подушная подать с государственных крестьян была переведена на серебро и установлена в размере 95 коп. (в Сибири 86 коп.). Указом 1861 г. она была повышена до 1 руб. (в Сибири 90 коп.) 4. Кроме того, государственным крестьянам приходилось платить еще оброчную подать. Первоначально оброчный сбор составлял 40 коп. В 1745 г. бй был поднят до 55 коп., в 1760 г.— до 1 руб., в 1768 г.—
1 См. А. П. Юдин, Вольнонаемные рабочие..., стр. 14.
2 См. П. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 157, 185.
3 См. П. П. Мигулин, Экономический рост Русского государства за 300 лет (1613—1912), стр. 68.
- 4 См. Н. Д. Чечулин, Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II, стр. 129.
187
до 2 руб., в 1783 г.— до 3 руб., в 1797 г. был установлен в размере от 3 р. 50 к. до 5 руб. (в зависимости от губернии), в 1810 г.— от 5 р. 50 к. до 8 руб., в 1812 г.— от 7 р. 50 к. до 10 руб. К 1829 г. налоговое обложение государственных крестьян по сравнению с 1719—1724 гг. увеличилось в 9—11 раз (в зависимости от класса губерний) *.
Финансовые тяготы государственных крестьян были очень серьезными. Уже в начале XIX века «оброчный сбор», взимавшийся с них, давал до 12 млн. руб.1 2
Чтобы как-то свести концы с концами в своем бюджете и выплатить подати, государственные крестьяне отправлялись в отход, на сторонние заработки. Их социальный статус сделал такой отход возможным, а фискальный гнет — необходимым. Государственные крестьяне, попадая на мануфактуры, становились наемными работниками.
§ 6. Феодальные формы экспроприации крестьян
Формирование рабочего класса в России, как и всюду, было основано на широкой экспроприации народных масс. Причин для их разорения было в крепостной России много. Происходило это в значительной мере на феодальной основе, в силу коренных тенденций феодального способа производства. Огромный рост оброков, отмечавшийся выше, приводил к разорению значительной части крепостного крестьянства. Так, например, у удельных крестьян Нижегородской губ., которые были почти сплошь оброчниками, с 1799 по 1859 г. количество скота в расчете на ревизскую душу сильно сократилось, причем лошадей и крупного рогатого скота — до 30%, мелкого — на 30% 3.
Еще К. Маркс отмечал, что рента продуктами «может достигать таких размеров, при которых она является серьёзной угрозой воспроизводству условий труда, самых средств производства, делает более или менее невозможным расширение производства и низводит непосредственного производителя к физическому минимуму жизненных
1 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 46—50.
2 См. Г. Голицын, Статистические таблицы Всероссийской империи, 1807, стр. 66.
3 См. А. В. Седов, Удельные крестьяне Нижегородской губернии, стр. 11.
188
средств»1 (как показывает хозяйничанье англичан в Индии).
В России XVIII—XIX веков это низведение средств существования непосредственных производителей до «физического минимума» и нарушение нормального воспроизводства в крестьянском хозяйстве были массовым явлением. Оброчная система дает больше возможностей для крестьянского хозяйства, чем барщинная, но лишь в том случае, если оброки остаются неизменными, как и было на Западе. В России же они почти непрерывно росли, оброчная система фактически обращалась против крестьянства.
Вместе с тем невиданная экспансия барщинной системы приводила к разорению больших групп крепостного крестьянства, особенно в черноземных районах. Помещики присваивали надельные земли для расширения своей запашки, переводили самих крестьян на полэжение дворовых или месячников, разоряли крестьянское хозяйство обременительными повинностями.
На протяжении всей первой половины XIX века с ростом господской запашки и барщины происходил процесс обезземеливания крестьянства. Как доказал В. И. Се-мевский, в черноземной полосе за этот период средний надел крестьянина при барщинном хозяйстве уменьшился с 7 до 2,8 дес. Перед реформой 1861 г. у крестьян Екате-ринославской губернии было только 18,43% от всей земли, имевшейся в поместьях, в Полтавской губернии — 31,3%, Харьковской — 31,8, Самарской — 37, Воронежской — 46, Орловской — 46,7, Тамбовской — 47,2, Курской — 47,2, Саратовской — 47,7, Костромской — 50, Тульской — 52, Рязанской — 52,6, Пензенской — 57,9, Симбирской — 57,2, Черниговской — 61,3, Олонецкой — 65,6, Новгородской — 67,4, Псковской — 68,2, Смоленской— 71,4, Вологодской — 73,3, Калужской — 76, Тверской — 77,1, Нижегородской — 79,2, Ярославской — 79,2, Владимирской — 79,5, Петербургской — 79,6% 1 2. Сравнительно с XVIII веком удельный вес крестьянского землепользования значительно сократился, особенно в черноземных губерниях. Например, в 1843 г. барская запашка
1 К. Маркс, Капитал, т. III, стр. 809.
2 См. И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, стр. 60, 68.
189
в Курской губернии достигала 1056 тыс. дес., а крестьянская составляла всего 698 830 дес.1 В 40—50-х годах XIX века помещики центрально-земледельческих губерний затрудняли образование новых тягол, переводили крепостных в дворовых, на месячину, в категорию затяголь-ных крестьян. Так, в Воронежской губернии процент дворовых достиг 24. Особенно далеко в этом отношении пошли мелкопоместные дворяне, имевшие менее 20 крепостных. В Курской губернии у таких дворян все крепостные были безземельными, являлись дворовыми. В Воронежской губернии дворовые и месячники составляли среди крепостных этих дворян 62,8%, в Рязанской — 50,8, в Орловской — 50% ’1 2. В Тамбовской губернии перед реформой 1861 г. встречались имения, в которых почти все крепостные крестьяне оказывались переведенными на месячину 3.
В западных губерниях ко времени реформы 1861 г. земельные наделы крестьян оказались крайне разнообразными. Так, в Тройском уезде, Виленской губернии, они колебались в пределах от 3 до 57 дес., в Брестском уезде, Гродненской губернии,— от 2,5 до 36 дес., в Телыпев-оком уезде, Ковенокой губернии,— от 3 до 50 дес., в Мозырском уезде, Минской губернии,— от 2 до 43 дес.4
Таким образом, в России XVIII—XIX веков экспансия барщинной системы приводила все больше к нарушению основного принципа феодального способа производства, предполагающего наличие у непосредственного производителя средств производства и сосуществование крестьянского хозяйства с господским. Значительные группы крестьянства выбивались из хозяйственной колеи и экспроприировались. Крестьяне превращались в лакеев или дворовых производственного назначения. Так называемые месячники получали натуральные пайки и по существу приближались к положению рабов. Разоряя крестьянское хозяйство, дворяне подрубали сами тот сук, на котором' держалась вся система феодальной эксплуатации. Они действовали подобно польским панам и прусским юнке
1 См. Ю. В. Кожухов, Кризис крепостного хозяйства..., стр. 12.
2 См. «Историк-марксист» № 3, 1927 г., стр. 94.
3 См. А. П. Заблоцкий-Десятовский, Граф П. Д. Киселев и его время, т. IV, Спб. 1882, стр. 279—280.
4 См. «Дополнение к докладам хозяйственного отделения», I860, стр. 6—7.
190
рам, которые тоже в XVII—XVIII веках широко обезземеливали крепостных крестьян.
Конечно, само по себе насильственное разорение крестьянства на чисто феодальной основе обычно не имело капиталистического значения. В Англии еще в XII— XIII веках появилась целая прослойка малоземельных и безземельных коттеров, которые в разной форме обслуживали феодальное поместье (в качестве дворовых, ремесленников и т. д.). Но это был период расцвета английского феодализма. В России же XVIII—XIX веков шел процесс разложения феодализма, развивалась капиталистическая мануфактура. В таких условиях обезземеливание и разорение значительной части крепостного крестьянства ускоряли процесс разложения феодального режима. Как указывает М. В. Нечкинараспад нормального тягла являлся трещиной в хозяйстве феодального поместья.
Уже до реформы 1861 г. феодальная экспроприация крестьян часто получала капиталистический смысл. Если таких крестьян помещик затем переводил на оброк и отпускал на заработки в отход, то им уже незачем было потом возвращаться в деревню. Они прочно оседали на мануфактурах и часто становились кадровыми наемными рабочими. Если дворового или месячника барин отпускал на волю, то они сразу становились пролетариями. Когда дворовые и месячники определялись для работы на вотчинных мануфактурах, то они навсегда становились «фабришниками». У них уже не было хозяйства. Но особенно ярко капиталистические последствия феодальной экспроприации крестьянства обнаружились во время реформы 1861 г. По ее условиям, все экспроприированные ранее элементы крепостного крестьянства (дворовые и т. д.) не получили наделов и частично влились в состав пролетарской массы населения.
Важную роль в насильственной экспроприации крестьянства сыграл также фискальный гнет со стороны абсолютизма. Он тоже был явлением феодальной эпохи, но в новых условиях разложения феодализма грабительская политика правительства ускоряла формирование армии «вольных наемщиков». Эта политика разоряла широкие слои населения: не только помещичьих крестьян, но и
1 См. М. В. Нечкина, О двух основных стадиях развития феодальной формации, стр. 42, 45.
191
мещанское население городов и особенно государственных крестьян. Экспроприация народных масс путем фискального ограбления имела даже большие масштабы, чем экспроприация, вследствие усиления барщины и роста оброка. О реальном значении фискального гнета абсолютизма в экспроприации масс свидетельствует, например, колоссальный рост недоимок. Они достигали огромных размеров еще в XVIII веке. За первые 4 года взимания подушной подати (1724—1727 гг.) недоимки городского населения по всем посадам составили 64,3% подушного оклада *. Во второй половине XVIII века выколачивание недоимок являлось одной из важнейших задач царской бюрократии.
В николаевской России недоимки нарастали, как волна. В 1826—1828 гг. правительство вынуждено было сбросить со счетов казны около 80 млн. руб. недоимок. Однако уже в 1829 г. они опять достигли 179 млн. руб., а -в 1834 г.— 201 млн. руб.1 2
В последующие годы недоимки по-прежнему остаются массовым явлением. В 1838 г. в одной лишь Харьковской губернии они достигали 16 803 9401 руб, ассигнациями3.
Разоряя своих подданных, абсолютизм активно пополнял массы пауперов, многие из которых потом ассимилировались капиталистической мануфактурой. В условиях разложения феодализма и развития капиталистического производства фискальная политика феодального государства ускоряла насильственную экспроприацию народных масс, необходимую для формирования наемных рабочих. Аналогичная картина наблюдалась во Франции XVII — XVIII веков и в других странах. Фискальная система русского абсолютизма в этом отношении не была исключением.
Благоприятную обстановку для экономической дифференциации крестьянства и его широкой экспроприации создавал процесс частичной ликвидации крепостных отношений, начавшийся еще в дореформенный период.
Указ о вольных хлебопашцах (20 февраля 1803 г.) разрешал помещикам заключать договоры с крепостными
1 См. А. А. Кизеветтер, Исторические очерки..., 1912, стр. 250.
2 См. Т. В. Локоть, Бюджетная и податная политика России, М. 1908, стр. 113.
3 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, стр. 451.
192
Крестьянами относительно освобождения их на волю, поодиночке или целыми семьями, с передачей земли или целой дачи («сделав с ними условия, какие по обоюдному согласию признаются лучшими»). Выйдя на волю, крестьяне могли «оставаться на собственных их землях земледельцами», как «особенное состояние свободных хлебопашцев».
Вольные хлебопашцы приобретали надельную землю путем выкупа в собственность, хотя и без права дробить ее на участки менее 8 дес. Правительство ориентировалось на хуторскую систему Ч Повинности им следовало исправлять «наравне с казенными крестьянами» (рекрутчина, земские повинности), но без уплаты в казну оброчных денег. При этом «суду и расправе» они подлежали в тех же формах, что и казенные крестьяне.
Этот указ был использован помещиками для ограбления крепостных. Так, например, тайный советник Измайлов в 1807 г. перевел в вольные хлебопашцы 698 крестьян села Любеч, Зарайского уезда, за 140 тыс. руб. Казна выдала крестьянам ссуду в размере 40 тыс. руб. Крестьяне получили 3473 дес. земли (включая болота и т. д.) «да часть покосов за Окой»1 2. За каждую десятину земли крестьяне должны были заплатить 40 руб. При вольной же продаже десятину можно было купить за 20 руб. Помещик Карр в 1810 г. отпустил 1096 крестьян Ростовского уезда, Ярославской губернии, за 30 тыс. руб. и ежегодный оброк «на вечные времена» в 10 тыс. руб. ассигнациями (2857 руб. серебром) 3. В 1832 г. генерал Н. И. Демидов установил для крестьян Спасского уезда, Рязанской губернии, выкуп приблизительно в 400 руб. за душу, или 80 руб. за десятину 4. Помещик Петрово-Соловово отпустил на волю 5001 крестьянина, получив с них полтора миллиона рублей (платеж был рассрочен на 19 лет).
До конца 1825 г. звание «свободных хлебопашцев» получило 47 133 крестьянина (мужского пола). При этом выкуп колебался в пределах от 139 руб. до 4—5 тыс. руб. за душу5. Применение указа 1803 г. было своеобразной
1 См. ПСЗ, № 20620 и 20625.
2 См. А. О. Повалишин, Рязанские помещики..., 1903, стр. 180, 184—185.
3 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело..., ч. 1, 1913, стр. 142,
4 См. А. О. Повалишин, Рязанские помещики..., стр. 200.
5 См. С. Б. Окунь, История СССР, J947, стр. 128—129.
7 Ф. Я. Полянский 193
репетицией грабительской операции 1861 г. и, несомненно, ускоряло разорение части крестьянства. Кроме того, среди вольных хлебопашцев в дальнейшем происходил процесс экономической дифференциации.
Была проведена аграрная реформа в Прибалтике. Наконец, указ 2 апреля 1842 г. разрешил по всей империи переводить крепостных на положение «обязанных крестьян», при котором помещики сохраняли за собой «полное право вотчинной собственности на землю», а крестьяне «получали от них участки земли в пользование за условленные повинности». Договорами предусматривались размеры денежных и натуральных оброков и барщинных повинностей. За помещиками оставалось «вотчинное управление» и высшее наблюдение за сельской полицией. Договоры должны заключаться «навсегда нерушимо» *.
Ко времени реформы 1861 г. освободилось от крепостной зависимости на основании указа 1803 г. о вольных хлебопашцах 107 796 душ обоего пола, по указу 1819 г. в Прибалтийских губерниях — 416 013, по указу 1842 г. об обязанных крестьянах — 59 998, по указу 1847 г. о выкупе крестьян при продаже имений с публичного торга — 9641 2. Кроме того, по указу 1840 г. о посессионных мануфактурах было освобождено 20 тыс. душ мужского пола.
Все эти реформы носили весьма куцый характер и были слишком робкими начинаниями дворянского правительства, напуганного пугачевским восстанием, французской революцией, выступлением декабристов. Существенных изменений в аграрный строй России эти реформы не внесли. Однако они давали повод для фискального ограбления части крепостных и усиливали экономическую дифференциацию крестьян, освободившихся от крепостнических пут. Облегчалось отчасти формирование наемных рабочих.
Феодальная экспроприация крестьянства усиливалась с бегством 'Крепостных крестьян. Невыносимый гнет крепостной эксплуатации вынуждал их бежать за околицу феодального поместья, хотя это и сопровождалось потерей имущества.
1 См. 2-е ПСЗ, т. XVII, № 15462.
2 См. И. И. Игнатович, Помещичьи крестьяне накануне освобождения, стр. 283, 287.
194
В свое время Погодину Россия рисовалась как страна «смирная, терпеливая, благочестивая» Ч
Но история не подтверждает этих суждений бюрократического толка, уже в первой четверти XVIII века бегство крепостных было массовым явлением. Так, в 1714 г. в селе Богословском, Волховского уезда, имелось 19 пустующих дворов, а «жилых дворов» насчитывалось только 41. В деревнях Вологодского уезда (Дарьино, Воронине, Ку-ницыно, Куликово, Пресенцово и др.), принадлежавших барону Шафирову, опись 1723 г. также отметила много пустующих дворов. В 1715 г. пустые дворы отмечались в деревнях Дмитровского, Звенигородского уездов1 2.
В XIX веке наблюдается аналогичная картина. Так, в Хвалынском уезде, Саратовской губернии, только с 25 мая по 4 июля 1825 г.'бежало от 56 помещиков 313 крепостных, причем не только в одиночку, но и группами в 5, 8, 10, 15 и даже 30 человек3. В Рязанской губернии в пред-реформенный период бегство крепостных было обычным, иногда массовым явлением. В Данковском уезде ко времени реформы все крестьяне одного помещика (имевшего около 100 душ) находились в бегах, причем «от мала до велика». В 1834 г. в Рязанской уголовной палате разбиралось дело беглых крестьян И. Антонова и М. Никитина, в течение пяти лет блуждавших по разным городам. Оказалось, что эти крестьяне кормились за счет заработков от поденной работы4. В 1843 г. Гакстгаузен обнаружил на юге Украины множество беглых крепостных, бродяг и т. д., получивших там особое название «незнающих», так как на все вопросы о происхождении и т. д. они отвечали однообразно: «Не знаю»5.
Понятно, что беглый крестьянин обычно выбивался из хозяйственной колеи. Его пожитки, инвентарь, скот, постройки и надел подлежали конфискации. Помещики пользовались имуществом беглых крепостных для своего обогащения. Беглым крепостным обычно приходилось
1 М. Погодин, Историко-критические отрывки, стр. 336.
2 См. «Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства 1-й четверти XVIII в.», 1951, стр. 27, 57, 71, 73, 98.
3 См. Л. Н. Юровский, Саратовские вотчины, стр. 162.
4 См. А. О. Л авали шин, Рязанские помещики..., стр. 293, 299, 300.
5 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, стр. 465.
7*
195
пробавляться «черною работой», причем работать по найму на весьма тяжелых условиях. Только часть беглых на вольных просторах степей со временем становилась самостоятельными хозяевами. Большинство из них пополняло ряды пролетариев.
Наряду с указанными социально-экономическими причинами феодального происхождения экспроприацию трудящихся масс вызывали и факторы внешнего характера, связанные, впрочем, с господством феодального режима и абсолютизма. Так, разорение народных масс ускоряли войны XVIII—XIX веков. Например, Северная война вызвала значительное разорение крестьянства: в Смоленской губернии из 44 555 дворов «запустело» 9425, или 21,2% Война 1812 г. принесла еще более тяжелые опустошения.
Часто отрывала крестьян и мещан от материальных условий производства рекрутчина. Солдатские жены и дети нередко пополняли состав пауперов. Сами отставные солдаты не находили себе места в экономической жизни. Это явление бросалось в глаза современникам, барон Гакстгаузен даже искал причины появления пролетариата в России в том, что Николай I сократил срок военной службы и тем самым породил «впервые зародыш будущего пролетариата»1 2. Конечно, подобные суждения наивны, но вместе с тем они показывают, насколько массовой была пауперизация солдат и их семей.
Разорение непосредственных производителей могло быть связано с различными стихийными явлениями. Исконным явлением истории крепостной России были голодовки и эпидемии, предпосылки для которых создавались феодальным режимом. В XVIII—XIX веках крестьяне часто страдали от неурожаев и эпидемий. В 1792 г. крестьяне села Страхова, Арзамасского уезда, барону Ша-фирову «доходов, денег и столового запасу ничего не платили за скудостию своею» по причине «хлебного недороду и мору», в результате которых погибло 173 человека (всего жителей в селе было 734) 3. В связи с неурожаем 1723 г. крестьяне Московской провинции толкли льняное семя, дубовые жолуди, мешали их с мякиной и пекли из
1 См. М. Вяткин, Торговый капитализм в России, 1927, стр. 131.
2 А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, стр. 37.
3 См. «Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства 1-ой четверти XVIII в.», стр. 21.
196
этой смеси хлеб, а крестьяне Орловской провинции «пришли в совершенную скудость»: оставаясь без пищи по 2—3 дня, они ходили по миру «покиня домы свои», питались травою, мешая ее с мякиной *. В 1774—1775 гг., когда неурожаем и голодом были поражены многие уезды Вятской губернии (Вятский, Халтуринский, Нолин-ский, Котельнический), многим крестьянам приходилось питаться дубовым листом и льняным куколем. Многие вообще «пошли по миру». Зато зажиточные крестьяне вздували цены на хлеб и обогащались1 2. Разорившиеся крестьяне попадали в ряды наемных рабочих3.
1 См. «Материалы по истории земледелия СССР», 1952, стр. 460—46Г.
2 См. С. Токарев, Крестьяне Вятской провинции в XVIII веке (Из истории экономического быта), стр. 20.
3 В первой половине XIX века неурожаи также были обычным явлением. Они имели место, например, в 1802 г. (в Новороссии, а также в Гжатском и Сычевском уездах, Смоленской губернии), в 1805 г. (в Волынской, Подольской, Пермской губерниях), в 1807 г. (в Псковской губернии), в 1808 г. (в Минской губернии), в 1811 г. (в Иркутской губернии), в 1812 г. (в Иркутской, Томской губерниях и Финляндии), в 1813 г. (в Иркутской, Херсонской, Таврической губерниях), в 1820 и 1821 гг. (во многих губерниях), в 1822 г. (в Новгородской губернии и Белоруссии), в 1823 г. (в Херсонской, Екатеринославской, Таврической губерниях), в 1824 г. (в Новороссии), в 1827 г. (в Новороссии, особенно в Таврической губернии), 1833 г. (в Новороссии и Черниговской губернии), в 1834 г. (во многих губерниях), в 1835 г. (в Эстонии, в Архангельской, Новгородской, Олонецкой, Петербургской губерниях), 1836 г. (в Архангельской, Пензенской губерниях, в Якутии), в 1837 г. (в Архангельской и Олонецкой губерниях), в 1838 г. (в Курляндской, Киевской и Орловской губерниях), в 1839 г. (повсеместно), в 1840 г. (в Лифляндии, Тульской и Черниговской губерниях), в 1841 г. (в Саратовской, Костромской, Витебской, Пермской губерниях), в 1842 г. (в Екатеринославской, Таврической, Псковской, Могилевской, Подольской, Витебской, Пермской губерниях), в 1843 г. (почти повсеместно), в 1844 г. (почти повсеместно, за исключением 9 губерний), в 1845 г. (повсеместно, за исключением Сибири), в 1846 г. (в Бессарабской, Харьковской, Воронежской, Саратовской, Оренбургской губерниях, отчасти в Тобольской и Енисейской губерниях), в 1848 г. (в Екатеринославской, Херсонской, Саратовской и во многих других губерниях), в 1849 г. (в Новороссии), в 1850 г. (почти повсеместно, за исключением 6 губерний), в 1851 г. (в Мдсковской, Калужской, Черниговской, Тверской, Ярославской, Тульской, Владимирской, Нижегородской, Казанской, Рязанской, Пензенской, Харьковской, Воронежской, Симбирской, Саратовской, Вятской губерниях), в 1852 г. (в Ставропольской губернии), в 1854г. (в Витебской, Могилевской, Ковенской, Гродненской, Минской, Московской, Рязанской губерниях) (см. «Сборник статистических сведений о России», кн. 3, стр. 471—473).
197
За период с 1710 по 1851 г. сильные неурожаи в России наблюдались 23 раза, а именно: в 1710 г., 1716, 1722, 1733, 1734, 1749, 1765, 1766, 1767, 1787, 1794, 1800, 1820, 1821, 1833, 1834, 1835, 1839, 1843, 1844, 1845, 1850, 1851 г.1
В 1848 г. урожай по всей империи оказался «в общей сложности не более как сам-друг с половиною», страну поразили почти повсеместный неурожай, эпидемия холеры, опустошительные пожары1 2. Каждый неурожай приводил к оскудению многих крестьян, которые, пройдя стадию пауперизма, становились со временем мануфактурными рабочими. Частые пожары и эпидемии довершали дело разорения крестьян. В 1843 г. Гакстгаузен писал, что в России каждая деревня выгорает раз в 30 лет (вся или отчасти) 3.
Таковы многочисленные факторы экспроприации крестьянских масс, связанные с господством феодального режима и абсолютизма. Все они были явлениями феодальной эпохи, но их последствия в условиях разложения и кризиса крепостного хозяйства часто приобретали капиталистическое значение. В частности, они увеличивали массы экономически обездоленного населения, ускоряли процесс экономической дифференциации крестьянства. Позднее экспроприированные массы могли быть ассимилированы капиталистической мануфактурой и использованы в качестве наемных рабочих. В недрах феодального режима и в ходе его разложения формировались социальные элементы, необходимые для возникновения новых классов. Исходные моменты формирования рабочего класса в России были даны еще крепостной эпохой.
§ 7. Эксплуатация беглых крепостных
Главным поставщиком рабочей силы для русской мануфактуры было крестьянство. Привлечение крестьян на мануфактуры было делом далеко не легким. В условиях натурального хозяйства русской деревни процесс эконо-
1 См. Б. 77. Анисимов, Капитализм в России, ч. 1, стр. 126.
i См. А. С. Нифонтов, Россия в 1848 году, М. 1949, стр. 19.
3 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, стр. 346.
198
Мйчеокой дифференциации крестьянства развивался сравнительно медленно, а крепостничество и абсолютизм активно препятствовали миграции крестьянского населения. Уйти из деревни крепостной крестьянин мог только с разрешения помещика, а государственный крестьянин — лишь с дозволения властей. Фискальная эксплуатация населения абсолютизмом затрудняла миграцию даже тех категорий крестьянства, которые не знали личной зависимости.
Тем не менее крестьянин все же появлялся на мануфактуре. И это было неизбежным при тех противоречиях, которые испытывал феодальный режим. Эксплуатацию крепостных помещики доводили при поддержке абсолютизма до такой крайней степени, что многие крестьяне совершали побег от своих помещиков и благодаря этому хотя бы на время выпадали из орбиты крепостной эксплуатации.
Но это как раз и было на руку мануфактуристам. Беглый крестьянин часто находил себе убежище на мануфактурах. Пробираться в донские степи становилось все более опасным в связи с укреплением полицейского режима абсолютизма. Мануфактура начинает «конкурировать» с Запорожской сечью, и беглый мужик все чаще оказывается рабочим мануфактур. Он попадает для выварки в «фабричный котел», вместо того чтобы стать вольным казаком и ловить рыбу в камышах Дона.
Еще в первой четверти XVIII века мануфактуристы могли широко использовать на своих предприятиях беглых крестьян, так как бегство от крепостной неволи и фискальной эксплуатации приобрело тогда массовый характер. С 1719 по 1727 г. числилось в бегах почти 200 тыс. человек *. Многие из них оседали на заводах Урала: перепись 1717 г. обнаружила на Невьянском заводе Демидова много пришлых людей «без отпусков», выходцев из весьма отдаленных мест1 2. Б. Б. Кафенгауз даже утверждает, что «первое поколение уральских рабочих пополнялось беглыми из дворцовых и монастырских сел, помещичьих имений и посада», которые отправлялись на Урал
1 См. В. Н. Бондаренко, Очерки финансовой политики Анны Иоанновны, М. 1913, стр. 47.
2 См. Д. А. Кашинцев, История металлургии Урала, М.— Л. 1939, стр. 61.
199
для работы по найму Ч Перепись 1722—1723 гг., проводившаяся полковником Солнцевым, обнаружила на уральских заводах тысячи беглых крестьян \
Правительство вынуждено было пойти на уступки мануфактуристам: оно фактически санкционировало незаконное использование на предприятиях беглых крестьян, хотя это и ущемляло интересы помещиков. Петр I 18 июля 1722 г. предписывал Сенату объявить, чтобы до возвращения царя из Астрахани (где он находился в то время) «никому, ни с которой фабрики учеников и работников, чьи бы они ни были, хотя и беглые явятца, не отдавали и взятых возвратили», так как, по свидетельству «интере-сентов» (речь шла о Шафирове, Апраксине, Толстом), их предприятиям «чинитца остановка» тем, что приходится беглых крепостных возвращать их помещикам3. Правда, в 1724 г. указами от 29 мая и 26 июня вновь было запрещено принимать беглых на горные заводы. Впрочем тех беглых, которые уже обучились ремеслу, разрешалось оставить при заводах, уплатив помещику за каждого беглеца по 50 руб. Это предписание получило подтверждение 14 июня 1725 г., однако возврат беглецов помещикам саботировался даже начальником уральских заводов Ген-ниным4. К тому же и само правительство не проявляло в этом отношении последовательности. В 1726 г. приказано было «пришлых крестьян», обнаруженных в Сибири при переписи, «поселить в приписных в Сибири к екатерин-бурхским заводам слободах» и им подушные деньги «зарабатывать при тех Екатеринбурхских заводах, зачитая по плакату»5. Отправлять их обратно в Европейскую Россию запрещалось. Беглые крестьяне были обязаны платить в Берг-коллегию четырехгривенные деньги, «вместо помещичья доходу». Лишь новых беглецов из России предписывалось возращать на прежние местожительства.
Чтобы скрыть беглых крестьян, мануфактуристы XVIII века отправляли их куда-нибудь подальше от городов. Когда в начале 30-х годов А. Капустин объявил московским заводчикам Рюминым, что он беглый крепостной во
1 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв„ т. 1, М.—Л. 1949, стр. 355.
2 См. Ю. Гессен, История горнорабочих в России, 1926, стр. 48, 50.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 2, л. 194, ПСЗ, № 4055.
4 См. Ю. Гессен, Цит. соч., стр. 48.
6 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 6, л. 309. _. ,
200
логодских помещиков Скуратовых, то Рюмины отправили его из Москвы на свой игольный завод, в село Новоспасское, Пронского уезда (в провинции Переяславля-Рязан-ского), где, по их мнению, «помещик ево сыскать не может». Там Капустин был назначен приказчиком и работал восемь лет *. Для «маломочного» мануфактуриста держание беглых крестьян, особенно принадлежащих сановным особам, было крайне опасным делом. В 1726 г. «горной компанейщик» И. Шмелев писал в своей челобитной, что по иску «за пожилые годы в держании беглых крестьян» генерала Репнина и капитана Раевского, а также «за пошлинные деньги» (всего 1332 р. 28 к.) он по определению воеводы Вятской провинции Милюкова отправлен на 80 лет «в каторжную работу зарабатывать» эти деньги. Между тем челобитчик вместе со своим компанейщиком Тряпицыным «во обыскание медных и протчих руд немалую государственную прибыль принесли» 1 2.
В 30-х годах XVIII века беглые крестьяне все больше оседали на мануфактурах, и правительству приходилось идти на дальнейшие уступки в пользу заводчиков. Даже представители казенных заводов Урала протестовали против возврата беглых крепостных их владельцам и против строгого применения указа 1722 г. Начальник казенных заводов на Урале Татищев писал в Берг-коллегию в 1735 г., что «ежели о той отдаче иначе не определится, то не токмо заводов размножать, но и старых содержать будет не кем, а наипаче, что за платою подушных и за убылые прибыль от заводов вся пропадет» 3. Горнозаводчик А. Демидов, ссылаясь на фискальные интересы казны, требовал официального разрешения на использование беглых крестьян на своем Колывано-Воскресенском заводе4.
В начале 40-х годов частные заводы Урала очень широко использовали беглых крестьян. На заводах Акинфия Демидова и Петра Осокина работало большое количество беглых крестьян из дворцовых волостей Толоконцов-ской, Керженской, Дрюковской и Хохломской.
Беглые просачивались на мануфактуры и использовались в качестве «работных людей» повсюду. Они эксплуатировались на суконной мануфактуре в 1737 г. у Ф. Се
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 292, л. 4-
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 6, л. 162.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 77.
4 ЦГАДА, ф. Берг-коллегци, кн. 138, л. 19.
201
рикова (Москва) >, на Московском суконном дворе в 1739 г.1 2, на шелковой мануфактуре Волосного (Москва)3, на предприятии П. Васильева в 1739 г. (село Покровское под Москвой) 4, на заводах Масолова в 1728—1748 гг. (в Тарусском и Можайском уездах) 5, на строительстве Ладожского канала в 1742 г. 6, на очистке Боровицких порогов в 1744 г.7, на стекольных заводах Мальцева в 1724— 1735 гг.8, на соляных варницах Глазуновой в 1755— 1756 гг. (по сведениям в Иркутской губернии) 9, на суконной мануфактуре К. Матвеева в 1757 г.10
Инструкция 1745 г. о проведении ревизии предписывала согласно указу 5 февраля 1743 г. возвращать беглых крестьян помещикам, причем за счет заводчиков н, однако это мало помогало делу. Поскольку уральским заводам постоянно требовалась рабочая сила, правительство вновь и вновь ограничивало строгое применение указов о возврате беглых крестьян их прежним владельцам. 13 мая 1754 г. был опубликован указ, который предписывал беглых крестьян, находящихся при фабриках и заводах, если они «указами не отданы... всех вывести на прежния жилища». Однако канцелярия Главного правления уральских заводов доносила, что там при казенных и партикулярных заводах имеется «пришлых из разных губерний после ревизии 1724 года» 6852 человека. Поскольку из них 668 человек не знали, «откуда родом бывали и чьи люди», по указу 1746 г. они были оставлены при заводах. Отправка же остальных крестьян «по домам» в распоряжение дворцовых сел и помещиков, по утверждению канцелярии, могла вызвать серьезные затруднения с рабочей силой, так как одним лишь казенным заводам требовалось до 4 тыс. человек «к нужнейшим работам и ремеслам», а «укомплектовать не откуда». Тогда Сенат в 1756 г. решил «с казенных сибирских заводов пришлых после 724 году
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 7, л. 1.
2 См. «Московский суконный двор», стр. 89.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 341, л. 1—2.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 17, л. 1.
s ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 25, л. 191.
6 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 20, л. 24.
7 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 21, л. 167.
8 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 156, л. 1—2.
э ЦГАДА, ф. 259, кн. 3634, л. 492.
10 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 679.
41 См. ПСЗ, № 8836.
202
мастеровых и работных людей» 2357 душ «не высылать, а быть всем оным при тех казенных заводах, в том числе и при Гороблагодатских, Кушвинском и Туринском», которые по указу 1754 г. отданы графу П. Шувалову *.
Документы свидетельствуют о том, что на заводах XVIII века, особенно на Уральских, беглые крепостные крестьяне играли огромную роль. Достаточно указать на то, что с 1756 по 1770 г. екатеринбургская заводская канцелярия взыскала с заводчиков Демидовых и Осокиных 161 852 руб. за «бежавших на их заводы разного ведомства крестьян» 1 2.
В борьбе за рабочую силу мануфактуристам помогали в условиях деспотизма XVIII века даже рекрутские наборы, спасаясь от которых крестьяне бежали из деревни и пополняли «резервы рабочей силы», столь необходимые промышленности. В 1763 г. в Сенат поступило много «репортов» из ряда губернских канцелярий, что государственные и ясашные крестьяне (татары, чуваши, черемисы, новокрещенцы) «во избежание рекрутской отдачи, без всякого от мирских людей вида уходят в Оренбургской и Сибирской уезды на заводы и, забрав у содержателей оных не малою суммою денег, находятся там в работе года по 2 по 3 и более», полагая, что долги заводчикам избавят их от рекрутчины 3.
Крайний бюрократизм, царивший в «правительственных инстанциях», затруднял борьбу с бегством крестьян. Удивительно долго тянулись иногда дела о розыске беглых крестьян, скрывающихся от крепостников на заводах. Так, еще 24 июля 1740 г. кабинет предложил Сенату рассмотреть челобитную капитана Бестужева о возвращении последнему его беглых крестьян, «живущих при казенных Екатеринбургских заводах». Вопрос предлагалось решить с учетом донесений Татищева и согласовать с гене-рал-берг-директориумом.
Однако лишь 15 марта 1764 г. Сенат, наконец, вернулся к этой челобитной и решил, что «хотя в тогдашнее время то рассмотрение Сенату учинить и надлежало, но как оного поныне не учинено», то отослать все дело в Берг-коллегию и там «решение учинить по указом»4.
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 33, л. 3—5.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4300, л. 35.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 703.
4 ЦГАДА, ф. 2, департ. Сената, кн. 6/4907, д. 18, л. 321—323.
203
Чтобы затруднить для местных властей розыск беглых крестьян, Походящий специально не расчищал дорог, ведущих от его заводов к соседним городам (Верхотурью, Соликамску и др.). Между тем у него скрывалось очень много беглых крепостных, подвергавшихся самой зверской эксплуатации Ч Часто изготовлялись для беглых подложные паспорта, и это дезориентировало власти. На Брын-ском заводе Алексея Демидова (в Мещовском уезде) работало очень много беглых крепостных. Приказчики Демидова снабжали ,их подложными паспортами.
Эсплуатация беглых была столь доходной для заводчиков, что они, защищая свои интересы, не останавливались даже перед открытыми конфликтами с правительственной администрацией. В 1775 г. из Серпейской воеводской канцелярии «двоекратно» посылался «с командою» к заводчику Алексею Демидову подпоручик Ащерин «для взятия с него ответа по чинимым на него доказательствам в держании на Брынском и Выровском его заводах беглых», причем среди них «кроме помещичьих людей и крестьян множественного числа солдат, рекрут и ссылочных». Однако приказчики Демидова — Федотов и Петров не только сами отказались явиться к подпоручику, но и «прочих потребных к следствию с того завода приказчиков, мастеровых и работных людей взять не допустили». Потребовалось специальное предписание Сената смоленскому губернатору, чтобы сделать возможным дальнейшее расследование 1 2.
Даже мануфактуристы, сами являвшиеся крепостными крестьянами, держали на своих «фабриках» беглых крестьян и вообще людей без паспортов. Например, ивановские «фабриканты» Грачев и Бутримов платили графу Шереметеву штрафы до 100 руб. за использование беспаспортных рабочих3.
Таким образом, на протяжении всего XVIII века русская мануфактура широко использовала беглых крестьян в качестве резерва дешевой рабочей силы. Благодаря мануфактуре в XVIII веке у крепостных крестьян появились новые возможности бегства за пределы феодального по
1 См. Балабанов, Очерки по истории рабочего класса, ч. 1, стр. 32.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3928, л. 699—700, 745.
3 См. «Записки Русского музея», т. 1, 1928, стр. 223—224.
204
местья. Ё России мануфактура играла Для крепостных крестьян роль того убежища, которое в истории западного средневековья им давал город с его высокими стенами. Русская мануфактура XVIII столетия использовала классовые противоречия крепостной деревни и еще больше обостряла их. Она играла поэтому антифеодальную роль, и ее прогрессивное влияние на экономическую жизнь России того времени очевидно.
Но беглый крепостной, который без оглядки бежал из своей деревни, надеясь тем самым обрести свободу от крепостничества, попадал на мануфактуре в ярмо наемного рабства и вновь становился объектом жестокой эксплуатации. Больше того, со временем эти беглые даже закрепощались мануфактуристами. Положение таких рабочих было безысходным.
Основным источником обеспечения мануфактур рабочей силой было, впрочем, не использование беглых крепостных, а наем отходников. Массы последних бродили по торговым местечкам и городам в поисках работы. Деревенская беднота и являлась важнейшим резервом рабочей силы для мануфактурной промышленности, она чрезвычайно широко использовала последствия экономической дифференциации крестьянства. Мы уже говорили о причинах разорения крестьян на чисто феодальной основе. Поэтому надо выяснить и то, каким образом и в каких масштабах промышленность использовала труд отходников, порожденных такой дифференциацией.
§ 8. Экономическая дифференциация крестьянства
Наряду с теми факторами дифференциации городского мещанства и сельского населения крепостной России, которые порождались самим феодализмом, экспроприация непосредственного производителя вызывалась причинами иного порядка, связанными с образованием «всероссийского рынка», экономическим подъемом городов, капиталистическими тенденциями в развитии городского и деревенского ремесла, выделением скупщиков и ростовщиков, их грабительским обогащением. Но обо всем этом уже говорилось выше (см. главы I и II). Обогащение скупщиков и «капиталистых крестьян» достигалось экономической экспроприацией городских ремесленников, деревенских
205
«кустарей» и крестьян. По мере того как крестьянин крепостной эпохи все более втягивался в товарооборот, он становился объектом экплуатации для скупщика. Система неэквивалентного обмена выкачивала жизненные соки из крестьянского хозяйства. Колебания рыночных цен ставили крестьянина в тяжелое положение. Так, например, в первой половине 30-х годов XIX века наблюдался сельскохозяйственный кризис затяжного характера, сопровождавшийся длительным и повсеместным падением цен на земледельческие продукты *.
Экономическая дифференциация крестьянства сильно продвинулась вперед еще в дореформенный период. Особенно это было заметно на положении государственных крестьян, причем уже в XVIII веке.
В 1785 г. в Холмогорском округе имелось 4925 крестьянских дворов, из них 285 относились к бобыльским. Бездомовых семей имелось 429, бескоровных, безлошадных— 1289. Зато 216 дворов имели по 4 и более коров, 146 дворов — по 3 и более лошадей 1 2.
По 4 округам Архангельской губернии (Шенкурский, Холмогорский, Архангельский, Мезенский) в 1785 г. бескоровные и однокоровные дворы составляли одну треть, зато шестая часть дворов имела по 4 и более коров. 70,6% дворов имели по 3 лошади и более. Число батрацких дворов в Холмогорском округе достигало 6,9%, в Шенкурском — 5,5, в Архангельском — 3,4 %. Сильной была дифференциация и по площадям посевов3.
Но дифференциация шла .и среди крепостных крестьян, особенно там, где господствовала оброчная система, в условиях которой открывались более широкие возможности для такой дифференциации, чем при барщинной системе. Подворные переписи села Иванова, относящиеся к концу XVIII века, показывают, что третьестатейные или малоземельные крестьяне были крайне бедны и подавляющая часть «маломощных» крестьян не имела хозяйства, владея лишь двором и огородом. В конце XVIII века до 60% кре
1 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, стр. 206.
2 См. «Архангельская губерния по статистическому описанию 1785 г.», 1916, стр. 88.
3 См. М. Е. Шкляр, Крестьянское хозяйство Архангельской губ. 60—80-х годов XVIII в., стр. 7.
206
стьян села Иваново работало по найму. Это были преимущественно низшие категории тяглецов
При барщинной системе также происходило расслоение крестьянства, хотя и более медленно, чем при оброке. Так, например, в 1784 г. из 196 дворов барщинных крестьян села Голуни, Новосильского уезда, Тульской губернии, 84 относились к разряду зажиточных («первой статьи») и 36 — к бедноте (крестьяне «последней статьи») 1 2. Наблюдалось расслоение даже среди крестьян, несших барщинную повинность на металлургических заводах Урала. Например, в имениях заводчиков Лазаревых к концу XVIII века расслоение крестьян зашло настолько далеко, что бедняки составляли 42,9 %, середняки — 41,3%, богатые крестьяне— 15,8% общего количества дворов. Бедные крестьяне часто нанимались к местным богатеям в качестве поденщиков на сельскохозяйственные работы или для выполнения обязательных работ при заводах 3.
В первой половине XIX века процесс экономической дифференциации крестьянства прогрессивно углубляется, о чем свидетельствуют многочисленные факты. Например, в 30-х годах в Вельском уезде, Вологодской губернии, в среднем на душу государственных крестьян приходилось 3/4 лошади и 1,5 коровы, а между тем некоторые крестьяне имели по 5—15 коров и до 30 штук мелкого скота. В Усольской вотчине Орловых-Давыдовых перед реформой экономическая дифференциация зашла весьма далеко. Так, в 1848 г. в самом селе Усолье из 322 дворов имелось безлошадных 125, с 1—2 лошадьми —132, с 3 и больше лошадей — 65; у некоторых богачей имелось по 15 и больше лошадей, по 10 и больше коров, десятки овец4.
В Саратовской губернии в предреформенный период земельные наделы крестьян колебались в пределах от 0,2 до 13,4 дес. В 1849 г. в селе Лопатине, Петровского уезда, имевшем 87 дворов и 595 душ, бедные составляли 15% всего населения, и на их долю приходилось только 4,8% лошадей, 9% коров, 0,5% овец, 9,5% свиней. Зажиточные крестьяне составляли 28,6% населения и владели 38,6%
1 См. А. М. Разгон, Крестьяне Ивановской вотчины, стр. 665, 531, 534.
2 См. «Исторические записки» № 4, 1938 г., стр. ПО.
3 См. С. М. Байкова, История горнозаводских рабочих заводов Абамелек-Лазаревых, 1952, стр. 10, 11.
4 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 70.
207
лошадей, 41,4% коров, 56,8% овец. В деревне Языковке, Аткарского уезда, в 1832 г. 3,3% дворов были безлошадными или имели 1 лошадь, 38,7% дворов имели 2—3 лошади, и 58% дворов имели 4 и больше лошадей Ч На Украине крепостные крестьяне делились на тягловых, по-лутягловых, пеших, огородников (халупников), бобылей (кутников) 1 2.
Но особенно важным является то обстоятельство, что некоторая часть крестьян теряла даже землю. Если в конце XVIII века барщинным крестьянам принадлежало две трети земли и помещикам одна треть, то в середине XIX века помещики использовали под собственное хозяйство больше половины земли. В селе Иваново в 1830—1850 гг. из 647 дворов 540 имели земельный надел, а 107 дворов, или 16%, окончательно разорились. Из 540 дворов тоже не все могли самостоятельно вести хозяйство. Около 70% дворов были лишены этой возможности (по недостатку скота или земли) 3.
В Подольской, Волынской и Киевской губерниях перед реформой 1861 г. только 83%) крестьян были наделены полевой землей4. Среди удельных крестьян 1,5% не имели земли или имели менее 1 дес., 11,6% имели 1—2 дес., 9,2%)—2—3 дес. Зато 1,2% от общего количества удельных крестьян имели свыше 10 дес. каждый 5.
Процесс обезземеливания захватил и государственных крестьян, хотя их права на землю были более устойчивыми. Так в 30-х годах на рыбных промыслах Псковского озера крестьяне эксплуатировали односельчан как наемных работников. По данным 8-й ревизии, 3%> ревизских душ в казенных деревнях Псковской губернии принадлежали к разряду неоседлых и бездомовных. В целом по России уже в середине 30-х годов XIX века 63 тыс. государственных крестьян не имели полевой земли, более 56 тыс. имели менее 1 дес. и 212 тыс. крестьян — по 1 дес. в наделе6.
1 См. Л. Н. Юровский, Саратовские вотчины, стр. 120, 137, 142.
2 См. П. А. Зайончковский, Отмена крепостного права в России, стр. 23.
3 См. А. П. Юдин, Вольнонаемные рабочие..., стр. 11.
4 См. В. И. Семевский, Крестьянский вопрос, т. II, стр. 505—506.
5 См. П. А. Зайончковский, Отмена крепостного права в России, стр. 34.
6 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформу П. Д. Киселёва, стр. 393, 323.
208
Даже в Вологодской губернии в предреформенный период существовали безземельные крестьяне, так называемые половники. В 1843 г. их насчитывалось 6807 душ (обоего пола). Они арендовали господскую землю исполу и оставались мелкими производителями L
Следовательно, процесс обезземеливания в дореформенной России затронул все категории крестьян — помещичьих, удельных, государственных. К 60-м годам XIX века уже почти 7 % крестьянских хозяйств не имело земли ‘1 2, Что касается поземельной общины, то она стала разлагаться еще в дореформенный период. Так, например, в некоторых вотчинах Шереметевых переделы земли прекращаются уже тогда. В 1796 г. был установлен 20-летн,ий срок для этих переделов, но в XIX веке такой срок не соблюдался. Надельная земля все чаще переходила в руки «капиталистых» крестьян. В 1827 г. «капиталистые» крестьяне села Иванова брали каждый до 6 тягол 3.
В 1843 г. Гакстгаузен отмечал, что в деревне.Губени-ха под Екатеринославом земля распределялась по ду-шам, однако «неравенство состояний заметно и здесь, в особенности по отношению к инвентарю». Часть бедных оказывалась уже не в силах обрабатывать землю и сдавала ее в аренду зажиточным соседям. Арендная плата покрывалась натурой4.
Государственные крестьяне Курской‘губернии владели «четвертными землями», которые когда-то были пожалованы им как служилым людям (однодворцам). Эти земли стали наследственными и вместе с этим — объектом торгового оборота.
В 30-х годах среди государственных крестьян Курской губернии наблюдалась даже субаренда мирских земель, причем на длительный срок5.
В предреформенный период Тенгоборский (автор книги «О производительных силах России») все еще верил,
1 См. Гедеонов и И. Пушкарев, Описание Российской империи..., т. I, кн. IV, 1846, стр. 29—30.
2 См. Э. Н. Бурджалов, История СССР, 1946, стр. 4.
3 См. К. Н. Щепетов, Крепостное право в вотчинах Шереметевых, стр. 198.
4 См. А. Гакстгаузен, Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России, т. 1, стр. 460.
5 См. Н. М. Дружинин, Государственные крестьяне и реформа Ц. Д. Киселева, стр. 403, 406.
2Q9
что связь русского рабочего с землей предохранит Россию «от пролетариата, этого бича новых обществ». Но на самом деле крестьяне России уже тогда начали терять ту землю, наличие которой у них и должно было якобы предохранить Россию от образования пролетариата.
Подводя итоги, следует отметить, что в крепостной России XVII—XIX веков процесс экспроприации народных масс приобретал все более широкий характер. Наличие свободных масс крестьянства облегчало этот процесс. Он происходил и среди крепостных. Большую роль играли феодальные формы экспроприации народа. В этом состояла одна из существенных особенностей первоначального накопления капитала в России.
ГЛАВА VII
РУССКИЙ РАБОЧИЙ КРЕПОСТНОЙ ЭПОХИ
§ 1. Социальное происхождение наемных рабочих в первой трети XVIII века
Материалы, характеризующие масштабы применения наемного труда на русских мануфактурах XVIII века, профессиональный состав рабочих, использование женского и детского труда и т. д., обстоятельно освещаются в работах М. В. Злотникова, Е. И. Заозерской, Н. Л. Рубинштейна, С. Г. Струмилина, посвященных важным вопросам возникновения капиталистической мануфактуры в XVIII веке. Указанные проблемы освещены также в работах автора настоящей монографии Поэтому нет надобности еще раз останавливать внимание читателя на этих вопросах. Более целесообразным является детальное выяснение социального состава русских рабочих крепостной эпохи. Эта проблема давно назрела, и в зависимости от ее разрешения может быть дано конечное заключение об экономической природе русской мануфактуры крепостного периода.
Надо иметь в виду, что социальные источники формирования наемных рабочих русской мануфактуры этого столетия отличались необычайной пестротой, которая сразу же бросается в глаза при ознакомлении с документальным материалом. Мануфактура лишь постепенно обеспечивала себя кадровым составом рабочих. Это объяснялось тем, что большие массы крестьян, поработав некоторое время на мануфактуре, возвращались опять в свою деревню. Процесс формирования русского пролетариата до ре-
1 См. Ф. Я. Полянский, Наемный труд в мануфактурной промышленности России XVIII в., сборник «Вопросы истории народного хозяйства СССР», 1957, стр. 138—188; «Экономический строй мануфактуры в России XVIII века», М. 1956, стр. 123, 149, 385—428.
211
формы 1861 г. находился еще в начальной стадии. Мануфактурист XVIII века, как гоголевский Плюшкин, подбирал все, что оказывалось у него под рукой по воле случая, не брезгая любыми элементами населения для пополнения состава своих мастеров и работных людей.
Появление мануфактурных рабочих было естественным результатом многих десятилетий развития в России XVIII века крупной промышленности мануфактурного типа. Господство крепостничества не исключало формирования пролетариата, которое происходило на базе все более расширяющейся дифференциации населения, однако замедляло этот процесс. Формирование пролетариата было неизбежным, поскольку крепостной режим России XVIII века нуждался в известном развитии крупного промышленного производства. Генезис рабочего класса в России, как и в других странах, был неразрывно связан с развитием капиталистической мануфактуры.
Как показывает предыдущее изложение, русская мануфактура XVIII века ассимилировала весьма разнородные в социальном отношении элементы.
Поэтому совершенно исключительный интерес представляет вопрос о том, кто же нанимался из года в год на русские мануфактуры XVIII века. Этот вопрос можно решить на убедительном статистическом материале: в архивах имеется много цифровых данных, характеризующих социальное происхождение наемных рабочих. Социальный состав мануфактурных рабочих не был однообразным на протяжении всего XVIII столетия, и поэтому мы рассмотрим, как изменялся этот состав от одного периода к другому.
Обращая прежде всего внимание на состав рабочих мануфактур в первой четверти XVIII века, нельзя не заметить, что он отличался крайней пестротой. Так, на Хамовном дворе в селе Преображенском (под Москвой) работали в основном наемные рабочие. Среди них, между прочим, имелись пленные шведы и «самопрядчицы швет-ки», затем «матросские жены», «утошные матросы записные». Все они получали сдельную, поденную или годовую заработную плату.
В 1725 г. на трубочной «фабрике» в Москве работали в качестве «рульников» три человека по контрактам: «Сыромятной слободы Петр Аверкиев, Дмитровского уезда, села Якоши, крестьянской сын Максим Тимофеев, польской
212
Нации Герасим Никифоров». Получали они каждый * nd 1 руб. в месяц. Речь идет всего лишь о трех рабочих, но каким различным оказывается их социальное происхождение.
В провинциальных городах социальный состав рабочих был столь же сложным. Так, челобитные, подававшиеся в 1723, 1725 и 1727 гг. «работными людьми» о зачислении их на полотняную мануфактуру Затрапезного в Ярославле, показывают, что в составе челобитчиков имелись посадские люди (из Ярославля) Лянчин и Корюковский, монастырский крестьянин Кузнецов (из Новгородского уезда) и сын петербургского каменщика И. Дудин (из Романовского уезда) 1 2.
Но особый интерес представляют материалы, дающие систематическую характеристику социального состава рабочих Суконного двора в Москве в 1704—1733 гг. Среди них решительно преобладали солдатские дети: на их долю приходилось в среднем 48,6% от общего количества рабочих, а иногда даже 61—68%, как это было в 1713—• 1715, 1726, 1729, 1732 гг. Кроме того, значительную часть новых рабочих Суконного двора составляли «купецкие дети» (в среднем 20,9%, а иногда 30—57%, как в 1704, 1710, 1722, 1724, 1733 гг.). То же самое следует сказать относительно крестьянских детей, которые составляли среди зачисляемых на работу в среднем 17,2 %, а в некоторые годы больше: 40% в 1706 г., 33% в 1716 г., 31% в 1720 г.
Зато дети ремесленников появляются среди рабочих Суконного двора лишь с 1724 г., и их удельный вес вплоть до 1733 г. оставался ничтожным ( в среднем 0,4%). Дети ямщиков эпизодически встречаются уже в 1712 и 1721 гг., но систематически только с 1725 г* Однако наибольший интерес представляет тот факт, что до 1716 г. только три раза (в 1704, 1706 и 1708 гг.) среди новых рабочих Суконного двора встречаются дети фабричных (да и то лишь 3 человека). Наоборот, с 1716 г. они почти ежегодно поступали на работу, и в среднем их удельный вес достигал 4,2% 3.
Эти материалы дают основание утверждать, что наемные рабочие московских мануфактур петровского времени
1 См. «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 672, 893.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 3, л. 1—6.
3 См. «Московский суконный двор», стр. 226—227.
213
пополнялись преимущественно за счет всякого рода случайных элементов, какими были солдатские дети. Важное значение имели посадские дети из купеческого сословия. Крестьянские же дети еще не приобрели того значения, которое они получат в дальнейшем. Мануфактура первой четверти XVIII века больше ориентировалась на город, чем на деревню, при разрешении проблемы рабочей силы. Крестьянские резервы рабочей силы в тот период еще не пришли в движение, так как на деревню еще не оказали достаточно сильного влияния процесс экономической дифференциации крестьянства и усиление оброчной его эксплуатации.
Роль городских ремесленников в формировании мануфактурных рабочих в это время оказывается ничтожной, и это не случайно. Материалы 30-х годов дают аналогичные показания. Вместе с тем примечательно, что с 1716 г. уже стали появляться среди новых рабочих дети «фаб-ришников», и в истории этой крупнейшей мануфактуры Москвы, какой являлся Суконный двор, началось формирование «потомственного пролетариата».
На Урале и в Олонецком районе положение было иным: там главная масса рабочих в первой четверти XVIII века состояла из крестьян
Больше всего сведений о социальном происхождении наемных рабочих выявлено для 30-х годов XVIII века, и это вполне естественно: процесс закрепощения вольных «фабришников», оформленный известным указом 7 января 1736 г., сопровождался многочисленными и подробными переписями всех рабочих довольно многих мануфактур. Позднее переписи проводились в связи с взысканием денег в пользу помещиков за оставленных при мануфактурах квалифицированных рабочих. Благодаря этому в нашем распоряжении имеются ценные документы.
Опираясь на них, М. В. Злотников выставил в 1929 г. тезис о господстве наемного труда в первой четверти XVIII века на мануфактурах.
Правда, нельзя полностью доверять «сказкам» рабочих, на которых основаны переписи 30-х годов. Многие рабочие умышленно скрывали свое социальное происхождение, особенно принадлежность к разряду помещичьих крестьян. Они больше всего опасались возврата в дворян
1 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 126.
214
ские вотчины и обманывали переписчиков. Поэтому при оценке социального происхождения «работных людей» XVIII века к данным переписей следует относиться весьма осторожно. В 1735 г. Татищев писал с Урала, что «о помещичьих крестьянах сколько при заводах есть подлинно до справки з губерниям, откуды кто сказались, показать не можно, потому что все сказываются дворцовыми» h
Но все же переписи 30-х годов дают исключительно ценные показания о социальной основе начальных стадий формирования рабочего класса в России. Так, социальный. состав рабочих московских мануфактур в начале 30-х годов XVIII века прекрасно показывают данные по Суконному двору, относящиеся к 1733 г., когда там имелся 1371 рабочий. Оказывается, что среди них солдатских детей насчитывалось 611 (или 44,5%), крестьянских — 205 (15%), детей тяглецов различных слобод— 182 (13,3%), детей фабричных—126 (9,2%), детей посадских — 71 (5,2%), детей дворцовых служителей — 47 (3,4%), детей духовенства и низших церковных служителей—23(1,7%), купеческих детей — 18 (1,3%), детей ремесленников — 18 (1,3 %), детей подьячих — 13 (0,9 %), детей ямщиков — 12 (0,9%). Прочих было 45 человек (3,3%) 12.
Наиболее поразительным опять-таки является огромный удельный вес солдатских детей. Зато, как и в первой четверти XVIII века, роль рабочих крестьянского происхождения остается пока скромной, а ремесленников—ничтожной. В целом же социальное происхождение рабочих этого крупного предприятия по-прежнему отличается крайней пестротой, отражая социальную структуру населения тогдашней России.
При этом, однако, следует учитывать, что социальное происхождение новых рабочих часто не совпадало с характером их занятий перед поступлением на мануфактуру. Эти занятия фактически могли вносить серьезные поправки в социальную характеристику тех резервов рабочей силы, которыми пользовались русские мануфактуры 30-х годов. Ценность упомянутой переписи заключается в том, что она дает сведения и по этому вопросу. Она показывает, что из 1371 рабочего Суконного двора, за вычетом
1 См. ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, д. 45.
2 См. «Московский суконный двор», стр. 201.
215
лиц «неизвестных» занятий, 390 человек, или 54%, до поступления туда жили с родителями, 95 (13,2%) —нищенствовали, 209 (28,9%) —работали по найму, 13 (1,8%) — были мануфактурными рабочими, 10 (1,4%)—раньше занимались ремеслом, 1 (0,1%) —торговал и 4 человека (0,6%) кормились прочими занятиями. Правда, число лиц «неизвестных» занятий достигало 649, и это существенно портит всю картину * *.
Во всяком случае пролетаризированные элементы составляли почти половину, если к ним отнести нищих (13,2%), работавших ранее по найму (28,9%) и тем более на мануфактурах (1,8%). Сюда нужно добавить еще 190 солдатских детей и 26 детей фабричных, т. е. всего 216 человек (или 29,9%), живших до поступления на Суконный двор с родителями; те и другие были несомненно пролетаризированными. Следовательно, степень пролетаризации новых рабочих была весьма высокой, но потомство «фабришников» не играло серьезной роли. Характерно, что очень многие до поступления на мануфактуру работали по найму, и для них фабричная работа оказывалась лишь продолжением предыдущей. Мануфактура, следовательно, опиралась на уже сложившиеся отношения наемного труда.
Через 6 лет, в 1739 г., в составе 1873 рабочих Суконного двора имелось солдатских детей 822 (или 44,6%), фабричных — 282 (15,3 %), крестьянских — 239 (12,9 %), посадских — 235 (12,7%), детей тяглецов разных слобод— 77 (4,2%), подьячих — 40 (2,2%), дворцовых служителей — 33 (1,8%), ремесленников — 24 (1,3%), ямщиков — 19 (1 %), церковников — 15 (0,8 %), купеческих — 13 (0,7%), прочих — 43 (2,3%) и неизвестного происхождения — ЗГ2.
Эти цифры показывают, что удельный вес солдатских детей и крестьянских остается .почти прежним, но значительно увеличивается удельный вес детей посадских (с 5,2 до 12,7%) и детей фабричных (с 9,2 до 15,3%). Это отражает новые явления в экономической жизни Москвы, отразившиеся на формировании пролетариата. Резервы городской рабочей силы стали использоваться полнее.
Переписи рабочих, производившиеся в 1733 и 1739 гг.
1 См. «Московский суконный двор», стр. 201.
* См. там же, стр. 201 и 206.
216
на Суконном дворе (в Москве), показывают характерные сдвиги в группировке новых рабочих по их предшествую^ щим занятиям. За 6 лет сильно сокращается число живших с родителями до поступления на фабрику (с 54 до 41,4%) и намного возрастает число бывших нищих (с 13,2 до 40,6%). Все это свидетельствует об увеличении роли пролетаризированных элементов среди московских рабочих. Несколько выросло значение ранее работавших на мануфактуре (с 1,8 до 2,7%), что было связано с начальным процессом формирования профессионального пролетариата. Роль бывших ремесленников оставалась по-прежнему незначительной и даже уменьшилась (с 1,4 до 1 %). Удельный вес бывших торговцев (действительно торговавших до поступления на Суконный двор), как и раньше, оказывался ничтожным, хотя и несколько увеличился (с 0,1 до 0,8%) Ч
Когда в 1736 г. компании московских купцов во главе с А. Еремеевым было разрешено создать суконную мануфактуру, то проблема рабочей силы оказалась для них крайне сложной. Обещанных грамотой мастеров с других «фабрик», а также приписных крестьян они не получили, а наемных людей «не скоро... сыскать было можно». Правда, «на фабрику пришли в записку волею своею разных чинов люди скудные и неимущие пропитания», заявив, что они «якобы в подушной оклад не положены» и паспортов не имеют. Этих пришельцев (в количестве 76 человек) компанейщики оформили на работу после предварительной переписи. Как оказалось, из 76 человек 22 относились к категории «московских слободских людей», 22— к разряду разночинцев, 21— к монастырским крестьянам и 11 — к дворцовым 1 2.
На этой мануфактуре удельный вес посадского населения оказался еще более значительным (именно 29%), если даже исключить из него разночинцев. Крестьян прибыло довольно много (42%), но среди них отсутствуют помещичьи крестьяне. Представлены лишь монастырские и дворцовые крестьяне. Позднее увеличивается число рабочих, и несколько изменяется их состав.
В 1738 г. на том же предприятии имелось рабочих мужского пола ИЗО и женского — 319, а всего— 1449, из
1 См. «Московский суконный двор», стр. 206 и 201.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 10, л. 1—13.
217
них посадских было 515, разночинцей — 305, крестьйй монастырских— 369, дворцовых — 210, помещичьих — 24, синодальных— 15, архиерейских— II1. Теперь доля посадских составляет уже 35%, то есть она выше, чем на Суконном дворе. Далее увеличивается удельный вес крестьян (до 44%), причем доля помещичьих крестьян(1,8%) остается крайне незначительной. Приведенные данные показывают, что эта компанейская мануфактура уже осваивает крестьянские резервы рабочей силы, но помещичьи крестьяне почти совершенно остаются недоступными для нее.
Несколько иное положение мы видим на других предприятиях, о чем свидетельствует таблица, показывающая социальный состав рабочих, отданных по указу 1736 г. на Суконную мануфактуру Журавлева, Еремеева, Носырева и Бабкина 1 2:
Крестьян
государственных дворцовых монастырских синодальных архиерейских помещичьих
23 192 277 12 12 15
Разночинцев
купцов посадских цеховых попов 354 5 58 32 других 101* Всего —1081 человек
* В том числе 40 иностранцев (из них поляков — 35, шведов — 5).
Эта таблица ценна тем, что она выявляет точный состав посадских. Среди них решительно преобладали купцы, но вместе с тем имелось и много цеховых. Правда, на каждого цехового мастера приходилось по 6 «купецких людей».
Данные таблицы также подтверждают то положение, что в 30-х годах помещичьи крестьяне оставались почти недоступными для суконной промышленности Москвы. Зато больше половины крестьян, ставших рабочими «фабрики» Журавлева, Еремеева и др., составляли монастырские крестьяне и одну треть — дворцовые.
На бумажных мануфактурах социальный состав рабочих тоже был необычайно пестрым. В частности, на Крас
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 540, л. 3.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1331, л. 9—88.
218
носельской бумажной «фабрике», принадлежавшей казне, в «переписях комиссаров» 1732 и 1743 гг. мастеровые «означены» как принятые «на ту фабрику из детей крестьянских, солдатских, ученических, рейтарских, подьяческих, посадских, ямщичьих, кузнецких, Столяровых, служительских, однодворческих и бобыльских» (в числе 125 душ), но все они считались людьми «казенного ведомства»
Аналогичная картина наблюдалась и в полотняной промышленности. Наглядное представление об этом дает таблица социального состава рабочих, приписанных к полотняной мануфактуре Затрапезнова в Ярославле, согласно указу 7 января 1736 г.1 2
Количество
Посадские..........220
Крестьяне: государственные . 167 монастырские ... 83 дворовые............21
крепостные (помещичьи) ... 23 дворцовые .... 13
Солдатские дети ... 51
Иноземцы ...........14
Количество
Дворянские дети . . . 3
Купеческие дети ... 1
Сын фабричного . . . 1
Дети плотников ... 5
Дети каменщиков . . 6
Ректорские дети ... 2
Сын ткача............1
Сын токаря...........1
Происхождение не указано............30
Всего..............642
В этих сведениях примечательным является прежде всего то, что рабочие из посадских составляли почти одну треть общего количества рабочих, как это было и на московских мануфактурах конца 30-х годов. Доля крестьян оказывается равной почти половине всего состава рабочих и, следовательно, еще значительнее, чем на московских мануфактурах того же периода. Как и в Москве, ремесленники среди рабочих были представлены слабо, а дети фабричных насчитывались только единицами. Характерно также, что в Ярославле число солдатских детей было незначительно (8%). Приведем для сравнения данные более ранней переписи, проводившейся на предприятии Затрапезнова в 1733 г. Крестьяне в то время состав
1 ЦГАДА, ф. 1244, д. 65372, л. 7.
2 См. А. Ф. Грязнов, Ярославская большая мануфактура за время с 1722 по 1856 г., М. 1910, стр. 421—453.
219
ляли 47,4 %, посадские — 23,6, солдатские дети, матросы и рекруты— 12,4, рабочие и дети рабочих— 1,7, церковники— 5,3% и т. д.1 Как видим, расхождения в первом и втором случаях невелики.
Любопытны сведения о социальном составе 268 рабочих полотняной мануфактуры Нечаева, расположенной недалеко от Ярославля (данные относятся к 1738 г.) 1 2. Среди них решительно преобладали местные жители Рыбной слободы (где и находилась мануфактура). Их насчитывалось 116 человек (43% всех рабочих). Кроме них, с предприятием были связаны уроженцы Ярославского уезда, число которых достигало 79 (30% всех рабочих). Пришлые рабочие из более дальних мест составляли значительную группу, причем среди них 26 были выходцами из Московского уезда.
Следовательно, в 30-х годах XVIII века мануфактура, не только столичная, но и провинциальная, опиралась преимущественно на рабочую силу посадского населения. Характерно, однако, что рабочие из дальних мест (из других уездов и городов) были представлены не только в столичной, но и в провинциальной мануфактуре.
Показателен социальный состав рабочих мануфактуры Нечаева. Посадских здесь насчитывалось 110 человек (или 41%), то есть относительно больше, чем на московских мануфактурах. Зато на предприятии совсем не было детей «фабришников», солдатских детей и разночинцев (за исключением одного). Случайным элементом нужно признать одного матроса и двух солдаток. Крестьян было 147 человек, что составляло больше половины всех рабочих. Среди крестьян подавляющую часть составляли крепостные. Дворцовых крестьян насчитывалось лишь 15, государственных—14, монастырских—11 и синодальных— 1. Отсюда следует, что на провинциальных мануфактурах уже в 30-х годах интенсивно использовались помещичьи крестьяне. Очевидно, они были оброчники. Об этом можно судить по тому, что среди рабочих Рыбной слободы широко были представлены крестьяне из вотчин графа Шереметева.
Если взять материалы по целой группе полотняных и бумажных мануфактур, то опять-таки можно утвер
1 См. «История пролетариата СССР>, т. I, стр. 152.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 255, л. 5—23.
220
ждать, что уже в начале 30-х годов XVIII века на русские мануфактуры в качестве рабочих попадали в значительной мере экономически обездоленные элементы. Так, перепись 1732—1733 гг. показывает, что из 222 рабочих, занятых на полотняных и бумажных мануфактурах Подсе-вальщикова, Тамеса и Гончарова, ранее работали по найму 19,1%, на мануфактурах—16,5%, нищенствовали — 14,7, торговали — 0,4%. Между тем обучавшиеся мастерству составляли лишь 2,2% и жившие при родных — 45,2% Ч Ничтожная роль ремесленников в формировании рабочего класса засвидетельствована и тут. Вместе с тем процент работавших ранее на мануфактурах был весьма высоким 1 2.
Решительное преобладание крестьян очевидно, раз они составляли почти половину всех рабочих. Значительным был процент детей посадских (13,9%), но он едва превышал процент солдатского потомства (12,3%). Дети «фабришников» были редкостью (9,1 %), однако важно то, что они все же появились. Десятая часть рабочих уже относилась к разряду «потомственного пролетариата».
Поразительно* ничтожным оказалось число ремесленников, составлявших лишь 0,7% общей массы рабочих. Но их, вероятно, много имелось среди посадских и тяглецов, не указавших свою профессию.
В шелковой промышленности 30-х годов можно констатировать аналогичную картину. По указу 7 января 1736 г. на шелковой «фабрике» Евреиновых в Москве оказались «вечно отданными» 53 человека мужского пола, как приобретшие квалификацию, причем за них следовало уплатить в пользу их бывших владельцев 823 руб., или в среднем по 15 р. 53 к. за человека, женщин на мануфактуре имелось 42. Многие из них работали на предприятии уже длительное время (некоторые, например, попали на «фабрику» в 1718—1719 гг.).
Социальный состав рабочих в 1738 г. был следующим. К монастырским крестьянам относились 21 мужчина и
1 См. «Социальный состав рабочих», стр. 9.
2 Потомки крестьян составляли 44,8%, солдат —12,3, посадских— 13,9, фабричных — 9,1, церковников — 5,1, слободских тяглецов— 4,1, дворцовых служителей — 2,2, купцов — 1,4, ямщиков — 1,1, ремесленников — 0,7, подьячих — 0,5, прочих — 4,8%; впрочем, социальное происхождение 243 рабочих (из общего количества 1535 человек) осталось незасвидетельствованным (См. «Социальный состав рабочих», стр. 7).
221
19 женщин, к дворцовым соответственно— 15 и 12, помещичьим— 12 и 6, архиерейским — 2 и 1, к заводским (с Протовских железных заводов) —2 и 21. Таким образом, на этом предприятии помещичьи крестьяне составляли незначительную часть рабочих, и в этом отношении отличие столичной мануфактуры от провинциальной выступает вполне определенно. Умомянутые данные вновь подтверждают то, что в 30-х годах московские предприятия еще не смогли освоить рабочую силу помещичьих крестьян в сколько-нибудь значительном масштабе.
Основание для аналогичных выводов дают и сведения о социальном составе рабочих на шелковой мануфактуре Францева1 2.
Она использовала рабочих с большим стажем (72 человека имели к 1738 г. стаж работы уже в среднем 10,8 лет). Эти «ветераны» обзавелись семьями и явно обжились при мануфактуре, причем среди них были преимущественно дворцовые и монастырские крестьяне. На этом предприятии среди разношерстной группы разночинцев имелись дети «фабришников» и мастеровых, работавших на казенных мануфактурах (в Адмиралтействе, на Монетном дворе), всякого рода случайные элементы (шведы и т. д.), но преобладали купцы.
На шелковой мануфактуре А. Аникеева в Москве число монастырских и дворцовых крестьян в 1738 г. в 2 раза превосходило число помещичьих, хотя в составе населения подмосковной деревни большинство составляли именно помещичьи крестьяне. Вместе с тем для мануфактуры Аникеева характерным является доминирующее значение «разночинцев»: к ним принадлежало подавляющее большинство рабочих3. По всем другим «статьям» оба последних источника дают аналогичные показания.
§ 2. Показания переписи 1737—1740 гг. о составе мануфактурных рабочих
Приблизительно такие же сведения о социальном составе рабочих дает и перепись 1737—1740 гг., охватившая большую группу разного рода мануфактур — прлот-
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 93, л. 1—22.
2 Там же, л. 41; 29—40.
3 Там же, л. 23—28.
222
няных, бумажных, суконных и шелковых. Из 6137 рабочих, давших показания о своем социальном происхождении, 1867 (или 30,4%) были детьми крестьян, 1279 (20,9%) —детьми солдат, 905 (14,7%) —посадских, 662 (10,8%)—«фабришников», 501 (8,2%)—купцов, 195 (3,2%)—церковников, 199 (3,2%)—слободских тяглецов, 127 (2,1%)—дворцовых служителей, 68 (1,1%) — ремесленников, 87 (1,4%)—подьячих, 52 (0,8%)—ямщиков, 35 (0,6%) — монастырских слуг, 28 (0,5%) —дворовых, 8 (0,1%) —однодворцев и 124 (2%) —детьми лиц остальных социальных категорий. При этом среди крестьян 48,4 % относились к монастырским, 32,7 — к дворцовым и 18,9% — к помещичьим.
Если же взять материалы переписи по отдельным отраслям промышленности, то получается, что на полотняных и писчебумажных мануфактурах Подсевалыцикова, Тамеса, Гончарова, Щепочкина, по переписи 1737— 1738 гг., имелось значительно больше детей крестьян (именно 41,2%) и меньше солдат (только 11,1%), больше посадских (21,4%) и фабричных (13,3%), ничтожно мало купеческого потомства (0,2%), несколько больше, чем обычно, детей церковников (4,5%) и значительно меньше детей слободских тяглецов (0,6%). Что же касается представителей других категорий населения, то они имелись на этих мануфактурах в столь же ничтожных пропорциях, как и вообще в текстильной промышленности того времени. Так, удельный вес детей дворцовых служителей равнялся 1,8%, детей ямщиков — 0,9, дворовых — 0,8, монастырских слуг — 0,7, ремесленников — 0,7, подьячих — 0,2, однодворцев — 0,1, детей прочих — 2 %.
Среди крестьянских детей на мануфактурах полотняной и писчебумажной промышленности имелось значительно меньше монастырских (38,4%), но больше дворцовых (36%) и особенно помещичьих (25,6%),
Значительный интерес представляют материалы переписей 1738—1739 гг., показывающие социальный состав рабочих суконных мануфактур Болотина, Еремеева, Серикова, Полуярославцева, Третьякова и Дряблова. Оказывается, что удельный вес крестьянских детей среди рабочих суконных мануфактур был значительно меньшим (23,5%), у Дряблова в Казани — даже 7,1%, а удельный вес детей солдатских исключительно высоким (27,8 %), достигая у Дряблова 54,3 %. Посадских имелось
223
намного меньше среднего (11,7%), потомков фабричных ;рабочих и детей купеческих в соответствии со средней -нормой (именно 11% и 10,3%), хотя у Дряблова купеческих детей совсем не было, а фабричных имелось довольно много (16,1%). Число ремесленников на суконных мануфактурах Москвы в 2 раза превышало средний уровень .(равняясь 1,2%), но на провинциальной «фабрике» Дряб-лова в Казани падало до ничтожной нормы (0,2%). Остальные разряды населения того времени были представлены в соответствии с общими нормами, поскольку детей дворовых на этих суконных мануфактурах имелось 0,3 %, детей слободских тяглецов — 4,4 (у Дряблова они отсутствовали), подьячих—1,7 (у Дряблова — 0,6), ямщиков— 1 (у Дряблова — 0,1), церковников — 2,1 (у Дряблова — 0,9), монастырских слуг — 0,4 (у Дряблова их не было), однодворцев — 0,1 и детей прочих категорий — 2,2 % (у Дряблова — 1,2%).
Следует отметить, что на казанской мануфактуре Дряблова работало 136 человек, или 13,8% детей городовых, бобылей, которые не встречались в других отраслях промышленности, охваченных переписью.
Весьма своеобразным был состав крестьянских детей, попавших на суконные мануфактуры. Среди них исключительно большим оказывался удельный вес монастырских людей (62,2%, у Дряблова — 58,5%) и необычайно малым процент помещичьих (всего лишь 4,5%). Число дворцовых крестьян не выходило из средней нормы и составляло 33,3% (снижаясь у Дряблова до 18,6%).
Вместе с тем имелись особенности и в социальном составе рабочих шелковых мануфактур (Милютина, Евреинова, Францева, Волосного, Мыльникова, Солодовникова, Панфилова, Аникеева, Петрова, Черного, Старцева, Садовникова, Дудорова, Тикрянского, Ушакова, Негонцева), охваченных переписью. Доля крестьянских детей (рабочих крестьянского происхождения) здесь была выше средней (достигая 36,1%). Доля детей солдатских резко падала (до 11,6%), посадских оказывалась выше обычной (равняясь 18,8%), очень высоким являлся удельный вес детей купцов (12,6%) и в два раза более низким был процент детей фабричных рабочих (лишь 5,6%). Число детей ремесленников в этой новой отрасли промышленности превосходило среднюю цифру вдвое (достигая 2%), но, как и всюду, оказывалось очень
224
низким. Далее, детей церковников имелось 5%, слободских тяглецов — 2,2, подьячих—1,7, дворцовых служителей— 1,4, монастырских слуг — 0,6, ямщиков — 0,4, детей дворовых — 0,4 и детей прочих — 1 %.
Состав рабочих и крестьян в шелковой промышленности был другим, чем в суконной. На шелковых мануфактурах помещичьих крестьян имелось много больше, чем обычно (31 %), а монастырских меньше (лишь 41,1 %), число дворцовых почти приближалось к средней норме, достигая 27,9% х.
Материалы переписи 1738—1740 гг., охватывающие группу разнородных мануфактур: Полуярославцева (бумажная), Короткого (бумажно-карточная), Никонова (парусная), Маркова (пуговично-булавочная), Нестерова (сурико-белильная), Мальцева (стекольная), Алексеева (стекольная), Гребенщикова (трубочно-ценинная) и Иванова (волоченого золота), дают в общем аналогичную картину.
Правда, среди 386 рабочих этих мануфактур (если вычесть 41 рабочего, социальное происхождение которых неизвестно) крестьянских детей имелось значительно больше средней нормы (именно 46,9%), солдатских детей, наоборот, крайне мало (лишь 6%), а детей посадских и фабричных — в соответствии с общими нормами (12,4% и 9%). Дети ремесленников исчислялись, как обычно, единицами (их было только 2, т. е. 0,5%), а детей церковников насчитывалось 23 человека (или 6%). Небольшое количество детей дворовых (1 %), тяглецов слободских (3,4 %), подьячих (1 %), ямщиков (1 %), дворцовых служителей (2,1%) и детей монастырских слуг (1,8%) вместе с прочими (1,6%) лишь дополняет обычную картину социального состава рабочих русской мануфактуры 30-х годов XVIII века.
Состав крестьян в этой смешанной группе мануфактур был близок к тому, что наблюдалось в шелковых мануфактурах. Здесь также имелось необычайно много помещичьих людей (48,6%) и крайне мало (вдвое меньше обычного) монастырских (лишь 24,6%). Как и в шелковой промышленности, число дворцовых крестьян было недалеко от средней нормы (26,5 %) *.
1 См. «Социальный состав рабочих», стр. 112—113, 27, 56, 78—79.
2 См. там же, стр. 104—105.
8 Ф. Я. Полянский 225
Специальные исследования по истории полотняной мануфактуры Тамеса в Москве показывают, что состав свободных работников на ней в 20-х и 30-х годах был весьма сложным, значительным было место обезземеленных людей, преобладало крестьянство — монастырское и дворцовое, но в 1732—1737 гг. увеличивается удельный вес помещичьих крестьян *.
Для этого периода имеются также сведения о социальном составе рабочих горнозаводской промышленности Урала. Они касаются рабочих Иргинского завода П. Осокина и Юговского завода F. Осокина в 1739 г. и свидетельствуют о том, что среди 631 рабочего обоих заводов имелось больше всего крестьян разных категорий, тогда как посадские люди (19 человек) составляли лишь 3%.
Крестьяне в подавляющем большинстве своем были дворцовыми (457 человек). Монастырских крестьян было 74 человека, государственных крестьян — 15, а помещичьих и того меньше — 6 человек. Удельный вес дворцовых крестьян в общем числе рабочих равнялся 82,5%. Значительную группу составляли отданные по указу 1736 г. (32 человека) '1 2.
Таким образом, общерусские явления воспроизводились на Урале в еще более яркой форме.
§ 3. Социальный состав наемных рабочих , в середине XVIII века
В последующий период русские мануфактуры пополняют состав своих рабочих также за счет весьма разнородных элементов. Показателен в этом отношении пример суконной фабрики Дряблова в Казани (бывшей Мик-ляева) 3.
С 1736 по 1754 г. на нее определилось 964 человека. Из них 522 рабочих были солдатскими и матросскими детьми, составляя больше половины новых рабочих. Из крестьян попадали на мануфактуру главным образом бобыли (150 человек) и лишь отчасти представители других категорий крестьян: монастырские (33 человека),
1 См. М. Дюбюк, Тамесова фабрика, стр. 488—492, 505—507, 516—524.
2 ЦГАДА, ф. Берг-Коллегии, кн. 686, л. 186—189.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 677—689.
226
дворцовые (18), государственные (7), ясашные (4 человека). О помещичьих крестьянах ничего не сказано, хотя они могли скрываться под названием бобылей. Во всяком случае характерно, что казанская «фабрика» ассимилировала наряду с солдатскими детьми главным образом крестьянскую бедноту и лишь отчасти монастырских крестьян. Особый интерес представляет то обстоятельство, что среди «новоприбылых» рабочих имелась большая группа (129 человек) суконщиков, то есть, очевидно, детей стародавних рабочих, «фабришников». Вряд ли речь может идти о сукноделах-ремесленниках. Видимо, формирование «потомственного пролетариата» значительно продвинулось впередх.
Интересные документальные материалы о новоприбыльных рабочих дают двадцать московских мануфактур 1 2. Всего эти мануфактуры наняли с 1736 по 1754 г. 196 рабочих, причем среди последних преобладали крестьяне (их насчитывалось 106 человек, или 53%). Удельный вес крестьян, как мы видим, все больше увеличивается и переваливает за половину. Значение посадских людей также увеличилось сравнительно с 30-ми годами, но в целом остается скромным. Их насчитывалось в указанных предприятиях лишь 61 человек (31,1%). Зато резко уменьшился удельный вес солдатских детей. За весь этот период их было нанято лишь 15 человек, т. е. 7,6%.
Наглядное представление о том, насколько сложным был в начале 40-х годов XVIII века состав мануфактурных рабочих Москвы по социальному и территориальному происхождению, дает ведомость о рабочих, поступивших в 1743—1744 гг. на шелковую «фабрику» Еремеева в Москве. Среди нанявшихся в 1743 г. можно встретить сыновей цеховых мастеров (портных), видимо из Москвы, сына дьячка из Московского уезда, представителя «Мясницкой полусотни» в Москве, сына подьячего из приказа Большого дворца, посадского человека из Углича, жителя Красносельской слободы (Подмосковье), посадского человека из Костромы, посадского человека с Малых Лужников (Москва).
В 1744 г. договоры о найме были заключены: с посадским человеком Мещанской слободы (Москва), с сыном
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 14, д. 11, л. 68—80.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 540, л. 11—17.
8*
227
разборщика Московской типографии, с детьми посадского человека Басманной слободы (Москва), с сыном поляка, служившего у одного майора, с сыном ученика Шляпного двора, с сыном служителя одного асессора, с сыном сторожа «Зверового двора» в Сокольниках, с сыном посадского человека Голутвенной слободы, с сыном бурмистра из дворцового села Галицкого уезда, с сыном записного каменщика губернской канцелярии, с сыном дворцового плотника, с дочерью посадского человека Мещанской слободы, 'с сыном сторожа Московской ратуши, с потомками сторожа Берг-коллегии, с детьми денщика, с учеником фабрики Короткого. Сверх того, были куплены 4 подростка из крестьян
Ценные показания о социальном составе рабочих на московских мануфактурах дает их подробная перепись на шелковой «фабрике» Савина, относящаяся к 1744 г. Среди работавших на ней 318 человек (мужского и женского пола) имелось1 2:
Посадских людей . . 77 -
Монастырских крестьян ............59
Дворцовых крестьян 48
Разночинцев .... 38
Солдатских жен и детей.............25
Беглых учеников . . 5
Синодальных крестьян .............1
Поляков ..........24
Крепостных Савица . 12
Не знающих своего звания ... 12
Помещичьих крестьян........11
Ямщиков............4
Шведов ............1
Со Шляпного двора............1
Здесь тоже обнаруживается, что крестьяне давали московским мануфактурам большое количество рабочих. Всего крестьян насчитывалось 131 человек (или 41%), так как 12 человек, «не знающих своего звания», скорее всего были беглыми крестьянами. Показательно, что помещичьи крестьяне составляли меньше десятой части всего количества крестьян, работающих у этого «фабриканта». Удельный вес посадских весьма скромен (24,2%), солдаток и их детей — еще меньше (7,8 %).
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии,-оп. 5, д. 1702, л. 36—37.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 418, л. 21.
228
Социальный состав московских рабочих середины XVIII века виден из «выписки» из Сената, выданной в 1757 г. московскому суконщику Носыреву в удостоверение того, что им в 1755 г. были уплачены деньги (2495 р. 50 к.) в Сенат за тех крепостных, которые уже обучились у него мастерству и по закону 1736 г. могут оставаться у него на работе. При этом перечислено было ИЗ мастеровых, кои являлись сыновьями крестьян государственных, дворцовых, синодальных, монастырских и «помещиковых», за которых, видимо, и оказались взысканы Сенатом деньги (в среднем по 22 руб. за душу).
Однако, вероятно по требованию самого Носырева, в перечень попали еще 131 мастеровой самого разнообразного происхождения (мещанского), за которых Сенат не имел оснований требовать какого-либо выкупа. Одновременно указывалось территориальное происхождение рабочих. Следовательно, можно полагать, что выписка показывает полный состав рабочих, занятых на суконной мануфактуре Носырева, или пополнение их (вероятно, после выдела его доли из компанейской фабрики на Кадашевском дворе в середине 40-х годов).
Она свидетельствует о том, что даже на одной из московских суконных мануфактур (где крепостной труд представлен был особенно сильно) преобладал труд вольных людей мещанского происхождения, которых насчитывалось 131 человек. Это были главным образом «купецкие дети», число которых достигало 87. Среди них преобладали сыновья московских «купцов», но имелось много и провинциальных (больше десятка). Представлены также инонациональные элементы, именно: поляки — 9 человек (из Полоцка, Вильно и т. д.), затем 11 человек «швецкой нации».
Вообще это была очень пестрая группа, и в ней можно встретить поповских сыновей—1, бобыльских — 2, солдатских— 1, разночинцев—1, сыновей украинских станишников — 2, московских ямщиков — 1, сторожей — 2, в том числе церковных—1, далее, сыновей подьячих — 2, самостоятельных купцов— 1, людей «мордовской природы»— 1 и даже сына «дворцового соколиного помытника».
Зато поразительно слабо среди новых рабочих Носырева были представлены сыновья «фабричных людей», если пользоваться терминологией XVIII века. Их имелось не больше «10, причем включая и тех, отцы которых рабо
229
тали в царских мастерских. В частности, среди них имелся «слесарного мастера» сын, сын «денежного мастера», «московской типографии тередорщиков сын». Сыновья рабочих, занятых на обычных мануфактурах Москвы и других городов, представлены очень слабо (4—5 человек). Один из них прибыл с Сорокинского металлургического завода.
Вместе с тем очень мало можно найти в этой массе новых рабочих — сыновей цеховых мастеров (лишь 8 человек). Цеховое ремесло не являлось поставщиком рабочей силы для русской мануфактуры в середине XVIII века. Но среди некоторого числа рабочих — потомков цеховых ремесленников отмечены сыновья портных, закройщиков и больше всего каменщиков.
Кроме цеховых ремесленников, отмечены сыновья мастеров, которые не входили в состав цехов. Сюда относятся сыновья нескольких плотников, затем «артиллерийского кузнеца сын» и др.
Но в целом решительно преобладали люди «купецкого», а точнее — мещанского происхождения, так как фактически многие из них не имели никакого отношения к торговле.
Что же касается рабочих крепостного происхождения, то их насчитывалось 113, и они составляли 46% всей массы людей, работавших у Носырева или впервые попавших на его мануфактуру. При этом поразительно то, что «помещиковых» оказалось только 2. Население дворянских имений прочно удерживалось в деревне, помещики сами цеплялись за крестьянскую рабочую силу. Главным поставщиком рабочей силы для московских мануфактур оказывались монастырские деревни (61 человек) и дворцовые (43 человека). Все другие играли ничтожную роль, так как сыновей государственных крестьян насчитывалось лишь 4, синодальных — 2, соборных — L
Быть может, сыновья монастырских и дворцовых крестьян просто приписывались к мануфактурам и в данном случае к мануфактуре Носырева? Но этому противоречат последующее взыскание с него выкупных денег и то обстоятельство, что мастеровые Носырева, особенно крестьянского происхождения, были уроженцами самых разнообразных деревень, волостей и уездов. Скорее всего, подростки уходили из деревень в качестве оброчников и
230
Затем оседали на мануфактурах Москвы. Причина коренилась в более широком распространении оброчной системы в монастырских и дворцовых деревнях.
Главную массу людей этой категории составляли крестьянские сыновья (105 человек), но имелись также сыновья дворовых (2), монастырских служек (2), сыновья дворцовых ремесленников (5 человек). Вместе с тем представлены сын дворцового конюха, сын дворцового садовника. Некоторые квалифицировались как сыновья людей, отпущенных на волю. В списке указан дворовый человек, отпущенный на свободу.
Выше говорилось о том, что в XVIII веке (по крайней мере в середине его) сложившаяся на мануфактуре прослойка «потомственного пролетариата» была весьма слабой. Это наглядно подтверждается сведениями о социальном составе жен рабочих суконной мануфактуры Носы-рева в Москве. Среди жен рабочих фигурируют главным образом «купецкие дочери» (22 из 55, или 40 % из общего количества) и солдатские (13 из 55). Крестьянских дочерей насчитывалось только 9 (16%). Дочерей же «фабричных людей» было всего три, цехового мастера — одна.
Далее, среди рабочих Носырева женатые составляли не более 40%. Мануфактурист нанимал на работу главным образом подростков, как наиболее подвижной элемент населения, поэтому холостые рабочие (их было 189) составляли 60% общего числа рабочих. Русская мануфактура XVIII века ориентировалась прежде на эксплуатацию молодежи, которая даже в условиях каторжного труда оказывалась достаточно работоспособной, выносливой и легче отрывалась от почвы феодального поместья, чаще выпадала из орбиты обычных форм крепостной эксплуатации, чем лица более старшего возраста. Вместе с тем надо иметь в виду, что многие рабочие и в зрелом возрасте оставались холостяками, так как их скудного заработка не хватало для содержания семьи Ч
Следует отметить в заключение, что среди рабочих московского суконщика Носырева в середине XVIII века, несомненно, имелись отдельные представители потомственных рабочих. Так, сын плотника из города Олонца, «суконщикова дочь», далее «артиллерийского кузнеца сын» или «сын ученика стеклянного завода» были людьми,
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 592—603.
231
безусловно, «пролетарской кости». Но и приток крестьянского населения в город, в данном случае в Москву, фактически ускорял экономическую дифференциацию крестьянства. Проникая в Москву, дети обыкновенных крестьян становились в значительной мере навсегда рабочими мануфактур. При этом иногда отец попадал в купечество, а его тын в рабочие таких суконщиков, как например Носырев1.
О социальном составе рабочих московских мануфактур в 50-х годах XVIII века определенные показания дают те требования, которые предъявлялись казной к мануфактуристам относительно платежа денег за приписанных к фабрикам мастеровых. В 1758 г. с компанейщиков Суконного двора требовалось 5627 руб., причем больше всего за монастырских крестьян, которых насчитывалось 244 человека. Среди мастеровых имелось дворцовых крестьян 131 человек, помещичьих — 41, архиерейских—13, синодальных—10, государственных — 9. Но главную массу мастеровых составляли разночинцы, которых насчитывалось 2729 человек (при общей численности мастеровых в 3182 человека — мужского и женского полз) 1 2.
О том, кто нанимался для работы на русские мануфактуры XVIII века, имеются вполне определенные показания архивных документов. В фонде Мануфактур-коллегии хранятся тысячи копий с паспортов, покормежных писем и договоров о найме рабочих, которые представлялись систематически туда мануфактуристами. Такие копии требовались коллегией для целей полицейского надзора, но для историка представляют совершенно исключительную ценность. В них точно указывалось социальное положение рабочего, его происхождение, срок по-кормежного письма или паспорта и договора о найме.
Если бы все эти копии обработать, свести в таблицы и подвергнуть тщательному анализу, то можно было бы дать вполне документальный ответ на вопрос о том, за счет каких категорий населения систематически пополнялись кадры наемных рабочих русской мануфактуры XVIII века. Систематическое исследование столь ценного материала может быть темой специальной монографии.
Но даже выборочная их обработка дает весьма инте
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 592—603.
2 См. «Московский суконный двор», стр. 95.
232
ресные' показания и основу для целого ряда выводов. Правда, далеко не все мануфактуристы, особенно фабриканты провинциальных городов, представляли такие копии. Поэтому материалы такого рода характеризуют лишь тех рабочих, которые нанимались московскими мануфактуристами.
Тем не менее содержащиеся в них сведения заслуживают внимания.
Так, 186 копий с покормежных писем в 1745 г. дают весьма интересные сведения о социальном составе «вольных наемщиков» в Москве того времени.
Эти документы охватывают целую группу мануфак-: тур Москвы разных отраслей промышленности (полотняной, шелковой, стекольной, позументной, мишурной), что уменьшает элемент случайности в ее показаниях. Они наглядно показывают, сколь ничтожна была роль иностранцев в русской промышленности XVIII века. Среди 186 человек, нанятых в 1745 г. 12 мануфактуристами для работы, имелся лишь 1 иноземец, понадобившийся стек-лозаводчику.
Вместе с тем весьма скромной была роль городских ремесленников, их насчитывалось только 5 человек, или 2,2 %, а цеховых и того меньше — 3 человека. Быть может, сюда следует причислить еще 1 мастерового, хотя он мог быть и «фабришником», уже ранее работавшим на мануфактурах. В терминологии копий такие «фаб-ришники» вообще не находят отражения, они, вероятно, по-прежнему именовались крестьянами и т. д., хотя уже давно работали на мануфактурах.
Во всяком случае процессы формирования потомственного пролетариата еще не находили себе документального отражения, по крайней мере в терминологии паспортов, покормежных письмах и контрактов о найме.
Посадское население было представлено среди ищущих заработка на московских мануфактурах 1745 г. преимущественно «купцами», которых насчитывалось 6 человек, или 3,2%. Конечно, речь может идти о тех «купцах», фактически просто мещанах, которые промышляли «черною работою» по найму. Вместе с ремесленниками они составляли 5,4% новых рабочих московских мануфактур. К составу посадских нужно отнести и 1 тяглеца.
Ничтожна роль солдат среди последних, их насчитывалось только 3, или 1,7%. Зато совершенно исключи
233
тельна роль крестьян в поставке рабочей силы для московских мануфактур в середине 40-х годов. Их насчитывалось 168 человек, т. е. 90,3%. Таким образом, удельный вес крестьянских резервов был подавляющим.
При этом среди крестьян очень высоким оказывается процент помещичьих (102 из 168, или 60,7%); отход помещичьих крестьян, видимо, стал массовым явлением уже в 40-х годах XVIII .века. Показательно, что отходниками становятся также дворовые, число которых достигало 11. В общей массе рабочих помещичьи крестьяне вместе с дворовыми составляли 55%, значительно больше, чем по документам 30-х годов.
Роль государственных крестьян была мала. Но монастырские крестьяне имелись среди ищущих работу в Москве в значительном количестве, их насчитывалось в 1745 г. 35 человек, или 18,7%: синодальных— 14 человек, или 7,5%, дворцовых— 12, или 6,4%.
Показательно, что некоторые крестьяне именуются просто оброчниками (в числе 3), среди дворцовых крестьян 3 относятся к оброчникам, среди монастырских — 2. Всего 8 человек квалифицированы как оброчники. Это свидетельствует о том, что расширение оброчных отношений оказывало влияние на баланс рабочей силы русских мануфактур. Оброчники начинают заполнять городской рынок труда.
Любопытны сведения о происхождении тех, кто в 1745 г. искал работу на московских мануфактурах1.
Если исключить трех рабочих, происхождение которых неизвестно, то окажется, что роль самой Москвы в поставке рабочей силы была невелика. Из 183 рабочих москвичами являлись только 13 (или 7%).
Главную массу «вольных наемщиков» давал в середине 40-х годов для Москвы окружающий ее район, именно Московский уезд. Выходцев из Московского уезда насчитывалось ПО человек, и они составляли 60% общей массы нанятых в 1745 г. рабочих. Московские мануфактуры в середине 40-х годов опирались прежде всего на рабочую силу подмосковного крестьянства.
Значительную группу рабочих (60 человек, или 32,8%) Москва получала из отдаленных уездов, причем
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 370, 119, 261, 125, 151, 189, 228, 314.
234
ИйогДа весьма далеких. Некоторые рабочие попадали в Москву из Костромского, Керенского и даже Олонецкого уездов. Больше всего имелось выходцев из Ярославского и Юрьевского уездов. В целом рынок рабочей силы уже в 40-х годах был весьма широким.
Если взять документы аналогичного характера для середины 50-х годов, то можно опять-таки установить состав рабочих, вновь нанимаемых московскими мануфактуристами. К сожалению, в нашем распоряжении имеется обработка лишь небольшого количества покор-межных писем за 1755 г., но все же они дают интересные сведения Ч Среди 33 рабочих, нанятых в 1755 г. на три московские мануфактуры, совсем не было иноземцев и ремесленников, только 1 «фабришник» и 2 купца. Почти все эти «вольные наемщики» являлись крестьянами, среди которых, как и в 1745 г., преобладали помещичьи крестьяне (из них 6 дворовых и 2 оброчных). Дворовые были, несомненно, помещичьими крестьянами, а оброчники, вероятно, тоже принадлежали к ним. Удельный вес монастырских и дворцовых крестьян оставался, как и раньше, значительным. Зато солдаты среди «вольных наемщиков» были единичным явлением, как и в 40-х годах.
В целом доминирующее значение крестьянства вырисовывается достаточно определенно.
Насколько сложным был социальный состав рабочих петербургских мануфактур в середине XVIII века, наглядное представление дает список мастеровых, полученных в 1758 г. надворным советником Роговиковым с позументной мануфактуры купца Кистенева, находившейся в Петербурге и выполнявшей дворцовые заказы. Позументщики подбирались из разных мест, их искали среди солдат, а потому и возникла крайне пестрая толпа. Среди них имелись «солдатские дети», вывезенные из Москвы, московские ямщикщ крепостные многих монастырей (Троице-Сергиевского, Новодевичьего, Чудова, Борисоглебского), купцы (ярославские, из Ростова, Спасского, из Ярославля, московские, калужские), просто крестьяне Александровской слободы (Переяславского уезда), крестьяне придворной конюшенной канцелярии (Московского уезда), мастеровые с Московского большого Суконного двора, даже один «бывший крепостной, отпущенный с
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 848, 809. 837.
235
отпускною на волю». Последнему опять угрожало закрепощение. Двое из них утверждали, что они принадлежат к петербургским цехам (один — сапожному, другой — мясному), но «по справкам оказались не помнящими родства» х.
Большинство их работало «по контракту» и уже длительное время (6—7 лет) на одной и той же мануфактуре. Каждый из них приобрел определенную квалификацию, но обычно рабочие именовались учениками. Территориально ареал «рабочих резервов» петербургской мануфактуры оказывался очень широким, простираясь до Ярославля, Москвы, Калуги, Переяславля-Залесского. В составе рабочих петербургской мануфактуры 50-х годов имелось значительно больше, чем обычно, цеховых мастеров. Среди крестьян, как и везде, преобладали люди монастырские и особенно оброчные крестьяне1 2.
В середине XVIII века в провинциальных городах и даже старинных центрах кустарного производства рабочие для мануфактур тоже набирались преимущественно среди крестьянства разных категорий. В 1749 г. на полотняной мануфактуре Грачева работали, помимо местных крестьян Ивановской вотчины, еще пришлые крестьяне из Дворцовой волости, Еропольского уезда, и монастырские крестьяне из Переяславль-Залесского уезда 3.
Если подвести некоторые итоги, то на основании вышеизложенных материалов можно утверждать следующее: 1) социальный состав мануфактурных рабочих и в середине XVIII века был крайне пестрым; 2) важную роль играли потомки городских элементов населения, ассимилированных мануфактурной промышленностью еще в предшествующий период (первая треть XVIII столетия); 3) в наличном составе рабочих эти элементы часто преобладали, или их удельный вес оказывался весьма большим; 4) однако усиливалось просачивание крестьян на мануфактуры, и в том числе помещичьих крестьян, как об этом свидетельствуют «покормежные письма»; 5) среди «новоприбылых» рабочих выходцы из крестьянской среды решительно преобладают; 6) в связи с этим возникают заметные различия в социальном составе рабочих.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 443.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 394, л. 407—408.
3 «Записки Русского музея», т. 1, стр. 221.
236
§ 4. Повышение удельного веса отходников во второй половине XVIII века
Во второй половине XVIII века происходит дальнейшее углубление тех тенденций, которые наметились еще в предшествующий период. Для их выявления интересные показания дают материалы 60-х годов. Приведем прежде всего сведения о социальном составе рабочих Москвы. Вот, например, данные о пуговичной Струговщикова за 1763 г.1 Ценность их состоит в том, что они показывают рабочих небольшой мануфактуры, в которой преобладал наемный труд и частично использовался крепостной труд. Эти данные свидетельствуют о том, что для наемных рабочих московских мануфактур 60-х годов была обычной квалификация подмастерьев, хотя многие из них, вероятно, являлись и вполне подготовленными мастерами. Показательно также, что рабочие нанимались почти исключительно на очень короткие сроки, как правило на неделю, и только некоторые — на 1 год. В одном случае контракт был заключен на 3 года. Ареал «рабочих резервов» мануфактуры Струговщикова был весьма широким: в составе рабочих имелись только один москвич и один житель подмосковного села Покровского. Преобладали же уроженцы Московского уезда (13 человек), но, кроме них, имелись выходцы из уездов Дмитровского, Оболенского, Костромского, Любимского, Переяславль-Залесского, Романовского, Вологодского. Интересны и сведения о социальном составе этих 35 рабочих, работающих по найму. Они почти все крестьяне, купцов же среди них — 2, ремесленников—1, солдат — 1, «фабришни-ков»— 1. Совсем нет детей московских рабочих и цеховых мастеров. Один из работников раньше был рабочим вотчинной мануфактуры графини Головкиной.
Приведенные сведения дают основание утверждать, что в 60-х годах русская мануфактура использовала крестьянские резервы рабочей силы в большей мере, чем раньше, в 30-х годах XVIII века. Мануфактурам, число которых быстро растет, уже не хватает посадских людей, цеховых мастеров, солдатских детей, поповских сыновей. Мануфактуристы начинают ориентироваться на эксплуатацию основной массы населения России, то есть на ис«
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1316, л. 7—9.
237
пользование рабочей силы крестьян-оброчников, о чем прямо говорится в документальных материалах.
Следовательно, в 60-е годы XVIII века новым является то, что на мануфактуру пошел помещичий крестьянин. Из 30 крестьян, нанявшихся к Струговщикову, .13 .были барскими, 8 — монастырскими, 9 — дворцовыми и 1 — синодальным. Раньше, в 30—40-х годах, помещичьи крестьяне далеко уступали крестьянам других категорий, теперь же они преобладают среди работающих на московской мануфактуре.
Договоры о найме рабочих, заключавшиеся Стругов-щиковым в последующие годы, также свидетельствуют о Преобладании крестьян .среди его рабочих. Так, в 1764 г. им были приняты на работу по договору: дворцовый оброчный крестьянин из Подмосковья — Прокофьев, дворцовый оброчный крестьянин из села Покровского — Анисимов, дворцовые оброчные крестьяне из Москвы —Матвеев и Карпов, монастырский крестьянин из Подмосковья — Гаврилов, два крестьянских сына из Москвы — Иванов и Устинов, монастырский крестьянин из Серпухова — Юсти-ньев, монастырский крестьянин из Вологды — Герасймов, крепостные Струговщикова — Прохор Иванов, Харитон Булдин, дворцовый оброчный крестьянин из Оболенского уезда — Карпов, крепостные крестьяне из Московского уезда — Козьмин и Алексеев, монастырский крестьянин из Московского уезда — Савельев
На Урале и в Сибири формирование корпуса заводских рабочих шло еще более своеобразно. Заводы этих областей находились в зоне колонизации и необычайно сильной миграции населения. Поэтому здесь преобладали пришлые элементы, беглые крестьяне и даже преступники. Когда в 1776 г. Берг-коллегия обследовала предприятия купца Походяшина, то оказалось, что на его медеплавильных заводах (Богословском и Петропавловском), а также на связанных с ними рудниках имелось «разных губерней людей, то есть Сибирской, Казанской и Архангелогородской», более 500 человек. Причем принадлежали они к различным категориям населения. Были тут и государственные крестьяне и мещане, зыряне, цеховые, ямщики и люди без паспортов или с просрочен-ными паспортами 1 2.
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 748, л. 1—4.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 590.
238
На иркутской суконной «фабрике» (основанной в 30-х годах XVIII века великоустюгским купцом Бобровским) к 1773 г. имелось 88 рабочих, из них «мастеровых и работных людей 72, разночинцев 13, посадских 3». Они были набраны «из зашедших в здешнюю губернию из российских городов по пашпортам, а также из здешних разночинцев». Все эти люди «к той фабрике приписались» и платили подушный оклад по 70 коп. с души *.
На вопрос о том, кто работал на уральских заводах в конце XVIII века, вполне определенный ответ дает ведомость 1797 г. о «живущих и обращающихся при разных работах» вольных людях на Богословском, Петропав-' ловском и Николаепавдинском заводах. Это были выходцы из городов и волостей Пермской, Вятской и Тобольской губерний. По социальному составу они различались следующим образом: мещан было 819, ямщиков — 449, крестьян — 483, ясачных >вогул — 14, украинцев — 2, не помнящих родства — 2. Всего рабочих при 3 заводах имелось 1769 человек (1157 — совершеннолетних и 612 — до 15 лет1 2. Помимо прямо указанных в этих сведениях крестьян, их число надо пополнить за счет ямщиков.
Обратимся теперь к покормежным письмам за 1765 г. В нашем распоряжении их имеется довольно много, именно 969. Это все, что имеется в фонде Мануфактур-коллегии за 1765 г. Покормежные 1765 г. дают интересные показания о составе рабочих, вновь нанятых 33 мануфактуристами Москвы3. Из 969 человек, нанятых 33 мануфактуристами в 1765 г., только 1 был цеховым ремесленником. Возможно, что ремесленники имелись среди посадских людей, но этих тоже насчитывалось лишь 5 человек, и, вероятно, они были главным образом «купцами» по своему сословному положению, промышляющими не торговлей, а «черными работами».
Во всяком случае ремесленников было так мало, что и определять их удельный вес нет смысла, как и посадских. Значительно большим был удельный вес купцов, равный 1,1%, которых насчитывалось 11 человек. Об
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 842.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 315, 318, 320.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 795, 848, 862, 854, 855, 849, 800, 789, 791, 851; оп. 10, д. 810, 816, 839, 868, 900, 834, 856, 801, 890, 961, 748, 734, 792, 718, 854, 855, 882, 886, 812, 819, 845, 850, 887, 892, 891, 895, 836, 838, 943, 944, 901, 964, 923, 902.
239
иностранцах совсем нет упоминаний, разночинцев имелось только 4 человека, солдат — 2 и солдатских жен — 7. Иммигранты из соседних с Россией областей представлены только 3 лицами.
Следовательно, посадское население и в 60-х годах давало очень мало рабочей силы для московских мануфактур.
Столь же ничтожной остается и роль «фабришников». Последние упоминаются только один раз. Правда, к ним, вероятно, можно отнести 1 ученика и 1 наемного работника, но это не изменяет общей картины. Все-таки среди ^ищущих работу в Москве в 1765 г. имелось очень мало вцолне определившихся в социальном отношении «фабричных» рабочих. Даже нищих отмечено только двое.
Подавляющую массу новых рабочих составляли крестьяне, которых насчитывалось 936 человек (из 969), или 96,4%. Только 3,6% рабочих, принятых на московские мануфактуры в 1765 г., не были крестьянами по своей сословной принадлежности. Конечно, многие из них, вероятно, давно уже блуждали по мануфактурам и были фактически наемными рабочими, «фабришниками». Но сословные определения следовали по пятам за ними. Иначе нельзя объяснить тот поразительный факт, что даже в середине 60-х годов рабочие, вновь зачисляемые на московские мануфактуры, почти сплошь состояли из крестьян разных категорий. Разрыв между сословным положением и фактическим, несомненно, имел место.
С другой стороны, во второй половине XVIII века отходничество крестьян-оброчников получило еще более широкий размах, и, естественно, отходники доминировали на рынке труда тогдашней Москвы.
Удельный вес помещичьих крестьян (вместе с дворовыми) в составе рабочих крестьянского происхождения был очень высок и достигал 55,6%. Удивительно, что значение дворовых все увеличивалось, и теперь дворовых было столько же, сколько монастырских крестьян. Это обстоятельство тем более следует подчеркнуть, что среди дворовых имелись всякого рода лакеи, часто жившие в городах.
В составе общей массы рабочих, нанятых московскими мануфактуристами в 1765 г., помещичьих крестьян насчитывалось 386, или 39,8%, дворовых—136, или 14%, дворцовых—187, или 19,3%, монастырских—134, или
24Q
13,8% , экономических — 66, или 6,7%. Все другие не имели серьезного значения, как и раньше, так как государственных крестьян имелось ничтожно мало (всего 1), ясаш-ных тоже (лишь 2), однодворцев — 3.
За истекшие 20 лет (1745—1765 гг.) резко упало количество синодальных крестьян, зато появились экономические. Сравнительно с 1745 г. удельный вес крестьян в составе новых рабочих увеличился с 90,3% до 96,4%, а между тем доля фабричных, городских ремесленников и вообще посадского населения оставалась ничтожной.
Удельный вес помещичьих крестьян (вместе с дворовыми) в общей массе рабочих несколько понизился — с 55% до 53,8%, но в их составе резко возросло значение дворовых. Ч
Зато значительно увеличился удельный вес дворцовых крестьян — с 6,4% до 19,3%, а процент монастырских крестьян понизился с 18,79 до 13, 89.
Материалы о территориальном происхождении рабочих, попавших на московские мануфактуры в 1765 г., подтверждают вывод о преобладании крестьянских резервов рабочей силы.
Но удивительное дело, перечень местожительств выявляет горожан среди них значительно больше. Их оказывается 148 человек, или 15,3»%. Будучи крестьянами по своей сословной принадлежности, многие из рабочих, видимо, уже давно были фактически горожанами и считали своим основным местожительством Москву, Коломну и другие города. Небольшое количество горожан попадало на работу из Коломны, Касимова, Венева, Переславля, Мурома, даже Галича, Вологды и Петербурга. Но главная масса рабочих городского происхождения состояла из москвичей, именно 131 человек из 148, или 87,89%.
Прогресс за 20 лет (1745—1765 гг.) налицо в этом отношении, так как удельный вес горожан увеличился с 7% до 15,3%, или в 2 раза. Местожительство лучше отражало социальный статус рабочих, чем их сословная принадлежность.
Выходцы из Московского уезда в 1765 г. составляли 43,2% (418 из 969 человек), между тем в 1745 г. достигали 60%. Значение местных источников рабочей силы крестьянского происхождения резко уменьшилось (с 60% до 43,2 %). Подмосковный крестьянин уступал свое место
241
горожанину (прежде всего москвичу) или пришлому из более далеких уездов. Ярославский и Юрьевский уезды по-прежнему дают Москве очень много рабочих (38 и 24 человека), но с ними конкурируют уже другие уезды, особенно Каширский (96 человек), Пошехонский (35 человек), Коломенский (26 человек), Малоярославецкий (25 человек) и т. д. Район интенсивного отходничества в Москву значительно расширился за пределы Московского уезда. Число городов и уездов, поставляющих рабочую силу в Москву, более чем удвоилось за 20 лет. В Москве в середине 60-х годов появляются рабочие даже Тамбовского уезда, Козловского, Орловского, Черниговского, Бежецкого и др.
Перейдем к сведениям за 1775 г.1
Материалы о 707 рабочих, нанятых в 1775 г. 20 мануфактуристами Москвы, показывают, что и в середине 70-х годов удельный вес «фабришников» оставался мизерным, как и цеховых мастеров. Фабричным человеком в паспортах и покормежных письмах именуются только 2, цеховым мастером—1, просто мастером—1, учеником — 1. Конечно, те и другие могли быть среди посадских, которых насчитывалось 11 человек, а также «купцов», численность которых достигала 23 человек. Но все это незначительные цифры сравнительно с общей массой наемных рабочих. Посадское население, если судить по терминологии паспортов, среди нанятых в 1775 г. составляло только 5,5% и состояло преимущественно из «купцов».
Двое иноземцев были случайным элементом. Но значительно больше в составе рабочих-новичков оказалось солдатских жен (38, или почти столько же, сколько посадского населения) и их детей (4). Видимо, их меньше стали отправлять на мануфактуры принудительным порядком, и они нанимались туда уже по паспортам и контрактам.
Солдатки и их дети составляли 5,9%. Тут произошли значительные изменения сравнительно с 1745, 1755 и 1765 гг.
Но крестьянская стихия и теперь, 30 лет спустя после 1745 г., остается главным поставщиком рабочей силы. Если судить «по документам» полицейского характера и сословной принадлежности новых рабочих, то среди них и
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 13, д. 8, 33, 34, 40, 103, 134, 90, 185, 188, 75, 52, 213, 44, 72, 70, 21, 39, 20, 19, 22, 37, 38, 96, 36, 31, 144, 133, 97, 55, 61, 73, 74, 69.
24?
b 1775 г. имелось 87,7% крестьян (618 человек из 707) разных категорий. За истекшие 10 лет удельный вес крестьян несколько уменьшился (с 96,4% до 87,7%) и даже ниже уровня 1745 г. (90,3%). Но в целом он оставался по-прежнему огромным, можно сказать подавляющим.
Любопытные изменения происходят и среди самих крестьян. Удельный вес помещичьих крестьян в составе рабочих крестьянского происхождения достигает 71,8% и увеличивается весьма сильно за 10 лет, так как в 1765 г. он равнялся лишь 55,6%. Лавина отходников из дворянских имений все нарастает, и уже две трети рабочих крестьянского происхождения оказываются помещичьими крестьянами. При этом среди них все увеличивается значение дворовых (156 человек) и помещичьих мастеров (6 человек). Рабочие вотчинных мануфактур начинают пополнять состав рабочих Москвы. Явление весьма знаменательное. Широкое проникновение дворовых на московские мануфактуры свидетельствует о том, что в России 70-х годов XVIII века обезземеливание крестьян и их экспроприация производились в значительной мере на феодальной основе, крепостническими методами. Феодальное поместье выбрасывало свои жертвы на городскую площадь, не считаясь с последствиями.
По отношению к общей массе новых рабочих помещичьи крестьяне (без дворовых и мастеровых) составляли 39,7%, или столько же, сколько и в 1765 г. (39,8%). Зато удельный вес дворовых значительно увеличился—с 14% до 22%. Значение синодальных крестьян стало совсем ничтожным (только 5 человек), процент государственных и ясашных не изменился, а экономических удвоился. Удельный вес последних повысился с 6,7 %: до 12,1%, но зато уменьшился удельный вес монастырских крестьян (с 13,8% до 8%).
Покормежные письма довольно точно отражали сдвиги в социальной группировке крестьянства. Правда, трудно объяснить резкий упадок удельного веса дворцовых крестьян — с 19,3%' в 1765 г. до 2,2% в 1775 г.
Важно отметить, что даже покормежные письма засвидетельствовали наличие среди новых рабочих московских мануфактур в 1755 г. 1 деревенского кустаря. Кустарей среди них было, конечно, много, но особенности их социально-экономического положения не находили себе отражения в терминологии паспортов.
243
Большой интерес представляют материалы о происхождении новых рабочих московских мануфактур в 1775 г. Из десятилетия в десятилетие удельный вес горожан в составе «новоприбылых» рабочих московских мануфактур все увеличивался. В 1775 г. он достигает уже 27% вместо 15,3% в 1765 г. Это явление очень ярко отражало «новейшие тенденции» в экономическом развитии того времени. Значение города в истории русской промышленности XVIII века все возрастало. Новичок среди рабочих числился еще крестьянином, но часто приходил на мануфактуру уже из города.
Среди 195 рабочих городского происхождения было 160, или 82%, москвичей, несколько меньше, чем в 1765г. (87,8%). Однако это уменьшение удельного веса москвичей в составе рабочих городского происхождения объяснялось тем, что теперь в Москву рабочие попадали со все большего числа городов. Теперь уже жители 21 города России представлены среди ищущих работу на московских мануфактурах, включая Казань, Выборг, Ладогу и др.
Сама Москва давала 22,2% новых рабочих своим мануфактурам. Московская мануфактура уже могла опираться на местные резервы рабочей силы, и среди них имелось, конечно, много «фабришников», о которых умалчивают паспорта. Почти одну четверть новых рабочих московские мануфактуры в середине 70-х годов XVIII века получали за счет жителей Москвы. Формирование прослойки постоянных рабочих сильно продвинулось вперед.
Зато удельный вес выходцев из Московского уезда катастрофически падал и в 1775 г. равнялся уже лишь 19%. За 30 лет он уменьшился в 3 раза (с 60% в 1745 г. до 19%), за последние 10 лет—в 2 раза (с 43,2% в 1765 г. до 19% в 1775 г.).
В орбиту московской промышленности вовлекаются все новые и более отдаленные уезды. В Москве появляются рабочие из Смоленского, Арзамасского, Великолукского и других уездов. Значение Ярославского уезда в поставке рабочей силы для Москвы резко падает.
Не следует ли все это связывать также с развитием «кустарных промыслов» в деревнях старых промышленных центров? Быть может, крестьяне Московского, Ярославского и других уездов теперь чаще находили себе работу в деревне у всякого рода богатеев, мелких скупщиков и кулаков.
244
Материалы за 1780—1781 гг. рисуют аналогичную картину Ч Удельный вес помещичьих крестьян (вместе с дворовыми и помещичьими мастеровыми) теперь достигает уже в составе всей массы новых рабочих 72,1 %, между тем как в 1776 г. он равнялся 61,7%.
Еще больше увеличивается удельный вес дворовых в общей массе рабочих — с 22% в 1775 г. до 25,3% в 1781 г.
Синодальные крестьяне совсем исчезают, а дворцовые остаются в «единственном числе». Монастырских крестьян оказывается тоже очень мало.
Зато солдатских жен опять набирается очень много, почти 9 %-общего состава вновь нанятых рабочих. Удивительно только, откуда они брались и в таком большом количестве. Не идет ли речь о бездомных женщинах, насильственно отправляемых полицией и Мануфактур-коллегией на мануфактуры?
Интересны материалы и о территориальном происхождении рабочих. Отмечается дальнейший рост удельного веса горожан и особенно москвичей в составе новоприбылых рабочих московских мануфактур. В 1775 г. он равнялся 27%, теперь уже 33,7%. Теперь треть новых рабочих Москвы состоит из горожан и притом почти исключительно из москвичей. Многие из них являлись «крестьянами» по своей сословной принадлежности, но фактически обжились в городах.
Подводя итоги предыдущему обзору материалов о социальном составе наемных рабочих, следует подчеркнуть, что в XVIII веке наблюдались две основные тенденции. Первая из них находила свое выражение в постепенном формировании «потомственного пролетариата», то есть той прослойки заводских рабочих, или «фабришников», которые постоянно работали на мануфактурах. Поколения их сменяли друг друга, играя все более значительную роль в составе наемных рабочих. Удельный вес детей «фабришников» в составе рабочих неуклонно возрастал. Однако этой прослойке рабочих большой урон наносило их закрепощение при мануфактурах, что было характерным для XVIII века. В результате закрепощения «потомственные пролетарии» сливались с массой крепостных, обезличива-
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 13, д. 970, 961, 993, 1008, 958, 973.
245
Лйсь й ие могли как следует обособиться, а сЛедоватеЛьнб, и занять особые позиции в классовой борьбе. Крепостничество задерживало формирование рабочего класса в России XVIII века.
Вторая тенденция состояла в том, что русская мануфактура XVIII века с течением времени все шире использовала крестьянские резервы наемного труда. Поэтому потомственный пролетариат распыляется среди крестьянства, заполняющего русские мануфактуры во второй половине века, когда приобретает широкие размеры отхожий промысел помещичьих крестьян, двинувшихся из деревни, чтобы добывать деньги на оброки. Появление на мануфактуре массы крестьян осложняет процесс формирования рабочего класса. Он растет количественно, но его социально-экономическая характеристика усложняется и разнообразится. Качественная консолидация заводских рабочих задерживается волнами этой крестьянской стихии. Удельный вес горожан в составе наемных рабочих мануфактуры все уменьшается. Посадского человека вытесняет оброчный крестьянин, сначала монастырский, дворцовый и государственный, а затем и помещичий. Если в первой половине XVIII века помещичьи крестьяне редко работали на мануфактурах, так как крепостничество еще явно мешало промышленности использовать крестьянские резервы рабочей силы, то во второй половине этого столетия развитие оброчной системы делает помещичьих крестьян более доступными для мануфактуристов.
§ 5. Формирование в XVIII веке постоянных кадров и «потомственных фабришников»
Как мы видели, русская мануфактура широко использовала резервы наемного труда и как форма капиталистического производства развивалась на их основе. Она воз-1 никала на базе экономических противоречий крепостного режима и исторически была неразрывно связана с капиталистической эволюцией мелкотоварного производства города и деревни, особенно с аккумуляцией торгового капитала. Мануфактуру нельзя рассматривать как простое ответвление феодального поместья или вотчинного ремесла: она была новым явлением в экономической истории России.
246
Как показывают новые исследования, удельный вес наемного труда в мануфактурной промышленности крепостной России был весьма большим. Во всяком случае, как об этом свидетельствуют работы М. В. Злотникова, Е. И. Заозерской, С. Г. Струмилина, наемный труд преобладал на мануфактурах первой четверти XVIII века. Правда, уже при Петре I началась приписка крестьян к заводам Урала, прикрепление пауперов к московским мануфактурам, а в 1721 г. была разрешена покупка крепостных к мануфактурам. Однако все это не изменило радикально состав мануфактурных рабочих, так как приписные крестьяне работали лишь часть года, пауперов набралось не много, а покупка крепостных на основе указа 1721 г. приняла широкие размеры не сразу. Переписи 30-х годов показали, что в мануфактурной промышленности по-прежнему преобладал наемный труд.
Крепостной труд начинает играть очень важную роль только после широкой приписки крестьян к заводам Урала и Сибири (на основании инструкции 1734 г. Татищеву), закрепощения квалифицированных рабочих по указу 1736 г. и в связи с массовой покупкой предпринимателями крепостных крестьян в конце 30-х, а также в 40—50-х годах XVIII века. Однако и в этот период наемный труд все-таки сохранял серьезное значение. Согласно скрупулезным подсчетам С. Г. Струмилина, даже в середине 50-х годов XVIII века в мануфактурной промышленности России (добывающей и обрабатывающей) удельный вес наемных рабочих равнялся 52%. Это соотношение между наемным и принудительным трудом оказалось чрезвычайно устойчивым на протяжении всей второй половины XVIII века: в итоге сложных расчетов С. Г. Струмилин установил, что к 1800 г. удельный вес наемного труда во всей промышленности по-прежнему достигал лишь 52% (в текстильной промышленности он составлял 73%) *.
Следует, однако, отметить, что эти подсчеты преуменьшают роль наемного труда, так как охватывают лишь указанную мануфактуру. Между тем во второй половине XVIII века широкое развитие получила рассеянная мануфактура, которая статистикой учитывалась лишь отчасти. В так называемой «мелкой промышленности» городов
1 См. С. Г. Струмилин, История черной металлургии р СССР, 1934, стр. 315, 363, 364.
247
(заводы пивоваренные, солодовенные, кожевенные, кирпичные, крупяные, салотопенные и т. д.) эксплуатировался в основном наемный труд. С учетом этих заводов и рассеянных мануфактур можно было бы получить иные выводы о масштабах применения наемного труда в русской промышленности XVIII века. Несомненно, численность наемных рабочих значительно превосходила количество крепостных работников.
По приблизительным подсчетам, сделанным Н. Л. Рубинштейном, численность вольнонаемных рабочих к концу XVIII века составляла от 300 до 400 тыс. человек. Правда, он включил сюда 200 тыс. сезонников, работавших на транспорте, 30 тыс. судостроителей, 60 тыс. прях, работавших на мануфактуристов (на дому, иногда даже без заказа с их стороны), 50 тыс. наемных рабочих в мелкой промышленности
Как бы то ни было, но совершенно ясно, что в России XVIII века уже образовались резервы постоянных рабочих, и они играли крупную роль в истории мануфактуры того времени. Уже в начале 30-х годов русские мануфактуры имели довольно устойчивые кадры постоянных рабочих. Перепись 1732—1733 гг. показывает, что на полотняных и бумажных мануфактурах Подсевалыцикова, Тамеса и Гончарова 73,8% рабочих оставались на этих предприятиях свыше 5 лет, а 29,1% —даже 11—15 лет1 2. В это время рабочие довольно прочно оседали на мануфактурах. В 1732 г. даже среди вспомогательных рабочих этих мануфактур преобладали люди, проработавшие там 6—10 лет (их было 40%), а 16% рабочих этой категории имели стаж работы только на данных предприятиях от 11 до 15 лет3.
Материалы по истории суконной промышленности также показывают, что если рабочий попадал на мануфактуру, то застревал там надолго. Таково было положение, например, на посессионных мануфактурах Москвы в 30-х годах XVIII века. В 1733 г. на Суконном дворе работающие больше 5 лет составляли 70,1 % всех рабочих, причем свыше четверти рабочих (именно 26,4%) находилось на предприятии даже больше 16 лет4. Правда, на Суконном
1 См. «Вопросы истории» № 2, 1952 г., стр. 95.
2 См. «Социальный состав рабочих», стр. 14.
3 См. там^ же, стр. 23.
4 См. «Московский суконный двор», стр. 215.
248
дворе «потомственный пролетариат» в 1733 г. был представлен крайне слабо. Среди 722 человек, давших показания о своих занятиях до поступления на предприятие, лишь 13 человек (или 1,8%) работали ранее на мануфактурах, детей фабричных насчитывалось только 126 человек (или 9%) *.
Следует попутно отметить, что социальное происхождение работниц русских мануфактур XVIII века сказывалось и на их семейном положении. Состав девушек, работавших на мануфактурах начала 30-х годов, пополнялся главным образом за счет дочерей фабричных. Поэтому в 1732 г. на тех же предприятиях Подсевальщиков а, Тамеса и Гончарова незамужние девушки являлись в большинстве своем (72,2%) дочерьми мануфактурных рабочих. Между тем как среди работниц крестьянского происхождения незамужние девушки составляли только 12%, а остальные работницы-крестьянки были замужними1 2.
Переписи последующих лет также показывают, что мануфактурные рабочие оставались на предприятиях длительное время. Из 5242 рабочих, учтенных переписями 1737—1740 гг. на мануфактурах полотняных, бумажных, суконных и шелковых, 349 человек (или 6,3%) работали непрерывно на одной мануфактуре свыше 20 лет, 699 человек (12,6% —от 16 до 20 лет и 778 человек (15,8%)— от 10 до 15 лет3. Следовательно, более трети рабочих этих мануфактур пребывали на них больше 10 лет.
Далее, уже в 30-х годах XVIII века, у значительной части рабочих на мануфактурах были заняты и члены их семей. Материалы переписи 1737—1740 гг. засвидетельствовали, что в 28,6% рабочих семей, связанных с большой группой мануфактур (полотняных, бумажных, суконных и шелковых), работали на хозяев этих мануфактур по 2 и больше человека 4. Следовательно, экономическая зависимость этих семей от мануфактур оказывалась очень сильной.
Правда, на шелковых мануфактурах Москвы в конце 30-х годов использование труда членов семьи рабочих еще не получило широкого распространения. По данным
1 См. «Московский суконный двор», стр. 201.
2 См. «Социальный состав рабочих», стр. 19.
3 См. там же, стр. 114.
4 См. там же, стр. 115.
249
йереписи 1738—1739 гг., на 16 мануфактурах по производству шелка только представители 25 рабочих семей (из общего их числа 501) работали по нескольку человек на одном предприятии. Из остальных 476 семей на этих мануфактурах работало лишь по 1 человеку *.
Важно отметить также, что социальное происхождение рабочих влияло на их возрастной состав, точнее, время определения на мануфактуры. Опись 1739 г. показывает, что рабочими до 19 лет чаще всего являлись дети фабричных и ямщиков. На Суконном дворе среди потомственных рабочих малолетние и подростки составляли 31,5% и среди потомков ямщиков — 26,3 %. Крестьяне же приходили на московские мануфактуры преимущественно взрослыми, среди рабочих деревенского происхождения дети и подростки составляли 9,6%. Такое же положение было характерным и для потомков солдат, посадских, «купцов», дворцовых служителей, подьячих (например, среди выходцев из церковников малолетних рабочих вообще не было, а рабочих из посадской среды насчитывалось лишь 1,3%) 1 2.
Важную роль в оседании рабочих на мануфактурах играли ростовщичество, долговая кабала, закрепощение рабочих, их личное бесправие. Мануфактуристы особенно старались закрепить за предприятиями квалифицированных мастеров. Даже иностранные мастера, свободные от крепостничества и других ограничений, тем не менее работали иногда очень долго. Так, в 1792 г. красильный мастер Екатеринославской суконной мануфактуры Линдквист просил Мануфактур-коллегию определить ему пенсию за 29 лет службы на предприятии3.
Следовательно, русская мануфактура XVIII века имела ядро постоянных рабочих, поколения которых сменяли друг друга и давали мануфактуристам базу для разрешения проблемы рабочей силы. В этом столетии России были уже известны значительные группы «потомственного пролетариата». Еще больше на предприятиях было таких рабочих, которые хотя и вышли из разной социальной среды, но работали на мануфактурах длительное время.
1 См. «Социальный состав рабочих», стр. 89.
2 См. «Московский суконный двор», стр. 207.
3 ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 14, д. 27, л. 1.
250
§ 6. Рост числа наемных рабочих в предреформенный период
В первой половине XIX века процесс формирования мануфактурных рабочих значительно ускоряется. Правда, с одной стороны, в связи с развитием дворянской промышленности значительно увеличивается число вотчинных рабочих. Но, с другой — при сокращении посессионных крестьян резко возрастает количество наемных рабочих. Стремительное развитие хлопчатобумажной промышленности существенно изменило социальную структуру мануфактурных рабочих, так как эта отрасль опиралась почти исключительно на наемный труд. Общий рост промышленности находился в тесной связи со все более прогрессирующим процессом расслоения крестьянства. По подсчетам М. Злотникова, уже в 1825—1828 гг. в России имелось 1800-мануфактур, а во второй половине 50-х годов их насчитывалось около 2818. В 30—40-х годах XIX века в России начался промышленный переворот и формирование рабочего класса получило, следовательно, уже фабричную основу.
Общая численность промышленных рабочих и удельный вес среди них наемных рабочих непрерывно увеличивались. В 1804 г. насчитывалось 224 882 рабочих, в 1825 г.— 340 568, в 1860 г.— 859 950 рабочих. Из них наемных рабочих было в 1804 г. 61 600 (что составляло 27,5% от общего числа), в 1825 г.— 114 515 (33%), в 1860 г.— 528 650 (61,4%) 1.
Наибольший интерес представляют абсолютные цифры роста численности наемных рабочих. Они показывают, что с 1804 по 1825 г. количество наемных рабочих в мануфактурной промышленности увеличилось в 1,9 раза, а с 1825 по 1860 г.— в 4,6 раза. В этом исключительно ярко обнаруживается влияние промышленного переворота. Если же взять более широкий период 1804—1860 гг., то оказывается, что численность наемных рабочих увеличилась почти в 8,6 раза.
При этом следует иметь в виду, что М. Злотников явно преуменьшает удельный вес наемных рабочих. Видимо, он принимал приписных и покупных крестьян за постоянно работающих. Между тем из всех покупных крестьян на
1 См. «Вопросы истории» № 11—12, 1946 г., стр. 37, 38, 39. 25J
мануфактурах работало лишь 40%, а приписные крестьяне были заняты на предприятиях только часть года. В результате его подсчетов получалось, что в 1804 г. наемные рабочие составляли лишь 27,5%, хотя еще в конце XVIII века их удельный вес был более значительным. Поэтому подсчеты М. Злотникова нуждаются в важных коррективах.
Хотя численность наемных рабочих в предреформенный период и резко увеличилась, тем не менее социально-экономические условия формирования пролетариата оставались прежними. Так, очень большую роль в пополнении состава наемных рабочих по-прежнему играли крестьяне-отходники. Указ 1835 г., упоминавшийся уже выше, наглядно свидетельствует об этом. Борьба между мануфактурой и феодальным поместьем за рабочую силу крестьянства сильно обостряется. Вместе с тем в промышленности, как и раньше, прочно удерживаются кабальные формы найма. « . ' •
Удивительный симбиоз крепостничества и капитализма возникал даже в Иванове, этом «русском Манчестере». Уплачивая графу Шереметеву оброки за своих должников-односельчан, ивановские мануфактуристы получали массы кабальных рабочих. Долговая зависимость рабочих широко использовалась для удержания их на предприятиях и усиления их эксплуатации и заводчиками Урала. Так, например, в 1859 г. за рабочими Кыштымских заводов числилось долгов на 4410 руб., в 1860 г.— на 16 065, в 1861 г.— на 42 675 руб.1
Еще более часто кабальный наем практиковался на золотых приисках Сибири. В 1848—1851 гг. задатки в 20—30 руб. при найме рабочих на золотые прииски Сибири считались обычными. Позднее, в 1862 г., на золотых промыслах южной части Енисейского округа 38% рабочих имели долги, причем на каждого из них в среднем приходилось около 25 руб., и они фактически не зарабатывали деньги, а отрабатывали долги. На казенных промыслах Алтая в 1863—1871 гг. около 25% рабочих нанимались со старыми долгами, причем в среднем на каждого из них приходилось долгов около 30 руб.
В договорах найма рабочих на золотые прииски Сибири уже в 50-х годах появляются условия, разрешавшие хозяе
1 См. Ф. С. Горовой, Отмена крепостного права и рабочие волнения на Урале (в Пермской губернии), стр. 20.
252
вам передавать рабочих с одного прииска на другой принудительным образом. В 60-х годах такие условия становятся обычными. Для найма рабочих рассылались приказчики, и договоры заключались при содействии волостных писарей, путем спаивания нанимающихся и раздачи им авансов. Кабальный характер найма, в частности, и объясняет то, что на золотых промыслах Сибири рабочий день достигал 12,5—14 часов, и это принималось в контрактах 40-х годов XIX века за обычную норму. В пореформенный период положение осталось прежним, причем на некоторых промыслах рабочий день достигал даже 17—18 часов в сутки. Что же касается дней отдыха, то договоры найма, заключавшиеся в 50—60-х годах, признавали только один праздничный день в месяц.
Рабочий часто спасался от столь тяжелого гнета бегством с приисков. Это явление получило в дореформенный период столь широкий размах, что по Сибирскому тракту в 30-х годах XIX века расставлялись казачьи пикеты для ловли беглецов, а закон 1828 г. разрешал их порку Ч
Так, в промышленности предреформенной России воспроизводились сцены XVIII века, связанные с закабалением и закрепощением рабочих в то время. Объяснялось это тем, что развитие мануфактурной промышленности происходило по-прежнему в условиях господства крепостничества.
Для пополнения резервов рабочей силы капиталистическая мануфактура очень широко использовала детский труд.
В 1845 г. «Московские губернские ведомости» отмечали, что в Коломенском уезде уже 10-летние дети занимались вязанием чулок1 2.
Особенно часто это наблюдалось в районах распространения рассеянной мануфактуры. Эксплуатация детского и женского тр1уда укоренилась на русских мануфактурах еще в XVIII веке и теперь в первой половине XIX столетия все больше расширялась3. Особенно много
1 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских государственных промыслах, т. I, стр. 102, XXVIII, XXXIV, XXXVIII—XXXIX, XIII, 30, 56.
2 См. И. Ф. Штукенбург; Статистические труды, т. I, стр. 12 (Описание Московской губ.).
3 См. К. А. Пажитнов, Положение рабочего класса в России, Пгр. 1923, т. I.
253
женщин и детей работало в текстильной промышленности. Однако любопытно, что сибирские золотопромышленники разрешали рабочим приводить на прииски лишь весьма ограниченное количество женщин. Поэтому в 1861 г. на промыслах Мариинского округа женщин имелось только 9%, а в Северо-Енисейском округе — лишь 5% L
Так, в ходе экспроприации народных масс происходило формирование мануфактурных рабочих в крепостной России, несмотря на целый ряд неблагоприятных условий, возникали устойчивые кадры «вольных наемщиков» и даже профессиональных «фабришников». В предреформенный период этот процесс был ускорен кризисом феодального режима, дифференциацией крестьянства, интенсивным развитием мануфактурной промышленности и началом промышленного переворота.
1 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских государственных промыслах, т. I, стр. 1.
ГЛАВА VIII
ПРОБЛЕМА РАБОЧЕЙ СИЛЫ
§ 1. Недостаток наемных рабочих в крепостной России
Резервы наемного труда, возникавшие на базе экспроприации народных масс, оказались недостаточными для организации крупного производства во многих отраслях промышленности. На протяжении почти всего XVIII века заводчики и фабриканты жалуются на то, что они не в состоянии обеспечить свои мануфактуры наемными рабочими. В этих жалобах отражались требования мануфактуристов о приписке крестьян или покупке крепостных. Но необходимо отметить, что М. В. Злотников явно ошибался, когда слезливое красноречие «фабрикантов» о недостатке наемных рабочих квалифицировал чистой демагогией, своего рода дымовой завесой. Нужно признать, что эти жалобы имели известное основание. Наемных рабочих русским мануфактуристам XVIII века действительно не хватало, хотя население России было весьма многочисленным (в конце XVIII века оно достигало 29 млн. человек). В затруднениях мануфактурной промышленности обнаруживалось одно из коренных противоречий крепостного режима. Утверждать, что русская промышленность не знала какого-либо серьезного недостатка в наемной рабочей силе, значит игнорировать эти противоречия. Крепостничество лимитировало развитие русской промышленности- в указанном отношении не только в XVIII, но и в XIX столетии.
О нехватке наемных рабочих для мануфактур свидетельствует ряд объективных показаний. Укажем прежде всего на то, что в первой половине XVIII века поступление рабочей силы на московские мануфактуры было крайне неравномерным. За 30 лет, с 1704 по 1733 г., на Суконный двор попало 1318 работных людей, в среднем, следова-
255
Тельно, Туда ежегодно Поступало почти 44 человека. Однако фактически состав рабочих пополнялся по годам исключительно неравномерно: в 1704 г. на предприятие поступили 12 человек, в 1709 г.— 7, в 1711 г.— 9, в 1722 г.— 104, в 1725 г.—143, в 1728 г.—5, в 1730 г.—117, в 1732 г.— 172 человека Ч
О большом недостатке наемных рабочих на Урале дает представление доклад генерала Геннина Сенату (1723 г.). Выбрав место на реке Исеть, Геннин намеревался «строить железные заводы с разными фабриками». Для этого требовалось две тысячи «работников разных ремесл, конных и пеших». Однако их на месте не оказалось, и генерал решил просить Сенат приписать к новым заводам крестьян Верхотурского уезда (из слобод Белослуцкой, Камышлов-ской, Ощепковой, Красноярской, Тамаксульской). Кроме того, он собирался «вольных пришлых работников нанимать, колико потребно», причем наемными рабочими могли бы стать, как считал Геннин, «высланные з женами и детьми из сибирских городов». Эти пришлые люди «приходят просить, чтобы их принять и поселить близ заводов во удобных местах», и если бы «оных принять, то б заводы свободно могли управиться» и можно было бы «крестьян дальных слобод от великого труда в проездах освободить». Однако этих жителей нельзя было нанимать на заводы, поскольку, согласно царскому указу, всех пришлых надо было возвращать на прежние места их жительства. Геннин же считал, что «ежели их выслать, то не токмо заводы размножать, но и старые надобно бросить». Исходя из такого положения дел, Геннин приказал принимать на работу пришлых и беглых. Сенат санкционировал все распоряжения Геннина, запретив лишь принимать на работу таких лиц в будущем1 2. В 1731 г. по новой просьбе Геннина Сенат решил приписать к «сибирским горным заводам для вспбможения в заводских работах» 3 слободы, причем это решение мотивировалось недостатком наемных работников3.
В 1734 г. сын И. Небогатова, имевшего Саралинский медеплавильный завод в Казанском уезде (вместе с ком-панейщиком Марковым), утверждал, что указ Коммерц-конторы (в 1732 г.) об использовании на заводах лишь
1 См. «Московский суконный двор», стр. 226—227.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 3, л. 114—115, 117—118.
; 3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 11, л. 59.
256
наемных рабочих привел к остановке этого завода, и заготовленная руда «за неимением мастеровых людей лежит на том заводе праздно»
Как отмечалось в ведомости 1734 г., на Уткинском заводе А. Демидова из двух «молотовых фабрик» одна находилась «не у действий за оскудением мастерами и угольными приуготовлениями».
В 1734 г. приказчик Бынговского завода (завод А. Демидова) писал в представленной им ведомости, что «оной завод обид от кого не имеет, а имеет недостаток в вырубке дров на угольное зжение за неимением работных людей» и «в том требует споможения».
Приказчик Нижне-Тагильского завода также заявлял в представленной им ведомости, что «оной завод недостатки имеет во оскудении работных людей и в том требует вспоможения».
По сообщению приказчиков, Верхне-Тагильский завод «имеет недостатки в дровосеках за неимением в рупке к угольному сжению многия бывают заводу остановки».
Приказчик Шайтанского завода (завод Н. Демидова) в своей ведомости 1734 г. тоже указывал, что «при оном заводе имеются недостатки, малость угля и копки руды за оскудением работных людей и всяких мастеровых»1 2.
Насколько напряженным было положение с кадрами на Урале, свидетельствует следующий факт. В 30-х годах XVIII века на казенных заводах имелось 1456 постоянных работников, но до полного штата не хватало 1139 человек. Вследствие этого на предприятиях использовались 100 человек тобольских рекрут, 162 каторжника, 65 человек, взятых от Демидова, 150 человек, числившихся при денежном дворе, и 318 ссыльных. Но и при этом дефицит достигал 930 человек, так как заводам, помимо уже недостающих рабочих, требовалось еще 562 ссыльных для выжига угля и 24 к 6 домнам3.
В 1735 г. Татищев писал с Урала, что для строительства пермских заводов он пытался выписать «прудовщиков» и каменщиков из Москвы, но безрезультатно. Затем он просил местное начальство «волных работников нанимать», но получил ответ, что «никого не явилось». Многие пришлые люди не поступали на заводы из-за царивших на них
1 ЦГАДА, Портфели Миллера, № 515/11, д. 30, л. 91.
2 ЦГАДА, Портфели Миллера, 515 П, л. 14, 5, 8, 12, 22.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 265—266.
9 ф. Я. Полянский
257
ЖеСтокйх порядков («работники, сЛЫШа крепкое смотрение, итти опасаются»), а местные крестьяне «ни за какую цену» наниматься не хотели.
В 1736 г. Татищев писал, что «на Кушве завод строить начали, токмо работников волных не явилось; несмотря на то, что публикации были посланы в губерни и городы ближние». Татищев определил на рубку дров ссыльных, но оказалось, что «им за слабостью рук тяжко» там работать, а на 3 коп. в день «они за дороговизною харча содержать себя не могли», и поэтому многие из них разбежались ’.
Недостаток рабочей силы ощущался и в 40-х годах XVIII века. В 1745 г. Берг-коллегия доносила Сенату, что под Вышним Волочком застрял на зиму караван с уральским железом (отправленным еще в 1743 г.), а другой «прошлогодской» караван зазимовал у Новгорода: оба эти каравана «в С. Петербург не дошли, за малоимением волных работников» 1 2.
Из-за недостатка рабочей силы ограничивалась добыча соли и доставка ее в центр из-под Перми и Астрахани 3. В 1745 г. Строгановы сообщали, что добытая ими в Приуралье соль не может быть доставлена в центр, так как нужных работников с печатными паспортами нет 4. О том, насколько острым был недостаток рабочей силы в Москве, свидетельствует тот факт, что московские мануфактуристы искали рабочих даже в Казани. Когда в 1743 г. из числа мастеровых и работных людей Казанской мануфактуры суконщика Дряблова был «отрешен» 51 человек «за непотребства и пьянство», московский предприниматель В. Ев-реинов (владелец полотняной мануфактуры) представил челобитную, в которой просил прислать ему из этих рабочих 10 человек в возрасте от 20 до 35 лет сроком на один год для работы при бумажной мельнице. Эту просьбу мотивировал Евреинов следующим образом: «в работу на ту бумажную мельницу работных людей ни как промыслить не могу». Другой мануфактурист, владелец, шелковой «фабрики» Я. Евреинов, также запросил 20 человек в возрасте от 15 до 30 лет сроком на 8 месяцев. Их просьбы были удовлетворены5.
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 268—269, 449.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 23, л. 61.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 25, л. 232.
4 См. С. Соловьев, История России, т. XXII, изд. 2, стр. 332.
6 ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 536, л. 1—9.
258
Московские мануфактуристы настолько сильно нуждались в рабочей силе, что соглашались принимать на работу даже бунтовщиков с полотняной фабрики Затрапезновав Ярославле, которые в 1743 г. были обвинены в склонности «к смертному убийству оного Затрапезнова самого и к за-зжению фабрики» и «к ограблению пожитков»
Провинциальные мануфактуры в 40-х годах XVIII века также страдали от недостатка рабочей силы.
В 1744 г. асессор Меженинов при осмотре бумажной «фабрики» Максима Переславцева в Углицком уезде (на речках Корожишке и Улейме) нашел ее в хорошем состоянии, но отметил, что там имеется «только недостаток и крайняя нужда в людях» 1 2.
В 50-х годах XVIII века проблема рабочей силы продолжала оставаться острой, особенно на Урале и в Восточной Сибири, где с 1752 г. развернулось широкое строительство новых заводов 3. В 1753 г. иркутский купец Ланин писал, что для его Ангинского завода, как признала и Иркутская провинциальная канцелярия, работников «достать невозможно, а купить не у кого, да и нет» 4. Не имея нужного количества рабочей силы, завод длительное время бездействовал. Стекольный завод М. Постникова (в Ишимском «дистрикте», при деревне Слоботчиковой) в 1750 г., будучи в исправном состоянии, не работал из-за отсутствия мастера. Принятый ранее'по договору мастер был отпущен, как недостаточно квалифицированный, а найти другого заводчику не удалось5.
В 50-х годах по-прежнему шла острая борьба между мануфактуристами за рабочую силу в Москве. В 1751 г. содержатель сурико-белильной мануфактуры М.’ Шорин добивался от Мануфактур-коллегии отдачи ему 3 рабочих, оставшихся безработными после смерти «фабрикана» А. Семенова6. В связи с нехваткой рабочих некоторые московские предприниматели даже ходатайствовали о закрытии своих мануфактур. Так, в 1755 г. московские купцы И. Кружевников и А. Петров были «выключены из фабрикантов» по их собственному желанию в связи с избра
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 785, л. 1—5.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 377, ч. 1, л. 128.
3 См. Д. А. Кашинцев, История металлургии Урала, стр; 144.
4 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 30, л. 162—164.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 784, л. 5.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1261, л. 1.
9*
259
нием их «в градские службы» и отсутствием у них достаточного количества рабочих
В 60-х годах положение с рабочими руками не изменилось и особенно на Урале. Князь Вяземский, усмирявший в 1762—1763 гг. заводских людей и крестьян на Урале, писал, что тамошние места «весьма малолюдны» и населены народами, которые «пользуются вольностью и разными промыслами», а другие имеют «хорошие земли» и если приходят для работы по найму (от Свияжска и Вятки), то предпочитают работать на соляных варницах. Они боятся круговой поруки на железных заводах1 2.
В 1760 г. тульский купец В. Ливенцов с разрешения Берг-коллегии начал строительство металлургического завода в Верхотурском уезде на реке Павде. Для этого к предприятию были приписаны государственные крестьяне из Соликамского и Чердынского уездов. Однако в конце 1760 г. по решению Сената эти крестьяне «все без остатку» были приписаны к заводам генерала Чернышева и верхотурского купца Походяшина. В результате Ливенцов должен был с «великою передачею и убытком» посылать нарочных за 700—800 верст «для найму работных людей» в Архангельскую и Казанскую губернии 3.
По штату 1765 г., составленному генералом Ирманом, на всех казенных металлургических заводах Урала (Гороблагодатских и Камских), должно было работать 2270 постоянных рабочих и служащих. Однако фактически их имелось только 1725, следовательно, не хватало 545 человек 4.
Даже в старинных промыслах и солеварнях Чердынского и Соликамского уездов в середине XVIII века не было сложившихся кадров наемных рабочих. Поэтому Строгановы и княгиня Голицына в 1763 г. решительно протестовали против запретов найма приписных крестьян, утверждая, что, кроме черносошных государственных крестьян приписных, они не могут отыскать рабочих «к поставке дров и к деланию судов» 5.
Челобитная верхотурского купца Походяшина, поданная в 1768 г. в канцелярию «Главного правления» ураль
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 938, л. 1—2.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 118.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3710, л. 262.
< ЦГАДА, разр. XIX, д. 100, л. 35.
> ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 581.
260
ских заводов, дает яркое представление о затруднениях русского мануфактуриста, особенно на окраине страны. Он создал Петропавловский медеплавильный завод «в пустых неплодоприносимых местах с немалыми убытками», но его работа оказалась под вопросом, так как «в мастеровых людях состоит крайней недостаток». В 1760 г. к его заводу были приписаны крестьяне из дальних мест, которые много времени тратили на переходы. Кроме того, они 4 года уклонялись от работы, а между тем срок приписки истекал через 10 лет. Походящин платил на 50% выше «плакатной» цены за труд, но это не помогало делу. Ему не хватало заводских мастеровых, а наемных приходилось обучать вновь и вновь, как «непрочных». Предполагалось, что Походящин купит крепостных, но в 1762 г. их покупка была запрещена Ч Наем рабочих оставался почти невозможным.
Крайним недостатком рабочей силы ограничивалось развитие промышленности в Восточной Сибири. В 1764 г. бригадир Суворов, назначенный «главным командиром» на Даурские сереброплавильные заводы, доносил Сенату, что на Даурских (или Аргунских) рудниках «за недостатком припасов» и «по малолюдству крестьян» из 12 плавильных печей работали только 81 2.
Но и в центральной полосе России, даже в ее мелких провинциальных городах, для мануфактур также не хватало рабочей силы. В 1748 г. новоторжский купец Тавлеев со своими компаньонами построил около Торжка «фабрику» для производства красок. Однако в 1763 г. Тавлеев заявил, что «хотя он охотно и с великим рачением оную фабрику производить желает и в городе Торжке», но «за неимением людей того производства продолжать ему никак невозможно». Он указывал на то, что при этой фабрике «состоит ныне токмо два человека, из которых один купленной, а другой из отданных от правительствующего Сената колодников» 3.
В кожевенной мануфактуре наследников М. Халезова в 1764 г. «работа хотя и производилась, но только самое малое число из дела кож вышло». Это произошло «за не-отысканием к деланию оных в тогдашнее время масте
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 702—705.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 384.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3612, л. 166.
261
ровых и работных людей» Ч В силу тех же причин в 1769 г. не работала кожевенная мануфактура А. Басалаева * 2.
В шелковой промышленности недостаток рабочей силы также приводил иногда к остановке производства. В 1765 г. на шелковой мануфактуре И. Дьяконова длительное время «работы не производилось за неимением собственных мастеровых людей» 3.
Недостаток рабочей силы особенно остро чувствовался во время войн, которыми был так богат XVIII век. В таких случаях правительство вновь и вновь прибегало к использованию той системы принудительного труда с мизерной оплатой, которая столь обычной являлась и для русской промышленности этого столетия. По случаю войны с Турцией 20 февраля 1769 г. Екатерина II опубликовала специальный манифест, в котором заявляла, что, поскольку «надежды нет потребное число вольных работников приискать», то «поведено нарядить в назначенныя места с разных провинций пеших и конных работников», а также плотников. При этом к их «наивящему ободрению» разрешалось выдать по 7 коп. на день плотникам, по 10 коп.— возчикам и 5 коп.— пешим работникам, да «сверх того производить им ежемесячный провиант». Такие нормы оплаты устанавливались как для летнего, так и зимнего времени. Если кто-либо умирал на работе, то деревня освобождалась от поставки одного рекрута при очередном наборе 4.
Последующий период 70-х годов также оставил много сведений о недостатке рабочей силы. В крупнейшем центре промышленности Москве положение с наймом рабочих было крайне обострено эпидемией 1771 г., погубившей множество людей. Насколько трудной была проблема рабочей силы в условиях монополии дворянства на эксплуатацию народа, показывает история парусной мануфактуры в Москве, находившейся в ведении Адмиралтейства. Когда в 1771 г. осталась в живых только седьмая часть рабочих, то для правительства возникла целая проблема, как же пополнить состав рабочих. Сенат даже предложил собрать мастеров с частных предприятий, а взамен разрешить ма
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 563.
2 Там же, л. 567.
3 Там же, л. 524.
< ЦГАДА, ф. 259, оп. 3800, л. 381.
262
нуфактуристам покупать 3 крестьян, за каждого из переданного Адмиралтейству рабочего.
Аналогичным было и положение в суконной промышленности. Московские суконщики уверяли, что упадок их мануфактур «после морового поветрия» объяснялся недостатком рабочей силы. Они ссылались на то, что мастеровых тогда осталось у них «весьма малое число», а между тем «к наполнению» своих мануфактур «вновь людьми» они «не нашли способов за запрещением покупать к фабрикам людей» Ч
Недостаток рабочей силы, особенно квалифицированной, как и раньше, нередко в 70-х годах приводил к остановке Производства на отдельных мануфактурах. Так, в 1771 г. на кожевенной мануфактуре генерала Измайлова «сыромятное дело за небытием мастеров не производилось» 1 2. Точно так же на кожевенном заводе Н. Артемьева в 1771 и 1772 гг. также «работы не было за небытием работных людей». По той же причине в 1771 г. не работали мыльная мануфактура И. Щукина и А. Десятильникова, проволочная мануфактура Ф. Вернезобера3.
Недостаток рабочей силы приводил к тому, что иногда на предприятиях не использовалась часть оборудования. Серпуховский купец Кишкин, имевший в Серпухове две полотняно-парусные мануфактуры, на одной из которых стояло 117, а на другой 100 станов, в своей челобитной (1772 г.) писал «о состоящих без работы праздно» ПО станах «за неимением вольных наемных ткачей», которые ранее «имелись из ближних около города Серпухова разных сел и деревень» 4.
Особенно остро недостаток рабочей силы по-прежнему чувствовался в отдаленных областях страны, например в Сибири. Оправдывая свое нежелание вернуть крепостных людей коллежского асессора Карташева, работавших на бумажной фабрике Медведева в Тобольске, тобольский губернатор Чичерин доносил Сенату в 1772 г., что на местную бумажную мануфактуру Медведева «работных людей и других мастеров нанять ни за какую цену невозможно»,
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 559.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 495.
3 Там же, л. 497, 503.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4071, л. 140.
263
а покупка людей мануфактуристам запрещена. Посему он и уверял, что отправка с нее нескольких мастеров завершится «совершенным падением сей весьма нужной в здешней губернии фабрики»
Между тем горным заводам требовалось огромное количество неквалифицированной рабочей силы для заготовки материалов всякого рода. Для Нерчинских заводов в начале 70-х годов надо было ежегодно перевозить «с рудников одних только руд казенных до 1 600 000 п., сереброразделительных дров до 1000 саж., угля до 60 000 коробов» 1 2.
Один доклад на «высочайшее имя», относящийся, видимо, к 1779 г., дает наглядное представление о том, как обстояло дело с рабочей силой в 70-х годах XVIII века. Оказывается, что генерал Боур, который в 1770 г. взялся за расширение добычи соли в Старорусском районе за счет казенных субсидий, испытывал затем в 70-х годах серьезные затруднения с рабочей силой. В докладе отмечалось, что «действие соляного завода подвержено перемене», ибо вольные рабочие так вздорожали, что «вместо трех рублей четыре с половиною и до пяти рублей платить должно»3.
Проблема рабочей силы оставалась острой для русской промышленности и в конце XVIII века. Даже предприятия мануфактуристов аристократического происхождения иногда останавливались из-за недостатка квалифицированных рабочих. Так, например, в 1780 г. бумажная мануфактура графини Скавронской остановилась «за неимением мастеров» 4. Интересно отметить, что в льноводческих районах России иногда отсутствовали нужные предприятиям ткачи. Так, при создании в 1780—1782 гг. казенной мануфактуры по производству полотна во Пскове необходимых ей «ткачей с нуждою сыскано было иностр анцов пять человек» и в дальнейшем «ткачей больше найдено не было». Позднее, однако, и наняты*е ткачи, «усматривая дороговизну в потребном к их содержанию, разошлись»5.
В первой половине ’80-х годов иркутский купец Бу-тугин попытался создать в Верхнеудинском уезде сыро
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 104, 116.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 520.
3 ЦГАДА, разр. XIX, д. 200, л. 44—45.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-конторы, оп. 2, д. 96, л. 1. 1
5 ЦГАДА, ф. Гецерал-прокурора, кн. 283/6680, д. 16, л. 1—3.
264
дутные печи для выплавки чугуна, но в 1786 г. вынужден был отказаться от своей попытки. Он объяснял свою неудачу плохим качеством местной руды, а также тем, что не нашел на месте «в сем искусстве мастеровых и работных людей довольнаго числа», так как их «в тамошних местах и за весьма дорогую плату отыскать никак не можно»
Недостаток рабочей силы испытывала также олонецкая металлургия. После создания в 1786 г. Александровского пушечного завода в Петрозаводске последовало предписание о перераспределении «по мере прямой надобности» мастеровых между Александровским пушечным заводом и Кончозерским чугуноплавильным заводом. Поскольку мастеровых не хватало, в 1789 г. был поставлен вопрос об отправке туда из «ближайших губерний осуждаемых на работы» и доставке (при содействии губернатора) «некоторого числа из имеющихся в Выборгской губернии бобылей, которые и прежде в каменные ломки нанимались». В 1790 г. из бобылей был сформирован егерский батальон, предназначавшийся для использования в «пограничной страже» и «при горных тамошних заводах». Однако и это серьезно не улучшило положение с рабочей силой на указанных заводах. В 1795 г. при них насчитывалось «мастеров, и работников» до 471 человека, но из них были способны к работе только 258 человек1 2.
Даже винокуренной промышленности, находившейся в привилегированном положении в сравнении с рядом других отраслей, и то не хватало рабочей силы. В 1791 г. Симбирская казенная палата «по недостатку рабочих людей на вверенных ей казенных винокуренных заводах» оказалась не в состоянии обеспечить «выкурку повеленного количества ведер вина и, дабы не зделать во оном совершен-наго недостатка, решилась купить пятьдесят тысяч ведер с партикулярных заводов» 3.
Позднее, в первой половине XIX века, мануфактурной промышленности России по-прежнему не хватало наемной рабочей силы.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3670, л. 275.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 1023—1025.
3 ЦГАДА, ф. Генерал-прокурора, связ. 6502, кн. 3, л. 97.
265
§ 2. Феодальные границы использования «вольных наемщиков»
Как мы видели, на протяжении всего XVIII века и первой половины XIX века русская мануфактура страдала от недостатка наемных рабочих, так что правительству часто приходилось принимать специальные меры, чтобы ликвидировать хозяйственные затруднения, вызванные недостатком рабочей силы. Капиталистическая мануфактура сталкивалась с крепостным режимом. Она не укладывалась в рамки этого режима и пыталась обойти или преодолеть крепостнические ограничения. Модернизация экономических условий России XVIII века, свойственная некоторым историкам и экономистам, должна быть на наш взгляд признана ошибочной. Нехватка рабочих была неизбежной при наличии дворянской монополии на эксплуатацию рабочей силы большинства народа. Миграция крепостного крестьянства встречала затруднения, и только развитие оброчной системы несколько ослабляло их, но далеко не всегда, так как натуральные оброки еще не создавали для этого необходимых предпосылок. Только переход к денежным оброкам делал экономически необходимым отход крепостных крестьян на «сторонние» работы по найму.
Однако при использовании отходников из среды оброчного крестьянства мануфактура оказывалась в зависимости от сезонности сельскохозяйственных работ и потому была вынуждена приспосабливаться к сезонным потребностям феодального поместья в рабочей силе. Покормежные письма выдавались на очень короткие сроки (обычно не больше года), и для обмена их крестьяне должны были периодически покидать предприятие. В большинстве же случаев положение было еще более невыгодным для предпринимателя, ибо как только начинались «полевые работы», рабочие-сезонники из оброчных крестьян отправлялись в деревню, бросая фабричную работу. Летом мануфактуристам приходилось сильно сокращать производство. Поэтому на протяжении всего XVIII и первой половины XIX века чрезвычайно многочисленными были жалобы мануфактуристов на сезонность крестьянских резервов наемного труда.
В челобитной 1761 г. компанейщики сусальнолистовой фабрики (Шорин и др.) жаловались, что наемные рабочие в «летнюю пору отлучаются в домы», и просили разреше
266
ния на покупку 1 тыс. крестьян. С 1753 по 1761 г. им удалось купить только 43 человека, из которых осталось в живых лишь 31. Зато наемных имелось до 200 1.
В 1766 г. ярославский фабрикант И. Затрапезнов подал в Мануфактур-коллегию челобитную, в которой просил взимать с него подать летом за меньшее число станов, а зимой за большее. Он писал, что с него взимают сборы круглый год за 651 стан, между тем как несколько месяцев в году значительная часть их не работает, ибо «вольные наемщики» (а их насчитывалось до 400 человек) при «наступлении вешняго и летняго времени для хлебопашества и деревенских работ с мануфактуры отлучаются и удержать их никак не можно». К тому же летом и сами ярославцы «за отлучками по вскрытии воды в разные места для промыслов и других работ, на мануфактурную работу не идут»1 2.
Даже в конце XVIII века наемные рабочие суконных мануфактур оказывались только временными, и это влекло за собой сезонность производства. Аналогичное положение существовало и в первой половине XIX века. Как указывалось в специальном издании, «Журнал мануфактур и торговли» за 1837 г., крупные предприятия делаются «безлюдными в апреле и в мае, а после в июне и августе, ибо в эти месяцы работники расходятся по деревням»3. Перед самой реформой 1861 г. А. В. Тенгоборский, автор книги «О производительных силах России», также отмечал, что в большей части промышленных предприятий приходится «за недостатком рабочих рук» прекращать работы на время полевых работ.
Проблема рабочей силы обострялась в связи с необычайным расширением господской запашки и ростом барщинных повинностей. Они приковывали крепостных к деревне. Экспансия барщинной системы усиливала вредное влияние крепостничества на мануфактурное производство. Она сковывала те резервы рабочей силы, которые имелись в русской деревне.
Правда, и в условиях барщинной системы иногда сами помещики или царская администрация сдавали крестьян в аренду мануфактуристам. В частности, при ликвидации
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 928, л. 1.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 1309, л. 1—2, 11—12.
3 «Журнал мануфактур и торговли», Спб. 1837.
267
всякого рода долгов крепостные мастера считались доходным имуществом обычного рода и даже сдавались в аренду самим государством. Так, в 1740 г. граф Головкин по специальному договору отдал значительное число своих крестьян на 5 лет компании московских суконщиков во главе с Еремеевым, причем мануфактуристы четвертую часть заработков этих крестьян должны были отдавать комиссии конфискации, а три четверти самим работникам
Однако подобные акты имели частный характер и не меняли общего положения. Крепостничество мешало мануфактуристам использовать даже те резервы наемного труда, которые создавались в деревне процессом экономической дифференциации крестьянства. Беднота крепостной деревни могла уходить в города «на заработки» только с разрешения местного помещика. Обезземеленных крестьян и пауперов помещики зачисляли в дворовые, использовали в качестве лакеев.
Несравненно большей подвижностью, чем помещичьи крестьяне, обладали удельные крестьяне. Они шире использовали возможности оброчной системы для работы на стороне.
Кроме того, в России, как уже было сказано, существовали целые категории крестьянства, не знавшего личной крепостной зависимости (государственные, ясашные и др.).
Однако пауперизация значительных групп этого крестьянства в ходе экономической его дифференциации и фискальной эксплуатации со стороны абсолютизма еще не означала полного отрыва их от земли. Дело в том, что, потеряв землю в Центральной России, крестьянин мог найти землю на ее окраинах. В России земля была более доступной для крестьянства, чем в Западной Европе. В этом, между прочим, состоит коренное отличие русской эпопеи «первоначального накопления» капитала от английской. В России на окраинах страны воспроизводились вновь разрушенные крестьянские хозяйства центра. Процесс отрыва крестьянства от земли оказался в России несравненно более затяжным и болезненным, чем в Западной Европе. Во всяком случае его темпы не вполне соответствовали масштабам накопления купеческого капитала. Уже в XVIII веке на базе денежного накопления было возможным создание огромных мануфактур, но этому препят
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5. д. 1151, л. 1.
268
ствовал недостаток наемных рабочих, так как процесс обезземеливания крестьянства запаздывал.
Процесс обезземеливания крестьянства в известной мере тормозился также господством общинного землепользования и отчасти общинного землевладения. В черновике своего письма к В. Засулич, написанном 8 марта 1881 г., Маркс отмечал трудности массового обезземеливания крестьян в России сравнительно со странами Западной Европы. Он писал, что «в этом западном пути развития речь идет, стало-быть, о превращении одной формы частной собственности в другую форму частной собственности», между тем как «у русских крестьян пришлось бы, наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность». Но чтобы «установить у себя капиталистическое производство, Россия должна начать с уничтожения общинного землевладения и с экспроприации крестьян» *.
Следует также иметь в виду, что помещики были заинтересованы в том, чтобы крестьяне были минимально обеспечены, так как от этого зависела их способность нести феодальные повинности перед землевладельцами. Ё случае необходимости помещики принимали различные меры для поддержания крестьянских хозяйств. В Центральной России помещики даже навязывали крестьянам земельные наделы, которые являлись первостепенной экономической предпосылкой эксплуатации крепостных.
Особенности экспроприации мелких земледельцев в России XVIII века заключались в том, что она состояла не столько в их обезземеливании, сколько в потере инвентаря и рабочего скота. Массовое обезземеливание крестьянства в России относится к XIX веку и было связано с развитием капитализма в сельском хозяйстве. Обезземеливание крестьян в рамках феодального поместья XVIII века сопровождалось очень часто их превращением в дворовых и месячников. В условиях господства крепостничества процесс экономической дифференциации населения и особенно крестьянства не давал мануфактуре тех резервов наемного труда, в которых она нуждалась. Поскольку крестьяне сохраняли земельные наделы и хотя бы жалкое по своему состоянию хозяйство, они не шли работать на мануфактуры. Наоборот, в тех случаях, когда перед крестьяни-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 692, 688.
269
ЙОМ вставала йерспектйва работы в промышленности, Ой всячески старался избегнуть заводской каторги.
Мануфактура увеличивала степень эксплуатации крестьян, делала эту эксплуатацию более систематической и интенсивной. Заводским людям приходилось работать круглый год, получая за тяжкий труд мизерную плату (в вотчинной мануфактуре крестьянин работал вовсе бесплатно). Русский крестьянин уже в XVIII веке считал «фабрику» чумой. Когда мануфактурист покупал крепостных крестьян, они яростно сопротивлялись этому. В 1753 г. стеклозаводчик Белов жаловался Мануфактур-коллегии, что купленные им в 1745—1746 гг. (в деревне Панове, Коломенского уезда) 6 крестьян отказываются ходить на работу. Он даже просил прислать солдат для приведения крестьян в должное повиновение *. Когда в 1753 г. московский мануфактурист Макаров купил в Галицком уезде 19 крестьян на «своз», то отправлять их в Москву ему пришлось с участием солдат1 2.
Особенно упорно сопротивлялись прикреплению к предприятиям государственные, ясашные и экономические крестьяне. Когда их приписывали к мануфактурам, превращая в «фабришников», они считали это угрозой своему хозяйству и синонимом неизбежного разорения.
Даже вынужденные поселиться при заводе, крестьяне не хотели оставаться при нем для постоянной работы. Когда в 1797 г. администрация Николаепавдинского, Богословского и Петропавловского заводов на Урале решила составить перепись вольным рабочим и сделать их «непременными работниками» завода, то эти рабочие прямо заявили, что «навсегда остаться при Банковых заводах ни на каком условии не желают, а покуда долги свои не заработают, до тех пор всегда от завода будут неотлучны». Из 1157 совершеннолетних поселенцев согласились навсегда остаться при заводах только 62 человека 3.
Когда часть «новокрещенцев» Уфимского уезда обосновалась во владениях заводчиков Мясникова и Твердышева, то в результате отягощения работами всякого рода эти по* селенцы затем потребовали отвода им земель, намереваясь переселиться в другие места4.
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 19, л. 1.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 353, л. 1—4.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 255—262, 322.
4 «Сборник РИО», т. 14, стр. 105.
270
: Превращение крестьянина в рабочего мануфактуры происходило подчас в условиях, когда у такого крестьянина оставалось собственное хозяйство. Более того, особенностью России являлось следующее оригинальное явление. Благодаря тому, что заводы обладали обширными земельными владениями, на заводской территории подчас происходило возрождение крестьянского хозяйства. В 1765 г. за Нерчинским заводом «по новой ревизии» числилось 7704 души, причем из них 654 человека было «определено в казенное хлебопашество», с освобождением от заводских работ1. К концу XVIII века уральские заводы уже располагали большим количеством «обселив-шихся вольных работников», однако многие из них продолжали оставаться крестьянами. При Петропавловском, Богословском и Николаепавдинском заводах купца Похо-дящина в 1760—1791 гг. в качестве таких «вольных работников» осело больше тысячи приписных крестьян. В 1797 г. при проведении их переписи обнаружилось, что очень многие из них работали на заводе «на своих собственных лошадях»1 2.
В условиях полунатурального хозяйства и господства крепостничества такое положение было неизбежным. Однако оно в конечном счете не устраивало заводчиков: рабочий, имеющий свое хозяйство, мог быть экономически независимым от предпринимателя, а благодаря этому имел возможность уйти от него. Капиталистической мануфактуре требовался поэтому обезземеленный и полностью экспроприированный крестьянин. Не случайно, когда к полотняным мануфактурам Тамеса было приписано село Кохма, Суздальского уезда, то Тамес требовал для своего предприятия именно «скудных баб» и вообще стремился использовать для пополнения своих рабочих прежде всего крестьянскую бедноту3.
Русские заводчики XVIII века ориентировались даже на разрушение крестьянского хозяйства, принимая специальные меры в этом направлений. Особую энергию в этом отношении проявляли Демидовы. Крестьяне еще в 1741 г. жаловались, что их избивают на пашне4. В 1765г. оренбургский губернатор Волков доносил Горной комис
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 361.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 225—314.
3 См. Е. Дюбюк, Тамесова фабрика, стр. 583, 585.
. 4 См. М Я. Покровский, Русская история, т. III, стр. 165.
271
сии, что заводчики Урала «за правило почитают, дабы их заводские крестьяне совсем домоустройства не имели». С точки зрения заводчиков «прибыли они совсем не имели бы, если б у их крестьян, собственное хлебопашество и домостроительство было» Ч
О многих случаях обезземеливания крестьян заводчиками сообщали наказы крестьян в Екатерининскую комиссию.
Русским заводчикам XVIII века объективно приходилось самим создавать социально-экономические предпосылки для расширения отношений наемного труда в капиталистической мануфактуре. Они жестокими методами ускоряли процесс экспроприации мелких производителей в сельском хозяйстве, их экономическую дифференциацию, которая не поспевала за темпами накопления купеческого капитала. Они добивались уменьшения разрыва между развитием крупной промышленности и пополнением резервов наемного труда.
Как уже отмечалось ранее, большим резервом рабочей силы для мануфактурной промышленности крепостной России служили города. Но численность городского населения была невелика. В целом процент горожан в составе населения России в XVIII столетии и первой половине XIX века оставался очень скромным. Так, в 1724 г. горожан насчитывалось 328 тыс. или 3%, в 1851 г.— 3482 тыс. или 7,8%.
Формирование кадров рабочих для мануфактурной промышленности задерживалось медленным ростом городского населения, а также его социальным составом. В 1840 г. в России отношение численности горожан ко всему населению составляло 1 : 11,4, между тем как во Франции оно достигало 1 : 4,7, а в Пруссии — 1 : 3,71 2. Структура русского города отражала господство в стране феодального режима. В 1825 г. население Нижнего Новгорода достигало 17 986 человек. Из них дворян было 385, разночинцев — 1615, духовенства — 477, военнослужащих — 2740, полицейских — 256 человек. Что же касается купцов, то их насчитывалось только 689; мещан, цеховых и
1 «Исторические записки», т. 8, стр. 190.
2 См. И. Я. Горлов, Обозрение экономической статистики России, стр. 45.
272
ямщиков было 3793 *. Между тем Нижний Новгород был одним из наиболее развитых городов крепостной России. В деревнях России имелось множество ремесленников (в конце второго десятилетия XIX века считалось, что численность ремесленников «простирается» в России до 700 тыс.), но они удерживались крепостничеством в орбите феодального поместья. Что касается городских ремесленников, то процесс их разорения на мануфактурной стадии шел довольно медленно. В книге «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин писал, что сохранение и даже развитие «мелких заведений при мануфактуре есть явление вполне естественное. При ручном производстве крупные заведения не-имеют решительного преимущества перед мелкими; разделение труда, создавая простейшие детальные операции, облегчает появление мелких мастерских. Поэтому типичным для капиталистической мануфактуры является именно небольшое число сравнительно крупных заведений наряду с значительным числом мелких»1 2. Мануфактура не могла широко использовать резервы рабочей силы городского ремесла. Между ремеслом и мануфактурой в XVIII веке шла еще острая борьба. Только фабрика в XIX веке наносит своим массовым производством дешевых изделий сокрушительный удар городскому, а затем и деревенскому ремеслу.
В предыдущей главе уже отмечалось, что в истории русской мануфактуры XVIII века все более заметную роль начинал играть потомственный пролетариат, для которого работа по найму становилась наследственной профессией. Но его численный рост задерживался рядом факторов. Каторжный труд вызывал раннюю смерть заводских мастеровых; среди них старики встречались довольно редко. Об этом свидетельствует уже перепись рабочих Невьянского завода, производившаяся в 1717 г.3 Перепись 1732— 1733 гг. показывает, что на полотняных и бумажных «фабриках» Подсевалыцикова, Тамеса и Гончарова рабочих старше 60 лет имелось только 3%, в возрасте от 50 до 60 лет — 6%. Больше всего на этих мануфактурах работало людей в возрасте от 30 до 40 лет 4 (25%) •
1 См. «Сборник статистических сведений о России», кн. 3, стр. 556 (учитывались только жители мужского пола).
2 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 384.
3 Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. I, стр. 355.
4 См. «Социальный состав рабочих», стр. 9.
273
Ранняя смертность заводских рабочих была естественным результатом зверской эксплуатации. Антисанитарные условия труда довершали дело. Частые эпидемии в XVIII веке опустошали рабочее население русских городов. «Моровое поветрие» 1771 г. истребило такое огромное количество рабочих московских мануфактур, что многие из них пришлось вообще закрыть на длительное время. Повышенная смертность «фабришников» наносила серьезный урон резервам рабочей силы.
Вследствие тяжелых условий труда естественный прирост рабочего населения в городах был крайне низким. Рабочие не торопились обзаводиться семьей и долго оставались холостяками, поскольку прокормить большую семью на свою мизерную заработную плату рабочему было крайне трудно. В 1733 г. среди рабочих Суконного двора в Москве холостых рабочих насчитывалось 46,3% Ч
По указанным причинам среди заводских рабочих XVIII века лишь редко встречалась многодетность. Между тем она была обычна для крестьян. Как показывает ведомость 1797 г., среди «обселившихся вольных работников» Богословского завода преобладали семьи с 1— 2 детьми. Только немногие имели 3 детей, а некоторые вообще оставались бездетными.
Значительные опустошения среди заводских рабочих производила рекрутчина, и не случайно заводчики XVIII века так сопротивлялись ей. По указу 21 ноября 1754 г. надлежало с каждой «фабрики» брать рекрутов по норме 1 со 100 человек, приписанных к ней; там же, где приписных крестьян не было, в расчет принималось число мастеровых или же за каждого рекрута взималось по 100 руб. Указ 29 декабря 1758 г. запрещал принимать на фабрики людей, подлежавших набору в рекруты1 2.
Далее следует отметить, что проблема рабочей силы отчасти обострялась и тем, что в XVIII веке в России строились слишком крупные мануфактуры. Еще Туган-Ба-рановский отмечал, что на мануфактурах были заняты сотни и даже тысячи рабочих. Позднее Тарле с удивлением констатировал, что по числу рабочих русские мануфактуры XVIII века далеко превосходили французские и вообще наиболее крупные предприятия Западной Европы.
1 См. «Московский суконный двор», стр. 204.
2 См. В. Летков, Русский народ и государство, стр. 379.
274
Однако это имело И отрицательную сторону. Крупные мануфактуры требовали территориальной концентрации огромного количества рабочих, но их было и без того мало, поэтому организация таких предприятий еще больше обостряла положение с рабочей силой.
Наконец, имело значение и то обстоятельство, что географическое размещение русской промышленности в XVIII веке далеко не соответствовало территориальной концентрации населения в стране. Горные заводы строились на окраинах или в малонаселенных местах, и потому проблема рабочей силы для них оказывалась необычайно острой. Это относилось особенно к Уралу и Сибири.
ГЛАВА IX
ЗАКРЕПОЩЕНИЕ РАБОЧИХ
Давние споры советских историков и экономистов об экономическом строе русской мануфактуры XVIII века вступили теперь в новую фазу.
Совершенно очевидной стала несостоятельность той точки зрения, что кустарное производство чисто «органическим путем» уже в России XVIII века превращалось в капиталистическое и потому мануфактурная промышленность того времени вся была капиталистической.
На самом деле возникновение и развитие капиталистических отношений в крепостной России XVIII столетия было очень сложным процессом, обволакивалось наслоениями крепостничества и крайне задерживалось господством последнего.
В ходе дискуссии некоторые историки и экономисты игнорировали феодальное влияние на эволюцию мелкотоварного производства в капиталистическое или крайне недооценивали его. Наслоения крепостничества в экономическом строе мануфактуры XVIII века они считали чисто внешним явлением.
Но исторические документы не подтверждают подобных заключений.
Поскольку российским мануфактуристам купеческого происхождения в XVIII веке не хватало наемных рабочих, они изыскивали различные пути для разрешения проблемы рабочей силы. Их взоры, естественно, обращались к разным формам принудительного труда.
Правда, абсолютизм, стоявший на страже дворянских интересов, упорно ориентировал купцов на резервы наем
276
ного труда. Разрешительные указы на заведение «фабрик» неизменно содержали декларации, обязывающие «купецких людей» довольствоваться одними лишь наемными рабочими. Конечно, эти заявления сановной бюрократии о предпочтительности для купцов наемного труда нельзя толковать как признак либеральности ее воззрений.. Она просто отстаивала монополию дворянства на эксплуатацию крепостных.
Однако, поскольку наемных рабочих все-таки не хватало, абсолютизм вынужден был пойти на определенные уступки мануфактуристам, разрешив им эксплуатацию принудительного труда. «Чумазые заводчики» получали доступ к неисчерпаемым резервам принудительного труда.
Одной из подобных уступок было предоставление мануфактуристам прав на принудительную эксплуатацию таких элементов населения, использование которых заводчиками не затрагивало существенным образом фискальные интересы абсолютизма и экономические интересы дворянства. В отношении этих категорий населения сановная бюрократия была единодушна с купечеством, ее жестокое законодательство обслуживало непосредственным образом интересы капитала.
Чудовищная машина абсолютизма ускоряла насильственными методами процесс первоначального накопления, процесс отрыва непосредственного производителя gt средств производства, если даже этот производитель и становился вновь лично крепостным. Она загоняла экономически обездоленных людей под власть капитала, на мануфактуры, и помогала мануфактуристам использовать самые различные в социальном отношении элементы. Люди, выбитые из социальной колеи, при содействии бюрократии абсолютизма попадали на мануфактуры, становились объектом эксплуатации для «фабрикантов».
Мобилизация мануфактуристами значительных резервов рабочей силы не только не наносила ущерба фискальным интересам правительства, но, наоборот, способствовала укреплению фискальной системы. Бродяги и нищие, становясь мануфактурными рабочими, оказывались исправными плательщиками податей, и таким образом «казенный интерес» получал удовлетворение. Поэтому сама помощь мануфактуристам являлась одновременно фискальной операцией, благодаря которой абсолютизм пополнял казну и расширял фискальную эксплуатацию народа.
277
Особую энергию бюрократия проявляла, когда речь шла о казенных мануфактурах. В этих случаях дело доходило иногда до прямой мобилизации мастеровых, необходимых для казенного строительства или для работы на действующих предприятиях. Петр I сгонял на строительство Петербурга мастеровых со всей России. Сюда в принудительном порядке направлялись из Москвы даже иконописцы *. Это продолжалось и после Петра I. Так, в 1727 г. для полотняной мануфактуры в Петербурге было набрано из удельных сел Костромской губернии 17 крестьян, знающих ткацкое дело1 2.
Очень часто правительство выступало в роли посредника при перераспределении рабочей силы, высвобождавшейся при ликвидации отдельных предприятий. Рабочие раздавались владельцам действующих мануфактур. Так, после того как обанкротился «содержатель» шелковой мануфактуры И. Красноселов, 32 рабочих его предприятия были отданы властями И. Шириману, имевшему тоже шелковую мануфактуру. Вслед за этим владелец другой шелковой мануфактуры, Макаров, подал в 1750 г. челобитную, в которой добивался передачи ему остальных 22 рабочих 3. В 1747 г. возник вопрос о распределении 103 рабочих с Починковских заводов по производству замши, портупей и шлЯп. Д. Земской, владевший шелковой и полотняной мануфактурами, согласился взять к себе всех «работных людей», на которых еще не было заявлено претензий 4. Заявку дала компания Гусятникова, владевшая шляпной мануфактуройs. В 1750 г. были розданы рабочие умершего фабриканта Семенова, в том числе 30 из них получил владелец шелковой мануфактуры Бабушкин6. Челобитные о распределении рабочих с закрывающихся мануфактур следовали одна за другой7. В 1753 г. освобожденные А. Савиным от работы на его шелковой мануфактуре 8 рабочих были отданы владельцу сусально-мишурного предприятия В. Суровщикову. Другие 22 человека попали по решению Мануфактур-коллегии на мануфактуры Колосова и Зем
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 642, л. 224.
2 См. «Архив истории труда в России» № 9, 1923 г., стр. 148.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 767, л. 1—3.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 1091, л. 1—2.
Б ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 934, л. 23—26.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 717, л. 1.
7 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 449, л. 1.
278
ского *. Некоторые из савинских рабочих попали к владельцу шелковой мануфактуры Мочалову'1 2. В 1770 г. воронежский суконщик Я. Туликов в своей челобитной просил отдать ему приписных людей с прекратившей существование шелковой мануфактуры Мины Иконникова 3.
Но дело не ограничивалось только мобилизацией ремесленников и перераспределением наличных резервов рабочей силы. Абсолютизм помогал купцам загонять на «фабрики» такие категории населения, которые до тех пор не были вовлечены в промышленную деятельность.
Не только Англия XVI—XVIII веков, но и Россия со времен Петра I знала свое кровавое законодательство, направленное против бродяг. Правда, в России оно было менее жестоким и не таким зверским, как в Англии, но его экономические функции были те же самые. Они сводились к насильственной мобилизации рабочей силы на мануфактуры. Предлогом для такой мобилизации служили отсутствие паспорта, определенного местожительства или «пропитания», мелкие правонарушения, внебрачное или иноземное происхождение, «дурная слава» и т. д. В условиях деспотического режима абсолютизма и полицейского произвола этих поводов всегда оказывалось достаточно, и нищий или бродяга без дальних разговоров попадал на мануфактуру.
Особенность этого явления в России состояла в том, что люди, работающие на мануфактурах, попадали в положение крепостных. На них распространялась та своеобразная система крепостной эксплуатации, которая сложилась на русских мануфактурах феодализированного типа в XVIII веке. Русские мануфактуры, как и английские, становились тюрьмой для жертв кровавого законодательства русского абсолютизма. Утверждение Ключевского о том, что при Петре I фабрики и заводы были «преемниками древнерусского монастыря», так как получали «значение нравственно-исправительных учреждений» 4, является лицемерным. О воспитательном значении мануфактуры XVIII столетия говорить не приходится.
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 14, л. 3.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 82, л. 1—5.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 12, д. 127, л. 1.
4 В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. IV, стр. 146—147.
279
Это закрепощение касалось той значительной прослойки населения, которая уже выпала из орбиты феодального поместья и не представляла какой-либо ценности для казны с фискальной точки зрения. Поэтому абсолютизм мог удовлетворить алчность мануфактуристов без ущерба для своих фискальных резервов и социальных привилегий дворянства. Политика абсолютизма в отношении пауперов была беспощадной.
§ 1. Насильственная отправка пауперов на мануфактуры
При осуществлении мероприятий подобного рода в XVIII веке широко была использована бесправность женщин и детей, которые не могли оказать большого сопротивления произволу властей. Прекрасно учитывали это обстоятельство и сами мануфактуристы. Так, вопрос об отправке «винных баб» на мануфактуры при Петре I возник по прямому ходатайству московских мануфактуристов. Находясь на Петровских заводах, царь писал 26 февраля 1717 г. Сенату, что компанейщик полотняного завода в Москве Андрей Турка и другие просили «для умножения полотняной фабрики тонких полотен отсылать к ним для пряжи льну баб и девок» из московских приказов и других мест. Речь шла о женщинах, кои «по делу за вины свои наказаны», и челобитчики обещали давать им пропитание. Петр I предписывал сенаторам из Московской и других губерний «виноватых баб и девок» отсылать к мануфактуристам «в работу», с указанием того, работать ли им там до смерти или определенный срок. Для охраны этих невольниц были направлены отставные солдаты
В 1721 г. это частное мероприятие стало общим правилом: указ правительства предписывал «винных баб и девок» отправлять в распоряжение мануфактуристов. Последние обязывались выдавать работницам «на пищу кормовые деньги по рассмотрению»1 2. Срок их работы определялся Берг- и Мануфактур-коллегиями. Эти указы применялись и после смерти Петра I. Так, на полотняной «фабрике» Карамышева в Москве работали в 1726 г. четыре бабы «колодницы»3.
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 1, л. 61.
2 ПСЗ, т. VI, № 3808.
3 «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 703.
280
Известный указ 7 января 1736 г. грозил отдавать на пять лет для работы на мануфактурах всех «подлых и неимущих людей, кроме крестьян и дворовых», если они будут «праздно шататься и просить милостыню». При этом имелись в виду люди, не имеющие пропитания и промыслов. Исключение делалось лишь для крестьян и дворовых, дабы не задевать интересы дворянства. Женщин это исключение не касалось. Тем самым были созданы легальные предпосылки для полицейских облав на пауперов и для отправки их на мануфактуры.
В деспотических условиях XVIII века человеку без определенных занятий и, главное, твердого социального статуса очень легко было попасть на мануфактуру в качестве каторжника. Особенно часто жертвами такого десцо-тизма становились солдатские жены и дочери, социальное положение которых в условиях крепостного режима было неопределенным. Когда в 1744 г. аудитор П. Моряшин обвинил солдатскую жену Марью Васильеву в «краже у него пожитков», то была арестована ее сестра Мавра Ларионова, и началось расследование, во время которого было установлено, что она «в Москве живет праздноша-тающая», и потому полицмейстерская канцелярия решила отослать «полякутую девку» Ларионову в Мануфактур-коллегию, чтобы на основе указа от 7 января 1736 г. направить ее «для работы на шелковую мануфактуру содержателю, кто ее к себе принять пожелает». Через пять лет он обязан был отпустить ее с паспортом, «буде она более сама на той фабрике жить не пожелает» Ч Ларионову взял владелец шелковой «фабрики» Семенов.
В 1746 г. вдова гребенщика В. Ларионова, прибывшая после смерти мужа на жительство в Москву к купчихе А. Козьминой, была арестована и отдана полицией Мануфактур-коллегии для отправки на шелковую «фабрику»1 2. В 1747 г. на шелковую мануфактуру М. Евреинова была отдана Мануфактур-коллегией^ «польской нации девка» А. Титова, обвиненная полицией в пьянстве и проживании в Москве без «письменного вида»3. В марте 1748 г. тому же «фабрикану» Мануфактур-коллегия отдала жену цехового золотаря И. Трофимову, доставленную полицией. Раньше Трофимова работала на одной шелковой мануфак
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 414, л. 1—3.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 552, л. 1.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 1040, л. 1—3.
281
туре, но затем осталась безработной и некоторое время бродяжничала Ч
Иногда даже не совершившие особых преступлений пауперы навечно отправлялись на мануфактуры. Так, в 1748 г. была отдана на шелковую «фабрику» Игнату Фран-цову, и притом навечно, крестьянская дочь А. Васильева из деревни Мневниково, Хорошевской волости, Московского уезда, лишь за то, что она неоднократно в полицию «приводилась из разных команд в пьянстве и в позднехожде-нии», а также за «житье в Москве без пашпортов». Указывалось и на то, что «в показанную деревню за непотребством староста со крестьян ее не принимают»* 2. В 1749 г. владелец шелковой мануфактуры П. Колосов получил сразу шесть «непотребных женщин», которые «в неоднократных приводах бывали», причем определение по их делу мотивировалось указом Мануфактур-коллегии от 7 января 1736 г.3 Это были солдатские жены и дочери. В 1750 г. на одну из «фабрик» Москвы была определена «солдатская дочь, девка Степанида Михайлова», повинная «в пьянстве и в подозрительстве», «солдатская дочь, девка Арина Козмина» попала на фабрику за пьянство4.
В середине XVIII века на московские «фабрики» отправлялись беспаспортные жительницы столицы, за которыми не числилось никаких преступлений. Так, в 1751 г. жена матроса Ф. Агапова, жена солдата А. Никонова и дочь солдата Л. Семенова были забраны капралом Кашин-цевым, как «живущие без записи». Они были отправлены Мануфактур-коллегией на шелковую «фабрику» Ивана Мочалова5. Солдатская вдова Дарья Михайлова в 1753 г. была отдана на шелковую «фабрику» потому, что оказалась повинна «в хождении в ночные часы и в неимении письменного виду» (ее паспорт сгорел, как она утверждала, во время пожара 1748 г.) 6.
Московские мануфактуристы охотно забирали всех, кого им давала Мануфактур-коллегия, поскольку это сулило им полударовой труд. В июле 1747 г. А. Бабушкин подал в Мануфактур-коллегию челобитную, в которой
* ЦГИАЛ, д. 1417, л. 1—3.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 452, л. 1.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 62, л. 1—5.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 472, л. 1—4.
Б ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 485, л. 1—2.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 525, л. 1.
282
изъявлял желание брать на шелковую мануфактуру «праздных» работных людей с выдачей им обычной заработной платы 1. Он проявлял особый интерес к этой категории рабочих и в дальнейшем. Когда в 1750 г. Мануфактур-коллегия собиралась вернуть Евреинову его беглого ученика Коробова, картежника и соучастника дел знаменитого Ваньки-Каина, то Евреинов отказался от него, а Бабушкин взял, хотя при этом и пришлось заплатить 11 р. 69 к. в пользу коллегии1 2.
Указ 29 марта 1753 г. предлагал отдавать на «фабрики» разночинцев, «шатающихся по миру», а также «баб и девок и малых ребят из богаделен». В 50-х годах XVIII века на московские мануфактуры часто отправлялись и неоплатные должники3. В 60-х годах такая отправка получает более широкий размах. В 1762 г. приказано было отдавать на мануфактуры всех «праздношатающихся солдатских, матросских и других служивых людей женок», мужья которых погибли или находятся в походах, дальних «посылках»4.
Тяга русских купцов к полударовому труду была столь сильной, что они активно требовали от полицейских властей специальных облав на нищих и солдатских жен, чтобы потом принудительным порядком направить их на предприятия. В 1765 г. суконщик Грунт, имевший вместе с Ши-гониным мануфактуры в Москве, в Тамбовском и Малоярославецком уездах, подал специальную «челобитную, в которой жаловался, что у него «для прядения и тому подобных работ в женском полу состоит великой недостаток». Между тем в этих уездах имеется много «праздношатающихся женок солдатских, драгунских и прочих разного звания», но они «на фабрики для работы ни за какую плату не идут». Он требовал указаний местным властям о ловле этих женщин и отправке их на его мануфактуру. Мануфактур-коллегия поддерживала его требование5.
Имеется много других документов о том, что в середине 60-х годов бюрократия русского абсолютизма проявляла явное пристрастие к принудительному труду в области промышленности. Так, в докладной записке 1765 г. вице-президент Мануфактур-коллегии Сукин предлагал учредить
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 974.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 868, л. 1—4.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 1122, л„ 1—12, 34.
< См. ПСЗ, т. XV, № 11485.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 794, л. 1.
283
в Москве, в Санкт-Петербурге и других больших городах «прядильные дома», куда «определять шатающихся и впадающих в распутную жизнь женщин». Выгоду этого мероприятия он усматривал и в том, что тогда в городах будет меньше беспорядков Ч
В соответствии с этим указом в 1764 г. через московскую полицию и Мануфактур-коллегию на шелковую «фабрику» Ив. Евреинова были отправлены солдатская дочь—девица Авдотья Михайлова и «женка» Марья Васильева, уличенные в прошении милостыни, дабы они «праздно не находились и чтоб впредь по миру бродить и милостяни просить допускаемы не были» 1 2.
Во второй половине 60-х годов Мануфактур-коллегия отправляла на мануфактуры пауперов целыми толпами, причем по самым разнообразным мотивам. Туда отправлялись проторговавшиеся купцы (на срок до семи лет), женщины (за частые побеги от мужей и воровство), солдатские жены 3, причем обычно на шелковые мануфактуры 4. Аналогичные явления наблюдались в Петербурге, где солдатские жены и другие женщины направлялись на бумажную мануфактуру Ольхина, ситцевую Козенса и др.5
«Отданные по указу» были крайне разнородной в социальном отношении группой.
По ведомостям первой половины 1768 г. в Москве и Московской губернии владельцы мануфактур, преимущественно шелковых, имели мастеровых и работниц, отданных Московской губернской канцелярией «ис платежа подушного оклада»: П. Колосов — 59 человек, Д. Земской — 39, Дм. Жуков и И. Суроженинов — 23, М. Милютин — 22, С. Турченинов — 16, Ал. Леонов — 11. Рабочие такого рода были и у владельцев мишурных мануфактур (у П. Долгова — 3. Е. Солодовникова — 37), сургучных (у А. Шека-лютина — 4), зеркальных (у М. Аловой — 5), проволочных (у А. Ворошатина — 5). Из суконщиков их имел только Е. Грунт (70 человек) 6.
После указа 8 августа 1762 г. о запрете мануфактуристам покупать крепостных продолжалась, однако, раздача
1 ЦГАДА, XIX разд., д. 377, ч. II, л. 119.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 492, л. 1—2.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 825, л. 1.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 735, 772; оп. 11, д. 181, 192, 828.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-конторы, оп. 2, д. 692, 731—743.
9 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 11, д. 965, л. 12.
284
людей разного рода (не помнящих родства и т. д.), по фискальным мотивам (из платежа подушного оклада). В 1762—1769 гг. Московская губернская канцелярия раздала фабрикантам 53 человека, из них 9 женщин. Так как суконщик Грунт в своих ведомостях отметил категорию рабочих этого рода, Мануфактур-коллегия 28 апреля 1769 г. потребовала отчет от Московской губернской канцелярии. В итоге расследования Мануфактур-коллегия вынесла 14 октября 1769 г. решение о том, что указ 8 августа 1762 г. исключает раздачу фабрикантам людей, не положенных в подушный оклад Г
Раздача мануфактуристам бездомных женщин, пауперов и других людей продолжалась и в дальнейшем. В 1771 г. в Москве «на разных фабриках», особенно на шелковых, «находилось» немалое число присланных из московской полиции и из городов «бродящих женщин» 1 2.
В 1768—1779 гг. Мануфактур-контора отправила несколько сот солдатских жен и других женщин на мануфактуры Петербурга и его окрестностей 3.
На мануфактуры направлялись не только солдатские жены, но и колодницы разных помещиков, незаконнорожденные или направляемые в Сибирь (обязанные работать в кандалах), неисправные плательщики по откупам, дворовые девицы, расстриженные монахини4. С ликвидацией Мануфактур-коллегии практика этого рода прекратилась. Но после восстановления коллегии в 1796 г. раздача женщин мануфактуристам возобновилась. Об этом, например, свидетельствуют дела об определении на работу бродячей солдатской «женки» А. Никифоровой (1799 г.) и направлении двух девиц на шелкочулочную мануфактуру московского купца С. Шорина (1800 г.) и др5.
§ 2. Раздача мануфактуристам детей
Особое место в мероприятиях правительства в деле обеспечения промышленности рабочей силой занимала раздача мануфактуристам внебрачных и не помнящих род
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. И, д. 965, л. 1—10.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3800, л. 889.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-конторы, оп. 2, д. 692—1344.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 12, д. 3, 436, 756, 819, 830, 845, 1097, 1121; оп. 13, д. 532, 625, 639, 641, 801, 828.
8 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-конторы, оп. 3, д. 741, 761.
285
ства детей, которые распределялись целыми группами. Еще в 1722 г. владельцам игольного завода Томилину и Рюминым разрешено было «во ученье брать» в Москве и Рязани детей, которые ходят по улицам и просят милостыню. В 1744 г. по указу Сената предлагалось детей, которые матерей и родственников не имеют или лишены пропитания, отдавать людям, имеющим деревни, а также фабрики и заводы, причем этим детям следовало быть «у них вечно» *.
В связи с этим мануфактурист Болотин и его компаньоны обратились в 1749 г. со специальной просьбой в Сенат о выделении для Суконного двора 400 учеников и солдатских детей из гарнизонной школы старше 12 лет. Они и получили их с правом держать у себя до 20-летнего возраста 1 2. Обычно отправляли на мануфактуру детей, «непонятных ко учению»3.
Чтобы разрешить проблему рабочей силы для казенных шелковых заводов под Астраханью, поручик Паробич предлагал в 1752 г. переловить всех «праздношатающихся и не помнящих родства», которые скрывались от ревизии около Астрахани «на ватагах и в камышах». По указу 1745 г. они подлежали отправке в Петербург на поселение 4.
Вообще в условиях крепостной России XVIII века человек, не помнящий родства, становился объектом всякого рода дискриминации и в конце концов закрепощения. Так, в 1758 г. по определению Сената были приписаны к Воскресенскому заводу симбирского купца Твердышева (в Башкирии, на реке Таре) 127 «не помнящих родства и помещиковых крестьян» «для употребления в мастерстве и работы», вместе с детьми, причем в «вечное владение» 5.
В начале 60-х годов на суконных мануфактурах Москвы широко использовались ученики «из гарнизонных школ» из числа «непонятных к наукам», в основном дети «солдатских и других воинского числа людей». Они направлялись туда сотнями и должны были оставаться на мануфактуре «до указаных лет». В 1761 г. Мануфактур-коллегия подсчитала, что казна сможет ежегодно экономить на
1 См. ПСЗ, т. XII, № 8989.
2 См. ПСЗ, т. XV, № 11371.
’ ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 558.
♦ ЦГАДА, разр. XIX, д. 396, л. 72—73.
6 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 562.
286
содержание учеников 30 тыс. руб. и вместе с тем поможет суконщикам выполнить казенные заказы на сукно *. Солдатские дети интересовали русских мануфактуристов XVIII века как источник даровой рабочей силы. В январе 1762 г. было приказано срочно отправить «на шпалерную фабрику бригадиру Дебресану» в Петербург (на Калин-кинском дворе) солдатских детей «потребное число» ’1 2.
Солдатские дети во времена Екатерины II были экономическим резервом русской мануфактурной промышленности. В 1763 г. предприниматель Леман требовал для ситцевой фабрики в Шлиссельбурге 20 учеников из купеческих детей, которые «находятся в самой бедности» и «полного пропитания не имеют». Однако среди «купцов» Мануфактур-коллегия набрать учеников не смогла и потому «для вкоренения того искусства» решено было дать Леману 20 человек «из находящихся в школе солдацких детей» 3. В 1765 г. шесть школьников гарнизонной школы в Москве были направлены на часовую «фабрику» к мастеру М. Фацию для обучения часовому делу4.
На Истинско-Залипяжском чугунолитейном заводе генеральши Хлебниковой в 1783 г. находилось свыше 140 мастеровых и работных людей, отданных во время ревизии в качестве незаконнорожденных и «не помнящих родства» 5. В 1792 г. на Дубровинской суконной мануфактуре князя Григория Орлова в составе «фабричных людей» (454 мужчин и 502 женщин) имелось 154 человека из числа «солдатских детей» (причем 124 мальчика и 30 девочек)6.
Дети из воспитательных домов и в начале XIX века являлись некоторым резервом рабочей силы для русских мануфактур. Отчет о состоянии воспитательных домов за 1805 г. свидетельствует, что их воспитанники отправлялись на мануфактуры систематически и целыми сотнями7.
Все это показывает, что социальные источники рабочей силы, занятой на русских мануфактурах XVIII века, были крайне разнородны.
1 См. «Московский суконный двор», стр. 96—97.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 39/3610, л. 1.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 142/3713, л. 45.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 10, д. 758, л. 21
5 ЦГАДА, ф. 259, оп. 4377, л. 156.
в ЦГАДА, разр. XIX, д. 404, л. 4.
7 ЦГАДА, ф. Дворцовый, д. 38079, л. 1—2.
287
§ 3. Закрепощение мануфактурных рабочих
Конечно, нищие, бродяги, беспризорники сопротивлялись их насильственной отправке на мануфактуры. Работать как следует эти люди не хотели, ручная техника обезоруживала мануфактуриста в борьбе за интенсивность труда, и экономический эффект последнего оказывался весьма невысоким. Но репрессии, голод и время, в конце концов, подавляли сопротивление даже самых буйных «солдатских женок» и приучали к каторге мануфактурного труда. Раздача детей облегчала осуществление задач, стоящих перед мануфактуристами. Подростка в 12-летнем возрасте можно было приучить к любому режиму мануфактурного производства и жестокой эксплуатации.
Однако все это были только полумеры. Заводчики и «фабриканы» добивались закрепощения основной массы наемных рабочих.
Заводчики были заинтересованы в этом потому, что закрепощение рабочих облегчало их эксплуатацию. При помощи закрепощения мануфактуристы могли понижать оплату труда рабочих, не считаясь с рыночной ценой рабочей силы, могли избежать сезонных колебаний производства. При закрепощении рабочие навсегда оставались на предприятии. В руках мануфактуристов оказывались несравненно более действенные репрессивные меры в отношении рабочих.
Абсолютизм шел навстречу предпринимателям потому, что, закрепощая рабочих, он не затрагивал экономических интересов дворянства. Закрепощение наемных рабочих вырастало из самоуправства мануфактуристов, оно подкреплялось ростовщичеством, опиралось на бесправие народа в условиях общего господства феодального режима, санкционировалось абсолютизмом и активно поддерживалось его бюрократией.
В борьбе с рабочими заводчики не останавливались ни перед чем. В 1703 г. Никита Демидов совершал настоящие набеги («наезжал») на деревню Федьковку, насильственно забирал там нужных для Невьянского завода работников и порол их «на плотине плетьми на смерть», да сверх того «держал в железах» по шесть недель и «морил голодною смертью» Ч j
1 Д. Кашинцев, История металлургии Урала, т. I, М.— Л. 1939, стр. 60.
288
Самоуправство заводчиков в отношении беглых крестьян, стоявших вне закона и преследуемых не только помещиком, но и государством, принимало совершенно чудовищные формы. Это самоуправство поддерживалось абсолютизмом. Время от времени правительство разрешало беглым крестьянам оставаться на заводах, но это означало уступку в пользу заводчиков, а не в пользу беглецов. Оставаясь при мануфактуре, они постепенно превращались в заводских крепостных. Указ 15 марта 1722 г. предлагал произвести перепись всех находящихся при заводах людей, в том числе и крестьян беглых. На основе его была проведена перепись на демидовских заводах (Солнцевым), и все зарегистрированные ею беглые крестьяне были закрепощены. В 1723 г. последовал указ, разрешавший заводчикам оставлять у себя мастеровых из беглых крестьян при условии уплаты помещику по 50 руб. за каждого человека. «Плакат» 1724 г. подтвердил это правило. Указ 1725 г. возложил на заводчиков взимание с беглых подушного оклада и помещичьего оброка *.
Наемные рабочие другого, нежели беглые крестьяне, происхождения постепенно приравнивались к тем же беглым крепостным, сливаясь в дальнейшем в однородную массу «заводских людей». Уже при Петре I законом санкционировалось закрепощение учеников на мануфактурах. Петр I требовал, чтобы ученики на суконные мануфактуры Москвы брались из числа свободных людей, причем обязательно на семь лет. На этот срок они становились фактически крепостными: если они бежали от содержателей суконного двора (Щеголина и его компаньонов) к другим мануфактуристам, то надлежало подобным ученикам «чинить наказание» и «отдавать их компанейщикам без задержания». Больше того, предписывалось наказывать укрывателей беглых учеников и с них «править штрафу за каждого человека по сто рублев на год», отдавая одну треть в казну, одну треть доносчику и одну треть компанейщикам 1 2.
Такие же права были даны и компании Затрапезнова, которая могла держать учеников в течение семи лет и, сверх того, оставить их еще на три года в качестве подмастерьев. На десять лет подростки фактически становились
1 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII—XIX вв., т. 1, стр. 364—365.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 417.
10 ф. Я. Полянский
289
крепостными, так как если кто-нибудь осмеливался бежать раньше «урочных лет», то беглецов разрешалось ловить, как преступников, и возвращать обратно *. Аналогичные порядки устанавливались и на Урале1 2.
В 30-х годах XVIII века закрепощение наемных рабочих приобретает более широкий размах. Оно проводится по многочисленным требованиям мануфактуристов. Огромную роль в закрепощении рабочих сыграли переписи, которые становились юридическим документом, на основании которого происходило прикрепление рабочих к мануфактурам подобно «Книге страшного суда» в истории Англии. «Фабриканы» упорно добивались таких переписей. Еще в 1732 г. на ряде крупных мануфактур была предпринята перепись мастеровых и работных людей. Ее история характерна. Осенью 1732 г. компанейщики московского суконщика В. Щеголина, содержательница Казанской суконной «фабрики» А. Микляева, ярославский полот-нянщик И. Затрапезнов с братьями, владельцы полотняных мануфактур А. Гончаров, Ф. Подсевальщиков и И. Тамес подали челобитную, в которой жаловались, что за их обученных рабочих «вступаются разные помещики и ямщики и дворцовые и монастырские управители», причем «не бив челом, ученых людей увозят во крестьянство и отдают в рекруты в противность имянным указам». Челобитчики утверждали, что «ежели художники со ученики и с их женами и з детьми вечно при мануфактурах определены не будут, то оные дела впредь в государстве не утвердятся». Они просили «в том их охранить» и всех «художников» переписать, чтобы никто уже не мог претендовать на обученных ими рабочих.
Челобитная нашла поддержку Сената, и по его решению 10 ноября 1732 г. была проведена специальная перепись рабочих этих мануфактур. Особенно важное значение имело для мануфактуристов предписание Сената о том, чтобы этих «мастеровых людей и учеников и работников и жен и детей их до будущего об оных точного определения с тех мануфактур не ссылать и по прошениям челобитчиков не отдавать»3.
1 См. М. Д. Чулков, Историческое описание российской коммерции, т. 6, кн. 3, Спб. 1786, стр. 12.
2 См. М. Н. Мартынов, Горнозаводская промышленность на Урале при Петре I, Свердловск 1948, стр. 43.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 28, л. 1—10.
290
Этот сенатский указ «пришелся по сердцу» мануфактуристам. Уже вскоре после его опубликования «содержатель» московской «бумажной фабрики и картоной мануфактуры» В. Короткой тоже подал челобитную, в которой просил провести перепись рабочих и на его мануфактуре с целью их закрепления за предприятием. В ответ на это Сенатская контора 14 августа 1733 г. решила на мануфактурах Короткого «всем мастеровым и работным людям и женам их и детям учинить перепись», а «оных мастеровых людей и учеников и работников и жен и детей их до будущего об оных точного определения с оной мануфактуры не посылать и по прошениям челобитчиков не отдавать»
В 1733 г. уральские заводчики Осокины также требовали официального закрепощения беглых, соглашаясь платить помещикам за каждого крестьянина по 50 руб., а также вносить подушные деньги в казну1 2. Аналогичные переписи были произведены Толбузиным в 1732 г. на горных заводах Урала и в 1735 г. на томских заводах А. Демидова. Эти переписи предпринимались в связи с требованиями заводчиков о закрепощении наемных рабочих.
Наконец, последовал известный указ 7 января 1736 г., который оставлял навсегда на мануфактурах «вечно при фабриках» всех квалифицированных (т. е. приобревших специальность на данном предприятии) рабочих, не исключая беглых крестьян и не помнящих родства. Возникшая еще ранее категория вечно отданных мастеровых получила огромное пополнение. В указе прямо говорилось, что «те мастеровые люди будут за ними (т. е. за мануфактуристами) крепостные» и предприниматели должны «ответствовать так, как и о помещиковых людях и крестьянах», если вечноотданные «явятся в разбое и в воровстве», в жительстве без паспортов и т. д.3 Бегство рабочих каралось телесным наказанием и обратным водворением на «фабрику». Если же среди них «явятся невоздержанные и ни к какому учению не прилежные», то фабрикантам предоставлялось право наказывать их «домашними средствами» и «по довольном домашнем наказании» представлять неугодных им рабочих в Коммерц-коллегию или ее контору. Коллегия же получала право «за такое их непо
1 ЦГАДА, ф. Сенатской конторы, кн. 2/7506, л. 93—94.
2 ЦГАДА, ф. Сената, кн. 909, л. 370—373.
з ПСЗ, № 6858.
10*
291
требное житье ссылать в ссылки в дальние города или на Камчатку в работу».
Указ 1736 г. о закрепощении наемных рабочих сыграл в XVIII веке решающую роль. Указ давал мануфактуристам права помещиков в отношении вечноотданных, включая право иметь домашнюю полицию и наказывать мастеровых за проступки. Правительство даже предоставило мануфактуристам право ссылать крепостных рабочих в Сибирь и на Камчатку, причем подобное же право помещики получили лишь тридцатью годами позже.
Указ закрепил за мануфактуристами большое число рабочих. Компания .семи суконщиков под руководством Еремеева получила в 1736 г. при создании суконной мануфактуры в Кадашовской слободе 1423 приписных «разного звания». При разделе этой мануфактуры в 1747 г. на долю лишь одного из компанейщиков (Бабкина) пришлось несколько десятков человек. Даже в 1773 г. на мануфактуре Бабкина работало. 43 «мастеровых и работных людей, приписных по силе,указа 1736 года» (в том числе 20 женщин) Затрапезнов получил для своей мануфактуры в Ярославле больше тысячи «неотлучных рабочих». Духовные власти и многие помещики пытались было вернуть с предприятия своих крепостных, но 21 февраля 1740 г. Затрапезнов получил сенатский указ, который разрешал За-трапезнову выдать выписи на прикрепленных к фабрике рабочих1 2.
На основе указа 7 января 1736 г. Сенат во время второй ревизии разослал указ (от 22 июня 1744 г.), обязывающий закрепленных навечно за «фабриками» квалифицированных рабочих писать за фабрикантами. Это было сделано потому, что лишь немногие фабриканты получили оформленные «выписи» на своих рабочих в соответствии с указом 1736 г. 3.
Определяя социальный состав приписных рабочих русской промышленности XVIII века, президент Мануфактур-коллегии Волков писал в 1772 г., что «к полотняным (равно как и другим) фабрикам мастеровые и работные люди приписаны из людей разного звания», а именно «из купечества, из ямщиков, из солдатских детей, из дворовых, си
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 99, 403.
2 См. Н. П. Паялин, Волжские ткачи, стр. 32.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 21, л. 147—148.
292
нодальных и архиерейских и монастырских и помещиковых людей и крестьян и протчих разночинцев».
Он отмечал также «несколько людей из разночинцев и незаконнорожденных», отданных на полотняные мануфактуры согласно инструкции 1749 г., но утверждал, что «число сих последних было невелико», и «труда не стоит и упоминать об них»
Указ 7 января 1736 г., закреплявший за мануфактурами беглых крестьян, имеющих квалификацию, применялся неукоснительно в условиях крайнего недостатка квалифицированной рабочей силы в России 30-х годов XVIII столетия. Когда полковник Исаков потребовал возвращения ему беглого крестьянина Осипова (из Галицкого уезда), укрывшегося в Москве на суконной «фабрике» Щеголина, то власти решили, что на основании этого указа крестьянину Осипову «быть на оной Щеголина фабрике вечно», а Щеголину уплатить в пользу полковника 30 руб. 1 2 Указ 1736 г. о взыскании денег за крестьян в пользу вотчинников породил очень много конфликтов. В 1739 г., например, против московских «фабриканов» Журавлева, Черного, Тамеса и др. было возбуждено дело о взыскании с них подушных денег за дворцовых крестьян, работающих у этих мануфактуристов 3.
Даже в 60-х годах суконщики продолжали платить деньги за тех беглых крепостных крестьян, которые оставались у них (в соответствии с указом 1736 г.), как обученные определенному мастерству. Эти платежи регулировались уже указом 1755 г. Так, в 1765 г. суконщик Журавлев уплатил деньги за десять государственных и дворцовых крестьян Переяславского уезда4 *.
Указ 1736 г., несомненно, был «большой победой для фабрикантов и их крепостнической политики»8. Он давал удовлетворение крепостническим вожделениям мануфактуристов без особого ущерба для монополии дворянства на эксплуатацию крепостных, так как разряд вечноотданных пополнялся за счет наемных рабочих. .
Указ 7 января 1736 г. создал легальные предпосылки для закрепощения на мануфактурах наемных рабочих,
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 60, л. 1.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 144—145. . .
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 129, л. 1—4.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 824, л. 1—5.
6 «Великая реформаж, М. 1911, стр. 134.
293
учеников и пришлых людей также и в дальнейшем. После издания этого указа «фабриканы» активизировали свои действия по насаждению «фабричного крепостничества».
Насколько далеко шли русские мануфактуристы XVIII века в борьбе за закрепощение рабочей силы, видно на примере ярославского купца Затрапезнова, владельца крупной полотняной мануфактуры. В 1737 г. при переписи своих рабочих Затрапезнов заготовил четыре тетради и в них «оставил для записки» челобитчиков и «других незаписных к той ево фабрике порожния страницы». Позднее его служащий вносил в списки всех, кого приказывал вносить хозяин. Через несколько лет, в 1740 г., Затрапезнов произвольно внесенным в список вечноотданных уже после издания указа 1736 г. «о той записке объявил» и «подушных и прочих поборов им платить не велел», а, «злобствуя на них, держал в цепях и в железах», причем некоторых в продолжение целого года. Многих протестовавших против незаконного закрепощения не только «в колодках держали насильственно», но еще и «секли кнутом и напрасно пытали» Ч Простая запись мастерового за «фабрикой» толковалась после указа 1736 г. как его закрепощение. В 1732 г. уроженец дворцового села Покровского под Москвой Я. Посох, работавший до этого на полотняных мануфактурах Тамеса, Карамышева, «пришел для прокормления на полотняную фабрику» Подсевалыцикова и в 1738 г. во время переписи был при ней записан, как работавший ткачом. Когда же в марте 1738 г. Посох без разрешения Подсевалыцикова ушел, в свое село Покровское, а затем вернулся опять на мануфактуру, то был отправлен в Коммерц-контору. Последняя присудила его к порке и неотлучной работе у Подсевалыцикова 1 2. В 1736 г. на шелковую мануфактуру Милютина в Москве поступил работать учеником И. Белов, московский житель, сын человека суконной сотни, жившего в богадельне. Белов был «написан при той фабрике» и когда в 1738 г. сбежал, то приказчик Милютина схватил его у Спасских ворот, как преступника. По приказанию Коммерц-коллегии Белов был выпорот плетьми и отдан для работы на мануфактуру3.
Чтобы впоследствии закрепостить рабочих, мануфакту
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 142/3713, л. 387.
• ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 237, л. 1—5.
* ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4» д. 4, л. 1—4.
294
рист стремился нанимать их на очень длительные сроки. Договоры, заключенные в 1738 г. владельцем Углицкой бумажной мануфактуры Переяславцевым с нанятыми им рабочими, предусматривали их 5- и 10-летнюю работу. Размер заработков на весь долгий период устанавливался сразу, причем в одном случае рабочий первые пять лет должен был получать по 8 руб. в год, а вторые пять лет уже по 10 руб.1
После указа 1736 г. русские мануфактуристы стали по-своему толковать «вольный наем», отождествляя его с неотлучным пребыванием нанятых рабочих на их мануфактурах. Когда в 1738 г. серпуховской купец И. Сериков обратился к царице с челобитной, в которой просил разрешения на создание «парусного завода» в Серпухове, то он намеревался «принимать в работу на тот завод мастеровых и работных людей, как указы повелевают, з договорною платою свободных», но с таким условием, чтобы «быть им при заводе неотлучно»1 2.
Наиболее ярко социальные тенденции экономической политики русских мануфактуристов в начале 40-х годов сказывались в договорах о вечном найме рабочих. Примером может служить контракт, заключенный в 1743 г. владельцем шелковой мануфактуры Старцевым с тяглецом Гончарной слободы Беленкиным, который был «во время генералитётской переписи написан в шелковой мануфактуре с протчими учениками». По этому договору Беленкин обязывался быть «в работе впредь до сего числа вечно», а Старцеву и его приказчикам «иметь во всем послушание» и выполнять «мануфактурную работу» надлежащим образом, «безленостно, со всякою прилежностью». За свою работу он должен получать деньги «з дела или месечное, в каком деле обретаться будет», причем как и «протчие имеющиеся при оной мануфактуре мастеровые люди», тяглец давал обещание бережно обращаться с ценным сырьем, следить за другими мастеровыми и главное, «самовольно от той мануфактуры не отстать». Он торжественно заявлял, что «до сего контракта нигде он не написан и ни в каком обязательстве ни у кого не укреплен». Контракт скреплен был подписями3.
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 245, л. 1—6.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 234, л. 1.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 567, л. 1—2.
295
Ё систему обязательных отношений попадали также иностранные мастера. В договоре 1737 г., заключенном компанейщиками московского Суконного двора с иноземным красильщиком Майером на три года, прямо говорилось, что «не отслужа оных урочных трех лет, самовольно ни под каким видом никуда от той мануфактуры ему, Меэру, не отойтить» Ч
Злоупотребляя указом 1736 г., московские мануфактуристы записывали незаконно за своими мануфактурами и тех рабочих, которых они ничему не учили. Рабочие вели борьбу с «фабричным крепостничеством», подавая челобитные и т. д. Наглядный пример этого рода дает челобитная В. Рогова, который писал в 1744 г., что компанейщик суконной мануфактуры Васильков держит его «безгласного и поныне у себя в рабстве», а в переписи 1742 г. записал его как своего человека и «укрепил в холопстве». Между тем, заявлял Рогов, при этой мануфактуре «за необучением никакому мастерству быть ныне не желаю»1 2.
В условиях крепостной России очень часто квалификация, приобретенная каким-нибудь рабочим на «фабрике», являлась фактором его закрепощения. Так, в 1765 г. на имя Екатерины II была послана из города Рыльска челобитная купца Лагутина об исключении его из числа крепостных фабриканта Мальцева. В 1690 г. отец Лагутина за «отличную и усердную услугу прибранием в казну немалого интереса» получил жалованную грамоту, дававшую ему разные привилегии. По этой грамоте он был «написан» в купечество, «в подушной сорока алтынный оклад». После смерти отца Лагутин в 1734 г. заключил договор с «фабриканом» Мальцевым, чтобы «жить на его заводе» для обучения рисовальному (по хрусталю) мастерству в течение пяти лет, т. е. по 1739 г. Обучившись, он после того работал один год у Мальцева на том заводе за ПО руб. в год, а в город Рыльск платил подушные подати.
1 «Московский суконный двор», стр. 81.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1408, л. 1—2. Роль указа 7 января 1736 г. толкуется иногда не совсем точно. Так, по мнению Злотникова, указ 1736 г. стал общим законом лишь в годы второй ревизии, и именно тогда произошло закрепощение рабочих. Но он ошибочно игнорировал тот факт, что закрепощение вообще не было универсальным, оно не охватывало всех наемных рабочих. (См. журнал «Каторга и ссылка» Ns 1 (116), 1935 г., стр. 64—65.)
296
В 1740 г. Мальцев начал чинить ему «великие обиды» и притеснения, а в ведомостях для Коммерц-коллегии показал его как собственного человека. Однако по челобитной впоследствии Мальцев отпустил его, «обобрав пожитки» и не дав свидетельства о квалификации. Лагутин прожил несколько лет у разных заводчиков, а в 1748 г., находясь в Рыбной слободе, Ярославского уезда, на стеклянном заводе Нечаева, получил от наследников Мальцева ласковое приглашение для работы и обучения учеников за хорошую плату. Лагутин переехал с семьей на завод Мальцевых, но в результате новых притеснений с их стороны решил «отойти на прежнее свое жилище в город Рыльск». Тогда при содействии ревизора Павлова Мальцевы приписали мастера с сыном к своему заводу и положили (в 1749 г.) в семигривенной подушный оклад, «яко собственного крепостного ево крестьянина». С тех пор семь лет ему пришлось работать с женой на заводе Мальцевых «без всякой от них себе платы». В 1756 г. Мальцевы перевели свой завод из Можайского в Володимирской уезд, и Лагутин с семьей попал туда. Во время третьей ревизии Мальцевы записали Лагутиных как своих крепостных. Лагутины протестовали, но заводчик держал их «скованных в железах и в цепях», а детей «не по летам» назначал «в черную работу, морил гладом, а зимним времянем держал без одежды на морозе немилостиво». Семейные Лагутина с завода не отлучались для подачи челобитных. Лишь в 1765 г. сам Лагутин бежал в Москву и подал челобитную, в которой выражал желание «быть з детми попрежнему в Рыльском купечестве в Гостинной сотне в сорокаалтынном... окладе».
В том же году Лагутин подал вторую челобитную, в которой писал, что в Москве ему приходится голодать, а на заводе Мальцев мучал его семью, «...мучительно сек плетьми в кольцах» и, надев своим жертвам на шеи рогатки, посадил под караул в своем доме, не давая ничего, кроме хлеба и воды.
Однако Мануфактур-коллегия отнесла Лагутина к категории беглых и признала крепостным Мальцевых, так как последние начали обучать его рисовальному делу еще до указа 7 января 1736 г., закреплявшего за фабрикантом всех квалифицированных рабочих. Мальцеву даже предписывалось «содержать ево Лагутина при фабрике своей построже». Лагутин сбежал с завода и, наконец, нашел поддержку Главного магистрата, решившего в 1775 г. вер-
297
путь мастера в купечество Рыльска. В 1778 г. Лагутины были записаны в московское купечество Ч
' Насколько изощренной была борьба мануфактуристов за рабочую силу, свидетельствует история однодворца И. Пасынкова и его потомков на суконной мануфактуре Постовалова в Воронеже. Еще при Петре I однодворец Крутогорской слободы города Белоколодца И. Пасынков вместе «с протчими и в немалом количестве состоявшими однодворцами» до первой ревизии определен был «в Ли-повские заводы и приписан к суконной фабрике, которую содержал иноземец Ориолт». Фабрика с 1743 г. попала в руки воронежского купца Постовалова. Он перевел ее в Воронеж и в 1754 г. получил разрешение на покупку крепостных крестьян (до 50 дворов). Вероятно, в связи с этим однодворцев приказано было «поверстать по-прежнему в службу и посадить на свои земли». Однако Постовалов удержал И. Пасынкова, как квалифицированного сукновальщика и «на фабрике человека нужного». Кроме того, оказалось, что во второй ревизии он попал в ведомости «неведомо почему» не под фамилией Пасынкова, а под фамилией Потапова. Во время же третьей ревизии Постовалов пошел еще дальше и показал мастера уже не Потаповым, а Поповым. Когда затем в 1762 г. И. Пасынков умер, его сын Аким и внук Григорий возбудили дело об увольнении их с фабрики и возвращения в однодворцы. Это дело блуждало по различным канцеляриям 30 лет, прежде чем попало в Сенат, который вынес решение.
На Урале квалификация рабочего тоже считалась достаточным основанием для его закрепощения. Когда в 1746 г. встал вопрос о том, что делать с пришлыми рабочими на уральских заводах Демидова, Сенат решил выяснить, предварительно, «подлинно ли они при тех заводах каким заводским мастерствам обучены». При этом имелось в виду «обученных разным мастерствам оставить и приписать к тем их заводам», а занятых «в простых работах» переписать и до будущего указа оставить на работе 1 2. Наличие у мастерового квалификации оказывалось фактором его закрепощения и на соляных промыслах Урала. Во время переписи на соляных промыслах титулярного советника Турчанинова было обнаружено 1294 человека приш
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 828, л. 1—6, 49, 123, 178, 181.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 23, л. 75.
298
лого населения, которые осели на посаде Усоли Камской еще до 1736 г. Среди них было много таких, которые скрывали свое происхождение и в подушной оклад нигде не были положены. Поэтому 15 сентября 1755 г. Сенат решил 296 человек с их семьями «от тех промыслов забрать и за надлежащим конвоем отправить в Тобольск». Обученных же «разным мастерствам» людей разрешалось оставлять на промыслах навечно, т. е. превратить в крепостных
Законодательство 50-х годов еще больше укрепило легальные позиции фабричного крепостничества. Так, указы от 13 мая 1754 г. и 30 декабря 1755 г. подтверждали права заводчиков на мастеровых, прикрепленных по прежним указам.
В условиях XVIII века приобретало черты крепостнического характера и ученичество.
По свидетельству одной ведомости начала 50-х годов, кабинетская фабрика в Петербурге, занимавшаяся изготовлением позументов, заключала с учениками контракты на десять лет, и столь долгое «ученичество» фактически превращалось в крепостничество. Так, с учеником Холщев-никовым из числа «купецких детей» Петербурга в 1750 г. был заключен договор на десять лет, в 1751 г. на такой же срок заключили договор с учеником Гориным, потомком калужских купцов. Больше того, некоторые договоры 1751 г. обязывали учеников оставаться на мануфактуре по 12 лет (договор с И. Ярыкиным— сыном цехового сапожника из Петербурга и Алямовым — отпрыском петербургского купечества) 1 2.
Это своеобразное закрепощение учеников происходило и в дальнейшем. В 60-х годах шпалерная мануфактура в Петербурге принимала для обучения и вольных подростков, но только с тем обязательством, что «они свободы не имеют сами отойти от мануфактуры, пока обучением своим не дойдут до третьего класса подмастерьев». Даже ученики, присланные на фабрику помещиками из числа своих крестьян, обязаны были «обучаться непременно четыре года» и только после этого поступали в распоряжение тех, кому они принадлежали 3.
Промышленная администрация России и в конце XVIII века решительно боролась за сохранение при заво
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 33, л. 90.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 394, л. 319.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3610, л. 34.
299
дах мастеровых как обособленного сословия. Когда в 1796 г. началась отправка мастеровых с Липецких заводов на Александровский (в Олонецком уезде), то обнаружилось, что многие мастеровые перешли в 'купечество. Между тем по указам 1736, 1746 и 1761 гг. было «точно повелено при заводах и фабриках казенным мастеровым и работным быть вечно при оных и ни в какие иныя команды их не отдавать». Поэтому Сенат по докладу горной экспедиции предписал записанного в харьковское купечество «мастерового Морозова из купеческого возвратить в первобытное его звание» и выслать в прежнее местожительство для последующей отправки на Александровский завод. Больше того, приказано было расследовать все другие случаи «увольнения мастеровых в купечество» и притом по всем губерниям, в которых «казенные горные заводы состоят» 1.
Только по «высочайшему повелению» самого Павла I разрешено было купца Морозова «оставить в нынешнем купеческом звании».
Все это показывает, как глубоко ошибаются те историки и экономисты, которые при разрешении проблем генезиса капиталистической мануфактуры в России игнорируют влияние крепостничества и рассматривают капиталистическую эволюцию кустарной промышленности как чисто изолированный автономный процесс.
Крепостная Россия XVIII века еще не имела условий, при которых рабочая сила становилась товаром в массовых масштабах и мануфактурная промышленность могла бы развиваться за счет лишь наемного труда.
Не следует однако думать, что закрепощение мануфактурных рабочих, принудительная отправка на мануфактуры нищих, бродяг, бездомных женщин и т. д. означали превращение их в обычных крепостных. В отличие от крепостного крестьянина «вечноотданный по указу» мастеровой не имел своего хозяйства, жил в господских «палатах» казарменного типа, получал «хлебное жалованье» и «кормовые деньги»; Конечно, заработки оказывались очень мизерными. Мануфактуристы или «указные фабриканы» для того и закрепощали рабочих, чтобы снизить оплату труда. Наемные рабочие им стоили дороже. Такие рабочие просто разбегались, когда хозяйский деспотизм оказывался невыносимым. Наоборот, «отданные по указу»
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4853, л. 544.
300
были лишены этой возможности. Они держались под замком и могли выходить за ворота «фабрики» только по специальным разрешениям. Ее владелец мог пороть и избивать своих «фабришников» и «работных людей» из числа отданных по указу, передавать властям для ссылки на каторгу или поселение. Вступать в брак они могли только с разрешения мануфактуриста. Крепостное состояние распространялось на их потомство. В целом для отданных по указу характерно личное крепостничество. Но. в экономическом отношении они сильно отличались от обычных крепостных крестьян. Сказывалась двойственность экономического строя посессионной мануфактуры, как правило, капиталистической по происхождению и феодализирован-ной в своем дальнейшем развитии. Однако и личное крепостничество несколько ограничивалось тем, что «отданные по указу» формально считались достоянием мануфактуры, а не мануфактуриста. Поэтому их нельзя было продавать без самой мануфактуры, сановное начальство устанавливало полицейскую опеку и могло регламентировать условия труда. На экономическом и правовом положении посессионных рабочих сильно сказывалось господство абсолютизма Ч
1 Подробнее см. Ф. Я1. Полянский, Экономический строй мануфактуры в России XVIII века, М. 1956, стр. 161—205.
ГЛАВА X
ПРИПИСКА НАСЕЛЕНИЯ К МАНУФАКТУРАМ
Изложенные выше материалы наглядно показывают ошибку тех экономистов (академик С. Г. Струмилин, профессор К. П. Новицкий и др.), которые недооценивают влияние крепостничества на капиталистическую эволюцию мелкотоварного производства в условиях крепостной России XVIII века, считают этот процесс чисто автономным и приходят к выводу, что в целом мануфактурная промышленность тогдашней России была капиталистической. На самом деле кре|постничество в недрах мануфактуры не только тормозило ее развитие, но и влияло на ее экономический строй. Крепостничество являлось не «внешним привеском» мануфактуры (как утверждает С. Г. Струмилин), а составным элементом ее экономического строя. В России Происходил своеобразный процесс феодализации мануфактуры. Это, в частности, ярко выражалось в закрепощении наемных рабочих. Помимо того, проникновение крепостничества в мануфактурную промышленность было связано с использованием принудительного труда различных категорий зависимого от феодального правительства населения (военнопленные, солдаты, рекруты) и репрессированных элементов (раскольников, каторжников и т. п.), а также и с припиской крестьян к мануфактурам.
Закрепощение наемных рабочих не разрешило проблемы рабочей силы, актуальной для русских мануфактуристов XVIII века. Между тем в развитии промышленности было заинтересовано дворянское государство, без которой оно не могло снаряжать, свои армии, строить и экипировать флот, возводить боеспособные крепости, снабжать бюрократию мундирами и бумагой. Без крупной промышленности была невозможна борьба с угрозой колониаль
302
ного порабощения со стороны Западной Европы, а тем более исключался территориальный рост империи, в котором так заинтересовано было само дворянство. Последнему нужны были земли и новые массы крепостного населения. Больше того, дворянство нуждалось в промышленной продукции для личного потребления, особенно в предметах роскоши. Не могло же оно все необходимое для себя по части промышленных изделий ввозить из-за границы, переплачивая импортерам.
В силу этого абсолютизм, оставаясь дворянской диктатурой, вынужден был со времен Петра I пойти на дальнейшие уступки в пользу мануфактуристов за счет народа.
§ 1. Принудительные формы мобилизации рабочей силы. Использование раскольников, солдат и военнопленных
Для расширения эксплуатации принудительного труда в промышленности абсолютизм использует разные элементы населения, находившиеся в непосредственном распоряжении властей. Сюда относятся пленные солдаты, рекруты, каторжники и т. д.
В мануфактурной промышленности России в XVIII веке находили сравнительно широкое применение раскольники. Будучи объектом дискриминации и преследований, они бежали на окраины и часто оседали при заводах. Заводчики пользовались их бедственным положением для своих корыстных целей.
В 30-х годах XVIII века раскольники играли крупную роль в развитии уральской металлургии. Специальные указы 1735 и 1738 гг. разрешили использование раскольников в уральской промышленности, причем они облагались двойным подушным окладом Ч Татищев писал с Урала, что их там «намножилось» и «на партикулярных заводах Демидовых и Осокиных прикащики... едва не все, да и сами промышленники некоторые, раскольники», а потому «ежели оных выслать, то конечно им заводов содержать неким» 1 2. На заводах Демидовых в 1736 г. насчитывалось 1831 раскольник3.
1 См. ПСЗ, № 6835, 7663.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, оп. 12, л. 121.
3 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. 1, стр. 177.
303
Позднее раскольники часто приписывались к заводам или просто отдавались в распоряжение мануфактуристов. Это имело место и во второй половине XVIII века, например, в 1776 г. раскольница В. Никитина была отдана для работы на шелковую мануфактуру Татариновой Ч
Довольно часто русский абсолютизм, особенно в первой четверти XVIII века, пытался использовать в мануфактурной промышленности военнопленных. Так, после Полтавской битвы 16 тыс. шведов попали на 12 лет в промышленность1 2. В 1719 г. на Хамовном дворе, в селе Преображенском (под Москвой), работали сотни шведов и шведок; в качестве «самопрядчиков»3. На «бумажном заводе» в селе Богородском, под Москвой, работали 8 пленных шведов4 *.
Приговор Берг-коллегии от 17 января 1722 г. предписывал «пленному драгуну Вас. Степановичу... быть у суконной фабрики Володимера Щеголина с товарищи в дрог-шердерах», поскольку «по имянному его и. в. указу всех военнопленных... из России выпускать не велено»Б. При Петре I пленные шведы использовались не только в Москве, но также и в промышленности провинциальных городов. В Ярославле, например, на специальном дворе «делали широкие полотна швецкие арестанты».
Шведы, работавшие на русских мануфактурах первой половины XVIII века, находились, видимо, на положении обычных рабочих. Договор, заключенный в 1743 г. владельцем шелковой мануфактуры Францевым (в подмосковном селе Фряново) с одним шведом, гарантировал последнему такой же заработок, который получали и русские мастера. Подобно «работным людям» русского происхождения, шведский мастер обещал хозяину «худа ни какова не учинить и с воровскими людми не знатца», а также «самому не пьянствовать и вином не торговать»6.
В конце 50-х годов делались попытки использовать на русских мануфактурах и пленных пруссаков. Например, в 1757 г. на суконную фабрику Грунта и Шигонина было направлено «при указе» Мануфактур-коллегии 6 пленных,
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 13, д. 267, л. 1.
2 См. Д. Кашинцев, История металлургии Урала, т. I, стр. 69.
3 См. «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 672.
4 См. там же, стр. 741.
6 См. «Московский суконный двор», стр. 79.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 916, л. 2.
304
которые, однако, оказались необученными «суконному делу» и при обучении «непонятны» *.
Но в целом пленные, конечно, не могли иметь серьезного значения для русской мануфактуры. Это был случайный источник рабочей силы. Пленные использовались почти исключительно на казенных заводах, и потому «партикулярные» заводчики не могли ориентироваться на них при разрешении проблемы рабочей силы.
Приходилось обращаться к более значительным источникам рабочей силы. В частности, русский абсолютизм располагал столь большими военными резервами, что мог использовать солдат не только для несения военной службы, но и на мануфактурах. Таким образом, рабочая сила пополнялась отчасти за счет широкого применения в промышленности труда солдат. Так, например, солдаты назначались для работы на Охтенский пороховой завод, се-литренные заводы. Солдаты участвовали в строительстве мануфактур. Ахтырский табачный завод в Белогородской провинции был построен в 1722 г. местными «работными людми и слободскими полками»1 2. По указу 3 октября 1739 г. пашенные солдаты из Дедилова и засечные сторожа определены были к Тульским оружейным заводам для заготовки угля3.
Солдатские резервы рабочей силы часто оказывались и в распоряжении частных мануфактуристов. Сенатское постановление 1739 г. о привилегиях барона Шемберга на «заведение» в Лапландии медеплавильных и других заводов прямо предписывало «из имеющихся в Архангелогородском гарнизоне двух полков к заведению плавильных заводов за обыкновенную плату толикое число людей, сколь от него генерал берг-директора востребуется, давать без задержания», а также и «в Лапландии солдат потребное число дать из того гарнизона без замедления»4. В 1755 г. руду для Колывано-Воскресенских заводов добывали «люди из воинской команды»Б.
На Нерчинских рудниках в середине столетия солдаты применялись «в работы при добыче руд и в других местах». Им полагалось даже добавочное жалованье, если
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 821, л. 1.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 34, л. 3.
3 См. «Архив истории труда в России» № 8, 1923 г., стр. 131.
4 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 16, л. 67.
6 ЦГАДА, разр. XIX, д. 90, л. 8.
305
эти работы «за ремесло почесться могут», а «не просто черные». Добавка полагалась и за «работы потруднее, яко в мокром и другом трудном месте», а также при поставке сена Ч Когда в 1795 г. правительство санкционировало строительство литейного завода на реке Лугани в Донецком уезде, то предлагалось «вместо повозщиков употребить на первой случай двести человек из артиллерийских погонщиков». Кроме того, «в рассуждении великого числа потребных для построения пушечного завода, устроения канала, плотин и других поделок рабочих людей» приказано было «истребовать один пехотный полк из тех, кои при строении южных крепостей находятся, производя за работу каждому человеку в день по десяти копеек»1 2.
Это промышленное применение солдатских резервов абсолютизма является крайне показательным для России XVIII века с ее деспотическим режимом абсолютизма. При этом надо иметь в виду, что в промышленности использовался также и труд рекрутов, т. е. будущих солдат. Еще в 1725 г. был издан указ, делавший рекрутчину серьезным резервом рабочей силы для русской промышленности. Этим указом (от 14 июня) предписывалось «сибирские заводы содержать приписными слободами» и «с приписных к оным заводам слобод рекрут не брать», но «оных определять в заводские работы и обучать всякому мастерству»3. 4 июля 1726 г. Сенат решил освободить приписанных к Нерчинским заводам крестьян и поселенцев от обычной рекрутчины. Вместе с тем было предложено крестьян, подлежащих к зачислению в рекруты, «определять в заводские работы и обучать всякому мастерству», или использовать для охраны завода 4.
Для уральских заводов уже в 30-х годах рекруты являлись значительным резервом рабочей силы. В 1735 г. совещание представителей администрации уральских заводов решило просить императрицу, чтобы к казенным заводам «повелено было от Сибирской и Казанской губерний рекрут до двухсот пятидесяти человек дать и оным быть при той работе вечно и наследственно» 5.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 661.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4853, л. 4.
3 ЦГАДА, ф. 12/44, д. 65372, л. 17.
4 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 6, л. 201.
5 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 259.
306
Иногда рекруты попадали и в руки частных заводчиков. Так, при передаче в 1739 г. Шембергу казенного Куш-винского завода при нем были оставлены имевшиеся там 554 человека «мастеровых и работных людей рекрут и ссыльных с женами и з детьми». На Туринском заводе Шемберг получил 389 человек «мастеровых и работных людей и рекрут с женами и з детми» L
Рекруты считались в середине XVIII века столь ценной для заводов рабочей силой, что забирались заводским начальством на много лет вперед. В отйет на донесение Берг-коллегии о недостатке «работных людей» при Нерчинских заводах Сенат в 1750 г. разрешил «собрать со всех приписных ко оным заводам слобод в зачет предбудущих» рекрутских наборов горных работников двести человек, которых военной коллегии в последующие наборы «зачесть в рекруты» 1 2. По указу 12 января 1761 г. предписывалось отправить на Колывано-Воскресенские заводы целую тысячу рекрутов3.
Как мы видели, свои права на мобилизацию людей в качестве рекрутов абсолютизм понимал весьма широко: рекруты использовались не только на военной службе, но и в промышленности.
§ 2. Эксплуатация каторжников
Но еще более серьезное значение для русской мануфактуры получил труд каторжников, эксплуатация которых на казенных заводах была поставлена на прочную базу. Возникло даже особое законодательство о применении труда каторжников в промышленности.
В 1722 г. из Сената в Берг-коллегию был послан указ, повлекший за собой широкое использование в промышленности принудительного труда колодников. Этим указом предписывалось из московских коллегий, канцелярий и надворного суда отправлять колодников в Московскую губернию «для казенных работ», давая им по 4 деньги на день для пропитания; речь шла об арестантах мужского пола. Что же касается «баб и девок», то их надлежало
1 ЦГАДА, Портфели Миллера, № 515/1, д. 15, л. 82—83.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 27, л. 97.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 99/3670, л. 1—2.
307
отсылать для работы на мануфактуры «по 4 деньги на день»
Труд каторжников использовался на многих мануфактурах в Москве. Так, в 1722 г. на полотняной мануфактуре Тамеса работали «девушки, отданные на прядильню в наказание лет на 10 и более, а некоторые навсегда», причем среди них имелось несколько девушек «с вырванными ноздрями»1 2.
Ссыльные работали на промышленных предприятиях Урала, Сибири. Попадая на Урал, ссыльные определялись там «вечно в работу» или на поселенье. В 1735 г. при 15 заводах и Уткинской пристани числилось 186 ссыльных первой категории и 318 второй категории, всего, следовательно, 504 человека3. Указ 23 февраля 1737 г. предлагал колодников, подлежащих вечной ссылке, посылать на «сибирские казенные заводы в работу»4 5.
К середине XVIII века все больше увеличивал свой удельный вес в промышленной жизни России Южный Урал. В связи с этим в 1744 г. дано было предписание «как купецких, так мастеровых и ремесленных людей, подлежащих по указам за вины их в ссылку на житье в Сибирь и на заводы», ссылать отныне в силу указа 11 февраля 1736 г. в Оренбург, «дабы таким образом в том новом месте промышленных и мастеровых и ремесленных людей умножено быть могло»б.
Каждая ведомость о состоянии предприятий русских мануфактуристов, использующих принудительный труд, отмечает среди работных людей лиц, ранее отправленных в ссылку. Ведомость мануфактуры московских суконщиков Докучаева и др. за 1755 г. отмечает 30 человек, кои «из Мануфактур-коллегии сосланы в ссылку», 14 человек, попавших на предприятие «из Сыскного приказа», и 238, ранее находившихся «в бегах и содержащихся в приказах» 6.
Однако в наиболее широких размерах труд каторжников использовался в Восточной Сибири, прежде всего на Нерчинских рудниках. Проблема наемной рабочей силы
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегий, кн. 2, л. 244—245.
2 «Дневник Берхогольца», ч. II, 1902, стр. 65.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 267.
4 Д. Кашинцев, История металлургии Урала, т. 1, стр. 103.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1060, л. 1.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 559, л. 2.
308
Для Нерчинских рудников крайне обострялись их отдаленностью, пустынностью края и тяжелыми условиями труда. Поэтому решено было в огромных масштабах использовать резервы рабочей силы, имевшиеся в распоряжении абсолютизма.
В декабре 1760 г. специальным постановлением Сената было разрешено помещикам отправлять на поселение в Сибирь своих крестьян не старше 45 лет, отличившихся «воровством, пьянством и прочими непристойными предерзостными поступками». Сибирь-мачеха принимала всех, но Сенат требовал, чтобы отправляемые крестьяне «были здоровые и неувечные». Такие ссыльные засчитывались помещикам как рекруты. В ссылку попадали и жены тех, кого отправляли в Сибирь. Что касается детей, то вопрос об их судьбе мог решаться по-разному. Если помещик соглашался на отправку детей в ,Сибирь, то получал за мальчиков до 5 лет по 10 руб., от 5 до 15 лет — по 20 руб. За девочек платилось в 2 раза меньше, а подростки старше 15 лет засчитывались как рекруты. Отправляемых крестьян предлагалось селить «около Нерчинских заводов» и «по дороге от Нерчинска к Иркуцку по Братской степи». По инструкции 22 августа 1761 г. рекомендовалось их расселять по дороге «от Тобольска к Иркуцку, а от Иркуцка до Нерчинска» Ч
Следовательно, с 60-х годов одним из резервов рабочей силы для промышленности становятся крепостные крестьяне, сосланные помещиками в каторгу за «предерзостное состояние». Специальное решение Сената от 14 января 1765 г. предписывало таких крестьян «для лутчаго воздержания в каторжную работу Адмиралтейской коллегии принимать и употреблять во всякую работу на толикое время, насколько помещики их похотят». Пища и одежда им полагались за счет казны «равно с каторжными». Если помещик требовал своих мужиков обратно, их предписывалось отдавать беспрекословно1 2.
На Нерчинских рудниках каторжники использовались, видимо, далеко не на всех работах, а на наиболее тяжелых. В «Штатном расписании» 1764 г. специально указывалось, что в качестве «погонщиков к ^плавильным и сереброразделительным печам» используются люди «из ка
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 97/3668, л. 4—11.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3677, л. 133.
309
торжных и служителей за провинности в штраф», причем плату предписывалось «каторжным давать определенную», а служителям «нижней оклад по 24 р. в год» h Таких погонщиков насчитывалось 84 человека. Кроме того, каторжники (в числе 300) работали в качестве дровосеков и косцов, получая в год по 24 руб. С 1762 по 1777 г. на Нерчинский завод было отправлено всего 2833 человека. Из них в 1777 г. «действительно в работах находилось»’ 1190, «к хлебопашеству выпущено» 410 человек, у «вольного ру-допромышленника» Сибирякова находилось 93 человека, а остальные 1140 человек были «отчасти в бегах, отчасти померли, а иные выпущены по всемилостивейшим указам»1 2.
На территории Сибири, как показывает ведомость 1745 г., ссыльные широко использовались не только на Нерчинских заводах, но и на других предприятиях. Так, на Луказском медеплавильном заводе (казенном) их имелось 178 человек3.
Труд ссыльных в Восточной Сибири использовали не только казенные, но и частные предприятия. В 1775 г. московский купец Савельев построил в Иркутской губернии «в отдаленных и лесных местах» своим коштом медеплавильный Ключевоскресенский завод, затратив 60 тыс. руб. «на приведение его к самому действию». При этом, однако, оказалось, что заводу не хватает «работных и мастеровых людей, коих по пустоте и отдаленности тамошних мест ни за какую цену сыскать не можно». Поэтому заводчик просил Берг-коллегию снабдить его достаточным количеством ссыльных, которых он собирался за свой счет «посадить на землю», уплачивая за них подушные деньги4.
Эксплуатировали ссыльных и заводчики Урала. В январе 1776 г. полковник Маслов доносил из Екатеринбурга обер-прокурору, что «нельзя без жалости смотреть на присланных из разных команд на поселение в Тобольскую губернию», из которой они «по разсмотрению или по желанию отсылаются некоторый для положения в цех» в город Верхотурье, а другие для поселения в Верхотурском уезде. Однако, поскольку тем и другим «под поселение мест и для хлебопашества земель не отведено», то они
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 652, л. 15.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4206, л. 575.
3 ЦГАДА, разр. XIX, д. 68, л. 93.
< ЦГАДА. ф. 259, кн. 4070, л. 318.
310
прямо отсылаются к Походящину на заводы, причем так, как будто «оныя ему и принадлежат». В результате этого они «определяются в заводския работы, не получая месячной и поденной платы», работая «из одного только почти пропитания», и уже «несколько лет страдают, не имея собственного себе пристанища» Ч
Тезис Д. Бабурина о том, будто уже с 60-х годов XVIII века русские мануфактуры считают невыгодным труд колодников и отказываются от него, опровергается, таким образом, только что приведенными фактами. Более того, даже в конце XVIII века ссыльные считались в некоторых местах серьезным резервом рабочей силы.
Не случайно предприниматели боролись между собой за право получить арестантов к себе на заводы. Каторжники, отсылавшиеся в Нерчинск, иногда оседали в других местах, в результате чего Нерчинские заводы теряли крайне нужную им рабочую силу. Поэтому в 1788 г. последовал указ, который требовал, чтобы «ссыльные, за преступления в работы на Нерчинских заводах осужденные, доставляемы были ко оным прямо, и нигде на пути отнюдь ни под каким видом удерживаемы, а тем меньше в городах оставляемы вовсе не были». Правительство полагало, что таким образом на Нерчинских заводах «недостаток нынешний в работниках отвращен быть может» 1 2.
Труд ссыльных применялся в русских мануфактурах на протяжении всего XVIII века не только в горной промышленности. В конце этого столетия он применялся, например, также на суконной мануфактуре* в Иркутске, принадлежавшей казне. Ее управляющему кригсцалмейстеру Новицкому разрешалось в 1794 г. набирать ссыльных при прохождении их через Иркутск: местным властям предписывалось «в следующих по тракту иркутских заводах показать ему всех ссылочных мужеска и женска пола, кои еще не поселены, с объявлением их преступлений, дабы он из них потребных к фабричному действию выбрать мог». Строительные работы решено было производить также с помощью ссыльных, чтобы издержки «обошлись казне не чувствительными». Трудом ссыльных строилась, например, дорога в сторону Байкала 3.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 586—587.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4545, л. 29.
’ ЦГАДА, ф. 259, кн. 1138/4709, л. 470—471.
311
Труд ссыльных в конце XVIII века применялся также на казенных винокуренных заводах, на «соленых заводах» в Тобольской, Иркутской губерниях и в других местах. По свидетельству Берг-коллегии, в 1800 г. на Екатеринбургских золотопромышленных заводах имелось 978 ссыльных, на заводах Походяшина — 143, при Нерчинских — 1444. На Иркутской суконной мануфактуре к началу 1800 г. число «ссылочных» было доведено до 21 /2 тыс. человек Ч Заводы делали большие заявки на ссыльных, лишь иногда отказывались от их использования, если на предприятиях не было нужных воинских команд.
Промышленное использование ссыльных приобрело в конце XVIII века столь широкий размах, что потребовалась их классификация с точки зрения промышленных проблем русского абсолютизма. Согласно «именному высочайшему указу» 1797 г. предписывалось отсылать в Нерчинск «смертоубийцов» и «произносителей дерских слов противу императорского величества», а также «возмутителей народа и пристанодержателей». Зато «преступников других родов, приговариваемых на поселение», предлагалось «отправлять в Иркутск на тамошнюю суконную фабрику». Наконец, «осуждаемых с телесным наказанием и без онаго за долги и др. преступления» рекомендовалось отправлять «к крепостным строениям»1 2.
В целях обеспечения мануфактур рабочей силой правительство взяло на себя даже матримониальные заботы. В 1798 г. для «укоренения ссылочных» при суконной мануфактуре в Иркутске «женидьбою» был «дан правительствующему сенату указ обратить в сие место женщин подобного рода». До присылки же невест управляющему разрешалось «меры сии привести в действие средством наличного теперь числа женщин» 3.
Хотя все эти категории принудительного труда (пленных, солдат, рекрутов, каторжников и др.) использовались преимущественно казенными заводами, тем не менее это несколько уменьшало недостаток наемных рабочих и в частной промышленности. Кроме того, при партикуляризации казенных заводов в руки частных мануфактуристов попадали предприятия, построенные при помощи указанных категорий рабочих, а иногда даже и сами рабочие.
1 См. «Архив истории труда в России» № 1, стр. 65.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1138/4709, л. 543.
3 Там же, л. 480.
312
Но йрй всём этом мобилизация Принудительного - труда этих категорий населения не могла решить задач, стоящих перед частными мануфактуристами, и поэтому абсолютизм делал доступным для них другие источники рабочей силы.
§ 3. Борьба мануфактуристов за крестьянские резервы ч рабочей силы
Важное значение для решения проблемы рабочей силы на частновладельческих и казенных мануфактурах имела массовая приписка к ним государственных, монастырских и ясашных крестьян, которым работа на заводах засчитывалась в качестве их подушного оклада. Приписные крестьяне были заняты на предприятиях заготовками сырья, топлива, строительных материалов и их перевозкой. Путем приписки крестьян к заводам абсолютизм пытался использовать свои фискальные резервы для развития промышленности, а также пополнить свою казну своевременным поступлением подушной подати. Эти фискальные интересы абсолютизма смыкались с приобретательскими интересами заводчиков. Фискальная эксплуатация трудящихся переносилась в мануфактуру и там сливалась с системой капиталистической эксплуатации. Однако эта последняя все больше перерастала в крепостническую, и симбиоз мануфактуры с фиском породил в России XVIII века оригинальнейшее в мировой экономической истории явление, а именно посессионную, или обязанную, мануфактуру. Ее следовало бы называть феодализированной, так как она выросла на почве использования русскими мануфактуристами экономических возможностей принудительного труда, характерного для феодализма.
Приписка государственных и т. п. крестьян к частновладельческим предприятиям отражает особенности экономической ситуации, сложившейся в России в XVIII веке. Эта приписка была возможной лишь в условиях общего господства крепостничества и крайнего деспотизма самодержавного режима, когда судьба сотен тысяч людей определялась росчерком пера царя или сановного бюрократа, произвольно распоряжавшихся подданными обширной империи. Вместе е тем предпосылкой этого явления послужило и то, что господство крепостничества не было универсальным: в стране сохранились еще целые прослойки
313
крестьян, не знавших над собой личной власти помещиков. Приписка была формой закрепощения государственных, монастырских, ясашных крестьян. Абсолютизм раздавал этих крестьян заводчикам, не задевая прямо интересов отдельных помещиков. Ущемлялись лишь потенциальные интересы помещиков как класса, поскольку сокращались возможные пожалования им крестьян в будущем.
Как уже указывалось, в России существовал разрыв между ростом крупного производства в мануфактурной промышленности и темпами отделения непосредственного производителя от земли и вообще от средств производства. Экономическая функция приписки крестьян и состояла в частичной ликвидации этого разрыва ценой не-исчивлимых бедствий для ее жертв. Приписка крестьян была насильственной формой ускорения первоначального накопления в России, поскольку его существенным моментом являлось создание резервов рабочей силы для мануфактурной промышленности. Абсолютизм не только сгонял толпы крестьян на заводы, но и наносил этим серьезный ущерб крестьянскому хозяйству. Правда, приписка не доводила этот процесс экспроприации непосредственного производителя до конца и потому не могла разрешить коренных проблем русской мануфактуры.
Приписка крестьян делала доступной для мануфактуристов рабочую силу основного класса феодальной России и, несомненно, сыграла серьезную роль в развитии мануфактурной промышленности XVIII века. Экономическое значение этой системы мобилизации рабочей силы было огромным, а социальные и политические последствия исключительно серьезными. Достаточно указать на то, что она ускорила события крестьянской войны под руководством Пугачева.
Утверждение некоторых историков, что русское правительство приписывало государственных крестьян к заводам, «идя по линии наименьшего сопротивления» *, совершенно неосновательно. Наоборот, дворянская диктатура шла в этом вопросе напролом, по линии наибольшего сопротивления, брала крестьянина «за горло», дубиной загоняла его на завод. Фактически правительство объявляло
1 См. К. А. Пажитнов, Положение рабочего класса в России, т. 1, Л. 1925, стр. 23.
’314
войну русскому крестьянству, и последнее ответило ему тем же самым. Приписка явилась одной из причин Пугачевского восстания и многих волнений крестьян.
Приписка производилась по прямому требованию заводчиков или администрации казенных заводов. В обоих случаях фигурировали ссылки на недостаток рабочей силы. Но дело не только в этом. Заводчики фактически делали из беды добродетель. Они тянулись к дешевому, полударовому труду крестьян. Заводчики верили во всевластие абсолютизма и потому не опасались сопротивления приписных. Принудительный труд государственных крестьян давал серьезный экономический эффект, увеличивал прибыли заводчиков. Следовательно, приписка производилась не только потому, что это было необходимо промышленности, но и потому, что это было выгодно заводчикам. Еще в самом начале XVIII века, в 1703 г., Никита Демидов утверждал, что «в Сибири хлеб вельми ро-дитца», крестьяне «живут на воли» и потому нанимаются лишь на 2—3 дня, «много что неделю», и лишь за высокую плату. Поэтому он требовал приписки к его заводам «уездных людей», обязуясь платить за них подати в казну Ч •
После смерти Петра I приписка крестьян к уральским заводам стимулировалась также отсутствием вольнонаемных рабочих. Генерал Геннин в донесении 18 апреля 1726 г. предлагал Берг-коллегии позаботиться о дополнительной приписке крестьян к Пыскорским медным заводам, ибо «ныне волных работников и с чистыми пашпор-тами на заводы принимать запрещено и никого нет», а если крестьяне будут приписаны, то остановки заводов из-за недостатка угля быть не может1 2. Когда в 30-х годах Татищев, обследуя уральские заводы, находил тот или иной из них в неприглядном состоянии, то он прежде всего советовал приписывать к ним крестьян. Отмечая в своем донесении 1734 г., что заводы Хохрякова и др. находятся «весьма в худом состоянии», так как они «в строение капитал истеряли», Татищев предлагал императрице «роз-дать им из ближайших деревень» соответствующее количество крестьян 3.
1 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. I, стр. 118, 126.
2 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 6, л. 197.
а ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 28.
315
Расширение производства уральские заводчики обычно также связывали с дополнительной припиской крестьян. Получив в 1754 г. Гороблагодатские заводы из казны, граф Шувалов потребовал дополнительной приписки к ним крестьян, хотя еще в ту пору, когда эти заводы находились в руках авантюриста Шемберга, имелось «в приписке ко оным заводам для работы крестьян» 3099 душ. Шувалов мотивировал свою просьбу строительством нового Серебрянского завода и предстоящим расширением Баранчинского завода Ч
Отстаивая монополию на эксплуатацию рабочей силы, русские мануфактуры XVIII века стремились к созданию вокруг себя как бы заповедников, население которых должно было обслуживать только их предприятия. Так, в 1755 г. барон Черкасов требовал от Елизаветы предписаний, чтобы дети приписных к Колывано-Воскресенским заводам крестьян и отданных на поселение там не требовались куда-либо «ни в какия иныя команды, ниже в рекруты, кроме заводов Колывано-Воскресенского горного начальства» 1 2.
Уральские заводчики середины XVIII века предпочитали приписных крестьян покупным. Когда у владельца Юговского и Курашинского заводов И. Осокина по указу 17 января 1752 г. решено было отобрать излишек приписных крестьян Кунгурского уезда, предоставив ему право покупки крепостных для их замены, то он решительно протестовал. В 1756 г. И. Осокин подал челобитную, в которой доказывал, что предоставленный ему двухлетний срок недостаточен для покупки крестьян, и уверял, что «исправится ими вскоре никак не можно». Он требовал оставления за ним приписных крестьян3.
При Екатерине II приписка крестьян урезывается, но заявки на нее следовали одна за другой, особенно со стороны казенных предприятий. Так, в 1764 г. Исетская канцелярия потребовала приписки крестьян для разработки серебряного рудника в Оренбургской губернии4. В 1769 г. «железовододействуемых заводов содержатель» В. Орехов представил челобитную в Сенат, ходатайствуя о разреше
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 31, л. 311—312.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 90, л. 9.
8 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 33, л. 112.
« ЦГАДА, ф. 259, кн. 3643, л. 319.
316
нии строительства новой домны и о приписке «к заводам ево однодворцов или экономических крестьян», а также выдаче ему из казны 20 тыс. руб. «для лутчего исправления» заводов !.
Для осуществления своих домогательств заводчики использовали обстоятельства военного времени. К Липецким заводам (Воронежская губерния) было приписано до 8 тыс. однодворцев, синодальных и помещичьих крестьян в тот период, когда эти заводы находились «в казенном содержании». Когда в 1755 г. они были переданы князю Репнину, приписные крестьяне были оставлены за казной. Князь Репнин получил только «заводских мастеровых и работных людей» (свыше 1 тыс. человек). Однако в 1769 г. он подал пространную челобитную, в которой доказывал, что на заводах заготовка, возка угля и руды не обеспечены «рабочей силой». Используя нужду правительства в металле в связи с войной с Турцией, Репнин добивался приписки к Липецким заводам однодворцев двух городов — Сокольска и Белоколодска «для добывания руд и поставки угля», но Сенат отклонил эти домогательства 1 2. В 1773 г. «главный командир» Нерчинских заводов Суворов требовал от Сената приписки к ним еще 16 тыс. душ, сверх имеющихся 7507, утверждая, что крестьяне нужны «для рубки на угольное зжение дров, клажи в кучи, зжения и разломки куч и воски угля», затем для рубки «сереброразделительных дров» и возки их, а также перевозки руды, бревен3.
И в 80-х годах представители «горного начальства» в России твердо держались за систему принудительного найма, олицетворением которой являлась приписка крестьян к «фабрикам» и заводам. В 1782 г. другой «главный командир» Нерчинских заводов, Бекельман, писал Сенату, что с «увольнением от работ крестьян не только знатно уменьшится может выплавка серебра, или в дорогую цену оное будет становится», но вообще может прекратиться производство, ибо «невозможно их привести к тому, чтобы они охотно вступали за повольней найем в заводские работы, иначе разве за неслыханную дорогую
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 650—651.
2 Там же, л. 475—486, 492.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 520.
317
цену, да и то очень мало, особливо в такие работы, которые потруднее» Ч
И в конце XVIII века различные проекты расширения казенной металлургии связывались с дополнительной припиской крестьян к заводам. Когда в 1797 г. П. Демидов предложил продать правительству свои заводы в Калужской губернии (Дугненский, Людиновский, Сукременский) за 1 млн. руб., то комиссия М. Соймонова признала недостаточными резервы рабочей силы, имеющиеся при этих заводах (2 тыс. душ, из которых 391 человек были престарелыми и малолетними). Поскольку заводам требовалось ежегодно 650 тыс. пудов руды, много угля и т. д., Соймонов считал, что они «достаточным количеством вольнонаемных обеспечить себя» не могут и предлагал приписать к этим заводам, в случае их покупки, 40 тыс. государственных крестьян 1 2.
Генерал Новицкий в своих проектах расширения Иркутской суконной мануфактуры требовал в 1797 г. приписки к ней Биликутской слободы, имеющей 433 жителя обоего пола3.
Следовательно, на протяжении всего XVIII века русские мануфактуристы и особенно администраторы казенных заводов настойчиво требовали приписки крестьян, отлично понимая все выгоды этого дела. Приписка давала предпринимателям огромные массы рабочей силы, в которой остро нуждались мануфактуры, причем это была дешевая рабочая сила, что имело первостепенное значение для мануфактуристов.
Приписка крестьян означала перераспределение резервов рабочей силы в пользу крупной промышленности, хотя это осуществлялось жестокими методами и страдания крестьянства доводились до крайней степени. Но и обезземеливание английского крестьянства в XVI—XVIII веках было далеким от идиллии и сопровождалось прямым насилием над трудящимися.
Не следует думать, что эта система принудительного найма появилась лишь в начале XVIII века, приписка крестьян к железным заводам имела место еще в предшествующем столетии. Но тогда она была эпизодом в хозяйственной жизни России.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4018, л. 443.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 101, л. 4.
3 См. «Архив истории труда в России» № 1, стр. 63.
318
§ 4. Приписка государственных крестьян к мануфактурам
Приписка крестьян к заводам Урала стала проводиться еще тогда, когда началось строительство одного из первых на Урале Каменского завода: крестьяне Каменской слободы (ранее принадлежавшие Долматову монастырю) в составе 33 человек обязаны были теперь «готовить всякие лесные припасы». Поскольку,, однако, заводу не хватало землекопов, дровосеков, угольщиков и рудокопов, решено было «к тем заводам приписать в работу крестьян в подмоч» 354 двора из Китайского острога, 175 дворов из Колчеданского острога, 174 двора из Камы-шевской слободы и 337 дворов из Багаряцкой слободы.
После .того как в 1702 г. по указу Петра I тульскому кузнецу Н. Демидову были отданы Верхотурские железные заводы «на Нейве реке», началась приписка местных крестьян и к этим заводам. Уже в 1703 г. решено было «приписать и ему Никите в работу» отдать Верхотурского уезда Аяцкую и Краснопольскую слободы, да сверх того «монастырское Покровское село з деревнями и со всеми крестьяны и з землею и со всеми угодьи». Грамотой 1704 г. Демидову передавались крестьяне Чусовской волости вместе «з женами и з детьми для умножения того железного завода» Ч
В Олонецкой металлургии использование труда приписных крестьян началось с первых лет XVIII века. Еще в 1701 г. при создании там в Фоймогубской волости медного завода приказано было приписать к ним до 40 дворов 1 2.
В 1705 г. по указу Петра I были приписаны «к зеркальному заводу для всякой работы» крестьяне патриарших деревень Посниково, Мирошкино (Троице-Сергиев-ской лавры), деревни Саларово (Вознесенского монастыря), села Федоскино, деревни Пыхтино. По переписи, в этих деревнях (все они находились в Московском уезде) имелось 72 двора 3. В приписанных дворах имелось 94 работоспособных мужского пола (исключая стариков и детей), и из них 60—70 человек должны были работать на заводе «каждой день безотходно». Следовательно, они
1 ЦГАДА, ф. 259", кн. 3683, л. 313.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 118 (рукописи Крамаренкова).
3 ЦГАДА, кн. Зеркального завода, л. 35.
319
фактически становились постоянными рабочими завода. Приписные крестьяне. встречались и на других подмосковных мануфактурах, например на «бумажном заводе» в селе Богородском, Московского уезда.
Вообще характерно, что Петр I производил приписку крестьян к мануфактурам часто именно за счет духовенства. Правда, монастыри при этом оказывали сопротивление, и Троицкому монастырю, например, удалось добиться освобождения 41 двора от работы на упомянутом зеркальном заводе.
Приписка становится при Петре I общегосударственной мерой. Построив в 1714 г. Сестрорецкий оружейный завод, Петр I приписал к нему 500 мастеровых из числа государственных крестьян Ч К Самарским серным заводам, созданным за счет казны в 1715 г. и в 1722 г. переданным в Артиллерийское ведомство, было приписано 500 семей ясашных крестьян1 2.
В 1718 г. иноземцу Тамесу и его компанейщикам было отдано «к полотняным заводам» монастырское село Кохма с деревнями в Суздальском уезде, причем приказано было «за то владение брать с них все те подати, которые прежде всего с крестьян в монастырской приказ и на архиерея збирались»3.
Отправляя генерала Геннина на Урал, Петр I давал ему очень широкие полномочия для мобилизации рабочей силы с помощью местных властей. Указ, подписанный Петром 29 апреля 1722 г., предписывал губернаторам, воеводам и «протчим управителям» Казанской и Симбирской губерний работных людей «по его (Геннина) требованию отпускать, не отписываясь, без всякого задержания» как для починки заводов, так и для строительства новых предприятий. Вместе с тем власти обязывались доставлять Геннину «сухим путем подводы, а водою лотки з гребцами». В инструкции, подписанной в тот же день, Геннину предлагалось писать в сенат о деревнях и землях, необходимых для железных и медных заводов, причем сенат на все заявления Геннина должен был «ко удовольствию тех заводов чинить немедленную резолюцию» 4.
1 См. «Архив истории труда в России» № 9, 1923, стр. 77.
2 ЦГАДА, ф. 4-го департамента Сената, кн. 5964, л. 760, 772.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 1, л. 22.
4 ЦГАДА, ф. Госархива, разр. XIX, д. 68, л 15, 16.
320
Приписка крестьян к заводам осуществлялась специальными указами от имени императора или императрицы и через особого представителя высших властей. От имени самой Екатерины I приписку крестьян к казенным Олонецким заводам 30 декабря 1725 г. производил генерал Волков, передавший их управителю заводов лан-драту Муравьеву.
Труд приписных крестьян в химической промышленности использовался, например, на Сергиевских и Самарских серных заводах. В 20-х годах туда были переведены «ис станишников казанских и симбирских пригородов, из салярских дворцовых сел» 508 казаков, стрельцов, пушкарей и ясашных крестьян Казанского уезда «з женами их и з детьми и с их братьями» !.
Все это показывает, что уже при Петре I приписка крестьян получила относительно широкий размах, и вряд ли можно согласиться с мнением Е. И. Заозерской, будто петровское правительство действовало в этом отношении довольно сдержанно 2. На самом деле оно бесцеремонно распоряжалось тысячами крестьян, и у нас нет фактов, свидетельствующих о его противодействии домогательствам мануфактуристов. Е. И. Заозерская не учитывает того, что при Петре I приписка крестьян вообще не могла получить особенно широкие размеры потому, что в то время мануфактурная промышленность лишь начинала развиваться, резервы наемного труда еще не были полностью исчерпаны, и потому сравнительно немногие из партикулярных мануфактуристов имели приписных крестьян.
Что же касается казенных заводов, то в приписке к ним крестьян правительство проявляло необычайную щедрость. В 1724 г. было дано общее разрешение приписывать к уральским заводам слободы, «без которых обойтись не можно» 3. В 1725 г. при этих заводах насчитывалось уже 25 тыс. приписных крестьян 4.
Крупную роль в приписке крестьян к заводам в 30-х годах XVIII века сыграла известная инструкция Татищеву от 23 марта 1734 г. На основании ее в 1734—1740 гг. к заводам было приписано много крестьян 5. Для горной про----------- t
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 27, л. 107, 109.
2 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 134.
з ПСЗ, № 4518.
4 См. Ю. Гессен, История горнорабочих в России,' стр. 50.
6 ЦГАДА, ф. 271, кн. 689, л. 9.
11 Ф. Я. Полянский
321
Мышленности существовали нормы йрийиски крес^ьйй. Согласно инструкции к каждой домне из казенных волостей должно было приписываться от 100 до 150 дворов, а к каждому молоту — до 30 дворов. Татищев ориентировался на низшую норму (100 дворов для одной домны) и считал во дворе 4 души, а не 4 работников.
Иногда практиковалась приписка к заводам только годных к работе крестьян после специального медицинского обследования. Так, к Лапландским заводам Шемберга во второй половине 30-х годов были приписаны исключительно работоспособные крестьяне в возрасте 15— 45 лет.
В 30-х годах XVIII века приписка крестьян к заводам на основании инструкции Татищеву приняла столь широкий размах, что потребовались ограничения. Еще в 1738 г. комиссия по горным вопросам рекомендовала оставить при заводах лишь минимальное количество приписных крестьян, а вице-канцлер Остерман предлагал отказаться вообще от приписки последних, так как она разрушает сельское хозяйство Ч В 1741 г. по решению кабинета министров запрещено было приписывать дворцовых крестьян без именных указов.
Однако приписка все же продолжалась в сравнительно широких размерах. В 1744 г. решением Берг-коллегии медный завод при городе Табынске был отдан симбирскому купцу Твердышеву, и к заводу было приказано приписать по 50 дворов на каждую тысячу пудов выплавляемой меди 1 2.
В середине XVIII века к мануфактурам часто приписывались конфискованные крестьяне. Так, в 50-х годах купцу Тавлееву, содержателю Новоторжской и Пензенской «красочных фабрик», были переданы жители конфискованных деревень (Костихина, Щепятина и слободки Сатина) Белгородской губернии в числе 30 душ мужского пола. Из конфискованных деревень Кашинского уезда ему же было передано сельцо Рождественское с мужским населением в 63 души, в Старицком уезде сельцо Егорьевское (с 15 душами), в Костромском уезде деревня Кузне-цовка (с 6 дуплами) 3.
1 Ю. Гессен, История горнорабочих в России, стр. 107.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 118.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3612, л. 534.
322
Приписка крестьян к уральским заводам в 50-х годах имела широкие масштабы. Так, в 1754 г. к «новозаво-димым железоводействуемым заводам» графа П. И. Шувалова на реках Азяме, Нижней Узяне и Каче ((притоках реки Белой) Берг-коллегия решила приписать «для заводских работ и по новости места» 1920 человек 'из государственных крестьян Казанской губернии’. Были также вместе с тем приписаны крестьяне к Вознесенскому медеплавильному заводу Сиверса.
Аппетиты сановников росли: Шувалов добивался приписки крестьян не по 100, а по 150 дворов (или 600 душ) на каждую домну. Он ориентировался на максимальную норму инструкции Татищеву.
Особенно острой проблема рабочей силы оказалась для Колывано-Воскресенских заводов, расположенных на далекой окраине. Еще в 1747 г. к ним было приписано много крестьян Томского и Кузнецкого уездов, всего на заводах с теми, которые раньше имелись у А. Демидова, оказалось 9179 душ приписных крестьян. Кроме того, с 1749 по 1751 г. к этим заводам было приписано еще 1779 человек из пришлых людей. В 1755 г. в распоряжении заводов имелось годных «к разположению в работы» 9 тыс. человек. Однако такое количество считалось недостаточным, и поэтому администрация обратилась к правительству с просьбой приписать еще 12 723 человека из числа жителей тех же уездов 1 2.
Приписка крестьян к заводам носила крайне бюрократический характер и производилась так, как будто речь шла об отводе лесов. Достаточно указать на то, что в 1761 г. казанская губернская канцелярия приписала «через нарочно посланного» чиновника к Богословскому заводу верхотурского купца Походяшина на 10 лет 4200 крестьян Чердынского уезда, причем из них годных к работе насчитывалось только 1837 человек. Среди остальных приписанных оказалось 606 человек к работе «негодных за старостию и дряхлостию», 135 отданных в рекруты, 395 «беглых и отпущенных с пашпортами», и, наконец, даже 1227 умерших3. Следовательно, знаменитые операции Чичикова с мертвыми душами были предвосхищены еще в XVIII веке. Бесцеремонная реквизиция рабочей
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 31, л. 54.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 90, л. 9.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 324.
11*
323
силы в пользу заводов была лишена какого-либо юриди-ческого обоснования. Достаточно было простой территориальной близости к заводу, чтобы оказаться приписанными к нему. Так, в 1798 г. Сенат предписал оставаться при Банковых заводах на Урале (Богословском, Петропавловском, Николае-Павдинском) тем «вольнопоселив-шимся» людям (в числе 1157 взрослым и 612 малолетним) , которые осели там постепенно за последние 40 лет Ч Следовательно, с царствования Петра I приписка крестьян к заводам становится системой, получает широкий размах.
Масштабы приписки систематически расширялись, и в 50-х годах XVIII века она достигла своего апогея. Лишь в 60-х годах по мотивам политического характера начались ее ограничения. Угрожающее поведение народных масс, предвещавшее великую крестьянскую войну, заставило правительство быть более осторожным. Заявки на приписных крестьян урезываются или вовсе не учитываются. Сенатский указ 27 июля 1760 г. установил, что приписка крестьян к заводам может иметь лишь временный характер 1 2.
О том, как этот указ осуществлялся, свидетельствует история заводов купца Походяшина в Верхотурском уезде. По истечении установленного срока эти крестьяне были отобраны и «обращены по-прежнему в казенное ведомство» 3.
Конечно, и раньше имели место факты временной приписки деревень к заводам. Так, приписка села Кохмы, Суздальского уезда (с 641 двором), к полотняной мануфактуре московской компании И. Тамеса в 1719 г. оказалась временной: уже в 1727 г. половина этого села была отдана сенатору В. Новосильцеву, а другая половина камергеру Д. Чевкину4.
Бывали раньше и случаи, когда производилась не приписка крестьян к мануфактурам, а передача казной деревень во временную аренду мануфактуристам на условиях платежа оброка. Так, например, «кожевенная фабрика», созданная в 1729 г. иноземным мастером Рихтером, получила в 1734 г. в аренду на 10 лет по приказу Сената
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 417.
2 См. ПСЗ, № 11087.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4545, л. 120.
< ЦГАДА, разр. XIX, д. 379, л. 65.
324
Осминскую деревню, принадлежавшую Александро-Невскому монастырю
Но раньше случаи подобного рода не выражали принципиального отношения правительства к приписке крестьян. В 60-х годах оно уже колеблется, и полицейские интересы дворянской диктатуры берут верх над практикой приписки крестьян к мануфактурам. Этим объясняется и то, что новые заявки на приписных крестьян не получали удовлетворения. Так, например, в 1766 г. комиссия о горных заводах отвергла предложение генерала Ирмана о приписке крестьян для постройки новых заводов около Туринска и Пелыма, ссылаясь на то, что от приписки «происходят разные государственные неприятности и беспокойства» 1 2.
Как видим, и правительство опасалось политических последствий насилия над крестьянством. Кроме того, оно учитывало и недовольство припиской со стороны сановных землевладельцев.
В России XVIII века принудительный труд местного населения использовался казенными заводами и без обязательной приписки (впрочем, это было исключением из правила, доступным только казенным заводам). Так, ведомость 1745 г. отмечает, что у Луказского медеплавильного завода (на территории Красноярского горного начальника) приписных деревень нет, а «когда сколько к каким работам потребно бывает» крестьян, «оные по требованиям присылаются Сибирской губернии из городов из Томска, Енисейска и Красноярского за плакатную плату»3.
При этом иногда приписка крестьян к заводам начиналась с простого привлечения их к срочным работам по строительству и т. д. В своей челобитной 1752 г. крестьяне Кунгурского уезда писали, что в 1741 г. они были обязаны Берг-коллегией дать людей на Ашапский медеплавильный завод Демидова лишь «для порядочного и наискорейшего произведения онаго в действие» и только «для одного построения завода, а не для приуготовления по постройке при оном заводских припасов». Они утверждали, что это не носило характера приписки, а между тем уже 11 лет они остаются на положении последних. Чело
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4107, л. 208.
2 См. Ю. Гессен, История горнорабочих в России, стр. 123.
3 ЦГАДА, Гос. архив, разр. XIX, д. 68, л. 92.
325
битчики ссылались на одно из посланий Берг-коллегии в адрес Пермской губернской канцелярии *.
Главную массу приписных крестьян составили государственные и отчасти монастырские крестьяне. Кроме того, в эту систему принудительного труда попадали и ясашные крестьяне. Колониальная политика царизма была поставлена на службу промышленности.
Проблема рабочей силы- на Урале в 30-х годах была столь острой, что в 1738 г. граф М. Головкин предложил даже устраивать специальную охоту на башкир для последующей отправки их из Казани на Уральские заводы1 2. Сенатский указ от 5 октября 1755 г. разрешал раздавать мануфактуристам малолетних башкир, даже моложе 12 лет (с матерями и без них). По этому указу 115 человек было отправлено из Оренбурга в Москву с подпоручиком Коробкиным, но»из них умерло в дороге 97 и дошло до места назначения лишь 18 человек. Из другой партии, в 44 человек, умерло в дороге и в Москве 19. Оставшиеся в живых были розданы московским «фабри-канам»3. Ивановские мануфактуристы крестьянского происхождения (часто сами крепостные) покупали «для услужения детей» у калмыков в Астрахани и Ирбите 4.
Так колониальные ресурсы империи использовались для разрешения проблемы рабочей силы. Но использовались они крепостнически.
§ 5. Приписка посадского населения
Помимо принудительного найма крестьян, в XVIII веке производилась также приписка к заводам посадского населения. Проблема использования рабочей силы городского населения была весьма актуальной для русской мануфактуры XVIII века и поэтому закономерно стала темой законодательства. Как уже отмечалось выше, указ 1736 г. разрешал посадским людям работать по найму на мануфактурах согласно добровольным договорам для отработки «урочных лет». Что же касается купцов из числа
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 29, л. 109.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 77, л. 8.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 988, л. 1.
4 См. «Ежегодник Владимирского статистического комитета», Т. III, стр. 42.
326
«подлых, йе имущих пропитания», то их разрешалось Отдавать в мануфактуры принудительным образом на 5 лет, если их «фабриканы принять похотят», а через 5 лет отпускать с паспортами *. В некоторых местах купцы даже приписывались к мануфактурам, как обыкновенные рабочие. Об этом свидетельствует, например, такой факт: по представлению Главного магистрата в 1762 г. Сенатом дано было указание «возвратить по-прежнему в купечество» записанных «в 1737 и в 1744 гг. за фабрикантом Нечаевым на полотняной ево Нечаева фабрики» рыбнослободских купцов 36 человек1 2.
В Центральной России купцы и другие категории посадского населения попадали на мануфактуры принудительным образом, чаще всего не в результате специальной приписки, а иным порядком: вследствие того, что они оказывались неоплатными должниками, пауперами, бродягами, правонарушителями и т. д. Зато в Сибири приписка к заводам посадского населения была обычным явлением и охватывала большое количество людей. По предписанию Сената в 1759. г. было предпринято переселение на Нерчинские заводы из Иркутской и Енисейской провинций Сибирской губернии большого количества людей, «посацких и цеховых, не имеющих торгов и ре-месл». Правда, дело продвигалось, видимо, медленно, так как и в 1764 г. еще «в недосылке состояло» ИЗО человек. Но это означает лишь то, что масштабы переселения были велики3.
В 1765 г. по договору с правительством «фабриканы французской нации» Барал и Шанония получили для устройства фабрики «белого железа» в Петрозаводске, мастеров, подмастерьев и учеников с Петровского за!вода 4.
Насколько бесцеремонно русский абсолютизм XVIII века распоряжался своими подданными, об этом наглядное представление дает история целой группы государственных крестьян, которые в середине XVIII века проникли в посадское население Томского и Кузнецкого уездов под именем купцов, чтобы облегчить свои провинности в пользу казны. Однако в поисках резервов рабочей силы канцелярия Колывано-Воскресенского горного началь
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3799, л. 65.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 40/3611, л. 292.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3668, л. 26.
4 ЦГАДА, разр. XIX, д. 98, л. 4.
327
ства донесла в 1764 г. «высшим сферам» Петербурга, что это были не купцы, а «сущие крестьяне, кои имеют хлебопашества». Тогда последовало решение «Кабинета ея императорского величества» оных купцов «из уездов вывесть в посады, или, для вящего умножения хлебопашества, из посадов выключа, приписать к Колывано-Воскресенским заводам для заработывания подушного склада» *.
Само собой разумеется, что приписка к заводам посадского населения наносила серьезный ущерб городам, ослабляла их экономические позиции, ибо, направляя рабочих на одни предприятия, она лишала рабочей силы другие предприятия. Приписка не опрадывалась экономически тем перераспределением рабочей силы в пользу промышленности за счет сельского хозяйства, которое имело место при приписке крестьян. Тут происходило обратное.
§ 6. Перевод приписных крестьян из деревень на заводы
Приписка крестьян к заводам Урала производилась так щедро, что у многих заводчиков появлялись большие излишки приписных. В 1751 г. во время проверки на заводах наследников А. Демидова было обнаружено 8806 лишних крестьян. У Н. Демидова сверх нормы оказался 571 крестьянин * 2.
Аналогичные явления наблюдались и позднее. В 1769 г. при медеплавильных заводах графа Чернышева имелось 8900 лишних приписных крестьян, у графа Воронцова — 4374, у Собакина — 3363, у Походяшина— 1772, у Алексея Демидова — 1542 и у Турчанинова — 12953. В 1781 г. на монетном дворе в Екатеринбурге находилось 5415 душ приписных крестьян, между тем как для заготовки дров, леса, угля и т. д. заводу требовалось только 1835 человек. Следовательно, 3660 крестьян там оказывались лишними 4.
Но даже при наличии большого количества приписных крестьян заводы далеко не всегда могли разрешить
‘ ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 493—494.
2 См. Ю. Гессен, История горнорабочих в России, стр. 109.
з ЦГАДА, разр. XIX, д. 112, л. 1.
< ЦГАДА, ф. 259, кн. 4263, л. 182.
328
проблему рабочей силы. Дело в том, что территориальное рассеяние крестьян мешало сколько-нибудь интенсивному и экономически производительному их использованию. Оставаясь крестьянами, имея собственное хозяйство, приписные оказывали яростное сопротивление мануфактуристам и всей системе принудительной эксплуатации. Приписных можно было использовать лишь нерегулярно, на грубых работах, приспосабливаясь к сезонности крестьянского производства. О повышении квалификации приписных крестьян не могло быть и речи.
Поэтому заводчики стремились к закрепощению приписных крестьян, по примеру наемных рабочих. Они переселяли этих крестьян на завод и превращали их в постоянных рабочих, фактически в заводских крепостных. Приписка как система принудительного найма оказывалась лишь начальной стадией закрепощения заводских крестьян. Она перерастала в заводское крепостничество. Разношерстные категории заводских рабочих подводились под один общий знаменатель.
Этот процесс происходил с ведома и при поддержке абсолютизма. Закрепощение заводских крестьян стимулировалось наличием своеобразных диспропорций в заводском хозяйстве. На Урале на территории заводских владений имелось очень мало постоянных жителей. Ведомость 1745 г. отмечает при Екатеринбургском заводе жителей и прочих «положенных в подушной оклад» 643 души, при Аннинском заводе — только 29, при Уктусском — 198, при Полевском — 22, при Полевско-Северском — 219, при Сысертском (Аннинском) — 135, при Каменском — 16 В связи с этим возникал разрыв между объемом производства и числом постоянных рабочих, живущих при заводе. А это обстоятельство ускоряло переселение приписных крестьян.
Принудительная отправка крестьян для поселения при Нерчинских заводах началась очень рано. Еще в 1722 г. по указу Сената предложено было сибирскому губернатору «выбрав ис тамошних пашенных слобод триста семей перевесть в Сибирь в Дауры на серебреные заводы з женами и з детми и поселить на пашне». Через 2 года из Тобольска поступило сообщение, что отбор 300 семейств
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 68, л. 72—79.
329
закончен, и они отправлены все из Иркутской и Томской провинций. В 1725 г. некоторая часть их уже прибыла на место
В результате такого рода мероприятий уже в 1735 г. при Нерчинских заводах имелось 1278 душ крестьян «но-вопереведенных», «старопоселенных» (преимущественно томских), так или иначе связанных с заводами, хотя и рассеянных по 28 деревням. Они были переселены туда главным образом в 1724, 1725 и 1726 гг.1 2
На Олонецких заводах приписка крестьян в законодательном порядке перерастала в настоящее «заводское крепостничество». В 1725 г. к ним было приписано 15 833 души «обывателей погостов». Через год последовал новый указ, который предлагал набрать «с приписных душ работников добрых с 50 душ по человеку» (всего 306 человек), и всех набранных было приказано при заводах «содержать непременно», с оплатой по плакату, а с остальных в дальнейшем собирать лишь подушный оклад. В случае бегства или болезни кого-либо из «непременных работников» для замены их предлагалось брать других крестьян3.
Так называемый «план 1773 года» о раздаче рудников в Олонецком уезде партикулярным людям предлагал из 18 979 приписных к Олонецким заводам крестьян выбрать 486 человек в качестве «действительных работников, крепких и здоровых», освободить их от подушного оклада и «поселить их с семействами при заводе под названием угольщиков, снабдя от погостов и слобод каждого по две годных к работе лошади» (с упряжью). Угольщики за свою работу должны были получать от завода установленную плату за счет фонда подушных денег. Кроме того, в свободное от заготовок и перевозок угля время угольщики могли использоваться на любых «заводских работах» с оплатою уже «по вольной цене». Что касается остальных приписных крестьян, то их обязанности сводились к поставке лошадей, повозок и платежу подушного оклада в пользу канцелярии Олонецких заводов. От заводских работ и заготовки угля они уже освобождались. Только в случае прорыва плотины приписные крестьяне должны были являться на работу, но опять-таки за плату,
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 6, л. 192—200.
2 ЦГАДА, Портф. Миллера, № 515/1, д. 2, л. 120—124.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 681—682.
339
какая «вольнонаемщикам... обыкновенно производится» Ч
Появились так называемые бергбауэры, т. е. постоянно работающие при заводах приписные крестьяне, заводские крепостные. Но это не избавляло и других приписных крестьян от заводских работ. В челобитной 1754 г. мануфактурист Коротнев писал в Сенат, что «сверх тех вечных берггауэров мастеровых каждогодно» из числа приписных крестьян берется работных людей на Кончозерский железный завод по 100 и на Воецкий рудник по 26 человек, что приписные крестьяне являются «на все заводские хождения», т. е. «рубят дрова, жгут и возят уголь, ставят руду и известь»* 2.
Тамес переводил на свои мануфактуры в Ярославле и Москве очень много крестьян из приписного села Кохмы. Он скоро потерял это село, но рабочие, уже переведенные, остались при нем. В конце 30-х годов три четверти рабочих предприятий Тамеса были выходцами из Кохмы. Среди переведенных на Ярославскую мануфактуру имелись красильщики, столяры, токари, ткачи, шпульники и т. д. 3
При Липецких казенных заводах в 1776 г. насчитывалось 1133 души, но среди них «приписных к оным заводам крестьян» не имелось: все заводские работы исправляли постоянно работавшие на предприятиях «заводские мастеровые и работные люди» 4.
Следует отметить, что регламент Берг-коллегии, относящийся к 1739 г., внес существенные поправки в дело приписки крестьян к заводам. Параграф 12 этого регламента разрешал, в случае нехватки на заводах «вольных работников» крестьян к предприятиям «целыми волостьми не приписывать, но давать с рассмотрением по нескольку токмо дворов, которых перевозить и селить заводчикам самим при заводах». Если же из таких крестьян «кто подлинно к мастерству окажется способным, таковых от всяких податей и рекрутских поборов освободить» s.
Таким образом, законодательство 30-х годов ориентировалось на замену приписки крестьян переводом последних на заводы. Речь шла, следовательно, о расширении заводского крепостничества.
» ЦГАДА, ф. 259, кн. 3670, л. 120.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3978, л. 691.
3 См. Н. П. Паялин, Волжские ткачи, стр. 23.
* ЦГАДА, ф. 259, кн. 4108, л. 248.
3 ЦГАДА, ф. 12/44, д. 65372, л. 18.
331
Поэтому в дальнейшем перевод на завод и рассматривался как форма приписных крестьян навечно к заводам. Указ Сената от 14 декабря 1755 г. предписывал зачинщиков «противности заводчикам» пороть плетьми и вместе с семьями отсылать на заводы Сиверса на вечное поселение «для употребления во всегдашние работы» *.
В таких условиях довольно часто обыкновенная приписка к заводам влекла за собой постоянную работу на них, и тогда положение приписных крестьян оказывалось совершенно иным. Так, по сенатскому указу 1755 г. из приписных к сибирским казенным заводам крестьян было направлено 147 человек в Екатеринбург «для тогдашнего медных копеек переделу». Хотя при этом и давалось обещание, что по окончании переделки медной монеты крестьяне будут отпущены «по прежнему в домы», однако и в 1765 г. они все еще удерживались в Екатеринбурге, несмотря на их протесты 1 2.
Крестьяне, переселяемые в другие места для приписки к заводам, обычно оказывались в очень тяжелом положении и обрекались на многолетние бедствия. В 1764 г. генерал Суворов доносил Сенату, что люди, присланные Соликамской конторой на Нерчинский завод, за 9 лет «не токмо хлебопашества, скота и лошадей не обзавели, но и домов не имеют», а «шатаются все праздно по разным местам», ищут себе пропитание, ходя по дворам и все находятся «в крайнем неимуществе»3. Протестуя против приписки к Ижевскому заводу, ясашные крестьяне Верховско-Рождественской волости, Казанского уезда, писали в 1769 г. в своей челобитной на имя Екатерины II, что «с начала приписки отдано из нашей волости на те заводы в мастеровые годных крестьян 128 человек без возврату и без зачету», отчего челобитчики несли «излишнее отягощение и крайнюю обиду» 4.
Перевод приписных крестьян в число заводских мастеровых требовал специальной санкции правительства. Владелец Петропавловского медеплавильного завода Походяшин крайне нуждался в мастеровых, однако не осмеливался самочинным порядком переводить приписных крестьян на завод. В 1769 г. он ходатайствовал о разрешении
1 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 33, л. 174.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3682, л. 442.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3668, л. 341.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 785.
332
ему «за не отысканием вольнонаемных людей» и запретом покупки крепостных (по указу 1762 г.) из приписных крестьян для обучения «к мастерству выбрать». Это ходатайство было поддержано Главным правлением уральских заводов и Берг-коллегией
Тем не менее перевод приписных крестьян на положение «заводских мастеровых» был повседневным явлением, о чем свидетельствуют, например, наказы 1767 г.1 2 На Юговских и Аннинских заводах Пермской провинции приписные крестьяне забирались «в горные и заводские слу-жители бесповоротно».
Экономическое положение приписных крестьян определялось тем, что они имели свое хозяйство и отрабатывали на заводах лишь подушный оклад. Однако сочетание того и другого оказывалось затруднительным. Работать на заводах приходилось «по мирской раскладке», в том числе за малолетних, престарелых и «выбылых» односельчан (беглых). Фактически это означало утроение объема работ. Вместо одного месяца крестьянин вынужден был работать два-три месяца. Много времени занимали переходы с деревни на завод и обратно, причем несколько раз (часто завод находился за сотни верст). Длительные отлучки приводили к тому, что приписной крестьянин все больше забрасывал свое хозяйство. Он разорялся и становился нищим. Чтобы избавиться от заводских работ и хозяйского деспотизма, приписные крестьяне часто бежали «куда глаза глядят». Но, становясь беглецом, такой крестьянин попадал в ряды пауперов. На заводе приписные крестьяне не получали денег на руки. Нормы оплаты оказывались мизерными и производился «зачет1» причитающихся денег для выплаты подушного оклада. Заводчик сам рассчитывался с казной. Поэтому возникало много злоупотреблений. Заводская администрация часто обманывала крестьян. Начинались конфликты, приводившие к забастовкам, столкновениям и даже восстаниям.
Раскольники отрабатывали удвоенный подушный оклад. Рекруты и солдаты попадали фактически в положение «отданных по указу». Они получали «хлебное жалованье» и «кормовые деньги». То же самое нужно ска
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 708—710.
2 См. «Сборник РИО», т. 115, стр. 255—303.
333
зать о приписных крестьянах» Переведенных на завод. Они также оказывались на положении «отданных по указу», снабжались продовольствием и получали денежную плату. Но это не дает основания отождествлять их с наемными рабочими. Даже каторжники получали узаконенные 3 коп. в день. Оплата вечноотданных и переводных «фабришников» тяготела к этой норме.
§ 7. Кризис приписной системы. Замена приписных крестьян «непременными работниками»
По мере того как увеличивались резервы наемного труда и развивалась капиталистическая мануфактура, система приписки изживала себя. Она стала тормозить развитие мануфактурной промышленности. Тем не менее абсолютизм сохраняет эту систему и в первой половине XIX века.
В начале этого столетия около Колыванских заводов имелась своего рода «заводская губерния». В заводской округе, по данным ревизии, числилось 86 055 душ мужского пола, в том числе крестьян — 84 105, мещан— 1864, купцов — 86 *. В предреформенный период число приписных крестьян при горных заводах даже увеличивалось. С 1834 по 1847 г. на олонецких заводах их численность выросла с 23 647 до 24 934, при уральских и сибирских — с 23 030 до 24 669, а при алтайских заводах — со 138 490 до 151 5781 2.
Мастеровые казенных алтайских заводов еще с 1761 г. были приравнены к лицам, состоящим на военной службе. Положение 16 апреля 1828 г. об управлении Ко-лывано-Воскресенскими горными заводами считало мастеровых за «особенное состояние людей, обязанных исправлять горные заводские работы». Пополнялись мастеровые за счет рекрутов из деревень, приписанных к заводам, за счет мастеровых и работных людей «всех нижних чинов», даже за счет внебрачных детей 3.
1 См. Е. Ф. Зяб лове кий, Статистическое описание Российской империи.., ч. 4, стр. 215.
2 См. «Сборник статистических сведений о России>, кн. 1г стр. 222, табл. № 1.
3 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских государственных промыслах, т. 1, стр. 263.
334
Перед самой реформой 1861 г. приписные крестьяне заготовляли для Колыванских заводов на Алтае по 85 тыс. саж. дров, привозили до 270 тыс. коробов угля и более 4 млн. пуд. руды *.
В первой половине XIX века к промышленным предприятиям приписывались новые группы крестьян. Так, в начале XIX века 11 тыс. крестьян, живущих между Камышином и Саратовом, «упражнялось единственно» добычей и перевозкой соли из озера Эльтон. Для увеличения добычи соли к этим разработкам были приписаны еще 2 соседние слободы и их жители «присоедины к сему званию». Кроме того, были приписаны бобыли, жившие в Камышине и занимавшиеся адмиралтейскими работами. В целом это увеличило состав рабочих на 859 человек1 2.
В первой половине XIX века продолжалось использование на заводах также ссыльных и каторжан. Указ 23 февраля 1823 г. предписывал отправлять на казенные горные заводы преступников и бродяг, подлежащих военной службе.
Когда началось широкое развитие золотодобывающей промышленности Сибири, делались попытки использовать на приисках приписных крестьян и ссыльных. В 1837 г. Павел Демидов предлагал вывозить в Сибирь крестьян в порядке покупки или переселения, соединяя с ними «соразмерное число ссыльно-поселенцев». Таких переселенцев рекомендовалось называть «приписными к золотым промыслам» и использовать на работе, давая сдельную оплату. В 1846 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Руперт предлагал казне переселить на прииски из малоземельных губерний от 100 до 150 тыс. крестьян, а также разрешить золотопромышленникам переселять туда за свой счет крепостных и вольных людей3.
Однако эти попытки прикрепить к золотым промыслам крестьян и ссыльнопоселенцев не увенчались успехом. Система приписки слишком явно обанкротилась и стала опасной в политическом отношении, не давая притом серьезного экономического эффекта. Уже в начале
1 См. Е. Ярославский, Экономика и рабочее движение пореформенной России, 1940, стр. 20.
2 См. Е. Ф. Зябловский, Статистическое описание Российской империи.., ч. 4, стр. 247—248.
3 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских государственных промыслах, т. 1, стр. 83, 88.
335
XIX века правительство само вынуждено было признать несостоятельность приписной системы. В правительственном докладе Александру I отмечалось (1803 г.), что всего (по последней ревизии) при горных заводах имелось приписных крестьян 312 218 человек, в том числе 241 253 при казенных и 70 965 при частных. Далее в докладе говорилось, что при этой системе возникают три «главнейших неудобства», состоящие в том, что приписные живут за сотни верст от заводов, несвоевременно и «не в полном числе на работы приходят», заводские работы распределяются на все ревизские души (включая выбылых, престарелых, малолетних, увечных). Поэтому еще в 1800 г. предлагалось «заводы пополнить непременными мастеровыми» из числа тех же приписных крестьян» По мнению автора этого предложения, 65 тыс. приписных при Горноблаго датских и Камских заводах в таком случае могли бы быть заменены намного меньшим числом «непременных мастеровых» (3305 человек). Указанное предложение было одобрено царем и утверждено указом от 9 ноября 1800 г., с добавлением, что набор непременных работников следует произвести в ближайшие четыре года (начиная с 1802 г.) Ч
Горнозаводчики, однако, возражали против этого, полагая, что такие работники обойдутся дороже приписных крестьян, и их окажется недостаточно для заводов. Правительство прислушалось к этим опасениям, и по указу от 4 декабря 1801 г. перевод приписных крестьян в непременные работники был прекращен.
Однако впоследствии реформа все же была проведена. 15 марта 1807 г. был «высочайше утвержден» доклад министра финансов графа Васильева относительно «непременных работников». В новом положении указывалось, что «непременные работники при заводах казенных и частных не делают никакого особенного состояния, .но суть точно такие же мастеровые и рабочие люди, как и прочие служащие казенные люди при заводах казенных и как вечно отданные к заводам при заводах частных». Зачисляться в состав «непременных работников» должны были приписные крестьяне «здорового сложения и довольно крепкие», причем навечно. При этом устанавливалось, что «дети непременных работников принадлежат
1 См. ПСЗ, т. XXVII, № 20815.
336
заводам». «Непременные работники» казенных заводов освобождались от казенных повинностей. Частные заводчики обязывались платить за них подати, как и за вечно-отданных. «Непременные работники» делились на конных и пеших, причем последние обязывались заниматься рубкой дров, заготовкой угля, надворными работами и «по мастерствам заводским». Конные работники должны были возить руду, уголь, флюсы, песок и другие припасы, имея при себе по две лошади каждый и заготовляя сена на 3 лошади. Заводчику предоставлялось право переводить «непременных работников» с одного завода на другой, а в делах «полиции, суда и расправы» на них распространялись все постановления, обязательные для вечноотданных (при частных заводах) и казенных мастеров (при казенных заводах). Подтверждалось, что при частных заводах «непременные работники» будут в такой же зависимости от заводчиков, как и прочие «казенные мастеровые и рабочие люди, вечно отданные заводам».
«Непременные работники» должны были делиться на десятки, сотни и выбирать десятских, сотских, а также старшин, утверждаемых затем начальством. Обязанности этих администраторов сводились к надзору за тем, чтобы люди «работали исправно», за ними признавалось право улаживать «малые распри». Внутри десятков и сотен устанавливалась круговая порука. Неисправный работник подлежал переводу на другие заводские работы. Частным заводчикам и администраторам казенных предприятий разрешалось переводить «непременных работников» на работу внутри завода, если они оказывались более способными к этому или же заводчикам становилось выгоднее «исправить посредством вольного найма» работы по заготовке и перевозке «припасов», чем использовать на этих работах «непременных» мастеровых. Допускался и перевод заводских людей в «непременные работники».
Количество работ, подлежащих выполнению «непременными работниками» при казенных заводах, должно было определяться «каждогодно» Горным советом, а перемена «уроков» на одного человека могла производиться Горным правлением. Для «непременных работников» разрешалось устанавливать и «задельную плату» в рамках положенного им содержания или с их согласия. Провиант
337
им полагалось выдавать помесячно, как и прочим мастеровым.
Ко времени выработки Горного устава (1806 г.) конные работники из числа непременных должны были работать 200 дней в году (в Гороблагодатском и Богословском горных округах — 230), а пешие только 125 дней (везде). С 1 мая по 1 ноября пешие работники должны были освобождаться от урочных работ для «земледельческих занятий» ’.
В соответствии с указом 15 марта 1807 г. заводы Урала получили 17 850 «непременных работников» вместо 217 115 приписных крестьян. В том числе Ревдинский завод П. Демидова получил 138 «непременных работников» (взамен 2379 приписных крестьян), Верх-Исетские заводы Яковлева — 724 человека (вместо 12 478 крестьян) и т. д.1 2 В 1851 г. на Воткинском заводе «непременных работников» имелось 16 214, в 1852 г. на Ижевском заводе 12 140 3.
В оценке реформы 1807 г. высказываются не совсем верные суждения. Некоторые авторы отмечают ее крепостнический характер, но в то же время признают ее «известное прогрессивное значение», поскольку она отрывала непременных работников от земли и сближала их с мастеровыми 4.
На самом деле эта реформа носила крепостнический характер. Завершая закрепощение части приписных крестьян, она насаждала заводское крепостничество. Именно в этом состоял ее непосредственный результат. Если приписные крестьяне занимали промежуточное положение между наемный рабочими и крепостными, то «непременные работники» были уже крепостными, хотя и особого типа. Лишь в дальнейшем, в ходе кризиса посессионной системы, они превратились в наемных рабочих.
Замена приписных крестьян «непременными работниками» означала усиление непосредственно феодальных тенденций в экономике мануфактур Урала (посессионных
1 См. ПСЗ, № 22498.
2 См. М. А. Горловский и А. Н. Пятницкий, Из истории рабочего движения на Урале, 1954, стр. 37.
3 См. А. Токарева, Крестьянская реформа 1861 г. в Вятской губернии, Киров 1941, стр. 9.
4 См. М. А. Горловский и А. Н. Пятницкий, Из истории рабочего движения на Урале, стр. 35, 37.
338
и казенных). Эти мануфактуры искали разрешение своих экономических противоречий в данном случае на крепостной основе. Путем усиления крепостничества правительство и заводчики пытались сломить сопротивление приписных крестьян.
Несмотря на массовый перевод приписных крестьян на положение «непременных работников», система приписки крестьян все же сохранилась вплоть до реформы 1861 г. Эта система держалась лишь потому, что ее существование гарантировал и поддерживал абсолютизм, хотя в экономическом отношении она уже давно совершенно обанкротилась.
В экспроприации народных масс и формировании наемных рабочих эта система сыграла значительную роль. Она отрывала крестьян от сельского хозяйства, вызывала разорение целых деревень, массовое бегство приписных. Бросая свое имущество, они на новых местах часто становились наемными рабочими. Будучи переведены на завод, приписные крестьяне навсегда отрывались уже от земли и становились профессиональными «фабришни-ками». Позднее их потомки оказались в составе наемных рабочих.
ГЛАВА XI
ПОКУПКА КРЕПОСТНЫХ
§ 1. Экономические основы покупки крепостных мануфактуристами
Наиболее радикальное решение проблемы рабочей силы русские мануфактуристы XVIII века усматривали в приобретении крепостных. Всякий раз, как только появлялась возможность купить крепостных, мануфактуристы ее непременно использовали.
Это явление нельзя считать чем-то исключительным, свойственным лишь истории России. Использование капиталистической мануфактурой экономических резервов крепостничества наблюдалось повсюду. К. Маркс при анализе первоначального накопления капитала показал, сколь широко использовали разные формы принудительного труда мануфактуры Западной Европы в XVI— XVIII веках. Известно также и то, что в колониях капитализм консервирует рабство и крепостничество, использует их и порождает заново там, где они были недостаточно развиты. Появление европейского капитала в Америке ознаменовалось водворением там крепостничества и чудовищным развитием плантационного рабства. Их пережитки повсюду сохраняются и сейчас на колониальной периферии современного империализма.
В России XVIII века использование экономических резервов крепостничества капиталистической мануфактурой зашло более далеко, чем в других странах Европы, и только в этом состояла особенность России. Объяснялось это тем, что в России мануфактурная промышленность развивалась в условиях господства крепостничества. Купеческий капитал тянулся к прибавочному труду крепостного крестьянина, пытаясь прорвать монополию дворян
340
ства на эксплуатацию крепостных. Приобретая крепостных, мануфактурист мог присвоить уже не долю прибавочного труда, а весь целиком.
Принудительный труд не может найти широкого применения при фабричном производстве, но вполне вмещается в рамки мануфактурного производства. Ручная техника мануфактуры не создавала серьезных препятствий для использования принудительного труда. Производительность труда наемного рабочего была намного выше, чем производительность труда крепостного работника. Однако применение наемного труда требовало от предпринимателей значительных расходов на заработную плату, гибкой организации производства и ставило его в зависимость от изменчивой экономической конъюнктуры. Крепостной труд был хотя и малопроизводительным, но зато дешевым\ и русские мануфактуристы ориентировались именно на него. Крепостной работник не мог уйти от мануфактуриста и был совершенно беззащитен перед произволом предпринимателя, подчиняясь ему без каких-либо условий с его стороны. Нельзя не учитывать и того, что владение крепостными давало основания для возведения в дворянство «чумазого заводчика» и награждения его чинами, а в дворянском государстве это имело весьма существенное значение.
Закрепощение наемных рабочих и приписка крестьян лишь отчасти давали удовлетворение крепостническим вожделениям русских мануфактуристов XVIII века. Наемных рабочих было сравнительно мало, а приписные крестьяне могли быть использованы лишь в объеме их подушного оклада. Превышение этой нормы и перевод приписных на завод вызывали решительное сопротивление, до предела обостряли классовые противоречия.
Поэтому мануфактуристы добивались доступа к первоисточнику богатств крепостной России — крепостному крестьянству.
В исторической литературе было высказано мнение, будто использование в русской промышленности XVIII века принудительного труда «с первого разу уже поставило
1 В 1735 г. Татищев указывал, что казне металл обходился дешевле, чем частным заводчикам, ибо на казенных заводах руда добывается рекрутами, которым платится жалованье «малое, а партикулярные (заводчики) нанимают вольных дороже нежели вдвое» (ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 12, л. 377).
341
русское фабричное производство в ложное положение, основав его на труде несвободном» *. Между тем русская промышленность не смогла бы достигнуть столь серьезного развития в рамках крепостной России, если бы для нее остались недоступными экономические резервы крепостничества.
§ 2. Борьба мануфактуристов за рабочую силу крепостных
На грани 30-х и 40-х годов XVIII века к рукам крепостного крестьянина тянулись не только горнозаводчики, суконщики и полотнянщики. В 1739 г. владелец ценинной «фабрики» (изготовлявшей посуду и изразцы) Аф. Гребенщиков, который с 1724 г. пользовался наемными рабочими, подал челобитную с просьбой о покупке крепостных крестьян (до полусотни). Он жаловался на то, что бывшие' у него «наемщики отошли» и он понес убытки на их обучении, что «за отлучкою оных наемщиков» его фабрика «состоит ныне в малом действии», поскольку он «других вольных наемщиков» нанять не может, а собственных крестьян не имеет1 2. Аналогичные жалобы были повседневным явлением.
В 1744 г. Гребенщиков подал новую челобитную о разрешении на покупку 50 дворов с землей, доказывая, что от покупки крестьян без земель «никакой пользы последовать не может». Он выражал опасение, что безземельные крестьяне разбегутся от него3.
Хотя с 1736 г. покупка крепостных к мануфактурам была запрещена, тем не менее некоторым предпринимателям удавалось получить от правительства разрешение на приобретение крестьян. В 1743 г. при своей парусной мануфактуре на реке Уче в Ивантеевке московский купец Еремеев завел бумажное производство, а затем добился указа, разрешавшего ему покупку 100 крепостных крестьян 4.
1 Н. Степанов, Сравнительно-исторический очерк организации ремесленной промышленности в России и западноевропейских государствах, Киев 1864, стр. 109.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 331, л. 1—2.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 21, л. 224.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1196, л. 1—2.
342
После указа 27 июля 1744 г., вновь разрешившего покупку крепостных мануфактуристами, от них поступило множество, заявок на приобретение крестьян. 27 ноября 1744 г. содержатель шелковой «фабрики» в Москве Иконников подал челобитную, в которой просил разрешения на покупку 200 дворов. Он аргументировал свою просьбу тем, что построил три «манифактурныя домы», в которых можно поставить до двухсот станов с мельницами и с красильнями и со всеми принадлежностями, но все дело приходит «в остановку за неимением работных людей»1. В том же году содержатель восковой «фабрики» в Петербурге Горбылев также просил разрешения на покупку крестьян (до 100 дворов), указывая, что на его мануфактуре работают наемные люди с паспортами, однако иногда отыскать «оных невозможно и затем бывает в деле остановка» 1 2.
Провинциальные мануфактуристы также стремились покупать крепостных, тем более что использование последних для них оказывалось несравненно более легким. В 1744 г. владелец Ярославской шелковой «фабрики» Гурьев просил разрешения на покупку сразу 200 дворов 3.
В 1746 г. владелец шелковой мануфактуры И. Красно-селов просил разрешения на покупку 200 дворов4. В 1747 г. купец первой гильдии Клюев просил разрешить ему купить 100 крестьян для стекольного завода в селе Никольском, Владимирского уезда 5.
Добиваясь разрешения на покупку крепостных, мануфактуристы обычно давали правительству самые широкие обещания по части «умножения» производства. Так, владелец шелкоткацкой мануфактуры в Москве Савин писал в 1744 г., что он намерен довести вложения капитала до 30 тыс. руб., а число станов до 100, если ему будет разрешена покупка сотни дворов. Столь щедрые обещания возымели действие, и покупка была разрешена 6.
Мануфактуристы покупали даже беглых крестьян, которых охотно сбывали помещики. Так, 21 сентября 1751 г. брянский купец Никулин, владевший двумя железными заводами в Тульской губернии, заключил с помещицей
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1371, л. 1—2.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1335, л. 1, 7.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 1453, л. 1.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 839, л. 1.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 980, л. 1.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 1425, л. 1—7.
343
Ладыгиной купчую «на проданного в бегах крестьянина Василья Осипова сына Артемова» *.
В 50-х годах XVIII века покупка крестьян приобретает более широкие размеры, чем в предшествующее десятилетие. Имея 25 человек «записных», московские купцы, владевшие мишурной мануфактурой, добивались в 1754 г. разрешения на покупку 100 душ (с землей и без земли) в связи с расширением производства 1 2.
Приобрести крепостных стремились даже владельцы мелких предприятий. Купец из Елатьмы Пышкин, собиравшийся завести небольшую мануфактуру в 20 станов для выделки сукна и каразеи, в 1754 г. ходатайствовал и получил разрешение на покупку 495 душ. Смоленский мещанин Родионов-Болыпой, собираясь завести на реке Везовенке, в Смоленском уезде, бумажную мануфактуру, в 1757 г. добивался разрешения на покупку 200 душ3.
В 1758 г. симбирский купец Твердышев, владевший на Южном Урале 5 медными и 1 железным заводами, добивался разрешения на покупку крестьян из окрестных деревень. В 1760 г. московский купец Андреев, собираясь завести небольшое предприятие для «беления желтого воску» (с капиталом в 2 тыс. руб.), просил разрешить ему покупку 25 крестьян «с землей и без земли»4. В том же году петербургский купец Карпов получил разрешение на устройство в Новгородском уезде кожевенной мануфактуры и покупку к ней 20 крестьян 5.
Добиваясь в 1760 г. передачи в свое «вечное и потомственное владение» позументной мануфактуры в Петербурге (кабинетской), позументный мастер Фед. Никитин вместе с правом нанимать «иностранных и великороссийских мастеровых людей» требовал разрешения на то, чтобы ему «подлежащее число» купить для фабрики мужиков 6.
Даже представители кожевенных мануфактур Москвы елизаветинских времен тянулись к даровому труду крепостных. В 1761 г. владелец кожевенной мануфактуры П. Сапогов просил разрешения на покупку 30 душ муж
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4423, л. 45.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 738, л. 1.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 1269, л. 1.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 603, л. 1.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 591, л. 1.
в ЦГАДА, XIX разр., д. 394, л. 364—365.
344
ского пола, хотя его «фабрика» в Кожевниках выглядела довольно скромно ’.
В 1761 г. наследник московской шелковой мануфактуры Алексея Леонова — его брат Яков Леонов собирался увеличить число станов с 23 до 40 и просил разрешения на покупку 500 душ крепостных 1 2.
В начале 60-х годов князь Вяземский прямо отмечал, что использованию наемных рабочих мешает «заводосо-держателей прибыль», так как за плату, положенную крепостным крестьянам, «вольных работников и достать не можно» 3.
В 1762 г. покупать к заводам крестьян было запрещено, но это не приостановило потока челобитных. И после этого русские мануфактуристы плебейского происхождения не теряли надежды прорвать монополию дворянства и добраться до золотого дна крепостной России. Мануфактуристы упорно добивались прав на йбкупку крепостных. Особые аргументы для челобитных о покупке крепостных к «фабрикам» и заводам имелись у владельцев пороховых заводов. В 1764 г. «пороховой директор» фон Амстель и аптекарь Меэр писали в челобитной, что из числа переданных им по указу 1736 г. мастеровых и работных людей 40 человек во время взрывов, произошедших на их пороховом заводе 11 сентября 1744 г. и 27 сентября 1761 г., «до смерти погибло», а потому «за убоем и убылью» осталось только 42 работника. Что же касается вольных работников, то они «к таковому весьма опасному и смертельному делу никто ни за какую цену не идет». Челобитчики просили разрешить им купить 50 крестьян. Однако Сенат, ссылаясь на указ 1762 г., отклонил эту просьбу4.
Иногда домогательства мануфактуристов пользовались поддержкой Главного магистрата. Так, в 1764 г. Главный магистрат просил у Сената общего разрешения «новгородскому первостатейному купечеству» на покупку крепостных (не более 10 человек каждому) «для торговых их ремеслов и домовых нужд» 5.
В наказах 1767 г. «фабриканы» формулировали свою
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1088, л. 1, 7.
2 ЦГАДА, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 996, л. 1.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4070, л. 178.
4 ТТГАДА, ф. 4, департ. Сената, кн. 5964, л. 98, 112.
5 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3580, л. 275.
345
программу совершенно Четко. Они требовали снова разрешить им приобретение крепостных крестьян. В наказе мануфактуристов Костромы утверждалось, что мануфактуристам нельзя обойтись «без собственных крестьян», так как вольные люди «не могут быть в таком послушании, как собственной приписной или крепостной» Московский суконщик П. Гребенщиков требовал отмены указа 8 августа 1762 г. о запрете покупки крепостных к мануфактурам, доказывая, что, хотя он и пользуется наемными рабочими, но ему «в порядочное состояние ими фабрику никак привесь невозможно», потому что «наемной человек, будучи как чужой, в таком послушании как крепостной не бывает» и на работе «так не радеет, как крепостной, а только наблюдает, какую наемную плату себе получить». Наемных рабочих Гребенщиков считал «безнадежными» в фабричном деле.
Показательйб, что во всех этих реляциях экономические противоречия капиталистической мануфактуры использовались как аргумент в пользу применения крепостного труда.
В 70-х годах заводчики по-прежнему стремились к крепостному труду. Даже пугачевское восстание не заставило их отказаться от дальнейших шагов в этом направлении. В 1773 г. владелец Каноникольского медеплавильного завода в Оренбургской губернии И. Масолов лишился 166 своих крепостных. Однако в челобитной в 1779 г. он опять просил разрешения на покупку кре^ стьян1 2.
Владельцы пильных мельниц в Олонецкой губернии Гуштуев, Попов, Зюзин, Рухтоев, Нирвин и др. в 1780 г. просили разрешеция на покупку крестьян. Челобитчики указывали, что до этого времени они «исправляли пильное производство людьми вольнонаемными» 3.
Поскольку и в конце XVIII века заводчики считали принудительный труд более выгодным, чем наемный, они при создании новых заводов стремились к приобретению земли и крепостных. Так, например, проектируя в 1793 г. строительство на Урале завода листового железа, «именитый гражданин» Кандалинцов просил правительство дать ему участок земли с лесом и разрешить покупку кре
1 Сборник РИО, т. 93, стр. 173—174.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4206, л. 83.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3899, л. 458.
346
постных крестьян в числе 500 душ (с затратой 55 тыс. руб.) *.
Благодаря настойчивым просьбам мануфактуристов в 1798 г. лицам недворянского происхождения было снова дано право приобретать к предприятиям крепостных крестьян. Этим воспользовались почти исключительно владельцы полотняных мануфактур. Из общего количества 6553 крестьян, покупку которых просили разрешить мануфактуристы, для полотняных и парусных мануфактур предназначалось 5348 человек, для шелковых и ленточных — 420, для шляпной — 360, ситцевой — 300, канатной — 100 и кожевенного завода — 25 душ 1 2. В 1799 г. ходатайствовали о разрешении на покупку крестьян к полотняным мануфактурам Н. Походяшин (владелец Невьянской мануфактуры), купец И. Латухин (из Балах-ны), купец Таланов (из Кинешмы) 3. А. Шевлягин собирался покупать крестьян к сальному заводу в Коломне, белицкий купец Лейзарович — к кожевенному заводу, ивановский «фабрикан» Грачев — к ситцевой и миткалевой мануфактурам 4.
Стремление русских мануфактуристов получить права на «крещеную собственность» помещиков означало вторжение их в сферу наиболее важной из дворянских привилегий, затрагивало самые «священные права» помещичьего класса. Поэтому абсолютизм проявлял необычайную осторожность в столь важном для дворянства вопросе о приобретении мануфактуристами крепостных крестьян. Только Петр I проявил необходимый радикализм в этом деле, разрешив купцам покупать крепостных к фабрикам и заводам. При Анне и Елизавете в полученное мануфактуристами право вносятся ограничения, а Петром III и Екатериной II оно вообще ликвидируется. Это право действовало с перерывами в общей сложности 40 лет. Вокруг него шла острая борьба дворянства с купечеством, и победа осталась за дворянством, на страже интересов которого стоял абсолютизм.
Но все же за эти 40 лет очень многим мануфактуристам удалось обзавестись «крещеной собственностью» помещиков. Обозрение разрешительных указов на покупку
1 ЦГАДА, ф. Генерал-прокурора, д. 410, л. 2—3.
2 ЦГАДА, ф. 12/44, д. 40682, л. 10.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 14, д. 449, 579, 622.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 14, д. 444, 599, 749.
347
крепостных крестьян мануфактуристами не оставляет сомнений на этот счет. По мнению Е. И. Заозерской, петровское правительство, разрешая мануфактурам покупать крепостных, отступает «под нажимом крепостной действительности» Ч На самом деле оно отступает под нажимом мануфактуристов.
Указ Петра I от 18 января 1721 г. разрешал для «размножения» заводов не только шляхетству, а и «купецким людям к тем заводам деревни покупать невозбранно, с позволения Берг и Мануфактур-коллегий, токмо под такою кондициею, дабы те деревни всегда были уже при тех заводах неотлучно». Продавать эти деревни дозволялось только вместе с заводами и лишь с разрешения властей 1 2. Так были созданы легальные предпосылки для существования на широкой основе мануфактурного крепостничества. Те ограничения, которые были установлены абсолютизмом для владельцев посессионных мануфактур, не имели серьезного экономического значения и даже укрепляли заводское крепостничество, так как затрудняли возврат заводских крепостных в положение обычных крестьян.
§ 3. Покупка крестьян в 20—30-х годах XVIII века
Покупка крепостных крестьян заводчиками предпринималась и до указа 1721 г. по специальным на то разрешениям правительства. В 1720 г. на железном заводе Рюмина имелось купленных крестьян 4, а при игольном—19 и 7 семей. У Логинова при железном заводе находилось 8 купленных крепостных3. В 1720 г. Н. Демидов купил село Фокино в Нижегородском уезде у графа Головина и затем отправлял крестьян на свои уральские заводы4. Покупали крепостных к железным заводам и Меллеры.
Петровский указ сделал приобретение крепостных доступным для всех мануфактуристов. Он нашел применение уже в 20-х годах. Так, например, «содержатель» трубочной «фабрики» А. Кириллов писал в своем «репорте»
1 Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 132.
2 См. ПСЗ, № 3711.
3 См. Е. И. Заозерская, Мануфактура при Петре I, стр. 134.
4 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. 1, стр. 95.
348
в 1725 г., что по предписанию Мануфактур-коллегии ему «велено для той фабрики купить деревню до 50 дворов» *.
Правда, в 20-х годах покупка крепостных крестьян заводчиками была еще редкостью. В ведомости 1727 г. о состоянии текстильных мануфактур в России почти во всех случаях отмечается: «...земель в даче и о покупке деревень позволения им (мануфактуристам) не было. Производят доднесь и мастеровых людей содержут своим коштом». Исключение представляла лишь передача села Кохмы, Суздальского уезда, с 641 двором московской компании Тамеса для расширения полотняной мануфактуры (в 1719 г.), но и это село в 1727 г. было отобрано у мануфактуристов.
Конечно, можно предположить, что мануфактуристы получали разрешение на покупку крестьян помимо Мануфактур-коллегии 1 2. Во всяком случае крепостные крестьяне работали на мануфактурах Москвы при Петре I. Владелец небольшой пуговичной мануфактуры Марков писал в 1725 г.: «При том же деле имеетца крепостных моих людей 6 чел.».
Некоторые московские мануфактуристы не только покупали нужных себе учеников, но и получали их в подарок, причем «в вечное услужение, без жалованья». Иногда даже казенные учреждения выступали в роли покупателей крепостных крестьян для заводских целей. Когда по указу Петра от 10 марта 1702 г. были построены для Адмиралтейства в Белозерском уезде на реке Шогде, при деревне Тырпице, железные заводы, то вместе с тем «к ним покупаны помещиковы и вотчинниковы деревни с крестьяни». Правда, в 1727 г. эти заводы оказались «за изведением руд и за ветхостию» оставлены, и приписанные к заводам села и деревни приказано было продать или же отдать вместе с заводами на откуп 3. Впрочем, желающих брать эти заводы на откуп «никого не явилось», и в 1754 г. заводы были отданы за бесценок петербургскому купцу Мартову.
В целом нужно признать, что социальный состав рабочих петровского времени не дает оснований квалифицировать мануфактуры того периода как капиталистические
1 «Московская мануфактура». Сборник ЦГАДА, стр. 894.
2 ЦГАДА, разр. XIX, д. 379, л. 14, 15, 35, 40, 68.
3 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 31, л. 75,
349
и на этом ставить точку. Уже тогда имелись мануфактуры капиталистического типа, но они обрастали со всех сторон крепостническими наслоениями. Феодализация капиталистической мануфактуры началась еще в петровской России.
В 30-х годах покупка мануфактуристами крепостных крестьян увеличивается. Если купец собирался заводить мануфактуру, то он прежде всего покупал известное количество крепостных крестьян. В качестве примера можно привести челобитную купца гостиной’сотни Цынбалыци-кова, которую он подал в 1733 г., с просьбой разрешить ему устроить шелковую «фабрику» в его московском доме. Челобитчик сообщал, что он уже купил у разных помещиков «молодых людей мужеска пола тринадцать, да женска семь человек, и те люди на чужих фабриках по малу обучаются» h
Больше всего в первой половине XVIII века покупали крепостных русские железозаводчики. Братья Меллеры («содержатели» «железных заводов» в Малоярославецком и Медынском уездах) с 1711 по 1748 г. купили крестьян и деревень на 12 869 руб.1 2
Сведения о приобретениях Меллеров дают основание для весьма интересных выводов.
Еще в 1711—1719 гг. Меллеры купили к своим железным заводам 409 душ и 5 полных семей. Новые крупные покупки были совершены Меллерами в 1729 г. (50 человек) и в 1734 г. (164 человека).
При этих покупках цены на крепостных были разными. В 1711 г. 402 человека были куплены у князя Одоевского (видимо, вместе с малолетними) в среднем по 7,4 руб. Отдельные работники в 1719—1722 гг. покупались за 15— 20 руб. В 1743 г. за работников приходилось платить уже по 60 руб.
В качестве продавцов крепостных крестьян выступали помещики различных чинов и званий, включая князей, полковников, капитанов, майоров, прапорщиков, драгун, капралов, сержантов, пушкарей, вахмистров, подьячих, стольников, стряпчих, канцеляристов, секретарей, вдов и девиц. Следовательно, концентрированного рынка крепостных не было, так как помещики цепко держались за
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 36, л. 1.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3591, л. 68—77.
350
Свою «крещеную собственность». 'Покупки были поразительно дробными. За 32 года Меллеры 49 раз покупали крепостных крестьян к своим заводам, и если исключить приобретения 1711, 1729 и 1734 гг., то окажется, что 46 остальных покупок дали им только 32 человека и 56 полных семей. Предполагая, что в среднем семья имела 4 души, можно допустить, что эти 46 покупок дали Меллерам лишь 256 человек. На одну покупку приходилось в среднем только по 5—6 человек.
Рынок крепостных, который использовали Меллеры, был удивительно широким. Заводы Меллеров находились в Малоярославецком и Медынском уездах, а между тем покупать к ним крепостных приходилось в уездах Московском, Ярославском, Муромском, Серпуховском, Галицком, Оболенском, Романовском, Боровском, Новоторжоком, Костромском, Пошехонском, Кашинском, Владимирском, Алексинском, Ряжском, Рязанском, Зарайском, Коломенском и даже Вологодском. Следовательно, чтобы купить менее тысячи крепостных, заводчикам пришлось побывать почти в 20 уездах. В Малоярославецком же уезде было куплено немного крестьян, а в Медынском покупки вовсе не совершались, Таким образом, мобилизация крепостных резервов рабочей силы встречала серьезные затруднения.
Следует отметить, что у Меллеров преобладали покупки крестьян без земли (42 из 49). Но это исключение из правила объяснялось тем, что они покупали крестьян в отдаленных уездах, то есть на «вывоз». Покупки целых деревень были у Меллеров редкостью (только в 5 случаях). В 18 случаях приобретались семьи, а в остальных (больше половины) отдельные «души». Это вполне соответствовало крайней дробности покупок.
Характерно, что в приобретениях Меллеров большое место занимала покупка дворовых. Если исключить 402 человек, купленных в 1711 г. у князя Одоевского (поскольку их положение точно не указано), то окажется, что по числу семей купленные крестьяне превосходили дворовых только в 3 с лишним раза, а по количеству отдельных «душ» — в2 раза. Видимо, покупка к заводам дворовых была наиболее безболезненной для помещичьего хозяйства: «вывоз» дворовых не приводил к ликвидации крестьянского хозяйства.
351
Покупные крестьяне встречались на горных заводах повсюду. Так, при Боровицком медеплавильном заводе Небогатова в 1731—1734 гг. работали 6 купленных крестьян (1 плавильщик, 2 угольщика, 1 кузнец, 1 плотник, 1 столяр); 2 наемных приказчика; 4 солдата, отданных из Казанского гарнизона («ис платежа жалованья и мундира»); 20—30 наемных «работных людей», работающих «помесячно, и понедельно с пашпортами и бес пашпортов, тутошние окольные жители», наконец, «собственные их люди и крестьяне». Все они получали плату за труд «по рассмотрению» Ч
Впрочем, покупка крестьян на Урале не могла получить особенно крупных масштабов, поскольку на месте крепостных крестьян было мало, а доставка их из Центральной России встречала серьезные затруднения. Именно поэтому на Урале широко практиковалась приписка государственных и ясашных крестьян.
Но Строгановы в 30-х годах используют на своих заводах крестьян принадлежавших им обширных вотчин. Крестьяне наряжались для работы при заводах, как на барщину, причем иногда за 200—300 верст1 2. На заводах А. Демидова использовались крепостные крестьяне его Ветлужской вотчины (Унженский уезд)’, Нижегородской (село Фокино) и Царевосанчурокой. Они получали плату за свою работу, но направлялись на нее принудительным образом3.
Много покупных крестьян имелось при шелковых мануфактурах, о чем, можно судить по данным, относящимся к 1741 г. На восьми частновладельческих предприятиях имелось 690 покупных крестьян4: на мануфактурах майора П. Белявина, титулярного советника Ив. Татаринова, московских купцов Колосовых (Ивана, Михаила, Панкра-та), камер-советника Николаса, ярославского купца Красильникова. Некоторое число покупных работников имелось и на предприятиях московского купца М. Дудышкина и коллежского советника Ив. Лазарева.
1 ЦГАДА, Портфели Меллера, № 515/11, д. 30, л. 92.
2 См. «Вестник Европы» кн. 12, 1871 г.
3 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. 1, стр. 340.
4 ЦГАДА, разр. XIX, д. 386, л. 62.
352
§ 4. Массовый характер покупки крестьян в середине XVIII века
После Петра I политика правительства в вопросе о правах мануфактуристов на покупку крепостных крестьян к «фабрикам» и заводам испытывала колебания. Указ 1736 г. запретил мануфактуристам покупку целых деревень, но разрешил покупать крестьян к заводам только «по нескольку дворов». Указ 1744 г. опять разрешил покупку целых деревень. Позднее, в 1752 г., были установлены нормы для покупки крепостных соответственно оборудованию заводов (в металлургии и полотняной промышленности) или выработке продукции *.
Следует, однако, иметь в виду, что закон 1736 г. практически выполнялся, видимо, не всегда. Достаточно указать на то, что 13 октября 1742 г. гостиной сотни купцу А. Гребенщикову для «размножения заведенной им ценин-ной фабрики» разрешено было купить «в вечное владение деревни до пятидесяти дворов с людьми и со крестьяны и с землями» 1 2.
Довольно часто указы о разрешении устройства «фабрик» давали мануфактуристам одновременно право на покупку крепостных крестьян. Когда в 1743 г. московский купец Савин получил указ на заведение шелковой фабрики в Москве, то ему вместе с тем предоставлялось и право на покупку «людей и крестьян до ста человек без земель и не целыми деревнями»3. В том же году купецким людям города Елатьмы Плошкину и Иполитову разрешено было купить 100 душ к их хрустальной и стекольной мануфактуре в Шацком уезде4.
Указ 27 июля 1744 г. о разрешении заводчикам недворянского происхождения покупать крестьян с землей мотивировался тем, что позволение на покупку 50 дворов, выданное в 1742 г. купцу Гребенщикову, вполне себя оправдало, как об этом свидетельствуют сведения «о доброте зделанной его посуды». Поэтому фабрикантам и разрешалось «деревни покупать» к своим фабрикам для «размножения и приведения их в лутчее состояние»5.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3612, л. 26.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 579.
8 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 5, д. 930, л. 15.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 901, л. 1—7.
8 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 579.
12 ф. я. Полянский
353
После этого разрешительные указы на покупку крепостных начинают выдаваться особенно часто, причем даже мелким мануфактуристам. В 1746 г. московскому купцу Д. Жукову Мануфактур-коллегия разрешила купить 30 душ, хотя речь шла всего лишь о создании шелкоткацкого заведения в его собственном доме Ч Компанейщикам мишурной мануфактуры в Москве купцам Шестакову, Петрову и Засекину разрешено было в 1748 г. купить до 100 душ, хотя все их капиталы не превышали 3496 руб.1 2 Указ 1746 г. относительно заведения купцом города Боровска 3. Елизаровым парусной мануфактуры с капиталом лишь в 5 тыс. руб. разрешал все же покупку до 100 душ крестьян 3. В 1747 г. владелец шелковой мануфактуры Францов-Шириман удостоился права на покупку 150 душ мужского и женского пола «для трощения и делания шелков»4. В 1751 г. «содержателю» сурико-белильной мануфактуры М. Шорину предоставлено было право на покупку 100 душ, хотя стоимость годовой продукции его заведения едва превышала тысячу рублей 5. Наследники В. Евреинова получили в 1749 г. разрешение на приобретение 100 душ к своим мануфактурам 6 — парусной, бумажной и картной. В 1751 г. московским купцам Кру-жевникову и Петрову разрешено было купить 10 душ без земли для заводимой ими в своих домах шелкоткацкой мануфактуры 7.
В 1751 г. компании И. Докучаева (плащильно-воло-чильная мануфактура) было выдано разрешение на покупку 150 душ8, в 1752 г. московскому купцу И. Кушашни-кову (для заводимой им в своем доме каразейной мануфактуры) — на 10 душ, владельцам воскобелильной мануфактуры московским купцам Г. Белозерову и Г. Мана-тейникову — на 25 душ9, владельцу полотняной мануфактуры московскому купцу И. Комарову — на 50 душ 10.
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 630, л. 21..
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 1380, л. 1, 3, 7—8.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 600, л. 16—32.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 6, д. 1021, л. 1—2, 4.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 629, л. 6—7.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 47, л. 1—4.
7 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1230, л. 1—2, 10—14.
8 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 889, л. 4, 7—8.
9 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1433, л. 18—23; 36—38.
10 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1365, л. 1, 8—13.
354
Аналогичные разрешения были выданы в 1753 г. Чемберлену и Козенсу (ситценабивная мануфактура) на 500 душворонежским купцам Попову и Шестакову (купоросный завод в Москве) —на 15 душ без земли1 2, владельцам пуговично-булавочной мануфактуры Марковым (в Москве) — на 100 душ3, в 1753 г. коломенскому купцу Д. Попову (к заводимой им полотняной мануфактуре) — на 100 душ 4. В 1755 г. купцы Я. Дьяконов и А. Федоров вместе с разрешением завести суконно-каразейную мануфактуру в Москве получили и право на покупку 200 душ 5.
Итак, в 40—50-х годах право на покупку крестьян получали даже мелкие мануфактуристы. Все предприниматели тянулись к даровому труду крепостных крестьян, и правительство Елизаветы щедро раздавало им разрешительные указы. В 1742—1751 гг. такие указы получили 57 мануфактуристов 6. Не только уральские заводчики, но и владельцы купоросных, мишурных, пуговичных, кожевенных и иных предприятий получали доступ к рабочей силе крепостных крестьян.
Как уже указывалось, в 1752 г. количество покупаемых крестьян было поставлено в зависимость от наличия оборудования и размеров продукции. Превышать эти нормы можно было только в крайне ограниченных размерах, не более 5 на 100, то есть в пределах 5% 7-
Нормы для покупок заводчиками крестьян к горным заводам были установлены в соответствии с инструкцией 1734 г., данной Татищеву при его отправлении на Урал. К каждой домне разрешено было купить 100 дворов, к двум молотам по 30 дворов к каждому и по 50 дворов на каждую тысячу пудов выплавляемой меди к медеплавильным заводам 8. Были установлены и нормы покупки крепостных крестьян к текстильным мануфактурам. Так, на каждый стан для изготовления тканей «бархатных, трав
1 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 56, л. 11—14.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 177, л. 1, 4, 8—9.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1619, л. 1—3, 15—18.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, Д 182, л. 1—2, 11—14.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 8, д. 836, л. 1—2, 4—5.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 7, д. 1028, л. 1—3, 4.
7 ЦГАДА, ф. Берг-коллегии, кн. 29, л. 69—75. .
8 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 586.
12*
355
чатых, шгофных, грезетовых и протчих, которые с переборами», разрешалось покупать людей мужского пола до 16 человек, а к станам «тафтным, платочным и ленточным и протчим, при которых переборов нет», по 12; к суконным— по 42, каразейным — по 15 и полотняным — по 12 душ. Что же касается женщин, то их можно было приобретать столько, «сколько при мужьях обретаетца» 1.
Если мануфактурист покупал безземельных крестьян, то в соответствии с инструкцией 1752 г. он имел право употребить их «всех к суконному делу» 1 2.
5 октября 1753 г. последовало специальное разъяснение о праве мануфактуристов на покупку крестьян без земли. В нем подчеркивалось, что указ 1744 г. разрешал покупать крестьян целыми деревнями и с землей (в отмену указа 1736 г.), но в положительной форме вовсе не запрещал покупку крестьян без их наделов.
В соответствии с указами середины XVIII века мануфактуристам иногда предлагалось продавать избыток имевшихся у них покупных крестьян. Так, на «железном заводе» и «игольной фабрике» Рюминых и компанейщиков в Пронском уезде имелось 2822 крестьянина, купленных главным образом в двух селах Рязанского уезда. Между тем заводчики могли иметь по нормам только 220 дворов, или 880 душ (полагая по 4 души мужского пола на двор). 1982 души оказывались излишними, и ком-панейщикам было предложено этих крестьян в течение шести месяцев «продать охочим людям», коим «в силу указов деревни иметь надлежит», или же расширить свое производство путем нового строительства. В противном случае им грозил серьезный штраф на основании указов 1721 и 1723 гг.3
Инструкция 1752 г., по которой на каждый сукноткацкий стан разрешалось покупать 42 души мужского пола и на каждый каразейный стан 15 душ, причем женщины в счет не шли, открывала перед мануфактуристами возможности для приобретения крепостных в огромных количествах. В 1756 г. Докучаев и его компанейщики по Суконному двору (в Москве) получили разрешение на покупку 2 тыс. мужчин и, кроме того, «женского полу
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3612, л. 22.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 238.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 584, 589—590.
356
сколько при мужьях обретаца будет». До этого у них уже имелось 1938 «работных людей». С 1754 по 1762 г. 16 суконщикам, преимущественно московским, было разрешено покупать 5678 крепостных крестьян мужского пола 1.
Лишь иногда Мануфактур-коллегия урезывала заявки суконщиков на покупку крепостных крестьян. Когда в 1754 г. воронежский суконщик Максим Туликов обратился в Мануфактур-коллегию за разрешением на покупку 880 душ, то ему было разрешено купить только 464 души «в прибавку» к имеющимся у него 70 крепостным крестьянам 1 2.
Отношение правительства к заявкам предпринимателей, действовавших в других отраслях промышленности, было иным. В частности, позументным мануфактурам разрешалось покупать значительно меньше крепостных крестьян, чем, например, суконным предприятиям. В 1754 г. Роговикову было разрешено (со ссылками на указы 1744 и 1752 гг.) купить только 168 душ, из них 60 к 20 станам (по 3 на каждый), 30 к 10 кругам (тоже по 3 на круг), 12 к 4 «плащильням» (также по 3), 36 к 6 «пряхам» (по 6 к каждой) и 30 человек к одному вороту. Использовать в производстве, как обычно, разрешалось только одну треть крестьян, остальные же должны были оставаться «при крестьянских работах» 3.
Владельцы шелковых мануфактур пытались использовать купленных к ним крепостных не только при изготовлении тканей, но также для заготовки сырья на шелковичных заводах. В 1759 г. владельцы шелковой мануфактуры в Москве Ширванов и Хастатов получили разрешение перевести 100 душ мужского населения («а женска сколько при них обретаетца») на их Кизлярский завод по разведению шелковицы в урочище Сарафанникове. Эти 100 семейств брались из числа 322 душ, которых Мануфактур-коллегия разрешила купить этим мануфактурам 4.
Есть все основания полагать, что дворянское правительство разрешало купцам покупать крепостных для мануфактур в значительной мере потому, что иначе под их крышей находили бы себе пристанище беглые крестьяне. Уступка купечеству за счет дворянских привилегий дела'
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 175, 176.
2 Там же, л. 364.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 448.
* ЦГАДА, разр. XIX, д. 375, л. 30.
357
лась также и под влиянием классовых антагонизмов эпохи. Не случайно указ Мануфактур-коллегии от 20 марта 1757 г. о разрешении иркутскому купцу Бестужеву купить 25 душ к своей суконной мануфактуре содержал традиционные назидательные указания о том, что он должен был «в мастеровые и работные люди принимать вольных» людей, а не беглых, и притом «с настоящими паспортами», донося «об них в иркутскую провинциальную канцелярию» L
В начале 60-х годов разрешительные указы на приобретение крестьян выдавались по-прежнему. Так, в 1760 г. купцу Хлебникову разрешено было купить узаконенное число крепостных крестьян к создаваемой им в Коломне канатной мануфактуре1 2. В 1761 г. купец Шмаков получил разрешение на покупку 50 душ (вместо просимых 100) к «фабрике зеленой меди», унаследованной от купца Бабаева 3.
В 1761 г. асессор и Путивльской суконной «фабрики» «содержатель» Матвеев получил разрешение на покупку к своей второй суконной мануфактуре (на которой имелось 19 станов) в сельце Климове, под Москвой, еще 798 душ крестьян мужского пола с землей и без земли. Ранее, при передаче ему Путивльской суконной «фабрики», он получил разрешение на покупку тысячи душ4.
Следует, однако, отметить, что в это время Мануфактур-коллегия иногда уже отказывала мануфактуристам в разрешениях на покупку крестьян. Так, в 1761 г. московский купец Чапочкин просил разрешения на покупку лишь 20 душ к создаваемой им в Москве ценинной мануфактуре, но ему было отказано 5.
14 марта 1762 г. переяславский купец Коломнитинов подал челобитную о покупке крестьян к заводимой им в Москве шелковой мануфактуре, но уже 2 апреля ему было сообщено об отказе6. Такая же судьба постигла ходатайства московского купца А. Дренева о разрешении покупки 20 крепостных к заводимой им шелковой мануфактуре7.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 146.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 808, л. 9.
3 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1049, л. 12.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1090, л. 1—6.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1161, л. 16.
6 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1451, л. 1, 10.
7 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 1567, л. 1, 14,
358
Наконец, последовал указ Петра III от 21 марта 1762 г., запрещавший мануфактуристам покупку «к фабрикам и заводам деревень с землями и без земель» и рекомендовавший им «довольствоваться вольнонаемными по паспортам за договорную плату людьми» ’. 8 августа 1762 г. этот указ был подтвержден Екатериной II и оставался в силе на всем протяжении ее долгого царствования.
Этот указ был вызван борьбой дворянства за монополию на эксплуатацию крестьянства. Но вместе с тем правительство учитывало, что мануфактуры уже могли существовать и без покупки крепостных, так как резервы наемного труда к этому времени намного увеличились.
Небезынтересно установить, каковы же были общие итоги действия указа 1721 г. о посессионных крестьянах в середине XVIII века. В архиве Мануфактур-коллегии сохранилась ведомость о выдаче указов на покупку крепостных в 1743—1762 гг., которая дает об этом вполне определенное представление1 2. Ведомость свидетельствует о том, что в 1743 г. было выдано 11 разрешений — на покупку 450 душ без земли и 100 дворов с землей. К 1744 г. относятся 7 разрешений, уже на 850 дворов с землей и лишь на 50 дворов без земли. С этого года число разрешений начинает быстро увеличиваться, причем мануфактуристы предпочитают получить крепостных с землей. Некоторые богатые мануфактуристы (Д. Земской, А. Семенов и др.) приобретают сразу по 100—200—300 дворов, т. е. по 400—800—1200 крестьян. В 1745 г. было выдано 18 разрешений — на покупку 1200 дворов и 850 душ с землей, а также 245 душ и 20 семей без земли.
Всего с 1743 по 1762 г. было выдано 223 разрешительных указа (в среднем по десятку в год) на покупку 38 480 душ и 2440 дворов с землей, 3035 душ и 50 семей без земли. Если на каждый двор полагать 4 человека, то тогда получится, что за эти 20 лет было разрешено купить 48 240 человек с землей и 3235 человек без земли. Следовательно, на покупку крестьян с землей в 1743—1762 гг. выдавалось в среднем разрешений в 14,8 раз больше, чем на приобретение безземельных. В 5 разрешительных указах количество крестьян не определялось.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3612, л. 47; кн. 3799, л. 559.
2 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 4, д. 399, л. 1—7.
359
В целом ведомость не Оставляет Сомнений в том, что в 40—50-х годах разрешения на покупку крестьян выдавались очень щедро, резервы рабочей силы для мануфактур были серьезно пополнены. В среднем на одно разрешение приходилось 186 душ.
Как показывает другой документ, относящийся к 1752—1767 гг., в середине XVIII века почти все отрасли русской промышленности были причастны к покупке крепостных крестьян
При этом нужно отметить, что основная масса крестьян была куплена еще до 1752 г., именно 10 328 человек из 16 860, или 61 %. Но ранние приобретения падают преимущественно на шелковую промышленность (2307 человек из 3996), полотняную (5860 человек из 7345), бумажную (187 человек из 425), шляпную (94 человека из 142), стекольную (96 человек из 233), игольную (все 969 человек), ценинную (310 человек из 378), замшевую (все 290 человек). Покупки суконщиков относятся к более позднему периоду, к 50-м годам, до 1752 г. были куплены только 165 человек из 2616. Мелкие приобретения всех других отраслей сплошь относятся ко времени после 1752 г., так как только в 50-х годах эти отрасли получили доступ к покупке крестьян.
Как уже было указано, мануфактуристы покупали почти исключительно крестьян с землей. В таких отраслях, как сургучная, мишурная, сусальная, пуговичная, веско*
1 В приобретении их участвовали 18 суконщиков, 1 каразей-щик, 18 владельцев шелковых мануфактур, 35 полотняных, 11 бумажных, 4 шляпных, @ стекольных, 3 сургучных, 1 игольной, 3 сурико-белильных, 3 мишурных, 1 сусальной, 1 ценинной, 2 пуговичных, 2 воскобелильных, 1 скипидарной, 2 купоросных, 3 кожевенных, 3 латунных, 2 красочных, 3 канатных, 2 замшевых, 1 чулочной, всего 126 мануфактуристов, представлявших 23 отрасли промышленности. Больше всего покупали крестьян полотнянщики, суконщики и владельцы шелковых мануфактур. Они составляли 57% от общего числа покупателей крестьян (72 из 126).
Владельцы суконных мануфактур купили 2616 душ, владельцы шелковых — 4019, полотняных — 7345, бумажных — 425, шляпных — 142, стекольных — 233, сургучных — 35, игольных — 969, суриковых — 155, мишурных — 13, сусальных — 25, ценинных — 378, пуговичных — 20, воскобелильных — 5, скипидарных — 5, купоросных — 17, кожевенных — 11, латунных — 16, красочных—26, канатных — 41, замшевых — 295, чулочных — 69 душ. Всего было куплено 16 860 человек. Таким образом, 83% купленных крестьян приходилось на предприятия трех отраслей промышленности — полотняной, суконной и шелковой.
360
белильная, скипидарная, кожевенная, латунная, красочная, покупались только крестьяне без земли. При покупке небольшого количества крестьян затраты на приобретение земли в этих отраслях себя не оправдали.
Из числа купленных крестьян на заводы было переселено 8170 человек, или 42%, причем у суконщиков и по-лотнянщиков этот процент повышался до 50, у владельцев шелковых мануфактур падал до 33, у представителей других отраслей достигал 100.
Разрешительные указы, как правило, реализовывались, за ними следовала покупка крепостных крестьян. В горной промышленности за 1752—1767 гг. было разрешено купить 10 453 души, а полагалось перечисленным в ведомости заводам 21 237 душ по существующим нормам Ч
Понятно, что покупка 21 237 человек крестьян дала бы мануфактуристам огромные резервы рабочей силы. Правда, не все они были куплены и работали на заводах, только 8683 человека были заняты заводскими делами. Это резко снижало реальное значение покупных крестьян для заводов. Но чтобы заменить 8683 покупных людей, действительно работающих на заводах, потребовалось бы еще 100 тыс. приписных крестьян, что было невозможно.
Вместе с ранее (до 1752 г.) купленными (36 860 душ) количество покупных крестьян достигло 45 543.
В целом мануфактуристы далеко не использовали норм покупки крестьян, установленных в 1752 г. Суконщики могли бы еще купить 24 063 человек (т. е. в 9 раз больше, чем они приобрели), владельцы шелковых мануфактур могли бы приобрести 9438 человек (в 3 раза больше), по-лотнянщики — 42 262 человек (в 6 раз больше) и т. д. Меньше других использовали свои права на покупку крестьян суконщики и полотнянщики. Тех и других превзошли в покупке крестьян владельцы шелковых мануфактур, но и они использовали нормы лишь на 25%.
Следует отметить, что даже в 50-х годах, когда разрешения заводчикам на покупку крепостных крестьян раздавались особенно щедро, Сенатом все-таки проявлялась известная осторожность. Так, по установленным в 1752 г. нормам, заводам, находящимся в ведении Берг-коллегии, полагалось 21 237 крестьян, а между тем заводчикам раз
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 622—623.
361
решено было купить только 10 453 человека, а куплено было к 1767 г. лишь 8683 человека (помимо 36 860 человек, приобретенных до 1752 г.) Ч
Видимо, осуществление прав на покупку крепостных встречало серьезные затруднения, как только мануфактуристы ставили это дело, на практическую основу. Поэтому многие разрешения на покупку крепостных оставались нереализованными. Так, суконной «фабрике» Иванова в Москве, основанной в 1756 г., было разрешено купить 200 крепостных, но и в 1771 г. она имела только 10 рабочих этой категории (при 15 приписных и 90 наемных). Московскому суконщику Перемышлеву, создавшему мануфактуру в 1754 г., было разрешено купить 285 крепостных, однако в 1771 г. его вдова имела покупных рабочих только 20 (при 18 приписных и 212 наемных). К суконной мануфактуре московского купца Васильева, созданной в 1759 г., разрешалось купить 495 душ, между тем в 1771 г. в ее распоряжении имелось лишь 20 покупных рабочих (при 154 наемных). Егору Грунту, основавшему суконную мануфактуру в Москве в 1754 г., разрешалось купить 570 человек, но в 1771 г. у него совсем не было покупных рабочих (при 40 приписных и 124 наемных). В 1791 г. были неизвестными результаты разрешений на покупку 15 тыс. крепостных. В результате обследования выяснилось, что некоторые разрешенные мануфактуры вовсе не были открыты. Так, тамбовский наместник доносил в 1792 г., что «елатомский купец и стеклянной фабрики содержатель» Пышкин, собираясь завести в Елатьме суконную мануфактуру, получил в 1754 г. разрешение на это от Мануфактур-коллегии. Однако в 1759 г. он умер, и «за умертвием его» суконная фабрика «стояла праздно», а сын Пышкина был в 1764 г. исключен из «фабриканов». Не были обнаружены и крестьяне, которых в свое время Мануфактур-коллегия разрешила купить московскому купцу Струговщикову для «заведения» суконной мануфактуры в Тульском уезде1 2.
Огромная масса крестьян, покупавшихся мануфактуристами к своим предприятиям, не использовалась на них. К 1769 г. при мануфактурах, подведомственных Мануфактур-коллегии, имелось 21 286 покупных крестьян, но
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 623.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 404.
362
12 954 человека из них находилось «в деревнях и в бегах», а на предприятиях работало лишь 8332 человека Ч С учетом же горной промышленности количество крестьян, принадлежащих мануфактуристам, но остававшихся в деревнях, оказывалось еще более значительным. В 1766 г. за «фабриканами» и заводчиками, кои «не имеют права деревнями и людьми владеть», имелось в деревнях 32 966 крестьян 1 2.
Вообще в русских мануфактурах XVIII века существовал огромный разрыв между количеством купленных предпринимателями крепостных и числом крестьян, реально занятых в производстве. Так, например, в промышленных предприятиях Москвы в 1769 г. имелось 7760 покупных, «отданных по указу» и вотчинных рабочих, но из них в производстве были заняты только 5104 человека, т. е. не более двух третей 3.
Правда, иногда не треть покупных крестьян разрешалось переводить на мануфактуры, а половину их. Так, в 1760 г. петербургскому купцу Н. Карпову было разрешено купить 20 семей к заводимой им кожевенной мануфактуре в Новгородском уезде, из которых он мог «в фабричную работу употребить половину, а протчих оставить при крестьянских работах» 4.
Если мануфактуристы XVIII века пользовались лишь трудом покупных крестьян, то им обычно не хватало рабочей силы. Владельцы полотняной мануфактуры Угрю-мовы в 1762 г. имели тысячу покупных крестьян «с землями и без земель в разных уездах», а в 1765 г.— 1459. Из них на предприятии работало лишь 488 (они обслуживали 180 станов), а остальные находились «при крестьянских работах». Поскольку число станов росло, покупных крестьян не хватало. В 1766 г. имелось уже 324 стана, и потому кроме покупных крестьян (563 человека) на мануфактуре работало 194 вольных рабочих. По нормам покупки крепостных крестьян, установленным в 1752 г. (12 человек на стан), этому предприятию не хватало в 1765 г. 701 человека, а в 1766 г.— 2629 5.
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 40, л. 212.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 3832, л. 577.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 375/3946, л. 215.
4 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. 9, д. 591, л. 1.
5 ЦГИАЛ, ф. Мануфактур-коллегии, оп. И, д. 784, л. 3—4.
363
Указ 8 августа 1762 г., запретнейший мануфактуристам покупать крепостных, получил практическое применение. Когда, например, в 1771 г. надворный советник Н. Огарев решил продать московскому купцу Н. Калинину свою суконную «фабрику» в Московском уезде вместе с деревней, то Сенат запретил это, ссылаясь на указ 1762 г.1
Тем не менее в отдельных случаях правительство от: ступало от него, выдавая мануфактуристам разрешения на покупку крепостных крестьян.
В 1763 г. было разрешено покупать крепостных иностранцам. Ухитрялись покупать крепостных крестьян и некоторые русские мануфактуристы. На костромских предприятиях в 1786 г. имелось 27 «новоприобретенных» рабочих. Среди них были церковники, вольноотпущенники, отрешенные помещиками, посадские люди, экономические крестьяне, незаконнорожденные и др.
По сенатскому указу 1786 г. разрешалось оставлять при мануфактурах лишь рабочих, приобретенных до указа 1762 г. Поэтому судебным порядком некоторым из указанных «новоприобретенных» крестьян удалось через суд получить свободу 1 2.
Таким образом, на протяжении длительного времени русским мануфактуристам недворянского происхождения были доступны резервы рабочей силы крепостного крестьянства. Что касается мануфактуристов дворянского происхождения, то они не знали в этой области каких-либо ограничений. Поэтому роль крепостного труда в истории мануфактурной промышленности XVIII века оказалась весьма значительной.
Следует учесть, что мануфактуристы получали крепостных не только путем их покупки. Партикуляризация казенных заводов означала вместе с тем и передачу частным предпринимателям крепостных работников (или в крайнем случае приписных крестьян). Так, И. Затрапезнов в 20-х годах XVIII века получил для своего предприятия в Ярославле мастеровых с упраздненных казной мануфактур 3.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4025, л. 476—477.
2 См. Е. Дюбюк, Рабочее движение в Костромской губернии, 1926, стр. 4—5, 9, 10.
3 См. Д. И. Тягай, Бумага и бумажная промышленность СССР, М. 1937, стр. 291.
364
Приобретая при Петре I казенные предприятия, мануфактуристы ориентировались на использование крепостных. «Купецкие люди» И. Масло£ и Ф. Солодовников, соглашаясь в 1727 г. взять за 30 тыс. руб. Петербургскую и Дудоровскую бумажные мельницы, требовали одновременно, чтобы им были отданы «в вечное владение» все «мастеровые и работные люди и протчия служители, при той фабрике обретавшиеся» *.
Компанейщики Суконного двора в Москве получили в 1720 г. вместе с мануфактурой много мастеровых. В 1748 г. на Суконном дворе «мастеровых и работных людей» мужского пола насчитывалось 1757 человек. Кроме того, в семьях рабочих после переписи 1736 г. родилось 410 мальчиков, а 5 человек явилось из бегов. Всего, таким образом, эта мануфактура имела рабочих и их детей мужского пола 2172 человека1 2. В 1757 г. титулярному советнику Турчанинову вместе с Полевским, Северским, Сысерт-ским заводами и пильной мельницей было передано 3720 крестьян, в том числе много квалифицированных рабочих— мастеров пильного дела (11 человек), молотового (ИЗ), доменного дела (136 человек) и т. д.3 Когда в 1760 г. графу Воронцову были пожалованы многие заводы, то вместе с ними ему передавались «мастеровые и работные люди» (а также государственные крестьяне), прикрепленные к тем заводам4.
Правда, в августе 1762 г. Сенат представил Екатерине II проект раздачи казенных заводов без приписных крестьян и с оставлением мастеровых лишь на 10 лет. Сенат был напуган грозными волнениями крестьян на Урале. Однако, как сообщает Крамаренков (секретарь Сената), «сей доклад не получил конфирмации»5.
Иногда мануфактуристы получали доступ к крепостным крестьянам путем аренды дворянских «фабрик». Так, в 1743 г. мануфактуристы Третьяковы и купец Евреинов арендовали у порутчика Макарова суконную «фабрику» близ Сокольничей слободки под Москвою «со всем камен
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 378, л. 3.
2 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 166.
3 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4342, л. 122—124.
4 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4299, л. 50.
6 ЦГАДА, разр. XIX, д. 118.
365
ным и деревянным строением и с землею», а также «со всякими на той фабрике медными и железными инструментами» и вместе «с работными людьми»
§ 5. Перевод крепостных крестьян на заводы
Чтобы использовать покупных крестьян наиболее интенсивно, заводчики переводили их на заводы в разряд постоянных рабочих (как и приписных крестьян), причем перевод покупных крестьян встречал значительно меньше препятствий, чем перевод приписных крестьян, так как покупные крестьяне представляли фактически собственность мануфактуриста. Законодательство разрешало использовать на фабричной работе лишь одну треть купленных крестьян, но это предписание носило чисто декларативный характер.
Пользуясь полной своей безнаказанностью, заводчики насильственно отправляли покупных крестьян на свои заводы. В частности, широко практиковали на протяжении всего столетия эту операцию Демидовы, действуя весьма бесцеремонно1 2. В середине XVIII века работные люди из Подмосковья вывозились иногда даже на Урал. После указа 1754 г. об уничтожении железных заводов на расстоянии 200 верст от Москвы заводчик И. Масолов ликвидировал 2 своих завода в Подмосковье и создал в Оренбургской губернии два новых предприятия (Уфалейский и Суховяский заводы). При этом он перевез туда своих крепостных, работавших ранее на подмосковных заводах3. На Авзяно-Петровский завод (Южный Урал) было переведено много шуваловских крестьян из Калужской и других губерний Центральной России 4.
В середине XVIII века перевод «собственных» крестьян из деревень на заводы поощрялся самим правительством. Договор 1757 г. о передаче двух Юговских медеплавильных заводов из казны графу Чернышеву обещал последнему дополнительную приписку крестьян «из близ лежащих ко оным заводам деревень». Но вместе с тем
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 1063/4634, л. 38.
2 См. Б. Б. Кафенгауз, История хозяйства Демидовых в XVIII— XIX вв., т. 1, стр. 339, 340, 344, 350.
з ЦГАДА, ф. 259, кн. 4206, д. 193.
4 См. «Исторические записки», т. 8, стр. 188.
366
заводчику предлагалось «при тех Юговских заводах поселить деревни покупными людьми и крестьянин»
Впрочем, в конце XVIII века перевод мануфактуристами покупных крестьян из одного места в другое иногда встречал сопротивление властей. В 1782 г. И. Затрапезнов купил у наследников вологодского мануфактуриста Жел-вунцова «с аукционного торгу» мастеровых людей и принадлежащих к желвунцовским предприятиям крестьян в Кадниковской и Вельской округах (всего 130 душ). Когда Затрапезнов начал перевозить купленных крестьян в Ярославль на свою полотняную мануфактуру, Ярославская казенная палата запротестовала против этого, ссылаясь на указ от 20 октября 1782 г., которым перевод крепостных с одного места на другое разрешался только дворянам. Палата обратилась к местному прокурору, но тот стал на сторону Затрапезнова. Дело попало в Сенат, и, наконец, в 1785 г. последовало решение, запрещавшее Затрапезно-ву перевод крестьян в Ярославль. Сенат аргументировал свое решение тем, что, во-первых, у Желвунцова эти крестьяне работали на других предприятиях (шелковая, мишурная, суриковая и белильная, красочная мануфактуры) и, во-вторых, раньше разрешений на подобные переводы не давалось. Затрапезнову предложено было не только прекратить перевод крестьян, но и вернуть на прежнее местожительство уже переведенных1 2.
Однако подобные ограничения носили эпизодический характер. Само правительство при строительстве казенных заводов ориентировалось на создание при них поселений любыми средствами, включая закрепощение пришлых людей и переселение крестьян или мастеровых за тысячи верст.
В 1795 г. Екатерина II санкционировала строительство Луганского пушечного завода в Донецком уезде. При решении вопроса о том, как «снабдить оной завод навсегда нужным числом людей», она нашла «пристойной мысль» Зубова, предлагавшего поселить на заводе часть тех крестьян, которых в 1789 г. Потемкину разрешено было «искупить в казну у однодворцев в Тульской и Курской губерний», а также крестьян, купленных у однодворцев других губерний. Этих крестьян (числом до 2 тыс. человек) над
1 ЦГАДА, разр. XIX, д. 104, л. 118.
2 ЦГАДА, ф. Генерал-прокурора, кн. 177/6569, л. 97—100.
367
лежало «приписать и поселить близь завода» Ч Туда же переводились крепостные мастера с Липецких заводов (300 человек) и с Александровского завода в Олонецком уезде (100 человек). Сверх того направлялся пехотный полк солдат и до 200 «артиллерийских погонщиков». На вольнонаемных рабочих правительство не возлагало больших надежд, рассчитывая только «частию заимствовать и отыскивать работников и вольнонаемных за добровольную плату»"1 2.
§ 6. Кризис посессионной системы и ее ликвидация
Как уже говорилось, указ 16 марта 1798 г. снова разрешил «покупку к заводам и фабрикам крестьян с землею и без земли»3. Некоторые мануфактуристы воспользовались им.
Так, например, шуйский «фабрикан» Носов в 1800 г. приобрел 363 крепостных в 10 деревнях4 5.
Однако покупки крепостных в это время не могли приобрести широких масштабов, так как для этого уже не было необходимых экономических предпосылок. Наоборот, в это время уже начался кризис посессионной системы.
Указ 31 июля 1802 г. допускал покупку крепостных у помещиков для новых заводов только в соседних местах и без лишения крестьян земли, прежней оседлостиб. Фактически это ограничивало права мануфактуристов.
Указ 15 марта 1807 г. разрешил покупать крепостных тем заводчикам, кои отказывались от непременных работников. Купленные, однако, должны были ставиться в положение -непременных и могли покупаться только целыми семьями6. Серьезных последствий это разрешение не приобрело. Последовавшая в 1816 г. окончательная отмена закона, разрешающего мануфактуристам покупать крепостных крестьян к своим предприятиям, лишь облегчила ликвидацию посессионной системы.
1 ЦГАДА, ф. 259, кн. 4853, л. 3.
2 Там же, л. 4.
3 ПСЗ, Кг 18, 442.
4 См. «Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета», т. III, стр. 16.
5 ПСЗ, № 20352.
6 ПСЗ, № 22498.
368
Кризис посессионной системы был неизбежным результатом развития капиталистического уклада в недрах феодального хозяйства и являлся одним из показателей разложения феодализма. В результате применения в промышленности труда покупных и приписных крестьян, а также «вечноотданных» мастеровых (закрепощенных рабочих и пауперов) в крепостной России XVIII—XIX веков возникла особая разновидность феодализированных мануфактур, представленных казенными заводами и посессионными мануфактурами. Экономический строй феодализированных мануфактур был двойственным, противоречивым, он являлся переплетением элементов капитализма и крепостничества. Элементы феодализма усложняли экономическую структуру мануфактурной промышленности России. Это переплетение порождало своеобразные экономические формы мануфактурного производства. Яркую характеристику их дал В. И. Ленин. В своей книге «Развитие капитализма в России» он отмечал, что «до 1860-х годов включительно суконное производство имело особую, оригинальную организацию: оно было сосредоточено в сравнительно крупных заведениях, которые, однако, отнюдь не относились к капиталистической фабричной индустрии, а были основаны на труде крепостных или временно-обязанных крестьян». Он считал, что «значительное число рабочих в суконном производстве 60-х годов вовсе не были фабричными рабочими «в точном значении этого термина; это были зависимые крестьяне, работавшие на помещиков. Суконное производство является примером того самобытного явления в русской 'истории, которое состоит в применении крепостного труда к промышленности» Ч
Аналогичная картина наблюдалась и на Урале, где закрепощение «вечноотданных», приписка крестьян и переселение покупных людей получили весьма широкий размах. Как указывал В. И. Ленин, Урал «представляет из себя... оригинальный строй промышленности. В основе «организации труда» на Урале издавна лежало крепостное право, которое и до сих пор, до самого конца 19-го века, дает о себе знать на весьма важных сторонах горнозаводского быта. Во времена оны крепостное право служило
1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 410, 411.
369
основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе» L
Среди мастеровых Урала усиленно насаждалось землепашество, которое служило экономической основой сочетания феодальных форм эксплуатации с капиталистическими. Без связи мастерового с землей такие формы эксплуатации оказывались невозможными, ибо в ином положении их существование надо было поддерживать прямым насилием.
Положение о штатах Уральских заводов, утвержденное 11 мая 1847 г., разрешало ежегодно отпускать мастеровых для сенокоса на 25 рабочих дней, причем «нижние чины» и чиновники заводов наделялись покосами лишь в том случае, если они действительно имели скот (мастеровым же полагалось по 2 десятины сенокосной земли). Урочным рабочим предоставлялось не менее 5 дес. земли на душу мужского пола, годной для пашни и сенокоса1 2.
Однако подобные мероприятия не помогали делу, и уже с конца XVIII века кризис посессионной системы становится очевидным. «Пришел в упадок» Суконный двор, одна из крупнейших мануфактур посессионного типа. Многие владельцы посессионных мануфактур переходят к наемному труду. Связь посессионных рабочих с землей разрывалась. В Положении 11 декабря 1803 г. об отдаче Ку-павинской щелковой мануфактуры из казенного ведомства в «потомственное содержание» князю Юсупову отмечалось, что приписанные к ней «фабричные люди не производят хлебопашества и питаются одною работою на фабрике» 3.
Перед реформой 1861 г. уже многие рабочие посессионных мануфактур потеряли связь с землей. Например рабочие посессионной мануфактуры Щекиной в Московской губернии имели только 17 дес. земли на 415 душ. С закрытием предприятия они оказались в безвыходном положении. На предприятии Губиных в той же губернии 702 мастеровых имели только усадьбы. Среди мастеровых и урочнорабочих Урала к этому времени выделилась верхушка, которая брала в аренду у односельчан пашни и по
1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 424.
2 См. 2-е ПСЗ, № 21203.
3 П. И. Лященко, Крестьянское дело и послереформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 419.
370
косы, полагавшиеся урочнорабочим по Горному уставу. Многие мастеровые вообще не имели покосов или не могли содержать скот, так как покосов у них оказывалось крайне мало L
Эксплуатация посессионных рабочих все больше подкреплялась голым насилием над ними. К 1853 г. мастеровой Я. Борисов проработал на Миасских золотых приисках 23 года, в продолжении которых он 5 раз избивался розгами и шпицрутенами за побеги с казенных работ. В 1844 г. он прогулял 2 месяца 22 дня, за что получил 300 розог, в 1848 г. отлучился на 1 месяц, за что снова был избит щпицрутенами. В 1851 г. он опять подвергся истязанию, получив 350 ударов шпицрутенами, просидев под стражей 4 месяца за попытку бегства. 28 марта 1853 г. Борисов в пятый раз ушел самовольно с Каскиновского рудника и за 14-дневную отлучку был осужден военным судом на 1500 шпицрутенов. Впрочем, решением начальника горных заводов Урала установленное судом наказание было снижено Борисову по причине его «немолодых лет» (ему шел уже 59-й год) с 1500 до 500 ударов шпицрутенами. Борисов заявил, что по старости и слабости он уже не может выполнять казенные работы, и потому ушел «для поправления здоровья и для добытия одежды» 1 2.
Владельцы полотняных мануфактур в Костромской г^0ернии подавали жалобы на своих мастеровых крепостного происхождения, которые оказывали упорное сопротивление своим хозяевам. Так, к полотняной мануфактуре купца С. Грязнова в Кинешме в 1801 г. было куплено 11 крепостных, но они отказались подчиняться предпринимателю. 15 октября 1812 г. Грязнов сообщал, что некоторые его крестьяне не хотят работать, а в ответ на репрессии (употребление в «городскую работу») сбежали с предприятия.
На Большой Ярославской мануфактуре в 1803—1806 гг. происходили крупные волнения мастеровых, страдавших от различных притеснений. В 1817 г. борьба возобновилась и продолжалась 7 лет. В 1817—1818 гг. волновались мастеровые полотняной мануфактуры Углечаниновых в
1 См. Г. А. Кулагина, Рабочие уральских заводов накануне реформы 1861 года, стр. 9, 12.
2 Н. Шушканов, Беглые (Из жизни рабочих Златоустовского завода в первой половине XIX века), Свердловск 1936, стр. 24.
371
Костроме. Они жаловались на урезку заработной платы, обременение бесплатной работой и т. д. Фабричный Г. Максимов подал жалобу даже министру юстиции Лобанову-Ростовскому 1.
Ходатайствуя в 1846 г. об отпуске своих посессионных рабочих, фабриканты Ефремовы заявляли, что делают это «по совершенной невыгодности производить работы» с помощью таких рабочих. В 1844 г. фабриканты Хлебниковы указывали, что в фабричном производстве «духом времени» введены механизмы, но в связи с этим использование посессионных рабочих «наносит постоянно важные убытки». Фабрикант Толубаев также утверждал, что установка машин при использовании труда приписных «сопряжена с невыгодами». В 1843 г. фабрикант Куманин писал тоже о постоянных убытках от таких рабочих. В 1847 г. фабрикант Гусятников не находил иных средств «привести в тихое положение фабричных людей», кроме как отказаться от посессионного права. Мануфактурист Губин также не надеялся иначе водворить среди крестьян «совершенное спокойствие» 1 2.
Реформа посессионного права оказалась неизбежной. 18 июля 1840 г. царем было утверждено мнение Государственного совета о посессионных мануфактурах, «оставляемых в действии». Это новое положение разрешало владельцам мануфактур удалять с предприятий посессионных рабочих (приписных и покупных) и заменять их вольнонаемными или купленными «на крепостном помещичьем праве». Увольняемые рабочие должны были быть «обращены в свободное состояние» без раздробления семейств и с сохранением за рабочими движимого имущества, а также домов, построенных ими на личные средства. За каждого уволенного фабрикант мог получить из казны 36 руб. серебром (за ревизскую душу мужского пола), если только эти посессионные рабочие были в свое время куплены или приписаны с платежом.
На основании этого указа из 141 посессионной мануфактуры на 103 посессионная система была ликвидирована, и около 20 тыс. рабочих получили свободу. Примерно
1 См. Е. Дюбюк, Полотняная промышленность костромского края во второй половине XVIII и первой половине XIX века, Кострома 1921, стр. 73—76, 85—86.
2 «Промышленный капитализм», 1926, стр. 224—225.
372
треть их записалась в государственные крестьяне, а остальные в городские сословия
Ликвидация посессионной системы ускорила пролетаризацию посессионных мастеровых. При ликвидации посессионных отношений в Подмосковье рабочие иногда отказывались от земли, так как собирались жить на прежнем месте, работая по найму. Например, отказались от наделения землей мастеровые шелковой мануфактуры Лазарева во Фряновской слободе (земля предлагалась им в небольшом количестве и на большом расстоянии от Фрянова). Эти рабочие впоследствии приобрели у одного купца около 447 дес. земли (на 908 душ обоего пола), чтобы, сообща пользоваться ею, но пашни заводить не стали: многие из них работали на ткацких мануфактурах в других местах.
Из посессионных рабочих суконной мануфактуры в селе Павловском под Москвой ни один не стал крестьянином. Сами они ссылались на малоземелье и потерю навыков к земледельческим работам. Жили они плохо, и местные крестьяне отмечали, что мещане этой слободы часто «под окошком по миру ходят» 1 2.
Закон 1840 г. не привел к полному исчезновению посессионных мануфактур в России, хотя около 20 тыс. мастеровых получили свободу. По сведениям министерства финансов, в 1861 г. при 44 посессионных фабриках и заводах, подведомственных этому министерству, имелось 26 206 душ мужского пола, в том числе 12 205 душ, купленных фабрикантами на посессионном праве, и 14 001 душа, приписанная от казны 3. По другим сведениям, к моменту реформы 1861 г. в России сохранялось еще 52 посессионные мануфактуры (преимущественно в суконной, писчебумажной, полотняной промышленности) 4.
Более прочно посессионная система держалась в горной промышленности. В 1861 г. посессионные заводы дали 33% всей выплавки чугуна и 39% меди5.
Конечно, непосредственно покупка крепостных к мануфактурам означала лишь перераспределение трудовых
1 См. К. А. Пажитнов, Положение рабочего класса в России, т. 1, Пгр. 1923, стр. 42.
2 «Вестник Европы», т. 138, 1882 г., стр. 38, 40.
3 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и послереформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 416.
4 См. «Архив истории труда в России», кн. 3, стр. 140.
5 См. А. Н. Митинский, Посессионное право, Спб. 1911, стр. 7.
373
резервов феодального режима. Социальный статус крепостных первоначально оставался прежним. Но со временем часть их разорялась, поскольку работа на мануфактуре отрывала от сельскохозяйственного производства таких крестьян, и они забрасывали свое хозяйство. Некоторая часть их переводилась на мануфактуры для постоянной работы, и тогда связи с землей вообще наставал конец. Бывшие крестьяне становились профессиональными «фаб-ришниками», источником их существования оказывалась заработная плата. После ликвидации посессионной системы потомки покупных крестьян вошли в состав наемных рабочих. Система покупки крепостных крестьян сыграла некоторую роль в эксплуатации народных масс и формировании рабочего класса в дореформенной России.
Г Л А В A XII
РОЛЬ РЕФОРМЫ 1861 г. В РАСШИРЕНИИ РЕЗЕРВОВ РАБОЧЕЙ СИЛЫ
§ 1. Экспроприация крестьян в ходе реформы 1861 г. Выкупная операция
Исключительно важную роль в эксплуатации народных масс и формировании рабочего класса в России сыграла реформа 1861 г. В этом отношении ее историческое значение огромно. Несмотря на свой половинчатый характер, она все же стала настоящим рубежом в истории России, положившим начало новой, капиталистической эпохе в развитии страны. Реформа 1861 г. устранила наиболее одиозные элементы крепостного режима. Однако в стране сохранялось дворянское землевладение, служившее на протяжении многих веков экономической основой феодальной эксплуатации. В результате долгое время практиковались отработки, являвшиеся прямым пережитком барщины. Выкупная операция была затянута на 20 лет (закон об обязательном выкупе появился только в 1884' г.). Так называемые временнообязанные крестьяне были фактически крепостными, так как отрабатывали барщину (хотя и уменьшенную) и платили оброки (в прежнем объеме). Отпали лишь некоторые мелкие повинности и отчасти личное подчинение помещикам. «Освобожденный» крестьянин по-прежнему сохранял связь с землей.
Согласно положению 19 февраля 1861 г. крепостные обязывались брать наделы и не могли отказаться от них 9 лет.
Осталась крестьянская поземельная община, являвшаяся одним из пережитков феодального периода и игравшая реакционную роль в экономическом развитии страны в эпоху капитализма.
В 1901 г. в статье «Рабочая партия и крестьянство» В. И, Ленин называл эту реформу «освобождением кре
375
стьян от земли», так как они получили нищенские наделы и утверждал, что «крестьяне были ограблены вдвойне», поскольку у них не только отрезали землю, но и заставили еще платить «выкуп» за наделы, всегда бывшие в крестьянском владении, причем заставили платить выше действительной цены надельной земли.
При оценке влияния реформы 1861 г. на формирование рабочего класса нужно различать мероприятия самой реформы и ее последствия. Дело в том, что последние далеко выходили за узкие рамки реформы и оказывались буржуазными даже тогда, когда мероприятия самой реформы носили крепостнический характер. Это обнаруживается как при исследовании вопроса о наделении крестьян землей, так и при оценке экономической роли выкупных платежей. Они были установлены для того, чтобы укрепить экономические позиции феодального дворянства, но в условиях капиталистического развития пореформенной России часть этих платежей превратилась в капитал. Произошло обуржуазивание части русского дворянства. Следовательно, чисто крепостническое мероприятие влекло за собой в известной мере капиталистические последствия. Кроме того, финансовое ограбление крестьянства, осуществленное путем выкупной операции, усиливало разорение крестьянства в пореформенный период. Так в «степных поместьях» Юсуповых, расположенных в Тульской, Орловской и Рязанской губерниях, крестьянам пришлось платить оброчную подать в сумме 10 тыс. руб., т. е. почти столько же, сколько они платили и до реформы. За «освобождение» с них установлен был выкуп в размере 361 073 р. 14 к. Это означало переплату в 100 тыс. руб. сравнительно с ценами на землю в Тульской губернии Ч
Выкупные платежи вели к разорению русского крестьянства. В 1868 г. Скалдин утверждал, что главнейшей причиной бедности русских крестьян является «непомерное отягощение их денежными повинностями» со времени реформы 1861 г.1 2 Положение стало настолько невыносимым для крестьянства и потому опасным для царизма с полицейской точки зрения, что 27 декабря 1881 г. было утверждено решение о снижении выкупных платежей с 1 июля
1 См. Г. А. Фавстов, Капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства (1861—1900 гг.), 1954, стр. 5—6.
2 См. Скалдин, В захолустье и в столице, стр. 213.
376
1882 г. Размеры Снижений колебались по губерниям в пределах от 16 до 22%, а по уездам — от 14 до 97% Ч
Но все-таки эти платежи сохранились и были ликвидированы спустя четверть века лишь под ударами грозной революции 1905 г. За 45 лет их взимания эти платежи привели к разорению большого количества крестьянских хозяйств. Это была экспроприация народных масс на феодальной основе и крепостническими методами. Проводилась она насильственно и при активнейшем участии бюрократии абсолютизма. Но она получала буржуазный смысл, поскольку Россия в целом уже вступила на путь капиталистического развития.
В целом последствия реформы 1861 г. были столь же противоречивы, как и сама реформа. Но преобладание буржуазных последствий не подлежит сомнению. Реформа была буржуазной по своему содержанию.
§ 2. Массовое обезземеливание крестьянства
Столь же противоречивым было и значение массового обезземеливания крестьянства, характерного для реформы 1861 г. По своему замыслу реформа являлась прямым продолжением той экспроприации крестьянства, которая проводилась в дореформенный период на феодальной основе. Проводя реформу, помещики стремились еще больше расширить и укрепить дворянское землевладение, дававшее основу для всех пережитков крепостничества и дворянского паразитизма в пореформенный период. Без него Ti абсолютизм не мог бы сохранить свое господство. Все коренные интересы дворянства и абсолютизма были неразрывно связаны с сохранением и упрочением крупного землевладения помещичьего типа. Требования об обезземеливании крестьянства, выдвигавшиеся в «правительственных сферах» и особенно в губернских комитетах, отражали явно крепостнические вожделения дворянства.
Говоря об эксплуатации крестьянства в период осуществления реформы 1861 г., В. И. Ленин указывал, что русские дворяне «...награбили себе крестьянской земли в виде
1 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 653—654.
377
всяческих отрезков, пообменйвали свои песочки, овраги и пустоши на хорошие крестьянские земли...» Ч
Конкретные факты позволяют наглядно воспроизвести картину того, как помещики ограбили крестьян.
Потеря земли крестьянами в результате реформы 1861 г. оказалась значительной.
Губернии Отошло земли помещикам (в °/о) Губернии Отошло земли помещикам (в °/о)
Владимирская .... 12,3 Полтавская 37,4
Воронежская .... 21,6 Псковская 9,1
Екатеринославская 37,3 Рязанская 7,3
Казанская 29,8 Самарская 41,8
Калужская 0,5 Саратовская .... 38,1
Костромская .... 5,4 Тамбовская 20,6
Курская 18,9 Тверская 5,2
Московская 7,5 Тульская 10,7
Нижегородская . . . 18,0 Харьковская .... 28,3
Новгородская .... 3,8 Херсонская 13,8
Орловская 11,2 Черниговская .... 21,9
'Пензенская 25,4 Ярославская .... 7,1
Даже по преуменьшенным данным, в 29 губерниях крестьяне потеряли 3 495 073 дес. земли, или 16,03% своих наделов. Из 10 049 800 помещичьих крестьян 554 884 (или 5,5%) получили наделы меньше 1 дес. на душу, 548 453 (или 5,4%) получили от 1 до 1,5 дес., 784 414 (или 7,8 %) получили от 1,5 до 2 дес.1 2
Как видно из приведенных цифр, особенно велики были потери крестьянства черноземной полосы. В некоторых ее местах обезземеливание крестьянства приобретало катастрофический характер. В Полтавской губернии только 83 193 крестьян были наделены полевой землей и усадьбой. 47 674 крестьян имели только одни усадьбы, а 24 940 не владели даже последними 3. Столь мизерные на
1 В. И. Ленин, Соч., т. 4, стр. 379.
2 См. П. А. Зайончковский, Отмена крепостного права в России, стр. 206, 208, 209, 242.
3 См. А. Скребицкий, Крестьянское дело в царствование императора Александра II, т. II, ч. 1, стр. 46.
378
делы не давали возможности вести самостоятельное хозяйство, а потому закабаление крестьян помещиками становилось неизбежным.
У мелкопоместных помещиков накануне реформы 1861 г. имелось свыше 325,6 тыс. крестьян, в том числе свыше 137 тыс. душ безземельных. Решено было часть этих крестьян приравнять к государственным и перевести на казенные земли (позднее многие из этих крестьян действительно получили казенные земли). Однако значительное количество указанных крестьян совсем не получили земельных наделов.
Многие крестьяне, не желая платить за полный надел, согласились на так называемые «дарственные наделы», которые составляли четвертую часть полного надела, но зато давались бесплатно. Дарственные наделы в ходе реформы 1861 г. были получены 461 244 ревизскими душами (2,9% от общего их количества). Больше всего их оказалось в Саратовской губернии (98 104 душ, или 20% общего числа дарственников). В Воронежской губернии их насчитывалось 40,7 тыс. душ, в Симбирской—39,8 тыс., Пензенской —36,9 тыс. Всего дарственники получили 485 230 дес. земли, что давало на одну ревизскую душу в среднем лишь несколько более 1 дес. или в 5—6 раз меньше, чем получили земли крестьяне, перешедшие на выкуп !.
Одной из основных форм экспроприации крестьянства в ходе осуществления реформы 1861 г. явилось освобождение дворовых без земли. Следует учитывать, что за несколько лет между девятой и десятой ревизиями число дворовых увеличилось на 201 тыс. душ мужского пола, между^гем как число. крепостных крестьян уменьшилось соответственно на 233 тыс. душ. Всего дворовых по десятой ревизии оказалось 724 тыс. душ мужского пола или 1462 тыс. душ обоего пола. В центрально-черноземных губерниях число дворовых увеличилось в 2—3 раза, иногда даже в 18—135 раз. Так, в Курской губернии оно выросло на 60%, в Воронежской — на 58%, в Пензенской — на 40%, в Екатеринославской — на 265%, в Полтавской — на 220%, в Харьковской — на 235 %, в Черниговской — на 309%, в Минской — даже на 1819%, в Костромской — в 135 раз.
1 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 348, 350, 135.
379
Наконец, в 1858 г. было запрещено переводить крестьян в состав дворовых.
Наделов не получили не только дворовые — без земли остались и месячники — особая разновидность крестьян. К сожалению, точных данных о численности месячников нет. Но в тех имениях, где не было крестьян и отмечались только одни дворовые, очевидно, господствовала месячина. В Рязанской губернии, по данным ревизии 1833 г., имелось 1570 таких имений с 7641 дворовым; это составляло 1,9% от общей массы крепостных крестьян губернии; в 1857 г.— 1,7% *.
Но эти цифры не учитывают месячников обычных имений.
В ходе реформы 1861 г. в Бронницком уезде, Московской губернии, крестьяне потеряли 9,7% надельной земли, но по волостям эти отрезки колебались от 1 % до 28 %, а в отдельных имениях достигали 87,5% (как, например, в сельце Михневе, Лобановской волости). В Коломенском уезде отрезки достигли 17,3% надельной земли, в Волоколамском— 18,9%. Правда, в Московском уезде они затронули лишь 8,9% территории крестьянского землепользования 1 2.
Обезземеливание крестьянства в таких губерниях оказывало потом существенное влияние на формирование промышленных рабочих.
Из 2457 тыс. крепостных 8 центральных губерний 200 тыс. получили менее 1 дес., 313 тыс. получили 1— 2 дес. и т. д. В Тульской губернии 553 крепостных получили менее десятины, 3 тыс. в пределах 1—2 дес. 3
Известно, что в Белгородском уезде, Курской губернии, на ревизскую душу приходилось у крестьян только по 1,1 дес. земли, в Грайворонском уезде, Рязанской губернии — по 1,2 дес.4
Для обезземеливания крестьянства был использован метод отвода земель и их размежевания. Помещики обмеривали крестьян или отводили им негодные земли. Так,
1 См. А. О. Повалишин, Рязанские помещики..., стр. 43.
2 См. С. С. Филиппов, Осуществление реформы 1861 г. в Московской губернии, 1953, стр. 12—13.
3 См. И. Иванюков, Падение крепостного права в России, Спб. 1903, стр. 311, 313.
4 См. А. Скребицкий, Крестьянское дело в царствование императора Александра II, т. III, стр. 1287.
380
в некоторых имениях Смоленской губернии в результате неправильного обмера крестьянских земель частными землемерами и вычисления площади крестьянской земли по посеву зерна некоторые крестьяне потеряли до 25—30% надельной земли Это же повторялось и в других местах. 7 сентября 1864 г. крестьяне помещика Юнусова в Ела-бужском уезде, Вятской губернии, жаловались на недостаточность надела и «худокачественность земли», отведенной им 1 2.
Процесс обезземеливания коснулся и удельных крестьян. В результате осуществления реформы 1863 г. удельные крестьяне Нижегородской губернии потеряли 20% земли, между тем как помещичьи крестьяне — только 18% (в ходе реформы 1861 г.)3. В целом крестьяне удельного ведомства оказались, однако, в лучшем положении, чем помещичьи крестьяне. В среднем надел удельных крестьян превышал надел помещичьих крестьян на 1,4 дес., или на 41 %.
Еще более значительные наделы получили государственные крестьяне. Вновь сказался тот факт, что они были не крепостными, а всего только податным сословием. Согласно положению 24 ноября 1866 г. сельские общества государственных крестьян получали в надел все земли, находившиеся в их постоянном пользовании. Если же эти земли не были отграничены от казенных земель, то надел устанавливался в 8 дес. на душу в малоземельных уездах и 15 дес. на душу в многоземельных4. В послереформенный период земельный надел государственных крестьян в Европейской России превышал в среднем надел помещичьих крестьян в 1,5 раза, а в некоторых губерниях больше. Так, в Самарской губернии надел помещичьих крестьян (на душу) составлял лишь 40,9% по отношению к наделу государственных крестьян, в Екатеринославской — 42,8, в Полтавской — 42,1, в Воро
1 См. В. С. Орлов, Отмена крепостного права в Смоленской губернии, стр. ПО.
2 См. А. Токарева, Крестьянская реформа 1861 г. в Вятской губернии, стр. 37.
3 См. А. В. Седов, Удельные крестьяне Нижегородской губернии, стр. 19.
4 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 198, 318,
381
нежской — 45,8, в Курской и Саратовской — 50, в Олонецкой — 52,6, в Уфимской — 53, в Тамбовской — 55 *.
Социальные итоги реформы 1861 г., вызвавшей широкий процесс обезземеливания крестьянства, необычайно ускорили формирование рабочего класса в России. Об этом свидетельствуют следующие данные. В 46 губерниях ко времени реформы 1861 г. (1858 г.) крестьян имелось 23 036 449 душ мужского пола. Из них в результате реформы 1 570 605 душ (6,8%) не получили земли. К этому надо прибавить отставных солдат, кантонистов и их детей, которых в 44 губерниях насчитывалось 1 066 510. Таким образом, реформа 1861 г. окончательно оторвала от земли до 2,6 млн. человек, или около 11,4% крестьян мужского пола, которые, впрочем, и раньше были слабо связаны с ней 1 2.
Некоторые авторы даже считают, что реформа 1861 г. дала.русской промышленности 4 млн. рабочих3. О такой массе дешевых рабочих не могли и мечтать мануфактуристы дореформенной России, а тем более России XVIII века.
Реформа 1861 г. явилась гигантской насильственной экспроприацией крестьянских масс в пользу феодального дворянства, но ее последствия были использованы в значительной мере капитализмом. Она была своего рода аграрным переворотом в России, обычным на стадии перехода от феодализма к капитализму. Эта реформа дала русской промышленности больше рабочих, чем аграрный переворот в Англии XVI века. Кроме того, она протекала на протяжении 20 лет, а не в течение столетий и означала в этом смысле довольно крутую ломку аграрных отношений. Правда, аграрный переворот 1861 г. привел в России к исчезновению лишь части крестьянства, между тем как в Англии оно совсем исчезло к концу XVIII века. Однако Англии для этого потребовалось целых три столетия. Реформу 1861 г. следует считать лишь запоздалым, но бурным началом аграрного переворота в России. Последующее обезземеливание основной массы крестьян-
1 См. П. Кованько, Главнейшие реформы, проведенные Н. X. Бунге в финансовой системе России, Киев 1901, стр. 32.
2 См. Л. Лохтин, Безземельный пролетариат в России, М. 1905, стр. 28, 30.
3 См. П. И. Лященко, История народного хозяйства СССР, т. II, стр. 25.
382
СТва й особенно бедноты (при росте кулацкого землевладения) подтверждает такой вывод. Его не опровергает и то обстоятельство, что обезземеливание крестьянства в ходе реформы 1861 г. шло в пользу феодального дворянства и производилось крепостническими методами, а буржуазия смогла воспользоваться лишь социальными последствиями этого процесса. В Англии капиталистические фермеры тоже не стали владельцами крестьянских земель, которые насильственными методами были присвоены лендлордами, т. е. феодальной знатью.
Итак, реформа 1861 г. также дает яркий пример насильственного обезземеливания крестьянских масс, которому К. Маркс придавал основополагающее значение в истории первоначального накопления капитала. Не случайно при проведении реформы 1861 г. уже в первые два года составления «уставных грамот» пришлось применять военную силу в 2112 селениях. Из 97 539 уставных грамот 45 825 оказались не подписаны крестьянами Положение 19 февраля 1861 г. сильно взволновало крестьян лесистых местностей, когда крестьяне поняли, что «леса отойдут, а оброки останутся» 1 2. В 1862 г. один свидетель осуществления реформы в Новгородской губернии отмечал, что крестьяне отказывались переходить на оброк, который достигал 12—20 руб. с тягла, они не признавали уставных грамот, считая их господской выдумкой и ожидая, что пойдет «царская цепь», т. е. будет царский «нарез земли». Что касается дворовых, то они с большой опаской принимали выдаваемые им «увольнительные акты» 3.
По своему социально-экономическому содержанию рыская реформа 1861 г. была близка к прусской реформе 1807—1811 гг. Помещичья чистка земли для капитализма в период, предшествующий буржуазно-демократической революции, производилась во многих странах.
Процесс экспроприации крестьян протекал в России своеобразно, и потому не следует переоценивать капиталистические последствия обезземеливания крестьянства в результате реформы 1861 г. Нужно учитывать, что это
1 См. Л4. И. Покровский, Русская история, т. IV, стр. 97.
2 См. И. Флеровский, Положение рабочего класса в России, стр. 245.
3 См. «Записки С. И. Носовича», 1899, стр. 87—90, 71.
383
обезземеливание происходило при сохранении дворянского землевладения, отработочной системы, кабальной аренды, средневековой общины, мешающей миграции крестьянства. Сама промышленность России еще недостаточно была развита, чтобы использовать все экспроприированные элементы населения в качестве промышленных рабочих. Возникал разрыв между объемом промышленного производства и масштабами бурного обезземеливания крестьянства в ходе реформы 1861 г. В результате возникало аграрное перенаселение, столь характерное для пореформенной России, когда огромные массы обезземеленного крестьянства удерживались внутри общины. Они ассимилировались полуфеодальным поместьем дворянина для кабальных форм эксплуатации (в качестве батраков на ростовщических условиях при системе отработков и голодной аренды).
Критикуя народников, В. И. Ленин писал: «В корне ошибочен тот взгляд, что стремление обезземелить крестьян в 1861 году было капиталистическим стремлением, а стремление наделить их землей — антикапиталистиче-ским, социалистическим...» «В действительности обезземеление крестьян в 1861 году означало в большинстве случаев создание не свободного рабочего в капиталистическом производстве, а кабального (т. е. фактически полукрепостного или даже почти крепостного) арендатора той же «барской», помещичьей земли. В действительности «наделы» 1861 года означали в большинстве случаев создание не свободного самостоятельного земледельца, а прикрепление к земле кабального арендатора, фактически вынужденного отбывать ту же барщину в форме обработки своим инвентарем помещичьей земли за выпас, за выгон, за луга, за необходимую пахотную землю и т. п.» 1 В. И. Ленин подчеркивал, что «чем больше земли получили бы крестьяне при освобождении, чем дешевле бы они ее получили, тем быстрее, шире, свободнее шло бы развитие капитализма в России, тем скорее исчезли бы остатки крепостнических и кабальных отношений, тем значительнее был бы внутренний рынок, тем обеспеченнее развитие городов, промышленности и торговли» * 2.
4 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 86.
2 Там же, стр. 87.
384
§ 3. Экспроприация крестьянства в пореформенный период
Таким образом, реформа 1861 г. с точки зрения проблем формирования рабочего класса в России была очень сложным и противоречивым явлением. Будучи продолжением феодальной экспроприации народных масс, она обезземеливала крестьянство в пользу феодального дворянства. Вместе с тем экспроприированными массами крестьян отчасти могла воспользоваться и капиталистическая промышленность.
Реформа 1861 г. оказала влияние на формирование рабочего класса в России не только в форме непосредственного ограбления крестьянства через отрезки, выкупную операцию и т. д. Как уже отмечалось, реформа ускорила экономическое развитие России по пути капитализма, а следовательно, ускорила и процесс формирования пролетариата. В последующие годы ярко обнаруживается ее буржуазное содержание, и экономика России далеко выходит за рамки крепостнических предначертаний реформаторов 1861 г. Быстрое развитие капитализма В. И. Ленин считал определяющим и основным фактором экономической историй пореформенной России.
В статье «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение» В. И. Ленин писал в 1910 г., что «старая патриархальная Россия после 1861 года стала быстро разрушаться под влиянием мирового капитализма. Крестьяне голодали, вымирали, разорялись, как никогда прежде, и бежали в города, забрасывая землю. Усиленно строились железные дороги, фабрики и заводы благодаря «дешевому труду» разоренных крестьян. В России развивался крупный финансовый капитал, крупная торговля и промышленность» *.
Реформа создала некоторое соответствие производственных отношений уровню производительных сил, достигнутому Россией к 1861 г. Поэтому в пореформенный период стало возможным их дальнейшее развитие на капиталистической основе. Правда, достигнутое тогда соответствие было весьма, относительным и ограниченным, поскольку реформа проводилась крепостниками. Но все же
1 В. И. Ленин, Соч., т. 16, стр. 301.
13 Ф. Я. Полянский 385
она открыла «известный клапан, дав некоторый прирост капитализму...» L
Для того чтобы нагляднее отразить процесс формирования рабочего класса в пореформенный период, обратимся к конкретным фактам. После 1861 г. наблюдается широкий процесс оскудения и настоящего разорения крестьянства.
Показательно, что в 24 губерниях Европейской России сбор хлеба на одного сельского жителя с 1861 по 1891 г. значительно понизился1 2.
В 1872—1878 гг. было создано несколько местных комиссий для исследования причин недоимочности (по налогам и выкупным платежам), в особенности в неблагополучных губерниях (Смоленская, Псковская, С.-Петербургская, Черниговская). Одна из этих комиссий установила, что в Суражском уезде, Черниговской губернии, «жизнь большинства крестьян в течение 6 месяцев в году почти ничем не обеспечена. Хлеб служит не как пища, а средство к поддержанию своего существования и употребляется крестьянами лишь в размере, потребном для спасения от голодной смерти». В Мглинском уезде той же губернии, как оказалось, «крестьяне употребляют хлеб с примесью сорных трав и конопляных выжимок в количестве иногда до половины и даже до двух третей». Крестьяне бежали из деревни. Так, в селе Ракитине, Смо
1 В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 99.
2 В Самарской губернии на 37%, в Пензенской — на 36, в Симбирской и Нижегородской — на 34, в Орловской — на 32, в Саратовской — на 30, в Рязанской — на 29, в Тульской — на 28, в Курской и Воронежской — на 24, в Калужской — на 23, в Уфимской и Оренбургской — на 12% и т. д. (см. С. С. Бехтеев, Хозяйственные итоги истекшего сорокапятилетия и меры к хозяйственному подъему, т. 2, 1906, стр. 99). Количество лошадей с 1851 по 1871 г. также уменьшилось: в Саратовской губернии на 49%, в Калужской — на 45, в Тверской — на 42, в Орловской — на 38, в Смоленской и Костромской— на 30, в Новгородской — на 29, в Тульской — на 22, в Нижегородской— на 20, в Ярославской — на 18, в Рязанской — на 17, в Курской — на 16, в Московской — на 15, в Симбирской — на 14, в Харьковской—на 13, во Владимирской—на 9, в Казанской — на 6°/о и т. д. За 1864—1883 гг. в губерниях Курской, Орловской, Рязанской, Тамбовской, Пензенской и т. д. сократилось число рогатого скота и особенно свиней (см. Г. А. Фавстов, Капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства, 1861—1900 гг., стр. 13). В Тульской губернии за 1861—1898 гг. в расчете на 100 крестьян количество рабочих лошадей сократилось на 25,5%, крупного рогатого скота—на 9,3, свиней — на 47%. Количество земли на едока в 1861 г. составляло 1,7 дес., а в 1900 г.— 0,8 дес.
386
ленского уезда, имелось 7 наделов, но жили только 2 женщины. В селе Новоселье, Пореченского уезда, вовсе не оказалось жителей. В селах Душатино и Котовка, Су-ражского уезда, крестьяне после продажи скота за недоимки бросили наделы и ушли на заработки. Предводитель дворянства Ливенского уезда, Орловской губернии, сообщал, что тамошний крестьянин 5 месяцев работает, 4 месяца «празднует» и 3 месяца голодает Ч
В начале 70-х годов Энгельгардт писал из Смоленской губернии, что тамошние крестьяне не могут свести концов с концами, но каждый день к барину «приходит мужик — работы дай, хлеба дай, денег дай, дров дай», причем даже в хорошие годы «к весне мужику плохо, потому что хлеба не хватает». Смоленские крестьяне ездили побираться даже на лошадях и собранные кусочки затем сушили в печках, заготовляя сухари впрок1 2.
Конечно, причины этого явления были весьма разнообразны. Прежде всего сказывалось влияние реформы 1861 г.: крестьяне были обременены выкупными платежами и страдали от малоземелья; отработки, и кабальная аренда дворянских земель истощали экономические ресурсы крестьянского хозяйства.
В Екатеринославской губернии недоимки по выкупным платежам и оброкам стали накапливаться сразу после 1861 г. Позднее 1892 г. недоимки по выкупным и земельным платежам (не считая продовольственных ссуд) достигли в Симбирской губернии 165% оклада, в Уфимской — 280, в Оренбургской — 320, в Самарской — 336, в Бузулукском уезде — 450, в Оренбургском уезде — 470% 3.
Тяготы, унаследованные от реформы 1861 г. и связанные с выкупной операцией и арендой земель, усиливались ростом фискального гнета. С 1866 по 1881 г. поступления в государственный бюджет от налогов увеличились на 237 млн. руб., в том числе поступления от прямых налогов выросли с 75,15 млн. руб. до 136,4 млн. руб., косвенных — от 183,6 млн. руб. до 350,1 млн. руб. Ежегодный прирост налоговых поступлений составлял в среднем
1 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 627—628, 635.
2 См. А. Н. Энгельгардт, Из деревни, 1937, стр. 17.
3 См. П. И. Лященко, Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика, ч. 1, стр. 676.
13* 387
почти 15 млн. руб.1 В конце XIX века налоговая система абсолютизма поглощала до 20% народного дохода России 1 2.
Материалы Валуевской комиссии показывают, что обложение налогами крестьянских земель в начале 70-х годов превосходило обложение частновладельческих земель в 10, 20, 40 и более раз. Обложение частновладельческих земель поглощало от 5 до 20% чистого дохода с них, обложение крестьянских земель поглощало весь доход. В Симбирской губернии в некоторых местах налоги в 6 раз превышали доходность крестьянских земель. Анализируя материалы Янсона о крестьянских платежах в пореформенный период, Маркс считал, что «это бремя для крестьян чудовищно» 3.
Следовательно, и в пореформенный период русский абсолютизм довольно усердно способствовал разорению своих подданных, продолжая то, что он делал и в крепостную эпоху. Но теперь последствия его фискальной политики оказывались иными, так как Россия уже вступила на путь капиталистического развития. Ограбленные властями недоимщики шли искать «сторонних заработок» и оседали на капиталистических фабриках. Часть их попадала в орбиту полуфеодальной эксплуатации, ассимилировалась дворянскими имениями.
Неурожаи, голодовки, эпидемии, пожары, массовый падеж скота, то есть явления, хорошо знакомые еще крепостной деревне, связанные с примитивностью агрикультуры, общинным землепользованием, трехпольем и т. д., усиливались в результате реформы 1861 г. Крестьянское малоземелье, выкупные платежи, оброки, отработки, кабальная аренда, усиление фискального гнета (недоимки), грабительская деятельность деревенских скупщиков и ростовщиков служили существенными предпосылками массового разорения крестьянских хозяйств.
Неурожаи и голодовки весьма часто поражали русскую деревню в пореформенный период. В 1879 г. крестьяне Самарской губернии потеряли до 107 246 дес. посевов. Между тем недоимки крестьян составляли по Са
1 См. П. Сабиров, Материалы для истории русских финансов, Прилож. № 35, 36.
2 См. 77. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 187.
3 «Архив Маркса и Энгельса>, т. XI, 1952, стр. 137.
388
марскому уезду 31,4% годового оклада, по Ставропольскому— 52,4, по Бугурусланскому — 58, по Бугульминскому — 66,8, по Николаевскому — 50,2, по Новоузен-скому—16,4, по Бузулукскому—107,8%
Согласно официальным сведениям, только за 8 лет (1863—1871 гг.) от различных эпизоотий в России пало 1997 тыс. голов рогатого скота (без учета Средней Азии, Кавказа и Финляндии), или ежегодно в среднем по 243 тыс. головы (что составляло 0,9% от общего поголовья скота). В действительности эти цифры были в 2— 3 раза более значительными. Так, в Тобольской губернии ежегодная убыль скота от падежа временами достигала 7,8% 1 2. При описании крестьянского хозяйства степной полосы между Уралом и Волгой Н. Флеровский в 1869 г. отмечал, что «падежи скота — бич здешнего скотоводства», так как стада сокращались часто в 10— 15 раз, оставались десятка три коров и телят на деревню с 600—800 жителями3.
§ 4. Расслоение крестьянства после 1861 г.
Однако было бы глубочайшей ошибкой связывать разорение огромной массы крестьянства в пореформенный период лишь с выкупными платежами, отрезками, налогами, неурожаями и эпизоотиями.
Все эти явления лишь осложняли тот экономический процесс, который лежал в основе разорения крестьянства. Он выражался в интенсивном развитии товарного производства в крестьянском хозяйстве. Этот рост товарного производства приводил к усилению зависимости крестьянского хозяйства от рынка и расширял базу для грабительской деятельности скупщиков и ростовщиков; вызывал рост деревенского ремесла и служил основой для дифференциации крестьянства и разложения общины. Дифференциация крестьянства, происходившая в условиях быстрого роста фабричной промышленности, огром
1 См. «Материалы для экономического исследования сельского, крестьянского населения», 1879, стр. 11, 23, 24.......
2 См. В. Ф. Де-ЛивроН, Статистическое обозрение Российской, империи, стр. 66. .
3 См. Н. Флеровский, Положение рабочего класса в ‘России,, стр. 246.
389
ного размаха железнодорожного строительства и т. п., сыграла решающую роль в формировании рабочего класса в пореформенный период.
Развитие торгового земледелия открывает необычайно широкие просторы для деятельности скупщиков. Крестьяне оказывались в полной зависимости от них. Деревне приходилось для удовлетворения хозяйственных нужд, выплаты податей и т. д. осенью продавать хлеб по дешевке, а весной покупать его по несравненно более дорогим ценам. В 1868 г. Скалдин писал, что в одной из самых захолустных местностей внутренней России к весне цена хлеба часто повышается, и в изучаемой им местности цена достигала 10 руб. за четверть. Между тем как даже в декабре 1867 г. цена хлеба не превышала 8 р. 50 к. за четверть. Чтобы добыть хлеба, крестьяне распродавали скот, отдавали в залог городским и сельским торговцам овчины, армяки, сапоги и другой скарб. У одного, торговца в уездном городе целый амбар оказался забит этим скарбом *. Как указывалось в 1892 г., в Самарской губернии крестьянин терял вследствие падения цен при осенней продаже скота часть его стоимости и переплачивал весной при его обратной покупке 200— 300% 1 2. В конце XIX века в Слободском уезде, Вятской губернии, крестьяне вынуждены были осенью продавать хлеб мелким скупщикам, а весной покупать его же с накидкой до 38% к осенней цене ржи и до 62% к осенней цене овса. Аналогичная картина наблюдалась и в уездах Котельническом, Глазовском 3.
Русский крестьянин находился в зависимости не только от внутреннего, но и от мирового рынка: аграрный кризис последней четверти XIX века очень резко сказался и в России. Здесь цены на пшеницу за период с 1873— 1875 гг. по 1894—1896 гг. упали приблизительно вдвое4.
Крестьяне искали выхода из положения в широкой аренде дворянских земель. Но арендная плата росла. Только за 60-е и 70-е годы XIX века она увеличилась в
1 См. Скалдин, В захолустьи и в Столице, стр. 170.
2 См. Р. Гвоздев, Кулачество-ростовщичество, его общественно-экономическое значение, стр. 49.
3 См. П. И. Лященко, Очерки аграрной эволюции России, т. 1, стр. 395.
4 См. Л. И. Любошиц, Вопросы марксистско-ленинской теории аграрных кризисов, Госполитиздат, 1949, стр. 65.
390
2,5—3,5 раза, а в некоторых местах даже в 8—10 раз '. Так, крестьяне Усольской вотчины Орловых-Давыдовых (на территории Самарской Луки) в 1862 г. арендовали землю по 4 руб. 50 к. за десятину, а в 1875 г. арендная плата повысилась уже до 8 руб.1 2
Крестьяне упорно боролись за расширение своего землевладения и скупали любые клочки земли, часто даже непригодные для возделывания сельскохозяйственных культур. При этом цены на землю росли, особенно они были невыгодны для крестьян при мелких покупках земли. Так, в 1872—1882 гг. в 45 губерниях Европейской России средняя цена мелких участков стояла на уровне 73 р. 70 к. за десятину, между тем, как для крупных участков—20 р. 60 к.3 В 1863—1882 гг. было продано земли 50 млн. десятин, из них крестьяне приобрели менее 6 млн. дес., причем свыше 3 млн. дес. попало в руки отдельных хозяев и только 2,5 млн. дес. общинам или товариществам 4 * 6.
В условиях капиталистической эволюции России крестьянское хозяйство не могло существовать на прежних основах. Устои общины заколебались, начался интенсивный процесс ее разложения. Переделы становились все более редкими, укоренялось подворное землепользование. За 1858—1878 гг. в 4442 общинах Московской губернии, учтенных статистикой, имело место 9427 переделов, что давало на каждую общину 2,1 передела. Это означало, что в большинстве общин Московской губернии частые переделы мирских полей были исключением. Почти в половине обпщн промежуток между переделами превышал 15 лет, 36% общин переделяли поля через 7—15 лет, и только в 14,6% общин переделы повторялись через 3— 6 лет. При этом деревенские богачи и крестьянская беднота вообще выступали противниками общинного землепользования Б. В 1878 г. на территории нечерноземной полосы среди бывших помещичьих крестьян имелось 43 913 де
1 См. М. Н. Покровский, Очерк истории русской культуры, ч. 1, стр. 165.
2 См. Я. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 80, 88, 90.
3 См. П. И. Лященко, Социальная экономия сельского хозяйства, т. 1, стр. 234.
4 См. А. В. Пошехонов, Экономическое положение крестьян в
пореформенное время, стр. 210.
6 См. В. Орлов, Сборник статистических сведений по Московской губернии, т. IV, вып. 1, 1879, стр. 153, 155, 159, 275.
391
ревень с общинным землепользованием и 8495 деревень с подворным, причем в первых насчитывалось 1 415 395 дворов и во вторых — 372 277. Среди государственных крестьян этой полосы существовало 15 329 деревень первого вида и 4088 — второго вида; количество дворов соответственно составляло 1 230 987 и 227 257
Огромное количество фактов свидетельствует о расслоении крестьянства, то есть о процессе, который составлял наиболее глубокую основу для развития капитализма.
Земская статистика, сенаторские ревизии 1880 г., исследования частных лиц единодушно отмечали рост удельного веса безлошадных и даже бесхозяйственных дворов, безотносительно к размерам надела. В 1879 г. было установлено, что в некоторых волостях Елецкого уезда имелось 44 % безлошадных дворов1 2. Весьегонский уезд, Тверской губернии, прогрессировал в экономическом отношении очень медленно. Однако и в нем в 1878— 1879 гг. среди 24 347 крестьянских дворов имелось 2421 бобыльских3. В 1879 г. на территории Самарской губернии имелось 20 703 домохозяина, совершенно не занимавшихся хлебопашеством, и 30 785 домохозяев, отдававших в аренду всю свою землю или часть ее. Первые составляли в общей массе домохозяев 6,8%, а вторые— 10,2%. В 1880 г. среди крестьянского населения до 15 829 семейств не имели даже собственных домов4 5. В начале 80-х годов в Раненбургском уезде, Рязанской губернии, 8% семей были бездомными, 15%—безземельными или сдающими весь свой надел, 25% семей не имели ни лошади, ни коровы. Аналогичное положение существовало и в Данковском уезде: соответственно 10,15 и 25% Б. В 1893 г. из 463 уездов России в 29 число безземельных превышало 20%, в 117 — колебалось в пределах 10— 20%, в 168 — не превышало 5—10% и только в 149 было ниже 5%. В 193 уездах процесс обезземеливания преобла
1 См. Д. П. Семенов, Статистический очерк крестьянского землевладения.,., 1904, табл. IV.
2 См. К. Головин, Наша финансовая политика..., 1899, стр. 78— 79.
3 См. В. П. Безобразов, Народное хозяйство России, ч. 1, стр. 158. '
* См. «Материалы для экономического исследования сельского крестьянского населения», стр. 9, 10, 18.
5 См. Н. Гурвич, Экономическое положение русской деревни, 1941, стр. 58.
392
дал над процессом наделения землей1. В 1888—1891 гг. в 48 губерниях Европейской России имелось 2,8 млн. безлошадных дворов (или 27,3% от общего количества дворов) 1 2.
Процессу разложения крестьянства В. И. Ленин придавал совершенно исключительное значение, так как оно ускоряло формирование пролетариата и развитие капитализма в пореформенной России. Еще в статье «По поводу так называемого вопроса о рынках» (1893 г.) В. И. Ленин писал, что в общественном хозяйстве России «главное место занимает именно разложение наших мелких производителей», так как, с одной стороны, «крестьяне массами забрасывают землю, теряют хозяйственную самостоятельность, обращаются в пролетариев, с другой стороны, крестьяне расширяют постоянно запашки и переходят к улучшенной культуре. С одной стороны, крестьяне теряют земледельческий инвентарь (живой и мертвый) ,— с другой стороны, крестьяне заводят улучшенный инвентарь, начинают приобретать машины и т. п.... С одной стороны, крестьяне бросают землю, продают наделы, сдают их в аренду,— с Другой стороны, крестьяне же арендуют наделы и с жадностью покупают частновладельческие земли»3.
В. И. Ленин далее отмечает, что в Новоузенском уезде, Самарской губернии, 35% хозяев высшей группы держали постоянных батраков 4.
Большое место анализу разложения крестьянства В. И. Ленин уделил в своем капитальном исследовании «Развитие капитализма в России»5. Как показал В. И. Ленин, процесс разложения крестьянства был тесно связан с развитием кустарных промыслов. Теряя свое хозяйство, крестьяне начинали заниматься ремеслом или .расширяли свою «домашнюю промышленность» для работы на рынок. Так, крупным центром кустарного производства сапог с давних пор было село Кимры, Кбрчевского уезда, Тверской губернии. В 70-х годах
1 См. П. Лохтин, Безземельный пролетариат в России, стр. 55, 62.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 15, стр. 94.
3 В. И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 92.
4 См. там же, стр. 97.
5 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 62—64, 66, 82, 95, 108, НО, 115, 141, 144, 145, 148, 152, 153, 266.
393
XIX века там имелось 7 тыс. мастеров и до 2600 подмастерьев и ежегодно изготовлялось до 1400 тыс. пар сапог на 3,5 млн. руб.
Грабительская деятельность скупщиков приводила к массовому разорению «кустарей». На положении сапожного промысла все сильнее сказывалась конкуренция капиталистической фабрики, более опасная, чем конкуренция мануфактуры. Естественно, «кустари» отправлялись в отход, как и обыкновенные крестьяне.
В пореформенный период отходничество становится еще более массовым явлением, чем в крепостной России. Оно вызвано расслоением крестьянства и разорением кустарей. В 1861—1870 гг. по 50 губерниям Европейской России было выдано 12 913 тыс. паспортов, а в 1871—1880 гг.— 36 979 тыс. Ежегодная выдача паспортов увеличилась за это время в среднем с 1291 тыс. до 3629 тыс.1
Как указывал В. И. Ленин, «факт быстрого увеличения после 1861 года числа отхожих рабочих в крестьянстве не подлежит никакому сомнению»1 2 3.
В первые годы после реформы 1861 г. отмечалось, что поселяне Владимирского уезда «почти круглый год не бывают дома», а зарабатывают деньги «в разных пределах империи», особенно в Москве и Петербурге, занимаясь преимущественно каменной, штукатурной, плотничьей работой или сбывая по селам крупу, клюкву8. В 60-х годах XIX века среди проживавших в Петербурге крестьян преобладали ярославцы, костромичи, тверитяне, новгородцы, но в конце столетия с ними сравнялись по численности рязанцы, туляки. Происходило оседание в столице и отходников из Тамбовской, Орловской и других губерний, преимущественно центрально-черноземного района4 *. В конце 60-х годов XIX века Н. Флеровский указывал, что в Калужской губернии на фабриках и заводах имелось только 16 107 рабочих, а в «отхожих промыслах» искало себе пропитание 74 415 человек (из них
1 См. А. В. Пошехонов, Экономическое положение крестьян в пореформенное время, стр. 210.
2 В. И. Ленин, Соч., т. 15, стр. 100.
3 См. «Экономическое состояние городских поселений в Европейской России...», 1863, ч. 1, отд. VIII, стр. 6.
4 См. Д. П. Семенов, Статистический очерк крестьянского зем-
левладения..., стр. 80.
394
десятки тысяч крестьян занимались выделкой овчин на Украине) и более 10 тыс. человек было занято в судоходстве Ч Бытописатели начала 60-х годов отмечали, что отходники из Смоленской губернии работали на строительстве железных дорог во Владимирской губернии1 2.
Таким образом, на основе широкой экспроприации непосредственных производителей в пореформенный период было необычайно ускорено формирование рабочего класса в России.
§ 5. Итоги формирования рабочего класса в России
Реформа привела к уничтожению тех прослоек пролетариата, которые в нем имелись в период феодализма, будучи связаны с наличием заводского крепостничества, посессионной системы и приписки крестьян к заводам. Заводское крепостничество было ликвидировано. Приписные крестьяне Карелии и Алтая получили свободу от заводских работ. Вместе с манифестом 19 февраля 1861 г. были опубликованы «дополнительные правила о приписанных к частным горным заводам людях ведомства министерства финансов». Социальный статус посессионных рабочих изменился, и они в большинстве своем слились с основной массой заводского пролетариата. Эти изменения сопровождались обезземеливанием, причем в очень широких масштабах, «непременных работников», посессионных и приписных крестьян.
Горнозаводское население Урала до реформы 1861 г. пользовалось 195 887 дес. земельных угодий, но в результате ее осуществления потеряло 43 483 дес., или 22%, причем в Гороблагодатском округе отрезки достигли 60%. Наследники Расторгуева отобрали у заводских работников 96,2% земли, Кнауф — 98,6, Строгановы — 85,3, гофмейстер Демидов — 86, Губин — 69, Бутеро-Родали — 65,3, Всеволжски е — 62,6, тайный советник Демидов — 44,5, Голицын — 46,1% и т. д. Сильно пострадали выгоны, которыми пользовались заводские работники для своего скота. Так, на Петрокаменском заводе эти выгоны умень
1 См. Н. Флеровский, Положение рабочего класса в России, стр. 455.
2 См. В. Слепцов, Рабочие в 60-х годах, М. 1932, стр. 17.
395
шились на 91%, на Алапаевском — на 90%, на Лысьвенском — на 79%, на Югокамском — на 59% и т. д.1
Следует, однако, иметь в виду, что после реформы 1861 г. заводские рабочие Урала далеко не сразу стали вольнонаемными. 8 марта 1861 г. было опубликовано «Положение о горнозаводском населении казенных горных заводов министерства финансов», согласно которому не позже двух лет после издания этого положения рабочие могли получить «увольнительные свидетельства», освобождавшие их от обязательной работы на казенных заводах. До истечения этого (так называемого переходного) срока рабочие оставались фактически крепостными. Этот срок был установлен на 2—3 года, но заводчики растянули его на ряд десятилетий, сохранив полукрепостничеокий характер найма. Мастеровые, непременные, урочные работники и подзаводские крестьяне обязаны были платить оброки заводам за пользование земельными угодьями или отрабатывать эти оброки. Условием перехода к вольному найму оказывалось обязательное заключение договора на длительный срок (на 1—2 года), в течение которого рабочие лишались прав на свободное передвижение, переход к другим заводчикам. Управляющий Белорецким заводом прямо квалифицировал эту систему как «обязательный труд без крепостного права» 1 2.
Пережитки крепостничества на Урале в пореформенный период отмечались В. И. Лениным в качестве главной причины отставания уральской металлургии в пореформенные десятилетия.
Однако, несмотря на наличие пережитков крепостничества и их тормозящее влияние на процесс формирования пролетариата как класса капиталистического общества, этот процесс принял широкие масштабы и происходил во всех районах страны, в том числе и на Урале. Социальный состав уральских рабочих в пореформенный период радикально изменился.
В связи с ликвидацией тех прослоек в составе пролетариата, которые имелись в эпоху феодализма, в порефор
1 См. Ф. С. Горовой, Отмена крепостного права и рабочие волнения на Урале (в Пермской губернии), стр. 65—71.
2 См. И. С. Канцарин, Формирование горнозаводского пролетариата на Урале в пореформенный период (1861—1900 гг.), 1954, стр. 12.
396
менный период происходила социальная унификация рабочего класса России.
Отличительной чертой формирования рабочего класса в пореформенный период являлось наличие огромного аграрного перенаселения и избытка рабочей силы в промышленности. Времена, когда русской промышленности не хватало «рабочих рук», миновали. Теперь возник неисчерпаемый рынок рабочей силы. Вследствие указанных обстоятельств рабочая сила оказывалась крайне дешевой, что нередко отмечалось современниками. Ратуя за строительство железной дороги Рыбинск — Бологое, рыбинское купечество в 1863 г. утверждало, что капиталы для этого найдутся при гарантии пятипроцентной прибыли, а «работников много, и цены за труд их еще не высокие» Ч В 1866 г. отмечалась крайняя дешевизна батрацкого труда в России. В одной из губерний нечерноземной полосы батраки работали с апреля до рождества за 18—20 руб.1 2 В 1869 г. Н. Флеровский указывал, что в Вологде можно нанять служанку из крестьянок за одни только харчи, т. е. почти даром 3.
Когда крестьянская масса двинулась после реформы 1861 г. на фабрики и заводы, то фабричные администраторы использовали наем работников из деревни для того, чтобы понизить заработную плату городских рабочих, заставить их согласиться на менее выгодные условия труда и уволить неугодных лиц.
Бытописцы 70-х годов специально отмечали это обстоятельство 4. С середины 80-х годов XIX века на золотых промыслах Сибири наблюдается столь большой наплыв пришлых рабочих, что часть их совсем не получала работы 5.
Огромное влияние на формирование рабочего класса в пореформенной России оказывало быстрое развитие фабрично-заводской промышленности и огромный размах
1 К. Победоносцев, И. Бабст, Письма о. путешествии... по России, 1864, стр. 52.
2 См. Скалдин, В захолустьи и в столице, стр. 55.
3 См. Н. Флеровский, Положение рабочего класса в России, стр. 169.
4 См. Н. А. Благовещенский, Семидесятые годы на фабриках и заводах, 1929, стр. 28.
5 См. В. И. Семевский, Рабочие на сибирских государственных промыслах, т. 1, стр. XXXV.
397
железнодорожного строительства. В связи с этим массовое отходничество приобретает совсем иной характер, чем в крепостной России. Отходники теперь не обязательно возвращаются в деревню, а все чаще остаются навсегда при фабриках, заводах, рудниках, железных дорогах. В пореформенный период происходят быстрый рост численности промышленных рабочих и внутренняя консолидация рабочего класса в России.
Правда, в первые годы после реформы 1861 г., согласно данным официальной статистики, происходило уменьшение численного состава рабочих в промышленности России. Но это было связано с кризисом и перестройкой крепостной промышленности (Урала, Алтая и т. д.). Кроме того, как отмечал В. И. Ленин, статистика преувеличивала и численность рабочих в крупной промышленности дореформенной России, так как включала в свои обзоры мелкие заведения, давала недостоверные цифры о кустарных промыслах и относила к фабрично-заводским рабочим «больше капиталистически занятых домашних рабочих», чем статистика пореформенного периода !.
С 1865 г. количество промышленных рабочих в России начинает непрерывно и все более быстро расти. В 1865 г. только горнозаводских рабочих в Европейской России насчитывалось 165 тыс. человек. В фабрично-заводской промышленности число рабочих достигало 509 тыс., на железных дорогах — 32 тыс., всего промышленных рабочих на крупных капиталистических предприятиях насчитывалось, следовательно, 706 тыс.1 2
Считается, что по 50 губерниям Европейской России средняя численность фабрично-заводских рабочих в 1861— 1870 гг. колебалась в пределах 797 649, в 1871—1880 гг.— в пределах 945 5973.
Так, в пореформенный период была разрешена вековая проблема русской промышленности и последняя получила нужное ей количество рабочей силы, причем дешевой и с избытком.
В. И. Ленин писал о рабочем классе России 80-х годов, что это «уже сформировавшийся класс рабочих, не имею
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 423.
2 См. там же, стр. 434—436.
3 См. А. В. Погожев, Учет численности и состава рабочих в России, стр. 16.
398
щих своего крова, не имеющих фактически никакой собственности, класс ничем не связанный и\ живущий изо дня в день. И он образовался не со вчерашнего дня. Он уже имеет свою фабричную генеалогию и для немалой своей части насчитывает уже третье поколение»
Но особенно численный рост рабочего класса усиливается в конце XIX века. Это обстоятельство специально отмечалось В. И. Лениным. В России конца XIX века насчитывалось около 15,5 млн. мужчин рабочего возраста и половину из них составляли наемные рабочие. Как указывал В. И. Ленин, в Европейской России имелось около 3,5 млн. батраков, около 1,5 млн. промышленных рабочих (фабрично-заводских, горных, железнодорожных); около 1 млн. строительных рабочих, около 2 млн. чернорабочих (лесорубы, землекопы, грузчики), около 2 млн. работающих на дому для капиталистов1 2.
Ускорение формирования рабочего класса в России конца XIX века находилось в прямой связи с промышленным подъемом 90-х годов и стало результатом экспансии крупного капиталистического производства. Это значит, что формирование рабочего класса уже выходило за рамки эпохи первоначального накопления капитала в России и опиралось на совсем иную, нежели раньше, базу, созданную уже самим капитализмом.
Процесс отрыва русских крестьян от земли в пореформенный период настолько сильно продвинулся вперед, что привел к образованию безземельного пролетариата городского происхождения.
Перепись 1869 г. показала, что среди рабочих обрабатывающей промышленности Петербурга 67 625 человек по своей сословной принадлежности представляли крестьян и 56 515 человек горожан. Но, по свидетельству переписи 1874 г., в Киеве из 19 388 рабочих, занятых в промышленности, крестьян было только 5081 человек. В 1892 г. в Одессе среди 127 962 рабочих обрабатывающей промышленности крестьян имелось всего 30 512 3. Исследуя в начале 90-х годов XIX века состав 19 619 рабочих на фабриках Подольского уезда, Московской губернии, Е. М. Дементьев установил, что из них только 14,1% (если брать
1 В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 473.
2 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 510—511.
3 См. С. С. Зак, Промышленный капитализм в России, стр. 67.
399
рабочих старше 18 лет) уходило летом в деревню на полевые работы
Вместе с тем происходят и качественные изменения в рабочем классе России. Уже в первые десятилетия после реформы 1861 г. наблюдается интенсивная концентрация рабочих на крупных предприятиях капиталистической промышленности. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что в 1879 г. в 50 губерниях Европейской России насчитывалось 979 фабрик с числом рабочих от 100 до 500, и на них было сосредоточено 219 400 рабочих. Фабрик с числом рабочих от 500 до 1000 имелось 164, а общее число их рабочих достигало 113 900. Наконец, существовало уже 86 гигантских предприятий с числом рабочих свыше 1000, и на этих предприятиях работало 163 тыс. человек. Таким образом, крупных предприятий имелось тогда в России 1729 и на них было занято 496400 рабочих 1 2.
В связи с быстрым развитием промышленности идет усиленное формирование целого ряда пролетарских центров, основы которых были заложены еще в крепостной период. Так, в Петербурге в 1862 г. имелось 234 промышленных предприятия с 19 324 рабочими и объемом производства в 36 373 тыс. руб., а в 1879 г. там насчитывалось уже 565 предприятий с 63 793 рабочими, а объем продукции оценивался в 142 183 тыс. руб.3 Формируются новые пролетарские центры в Донбассе, Криворожье, Баку и т. д. Число рабочих на Украине с 1860 г. до начала XX века увеличилось с 86 тыс. до 360 тыс. человек4.
Образованию пролетарских центров на территории России В. И. Ленин придавал важное значение. Он отмечал, что уже в 1879 г. на территории Европейской России существовало 103 промышленных центра, в которых сосредоточивалось 356 тыс. рабочих из общего числа 752 тыс. Однако в России отвлечение населения от земледелия
1 См. Е. М. Дементьев, Фабрика, что она дает населению и что она у него берет, изд. 2, 1897, стр. 4.
2 См. А. В. Погожев, Учет численности и состава рабочих в России, стр. 42.
3 См. П. Н. Столпянский, Жизнь и быт петербургской фабрики за 210 лет ее существования; 1704—1914 гг., Л. 1925, стр. 114—115.
4 См. А. А. Нестеренко, Очерки истории промышленности и положения пролетариата Украины в конце XIX и начале XX вв., 1954, стр. 4.
400
выражалось не только в росте городов, но и в росте пригородов, фабрично-заводских и торгово-промышленных сел и местечек, а также «в неземледельческом отходе». Кроме того, рост городов осложнялся отчасти «внутреннею ко-лонизациею». Все эти процессы, быстро развивавшиеся вширь и вглубь, В. И. Ленин считал «необходимой составной частью капиталистического развития...» пореформенной России *.
Быстрое формирование рабочего класса на фабричной основе в пореформенной России нашло свое яркое отражение в широкой мобилизации женского и детского труда. В истории русского капитализма воспроизводились условия, хорошо известные капитализму Запада.
Как показывают подсчеты Янжула по 158 фабрикам Москвы и Московской губернии, в начале 80-х годов в общей массе рабочих женщины составляли: в бумаготкацком производстве — 52,5%, в писчебумажном — 46,5, в хлопчатопрядильном — 43—45,3, в рогожном — 42, в табачном — 40, в шелковом — 38, в конфетном и шоколадном — 35,6, в шерстопрядильном — 30, в суконном —29, в шерстоткацком — 27,4, в спичечном — 24, в свечном и мыловаренном— 22, в красильно-отбельном—18,5, в фарфоро-фаянсовом — 16,8 % 1 2-
В 80-х годах на фабриках Клинского уезда, Московской губернии, дети моложе 14 лет составляли 11 % общего числа рабочих, подростки (14—18 лет) — 25,5%; в Верейском уезде соответственно — 12 и 17%, в Рузском — 16 и 27%, в Московском — 7 и 16% 3.
В 1880 г. на Ярцевской фабрике Хлудова из 2600 рабочих женщин и детей было 1718 человек, или 66,07% 4. “Погоня капиталистов за высокой прибылью, быстрое развитие капитализма, избыток рабочей силы, ее дешевизна, неорганизованность рабочих, кабальные условия найма, полицейский режим абсолютизма и т. д. привели в пореформенной России к необычайному усилению эксплуатации рабочих. Установлено, что к началу 80-х годов в трех
1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 509.
2 См. И. И. Янжул, Очерки и исследования, 1884, стр. 358—364.
3 См. М. О. Перфильев, Очерки фабрично-заводского быта в России, СПБ 1887, стр. 20.
4 См. В. Сорокин, Положение фабрично-заводских рабочих и рабочее движение в Смоленской губернии, Смоленск 1953, стр. 33.
401
уездах Московской губернии рабочий день на фабриках и заводах колебался в пределах 12—14 часов
По мере усиления капиталистической эволюции России классовые противоречия в русской промышленности достигают большой остроты. Поэтому после реформы 1861 г. в России расширяется рабочее движение. В 1861 г. происходят крупные стачки на Лысьвенском заводе (на Урале), на Дугненском, Людиновском и Сукремовском заводах, Калужской губернии, и т. д. Всего в России в 70-х годах отмечено 176 стачек и 49 рабочих волнений; в Петербурге — 63, в Центральной России — 62. Особенно крупными были стачки на Невской бумагопрядильне, в Петербурге, и Кренгольмской мануфактуре в 1870 г. В ходе борьбы рабочего класса России выдвигаются вожаки рабочих организаций — Виктор Обнорский, Степан Халтурин, Петр Алексеев, Семен Агапов, Сергей Виноградов, Василий Волков, Дмитрий Смирнов, Петр Моисеенко и др. В 1873 — 1874 гг. в Петербурге происходили собрания рабочих кружков, возникла нелегальная рабочая касса взаимопомощи. Возник «Южно-российский союз рабочих», а в 1878 г. «Северный союз русских рабочих».
Хотя стачки носили еще малоорганизованный характер, но рабочий 'класс России выходил на политическую арену как самостоятельная революционная сила. Ему принадлежало будущее.
1 См. Е. М. Дементьев, Фабрика, что она дает населению и что она у него берет, стр. 90.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Попытаемся подвести итоги. Наибольшего внимания, естественно, заслуживает вопрос о своеобразии первоначального накопления капитала в России. Изложенные в книге материалы, как нам кажется, позволяют осветить и этот важный вопрос, волнующий наших историков и экономистов. Целый ряд положений, помогающих его разрешению, был сформулирован ранее, при изложении фактического материала. Однако крайне важным было бы обобщение этих особенностей в сжатой форме, дающее ключ к пониманию коренных черт первоначального накопления капитала и генезиса капитализма в России.
Нельзя не отметить, что, пытаясь выяснить своеобразие процесса первоначального накопления в России, некоторые историки и экономисты обычно неправильно противопоставляют Россию одной только Англии, и в истории последней с XIV века находят лишь безраздельное «господство свободы».
Особенности формирования рабочего класса в России обычно сводят «к более длительному господству феодальных отношений» и «к более медленной экспроприации» крестьянских масс \ не отмечая много других важных обстоятельств. t
Однако при такой постановке вопроса остается неясным, почему же в Англии стала возможна насильственная экспроприация непосредственных производителей в XVI веке, о которой столь красноречиво и убедительно
1 См., например, А. Н. Красин, Исторические особенности формирования русского пролетариата (1861—1895 гг.), 1953, стр. 5.
403
писал Маркс, если не существовало их феодальной зависимости и монополии лордов на землю? Если Россия до 1861 г. оставалась чисто крепостнической страной, то как она могла сразу после реформы 1861 г. достигнуть столь быстрого развития производительных сил, вступить затем с конца XIX века в период империализма и к 1917 г. созреть для социалистической революции? Если все экономические сдвиги в крепостной России мерить на английский аршин, то не будет ли это однобоким приемом исследования? Мировая история дает несколько вариантов генезиса капитализма, и нельзя отрицать это обстоятельство. К. Маркс прямо указывал, что в разных странах процесс первоначального накопления протекал по-разному. Поэтому если мы хотим выявить своеобразие этого процесса в России, то должны сопоставлять его не только с английским вариантом формирования крупных капиталов и рабочего класса, но и с другими вариантами.
Между тем простое расширение круга таких сопоставлений дает весьма интересные результаты. Тогда оказывается, что и в некоторых странах Западной Европы процесс первоначального накопления капитала происходил часто в условиях крепостничества, опирался на феодальную экспроприацию масс, осуществлявшуюся при поддержке абсолютизма, с его казенными подачками за счет фискальных ресурсов, и протекал столь же медленно, как и в России, не приводя к полному отделению всех производителей от средств производства, прежде всего от земли, сдерживался колонизацией или общиной и т. д.
Раньше всего, еще в XIV—XV веках, капитализм в мануфактурной форме возник в городах Италии и Нидерландов. Капиталы итальянских мануфактуристов сложились в сфере транзитной торговли международного характера и необычайно широких ростовщических операций. Итальянские ростовщики кредитовали европейских королей, князей церкви, даже римских пап. Рабочие итальянских мануфактур XIV—XV веков пополнялись преимущественно за счет подмастерьев, которых имелось довольно много. В Италии рано ликвидируется личное крепостничество, но после этого на протяжении столетий сохраняется поземельная зависимость крестьян от владельцев латифундий. Крестьянство и в позднее средневековье подвергается оброчной эксплуатации. Формирование рабочих за счет оброчного крестьянства идет очень
404
медленно. В XVI—XVIII веках Италия переживает экономический упадок и слабо участвует в ограблении колоний. Политическая раздробленность страны сводит к минимуму роль государства в мобилизации капиталов.
Таков итальянский вариант первоначального накопления капитала. При сравнении с ним особенности русского варианта вырисовываются довольно четко. Для России является характерным: 1) более позднее (на 3—4 столетия) начало периода первоначального накопления; 2) меньшая роль в этом процессе транзитной торговли; 3) меньшая роль в нем ростовщичества; 4) более важное, чем в Италии, значение колоний; 5) непрерывность процесса (Россия не знала упадка хозяйства после начала эпохи первоначального накопления); 6) меньшая роль подмастерьев в формировании мануфактурных рабочих; 7) более важная роль государства в мобилизации капиталов; 8) применение принудительного труда в мануфактурной промышленности (чего не знала Италия).
Можно было бы отметить и другие особенности. Вместе с тем в обеих странах имелись и моменты общего характера. В России и Италии, как и в других странах, главным носителем первоначального накопления выступает купец, формирование крупных капиталов идет преимущественно за счет торговых источников (включая ростовщичество). Хотя Италия XIV—XVIII веков не являлась крепостной наподобие России XVII—XIX столетий, тем не менее крестьянские массы Италии находились под ярмом типично феодальной по своему характеру оброчной эксплуатации (обычно в форме половничества), и это, как и в России, затрудняло мобилизацию рабочей силы в пользу мануфактурной промышленности.
Условия возникновения мануфактурного капитализма в Нидерландах в XIV—XV веках в основном аналогичны тем, которые наблюдались в Италии, за одним, впрочем, исключением: в Нидерландах транзитная торговля не играла столь большой роли в первоначальном накоплении капитала, как в Италии. Испания XVI века дала типичный для этого столетия вариант первоначального накопления капитала (характерный также и для Португалии). Существенной чертой процесса первоначального накопления капитала в Испании было накопление огромных капиталов путем прямого ограбления колоний. В дальнейшем все большее значение в этом накоплении приобре
405
тают прибыли, получаемые с плантаций и рудников, которые эксплуатируются на оонове принудительного труда индейцев. Беспощадная эксплуатация рабов и система государственных барщин (мита), приписка туземцев к отдельным владениям плантаторов (система энкомиенд) сыграли большую роль в образовании испанских капиталов. Но они почти совсем не нашли применения в мануфактурном производстве. Испанский абсолютизм содействовал расточению этих накоплений, а не их мобилизации для промышленности. В Испании XVI века не образовалось значительной массы мануфактурных рабочих, хотя ремесло в стране и было сильно развито. Крестьянство было связано феодальной эксплуатацией в форме оброков, и его приток в промышленность встречал целый ряд препятствий. Господство дворянского и монастырского землевладения оставалось нерушимым, и гидальго участвовали в колониальных авантюрах.
Что же своеобразного было в русском варианте первоначального накопления капитала по сравнению с испанским? 1) Меньшая, чем в Испании, роль колониальных источников в этом накоплении; 2) отсутствие в России основанных на эксплуатации рабского труда плантаций и рудников; 3) ничтожная роль работорговли; 4) более широкое, чем в Испании, применение капиталов в мануфактурной промышленности; 5) активное участие абсолютизма в мобилизации капиталов и финансировании мануфактурного производства; 6) более широкий, чем в Испании, процесс формирования рабочих, особенно за счет крестьян разных категорий; 7) более зрелая форма своего рода «промышленного меркантилизма» (как показывает петровская политика), между тем как испанский абсолютизм застрял на стадии монетаризма; 8) более позднее (на 100—150 лет) начало эпохи первоначального накопления.
Однако имелись и общие черты в ходе процесса первоначального накопления в Испании и России. Так, разные формы принудительного труда играли очень важную роль в накоплении капитала как в России, так и во владениях Испании. И в той, и в другой стране формы феодальной эксплуатации использовались для целей формирования крупных капиталов. Процесс первоначального накопления и на Западе сопровождался возникновением причудливого симбиоза капитализма' с крепостничеством и раб
406
ством. Кроме того, имелось много общего в аграрном строе Испании и России, поскольку в Испании господствовала оброчная система, которая и в России имела широкое распространение. Крепостничество как экономический строй сохранялось и в Испании, его основой было феодальное землевладение. В России существовало, помимо того, личное крепостничество, но оно не распространялось на все крестьянство и в XVIII—XIX веках не исключало сравнительно широкой миграции крестьян.
Любопытным явлением был голландский вариант, но мы его оставили без рассмотрения. Он близок, с одной стороны, к испанскому (гипертрофия колониальной системы рабства) и, с другой стороны, к английскому (активная роль буржуазной революции, раннее развитие «аграрного капитализма», наследство старинных городов, роль колониальных компаний и государственных долгов, международное ростовщичество, посредническая торговля). Перейдем к сопоставлению английского и русского вариантов. Что своеобразного дала Россия в ходе первоначального накопления капитала по сравнению с Англией? Изложенные в настоящей монографии материалы позволяют ответить на этот вопрос следующим образом: 1) колониальные источники капиталов в России имели меньшее значение, чем в Англии; 2) работорговля в России не играла почти никакой роли в этом накоплении; 3) роль государства в мобилизации капиталов в России была более значительна, чем в Англии; 4) значение государственного долга в формировании капиталов в России было несравненно меньше, чем в Англии; 5) международное ростовщичество оставалось неизвестным русскому купечеству; 6) транзитная торговля не получила в России широкого развития; 7) банковская система мобилизации капитала возникла в России много позднее (уже в период промышленного переворота); 8) важным подспорьем в развитии русской мануфактуры явились казенные субсидии предпринимателям (чего не было в Англии); 9) ломка аграрных отношений началась в России в более позднюю историческую эпоху (в период промышленного переворота), в то время как в Англии аграрный переворот был исходным пунктом для мануфактурной стадии в развитии капитализма; 10) формирование мануфактурных рабочих в России долго задерживалось крепостничеством и средневековой общиной; И) в России наблюдалось
407
широкое использование — в отличие от Англии — крепостного труда в мануфактурной промышленности; 12) сохранение в России общины даже в период аграрного переворота, начавшегося в 1861 г., и отсутствие в стране полного обезземеливания крестьянства; 13) процесс первоначального накопления в России происходил под опекой абсолютизма, между тем как в Англии он опирался также и на буржуазную революцию XVII века; 14) процесс первоначального накопления начался в России на 100— 150 лет позже, чем в Англии; 15) иностранные капиталы не сыграли такой большой роли в развитии русской промышленности, какую сыграли голландские капиталы в развитии мануфактурного производства в Англии; 16) роль скупщиков крестьянского происхождения в накот/лении капитала оказалась в России более важной, чем в Англии.
Вместе с тем в истории первоначального накопления в Англии и России имелись общие черты. Они состоят в следующем: 1) в обеих странах первоначальное накопление было связано главным образом с деятельностью купечества; 2) вместе с тем значительного развития достигло-дворянское предпринимательство, хотя и часто на разной основе; 3) протекционизм и меркантилизм и в Англии и в России сыграли активную роль в «фабрикации фабрикантов» и развитии капиталистической промышленности; 4) насильственная мобилизация рабочей силы пауперов была известна и английской и русской мануфактуре, как свидетельствует кровавое законодательство XVI века, а не только русской (отдача на мануфактуры «винных баб», солдатских жен, людей «без вида» и местожительства); 5) не только русская мануфактура сталкивалась с крепостничеством, но и английская, раз исходным пунктом ее развития послужил аграрный переворот XVI века, ликвидировавший феодальный строй поземельных отношений и оброчной эксплуатации копигольдеров; 6) развитие английской мануфактуры опиралось на разорение части свободного крестьянства (фригольдеров, лизгольдеров); точно так же развитие русской мануфактуры отчасти было связано с расслоением среди государственных крестьян; 7) широкая колонизация окраин в России и захват заморских территорий в Англии одинаково затрудняли формирование промышленных рабочих; 8) обе страны пережили насильственное обезземеливание крестьянства, хотя и на разных стадиях своего
408
развития. В Англии и России такое обезземеливание проводилось дворянством, но было использовано буржуазией для формирования мануфактурных рабочих (а в Англии и для развития «аграрного капитализма»). Реформа 1861 г. в России была запоздалым прологом аграрного переворота.
Следовательно, ошибочным является мнение о полной противоположности английского и русского вариантов первоначального накопления капитала. На самом деле между ними было много общего.
Своеобразно происходил процесс первоначального накопления капитала во Франции. Здесь крупные капиталы складывались еще в XVI веке на почве внутренней торговли и ростовщичества, получая отчасти промышленное применение. В XVII веке накопление капитала сильно ускоряется колониальной экспансией Франции, созданием колониальных компаний, меркантилистической политикой абсолютизма. Она содействовала привлечению купеческих и дворянских капиталов в промышленность. Многочисленные займы Бурбонов содействовали обогащению «королевских финансистов» XVII—XVIII веков. Формирование мануфактурных рабочих в XVI—XVIII веках шло за счет многочисленных подмастерьев и отлива крестьянского населения в города. Оброчная система, господствовавшая во французской деревне XVI—XVIII веков, допускала миграцию крестьянства. Среди крестьянства шел процесс экономической дифференциации, в результате которой появлялись наемные рабочие. Во многих местах страны производились разделы общинных земель (труажи), и сеньоры присваивали их по примеру английских лордов. Но только буржуазная революция 1789 г. ликвидировала феодальный строй и необычно ускорила первоначальное накопление капитала. В начале XIX века во Франции начинается промышленный переворот.
Если сопоставить ход первоначального накопления капитала во Франции и в России, то можно прийти к следующим выводам: 1) государственные займы в России сыграли меньшую роль в образовании крупных капиталов, чем во Франции; 2) в России подмастерья составили намного меньшую часть мануфактурных рабочих, чем во Франции; 3) феодальная Россия не знала таких форм обезземеливания крестьянства, как французские труажи; 4) началу промышленного переворота в России не предшествовала
409
буржуазная революция, как это было во Франции; 5) применение крепостного труда в мануфактурной промышленности имело место в России, но не наблюдалось во Франции.
Однако при этих различиях в ходе первоначального накопления во Франции и России имеется много общих черт: 1) исходной и основной формой первоначального накопления в обеих странах явилось формирование купеческих капиталов на почве торговли и ростовщичества; 2) колониальные источники играли приблизительно одинаковую роль в дальнейшем ускорении этого процесса; 3) и во Франции и в России абсолютизм активно содействовал мобилизации капиталов в пользу промышленности; 4) во Франции обогащались «королевские финансисты», а в России монополисты и царские фавориты; 5) как экономический строй, крепостничество сохранялось и во Франции XVI—XVIII веков, затрудняя формирование буржуазии и мануфактурных рабочих; 6) с точки зрения хронологии процесса первоначального накопления в обеих странах расхождения незначительны. За первую половину XVI века Франция очень мало продвинулась вперед в области первоначального накопления, а во времена религиозных войн второй половины этого столетия она даже деградировала в хозяйственном отношении. По-настоящему процесс первоначального накопления развернулся во Франции лишь в XVII веке. Но в России его начало относится к этому же столетию.
При сопоставлении процесса первоначального накопления капитала в России с его ходом в таких странах, как Германия, США, Япония, мы увидим, что ломка аграрных отношений и формы обезземеливания крестьянства, характерные для Германии и Японии, близко напоминают русские методы. Государственные формы мобилизации капиталов сыграли важную роль не только в России, но также в Германии и Японии (вплоть до строительства казенных заводов и железных дорог). Глашатаи воинствующего американизма распространяют лживые легенды о демократическом происхождении капитализма в США. Но он вырос на базе уже готовых капиталов преимущественно европейского происхождения и ассимилировал пауперов всего мира. Американский капитализм был в значительной мере вторичным явлением, производным от тех процессов, которые происходили
410
в других странах. Однако и он вырос с использованием грубейшего насилия. Истребление индейцев и разграбление их земель дают наглядное представление об этом. На истории американского капитализма лежит пятно плантационного рабства.
Сделанных сопоставлений вполне достаточно для того, чтобы отказаться от тезиса, будто в России в истории первоначального накопления капитала все происходило «наоборот», поскольку Россия XVIII—XIX веков была крепостной. Воззрения такого рода были характерны для старой историографии. Например, Милюков утверждал, что для исторической эволюции России характерны «крайняя элементарность» и «совершенное своеобразие» h
На самом деле и экономическое развитие других стран Европы не было абсолютно схожим с развитием Голландии и Англии. Вместе с тем в процессе первоначального накопления капитала у России и Англии имелось много общего. Еще больше общего у России имелось с Францией, Германией, Японией. Русские проявления процессов первоначального накопления капитала стоят в общем ряду исторических событий. Хронологически они сильно расходятся лишь с аналогичными событиями в Италии и Нидерландах, отставая от других стран (Испании, Голландии и т. д.) только на 1—1,5 столетия. Начальные моменты первоначального накопления в России относятся к середине XVII века, его эпоха начинается с конца этого столетия. В России, как и везде, решающая роль в накоплении капиталов принадлежала купеческому капиталу, важную роль в этом процессе играли колониальные источники купеческой прибыли. Экспроприация народных масс была предпосылкой и оборотной стороной формирования крупных капиталов и рабочего класса. Она часто осуществлялась насильственным образом.
Но вместе с тем многое в этом процессе протекало в России своеобразно. Отметим наиболее важные моменты.
Первоначальное накопление капитала в России происходило в условиях господства личного крепостничества, а не только крепостничества как экономического строя, формации. Это тормозило формирование крупных капиталов и мануфактурных рабочих. В стране обнаруживался недостаток тех и других. Поощрительные мероприятия
1 П. Милюков, Очерки истории русской культуры, стр. 292.
411
абсолютизма сыграли в России большую роль, чем во многих других странах, ускорив мобилизацию капитала и рабочей силы на политической основе. Дело дошло до казенного заводостроительства, раздачи субсидий, приписки крестьян, закрепощения пауперов и рабочих, приобщения мануфактуристов к «крещеной собственности». Тем самым абсолютизм пытался хотя бы отчасти нейтрализовать экономические противоречия крепостной России и с помощью такого рода «искупительных жертв» сделать возможным развитие мануфактурной промышленности, совершенно необходимое самому дворянству и его государству. В отличие от многих стран в России важную роль в процессе первоначального накопления играла экспроприация народных масс на феодальной основе, как в дореформенный период, так и во время реформы 1861 г. и после нее. Капиталистические последствия этой экспроприации ограничивались в дореформенный период общим господством крепостничества, а в пореформенный период пережитками феодализма. Начало аграрного переворота сильно запоздало в России и относится уже к концу эпохи первоначального накопления капитала. Широкая колонизация окраин тоже задерживала формирование рабочего класса. В отличие от США и Англии Россия почти не использовала иностранный капитал для строительства мануфактурной промышленности. Прилив иностранного капитала приобретает большие масштабы позднее, в 90-х годах XIX века (в эпоху империализма). В отличие от американского капитализма русский капитализм ничтожно мало использовал иностранных рабочих. Появлявшиеся в России колонисты осели на земле. Система государственных долгов играла в России меньшую роль в формировании капиталов, чем во многих странах Запада. Колониальные источники обогащения буржуазии оказались в России более бедными сравнительно с теми, которыми воспользовались Испания, Португалия, Голландия, Англия. Огромную роль в обогащении русской торговой буржуазии сыграла откупная система. Фискальный гнет абсолютизма сыграл в экспроприации народных масс в России более значительную роль, чем в некоторых странах Запада, за исключением Испании и Франции’ Но капиталистические последствия этой экспроприации ограничивались господством крепостничества вплоть до 1861 г. При недостатке капиталов в России возникли
412
весьма гибкие формы их мобилизации (компании, вексельный кредит, позднее акционерные общества, частные банки). Первоначальное накопление капитала в России протекало очень неравномерно и знало весьма бурные периоды. После реформы 1861 г. этот процесс необычайно ускорился. Началось очень быстрое формирование крупных капиталов и рабочего класса. Но это происходило уже после начала аграрного переворота и в период заключительной стадии промышленного переворота. Поэтому в структуре и размещении рабочего класса России очень рано начались важные изменения качественного характера. Уже в 60—70-х годах XIX века концентрация промышленного пролетариата на крупных предприятиях достигла высокой степени. Возникли пролетарские центры, которые впоследствии сыграли исключительную роль в судьбах русской революции.
СОДЕРЖАНИЕ
От автора.............................................. 2
ВВЕДЕНИЕ............................................... 3
§ 1. Актуальность темы исследования.................—
§ 2. Маркс о сущности и методах первоначального накопления ............................................. 5
§ 3. Дореволюционная литература о первоначальном накоплении в России 10
§ 4. Литература советского периода .................15
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ФОРМИРОВАНИЕ КАПИТАЛОВ
ГЛАВА I. КУПЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ В КРЕПОСТНОЙ РОССИИ И ЕГО ИСТОЧНИКИ....................................22
§ 1. Развитие внутренней торговли и формирование купеческих капиталов ..................................25
§ 2. Внешняя торговля............................. 32
§ 3. Купеческая прибыль и ее роль в первоначальном накоплении капитала.............................. . . 35
§ 4. Ростовщичество................................40
§ 5. Поставки в казну и винные откупа......... . . ^3
§ 6. Колониальные источники крупных'*капиталов ..*... 52
§ 7. Торговые монополии и протекционизм.............60
§ 8. Система государственных долгов.................63
§ 9. Размеры купеческих капиталов...................65
§ 10. Состав купечества.............................69
ГЛАВА II. «КАПИТАЛИСТКЕ КРЕСТЬЯНЕ».....................72
§ 1. Предпосылки формирования крестьянской буржуазии . —
§ 2. «Капиталистые крестьяне» XVIII века...........78
§ 3. Крестьянская буржуазия в предреформенный период . 84
ГЛАВА III. ФОРМЫ МОБИЛИЗАЦИИ КУПЕЧЕСКИХ КАПИТАЛОВ .................................................91
§ 1. Коммерческий кредит.............................—
§ 2. Роль банков....................................97
§ 3. Промышленные компании ........................101
ГЛАВА IV. ЗЕМЕЛЬНЫЕ ПРИОБРЕТЕНИЯ МАНУФАКТУРИСТОВ ...............................................114
§ 1. Земельные пожалования мануфактуристам .......120
414
§ 2. Аренда и фиктивные покупки земель.............126
§ 3. Борьба за землю между заводчиками.............130
§ 4. Земельные владения мануфактуристов ...........133
ГЛАВА V. РОЛЬ РЕФОРМЫ 1861 г. В НАКОПЛЕНИИ КАПИТАЛА ................................................141
§ 1. Предпосылки и характер реформы..................—
§ 2. Буржуазные последствия реформы................146
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ФОРМИРОВАНИЕ РАБОЧЕГО КЛАССА В РОССИИ
ГЛАВА VI. ЭКСПРОПРИАЦИЯ НАРОДНЫХ МАСС И ФОРМИРОВАНИЕ НАЕМНЫХ РАБОЧИХ.............................158
§ 1. Городские резервы наемного труда....................—
§ 2. Использование солдат и иммигрантов................162
§ 3. Государственные крестьяне.........................165
§ 4. Оброчная система и миграция крепостных ...........180
§ 5. Массовое отходничество............................182
§ 6. Феодальные формы экспроприации крестьян......188
§ 7. Эксплуатация беглых крепостных ...................198
§ 8. Экономическая дифференциация крестьянства....205
ГЛАВА VII. РУССКИЙ РАБОЧИЙ КРЕПОСТНОЙ ЭПОХИ . . 211
§ 1. Социальное происхождение наемных рабочих в первой трети XVIII века.....................................—
§ 2. Показания переписи 1737—1740 гг. о составе мануфактурных рабочих..................................222
§ 3. Социальный состав наемных рабочих в середине XVIII века 226
§ 4. Повышение удельного веса отходников во второй половине XVIII века..................................237
§ 5. Формирование в XVIII веке постоянных кадров и «потомственных фабришников»...........................246
§ 6. Рост числа наемных рабочих в предреформенный период ..............................................251
ГЛАВА VIII. ПРОБЛЕМА РАБОЧЕЙ СИЛЫ ....................255
§ 1. Недостаток наемных рабочих в крепостной России . . —
§ 2. Феодальные границы использования «вольных наемщиков» ............................................266
ГЛАВА IX. ЗАКРЕПОЩЕНИЕ РАБОЧИХ ............................276
§ 1. Насильственная отправка пауперов на мануфактуры . 280
§ 2. Раздача мануфактуристам детей................285
§ 3. Закрепощение мануфактурных рабочих...........288
ГЛАВА X. ПРИПИСКА НАСЕЛЕНИЯ К МАНУФАКТУРАМ . . 302
§ 1. Принудительные формы мобилизации рабочей силы.
Использование раскольников, солдат и военнопленных . 303
§ 2. Эксплуатация каторжников..........................307
§ 3. Борьба мануфактуристов за крестьянские резервы рабочей силы ........................................313
415
§ 4. Приписка государственных крестьян к мануфактурам . 319
§ 5. Приписка посадского населения................................................326
§ 6. Перевод приписных крестьян из деревень на заводы . 328
§ 7. Кризис приписной системы. Замена приписных крестьян «непременными работниками» ................ 334
ГЛАВА XI. ПОКУПКА КРЕПОСТНЫХ..........................................................340
§ 1. Экономические основы покупки крепостных мануфактуристами ...........................................—
§ 2. Борьба мануфактуристов за рабочую силу крепостных . 342
§ 3. Покупка крестьян в 20—30-х годах XVIII века .... 348
§ 4. Массовый характер покупки крестьян в середине XVIII века...............................................353
§ 5. Перевод крепостных крестьян на заводы........................................366
§ 6. Кризис посессионной системы и ее ликвидация .... 368
ГЛАВА XII. РОЛЬ РЕФОРМЫ 1861 г. В РАСШИРЕНИИ РЕ-
ЗЕРВОВ РАБОЧЕЙ СИЛЫ ......................................................375
§ 1. Экспроприация крестьян в ходе реформы 1861 г. Выкупная операция....................................—
§ 2. Массовое обезземеливание крестьянства .377
§ 3. Экспроприация крестьянства в пореформенный период . 385
§ 4. Расслоение крестьянства после 1861 г.........................................389
§ 5. Итоги формирования рабочего класса в России .... 395
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ...........................................................................403
Г
Полянский Федор Яковлевич
Первоначальное накопление капитала в России
Редакторы П. Эхин и Б. Орлов
Технический редактор Н. Трояновская
Сдано в набор 26 ноября 1957 г. Подписано в печать 28 февраля 1958 г. Формат 84Х1081/аз. Физ. печ. л. 13. Условн. печ. л. 21,32. Учетно-изд. л. 22,14.
Тираж 20 тыс. экз. А01238. Заказ № 1186. Цена 14 р. 30 к.
Издательство социально-экономической литературы Москва, В-71, Ленинский проспект, 15.
Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Московского городского Совнархоза. Москва, Ж-54. Валовая, 28.
ЗАМЕЧЕННЫЕ ОПЕЧАТКИ
Страница Строка Напечатано Следует читать
38 15 снизу .ложная годовая цена* «сложная годовая цена*
39 19—18 снизу Лаптева Лаишева
145 2—1 снизу 1 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 92, 96. 2 См. В. И. Ленин, Соч. т. 3, стр. 163. 1 См. В. И. Ленин, Соч., т. 3, стр. 163. 2 См. И. М. Катаев, На берегах Волги, стр. 92, 96.
183 3 сверху отходников отходников, новоприбылых
227 14—15 сверху новоприбыльных
247 7—6 снизу указанную указную
Ф. Я. Полянский
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА В РОССИИ