Ъовко7>е,ки£
ъеелзъо'&гяыя
Вып. VI
BOSPOROS
STUDIES
Vol. VI
И.Н. Храпунов
ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ КРЫМА
В РАННЕМ ЖЕЛЕЗНОМ ВЕКЕ
Симферополь - Керчь
2004
Simferopol - Kerch
ББК63.3
М 34
Крымское отделение Института востоковедения им. А.Е. Крымского
Национальной академии наук Украины
Центр археологических исследований
БФ «Деметра»
Рекомендовано к изданию Ученым советом Крымского отделения
Института востоковедения НАН Украины
Редакционная коллегия:
А.И. Айбабин, д.и.н., проф. (гл. редактор)
В.Н. Зинько, к.и.н. (зам. гл. редактора)
М.Г. Крамаровский, д.и.н.
С.Д. Крыжицкий, чл.корреспондент НАН Украины
А.А. Масленников, д.и.н.
Л.В. Матвеева, д.и.н.
Е.А. Молев, д.и.н., проф.
В.А. Сидоренко, к.и.н.
Состав редколлегии утвержден Ученым советом Крымского отделения
Института востоковедения НАН Украины (Протокол № 6 от 23.09.2003 г.)
Ответственный редактор В.Н. Зинько
М34	Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке.
Боспорские исследования. Выл. VI.-Отв. ред. В.Н. Зинько.
Симферополь-Керчь. - 2004. 240 стр.
В монографии представлено современное виденье этнической истории Крыма
в раннем железном веке. На основании археологических источников, а также привлекая
данные письменные свидетельства, автор дает характеристику материальной
культуры различных племен, обитавших в Крыму с VIII в. до н.э. по V в. н.э.
Для историков, археологов, преподавателей и студентов, а также всех,
кто интересуется древней историей Крымского полуострова.
Свидетельство о гос.регистрации - серия КВ, № 8048 23.10.2003 г.
© Крымское отделение Института востоковедения
им. А.Е.Крымского НАН Украины, 2004
© Центр археологических исследований
БФ «Деметра». 2004
Боспорские исследования, вып. VI
ВВЕДЕНИЕ
К середине I тысячелетия до и. э. относятся первые свидетельства
письменных источников о населявших Крым народах. Речь идет о таврах и
скифах, позже - сарматах. Археологические данные позволяют изучить историю
этих этносов в еще более отдаленные времена. В соответствии с археологической
периодизацией истории древности, их культуры принадлежат раннему железному
веку. Скифы, а затем сарматы на протяжении более тысячи лет представляли
собой основную этно-политическую силу юга Восточной Европы. Крым для них
был окраинной территорией. История тавров началась и закончилась в Крыму.
Судя по всем письменным и археологическим источникам, за пределы
полуострова они никогда не выходили. В III в. н. э. в Крыму появляются
пришедшие с севера участники готского племенного союза, а вслед за ними
мигрировавшие с Северного Кавказа аланы.
Тысячи опубликованных работ свидетельствуют о неослабевающем
интересе исследователей к истории тавров, скифов, сарматов и других
населявших Крым народов. Многократно анализировались весьма скудные
свидетельства письменных источников и обширные, непрерывно пополняемые
археологические материалы. Сопоставление данных археологии со сведениями,
сохранившимися в письменных источниках, позволило установить
принадлежность некоторых культур таврам, скифам, сарматам, аланам, готам.
Несмотря на значительные успехи, достигнутые в изучении истории этих этносов,
следует констатировать отсутствие общей работы по этнической истории Крыма
в раннем железном веке. Исследователи обычно ограничиваются изучением той
или иной археологической культуры.
Объектом данного исследования является история живших на территории
Крыма тавров, скифов, сарматов, готов, алан, а также этнические процессы,
происходившие в результате контактов этих народов друг с другом и с
античными греками.
Хронологические рамки работы ограничены, с одной стороны, VIII в. до
н. э., когда в предгорьях Крыма формируется кизил-кобинская культура, а в
степях распространяются кочевнические погребения, которые многие
3
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
исследователи называют киммерийскими, с другой стороны, концом IV - началом
V в. н. э., когда в Крым проникают гунны, заканчивается ранний железный век
и начинается новая эпоха - Великого переселения народов.
До сих пор не имеет теоретического решения проблема соотношения понятий
(и стоящих за ними реальностей) «этнос» и «археологическая культура». Более
того, даже термин «археологическая культура», который постоянно используется
в специальной литературе, не имеет удовлетворительного объяснения (подробно
см. Клейн 1991, с. 125 - 208). Приходится признать, что археологи не обладают
необходимой методикой и вынуждены каждый раз заново решать, совпадает ли
ареал того или иного этноса с ареалом той или иной археологической культуры.
Трудности методического характера в полной мере отразились и на нашей
работе. Однако, если в отношении тавров, скифов, сарматов, германцев, аланов
они преодолеваются в ходе исследования конкретного материала, то в отношении
еще одного народа - киммерийцев - требуется специальная оговорка.
Этноним киммерийцы (греч. Kippepioi; акк. Gimirri) впервые зафиксирован
в VIII в. до н. э. одновременно на древнегреческом (Гомер) и аккадском языках.
Позднее киммерийцы многократно упоминались в древнегреческих (Геродот,
Страбон и др.) и древневосточных (ассирийских, вавилонских, древнееврейских)
источниках в основном в связи с их походами в Переднюю и Малую Азию. Эти
походы начались между 722 и 715 гг. до н. э., когда киммерийцы разгромили
урартского царя Русу 1, и закончились около 650 г. до н. э. поражением от союзных
Ассирии скифов. Во всех источниках, касающихся пребывания киммерийцев в
Азии, они выступают как кочевники, живущие войной, постоянно нападающие
на различные города и государства, поочередно одерживающие победы и
терпящие поражения, легко превращающиеся из врагов в союзников и наоборот.
Относительно территории, которую занимали киммерийцы, среди ученых
нет единого мнения. Большинство, в соответствии с одним из вариантов легенды,
переданной Геродотом, полагают, что в доскифское время киммерийцы населяли
северопричерноморские степи. Оттуда они совершали походы в Азию по
Черноморскому побережью Кавказа (согласно Геродоту) или через перевалы
Большого Кавказского хребта (по мнению ряда современных исследователей).
Некоторые ученые расширяют территорию обитания киммерийцев (на
последнем этапе их истории), включая в нее отдельные районы современных
Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Другие, наоборот, сужают
ареал киммерийцев до современных Керченского и Таманского полуостровов
или только Северо - Западного Кавказа, или одного Керченского полуострова
(порой даже его части). Керченский полуостров всегда был в центре внимания
интересующихся киммерийской проблемой, так как с ним связаны почти все
известные киммерийские топонимы: Боспор Киммерийский (Керченский
пролив), Киммерийские переправы, Киммерийские стены, город Киммерик,
гора Киммерий.
4
Боспорские исследования, вып. VI
Довольно распространена теория о том, что киммерийцы никогда не жили
в Северном Причерноморье, их племенной союз сформировался в районе
Иранского плато, откуда и совершались набеги, получившие отражение в
письменнных источниках.
Не решен окончательно вопрос о языковой принадлежности
кимммерийцев. В свое время их причисляли к кельтам, славянам, кавказцам,
германцам и др. Теперь эти гипотезы признаны необоснованнными, что не
мешает отдельным исследователям предпринимать попытки к их возрождению.
Ссылаясь на замечание Страбона о совместных действиях кимммерийцев и
фракийского племени треров в Малой Азиии, очень многие авторы
отождествляли киммерийцев с фракийцами. Однако в противовес выдвигается
гипотеза о союзнических, а не родственных фрако - кимммерийских отношениях.
Наиболее распространеннным является мнение об ираноязычности
кимммерийцев и, следовательно, об их сходстве по этому важнейшему
этническому признаку со скифами. Эта гипотеза основывается на удачных (но
не бесспорных) иранских этимологиях имен трех киммерийских царей. Полагают
также, что киммерийцы - это не этноним, а имя нарицательное со значением
«подвижный отряд». И, следовательно, этноса «киммерийцы» никогда не
существовало. Так, якобы, называли передовые отряды скифов (дружину),
вторгавшиеся на территорию древневосточных государств. Иными словами, это
племенное название некоторой группы скифских племен, но не обозначение
особого доскифского населения Северного Причероморья.
Неясность с локализацией киммерийцев порождает трудноразрешимые
проблемы с определением принадлежавшей им археологической культуры. В
Передней Азии, где киммерийцы безусловно жили, оставленные ими памятники
не обнаружены. В иконографии (на греческих краснофигурных вазах и некоторых
переднеазиатских металлических изделиях) представлены скорее обобщенные
образы кочевников, чем конкретные этнические и культурные типы.
Одно время весьма распространенной была точка зрения о том, что
киммерийцам принадлежала северокавказская кобанская культура. Но теперь
от этой гипотезы отказались, кажется, все исследователи. С киммерийцами
пытались связать также кактакомбную и некоторые другие степные культуры
эпохи бронзы.
Очень многие исследователи считают, что киммерийцами оставлены
разбросанные по северопричерноморским степям подкурганные погребения,
относящиеся уже к эпохе раннего железа, но еще к доскифскому времени (IX -
первая половина VII в. до н. э.). При этом иногда подчеркивают полное
несходство культуры киммерийцев и сменивших их в Северном Причерноморье
с середины VII в. до н. э. выходцев из глубин Азии - скифов. Культура кочевников
начала раннего железного века считается генетически связанной со срубной
культурой эпохи бронзы, и, таким образом, представляется возможность изучать
историю киммерийцев (по материальным остаткам) с середины II тысячелетия
5
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
до н. э. Другие авторы разделяют погребения IX - первой половины VII вв. до н.
э. на две группы и полагают, что одна из них принадлежала киммерийцам, а
другая-скифам (Алексеев, Качалова,Тохтасьев 1993; Артамонов 1974; Дьяконов
1956; Дьяконов 1981; Иванчик 2001; Тереножкин 1976; Lehmann-Haupt 1922).
В степном Крыму известны погребения, относящиеся к доскифскому
периоду раннего железного века. Они четко подразделяются на две обрядовые
группы. Первая отличается скорченным положением на боку и восточной
ориентировкой погребенных, вторая - вытянутым положением на спине и
западной ориентировкой. Эти захоронения по всем признакам относятся,
соответственно, к черногоровскому и новочеркасскому «этапу», «ступени» или
«культуре» населения восточноевропейских степей предскифского времени
(Колотухин 2000, с. 56 - 58). В Крыму классическим черногоровским может
считаться погребение у с. Целинное (Корпусова, Белозор 1980; Ковалев 2000, с.
148, 150, 161), а новочеркасским - у с. Зольное (Щепинский 1962). Неясность с
этнической принадлежностью этих погребений и невозможность привести новые
аргументы в пользу одной из существующих гипотез заставили отказаться от
намерения включить раздел о киммерийцах в основной текст работы.
Главы монографии, в основном, поименованы по этнонимичному
принципу. Исключения сделаны в двух случаях. Глава IV названа «Поздние
скифы». Этноса с таким названием исторические источники, конечно, не знают.
В III в. до н. э. скифы из кочевого народа постепенно превращались в оседлых
земледельцев и скотоводов, живущих в постоянных долговременных поселениях.
Коренные изменения в экономике привели к существенным новшествам в образе
жизни, в материальной культуре, в социальных отношениях и религиозных
представлениях, во многом повлияли на политическую историю скифов. Все это
дало исследователям основание выделить последний, поздний ее этап, который
принципиально отличается от предшествующих. Искусственный этноним
«поздние скифы» введен для того, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть
генетическую преемственность этого народа от кочевых предков, а с другой -
отметить коренные отличия последнего этапа скифской историии. При этом
возникает несколько двусмысленная ситуация, требующая объяснения. В
современной историографии дефиниции «поздние скифы» придают два значения.
Некоторые исследователи делят историю кочевых скифов на три этапа: ранний
(VII - V вв. до н. э.), средний (V в. до н. э.) и поздний (IV - III вв. до н. э.). Таким
образом, под поздними скифами они понимают кочевников, живших в
Восточноевропейских степях в IV - III вв. до н. э. Другие авторы поздними
скифами именуют перешедших к оседлости потомков кочевых скифов,
населявших в III в. до н. э. - III в. н. э. Нижнее Приднепровье и Крым. Такова
историографическая традиция. Изменить ее, несмотря на все очевидные
недостатки, не представляется возможным. Поэтому остается лишь условиться,
что в данной работе поздними скифами именуется народ, населявший Крымские
6
Боспорские исследования, вып. VI
предгорья и северо-западную часть полуострова в III в. до н. э. - III в. н. э., а
ранними скифами - племена, кочевавшие в Восточноевропейских степях в VII -
IV вв. до н. э.
Не этнонимичное название главы VI «Население Крыма во второй
половине III - IV вв. н. э.» обусловлено следующими обстоятельствами. В
середине III в. н. э. в Крыму появляется новое население: германцы - участники
готского племенного союза и аланы. Таковы выводы, основанные на анализе
археологических данных. Синхронные письменные источники эти народы на
территориии предгорий и Южного Берега Крыма не упоминают. Этнологические
реконструкциии, основанные лишь на изучении остатков материальной
культуры, всегда недостаточно достоверны, гипотетичны. К тому же невозможно
сказать, какое именно из германских племен, входивших в готский племенной
союз, оставило могильники в крымских предгорьях и на южном берегу Крыма.
Поэтому упоминать конкретные этнонимы в названии последней главы
нецелесообразно.
Монография представляет собой переработанный текст докторской
диссертации, защищенной в 2003 г. в Институте археологии НАН Украины. В
качестве конспекта будущих монографии и диссертации можно рассматривать
небольшую книжку, изданную в 1995 г. (Храпунов 1995).
7
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Глава I
ИСТОРИОГРАФИЯ
В связи с отсутствием обобщающих работ по этнической истории Крыма
в раннем железном веке, историографию целесообразно изложить по
отдельным народам.
1.1.ТАВРЫ
Благодаря прямым указаниям Геродота (IV.99), уже первые просвещенные
путешественники по Крыму знали, что в горной части полуострова в античную
эпоху жили тавры. Дюбуа де Монпере (Montpereux 1839, s.l 1,12) определил как
таврские могильники, состоящие из каменных ящиков. Спустя немного времени
появилась другая, основанная на ложных посылках, версия, в соответствии с
которой каменные ящики представляли собой кельтские жертвенники
(Фабр 1848). Она была раз и навсегда отвергнута, но критиковавший А. Фабра
Н. Чекалев затруднялся в определении оставившего каменные ящики этноса, с
большими сомнениями и без какой-либо аргументации предположив, что в них
хоронили греки, жившие в до-кельтское время (Чекалев 1867).
Первые опыты в осмыслении проблемы происхождения тавров привели
их авторов к мысли о том, что тавры были потомками киммерийцев, которых
оттеснили в горы скифы (Брун 1868, с.249; Караулов 1872, с. 107; Подберезский
1872, с.431). Эта гипотеза развивалась и позднее (Lehmann-Haupt 1922, col.397
sq.; Жебелев 1953а, с.256; Жебелев 19536, с.336). Пожалуй, ее можно назвать
интуитивной, основанной на общих представлениях об истории Северного
Причерноморья в античную эпоху. Какие-либо подтверждения генетической
преемственности тавров от киммерийцев отсутствуют как в письменных, так и в
археологических источниках.
А. Л. Бертье-Делагард вблизи Ялты обнаружил культурный слой,
насыщенный находками. Среди них более 1,5 тысячи монет I в. до н. э. - IV в. н. э.,
разнообразные украшения, детали одежды, а также два типа терракотовых
статуэток, изображающих женщин. По мнению А. Л. Бертье-Делагарда, ялтинские
находки представляют собой приношения в святилище женского божества. Об
этнической принадлежности создавших святилище людей он высказался очень
осторожно, определяя их как «местное население», находившееся под боспорским
влиянием (Бертье-Делагард 1907). Ученые, работавшие с теми же вещами позднее,
8
Боспорские исследования, вып. VI
имели гораздо более определенное мнение. Основываясь на находках
примитивных статуэток, как бы несовместимых с устоявшимися
представлениями об античной культуре, и месте расположения святилища, они
считали его таврским (Репников 1927, с. 139; Тюменев 1949, с.85; Шульц 1959,
с.254 - 255; Лесков 1965, с. 186 - 187).
В 1907 г. Н. И. Репников начал раскопки могильников из каменных ящиков
в Байдарской долине. Среди прочих, он исследовал Мал - Муз, до сих пор
остающийся единственным не разграбленным таврским могильником. В Мал -
Музе и других памятниках Н. И. Репников обнаружил почти все, как стало ясно
позднее, таврские типы вооружения, конской сбруи и украшений. Были
зафиксированы отличительные черты погребального обряда: скорченность
погребенных и многократность захоронений в каждом каменном ящике (Репников
1909). Следует все же отметить неудовлетворительное, с современной точки зрения,
качество публикации. Не выясненными оказались многие детали погребального
обряда. Не понятно также, как среди погребального инвентаря VI -V вв. до н. э. в
не разграбленном могильном сооружении оказалась лучковая подвязная фибула
(Репников 1909, с. 134, рис. 28,29) серии I, варианта 2 по А. К. Амброзу (Амброз
1966, с. 49). датирующаяся второй половиной I в. н. э.
Об этнической принадлежности людей, хоронивших в каменных ящиках,
Н. И. Репников в то время не решался высказываться даже предположительно.
Его представления об истоках материальной культуры, остатки которой были
зафиксированы при раскопках, противоречивы. Он предлагал искать их
одновременно и в гальштатской культуре, и в культуре крымских каменных
ящиков «со скорченными и окрашенными костяками», то есть, по современным
представлениям, в кеми-обинской. В отношении датировки каменных ящиков
Н. И. Репников поддержал высказанное ранее предположение А. С. Уварова
(Уваров 1887, с.33), отнеся время их строительства к концу бронзового - началу
железного века (Репников 1910, с. 19-22). Много позжеН. И. Репниковвыделил
пять групп таврских древностей, причем первую из них составляли могильники
из каменных ящиков. Он датировал их VII - V вв. до н. э., а источником
представленной в них культуры назвал гальштат. Интересно, что остальные
четыре группы памятников или названы таврскими ошибочно (укрепление на
Аю-Даге, внешняя стена укрепления на мысе Ай-Тодор, Шайтан - Мердвень)
или представляются спорными (не перечисленные «следы поселений тавров» и
святилище, раскопанное А. Л. Бертье-Делагардом под Ялтой) (Репников 1927).
После публикации работы Н. И. Репникова вопрос об этнической
принадлежности могильников из каменных ящиков, расположенных в пределах
Главной гряды Крымских гор и Южного Берега Крыма, больше не возникал:
все исследователи признали их таврскими.
В 1918 г. ученые впервые высказались по поводу происхождения этнонима
«тавр». И. И. Толстой полагал, что название таирос; (греч. «быки») имело сугубо
мифологическое происхождение. «Так называли народ легендарной страны
9
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
сказочного царя Фоанта» (Толстой 1918, с.145). М. И. Ростовцев высказал,
ставшую на многие десятилетия господствующей, вполне историческую, хотя и
умозрительную гипотезу. По его мнению, «тавры» - это грецизированная форма
какого-то близкого по звучанию таврского слова (Ростовцев 1918а, с. 195).
В начале 1920-х гг. Г. А. Бонч-Осмоловский открыл на северных склонах
Главной гряды и в предгорьях более десяти поселений не известной до той поры
археологической культуры. Он назвал эту культуру, по месту первой находки у
пещеры Кизил-Коба, кизил-кобинской и предположил, что она принадлежала
историческим таврам (Бонч-Осмоловский 1926, с.91 -94).
В 1939 г. по основным аспектам истории тавров довольно подробно
высказался В. Н. Дьяков. По его мнению, горные условия Таврики позволили
горцам долго сохранять этническую самобытность. Их хозяйство базировалось
на охоте и рыболовстве, которые дополнялись примитивным мотыжным
земледелием и скотоводством. Кроме того, для добычи недостающих продуктов
земледелия, тавры совершали набеги на греческие города, а также занимались
пиратством. В. Н. Дьяков сочувственно отозвался о гипотезе, в соответствии с
которой тавры были потомками киммерийцев. Хоронили тавры в могильниках
из каменных ящиков, кизил-кобинская культура им не принадлежала (Дьяков
1939, с.74- 80).
В статье, опубликованной в 1947 г., Е. И. Крупнов отметил возможную
связь культуры, представленной Нестеровским могильником в Центральном
Предкавказье, с культурой тавров в горном Крыму (Крупнов 1947, с. 104). Позднее
эту мысль, основываясь, особенно, на сходстве некоторых бронзовых кобанских
и таврских украшений, развивали В. В. Бобин (1957) и сам Е. И. Крупнов (1960,
с.248, 252, 294).
Сразу после окончания Великой Отечественной войны разведками и
исследованиями таврских памятников специально занимались сотрудники
Тавро-Скифской экспедиции АН СССР во главе сП. Н. Шульцем. В результате
почти пятнадцатилетней деятельности экспедиции количество известных
таврских древностей многократно возросло. Итоги послевоенных работ по
изучению истории тавров постарался подвести в специально написанной статье
П. Н. Шульц. По его мнению, тавры населяли горный и предгорный Крым, им
принадлежала кизил-кобинская культура. Жители предгорий занимались
земледелием, население горных районов - преимущественно яйлажным
скотоводством и мотыжным земледелием. Тавры вели замкнутый образ жизни,
мало контактируя с греками, но такие контакты все же имели место. В предгорьях
они испытывали заметное влияние скифов. П. Н. Шульц наметил пять районов,
в которых, возможно, жили различные таврские племена. По поводу
формирования кизил-кобинской культуры он испытывал колебания, отвергая
киммерийскую и автохтонную гипотезы, отмечал воздействие на эту культуру
племен, населявших Северный Кавказ и Фракию. Тавры как этнос
сформировались путем смешения различных, пришлых и местных, племен на
10
Боспорские исследования, вып. VI
рубеже эпохи бронзы и раннего железного века (в самом начале I тысячелетия
до н. э.) и существовали вплоть до раннего средневековья включительно. Их
историю можно разделить на четыре периода и внутри каждого из них выделить
менее продолжительные этапы. Все таврские памятники были классифицированы
и разделены на девять видов (Шульц 1959).
В целом, следует отметить, что в статье П. Н. Шульца не только
сформулированы выводы по наиболее важным проблемам, но и намечены
перспективы исследований различных аспектов истории тавров, частично не
реализованные до сих пор. Эта работа оказала значительное влияние на многих
исследователей, работавших позднее. С позиций современной науки можно
отметить два основных недостатка статьи П. Н. Шульца: 1) необоснованность,
умозрительность периодизации и хронологии; 2) ошибочное отнесение к таврской
культуре многих средневековых памятников и римской крепости Харакс.
Частное, но весьма важное наблюдение сделала О. Д. Дашевская. Она
выделила позднюю группу таврской керамики (с орнаментом, нанесенным
зубчатым штампом) и, основываясь на ее находках в культурных слоях,
пришла к выводу о том, что тавры жили в греческих и скифских поселениях
(Дашевская 1963).
Важный этап в изучении археологии и истории тавров знаменовала
монография А. М. Лескова. В ней были собраны и проанализированы все
накопленные к тому времени археологические данные, а также сведения
письменных источников. Автор монографии сформулировал новую концепцию
формирования таврской культуры. Он реконструировал процесс переселения в
Крым в начале I тысячелетия до н. э. части населения горных районов Северного
Кавказа - носителей кобанской культуры. Переселение имело характер
постепенной инфильтрации, осложняемой контактами с носителями
Прикубанской и срубной культур. В Крыму мигранты столкнулись с
немногочисленным местным населением, которое, впрочем, также представляло
собой потомков выходцев с Кавказа, принесших в свое время в Крым кеми-
обинскую культуру. В результате этих довольно сложных процессов и
сформировалась культура тавров (Лесков 1965, с. 146 - 158).
Весьма подробно А. М. Лесков изучил хронологию таврской культуры, к
которой он относил и кизил-кобинскую. Ее хронологические рамки были
определены в пределах IX - I вв. до н. э. Среди памятников, датирующихся
временем более поздним, чем IV —III вв. до н. э., А. М. Лесков смог назвать только
оборонительную стену на горе Кошка, которая, как выяснилось позднее, к
таврскому культурному слою отношения не имеет (Лесков 1965, с. 113-132). Тавры,
жившие в горах, занимались, главным образом, скотоводством, в предгорных
районах - земледелием, в прибрежных - еще и рыболовством. Пиратство особой
роли в хозяйстве не играло. На границе степей и предгорий тавры постоянно
взаимодействовали со скифами. Удалось выделить особую группу погребений,
сочетавших скифские и таврские черты. Перемещение скифского царства в Крым
И
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
в III - II вв. до н. э. положило начало ассимиляции тавров. Контакты с греками,
обычно - херсонеситами, были очень ограниченными. Чрезвычайно специфичны
таврские культы, связанные с почитанием богини Девы и созданием пещерных
святилищ (Лесков 1965, с. 166 - 190).
Высоко оценивая монографию А. М. Лескова, следует все же отметить,
что он использовал в качестве источников по истории тавров многие памятники,
которые таврскими не являются, в частности, средневековые укрепления,
расположенные на Южном Берегу Крыма, а также римскую крепость Харакс.
В 1973 г. И. Б. Брашинский продемонстрировал, что поражавшее античных
авторов, а вслед за ними и современных исследователей, занятие тавров
пиратством как основным промыслом, не было в древности явлением
исключительным и находит ближайшие параллели у племен, живших в сходных
природных условиях и находившихся примерно на том же уровне социально -
экономического развития (Брашинский 1973).
В. И. Кадеев подвел итог довольно длительной дискуссии об этносе
погребенных в скорченном положении на одном из участков херсонесского
некрополя и весьма убедительно доказал их принадлежность грекам (Кадеев
1973). Несмотря на то, что эта группа погребений обсуждалась и позднее,
сторонники «таврской» или «варварской» версии не удалось найти новые
аргументы в пользу своей точки зрения (Кадеев 1995).
Э. И. Соломоник вернулась к давно не обсуждавшемуся вопросу о
происхождении этнонима «тавр» и топонима «Таврика». Она выдвинула новую,
но, также, как и у М. И. Ростовцева, умозрительную гипотезу, в соответствии с
которой обсуждаемые этноним и топоним произошли от оронима «Тавр», как
греки называли Крымские горы (Соломошк 1976). Это предположение было
критически встречено некоторыми исследователями (Тохтасьев 1984, с. 139).
А. А. Щепинский, публикуя некоторые находки, сделанные на Южном
Берегу Крыма, высказался о своем понимании этнической принадлежности
могильников из каменных ящиков и кизил-кобинской культуры. По его мнению,
одновременно в горном и предгорном Крыму обитали два этноса, оставившие
две различные археологические культуры: таврскую и кизил-кобинскую.
Последняя принадлежала потомкам киммерийцев. Она характеризуется, по
существу, лишь одним стабильным признаком - лощеной лепной керамикой с
врезным орнаментом и имеет более широкий, чем у таврской культуры, ареал,
охватывавший степной Крым и даже выходящий за пределы полуострова
(Щепинський 1977, с. 30 - 38). Позднее А. А. Щепинский развивал свою
концепцию в популярных работах.
В 1981 г. X. И. Крис издала монографию, в которой обобщила
существовавшие к тому времени археологические материалы о таврах. Она
критически проанализировала гипотезу о киммерийском происхождении тавров
и пришла к выводу об ее несостоятельности. Кизил-кобинская культура, по
мнению исследовательницы, оставлена не таврами, а неким этносом, название
которого не сохранилось в письменных источниках. Более того, кизил-кобинцы
12
Боспорские исследования, вып. VI
воевали с таврами и разоряли их могильники из каменных ящиков. Наиболее
яркий признак кизил-кобинской культуры - лощеная керамика с врезным
орнаментом - был привнесен в Крым кочевниками-скифами, заимствовавшими
.его, в свою очередь, у населения лесостепной зоны. И тавры, и кизил-кобинцы в
V в. до н. э. были ассимилированы скифами (Крис 1981, с. 52 - 56).
В. С. Ольховский обобщил сведения письменных источников о различных
населявших Крым племенах, в том числе о таврах. В той же работе он подробно
рассмотрел, обсуждавшиеся и ранее погребения, сочетающие скифские и кизил-
кобинские черты поминально-погребальной обрядности. Автор выдвинул
оригинальную концепцию о сложении кизил-кобинской культуры, в
формировании которой, по его мнению, приняли участие тавры и иной, не
известный по письменным источникам этнос (Ольховский 1982).
Важные результаты были получены при раскопках Керкинитиды.
Распределение лепной керамики с врезным орнаментом по слоям
продемонстрировало то обстоятельство, что носители кизил-кобинской
культуры жили в городе все время его существования (Кутайсов 1987).
А. Н. Щеглов, ранее исследовавший греко-таврские взаимоотношения
(Щеглов 1981), опубликовал большую статью, в которой содержится подробный
обзор письменных источников, а также предложены новые, основанные на
достижениях этнологии, подходы к решению сложных проблем истории тавров.
В частности, автор обратил внимание на необходимость учитывать взаимосвязь
памятников с географической средой отдельных районов и местностей. Он
наметил четыре зоны, которые, по его мнению, отличаются ландшафтами и
характерными особенностями памятников. Термин «тавры» мог означать и
этническую общность, и разноэтничных горцев, принадлежавших одному
хозяйственно-культурному типу. Археологическая культура горного Крыма -
это часть кизил-кобинской культуры, отражающая хозяйственно-культурный
тип горных земледельцев и скотоводов. Кизил-кобинская культура равнинного
Крыма имела скифоидный облик и принадлежала кочевому населению. Ко
времени появления скифов тавры, возможно, занимали весь Крымский
полуостров. Равнинные племена были инкорпорированы скифами (Щеглов
1988а). Применение достижений этнологии для анализа конкретного древнего
общества представляется чрезвычайно перспективным. Позднее А. Н. Щеглов
исследовал еще один важный аспект истории тавров. Он связал прекращение
существования кизил-кобинской культуры с общим для всего Северного
Причерноморья кризисом III в. до н. э. С помощью данных эпиграфики ему
удалось продемонстрировать, что, несмотря на утрату специфических
особенностей материальной культуры, которые можно уловить
археологическими методами, тавры продолжали жить в Крыму, по крайней мере,
вплоть до I в. н. э. включительно (Щеглов 1998а).
С. Л. Соловьев изучил лепную керамику с врезным орнаментом,
обнаруженную на острове Березань. Оказалось, что собственно кизил-кобинских
сосудов на Березани найдено совсем немного. Почти все они датируются второй
13
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
- третьей четвертями VI в. до н. э. и были занесены на остров, по мнению автора
исследования, представителями скифо-кизил-кобинского этноса (Соловьев 1995).
Серию своих исследований (Колотухин 1982; 1985; 1987; 1990а) В. А.
Колотухин завершил изданием монографии (Колотухин 1996), почти целиком
посвященной истории тавров. В историографическом обзоре он критически
проанализировал гипотезу о нетаврской принадлежности кизил-кобинской
культуры. В монографии опубликован значительный новый материал,
полученный в результате раскопок автора. Его анализ позволил прийти к
важнейшему для нашей темы выводу. В конце эпохи бронзы часть населения в
степи перешла к кочевому образу жизни, другая часть консолидировалась в
крымских предгорьях, образовав новый этнос, который позднее стал известен
античным авторам под именем тавров. Следует признать, что эта гипотеза
происхождения тавров лучше любой другой обоснована археологически. Все
элементы сходства оставленной таврами кизил-кобинской культуры с
кобанской или культурами лесостепи объясняются взаимодействием носителей
всех этих культур со скифами, которые транслировали некоторые виды
украшений и керамики от одного этноса к другому. В доскифское время тавры
населяли весь Крымский полуостров.
А.	М. Бутягин опубликовал результаты раскопок землянок и
хозяйственных ям из Нимфея, по всей вероятности, принадлежавших таврам.
Таким образом, как и в случае с Керкинитидой, был доказан факт постоянного
пребывания тавров в греческом городе (Butjagin 1997).
В диссертации В. П. Власова на материалах лепной керамики прослежено
пребывание тавров среди жителей позднескифских поселений вплоть до I в. н. э.
(Власов 1999а).
С. Г. Колтухов конкретизировал не раз обсуждавшуюся идею о локальных
различиях регионов, населенных носителями кизил-кобинской культуры,
выделив группу погребений в курганах предгорной зоны долины Салгира и
связав их со скифами, проникавшими на территорию, занятую таврами
(Колтухов 1999а).
Взаимоотношения Херсонеса с варварами, в частности с таврами, подробно
изучил Е. Я. Рогов. Он отмечает, что в Херсонесе встречается кизил-кобинская
керамика и раннего, и позднего (с гребенчатым орнаментом) типов. Ее немного,
но для слоев «додорийского» Херсонеса она составляет 11,7 % от всех находок
керамики. Следовательно, в раннее время община херсонеситов не была закрыта
по отношению к местному населению. Проблему определения этноса погребенных
в скорченном положении на северном некрополе Е. Я. Рогов считал надуманной.
Тем не менее, он подробно проанализировал результаты раскопок и сравнил их
со всеми другими участками городского некрополя. Вывод: резких различий между
участками Херсонесского некрополя нет. Значит, нетрудно продолжить
рассуждения исследователя, на северном берегу херсонесского городища хоронили
греки. В Херсонесе, заключает Е.Я. Рогов, жили лишь отдельные представители
варваров, их влияние на культуру горожан сводилось к минимуму.
14
Боспорские исследования, вып. VI
В кизил-кобинских поселениях, расположенных вблизи границ хоры
Херсонеса, по наблюдениям Е. Я. Рогова, встречается керамика скифских типов,
следовательно, их население было смешанным. Эти населенные пункты возникли
в IV в. до н. э. В более ранних памятниках Гераклейского полуострова
обнаружена только кизил-кобинская керамика. Утверждение о зависимости
окрестных варваров от херсонесской общины, встречающееся в работах разных
исследователей, декларативно (Рогов 1999).
Г. Ф. Дебец имел возможность изучить пять черепных крышек и лицевую
часть еще одного черепа из могильника Черкес-Кермен. На этом основании он
заключил, что у тавров, в отличие от скифов, преобладала брахикрания (Дебец
1948, с. 164). Несколько увеличила количество измерений К. Ф. Соколова, но
она ошибочно включила в таврскую серию позднескифские черепа. Т. А.
Назаровой пришлось проделать всю работу заново. Она смогла выявить 9
мужских и 6 женских черепов из таврских могильников. Единственный вывод,
который она смогла сделать, полностью соответствует наблюдениям К. Ф.
Соколовой: тавры представляли собой морфологически смешанное население
(Назарова 1997, с. 69). Малое число измерений таврских черепов делает их
статистически недостоверными, непригодными для каких-либо исторических
интерпретаций.
* * Я
Отдельно следует рассмотреть историю изучения своеобразных
могильников, расположенных на Азовском побережье Керченского полуострова.
Они состоят, в основном, из различных каменных погребальных сооружений,
не перекрытых курганными насыпями.
В конце прошлого века местный помещик А. А. Дирин обратил внимание
на необычные каменные гробницы. Он, как мог, раскопал некоторые из них, и
даже опубликовал отчет (Дирин 1896). Много лет спустя, А. М. Лесков раскопал
у с. Рыбное два каменных ящика, окруженных кромлехами. Он сравнил их с
известными таврскими могильниками и пришел к выводу о значительном
сходстве обеих групп памятников. Добавив к своей аргументации сведения о
находках в Е1имфее лепной керамики с врезным орнаментом, которую, в отличие
от других исследователей, он также считал таврской, А. М. Лесков предположил,
что в VI - V вв. до н. э. в прибрежных районах Керченского полуострова жили
оседлые таврские племена (Лесков 1961). И. Т. Кругликова, продолжившая у с.
Рыбное исследования А. М. Лескова, не стала определять этническую
принадлежность людей, оставивших каменные ящики. Она лишь подчеркнула
сходство погребальных сооружений с таврскими и отметила тесные
экономические связи жителей Керченского полуострова с античными городами
(Кругликова 1973, с. 165).
У Э. В. Яковенко, исследовавшей скифские курганы на Керченском
полуострове, поначалу, вероятно, не сложилось ясное представление об
15
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
этнической принадлежности погребенных в бескурганных каменных гробницах.
Она ограничилась лишь замечанием: «... погребальные сооружения типа
каменных ящиков и склепов не могут быть безоговорочно отнесены к таврским».
Причиной сомнений послужило сходство некоторых предметов погребального
инвентаря со скифскими и восточная ориентировка погребенных,
зафиксированная А. А. Дириным (Яковенко 1970, с.134). Позднее она
высказалась гораздо более определенно, приписав все погребения в каменных
ящиках и склепах скифскому населению. Впрочем, исследовательница допускала
присутствие среди скифов незначительного количества тавров, утративших
присущий им жизненный уклад (Яковенко 1974, с. 58 - 59).
В.	М. Корпусова и Р. С. Орлов раскопали несколько каменных ящиков с
кромлехами близ с. Золотое и обратили внимание на их сходство с
погребальными сооружениями синдов (Корпусова, Орлов 1978).
Авторы монографии об Ак-Ташском могильнике именуют людей,
хоронивших в каменных ящиках, «местным нескифским населением». Они
подметили важную закономерность: в конце V в. до н. э. каменные ящики сменяются
склепами, предназначенными для многократных погребений. Анализ эволюции
погребального обряда позволил говорить об этническом процессе, который в одном
случае назван ассимиляцией скифами местного населения, в другом - смешением
двух этносов (Бессонова, Бунятян, Гаврилюк 1988, с. 98, 101, 103). Позднее было
высказано предположение о формировании в IV в. до н. э. нового этноса,
состоявшего из двух компонентов (Бунятян, Бессонова 1990, с.23, 24).
Большая часть, из известных к настоящему времени, каменных гробниц
крымского Приазовья исследована экспедицией А. А. Масленникова. Итоги
изучения этих памятников он подвел в специальной монографии (Масленников
1995). А. А. Масленников проследил эволюцию каменных гробниц на
протяжении V - I вв. до н. э.: каменные ящики в полном смысле слова -
углубленные в землю гробницы из крупных плит или мелких, сложенных в
несколько рядов камней, - гробницы, одна из стен которых состояла из одной
плиты, отодвигавшейся при подзахоронениях - склепы (Масленников 1995, с.29
- 48). Автор монографии сравнил полученные результаты последовательно со
скифскими, таврскими, кизил-кобинскими, скифо-кизил-кобинскими
погребениями и пришел к выводу об отсутствии сходства между этими группами
памятников (Масленников 1995, с.58). Ранее он испытывал сомнения при
этнической атрибуции людей, хоронивших в каменных ящиках, полагая, что
они толи родственны синдам (Масленников 1976, с.22), толи представляли собой
остатки киммерийцев (Масленников 1980, с.90; Масленников 1981, с.27). Но в
итоговой монографии, несмотря на отрицательные результаты сравнительного
анализа, высказано мнение о заселении в середине VI в. до н. э. приазовских
земель населением близким кизил-кобинскому или скифо-кизил-кобинскому
(Масленников 1995, с.61).
16
Боспорские исследования, вып. VI
В дискуссию об этнической атрибуции приазовских погребений в каменных
ящиках включился В. А. Колотухин. К этому его побудило открытие подобных
гробниц у западного побережья Крыма, близ озера Донузлав. Он
реконструировал два миграционных потока тавров из предгорий, один в северо-
западном направлении, другой - в северо-восточном, на Керченский полуостров.
Компактная группа тавров в Приазовье долго сохраняла свои традиции,
отдельные семьи и семейно-родовые группы, попавшие в греческие города,
быстро ассимилировались. При этом особенно подчеркивается мирный характер
взаимоотношений тавров и скифов во все время существования кизил-кобинской
культуры (Колотухин 2000, с. 69-71).
* * *
Предпринятый выше историографический обзор позволяет наметить
некоторые аспекты, важные для изучения этнической истории тавров. Они либо
давно, порой в острых дискуссиях, обсуждаются археологами, либо, наоборот,
не привлекали должного внимания. В частности, различные подходы
обнаружились при решении проблемы происхождения тавров. С момента
открытия кизил - кобинской культуры обсуждается вопрос об этнической
принадлежности оставившего ее населения крымских предгорий. Другая
культура, генетические корни которой требуют обьяснения, представлена
своеобразными могильниками, расположенными на Азовском побережье
Керченского полуострова.
Много внимания уделили исследователи взаимодействию тавров с другими
народами - греками и скифами. Несмотря на почти уникальную для античной
эпохи автаркичность тавров, такие контакты имели место. Их последствия
требуют дальнейшего изучения с привлечением новых материалов.
В теоретическом плане намечена, но не реализована возможность выделить
в таврском ареале микрорегионы, отличающиеся особенностями культуры и,
возможно, составом населения.
Яркое своеобразие таврских культов привлекало внимание и древних
авторов, и современных исследователей. Однако новые наблюдения и недавние
археологические находки заставляют еще раз обратиться к этому
этнодифференцирующему признаку таврской культуры.
Из-за незначительного количества сохранившихся письменных источников
неясной остается почти не обсуждавшаяся исследователями языковая
принадлежность тавров. С прекращением существования кизил-кобинских
поселений в III в. до н. э. исчезают почти все археологические источники,
позволяющие судить об истории тавров. Поэтому их судьбы в последние века
до нашей эры - первые века нашей эры не являлись предметом специального
рассмотрения. Между тем, исследование времени и причин исчезновения любого
народа при изучении его этнической истории представляет собой вопрос
первостепенной важности.
17
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
1.2. СКИФЫ
Первый раскопанный близ Керчи в 1830 г. курган Куль - Оба познакомил
исследователей с яркой, самобытной, явно отличавшейся от эллинской,
культурой. Свидетельства письменных источников о том, что в Крыму, в том
числе и на берегах Боспора Киммерийского, жили скифы (Her. IV, 99) не
оставляли сомнений в этнической принадлежности погребенных в кургане.
Раскопавший Куль - Обу П. Дюбрюкс полагал, что в подкурганном склепе был
похоронен скифский царь с любимой женой, конюшим, конем, оружием и всеми
вещами, которые он употреблял при жизни (ДБК, с. XXVI, XXXIV). Однако
присутствие в том же захоронении вещей явно греческого производства, наличие
на изделиях, выполненных в зверином стиле, греческих букв и другие признаки
породили мысли о смешении греческого и скифского стилей и даже о смешении
двух разных народностей (ДБК, с. XLVI).
Позднее, длительное время все археологи, открывавшие подкурганные
погребения античного времени в предгорном Крыму и на Керченском
полуострове, определяли их как скифские, не задаваясь, до поры, проблемой
более точной этнической характеристики. Многие историки тщательно изучали
текст Геродота, стремясь локализовать упомянутые в нем скифские племена на
современной географической карте. В этих построениях заметное место занимал
Крым (обзор см. Нейхардт 1982, с. 31 -47).
А. А. Спицын постарался, по большей части неудачно, ответить на
некоторые, существенные с точки зрения этнической истории скифов, вопросы.
Он разделил все известные к тому времени захоронения на девять групп,
использовав, в качестве критерия классификации, конструкции погребальных
сооружений. Самым ярким отличительным признаком крымских памятников
А. А. Спицын считал широкое использование камня. В крайне осторожной форме
была высказана мысль о происхождении этих погребений от крымских же, но
медного века. Следует заметить, что при написании статьи о крымских курганах
ученому изменила его знаменитая интуиция. Многие скифские курганы он отнес
к сарматскому времени. Смешав при описании курган, раскопанный Ю. А.
Кулаковским в долине Альмы, и Талаевские курганы, он отнес их к куль-обской
культуре и, в результате, пришел к неутешительному выводу: «Какой это был
народ, вероятно, никогда не определится». В целом, в итогах раскопок курганов
А. А. Спицын увидел подтверждение своему теоретическому положению о том,
что крымская степь: «... никогда не могла иметь особого и сильного населения,
отдельной истории и какой-либо культуры или даже оттенка ее» (Спицын 1918).
Несмотря на многочисленные фактические ошибки, допущенные, с точки зрения
современного исследователя, в этой работе впервые была сделана попытка
выделить локальный крымский вариант скифской культуры.
М. И. Ростовцев воспринимал скифскую культуру как однородную во всем
огромном ее ареале. В то же время, культура скифов представляла собой сплав
18
Боспорские исследования, выл. VI
разнородных элементов, причем местный, доскифский выделяется в ней едва ли
не хуже всех остальных. Различные составляющие культуры проявлялись в
разных регионах неодинаково, что и позволило М. И. Ростовцеву выделить в
области ее распространения несколько «округов», в том числе и крымский. В
Крыму, в свою очередь, курганы, расположенные вблизи боспорских городов,
заметно отличались от степных. Боспорские курганы, при господстве с'кифского
погребального обряда, характеризуются большим количеством вещей,
изготовленных греками. Богатейшие захоронения Куль-Обы позволяют
выделить, помимо довольно немногочисленных собственно скифских, группы
вещей: 1) чисто греческие; 2) греко - иранские; 3) изготовленные греческими
мастерами по заказу скифов (Ростовцев 1925, с. 302 - 309; 376 - 403). Многие
положения монографии М. И. Ростовцева приобрели в настоящее время статус
классических, никем не оспариваемых постулатов.
Следующая работа, в которой автор специально задавался важнейшими
вопросами этнической истории скифов, в том числе и крымских, появилась спустя
более, чем 20 лет после публикации «Скифии и Боспора». М. И. Артамонов
совершенно определенно высказался о происхождении скифов: «Население
крымской степи должно рассматриваться в качестве прямого потомка населения
приднепровских, а также, конечно, и крымских степей доскифского времени»
(Артамонов 1949, с. 141 - 142). Кочевники скифского времени в Крыму, с одной
стороны, и в Приднепровье, с другой, явно различались этнически. Критерием
отличия служат погребальные сооружения: в Приднепровье хоронили в
катакомбах, в Крыму их почти нет (Артамонов 1949, с. 142,157).Таким образом,
М. И. Артамонов был первым, кто выделил и подробно описал наиболее яркую,
археологически уловимую особенность крымских памятников времени расцвета
Скифии-отсутствие катакомб. Западный Крым, по его мнению, входил в область
расселения скифов-номадов, а значит, крымские курганы нужно связывать
именно с этой группой скифов (Артамонов 1949, с. 141). Скифы-царские, жившие
за пределами Крыма, появились в результате скрещения местного элемента
(носителей катакомбного обряда) с другим, который господствовал в среде
скифов-номадов (Артамонов 1949, с. 149). Архаическая форма царской могилы
дольше сохранялась у скифов-номадов в Крыму, у скифов-царских в начале IV
в. до н. э. она была заменена катакомбой. Более всего на погребальные
сооружения скифского царя, описанные Геродотом, похож курган Дорт-Оба,
располагавшийся вблизи Симферополя (Артамонов 1949, с. 139 - 141, 148).
Все материалы, касающиеся скифов, живших в пределах Боспорского
царства, обобщил в своем труде В. Ф. Гайдукевич. Гораздо больше, чем
этнические, его интересовали экономические и социальные аспекты
взаимоотношений между эллинами и скифами. Под скифами он условился с
читателями понимать все негреческое население Боспорского царства.
Сращивание местного элемента с греками приняло такие размеры, что Боспор в
эллинистическое время можно с полным основанием называть греко-скифским
19
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
государством (Гайдукевич 1949, с. 71). Среди жителей Китея преобладали скифы,
оставившие большое количество лепной керамики, надгробные надписи с
негреческими именами и погребения под курганными насыпями (Гайдукевич
1949, с. 183). Погребение в Куль-Обе В. Ф. Гайдукевич рассматривал как
скифское, но не царское, а принадлежавшее номарху. Иными словами, в кургане
был погребен не владыка всех кочевых скифов, а властитель крымских степей,
имевший, возможно, подобно Скилу в Ольвии, свой дом в Пантикапее
(Гайдукевич 1949, с. 274-276).
Специально исследованием крымских скифских памятников занималась
Т. Н. Троицкая. В первой из своих работ она опубликовала очень ценную сводку
скифских курганов, раскопанных в Крыму, но связанные с ними этнические
проблемы почти не изучала. Она занялась лишь поиском «местных корней»
скифов. Таковые усматривались в конструкции погребальных каменных ящиков,
традиция сооружения которых восходит к эпохе бронзы. Впрочем, в каменных
ящиках, наряду с коллективными погребениями и посудой с врезным
орнаментом, проявлялось, по мнению исследовательницы, воздействие таврской
культуры на скифскую (Троицкая 1951). В другой работе Т. Н. Троицкая
выделила два варианта скифской культуры в Крыму: центрально - и
восточнокрымский. Высказано предположение о возможном, в будущем,
выделении в третий вариант скифских памятников северо-западного Крыма. В
статье перечислены основные особенности центральнокрымских и
восточнокрымских памятников. Центральнокрымский вариант, по мнению
Т. Н. Троицкой, сформировался в результате проникновения в Крым, начиная
с VI в. до н. э., скифов из Приднепровья и ассимиляции ими носителей кизил -
кобинской культуры. Своеобразие восточнокрымских памятников объяснялось
тем, что скифы заняли Керченский полуостров из Прикубанья и, главное,
испытывали сильное влияние боспорских греков (Троицкая 1957 а).
Б. Н. Граков рассматривал Крым как часть этнически однородной Скифии.
Последняя была населена родственными земледельческими и скотоводческими
племенами, причем кочевники в общественной и политической жизни играли
ведущую роль. Он резко критиковал Д. П. Каллистова, полагавшего, что Геродот
объединил скифов в племена (sQvsa) не по происхождению, а по роду
деятельности, и П. Н. Третьякова, писавшего о Скифии как о конгломерате
разных по происхождению племен. В V в. до н. э. в Крыму, по мнению Б. Н.
Гракова, жили царские скифы, граничившие с таврами и Боспором. В конце
V в. до н. э. в Крым насильственно были переселены земледельцы, ставшие
данниками кочевников. Но, подчеркнем еще раз, и те, и другие, в соответствии
с представлениями Б. Н. Гракова, были скифами (Граков 1954, с. 17, 18, 22,
23, 25, 31).
Л. Ф. Силантьева тщательно изучила раскопанные еще в XIX в. погребения
на некрополе Нимфея. При этом исследовательница руководствовалась четкими
методическими принципами. Сначала она наметила критерии, по которым можно
20
Боспорские исследования, вып. VI
выделить могилы «с местными чертами обряда», затем подробно описала эти
погребения и, наконец, последовательно сравнила их с захоронениями, открытыми
в Приднепровье, в Крыму и в Прикубанье, отмечая черты сходства и различия
(Силантьева 1959, с. 51 - 91). Оказалось, что нет ни одной группы скифских
курганов, которые по обряду и инвентарю совпадали бы с нимфейскими. Поэтому
делается вывод о сложении обряда, представленного в нимфейских курганах, в
восточном Крыму. Его носителями следует считать живших в Нимфее скифов
(Силантьева 1959, с. 87, 95). Л. Ф. Силантьева полемизирует с Т. Н. Троицкой,
которая полагала, что хоронившее в нимфейских курганах местное население
ближе населению Прикубанья, чем скифам, например, Приднепровья. Разницу в
культурных особенностях скифов степного Крыма и Керченского полуострова,
по мнению Л. Ф. Силантьевой, следует объяснять различными условиями, в
которых оказались скифы одного и того же племенного объединения, а именно -
царских скифов (Силантьева 1959, с. 96).
Большое значение для понимания различных процессов, происходивших в
Крыму, имеет открытие самого раннего (V в. до н. э.), из расположенных в степной
части полуострова, грунтового могильника Фронтовое I. Исследовавшая
памятник В. Н. Корпусова затруднилась определить этническую принадлежность
хоронивших в нем людей, предположив, впрочем, переселение в Крым какой-то
группы жителей Северного Кавказа (Корпусова 1972, с. 41 -46).
Итоги крупномасштабных исследований подкурганных погребений
в глубинных районах Керченского полуострова подведены в монографии
Э. В. Яковенко. Лепная керамика, подкурганный обряд погребения с тризной,
западная ориентация погребенных, напутственная пища, основные предметы
материальной культуры не оставили у исследовательницы сомнений в том, что
под курганными насыпями похоронены скифы (Яковенко 1974, с.57). Оседлость
и занятие земледелием коренным образом отличали скифов восточного Крыма
от одноэтничных соседних племен более западных территорий. Археологически
отличия отразились в некоторых деталях погребального обряда, но, главным
образом, в распространении на Керченском полуострове каменных гробниц,
чему способствовали местные природные условия. В целом, погребальный обряд,
зафиксированный в восточном Крыму, такой же как и во всей Скифии.
Допускается, что обряд коллективных погребений, хорошо известный в
центральном Крыму, заимствован или привнесен с Керченского полуострова.
Боспорские скифы были тесно связаны с синдо-меотскими племенами (Яковенко
1974, с. 59, 135 - 136). Не оставила исследовательница без внимания и давно
известные, преимущественно богатые курганы, расположенные вблизи
боспорских городов. Большинство из них она считает скифскими. Э. В. Яковенко
проанализировала результаты раскопок Куль - Обы. Она выделила в этом
кургане, почти так же, как в свое время М. И. Ростовцев, три группы элементов
погребального обряда и инвентаря: греческую, скифскую и сделанную греками
для скифов (Яковенко 1974, с. 62-71).
21
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
В монографии А. М. Хазанова, трактующей, в основном, иные сюжеты,
имеются некоторые важные наблюдения на интересующую нас тему. Он обратил
внимание на то, что у Геродота термин «этнос» (sQvsa), за двумя исключениями,
означает народность в целом или племенной союз, или отдельное племя. Геродот
неоднократно называет «этносом» всех скифов, но знает в Скифии и шесть
отдельных «этносов» (каллипидов, алазонов, скифов-пахарей, скифов-
земледельцев, скифов-кочевников, царских скифов). Территория Скифии была
явно больше, чем территория всех шести «этносов», вместе взятых. Царские
скифы, подобно другим «этносам», - это конкретное этническое образование,
сохранившее какие-то отличительные черты: этнические, культурные или
политические. Они могли быть союзом или объединением нескольких племен,
но по отношению к иным скифам всегда выступали как единое целое (Хазанов
1975 а, с. 113 - 116 и прим. 11 на с. 281).
И. Т. Кругликова опубликовала результаты многолетних исследований
сельских поселений в европейской части Боспора. Ее монография знакомит
читателя со многими источниками, важными для реконструкции состава населения
Боспорского царства. Сама исследовательница очень осторожна, когда речь идет
об этнологических интерпретациях. Тем не менее, значительное количество лепной
керамики в слоях конца VI - начала V вв. до н. э. на поселении Андреевка Южная,
привело ее к выводу о том, что это поселение основали скифы (Кругликова 1975,
с. 50). Еще более выразительные, в этом смысле, результаты принесли раскопки
поселений IV - III вв. до н. э., расположенных у современных сел Марьевка и
Марфовка. Качество кладок, особые строительные приемы, значительное
количество лепных сосудов тех типов, что были найдены при раскопках
Каменского городища на Днепре, наличие на поселении у с. Марфовка особым
образом оформленного зольника заставляют видеть в жителях древних поселков
эллинизированных, осевших на землю скифов (Кругликова 1975, с. 62 - 68).
Некоторые новые наблюдения были сделаны в монографии А. А.
Масленникова. В частности, он отметил, что в VI - V вв. до н. э. в степной части
Керченского полуострова находились еще независимые от Боспора скифские
племена, переходившие к земледелию. В окрестностях Феодосии обитало тавро
- скифское население. Могильник Фронтовое I принадлежал восточной группе
тавров, испытавших известное скифское влияние. В IV в. до н. э. в Пантикапее
фиксируется резкое возрастание негреческих, особенно иранских, имен
(Масленников 1981, с. 22, 59).
Некоторые проблемы этнической истории рассмотрела Е. Г. Кастанаян в
монографии о лепной керамике боспорских городов. По ее мнению, сосуды с
врезным орнаментом принадлежали местному населению. Этим населением были
киммерийцы, жившие на Керченском полуострове до греков и до скифов.
Киммерийцы и тавры составляли некую культурную общность, которая
выражалась, в частности, в производстве теми и другими чернолощеной
керамики с врезным орнаментом. Очертив обширный ареал керамики с врезным
22
Боспорские исследования, вып. VI
орнаментом (от средней Европы до Сибири), Е. Г. Кастанаян объяснила его
культурными и экономическими связями, существовавшими между различными
племенами, в том числе и жившими в Крыму. Автор монографии не решилась
отдать предпочтение одной из двух возможных причин, по которым черепки с
врезным орнаментом оказались в слоях греческих поселений: либо их изготовили
жители этих городов - негреки, либо они попали в слои эллинских городов
случайно из поселений, существовавших на тех же местах до эпохи греческой
колонизации. В ранний период жизни боспорских городов в них находилось
небольшое количество скифов, изготовлявших традиционную для них лепную
керамику. Скифской керамики в ранних слоях значительно больше, чем кизил -
кобинской. В V в. до н. э. лощеная керамика с врезным орнаментом вытесняется
скифской (Кастанаян 1981, с. 20, 21,28, 111 - 113).
В своей фундаментальной монографии В. А. Ильинская и А. И. Тереножкин
описали наиболее значительные крымские скифские курганы, но не сочли
необходимым отметить их особенности или определить этническую
принадлежность погребенных в них людей более точно, чем просто скифскую.
Исключение, в этом смысле, составили памятники Керченского полуострова.
Авторы выделили этнический, а именно: консолидирующий соседние племена,
аспект экономической политики Боспорского царства. Развитие обычая
совершать коллективные захоронения в погребальных сооружениях из камня
на Керченском полуострове объясняется, одновременно, каменистым грунтом
и знакомством с таврскими каменными ящиками. Культура земледельческих
племен восточного Крыма характеризовалась как скифская, включавшая
некоторые таврские элементы и подвергавшаяся сильному эллинскому влиянию.
Могильник у с. Фронтовое оставлен скифами, жившими в окрестностях
Боспорского царства. В V в. до н. э. и в европейской, и в азиатской части Боспора
происходят процессы, ослабляющие этнические признаки культур различных
народов, складывается особая греко - скифская культурная общность
(Ильинская, Тереножкин 1983, с. 206, 208, 209, 218).
Большое внимание этнической истории восточного Крыма уделили авторы
монографии об Ак - Ташском могильнике. Они проследили эволюцию
погребальных сооружений, которая выразилась в том, что каменные ящики,
характерные для местного населения в VI - V вв. до н э., в самом конце V в. до н. э.
сменяются склепами, предназначенными для многократных захоронений. Кизил
- кобинская керамика с врезным орнаментом, найденная на Керченском
полуострове, в том числе и в Ак - Ташском могильнике, заметно отличается от
так называемой киммерийской. Скифы, заселявшие восточный Крым,
столкнулись с местным населением, которое имело общее происхождение с
племенами горной части полуострова. Ак - Ташский могильник оставлен
замкнутой оседлой земледельческой общиной. Среди скифов все время
существования могильника жили носители традиции сооружать каменные ящики,
что проявилось в конкретных деталях погребального обряда. На Керченском
23
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
полуострове происходило смешение двух этносов: местного и пришлого скифского
(Бессонова, Бунятян, Гаврилюк 1988, с, 49, 70,98, 101, 103). Последняя мысль была
развита в статье двух авторов, которые пришли к выводу о формировании в
восточном Крыму в IV в. до н. э. нового этноса, составляющими частями которого
стало местное земледельческое население и беднейшие, переходившие к оседлости
скифы (Бунятян, Бессонова 1990, с. 23 - 24).
Ак-Ташский могильник представляет единственный в Крыму скифский
некрополь, где получен значительный антропологический материал (костные
останки 332 взрослых и 59 детей и подростков), исследованный специалистами.
Судя по результатам антропологических изысканий, в состав населения,
оставившего могильник, скифский компонент входил как основное ядро. Можно
предполагать включение в состав исследованной группы небольшой доли греков
и тавров. Значительная типологическая близость обнаруживается при сравнении
серии из Ак-Таша с сериями из Неаполя и других скифских курганов Керченского
полуострова (Покас, Назарова, Дьяченко 1988, с. 118, 139, 141, 144). Отметим,
что сравнение с таврскими черепами и с костными останками из скифских
погребений Керченского полуострова вряд ли корректно. О непредставительное™
таврской серии говорилось выше. В скифских подкурганных погребениях
восточного Крыма обнаружено всего 9 пригодных для исследования черепов,
которые характеризуются высокой степенью индивидуальной изменчивости
(Герасимова, Рудь, Яблонский 1987, с. 30).
В работах В. Ю. Мурзина для нашей темы особенно важна идея о
завершении формирования скифского этноса в IV в. до н. э., что проявилось в
создании единого для всей Скифии погребального обряда с захоронениями в
катакомбах. Разнообразие погребальных обрядов VII - V вв. до н. э. объясняется
сложной этнической, а также почти не отличимой от нее социальной структурой
кочевого общества (Мурзин 1990, с. 31 - 33, 77 - 78). В таком случае, население
крымских степей, не хоронившее в катакомбах, вероятно, представляло собой
очень обособленную часть скифского этноса, не включившуюся в
интеграционные процессы, завершившиеся к IV в. до н. э.
В. С. Ольховский стремился проследить в динамике особенности крымских
памятников, их отличие от расположенных на более северных территориях. Для
IV - III вв. до н. э. оказалось возможным выделить четыре территориальных
группы внутри Крыма: западнокрымскую, присивашскую, предгорную и
восточнокрымскую. При этом выяснилось, что дифференциация осуществима,
главным образом, по погребальным сооружениям и, в меньшей степени, по обряду.
Обнаруженный в Крыму погребальный инвентарь в VII - VI и IV - III вв. до н. э.
имеет незначительные особенности, а в V в. до и. э. сходство вещевых наборов
скифов Крыма и Причерноморья очень велико, вплоть до тождества. Различия
между скифскими погребальными сооружениями Крыма и других районов
Причерноморья объясняются наличием в Крыму варварского нескифского
населения, а также греков (Ольховский 1991, с. 17, 80, 90, 136, 144, 148).
24
Боспорские исследования, вып. VI
Интересную работу выполнил В. Н. Зинько. На хоре Боспора он выделил
шесть аграрно-территориальных зон. В каждой из них, в большем или в меньшем
количестве, жили варвары, но только северо-западная часть Керченского
полуострова (до Узунларского вала) была заселена преимущественно скифами.
Там сосредоточены скифские могильники (Ленино, Кирове, Астанино и др.) и
более 10 разведанных неукрепленных поселений. Последние состояли из
отдельных усадеб, расположенных на расстоянии от 30 до 100 м друг от друга.
Планировка усадеб и преобладание в слоях лепной керамики определяют
принадлежность поселений скифам (Зинько 1991).
Поселения в округе Феодосии (к западу от Ак-Монайского перешейка)
обследовал А. В. Гаврилов. На них найдено много лепной керамики, причем
кизил-кобинских сосудов больше в предгорьях, а скифских - в степной зоне.
Автор исследований полагает, что вместе со скифами и таврами в этих поселениях
жили греки (Гаврилов 1998, с. 109- 110). Однако каменная постройка и различные
хозяйственные сооружения, открытые на поселении Новопокровка I, явно не
греческие. Лепная керамика составляет 95,8% всех находок (без амфор). Зато
амфор обнаружено огромное количество (только клейм 662) (Гаврилов 1999).
Такой состав находок оставляет значительный простор для этнологических
интерпретаций.
В. А. Колотухин своей публикацией более чем в два раза увеличил
количество скифских погребений, известных в крымской степи. Анализируя
этнические процессы, он подробнее всего пишет о взаимодействии скифов и
тавров (см. об этом в разделе «Тавры» настоящей главы). Здесь отметим его
наблюдение о том, что по погребальному обряду рядовые погребения
новочеркасского времени и раннескифские практически неразличимы, лишь
изменившийся погребальный инвентарь знаменует появление скифов во второй
половине VII в. до н. э. Возможно, так проявилось участие киммерийских племен
в формировании населения скифского времени. Очень важным является открытие
склепов с многократными погребениями и грунтового могильника IV в. до н. э.
в центральном Крыму. Ранее такого рода памятники в столь раннее время были
известны только на Керченском полуострове. Они, несомненно, отражают факт
перехода скифов к оседлости и разнообразные, в том числе этнические,
трансформации в скифском обществе (Колотухин 2000, с. 68, 72).
Подводя некоторый итог историографическому обзору, можно отметить,
что во второй половине VII - первой половине III вв. до н. э. степной Крым был
населен скифами. И это - единственный факт в области этнической истории,
который не вызывает сомнения ни у кого из исследователей. Очень многие
авторы старались определить, какое именно племенное объединение
господствовало на полуострове. Чаще всего, следуя прямому указанию Геродота
(IV, 20), называют царских скифов, но иногда и скифов-кочевников. Различия в
погребальном обряде и инвентаре позволяют наметить три или четыре
локальных варианта скифской культуры в Крыму: восточнокрымский,
25
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
центральнокрымский или предгорный, западнокрымский, северокрымский или
присивашский. Наибольшие дискуссии вызывают памятники Керченского
полуострова. Среди варваров - жителей античных городов иногда выделяют
только скифов, а иногда - и скифов, и тавров. Выбирая из нескольких вариантов
этнической интерпретации могильников из каменных ящиков, расположенных
на Азовском побережье Керченского полуострова, в последние годы
исследователи обычно останавливаются на таврском или скифском. Впрочем,
допускается участие в формировании населения, оставившего эти могильники,
обоих этносов. Высказано также мнение об образовании в крымском Приазовье
нового этноса, при участии в этом процессе тавров и скифов.
В настоящее время наиболее актуальной является проблема выявления
особенностей скифских памятников, расположенных на территориии Крыма,
их отличия от исследованных на более северных территориях. Возможно также
выделить локальные варианты культуры, характерные для того или иного
крымского региона. Наиболее сложной задачей, неоднократно обсуждавшейся,
но не имеющей общепринятого решения, является установление зависимости
регионального культурного своеобразия от особенности состава населения.
1.3. ПОЗДНИЕ СКИФЫ
В 1827 г. А. И. Султан-Крым-Гирей купил несколько плит с рельефами и
надписями, которые происходили с городища Керменчик, расположенного на окраине
Симферополя. Привлеченный находками, в Симферополь приехал И. П. Бларамберг.
Он произвел первые раскопки городища и отождествил его с Неаполем, упомянутым
в «Географии» Страбона. Эти события, положившие начало исследованиям
позднескифских древностей, неоднократно описаны в литературе (Ящуржинский 1889,
с.47; Маркевич 1929, с. 5 - 7; Высотская 1979, с. 14).
Первые находки обратили к городищу на окраине Симферополя внимание
многих специалистов. Дюбуа де Монпере зачистил один из склепов, начав тем
самым изучение некрополя позднескифской столицы (МоЩрёгеих 1843, s. 387;
Кеппен 1837, с. 351). А. С. Уваров произвел небольшие раскопки городища
(Уваров 1854, с. 525-527). Все исследователи принимали городище Керменчик
за остатки греческой (И. П. Бларамберг и А. С. Уваров конкретно - родосской)
колонии, подчиненной скифам при Скилуре.
В первой половине XIX в. было открыто несколько поселений, которые
в настоящее время могут уверенно рассматриваться как позднескифские. Два
из них, расположенные в долинах рек Зуи и Бурульчи, описал Н. Я. Фабр (Фабр
1844, с. 241,242; Фабр 1859, с. 16,17), еще два, Кермен-Кыр и Мамут-Султан -
П. И. Кеппен (Кеппен 1837, с.334 - 336).
В 1887 г. образовалась Таврическая ученая архивная комиссия (ТУАК).
Члены Комиссии внимательно наблюдали за строительными работами,
постоянно разрушавшими городище Керменчик и расположенный рядом с ним
26
Боспорские исследования, ^ып. VI
некрополь. Иногда им удавалось доследовать разграбленные погребения, но
чаще дело сводилось к сбору вещей, которые оказывались у грабителей и не
представляли для них большой ценности (Ящуржинский 1889). Находки
сдавались в музей ТУАК, где они образовали довольно обширную коллекцию,
насчитывающую несколько сотен единиц хранения (Храпунов, Храпунова,
Гаратухина 1994, с. 278). При деятельном участии членов Комиссии, Н. И.
Веселовский произвел раскопки на Керменчике (ОАК за 1889 г., с. 21-27), а также
открыл несколько подкурганных погребений позднескифского времени (ОАК
за 1895 г., с. 9,10). Чрезвычайно ограниченная в средствах, ТУАК смогла все же
организовать небольшие раскопки и разведки. Так, П. А. Двойченко доследовал
гвоеобразную могилу у с. Саблы (ныне с. Партизанское) (ИТУАК №51, с.289,290),
целый комплекс памятников был обнаружен близ с. Аталык-Эли (ныне
Соловьевка) (ИТУАК №35, с. 57,58), А. И. Маркевич впервые подробно описал
городище Кермен-кыр (Маркевич 1889), городище Джалман открыл учитель
Симферопольской мужской гимназии Г. Тимошевский (Тимошевский 1890).
Полевые исследования тех памятников, которые сейчас принято именовать
позднескифскими, почти не сопровождались попытками какой-либо
исторической интерпретации. В лучшем случае, подчеркивалось сходство тех
пли иных находок с теми, что были сделаны на городище Керменчик и, таким
эбразом, постулировалась культурная близость памятников. Причем, судя по
.писку, составленному Н. И. Репниковым, делалось это достаточно точно
Репников 1910, с. 21).
М. И. Ростовцев был первым, кто, оперируя всеми известными к тому
зремени, но, главным образом, письменными источниками, весьма подробно
изложил свои взгляды на историю поздних скифов. Он полагал, что скифы под
воздействием фракийцев с запада, кельтов с севера и сармат с востока,
сконцентрировались в Крыму, где создали государство, достигшее расцвета во
II в. до н. э. Оно было населено наполовину кочевниками, наполовину -
земледельцами. Столицу государства он рассматривал как полугреческий город,
позднее занятый римлянами. Скифские цари, по его мнению, вели подвижный
эбраз жизни, лишь периодически посещая столичный город (Ростовцев 19186,
г. 43,105,106,157,158). Позднее М. И. Ростовцев предпочел именовать крымских
скифов тавроскифами на том основании, что они объединяли в своей державе и
гавров, живших в горном Крыму (Ростовцев 1925, с. 67).
В 1920 - 1930 гг. изучением позднескифских памятников в Крыму занимался,
лавным образом, Н. Л. Эрнст. Он открыл множество позднескифских поселений
п на некоторых из них произвел небольшие раскопки (Храпунов 1989а, с. 113,114;
Филимонов, Храпунов 1996, с.244,245). Н. Л. Эрнст руководил первыми
пирокомасштабными исследованиями столицы позднескифского государства.
Материальную культуру, представленную на поселении, он определил как
смешанную, состоящую из греческих, скифских и таврских элементов.
<Неапольская культура», представлявшая собой вполне определенный комплекс,
?7
\рануниа yi.n. атничеикан иен трин 1\рыма о раннем желеаним веке
эыла распространена на многих городищах предгорного Крыма. Она
образовалась, вероятно, в связи с формированием позднескифского государства
три царе Скилуре и его сыновьях (Эрнст 1927, с. 27,28). Н. Л. Эрнст был первым,
сто, по выражению П. Н. Шульца, «...в культуре поздних скифов подметил
зеповторимое своеобразие» (Шульц 1971, с. 131).
Историческую роль поздних скифов в Северном Причерноморье оценивал
з своих работах С. А. Жебелев. Он особенно настойчиво подчеркивал смешанный
'реко - скифский характер позднескифского царства и его агрессивную,
заправленную на подавление древнегреческих городов, политику (Жебелев 1953
1, с.266-268, Жебелев 1953 в, с. 87 - 91).
Б. Н. Граков проанализировал письменные источники и обосновал мысль
э том. что скифы существовали «как самостоятельное этническое целое среди
сарматских племен» до конца II в. н. э. или несколько позже (Граков 1947 а, с.83-
38).1 Практически одновременно к той же проблеме обратился М. И. Артамонов.
Гакже, как и Б. Н. Граков, он не сомневался в том, что в Крыму в эллинистическое
т в римское время жили скифы, представлявшие собой вполне определенную
этническую общность - потомков «скифов-номадов» Геродота. Они делились
за различные племена, которые в эпоху Скилура создали государство, а в римское
время не подчинялись единой власти (Артамонов 1948, с. 69,75,77).
Идея о непрерывности существования скифского этноса до римского
времени включительно, сформулированная в небольших статьях Б. Н. Гракова
1 М. И. Артамонова, стала основополагающей для изучения истории и культуры
тоздних скифов. Можно сказать, что на ее обоснование и детализацию, с
привлечением новых, главным образом, археологических, материалов были
заправлены усилия последующих поколений исследователей, вплоть до
настоящего времени.
Б. Н. Граков предпослал своей монографии о Каменском городище
«Краткий очерк истории Скифии по данным письменных источников» (Граков
1954, с. 9-32), который, несмотря на название, наряду с другой работой того же
исследователя (Граков 1971), до сих пор является наиболее полным изложением
истории скифов, в том числе и этнической, включая ее поздний этап.
В. Ф. Гайдукевич, точно также, как ранее М. И. Ростовцев, полагал, что
кочевые скифы, испытывая давление со стороны своих западных и восточных
соседей, вынуждены были оставить причерноморские степи и сконцентрироваться
в Крыму. На территории полуострова они перешли к оседлости и образовали
государство. Скифы построили в предгорном Крыму много укрепленных
поселений и среди них - столичный город, который можно лишь с большими
сомнениями отождествить с Неаполем Страбона и декрета в честь Диофанта. Со
1 См. также (Граков 1947 б, с.26,27). Правда, в этой работе читаем: «...Тх (скифов - И. X.)
1м'я перестае бути реальшстю в III столпт! до н. е.». Однако контекст позволяет предположить
Г»ПАиЯТ1Ги ИмАГТП и R TTI ГТПП1ТТ1 ПП Н Р » rnPHVPT ЦИТЯТк a R III С.ТЛП1ТТ1 не».
DUCimpCKlW ИЬЫ1еДЦВаНИЯ, ВЫН. V
зремен Скилура и Палака скифское царство стало основным соперником Боспора
та Крымском полуострове. Такое положение дел, в основном, сохранилось до те?
тор, пока Савромат II (174/175 - 210/211 гг. н. э.) не одержал над тавроскифамг
эешающую победу (Гайдукевич 1949, с.298, 313, 329, 330, 335, 336, 531 -534). Нигде
те говоря об этом специально, В. Ф. Гайдукевич рассматривал крымских скифов
тли тавроскифов как вполне определенный этнос.
В 1945 г. П. Н. Шульц организовал и возглавил Тавро-скифскук
экспедицию, которая в течение почти 15 лет планомерно изучала позднескифские
памятники. Основным объектом раскопок стало городище на окраине
Симферополя, но одновременно широким фронтом велись разведки г
эекогносцировочные раскопки практически по всему предгорному и степном}
Крыму. В результате, фонд источников по истории поздних скифов увеличило?
зо много раз. Сама дефиниция «поздние скифы» и производные от нее были
зведены в научный оборот сотрудниками экспедиции для обозначена
последнего этапа скифской истории, когда кочевники превратились в жителе?
юлговременных укрепленных поселений.
Через несколько лет после начала работы Тавро - скифской экспедиции
появились большие публикации, основанные целиком или в значительно?
степени на результатах новейших археологических исследований. Средг
прочего, в них трактовались проблемы и этнической истории. Так, Э. И
Голомоник специально подчеркивала, что государство и его столица
постигшие расцвета при Скилуре и Палаке, были созданы в Крыму имение
жифами (Соломоник 1952, с. 120). О. Д. Дашевская изучила один из самы?
этнографически значимых видов источников - лепную керамику. Ее наиболее
эбщие выводы сводятся к тому, что на протяжении всего своего существованиз
:толичный город был населен скифами. Причем на позднескифском
керамическом комплексе не отразились контакты с соседними племенами
гавров и сарматов. Более того, керамика поздних скифов заметно отличаете?
эт эталонного для раннескифского времени комплекса Каменского городища,
пто позволяет поставить под сомнение общепринятый тезис о переселении
эначительных масс скифов из Приднепровья в Крым (Дашевская 1958, с. 268-
171). В монографии, опубликованной более чем через 30 лет.
последовательница, в основном, подтвердила свои прежние взгляды, нс
этметила близость лепной керамики из поселений северо-западного Крыма и
Приднепровья. Последнее обстоятельство, возможно, .было обусловленс
переселением в северо-западный Крым во II в. до н. э. части теснимых
:арматами скифов. Скифы, по мнению автора монографии, перестали
:уществовать как этническое целое в конце IV в. н. э. в связи с агрессией гуннов
Дашевская 1991, с.43-45). Отметим еще одно частное, но важное для нашей
'емы наблюдение О. Д. Дашевской. На материалах Беляусского могильника
пня ппопемонстпиповя гтя что попбойньте могипы пяссмятпипяемче всеми
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
исследователями как яркий признак сарматской культуры, в некоторых случаях
свидетельствуют не об этнических, а о социальных отличиях населения
(Дашевская 1984).
В. П. Бабенчиков опубликовал результаты исследования восточного
некрополя столицы позднескифского государства. Он не сомневался в том, что
основу населения города составляли скифы. Распространение вещей сарматских
типов объяснялось отчасти торговыми связями, отчасти - присутствием в городе
сарматов, точнее, аланов (Бабенчиков 1957, с.139,140).
Н. Н. Погребова исследовала захоронения скифской знати, совершенные
в мавзолее у главных городских ворот Неаполя. По ее мнению, традиции,
унаследованные поздними скифами от своих кочевых предков (захоронения
коней и конюха, оружие, золотые бляшки и др.), зафиксированы в ранних
погребениях мавзолея. Сарматские элементы погребального обряда встречаются
в мавзолее не в комплексе, а рассеяны по разным погребениям. Следовательно,
сарматы, попадавшие в Неаполь, быстро ассимилировались скифами, сохраняя
некоторые особенности своей культуры. Таврское влияние сказалось в самом
принципе многократности захоронений, совершенных, в данном случае, в
деревянных гробах, а также врезном затертом белой пастой орнаменте двух
курильниц. В мавзолее обнаружены латенские или сделанные по латенским
образцам металлические изделия. Общее заключение таково: в мавзолее
похоронена скифская знать, находившаяся в постоянном контакте с
представителями иных племен (Погребова 1961, с. 179-183).
В специально написанной статье П. Н. Шульц подвел итоги первых шести
лет раскопок главного города поздних скифов, который, по его мнению, в
древности безусловно именовался Неаполем. Основной вывод о составе
населения скифской столицы сформулирован так «...город был скифским на всем
протяжении своего развития как по этническому составу, так и по культуре». В
эллинистическое время культура поздних скифов испытывала значительное
античное влияние, но именовать город греко-скифским, как это делали многие
авторы, ни в коем случае нельзя. Равно как и неприемлем термин «тавроскифы»
для обозначения населения позднескифского государства. Присутствие тавров
среди поздних скифов археологически подтвердить не удается. В первые века
нашей эры этнический состав столичного позднескифского города несколько
изменился за счет появления в нем сарматов. Вблизи главных городских ворот
раскопано погребение «аланского военачальника». Сарматизация культуры
поздних скифов особенно усилилась в III-IV вв. н. э. Неаполь перестал
существовать в IV в. н. э., может быть, из-за гуннского нашествия (Шульц 1957
а, с.76,77,87-89). П. Н. Шульц отказывался связывать гибель Неаполя с
появлением в Крыму готов. Кроме того, несколько страниц своего исследования
он посвятил доказательствам воздействия позднескифской живописи на
художественную культуру восточных славян (Шульц 1957 а, с.89-93). Готы и
славяне, в соответствующем контексте, очевидно, появились в статье П. Н. Шульца
30
оиинорикие исследования, вын. vi
з связи с решением научной сессии отделения истории и философии и Крымского
филиала АН СССР по вопросам истории Крыма, состоявшейся в 1952 г. В
«решениях» сессии, воспринятых многими исследователями как директивы, есть
тункты, на которые прямо откликнулся в своей статье П. Н. Шульц: «...2).
Гщательно и разносторонне изучать связи коренного населения Крыма с
земледельческим населением Восточной Европы во все эпохи, обратив особое
знимание на связи с древними славянами; ...8). На основе глубокого изучения
эазоблачить фальсификацию истории готов как варианты реакционной
зорманистской теории» (Айбабин, Герцен, Храпунов 1993, с.211).
Характерно, что в написанной много лет спустя другой обобщающей статье
оты. наряду с гуннами, признаются разрушителями позднескифского
осударства, а о влиянии позднескифского искусства на славянское речь уже не
едет. В целом, взгляды исследователя кардинальных изменений не претерпели.
Позднескифская культура рассматривается как завершающий этап культуры
зкифов. Ее своеобразие объясняется, главным образом, переходом скифов к
оседлости. Элементы синкретизма, присущие позднескифской культуре, возникли
год влиянием греков и сарматов, что, впрочем «...не только не уничтожало, но
з какой-то степени и усиливало самобытные начала позднескифской культуры».
П. Н. Шульц выделил три этапа проникновения сарматов в Крым. Причем,
зоследний, начавшийся на рубеже II - III вв. н. э., связан с определенным
зарматским племенем - аланами. В статье подробно сопоставляются культурные
эсобенности поздних и ранних скифов, а также поздних скифов Крыма и
Приднепровья (Шульц 1971).
Концепция позднескифской истории, предложенная П. Н. Шульцем,
гсновывалась, с одной стороны, на предположении Н. Л. Эрнста о
зуществовании «неапольской культуры» и взглядах Б. Н. Гракова о непрерывном
развитии скифского этноса в VII в до н. э. - III в. н. э., а, с другой стороны, на
шачительном новом археологическом материале, полученном в результате работ
Гавро-скифской экспедиции. Ее наиболее общие положения разделяются почти
зсеми современными исследователями.
П. Н. Шульц сформулировал кардинальные для истории поздних скифов
гроблемы. Их разрешением, основанным на анализе конкретных
фхеологических материалов, занимались многие археологи.
Используя, в основном, результаты исследования восточного некрополя,
Д. С. Раевский написал диссертацию об этническом и социальном составе
Неаполя скифского (Раевский 1971а). Ее основные положения, касающиеся
юстава населения города, изложены в двух статьях. Д. С. Раевский полагал, что
:кифы, подвергавшиеся в определенные периоды заметной сарматизации,
юставляли основу населения города. Их присутствие археологически
[окументируется наличием склепов, западной ориентировкой погребенных,
зазличными типами деталей одежды и другого инвентаря. Сарматы проникают
। город во II в. до н. э., но быстро ассимилируются местным населением. Во
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
второй трети I в. н. э. в некрополе Неаполя появляются подбойные могилы и
массово распространяются сарматские вещи. Это означает, что в городе
поселилось значительное количество сарматов. Причем, пришли они с Северного
Кавказа через Боспор и испытали значительное меотское и эллинское влияние.
Во II - III вв. н. э. склепы почти не используются, типичные скифские вещи в
качестве погребального инвентаря практически не применяются. Положение
сарматов становится доминирующим. Город погибает в середине III в. н. э. в
результате готского нашествия, активное участие в котором принимали аланы
(Раевский 19716). Обратившись к истории греко-скифских отношений, Д. С.
Раевский отметил отсутствие погребений эллинов в некрополе Неаполя. О том,
что греки жили в городе в эллинистическое время, свидетельствуют лишь данные
антропологии. Эллинские элементы обряда, которые автор усматривает в
восточной ориентировке погребенных и многих вещах греческого производства,
распространяются в некрополе рядового населения со второй трети I в. н. э. Это
явление объясняется переселением большого количества сарматов, которые
какое-то время жили на Боспоре и были в значительной степени эллинизированы.
Миграция стимулировалась боспорским царем Аспургом, оккупировавшим едва
ли не всю территорию позднескифского царства и поставившим во главе его
некоего Ходарза (Раевский 1973).
Много писала об этническом составе позднескифского царства Т. Н.
Высотская. Она полностью разделила идею П. Н. Шульца о том, что основу
населения этого государства на всем протяжении его истории составляли
потомки кочевых скифов. В эллинистический период они испытывали заметное
эллинское влияние, а в первые века нашей эры подвергались сарматизации. По
мнению исследовательницы, эллинизация сильнее сказалась в столице и других
крупных поселениях, а сарматизация - на периферии позднескифского царства
(Высотская 1972, с. 185; Высотская 1979, с. 191,197; Высотская 1983а, с. 19,25;
Высотская 1994а, с. 141). Во многих работах Т. Н. Высотская старалась выделить
признаки, которые могут охарактеризовать позднескифскую культуру как
своеобразный феномен, а также влияние, оказанное на нее раннескифскими и
иноэтничными традициями.
Своеобразие скифской культуры во многом определялось особенностями,
унаследованными от кочевых скифов. Оно проявлялось в конструкциях
оборонительных сооружений, в постройках типа юрт, землянок и полуземлянок,
в архитектуре мавзолея скифской знати, в склепах как основном типе
погребальных сооружений, в заполнении камнями входных ям могил, в
сохранении подкурганных погребальных сооружений, в обычае совершать у
могилы тризну, в помещении заупокойной пищи в головах умершего, в комплексе
признаков ранних погребений мавзолея, в некоторых типах лепных сосудов, в
одежде скифских царей, изображенной на рельефах (Высотская 1972, с. 185;
Высотская 1979, с. 196,197; Высотская 1983а; Высотская 19946). Т. Н. Высотская
перечислила элементы позднескифской культуры, привнесенные в нее сарматами:
32
ииынэримие huuj 1ыдивс)ния, нын. v
подбойные могилы, плитовые могилы, сарматские знаки, керамика
зооморфными ручками, перекрещенные ноги и руки, положенные на та
погребенных, использование в могилах кошмы и камки, множество бус
захоронениях, преднамеренно разбитые зеркала, положение одного сосуда
другой, помещение в могилы сосудов, перевернутых вверх дном, захоронения
колодах. Впрочем, в своей последней монографии исследовательница поясняет
что это не просто сарматские, но сармато-меотские элементы. Сармать
привнесли их с Кавказа, проникнув в Крым через Боспор. Другой путь сармато:
в Крым лежал через Перекоп (Высотская 1972, с.182,183; Высотская 1994а, с
141). Намечено три этапа проникновения сармат на полуостров
Хронологические рамки первого из них определены очень нечетко
приблизительно III -1 вв. до н. э. Второй этап датируется II в. н. э. Третий эта!
относится к IV-V вв. н. э., он связан с приходом алан, которые принесли вещ1
полихромного стиля (Высотская 1972, с. 184). В столице позднескифскоп
государства и в юго-западном Крыму жили тавры, постепенно ассимилируемы
скифами. Они проявили себя в некоторых формах лепной посуды и отдельны;
скорченных погребениях (Высотская 1972, с. 182; Высотская 1979, с. 191)
Скифская аристократия контактировала в северо-западном Причерноморье i
кельто-скифами, поэтому в мавзолее оказались меч и некоторые бронзовьк
изделия латенских типов. По некоторым лепным сосудам, очажным подставкам
заканчивающимся изображениями головок баранов, золотым бляшкам и шле^м^
из мавзолея, а также отдельным памятникам искусства можно проследит!
влияние фракийской культуры на позднескифскую (Высотская 1979, с.194,195)
Работы Т. Н. Высотской значительно прояснили ситуацию о составе
населения позднескифского царства. Однако они оставляют большой просто]:
для дальнейших исследований. Дело в том, что из довольно длинных списког
признаков тех или иных культур, составленных Т. Н. Высотской, обычно бываеп
не ясно, когда их появление объясняется проникновением иноэтничногс
населения в позднескифскую среду, а когда речь идет о культурные
заимствованиях. Выделение этнических признаков, как правило, не
сопровождается отсылками к соответствующим источникам, поэтому выводь
автора проверить довольно сложно.
И. И. Гущина исследовала могильники в юго-западном Крыму
преимущественно в Бельбекской долине. По ее мнению, население юго-
западного Крыма в первые века нашей эры было смешанным, скифо-
сарматским. В могильниках заметны элементы как скифского (обычай
заполнения входных ям могил камнями), так и сарматского обряда. К числ>
последних относятся подбойные могилы, южная и северная ориентация
погребенных, следы ритуальных действий, связанных с огнем, курильницы и
другие вещи сарматских типов, традиция обшивать рукава и подолы платьев
бусами (Гущина 1967; Гущина 1974, с.34,44; Гущина 1982, с. 26). В одной из
работ она неожиданно и без особой аргументации предположила, правда, очень
33
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
осторожно, что в могильнике Бельбек IV хоронили римских воинов (Гущина
1997,с.37), как уточняется в другой статье, не легионеров, а солдат
вспомогательных войск или местных жителей, связанных с римским гарнизоном
(Гущина, Журавлев 1999,с. 168).
Н. А. Богданова, изучив погребальный обряд населения юго-западного
Крыма, как и И. И. Гущина, пришла к выводу о его смешанном составе. Причем,
во II - III вв. н. э. количество сарматских признаков, зафиксированных при
раскопках могильников, нарастает по сравнению с предшествующим периодом
(Богданова 1982, с. 38). В статье, подводящей итоги исследований одного из
крупнейших могильников юго-западного Крыма - Заветнинского, отмечается
значительное преобладание сарматских элементов погребального обряда и
инвентаря над скифскими. К числу последних, строго говоря, можно отнести
лишь обычай заполнять могильные ямы камнями. На этом основании делается
вывод об ассимиляции местных скифов сарматами (Богданова 1989, с.61-66).
А. Н. Щеглов представил захват скифами херсонесских крепостей и
заселение ими северо-западного Крыма как почти непрерывный процесс,
продолжавшийся в течение III - II вв. до н. э. Переселенцы двигались из
Приднепровья, поэтому на территории бывшей хоры Херсонеса сформировался
локальный вариант позднескифской культуры, более близкий нижнеднепровскому,
чем центральнокрымскому. СI в. до н. э. начинается сарматизация этого региона
(Щеглов 1978, с. 130-135). По мнению А. Н. Щеглова, седентаризация скифов
и их концентрация в Крыму были обусловлены причинами сугубо
политическими, а именно: захватом сарматами северопричерноморских
степей. В отличие от большинства исследователей, он не видит истоков этих
процессов в обществе кочевых скифов. А. Н. Щеглов сформулировал
кардинальную для этнической истории поздних скифов проблему. Дело в том,
что между самыми поздними раннескифскими и самыми ранними
позднескифскими памятниками существует хронологический разрыв
протяженностью примерно в столетие, а преемственность позднескифской
культуры от раннескифской далеко не очевидна. Поэтому в позднескифской
культуре и в оставившем ее населении следует, помимо скифского, искать
другие компоненты (Щеглов 19886; Щеглов 19986).
А. Е. Пуздровский, продолжая работу Д. С. Раевского, изучил процесс
сарматизации столицы позднескифского государства. К многочисленным
признакам погребального обряда и материальной культуры, которые
признавали сарматскими Н. Н. Погребова, П. Н. Шульц, Д. С. Раевский, Т. Н.
Высотская, он добавил еще и другие. В частности, наличие склепов с
погребальной камерой, расположенной на одной оси с входной ямой. Кроме
того, А. Е. Пуздровский постарался выделить могилы, в каждой из которых
зафиксирован не один, а несколько из множества признаков, определенных им
как сарматские. Таковых обнаружилось не более десятка. Подобно Д. С.
Раевскому, автор наметил три этапа сарматской, по его выражению, экспансии,
34
Боспорские исследования, вып. VI
но несколько сместил их хронологические границы. У него получилось, что
сарматы массово проникали в Неаполь в конце II - первой половине I в. до н. э.;
во второй половине I - начале II в. н. э.; в конце II - начале III в. н. э. (Пуздровский
1989а). В другой статье А. Е. Пуздровский изложил свои взгляды по всем аспектам
этнической истории поздних скифов.2 Он весьма решительно предложил
«пересмотреть устоявшиеся взгляды» и объявил ошибочными «представления о
преобладании скифского этноса на всех этапах развития полиэтничного
объединения племен в Крыму». Основанием для таких заключений послужило
отсутствие в Крыму каких-либо варварских памятников второй половины III в.
до н. э. Тем не менее, скифо-кизилкобинское население в Крыму сохранялось. С
ним соединились пришедшие с севера некие скифо-фракийцы и неизвестного
происхождения группировки из восточного Крыма и Приазовья. Благодаря
деятельности Скилура из этого разнородного населения сформировался новый
этнос, который А. Е. Пуздровский предлагает именовать «крымскими скифами».
Дальнейшая его история сопровождалась эллинизацией, фракизацией,
кельтизацией и особенно сильной сарматизацией. Из последних строк статьи
выясняется, что стать единой этнической общностью крымским скифам так и не
пришлось (Пуздровский 1999а, с. 100-109,118). Впрочем, в работе о политической
истории А. Е. Пуздровский, без лишних сомнений, именует население крымских
предгорий скифами (Пуздровский 2001а).
Ю. П. Зайцев, развивая мысль многих исследователей о значительной
эллинизации столицы позднескифского государства, предположил, что греки
построили и заселили самые большие дома Неаполя (Зайцев 1990, с. 92,93). Ими
же, по всей вероятности, был воздвигнут мавзолей у центральных городских ворот
(Зайцев 1992,с. 97,98). По мнению Ю.П. Зайцева, население позднескифского
государства, в основном, составляли пришедшие в Крым около середины II в. до
н. э. переселенцы с востока, этнос которых идентифицировать не удается. Однако
среди них были сатархи, представленные погребением у с. Чистенькое близ
Симферополя, и Прикубанские сираки, давшие скифам в цари одного из своих
аристократов - Скилура. Восточные мигранты ассимилировали тавроскифов, не
оставивших, впрочем, памятников, которые можно было бы датировать III -
первой половиной II в. до н. э. (Зайцев 1999, с. 142-144,147).
В. П. Власов изучил значительный массив позднескифской лепной керамики.
Его, построенное на строгих методических принципах, исследование подтвердило
некоторые выводы предшественников, но и привело к новым, подчас
неожиданным, результатам. Например, обнаружились довольно представительные
группы сосудов, происходящие из ареала зарубинецкой культуры, а также из
Приазовья, Подонья и Прикубанья. Выяснилось, что некоторые пшеворские и
вельбарские формы появились в Крыму гораздо раньше, чем принято было думать,
2 Существует еще одна крупная работа того же автора, но в ней слово в слово повторяется
большая часть статьи из ВДИ (Пуздровский 1999 б).
35
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
еще до эпохи готских походов. Удалось проследить перемещение различных групп
населения внутри позднескифского ареала, а также из предгорных районов на
Боспор (Власов 1997а, с.294-298; Власов 1999а, с. 8-20).
В качестве итога историографического обзора отметим, что
господствующая сейчас в науке концепция этнической истории поздних скифов,
в основном, сложилась в 1960-1970-е гг. Ее главные положения сводятся к
следующему. В III в. до н. э. теснимые сарматами скифы сконцентрировались в
предгорном Крыму. Они перешли к оседлости и создали государство. Именно
потомки кочевых скифов, присоединившие в течение II в. до н. э. к своему царству
земли херсонесской хоры в северо-западном Крыму, создали культуру, которую
принято именовать позднескифской. В эллинистическое время в столичном
городе, кроме скифов, жили еще и греки. Начиная со второй половины I в. н. э.,
повсеместно и массово на территорию позднескифского государства стали
переселяться сарматы. Их количество и, соответственно, влияние на культуру
населения предгорного Крыма увеличивалось вплоть до середины III в. н. э.
Обычно предполагается, что среди поздних скифов жили также тавры, фракийцы
и кельты. Впрочем, на этот счет среди исследователей нет согласия.
В последние годы настоятельно и обоснованно обращается внимание на
хронологический разрыв, существующий между раннескифскими и
позднескифскими древностями. На этом основании некоторыми
исследователями делается вывод об отсутствии этнической и культурной
преемственности между скифами, кочевавшими в восточноевропейских степях
в VII - III вв. до н. э., и жителями позднескифских поселений. Попытки отыскать
какие-либо иные источники позднескифской культуры оказались сугубо
декларативными, не подкрепленными сколько-нибудь выразительными
археологическими материалами или, тем более, данными письменных
источников. Проблема формирования позднескифской культуры и оставившего
ее населения остается в высшей степени актуальной.
Финал позднескифской культуры (об этносе в этой связи обычно
предпочитают не говорить) всеми современными исследователями соотносится
с появлением в Северном Причерноморье готского племенного союза. Сомнения
на этот счет, высказывавшиеся в 1950-1970-е гг., кажется, объясняются
идеологическими, а не научными причинами. Дальнейшая судьба
позднескифского населения, его вклад в формирование культур и этносов более
позднего времени остаются практически не изученными.
Наиболее представительная серия костных останков поздних скифов
получена при раскопках Неаполя. Доступными для исследования оказались 9
черепов из западного некрополя, 10 черепов из мавзолея, 5 черепов из склепов,
вырубленных в скале, и костные останки 74 человек из восточного некрополя.
Серия, в целом, может быть определена как смешанная. В ней преобладает
морфологический тип, представленный у скифов более раннего времени.
Отмечается незначительная примесь греческого, сарматского и, возможно,
36
Боспорские исследования, вып. VI
таврского населения (Кондукторова 1972, с. 49 - 51). Краниологическая серия из
позднескифского могильника Заветное исключительно однородна. Население,
оставившее могильник, представляло собой, очевидно, единую популяцию
(Мартынов, Алексеев 1986, с. 41). Значительное сходство костных останков из
трех крымских позднескифских могильников - неапольского, заветнинского и
беляусского - свидетельствует о том, что их основной компонент был одинаков
(Герасимова, Рудь, Яблонский 1987, с. 21). Морфологическая близость поздних
скифов Крыма и Нижнего Приднепровья объясняется их общим
происхождением от кочевых скифов VII - IV вв. до н. э. (Кондукторова 1972, с.
53; Кондукторова 1979, с. 61).
Черепа из мавзолея и вырубленных в скале склепов Неаполя, в среднем,
меньших размеров, чем черепа рядового населения из восточного некрополя.
Обычно более высокие слои общества имели лучшие показатели физического
развития. Парадоксальное наблюдение за неапольскими черепами смущало
многих исследователей. Однако следует иметь в виду, что серия из мавзолея и
вырубных склепов очень малочисленна и статистически недостоверна
(Мартынов, Алексеев 1986, с. 41).
1.4. САРМАТЫ
Интерес к истории сарматов, участвовавших в политических событиях,
происходивших на Крымском полуострове, пробудился в начале XX в. в связи с
выдающимися эпиграфическими находками. В декрете в честь Диофанта
упоминается «народ ревксиналов», привлеченный в конце II в. до н. э. скифским
царем Палаком для участия в военных действиях, развернувшихся в северо-
западном Крыму против Херсонеса и отряда понтийских воинов (IOSPE, I2,
№352). Это свидетельство легко было сопоставить с известным текстом Страбона
(Strabo. VIII.Ill, 17), где речь идет о тех же событиях. Но у Страбона вместо
«народа ревксиналов» действуют роксоланы, возглавляемые царем Тасием.
Этноним, употребленный великим географом, стал общепринятым в античной
литературе для обозначения одного из самых могущественных сарматских
племенных объединений. В 1908 г. при раскопках Херсонеса была обнаружена
мраморная плита с текстом договора между Херсонесом и царем Понта
Фарнаком I. Этнонимы в надписи не употребляются. Названы лишь угрожавшие
городу «соседние варвары». Первый издатель херсонесской надписи Р. X. Лепер
сопоставил ее с сохраненным Полибием текстом другого договора. Его Фарнак I
заключил в 179 г. до н. э. с царями Пергама, Вифинии и Каппадокии. В качестве
гарантов в договор были включены, наряду с прочими,«... со стороны правителей
Европы - Гатал, царь сарматов, из свободных городов - ...херсонесцы...»
(Polyb.,XXV,2). По мнению Р. X. Лепера, Гатал, скорее всего, выступал в союзе
с Понтом против Херсонеса, а найденный в Херсонесе договор был заключен в
развитие условий мира 179 г. до н. э. и заканчивал период враждебных отношений
37
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
между Херсонесом и Понтом (Лепер 1912, с. 32). Оба текста впоследствии не раз
и по-разному анализировались исследователями, но в работе Р. X. Лепера
сарматы впервые рассматривались как участники политических событий,
происходивших на Крымском полуострове, причем, задолго до скифо -
херсонесской войны, описанной в декрете в честь Диофанта.
Античную легенду о сарматской царице Амаге, совершившей по просьбе
Херсонеса поход в Крым, проанализировал М. И. Ростовцев. Херсонеситов
обижал царь соседних скифов. Амага приказала ему прекратить набеги на
Херсонес, а когда скиф не послушался, во главе небольшого отряда захватила
царскую ставку, перебила ее обитателей и передала власть сыну убитого
басилевса, наказав ему не трогать соседних эллинов и варваров (Polyen Strataeg.,
VIII, 56). Всесторонне историческое и источниковедческое исследование легенды
привело М. И. Ростовцева к выводу о том, что она была записана кем-то из
херсонесских писателей и отражала реалии второй половины III - начала II в.
до н. э. Гатал, вопреки мнению Р. X. Лепера, в договоре 179 г. до н. э. выступал
не как противник, а как союзник Херсонеса. В конце III - начале II в. до н. э.,
имея одного врага - скифов, Херсонес и сарматы должны были поддерживать
дружественные отношения. Сарматы кочевали к западу от Азовского моря, центр
их царства находился недалеко от Перекопа (Ростовцев 1915а, с. 58-63).
Упомянем еще одну плохо сохранившуюся надпись конца II в. до н. э. из
Херсонеса (IOSPE, I2, №353), где М. И. Ростовцев по двум буквам предлагал
восстановить этноним савроматы или сарматы в неясном контексте (Ростовцев
19156, с. 160; Ростовцев 1917, с. 6).
Таковы были первые выводы, сделанные на основании анализа письменных
источников. Фонд последних, кстати говоря, не расширился вплоть до
настоящего времени. Современные авторы, рассуждая об истории сарматов,
живших в Крыму, оперируют теми же эпиграфическими и нарративными
свидетельствами, что и ученые, работавшие в начале XX в.
Статья А. А. Спицына представляет историографический интерес как
первая попытка выявить среди раскопанных подкурганных погребений
памятники живших в Крыму сарматов (Спицын 1918). Однако автор, как и вся
современная ему наука, не располагал необходимыми археологическими
критериями для определения сарматской культуры, поэтому попытка
закончилась неудачей. Сейчас не вызывает сомнения, что все захоронения,
названные А. А. Спицыным сарматскими, оставлены скифами.
После этого, до начала 1950-х гг. никто из исследователей не занимался
специально историей населявших Крым сарматов. Лишь в 1956 г. была защищена
кандидатская диссертация И. И. Лобовой (Гущиной) «Сарматы в Крыму». В
этой работе в полной мере отражены особенности сарматской культуры в Крыму
и трудности, с которыми сталкиваются исследователи при ее изучении. Если в
основных регионах расселения сарматов - в Приуралье, Поволжье, на Северном
Кавказе, на Дону, в Северном Причерноморье, в Молдавии, на территории
38
Боспорские исследования, вып. VI
Венгрии - археологи исследуют, собственно, сарматские подкурганные погребения
и могильники, то в Крыму, как выяснилось, таковых почти нет. На полуострове
сарматы селились среди поздних скифов и на территории Боспорского
царства. Поэтому их культуру приходится изучать опосредованно, по тем
влияниям, которые она оказала на культуру поздних скифов и населения
Боспора. В этом направлении работали многие исследователи позднескифских
древностей (И. И. Гущина, Н. А. Богданова, Д. С. Раевский, Т. Н. Высотская,
А. Е. Пуздровский), о чем подробно говорилось в разделе «Поздние скифы», а
также историки и археологи, изучавшие историю Боспорского царства
(историографический обзор см. Масленников 1990, с. 9-15).
В 1974 г. в северном, степном Крыму А. А. Щепинский раскопал
Ногайчинский курган. В нем обнаружено впускное погребение, датированное I
в. н. э., с многочисленными драгоценными вещами. Оно принадлежит к группе
богатейших сарматских захоронений, исследованных также на Дону и Южном
Буге. Все эти погребения женские и, как полагают многие исследователи,
жреческие (Scepinskij 1994).
Недавно предпринята ревизия всех материалов Ногайчинского кургана.
Реконструированы погребальные обряды, проанализирован инвентарь,
предложена новая датировка погребения - началом-первой половиной I в. до н.
э. (Зайцев, Мордвинцева 2003).
В моногафии А. В. Симоненко собраны сведения о всех сарматских
погребениях юга Украины. Оказалось, что в степном Крыму за все годы
исследований обнаружено всего около десятка подкурганных погребений I -
первой половины III в. н. э., соответствующих признакам археологической
культуры сарматов (Симоненко 1993, с. 67 - 75, 95).
Отметим публикации результатов раскопок двух памятников,
свидетельствующих о проникновении сарматов в предгорный Крым в конце I
или в начале II в. н. э. Это погребения у с. Константиновка близ Симферополя
(Орлов, Скорий 1989) и могильник из подбойных могил, впущенных в курган
Мамай-Оба, расположенный в низовьях реки Бельбек, неподалеку от
Севастополя (Зубар, Савеля 1989).
Таким образом, современные представления о сарматах в Крыму сводятся
к следующему. Судя по данным письменных источников, они впервые появились
в Крыму в конце III или в начале II в. до н. э. В конце II в. до н. э. роксоланы
участвовали в военных действиях, развернувшихся на северо-западе полуострова.
После окончания Диофантовых войн письменные источники сарматов на
территории Крыма не упоминают. Данные археологии позволяют проследить
проникновение сарматов в течение I - первой половины III в. н. э. в предгорный
Крым, на земли поздних скифов, а также в пределы Боспорского царства. С этим
положением согласны все современные исследователи, но их мнения расходятся
по поводу количества и хронологии волн сарматских миграций, а также
определения количества сарматов, живших среди поздних скифов и в боспорских
39
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
городах и сельских поселениях. В крымской степи выявлены единичные
погребения, свидетельствующие о крайне немногочисленных группах
кочевников, проникавших на полуостров с севера. Среди них выделяется
богатейшее захоронение женщины - сарматки в Ногайчинском кургане.
1.5. НАСЕЛЕНИЕ КРЫМА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ III - IV ВВ. Н. Э.
Письменные источники, называющие этнонимы населения внутренних
районов Крымского полуострова во второй половине III - IV вв. н. э.,
отсутствуют. Готы впервые упоминаются в VI в. н. э. (Прокопий Кесарийский),
аланы - в XIII в. н. э. («Аланское послание» епископа Феодора). Однако
существуют косвенные данные. Многие древние авторы сообщают о том, что
готы около середины III в. н. э. поселились в районе Меотиды и совершали
заморские походы на боспорских кораблях. На этом основании ученые XIX в.
делали вывод о расселении в это время готов и на Крымском полуострове, по
крайней мере, в пределах Боспорского царства. Того же мнения придерживался
А. А. Васильев, автор обобщающего труда о северопричерноморских готах
(Васильев 1921, с. 1).
Ю. А. Кулаковский полагал, что под влиянием готов в Крым проникли и
аланы. В работе, впервые изданной в 1899 г., он назвал два источника,
свидетельствующие, по его мнению, о пребывании алан на полуострове в III в.
н. э. Это анонимный перипл Понта Эвксинского и заметки на полях Судакского
синаксаря. В перипле, который, по современным данным (Diller 1952, р.112, 113;
Скржинская 1980, с. 115 ), был составлен не ранее второй половины VI в. н. э.,
сохранился топоним Ардабда (иран. -«семибожная»), Так называлась Феодосия
«на аланском или таврском языке» (Annon. РРЕ, 77). Название города Судак,
Сугдея этимологизируется из иранского как «чистый», «святой». Судя по
заметкам на полях синаксаря, в XIII в. н. э. в городе существовало предание,
согласно которому он был основан в 212 г. н. э. Ю. А. Кулаковский полагал, что
иранское название городу дали аланы (Кулаковский 2000, с. 70 - 73).
Почти полное отсутствие письменных источников для реконструкции
этнической ситуации в Крыму во второй половине III - IV вв. н. э. заставляет
использовать преимущественно археологические данные. Первые
исследования памятника интересующего в данном случае времени произвел
в 1927 г. Н. Л. Эрнст, раскопав два разграбленных крестьянами погребальных
сооружения на могильнике Нейзац (Высотская, Махнева 1983, с. 73, 74).
В 1932 и 1935 гг. В. Д. Блаватский раскопал участок могильника с
трупосожжениями, расположенного в непосредственной близости от стен
римской крепости Харакс на южном берегу Крыма. Он полагал, что
некрополь возник после того, как римляне покинули крепость, и принадлежал
местному населению, воспринявшему у римлян обряд трупосожжения
(Блаватский 1951, с. 274, 290).
40
Боспорские исследования, вып. VI
В 1940 г. С. Ф. Стржелецкий обследовал один из крупнейших крымских
могильников позднеримского времени - Инкерманский (Стржелецкий 1947).
После Великой Отечественной войны этот, а также еще два расположенных в
Инкерманской долине могильника - Чернореченский и Совхоз 10 -
раскапывались широкими площадями. Еще до того, как результаты этих
раскопок были опубликованы, появились статьи, в которых интерпретировались
открытые в Хараксе, на Черной речке и в Совхозе 10 погребения, совершенные
по обряду трупосожжения. Е. В. Веймарн, С. Ф. Стржелецкий и А. П. Смирнов
исходили из того, что Черняховская культура была оставлена славянами.
Обнаруженные в Крыму захоронения с кремированными останками, по их
мнению, близки Черняховским. Следовательно, в Крым славяне проникли не
позднее III в. н. э. (Веймарн, Стржелецкий 1952; Смирнов 1953). По всей
вероятности, стремление отыскать в Крыму как можно более ранние славянские
памятники инспирировалось решениями сессии отделения истории и философии
и Крымского филиала АН СССР по вопросам истории Крыма, состоявшейся в
1952 г. (Айбабин, Герцен, Храпунов 1993, с. 211,212).
В 1963 г. были одновременно опубликованы результаты раскопок
Чернореченского и Инкерманского могильников. Е. В. Веймарн датировал
Инкерманский могильник IV в. н. э. Он полагал, что этот некрополь, также
как и Чернореченский, оставлен поздними скифами. Население предгорного
Крыма было оттеснено в горные долины, в том числе и в Инкерманскую,
готами и гуннами, где ассимилировало издавна проживавших там тавров
(Веймарн 1963, с. 42, 87). В. П. Бабенчиков, исследовавший Чернореченский
могильник, датировал памятник в хронологическом промежутке от начала
н. э. до середины I тысячелетия, но большая часть погребений была совершена
во II - IV вв. н. э. По поводу этнической принадлежности людей, хоронивших
на Черной речке, он не высказывался, отметил лишь сходство чернореченских
погребальных сооружений с синхронными неапольскими и более поздними,
открытыми на памятниках типа Суук-Су. О славянской атрибуции кремаций
он отозвался очень осторожно, даже скептически, допуская, впрочем, наличие
связей между населением юго-западного Крыма и Среднего Приднепровья
(Бабенчиков 1963, с. 122).
Небольшая, характеризующаяся значительным разнообразием, серия
черепов из Чернореченского и Инкерманского могильников исследовалась
К. Ф. Соколовой. Они имеют много общего с позднескифскими черепами,
причем, с нижнеднепровскими даже большее, чем с крымскими. Общий вывод
таков: население позднеримского времени Инкерманской долины было
смешанным (Соколова 1963, с. 124 - 127).
К сожалению, результаты раскопок третьего могильника Инкерманской
долины - Совхоза 10 - до сих пор не опубликованы. По количеству
исследованных погребальных сооружений, продолжительности использования,
разнообразию типов могил, ярко выраженному биритуализму погребального
41
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
обряда он представляет собой уникальное явление среди крымских памятников
римского времени. Отсутствие обобщающей работы об этом некрополе лишь
в малой степени восполняют статьи, главным образом, об отдельных
категориях погребального инвентаря (Стржелецкий 1959; Анохин 1962;
Высотская 1998; Высотская, Жесткова 1999; Высотская 2000; Высотская 2001).
В 1977 г. И. И. Лобода опубликовал несколько раскопанных им
погребальных сооружений могильника Озерное III с многочисленным
инвентарем IV в. н. э. Он подчеркивал сходство этого памятника с
Инкерманским могильником. Различие заключалось в большем, чем в
Инкермане, количестве черт сарматского погребального обряда (Лобода 1977).
В. В. Кропоткин предпринял обзор Черняховских древностей, найденных
в Крыму. По его мнению, янтарные грибовидные, костяные пирамидальные и
металлические ведерковидные подвески, костяные гребни, умбоны и рукояти
щитов, некоторые типы пряжек и фибул попадали в Крым из ареала
Черняховской культуры вместе с готами, впервые появившимися на
полуострове в середине III в. н. э. (Кропоткин 1978).
В 1970 - 1980-ые гг. серию статей о населении Крыма в позднеримское
время опубликовал И. С. Пиоро. Результаты своих исследований он обобщил
в монографии. И. С. Пиоро подробно рассмотрел источники и историографию
проблемы. Он подверг резкой критике концепции о существовании тавров,
скифов и славян в раннесредневековом Крыму. Могильники с
трупосожжениями (Харакс, Чатыр-Даг, участок Чернореченского), по его
мнению, были оставлены готами, могильники, состоявшие из склепов и
подбойных могил (Инкерманский, Чернореченский, Озерное III, Нейзац и др.)
- сармато-аланами (Пиоро 1990). В дальнейшем он, с привлечением новых
материалов, развивал свою концепцию о крымских готах, но основные ее
положения, по крайней мере в отношении позднеримского периода, остались
неизменными (Пиоро 1999а; Пюро 19996; Пюро 2000).
В. Л. Мыц исследовал на южном склоне Чатыр-Дага могильник с
трупосожжениями. На основании его сравнения с другими крымскими, а также
пшеворскими и вельбарскими могильниками, он пришел к выводу о том, что
памятник оставлен германцами (Мыц 1983; Мыц 1987).
К. К. Орлов продолжил начатые В. Д. Блаватским раскопки
могильника Харакс. Он открыл небольшой, но самый ранний участок
некрополя (Орлов 1987).
В 1984 г. свою первую работу о хронологии могильников Крыма
позднеримского времени опубликовал А. И. Айбабин (Айбабин 1984). Позже
он еще не раз обращался к той же теме (Айбабин 1987; Айбабин 1990; Айбабин
1996) и завершил ее изучение изданием монографии, где в первой главе
исследуются памятники рассматриваемого периода (Айбабин 1999а). Свою
концепцию истории населения Крыма позднеримского времени автор
42
Боспорские исследования, вып. V
формулирует очень лаконично, буквально несколькими фразами. Для е<
обоснования он проанализировал значительный археологический материал
'лавным образом, закрытые погребальные комплексы. В результате
выяснилось, что все позднескифские поселения гибнут не позднее середины II
в. н. э. в связи с появлением в Крыму готов. Только после этого на южнох
эерегу Крыма появляются могильники с кремациями, а в предгорьях
векрополи, состоящие, преимущественно, из склепов и подбойных могил. Пс
вбряду трупосожжения хоронили германцы, а в склепах - пришедшие с
Неверного Кавказа аланы. Готский разгром в предгорном Крыму смоглг
вережить только сарматы в долинах рек Альма и Бельбек.
На широком хронологическом и культурном фоне евразийски?
февностей изучал крымские материалы А. К. Амброз. Им он посвятил глав}
юкторской диссертации, которая в переработанном виде была изданг
юсмертно (Амброз 1994). По вопросу о хронологии различных типов
фтефактов позднеримского времени он пришел практически к тем же
везультатам, что и А. И. Айбабин. Однако выводы, касающиеся этнической
встории, у этих двух исследователей значительно отличаются. А. К. Амброз
ве находил места в истории Крыма северокавказским аланам. Погребальный
>бряд, сооружения и инвентарь Харакса не имеют аналогий среди германских
февностей. Этот могильник оставлен местным населением, находившимся пол
шмеким влиянием, источником которого был Херсонес. Готы, возможно,
юявились в Крыму в середине III в. н. э., но археологически они проявили
ебя особыми украшениями женского костюма, распространившимися в V в.
в. э. До этого, если судить по археологическим данным, Крым принадлежал
вестному скифо-сарматскому населению.
О. А. Гей и И. А. Бажан в контексте восточноевропейских и цебельдинских
ревностей эпохи готских походов исследовали хронологию могильников Харакс
' Чатыр-Даг. Заключение об этнической принадлежности людей, оставивших эти
вогильники, сформулировано несколько туманно. Однако можно понять, что, по
внению авторов монографии, население, хоронившее по обряду кремации, оказалось
а Южном Берегу Крыма в результате готских походов (Гей, Бажан 1997, с. 31 - 34).
М. Казанский выделил различные, в культурном и хронологическом
тношениях, группы германцев, переселившихся в Крым. Первыми были
осители вельбарских и пшеворских традиций, вслед за ними, в IV в. н. э.,
оявились выходцы из ареала Черняховской культуры и, наконец, еще одна
руппа мигрантов, имевшая исходным пунктом Скандинавию, скорее всего,
ерриторию нынешней Норвегии (Kazanski 2002).
В течение последних лет в предгорном Крыму раскопано несколько
огильников позднеримского времени. Накопленный в результате этих
сследований материал значительно превосходит полученный за
редшествующие десятилетия, что позволяет уточнить некотопьте ппепстяпприия
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
об этнических процессах, происходивших в Крыму (о новых раскопках см.,
например, Зайцев 1997; Пуздровский, Зайцев, Неневоля 2001; Неневоля,
Волошинов 2001; Юрочкин, Труфанов 2003; Зайцев, Мордвинцева 2003). Тем не
менее, многие вопросы продолжают оставаться спорными. В частности, разные
мнения высказаны об этнической принадлежности населения, оставившего
могильники с трупосожжениями в южном и юго-западном Крыму, а также
некрополи из склепов и подбойных могил в предгорной части полуострова.
Почти не обсуждалось участие сарматов и поздних скифов, издавна
проживавших в Крыму, в формировании этнической ситуации, сложившейся
после готских походов.
44
Боспорские исследования, вып. VI
Глава II
ТАВРЫ
В VIII в. до н. э. в предгорном Крыму появляются первые поселения кизил-
кобинской культуры. В дальнейшем они распространяются по всей зоне
предгорий от Севастополя до Феодосии. (Рис.1).
В последние годы в ареале, занятом позднее кизил-кобинской культурой,
открыты могильники финального этапа эпохи бронзы - Суучхан и Донское, близкие
по погребальным сооружениям и обряду кизил-кобинским погребениям.
Специально проведенные исследования продемонстрировали генетическую
преемственность кизил-кобинского комплекса лепной посуды от позднебелозерского
(Колотухин 1996, с. 40,68 - 69). Таковы важнейшие факты, позволяющие утверждать,
что племена - носители кизил-кобинской культуры были потомками людей,
населявших предгорный Крым в самом начале I тысячелетия до н. э.
В отличие от степной зоны, где рубеж эпохи бронзы фиксируется не
только инновациями в материальной культуре, но и кардинальными
изменениями в образе жизни людей, превращением значительной части
населения в кочевников, в предгорном Крыму ничего подобного не
происходило. Неукрепленные, по большей части однослойные поселения эпохи
поздней бронзы ничем принципиально не отличаются от кизил-кобинских.
Изменения в материальной культуре, в первую очередь, в формах и
соотношении форм лепной керамики, производят впечатление постепенных,
эволюционных. Традиции изготовления каменных орудий консервируются.
Кремневый инвентарь, каменные топоры и другие вещи, найденные при
раскопках кизил-кобинских поселений, ничем заметно не отличаются от
изделий, обнаруженных в памятниках эпохи бронзы. Конская сбруя и оружие
полностью заимствуются из степи и отражают эволюцию степных типов.
О времени расселения кизил-кобинских племен по всей зоне предгорий и о
дате возникновения большинства поселений судить довольно сложно. Проблема
заключается в недостаточной разработанности хронологии кизил-кобинской
культуры. Внутренние, присущие только этой культуре узко датируемые
категории инвентаря отсутствуют почти полностью. Однослойные поселения
не дают возможности применить стратиграфический метод. Почти все
могильники ограблены, что лишает подавляющее большинство погребений
статуса закрытых археологических комплексов. Общепринятая точка зрения о
45
л/jdiiyi-iuv п.п. ап/ничеикам ииширия 1\рыма а раннем желшним пеке
гом, что керамика с врезным орнаментом появляется на кизил-кобинских
поселениях в скифское время (Крис 1981, с. 11; Колотухш 19906, с.НО), как
выясняется, ошибочна (Власов 19976, с.20). Действительно, подобным образом
украшенная керамика хорошо известна благодаря раскопкам крымских
поселений эпохи бронзы - Дружное 2, Фонтаны, Петровская балка, Чуюнча,
Кировское и др. Она обнаружена также на кизил-кобинских памятниках, где
найдены самые ранние для этой культуры импортные вещи, например, в Уч-
Башском и Кизил-Кобинском поселениях. Известны случаи находок в одной
хозяйственной яме керамики с валиковой, которая считается ранней, и врезной
эрнаментацией, а также украшение одного сосуда валиками и врезными линиями
'Храпунов, Власов 1995, с. 14). Скифам за пределами Крыма такая посуда почти
не известна. Учитывая вышесказанное о преемственности кизил-кобинской
культуры от культур эпохи поздней бронзы, логично заключить, что и традиция
украшать лощеную посуду врезным затертым белой пастой орнаментом не
прерывалась в Крыму на рубеже эпохи бронзы и раннего железного века. Скифы
не передавали лепную посуду из районов украинской лесостепи в крымские
предгорья, а сами были потребителями керамики, производимой племенами -
носителями кизил-кобинской культуры.
Единственным явным хронологическим признаком кизил-кобинской
керамики пока представляется орнамент, выполненный мелкозубчатым штампом
Дашевская 1963). Судя по совместным находкам подобным образом украшенных
юсудов и греческих амфор, традиция использовать мелкозубчатый штамп
зародилась не ранее IV в. до н. э. и существовала до тех пор, пока не исчезла
кизил-кобинская культура. Правда, собственно кизил-кобинских поселений с
находками такой керамики немного, а могильников нет вообще (Колотухин 1996,
2.44, 59 - 60). Встречается она при раскопках позднескифских (Храпунов 1991,
эис.14; Храпунов, Мульд 1993, рис.9,8) и античных (Кутайсов 1987, рис.6,2; 9;
Stolba 2002, р. 185, pl. 129, D 104) памятников.
По существу, вся хронология кизил-кобинской культуры построена на
находках доскифских или скифских, в зависимости от времени существования
поселения или могильника, предметов вооружения и конской сбруи. Причем,
на поселениях такие находки очень редки, а в могильниках, за единственным
исключением, нет артефактов доскифского времени. Положение несколько
меняется в IV в. до н. э., когда на кизил-кобинские поселения (но не в погребения)
попадает греческая керамика, в том числе и клейменые амфоры.
На основании отрывочных и слишком широких дат отдельных памятников
пинамика расселения кизил-кобинских племен в предгорьях представляется
следующим образом. Наиболее ранние в кизил-кобинской культуре,
патирующиеся VIII в. до н.э., находки костяных псалиев и наконечников стрел,
1 также одного бронзового наконечника стрелы концентрируются на трех
памятниках: Уч-Баш, Кизил-Коба, Дружное 1 (поселение и могильник) (Власов
! 9976 с 16 — 191 Прппктй ИЗ НИХ ПЯСПОППЖРН в mro-чяПЯПИОМ KnMMV близ
Боспорские исследования, вып. VI
Севастополя, два других - в центральной части предгорий, в долине Салгира.
Редкость находок вещей доскифского времени, вероятно, объясняется
малочисленностью населения степной зоны полуострова и, как следствие,
нерегулярностью контактов жителей степей и предгорий. Поэтому некоторые
или даже многие памятники, на которых не найдено выразительных
хронологических ориентиров, может быть, относятся к доскифскому времени.
В их число В. А. Колотухин включает могильники Чуюнча, Отар - Алан, гряду
«Е» Черкес-Кермена. Поселения Карагач и в Холодной Балке к доскифскому
времени ему помешало отнести, кажется, только наличие керамики с врезным
орнаментом, распространение которой он традиционно связывает со скифами.
Остальные признаки керамического комплекса, также как и найденное в
Холодной Балке костяное изделие, представляются ему вполне
соответствующими доскифскому времени (Колотухин 1996,с.57). Достаточно
ранними, приблизительно синхронными Келермесским курганам в Предкавказье,
выглядят находки из двух каменных ящиков могильника Дружное 2. Это
бронзовые удила со стремячковидными окончаниями, двухлопастный
наконечник стрелы с шипом и лавролистной головкой, а также бронзовая литая
бляшка с петлей на оборотной стороне (Колотухин 1996, с. 58 - 59). Таковы
немногочисленные данные, позволяющие все же утверждать, что в VIII - VII вв.
до н. э. центральный и юго-западный предгорный Крым был населен племенами,
оставившими кизил-кобинскую культуру.
К VI - V вв. до н. э. относится подавляющее большинство поселений и
могильников. Они расположены сплошной полосой от Севастополя на западе
до Старого Крыма и Коктебеля на востоке. В сводке X. И. Крис учтено около 50
предгорных памятников (Крис 1981,с. 58-60). С тех пор опубликованы сведения
о многих вновь открытых поселениях и могильниках. Имеющиеся в литературе
данные касаются, главным образом, объектов, исследовавшихся раскопками, и
лишь в малой степени отражают насыщенность предгорного Крыма кизил-
кобинскими памятниками. Керамика с врезным орнаментом встречается в этом
регионе буквально повсеместно. В верховьях реки Малый Салгир, в районе с.
Дружное на площади, приблизительно, 1 кв. км в течение нескольких лет велись
археологические исследования разновременных памятников, а также регулярно
осуществлялось наблюдение за земляными работами. Общий вывод таков: на
указанной территории, помимо двух могильников и трех поселений с сотнями
хозяйственных ям, находится такое количество памятников, что нельзя снять
грунт на нескольких квадратных метрах, не обнаружив фрагменты кизил-
кобинской керамики. Чрезвычайно показательно и следующее обстоятельство.
Археологи, изучающие в предгорном Крыму памятники, относящиеся к разным
эпохам и культурам, почти непременно отмечают находки кизил-кобинской
керамики (см., например, Шульц 1957а, с.64-64; Высотская 1972, с.36; Богданова,
Гущина, Лобода 1976, с.124; Храпунов, Власов, Молодцов, Мульд 1994, с.89;
Храпунов 1991, с.4 - 5). Вероятно, для VI - V вв. до н. э. речь может идти о
47
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
нескольких сотнях поселений, расположенных на площади приблизительно 6,5
тысяч кв. км. Безусловно, не все они функционировали одновременно. Более
того, судя по незначительной мощности культурного слоя, жизнь на одном месте
продолжалась очень недолго. Но и при этих условиях плотность населения была
достаточно высока. Очевидно, предгорный Крым можно рассматривать как
территорию, где сформировалось ядро этноса, оставившего кизил-кобинскую
культуру. Оттуда происходило расселение носителей культуры в иные регионы.
Поселения IV в. до н. э. датируются, главным образом, благодаря находкам
греческой керамики. В юго-западном Крыму, на границах хоры Херсонеса
открыто несколько таких памятников, причем там, наряду с амфорами,
встречаются фрагменты чернолаковой и прочей гончарной керамики (Сенаторов
1998, с необходимой литературой). Одно из поселений Бельбекской долины по
маловыразительным обломкам родосских амфор, может быть, датируется III -
II вв. до н. э. (Савеля 1974). В нескольких хозяйственных ямах, открытых
разведками на Гераклейском полуострове наряду с кизил-кобинскими, найдены
черепки античной керамики, предварительно датируемые V в. до н. э. (Савеля
1997, с. 88 - 89). На восточной границе ареала кизил-кобинской культуры близ
Старого Крыма раскопана окраинная часть поселения Айвазовское. Там в
хозяйственных ямах обнаружен выразительный набор кизил-кобинской посуды
и обломки амфор разных центров (Кругликова 1975, с.72 - 75). В центральных
районах предгорий античную керамику находили иногда вокруг могильников
из каменных ящиков (Лесков 1965, с. 82 - 85, 90, 168 - 169, 183). Однако
изображения этих находок почти не публиковались. Исключение составляют
два обломка гераклейских амфор с клеймами (Лесков 1965, рис. 32, 30, 31). Один
из них обнаружен на плато Джапалах, о месте находки второго в подписях к
рисункам не сказано.
При раскопках поселения Шпиль в верховьях Малого Салгира обнаружены
обломки от нескольких десятков гераклейских, хиосских, фасосских, херсонесских
амфор. На четырех гераклейских экземплярах целиком сохранились клейма.
Амфоры, а их найдено больше, чем на всех остальных кизил-кобинских
памятниках, вместе взятых, датируются в пределах IV в. до н. э. (Храпунов, Власов
1995, с. 19-21; Храпунов, Власов 1996 - 1997, с. 181 - 183). Находки в двух
хозяйственных ямах дают более точную дату. В одном случае - 90-е гг., в другом
-около середины IV в. до н. э. (Монахов 1999, с. 208, 331, 333, 334).
Таким образом, очевидно, что поселения IV в. до н. э. были
распространены по всему ареалу кизил-кобинской культуры. Их очень немного,
но, может быть, некоторые памятники, где нет фрагментов амфор, ошибочно
относятся к более раннему времени. Показательно в этом смысле, что- на
поселении Шпиль некоторые типы изделий, например, сосуды,
орнаментированные валиками, и кремневый инвентарь, которые традиционно
относят к самым ранним стадиям развития кизил-кобинской культуры, найдены
с амфорами IV в. до н. э. Поздним временем датируется и керамика, украшенная
48
Боспорские исследования, вып. VI
оттисками мелкозубчатого штампа, найденная в нескольких пунктах предгорий
(Колотухин 1996, рис. 46; 47). Но все же крымские предгорья в IV в. до н. э.,
вероятно, были заселены менее плотно, чем в предшествующее время. Об этом
свидетельствует и прекращение практики погребений в могильниках из каменных
ящиков. Во всяком случае, в них пока не найдено ни одно захоронение, которое
можно было бы датировать IV в. до н. э.
Кизил-кобинская культура представляет собой своеобразный феномен.
Она резко отличается от пограничных с ней культур эллинов и скифов. Если
допустить, в теории, что территория расселения этноса может совпадать с
ареалом археологической культуры, то кизил-кобинская культура является
ярким примером такого совпадения. Ее характерные особенности проявляются
в следующем.
Поселения были неукрепленными и недолговременными. Жилые или
хозяйственные постройки открыты на немногих из них. В Уч-Баше это дома
каркасно-столбовой конструкции с глинобитными полами и очагами (Лесков
1965, с.29). В Ашлама-Дере (Крис 1981, с.13) и поселении Карань - 2,
расположенном неподалеку от Балаклавы (Сенаторов 1998, с. 9), обнаружены
остатки построек, углубленных на 0,2 - 0,3 м ниже уровня дневной
поверхности.3 Оба вида построек совершенно неспецифичны, аналогии им
нетрудно отыскать в памятниках раннего железного века, расположенных на
огромных территориях и принадлежавших разным культурам. Гораздо
показательнее то обстоятельство, что, в подавляющем большинстве случаев,
остатки построек раскопками не выявлены. При исследовании поселения
Шпиль на площади около 5 тысяч кв. м открыто 110 хозяйственных ям, причем,
изучена далеко не вся территория поселения. Культурный слой и следы жилищ
между хозяйственными ямами отсутствовали. Такими широкими площадями,
как на склоне горы Шпиль, ни одно другое кизил-кобинское поселение не
исследовалось. Но общая картина вполне типична, хозяйственные ямы
обнаруживаются при раскопках любого поселения, а остатки жилищ - лишь в
единичных случаях. Вероятно, люди, оставившие такого рода памятники, вели
достаточно подвижный образ жизни, перемещаясь с одного места на другое
вместе с легкими жилищами, остатки которых неуловимы археологически.
Основное содержание культурного слоя кизил-кобинских поселений
составляют обломки лепных сосудов. Они разнообразных форм и по-разному
3 Новейшие исследования не подтвердили общепринятую ранее кизил-кобинскую
принадлежность полуземлянок на туфовой площадке близ пещеры Кизил-Коба (Колотухин
1996, с.26).
Множество полуземлянок открыто раскопками в долине реки Зуя на поселении Тау-
Кипчак. Однако в публикации даны фантастические для кизил-кобинской культуры датировки
и отсутствуют рисунки вещей, что лишает возможности использовать ее для каких-либо
интерпретаций (Махнева 1988, с. 129-134). По этой причине, вероятно, В. А. Колотухин не
включил материалы Тау-Кипчака в свою сводную работу (Колотухин 1996).
49
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
орнаментированы. Исследователями, видимо, верно, подмечена тенденция
постепенного замещения валиковой орнаментации врезной, но это только
тенденция: сосуды, украшенные валиками и врезными линиями, иногда
встречаются в одних комплексах. Наряду с, собственно, кизил-кобинскими
сосудами почти на всех поселениях, начиная с VI в. до н. э., обнаружена керамика
скифских форм. В целом керамический комплекс представляет собой совершенно
своеобразное явление, он не сводим ни к одной из известных керамических
традиций и может быть использован как самая яркая этнографическая
характеристика кизил-кобинской культуры. (Обзоры кизил-кобинской керамики
см. Крис 1981, с. 20-33; Колотухш 19906).
Известный архаизм кизил-кобинской культуре придают находки изделий
из кремня и других пород камня. Кремневые вкладыши серпов, ножевидные
пластинки, нуклеусы, различные отщепы с ретушированными краями, каменные
топоры порой напоминают изделия эпохи неолита или даже мезолита. Тем не
менее, их находят при раскопках почти всех поселений, относящихся ко всем
периодам существования кизил-кобинской культуры. Такой набор орудий не
характерен ни для одной из культур раннего железного века юга Восточной
Европы (Крис 1981, табл. 6; 7).
Могильники кизил-кобинской культуры представляют собой каменные
ящики, часто окруженные прямоугольными оградами. Пространство внутри
оград заполнялось мелкими камнями. Практически все каменные ящики
ограблены, поэтому положение погребенных зафиксировать удается редко, но
во всех определимых случаях захоронения совершались в скорченном положении,
на боку. Исключительно редко в каменных ящиках находят одиночные
погребения, в могильнике Чуюнча - парные, обычно - многократные.
Ориентация погребенных неустойчивая, известны все направления, кроме
западного. Когда места для новых захоронений в погребальном сооружении не
оставалось, кости удаляли, оставляя только черепа.
Среди погребального инвентаря следует выделить многочисленную,
присущую только этой культуре, группу бронзовых украшений. Среди них
гривны, различные виды височных подвесок, серег, колец, перстней, браслетов,
бляшек. Кроме того, встречаются бронзовые булавки, бусы, раковины,
наконечники стрел, мечи, ножи, удила, оселки, керамические сосуды и другие
вещи. Погребальные сооружения, обряды и инвентарь, в целом, представляют
собой набор очень ярких самобытных признаков, отличающих кизил-кобинскую
культуру от всех других. (Общую характеристику кизил-кобинских могильников
см. Лесков 1965, с. 50 - 85; Крис 1981, с.38 - 43; Колотухин 1996, с. 30 - 34).
Племена - носители кизил-кобинской культуры занимались, по всей
вероятности, мотыжным земледелием и пастушеским скотоводством. С таким
заключением согласны все исследователи. Они основываются на топографии
поселений, наличии на каждом из них зерновых ям и вкладышей для серпов,
остеологических и палеоботанических находках. Выращивали пшеницу, ячмень,
50
Боспорские исследования, вып. VI
фасоль и горох. В стаде преобладали овцы и козы, разводили также коров и, в
меньшем количестве, свиней. Находки во многих скальных гротах кизил-
кобинской керамики рассматриваются как следьГ стоянок пастухов,
перегонявших скот на горные пастбища. В прибрежных районах добывали
морских моллюсков (Шульц 1959, с. 264; Лесков 1965, с. 169 - 170).
Обращает на себя внимание автаркичность, замкнутость экономики
предгорных племен по отношению к античным городам. До IV в. до н. э. мы
почти не имеем археологических свидетельств о торговых или иных контактах
населения предгорного Крыма с эллинами. Единственной категорией вещей явно
греческого производства являются бусы, найденные во многих каменных ящиках.
В этом смысле положение кизил-кобинской культуры очень своеобразно. В
северопонтийском регионе едва ли не все остальные варварские культуры
испытывали заметное эллинское влияние. Положение дел несколько меняется в
IV в. до н. э. На поселения, граничившие с хорой Херсонеса, довольно регулярно
поступали товары в амфорах и столовая керамическая посуда. Судя по
результатам раскопок поселения Айвазовское, примерно такая же ситуация
наблюдалась вблизи боспорских границ. В глубинных районах и в IV в. до н. э.
продукты греческого производства, причем только те, что перевозились в
амфорах, оставались большой редкостью.
Выделяются на этом фоне результаты раскопок поселения Шпиль, где
обломки амфор IV в. до н. э., как уже говорилось, являются массовым
материалом. В целом, амфорные находки из поселения Шпиль оставляют
впечатление гомогенного комплекса. Поэтому не исключена возможность
единовременного получения (например, захвата) жителями предгорий какого-
то греческого груза в амфорах. Судя по результатам раскопок других поселений,
такие удачи выпадали на их долю нечасто.
Со скифами, в отличие от греков, кизил-кобинцы поддерживали, вероятно,
постоянные отношения. Об этом свидетельствует наличие практически на
каждом поселении керамики скифских форм. Удила, псалии, мечи, наконечники
стрел и даже застежки от торитов из кизил-кобинских памятников совершенно
не отличимы от скифских, и, по всей вероятности, сделаны самими скифами.
Правда, при совершении погребальных обрядов, они использовались не так,
как в степи: наконечники стрел в могилах встречаются единичными
экземплярами и, за единственным исключением (Колотухин 1996, с. 34), не
образуют колчанных наборов, подобных скифским. Скифы, очевидно, получали
из предгорий чернолощеную посуду, украшенную врезным орнаментом.
Находки кизил-кобинских сосудов в подкурганных степных погребениях
часто интерпретируются как показатель присутствия тавров в скифской среде
(Ольховский 1982, с. 72-73; Ольховский 1990, с. 34-36). Опубликованные данные
о керамике с врезным орнаментом, обнаруженной в степных погребениях
(Ольховский 1991, с. 86,90-93,141; Колотухин 2000, с. 59-62), позволяют сделать
следующие обобщения. Кизил-кобинская керамика встречается: а) по всему
51
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
степному Крыму; б) во всех типах погребальных сооружений, кроме катакомб;
в) во все время существования скифской кочевнической культуры, ее нет лишь
в самых поздних погребениях; г) в могилах, где остальные элементы обряда
типично скифские; д) и в бедных, где она является единственным видом
инвентаря, и в достаточно богатых погребениях.
Кизил-кобинской посуды в скифских погребениях больше, чем прочей
лепной. К северу от Крымского полуострова она в небольшом количестве
обнаружена в слоях VI в. до н. э. Березани и других поселений ольвийской
округи (Гаврилюк, Отрешко 1982, с.84 - 86; Соловьев 1995). В V в. до н. э. и
позднее кизил-кобинские сосуды за пределы Крыма не проникают.
Распределение находок показывает, что скифы, жившие в Крыму,
выменивали или иным способом получали керамику у тавров. Причем,
мастерские последних были основным источником лепной керамики для
крымских скифов. Вероятно, возможность получать керамику с врезным
орнаментом, начиная с V в. до н. э., имели только те племена, которые
контактировали с таврами непосредственно. Продуктом межплеменного
обмена у скифов она не была и потому за пределы полуострова не попадала.
В скифских погребениях с лощеной керамикой, как правило, нет никаких
иных признаков кизил-кобинской культуры. Следовательно, в этих могилах
похоронены скифы, которые получали у тавров керамические сосуды. На
основании изучения этих погребений нельзя говорить о существовании «скифо-
кизил-кобинского» этноса. Можно лишь констатировать наличие связей,
вероятно, выражавшихся в меновой торговле между скифами и таврами.
В этом отношении выделяется один микрорегион. Он включает
небольшой, протяженностью не более 10 км, предгорный участок долины реки
Салгир, между южной окраиной Симферополя и с. Пионерское (Колтухов
1999а). Исследованная там своеобразная, гомогенная группа погребений
позволяет констатировать проникновение в VI в. до н. э. по долине Салгира в
предгорья немногочисленной скифской группировки. В течение
непродолжительного времени скифы, в новых экологических условиях и в
окружении издавна проживавших в этих местах кизил-кобинцев, утратили
некоторые особенности традиционной для них духовной и материальной
культуры. Вполне вероятно, что к югу от современного Симферополя
происходили межэтнические контакты, приводившие к формированию новых
маргинальных групп, в культуре которых сочетались скифские и кизил-
кобинские элементы (Храпунов 2001а, с. 516).
Проникновение кизил-кобинцев в скифскую среду документируется, по
мнению некоторых исследователей, парным захоронением VI в. до н. э. в
кургане 5 у с. Колоски, севернее Евпатории. Там вытянутое на спине мужское
захоронение сопровождалось стрелами, а совершенное на левом боку с
подогнутыми ногами женское - несколькими украшениями и сосудом кизил-
кобинского типа (Ольховский 1982, с.72-73, рис.2б; 5,б,в). Возможно, близкое
52
Боспорские исследования, вып. VI
по обряду захоронение было совершено в кургане у с. Белоглинка,
находившемся севернее Симферополя, но уверенности в этом нет из-за
разрушенности погребения (Троицкая 19576).
Таким образом, проникновение кизил-кобинской культуры в степь весьма
слабо отражено в археологическом материале. Во всяком случае, очевидно, что
наличие одного кизил-кобинского признака, например керамики, не дает
оснований для заключения о проникновении носителей культуры в скифскую
среду. Так же, как наличие скифских предметов вооружения в каждом кизил-
кобинском могильнике не означает, что какие-то группы скифов становились
горцами. Такого рода находки свидетельствуют лишь о существовании
межплеменного обмена необходимыми вещами и о неразвитости керамического
производства у кочевников, а оружейного - у жителей предгорий.
О духовной культуре кизил-кобинцев сказать можно немногое. В
некоторых крымских пещерах обнаружены обломки характерной для их
культуры керамики, кости людей и животных. В пещере Ени-Сала II находился
сталагмит, увенчанный черепом животного, а на стене пещеры МАН имеются
изображение человеческого лица и креста. На этом основании полагают, что в
пещерах располагались святилища скотоводческого культа (Щепинский 1963;
Щепинский 1966, с. 141-146; Лысенко 2003). Действительно, трудно представить,
чтобы холодные и сырые пещеры использовались как-то иначе. Однако наличие
в тех же пещерах обломков сосудов иных эпох оставляет открытым вопрос о
времени попадания в них костей и появления наскальных изображений.
В хозяйственных ямах поселения Шпиль обнаружено несколько десятков
изделий из слабообожженной глины, в том числе антропоморфных и
зооморфных статуэток. Назначение глиняных изделий определено с помощью
их сравнения с аналогичными предметами, найденными на территории
восточноевропейской лесостепи и Фракии (Храпунов, Власов, 1995, с. 21 - 26;
Храпунов, Власов 1996-1997, с. 183, 184) . Не вызывает сомнений то, что они
использовались в культовой сфере. Возможно, учитывая археологический
контекст подобных находок в лесостепи, они были связаны с культом очага. Все
интересующие нас изделия обнаружены на поселениях людей, основу хозяйства
которых составляло земледелие, поэтому нельзя исключить, что глиняные
поделки имели отношение к культу плодородия, в первую очередь, земли. Более
конкретно судить об их назначении затруднительно, так как сами по себе изоб-
ражения людей и животных, не говоря уже о шариках и палочках, допускают
разнообразные интерпретации.
В VI в. до н. э. началось расселение предгорных племен в разных
направлениях. Наиболее мощный миграционный поток был направлен на
главную гряду крымских гор и Южный Берег Крыма. (Рис. 2). Повсюду в этом
регионе (включая Байдарскую долину) возникают могильники из каменных
ящиков. В сводке X. И. Крис перечислено более сорока могильников (Крис 1981,
с. 57 - 58). По большинству признаков погребальных сооружений, обрядов и
53
sxtjai lynw ki. i I. х/шпичсллал иы I lUfJU^I r\fJblMcl О	/KtiJIUJHUM &&K&
инвентаря эти захоронения аналогичны предгорным, различия заметны лишь в
деталях: 1) они сложены из более монументальных каменных плит; 2)
зафиксированы только многократные погребения (в одном из каменных ящиков
могильника Мал-Муз найдено 68 черепов), одиночных и парных нет; 3) в качестве
погребального инвентаря не использовалась керамика. Все могильники
датируются VI - V вв. до н. э. Одновременных им поселений на Южном Берегу
Крыма открыто очень немного. Одно из них, расположенное на горе Кошка в
Симеизе, раскапывалось. На площади 1,5 га там открыты каменные постройки,
по мнению П. Н. Шульца, связанные со слоем, в котором найдена кизил-
кобинская керамика. Некоторые дома с односкатными кровлями были
пристроены к выходам скалы и имели только три стены, перекрытия других
поддерживались деревянными столбами. Полы во всех случаях земляные, на них
расчищены выложенные камнями очаги. В непосредственной близости от
поселения находился могильник из каменных ящиков (Шульц 19576, с.63 - 64).
Открытая на горе Кошка оборонительная стена, по всей вероятности, ошибочно,
соотнесена П. Н. Шульцем с поселением раннего железного века, она была
выстроена в эпоху средневековья. Л. В. Фирсов привел стратиграфические
данные, которые заставляют усомниться в таврской принадлежности жилых
построек. Нарисованные им профили найденных на Кошке лепных сосудов
ничуть не похожи на характерные для кизил-кобинской культуры (Фирсов 1990,
с.297 - 331). Таким образом, археологическая ситуация на Кошке остается неясной
до новых раскопок. Несомненно только, что рядом с поселением находился
таврский могильник, и, надо надеяться, П. Н. Шульц правильно определил
обнаруженную им керамику как кизил-кобинскую. Кизил-кобинская керамика
найдена еще в нескольких пунктах Южнобережья (Жук 1994; Жук 1997). Однако
разведочный характер работ не позволяет сказать ничего определенного об
особенностях этих поселений.
Никто из исследователей не сомневается в том, что памятники VI - V вв.
до н. э. на главной гряде крымских гор и на Южном Берегу Крыма оставлены
таврами. Это заключение следует из весьма ясной локализации тавров Геродотом
(IV,99). Геродот писал о таврах, как о жителях горного Крыма, в середине V в.
до н. э. в связи с событиями скифо-персидской войны конца VI в. до н. э. Поэтому
не вызывает сомнений, что горнокрымские памятники VI - V вв. до н. э.,
составляющие единую археологическую культуру, оставлены таврами.
Локализацию тавров в горном Крыму подтверждают и другие, независимые от
Геродота, источники. В частности, Страбон отводит им побережье от гавани
Симболон Лимен до Феодосии (VII.4.2,3). Из боспорской надписи времен
Перисада I ясно, что тавры непосредственно граничили с Боспором (КБН №113).
О хозяйственной жизни населения главной гряды крымских гор известно
немного. Бросается в глаза, особенно при сравнении с предгорным Крымом,
мизерное количество поселений при наличии десятков могильников. Обычно,
учитывая это обстоятельство, замечание Псевдо-Скимна: «Тавры... любят
Боспорские исследования, вып. VI
кочевую жизнь в горах» (Ps.-Scymn, 831 - 832), а также природные условия, крайне
затрудняющие занятие земледелием, исследователи полагают, что тавры
занимались отгонным скотоводством (Лесков 1965, с. 167, 168; Шульц 1959, с.
265). Контакты с греками археологически улавливаются лишь по наличию в
могильниках стеклянных бус. Поскольку проникновение скифов глубоко в горы
не зафиксировано, то, надо полагать, из предгорий поступали оружие и конская
сбруя скифских типов, аналогичные тем, что найдены в кизил-кобинских
могильниках.
Геродот был первым, кто приписал таврам занятие грабежом и
пиратством как основным видом деятельности: «Живут тавры разбоем и
войной» (IV. 103). Традиция, начало которой в отношении тавров положил
Геродот, стала определяющей для почти всей античной историографии. В
большинстве случаев древние авторы более или менее подробно пересказывали
Геродота или придумывали собственные «псевдотаврские» сюжеты. К числу
последних принадлежат такие знаменитые, как «Ифигения в Тавриде»
Еврипида и некоторые эпизоды «Посланий с Понта» Овидия (Скржинская 1988;
Подосинов 1985, с.127, 218).
Однако и совершенно независимые от Геродота авторы специально
отмечали эту особенность тавров. Страбон даже назвал наиболее опасное
место, где «...тавры (скифское племя) обычно собирали свои разбойничьи
банды» (VII. 4,2) - это гавань Симболон Лимен. Диодор Сицилийский (XX,
25) сообщает об успешной борьбе боспорского царя Евмела (310/9 - 304/3 гг.
до н. э.) с понтийскими пиратами, среди которых названы и тавры. Причем, в
этой части текст Диодора восходит, вероятно, к какому-то местному
северопричерноморскому источнику и потому может считаться наиболее
достоверным (Струве 1968, с. 147). Никаких археологических свидетельств о
пиратстве тавров не обнаружено. В их могильниках, как уже говорилось,
отсутствуют вещи греческого производства, кроме бус.
С занятиями тавров пиратством связана их религиозная практика.
Греческих мореходов они жертвовали богине Деве в святилище на крутом утесе
над морем. Головы пленных врагов тавры надевали на шесты и устанавливали
над дымоходами, превращая их, таким образом, в стражей своих домов (Her.
IV, 103). У автора IV в. н. э. Аммиана Марцеллина (XXII.8.34) богиня, которой
приносили в жертву пришельцев, прибивая их головы к стенам святилища,
зовется Орсилохой.
Собственно говоря, все свидетельства письменных источников о таврах
можно распространить и на жителей предгорной зоны. По крайней мере,
локализация тавров Геродотом включает и предгорную провинцию горного
Крыма. Однако в науке уже давно ведется дискуссия об этнической
принадлежности кизил-кобинской культуры. Первое осмысление недавно
открытых памятников привело Г. А. Бонч-Осмоловского к мысли о том, что
кизил-кобинская культура оставлена таврами (Бонч-Осмоловский 1926, с.93).
55
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Позднее эта идея нашла поддержку у многих исследователе!:, оперировавших
гораздо более значительным археологическим материалом. Однако уже в
1930-е гг. В. Н. Дьяков, отметив противоречия между данными археологии и
сведениями письменных источников, предположил, что кизил-кобинская
культура таврам не принадлежала (Дьяков 1939, с. 80). Эта точка зрения также
имеет сторонников, предложивших в ее поддержку новые аргументы.
Дискуссия об этнической принадлежности кизил-кобинской культуры
подробно освещалась в литературе (Лесков 1965, с. 10,12; Крис 1981, с.6 - 7;
Колотухин 1985, с.34 - 35; Колотухин 1987, с. 6 - 7; Колотухин 1990 а, с. 93 -
94), поэтому здесь можно ограничиться лишь конспективным изложением
аргументов сторонников обеих гипотез. Авторы, признающие кизил-
кобинскую культуру таврской, обычно опираются на следующие факты.
1.	В нарративных и эпиграфических источниках, относящихся ко времени
более раннему, чем II в. до н. э., не содержится упоминаний об ином, кроме
тавров, народе, населяющем крымские горы и предгорья.
2.	Горные и предгорные могильники из каменных ящиков очень близки
по погребальным сооружениям и обряду.
3.	Практически все типы вещей, обнаруженные при раскопках
южнобережных могильников из каменных ящиков, найдены также в кизил-
кобинских поселениях и могильниках.
Те исследователи, которые считают, что кизил-кобинская культура
оставлена неким народом, этноним которого не сохранился в письменных
источниках, обычно приводят следующие аргументы.
1.	Данные археологии, согласно которым кизил-кобинцы были
земледельцами и скотоводами, не соответствуют свидетельствам письменных
источников, где тавры определены как грабители и пираты.
2.	Существуют отличия в конструкции погребальных сооружений и в
погребальном обряде населения предгорий с одной стороны и населения Главной
гряды и Южного Берега Крыма с другой.
3.	В таврских могильниках отсутствует самый яркий признак кизил-
кобинской культуры - лощеная керамика с врезным орнаментом. Материалы
из раскопок кизил-кобинских поселений сравнить практически не с чем, так как
исследовано только одно всеми признанное таврское поселение на горе Кошка.
Предложено «компромиссное» решение обозначенной выше проблемы:
генезис кизил-кобинской культуры связывается с таврами и еще одним
этническим компонентом, идентифицировать который не удается (Ольховский
1982, с. 76).
Аргументы сторонников обеих основных гипотез об этнической
принадлежности кизил-кобинской культуры обосновываются твердо
установленными фактами. Однако эти факты, на первый взгляд, противоречат
56
роииирькие ИШ1еДЦВс1НИИ, ВЫП. V
цруг другу и потому выводы делаются прямо противоположные. Тенденциь
считать кизил-кобинскую культуру таврской сейчас господствует в науке, нс
гем, кто придерживается такой точки зрения, нельзя игнорировать различи?
между горными и предгорными памятниками, а также противоречия в данных
письменной традиции и археологии.
Для того, чтобы согласовать все имеющиеся факты в рамках одно?
гипотезы, требуется обратиться к дефиниции «хозяйственно-культурный тип»
дироко используемой в этнологии. Под хозяйственно-культурным типом
понимают обычно определенный комплекс особенностей хозяйства и культурь
зне связи с этническими особенностями создателей этого комплекса (Левин
Чебоксаров 1955, с.4, 7).
Формирование различных хозяйственно-культурных типов зависит
главным образом, от природно-географических условий обитания и уровня
социально-экономического развития этносов. Отмечены многочисленные
примеры, когда в зоне расселения одного этноса складываются различные
хозяйственно-культурные типы и, как следствие, особенности материально?
хультуры (Арутюнов 1989, с. 42 - 43). При этом сохраняются социальные г
хровнородственные связи, потестарная организация, общность этническогс
самосознания, закрепленная в этнониме.
Археологически обычно улавливаются особенности материально?
хультуры, все остальные, не менее важные для жизни этноса, факторы, как
правило, не фиксируются. Поэтому многие исследователи считаюп
принципиально невозможным отождествлять понятие этнос и археологическая
хультура. Во всяком случае, такое совпадение является достаточно редкие
исключением (Арутюнов, Хазанов 1979а, с.85). Даже целый культурный комплекс
эедко соответствует этническим границам, тем более это верно по отношению к
этдельным элементам археологической культуры, вроде погребального обряда
пли керамики (Арутюнов, Хазанов 19796, с. 142). Напротив, хозяйственно-
хультурный тип, по определению, не отделим от культуры того или иногс
эегиона. Поэтому археологические памятники, представляющие собо?
ювокупность остатков древней культуры, часто позволяют реконструировать
хозяйственно-культурный тип оставившего их населения.
Если применить все эти теоретические рассуждения к конкретном}
ьрхеологическому материалу, относящемуся к обсуждаемой теме, то можне
прийти к следующему заключению. Тавры - этнос, сформировавшийся путем
хонсолидации части племен, населявших предгорный Крым в эпоху поздней
Зронзы, - поначалу концентрировались в предгорном Крыму, занимаясь
земледелием и пастушеским скотоводством. В VI в. до н. э. некоторые таврских
племена переселились в горы и на Южный Берег Крыма, где в их среде
сформировался хозяйственно-культурный тип, связанный с отгонно-
пастбищ! ым скотоводством и, по всей вероятности, пиратством. Различия в
хозяйств иной деятельности и некоторая территориальная обособленность
sxfjai lynw ki.i I. \?i I itlU'-ieUKclH UUII lUpUH 1\рЫМд в рЗННбМ Ж6Л63Н0М в6К6
привели к формированию особенностей в материальной и духовной культуре.
Таким образом, в VI - V вв. до н. э. тавры были разделены на две
субэтнические группы, соответствующие двум хозяйственно-культурным
типам. В IV в. до н. э. произошел обратный отток населения в предгорья и
новая консолидация таврских племен на базе оседлого земледельческо-
скотоводческого хозяйства.
Таврами (и никак иначе) греки называли жителей крымских гор и
предгорий. Неоднократно исследователи обращали внимание на упоминание
Геродотом «царей тавров» (Her.IV.102) и замечание Аммиана Марцеллина:
«... разделенные на различные царства тавры, между которыми особенно
страшны своей чрезмерной грубостью Арихи, Синхи и Напей» (XXII.8. 33).
На этом основании делался вывод об этнической неоднородности тавров, о
том, что они были, по всей вероятности, разделены на различные племена
(Шульц 1959, с.236 - 237, 265). Такое заключение, рассуждая теоретически,
не вызывает возражений. Однако в этой связи следует подчеркнуть, что
этнологи для всего племенного мира фиксируют «этническую текучесть»,
слабую дискретность племен по многим важнейшим этническим показателям,
легкость перехода родов и других групп людей из одного племени в другое
(Арутюнов, Хазанов 1979а, с. 83). Культурные процессы (тем более в
материальной культуре) гораздо менее динамичны, чем этнические. Можно
даже сказать, что общность материальной культуры создает возможность для
безболезненных этнических трансформаций (Арутюнов 1989, с. 44). Не следует
также забывать и о том, что племенная структура отнюдь не универсальна
для первобытности (Хазанов 19756, с. 124; Арутюнов 1989, с.43 - 44). Поэтому
локализовать отдельные таврские племена археологическими методами пока
не удается, а, может быть, такие попытки и не имеют перспективы.
Исходя из уровня нынешних знаний, правильно будет называть жителей
горного и предгорного Крыма VIII—IV вв. до н. э. так, как их называли
древние греки - таврами.
К сожалению, практически ничего не известно о языке, на котором
говорили тавры. Не сохранилось ни одного таврского слова, исключая, быть
может, само название этого народа в иноязычной греческой огласовке.
Неоднократные попытки, предпринятые на основе анализа языкового
материала, соотнести тавров с индоариями, осевшими в Крыму (Трубачев
1999а; 19996), нельзя назвать успешными (Грантовский, Раевский 1984;
Откупщиков 1988). Если признать, что тавры - это потомки племен -
носителей срубной культуры, то можно построить следующее умозаключение.
Эти племена сыграли существенную роль в этногенезе киммерийцев и скифов.
С таким выводом, особенно относительно скифов, согласны, кажется, все
исследователи. И киммерийцы, и скифы были ираноязычными.
Следовательно, очень вероятно, что «срубники» говорили на одном или
нескольких языках иранской группы индоевропейской языковой семьи
(Отрощенко 2002, с. 21). Это заключение подкрепляется совпадением ареалов
58
Боспорские исследования, вып. VI
срубной культуры и иранских гидронимов (Членова 1984). Таким образом, и
тавры, как потомки носителей срубной культуры, могли говорить на одном из
иранских языков.
В анонимном перипле Понта Эвксинского (Annon. РРЕ. 77) сохранился
топоним Ардабда (иран. - «семибожная»). Так называлась Феодосия на
«аланском или таврском» языке. Аланский язык, безусловно, принадлежал
иранской группе. К этой группе может быть отнесен и таврский, если близость
между двумя языками действительно существовала. Правда, возможны и иные
интерпретации. Например, таврским язык мог быть назван в том смысле, что
принадлежал аланам, жившим в Таврике (горном и предгорном Крыму).
Основываясь на названии Ардабды, ираноязычность тавров предполагал Э.
Миннз (Minns 1971, р.101). Но в другом месте он посчитал более вероятным
выводить топоним из аланского языка (Minns 1971, р. 555).
Миграция тавров в южном направлении, в горы вполне достоверно
устанавливается на основании письменных и археологических источников. Их
расселение в северном направлении, в степь реконструируется исключительно
по данным археологии и потому вызывает дискуссии среди исследователей.
В первую очередь, обращает на себя внимание компактная группа
могильников из каменных ящиков и других типов погребальных сооружений из
камня, расположенная на Азовском побережье Керченского полуострова. Эти
памятники отделены от кизил-кобинских поселений степными пространствами,
заселенными скифами. Наиболее ранними, среди приазовских, являются
датируемые рубежом VI - V вв. до н. э. или началом V в. до н. э. захоронения в
каменных ящиках, не перекрытых курганными насыпями (Масленников 1995, с.
33). Поэтому именно о них следует говорить, если речь идет о происхождении
населения, оставившего приазовские могильники. Они имеют явное сходство с
кизил-кобинскими погребальными сооружениями, расположенными в крымских
предгорьях. Оно выражается в самом типе погребальных сооружений; в
устройстве вокруг них кромлехов, причем, пространство между ними и
каменными ящиками заполнялось мелкими камнями; в многократности
погребений в одном каменном ящике; в простейших типах бронзовых украшений
(кольца, браслеты, пронизки и др.); в обломках, правда, весьма редких в
Приазовье, лощеной керамики с врезным орнаментом. Отсутствие поселений
сближает приазовский регион с горнокрымским и южнобережным. Однако
имеются и весьма существенные отличия. В частности, в Приазовье хоронили в
вытянутом положении на спине головой на-запад, а тавры, если судить по
могильникам, расположенным в горном Крыму - в скорченном положении на
боку головой на север, юг или восток, но никогда - на запад. Кроме того, в
Приазовье отсутствует характерный для тавров набор бронзовых украшений,
но есть вещи античного производства (керамика, зеркала, перстни со щитками),
которых нет в таврских могильниках. Заметно отличие и в формах кромлехов:
если в Приазовье это кромлехи в полном смысле слова, то в горах, чаще всего -
прямоугольные в плане ограды.
59
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Можно спорить, как это и делают исследователи, о значении каждого
признака для этнологических реконструкций. Однако представляется если не
бесспорным то в высшей степени вероятным, что традиция сооружать каменные
ящики, окр женные кромлехами с забутовкой, была привнесена из ареала кизил-
кобинской ультуры. Иначе придется предполагать независимое возникновение
очень специфичного обряда у оседавших на землю скифов или у греков,
переселявшихся из недавно основанных на берегу Боспора Киммерийского
городов. Оба предположения представляются невероятными, а носители иных
культур вблизи Азовского побережья Керченского полуострова не известны. На
этом основании можно сделать вывод о переселении в конце VI или начале V в.
до н. э. группы тавров из предгорий на север Керченского полуострова. (Рис. 2).
Вероятно, они не имели возможности поддерживать контакты с предгорными
племенами, но вступали в разного рода отношения со скифами и греками. Их
культура трансформировалась независимо от кизил-кобинской вплоть до I в.
до н. э. (Масленников 1995, с. 56 - 68).
Вблизи западного побережья Крыма у озера Донузлав В. А. Колотухин
открыл и частично раскопал могильники из каменных ящиков, обложенных
камнями, но не перекрытых курганными насыпями (Колотухин 2000, с. 41 -43).
Все они разграблены, но по отдельным находкам датируются преимущественно
IV в. до н. э. Сходство этих сооружений с кизил-кобинскими и отсутствие
аналогий в других культурах позволяет предположить переселение какой-то
группы тавров в северо-западном направлении. (Рис. 2).
Тавры, по всей вероятности, жили в боспорских городах. Индикатором
их присутствия служит лощеная керамика с врезным орнаментом. В
незначительных количествах она находится при раскопках каждого города в
слоях VI -V вв. до н. э., более всего ее обнаружено в Нимфее (Кастанаян 1981, с.
12 - 28). В Нимфее раскопаны две землянки и связанные с ними ямы второй
половины VI в. до н. э. Кизил-кобинская керамика из их заполнения уступает по
количеству, да и то незначительно, только амфорам и намного превосходит все
остальные виды сосудов. Там же обнаружены кремневые изделия (Butjagin 1997,
р. 64,66 - 67). Состав находок позволяет заключить, что в нимфейских землянках
жили тавры - носители кизил-кобинской культуры. Статус тавров в боспорских
городах остается неопределенным. Находка в Пантикапее надгробия со
стихотворной эпитафией тавру, носившему греческое имя Тихон (КБН №114),
свидетельствует о том, что хотя бы некоторые из них становились членами
гражданской общины. В условиях античного города тавры, надо полагать,
ассимилировались греками, утрачивая присущие им этнические особенности.
Открытой остается проблема существования таврских поселений на месте
будущих античных городов. Кизил-кобинский культурный слой, подстилающий
самый ранний греческий, достоверно не выявлен ни в одном случае. Поэтому,
несмотря на допустимость таких открытий в будущем, пока следует признать,
что тавры попадали в уже существующие античные города.
60
Боспорские исследования, вып. VI
Ситуация, близкая боспорской, сложилась, вероятно, в северо-западном
Крыму. Там нет отдельных кизил-кобинских поселений, но лощеная керамика с
врезным орнаментом встречена в разных греческих населенных пунктах.
Относительно многочисленна она в Керкинитиде, впрочем, и там речь идет всего
лишь о 219 обломках от 63 - 65 условно-целых сосудов. Интересующая нас
керамика встречается во всех слоях городища, но преимущественно в ранних,
датируемых V - серединой IV в. до н. э. (Кутайсов 1987). В слоях конца IV -
первой половины II в. до н. э. на поселении Тарпанчи лепная керамика (скифских
и кизил-кобинских типов вместе) составляет 3 - 4% от общего числа обломков
керамических сосудов. Интересно наблюдение А. Н. Щеглова о том, что в
качестве отощителя в кизил-кобинских сосудах использовались толченые
морские ракушки. Значит, они производились на месте, а не были доставлены,
например, из предгорий (Щеглов 1973, с. 10 - 11). Кизил-кобинская керамика
обнаружена и при раскопках усадьбы, существовавшей в конце IV - начале III в.
до н. э. на поселении Панское I. Причем, там она отличается от более
многочисленной скифской не только морфологически, но и технологически
(Stolba 2002, р. 188).4 Других признаков кизил-кобинской культуры при раскопках
греческих поселений в северо-западном Крыму не обнаружено. Следовательно,
и в данном случае можно лишь констатировать наличие небольшого количества
тавров среди жителей античных поселений.
По-особому складывались взаимоотношения тавров с Херсонесом. При
раскопках города найдено незначительное количество кизил-кобинской
керамики, причем, по данным Е. И. Рогова, она концентрируется, в основном, в
самых ранних слоях, образовавшихся до времени дорийской колонизации юго-
западного Крыма (Рогов 1999, с. 123). С. Н. Сенаторов поначалу смог насчитать
лишь 14 кизил-кобинских черепков, найденных при раскопках Херсонеса
(Сенаторов 2000). Затем он расширил свою источниковую базу до 103
фрагментов, обнаруженных в слоях конца VI - первой половины V в. до н. э. и
второй половины V - первой половины IV в. до н. э. (Сенаторов 2003). Среди
опубликованной херсонесской керамики есть типичные кизил-кобинские формы,
есть и скифские. О многих фрагментах, из-за их незначительных размеров, нельзя
сказать ничего определенного, кроме того, что они лепные. Следовательно, если
характеризовать опубликованную С. Н. Сенаторовым керамику в целом, ее
следует именовать не кизил-кобинской, а лепной или варварской. Впрочем,
совместные находки скифских и кизил-кобинских сосудов для поселений ареала
кизил-кобинской культуры являются, как уже говорилось, не исключением, а
4 Результаты раскопок в Панском интересны и в том смысле, что там в слое
эллинистического времени, наряду с керамикой с врезным орнаментом, найдены фрагменты
сосудов, украшенные расчлененными валиками (Stolba 2002, р. 184, pl. 123, D. 68; 124, D. 69, 70).
Последний способ орнаментации, как уже говорилось, до последнего времени считался
хронологическим признаком, характеризующим кизил-кобинскую керамику доскифского времени.
61
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
правилом В общем, на основании незначительных пока материалов создается
впечатлена что на месте Херсонеса существовало кизил-кобинское поселение
(это предп тагает и С. Н. Сенаторов). После основания города носители этой
культуры некоторое, вероятно, очень непродолжительное, время жили в нем.
Других сведений о пребывании тавров в Херсонесе нет.5
За пределами города херсонеситы, в соответствии с дорийской моделью
колонизации, вытесняли тавров с Гераклейского полуострова, частично
подчиняя или порабощая их (Щеглов 1981, с. 212-215; Даниленко 1993, с. 235 -
238). Последняя гипотеза построена, правда, на неопубликованных материалах
исследований таврских поселений ближайшей округи Херсонеса и потому не
поддается проверке, имея пока характер логического построения, не
подкрепленного данными археологии.
В непосредственной близости от размежеванного херсонеситами
Гераклейского полуострова тавры жили и даже пользовались греческой
керамикой. Но характер их взаимоотношений с Херсонесом остается
невыясненным. Последнее обстоятельство подчеркивается следующим фактом.
На одном из немногих исследованных раскопками поселений на границах
херсонесских владений найдено довольно много обломков амфор, и среди них -
ни одной херсонесской (Сенаторов 1998, с. 10).
На какие-то взаимоотношения между таврами и Херсонесом намекает
совпадение имен их главных богинь. Исследователи совершенно справедливо
подчеркивают отсутствие, каких бы то ни было, варварских черт херсонесской
Партенос, являвшейся одной из ипостасей Артемиды (Русяева, Русяева 1999 с
историографией). Однако уникальная соименность богинь у двух
соседствующих этносов вряд ли случайна. Причем, у тавров это божество
почиталось задолго до того, как возник дорийский Херсонес, поэтому следует
допустить, что у греков возвеличивание Партенос, вытеснение этой эпиклезой
самого имени Артемиды произошло под влиянием тавров. Учитывая явную
враждебность грекам, ублажавшейся жертвоприношениями именно эллинов,
таврской Девы и сугубо эллинскую суть культа Девы херсонесской, можно
высказать следующее умозрительное предположение. Греки, волею судеб
оказавшиеся соседями варваров, убивавших их соплеменников в честь
кровожадной богини, сознательно назвали свою верховную богиню-заступницу
5 В северной части Херсонесского городища открыт некрополь с безинвентарными или
очень бедными погребениями. Около половины умерших положены в могилы в скорченном
положении, и потому многие исследователи полагали, что некрополь оставлен таврами, жившими
в Херсонесе. Однако В. И. Кадеев, тщательно проанализировав все детали погребального обряда,
убедительно доказал греческую принадлежность некрополя (Кадеев 1973). Скорченные погребения
в небольшом количестве встречаются при раскопках некрополей многих античных городов. Они
почти всегда безинвентарны и потому не дают оснований для суждений о времени и этнической
принадлежности захоронений. Скорченная поза может свидетельствовать о низком социальном
статусе погребенного (см., например, Грач 1981, с. 265).
62
Боспорские исследования, вып. VI
рядом греческих наличием золотых гривен и нашивных бляшек, конской сбруи,
многие детали которой изготовлены в зверином стиле, а также
сопровождающими основные конскими погребениями. Кроме того, в могилы
опускали мечи, стрелы, панцири и очень много вещей греческого производства
(украшения, краснофигурная и простая чернолаковая керамика, бронзовые
сосуды и др.) (Силантьева 1959, с. 51 - 91). От других скифских нимфейские
захоронения отличались господствующей восточной ориентировкой, что, кстати,
особенно нехарактерно для Крыма, и практикой погребения останков в
деревянных саркофагах.
Вероятно, в Нимфее или в ближайших окрестностях города в V в. до н. э.
обитала обособленная группа скифов, материальная и духовная культура
которых претерпела заметные изменения под эллинским влиянием. Тесные
контакты скифов именно с Нимфеем, возможно, объясняются политическими
причинами. Этот город, в то время, когда скифы хоронили на его некрополе,
оставался единственным эллинским поселением на Керченском полуострове, не
входившим в состав Боспорского царства. Имея поддержку в Афинах и у других
членов возглавляемого ими морского союза, Нимфей мог испытывать
необходимость в союзниках, живших в непосредственной близости от него.
Таковыми и стали скифы, может быть, специально приглашенные и быстро
усвоившие некоторые греческие традиции. В результате, эта группа кочевников,
по археологически уловимым признакам, стала заметно отличаться от своих
степных соплеменников. После того, как Нимфей в конце V в. до н. э. покинул
Афинский морской союз и превратился в боспорский город, надобность в
союзниках исчезла, и они вернулись в степь или, во всяком случае, перестали
хоронить на его некрополе.
О том, что скифы жили «на западе Киммерийского Боспора» имеется
прямое указание Геродота (IV, 99). Они, иногда, имели возможность по льду
пересекать пролив, достигая Синдики (Her. IV, 28). Несмотря на то, что
некоторые варвары, как в случае с Нимфеем, оказывались среди жителей
эллинских городов, степные кочевники представляли для греков постоянную
угрозу. Древнегреческие поселения, расположенные на европейском берегу
Боспора Киммерийского, например, Мирмекий, в начале V в. до н. э.
подвергались нападениям со стороны скифов, что и стало причиной возведения
оборонительных стен (Виноградов Ю. А. 1992, с. 107). По мнению некоторых
авторов, именно скифская угроза заставила античные полисы около 480 г. до
н. э. объединиться в военный союз (Виноградов Ю. Г. 1983, с. 416-417). Правда,
не все исследователи согласны с такой постановкой вопроса (Васильев 1992).6
6 В качестве еще одного источника, свидетельствующего об активных контактах боспорских
греков со скифами, можно использовать речь Эсхина против Демосфена (3, 171- 172). Афинский
оратор сообщает о некоем Гилоне, благодаря деятельности которого Нимфей покинул Афинский
морской союз и вошел в состав Боспорского царства. Гилон, совершив предательство, бежал на
71
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Ассимиляционные явления, породившие искусственный этноним «тавроскифы»,
развивались постепенно. Поэтому боспорский царь Аспург и даже римляне из
Херсонеса, воевавшие со своими соседями, отличали их друг от друга. Для
писателей, живших вдали от Крыма, в первые века нашей эры тавры уже не
существовали, оставались лишь «тавроскифы». Начало этих процессов следует
отнести, возможно, ко II в. до н. э., когда в источниках тавров начинают
именовать «скифским племенем» (Столба 1993, с. 57).
Реконструируемым на основании письменных источников событиям
этнической истории Крыма первых веков нашей эры можно было бы ожидать
подтверждения в материалах раскопок позднескифских памятников. Но
ожидания эти оправдываются лишь в малой степени. Следы пребывания тавров
в виде отдельных находок керамики, изделий из камня, украшений
зафиксированы при раскопках многих позднескифских городищ. Кизил-
кобинский культурный слой нигде не обнаружен, поэтому не вполне ясно,
оставались ли тавры в своих поселениях ко времени прихода скифов или скифы
заселяли места, уже оставленные ими (Храпунов 1991, с. 4 - 5).
Таврское влияние обнаруживается в конструкции некоторых
позднескифских погребальных сооружений и в деталях обряда. Пожалуй,
наиболее яркие погребения такого рода были раскопаны в имении Тавель у
подножия Чатыр-Дага (Храпунов 1995, с. 59 - 63).
В. П. Власов, проанализировав лепную керамику из позднескифских
поселений и могильников, установил следующее. В ранних слоях и
погребениях, которые датируются, в целом, второй половиной III - первой
половиной I в. до н. э., довольно значительный процент составляет керамика,
наследующая таврские традиции. После середины I в. до н. э. ее количество
заметно уменьшается, а в течение I в. н. э. она исчезает полностью (Власов
1999а, с. 9- 12).
Сочетание таврских и скифских элементов в Тавельских курганах, а также
динамика таврских традиций в керамическом производстве подтверждают
вывод, сделанный на основании изучения письменных источников, о постепенной
ассимиляции тавров скифами, завершившейся, вероятно, в I в. н. э.
В окрестностях Феодосии у с. Отважное открыто несколько погребальных
сооружений в виде склепов, перекрытых невысокими курганными насыпями.
Склепы представляли собой ямы, стены которых были облицованы каменными
кладками. К ним вели ограниченные с двух сторон камнями проходы,
имитирующие дромосы. Каждое погребальное сооружение окружал кромлех,
пространство между кромлехом и склепом заполняли мелкие камни. Склепы
предназначались для многократных погребений, сопровождаемых бедным
инвентарем (бронзовыми украшениями, зеркалами, бусами, краснолаковыми
сосудами, обломком «мегарской» чашки, скифскими наконечниками стрел).
Датировка склепов, а точнее, единственного содержавшего более или менее
выразительные материалы склепа в кургане № 3 вызвала разногласия среди
64
Боспорские исследования, вып. VI
исследователей. Раскопавший эти памятники Е. А. Катюшин датировал их 1 в.
до н. э. - началом II в. н. э. (Катюшин 1996), а С. Г. Колтухов - от последней
четверти III - первой четверти II в. до н. э. до «довольно раннего I в. до н. э.»
(Колтухов 2001, с.64 - 65). Не вдаваясь в неуместный здесь подробный анализ
погребального инвентаря, отметим все же, что время, когда склеп в кургане № 3
безусловно функционировал, может быть определено лишь суммарно как II - I
вв. до н. э. Погребальные сооружения, обнаруженные в районе Феодосии,
аналогичны окруженным кромлехами склепам из Приазовских могильников,
где они датируются V -I вв. до н. э. Выше уже было сказано о том, что
Приазовские могильники оставлены группой тавров, переселившихся туда из
предгорий. Возможно, во II - I вв. до н. э. произошел отток населения в обратном
направлении. Иначе трудно понять конструктивное тождество погребальных
сооружений при, вполне объяснимой хронологическими обстоятельствами, смене
инвентаря. По каким-то причинам жителям Азовского побережья пришлось
пересечь с северо-востока на юго-запад Керченский полуостров. Они
остановились в предгорьях, в том районе, из которого в свое время выселились
их предки. Довольно продолжительный период, достаточный, чтобы в одном
из склепов совершить 39 захоронений, им удавалось жить замкнутой группой,
сохраняя культурное своеобразие, выразившееся, в частности, в создании
погребальных сооружений, не имеющих аналогий в синхронных древностях
предгорного Крыма.
jjc >5с
В кратком виде этническую историю тавров можно изложить следующим
образом. В VIII в. до н. э. в крымских предгорьях сформировался народ,
названный позднее греками тавры. В VI в. до н. э. тавры плотно заселили
предгорную зону, а некоторые племена переселились на Главную гряду и Южный
Берег Крыма. В среде последних сформировался особый хозяйственно-
культурный тип. Вероятно, в VI - V вв. до н. э. тавры были разделены на две
субэтнические группы, соответствующие разным хозяйственно-культурным
типам. При этом интенсивные контакты между горными и предгорными
племенами никогда не прерывались. Материальная и духовная культура тавров
отличается ярким своеобразием, имея лишь незначительное сходство с соседней
скифской. В контактной зоне предгорий отмечается проникновение
незначительных групп кочевников и их метисация с таврами.
В конце VI - начале V в. до н. э. группа тавров из предгорий переселяется
на Азовское побережье Керченского полуострова. Этот своеобразный таврский
анклав, отделенный от предгорий скифскими, поначалу кочевьями, а затем и
поселениями, просуществовал до I в. до н. э. Культура жителей Приазовья
трансформировалась в силу внутренних закономерностей, а также под влиянием
греков и скифов, но без какого-либо воздействия горных и предгорных племен.
65
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
В IV в. до н. э., по неизвестным причинам, тавры оставляют Главную гряду
и концентрируются в предгорьях. Они налаживают взаимодействие с греками,
впрочем, вероятно, лишь на уровне взаимовыгодного обмена товарами. В этом
же столетии группа тавров переселяется в северо-западном направлении, на берег
озера Донузлав.
Тавры становились жителями всех расположенных на крымском побережье
греческих полисов, по-видимому, на стадии их основания. О причинах, по
которым греки привлекали тавров в свои города, можно лишь догадываться, но
очевидно, что по мере развития полисов они теряли актуальность, новые
контингенты варваров не переселялись, и тавры постепенно ассимилировались
эллинами.
Монолитность таврского этноса была нарушена северопричерноморским
кризисом начала III в. до н. э. Судя по отрывочным письменным и
археологическим данным, тавры жили среди поздних скифов и были
окончательно ассимилированы последними в I в. н. э.
66
Боспорские исследования, вып. VI
Глава III
СКИФЫ
Письменные источники крайне редко упоминают скифов, живших на
территории Крымского полуострова. Поэтому их этнические отличия можно
установить, лишь исследовав особенности материальной культуры и
погребального обряда. (Рис. 3).
В степном Крыму известны два скифских погребения, уверенно датируемые
второй половиной VII в. до н. э. Одно из них раскопано в кургане Темир-гора
близ Керчи (ОАКза 1870-1871 гг., с.ХХ; Яковенко 1972). Захоронение совершено
в обширной, заваленной камнями яме. Среди погребального инвентаря
находился расписной сосуд греческого производства (Копейкина 1972) и изделия,
выполненные в зверином стиле, которые являются одними из самых ранних
образцов предметов подобного рода (Яковенко 1976, с. 128 - 129). Второе
погребение найдено в кургане у с. Филатовка на самом севере Крыма (Корпусова
1980). Оно почти полностью разрушено, однако и здесь обнаружена родосско-
ионийская расписная ойнохоя. Сосуд из Темир-горы датируется началом 40-х
гг. VII в. до н. э., из Филатовки - 635 - 625 гг. до н. э., но, учитывая, что эти
сосуды изготовлены далеко за пределами Крыма, в скифские могилы они могли
попасть несколько позже.
Вполне вероятно, что к близкому времени относятся захоронения в
подбойных могилах, раскопанных в курганах у сел Черноземное и Григорьевка
- в самом центре крымских степей, а также погребение, впущенное в культурный
слой эпохи бронзы поселение Кировское на Керченском полуострове. Но
костяные застежки из этих погребений не имеют узкой даты, и с равной степенью
вероятности могут относиться ко второй половине VII или к первой половине
VI в. до н. э. (Лесков 1970, с. 15,47; Колотухин 2000, с. 16-17, 37).
Одиночность погребений демонстрирует тот факт, что во второй половине
VII в. до н. э. в степной Крым изредка проникали кочевники, обладавшие
незадолго до этого сложившейся скифской культурой. Аналогичная ситуация
наблюдается и во всем Северном Причерноморье, где к VII в. до н. э. относятся
единичные, разделенные значительными расстояниями, погребения со всеми
чертами скифской культуры (Мурзин 1984, с. 46 - 47).
Положение дел мало изменяется в степном Крыму в VI в. до н. э. К этому
столетию относятся отдельные подкурганные, чаще всего впускные, погребения,
67
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
совершенные в простых могильных ямах или в подбойных могилах. Всего в
крымских степях открыто около 20 погребений VI в. до н. э., но в большинстве
случаев они датируются второй половиной VII - первой половиной VI в. до н.
э., второй половиной VI - первой половиной V в. до н. э., концом VI - началом
V в. до н. э. и т. д. Так что реально в VI в. до н. э. было совершено еще меньшее
количество известных к настоящему времени захоронений. Они нигде не
образуют могильников, довольно равномерно распределяясь по равнинной части
полуострова. Захоронения совершались почти исключительно в вытянутом
положении на спине, головой на запад. Погребальный инвентарь очень небогат
и представлен стрелами, мечами, пряслицами, оселками, ножами, некоторыми
бронзовыми украшениями, лепными сосудами, остатками напутственной пищи
(Ольховский 1991, с.80 - 85; Колотухин 2000, с. 58 - 59). На этом фоне резко
выделяется погребение тяжеловооруженного воина в кургане у с. Вишневка на
самом севере Крыма, которое, впрочем, может быть, относится уже к началу V
в. до н. э. (Андрух 1988; Колотухин 2000, с. 59-60). В целом, скифские памятники
VI в. до н. э. степного Крыма ничем не отличаются от расположенных к северу
от полуострова.
В VI в. до н. э. скифы, в частности, по долине Салгира, проникают в
предгорья, где формируются группы населения, сочетающие скифские и
таврские элементы в материальной культуре и погребальном обряде (подробнее
см. в главе «Тавры»),
Лепная керамика из самых ранних слоев боспорских городов и сельских
поселений позволяет предположить, что среди их жителей были скифы. Однако
в чем конкретно заключались взаимоотношения эллинов и варваров в столь
раннее время установить пока не удается. Судя по преобладанию лепных
обломков в самых ранних, датирующихся концом VI - началом V в. до н. э.,
слоях поселения Андреевка Южная, возможно, именно скифы составляли там
большую часть населения (Кругликова 1954, с. 81; Кругликова 1975, с. 34, 37 -
38,40, 42, 50; Кастанаян 1981, с. 111 - 113).
Несмотря на малочисленность скифских погребений VI в. до н. э.,
свидетельствующих о крайней редкости населения, не вызывает сомнения, что
кочевые скифы были единственными обитателями крымских степей. Геродот
прямо называет скифов соседями тавров (Her. IV, 102, 119). Тавры, населявшие,
по Геродоту, горный и предгорный Крым (Her. IV, 99), могли быть соседями
скифов только при условии принадлежности степной части полуострова
последним. Причем в данном случае речь идет о подготовке скифов к войне с
Дарием I Гистаспом, то есть о событиях конца VI в. до н.э. Другое свидетельство
Геродота относится к началу VI в. до н. э., ко времени возвращения скифов из
азиатских походов. Легенду о потомках слепых рабов можно трактовать по-
разному, но действие ее происходит в Крыму. Дети скифских жен и слепых рабов
выкопали «широкий ров, растянувшийся от Таврских гор до Меотийского озера,
в том именно месте, где оно шире всего» (Her. IV, 3), то есть приблизительно
68
Боспорские исследования, вып. VI
через Ак-Монайский перешеек, отделяющий Керченский полуостров от
остальной части Крыма.
В V в. до н. э. количество скифских погребений в крымской степи заметно
увеличивается, что полностью соответствует северопричерноморской ситуации
(Виноградов, Марченко 1991, с. 149 —150). Всего открыто более 50 погребений,
совершенных в простых грунтовых ямах, подбойных могилах и каменных
ящиках. За редчайшими исключениями, погребенные положены в вытянутом
положении на спине, головой на запад. По сравнению с предшествующим
временем, даже в рядовых погребениях заметно расширяется набор инвентаря.
Кроме заупокойной пищи в могилы опускали стрелы в колчанах, акинаки,
значительно реже - копья. Детали конской сбруи украшали в зверином стиле.
Встречаются железные ножи и шилья, каменные оселки, глиняные пряслица.
Украшений немного - это бронзовые кольца, серьги, браслеты, а также
стеклянные бусы. Обычной находкой становятся греческие столовые сосуды, в
единичных случаях встречаются амфоры. Погребальный инвентарь из рядовых
погребений, в целом, аналогичен тому, что обнаруживается в синхронных
скифских погребениях за пределами Крыма (Ольховский 1991, с. 86-91;
Колотухин 2000, с. 60 - 62).Среди раскопанных в открытой степи выделяется
погребение в кургане Кара-Меркит. В нем найдены золотые обивки деревянных
сосудов, украшенные в зверином стиле, меч, панцирь, 250 наконечников стрел,
бронзовый киаф. Особенно интересна бляха с изображением головы лося. Такие
бляхи использовали для украшения конской сбруи и предметов вооружения,
причем только в V в. до н. э. (ОАК за 1882 - 1888 гг., с. XCI - ХСП).
В предгорном Крыму, точнее на границах степей и предгорий, рядовые
скифские погребения V в. до н. э. не известны. Зато там открыты два выдающихся
памятника. Золотой курган расположен приблизительно в 5 км к северу от
Симферополя. Погребальное сооружение в нем не было прослежено во время
раскопок. Погребенный лежал на наборном панцире или, как полагают
некоторые исследователи, на щите. На шею была надета золотая гривна. Ножны
меча в нижней части покрывала золотая пластина. В колчане находилось около
200 стрел. Обнаружены также различные предметы в зверином стиле и античная
керамика. Захоронение датируется ранним V в. до н. э. (Колтухов 1999 б). По
богатству и разнообразию инвентаря оно занимает выдающееся место среди
синхронных скифских погребений. В. А. Ильинская и А. И. Тереножкин
сравнивали его с Острой Могилой, раскопанной на Днепропетровщине
(Ильинская, Тереножкин 1983, с. 109).
Другой курган, датируемый первой половиной V в. до н. э., раскопан в
междуречье Альмы и Качи близ современного села Фурмановка. Прямоугольная
яма, впущенная в курган эпохи бронзы, была перекрыта деревянным настилом
и сверху завалена камнями. Погребение отличается редкой для Крыма восточной
ориентировкой. Умерший сопровождался предметами вооружения, двумя
бляхами от конской сбруи в виде свернувшихся в кольцо хищников, украшенных
69
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
дополнительными изображениями, а также топориком, изготовленным в
традициях скифского звериного стиля (Колтухов 1998). В этом погребении не
было драгоценных вещей, но высокохудожественные бляхи и, особенно, топорик-
скипетр, вероятно, маркируют захоронение выдающегося представителя
скифской знати.
У границ Боспорского царства, на Ак-Монайском перешейке раскопан
могильник Фронтовое I. Он состоял из грунтовых ям, содержавших
ориентированные головами на запад погребения. Обнаруженный в могилах
инвентарь (акинаки, стрелы, ножи, бронзовые украшения, бусы, оселки, бляхи
от конской сбруи, зеркала, пряслица, три лепных сосуда, остатки
напутственной пищи и пр.) обычен для рядовых скифских захоронений.
Отличает этот могильник от остальных скифских наличие многократных
погребений в одной могиле и отсутствие курганных насыпей. И то, и другое
свидетельствует об оседлости населения (Корпусова 1972, с. 41 - 46). Самые
ранние захоронения датируются V в. до н. э. Значит, в это время начала
формироваться особая этнографическая группа оседлых скифов, оставившая
многочисленные памятники IV в. до н. э., расположенные, в основном, в
пределах Боспорского царства.
На Керченском полуострове открыто несколько погребений V в. до н. э.
ничем принципиально не отличающихся от кочевнических захоронений степной
части Крыма. Среди них подбойная могила, впущенная в курган эпохи бронзы
на территории Ак-Ташского могильника. Погребальный инвентарь состоял из
предметов вооружения, деталей конской сбруи, в том числе наносника и
нащечников, выполненных в зверином стиле, деревянной чаши с серебряной
позолоченной обивкой, украшенной изображением животного, античного
керамического сосуда и некоторых других вещей (Бессонова, Скорый 1986). В
каменной гробнице, раскопанной в кургане №1 у с. Ильичеве, находились
золотые гривна, пластинка с изображением оленя, воронковидное украшение
горита и две пластины от колчана, одна из которых орнаментирована сценой
терзания (Лесков 1968). Судя по остаткам уцелевшего после разрушения могилы
инвентаря, это было одно из самых богатых среди синхронных скифских
погребений.
На западном берегу Боспора Киммерийского, на мысе Ак-Бурун курган
высотой 8,5 м был насыпан над каменной гробницей. Она оказалась
разграбленной, но в сопровождавших ее двух конских погребениях обнаружены
довольно многочисленные детали сбруи, украшенные в зверином стиле (Яковенко
1974, с. 103 - 106). За пределами прибрежной полосы вдоль Керченского пролива
конские захоронения этого времени в Крыму не известны.
Скифские погребения на некрополе Нимфея совершались под курганными
насыпями в каменных (в одном случае - сырцовой) гробницах, заваленных сверху
камнями. Погребенные находились в деревянных саркофагах, головами они были
ориентированы на восток. Скифские захоронения отличались от расположенных
70
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Итак, несмотря на почти полное отсутствие письменных источников, в
V в. до н. э. можно уловить две важные тенденции, которые получают полное
развитие в следующем столетии. Во-первых, начался процесс седентеризации
скифов, который завершился, в конце концов, формированием
этнографической группы, отличавшейся особой материальной и духовной
культурой, а, возможно, и этническим самосознанием. Во-вторых, некоторые
группировки кочевников вступали в тесные контакты с эллинами и даже жили
среди них. В результате стала формироваться особая, присущая только Боспору
культура, сочетающая греческие и скифские элементы.
На западном побережье Крыма, в Керкинитиде найдено письмо,
нацарапанное на амфорном черепке (Соломоник 1987, с. 114- 125). Автор письма,
наряду с прочим, просит адресата разузнать, кто отправляется в Скифию или
кто будет платить дань скифам. Несмотря на неоднозначность интерпретации,
данный документ чрезвычайно важен. Благодаря ему выясняется, что интерес к
скифам проявлялся не только на государственном, но и на бытовом уровне
(письмо частное), а контакты со скифами были обычным делом для жителей
Керкинитиды уже в V в. до н. э.
Скифы не были абсолютно едины в этническом отношении. В мифические
времена первопредков они делились на племена авхатов, катиаров, траспиев и
паралатов. Все вместе они называли себя сколотами, а скифами именовали их
эллины (Her. IV, 6). Во времена Геродота среди скифов различали каллипидов -
эллинских скифов, алазонов, скифов-пахарей, скифов-земледельцев, скифов-
кочевников, царских скифов (Her. IV, 17 - 20). Территорию расселения последних
Геродот описывает следующим образом: «За рекой Герром идут так называемые
царские владения. Живет там самое доблестное и наиболее многочисленное
скифское племя. Эти скифы считают прочих скифов себе подвластными. Их
область к югу простирается до Таврики, а на восток - до рва, выкопанного
потомками слепых рабов, и до гавани у Меотийского озера по имени Кремны.
Другие же части их владений граничат даже с Танаисом» (Her. IV, 20). Из других
разделов “Истории” следует, что под Таврикой Геродот понимал горный Крым
вместе с предгорьями (IV, 99), а ров, выкопанный потомками слепых рабов
помещал в районе Ак-Монайского перешейка (IV,3). Таковы были южные и юго-
восточные пределы расселения царских скифов. Учитывая спорность
локализации реки Герр и гавани Кремны, можно сказать, что царские скифы в
V в. до н. э. населяли степной Крым (кроме Керченского полуострова) и
некоторые территории к северу от него.
Боспор и женился на богатой скифянке (будущей бабке знаменитого Демосфена). Произошло это в
конце V в. до н. э. Значение свидетельства Эсхина для нашей темы несколько обесценивается тем, что
из его речи не совсем ясно, в Пантикапее или в Кепах (на азиатской стороне Боспора Киммерийского)
жила упомянутая скифянка. В последнем случае прямого отношения к Крыму это сообщение не имеет.
Литература о предательстве Гилона и сопутствующих событиях чрезвычайно обширна. Очень
подробный обзор источников и историографию см. (Шелов-Коведяев 1985, с. 90 - 115).
72
Боспорские исследования, выл. VI
рядом греческих наличием золотых гривен и нашивных бляшек, конской сбруи,
многие детали которой изготовлены в зверином стиле, а также
сопровождающими основные конскими погребениями. Кроме того, в могилы
опускали мечи, стрелы, панцири и очень много вещей греческого производства
(украшения, краснофигурная и простая чернолаковая керамика, бронзовые
сосуды и др.) (Силантьева 1959, с. 51 - 91). От других скифских нимфейские
захоронения отличались господствующей восточной ориентировкой, что, кстати,
особенно нехарактерно для Крыма, и практикой погребения останков в
деревянных саркофагах.
Вероятно, в Нимфее или в ближайших окрестностях города в V в. до н. э.
обитала обособленная группа скифов, материальная и духовная культура
которых претерпела заметные изменения под эллинским влиянием. Тесные
контакты скифов именно с Нимфеем, возможно, объясняются политическими
причинами. Этот город, в то время, когда скифы хоронили на его некрополе,
оставался единственным эллинским поселением на Керченском полуострове, не
входившим в состав Боспорского царства. Имея поддержку в Афинах и у других
членов возглавляемого ими морского союза, Нимфей мог испытывать
необходимость в союзниках, живших в непосредственной близости от него.
Таковыми и стали скифы, может быть, специально приглашенные и быстро
усвоившие некоторые греческие традиции. В результате, эта группа кочевников,
по археологически уловимым признакам, стала заметно отличаться от своих
степных соплеменников. После того, как Нимфей в конце V в. до н. э. покинул
Афинский морской союз и превратился в боспорский город, надобность в
союзниках исчезла, и они вернулись в степь или, во всяком случае, перестали
хоронить на его некрополе.
О том, что скифы жили «на западе Киммерийского Боспора» имеется
прямое указание Геродота (IV, 99). Они, иногда, имели возможность по льду
пересекать пролив, достигая Синдики (Her. IV, 28). Несмотря на то, что
некоторые варвары, как в случае с Нимфеем, оказывались среди жителей
эллинских городов, степные кочевники представляли для греков постоянную
угрозу. Древнегреческие поселения, расположенные на европейском берегу
Боспора Киммерийского, например, Мирмекий, в начале V в. до н. э.
подвергались нападениям со стороны скифов, что и стало причиной возведения
оборонительных стен (Виноградов Ю. А. 1992, с. 107). По мнению некоторых
авторов, именно скифская угроза заставила античные полисы около 480 г. до
н. э. объединиться в военный союз (Виноградов Ю. Г. 1983, с. 416-417). Правда,
не все исследователи согласны с такой постановкой вопроса (Васильев 1992).6
6 В качестве еще одного источника, свидетельствующего об активных контактах боспорских
греков со скифами, можно использовать речь Эсхина против Демосфена (3,171- 172). Афинский
оратор сообщает о некоем Гилоне, благодаря деятельности которого Нимфей покинул Афинский
морской союз и вошел в состав Боспорского царства. Гилон, совершив предательство, бежал на
71
Боспорские исследования, вып. VI
Анализ свидетельств Геродота позволяет выделить в среде
северопричерноморских кочевников три уровня этничности. Макроэндоэтноним
«сколоты» и экзоэтноним «скифы», вероятно, фиксировали осознание общности
по важнейшим этническим показателям всего населения степного Северного
Причерноморья. Те этнические общности, которые Геродот называет племенами
(царские скифы, скифы-кочевники и пр.), таковыми в современном понимании
этого термина не являлись. Огромные территории, которые они занимали,
позволяют говорить о племенных объединениях. Царские скифы всегда
выступали как единое целое и противопоставляли себя остальным скифам
(Хазанов 1975 а, с. 281). Но их особенности проявлялись в таких элементах
культуры, которые не удается уловить археологически.
Причины формирования крупных племенных объединений, рассуждая
теоретически, могли быть разными: политическими, экономическими,
генетическими. Однако источники не содержат сведений, позволяющих решить
эту проблему.
Вероятно, существовали и собственно племена, которые ни Геродот, ни
другие авторы по имени не называют. Погребения их вождей, очевидно,
сопровождались драгоценными и другими социально значимыми вещами.
Такими, например, что обнаружены в Золотом, Кара-Меркитском, Ильичевском
курганах, а также в кургане, раскопанном Ю. А. Кулаковским в междуречье
Альмы и Качи. (Рис. 3).
В IV в. до н. э. количество скифских погребений в Крыму, по сравнению с
предшествующим столетием, увеличивается примерно на порядок. Именно в это
время проявляются существенные отличия между крымскими и расположенными
на более северных территориях памятниками. Кроме того, локальные
особенности скифской культуры прослеживаются в различных регионах Крыма.
Наиболее существенная особенность крымских памятников заключается
в почти полном отсутствии катакомб, которые в IV в. до н. э. становятся
господствующим типом погребальных сооружений в степях к северу от Перекопа.
Во избежание терминологической путаницы следует уточнить, что речь идет не
о подбойных могилах, а именно о катакомбах или, как их иногда называют,
земляных склепах. Погребальная камера таких сооружений выкапывалась в
короткой стене входной ямы. По классификации Б. Н. Гракова это катакомбы
II и III типов (Граков 1962, с. 84).
В Крыму открыто несколько катакомбных погребений. Все они
концентрируются на самом севере полуострова у Перекопского перешейка (Скорый
1982; Колотухин 2000, с.11 - 12). Единичные исключения составляют катакомбы,
раскопанные в глубине степи у сел Фрунзе Нижнегорского района (Гаврилов 1993)
и Цветочное Белогорского района (Пуздровский, Тощев 2001, с. 154, 155).7
7 Еще одна катакомба с каменными конструкциями внутри раскопана в кургане,
расположенном на горе Ак-Кая в центре крымских предгорий. Судя по размерам кургана и
73
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Вероятно, существовало препятствие для проникновения в Крым носителей
катакомбного обряда. Логично объяснить его этническими отличиями.
Населявшие степной Крым племена не восприняли распространявшийся с севера
обряд, требовавший трансформации религиозных представлений. Они и в IV в.
до н. э. продолжали хоронить соплеменников, соблюдая издавна сложившиеся
в их среде обычаи. Создается впечатление, что примыкавший к Перекопу участок
степи был зоной с нестабильным населением, периодически проникавшим туда
с севера (Ольховский 1991, с. 138). В крайне редких случаях, как об этом
свидетельствуют катакомбы у сел Фрунзе и Цветочное, носители нового для
Крыма погребального обряда имели возможность совершать перекочевки по
внутренним районам полуострова.
В центральных и западных районах степного Крыма хоронили в
прямоугольных могильных ямах, подбоях и каменных ящиках. Подсчитывать
соотношение различных типов погребальных сооружений вряд ли имеет смысл,
так как первые два из них исследователи не всегда различали в процессе раскопок
(Колотухин 2000, с. 60). Приблизительно можно сказать, что все типы
погребальных сооружений встречаются в равных пропорциях. Широкое
распространение каменных гробниц - еще одна существенная особенность
крымских памятников скифского времени. Погребенные в могиле располагались,
как правило, в вытянутом положении на спине, головой на запад. Западная
ориентировка (с отклонениями) составляет более 80%, и по этому показателю
Крым намного превосходит другие регионы распространения скифской
культуры (Ольховский 1991, с. 154). Погребальный инвентарь, обнаруженный
севернее и южнее Перекопского перешейка, не имеет существенных отличий.
За последние годы в центральном и западном Крыму открыты
подкурганные земляные и каменные склепы с многократными погребениями, а
также грунтовый могильникУ -IV вв. до н. э. (Колотухин 2000, с.64-66; Гаврилов,
Колотухин, Колтухов 2002). Совершать погребения такого рода могли люди
либо ведущие оседлый образ жизни, либо совершавшие перекочевки по
небольшому замкнутому маршруту. Второе более вероятно, так как поселения с
выраженным культурным слоем вблизи упомянутых захоронений не
обнаружены, а занятие земледелием во внутренних районах степи не было
эффективным вплоть до XIX в. Отметим еще бедность инвентаря упомянутых
захоронений, что свидетельствует о низком социальном статусе и имущественном
положении погребенных.
Западный Крым - место наибольшей концентрации находок скифских
каменных изваяний во всем Северном Причерноморье. Некоторые из них
отличаются исключительно высоким качеством обработки поверхности и
максимальной детализацией атрибутов. Отдельные памятники представляют
погребального сооружения, на Ак-Кае похоронили знатного скифа (Колтухов, Мыц 2001, с. 32-
35). Однако курган исследован не полностью, не опубликованы чертежи погребального
сооружения и сохранившийся после ограбления инвентарь. Поэтому включить Ак-кайскую
катакомбу в какой-либо исторический контекст пока затруднительно.
74
Боспорские исследования, вып. VI
собой необычные для варваров антропоморфные стелы, а настоящие круглые
скульптуры. Возможно, они изготавливались скифами, учившимися у античных
мастеров, или даже самими греками, жившими в Керкинитиде и Калос Лимене
(Ольховский, Евдокимов 1994, с. 29 - 34).
В начале XIX в., вероятно, где-то в районе Евпатории, был разграблен
курган Чаян. Большинство найденных в нем вещей, очевидно, исчезли бесследно,
но четыре предмета оказались доступны специалистам. Это золотые гривна,
диадема, чаша и обкладка ножен меча (Shceglov, Katz 1991). Поверхность
обкладки ножен почти полностью занята изображениями сражающихся греков
и варваров, иллюстрирующими представления эллинов о Троянской войне.
Обкладка ножен из северо-западного Крыма не уникальна. Еще два почти
идентичных предмета найдены в курганах Чертомлык в Приднепровье и 8-ом
Пятибратнем на Нижнем Дону. В этих же погребениях находились золотые
обкладки горитов, также украшенные сценами «троянского цикла». Совершенно
аналогичные ториты обнаружены в Мелитопольском и Ильинецком (лесостепное
Побужье) курганах, а также в Виргинской гробнице, вероятном месте погребения
македонского царя Филиппа II. Серия интереснейших, стилистически и,
вероятно, семантически близких друг другу находок многократно привлекала
внимание исследователей. Полагают, что все предметы с троянскими сюжетами
были одновременно изготовлены в греческих, возможно боспорских, мастерских
и предназначались в качестве дипломатических подарков скифским вождям
(Алексеев 1992, с. 131 - 138). Драгоценные приношения делались, безусловно,
выдающимся представителям скифской знати. Поэтому, благодаря находкам из
кургана Чаян, можно предположить, что в западном Крыму находились кочевья
«басилевса» какого-то крупного племенного объединения.
О скифах, живущих вблизи западного побережья Крыма, письменные
источники не сообщают почти ничего. Можно вспомнить лишь о знаменитой
гражданской присяге херсонеситов. Из ее текста явствует, что граждане очень
опасались за Керкинитиду, Калос Лимен, а также за «хлеб, свозимый с равнины».
Равниной составители присяги называли северо-западный Крым, реальную
опасность для которого могли представлять только скифы (Жебелев 1953 г).
Обращают на себя внимание два типа монет, чеканенных в Керкинитиде.
На одном из них, датирующемся, очевидно, 40-ми гг. IV в. до н. э., на лицевой
стороне изображена богиня, а на оборотной всадник - скиф. Монеты,
относящиеся к первым десятилетиям III в. до н. э., имеют на лицевой стороне
изображение сидящего скифа, а на оборотной - коня. Одежда, прически,
вооружение не оставляют сомнений в этнической принадлежности монетных
персонажей. Таким образом, тесное взаимодействие жителей Керкинитиды и
скифов подтверждается документально, хотя причины появления упомянутых
монетных типов и атрибуция изображаемых персонажей вызывают разногласия среди
исследователей (подробный обзор литературы см. Кутайсов 1992, с. 140 - 162).
В предгорном Крыму курганы раскапывались в конце XIX - начале XX в.
Результаты исследований с современной точки зрения документировались
75
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
совершенно недостаточно. Поэтому, в подавляющем большинстве случаев, о
памятниках, расположенных в предгорной зоне, можно составить лишь самое
общее представление (Троицкая 1951, с. 90-93,100- 102). От степных предгорные
захоронения отличаются особенностями погребальных сооружений. Почти все
они совершены в прямоугольных могильных ямах, в облицовках и перекрытиях
которых применялись камень и дерево. Вещи, использовавшиеся в качестве
погребального инвентаря, соответствуют общесеверопричерноморским типам.
По погребальным сооружениям и инвентарю в этом регионе выделяются две
могилы в курганах, расположенных вблизи северных окраин Симферополя.
Курган Дорт-Оба имел в высоту более 4 м, его насыпь была окружена мощной
каменной крепидой. Погребальное сооружение представляло собой обширную
яму, облицованную бревнами и камнями. Деревянное перекрытие могилы сверху,
по-видимому, завалили камнями. Внутри деревянной гробницы имелся
войлочный балдахин. Погребенного положили в вытянутом положении на спине,
головой на запад в специальное углубление, выкопанное в дне могилы. В качестве
погребального инвентаря использовали панцирь, меч, колчан со стрелами, горит
с золотой обкладкой, украшенной в зверином стиле. Одежда погребенного была
обшита золотыми бляшками. В дно могилы воткнули копья. Кроме того,
обнаружены остатки заупокойной пищи и амфоры (ОАК за 1892 г., с. 6 - 10).
Клейма на гераклейских амфорах датируются концом 90-х - первой половиной
80-х гг. IV в. до н. э. (Монахов 1999, с. 209 - 210). М. И. Артамонов полагал, что
именно курган Дорт-Оба в наибольшей степени соответствует описанию
царского погребения у Геродота. Заметная разница между данными письменного
источника и археологическим памятником объясняется, по его мнению, тем, что
курган сооружен не в Геродотово время, а в IV в. до н. э. и мог принадлежать не
столь могущественному вождю, как тот, чьи похороны описал Геродот
(Артамонов 1949, с. 139 - 141).
Так называемый Талаевский курган имел в высоту более 3 м и был окружен
каменной крепидой. Захоронение совершено в большой могиле со стенками,
облицованными каменными плитами. Деревянное перекрытие сверху завалили
камнями. Погребенный, положенный в вытянутом положении на спине, головой
на запад, был одет в наборные панцирь и пояс. На месте шеи расчищена золотая
гривна. На поясе сохранилась железная секира с рукоятью, обвитой золотой
лентой. Рядом лежал оправленный в золотую орнаментированную пластину
оселок. Справа от погребенного поместили два копья и три дротика, слева -
стрелы. В трех углах могилы стояли амфоры, четвертый угол был занят
сложенным из камня возвышением, на котором находились остатки заупокойной
пищи и нож. Кроме того, в могиле обнаружены керамические сосуды, бронзовый
шлем, костяной, украшенный серебряной орнаментированной пластиной ритон
и другие вещи (ОАК за 1891 г., с. 76 - 79; Манцевич 1957). По синопской и двум
фасосским амфорам погребение датируется 60-ми гг. IV в. до н. э. (Монахов
1999, с. 400-402).
76
Боспорские исследования, вып. VI
Памятники предгорного Крыма IV в. до н. э., на основании особенностей
погребальных сооружений, не имеющих аналогий за пределами этого региона,
можно выделить в локальный вариант скифской культуры. Вероятно, на
границах степей и предгорий кочевали племена, осознающие свое отличие от
северных соседей. Их вожди похоронены в курганах Дорт-Оба и Талаевский.
Отдельного рассмотрения требует такой своеобразный регион, как
Керченский полуостров. В отличие от остального Крыма, он чрезвычайно
насыщен поселениями, принадлежавшими людям, которые занимались
земледелием и придомным скотоводством. В северо-западной части Керченского
полуострова сконцентрированы памятники, оставленные скифами (Зинько 1991,
с. 39 - 40). Скифские поселения состоят из усадеб, расположенных довольно
далеко друг от друга. Каменные стены домов сложены в типичной для варваров
технике иррегулярной кладки. Среди находок керамики, если не считать амфор,
преобладают обломки лепных сосудов скифских типов. На многих поселениях
открыты зольники. Один из них (у с. Марфовка) был огорожен каменной кладкой
(Кругликова 1975, с. 67). Бережное отношение к золе из домашних очагов очень
характерно для скифов. Более других богов они почитали Табити (аналогична
греческой богине домашнего очага Гестии), в особо торжественных случаях
клялись богами царского очага (Her. IV, 59, 68, 127). Скифы жили не только на
северо-западе Керченского полуострова, но и в других сельских поселениях, а
также в городах. Но там они не составляли большинства и были в различной
степени эллинизированы.
На Керченском полуострове открыты многочисленные курганные
могильники. Большинство из них принадлежало рядовому скифскому населению
(Яковенко 1970; Яковенко, Черненко, Корпусова 1970; Яковенко 1974, с. 38 -
61). Под курганными насыпями иногда скрываются ямы, стенки которых в
отдельных случаях обкладывали камнями, но чаще - каменные ящики или
склепы, сложенные из камней и имевшие специально оформленный вход. Такие
гробницы служили для многократных погребений. Каждая из них принадлежала,
вероятно, одной семье. Внутреннее пространство погребальных сооружений
постепенно заполнялось останками умерших родственников. Когда места не
хватало, кости похороненных ранее сдвигали к одной из стенок и использовали
освободившееся место. В могилы опускали очень небогатый погребальный
инвентарь, обычно это стрелы и мелкие украшения (бусы, кольца и перстни,
височные подвески, браслеты). Находят также ножи, пряслица, зеркала, лепную
скифскую и гончарную греческую посуду, наконечники копий. Над могилами
справляли тризны, о чем свидетельствуют обломки амфор в насыпях курганов.
Безусловно, эти погребения принадлежали скифам, оседавшим на землях в
пределах Боспорского царства, но сохранившим еще традиционные обычаи,
связанные с сооружением курганных насыпей.
На некрополях некоторых боспорских городов исследованы курганы,
заметно отличавшиеся от только что описанных, но также принадлежавшие
77
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
скифам (Ростовцев 1925, с. 161). В большинстве они раскопаны в прошлом веке,
и потому результаты исследований недостаточно документированы. К тому же
многие погребения были ограблены. Курганы, о которых идет речь, достигали
нескольких метров в высоту. Они были насыпаны над монументальными
склепами с уступчатыми перекрытиями, сложенными из хорошо обработанных
каменных плит. В состав погребального инвентаря входили привычные для
скифов вещи, а также драгоценные изделия, изготовленные по заказам скифов
античными мастерами. Особое место занимает курган Куль-Оба,
располагавшийся на некрополе Пантикапея. Это единственный из крымских
курганов, который стоит в одном ряду с богатейшими «царскими» курганами
Скифии, расположенными, главным образом, в районе Днепровских порогов.
В Куль-Обе погребения были совершены в почти квадратной гробнице,
длина сторон которой превышала 4 м. Перекрытие представляло собой
уступчатый свод пятиметровой высоты. К склепу вел дромос. Все сооружение
сложено из крупных, прекрасно обработанных каменных плит. Внутри
каменного склепа, вероятно, имелось какое-то деревянное сооружение с
матерчатым пологом, украшенным золотыми бляшками.
Основное мужское, очевидно царское, захоронение было совершено на
деревянном ложе. Одежда и головной убор - башлык погребенного расшиты
золотыми бляшками с рельефными изображениями. На шею надета витая
золотая гривна с фигурками скачущих скифов на концах. На руках и ногах
имелись золотые браслеты. Умерший сопровождался драгоценным оружием:
акинаком, горитом, ногайкой. Рядом с царем находилась золотая фиала,
орнаментированная рельефными изображениями, а также оправленный в
золото оселок.
Женское погребение находилось в кипарисовом саркофаге. На деревянной
основе были укреплены пластины из слоновой кости, покрытые тончайшими
резными изображениями мифологических сцен. На шею погребенной надета
гривна со скульптурными львиными головами на концах и
высокохудожественное ожерелье, на руках находились браслеты. Все из золота.
Одежда была расшита золотыми бляшками, голову венчала электровая диадема.
Найдены две пары массивных золотых височных подвесок, на одной из которых
изображена голова Афины - копия хрисэлефантинной скульптуры Фидия,
стоявшей на Афинском акрополе. В головах лежало бронзовое зеркало с ручкой,
покрытой золотой фольгой. Между голенями стоял шаровидный электровый
кубок, украшенный рельефными изображениями скифов.
В изголовье царской четы обнаружено еще одно погребение, по-видимому,
слуги. В углу склепа найдено углубление с костями лошади, копьями, бронзовыми
поножами и шлемом.
Вдоль стен были расставлены различные сосуды: амфоры, бронзовые
котлы, в которых сохранились бараньи кости, и серебряный сервиз (тазы, кубки,
ритоны, блюдо, килик). Некоторые серебряные сосуды позолочены и украшены
рельефными изображениями.
78
Боспорские исследования, вып. VI
Под полом склепа находился тайник, попавший в руки грабителям.
Удалось спасти золотую бляху в виде оленя, на теле которого имеются
изображения других животных. Бляха выполнена в скифском зверином стиле,
но на ней частично сохранилось имя греческого мастера.8
Самая поздняя, относительно точно датируемая, находка из Куль-Обы -
это фасосская амфора с клеймом, относимая И. Б. Брашинским к концу третьей
или к последней четвертям IV в. до н. э. (Брашинский 1975, с. 37). Однако для
всего комплекса погребального инвентаря такая датировка представляется
несколько завышенной. Поэтому высказано предположение об асинхронности
мужского и женского погребений. При этом мужское захоронение относится к
первой половине IV в. до н. э., а женское - к 340 — 320 гг. до н. э. (Алексеев 1992,
с. 156 - 157).
Погребения в Куль-Обе демонстрируют сочетание наборов признаков,
присущих как скифской, так и греческой культурам. К скифским обычаям следует
отнести сооружение курганной насыпи, погребение слуги и коня, большое
количество бляшек, нашитых на одежды, наличие акинака, горита, оселка и
ногайки, котлов с заупокойной пищей. Перечисленные предметы, также как и
зеркало, сопровождавшее женское захоронение —типичных скифских форм.
Шаровидные кубки из драгоценных металлов, подобные стоявшему в ногах у
женщины, - довольно распространенная принадлежность богатых скифских
погребений. Прически и одежды изображенных на кубке и бляхах персонажей
также, безусловно, скифские. Варвары высокого социального ранга обычно
носили гривны. Нельзя не отметить и присутствие вещей, украшенных в зверином
стиле, этнографическом признаке скифской культуры.
Несомненно, что участие в создании комплекса Куль-Обы принимали
греки. Ими, судя по приемам обработки камня и технике кладки, был построен
склеп. По эллинскому обычаю женское погребение было совершено в саркофаге,
форма и украшения которого имеют множество аналогий на территории Боспора
и других античных государств. Все изделия из драгоценных металлов созданы
античными мастерами, причем, ножны меча и бляха в виде оленя помечены их
именами. Некоторые вещи они изготавливали специально для скифов, украшая
их в зверином стиле, другие, например, ожерелье и височные подвески,
представляли собой образцы собственно эллинского искусства.
В целом курган Куль-Оба хорошо иллюстрирует представление о богатом
и очень знатном скифе, возможно, царе, который имел самые тесные связи с
Пантикапеем, а может быть, и жил в этом городе. Заметим также, что отмеченные
8 Существует мнение о том, что бляха была изготовлена еще в первой половине V в. до н. э.,
задолго до совершения погребения, в котором она оказалась, (Королькова, Алексеев 1994).
Однако более обоснованной представляется гипотеза М. И. Артамонова (1968), поддержанная
Е. В. Переводчиковой (Переводчикова 1994, с.145 - 146), объяснявших архаизирующие
особенности куль-обской бляхи не всегда удачными попытками греческого мастера подражать
классическим изображениям скифского звериного стиля.
79
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
выше элементы греческой культуры концентрируются, главным образом, в
женском погребении.
Письменные источники сообщают о военных контактах между скифами и
боспорскими греками.
В первой четверти IV в. до н. э. скифы на стороне царя Левкона участвовали
во многотрудной войне с Феодосией и немало способствовали присоединению
города к Боспорскому царству (Polyaen 6, 9, 3-4). На этом основании высказано
предположение о заключении союзного договора между Левконом I и Атеем, в
соответствии с которым скифы должны были оказывать военную помощь
Боспору, а греки выплачивать дань своим союзникам (Яковенко 1986, с. 47 сл.).
Однако аргументы в пользу этой гипотезы принадлежат к числу тех, что
невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить.
В речи Псевдо-Демосфена против Формиона упоминается война между
скифским царем и Перисадом I (Demosth., adv. Form, 8). Это событие произошло
несколько ранее 328 г. до н. э. (Алексеев 1992, с. 134).
Тридцатитысячный отряд скифских наемников воевал в 310/ 309 г. до н. э.
на стороне боспорского царя Сатира против его брата Евмела. Когда Сатир
умер от ран, ему попытался наследовать третий брат Притан. Однако он потерпел
неудачу, бежал на азиатскую сторону Боспора и был убит. Евмел, войдя в
Пантикапей, вырезал всех родственников своих братьев, кроме одного. Сын
Сатира Перисад, избежав гибели, верхом добрался до скифского царя Агара, у
которого нашел убежище (Diod, XX, 22 - 24). Если понимать Диодора буквально,
то ставка или кочевья Агара должны были находиться недалеко от Пантикапея,
вряд ли за пределами Крыма.
Межэтнические контакты на Керченском полуострове не ограничивались
для скифов только взаимоотношениями с греками. На побережье Азовского моря
с VI в. до н. э. жила, переселившаяся туда из предгорий, группа тавров (подробнее
см. в главе «Тавры»). Взаимодействие двух этнических групп, оседлых тавров и
кочевых скифов, на первом этапе, стимулировались, очевидно, именно
различиями в хозяйственной деятельности и, как следствие, необходимостью
обмена произведенными продуктами. Конкретные механизмы этого процесса
неизвестны, но, в результате, к IV в. до н. э. погребальные сооружения и обряд
приазовских могильников трансформировались таким образом, что некоторые
исследователи говорят об образовании нового этноса, в формировании которого
приняли участие тавры и скифы (Бунятян, Бессонова 1990, с. 23 - 24).
Резюмируя, этническую историю скифов, живших в Крыму, можно
представить следующим образом. В VII в. до н. э. в степную часть полуострова
с севера проникали очень немногочисленные группы кочевников со
сформировавшейся незадолго до этого скифской культурой. Возможно, через
северный Крым проходил путь одного из постоянных скифских кочевий,
связывавших Приднепровье и Прикубанье (Вахтина и др. 1979; Вахтина,
80
Боспорские исследования, вып. VI
Виноградов, Рогов 1980; Вахтина 1991). В целом, степной Крым в VII.B. до н. э.
был пустынной областью, лишенной постоянного населения.
В VI в. до н. э. население степи, по сравнению с предыдущим столетием,
заметно увеличивается, но все еще остается чрезвычайно редким. Погребения с
небогатым и однообразным инвентарем не дают возможности говорить об
этнической или социальной дифференциации кочевников.
В V в. до н. э. в крымских степях постоянно кочевало значительное
количество скифов. Письменные источники позволяют отнести степной Крым
к зоне расселения племени (по Геродоту) или племенного объединения (в
соответствии с современной этнологической терминологией) царских скифов.
Погребения с дорогими престижными вещами, по-видимому, свидетельствуют
о внутренней дифференциации скифского общества, делении его на племена. В
области межэтнических взаимодействий отметим две тенденции. В предгорьях
скифы контактировали с таврами. Как результат, тавры были вооружены мечами
и стрелами исключительно скифского производства, а в скифских погребениях
оказывалась таврская керамика. К V в. до н. э. относятся бесспорные
свидетельства о постоянных контактах скифов с античными полисами, как на
западе (Керкинитида), так и на востоке полуострова (Боспор), где начинаете^
процесс седентеризации малочисленных групп скифов.
В IV в. до н. э. наблюдается резкий, скачкообразный рост степного
населения. Особенности культуры жителей предгорного, центрального и
западного Крыма позволяют говорить об их этническом отличии от населения
северопричерноморских степей. Причем, в предгорьях формируется локальный
вариант скифской культуры, отражающий, вероятно, факт обособления
некоторых племен, кочевавших в этом регионе. Северный Крым представлял
собой зону с нестабильным населением, периодически приходящим с севера.
На Боспоре сформировалась этнографическая группа скифов,
отличавшаяся от большинства своих сородичей оседлым образом жизни и, как
следствие, особенностями материальной и духовной культуры. Богатейшие
курганы Чаян и Куль-Оба свидетельствуют о существовании в Крыму различных
крупных племенных объединений, возглавляемых вождями.
Вблизи предгорий продолжаются контакты между скифами и таврами с
теми же последствиями, что и в предыдущее столетие. На Боспоре группа живших
там тавров консолидируется со скифами. Стабильные взаимоотношения с
эллинами приводят к тому, что некоторые типы изделий греческого производства
становятся, по существу, неотъемлемыми элементами скифской культуры.
Боспорские цари, постоянно контактируя со скифской знатью, имели
возможность постоянно вербовать значительные контингенты номадов для
участия в военных действиях.
Особой активностью этнические процессы отличались на периферии
варварского мира, в зоне контактов с греками и таврами. Основная масса степных
скифов демонстрирует стабильность традиций и незыблемость кочевого уклада
жизни в VII - IV вв. до н. э.
81
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Глава IV
ПОЗДНИЕ СКИФЫ
Наиболее ранние находки, сделанные при раскопках позднескифских
памятников, датируются IV в. до н. э. Ко второй половине этого столетия
относятся более сорока клейм на синопской черепице, обнаруженных в столице
позднескифского государства (Брашинский 1963, с. 142; Высотская 1978, с. 77,78;
Голенцов, Голенко 1979,с. 74). Однако синопские клейма не всех исследователей
убедили в том, что они датируют начало жизни на месте позднескифской
столицы. А. С. Голенцов и В. К. Голенко обратили внимание на хронологический
разрыв протяженностью примерно в пятьдесят лет между синопскими и самыми
ранними родосскими клеймами из опубликованной ими коллекции. По их
предположению, скифы во время войн с Херсонесом конца III - II вв. до н. э.
привозили в Неаполь черепицу из разграбленных греческих поселений или
покупали ее (Голенцов, Голенко 1979, с. 78). Получается, что скифы специально
выбирали и увозили из античных поселений черепицу только столетней давности.
Такое допущение представляется невероятным.
Недавно о времени возникновения Неаполя скифского довольно подробно
высказался Ю. П. Зайцев. По его мнению, поселение на месте будущей столицы
поздних скифов возникло во второй четверти - середине II в. до н. э. (Зайцев
2003, с. 42). Он, конечно, знает об упоминавшихся уже синопских клеймах, также
как и о 30 херсонесских клеймах на ручках амфор, в том числе и датирующихся
IV - III вв. до н. э., однако отказывается использовать их для обоснования даты
возникновения Неаполя (Зайцев 2003, с. 13). Ю. П. Зайцев ссылается, во-первых,
на частые находки синопских и херсонесских клейм совместно с родосскими
клеймами второй половины II в. до н. э. и, во-вторых, на процитированное чуть
выше мнение А. С. Голенцова и В. К. Голенко.
Первый из этих аргументов тоже небезупречен. Во всех слоях Неаполя,
как и любого другого долго существовавшего поселения, есть «примесь» более
раннего материала. Другое дело, что на раскопанных участках нет слоя,
соответствующего по времени синопским и херсонесским клеймам. Заметим
также, что Ю. П. Зайцев упомянул далеко не все находки, сделанные при
раскопках Неаполя и относящиеся ко времени более раннему, чем предложенная
им дата возникновения поселения. Речь идет об обломках амфор различных
центров, в том числе синопской клейменной и довольно значительной коллекции
82
Боспорские исследования, вып. VI
фрагментов чернолаковых сосудов. (Высотская 1979, с. 130-138; Вдовиченко 2003,
с. 9). Таким образом, большая группа источников просто не принимается
автором монографии во внимание, отбрасывается как не соответствующая его
представлениям о времени возникновения поселения. Не сделано даже попытки
объяснить, каким образом в только что основанное поселение попали сотни
амфор, большие партии черепицы, столовые сосуды, произведенные за много
десятилетий до этого.
Значительный интерес представляет слой с кизил-кобинской керамикой,
открытый в северной части мыса, занятого городищем (Зайцев 2003, с. 16).
Находки кизил-кобинской керамики при раскопках позднескифских
памятников дело самое обычное, но еще ни разу не был зафиксирован кизил-
кобинский слой, подстилающий позднескифский. Поэтому до сих пор не ясно,
оставались ли носители кизил-кобинской культуры - тавры на своих местах
ко времени прихода скифов или скифы заселяли места, уже оставленные ими.
Ю. П. Зайцев не сомневается в том, что верно второе предположение. Однако
сообщаемые им краткие сведения о слое с кизил-кобинской керамикой
порождают вопросы, не имеющие ответов, по крайней мере, до полноценной
публикации результатов раскопок. Так, вызывает удивление место, избранное
таврами для поселения. Все поздние кизил-кобинские памятники
располагаются совсем в иных топографических условиях (Колотухин 1996, с.
25), а именно в таких, как те кизил-кобинские поселения, что находились на
склонах возвышенности, вершина которой позднее была занята Неаполем.
Забираться на безводный обрывистый мыс имело смысл только в том случае,
когда необходимо было строить оборонительные сооружения. Однако таковые
в кизил-кобинской культуре не известны. Судя по описанию Ю. П. Зайцева, в
слое найдено около тридцати черепков с врезным орнаментом и множество
амфор разных центров. Такое сочетание находок совершенно не характерно
для кизил-кобинских поселений. Во всех случаях фрагменты лепных сосудов в
количественном отношении во много раз превосходят обломки амфор.
Наверняка в слое были сделаны и другие находки, в частности, фрагменты
лепных сосудов, не украшенных врезным орнаментом. Сколько и какие? На
этот вопрос в монографии нет ответа. А жаль, так как именно от него зависит
определение культуры, носители которой оставили обсуждаемый слой. Пока
его кизил-кобинская принадлежность далеко не очевидна.
Общий вывод из всего вышесказанного таков: традиционное мнение о том,
что на месте будущей столицы позднескифского государства в IV - III вв. до н. э.
располагалось какое-то, пока не открытое поселение, остается в силе.
Немногочисленные находки IV в. до н. э., главным образом амфор, в том
числе клейменных и чернолаковой керамики, сделаны при раскопках городищ
Булганакского (Храпунов, Мульд 1993, с. 8,9) и Кермен-Кыр (Пуздровский
19896, с. 137). Во всех трех перечисленных выше поселениях обнаружены обломки
лмфор и чернолаковой керамики, датирующиеся III в. до н. э. Так, из 27
83
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
датированных амфорных клейм из Булганакского городища 16 были оттиснуты
в III в. до н. э. (Храпунов, Федосеев 1997, с. 103). Помимо крупнейших
позднескифских крепостей, находки IV - III вв. до н. э. сделаны во время
разведочных работ на многих небольших поселениях центрального и восточного
Крыма. (Колтухов 1999в, с. 20-23).
Существуют два археологических факта, которые не позволяют вывести
проблему о времени основания позднескифских поселений из разряда
дискуссионных. Во-первых, нигде на позднескифских памятниках не выявлен
слой IV - III вв. до н. э. Во всех случаях, в самых нижних напластованиях ранние
находки встречаются вместе с материалами II в. до н. э. (Храпунов 1991, с. 8,9;
Зайцев, Пуздровский 1994, с. 232; Зайцев 1995а, с. 71). Во-вторых, в некрополях,
примыкающих к позднескифским поселениям, не удалось обнаружить ни одного
погребения, датирующегося временем более ранним, чем II в. до н. э.
Захоронения, относящиеся к начальному этапу позднескифского периода,
открыты в курганах, расположенных в предгорном Крыму. О тавельских
курганах уже говорилось в главе «Тавры». К северу от Симферополя Н. И.
Веселовский раскопал курган №2 на земле С. И. Черкеса и курган №1 на земле
А. И. Пастака (Веселовский 1985, л.35; ОАК за 1895 г., с. 9,10). Под курганными
насыпями обнаружены гробницы, сложенные из слабо отесанных известняковых
камней. В одной из них найдено 173 человеческих черепа, в другой - более 100.
Находки, сделанные в ходе раскопок, в отчете лишь перечислены. В целом,
их состав не противоречит представлениям о погребальном инвентаре, который
обычно находят в позднескифских погребениях. В кургане №2 на земле Черкеса
обнаружены, наряду с прочим, обломки чернолаковых сосудов, бронзовые
наконечники стрел, курильницы с отверстиями в горле, бальзамарий. Такой
состав находок указывает, скорее всего, на III - II вв. до н. э. Чернолаковая
солонка датируется второй половиной IV в. до н. э. (Полин 1992, с.42. Рисунки
некоторых вещей см. Троицкая 1957в, рис.6;7;8а;9). Находки из кургана №1 на
земле Пастака менее выразительны в хронологическом отношении. Однако
бронзовые наконечники стрел, а также «устройство и содержание этой гробницы
совершенно сходные с гробницей Черкеса в кургане №2» (Н. И. Веселовский),
что позволяет думать о хронологической близости обоих курганов.
В кургане Беш-Оба IV/2 раскопана каменная гробница, содержавшая
останки не менее 24 погребенных, похороненных в 8 ярусов. Бедный
погребальный инвентарь датируется в пределах IV - II вв. до н. э. (Колтухов
2001, с. 64-70). Поблизости находились и другие, насколько можно судить по
краткой публикации, однотипные погребальные сооружения (Колтухов, Мыц
2001, с. 39,40).
Курганы с многократными погребениями в каменных гробницах не
связаны топографически ни с одним из известных позднескифских поселений,
от ближайших позднескифских городищ они находятся на расстоянии
нескольких километров.
84
Боспорские исследования, вып. VI
Таким образом, III в. до н. э. можно определить как переходный период,
когда скифы, оседая на землю, создавали тем самым предпосылки
формирования позднескифской культуры. Общий северопричерноморский
кризис, разразившийся в этом столетии, выразился в прекращении практики
совершения подкурганных степных погребений (Полин 1992, с. 101), в гибели
сельских поселений всех северопричерноморских античных государств
(Крыжицкий, Буйских, Бураков, Отрешко 1989, с. 100,101; Масленников 1998,
с. 78,83,86-88; Щеглов 1978, с. 128), в исчезновении кизил-кобинских поселений
и могильников (Щеглов 1998а), в прекращении жизни на поселениях и
завершении традиции совершать подкурганные захоронения в лесостепной зоне
(Медведев 1999, с. 145-149). Имеющиеся данные позволяют лишь догадываться
о существовании в Крыму двух групп населения. Одна из них оставила
многократные погребения в каменных подкурганных гробницах, другая
заселяла вершины холмов, где позднее возникли позднескифские укрепления.
Неизвестно, различались эти группы этнически или по хозяйственным
особенностям. В формировании обеих групп могли принимать участие и скифы,
и тавры. Стратиграфическая неразделенность находок IV - II вв. до н. э. на
поселениях не позволяет выделить элементы материальной культуры,
например, лепные сосуды, значимые для определения этнической
принадлежности населения и характерные именно для III в. до н. э.
Неясной археологической ситуации соответствует положение дел с
письменными источниками. Сохранилась всего одна надпись III в. до н. э., в
которой речь идет о варварах, живших поблизости от Херсонеса. Они напали
на граждан, вышедших за пределы городских стен (IOSPE, I2, №343). В надписи
нет этнонимов, поэтому лишь логически можно предположить, что авторы
декрета имели в виду скифов и тавров. Ю. Г. Виноградов по эстампажу разобрал
остатки букв, позволяющие реконструировать этноним «сарматы». При этом
они противопоставлены варварам, напавшим на херсонеситов. Контекст из-за
плохой сохранности документа неясен (Виноградов 1997, с. 115) и, следовательно,
даже если восстановление Ю.Г. Виноградова верно, не известно на территории
крымского полуострова или за его пределами жили упомянутые сарматы9.
9 Рассказанная Ю. Г. Виноградовым история о захвате пиратами, скифами и таврами
собиравших виноград херсонеситов, с последующей неудачной попыткой продать пленников
сарматам, выглядит просто сказочной (Виноградов 1997, с. 115-120; Виноградов 1999, с. 61).
Согласно его реконструкции событий, варвары, превратив в пленников сборщиков урожая и
изучив предварительно маршруты сарматских набегов, направились, пересекая с запада на восток
Крымский полуостров, к границам боспорских владений. Движимый филэллинскими чувствами,
царь Перисад II послал своих воинов, которые сумели вернуть херсонеситов на Родину. Непонятно,
зачем пираты шли на риск, приближаясь к Боспору, а не отправились к Перекопу, мимо которого
направлявшиеся в Крым сарматы пройти никак не могли. Сбор винограда в Херсонесе, как вполне
логично предположил Ю. Г. Виноградов, происходил в августе - сентябре, а продавать пленников,
по его не подкрепленному аргументами мнению, пираты собирались в конце осени - начале зимы.
85
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Приблизительно через сто лет после того, как была высечена упомянутая
выше надпись, херсонеситы заключили договор с царем Понта Фаранаком I.
Он был специально направлен против племен, представлявших опасность для
Херсонеса. Фарнак I обещал оказать помощь, «если соседние варвары выступят
походом на Херсонес или подвластную херсонесцам страну» (IOSPE, I2, №402).
Как видим, и здесь население Крыма не поименовано, а обозначено обобщающим
термином «варвары».
Этнонимы появляются в письменных источниках, описывающих военные
действия, происходившие в Крыму в конце II в. до н. э. Авторы декрета,
высеченного на постаменте статуи понтийского полководца Диофанта (IOSPE,
I2, №369), несколько раз употребляют этноним «скифы» для обозначения главных
противников Херсонеса и понтийских войск. «Скифским» назван царь Палак.
Скифы владели царскими крепостями Хабеи и Неаполь, расположенными в
«середине Скифии», а также, возможно, некоторыми другими, против которых
Диофант выступил во время своего, неудачно начавшегося, второго похода.
Скифы во главе с Савмаком подняли восстание на Боспоре и убили царя
Перисада. Кроме скифов, в декрете названы еще два народа. Тавры, судя по
контексту, жили где-то совсем недалеко от Херсонеса и были подчинены
Диофантом. «Народ ревксиналов», привлеченный Палаком в качестве
союзников, объединенные силы херсонеситов и понтийцев разгромили в самом
кровопролитном сражении войны вблизи Калос Лимена. Отметим, что авторы
документа ясно отличали все три народа. Тавры не воевали вместе со скифами.
Они оказались жертвой обстоятельств, так как в населенной ими местности
Палак решил напасть на войско Диофанта. Важно также отметить появление в
документе этнополитического понятия «Скифия», до середины которой дошел
во время своего первого похода Диофант.
В таком случае, пленников, в том числе женщин и детей, пришлось бы в течение двух - трех
месяцев кормить, одевать (ведь виноград они собирали явно не в зимней одежде) и содержать
где-то за пределами поселений, куда варвары опасались возвращаться, как полагает комментатор
эпиграфических документов, страшась мести херсонеситов. Значительно увеличив стоимость (за
счет продуктов, одежды и трудовых ресурсов, необходимых для охраны) и значительно уменьшив
цену (пребывание в плену, наверняка, сказывалось на качестве рабов) своего товара, тавры и
скифы где-то в чистом поле предполагали обменять его у сарматов на скот. При этом им
приходилось рассчитывать лишь на благородство своих контрагентов, которые, во-первых,
должны были, отправляясь в набег, взять с собой необходимое для обмена количество скота и,
во-вторых, отказаться от соблазнительной мысли просто перебить пиратов и захватить пленных.
Ни сарматы, ни тавры со скифами, по мысли Ю. Г. Виноградова, не имели шансов продать рабов-
эллинов на северопричерноморских рынках. Следовательно, у сарматов существовала практика
применения труда эллинов, не нашедшая отражения ни в письменных, ни в археологических
источниках. Теоретически можно представить, как кочевники использовали женщин - рабынь,
но зачем им понадобились дети? Между тем, детей пираты препроводили через весь Крым и
предполагали держать в плену до прихода сарматов, коль скоро боспорским воинам удалось
освободить их и вернуть в Херсонес.
86
Боспорские исследования, выл. VI
Страбон, описывая те же события, что и декрет в честь Диофанта, называет
скифами Скилура и его сыновей во главе с Палаком (Strabo. VII.IV,3).
Разгромленных Диофантом союзников Палака он именует ставшим позднее
привычным для античной литературы термином «роксоланы» (VII.III,17) (а не
«народом ревксиналов», как в декрете в честь Диофанта).
Очень близка по времени декрету в честь Диофанта плохо сохранившаяся
надпись о борьбе за Калос Лимен (IOSPE, Р, №353). В ней ясно читается этноним
«скифы». От названия другого народа сохранились только две первые буквы,
которые М. И. Ростовцев предлагал дополнить другими и читать все слово как
«савроматы» (Ростовцев 1917, с.6) или «сарматы» (Ростовцев 19156, с.160).
Несколько кратких свидетельств письменных источников относятся ко
времени, ограниченному, с одной стороны, началом зависимости скифов от царя
Понта Митридата VI Евпатора, то есть концом II в. до н. э., а с другой стороны,
63 г. до н. э., когда Митридат покончил жизнь самоубийством. Мемнон в трактате
«О Гераклее» (XV,XXX) дважды упоминает скифских царей во множественном
числе: римляне обязали Митридата вернуть «скифским царям их родовые
владения», Митридат «...привлек на свою сторону ... царей скифских». В 86 г. до
н. э. римский полководец (в будущем диктатор) Сулла упрекал Митридата: «...ты
заключил союз с фракийцами, скифами и савроматами» (Appian. Mithr. 57). О
характере этого союза можно судить по тому, что Митридат числил скифов среди
своих друзей, «готовых на все, что только он прикажет» (Appian. Mithr. 15).
Плутарх (Pomp.XI,II) сообщает об участии в триумфе Помпея, среди прочих
пленных, «скифских жен Митридата». Другой римский историк Аппиан писал
о том, что Митридат «послал своих дочерей скифским правителям в
жены»(Арр!ап. Mithr. 108). Иногда к скифам от царя Понта отправлялись какие-
то дары (Appian. Mithr. 78). По словам Юстина, скифы присылали Митридату
войска (Just. XXXVIII, 3, 5).
Итак, согласно письменным источникам, в конце II в. до н. э. Крымский
полуостров, за пределами античных государств, был населен скифами. Они
занимали компактную территорию, названную декретом в честь Диофанта
Скифией, жили в крепостях и возглавлялись царями. Древние авторы четко
отделяли скифов от тавров и сарматов.
В источниках сохранились намеки на то, что скифы не были вполне
однородны в этническом отношении и делились, скорее всего, на племена.
Страбон пишет о сыновьях Скилура, которых по одним сведениям было 50, а по
другим - 80. Все они строили крепости и воевали с войсками Митридата (Strabo
VII,IV,3,7). В этих сыновьях не обязательно видеть родных детей скифского
патриарха. Так могли называть и руководителей каких-то административно
территориальных единиц (Щеглов 19886, с. 34), и, что еще более вероятно,
племенных вождей, сплотившихся во время войны под эгидой самого
могущественного из них.
Упоминание Мемноном скифских царей во множественном числе привело
В. Карасева к мысли о существовании нескольких скифских царств (Карасев 1969,
87
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
с.8,9), а по мнению А. М. Хазанова позднескифское государство делилось на
улусы (Хазанов 1975а, с. 198). Не менее резонно предполагать в скифских царях
вождей разных племен.
В декрете в честь Диофанта упомянуты скифские царские крепости Хабеи
и Неаполь (IOSPE, I2, №352), те же крепости и еще Палакий называет Страбон
(VII, IV, 7). Во фрагментированном декрете из Херсонеса чествуемый гражданин
«...выступил против крепости Напит...» (Соломоник 1964, с. 9,10). Таким
образом, нам известны названия четырех позднескифских крепостей.
Наименования двух из них - Палакий и Напит - представляют интерес с
точки зрения этнической истории скифов. Диодор Сицилийский, излагая одну
из версий о происхождении этого народа, сообщает о легендарных предках
скифов - братьях Пале и Напе, от которых ведут происхождение народы палы и
налы. Потомки Пала и Напа, двигаясь с Северного Кавказа, подчинили
обширную страну от Танаиса до Фракии (Diod., 11, 43,2, 4). Согласно Плинию,
напей, по одним сведениям, были уничтожены палеями (NH, VI, 50), по другим
- иными скифскими племенами (NH, VI, 22). Стефан Византийский (s.v.Nnmq)
располагал данными о существовании в Скифии поселения Напит и этникона
напиты. Таким образом, мы имеем дело с довольно стойкой древней
историографической традицией о заметной роли в истории Скифии племен палов
и напов. Судя по названиям крепостей, принадлежность к этим племенам
осознавалась и в позднескифское время. Вероятно, этникон нашел отражение в
имени Палака, одного из скифских царей. Следует вспомнить и о напеях -
таврском «царстве» или племени по Аммиаку Марцеллину (XXII, 8, 33).
Возможно, Аммиан, автор IV в. н. э., черпал свои сведения из поздних
источников, которые фиксируют процесс интеграции скифов и тавров, когда
скифский этноним распространился на это смешанное население.
Любопытна этимология этнонима напы и однокоренных слов. По-
осетински Naf - название божества (по-видимому, родового) и праздника. Naf(f)
означает «пупок» и восходит к арийскому * nabh-, индоевропейскому *nobh-
«пупок», затем «родство». Осетинское «f» на этот раз восходит не к «р» как
обычно, а к «bh» (Абаев 1973, с. 148,149). В другой работе В. И. Абаев отмечает,
что осетинский является единственным иранским языком, где «р» во всех случаях
перешел в «I». Эту фонему можно датировать II - IV вв. н. э. и связать с влиянием
германских языков (вероятнее всего - готского) (Абаев 1965, с. 33-35). Если бы в
случае с Naf действовало общее правило (р—>1, а не bh—>f), то можно было бы
представить переход Nap в Naf и, таким образом, происхождение слов с корнем
Nap соотнести с идеей родства, родственных связей, что очень подходит для
наименования племени.
Д. С. Раевский, основываясь на авестийском nafa- среднеперсидском усф-
«сородичи, община», «пуповина», полагал, что в Скифии термин «напы»,
возможно, обозначал коллектив типа патронимии (Раевский 1977, с. 186. Ср.
Луконин 1987, с.114). По его мнению, палы и напы, в соответствии со
88
Боспорские исследования, вып. VI
свойственным индоевропейским народам троичным членением общества,
означали два социальных слоя - воинов и общинников (кшатриев и вайшьев)
(Раевский 1976, с. 105; Раевский 1977, с. 77). Однако, исходя из всего
вышесказанного, кажется, есть больше оснований полагать, что палы и напы -
это термины этнические, а не социальные.
Иную этимологию предложил О. Н. Трубачев. По его мнению, корень пар
означает «меньшие, младшие» (Трубачев 1999в, с. 197). Такая трактовка хорошо
согласуется с рассказом Диодора о двух братьях, из которых Нап был, по-
видимому, младшим.
Наконец, следует упомянуть работу А. А. Белецкого, анализировавшего
не общеиндоевропейский, а древнегреческий языковый материал. С его точки
зрения, в основе топонима ЕП1 NAniTAN ФРОУР1 можно видеть
древнегреческие vanor] или vaitog со смысловым значением «лесистая долина»
(Белецкий 1969, с. 205). В таком случае мы имеем дело с термином, теоретически
вполне пригодным для наименования крепости, но вряд ли продуктивным
этнонимически.
Скифами и таврами не исчерпывается этнонимика населения Крымского
полуострова во II в. до н. э. В одной из надписей, найденной в Неаполе,
упоминаются «пиратствующие сатархеи», разгромленные Посидеем сыном
Посидея (IOSPE, I2, №672). Этих сатархеев все исследователи отождествляют с
сатархами, известными по нескольким письменным источникам (Десятников
1973). Домитий Каллистрат в передаче Стефана Византийского (s.v.rcnppai) и
Помпоний Мела локализуют это племя на самом севере Крымского полуострова
(Mela II, 2-4). По-видимому, греки иногда называли сатархов по месту их
жительства, где имелись древние рвы, тафриями (Столба 1993, с. 59). Об
этнической принадлежности сатархов высказывались разные мнения, ни одно
из которых нельзя считать доказанным. Не увенчались успехом попытки
приписать сатархам какие-либо из известных археологических памятников
(Щеглов 19986, с. 143-146 с необходимой литературой). Таким образом,
относительно сатархов можно лишь констатировать, что они появились в
северном Крыму во время царствования Скилура, не являлись его подданными
и отличались от скифов этнически.
Вслед за А. Н. Щегловым обратим внимание на имена двух богинь. Одно
из них - Дитагойя высечено на мраморном столе, посвященном этой богине в
святилище на акрополе Пантикапея дочерью Скилура Сенамотис, другое - Тарга
нацарапано на нескольких черепках, найденных в святилище II в. до н. э.,
расположенном на Тарханкутском полуострове в северо-западном Крыму. Оба
имени не этимологизируются из иранских языков и поэтому, возможно, намекают
на некоторые нескифские элементы в составе населения Крыма (Щеглов 19986,
с. 148,149).
Среди скифов во II в. до н. э. жили греки. Во всяком случае, об этом можно
уверенно говорить по отношению к скифской столице. Ольвийский купец
89
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Посидей успел поставить в Неаполе четыре статуи греческим богам (IOSPE, I2,
№№ 670-672; Дашевская 1960; Соломоник 19626, с. 36-41). Предполагается, что
он играл выдающуюся роль при дворе Скилура, выступая в качестве советника
и наварха скифского царя (Виноградов 1989, с. 241-246). Еще один грек по имени
Евмен украсил здание, расположенное поблизости от главных городских ворот,
статуей Деметры (Соломоник 1958, с. 312).
С другой стороны, и скифы жили среди греков на Боспоре. Бесспорный
факт - скифская царевна, дочь Скилура Сенамотис была замужем в Пантикапее
за одним из боспорских аристократов (Виноградов 1987). Вторым мужем
боспорской царицы Комасарии был человек с иранским именем Аргот (КБН
№75), возможно, представитель правящей скифской династии (Виноградов 1987,
с. 61). Его имя сохранилось в стихотворной надписи, найденной в Неаполе
скифском (Виноградов, Зайцев 2003). В декрете в честь Диофанта говорится о
скифах, которые во главе с Савмаком подняли восстание на Боспоре, убили царя
Перисада и на некоторое время захватили Пантикапей и Феодосию. По поводу
количества савмаковых скифов, их социального статуса, причин и целей
восстания ученые дискутируют в течение многих лет. При этом большинство
авторов полагает, что восстали скифы, постоянно жившие на Боспоре. Однако
существует и иная точка зрения, в соответствии с которой Савмак возглавлял
отряд, вторгшийся в пределы Боспорского царства из Скифии. Таким образом,
ни его самого, ни его подчиненных нельзя рассматривать как постоянных
жителей греческих городов (последняя работа на эту тему с подведением
некоторых итогов предшествующих дискуссий - Гаврилов 1992).
Подводя итог обзору письменных источников, следует еще раз
подчеркнуть, что в течение III и большей части II в. до н. э. население Крыма в
них почти не упоминается. В редчайших случаях используется обобщающий
термин «варвары», но не конкретные этнонимы. Соответствующие по времени
археологические памятники отличаются крайней малочисленностью и малой
информативностью, по крайней мере, с точки зрения возможностей
этнологических интерпретаций. Априорно можно предположить, что
северопричерноморский кризис III в. до н.э. проявился, наряду с прочим, в
уменьшении численности и увеличении подвижности населения. Последнее
обстоятельство должно было привести к активизации контактов между
различными, не обязательно одноэтничными группами. Греки, вероятно, не
всегда ориентировались в нестабильной этнической ситуации и для обозначения
тех племен, с которыми им приходилось иметь дело, прибегали к безошибочному
определению «варвары».
Положение дел кардинально изменяется ко второй половине II в. до н. э.
К концу столетия относится беспрецедентное для всей истории поздних скифов
количество письменных источников. Это не удивительно. Выступая вначале в
качестве противников, а затем - союзников Митридата VI Евпатора, поздние
скифы единственный раз в своей истории оказались втянутыми в борьбу мировых
90
риснирикии ИШ1еДЦВсЖИЯ, ВЫП. VI
держав. В свое время, благодаря победе над Дарием, скифы стали частыми
остями на страницах древнегреческих литературных произведений и научных
грактатов. Участие в бурных событиях эпохи Митридата привлекло к ним
знимание римских историков. Недаром Митридат, в передаче Юстина,
эбрагцаясь к своим солдатам перед третьей войной с Римом, сравнивает себя с
Дарием и Филиппом Македонским, преуменьшая их успехи и преувеличивая
двои (Just. XXXVIII, 7, 3).
К этому времени античные авторы, в том числе и жившие в Крыму, уже не
сомневались в определении этнической принадлежности жителей внутренних
эайонов полуострова. Много раз и в разных контекстах для ее обозначения
/потребляется этноним скифы. Они населяли страну, названную составителями
декрета в честь Диофанта Скифией. В тех случаях, когда речь идет об иных
племенах, в том числе союзных скифам (сарматы или савроматы, роксоланы),
занимавших нейтральную позицию (тавры) или противоборствующих им
сатархеи), они древними авторами недвусмысленно отделяются от населения
скифского царства и называются собственными именами. Варвары, жившие
среди греков, как в случае с Савмаком на Боспоре, также именуются скифами.
Вероятно, во II в. до н. э. в Крыму завершился процесс консолидации различных
длемен. Население позднескифского царства, несмотря на, с трудом, но все таки
эазличимые по письменным источникам, племенные особенности, сознавало себя
единым народом - скифами. Не известно, бытовал ли эндоэтноним,
соответствующий экзоэтнониму скифы, но существенные различия в
самосознании у разных групп населения вряд ли остались бы незамеченными
элижайшими наблюдателями, каковыми волей-неволей приходилось быть
серсонеситам, как не ускользнули от их внимания этнические особенности,
например, тавров. В источниках не сохранилось и намека на то, какие именно
племена концентрировались в Крыму в эпоху образования позднескифского
дарства. Однако этноним, единогласно присвоенный древними его населению,
де оставляет сомнения в том, что это были потомки скифов, кочевавших в
причерноморских степях до IV в. до н.э. включительно. Поэтому напрасны
попытки некоторых исследователей назвать жителей царства Скилура не
жифами, а как-то иначе (Пуздровский 1999а, с. 109; Зайцев 1999, с. 142-144,147).
Гем более что придумать как, в отличие от древних авторов, назвать это
население, так и не удалось. Таковы выводы, сделанные на основании изучения
письменных источников.
Данные археологии представляют позднескифскую культуру II в. до н. э.
<ак своеобразный феномен. В этом столетии функционировали крупнейшие
/крепленные поселения - Неаполь, Булганакское и Кермен-Кыр (рис. 4). Во всех
грех случаях для строительства оборонительных сооружений были избраны
зозвышающиеся над долинами рек мысы, защищенные с трех сторон
естественным образом обрывами или крутыми склонами. Оборонительные
вооружения возводились на местах соединения мысов с плато. В Неаполе это
91
Боспорские исследования, вып. VI
держав. В свое время, благодаря победе над Дарием, скифы стали частыми
гостями на страницах древнегреческих литературных произведений и научных
трактатов. Участие в бурных событиях эпохи Митридата привлекло к ним
внимание римских историков. Недаром Митридат, в передаче Юстина,
обращаясь к своим солдатам перед третьей войной с Римом, сравнивает себя с
Дарием и Филиппом Македонским, преуменьшая их успехи и преувеличивая
свои (Just. XXXVIII, 7, 3).
К этому времени античные авторы, в том числе и жившие в Крыму, уже не
сомневались в определении этнической принадлежности жителей внутренних
районов полуострова. Много раз и в разных контекстах для ее обозначения
употребляется этноним скифы. Они населяли страну, названную составителями
декрета в честь Диофанта Скифией. В тех случаях, когда речь идет об иных
племенах, в том числе союзных скифам (сарматы или савроматы, роксоланы),
занимавших нейтральную позицию (тавры) или противоборствующих им
(сатархеи), они древними авторами недвусмысленно отделяются от населения
скифского царства и называются собственными именами. Варвары, жившие
среди греков, как в случае с Савмаком на Боспоре, также именуются скифами.
Вероятно, во II в. до н. э. в Крыму завершился процесс консолидации различных
племен. Население позднескифского царства, несмотря на, с трудом, но все таки
различимые по письменным источникам, племенные особенности, сознавало себя
единым народом - скифами. Не известно, бытовал ли эндоэтноним,
соответствующий экзоэтнониму скифы, но существенные различия в
самосознании у разных групп населения вряд ли остались бы незамеченными
ближайшими наблюдателями, каковыми волей-неволей приходилось быть
херсонеситам, как не ускользнули от их внимания этнические особенности,
например, тавров. В источниках не сохранилось и намека на то, какие именно
племена концентрировались в Крыму в эпоху образования позднескифского
царства. Однако этноним, единогласно присвоенный древними его населению,
не оставляет сомнения в том, что это были потомки скифов, кочевавших в
причерноморских степях до IV в. до н.э. включительно. Поэтому напрасны
попытки некоторых исследователей назвать жителей царства Скилура не
скифами, а как-то иначе (Пуздровский 1999а, с.109; Зайцев 1999, с. 142-144,147).
Тем более что придумать как, в отличие от древних авторов, назвать это
население, так и не удалось. Таковы выводы, сделанные на основании изучения
письменных источников.
Данные археологии представляют позднескифскую культуру II в. до н. э.
как своеобразный феномен. В этом столетии функционировали крупнейшие
укрепленные поселения - Неаполь, Булганакское и Кермен-Кыр (рис. 4). Во всех
трех случаях для строительства оборонительных сооружений были избраны
возвышающиеся над долинами рек мысы, защищенные с трех сторон
естественным образом обрывами или крутыми склонами. Оборонительные
сооружения возводились на местах соединения мысов с плато. В Неаполе это
91
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
была каменная стена, на Кермен-Кыре - ров и вал, на котором некоторое время
спустя построили каменную стену с башнями, на Булганакском городище П. Н.
Шульц осматривал остатки вала, позднее уничтоженного
сельскохозяйственными работами. На городищах Кермен-Кыр и Булганакском
исследованы стены, составляющие вторую линию обороны и дополнительно
защищавшие оконечности мысов, так называемые акрополи. Оборонительные
стены первоначально в поперечном вертикальном сечении были трехслойными,
с течением времени они расширялись с помощью дополнительно пристроенных
поясов. Во всех случаях стены укреплялись забутованными изнутри башнями.
Кладка оборонительных сооружений была иррегулярной. Она осуществлялась
из необработанных или грубо обколотых камней. Перед главной
оборонительной стеной Неаполя, по всей вероятности, построили протейхизму
(Высотская 1979, с. 37-43; Храпунов, Мульд 1993; Колтухов 1999в, с. 29-44).
Поселение в устье реки Альма скифы основали в конце II в. до н. э.,
вероятно, после того, как в их руки перешли все греческие населенные пункты,
расположенные в северо-западном Крыму. Оно было защищено валом,
примыкавшим обоими концами к обрывам и выступавшим углом в напольную
сторону (Высотская 1994а, с. 12-14).
В северо-западном Крыму скифы, захватив греческие поселения, возводили,
вместо разрушенных, собственные оборонительные сооружения в виде каменных
стен с башнями или валов и рвов. Лишь на Беляусе они первое время
использовали, вероятно хорошо сохранившуюся, греческую фортификацию
(Дашевская 1990, с. 144,151,152).
Постройки эллинистического времени в значительном количестве открыты
при раскопках Неаполя. В основном, это двух- и трехкамерные прямоугольные
в плане здания. Помещения, на которые они разделены, вытянуты вдоль одной
оси. В доме «Р» удалось проследить дверные проемы. Благодаря этому становится
ясно, что три помещения, из которых он состоит, не имели прямой
функциональной связи. Двери в каждом из них сделаны в северной внешней стене
и вели, вероятно, во двор. Полы в домах земляные или глинобитные. Цоколи
сделаны из необработанных камней, стены сырцовые. Крыши чаще делались из
органических материалов. Богатые дома, стены которых оштукатурены и
украшены фресковой росписью, покрывали черепицей. Иногда под полом дома
в скале вырубали подвальное помещение (Высотская 1979, с. 74-80).
Во II в. до н. э. были построены первые из так называемых зданий типа
мегарон, в том числе и крупнейшее из них. Они сооружались по единому
планировочному принципу: постройка состояла из обширного основного
помещения, от которого стеной с дверным проемом отделялись небольшие сени
(Зайцев 19956). Стены возводились из необработанных камней и сырцовых
кирпичей. Изнутри они иногда штукатурились и расписывались. Полы были
глинобитными. Крыши в наиболее богатых постройках покрывались черепицей.
В Неаполе раскопано здание, построенное, в соответствии с некоторыми
92
Боспорские исследования, вып. VI
реконструкциями, в чисто греческом духе. Оно состояло из двух портиков,
соединенных стеной. Портики выстроены в дорийском ордере (найдена
капитель), с применением рустованных квадров. Крыша покрыта черепицей.
Вероятно, в этом здании помещались бронзовые и мраморные статуи,
посвятительные надписи и рельефы (Высотская 1979, с. 58,59).10
Кроме наземных построек, внутри города и на пригородной территории
строились прямоугольные и круглые в плане полуземлянки (Высотская 1979, с.
81-83). Небольшая овальная в плане полуземлянка использовалась первыми
жителями Булганакского поселения. Уже во И в. до н. э. она была засыпана
мусором (Храпунов 1991, с. 19,27). Захватив около середины II в. до н. э.
Керкинитиду, скифы на некоторое время поселились в полуземлянках. Затем они
построили каменные наземные дома, небрежно и, вероятно, наскоро сложенные в
основном из камней, взятых из разрушенных греческих домов. Скифский поселок
на месте эллинского города был разрушен, по всей вероятности, в конце II в. до н.
э. во время походов Диофанта (Кутайсов 1990, с. 113-122).
Архитектурно-планировочные принципы и строительные приемы,
использованные скифами при возведении оборонительных сооружений, жилых
и общественных построек, представляются своеобразными, присущими только
позднескифской культуре. Единственным народом, у которого скифы в Северном
Причерноморье могли позаимствовать какие-либо архитектурно-строительные
приемы, были эллины. Однако общего между греческими и скифскими
фортификационными системами только то, что и в том, и в другом случае
использовались каменные стены с башнями. Создается впечатление, что
знакомство скифов с оборонительными сооружениями античных городов
ограничивалось лишь внешним осмотром. Во всяком случае, устройство двух
параллельных фронтальных линий обороны, отсутствие в кладках обработанных
камней, заполнение башен изнутри бутовым камнем, многократное утолщение
стен за счет пристраивания дополнительных поясов явно указывают на
негреческое происхождение архитекторов и строителей, возводивших таким
10 Ю. П. Зайцев называет это здание «парадным фасадом Южного дворца» и предлагает
его графическую реконструкцию (Зайцев 2003, рис. 27; 48). «Парадный фасад» представлял собой
двухэтажное здание, увенчанное парапетом. С севера вплотную к нему было пристроено другое
здание «Р», открывавшееся фасадом в противоположную сторону, на север. Обоснования
подобной реконструкции в тексте монографии нет. Удивительно, что этот фасад, несмотря на
всю его фундаментальность, в реконструкции Ю. П. Зайцева не имел даже единственной двери.
Последнее обстоятельство объясняется, вероятно, отсутствием следов дверных проемов в реально
открытой на этом месте довольно монументальной стене. В этом отношении старые реконструкции
обсуждаемой постройки в виде сплошной стены, заканчивающейся с двух сторон портиками,
вызывают больше доверия. Правда, и они не имели сколько-нибудь подробного архитектурно-
археологического обоснования.
Если же «парадный фасад дворца» «имел вид стены с выступами-пилонами» (Зайцев 2003,
с. 24), непонятно, почему на графической реконструкции нарисованы два ряда окон. Стена с
окнами как отдельное здание - это, кажется, совершенно новое слово в архитектуре.
93
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
образом оборонительные сооружения. С другой стороны, регулярное
использование этих приемов, зафиксированное при раскопках разных
памятников, является одним из признаков, позволяющих объединить их в одну
археологическую культуру. При раскопках древнейшей оборонительной стены
Булганакского городища выяснилось, что она неравномерна по толщине,
разница между ее западным и восточным участками составляет 0,4 м. Возможно,
это обстоятельство объясняется недостаточной опытностью строителей или
отсутствием у них необходимых инструментов. Малую искушенность скифов
в организации обороны можно усмотреть и в наличии хозяйственных ям
непосредственно у внутреннего панциря стены. Ямы должны были мешать
защитникам крепости совершать быстрые перестроения (Храпунов, Мульд
1993, с. 12). Не могло принадлежать античному фортификатору архитектурное
решение главных городских ворот Неаполя: башни там расположены впритык
к проему ворот и не имели связи с городом (Крыжицкий 1993, с. 220).
Единственный элемент обороны, который скифы почти наверняка
заимствовали у греков - это протейхизма, открытая перед главной
оборонительной стеной Неаполя.
По оборонительным валам и выкопанным перед ними рвам невозможно
определить этнос их создателей. Аналогии подобного рода простейшим
сооружениям нетрудно отыскать во многих культурах Евразии в огромном
территориальном и хронологическом диапазоне.
Из наземных домов характерными особенностями отличаются здания
«типа мегарон». Такие постройки в Причерноморье античной эпохи известны
только на позднескифских поселениях. Поэтому исследователи неоднократно
обращались к их изучению. Сложности вызывают, главным образом, два
вопроса: 1) поиски архитектурных прототипов зданий «типа мегарон»; 2) их
функциональное назначение. П. Н. Шульц полагал, что архитектурным
прототипом для скифов могли послужить греческие храмы в антах, но допускал
возможность зарождения подобной архитектурной идеи и в скифской среде.
Часть мегаронов функционировали, по его мнению, как культовые здания,
часть - как жилые (Шульц 1971, с. 135). У Т. Н. Высотской культовая
принадлежность всех зданий «типа мегарон» не вызывала сомнений. Их
происхождение она, развивая мысль П. Н. Шульца, связывала с храмами в
антах (Высотская 1979, с. 68,69). Ю. П. Зайцев убедительно продемонстрировал,
что здания «типа мегарон» строились на всей территории столицы
позднескифского государства, все время ее существования и использовались в
различных целях (Зайцев 19956, с. 96,97). С. Д. Крыжицкий рассматривает
обсуждаемые постройки как яркое проявление неантичных традиций. В
античных городах Северного Причерноморье не известны не только аналогии
домам мегаронного типа, но даже и сам планировочный принцип. Вероятно,
идея мегарона зародилась в позднескифской среде самостоятельно (Крыжицкий
1982, с. 145; Крыжицкий 1993, с. 226 - 228, 231).
94
Боспорские исследования, вып. VI
Прямоугольные в плане каменно-сырцовые дома вполне элементарны и
по планировке, и по строительным приемам, использовавшимся при их
сооружении. Во всяком случае, они ничем не напоминают греческие. Другое дело
- так называемое здание с портиками. Точные аналогии постройке в виде стены,
заканчивающейся с каждой стороны портиком, кажется, не известны. Но сама
идея сооружать галереи, ограниченные с трех сторон колоннами, да еще с
использованием элементов дорийского ордера, вероятно, была заимствована
скифами у греков. С эллинским влиянием, очевидно, связана традиция
расписывать стены домов яркими красками.
При строительстве оборонительных сооружений, жилых и хозяйственных
построек скифы применяли некоторые присущие только им, впрочем, весьма
элементарные строительные приемы. Неумение тщательно обрабатывать
предназначенные для строительства камни привело к изобретению способа
укрепления углов зданий с помощью крупных камней, которым придавали Г-
образную форму (Высотская 1983а, с. 8). Для лучшей связи между панцирями
внутри стены иногда делали перемычки из крупных камней (Высотская 1979, с.
38). Зафиксировано применение еще одного специфически скифского
строительного приема: устройство под глинобитными полами зольных
подсыпок, служивших для улучшения гидро- и термоизоляции помещений, а
также защитой от грызунов, насекомых, червей, пресмыкающихся (Припусков
1957: Кутайсов 1990, с. 115).
Поиски прототипов позднескифских построек среди памятников
раннескифского времени оказываются не слишком результативными. Остатки
жилищ, зафиксированные при раскопках Каменского (Граков 1954, с. 60-63) или
Елизаветовского (Марченко, Житников, Яковенко 1988, с. 67,73) городищ -
простейших типов, характерные для очень многих народов, переходящих к
оседлому образу жизни. Впрочем, можно отметить, что легкие каркасно-
столбовые постройки Каменского и большие полуземлянки Елизаветовского
городищ не имеют аналогий среди позднескифских построек. В то же время
небольшие круглые в плане полуземлянки и прямоугольные каменно-сырцовые
дома Елизаветовки подобны позднескифским.
Круглые, овальные или прямоугольные в плане полуземлянки известны
на всех крымских позднескифских поселениях, раскапывавшихся широкими
площадями. Причем традиция сооружать углубленные в землю постройки
сохранялась на протяжении всей истории существования позднескифской
культуры (см., например Высотская 1979, с.81-83,85; Высотская 1988; Кутайсов
1990, с. 113-115; Храпунов 1991, с.27; Храпунов, Власов, Молодцов, Мульд 1994,
с. 91; Уженцев 1994). Часто полуземлянки рассматривают как временные жилища
(Кутайсов 1990, с. 115). Вероятно, иногда дело так и обстояло. Например, в
Керкинитиде или в случае с первопоселенцами Булганака, которые соорудили
полуземлянку на склоне холма еще до того, как построили долговременные
жилища на его вершине. Однако в целом, полуземлянки строились столько,
95
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
сколько существовали поселения поздних скифов и исполняли роль жилищ так
же. как и наземные дома. Круглые, обложенные камнями полуземлянки обычно
называют юртами (Высотская 1979, с. 83; Дашевская 1989, с. 130). Этот термин
вряд ли удачен. Его аргументировано критиковал В. А. Кутайсов, обративший
внимание на то, что юрты были, вероятно, изобретены более чем полтысячи
лет спустя, после того как появились круглые позднескифские полуземлянки
(Кутайсов 1990, с.113). Добавим, что характер перекрытия круглых
полуземлянок, в большинстве случаев, не установлен, поэтому трудно
представить, насколько они напоминали юрты. Правда, для постройки,
открытой на городище Кара-Тобе, шалашеобразная, напоминающая юрту
конструкция бесспорна, так как там найдены два ряда ямок от столбов, стоявших
под углом (Шульц 1941, с.273). Для землянки, раскопанной на Южно-
Донузлавском городище (Дашевская 1967, с. 69,70) и в нескольких случаях в
Калос Димене (Уженцев 1994, с. 249), где в центре каждой постройки сохранилась
яма для столба, такая конструкция вполне вероятна. Однако шкурами или
войлоком, как в настоящих юртах, такие сооружения не покрывались; на Южно-
Донузлавском городище найдены следы глиняной обмазки со следами прутьев.
Не вполне правомерным представляется предположение о том, что круглые
в плане полуземлянки представляли собой пережиток кочевого был а - скифского
(Шульц 1941, с. 274) или сарматского (Щеглов 1970, с. 24; Щеглов 1978, с. 85).
Во-первых, продолжительность существования полуземлянок заставила бы
допустить перманентное оседание кочевников на скифских поселениях в течение
II в. до н. э. - III в. н. э., либо постоянное присутствие в них контингента
полукочевников, что другими источниками не подтверждается. Во-вторых, как
уже говорилось, полуземлянки были не только круглыми в плане, а конструкции
иных форм с кочевым образом жизни связать очень сложно. В-третьих,
полуземлянки известны во многих культурах, не имевших отношения к
кочевничеству. Например, в древнегреческих городах, особенно на стадии
формирования полисов (Крыжицкий 1982, с. 11-14). Вероятно, полуземлянки как
тип жилища устраивали скифов и потому стали важным элементом
позднескифской археологической культуры.11
Анализ лепной керамики из слоев, накопившихся на позднескифских
поселениях главным образом во II в. до н. э., до захвата их войсками Диофанта
позволил В. П. Власову сделать некоторые существенные выводы. Оказалось,
что около половины форм самых ранних позднескифских сосудов не имеют
прототипов в иных культурах. В то же время, примерно пятая часть сосудов
обнаруживает явную зависимость от керамики, обычной для скифских
подкурганных погребений V - IV вв. до н. э. Имеется также довольно
представительная группа керамики (около 10%), которая либо аналогична
таврской, либо сочетает таврские и позднескифские керамические традиции.
11 С этими рассуждениями не согласился С. А. Скорый (Скорый 1997,с. 13), но, обратив
внимание только на круглые в плане полуземлянки, он, кажется, не учел другие аргументы.
96
Боспорские исследования, вып. VI
Единичные сосуды обнаруживают параллели в зарубинецкой культуре. Два
кувшина, а также рожковые светильники были изготовлены под влиянием
античных образцов (Власов 1999а, с. 9,10).
В целом, исследование лепной керамики демонстрирует, что среди жителей
позднескифских поселений на начальном этапе их существования преобладали
потомки кочевых скифов. Кроме них, участие в формировании позднескифской
культуры принимали, вероятно, подвергавшиеся ассимиляции тавры. Во II в.
до н. э. было положено начало собственно позднескифской традиции
изготовления лепных сосудов, выразившееся в появлении многих керамических
форм, не имеющих прототипов или аналогий в иных культурах. Единичные
находки сосудов специфических форм позволяют предположить проникновение
в Крым малочисленных коллективов носителей зарубинецкой культуры (Власов
2001а, с. 177).
Кроме лепной керамики, слои позднескифских поселений насыщены
обломками сосудов греческого производства, в частности, амфор, чернолаковой
и простой гончарной керамики, «мегарских» чаш. Обнаружены также греческие
светильники, алтарики терракотовые статуэтки (Зайцев 1990, с. 89,90).
Позднескифских погребальных сооружений II в. до н. э. открыто очень не
много. Среди них - мавзолей скифской знати, построенный вблизи городских
ворот Неаполя. Он представлял собой прямоугольную в плане постройку,
сложенную в нижней части так же, как и оборонительные стены, из
необработанных или слегка подтесанных камней, а в верхней части - из сырцовых
кирпичей. Все внутреннее пространство мавзолея использовалось для
захоронений. В нем обнаруженная каменная гробница с очень богатым, вероятно,
царским погребением, резная деревянная конструкция и 37 деревянных гробов,
расположенных в несколько ярусов. Кроме того, в полу похоронили четырех
коней и собаку. Еще одну собаку замуровали в стену над дверью (Шульц 1953;
Погребова 1961; Зайцев 2001).12 Несмотря на спорность датировки наиболее
12 Сравнение архивной документации с опубликованными данными привело Ю. П. Зайцева
к выводу о несоответствии сложившихся у исследователей на основании публикаций
представлений об этом выдающемся комплексе и реальной картины погребений (Зайцев 2001).
Подробный анализ сохранившихся полевых материалов позволил уточнить план богатейшего
погребения в каменной гробнице, а также предложить новую реконструкцию погребального
обряда и связанной с ним последовательности ритуальных действий. Непосредственное изучение
находок из комплекса дало основание автору по-новому восстановить некоторые широко
известные из прежних публикаций предметы (иную форму в реконструкции Ю. П. Зайцева
приобрел шлем, из двух предполагавшихся ранее коротких мечей собран длинный латенский меч
и т. д.).
Новую интерпретацию получило и известное резное расписное деревянное сооружение,
графически реконструированное О. И. Домбровским и рассматриваемое в первых публикациях в
качестве остатков саркофага, в котором помещалось богатое женское погребение, ограбленное в
древности. По мнению Ю. П. Зайцева, конструкция является тронным парадным ложем, на
котором покойник был внесен в мавзолей и помещался до захоронения в каменной гробнице.
Публикуемые в статье графические изображения гипсовых отливок деревянных деталей
97
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
ранних погребений мавзолея, не вызывает сомнений, что само здание было
построено во II в. до н. э. (Погребова 1961, с. 175). Это уникальное сооружение
не имеет аналогий не только среди позднескифских памятников, но и в мировой
археологической практике. То же можно сказать и о каменной гробнице -
наиболее древнем из сохранившихся погребальных сооружений мавзолея. В
сотнях золотых бляшек, большом количестве оружия, а также в захоронениях
коней усматриваются реминисценции раннескифских традиций. Но, в целом,
погребение в каменной гробнице сравнить практически не с чем. Меч
среднелатенской схемы, этрусское зеркало и шлем попали к поздним скифам,
вероятно, в результате различных, в том числе межэтнических, контактов,
ставших особенно интенсивными в эпоху царствования Митридата VI Евпатора
(Raev, Simonenko, Treister 1991, р. 470; Симоненко 1998, с. 186).
В грунтовом могильнике Неаполя ко II в. до н. э. можно отнести лишь
несколько наиболее ранних захоронений. Все они совершены в склепах.
Методика раскопок была такова, что не всегда ясны детали конструкций
погребальных сооружений. Однако в большинстве случаев склепы состояли из
округлой или овальной в плане погребальной камеры и прямоугольной входной
ямы, которая заполнялась камнями (Сымонович 1983, с. 101). Последняя деталь
характеризует позднескифские погребальные сооружения, не только склепы, но
и подбойные могилы, на протяжении всей истории их существования.
Гораздо тщательнее исследованы и, главное, полноценно опубликованы
пять ранних комплексов из могильника, примыкающего к городищу Беляус в
северо-западном Крыму (Дашевская, Михлин 1980; Дашевская 2001). Это склепы
с прямоугольными в плане входными ямами и овальными погребальными
конструкций, в виде чудовищных персонажей, значительно отличаются от реконструированных
О. И. Домбровским. Отметим, что осмотр гипсовых отливок, хранящихся в фондах Крымского
республиканского краеведческого музея, позволяет отказаться от реконструкций О. И.
Домбровского.
Сопоставление всех имеющихся в распоряжении автора данных о погребении,
стратиграфических и архитектурных особенностей мавзолея и прилегающих строительных
комплексов с хронологией исторических событий позволило Ю. П. Зайцеву присоединиться к
мнению исследователей, считающих, что погребение в каменной гробнице принадлежит Скилуру.
Необходимо отметить, что в связи с неясностью того, как происходил процесс фиксации в момент
расчистки погребений, публикация Ю. П. Зайцевым не подлинных чертежей, а реконструкций,
выполненных на основании изучения полевых материалов, требуют от читателя значительной
доли доверия.
Можно по-разному относиться к реконструкциям, предложенным Ю. П. Зайцевым - одни
из них весьма правдоподобны, другие кажутся невероятными (например, процесс заталкивания
тела Скилура в отверстие, образовавшееся после того, как рухнула одна из плит перекрытия
каменной гробницы). Но его работа заставляет лишний раз задуматься о прописных для каждого
археолога истинах - необходимости тщательных раскопок и зачисток, а также максимально
полной и точной фиксации исследуемых обьектов. В противном случае, как в ситуации с
неапольским мавзолеем, исследователи следующих поколений оказываются перед лицом очень
сложных проблем, многие из которых вряд ли могут быть решены в принципе.
98
Боспорские исследования, вып. VI
камерами, длинная ось которых перпендикулярна длинной оси входных ям.
Погребения совершались в несколько ярусов, кости погребенных ранее часто
сдвигались. Входные ямы заполнялись камнями, от погребальных камер они
отделялись крупными закладными плитами. Вместе с погребениями
обнаружены наконечники копий, втульчатые железные наконечники стрел,
гончарная керамика греческого производства, фибулы латенских типов и
фибулы-броши, бронзовые украшения, наконечники ремней и пряжки, ножи,
пряслица, бусы. Все перечисленные выше особенности погребальных
сооружений, обряда и основные категории инвентаря, при естественной
изменчивости типов вещей во времени, станут традиционными для поздних
скифов в последующие столетия.
Имеются сведения об открытии в могильнике Беляус погребальных
сооружений, у которых в одной или обеих длинных сторонах входной ямы
выкопаны входы в овальные погребальные камеры, расположенные параллельно
входной яме. Эти могилы предназначались для многократных захоронений. По
данным О. Д. Дашевской, именно в них совершались самые ранние, из
исследованных на территории могильника, погребения. Эти комплексы целиком
еще не опубликованы, поэтому судить о них во всех деталях нельзя (Дашевская,
Михлин 1983, с. 138; Дашевская 1991, с.25, табл.40,1). В конце III или в начале II
в. до н. э. в некрополе Беляус стали, правда, очень редко, хоронить в подбойных
могилах. На столь раннюю дату указывает чернолаковый флакон, найденный в
одном из погребений (Дашевская 1984, с. 55).
В некрополе Керкинитиды раскопан каменный склеп, сооруженный
греками в конце IV - первой половине III в. до н. э. Захватившие город скифы
использовали склеп для погребения своих соплеменников. Сохранившийся
позднескифский погребальный инвентарь позволяет датировать захоронения
II - первой половиной I в. до н. э. (Михлин, Бирюков 1983, с. 42). Одну из
фибул М. Б. Щукин относит к ступени В2Ь латенской эпохи (280 - 240 гг. до н.
э.) (Щукин 1994, с. 100). Представляется, что дату позднескифских захоронений
можно сузить на основании фактов, известных из истории Керкинитиды.
Скифы захватили город во второй половине II в. до н. э., а в конце столетия
навсегда покинули его (Кутайсов 1990,с. 25,32,159). Вероятно, в
непродолжительный промежуток времени, измеряемый несколькими
десятилетиями во второй половине II в. до н. э., они, будучи полновластными
хозяевами в Керкинитиде, разграбили греческий склеп и успели совершить в
нем несколько захоронений. Археологический материал из склепа не
противоречит такой датировке. Среди находок, обнаруженных в обсуждаемом
погребальном сооружении, обращает на себя внимание бронзовый предмет в
виде втулки, заканчивающейся двумя рожками, увенчанными изображениями
голов верблюдов. Назначение этой вещи не ясно, но зато хорошо известно,
что подобные ей являются довольно распространенным атрибутом скифских
погребений IV в. до н. э. и более раннего времени (Фиалко, Болтрик 2000).
99
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Таков один из частных случаев сохранения традиций раннескифской культуры
в позднескифской. Предметы, подобные найденному в Керкинитиде,
обнаружены также в мавзолее (Погребова 1961, рис. 28,2) и грунтовом
могильнике (Сымонович 1983, табл. XLV, 25) Неаполя.
В могильниках Левацки и Фонтаны наиболее ранние захоронения
совершены в погребальных сооружениях особого типа. Не имея сейчас
возможности разобрать терминологическую путаницу, которая возникла в науке
в результате употребления одного и того же названия для обозначения могил
разных типов и, наоборот, разных терминов - для наименования одинаковых
погребальных сооружений, мы условимся называть их катакомбами и отличать,
тем самым, от склепов и подбойных могил.
Таковы могила № 5 в Фонтанах и могилы №№ 17, 18 в Левадках (рис. 5 -
11). Каждая из них состояла из прямоугольной в плане входной ямы, доверху
забитой камнями, и двух овальных в плане погребальных камер, выкопанных в
ее длинных стенах. Входная яма с погребальными камерами соединялась с
помощью входов длиной 0.6 - 1,9 м и высотой 0,4 м (эти входы, главным образом
и отличают катакомбы от подбойных могил). Погребальная камера, как правило,
предназначалась для совершения многократных и многоярусных погребений,
кости ранее погребенных сдвигались.
Могилу № 5 в Фонтанах по скудному погребальному инвентарю, главным
образом, по бронзовым трехлопастным наконечникам стрел и по бусам, можно
отнести к любому отрезку времени в пределах IV - II вв. до н. э.
Могилы №№ 17 и 18 в Левадках расположены в 10 м друг от друга и вряд
ли разделены значительным промежутком времени. Могила № 17 датируется
только железными пряжками с неподвижным язычком (по одной в каждой
погребальной камере). Следовательно, придется лишь констатировать, что
захоронения могли произвести в любой промежуток времени в течение III -1 вв.
до н. э. (Абрамова 1993, с. 83; Скрипкин 1990, с. 97, 164). Всеверной погребальной
камере могилы № 18 найдена фибула-брошь (рис. 11, 17) второй половины II -
первой половины I в. до н. э. (Михлин 1980, с. 199; Дашевская, Михлин 1983, с.
139-141). Учитывая, что в этой камере совершено всего два погребения, примерно
к этому времени следует отнести и два, обнаруженных там же, железных
наконечника стрел (рис. 11, 24, 25). Неорнаментированные курильницы,
подобные найденной в южной погребальной камере могилы № 18 (рис. 9),
производились в течение IV -1 вв. до н. э. (Власов 1997а, с. 280,281). Наконечник
стрелы из этой погребальной камеры (рис. 10, 40) относится к типу,
датированному К. К. Марченко по аналогиям с сарматских территорий II в. до
н. э. (Марченко 1996, с. 60-65). Зеркала (рис. 8; 9) типологически наиболее близки
находкам из склепов II -1 вв. до н. э. некрополя Неаполя (Сымонович 1983, с. 44,
45, 57, 58, 101). Однако следует учитывать, что зеркала с железными ручками
производились скифами в IV в. до н. э. и, несмотря на их типологическое отличие
от найденных в Левадках, трудно представить, чтобы эта традиция прерывалась.
100
Боспорские исследования, выл. VI
Таким образом, наиболее вероятная дата сооружения катакомб в Левадках - II
в. до н. э. Нельзя, конечно, исключить, особенно учитывая многократность
погребений, что некоторые захоронения были совершены в более раннее или в
более позднее время.
При сравнении находок из Фонтанов и Левадков бросается в глаза почти
полное несовпадение наборов бус. Несомненно, бусы, обнаруженные в Фонтанах,
использовались в более раннее время, чем бусы из Левадков. Причем со времени
последнего погребения в катакомбе из Фонтанов до первого погребения в
катакомбах из Левадков должен был пройти промежуток времени, достаточный
для того, чтобы более десятка типов бус вышли из употребления. Катакомба в
Фонтанах использовалась, вероятно, длительное время, в ней похоронили более
20 человек. Если принять II в. до н. э. как дату, наиболее вероятную для
погребения в Левадках, придется признать, что все или некоторые захоронения
в катакомбе из Фонтанов были совершены в III в. до н. э.
Аналогичные конструктивно и синхронные раскопанным в Фронтанах и
Левадках погребальные сооружения открыты в позднескифском могильнике
Беляус, в кургане у с. Чистенькое и в боспорском некрополе Золотое.
По данным О. Д. Дашевской, как уже говорилось, именно в них
совершались самые ранние, из исследованных на территории беляусского
могильника, погребения, датируемые II в. до н. э. (Дашевская, Михлин 1983, с.
138; Дашевская 1991, с. 25, табл. 40, 1).
Значительный интерес представляет комплекс впускного погребения в
кургане, раскопанном близ с. Чистенькое. Курган располагался приблизительно
в 4 км к северо-западу от могильника Фонтаны и в 5 км к северо-востоку от
могильника Левадки. Впускная могила состояла из овальной в плане входной
ямы, в длинной стене которой выкопан короткий дромос, заканчивающийся
овальной погребальной камерой, расположенной параллельно входной яме.
Захоронение человека, совершенное в погребальной камере, сопровождалось
мечом, копьями, стрелами с железными втульчатыми наконечниками, бусами,
двумя сосудами античного производства и некоторыми другими вещами. Во
входной яме похоронили лошадь. На ней найдены наносник, два нащечника и
удила с крестовидными псалиями (Колтухов, Тощев 1998, с. 42,46, рис. 21;22).
Погребальное сооружение из Чистенького аналогично самым ранним
могилам Беляуса, а также тем, что раскопаны в могильниках Левадки и
Фонтаны. В то же время, индивидуальное захоронение, совершенное в курганной
насыпи, и лошадь во входной яме выдают в погребенном у с. Чистенькое
кочевника. Комплекс вещей из рассматриваемой могилы сближает ее со
своеобразной группой памятников, раскопанных в северо-западном
Причерноморье, в Молдавии, в Прикубанье, на Дону. В Великоплоском,
Бубуечи, Марьевке и других местах обнаружены лежавшие рядом наборы
вооружения, деталей конской сбруи и некоторые другие вещи. Погребальные
сооружения не зафиксированы (обзор см. Щукин 1994, с. 97,98). Копья,
101
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
втульчатые железные наконечники стрел, удила с крестовидными псалиями
обычны для этих комплексов. Бросается в глаза сходство орнаментации двух
пластин из Бубуечи и нащечников из Чистенького. Заодно, кстати,
устанавливается и вызвавшее дискуссию назначение бубуечских находок
(Нефедова 1993, с. 18). Датируются все упомянутые выше комплексы вещей в
пределах III - II вв. до н. э. Этническая принадлежность их владельцев не
установлена. Особого мнения придерживаются Е.Ф. Редина и А.В. Симоненко.
Они полагают, что обсуждаемые комплексы сформировались в начале I в. до н.
э. и принадлежали сарматам, входившим в армию Митридата VI Евпатора
(Редина, Симоненко 2002, с. 86). Обращает на себя внимание разнородность
происхождения лежавших рядом вещей. Удила с крестовидными псалиями
нередко называют «кубанскими», по месту наибольшей концентрации их находок
(Лимберис, Марченко 1989, с. 124), а мотив отрубленных голов, представленный
на нащечниках из Чистенького и Бубуечи, безусловно, кельтский (Мордвинцева
2001, с. 112,113). Вероятно, формированию таких необычных сочетаний вещей
способствовала нестабильная обстановка в северопричерноморских степях,
сопровождавшаяся активными перемещениями различных групп населения.
Среди вещей, по которым можно датировать комплекс из с. Чистенькое,
наиболее показательны детали конской сбруи и унгвентарий. По рисунку
коррозированных псалиев в публикации трудно судить об их деталях, в
частности, об оформлении концов, и, следовательно, отнести их к конкретному
типу. Однако очевидно, что небольшие крестовидные псалии использовались в
пределах второй половины IV - начала II в. до н. э. Наиболее ранние налобники
того типа, что обнаружен в Чистеньком, происходят из комплексов с амфорами
второй половины IV в. до н. э. (Марченко 1996, с. 72,77). По классификации В.
Андерсон-Стоянович, флакон-унгвентарий, найденный в Чистеньком, относится
к форме 1. Ранние экземпляры этой формы имеют шаровидное тулово и
маленькую ножку. Они датируются серединой V - IV в. до н. э. и значительно
отличаются от сосуда из Чистенького. Другие варианты формы 1 использовались
одновременно. Форма 2 сменяет форму 1 во второй половине 1 в. до н. э. (Anderson-
Stojanovic 1987, р. 106-111). Таким образом, унгвентарий из Чистенького
датируется в пределах III - первой половины I в. до н. э. Если судить по
северопричерноморским материалам, унгвентарий, подобные найденному в
Чистеньком, относятся к типу широко распространенному в III в. до н. э., самые
поздние из них, возможно, производились в начале И в. до н. э. (Парович-
Пешикан 1974, с. 110; Марченко 1996, с. 41). Таким образом, дата, предложенная
Ю. П. Зайцевым для комплекса из с. Чистенькое - вторая половина II в. до н. э.
(Зайцев 1999, с. 144) - представляется завышенной. Вероятнее всего, погребение
было совершено в III в. до н. э.
Одна вещь из могилы в Чистеньком может вызвать сомнения в ранней
датировке комплекса. Это меч с кольцевым навершием. Общеизвестно, что мечи
этого типа широко распространяются, начиная с I в. до н. э. Однако в Чистеньком
102
Боспорские исследования, вып. VI
обнаружены лишь очень плохо сохранившиеся остатки меча, которые даже не
удалось извлечь из могилы. Это обстоятельство порождает сомнения в точности
определения типа изделия. Нельзя исключить, что в могиле находился меч,
например, с серповидным навершием. Случай, когда плохо сохранившееся
серповидное навершие приняли за кольцевидное, описан в литературе
(Симоненко 1993а, с. 24). Кроме того, известны, пусть и немногочисленные,
находки мечей с кольцевым навершием в комплексах III в. до н. э. (Хазанов 1971,
с. 8, 9; Скрипкин 1990, с. 122 - 124).
В некрополе Золотое открыты катакомбы (№№ 14, 44, 88, 167 и, по всей
вероятности, №№ 47, 48, 80) конструктивно аналогичные катакомбам из
Фонтанов и Левадков. В. Н. Корпусова называет их земляными склепами второго
вида. В них совершены наиболее ранние захоронения некрополя (II - I вв. до н.
э.). Одно из погребальных сооружений (№ 44) состоит из входной ямы и двух
погребальных камер, остальные - из входной ямы и одной погребальной камеры.
В каждой катакомбе обнаружены многократные захоронения, кости ранее
погребенных сдвигались. Существенное отличие от обряда, зафиксированного
в Левадках и Фонтанах, заключается в том, что входные ямы катакомб не
забивались камнями (Корпусова 1983, с. 19, 20, 74, 100. 102, 103, 106, И 1, табл.
IX; XIII, 13-19; XXIV; XXV, 11-19; XXXII, 6-8; XXXIII, 1-5; XLV, 4-11).
Катакомбы, подобные раскопанным в Фонтанах и Левадках, весьма
неудобны при использовании. Основную трудность во время погребения
представляли собой узкие входы из входной ямы в погребальную камеру.
Довольно трудно представить себе, как происходил процесс многократных
захоронений, если в умерших приходилось буквально протискивать через щели
высотой 0,4 м. Значительные усилия приходилось прикладывать и при
выкапывании погребальных камер, когда необходимо было пользоваться столь
узкими и неудобными входами. Строительство крайне нерациональных с точки
зрения здравого смысла погребальных сооружений требовало, вероятно,
серьезного идеологического обоснования. Конвергентное возникновение в
разных культурах столь специфических погребальных сооружений представить
себе сложно. Поэтому обнаружение более ранних, чем крымские, катакомб на
тех же или сопредельных территориях, позволило бы говорить о культурной
или даже этнической преемственности населения.
Поиски истоков традиции сооружать катакомбы, подобные обнаруженным
в Левадках и Фонтанах, дают один положительный результат. Погребальные
сооружения с параллельным расположением входной ямы и погребальной
камеры и соединяющим их дромосом известны, правда, в единичных случаях,
под скифскими курганными насыпями IV в. до н. э. Они соответствуют
катакомбам типа I, варианта 2 по классификации скифских погребальных
сооружений В. С. Ольховского (Ольховский 1991, с. 27).
В центральном Предкавказье катакомбы с узкими входами между
входными ямами и погребальными камерами, судя по немногочисленным
103
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
опубликованным материалам, появились несколько позже, чем в предгорном
Крыму и использовались во второй половине II — I в. до н. э., то есть синхронно
с наиболее поздними крымскими погребальными сооружениями подобного типа.
Вопрос об их происхождении остается открытым для исследователей кавказских
древностей. Однако, вероятнее всего, на Северный Кавказ могилы с
параллельным расположением входных ям и погребальных камер проникли из
мира кочевых скифских или иных варварских, но не сарматских племен. У
сарматов подбойные могилы получили широкое распространение лишь в первые
века н. э. Справедливости ради следует отметить, что конструкция могилы с
узким входом из входной ямы в погребальную камеру среди погребальных
сооружений второй половины II - I в. до н. э. достоверно зафиксирована лишь
однажды (погребение № 17 Чегемского могильника). В остальных случаях
раскопаны только погребальные камеры со ступенькой вдоль одной из длинных
стен. Поэтому остается не ясным, когда мы имеем дело с погребальными
сооружениями интересующего нас типа, а когда - с обычными подбойными
могилами (Абрамова 1993, с. 22-24, 102, 103, рис. 2).
Малое количество источников делает шаткими любые выводы, построенные
на их основании. Тем не менее, если признать соответствие раннескифских и
позднескифских типов погребальных сооружений не случайным, можно построить
следующие умозаключения. Традиция сооружать катакомбы описанного выше
типа не была утрачена в период дезинтеграции кочевого скифского общества.
Она сохранилась, в частности, у тех племен, которые переходили к оседлости в
Крыму. Чуждые кочевым скифам особенности обряда: многократность
погребений и заполнение входных ям камнями, вероятно, формировались в
процессе седентаризации. Катакомбы типа I, 2 по В. С. Ольховскому ни разу в
раннескифское время не были зафиксированы в Крыму. По этому признаку следует
предположить перемещение каких-то групп населения в Крым из-за пределов
полуострова. Также, кстати говоря, обстояло дело и с гораздо более
распространенными и в раннескифской, и в позднескифской культурах склепами
с перпендикулярным расположением входных ям и погребальных камер.
Катакомбы использовались и в среде населения, сохранившего кочевой образ
жизни после распада Скифии, о чем свидетельствует погребение в кургане у с.
Чистенькое. Вполне вероятно, что из этих кочевников выделялись люди,
переходившие к оседлости. Во всяком случае, учитывая территориальную
близость, буквально соседство погребений в Фонтанах, Левадках и Чистеньком,
а также приблизительную синхронность катакомб в Чистеньком и Фонтанах,
очевидно, что переходившее к оседлости население предгорий и степные
кочевники поддерживали контакты друг с другом. Первые два века
существования позднескифской культуры катакомбы использовались в качестве
погребальных сооружений наряду с гораздо более распространенными склепами
так называемой Т-образной конструкции. В I в. до н. э. катакомбы перестают
сооружать, во всяком случае, более поздние, чем в Левадках, могилы этого типа
пока не известны.
104
Боспорские исследования, выл. VI
Погребальный инвентарь из катакомб в Левадках демонстрирует разные
источники формирования позднескифской культуры. Одна группа вещей
представляет собой традиционные для местных варваров украшения из бронзы,
железа, серебра и золота. Часть из них, также как и многочисленные бусы, была,
вероятно, изготовлена в античных мастерских. Другая группа вещей отражает
начало сарматской эпохи в Северном Причерноморье. Втульчатые железные
наконечники стрел и железные пряжки с неподвижным язычком были
повсеместно распространены на заселенных сарматами и сопредельных с ними
территориях. Третья группа вещей демонстрирует преемственность скифских
традиций в позднескифской культуре. Это бронзовые зеркала с железными
ручками и лепная курильница. Впрочем, нельзя не отметить наличие в
курильнице обожженных галек. Такой обычай зафиксирован, кажется, только
на Северном Кавказе. Там сосуды с гальками, конечно, ничем не напоминающие
крымскую курильницу, обнаружены во многих погребениях.
Довольно сложно объяснить появление катакомб на территории Боспора,
в некрополе Золотое. Поскольку источник распространения погребальных
сооружений данного типа обнаруживается только один - это культура скифов
IV в. до н. э., то и появление на Боспоре катакомб приходится связывать с
проникновением на Керченский полуостров дезинтегрированных остатков
кочевых орд скифов. Условия их седентаризации, природное и этническое
окружение были иными, чем в крымских предгорьях, что выразилось, в
частности, в отсутствии каменного заполнения входных ям. Последний признак
является обязательным для самых ранних позднескифских могил разных типов
и прослеживается на всем протяжении истории поздних скифов.
Захоронения в катакомбах, безусловно, не единственный и, вероятно, не
самый показательный признак позднескифской культуры, позволяющий судить
о ее генезисе. Однако их смело можно рассматривать как один из видов крайне
немногочисленной группы источников, изучая которые можно составить
представление о начале истории поздних скифов, а также об общей для всего
Северного Причерноморья проблеме кризиса III в. до н. э.
Самые ранние из позднескифских погребальных сооружений, по степени
пригодности для этнологических интерпретаций, можно разделить на две
группы. Первую из них составят неапольский мавзолей и каменный склеп в
некрополе Керкинитиды. Мавзолей уникален, а склеп был построен греками,
поэтому информацию об этнической истории поздних скифов, изучая эти
памятники, получить не удается. Другую группу составляют склепы с
перпендикулярно расположенными длинными осями входных ям и погребальных
камер, а также погребальные сооружения, именуемые катакомбами. Такие же,
как у поздних скифов, склепы составляли довольно распространенную, хотя и
не самую многочисленную, группу погребальных сооружений у
северопричерноморских скифов в IV в. до н. э. Они соответствуют катакомбам
типа III по Б. Н. Гракову (Граков 1962, с. 84) и катакомбам типа III, варианта 1
105
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
по классификации В. С. Ольховского (Ольховский 1991, с. 28). Погребальные
сооружения со входами в длинных стенах входных ям, как уже говорилось,
чрезвычайно редки, но также обнаружены под курганными насыпями IV в. до
н. э. Таким образом, оба типа погребальных сооружений демонстрируют
преемственность традиций позднескифской культуры от раннескифской. Однако
катакомбы типов 1,2 и III, 1 (по В. С. Ольховскому) ни разу в раннескифское
время не были зафиксированы в Крыму. По этому признаку следует
предположить перемещение каких-то групп населения в Крым из-за пределов
полуострова в период формирования позднескифской культуры. Подбойная
могила, раскопанная в беляусском некрополе, конструктивно аналогична
многочисленным погребальным сооружениям IV в. до н. э., открытым как в
Крыму, так и за его пределами. Она соответствует катакомбам типа I по Б. Н.
Гракову (Граков 1962, с. 83) и катакомбам типа I, варианта 1 по классификации
В. С. Ольховского (Ольховский 1991, с. 27). Чуждые кочевым скифам особенности
обряда: многократность и многоярусность захоронений, заполнение входных
ям камнями, вероятно, формировались у поздних скифов в процессе
седентаризации.
Сравнение результатов анализа письменных и археологических источников
о начальном периоде позднескифской истории приводит к выводу о высокой
степени соответствия их данных. В III в. до н. э., к которому относится
минимальное количество археологических памятников, крымские варвары
упоминаются лишь в одной надписи, да и то в самом обобщенном виде, без
употребления этнонимов. Во II в. до н. э. положение дел существенно изменяется.
На поселениях в предгорьях накапливаются выразительные культурные слои. В
руки скифов переходят все населенные пункты на бывшей хоре Херсонеса в
северо-западном Крыму. Возводятся оборонительные, жилые и общественные
постройки, сооруженные с использованием особых архитектурно-
планировочных принципов и специфических строительных приемов.
Формируется присущий только поздним скифам комплекс лепной керамики.
Рядом с поселениями исследованы погребальные сооружения. Можно сказать,
что во II в. до н. э. сложилась позднескифская культура, которая характеризуется
вполне определенным набором признаков. Сама дефиниция «позднескифская
культура» представляется весьма удачной. Она отражает, с одной стороны,
преемственность от раннескифской, а с другой - существенные трансформации,
которые эта культура претерпела в связи с переходом скифов к оседлости и из-
за включения в их состав иноэтничных элементов. Традиции кочевых скифов
проявились в основных для поздних скифов типах погребальных сооружений -
грунтовых склепах или катакомбах. В то же время погребальный обряд в
условиях оседлого образа жизни претерпел существенные изменения. Лепная
керамика поздних скифов, в целом, весьма своеобразна, но многие сосуды
повторяют формы раннескифских. Кроме того, вполне явственно ощущается
влияние таврских традиций и едва заметно - носителей зарубинецкой культуры.
106
Боспорские исследования, вып. VI
Присутствие греков в Неаполе выразилось в создании скульптур, рельефов,
надписей на греческом языке, фресковой росписи стен домов, некоторых
культовых предметах.
Три вещи - латенский меч из мавзолея Неаполя и конские нащечники из
погребения у с. Чистенькое - можно расценивать как проявление кельтского
влияния на материальную культуру поздних скифов, но вряд ли как свидетельства
пребывания в Крыму самих кельтов.
Письменные источники, если сравнивать их с археологическими данными,
несколько запаздывают с освещением событий. В надписи, датируемой
временем около 179 г. до н. э. (IOSPE, Р, № 402) упомянуты еще только варвары.
В конце столетия многие нарративные и эпиграфические документы именуют
жителей Крыма скифами, причем они населяли страну, названную декретом в
честь Диофанта Скифией. Таким образом, выбор этнонима для обозначения
населения внутренних районов Крыма предопределен древними - это были
скифы. Судя по намекам, содержащихся в письменных источниках, скифы
делились на различные племена. Кроме них, где-то поблизости от Херсонеса
обитали тавры, а на севере полуострова - сатархи. Сохранились надписи,
подтверждающие данные археологии о том, что среди жителей позднескифской
столицы были греки.
Консолидации скифов во II в. до н. э., очевидно, способствовало то
обстоятельство, что крымские позднескифские поселения входили в состав единого
государства. О государстве поздних скифов более или менее подробно писали
многие исследователи истории Северного Причерноморья в античную эпоху.
Причем сам факт его существования вызывал сомнения, кажется, только у В. И.
Равдоникаса (Равдоникас 1932, с. 76) и П. Н. Шульц однажды высказался более
осторожно: «Это культура с ярко выраженными чертами городского характера,
превращающаяся в цивилизацию» (Шульц 1971, с. 129). Но о конкретных
особенностях высказывались различные мнения (Храпунов 1992, с. 86).
Поздние скифы владели определенной, достаточно компактной
территорией, включавшей в себя предгорный и северо-западный Крым. (Рис. 4).
В случае военных конфликтов они выступали как единая политическая сила во
главе с царем, ставка которого находилась в крупном городе, расположенном в
самом центре полуострова. Царская власть передавалась по наследству от отца
к сыну. Царь чеканил от своего имени монету, осуществлял крупные
строительные мероприятия, возглавлял войско. Жители позднескифских
поселений различались по социальному и имущественному положению.
Основную массу населения составляли лично свободные люди, занятые в
сельском хозяйстве и ремесле. Они имели разный уровень достатка и занимали
разное положение в обществе. Ведущую роль в политической и экономической
жизни играла аристократия. Верховная власть, как уже говорилось,
принадлежала царю. Таковы признаки, указывающие на существование
позднескифского государства (Храпунов 1992, с. 88-90).
107
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Большинство исследователей, занимавшихся историей поздних скифов,
полагали, что в состав позднескифского государства, кроме Крыма, входило
еще нижнее Приднепровье (Соломоник 1952, с. 237; Елагина 1958, с. 56;
Погребова 1958, с. 237; Вязьмтна 1962, с. 233; Высотская 1979,с. 200; Сапрыкин
1986, с. 205; Щеглов 19886, с. 33; Виноградов 1989, с. 231). Это предположение
не было аргументировано сколько-нибудь обстоятельно, но основывалось на
двух предпосылках. Во-первых, на близости материальной культуры обоих
регионов. Во-вторых, и главным образом, на замечании Страбона о Малой
Скифии (VII. IV. V). Вот этот отрывок в переводе Г. А. Стратановского.
«Херсонесом (Крымским полуостровом - И. X.) владеют правители Боспора,
хотя вся эта область опустошена постоянными войнами. Прежде они владели
только небольшой частью страны около устья Меотиды и Пантикапея до
Феодосии, а большую часть до перешейка и Каркинитского залива занимало
скифское племя тавров. Вся эта страна, а также почти вся область за перешейком
до Борисфена называлась Малой Скифией». В данном контексте указание на
область, которая называлась Малая Скифия, можно трактовать и в
этнографическом, и в географическом, и в политическом смысле. Нетрудно
высказать догадки в пользу любого из этих трех предположений. Для того, чтобы
одно из них подтвердилось, необходимо привлечь данные, почерпнутые из
других источников. Но, кажется, ни в одном из них нельзя найти даже намека на
то. что приднепровские скифы входили в состав какого-либо государственного
образования. Все источники, на основании которых был сделан вывод о
существовании позднескифского государства в Крыму, относятся именно к
Крыму, но не к Приднепровью. Есть еще одно существенное обстоятельство,
препятствующее признанию того, что Крым и Приднепровье входили в состав
одного государства. Дело в том, что два последних островка скифской культуры
были разделены обширными степными пространствами, заселенными
сарматами, которые, как известно из письменных источников, далеко не всегда
поддерживали со скифами дружественные отношения. П. Н. Шульц писал:
«Когда-то я мечтал найти в степях и на побережье Таврии скифские городища и
сомкнуть территорию Малой Скифии (Крым, Таврию, Днепр) в единое целое.
Этого не получилось. Две большие зоны оседлости были разделены в древности
кочевым миром «(Шульц 1971, с. 129). В этих условиях контакты между Крымом
и Приднепровьем могли осуществляться двумя путями: морем через Ольвию,
особенно тогда, когда этот город был подчинен Скилуру, и через степи, только
тогда, когда сарматы находились в дружественных отношениях со скифами. Оба
пути могли быть задействованы, например, в конце II в. до н э. Но в историческом
плане контакты между двумя зонами распространения позднескифской культуры
осуществлялись, вероятно, лишь эпизодически и не обеспечивали нормального
функционирования отдаленного приднепровского региона как составной части
государства. Показательно, что на карте Агриппы, составленной, очевидно, на
основании источников эпохи Цезаря, в состав IX области входили Sarmatia и
108
Боспорские исследования, вып. VI
Scythia Taurica. Граница между ними проходила тотчас к северу от Перекопского
перешейка. Следовательно, в Scythia Taurica включался только Крым (Ростовцев
1925, с. 44,45).
Близость материальной культуры надежно засвидетельствована
раскопками позднескифских памятников в Крыму и на Днепре. Однако
объяснение этому факту следует искать не в политическом единстве, а в близости
исторических условий, в которых эта культура складывалась (Храпунов 19896).
Таким образом, приходится признать, что представление о двух составных частях
единого позднескифского государства не имеет надежной опоры в источниках.
После гибели Митридата VI Евпатора, последовавшей в 63 г. до н. э.,
Понтийское царство распалось и поздние скифы, естественно, оказались
свободными от неравноправного союза с этим государством. В их руках
сохранились Крымские предгорья, а также западная и северо-западная части
Крыма, включая бывшую хору Херсонеса, кроме непосредственно
примыкавшего к городу Гераклейского полуострова (рис. 4). В северо-западном
Крыму они продолжали жить на местах греческих поселений, причем весьма
насыщенной жизнью, о чем свидетельствуют мощные культурные слои.
Исключение составляла Керкинитида, куда разбитые Диофантом скифы больше
не возвращались. Продолжают функционировать старые населенные пункты в
центральном и юго-западном Крыму (Неаполь, Кермен-Кыр, Булганак, Усть-
Альма и др.). Причем слои I в. до н. э. -1 в. н. э. отличаются несравненно большей
мощностью, чем слои предшествующего времени. После Диофантовых войн
возникли многие позднескифские поселения, а одно из них - Альма-Кермен -
вероятно, сразу же после окончания войны (Храпунов 1986, с. 284). Результатом
раскопок поселений соответствуют данные, полученные при исследовании
могильников. Начиная с I в. до н. э., функционируют обширные некрополи,
насчитывающие сотни погребений.
Таким образом, если судить по материалам раскопок, то расцвет
позднескифского государства начался после того, как скифы оправились от
поражения. Причем на это им не понадобилось много времени. Во всяком случае,
археологически какое-либо затухание жизни или перерыв в ней на
позднескифских памятниках не улавливается (Храпунов 1991, с. 25,26).
Письменные источники I в. до н. э. - I в. н. э. упоминают скифов очень
кратко и, в основном, в связи с военными конфликтами. Осенью 47 г. до н. э.
скифы на стороне Фарнака приняли участие в борьбе с Асандром за боспорский
престол (Appian. Mithr. 120). В надгробной надписи императора Августа, где
перечисляются его заслуги, названы народы, которые «... нашей дружбы просили
через своих послов». Среди них отдельно друг от друга скифы и сарматы (о послах
скифов и сарматов к Августу упоминают многие античные писатели) (Граков
1939, с. 276). Относительно причин, побудивших скифов послать посольство,
можно предположить, что ими послужили трудности во взаимоотношениях с
Боспором, которые скифы старались уладить с помощью римлян. На это как
109
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
будто намекают две надписи, где речь, среди прочего, идет о подчинении скифов
и тавров царю Аспургу (КБН №№ 39,40). Одна из надписей имеет точную дату
- 23 г. н. э., начало царствования Аспурга относится к 10/11 гг. н. э., следовательно,
скифы и тавры были подчинены между 10 и 23 гг. н. э. По поводу надписей о
победах боспорских царей над скифами, тех, которые только что упомянуты и
тех, о которых речь пойдет ниже, необходимо сделать одно источниковедческое
отступление. Если следовать точному смыслу этих надписей, то придется
признать, что боспорские цари непрерывно, одну за другой, в течение I -II вв.
н.э. одерживали победы над скифами. Но необходимость во все новых и новых
победах могла появляться только тогда, когда между победами приходилось
испытывать и поражения, которые, естественно, предпочитали замалчивать. В
свое время М. И. Ростовцев писал: «... после некоторых успехов в борьбе с ними
(тавроскифами - И.Х.) боспорские цари могли себе позволить дешевое
удовольствие включить их имя в свой титул» (Ростовцев 1925, с. 67).
Эпиграфические документы такого сорта свидетельствуют лишь о том, что в
указанное время отношения между скифами и Боспором часто были
враждебными и периодически выливались в военные конфликты.
В конце I в. до н. э. - I в. н. э. скифы были сильны настолько, что могли
вести военные действия на два фронта: и против Боспора, и против Херсонеса.
Датировка одной из найденных в Херсонесе надписей (IOSPE, Р, № 355) вызвала
разногласия среди исследователей. По палеографическим и другим признакам
время ее изготовления определяют от правления Августа до правления Тиберия
(Кадеев 1981, с. 15; Соломоник 1984, с. 9 - с предшествующей литературой). В
сохранившихся частях документа речь идет о внешней опасности, угрожавшей
городу в период наступивших там междоусобиц. Другая, еще худшей
сохранности, надпись (IOSPE, I2, № 369) обычно датируется I в. н. э., но
предложены и более «узкие» ее датировки (Соломоник 1984, с. 9; Зубарь 1994, с.
27). В ней также говорится о внутригородских волнениях и внешней опасности.
Во врагах, угрожавших Херсонесу, исследователи почти единогласно видят
скифов. В эпитафии Тиберия Плавтия Сильвана назван этноним. Легат Мезии
«...отогнал царя скифов от Херсонеса, что за Борисфеном» (CIL, XIV, 3608).
Произошло это около 63 г. н. э. (Шелов 1981, с. 54).
Судя по уже упоминавшейся карте Агриппы, в I в. до н. э. весь Крымский
полуостров воспринимался римлянами как «Таврическая Скифия». Однако
крымские скифы, как и во времена Скилура и Палака, вероятно, делились на
племена. Об этом прямо говорит Плиний: «А от Каркинита начинается Таврика,
некогда окруженная морем и сама бывшая морем в тех местах, где теперь лежат
равнины. Затем она вздымается большими горными хребтами, в них - 30 народов,
из которых 23 внутри этой области, и 6 городов: Оргокины, Харакены, Ассираны,
Стактары, Акисалиты, Калиорды. Самый хребет занимают скифотавры. С запада
их ограничивает Новый Херсонес, с востока скифы-сатархи» (IV, 85). Ни одно
из этих племен, за исключением скифов-сатархов, по-видимому,
НО
Боспорские исследования, вып. VI
соответствующих сатархам других источников, лучше не известно. В Стактарах
видят, иногда, город сатархов (Скржинская 1977, с. 46). Однако
процитированный отрывок позволяет заключить, что племенная градация
сохранялась у скифов, по крайней мере, до I в. н. э.
Позднескифская материальная культура I в. до н. э. - I в. н. э. изучена
благодаря раскопкам многочисленных памятников, расположенных в
предгорном и северо-западном Крыму. (Рис. 4). Продолжали функционировать
все поселения, возникшие в предшествующий период. Однако появились и новые.
Среди последних особенно интересны поселения, основанные в юго-западном
Крыму. Более ранние памятники в этой части полуострова не известны.
Вероятно, поздние скифы начали осваивать ее начиная с I в. до н. э.
Оборонительные сооружения в I в. до н. э. - I в. н. э. не претерпели
принципиальных изменений. Они, конечно, подвергались перестройкам и
ремонтам, но архитектурно-планировчные принципы, строительные приемы,
техника кладки, материалы, используемые при их сооружении, оставались
прежними. Как тенденцию следует отметить увеличение количества рвов и валов,
часто увенчанных стенами. На акрополе Булганакского городища
оборонительную стену, существовавшую во II - 1 вв. до н. э., разрушили, на ее
руинах насыпали вал, перед ним выкопали ров, а на вершине вала возвели новую
стену (Храпунов, Мульд 1993, с. 11). Точно такая же картина прослежена на
акрополе городища Кермен-Кыр (Колтухов 1999в, с. 40). Любопытная
модификация этой системы зафиксирована на некоторых поселениях северо-
западного Крыма, где валы были присыпаны к стенам каменных домов, которые
в случае военной опасности могли использоваться как оборонительные
сооружения и, таким образом, выполнять те же задачи, что и стены на валах
акрополей городищ Булганакского и Кермен-Кыр (Щеглов 1978, с. 67). Валы
Южно-Донузлавского и Беляусского городищ с внешней стороны были
облицованы камнями. На Беляусе через ров выстроили каменный мост -
уникальную для позднескифской культуры конструкцию (Дашевская 1964, с. 54,5;
Дашевская 1990, с. 146-149).
Некоторые поселения по-прежнему защищали с помощью каменных стен,
поставленных на погребенную почву. Так обстояло дело в Неаполе, где, впрочем,
сооружение рва и, тем более, вала было почти невозможно из-за того, что город
построили прямо на известняковой скале. Поэтому, несколько модифицируя,
использовали старые оборонительные сооружения (Колтухов 1999в, с.36).
Природными условиями, а именно местом расположения в районе развития
приморских дюн, объясняется отсутствие рва у оборонительных сооружений
городища Чайка (Щеглов 1978, с. 66). Оборонительной стеной без использования
рва и вала защитили северо-западную часть основанного в I в. до н. э. поселения
Альма-Кермен (Высотская 1972, с. 36,37). На городище Тарпанчи перед
оборонительной стеной выкопали ров (Щеглов 1978, с. 70,71). Таким образом,
можно сказать, что в оборонительных сооружениях поздних скифов, также как
111
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
и во II в. до н. э., употреблялись в различных сочетаниях три конструктивных
элемента: каменные стены с башнями, валы и рвы.
Жилые, общественные и хозяйственные постройки, открытые при
раскопках поселений центрального и юго-западного Крыма, отличаются
простотой планировки. Это каменные прямоугольные в плане одно- или
двухкамерные дома, здания «типа мегарон», а также округлые или
прямоугольные в плане полуземлянки. В домах имелись хозяйственные загородки
и, иногда, очаги. Но часто очагов не было, их заменяли, очевидно, толстостенные
жаровни с высокими бортиками, обломки которых в изобилии находят в
культурных слоях поселений. Особенностью позднескифских полуземлянок
является почти обязательное наличие расположенной вдоль стен ступеньки,
часто именуемой лежанкой. При раскопках всех поселений, расположенных в
обозначенном выше регионе, открыты зольники, достигающие в Неаполе высоты
нескольких метров от современной дневной поверхности, а также
многочисленные хозяйственные ямы (Высотская 1979, с. 83-87; Высотская 1988;
Высотская 1994а, с. 18-25; Храпунов 1991, с. 26,27).
Некоторыми особенностями отличается домостроительство поздних
скифов, живших в северо-западном Крыму. Захватывая поселения херсонесской
хоры, скифы, в некоторых случаях, усвоили традиции планировочной
композиции греческих усадеб и в соответствии с ними строили собственные дома.
Таков «дом с контрфорсами» на городище Тарпанчи (Щеглов 1978, с. 84,85). На
поселении Чайка скифы сохранили существовавшее при греках его деление на
кварталы. Центром их населенного пункта стало укрепленное и перестроенное
греческое здание, отделенное от соседних построек улицами. Внутри кварталов
вместо греческих усадеб построили многочисленные и очень тесно
расположенные небольшие прямоугольные в плане дома. Некоторые из них, судя
по сохранившимся нижним ступеням лестниц, были двухэтажными. Дворики
домов и разделяющие кварталы улицы были вымощены камнями (Яценко 1970;
Яценко 1983; Попова 1991). Названные выше особенности поселений северо-
западного Крыма не отмечены в других регионах распространения
позднескифской культуры. В то же время и в северо-западном Крыму строили
обычные для всего позднескифского ареала прямоугольные в плане каменные
дома и полуземлянки (Уженцев 1994, с. 243-246).
Основное содержание мощных культурных слоев, накопившихся на
позднескифских поселениях в течение I в. до н. э. -1 в. н. э., составляют обломки
разнообразных керамических сосудов. Среди них есть множество античных
образцов, главным образом амфор и краснолаковой посуды, отражающих, по
всей видимости, постоянные торговые контакты существовавшие между скифами
и античными городами Северного Причерноморья. Но для нашей темы особый
интерес представляют фрагменты и целые формы лепных сосудов. В. П. Власов
выделил 377 пригодных для анализа образцов, датирующихся второй половиной
I в. до н. э. - концом I в. н. э. Более трети из них составляют сосуды, типичные
Боспорские исследования, вып. VI
только для позднескифской археологической культуры. Заметной группой
представлены лепные изделия, имитирующие гончарные образцы
древнегреческого производства. Сохраняется традиция изготовления сосудов,
формы которых появились еще в раннескифскую эпоху. Около 10% керамики
составляют типично сарматские или симбиозные скифо-сарматские изделия.
Отмечено заметное уменьшение удельного веса кизил-кобинской лепной
керамики и «угасание» процесса взаимодействия таврских и позднескифских
традиций. К концу I в. н. э. подобная керамика вовсе выходит из употребления.
Напротив, несколько возрастает, по сравнению с предшествующим временем,
количество и разнообразие лепной керамики зарубинецкого облика.
Единичными экземплярами представлены сосуды, характерные ранее лишь для
районов Побужья, а также для северных фракийцев (Власов 1999а, с. 11-13).
Выводы, которые можно сделать на основании анализа лепной керамики,
очевидны. Своеобразная позднескифская культура периода расцвета сохраняет
раннескифские традиции. Жившие среди поздних скифов тавры постепенно, а к
концу 1 в. н. э. и окончательно, ассимилируются. В то же время, среди поздних
скифов появляются новые переселенцы. Немногочисленные группы мигрантов
прибывают из районов, примыкающих к Днепру и Южному Бугу. В заметно
большем количестве в Крым переселяются сарматы и становятся жителями
позднескифских поселений.
В I в. до н. э. -1 в. н. э. интенсивно используется мавзолей у главных ворот
Неаполя. Именно в это время все его пространство заполняется деревянными
гробами, поставленными в несколько рядов (Погребова 1961, с. 176-178).
Наиболее распространенными погребальными сооружениями
позднескифских некрополей являлись выкопанные в земле склепы. Их входные
ямы обычно прямоугольные в плане. В поперечной стене входной ямы делалось
небольшое отверстие и вырубалась сводчатая камера. Погребальные камеры
были округлыми или, реже, четырехугольными в плане. Входная яма и
погребальная камера располагались перпендикулярно друг к другу. Вход в
погребальную камеру закладывался каменными плитами. Входная яма, как
правило, заполнялась камнями.
Склепы служили семейными усыпальницами. Некоторые из них
использовались на протяжении двух столетий. В погребальных камерах
обнаруживаются от двух - трех до нескольких десятков костяков. Для того, чтобы
освободить место для новых погребений, захороненные ранее останки сдвигали
в сторону или очищали камеру, оставляя в некоторых случаях лишь черепа.
Широко практиковались многократные погребения, когда умерших клали
поверх ранее похороненных. Погребения сопровождались, как правило,
небогатым, но разнообразным инвентарем (Мульд 1996, с. 279-280). Такие
погребальные сооружения открыты в некрополе Неаполя (Сымонович 1983, с.
101), в его ближайшей округе (Колтухов, Пуздровский 1983; Пуздровский 2003),
в могильниках Усть-Альминский (Высотская 1994а, с. 51-53), Дмитрове
113
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
(Высотская, Махнева 1983, с. 66-73), Кольчугино (Храпунов, Масякин, Мульд
1997, с. 123,124), Левадки (Храпунов, Стоянова, Мульд 2001, с. 160,161). Кара-
Тобе (Внуков, Лагутин 2001) и др.
В рассматриваемый период на всех позднескифских некрополях появились
подбойные могилы. Исследователи единогласно соотносят распространение
могил такого типа с расселением сарматов (Раевский 19716, с. 149; Гущина 1967,
с. 43; Богданова 1982, с. 33).
Наиболее ранние подбойные могилы на позднескифском некрополе
раскопаны близ с. Кольчугино. Всего их открыто шесть. Каждая из них состояла
из заполненной камнями входной ямы и одного подбоя. Подбои отделялись от
входных ям закладами из больших плит. Могила предназначалась для одного,
двух или трех погребенных. Парные и тройные захоронения совершались в два
яруса. Погребения сопровождались единичными краснолаковыми и лепными
сосудами, копьями, стрелами, фибулами, пряжками и некоторыми другими
вещами. Множество бус использовались в ожерельях, ручных и ножных
браслетах, а также для обшивки одежды. В мисках сохранились кости животных
и ножи. (Рис. 12 - 21).
По сочетанию датирующих вещей подбойные могилы в Кольчугино
следует отнести к первой половине I в. н. э. Позднее подбойные могилы станут
неотъемлемым элементом позднескифской культуры. Однако в данном случае
мы имеем дело едва ли не с первой, археологически уловимой, группой сармат,
проникших на территорию, занятую поздними скифами.
Большинство захоронений в могильнике Кольчугино произведено в
обычных для поздних скифов склепах. Подбойные могилы расположены
компактной группой отдельно от склепов. Процент погребенных с оружием в
них несравненно выше. В двух могилах (№№ 5 и 13) найдены необычные для
поздних скифов лепные сосуды, имеющие значительное сходство с керамикой,
обнаруженной на Северном Кавказе и на других, заселенных сарматами,
территориях.
Компактность участка с подбойными могилами, отделенность его от
участка со склепами, единообразие зафиксированного в них погребального
обряда, наличие необычно большого для поздних скифов количества предметов
вооружения, сосудов, напоминающих формой керамику Нижнего Дона и
Северного Кавказа, а также дериватов «маркоманских» пряжек, не получивших
широкого распространения в позднескифской среде, позволяет предположить,
что сарматы, в начале, многими чертами материальной и духовной культуры
отличались от большинства жителей позднескифского поселения и осознавали
эти отличия. Вероятно, раскопками могильника у с. Кольчугино фиксируется
стадия взаимодействия двух этносов до начала активных ассимиляционных
процессов (Храпунов, Масякин, Мульд 1997).
С середины I в. н. э. подбойные могилы появляются во всех позднескифских
некрополях (Пуздровский 1994а, с. 117).
114
Боспорские исследования, вып. VI
Значительный интерес представляют богатые захоронения,
сконцентрированные на одном из участков усть-альминского могильника. Они
совершены в I в. н. э. в обычных позднескифских склепах, но сопровождаются
разнообразными вещами, как правило, имеющими аналогии в богатых
погребениях среднесарматской культуры (Loboda, Puzdrovskij, Zaicev 2002).
Вероятно, это один из примеров культурного или даже этнического синкретизма,
столь характерный для позднескифской культуры.
Наряду со склепами и подбойными могилами для погребений использовали
прямоугольные ямы (рис. 22). Их часто заполняли камнями, отмечены случаяи,
когда каменные прослойки чередовались с прослойками земли. Некоторые
могилы, самые ранние из которых датируются второй половиной I в. н. э., имели
вдоль длинных стен уступы-заплечики, предназначенные для установки
деревянного или каменного перекрытия (Богданова 1989, с. 18-21; Высотская
1994а, с. 55-57; Firsov 1999, р. 3; Zhuravlev 1999, р. 19).
На всех позднескифских некрополях обнаружены детские погребения.
Кроме того, детей в амфорах, лепных сосудах или просто в могилах, выкопанных
в культурном слое, хоронили на территории поселений. Захоронения детей
находят при раскопках почти всех позднескифских памятников (см., например
Высотская 1972, с. 38,39; Щеглов 1965, с. 146; Храпунов 1991, с. 12,13). Обычно
это явление связывают с влиянием на скифов античных северопричерноморских
центров, где детские погребения в сосудах открыты при раскопках многих
некрополей (Бунятян, Зубарь 1991). Однако это не единственно возможное
объяснение. Разница заключается в том, что греки хоронили детей в сосудах
только на территории некрополей, а скифы, почти исключительно - на
поселениях. Лишь в Заветнинском могильнике обнаружены два погребения детей
в амфорах (Богданова 1989, с. 24). Погребения детей раскопаны в культурном
слое раннескифского Каменского городища (Граков 1954, с. 56). Так что речь
может идти и о сохранении старых скифских традиций. Но, скорее всего, обычай
хоронить детей на поселениях это стадиальное явление, широко
распространенное у различных, переходящих к оседлому образу жизни, чаще
всего, земледелию, племен.
В целом, I в. до н. э. - I в. н. э. для позднескифской культуры можно
охарактеризовать как время спокойного эволюционного развития. Архитектура
оборонительных сооружений, жилых и хозяйственных построек, лепная
керамика, погребальные сооружения демонстрируют преемственность традиций,
сформировавшихся во II в. до н. э. К наиболее ярким инновациям следует отнести
появление в I в. н. э. на позднескифских некрополях подбойных могил. Вероятно,
в них хоронили сарматы, переселение которых в Крым не нашло отражения в
сохранившихся письменных источниках. В указанный период скифы сохраняли
территорию, приобретенную во II в. до н. э., не расширяя, но и не утрачивая ее.
Возможно, какое-то незначительное и кратковременное расселение скифов
в восточном направлении, в пределы Боспорского царства произошло в I в. до
115
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
н. э. На это указывают результаты раскопок поселения Полянка, помещения,
примыкавшего к Узунларскому валу, а также Кутлакской крепости. Поселение
было застроено домами, ни по планировке, ни по технике кладки не
характерными для Боспора. Культурный слой его насыщен фрагментами лепной
керамики. «Варварский» облик поселения Полянка позволил предположить, что
оно было оставлено населением, родственным жителям центрального Крыма
(Масленников 1990, с. 92,93; Масленников 1989, с. 44). Небольшой гарнизон,
находившийся во второй половине I в. до н. э. в постройке, примыкавшей к
Узунларскому валу, производил лепную керамику, близкую обнаруженной в
Неаполе и других позднескифских поселениях (Масленников 1994, с. 180-182).
Выразительный и своеобразный комплекс лепной керамики из Кутлакской
крепости, расположенной на южной границе Боспорского царства, отражает
местные варварские традиции (Ланцов, Юрочкин 2001). Крепость
использовалась недолго, в пределах второй половины I в. до н. э. С. Б. Ланцов
отождествляет ее с «покинутым портом тавро-скифов» Арриана (Ланцов 1999).
Судя по месту расположения, функциональному назначению и синхронности
памятников у Узунларского вала и в Кутлаке, можно предположить, что
боспорские цари привлекали крымских варваров для несения пограничной
гарнизонной службы. Такая потребность возникла в I в. до н. э. и вскоре исчезла.
Если это предположение верно, то оно, между прочим, косвенно свидетельствует
о неоднородности населения позднескифского государства. Гарнизоны,
расквартированные на Узунларском валу и на берегу Кутлакской бухты
вербовались из поздних скифов и от них же должны были защищать границы
Боспорского царства.
В конце I или в начале II в. н. э. жители оставили почти все поселения
северо-западного Крыма. Перестают существовать такие крупные населенные
пункты, как Калос Лимен, Беляус, Южно-Донузлавское и многие другие.
Возможно, несколько ранее тоже самое произошло-с поселением Чайка.
Исключение в этом регионе составляет лишь Тарпанчи, где, правда, перестают
функционировать оборонительные сооружения (Щеглов 1978, с. 39, 43) и
святилище на пересыпи Сакского озера (Ланцов 2001, с. 81). В это же время
опустела большая часть Булганакского поселения, заключенная между двумя
линиями оборонительных сооружений. Остатки жителей сконцентрировались
на маленьком акрополе, застроили его каменными домами и продержались там
еще приблизительно полвека. Еще одно поселение, расположенное в долине
Западного Булганака, Кольчугинское, судя по результатам раскопок его
некрополя, также забрасывается в конце I или в начале II в. н. э. (Храпунов,
Масякин, Мульд 1997, с. 124).
Таким образом, северо-западный Крым, а также долина Западного
Булганака в центральном Крыму опустели. Однако на поселениях не отмечены
следы разрушений, которые можно было бы связать с военными действиями. В
тоже время значительные пожары охватывают поселения, которые продолжали
116
Боспорские исследования, вып. VI
функционировать до середины III в. н. э.: Усть-Альминское (Высотская 19836,
с. 114) и, возможно, Неаполь (Колтухов, Махнева 1988, с. 155).
Предпринимались попытки объяснить гибель поселений в северо-западном
Крыму скифо-боспорскими войнами (Дашевская, 1971, с. 155), походом
Тиберия Плавтия Сильвана (Щеглов 1978,с. 135; Михлин 1980, с. 211; Зубар
1988, с.24), межплеменной борьбой скифов (Высотская 19836, с.114).
Вероятно, в начале II в. н. э. замирает жизнь на позднескифских
поселениях в Приднепровье. Об этом свидетельствуют раскопки
Любимовского (Дмитров, Зуц, Копилов 1961), Гавриловского (Погребова
1958, с. 173 -232), Золотобалковского (Вязьмтна 1962, с.221), Николаевского
(Гошкевич 1913) городищ, могильников Золотая Балка (Вязьмитина 1972) и
Николаевка - Козацкое (Гей 1986,с. 84, 85). Лишь Знаменское поселение
перестает существовать несколько раньше (Погребова 1958, с. 108, 164), а
могильник Красный Маяк - позднее (Гей, Бажан 1993, с. 57). Гибель
приднепровских поселений почти всеми исследователями связывается с
деятельностью сарматов (Погребова 1958,с. 237; Вязьмтна 1962, с. 227;
Щукин 1970, с. 67). Отметим, что следов разрушений, связанных с захватом
поселений неприятелями, нет и в Приднепровье. Некоторое количество
оставивших Приднепровье скифов, по-видимому, переселилось в Севере -
Западное Причерноморье, где раскопан типичный позднескифский могильник
Молога II (Гудкова, Фокеев 1982).
Накопленные в результате археологических исследований данные
свидетельствуют о том, что в конце I - начале II в. н. э. в Северном
Причерноморье происходят какие-то события, сопровождающиеся активными
военными действиями. Эти события затронули, вероятно, не только поздних
скифов Приднепровья и Крыма, но и Боспор, и Ольвию.
Если предположить, что более или менее синхронные разрушения на
северопричерноморских памятниках произошли как следствие одного
исторического события, а не различных, но, насколько можно судить по
археологическим данным, практически одновременных, то таким событием
могло явиться какое-то передвижение сарматских племен. Это утверждение
не имеет надежного подкрепления в письменных источниках, но в указанное
время сарматы представляли собой единственную в Северном Причерноморье
политическую силу, способную одновременно действовать на огромных
территориях от Кавказского побережья Черного моря на востоке до
Приднепровья и Побужья на западе (Храпунов 1990).
С оттоком населения из опустевшего северо-западного Крыма,
возможно, связано увеличение его плотности в предгорьях. В центральном и
юго-западном Крыму появляются многочисленные, очень небольшие, почти
лишенные культурного слоя укрепления, окруженные обширными селищами.
Фрагменты керамических сосудов позволяют датировать эти убежища II -
III вв. н. э. (Высотская 1972, с. 66).
117
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
В начале II в. н. э. скифы дважды упоминаются в надписях в связи с
поражениями, которые они потерпели от боспорских царей, сначала Савромата
1, а затем Котиса II (КБН №№ 32,33).
Во время правления Антонина Пия (138 -161 гг. н. э.) какие-то тавроскифы
напали на Ольвию. Опасность для города была настолько серьезной, что
ольвиополиты были вынуждены обратиться с просьбой о помощи к императору.
Римляне совместно с ольвийским ополчением нанесли варварам поражение. В
результате тавроскифы заключили невыгодный для себя договор, подкрепив его
выдачей заложников (SHA. J.Capit., Ant.P., IX.9). Сообщение источника не раз
обсуждалось исследователями (Латышев 1887, с. 190; Ростовцев 1915в, с. 13;
Буйских 1991, с. 134; Зубарь 1997), но все равно остаётся неясным, откуда пришли
напавшие на Ольвию тавроскифы. Частое употребление этого этнонима по
отношению к населению Крыма делает вероятным предположение о том, что
источник угрозы для ольвиополитов находился на полуострове. Напасть на
Ольвию могли, например, недавно покинувшие обжитые места жители северо-
западного Крыма. Однако сообщения Дионисия Периегета (Dio.Perieg. 298-320),
Птолемея (111,5,11,25; Х,5,2), а также Евстафия (Eust. Shol. ad Dio Perieg.303-
306), размещающих тавров или тавроскифов у Ахиллова Бега, не исключают
возможности расселения во II в. н. э. каких-то выходцев из Крыма в районах,
расположенных поблизости от ольвийской хоры. Правда, никаких
подтверждений миграции населения Крыма за его пределы в археологических
материалах отыскать невозможно.
В письменных источниках, освещающих историю поздних скифов, имеется
разрыв протяженностью почти в столетие. После двух уже упоминавшихся
надписей о победах Савромата I и Котиса II, следующий раз скифы названы в
надписи, датированной 193 г. н. э. (КБН №1237). В то же время, если судить по
данным археологии, II в. н. э. знаменовался не только войнами между скифами
и Боспором, но и серьезными этническими изменениями, происходившими в
предгорной части Крыма.
В некрополях, примыкавших к крупнейшим позднескифским поселениям
Неаполю и Усть-Альминскому, постепенно затухает традиция хоронить в
склепах (Сымонович 1983,с. 101; Высотская 1994а, с. 138). Напомним в связи с
этим, что именно в склепах совершалось подавляющее большинство
позднескифских погребений I в. до н. э. -1 в. н. э. Вместо склепов для погребений
стали использовать подбойные могилы и, гораздо реже, могилы с «заплечиками»
(рис. 22). Распространение погребальных сооружений этих типов все
исследователи связывают с проникновением сарматских племен на территорию,
занятую поздними скифами. Одновременно, в могилах, расположенных вблизи
позднескифских поселений, фиксируются многие признаки сарматской культуры:
обычай расшивать края женской одежды бусами, зеркала-подвески, сарматские
знаки на различных предметах, лепные курильницы и др.
Количество сарматских погребений на позднескифских некрополях в
позднесарматский период возрастает так резко, что позволяет говорить о
118
Боспорские исследования, вып. VI
массовом притоке сарматов в Крым. Нижнюю хронологическую границу
позднесарматской культуры принято относить ко времени, близкому к началу
Маркоманских войн. В Крыму рубеж между среднесарматской и
позднесарматской культурами, возможно, имеет «историческую» дату. Речь идет
о найденном в Херсонесе декрете 174 г. н. э. в честь прокуратора провинции
Нижняя Мезия Тита Аврелия Кальпурниана Аполлонида и его жены Аврелии
Паулины. В сохранившейся части документа не названы прямо причины,
заставившие чествуемого прокуратора в разгар Маркоманских войн покинуть
театр военных действий и отправиться в Херсонес. Тем не менее, исследователи
единодушно объясняют приезд должностного лица высокого ранга
необходимостью защиты Херсонеса от соседних варваров, а сам факт издания
декрета - успешным завершением его миссии (Антонова, Яйленко 1995, с. 71 сл.;
Виноградов 1996, с. 57,58). Несмотря на то, что многочисленные
позднесарматские комплексы из позднескифских некрополей не могут быть
датированы точнее, чем концом II - первой половиной III н. э., все же не лишено
вероятности предположение о непосредственной связи похода Т. Аврелия
Кальпурниана Аполлонида с проникновением в Крым новых орд кочевников -
носителей позднесарматской культуры.
Существенные изменения погребального обряда и инвентаря не отразились
на облике позднескифских поселений. Во II - первой половине III в. н. э.
продолжали без всякого перерыва функционировать позднескифские центры,
пережившие события конца I - начала II в. н. э. Оборонительные, жилые и
хозяйственные постройки возводятся в традициях давно сложившихся в скифской
среде. Подбойные, сарматские по происхождению могилы приобретают на
позднескифских некрополях один не свойственный сарматам признак - почти во
всех случаях их входные ямы сверху донизу заполняются камнями. Заполнение
входных ям могил камнями - это обычай, типичный для позднескифской культуры
со времени ее формирования. Вероятно, таким образом сказывалась культурная
зависимость сармат, оказавшихся среди жителей позднескифских поселений, от
иноэтничного окружения. С другой стороны, сочетание разнохарактерных
элементов в одном погребальном сооружении может рассматриваться как одно
из частных проявлений синкретизма позднескифской культуры.
Изучение лепной керамики из позднескифских поселений и погребений
конца I - середины II в. н. э. со всей очевидностью демонстрирует преемственность
большинства типов сосудов от керамического комплекса предшествующего
времени. В то же время, приблизительно шестая часть сосудов аналогична
сарматской керамике Поволжья, Прикубанья и Предкавказья. Отдельные
керамические формы свидетельствуют о, не нашедшем отражения в других
источниках, переселении в Крым каких-то групп населения из Нижнего
Приднепровья (Власов 1999а,с. 13,14).
Таким образом, основное содержание этнических процессов,
происходивших в Крымских предгорьях во II в. н. э., можно охарактеризовать,
119
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
как сарматизацию позднескифского населения. Особенно заметно она
проявилась в смене многих погребальных обрядов. В то же время, культуру,
представленную материалами поселений, можно с полным правом называть
позднескифской. Общий вывод таков. Сарматы проникали в Крым с севера и с
востока, не задерживаясь, проходили через степную часть полуострова и
останавливались в предгорьях. Они без каких-либо конфликтов и потрясений
для местного населения селились на позднескифских поселениях. В таких
условиях происходила интеграция двух этнических компонентов -
позднескифского и сарматского. Как следствие, формировалась синкретичная
культура, характерная для памятников II в. н. э.
В самом конце II или в начале III в. н. э. на позднескифской территории
утвердились римляне. Они и раньше проникали на земли, занятые поздними
скифами, как об этом свидетельствует, например, монетный клад, закопанный
на пересыпи Сакского озера после 75 г. н. э. одним из римских легионеров
(Гилевич 1965). Однако только в указанное время римляне сумели поселиться
на скифском Альма-Кермене, изгнав из него, полностью или частично, прежних
жителей. На месте разрушенных скифских домов они построили большое здание
со стенами, украшенными фресковыми росписями, а на склоне холма, занятого
поселением, разместили стеклоделательное производство. Т. Н. Высотская
датирует время пребывания римлян на Альма-Кермене очень широко - первой
половиной II - первой четвертью III в. н. э. (Высотская 1972, с.58). Представляется,
что дату можно значительно сузить. Насколько можно судить из описаний автора
раскопок (Высотская 1972, с. 40-57), датирующими материалами, в данном
случае, являются амфоры, вмурованные в перекрытие стеклоделательной печи,
обнаруженная в том же перекрытии монета Марка Аврелия и черепицы с
клеймами XI Клавдиевого легиона. Монета, найденная вместе с амфорами,
определяет лишь terminus post quem. Амфоры относятся к типу «D» по
классификации Д. Б. Шелова (Шелов 1978, с. 19). Они производились в течение
всего III в. н. э. (Храпунов, Масякин 1997, с. 167,168). Не обнаружено ни одного
комплекса с такими сосудами, датируемого II в. н. э. Вексилляция XI Клавдиевого
легиона была выведена из Нижней Мезии в Херсонес в самом конце II в. н. э.
(Зубарь 1994, с. 51,52). Римский отряд, расположившийся на Альма-Кермене,
безусловно, формировался в Херсонесе. Следовательно, римляне захватили
скифское поселение не ранее начала III в. н. э. или, что менее вероятно, в самые
последние годы II в. н. э.
Поселение Альма-Кермен погибло в пожаре не позднее середины III в. н. э.
Но римляне были выведены оттуда значительно раньше. Во всяком случае, здание,
украшенное фресками, ко времени гибели поселения принадлежало уже не
легионерам, а местным жителям, использовавшим его как хозяйственное
помещение (Высотская 1972, с. 58-60). Скорее всего, римляне провели на Альма-
Кермене 10-30 лет, начиная от рубежа II - III вв. н. э.
Взаимоотношения римлян с крымскими варварами имели специфический
характер и коренным образом отличались, например, от взаимоотношений тех
же варваров с греками из античных городов Северного Причерноморья. Все
120
Боспорские исследования, вып. VI
сохранившиеся письменные источники, а это уже упоминавшиеся свидетельства
Тацита о легионерах, погибших на таврском берегу, надгробие
вольноотпущенников, убитых таврами, эпитафия Тиберия Плавтия Сильвана,
декрет Тита Аврелия Кальпурниана Аполлонида свидетельствуют лишь о
военных столкновениях римлян и варваров. К ним можно добавить еще две
надписи на надгробиях легионеров, служивших в Херсонесе и, очевидно,
погибших в стычках с местными племенами (Соломоник 1983, с. 63,65). Никаких
данных о мирных контактах между римлянами и поздними скифами ни
письменные, ни археологические источники не содержат. Вероятно, недолгое
пребывание римлян на этнической ситуации в предгорном Крыму не отразилось.
Этноним скифы по отношению к реально существующему народу
последний раз употребили в боспорской надписи, датированной 193 г. н. э. В
сохранившейся части посвящения пресбевта Танаиса Зевсу, Аресу и Афродите
читаем: «...завоевав сираков и скифов и Таврику присоединив по договору...»
(КБН №1237). В. М. Зубарь полагает, что упомянутый в надписи договор был
заключен между Римом и Боспором. Он распределял сферы влияния в Крыму
между двумя государствами. Скифы не были субъектами договора, так как
потерпели поражение в Боспорской войне (bello Bosporano). О последней стало
известно благодаря находке в Преславе посвящения, сделанного участником
этой войны, военнослужащим I Италийского легиона (Зубар 1991). Вероятно,
в результате событий конца II в. н. э. скифы утрачивают политическую
самостоятельность. Позднескифское государство было поглощено Боспором.
Боспорский царь Рескупорид III (210/11 - 226/7 гг. н. э.) назван в надписи
«...царем всего Боспора и тавроскифов...» (КБН №1008). Возможно, Рескупорид
III предпринимал походы вглубь Скифии. Об этом позволяет догадываться
датировка монетных кладов, найденных на позднескифской территории. Их
всего три, и все они были спрятаны в конце первой четверти III в. н. э., вероятно,
в связи с военной опасностью. Один из них найден в Неаполе, а два других
неподалеку от этого города, близ татарских деревень Чокурча и Беэль
(Кропоткин 1961, с. 63-65).
О расширении Боспорского царства при Савромате II и Рескупориде III
косвенно свидетельствуют надписи с именами этих царей, найденные довольно
далеко к югу и к западу от обычных боспорских границ, в Партените (КБН
№955) и в Старом Крыму (КБН №953). Ко времени Савромата II издатели
отнесли и небольшой обломок надписи из Судака (Саприкш, Баранов 1995).
Все эти эпиграфические документы найдены вне синхронного археологического
контекста. Но все же создается впечатление о не случайности совпадения
сведений о победах Савромата II и Рескупорида III над скифами и
тавроскифами с находками именно их надписей за пределами традиционного
боспорского ареала.
Несмотря на вероятную утрату политической самостоятельности,
подчинение Боспору, поздние скифы и в III в. н. э. продолжали жить в крымских
предгорьях. Нет ни одного позднескифского поселения, которое прекратило
121
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
существование во времена царствования Савромата II и Рескупорида III. В
лепной керамике, по-прежнему, преобладали традиционные для поздних скифов
формы. Несколько увеличивается доля сарматских по происхождению сосудов,
а также сосудов, которые объединяют сарматские и позднескифские особенности
(Власов 1999а, с. 14-16). В комплексе лепной керамики из позднескифских
поселений В. П. Власов подметил и совершенно новое явление. Несколько
сосудов из Неаполя, Альма-Кермена и Тарпанчи имеют точные соответствия в
могильниках вельбарской и Черняховской культур. Находки датируются первой
половиной III в. н. э. Следовательно, германцы проникали в Крым раньше, чем
принято было думать, до эпохи готских походов середины III в. н. э. и вступали
в мирные контакты с позднескифским населением (Власов 19996).
В конце II - начале III в. н. э. лепная керамика позднескифских форм весьма
широко распространяется в пределах Боспорского царства. Это обстоятельство
объясняется предположением о переселении части поздних скифов на Керченский
полуостров и даже на азиатскую сторону Боспора, вероятно, в связи с подчинением
позднескифского царства Савромату II и Рескупориду III (Власов 1999а, с. 16).
В настоящее время исследованы четыре некрополя, принадлежавших
позднескифским поселениям и функционировавшим в рассматриваемое время.
Это Неапольский (Сымонович 1983), Усть-Альминский (Высотская 1994а),
Заветнинский (Богданова 1989) и Левадковский (Храпунов, Стоянова, Мульд
2001) могильники. В конце II - начале III в. н. э. они приобретают вполне
сарматский облик. Захоронения в склепах почти прекратились, новые склепы
не сооружались. Погребения совершались в подбойных, плитовых, грунтовых
могилах и в могилах «с заплечиками». Основными хронологическими реперами,
позволяющими отнести погребения к первой половине III в. н. э., служат
лучковые одночленные подвязные, так называемые инкерманские и «смычковые»
фибулы (Амброз 1966, с. 47,50-52). Другие типы застежек встречаются гораздо
реже. В могилы часто ставили краснолаковые миски и кувшины с заупокойной
пищей, иногда - лепные и стеклянные сосуды. Пряжки с утолщенными в передней
части рамками обычно имеют прогнутые, не выступающие за рамку язычки.
Все зеркала принадлежат IX, по А. М. Хазанову, типу (Хазанов 1963, с. 66,67).
Бусами расшивали различные детали одежды, из них составляли браслеты и
ожерелья. В головах погребенных ставили шкатулки с мелкими вещами.
Разнообразные украшения представлены, в частности, кольцами и браслетами,
концам которых придан вид змеиных головок, а также изделиями в виде колец,
браслетов и подвесок, покрытых рядами выступов (Храпунов 1999а, с. 263).
От степных сарматских данная группа погребений отличается лишь
некоторыми особенностями. В частности, отсутствием курганных насыпей,
большим количеством вещей античного производства, а также тем, что
грунтовые могилы и входные ямы подбойных могил почти всегда заполнялись
камнями.
Финал позднескифских поселений представлен чрезвычайно
выразительными слоями разрушений, пожаров и связанных с ними погребений,
122
Боспорские исследования, вып. VI
совершенных без соблюдения обычных норм погребальной обрядности. Такие
слои открыты в Неаполе (Высотская 1979, с. 200-204; Зайцев 1995а, с. 81,86), Усть-
Альминском городище (Высотская 1994а, с. 28,145), на Альма-Кермене
(Высотская 1972, с. 36,61), в Добром (Пуздровский 1988, с. 161). Археологические
комплексы, отражающие последний этап жизни перечисленных выше поселений,
однообразны. Это светлоглиняные узкогорлые амфоры типа «D», амфоры с
воронковидным горлом, широкогорлые красноглиняные амфоры боспорских
типов, однотипные наборы краснолаковой и лепной посуды, а также
немногочисленные металлические изделия, имеющие точные аналогии в самых
поздних могилах некрополей. Такой ассортимент находок и отсутствие
артефактов, характерных для второй половины III в. н. э., означает, что
позднескифские поселения погибли около середины III в. н. э. Они, несомненно,
были захвачены и разрушены в ходе военных действий. Не ясно, захватчикам
или защитникам поселений принадлежали останки, обнаруженные в верхних
слоях Неаполя, Усть-Альмы и Альма-Кермена, но после их захоронения жизнь
в этих местах не возобновлялась. Относительное совпадение археологической
даты запустения территорий, занятых до этого поздними скифами, и сведений
письменных источников о проникновении в Северное Причерноморье и
Приазовье готов ни у кого из современных исследователей не оставляет сомнения
в том, что именно участники готского племенного союза уничтожили
позднескифские поселения (Высотская 1979, с. 204).
В результате готского разгрома скифы утрачивают общность территории,
материальной и духовной культуры. Таким образом, они перестали существовать
как единый этнос. В Крыму нет ни одного памятника позднескифской культуры,
который датируется временем более поздним, чем середина III в. н. э.
Само имя скифов еще долго фигурирует в письменных источниках.
Недостаточно осведомленные авторы называли так появлявшихся на
черноморских берегах готов, гуннов, хазар, славян. Да и все Северное
Причерноморье нередко по-прежнему именовалось Скифией. Но это не более,
чем реминисценция тысячелетней истории знаменитого народа.
sfs
Общий северопричерноморский кризис III в. до н. э. привел к уменьшению
численности населения и увеличению его подвижности. В то же время, в крымских
предгорьях происходил процесс седентаризации малочисленных групп
кочевников. Основываясь на скудных археологических данных, III в. до н. э.
можно определить как переходный период, когда скифы, оседая на землю,
создавали предпосылки формирования позднескифской культуры. Греки не
всегда ориентировались в нестабильной этнической ситуации и для обозначения
тех племен, с которыми им приходилось иметь дело, прибегали к общему
определению «варвары».
Положение дел существенно изменилось во II в. до н. э. В это время
античные авторы единогласно именуют жителей внутренних районов Крыма
123
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
скифами. Населенная ими страна названа в декрете в честь Диофанта Скифией.
В предгорных районах существуют многочисленные поселения с мощными
культурными напластованиями. В руки скифов переходят все населенные пункты
на бывшей хоре Херсонеса. Возводятся оборонительные, жилые, хозяйственные
и общественные постройки с использованием особых архитектурно -
планировочных принципов и специфических строительных приемов. Рядом с
поселениями исследованы погребальные сооружения. Во II в. до н. э. сложилась
позднескифская культура, которая характеризуется вполне определенным
набором признаков. Образование позднескифского государства усилило
консолидацию различных племен. Его население, несмотря на сохраняющиеся
племенные отличия, сознавало себя единым народом - скифами.
I в. до н. э. - I в. н. э. можно охарактеризовать как время спокойного,
эволюционного развития позднескифской культуры, период ее расцвета. В I в.
до н. э. осваивается юго-западный Крым, возможно, имело место
кратковременное расселение скифов в восточном направлении. Архитектура
оборонительных сооружений, жилых и хозяйственных построек, лепная
керамика, погребальные сооружения демонстрируют преемственность традиций
сформировавшихся во II в. до н. э. В I в. н. э. среди скифов селятся сарматы.
Одни из них осваивают ранее не заселенные места, другие становятся жителями
позднескифских поселений.
В конце I или в начале II в. н. э. скифы, очевидно, в результате сарматского
нашествия, оставляют северо-западный Крым и долину реки Западный Булганак.
Основное содержание этнических процессов в предгорном Крыму во II в. н. э.
можно охарактеризовать как сарматизацию позднескифской культуры
вследствие проникновения на позднескифские территории значительного
количества сарматов. Сарматы, вероятно, не задерживаясь, проходили через
степную часть полуострова и без каких-либо конфликтов с местным населением,
селились на позднескифских предгорных поселениях. В этих условиях
происходила интеграция двух этнических компонентов - сарматского и
позднескифского. В результате формировалась синкретичная культура,
характерная для памятников II - III вв. н. э.
Недолгое пребывание римлян на позднескифских территориях не
отразилось на этнической ситуации в предгорьях.
Этноним скифы по отношению к реально существующему народу
последний раз употреблен в боспорской надписи, датированной 193 г. н. э. В
конце II - начале III в. н. э. Боспорское царство, возможно, расширилось за счет
скифских земель, скифы утратили политическую самостоятельность. Тем не
менее, позднескифские поселения существовали до середины III в. н.э. Среди их
жителей появились первые представители германских племен, а сами скифы
расселялись в пределы Боспорского царства.
В результате готского разгрома середины III в. н. э. скифы утратили
общность территории, единство материальной и духовной культуры. Таким
образом, они перестали существовать как этнос.
124
Боспорские исследования, вып. VI
Глава V
САРМАТЫ
Этноним сарматы восстанавливается в так называемом «Декрете о несении
Диониса», найденном в Херсонесе (IOSPE, I2, №343). Надпись была высечена,
вероятно, в конце первой четверти III в. до н. э. На каком удалении от Херсонеса
жили упомянутые в декрете сарматы не ясно из-за неудовлетворительной
сохранности памятника, но они противопоставлены другим варварам, напавшим
на вышедших за пределы городских стен херсонеситов (Виноградов 1997, с. 115).
Согласно легендарным сведениям, интерпретированным М. И. Ростовцевым,
в конце III или в начале II в. до н. э. сарматская царица Амага совершила
набег на расположенную в Крыму ставку скифского царя (Ростовцев 1915а, с.
58-63). В договоре 179 г. до н. э. Гатал, царь сарматов, упомянут в едином
контексте с Херсонесом (Polyb., XXV,2). Роль Гатала рассматривается по-
разному. Он мог быть противником (Лепер 1912, с. 32) или союзником
(Ростовцев 1915а, с. 60) Херсонеса. По мнению С. В. Полина, Гатал возглавлял
Прикубанских сарматов, а набег Амаги в Крым следует датировать I в. до н. э.
на том основании, что в Северном Причерноморье нет сарматских погребений
более раннего времени (Полин 1992, с. 90 - 94). Не вдаваясь в оценку аргументов
данной гипотезы, отметим важное для нашей темы обстоятельство: и во времена
Амаги, и во времена Гатала постоянные кочевья сарматов находились за
пределами Крыма.
Страбон (VII,3,17) сообщает об участии сарматского племени роксоланов
в военных действиях на территории Крыма в конце II в. до н. э. Пятьдесят тысяч
роксоланов во главе с Тасием в качестве союзников Палака сражались с войском
понтийского полководца Диофанта и были разгромлены. О тех же событиях
идет речь в декрете в честь Диофанта (IOSPE, I2, №352), но сарматы названы
здесь «народом ревксиналов». Благодаря «Географии» Страбона
(II,5,7;VII,2,4;VII,3,17) известно, что роксоланы постоянно жили в степях к северу
от Крыма. Вероятно, они были привлечены Палаком на время военных действий,
а потерпев поражение от Диофанта, покинули полуостров. Во всяком случае,
более в связи с событиями скифо - херсонесской войны они не упоминаются.
При описании Диофантовых войн сарматы в первый и в последний раз
фигурируют в заслуживающих полного доверия письменных источниках как
сила, действующая на территории Крыма. Если не считать синхронной декрету
125
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
в честь Диофанта плохо сохранившейся надписи из Херсонеса (IOSPE, I2, №353),
где по двум буквам восстанавливается этноним савроматы или сарматы (Ростовцев
19156, с. 160; Ростовцев 1917, с. 6),более ни в одном эпиграфическом или
нарративном документе пребывание этого народа в Крыму отражения не нашло.
Судя по приведенным выше данным, во II в. до н. э. сарматы постоянно
на территории Крымского полуострова не жили, но совершали туда набеги в
связи с экстраординарными событиями. Периодические и кратковременные
появления кочевников не оставили следов, доступных для изучения
археологическими методами.
Первые материальные свидетельства о пребывании сарматов в Крыму
происходят из слоев конца 11 - первой половины I в. до н. э. позднескифских
поселений Неаполь и Булганак. Это единичные обломки очень характерных для
сармат так называемых реберчатых курильниц (Власов 1999а, с.10). Вероятно, в
процессе Диофантовых войн или немного позднее, когда Крымская Скифия была
неполноправным союзником Митридата VI Евпатора, сарматы в
незначительном количестве становились жителями позднескифских поселений.
В крымской степи захоронения кочевников после значительного перерыва,
начавшегося еще в III в. до н. э., появились лишь в среднесарматский период (I
- первая половина II в. н. э.). А. В. Симоненко собрал сведения о десятке таких
погребений. Все они впускные в курганы эпохи бронзы, могильные ямы чаще
всего не прослежены, ориентировка, в основном, в северном секторе, инвентарь
беден (Симоненко 1993, с. 67-70). На этом фоне резко выделяется погребение в
Ногайчинском кургане. Оно было совершено в насыпи, сооруженной в эпоху
бронзы. Погребальное сооружение представляло собой деревянную
раскрашенную прямоугольную конструкцию. Погребенная была ориентирована
головой на север и сопровождалась разнообразными вещами, многие из которых
сделаны из золота и серебра. Некоторые из них являются настоящими шедеврами
античного ювелирного искусства (Симоненко 1993а, с. 70-75; Scepinskij 1994;
Зайцев, Мордвинцева 2003). Выдающуюся роль, которую играла в жизни
соплеменников погребенная в Ногайчинском кургане, можно усмотреть в том,
что в могилу опустили драгоценные вещи, ставшие древними уже ко времени
захоронения и потому обладавшие особой ценностью в глазах участников
похорон (Трейстер 2000).
Датировка сарматского погребения в Ногайчинском кургане вызвала
разногласия среди исследователей. А, В. Симоненко относил его ко второй половине
I - началу II в. н. э. (Симоненко 1993, с. 117), Ю. П. Зайцев и В. И. Мордвинцева - к
началу-первой половине! в. до н.э. (Зайцев, Мордвинцева 2003, с. 97). В последнем
случае Ногайчинский курган выглядит очень одиноким, синхронных ему
памятников в крымской степи нет. Возможно, проблема заключается в
«завышенной» нижней хронологической границе среднесарматской культуры.
Если это так, то десяток крымских среднесарматских погребений придутся на
хронологический отрезок, превышающий два века.
126
Боспорские исследования, вып. VI
К тем степным погребениям среднесарматского времени, которые
опубликовал А. В. Симоненко, можно добавить еще три пункта. В кургане № 5
у с. Рисовое вне могилы найден меч с кольцевым навершием (Щепинский,
Черепанова 1969, с. 160, рис. 60,8). В низовьях Салгира у с.Шейхлар в насыпи
кургана в 1931 г. было раскопано погребение. Приведем его описание по отчету
Н. Л. Эрнста. Высота кургана 2,05 м. Могила впускная, ее контуры в насыпи не
прослежены. Погребение совершено в вытянутом положении на спине, головой
на северо-восток. Рядом с правой ногой находилась патера «зачерненная,
имитирующая чернолаковую, плохой позднеэллинистической работы». В ней
лежало бронзовое зеркальце. С правой стороны черепа стоял красноглиняный
одноручный кувшинчик раннеримского типа. У стопы левой ноги расчищен
железный ножик. Под кистью правой руки обнаружены мелкие янтарные
бочонкообразные бусы. Скелет лежал на подсыпке из ракушек. Из рисунков
вещей сохранились только весьма примитивные изображения патеры и кувшина
(Эрнст 1931. Отчет, лл. 13,14. См. упоминание о погребении у с. Шейхлар
Троицкая 1951, с. 92, с. 92; Дашевская 1991, с. 52). Фото и описание патеры
опубликованы Т. Н. Троицкой (Троицкая 1957в, с. 189, рис. 13).
Еще одно впускное погребение раскопано в кургане у с. Емельяновка. От
него сохранилась лишь верхняя часть костяка, ориентированного черепом на
юг. Среди шейных позвонков найдены мелкие гагатовые бусы, у левой руки
стояла лепная орнаментированная кружка (Колтухов, Тощев 1998, с. 69). Сосуд
имеет точные аналогии в сарматских памятниках Северного Кавказа (Власов
1999а, с. 11).
С нашими небольшими добавлениями к сводке А. В. Симоненко
получается, что в крымской степи открыто тринадцать погребений
среднесарматского периода. Показательно, что в этом регионе раскопаны сотни
курганов и опубликованы тысячи погребений (Щепинский, Черепанова 1969;
Курганы степного Крыма, 1984; Колтухов, Кислый, Тощев 1994; Колтухов,
Тощев 1998; Колотухин 2000; Колотухин, Тощев 2000). Сарматская культура
представлена таким незначительным количеством памятников, как ни одна
другая культура эпохи бронзы - раннего железного века. Постоянного
сарматского населения в степных районах Крыма, вероятно, не было. Попадая
с севера на полуостров, кочевники стремились в его предгорную часть, где
известны весьма многочисленные, оставленные ими памятники.
В позднесарматское время, судя по результатам археологических
исследований, крымская степь представляла собой пустынную область, лишенную
какого-либо населения. До сих пор открыто только одно погребение, которое, не
без некоторых сомнений, можно отнести к позднесарматскому, а не к
среднесарматскому периоду (Симоненко 1993, с. 98). И это в то время, когда в
предгорьях, как будет видно из дальнейшего изложения, хоронили сотни сармат.
Несколько впускных подкурганных погребений среднесарматского
времени открыты на границе степей и предгорий (колхоз им. Ильича, «Пятый
127
Боспорские исследования, вып. VI
хоронить умерших рядом с соплеменниками. В то же время, сарматы, хоронившие
в курганах Мамай-Оба и у Братского кладбища, вероятно, не останавливались
подолгу на одном месте. Во всяком случае, поселений с выраженным культурным
слоем они не оставили.
Различные группы археологических материалов дают возможность
проследить процесс проникновения сармат в число жителей предгорных
позднескифских поселений. Обломки лепных сосудов сарматских типов в
заметном количестве появляются в культурных слоях суммарно датируемых I в.
до н. э. - I в. н. э. Эта группа керамики присутствует и в более поздних
напластованиях, включая самые верхние. Кроме того, формируются особые типы
сосудов, которым присущи и скифские, и сарматские признаки (Власов 1999а, с.
11-14). В этом же контексте следует рассматривать керамику, имеющую
прототипы и параллели на Нижнем Дону и в Прикубанье. По всей вероятности,
традиции изготовления соответствующих сосудов проникали в Крым вместе с
сарматами. Наибольшее количество керамики нижнедонско - Прикубанского
облика найдено в слоях I в. до н. э. -1 в. н. э., в слоях II - Ill вв. н. э. ее количество
уменьшается (Власов 20016, с. 26-28).
Другим, помимо керамики, показателем присутствия сарматов на
позднескифских поселениях служат так называемые сарматские знаки. Их
наносили на стены домов, на каменные плиты, на сосуды и другие предметы,
найденные при раскопках многих поселений (Соломоник 1959; Драчук 1975;
Яценко С. А. 2001).
Проживание сарматов среди поздних скифов, по общему мнению, лучше
всего диагностируют подбойные могилы, распространившиеся на
позднескифских некрополях (Гущина 1967, с. 43; Раевский 19716, с. 149;
Богданова 1982, с.33). (Рис. 36). Наиболее ранние из подобных погребальных
сооружений открыты при раскопках могильника Беляус. Они датируются II -1
вв. до н. э. Почти все подбойные могилы Беляуса детские, с бедным инвентарем.
На других позднескифских некрополях захоронения в подбоях появились
значительно позже. Учитывая распространенность подбойных могил в скифской
среде еще в IV в. до н. э., можно предположить, что на Беляусе жила группа
людей никогда не утрачивавшая этой, унаследованной от предков, традиции. В
их среде подбои предназначались для погребения соплеменников, не
отличавшихся этнически, но выделявшихся социально (Дашевская 1984, с. 57).
На всех остальных некрополях подбои массово распространились в I в. н. э.
Наиболее ранние из них, датируемые первой половиной I в. н. э., открыты в
могильнике Кольчугино (Храпунов, Масякин, Мульд 1997, с. 124,125). В
крупнейших позднескифских могильниках, неапольском и усть-альминском,
традиция сооружать подбойные могилы не прослеживается в первом случае,
приблизительно, в течение двух с половиной, во втором - полутора веков, считая
со времени основания поселений. Поэтому появление на этих некрополях
большого количества подбойных могил с середины I в. н. э., вероятно, следует
129
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
связывать с притоком нового населения. В течение II в. н. э. подбойные могилы
постепенно становятся самым распространенным типом погребальных
сооружений на позднескифских некрополях.
В среднесарматское и, особенно, в позднесарматское время подбойные
могилы широко использовались кочевым населением восточноевропейских степей
(Мошкова 1989а, с.179; Мошкова 19896, с.192; Симоненко 1999, с. 9,14). Поэтому
логично предположить, что традиция хоронить в подбойных могилах
распространилась в предгорном Крыму вместе с переселившимися в этот регион
сарматами. Судя по погребальному инвентарю, обычные для скифов предметы
вооружения, детали костюма, украшения, зеркала, конская сбруя заменяются на
типично сарматские. Многие могилы, открытые на позднескифских некрополях,
по конструкциям погребальных сооружений, большинству элементов
погребального обряда и инвентарю ничем не отличаются от степных сарматских.
Тем не менее, культура людей, хоронивших в подбойных могилах на
позднескифских некрополях, отнюдь не тождественна культуре населения
восточноевропейских степей. Некоторые ее особенности объясняются
седентаризацией недавних кочевников. Так, например, полностью исчезает обычай
перекрывать могилы курганными насыпями. Ориентация могил подчиняется
принятой на том или ином могильнике и часто не соответствует господствующей
и в среднесарматское, и в позднесарматское время меридианальной. Большинство
крымских могильников расположены на более или менее крутых склонах.
Камерную могилу, подбойную или склеп, технически невозможно соорудить,
расположив ее поперек склона. Поэтому все погребальные сооружения
выкапывались вдоль склона и, таким образом, их ориентация подчинялась
топографическим условиям, а не идеологическим традициям. На этом основании
ориентация захоронения не может учитываться как признак, значимый для
определения этнической принадлежности погребенного. Почти всегда входные
ямы подбойных могил в Крыму заполнялись камнями. В степных сарматских
захоронениях мы не найдем ни одного аналогичного примера. Обычай заполнять
входные ямы могил различных типов камнями является одним из отличительных
признаков позднескифской культуры со времени ее формирования. Следовательно,
подбойные могилы с заполненными камнями входными ямами представляют
собой весьма яркий пример взаимовлияний двух традиций - позднескифской и
сарматской.
Сарматы, хоронившие на позднескифских некрополях, были жителями
расположенных рядом поселений, в материальной культуре которых их
присутствие, как уже говорилось, ощущается весьма слабо. На обычных для
поздних скифов оборонительных сооружениях, жилых и хозяйственных
постройках присутствие сарматов никак не отразилось, что и не удивительно,
учитывая отсутствие у них исторического опыта оседлой жизни.
Позднескифская культура в последние два века своего существования
представляется явлением синкретичным. Одним из формирующих ее элементов
130
Боспорские исследования, вып. VI
была сарматская культура. Однако, имея дело с материалами позднескифских
поселений и могильников, никогда нельзя быть уверенным в том, что тот или
иной дом принадлежал именно сарматской семье, в конкретной могиле
похоронен сармат, а не потомок кочевых скифов, определенная вещь была
собственностью сармата или сарматки. Можно лишь в общем виде
констатировать заметное влияние сарматской культуры на нозднескифскую и
присутствие сарматов среди жителей позднескифских поселений.
Чрезвычайно важны сведения письменных источников. После событий
эпохи Диофанта они молчат о сарматах, не только постоянно живших, но и на
короткое время появлявшихся на территории Крыма. Все без исключения
древние авторы различают сарматов и скифов. Отсутствуют композитные, вроде
тавроскифов, этнонимы, например, скифосарматы. В надгробной надписи
императора Августа, где перечисляются его заслуги, названы народы, которые
«...нашей дружбы просили через своих послов». Среди них отдельно скифы и
сарматы (о послах скифов и сарматов к Августу упоминают многие античные
писатели) (Граков 1939, с. 276). Луций Ампелий, живший, ориентировочно,
между 175 и 267 гг. н. э. называет народы, не покорившиеся римлянам до времен
Траяна: индийцев, парфян, сарматов, скифов, даков (Луций Ампелий 1989,
47.1.6). Сарматы, наряду со скифами, были завербованы Фарнаком во время
междоусобной войны с Асандром за боспорский престол в I в. до н. э. (App.Mithr.
120). На карте Агриппы, которая была составлена, очевидно, на основании
источников I в. до н. э., Сарматия и Таврическая Скифия четко разделялись.
Граница между ними проходила сразу за Перекопским перешейком (Ростовцев
1925, с. 44,45).
Таким образом, становится ясно, что для древних наблюдателей все жители
крымских предгорий в первые века н. э. были скифами. Сарматы явно от них
отличались и жили отдельно, за пределами Крыма. Вероятно, в реальной жизни
между двумя народами существовали отличия гораздо более важные для
суждения об этнической принадлежности населения, чем элементы сходства
материальной культуры, легко уловимые археологически и потому вводящие в
заблуждение современных исследователей.
Нельзя назвать особенно результативными не раз предпринимавшиеся
попытки проследить этапы или, как их иногда называют, волны сарматских
миграций (Раевский 19716, с. 150,151; Высотская 1972, с. 184; Пуздровський 1989а,
с. 39). Главный недостаток подобного рода схем состоит в невозможности
отыскать те временные отрезки в течение I - III вв. н. э., когда сарматы в Крым
не проникали. Такие периоды не удается определить по археологическому
материалу, а, следовательно, отделить один этап миграции от другого. Ничто
не мешает рассматривать переселение сармат в Крым как процесс перманентный.
Наверное, возникали какие-то всплески активности мигрантов, но, изучая
археологическую культуру, их уловить не удается, а письменные источники
отсутствуют. Основные типы погребального инвентаря, за время пребывания
131
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
сармат в Крыму, сменились только один раз во второй половине II в. н. э., на
рубеже среднесарматской и позднесарматской культур. Этот процесс охватил
всю степную зону Восточной Европы. В отличие от Северного Причерноморья
и примыкающих территорий, где носители позднесарматской культуры
вытеснили проживающие там ранее племена, в Крыму смены населения не
произошло. Ни один могильник, использовавшийся в среднесарматское время,
не прекратил существование одновременно с распространением
позднесарматской культуры. При раскопках позднескифских поселений не
обнаружены следы военных действий соответствующего времени. Возможно,
появление новых варварских орд сказалось на античных городах, в частности,
на Херсонесе, для спасения которого в 174 г. н. э. в Крым прибыл прокуратор
Нижней Мезии Тит Аврелий Кальпурниан Аполлонид (Антонова, Яйленко 1995).
В связи с проблемой расселения сарматов в Крыму следует обратитить
внимание еще на несколько могильников, расположенных в долинах рек Альма
и Бельбек. Это некрополи Скалистое II, III, Бельбек I, II, III, IV, Танковое
(Богданова, Гущина 1967; Богданова, Гущина, Лобода 1976; Гущина 1970;
Гущина 1974; Гущина 1982; Вдовиченко, Колтухов 1994). (Рис. 23). Ни один из
них не был исследован полностью. На раскопанных участках соседствовали
подбойные, грунтовые, плитовые могилы и могилы «с заплечиками». В
могильнике Бельбек IV открыта группа погребений с инвентарем I в. н. э. Его
использовали также во II - первой половине III в. н. э. Остальные некрополи
возникли во II в. н. э. В Скалистом II открыт небольшой участок, состоящий из
16 однотипных подбойных могил, датируемых в пределах II в. н. э. Несколько
спасенных от разграбления могил в Танковом относятся к первой половине III
в. н. э. Инвентарь, обнаруженный в Скалистом III, Бельбеке II и Бельбеке III,
принадлежит к позднесарматскому периоду. Все перечисленные некрополи,
исключая, насколько можно судить по небольшому раскопанному участку,
Скалистое II, престали использоваться около середины III в. н. э. Впрочем,
относительно их верхней даты остаются некоторые сомнения, так как не всегда
легко дифференцировать погребальный инвентарь первой и второй половины
III в. н. э. (ср. Айбабин 1996, с. 294). Могильник Бельбек I имеет ряд
отличительных особенностей. К их числу относятся преобладание плитовых и
отсутствие подбойных могил, наличие трех трупосожжений. Наряду с обычным
позднесарматским инвентарем в нем найден стеклянный сосуд, украшенный
каплями синего стекла, который не может датироваться временем более ранним,
чем конец IV в. н. э. (Печенкин 1905, с. 31-34; Гущина 1974, с. 32, 46-48, рис. 1;11).
Все исследователи отмечают сарматский характер могильников,
расположенных в долинах Альмы и Бельбека, но в то же время неизменно
включают их в сводные работы о позднескифских древностях (Высотская 1972,
с. 72-76,78 сл.; Дашевская 1991, с. 26). Между тем, от позднескифских они
отличаются рядом существенных характеристик. Во-первых, эти могильники не
связаны с поселениями. Во-вторых, на них нет склепов - наиболее характерных
132
Боспорские исследования, вып. VI
погребальных сооружений поздних скифов. В-третьих, очень редки, но
зафиксированы, помимо Бельбека I, в Танковом и Скалистом III неизвестные
поздним скифам захоронения кремированных останков.
Единичные кремации, вероятно, принадлежали германцам, проникшим в
Крым раньше, чем большинство их соплеменников. Об этом речь пойдет ниже.
Отсутствие склепов в какой-то мере объясняется постепенным затуханием в
первые века н. э. практики создания этих погребальных сооружений у поздних
скифов. Однако ранний участок могильника Бельбек IV синхронен многим
позднескифским склепам. Поэтому причину отсутствия склепов можно искать
не только в хронологических отличиях, но и в культурных или этнических
особенностях населения. Наиболее существенным при сравнении с
позднескифскими памятниками представляется тот факт, что поселения, где жили
хоронившие в указанных могильниках люди, не обнаружены. Следовательно,
адаптация проникавших из степи в предгорные районы сарматов,
осуществлялась двумя путями. Одни из них становились жителями
позднескифских поселений, другие селились на незанятых поздними скифами
местах. Об образе жизни и хозяйственной деятельности последних ничего
определенного сказать невозможно. Долговременных поселений у них не было,
но и кочевниками жителей предгорного Крыма назвать тоже нельзя. Вероятно,
люди передвигались по замкнутым небольшим маршрутам. На одном месте
подолгу не останавливались, жилищами служили какие-то легкие конструкции,
не оставлявшие археологически уловимых следов. Протяженность маршрутов
была такова, что имелась возможность каждый раз, когда умирал кто-то из
членов коллектива, возвращаться к родовому кладбищу.
Несмотря на сходство погребальных сооружений, обряда и инвентаря с
сарматскими, крымские предгорные некрополи имеют особенности, отличающие
их от степных кочевнических. Все они грунтовые. Входные ямы могил, как у
поздних скифов, обычно забивались камнями. Весьма широко распространены
нехарактерные для сарматов плитовые могилы. Отсутствуют широкие
могильные ямы, открытые во всем ареале среднесарматской культуры. В качестве
погребального инвентаря используются, в гораздо большем, чем в степи,
количестве, вещи античного, главным образом херсонесского, производства.
Указанные особенности позволяют рассматривать крымские памятники
как локальный вариант сначала среднесарматской, а затем и позднесарматской
культуры. Он формировался в результате проникновения в крымские предгорья
сармат из степной зоны, их постепенной седентаризации и постоянных контактов
с поздними скифами, а также с Херсонесом.
Сходство могильников долин Альмы и Бельбека с некрополями,
примыкающими к позднескифским поселениям, теоретически допускает и иную
возможность формирования оставившего их населения. А именно - переходу
части жителей поселений к подвижному образу жизни. Ни прямых, ни косвенных
подтверждений этому предположению нет, однако отсутствуют и факты, которые
прямо ему противоречат.
133
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Поселившиеся в предгорном Крыму сарматы оставили еще одну группу
памятников, которая ранее в данной связи не рассматривалась. Речь идет о
могильниках Нейзац, Дружное, Озерное III, Суворове, Инкерман,
Чернореченский (Храпунов 2002; Лобода 1977; Зайцев 1997, с.102-114; Веймарн
1963; Бабенчиков 1963). (Рис. 23). Вероятно, к ним можно будет добавить
могильники Перевальное, Совхоз №10, Красная Заря, Красный Мак, Тас-Тепе,
Вишневое, но результаты их раскопок опубликованы пока столь фрагментарно,
что нельзя составить целостное представление об этих памятниках
(Пуздровский 19946; Стржелецкий 1959; Высотская 1998; Белый, Неневоля 1994;
Неневоля, Волошинов 2001; Лобода 1992; Пуздровский, Зайцев, Неневоля 2001).
Самая яркая отличительная черта перечисленных некрополей - это склепы
особой конструкции, не известные ранее на территории Крыма. Кроме склепов,
для захоронений использовали подбойные, грунтовые, плитовые могилы,
могилы «с заплечиками» и некоторые другие типы погребальных сооружений.
Нижняя хронологическая граница этих могильников обычно определялась как
близкая к середине III в. н. э., а их возникновение объяснялось вторжением в
Крым союзных готам северокавказских алан (Айбабин 1984, с. 118; Айбабин
1987, с. 193; Айбабин 1990, с. 66; Айбабин 1999а, с. 30).
Раскопки последних лет позволили уточнить время возникновения
некрополей, а также генезис оставившего их населения. Наиболее
многочисленные и показательные для решения этих проблем материалы
получены при исследовании могильника Нейзац. Он расположен в самом центре
крымских предгорий в 20 км к юго-востоку от Симферополя, на склоне горы
Ташлы-Баир, ограничивающей с востока долину реки Зуя. Памятник был открыт
в 1927 г., когда Н. Л. Эрнст доследовал разрушенные крестьянами погребальные
сооружения. В 1957 и 1969 гг. еще три склепа изучила экспедиция Института
археологии АН УССР. Результаты этих раскопок частично опубликованы
(Высотская, Махнева 1983, с. 73-79). Начиная с 1996 г. памятник исследуется
планомерно. За это время раскопано 241 погребальное сооружение. В том числе
38 склепов, 80 подбойных, 121 грунтовая могила и 2 могилы уникальных
конструкций. Среди грунтовых выделяются могилы «с заплечиками», могилы,
перекрытые каменными плитами, а также более нигде не известные могилы, в
длинных стенах которых имелись пазы, предназначенные для удержания краев
деревянного или каменного перекрытия. Отличительной чертой этого
могильника является большое количество конских захоронений, совершенных
в специальных грунтовых могилах, во входных ямах склепов и подбойных могил,
в погребальных камерах склепов, а также в подбоях, специально выкопанных
во входных ямах склепов. В целом, могильник датируется второй половиной II
- концом IV в. н. э. Выявлены два культурно - хронологических горизонта
погребений. Ранний относится ко второй половине II - первой половине III в. н.
э., поздний - к IV в. н. э. Несколько погребений совершили во второй половине
134
Боспорские исследования, вып. VI
III в. н. э. (Храпунов 1998; Храпунов 1999а; Храпунов, Мульд 2000; Храпунов
2003; Храпунов 2004; Chrapunov 1995; Khrapounov, Mould 1997).
В связи с темой расселения сармат в Крыму следует подробно рассмотреть
ранний культурно - хронологический горизонт могильника. Он представлен
подбойными (рис. 25 - 28) и грунтовыми могилами, а также двумя склепами.
Подбойные могилы состояли из узких входных ям и одного, реже двух,
подбоев. Подбои отделялись от входных ям каменными закладами. В каждом
подбое хоронили одного, но иногда и двух-трех умерших. Ориентированы
погребенные головами на восток или на запад, в соответствии с направлением
склона. В могилы часто ставили краснолаковые миски, в которых находятся
кость животного и нож. Кроме мисок, в подбои опускали краснолаковые
кувшины и, гораздо реже, лепные и стеклянные сосуды. Массово встречаются
лучковые одночленные подвязные (группа 15, серия I, варианты 3,4,5 по А. К.
Амброзу), так называемые инкерманские (группа 15, серия II) и «смычковые»
(группа 14) фибулы (Амброз 1966, с. 47,50-52). Значительно меньше
сильнопрофилированных фибул причерноморских типов, фибул с завитком или
кнопкой на конце сплошного пластинчатого приемника, встречаются и
некоторые другие типы застежек. Особенностью центрального Крыма является
большое количество фибул, сделанных из железа. Железными были и многие
детали (ригели, замки, накладки) шкатулок, которые в других местах
изготавливались из бронзы.
Серебряные и бронзовые пряжки, как правило, имеют утолщенную в
передней части рамку. Их язычки очень часто прогнуты, но никогда не
загибаются за переднюю часть рамки и не имеют ступенчатого среза сзади. ,
Последние признаки появляются во второй половине III в. н. э. и становятся
господствующими в IV в. н. э. Зеркала-подвески имеют боковое «ушко»,
рельефные орнаменты на оборотной стороне и, таким образом, за единственным
исключением, относятся к IX, по А. М. Хазанову, типу (Хазанов 1963, с. 66,67).
Бусы используются в ожерельях и для обшивки краев одежды. Во многих
могилах найдены сотни, в некоторых - тысячи бус (Стоянова 2004). Детали
конской сбруи интересны тем, что при их изготовлении широко применялся
характерный для позднесарматской культуры ювелирный прием - фасетировка.
Обычной находкой являются колокольчики. Среди разнообразных золотых,
серебряных и бронзовых украшений выделяются весьма многочисленные кольца
и браслеты, концы которых украшены изображениями змеиных головок.
В могильнике найдены вещи, принадлежащие не позднесарматской, как
остальные, а среднесарматской культуре. У зеркала из могилы №178 край сделан
в виде валика, а в центре оборотной стороны имеется коническое утолщение
(рис. 24, 1). Такие зеркала были широко распространены в сарматском мире.
Датируются они I - началом II в. н. э. (Хазанов 1963, с. 65,66; Скрипкин 1990, с.
95,153; Абрамова 1993, с. 155). Точно такие же изделия найдены в нескольких
крымских комплексах (Журавлев, Фирсов 2001, с. 224,226). Удила и другие
135
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
железные детали конской сбруи из могилы №176 (рис. 24, 2-7) аналогичны
найденным в нескольких крымских погребениях, надежно датируемых II в. н. э.
(Пуздровский 20016, с. 1333,134; Ахмедов, Гущина, Журавлев 2001, с. 183,184).
Отдельные ранние вещи, найденные по одной в могиле, пока не позволяют
удревнить время появления могильника до среднесарматского периода, но
допускают такую возможность в будущем.
Сравнение погребальных обрядов и инвентаря в ранних могилах Нейзаца
с синхронными захоронениями позднескифских некрополей, а также
скалистинских и бельбекских могильников демонстрирует их почти полное
тождество. Существенное отличие только одно. В Нейзаце входные ямы могил
не заполнялись камнями, в то время, как при устройстве могил на некрополях,
примыкавших к позднескифским поселениям и в Скалистом II, III, Бельбеке II -
IV, как правило, следовали этой традиции. Чаще всего от нее отступали люди,
хоронившие в могильнике Заветное, где камнями была заполнена примерно
половина входных ям подбойных могил (Firsov 1999, р. 3). На этом основании
можно предположить, что по долине Зуи в предгорья проникла группа сармат,
не вступавших в тесные контакты с поздними скифами. О некоторой замкнутости
этой группы свидетельствует и обычай делать пазы вдоль длинных стен
грунтовых могил. В могильнике Нейзац он зафиксирован многократно, а ни в
одном другом некрополе не отмечен ни разу.
Ранние участки отмечены и в других однотипных Нейзацкому могильниках
со склепами. В Дружном раскопана могила №67. В каждом из двух ее подбоев
погребения располагались в три яруса, разделенных земляными подсыпками,
что дало возможность детально дифференцировать погребальный инвентарь.
По сочетанию трех фибул «инкерманского» типа, зеркала с боковым «ушком»,
браслета с концами в виде змеиных головок, краснолаковой тарелки с
вертикальным бортиком, орнаментированной по дну концентрическими кругами
из насечек и многих других вещей нижний ярус захоронений надежно датирован
первой половиной III в. н. э., а всего скорее, второй четвертью столетия
(Храпунов, Масякин 1998). Еще одна ранняя полуразрушенная подбойная могила
исследована в Дружном А. И. Айбабиным (Айбабин 1994, с. 92сл., 97сл.).
Топография памятника свидетельствует об уничтожении его наиболее древней
части современными земляными работами. В могильнике Суворове подбойные,
плитовые и грунтовые могилы, в частности №№ 5 , 6, 9, 23, содержали
выразительный погребальный инвентарь первой половины III в. н. э. (Зайцев
1997). Синхронные и однокультурные захоронения раскопаны в Чернореченском
могильнике, например, в подбойных могилах №№ 19, 22, 30, 36 (Бабенчиков
1963). Учитывая, что в Инкермане большая часть могильника не сохранилась
(Веймарн 1963, рис.1), а в Озерном III и вовсе раскопано лишь несколько
погребений (Лобода 1977), допустимо осторожное предположение о разрушении
современными работами ранних участков этих некрополей.
Исходя из вышеизложенного, памятники проникавших в предгорный Крым
сарматов, если не учитывать в данном случае отдельных погребений и небольших
136
Боспорские исследования, вып. VI
могильников под курганными насыпями, можно разделить на три группы. I -
погребения, совершенные в пределах позднескифских некрополей; II -
могильники Скалистое II, III, Бельбек II - IV, Танковое; III - могильники Нейзац,
Дружное, Суворово, Чернореченский и др. Все три группы объединяет
значительное сходство погребальных сооружений, обрядов и инвентаря. Однако
имеются и различия. Группа II отличается от группы I, главным образом,
отсутствием долговременных поселений, которым принадлежали эти
могильники. Группа III по этому признаку соответствует группе II. Ее
особенности проявляются в других показателях. Во-первых, входные ямы могил
в памятниках этой группы не заполняются камнями. Во-вторых, наиболее яркой
особенностью могильников группы III является наличие склепов особой
конструкции. Подробно о них речь пойдет ниже. В-третьих, могильники III
группы используются значительно дольше, чем некрополи групп I и II.
Археологически уловимые особенности памятников каждой группы,
вероятно, объясняются историческими причинами. Отсутствие поселений рядом
с памятниками группы II свидетельствует о подвижном образе жизни людей,
хоронивших в этих могильниках. Это могли быть сарматы, пришедшие в
крымские предгорья с севера и постоянно контактировавшие с жителями
позднескифских поселений. В результате несколько трансформировались их
религиозные представления, заставлявшие каждый раз забивать могилы
камнями. Априорно можно предположить, что этот чуждый степным сарматам
обычай был призван затруднить возможность вредоносной душе умершего
покинуть могилу и вернуться в мир живых.
В принципе не исключено, что могильники группы II оставили сарматы,
некоторое время прожившие в позднескифских поселениях, а затем, в силу не
ясных причин, изменившие образ жизни.
Если корреляция отличительных признаков, присущих могильникам
группы III, не случайна, то можно построить следующее умозаключение.
Оставившие их сарматы не были тесно связаны с поздними скифами. В глазах
современников они отличались от жителей позднескифских поселений и от
людей, хоронивших в скалистинских и бельбекских могильниках. Для готов
с союзниками они не были врагами и потому пережили события середины III
в. н. э. Возможно, последнему обстоятельству способствовало проникновение
в среду сармат, оставивших могильники группы III, северокавказских алан,
что произошло, как будет видно из дальнейшего изложения, еще в первой
половине III в. н. э.
Склепы, раскопанные в Нейзаце и других однокультурных памятниках,
существенно отличаются от предшествующих им в Крыму позднескифских.
Позднескифский склеп состоял из короткой прямоугольной или округлой в плане
входной ямы, почти всегда забитой камнями, овальной, округлой или
подпрямоугольной погребальной камеры, содержавшие многократные
погребения, расположенные в несколько ярусов (Сымонович 1983,с. 28-58;
137
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Высотская 1994а, с. 50-55). В одной из коротких стен входной ямы находилось
отверстие - вход в погребальную камеру. Склепы, исследованные в могильниках,
объединенных выше в группу III, отличаются от позднескифских более длинной
не заполненной камнями входной ямой, прямоугольной или трапециевидной в
плане погребальной камерой, наличием короткого дромоса, соединяющего
входную яму с погребальной камерой и одноярусностью погребений (Мульд
1996, с. 284).
Наиболее ранние склепы с узкими и короткими дромосами открыты в
Центральном Предкавказье (Керефов 1988, с. 103). Трансформируясь, но, не
утрачивая этой важной конструктивной детали, они существуют на Северном
Кавказе вплоть до средневековья, становясь неотъемлемым элементом аланской
культуры (Кузнецов 1973, с. 62 сл.). Крымские и кавказские, особенно
расположенные в Затеречье, склепы позднеримского времени практически
аналогичны конструктивно, отличаясь лишь сводами погребальных камер,
которые на Кавказе чаще всего имеют стрельчатую форму (Абрамова 1997, с. 9-
25). Кроме того, предкавказские склепы перекрывались курганными насыпями,
а погребальные камеры, предназначенные, вероятно, для погребения 1 - 2
человек, невелики по размерам. На сходство северокавказских и крымских
склепов уже довольно давно обратили внимание исследователи, предполагая
на этом основании переселение алан с Северного Кавказа в Крым (Айбабин 1987,
с. 192; Айбабин 1990, с. 66; Пиоро 1990, с. 139). М. Г. Мошкова и В. Ю. Малашев
выступили с критикой представлений о том, что традиция сооружать склепы
особой конструкции была привнесена в Крым северокавказскими аланами
(Мошкова, Малашев 1999, с. 195 - 197). Они отметили ряд отличий крымских
склепов от кавказских. Это отсутствие курганных насыпей; положение
погребенных ногами ко входу в погребальную камеру; многократность
погребений в каждом склепе; плоский потолок погребальной камеры.. Наличие
дромоса между входной ямой и погребальной камерой важным культурно
значимым признаком они не считают.
Можно высказать и контраргументы. Главный из них заключается в том,
что в Крыму до III в. н. э. отсутствует традиция сооружать склепы с длинными
входными ямами, короткими дромосами и прямоугольными или трапециевидными
погребальными камерами. Предшествующие им позднескифские склепы
отличаются практически по всем параметрам (Храпунов 2002, с. 73,74). Короткие
дромосы, в отличие от мнения М. Г. Мошковой и В. Ю. Малашева, следует
рассматривать как признак, имеющий первостепенную значимость для этно-
культурных интерпретаций. Узкие дромосы создавали значительные
технические трудности при выкапывании погребальных камер, а также при
внесении умерших людей и, иногда, принесенных в жертву лошадей. Последних
приходилось разрубать на куски, а затем складывать в погребальной камере в
относительном анатомическом порядке. Следовательно, необходимость
сооружать дромос должна была иметь серьезное идеологическое обоснование.
138
Боспорские исследования, вып. VI
Трудно представить себе конвергентное возникновение идеи, требующей
аналогичного воплощения, в Крыму и на Кавказе. Гораздо логичнее объяснить
появление в Крыму склепов переселением людей, носителей соответствующей
традиции. Поскольку более ранние и синхронные крымским склепы с дромосами
обнаруживаются именно на Кавказе, то там и следует искать территорию, с
которой вышли переселившиеся в Крым мигранты. Напомним еще раз, что в
Крыму прототипы подобных погребальных сооружений отсутствуют. Явное
сходство крымских и кавказских склепов позволяет назвать признаки,
перечисленные в статье М. Г. Мошковой и В. Ю. Малашева, второстепенными.
Отсутствие курганных насыпей, большие размеры погребальных камер и
многократность погребений в Крыму объясняются седентаризацией населения.
С меньшей долей уверенности, как следствие увеличения размеров погребальных
камер, можно представить формирование традиции размещать погребенных
ногами ко входу. Кроме того, в Крыму неоднократно фиксировались случаи,
когда погребенных, также, как и на Кавказе, клали перпендикулярно длинной
оси входной ямы. Так обстояло дело в единственном не разграбленном склепе
Инкерманского могильника (Веймарн 1963, с. 33), во всех склепах
Чернореченского могильника (Бабенчиков 1963, с. 113-119), в Краснозоринском
могильнике (Неневоля, Волошинов 2001, с. 141 - 143), в могилтьнике Суворове
(Зайцев, Мордвинцева 20036). Смена формы свода со стрельчатой на имеющую
вид плоского потолка удовлетворительного объяснения не имеет. Возможно
выдвинуть лишь предположения a priori. Например, обратить внимание на
разницу между крымскими и кавказскими грунтами или отметить неудобство
строительства стрельчатого свода над обширной погребальной камерой. Во
всяком случае, М. Г. Мошкова и В. Ю. Малашев, предполагая, что наличие
дромоса обусловлено стрельчатой формой свода, вероятно, ошибаются: в Крыму
нет стрельчатых сводов, но дромос является необходимым элементом каждого
склепа. Если же принять это сомнительное утверждение на веру, то оно обернется
новым аргументом в пользу северокавказского происхождения прототипов
крымских склепов. На Кавказе наличие дромосов было обусловлено
конструктивно, а переселившиеся в Крым люди, не имея практической
необходимости, продолжали сооружать их, руководствуясь идеологическими
представлениями, например, о медиативном пространстве, расположенном
между сакральным и профанным мирами. Исследователи Суворовского
могильника описывают потолки открытых там погребальных камер склепов как
стрельчатые, но на опубликованных разрезах они имеют вид плоских потолков
(Зайцев, Мордвинцева 20036).
Гипотеза о переселении предков средневековых северокавказских алан,
даже если не обсуждать сейчас другие синхронные северокавказские культурные
импульсы, является единственной аргументировано объясняющей появление в
Крыму в III в. н. э. склепов с короткими дромосами.
Важно отметить, что в северопричерноморских степях редкие склепы
позднесарматского времени имеют совсем другую, по сравнению с крымскими,
139
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
конструкцию (Simonenko 1995, р.347-350). Таким образом, единственной
территорией, откуда могла проникнуть в Крым идея сооружать склепы с
дромосами, остается Северный Кавказ.
Обычно миграцию алан в Крым и, соответственно, появление на
полуострове склепов с короткими дромосами связывают с кардинальными
этническими и политическими изменениями, произошедшими в Северном
Причерноморье в результате готских походов середины III в. н. э. (Айбабин
1999а, с. 36). В целом, это верно. Склепы указанного типа становятся
господствующими погребальными сооружениями населения крымского
предгорья в IV в. н. э. Вместе с ними распространяются и другие культурные
традиции, привнесенные в Крым с Северного Кавказа. Раскопки последних лет
в Нейзаце позволили несколько скорректировать существующие представления
о времени проникновения алан в Крым.
В могильнике исследованы два склепа, которые были сооружены еще до
готских походов, в первой половине III в. н. э. (Храпунов, Мульд 2004). (Рис. 29 - 35).
Вероятно, речь может идти о переселении небольшой группы людей,
оставившей немногочисленные памятники. К числу последних, наряду с
нейзацкими, возможно, следует отнести датированный монетой Септимия Севера
разграбленный склеп на некрополе Неаполя скифского (Дашевская 1951;
Пуздровский 1994а, с. 121). Отметим, что он отличается от других склепов
неапольского некрополя не только хронологически и конструктивно, но и
топографически, располагаясь на окраине могильника.
Вероятно, первые появившиеся в Крыму аланы селились в предгорьях
вместе с поздними скифами и сарматами. Об этом свидетельствует, в
частности, расположение отдельных склепов среди множества подбойных и
грунтовых могил конца II - первой половины Ш в. н. э. в могильнике Нейзац.
Когда аланы, после готских походов, массово переселялись в Крым, их
адаптации на новых местах, очевидно, способствовали соплеменники, жившие
там уже более полувека.
Еще один комплекс из Нейзаца, подбойная могила №152, позволяет
обратиться к теме первых на территории Крыма встреч сарматов с германцами.
Могила №152 представляет собой обычное для сарматов погребальное
сооружение с подбоем. В ней совершили два захоронения, одно в первой, другое
- во второй половине III в. н. э. В могиле сохранился характерный
позднесарматский набор погребального инвентаря. В то же время, вместе с
ранним захоронением обнаружен германский умбон щита. Такой состав находок
указывает на сармато-германские контакты, происходившие в Северном
Причерноморье, скорее всего в Крыму (Храпунов 2003).
В крымских сарматских или аланских погребальных сооружениях довольно
часто находят германские вещи. Это умбоны и рукоятки щитов, шпоры, костяные
гребни, ведерковидные подвески, подвески в виде топориков, костяные
пирамидальные и янтарные восьмерковидные, прогнутые подвязные фибулы,
140
Боспорские исследования, вып. VI
керамические сосуды (сводки находок см. Кропоткин 1978; Пиоро 1999а, с. 234;
Юрочкин 1999).
На основании этих находок довольно трудно судить о характере сармато-
германских контактов. Они могли оказаться у сарматов в результате военных
действий, торгового обмена или внедрения какой-то части германцев в
сарматскую среду. О последнем более определенно свидетельствует другая группа
источников. В сарматских, по всем признакам, могильниках Скалистое III,
Танковое, Бельбек I зафиксированы единичные случаи кремации умерших, что
для сарматов, в отличие от германцев, было совершенно несвойственно
(Богданова, Гущина, Лобода 1976, с. 124,147; Вдовиченко, Колтухов 1994, с. 85,86;
Гущина 1974, с. 32,47). В могильниках Совхоз №10 и Чернореченский урны с
трупосожжениями стояли в некоторых подбойных и других, судя по конструкции,
сарматских могилах (Пиоро 1990, с. 91-93). Совмещение различных по
происхождению погребальных обрядов в пределах одного могильника и даже
одного погребального сооружения свидетельствует, вероятно, о проживании
каких-то групп германцев среди численно преобладавших сарматов.
Подавляющее большинство германских вещей в крымских могильниках
датируется второй половиной III - IV вв. н. э. Однако отдельные из них
появились в Крыму еще до эпохи готских походов. Это шпоры, украшенные
эмалью из могильника Скалистое III (Kazanski 1994, р.431), золотая
декорированная зернью ведерковидная подвеска из могильника Бельбек III
(Гущина 1974, рис. V, 20) и несколько лепных сосудов из верхних слоев
позднескифских поселений (Власов 19996). Немногочисленную группу ранних
германских находок дополняет теперь умбон из могилы №152 в Нейзаце. К
первой половине III в. н. э. относятся и урновые трупосожжения из Скалистого
III и Танкового (о захоронениях из Совхоза №10 ничего определенного сказать
нельзя, так как отсутствует полноценная публикация результатов раскопок
некрополя). Эта группа источников фиксирует период мирных
взаимоотношений населения Крыма и мигрантов с северо-запада,
закончившийся в середине III в. н. э. с началом готских походов и массовым
переселением германцев в Северное Причерноморье.
* * *
В течение второй половины Ш - II вв. до н. э. на полуострове спорадически
в связи с экстраординарными событиями появлялись сарматы. В I - II вв. н. э.
отдельные группы сарматов кочевали в степном Крыму, но, в целом, этот регион
оставался зоной с нестабильным населением. Гораздо в большей степени их
привлекали позднескифские поселения предгорного Крыма. Они вливались в
число жителей скифских населенных пунктов, придавая их культуре
своеобразный «сарматизированный» облик. Иногда сарматы составляли
компактные группы населения, жившие отдельно от поздних скифов. Процесс
141
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
перехода кочевников к оседлому образу жизни документируется открытыми в
предгорной зоне индивидуальными подкурганными погребениями, а также
небольшими могильниками, устроенными в курганных насыпях. В
позднесарматский период захоронения в курганах уже не совершали. Однако
проникновение сарматов в предгорья продолжается. Новые мигранты
хоронили в могильниках, отличавшихся по некоторым археологическим
признакам от ранее существовавших. В первой половине III в. н. э. в Крым
проникали незначительные в количественном отношении группы германцев,
по-видимому, с севера и алан, вероятно, с востока. И те, и другие селились
вместе с сарматами и хоронили на одних с ними некрополях. В середине III в.
н. э. значительная часть сарматов вместе с поздними скифами была уничтожена
участниками готских походов. Однако запустения предгорных районов не
произошло. Люди, хоронившие в могильнике Нейзац и однокультурных
некрополях, продолжали жить в этих местах и после середины III в. н. э.
142
Боспорские исследования, вып. VI
Глава VI
НАСЕЛЕНИЕ КРЫМА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ III - IV ВВ. Н. Э.
В середине III в. н. э. в Крыму происходят существенные политические и
этнические изменения. Археологически они наиболее ярко проявились в гибели
позднескифских поселений и появлении могильников с кремациями.
Два могильника с кремациями открыты на Южном Берегу Крыма. Это
Харакс (Блаватский 1951; Орлов 1987) и Чатыр-Даг (Мыц 1983; Мыц 1987; Мыц,
Лысенко, Семин и др. 1997). (Рис. 36). В Хараксе, среди более чем 30
трупосожжений, находились три трупоположения. Могильник Чатыр-Даг
целиком состоит из кремированных останков. Захоронения кальцинированных
костей в большинстве случаев совершались в урнах. В Чатырдагском некрополе
урны стояли либо в каменных ящиках, либо в ямах, перекрытых каменной
забутовкой. В Хараксе каменных ящиков не было, урны находились в ямах. В
обоих могильниках обнаружены безурновые захоронения кальцинированных
костей в ямах.
Чернореченский могильник биритуален. Большая часть захоронений была
совершена в склепах и подбойных могилах по обряду ингумации, однако открыт
и участок с тридцатью тремя трупосожжениями (Бабенчиков 1963, с. 119 - 121).
В четырех случаях, вероятно, кальцинированные кости были похоронены в
неглубоких ямах (могилы №№ 30 - 33). Остальные кремации совершены в урнах,
которыми служили амфоры и лепные сосуды. Одна урна была установлена в
ящик из каменных плит (могила № 10), еще четыре находились в ямах, стены
которых обложили небольшими камнями (могилы №№ 1, 3, 6, 14), остальные
просто закопали в землю. Погребальный инвентарь представлен, в основном,
краснолаковыми сосудами, другие находки единичны. Многие захоронения были
безинвентарными.
Составить определенное представление о могильнике Совхоз 10
невозможно из-за неполноты публикаций. По данным И. С. Пиоро, там открыто
более 400 погребений с кремациями. Отметим чрезвычайно показательный факт
установки урн с кальцинированными костями в подбойную могилу. Такое же
явление отмечено и в Чернореченском могильнике, где урны найдены в двух
подбойных могилах и в склепе (Пиоро 1990, с. 91 - 93).
В 2004 г. в могильнике Опушки, расположенном приблизительно в 15 км к
юго-востоку от Симферополя, среди склепов, подбойных и грунтовых могил
143
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
обнаружен каменный ящик с кремацией. Кальцинированные кости были
помещены в половину лепного сосуда и прикрыты сверху обломками амфоры.
В урне среди костей находились мелкие не обожженные обломки костяного
гребня.
В южнобережных могильниках обнаружен довольно разнообразный
инвентарь. Это краснолаковые и стеклянные сосуды, мечи, копья, серпы,
металлические детали щитов, пряжки, удила, фибулы, немногочисленные
украшения. Особенностью этих могильников является большое количество монет
(до 9 в одном погребении). Датировка всех могил, раскопанных на склоне Чатыр-
Дага В. Л. Мыцом, IV в. н. э. сомнений не вызывает. Правда, одно погребение,
открытое в 1877 г., сопровождалось «изглаженной монетой», которую Ф. А. Ребец
датировал V в. н. э. (Мыц 1987, с. 144, 145, 160). На территории могильника, вне
комплекса, найдена фибула типа «Пильвины», относящаяся, скорее всего, к тому
же столетию (Мыц, Лысенко, Семин и др. 1997, с. 213).
Определение хронологических рамок могильника Харакс вызвало
разногласия среди исследователей. А. И. Айбабин датировал время
возникновения некрополя серединой III в. н. э. (Айбабин 1999а, с. 15, 16).
Наиболее ранняя могила № 34 сопровождалась херсонесской монетой 211 - 217
гг. н. э., лучковой подвязной фибулой «инкерманской» серии с обмотанной
спинкой и другими находками, на основании которых К. К. Орлов датировал
погребение второй четвертью III в. н. э. (Орлов 1987, с. 116). О. А. Гей и И. А.
Бажан относят погребения, раскопанные К. К. Орловым, к периоду от второй
четверти до конца III в. н. э. (Гей, Бажан 1997, с. 33).
Фибулы с проволочной спинкой, длинной спиральной обмоткой и нижней
тетивой, однотипные обнаруженной в могиле № 34 Харакса, встречаются в
погребениях могильников Скалистое III, Танковое и особенно многочисленны
в некрополях Бельбек III, Чернореченский, Совхоз 10. Следует отметить, что
они отсутствуют в погребениях могильников Неаполя и Усть-Альминского
городища. В могиле 18 некрополя Бельбек III аналогичная фибула встречена с
лучковой подвязной фибулой I серии, варианта 5 первой половины III в. н. э. и
монетой начала III в. н. э. (Гущина 1974, с.54, рис. VII, 2, 4), а в могиле 5 - с
металлическим шарнирным предметом с кольцами (Гущина 1974, рис. V, 20,23).
Подобные последнему обнаружены в нескольких крымских погребениях с
монетами первой половины III в. н. э. (Вдовиченко, Колтухов 1994, с. 85;
Труфанов 1999, с. 227, 228). В могиле 13 могильника Бельбек III фибула
интересующего типа сопровождалась краснолаковой чашкой редкой формы
(Гущина 1974, рис. VI, 2 ,4). Аналогичная чашка найдена в закрытом комплексе
в слое разрушения поселения Альма-Кермен, относящемся ко времени около
середины III в. н. э. (Высотская 1972, рис. 29,6). Фибула со спиральной обмоткой
дужки найдена в могиле 35 Чернореченского могильника с монетами Гордиана
III (238 - 242 гг. н. э.) и вещами второй половины III в. н. э. (Амброз 1989, рис. 2,
25 - 28; Айбабин 1990, рис.2).
144
Боспорские исследования, вып. VI
Вероятно, фибулы данного типа наиболее широко употреблялись во второй
четверти - середине III в. н. э. (Храпунов, Масякин 1998, с. 143). В этих
хронологических пределах и нужно, очевидно, датировать могилу № 34, самое
раннее погребальное сооружение Харакса. Наиболее ранние, служившие урнами,
амфоры из могильников на Черной речке и на Чатыр-Даге использовались в
течение всего III в. н. э. (Айбабин 19996, с. 244).
Приблизительно совпадающие археологическая дата возникновения
могильников с кремациями и «историческая» дата проникновения готов в
Северное Причерноморье поставлены исследователями в причинно-
следственную связь. А. И. Айбабин, на основании косвенных данных,
реконструирует два похода германцев, готов и боранов, в 252 и 256 гг. н. э. по
Крымскому полуострову (Айбабин 19996). Полагают, что клад, обнаруженный
у с.Долинное в предгорном Крыму, с наиболее поздней монетой 251 г. н. э. и с
необычной для Крыма, но имеющей аналогии в Подунавье фибулой был закопан
участником одного из готских походов (Пиоро, Герцен 1974).
Наиболее сильный аргумент в пользу германской принадлежности
перечисленных выше могильников с кремациями заключается в том, что в Крыму
в предшествующее время погребальные обряды, связанные со сжиганием
умерших, совершенно не известны. Урны и ямы с кальцинированными костями
радикально отличаются от характерных для Крыма простых грунтовых или
камерных могил с ингумированными останками. Появление могильников нового
типа логично объяснить притоком населения извне. Античные города на роль
источника распространения новых обрядов не подходят. Во-первых, античные
трупосожжения по большинству обрядовых показателей отличаются от
зафиксированных в Хараксе, Чатыр-Даге и на Черной речке. Во-вторых, в
ближайшем к этим некрополям античном центре - Херсонесе в римское время
погребения с кремациями составляют лишь 7%, а к середине III в. н. э. традиция
кремировать останки умерших прерывается (Зубарь 1982, с. 58).
Другой аргумент, к которому обычно прибегают исследователи, - о
сходстве крымских могильников с памятниками культур, формировавшихся при
участии германцев, выглядит менее убедительно. Приведено много примеров
совпадения погребальных обрядов, зафиксированных при раскопках крымских
некрополей, с одной стороны, и могильников Черняховской, вельбарской,
пшеворской культур, а также расположенных в Скандинавии - с другой (Kazanski
2002). Однако не меньше и отличий, а самое главное, ни один из крымских
могильников не может быть, по совокупности признаков, отнесен к конкретной
археологической культуре.
В погребальном инвентаре крымских некрополей с кремациями сочетаются
вещи античные, сарматские и германские.
Южнобережные некрополи, а также участок с трупосожжениями на Черной
речке использовались до конца позднеримского времени (Айбабин 19996, с. 246).
Синхронные письменные источники о пребывании готов на Южном Берегу
145
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Крыма ничего не сообщают. Готы в это время жили, вероятно, на Боспоре
(Казанский 1999, с. 282 - 286), но там нет могильников с кремациями. Следует
вспомнить еще сообщение Прокопия Кесарийского, который в трактате «О
постройках» описывает страну Дори, «...где с давних времен живут готы» (Ргосор.
De aed. Ill, 13). О локализации страны Дори ведется длительная дискуссия (см.
напр. Пиоро 1990, с. 58 - 74), но в любом случае очевидно, что она находилась в
пределах южного или юго-западного Крыма, то есть как раз там, где в свое время
хоронили по обряду трупосожжения. Правда, не совсем ясно, что понимал автор
VI в. н. э. под «давними временами».
Приведенные выше косвенные данные делают наиболее вероятной гипотезу
о том, что могильники с кремациями оставлены германцами, появившимися в
Крыму около середины III в. н. э. Альтернативное предположение, в соответствии
с которым трупосожжения принадлежали «местным жителям» (Блаватский 1951,
с. 274, 290; Орлов 1987, с. 131; Амброз 1994, с. 39) опровергается отсутствием
традиции у населения Крыма предшествующего времени хоронить
кремированные останки.
В предгорном Крыму в эпоху, начавшуюся готскими походами,
продолжают использоваться возникшие ранее могильники Дружное, Нейзац,
Чернореченский, Суворове и др. (Рис. 36). Их удобнее всего рассмотреть на
примере полностью исследованного могильника Дружное. На территории этого
памятника раскопано 24 склепа, 29 подбойных могил, 13 грунтовых могил,
предназначенных для погребения людей, и 14 конских захоронений в грунтовых
могилах (Храпунов 2002).
Комплексов второй половины III в. н. э. в Крыму и, в частности, в Дружном
открыто немного. Весьма выразительный набор погребального инвентаря
содержался в подбойных могилах № 24 и, несколько более поздней, № 20.
Могила № 24 содержала самое богатое захоронение могильника (рис. 37 -
40). Там была погребена женщина, сопровождаемая золотыми серьгами и
серебряными браслетами, украшенными крупными сердоликовыми вставками.
К поясу, вместе с серебряным шарнирным предметом, был подвешен ритуальный
декорированный серебром нож. Одежду скрепляла серебряная фибула с надетым
на нее кольцом. Бусы составляли ожерелье. За головой стояла деревянная
шкатулка, окованная бронзовыми пластинами. В ней находились серебряные
монеты Гордиана III (238 - 244 гг. н. э.), Филиппа II (247 - 249 гг. н. э.) и Траяна
Деция (249 - 251 гг. н. э.). У правого предплечья расчищено зеркало-подвеска.
Погребальный инвентарь позволяетдатировать захоронение временем, близким
к середине III в. н. э. (Храпунов 1994; Храпунов 2002, с. 21, 22, 69).
Немного позже хоронили в могиле с двумя подбоями № 20 (рис. 41 - 46). В
одном из подбоев совершили три погребения. Они сопровождались амфорой,
краснолаковым кувшином, монетой Галлиена (253 - 268 гг. н. э.), гривной,
наконечником ремня, фибулами, пряжками, браслетами, бусами и другими вещами.
Этот погребальный инвентарь определяет время захоронений, скорее всего, в рамках
146
Боспорские исследования, выл. VI
последней трети III в. н. э. В другом подбое похоронили ребенка. Набор его
украшений интересен сочетанием сарматских лунниц с янтарными подвесками в
виде восьмерки и стилизованных топориков, связанных, прежде всего, с германским
кругом культур (Храпунов, Масякин 1997; Храпунов 2002, с. 19, 20, 68).
Могилы №№ 20 и 24 из Дружного очень полно, а если к ним добавить
могилу № 9(35) Чернореченского могильника (Бабенчиков 1963, с. 97 - 100),
могилы №№ 139 (Храпунов 2004) и 152 (Храпунов 2003) из Нейзаца, то, можно
сказать, почти исчерпывающе представляют материальную культуру населения
Крыма второй половины III в. н. э. Подбойные могилы и обнаруженный в них
инвентарь демонстрируют полную преемственность от памятников
предшествующего времени. Продолжают производиться и использоваться
большинство типов вещей, появившихся в начале позднесарматского периода.
Из инноваций следует отметить, прежде всего, смену одночленных лучковых
фибул двучленными, а также распространение золотых и серебряных украшений,
декорированных крупными сердоликовыми или, реже, стеклянными вставками.
Не претерпели сколько-нибудь существенных изменений погребальные
сооружения и обряд. Следовательно, сразу после готских походов приток нового
населения в крымских предгорьях не ощущается. Здесь продолжали жить
потомки сармат, хоронивших в могильниках Дружное, Нейзац и др. задолго до
эпохи готских походов. Правда, численность населения, судя по археологическим
данным, существенно сократилась. Могил, которые можно уверенно датировать
второй половиной Ill в. н. э. сохранилось на порядок меньше, чем погребальных
сооружений, относящихся к первой половине столетия.
Вероятно, во второй половине III в. н. э., наряду с подбойными и
грунтовыми могилами, использовались склепы. В немногих из них найдены вещи,
датирующиеся III в. н. э. Лучшим примером такого погребального сооружения
может служить склеп № 21 из могильника Дружное (рис. 47 - 54). В нем
обнаружена узкогорлая светлоглиняная амфора типа «D» (рис. 49, 4) и
наконечник ремня (рис. 54, 7), относящиеся к III в. н. э. Две пары серебряных
серег сделаны в том же стиле, что и браслеты из только что описанной могилы
№ 24 (рис. 53, 4, 5; 54, 5, 6). Время их максимального распространения - вторая
половина III в. н. э. Также датируются серебряная фибула (рис. 54, 14) и одна из
пряжек (рис. 54, 9). Еще одна фибула (рис. 54, 11) относится ко второй половине
III - первой половине IV в. н. э. В то же время, в склепе найдены вещи, бесспорно
относящиеся к IV в. н.э.. Это две серебряные (рис. 54, 10, 15) и бронзовая (рис.
54,12) пряжки, меч (рис. 51,3), железные фибулы (рис. 52, 10, 16, 17). Стеклянные
стаканы тех типов, что найдены в этом склепе (рис. 49,7-10), появились в Крыму
в III в. н. э., но особенно широко были распространены в следующем столетии.
По набору бус склеп относится к ранней группе погребальных сооружений,
исследованных в Дружном. Таким образом, совокупность находок явно
демонстрирует тот факт, что в склепе начали хоронить во второй половине III в.
и продолжали в IV в. н. э. (Храпунов 2002, с. 20, 21, 68).
147
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Находки III в.н. э. сделаны еще в двух разграбленных склепах в Дружном.
В склепе № 9 найдены серебряные наконечник ремня и фибула, в склепе № 39 -
бронзовая подвеска-лунница и две железные фибулы (Храпунов 2002, с. 67, 69).
Таковы немногочисленные материалы второй половины III в. н. э.,
обнаруженные только в трех склепах могильника Дружное, причем в тех же
погребальных сооружениях продолжали хоронить и в IV в. н. э. В остальных 21
склепе находился погребальный инвентарь, датируемый IVb. н. э.
Все склепы однотипны. Каждый из них состоит из входной ямы, дромоса
и погребальной камеры. Входные ямы прямоугольные в плане, размером 2,3 -
2,8 х 0,65 - 1,3 м. Они ориентированы с юго-запада на северо-восток. В
противоположной дромосу юго-западной стене входной ямы иногда делали две
- три ступеньки. В длинных стенах входных ям в некоторых случаях устраивали
подбои - кенотафы, закрытые мощными каменными закладами.
Дромосы выкапывали в северо-восточных стенах входных ям. Они узкие
(0,6 - 0,8 м.) и короткие (до 0,4 м.), с полукруглым сводом высотой 0,6 - 0,7 м.
Входы в дромосы закрывались крупными каменными плитами, щели между
которыми закладывались мелкими камнями.
Полы погребальных камер находились на 0.15 - 0,3 м ниже полов
дромосов, переходы оформлялись в виде ступенек. Погребальные камеры
прямоугольные или трапецевидные в плане, размером 2,5 - 2,8 х 2,9 - 4,1 м. Их
длинные оси перпендикулярны длинным осям входных ям. Высота
погребальных камер не превышала 1,2 - 1,3 м. На высоте 0,7 - 0,8 м от пола в
стенах погребальных камер часто вырубали ниши. Обычно по одной, напротив
входа, но иногда и по две - три.
В неограбленых склепах зафиксировано от трех до десяти костяков (обычно
шесть - восемь). Захоронения совершены в вытянутом положении на спине,
головами на северо-восток, реже на юго-запад, иными словами, ногами или
головами ко входу. Изредка последнего погребенного клали перпендикулярно
входу. В одном из склепов захоронения совершались в два яруса.
Керамические сосуды обычно ставили у стены, противоположной входу,
в несколько рядов и ярусов (до 50 в одном склепе). Иногда они находились у
входа или рядом с костяками. В них лежали кости животных, птиц, рыб,
яичная скорлупа.
На костях или рядом с ними обнаружены многочисленные украшения,
детали костюма, орудия труда, предметы вооружения и конской сбруи
(Храпунов 2002).
Одновременно со склепами хоронили в подбойных могилах,
конструктивно ничем не отличавшихся от более ранних, но с погребальным
инвентарем IV в. н. э. Примером таких погребальных сооружений могут служить
типичные для могильника Дружное могилы №№ 5, 36 и 42 (Храпунов 2000).
Некоторые суждения об этносе населения, оставившего могильник, можно
сделать на основании изучения погребальных сооружений. В предыдущей главе
148
Боспорские исследования, вып. VI
подробно говорилось о том, что склепы, подобные раскопанным в Дружном,
вероятнее всего были привнесены в Крым аланами, переселившимися с Северного
Кавказа. Признавая появление в Крыму северокавказских мигрантов, следует
обратить внимание на отсутствие в Предкавказье подбойных могил. Пожалуй,
можно сказать, что это была единственная из заселенных сарматами или
испытывающих их заметное влияние территорий, где подбойные могилы не
получили распространения (Абрамова 1993, с. 129; Абрамова 1997, с. 25, 44, 97).
Единственный в Предкавказье некрополь с подбойными могилами -
Хумаринский (Абрамова 1997, с. 48) расположен в верховьях Кубани, где
господствуют каменные склепы, в то время как западнее и восточнее -
выкопанные в земле склепы - катакомбы. На этом основании можно сделать
осторожное предположение о переселении в верховья Кубани какой-то группы
степных сарматов, хоронивших в Хумаринском могильнике.
Сочетание склепов и подбойных могил в Дружном, как и во всех других
крымских могильниках, позволяет говорить о двух этнических компонентах,
принявших участие в формировании населения, оставившего некрополь. Один
из них - это аланы, второй - потомки сарматов, жившие в предгорном Крыму
задолго до появления на этих территориях северокавказских мигрантов.
Кроме Крыма есть еще один регион, где во второй половине III - IVb. н. э.
хоронили и в склепах, и в подбойных могилах - это Нижнее Подонье. Причем в
некоторых случаях, входные ямы и погребальные камеры склепов соединялись
дромосами, так же, как в крымских могильниках, подобных Дружному и так
же, как в Центральном Предкавказье (Безуглов, Копылов 1989, рис.1,1; Parusimov
1997, Abb. 2,15). Именно переселением людей из Предкавказья объясняют
исследователи появление компактной нижнедонской группы склепов с вещами,
в первую очередь, керамикой, кавказских типов (Безуглов, Копылов 1989, с. 181).
Таким образом, основываясь на конструктивных особенностях погребальных
сооружений, можно представить миграцию населения из предгорных районов
Северного Кавказа в двух направлениях - в Крым и на Дон. В обоих регионах
переселенцы интегрировались в местную сарматскую среду. В результате, в
районах, прилегающих к Танаису, склепы трансформировались, по сравнению
с кавказскими прототипами, приобретая некоторые “степные черты” (Безуглов,
Копылов), сохраняется и местный обычай хоронить в подбойных могилах. Это
гетерогенное население, вероятно, стало известно Аммиану Марцеллину под
именем “алан-танаитов” (Безуглов 1990).
Некоторые склепы могильника Дружное имеют подбои, выкопанные в
стенах входных ям (Храпунов 19996, рис. 1,1). В тех случаях, когда погребальные
сооружения не были ограблены, удалось установить, что подбои служили
кенотафами. Возможно, так выделяли место в склепе умершему родственнику,
если его невозможно было похоронить, так как в погребальной камере кенотаф
устроить нельзя (Мульд 1996, с.284). Обычай делать подбои во входных ямах
склепов - локальный. Он зафиксирован лишь в трех расположенных неподалеку
149
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
друг от друга могильниках: Дружное, Перевальное (Пуздровский 1994а, рис.5,
2, 3) и Нейзац. Причем в Нейзаце подбои не были кенотафами, в них хоронили и
людей, и лошадей.
Уникальное явление представляют собой 14 стандартных конских
захоронений в грунтовых могилах. К сожалению, отсутствие инвентаря не
позволяет их датировать, а местоположение в могильнике - соотнести с
определенными погребениями людей. Останки разрубленной и сложенной из
кусков конской туши в погребальной камере склепа № 78 (Храпунов 2002, с.33,
рис. 58) имеют аналогии только в склепе № 4 могильника Нейзац. Из
однокультурных и одновременных могильнику Дружное памятников, конские
захоронения открыты на Черной речке и в Нейзаце. Одна из чернореченских
могил была специально подготовлена для сопровождаемого удилами коня, в
другой - конь похоронен стоя (Бабенчиков 1963, с. 121). В могильнике Нейзац
открыты безинвентарные погребения лошадей с жеребятами в простых
грунтовых ямах. В могиле № 56 была устроена специальная ступенька с желобом
для размещения головы животного. Захоронение сопровождалось деталями
конской сбруи (Мульд 1999, с. 188, 189). Точно такая же конструкция открыта в
могильнике Битак (Пуздровский 20016, с. 123).
Определенные основания для суждения об этнической принадлежности
погребенных дают особенности погребального обряда.
Все мечи, найденные в Дружном, принадлежат типу 5 по классификации
А. М. Хазанова (Хазанов 1971, с. 17). Подавляющее большинство таких мечей
обнаружено в Крыму и на Северном Кавказе (сводку см. Soupault 1996). В обоих
регионах зафиксировано их особое использование в погребальном обряде. Все
обнаруженные in situ экземпляры лежали на головах или плечах погребенных.
Исключение из этого правила отмечено лишь при наличии у одного костяка
более двух мечей, однажды в Озерном III (Лобода 1977, рис.36) и однажды в
Нейзаце. В такой ситуации два меча рукоятями лежат у пояса вдоль обеих
бедренных костей, а один или два - на плечах. Специфичность обряда
предполагает переселение его носителей из одного региона в другой.
Некоторые старые сарматские традиции, по-видимому, прерываются около
середины III в. н. э. Например, кольцо, надетое на фибулу, и расшитая бусами
одежда обнаружены лишь в наиболее ранних захоронениях могильника Дружное.
В IV в. н. э. бусы изредка использовались для украшения детской одежды.
Параллели с германским кругом культур в погребальном обряде можно
усмотреть в могиле № 47, где погребенный был лишен черепа и руки, и в могиле
№ 43, где захоронение произведено на животе, лицом вниз (Храпунов 2002, с.
25, 26; рис. 30,11; 36). Оба обряда зафиксированы у германцев археологически и
в письменных источниках. Они интерпретируются как действия, совершенные
над людьми, представлявшими опасность для общества (Мончинска 1997, с.
207 - 209). В склепе № 78 между ногами одной из погребенных обнаружены две
раковины с продетыми в них бронзовыми кольцами (Храпунов 2002, с. 34; рис.
150
Боспорские исследования, вып. VI
184, 1, 2). Подобные находки сделаны при раскопках вельбарских (Bierbrauer
1994а, s. 56, Abb.2), Черняховских (Симонович 1975, с. 204,211, рис. 4,2; Романова
1988, с. 138, рис. 9, 11, 12; Bierbrauer 1994b, р. 86, fig. 123g) и сарматских, рас-
положенных на территории Венгрии (Zoltai 1941, Taf. VIII, 53; Juhasz 1978, Taf. IV,
6; Vaday 1985, Abb. 8, 10, 12, 13; Vaday 1989, s. 281, 289, Taf. 149, 8; 153, 6; 157), па-
мятников. Такой ареал следует рассматривать в контексте сармато-германских
контактов. Причем обычай использовать раковины с продетыми в них
проволочными кольцами, по-видимому, был заимствован сарматами у
германцев, а не наоборот, так как вне зоны контактов с германцами у сарматов
он не зафиксирован. Для нас сейчас особенно важно отметить, что в Черняховских
могильниках Ружичанка и Фурмановка раковины, как и в Дружном, найдены
между ногами погребенных женщин (Винокур 1979, с. 120, рис. 14,8; Сымонович
1988, с. 158, рис. 14, 6, 10). По наблюдениям О. В. Бобровской, раковины в
Черняховских погребениях распространяются во второй половине IV в. н. э.
(Бобровська 1999, с. 91).
При раскопках могильника обнаружены различные типы вещей, широко
распространенных в сарматской среде и, видимо, свидетельствующих о
присутствии сармат среди населения оставившего могильник. Таковы
полусферические бляшки, зеркала с боковым «ушком» и петлей в центре
оборотной стороны диска, кольца с зажимами, различные наконечники ремней,
лунницы, подвески с выступами в виде «шишечек», лучковые подвязные фибулы,
возможно, гривна (Храпунов 19996, с. 149 - 151).
Вещи иных типов связаны по происхождению с северо-западными, по
отношению к Крыму, территориями, преимущественно населенными
германцами. Это костяные гребни, подвески в виде топориков, ведерковидные,
янтарные восьмерковидные, а также единичные гончарные сосуды (Храпунов
19996, с. 151, 152).
Железные двучленные «воинские» фибулы скорее всего изготавливались
в Крыму, но образцами для них, вероятно, послужили двучленные “воинские”
бронзовые фибулы, возникшие в Северной и Средней Европе. Подавляющее
большинство пряжек и прогнутые подвязные фибулы не отличимы от изделий,
широчайшим образом распространенных в ареале Черняховской культуры.
Причем, что особенно важно, в обоих регионах они эволюционировали
одинаково и одновременно. Объяснение этому факту может быть двояким: либо
производством пряжек и фибул в центрах, торговавших и с населением крымских
предгорий, и с носителями Черняховской культуры, либо постоянными
контактами между обоими регионами. В памятниках Черняховской, вельбарской
и пшеворской культур находят соответствия многие типы бус, обнаруженные в
Дружном. Особенно показательны очень характерные для Черняховской
культуры ожерелья, выдержанные в синих тонах, как в некоторых женских
погребениях из Дружного (Хайрединова 1995, с.78).
При сравнении сарматских и германских элементов, зафиксированных
во время раскопок могильника Дружное, обнаруживается их
151
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
неравнозначность для этнологических реконструкций. Если сарматские
влияния проявились и в конструкции погребальных сооружений, и в обряде,
и в вещевом комплексе, то германские - только в некоторых типах
погребального инвентаря и, возможно, в раковинах, найденных между
коленями погребенной в склепе № 78.
Традиционным для археолога источником этнологических
реконструкций является лепная керамика. Все 432 лепных сосуда из Дружного
опубликованы и проанализированы В. П. Власовым (Власов 1999в).
Комплекс лепных сосудов из Дружного, в целом, представляет собой
уникальное явление и не сводим ни к одной из известных керамических
традиций. Если исключить сосуды, не имеющие аналогий и, наоборот,
распространенных на обширных территориях длительный период, то
пригодным для анализа окажется не очень значительное количество форм,
правда, довольно разнообразных типов. Среди них первое место по количеству
(49 экз.) занимает керамика северокавказского происхождения, появление
которой в Крыму связано с проникновением на полуостров алан (Власов 2003,
с. 110). Заметные группы составляет керамика боспорского и позднескифского
происхождения. Значительно меньше сарматских форм. Некоторые сосуды
имеют параллели в пшеворской, вельбарской и Черняховской культурах.
Анализ лепной керамики свидетельствует об этнокультурной неоднородности
ее изготовителей (Власов 1999в, с. 353).
Значительный интерес представляют находки лепных трехручных
сосудов. Три из них обнаружены в Дружном (Власов 2000), один - в могильнике
Красная Заря (Неневоля, Волошинов 2001, рис. 6). Прямых аналогий они не
имеют, но по форме и врезной орнаментации более всего напоминают
трехручные вазы. Правда, налицо и существенные различия. Во-первых,
крымские сосуды лепные, а не гончарные, как большинство Черняховских ваз,
во-вторых, места прилепов ручек дружненских сосудов украшены рельефными
валиками - прием, специфический и неоднократно отмеченный в Дружном, и,
наконец, ручки сосудов заканчиваются зооморфными налепами - способ
орнаментации, совершенно неизвестный носителям Черняховской культуры.
Создается впечатление, что данные сосуды были сделаны местными мастерами,
видевшими Черняховские трехручные вазы, одна из которых, кстати, была
найдена в склепе могильника Красная Заря вместе с лепным сосудом.
Единственная культурно-хронологическая группа памятников, где
керамика из Дружного находит действительно много аналогий - это,
естественно, однокультурные и во многом синхронные Дружному могильники
позднеримского времени центрального и юго-западного Крыма. Впрочем, и
внутри этой группы обнаруживаются некоторые различия. Керамические
комплексы из Дружного и Нейзаца, представленные сотнями сосудов каждый,
исключительно близки, различаясь лишь в деталях, главным образом,
орнаментальных. Наборы лепной посуды из Озерного III и, очень
152
Боспорские исследования, вып. VI
малочисленный, из Мангуша (Высотская 1972, рис.8) почти полностью
соответствуют дружненским находкам. Гораздо большим своеобразием, по
сравнению с перечисленными памятниками, если судить по материалам лепной
керамики, отличаются, расположенные неподалеку от Херсонеса, и поблизости
друг от друга, Чернореченский и Инкерманский могильники.
* * *
Исходя из сказанного выше, этническую историю населения предгорного
Крыма в позднеримское время можно представить следующим образом.
К середине III в. н. э. предгорья населяли сарматы и поздние скифы. И
те, и другие были разгромлены во время готских походов. Однако те сарматы,
которые хоронили в могильниках Дружное, Нейзац и др., уцелели, хотя и
уменьшились численно. Существенные этнические трансформации,
произошедшие в Крыму около середины III в. н. э., знаменовались не только
гибелью всех позднескифских поселений и прекращением использования
многих сарматских могильников в предгорьях, но и появлением на южном
берегу и в юго-западном Крыму могильников с кремациями. Некрополи
Харакс, Чатыр-Даг, а также участки Совхоза 10 и Чернореченского были
оставлены, по всей вероятности, осевшими в этих местах участниками готского
племенного союза. Судя по территориальному расположению памятников,
южный берег был заселен германцами, а предгорья - уцелевшими после готских
походов сарматами.
В конце III в. н. э. к сарматам присоединились аланы, переселившиеся с
Северного Кавказа. Вероятно, готская экспансия на Боспор, способствовавшая
ослаблению этого государства, открыла аланам путь через его территорию.
Возможно, аланы массово прошли через Боспор после того, как завершился
первый, наиболее активный этап готской агрессии, знаменовавшийся
заморскими походами, которые германцы осуществляли на боспорских
кораблях. О том, что аланы в значительном количестве жили на азиатском
Боспоре или у его границ в начале III в. н. э., свидетельствует надпись «главного
переводчика аланов» из Гермонассы (КБН № 1053).
Аланы хоронили в склепах особой конструкции. Вероятно, можно
говорить о консолидации двух этнических групп в предгорном Крыму или даже
о не завершившемся процессе ассимиляции аланами сарматов. Во всяком
случае, в IV в. н. э. в склепах совершено гораздо больше погребений, чем в
подбойных могилах. Судя по некоторым типам лепных сосудов, аланы,
двигаясь через Боспор, увлекли с собой группу боспорского населения. Другие
типы сосудов позволяют предположить, что аланы застали в предгорном
Крыму потомков разгромленных в середине III в. н. э. поздних скифов.
В течение всего рассматриваемого времени заметное воздействие на
население центрального и юго-западного Крыма оказывали постоянные,
153
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
преимущественно, вероятно, торговые контакты с античными городами:
многие античные вещи стали, по существу, неотъемлемыми элементами местной
культуры.
С конца III, но, главным образом, в IV в. н. э. фиксируются различные
германские элементы, особенно в деталях костюма и украшениях. Однако
характер контактов жителей центрального Крыма с носителями германского
круга культур остается невыясненным. В юго-западном Крыму, вблизи Херсонеса
германцы, сарматы и аланы хоронили своих соплеменников в одних
могильниках, где, порой, разнородные по происхождению элементы обряда
сочетались в одном погребальном сооружении.
Хронологически прекращение использования могильников Дружное,
Нейзац и однокультурных им совпадает с появлением в Северном
Причерноморье гуннов. Вероятно, вторжение кочевников или его угроза
заставило местное население покинуть обжитые места. Без перерыва жизнь
продолжалась в Инкерманской долине, где в могильниках Инкерманском,
Чернореченском, Совхоз 10 хоронили и в гуннское время.
154
Боспорские исследования, вып. VI
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В конце эпохи бронзы - начале раннего железного века произошла
дифференциация живших в Крыму племен. Часть из них расселилась в степи и
перешла к кочевому образу жизни, другая часть сконцентрировалась в
предгорьях. По мнению многих современых исследователей, степной Крым
являлся переферией ареала исторических киммерийцев. В предгорьях в VIII в.
до н. э. сформировалась кизил-кобинская культура, оставленная народом,
который древние греки именовали таврами. Жители предгорий поддерживали
связи с немногочисленными в то время степняками. О существовании таких
контактов позволяют догадываться единичные находки предметов вооружения
и конской сбруи степных типов, обнаруженные при раскопках кизил-кобинских
памятников.
Во второй половине VII в. до н. э. степной Крым становится местом
перекочевок скифов. В VI в. до н. э. их малочисленные контингенты по долинам
рек проникают в предгорья. Там они постоянно контактируют с окружающими
их таврскими племенами. В результате формируются группы людей, в культуре
которых сочетаются скифские и кизил-кобинские элементы. Они оставили
погребения, раскопанные в долине реки Салгир.
В VI - V вв. до н. э. крымские предгорья были плотно заселены таврами. В
этом регионе сосредоточилось ядро этноса, из него тавры мигрировали в разных
направлениях. Наиболее мощный миграционный поток был направлен на юг,
на незаселенную главную гряду крымских гор и на Южный Берег Крыма.
Археологически культура южнобережных и горнокрымских тавров представлена
многочисленными могильниками, состоящими из каменных ящиков.
Формируются две субэтнические группы, соответствующие двум хозяйственно-
культурным типам: в горах и на южном берегу занимались отгонно -
пастбищным скотоводством, в предгорьях - земледелием и придомным
скотоводством.
В конце VI или в начале V в. до н. э. группа тавров переселяется из
предгорий на азовское побережье Керченского полуострова. Этот таврский
анклав просуществовал до I в. до н. э. Судя по особенностям их культуры,
приазовские тавры не имели возможности поддерживать контакты со своими
соплеменниками, населявшими горы и предгорья. В то же время, они постоянно
155
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
взаимодействовали со скифами, жившими на Керченском полуострове и с
греками из боспорских городов и сельских поселений. В результате
сформировалась этнографическая группа тавров, отличавшихся специфическими
особенностями духовной и материальной культуры.
Со времени основания в VI в. до н. э. античных городов на западном берегу
Боспора Киммерийского тавры оказывались среди их жителей. Также обстояло
дело на западном берегу Крыма, в основанной в V в. до н. э. Керкинитиде.
Причины и механизмы появления тавров в греческих полисах, их статус остаются
неизвестными. Ясно только, что они постепенно ассимилировались в античной
среде.
Таврские племена, населявшие в VI - V вв. до н. э. горы и предгорья,
отличались от всех других причерноморских варваров крайней замкнутостью
по отношению к античным городам. По археологическим материалам до IV в.
до н. э. контакты между жителями крымских предгорий и античными городами
Северного Причерноморья не прослеживаются.
С населявшими крымскую степь скифами тавры поддерживали постоянные
взаимоотношения. Чаще всего они имели форму торговых обменов, в результате
чего к таврам попадали скифское оружие и конская сбруя, а к скифам - кизил-
кобинская лощеная керамика с врезным орнаментом. Периодически скифы
проникали на заселенную таврами территорию. Некоторые из них становились
жителями таврских поселений, в культурных слоях которых находят лепную
керамику скифских форм. Другие, как уже говорилось, проживали компактно,
испытывая сильное таврское влияние.
В V в. до н. э. степной Крым стал местом постоянных перекочевок племен,
которые входили в обьединение, названное Геродотом (Her. IV, 20) царскими
скифами. Погребения их вождей открыты в предгорном и северо-западном
Крыму, а также на Керченском полуострове. Скифы вступали в разнообразные
отношения с античными греками как на западе, так и на востоке полуострова.
Они имели возможность беспрепятственно передвигаться и хоронить своих
соплеменников на территории Боспорского царства. Значительная группа
скифов жила в городе Нимфее или в его ближайших окрестностях. К V в. до н. э.
относится начало процесса седентаризации скифов, отмеченного на границах
Боспорского царства. Судя по истории с Гилоном, ничего необычного не было
в браках эллинов и скифянок. Как следствие этих процессов стала складываться
особая, присущая только Боспору эллино - скифская культура.
В IV в. до н. э., в период расцвета Скифии племенная дифференциация
стала более заметна, чем в предшествующее время. Крымские скифы по
некоторым важным, фиксируемым археологически особенностям погребального
обряда отличались от кочевников, населявших степи к северу от Перекопа.
Самый север полуострова представлял собой зону с нестабильным населением,
периодически проникавшим туда из причерноморских степей. Локальный
вариант скифской культуры создали племена, кочевавшие на границах степей и
156
Боспорские исследования, вып. VI
предгорий. Они, по-видимому, сознавали свое отличие от более северных соседей.
Особая этнографическая группа скифов проживала на Боспоре. Они компактно
населяли северо-запад Керченского полуострова и, кроме того, жили среди
эллинов во многих городах и сельских пселениях. Оседлый образ жизни, занятие
земледелием и придомным скотоводством, различная степень эллинизации
отличали боспорских скифов от соплеменников, кочевавших в
северопричерноморских степях. Наиболее яркие памятники оригинальной
боспорской эллино-скифской культуры относятся именно к IV в. до н. э. Кроме
эллинов, скифы оказали существенное влияние на потомков тавров, населявших
небольшие территории на азовском побережье Керченского полуострова.
В IV в. до н. э. тавры оставляют главную гряду крымских гор и
концентрируются в предгорьях. Оттуда часть из них мигрирует на северо-запад,
в верховья озера Донузлав. В отличие от предшествующего времени, жители
предгорий налаживают контакт с античными городами.
Северопричерноморский кризис III в. до н. э. выразился, в частности, в
почти полном прекращении практики совершения подкурганных погребений в
степном Крыму и в исчезновении кизил-кобинской культуры в предгорьях. Этот
период почти не нашел отражения ни в письменных, ни в археологических
источниках. В III в. до н. э., вероятно, значительно уменьшилась численность и
возросла подвижность населения. Можно сказать, что это было переходное
время, когда скифы стали оседать в центральном Крыму, создавая предпосылки
формирования позднескифской культуры. Возможно, если верно восстановление
этнонима в «Декрете в честь несения Диониса» (IOSPE, I2, № 343), в конце первой
четверти III в. до н. э., в контексте событий, происходивших в Крыму, впервые
упомянуты сарматы.
Во II в. до н. э. скифы заселяют предгорный, а также отвоеванный у греков
северо-западный Крым. Консолидации разрозненных ранее племен
способствовало включение их в единое государство. Авторы декрета в честь
Диофанта именовали его Скифией. Из потомков кочевых скифов сформировался
этнос, который все источники называют скифами, а современные авторы -
поздними скифами, чтобы отличить их от кочевников, господствовавших в
северопричерноморских степях в VII - IV вв. до н. э. Они создали своеобразную
позднескифскую культуру, известную благодаря раскопкам многих поселений
и могильников. Несмотря на единообразие культуры и на осознание поздними
скифами своего единства, анализ письменных источников позволяет заключить,
что они делились на племена.
Кроме скифов, в столице позднескифского государства жили греки, что
зафиксировано и эпиграфическими документами, и археологическими
материалами. Тавры занимали компактную территорию неподалеку от
Херсонеса. Они также проживали среди скифов в поселениях центрального
Крыма. Там же зафиксированы слабые следы пребывания переселенцев из
Приднепровья - носителей зарубинецкой культуры. В течение II в. до н. э.
157
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
сарматы, в частности, роксоланы, не раз предпринимали набеги на Крымский
полуостров. После окончания военных действий они уходили на север, но во
время Диофантовых войн немногие из них стали жителями позднескифских
поселений. На севере полуострова обитали сатархи - племя, которое не удается
идентефицировать археологически, но известное благодаря письменным
источникам.
В I в. до н. э. значительных изменений в этнической ситуации в Крыму не
произошло. Можно отметить лишь переселение потомков тавров, с V в. до н. э.
живших на азовском побережье Керченского полуострова, на территорию,
занятую поздними скифами, в окрестности Феодосии.
В начале I в. н. э. по археологическим данным фиксируется появление
сарматов в позднескифских поселениях, во второй половине столетия они
проживали среди поздних скифов повсеместно. В предгорьях появляются
небольшие сарматские могильники, демонстрирующие изменения в образе жизни
сарматов, переходе к перекочевкам по замкнутому маршруту небольшой
протяженности. В степи постоянного сарматского населения не было. Мизерное
количество подкурганных степных погребений свидетельствует о
кратковременности пребывания сарматов в этом регионе. Вероятно, они
приходили в Крым с севера и, не задерживаясь в степи, проникали в занятые
поздними скифами предгорья.
В конце I - начале II в. н. э., вероятно, крупное передвижение сарматских
племен, охватившее все Северное Причерноморье, привело к сокращению
позднескифского ареала. Поздние скифы оставили северо-западный Крым,
сконцентрировавшись в предгорьях. К этому времени завершился процесс
ассимиляции поздними скифами тавров.
Во II в. н. э., в связи с перманентным притоком сарматов в предгорья,
происходит их интеграция со скифами в пределах позднескифских поселений.
Археологически этот процесс выразился в прекращении использования
традиционных для скифов погребальных сооружений - склепов и появлении
большого количества обычных для сарматов подбойных могил, а также в смене
многих типов вещей, использовавшихся в качестве погребального инвентаря.
Сарматы жили не только среди поздних скифов, но и отдельно, причем
выделяются разные группы по степени воздействия на них позднескифской
культуры.
В особых географически условиях предгорий и в связи с постоянными
контактами со скифами, материальная и духовная культура сарматов несколько
трансформируется по сравнению с культурой их степных соплеменников,
ведущих кочевой образ жизни.
В конце II в. н. э. поздние скифы утрачивают, вероятно, политическую
самостоятельность, но сохраняют своеобразную культуру и, очевидно,
этническое самосознание. На территорию, заселенную скифами, проникают
римляне. Их взаимодействие с варварами ограничивалось, вероятно, военными
конфликтами и на этнической ситуации не сказалось.
158
Боспорские исследования, вып. VI
В первой половине Ш в. н. э. в крымских предгорьях, наряду со скифами и
сарматами, появились новые участники этнических процессов. В верхних слоях
некоторых позднескифских поселений найдены обломки лепных сосудов, имеющих
аналогии только среди вельбарских и Черняховских древностей. В сарматских
могильниках зафиксированы единичные захоронения кремированных останков
и германские вещи. Эти факты, по-видимому, означают, что на территориях,
принадлежавших скифам и сарматам, появились первые представители германских
племен.
При раскопках сарматского могильника Нейзац и некрополя крупнейшего
позднескифского поселения Неаполя обнаружены склепы необычной для Крыма
конструкции. По всей видимости, в них хоронили аланы, переселившиеся в Крым
с Северного Кавказа.
Отмечен миграционный поток поздних скифов в восточном направлении,
на Боспор, причем не только в европейскую, но и, насколько можно судить по
распространению определенных форм лепной керамики, и в азиатскую его часть.
Существенные этнические трансформации произошли в Крыму в середине
III в. н. э. Готы и их союзники разгромили все позднескифские поселения.
Последние их обитатели были рассеяны. Скифы перестали существовать как
этнос. Одновременно были уничтожены или вытеснены за пределы предгорного
Крыма многие сарматские общины. Однако некоторые коллективы сарматов, а
именно, те, что не поддерживали тесные контакты с поздними скифами, уцелели
и продолжали жить в долинах крымских рек.
После середины III в. н. э. германцы поселились на Южном Берегу Крыма
и в юго-западном Крыму, где оставили могильники с кремациями. В предгорьях
жили численно уменьшившиеся по сравнению с предшествующим периодом
сарматы. С конца III в. н. э. в предгорном Крыму фиксируется приток
северокавказских алан, прошедших, очевидно, через Боспор. В IV в. н. э. их
количество значительно возросло. Процесс консолидации алан и сарматов,
активно развивавшийся на протяжении всего IV в. н. э., по-видимому, так и не
завершился. В самом конце IV или в начале V в. н. э. они переселились на новые
места, вероятно, в связи с нашествием на Крымский полуостров гуннов.
В V в. н. э. в горах и предгорьях при участии аланов и готов формировалась
средневековая крымская народность. В степях кочевали гунны. Началась новая
эпоха - Великого переселения народов.
159
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
I. N. KHRAPUNOV
AN ETHNIC HISTORY OF THE CRIMEA IN THE EARLY IRON AGE
Summary
The monograph reconstructs ethnic history of the Crimea in the first millennium В. C. and the
first millennium A. D.
The first chapter presents historiography of ethnic history of peoples who lived in the Crimea
during the Early Iron Age.
The second chapter deals with ethnic history of the Taurians. The people were formed in the
Crimean foothills in the eighth century В. C. In the sixth century BC some of the Taurian tribes
migrated to the Main ridge of the Crimean mountains. In the sixth and fifth century В. C. the Taurians
were divided into two sub-ethnic groups corresponding to different types of economy and culture:
they practised transhumance and possibly piracy in the mountains and crop and stock farming in the
foothill region. Intensive contacts between the tribes of the mountains and those of the foothills were
never interrupted. Material and spiritual culture of the Taurians was marked with striking originality,
yet it had negligible similarity with the culture of the neighbouring Scythians. There were small
groups of nomads who penetrated into the contact zone of the foothills and mixed with the Taurians.
In the late sixth - early fifth century В. C. a group of the Taurians migrated from the foothills to the
Azov coast of the Kerch Peninsula. The Taurian enclave existed to the first century В. C. In the
fourth century В. C. the Taurians concentrated in the foothills from whence a small group of them
migrated northwestwards to Lake Donuzlav. The third century В. C. crisis broke the solidity of the
Taurian ethnos. According to fragmentary data in possession, the Taurians lived amidst the Late
Scythians and were assimilated by the latter in the first century A. D.
The third chapter reconstructs ethnic history of the Scythians of the Crimea. Small in number
groups of the nomads started to penetrate into the steppe part of the peninsula in the second half of
the seventh century В. C. Although in the sixth century В. C. the population of the steppe increased
to some extent, it was still very rare. A number of the Scythians who could be attributed to the tribal
union of the Royal Scythians wandered through the Crimean steppes in the fifth century В. C. There
are burials with expensive prestigious goods obviously supplying evidences that the Scythian society
was differentiated internally and was divided into tribes. A rapid stepwise growth of the population
of the steppe is observed in the fourth century В. C. The culture of those who lived in the foothill,
central, and western area of the Crimea possessed specific features allowing me to claim that this
population differed from that of the northern Black Sea steppes ethnically. A local variant of the
Late Scythian culture was shaped in the foothills. The northern part of the Crimea was a zone of
unstable population arriving from the North from time to time. A special ethnic group of the Scythians
developed in Bosporos: they were different because of their sedentary way of life. Active ethnic
processes took place on the periphery of the Scythian habitat where the people contacted with the
Greeks and Taurians. The most of the Scythians demonstrated stability of their traditions and firmness
of nomadic way of their life throughout the seventh - fourth century В. C.
The fourth chapter analyses ethnic history of settled descendants of nomadic Scythians who are
called the Late Scythians by modem scholars. The third century В. C. can be referred to as the period
of transition when the Scythians became settled to create a background for the development of the
160
Боспорские исследования, вып. VI
Late Scythian culture. The situation changed considerably in the second century В. C. In that period
classical authors unanimously called the residents of the Crimean inland the Scythians. The Late
Scythian culture with its rather definite set of features was formed in the second century В. C. The
shaping of the Late Scythian state intensified the consolidation of different tribes. Its population
identified themselves as a single people, the Scythians, despite of keeping some tribal differences.
The first century В. C. and the first century A. D. can be described as a time of serene evolution of
the Late Scythian culture, the period of its prime. The main contents of ethnic processes in the
second and the first half of the third century A. D. was Sarmatization of the Late Scythian culture.
The foothills were the place of integration of two ethnic components, Sarmatian and Late Scythian,
which resulted in shaping of a syncretic culture typical to that period. In the late second - early third
century A. D. the Bosporan kingdom possibly widened owing to the Scythian lands, and the Scythians
lost their political independence. In spite of that, the Late Scythian settlements existed to the middle
of the third century A. D. The Goths smashed the Scythians so that the latter lost the integrity of
their territory and unity of their material and spiritual culture. Hense the Scythians ceased to exist as
an ethnos.
The fifth chapter studies the history of the Sarmatians who penetrated into the Crimea. In the
third and second century В. C. they appeared in the Crimea sporadically, due to some extraordinary
events. In the first and second century A. D. particular groups of the Sarmatians wandered in the
Crimean steppe. A larger number of them joined the dwellers of the Scythian settlements making the
culture of the latter of special, Sarmatized appearance. Sometimes the Sarmatians formed compact
groups of population living separately from the Late Scythians. The process of sedentarisation of the
nomads is documented by small cemeteries made within mounds of tumuli and individual burials
under tumuli uncovered in the foothill area. There were no burials in tumuli made in the Late Sarmatian
period. The Sarmatians, however, still penetrated into the foothill region. In the first half of the third
century A. D. small in number groups of the Germans and the Alans migrated to the Crimea. Both
ethnoi settled together with the Sarmatians and buried in the necropolises common with the latter.
Although in the middle of the third century A. D. the greater part of the Sarmatians together with the
Late Scythians was destroyed by the participants of the Gothic invasions, the foothill region was not
entirely abandoned.
The sixth chapter talks about the population of the Crimea in the second half of the third and the
fourth century A. D. There are cemeteries with cremated burials appeared in the southern coast and
in the south-western region of the Crimea in the middle of the third century A. D. - these sites were
probably left by the members of the Gothic tribal union who settled in the given area. The location
of the sites supplies evidence that the southern coast was populated by the Germans, though the
foothills by the Sarmatians who had survived the invasions of the Goths. A large migration of the
Alans from the North Caucasus through Bosporos to the foothill zone of the Crimea started in the
late third century A. D. They settled together with the Sarmatians and made single groups with them.
It seems that there was consolidation of two ethnic groups or even the process of assimilation of the
Sarmatians by the Alans though unfinished. In the fourth century A. D. the Alans constituted the
most of the population in the Crimean foothills. In the end of the century they moved to new places
probably because of the invasion of the Huns.
The fifth century A. D. was the time when medieval Crimean ethnos was shaping in the mountains
with participation of the Alans and the Goths. The Huns wandered in the steppes. The new Age of
Great Migration started.
161
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
ЛИТЕРАТУРА
Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. - М.: Наука,1965. - 167 с.
Абаев В. И. Историке - этимологический словарь осетинского языка. Т.П. - Л.: Наука,1973. -
641 с.
Абрамова М. П. Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н. э. - IV в. н. э.). - М.:
Б. и., 1993.- 238 с.
Абрамова М. П. Ранние аланы Северного Кавказа HI - V вв н. э. - М.: Б. и., 1997. - 165 с.
Айбабин А. И. Проблемы хронологии могильников Крыма позднеримского периода// СА. -
1984.-№1.-С. 104 - 122.
Айбабин А. И. Этническая принадлежность могильников Крыма IV - первой половины VII вв.
н. э.// Материалы к этнической истории Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1987. - С.
164- 199.
Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового
времени// МА14ЭТ. Вып. I. - Симферополь: Таврия. 1990. - С. 3 - 86.
Айбабин А. И. Раскопки могильника близ села Дружное в 1984 году// МАИЭТ. Вып. IV. -
Симферополь: Таврия, 1994.-С. 89- 131.
Айбабин А. И. Население Крыма в середине III - IV вв.// МАИЭТ. Вып. V. - Симферополь:
Таврия, 1996.-С.290 - 302.
Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. - Симферополь: Дар. 1999а. -
350 с.
Айбабин А. И. О дате вторжения германцев в Крым// Сто лет Черняховской культуре. - Киев: Б.
и., 19996.-С. 242 -251.
Айбабин А. И.. Герцен А. Г., Храпунов И. Н. Основные проблемы этнической истории Крыма//
МАИЭТ. Вып. III. - Симферополь: Таврия, 1993. - С. 211 - 222.
Алексеев А. Ю. Скифская хроника. - СПб.: Б. и ., 1992. - 206 с.
Алексеев А. Ю., Качалова Н. К., Тохтасьев С. Р. Киммерийцы: этнокультурная принадлежность.
-СПб: Б. и., 1993. - 120с.
Амброз А. К. Фибулы юга Европейской части СССР. САИ. Вып. Д 1 - 30. - М.: Наука, 1966. -
111с.
Амброз А. К. Хронология древностей Северного Кавказа V - VII вв. - М.: Наука, 1989. - 132 с.
Амброз А. К. Юго-западный Крым. Могильники IV - VII вв.// МАИЭТ. Вып. IV. - Симферополь:
Таврия, 1994.-С. 31 -88.
Андрух С. И. Погребение раннескифского воина в Присивашье// С А. - 1988. -№1. - С. 159- 170.
Анохин В. А. Монетные находки в могильнике у совхоза № 10 Крымской области// НЭ. - 1962.
- Вып. 3. - С. 130 - 135.
Антонова И. А., Яйленко В. П. Херсонес, Северное Причерноморье и маркоманские войны по
данным херсонесского декрета 174 г. н. э. в честь Тита Аврелия Кальпурниана
Аполлонида// ВДИ. - 1995. - №4. - С. 58 - 86.
Артамонов М. И. Скифское царство в Крыму// Вестник ЛГУ. -1948. - №8. - С. 56 - 78.
Артамонов М. И. Этногеография Скифии// Ученые записки ЛГУ. Серия исторических наук. -
1949.-Вып. 13. - С. 129-171.
Артамонов М. И. Куль-Обский олень// Античная история и культура Средиземноморья и
Причерноморья. - Л.: Наука, 1968. - С. 9 - 16.
Артамонов М. И. Киммерийцы и скифы. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1974. - 155 с.
Арутюнов С. А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. - М.: Наука, 1989. - 244 с.
Арутюнов С. А., Хазанов А. М. Проблема археологических критериев этнической специфики//
СЭ. - 1979а. - №6. - С. 79 - 89.
162
Боспорские исследования, вып. VI
Арутюнов С. А.. Хазанов А. М. Археологические культуры и хозяйственно-культурные типы:
проблемы соотношения// Проблемы типологии в этнографии. - М.: Наука, 19796. -
С. 140- 147.
Ахмедов И. Р., Гущина И. И., Журавлев Д. В. Богатое погребение II в. н. э. из могильника Бельбек
IV//Поздние скифы Крыма. - М.: Б. и., 2001.-С. 175 - 186.
Бабенчиков В. П. Некрополь Неаполя скифского// История и археология древнего Крыма. -
Киев: Изд-во АН УССР, 1957. - С. 94 - 141.
Бабенчиков В. П. Чорнор1ченський могильник// Археолопчш пам’ятки УРСР. - 1963. - Т. XIII. -
С. 90 - 122.
Безуглов С. И. Аланы-танаиты: экскурс Аммиана Марцеллина и археологические реалии//
Историко-археологические исследования в г. Азове и на Нижнем Дону в 1989 г. -
Азов: Б. и., 1990. - С. 80 - 87.
Безуглов С. И.. Копылов В. П. Катакомбные погребения III - IV вв. на Нижнем Дону// СА. -
1989. -№3. - С. 171 - 183.
Белецкий А. А. Греческие элементы в географических названиях Крыма//Этимология 1967. -
М.: Наука, 1969. - С. 203 - 211.
Белый О. Б., Неневоля И. И. Охранные работы на территории Бахчисарайского района в 1993 г.//
Проблемы истории и археологии Крыма. - Симферополь: Таврия, 1994. - С. 251 - 255.
Бертье-Делагард А. Л. Случайная находка древностей близ Ялты// ЗООИД. - 1907. - Т.XXVII. -
С. 19-27.
Бессонова С. С., Бунятян Е. П., Гаврилюк Н. А. Акташский могильник скифского времени в
Восточном Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1988. - 218 с.
Бессонова С. С., Скорый С. А. Погребение скифского воина из Акташского могильника в
Восточном Крыму// СА. - 1986. - №4. - С. 158 - 169.
Блаватский В. Д. Харакс// МИА. - 1951. - №19. - С. 250 - 291.
Бобин В. В. Черты сходства культур древнего населения Крыма и Северного Кавказа времени
перехода от бронзы к железу// История и археология древнего Крыма. - Киев: Изд-
во АН УССР, 1957. - С. 54 - 60.
Бобровсъка О. В. Жшоч! амулети чернях1всько'1 культури// Археолопя. - 1999. - № 4. - С. 89-95.
Богданова Н. А. Погребальный обряд сельского населения позднескифского государства в
Крыму// Археологические исследования на юге Восточной Европы. Ч. II. Труды
ГИМ. Вып.54. - М.: Б. и., 1982. - С. 31 - 39.
Богданова Н. А. Могильник первых веков нашей эры у с. Заветное// Археологические
исследования на юге Восточной Европы. Труды ГИМ. Вып. 70. - М.: Б. и., 1989. - С.
17-70.
Богданова Н. А., Гущина И. И. Новые могильники II - III вв. н. э. у с. Скалистое в Крыму//
КСИа/- 1967. - Вып. 112. - С. 132 - 139.
Богданова Н. А., Гущина И. И., Лобода И. И. Могильник Скалистое III в юго-западном Крыму
(I - Ilf вв.)// СА. - 1976. - №4. - С. 121 - 151.
Бонч-Осмоловский Г. А. Доисторические культуры Крыма// Крым. - 1926. - №2. - С. 74 - 94.
Брашинский И. Б. Экономические связи Синопы - в IV - II вв. до н. э.// Античный город. - М.:
Изд-во АН СССР, 1963. - С. 132 - 145.
Брашинский И. Б. Понтийское пиратство// ВДИ. - 1973. - №3. - С. 124- 133.
Брашинский И. Б. Фасосская амфора с клеймом из кургана Куль-Оба// СГЭ. - 1975. - Вып. 40. -
С. 36 - 38.
Брун Ф. О киммериянах Геродота и о переселениях кимрского племени //ЗООИД. - 1868. - Т.
VII. - С. 235-256.
Буйских С. Б. Фортификация Ольвийского государства (первые века нашей эры). - Киев: Наукова
Думка, 1991. - 159 с.
Бунятян К.П., Бессонова С. С. Про етшчний процес на Европейский частин! Боспору в сифсккий
час// Археолопя. - 1990. - №1. - С. 18-26.
163
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Бунятян Е. П., Зубарь В. М. Новый участок детских погребений позднеантичного некрополя
Херсонеса// СА. - 1991. - №4. - С. 228 - 239.
Васильев А. А. Готы в Крыму. Ч.1//ИРАИМК. - 1921. -Т. 1. - С. 1 - 80.
Васильев А. Н. К вопросу о времени образования Боспорского государства//Этюды по античной
истории и культуре Северного Причерноморья. - СПб.: Глаголь, 1992. - С. 111-128.
Вахтина М. Ю. «Скифский путь» в Прикубанье и некоторые древности Крыма в эпоху архаики//
Вопросы истории и археологии Боспора. - Воронеж; Белгород: Б. и., 1991. - С. 3 - 11.
Вахтина М. Ю.. ВиноградовЮ. А., Горончаровский В. А., Рогов Е. Я. Некоторые вопросы греческой
колонизации Крыма// Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного
Причерноморья. Материалы I Всесоюзного симпозиума по древней истории
Причерноморья. Цхалтубо - 1977. - Тбилиси: Мецниереба, 1979. - С. 75-81.
Вахтина М. Ю., Виноградов Ю. А., Рогов Е. Я. Об одном из маршрутов военных походов и
сезонных миграций кочевых скифов// ВДИ. - 1980. - №4. - С. 155 - 161.
Вдовиченко И. И. Античные расписные вазы из крымских музеев. - Симферополь: СОНАТ,
2003,- 128 с.
Вдовиченко И. И., Колтухов С. Г. Могильник римского времени у с. Танковое// Проблемы
истории и археологии Крыма. - Симферополь: Таврия. 1994. - С. 82 - 88.
Веймарн Е. В. Археолопчн! роботи в район! 1нкермана// Археолопчн! пам'ятки УРСР. - 1963. -
Т. XIII.-С. 15-89.
Веймарн Е. В., Стржелецкий С. Ф. К вопросу о славянах в Крыму// ВИ. - 1952. - №4. - С. 94 - 99.
Веселовский Н. И. О раскопках старшего члена Комиссии Н. И. Веселовского в Кубанской обл.
и Таврической губ. Архив ИИМК. 1895 г. д. №93.
Виноградов Ю. А. Мирмекий// Очерки археологии и истории Боспора. -М.: Наука. 1992. - С.
99- 120.
Виноградов Ю. А., Марченко К. К. Северное Причерноморье в скифскую эпоху. Опыт
периодизации истории// СА. - 1991. - №1. - С. 145 - 155.
Виноградов Ю. Г. Полис в Северном Причерноморье// Античная Греция. Т. 1. - М.: Наука. 1983.
- С. 366 - 420.
Виноградов Ю. Г. Вотивная надпись дочери царя Скилура из Пантикапея и проблемы истории
Скифии и Боспора во II в. до н. э.// ВДИ. - 1987. - №1. -С. 55 - 87.
Виноградов Ю. Г. Политическая история Ольвийского полиса VII - I вв. до н. э. Историко -
эпиграфическое исследование. - М.: Наука, 1989. - 282 с.
Виноградов Ю. Г. Новое документальное досье императорской эпохи из Херсонеса// ВДИ. -
1996. -№1,- С. 48 - 60.
Виноградов Ю. Г. Херсонесский декрет о «несении Диониса» IOSPE Г 343 и вторжение сарматов
в Скифию// ВДИ. - 1997. - №3. - С. 104 - 124.
Виноградов Ю. Г. Разгром сарматами великой Скифии: следы орды ведут в Тавриду// Проблемы
скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья. (К 100-летию Б. Н.
Гракова). - Запорожье: Б. и., 1999. - С. 59 - 62.
Виноградов Ю. Г., Зайцев Ю. П. Новый эпиграфический памятник из Неаполя скифского
(предварительная публикация)// Археолопя - 2003 - №1 - С. 44 - 53.
Винокур И.С. Ружичанский могильник//Могильники Черняховской культуры.-М.: Наука, 1979.
-С. 112- 135.
Власов В. П. О хронологических рамках кизил-кобинской (таврской) культуры//Древности 1996.
- Харьков, 1997а. - С. 15 - 22.
Власов В. П. Лепная керамика позднескифского Булганакского городища// Бахчисарайский
историко-археологический сборник. Вып. I. -Симферополь: Таврия, - 19976. С.
204 - 303.
Власов В. П. Етнокультурн! процеси в Криму у III ст. до н. е. - IV ст. н. е. (за метер!алами лшно!'
керамжи). Автореф. дис. ... канд. !ст. наук. - КиТв, 1999а. - 24 с.
Власов В. П. О появлении некоторых форм лепной керамики на позднескифских городищах
164
Боспорские исследования, вып. VI
Крыма в III в. и. э.Н Проблемы скифо-сарматской археологии Северного
Причерноморья. - Запорожье: Б. и., 19996. - С. 62 - 67.
Власов В. П. Лепная керамика из некрополя III - IV вв. н. э. Дружное в Крыму// Сто лет
Черняховской культуре. - Киев: Б. и., 1999в. - С. 322 - 371.
Власов В. П. Трехручные сосуды из могильника Дружное// МАИЭТ. Вып. VII. - Симферополь:
Б. и., 2000. - С. 65 - 68.
Власов В. П. О зарубинецких формах в керамическом комплексе поздних скифов Крыма//
Бахчисарайский историке - археологический сборник. Вып.2. - Симферополь:
Таврия - Плюс, 2001а. - С. 168 - 182.
Власов В. П. Лепная керамика нижнедонско-прикубанского облика из крымских памятников
сарматского времени// МАИЭТ. Вып.VIII. - Симферополь: Б. и., 20016. - С. 18 - 30.
Власов В. П. Северокавказские параллели в лепной керамике Крыма римского и
раннесредневекового времени// МАИЭТ. Вып. X. - Симферополь: Б. и., 2003. - С.
98 - 124.
ВцуковС. Ю., Лагутин А. Б. Земляные склепы позднескифского могильника Кара-Тобе в северо-
западном Крыму// Поздние скифы Крыма. - М.: Б. и., 2001. - С. 96 - 121.
Высотская Т. Н. Поздние скифы в юго-западном Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1972. 192 с.
Высотская Т. Н. Торговые связи Неаполя скифского в эллинистический период (по данным
керамической эпиграфики)// ВДИ. - 1978. - №4. - С. 72 - 93.
Высотская Т. Н. Неаполь - столица государства поздних скифов. - Киев: Наукова Думка, 1979.
- 208 с.
Высотская Т. Н. Своеобразие культуры поздних скифов в Крыму// Население и культура Крыма
в первые века н. э. - Киев: Наукова Думка, 1983а. - С. 5 - 28.
Высотская Т. Н. К вопросу о локализации Палакия// ВДИ. - 19836. - № 1. - С. 111 - 116.
Высотская Т. Н. Полуземляночные жилища Усть-Альминского городища// Архитектурно -
археологические исследования в Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1988. - С. 138 - 147.
Высотская Т. Н. Усть-Альминское городище и некрополь. - Киев: Киевская Академия
Евробизнеса, 1994а. - 206 с.
Высотская Т. Н. Влияние античной культуры на скифов поздней поры// Северо-западный Крым
в античную эпоху. - Киев: Киевская Академия Евробизнеса, 19946. - С. 209 - 216.
Высотская Т. Н. Склепы могильника Совхоз №10 (Севастопольский): проблемы этноса и
хронологии// МАИЭТ. Вып.VI. - Симферополь: Б. и., 1998. - С. 256 - 273.
Высотская Т. Н. Амфоры редких типов из могильника «Совхоз № 10» (Севастопольский)//
Донская археология. - 2000. -№ 3 - 4. - С. 83 - 92.
Высотская Т. Н. О некоторых этнических особенностях погребенных в могильнике «Совхоз №
10» (на основе лепных погребальных урн)// Поздние скифы Крыма. - М.: Б. и., 2001.
-С. 167 - 174.
Высотская Т. Н., Жесткова Г. И. Рельефная краснолаковая керамика из могильника «Совхоз
№ 10»// Херсонесский сборник. - 1999. - Вып. X. - С.31 - 38.
Высотская Т. Н., Махнева О. А. Новые позднескифские могильники в центральном Крыму//
Население и культура Крыма в первые века н. э. -Киев: Наукова Думка, 1983. -
С. 66 - 80.
Вязъмитиа М. I. Золота Балка. - КиТв: Вид-во АН УРСР, 1962. - 240 с.
Вязьмитина М. И. Золотобалковский могильник. - Киев: Наукова Думка, 1972. - 192 с.
Гаврилов А. В. Скифское погребение у с. Фрунзе в Крыму// Древности степного Причерноморья
и Крыма. IV. - Запорожье: Б. и., 1993. - С. 201 - 205.
Гаврилов О. В. Нов! дан! про с!льску округу антично!' Феодоси// Археолопя. - 1998. - № 1. - С.
105-117.
Гаврилов О. В. Античне поселения Новопокровка -1 у швденно-схщному Криму// Археолопя.
- 1999.-№1,-С. 76-93.
Гаврилов А. В., Колотухин В. А.. Колтухов С. Г. Курган эпохи бронзы и скифский могильник
165
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
V - III вв. до н. э. у села Приречное в Крыму// Старожитност! степового
Причорномор’я i Криму. X. - Запор!жжя: Б.и., 2002. - С. 94 -110.
Гаврилов А. К. Скифы Савмака - восстание или вторжение? (IPE I2 352 - Syll.3 709)// Этюды по
античной истории и культуре Северного Причерноморья. - СПб.: Глаголь, 1992. -
С. 53 - 73.
Гаврилюк Н. А., Отрешко В. М. Лепная керамика архаического поселения Большая Черноморка II.//
Древности степной Скифии. - Киев: Паукова Думка, 1982. - С. 75 - 90.
Гайдукевич В. Ф. Боспорское царство. - М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1949. - 624 с.
Гей О. А. О времени возникновения Черняховской культуры в Северном Причерноморье// СА.
- 1986. -№ 1. - С. 77-86.
Гей О. А.. Бажан И. А. Захоронение с комплексом вещей круга эмалей на Нижнем Днепре//
Петербургский археологический вестник. - 1993. - № 3. - С. 52 - 59.
Гей О. А., Бажан И. А. Хронология эпохи «готских» походов (на территории Восточной Европы
и Кавказа). - М.: Б. и., 1997. - 143 с.
Герасимова М. М.. Рудь Н. М., Яблонский А. Т. Антропология античного и средневекового
населения Восточной Европы. - М.: Наука. 1987. - 252 с.
Гилевич А. М. Прибрежненский клад римских монет// НЭ. - 1965. - V. - С. 103 - 111.
Голенцов А. С., Голенко В. К. Из керамической эпиграфики Неаполя// КСИА. - 1979. - Вып. 159.
- С. 74 - 84.
ГошкевичВ. Древние городища по берегам низового Днепра//ИАК.  1913. - Вып. 47. - С. 117- 145.
Граков Б. Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях Балканского полуострова и
Малой Азии//ВДИ. - 1939. - №3. - С. 231 -315.
Граков Б. Н. Термин Екитш и его производные в надписях Северного Причерноморья//
КСИИМК. - 1947а. - Вып. XVI. - С.79 - 88.
Граков Б. М. Ск1фи. - КиТв: Вид-во АН УРСР, 19476. - 94с.
Граков Б. Н. Каменское городище на Днепре// МИА. - 1954. - №36. - 240 с.
Граков Б. Н. Скифские погребения на Никопольском курганном поле// МИА. - 1962. - №115. -
С. 56-113.
Граков Б. Н. Скифы. - М.: Изд-во МГУ. 1971. - 169 с.
Грантовский Э. А., Раевский Д. С. Об ираноязычном и индоарийском населении Северного
Причерноморья в античную эпоху// Этногенез народов Балкан и Северного
Причерноморья. - М.: Наука, 1984. - С. 47 - 66
Грач Н. Л. К характеристике этнического состава населения Нимфея// Демографическая
ситуация в Причерноморье в период Великой греческой колонизации. - Тбилиси:
Мецниереба, 1981. - С. 260 - 267.
Гудкова А. В.. Фокеев М. М. Поселение и могильник римского времени Молога II// Памятники
римского и средневекового времени в Северо - Западном Причерноморье. - Киев:
Наукова Думка, 1982. - С. 55 - 113.
Гущина И. И. О сарматах в юго-западном Крыму// СА. - 1967. - №1. - С.40 - 52.
Гущина И. И. Могильник Бельбек III в Крыму// КСИА. -1970. - Вып. 124. - С. 39 - 47.
Гущина И. И. Население сарматского времени в долине реки Бельбек в Крыму. (По материалам
могильников)// Археологические исследования на юге Восточной Европы. - М.: Б.и.,
1974. - С.32 - 64.
Гущина И. И. О локальных особенностях культуры населения Бельбекской долины Крыма в
первые века н. э.// Археологические исследования на юге Восточной Европы. Ч. II.
Труды ГИМ. Вып.54. - М.: Б. и., 1982. - С. 20 - 30.
Гущина И. И. О погребальном обряде населения Бельбекской долины. (По материалам
могильника Бельбек IV в юго-западном Крыму)// Археологический сборник.
Погребальный обряд. Труды ГИМ. Вып. 93. - М.: Б. и., 1997. - С. 29 - 37.
Гущина И. И., Журавлев Д. В. Погребения с бронзовой посудой из могильника Бельбек IV в
юго-западном Крыму// РА. - 1999. -№2. - С. 157 - 171.
166
Боспорские исследования, вып. VI
Даниленко В. Н. Херсонес и тавры Гераклейского полуострова// МАИЭТ. Вып. III. -
Симферополь: Таврия,1993. - С. 233 - 239.
Дашевская О. Д. Земляной склеп 1949 г. в некрополе Неаполя скифского// ВДИ. - 19516. - №2. -
С. 131 - 135.
Дашевская О. Д. Лепная керамика Неаполя и других скифских городищ Крыма.// МИ А. - 1958.
-№64. -С. 248 - 271.
Дашевская О. Д. Четвертая надпись Посидея из Неаполя скифского// СА. - 1960. - №1. - С. 261 - 265.
Дашевская О.Д. О таврской керамике с гребенчатым орнаментом//СА. - 1963. - №4. - С. 205-210.
Дашевская О. Д. Раскопки Южно - Донузлавского городища в 1961 - 1962 годах// Краткие
сообщения о полевых археологических исследованиях Одесского государственного
археологического музея 1962 года. - Одесса: Изд-во «Маяк», 1964. - С. 50 - 56.
Дашевская О. Д. Раскопки Южно - Донузлавского городища в 1963 - 1965 гг.// КСИА. - 1967. -
Вып. 109.-С. 65 - 72.
Дашевская О. Д. О подбойных могилах у поздних скифов// Древности Евразии в скифо-
сарматское время. - М.: Наука, 1984. - С. 53 - 60.
Дашевская О. Д. Поздние скифы (Ill в. до н. э. - III в. н. э.)// Степи европейской части СССР в
скифо-сарматское время. - М.: Наука, 1989. - С. 125 - 145.
Дашевская О. Д. Позднескифская фортификация и ее вариант на городище Беляус// Проблемы
скифо-сарматской археологии. - М.: Б. и., - 1990. - С. 143 - 158.
Дашевская О. Д. Поздние скифы в Крыму. САИ. Вып. Д1 - 7. - М.: Наука, 1991. - 141 с.
Дашевская О. Д. Земляной склеп № 39 в Беляусском некрополе// Поздние скифы Крыма. - М.: Б.
и., 2001. - С. 87 -95.
Дашевская О. Д., Михлин Б. Ю. Четыре комплекса с фибулами из Беляусского могильника//
СА. - 1983.-№3.-С. 129 - 147.
Де бе и, Г. Ф. Палеоантропология СССР. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. - 389 с.
Десятников Ю. М. Сатархи// ВДИ. - 1973. - №1. - С. 131 - 144.
Дирин А. А. Мыс Зюк и сделанные на нем археологические находки// ЗООИД. - 1896. - Т. XIX.
- С. 121 - 131.
Дмитров Л. Д., Зуц В. Л., Копилов Ф. Б. Любим1вське городище рубежу нашо'1 ери// Археолопчш
пам яткиУРСР. Т. X. - Кшв: Вид-во АН УРСР, 1961. - С. 78 - 100.
Драчук В. С. Системы знаков Северного Причерноморья. - Киев: Наукова Думка, 1975. - 175 с.
Древности Босфора Киммерийского, хранящиеся в Императорском музее Эрмитажа. Том
первый. - СПб, MDCCCLIV. - 277 с.
Дьяков В. Н. Древняя Таврика до римской оккупации// ВДИ. - 1939. - №3. - С. 72 - 86.
Дьяконов И. М. История Мидии. - М.: Изд-во АН СССР, 1956. - 485 с.
Дьяконов И. М. К методике исследований по этнической истории («киммерийцы»)// Этнические
проблемы истории Центральной Азии в древности. - М.: Наука, 1981. - С. 90 - 100.
Елагина Н. Г. Нижнее Приднепровье в эпоху позднего скифского царства// Вестник МГУ.
Историке - филологическая серия. -1958. - №4. - С. 45 - 58.
Жебелев С. А. Народы Северного Причерноморья в античную эпоху// Северное Причерноморье.
- М.;Л: Изд-во АН СССР, 1953а. - С. 254 - 274.
Жебелев С. А. Скифский рассказ Геродота// Северное Причерноморье. - М.;Л: Изд-во АН СССР,
19536.-С. 308 - 347.
Жебелев С. А. Херсонесская присяга// Северное Причерноморье. - М.;Л.: Изд-во АН СССР,
1953 в. -С. 217 - 247.
Жебелев С. А. Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре// Северное Причерноморье.
- М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1953 г. - С.82 - 115.
Жук С. М. Археологические разведки и охранные раскопки близ Ялты// Археологические
исследования в Крыму. 1993 год. - Симферополь: Таврия, 1994. - С. 102 - 111.
Жук С. М. Разведки и охранные раскопки на Южном Берегу Крыма// Археологические
исследования в Крыму. 1994 год. - Симферополь: Б. и.,1997. - С. 100 - 101.
167
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Журавлев Д. В.. Фирсов К. Б. Позднескифский курган Саблы в центральном Крыму// Поздние
скифы Крыма. - М.: Б. и., 2001. - С. 223 - 229.
Зайцев Ю. П. До питания про грецьке населения Неаполя сюфського// Археолопя. - 1990. - № 1.
- С. 83 - 94.
Зайцев Ю. П. Мавзолей Неаполя сюфського// Археолопя. - 1992. - № 1. - С. 93 - 99.
Зайцев Ю. П. Хронология Неаполя скифского//Древности степного Причерноморья и Крыма.
V. - Запорожье: Б. и., 1995а. - С. 67 - 90.
Зайцев Ю. П. Мегарони Неаполя скчфського// Археолопя. - 19956. - № 1. - С. 88 - 100.
Зайцев Ю. П. Охранные исследования в Симферопольском, Белогорском и Бахчисарайском
районах// Археологические исследования в Крыму. 1994 год. - Симферополь: Б.
и.,1997.-С. 102- 116.
Зайцев Ю. П. Скнлур и его царство (Новые открытия и новые проблемы)// ВДИ. - 1999. - №2. -
С. 127 - 147.
Зайцев Ю. П. Мавзолей царя Скилура: факты и комментарии// Поздние скифы Крыма. - М.: Б.
и., 2001.-С. 13-54.
Зайцев Ю. П. Неаполь скифский (11 в. до н. э. - III в.н. э.). _ Симферополь: Универсум. 2003. - 212 с.
Зайцев Ю. Л., Мордвинцева В. И. «Ногайчинский» курган в степном Крыму// ВДИ - 2003а - №3
-С. 61-99.
Зайцев Ю. И.. Мордвинцева В. И. Исследование могильника ус. Суворове в 2001 г.// МАИЭТ.
Вып.Х - Симферополь: Б. и., 20036 - С. 57 - 77.
Зайцев Ю. П.. Пуздровский А. Е. Неаполь скифский в эпоху Диофантовых войн// Северо-
западный Крым в античную эпоху. - Киев: Киевская Академия Евробизнеса. 1994.
-С. 217 - 237.
Зинько В. Н. Об этносоциальной стратификации сельского населения европейской части Боспора
в IV - III вв. до н. э.// МАИЭТ. Вып. II. - Симферополь: Таврия, 1991. - С. 39 - 43.
Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического в I - IV вв. н. э. - Киев: Наукова Думка,
1982. - 142 с.
Зубар В. М. Нотатки з латинсько! ешграфжи Херсонеса i Харакса// Археолопя. - 1990. - №2. -
С. 107- 113.
Зубар В. М. Новий латинський напис з Болгарн i деякч питания icTopi’i Таврики// Археолопя. -
1991.-№ 1.-С. 118- 127.
Зубарь В. М. Херсонес Таврический и Римская Империя. - Киев: Киевская академия евробизнеса,
1994. - 179 с.
Зубарь В. М. О так называемой «тавро-скифской» войне в истории Ольвии// РА. - 1997. - №2. -
С. 85-90.
Зубар В. М., Савеля О. Я. Новий сарматський могильник друго'1 половини I - початку II ст. н. е.
в гивденно-захщном Криму// Археолопя. - 1989. - № 2. - С. 74 - 83.
Иванчик А. И. Киммерийцы и скифы. М.: Б.и., 2001. - 324 с.
Ильинская В. А., Тереножкин А. И. Скифия VII - IV вв. до н. э. - Киев: Наукова Думка. 1983.
- 380 с.
ИТУАК №35. - Симферополь: Таврическая губернская типография, 1903. - 67с.
ИТУАК №51. - Симферополь: Типография Таврического губернского земства, 1914. - 362 с.
Кадеев В. И. Об этнической принадлежности скорченных погребений херсонесского некрополя/
/ ВДИ. - 1973. - №4. - С. 108 - 116.
Кадеев В. И. Херсонес Таврический в первых веках нашей эры. - Харьков: Изд-во Харьковского
университета, 1981. - 143 с.
Кадеев В. И. Еще раз об этнической принадлежности скорченных захоронений в раннем
некрополе Херсонеса Таврического// Проблемы археологии древнего и
средневекового Крыма. - Симферополь: Таврия, 1995. - С. 32 - 37.
Казанский М. Готы на Боспоре Киммерийском// Сто лет Черняховской культуре. - Киев: Б. и.,
1999.- С. 277 - 297.
168
Боспорские исследования, вып. VI
Карасев В. Известия древне-греческих авторов о Северном Причерноморье времен
Митридатовых войн// Ученые записки Московского областного педагогического
института. Т. 332. Всеобщая история. Вып. II, 1969. - С. 3 - 17.
Караулов Г. Крымские пещерные города и крипты// ЗООИД. - 1872. - Т.VIII. - С. 39 - 108.
Кастанаян Е. Г. Лепная керамика боспорских городов. - Л.: Наука, 1981. - 176 с.
Катюшин Е. А. Курганный могильник I в. до н. э. - II в. н. э. в окрестностях Феодосии// МАИЭТ.
Вып. V. - СимферополыТаврия, 1996. - С. 21 - 31.
Кеппен П. И. О древностях Южного Берега Крыма и гор Таврических. - СПб, 1837. - 409 с.
Керефов Б. М. Памятники сарматского времени Кабардино-Балкарии. - Нальчик: Эльбрус,
1988. - 214 с.
Клейн Л. С. Археологическая типология. - Л.: Б. и., 1991. - 444 с.
Ковалев А. А. О происхождении оленных камней западного региона//Археология, палеоэкология
и палеодемография Евразии. - М.: Геос, 2000. - С. 138 - 179.
Колотухин В. А. Обследование памятников предскифского и раннескифского времени в Крыму//
СА, - 1982.-№1.-С. 105-119.
Колотухин В. А. К вопросу о таврах и кизил-кобинской культуре// СА. - 1985. - №2. - С. 34 - 46.
Колотухин В. А. Население предгорного и горного Крыма в VII - V вв. до н. э.// Материалы к
этнической истории Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1987. - С. 6 - 27.
Колотухш В. А. Кизил-кобинский посуд VIII - першо! половини V ст. до н. е.// Археолопя. -
1990а. - №2. - С. 68 - 85.
Колотухин В. А. Кизил-кобинская культура: генетические корни и условия формирования//
СА. - 19906. -№3. - С. 93- 112.
Колотухин В. А. Горный Крым в эпоху поздней бронзы - начале железного века. - Киев:
Южногородские ведомости, 1996. - 157 с.
Колотухин В. А. Киммерийцы и скифы степного Крыма. - Симферополь: СОНАТ, 2000. - 117 с.
Колотухин В. А., Тощее Г. Н. Курганные древности Крыма. III.-Запорожье: Б. и., 2000. -244 с.
Колтухов С. Г. Курган Куликовского// Херсонесский сборник. - 1998. - Вып. IX. - С. 17-24.
Колтухов С. Г. Курганные погребения раннескифского времени в долине Салгира//
Старожитност! П!вшчного Причорномор’я i Криму. - Запор!жжя: Б. в.,1999 а. - С.
76 - 92.
Колтухов С. Г. «Золотой» Симферопольский курган//Херсонесский сборник. - 19996. - Вып. X.
-С. 7-20.
Колтухов С. Г. Укрепления Крымской Скифии. - Симферополь: СОНАТ, 1999в. - 221 с.
Колтухов С. Г. О крымских курганах с «коллективными погребениями»// Поздние скифы Крыма.
-М.:Б. и., 2001.-С. 59 - 70.
Колтухов С. Г., Кислый А. Е., Тощее Г. Н. Курганные древности Крыма. - Запорожье: Б. и.,
1994. - 121 с.
Колтухов С. Г., Мыц В. Л. Курганный могильник скифской аристократии в горном Крыму//
Бахчисарайский историко-археологический сборник. Вып.2. - Симферополь: Таврия-
Плюс, 2001.-С. 27-44.
Колтухов С. Г., Пуздровский А. Е. Грунтовый склеп из окрестностей Неаполя скифского//
Население и культура Крыма в первые века н. э. - Киев: Наукова Думка, 1983. - С.
149 - 153.
Колтухов С. Г., Тощее Г. Н. Курганные древности Крыма. II. - Запорожье: Б. и., 1998. - 194 с.
Кондукторова Т. С. Антропология древнего населения Украины. - М.: Изд-во МГУ, 1972. - 154 с.
Кондукторова Т. С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже нашей эры. - М.:
Наука, 1979. - 127 с.
Копейкина Л. В. Расписная родосско-ионийская ойнохоя из кургана Темир-гора// ВДИ. - 1972.
-№1. - С. 147- 159.
Королькова (Чежина) Е. Ф.. Алексеев А. Ю. Олень из кургана Куль-Оба//Проблемы археологии.
Вып. 3. - СПб.: Изд-во С. - Петербургского университета, 1994. - С. 102 - 109.
169
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Корпус боспорских надписей. - М.; Л: Наука, 1965. - 951 с.
Корпусова В. М. Населения хори антично? Феодосп// Археолопя. - 1972. - Вип. 6. - С. 41 - 55.
Корпусова В. Н. Расписная родосско-ионийская ойнохоя из кургана у с. Филатовка в Крыму//
ВДИ. - 1980. - №2. - С. 100 - 104.
Корпусова В. Н. Некрополь Золотое - Киев: Наукова Думка, 1983 - 183 с.
Корпусова В. И.. Белозор В. П. Могила киммерийского воина у Джанкоя, в Крыму// СА. - 1980.
- № 3. - С. 238 - 246.
Корпусова В. М., Орлов Р. С. Могильник VI - IV ст. до н. е. на Керченському швостров!//
АрхеолоНя. - 1978. - Вип. 28. - С. 65 - 75.
Крас X. И. Кизил-кобинская культура и тавры. САИ. Вып. Д1 - 7. - М.: Наука, 1981. - 127 с.
Кропоткин В. В. Клады римских монет на территории СССР. - М.: Изд-во АН СССР,
1961. - 134 с.
Кропоткин В. В. Черняховская культура и Северное Причерноморье// Проблемы советской
археологии. - М.: Наука, 1978. - С. 147 - 163.
Кругликова И. Т. О местной керамике Пантикапея и ее значении для изучения состава населения
этого города// МИА. - 1954. - №33. - С. 78 - 113.
Кругликова И. Т. Каменные ящики у дер. Рыбное// Кавказ и Восточная Европа в древности. -
М.: Наука,1973. - С. 162- 166.
Кругликова И. Т. Сельское хозяйство Боспора. - М.: Наука, 1975. - 299 с.
Крупнов Е. И. Северокавказская археологическая экспедиция// КСИИМК. - 1947. - Вып. XVII.
- С. 99 - 104.
Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. - М.: Наука. 1960. -519 с.
Крыжицкий С. Д. Жилые дома античных городов Северного Причерноморья. - Киев: Наукова
Думка, 1982. - 166 с.
Крыжицкий С. Д. Архитектура античных государств Северного Причерноморья. - Киев: Наукова
Думка, 1993. - 244 с.
Крыжицкий С. Д., Буйских С. Б., Бураков А. В., Отрешко В. М. Сельская округа Ольвии. -
Киев: Наукова Думка, 1989. - 239 с.
Кузнецов В. А. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V - XIII
вв.// СА. - 1973. - №2. - С. 60 - 74.
Куликовский Ю. А. Аланы по сведениям классических и византийских писателей// Ю. А.
Кулаковский. Избранные труды по истории аланов и Сарматии. - СПб.: Алетейя,
2000. - С. 43 - 164.
Курганы степного Крыма. - Киев: Наукова Думка. 1984. - 115 с.
Кутайсов В. А. Кизил-кобинская керамика из раскопок Керкинитиды// Материалы к этничеркой
истории Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1987. - С. 27 - 40.
Кутайсов В. А. Античный город Керкинитида VI - II вв. до н. э. - Киев: Наукова Думка,
1990. - 175 с.
Кутайсов В. А. Керкинитида. - Симферополь: Таврия, 1992. - 192 с.
Ланцов С. Б. Краткие сведения о боспорской крепости Кутлак - Афинеоне (?) Псевдо-Арриана//
ВДИ. - 1999. -№1,- С. 121 - 136.
Ланцов С. Б. Культы и адепты в святилище II в. до н. э. - III в. н. э. около г. Саки в Крыму//
Бахчисарайский историке - археологический сборник. Вып. 2. - Симферополь:
Таврия-Плюс, 2001. - С. 78 - 95.
Ланцов С. Б.. Юрочкин В. Ю. «Варварская» посуда Кутлакской крепости//Древности Боспора.
4,- М.:Б. и., 2001.-С. 254 - 290.
Латышев В. В. Исследования об истории и государственном строе города Ольвии. - СПб:
Типография В. С. Балашева, 1887. - 314 с.
Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Хозяйственно- культурные типы и историко-этнографические
области// СЭ. - 1955. - №4. - С. 3 - 17.
Лепер Р. X. Херсонесские надписи// ИАК. - 1912. - Вып. 45. - С. 23 - 70.
170
Боспорские исследования, вып. VI
Лесков А. М. Об остатках таврской культуры на Керченском полуострове// СА. - 1961. - №1..
С. 259 - 266.
Лесков А. М. Горный Крым в I тысячелетии до н. э. - Киев: Наукова Думка, 1965. - 198 с.
Лесков А. М. Богатое скифское погребение из Восточного Крыма//СА. - 1968. - №1. - С. 158 - 165.
Лесков А. М. Кировское поселение// Древности Восточного Крыма. - Киев: Наукова Думка,
1970.-С. 7-59.
Лимберис Н. Ю., Марченко И. /7. Сиракский союз племен и Боспор// Скифия и Боспор. -
Новочеркасск: Б. и., 1989. - С. 123 - 125.
Лобода И. И. Раскопки могильника Озерное III в 1963 - 1965 гг.// СА. - 1977. - №4. - С. 236 - 252.
Лобода И. И. Исследования могильника IV - V вв. в с. Красный Мак// Проблемы исследования
«пещерных городов» в Крыму. - Симферополь: Таврия, 1992. - С. 210 - 215.
Луконин В. Г. Древний и раннесредневековый Иран. - М.: Наука, 1987. - 295 с.
Луций Ампелий. Памятная книжица//ВДИ. - 1989. - №2. - С. 229 - 252.
Лысенко А. В. Пещерные некрополи горного Крыма эпохи раннего железа - позднеантичного
времени (IX в. до н. э. - IV в. н.э.)// VITA ANTIQUA. № 5-6. - Ки!в: ВПЦ «КиТвський
ушверситет», 2003. - С. 85 - 107.
Манцевич А. П. Ритон Талаевского кургана// История и археология древнего Крыма. - Киев:
Изд-во АН УССР, 1957. - С. 155 - 173.
Маркевич А. И. Кермен-Кыр - древнее укрепление вблизи Симферополя// ИТУАК. - 1889. - №8.
-С. 114- 115.
Маркевич А. И. К столетию исследований на городище Неаполя у Симферополя// ИТОИАЭ. -
1929.-Вып. 3.-С. 4- 14.
Мартынов А. И., Алексеев В. П. История и палеоантропология скифо-сибирского мира. -
Кемерово: Изд-во Кемеровского университета, 1986. -142 с.
Марченко И. И. Сираки Кубани. - Краснодар: Б. и., 1996. - 335 с.
Марченко К. К., Житников В. Г.. Яковенко Э. В. Елизаветовское городище - греко-варварское
торжище в дельте Дона// СА. - 1988. - №3. - С. 63 - 78.
Масленников А. А. Этническая принадлежность погребений в каменных ящиках Восточного
Крыма// КСИА. - 1976. - Вып. 145. - С. 19 - 22.
Масленников А. А. О населении прибрежных районов Восточного Крыма в VI - I вв. до н. э.//
СА, - 1980.-№1.-С. 5-17.
Масленников А. А. Население Боспорского государства в VI - II вв. до н. э. - М.: Наука, 1981.- 123 с.
Маслентков О. О. [сторико - географ!чне районування Схщного Криму в античну епоху//
Археолопя. - 1989. - № 4. - С. 35 - 46.
Масленников А. А. Население Боспорского государства в первых веках н. э. - М.: Наука, 1990. - 230 с.
Масленников А. А. Раскопки на Узунларском валу (Восточный Крым)// РА. - 1994. - №4. - С. 176
- 184.
Масленников А. А. Каменные ящики Восточного Крыма. (К истории сельского населения
европейского Боспора в VI -1 вв. до н. э.). Боспорский сборник. 8. - М.: Б. и., 1995.
- 124 с.
Масленников А. А. Эллинская хора на краю Ойкумены. Сельская территория европейского
Боспора в античную эпоху. - М.: Индрик, 1998. - 299 с.
Махнева Q. А. Поселения ранних тавров// Архитектурно-археологические исследования в
Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1988. - С. 129 - 138.
Медведев А. П. Ранний железный век лесостепного Подонья. Археология и этнокультурная
история I тысячелетия до н. э. - М.: Наука, 1999. - 160 с.
Михлин Б. Ю. Фибулы Беляусского могильника// СА. -1980. - № 3. - С. 194 - 213.
Михлин Б. Ю., Бирюков А. С. Склеп с уступчатым перекрытием в некрополе Керкинитиды//
Население и культура Крыма в первые века н. э. - Киев: Наукова Думка, 1983. - С.
28 - 46.
171
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Монахов С. Ю. Греческие амфоры в Причерноморье. Комплексы керамической тары VII - II
вв. до н. э. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1999. - 678 с.
Мончинска М. Страх перед умершими и культ мертвых у германцев в IV - VII вв. н. э. (на основании
так называемых погребений специфического обряда)// STRATUM+ Петербургский
археологический вестник. - СПб.; Кишинев: Б. и., 1997. - С.207 - 213.
Мордвинцева В. И. Декоративные пластины из Бубуеча// РА. - 2001. - №2. - С. 108 - 114.
Мошкова М. Г. Среднесарматская культура// Степи Европейской части СССР в скифо-
сарматское время. - М.: Наука, 1989а. - С. 177 - 191.
Мошкова М. Г. Позднесарматская культура// Степи Европейской части СССР в скифо-
сарматское время. - М.: Наука, 19896. - С. 191 -202
Мошкова М. Г., Малашев В. Ю. Хронология и типология сарматских катакомбных погребальных
сооружений// Археология Волго-Уральского региона в эпоху раннего железного
века и средневековья. - Волгоград: Б. и., 1999. - С. 172 - 212.
Мульд С. А. Могильники варварского населения Крыма 1 - V вв.// МАИЭТ. Вып.У. -
Симферополь: Таврия, 1996. - С. 279 - 289.
Мульд С. А. Необычные конструкции и детали погребальных сооружений могильников первых
веков нашей эры в центральном Крыму// Херсонесский сборник. - 1999. - Вып. X. -
С. 181-193.
Мурзин В. Ю. Скифская архаика Северного Причерноморья. - Киев: Наукова Думка, 1984. - 133 с.
Мурзин В. Ю. Происхождение скифов: основные этапы формирования скифского этноса. - Киев:
Наукова Думка, 1990. - 86 с.
Мыц В. Л. Позднеантичный могильник на южном склоне г. Чатырдаг// Население и культура
Крыма в первые века н. э. - Киев: Наукова Думка, 1983. - С. 153 - 156
Мыц В. Л. Могильник III - V вв. н. э. на склоне Чатырдага// Материалы к этнической истории
Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1987. - С. 144 - 164.
Мыц В. Л., Лысенко А. В., Семин С. В., Тесленко И. Б., Щукин М. Б. Исследования Чатырдагского
некрополя//Археологические исследования в Крыму. 1994 год. - Симферополь: Б.
и., 1997. - С. 211 - 221.
Надписи Ольвии (1917 - 1965). - Л.: Наука, 1968. - 132 с.
Назарова Т. А. К вопросу об антропологии тавров// Херсонесский сборник. - 1997. - Вып. VIII.
- С. 68 - 74.
Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. - Л.: Наука. 1982.
- 239 с.
Неневоля И. И., Волошинов А. А. Два комплекса IV в. н. э. на могильнике Краснозорье//Поздние
скифы Крыма. - М.: Б. и., 2001. - С. 141 - 146.
Нефедова Е. С. Бубуечский комплекс (история находки и изучения, задачи интерпретации)//
Античная цивилизация и варварский мир. Часть II. - Новочеркасск: Б. и., 1992. - С.
15-20.
ОАК за 1870 и 1871 гг. - СПб: Типография Императорской Академии Наук, 1874. - 303 с.
ОАК за 1882- 1888 гг. - СПб: Типография Императорской Академии Наук ,1891. - CCCXXXIV с.
ОАК за 1889 г. - СПб: Типография Императорской Академии Наук .1892. - 187 с.
ОАК за 1891 г. - СПб: Типография главного управления уделов, 1893. -187 с.
ОАК за 1892 г. - СПб.: Типография главного управления уделов, 1894. - 173 с.
ОАК за 1895 г. - СПб: Типография главного управления уделов, 1897. -251 с.
Ольховский В. С. О населении Крыма в скифское время// СА. - 1982. - №4. - С.61 - 81.
Ольховский В. С. До етшчноТ icTopii давнього Криму// Археолопя. - 1990. - №1. - С. 27 - 38.
Ольховский В. С. Погребально-поминальная обрядность населения степной Скифии (VII - III
вв. до н. э.). - М.: Наука, 1991. - 255 с.
Ольховский В. С., Евдокимов Г. Л. Скифские изваяния VII - III вв. до н. э. - М.: Б. и., 1994. - 185 с.
Орлов К. К. Ай - Тодорский некрополь// Материалы к этнической истории Крыма. - Киев:
Наукова Думка, 1987. - С. 106 - 133.
172
Боспорские исследования, вып. VI
Орлов К. К., Скорчи С. А. Комплекс з бронзовим посудой римського часу з поховання в
центральном Криму// АрхеолоНя. - 1989. -№ 2. - С. 63 - 73.
Откупщиков Ю. В. К вопросу об индоариях в Крыму и в Причерноморье// Тез. докл. Крымской
научи, конф. «Проблемы античной культуры». Часть 1. - Симферополь: Б. и.,1988.
-С. 23 -25.
Отрощенко В. В. Icropia племен зрубно! спшьностк Автореф. дне. ... докт. 1ст. Наук. - Ки!в,
2002. - 33 с.
Парович - Пешикан М. Некрополь Ольвии эллинистического времени. - Киев: Наукова Думка,
1974. - 219 с.
Переводчикова Е. В. Язык звериных образов. Очерки искусства Евразийских степей скифской
эпохи. - М.: Восточная литература, 1994. - 204 с.
Печенкин Н. Раскопки в окрестностях г. Севастополя// ИТУАК. - 1905. - №38. - С. 29 - 37.
Пиоро И. С. Крымская Готия. Киев: - Лыбидь, 1990. - 197 с.
Пиоро И. С. К вопросу об этнической атрибуции названия «тавры» в римское время//
Херсонесский сборник. - 1998. - Вып. IX. - С.138 - 140.
Пиоро И. С. Черняховская культура и Крым// 100 лет Черняховской культуре. - Киев: Б. и.,
1999а.-С. 231 - 241.
Пюро I. Готи в прському Криму// Vita antiqua. - 19996. - № 1. - С. 75 - 79.
niopo I. С. Кримсью готи в св!тл1 юторико-археолопчних та етнолопчних дослщжень//
Археолопя. - 2000. - № 3. - С. 18 - 27.
Пиоро И. С.. Герцен А. Г. Кладантонинианов из с. Долинное Крымской области// Нумизматика
и сфрагистика. - 1974. -Вып.5. - С. 81 - 90.
Погребова Н. Н. Позднескифские городища на Нижнем Днепре.(Городища Знаменское и
Гавриловское)// МИА. - 1958. - №64. - С.103 - 247.
Погребова И. Н. Погребения в мавзолее Неаполя скифского// МИА. -1961. - №96. - С. 103 - 213.
Подберезский А. Киммерийские памятники// ЗООИД. -1872. - Т. VIII. - С. 427 - 433.
Подоенное А. В. Произведения Овидия как источник по истории Восточной Европы и Закавказья.
-М.: Наука. 1985.-285 с.
Покас П. М., Назарова Т. А.. Дьяченко В. Д. Материалы по антропологии Акташского могильника//
Бессонова С. С., Бунятян Е. П., Гаврилюк Н. А. Акташский могильник скифского
времени в восточном Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1988. - С. 118 - 144.
Полин С. В. От Скифии к Сарматии. - Киев: Б. и., 1992. - 200 с.
Попова Е. А. Юго-западный квартал скифского поселения у санатория Чайка близ Евпатории//
Памятники железного века в окрестностях Евпатории. - М.: Б. и., 1991. - С. 37 - 75.
Припусков А. П. О зольных подсыпках под основаниями скифских построек// История и
археология древнего Крыма. - Киев: Изд-во АН УССР, 1957. - С. 327 - 329.
Пуздровский А. Е. Мегароны позднескифского поселения у с. Доброе// Архитектурно-
археологические исследования в Крыму. - Киев: Наукова Думка, 1988. - С. 157 - 163.
Пуздровський О.Е. Сармати в Неапол! сюфському// Археолопя. - 1989а. - № 3. - С. 30 - 39.
Пуздровський О. Е. Охороню роботи на скчфському городищ! Кермен-Кир// Археолопя. - 19896.
- № 2. - С. 136- 142.
Пуздровский А. Е. О погребальных сооружениях юго-западного и центрального Крыма в первые
века н. э.// Проблемы истории и археологии Крыма. - Симферополь: Таврия, 1994а.
-С. 114-126.
Пуздровский А. Е. Могильник III - IV вв. н. э. у с. Перевальное в Крыму// Византия и народы
Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье. - Симферополь: Б. и.,
19946.-С. 55-56.
Пуздровский А. Е. Очерк этносоциальной истории Крымской Скифии во II в. до н. э. - III в. н.
э.// ВДИ. - 1999а. - №4. - С. 97 - 118.
Пуздровский А. Е. Этническая история Крымской Скифии (II в. до н. э. - III в. н. э.)// Херсонесский
сборник. - 19996. - Вып. X. - С. 208 - 225.
173
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Пуздровский А. Е. Политическая история Крымской Скифии во II в. до н. э. - III в. н. э.// ВДИ.
- 2001а. - №3. - С. 86- 118.
Пуздровский А. Е. Погребения Битакского могильника первых веков н. э. с оружием и конской
уздой// Поздние скифы Крыма. - М.: Б. и., 20016. -С. 122 - 140.
Пуздровский А. Е. Склеп раннеримского времени из округи Неаполя скифского//Херсонесский
сборник. 2003. Вып. XII. - С. 124 - 139.
Пуздровский А. Е.. Зайцев Ю. П., Неневоля И. И. Новые памятники III - IV вв. н. э. в юго-
западном Крыму// МАИЭТ. Вып. VIII. - Симферополь: Б. и., 2001. - С. 32 - 50.
Пуздровский А. Е.. Тогцев Г. Н. Кургану с. Цветочное в Белогорском районе Крыма//Старожитност!
степового Причорномор’я i Криму. IX. - Запор1жжя: Б.и., 2001. - С. 149 - 159.
Равдоникас В. И. Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием
Северного Причерноморья// ИГАИМК. - 1932. - Т. XII. - С. 5 - 106.
РаевскийД. С. Этнический и социальный состав населения Неаполя скифского (по материалам
некрополя). Автореф. дис.... канд. ист. наук. - М., 1971а. - 16 с.
Раевский Д. С. Скифы и сарматы в Неаполе (по материалам некрополя)// Проблемы скифской
археологии. - М.: Наука, 19716. - С. 143 - 151.
Раевский Д. С. К истории греко-скифских отношений (II в. до н. э. - II в. н. э.)// ВДИ. - 1973. -
№2. - С. НО - 120.
Раевский Д. С. Неаполь или Палакий?// ВДИ. - 1976. - №1. - С. 102 - 107.
Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо - сакских племен. - М.: Наука, 1977. - 215 с.
Редина Е. Ф.. Симоненко А. В. «Клад» конца II-I в. до н. э. из Веселой Долины в кругу аналогичных
древностей Восточной Европы// Материалы и исследования по археологии Кубани.
Вып.2. - Краснодар, 2002. - С. 78 - 96.
Репников И. И. Разведки и раскопки на Южном Берегу Крыма и в Байдарской долине в 1907
году// ИАК. - 1909. - Вып. 30. - С. 99 - 126.'
Репников Н. О так называемых «дольменах Крыма»// ИТУАК. - 1910. - №44. - С. 11 - 23.
Репников Н. И. Предполагаемые древности тавров// ИТОИАЭ. - 1927. - T.I. - С. 137 - 140.
Рогов Е. Я. Некоторые проблемы становления и развития Херсонесского государства// Stratum
plus. Скифский квадрат. №3. - СПб.; Кишинев; Одесса: Б. и., 1999. - С. 116 - 144.
Романова Г.А. Вилы Яругские - могильник IV в. н. э.// Могильники Черняховской культуры. -
Москва: Наука, 1988. - С. 133 - 141.
Ростовцев М. И. Амага и Тиргатао// ЗООИД. - 1915а. -Т.XXXII. - С. 58 - 77.
Ростовцев М. И. Сириек - историк Херсонеса Таврического// ЖМНП. - 19156. - Апр. - С. 151 - 170.
Ростовцев М. И. Военная оккупация Ольвии римлянами// ИАК. - 1915в. - Вып. 58. - С. 1 - 16.
Ростовцев М. И. К истории Херсонеса в эпоху ранней римской империи И Сборник в честь
графини П. С. Уваровой. - М., 1917. С. 3 - 18.
Ростовцев М. И. Новая книга о Белом острове и Таврике// ИАК. - 1918а. - Вып. 65. - С. 177 - 197.
Ростовцев М. И. Эллинство и иранство на юге России. - Пгр: Изд-во «Огни», 19186. - 190 с.
Ростовцев М. И. Скифия и Боспор. - М.: Б. и., 1925. - 621 с.
Русяева А, Русяева М. Верховная богиня античной Таврики. Киев: Б. и., 1999. - 206 с.
Савеля О. Я. Таврское поселение в долине Бельбека//Херсонес Таврический. Ремесло и культура.
- Киев: Наукова Думка, 1974. - С. 92 - 95.
Савеля О. Я. Некоторые результаты работ Севастопольской археологической экспедиции в
округе Херсонеса в 1990 - 1995 гг.// Херсонесский сборник. - 1997. - Вып. VIII. -
С.88 -95.
Сапрыкин С. Ю. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический. - М.: Наука, 1986. - 248 с.
Саприкш С. Ю., Баранов I. А. Грецький напис 1з Судака// Археолопя. - 1995. - № 2. - С. 137 - 140.
Сенаторов С. Н. Поселение позднего этапа кизил-кобинской культуры Карань-2//Херсонесский
сборник. - 1998. - Вып. IX. - С. 8 - 16.
Сенаторов С. Н. Ранняя кизил-кобинская керамика из раскопок в Херсонесе//Археологические
вести. - 2000. - Вып. 7. - С. 159 - 163.
174
Боспорские исследования, вып. VI
Сенаторов С. Н. Кизил-кобинская керамика конца VI - первой половины IV вв. до н. э. из
раскопок в Херсонесе// Херсонесский сборник. 2003. Вып. XII. - С. 14 - 28.
Силантьева Л. Ф. Некрополь Нимфея// МИА. - 1959. - №69. - С. 5 - 107.
Симоненко А. В. Сарматы Таврии. - Киев: Наукова Думка, 1993. - 142 с.
Симоненко А. В. Шлемы в комплексе вооружения сарматов и поздних скифов// Военная
археология. - СПб.: Б. и., 1998. - С. 164 - 167.
Симоненко О. В. Сармати Швшчного Причорномор’я. Хронолопя, перюдизац1я та етно-
полпична 1стор1я. Автореф. дис.... докт. icT. наук. -КиТв, 1999. - 35 с.
Скорый С. А. Скифский курган с катакомбами в северном Крыму//Древности степной Скифии.
- Киев: Наукова Думка, 1982. - С. 231 - 236.
Скорый С. А. К вопросу о скифском этнокультурном компоненте на поселениях лесостепного
Правобережья//Древности 1996. - Харьков, 1997. - С. 8 - 14.
Скржннская М. В. Северное Причерноморье в описании Плиния Старшего. - Киев: Наукова
Думка, 1977. - 125 с.
Скрлсинская М. В. «Перипл Понта Евксинского» анонимного автора И Исследования по
античной археологии Северного Причерноморья. - Киев: Наукова думка, 1980. - С.
115 - 125.
Скржннская М. В. Реальные и вымышленные черты Северного Причерноморья в трагедии
Еврипида «Ифигения в Тавриде»// Древнейшие государства на территории СССР.
Материалы и исследования. 1986 год. -М.: Наука, 1988. - С. 176 - 191.
Скрипкин А. С. Азиатская Сарматия. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1990. - 298 с.
Смирнов А. П. К вопросу о славянах в Крыму// ВДИ. - 1953. - №3. - С. 32 - 45.
Соколова К. Ф. Антрополопчш матер!али могильниюв 1нкермансько! долини//Археолопчн1
пам'ятки УРСР. - 1963. -Т. XIII. -C.I24 - 159.
Соловьев С. Л. Лепная керамика с резным геометрическим орнаментом Березанского поселения/
/АСГЭ. - 1995. - 32. - С. 31- 39.
Соломоник Э. И. О скифском государстве и его взаимоотношениях с греческими городами
Северного Причерноморья// Археология и история Боспора. I. - Симферополь:
Крымиздат, 1952. - С. 103 - 128.
Соломоник Э. И. Четыре надписи из Неаполя и Херсонеса// СА. - 1958. - Вып. XXVIII. - С. 308 - 316.
Соломоник Э. И. Сарматские знаки Северного Причерноморья. - Киев: Изд-во АН УССР, 1959.
- 178 с.
Соломошк Е. I. Про значения термша «тавросюфи»// Археолопчш пам’ятки УРСР. - 1962а. -
T.XI.-С. 153 - 157.
Соломоник Э. И. Эпиграфические памятники Неаполя скифского// НЭ. - 19626. - III. - С. 32 - 44.
Соломоник Э. И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. - Киев: Наукова Думка,
1964. - 196 с.
Соломошк Е. I. Таври i Тавр1ка. (Про походження етношма i топошма)// Ахеолопя. - 1976. - 20.
- С. 46 - 50.
Соломоник Э. И. Латинские надписи Херсонеса Таврического. - М.: Наука, 1983. - 94 с.
Соломоник Э. И. Граффити с хоры Херсонеса. - Киев: Наукова Думка, 1984. - 143 с.
Соломоник Э. И. Два античных письма из Крыма// ВДИ. -1987. - №3. - С. 114-131.
Спицын А. Скифо-сарматские курганы Крымской степи// ИТУАК. - 1918. - №54. - С. 172 - 181.
Столба В. Ф. Демографическая ситуация в Крыму в V - II вв. до н. э. (по данным письменных
источников)// Петербургский археологический вестник. - 1993. - Вып. 6. - С. 56 -61.
Стоянова А. А. Бусы и подвески из могильника Нейзац (по материалам раскопок 1996 - 2001
гг.)// Боспорские исследования. Вып. V. - Симферополь; Керчь, 2004. - С. 263 - 319.
Стржелецкий С. Ф. Раскопки в Инкермане в 1940 г.// СА. -1947. - №9. - С. 286 - 301.
Стржелецкий С. Ф. Позднеантичный могильник в Инкерманской долине// КСИА АН УССР-
1959-Вып. 8-С. 139- 168.
175
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Струве В. В. Древнейший историк СССР// Этюды по истории Северного Причерноморья,
Кавказа и Средней Азии. - Л.: Наука. 1968. - С. 147 - 200.
Сымонович Э.А. Черняховские материалы из с.Ново-Александровки на Нижнем Днепре//СА. -
1975.-N1.-С. 203 - 212.
Сымонович Э. А. Население столицы позднескифского государства (по материалам Восточного
могильника Неаполя скифского). - Киев: Наукова Думка, 1983. - 172 с.
Сымонович Э.А. Придунайский могильник Фурмановка//Могильники Черняховской культуры.
-М.: Наука. 1988. - С. 143 - 163.
Тереножкин А. И. Киммерийцы. - Киев: Наукова Думка, 1976. - 222 с.
Тимошевский Г. И. Краткий очерк истории Симферополя// Третья учебная экскурсия
Симферопольской мужской гимназии. - Симферополь,1890. - С. 34 - 59.
Толстой И. Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте. - Пг.: Б. и., 1918. - 162 с.
Тохтасьев С. Р. Scythica в «Трудах II Всесоюзного симпозиума по древней истории
Причерноморья (Цхалтубо, 1979)»// ВДИ. - 1984. - №3. - С. 133 - 143.
Трейстер М. Ю. О ювелирных изделиях из Ногайчикского кургана// ВДИ. - 2000. - №1. - С.
182 - 202.
Троицкая Т. Н. Скифские курганы Крыма// Известия Крымского отделения Географического
общества СССР. Вып. 1. - Симферополь: Крымиздат, 1951. - С. 85 - 112.
Троицкая Т. Н. К вопросу о локальных особенностях скифской культуры в центральном Крыму
и на Керченском полуострове// Известия Крымского отделения Географического
общества СССР. Вып. 4. - Симферополь: Крымиздат, 1957 а. - С. 67 - 76.
Троицкая Т. Н. Погребение у села Белоглинки// СА. - 19576. - Т. XXVI1. - С. 222 - 231.
Троицкая Т. Н. Находки из скифских курганов Крыма, хранящиеся в областном краеведческом
музее// История и археология древнего Крыма. - Киев: Изд-во АН УССР, 1957в. -
С. 174 - 190.
Трубачев О. Н. Лингвистическая периферия древнейшего славянства. Индоарийцы в Северном
Причерноморье// INDOARICA в Северном Причерноморье. - М.: Наука. 1999а. -
С. 42 - 60.
Трубачев О. Н. Таврские и синдомеотские этимологии// INDOARICA в Северном
Причерноморье. - М.: Наука, 19996. - С. 83 - 98.
Трубачев О. Н. Indoarica в Скифии и Дакии// INDOARICA в Северном Причерноморье. - М.:
Наука, 1999в. - С. 195 - 198.
Труфанов А. А. Могила 656 Усть-Альминского позднескифского некрополя// Херсонесский
сборник. - 1999. - Вып. X. - С. 226 - 231.
Тюменев А. И. Херсонесские этюды. III. Херсонес и местное население. Тавры.// ВДИ. - 1949. -
№4. - С. 75 - 86.
Уваров А. С. Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя// Пропилеи.
- 1854.-T.IV.-С. 525 - 537.
Уваров А. С. Каталог собрания древностей. - М.: Типография Гербек, 1887. - 123 с.
Уженцев В. Б. Землянки из скифского горизонта Калос Лимена// Северо-западный Крым в
античную эпоху. - Киев: Киевская академия Евробизнеса, 1994. - С. 238 - 252.
Фабр А. Я. О древних нагорных укреплениях в Крыму// ЗООИД. - 1844. - T.I. - С. 239 - 242.
Фабр А. О памятниках некоторых народов варварских, древле обитавших в нынешнем
Новороссийском крае// ЗООИД. - 1848. -Т.П. - С. 36 - 46.
Фабр А. Я. Достопамятнейшие древности Крыма. - Одесса: Типография П. Францова,
1859. - 96 с.
Фиалко Е. Е., Болтрик Ю. В. Двурожковые вилочки из погребальных памятников Скифии//
Скифы и сарматы в V - III вв. до н. э.: палеоэкология, антропология и археология.
-М.:Б. и., 2000. -С. 287 - 296.
Филимонов С. Б., Храпунов И. Н. Николай Львович Эрнст - исследователь истории и древностей
Крыма// МАИЭТ. Вып.У. -Симферополь: Таврия, 1996. - С. 242 - 255.
176
Боспорские исследования, вып. VI
Фирсов Л. В. Исары. Очерки истории средневековых крепостей Южного Берега Крыма. -
Новосибирск: Наука, 1990. - 470 с.
Хазанов А. М. Генезис сарматских бронзовых зеркал// СА. - 1963. - №4. -С. 58-71.
Хазанов А. М. Очерки военного дела сарматов. - М.: Наука, 1971. - 169 с.
Хазанов А. М. Социальная история скифов. - М.: Наука, 1975 а. - 341 с.
Хазанов А. М. Разложение первобытнообщинного строя и возникновение классового общества//
Первобытное общество. - М.: Наука, 19756. - С. 140 - 204.
Хайрединова Э. А. Бусы из могильника Дружное// Проблемы археологии древнего и
средневекового Крыма. - Симферополь: Таврия, 1995. - С.59 - 87.
Храпунов И. Н. Рец.: Сымонович Э. А. Население столицы позднескифского царства. (По
материалам Восточного некрополя Неаполя скифского). Киев, 1?83// СА. - 1986. -
№1.-С. 281 -286.
Храпунов I. М. Микола Львович Эрнст// Археолопя. - 1989а. - № 4. - С. 111 - 115.
Храпунов И. Н. О причинах формирования локальных вариантов позднескифской культуры //
Тез. Докл. обл. конф. «Проблемы скифо-сарматской археологии Северного
Причерноморья», посвященной 90-летию со дня рождения Б. Н. Гракова. -
Запорожье: Б. и., 19896. - С. 157 - 158.
Храпунов И. Н. О причинах гибели некоторых позднескифских поселений// МАИЭТ. Вып. 1. -
Симферополь: Таврия, 1990. - С. 167 - 169.
Храпунов И. Н. Булганакское позднескифское городище (по раскопкам 1981 - 1989 гг.)//МАИЭТ.
Вып. II. - Симферополь: Таврия, 1991. - С. 3 - 34.
Храпунов I. М. Досощально - полкичноТ характеристики шзньосюфського царства// Археолопя.
- 1992. -№ 1. - С. 86 - 92.
Храпунов И. Н. Погребение середины III в. н. э. из могильника Дружное// МАИЭТ. Вып.IV. -
Симферополь: Таврия, 1994. - С. 529 - 544.
Храпунов И. Н. Очерки этнической истории Крыма в раннем железном веке. Тавры. Скифы.
Сарматы. - Симферополь: Таврия, 1995. - 83 с.
Храпунов И. Н. Две грунтовые могилы из некрополя Нейзац в Крыму// МАИЭТ. Вып.УГ -
Симферополь: Таврия, 1998. - С. 230 - 238.
Храпунов И. Н. О позднесарматской археологической культуре в Крыму// Проблемы скифо-
сарматской археологии Северного Причерноморья. - Запорожье: Б. и., 1999а. - С.
262 - 268.
Храпунов И. Н. О населении Крыма в позднеримское время (по материалам могильника
Дружное)// РА. - 19996. - №2. - С. 144 - 156.
Храпунов И. Н. Три подбойные могилы IV в. н. э. из некрополя Дружное// МАИЭТ. Вып. VII.
Симферополь: Б. и., 2000. - С. 51 - 64.
Храпунов И. Н. Рец.: Колотухин В. А. Киммерийцы и скифы степного Крыма. Симферополь:
СОНАТ, 2000.// МАИЭТ. Вып. VIII. - Симферополь: Б. и., 2001. - С. 513 - 517.
Храпунов И. Н. Могильник Дружное (III - IV вв. нашей эры). - Lublin: Wydawnictvo Universitetu
Marii Curie - Sklodowskiej, 2002. - 313 c.
Храпунов И. H. Новые данные о сармато-германских контактах в Крыму (по материалам
раскопок могильника Нейзац)// Боспорские исследования Вып. III. - Симферополь,
2003.-С. 329 - 350.
Храпунов И. Н. Подбойная могила позднеримского времени из некрополя Нейзац// Херсонесский
сборник. 2004. Вып. XIII. - С. 297 - 309.
Храпунов И. Н., Власов В. П. Кизил-кобинское поселение Шпиль// Проблемы археологии
древнего и средневекового Крыма. - Симферополь: Таврия, 1995. - С. 3 - 31.
Храпунов И. Н.. Власов В. П. Новое кизил-кобинское поселение в горном Крыму//
Археологические вести. - 1996 - 1997. - № 5. - С. 176 - 186.
Храпунов И. Н., Власов В. П., Молодцов О. Э., Мульд С. А. Позднескифское поселение Золотое Ярмо//
Проблемы истории и археологии Крыма. - Симферополь: Таврия, 1994. - С. 88 - 113.
177
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Храпунов И. Н., Масякин В. В. Подбойная могила второй половины III века нашей эры из
могильника Дружное// Stratum + Петербургский археологический вестник. - СПб.;
Кишинев: Б. и., 1997. - С. 164 - 180.
Храпунов И. Н.. Масякин В. В. Могила с двумя подбоями III в. н. э. из некрополя Дружное в
Крыму// РА. - 1998. - №4. - С. 133 - 149.
Храпунов И. Н., Масякин В. В., Мульд С. А. Позднескифский могильник у с. Кольчугино//
Бахчисарайский историко - археологический сборник. Вып I. - Симферополь:
Таврия, 1997.-С. 76 - 155.
Храпунов И. Н., Мульд С. А. Оборонительные сооружения акрополя Булганакского городища//
МАИЭТ. Вып. III. - Симферополь: Таврия, 1993. - С. 8 - 14.
Храпунов И. И.. Мульд С. А. Новые исследования могильников позднеримского времени в
Крыму// Die spatromische Kaiserzeit und die fruhe Volkerwanderungzeit in Mittel- und
Osteuropa. - Lodz: Wydawnictwo uniwersitetu Lodzkiego, 2000. - S. 479 - 521.
Храпунов И. H., Мульд С. А. Склепы с захоронениями III в. н. э. из могильника Нейзац// V
Боспорские чтения. - Керчь, 2004.
Храпунов И. Н., Стоянова А. А.. Мульд С. А. Позднескифский могильник у с. Левадки//
Бахчисарайский историко-археологический сборник. Вып.2. - Симферополь: Таврия
-Плюс, 2001.-С. 105 - 168.
Храпунов И. Н.. Федосеев Н. Ф. Керамические клейма Булганакского городища// Древности
1996. - Харьков: Бизнес-информ, 1997.-С. 102- НО.
Храпунов И. Н.. Храпунов Н. И. Склеп с захоронениями IV в. н. э. из могильника Дружное в
Крыму// Херсонесский сборник. - 1999. - Вып.Х. - С. 242 - 256.
Храпунов И. Н., Храпунова Л. Н., Таратухина Е. Е. Археологические коллекции Крымского
краеведческого музея// Проблемы истории и археологии Крыма. - Симферополь:
Таврия, 1994.-С. 271 - 289.
Чекалев Н. Предполагаемые кельтские жертвенники на Южном Берегу Крыма//ЗООИД. - 1867.
-T.VI. - С. 516-518.
Членова Н. Л. О времени появления ираноязычного населения в Северном Причерноморье//
Этногенез народов Балкан и Северного Причерноморья. - М.: Наука, 1984. - С.259
-268.
Шелов Д. Б. Узкогорлые светлоглиняные амфоры первых веков нашей эры. Классификация и
хронология// КСИА. - 1978. - Вып. 156. - С. 16 - 21.
Шелов Д. Б. Римляне в Северном Причерноморье во II в. н. э.// ВДИ. - 1981. - №4. - С. 52 - 63.
ШеловД.Б. -Коведяев Ф. В. История Боспора в VI - IV вв. до н. э.//Древнейшие государства на
территории СССР. Материалы и исследования. 1984 год. - М.: Наука, 1985. - С. 5 -
187.
Шульц П. Н. Евпаторийский район// Археологические исследования в РСФСР в 1934 - 1936 гг.
- М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1941. - С. 265 - 277.
Шульц П. Н. Мавзолей Неаполя скифского. - М.: Искусство, 1953. - 88 с.
Шульц П. Н. Исследования Неаполя скифского (1945 - 1950)// История и археология древнего
Крыма. - Киев: Изд-во АН УССР, 1957а. - С. 61-93.
Шульц П. Н. Таврское укрепленное поселение на горе Кошка в Крыму// КСИА АН УССР. -
19576.-Вып.7.-С. 62-66.
Шульц П. Н. О некоторых вопросах истории тавров// Проблемы истории Северного
Причерноморья в античную эпоху. - М.: Изд-во АН СССР, 1959. - С. 235 - 272.
Шульц П. Н. Позднескифская культура и ее варианты на Днепре и в Крыму// Проблемы скифской
археологии. - М.: Наука, 1971. - С.127 - 143.
Щеглов А. Н. Тарханкутская экспедиция в 1962 - 1963 гг.// КСИА. - 1965. - Вып. 103. - С.
140 - 147.
Щеглов А. Н. Поселения северо-западного Крыма в античную эпоху//КСИА. - 1970.-Вып. 124.
- С. 19 - 24.
178
Боспорские исследования, вып. VI
Щеглов А. Н. Из истории керамического производства в поселениях северо-западного Крыма//
КСИА. - 1973. - Вып. 133. - С. 10 - 16.
Щеглов А. Н. Северо-западный Крым в античную эпоху. - Л.: Наука, 1978. - 159 с.
Щеглов А. Н. Тавры и греческие колонии в Таврике// Демографическая ситуация в
Причерноморье в период Великой греческой колонизации. -Тбилиси: Мецниереба,
1981.-С. 204-218.
Щеглов А. Н. Тавры в VII - первой половине IV вв. до н. э. и греко-таврские взаимоотношения/
/ Местные этно-политические объединения Причерноморья в VII - IV вв. до н. э. -
Тбилиси: Мецниереба, 1988а. - С. 53-81.
Щеглов А. Н. Позднескифское государство в Крыму: к типологии эллинизма//Древний Восток
и античная цивилизация. - Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 19886. - С. 29 - 40.
Щеглов А. Н. Финал кизил-кобинской культуры и поздняя история тавров// Скифы. Хазары.
Славяне. Древняя Русь. - СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1998а. - С. 66 - 70.
Щеглов А. Н. Еще раз о позднескифской культуре в Крыму. (К проблеме происхождения)//
История и культура древних и средневековых обществ. Проблемы археологии.
Вып.4. - СПб: Изд-во С.-Петербергского университета, 19986. - С. 141 - 153.
Щепинский А. А. Погребение начала железного века у Симферополя// КСИА АН УССР. - 1962.
-Вып.2.-С. 57 - 65.
Щепинский А. А. Пещерные святилища времени раннего железа в горном Крыму// Труды
Крымской комплексной карстовой экспедиции АН УССР. Киев: Б. и., 1963. -
С. 138 - 152.
Щепинский А. Во тьме веков. - Симферополь: Крым,1966. - 156 с.
Щепинський А. О. Населения твденного берега Криму в епоху раннього зал1за// Археолопя. -
1977.-Вип. 21.-С. 26-39.
Щепинский А. А., Черепанова Е. Н. Северное Присивашье в V -1 тысячелетиях до нашей эры. -
Симферополь: Крым, 1969. - 327 с.
Щукин М. Б. К истории Нижнего Приднепровья в первые века нашей эры// АСГЭ. - 1970. -
Вып. 12.-С. 54-67.
Щукин М. Б. На рубеже эр. - СПб.: Фарн, 1994. - 323 с.
Эрнст Н. Л. Неаполь скифский. (К столетию со времени первых раскопок)// II конференция
археологов СССР в Херсонесе. - Севастополь: Издание Херсонесского музея, 1927.
- С.23 - 28.
Эрнст Н. Л. Отчет о рекогносцировочных раскопках курганов в Джанкойском районе Крым.
АССР. Архив ИИМК. Ф.2, оп.1, 1931 г., д. №792.
Юрочкин В. Ю. Черняховская керамика юго-западного Крыма//Херсонесский сборник. - 1999.
- Вып. X. - С. 257 - 274.
Юрочкин В. Ю., Труфанов А. А. Позднеантичный погребальный комплекс в низовьях реки Качи//
Херсонесский сборник. 2003. Вып. XII.-С. 199-225.
Яковенко Э. В. Рядовые скифские погребения в курганах Восточного Крыма// Древности
Восточного Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1970. -С.113 - 135.
Яковенко Э. В. Курган на Темир-горе// СА. - 1972. - №3. - С. 259 - 267.
Яковенко Е. В. Сюфи сходного Криму в V - III ст. до н.е. - КиТв: Наукова Думка, 1974. - 149 с.
Яковенко Э. В. Предметы звериного стиля в раннескифских памятниках Крыма// Скифо -
сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. - М.: Наука, 1976. -
С. 128 - 137.
Яковенко Э. В. О дипломатических контактах Боспора со Скифией времен Атея//
Международные отношения в бассейне Черного моря в древности и средние века. -
Ростов-на-Дону: Б. и. ,1986. - С. 43 - 54.
Яковенко Э. В., Черненко Е. В., Корпусова В. Н. Описание скифских погребений в курганах
Восточного Крыма//Древности Восточного Крыма. - Киев: Наукова Думка, 1970. -
С. 136- 179.
179
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Яценко И. В. Исследование сооружений скифского периода на городище Чайка в Евпатории
(1964 - 1967 гг.)// КСИА. - 1970. - Вып. 124. - С. 31 - 38.
Яценко И. В. Северный квартал I скифского поселения на Чайкинском городище в Евпатории
(по материалам раскопок 1974 - 1975 гг.)// Население и культура Крыма в первые
века н. э. - Киев: Наукова Думка, 1983. - С. 46 - 66.
Яценко С. А. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и раннего средневековья. - М.:
Восточная литература, 2001. - 188 с.
Ящуржииский X. Разведки о древнем скифском укреплении Неаполисе// ИТУАК. - 1889. - №7.
- С.46 - 55.
Anderson-Stojanovic V. The Chronology and Function of Ceramic Unquentaria// American Journal of
Archaeology - 1987 - №1 - P. 105 - 122.
Bierbrauer V. Archeologia e storiadei Gotidal 1 al IV secolo//1 Goti. - Milano: Electa, 1994a. - S. 22 -107.
Bierbrauer V. Archaologie und Geschichte der Goten vom 1.-7. Jahrbundert// Friihmittelalterlichte studien.
- 1994b. - S. 51 - 171.
Butjagin A. M. Archaic dug-outs at Nymphaion// Archeologia. - 1997. - XLVIII. - P. 61 - 70.
Chrapunov I. N. Necropoli di Nejzac, distretto di Belogorsk// Dal mille al mille. Tesori e popoli dal Mar
Nero. - Milano: Electa, 1995. - S. 153.
Diller A. The Tradition of the Minor Greek Geographers. - New York: American Philological association,
1952. - 199p.
Firsov K. The Roman period necropolis ofZavetnoe in southwest Crimea. Burial structures and mortuary
ritual// Grave Matters. Eight studies of First Millenium A. D. burials in Crimea, England
and southern Scandinavia. - BAR International Series 781, 1999 - P. 1-18.
JuhaszL Szarmata temeto Endrodon// Bekes Megyei Muzemok KozleiT^negei. - 1978. - N 5. - S. 87 - 112.
Kazanski M. Les eperons, les umbo, les manipules de boucliers et les haches de 1’epoque romaine tardive
dans la region pontique: origine et diffusion// Beitrage zu romischer und barbarischer Bewaffung
in den ersten vier nachchristichen Jahrunderten. - Lublin/ Marburg, 1994. - P. 429 - 485.
Kazanski M. Les antiquites germaniques de 1’epoque romaine tardive en Crimee et dans la region de la Mer
d“Azov// Ancient West and East. V.l, № 2. - Leiden; Boston: Brill, 2002 - P. 393 -441.
Khrapounov I., MouldS. La necropole de Neizats// Archeologie de la Mer Noire. La Crimee a 1’epoqu'e des
Grandes Invasions. IV - VIII siecles. - Caen. 1997. - S. 65 - 66.
Lehmann-Haupt Kimmerier// Payly’s Real-Encyclopadie der classischen Alterrtumswissenschaft. Neue
Bearbeitung begonnen von G. Wissowa, herausgegeben von W. Kroll. XI Halbband. - Stutgart,
1922.
Loboda I. I., Puzdroskij A. E., Zaicev J. P. Prunkbestattungen des 1. Jh. n. Chr. in der Necropole Ust’Al’ma
auf der Krim// Eurasia Antiqua - 2002 - Band 8. - S. 295 - 346.
Minns E. Scythians and Greeks. - NewYork: Biblo and Tannen, 1971. - 720 p.
Montpereux D. de. Voyage autor du Caucase et en Crimee. Vol. II. - Paris, 1839. - 462 P.
Montpereux D. de. Voyage autor du Caucase et en Crimee. Vol. V. - Paris, 1843. - 461 P.
Parusimov I. Romerzeitliche Hiigelgraber am Untern Don // Balacai Kozlemenyek. - 1997. - V. - S.
135 - 151.
Raev B., Simonenko A., Treister M. Etrusco - Italic and Celtic Helmets in Eastern Europe// Jahrbuch des
Romish - Germanischen Zentralmuseums Mainz. - 1991. - Jahrgang 38. - S. 465-496.
Stolba V. Handmade Pottery// Panskoye I. Volume 1. - Aarhus, 2002.
Scepinskij A. Uber die Aristokratie der Sarmaten im nordlichen Schwarzmeergebeit// Zeitschrift fur
Archaologie. - 1994. - №28. - S. 87 - 106.
Shceglov A. N., Katz V. I. A fourth-century В. C. Royal Kurgan in the Crimea// Metropolitan Museum
Journal. - 1991. - №26. - P. 97 - 122.
Simonenko A. V. Catacomb graves of the north Pontic region//MFME - Stud. Arch. - 1995. - I. - P.
345 - 374.
180
Боспорские исследования, вып. VI
Soupault К A propos de 1’origine et de la diffusion des poignards et epees a encoches (IVe-VIIe s.) //
МАИЭТ. Вып. V. - Симферополь: Таврия, 1996. - С. 60 - 76.
Vaday A. Sarmatisches graberfeld in Tor6kszentmiklas-Suzjan-Ujtelep//Acta Archaeologica Academiae
Scientarum Hungaricae. - 1985. - N 37. - S. 345 - 390.
Vaday A. Die Sarmatischen Denkmaler des Komitats Szolnok. - Budapest, 1989. - 351 s.
Zhuravlev D. The Late Scythian burial rite in the Belbek Valley of southwest Crimea in the Roman Period//
Grave Matters. Eight studies of First Millenium A. D. burials in Crimea, England and southern
Scandinavia. - BAR International Series 781, 1999 - P. 19-31.
Zoltai L. Die Hiigelgraber der Rbmischen kaiserzeit in Hortobady// Dissertation Pannonicae. - 1941. - N II.
- S. 270 - 325.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АСГЭ - Археологический сборник Государственного Эрмитажа
ВДИ	-	Вестник древней истории
ВИ	-	Вопросы истории
ДБК	-	Древности Босфора Киммерийского
ЖМНП	-	Журнал Министерства народного просвещения
ЗООИД - Записки Императорского Одесского общества истории и древностей
ИАК - Известия Императорской Академии Наук
ИГАИМК - Известия Государственной Академии истории материальной культуры
ИРАИМК - Известия Российской Академии истории материальной культуры
ИТОИАЭ - Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии
ИТУАК - Известия Таврической ученой архивной комиссии
КБН	- Корпус боспорских надписей
КСИА	- Краткие сообщения Института археологии
КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры
МАИЭТ - Материалы по археологии, истории и этнографиии Таврии
МАР - Материалы по археологии России
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР
НО - Надписи Ольвии. Л.: Наука, 1968. 132 с.
НЭ	-	Нумизматика и эпиграфика
ОАК	-	Отчеты Императорской Академии Наук
РА	-	Российская археология
СА	-	Советская археология
САИ	-	Свод археологических источников
СГЭ	- Сообщения Государственного Эрмитажа
СЭ	- Советская этнография
IOSPE - В. Latyshev. Inskriptiones antiquae orae septentrionales Ponti Euxini. Petropoli,
MCMXVI
181
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
(Подписи к иллюстрациям)
Рис. 1. Таврские памятники.
Рис. 2. Расселение тавров.
Рис. 3. Скифские погребения, упомянутые в монографии.
Рис. 4. Позднескифские и сарматские памятники
Рис. 5. Могильник Левадки. Могила № 18. План и разрезы.
Рис. 6. Могильник Левадки. Могила № 18. План северной погребальной камеры.
Рис. 7. Могильник Левадки. Могила № 18. План южной погребальной камеры.
Рис. 8. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
Рис. 9. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
Рис. 10. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
Рис. 11. Могильник Левадки. Могила № 18.
Рис. 12. Могильник Кольчугино. Могила № 5. Планы (1, 2) и разрезы (3).
Рис. 13. Могильник Кольчугино. Могила № 6. План и разрезы.
Рис. 14. Могильник Кольчугино.
Рис. 15. Могильник Кольчугино. Могила № 8. План и разрезы.
Рис. 16. Могильник Кольчугино. Могила № 8. Погребальный инвентарь.
Рис. 17. Могильник Кольчугино. Могила № 12. Планы (1 - 3) и разрезы (4).
Рис. 18. Могильник Кольчугино. Могила № 12. Погребальный инвентарь.
Рис. 19. Могильник Кольчугино. Могила № 13. План и разрезы.
Рис. 20. Могильник Кольчугино. Могила № 14. Планы (1 - 3) и разрезы (4).
Рис. 21. Могильник Кольчугино. Погребальный инвентарь.
Рис. 22. Позднескифские и сарматские погребальные сооружения.
Рис. 23. Памятники предгорного Крыма.
Рис. 24. Погребальный инвентарь из могильника Нейзац.
Рис. 25. Могильник Нейзац. Могила № 59.
Рис. 26. Могильник Нейзац. Могила №59. Погребальный инвентарь.
Рис. 27. Могильник Нейзац. Могила № 59. Погребальный инвентарь.
Рис. 28. Могильник Нейзац. Могила № 59. Погребальный инвентарь.
Рис. 29. Могильник Нейзац. Склеп № 17. План.
Рис. 30. Могильник Нейзац. Склеп №17.
182
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 31. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
Рис. 32. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
Рис. 33. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
Рис. 34. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
Рис. 35. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
Рис. 36. Памятники позднеримского времени (по А. И. Айбабину).
Рис. 37. Могильник Дружное. Могила № 24.
Рис. 38. Могильник Дружное. Могила № 24. Погребальный инвентарь.
Рис. 39. Могильник Дружное. Могила № 24. Погребальный инвентарь.
Рис. 40. Могильник Дружное. Могила № 24. Погребальный инвентарь.
Рис. 41. Могильник Дружное. Могила № 20. План и разрез.
Рис. 42. Могильник Дружное. Могила № 20. Погребальный инвентарь.
Рис. 43. Могильник Дружное. Могила № 20. Погребальный инвентарь.
Рис. 44. Могильник Дружное. Могила № 20. Погребальный инвентарь.
Рис. 45. Могильник Дружное. Могила № 20. Погребальный инвентарь.
Рис. 46. Могильник Дружное. Могила № 20. Погребальный инвентарь.
Рис. 47. Могильник Дружное. Склеп № 21. План погребальной камеры, план и разрезы
склепа, фасировка входа в дромос.
Рис. 48. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис. 49. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис 50. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис. 51. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис. 52. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис. 53. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
Рис. 54. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
183
оо
-Р-
Рис. 1. Таврские памятники.
1 - Планерское; 2 - Щебетовка; 3 - Судак; 4 - Малаба; 5 - Чатыр-Даг; 6 - Гурзуф; 7 - Лесниково; 8 - Никита; 9 - Ялта; 10 - Гаспра; 11 -
Кошка; 12 - Скеля; 13 - Мал-Муз; 14 - Уркуста; 15 - Балаклавское; 16 - Уч-Баш; 17 - Инкерманское; 18 - Черкес-Кермеи; 19 - Ашлама-
Дере; 20 - Партизанское; 21 - Симферопольское; 22 - Кизил-Коба; 23 - Шпиль; 24 - Карлы-Кая; 25 - Капак-Таш; 26 - Тау-Кипчак; 27 -
Белогорское.
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 2. Расселение тавров.
а - ареал кизил-кобинской культуры; b - ареал могильников из каменных ящиков;
с - ареал приазовских могильников; d - направления миграций.
Боспорские исследования, вып. VI
оо
о>
Рис. 3. Скифские погребения, упомянутые в монографии.
а - курганы; b - грунтовые погребения; с - античные города.
1 -Темир-гора; 2-Куль-Оба; 3-Ак-Бурун; 4- некрополь Нимфея; 5 - Ак-Ташский могильник; 6- Ильичеве; 7 - поселение Кировское;
8 - Фронтовое I; 9 - Филатовка; 10 - Вишневка; 11 - Черноземное; 12 - Григорьевка; 13 - Кара-Меркит; 14 - Чаян; 15 - Фрунзе; 16 -
Цветочное; 17 - «курган Кулаковского»; 18 - Золотой курган; 19 - Дорт-Оба; 20 - Талаевский курган.
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 4. Позднескифские и сарматские памятники
а - городища; b - селища; с - грунтовые могильники; d - курганы; е - античные города.
1 - Калос Лимен; 2 - Караджи; 3 - Джан-Баба; 4 - Тарпанчи; 5 - Кульчук; 6 - Беляус; 7 - Южно-Донузлавское; 8 - Аирчи; 9 - Береговое; 10
-Тереклы - Конрат; 11 - Чайка; 12 - Керкинитида; 13 - Кара-Тобе; 14 - Кизил-Яр; 15 - Альма-Томак; 16 - Усть-Альминское; 17 - Вилино;
18 - Краснозоринское; 19 - Таз-Тепе; 20 - Бельбек; 21 - Танковое; 22 - Заячье; 23 - Гора Чабовского; 24 - Альма-Кермен; 25 - Балта-
Чокрак; 26 - Скалистое II и III; 27 - Кольчугино; 28 - Булганак; 29 - Терек-Эли; 30 - Карагач; 31 - Саблы; 32 - Развилка; 33 - Тавель; 34
-Доброе; 35 - Змеиное; 36 - Залесье; 37 - Пионерское; 38 - Тахта-Джами; 39 - Неаполь; 40 - курган на земле Черкеса; 41 - курган на земле
Пастака; 42 - Кермен-Кыр; 43 - курган на земле Талаевой; 44 - Сарабузское; 45 - курган на земле Крыма; 46 - Брусилово; 47 - Джалман;
48 - Золотое Ярмо; 49 - Чокрак; 50 - Карлы-Кая; 51 - Соловьевское; 52 - Барабановское; 53 - Мазанское; 54 - Димитрове; 55 - Барут-
Ханэ; 56 - Меловое; 57 - Аргинское; 58 - Чердаклы; 59 - Новокленовское; 60 - Алексеевское; 61 - Вишневое; 62 - Бурундукское: 63 -
Зеленогорское; 64 - Курское; 65 - Сары-Кая; 66 - Херсонес; 67 - Феодосия; 68 - Киммерик; 69 - Китей; 70 - Аккра; 71 - Нимфей; 72 -
Илурат; 73 - Тиритака; 74 - Пантикапей; 75 - Мирмекий; 76 - Зенонов Херсонес.
Боспорские исследования, вып. VI
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 5. Могильник Левадки.
Могила № 18. План и разрезы.
188
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 6. Могильник Левадки. Могила № 18.
План северной погребальной камеры. 1,11 - номера погребений.
1 - нож; 2, 3 - наконечники стрел; 4,6, 8,9,12 - браслетов фрагменты; 5 - фибула; 7,14 - предметов
железных фрагменты; 10, 11, 13 - бусы.
189
Храпунов И. Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
1, 3, 5 - 10, 16 - 18, 21, 23 - 25, 27, 30 - бусы; 2, 19 - зеркала; 4 - наконечник стрелы; 11 - пронизь;
12 - позвонок рыбы; 13 - раковина; 14, 15, 20 - браслеты; 22 - подвеска; 26, 28 - пряслица; 29 -
курильница; 31 - изделия золотые; 32 - предмет железный.
190
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 8. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
Зеркало бронзовое с железной ручкой.
191
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 9. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
1 - зеркало бронзовое с железной ручкой; 2 - лепная курильница с обожженными камнями внутри.
192
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 10. Могильник Левадки. Могила № 18. Южная погребальная камера.
1 - 31, 33 - 35, 37 - 39,41 - 43,45 - 54, 56 - 62, 64 - 71 - бусы; 32 - подвеска серебряная позолоченная;
36, 44, 63 - браслеты бронзовые; 40 - наконечник стрелы железный; 55 - подвески золотые.
193
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 11. Могильник Левадки. Могила № 18.
1-14 - южная погребальная камера.
1,2 - пряслица керамические; 3-11, 13, 14 - бусы; 12 - кольцо железное.
15 - 25 - северная погребальная камера.
15, 21 - 23 - бусы; 16 - браслет железный; 17 - фибула-брошь бронзовая с железной иглой и
позолоченным щитком; 18, 19 - предметов железных фрагменты; 20 - нож железный; 24, 25 -
наконечники стрел железные.
194
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 12. Могильник Кольчугино. Могила № 5. Планы (1, 2) и разрезы (3).
1 - уровень верхнего погребения; 2 - уровень нижнего погребения (1 - лепной кувшин; 2 - фибула; 3 -
кольцо; 4, 6 - пряжки; 5 - предмет железный; 7 - наконечники стрел; 8 - гвоздь; 9, 10 - бусы; 11 - нож).
I - кусочки мела; II - граница органического тлена; III - костный тлен; IV - дерево.
195
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 13. Могильник Кольчугино. Могила № 6. План и разрез.
1 - нож.
196
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 14. Могильник Кольчугино.
1 - 21 - погребальный инвентарь могилы № 5.
1.11-	пряжки; 2 - 6 - наконечники стрел; 7 - гвоздь; 8, 9, 14 - 20 - бусы; 10 - лепной кувшин; 12 -
фибула; 13 - проволочный предмет; 21 - нож (1 - 7,11 -13,21,22 - железо; 9 - янтарь; 14 - египетский
фаянс; 8, 15 - 20 - стекло; 10 - глина). 22 - железный нож из могилы № 6.
197
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 15. Могильник Кольчугино. Могила № 8. План и разрезы.
1 - горшок краснолаковый; 2 - миска краснолаковая; 3 - нож; 4 - наконечник копья; 5,6 - бусы; 7 - фибула.
198
Боспорские исследования, вып. VI
1, 11, 17	2 - 10, 12 - 16
Рис. 16. Могильник Кольчугино. Могила № 8. Погребальный инвентарь.
1 - миска краснолаковая; 2 -10,12 - 14 - бусы; 11 - горшок краснолаковый; 15 - фибула; 16 - нож; 17 -
наконечник копья (1,11 - глина; 2-6,9,10,13,14 - стекло; 7,8,12 - египетский фаянс; 15-17-железо).
199
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
О 10 50см
Рис. 17. Могильник Кольчугино. Могила № 12. Планы (1 - 3) и разрезы (4).
1 - каменный заклад; 2 - уровень верхнего погребения; 3 - уровень нижнего погребения (1 -
наконечник копья; 2 - миска лепная; 3 - нож; 4 - сосуд лепной; 5 - фибула).
200
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 18. Могильник Кольчугино. Могила № 12. Погребальный инвентарь.
1,2 - лепные сосуды; 3 - фибула; 4 - наконечник копья; 5 - нож (1,2 - глина; 3 - 5 - железо).
201
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма е раннем железном веке
Рис. 19. Могильник Кольчугино. Могила № 13. План и разрезы.
1,4 - бусы; 2 - пряслице; 3 - кружка лепная.
202
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 20. Могильник Кольчугино. Могила № 14. Планы (1 - 3) и разрезы (4).
1 - уровень верхнего погребения; 2 - уровень нижнего погребения (1 - краснолаковая миска; 2 -
нож; 3, 5,6 - бусы; 4 - серьги; 7 - металлический предмет; 8 - кусочек кристаллического вещества).
203
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 21. Могильник Кольчугино. Погребальный инвентарь.
1 - 30 - могила № 14.
1 - 7, 9 - 14, 18 - 30 - бусы; 8 - краснолаковая миска; 15 - нож; 16, 17 - серьги.
31 - 37 - могила № 13,
31, 32, 34 - 36 - бусы; 33 - пряслице; 37 - лепная кружка
(1,4 - 7, 11 - 14, 18, 19, 21 - 25, 28 - 31 - стекло; 2, 3, 20, 26, 27, 32, 34 - 36 - египетский фаянс;
8, 33, 37 - глина; 10 - гагат; 15 - железо; 16, 17 - бронза).
204
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 22. Позднескифские и сарматские погребальные сооружения.
1,3,4- могильник Заветное; 2 - Бельбек II; 5 - Скалистое III (1 - 3 - по И. И. Гущиной; 4 - по
Н. А. Богдановой; 5 - по Т. Н. Высотской).
205
206
Рис. 23. Памятники предгорного Крыма.
1 - Херсонес; 2 - Неаполь; 3 - Булганакское городище; 4 - колхоз им. Ильича; 5 «Пятый километр»; 6 - Долинное; 7 - экономия Ревелиотти;
8 - совхоз «Коминтерн»; 9 - Константиновка; 10 - Мамай-Оба; 11 - Братское кладбище; 12 - Кольчугино; 13 - Усть-Альминское городище
и могильник; 14 - Скалистое II; 15 - Скалистое III; 16 - Бельбек I; 17 - Бельбек II; 18 - Бельбек III; 19 - Бельбек IV; 20 - Танковое; 21 -
Нейзац; 22 - Дружное; 23 - Озерное III; 24 - Суворове; 25 - Инкерман; 26 - Чернореченский могильник; 27 - Перевальное; 28 - Совхоз 10;
29 - Красная Заря; 30 - Красный Мак; 31 - Тас-Тепе; 32 - Вишневое.
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 24. Погребальный инвентарь из могильника Нейзац.
1 - бронзовое зеркало из могилы № 178; 2 - железные детали конской сбруи из могилы № 176.
207
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 25. Могильник Нейзац. Могила № 59.
1 - краснолаковая тарелка; 2 - план (I, 10,17, 18, 24. 29, 35 - бусы; 2 - фигурка бронзовая; 3 - игла
бронзовая; 4,6, 11, 16, 23 - кольца бронзовые; 7, 20 - предметов бронзовых фрагменты; 8, 9 -
браслеты бронзовые; 19 - зеркало бронзовое; 21 - колокольчик бронзовый; 25 - предмета железного
фрагменты; 26 - подвески височные бронзовые; 27 - детали головного убора бронзовые; 28 - тарелка
краснолаковая; 30 - бляшка бронзовая; 31 - детали шкатулки; 32 - нож железный; 33 - сосуда
лепного фрагмент; 34 - фибула бронзовая); 3 - разрез.
208
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 26. Могильник Нейзац. Могила №59. Погребальный инвентарь.
1 - височные подвески; 2, И - 16 - кольца; 3, 4 - колокольчики; 5 - зеркало; 6 - скульптурка; 7 -
бляшка; 8 - фибула; 9 - игла; 10 - детали головного убора. Все - из бронзы.
209
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 27. Могильник Нейзац. Могила № 59. Погребальный инвентарь.
1, 2, 5 -8, 11 - 29, 31 - 40, 42 - 63 - бусы; 3, 9, 10 - кольца; 4 - предмет бронзовый со стеклянной
вставкой; 30, 41 - браслеты.
1,2, 5-8, И - 17, 19 -24,26 -29,31,32,35,37,39, 40, 43,45 - 54,56,58 -61 -стекло; 3,9, 10,30,41 -
бронза; 4 - бронза и стекло; 5,25, 62 - египетский фаянс; 18, 42,44, 55, 63 - сердолик; 33, 34, 36, 57
- гагат; 38 - янтарь.
210
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 28. Могильник Нейзац. Могила № 59. Погребальный инвентарь.
1 - нож; 2 - 7,9 -11 - детали шкатулки; 8 - предмет, сплетенный из железных колец. (1, 3 - 8,10, 11
- железо, 2, 9 - бронза).
211
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 29. Могильник Нейзац. Склеп № 17. План.
1, 36 - миски краснолаковые; 2, 5, 8, 10, 17, 24 бусы; 3, 4, 12 - колокольчики; 6 - пряслице; 7 -
предмет бронзовый; 9, 21 - миски лепные; И - пронизь костяная; 13, 39, 41, 43 - ножи железные;
14, 15 - фибулы железной фрагменты; 18, 33 - бляшки серебряные; 19 - пронизь бронзовая; 20,
23, 37 - кольца бронзовые; 22 - детали конской сбруи бронзовые; 25 - кольцо железное; 26 -
фибулы бронзовой фрагмент; 27 - пряжка железная; 28 - предмет железный; 29, 40,42 - оселки;
30, 32, 38 - пряжки бронзовые; 31 - пряжка железная; 34 - накладка на ремень бронзовая; 35 -
накладка от шкатулки бронзовая.
212
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 30. Могильник Нейзац. Склеп №17.
1 - план и разрезы; 2 - лепная миска; 3, 4 - краснолаковые миски; 5 - амфора; 6 - лепной сосуд.
213
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 31. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
1, 4 - бляшки; 2, 15 - кольца с зажимами; 3 - гвоздики от накладной пластины шкатулки; 5 -
пронизь; 6, 7 - соединители ремней; 8,9 - колокольчики; 10 - накладная пластина шкатулки; 11,
14 - пряжки; 12, 13 - кольца (1 - серебро; 2-15 - бронза).
214
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 32. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
1,4- фрагменты фибул; 2 - пряжка; 3 - крестовидная пластина; 5 - кольцо с зажимом; 6, 17-20 -
ножи; 7 - наконечник ремня; 8, 10, 14 - пряслица; 9, 16 - кольца; 11, 12, 21 - оселки; 13, 15 -
стержневидные предметы (1,3,4,7,15 - бронза; 2,5,6,9,13,16-20 - железо; 8,10,14-керамика; 11,
12, 21 - песчаник).
215
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 33. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
1-4 - наконечники ремней; 5, 6 - накладки; 7, 8 - кольца; 9-11 - кольца с зажимами (все - бронза).
216
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 34. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
1 - фрагмент колокольчика; 2 - фибула; 3 - нож; 4 - кольцо; 5-8 - пряжки; 9-15 - пронизи в виде
голов животных (1,4-15 - бронза; 2,3 - железо).
217
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 35. Могильник Нейзац. Склеп № 17. Погребальный инвентарь.
1 - 96 - бусы (1, 4-92 - стекло; 2 - халцедон; 3 - кость; 93 - фаянс; 94, 95 - сердолик; 96 - гагат).
218
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 37. Могильник Дружное. Могила № 24.
1 - план; 2, 3 - разрезы; 4 - план погребения (1 - обломки шкатулки; 2 - 4 - монеты; 5 - кольцо; 6 -
костяные накладки; 7 - серьги; 8 - ожерелье из бус; 9, 14 - бусы; 10 - зеркало; 11, 12, 15 - браслеты;
13 - фибула с кольцом: 17 - куриные кости).
220
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 39. Могильник Дружное. Могила № 24. Погребальный инвентарь.
1 - 3 - серебряные монеты; 4,5 - серебряные браслеты с сердоликами.
222
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 40. Могильник Дружное. Могила № 24. Погребальный инвентарь.
1 - серебряный предмет; 2 - фрагменты ножа; 3 - нож (реконструкция С. А. Мульда); 4 - шкатулка
(реконструкция С. А. Мульда).
223
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 41. Могильник Дружное. Могила № 20. План и разрез.
I - костный тлен; II - кожаный тлен.
Южный подбой. 1,7, 11, 14 - лепные сосуды; 2,4, 8. 17, 18, 20, 27 - бусы; 3 - железистая конкреция;
5. 19 - фибулы; 6 - стеклянный сосуд; 9. 10, 21 - браслеты; 12, 24, 25, 35 - пряжки; 13 - пряслице; 15,
29, 32 - ножи; 16 - гривна; 22, 39 - кремневые отщепы; 23 - монета; 26 - бляшка; 28, 31 - железные
предметы; 30 - костяной предмет; 34 - наконечник ремня; 36 - бронзовые изделия; 37 -
краснолаковый кувшин; 38 - амфора.
Северный подбой. 1,4, 7 - колокольчики; 2 - нож; 3, 5. 6 - лунницы; 8 -10,12 - бусы и подвески; И,
13 - серебряные украшения.
224
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 42. Могильник Дружное. Могила № 20. Южный подбой. Погребальный инвентарь.
1 - 3, 6 - лепные сосуды; 4 - краснолаковый сосуд; 5 - амфора; 7- дно стеклянного сосуда.
225
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 43. Могильник Дружное. Могила № 20. Южный подбой. Погребальный инвентарь.
1 - фибула; 2, 5, 7- 9 - пряжки; 3, 4, 6 - браслеты; 10 - гривна; 11 - наконечник ремня; 12 - бляшка;
13 - монета (1,2 - серебро; 3 - 6, 8, 10 - 12 - бронза; 9 - бронза и железо; 13 - биллоновая монета).
226
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 44. Могильник Дружное. Могила № 20. Южный подбой. Погребальный инвентарь.
1,4- предметы неясного назначения; 2, 3, 6 - ножи; 5 - фибула (1 - 4, 6 - железо, 5 - бронза).
227
И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 45. Могильник Дружное. Могила № 20. Южный подбой. Погребальный инвентарь.
1,13- янтарные бусы; 2, 5 - 8, 10 - 12, 15, 16 - стеклянные бусы; 3,4- бусы из египетского фаянса;
9 - бусина из горной породы; 14-костяноеизделие; 17 - керамическое пряслице; 18,24 - кремневые
изделия; 19 - железистая конкреция; 20 - 22 - бронзовые изделия; 23 - фрагменты изделий из бронзы,
железа и дерева.
228
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 46. Могильник Дружное. Могила № 20. Северный подбой. Погребальный инвентарь.
1 - 18 - бусы и подвески; 19 - вставка от перстня; 20, 21,28 - колокольчики; 22 - перстень; 23 - 26 -
лунницы; 27 - браслет; 29, 30 - фрагменты украшений; 31 - нож (1 - 3, 7, 13, 16, 18 - янтарь; 4, 6, 9
- 11, 14. 15 - стекло; 5, 12 - гагат; 8 - гранат; 19 - сердолик; 20, 21, 28 - бронза; 22 - 27, 29, 30 -
серебро; 31 - железо).
229
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 47. Могильник Дружное. Склеп № 21.
План погребальной камеры, план и разрезы склепа, фасировка входа в дромос.
А - Н - погребения, а - костный тлен; b - дерево; с - угли; d - ткань.
1 - деревянный предмет; 2, 3, 31,43, 70 - остатки изделий из ткани, кожи, коры; 4, 5, 46, 66 - шилья;
6, 24, 35, 48 - пряжки бронзовые; 7 - меч железный; 8, 17, 23, 25, 27, 56, 57, 73 - бусы; 9, 75 -
наконечники ремней серебряные; 10 - отщеп кремневый; 11 - кольцо серебряное; 12,28, 32, 59, 64,
65, 76 - ножи железные; 13. 44 - подвески бронзовые; 14, 15, 74 - предметов железных фрагменты;
16, 37, 69 - фибулы железные; 18, 34, 50, 52, 71 - сосуды краснолаковые; 19, 45 - оселки; 20, 21, 38,
41,42, 51, 55, 62, 63, 67 - сосуды лепные; 22, 58 - серьги; 26, 54, 68 - пряслица керамические; 29, 61
- пряжки серебряные; 30 - предмет деревянный с серебряным кольцом; 33 - удила железные; 36,
53, 72 - сосуды стеклянные; 36, 49 - пряжки железные; 40 - амфора; 47 - фибула серебряная; 60 -
браслет серебряный.
230
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 48. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1, 3, 5, 6, 9, 10 - сосуды лепные; 2,4, 7, 8 - сосуды краснолаковые.
231
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 49. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1, 3, 5, 7 - сосуды лепные; 2, 6 - сосуды краснолаковые; 4 - амфора; 8 - 10 - сосуды стеклянные.
232
Боспорские исследования, вып. VI
Рис 50. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1 - предмета деревянного с бронзовыми заклепками фрагмент; 2 - изделия кожаного фрагмент; 3,
4, 7, 8 - шилья железные с деревянными рукоятями; 5 - ножен кожаных фрагмент; 6 - пряжка
бронзовая с остатками кожаного ремня; 9 - изделия деревянного с серебряным кольцом фрагмент;
10 - ножа железного с бронзовым кольцом фрагмент.
233
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 51. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1 - пряжка железная; 2 - изделия железного фрагмент; 3 - меч железный; 4 - удила
железные; 5 - оселок.
234
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 52. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1, 2,4 - пряслица керамические; 3 - отщеп кремневый; 5, 13, 15 - ножи железные; 6 - оселок; 7, 9,
11 - пряжек железных фрагменты; 8, 12,14 - предметов железных фрагменты; 10,16,17 - фибулы
железные; 18 - пряжка бронзовая.
235
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Рис. 53. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1 - 3 - ножи железные; 4, 5 - серьги серебряные.
236
Боспорские исследования, вып. VI
Рис. 54. Могильник Дружное. Склеп № 21. Погребальный инвентарь.
1, 2 - изделий бронзовых фрагменты; 3, 8 - подвески бронзовые; 4 - подвеска железная; 5, 6 -
серьги серебряные; 7, 16 - наконечники пояса серебряные; 9, 10, 15 - пряжки серебряные; 11, 14-
фибулы серебряные; 12 - пряжка бронзовая; 18 - 39,41 - бусы и подвески; 40 - браслет серебряный.
237
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ.............................................. 3
Глава I............................................... 8
ИСТОРИОГРАФИЯ......................................... 8
1.1.	Тавры............................................ 8
1.2.	Скифы........................................... 18
1.3.	Поздние скифы................................... 26
1.4.	Сарматы......................................... 37
1.5.	Население Крыма
во второй половине III -	IV вв. н. э................. 40
Глава II............................................  45
ТАВРЫ................................................. 45
Глава III............................................ 67
СКИФЫ.................................'.............. 67
Глава IV............................................. 82
ПОЗДНИЕ СКИФЫ........................................ 82
Глава V..............................................125
САРМАТЫ............................................... 125
Глава VI.............................................. 143
НАСЕЛЕНИЕ КРЫМА
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ III - IV ВВ. Н. Э.................. 143
ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................ 155
SUMMARY............................................... 160
ЛИТЕРАТУРА............................................ 162
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ..................................... 181
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ.................................... 182
ИЛЛЮСТРАЦИИ..........................................  184
238
TABLE OF CONTENTS
INTRODUCTION........................................................ 3
Chapter I........................................................... 8
HISTORIOGRAPHY.....................................................  8
I.l.	Taurians......................................................  8
1.2.	Scythians..................................................... 18
1.3.	Late Scythians................................................. 26
1.4.	Sarmatians.................................................... 37
1.5.	Crimean populations in the second half
of the third and the fourth century A. D............................ 40
Chapter II	 45
TAURIANS............................................................ 45
Chapter III	 67
SCYTHIANS.......................................................... 67
Chapter IV	 82
LATE SCYTHIANS..................................................... 82
Chapter V	 125
SARMATIANS..........................................................125
Chapter VI	 143
CRIMEAN POPULATION IN THE SECOND HALF
OF THE THIRD AND THE FOURTH CENTURY A. D.......................... 143
SUMMARY.............................................................155
SUMMARY.............................................................160
BIBLIOGRAPHY........................................................162
LIST OF ABBREVIATIONS ..............................................181
LIST OF ILLUSTRATIONS............................................. 182
ILLUSTRATIONS....................................................... 184
239
Научное издание
Храпунов И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке
Боспорские исследования
Вып. VI
Монография
Перевод на английский Н.И. Храпунова
Верстка Л.К. Мусихиной
Корректор В.Н. Солин
Сдано в набор 6.08.2004 г.
Подписано в печать 10.09.2004 г.
Формат 70 х 1001/16. Бумага офсетная.
Гарнитура Times New Roman.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 19,5.
Тираж 600. Заказ 4571.
Цена договорная.
ООО «Керченская городская типография»
98300, г. Керчь, ул. Кирова, 13