Vi/ V
И"'-
Ix-'í'
-• •m
.
'
ijw** .. л:
tf" Л'
Ш
• fC"?
p
m
€
іѴ^ :
ít'A.'»''
•г,'
'M ^^
w11' ' »iHMiTireВт ' » у '
'Ш!
ViJ
Я'
tS.'
ж
ч.> i
-i-' -
«¿л
»Vi
m
í-Щ

нш^
¥ЖРМНЫ
fe
ПОДГОТОВКА ТЕКСТА,СТАТЬЯ и КОММЕНТАРИЙ
С.К.ШАМБИНАГО
С
с
к
7
&I
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
МОСКВА -10 3 S

.JSí-»
J,
-ti
A

ЭПИЧЕСКАЯ ПЕСНЯ -
Появившиеся в начале 60-х гг . прошлого века «Песни, собранные
П. П . Рыбниковым», были встречены с большим интересом и в то же время
с изумлением. Поразили величина сборника и само содержание. Глухой,
суровый край — песни собраны были на северной стороне Онежского
озера — неожиданно оказался хранилищем древней народной поэзии.
Среди «зяблых нив», валунов — «щилья-каменья», мхов да болот уцелели
неизвестные поэтические произведения, о которых и не думали, что они
существуют в народе. Люди недоверчивые даяю сомневались в подлин-
ности этих песен. Понадобилась «заметка» самого собирателя, расска-
завшего, при каких обстоятельствах он записывал материал. Однако
сомнения окончательно исчезли только после того, как другой этнограф,
Гильфердинг, в 1871 г, собрал в том же крае еще более богатую жатву.
Тогда Онежский край торжественно был провозглашен
«Исландией
русского
эпоса», — припомнилась
Исландия, колыбель
скандинав-
ской поэзии.
Нельзя сказать, чтобы весь этот новонайденный материал дотоле был
вовсе неизвестен. В XVIII в. некоторые эпические песни появлялись
в многочисленных печатных «песенниках», эпическими сюжетами поль-
зовались как основой для создания «комических опер», художественных
сказок. В конце века нашелся даже целый сборник песен, сделавшийся
классическим по сохранности и оригинальности текстов. Это — знаме-
нитый «Кирша Данилов», служивший до Рыбникова источником для
знакомства с народным эпосом, — сборник, бывший одной из любимых
книг Л. С. Пушкина.
III

Кроме того, от ХѴП — XVIII вв. дошел ряд рукописей с текстом
некоторых CIOHÎCTOB. Несмотря на полуразрушенный стих, записи эти
не только донесли до нас древнейшее coдepнîaниe эпической песни, но
и показали удивительную устойчивость ее оформления.
Тем не менее сборники Рыбникова и Гильфердинга все же явились
подлинными «открытиями». Они прибавили не только множество неизвест-
ных сюжетов, но дали огромное количество так называемых «вариантов»,
содержащих ценнейшие для исследователей детали. Главное — записи
были сделаны со словесной передачи крестьян-певцов, «сказателей» *,
как они себя называли. Народный эпос предстал в живой, а не книж-
ной форме. Получалась возможность глубже проникнуть в происхогкде-
пне и сущность народного творчества.
Собирание несен продолжалось в течение всего XIX в.,
перешло
в XX и докатилось до настоящего времени. Благодаря этому выяснились
границы распространения песен. Богатыми в этом смысле явились Сибирь,
Волга в нижнем течении, казацкие земли. Но самым обильным попреж-
нему остался север: Оне?кский край, поберея<ье Белого моря, Мезень,
Печора — окраины бывшего Московского царства.
Северный край — результат колонизации Новгорода Великого. Когда-
то он входил как одна из административных единиц в состав этой торго-
вой области.
Остатки новгородской культуры в нем должны были
сохраняться. Войдя в состав Московского государства, он, между прочим,
служил местом ссылки лиц, политически неблагонадежных. Позже —
его не коснулось крепостное право. Отсюда происходят своеобразные
черты характера нштелей края, их, не раз отмеченное, сознание свобод-
ной силы, предприимчивость, самостоятельность, уменье не теряться
при жизненных невзгодах. Рыбников указал на добродушие и веселость
и в то же время на сознание собственного достоинства во встречавшихся
ему крестьянах. Он так описывает свое первое свидание со знаменитым
сказателем Трофимом Рябининым: «Через порог избы переступил старик
среднего роста, крепкого сложения, с небольшой седеющей бородой и
желтыми волосами. В его суровом взгляде, осанке, поклоне, поступи,
во всей его наруяишсти с первого взгляда были заметны спокойная сила
и сдержанность».
Собиратели характеризуют северян как людей восприимчивых, с вро-
5нденной поэтичностью, удивительным обладанием даром слова. Песни
находят замечательных исполнителей и всегда внимательных слушате-
лей. Даром поэтического «сказа» наделены как женщины, так и муяшины.
В старом быту первые следили за чистотой всяких обрядов и обычаев:
под общим именем «вбплениц» они руководили ходом свадеб, похорон,
поминок. Так называемые «правительницы свадеб», «плакальщицы» сла-
гали «заплачки» и «причитания», славившиеся по целым округам. На
* Здесь и дальше мы вводим написание ио «сказитель», а «сказатель» как более
правильное.
IV

Самом деле, их талантливые импровизации иоражаіет неподдельным ли-
ризмом, образностью, красотой формы.
Сказатели-мужчины, по роду занятий, — рыболовы,
земледельцы,
мелкие ремесленники, переходящие из села в село. В 60—70-х гг . сказа-
тели были большею частью люди пожилые, неграмотные. Песням выучи-
лись от дедов, отцов, прохоишх сказателей. Заученное помнили хорошо
и старались передавать по возможности точно. Старики сохраняли воспо-
минания про своих учителей, славившихся в свое время, гордились, что
переняли от них <аіауку», ревниво следили друг за другом, особенно если
имели общего учителя. Население окружало их почетом и уважением;
слушать их собирались издалека. Песни обыкновенно пелись на «бесе-
дах», «удбищах» рыбы, великим постом, когда мало бывает работы.
Песпи исполняются и поныне особыми напевами, во второй половине
«сказа» переходящими в речитатив, без музыкального сопровождения.
Каящый сказатель знает определенное число сюгкетов, большее или мень-
шее, — ото составляет его «репертуар». Песни называются ими «стари-
нами»:
Тут век про Ставра старину поют,
Синему морю па тишину,
Вам всем добрым людям па послушанье.
Сказатели, таким образом, понимают песню как рассказ «про старое,
про бывалое», основанный на поэтическом претворении действительности.
Это народное определение эпической песни вернее передает ее сущность,
нежели книжный терміш «былина», утвердившийся в пауке.
Продолжающееся собирание старин увеличивает количество вариан-
тов, но сюжетов новых более не встречается. Всего известно около
сорока.
Из согласных наблюдений над состоянием русского народного эпоса
явствует, что даже первые собиратели нашли старины в процессе не со-
зидания, а хранения. Они лишь передавались из поколения в поколение.
Правда, сказатели, в силу своей индивидуальности, варьировали содер-
жание, соединяя несколько сю?кетов в один, вводя материал сказок,
оттеняя ту или другую черту характера героя, давая даже свои, местные
описания природы, но эпическая песня явно увядала. Содер?каіше строи-
лось па чисто внешних эпических мотивах, на понравившихся эпизодах.
Решающую роль в этом, конечно, играли крупные и.зменения в социальной
и бытовой жизни: новые веяния, новые вкусы давали иное содержание,
иную форму.
Содержание записанных в Северном крае старин указывает, что
они не были там созданы, а попали откуда-то извне. Бытовые по-
дробности, обильно разлитые по вариантам, приводят к шумному, бо-
гатому городу, окруженному стенами, украшенному затейливыми пала-
тами «князей-бояр», к торговым «гостям-корабельщикам»,
подвозянщм
К

Драгоценные товары, И войнсиим людям — «богатырям»,
оберегающим
границы от «татар», «ЛИТВЫ», победоносно сражающимся с «насильниками»,
к низам большого города — «голи-кабацкой». Пейзаж, на фоне которого
развернуто действие сюжета, так?ке далек от угрюмой северной природы.
Расстилается покрытое «ковылем-травою» «раздольице — чистое поле»,
где почуют в щатрах богатыри, засыпав своим коням «пшеницы белояро-
вой». Упоминаются несвойственные северу дуб, явор, «вишенье-орешенье».
Действие старин всего чаще происходит в «городе Киеве», у «ласкового
князя Владимира». Пускай за этими названиями не стоит какой-либо
определенной исторической основы, все же ото приурочение говорит
о другом месте сложения песен.
Больше того: «ласковый» Владимир нередко выступает с суровыми
чертами государя-деспота, очень напоминая Ивана Грозного. У него свои
«верные слуги» — «палачи немилостивые», заключающие в тюрьмы, по
оговору, по клевете, невинных героев. Вся обстановка в таких случаях
чрезвычайно напоминает эпоху становления централизованного Москов-
ского государства. Старины, прегкде чем попасть в северную глушь,
подверглись в своем развитии сильному воздействию известного исто-
рического периода. Чтоб отразить его, слагателям надо было стоять
близко к совершавшимся событиям.
Попавшие на север, на место спокойного храпения, старины начали
передаваться из поколения в поколение. При этом полагались только на
индивидуальную, правда удивительную, память. «Я грамотой не гра-
мотна, — говорила знаменитая
вопленица Ирина
Федосбва, — зато
памятью памятна: где что слышала, пришла домой, все рассказала, будто
в книге затвердила, песню ли, сказку ли, старину ли какую». У сказа-
телей не было профессиональной школы, подобной, например, той, ко-
торая существовала у слепцов-калик, распевающих «духовные стихи».
Между тем, наблюдения за формальной стороной эпических песен пока-
зывают, что и они прошли известную «школу».
Старины построены по определенному плану. Он не всегда налицо
в каждом варианта, но легко восстановляем по нескольким. В этом плане
три части: вступление, повествование, заключение. Вступление, в свою
очередь, делится на «прибаутку» и «зачин».
Прибаутка — коротенькое
стихотворное введение без какого бы то ни было отношения к дальней-
шему содержанию, имеющее целью привлечь внимание слушателей.
Зачии — начало самого рассказа, показывающее, где происходит дей-
ствие. Указывается город, село, местность, дается общая картинка, так
что, по существу, зачии всегда географичен. Повествование слагается
из двух элементов: места, которые слагатели без изменения вставляют
в любой сюлют, и переходы, составляющие самую канву рассказа и его
движение. Первые носят обычное название «общие места» и представляют
застывшие словесно картинки-описания, сопровождающие те или иные
моменты рассказа. Так, например, богатырь, выезжая на подвиги, просит
VI

«Прощения-благословения» у магушки, — вставляется определенная Кар-
тинка-формула, рассказывающая, как это происходит. Ее сказатели знают
наизусть, и варьируется она мало. То ню встречается при описании сна-
ряжения коня, вооружения, встречи с врагом, боя, приезда героя к князю,
описании пира, отделки палат, оделеды и пр.Умедое пользование общими
местами придает большую красоту и стройность песне. Наоборот, зло-
употребление ими чрезвычайно растягивает старину в ущерб содержанию.
Забывший его сказатель иногда отыгрывается только общими местами.
Старина оканчивается «исходом». Большею частью это — краткое сла-
вословие на тему: «с той поры, с того времени стали богатыря стариной
сказать» или отдельный припев типа прибаутки.
В книжных воинских повестях также существует ряд словесных фор-
мул, соответствующих «общим местам». Таковы застывшие описания сбо-
ров в поход, «уряжения» полков, всех моментов боя и пр. Некоторые из
этих книжных формул находят себе близкое соответствие с песенными,
что указывает на известную связь народного творчества с книжной лите-
ратурой. Книжная и устная поэзия соприкасались и взаимно оказы-
вали влияние друг на друга.
Слагателями и исполнителями старин в древней Руси были народные
певцы — скоморохи. Еще на Руси языческой существовали народные певцы,
принимавшие участие в религиозных обрядах, певшие на пирах «песни
славы». С принятием христианства они получили греческое наименование
«скоморохов» и стали в ряды забавников, потешавших слушателей игрою
на музыкальных инструментах, пляскою, пением песен. Церковь сразу
стала во вранедебное к ним отношение. В XI в. к числу «неподобных»
дел, относимых к «диавольской лести», причислялись «трубы,, скоморохи,
гусли». Церковная борьба против скоморошества тянулась веками. Видя
в скоморохах представителей старого язычества, церковь боролась с ними
больше на экономической почве. «Где поп с крестом, там и скоморох с ду-
дою» — гласит пословица, указывающая на непременное присутствие
скомороха при любом обряде. Скоморохов действительно любили и при-
глашали всюду. Эти «веселые молодцы на всякие руки», как называют
их старины, являлись подлинно народными творцами и исполнителями.
По селам, деревням, на городских площадях они пели, плясали, разыг-
рывали шутливые сценки, водили медведей, выкидывали акробатические
штуки, исполняли шутливые и серьезные песни, рассказывали сказки,
сатирические и острые новеллы. Они — желанные гости на пирах, умев-
шие забавлять собравшихся и веселым и серьезным репертуаром. «Еще
нам, веселым молодцам, на потешение, сидючи во беседе смиренныя,
пспиваючи мед, зелено вино,—где пиво пьем, тут и честь воздаем тому
боярину великому и хозяину своему ласкову», — говорится в одном
исходе старины.
Правда, их зазывали в разные дома, несмотря на строгие преду-
преждения религиозных поучений: «скомороха, гудца и свирца не
VII

уведи в дом свой». И часть скоморохов обслуживала запросы бояр-
ства, купечества и даже самого царя. Известно, что в XVI в. при дворе
царя Ивана не переводились певцы, «бахари» (сказочники), гусельники,
домрачеи (игравшие на домрах), ко в целом институт скоморохов был
глубоко народным явлением. С народом скоморохов связывало и проис-
хождение и общность интересов; в народе они чувствовали себя
свободно и здесь не скупились па политический памфлет и сатиру
на феодально-церковные верхи.
Подобно своим западным собратьям—«жонглерам», для облегчения эко-
номического существования, скоморохи соединялись в артели, «ватаги»,
и в таком виде ходили из села в село, стараясь попасть па какой-либо
праздник. Иногда в их веселую, бесшабашную среду входили люди,
получившие некоторое образование, знакомые с книжной литературой.
Репертуар расширялся, вводились новые сюжеты, делались заимство-
вания.
Особенного развития скоморошество достигло в XVI в.
К XVI в. относится и расцвет эпической поэзии. Множество сюжетов
было сложено вновь, а дошедшие от времен более древних были переде-
ланы настолько, что восстановить их первоначальный вид трудно.
Это вполне понятно, потому что каждая песня,
пока она живет,
находится в постоянном созидании; она — древняя по первоначальному
плану, молодая — по настоящей ф)орме. Хранимая теперь памятью
сказателей, она носит все следы своего былого величия и пышного рас-
цвета со всеми наслоениями пережитого.
Свидетельства о скоморохах хотя многочисленны, но одностороиіш;
происходя из церковных кругов, они все сводятся к формуле: надо вся-
чески чуждаться этих бесовских слуяштелей. Материалов, которые осве-
тили бы внутренний быт, показали организацию этого института, не со-
хранилось, Это вполне понятно: под страхом сурового наказания запре-
щалось держать у себя записанные «мирские» песни; при всяком удобном
случае все прииадлеяшости скоморошества предавались огню. Во всем,
что касалось народной поэзии, приходилось полагаться только на память.
Песенный репертуар, между тем, умножался.
До известной степени организация скоморошества выясняется из
сравнения с корпоративными союзами, «гуртами» украинских слепцов-
лирников и бандуристов. Артели эти представляли правильно организован-
ное товарищество, со своими традициями, даже чиноначалием. Гурт имел
определенный центр при церкви какого-либо местечка, у него была своя,
местная икона, содержимая на счет всех членов. Доходы собирались
в общую казну. «Поводыри», мальчики, получали определенное жалованье,
а к годам пятнадцати возвращались в родное село.
Если мальчик слепнул хотя бы на один глаз, он поступал к тому
слепцу, которого водил, и сам становился певцом. Благодаря корпора-
тивности певцы хорошо знали друг друга, знали, кто у кого перенял ре-
VIII

псртуар, могли указать генеалогию каждой песни. Таким образом на
Украине намечаются школы певцов. Их расцвет относится к тому же
XVI в.,
когда впервые возникли известные «думы», лирико-эпические
песни, в известной степени соответствующие старинам. В это время в со-
став членов гурта начинают проникать ученики духовных училищ,
по разным причинам отказавшиеся от церковной карьеры.
Скоморошьи ватаги были подвижнее, демократичнее, вольнее. Тем не
менее кое-что из практики товарищеского соседства у тех и других сов-
падало. Прежде всего налицо были, конечно, профессионализм и наличие
учителей и учеников.
В конце концов церковь добилась более крутых мер по отношению
к скоморошеству. После Стоглавого собора, еще в юность Ивана IV,
произошло первое изгнание скоморохов из центра Московского государ-
ства. Множество скоморохов погибло по дорогам. Но через короткое
время скоморохи снова наполняют Москву. Гораздо серьезнее были реп-
рессии, начавшиеся в 1648 г. и продолжавшиеся во все царствование
Алексея Михайловича. Имелось в виду истребить скоморошество до
основания. По провинциям были разосланы указы с запрещением в на-
роде всяких игр, вождения медведей, качанья на качелях, плясок,
пения песен, разыгрывания сценок; скоморохам запрещалось присут-
ствовать при обрядах. «Хари» (маски), музыкальные инструменты со-
бирались и предавались огню целыми возами. В результате веселые
молодцы, бродячие скоморохи, исчезли из центра Московского госу-
дарства.
Гонимые, они уходили на «украйны», т. е. на окраинные земли Мо-
сковского государства: на север, в области войска донского, уральского.
Одним из прибежищ была юго-восточная «украйна», где с XV в. посе-
лилось вольное казачество, начинавшее выдвигаться с усилением москов-
ского деспотизма. Свободолюбивая казацкая «вольница»
находилась
в постоянной борьбе с Москвою, объявив беспощадную войну «князьям-
боярам».
Скоморохи там соответственно действительности
изменили
старые сюгкеты и создали новые, героями которых стали Ермак, Разин.
Па казацкой «украйне» песня оживилась, но значительно отдалилась
от ті)адиции.
Другая, не меньшая, часть скоморохов двинулась в глушь Северного
края, в страну лесов и болот. Там она осела. Существовали даже целые
деревни, обитатели которых поголовно носили фамилию Скомороховых.
Здесь, в этом тихом убежище, традиционная песня начала передаваться
из уст в уста преемственно и, по мере возмо?шіости, сохранно. «Из песни
слова не выкинешь» — сложилась пословица. Старый эпос дошел до на-
стоящего времени и увековечился на страницах печатных сборников.
Еще в начале XX в. консерватизм быта на Печоре был настолько силен,
что, по замечанию собирателя, жители о временах Ивана Грозного и о
самом царе рассказывали так, как будто бы эта эпоха кончилась совсем
IX

недавно. Здесь традиция, в противоположность казацким песням, сохра-
нялась прекрасно.
Важнейшей частью народного эпоса являются героические старины,
повествующие о борьбе богатырей с врагами, нападавшими на русскую
землю. На первом месте среди этих врагов стоят азиатские кочев-
ники, долгое время угнетавшие и разорявшие Русь. Враги, с кото-
рыми сражаются богатыри, выступают в старинах то в своем реаль-
ном обличии, то в аллегорических образах (Змей, Идолище, Тугарин,
таинственный сын Ильи Муромца и т. п.)
Эти старины—отражение героической борьбы русского народа про-
тив иноземных захватчиков, за самостоятельность родной страны.
Герои этих старин — богатыри — воплощают в себе коренные народные
черты: героизм, смелость, богатырскую мощь, сметливость, великоду-
шие. Наряду с героическими песнями значительное место в народ-
ном эпосе занимают былины-новеллы — рассказы мирного, по боль-
шей части, характера. В них отражена повседневная городская жизнь,
приключения любовного характера, женские измены и увертки, сва-
дебные поездки, анекдотические случаи. Среди этих старин есть произ-
ведения юмористического содержания и памфлеты, содерн^ащие сати-
рические выпады против тех или иных проявлений деспотизма, в ча-
стности с явными намеками на Ивана Грозного.
Среди десяти новелл, печатаемых в настоящей книге, читатель
встретит как героические старины, так и старины-новеллы.
В вариантах сохранены особенности произношения.
С. Шамбинаго

-ыж мны/

Илья Муромец
н Соловей Разбойник
ого ли города он Муромля,
Из того ли нуиь села да Карачаева,
А, Илья да сын Иванович
Просит у родителя нрощсньица,
Он прощенья просит с бласловленьицом
Ехать к городу Чернигову,
От Чернигова то ехать пунь ко Киеву
Л ко ласковому кгіязіо ко Владимиру.
Дал отец прощенье с бласловленьицом
Ехать к городу Чернигову.
Он садился тут Илья да на добра коня,
Брал же в руки он да тугой лук,
Л поехал он прямой дорояжой, не окольною,
А от города от Муромля
А до города Чернигова.
Перевел станы большй раабойнички.
1 Вылит,!

Он очистил тут дороженьки.
Подъезжает тут он под Чернигои град,
Гдн стоит тут войско бусурмані.ское
А й под городом Черииговым, —
Тут не сделано ни выпуску пи выезду
^Іто ли киязіо да черпиговску.
Молодой Илья да сын Иванович,
Он прибил же тое войско все бусарское,
Всих татар да всих поганыих.
Он очистил тут Чернигов град,
Збавил киязя да черниговска
От татар было поганыих.
Приезжает тут ко князю ко черпиговску.
Князь черниговский зрадустся:
«Ты откуда, добрый молодец.
Ты коей земли, кобй орды,
Как тя нарекают но отечеству?» —
«Я есть города от Муромля,
Да села есть Карачаевска,
Да Илья же сын Иванович».
Принял его князь черниговский
Во великое себе-ка-ва гостббищо.
Он дарил ему да честные подарочки.
Подарил тут е орудию да богатырскую.
Подарил копье да ему вострое.
Да пожертвовал ёп саблю ему вострую.
Тут поехал да Илья же сын Иванович
От Чернигова на Киев град
А прямой дорожкой, не окольною,
А гдн Соловей да сын Рахматович,
А сидит он па двенадцати дубах да сорочинских.
Не пропустит ои пи конного, пи пешего,
Бьет он свистом соловыпіыим,
Иокрыком своим зверипыим.
Тут есть станы да разбойпичкн
Да артели тут великие
Па прямой доролже, не околыіьпг.
Тут поехал же Илья да сын Иванович
От Чернигова до Киева,
Перевел же станы всп разбойпичкн,
Он убил артели в си разбойников.
Подъезжае под гнездо да Соловьиное
Того Соловья Рахматова.
Засвистал же Соловей Рахматович,

Засвистал по-соловьииому,
Закрычал он по-зверііііому;
У Ильи cbiHá Иванова
Добрый копь его да ііодтыкаетог,
Спбдат со резвыих ног,
Иадат он же на коленочка.
Говорит Илья Иванович:
«Ах ты, волчья сыть, медвежья выть!
'Ито же ты да ноньче подтыкаешься?
Что ль ты lié бывал да во темнбм лесу.
Не слыхал ты соловьиного да посвисту.
Не слыхал ли ты звериного да покрыку?
Ты ставай-ко на резвьі ноги.
Ты вези-ко под гнездо да Соловьиное,
Под того же было . Соловья Рахматова!»
Нодъезжае тут Илья да сын Иванович
Под того же Сбловья Рахматова,
Под гнездо да Соловьиное.
Как подъехал Илья да сын Иванович
Иод гнездо да Соловьиное,
Он натягивал свой тугой лук.
Он натягивал тетивочки шелковые
А накладывал тут стрелочку калёную,
Стрёлил стрелочку во Соловья
Во того да во Рахматова,
Во того да во разбойника..
Попадала тая стрелочка
А во Соловья Рахматова,
И свалила тая стрелочка
Оттуль Соловья Рахматова
А Рахматова разбойничка, —
Повалился будто сенная то к^'чшца.
А до смерти не убило ли,
Только Сбловья разило ли.
А Илья да сын Иванович
Брал же Сбловья Рахматова.
Брал Илья да за желты кудри,
Вяза,іі Сбловья Рахматова
Он ко левою ко стрбмены.
Тут садился на добра коня.
Повез Сбловья 1\ахматова
А й ко городу ко Киеву
А ко ласкову князю ко Владимиру.
Через тот же было дом да Соловьиный,
26'

Где живет же там жена е Соловьиная
Со своима там же деткамы.
А глядят же его детушки,
Того Сбловья Рахматова
Во косевчато окошечко.
Говорят лее тыи детушки:
«Ах я{е ты матушка, ты матушка!
Батюшка тот еде, мулшка. везет».
Была дочь да одноглазая,
А глядит она в окошечко,
А сама она да испроговорит:
«Ах Míe вы глупые вы детушки.
Неразумные наши детушки!
А не батюшка тот еде, муяіика везет,
А муяшк тот еде, везе батюшка».
Говорит Míe Соловьина мoлoдá Míena:
«Вы бемште-тко на широк двор,
Там здымайте подворотенку,
Подворотенку да вы серсбряну,
А убейте мужика да на проезде тут.
Во своих было воротах ли».
Увидал же тут да Соловей Рахматович
Подворотенку здымаючи:
«Ах вы, глупые вы детушки.
Неразумные вы детушки!
Вы зачим же нунь здымаете
Подворотенку серебряну?
Что ли убьете вы подворотенкой.
Как не мог-то я убить да еще раньше вас?
Вы зовите-тко в гостебищо.
Вы дарите-тко подарочіш.
Чтобы он оставил вам míc батюшка».
Звали во великое гостббищо
Да Илью сынб Иванова,
Выносили ему чбстные подарочки.
Не брал чбстныих подарочков.
Не оставил им míc Сбловья Рахматова, —
Вез ко городу ко Киеву
А ко ласковому князю ко Владимиру.
ripnesMíae он ко городу ко Киеву
А ко ласковому князю ко Владимиру.
Тут Míe он приехал да на шйрок двор
К тым же ко палатам белокаменным.
Вяжет он коня да у столба да у точёного.

m
m

у того кольца да золочёного,
Зашел ^ке во палаты белокамешіы,
Крест кладет да по-писбному,
А поклон ведет да по-учёному,
Бьет челом да поклоняется
А па вси >ке па четыре на сторонушки.
Князю со княгинушкой в особину:
«Здравствуй, солньннко Владимир стольнё-киевский,
Со своей было княгиноіо!»
Снрашиват Владимир стольнё-киевский:
«Ты откудова, удблый добрый молодец,
А коёй земли, коёй орды.
Как тя именём зовут.
Как тя нарекают по отечеству?» —
«Я есть города от Муромля,
А села да Карачаева,
А Илья да сын Иванович».
—
«А от города от Муромля,
От села да Карачаева,
Бы куда-ко нуньчу ехали?»
Отвечает тут Илья да сын Иванович:
«Мы ехали да на Чернигов град.
От Чернигова на Киев град
А прямой дорожкой, не окольною».
Говорит ему Владимир стольнё-киевский:
«Ай же ты Илья да сын Иванович!
Тут великие артели да разбойников
На прямой дорожке, не окольною».
—
«Вси разбойнички убитые,
Вси дороженьки очищены».
Снрашиват Владимир стольнё-киевский:
«Под Черниговым да стоит войско бусурманьское.
Все поганые татарова.
А стоит татар да много тысящей.
Заперт да. Чернигов град —
Нет ни выходу, ни выезду».
—
Говорит jKe тут Илья да сын Иванович:
«А убито ТОО войско бусурманьское.
Да очищен тут Чернигов град.
Что ль избавлен еще князь черниговский
А от тых поганьшх татаровей».
«От Чернигова куды же вы тут ехали?» —
«Ехали да от Чернигова,
От Чернигова на Киев град

А й прямой дорожкой, не окольною,
Гди живет тут Сбловей Рахматович».
Говорит ему Владимир стольнё-киевский:
«Как же вы оттуда-ка проехали?
Тут великие артели е разбойников».
—
«А разбойпички убитые,
Что ли стбпочки посолсганы».
—
«Тут же Сбловей Рахматович,
Он сидит на двенадцати дубах да сорочинскиих,
Píe стрельбой-пальбой он бьет да человеческой,
Бьет же посвистом да соловьиныим.
Бьет же покрыком звериныим?» —
«Сбловей Рахматович,
На твоем да пшрокбм дворй,
У моей было у левой у стремсны,
Он привезен нунь во Киев град».
Князь да со кпягиною
А скорешенько белали да на широк двор
Посмотреть да было Сбловья Рахматова.
Выбегали тут на шйрок двор
К тому Сбловыо Рахматову,
А й к Рахматову разбойнику:
«Ах ты, Сбловей Раххматович,
Засвищи по-соловьиному,
Закрычи-тко по-звериному !»
Отвечав им же Сбловей:
«Не у вас я хлеба кушаю,
А не вас я хбчу слушати!»
А й выходит тут Илья да сын Иванович,
Испрогбворит Владимир столыіё-киевский:
«Ай же ты Илья да сын Иванович!
Збставь Сбловья да збсвистать.
Засвистать по-соловьиному,
Закрычать да по-звериному».
Говорил Илья Иванович:
«Ах ты, Сбловей Рахматович!
Засвищи-ко ты іюл>'свистом,
Закрычи-ко нунь пол^крыком».
(!бловей Рахматович,
А Рахматович разбойиичск.
Засвистал-то он во весь лш свист,
Закрычад-то он во весь тут крык.
Князь да со кпягиною
Иали они, бмерли.

Как Илья же сын Иванович
Как подскочит он ко Соловью,
К Сбловью Гахматову,
А к Рахматову к разбойнику,
Как отдернет да от стрёмены.
Как ударит о кирничен мост, —
I [свернулись тут глаза-ты вон коснцамы,
На четыре части голова тут лопнула.
А растряс князя с княгинею,
^Тто ли солнышка Владимира,
А и князя стольнё-киевска.
Иснроговорит Владимир столыіё-киевскиіі:
«Благодарствуешь, Илья да сын Иванович,
Збавил нас от смерти от нанрасныя!
Нареку тебе я имя да но-новому:
Быдь-ко ты казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович,
А живи-тко ты у нас во Киеве,
А отныне ты живи пек по веку!»

Ставр Годішович
о стольном было городе во Киеве,
^L У ласкова князя у Владимира,
Как было нирование — ночестный пир
На многие князи, на бояры,
Па всех тьіх гостей званых-брбныих,
Званых-браных гостей, нриходящиих.
Все на ниру наедалися.
Все на честном напивалися.
Все на ниру норасхвастались:
Инный хвалится добрым конем,
Инный хвалится ніелковьім портом,
Ипный хвалится селами со приселками,
Инный хвалится городами с нригородками,
Инный хвалится рбдной матушкой,
А безумный хвастает молодой женой.
Из тыя из земли Ляховицкия

Сидел молодой Ставёр сын Годинович,
Он сидит за столом, да сам не хвастает,
ІІспроговорил Владимир столыіо-киевскіпі:
«Ай же ты, Ставёр сын Годинович!
Ты что сидишь, сам да не хвастаешь?
Аль нет у тебя села со приселками,
Аль нет городов с пригородками,
Аль нет у тебя добрых комоней,
Аль не славна твоя родна матушка,
Аль не хороша твоя молода жена?»
Говорит Ставбр сын Годинович:
«Хотя есть у меня села со приселшіміі,
Хотя есть города с пригородками —
Да то мне, молодцу, не пбхвальба.
XoTíi есть у меня добрых комоней.
Добры комони стоят, всё не ёвдятся —
Да то мне, молодцу, не похвальба.
Хоть славна моя родна матушка —
Да и то мне, молодцу, не пбхвальба.
Хоть хороша моя молода ясена —
Так и то мне, молодцу, не пбхвальба:
Она всех князей-бояр да всех повыманит.
Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет».
Все на пиру призамолкнули,
(-ами говорят таковб слово:
«Ты, солнышко, Владимир столыю-кпсвскпй!
Засадим-ко С/гавра в погреба глубокие,
Так пуш;ай-ко (Зтаврова молода жепа
Нас князей-бояр всех повыманит.
Тебя, солнышка Владимира, с ума сведет,
А (Т'авра она из погреба повыручпт!»
А был у Ставра тут свой человек,
(•адился на Ставрова на добра коня,
Уезжал во землю Ляховицкуіо
J{ той Васплйсты Микуличной:
«Ах ты эй, Василиста дочь Микулична!
Сидишь ты, пьешь да прохлаяедаешьсіі.
Над собой невзгодушки не ведаепіь:
Как твой Ставёр да сын Годинович
Посажен в погреба глубокие —
Похвастал он тобой, молодой я^еной,
^Іто князей-бояр всех повыманит,
А солнышка Владимира с ума сведет».
]'оворит Василиста дочь Микулична:

«Мне-ка деньгами выкупать Ставра, — не выкупить,
Мне-ка силой выручать Ставра, — не выручить,
Я могу ли, нет, Ставра повыручить
Своею догадочкоіо женскою».
Скорешенько белсала она к фелынарам.
Подрубила волосы по молодецки-де,
Накрутилася Васильем Микуличем,
Брала друлшнуніки хоробрый.
Сорок МОЛОДЦ0В, удалых стрельцов.
Сорок МОЛОДЦ0В, удалых борцов.
Поехала ко ó граду ко Киеву.
Не доедучи доо града до Киева,
Пораздернула она хорош бел шатер.
Оставила друлшну у бела шатра.
Сама поехала ко солнышку Владимиру.
Бьет челом, покланяется:
«Здравствуй, солнышко Владимир стольно-киевский
С молодой княгиней со Апраксией!»
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Ты откудашний, удалый, добрый мблодец.
Ты кобй орды, ты кобй земли.
Как тебя именбм зовут.
Нарекают тебя по отечеству?»
Отвечал удалый, добрый молодец:
«Что я есть из земли Ляховицкия,
Того короля сын Ляховицкого,
Молодой Василий Микулич-де.
Я приехал к вам о добром деле, о свбтовстве
На твоей любимыя на дочери».
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Я схожу, со дочерью подумаю».
Приходит он ко дочери возлюблепной:
«Ах ты ей же, дочь моя возлюбленна!
Приехал к нам посол из земли Ляховицкия,
Того короля сын Ляховицкого,
Молодой Василий Микулич-де,
Об добром деле, об свбтовстве
На тебе, любимыя на дочери.
Что же мне с послом будет делати?»
Говорила дочь ему возлюбленна:
«Ты ей, государь родной батюшко!
Что у тебя теперь на разуми:
Выдаешь девчину сам за женщину!
Речь-поговори, — всё по-женскому.
26'

Перескй тонёньки, всё по-женскому,
Где }куковйнья были, тут место знать,
Стёгна жмет, все добра берен{ет».
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Я схожу, посла да поотведаіо».
Приходит к послу земли Ляховицкия,
Молоду Василию Микуличу:
«Уж ты, молодой Василий сын Микулич-де!
Не угодно ли с пути, со дороженьки
Сходить тебе во парную во баенку?»
Говорил Василий Микулич-де:
«Это с дороги ие худо бы!»
Стопили ему иарну баепку.
Покуда Владимир снаряжается.
Посол той поры во баенке иснбрился,
С байны идет, ему честь отдает:
«Благодарствуй на парной на баенке!»
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Что же меня в баенку ие гюдояедал?
Я бы в байну пришел, тебе ншру поддал,
Я бы îKapy поддал и тебя обдал».
Говорит Василий Микулич-де:
«Что ваше дело домашнее.
Домашнее дело, княнгенецкое,
Л наше дело посольское,
Педосуг-то долго нам чваниться.
Во баенке долго нам париться.
Я приехал об добром деле, об свйтовствс
Па твоей любимыя на дочери».
]'оворил Владитір стольно-киевский:
«Я схожу, с дочерью подумаю».
Приходит он ко дочери возлюбленной:
«Ты ей же,- дочь моя возлюбленна!
Приехал есть посол земли Ляховицкия
Об добром деле, об сватовстве
Па тебе, любимыя па дочери, —
Что же мне с послом будет делати?»
Говорит как дочь ему возлюбленна:
«Ты ей, государь мой, родный батюшко!
Что у тебя теперь па разуми:
Выдаешь девшшу за женщину!
Речь-поговоря, — всё по-женскому,
Перескй тонёньки, всё по-женскому.
Где яіуковйпья были, тут место знать».
26'

І^оізорил Бладилшр стольно-киевскпіі :
«Я cxoHíy, посла да иоотведаю».
ІГриходит ко Василыо Микуличу,
(JaM говорил таково слово:
«Молодой Василий Микулич-де!
líe угодно ль после парпбй тебе баенкп
Отдохнуть во Л0ЖНИ во теплыя?» —
«Это после байны не худо бы!»
1{ак шел он во лбжшо во теплую,
<1[ожился па кровать па тесовую,
ІЪловой-то ложился, где ногами быть,
Л ногами лолшлся на подушечку.
Как шел туда Владимир століліо-киевскиіі,
Посмотрел во лолшіо во теплую:
Есть широкие плеча богатырские.
Говорит посол земли Ляховицкия,
Молодой Василий Микулич-до:
«Я приехал о добром деле, о сватовстве
lía твоей любимыя на дочери,
^Іто же ты со мной будешь делати?»
Говорил Владимир стельно-киевский:
«Я пойду, с дочерью подумаю».
Приходит ко дочери возлюбленной:
«Ай же, дочь моя возлюбленна!
Приехал посол земли Ляховицкия,
Молодой Василий Микулич-де,
За добрым делом, за сватовством
На тебе, любимыя на дочери.
Что ж;е мне с послом будет делати?»
Говорила дочь ему возлюбленна:
«Ты ей, государь рбдный батіошко!
Что у тебя теперь на разуми:
Выдаешь девчину сам за женщину!»
Говорил Владимир стольно-киевскнй:
«Я схожу, посла да иоотведаю».
—
«Ах ты молодой Василий Микулич-де!
Не угодно ли с моими дворянами потешиться.
Сходить с ними на широкий двор.
Стрелять в колечко золочёное.
Во тоя в острий ножевые.
Расколоть то стрелочка надвое,
'Ітобы были мерою равненьки и весом равны».
Стал стрелять стрелок нерво князевый:
Первый раз стрелйл, он не дострелил,

ът
Ci'
ém
i atW
fe

Другой раз стрелііл, ou ііерестрсліія,
Третий раз етрелил, ou né попал.
Как стал стрелятг. Василий Микулич-де,
Натягивал скоренько свой тугой лук,
Налагает стрелочку калёную,
(Ѵрелял в колечко золочёное.
Во тоя острий во пожёвые.
Расколол он стрелочку ііАдвое,
Они мерою равненьки и весбм равны,
(JaM говорит таково слово:
«Солнышко Владимир столыю-киевский!
Я приехал об добром деле, об сватовстве
lía твоей на любимыя на дочери.
Что же ты со мной будешь делати?»
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Я схожу-пойду, с дочерью подумаю».
Приходит к дочери возлюбленной:
«Ай Mte ты, дочь моя возлюбленна!
Приехал есть посол земли Ляховицкня,
Молодой Василий Микулич-де,
Об добром деле, об свбтовствс
На тебе, любимыя на дочери, —
Что же мне с послом будет делати?»
Говорила дочь ему возлюбленна:
«Что у тебя, батюшко, на разуми:
Выдаваешь ты девчину за женшнну!
Речь-поговоря, — всё по-женскому,
Перескй тонёпьки, — всё по-жеискому.
Где 5куковйііья были, тут место знать».
—
«Я схожу, посла ноотведаю».
Он приходит к Василию Микуличу,
Сам говорил таково слово:
«Молодой Василий Микулич-де!
Не угодно ли тебе с моими боя})ами потешиться.
На інироком дворе поборотися?»
Как вышли они на широкий двор.
Как молодой Василий Микулич-де
Того схватил в руку, того в другую.
Третьего склесиёт в середочку,
Но-трою зараз он на-зёнь лол^ил,
Которых положит, тыи с места нё стаю']'.
ІМворил Владимир столыю-киевский:
«Ты, молодой Василий Микулич-де!
Укроти-ко свое сердце богатырское,
26'

Оставь людей хоть нам на сёмена!»
Говорил Василий Микулич-де:
«Я приехал о добром деле, об свАтовстве
На твоей любимыя на дочери,
Вуде с чести не дать, возьму iié с чести,
А НС с чести возьму, тебе бок набью!»
Не пошел больше к дочери спрашиватіз.
Стал он дочь свою просватывать.
Лир идет у них по третий день.
Сего дни им идти к божьбй церкви.
Закручинился Василий, запечалился.
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Что же ты, Василий, не весел есть?»
Говорит Василий Микулич-де:
«Что буде на разуми не весело:
Либо батюшко мой помер есть.
Либо матушка моя померла.
Нет ли у тебя загусельщиков,
Ноиграть во гусёльппка яровчаты?»
Как повынустили они загусельщиков.
Все они играют,—всё не весело!
«Нет ли у тя молодых затюремщичков?»
Новыпустили младых затюремщичков.
Все они играют,—всё не весело!
Говорит Василий Микулич-де:
«Я слыхал от родителя от батюшка,
^Іто посажен наш Ставёр сын Годинович
У тебя во погреба глубокие:
Он горазд играть в гусёлышки яровчаты».
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Мне новыпустить Ставра,
Мне не видеть Ставра;
Л не выпустить Ставра,
Так разгневить посла».
А не смет посла он поразгневати,
ІІовыпустил Ставра он из погреба.
Си стал играть в гусёлышка яровчаты.
Развеселился Василий Микулич-де,
Сам говорил таково слово:
«Номнишь, Ставёр, памятуешь ли.
Как мы, маленьки, па улицу похаашвали.
Мы с тобой сваечкой поигрывали:
Твоя-то была сваечка серебряная,
А мое было колечко позолоченое?
И

я то попадывал тогдьі-сегды,
А ты-то попадывал всегдьі-всегды?»
Говорит Ставёр сын Годинович:
«Что я с тобой сваечкой не игрывал».
Говорит Василий Микулич-де:
«Ты помпишь ли, Ставёр, да памятуешь ли.
Мы ведь вместе с тобой в грамоты училися:
Моя была чернильница серебряная,
А твое было перо нозолбчено?
А я-то поманивал тогды-сегдьі,
А ты поманивал всегдьі-всегдьі?»
Говорит Ставёр сын Годинович:
«Что я с тобой в грамоты не учивался».
Говорил Василий Микулич-де:
«Солнышко Владимир стольно-киевский!
Снусти-ко Ставра съездить до бел à шатра,
Посмотреть друяшнушки хорббрыя?»
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Мне спустить Ставра, не видать Ставра,
Не спустить Ставра, разневйть посла!»
А не смеет он посла да норазгневати.
Он спустил Ставра съездить до белб шатра,
Посмотреть друлавдушки хорббрыя.
Приехали они ко бел^ шатру,
Зашел Василий в хорош бёл шатер.
Снимал с себя платье молодецкое,
Одел на себя платье л^енское.
Сам говорил таково слово:
«Тенереча, Ставёр, меня знаешь ли?»
Говорит Ставёр сын Годинович:
«Молода Василиста дочь Микулична,
Уедем мы во землю Политовскуіо!»
Говорит Василиста дочь Микулична:
«Не есть хвала добру молодцу.
Тебе воровски из Киева уехати:
Поедем-ко свадьбы доигрывать!»
Приехали ко солнышку Владимиру,
Сели за столы за дубовые.
Говорил Василий Микулич-де:
«Солнышко Владимир стольно-киевский!
За что был засажен Ставёр сын Годинович
У тебя во погреба глубокие?»
Говорил Владимир стольно-киевский:
«Похвастал он своей молодой женой.
26'
títft

Что князей-бояр всех повыманит,
Меня, солнышка Владимира, с ума сведет».
—
«Ай ты ей, Владимир стольно-киевский!
Л иыиче что у тебя теперь па разумн:
І^ыдаешь девчину сам за ягенщину.
За меня, Василисту за Микуличну?»
Тут солнышку Владимиру к стыд^ пришло.
Повесил свою буйну голову.
Сам говорил таково слово:
«Молодой Ставбр сын Годинович!
За твою великую за похвальбу
Торгуй во нашем городе во Киеве,
Во Киеве во граде век беспошлинно!»
Поехали во землю Ляховицкую,
Ко тому королю Ляховицкому,
Тут век про Ставра старин;^ поют,
(йінему морю па тишину,
JíaM всем, добрым людям, па послушанье.

\,,
.
^
Q n\J
Илья Муромец
и сын
а на наше на село на прекрасное,
Да на стольнёй-от город, на Киев град
Наезжай молодой-младбй Соловников,
Л з-за того за славна за синя-морй,
Кынрашиват себе он поединщика:
«Да ай же ты да князь столыіё-киевский!
Л дай-ко мне-ко ты да ноединщика.
Как ежели как не даешь как мне,
Л я-то ведь ваш стольний Киев град
Да я с коньца его зажгу.
Головней H0Ka4jo>,
Как тут уяс киязь стольнё-киевский
Л шел-то он па выходы высокие
Л закрывал он, князь, во всю голову:
3 Вылипы
11

«Да ail JKC вы русиыскіі все могучие богатыри!
Л подите-тко па думушку великую
Л столыіёму-то кііязю к Владимиру».
Как услышал-то ул{ ведь этот крык
Л старый казак Илья Муромец,
Как скоро тут Илыошеика справляется,
Л скоро старичок снаряжается.
Л приходит Илья тут да Муромец,
Идет тут Илья он но новым сеням.
Как по тыи по гридни по столовый.
Идет он, старик, сам шатается,
А ступепьки-мостинки подгибаются.
Как приходит Илья тут Муромец,
Отворил он двери тут да нб-пяту
А здравствует он князя с княгинею:
«А здравствуй-ко ты князь стольнё-киевский
А со своей княгиней со Апраксией!
А ты чего крычишь, нас треложишь ли,
А нас русийских могучих богбтырев?»
Как он на то ему да ответ держит:
«Ах ты старый казак Илья Муромец!
Да как-то не крычать, не треложить мне?
Да на наше на село на прекрасное
Да на стольнёй-от город, как на Киев град.
Не знаю я, какой то невежа есть,
А наезя^ат з-за славна за синй моря
Молодой-младой сюды Соловников,
Вынрашиват себе он поединш,ика.
Как говорит-то ми он таковб словб:
«Да ай же ты да князь стольнё-киевский!
Дай-ко мне сюда ты поединщика.
Как ежели ты мне не дбешь нунь,
А я ваш столыіёй-то город-то Киев град
С коньца его зажгу.
Головней его покачу».
Как ото тут Илья да Муромец,
Как все это Ильюшка повыслушал,
Скочил он как, Илья, на резвьі ноги,
Ударил кулаком во дубовый стол,
А разлетелся стол на все стороны:
«Да ай JKC ты князь стольнё-киевский!
Как я сіце могу да служить-стоять
За столыіёй-от город, я, за Киев град».
Іѵак скоро тут еще Илыошенка поворот держал.
JS

Приходил Илыошеика назад домой,
]{ак скоро тут Илыошеика седлал добра коия,
Л доброго коия богатырского,
Клйдывае подпруги на подпруги,
А клбдывае потпички на потпички,
А клбдывает войлочки на войлочкп.
Седёлка кладывбет па седёлышка,
Черкальское седёлко на верёх еще,
А ты-эты подтяжечки шелкбвые,
Кладывбе, сам выговаривает:
«А не для то, ведь, братцы, красьі-басьі,
А не для то, ведь, мне было угожества,
А для укрепы мне богатырским».
Как видали-то ведь молодца тут сядучи.
Не видли как удалого поедучи.
Не знают, в кою сторону поехал он.
Поехал тут Илыоша во чисто иолё.
Как ириезжат Илыоша на Солбвника
Из далёча из чиста иолй.
Как ударил он Соловника в голову
А палицей своей богатырскою.
Как сидит что ль Соловников, не стряхнется,
Как желтые кудёрка не сворохнутся.
Отъехал тут Ильюшка, раздумался:
«А колько ни татар я иа век^ бивал,
А с одного ведь-то разу я все ношибал,
А этого ведь татарина не мог сшибить.
Как сидит он, татарин, сам не стряхнется,
А яселтые кудёрка не сворохнутся!»
Как принравливал Илыошеика опять он добра коня
А на того на млбда на Солбвника.
Как ударил он Солбвника опять ёго в голову
А палицей своей богатырскою,
А сидит что Солбвников, не стрйхнется.
Желтые кудёрка не сворбхнутся.
Как отъезжал Илыоша на чистб иолё.
На чистб ноле далечёшенько.
Как сам-то он, Илыошеика, раздумался:
«Да это уя{е мне ль не беда ль пришла,
А не беда ль пришла, видно смерть пришла?»
Как тут за тым еще Солбвииком
Речист язык тут да мешается,
А мозги в головы потрясаются,
А со ясных очей еще вид теряется.
26'

І-Сак говорит CoJiÓBHiiK таково слово:
«Да аИ же вы да слуги мои верные!
Л сдьте вы за славно за синё морё
А ко моей ко родиыи ко матушки,
А ко тыи ко матушки к Наталыошки,
А едьте вы не с радостным извёстьицом.
Не знаю я, какой то иевея^а есть,
А иаезжат из далёча ко мне из чистё поля
А бьет-то меня нунь в буйну голову.
А пуиьчу у меня тоиерь у молодца
Речист язык теперь мешается.
Мозги в голове потрясаются,
А со ясных очей еще вид теряется».
Как тут его слуги-ты верные
Поехали туды оиы с извёстьицбм.
Как со тыим извёстьицом нерадостным.
JíaK тут старый тот казак Илья Муромец
Опять-то он приправливал добра коня
На того на млбда на Соловника.
Как ударил он Соловника тут в голову
Палицей своей богатырскою,
А сидит-то что Солбвпиков, не стряхнется.
Опять яшлтые кудёрка не сворохнутся.
Как тут-то Илья он удеряіал коня.
Как говорит тут Илья таково слово:
«Да ай же ты, удалый добрый молодец!
Да полно е нам да биться-ратиться,
А лучше мы еще, добрый молодец.
Опустимся мы нунь со добрых коней,
Станем нунь биться руконашкою».
Как тут-то ведь снускалися оны со добрьіх коней
А на тую-то матушку сырую землю,
Пошли-то оны биться руконашкою.
І-іак тут-то разошлись, разбсжалися,
Илыошенка да был он свычен-то,
А свычен-то Илыошенка, догадлив он.
Как скоро обскочил на окол его.
Ударил-то ведь в сутыч да во шею-то.
Молода ударил он Солбвника.
Как сбил тут его да иа сыру землю.
Как сел тут Илыошенка Муромец,
А сел-то к ему на белело грудь,
А выдернул ножйщо сам киінкблшцо.
Занес тут Илыошенка нраву рук}'
26'

îê-z^A'î
'Лйі-'
sum
íJíí'í

л па того па млада па Соловшіка,
Тут рука в плечи заетоялася.
Как начал тут Илыопіопка доспрашивать,
Как начал тут Илыошеика выведывать:
«Да ай же ты, удалый добрый молодец!
'Jbi скажи, скажи, не утай себя.
Отца ли ты есть ли царевич был.
Ли короля ли ты еще королевич был?
А ты сказки, скажи да коёй орды.
Ты еще скажи мне да был коёй земли?»
Как гбворит Солбвник таково слово:
«Ах ты старая собака, седатый пес!
Как ты ионь надо мною насмехаешься.
Как бы был я у тя па белой груди,
Да не спрашивал бы у тя ни имени,
Не спрашивал бы у тя ни избтчины,
Прямо бы пластал я ти белого грудь».
Занес опять Илыошеика вострбй-от ноя«,
Востр0й-от нож занес да нрав;^ РУку,
Да рука в плечи тут застоялася.
Как начал тут Илыошеика доснрашнвать:
«Ай же ты, удалый добрый молодец!
А ты скан{и, скажи, не утай себя,
Кобй-то ты орды есть, кобй земли,
А коего отца да коей матушки?
Царь ли ты ведь был зде, царевич ли.
Король ли ты был, королевич здесь?»
Говорит он тут таково слово:
«Ах ты старая собака, седатый нес!
Понь ты надо мной надсмехаешься.
Сидишь ты на моей на белой груди
Был бы я у тя на белой груди.
Не спрашивал бы у тя пи имени.
Не спрашивал у тя бы пи изотчипы,
Прямо бы пластал я тебе бёлу грудь».
Занес опять Илыошенка вострбй-от ноя«,
Вострбй-от ноя« занес, свою нраву руку.
Да рука тут в плечи да застоялася.
А начал тут Илыоша он доспрашивать:
«Ай я«е удалый добрый мблодец!
А ты ская«и, скажи, не утай себя
Коёй-то орды есть, кобй земли,
А кбего отца да кбей матушки?
Царь ли ты ведь был зде, царевич лп,
26'

KopuJiL ЛИ ты был, королевич здесь?»
Как начал он затым ему высказывать:
«Ах ты старая собака, седатый пес!
Как был бы я у тя на белбй груди.
Не спрашивал бы у тя ни имени.
Не спрашивал у тя бы ни избтчины,
Прямо бы пластал я тебе бблу грудь!
Когда начал ты ведь пунь выспрашивать.
Когда начал нунь ты ведь доведывать.
Как я тебе скажу нунь, порбсскажу:
Есть то я з-за славна з-за синй моря,
А есть то молодой младой Солбвников,
А есть то я от матушки Наталыошки,
А ведь батюшка не знаю я, какой то был».
Скочші тут Илья па резвы погй,
Здымает он за рученьки за белые:
«Ах ты молодой младой Солбвников,
Да ах же ты ведь сын мои любимыи!
Как полно нам е биться-ратиться.
Лучше мы с тобой поедим-попьем».
Как сели тут оны, поели, попили, покушали.
Белые лебедушки порешали.
Как тут-то Илыошенка спать да лег.
А спит он, мблодец, проклаждается.
Над собой невзгодупіки не ведает.
Как этот молодой младой Солбвников
Как скоро сам с собой думу думает.
Как скоро натянул он свой тугой лук,
А і«ійдывае стрелочку калёную.
Как скоро оп стрелил еще Илью в белую грудь.
Как тут епщ Илье не к суду пришло.
Как был тут у Ильи да зблот крест,
А золот крест оп был три пуда есть.
Как ото сна богбтырь пробуждается.
Сам на уличку он тут помотается.
Как выскакал он в тонкиих белых чулочках без чоботов,
А в топкие белые рубашки сам без пояса.
Хватил-то оп Солбвника его за желтьі кудри.
Как бросил тут его оп о сыр5^ землю.
Как выдернул ноншщо он кинжблищо.
Как тут рука в плечи не застоялася.
Скоро он пластал ему бел:?іо грудь.
Как вынимал сердечко ту со печенью.
Рассек его на четыре па чй сточки

л раскидал его по чист^^ иоліЬ.
Только то й Солбвннку славы поют,
А Ильипй-та слава не минуется,
Отныне до век но веку ноют его, Илыошенку.

Дюк Степанович
3 славного города из Галича,
Из Волыиь-земли богатый,
Да из той Карелы из упрямый.
Да из той Сорочины из широки,
Из той Индеи богатый,
Не ясён сокол там пролётывал.
Да ие белбй кречетко вой выиорхивал.
Да проехал удалый дородиий добрый молодец,
Молодой боярский, Дюк Степанович.
Да на гуся ехал Дюк, на лебедя.
Да на серу пернасту малу ^тицу.
Да из yTpá проехал день до вечера.
Да не наехал iié гуся и не лебедя.
Да не серой иернастой малой утицы.
Да не расстреливал ведь Діок-от триста стрел,
Да триста стрел, ровно трй стрелы.
26'

1\)лоіи)іі-то качат, прогоі{а])ііиат:
«Да всем-то стрелам я цену зііаи),
Только трем стрелам цепы не ведаю.
Почему эти стрелы были дороги?
Да потому эти стрелы были дороги,
Па три грвиочки были стрелы строганы,
Да нз той тростиночки заморския.
Да еще не тем стрелы были дорогіг.
Что на три гряиочки были стрелы строганы.
Да тем-де были стрелы дороги,
Перены-де пером были cusá орла.
Не того орла cusá орловича.
Да который летае по святой Руси,
])ьет сорок, ворон, черную гблицу.
Да того-де орла сиза орловича.
Да который летае по синк) морю.
Да и бьет-де он гуся да и лебедя
П отлетает, садится на бел камбиь,
]Циилет, ронит-де перыіца орлииые.
Да отметыват iiá море иа синее.
Мимо едут-де гости корабельщики,
Да развозят те перьица но всем ордам.
По всем ордам, по всем украинам.
Дарят царей всё, царевичев.
Дарят королей и королевичев,
Дарят сильных могучих богбтырев.
Да пришли эты перья мне в дбровях,
()иерил-де я этым перьем тріі стрелы.
Да не тем еще, братцы, были стрелы дороги.
Что перены-дс были перьем сизб орла,
Jía тем-де стрелы были дороги —
В нос и в ііятйі втираны каменья яфонті>і.
Где стрела та лежит, так от ней луч печёт.
Будто в день от красного от сюднышка.
Да в ночй-то от светлого от месяца».
Да собирал Дюк стрелы во един колчан.
Да дело-то ведь, братцы, деется:
Да во ту ліи во субботу великоденную
Да приехал Дюк во свой Галич град.
Да ушли ко вёчерни ко христовския.
Да пошел Дюк ко вёчерни христовския.
Отстояли вёчерию в церкви божией.
Да выходит-де Дюк из божьей церквы,
Оановился на крылечки иереные.
26'

Да выходит его матушка из болшёй церквы,
Да іюнизсшснько Дюк поклоняется,
Да желтыма-ты кудрями до сырой земли,
Да и сам говорит-то таково слово:
«Государыня ты свет а моя матушка!
Да на всех городах, мать, много бь'шано.
Да во городи, во Киеви, не бьшано.
Да Владимира князя, мать, не видано.
Да государыни княгини свет Аираксии,
Дай мне, матушко, нрощенье-бласловенне -
Съездити во Киев град,
ІІовидати солиыніка князя Владимира,
Государыню кпягнну свет Анраксию»,
Говорила ему мать да таково словб:
«Да свет ты, мое чадо милое.
Да молодой ты боярский, Дюк Степанович!
Да не езди-тко ты во Киев град.
Да лшвут там люди всё лукавые.
Изведут тебя, доброго молодца.
Быв хороша наливного яблока».
Да говорил Дюк матери, ответ держал:
«Да государыня, моя ты родна матушка!
Да дасй, мать, нронюнье — поеду я,
И не дасй, мать, прощенья — поеду я!»
Да давала матушка прощение,
Да матушкино благословение,
Давала матушка нлетоньку шелковую.
Да ноюіои отдал Дюк, прочь пошел.
Да ходил на конюшню стоялую.
Да выбирал жеребца себе неезятена.
Да изо ста брал да из тысячи.
Да и выбрал себе бурушка косматого.
Да у бурушка шерсточка трех нядёй.
Да у бурушка грива была трех л окот.
Да и фост-от у бурушка трех сан^ен.
Да уздал узду ему течмяную.
Да седлал ён седелыніко черкасское.
Да иакииул ноиоиу нестрядииую.
Да строчена была попона в три строки:
Да первая строка красным золотом.
Да другая строка чистым сёребром,
Да третья строка медыо-казаркою.
Да котора-де была казарка-медь.
Да подороже ходит злата и серебра.

Jía не дорога узда была — в делу тысящу,.
7(а не дорого седёліш—во две тысящн,
Jía попона та была во три тысящи.
Снарядил-де Діок лошадь богатырскую,
Да отходит прочь, сам посматриват.
Да посматриват Діок, поговариват:
«Да и конь ли лошадь, али лютый зверь.
Да с-под нбряду добра коия ие видети».
Да в торока-ты кладет платья цвбтные,
Б торока-ты кладет калеиьі стрелы.
Да в торока-ты кладет золоту казну.
Да скоро детина забирается.
Забирался-де скоро, па коня ли сам сел,
Хорошо-де иод ним добрый конь повыскочил.
Через стену магае прямо городбвую.
Через высоку башню науголыною.
Да хорошо-де пошел в ноле добрый конь.
Да мети-ты мече он но версты.
Да мети-ты мече но двб версты,
Да но две, но три, но няти-де верст.
Да повыше іідет дерева жаровчата.
Да ноніике йде облачка ходячего.
Да он реки-озера межу ног пустил.
Да гладкие мхи перескакивал.
Да синее-то море кругом-де нес.
Да налегала на молодца Горынь-змея,
Да о двенадцати зла-де ли о хоботах.
Да и хочет добра коня огнем но^кечь.
Да добрый конь у змеи ускакивал.
Да добра мблодца у смерти унашивал.
Да налегал тут на мблодца лютый зверь.
Да хочет добрй коня живкбм сглотить.
Да со боярским со Дюком со Степановым.
Да добрый конь у зверя ускакивал.
Добра мблодца у смерти унашивал.
Да налетало на мблодца стадб грачов.
Да по-нашему стадо черных воронов,
7ía хотят они мблодца расторгнути.
Да добрый конь у грачов ускакивал.
Добра мблодца у смерти унашивал.
Да й те заставы Дюк проехал вен
Да на заставу приехал на четвертую.
Да край пути стоит во поли бел шатер,
Бо ніатрй-то спит могуч богатырь,
26'

Да староіі-дс казак Иліья Муромец.
Да ирнсхал-де Дюк ко бся^' шатру,
Да ПС с разума сліоію зговорид:
«Да кто-де там спит во белом шатре,
Да выходи-ко с Дгоком поборотися!»
Да вставав Илья па чоботы сафьянные.
Да па сини чулки кармазинные.
Да выходит старик из белб шатра.
Да сам говорит таково слово:
«Да я смею-де с Дюком поборотися,
Поотвсдаіо-де Дюковой-то храбрости».
Да одолила-дс страсть Дюка Степанова,
Да падал с копя Ильи во резвы иогй.
Да и сам говорил а таково слово:
«Да одно у пас на иебеси-де солнце красное,
Да один на Руси-де могуч богатырь.
Да старбй-дс казак Илья Муромец!
Да кто-де с им смея поборотися,
'1\)т боками отведат матки тун-травы».
Да Ильи эти речи іюлюбилися.
Да и сам говорил а таково слово:
«Да ты удалый, дородиий добрый молодец.
Молодой ты боярской Дюк Степанович!
Да ты будешь во городи во Киеви,
Да яшвут там ведь люди всё лукавые.
Да и станут налегать на тебя, молодца.
Да ты пиши ярлыки скорописчаты.
Да ко стрелам ярлыки припечатывай.
Да расстреливай стрелы во чисто полё.
У меия-де летае млад ясёи сокол.
Да собирает-де все стрелы со чистй поля.
Да пособлю-де я, детина, твоему горіб!»
Да поклон отдал Дюк, на коня ли сам сел.
Да поехал ко городу ко Киеву.
Да приехал он ведь во Киев град,
Иерез стену маше прямо, городбвую.
Да через высок^ башню иауголыиою.
Да приехал ко палаты княжеиецкия.
('оходил ои со добрй коия,
Да оставливал ои добра коня
Неирикована его да пепривязаиа,
Jl^a иотиел-де Дюк во высок те])0м.
Да приходит Дюк во высок терём,
Крест-от кладет по-иисбиому.
26'

Jl^ci ііоклоііы ведет I(0-yчeII0м^^
I la все стороны Дюк поклоняется,
/Келтыма-ты кудрями до сырой земли.
Владимира в доме не случилося,
Да одни как тут ходя люди стряпчие.
Говорит туто Дюк таково слово:
«Да вы стряпчие, люди все дворецкие!
Да где у вас солнышко В.чадимир князь?»
Говорят ему люди стряпчие:
«Да ты удалый, дородний добрый мблодец!
Да изученье мы видим твое полное,
Да не знамы теби ни имени, ни вотчины.
У нас Владимира в доме не случилося,
Да ушел ко заутрени христовския».
Да больше Дюк ие разговаривал,
Да выходил он на улицу иаратнуіо.
Да садился Дюк на добрй коня.
Да приехал к собору богородицы.
Соходил-де Дюк со добрй коия.
Да оставливал ои дoбpá коня,
]:Геприкована его да ненривязана.
Да зашел-де Дюк во боял.ю церковь.
Да крест-от кладет но-нисбному,
Поклон ведет но-ученому,
Jía на все стороны Дюк а поклоняется,
Желтыма-та кудрями до сырой земли.
Гтановился подле князя Владимира,
I Іромеяіду-де Бермяты Васильевича,
Промежду-де Чурила сына ІІленковича,
Да кланяется, да поклоняется,
Да на платье-де часто сам носматриват.
«Да погода та, братцы, была вешная.
Да я ехал мхами да болотами,
Убрызгал-де я свое платье цвбтное».
Говорил тут Владимир таково слово:
«Да скажись-ко, удалый, дородний добрый молодец!
Гы кобй орды, да Koéii земли,
Тебя как, мблодца, зовут по имени?» —
«Да есть я из города из Галича,
Из Волынь земли из богатыя,
Да из той Вареліы из упрямый.
Да из той Горочииы из широкия,
Да из той Пндеи богатыя,
Молодой-де боярской /І^гок Степанович,
2<J

Да на ('.aauy приехал к тебе тзо Киев град».
Гово]шл-де Владимир таково слово:
«Да скаяш, удалый дородиий, добрый молодец!
Да давно ли ты из го])ода из Галича?»
Говорит-де Діок ему, отвбт дерікйт:
«Да свет государь ты, Владимир киязь!
Да вечерню стоял я в славном Галиче.
Да ко заутрены поспел к тебе во Киев град».
Говорил-де Владимир таково слово:
«Да дороги ли у вас кони в Галиче?»
Да говорил Діок, Владимиру ответ держал:
«Да есть у нас кони, сударь, ію рублю.
Да есть, сударь, кони по два рубли.
Да есть по сту, по два, по пяти-де сот.
Да своему-де я добр;^' коню цены не знай.
Да я цены не знай, ¿ypKi^-, не ведаю».
Говорил-де Владимир таковб слово:
«Слушайте, братцы, князи, ббяра!
Да кто бывал, братцы, кто слыхал.
Да от Киева до Галича много ль расстояния?»
Говорят ему кііязи да и ббяра:
«Свет государь ты, Владимир киязь!
Да окольней дорогой — на шесть мисяцев.
Да прямой-то дорогой — на три мисяца.
Да были бы-де кони переменные,
С коия-де іш конь перескакивать.
Из седла в седло лишь перемахивать».
Да говорят ему князи да и ббяра:
«Да свет государь ты, Владимир князь!
Да не быть тут Дюку Степанову,
Токо быть мужичонку заселыцины.
Да засельщины быть, деревеіщины.
Да жил у купца, гостя торгового.
Да украл, унес платье цветное.
Да жил у иного боярина.
Да угнал у боярина добрй коня.
На иной город приехал и красуется.
Над тобой-то, князем надсмехается.
Да над нами боярами иролыгается!»
Да отстояли оны заутрсну в церкви божией.
Да с обеднею да святые, честные молебеііы.
ІЗыходили на улицу паратную.
Да на улицы стоит народу и сметы пет.
Да смотрят на лошадь богатырскую,

Иа ero-ïo сііаі)яды молодецкие.
Да садились ёиы-де по добрым коням.
Да поехали к высокому терему.
Да едет-де Діок, головой качат,
Головой-то качат, ііроговариват:
«Да у Владимира все а не по-нашему.
1.{ак у нас-то во городе во Галиче,
Да у моей-то сударыни, у матушки,
/ía мощены-де были мосты всё дубовые,
('верху стланы-де сукна багрецовые.
Нанеред-де пойдут у пас лонатннки.
За лонатииками нойдз^т и метелыцпки.
Очищают дорогу сукна стлапого.
Л твои мосты, сударь, неровные.
Неровные мосты да всё сосновые».
Да приехали оны к широку двору.
Головой-то качат Дюк, нроговариват:
«Да хороша была слава на Владимира,
Да у Владимира все-де не по-нашему.
Как у нас во городи во Галиче,
Да у моей-то сударыни, у матушки.
Над воротами было рам до семидесят,
А у Владимира того-де не слушлося.
Да одна та икона была местная».
Да заехали оны на широкий двор.
Да головой качат Дюк, нроговариват:
«Да хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де все а не но-нашему.
Как у нас-то во городе во Галиче,"
Да у моей сударыни, у матушки.
На дворе стояли столбы всё серебряны.
Да продернуты кольца позолочены,
1'азоставлена сытб медвяная.
Да насыпано ншены то белоярыя.
Да е, что добрым коням нить-есть-кушати,
А у тебя, Владимир, того-де не случилося».
Да зашли-де ёны во высок терём.
Да садились за столы да белодубовы,
Нонесли-де но чарке зелеіш вина.
Да молодой боярской Дюк Степанович
Головой-то качат, нроговариват:
«Да хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де все а не но-нашему.
Как у нас-то во городе во Галиче,
26'

у моей-то сударыни, у матуіпШ{,
Да глубокие были ибгребы,
Сорока-де сажоіі в землю коиаиы.
Зелено вино на цепях висит на серебряных,
Да были в иоле-то трубы ііоиавбдеиы.
Да іювеет-де ветер из чистй ноля.
Да проносит збтохоль великую
Да чар^-то пьепіі.
—
другая хочется.
Да без третьей чары минуть нельзя.
Л твое, сударь, горько зелено вино,
Да пахнёт на затохоль великую».
Понесли последнюю еству — калачики к])уииіцаты.
Говорил-де Дюк таково слово:
«Хороша была слава на Владимира,
У Владимира-де все а не но-нашему,
Ігак у нас-то во городе, во Галиче,
У моей-то суда])ыии, у матушки.
Да калачик съесй, а другого хочетог,
А без третьего да мин^'ть нельзя.
Да твои, сударь, горькие калачики,
Да пахнут ёньі на фою сосновую».
Да тут-то Чурилу стало зйзорко.
Да и сам говорил таково слово:
«Да свет государь, ты, Владимир князь!
Да когда правдой детина пофаляется.
Да пусть ударит со мной о велик заклад:
Щанйть-басйть но трй годй
По стольному городу но Киеву,
Надевать платья на раз, на другой не иеі)еиаишвать».
Порок поставили пятьсот рублей:
Который из их а не перёнщшт.
Взять с того пятьсот рублей.
Иремладыи Чурило сын Плёнковнч,
Обул сапожки-ты зелен сафьян.
Носы — шило, а пята — востра,
ІТод пяту хоть соловей лети,
А кругом пяты хоть яйцо кати.
Да надел ёи шубу-то кунеческу.
Да во пуговках литы добры молодцы.
Да во петельках шиты красны девицы.
Да наложил ён ніаііку, чериу мурманку.
Да уншсту, нушисту и завесисту:
Спереди-то не видно яспйх очей,
А сзади не видно шеи бе.чыя .

íir^^ei
fiiH"
Pi
.- 'Vî-: "
-Г-,-
çj"- ••
.
....
^

л молодой боярский Дюк Степанович
Да по Киеву он не снаряден шел:
Обуты-то у его ланотцы-ты семи шелков,
А в этыи лаіютцы были внлетаны
Каменья все яфонты.
Да который же камень самоцветные
Отбит города всего Киева,
Оирйншо Знаменья богородицы.
Да онрйншо прочих святителей.
И надета была у его шуба-та расхожая.
Во пуговках литы люты зверй.
Да во петельках шиты люты змей.
Да брал он, Дюк, матушкино благословение,
Плетоньку шелкбвую:
Да подернул Дюк-от но пуговкам.
Да заревели во пуговках люты зверй;
Да подернул Дюк-от но петелькам.
Да засвистали во петельках лютй змей.
Да от того-то реву от звериного,
И от того-то свисту от змеиного.
Да в Киеви старой и малой на землй леяшт.
Токо малые люди оставалися.
Да за Дюком всем городом Киевом качнулися.
«Тебе спасибо, удалый дородний добрый мблодец!
ІІереіцйнил ты Чурила сына Пленковича!»
И тогда взял он с Чурила пятьсот рублей.
Да купил на пятьсот зелена вина.
Да напоил он го лей кабацких всех допьяна.
Тогда все тут голи зрадовалися.
Тут еіце Чурилу стало зйзорко.
Да сам говорил таково словб:
«Свет государь ты, Владимир князь!
Когда ж правдой детина нофаляется.
Да пошлем мы туда переписчика.
Во славную во Волынь землю».—
«Кого нам послать нереннсчиком?» —
«Да пошлем мы Добрыиюшку Микитьевича».
Да поехал Добрыня во Волынь землю.
Во славной во Галич град.
Житья его богачества описывать.
Да нашел он три высоки три терема.
Не видал теремов таких на сем светб.
Зашел Добрыня во высбк терём.
Да сидит жеиа стара мйтера,
5 Былічіы
33

Мало шелку, вся в золоте.
Говорил-де Добрынюшка Микитьевич:
«Ты здравствуй, Діокова матушка!
Тебе сын послал челомбитие,
Понизку велел поклон поставити».
Говорила ікена стара мбтера:
«Удалый дородний добрый молодец!
Из;('ченье віпку твое полное,
Да не зиай тебе пи имени, пи вотчины.
Л я не Дюкова здесь а есть ведь матушка,
Л Дюкова здесь а есть портомойница».
Да тут Добрыии стало збзорко,
Отъезжал-де Добрыня во чисто поле.
Да просыпал Добрыня почку темную.
На утро приехал он во Галич град.
Да нашел три высоки три терема,
Не видал терембв таких на сем светб.
Да зашел-де Добрыня во высок терём.
Да сидит жена стара мбтера.
Мало де шелку, вся в золоте.
Говорил-де Добрыня таково слово:
«Ты здравствуй, Дюкова матушка!
Тебе сын послал челомбитие,
Понизку велел поклон поставпти».
Говорит жена стара мйтера:
«Удалый ты дородний добрый молодец!
Я не знай тебе ни имени, ни вотчины.
Да не Дюкова здесь а есть я матушка,
Л Дюкова здесь а есть я божатушка.
Не найти тебе здесь Дюковой матушки.
У пас на утро христово воскресение.
Да ты стань па дорогу препшехтивую,
Где-ка стланы сукна багрецовые.
Наперед пойдут у нас лопатпики.
За лопатпиками пойдут метельпщки.
Очищают дорогу сукна стланого,
Дак ты стань на дорогу прсшпехтивую.
Да пойдет тут Діокова-та матушка».
Да тут Добрыінг стало збзорко.
Отъезжал Добрыня во чисто полё,
Нросыпбл Добрыня почку темную.
На утро приехал он во Галич град.
Да стал па дорогу прсшпехтивую,
Где-ка стланы сукна багрецовые.
26'

Наперед пошли тут лопатники,
За лопатниками пошли метельищки,
Да очищают дорогу сукна стланого.
Потом пошла ужо толпа-де вдов,
Пошла тут Дюкова-та матушка.
То умеет детина поклонятися
Жслтыма кудрями до сырой земли.
«Ты здравствуй, Дюкова же матушка!
Тебе сын послал челомбитие,
Попизк^ велел поклон поставити».
Говорила Добрыни мати таково слово:
«Скажи ты удалый дородний добрый молодец!
Я не знай тебе ни имени, ни вотчины,
Л из^^^ченье вижу твое по.лное.
У нас сегодня христово воскресение.
Пойдем со мною во божью церковь,
Простой ты обедню воскресенную.
Заберу молодца тебя в высок терем.
Папою, накормлю хлебом-солию».
Простояли обедню в церкви божией.
Забрала молодца во высбк терем.
Поит и кормит, да много чествует.
Да премлбдыи Добрынюпіка Микитьевич
Выходил из-за стола, из-за дубового.
Да сам говорил таково слово:
«Да государыни ты, Дюкова матушка!
Да я ведь приехал не тебя смотреть.
Житья твоего богачества описывать:
Призафастался сын твой богачеством».
Да брала старуха золоты ключи.
Да привела его в погребы темные,
Где-іщ складена деньга пехоікалая.
Смекал Добрыня много времени.
Да не мог он деньгам и сметы дать.
Да привела его в амбары мугазеппые,
Где-ка складены товары заморские.
Да смекал Добрыня много времени,
Пе мог товарам он сметы дать.
Да садился Добрыня на ременчат стул,
Да писал ярлыки скорописчаты.
Да сам говорил таково словб:
«Да нам с города из Киева,
Да везти бумаги на шести возах.
Да чернил-то везти па трех возах,
5«
ЗГі

Да описывать Дюково богапество,
Да не описать будет!»
Да прощался Добрыия-то с Діоковой матушкой,
Да садился Добрыия па добрб коня,
Да поехал ко городу ко Киеву.
Приехал огі в славный Киев град
Да ко князю Владимиру,
Ярлыки на дубов стол клал.
Словесно-то болыііс сам рассказыват.
Тогда Дюкова правда сбывается.
Да будто вешная вода разливается.
Да еще тут Чурилу стало збзорко.
Да сам говорил таковб словб:
«Свет государь ты, Владимир киязь!
Да когда лее правдой детина пофаляется,
Дак пусть со мной ударит о велик заклад:
Скаіщть ііа'добрь'іх конёй.
За матушку Почай реку,
И пазадь на добрых копях отскакивать!»
И ударились ёны о велик заі«іад.
Данеостеёнйинеотысяче.
Да ударились ёны о своих о буйных головах:
Который из их не перёскочит,
Дак у того молодца голова срубить.
Премлёдыи Чурило-то сын Пленкович,
Выводил-де Чурило тридцать жёребцов.
Из тридцати выбирал де самолучшего.
Да разганивал, да он разъезживал
Из дёлеча далёча, из чистё ноля,
Да скакал-де за матушку Иочай реку.
Молодой-от боярской Дюк Степанович
Да не разганивал, да не разъез}кивал.
Да с крутого берегу коня своего приправливал.
Да скочил-де за матушку Почай реку
И назадь на добрбм коне отскакивал,
И Чу рила к крутому берегу притягивал.
Тогда выдергивал Дюк-от саблю вострую.
Да хотел ему срубить буйну голову.
Тогда вступился киязь и со княгииою.
Говорили Дюку Степанову:
«Удалый дородпий добрый молодец!
Не руби ты Чурилу буйной головы
Да спусти ты Чурила па свою волю».
Тогда Дюк-от пинал ^іурила правой ногой.
за

Да улетел Чурило во чисто полё,
Да сам говорил таково слово:
«А й-де ты, Чурило сухоногие!
Да поди, щапй с девками да с бабами,
А не с нами, с добрыма молодцами».
Да прощается Діок-от со князем Владимиром,
С государынею киягииой Аираксией:
«Да простите вы бояра все киевски.
Все муншки огородники!
Да спомииайте вы Дюка веки на веки».
Да садился Дюк на добра копя.
Да уехал Дюк во свой Галич град,
Ко своей-то матуиіки сударыни.
Да стал жить-быть, век корбтати.

Добрыня Никитич
и Змей
'' обрышошке-то матушка говаривала,
Да й Микитичу-то матушка наказывала:
«Ты не езди-ко далече во чистб полё
На тую гор^ да Сорочинскую,
Не топчи-ко млйдыих змиёнышев,
Да не выручай-ко пблонов да русьскиих,
Не куплйсь Добрыня во Нучай реки,
Но Нучай река очень свирепая,
Но середняя-то струйка как огонь сечет».
А Добрыня своей матушки не слуніался.
Как он едет сдйлсчс во чисто полё
Л Há тую на гору Сорочинскую,
Потоптал он млбдыих змиеныиіев,
А й повыручал он да полонов да русьскиих.
Богатырско его се])дн;е расиотслося,
Распотслось сердце, нажадслося.
26'

Он приправил своего добра копя,
Оп добрй копя да ко ІГучай реки.
Оп слезал, Добрыпя, со добра копя.
Да снимал Добрыпя платье цветное.
Да оп забрел за струечку за первую,
Да оп забрел за струечку за среднюю,
И сам говорил да таково слово:
«Мне Добрыпюшки матушка говаривала.
Мне Микитичу маменька й наказывала:
Что не езди-ко сдалече во чисто поле
Ыа тую гору па Сорошшскую,
Не топчи-ко млбдыих змиепышев,
Л пе выручай пблопов да русьскиих,
И пе куплйсь Добрыпя во Пучай реки.
Но Пучай река очень свирепая,
Л середпяя-то струйка как огонь сечет.
А Пучай река она кротпа-смирыа.
Она будто лужа-то дождевая».
Пе успел Добрыпя словца смолвити,
Ветра пет, да тучу падпесло.
Тучи пет, да быдто дояедь донедит,
А й дождя-то пет, да только гром громит,
Гром громит, да свищет молвия.
А как летит змиищо Горыпчищо
О Tbiéx двенадцати о хоботах.
А Добрыпя той змеи да приужахпется.
Говорит змея ему проклятая:
^^
«Ты тепереча, Добрыпя, во моих руках!
::
Захочу тебя, Добрыпю, теперь потоплю.
Захочу тебя, Добрыпю, теперь съем-сождру,
^^
Захочу тебя, Добрыпю, в хоботй возьму,
==
В хоботй возьму, Добрыпю, во пору снесу».
Припадает змея как ко быстрой реки,
SS
А Добрыпюшка-то плавать оп горазд ведь был:
On пырпет па бережок па тймоншой,
^^
On пырпет па бережок на здешпыий,
^^
А пет у Добрыпюшки добрб копя
Да пет у Добрыпи платьев цветпыих.
Стольки-то лежит один пухов колпак.
^
Да посыпан тот колпак да земли греческой:
^
По весу тот колпак да в цело три пуда,
щ
Как ухватил оп колпак да земли греческой,
со
Ои шибпет во змею да во проюіятую,
Q
On отшиб змей двенадцать да всих хоботов,
см
26'

Тут упала-то змея да во кувыль траву.
Добрынюшка на іюжку он был ибверток,
Он СК0ЧИТ на змиипипы да груди белые.
На кресте-то у Добрыни был булатныіі нож,
Он ведь хочет распластать ей груди белые,
Л змея Добрыни ему смолится:
«Лх ты эй, Добрыіиі сын Никитинич!
Мы нолоншм с тобой заповедь великую:
Тебе не ездити далече во чисто полб.
На туіб на гору Сорочинскую.
Не топтать больше младыих змиснышев,
А не выручать ііблонов да русьскиих.
Не купаться ти, Добрыня, во Пучай реки,
И мне не летать да на святую Русь,
Не косить людей ни больше русьскиих.
Не копить мне пблонов да русьскиих».
Он новынустит змею как с под колен своих.
Поднялась змея да вверх иод облаку.
Случилось ей лететь да мимо Киев град.
Увидала она Князеву племяиницу,
Молоду Забаву дочь Нотятичну
Идучйсь по улицы но шйрокой.
Тут припадает змея да ко сырой земли,
Захватила она Князеву племянницу.
Унесла в нору да в глубокую.
Тогда солнышко Владимир стольне-киевский
Л он но три дня да тут был кликал,
Л былйц юшкал да славных рыцарей.
Кто бы мог съездить далече во чисто полб.
На тую на гору Сорочинскую,
Сходить в нору да в глубокую,
А достать мою, Князеву, племянницу,
Молоду Забаву дочь ІІотятичну.
Говорил Олешснька Левоитьевич:
«Ах ты солнышко Владимир столыіе-киевскиіі!
Ты накинь-ко эту службу да великую
На того Добрышо па Никитича.
У него ведь со змсеіо заповедь положена.
Что ей не летать да на святую Русь,
А ему не ездить далбче во чисто ноле.
Не топтать-то млйдыих змиснышев
Да не выручать полонов да русьскиих.
Так возьмет он Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Нотятичну,
áO

Без бою, без драки-кроволития».
Тут солнышко Владимир столыіе-киевский
Как накинул эту слулсбу да великую
На того Добрыню на Никитича —
Ему съездить далече во 'чистб нолб
И достать ему Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Он пошел домой, Добрыня, закручинился,
Закручинился Добрыня, запечалился,
Стрбтат государыни да рбдна матушка.
Ты честна вдова Офимья Олександровпа:
«Ты эй, рожоно мое дитятко.
Молодой Добрыня сын Никитинич!
Ты что с пиру идешь не весел-де?
Знать, что место было ти не по чину,
Знать, чарой на пиру тебя приббнесли,
Аль дурак над тобою насмеялся-де?»
Говорил Добрыня сын Никитинич:
«Ты эй, государыни да рбдна матушка.
Ты честна вдова Офимья Олександровпа!
Место было мне-ка пб чину.
Чарой на пиру меня не ббнесли.
Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь,
А накинул службу да великую
А тот солнышко Владимир стольне-киевский.
Что съездить далбче во чистб полб
На тую гору да на высокую.
Мне сходить в нору да во глубокую.
Мне достать-то Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Нотятичну».
Говорит Добрыни рбдна матушка.
Честна вдова Офимья Олександровпа:
«Ло}кись-ко спать да рано с вечера.
Но утро будет очень мудрое:
Мудренее утро будет оно вечера».
Он ставал по утрышку ранешенько.
Умывается да ou белешенько,
Снаряяается он хорошохонько.
Да йдет на конюшню на стоялую,
А берет в руки узду он да тесмяную,
А берет он дедушкбва да ведь добрб коня.
Он поил буркб питьем медвяиыим,
Ои кормил пшоной да белояровой.
Он седлал буркб в седелышко черкальское.
6 Былины
41

Он потнички да і«іап па ііотііички,
Он па потнички да клсідет войлочки,
Клал па войлочки черкальское седелышко,
Всех подтягивал двенадцать т^тих подпругов.
Он тринадцатой-от клал да ради крепости,
Чтобы добрый коыь-от с-под седла не выскочил,
Добра молодца в чистбм поле не вырутил.
Подпруги были шелкбвые,
А спенькй у подпруг все булатние.
Пряжки у седла да красна золота.
Тот да шелк не рвется, да булат не трется.
Красно золото не ржбвеет.
Молодец-то на кони сидит, да сам не стбреет.
Поезжал Добрыня сын Никитинич,
На прощенье ему матушка да плетку пбдала.
Сама говорила таковб словб:
«Как будешь далече во чистбм ноли.
На тый горы да на высокия.
Потопчешь млбдыих змиепышев,
Повыручишь пблонов да русьскиих.
Как тый-то млйдыс змиеныши
Подточат у буркй как оны щеточки.
Что не может больше бурушко поскакивать,
А змиенышев от ног да он отряхивать, —
Ты возьми-ко эту плеточку шелковую,
А ты бей бурка да промеж^ ногй.
Промеж;^ ногй, да промел«^ ушй,
Промелі^ ногй да мбл^у заднии.
Станет твой бурушко поскакивать,
А змиенышев от ног да он отряхивать.
Ты притопчешь всих да до единого».
Как будет оно далбче во чистбм полй.
На тыя горы да на высокие.
Потоптал он млбдыих змиенышев.
Как тые ли млбдые змиеныши
Подточили у буркй как опы щеточки.
Что не молщт больше 6ypyimto поскакивать,
Змиенышев от ног да он отряхивать.
Тут молодой Добрыня сын Никитинич
Берет он плеточку шелкбвуіо.
Он бьет буркй да промелі^ ушй.
Промеж;^ ушй, да промел;у ногй.
Промеж^ ногй да мбліу заднии.
Тут стал его буруші^о поскакивать.

л змиспьшюв от ног да он отряхивать,
Притоптал ои всех да до единого.
Выходила как змея она проклятая
Из тыя поры да из глубокия,
Сама говорит да таково слово:
«Ах ты эй, Добрышошка Пикитинич!
Ты знать порушил свою заповедь.
Зачем стоптал младыих змиепышев.
Почто выручал полоны да русьские?»
Говорил Добрыіія сын Пикитинич:
«Ах ты эй, змея да ты проклятая!
Чорт ли тя пес да через Киев град.
Ты зачем взяла Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичпу?
Ты отдай же мпе-ка Князеву племянницу
Без бою, без драки-кроволития!»
Тогда змея она проклятая
Говорила-то Добрыни да Никитичу:
«Не отдам я тебе князевой племянницы
Без бою, без драки-кроволития».
Заводила она бой-драк^ великую.
Оны дрблись со змеею тут трои суткй.
По не мог Добрыня змеи пёребить,
Хочет тут Добрыня от змеи отстать, —
Как с небес Добрыни ему глас гласит:
«Молодой Добрыня сын Пикитинич!
Дрался со змеею ты трой суткй.
Подерись со змеей еще трй час;^':
Ты побьешь змею да ю проклятую!»
Он подрался со змеею еще трй часу.
Он побил змею да ю проклятую.
Тая змея она кровью пошла.
Стоял у змеи он тут трой суткй,
А не мог Добрыня крови пёреждать.
Хотел Добрыня от кровй отстать.
Но с небес Добрыни опять глас гласит:
«Ах ты 3îi, Добрыня сын Пикитинич!
Стоял у кровй ты тут трой суткй.
Постой у крови да еще трй час;^.
Бери свое копье да бурзомецкое
И бей копьем да в сыру земліб.
Сам копью да приговаривай:
Гасстуиись-ко, матушка сырё земля.
Па четыре расступись да ты на четверти.
(¡в

Ты пожрп-ко эту кровь да всю змеиную!»
Расступилась тогда матушка сыра земля,
Пожрала она кровь да всю змеиную.
Тогда Добрыня во нор^ пошел.
Во тыя в поры да во глубокий,
Там сидит сорок царей, сорок царевичев.
Сорок королей да королевичев,
Л ііростой-то силы той и смету нет.
Тогда Добрыиюшка Пикитинич
Говорил-то он царям да он царевичам
И тем королям да королевичалі:
«Вы идите пынь туда, откель принбсеііы,
А ты, молода Забава дочь Потятичиа,
Для тебя я эдак теперь странствовал.
Ты поедем-ко ко граду ко Киеву,
А й ко ласковому князю ко Владимиру».
Повоз молоду Забаву дочь Потятичну
На тьія путь ппірокой доро^кеныш.
Увидал он брод да лошадипыи.
По колеи было у лошади да в землю грязпуто
Он догнал Олешеньку Поповича,
Сам говорил да таково слово:
«Ты эй, Олешенька Левонтьевич!
Ты возьми-ко эту Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Отвези-ко к солнышку да ко Владимиру,
Ко Владимиру да ты во целости, —
Я поеду этым бродом лошадиныим».
Он поехал этым бродом лошадиныим.
Догнал поляницу да великую,
Он ударил своей палицей булатнею
Тую поляницу в буйну голову.
Поляпица та назад да не оглянется,
А он, Добрыня, на кони да приу^кбхнется,
И сам говорил да таково слово:
«Вся сила у Добрыпп есть по-старому.
Верно смелость у Добрыии не по-старому!»
Он назад Добрыиюшка воротится.
Приезжал Добрыня ко сыр^' дуб^,
Толщиною дуб около трех салгеи.
Он ударил своей палицей во сйірой дуб.
Да расшиб ведь съфой дуб по ластиньям,
И сам говорил да таково слово:
«Вся сила у Добрыпи есть по-старому.
а

А верно смелость у Добрыпи не но-старому!»
Догнал поляницу да великую,
Ударил своей палицей булатнею
Туіб поляницу в буйну голову.
Поляница-та назад да не оглянется,
Он, Добрыня, на кони да приужахнется,
И сам говорил да таково слово:
«Что смелость у Добрыни есть по-старому.
Верно сила у /Добрыни не но-старому».
Он назад, Добрынюніка, воротится.
Приезжал Добрыня ко сыру дуб5'.
Толнщною дуб да был шести салсен.
Он ударил своей палицей булатнею,
А расшиб ведь сырой дуб но лбстиньям.
Сам говорил да таковб словб:
«Вся сила у Добрыни ссть но-старому.
Верно смелость у Добрыни не по-старому!»
Он догнал поляницу да ведь в третий раз.
Он ударил своей палицей булатнею
ТуіЬ поляницу в буйну голову.
Полйница-та назад да приоглянется.
Сама говорит да таково слово:
«Я думала комарики покусывают.
Ажио русские могучие богатыри поидолкивают!»
Ухватит-то Добрыню за желты кудри,
Положит-то Добрыню во глубок карман,
Во глубок карман Добрынюшку с конем цел ó.
А везла она Добрынюшку трой суткй,
Иснровёпдится как ейный добрый конь
Ей но голосом да человеческим:
«Молода Настасья дочь Никулична!
Что копь у богйтыря да сопротив меня,
Сила у богйтыря да сопротив тебя:
Не могу везти я больше вас с богйтырем!»
Говорит Настасья дочь Микулична:
«Ежели богбтырь да он старын,
Я богбтырю да голов^ срублю.
Ежели богбтырь да он младыи,
Я богбтыря да во полон возьму.
Ежели богйтырь мне в любовь придет,
Я теперь ведь за богйтыря зам^'ж пойду».
Вынимает-то богйтыря да из карманчика,
Тут ей богбтырь да понравился.
Говорит Настасья да Микулична:
(¡в

«Ты молодой Добрыня сын Никитинич!
Мы поедем с тобой ко граду ко Киеву,
Да ко ласкову ко киязю ко Владимиру,
Примем мы с тобою по злату вепцу».
Тут приехали коб граду ко Киеву
И ко ласкову ко князю ко Владимиру,
Приняли они да по злату венцу.
Тут по три дни было да пированьицо
Про молода Добрыню про Никитича.
Тут век про Добрыню старину поют:
Л синему морю да па тишину,
Л вам, добрыим-тым людям, па послушанье.

»ЛАЛ
Садко купец, богатый гость
как ведь во славноем во Новё-градй,
А й как был Садко да гуселыцик-от,
А й как не было много несчетной золотой казны,
А й как только ён ходил но честнйім нирам.
Спотешал как ён да кунцей, бояр,
Веселил как ён их на честных пирах.
А й как тут над Садком топерь да случилося,
líe зовут Садка уже целый день да на нечестен пир,
А й не зовут как на другой день на нечестен пир,
А й как третий день не зовут да на нечестен пир.
А й как Садку топерь да соскучилось,
А й пошел Садко до ко Ильмень ён ко озеру,
А й садился ён на синь на горюч камень,
А й как начал играть ён во гусли во ярбвчаты,
А играл с утра как день топерь до вечера.
А й по вечеру как но позднему
(¡в

А й волна yjK в озере как сходилася,
А как ведь вода с песком топерь смутилася,
А й устрашился Садко топеречку да сидети ёп,
Одолел как Садка страх топерь великиий,
А й пошел воп Садко да от озера,
А й пошел Садко как во Нов-город.
А опять как прошла топерь темпа ночь,
А й опять как на другой день
Не зовут Садка да на почестей пир,
А другой-то да не зовут его на почестеп пир,
А й как третий-то день не зовут па почестей пир.
А й как опять Садку топерь да соскучилось,
А пошел Садко ко Ильмень да ён ко озеру,
А й садился ёп опять на синь да на горюч камень
У Ильмень да ён у озера,
А й как начал играть ёп опять во гусли, во яровчаты,
А играл yjK как с утра день до вечера.
А й как по вечеру опять как по поздпому
А й волна уж как в озери сходилася,
А й как вода с песком топерь смутилася,
А й устрашился опять Садко да новгородский,
Одолел Садка уж как страх топерь великии,
А как пошел опять как от Ильмень да от озера,
А как ён попіел по свой да ёп во Нов-город.
А й как тут опять над ним да случилося.
Не зовут Садка опять да па почестей пир.
А й как тут опять другой день не зовут Садка да на почестеп пир,
А й как третий день не зовут Садка да на почестеп пир,
А й опять Садку топерь да соскучилось.
А й пошел Садко во Ильмень да ко озеру,
А й как ёп садился на синь горюч камёнь да об озеро,
А й как начал играть по гусли во яровчаты,
А й как ведь опять играл ёи с утра до вечера,
А волна уж как в озери сходилася,
А вода ли с песком да смутилася;
А тут осмелился как Садко да новгородский
А сидеть играть как он об озеро.
А й как тут вышел царь Водяной топерь со озера,
А й как сам говорит царь Водяной да таковы слова:
«Благодарим-ка, Садко да новгородский!
А спотешил пас топерь да ты во озери,
А у мня было да как во озери,
А й как у мня столованье да почестен пир,
А й как всех развеселил у мня да па честном пиру
(¡в

л ii любсзныих да гостей моих.
А й как я не знаю топсрь Садка, тебя, да чем ііожа.ііовать:
А ступай. Садко, тонеря да во свой во Ыов-город,
А й как завтра позовут тебя да на почестей пир,
А й как будет у купца столовапье-почестеп пир,
А й как много будет купцсй па пиру много повгородскиих,
А й как будут все па пиру да напиватися.
Будут все па пиру да паедатися,
А й как будут все пофальбами теперь да пофалятися,
А й кто чим будет теперь да фастати,
А й кто чим будет теперь да пофалятися;
А йпой как будет фастати да несчетной золотой казной,
А как йпой будет фастать добрым конем.
Иной буде фастать силой-удачей молодецкою,
А йпой буде фастать, молбдый, молодечеством,
А как умной-разумной да буде фастати
Старым батюшком, старой матушкой,
А й безумный дурак да буде фастати
А й своей ёп как молодой женой;
А ты. Садко, да пофастай-ка:
«А я знаю, что во Ильмень да во озеріі
А что естё рыба-то перья золотые ведь».
А как будут купцы да богатые
А с тобой да будут спбровать,
А что нету рыбы такою ведь,
А что теперь золотые ведь,
А ты с нима бей о залог теперь великий,
Залагай^^^свою буйную да голову,
А как с них выряжай теперь
А как лавки во ряду да во гостипоем
С дорогима да товарамы;
А потом свяжите невод да шелковой,
ІГриезлсайте вы ловить да во Ильмень во озеро,
А закиньте три топй во Ильмень да во озери,
А я в кажпу топіо дам теперь по рыбины.
Уж как перья золотые ведь,
А й получишь лавки во ряду да во гостипоем
С дорогима ведь товарамы;
А й потом будешь ты купец Садко, как повгородскпи,
А купец будешь богатый».
А й пошел Садко во свой да как во Нов-город.
А й как ведь да па другой день
А как пбзвали Садка да па почестеп пир
А й купцю да богатому,
IQ
7 Сыліітл

л ii как тут да много сбнралося
А й к кушцо да па почестей пир
А купцей как богатыих новгородскиих;
А й как все теперь па пиру папиванися,
А й как все па пиру да наедалися,
А й пофальбами все пофалялися.
А кто чем уж как теперь да фастает,
А кто чем на пиру да пофаляется;
А йпой фастае как песчетпой золотой казпоіі,
А йпой фастае да добрым копем,
А йпой фастае силой-удачей молодецкою;
А й как умной теперь уж как фастает
А й старым батіошком, старой матушкой,
А й безумный дурак уж как фастает,
А й как фастае да как своей молодой женой;
А сидит Садко как ничим да ёп не фастает,
А сидит Садко как пичим ёп не пофаляется.
А й как тут сидят купцы богатые новгородские,
А й как говорят Садку таковы слова:
«А что ЯШ, Садко, сидишь, пичим же ты не фастаешь.
Что ничим. Садко, да ты не пофаляешься?»
А й говорит Садко таковы слова:
«А й же вы купцы богатые новгородские!
А й как чим мне. Садку, теперь фастати,
А как чем-то Садку пофалятися?
А нету у мня много песчетпой золотой казны,
А нету у мня как прекрасной молодой жопы,
А как мне. Садку, только есть одным да мне пофастати:
Во Ильмёпь да как во озери
А есте рыба как перья золотые ведь!»
А й как тут купцы богатые новгородские
А й начали с ним да опы спброваті.,
ій) Ильмёпь да что во озерп
А нету рыбы такою что.
Чтобы были перья золотые ведь.
А й как говорил Садко новгородский:
«Дак залояіу я свою буйную головушку,
Бо.че за,поиаіть да
мня нечего».
А ёііы говоря: «Мы залоншм в ряду да во гостппосм».
11 Гость купцёй, шесть богатыих
А залагали ведь как по лавочки,
дорогима да с товарамы.
А й тут поели этого
А связали невод шелковой,
(¡в

л ii поехали ловить как в Ильмёнь да как во озеро,
Л іі закидывали тбню во Илъмёнь да ведь во озери,
Л рыбу уж как добыли перья золотые ведь;
Л іі закинули другу тбню во Ильмбнь да ведь во озери,
Л й как добыли другую рыбину перья золотые ведь;
А й закинули третью тбню во Ильмбнь да ведь во озери,
А й как добыли ун{ как рыбинку перья золотые ведь.
А топерь как купцы да новгородские богатые
А й как видят — делать да нечего,
А й как вышло прбвильнё, как говорил Садко да повгородекип,
А й как отперлись ёны да от лбвочок,
А в ряду да во гостиноем,
А й с дорогима ведь с товарамы.
А й как тут получил Садко да новгородский
Айв ряду во гостинобм
А шесть уж как лбвочек с дорогима он товарамы.
А й записался Садко в купцы да в новгородские,
А й как стал тоиерь Садко купец богатый.
А как стал торговать Садко да топеречку
В своем да ёи во городи,
А й как стал ездить Садко торговать да ио всем местам,
А й по прочим городам да ён по дальниим,
А й как стал получать барыши да ён великие.
А й как тут да после этого
А женился как Садко, купец новгородский богатый.
А еще как Садко после этого
А й как выстроил ён палаты белокаменны,
А й как сделал Садко да в своих ён палатушках,
А й как обделал в теремах всё да ио-небесному:
А й как líá неби пекёт да красное уж солнышко,
В теремах у его пекёт да красно солнышко;
А й как Há неби светит млад да светел месяц,
У его в теремах да млад светёл месяц;
А й как Há неби пекут да звезды частые,
А у его в теремах пекут да звезды частые;
А й как всем изукрасил Садко свои палаты белокаменны.
А й топерь как ведь после этого
А й сбирал Садко столованье да почестей пир,
А й как всех своих купцей богатыих новгородских,
А й как всех-то господ ён своих иовгородскиих,
А й как ёп еще настоятелей своих да иовгородскиих.
А й как были настоятели новгородские
А й Лука Зиновьев ведь да Фома да Назарьев ведь;
А еще как сбпі)ал-то ёи всех мужиков иовгородскиих
öl

л й как повел Садко столоваиье-почсстеіі пир богатыіі.
Л топерь как все у Садка на честном пиру,
А п как все у С-адка да напивалися,
Л й как все у Садка топерь да иаедалися,
Л й пофальбами-то все да пофалялися.
Л й кто чем па пиру уні как фастает,
А й кто чем па пиру пофаляется:
А йііой как фастае иесчетиой золотой казной,
А йііой фастае как добрым конем,
А йной фастае силой могучею богатырскою,
А йной фастае славным отечеством,
А йной фастае молодым да молодечеством;
А как умной-разумной как фастает
Старым батюшком да старой матушкой,
А й безумный дурак уж как фастает
А й своей да молодой женой.
А й как ведь Садко по палатушкам ёп похаживат,
А й Садко ли-то сам да выговариват:
«Ай Hte вы купцы новгородские вы богатые,
Ай же все господа новгородские,
Ай же все настоятели новгородские.
Мужики как вы да новгородские!
А у меня как вси вы на честном пиру
А вси вы у мня как ііьяиы-весслы
А как вси па пиру напивалися,
А й как вси па пиру да иаедалися,
А й иофальбами все вы пофалялися.
А й кто чим у вас топерь фастае:
А йной фастае как былицею,
А иной фастае у вас да небылицею.
А как чем буде мне. Садку, топерь пофастати?
А й у мня, у Садка новгородского,
А золота казна у мня топерь не тощится,
А цветное платьице у мня топерь не деряштся,
А й дружинушка хоробрая не изменяется;
А столько мне. Садку, буде пофастати
А й своей мне несчетной золотой казной:
А й иа свою я несчетну золоту казну
А й повыкуплю я как все товары новгородские,
А как все худы товары я, добрые,
А что не буде боле товаров в продаже во городи».
А й как ставали тут настоятели ведь новгородские,
А й Фома да Назарьсв ведь,
А Лука да Зиновьев ведь,
Ö2

л ц как тут ставали да па резвы ноги,
Л й как говорили самы ведь да таковы слова:
«Ай же ты, Садко, купец богатый новгородский!
Л о чем ли о многом бьешь с намы о велик заклад,
І^жели выкупишь товары новгородские,
Л й худы товары, все добрые.
Чтобы не было в продаже товаров да во городи?»
А й говорил Садко им наместо таковы слова:
<Ай JKO вы, настоятели новгородские!
А сколько угодно у міія фатит залоягііть бессчетной золотой казны».
А й говоря настоятели наместо новгородские:
«Ай же ты. Садко да новгородский!
А хошь, ударь с намы ты о тридцати о тысячах».
А ударил Садко о тридцати да ведь о тысячах.
А й как все со честного пиру разъезжалися,
А й как все со честного пиру разбиралися,
А й как по своим домам, по своим местам.
А й как тут Садко, купец богатый новогородскиий,
А й как ён на другой день вставал по утру да по раному,
А й как ведь будил ён свою ведь дружинушку хоробрую,
А й давал как ён да друя^инуіпки
А й как дблюби ёіі бессчетные золотьі казны;
А й как спущал ён по улицам торговыим,
А й как сам прямо шел во гостиной ряд,
А й как тут по выкупил ён товары новгородские,
А й худы товары, все добрые.
А й ставал как на другой день
Садко, купец богатый Новгородскиий,
А й как ён будил друялш^тнку хоробрую,
А й давал yjK как дблюби бессчетные золотьі казны,
А й как сам прямо шел во гостиный ряд, —
А й как тут много товаров припавёзено,
А й как много товаров принаполнено
А й на ту на славу великую новгородскую.
Ён повыкупил еще товары новгородские,
А й худы товары, все добрые.
А й на третий день ставал Садко, купец богатый новгородскиий
А й будил как ёи да дружинушку хоробрую,
А й давал уя« как дблюби друялінушки
А й как много несчетной золотой казны,
А й как распутал ён друлшнушку по улицам торговыим,
А й как сам ёи прямо інел да во гостиный ряд, —
А й как тут на славу великую новгородскую
А й подоспели как товары ведь московские.

л ii как тут ііріінаііолішлся как гостиныіі ряд
А й дорогима товарамы ведь моековскима.
А й как тут Садко теперь да пораздумался:
«А й как я повыкуплю еще товары все московские,
А й на тую иа славу великую новгородскую
/V й подоспеют ведь как товары заморские,
А й как ведь тоиерь уяі как мне. Садку,
А й ие выкупить как товаров ведь
Со всего да со белй свет^'.
А й как лучше пусть ие я да богйтее,
А Садко купец да новгородскиий,
А й как пусть побогатее меня славиыіі Нов-город,
^Іто ие мог ие я да иовыкуиить
А й товаров новгородскиих.
Чтобы ие было продажи да во городи;
А лучше отдам я денежек тридцать тысячей.
Залог свой великиий!»
А отдавал уж как денежек тридцать тысячей.
Отпирался от залогу да великого.
А потом как построил тридцать кораблей.
Тридцать кбраблей, тридцать черныих,
А й как ведь свалил ён товары новгородские
А й иа черные иа кбрабли,
А й поехал торговать купец богатый новгородскиий
А й как на своих на черных на кораблях.
А поехал ён да по Волхову,
А іі со Волхова ён во Лбдожско,
А со Ладожского выплывал да во Неву реку,
А й как со Невы реки как выехал на синё морё.
А й как ехал ён по сишё моріё,
А й как тут воротил ёи в Золот^ Орду.
А й как там продавал ён товары да ведь новгородские,
А й получал ёп барыши теперь великие,
А й как насыпёл ён бочки ведь сорокёвки-ты
А й как красного золота;
А й насыиёл ён много бочек да вдетого сёребра,
А еще иасыпёл ёи много бочек мелкого ён, крупного скатного жем-
чуіу-
А как потом поехал ён з-за Золотой Орды,
А й как выехал тоиеречку опять да на синё морё.
А й как на сииём мори устоялися да черны корабли,
А й как волиой-то бьет и иаруса-то рвет,
А й как ломат черны корабли, —
А всё с места иё идут черны корабли,
51

А й всііі)ог0ио])ил Садко, купец богатый нопГородскшій
Л й ко своей ёіі дружшіушки хоробрыя:
«Лй же ты друлшна хоробрая!
Л й как сколько ни по морю ездили,
Л мы морскому царю дани не плачивали.
Л тоиерь-то дани требует морской-то царь в cimé морб».
А й тут говорил Садко, купец богатый новгородскиий:
«Ай же ты дружина хоробрая!
Л й возьмите-тко, вы мечи-тко в синб морб
Л й как бочку-сороковку красного золота».
Л й как тут дружина да хоробрая
А й как брали бочку-сороковку красного золота,
А метали бочку в синб морб.
А й как все волной-то бьет, паруса-то рвет,
А й ломат черны корабли да па синбм морй, —
Все не йдут с места корабли да на синбм морй.
А й опять воснрбговорил Садко, купец богатый новгородскиий
А й своей как дружинушки хоробрыя:
«Ай }ке ты дружинушка моя ты хоробрая!
А видно мало этой дани царю морскому в синб морб.
А возьмите-тко вы, мечи-тко в синб морб
А й как другую ведь бочку чистого сбребра».
А й как тут друнаінушка хоробрая
А кидали как другую бочку в синё морб
А как чистого да сбребра.
А й как все волной-то бьет, наруса-то рвет,
А й ломат черны корабли да на синбм морй, —
А все не йдут с места корабли да на сшібм морй.
А все не йдут с места корабли да на синем морй.
А й как тут говорил Садко, купец богатый новгородскиий,
А й как своей он дружинушке хоробрыя:
«Ай }ке ты, друяшна хоробрая!
А видно этой мало как дани в синб морб.
А берите-тко третью бочку да крупного мелкого скатного жем-
А кидайте-тко бочку в синб морб».
А как тут дружина хоробрая
А й как брали бочку крупного мелкого скатнего жемчугу,
А кидали бочку в синб морб.
А й как все на синем морй стоят да черны корабли,
А волной-то бьет, паруса-то рвет,
А й как все ломат, черны кбрабли,
А й все с места иб йдут да черны кбрабли.
А й как тут говоі)ііл (-адко купен; богатый нопго]-)одскиий
51

л своей как друяшііуШке он хоробрыя:
<<;Ѵй же ты любезная как дружинушка да хоробрая!
Л видно морской-то царь требуо как живоіі головы у нас в сннб
море.
А й же ты дружина хоробрая!
Л й возьмите-тко yjK как делайте
А й да лгеребья да себе вбляаны,
А й как всяк свои имеиа вы пишите на яібребьи,
А спущайте яібребья па ciiiié море;
А я сделаю себе-то я я^бребей на красиое-то на золото.
А й как спустим жбребья топсрь мы иа синб морб,
А й как чей у нас яібребей теперь да ко дну пойдет,
А тому идти как у нас да во синб морб».
А у всей как у друяшны хоробрыя
А й яібребья тонерь гоголем нловут,
А й у Садка купца, гостя богатого, да ключом на дно.
А й говорил Садко таковы слова:
«А й как эты ясбребья есть неиравильни;
А й вы сделайте ясбребья как на красное да золото,
А я сделаю ясбребей да дубовый.
А й как вы нипште всяк свои имена да на ясбребьи,
А й снущайте-тко ясбребья на синб морб.
А й как чей у нас жбребей да ко дну пойдет,
А тому как у нас идти да в синб морб».
А й как вся тут дружинушка хоробрая
А й снуіцали жбребья на синб морб.
А й у всей как у друясинушки хоробрыя
А й как все ясбребья как тонерь да гоголём нловут,
А Садков как жбребей да тонерь ключом на дно.
А й опять говорил Садко да таковіі слова:
«А как эти ясбребья есть неправилыш.
Aîr ЯСС ты друясина хоробрая!
А й как делайте вы как ясбребья дубовые,
А й как сделаю я жбребей липовой,
А. как будем писать мы имена все на ясбребьи,
А снущать уяс как будем жбребья мы на синб морб.
А тонерь как в остатниих
Как чей тонерь ясбреббй ко дну пойдет,
Айтомукакидтиунасдавсинбморб».
А й как тут вся друясина хоробрая
А й как делали ясбребья все дубовые,
А он делал уж как ясбребей себе липовой.
А й как всяк свои имена писали на ясбребьи,
А й снуіцали жбребья на синб морб.
J6-

; •íí"--^V: a ,
.'тт
гіЛа
m
-•гЧМ
m
•Іі
Ѣ^ШІ
Шк

А у всей дружииушки ведь хоробрыей
А й яіёрсбья теперь гоголем ііловут да на синбм мори,
А й у Садка, купца богатого новгородского, ключом на дно.
А как тут говорил Садко таковй слова:
«А й, как видно Садку да делать теперь нечего,
А й самого Садка требует царь морской да в синб море.
А й Míe ты дружинушка моя да хоробрая любезная
А й возьмите-тко вы, иесите-тко
А й мою как чернильницу вы вальячную,
А й псси-тко как перо лебединое,
А й несите-тко вы бумаги теперь вы мне гербовые».
А й как тут как дружинушка ведь хоробрая
А несли ему как чернильницу да вальячную,
А й несли как перо лебединое,
А й несли как лист-бумагу как гербовую.
А й как тут Садко, купец богатый новгородскиий
А садился ён на ременчат стул
А к тому ён к столику ко дубовому,
А й как начал ён именьица своего да ён отписывать,
А как отписывал ён именья но бо}кыім церквам,
А й как много отписывал ён именья нищей братии,
А как ино именьице ёп отписывал да молодой жены,
А й досталыіое именье отписывал дружииы ён хороброей.
А й как сам потом заплакал ён.
Говорил ён как дружинупіке хороброей:
«Ай же ты друяшна хоробрая да любезная!
А й полагайте вы доску дубовую па синё морё,
А что мне свалиться, Садку, мне-ка іш доску,
А не то как страпіно мне принять смерть во синём мори».
А й как тут ён еще взимал с собой свои гусёлка яровчаты,
А й заплакал горько, прощался ёп с дружипушкой хороброю,
А й прощался ён топеречку со всим да со белым светом,
А й как ён топеречку как прощался ведь
А со своим ён со Новь'ш со городом;
А потом свалился ná доску ёп па дубовую
А й понесло как Садка iiá доске да по синю морю,
А й как тут побежали черны-ты корабли,
А й как будто полетели черны вороны;
А й как тут остался теперь Садко да на синём мори,
А й как ведь со страху великого
А заснул Садко на той доске на дубовый.
А как ведь проснулся Садко, купец богатый новгородскиий
Айв Окиян мори да на самом дни,
А увидел — сквозь воду некет красно солнышко,
8 Быліши

А как ведь оч^дилась возле палата белокамеина,
А заходил ёп в палату белокамениу,
А й сидит топерь как во палатушках
А й как царь-то морской топерь на стули ведь,
А й говорил царь-то морской таковы слова:
«А й как здравствуйте, купец богатый.
Садко да новгородскиий!
А й как сколько ни по морю ездил ты,
А й как морскому царю дани не плачивал в синё морё,
А й топерь уж сам весь пришел ко мне да во подарочках.
Ах, скажут, ты мастер играть во гусли во ярбвчаты:
А поиграй-ко мне как в гусли во ярбвчаты!»
А как тут Садко видит, в синём мори делать нечего,
Принужоп ёп играть как во гусли во ярбвчаты;
А й как начал играть Садко как во гусли во ярбвчаты,
А как начал плясать царь морской топерь в синём мори,
А от пего сколебалося все синё морё
А сходилася волна да па синём мори,
А й как стал ёп разбивать много черных кбраблей да па синём морй
А й как много стало ведь тонуть народу да в синём морй,
А й как много стало гибнуть именьица да в синё морё.
А как топерь на синём морй мпоги люди добрые,
А й как многи ведь да люди православные.
От яшланьица как молятся Миколы да Моя;айскому,
А й чтобы повынес Микудёй их, угодник, из сиий моря.
А как тут Садкй новгородского как чеснуло в плечо да во правое,
А й как обвернулся назад Садко, купец богатый новгородскиий,
А стоит как топерь старичок да назади уж как белый седатыи,
А й как говорил да старичок таковы слова:
«Ай как полно те играть. Садко, во гусли во ярбвчаты в сииём морй!»
А й говорит Садко как наместо таковы слова:
«А й топерь у мня не своя воля да в синём морй,
Заставл/іт как играть меня царь морской!»
А й говорил опять старичок наместо таковы слова:
«А й как ты. Садко, купец богатый новгородскиий,
А й как ты струночки повырви-ко.
Как шпипётаки повыломай,
А й как ты сказки топерь царю морскому ведь:
—
А й у мня струн не случилося,
Шпииёчиков у мня не приходилося,
Айкакболеигратьумняпёвочто.
А тебе скалке как царь морской:
—
А й не угодно ли тебе. Садко, жениться в синём морй
А й на душечке как на красной на девушке? —
5S

А й как ты скажи ему теперь да в синём мори,
А й скажи: — царь морской, как воля твоя теперь в сииём мори,
А й как что ты знаешь, то и делай-ко.
—
А й как ён скажет тебе да топеречку:
—
А й збутра ты приготовляйся-тко,
А й Садко, купец богатый новогородскиий,
А й выбирай, — как сканшт, — ты девицу себе по уму, по разуму,—
Так ты смотри, первб три стб девиц ты стадо прбпусти,
А ты другое три стб девиц ты стадо прбпусти,
А как третье три стб девиц ты стадо прбпусти,
А в том стади па концу па остатпием
А й идет как девица красавица,
А по фамилии как Черпава-то,
Так ты эту Черпаву-то бери в замужество,
А й тогда ты. Садко, да счастлйв будёшь.
А й как лягешь спать первой ночи ведь,
А смотри, не твори блудб пикакого-то
С той девицей со Черпавою.
Как проснешься тут ты в сипём мори.
Так будешь в Новё-граде па крутом кряіку,
А о ту о рйчепьку о Черпаву-ту.
А ежели сотворишь как блуд ты в сипём морй,
Так ты останешься навеки да в синём морй,
А когда ты будешь ведь на святой Руси,
Да во своем да ты да во городи,
А й тогда построй ты церковь соборпюю
Да Николы да Можайскому,
А й как есть я Микола Можайскиий!»
А как тут потерялся топерь старичок да седатыий.
А й как тут Садко, купец богатый новгородский в сипём морй
А й как струночки ёп повьірывал,
Шпинечики у гусёльппек повьіломал,
А не стал ведь ёп боле играти во гусли во ярбвчаты.
А й остоялся как царь морской.
Не стал плясать ёп топерь в сипём морй.
А й как сам говорил уж царь таковы слова:
«А что ЯШ пе играшь. Садко, купец богатый повгородскиий,
А й во гусли ведь да во ярбвчаты?»
А й говорил Садко таковы слова:
«А й топерь струночки как я повьірывал,
Шпппёчики я повыломал,
А й у меня боле с собой ничего да пе случилося».
А й как говорил царь морской:
«Не угодно ли тебе жепитися. Садко, в синём морй,
(¡в

А й как ведь на душечке на красной да на девушке?»
А й как ён наместо ведь говорил ему:
«А й теперь как волюшка твоя надо мной в синём морй»,
А й как тут говорил у>к царь морской:
«А й JKC ты, Садко, купец богатый новгородскиий!
А й заутра выбирай себе девйцу да красавицу
По уму себе да но разуму».
А й как дошло дело до ^'тра ведь до рапного,
А й как стал Садко, купец богатый новгородскиий,
А й как пошел выбирать себе дёвицы красавицы,
А й посмотрит, стоит уж как царь морской,
А й как три CTá девиц новели мимо их-то ведь
А ён-то перво три стй девиц да стадо нрбнустил,
А др^го ён три CTá девиц да стадо пропустил,
А й третье ён три CTá девиц да стадо нрбнустил.
А посмотрит, позади идет девица красавица,
А й по фамилии что как зовут Чернавою.
А ён ту Чернаву любовал, брал за себя во замулшство.
А й как тут говорил царь морской таковй слова:
«А й как ты умел да я^енитися. Садко, в синём морй!»
А теперь как пошло у них столовёнье да нечестен пир в синём морй.
А й как тут прошло у них столовйнье да почестей пир,
А как тут ложился спать Садко, купец богатый новгородскиий
А в синём морй ён с девицею с красавицей,
А во спальней ён да во тёнлоей.
А й не творил с ней блудё никакого, да заснул в сон во крепкий.
А й как ён проснулся. Садко, купец богатый новгородскиий.
Ажио очудился Садко во своем да во городи,
О реку о Чернаву на крутбм кряжу.
А й как тут увидел — бежат по Волхову
А свои да черные да кбрабли,
А как ведь дружинушка как хоробрая
А поминают ведь Садка в синём морй,
А й Садка купца богатого да жена его
А номинат Садка со всей друяшною хороброю.
А как тут увидла друлаінушка,
Что стоит Садко на крутом кряя{у да о Вблхове,
А й как тут дружинушка вся она расчудовалася,
А й как тому чуду ведь сдивовалася.
Что оставили мы Садка да на синём морй,
А Садко впереди нас да во своем во городи.
А й как встретил ведь Садко друяшнушку хоробрую,
Вси черные тут кбрабли.
А как тонерь поздоровкались,
(¡в

Пошли во палаты Садка, купца богатого,
А как ён топеречку здоровкался со своею с молодой женой.
А й топерь как ён после этого
А й повыгрузил ён со кбраблей
А как всё свое да ён нменьнцо,
А й повыкатнл как ён всю свою да несчетну золот^' казну.
А й топерь как на свою ён несчетну золот;у- казну
А й как сделал церковь соборную
Ннколы да Можайскому.
А й как другую церковь сделал нресвятыя богородицы.
А й топерь как ведь да после этого
А й как начал господу богу ён да молитнся,
А й о своих грехах да ён нрощатнся;
А как боле не стал выезжать да на сннё морё,
А й как стал проживать во своем да ён во городи.
А й топерь как ведь да после этого
А й тому да всему да славы ноют.
Í

Алеша Попович и Тугарин
3 славного Ростова Kpácna города
•'/..(^/гг-
Как два ясные соколы вылётывали,
Выезжали два могучие богйтыри,
Что по имешо Алешенька Попович млад
А со мблодом Екимом Ивановичем.
Они ездят, богётыри, плечо о плечо,
Стрсмйно в стремяно богатырское.
Они ездили-гуляли но чист^ поліЬ,
Ничего они в чистбм полё не наезлшвали,
ïfe видали они птицы перслетныя.
Не видали они зверя нрыскучсго;
Только в чистбм нолб наехали —
Лежат три дороги широкие,
Промеж;^ тех дорог лежит горібч камень,
А на каменю подпись подписана.
Взгбворит Алеша Попович млад:
(¡в

«л и ты, братец Еким Иванович,
В грамоте поучепой человек!
Посмотри на каменю подписи,
Что на каменю подписано?»
И скочил Еким со добра коня,
Посмотрил на каменю подписи —
Расписаны дороги піирокие:
Первая дорога во Мурбм лежит.
Другая дорога в Чернигов град.
Третья ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.
Говорил тут Еким Иванович:
«А и братец, Алеша Попович млад!
Которой дорогой изволишь ехать?»
Говорил ему Алеша Попович млад:
«Лутче нам ехать ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру».
Втбноры поворотили добрых коней
П поехали они ко городу ко Киеву.
Не доехавши они до Сафат реки.
Становились на лугах на зеленыих.
Надо Алеше покормить добрьіх коней.
Расставили тут два бeлá шатра,
Что изволил Алеша оиочйв дерлать.
А и мало время позамешкавши.
Молоды Еким со добры кони,
Стреножимши, в зблен луг пустил, —
Сам ложился в свой шатер опочйв дерл^ать.
Прошла та ночь осенняя.
Ото сна Алеша пробуждается.
Встает рано ранёшенько.
Утренней зарею умывается.
Белою ширинкою утирается.
На восток он, Алеша, богу молится.
Молоды Еким сын Иванович
Скоро сходил по добрых коней,
А сводил он поить на Сйфат ná реку,
И приказал ему Алеша
Скоро седлать добрьіх коней.
Оседлавши он, Еким, добрых коней,
Наряліаются они ехать ко городу ко Киеву.
Пришел тут к ним калйка перехожии.
Лапотки на нем — семи шелков
Подковырены чистым сёребром.
(¡в

Личико унизано красным золотом, ,
Шуба соболиная долгополая,
Шляпа сорочшіская, земли греческой,
В тридцать пуд шелепуга гіодороясная,
В пятьдесят пуд налита свинцу чебурацкого.
Говорил таково словб:
«Гой вы еси, удалы добры молодцы!
Видел я Тугарина Змеёвича,
В вышину ли он, Тугарин, трёх сажен.
Промеж плечей косая са^кёнь.
Промеж^ глаз калснй стрела.
Конь под ним как лютый зверь,
Из хайл ища пламень пышет,
Из ушей дым столбом стоит».
Привязался Алёша Попович млад:
«А и ты, братец, калика перехожая!
Дай мне платье калйчее,
Возьми мое богатырское,
Лапотки свои семи шелков,
Подковырены чистым сёребром.
Личико унизано красным золотом.
Шубу свою соболиную долгополую,
Шляпу сорочинскую, земли греческой,
В тридцать иуд шелепугу подороікную,
В пятьдесят иуд налита свинцу чебурбцкого».
Дает свое платье калика Алеше Поповичу
Не отказываючи, а на себя надевал
То платье богатырское.
Скоро Алеша каликою иаржкается
И взял шелепугу дорояшую,
Котора была в пятьдесят пуд,
И взял в запас чипгалище булатное.
Пошел за Сафат реку.
Завидел тут Тугарин Змеёвич млад,
Заревел зычным голосом —
Подрогиула дубровушка зеленая,
Алеша Попович едва яшв идет.
Говорил тут Тугарин Змеёвич млад:
«Гой еси, калика перехоя^ая!
А где ты слыхал и где видал
Про молода Алешу Поповича?
А и я бы Алешу копьем заколол,
Копьем заколол и огнем спалил!»
Говорит тут Алеша калйкоіо:
(¡в

с- ..

.в
тш
'
ш
шшш•S&
Ші:
•>• -
г«-,.
.
íí^í
fCi;
is
IS»

«л и ты ой оси, Тугарин Змоёвпч млад!
Поезжай поближе ко мне,
Не слышу я, что ты говоришь».
И подъезясал к нему Тугарин Змеёвич млад.
Сверстался Алеша Попович млад
Против Тугарина Змеёвича,
Хлестнул его шелеііугоіо по буйной голове,
Расшиб ему буИиу голову,
И унал Тугарин на сыру земліб.
Скочил ему Алеша на чёрну грудь.
Втаноры взмолится Тугарин Змеёвич млад:
«Гой еси ты, калика перехожая!
Не ты ли Алеша Понович млад?
Токо ты Алеша Попович млад,
Сём побратаемся с тобой».
Втаноры Алеша врагу не веровал,
Отрезал ему голову прочь.
Платье с него сымал цвётное, на сто тысячей,
И все платье на себя iiáдевал.
Садился на его добрё коня
И поехал к своим белым шатрам.
Втбпоры увидели Еким Иванович
И калика перехожая,
Испужалися его, сели па добрых коней.
Побежали ко городу Ростову.
И постигает их Алеша Попович млад.
Обвернется Еким Иванович,
Он выдергивал палицу боевую в тридцать пуд.
Бросил назад себе, —
Показалося ему, что Тугарин Змеёвич млад,
И угодил в груди белые Алеши Поповича,
Сшиб из седёлечка черкасского,
П упал он па сыр^ земліб.
Втбпоры Еким Иванович
Скочил со добрб коня, сел на грудй ему,
Хочет пороть груди белые.
И увидел па нем золот ч^'ден крест.
Сам заплакал, говорил калике перехожему:
«По грехам надо мною, Екимом, учипилося.
Что убих своего братца родимого!»
И стали его оба т])ясти и качать
И потом подали ему питья заморского.
От того он здрав стал.
Стали они говорити и между собою п.!іатьем меняти.
9 Пылиііг.і
65

Капика свое платье надевал каличье,
А Алеша свое богатырское,
А Тугарина Змеёвича платье цветное
Клали в чебодби к себе.
Сели они па добрйх коней
И поехали все ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.
А и будут они в городе Киеве
На княженецком дворе,
Скочили со добрых коней.
Привязали к дубовым столбам.
Пошли во светльі гридни.
Молятся снасову образу
И -бьют челом, поклоняются
Князю Владимиру и княгине Анрбксевые
И на все четыре стброны.
Говорил им ласковый Владимир князь:
«Гой вы еси, добры молодцы!
Скажитеся, как вас но имешб зовут,
А но именю вам мочно место дать.
По избтчеству можно ноікаловати».
Говорит тут Алеша Попович млад:
«Меня, осударь, зовут Алешею Поповичем,
Из города Ростова, старого нона соборного».
Втбноры Владимир князь обрадовался.
Говорил таковы слова:
«Гой еси, Алеша Попович млад!
По отечеству садися в большое место, в передний уголок,
В другое место богатырское —
В дубову скамью, ііротйв меня,
В третье место, куда сйм захошь».
Пе садился Алеша в место бблыііее
И не садился в дубову скамью,
('ел он со своими товарищи на палатный брус.
^Іало время нозамешкавшн.
Несут Тугарина Змеёвича
Па той доске красна зблота
Двенадцать могучих богбтырей.
Сажали в место большее,
И подле его сидела княгиня Анрбксевпа.
Тут новары были догадливы.
Понесли ecTBá caxápiibie н питья медвяные,
А питья все заморские.
Стали тут нить-есть, нрохлаящтися.
(¡в

А Тугарин Змеёвич нечестно хлеба ест:
Но целой ковриге за щеку мечёт
Те ковриги монастырские.
И нечестно Тугарин пйтья пьет:
По целой чаше охлестывает,
Котора чаша в нолтретьй ведра.
И говорил втйноры Алеша Понович млад:
«Гой еси ты, ласковый сударь Владимир князь!
Что у тебя за болван пришел,
Что за дурак неотесаный?
Нечестно у князя за столом сидит.
Ко княгине он, собака, руки в назуху кладет.
Целует во уста сахбрные.
Тебе, князю, насмехается.
А у моего сударя батюшки
Была собачища старая.
Насилу но Н0ДСТОЛЫО таскалася,
И костью та собака нодавилася.
Взял ее за хвост, иод гор^ махнул,
От меня Тугарину то же будет!»
Тугарин почернел, как осення ночь,
Алеша Нонович стал, как светёл месяц,
И опять втаноры новары были догадливы.
Носят ecTBá сахбрные,
И принесли лебедушку белую.
И ту рушала конечный лебедь белую,
Обрезала рученьку левую.
Завернула рукавцом, под стол опустила.
Говорила таково слово:
«Гой вы еси, княгини-боярыни!
Либо мне резать лебедь белую.
Либо смотреть на мйл ишвот.
На молода Тугарина Змеёвича».
Он, взявши, Тугарин, лебедь белую.
Всю вдруг нрбглотил.
Еще тут }ке ковригу монастырскую.
Говорит Алеша на палатном брусу:
«Гой еси, ласковый осударь Владимир князь!
Что у тебя за болван сидит,
Что за дурак неотесаный?
Нечестно за столом сидит;
Нечестно хлеба с солью ест.
Но целой ковриге за щек^ мечёт
И целу лебедушку вдруг проглотил.
(¡в

у моего суда])я батюшки,
Федора, попа ростовского.
Была коровища старая.
Насилу по двору таскалася,
Забилася па поварню к поварам.
Выпила чаи браги пресиыя.
От того она лоипула,—
Взял за хвост, под гор^ махнул.
От меня Тугарину то же будет!»
Тугариіг потемнел, как осеппя почв.
Выдернул чиигалищс булатное.
Бросил в Алешу Поповича;
Алеша па то-то верток был, —
Не мог Тугарин попасть в пего.
Подхватил чипгалище Еким Иванович,
Говорил Алеше Поповичу:
«Сам ли ты бросаешь в его, али мне велишь?» —
«Пет, я сам не бросаю и тебе не велю!
Заутра с ним переведаюсь:
Бьюсь я с ним о велик заклад,
Пе о сте рублях, не о тысяче,
А бьюсь о своей буйной голове».
Втбпоры князи и бояра
Скочили па резвы погй
И все за Тугарина поруки дерясат:
Князи кладут по сту рублёв,
Бояра по пятидесят, крестьяне по пяти рублёв.
Тут же случилися гости купеческие,
Три корабля свои подписывают
Под Тугарина Змсёвича,
Всякие товары заморские,
Іготоры стоят па быстром Пеире,
А за Алешу подписывал владыка черниговский.
Втёпоры Тугарин звился и вон ушел.
Садился на своего добра коня.
Поднялся на бумажных крыльях поднебесью летать,
Скочшла княгиня Анрёксевна на резвы ноги,
Стала пенять Алеше Поповичу:
«Деревенщина ты, заселыцина!
Не дал посидеть другу милому».
Втёноры того Алеша ие слушался,
Звился с товарищи и вой пошел.
Садилися на добры коий.
Поехали ко Сафёт реке.
(¡в

Поставили белы шатры,
Стали опочйв дс])5к.аті.,
Koiicîi опустили в зелены луга.
Тут Алешаі всю ночь не спал,
Молился богу со слезами:
«Создай, боже, тучу грозную,
А и тучу-то, с градом донсдя».
Алешины молитвы доходны ко Христу,
Дает господь бог тучу, с градом дождя.
Замочила Тугарина к})ылья бумажные.
Надает Тугарин как собака на сырземліб.
Приходил Еким Иванович,
Сказал Алеше Поповичу,
Что видел Тугарина на сырой земле.
И скоро Алеша наряжается.
Садился иа добра коня.
Взял одну сабельку вострую
И поехал к Тугарину Змеёвичу.
И увидел Тугарин Змеёвич Алешу Поповича,
Заревел зычным голосом:
«Гой еси, Алеша Попович млад!
Хоть ли я тебя огнем спалю,
Хошь ли, Алеша, конем стопчу,
Али тебя, Алешу, копьем збколю!»
Говорил ему Алеша Попович млад:
«Гой еси ты. Тугарин Змеёвич млад!
Бился ты со мною о велик заклад —
Биться-драться един нб един,
А за тобою ноне силы-сметы нет
На меня, Алешу Поповича!»
Оглянется Тугарин назад себя,
Втапоры Алеша подскочил, ему голову срубил,
П пала глава па сыру землю как пивной котел.
Алеша скочил со добрб коня.
Отвязал чемб^'р от добрб коня
П проколол уши у Тугарина Змеёвича
П привязал к добр^ коню
П привез в Киев на княженецкий двор.
Бросил середи двора княженецкого.
П увидел Алешу Владимир князь.
Повел во светлы гридни.
Сажал за убраны столы.
Тут для Алеши и стол пошел.
Сколько время покушавши.
51

Говорил Владимир князь:
«Гой еси, Алеша Попович млад!
Час ты мне свет дал,
Пожалуй ты, яіиви в Киеве,
Служи мне, князю Владимиру,
Долюби тебя пожалую».
Втапоры Алеша Попович млад князя не ослушался.
Стал служить верою и правдою.
А княгиня говорила Алеше Поповичу:
«Деревенщина ты, заселыцина!
Разлучил меня с другом милым,
С молодым Змеем Тугаретиным».
Отвечает Алеша Попович млад:
«А ты гой еси, матушка княгиня Апраксевна!
Чуть не назвал я тебя сукою,
Сукою-ту, волочайкою».
То старина, то и дбянье.

Вольгй
акатилось красное солнышко
За лесушки за темные, за моря за широкие,
Рассаждалися звезды частые по светлу неб^
Порождался Boльгá сударь Буславлевич
На святой Руси.
И рос Boльгá Буславлевич до пяти годков.
Пошел Вольга сударь Буславлевич по сырой земли.
Мать сырб земля сколыбалася.
Звери в лесах разбежалися.
Птицы по подоблачыо разлеталися
И рыбы по сипіб моріб разметалися.
И пошел Вольгб сударь Буславлевич
Обучаться всяких хитростей-мудростей.
Всяких язйков он разпьшх.
Задался Больгй сударь Буславлевич нб семь год,
А прояаіл двенадцать лет.
51

Обучался хитростям-мудростям,
Всяких языков разныих.
Собирал дружину себе добрую,
Добрую дружину, хоробрую,
И тридцать богатырей без единого.
Сам становился тридцатыим:
«Ай же вы, друяшна моя добрая, хоробрая.
Слушайте большого братца, атамана-то,
И делайте дело повелёиое:
Вейте веревочки шелковые,
Стаиовите веревочки по темн^ лес;^,
Стаіювите веревочки по сырой земли,
А ловите вы куниц, лисиц.
Диких зверей, черных сбболей
И подкопучиих белых збячков.
Белых заячков, малых горпостблюшков,
И ловите HÓ три дня, по трй ночи».
Слушали большого братца, атамапа-то.
Делали дело повелёиое:
Вили веревочки шелкбвые,
Становили веревочки по тсмн^ лесу по сырой земли.
Ловили rió три дня, по трй ночи.
Не могли добыть пи одного зверка.
Повернулся Вольгй сударь Буславлевич,
Повернулся он левым зверем,
Поскочил по сырой земли по темн^^ лес;^.
Заворачивал куниц, лисиц,
И диких зверей, черных сбболей,
И белых ііоскакучиих збячков,
И малыих горпостблюшков.
И будет во граде во Киеве
А со своею друяшпою со доброю,
И скалгет Вольгб сударь Буславлевич:
«Друллшушка ты моя добрая, хоробрая!
Слухайтс большого братца, атамана-то,
И делайте дело повелёиое,
А вейте сйлышка шелковые,
Стаиовите сйлыпіка на темный лес.
Па темный лес, на самый верх.
Ловите гусей, лебедей, яспыих соішлей,
А малую птицу ту пташицу,
А ловите по три дня и по трй ночи».
И слухали большого братца, атамана-то,
А делали дело повелёиое:
(¡в

ж
и'У
Т -чѵ.
-
Sfi,

л вили сйлышка шелковы,
Становили сйлышка на темный лес, на самый верх.
Ловили по три дня, но трй ночи.
Не могли добить ни одной нтичкй.
Повернулся Вольгй сударь Буславлевич На^'й птицей.
Полетел нодбблачыо.
Заворачивал гусей, лебедей, ясных сбколей
И малую птицу ту пташицу.
И будут во городе во Киеве
Со своей дружинушкой со доброю.
Скаяшт Вольгй сударь Буславлевич:
«Друяшна моя добрая, хоробрая!
Слухайте большого братца, атамана-то.
Делайте вы дело новелёное:
Возьмите топоры дроворубныс.
Стройте судёнышко дубовое,
Вяяште путевья ніелкбвые,
Выезікайто вы на синё морё.
Ловите рыбу сёмяшнку да белужиику,
ІЦученьку, плотиченьку
И дорогую рыбку осёт])инку,
И ловите ш) три дня, по трй ночи».
И слухали большого братца, атамана-то,
Делшш дело новелёное:
Брали топоры дроворубные.
Строили судёнышко дубовое.
Вязали путевья шелковые.
Выезжали на синё морё
Ловили по три дня, но трй ночи,
Пе могли добыть ни одной рыбкй.
Повернулся Вольгй сударь Буславлевич рыбой іцученькой
И побежал по синю моріб.
Заворачивал рыбу семжинку, белугкинку,
1 Цученьку, плотиченьку,
Дорогую рыбку осётринку.
И будут во граде во Киеве
Со своею дружиною со доброю,
И скажет Вольгй сударь Буславлевич:
«Дружина моя добрая, хоробрая!
Вы слушайте большого братца, атамана-то:
Кого бы нам послать во Турёц земліб,
Проведати про думу про царскую,
И что царь думы думает,
И думает ли ехать на святую Гусь?
10 Былнны
73

А старого послать, будет долго лсдать,
Да среднего послать, то вином зйпоят,
Л малого послать.
Маленький с девушкамы заиграется,
А со молодушками распотешится,
А со старыма старушкамы разговор дсрлгать,
И буде нам долго ледать,
А видно буде Вольгё самому пойти».
Повернулся Вольгй сударь Буславлевич
Малою птицею пташицей.
Полетел он по подоблачыо
И будет скоро во той земли Турецкоей,
Будет у Сантала у турецкого,
А у той палаты белокаменной,
Против сймыих окошечек,
И слухаст он рета тайные.
Говорит царь со царицею:
«Ай же ты царица Папталовпа!
А ты знаешь ли про то, ведаешь?
На Гуси-то трава растет не ио-стаі)ому.
Цветы цветут не попрслшему,
А на Руси трава растет не п0и])елѵпсму,
А видно Вольгй-то живого пет.
А поеду я па святую Русь,
Возьму я себе девять городов.
Подарю я девять сынов,
А тебе, царица Паиталовна,
Подарю я шубоньку дброгу».
Проговорит царица Паптбловна:
«Ай же ты, царь турец Сантал!
А я знаю, про то ведаю:
J Га Руси трава все растет по-старому,
Цветы-то цветут все попрелсиему,
А почбсь спалось, во сиях виделось:
Быв с-под восточный с-под сторонушки
Налетала птица малая пташица,
А с-под западней с-іюд сторонушки
Налетала птица черной ворон.
Слетались оиы во чистбм полб,
Промелід^ собой подиралися;
Малая птица пташица
Черного ворона повыклевала
И по перышку она повыщипала
И па ветер все повь'шускала.
(¡в

То есть Вольгп сударь Буславлевич,
А что черный ворон — турёц Сантал».
Ирогбворит царь турёц Сантал:
«Лй }ке ты, царица Пантйловна!
А я думаю скоро ехать на святую Русь,
Возьму я девять городов.
Подарю дсв/іть сынов.
Привезу тебе шубоньку дорогу».
Говорит царица ПантАловна:
«А не взять тебе девяти городов,
П. не подарить тебе девяти сынов
И не привезти тебе шубоньки дорогой!»
Прогбворит царь турец Салтан:
«Ах ты, старый чорт,
(!ама спала, себе сон видела!»
И ударит он 110 белу лицу,
И новбрнется — по другому
И кинет царицу о кирничеп пол,
И кинет ю второй-то раз:
«А поеду я на святую Русь,
Возьму я девять городов.
Подарю девять сынов.
Привезу тебе шубоньку дброгу!»
А повернулся ВольгА сударь Буславлевич,
Повернулся серым волком
И носкочил то он на конібшеи двор.
Добрых коней тех всех пбребрал.
Глотки-то у всех у них пёрервал.
А повернулся ВольгА сударь Буславлевич
Малым горносталюшком,
Поскочил во горницу оружейную.
Тугие луки переломал
И шелкбвые тетивочки пбрервал
И каленые стрелы все повыломал.
Вострые сабли повыщербил,
Палицы булатные дугой согнул.
Тут ВольгА сударь Буславлевич,
Повернулся ВольгА сударь Буславлевич
Малою птицею пташицей,
И будет скоро во граде во Киеве.
И иовбрнулся он добрым мблодцом
И будет оп с своею со друяшною со доброю:
«Друяшна моя добрая, хоробрая!
Пойдемте мы во Турбц земліб».
T'A

и пошли они во Турёц земліЬ.
И силу турецкую во полон брали:
«Дружина моя добрая, хоробрая!
Станемте теперь полону поделять!»
Чтб было ná делу дорого,
Что было iiá делу дешево?
А добрые копи по семи рублей,
А оружье булатное по шести рублей.
Вострые сабли по пяти рублей.
Палицы булатные по трй рубля,
А то было ná делу дешево — женский пол:
Старушечки были по полушечке,
А молодушечки по две полушечки,
А красные девушки по денежке.

Василий Буслаевич
славном великом Нове-граде,
Л и ЯШ л Бус лай до девяноста лет;
С Новым-городом яшл, не перёчился,
Со муяаіки новгородскими
Поперек словечка не говаривал,
Ж'ивучи, Буслай состарелся,
Состарелся и ііерсставился.
После его веку долгого
Оставалося его житьё-бытьё
И все имение дворянское;
Осталася матерá вдова,
Матерй Амелфа Тимофеевна,
И оставалося чадо милое
Молодой сын Василей Буслаевич.
Будет Васенька семи годов.
Отдавала матушка родимая.
(¡в

Maicpá вдова Амслфа Тимофеевна,
Учить его во грамоте, —
А грамота ему в паук пошла;
Присадила пером его писать, —
Письмо Василыо в наук пошло.
Отдавала ііетыо учить церковному, —
Петьё Василыо в наук пошло.
А и нет у нас такого певца.
Во славном Иове-городе,
Супротив ]^асилья Буслаева.
Поводился ведь Васька Буслаевич
Со пьяницы, с безумішцы,
С веселыми, удалыми добрыми молодцы,
Дбньяна уж стал наниватися, —
А и ходя, в городе уродует:
Которого возьмет он за руку.
Из плеча тому руку выдернет;
Которого заденет за ногу.
То из... ногу выломит;
Которого хватит поперек хребта.
Тот кричит, ревет, окарачь ползет.
Пошла-то жалоба великая;
А и мужики новгородские,
Посадские, богатые
Приносили >калобу они великую
Матербй вдове Амелфе Тимофеевне.
На того на Василья Буслаева;
А и мать-то стала его журить-бранить.
Журить-бранить, его на ум учит,;
Журба Ваське не взлюбилася.
Пошел он, Васька, во высок терём.
Садился Васька на ремёнчатой стул.
Писал ярлыки скорописчаты.
От мудрости слово поставлено:
«Кто хощет нить и есть из готового,
Валися к Ваське на широкой двор.
Тот пей и ешь готовое
И носи платье разноцветное!»
Рассылал тс ярлыки со слугой своим
На те улицы широкие
И на тс частые переулочки;
В то ЯШ время поставил Васька чан среди двора.
Наливал чан полон зеленй вина,
Оііущал он чару в полтора ведра.
(¡в

Во славном было во Иове-граде
Грамотны люди шли,
Прочитали те ярлыки скороннсчаты,
Пошли ко Ваське на широкой двор;
К тому чану, зелену вину.
В начале был Костя Повотбрженин,
Пришел, он. Костя на широкой двор;
Василиіі тут его опробовал.
Стал его бити червленым вязом;
В половине было налито
Тяжела свинцу чебурацкого,
Весом тот вяз был во двенадцать пуд;
А бьет он Костю по буйной голове.
Стоит тут Костя, не шевблынітся,
И на буйной голове кудри не тряхнутся.
Говорил Василий, сын Буслаевич:
«Гой еси ты. Костя Повотбржстшн!
А и будь ты мне названой брат,
И паче мне брата родимого!»
А и мало время нозамешкавшн
Пришли два брата боярченка,
ЛІука и Моисей, дети боярские,
Пришли ко Ваське на широкой двор;
ІМолодой Василий, сын Буслаевич
Тем молодцам стал радогаен н веселёшенек.
Пришли тут мужики Залешана:
И ПС смел Василий показаться к ним.
Еш,е тут пришло семь братов Сбродовнчи.
Собиралися, сходнлися
Тридцать молодцов без единого,
Он сам, Василий, тридцатой (;тал;
Какой зайдет, убьют: его,
Убыот его, за ворота бросят.
I Гослышал Васенька Буслаевич,
У мужиков новгородскинх
Канун варен, нива ячные;
Пошел Василий со друяшною.
Пришел во братчину в Пнколыцнну:
«Не малу мы тебе сыпь илатйм:
За всякого брата но пяти рублёв!»
А за себя Василий дает пятьдесят рублёв.
А и тот-то староста церковной
ІТринимал их во братчину в Никольщнн)'.
А и зачали они тут канун варен нить.
(¡в

А и те-то пива ячные.
Молодой Василий, сын Буслаевич,
Бросился на царёв кабак,
Со своею дружиною хороброю;
ТТанилися они туто зеленб вина,
И пришли во братчину в Никольщину.
А и будет день ко вечеру.
От малого до старого.
Начали уж ребята боротися,
А в ином кругу в кулаки битися.
От тоё борьбы от ребячия.
От того бою, от кулачного
Началася драка великая;
Молодой Василий стал драку разнимать,
А иной дурак зашел с носка,
Его HÓ уху онлел,
А и тут Василий закричал громким голосом:
«Гой еси ты, Костя Новоторженин,
И Лука, М'оисей, дети боярские!
Уже, Ваську, меня, бьют!»
Поскакали удалы добры мблодцы.
Скоро они улицу очистили.
Прибили уже много до смерти.
Вдвое, втрое перековеркали.
Руки, ноги переломали,—
Кричат, ревут мужики посадские.
Говорит тут Василий Буслаевич:
«Гой еси вы, мужики новгородские!
Бьюсь с вами о велик заклад,
Панущаюсь я на весь Пов-город
Битися, дратися
Со своею дружиною хороброю;
Токо вы меня с дружиною побьете Повым-городом,
Буду вам платит дани-выходы по смерть свою.
Па всякой год но три тысячи;
А буде же я вас побью
И вы мне нокоритеся.
То вам платить мне такову же дань».
И в том-то договоре руки они подписали.
Началась у них драка-бой великая.
А мулшки новгородские,
И все купцы богатые.
Все они вместе сходилися,
Па млада Васютку нанущалися,
(¡в

Щг
-
'if ""^!.
ШШ
ét-fc

и дерутся они доіи> до вечера, —
ЛГолодоіі ]3аси.ішіі, сын Буслаевнч,
('о своею друялпюю хороброю,
Прибили оии во Нове-граде,
Прибили уже много до смерти.
Л и мужики новгородские догадалися.
Пошли они с дорогими подарки
К матербй вдове Амелфс Тимофеевне.
«Матера вдова, Амелфа Тимофеевна!
ІГрими у нас дорогй подарочки.
Уйми свое чадо милое.
Басилья Буславича!»
Матерй вдова Амелфа Тимофеевна
Принимала у них дорогй подарочки.
Посылала девушку-чернавушку
По того Василья Буслаева.
J Ірибежала девушка-чернавушка,
Сохватила Ваську во белы рукй.
Потащила к матушке родимыя.
Притащила Ваську на широкой двор;
А II та старуха неразмышлена.
Посадила в иогребы глубокие
Молода Василья Буслаева,
Затворяла дверьми железными.
Запирала замки булатными.
А его друлшиа хоробрая
Со теми муніики новгородскими
Дерутся, бьются день до вечера;
А и та-та девушка-чернавушка
Па Волх реку ходила по воду,
А взмолятся ей тут добры молодцы:
«Гоій еси ты, девушка-чернавушка!
Не подай нас у дела у ратного,
У того часу смертного!»
П тут девушка-чернавушка
ІЗросала она ведро кленовое.
Брала коромысло кииарисово.
Коромыслом тем стала она помахивати
По тем мужикам иовгородскиим,
ІГрибила уж много до смерти.
И тут девка запышалася.
Побежала ко Василыо Буслаеву,
Срывала замки булатные.
Отворяла двери железные:
и
Выліііп.і
81

«А и спишь ли Василий, или TÍIK ЛСЖИШІ.?
Твою дружину хоробрую
Мужики новгородские
Всех прибили, переранили.
Булавами буйны головы пробйвапы!»
Ото сна Василий пробуждается,
Оп выскочил на широкой двор,
J [с попала палица железная.
Что попала ему ось телел{пая.
Чобея^ал Василий по Нову-городу
Во тем по широким улицам;
Огоит тут старец Пилигримища,
На могучих плечах дернліт колокол,
Л весом тот колокол во триста пуд;
Кричит тот старец Пилигримиіца:
«Л стой ты, Васька, не попорхивай,
Молодой глуздырь, не полетывай,
Из Волхова воды не выпити,
Нове-граде людей не выбити.
Есть молодцов сопротйв тебя.
Стоим мы, молодцы, не хвастаем».
Говорил Василий таковб слово:
«А и гой еси, старец Пилигримшца!
А и бился я о велик заклад
Со мужики новогородскими,
Опричь почестного монйсты])я
Оиричь тебя, старца Пилигримшца;
JÍO задор войду, тебя убыо!»
Ударил он старца во колокол
А и той-то осью телеяіною.
Качается старец, не шевблыштся,
Заглянул оп, Василий, старца иод колоколом,
А и во лбе глаз •— уяі веку нету.
Пошел Василий по Волх реке,
А идет Василий по Волх реке,
lío той Волховой по улице.
Завидели добрые молодцы,
А его друяшна хоробрая,
Молода Василья Буслаева,
У ясных соколов крылья бтросли,
У них-то, молодцов, думушки прибыло;
Молодой Василий Буслаевич
Пришел-то молодцам па выі)учку.
Со теми муяитки повогородскимн
(¡в

Oír дерется, бьется день до вечера;
Л уж Мужики покорилися,
Иокорилпся и иомирилися.
Понесли они записи крепкие
К матерой вдове Амелфе Тимофеевне;
Насыпали чашу чистого сбребра,
Л другую чашу красного золота,
Пришли ко двору дворянскому,
1)Ыот челом, поклоняются:
«Осударыпя матушка!
Принимай ты дороги подарочки,
А уйми свое чадо милое.
Молода Василия со дружиною;
А и рады мы платить
На всякой год по три тысячи.
На всякой год будем тебе носить
С хлебников по хлебику,
С калачников по калачику,
С молодиц повенсчное,
С девиц повалёшное.
Со всех людей со ремесленных,
Оиричь попов и дьяконов».
В та поры матерй вдова,
Амелфа Тимофеевна,
1 Іосылала девзтпку-чериавушку
ЗІривести Василья со друлшною.
] Іошла-та девуніка-чернавуіітка,
Вежавши, та девка запышалася,
Нельзя пройти девке по улице.
Что полтей по улице валяются
Тех муясиков повгородскиих.
Нрибеніала девушка-чернавушка,
Сохватала Василья за бельі рукй
А стала ему рассказывати:
«MyaíiiKii пришли новгородские.
Принесли они дороги подарочки,
И ирииесли записи заручііые
Ко твоей сударыне матушке,
JÍ матерой вдове Амелфе Тимофеевне».
Новела девка Василья со друяаіною
На тот иа широкой двор.
Привела-то их к зелсиу вину;
А сели они, молодцы, во единой круг,
ІЗыппли ведь но чарочке зелена вина;
и*
б'З

Со того уразу молодецкого
От муяліков новгородскиих
]й'кріічат тут ребята зычным голоеом:
«У мота н у пьяницы,
У млада Ваеюткн ]>у(;лавича,
Неуиито, неусдсно,
Вкрасне хорошо не, ухожено,
Л цветного платья не уношено,
Л увечье на век залбзено».
И новел их Василиіі обедати
1Í матерой вдове Амелфе Тимофеевне.
В та поры муяѵики новгородские
]Грипосилп Василыо подарочки.
Вдруг сто тысячей, —
И затем у них мировб пошла;
Л и муяотки новгородские
Иокорилися, и сами поклонилися.
Иод славным, великим Новым-городом,
Но славному озеру по Ильменю
Плавает, поплавает сер селезень.
Как бы ярый гоголь поиыривает;
А плавает, поплавает червлбн корабль
Как бы молода Василья Буслаевича,
А и молода Василья, со его дружиною хороброю.
Тридцать удалых молодцов:
Костя Никитин корм^ держйт.
Маленькой Нотаия на носу стоит,
А Василий-от по кораблю похаживает.
Таковы слова поговаривает:
«Свет, моя друлшна хоробрая.
Тридцать удалых добрых молодцов!
Ставьте корабль поперек Ильменя,
Приставайте, молодцы, ко Нову-городу».
А и тычками к берегу притыкалися.
Сходни бросали на крутой бережок.
Походил тут Васи.ііий ко своему ои двору дворянскому,
И за ним идут дружинушка хоробрая, —
Только караулы оставили.
Приходит Василий Буслаевич
Ко своему двору дворянскому.
Ко своей сударыне матушке.
Матерой вдове Амелфе Тимофееізнс,
Как вьюн около ее увивается.
SI

ІГроснт благословсипе великое:
«А свет ты, моя сударыня матушка,
Матера вдова Амелфа Тимофеевна!
Дай мне благословение великое.
Идти мне, Василыо, в Иерусалим град,
('о своею дружиною хороброю,
]\1не ко господу помолитися,
('вятой святыни ириложитися.
Во Ердане реке искупатися».
^Іто взговорит матера Амелфа Тимофеевна:
«Гой еси ты, мое чадо милое,
МолодоГі Василий Бусласвнч!
То коли ты пойдешь на добрые дела.
Тебе дам бласловение великое;
То коли ты, дитя, на разбой пойдешь.
И не дам бласловения великого,
А и не носи Василья сыра земля!»
Камень от огня разгорается,
А булат от жару растопляется;
Материно сердце распущается;
И дает она много свинцу, пороху,
И дает Василыо запасы хлебные,
И дает оруяше долгомерное:
«Побереги ты, Василий, буйиу голову свою!»
Скоро молодцы собираются,
И с матерой вдовой прощаются.
Походили они на червлбн корабль.
Подымали тонки парусы полотняные,
Побежа-ли по озеру Ильменю.
Бегут они уж сутки, др^^тие,
А бегут уже педелю, другую.
Встречу им гости-корабельщики:
«Здравствуй, Василий Буслаевич!
Куда молодец позволил погу.лять?»
Отвечает Василий Буслаевич:
«Гой еси вы, гости-корабельщики!
А мое-то ведь гулянье неохотное:
('мододу бито много, граблено.
Под старость надо душа спасти.
А. скалките вы, молодцы, мне прямого путя
Ко святому граду Перусблиму».
Отвечают ему гости-корабелыцики:
«А и гой еси, Василий Буслаевич!
][]И1МЫМ путем в Перусалим град
SÔ

Белсать семь педель,
А окольной дорогой полтора года.
Jía славном море Касннйскинм,
На том острову па Кумппскиим,
Стоит застава крепкая,
Стоят атаманы казачпо,
По много, не мало их — три тысячи;
Грабят бусы-гблеры,
Разбивают червлены корабли».
Говорит тут Вбсилий Буслаевич:
«Л не верую я, Вбсюнка, ни в сои ни в чох,
Л и верую в свой червленый вяз,
А бсгите-ко, ребята, вы прямым путем!»
И завидел Василий гору высокую,
Приставал скоро ко круту бёрегу,
Походил су-Василий сын Буслаевич
На ту ли гору Сорочинскую,
А за ним летят дружина хоробрая.
Будет Василий в нол;^-горё.
Тут лежит nycTá голова,
HycTá голова, человечья кость.
Пнул Василий тоё голову с дороги прочь;
Провещится пуста голова человеческая:
«Гой еси ты, Василий Буславьевич!
Ты к чему меня, голову, побрасываешь?
Я, молодец, не хулш тебя был;
Умею я, молодец, валятися;
А на той горе Сорочинския,
Где леяшт пуста голова.
Пуста голова молодецкая,
И лежать будет голове Васильевой!»
Плюнул Василий, прочь пошел:
«Алн, голова, в тебе враг говорит.
Или нечистой дух!»
Пошел на гору высокую.
На самой сопке тут камёнь стоит,
В выпишу три сажени печатные,
А и через его только топор подать,
В долин^ три аршина с четвертью;
П в том-то подпись подписана:
«А кто-де станет у каменя тешиться,
А и тешиться, забав,лятися.
Вдоль скакать но каменю,
(!.ііомнть будет буйну голову».
(¡в

Василии тому ие верует,
Приходил со дружиною хороброю;
Стали молодцы забавлятися,
Поперек того кбмеию поскакивати,
Л вдоль-то его не смеют скакать.
Пошли со горы Сорочинскня,
Сходят они на червлбн корабль,
Подымали тонки нарусы нолотияны,
Побеяіали но морю Каспийскому
На ту на заставу корабёльиую.
Где-то стоят казаки-разбойники,
Л стары атаманы казачне, —
На пристани их стоят сто человек.
Л и молодой Василий на пристань стань.
Сходни бросали на крут бережок.
И скочил-то Буслай на крут бережок,
^Іервлёным вязом ноднирается.
Тут караульщики, удблы-добры молодцы.
Все на карауле иснужалися;
Много его не долшдаются,
Побежали с пристани коіэабельныя
К тем атаманам казачиим.
Атаманы сидят, не дивуются,
('ами говорят таково слово:
«Стоим мы на остров^ тридцать лет.
Не видали страху великого!
Это-де идет Василий Буслаевич,
Знать-де нолётка соколиная,
Видеть-де поступка молодецкая».
Пошагал-то Василий со дружиною,
Где стоят атаманы казачие.
Пришли они, стали во единый круг.
Тут Василий им ноюіоняется,
('ам говорит таково словб:
«Вздравствуйте, атаманы казачие!
А скажите вы мне прямого нутя
Ко святому граду Иерусалиму».
Говорят атаманы казачие:
«Гой ecu, Василий Буслаевич!
Милости тебе просим за единый стол хлеба кушати».
.13 та норы Василий не ослушался.
Садился с ними за единый стол.
Наливали ему чару зеленб вина в полтора ведра,
Принимает Василий единой рукой
(¡в

и выішл чару едиіичм духом,
II. только атаманы тому дивуются,
Л сами не могут и но іюлу-вод])у пить.
И хлеба с солью откушали.
Сбирается Василий Буслаевич
На свой червлён корабль;
Дают ему атаманы казачие ііодарки слюи:
Первую мису чиста сёребра
И другую красна золота.
Третью скатного земчуга.
За то Василий благодарит и кланяется,
Просит у них до Иерусалима провожатого.
Тут атаманы Василыо не отказывали,
Дали ему молодца нровояштого,
И сами с ним прощалися.
Собрался Василий на свой червлён корабль
Со своею дружиною хороброю.
Подымали тонки иарусы нолбтняные.
Побежали но морю Каспийскому.
Будут они во Ердань реке.
Бросали якори крепкие.
Сходни бросали на крут бережок;
Походил тут Василий Буслаевич
Со своею друяіиною хороброю
В Иерусблим град.
Пришел во церкву соборную.
Служил обедни за здравие матушки
И за себя, Василья Буславьевича,
И обедню с панафидою слул^ил
По родимом своем батюшке
И но всему роду своему.
Па другой день слулшл обедни с молебнами
Про удблых-добрых молодцов.
Что смолоду бито много, граблено.
И ко CBíiToii святыне приложился он,
И в Ердане реке искупался.
И расплатился Василий с нонами и с дьяконами,
И которые старцы при церкви ясивут.
Дает золотой казны, не считаючи.
И походит Василий ко друлшне
Из Иерусалима на свой червлён ко})абль.
В та норы его друл^ина хоробрая
Купалися во Ердане реке.
Приходила к ним баба залесная,
ÍSS

Говорила таковб словб:
«Почто вы купаетесь во Ердань реке?» —
«А некому купатися, опричь Василья Буславьевича».
—
«Во Ердане реке крестился сам господь Иисус Христос,
Потерять его вам будет ббльшего
Атамана Василья Буслаевича!»
И они говорят таковб слово:
«Наш Василий тому не верует, ни в сон ни в чох!»
И мало время'ноизойдучи.
Пришел Василий ко дружине своей.
Приказал выводить корабль
Из устья Ердань реки.
Подняли тонки нарусы нолбтняны.
Побежали но морю Каспийскому,
Приставали у острова Куминского,
Приходили тут атаманы казачие,
И стоят все на пристани кораббльныя.
А и выскочил Василий Буслаевич
Из своего червленого корабля.
Поклонились ему атаманы казачие:
«Здравствуй, Василий Буслаевич!
Здорово ли съездил в Иерусйлим град?»
Много Василий не байт с ними.
Подал письмо в руку им.
Что много трудов за их іюлоншл.
Служил обедни с молебнами за их, молодцов.
В та поры атаманы казачие
Звали Василья обедати,
Ионнепошелкним.
Прощался со всеми теми атаманы казачими.
Подымали тонки нарусы полотняные.
Побежали но морю Каспийскому к Нову-городу.
А и едут неделю сіюряду,
А и едут уяіе другую,
И завидел Василий гору высокую Сорочинскую,
Захотелось Василыо на горе нббывать.
Приставали к той Сорочинской горе.
Сходни бросали на ту гору.
Пошел Василий со дружиною.
И будет он в пол-горы,
И на пути лежит пуста голова, человечья кость.
Пнул Василий тос голову с дороги прочь,
Провбщится пуста голова:
«Гой еси ты, Василий Буслаевич!
12 Былішы
{jO

к чему меня, голону, ііонйпываешь,
И к чему ііодбрйсываешь?
Я, молодец, не xyîKO тебя был.
Да умею валятися па той горе Сорочинскня;
Где леяшт пуста голова.
Лежать будет и Васильевой голове!»
Плюнул Василий, прочь пошел.
Взошел на гору высокую.
На ту гору Сорочипскую,
Где стоит ВЫСОК0Й камбнь,
В вышину три cajKéHii печатные,
Л через его только топором подать,
В долин;^ три аршина с четвертью;
И в том-то подпись подписана:
«А кто-де у каменя станет тешиться,
А и тешиться, забавлятися.
Вдоль скакать по кбмеию.
Сломить будет буйну голову».
Василий тому не верует;
Стал со дружиною тешиться и забав лятися.
Поперек каменю поскбкивати;
Захотелось Василыо вдоль скакать.
Разбежался, скочил вдоль по кбменю,
И не доскочил только четверти,
И тут убился под каменем.
Где лежит пуста голова.
Там Василия схоронили.
Побежала дружина с той Сорошшской горы
На свой червлён корабль,
Подымали топки парусы полотняные,
Побежали ко Нову-городу.
И будут у Нова-города,
Бросали с носу якорь и с кормы другой.
Чтобы крепко стоял и не шатался ои.
Пошли к матерой вдове, к Амелфе Тимофеевке,
Пришли и иоклонилися.
Все письмо в руки подали.
Прочитала письмо матера вдова, сама заплакала.
Говорила таковьі словб:
«Гой вы еси, удалы добры молодцы!
У меня ныне вам делать нечего;
Подите в подвалы глубокие,
Борите золотой казны, не считаючи».
Повела их девушка-чернавушка
дО

к тем подвалам глубокиим,
Брали они казны но малу числу.
Пришли они к матерой вдове,
Взговорили таковы слова:
«Спасибо, матушка Амелфа Тимофеевна!
Что поила, кормила, обувала и одевала добрых молодцов!)
В та норы матерб вдова Амелфа Тимофеевна
Приказала наливать но чаре зелена вина.
Подносит девушка-чернавушка
Тем удалым добрым молодцам;
А и выпили они, сами ноклонилися, .
И пошли добры молодцы.
Кому куда захотелося.
12*

Добрыня Никитич
и Алеша Попович
обрыніошка-тот матушке говаривал,
А Никитинич-тот родненький наказывал:
«Ты зачем меня несчастного спороднла!
Снородйла бы. родитель моя матушка,
Обвертела бы мою да буйну голову.
Обвертела тонким беленьким рукавчиком
А спустила бы во Чёрное-то море во турецкое:
Я бы век да там, Добрыня, во морй лежал,
Я отныне бы, Добрыня, век да nó веку,
Я не ездил бы, Добрыня, по святой Руси,
Я не бил бы иуиь, Добрыня, бесиовииных душ,
ІТе слезил бы я, Добрыня, отцей-мйтерей,
Не снускал бы сиротать да малых детушек!»
Отвечала тут родитель ему матушка,
А честна вдова Офимья Олександровна:
«Я бы рада тя сиорбдити
А таланом-участью да в Илью Муромца,
Силою во Святогора нунь богйтыря.
(¡в

Красотою, было, в Осипа Прекрасного,
Славою, было, в Вольг;^ Всеславьева,
А й богачеством в купца Садка богатого,
А й богатого купца да новгородского,
А смелостью в Олешку во Поповича,
А походкою вдепливою
Во того, было, Чурилушку Пленкбвича;
Только вежеством в Добрынюшку Никитича,
Тый статьи есть, да других бог ие дбл.
Других бог тебй не дал, да не полшловал».
Рассердился тут Добрыия сын Никитинич
На родитель свою матушку.
Да скорёшенько Добрынюшка на двор-тот шел,
А седлает тут Добрынюшка добрй коня,
Клйдывае он же нотнички на потнички,
Да на потнички он ютадё войлочки,
А на войлочки черкальское седёлышко,
А нодтягиват двенадцать т^гих поднругов,
А тринадцатый для-ради крепости,
Чтобы добрый конь из-под седла не выскочил.
Добра молодца в чистбм полй не выронил.
А у той ли у правый у стрёмены
Провожала его тут родитель матушка,
А у той, было, у левыя у стрёмены
Провожала-то его да любимё семья,
Молодй Настасья да Никулична.
А тут честнй вдова Офимья Олександровна
Тут простилася да воротилася
А домой пошла, сама заплакала.
А у той было у левыя у стрёмены
Идё молодй Настасья дочь Никулична,
Стала у Добрынюшки выспрашивать.
Она стала у Никитича выведывать:
«Ах ты душенька, Добрыня сын Никитинич!
Ты скаяш-тко пунь, Добрыня сын Никитинич,
А когда ясе ясдать тя нуньчу со чистё поля
А когда тя сояшдаться в свою сторону?»
Иснрогбворит Добрыня сын Никитинич:
«Ах ты молода, Настасья дочь Ііикулична!
Как ты стала у Добрынюшки выспрашивать.
Стала у Никитича выведывать,
Я ти стану нунь высказывать:
5Кди-тко ты Добрынюшку по трй годы,
Я но трй годы не буду, леди по друго три;
(¡в

А как пройде тому времени да шесть годов,
Я не буду тут, Добрыня, из чистб ноля.
Хоть вдовой лшви да хоть зам^ж поди.
Поди за князя, хоть за боярина,
Хоть за русьского могучего богбтыря.
Только не ходи за брата за названого,
За того было Олешеньку Поповича».
Тут нростилася да воротилася,
А домой пошла, сама заплакала.
День-то за день, будто долодь секёт,
А неделя за неделей, как трава растет,
Год-тот 3á годом да как река бежит,
А нрошло-то тому времечки до трй годьі,
Не бывал же тут Добрыня из чистй ноля.
Стала ждать Добрынюшку но др^го три.
День-то за день, будто доледь секёт,
А неделя за неделей, как трава растет,
Год-тот 3á годом да как река белшт,
А нришло-то тому времени да шесть годов.
Не бывал же тут Добрыня из чистй ноля.
Приезжает тут Олешенька Левоитьевич,
Он привозит было весточку нерадостну:
«А побит лежит Добрыня во чистбм нолй,
А нлечб его да иснрострелены,
Голова его да иснроломана,
Головой лелшт да в част ракитов куст».
А честнй вдова Офимья Олександровна
Она взяла но налатам-то похаживать,
Своим голоском новал^ивать:
«А лежит в чистбм нолй Добрынюшка убитыи!»
Тут стал солнышко Владимир-тот захаркивать,
А Настасыо-ту Никуличиу засватывать:
«Поди за князя, хоть за боярина,
Хоть за русьского могучего богатыря».
А побольше тут зовут-то за Олешеньку,
За того было Олешку за Поповича.
Не пошла она не зб князя, не за боярина.
Не за русьского могучего богбтыря.
Не за смелого Олешку за Поповича ;
«Справила я зановедь-то мулсніоіо.
Справлю свою зановедь-то л^еньскую».
Стала лідать Добрынюшку но др>то шесть.
День-то 3á день, будто доледь секёт,
А неделя за неделей, как трава растет,
9Í

Год тот 3á годом да как река белшт.
Прошло тому врсмечкп двенадцать лет,
Не бывал же тут Добрыия из чиста ноля.
ІІриезжает тут Олешеиька Левоитьевич,
Приезжает тут Олешка да во другой раз,
А привозит было весточку в другой раз,
Тую весточку привозит да перадостпу:
«А побит леікит Добрыия во чистом ПОЛІІ,
А плечб его да исирострелены.
Головá его да испроломана.
Головой лежит да в част ракитов куст».
Тут стал солнышко Владимир-тот захаяшвать,
А Настасью-ту Никуличну засватывать:
«Поди хоть за князя, хоть за боярина,
Хоть за русьского могучего богбтыря».
А побольше стали звать да за Олешеньку,
За того было Олешеньку Поповича.
Не пошла она не за князя, не за боярина.
Не за русьского могучего богбтыря,
А пошла замуж за смелого Слешу за Поповича.
Что ли свадебка у них была но третий день,
А сегодня-то идти да ко бо^кьбй церкий.
Ездит тут Добрыня у Царя-градб,
Конь-то тут Добрынин подтыкается,
А к сырой земли да приклоняется:
«Ах ты волчья сыть, медвеягья выть!
Что Hîe ты да нуньчу подтыкаешься?
Над собой ли ты невзгодушку-ту ведаешь.
Над собой ли ведаешь, аль нбдо мной.
Надо мной, Добрышошкой Никитичом?»
Из небес было Добрыніопіки да глас гласит:
«Ах ты молодой Добрыия сын Никитинич!
А твоя-та любима семья замуж пошла
А за смелого Олешку за Поповича,
Свадебка у них была по третий день,
А принять же им с Олешкой по злату венцу».
Рассердился тут Добрыня сын Никитинич,
Как приправил коня доброго
От Цар/і-града на Киев град.
Не дорояжамы поехал, не воротамы,
Реки-ты, озера перескакивал,
иіирокй раздолья промели ног пуш,ал,
А ко Киеву Добрынюшка прискакивал,
А приехал он ко славному ко городу ко Киеву,
(¡в

А ко ласкоііому князю ко Владимиру.
Через ту стен^ наехал городовуіо,
Через тую башню наугольную,
А к тому было подворьицу вдовиному,
А к честнбй вдовы Офимьи Олександровной,
Со чистб полй наехал он скорым гоиьцом,
А не спрапшвал у двёрей он придверничков,
У ворот не спрашивал да нриворотничков,
Всих же прочь взашёй да и отталкиват,
А бежит тут во палаты белокамеины.
Вси придвернички да приворотнички
Вслед идут да лгалобу творят:
«А честнб вдова Офимья Олександровна!
Этот-то удалый добрый молодец
Со чистб поля наехал он скорьім гоньцом,
Ко подворьицу он ехал ко вдовиному,
Он не спрашивал у дверей да придверничков,
У ворот не спрашивал да нриворотничков,
Всих же нас тут взашей прочь отталкивал!»
А честна вдова Офимья Олександровна
Она взяла по палатам-то похалшвать.
Своим женским тут голоском поваживать:
«А прошло-то времени двенадцать лет.
Закатилось у меня да красно солнышко.
Как уехал тут Добрыня сын Никитинич,
А уехал тут Добрыня дблече, далёче во чисто поле,
А лежит же тут Добрыня во чистбм полй,
А плечб его да иснрострелены.
Голова его да пснроломана.
Головой лежит да в част ракитов куст!
А как ну печку было, тонеречку
Закатается да млад светел месяц!»
Иснроговорит Добрыня сын Никитинич:
«Ай честнб вдова Офимья Олександровна!
Мне-ка-ва Добрынюшка крестовый брат,
Мне-ка-ва Добрынюшка наказывал,
А Добрыня-тот поехал ко ЦаріЬ-град5",
Я-то пунь поехал да ко Киеву,
А не случйт ли ти бог }ке быть во Киеви,
А велел спросить про молоду Настасью про Никуличну,
Про Добрынину да любиму семью».
Иснроговорит честна вдова Офимья Олександровна:
«А как нунечу Добрынина да любимй семья,
А как нунечу Настасья да замуж пошла
(¡в

^
i_ .-Тi,Г-Г7• -
- »да
\ .-.
йш

За того за смелого Олешку за Поповичй.
Свадебка у них было по третий день,
Л принять Hie им с О леткой но злату венцу».
Говорит же тут Добрыня сын Никитинич:
«Мне-ка-ва Добрынюшка крестовый брат,
Мне-ка-ва Добрынюшка наказывал:
Случйт бог же быть тебй во Киеви
У того, было, нодворьица вдовиііого,
А велел же взять он платья скоморовские
В новой горенки да тут на стопочки,
А в глубокиих своих во погребах
Взять дубинку сорока пудов,
А на свадебки меня бы не обидели.
Да велел же взять гуселышка яровчаты
Да во том же во глубокоем во погреби».
А честіш вдова Офимья Олсксандровна
Тут скорёшенько бежала в нову горенку.
Притащила ему платья скоморовские.
Отмыкала она погреба глубокие.
Подавала тут гусёлышка яровчаты.
Сам же взял дубинку сорока пудов,
А пошел же скоморошиной на свадебку.
А приходит скоморошиной на свадебку
А й к тому двору да княженецкому,
А не спрашиват у двёрсй да нридверничков,
У ворот не спрашиват да ириворотничков.
Он всих взйшей прочь отталкивал.
Вси придвернички да нриворотнички
Они вслед идут да жалобу творят:
«Ах ты солнышко, Владимир стольне-киевский!
Этот-то удалый добрый молодец
CÓ чиста поля он давень ехал да скорым гоньцом
Ко тому было подворью ко вдовипому.
Там не спрашивал у дверей да нридверничков,
У ворот не спрашивал да ириворотничков.
Он всих взашей прочь отталкивал;
Нуиь идет на княженецкий двор.
Пунь идет да скоморошиной,
А не спрашиват у дверей да нридверничков,
У ворот нас, ириворотничков.
Взашей прочь нас всих отталкиват».
Говорит ему Владимир стольнё-киевский:
«Ай же ты, удйла скоморошина!
Ты зачем же ехал давень ко нодворьицу,
13 Былины
97

А к тому подворьицу вдовииому,
Там не спрашивать ты у дверей придверничков,
У ворот не снрашивашь да приворотничков,
Взашей прочь ты всих отталкивал?
Нунь идешь на княлгенецкий двор
И не снрашивашь ты у дверей придверничков,
У ворот-то наших приворотничков,
Взашей прочь ты всих отталкивать?»
Скоморошина тут в речи да не вчустся,
Скоморошина тут к речам да не примется.
Говорит же тут удала скоморошина:
«Ах ты солнышко, Владимир столыіе-кисвский!
Где-то наше место скоморовское?»
Отвечае князь Владимир столыіе-киевский:
«Ваше место скоморовское
Что ль на печки да на запечки».
Скоморошина тут местом не побрезговал,'
А скочил на печку на муравлену.
Заиграет тут в гусслышка яровчаты.
А на той было на печки на муравленой,
А играет-то Добрышошка во Киеви,
А на вьіигрыш берет да во Царй-градй,
А от старого да всих до малого
А повыиграл иойменно.
Вси же за столом да призадумались,
Вси JKe тут игрьі да призаслухались,
Вси Míe за столом да иснроговорят:
«А не быть JKe нунь удалой скоморошины.
Быть JKe нунь дородню добру молодцу,
Свято-русьскому могучему богатырю!»
Говорил JKe тут Владимир столыіе-киевский:
«Ай же ты, удала скоморошина,
А дородний добрый молодец!
Онускайся-ко из печки да из запечка.
Дам теби три места три любимыих:
Одно место нунь возлй меня,
Др^то место супротив меня.
Третье место куда сам захошь».
Говорит же тут удйла скоморошина:
«Ах ты солнышко, Владимир столыіе-киевский!
Дай-ко мне-ка место на скамеечке
Супротив было княгинушки молодыя.
Молодой Настасьи да Никуличной».
Говорит ему Владимир столыіе-киевский:
(¡в

«Ай же ты, удала скоморошипа!
Дано ти три места три любимыих,
Куды знаешь ты, туды садись.
Что ты здумаешь, так TÓ делйй.
Что захочешь, так ты то твори!»
«А позволь-ко мне, Владимир стольне-киевский.
Налить чару зеленй вина!»
Наливав было чару зеленй вина,
А опустит в чару свой злачен нерстёнь,
А подносит он Настасьи да Никуличной,
Той княгинушки молодым:
«Ах ты молода Настасья дочь Никулична!
Улі ты хошь добра, так нуньчу пьешь до дна,
А не хошь добра, так ты не пьешь до дна».
Молода Настасья дочь Никулична
Взяла она чару единбй рукой.
Выпила ту чару единым духом.
Тут увидла в чары свой злачен нерстёнь.
Да которыим с Добрыней обручалася.
Сама же она князю поклонилася:
«Ах ты солнышко, Владимир стольне-киевский!
А НС тот мой муж, который нунь возлй меня.
Тот мой муяі, который супротив меня.
Тут приехал нунь Добрыия в свою сторону.
Он напомнил тут, Добрыия, отца-матупп^у.
Отыскал Добрыия молод^ ясену».
Ай выходит з-за столов да вон з-за дубовых.
Нала тут Добрыии во резвы ногй:
«Ты прости, прости, Добрыия сын Никитинич,
А во той вины прости меня во глупости.
Что не по твойму наказу я нунь сделала,
А пошла замуж за смелого Олешку за Поповича,
А во той вины прости меня во глупости!»
Говорит ЯШ тут Добрыия сын Никитинич:
«Не дивуіо я тут разуму да женскому:
У ней волос долог, ум короток, —
А я дивую нунь ЯШ солнышку Владимиру
Со своей было княгиною —
Он ЯШ солнышко, Владимир стольне-киевский
Он же был да сватом ли,
А княгинушка да свахою.
От яшвого мужа яшнзчпку замуяі берут, просватают!»
Тут солныніко Владимир стольне-киевский
Он повесил буйну голову

А в тот же во киршічен мост
Со своей было княгиною.
Тут выходит да Олеіпенька Левонтьевич
3-за тыйх столов ты белод^бовых,
Пал же тут Добрыие во резвы ііогй:
«Ты прости, прости, Добрыня сын Никитинич,
Что я посидел возлй твоей княгипушки молодыя.
Молодой Настасьи дочь Никуличной!» —
«Ай же братец ты названый,
Ай Олешенька Левонтьевич!
А во той-то вины, братец, тебя бог простит,
А во другой вины, братец, тебя нб прощу:
А зачем же приезжал ты из чистй нолй.
Привозил же про нас весточку нерадостну.
Что лежит побит Добрыня во чистом нолй,
А нлечй его да иснрострелены.
Голова его да иснроломана.
Головой лежит да в част ракитов куст?
Ты слезил ж;е нунь родитель мою матушку
А честн;^ вдову Офимыо Олександровну.
Тяжелешенько тут она но мне плакала,
А слезила тут она да очи ясные,
А скор била тут она да личко белое,
Тяжелешенько она да но мне плакала!»
Как ухватит он Олешку за яселтьі кудрй.
Взял }ке он Олешеньку охалсивать,
А не слышно было в бухканьи да охканья!
Хоть и всякой-то на свети лоснится,
Да не всякому л^енитьба удавается,
А не дай бог да л^епитьбы да Олсшкиной!
Только тут Олешка и женат бывал.
Только тут Олешка да с лшпой сыпал.
Синему морю да на тишину.
Всем добрыим же людям на послушанье.

КОММЕНТАРИИ
Илья Муромец и Соловей Разбойник
Сюжет старины — наиболее популярный. Первоначальное знакомство
с русским опосом идет именно через эту старину, где богатырь-крестьянин,
родом из города «Мурома», села «Карачарова» (или «Карачаева»), развер-
тывает всю мощь и ширь народной натуры.
Встреча с Соловьем в вариантах обычно вплетается в нить других
похоящеішй Ильи Муромца. В приведенной старине богатырь предва-
рительно уничто?кает ряд разбойничьих шаек, очищает Чернигов от «по-
ганых татаровей».
Разбойничество на Руси отразилось во множестве
преданий, сказок, песен как крайне отрицательное бытовое явление.
Соловей старины является поэтическим синтезом этого разбойничества.
У него свой наблюдательный пункт — «гнездо на семи дубах», помещаемое
обычно около перевоза через реку («Смородину» в вариантах), т. е. на пути,
наиболее бойком. Разбойничают с ним его сыновья (обычно «девять»), жена
и дочь. У них в укромном месте свое «посельице», огорояюнное тыном, где
берегутся награбленные богатства. Подлинное имя разбойника неизве-
стно, «Соловей» — лишь прозвище по «посвисту», обычному переклику
разбойников меяеду собою.
Сюяют стал популярным уяю давно: «старые записи» ХѴП—ХѴПІ вв.
всего чаще заносят на свои страницы эту старину. Илья Муромец—любимый
герой народного эноса. В старинах о нем народ отразил свою героичес-
кую борьбу как с нашествиями иноземцев, так и с такими явлениями,
как разбойничество. В образе Ильи Муромца народ, больше чем в каком-
либо другом богатыре, воплотил свои черты: героизм, сметливость, мо-
гучую силу, миролюбие, решительность в расправе с врагом, созна-
ние своего достоинства. Почтительный к князю Владимиру, Илья в то я^е
время непрочь отнестись к нему, особенно к боярам, с иронией: от соловь-
иного свиста по приказу Ильи не только кпязья-бояре, но и князь с кня-
гиней — «oKopá4b наползалися».
(¡в

Известность старины доказывается еще тем, что о ней упомянул ко-
мендант пограничного литовского города Орши Филон Кмита-Черно-
быльский в 1574 г. Готовилась война с Москвою, и Кмита выполнял по-
граничную службу. Несмотря на остроту момента и вагкность погранич-
ной крепостцы, польское правительство не снаб?кало Оршу ни деньгами
ИИ припасами. И вот, в одном из многочисленных донесений с просьбами
и напоминаниями, Кмита, доведенный до крайности, пишет: спешите, ибо
шрийдет час, коли будет надобе Ильи Муравленина и Соловья Будими-
ровича», иными словами — доведете вы дело до того, что разве только
такой богатырь, как Илья Муромец, сможет помочь выйти из затрудне-
ний. В XVI в. старина, таким образом, была известна настолько, что за-
рубежные пограничники (Кмита говорил и писал по-русски) ее прекрасно
знали. Из показания Кмиты явствует, что Соловей имел отчество «Буди-
мирович», впоследствии в русском эпосе приложившееся к другому Со-
ловью, завлекательному игроку на гуслях, приезжающему свататься
за племянницу князя Владимира. Варианты старин о Соловье Разбойнике
дают ему обычно отчество «Рахметов», которое, по объяснению исследова-
телей, восходит или к определению «рахманный» — чудесный, чудовищ-
ный, или к имени татарского хана Ахмата, свирепого противника Москвы,
столкновение с которым произошло на реке Угре в 1480 г.
Ставр Годииович
Мотив выручки му?ка женою, благодаря своему уму и хитрости ловко
проведшей окружающих, распространен в мировой литературе. Он попал
и в русскую сказку («Царица-гусляр»). Поэтому некоторые исследователи
считали этот сюжет «странствующим» и зашедшим извне в русский
эпос. Утверждение это неверно потому, что в большинстве инозем-
ных вариантов гусляром выступает жена, а не му?к, как в старине. По-
этому к чужим образцам ближе будет стоять русская сказка. Вообще при-
водимые в этом направлении параллели из чужих эпосов литературной
истории старины не уясняют.
Неубедительна также ссылка на некоего «сотского Ставра», которого
великий князь Владимир Мономах заключил за какую-то вину в тюрьму.
Короткая летописная заметка XII в. не дает никаких подробностей,
и кроме сходства имени никакой большей близости со стариной подметить
невозможно. Выли сделаны еще указания на новгородское происхо?кдение
старины: Ставр—человек приезжий, жена зовет себя послом «земли Ляхо-
впцкия», т. е. польской, они — люди богатые и влиятельные: Владимир
боится разгневить «грозного посла»; торговые—так как посрамленный
князь предлагает Ставру торговать «безданно-беспошлинно» в Киеве.
В Новгород, на самом деле, заезжали нередко заморские торговые гости,
но прямого приурочения к этому городу в старине не заметно.
Если обратиться к самому содерншнию песни, то прежде всего поразит
неожиданный поступок Владимира со Ставром. За безобидную похвальбу
Ставра своей гкеною его заключают в «погреба глубокие» и томят там без
всякого срока, неохотно выпуская даже по требованию приехавшего
«посла». Такая самодуриая расправа напоминает другую старину, о Да-
ниле Ловчаниие, жену которого собрался отнять Владимир. Жена Да-
нилы, носящая в вариантах то же отчество, как и ?кена Ставра, «Мику-
.л ич на», подобно Василисе, приезжает в Киев выручать своего мужа, но
безуспешно. Развязка старицы о Даниле Ловчапиие трагична в противо-
(¡в

положность веселому содержанию старины о Ставре. Во всяком случае —
и там и тут на черты бессменного князя Владимира налегли черты деспо-
тизма в духе времени Ивана Грозного.
К XVI в. приближает старину и наиболее обстоятельно изложенная
в пей «похвальба» на пиру. «Общее место» пира в Киеве у Владимира
всегда упоминает, как сотрапезники, находясь «во полупире», начинают
хвастаться. Похваляются, кто чем может, но умной считается похвальба
родителями и «безумной» — похвальба «молодой женой».
Ставр как
раз проделывает последнее, и только в этой старине подробно сооб-
щается, в чем ?ке состоит ото хвастанье: в способностях ?нены провести п
одурачить любого і?иязя-боярина и самого Владимира. Обычай похваль-
бы — реальная бытовая деталь. Описывая обстановку жизни Ивана
Грозного, киязь Курбский, его политический противник, с укоризной
отмечает непрекращающиеся пиры у царя с великим пьянством и хваст-
ливыми речами. Молчаливый и сдержанный сотрапезник непременно
вызывал подозрение со стороны царя в злоумышлении, в обдумывании
какой-нибудь измены. Такого молчалыішса хватали и, по оговору,
сажали в тюрьму, казнили. Постоянное упоминание в старинах о
пирах с похвальбою сближает их с этой бытовой деталью, тем более
что киязь Владимир в старинах спрашивает своего гостя, не прини-
мающего участия в общем хвастаньи: что же ты молчишь, «на меня лихо
думаешь?»
К этому ХУІ в., повиднмому, и следует относить окончательную редак-
цию этой интересной старины, восхваляющей героизм любящей жены,
сумевшей по только ловко вывернуться из всех предло?кениых ей испыта-
ний, по и поразить слуг Владимира искусством стрельбы из лука и бога-
тырской борьбою. Здесі> уже поэтическое ігреувеличение женской силы,
хотя Василиса Микулична относится к типу таких /ке «поляниц», как жены
Добрыни и Дуная. По песне прошлась мастерская рука «веселых молод-
цов», скоморохов, которые о себе и упоминают. Изобразив сме.лость,
увертливость, ловкость и лукавство женщины, «веселые» /кпво провели
повествование, снабдив его пикантными подробностями.
Илья Муромец и сын
Сюжет этой интересной и загадочной по происхождению старины вполне
выясняется по вариантам. Встреча с молодым богатырем происходит на
«заставе», наблюдательном пограничном пункте. Иа заставе стоят слуяш-
лые казаки: атаман Илья Муромец, подъатамаиье Добрыня Никитич,
есаул Алеша Попович. Их задача не пропускать на Русь ни коііного ни
пешего, быть бдительными настолько, чтобы даже «черный ворон не про-
летывал» мимо. И то они чуть-чуть было не пропустили «пахвальщика»,
который ехал по полю, тешился своей силой богатырскою, палицу до
облаков метал, с коня па копь перескакивал. Богатырь этот зовется по-
разпому: «Збут королевич млад», обыкновенно «Сокольник» (испорчено —
в «Соловпиков»). Выехавшие против него по приказу Ильи Муромца
Добрыня и Алеша со стыдом возвращаются обратно, — надо ехать самому
атаману. Но и ему, непобедимому до сих пор богатырю, приходится плохо.
Илья не устоял в рукопашной схватке, упал на землю. Сокольник сел
иа него, вынул «чингалище булатное» и собирается пороть «груди белые».
Лежа под врагом, припоминает Илья предсказание, что смерть ему в бою
не паппсапа. Неладное, думает он, предсказание. Однако,
«лежучи,
(¡в

у него втрое силы прибыло», сшиб ои Сокольника выше лесу стоячего.
Пришла очередь Илье пороть грудь, но рука почему-то «застоялась».
Далее следует обычная сцена узнавания отцом сына и предательская по-
пытка Сокольника убить Илью во время сна.
Бой отца с сыном — распространенный мотив в мировой литературе.
Он был известен еще в древней Греции (Эдип), ему посвящен огромный
эпизод в известной поэме Фирдоуси (Рустем и Зораб), ои подробно разра-
ботан в немецком эпосе (Гильдебранд и Гадубранд), кельтском (Клиза-
мор). Исходы этой роковой встречи различны, большею частию трагиче-
ские, причем убитыми оказываются то отец, то сын. Русская версия,
выдерлшвая в темных тонах характеристику Сокольника, расправу миро-
любиво настроенного Ильи объясняет только коварной попыткой сына
напасть па спящего и безоруншого. Эта деталь принадлежит исключи-
тельно русской версии, отрицательно относящейся к Сокольнику как ро-
дившемуся от греховной связи с какой-то чужеземкой. Туманный облик
матери «нахвальщика» па самом деле ведет в какие-то другие земли. Имена
ее варьируются, всего чаще зовется она «Латыгорка», «Семигорка», «Пятн-
горка».
Нетрудно видеть, что первые два названия являются простым
искагкением более понятного «Пятигорка». Если прибавить, что в некото-
рых вариантах случайная жена Ильи носит имя «Мария», то за всем этим
отчетливо проступает воспоминание о второй супруге Ивана Грозного,
«черкашанкс» Марье Темрюковие, пятигорской княжие, слывпіей в пароде
под именем «Пятигорки». Народ вообще не любил цариц-иноземок: с боль-
шой иронией относился он к гречанке Софье, жене Ивана III, «Пяти-
горку» же прямо ненавидел и считал «на злые дела падущей». Марина,
ікена Самозванца, была также объектом отрицательного отношения, ее
считали «еретиицей», «волшебницей», летающей в виде сороки. Любо-
пытно, что в некоторых вариантах старины о бое Ильи с сыном мать Со-
кольніша носит имя «Марины Кайдаловны» и зовется «полькой».
Песня своеобразно применила все эти исторические ііереяпіваиия.
Фактического основания в ней искать не приходится. Исторической
основы исследователи здесь и не искали, говоря, что создание старины
могло быть вызвано самостоятельно выполненной попыткой прикрепить
определенный мотив к личности популярного богатыря Ильи Муромца.
Бытовые черты снова отдают XVI в.
Дюк Степанович
В песне показано различие богатого, складно устроенного уклада
жизни Дюка с убогим округкением и бытом киевского князя Владимира.
Дюк сразу выступает яркой фигурой заезлщго богача-помещика, отпра-
вившегося с драгоценными стрелами па охоту. Его «поместьице» зо-
вется по-разному: «Волыіщем», «Галичем», «Карелой», «Индией богатой».
Последнее название вводит русскую старину в круг мировых сюжетов.
В древней русской литературе существовало переводное «Сказание об
Индейском царстве».
Его содержание представляло изложение посла-
ния некоего «царя-священника» («презвитера») Иоанна византийскому
императору Маиуилу. В повести рассказано о диковинах и великом
благоустроении «Индии»,
утопической страны, где люди пользуются
миром, довольством и достатком. Повидимому, эта мечта об идеальной
стране, лишенной тех у5касов, которыми часто терзалось средневековье,
могла вызвать
и появление русской старины-новеллы.
Последняя
(¡в

ne переделала «Послание», но создала вполне оригинальную поэтиче-
скую композицию. Из книжного источника могли попасть лишь кое-какие
штрихи. Так, в некоторых вариантах«обцепщикам» Дюкова богатства, по-
сланным Владимиром к Дюку, было сказано, что если князь продаст весь
Киев, да и Чернигов в придачу, и на все деньги купит чернил и бумаги,
тогда только епде можно подумать, начинать ли описывать Дюково богат-
ство. В «Послании» этому соответствует такое место: «И вы, послове,
послушайте да скажите своему царю Мануйлу греческому, да продайте
свою землю греческую, да на то купите бумаги и чернил, на чем вам писать
моя земля, чудеса индийская, да сядьте себе писати со всеми своими
книжники и скорописцы, ино вам не написать моей земли и чудес до исхода
души своей, и се не будет вашея земли с бумагу и с чернила».
В общем, варианты старины о Дюке дают поэтически-верное отобраню-
иие жизни старой московской Руси. Рассказ о Дюке, что у него улицы
мощены содержатся в чистоте благодаря целому штату «лопатников» и
«метельщиков», въездные ворота роскошно изукрашены, причалы для
лошадей богатые, корм отборный, погреба проветрены, напитки не затх-
лые, калачи не горькие, — представляет антитезу существовавшим по-
рядкам в русском государстве и стремление излшть их.
Центральное место старины — состязание Дюка с задирой Чурилой
Пленковичем, служащим у князя в постельниках, единственным каче-
ством которого является «ходить по Киеву за бабами». Спор о том, кто
лучше оденется, дает возможность старине показать всю пестроту и ро-
скошь древней русской одеящы. Если ото описание поэтически преувели-
чено, то, во всяком случае, наличность действительно роскошной и дра-
гоценной одеичды засвидетельствована документальными данными. Все
описание выхода «Дюковой матушки», которой предшествуют и сопро-
вождают целые толпы прислужниц различного ранга, над которой несут
огромнііій «подсолнечник» — балдахин, чрезвычайно напоминает парад-
ные выходы цариц и царевен па богомолье. При воспроизведении общей
картины Дюкова «посельица», сверкающего золотом крыш и церквей так,
что обценщики даже восклицают: «ай горит Индея-та богатая», вспоми-
нается красота Москвы, если на нее смотреть издали: иностранцы, посе-
щавшие ее, говорили, что издали город кажется Иерусалимом, а внутри
Вифлеемом. Иными словами блеск и красота «златоглавой» Москвы ие гар-
монировали с теснотой улиц и необычайной грязью.
Окончательное посрамление Чурилы совершается после скачки па ко-
пях. Эта своеобразная дуэль могла бы кончиться печально для кня5ке-
ского любимца, если бы за пего не заступились. Такие конские состяза-
ния имели место в старину: посетивнтий Москву западный посол Олеарий
говорит, что вместо того, чтобы вызвать друг друга па дуэль, как принято
на Западе, знатные русские господа и даже князья выезжают на лошадях
и во время скачки нещадно стегают друг друга плетьми.
JioöpbiHii Никитич и Змей
Имя «Добрыня» считается одним из древнейших в русском эпосе.
В летописи Добрыня упоминается как дядя Владимира Святого. В другой
летописной заметке, более позднего характера, в рассказе о крещении
!Говгородцев, указывается, что «Добрыня крестил мечем, а Путята огнем».
Отсюда исследователи в бое Добрыпи со Змеем усматривали отголоски
введения христианства, видя в Змее символ язычества. Купанье Добрынп
14 Былины
105

п «Пучай реке» припоминало «Почайпу» — ручей под Киевом, впадающий
в Днепр, где, по преданию, произошло крещение киевлян. Освобождаемая
княяюская племянница Запава (обычно) носит в вариантах обыкновенно
отчество «Путятична», что снова подводило it имени помощника Добрыии
в деле крещения — Путяте. Первоначальный рассказ о крещении — борь-
бе со змеем, по мнению исследователей, с течением времени поблек, и па
герое начали отлагаться черты общеэпического змееборца типа Егория
Храброго или Федора Тирона, о подвигах которых со змеем слагались
особые «духовные стихи». В них герои выходили против змеев, требовавших
себе в качестве дани девушек, которых noHtiipanH, и освобождали очеред-
ную жертву — царскую дочь. Старина о Добрыпе Змееборце в качестве
далекого воспоминания делает освобождаемую героем Запаву «племянни-
цей» Владимира,
Возможно, что песня на сюжет Добрыни-крестителя и была когда-то
слоікена, тем более что в Новгороде существовал целый ряд преданий,
связывавших низвергнутого Перуна со «Змиякой», тем не менее, за время
своего векового развития, старина не могла не отразить ряда других исто-
рических переживаний, испытанных народом. Образ «змея» в старинах
утвердился преимущественно как символ врага, насильника. Противник
Алеши Поповича носит прозвание «Змеевич» и изобраікается летающим
на «бумажных крыльях». Добрыпя, убив «змея», освобождает не одну
Запаву, он выводит на свободу «полоны русские», пленников, которых
обычно забирали враги во время своих «налетов» на русскую землю.
Победоносную борьбу Добрыпи со змеем мог поддержать какой-нибудь
исторический факт, оставивший по себе память в народе. По так как мате-
риал был недостаточен, — только один факт нобе/щі, — то старина по-
полнилась авантюрным повествованием о добывании Добрыней с боя себе
жены, великанши-ноляницы, сажающей будущего муіка с его конем себе
в карман. Эпизод этот более органичен для старин о Дунае, свате
Владимира. Отправившись добывать князю невесту, Дунай приобре-
тает себе в ?кепы воинственную деву совершенно при таких іке обстоя-
тельствах.
Образ девы-богатырши находится не в одном русском эпосе; в немец-
ком ему соответствует образ «валкирии», особенно — Брунгильда, поко-
ренная Зигфридом, сватом Гунтера. Облик девы-богатырши разработан в
старинах самостоятельно; с выходом замугк богатырство утрачивается,
ш,істунают черты мягкой и любящей ікеиской натуры. Только время от
времени вспыхивает в ней старая удаль, слуніащая, кстати сказать, причи-
ной трагической развязки старины о Дунае. Название «поляницы» пере-
несено с муікского определения богатыря, «нолякующего», ездящего и
высматривающего врага в «ноле»—степи, но которой двигались на Русь
орды татар.
Оадь-о купец, богатый гость
Старина о Садке обычно относится к разряду старин новгородских.
Действительно, в противоположность безличному Киеву, о котором гово-
рится только, что он на Днепре, здесь перед нами реальный торговый го-
род, стоящий на реке Волхове, впадающем в Вирянское—Балтийское море.
Из числа церквей, которые, но вариантам, настроил Садко в Новгороде,
одна носит имя Софии — действительное название новгородского собора.
m

Мало того, Новгород, собственно говоря, окавываетсн главным действую-
щим лицом старины-новеллы о Садко.
В старине — две части. В первой повествуется, как разбогатевший
благодаря искусной игре на гуслях Садко, расхваставшись, предлагает
состязаться в богатстве с самим торговым городом и в течение трех дней
скупает новгородские товары. Варианты по-разному разрешают исход
этого состязания. По одним, в большинстве случаев. Садко не в состоя-
нии «новыкупить» товары, которых с каждым днем привозится все больше
и больше, и нрииу?кдеи сознаться: «Не я богат — богат Новгород!» По
другим — Садко выигрывает заклад, скупив не только все товары, но и
«черепаны — битые горшки», причем иронически добавляет, что они при-
годятся ребятам играть. Несомненно, в этой разнице окончаний сыграла
большую роль среда, где произошла окончательная редакция песни.
Первый случай, кончающийся прославлением богатого города, показы-
вает, что старина была сложена в Новгороде патриотически пастроеп-
ными певцами. Во втором — явная ирония по адресу маломощности
этого торгового центра могла исходить только от какого-нибудь конку-
рента. Таковым, прежде всего, являлась Москва, и вторая редакция мояют
рассматриваться именно как московская.
Эта первая часть насыщена реальными бытовыми подробностями.
Богатый Новгород обладает гостиным двором, складами для товаров,
к которым приставляются специальные «караулы». Но вариантам, раз-
богатевший Садко заводит нужное для себя знакомство с людьми тамо-
ящпиыми и посадсісими, т. е. чиновниками и крупной буря?уазией, яв-
ляется хозяином торгового флота. Новгород изображен в то яю время как
крупный рыболовный центр. Варианты упоминают о «бошлыках», хо-
зяевах специальных рыболовных артелей, с которыми иа первых порах
Садко вступает в сделку.
Другая часть говорит о приходе Садка в подводное царство. Она исклю-
чительно поэтична. Морской царь, в свое время пославший Садку за его
игру в невод рыбу «золотые перья», соскучішся по искусном гусляре и
потребовал его к себе. Пляска морского царя вызывает бурю на море.
}Кенитьба Садка на морской деве является как бы символом союза торго-
вого новгородского 1ЮСТЯ с водной стихией, отныне начинающей помогать
ему по время скитаний по морским торговым путям.
Роль«Миколы» — Николая «чудотворца» сблюкает старину с христиан-
ской легендой. «Святой Никола» был весьма популярен в древней Руси.
К переводу его жития в XIV в. было сделано русское добавление, содер-
яшщее посмертные «чудеса». Как бы ни было разнообразно их содеряшние,
Никола выступает там только по двум линиям —• как выручающий день-
гами бедняков из нуяеды и спаситель погибающих в море. Особенно про-
славился он в последней роли, за что получил прозвище «Мокрого». Рас-
сказы о чудесах Николы в этом направлении давали материал составите-
лям ящтий других северных «святых». Таких было несколько. Меящу про-
чим, в ХѴТ в. было написано я^итие Стефана Комельского, которое вос-
пользовалось мотивом спасения погибающих на водах. С этим яштий-
иым мотивом чрезвычайно сходны подробности спасения Садка из мор-
ской пучины. В некоторых вариантах старины Садко за свое спасение
строит не одну, а три церкви: во имя Софии, премудрости бояитей, Николы
Мояшйского и Стефана. София — патроналыіая святыня Новгорода; ее
поэтическим создателем, естественно, мог сделаться Садко. Церкви нее
в честь Николы и Стефана как бы подчеркивают легендарные источ-
(¡в

пики песші, так как оба эти имени фигурируют в качестве спасителей
тонущих.
13 старине о Садке нет упоминаний о Киеве и князе Владимире.
Старина посвящена поэтическому восхвалению мощи великого торго-
вого города, поглощенного в 1480 г. растущей силой Московского госу-
дарства.
Ллеініі Попович и Тугарин
Наряду с этой стариной в русском эпосе существует другая, о встрече
Ильи Муромца с Идолищем поганым. Содергкание их во многом очень
сходно. Действие второй старины происходит в Царьграде, где «обнасиль-
ничавпшй» город Идолище, гигантского роста чудище, хвастается перед
Ильей, переодетым каликой, что покорит всю русскую землю. Илья, как
и Алеша, приводит ироническое сравнение с об?корливыми коровой и со-
бакой. Рассергкениый исполин кидает в богатыря нож. Илья увертывается
и убивает Идолинщ каличьей «шляпой земли греческой». Правда, шляпа
эта весит «сорок пуд». Описание Идолища— в длину пять сажен, меяаду
плечамикосая сажень, голова с пивной котел, глаза как «чашипитейные»,
носище как «палка дровокольная» — одинаково с изображением Туга-
рина.
Решение вопроса о происхождении этих сюжетов усложнилось наход-
кой рукописного памятника: «Сказания о семи богатырях, како ходили на
Царьград», принадле?кащего концу XVÍ—началу XVII в. В нем участвуют
Илья иЛлеша,с одной стороны. Идолище («Идол Скоропеевич») и Тугарин —
с другой. Боевой подвиг в «Сказании» возложен на Илью; Алеша, изобра-
женный богатырем смелым, горячим и вспыльчивым, однако, прямого уча-
стия в бою не принимает. Предстояло решить: «Сказание» ли выделило из
себя впоследствии старины об Алеше и Илье, или обе эти старины легли
как материал в основание «Сказания».
Всего вероятнее, что существовала первоначальная песня о ростов-
ском богатыре Алеше Поповиче, удалом, смелом и храбром. Его столкно-
вение с Тугариным, который, как и «Идолище», является собирательным
именем для всякого врага вообще, могло отразить впечатление от каких-
нибудь победоносных походов. Рассказ разработан отчасти под книжным
влиянием. Так, в «Александрии» ее герой Александр Македонский в по-
единке с индийским царем Пором прибегает к той же уловке, что и Алеша.
«Так ли тебе верить. Пор, — говорит Александр, — войско идет к тебе на
помощь». Пор оглянулся и был убит. Переводный греческий роман
«-•Ѵлександрия» сделался достоянием «лубочных картинок», — они и
могли повлиять на старину.
Сншкение облика 7\.леши до степени «бабьего пересмешника», зарыви-
стого грубияна, представителя поповского рода — «глаза завидущие,
руки загребущие» —произошло в более позднее время. Никоновская лето-
пись, памятник XVI в., еще вставляет не раз имя «Александра Поповича»
в число «храбров» — богатырей. По постепенное становление на первое
место среди богатырской друлшны Ильи Муромца, затмившего и прибли-
женного к князю Добрышо и поповича 7\.лешу, вызвало поніпкение поэтиче-
ского облика последнего. При этом и могла возникнуть старина о бое Ильи
Муромца с Идолищем, повторяющая то же положение, которое в более
ранней старине прииадленшло исключительно Алеше. Затем уже обе они
вошли в «Сказание», написанное каким-либо грамотеем.
(¡в

в науке давно было высказано предположение, что причиной возвыше-
ния Ильи Муромца явились сословные отношения и классовая борьба.
В неродовитом богатыре народ не только полнее и ярче, чем в других
богатырях, отобразил свои героические черты, по и выразил свой протест
против гнета высших классов. Экономическое и политическое положение
крестьян стало особенно безотрадным
после войн, которые
вел
Иван Грозный. Следовательно, процесс умаления Алеши и возвышения
Ильи следует отнести к концу XVI в.
В старине есть противоречие, но оно только кажущееся: Алеша, «уби-
тый» Екимом, не кончил свою жизнь, — он был оглушен, находился
в обмороке, но не умер. Старинное значение глагола «убить» значило
ударить, оглушить, ранить. Для передачи современного значения «убить»
в древности говорили «убить до смерти». Царь Алексей Михайлович,
узнав в 1649 г. о казни английского короля Карла I, сказал с соболез-
нованием: «Нехорошо сделали, короля своего Карлуса до смерти уби-
ли». Не понявший такого значения передатчик заставил и Тугарина
умереть дважды.
Нольг.4
Сказатели несомненно смешивают двух различных эпических персона-
жей: Вольгу Святославича и Волха Всеславьевича, соединяя их в одной
песне. Между тем, они вполне отличны по своей природе и поступкам.
Вольга представляет собою киязя, выехавшего в одну из своих поездок
по подвластным городам для сбора дани. Такие поездки с древних времен
носили название «полюдья». Но пути Вольга встречается с идеальным кре-
стьянским пахарем Микулой Селяниповичем, который неожиданно ока-
зывается богаче, умнее и сильнее князя. В другой песне герой носит боль-
шею частью имя Волх, хотя сохраняется и Вольга, — о Мішуле не упоми-
нается. Эта вторая песня, в свою очередь, состоит из двух частей. В первой
рассказывается, по вариантам, что в момент рождения Волха звери раз-
бе^кались по лесам, птицы разлетелись «по подоблачью», рыбы размета-
лись по синю морю. Подросши, Волх собирает друншну, которую содер-
?кит охотой. Охотится он замечательно: «обертывается» львом («левым зве-
рем») и загоняет ліивотных, «Науй-птицей» или «малой птичиной» и бьет
«гусей-лебедей», «щукой-рыбою» — посылая добычу в невода дружины.
Понятен теперь страх животных при его рождении: появился охотник,
обладающий чудесными способностями к лову. Таким образом, эту часть
старины можно назвать «песней об идеальном охотнике».
Сказатели иепрочь видеть в таком образе Волха — оборотня. Однако
здесь простой поэтический прием, фигура сравнения. Если Всеслав По-
лоцкий в «Слове о полку Игореве» перебегал волком путь великому Хорсу
(солнцу), ото не значило, конечно, что он превращался в волка. Если в пе-
снях молодец «летит соколом», он тоже не оборотень: он летит, как сокол.
Идеальный охотник Волх (или Вольга) ловил зверей так же ловко, как
хищник, для которого ловля — жизненная потребность, птицу бил —
как «Науй», попросту — сокол или орел, рыбу ловил — как щука, перед
которой пе должны «дремать» рыбы. Поэтому «хитрости-мудрости» героя
состоят пе в способности «оборачиваться», а в удивительном умеиьи охо-
титься, в знании всех привычек и нравов животных.
Буквальное понимание идеального охотника как «оборотня» послу-
жило основанием для создания второй части, рассказывающей о походе
(¡в

героя-богатыря в чужеземное царство. Этот сюжет ничем не соединен
с первым и кажется механически пришитым. Царство в вариантах зовется
то Индией, то Золотой Ордой, то Турец-землей; во главе его стоит царь
Салтап или Сантал, испорченное «султан»; царица носит имя «Пантало-
вны», вышедшее из «Санталовны» — султанши. Присутствие отих имен
показывает, что старина прошла через целый ряд наслоений.
Герой здесь — подлинный чародей сказочного тіша. Среди русских ска-
зок находится сказка про «Скорого гонца», который доходит до иеприй-
тельского царства в неслыханно короткий срок потому, что обертывается
последовательно быстроногим оленем-зайцем, малой птицей. Литовский
вариант этой сказки еще блияте к старине: способность обертывать
себя и дружшіу помогает герою, как и Волху, завоевать неприятель-
ское царство. Самый конец старины — женитьба Волха на царице, яю-
нптьба всей его дружины напоминает такяю сказочные исходы, когда дело
благополучно разрешается свадьбой и воцарением героя.
Василий Буслаович
Василий Буслаевич, как и Садко купец, принадлежит Новгороду,
старины о них давным-давно считались в ряду «новгородских». Действи-
тельно, старый Новгород глядит здесь во все глаза, вплоть до исторически
известных кровавых побоищ па Волховом мосту меящу ящтелямц Торго-
вой и Софийской сторон города, — побоищ, вызванных сословными про-
тиворечиями.
Бой с муя?иками новгородскими и смерть Василья обычно предста-
вляют собою две различных старины. Первая, как и старина о Садке,
полна чертами реального быта. Среди них обращает на себя внимание по-
атически-правдивое изображение древнерусского института «братчин».
Братчины представляли пиры вскладчину, устраиваемые накануне боль-
ших праздников («Никольщипа»). Они известны с XII в., существовали
до XVII. Участники обязаны были давать «сыпь» натурой: съестными при-
пасами, зерном, солодом, медом, пивом или яю деньгами. Варилось пиво—
«канун», прш'лашались скоморохи, происходили разные потехи, моло-
дежь показывала свою удаль, и пир часто кончался побоищем. Значение
братчші заключалось в том, что им были присвоены юридические пра-
ва, которые с веками увеличивались. Интересы братчины стали охраняться
целым рядом грамот. На братчинах решались дела по маловаяаіым право-
нарушениям в своей среде, они исполняли обязанности мировых судей,
обсуждали дела своей корпорации. Чуягах пришельцев,
«незваных»,
равно как и зашедших без зова скоморохов, не принимали.
Вторая песня слояшее по замыслу. В пей проведена идея воздіездия за
греховную яадзнь. Но веривший ни во что, «ни в сои, ни в чох», Василий
умирает, не раскаявшись, кощунственно падругаясь над черепом и свя-
щенным камнем. Размынілениями о «нераскаянной кончине» полны были
«синодики», книги о поминовении усопших. В некоторой зависимости от
них находится и старина.
Василий Буслаевич объясняется, обыкновенно, как представитель
«ушкуйничества»,
особого выражения новгородской удали.
«Ушкуй-
ники» были чем-то вроде речных пиратов: они являлись колонизато-
рами весьма отдаленных местностей. Так, город Вятка (Хлыпов) был осно-
ван ушкуйниками. Однако к этому типу не подходит облик Василья:
по

он разделывается с Новіюродом, на который ушкуйнщ^н отнюдь не поку-
шались. Да и вся характеристш^а Василья, с особенной друяшной, с его
поступками, поездкой «каяться», из которой ничего не вышло, показы-
вает, что песня, по своему замыслу, имела в виду представить фигуру
сложную и оригинальную. Варианты песни дают много интересных под-
робностей об отце Василья, о его положении в городе, о составе Василь-
евой дружины. Поэтому всего вероятнее предполоншть, что за обликом
Василья может скрываться какое-либо исторически известное лицо. Весь
топ вариантов, несколы^о иронический, показывает, что старина пред-
ставляет памфлет, сатирическую песню.
Добрыня ІГикитич и Алеша ІІоиович
Старина иногда носит другое наименование: «Неудачная ?кенитьба
Алеши». В ней яркий пример того снижения богатырского облика Алеши
Поповича, когда он на самом деле является падким на женские прелести
и неразборчивым при достинаднии своей цели. В данной старине в вину
Алеше ставится не сватовство его на жене Добрыни, а то, что логкным изве-
стием он заставил страдать Добрынину матушку. В сущности говоря, в чем
5ке заключается вина Алеши? Жена Добрыни выбрала его из числа всех
женихов сама, выпадав не только поло?кенный му?кем срок, но еще более
долгое время. Дая?е в самый момент женитьбы «рассерженный» чем-то
Добрыня не думал возвращаться домой, по крайней мере к матери, и только
«глас» заставил его немедленно приехать в Киев. Поэтому упреки Доб-
рыни по адресу Алещи-надниха и Владимира-свата основания не имеют.
Больше того. Некоторые варианты, вероятно, сохранившие воспоми-
нание о прежнем богатырстве Алеши, объясняют, почему Добрыня запре-
щал выходить жене своей замуж именно за Алешу. «Хоть за князя иди,
хоть за татарина», только не за Алешу Поповича: «он мне крестовый брат,
а крестовый брат — паче родного».
«Побратимство»—очень древний славянский обычай. Братующиеся ме-
нялись крестами и клали «заповедь великую»: одному всегда стоять за
другоію. Это «крестовое братство» считалось даже выше кровнОго. Добры-
ня и просит жену не выходить за своего крестового брата — это грех
более тяжкий, чем выйти за родного брата. Так мог говорить богатырь
только про товарища, который был ему во всем «сверстен», т. е. такой
?ке витязь, как и он сам.
По старина увлеклась изображением приниженности и «срамоты»
героя. Прозвище «Попович» сыграло свою роль. Гротескный исход ста-
рины — избиение Добрыией Алеши, представление Добрыни искусным
игрецом-скоморошиной, одетым в специальное скоморошье платье, его
тонкая игра на гуслях с импровизацией («поименно всех выиграл»), глу-
бокое впечатление, производимое игрой на слушателей, —- ясно показы-
вают, что старина является созданием скоморохов. Большинство вариан-
тов, кстати сказать, кончают старину не грубой выволочкой Алеши, а
игриво-кокетливым
заявлением
жены Алеши: «Здравствуй, Алеша,
женимшись, да не с кем спать».

слокАРI»
баеика, байна — баня
бережок
таможней
—
другой,
противопололшый
былица — ворожея
бооісатушка — і{рестпая мать
бусарское,
бурзомецкое — басур-
манское
бусы-галеры — пришедшее с запа-
да название кораблей
бухканье — хлопанье
вальячный — резной, чеканный
в гостебищо — в гости
волжаный — из таволги (дерева)
волочайка — потаскуха
вырутил — вывернул
глуздырь — птенец
голоском
поваживать
—
запевать
грязнуто
было — погрузилось
гряночки — грани
дорога прешпехтивая
—
широкая,
проезжая
жаровчатый — высокоствольный
живот — жизнь
зкуковипье — перстень
зазорно — стыдно
залезено — получено
залезть — найти
засельщипа — поселянин
затохоль — затхлый запах
калика — странник, паломник по
«святым местам»
кармазинный — из дорогой мате-
рии
комони — кони
косевчатый — косяп;атый, с пере-
плетом рамы в косяк
косица — висок
краса-баса — красота, щеголь-
ство
кргуписчатый — крупичатый, из
«крупчатки», муки лучшего
сорта
ластиньс — щепки
личико — носок лаптя
ложня — спальня
меть — скок
молвия — молния
муравленый — из поливных цвет-
ных изразцов
мурманка — род меховой шапки
па верех — сверху
па делу — при разделе
наокаделося—исполнилось
жаждой
(¡в

па-зепь — ua землю
na окол его — возле него
па-пяту — настежь
па славу — по слухам
пахвалыцина — хвастун
омереть — обмереть
опочив дероісатъ — спать
гіерески — пальцы
повалегиное — побор, за вальки при
мытье белья
повенечпое — побор за выход за-
му я?
поверток — вёрткий
повыманипгъ — обмануть, провести
полть — половина мясной туши
порок — заклад
порт •— одежда
прыскучий •— рыскучий, рыскаю-
щий
путевья — путы
ремепчат
стул — складной, па
ремнях
сверстался — встретился
свирец — свирельщик,
игрок на
свирели
силишка шелковые — силки
склеспёт — ударит
стёгна — бёдра
спепъки — гвозди
стретат — встречает
ступепьки-мостипки
—
доски пола
сутыч — вплоть
сыта медвяная — питье из распу-
щенного в воде меда
сыть-выть
—
еда
шесмяпый,
течмяпьш — из тесьмы
тогды-сегды — туда-сюда
трелоокить — тревожить
удбище — рыбная ловля
улица паратпая — главная
ураз — удар
фастать — хвастать
фост — хвост
<фоя — хвоя
чебурацкиіі — постоянный апитет
свинца
червленый — красный
чипгалище — кшикал
телепуга — дубина
•щапить-басить — щеголять, кра-
соваться
щилье-каменье — валуны
»фонты — яхонты
s Былипы

ИЛЛЮСТРАЦИИ
ИСПОЛНЕНЫ
ХУДОЖНИКА МИ-И АЛЕШ АН AM И:
«Илі.н Муромоц и Соловой Разбойііиг;»—/>з/реев Г.
«Ставр Годинович» — Парилов П.
«Иль« Муромец II сын» — Турин Д.
«Дкш Степанович» — Нотухип fí.
«Добрыня Никитич и Змей» — Парилов П.
«Садко купец, богатый гость» — Ватагин /1.
«Алеша Попович и Тугарип» — Солонин С.
«В ольга» — Когпухин В.
«Василий Буслаевич» — Баженов П.
^іДобрыня Никитич и Алеша Попович» — Маркичев И.

СОДЕРЖАНИЕ
С. Шамбипаго.
Эпическая песня ...
ІИ
Былины-старины
Илья Муромец и Соловей Разбойянн .
1
Ставр Годпиовііч
8
Илья Муромец п сын
Дюк Степанович
Добрыня Никитич и Змей
Садко купец, богатый гость
Ллеша Попович п Тугарин
62
Вольга
71
„^Василий Буслаевич
77
Добрыня Никитич и Алеша Нопович. . . Ü2
Комментарии
101
Словарь
112
17
>Л
18
17

РедакторыЕ.И.И
аваль-
чик и В. И. Денисов
Переплет и титульный
лист худ. Г. И. Ма-
нуйлова
Корректор Л.11 . Кашин
Тех. ред. Л . А . Фрпзинова
Сдано в наб. BjX 1937 г.
Подписано
в
печать
251171938 г.Тираж 10 ООО.
Уп. Глав.іита- Б -51128.
Заказ тип. M 1087. Буш.
82X110Ч„ . Печати.лист.
10+10 вкл. У. о. л. 9,1.
Зак. изд. 70. Инд. Х -ООв.
Б-95 .
.3-я фабрика книги »Крас-
ный проіетарий»
трес-
та
чПолиграфкнига».
Москва.
Краснопролетарская, 10.
Цена Р. 9.00
Переплет Р. 3.00

'••.„/i
'
'
h
S
ï-'it
:
¿VU'VÍ;-:,, ;
,..