ЙлРИШЙЙ ДЙ0ДО В UK. ЧЗасильег
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ
«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»
1963
ТВОРЧЕСКИЙ
ПОРТРЕТЫ
ШАХМАТИСТОВ
I
Вин. ВАСИЛЬЕВ
СЕДЬМАЯ
ВУАЛЬ
7А9.1
В19
Это книга очерков о выдающихся советских
шахматистах — Михаиле Тале, Василии Смыслове,
Викторе Корчном, Льве Полугаевском, Владимире
Симагине, Вячеславе Рагозине и чемпионах мира
Тигране Петросяне и Ноне Гаприндашвили.
Создавая творческие портреты шахматистов,
автор показывает особенности их характера, стиля,
раскрывает сложную и увлекательную психологию
шахматной борьбы. Книга рассказывает о крупней-
ших событиях в борьбе за шахматную корону
последних лет и рассчитана на самого широкого
читателя.
Об этой книге и ее героях
В 1954 году мне пришлось играть вр всесоюзных соревно-
ваниях спортивных обществ. В одном из туров команда
«Зенит», за которую я выступал, встретилась с командой об-
щества «Даугава». Моим противником оказался совсем .юный
шахматист, только что ставший мастером, семнадцатилетний
Михаил Таль. Это был скромный, худенький, нервный юноша,
почти подросток, с пронзительными черными глазами.
Началась игра. Таль с первых же ходов «пошел врукопаш-
ную». Почти не раздумывая, он пожертвовал одну пешку, за-
тем другую. Шахматист классического позиционного стиля,
я считал себя обязанным максимально рассчитать все возмож-
ные осложнения и подолгу раздумывал над каждым ходом,
в то время как мой противник играл легко и быстро, все более
и более «нагнетая давление».
Мне удалось вскрыть недостатки замысла партнера, но
я затратил слишком много времени на обдумывание, к двадцато-
му ходу попал в цейтнот и вынужден был делать последующие
ходы почти мгновенно.
Не удивительно, что в создавшейся ситуации я ошибся,
и преимущество перешло на сторону противника.
Развязка наступила неожиданно. Острая схватка могла
завершиться мирным исходом, если бы я на какую-то долю
секунды не промедлил с сороковым контрольным ходом и не
просрочил время.
«Случайное поражение», — скажете вы. «Случайность», —
думал и я. Однако вне зависимости от результата игра.моло-
дого мастера производила большое впечатление. Быстрота
расчета, способность далеко и много видеть, энергия и бесстра-
шие, целеустремленность в борьбе за инициативу — все эти
качества говорили о большом самобытном таланте.
Но как драгоценный камень, прежде чем ярко засверкать,
требует шлифовки и гранения, так и шахматный талант тре-
бует труда, кропотливого труда, прежде чем перед ним от-
кроется дорога к шахматным вершинам.
Прошло около трех лет. Таль набирался опыта, совершен-
ствовал свою игру, в турнирных схватках укреплялся и мужал
его талант, его стиль. Перед тем как стремительно двинуться
вперед, Таль как бы аккумулировал энергию, набирался сил.
И вот в 1957 году начался триумфальный «путь наверх»,
5
путь блестящих побед Таля и необыкновенных успехов, путь,
не имеющий, пожалуй, себе равных во всей истории шахмат.
Недаром Таля стали сравнивать с такими корифеями шахматно-
го искусства, как Морфи, Ласкер, Алехин. С первой попытки
этот молодой человек, почти юноша, легко поднялся по всем
ступенькам крутой и скользкой лестницы, называемой системой
отборочных соревнований на первенство мира по шахматам,
протолкнулся через длинную очередь претендентов и, протя-
нув руку к короне чемпиона мира, решительно сказал: «Мое!»
И фортуна, которая так жестоко обошлась со многими
претендентами, на этот раз оказалась милостивой. Талю уда-
лось победить в матче М. Ботвинника, он был увенчан лавро-
вым вейкОМ и объявлен чемпионом мира по шахматам.
Но проходит год, и шахматный мир потрясает новая сен-
сация: Михаил Таль проигрывает Михаилу Ботвиннику матч-
реванш.
Как сложится дальнейшая шахматная судьба Таля? Удаст-
ся ли ему снова подняться на шахматную вершину или суж-
дено всегда носить приставку «экс»?
Только будущее ответит на этот вопрос. Многое будет
зависеть от трудолюбия Таля, от его умения сделать выводы из
своих неудач. Во всяком случае, советские шахматисты про-
должают верить в молодого талантливого гроссмейстера, ждут
от него новых творческих и спортивных взлетов во славу со-
ветской шахматной школы. А в том, что взлеты и всевозмож-
ные сюрпризы — дело для Михаила Таля привычное, вы убе-
дитесь, прочитав эту книгу.
Вы познакомитесь здесь и со многими другими выдающими-
ся советскими шахматистами, обладающими яркой и неповто-
римой индивидуальностью.
Некоторые из этих шахматистов были героями книги Вик.
Васильева «Шахматные силуэты», вышедшей в 1961 году. Од-
нако с тех пор их творческие силуэты во многом изменились,
стали более рельефными, отчетливыми. В связи с этим автору
пришлось некоторые очерки серьезно перерабатывать и допол-
нять. В частности, совершенно заново написан большой очерк
о Тале, значительно расширены и переработаны очерки о Пет-
росяне, Корчном, Симагине. Очерк о Петросяне занимает одно
из центральных мест в книге. Автор раскрывает особенности
шахматного и чисто человеческого характера замечательного со-
ветского гроссмейстера, сумевшего сменить М. М. Ботвинника на
его почетном посту и стать девятым чемпионом мира.
В книге появились новые персонажи — чемпионка мира
Нона Гаприндашвили, замечательный турнирный боец Лев По-
лугаевский.
Думаю, что книгу эту с интересом прочтут не только лю-
бители шахмат, так как в центре внимания автора стоит преж-
де всего Человек с его поисками, заблуждениями, психологи-
ческими переживаниями и творческими свершениями.
Юрий АВЕРБАХ,
гроссмейстер
Об-пЗетел
-Heu-jA.
]ГЦ?Д Л илунка Лазаревич взяла черную пеш-
/ vCl кУ ФеРзем и с явным удовольствием
£-3 нажала на рычажок часов. Трево-
житься ей было уже не о чем: лишняя пешка в хоро-
шей позиции позволяла без забот ждать развития со-
бытий. Теперь размен ферзей вынужден, а в оконча-
нии эта лишняя пешка скажет свое веское слово.
Главное же — черные обречены на унылую, пассив-
ную оборону, а Нона Гаприндашвили этого не любит.
Не любит? Она просто этого терпеть не может!
Подчиняться, хоть и упираясь, воле соперницы, уйти
в глухую защиту, которая в конце концов позволит
только отсрочить неизбежное, — нет и еще раз нет!
Правда, есть ход, который может избавить ее от
этой невыносимой обязанности — защищаться. Какой
это заманчивый ход — ферзь еЗ, как велико искуше-
ние его сделать! Но Лазаревич выиграет тогда ла-
дью за слона и получит опасную атаку. Однако — и
в этом все дело! — получит возможность атаковать и
она, Нона. А ведь именно такие позиции, где все дер-
жится на зыбкой почве взаимных угроз, где все за-
висит от комбинационной зоркости, от умения нахо-
дить скрытые внезапные удары, именно такие пози-
ции — ее родная стихия.
В зале сидят тренеры шахматисток, играющих
7
в турнире претенденток, — гроссмейстеры Болеслав-
ский, Бондаревский, мастера Константинопольский,
Макогонов, Шишов, венгр Силади, монгол Намжил,
югослав Чирич, голландец Витхауз. Все они с огром-
ным интересом ждут хода Гаприндашвили. От исхода
партии зависит многое. Нона идет во главе турнира,
но и Лазаревич в группе лидеров. Добейся сейчас
Милунка победы, — а это, судя по всему, весьма ве-
роятно, — и борьба за первое место предельно обост-
рится. Да и не известно еще, как повлияет поражение
на Гаприндашвили — пути шахматной фортуны не-
исповедимы.
А Нона все думает. Она уже твердо решила, что
на пассивную защиту, а значит, на размен ферзей,
она не пойдет. Ей только не совсем ясно, как она бу-
дет развивать атаку после того, как отдаст соперни-
це ладью. Нет, не может быть, чтобы в свалке, кото-
рая сейчас начнется, ей не удалось нанести какой-
нибудь неожиданный тактический удар. И Нона, уже
не колеблясь, ставит ферзя на поле еЗ.
— Ну, что вы скажете? — шепчет тренер Ноны
Михаил Васильевич Шишов сидящему рядом Кон-
стантинопольскому, и в голосе его слышится затаен-
ная гордость. — Нона остается Ноной!
...У преподавателя сельскохозяйственной школы
в Зугдиди Терентия Гаприндашвили и его жены Веры
было шесть сыновей — Эмзар, Тамаз, Джемал, Му-
рад, Нугзар и... Нона. Здесь нет ошибки: Нона так
привыкла находиться в обществе братьев, играть в их
игры, переживать их мальчишеские беды, что могла
дать десять очков вперед любому мальчишке.
Братья Гаприндашвили (а только Нугзар был
младше Ноны) не делали сестре скидки, разве что
на возраст. Они не плакали, набив шишку на лбу, и
Нона в таких случаях тоже только закусывала губу.
Братья, разумеется, не играли в куклы, и Нона тоже
считала возню с куклой недостойным занятием. Зато
братья уважали футбол — и Нона часами гоняла
с ними мяч. Они состязались в меткости, забрасывая
мяч в кольцо, прикрепленное к стене дома, и Нона
подружилась с баскетболом. Они увлекались гимнас-
8
тикой, и Нона крутилась вместе с мальчиками на
перекладине.
Стоит ли удивляться, что, когда старшие братья,
сначала Эмзар, а потом остальные заразились вдруг
страстью к шахматам, она тоже почувствовала, что
ее неудержимо влекут к себе тайны королевства ма-
леньких фигурок. Можно не удивляться, что и
в шахматы — заметьте это! — играла она в «маль-
чишечьем» стиле — смело, задорно, агрессивно.
Девочка, которая ничего не боится, играет смело и
задорно, как мальчишка, а, проиграв, и не думает
плакать, — такое встречается не часто. Поэтому не
случайно, что опытный тбилисский тренер Вахтанг
Карселадзе при первой же встрече приметил Нону.
Тогда, в 1953 году, она впервые в жизни участвовала
в турнире — первенстве школьников Грузии, кото-
рое проводилось в Батуми. Нону взяли в команду без
отборочных соревнований — знали, что она без стра-
ха сражается с братьями.
Карселадзе сразу понял, что перед ним — яркое
шахматное дарование, причем для девочки необычай-
но редкое. Двенадцатилетняя Нона сыграла в Бату-
ми без особого успеха, но в каждой партии стреми-
лась любой ценой атаковать, не боялась острых по-
ложений и вообще была очень задорно настроена.
Этакий маленький петушок, рвущийся в драку. Ко-
нечно, игра ее тогда была довольно примитивной, но
талант уже давал о себе знать.
Вахтанг Ильич предложил Ноне переехать в Тби-
лиси. Это было второе приглашение: Нону горячо зва-
ли к себе жившие в столице Грузии бездетные дядя
и тетя, но родители тогда не соглашались расста-
ться с дочкой. И только когда Нона стала делать
за доской успехи, Терентий Северьянович, большой
любитель шахмат и главный виновник увлечения де-
тей этой игрой, дал себя уговорить. Летом 1955 года
Нона Гаприндашвили переехала в Тбилиси и стала
заниматься у Карселадзе в шахматном кружке Двор-
ца пионеров.
Здесь царила обстановка, которая пришлась этой
забияке как нельзя более по душе. Карселадзе поощ-
9
рял у своих питомцев стремление к смелой комбина-
ционной игре. Он проводил специальные гамбитные
турниры, старался развивать у ребят острое такти-
ческое зрение.
Нона не нуждалась в призывах к смелости. В каж-
дой ее партии фигуры чуть ли не с первых ходов уст-
ремлялись врукопашную и часто, разметав свиту,
брали в плен вражеского короля. Особенно нравилось
азартной девчонке обыгрывать мальчишек, этих над-
менных задир, которые обычно начинали партию со
снисходительным видом. Дома она не привыкла
к этому, так как давно заставила братьев относиться
к ней с уважением. Зато как она потом наслаждалась
мщением, когда король самоуверенного партнера
вдруг оказывался в опасности. Впрочем, довольно
скоро мальчишки признали ее авторитет, тем более что
она могла составить им компанию и в баскетбол, и
в настольный теннис, и в волейбол, не хуже самого
завзятого болельщика знала положение в чемпионате
страны по футболу и, конечно же, шансы тбилисского
«Динамо».
Итак, Нона была азартна, решительна, находчива.
В то же время в ее характере не было и намека на
чрезмерную самоуверенность, которая у юных шахма-
тистов далеко не редкость. Вот это не часто встречаю-
щееся сочетание темпераментности, азартности с са-
мокритичностью и даже рассудительностью будет
всегда помогать Ноне Гаприндашвили в самых труд-
ных ситуациях.
Пока же она о трудностях и не помышляла. Она
просто играла так, как игралось, и выходило доволь-
но неплохо. В 1955 году Нона заняла второе место
в женском первенстве Тбилиси, выполнила норму пер-
вого разряда, а следующий год принес пятнадцати-
летней школьнице удивительные успехи: первое место
в чемпионатах Тбилиси, Грузии и, наконец, полуфина-
ле чемпионата страны! Во всех этих турнирах девоч-
ка проиграла только одну партию. Правда, в финале
чемпионата СССР она разделила седьмое-девятое
места, но для первого выступления это было выдаю-
щимся достижением.
10
И все же ее игре многого не хватало. Гаприндаш-
вили любила и умела только атаковать, она была
сильна только в тактической борьбе, в стратегии же
уступала многим своим соперницам. И когда в начале
1957 года Нона перешла к другому наставнику —>
мастеру Шишову, ей пришлось всерьез переосмысли-
вать свою игру и кое в чем переучиваться.
Михаил Васильевич не мог обижаться на свою уче-
ницу. Как ни рвалась душа Ноны к излюбленной ата-
кующей игре, как ни тяготила ее необходимость сми-
рять свои порывы и изучать основы стратегии, алгеб-
ру и геометрию эндшпиля, она нашла в себе силы
понять необходимость такой перестройки. Зная азарт-
ность и горячность Ноны в игре, Шишов только ди-
вился той покорности, с которой она переносила прес-
ную шахматную диету. Нона в ту пору еще недоста-
точно владела русским языком и, слушая наставле-
ния тренера, лишь слегка улыбалась и послушно ки-
вала головой.
Когда Нона уезжала в Вильнюс на очередной чем-
пионат страны, Шишов чувствовал себя неспокойно.
Он понимал, что девушке в этом турнире придется
туго: такое доучивание на ходу не могло пройти без-
наказанно. И как бы неизбежные неудачи не вызва-
ли у нее разочарования. Михаил Васильевич трево-
жился зря. Нона действительно выступила слабо —
разделила одиннадцатое-тринадцатое места, но вер-
нулась она в Тбилиси отнюдь не удрученной, а лишь
еще больше поверившей в правильность избранного
курса.
В шахматах спортивный результат не всегда со-
ответствует творческому содержанию игры. Гаприн-
дашвили играла в Вильнюсе так хорошо, как никог-
да. Прежде всего потому, что играла по-новому для
себя. Раньше Нона применяла только открытые де-
бюты, старалась как можно скорее развернуть свои
силы и ринуться в атаку. В закрытых позициях, где
соперница, укрывшись за пешечным частоколом, тер-
пеливо маневрировала и не допускала кавалерийских
налетов, Нона терялась, ее игра тускнела. В этом же
турнире она разыгрывала уже и закрытые начала,
11
которые приводили к пугавшей ее прежде спокойной
маневренной игре.
Конечно, она еще часто срывалась, ей не хватало
терпения, выдержки, умения трезво оценить обста-
новку. Распутывать узел она по-прежнему не люби-
ла — ей хотелось разрубить его одним взмахом меча.
Добившись перевеса, она старалась поскорее нанести
решающий удар и часто при этом терпела неудачи.
Но все же стиль ее становился более разносторон-
ним — это признавали все.
.Чемпионат страны 1960 года, проходивший в Ри-
ге, был особым: четверо первых попадали в турнир
претенденток. Нона Гаприндашвили приехала в Ригу
уже довольно известной шахматисткой. Она была сту-
денткой института иностранных языков, успела полу-
чить бронзовую медаль в одном из предыдущих чем-
пионатов, заняла второе место в Международном
турнире в Тбилиси. Теперь она не только превосходи-
ла своих соперниц в тактическом мастерстве, но уже
мало кому уступала в сложном искусстве стратегии.
Чудесный сплав темперамента и рассудительности.
Казалось, Ноне уже трудно чем-нибудь удивить
своих противниц: ее воинственный нрав был хорошо
известен, и в партии с ней каждая шахматистка бы-
ла готова к любым неожиданностям. И все же Нона
преподнесла в Риге сюрприз: она удивила всех не-
обычайно спокойной, сдержанной манерой игры. Нет,
Нона, конечно, оставалась Ноной, она ни в чем не
изменила своему агрессивному стилю, но теперь она
уверенно демонстрировала всем (а прежде всего, на-
верное, самой себе), что ее не страшит перемена ору-
жия в шахматной дуэли, что она даже готова охотно
предоставить выбор этого оружия противнице и (это
было уже совсем необычно) согласна на скучную за-
щиту. Конечно, защита была для нее чем-то вроде
горькой пилюли, но глотала она эту пилюлю, уже не
морщась.
Было хорошо известно, что Гаприндашвили тер-
петь не может ничьих (это «работа» ее задиристых
братьев). В одном чемпионате страны с ней произо-
шел трагический эпизод: в трех партиях подряд Нона
12
отклонила предложение заключить мир и все три
встречи проиграла! В Риге же Нона без особого не-
удовольствия соглашалась на мировую.
Обычно Гаприндашвили после поражений играла
на следующий день особенно агрессивно: ей не тер-
пелось отыграться (и в этом тоже виноваты Эмзар
и компания). Но вот в Риге она проиграла Затулов-
ской, а назавтра вела партию ‘так спокойно и даже
несколько меланхолично, что хорошо знавшие Нону
шахматистки только диву давались:
— Что с Ноной? Ее нельзя узнать...
А чуда никакого не было. Нона стала взрослее,
научилась, когда нужно, обуздывать свой темпера-
мент. А тут действительно было нужно: Ноне очень
хотелось попробовать свои силы в турнире претенден-
ток. Правда, она даже самой себе боялась признать-
ся, что мечтает о матче с Елизаветой Быковой.
Впрочем, о том, что она уже имеет право на та-
кую мечту, догадывались немногие. Во всяком случае,
главные соперницы все еще по инерции видели в Но-
не только любительницу рискованных авантюр. Даже
второй международный турнир в Тбилиси, где Нона
уверенно играла и в закрытых позициях (и, кстати,
выиграла у всех иностранных участниц!), почти не
поколебал этой репутации.
Одним словом, перед турниром претенденток
в югославском городке Врнячка Баня Нону Гаприн-
дашвили считали «темной лошадкой», ждали от нее
сюрпризов, не сомневались, что она одержит несколь-
ко эффектных побед, но увидеть ее первой? Нет, это
уж слишком.
Действовала здесь и другая инерция: Нона всегда
не очень удачно играла с сильнейшими нашими шах-
матистками, в первую очередь с Валентиной Борисен-
ко и Ларисой Вольперт. Она уступала им в страте-
гии, а, кроме того, чрезмерная скромность как-то ме-
шала ей настраиваться во встречах с ними на нуж-
ную волну. Ноне казалось, что она и должна проиг-
рывать этим замечательным шахматисткам. Во вся-
ком случае, Борисенко и Вольперт, которые ни разу
еще не проигрывали Гаприндашвили, вправе, навер-
F3
ное, были ожидать, что сумеют укротить строптивую
и на этот раз.
Все эти настроения были так сильны, что даже
бурный старт Ноны не заставил считаться с ней, как
с фавориткой № 1. И только партия с Лазаревич вы-
нудила даже самых заядлых скептиков признать, что
сюрпризом юной грузинки будет не несколько эф-
фектных выигрышей, а, по-видимому, не что иное, как
победа в турнире!
Так или иначе, но перед началом турнира претен-
денток югославские газеты очень высоко оценивали
шансы советских шахматисток — Киры Зворыкиной,
Борисенко, Вольперт, своих фавориток — Веры Не-
делькович и Милунки Лазаревич, чемпионки США
Лизы Лейн, но лишь вскользь упоминали о Гаприн-
дашвили. Нона искренне считала это в порядке ве-
щей, но где-то в глубине души такой скептицизм прес-
сы слегка покалывал ее самолюбие. Задора у нее и
так всегда хватало на десятерых, а тут ей уже просто
не терпелось поскорее приступить к делу.
Первыми почувствовали на себе агрессивность
Гаприндашвили полька Конарковская и голландка
Хеемскерк, у которых Нона выиграла в хорошем сти-
ле. В третьем туре противница была пострашнее —
Вольперт. Играя черными, Нона избрала вариант,
который ведет к сложной позиционной борьбе. Это на-
столько не вязалось с традиционными представления-
ми о стиле Ноны, что Вольперт растерялась, допус-
тила неточность и попала под сокрушительную атаку.
После этого Гаприндашвили выиграла у Затуловской,
сделала ничью со Зворыкиной, а затем встретилась
с Борисенко.
Это была принципиальная встреча, и противницы
отлично отдавали себе в этом отчет. Борьба в пар-
тии шла под девизом: «Никаких компромиссов!»
Нона несколько раз смело жертвовала пешки, а Бо-
рисенко так же смело принимала жертвы, считая, что
сумеет доказать их необоснованность. В конце концов
изобретательность Гаприндашвили взяла верх. Не-
смотря на весь свой опыт и незаурядное тактическое
искусство, Борисенко вынуждена была признать, что
14
ее перехитрили: забрав очередную пешку, она вдруг
обнаружила, что ее ферзь попал в ловушку. Вспыхну-
ла короткая схватка, и позиция Борисенко развали-
лась.
Старт Ноны был сенсационным: она набрала пять
с половиной очков из шести, причем впервые в жиз-
ни выиграла у Вольперт и Борисенко. После этого
она сделала ничью с Лейн, красиво победила румын-
ку Николау и вот сейчас встретилась с Лазаревич и
получила позицию, где, казалось, ей уже вряд ли уда-
стся уйти от поражения.
Итак, ферзь пошел на поле еЗ, бросив ладью и
слона на произвол судьбы.
В ответ на выпад ферзя Милунка Лазаревич взя-
ла черную ладью и, в свою очередь, оставила под
ударом две фигуры — слона и коня. Слона Нона
взяла, одновременно объявив шах, и уже записала
на бланке очередной ход, которым брала коня. Будь
это год назад, Нона, наверное, взяла бы этого коня
и... получила мат в несколько ходов! Но нынешняя
Нона решила еще раз проверить все варианты. «Семь
раз отмерь», — сдерживал, бывало, ее порывы Миха-
ил Васильевич. И вот, отмерив в седьмой раз, Нона
вдруг поняла, почему с таким спокойным, скрыто-тор-
жествующим выражением прогуливалась по сцене
Лазаревич.
Нона зачеркнула записанный ход и впилась взгля-
дом в доску. Спасения не было видно — черный ко-
роль получал мат, и даже не в одном, а в двух вари-
антах. Нона не хотела смириться с этим. Она чуяла,
что позиция таит в себе какие-то скрытые возмож-
ности и надо только суметь разгадать их. Вдруг неу-
ловимой искоркой мелькнула догадка, и Гапринда-
швили вопреки, казалось бы, здравому смыслу де-
лает три хода подряд королем, посылая его на пере-
довые позиции. Король самолично пошел в атаку!
Когда король начал свой удивительный марш, зал
охватило возбуждение. Не часто ведь приходится ви-
деть, чтобы король в середине партии проявлял такую
безрассудную смелость. У Шишова в этот момент
дрогнули нервы, и он ушел в буфет пить черный ко-
15
фе. Даже он, лучше других знавший комбинационную
Зоркость своей питомицы, не был уверен, что эта вы-
лазка из осажденной крепости не отчаянная авантю-
ра, а глубоко рассчитанный маневр.
Лазаревич быстрее всех поняла, какую смертель-
ную угрозу для белых таит в себе этот выход короля
к барьеру. Готовая к чему угодно, но только не к это-
му, она растерялась. Теперь Лазаревич думала уже
лишь о защите и полностью уступила инициативу.
Психологически это означало капитуляцию. Вот уже
Гаприндашвили начала плести матовую сеть вокруг
белого короля, и спустя несколько ходов Лазаревич
сдалась.
Набрав в следующих семи партиях пять очков,
Нона уже за два тура до окончания турнира обеспе-
чила себе первое место. Удивлял не только этот спор-
тивный результат, хотя он, разумеется, был велико-
лепен. Удивлял стиль Гаприндашвили — мужествен-
ный, энергичный, не терпящий компромиссов.
Нона Гаприндашвили — непримиримый боец. Она
охотно идет на риск, готова к борьбе до последнего
вздоха. Многие, даже очень сильные, шахматистки
страдают от избытка благоразумия, чрезмерно осто-
рожны, их легко склонить к ничьей. Нона же в каж-
дой партии стремится во что бы то ни стало захва-
тить инициативу и начать атаку. Не случайно ее лю-
бимые шахматные герои — Александр Алехин, Давид
Бронштейн и Михаил Таль, эти замечательные мас-
тера комбинаций, чьи партии доставляют ей особен-
ное наслаждение.
Эта агрессивность заставляет ее без особых пере-
живаний относиться к слабостям в своей позиции. Но-
на не боится изолированных пешек, не боится слабых
пунктов. Правда, иногда она недооценивает опас-
ность, которой подвергает себя, ослабляя позицию.
Но противницам редко удается ее проучить, так как
в критический момент ей обычно удается ускользнуть
с помощью какой-нибудь комбинации.
Как известно, некоторые шахматисты часто ставят
своей главной целью выигрыш какой-нибудь пешки,
после чего быстро разменивают фигуры и переводят
16
партию в окончание, где эта скромная пешечка начи-
нает играть ведущую роль. Такая стратегия может,
разумеется, быть и глубокой и по-своему красивой.
Но все же Гаприндашвили отдает предпочтение атаке
на королевском фланге. Она как-то всегда обострен-
но чувствует присутствие на доске неприятельского
короля, и стоит только появиться малюсенькой воз-
можности, как Нона начинает его беспокоить.
Одним словом, братья Ноны могут быть спокойны:
то сугубо мальчишеское воспитание, которое они да-
ли сестре, отвадив ее от кукол и пристрастив к фут-
болу и шахматам, пошло на пользу. У нас появилась
шахматистка, которая, подобно незабываемой Вере
Менчик, играет по-мужски, любит риск, не испытыва-
ет ни малейшей робости перед острыми позициями,
где решающее слово принадлежит тактическим уда-
рам. Не удивительно, что Гаприндашвили любит иг-
рать в мужских турнирах. В первенстве Грузии
1962 года, например, она набрала пять с половиной
очков из восьми, причем выиграла у мастера Бусла-
ева и других сильных шахматистов.
Готовясь к матчу с Елизаветой Быковой, Нона
и Михаил Васильевич Шишов поселились в одном
из подмосковных домов отдыха. Тренер и его пито-
мица отлично сознавали сложность предстоящей
борьбы. Быкова — необычайно упорная, цепкая, очень
опытная шахматистка, умеющая навязывать соперни-
цам свою волю. Поразительное упорство Быковой не
раз ломало любые преграды. Нона хорошо помнила,
как высоко оценивались шансы ее предшественницы
в матче с Быковой — Киры Зворыкиной и как чемпи-
онка мира колоссальным усилием воли изменила те-
чение борьбы и сумела сохранить свой титул. С такой
противницей надо не просто хорошо играть — надо
противопоставить ей такую же выдержку, расчетли-
вость, силу духа.
И все же Нона оставалась Ноной! Нет, она, ко-
нечно, полностью выполняла сложные обязанности
претендентки на шахматный престол: изучение дебю-
та и эндшпиля, занятия по стратегии, тренировочные
партии — все шло своим чередом. Но даже перед са-
2 Вик. Васильев
17
мым ответственным в своей жизни состязанием Нона
не расставалась с настольным теннисом, с бильярдом
и даже с футболом (в свободные от матча дни она
тоже будет наведываться на трибуны стадионов).
Впрочем, Михаил Васильевич отнюдь не препятство-
вал этим увлечениям и даже сам нередко брал в ру-
ки ракетку.
В том же доме жили, готовясь к XV шахматной
олимпиаде, сильнейшие наши шахматисты. Обрадо-
ванная таким соседством, Нона не давала гроссмей-
стерам покоя. Сначала она обыграла каждого в
настольный теннис, потом в паре с Талем повторила
свой успех (любопытно, что ракетку Нона держит
так называемой азиатской хваткой, позволяющей
вести игру в резко атакующей манере — не сказы-
вается ли и в этом характер?). Затем она победила
всех мужчин на бильярде, причем даже строгий Ми-
хаил Ботвинник не устоял перед искушением попы-
тать счастья. Наконец, когда на суше все возможнос-
ти были исчерпаны, Нона устроила гонку на лодках
с Бронштейном и Шишовым. По вечерам она танце-
вала под магнитофон или смотрела по телевизору
футбол.
Олимпийцы с нескрываемой симпатией относились
к миловидной загорелой девушке, невысокой и вмес-
те с тем стройной, в длинных брюках и спортивной ру-
башке навыпуск. Она вся излучала задор, радостную
жажду бороться и побеждать. Взгляд ее карих глаз
был то серьезен, то лукав, и в этом причудливом со-
четании угадывался и сложный характер Ноны, и гру-
зинский темперамент, и безмятежность юности, кото-
рая верит, что ей все по плечу.
В дни матча с Быковой любители шахмат увиде-
ли другую Нону — серьезную, сосредоточенную, да-
же суровую, полностью отдавшую себя борьбе. Окон-
чательный счет матча — 9 : 2 (семь побед при четырех
ничьих!), производит сильное впечатление, хотя побе-
да далась Ноне и не так легко, как можно судить по
этим цифрам.
Победа Ноны Гаприндашвили была не просто три-
умфом молодости, таланта, силы воли, а прежде
18
всего триумфом энергичного, «мужского» стиля. Имен-
но поэтому, а не только покоряясь гипнозу цифр,
шахматный мир так безоговорочно признал законо-
мерность того, что произошло.
Само собой считалось, что в партиях матча Бы-
кова будет стараться упрощать игру и при первой
возможности переходить в эндшпиль, где она обычно
чувствует себя весьма уверенно. Но Гаприндашвили
не только не боялась окончаний, но в нескольких пар-
тиях даже сама вызвала размены и доказала в энд-
шпиле свое превосходство.
Можно было думать, что опытная Быкова будет
ставить свою соперницу перед трудными проблемами
в дебюте. Но и тут довольно быстро обнаружилось
превосходство Гаприндашвили, которая белыми легко
находила бреши в сицилианской защите чемпионки,
а черными без особого труда перехватывала инициа-
тиву.
Итак, в дебюте и эндшпиле претендентка, к удив-
лению, оказалась, бесспорно, сильнее чемпионки. Что
же касается середины игры, то эта стадия партии
всегда была родной стихией Ноны Гаприндашвили.
И если у Быковой были на этот счет какие-нибудь
сомнения, то Нона их быстро развеяла. Почти в каж-
дой встрече Гаприндашвили наносила противнице не-
ожиданные тактические удары, а в седьмой партии
она провела эффектную многоходовую комбинацию.
Когда Нона пожертвовала слона, Шишов с кар-
манными шахматами в руках стоял на балконе Цент-
рального шахматного клуба. Проверив варианты и
убедившись, что комбинация непогрешима, он глу-
боко вздохнул и еле слышно прошептал:
— Нона остается Ноной...
) турнирах большого калибра его всег-
да боятся, как противника. Любой
гроссмейстер садится за столик на-
против него с сосредоточенным лицом. В борьбе Вла-
димир Симагин способен на всякие неожиданности.
Не случайно его партии часто претендуют на призы
за красоту.
Как противника, повторяю, его боятся. Но как
конкурент, как сосед по турнирной таблице он не
очень опасен. Симагин из тех шахматных старателей,
которые могут найти самородок, даже довольно круп-
ный, но на жилу не натыкаются никогда. Правда, он
жилу и не ищет: ему больше по душе самородки.
С шахматами у Симагина установились сложные
отношения. Он и играть-то научился от нужды — за-
хворал в пионерском лагере и, находясь в карантине,
волей-неволей стал коротать долгие часы за доской
с товарищем по несчастью. Но, едва успев познако-
миться с диковинной жизнью деревянных фигурок,
воспылал к ним любовью, тем более трогательной,
что они, правду сказать, не так уж часто отвечали
ему взаимностью.
Симагин не сетовал на это. Играя в турнире, он—
чудной человек! — почти не заглядывал в таблицу—
этот «рынок», где антикварные произведения шахмат-
20
ного искусства оцениваются презренными очками и
половинками. Даже в школьные годы цельная пар-
тия, проведенная от начала до конца на одном дыха-
нии, не испорченная ложным замыслом, призрачной
идеей, ошибкой в расчете вариантов, значила для не-
го куда больше, чем все очки, вместе взятые.
Над ним подшучивали, иногда добродушно смея-
лись: шахматная чудаковатость Симагина давала
много поводов для острот. Молчаливый, даже чуть
угрюмый по натуре, целиком поглощенный своими
шахматными идеями, он относился к насмешкам рав-
нодушно. Симагин верил в то, что понимает в шахма-
тах больше, видит глубже, чем те, кто считал его
чудаком, и продолжал идти своим путем. Его вера
подкреплялась тем, что многие из насмешников —
он знал это — побаиваются его.
Симагин не ошибался: его и в самом деле начи-
нали побаиваться. С каждым годом он играл все
сильнее. Симагин позволял себе вычурные ходы и
необычные дебютные системы, находившиеся, каза-
лось, в вопиющем противоречии с теорией, он избирал
необычные стратегические планы, пускался на крайне
рискованные эксперименты.
Тем не менее — ив этом заключался определен-
ный парадокс — Симагин меньше всего склонен был
считать себя ниспровергателем теоретических зако-
нов. Осуществляя самую замысловатую идею, он
всегда действовал в точном соответствии с духом по-
зиции. Если соблазнявший его план приводил пусть
и к очень перспективной, но объективно худшей по-
зиции, Симагин безжалостно отвергал его.
Он знал, что есть шахматисты, придерживающие-
ся другого подхода к шахматной борьбе, знал, что
им удается добиваться не только спортивных, но и
творческих успехов. Но он был воспитан в другой ве-
ре и, хорошо это или плохо, не изменял этой вере
никогда. Он не опровергал законов — он просто до-
капывался до самой их сути и, пользуясь своими по-
знаниями, делал переоценку ценностей.
Отечественная война заставила его на несколько
лет забыть шахматы: уехав со старшим братом
21
в Пермь, он работал там токарем на одном из. заво-
дов. Работа была такой, что, придя домой, он на-
скоро ел и сваливался в постель. На шахматы не
оставалось ни времени, ни сил.
В 1944 году Симагин вернулся в Москву и решил
попробовать силы в чемпионате столицы. Это был
особый чемпионат Москвы: в турнире участвовали
Ботвинник, Смыслов, Рагозин, Котов, Микенас, Па-
нов, Алаторцев, Лисицын.
Симагин впервые попал в такую обойму, вдобавок
он несколько лет не брался за шахматы. И все-таки
остался верен себе: восемь партий выиграл и восемь
проиграл. Без единой ничьей! Да и место, кстати, за-
нял восьмое. Накинувшись после долгого поста на
шахматы, Симагин играл аппетитно, со вкусом, сма-
ковал чуть не каждый ход. Ему удалось разгромить
Котова с жертвой двух ладей, красиво выиграть
у Панова и у некоторых других мастеров.
Годы, проведенные без любимых шахмат, не из-
менили Симагина. Он по-прежнему очень тонко, про-
никновенно понимал позицию, по-прежнему слишком
увлекался своими самобытными идеями. У него бы-
ло нечто вроде шахматной дальнозоркости: видя на
много ходов вперед, он не замечал иногда самых про-
стых, близко лежащих опровержений. Погруженный
в сложные вычисления ученый, по рассеянности на-
тыкающийся на дерево в сквере.
Зато когда ему удавалось осуществить задуман-
ное — как это получалось красиво, неожиданно и,
что особенно всем нравилось, чуть непонятно! Однаж-
ды Симагин разыграл черными против Панова вари-
ант, в котором чернопольный слон занял сторожевой
пост на поле g7. Панов решил убрать этого стража и
напал на него своим слоном с поля Ь6—старинная,
тысячи раз проверенная идея. Размен слонов в та-
ких случаях неизбежен: черный страж не может
отойти в сторону, так как тогда оказывается под уда-
ром более ценная фигура — ладья.
Более ценная? Действительно ли это так? А мо-
жет быть, в данной конкретной ситуации слон может
сыграть более важную роль, чем ладья? Симагин
22
страстно любит задавать себе такие загадки. Когда
менее сильная фигура ходом событий вдруг непости-
жимым образом обретает могущество и начинает
играть ведущую роль, это всегда доставляет эстети-
ческое наслаждение. И вот слон, что называется на
глазах у изумленных зрителей, с поля g7 уползает
в угол — в берлогу на поле h8.
— Симагин опять чудит!.. — шепчут в зале.
Панов недолго раздумывает: это смелый боец, тем
более что такие подарки преподносятся далеко не
каждый день. Он берет ладью, а спустя ходов пят-
надцать сдается, не сделав ни одной грубой ошибки.
Удивительная партия эта обошла мировую шах-
матную печать. Не было шахматиста, который, дойдя
до знаменитого хода слоном, не покачал бы головой:
и в самом деле, как это Симагин додумался до такого
странного, прямо-таки загадочного хода?
В 1946 году Симагин занял второе место в чем-
пионате Москвы, отстав на пол-очка от Бронштейна
и опередив на целых два с половиной очка Смыслова,
а также Котова, Бондаревского, Лилиенталя. В сле-
дующем году он, наконец, чемпион Москвы — этот
титул будет принадлежать ему еще не раз.
По всем признакам чувствовалось — нарождался
новый гроссмейстер. Игра Симагина, не утратив и
капли оригинальности, своеобразия, становилась
стратегически более зрелой, глубокой. Но в силе Си-
магина таилась его слабость — в жизни такое бы-
вает. Отдавая слишком много энергии одной пар-
тии — блестящей и неповторимой, он на следующую
приходил усталым: отдыхать Симагин не умел.
Да, по правде сказать, и не хотел! Он не умел
подчинять свой режим строгим требованиям турнира:
Симагин поздно ложился и поздно вставал, анализи-
ровал отложенные партии, не выпуская папиросы из
рук. Он не умел заставить себя подышать свежим
воздухом — его трудно было оторвать от доски даже
в часы отдыха. Симагин не любил, просто не мог
спокойным размеренным шагом идти на очередной
тур, как это, например, делал сам и советовал другим
‘Ботвинник.
23
Он не приучил себя и тщательно готовиться к тур-
ниру, изучать партии своих будущих противников,
выискивать у них уязвимые места. Это ему претило:
Симагин по-прежнему испытывал неприязнь к тур-
нирной таблице, опускавшей, как ему казалось, шах-
маты с небес фантазии и творчества на землю про-
заического подсчета очков и половинок.
Словом, Владимир Симагин, шахматист талантли-
вый, ярко-самобытный, был плохим спортсменом. Он
любил шахматы и не хотел любить себя в шахматах.
Он ждал от игры удовольствия, играл с удовольстви-
ем. Трудиться в шахматах, жертвовать удовольствия-
ми он не умел. И об этом впоследствии горько по-
жалел.
С такими взглядами на шахматную борьбу он, по-
нятно, не отличался особой выдержкой. Характер
подводил Симагина в самые важные моменты. В XIX
чемпионате страны он к середине турнира занимал
рядом с Петросяном место в авангарде. Очередным
его противником был Смыслов. Играть надо было
спокойно: ничья с таким партнером устраивала
вполне.
Симагин сел за столик с тоскливым и ничем не
объяснимым чувством обреченности. Нет ничего уди-
вительного, что он недолго продержался. В примерно
равной позиции его соблазнил вариант с жертвой
пешки, неоправданная рискованность которого била
в глаза. Странное дело, Симагин превосходно пони-
мал все безрассудство жертвы. Это было не в его
натуре — идти на вариант, который не вытекал из
позиции, противоречил ее духу, но Симагин не мог
совладать с искушением и кинулся в омут головой:
«Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю...»
Быстро проиграв эту партию, он почти не оказал со-
противления в следующем туре Кересу, а там пошло
и пошло.
В XXII чемпионате Симагин в течение двенадцати
часов вел на доске тяжбу с чемпионом мира Ботвин-
ником и добился — этакий упрямец! — выигрышной
позиции. И снова, увлекшись очередной затеей, «на-
шел» единственный путь к ничейному исходу!
24
В том же турнире Симагин ухитрился проиграть
шесть партий подряд. Такое с сильными шахматис-
тами случается чрезвычайно редко.
Настоящие бойцы, попав в затруднительное поло-
жение, жертвуют на алтарь ровно столько материала,
сколько этого требуют обстоятельства. Симагин сего
впечатлительной натурой в затруднительном поло-
жении ударялся в панику и терял фигуру там, где
достаточно было в качестве искупительной жертвы
поплатиться пешкой. Стоило налететь нескольким
тучкам, как ему казалось, что грозы не миновать.
Правда, в удачливые дни, когда Симагин был в уда-
ре, пред ним не могли устоять самые испытанные
бойцы. И все-таки понимал он шахматы лучше, чем
играл в них: спортсмен полностью стушевался перед
артистом.
Симагин любил говорить, что право называться
теоретиком имеет не тот, кто много знает, а тот, кто
вносит в шахматную науку что-то свое, оригинальное.
Мысль не новая, но в устах Симагина обладающая
особенной убедительностью, так как он подкреплял
ее делом.
Симагин действительно обогатил шахматную тео-
рию не одной оригинальной идеей. Некоторые дебют-
ные построения Симагина поначалу кажутся просто
неправдоподобными — настолько они не укладыва-
ются в привычные представления. Но вот вы продол-
жаете играть дальше, добираетесь до существа вари-
анта и с изумлением убеждаетесь, что казавшийся
нелепым ход не только завязывает коварную дебют-
ную интригу, таящую в себе немало яда, но и вполне
отвечает характеру позиции.
Любимое занятие Симагина — реабилитировать,
возвращать в строй дебютные варианты, на которых
«официальная» теория поставила крест. Умея нахо-
дить цветущие оазисы там, где другие видят лишь
безжизненные пески, Симагин смело вступал в спор—
не с теорией, нет, — с теоретической рутиной и часто
выходил из него победителем.
Аналитические способности Симагина создали ему
завидную репутацию. И вот сначала Смыслов, а по-
25
том Котов приглашают Симагина на необычное для
него амплуа тренера. «Чудачества» Симагина им как
нельзя более кстати: с таким союзником можно быть
готовым к любому подвоху. Симагин добросовестно
помогает своим коллегам развивать комбинационные
способности, делится своими сокровенными дебютны-
ми и стратегическими идеями.
Одновременно он многому учится сам у обоих
гроссмейстеров. Но в конце концов приходит к твер-
дому убеждению, что тренерская работа не для него.
Да и как шахматист он стоял эти годы почти на ме-
сте, в то время как другие стремительно шли вперед.
Понял Симагин и другое: поза художника, отвер-
гающего чисто спортивную сторону шахматной борь-
бы, завела его в тупик. Что с того, что он тоньше, чем
некоторые из его противников, разбирается в пози-
ции, если он вынужден все же признавать себя по-
бежденным? Какой толк в его сложнейших дебютных
изысканиях, в его оригинальных идеях, если в ко-
нечном итоге он терпит фиаско? Да, отдельные его
партии по-прежнему полны фантазии и чарующей
красоты, но гроссмейстером он так и не стал, а в
крупных турнирах он обосновывается чаще всего во
второй половине таблицы.
Симагин забеспокоился. Жизнь ставила вопрос так:
либо он по-прежнему будет служить шахматному ис-
кусству «ради искусства» и примирится в турнирной
борьбе с ролью неудачника, которому не хватает
характера бойца, либо... либо он этот характер обна-
ружит и встанет на тропу мужественной спортивной
борьбы.
И вот человек, которому прежде едва хватало
пачки папирос на партию, бросил курить! Человек,
который, беспечно растрачивая силы, мог долгими
ночами блуждать по дебрям понравившейся пози-
ции, установил для себя строгий режим дня. Чело-
век, который ждал от шахмат только удовольствий,
понял, что эти удовольствия надо заслужить, что за
них надо платить трудом, терпением, мужеством.
Нет, он не изменил своих творческих воззрений —
тут никаких компромиссов быть не могло. Симагин
26
по-прежнему играл оригинально, необычно, но теперь
его трудно было вывести из равновесия, теперь он
стойко бился даже в скучных, неприятных для него
позициях, теперь в самых критических ситуациях его
нередко выручало присутствие духа.
Так пришла мудрость. Увы, несколько запоздав-
шая! Вместе с мудростью пришли и грустные мысли,
Если бы он лет на десять раньше перестал смотреть
на шахматы сквозь романтическую призму, если бы
он принял их такими, какие они есть, — дьявольски
умной игрой, где сплелись в единый клубок глубина
и бесстрастность научного мышления, красота и дер-
зость искусства и спортивная борьба с ее беспощад-
ностью, ее восторгами, обидами, случайностями... Ес-
ли бы...
Грустные мысли. Горькая отрава разочарования.
Тут было отчего впасть в отчаяние, потерять сон. Но
ведь он чудак: он все готов простить шахматам, он
по-прежнему самозабвенно предан им и потом, надо
признаться честно, виноват во всем сам.
И вот к сорока годам Симагин вдруг испытывает
прилив мужества, даже злости. Подобно Андерсону
из пьесы Шоу «Ученик дьявола», этому смиренному
пастору, который в минуту опасности вдруг обнару-
жил в себе воинственные наклонности, Симагин ощу-
тил себя настоящим турнирным бойцом.
В московском международном турнире он попал
в партии с гроссмейстером Ларсеном в очень труд-
ную позицию. В прежние времена он либо прекратил
бы сопротивление сразу, либо сделал в лучшем слу-
чае несколько безвольных ходов: бороться в таких
положениях он не умел, да и ему это просто было
скучно. Но тут он с непостижимым упорством ставил
противнику одну преграду за другой — и спас
партию!
В чемпионате Москвы 1959 года Симагин, играя
необычайно уверенно и надежно, занял первое место
и оставил позади Бронштейна.
Теперь ему ничто не было чуждо, даже клеточки
таблицы с их земным содержанием.
27
Не слишком ли поздно пришла эта мудрость? Не
опоздал ли он сойти с котурнов на землю? Быть мо-
жет, и так. Потому что вслед за приливами бойцов-
ской ярости вдруг наступали отливы, потому что он,
чудной человек, и в зрелые годы не утратил способ-
ности увлекаться и по-прежнему, наводя страх на
сильных, скучнел и играл «без божества, без вдох-
новенья» с более слабыми.
В XXVII чемпионате СССР, на который Симагин
возлагал большие надежды, он вновь застрял на
одиннадцатом месте. Правда, хоть это было и слабым
утешением, он выиграл у Корчного, победителя тур-
нира. Выиграл в своем добром старом стиле, с жерт-
вами нескольких фигур.
Но еще резче, еще безжалостней высказал ему
в глаза правду следующий, XXVIII чемпионат.
В прежние годы, когда Симагин жил в этакой шах-
матной башне из слоновой кости, турнир доставил бы
ему огромное удовлетворение: Симагин одержал не-
сколько замечательных побед. Но теперь, когда он
стал посматривать в сторону таблицы, этот чемпио-
нат наводил его на достаточно грустные размыш-
ления.
Симагин начал состязание неуверенно. В первых
четырех встречах он набрал лишь полтора очка, при-
чем в трех, закончившихся вничью, партиях избежал
поражений лишь ценой тактических ухищрений и
упорства. На другого такой старт мог подействовать
удручающе, но Симагина раздражала не столько ску-
дость очков, сколько отсутствие в его игре оригиналь-
ности, свежести.
Чувство неудовлетворенности собой — безошибоч-
ный признак пробуждающегося вдохновения. И в пар-
тии пятого тура — со Штейном — это вдохновение
заговорило полным голосом. Симагин провел партию
в состоянии творческого экстаза. Комбинацию, кото-
рую он осуществил, один из комментаторов назвал
грандиозной, и в этом не было преувеличения. По
окончании турнира партия получила приз за красоту.
Самому Симагину эта победа доставила огромное
наслаждение. Прежде всего тем, что комбинация его
28
была полностью оригинальной, не имела предшест-
венников — это для него было дороже всего.
Играя белыми, Симагин в дебюте пожертвовал
пешку, затем еще одну. Черный король остался
в центре, но позиция Штейна была все же достаточ-
но прочной. Будь на месте Штейна менее темпера-
ментный шахматист, неизвестно еще, как повернулось
бы дело. Но на счастье Симагина ему попался про-
тивник, который рукопашный бой предпочитал всяко-
му другому. Сам о том не ведая, Штейн пошел на-
встречу замыслам противника. В то время как Сима-
гин делал последние приготовления к штурму крепо-
сти, в которой укрылся черный король, Штейн, де-
монстрируя презрение к опасности, маневрировал на
ферзевом фланге.
Удар был ошеломляющим — Симагин пожертво-
вал коня, потом ладью, и черный король заметался
под прицелом вражеских фигур. Имея лишнюю
ладью, Штейн не в силах был остановить надвигав-
шуюся катастрофу и капитулировал.
Победа была великолепная, что и говорить, Сима-
гин испытывал гордость. Но, видите ли, ему нрави-
лись партии, высеченные из целого куска, когда оба
противника делают сильнейшие ходы, и позицион-
ный перевес одного с неумолимой логичностью при-
водит его к желанной цели. Штейн же мог не прини-
мать жертву второй пешки, мог сыграть в двух-трех,
случаях точнее. Поэтому Симагину, этому неисправи-
мому чудаку, больше понравилась партия со Спас-
ским.
В ней было куда меньше блесток, она выглядела
даже чуть суховато, но зато каждый эпизод последо-
вательно и логично вытекал из предшествующего,
каждый ход был подчинен стратегическому плану и
служил одной цели — накапливать позиционное преи-
мущество. В заключение последовала изящная ком-
бинация, которая энергично подвела итог борьбе.
Но со Спасским Симагин встретился в четырна-
дцатом туре, а пока он продолжал мелкой рысцой тру-
сить где-то в средней группе — между фаворитами
и неудачниками. После партии со Штейном у него
29
несколько поднялось настроение, но десятый тур он
закончил, имея четыре с половиной очка. Не густо,
что и говорить.
Правда, в одиннадцатом туре он снова одержал
отличную победу — над Авербахом. В этой партии
тоже было много комбинационных нюансов. Симагин
неумолимо накапливал позиционный перевес, и, на-
конец, если можно так выразиться, качество перешло
в количество: неожиданным тактическим ударом Си-
магин выиграл пешку, а вскоре получил подавляю-
щее преимущество.
После этого взлета снова последовал провал —
пол-очка в двух партиях. После тринадцати туров
Симагин имел всего шесть очков и, по-видимому, пол-
ностью утратил возможность попасть в первую чет-
верку, которая получала право участвовать в межзо-
нальном турнира. Тем более удивительным оказался
стремительный рывок Симагина в следующих четы-
рех турах, где он набрал три с половиной очка. Впро-
чем, тех, кто хорошо знал Симагина, такой бурный
финиш не удивил. Они понимали, что это взрыв пре-
жде всего творческой энергии.
И в самом деле, Симагин в этих партиях не соби-
рал очки, а создавал красивые произведения шахмат-
ного искусства. Одержав в четырнадцатом туре
победу над Спасским, он на следующий день очень
эффектно разгромил Полугаевского.
Вот что писал в связи с этой победой гроссмей-
стер Котов: «Симагин как-то сказал мне в начале
турнира: «Я за очками не гонюсь, мне бы только по-
играть в шахматы». И нужно сказать, что это свое
турнирное кредо москвич оправдывает полностью. Его
партии полны блеска, выдумки, неожиданных фанта-
стических комбинаций. Симагина с полным правом
можно назвать «героем комбинаций» чемпионата».
Вот какие восторги знатоков вызывала игра Си-
магина. Но, может быть, ни в чем не проявилась так
ярко художническая жилка Симагина, как в партии
с Таймановым из шестнадцатого тура, хотя партия
эта кончилась вничью и ничем особенным как будто
не примечательна. В примерно равной позиции Тай-
30
манов «зевнул» пешку и предложил ничью. Симагин
задумался. С одной стороны, у него появлялась воз-
можность бороться за победу, хотя, по-видимому,
выигрыш был тяжелым делом. С другой стороны, что-
то в нем восставало против этого случайного, неза-
кономерного исхода, никак не вытекавшего из пред-
шествовавших событий. И Симагин принял предло-
жение.
Это было благородным жестом, но скажу по сек-
рету: когда Симагин победил в следующем туре Бо-
рисенко и вдруг увидел, что, выиграй он и у Тайма-
нова, у него появились бы какие-то, хоть и очень
небольшие, шансы на выход в четверку, он пожалел
о своем решении. Как выяснилось, ничто человеческое
ему не было чуждо.
В двух последних партиях Симагин набрал пол-
очка и в конечном итоге разделил с Таймановым де-
вятое-десятое места. «Герой комбинаций» остался ве-
рен себе — он одержал несколько эффектных побед,
получил за одну из них приз за красоту и тем не ме-
нее застрял в середине таблицы. Очень характерно,
что в партиях с восемью могучими бойцами, которые
опередили Симагина (а это были Петросян, Корчной,
Геллер, Штейн, Смыслов, Спасский, Авербах и По-
лугаевский), он набрал целых пять очков — ровно
столько же, сколько с одиннадцатью соперниками,
которые оказались позади него!
После окончания чемпионата • один из обозрева-
телей написал, что Симагин приблизился к гроссмей-
стерскому классу. Симагина это рассердило: разве
класс определяется количеством очков, а не качест-
вом партий? Художник в нем продолжал бороться
со спортсменом.
И все же Симагину пришлось смириться. В том
же 1961 году он участвовал в крупном международ-
ном турнире в Будапеште. Чтобы выполнить гросс-
мейстерскую норму, ему нужно было в двух послед-
них турах набрать очко. Испытывая смущение перед
самим собой, Симагин обе партии закончил без борь-
бы вничью.
Когда на очередном конгрессе Международной
31
шахматной федерации Симагину присваивалось зва-
ние гроссмейстера, представитель советских шахма-
тистов подчеркнул, что Симагин не собиратель очков,
а художник, который романтически служит шахмат-
ному искусству. В этом никого не нужно было убеж-
дать, и Симагин получил титул, к которому всегда
выказывал полнейшее и совершенно искреннее рав-
нодушие и о котором, сам того, наверное, не подозре-
вая, всю жизнь страстно мечтал.
Быть может, и с опозданием пришла к Симагину
мудрость. Но разве может не вызывать симпатии че-
ловек, который, не изменив своим шахматным идеа-
лам, сумел в зрелом возрасте признать, что во многом
ошибался, и, что дороже всего, нашел в себе силы
бороться с привычными и милыми сердцу заблужде-
ниями?

4
н очень разный, часто меняющийся,
мятущийся, весь в непрестанных поис-
ках и блужданиях. Еще вчера он хищ-
но кидался на жертву, а сегодня, бледный и трепе-
щущий, устало сопротивляется наседающему на него
противнику. В одной партии он искусно уводит парт-
нера от хорошо изученных продолжений, ловко запу-
тывает его и в конце удавливает в комбинационной
петле. В другой партии он догматически придержи-
вается не только духа, но и буквы позиционного ко-
декса и боится сделать даже полшага в сторону.
Но в одном он был всегда постоянен — в неуве-
ренности в себе. Он привык к этой неуверенности,
сросся с ней, она стала сестрой его таланта, злой,
ненавистной, но все же сестрой. И многие его поиски,
его смятение, зигзаги стиля рождались желанием ра-
зорвать путы этой неуверенности, доказать себе, что
он вовсе не такой, каким кажется, а другой — силь-
ный, смелый, готовый справиться с любыми испыта-
ниями.
Он верил и не верил, что докажет это, и вся его
молодость была озарена непрестанными поисками со-
кровенного в себе, как бы скрытого под семью вуа-
лями. В этих мучительных поисках он скидывал одну
вуаль за другой, пока не добрался до последней,
3 Вик. Васильев
33
седьмой вуали. И когда ему удалось сбросить и ее,
он издал торжествующий клич. Отныне он верил в се-
бя и не боялся никого: он увидел, что под седьмой
вуалью бьется сердце бесстрашного воина.
1
В 1947 году в Куйбышеве проходил чемпионат
России. Среди тех, кто демонстрировал партии, был
низенький щуплый мальчик с длинным любопытным
носом и маленькими острыми глазками. Симпатичный
шустрый Буратино бегал по сцене, быстро оглядывал
все доски, у одних огорченно вздыхая, у других с вос-
хищением причмокивая.
Возвращаясь вечером из Дворца пионеров, где
происходил турнир, участники, не успев остыть от
только что закончившейся борьбы, продолжали об-
суждать боевые эпизоды тура. Мальчишка вертелся
тут же, обычно рядом со Львом Арониным. Путаясь
у них в ногах и задирая кверху любопытный нос, он
жадно ловил каждое слово своих богов-олимпийцев.
Мальчик гордился, что служит этим богам там, на
сцене; и ему хотелось как можно лучше понять то,
чего он не понял, передвигая на демонстрационной
доске фигуры, хотелось как можно ближе узнать
Льва Аронина, Рашида Нежметдинова, Николая Но-
вотельнова да и всех остальных турнирных бойцов.
А они, с доброй усмешкой поглядывая на суетли-
вого мальчишку, и не подозревали о том, как много
значат для него эти вечерние прогулки, это общение
с настоящими, живыми мастерами. Да и откуда было
им знать, что Лева Полугаевский черпает во встре-
чах с ними ту душевную бодрость, которой ему так
недостает?
Чувство тоскливой потерянности родилось в нем
в те дни и недели, когда большая семья Полугаев-
ских в одном из последних эшелонов эвакуировалась
из Могилева. В пути эшелон несколько раз бомбили,
осколки с визгом пролетали над головой. Отец и сес-
тра отстали от поезда, и все снова собрались вместе
только в Куйбышеве.
34
Бегство от смерти и трудные годы жизни в эва-
куации не забудутся Полугаевскому никогда. Слабый
физически, невысокого роста (уже имея первый раз-
ряд, он будет играть, стоя на стуле на коленях), Лева
в хлопотливой мальчишеской жизни долго не рас-
ставался с чувством робости и постоянного ожидания
какой-то неприятности.
И вдруг пришло избавление! Оно явилось в обра-
зе маленьких деревянных фигурок, в царстве которых
он ощутил себя могучим рыцарем. Пятерками, кото-
рыми пестрел его дневник, Лева не заслужил боль-
шого уважения у сверстников, но вот его неожидан-
но открывшаяся шахматная сила сразу заставила
изменить к нему отношение.
Быть может, поэтому Полугаевский полюбил шах-
маты неистово и фанатично. Когда в его руки
впервые попала запись шахматной партии — это бы-
ла встреча Ботвинника и Лилиенталя из чемпионата
СССР 1944 года, — он отправился в городской парк,
забрался в кусты подальше от чужих взоров и с ве-
личайшим наслаждением разыграл ее на доске.
На его глазах, его руками вершилось чудо: шах-
матные фигурки покорно повторяли шаг за шагом
весь ход сражения, которым руководили два искус-
ных полководца. Это было незабываемое чувство.
Мальчик просидел в кустах целый день. Вечный от-
личник, живой укор лодырям, он — о ужас! — не по-
шел в школу. Лева выучил наизусть не только пар-
тию, но и все побочные варианты. Вечером, на пути
к дому, он повторял шепотом ходы, и прохожие
с удивлением поглядывали на странного маленького
мальчика, разговаривающего с самим собой.
Блестящая память и редкое трудолюбие помогли
ему быстро преуспеть в шахматах. Конечно, не обош-
лось без доброго влияния шахматного кружка Двор-
ца пионеров, где он добрался до первого разряда.
Потом начались сначала самостоятельные занятия,
а спустя несколько лет — под дружеской опекой
Льва Аронина, который часто наезжал в Куйбышев.
Очень любопытная деталь: юный Полугаевский
любит не атаковать, как это положено мальчику,
3*
35
а защищаться! Сомнительные, а тем более авантюр-
ные варианты были ему не по душе, он просто боялся
их. Неправильная, необоснованная жертва казалась
ему кощунством. Черными он охотно избирал пас-
сивные системы защиты, вроде Каро-Канн, и терпе-
ливо отсиживался в крепости, выжидая, когда не-
осторожный противник совершит какой-нибудь легко-
мысленный шаг.
Полугаевский любил, когда ему неосмотрительно
жертвовали что-нибудь, пусть даже скромную пешеч-
ку. Он цепко удерживал приобретенное, как можно
быстрее переходил в эндшпиль и безжалостно нака-
зывал расточительность противника. В трудных слу-
чаях приходили на помощь точный расчет и хорошее
понимание позиции. Интуиции, как чему-то неясному,
он не доверял.
Однажды ему пришла в голову мысль, что в его
стратегии терпеливого выжидания ошибки противни-
ка есть что-то паучье. Он почувствовал стыд и, гото-
вясь к очередному турниру, раскрыл книгу с избран-
ными партиями Чигорина, подаренную ему на юно-
шеских соревнованиях главным судьей турнира
П. Романовским. Чарующая фантазия и отвага бла-
городного чигоринского таланта произвели на маль-
чика потрясающее впечатление. Первые три партии
в турнире Лева провел в романтическом стиле, с ком-
бинациями и жертвами. Потом, увы, действие лекар-
ства прошло, и им снова цепко завладел инстинкт
самосохранения.
Так будет случаться с Полугаевским не однажды.
Перед турнирами он не раз будет «принимать» Чи-
горина как некий психологический допинг, и неизмен-
но страх перед опасностями рискованной борьбы, пе-
ред именами противников, страх оказаться в хвосте
турнира будет возвращаться, заставляя сказать Чи-
горину стыдливое «прости».
Кроме Чигорина, был у него еще один кумир —
Михаил Ботвинник. Юный Полугаевский с его по-
вышенным, чисто провинциальным почтением к титу-
лам и прославленным именам готов был преклонять-
ся перед Ботвинником только за его необыкновенные
36
шахматные успехи. Но ему необычайно импони-
ровал и стиль Ботвинника. Особенно нравилось По‘лу-
гаевскому умение чемпиона мира с железной последо-
вательностью осуществлять стратегический план, под-
чиняя своей воле волю противника. Завидовал он и
мужеству Ботвинника, который, не дрогнув, встречал
лицом к лицу любую опасность.
Избранные партии чемпиона мира Полугаевский
не просто изучил — он их знал наизусть, все до од-
ной. Переигрывая партии Ботвинника еще и еще раз,
он испытывал чувства, которых ему не могла доста-
вить собственная игра. Но он не просто наслаждался
игрой Ботвинника, а еще и учился у него, и не слу-
чайно сильной стороной Полугаевского стало умение
выбирать правильный стратегический план, вытекаю-
щий из духа позиции, и методично проводить его,
преодолевая сопротивление противника. Правда, ча-
сто впечатлительный мальчик, легко поддающийся
настроению, оказывался во власти эмоций, и тогда от
методичности и логической последовательности не
оставалось и следа.
Но именно эмоциональность, темперамент делали
его подчас опасным противником. Увлекаясь борьбой,
он умел отдавать ей все свои духовные и физические
силы. Это состояние творческого горения будет не
раз выручать его.
2
С 1949 года Полугаевский стал часто бывать в до-
ме куйбышевского шахматиста Алексея Ивашина.
В доме Ивашина было нечто вроде шахматного клу-
ба, там собирались сильные игроки, и Лева Полу-
гаевский пробовал свои силы в партиях с довольно
опытными противниками.
Постепенно, хотя и со срывами, он освобождался
от провинциальной стеснительности и преклонения
перед знаменитостями. Участвуя в юношеских состя-
заниях, он побывал во многих городах, познакомился
с юными шахматистами, подававшими большие на-
дежды, в том числе с Виктором Корчным, Борисом
37
Спасским, Анатолием Лутиковым. Кое на ком его
острые зубки оставили след, но чаще доставалось ему,
причем Лева считал это в порядке вещей.
Уже в ту пору он был необычайно самокритичным.
Казалось, он специально выискивает в своей игре не-
достатки, иногда даже несуществующие, чтобы толь-
ко оправдать проявленную в партии робость. Тогда
он еще не подозревал, что способен на подвиги.
С седьмого класса Полугаевский стал вести шах-
матный дневник. Этот дневник он ведет до сих пор,
занося в него все существенное, что так или иначе
связано с шахматами. Удивительно интересна эта
шахматная исповедь сначала подростка, потом юно-
ши и, наконец, взрослого человека. Интересна прежде
всего тем, что с поразительной ясностью показы-
вает, до какого самобичевания доходил Полугаев-
ский, беспощадно анатомируя (и, безусловно, преу-
величивая) свои недостатки. И в то же время какая
честность перед самим собой, какое неуемное жела-
ние работать, совершенствоваться!
Вот, например, записи, которые сделал однажды
девятнадцатилетний Полугаевский после неудачного
выступления в полуфинале чемпионата страны. Пере-
писав в дневник все свои партии с подробными ком-
ментариями, он затем так обобщил критические заме-
чания:
«Совершенно не подготовился к турниру теорети-
чески, а поэтому не мог психологически правильно
выбирать дебюты. Плохо подготовился физически, не
отдохнул перед турниром, из-за этого в ряде партий
отказали нервы, не хватило выдержки. Тяжело вос-
принимал поражения. Не соблюдал режим, поздно
ложился спать. Именно в этом причина частых гру-
бых промахов. Не разбирал партии после того, как
их сыграл, в том числе и проигранные, что особенно
нетерпимо. После того как проиграл несколько пар-
тий, потерял настроение, потерял упорство.
Что нужно мне делать?
Регулярно заниматься шахматами. До начала тур-
нира теоретически подготавливаться вообще и к каж-
дому противнику в отдельности. Заниматься спортом.
38
Укреплять нервную систему, закалять характер, вос-
питывать в себе выдержку, решительность. Соблю-
дать железный режим, а главное — вовремя ложить-
ся спать. Разбирать партии сразу после игры, выяв-
лять свои ошибки. Упорно, настойчиво и смело играть
каждую партию, даже если безнадежно отстал от
лидеров. После поражения совершенно забывать
о нем».
Такие же и более детальные и конкретные выводы
Полугаевский делал после каждого турнира. Познай
самого себя — этот завет он выполнял с редким усер-
дием.
В 1952 году Полугаевский закончил с золотой ме-
далью школу и поступил в Куйбышевский индустри-
альный институт. Годы ученья в институте были не-
легкими. Полугаевский много играл в шахматы, но не
пропустил ни одного экзамена. Часто приходилось
заниматься ночами, иногда он целую экзаменацион-
ную сессию сдавал досрочно, чтобы иметь возмож-
ность поехать на турнир. Лишь один раз Полугаев-
ский пропустил — нет, не экзамены, а шахматный
турнир: это было за полгода до защиты диплома. Он
пошел на жертву не зря: диплом был защищен с от-
личием.
Став студентом, Полугаевский в 1953 году занял
в первенстве России второе место и намного перевы-
полнил норму мастера. Он и сам не понял, как это
произошло. А причина была очень проста: Полугаев-
ский считал, что большинство участников намного
сильнее его, что проигрывать ему не стыдно, поэтому
чувствовал прилив небывалой смелости и не проигры-
вал. Он лишь на пол-очка отстал от Нежметдинова,
опередив Аронина, Крогиуса, Шамковича, Суэтина.
3
Настало время, когда на юного Полугаевского
стали с опаской поглядывать не только мастера, но
даже и гроссмейстеры. И не зря. Потому что Полу-
гаевский, кроме того, что он вообще играл все силь-
нее и сильнее, был к тому же загадкой. Вдруг, без
39
всякой видимой причины, в нем просыпался воинст-
венный дух (то ли он перед этим истязал себя за
свою робость, то ли принял большую дозу Чигорина).
В этом состоянии Полугаевский был необычайно
агрессивен, охотно соглашался на любую, самую
острую игру и не шел ни на какие компромиссы.
Именно так он играл в том турнире, после которого
стал мастером.
Но тут же он мог снова проявить несостоятель-
ность характера. Так, кстати, случилось год спустя,
когда Полугаевский впервые в жизни выступил в по-
луфинале чемпионата страны. Дебютантам всегда
трудно, а Полугаевскому с его преувеличенными
представлениями о своих недостатках было трудно
вдвойне.
Правда, старт турнира прошел благополучно.
В одном из первых туров ему пришлось играть
с Ефимом Геллером — первым в его жизни гроссмей-
стером. Полугаевский играл в состоянии необычай-
ного возбуждения. Склонившись над доской, не отры-
вая от нее напряженного взгляда, он настолько отда-
вал себя борьбе, что не замечал происходящего
вокруг, не замечал других участников, зрителей, не за-
мечал ничего.
Геллер играл спокойно, его ничто особенно не
волновало, а творческое горение юноши, трепетавше-
го в схватке с гроссмейстером, было даже приятным.
Поначалу позиция Геллера была намного лучше, но
Полугаевский находчиво выискивал все новые и но-
вые ресурсы, и ему удалось перехватить инициативу,
а затем даже добиться серьезного позиционного пере-
веса. Неизвестно, как дальше развернулись бы собы-
тия, но тут Геллер предложил ничью. Полугаевский
посмотрел на доску — позиция ему явно нравилась,
но ничья с Геллером — это великолепно. И переми-
рие было заключено.
А потом, проведя с большим напряжением не-
сколько партий, Полугаевский перегорел, упал духом
и остальную часть турнира провел из рук вон плохо.
Возвращаясь в Куйбышев, он записал в дневник за-
мечания о своей игре. Полугаевский не поскупился
40
на упреки. Он писал о себе, о своих ошибках даже
с каким-то злорадством, словно речь шла о чужом
человеке. Полугаевский испытывал чувство зависти
к тем, кто умел и не боялся остро атаковать, ругал се-
бя за робость, за малодушие.
Во многом Полугаевский был прав, но главная
причина его неудачи была в другом — просто ему
не хватало еще опыта крупных соревнований. В сле-
дующем полуфинале он выступил уже более зрелым
шахматистом, и ему удалось попасть в число фина-
листов.
XXIII чемпионат страны проходил в 1956 году
в Ленинграде. Среди участников были гроссмейстеры
Авербах, Спасский, Тайманов, Корчной, Толуш, Ра-
гозин, тогда еще мастер Таль и другие известные
шахматисты. Нетрудно представить, что испытывал
мнительный Полугаевский в столь сильном турнире.
Иногда ему просто становилось страшно от мысли,
что придется вступать в борьбу с такими соперни-
ками.
Начало оправдывало самые худшие его опасения.
Как ни понукал Полугаевский свою волю, как ни бу-
дил в себе ярость, его игра в первых партиях произ-
водила грустное впечатление. Полугаевский страдал.
Он чувствовал, он знал, что может быть смелым и
сильным, что может схватиться на равных почти
с каждым, но что-то мешало ему, что-то повисало на
руке в момент, когда надо было наносить удар.
В восьми турах он набрал три с половиной очка.
Это не было катастрофой, но и не оставляло надежд
на сколько-нибудь успешное окончание турнира. Ко-
гда Полугаевский пришел к этому очевидному выво-
ду, у него свалилась гора с плеч. Можно, наконец,
не думать об очках, о своей репутации многообещаю-
щего молодого мастера, можно просто поиграть в свое
удовольствие.
А после этого началось нечто загадочное (или, мо-
жет быть, закономерное?). Перестав думать об очках,
Полугаевский стал набирать очки одно за другим! Он
провел остальную часть турнира очень динамично,
принимал острую борьбу, яростно защищался и без
41
всякого страха атаковал. Каждой партии он отдавал
всего себя, не давая передышки и противникам.
В начале турнира он завидовал Виктору Корчно-
му и Михаилу Талю. Оба они никогда не испытывали
неуверенности в своих силах, а слава противника
только еще больше раззадоривала их. Теперь он с ра-
достью почувствовал прилив такого же мужества.
В итоге он разделил с Талем и Холмовым пятое-
седьмое места, отстав на очко от трех победителей —
Авербаха, Спасского, Тайманова и лишь на пол-очка
от Корчного.
Для Полугаевского это была великая победа, тем
более что он, кажется первый раз в жизни, сумел
преодолеть психологический барьер и показать себя
в своем истинном свете. Теперь начинала проясняться
новая черта в его сложном характере. Оказывается,
он был почтительным и робким перед партией и сов-
сем другим — смелым, даже безрассудно отважным—
в ходе самой партии, когда кипение страстей застав-
ляло забыть о том, что значили для него победа и
поражение.
Полугаевский не без удивления открыл эту черту.
Он предчувствовал, что боец, который где-то глубоко
жил в нем, рано или поздно заявит о себе. Но по-
чему это превращение происходит таким мучитель-
ным образом? Почему, действуя сегодня за доской
мужественно и достойно, он, идя завтра на очередной
тур, чувствовал противную дрожь в коленях?
В этом предстояло еще разобраться. Пока же он
рад был и такой перемене. В конце концов важно
быть решительным за доской. Увы, его ждало разоча-
рование: в следующем году он не был смелым и во
время партий и не попал в финал.
В этом была своя закономерность. Теперь он вы-
ступал не просто как мастер Полугаевский, а как
шахматист, который едва не стал призером чемпио-
ната страны и чуть было не получил гроссмейстер-
ский балл. По мнению самого Полугаевского, это его
ко многому обязывало. И снова появилось неверие
в свои силы, нерешительность. И не только до пар-
тии, а и во время самой игры. Словно и не было его
42
замечательного рывка на прошлом чемпионате. Ко-
роче говоря, все вернулось на свои места.
И все же талант Полугаевского мужал от турни-
ра к турниру. Да, ему не хватало решительности, его
все еще держал в цепких лапах гипноз «имен», и
все же в Полугаевском открывались такие качества,
которым многие могли позавидовать.
В партии со Спасским из XXIII чемпионата По-
лугаевский совершил нечто такое, что было под силу
только незаурядному шахматисту. Играя черными, он
в ферзевом гамбите получил вполне удовлетвори-
тельную позицию. Но Спасский искусно усиливал
свое положение и захватил инициативу. Полугаев-
ский почувствовал, что надвигается беда, вдобавок
он попал в жестокий цейтнот: на десять ходов оста-
валось несколько минут, у Спасского же было полча-
са. И вот здесь-то, в предельно критической ситуа-
ции, когда не грех было растеряться и более опыт-
ному бойцу, в нем проснулся дьявол защиты.
Побледневший, с лихорадочно горящими глазами, По-
лугаевский, почти не задумываясь, делал в экстазе
единственные, спасавшие партию ходы. Когда
контроль времени миновал и Полугаевский в полном
изнеможении откинулся на спинку стула, выяснилось,
что выигрыша у Спасского нет...
XXV чемпионат страны был одновременно зональ-
ным турниром Международной шахматной федера-
ции — четверо первых получали право продолжать
борьбу за первенство мира. Полугаевский в роли
претендента на матч с Ботвинником себя не пред-
ставлял. Ему было неудобно даже думать об этом.
Но сыграть как можно лучше, а при случае и полу-
чить гроссмейстерский балл, конечно же, хотелось.
Именно поэтому Полугаевский начал турнир неуве-
ренно — в первых шести партиях он набрал только
два очка. Но потом почти в точности повторилась ле-
нинградская история: увидев, что все потеряно, По-
лугаевский перестал думать о своем турнирном по-
ложении, обрел спокойствие духа и серьезно попра-
вил свои дела. А выиграв на финише три партии
подряд, он и вовсе добился замечательного успеха:
43
разделил пятое-шестое места со Спасским и получил
гроссмейстерский балл.
Это был предел его желаний, но если бы Полуга-
евский знал, какие тяжкие испытания ожидают его
в связи с этим баллом, он серьезно задумался бы,
радоваться ему или печалиться. Потому что теперь
по логике событий ему пришлось начать великую
битву за второй балл. А уже было известно, что, ког-
да Полугаевскому надо в турнире чего-то добиваться,
выполнять какую-нибудь норму или просто оправды-
вать свою репутацию, в нем просыпалась его всег-
дашняя неуверенность со всеми вытекавшими отсюда
последствиями.
4
Но как же все-таки играл теперь Лев Полугаев-
ский, «полугроссмейстер», как его называли? Что он
любил в шахматах, во что верил, чему поклонялся?
Стиль его был сложен, переменчив и противоре-
чив, как и его характер. Полугаевский в каждой пар-
тии энергично стремился к захвату инициативы, он
теперь лучше атаковал и все же спокойнее всего
чувствовал себя в контратакующих действиях. Он
тянулся душой к сложным, запутанным позициям,
где его надежным другом был точный и далекий
расчет, и в то же время пугался неизведанных тро-
пинок, где на каждом шагу можно было ждать за-
сады.
Он по-прежнему любил положения, в которых ему
удавалось проводить свой стратегический план, лю-
бил играть «по Ботвиннику», стараясь, чтобы каж-
дый ход отвечал духу позиции, а вся партия от нача-
ла и до конца представляла собой единое целое.
И вместе с тем его часто подмывало сыграть «по
Талю», дать противнику порезвиться, зато и самому
получить взамен объект для атаки.
Своей одержимостью, страстной увлеченностью
борьбой он был похож на Корчного. Но, как и
у Корчного, у Полугаевского часто не хватало сил,
чтобы биться с предельным напряжением в каждой
партии. Так случается со спортсменом, который бе^-
жит всю дистанцию, не расслабляясь, на напряжен-
ных ногах и на финише вынужден резко сбавить
темп. Добавьте к этому, что Полугаевский в каждой
позиции выискивал, порой мучительно, лучший, не-
пременно лучший ход.
Не правда ли, какой неоднородный, неустоявший-
ся шахматный характер? Но это не все. Недостаточ-
но решительный, а то и просто робкий до партии,
Полугаевский иногда становился свирепым и безжа-
лостным в ходе самой борьбы. И снова противоречие:
«иногда». Потому что случалось, и вовсе не столь уж
редко, что он так и не преодолевал терзавший его
страх и покорно капитулировал, ненавидя себя за
свое малодушие.
Эти приступы малодушия вызывали у него тем
большую досаду и злость, что он уже твердо верил,
что в нем бьется сердце настоящего бойца. Но время
седьмой вуали еще не пришло.
Итак, перед Полугаевским стояла ясная цель —
второй гроссмейстерский балл. Эта цель звала его,
заставляя продумывать каждый шаг на шахматном
поприще. Она должна была, казалось, пробуждать
в нем новые силы, а н£ самом деле сковывала его.
Полугаевский вступил в ответственный и очень не-
легкий период своей шахматной жизни.
На XXVI чемпионат страны Полугаевский воз-
лагал большие надежды. Он основательно подгото-
вился к состязанию вместе со своим тренером Арони-
ным, и второй балл казался ему вполне достижимой
добычей. Но повторилась привычная история. Изму-
ченный мыслью о гроссмейстерском звании, Полу-
гаевский перегорел еще до начала турнира и в пер-
вых партиях играл в состоянии обреченности. Даже
добившись в восьмом туре великолепного атакую-
щего положения в партии с Бронштейном, он вдруг
засуетился, судорожно пожертвовал фигуру и дол-
жен был сдаться.
Всего три очка набрал он в’ девяти турах —
шесть ничьих и три поражения! Ни о каком балле,
разумеется, нечего было теперь и думать. Злые чары
45
спали, и, вздохнув с облегчением, Полугаевский на-
чал просто играть в шахматы. Восемь очков — вот
каким оказался его результат в следующих девяти
турах! Две ничьи и семь побед, причем над такими
знаменитостями (для Полугаевского это было очень
важно), как Корчной, Спасский, Тайманов.
Этот фейерверк побед совершенно неожиданно
воскресил угасшую было надежду: оказалось, что
в случае победы в последнем, девятнадцатом туре
над Геллером Полугаевский становился гроссмей-
стером! Неизвестно, как сложилась бы борьба, если
бы не блеснул этот шанс. Теперь же всем, кто хоро-
шо знал Полугаевского, исход партии был ясен.
И действительно, Полугаевский и на этот раз остался
верен себе.
Отныне злосчастный балл нужен был ему уже и
для того, чтобы освободиться, наконец, от наваждения,
от психологической скованности, которая сдер-
живала не только его спортивный, но и чисто твор-
ческий рост. Дело было, оказывается, намного серь-
езнее, чем можно было предполагать. Поэтому в Ле-
нинград, где проходил XXVII чемпионат, Полугаев-
ский ехал в состоянии даже большего, чем обычно,
возбуждения. Тем более что это была последняя по-
пытка — срок действия первого балла истекал.
Как ни старался Полугаевский взять себя в ру-
ки, симптомы хронического недуга были налицо:
в первых десяти турах он хоть и проиграл лишь одну
партию, но зато и выиграл только одну, а восемь за-
кончил вничью. Опять — в который раз! — Полу-
гаевский распростился с мыслью о гроссмейстерском
звании и опять — в который раз! — психологически
раскрепощенный, получивший творческую свободу,
он сделал очередной знаменитый рывок: в следующих
семи турах одержал шесть побед, проиграв только
одну партию — Тайманову. Никаких ничьих, ника-
кой нерешительности!
Под руку Полугаевскому попал во время этого
приступа ярости Тигран Петросян. Этот гроссмейстер
давно приучил каждое свое поражение считать сен-
сацией. Но тут даже «железному Тиграну» не уда-
46
лось устоять перед неудержимым напором разбуше-
вавшегося неудачника.
Стоило Петросяну допустить в дебюте небольшую
неточность, как Полугаевский немедленно двинул
вперед центральную пешку и поставил Петросяна
перед необходимостью перейти к защите. Окрыленный
удачей, Полугаевский нанес еще несколько смелых
ударов. Он находился в том знакомом для него со-
стоянии вдохновения, когда сердце не ведает стра-
ха, а мысль работает с поразительной ясностью.
К шестнадцатому ходу возникла позиция, в которой
Полугаевский мог несколькими путями развивать
атаку на черного короля. Он предпочел самый сме-
лый, самый энергичный и самый быстрый путь: по-
жертвовал слона. После отчаянного, но безуспеш-
ного сопротивления Петросян уже на двадцать чет-
вертом ходу вынужден был подписать капитуляцию.
Когда партия закончилась и Полугаевский вышел
за кулисы, к нему обратился радиокомментатор:
— Скажите, как вам удалось добиться победы?
— Сам не знаю! — выпалил Полугаевский, и это
был честный ответ.
Победа над непробиваемым Петросяном вызвала
у Полугаевского необычайный творческий подъем.
Он уложил вслед за этим еще трех соперников и
к восемнадцатому туру шел уже на четвертом месте!
Теперь ему надо было только удержать завоеванное.
Но стоило Полугаевскому понять, что желанная цель
близка, как, конечно же, от его решимости не оста-
лось и следа.
В восемнадцатом туре Полугаевского ждал очень
трудный противник — гроссмейстер Авербах. Победа
практически обеспечивала Полугаевскому четвертое
место, а значит, и окончание изнурительной охоты
за вторым балом. Словом, основания для волнений
были. Тем не менее Полугаевский поначалу ничем
не обнаруживал клокотавших в нем чувств. Играя
белыми, он довольно смело вел борьбу, пожертвовал
пешку и получил инициативную позицию. Одна-
ко в момент, когда оба попали в цейтнот и напряже-
ние достигло кульминационной точки, зал вдруг за-
47
дрожал от аплодисментов: ленинградские болельщи-
ки отмечали победу своего земляка — Корчного над
Геллером.
Полугаевского этот внезапный шум совершенно
вывел из равновесия. Авербах, увидев, что соперник
просто не в силах играть, попросил судью остановить
на несколько минут часы. Полугаевский вышел за
сцену. Нервно шагая в полумраке кулис, он старался
успокоиться. Но когда игра возобновилась, Полуга-
евский с ужасом убедился, что не может совладать
с нервами. Он играл, словно в каком-то тумане, и ход
за ходом ухудшал позицию. В итоге обидное, хотя и
вполне заслуженное поражение.
Теперь его настиг Владимир Багиров — тоже,
кстати, охотившийся за гроссмейстерским баллом.
Багиров находился в лучших условиях: его против-
ником в последнем туре был мастер Гургенидзе,
а Полугаевскому предстояло черными играть со
Смысловым. Больше чем на ничью тут трудно было
рассчитывать. Полугаевский и сделал ничью, а Ба-
гиров выиграл и обошел конкурента на пол-очка.
Будь Полугаевский помоложе, он бы, наверное,
разрыдался: заняв пятое место и опередив целую
когорту гроссмейстеров и сильных мастеров — Авер-
баха, Тайманова, Смыслова, Спасского, Бронштейна,
Симагина, Лутикова и других, — он так и не свершил
того, к чему стремился последние три года. Он по-
терял теперь и тот балл, который имел. Надо было
все начинать сначала.
Но все же есть на свете справедливость. Спортив-
ные и творческие достижения Полугаевского были
так велики, а вмешательство психологической не-
уравновешенности, связанной с гонкой за баллом,
было настолько очевидно, что Федерация шахмат
СССР решила присудить Льву Полугаевскому зва-
ние гроссмейстера по совокупности турнирных успе-
хов, так сказать «гонорис кауза».
Это был не только справедливый, но и мудрый
шаг, который сразу открыл перед Полугаевским не-
обозримые горизонты. С наваждением было покон-
чено. На очереди стояла седьмая вуаль.
48
5
Глубоко ошибется тот, кто подумает, что вот
теперь, сбросив с плеч тяжелую ношу, Полугаевский
наконец-то заиграл легко и свободно. Фортуна же-
стоко посмеялась над новообращенным гроссмейсте-
ром: скромный и самокритичный Полугаевский ре-
шил, что он должен сразу же оправдать оказанное
ему доверие. И в первых соревнованиях, в которых
ему пришлось участвовать в роли гроссмейстера, он
по-прежнему продолжал слишком много думать об
очках.
В свое время мудрый Ботвинник дал участникам
шахматных соревнований полезный, хотя и нелегко
осуществимый совет: до конца турнира не загляды-
вать в таблицу, играть не в «очки», а в шахматы.
Полугаевский изо всех сил старался следовать это-
му совету, но ничего не мог поделать с собой. В ре-
зультате в двух международных турнирах — в Ро-
стове и в Москве — он выступил довольно бледно.
Единственным отрадным итогом первых гроссмей-
стерских выступлений было то, что Полугаевский
продолжал с беспощадной требовательностью отно-
ситься к себе. Вернувшись из Ростова в Куйбышев,
он прокомментировал в дневнике свои партии, а за-
тем подвел итоги. Они ему представлялись малоуте-
шительными.
Вот, например, сколько недостатков подметил он
в своей игре:
«Часто попадаю в цейтнот, главным образом из-
за слабой дебютной подготовки. В цейтноте играю
неудачно. Плохо разыгрываю позиции, в которых на-
до что-то жертвовать. Слабо реализую преимущест-
во. Играю со слишком большим напряжением,
а иногда почему-то и вовсе без напряжения. Не всег-
да оцениваю позицию конкретно, хотя в этом моя
сила. Сильно волнуюсь и испытываю трусость при
ведении атаки в неясных, обоюдоострых позициях.
Неправильно распределяю время для сна и отдыха
во время анализа отложенных партий».
Второй раздел — «Пути к устранению недостат-
4 Вик. Васильев	49
ков» — занимает несколько страниц. С присущей
инженеру обстоятельностью (Полугаевский после
окончания института уже несколько лет работал на
заводе в Куйбышеве инженером в отделе глав-
ного энергетика) он подробно перечислил все, что
ему необходимо сделать.
Он, например, записал, что анализировать отло-
женные партии должен спокойно, не делать из это-
го проблемы, от решения которой зависит жизнь.
Или: играть не так нервно, с меньшим напряжением,
легко, без лишней физической и психологической
перегрузки.
Только человек, одержимый страстью к совер-
шенствованию, мог так тщательно, с такой прямо-
таки научной объективностью оценивать себя, отыс-
кивая и подчеркивая свои слабые стороны. Он писал
все это не зря — суровая самокритика мешала ему
успокаиваться, заставляла загружать новыми и но-
выми заданиями свой талант и характер.
Полугаевский чувствовал, что характер его му-
жает, а вслед за ним мужает и стиль. На
XXVIII чемпионат СССР, который состоялся в на-
чале 1961 года в Москве, он поехал уже с убежден-
ностью в том, что может рассчитывать на выход
в четверку, которая должна была участвовать в меж-
зональном турнире* в Стокгольме. Если уж скромный
и застенчивый Полугаевский решил, что вправе уча-
ствовать в борьбе за первенство мира, значит дейст-
вительно в нем произошла какая-то серьезная
перемена.
Готовясь к чемпионату, Полугаевский составил
подробнейшие творческие характеристики всех своих
девятнадцати соперников. Это были своеобразные
досье, в которых он черпал сокровенные сведения
о сильных и слабых сторонах каждого гроссмейстера
и мастера. Характеристики эти на редкость объектив-
ны, точны и проникновенно раскрывают особенности
стиля и просто человеческого характера шахмати-
стов.
Вот, к примеру, кое что из того, что записано
в «билете» Петросяна:
БО
«Прекрасный шахматист огнеупорного стиля, тон-
ко понимающий позицию и далеко чувствующий при-
ближение опасности. Самые сильные стороны: хлад-
нокровная и очень цепкая защита, глубокое позици-
онное чутье, уверенная реализация перевеса, вирту-
озная техника эндшпиля, хорошее тактическое зрение.
Часто делает простые ходы, в которых, однако,
много яда. Отлично играет простые позиции, в ко-
торых умеет находить еле заметные возможности
для получения преимущества. Редко попадает
в цейтнот, в котором, однако, прекрасно играет...»
Хотя в XXVIII чемпионате Полугаевскому волей-
неволей приходилось опять играть «в очки» (турнир-
то ведь отборочный), это теперь не очень отразилось
на его старте. Во-первых, он стал заметно спокой-
нее, увереннее в себе, а во-вторых, конъюнктурные
настроения владели ведь и большинством остальных
участников. Поэтому в отличие от выступлений в дру-
гих чемпионатах Полугаевский первую половину
турнира провел вполне успешно, набрав шесть с по-
ловиной очков из десяти. После четырнадцати туров
он шел на третьем месте, вслед за Петросяном и
Геллером.
Но, подобно Корчному, Полугаевский отдавал
турниру слишком много физической и психической
энергии. Во время партии Полугаевский горел, и его
ненасытное желание победить явственно ощущалось
в его позе, в том, как он напряженно вглядывался
в доску, с каким лихорадочным волнением ждал от-
ветного хода партнера. Анализировал отложенные
партии он ночами, подолгу вкладывая в это, каза-
лось бы, спокойное занятие весь свой темперамент и
азарт.
Даже Корчной с его большим опытом и беспо-
щадным бойцовским характером не выдерживал
иногда такой непрерывной многодневной горячки.
Поэтому не было ничего удивительного, что Полу-
гаевского на весь турнир не хватило. В последних
пяти турах он, обычно так хорошо финишировав-
ший, набрал всего полтора очка. Но и несмотря на
эту катастрофу, Полугаевский разделил с Авербахом
4*
51
седьмое-восьмое места, что в таком сильном турнире
было крупным успехом.
Полугаевский снова показал необычайное упорст-
во, живучесть. С Петросяном, например, он оказался
в тяжелейшем цейтноте — у него оставалась всего
одна минута на шестнадцать ходов! Вдобавок его
позиция, как это часто бывает в таких случаях, име-
ла серьезные минусы. Но здесь на Полугаевского
снизошло вдохновение, часто выручавшее его в таких
случаях. Отвечая почти молниеносно на ходы Пет-
росяна, он не только успел проскочить линию конт-
роля времени, но и не сделал ни одной ошибки. Увы,
не ухудшив позиции, он и не улучшил ее. При до-
игрывании Петросян подтвердил данную ему Полу-
гаевским характеристику и уверенно реализовал
свой перевес.
Итак, став гроссмейстером, Полугаевский высту-
пил даже чуть хуже, чем обычно. Однако его это не
огорчило. Он твердо знал, что срыв на финише чем-
пионата — результат не психологического состояния,
а обычной, естественной усталости, перенапряжения.
Такое могло быть с любым, самым сильным. Нет,
все в порядке!
Полугаевский испытывал теперь ощущение не-
обыкновенной легкости, свободы. Он перестал быть
пленником своих эмоций. Да, он сильно изменился.
Чего стоило хотя бы его замечание в дневнике об
одном сильном гроссмейстере, что тот недостаточно
смел! Прежде у стеснительного Полугаевского про-
сто не поднялась бы рука написать такое: ведь он
прекрасно знал, что ему самому смелость, решитель-
ность нужны больше, чем кому-либо другому. Но
вот теперь, возмужавший, поверивший в себя, он
получил мдральное право судить других за проявле-
ние малодушия.
Словом, седьмая вуаль была наконец-то сброше-
на. Родился новый отважный воин — Полугаевский
нашел себя! Он уже без мучительных переживаний
шел на сложные, неясные позиции, жертвовал, когда
было нужно, и яростно, зло защищался, когда
его к этому вынуждали. Его глубокое понимание по-
62
зиции и умение осуществлять стратегический план
в сочетании с точнейшим расчетом вариантов вели-
колепно уживалось с темпераментом, который давал
себя знать в каждой партии. С необычайным посто-
янством Полугаевский избирал сложные дебютные
схемы, ставившие перед ним, но зато и перед про-
тивником, трудные проблемы. В сицилианской защи-
те один очень неуютный для черных вариант стали
называть его именем — Полугаевский упрямо защи-
щал репутацию этой системы и часто, к огорчению
оппонентов, доказывал свою правоту.
Его стиль стал агрессивнее и вместе с тем гармо-
ничнее. В игре молодого гроссмейстера не было яв-
ных уязвимых мест, а его шахматному честолюбию,
упорству, желанию побеждать мог позавидовать
любой.
Летом 1961 года Полугаевский в составе сборной
команды Советского Союза принял участие в первен-
стве Европы. Сбывались самые фантастические меч-
ты: он, знавший наизусть все лучшие партии Ботвин-
ника, ложившийся в детстве спать с книжкой Бот-
винника в руках, играл теперь как равный рядом со
своим кумиром. Полугаевский внес солидный вклад
в победу нашей команды — шесть с половиной оч-
ков из девяти возможных.
На XXIX чемпионат страны, состоявшийся в кон-
це того же 1961 года в Баку, Полугаевский отпра-
вился с твердой уверенностью, что будет играть сме-
ло с каждым. Очки потеряли над ним власть, и он
одержал в турнире десять побед, до последнего ту-
ра соперничал с Борисом Спасским в борьбе за пер-
вое место и в конце концов занял второе, опередив
на полтора очка Давида Бронштейна. Он полностью
рассчитался с Федерацией шахмат, которая повери-
ла в него и авансом выдала звание гроссмей-
стера.
В самый разгар соперничества со Спасским Полу-
гаевский встретился в двух турах подряд с двумя
Гроссмейстерами — Юрием Авербахом и Евгением
Васюковым. Оба они тоже претендовали на призовые
места и были настроены достаточно решительно. Пе:
53
ред началом партии с Авербахом Полугаевскому
вдруг ужасно захотелось избрать спокойный дебют,
но голос самолюбия спросил: «Что, опять боишься?»
Он применил острую староиндийскую защиту, навя-
зал Авербаху свой план и в мужественной схватке
победил уже на двадцать пятом ходу. В таком же
энергичном стиле Полугаевский выиграл и у Васю-
кова.
Насколько яркое впечатление оставила игра По-
лугаевского, можно судить по оценке мастера Васи-
лия Панова, обычно весьма скупого на похвалы:
«...Если Спасского уместно сравнить с Ботвин-
ником, то второго призера — Льва Полугаевского,
отставшего от него лишь на пол-очка, можно срав-
нить по темпераменту, смелости и проявленной воле
к победе с другим великим турнирным бойцом —<
Эммануилом Ласкером».
Полугаевский только краснел, читая эти строки.
Он тогда еще не подозревал, что отныне его часто
будут хвалить именно за смелость.
Весной 1962 года в аргентинском городе Мар-
дель-Плате состоялся традиционный международный
турнир. Вместе с Василием Смысловым Полугаев-
ский отправился за океан. По иронии судьбы ему
опять надо было выполнять гроссмейстерскую нор-
му — на этот раз, чтобы получить признание в Меж-
дународной шахматной федерации. Но после бакин-
ского чемпионата его ничем нельзя было смутить.
Полугаевский блестяще прошел весь турнир, не
потерпел ни одного поражения и за четыре тура до
конца обеспечил себе первое место! Он играл удиви-
тельно легко, без цейтнотов, с огромным творческим
подъемом.
Почти вслед за Мар-дель-Платой начался турнир
в Гаване, посвященный памяти Капабланки. Хотя
Полугаевский, уже международный гроссмейстер, ус-
тал и потерпел на середине дистанции три пораже-
ния подряд, он разделил все же второе-третье места
со Спасским, выиграв четырнадцать партий из два-
дцати одной!
Его мужество, решительность, готовность идти на-
54
встречу опасностям были теперь признаны во всем
мире.
После XXV чемпионата мастер Михаил Юдович
писал, что Полугаевский «играет в активном позици-
онном стиле, хорошо владеет техникой маневрирова-
ния, точно реализует свой перевес. Ему недостает
подчас, однако, решительности в действиях, упор-
ного стремления к победе».
А вот что писал тот же Юдович после аргентин-
ского триумфа Полугаевского: «Во многих встречах
вновь проявились характерные для Полугаевского
оптимизм, его вера в силу защиты. Куйбышевский
гроссмейстер не боится призраков в шахматной
борьбе, он смело принимает любой вызов и идет на-
встречу осложнениям».
Вот и вся история о застенчивом мальчике, кото-
рый сумел стать настоящим мужчиной. Шахматный
мир еще не раз услышит об этом отважном шахмат-
ном воине, который полон сил, энергии и честолюби-
вых надежд. Но это будет уже совсем другая исто-
рия.
l-кя p yujVItCVI Ь
рЛ)₽+-|О-
/	его-чего, а драматических пережива-
1 ний ему всегда хватало с избытком.
Прихотливое сочетание мужества,
холодной ярости с пылкой увлеченностью борьбой,
придающее его стилю суровый и в то же время ро-
мантический колорит, рождалось в муках.
Не раз бывало, что, потерпев неудачу в одной
партии, он начинал катиться в турнире по наклонной
плоскости. Ощущение неуверенности в себе мешало
ему даже в самые юные годы, когда шахматис-
там обычно кажется, что они могут победить весь
мир.
В 1946 году в Ленинграде разыгрывалось первен-
ство страны среди юношей. Витя Корчной после
пяти туров был среди лидеров, но потом проиграл
партию, растерялся и на финише сдавался уже без
боя. В итоге он оказался на одном из последних
мест.
Спустя два года он проиграл в первом туре юно-
шеского турнира и настолько упал духом, что на-
писал своему тренеру Владимиру Григорьевичу Заку
грустное письмо, в котором признавался, что не ве-
рит в себя. Лишь ответная телеграмма наставника,
сердитая и ободряющая, заставила его взять себя
в руки.
56
Став постарше, Корчной в одном из полуфиналов
чемпионата СССР умудрился в первых семи турах
не набрать -ни одного очка! Уже зарекомендовав себя
очень одаренным шахматистом, он в финале
XXII чемпионата страны проиграл в первом туре Си-
магину и на протяжении всего турнира находился
в состоянии психологического шока. Он занял тогда
предпоследнее место — это почти гроссмейстер, ко-
торый в предыдущем первенстве страны разделил
второе-третье места с Таймановым!..
А XXVII чемпионат? Знаменитый ход слоном
в партии с Багировым? О нет, этот ход был сделан
уже умудренным опытом бойцом, который, перенося
выходки шахматной фортуны, не покидал в панике
поля боя, а только бледнел от гнева и еще злее на-
носил удары. И все же этот ход ему не забыть ни-
когда.
Все произошло в считанные секунды. Он взял сло-
на, оторвал его от доски и, побледнев, застыл с под-
нятой рукой. Встретившись взглядом с Багировым,
он едва слышно прошептал: «Сдаюсь». Быстро, делая
усилие, чтобы не дрожала рука, расписался на блан-
ках, встал и, не глядя по сторонам, ничего не видя и
не слыша, ушел.
Домой он отправился пешком. Он смутно помнит,
о чем думал в эти минуты. Мысли, лихорадочно пу-
таясь, то вспыхивали, то гасли. Но одна мысль была
живучей и беспощадно ясной: как это могло слу-
читься?..
Если бы он слышал, как застонал зал Ленинград-
ского дворца физкультуры, когда до зрителей дошел
смысл происшедшего, если бы знал, сколько людей
звонили сейчас к нему домой и просили жену «про-
явить чуткость», — ему, наверное, было бы легче. Но
он ничего этого не знал и шел, терзая себя одним
вопросом: как это могло случиться?
Как это могло случиться, что он, возглавляя чем-
пионат страны, сумел за три тура до ковца так без-
дарно, так нелепо потерять пол-очка, а скорей всего
очко — ведь у Багирова позиция была намного хуже,
к тому же на него надвигался цейтнот. До чего же
57
это глупо — взяться не за того слона и потерять
сразу все — ладью, партию, а с ней и надежды на
звание чемпиона СССР — мечта, ближе к кото-
рой, чем до этой катастрофы, он никогда прежде
не был!
Вот о чем думал, идя домой, Виктор Корчной.
А в следующих трех турах он вопреки одинаково
мрачным прогнозам и своих почитателей и сторонни-
ков Геллера и Петросяна — двух других лидеров
турнира — набрал три очка и не уступил все же пер-
вого места! Но ход слоном будет ему помниться
всегда.
Да, чего-чего, а драматических переживаний
Корчному всегда хватало. С избытком. Но вот то,
что произошло с ним в турнире претендентов на
острове Кюрасао, — это, пожалуй, рекорд. И не
только в его личной шахматной карьере: история
шахмат, которая может поведать немало трагических
историй, вряд ли помнит случай, чтобы в соревнова-
нии такого масштаба один из лидеров турнира потер-
пел четыре поражения подряд!
После первого круга он единолично возглавлял
турнир, набрав пять очков. Во втором круге он на-
брал лишь два с половиной очка и оказался уже
четвертым. А в начале третьего круга он проиграл
подряд Геллеру, Петросяну и Кересу и окончатель-
но отпал от борьбы за первое место.
Многие объясняли его срыв тем, что в партии
второго круга с Фишером Корчной, имея шансы на
выигрыш, подставил фигуру. Да, это было ужасно —
так проиграть самоуверенному американцу. И все же
комментаторы ошибались. Проигрыш Фишеру, ко-
нечно, повлиял на игру Корчного. Но проигрыш этот
не был причиной резкого спада — ведь в следующем
туре Корчной выиграл свою лучшую в этом турнире
партию — у Филипа.
Причины были другие, более земные — просто
Корчной не был готов к такому ответственному со-
ревнованию, прежде всего физически. Уже в конце
первого круга, когда соперники боязливо следили за
58
его успехами, Корчной отчетливо понял, что за пер-
вое место бороться не сможет. Ему тяжело игралось,
после каждой партии он чувствовал себя усталым и
разбитым. Правда, его противникам было тоже не по
себе, но они в других встречах проявляли порой ми-
ролюбие, а Корчной не позволял, не мог позволить
себе такой роскоши. Каждую партию он играл так,
как будто от нее зависела судьба всего турнира, от-
давался борьбе полностью, без остатка.
Необычайно характерно, например, что практич-
ный Петросян, трезво взвесивший все факторы (длин-
ная дистанция турнира, жаркий климат), продумал
в общей сложности над всеми своими ходами 48 ча-
сов 40 минут, а Корчной — 72 часа 10 минут —
в полтора раза больше! А ведь Петросян боролся за
первое место и, казалось бы, должен тратить больше
сил на борьбу.
Что же, Корчной не понимал, какие трудности
ставит перед ним дистанция в двадцать восемь туров
при температуре двадцать восемь градусов? Или ему
не хватило турнирного опыта? Или, наконец, он пере-
оценил свои силы? Ни то, ни другое, ни третье. При-
чина и проще и сложнее: Кориной, с его упрямым
бойцовским характером, с его суровым бескомпро-
миссным стилем, не мог играть иначе, даже и пони-
мая, что такая игра на этот раз обрекает его на не-
удачу. Не мог, и все тут!
2
Что же это такое — стиль Корчного? В чем его
своеобразие, в чем неповторимость и красота? Преж-
де всего в том, что Корчной всегда поднимает пер-
чатку, брошенную ему противником.
Предлагают ли ему вести игру в острокомбина-
ционной манере или переводят стрелку на путь пози-
ционного маневрирования — и в том и в другом
случаях слышится один ответ: пожалуйста! Против-
ник старается создать пешечный бастион в цент-
ре — Корчной и тут ему не препятствует. Ему пред-
лагают жертвы фигур и пешек — и он почти никогда
59
не отказывается от подарков, даже если за это парт-
нер получает длительную инициативу.
Было бы наив-ным, конечно, думать, что, обладая
необычайно развитым свойством приспосабливаться
к стилю, к манере соперника, к создавшейся на дос-
ке позиции, Корчной покорно идет на поводу у парт-
нера. Нет, тут все гораздо сложнее.
Задолго до того, как сесть за столик против того
или другого противника, Корчной намечает стратеги-
ческий план, тщательно выбирает дебютный вариант,
готовится к неожиданностям и подвохам, на которые
горазд партнер. Но, обдумав все это и заняв исход-
ные рубежи, он уже готов уступить противнику и
центр, и пространство, и то, что для шахматистов
обычно дороже всего, — инициативу.
Откуда такая податливость? Не приводит ли она
к пассивной игре? Достаточно только задать такой
вопрос, чтобы стала очевидной его абсурдность:
с пассивной игрой гроссмейстером, а тем более чем-
пионом страны да еще претендентом на мировое пер-
венство не станешь!
Напротив, стиль Корчного — агрессивный, безжа-
лостный, не дающий ни малейшей пощады соперни-
кам и требующий от самого Корчного предельной
собранности, постоянного, ни на минуту не ослабе-
вающего напряжения. Не удивительно, что на ничью
Корчной соглашается лишь тогда, когда полностью
исчерпаны все возможности для поддержания огня.
В XXVII чемпионате СССР он из девятнадцати пар-
тий двенадцать выиграл, три проиграл и лишь четыре
закончил вничью — агрессивность поразительная!
И это при оборонительном стиле, при готовности
пойти навстречу желаниям противника? Тут что-то
не так!..
Готовность Корчного уступать намерениям против-
ника — это примерно то же, что готовность пружины
сжиматься. Позволяя противнику захватывать на дос-
ке жизненное пространство, отдавая ему инициативу,
Корчной исподволь, незаметно для противника гото-
вит встречный удар. Стихия Корчного, стихия в ко-
торой он не знает себе равных, — это контратака.
60:
3
Почему Корчной без особых переживаний уступа-
ет противнику инициативу? Почему он любит именно
контратаковать? Почему предпочитает бороться не
в стойке, а в партере? Это уже вопросы скорее из
области психологии, на которые вряд ли сам Корч-
ной в состоянии ответить. Может быть, он принадле-
жит к числу тех натур, которых, чтобы вызвать на
активную игру, надо сначала расшевелить, даже
разозлить? Может быть, поставленный перед необхо-
димостью выбора одного из нескольких решений, он
испытывает смущение и рад, когда противник берет
эту ответственную миссию на себя?
Так или иначе, но Виктор Корчной особенно опа-
сен не в атаке, а в контратаке, начинающейся обычно
исподволь, в тот самый момент, когда противнику
кажется, что он уже припер Корчного к стене. Имен-
но поэтому Корчной играет сильнее, и, что особенно
любопытно, чаще выигрывает черными, чем белыми.
Именно поэтому он нередко побеждает в позициях,
которые, если к ним подходить с общепринятой
меркой, выглядят трудными, а порой и безнадеж-
ными.
Играя черными с Сахаровым в XXVII чемпиона-
те, Корчной оказался в стесненном положении. Пенн
ки белых беспрепятственно оккупировали центр, а по-
том стали угрожающе надвигаться на королевском
фланге. Белые кони свободно гарцевали на виду
у неприятельской армии, поддержанные с тылу даль-
нобойными орудиями ладей. В то же время оба сло-
на черных боялись, казалось, высунуть нос из укреп-
лений.
Но вот пропела труба, возвестившая о начале
контратаки. Черные пешки в центре и на ферзевом
фланге поползли- вперед, отбрасывая неприятельские
фигуры. Впрочем, позиция белых все еще была не-
сколько лучше. Но — и это важная психологическая
тонкость — Сахаров все еще находился под впечат-
лением того, что его перевес продолжает оставаться
значительным. И он, не колеблясь, осуществляет за-
61
ранее намеченный план и гонит на убой крайнюю
пешку королевского фланга, чтобы бросить потом
в прорыв главные силы. Даже когда король черных
улизнул на ферзевый фланг, Сахаров не почувство-
вал опасности, настолько стойким было впечатление,
что черным трудно будет оживить свои фигуры.
Наконец Корчной открыл свой замысел: в не-
сколько ходов оба его слона выдвинулись вперед и
стали бить по белым фигурам прямой наводкой. Пру-
жина начала разжиматься! Неожиданно для Саха-
рова его король оказался жертвой заговора черных
фигур, которые во главе с ферзем начали смыкать
круг. Это прозрение оказалось для Сахарова тем
более горьким, что его ладьи застряли на королев-
ском фланге противника и могли быть только сви-
детелями разыгрывавшейся на их глазах драмы.
За развязкой дело не стало. Один из слонов,
принеся себя в жертву, протаранил пешечный часто-
кол, за которым прятался король. В образовавшуюся
брешь хлынули остальные черные фигуры, и скоро
последовала капитуляция.
Типично «корчная» победа! Единственно, пожа-
луй, что в ней было не характерно для Корчного, —
это то, что он пожертвовал своего слона. Жертвы
в партиях Корчного — не событие, но, отнюдь не щед-
рый на подарки, он любит отдавать в подходящий мо-
мент только тот материал, который перед этим по-
лучил от партнера. Жертвовать лишние фигуры и
пешки — это ему по душе. Но свои...
Разумеется, иногда он и борется за инициативу и
жертвует что-нибудь «свое», но чаще всего его вы-
нуждают к этому какие-либо турнирные обстоятель-
ства. В XXVIII чемпионате страны Корчной встре-
тился с мастером Хасиным. Вот что писал он в своих
комментариях к этой партии:
«Неустойчивое положение в турнире заставляло
меня играть эту партию на выигрыш... На этот раз,
изменив своим правилам, борясь за инициативу,
я пожертвовал пешку. Но инициативой все равно
владел противник, и лишь последующие ошибки Ха-
сина привели его к поражению».
62
4
Нетрудно понять, что П|ри таком сложном подхо-
де к шахматной борьбе Корчному приходится совер-
шенно по-особому разыгрывать начальную стадию
партии. И действительно, уступить инициативу в на-
сквозь изученном варианте — это значит доброволь-
но поставить себя с самого начала в почти безвы-
ходное положение.
Корчной действует иначе. Он завлекает против-
ника «на себя», выражает готовность отказать-
ся от инициативы, но при этом как бы говорит:
вы хотите быть хозяином положения? Пожалуйста!
Но только давайте сойдем с проторенной дороги
на тропинку, давайте разыграем малоизученный
вариант.
Если партнер, уверенный в своих силах, не возра-
жает против такого предложения, завязывается слож-
ная, запутанная игра, в которой Корчному приходит-
ся преодолевать в защите немалые трудности. Обыч-
но он не только успешно справляется с ними, но и
заводит противника в такие джунгли вариантов, вы-
путаться из которых тот не в состоянии. Тогда раз-
дается сигнал к контрштурму.
Сам Корчной четко и ясно обосновал это свое
пристрастие к запутанной игре. Вот что он писал:
«Еще Эммануил Ласкер в свое время заметил, что
при равновесии сил на доске партии редко бывают
.содержательными и чаще всего заканчиваются
вничью.
Шахматист, который не любит ничьих (а я отно-
шусь к этому типу), должен как-то нарушить равно-
весие. Либо он что-то жертвует и благодаря этому
захватывает инициативу, либо позволяет атаковать
сопернику, создавая у него в качестве компенсации
какие-либо слабости в позиции, чтобы потом их ис-
пользовать. Я первый атаковать не люблю, как не
люблю и жертвовать свои фигуры и пешки. Мне
больше по душе завлечь противника в засаду, дать
ему возможность почувствовать вкус атаки, в ходе
которой он часто увлекается и ослабляет пешечное
63
расположение либо жертвует мне какой-либо мате-
риал.
И вот тогда-то, почувствовав, что позиция «со-
зрела», я в подходящий момент возвращаю ему то,
что он мне пожертвовал, либо начинаю беспокоить
его ослабленные пешки. И вот тут-то и завязывается
настоящая борьба. Сумеет противник подавить контр-
атаку — его счастье. Если же позиция позволяет
мне начать решительный контрштурм, тогда пресле-
дователь превращается в преследуемого».
Теперь легко догадаться, почему Корчной никогда
не разыгрывает хорошо известные дебюты: с них не
так-то просто «свернуть», да и нет простора для фан-
тазии, а ей в игре Корчного отводится одна из глав-
ных ролей. Ведь без фантазии, без воображения
трудно сойти с шахматной магистрали, да при этом
еще, уступив противнику инициативу, в конце кон-
цов переиграть его.
Корчной не делает секрета из того, что любит
«гнилые» варианты, что в дебюте нередко, как он сам
пишет, играет «криво». Он проводит порой целые
дни над продолжениями, забракованными теорией.
И часто ему удается найти извилистое боковое рус-
ло, по которому еле слышно струится ручеек, не за-
меченный комментаторами. Двигаясь по руслу этого
ручейка, Корчной иногда выходит к широкой полно-
водной реке. И тогда в одной из партий применяется
очередной «гнилой» вариант.
Такая стратегия обязывает Корчного играть всегда
по-разному, избегать пристрастия к одним и тем же
системам, применяться, приспосабливаться к каж-
дому партнеру. Противники Корчного никогда не
знают, как он «поведет себя», и уже одно это ожида-
ние каверзы заставляет их нервничать, ощущать ка-
кое-то неудобство, чем Корчной искусно пользуется.
Кстати сказать, когда сам Корчной встречается
с какой-либо неожиданностью в дебюте, он редко ис-
пытывает растерянность. Привыкнув к необычным
дебютным построениям, где все основано на точном
расчете и конкретной оценке позиции, Корчной
быстро осваивается в любой обстановке. Рассчиты-
64
вает же варианты он великолепно — необходимое
качество, без которого игра такого стиля, как у Корч-
ного, просто немыслима.
Особенно силен и опасен Корчной в игре черными.
На Кюрасао, например, он выиграл черными пять
партий, а белыми — две. Когда Корчной играет бе-
лыми и вынужден (именно вынужден!) задавать
в партии тон, он начинает больше, чем обычно, ру-
ководствоваться общими шахматными принципами.
И нередко можно наблюдать, как его игра тускнеет,
увядает, теряет самобытность, становится менее ори-
гинальной. Но вот на следующий день он предводи-
тельствует черными фигурами и тут уж берет свое.
5
Когда задумываешься над особенностями стиля
Виктора Корчного, как-то само собой напрашивает-
ся сопоставление со стилем Михаила Таля. Сказать,
что Корчной как шахматист похож на Таля, — это
значило бы сказать правильно и неправильно. Тут,
пожалуй, уместнее выразиться так: в том, в чем они
похожи, они очень похожи, в том, в чем они непохо-
жи, они очень непохожи!
В самом деле, оба они на компромисс идут край-
не неохотно, любят играть ва-банк. У обоих элемент
риска, иногда не совсем оправданного, играет очень
важную роль. Партии и Таля и Корчного полны фан-
тазии, многие ходы подсказаны воображением, ин-
туицией. Оба часто выигрывают партии, которые
многим кажутся безнадежными. Наконец, и тот и
другой великолепно рассчитывают варианты, почти
не зная в этом себе равных.
В то же время можно, пожалуй, сказать, что стиль
Корчного — это стиль Таля, как бы вывернутый на-
изнанку. Таль всегда стремится к захвату инициати-
вы, Корчной готов без сожаления ее уступить. Таль
любит атаковать, Корчной — защищаться. Таль осо-
бенно уверенно играет белыми, Корчной — черными.
Но этого мало. Главная черта, позволяющая го-
ворить о том, что у Таля и Корчного много общего
б Вик. Васильев
65
в подходе к шахматной борьбе, заключается в дру-
гом. Помните: «Шахматист, который не любит ничьих
(а я отношусь к этому типу), должен как-то нару-
шить равновесие. Либо он что-то жертвует и благо-
даря этому захватывает инициативу (так поступает
Таль! — В. В.), либо позволяет атаковать сопернику,
создавая у него в качестве компенсации какие-либо
слабости (так поступает Корчной! — В. В.)».
Итак, стремление как можно скорее нарушить
равновесие, ускорить кризис — вот что прежде все-
го сближает таких, казалось бы, разных, таких, ка-
залось бы, непохожих один на другого шахматистов,
вот что позволяет считать обоих наиболее яркими
представителями так называемого современного сти-
ля или, что, может быть, точнее, современного под-
хода к шахматной борьбе.
Все эти сопоставления и противопоставления мож-
но, разумеется, принять лишь с известными оговор-
ками, и все-таки они во многом закономерны. Не по-
этому ли Корчной к моменту завоевания Талем ти-
тула чемпиона мира был единственным в мире шах-
матистом, которому Таль проиграл пять партий, не
выиграв ни одной и пять закончив вничью?
Сам Таль, не то в шутку, не то всерьез, называет
это затянувшейся «корчнобоязнью», но причина тут,
скорее, в другом. Видимо, контратакующий стиль
Корчного с его неисчерпаемыми защитительными
ресурсами и упорным стремлением к нарушению
равновесия позволяет стойко переносить атаки Таля.
.Как бы там ни было, но Корчной всегда каким-то
шестым чувством угадывает настроения соперника и
ставит ему коварные ловушки.
Корчной, например, подметил, что Таль, отлично
запоминая дебютные варианты, с помощью которых
другие мастера одерживают победы, редко проверяет
эти варианты: Михаил Таль верит в себя и не боится
столкнуться с неожиданностями. Точно так же не
всегда он тщательно проверяет и варианты, с по-
мощью которых выигрывает сам. И Корчной, с его
разносторонностью и непревзойденным искусством
защиты, умело пользуется этим.
66
В XXIV чемпионате страны Таль белыми блестя-
ще выиграл у Петросяна. Во французской защите
Таль нашел очень сильный ход, который позволил
ему развить опасную атаку. Анализируя эту партию,
Корчной увидел, что в одном из ответвлений глав-
ного варианта у черных находится скрытое продол-
жение, меняющее всю ситуацию. В чемпионате сле-
дующего года он «подкараулил» Таля в этом вариан-
те и добился победы.
Во время XXVI чемпионата Давид Бронштейн
как-то сказал Корчному:
— Вы у нас лучший знаток Таля. Как бы вы
с ним выиграли черными?
Корчной снова нашел уязвимое место в варианте
сицилианской защиты, которым Таль выиграл у Лар-
сена в межзональном турнире в Портороже. И он
сказал Бронштейну:
— Ну что ж, посмотрите к партии с Талем уси-
ление, которое я нашел в сицилианской защите.
Бронштейн недоверчиво усмехнулся.
— А если он сыграет иначе?
Корчной в ответ лишь пожал плечами.
Бронштейн все-таки избрал другой вариант, и
Корчной сам проверил правильность своей догадки.
К удивлению Бронштейна, все было именно так, как
предсказал Корчной. Таль слишком поздно сообра-
зил, что его перехитрили, и вынужден был признать
себя побежденным.
Само собой понятно, что в обоих случаях исход
встречи зависел не только от дебюта. Коса нашла
на камень: даже Таль, с его непревзойденным искус-
ством атаки, вынужден был склонить голову перед
искусством Корчного в защите.
6
Как же удалось Корчному создать такой стиль,
трудный, нервный, безжалостный, не дающий поща-
ды соперникам и требующий от самого Корчного
предельной собранности, мужества, твердости духа?
Как удалось ему воспитать в себе качества сурового
б*	67
турнирного бойца? Качества, которые помогли ему
выработать психологический иммунитет против по-
ражений и, в частности, позволили овладеть собой
после трагического хода в партии с Багировым.
Корчному удалось стать настоящим бойцом преж-
де всего потому, что он никогда не раскаивался
в своих творческих принципах, никогда не изменял
им. «Посредством шахмат я воспитал свой харак-
тер», — писал Александр Алехин. Корчной может
полностью отнести эти слова к себе. Как бы ни при-
ходилось ему туго, какую бы трепку ни задавали ему
противники, он никогда не жалел о том, что избрал
в шахматах трудный путь. Он всегда оставался су-
ровым, непримиримым воином и если спуску никому
не давал, то и сам не просил пощады.
Теперь должно быть понятно, почему Корчной на
Кюрасао не мог принять тактику Петросяна, которая
на этот раз пришлась по вкусу также Кересу и Гел-
леру. Такая тактика противоречила его творческим
принципам, была противопоказана его агрессивному
стилю. Корчной, с его неприязнью к ничьим, не мог
«смирить» свой нрав и бился в каждом туре ярост-
но, хотя и с чувством обреченности, так как вскоре
понял, что к такой дистанции не готов и на все два-
дцать восемь туров его не хватит.
После того как кончилась эта злосчастная серия
из четырех поражений, Корчной в оставшихся десяти
турах набрал пять с половиной очков. Он держался,
что называется, «на зубах», напрягая последние си-
лы. Но вплоть до завершающего, двадцать седьмого
тура, в котором он в очень рискованном стиле добил-
ся победы над Филипом, Корчной не позволял себе
расслабиться, перевести дух.
В конечном итоге он набрал пятьдесят процен-
тов очков — для такого состязания не так уж сквер-
но. Вдобавок, несмотря на катастрофу во второй
партии с Фишером, Корчной выиграл у американца
матч, набрав два с половиной очка из четырёх. Тем
не менее печать единодушно признала, что Корчной
выступил плохо.
В некотором смысле такая оценка могла льстить,
68
так как свидетельствовала, что от него ждали зна-
чительно большего. Но с Корчным вдруг случилось
то, чего он не знал уже много лет и от чего, как он
думал, избавился навсегда: он вдруг испытал тоскли-
вое чувство неуверенности в себе.
Это чувство возникло у него еще и потому, что
на Кюрасао Корчной неожиданно обнаружил, что
ему иногда отказывает его верное оружие — умение
использовать позиционный перевес. Реализация пре-
имущества всегда считалась одной из самых сильных
сторон Корчного. Тот, кто попадал с ним в трудное
положение, обычно расставался с надеждами: Корч-
ной почти никогда не выпускал противника из своих
железных объятий.
Но вот в турнире претендентов Корчной, добива-
ясь перевеса, несколько раз позволял соперникам
унести ноги. Это означало, что его техническое ма-
стерство во встречах с сильнейшими гроссмейстерами
давало осечку.
7
Вернувшись в Ленинград, Корчной поставил
перед собой цель — обрести прежнюю уверенность,
взять власть над нервами. Он твердо решил, что на
предстоящем XXX чемпионате страны будет сра-
жаться только за первое место.
Пока же он засел за партии Ботвинника, Петро-
сяна, Смыслова и прославленного маэстро Акибы
Рубинштейна — большого специалиста по реализа-
ции позиционного перевеса. «Шахматы прежде всего
учат быть объективным, — писал Александр Але-
хин. — В шахматах можно сделаться большим масте-
ром, лишь осознав свои ошибки и недостатки». Об-
наружив на Кюрасао существенные изъяны в своей
игре, Корчной принялся за работу.
Он решил достичь технического совершенства
Петросяна. Почему именно Петросяна, а не, скажем,
Смыслова, тоже непревзойденного мастера использо-
вания минимального перевеса? Да, Смыслов в этой
области, конечно, велик, он умеет из ничего сделать
нечто, самыми простыми, казалось бы, ходами осу-
69
ществлять сложнейшие замыслы. Но такие, «смыс-
ловокие» позиции в партиях Корчного встречаются
редко. Обычно у него, как у Петросяна, позиционные
средства реализации перевеса сочетаются с такти-
ческими, комбинационными.
Корчной пошел еще дальше в пересмотре своих
творческих воззрений. Он понял, что, став одним из
претендентов на шахматный престол, он не может
со своей несколько односторонней игрой рассчиты-
вать на настоящий успех.
О нет, он не помышлял об измене своим шахмат-
ным принципам, об этом не могло быть и речи. Но
он решил, не ослабляя своих сильных сторон, отка-
заться от некоторых крайностей и сделать свой стиль
более универсальным. Меч должен быть острым
с обеих сторон.
Когда Корчной отправился в Ереван на XXX чем-
пионат СССР, его огорчало только одно: что в тур-
нире участвуют не все сильнейшие гроссмейстеры.
Корчному хотелось, чтобы оценки ставили ему са-
мые строгие, самые придирчивые экзаменаторы.
Впрочем, Таль, Спасский, Тайманов, Штейн и Хол-
мов были, конечно, весьма авторитетной комиссией.
Корчной так рвался в бой, что никакой разминки
ему не потребовалось. С первых же туров, пока со-
перники только разыгрывались, он начал набирать
одно очко за другим. Ему игралось удивительно лег-
ко, свободно, без цейтнотов. Раньше он так увлекал-
ся борьбой, что забывал о времени, и отрезвление
наступало только тогда, когда стрелка часов угро-
жающе приближалась к роковому рубежу. Теперь
Корчной держал часы под неослабным прицелом.
Он, как обычно, выиграл несколько красивых,
типично «корчных» партий, и все же знатоки подме-
тили в его игре некоторые перемены. Корчной про-
демонстрировал в Ереване более гибкий, более уни-
версальный, чем прежде, стиль. Особенно отчетливо
эти перемены сказались в партии с одним из глав-
ных конкурентов — Спасским.
Корчной к этой встрече пришел лидером турни-
ра, имея ни много, ни мало десять очков из двена-
70
дцати. Поэтому он решил, что «задираться» не бу-
дет. Но вскоре стало ясно, что Спасский, игравший
белыми, настроен очень решительно. Это можно бы-
ло понять уже хотя бы по тому, что он уклонялся
от продолжений, которые давали минимальный пере-
вес, но упрощали ирру. Собственно, это была такти-
ка, к которой часто прибегал сам Корчной. Ну что
ж, тем лучше, сейчас он проверит себя в не совсем
обычной ситуации.
В этой партии' не было пиротехнических эффек-
тов. Корчной ничего не жертвовал, не проводил стре-
мительной атаки, не штурмовал неприятельского
короля. Зато он искусно использовал малозаметные
неточности противника и получил небольшой, но, так
сказать, хронический позиционный перевес. Посте-
пенно фигуры черных захватили ключевые позиции.
Терпеливо маневрируя, Корчной вопреки своему
обыкновению не спешил вызвать кризис и хладно-
кровно затягивал петлю. В конце концов фигуры бе-
лых задохнулись. Спасский сдался при полном ра-
венстве материальных сил.
Корчной во второй раз стал чемпионом страны.
Он был доволен не только этим. Его игра в Ереване,
не утратив своей остроты и самобытности, стала бо-
лее зрелой, уравновешенной. Правда, Корчной со-
знавал, что он все еще не достиг того технического
совершенства, к которому стремился, но для рекон-
струкции стиля требовалось время.
После ереванского чемпионата раны, полученные
в битве на Кюрасао, перестали ныть. Вернулась по-
шатнувшаяся было вера в свои силы, удар стал та-
ким же метким и даже более эластичным. Однако
Корчной чувствовал, что сможет найти утешение,
только взяв реванш в очередном состязании претен-
дентов. Но надо еще добиться чести быть допущен-
ным в это состязание. И он вновь и вновь склонялся
дома над доской в своей характерной позе: заплетя
ноги и опершись подбородком на ладонь.
«Когда целишь во что-нибудь на небе, надо ме-
тить в бога», — говорил Бальзак. Чемпион страны
старался выполнить этот дельный совет...
M p ий I4T
чемпионат Советского Союза прохо-
Сг /V/vVl Дил в Тбилиси. Шахматисты играли
а	в Драматическом театре имени Ру-
ставели. Никто из участников не придавал этому
обстоятельству особого значения: в театре так в те-
атре, что тут такого! Только один из них, подходя
к турнирному залу, каждый раз испытывал глухое
волнение: напротив театра, на том же проспекте
Руставели, стояло здание Дома офицеров.
1
Все дети любят игры. Он любил игры особен-
ные — шашки, нарды, турецкие шашки. В доме отца,
дворника Тбилисского дома офицеров, часто сража-
лись в эти игры, и для старого Вартана не было
большего удовольствия, чем наблюдать, как малень-
кий Тигранчик побеждает одного взрослого против-
ника за другим.
Тигран, самый младший сын в семье Петросянов,
радовал отца с матерью не только своими способно-
стями в настольных играх. Он не просто безупречно
учился в школе — в отличие от своих сверстников
Тигран ходил на занятия, как на праздник. Иногда
он вставал поздно вечером с постели, шел на цыпоч-
72
ках к стенным часам и переводил стрелку на час
вперед, чтобы пораньше попасть в класс. Уходя из
дому, он незаметно отводил стрелку обратно. Стар-
шие замечали эту невинную проделку, но только по-
смеивались: такие шалости можно пережить. Тем
более что мальчик приносит только пятерки.
Рано познакомился Тигран и с шахматами. Зна-
комство это на первых порах осталось шапочным
и в дружбу не перешло. В Доме офицеров часто
устраивались киносеансы, и маленький Петросян был
там непременным гостем. Он приходил за час-полто-
ра до сеанса, слушал музыку, просматривал журна-
лы и всегда подолгу выстаивал в фойе, наблюдая,
как военные играют в шахматы.
Существует легенда, что Капабланка научился
шахматам, только глядя, как играют другие, и не
спрашивая о правилах. Петросян, которого впослед-
ствии так часто будут сравнивать со знаменитым
кубинцем, тоже только молча наблюдал за 'игрой и...
ничего не понимал. Спрашивать же чужих людей он
по врожденной своей скромности стеснялся. Но так
или иначе, а знакомство все-таки состоялось, и с тех
пор в душе юного Петросяна интерес к загадочным
фигуркам не угасал. Стоило ему спустя несколько
лет вновь оказаться у врат шахматного царства, как
он немедленно произнес: «Сезам, отворись!» — и был
тут же впущен.
Случилось это в незабываемом сорок первом.
Двенадцатилетний Тигран получил путевку в город-
ской пионерский лагерь при одной из тбилисских
школ. Здесь он уже без стеснения расспросил при-
ятелей, как играют в шахматы, и теперь целые дни
блаженствовал над доской.
В этом же лагере он узнал, что существуют, ока-
зывается, шахматные книги, и это произвело на него
огромное впечатление. Вот как! Значит, это не про-
стая забава, если о шахматах пишут книги?
Когда тем же летом Петросян побывал со школь-
ной экскурсией во Дворце пионеров, его потянуло
прежде всего к шахматной комнате. Как раз в это
время мастер Сорокин давал сеанс одновременной
73
игры. Тигран хотел тут же записаться в кружок, од-
нако экскурсия пошла дальше. Но назавтра он уже
осуществил свое намерение.
С мальчишеским азартом Петросян прямо-таки
набросился на шахматы. Он был ненасытен. Выпол-
нив в турнире норму четвертого разряда, он еще
добрый десяток раз добивался такого же результата.
И так на каждой ступеньке классификационной ле-
стницы.
Теперь шахматные книги появились и у него.
Однажды он наткнулся на труд Нимцовича «Моя си-
стема на практике». Эта книга много месяцев лежа-
ла у него под подушкой.
Шахматным кружком во Дворце пионеров руко-
водил мастер Арчил Эбралидзе, шахматист строгого,
даже педантичного позиционного стиля. Его кумиром
был Капабланка. Стоит ли удивляться, что юный
Петросян старался подражать своему наставнику?
Стоит ли удивляться тому, что он верил в непогре-
шимость Капабланки, в непогрешимость принципов
позиционной игры?
Настал, однако, день, когда Петросян вдруг по-
чувствовал, что не все благополучно в позиционном
королевстве. В этот день — это было зимой 1942 го-
да— в Тбилиси начался турнир, в котором участво-
вали Бронштейн и Шамкович. В первом же туре они
встретились друг с другом. В защите Каро-Канн
Бронштейн черными двинул на пятом ходу на два
поля крайнюю пешку королевского фланга.
Для Петросяна такой ход в дебюте был кощунст-
вом. Он ожидал, что последует суровое возмездие,
но позиция Бронштейна оказалась ничуть не хуже.
В душу Петросяна закралось сомнение в правоте его
веры, но прошло еще много времени, прежде чем он
выбрал правильный путь.
2
В ту пору Петросян часто встречался с Бронштей-
ном. Не всегда эти встречи происходили за шахмат-
ной доской. Осенью и зимой 1942 года Тигран любил
по пути в школу гулять в небольшом парке. Там он
74
неизменно находил Бронштейна. Стараясь не сва-
литься в траншеи, которыми был изрыт парк, Давид
прохаживался по аллеям, разбирая на ходу с по-
мощью карманных шахмат какую-то позицию. Был
от тогда тощ и бледен, одет в защитного цвета ват-
ник, из кармана которого торчала пайка черного
хлеба.
Шла война. Фронт подкатывался к Тбилиси все
ближе, и его огненное дыхание чувствовал каждый.
Обрушились беды и на маленького Петросяна. Умер-
ла мать. Старый Вартан, которому шел седьмой де-
сяток, был убит горем, у него все валилось из рук.
Сам Тигран тяжело заболел и вынужден был оста-
вить на время занятия в школе.
Полтора года он (работал табельщиком, учеником
киномеханика, как умел, старался помочь отцу. Пол-
тора года он не брал в руки шахмат. А когда жизнь
стала понемногу налаживаться и он, наконец, вер-
нулся в школу, нагрянуло новое несчастье — скон-
чался отец. Чтобы не лишиться квартиры, Тиграну
пришлось заступить отца на его трудной вахте. Пят-
надцатилетний паренек стал дворником.
Зима 1944 года выдалась снежная. Редкие для
Тбилиси сугробы изменили привычный облик города.
Худой подросток, зажав под мышкой книги и тетра-
ди, вприпрыжку мчится по проспекту Руставели. Не
по годам серьезные глаза смотрят на падающий снег
с нескрываемой укоризной. Заскочив домой и наско-
ро г!оев, он вооружается лопатой и идет сгребать
снег. Ему помогают два-три соседних дворника.
Закончив дело, он спешит взяться за уроки,
а вскоре идет на очередной тур чемпионата Грузии.
Перворазрядника Петросяна впервые допустили
к такому серьезному соревнованию, и он старается
сыграть как можно лучше. Но бедняге приходится
туго. Закончив игру, он мчится домой и старается
поскорее уснуть: в три часа ночи его разбудит участ-
ковый — пора снова убирать снег.
Сопоставьте все это: семейные несчастья, невзго-
ды военного времени, эту неведомо откуда взявшую-
ся снежную зиму — не слишком ли это тяжело для
75
не окрепшего еще характера? Может быть, поэтому
у Петросяна в его молодые годы такое благоразу-
мие, излишняя |робость в открытом море острых ком-
бинаций, которое сулит радость красивых побед и
где в то же время неведомо откуда взявшийся
шторм может в любую минуту опрокинуть корабль?..
Что и говорить, техника безопасности уже тогда
была поставлена у Петросяна образцово. А между
тем — и это самое удивительное — он был в шахма-
тах искателем приключений! Пройдет много лет, и
немецкая шахматная газета будет утверждать, что
Петросян — «законченный романтик, определяющи-
ми силами творчества которого являются фантазия
и чувство». Арчил Эбралидзе научил его позицион-
ному мастерству, научил его ценить победы, одер-
жанные с помощью логики и здравого смысла, —
ценить, но не любить.
3
После войны в Ленинград съехались со всех
концов страны сильнейшие юные шахматисты. Гру-
зия послала в Ленинград Петросяна. С трепетом
в душе он поехал в первое далекое путешествие.
Тартаковер как-то обронил афоризм: «В шахматах
есть только одна ошибка — переоценка -противника».
В парадоксах этого шахматного Оскара Уайльда
истину иногда трудно разглядеть за слепящим глаза
блеском. Но по отношению к необычайно скромному
Петросяну слова Тартаков^ра звучат откровением.*
В Ленинграде Петросяна встретил на вокзале
мастер Лисицын. По пути в гостиницу он коротко
рассказал о других участниках, и, слушая лестные
отзывы мастера, Тигран холодел. Особенно уважи-
тельно отозвался Лисицын о ленинградце Решко.
Конечно же, жребий свел Петросяна в первом
туре именно с Решко! Тигран делал начальные ходы
дрожащей рукой. Потом он пристыдил себя, обрел
уверенность и победил. Удача окрылила, и в конце
концов он разделил первое-третье места.
После этого никого уже не удивило, что Петросян
76
стал чемпионом Грузии. Но сам он, этот упрямый
скромник, в душе все еще считал себя провинциа-
лом, которому нечаянно повезло. Когда в следующем
чемпионате Грузии принял участие вне конкурса
маститый Керес, Тигран смотрел на него с тихим
обожанием, не переставая удивляться, #ак это он,
Петросян, играет на равных с самим Кересом.
Скромность, однако, не мешала Петросяну на-
бираться сил. Он сделал только две ничьи в чемпио-
нате Армении, куда переехал жить, с таким же эф-
фектом, не потерпев ни единого поражения, победил
и во всесоюзном юношеском турнире, хотя там
играли столь одаренные шахматисты, как Корчной,
Васильчук, Зурахов, Буслаев. Этот результат вызвал
у ветерана Дуз-Хотимирского изумление, граничив-
шее с негодованием:
— Мальчишка — и не проиграл ни одной партии?!
У Петросяна все явственнее проступали черты
стиля, за который его потом будут называть «желез-
ный Тигран». Он по-прежнему находился под влия-
нием идей Капабланки и Нимцовича. Он часто при-
менял их любимые дебютные схемы, развивая «по
Нимцовичу» стратегические планы, старался подра-
жать Капабланке в разыгрывании окончаний. У него
появилась неплохая техника. Стоило ему ослабить
пешку противника, как он почти автоматически вы-
игрывал ее, а вслед за тем добивался и всеобщей
капитуляции.
Нельзя сказать, что такая манера игры достав-
ляла ему большое удовлетворение, но в турнирах
среднего масштаба она действовала безотказно.
И вдруг грянул гром!..
В 1946 году Петросян был, наконец, допущен
в полуфинал очередного чемпионата страны. Он при-
звал на помощь все свое умение, играл в своем ис-
пытанном, таком надежном стиле и... был безжалост-
но отброшен на предпоследнее место.
Это был страшный удар. Петросян начал привы-
кать к упрекам в некоторой сухости игры. У него
было веское возражение — спортивные успехи. Те-
перь его основной козырь был бит. А главное, он и
77
сам понял, что сбился с пути. Тут, наконец, пригоди-
лась его самокритичность.
Капабланка и Нимцович совсем не такие уж пло-
хие учителя. Но с односторонней, сугубо позиционной
манерой многого не добьешься. Вот он отложил
в турнире партию с Уфимцевым. Отложил в лучшем
положении и с лишней пешкой. Петросян даже не
анализировал позицию, настолько был уверен в успе-
хе. Однако ландшафт на доске оказался далеко не
таким идиллическим, как ему представлялось. В по-
зиции были тактические тонкости, которые Уфимцев
отлично использовал. Победа выскользнула из рук.
4
Петросян пришел к горькому выводу, что в его
шахматном образовании есть серьезные пробелы.
Надо было снова браться за учение. Теперь насту-
пила эра Чигорина и Алехина. Петросян пустился
в плавание по бескрайнему океану сложнейших комби-
наций и с радостью открывал для себя неизведанные
земли. Ему было приятно вдвойне: он опять убедился,
что насыщенная фантазией и воображением комбина-
ционная борьба — отнюдь не чуждая ему область
шахмат, как утверждали некоторые строгие критики.
Вы, может быть, думаете, что вот теперь Петро-
сян стал больше комбинировать и полностью изле-
чился от недугов своего стиля? Если бы сложные
творческие проблемы решались так просто, без коле-
баний! Петросян мог по ходу стройки менять внут-
реннюю архитектуру стиля, мог реконструировать
фасад, но фундамент оставался тот же.
У Петросяна обострилось комбинационное зрение,
он стал намного увереннее чувствовать себя в запу-
танных, неясных ситуациях. Но все это делалось не
для того, чтобы активно навязывать противнику та-
кую борьбу, нет! Главная цель была иной и имела
профилактический оттенок: быть готовым к любому
штурму.
И все-таки он сделал важный шаг вперед, послед-
ствия которого начали сказываться. В 1947 году Пет-
78
росян стал мастером. А два года спустя он осущест-
вил, наконец, свою затаенную мечту: попал в число
участников чемпионата СССР.
Финал XVII чемпионата страны происходил
в Москве, в зале Центрального дома культуры же-
лезнодорожников. Петросян приехал на турнир с ре-
путацией подающего надежды мастера, его выступ-
лений ожидали если не с интересом, то, во всяком
случае, с любопытством. И все-таки он был очень
взволнован всем происходившим. Подумать только,
его, Петросяна, соперниками были Смыслов, Керес,
Флор, Котов, Лилиенталь и другие прославленные
гроссмейстеры!
Очутившись в «высшем свете», Тигран вдруг живо
почувствовал, что ему всего еще двадцать лет. В нем
опять проснулась его застенчивость. Как он завидо-
вал своему коллеге — одесситу Ефиму Геллеру! Тот
тоже впервые попал в финал, но ходил по сцене спо-
койно, уверенно, заложив руки за спину, словно всю
жизнь только тем и занимался, что побеждал гросс-
мейстеров.
На беду Тиграна его противниками в первых пяти
турах были Котов, Смыслов, Геллер, Керес, Флор.
Тут на пощаду надеяться не приходилось. Петросян
почувствовал это в первой же партии. Играя с Ко-
товым, он, волнуясь, непонятным образом совершил
в ферзевом гамбите грубейшую ошибку, от которой
сам не раз предостерегал своих учеников в Ереван-
ском дворце пионеров, где руководил шахматным
кружком. К двенадцати ходам — редчайший случай
в таком серьезном турнире — все было кончено.
Петросян не зря волновался: пять партий — пять
поражений! В шестой встрече Тигран добился отлич-
ной позиции и хотел уже предложить Лилиенталю
ничью (чтобы остановить, наконец, этот поток пора-
жений!), но вдруг подумал, что некорректно ему
с пятью нулями делать такое предложение гроссмей-
стеру. Кончилось тем, что партию эту он выиграл.
Петросян оказался на одном из последних мест.
И все-таки в Ереван он вернулся отнюдь не в подав-
ленном состоянии. Чемпионат был для него велико-
79
лепной школой. Он многому научился за этот месяц.
Петросян набрался опыта, частично излечился от
«гроссмейстеробоязни», зорче увидел свои недостатки.
И, наконец, несмотря на неудачу, поверил в свои
силы.
Поверил и решил переехать в Москву: в Ереване,
вдали от главных шахматных магистралей, ему труд-
но было прогрессировать. Руководители «Спартака»
пообещали молодому мастеру помочь с тренерской
работой — и переезд состоялся.
5
И снова зима — на этот раз не тбилисская, а мос-
ковская. Тигран приехал в Москву в демисезонном
пальто и легких туфлях. В феврале же пятидесятого
года завернули отчаянные морозы. Тигран бегал на
занятия секции и сочувственно поглядывал на двор-
ников, терпеливо скалывавших лед.
И все-таки он был счастлив! Счастлив оттого, что
попал на стрежень бурливой шахматной реки, кото-
рая стремительно понесла его вперед. Петросян очень
много занимался шахматами. Он теперь часто встре-
чался с мастерами и гроссмейстерами, играл с ними,
учился у них. Его другом, а затем и тренером стал
Лилиенталь. Творческое общение с этим опытным тур-
нирным бойцом было для юного Петросяна очень по-
лезным. Словом, все говорило о том, что «железный
век» Тиграна Петросяна уже не за горами.
Он начался, этот век, в 1951 году, когда Петросян
совершил свой знаменитый скачок и из несомненно
одаренного, но в общем-то еще не очень сильного
мастера стал вдруг одним из претендентов на звание
чемпиона мира. Скачок был фантастический, в него
сначала отказывались верить, но с каждым турни-
ром Петросян демонстрировал неумолимую реаль-
ность того, что произошло.
Отныне неудачи покинули его — «железный Тиг-
ран» играл без срывов. Петросян стал чемпионом сто-
лицы. Занял первое место в полуфинале первенства
страны. Разделил с Геллером второе и третье места
80
в финале и добился права играть в межзональном
турнире в Сальтшобадене.
В первенстве страны Петросян едва не добился
титула чемпиона. В предпоследнем туре он играл с
лидером турнира Кересом, от которого отставал на
пол-очка. Победа в этой партии давала большие шан-
Гы на победу в чемпионате, так как в последнем туре
Петросяну предстояло играть с крайне неудачно вы-
ступавшим в турнире Терпуговым.
Тиграну удалось быстро захватить инициативу.
Вдобавок он выиграл пешку. Публика, не скрывав-
шая симпатий к молодому мастеру, аплодировала
чуть ли не каждому его ходу. Тиграну это доставля-
ло удовольствие, и он стал невольно прислушиваться
к шуму в зале. Увы, он забыл, что во время игры
отвлекаться опасно. Опытный Керес вывернулся, и
партия окончилась вничью. Это был еще один урок,
который пошел на пользу.
В Сальтшобадене новый успех: вместе с Тайма-
новым он разделил второе-третье места. «Железный
Тигран» не проиграл ни одной партии. Отныне он
гроссмейстер. Вместе с победителем турнира Кото-
вым, вместе с Петросяном и Таймановым получили
путевки в турнир претендентов и другие два совет-
ских участника — Геллер и Авербах. Тиграну это бы-
ло очень приятно: трое молодых гроссмейстеров пи-
тали друг к другу дружеские чувства. Вот уже не-
сколько лет они на всех турнирах помогали один
другому анализировать отложенные партии, заботливо
поддерживали того из тройки, на кого обрушивались
неудачи. Это была настоящая мужская дружба, на ко-
торую Тигран не раз опирался в трудные моменты.
Итак, Петросян оказался среди участников тур-
нира претендентов, который происходил осенью
1953 года в Швейцарии. Но, честно говоря, он ни
на что особенно не рассчитывал. Он не считал себя
серьезно подготовленным к борьбе за почетный титул,
а претендовать на то, что не может принадлежать по
праву, — это было не в духе Петросяна.
Он решил не рисковать понапрасну и, осуществив
свое намерение, занял почетное пятое место — впе-
6 Вик. Васильев
81
реди Геллера, Найдорфа, Котова, Тайманова и дру-
гих.
Для молодого гроссмейстера это была бы удача,
даже выдающийся успех, если бы не одно обстоя-
тельство: у тех, кто занял первые десять мест, Пет-
росян не выиграл ни одной партии. А ведь турнир
шел в два круга.
Когда Тигран вернулся в Москву, его встретило
молчаливое осуждение. Публика не признавала его
результат успехом. Ему не могли простить шеренгу
безликих половинок, выстроившихся в его таблице.
Такая сверхосторожность в молодом человеке, пол-
ном сил и энергии, вызывала недоумение и досаду.
Петросян отлично отдавал себе отчет в создавшей-
ся ситуации. Но решение было принято окончательно
и бесповоротно. Он считал, что на том этап^ он до-
стиг потолка своих возможностей. Значит, надо удер-
жаться. И только.
Словом, Петросян, не веря в то, что может быть
первым, решил удовольствоваться призовыми места-
ми. Отныне его девизом стало: «Безопасность преж-
де всего». Как ни тянуло его порой изведать манящее
чувство риска, он всегда умел взять себя в руки.
Понадобилось три года, чтобы он понял, в какой ту-
пик зашел.
В турнирах Петросян всегда добивался неизменно
ровных и очень высоких достижений. Но он никогда
не проявлял стремления быть первым. Он заботился
лишь о том, чтобы выполнить программу-минимум.
Программы-максимум для него как будто и не суще-
ствовало. Считали, что ему не хватало честолюбия
и агрессивности Геллера, и его друга часто ставили
ему в пример.
Это было обидным парадоксом: Петросяна, даже
если он занимал в крупном турнире третье-четвертое
места, почти не хвалили. Эквилибрист, который вы-
полнял труднейший номер и не получал аплодисмен-
тов: зрители считали, что он способен на еще более
сложные трюки.
Критиковать Петросяна стало модным. Однажды
его обидно назвали тигром в заячьей шкуре. Его ру-
82
гали иной раз за ничьи даже в тех партиях, в кото-
рых он до последней секунды боролся за победу. Но
в целом общественное мнение не ошибалось: Петро-
сяна в ту пору нельзя было назвать чигоринцем. Ort,
который в душе глубоко почитал в шахматах эстети-
ческое начало, часто пренебрегал художественной
стороной шахматной борьбы.
Но он по-прежнему оставался «железным Тигра-
ном». Его редкие поражения становились сенсация-
ми. В защите Тигран был удивительно упорен и изво-
ротлив. Когда его прижимали к стене, в нем просыпа-
лось мужество, и тут он становился страшен.
У него всегда было необычайно развито позицион-
ное чутье. Теперь оно иногда подкреплялось и такти-
ческим оружием, которое столько лет лежало, покры-
ваясь пылью, в его творческой мастерской. Петросян,
однако, пользовался этим оружием чаще всего для
позиционных целей. Многие его коллеги стремились
получить хорошую позицию для того, чтобы нанести
решающий тактический удар. Петросян же с помощью
маленьких тактических уколов умел получать подав-
ляющую позицию.
В XXII чемпионате силу этой стратегии испытал
на себе Тайманов. С помощью серии чисто тактиче-
ских ударов Петросян добился абсолютного позици-
онного превосходства. Сдавленные со всех сторон,
фигуры черных задыхались. Убедившись, что ходить
почти нечем, Тайманов капитулировал, когда на поле
сражения находилась почти вся его армия.
Но таких партий, увы, становилось все меньше
и меньше. Петросян создавал шедевры словно для
того, чтобы сказать: «Вы видите, что я умею?» А по-
сле этого он мог тут же заняться скучным ремеслен-
ничеством.
6
И вдруг в один поистине прекрасный день он ска-
зал себе: «Стоп! Отныне я буду не набирать очки,
а играть в шахматы!»
Что побудило его принять это отнюдь не легкое
решение? Может быть, письма вроде того, какое он
6*	83
получил из Еревана и в котором со свойственной
южанам непосредственностью его спрашивали: «Ска-
жите, когда, наконец, кончатся эти ваши ничьи?» Мо-
жет быть, он почувствовал, что творчески дегради-
рует? Или ощутил новые силы и, наконец, еще боль-
ше уверовал в себя? Наверное, было и то, и другое,
и третье. Во всяком случае, в Амстердам на турнир
претендентов поехал другой Петросян. Так ему по
крайней мере казалось.
Но судьба зло подшутила над ним. Словно испы-
тывая твердость его решения, она обрушила на него
такие удары, которых «железный Тигран» не полу-
чал никогда.
В первом туре Петросян в партии с Геллером по-
лучил абсолютно равную позицию, но, натолкнув-
шись на совершенно неожиданную агрессивность про-
тивника, растерялся и проиграл.
Во втором туре Петросян, играя с Бронштейном,
по определению последнего, «грандиозно провел пар-
тию». Это был триумф его стратегии. Фигуры Петро-
сяна полностью завладели всеми ключевыми пункта-
ми позиции. Оказавшись в безнадежном положении,
Бронштейн последние восемь ходов сделал почти ма-
шинально... одним конем. Восьмым ходом коня он на-
пал на неприятельского ферзя. Увлеченный прибли-
жающейся развязкой, Петросян не обратил на этот
ход внимания. Пожав плечами, Бронштейн взял
ферзя.
Один из очевидцев этой драмы описывал свои впе-
чатления так: «Я никогда не забуду выражения ужа-
са и изумления, с которым Петросян взирал на то,
как исчезает с доски его ферзь... Трагический конец
того, что могло стать партией его жизни...»
Казалось бы, достаточно несчастий, не правда ли?
Но ему суждено было испытать потрясения и в сле-
дующих двух встречах: в третьем туре он упустил
несложный выигрыш во встрече со Смысловым, в
четвертом — не смог использовать огромный пере-
вес в партии со Спасским.
Все это были более чем веские аргументы в поль-
зу не раз высказывавшегося взгляда, что Петросяну
84
нельзя насиловать свою натуру. Ио у него хватило
мудрости признать некоторую закономерность того,
что случилось. Конечно, ферзя в партии с Бронштей-
ном он мог не подставлять, но играть на выигрыш в
каждой партии Петросян пока еще не умел.
Что ж, быть может, пока еще не поздно вернуть-
ся к прежней тактике? Нет, Тигран не сошел с наме-
ченного пути! И был вознагражден за свою стойкость
двумя прекрасными победами в первом круге — над
Филипом и Пильняком.
Когда закончилась первая половина турнира, глав-
ный судья экс-чемпион мира Макс Эйве писал о Пет-
росяне более чем лестно: «Благодаря превосходному
позиционному чутью он отлично использует мини-
мальное преимущество... Если Петросян начнет немно-
го комбинировать, с ним невозможно будет играть
в шахматы».
Можно было подумать, что, оправившись от оше-
ломляющих переживаний, Петросян во втором круге
натворит бед. Но порох у него кончился: Петросян
только осуществил «вендетту», выиграв у Геллера,
а остальные девять партий провел в добром старом
стиле и закончил вничью. В конечном итоге Петросян
разделил третье-седьмое места — с Бронштейном,
Спасским, Геллером и Сабо.
Для неудачника, начавшего трудное состязание с
двух поражений, совсем неплохо, не правда ли? Но
Тигран был не очень доволен. И не только тем, что
у него не хватило характера до конца провести тур-
нир в новом для него агрессивном стиле. Его огор-
чало, что многие наблюдатели вместе с таким знато-
ком, как Эйве, думали, что тактическое искусство —
его самое уязвимое место. Он, считавший себя затаен-
ным тактиком, с горечью читал отзыв о своей игре
южноафриканского мастера Гейденфельда:
«Трудно поверить, когда речь идет о турнире силь-
нейших шахматистов мира, но один участник, Петро-
сян, четыре раза подряд добивался выигрышных по-
зиций и каждый раз оказывался не в состоянии най-
ти решающее продолжение. Одна ¥явно лучшая и три
85
просто выигрышные партии дали ему только одно
очко...
Разрываешься между чувством восхищения его
стратегическим совершенством, которое позволяет ему
переигрывать в трех партиях подряд таких мастеров,
как Бронштейн, Смыслов и Спасский, и сожалением,
когда тактическое несовершенство лишает его пло-
дов всей предыдущей работы».
Что ж, значит, действительно заржавело его так-
тическое оружие? Нет, этого не может, не должно
быть!..
7
В XXIV чемпионате страны Петросян удивил всех.
От «железного Тиграна» осталось одно прозвище.
Петросян откровенно экспериментировал, не чурал-
ся никаких самых запутанных позиций. Он словно
мстил себе за многолетнюю шахматную диету и те-
перь, отбросив все сомнения, бесшабашно пировал.
Об очках он на этот раз не думал — гроссмейстер
Тигран Петросян играл в шахматы!
В поисках агрессивности он потерял непробивае-
мость в защите, но ничуть не жалел об этом. Петро-
сян проиграл четыре партии — вдвое больше, чем
в Амстердаме, но зато выиграл семь! В конце кон-
цов он затерялся где-то в середине таблицы, на седь-
мом-восьмом местах, но вышел из этого испытания
возмужавшим и помолодевшим в одно и то же время.
Скинув цепи, он почувствовал необычайный подъем
духа. «Железный Тигран» поверил, что он может
стать «стальным».
Еще через год, в следующем чемпионате страны,
Петросян вместе с Талем и Спасским претендовал
уже на первое место. Не на второе или третье, а
именно на первое! Ему удалось найти в этом тур-
нире золотую середину: играя смело, инициативно,
подлинно творчески, он вместе с тем вернул себе
утраченное было умение избегать поражений.
В этом чемпионате проявилась у Петросяна и но-
вая черта — стремление ставить перед собой психо-
логические задачи^ Это связано с риском, и прежде
86
Петросян шел на него лишь в крайних случаях. Те-
перь Тигран с радостью почувствовал, что перед ним
открываются новые творческие горизонты.
Полной глубокого психологического смысла была
его партия с Талем. Петросяну предстояло играть
черными. Какой выбрать дебют против этого гросс-
мейстера — отважного и коварного, напористого и
изворотливого? Казалось, бы, нужно позаботиться
о создании активной позиции, где фигуры получили
бы большой простор для маневрирования и перебро-
ски в случае необходимости с одного фланга на дру-
гой.
Петросян поступает как раз наоборот. Тонко разо-
бравшись в нетерпеливой натуре соперника, любяще-
го создавать кризис чуть ли не в дебюте, он приме-
няет в испанской партии вариант, который ведет к
стесненной позиции у черных. Пешечные цепи, словно
сплошная линия окопов, разделили враждующие
армии. Позиционная война. Но у белых, несомненно,
большая свобода действий, широкие возможности для
маневрирования, длительная инициатива. Быть мо-
жет, стратегически партия белых даже выиграна.
Но — ив этом-то и заключался психологический
расчет Петросяна — позиция требовала долгой, кро-
потливой работы, а Талю это было не по душе.
Добившись отличного атакующего положения,
Таль действительно поспешил. Приняв предложенную
Петросяном жертву качества, он, вместо того чтобы
на некоторое время расстаться с инициативой и тер-
пеливо перейти к обороне, тут же сам отдал пешку
и неосмотрительно вскрыл позицию. Партия была от-
ложена с большим перевесом у Петросяна, но при до-
игрывании изворотливому Талю все же удалось спа-
стись.
В самом конце турнира Петросян, как никогда
прежде, был близок к восхождению на трон шахмат-
ного короля. Таль, набравший на пол-очка меньше,
чем Петросян, отложил в худшем положении партию
со Спасским. В случае ничьей предстоял интересней-
ший матч между победителями чемпионата, в случае
выигрыша Спасского Петросян становился чемпио-
87
ном. Но азартно игравший Спасский нашел третий
путь — он умудрился проиграть. Спасский был в от-
чаянии, так как лишил себя возможности играть в
межзональном турнире в Портороже.
Петросяну от этого было не легче. Но все-таки,
думал он, случившееся, наверное, справедливо. Ибо
если’Таль выиграл в турнире девять партий, разде-
ливший пятое-шестое места Спасский выиграл семь
партий, то он, Петросян, претендовавший на звание
чемпиона сильнейшей шахматной державы, победил
только пятерых противников. Если, быть откровен-
ным — скудновато. Ну что ж! Значит, сделано еще
мало, значит, перестройка не кончена. Ничего, подож-
дем, ведь он всегда был терпеливым.
Осенью Петросян с большим воодушевлением про-
вел межзональный турнир в Портороже, где разде-
лил третье-четвертое места. И сразу после оконча-
ния соревнований он начал готовиться к очередному
первенству страны. Петросян собирался поставить
точку над «и».
8
XXVI чемпионат Советского Союза проходил в
Тбилиси. Шахматисты играли в Драматическом теат-
ре имени Руставели. Никто из участников не прида-
вал этому обстоятельству особого значения: в теат-
ре так в театре, что тут такого! Только один из них,
подходя к турнирному залу, каждый раз испытывал
глухое волнение: напротив театра, на том же про-
спекте Руставели, стояло здание Дома офицеров.
Кто может назвать случайностью, что именно в
Тбилиси произошло рождение «стального Тиграна»,
чемпиона СССР? Кто усомнится в том, что воздух
родного города пробудил в нем новые духовные си-
лы? Вернувшись к отчему дому, к проспекту Руста-
вели, Петросян словно отчитывался перед своим дет-
ством, перед своим поколением, перед своими род-
ными и друзьями.
Те, кто привыкли традиционно попрекать Петро-
сяна за его «злостное миролюбие», в изумлении рас-
крыли глаза. Те, кто всегда верил в его вечно юный
88
талант, радостно зааплодировали. Уже в середине
турнира непривычно напористый Петросян, смелый,
задорный, не боящийся опасности, хотя и не рвущий-
ся слепо в бой, уверенной рукой захватил лидерство
в турнире. До самого конца состязания он так и не
позволил никому догнать себя, даже отчаянному Та-
лю, который в конечном счете отстал на очко.
Петросян не проиграл ни одной партии. Это ни-
кого не удивило: «железный Тигран» приучил считать
его непобедимым. Но при этом Петросян одержал
восемь побед! Такое было под силу не «железному»,
а «стальному Тиграну» с его удивительно гибким и
упругим стилем, в котором умение мощно атаковать
сочеталось с неуязвимостью в защите, а тонкое по-
зиционное чутье подкреплялось острым тактическим
оружием.
9
Остров Кюрасао до турнира претендентов, кото-
рый происходил там в мае—июле 1962 года, не был
причастен к шахматной истории. Единственное, что
роднило Кюрасао с шахматами, было разве лишь то,
что его берега и берега Кубы омывают волны одно-
го и того же Карибского моря. А Куба, как известно,
была в свое время ареной величайших шахматных
сражений — в Гаване вели борьбу за мировое пер-
венство Вильгельм Стейниц и Михаил Чигорин. Здесь
был провозглашен чемпионом великий кубинец Хозе
Рауль Капабланка, одолевший великого Эммануила
Ласкера.
Теперь остров Кюрасао известен каждому, кто
хоть сколько-нибудь интересуется судьбой шахматной
короны. И как ни изнурителен зной на Кюрасао, как
ни однообразно проходили там дни, недели и даже
месяцы утомительнейшей битвы, Петросян на всю
жизнь сохранит к Кюрасао добрые чувства. Потому
что здесь, на небольшом кусочке испепеленной солн-
цем земли, за тысячи километров от родной Москвы,
ему удалось осуществить то, о чем он прежде не
смел и мечтать, — стать соперником чемпиона мира.
Нужно знать Петросяна, нужно знать его самокри-
89
точность, его глубочайшее уважение не только к Бот-
виннику, но и к самому титулу — чемпион мира, что-
бы понять, как много это для него значило. Тем бо-
лее что до начала турнира претендентов немногие,
наверное, верили, что именно Петросян окажется из-
бранником судьбы. И основания для такого скепти-
цизма были.
Какие же? Может быть, чемпионат в Тбилиси, где
Петросян блеснул смелой, а порой даже дерзкой иг-
рой, был случайностью? Нет, в шахматах ничто не
бывает случайным, и решение Петросяна заострить
свой меч пришло в результате долгих раздумий. И не
только долгих, но и мучительных. И глубоко ошибет-
ся тот, кто решит, что раз Петросяну удалась его по-
пытка играть в новой для него манере, то он навсегда
простился с прошлым.
После тбилисского турнира Петросян еще два ра-
за участвовал в чемпионатах страны. В XXVII чем-
пионате он разделил с Геллером второе место. В де-
вятнадцати партиях Петросян одержал десять
побед — столько же, сколько и необычайно агрессив-
ный, напористый Геллер. Это был рекорд, которым
мог гордиться любой забияка и дуэлянт. В XXVIII
чемпионате Петросян занял первое место, причем вы-
играл девять партий. Только не ведающий страха
и жалости Корчной, занявший второе место, сумел
снять столько же скальпов.
Как видите, ни о какой случайности не могло быть
и речи. Нет, Петросян совершенно сознательно ото-
шел от некоторых своих прежних воззрений. Шахма-
тист 50—60-х годов, он, по его собственному выраже-
нию, сделал поправку на ветер. Этим освежающим,
а иногда и сметающим все на пути ветром стала для
него игра Михаила Таля.
Тигран раньше действовал по известному прин-
ципу: «Мы в лесочек не пойдем, нам в лесочке страш-
но...» Больше всего на свете не любил прежний Пет-
росян блужданий по неизведанным тропам, неизвест-
ности, неопределенности. Но вот у него на глазах
Таль смело углубился в непроходимую чащу и не
только вернулся целым и невредимым, но и прита-
90
щил, к изумлению Тиграна, целую охапку трофеев,
И тогда Петросян с присущим ему реалистическим
подходом к шахматной борьбе понял, что надо подру-
житься с риском, иначе наверняка окажешься в арь-
ергарде событий.
Петросяну удалась эта смена курса прежде всего
потому, что у него был давний неиспользованный ре-
зерв — комбинационное мастерство, тактическая зор-
кость, которой он раньше пренебрегал, умение быст-
ро ориентироваться в сложных, острых позициях.
Помните: «Если Петросян начнет немного комбини-
ровать...» Так вот, Петросян начал комбинировать.
Он изменил отношение к дебюту. Раньше Тигран
считал, что главная цель дебюта — не дать против-
нику возможности проявить активность. Как будто бы
что можно против этого возразить? Но, заботясь глав-
ным образом о своей безопасности, ничего «не да-
вая» сопернику, Петросян ничего и не получал вза-
мен. Враждующие армии окапывались, и ни та, ни
другая не могли начать атакующие действия. Логи-
ческий итог — ничья.
Таль действовал по-иному. В поисках инициативы
он не боялся создавать в своей позиции слабости, за-
то и сам получал возможность завязывать острые
стычки. Разумеется, Петросян не мог целиком при-
нять такую стратегию, он был слеплен из другого
теста, но кое-что здесь ему определенно понравилось.
В результате появился на свет так называемый ва-
риант Петросяна в староиндийской защите. В этом
варианте белые позволяют коню черных занять очень
активную позицию на поле f4. Но зато у белых появ-
ляется, в свою очередь, возможность агрессивных дей-
ствий. Петросяну и прежде приходил в голову этот
вариант, но он его без раздумий отвергал: «Мы в
лесочек не пойдем...» Теперь он его стал применять,
и как же успешно!
Петросян стал с меньшей подозрительностью от-
носиться к «кривым» ходам. В партии с Полугаев-
ским в XXVIII чемпионате он сначала загнал своего
коня на край доски, а потом ходом пешки отнял у это-
го коня единственное поле, на которое тот мог в слу-
91
чае опасности отступить. В прежнее время у него
просто рука не поднялась бы на такой авантюрный
на первый взгляд ход. Но «стальной Тигран» обратил
внимание на эту возможность, проанализировал ва-
рианты и совершенно точно установил, что. использо-
вать рискованное положение коня белые не могут,
зато сам конь при случае окажется для противника
весьма неприятным, что в дальнейшем и подтверди-
лось.
Став с помощью усовершенствованной стратегии
чаще выигрывать, Петросян излечился от своей хро-
нической боязни поражений. В XXVIII чемпионате
он в шестом туре потерпел сокрушительное пораже-
ние в партии со Штейном. Последним ходом Штейн
эффектно пожертвовал слона. Такая неудача могла
кого угодно лишить равновесия, и прежде Петросян
после такого проигрыша наверняка начал бы буксо-
вать. Но тут он в следующих пяти турах набрал че-
тыре с половиной очка!
Итак, Петросян стал агрессивнее, смелее, зади-
ристее. Почему же в таком случае на него мало воз-
лагали надежд в турнире претендентов на Кюрасао?
То есть нет, его ожидали увидеть третьим, даже вто-
рым, но первым? На это надеялись только самые
заядлые его почитатели.
Все дело в том, что Петросян демонстрировал че-
столюбие и отвагу лишь в чемпионатах СССР. Когда
же доходило до борьбы за право играть матч с Бот-
винником, Петросян вдруг становился по-прежнему
кротким и уступчивым.
В 1959 году, спустя несколько месяцев после сво-
его триумфа в Тбилиси, Петросян выступил в турни-
ре претендентов в Югославии. Его игра вызвала ра-
зочарование. Петросян, по существу, не участвовал
в борьбе за первое место и лишь со смешанным чув-
ством удивления и зависти наблюдал за азартной
гонкой Михаила Таля и Пауля Кереса. Тигран, прав-
да, оказался на почетном третьем месте, но отстал
при этом от Таля на четыре с половиной очка и от
Кереса на три очка — редкий случай в соревнованиях
шахматистов такого класса. Таль выиграл в этом
92
турнире шестнадцать партий, Керес — пятнадцать,
а третий призер Петросян — лишь семь.
Прошло два с небольшим года, и Петросян вместе
с Ефимом Геллером, Виктором Корчным и Леонидом
Штейном отправился на очередной межзональный
турнир — в Стокгольм. Опять, как и в Югославию,
он отправился в путь в чине чемпиона страны и опять
совершенно недвусмысленно отдал предпочтение своей
прежней тактике — выигрывать у слабых и делать
ничьи с сильными. Правда, в данном случае Петрося-
на вполне устраивал дележ второго места с Геллером,
так как это обеспечивало поездку на Кюрасао. И тем
не менее то обстоятельство, что с шахматистами, за-
нявшими первые десять мест, Петросян закончил пар-
тии вничью и отстал от американца Роберта Фише-
ра на два с половиной очка, как-то не очень вдохнов-
ляло.
— Если бы Петросян играл посмелее, он был бы
самым сильным шахматистом в мире, — сказал Фи-
шер.
Петросян только улыбнулся, когда прочел эти сло-
ва. Посмелее. Это не так просто. В чемпионатах стра-
ны уже получалось, и не раз. А на Кюрасао? Будет
ли он там смелым? Тигран этого еще не знал. Но за-
то он знал совершенно определенно, что в тяжелых
условиях тропического климата да еще на марафон-
ской дистанции потребуется не столько смелость,
сколько выносливость, физическая и психологическая
выдержка, умение распределить свои силы. И поэто-
му задолго до начала турнира он твердо решил для
себя, что будет проходить дистанцию так, как это де-
лают конькобежцы — строго по графику, стараясь
не отставать от лидеров и в то же время не делая
резких, изматывающих рывков.
Такая тактика не могла привести на первое место
в Стокгольме, но на Кюрасао она имела большие шан-
сы на успех, правда, лишь в том случае, если бы ник-
то из участников не предложил стремительный темп,
как это сделали, например, на предыдущем претен-
дентском состязании Таль и Керес. На Кюрасао на
это способны были по меньшей мере пять гроссмейсте-
эа
ров — те же Таль и Керес, а кроме них, Корчной,
Геллер и Фишер.
Но Таль незадолго до начала турнира перенес тя-
желую операцию и был совершенно не готов к дли-
тельной борьбе. Фишеру еще не хватало сил и опыта,
чтобы возглавить такой турнир. Что же касается Ке-
реса и Геллера, то, как постепенно выяснилось, они
до поры до времени решили придерживаться той же
петросяновской тактики: двадцать восемь туров при
температуре двадцать восемь градусов страшили
всех.
Оставался Корчной. Он-то как раз и собирался
чересчур рассудочной турнирной тактике Петросяна,
Кереса и Геллера противопоставить бескомпромисс-
ную борьбу до последнего вздоха, и если бы ему это
удалось, очень может быть, что он навязал бы всем
остальным соперникам быстрый темп. Но Корчной
слишком резво взял старт, уже во втором круге на-
дорвался, проиграл четыре партии подряд и своим
печальным примером лишь подтвердил правоту тех,
кто старался беречь силы к финишу.
10
В первом туре Петросян встречался с Талем. До
этого Тиграну еще ни разу не удавалось выиграть
у Таля, впрочем, он и проиграл ему лишь один раз.
Так или иначе, но Петросян не собирался затевать
сколько-нибудь рискованную борьбу. Но Таль, играв-
ший черными, уже в дебюте попытался накинуться на
Тиграна, и тому волей-неволей пришлось принять
бой. В игре Таля чувствовалась нервозность, какая-то
лихорадочная нетерпеливость, и Петросян без особо-
го труда охладил пыл противника и завладел инициа-
тивой. Он отложил партию с лишней пешкой и затем
добился победы. Петросян тогда еще не знал, что
Таль будет в этом турнире щедро дарить очки, и эта
победа показалась ему хорошим предзнаменованием.
Следующая партия — с Корчным проходила в не-
обычайно сложной, трудной для обоих борьбе. В кон-
це концов Петросяну удалось выиграть пешку, вдо-
бавок Корчной попал в цейтнот. И все же Петросян
94
без особых колебаний принял предложенную ему ни-
чью. Это было чисто петросяновское решение. Во-пер-
вых, до выигрыша, как ему казалось, было еще очень и
очень далеко, и даже если бы ему удалось вырвать
у необычайно упорного Корчного лишние пол-очка,
вряд ли бы это компенсировало большой расход сил
на старте. Во-вторых... во-вторых, была другая при-
чина, уже чисто психологического характера. Петро-
сяну не хотелось на старте возглавлять гонку, куда
лучше было держаться до поры до времени в тени.
На худой конец он готов был делить с кем-нибудь
обязанности лидера, но в одиночку вызывать огонь
на себя? Э, нет!
Этот редкий дар самоограничения, умение трезво,
даже философски смотреть на вещи помогло Петро-
сяну справиться с чувством досады, которое понача-
лу возникло у него, когда Геллер тут же после пар-
тии показал ему ход пешкой, ставивший Корчного
перед необычайно трудными, может быть даже нераз-
решимыми проблемами. «Зачем расстраиваться? —
сказал сам себе Петросян. — Я видел этот ход, но
не сумел оценить его по достоинству. Раз это так,
значит выиграть я не мог».
Петросян считал, что для начала турнира с него
достаточно переживаний, и поэтому в остальных пар-
тиях совершенно откровенно демонстрировал неже-
лание ввязываться в драку. Исключение было сдела-
но только для Бенко, которого ходячее мнение счи-
тало «пушечным мясом». Однако огромный опыт,
практическая сметка и незаурядная выдержка де-
лали Бенко довольно опасным противником. И Пет-
росян одним из первых почуял это: в партии с Бенко
он попытался выжать из позиции больше, чем она
могла дать, и в конце концов лишь с огромным тру-
дом добился ничьей.
Итак, участники прошли один круг. Первым с
пятью очками оказался бурно стартовавший Корчной,
на очко меньше было у Геллера, Кереса и Петросяна.
Итоги круга в целом были благополучны. Стало оче-
видным, что ни Таль, ни Фишер, которых ^широкая
публика считала главными фаворитами, не будут
95
участвовать в споре за первое место. Геллер и Керес
явно склонялись к спокойной выжидательной тактике.
Только Корчной своей воинственностью и нетер-
пимостью к компромиссам смущал Петросяна. Если
у этого упрямца хватит сил и выдержки, он может,
пожалуй, уйти далеко вперед. Но нет, он должен
перегореть, это выше человеческих сил — так тратить
умственную и нервную энергию в каждой партии.
Петросян был убежден в этом, хотя в душе не мог
не восхищаться клокотавшей в Корчном жаждой
биться с каждым не на жизнь, а на смерть.
Второй круг Петросян вновь начал удачно. По-
чувствовав, что Таль утратил в этом турнире верность
удара, Тигран не побоялся пойти на тактическую игру,
пожертвовал пешку и поставил Таля перед неприят-
ной для того задачей — вести трудную оборону. Со-
противление Таля длилось недолго, и Петросян, окон-
чательно поняв после этой партии, что экс-чемпион
мира совершенно не в форме, мысленно вычеркнул
его из числа своих конкурентов.
В тринадцатом туре пал жертвой Петросяна и
другой любимец публики — Фишер. Для встречи с
ним Тигран еще давно припас старинный и очень ред-
ко встречающийся в наше время вариант француз-
ской защиты. С этим вариантом Петросян ездил
в Стокгольм, но там пускать в ход это тайное оружие
не было смысла.
Когда Фишер увидел, что Тигран избрал неожи-
данное и трудное для себя начало, он даже обижен-
но взглянул на противника. Петросян перехватил
этот взгляд и внутренне поздравил себя с психологи-
ческой удачей. Принимая свое решение, Петросян учи-
тывал, что Фишер всегда очень боится попасть в ка-
кую-нибудь заготовленную дома ловушку (кстати, на
этот раз у Фишера были основания для опасений!).
Знал Петросян и то, что в незнакомых позициях Фи-
шер ориентируется не очень уверенно. Словом, в том
и в другом случае психологический эффект «новинки»
был обеспечен. Фишер расстроился неожиданным по-
воротом событий, избрал неверный план и был разбит
по всем правилам шахматной науки.
96
В последнем туре второго круга разыгравшийся
Петросян заставил капитулировать Филипа и с де-
вятью очками возглавил турнир — нет, не один! —
вместе с Геллером. Корчной уже начал свое катастро-
фическое падение в пропасть и отставал от лидеров
на очко. В двенадцатом туре с ним произошло то,
что, по мнению Петросяна, было неминуемо: в на-
пряженнейшей партии с Фишером у Корчного отка-
зали нервы, и в лучшей позиции он подставил фигуру.
Эта обиднейшая неудача подействовала на него оше-
ломляюще, и, проиграв затем в четырнадцатом туре
Талю (впервые в жизни!), он затем не смог устоять
ни перед одним из трех своих основных соперников.
Но оставался еще Керес. Он отставал от первых
всего на пол-очка. Керес пока тоже берег силы, но
от этого замечательного бойца можно было ожидать
всего.
И действительно, третий круг прошел под знаком
Кереса. Только две партии — с Геллером и Петро-
сяном — Керес закончил вничью, остальные пять
выиграл! После третьего круга у Кереса стало че-
тырнадцать с половиной очков. Но, как всегда, лишь
на пол-очка меньше было у Петросяна и Геллера.
Петросян устал, страшно устал. В Стокгольме
Светозар Глигорич назвал его человеком без нервов.
Петросян и сам всегда считал, что выдержка никогда
его не подведет. Но вот на Кюрасао после двадцати
туров он почувствовал, что его моральные и физиче-
ские силы исчерпаны. Он был бы близок к отчаянию,
если бы не уверенность в том, что его соперники из-
мотаны еще больше.
Для такой уверенности, кстати сказать, у него
были не только субъективные, но и объективные кри-
терии. После окончания турнира станут известны лю-
бопытные цифры. Оказывается, Петросян сделал в
двадцати семи партиях 839 ходов, Керес — 924 и
Геллер — 945. На свои партии Петросян затратил
в общей сложности несколько более 48 часов, Керес
же и Геллер — по 59 часов с минутами, Корчной —
72 часа и Бенко — около 78 часов! Итак, практичный
Петросян осуществил оптимальный вариант: набрал
7 Вик. Васильев	9Т
больше всех очков, сделав наименьшее число ходов
и потратив меньше остальных времени на обдумыва-
ние — вот плоды тщательно продуманной, истинно
петросяновской турнирной тактики.
Признаки усталости особенно явственно ощуща-
лись в игре Геллера. Фатальные неудачи на финише
роковым образом влияли на результаты Геллера во
многих ответственных турнирах. Сказывалась, по-ви-
димому, какая-то психологическая неустойчивость, да-
вавшая себя знать в самые напряженные моменты
борьбы. А тут еще вдобавок Геллер устал. Петросян
понял это уже в девятнадцатом туре, когда Геллер
неправильно оценил свою позицию в партии с Кере-
сом и, имея позиционный перевес, согласился на
ничью.
Зато Керес, этот великолепный спортсмен, был
непроницаем. И хотя Тигран был уверен, что соро-
кашестилетний гроссмейстер держится из последних
сил, он не мог не завидовать умению Кереса ни еди-
ным жестом не выдавать своего истинного состояния.
Наступил четвертый, последний круг, на который
Тигран с самого начала делал свою главную ставку.
Пришла, наконец, пора узнать, правильной ли была
его тактика, сумел ли он верно распределить свои
силы на огромной дистанции, не ошибся ли в оценке
возможностей своих соперников. С Геллером промаш-
ки не было. Тигран почти не сомневался, что на по-
следний круг Геллера не хватит. Но вот Керес оста-
вался мучительной загадкой.
Так или иначе, Петросяну было ясно одно: турнир
выиграет не тот, кто сделает рывок — этот вариант
попросту исключается, — а тот, кто сумеет без ка-
тастроф дотянуть до последней минуты. В этой об-
становке остальные участники, которым в общем-то
нечего было терять, представляли для лидеров смер-
тельную опасность.
Двадцать второй тур мало что изменил — Керес
и Геллер закончили свои встречи вничью, а Петросян
отдыхал: Таль по состоянию здоровья выбыл из тур-
нира. Но вот двадцать третий принес две сенсации.
Первая — это эффектный разгром, который Пет-
98
росян учинил Корчному. Как могло случиться, что
Тигран, который сейчас, как никогда в жизни, был
бдителен и осторожен, вдруг начал острую атаку да
еще с жертвой слона? В этом виноват сам Корчной.
У него теперь была своя цель, хотя и куда более
скромная, чем у Петросяна, — опередить Фишера в
борьбе за четвертое место. Поэтому Корчной, обоз-
ленный вдобавок своими неудачами, был настроен
необычайно решительно.
Тигран видел состояние противника и поэтому по-
нимал, что действовать пассивно нельзя. И когда
Корчной, неудачно разыграв дебют, начал потом
азартную игру, Петросян принял вызов. Впрочем, по-
зиция Корчного очень быстро стала настолько пла-
чевной, что Петросяну не приходилось идти на риск.
Своим четырнадцатым ходом Корчной давал Петро-
сяну возможность пожертвовать слона и начать пря-
мую атаку на короля. Скорее всего Корчной считал,
что Петросян в последнем круге уклонится от жерт-
вы, а в этом случае он еще мог бы тянуть сопротив-
ление. Но Тигран берег силы именно для такого слу-
чая, когда, возможно, решалась судьба всего турни-
ра. Несколько раз проверив варианты и убедившись,
что спасения у черных нет, Петросян хладнокровно
нанес нокаутирующий удар. Через шесть ходов все
было кончено.
Другая сенсация была еще более ошеломляющей,
хотя Тиграна она не очень удивила. Геллер, добив-
шись поначалу отличной позиции в партии с Фише-
ром, потерпел поражение. Этот проигрыш был тем
обиднее, что Геллер в решающий момент записал на
бланке ход, который должен был принести ему побе-
ду. Но тут-то и сказалась нервная усталость. Геллер
изменил первоначальное решение, с ужасом убедил-
ся в своей ошибке и, растерявшись, сделал еще не-
сколько слабых ходов. Это был крах всех его надежд.
Двадцать третий тур резко изменил ситуацию.
Петросян настиг Кереса, который в этот день был
свободен от игры, — у обоих стало по пятнадцать
очков. Геллер практически отпал от борьбы за пер-
вое место: догнать сразу двух он не мог.
7*
99
В следующем туре оба лидера продвинулись впе-
ред па пол-очка, а затем Керес и Петросян встрети-
лись друг с другом. Тигран сел за столик с одной
мыслью — не проиграть. В ответ на ход королевской
пешки он избрал энергичную сицилианскую защиту,
тем самым как бы говоря: хочешь играть на вы-
игрыш — рискуй! Но у Кереса было, по-видимому,
так же мало желания лезть на рожон, как и у его
соперника. Когда четырнадцатым ходом Керес за-
щитил свою центральную пешку, Тигран понял, что
тот не помышляет о рискованных действиях, и пред-
ложил ничью. По правилам, он должен был сделать
ход. И когда он этот ход сделал, то вдруг увидел,
что у Кереса возникают некоторые трудности. Тигран
про себя чертыхнулся, но было уже поздно. Керес
согласился с предложением, и решение вопроса о
победителе было отодвинуто на оставшиеся три тура.
В следующем туре лидеры сделали еще по одной
ничьей, а затем для Кереса настал час горьких испы-
таний. В предпоследнем туре Керес встречался с Бен-
ко. До этой партии они играли между собой семь раз,
и все партии закончились победой Кереса. Петросян,
по его собственному признанию, боялся бы такого
противника как огня: должна же когда-нибудь пре-
рваться эта цепь. Но Кереса, как видно, усыпила
серия побед над Бенко, а скорей всего, слишком не-
равны были психологические условия: для одного
партия не решала ничего, для другого — все.
Петросян в этот день играл с Фишером. Он не
столько смотрел на свою доску, сколько следил за
событиями в партии Кереса и Бенко. Дела Кереса
были настолько плохи, что он был лишен возможно-
сти следить за игрой Петросяна. Добившись большо-
го позиционного перевеса, Бенко, как обычно, попал
в цейтнот, растерял часть преимущества, но все же
отложил партию в лучшем положении. Керес был
настолько деморализован, что, сделав во время до-
игрывания всего несколько ходов, совершил непопра-
вимую ошибку.
Закончив в этом туре вничью партию с Фишером,
Петросян вырвался вперед на пол-очка. Он отказы,-
100
вался верить своему счастью, но все было так: Тиг-
ран Петросян, который в свои юные годы готов был
молиться на Кереса, теперь был близок к победе
в состязании со своим прежним кумиром. Только
один шаг отделял Тиграна от триумфа. Впрочем,
этот шаг еще надо было сделать.
В последнем туре у Тиграна был самый удобный
противник — Филип. Вдобавок Петросян играл белы-
ми. Следовательно, ничья, гарантировавшая по мень-
шей мере дележ первого места, практически была
обеспечена. Но почему бы не сыграть на выигрыш?
Ведь если Керес, встречавшийся с Фишером, добьет-
ся победы, то тогда предстоит тяжелейший матч.
Петросян решил действовать в зависимости от об-
становки, но одно он знал совершенно точно: риско-
вать, легкомысленно ставить под угрозу все то, чего
добивался годами, он не станет ни за что! Хотя бы
потому, что менять тактику, менять внутреннюю пси-
хологическую настроенность в такой момент было не-
обычайно опасно. В этом последнем сражении коман-
довал не «стальной», а «железный» Тигран — так
было надежнее.
К четырнадцатому ходу позиция Петросяна была
явно перспективнее, чем у Филипа. Дела Кереса вы-
глядели еще лучше: он просто имел серьезные шансы
на выигрыш. Можно было думать, что именно в та-
кой ситуации Петросян вынужден будет стремиться
к победе. И вдруг, продумав сорок минут, Петросян
предложил Филипу ничью. Пожав плечами, тот со-
гласился.
Многие, наверное, осуждали Петросяна за этот,
по их мнению, малодушный шаг. На самом же деле
это было необычайно тонкое, полное глубокого пси-
хологического смысла решение. Позиция была такова,
что Петросян, хотел он того или не хотел, вынужден
был развивать активность на королевском фланге,
в то время как Филип начал бы наступать на ферзе-
вом — другой возможности ни у того, ни у другого
не было. Игра на разных флангах всегда связана с
некоторым риском, а добровольно идти на риск Пет-
росян не хотел. Вот если бы Филип почему-либо от-
101
казался от ничьей, тогда бы это подстегнуло Петро-
сяна, заставило его осознать необходимость риска.
Он как бы просил Филипа: «Откажись, заставь меня
драться».
Но отказ Филипа был маловероятен, скорей всего
он должен был принять предложение, что и случи-
лось. Не облегчал ли Петросян в этом случае задачу
Кереса? Оказывается, нет, не облегчал. Больше то-
го — усложнял. Потому что, как только Керес уви*
дел, что у него появились реальные шансы догнать
Петросяна, он внутренне весь затрепетал. Добившись
превосходной позиции, Керес, боясь расплескать пре-
имущество, стал чуть-чуть осторожнее, и Фишер су-
мел вывернуться.
Была в расчете Тиграна еще одна весьма сущест-
венная деталь. Соглашаясь на ничью, Петросян, ока-
зывается, знал, что Керес в последних партиях тур-
ниров претендентов часто проявляет неуверенность.
В 1950 году, в первом турнире претендентов, он про-
играл решающую партию Бронштейну, в 1956 году
еле-еле сделал ничью в партии с Петросяном и, на-
конец, в 1959 году потерпел в последнем туре неуда-
чу во встрече с Олафссоном. Все, оказывается, учел
практичный Тигран!
Ну, хорошо, а если бы все-таки здравый, может
быть даже чересчур здравый, смысл Петросяна по-
терпел фиаско и Керес выиграл бы партию, что тог-
да? На этот вопрос у Петросяна был подготовлен
ответ, в искренности которого нет никаких оснований
сомневаться:
— Это означало бы лишь то, что Керес играл в
этом турнире не хуже меня, и было бы только спра-
ведливо, если бы между нами состоялся матч.
11
Итак, свершилось... После нескольких попыток
Петросян осуществил свою мечту, в которую сам дол-
го отказывался верить, и получил право на матч
с чемпионом мира.
Петросян, как мы знаем, не был баловнем форту-
102
ны. Всего несколько лет назад его упрекали в нере-
шительности, даже робости. Самокритичность и тру-
долюбие позволили ему покончить с этими упреками,
сделать свой стиль гибче, универсальнее. Самокри-
тичность и трудолюбие должны были помочь ему
теперь, в самый ответственный момент его жизни.
Потому что без глубокой и трезвой оценки своих сил
и сил Ботвинника, без тщательной подготовки к по-
единку нечего было и думать о победе. Печальный
пример Таля, который легкомысленно отнесся к мат-
чу-реваншу, лишний раз подтверждал это.
Задача Петросяна в известном смысле облегча-
лась тем, что он подробно комментировал для газе-
ты «Советский спорт» четыре последних матча Бот-
винника. Петросян так глубоко проникся духом твор-
ческих замыслов своего будущего соперника, что во
время матча-реванша с Талем угадывал девять из
десяти ходов Ботвинника. Но одно дело — правиль-
но оценивать игру Ботвинника в чужих партиях и
совсем другое — в своих. Одним словом, Петросян
должен был решить важнейшую задачу — как
играть с чемпионом мира.
Существовала традиционная точка зрения, что
Ботвинник менее уверенно чувствует себя в такти-
ческой борьбе. Даже сам чемпион мира не опровер-
гал этого мнения. В книге, посвященной матчу-реван-
шу со Смысловым, Ботвинник в комментариях к седь-
мой партии, между прочим, заметил: «Здесь сказа-
лась моя старая «болезнь» — слабость комбинацион-
ного зрения». По-видимому, примерно так же думали
Смыслов и Таль и соответственным образом вели
матчевую борьбу.
Это мнение об игре Ботвинника так прочно владе-
ло умами, что перед матчем многие крупнейшие ав-
торитеты, в том числе, например, Таль и Корчной,
высказывали предположение, что претендент несколь-
ко изменит свой стиль и будет играть острее, риско-
ваннее, чем обычно.
Сам Тигран довольно скептически относился к об-
щепринятой оценке комбинационных возможностей
чемпиона мира. В конце концов Смыслов и Таль, де-
103
лавшие ставку именно на это, добились лишь времен-
ного успеха. Да и Ботвинник скорей всего ждет, что
Петросян, стремясь использовать свое превосходство
в тактике, пойдет ради этого на кое-какие позицион-
ные уступки. Наконец Петросян по своей натуре не
любит менять коней на переправе. Его стиль помог
ему стать соперником чемпиона мира — так чего
ради должен он теперь ставить себя в новые, непри-
вычные условия?
Все это было по меньшей мере логично. И Петро-
сян с одобрения своего тренера И. Болеславского
принял принципиально очень важное решение —
играть «по Петросяну», совершенно не обольщая себя
сомнительными надеждами на неуверенность сопер-
ника в тактической борьбе.
Петросян исходил при этом из убежденности, что
в разыгрывании простых позиций и даже в эндшпиле,
где Ботвинник особенно силен, он не уступает чем-
пиону мира. Кроме того, Тигран верил в свое искус-
ство защиты. Поэтому, скажем, в игре черными он
остановил выбор на принятом ферзевом гамбите.
Дебют этот дает белым свободную и даже ини-
циативную игру с одним, однако, непременным усло-
вием: начинать решительные действия надо без про-
медления, иначе черные успеют упростить позицию,
и тогда скажется слабость изолированной белой пеш-
ки в центре. Ботвинник же не большой охотник спе-
шить, он любит обстоятельно подготовить штурм, то-
ропливость ему не по нутру. Подобную же стратегию
с учетом психологических факторов наметил Петро-
сян и в игре белыми.
Итак, выражаясь словами Ботвинника, Петросян
тщательно «запрограммировал» себя для тяжелой
борьбы с чемпионом мира. Однако все его тонкие
замыслы чуть не пошли прахом.
По натуре и по стилю Петросян типичный матче-
вый боец, но до поединка с Ботвинником он никогда
не играл серьезных матчей. Между тем известно, что
матчевая борьба во многом отличается от турнир-
ной — прежде всего не прекращающимся ни на один
день психологическим горением. В турнире можно
¥04
отдохнуть в партии со слабейшим или проявить ми-
ролюбие во встрече с равным, что Петросян часто и
делал. В матче передышки нет, каждую партию надо
играть с полной физической и духовной отдачей.
Было еще одно обстоятельство, которое могло
повлиять на исход поединка. В отличие от Ботвин-
ника, шахматиста пробивной, даже таранной, силы,
Петросян из тех забияк, которые не наносят удар
первыми, хотя сдачу дают сполна. Он силен именно
своим редкостным умением стойко удерживать, от-
стаивать захваченные позиции. В матче же по логике
событий Петросян был поставлен перед необходи-
мостью проявлять агрессивные тенденции. Иначе* го-
воря, ему приходилось первому лезть в драку, потому
что не проиграть ни одной партии (что было бы
в духе Петросяна) — значило проиграть матч.
В общем было много обстоятельств, в основном
психологического свойства, которые заставляли мно-
гочисленных почитателей Петросяна с беспокойством
ожидать именно начала матча. И первая же партия
целиком подтвердила самые худшие опасения.
Петросян играл белыми. В защите Нимцовича он
избрал спокойный и надежный вариант, гарантиро-
вавший построение прочной позиции. Тигран не сом-
невался, что такую позицию он никогда не проиграет.
Не проигрывать — именно такой была его цель в на-
чале поединка, пока он не успеет акклиматизировать-
ся на сцене Московского театра эстрады.
Тигран, конечно, знал, как это трудно — играть
матч с Ботвинником. Но только сев за столик, он по-
настоящему понял, какую тяжелую ношу взвалил
себе на плечи. Оказавшись один на один с Ботвинни-
ком на большой сцене и ощутив себя в фокусе взи-
мания полутора тысяч зрителей, Петросян растерял-
ся. Опытный, много повидавший на своем веку тур-
нирный воин, он вдруг почувствовал себя неуверен-
ным дебютантом. Собственно, так оно и было, потому
что если Ботвинник (считая лишь матчи на первен-
ство мира) играл в этот мартовский день 1963 года
сто тридцать шестую матчевую партию, то Петро-
сян — только первую...
105
Им овладело состояние, близкое к сомнамбуличе-
скому. Он играл в каком-то тумане и, видя хорошие
ходы, делал, сам не зная почему, плохие. (Если бы
против него сидел Таль, Тигран, по его признанию,
поверил бы в разговоры, что тот гипнотизирует сопер-
ников.)
Ботвинник же действовал с поразительной уверен-
ностью, энергией и твердостью. Каждый его ход был
логичен и подчинен единому стратегическому плану.
Петросян, не проигравший в 1962 году ни одной пар-
тии (а это был год межзонального турнира, турнира
претендентов и шахматной олимпиады в Болгарии!),
в первой же партии матча потерпел сокрушительный
разгром.
Игра обоих противников, каждая в своем роде,
произвела потрясающее впечатление. Наверное, толь-
ко немногие продолжали верить, что Петросян смо-
жет всерьез оспаривать у Ботвинника его корону.
Это были те, кто знал необычайную психологическую
устойчивость, твердость духа и терпеливость Петро-
сяна. Терпеливость всегда была верной помощницей
Тиграна, но никогда еще это качество не проявляло
так преданно своих чувств, как теперь.
Незадолго до матча Макс Эйве в статье, опубли-
кованной в журнале «Огонек», своеобразно, но уди-
вительно точно охарактеризовал эту черту претен-
дента: «Петросян не тигр, который прыгает на свою
добычу, скорее он питон, который душит свою жерт-
ву, или крокодил, ждущий часами удобного момента
для нанесения решающего удара». Сравнение с пи-
тоном или крокодилом может, конечно, не очень
нравиться, но трудно отказать ему в справедли-
вости...
Получив болезненный удар, Петросян вовсе не
собирался сразу же брать реванш. Во второй пар-
тии он поставил себе целью сделать ничью. Правда,
поначалу достижение этой цели оказалось под боль-
шим вопросом. Ботвинник добился ощутимого пози-
ционного перевеса, но в решающий момент пошел на
размен ферзей, и Петросян легко выправил поло-
жение.
106
После этой партии Петросян окончательно совла-
дал со стартовой лихорадкой, а в третьей партии за-
ставил нервничать Ботвинника. По всей вероятности,
чемпион мира ожидал, что уж теперь-то, играя белы-
ми, Петросян предпримет попытку отыграться. Но и
на этот раз терпеливый Тигран разыграл спокойный
вариант, не уклонялся от упрощений, разменял фер-
зей и, идя, казалось, навстречу замыслам противника,
перевел игру в эндшпиль. Впрочем, эндшпиль оказал-
ся лучшим для белых, и Ботвиннику на протяжении
почти семидесяти ходов пришлось вести трудную
защиту. Начиная с этого момента Петросян ставит
перед Ботвинником все более сложные проблемы.
В пятой партии претендент сравнял счет, а после
седьмой вышел вперед — 4:3.
Что же произошло? Чем объяснить, что Ботвин-
ник уже в начале матча вступил в полосу трудно-
стей? По-видимому, разгадку следует искать в том,
что стратегия претендента шла вразрез с ожидания-
ми чемпиона мира. Ботвинник стремился к позици-
ям с ясным стратегическим планом, и Петросян охот-
но шел на такие построения. Ботвинник не отказы-
вался от упрощений, и Петросян без малейшего
неудовольствия менял фигуры. Ботвинник видел в энд-
шпиле желанную для себя стадию партии, но и Пет-
росян возлагал на окончание свои главные надеж-
ды, причем именно здесь, если так можно выразить-
ся — на территории чемпиона мира, он вел боевые
действия особенно успешно!
Впрочем, тождественность игры соперников была
лишь приблизительной. Хорошо зная, что Ботвинник
любит сложную стратегическую борьбу, в которой
осуществляет свой план, Петросян сумел навязать
сопернику такую игру, при которой позиция оскуде-
вает стратегическими возможностями. Ботвинник
вынужден был вести выжидательную пассивную
борьбу, в которой едва ли не главная роль отводи-
лась технике, в чем Петросян был особенно силен.
Итак, Петросян, подчиняясь, казалось бы, воле
противника, поставил его на самом деле перед слож-
ными психологическими проблемами. Ботвинник дол-
107
жен был играть лучше Ботвинника — задача нераз-
решимая! Продолжай чемпион мира свой ритмичный,
неторопливый бег — и Петросян наверняка еще боль-
ше увеличил бы разрыв в очках.
И вот здесь, в этой критической ситуации, Бот-
винник вновь продемонстрировал свое замечательное
умение взвешивать все «за» и «против». По-видимо-
му, он пришел к выводу, что в спокойной борьбе ему
вряд ли удастся одолеть Петросяна, чувствующего
опасность, как выразился один комментатор, «верх-
ним чутьем». И шахматный мир стал свидетелем
труднейшего психологического маневра, когда армия
Ботвинника, что называется, под огнем неприятеля
перестроила свои боевые порядки. Короче говоря,
Ботвинник стал действовать энергичнее, рискован-
нее, стремясь к сложной, богатой внутренними воз-
можностями борьбе. Чемпион мира вынужден был
играть так, как, по мнению многих, высказанному до.
матча, должен был действовать претендент. Сопер-
ники как бы поменялись ролями.
Тигран понимал, что им одержана важная психо-
логическая победа. Но он понимал, и другое — что
сейчас его ожидает яростный натиск чемпиона мира.
(Собственно, этот натиск уже начался раньше —
в седьмой партии, которую Ботвинник проиграл, воз-
можно, потому, что слишком круто повернул руль.),
И подобно тому, как моряки перед штормом убирают
лишние паруса, так и Петросян в каждой партии
с еще большим рвением снимал с доски фигуры и
пешки, стремясь к упрощениям.
Ботвинник действительно начал штурм. Но, потер-
пев поражение в седьмой партии, он уже не мог не
считаться с тем, что еще один проигрыш делал его
положение почти безнадежным. Поэтому, идя в на-
чале партии на риск, он в дальнейшем словно спо-
хватывался и, как бы одумавшись, в наиболее
острых ситуациях предпочитал либо маневрирование,
либо даже отход на заранее подготовленные позиции.
Петросян умело использует эту роковую нереши-
тельность соперника. Мало того, ускользая от опас-
ности, он, этот шахматный Кунктатор, старается вес-
108
ти длительную и затяжную борьбу, как правило,
с доигрыванием. Он понимает, что непрерывный
двухнедельный натиск в ситуации, когда проигрыщ
равнозначен катастрофе, стоит Ботвиннику нервов и
физических сил. И даже когда в четырнадцатой пар-
тии Ботвинник добивается, наконец, своего и сравни-
вает счет, Петросян не испытывает большого потрясе-
ния. Да, стрела, выпущенная из лука еще в седьмой
партии, поразила цель, но — он безошибочно чуял
это — уже на излете...
Пятнадцатой партии предстояло сыграть, быть
может, важнейшую роль в матче. Как стало ясно
уже в начале партии, Ботвинник пришел на игру
в уверенности, что противник деморализован и, сле-
довательно, надо ковать железо, пока оно горячо.
Это был крупный психологический просчет. Петросян
отнюдь не был ошеломлен поражением. Мало того,
он считал, что именно сейчас наступила пора бро-
сить в бой гвардию. Проще говоря, Петросян, начи-
ная с пятнадцатой партии, расстался с прежним
планом (который полностью себя оправдал!) и ре-
шил перейти к более острой, насыщенной тактически-
ми возможностями игре. Почему? Хотя бы потому,
что Ботвинник не ожидал этого. Кроме того, матч
вступил во вторую половину, и чемпион мира дол-
жен был, наконец, устать — как-никак он старше
претендента на восемнадцать лет.
Итак, оба сели за столик с одним стремлением —
играть на выигрыш, с той, однако, существенной, раз-
ницей, что Ботвинник не догадывался о намерениях
противника, а Петросян понял все с первых ходов,
как только определилось, что Ботвинник избрал чер-
ными защиту Грюнфельда. В этом дебюте не надо
искусственно вызывать обострения — они заложены
в его природе.
Противники рокировали в разные стороны, а на
семнадцатом ходу Петросян, используя малозамет-
ные неточности противника, начал опасное наступле-
ние. Над черным королем нависла такая серьезная
угроза, что Ботвинник во избежание худшего разме-
Ш9
нял ферзей, хотя Петросян получал при этом явный
позиционный перевес.
Ничего другого Тигран и не хотел! Тонким манев-
ром коня он увеличил свое преимущество и довел
партию до победы. Равенство в счете, которого Бот-
винник так долго добивался, оказалось шатким и
рухнуло при первом же сильном толчке...
Пятнадцатой партией началось генеральное сра-
жение, от исхода которого теперь зависело все.
В следующей партии чемпион мира, в свою оче-
редь, начал решительное наступление на королев-
ском фланге. Начал, но в решающий момент остал-
ся верен себе и, уклонившись от риска, позволил со-
пернику организовать оборону.
Становилось все более очевидным, что чемпион
мира не выдерживает нарастающего напряжения.
После сложной, кончившейся вничью семнадцатой
партии Петросян в следующей встрече, получив стес-
ненную позицию, упорно защищается, уравнивает
положение, а в эндшпиле добивается победы.
Практически судьба поединка была решена.
А когда претендент выигрывает и девятнадцатую
партию, Ботвинник прекращает сопротивление, и по-
следние три встречи носят формальный характер.
Тигран Петросян стал девятым чемпионом мира.
Убедительный характер побед Петросяна, добив-
шегося внушительного перевеса — 127г: Э’/г, произвел
сильное впечатление. Но, может быть, самый лестный
комплимент новому чемпиону мира сделала статис-
тика. Оказывается, сыграв на пути к шахматному
трону девяносто партий — в зональном и межзональ-
ном турнирах, в турнире претендентов и, наконец,
в матче с Ботвинником, Петросян потерпел всего три
поражения! 90 и 3 — это ли не оптимальный вариант?
У Ботвинника оказался достойный преемник, за-
служивший прочное уважение у всех, кому дорого
шахматное искусство, — своим талантом, трудолюби-
ем, силой характера, неустанным стремлением к совер-
шенствованию. Даже если в этом стремлении он был
иногда более осторожным и рассудительным, чем
этого хотелось бы его многочисленным почитателям.
НО
о
Отец
О « pSf\< асили® Осипович был незаурядным
ДА Гк1Э инженером. Многие годы трудился он
на ленинградских заводах, на Москов-
ском автозаводе имени Лихачева. У него не было
причин обижаться на свою профессию. Но гордился
он больше всего двумя фактами, не имевшими ника-
кого отношения к его инженерской деятельности: во-
первых, тем, что в юношеские годы победил за шах-
матной доской Алехина, во-вторых, лестной оценкой
Шаляпина, который, прослушав как-то Василия Оси-
повича, похвалил его голос.
Шахматы и музыка — эти два увлечения, две
страсти были верными спутниками Смыслова на всем
жизненном пути. Он постарался сделать своим еди-
номышленником сына. И даже сам удивился, как
легко и быстро это ему удалось.
Им обоим можно было позавидовать. У одного
был заботливый, любящий наставник, с удовольстви-
ем посвящавший своего сына в таинство двух столь
разных искусств. У другого был сын, жадно ловив-
ший каждое слово отца и чуть ли не с младенческих
лет делавший удивительные успехи.
Для отца и семилетнего сына не было большего
наслаждения, чем сыграть в четыре руки на фортепь-
яно. Иногда старший Смыслов пел, а младший ста-
Щ
р-ательно ему аккомпанировал, в другой раз они пели
дуэтом.
Сначала редко, а потом все чаще и чаще засижи-
вались отец с сыном над шахматной доской. Силы,
конечно, были несоразмерны: гора и холмик. Но хол-
мик рос, словно по волшебству, рос с каждым днем.
В библиотеке отца было много шахматных книг.
Учебники, сборники задач и этюдов, сборники партий
Ласкера, Капабланки, советских шахматистов. Отец
и сын читали эту литературу с одинаковым увлече-
нием. Особенно понравилась юному Смыслову книга
Ласкера «Здравый смысл в шахматах». Здравый
смысл. Запомним эти слова. Они многое объяснят
нам потом в творческой биографии Смыслова.
Разбег
В 1935 году в Музее изящных искусств в Москве
проходил международный турнир. Высокий, чуть суту-
лый подросток приходил в зал к самому началу оче-
редного тура, усаживался в кресло и впивался взгля-
дом в участников. Позже к нему присоединялся отец.
Вася Смыслов с трудом верил своим глазам.
Во многих отцовских книгах были напечатаны фото-
графии шахматных титанов: Чигорина, Ласкера, Капа-
бланки, Алехина. Он всегда глядел на них с благо-
говейным чувством. И вот живой Ласкер словно со-
шел с обложки своей книги и застыл за столиком
в характерной позе, с неизменной сигарой в углу рта.
А вот любимец фортуны — элегантный, обаятельный
Капабланка.
Почтительно глядел мальчуган и на молодого, со-
средоточенного, очень серьезного человека в очках.
Ботвинник... Его портрета не было в старых книгах
отца, но чемпион СССР к тому времени уже имел все
основания быть причисленным к обитателям шахмат-
ного Олимпа.
Ботвинник не смотрел в зал. Мог ли он знать, что
здесь, среди зрителей, находится подросток, который
в будущем станет его соперником?
Ц2
В эту пору Вася Смыслов играл с Василием Оси-
повичем Смысловым уже как равный с равным. Отец
с радостью отмечал недетскую зрелость игры сына.
Василий Осипович особенно любил в шахматной пар-
тии эндшпиль — ту стадию борьбы, где за кажущей-
ся простотой таятся бездонные глубины. Занимаясь
с сыном, он старался привить ему вкус к окончаниям.
Юный Смыслов перенял от отца и это пристрастие.
У него уже начал складываться свой, особый, смыс-
ловский стиль с его здравым смыслом, неумолимой
логикой, ясностью мысли, критическим отношением
к авторитетам.
Но до сих пор одаренный мальчик пробовал свою
крепнущую силу только в сражениях с отцом. Он не
спешил выйти на широкий простор, и в этом сказа-
лось мудрое влияние отца, который отнюдь не хотел
сделать из Васи вундеркинда.
Только когда Смыслову исполнилось четырнадцать
лет и у него появился некоторый опыт, он загорелся
жаждой померяться силами с другими. Маленький
Илья Муромец стал встречаться во честном бою
с шахматными супротивниками. Сначала в своей
школе, потом в шахматном павильоне Парка куль-
туры и отдыха имени Горького, еще позже в Москво-
рецком доме пионеров — всюду сокрушал он своих
соперников, юных и взрослых.
У него теперь появилось никогда не иссякавшее
желание бороться. Он стал чемпионом Дома пионе-
ров, завсегдатаем шахматного кружка на Стадионе
юных пионеров, вместе с отцом участвовал во всевоз-
можных турнирах и матчах Московского автозавода.
Ускоренными темпами он прошел путь, который про-
ходят у нас юные шахматисты, — от пятой до первой
категории.
Во всех турнирах Вася Смыслов занимал первые
места, выигрывая почти у всех своих противников.
И все-таки это не были еще настоящие противники.
Сам Смыслов отлично понимал это. Он с детства
был очень самокритичен — эта черта сохранилась
У него на всю жизнь. Но вместе с тем к авторитетам
У него почтения не было. Победы мало радовали,
8 Вик. Васильев	1«.
иногда они даже вызывали легкую досаду: его душа
рвалась в настоящий бой, а ему встречались против-
ники, которых он без труда вышибал из седла.
Но всему свой черед. Наступило время, когда
о Василии Смыслове стали говорить как о новой яр-
кой звезде, восходящей на шахматном небосклоне.
Годы «штурма и натиска»
Семнадцатая весна была особенной в жизни Смыс*
лова. В 1938 году он окончил десятилетку. Победил
во всесоюзном юношеском первенстве. Завоевал зва-
ние кандидата в мастера. И в этом же году стал
мастером. И одновременно — чемпионом Москвы!
О последнем событии стоит рассказать особо. На-
конец-то ему представилась возможность испытать
свою силу с настоящими бойцами — гроссмейстером
Лилиенталем, мастерами Белавенцем, Юдовичем,
Пановым и другими сильными шахматистами. И что
же? Семнадцатилетний Смыслов не только разделил
первое-второе места с Белавенцем, но и победил
при этом Лилиенталя, Панова, Юдовича, Зубарева.
Поражало не столько количество побед, сколько
их характер. Обычно шахматист в таком возрасте
целиком находится во власти чар комбинационной
игры. Простые позиции, где нет предпосылок для
решающей атаки, не волнуют его воображение.
Смыслов относился к таким позициям иначе. Он
охотно шел на упрощения и часто находил в окон-
чаниях скрытые от взора противников тонкости. Так
пустыня кажется неопытному путешественнику мерт-
вой, но бывалый кочевник распознает на неподвиж-
ном песке следы многих существ.
Теперь Василий Осипович Смыслов посещал тур-
ниры не только как страстный любитель шахмат,
но и как страстный болельщик Васи Смыслова. Слу-
чилось чудо: сын, которому он совсем, казалось бы,
недавно объяснял, как ходят фигуры, теперь высту-
пал против известных всему миру шахматистов. Но
факт оставался фактом. И когда Василий Смыслов
114
добился права участвовать в 1940 году в XII чемпио-
нате страны, отец уже не удивлялся — он только ра-
довался.
Без всякого преувеличения можно сказать, что это
был особенный чемпионат. Во-первых, в нем дебю-
тировало несколько ярких представителей совсем еще
зеленой, но очень талантливой молодежи — Марк
Стольберг (погибший в годы Отечественной войны),
Василий Смыслов и Исаак Болеславский. Во-вторых,
впервые выступили в чемпионате СССР такие замеча-
тельные шахматисты, как Керес и Лилиенталь.
И, в-третьих, наконец, борьба в турнире разгорелась
настолько острая, что Ботвинник, например, разделил
только пятое-шестое места с Болеславским.
Как чувствовал себя Вася Смыслов в столь изыс-
канном обществе? Во всяком случае, спокойно. Он
уже и тогда был «хладнокровным русом», как его
позже окрестили за рубежом, настолько хладнокров-
ным, что даже отклонил предложенную Ботвинником
ничью. Партию, правда, он не выиграл, и позиция
его одно время была критической, но несомненно
одно: гипноз имени всемогущего Ботвинника на Смыс-
лова уже тогда не действовал.
На фотографиях тех лет запечатлен облик буду-
щего чемпиона мира. Выразительное продолговатое
лицо с несколько меланхолическим выражением, бе-
лая рубашка без галстука. Он сидел за доской, под-
перев ладонями острый подбородок.
В чемпионате Смыслов продолжал удивлять своей
игрой. После одиннадцатого тура он находился
в группе лидеров, затем единолично возглавил тур-
нирную таблицу, в пятнадцатом туре потерпел первое
и единственное поражение — от Макогонова и в ко-
нечном итоге занял третье место — за Бондаревским
и Лилиенталем, но впереди Кереса, Ботвинника, Бо-
леславского. Это была грандиозная победа. Теперь
уже всем стало ясно, что наша шахматная школа
выдвинула еще один яркий, многогранный талант.
Но эпоха «штурма и натиска» на этом не кончи-
лась: Смыслову предстояло еще стать гроссмейсте-
ром. Весной следующего года шестеро призеров
8*
115
XII первенства встретились в матч-турнире на звание
абсолютного чемпиона СССР. Смыслов и здесь занял
третье место — вслед за Ботвинником и Кересом.
За этот и предыдущий успехи ему было присвоено
звание гроссмейстера. В свои двадцать лет он стал
самым молодым гроссмейстером мира.
Уже в ту пору проявилось замечательное качество
таланта Смыслова — самобытность. Алехин как-то
писал об Эйве, что тот «слишком свято верит в не-
преложность правил». Враг догматизма, Смыслов,
разумеется, считался с «правилами», но любил все-
таки больше исключения. Он создавал свои системы
в дебютах, оригинально разыгрывал середину пар-
тии, находил скрытые нюансы в окончаниях. По само-
му своему духу он уже в ту пору был эксперимента-
тором, которому чужды исхоженные пути.
Второй шахматист мира
В сентябре 1945 года в Центральном доме работ-
ников искусств десять сильнейших советских гросс-
мейстеров и мастеров уселись за шахматные столики.
Места напротив каждого из шахматистов пустовали:
партнеры находились за девять тысяч километров —
в Нью-Йорке. Происходил шахматный радиоматч
СССР — США.
Соревнование это имело выдающееся . значение.
Дело в том, что американская команда в довоенное
время четыре раза побеждала в «турнирах наций».
Наши шахматисты в командных состязаниях в те
годы не выступали. Встреча с сильной американской
командой была своеобразным творческим отчетом
советской шахматной школы, которая победоносно
выходила на мировую арену.
Итоги матча, как известно, были неутешительны
для американцев. Советские шахматисты выиграли
тринадцать партий, пять закончили вничью и только
две проиграли. Блестящая победа! Но даже на фоне
этого триумфа ярко выделялся результат Смыслова.
Перед ним стояло, пожалуй, более трудное испы-
П6
тание, чем перед любым другим из наших участни-
ков. Дело в том, что на первой доске у американцев
играл Денкер, которого они, как видно, сознательно
отдали «на съедение» Ботвиннику. Денкер и формаль-
но имел право возглавлять команду как тогдашний
чемпион страны. Зато на второй доске американцы
надеялись взять реванш: здесь пользовавшемуся ми-
ровой славой Решевскому противостоял Смыслов,
который еще ни разу не выступал в международных
соревнованиях. Но американскую команду постигло
разочарование: Смыслов победил в обеих партиях!
Говорят, что Решевский после матча объяснял
свою неудачу особыми условиями игры по радио.
Что ж, он встречался затем со Смысловым не один
раз, и никогда ему не удавалось добиться победы.
В марте 1946 года в небольшом португальском
местечке близ Лиссабона внезапно скончался Алек-
сандр Алехин. Впервые в шахматном мире наступила
эпоха междуцарствия. Международная шахматная
федерация решила, что звание чемпиона будет разы-
грано в матч-гурнире сильнейших гроссмейстеров.
И только тогда Смыслов вдруг задумался: а почему
бы и ему не попробовать свои силы?
Никому из самых близких друзей не признался он
в своей тайной мечте. Только отцу мог бы он дове^
риться, только отцу — всегдашнему лучшему другу,
но Василий Осипович скончался за три года до этого.
Мечта казалась дерзкой. Добиваться короны чем-
пиона мира, пытаться стать в один ряд с теми, о ком
он с детства привык думать с благоговением? Пусть
так, а все же он постарается доказать свое право
участвовать в битве сильнейших.
С таким настроением отправился Смыслов в Гро-
нинген, где осенью 1946 года состоялся крупнейший
после войны международный турнир. Для Смыслова
Гронинген был прологом к более чем десятилетней
борьбе за мировое первенство. В этом турнире Смыс-
лов еще раз подтвердил свои качества бойца — же-
лезную выдержку, неугасимую волю к победе. Это
гронингенцы окрестили его «хладнокровным русом».
Василий Смыслов занял в Гронингене третье мес-
117
то. Его включили в матч-турнир, и он доказал, что
это было сделано не зря. В матч-турнире на первен-
ство мира Смыслов занял второе место — впереди
Кереса, Решевского и Эйве. В пяти партиях с новым
чемпионом мира Михаилом Ботвинником он набрал
два очка — больше, чем кто-либо из других участни-
ков. Смыслов показал необычайно глубокую и ориги-
нальную игру. Теперь его повсюду звали вторым шах-
матистом мира.
Другое призвание
Разумеется, он был горд замечательной победой,
Ботвинника: ведь это была победа всего советского
шахматного движения. Он был вполне удовлетворен
и своими результатами: что ж, с мечтой придется
обождать. Он не раз — и всегда с успехом — высту-
пал во многих турнирах, защищал честь советской
команды в матчах, его яркая игра в сочетании с про-
стой, скромной манерой держать себя сделала его
одним из самых популярных в стране шахматистов.
Казалось, у него есть все для полного счастья.
Но человек сложен. Трудно поверить, но именно в ту
пору Смысловым овладевает смятение чувств. Может
быть, это была реакция на нервное напряжение тур-
нира? Кто знает! Неоспоримо одно: у второго шахма-
тиста мира наступают внезапно периоды, когда он
вдруг охладевает к любимому искусству. В эти пе-
риоды его властно зовет к себе другая страсть —
пение.
Шахматисты всегда ревниво относились ко второ-
му призванию Василия Смыслова. Оно казалось им
блажью, причудой таланта. Сам Смыслов смотрел
на это совершенно иначе. Он никогда не оставлял
надежды серьезно заняться своим голосом и решил,
что теперь настало для этого самое подходящее
время.
Он ездит в Ленинград — специально брать уроки
у лучших педагогов. Он выступает в концертах перед
студентами Ленинградского университета, в Доме
ученых.
118
Теперь он часами засиживался у фортепьяно. Ему
казалось, что он наконец-то нашел себя. Смыслов
заблуждался! Он разучивал арии из «Паяцев», а мыс-
ли его блуждали по шахматной доске.
В конце концов все стало по-прежнему. Но не-
сколько лет было потеряно. Правда, он участвовал
в чемпионатах СССР, в первом турнире претенден-
тов— в 1950 году, но играл без былого вдохновения,
фантазия и воображение были как бы придавлены
рассудком и техникой.
Пробуждение наступило лишь тогда, когда он
увидел себя в партере концертного зала имени Чай-
ковского. Там, на сцене, сидели друг против друга
Ботвинник и Бронштейн. Это было справедливо:
в турнире претендентов и в матче с Болеславским
щедро одаренный талантом Бронштейн убедительно
доказал свое право скрестить оружие с Ботвинником.
Но почему же все-таки он, Смыслов, оказался в роли
зрителя?
Из всех наблюдавших за поединком Ботвинника
с Бронштейном он был, конечно, самым вниматель-
ным. Как никто другой, Смыслов понимал тактику
соперников. Неистощимо изобретательный, коварный
в атаке, хитроумный в защите, Бронштейн старался
добиться решающего перевеса непременно в середи-
не партии. Ботвинник был явно сильнее в заключи-
тельной стадии игры и поэтому охотно шел на упро-
щения.
Бронштейн, пытаясь запутать противника, нередко
даже ухудшал свою позицию. Такая тактика в игре
с чемпионом мира редко приносила успех. Ботвинник
искусно использовал слабости в позиции Бронштейна
и развивал контратаку.
Бронштейн не проиграл матча, но и выиграть его
не смог. Ботвинник остался чемпионом.
«Нет, для борьбы на мировое первенство надо не
уступать чемпиону ни в чем, — сказал себе Смыслов
после матча. — Но прежде всего надо завоевать пра-
во на эту борьбу».
Почему-то он был уверен, что теперь наступит его
черед. На следующем турнире претендентов в Цюри-
119
хе участвовали такие шахматные богатыри, как Брон-
штейн, Керес, Решевский, Геллер, Петросян, но Смыс-
лов твердо верил в успех. Шахматный стайер, он
всегда любил длинные дистанции. Он знал, как опа-
сен Бронштейн на «последней прямой», и постарался
увеличить разрыв настолько, чтобы финишный бросок
соперника не мог ничего изменить.
Поединок
И вот свершилось то, о чем годами втайне мечтал
один и к чему долго готовился другой. Ботвинник
и Смыслов... Старые противники. Будет ли этот матч
столь же ожесточенным и драматическим, как едино-
борство Ботвинника с Бронштейном? Не случится ли
так, что многоопытный ветеран легко снесет могучей
рукой дерзкого молодого соперника?
Поначалу казалось, что так оно и будет, что Смыс-
лов взвалил себе на плечи ношу не по силам. Первую
партию выигрывает Ботвинник. Выигрывает он вто-
рую и четвертую партии, третья, пятая и шестая за-
канчиваются вничью.
Все были озадачены непрерывными поражениями
Смыслова. Стали поговаривать, что Смыслов не в со-
стоянии пробить броню чемпиона мира, вспомнили,
что перед матчем счет их личных встреч был не
в пользу претендента. Дрогнули даже секунданты
Смыслова, и сам он был ошеломлен градом неудач,
которые обрушились на него. В самом деле, исход
борьбы, казалось, был ясен!
Но Смыслов выстоял! Он был ошеломлен, но не
сломлен. Он не только выстоял, но и наверстал упу-
щенное. И не только наверстал, но после одиннадца-
той партии даже обогнал своего противника. Случи-
лось поразительное: в пяти партиях Смыслов набрал
четыре с половиной очка. Впервые в жизни Ботвин-
ник потерпел три поражения подряд!
И все-таки это был Ботвинник, тот Ботвинник,
который на протяжении трех десятков лет был знаме-
нем советской шахматной школы. После восемнадца-
той партии счет был уже 10:8 в пользу чемпиона
120
мира. Смыслов сделал героические усилия и к послед-
ней партии сравнял счет. Но двадцать четвертая
встреча закончилась вничью, и Ботвинник сохранил
свое звание.
Было от чего отчаиваться. Шахматная история не
знала до сих пор случая, чтобы претендент на шах-
матный престол осуществлял свои притязания со вто-
рого раза. Чтобы три года спустя вновь сесть за сто-
лик в концертном зале, надо было опять пройти
сквозь строй гроссмейстеров, каждый из которых
вправе был считать себя не менее достойным такой
чести.
Смыслов сделал это. Он снова вышел один на один
со своим старым противником. Но теперь все уже
было по-иному. Готовясь к матчу, Смыслов отчетливо
представлял себе, как ему надо вести битву.
У Ботвинника есть излюбленные дебютные схемы,
которые он разыгрывает десятками лет и в которых
ему знаком, если можно так выразиться, каждый
закоулок. Значит, надо избирать такие системы, где
чемпион мира будет чувствовать себя не так уверенно.
В середине игры Ботвинник стремится навязать
противнику свой план сражения. Чемпион мира не
совсем уютно чувствует себя, когда борьба ведется
одновременно и в центре доски и на обоих флангах.
Значит, надо противопоставить партнеру свою страте-
гию, при которой стычки возникают одновременно на
всей доске.
Ну, а что касается заключительной стадии игры,
то она всегда была надежным оружием Смыслова.
Да, на этот раз он вышел на бой во всеоружии,
и не случайно Бронштейн образно сказал о Смысло-
ве, что тот «в состоянии бороться с чемпионом мира
на каждом квадрате шахматной доски».
У всех любителей шахмат в памяти, как протекал
этот матч. Только после пятой партии Ботвинник
был впереди. Но эта партия была его лебединой пес-
ней. Начиная с восьмой и вплоть до последней — два-
дцать второй партии Смыслов вел счет, добившись
в итоге внушительного перевеса—121/2:91/2.
Многие удивлялись тому, как просто побеждал
121
Смыслов в этом матче. Известно выражение, что
скульптура — это глыба мрамора, от которой отсече-
но все лишнее. Так вот, в игре Смыслова было тоже
что-то от искусства ваятеля. Он одержал труднейшую
победу, которая далась ему ценой величайших уси-
лий, но он добился ее простыми, самыми рациональ-
ными средствами — с помощью таланта, воли и здра-
вого смысла.
Шапка Мономаха
Теперь он изведал бремя славы. Ее приносили
газеты, она струилась из репродуктора, пряталась
в телефонной трубке. Вестниками славы были поч-
тальоны. В дни триумфа они принесли около тысячи
писем и телеграмм.
Уже когда улеглись страсти, из Саратова, от пен-
сионера П. Кушникова, пришла трогательная посыл-
ка — старинные шахматы.
«Я — слабый шахматист, обычный любитель, каких
много, — писал старик. — Но этим многим Вы доста-
вили немало приятных минут. И вот сейчас хочется
и Вам сделать что-нибудь приятное. Я решил пере-
дать Вам то, чем дорожил всю жизнь, — шахматы,
которыми не раз играл Алехин в Казанском универ-
ситете в 1909—1910 годах...»
Смыслов читал письмо и с грустью думал: «Если
бы только отец дожил до этих дней. Если бы он
видел и слышал...»
♦ * *
Прошел год — и случилось то, чего после второго
матча трудно было ожидать. В матче-реванше Бот-
винник нанес своему сопернику несколько сокруши-
тельных ударов, и, как Смыслов ни пытался удер-
жаться на пьедестале, ему пришлось вернуть титул
его прежнему обладателю.
В матче-реванше все увидели «старого» Ботвин-
ника — времен его триумфа в 1948 году. Увидим ли
мы «старого» Смыслова — эпохи 1957 года? На этот
вопрос ответит только время.

Y сЛ |4-ч огда задумываешься над шахматным
обликом Вячеслава Васильевича Ра-
гозина, который до последнего своего
вздоха не изменял любви к шахматам, воображение
рисует романтическую фигуру некоего рыцаря в ла-
тах, верхом на коне. Вот он с поднятым забралом
мчится на соперника, угрожающе опустив острие
копья, и тут могут быть только два исхода — третьего
не дано: либо он могучим ударом повергнет врага
наземь, либо сам вылетит из седла, сраженный без-
жалостной рукой.
У каждого рыцаря, как известно, была своя «пре-
красная дама», которой он служил преданно и само-
забвенно. Была такая «дама» и у Рагозина. Имя
ее — красота шахматного искусства.
Случалось, и совсем нередко, что другие — более
могучие и удачливые бойцы — заставляли его терпеть
одно поражение за другим. Случалось, что он жерт-
вовал ради своей повелительницы осторожностью,
шел на безрассудный риск. Однако даже в самые
грустные минуты, когда Рагозин покидал турнирный
зал, еще раз наказанный за верность рыцарскому
обету, он не раскаивался в том, что избрал такую
судьбу. Ибо красота в шахматах всегда была для не-
го самой дорогой и желанной целью.
123
Уже в юные годы, когда он был не рыцарем,
а только оруженосцем у своего старшего брата Ана-
толия, наметилась у Вячеслава Рагозина та черта,
которая сделала потом его игру такой самобытной и
индивидуальной. Он никому не верил на слово, он
хотел все понять, осмыслить сам. «Я сомневаюсь —
значит, я существую», — эти слова составляли его
кредо в шахматах.
Так однажды он, четырнадцатилетний подросток,
едва научившись играть, усомнился в шахматной пра-
воте своего учителя-брата. Это было дерзко, но он ре-
шил обыгрывать брата и его партнеров-студентов.
Мальчик раздобыл учебник Дюфреня, несколько не-
дель блуждал по лабиринту дремучих вариантов,
а потом вызвал на бой своих горделивых противни-
ков и победил их всех, всех до одного.
Много лет спустя он усомнится в отрицательной
оценке, которую дал мудрый Ласкер одному из вари-
антов ферзевого гамбита. Усомнится и докажет свою
правоту, создав начало, которое назовут его именем.
Юные годы Рагозина прошли в Ленинграде. Кон-
чив школу, он несколько лет трудился рабочим, по-
том поступил в институт инженеров промышленного
строительства.
В ту пору он уже приобрел известность как очень
сильный и своеобразный шахматист. Вот как выгля-
дел Рагозин тех лет по описанию Михаила Ботвин-
ника.
«Рагозин был спокойным, медлительным и немно-
гословным парнем. Кудреватый, с несколько грубова-
тыми чертами лица, словно мать-природа начала об-
рабатывать резцом физиономию, но что-то помешало
ей довести дело до конца. Одна ладонь его была обе-
зображена из-за производственной травмы. Слава
чем-то существенно отличался от других наших свер-
стников, хотя это отличие и было трудно уловимым».
В 1930 году состоялось посвящение Рагозина в
мастера: он победил в матче одного из известнейших
тогда в нашей стране шахматистов — Ильина-Женев-
ского.
— Знаете, Слава, вы для меня чертовски труд-
124
ный партнер, — признался как-то Ильин-Женевс-
кий. — Я никогда не могу разгадать ваши замыслы!
Замыслы у него действительно бывали самые не-
ожиданные. Экспериментатор по духу, не принимаю-
щий на веру ни одного, даже самого непреложного
постулата шахматного учения, он, например, любил
доказывать, что далеко не всегда слон слабее ладьи.
Или, скажем, утверждал — делом, а не словом, —
что сила ферзя преувеличена.
Это был его любимый и необычайно коварный
тактический прием — дать противнику возможность
выиграть ладью за легкую фигуру, а потом вдруг
использовать неожиданно вспыхнувшую мощь своих
фигур. Он даже специально упражнялся в игре без
качества (то есть пожертвовав ладью за коня или.
слона) либо в позициях, где отдавал ферзя, не полу-
чая достаточного возмещения.
Ботвинник с научной точностью охарактеризовал
эту любопытнейшую черту Рагозина:
«...Кроме номинальной, средней стоимости фигур,
есть и другая цена, зависящая от позиции. Затрудни-
тельно даже дать наименование этой другой цене фи-
гур; условно назовем ее конъюнктурной — в отличие
от средней. Очевидно, что шахматист, когда он сидит
за шахматным столиком, должен не только знать
среднюю, номинальную цену фигур — с этой задачей
справится и новичок, — но и определять их конъюнк-
турную цену. Эта задача весьма сложна и требует
специфического умения. Рагозин с большой быстро-
той и ловкостью ориентировался на этой «бирже фи-
гур», он отлично оценивал их конъюнктурную стои-
мость. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется,
что в этом заключалась главная его сила, — поэто-
му он смело шел на варианты с неожиданными
жертвами».
В 1935 году в Москве происходил международный
турнир. Имя Рагозина, этого не всегда удачливого
искателя красоты, мало что говорило прославленным
иностранным гостям, участвовавшим в соревновании.
Каково же было общее удивление, когда именно Ра-
гозин получил специальный приа за исключительно
125^
высокий результат против иностранцев: шесть очков
из восьми!
Среди его побед была одна, чисто рагозинская,
за которую он получил другой приз, самый для него
приятный, — за красоту. Играя черными с Лилиента-
лем, Рагозин нацелился ладьями на центральную
пешку белых. Его противник был спокоен: пешка на-
ходилась под надежной охраной слона. И вдруг, к
изумлению противника, Рагозин все-таки снял пешку
и отдал ладью за слона.
Это было только началом оригинального замысла.
Конец его был еще более эффектен: Рагозин вскоре
отдал за другого слона и вторую ладью! («Конъюнк-
тура» на доске, как видно, была такова, что слоны
на «бирже фигур» стоили дороже ладей). После это-
го черные пешки ферзевого фланга неудержимой ла-
виной хлынули вперед, и Лилиенталь, который сам
был большой искусник в комбинационной игре, не
мог не признать, что его перехитрили.
На следующий год, снова в Москве, Рагозин опять
нагнал страху на гроссмейстеров: он победил Ласке-
ра и Флора и едва не одолел Капабланку, который
в проигранной позиции сумел спастись с помощью
вечного шаха.
Не подумайте, что на обоих этих турнирах Раго-
зин был в числе лидеров, нет. Рыцарь остался верен
себе: учинив разгром сильнейшим, он в погоне за
красотой терпел неудачи от тех, кто играл слабее.
Борьба, борьба до последнего дыхания, до пос-
ледней пешки — вот к чему он всегда стремился. Ни-
каких компромиссов, никаких скидок ни на что. Да-
же если Рагозин играл черными с заведомо сильней-
шим соперником, он никогда не ставил перед собой
цель вписать в таблицу только пол-очка. Ничьих он
не выносил!
Эту его струнку, сильную и слабую в одно и то же
время, знали и ею пользовались. Несложный, но безо-
шибочно действовавший психологический трюк за-
ключался в том, чтобы предложить Рагозину ничью
в позиции, где силы обеих сторон только успели из-
готовиться к бою. Рагозин без раздумья отвергал
126
трусливое предложение, партия продолжалась, но ча-
сто он при этом терял хладнокровие, а значит, и вер-
ность удара и начинал лезть напролом, а противнику
только того и надо было.
Истинным романтикам, влюбленным в таинства
шахматной доски, часто не хватает благоразумия.
В полуфинале чемпионата СССР 1956 года Рагозину,
игравшему в последнем туре с Лутиковым, ничья
обеспечивала право играть в финале. Вы думаете, он
играл на ничью? Нет! Он затеял сложные маневры,
пошел на риск и... был разбит. Это было ужасно
обидно, но что поделать — Рагозин всегда оставался
верен себе.
Как все настоящие искатели, Рагозин был влюб-
лен в дело, которому посвятил свою жизнь. Он любил
играть в шахматы, и эта его страсть, выдержав самое
трудное испытание — временем, навсегда осталась
юношески пылкой.
Любовь к шахматам заставляла его много време-
ни и сил отдавать популяризаторской деятельности.
Впрочем, «заставляла» — это не совсем точно. Его
не надо было заставлять: популяризация шахмат для
Вячеслава Васильевича никогда не была «нагрузкой»,
но всегда приятным и обязательным долгом. Начал
он с того, что организовал в своей школе турнир
(с небывалым количеством участников — сорок!).
Спустя несколько десятков лет он, как вице-прези-
дент Международной шахматной федерации
(ФИДЕ), занимался устройством соревнований на
первенство мира. В том, что эти соревнования стали
проводиться по четко продуманной системе, — боль-
шая заслуга советской шахматной организации и ее
представителя в ФИДЕ — гроссмейстера Рагозина.
Любовь к шахматам позволила Рагозину уже в
зрелые годы, когда к нему подкралась болезнь и ка-
залось, что пора подвигов безвозвратно миновала,
добиться выдающегося успеха. Шахматная фортуна
не баловала его прежде своим вниманием. Вторые
места в чемпионате страны 1937 года и в междуна-
родном турнире памяти Чигорина и выигрыш матча
у гроссмейстера Бондаревского — вот хотя и очень
127
почетные, но немногочисленные победы Рагозина.
Поэтому так радовался он своему успеху на втором
чемпионате мира в игре по переписке.
Рагозин словно был создан для такой игры. Ча-
сами он мог сидеть над доской, терпеливо промывая
песок вариантов в надежде увидеть блеснувшую
вдруг золотую крупинку правильного решения. Чем-
пионат мира по переписке длился целых три года, а
это значит, что почти столько же длилась и каждая
партия, так как все они происходили одновременно.
В таком соревновании нельзя позволить себе в каком-
то туре передышку («тур»-то всего один!), нельзя
играть с кем-то на ничью: ведь турнирное положение
ваше неизвестно, и, может быть, именно эта партия
и есть решающая!
Все эти особенности отлично устраивали Рагозина.
Наконец-то он попал в турнир, где ему никто не пред-
лагал преждевременных ничьих и где его дух экспе-
риментатора и искателя мог проявить себя во всю си-
лу. Очутившись в своей родной стихии, Рагозин в ве-
ликолепном стиле сокрушал одного соперника за
другим. В конце концов он с одиннадцатью очками
из четырнадцати опередил всех. Ветеран завоевал
звание чемпиона мира по переписке — почетный ти-
тул, которым наши шахматисты еще не владели.
Международная шахматная федерация игры по
переписке присвоила ему — первому из советских
шахматистов — звание гроссмейстера. Дважды гросс-
мейстер — такое еще не удавалось никому в мире.
Он лишь на четыре года пережил свой последний
триумф. Но оставшиеся в наследство любителям шах-
мат его неповторимые, рагозинские партии, его пре-
данность шахматам, для которых он так много сде-
лал, не позволят шахматному миру забыть этого меч-
тателя, вечного искателя красоты.
...Когда задумываешься над шахматным обликом
Рагозина, воображение рисует фигуру рыцаря в ла-
тах, верхом на коне. Вот он с поднятым забралом
мчится на соперника, угрожающе опустив острие
копья, и тут могут быть только два исхода — третье-
го не дано.
По p/и ул a
Т4 и з м-тд

удущие историки шахмат не смогут,
наверное, скрыть удивления, описы-
вая жаркие споры, вызванные по-
явлением на большой шахматной арене Михаила
Таля. Мнения высказывались только резко противо-
положные — о «золотой середине» не могло быть и
речи.
Одни утверждали, что Таль — необычайно талант-
ливый шахматист и что его удивительные победы —
справедливая награда за бесстрашие, за изобрета-
тельность, глубину замыслов. Другие считали Таля
всего лишь любимцем фортуны, браконьером, кото-
рый дерзко нарушает законы шахматной борьбы, но
непостижимым образом ускользает от заслуженного
возмездия.
Но вот Таль стал чемпионом мира и, казалось,
самым убедительным способом доказал правоту сво-
их шахматных принципов. Прошел, однако, год, и
молодой гроссмейстер вынужден был расстаться со
своим титулом, не успев к нему как следует привык-
нуть. И разговоры о том, что Таль допускает чрез-
мерные «вольности» в обращении с шахматными фи-
гурами, вспыхнули с новой силой.
При этом как-то упускалось из виду, что пора-
жение Таля в матче-реванше — это, по существу,
9 Вик. Васильев
129
первый неуспех в шахматной карьере талантливого
гроссмейстера, если поражение в поединке с Ботвин-
ником можно вообще считать неуспехом. При этом
упускалось из виду, что в двадцать три года Таль
успел стать чемпионом мира и что вообще его игра,
его стиль, характер его выступлений несли в себе
заряд большой эмоциональной силы и взбудоражили
шахматную жизнь во всем мире.
Наконец посвящение в экс-чемпионы вовсе не
означает, что Таль, с его темпераментом, жаждой
борьбы и верой в себя, сложит оружие. Тем более
что ему придется вместе со своими коллегами —
Тиграном Петросяном, Паулем Кересом, Виктором
Корчным и другими — не раз еще отстаивать честь
советской шахматной школы в битвах с сильнейшими
шахматистами других стран.
Так что же это такое — Михаил Таль? Поче-
му его выступления вызывают не только жгучий инте-
рес, не только аплодисменты, но непременно и скеп-
тическую усмешку?
Причины этого кроются прежде всего в новатор-
ском характере стиля Таля, в особенностях его не-
обычной манеры игры, в его методе разрешения воз-
никающих на доске проблем. Чтобы глубже и вернее
понять шахматный облик Таля, разобраться в тонко-
стях и своеобразии его стиля, надо поближе позна-
комиться с Талем: ведь «стиль — это человек».
«Я — молодое дарование!..»
Миша Таль был «обыкновенным вундеркиндом».
Когда произносится это слово — «вундеркинд», люди
обычно настораживаются. Мыльный пузырь. Такой
красивый, блещущий радужными красками, пока он
мал. А потом... потом остаются только клочки мыль-
ной пены. С Мишей этого не случилось, И пусть
в семье он был предметом всеобщего обожания, ему
удалось пройти опасный этап сравнительно благо-
получно, хотя какой-то след, несомненно, остался.
Отец Таля, рижский врач, был всесторонне обра-
130
зованным человеком. Доктора, не делавшего разницы
между больными, будь то директор банка или двор-
ник ( а ведь это было в буржуазной Латвии), знал и
любил весь город. У него было трудное имя, и все
звали его «доктор Таль».
Доктора Таля любой мог вызвать ночью по теле-
фону. Когда он слишком уставал и телефонный зво-
нок не сразу будил его, трубку снимала женская ру-
ка. Ида Григорьевна за многие годы супружеской
жизни тоже научилась говорить с больными.
— Что? Не спится? Тяжело на сердце? Знаете
что, давайте не будем будить доктора: он сегодня
очень устал. Примите валидол, да, да, несколько ка-
пель на кусочек сахара, это никогда не вредит,
а утром приходите на прием. Седьмой кабинет, с де-
вяти до двух...
Ида Григорьевна в молодости увлекалась живо-
писью, музыкой. И если покладистостью характера,
общительностью Миша обязан отцу, то от матери ве-
дет начало «художническая линия», которая так
заметна в его игре, в манерах, в страсти к музыке,
в рассеянности.
Маленький Таль скоро обнаружил выдающиеся
способности. У него была не память, а прямо-таки
магнитофонная лента: он запоминал все, что при нем
произносили. В три года он уже умел читать: его
любимое развлечение состояло в том, чтобы прочесть
страницу, а потом пересказать ее наизусть слово
в слово.
Как преданный друг, память не изменяла ему ни-
когда. После турнира в Цюрихе в 1959 году Талю
представился случай проверить себя. Он выступал
там в двух сеансах одновременной игры, причем
в каждом против него играло тридцать восемь шах-
матистов. После второго сеанса к Талю подошел
некто Майер, местный шахматный меценат. Он выиг-
рал у Таля в сеансе и был в отличном расположе-
нии духа.
«А знаете, — сказал ему Таль, — ведь на сем-
надцатом ходу я мог сыграть сильнее». Майер уди-
вился: «Вы помните партию со мной?» Настала оче-
9*
131
редь удивляться Талю: «Помню партию с вами?
Я помню все партии!» — «Предлагаю пари!» — воск-
ликнул Майер, оглянувшись на обступившую его
толпу. «Идет!» И Таль, взяв бумагу, записал, не гля-
дя на доску, все тридцать восемь партий до одной.
Когда началась Отечественная война, Мише шел
пятый год. Война, как хищная ночная птица, лишь
задела его своим черным крылом и пролетела мимо.
За день до вступления гитлеровских войск в Ригу
семья Талей эвакуировалась.
После долгого тяжелого пути они прибыли в Юр-
лу — небольшой районный центр на Урале.
Когда Миша пошел в школу, он уже умел умно-
жать в уме трехзначное число на трехзначное. Через
два дня его пересадили в третий класс.
«Все это очень мило, — скажете вы. — Но чрез-
мерные похвалы, атмосфера обожания никому еще не
приносили пользы».
Да, конечно. Миша рано осознал выгоды своего
положения. Еще в шесть лет, когда его пытались за
что-нибудь журить, он, прыгая на одной ножке, воск-
лицал:
— Меня нельзя ругать: я — молодое дарование!
Но доброта и тонкая культура родителей слу-
жили для мальчика чем-то вроде нравственного им-
мунитета. Факт остается фактом: Миша Таль всегда
был любим и в школе и в университете за необычай-
но развитое чувство товарищества, за бескорыстие,
за безропотную готовность подчинить свои интересы
общему делу.
В самом конце 1944 года семья Талей вернулась
в Ригу: как только город был освобожден, доктора
немедленно вызвали налаживать дела в больнице.
В их квартире разместился военный штаб, и семью
доктора временно поселили этажом ниже, где жил
генерал. Проходя к себе в комнату, генерал бросил
взгляд на мальчика, который, надев военную пилот-
ку, рассматривал с газетой в руках географическую
карту.
— Смирно! — скомандовал вдруг генерал и сам
удивился эффекту своих слов: мальчик, словно толь-
132
ко того и ожидая, бросил газету и вытянул руки по
швам:
— Здрасте, товарищ генерал!
— Вольно! Доложи обстановку.
Миша повторил сводку Информбюро. Генерал вни-
мательно, без тени улыбки, выслушал донесение, по-
том поднял Мишу и крепко поцеловал.
— Я и вчерашнюю сводку наизусть помню, —
сообщил мальчик. — Рассказать?..
Выбор сделан
Живой, эмоциональный, впечатлительный, Таль
всякому увлечению отдавался целиком, без остатка.
Все у него было «очень». Очень любил музыку. Очень
любил математику. Очень любил футбол: с пятого
класса школы до третьего курса института играл вра-
тарем. Отец с матерью не возражали против этих
увлечений. Их только тревожила одержимость, кото-
рая сказывалась в любом деле, за которое брал-
ся сын.
В доме доктора Таля царил культ музыки. По-
этому, когда Миша увлекся игрой на рояле, все как-
то само собой решили, что он будет музыкантом. Тем
более что он делал быстрые успехи. И кто знает,
возможно, в мире стало бы одним средним пианистом
больше и одним выдающимся шахматистом меньше,
если бы доктор Таль, большой любитель, хотя и не
очень большой знаток шахматной игры, не познако-
мил бы с ней младшего сына. Добрый доктор и не
подозревал, какого страшного духа выпустил он из
бутылки.
Первой поняла, что произошло, мать. Теперь она
уже не противилась, как прежде, игре в футбол, а са-
ма посылала мальчика на улицу. Пусть он возвра-
щается домой грязный, с порванными брюками, с по-
раненными локтями — зато футбол не мешал музы-
ке: умывшись, Миша тут же набрасывался на рояль.
Но вот шахматы, эта медленно, но верно дей-
ствующая отрава, захватывают его целиком, и уже
133
ни музыка, ни любая другая сила не могут сопер-
ничать с ними. Бедная Ида Григорьевна! Она и не
подозревала, что наступит день, когда шахматные
успехи и невзгоды сына будут занимать ее куда
больше, чем похвалы или укоры учительницы му-
зыки.
Впрочем, у шахмат была еще одна соперница —
математика. На конкурсах решения задач и матема-
тических викторинах Таль был непобедим.
Кто знает, может быть, в мире стало бы одним
средним математиком больше и одним выдающимся
шахматистом меньше, если бы... если бы не педан-
тичный характер учительницы, которую нисколько
не радовало, что Таль умеет в уме извлекать корни:
он, оказывается, небрежно вычерчивал треугольники.
Кляксы в тетради, неряшливость в записи решения,
отсутствие должного прилежания — грехов у Таля
было много. Начались конфликты, и роман с матема-
тикой закончился.
А потом Таль неожиданно увлекся гуманитарны-
ми науками, особенно литературой. Но к тому вре-
мени шахматы уже прочно завладели его вообра-
жением.
Итак, путь шахматам был расчищен. А дальше все
пошло, как говорится, по известным образцам. После
того как отец показал ходы и дал ему попробовать
на язык сладость мудрой игры, начались бесконеч-
ные игры в турнирах класса, школы, Дворца пионе-
ров. Словом, Миша Таль прошел тот самый путь,
который проходили почти все наши гроссмейстеры.
Ведь и Михаил Ботвинник, и Василий Смыслов, и Да-
вид Бронштейн, и Марк Тайманов, и Тигран Петро-
сян, и многие другие выдающиеся советские шахма-
тисты оперялись в пионерских шахматных кружках.
Забавный был вид у этого черноглазого мальчиш-
ки с чубом, свисавшим на глаза, когда он сидел,
низко склонив голову над доской. Обдумывая ходы,
Таль забывал обо всем на свете, даже, наверное,
о том, что играет в шахматы. Его руки моментально
следовали за мыслью: еще обдумывая ход, он уже
тянулся к фигуре и часто платился за это проигры-
134
шем. Ведь шахматный закон суров: «Взялся —
ходи»!
Как-то один из старшеклассников решил отучить
Мишу от этой привычки. Сев играть, он заставил
своего юного партнера держать руки под сиденьем
стула. Таль выдержал ходов шесть. Потом вскочил,
смешал фигуры на доске и выбежал из комнаты.
Талю повезло — в Рижском дворце пионеров ру-
ководил занятиями незаурядный человек. Янис Круз-
коп любил шахматы пылко и преданно. Больше, чем
шахматы, он любил только детей. Крузкоп был ро-
мантик. Он ценил в шахматах лишь красоту и сам
играл ярко и красиво, хотя мастером так и не стал.
Крузкоп нашел в мальчике на редкость верного
и благодарного ученика. Вскоре Миша Таль понял,
что ему хочется не просто выигрывать, но выигры-
вать красиво.
Постепенно становилось ясным, что у младшего
сына доктора Таля характер при всей доброте и по-
кладистости не из легких. Миша привык, что ему все
удается, все получается. Самоуверенность — это та-
кой вексель, по которому часто приходится платить.
В 1958 году в Портороже происходил межзональ-
ный турнир. Один из участников, лидер турнира, при-
шел днем на пляж и влез на пятиметровую вышку:
он никогда не прыгал в воду с такой высоты, и ему
интересно было постоять наверху. Но тут подошел
один из журналистов.
— Что же это, друг Таль? За доской вы так смело
бросаетесь в атаку, а здесь оробели?
Журналист еще не успел закончить фразу, как
Таль прыгнул. Он наглотался воды, его целый день
поташнивало и мутило, но он был доволен: выдержал
марку!..
Давайте попробуем разобраться в характере юно-
ши. Итак, огромная самоуверенность, убежденность
в том, что он все сумеет, что у него все получится;
ненасытный азарт в игре, жажда побед, позволяю-
щая предугадать будущее честолюбие.
В то же время ни малейшего намека на зазнай-
ство. Предельно развитое чувство товарищества (уже
135
став чемпионом СССР, он ни разу не пропустит воз-
можности сыграть за команду своего факультета
в университетских соревнованиях). Добавьте к этому
юмор, веселость, тайную мечту о профессии конфе-
рансье, и вы получите некоторое представление
о характере юного Таля.
Паруса подняты
Вряд ли есть смысл перечислять все соревнова-
ния, в которых участвовал школьник Таль. Их было
множество. Таль, повторяю, прошел путь, который
ждет у нас каждого способного юного шахматиста.
Но сколько-нибудь серьезные успехи пришли только
в девятом классе, когда Таль выполнил норму пер-
вого разряда и попал в финал чемпионата Риги для
взрослых. В том же году он участвовал в чемпиона-
те Латвии, разделив одиннадцатое-четырнадцатое
места.
Казалось, Таль вышел на большую дорогу. Но не
забудем, что ему было только четырнадцать лет и что
избытком серьезности он никогда не страдал, осо-
бенно в ту пору.
К турнирам этот непоседа готовиться еще не умел:
анализировать партии у него попросту не хватало
терпения. В лучшем случае он галопом переигрывал
два-три десятка партий, интересуясь главным обра-
зом тем, кто выиграл. Стратегические идеи против-
ников его не волновали — он их просто не замечал.
У него загорались глаза только тогда, когда на доске
возникал комбинационный каскад.
Любимым занятием Таля была молниеносная иг-
ра — здесь развязки ждать не приходилось. Любовь
к такой игре он сохранил навсегда.
Методичности, выдержки у мальчика не было во-
все. Таль хорошо вел борьбу только до момента,
пока не добивался подавляющего перевеса. После
этого у него пропадал всякий интерес и он готов был
выпустить пойманную рыбу обратно в реку, чтобы
снова начать ловлю. Но второй раз попадаться на
крючок рыбка не хотела.
136
Как боец он был еще очень уязвим. Натура впе-
чатлительная и экспансивная, он после срывов, допу-
щенных по своей вине, находился в угнетенном со-
стоянии и представлял в таких случаях удобную
мишень. Эта черта в какой-то степени сохранилась
у него надолго. В чемпионате СССР 1957 года Таль
в отлично проведенной партии с Антошиным не за-
метил несложного и очень эффектного выигрыша.
Расстроившись, он в нескольких следующих турах
играл неузнаваемо слабо.
Не подумайте, однако, что любое поражение дей-
ствовало на Таля деморализующе. Когда его побеж-
дали «справедливо», он на другой день играл особен-
но зло. Но когда партия катилась под уклон из-за его
грубой ошибки, Таль не умел сразу брать себя в руки.
Словом, это был актер, который годился пока
только на одно амплуа—дуэлянта и бретера. Мер-
куцио из «Ромео и Джульетты». Но зато эту роль он
выполнял, как никто. Если ему удавалось захватить
инициативу, а позиция открывала простор для вы-
думки и изобретательности, Таль попадал в родную
стихию.
Был, правда, один вид соревнований, участвуя
в которых Таль наступал на горло собственной пес-
не. Речь идет о командных соревнованиях. Играя за
команду, этот специалист молниеносной игры часто
попадал в цейтнот. И отнюдь не случайно: Таль с его
необычайно развитым чувством товарищества готов
был в командном матче отказаться от милого его
душе риска, играть в архипозиционной манере и да-
же — что было для него труднее всего — долго ду-
мать, лишь бы не подвести друзей.
Совершенно бесспорно, что в формировании ха-
рактера Таля и как шахматиста и как человека вооб-
ще участие в многочисленных командных соревнова-
ниях сыграло очень важную роль. Миша в совершен-
стве владел искусством огорчать горячо любимых
родителей, но товарищи по школе, по институту, по
команде всегда находились на пьедестале почета.
Конечно, бывали срывы — у Таля ничто не про-
ходило гладко. Летом 1952 года в Ростове разыгры-
137
вался полуфинал всесоюзных юношеских соревнова-
ний. В завершающем туре лидеры — команды Украи-
ны и Латвии играли между собой, а третий
конкурент — команда РСФСР встречалась с Туркме-
нией.
Случилось так, что от Таля зависел выход коман-
ды в финал: при счете 2:3 в пользу Украины ему
достаточно было закончить свою партию вничью, и
шахматисты РСФСР, даже выиграв с сухим счетом,
не могли бы догнать соперников. Позиция была рав-
ной, и Талю нетрудно было добиться мирного исхода.
Но на беду позиция была и интересной, и ему стало
жаль расставаться с доской, на которой завязыва-
лась многообещающая интрига.
Не вняв голосу благоразумия, он выбежал в ко-
ридор и спросил, как идут дела у шахматистов
РСФСР — они играли в другом зале. Кто-то сказал
ему, что туркменам удалось отвоевать пол-очка. То
ли отвечающий ошибся, то ли сделал это со злым
умыслом, но он сказал неправду: команда РСФСР
выиграла все шесть партий.
Таль вернулся к столику, дрожа от радостного
возбуждения: можно поиграть и даже проиграть —
выход в финал обеспечен. Вы уже догадываетесь, что
он проиграл. И едва он успел расписаться на бланке,
как тут же узнал, что нанес команде тяжкий удар.
Это был серьезный урок, который Таль запомнил на
всю жизнь.
В том же году Таль закончил школу и подал заяв-
ление в Латвийский университет. Неожиданно он по-
лучил отказ: ему не исполнилось шестнадцати лет.
Потребовалось специальное разрешение министер-
ства просвещения. Выяснилось, что Таль, успевший
весной занять седьмое место во «взрослом» чемпио-
нате Латвии, все еще мальчик.
Да, он так и не стал серьезным, даже получив
аттестат зрелости. На вступительном экзамене, ци-
тируя известное место из «Евгения Онегина»:
...Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил...
138
Таль осовременил текст, заменив слово «Летний» на
«детский». Проказа стоила балла: он получил чет-
верку. К счастью, остальные экзамены он сдал на пя-
терки и был принят.
В 1953 году к Талю пришли по-настоящему круп-
ные успехи — он стал чемпионом Латвии и удачно
выступил в командном первенстве страны. В финале
соревнований, выступая на второй доске, он разде-
лил с мастером Каспаряном первое-второе места,
причем выиграл несколько красивых партий. Чувство-
валось, что Таль вправе претендовать на звание ма-
стера, и ему разрешили держать экзамен на это зва-
ние. На роль экзаменатора был приглашен мастер
Владимир Сайгин.
До сих пор речь шла не столько о достоинствах,
сколько о слабых сторонах Таля-шахматиста. И мо-
жет показаться странным, как это он в шестнадцать
лет стал чемпионом республики и получил право пре-
тендовать на эполеты шахматного мастера.
Противоречие тут только кажущееся. Дело в том,
что уязвимые места в игре Таля били в глаза — не-
достаточно глубокое понимание позиции, антипатия
к положениям, в которых приходится вести длитель-
ную пассивную оборону, поверхностное знание дебю-
тов, наконец, отсутствие выдержки (когда, например,
противник попадал в цейтнот, Таль в горячке тоже
начинал быстро шлепать фигурами по доске). Что
же касается достоинств, то их определить значитель-
но труднее, потому что все они умещались в одном
коротком, но безгранично емком слове — «талант».
Да, очень многое в игре юного Таля объяснялось,
или, если хотите, запутывалось природной одарен-
ностью.
Его феноменальная память пригодилась в шахма-
тах как нельзя кстати. Уже в тот период Таль отли-
чался искусством расчета вариантов. Проникая мыс-
ленным взором в позицию, он нырял на такую глу-
бину, какая для многих была недосягаема. Не. всегда
на этой глубине он видел предметы в их истинном
свете, иначе говоря — не всегда верно оценивал воз-
никавшие в результате далекого расчета положения,
139
но рассчитывал варианты Таль все-таки лучше, чем
большинство его противников.
Другая привлекательная сторона его шахматного
дарования заключалась в богатстве фантазии, в не-
истощимой изобретательности, находчивости, изворот-
ливости. Он, казалось, дышал воздухом комбинаций,
они для него были естественны и необходимы. Неожи-
данные ходы, коварные ловушки яркими блестками
были рассыпаны в его партиях то тут, то там. До-
бавьте к этому удивительную легкость и быстроту его
игры, и вы поймете, почему этот юный Одиссей, еще
не очень опытный и стойкий, но уже коварный и изво-
ротливый, мог понести поражение от более терпели-
вого и зрелого бойца, но был в состоянии свалить
и самого доблестного рыцаря.
Еще рано говорить о стиле Таля, еще рано отме-
чать те черты, которые придадут самобытность его
игре и станут причиной дискуссий любителей шахмат.
И все же при внимательном, взгляде на партии юно-
го Таля можно заметить пусть пока тоненькие, но
уже упругие ростки его будущей манеры.
В командном первенстве страны 1953 года Таль
в партии с Грушевским осуществил комбинацию, ко-
торая заслуживает быть отмеченной. В середине пар-
тии Таль вдруг заметил, что противник как будто
намеревается поставить ему ловушку. Он считает ло-
вушки своей привилегией, и эта попытка побить Таля
его же собственным оружием кажется самоуверен-
ному мальчишке дерзкой. «Хорошо, — рассуждает
он, — а если я все же полезу в петлю, что будет по-
том?» Он начинает терпеливо брести по лабиринту
вариантов и — о радость! — находит выход, до ко-
торого его противник в своих замыслах добраться
не мог.
Проще говоря, Таль нашел в ходе ожидаемой
комбинации скрытый ответный удар. На ловушку —
контрловушка. Здорово! Но нет еще уверенности, что
противник заметил ловушку — надо его на всякий
случай подтолкнуть.
И он хитрит, делая ход, «намекающий» противни-
ку на возможность комбинации. Грушевский не очень
140
долго размышляет — комбинация так неотразимо
заманчива, так ясна. Дальше действие разворачи-
вается в точном соответствии со сценарием. Таль
принимает жертву. Таль отступает. Таль бежит!
И вдруг, когда противник уже готовился торжество-
вать победу, преследуемый обернулся и нанес пресле-
дователю смертельный удар.
Спустя год похожий случай произошел в партии
с Высоцкисом во время юношеских командных сорев-
нований. Таль увидел, что Высоцкие явно провоци-
рует его на комбинацию с жертвой фигуры. Он
быстро анализирует позицию и нащупывает мину, за-
ложенную противником. Ну ладно, допустим, мина взо-
рвется, что будет дальше? Как выясняется, Высоцкие,
убежденный, что на этом партия кончается, дальше
не смотрел. А между тем Таль находит очень интерес-
ный ход, перечеркивающий весь замысел. И снова он
покорно идет на поводу у противника, и снова клин
выбивает клином — комбинацию опровергает ком-
бинацией. Этот прием — падая, увлечь за собой про-
тивника, чтобы потом перевернуться и оказаться на
нем, — станет излюбленным оружием Таля...
Вы, может быть, думаете, что этот безусый юнец,
узнав, что ему разрешили играть матч с довольно
известным мастером, стал серьезно готовиться? Про-
смотрел, скажем, партии Сайгина? Или изучил новые
дебютные системы? Либо, допустим, потрудился над
эндшпилем, где не был силен? Нет. Он настолько ве-
рил в себя и был настолько легкомыслен, что к матчу
готовился очень мало.
И здесь мы сталкиваемся еще с одной чертой
в характере Таля. Он мог заниматься шахматами до
изнеможения, но с одним непременным условием —
чтобы партии, которые он изучает, ему нравились.
«Когда труд — удовольствие, жизнь хороша»! —
эти слова горьковского Сатина были Талю очень по
душе. Заставлять себя делать то, что не хочется, он
не умел. Пока что это ему не очень мешало, но на-
ступит время, когда одному таланту станет не под
силу тянуть упряжку, а труд будет спокойно бежать
рядом. Но такое время наступит не скоро.
141
После школы, в каникулы, вечерами и даже по
ночам разбирал Таль партии, изучал комбинации,
играл сам. Но, к примеру, концами игр ему было
скучно заниматься, и он почти игнорировал их. Из-за
этого в его шахматном образовании оказались серь-
езные пробелы, хотя они частично и компенсирова-
лись тем, что в излюбленных ситуациях он был не-
обычайно силен.
Матч с Сайгиным проходил в Рижском шахмат-
ном клубе и вызывал, особенно у сверстников Таля, ог-
ромное возбуждение. Миша был доволен: в зале по-
стоянно вертелись его друзья по университету, он то
и дело переглядывался с кем-нибудь, а то и вскакивал
со стула, чтобы переброситься шуткой. Словом, ат-
мосфера была идеальной—веселой и непринужденной.
Не без переживаний Талю удалось выиграть матч
со счетом 8 : 6. «Пират шахматных полей», как его
будут впоследствии называть, поднял паруса и го-
товился к большому плаванию.
Победу нельзя было не отметить. В доме Талей
и так каждый день обедало пять-шесть Мишиных
друзей, но в этот вечер были побиты все рекорды.
Юный мастер был счастлив и веселился вовсю:
пел пародийные и шуточные песенки с несколько ри-
скованным текстом (доктор Таль только растерянно
переглядывался с женой), демонстрировал свою па-
мять, играл на рояле. Словом, всячески доказывал,
что его призвание не шахматы, а эстрада.
Степенный Сайгин только диву давался: он ни-
когда не видел такого веселого шахматиста. Доктор
Таль, улучив момент, отвел Сайгина в сторону и по-
вел с ним задушевный разговор:
— Вы помните рассказ Куприна «Марабу»? Чуд-
ный рассказ, хотя шахматистам, конечно, обидно, что
их сравнивают с такой унылой птицей. Ну и как вам
нравится этот марабу, а? Вот уж, право, никогда не
подумаешь, что этакий неугомонный волчок может
проводить часы за доской. Знаете, он меня иногда
пугает своим легкомыслием. Поговорите с ним, про-
шу вас, в<нушите ему, что надо быть хоть немного
серьезным,
142
Сайгин постарался добросовестно выполнить де-
ликатное поручение.
— Вот ты выиграл у меня, Миша, и веселишься,—*
внушал он своему недавнему сопернику. — Теперь
ты мастер, будешь играть в четвертьфинале чемпио-
ната СССР, может быть, даже попадешь в полуфи-
нал. А там, знаешь, даже пол-очка вырвать тяжело.
Попробуй выиграть, например, у такого, как Холмов.
Ты теперь должен серьезно готовиться к каждому
турниру, к каждой партии. Ты должен...
Таль деликатно слушал гостя, но, когда Сайгин
кончил свои наставления, он вскочил и побежал
к роялю, закричав:
— Леди и джентльмены! А теперь я вам
исполню...
Сайгин, улыбнувшись, только махнул рукой.
На пороге больших событий
Итак, он мастер. Итак, он встречается за доской
с сильными противниками, и небезуспешно. Итак,
близится пора совершеннолетия. Словом, по всем
признакам наступило время «мужчиною стать». Но
шахматный характер Таля все еще в стадии становле-
ния. Чрезмерная впечатлительность мешает ему бо-
роться до конца с полным напряжением сил в каж-
дой партии.
И все-таки, пусть хотя и неровно, рывками, Таль
движется вперед. В мае 1955 года Таль впервые
играл в четвертьфинальном турнире чемпионата стра-
ны. После десяти туров Таль набрал лишь пять очков.
Но затем, воспрянув духом, он взял разгон и в конце
концов сумел разделить третье-четвертое места.
Была в этом турнире партия, даже не партия,
а один ход, заслуживающий особого внимания. Ход
этот свидетельствует о том, что сначала чисто инту-
итивно, а потом все более осознанно Таль начинает
пользоваться психологическими факторами. Впрочем,
об этом речь впереди.
Итак, в одиннадцатом туре он играл черными
143
с Гипслисом. Видя бедственное турнирное положение
Таля, Гипслис начал откровенно играть на ничью. Он
знал, что такой исход Таля никак не устраивает, и
ждал, что тот полезет на рожон.
Таль без труда разгадал этот замысел. Но пра-
вильно поставить диагноз — еще не значит вылечить.
Что делать? Не класть же действительно голову на
плаху. И вот в довольно несложной позиции Таль,
этот рекордсмен по быстрой игре, думает над ходом
час и сорок минут!
Он потратил это время не зря. Таль замыслил
сложный психологический маневр. Он пошел на
очень трудный, может быть, даже проигранный для
черных эндшпиль. Но — ив этом был весь фо-
кус — эндшпиль требовал от белых смелых, энергич-
ных действий, в противном случае у черных появля-
лись недурные контратакующие возможности. Таль
прекрасно учел, что Гипслис не готов к острой игре
и вряд ли сумеет перестроиться на ходу.
Таль не ошибся. Гипслис и в новой ситуации дей-
ствовал по первоначальному плану — осторожно,
пассивно. К перерыву Таль завладел инициативой и
в отложенной позиции сумел найти этюдный выигрыш.
Эта партия примечательна не только тем, что Таль
прекрасно разобрался в психологических нюансах и
искусно использовал их. Еще важнее, что Таль созна-
тельно, добровольно пошел на ухудшение своей по-
зиции. Он сделал это с хитростью и хладнокровием
не юнца, каким, по существу, еще был, но опытного
ветерана. Запомним это — в творческом портрете
гроссмейстера такая деталь многое объяснит.
В конце года в Риге проходил полуфинал
XXIII чемпионата СССР. В турнире играли серьез-
ные бойцы — Болеславский, Корчной, Фурман, Бо-
рисенко, Иливицкий. И вот девятнадцатилетний
Таль как равный допущен в такое общество.
За доской для Таля не существовало авторитетов.
Но только за доской. «В миру» Таль благоговел,
например, перед Давидом Бронштейном, которого
считал одним из своих учителей, перед Паулем Ке-
ресом, да и перед многими другими шахматистами.
144
Но когда Таль шел с ними играть, он свое почти-
тельное отношение оставлял на вешалке вместе
с пальто.
Счастливое качество! Впрочем, так ли уж плохо
отнестись к своему сопернику пусть даже с большей
серьезностью, чем он того заслуживает: кашу мас-
лом ведь не испортишь. Куда, как кажется, хуже не-
дооценить его способности, его силу, не так ли?
Нет, не совсем так. Помните рассказ О. Генри
о талантливом боксере-неудачнике, который в улич-
ной драке, не зная, с кем имеет дело, нокаутировал
чемпиона мира, а на ринге, стоило ему услышать имя
прославленного соперника, терялся и бывал жестоко
бит? В шахматах, где имена и звания действуют чуть
ли не гипнотически, с робостью нечего рассчитывать
на успех.
Скажем более определенно: если юный мастер
вознамерится нанести поражение маститому гроссмей-
стеру, ему нужно, кроме всех прочих данных, иметь
еще и заряд шахматной дерзости. Ему нужно верить
в свои силы чуть больше, чем они того заслуживают,
но, разумеется, не терять чувства меры и не отно-
ситься к противнику с пренебрежением — это еще
хуже, чем побаиваться его.
Так вот, Таль безгранично верил в свои силы. Эта
вера в себя, этот оптимизм его таланта составляют
одну из главных прелестей шахматного облика Таля.
Именно дерзкая убежденность в том, что он вправе
швырнуть перчатку любому турнирному бойцу, по-
зволяла Талю действовать с таким риском, с такой
смелостью.
Конечно, уверенность в своих силах, готовность
к рискованным экспериментам приводили в отдель-
ных случаях к поражениям, но это были неизбежные
и не очень ощутительные издержки стиля. Прибыль
с лихвой окупала брак!
Если мы теперь узнаем, что Таль перед началом
рижского полуфинала никого из своих противников
не опасался, это уже не вызовет удивления. Удивлять
должно другое: уже перед последним туром он обе-
спечил себе первое место.
10 Вик. Васильев
145
В рижском полуфинале начал уже отчетливо вы-
рисовываться, открыто заявлять о себе стиль Таля.
Помните партии с Грушевским, Высоцкисом, Гипсли^
сом? Там Таль только пробовал так называемые
«кривые» ходы, то есть ходы, не соответствовавшие
духу позиции. Теперь он, зрело поразмыслив, при-
шел к выводу, что такая игра может определенно
оказаться полезной. И если прежде он играл подоб-
ным образом, кроме всего прочего, и потому, что ему
нравилось искушать судьбу, то теперь это постепенно
становится у него системой, методом.
Вехой на пути к овладению таким методом была
партия с Лебедевым. Его противник воздвиг прочные
оборонительные рубежи и, как видно, готов был
удовлетвориться ничьей. Турнирное положение Таля
в этот момент было довольно благополучным, и мир-
ный исход вполне его устраивал. Но Таль, как мы
уже знаем, жадно любил играть — сам процесс игры
доставлял ему наслаждение. Как молодой олень,
у которого чешутся рога, он повсюду искал боя.
Что же было делать? Лезть напролом? Бессмыс-
ленно — противник прочно окопался, лобовой атакой
его не возьмешь. Остается одно — соблазнить
его на вылазку. Но для этого надо дать ему какую-то
приманку.
Таль так и поступил. Он пошел на трудный, почти
безнадежный вариант, позволявший, однако, вести
оживленную, насыщенную тактическими угрозами
игру. И хотя он долго балансировал на краю пропа-
сти, его замысел в конце концов оправдался: в ком-
бинационной буре, разразившейся на доске, Лебедев
растерялся и потерпел поражение.
Победа Таля в полуфинале говорила о многом.
Прежде всего она свидетельствовала, что талант его
креп и мужал. Этот с виду бесшабашный весельчак и
шутник был, оказывается, далеко не так прост, и за
его легкомыслием (истинным или кажущимся?) скры-
валось честолюбие, умное, энергичное, деятельное.
Характер же партий Таля убедительно доказывал,
что у него складывался очень своеобразный, дина-
мичный стиль.
146
Теперь у него был тренер — мастер Александр
Кобленц. Приметив на своих занятиях с шахматиста-
ми шустрого паренька, Кобленц быстро почувствовал
в нем незаурядные способности. Он стал заходить
домой к Талю, давал советы, помогал во время матча
с Сайгиным.
Флегматичный и спокойный, Кобленц был полной
противоположностью своему ученику. Но именно по-
этому, наверное, он был для Миши в ту пору особен-
но полезен: становясь старше, Таль в чем-то все еще
оставался мальчиком! Во-первых, он по-прежнему
изучал лишь полностью записанные партии, то есть
те, где было известно, кто выиграл, кто проиграл.
Запись же только дебютных ходов его не занимала —
скучно! Во-вторых... Во-вторых, девятнадцатилетний
Миша Таль поехал на финал чемпионата с твердым
намерением занять ни больше, ни меньше, как только
первое место!
Самое смешное было в тем, что после четырех ту-
ров Таль оказался во главе турнира! Причем он очень
красиво, с эффектными жертвами фигур выиграл
у Хасина и Симагина. Словом, мальчик разгулялся,
и кто-то должен был поставить его на место. По прихо-
ти фортуны эту обязанность пришлось выполнить дру-
гому столь же юному участнику—Борису Спасскому.
Когда в шестом туре во время партии со Спас-
ским Таль внезапно почувствовал, что ленинградцы
болеют не за него, а за своего земляка, он огорчил-
ся. В нем вдруг проснулось и капризно напомнило
о себе «молодое дарование». Да и вообще он с неко-
торой ревностью относился к успехам Спасского, ко-
торый всеми уже считался яркой восходящей звез-
дой. Ситуация осложнялась тем, что оба юноши были
лидерами турнира.
То ли расстроенный тем, что симпатии публики
отданы другому, то ли воодушевленный удачным
стартом, Таль слишком резво разыграл дебют и ока-
зался в позиции, которая совершенно не соответ-
ствовала его стилю. Спасский легко и изящно довел
партию до победы. Таль был сконфужен. Он успел
привыкнуть, что, когда после окончания партии вспы-
10*
147
хивали аплодисменты, они адресовались именно ему.
На этот раз все было наоборот.
Он и не подозревал тогда, что должен благода-
рить Спасского за то, что тот отделал его. Эта пар-
тия сбила с Таля спесь и опустила с лазурных небес
на землю. Остальную часть турнира он провел, уже
не думая о лаврах победителя. Провел, кстати,
в своей обычной манере, что окончательно закрепило
за ним репутацию искателя приключений.
В конечном итоге Таль разделил с Полугаевским
и Холмовым пятое-седьмое места. Для дебютанта
чемпионата — блестящий успех, особенно если
учесть, что он всего на очко отстал от победителей
турнира — Авербаха, Спасского и Тайманова. Но это
итоги чисто спортивные. А как творческие?
Вот что написал о нем после турнира тонкий и
вдумчивый ценитель П. А. Романовский:
«Отличительной чертой творчества Таля является
его безграничный оптимизм. Он играет быстро, поры-
висто, отдается полностью своему вдохновению, ко-
торое у него полноценно и снабжает его великолеп-
ной тактической зоркостью.
Даже в совершенно безнадежных положениях Таль
не перестает верить в свою удачу, утомляет против-
ников изворотливостью в защите».
Дальше, однако, следует оговорка:
«Бросается в глаза ограниченность творческого
кругозора Таля. Это — смелые атаки, остроумные вы-
думки, ловушки. В игре Таля много риска, но часто
необоснованного, атаки его порой не вытекают из тре-
бований позиции».
А вот мнение другого знатока — Г. Я. Левенфи-
ша: «Самой колоритной фигурой чемпионата ока-
зался девятнадцатилетний рижанин Таль. Он исклю-
чительно способный тактик и считает комбинации
с поразительной быстротой. Таль с первых же туров
завоевал симпатии публики своим стремлением
к острой и сложной игре... Многие участники страда-
ли от недостатка времени, Таль — от избытка: у него
не хватало терпения дожидаться хода противника
(все уже давно рассчитано!), и он изучал пока пар-
ив
тии на соседних досках. В оценке позиции, в манев-
ренной борьбе у Таля есть еще серьезные пробелы,
естественные для девятнадцатилетнего юноши.
Но большой талант налицо...»
Обе оценки, в целом, лестные, но Таль был не-
доволен собой. Он видел, что уверенность, которую
он ощущал перед чемпионатом, была в общем-то
обоснованной (хотя целиться на первое место при его
неуравновешенности, нехватке опыта и, что важнее
всего, недостаточно глубоком понимании позиции
было, мягко выражаясь, рановато). В то же время
ему лишь в нескольких партиях удалось осуществить
свои замыслы, которые часто портились спешкой,
азартностью, слабой техникой.
То обстоятельство, что Таль испытывал неудов-
летворенность, говорило о его требовательности
к себе. Но оно говорило и о другом: в нем зрели и
все более властно заявляли о себе действительно
могучие силы, которые позволили ему всего год спу-
стя стать чемпионом первой шахматной державы
мира. Словом, Михаил Таль стоял на пороге того
этапа в своей удивительной шахматной карьере, ко-
торый в течение всего трех лет привел его к шахмат-
ной короне.
Чтобы понять, как ему удалось достичь своего
триумфа, придется, забегая вперед, ответить на воп-
рос — что такое стиль Таля?
Чувство художника
Мы уже знаем, что победы Михаила Таля, в том
числе и самые убедительные, даже блестящие, вы-
зывали у многих недоверчивое отношение. В его пар-
тиях критики Таля не видели той цельности, того,
если можно так выразиться, шахматного единства
места, времени и действия, когда каждая реплика
фигуры или пешки подчинена общему сюжетному
плану, когда с первого акта — дебюта и до послед-
него — эндшпиля все действующие лица шахмат-
ного спектакля ведут свои роли в точном соответст-
вии с замыслом автора.
149
В партиях Таля на первый взгляд много случай-
ного, нелогичного. Ему ничего не стоит изменить пер-
воначальный замысел и ринуться в сторону. Он, как
капризная речка, го и дело меняющая свое русло.
Так что же, правы те, кто считает, что партии его
не отличаются цельностью, что атаки его часто не
подготовлены, что в ряде встреч ему просто повезло?
На этот вопрос лучше всего ответить так: «Да, пра-
вы!», «Нет, не правы!» Правы потому, что победы
Таля и в самом деле выглядят внешне спорными,
а иногда даже и неубедительными. Не правы потому,
что победы эти только выглядят неубедительными.,
Больше того — они должны так выглядеть. И если
отдельные партии Таля, взятые сами по себе, не
оставляют впечатления цельности, законченности,
то в комплексе, в сочетании с другими его партиями
они позволяют отчетливо увидеть стройную, вполне
законченную и логичную систему. Как бы часто речка
ни меняла русло, как бы ни петляла вправо и влево,
путь она все-таки держит к морю!
Итак, что же это такое — стиль Таля? Прежде
чем уяснить это, надо ответить на вопрос, что такое
стиль в шахматах вообще. Вопрос этот не из простых.
Если не претендовать на скрупулезную точность
в формулировках, то под стилем можно подразуме-
вать выражение творческой индивидуальности шах-
матиста, его излюбленную манеру разрешения воз-
никающих в ходе борьбы проблем. Стилей в шахма-
тах, вернее — оттенков стилей, довольно много. И все
же между всеми этими стилями пролегает демарка-
ционная линия, разделяющая шахматистов на два
лагеря. Одни готовы терпеливо распутывать узел по-
зиции, то есть тяготеют к позиционной борьбе, другие
стремятся к тому, чтобы разрубить его комбинацион-
ным ударом.
Таль — самый убежденный и, хочется сказать,
неистовый представитель комбинационного направ-
ления. Продолжатель творческих традиций замеча-
тельных художников Чигорина и Алехина, воспри-
нявший многое ог великого шахматного борца Ла-
скера, от советских гроссмейстеров, в первую очередь
150
от Бронштейна, Таль играет необычайно смело, ри-
скованно, всегда ищет не просто хорошие ходы, но
непременно сильнейшие, каждую партию проводит
с предельным напряжением сил. Он относится
к шахматам, как к искусству, поэтому, повинуясь
художественному инстинкту, он заботится не только
о том, чтобы выиграть, — ему важно еще и как
выиграть.
Но ведь, например, те же Пауль Керес либо Ефим
Геллер тоже играют очень смело, красиво. Да, это
так. Тем более интересно будет проследить, чем
Таль отличен от них и что нового внес он в шахмат-
ное искусство.
Первое, что бросается в глаза в игре Таля, —
это его пристрастие к риску. Таль не просто ри-
скует — смело играют многие, — Таль сделал риск
непременным, обязательным атрибутом своей игры.
После окончания турнира претендентов 1959 года
«Шахматная Москва» опубликовала интервью с Та-
лем. Среди вопросов был такой:
— Смелая борьба немыслима без риска. Был ли
в ваших партиях и необоснованный риск?
Таль ответил:
— Все зависит от того, что считать необоснован-
ным риском. Я сам не был уверен в правильности
принятого решения лишь в партии со Смысловым из
четвертого круга. Был момент, когда мне следовало
форсировать ничью, но я сделал ставку на цейтнот.
Возможно, аналитики обнаружат в моих партиях не-
мало таких моментов. Добавлю, что в такой «ком-
пании» вообще трудно играть без риска...
Пристрастие к рискованным решениям объясняет-
ся не только и не столько темпераментом Таля. Он
по самому своему духу экспериментатор. Многие
партии Таля — это шаг в неведомое. Обладая пре-
красной интуицией, он любит балансировать на ост-
рие ножа, но он, если хотите, и вынужден это делать,
ибо «атаки его порой не вытекают из требований по-
зиции», а это значит, что он, предпринимая эти атаки,
ухудшает свое положение, делает его уязвимым, ста-
вит себя под удар.
151
Зачем? Для чего это ему нужно? Здесь необхо-
димо небольшое отступление.
В 20-е годы нашего столетия некоторые шахмат-
ные корифеи пришли к выводу, что шахматам грозит
неизбежная ничейная смерть. Настроения эти были
вызваны тем, что благодаря широкому распростра-
нению шахматной теории все больше появлялось ма-
стеров, которые почти не делали явных позиционных
ошибок. Класс игры в целом, особенно техника за-
щиты, значительно вырос, и побеждать стало все
труднее и труднее.
В 1921 году Ласкер с грустью писал:
«Конечно, шахматам уже недолго хранить свои
тайны. Приближается роковой час этой старинной
игры. В современном ее состоянии шахматная игра
скоро погибнет от ничейной смерти; неизбежная побе-
да достоверности и механизации наложит свою пе-
чать на судьбу шахмат».
А вот не менее пессимистическая точка зрения
другого гиганта — Капабланки, высказанная шесть
лет спустя:
«В последнее время я потерял значительную долю
любви к шахматам, так как уверен, что они очень
скоро придут к своему концу».
Какие мрачные пророчества! И какое счастье, что
они прежде всего благодаря усилиям советской шах-
матной школы оказались опровергнутыми! И тем не
менее остается фактом, что многие партии, нередко
после совершенно бесцветной, но «правильной» игры,
кончались вничью. Тем, кто хотел добиваться побе-
ды, приходилось прибегать к кардинальным мерам.
Одна из таких мер — увод противника с широкой
автострады на глухую тропу, даже ценой сознатель-
ного ухудшения позиции. Вот что писал по этому
поводу сам Таль:
«...Если оба партнера не горят стремлением вы-
играть партию во что бы то ни стало, они играют
правильно (в самом лучшем, а может быть, в самом
худшем значении этого слова). Возможность ошибок
в таком случае сводится к минимуму, но и партнеру
играть очень легко: все идет очень правильно, очень
152
корректно, и ходов через восемнадцать-двадцать эта
«подлинно безошибочная» партия заканчивается
к обоюдному удовольствию.
Но что делать, когда нужно выиграть? Попытать-
ся объявить мат? Но партнер предвидит атаку уже
в зародыше и принимает все необходимые меры. Ис-
пользовать позиционные слабости? Партнер и не ду-
мает создавать их! Именно поэтому сейчас во мно-
гих партиях один из противников, а иногда и оба
сознательно уходят в сторону от общепризнанных ка-
нонов и сворачивают в «глухой лес» неизведанных ва-
риантов, на узкую горную тропинку, где место есть
лишь для одного. Слишком многие сейчас хорошо
знают не только шахматную таблицу умножения, но
и шахматное логарифмирование, и поэтому, чтобы
добиться успеха, порой приходится доказывать, что
дважды два — пять...»
Приходится доказывать, что дважды два — пять...
Какое любопытное признание! Значит, к победе да-
леко не всегда ведет прямой, логичный и ясный путь
(дважды два — четыре!), иногда приходится допус-
кать заведомую ошибку (дважды два — пять!).
И это для того, чтобы, соблазнив партнера приман-
кой, оказаться пусть в худшем положении, но зато
позволяющем вести острую, сложную и запутанную
игру.
Классическим примером такой игры может быть
ход f2—f4 в семнадцатой партии первого матча Бот-
винник— Таль. Почти все комментаторы резко осу-
дили этот ход. И действительно, у него есть много
существенных минусов.
Но вот как сам Таль прокомментировал в одной
из статей свой ход. Прежде всего он подчеркнул, что,
конечно, отлично видел все его недостатки. Но, об-
думывая движение пешкой, Т«ль обратил внимание
на то, что этот ход нельзя быстро опровергнуть. Кро-
ме того, чтобы использовать недостатки хода, Бот-
виннику надо было предпринимать обоюдоострые ма-
невры, а, судя по игре Ботвинника в матче, он не
склонен был идти на такие решения. Наконец для оп-
ровержения хода Ботвиннику надо сделать длинную
153
рокировку, а в этом случае у Таля появится возмож-
ность создать пешечную атаку на ферзевом фланге.
Далее Таль пишет: «Кто быстрее, там видно ’бу-
дет, ну, а самое важное — борьба принимает совер-
шенно другое течение».
Оправдался ли, во многом интуитивный, замысел
Таля? Поначалу казалось, что нет. Ботвинник вы-
играл две пешки и получил неплохую позицию. Но —
и в этом-то все дело! — борьба в партии, которая
пошла по другому, не удобному для Ботвинника те-
чению, отняла у него так много времени и сил, что
он попал в цейтнот и на тридцать девятом ходу
просмотрел несложную комбинацию, после чего дол-
жен был сдаться.
«Для любителей шахмат, — писал далее Таль, —
которые больше всего ценят последовательность за-
мыслов, логическую стройность ходов, эта партия мо-
жет показаться плохой. Шахматиста же, которого
волнует психология борьбы, обилие интересных воз-
можностей, так сказать «закулисная» (в самом луч-
шем понимании этого слова) сторона партии, мне ка-
жется, эта партия заинтересует».
Психология борьбы — она очень интересует, не
может не интересовать самого Таля. Потому что,
сознательно ухудшая в какой-то момент свою пози-
цию, Таль обязательно должен учитывать факторы
психологического порядка: ведь во многом из-за них
все и происходит. В каждой партии, против каждого
партнера Таль, намечая план действий, принимая то
или иное решение, непременно учитывает целый
комплекс чисто психологических деталей: как себя
чувствует противник в позициях такого типа; любит
ли он защищаться или нападать; каково его турнир-
ное положение и заставит ли оно рисковать либо,
напротив, должно удержать от опрометчивых дейст-
вий; сколько ему осталось времени на обдумывание
ходов и т. д. и т. п.
Неоднократно подчеркивал роль психологических
моментов Алехин, который после матча с Капаблан-
кой, между прочим, сказал:
«В шахматах фактором исключительной важно-
154
сти является психология. Своим успехом в матче
с Капабланкой я обязан прежде всего своему превос-
ходству в смысле психологии... Вообще до начала иг-
ры надо хорошо знать своего противника; тогда пар-
тия становится вопросом нервов, индивидуальности и
самолюбия...»
Разумеется, в наше время каждый мастер ста-
рается учитывать психологические факторы. Но дале-
ко не каждый готов пожертвовать ради них своим
благополучием! Таль же, с его непокорным темпера-
ментом, с его оптимизмом, верой в себя, всегда го-
тов пойти на жертвы — ив прямом и в переносном
смысле. Именно поэтому он иногда действует вопре-
ки логике позиции, но всегда в точном соответствии
с логикой борьбы. Этой логике, логике борьбы, Таль
служит преданно и верно, не изменяя ей никогда!
Шахматисты имеют счастливую привилегию —
следить по записи партии за тем, как развивались со-
бытия в той или иной встрече. Но как высохший цве-
ток может дать лишь отдаленное представление
о том, каким душистым и ярким был он на лугу, так
и запись партии при всей своей документальной точ-
ности не более как анемичный суррогат полнокров-
ной, горячей и часто ожесточенной шахматной
борьбы.
Теперь нам ясны истоки разговоров о везении Та-
ля, о случайности его побед. Вы разыгрываете дома
за письменным столом его партию и вдруг замечае-
те, что он предпринимает явно необоснованную жерт-
ву, за которую, казалось бы, не получает никакого
возмещения. Что ж, вы правы. Но только с точки
зрения человека, сидящего дома и оторванного от
той конкретной обстановки, в которой игралась пар-
тия. С точки же зрения диалектической, с точки зре-
ния логики борьбы атака Таля обоснована, а побе-
да — закономерна.
В уже упоминавшемся интервью Таль, отвечая
на вопрос о «везении», заявил: «Каждый шахма-
тист — кузнец своего турнирного счастья». Что озна-
чают эти слова? Прежде всего Таль не отрицает, что
счастье помогает шахматистам. В то же время он
155
подчеркивает, что счастье нужно завоевать, подчи-
нить себе, что оно не козырной туз, который случайно
попал в руки при сдаче карт. Иначе говоря, шахма-
тист должен создавать условия, при которых ему бу-
дет «везти».
Отнюдь не случайно многие партии Таля, выиг-
ранные с нарушением логики позиции, но с точным
соблюдением логики борьбы, дают повод к несконча-
емым спорам. Всегда находится кто-то, готовый схва-
тить Таля за руку и доказать, что он в таком-то ме-
сте сыграл неправильно и «должен был» проиграть.
Такую бурную реакцию вызвала, к примеру, пар-
тия со Смысловым из пятнадцатого тура турнира пре-
тендентов 1959 года. В этой партии, как известно,
Таль должен был отдать фигуру и оказался в без-
надежном положении. Однако он не пал духом и
продолжал всячески осложнять сопернику его зада-
чу. И стоило Смыслову на один момент утратить бди-
тельность, как последовал «кинжальный удар»: Таль
пожертвовал ладью и добился ничьей вечным шахом.
Финал этой партии по-разному оценивался ком-
ментаторами и вызвал жаркие споры. Наконец было
неопровержимо установлено, что тридцать третьим
ходом Смыслов мог поставить перед Талем неразре-
шимую задачу. Но ведь для такого вывода потребо-
вались недели, а в распоряжении Смыслова остава-
лись считанные минуты.
Другой характерный пример — жертва коня в ше-
стой партии первого матча с Ботвинником. Сколько
самых противоречивых толков породил этот став-
ший знаменитым ход! Матч уже был закончен,
а споры все продолжались, и это только лишний раз
доказывало правильность замысла Таля, который по-
ставил своего соперника перед проблемой, для реше-
ния которой потребовалось так много времени и
усилий.
«Шахматы не для людей, слабых духом. Шахматы
требуют всего человека полностью...» — так говорил
Стейниц своему биографу.
Великий шахматный мудрец был прав. Шахмат-
ная борьба — это не только состязание двух бойцов
156
в умении, в чисто шахматном мастерстве. Если бы
это было та-к, шахматы не обладали бы такой притя-
гательной силой, не волновали бы воображение мил-
лионов людей, а оставались бы просто игрой, воз-
можно и увлекательной, но не способной затраги-
вать ум и душу.
В действительности же шахматный поединок —
это всегда борьба умов, характеров, нервов, и борь-
ба эта требует, чтобы шахматист вложил в нее все
свои духовные и физические силы. В этой глубокой
психологической насыщенности, в драматизме борь-
бы и таится секрет необыкновенного обаяния и ча-
рующей силы шахмат, которую испытывают на себе
многие.
Таль — прирожденный шахматный боец. В самой
трудной, даже в безнадежной позиции он никогда не
теряет присутствия духа. И эта черта тоже является
одним из необходимых атрибутов его стиля. Ибо,
предпринимая свои рискованные маневры, он должен
уметь хладнокровно смотреть в лицо смертельной
опасности, должен не бояться поражений. Сохра-
нить хладнокровие помогает Талю его замечательное
комбинационное зрение, его умение видеть возмож-
ности для комбинационной вспышки там, где другие
убеждены в бесплодности позиции.
Но шахматы не были бы шахматами, если бы ма-
стер, даже с выдающимися способностями, мог безо-
шибочно видеть конец комбинации или маневра, ко-
торый он начинает. Таль далеко не всегда видит до
конца последствия своих рискованных замыслов.
Однако в том-то и дело, что, затевая очередную
«авантюру», Таль интуитивно, всем своим существом
чувствует, что его комбинация позволит ему открыть
в позиции новые возможности, новые, скрытые пока
ресурсы, с помощью которых он и нанесет последний
удар. Так чаще всего и бывает. Проникнув мыслен-
ным взором в «атомное ядро» позиции, воспользо-
вавшись энергией этого ядра, Таль добивается
победы.
Ну, а если Таль ошибается? Если он делает оп-
лошность в расчетах, или позиция вдруг оскудевает
157
тактическими возможностями, либо противник ведет
партию так же хорошо или даже лучше? Что тогда?
Очень просто — тогда Таль проигрывает... А как же
иначе! Ведь, повторяю, шахматы не были бы шахма-
тами, если бы нашелся мастер, который не делал
ошибок.
Но ошибки Таля подчас так же замечательны, как
и его победы. Потому что Таль, если и погибает, то
только в борьбе, потому что до последнего хода он
яростно сопротивляется, выжимая из фигур все, что
они могут дать. Таль ставит противнику одну ловушку,
другую, он ищет — и находит — самые незаметные
лазейки, он отступает, нанося удары, готовый в лю-
бой момент повернуть фронт и начать стремительную
контратаку — «Гвардия умирает, но не сдается!».
Далеко не каждый его противник выдерживает
этот изнурительный психологический искус. Если бы,
например, до турнира претендентов 1959 года кто-
нибудь сказал, что против экс-чемпиона мира Васи-
лия Смыслова с его прославленной техникой и вели-
колепным хладнокровием можно с успехом играть,
имея на фигуру меньше, это выглядело бы просто
кощунством!
Таль в двух таких партиях не сдался и... набрал
полтора очка! Опять везение? Нет, все это не так
просто. Продолжая безнадежное, казалось бы, со-
противление, Таль прекрасно учитывал, что Смыслов,
имея фигурой больше, ожидает немедленной капиту-
ляции и совершенно не подготовлен к тому, что про-
тивник будет ожесточенно и изобретательно оборо-
няться.
Таль рассчитал правильно. Считая, что игра сде-
лана, Смыслов поспешил с демобилизацией и вдруг
натолкнулся на дьявольскую изворотливость, на хит-
рость и коварство. И вот Таль в одной партии спас-
ся с помощью вечного шаха, а в другой сумел за-
вести своего противника в лабиринт комбинационных'
угроз и не только вывернулся, но даже вопреки, ка-
залось бы, здравому смыслу выиграл!..
Хочется верить, что будущий историк шахмат по
достоинству оценит эти два успеха Таля. И не пото-
158
му, что они отмечены особой глубиной или красотой
комбинаций, нет. Но всех тех, кто действительно лю-
бит шахматы, эти две партии не могут оставить рав-
нодушными. Ибо Таль, сделав ничью в одной и побе-
див в другой партии, где его позиции были безна-
дежны, ярко показал силу творческого духа, развен-
чал мнимое величие материального преимущества и
лишний раз подтвердил, что шахматы обладают не-
исчерпаемыми возможностями борьбы, что ошибка
не обязательно ведет к поражению.
Итак, теперь мы знаем основные черты, характе-
ризующие стиль, или, вернее, подход Таля к шах-
матной борьбе. Появление этого подхода, основан-'
ного — это важно подчеркнуть — на глубоком совре-
менном понимании шахматной стратегии, на новей-
ших достижениях теории, не может быть, как и в-се
в шахматах, случайным. Наша беспокойная эпоха
с ее расширившимися представлениями о природе,
о вселенной, с достижениями физики и химии, с от-
крытием ядерной энергии, с полетами в космос, неми-
нуемо должна была в какой-то степени наложить
свой отпечаток и на развитие такого продукта чело-
веческой мысли, как шахматы.
Мастера по-новому взглянули на возможности
шахматной борьбы и увидели, что шахматы таят в се-
бе большой резерв потенциальной энергии. Они поня-
ли, что для того, чтобы побеждать, нужен несколько
иной подход к шахматной борьбе, иной стиль, менее
ортодоксальный, более гибкий, тонкий.
В своих исканиях эти шахматисты исходят из то-
го, что если оба равных по силе партнера будут де-
лать с самого начала наилучшие ходы, то партия
неизбежно закончится вничью, — раз в начальном
положении силы были равны, они должны оставать-
ся равными до конца. Значит, чтобы создать условия
для полнокровной борьбы, что, в свою очередь, поз-
волит создать предпосылки для ошибки противни-
ка и в конечном итоге для победы, кто-то из двух
должен нарушить равновесие, должен сделать шаг
не вперед, а в сторону или даже назад. Это помо-
жет изменить привычное течение партии и лишит
159
противника возможности ориентироваться по давно
установленным вехам.
Так возник новый, современный стиль в шахма-
тах, именуемый одними интуитивным, другими —
психологическим. Возник, по-видимому, как законо-
мерный процесс в |развитии шахматного искусства.
Приверженцы этого стиля, в первую очередь Таль и
Корчной, убедительно доказывают справедливость
утверждения Алехина, что «шахматы — это не толь-
ко знание и логика».
Эти шахматисты не боятся ошибиться, не боятся
понести материальный урон. Они вовсе не считают,
что ошибка непременно должна привести к пора-
жению.
В высшей степени знаменательно, что современ-
ный стиль с его предельным использованием всех за-
ложенных в шахматной борьбе потенциальных воз-
можностей — психологического и философского
свойства — необычайно агрессивен, беспощаден, не
терпит компромиссов.
Вот несколько любопытных цифр. Победитель
турнира претендентов 1953 гЪда В. Смыслов набрал
восемнадцать очков из двадцати восьми, причем вы-
играл девять партий. Таль занял первое место на
турнире претендентов 1959 года, набрав двадцать
очков из двадцати восьми и выиграв шестнадцать
партий. Виктор Корчной одержал победу в XXVII
чемпионате СССР, выиграв двенадцать партий, три
проиграв и лишь четыре закончив вничью. Порази-
тельная результативность!
Интуитивный или психологический стиль возник
как своего рода протест против слишком правиль-
ной, слишком рациональной игры, наиболее выдаю-
щимся и авторитетным апологетом которой был один
из замечательнейших шахматистов нашего века, Хо-
зе Рауль Капабланка.
«Его партии ясны, логичны и сильны, — писал
Ласкер. — В них нет ничего скрытого, искусствен-
ного или вымученного... Играет ли он на ничью или
на выигрыш, боится ли он проиграть — во всех слу-
чаях ход его ясно обнаруживает его чувства... Ка-
160
пабланка не любит ни запутанных положений, ни
авантюр. Он хочет знать наперед, куда он идет. Глу-
бина его ирры — глубина математика, а не поэта...
Капабланка руководится логичностью крепких пози-
ций. Он ценит лишь то, что имеет под собой почву,
например прочность позиции, нажим на слабый
пункт, не доверяет случайности, хотя бы заданному
мату».
В игре Таля — все наоборот! В ней много скрыто-
го, его ходы отнюдь не обнаруживают его чувств. Он
любит запутанные положения, любит авантюры. Он
не всегда знает, куда идет. Чаще всего он знает, что
идет в непроходимую чащу, а что его ждет в ней, как
он будет там действовать, об этом он может только
догадываться. Глубина его игры — это глубина не
математика, а поэта (помните: дважды два — пять!).
Таль руководствуется не логичностью позиции — он
без сожаления готов сделать свою позицию непроч-
ной. Таль- доверяет случайности (если в шахматах
она существует), готов использовать подвернувшую-
ся неожиданно возможность.
Можно ли рекомендовать такую игру каждому
шахматисту? Конечно, нельзя. Прежде чем нарушать
шахматные законы, надо научиться им подчиняться.
Даже сам Таль с его шахматным дарованием тер-
пит, и отнюдь не редко, бедствие. Но что современ-
ный подход к шахматной борьбе, а значит и стиль
Таля, разрушает многие привычные представления,
что он заставляет сделать переоценку некоторых цен-
ностей, что он наносит беспощадные удары по рути-
не, шаблону, догматизму — это бесспорно, это не тре-
бует доказательств.
Быть может, лучше помогут узнать «душу» стиля
Михаила Таля, истинный характер его подвигов и
ошибок слова того же Эммануила Ласкера.
«Существует в шахматах, — писал Ласкер, —
чувство художника. И оно побуждает игроков, обла-
дающих фантазией, противостоять искушению делать
простые, очевидные, хотя и сильные ходы и дает им
толчок для создания тонких комбинаций, рожденных
в борьбе против очевидного, против трюизма. Это
11 Вик. Васильев
чувство или дар создает иногда гениев, но вместе
с тем делает обладателя его доступным тем ошиб-
кам, какие никогда не случаются у среднего игрока»,
«Запомните это имя!»
Вскоре после окончания XXIII чемпионата стра-
ны Таль узнал, что его включили в состав сборной
команды СССР для участия в первенстве мира для
студентов. Выступая на третьей доске, он был на-
строен необыкновенно серьезно. Набрав в финале че-
тыре очка из пяти, Таль завоевал приз за лучший ре-
зультат на своей доске.
Таль впервые выступал за границей. Но его игоа
не осталась незамеченной. Югославский шахматист
Ивков, разгромленный Талем, вскоре написал статью,
которую озаглавил: «Таль! Запомните это имя!»
А спустя некоторое время Таль выступил в со-
вершенно новой роли — тренера юношеской команды
Латвии, выступавшей на очередном первенстве стра-
ны. Задолго до этого он стал чувствовать, что его ус-
пехи, как и его огорчения, принадлежат не ему одному.
После каждого серьезного турнира Талю при-
ходилось отчитываться — и не только в университе-
те, но и перед любителями шахмат на заводах, в уч-
реждениях. Он никогда не чувствовал себя одино-
ким — это было очень важно.
Теперь Талю, о котором всегда так заботились,
предстояло заботиться о других. Девятнадцатилет-
ний тренер проявил необычайную старательность.
Один из его подопечных, Валентин Кириллов, решил
было из-за соревнований не сдавать экзамены в уни-
верситет. Таль не только заставил его изменить ре-
шение, но и помог в подготовке к экзаменам. В свою
очередь, тот не раз потом помогал своему тренеру
готовиться к турнирам, просиживая вместе с Талем
ночи за разбором партий.
В ноябре 1956 года пришла пора ехать в Тбили-
си на полуфинал XXIV первенства страны. Начало
турнира не сулило ничего доброго: в восьми турах
162
Таль сделал семь ничьих и одну партию проиграл.
В девятом туре Таль, наконец, одержал победу —
над Каспаряном, но в десятом потерпел обидное фи-
аско в партии с Буслаевым. Обидное потому, что
к моменту откладывания позиция Буслаева выгляде-
ла совершено безнадежной, и он намеревался сдать-
ся без игры, но потом подошел к Мише и виноватым
голосом сказал, что тренер настаивает на доигрыва-
нии. Таля это не очень огорчило — он был уверен,
что практически игры не будет. Но его самоуверен-
ность была наказана!
Когда они вновь сели за столик, Таль играл так
небрежно, что не только упустил несложный выиг-
рыш, но и позволил двум пешкам Буслаева вырвать-
ся далеко вперед. Над одним из ходов Таль проду-
мал пятнадцать минут, четырнадцать из которых по-
тратил на то, что ругал себя. Самокритика подейст-
вовала плохо. В острейшей позиции Буслаев, у
которого уже висел флажок (оставалось сделать
шесть ходов), предложил ничью, однако Таль немед-
ленно отказался — он твердо рассчитывал в этой
встрече на очко.
Но вот Буслаев сделал семьдесят первый ход,
а флажок на его часах все каким-то чудом держался.
Очередь за Талем. Он внимательно оценил положе-
ние и сделал два вывода. Первый: его позиция безна-
дежна, пора сдаваться. Второй: стоит ему, сделав
ход, нажать на часы, как флажок Буслаева, скорее
всего, упадет.
Никто в зале Тбилисского шахматного клуба, где
проходило доигрывание, не понимал, разумеется, ка-
кая внутренняя борьба происходила в этот момент
в душе Таля. Сделать ход — значит, по всей вероят-
ности, вписать в таблицу очко, которое сейчас так
необходимо! Но это значит и пойти против своей со-
вести. Признать же себя побежденным — почти на-
верняка лишиться надежды на выход в финал. На-
конец со вздохом сожаления Таль, не делая хода,
протянул Буслаеву руку и поздравил с победой.
За четыре тура до конца у Таля оказалось восемь
очков из пятнадцати. Дела Кобленца, который тоже
1Р
163
играл в турнире, были куда завиднее, и Таль шу-
тил: «Ну, маэстро, теперь мы поменяемся ролями —
вы поедете на финал, а я буду вашим тренером...»
Однако, набрав в последних турах еще три с по-
ловиной очка, Таль разделил пятое-шестое места
с Бухути Гургенидзе.
— Ничего не выйдет, маэстро, придется нам оста-
ваться на прежних ролях, — сказал он после окон-
чания турнира Кобленцу.
— Ладно, ладно, — ответил тот. — Роль у тебя
прежняя, но вот партнеры теперь будут не те. Так
что не очень-то прыгай!
Партнеры ждали Таля действительно несколько
другие. Финал XXIV чемпионата отличался исключи-
тельно сильным составом. Когорта могучих гроссмей-
стеров и мастеров могла навести панику на кого
угодно.
Каждый вечер зал Центрального дома культуры
железнодорожников в Москве был полон. Одной из
главных приманок был двадцатилетний рижский ма-
стер, которого москвичи до сих пор еще не видели
«в деле». Таль на старте сделал бурный рывок — че-
тыре победы в четырех турах! Воодушевленный тби-
лисским финишем, он приехал в Москву, охваченный
желанием играть, и теперь дал себе волю.
Первой его жертвой оказался мастер Аронсон.
В голландской защите Аронсон белыми спокойно
разыграл дебют. При «правильной» игре Таль полу-
чал равную позицию. Но он предпринял антипози-
ционный маневр и полностью уступил противнику
инициативу на ферзевом фланге. Зато партия всту-
пила в полосу комбинационных штормов, где пират-
ская фелюга Таля оказалась более маневренной,
чем солидный и медлительный корабль Аронсона.
Напутав, Аронсон в безнадежном положении просро-
чил время. Психологическое оружие сработало без
осечки!
Вторым встретился противник куда серьезнее —
гроссмейстер Тайманов. Таль знал, что гроссмейстер
иногда чрезмерно увлекается своими замыслами и не
обращает особого внимания на замыслы партнера.
164
Значит, лучшее средство против него — тактические
удары. При первом удобном случае он поставил ло-
вушку и сам удивился, как легко позволил Тайманов
заманить себя в расставленные сети.
К Бронштейну Таль всегда питал самые почти-
тельные чувства. Он считал этого выдающегося шах-
матиста одним из своих учителей, восхищался мно-
гими его партиями. Но мы уже знаем, что за дос-
кой для Таля не существовало авторитетов. И все
же до начала партии он склонен был держать курс
на ничью.
— Чего тебе лезть? — говорил ему Кобленц. —
Имеешь два очка из двух, так какой же смысл рис-
ковать, тем более с Бронштейном?
Таль готов был внять благоразумному совету. Но
когда были пущены часы, он подчинился своему тем^
пераменту, и ему не пришлось жалеть об этом.
В сложной борьбе Бронштейн предложил жертву
пешки. Брать ее казалось рискованным: белый ферзь
попадал в окружение. Но Таль принял вызов. Брон-
штейн остался без пешки, а все его попытки запутать
Таля в сильном обоюдном цейтноте успеха не имели:
в ситуациях такого рода Таль чувствовал себя как
рыба в воде.
Три очка из трех! Он единоличный лидер турнира!
Будет о чем поговорить по телефону с домашними.
Но отец с матерью не знали, радоваться им или огор-
чаться: слишком большие успехи Миши слегка пу-
гали их.
— Главное, не теряй голову, не зазнавайся, — го-
ворил ему озабоченно отец.
Но триумф старта продолжался. В четвертом ту-
ре Таль красиво выиграл у Банника. В острой
позиции Банник провоцировал Таля двинуть цент-
ральную пешку, на что заготовил эффектную комби-
нацию. Ловушка? Великолепно! Но давайте посмот-
рим, что будет дальше. Внимательно анализируя воз-
никавшую позицию, Таль наткнулся на ход, начисто
опровергавший комбинацию. Произошло обычное: он
видел дальше, чем его соперник.
И пешка отважно двинулась вперед. Остальные
165
ходы были сделаны противниками без раздумья —
оба верили в непогрешимость своих расчетов. Сначала,
когда зрители еще не разгадали коварства, по рядам
пронесся возбужденный шепот: «Таль попался!» Но
вот улегся пороховой дым, и позиция Банника пред-
стала в обломках.
В первый день турнира столик, за которым играл
Таль, стоял в третьем, последнем от зрителей ряду.
При всем своем самолюбии юноша понимал, что пра-
ва на первый ряд еще не заслужил. Теперь, как ли-
дер, он играл в первом ряду. Это было приятно, но
вскоре он почувствовал, что с ним и играют, как
с лидером. Банник был последней радостью старта.
Дальше началась невзгоды.
Сделав ничью с Корчным, Таль все еще опережал
на очко следовавшую за ним группу участников. Но
затем пришла очередь Нежметдинова, который пре-
красно провел партию, вынудил Таля защищаться и
заслуженно победил.
В следующих шести турах Таль сделал пять ничь-
их и одну партию проиграл. Это дало повод коммен-
таторам упрекнуть его в том, что он не обладает
нужной стойкостью и болезненно переживает пора-
жения. Таль в середине турнира и в самом деле
играл намного хуже, и действительно это в большой
степени объяснялось деморализацией. Но наступила
она не после проигрыша Нежметдинову, а после
ничьей в партии с Антошиным.
Талю удалось получить очень активную позицию,
как раз такую, в которой он наиболее опасен. И ата-
ка не заставила себя ждать. Таль пожертвовал пеш-
ку, потом ладью за легкую фигуру. Запахло матовы-
ми угрозами. Таль рассчитал вариант с жертвой двух
коней, но мата не находил. Это было чертовски обид-
но. Сумей он завершить комбинацию, и партия могла
быть одной из лучших в турнире. Скрепя сердце Таль
пошел на другое продолжение, у Антошина нашлась
защита, и партнеры вскоре заключили мир.
Когда Таль зашел в комнату участников, кто-то
ему сказал:
— А знаешь, Миша, ты ведь мог бы дать мат.
166
— Нет!
— Нет? А вот посмотри.
И ему показали не очень сложный вариант, ко-
торый действительно вел к мату. Но его ждало еще
одно горькое разочарование. Уже ночью, лежа в пос-
тели, он вдруг нашел более короткую и более краси-
вую матовую комбинацию.
В таких, редких правда, случаях, когда Талю
изменяет его самый надежный инструмент — комби-
национное зрение, он всегда испытывает состояние
подавленности. Психологически это легко понять.
Ведь именно безошибочное комбинационное зрение
позволяет Талю запутывать игру, предпринимать
сложнейшие маневры, чувствовать уверенность в лю-
бых позициях. И вот в партии с Антошиным он за-
блудился там, куда сам завел своего противника.
Таль расстроился и на какое-то время потерял
верность удара. Все же после одиннадцатого тура он
с семью очками делил второе-шестое места с Брон-
штейном, Петросяном, Спасским, Холмовым. Впере-
ди, с перевесом в пол-очка, был Толуш, игравший
в этом турнире необычайно свежо, изобретательно,
эффектно.
В двенадцатом туре Таля ждало новое огорчение:
он отложил в очень тяжелом положении партию с Бо-
леславским. Что должен испытывать в этом случае
мастер, идущий в лидирующей группе? По меньшей
мере он должен быть расстроен. Таль же не был
очень взволнован. Этот вечер, вернее — эта ночь
показали, что он все еще легкомыслен.
Одним словом, после игры наш герой направился
на свидание! В то время как другим участникам
снились сны, Таль бродил с девушкой по улицам
Москвы. Возле Белорусского вокзала они перешли
улицу не там, где нужно. Когда милиционер стал де-
лать соответствующее внушение, Таль гордо отка-
зался признать себя виновным. Тогда, как водится,
у него попросили документы. Увы, паспорт находил-
ся в гостинице.
Вместе со спутницей, которая не захотела его по-
кинуть в беде, Мише пришлось проследовать в отде-
167
ление. Молодой лейтенант, дежурный по отделению,
недовольно повернул голову в сторону вошедшего и
вернулся к прерванному занятию: он сидел за шахма-
тами.
Таль взглянул на доску и не мог сдержать улыб-
ки: лейтенант анализировал его партию с Болеслав-
ским. Очевидно, отложенную позицию передали по
радио в вечернем выпуске. Он не утерпел и сделал
замечание по поводу одного хода. Лейтенант вместо
ртвета со вздохом Отодвинул доску и скучным го-
лосом спросил:
— Фамилия?
— Таль.
— Еще один Таль?
— Вы будете смеяться, — ответил Миша, — но
я не «еще», я тот самый Таль.
Через минуту они вместе разбирали позицию. До-
мой он поехал лишь в семь утра.
Партию, несмотря на помощь милиции, спасти не
удалось.
Таль теперь уже был на седьмом месте. Но, начи-
ная с тринадцатого тура, он стал бурно финиширо-
вать и в точности повторил результат полуфинала:
в девяти турах набрал семь очков.
Турнирная мудрость осторожных гласит: «Бей
слабых и делай ничьи с сильными». Своей игрой
Таль показал, что принципиально отвергает эту ма-
лодушную тактику. Он не только блестяще финиши-
ровал, но сумел при этом отбросить назад своих глав-
ных конкурентов.
В тринадцатом туре Таль выиграл очень важную
партию у Петросяна. После пятнадцатого тура он
вместе с Бронштейном и Толушем делил второе-чет-
вертое места. У всех — по девять с половиной очков.
Лидер теперь Керес, у него десять очков. Но в шест-
надцатом туре Керес играет с Талем.
Надо сказать, что до встреч Таля с Петросяном
и Кересом его успех в турнире многими признавался
случайным. Но партии с Петросяном и Кересом, где
Таль тонко провел эндшпиль, показали, что он дер-
жится в лидирующей группе по праву.
168
Когда партия с Кересом близилась к развязке,
в пресс-бюро торопливо вошел гроссмейстер Флор.
Ветеран шахматных боев, немало повидавший на
своем веку, был явно взволнован. Быстро расставив
на доске фигуры, Флор вгляделся в позицию и, выпя-
тив нижнюю губу и покачав головой, сказал:
— Этот мальчик далеко пойдет!..
Теперь Таль делил первое-второе места с Бронш-
тейном. Но со следующим противником — Арони-
ным Таль сыграл вничью. Впрочем, эти пол-очка бы-
ли ему дороже единицы. Атакуя короля, Таль по-
жертвовал ферзя за ладью. После бурной схватки,
в которой стороны состязались в мужестве и комби-
национном искусстве, партия окончилась вничью. Эта
романтическая дуэль, оба участника которой получи-
ли приз за красоту, доставила наслаждение всем —
и участникам и зрителям.
Интереснейший турнир подошел к концу. Перед
последним туром наступило междуцарствие. Трое —
Бронштейн, Таль и Толуш — имели по тринадцать
очков. У Кереса было на пол-очка меньше. Особую
остроту и без того драматической ситуации прида-
вало то обстоятельство, что Талю и Толушу предстоя-
ло играть между собой.
Никто, наверно, не бросит в Таля камень, узнав,
что он готов был удовлетвориться ничьей — она поч-
ти наверняка обеспечивала дележ первого места
(«пробить» Холмова — труднейшая задача даже для
Бронштейна), а заодно давала и гроссмейстерское
звание. Так подсказывал здравый смысл, так сове-
товал осторожный Кобленц.
Но... аппетит приходит во время игры! После пер-
вых же ходов рухнуло здание, так старательно воз-
двигнутое Кобленцем на безупречных доводах рас-
судка. Когда фигуры вышли на рекогносцировку, Таль
ринулся в бой, оказавшись во власти непередаваемо-
го ощущения, в котором слились воедино упоение
битвой, горячий азарт, манящая и в то же время слег-
ка пугающая жажда риска.
Его соперник был настроен так же решительно.
Ни в одном соревновании за последние годы не играл
169
Толуш с такой страстью, с таким упоением. Но,
странное дело, психологически он оказался неподго-
товленным к ожесточенной схватке. То ли Толуш на-
ходился под впечатлением разгрома, который учинил
Таль целому гроссмейстерскому легиону, то ли не мог
справиться с волнением, но всю партию этот отваж-
ный боец провел, как обреченный. Воспользовавшись
тем, что Толуш пассивно разыграл начало, Таль не-
медленно начал прямой наводкой обстреливать коро-
левский фланг черных.
Публика с тем большим вниманием следила за
этой встречей, что в партии Бронштейна и Холмова
все явственнее вырисовывалась ничья. От Таля те-
перь зависело все. Помните: «Каждый шахматист —
кузнец своего турнирного счастья»? Сейчас этот куз-
нец, не жалея сил, ковал свое счастье. Когда был
сделан тридцатый ход белых, зал ахнул: Таль по-
жертвовал пешку и одновременно оставил под уда-
ром слона. Толуш пытался отчаянно защищаться, но
вскоре протянул руку и первым поздравил Таля с ти-
тулом чемпиона.
Трудно передать, что творилось в этот момент
в зале. Впервые за много лет победу в чемпионате
СССР одержал мастер, да к тому же играющий в та-
кой красивой манере — широко, вольно, с гордым
презрением к опасности. «Таль! Запомните это
имя!» — теперь это имя помнили все, кому были не
безразличны тайны шахматного двора.
Вечером, приняв многочисленные поздравления,
Миша вернулся в номер. Разделся, сел за стол.
И вдруг неожиданно для себя почувствовал грусть.
Все кончено, играть больше не надо, волноваться то-
же. Только теперь он понял, что смертельно устал.
Но утро вечера мудренее. И назавтра, выспавшись
и отдохнув, он снова был прежним Талем.
Как бывало со многими, за одну ночь он стал
знаменит. Сам Давид Бронштейн, мнением кото-
рого Таль так дорожил, назвал его ярким, много-
обещающим талантом. «Молодое дарование», —
вспомнил Миша, читая эти строки, и мысленно улыб-
нулся.
170
Получил признание и его стиль. Автор одной из
статей приводил не раз слышанные «жалобы» мас-
теров.
— Играть с Талем такие партии, где все фигуры
«висят», где все неясно, а на обоих флангах тебя
атакуют... Это очень неприятно!
В 1957 году Таля ждали интересные поездки.
Сначала Исландия, где разыгрывалось первенство
мира среди студентов. Хоть и не без труда команда
СССР заняла первое место. Таль сделал только три
ничьи, остальные партии выиграл.
В августе в Вене и Бадене разыгрывалось команд-
ное первенство Европы. В финале, кроме советской
команды, выступали также шахматисты Чехослова-
кии, Югославии и ФРГ. Наша «великая армада» уве-
ренно одерживала победу за победой.
Таль, выступая на четвертой доске, сыграл не-
сколько весьма интересных партий. Были и неудачи.
В матче с Чехословакией Таль играл с Козмой. Ко-
гда исход матча был уже ясен, Таль подошел к руко-
водителю делегации мастеру Льву Абрамову и, под-
мигнув, спросил:
— Можно побузить?
Тот пожал плечами.
— Что с вами сделаешь!
Таль быстро пошел к столику и вскоре пожертво-
вал одну за другой две фигуры. Быть может, жертвы
были и правильны, но потом он где-то допустил не-
точность, и Козма добился победы.
По вечерам Таль до хрипоты спорил с Львом
Арониным, с которым жил в одном номере. Аронин
убеждал Таля, что надо уважать наследие прошлого,
что нельзя игнорировать позиционные законы. Вот,
например, партия с Козмой. Ведь позиция не созрела
для жертв, и если бы такие комбинации осуществля-
лись, шахматы превратились бы просто в азартную
игру.
Таль не соглашался с такой оценкой позиции.
Когда аргументы исчерпывались, они садились за
доску. Аронин играл за Козму, но уважение к пози-
171
ционным законам не помогало, и Талю большей
частью удавалось доказать свою правоту. Споры
с опытным, вдумчивым мастером были очень полез-
ны. Но в своих принципиальных установках Таль не
усомнился.
Была еще одна поездка — по Италии, куда приг-
ласили команду рижского шахматного клуба. Ми-
лан — Венеция — Реджио-Эмилио — Флоренция —
Рим. В десяти встречах с итальянскими шахматиста-
ми Таль без труда набрал 9 очков. Кажется, впер-
вые в жизни его интересовали не столько шахматные
встречи сами по себе, сколько окружающая обстанов-
ка. Итальянские города с их неповторимым обликом
оставили неизгладимое впечатление.
Подведем итоги. 1957 год — воистину большой
год в шахматной и жизненной биографии Михаила
Таля. Он стал чемпионом страны, объездил много,
стран, накопил огромный запас наблюдений. Нако-
нец, он заканчивал курс в университете.
В чисто творческом смысле Таль тоже сделал
большой шаг вперед. Его подход к шахматной
борьбе, его стиль выдержали проверку огнем
и мечом.
Он стал лучше играть черными. В предыдущем
первенстве он выиграл черными лишь одну партию.
В XXIV чемпионате он одержал черными уже пять
побед. Это свидетельствовало о том, что Таль овла-
девал искусством игры в позициях, где инициатива
в связи с правом первого хода принадлежит против-
нику.
Да и вообще, если прежде Таль старался как
можно скорее «выскочить» из дебюта, чтобы перенес-
ти центр тяжести борьбы на середину партии, то
сейчас он часто добивался преимущества уже в на-
чальной стадии. Не утратив остроты и агрессивности,
стиль его становился более универсальным.
Теперь же, особенно в связи с разговорами о ве-
зении, о случайности и, значит, неубедительности не-
которых его выигрышей, Талю предстояло не только
отстаивать звание чемпиона, но и доказывать правоту
своих творческих взглядов.
172
Счастье сильного
Чемпиону всегда трудно — эту старую истину
знают все, но понимают ее только чемпионы. Таль
понял ее, играя в проходившем в Риге XXV первен-
стве страны. Оно было особенным: четыре первых
призера получали право участвовать в межзональном
турнире, то есть включались в борьбу за мировое пер-
венство. На шахматный престол Таль в то время не
посягал и в мыслях, но перспектива сыграть в силь-
ном международном турнире выглядела заманчивой.
Как часто бывало с Талем, турнир он начал не-
удачно: после девяти туров у него было четыре с по-
ловиной очка. В этот момент разговоры о том, что
стиль его легковесен и что на Таля нетрудно найти
управу, вспыхнули с новой силой. Но сам Таль, как
всегда, не унывал. Подписав капитуляцию в партии
из девятого тура с Корчным, он с несколько наигран-
ной веселостью сказал Кобленцу:
— Ну, начинаем финиш — восемь очков из девя-
ти, и все будет в ажуре!
Кобленц в ответ поморщился: в чудеса он не ве-
рил, даже если их обещал сотворить Таль. Но тот,
разозленный неудачами, действительно начал свой
традиционный финиш.
Первым почувствовал на себе перемену настрое-
ния у чемпиона гроссмейстер Котов. Играя черными,
Таль отчаянно «крутил», и в конце концов утомлен-
ный Котов допустил решающую ошибку.
После этого Таль играл с Таймановым и отложил
партию с лишней пешкой. При доигрывании полу-
чился ферзевый эндшпиль. Как Таль с удивлением
узнал после партии, эндшпиль был теоретически ни-
чейным, причем Тайманову это было известно. Оба
играли спокойно: один не знал, что он не может
выиграть, другой знал, что он не может проиграть.
Но спокойствие и сгубило Тайманова: поторопив-
шись, он сделал ход, приводивший к размену ферзей,
после чего эндшпиль оказался проигранным.
Сделав затем ничью с Полугаевским, Таль снова
встретился с гроссмейстером — на этот раз с Гелле-
173
ром. Партия с ним игралась на нервах. Более полу-
тора тысяч зрителей, заполнивших огромный зал
Дворца науки, с напряжением следили за игрой свое-
го земляка. Все понимали, что, победив Геллера, чем-
пион, которого в турнире уже перестали побаиваться,
может всерьез заявить о своих правах.
В испанской партии Геллер, играя черными, при-
менил новый ход. Таль почувствовал, что может на-
скочить на подготовленный вариант, и пошел на не-
обычное продолжение. Партия обострилась и резко
пошла «вбок». А потом Геллера стали одна за другой
подстерегать неожиданности.
Сначала Таль пожертвовал ладью за слона. Пос-
ле этого он изматывал Геллера каждым ходом. Когда
казалось, что инициатива иссякает, Таль вдруг по-
жертвовал ладью. От второго дара Геллер отказался,
так как белые развивали в этом случае сильнейшую
атаку. Но чтобы принять такое решение, ему потре-
бовалось более сорока минут. А потом Таль, не ду-
мая уже об атаке, решил разменять слона на коня,
чтобы только перейти в лучшее окончание. Однако»
предшествующая борьба так утомила Геллера, что
он, обойдя благополучно столько подводных камней,
вдруг допустил грубую ошибку.
Итак, Таль уже где-то возле лидеров. Не все, ока-
зывается, потеряно! За три тура до конца Таль с де-
сятью очками делил второе-третье места со Спасским,
отставая всего на пол-очка от Петросяна. Совсем не-
плохо, даже если учесть, что его по пятам пресле-
дуют Бронштейн и Гургенидзе, имеющие по девять
с половиной очков.
В этой ситуации, где психологические факторы
выдвинулись на первый план, Таль испытывал прият-
ное возбуждение. Он был уверен, что в трудную ми-
нуту нервы откажут кому угодно, только не ему.
В семнадцатом туре все соискатели путевок на
межзональный турнир в Порторож продвинулись
вперед лишь на полшага. Но следующий тур нару-
шил статус-кво. В этот день Таль победил Гипслиса
и настиг лидера.
Перед игрой он услышал разговоры о том, что
174
Гипслис, дескать, должен без борьбы лечь на лопат-
ки: как никак земляки. Таля это разозлило. То есть
как это «должен»?! Он заставит противника сдаться
или погибнет сам — только так.
И вот в то время, как Петросян вел свой корабль
в ничейную гавань, Таль бросил вызов ветрам. Уже
на одиннадцатом ходу он пожертвовал коня, и хотя
Гипслис от принятия жертвы отказался, его позиция
была разрушена несколькими энергичными ударами.
К последнему туру положение в группе лидеров
выглядело так: Петросян и Таль — по одиннадцать
с половиной, Бронштейн — одиннадцать, Спасский и
Авербах — по десять с половиной очков. Если учесть,
что в последнем туре Таль играл со Спасским, а Пет-
росян — с Авербахом, станет ясной напряженность
обстановки.
Уже начало партии показало, что Спасский на-
строен весьма решительно. Таль, игравший черными,
принял вызов. В защите Нимцовича он применил ред-
ко встречающийся вариант с продвижением пешки
на поле е4. Несколько стеснив игру белых, пешка
эта должна была пасть смертью храбрых.
Спасский вместо этого, однако, сам предложил
жертву пешки. Но Таль отказался от этого приноше-
ния, а спустя некоторое время сделал ход, позволяв-
ший Спасскому выиграть качество. Теперь уже Спас-
ский отказался от соблазна, и совершенно правильно,
так как черные получали в этом случае опасную
атаку.
Полная завуалированных комбинационных угроз,
партия текла тем не менее относительно спокойно, и
ни’одному из бойцов не удавалось надолго завладеть
инициативой. В примерно равном положении Таль,
который не любит спокойных, пресных позиций, пред-
ложил ничью. Спасский отклонил ее и, наверное,
поступил правильно, так как нетерпеливому Талю
предстояло вести скучную позиционную игру.
Неудачное завершение дипломатических перегово-
ров рассердило Таля. «Ждет, конечно, что я оши-
бусь», — подумал он досадливо и... тут же ошибся,
позволив Спасскому захватить тяжелыми фигурами
175
единственную открытую линию. Партия была отло-
жена в позиции, где, как выразился один из коммен-
таторов, у Таля было больше шансов на ничью, чем
у Спасского — на выигрыш. Но, как вытекает из
этой туманной формулировки, шансы на выигрыш
у Спасского все же были, и не такие уж слабые.
Доигрывание партии передавалось по телевиде-
нию. Наверное, вся Рига в эти часы склонилась над
шахматной доской, где разыгрывался последний акт
трагедии — то, что случилось, иначе не назовешь.
Поначалу Талю пришлось худо: на протяжении
ряда ходов его король спасался бегством под не-
прерывным огнем дальнобойных орудий противника.
В один из моментов Спасский мог выиграть. Но, как
выяснилось после партии, ни тот, ни другой из со-
перников этого не видели.
Вскоре, однако, наступил очень важный в психо-
логическом отношении этап, когда белые уже не мог-
ли увеличивать давление, и постепенно на поле боя
установилось равновесие сил. Таль не столько понял
это, сколько почуял нутром. Почуял — и возбужден-
но насторожился. Спасский же, находясь под впечат-
лением прежнего благополучия, не допускал и мысли
об опасности.
И вот он делает одну-две малозаметные неточнос-
ти, и позиция откровенно принимает обоюдоострый
характер. Преследуемый вдруг обернулся, вынул меч
и стал в угрожающую позу.
Нет, позиция Спасского была еще не хуже, чем
у Таля. Но она стала заметно хуже, чем была до сих
пор. И, вдруг осознав это, Спасский странно изме-
нившимся голосом предложил ничью.
Таль помедлил с ответом. Его обуревали самые
различные чувства. Он понимал, что Спасский сейчас
в таком состоянии, когда обычно совершаются непо-
правимые ошибки. В глубине души ему было жаль
Спасского. Но — борьба есть борьба, и горе побеж-
денным... И Таль сказал: «Давайте поиграем еще».
Теперь и белый король чувствует себя не очень
уютно в своих апартаментах. До сих пор он из на-
дежных укрытий следил за ходом сражения в под-
176
зорную трубу, теперь же над его головой стали
с воем проноситься снаряды.
Растерявшись от внезапной перемены декораций,
Спасский разволновался и допустил оплошность.
И вот уже белый король мечется под шахами, вот
уже связана ладья, вот уже ферзь делает традицион-
ный предсмертный шах — своего рода последнее
слово перед казнью. А потом ошалевшие от радости
болельщики стаскивают Таля в партер и пытаются
на руках вынести из зала.
А Спасский? Только друзья молодого гроссмей-
стера знали, что испытывал он в эти горькие минуты.
Для Спасского это был крах его надежд: он не по-
падал теперь в четверку.
Авербах, которому победа Таля дала право на
участие в межзональном турнире, не пошел на доиг-
рывание: он был уверен в победе Спасского. Утром
он спокойно отдыхал в гостинице. Выйдя затем на
улицу, Авербах услышал, как двое прохожих ожив-
ленно обсуждают шахматные дела.
— Как закончилось доигрывание? — спросил
он. — Удалось ли Талю спастись?
— Что?! — возмутились рижане. — Спастись?
Таль выиграл!
Авербах мысленно чертыхнулся: ох, уж эти бо-
лельщики!
Второй триумф Таля в чемпионате СССР произвел
огромное впечатление. Для каждого вдумчивого
наблюдателя стало ясно, что успех Таля на преды-
дущем первенстве не был случаен, что Таль выдаю-
щийся гроссмейстер. Дважды подряд стать чемпио-
ном крупнейшей шахматной державы мира — это
удавалось только Ботвиннику, Бронштейну и Кересу.
«Гроссмейстер Таль, — писал после турнира Брон-
штейн, — не имеет себе равных по способности быст-
рого и далекого расчета, искусству направлять игру
по своему вкусу, создавать осложнения в самых, ка-
залось бы, спокойных позициях, умению разгадывать
и опровергать комбинационные замыслы противника.
Таль — необычайно результативный игрок, из всех
участников турнира он выиграл наибольшее количе-
12 Вик. Васильев
J77
ство партий. В некоторых ему, быть может, сопутст-
вовало счастье, но это — счастье сильного».
Так говорил тонкий и оригинальный ценитель и
создатель произведений шахматного искусства. Но
так живуче было мнение о случайности побед Таля,
что даже теперь, когда он удержал свою корону, не
утихали разговоры о его дьявольском везении. Вспо-
минали не только партию с Геллером или Спасским.
Вспоминали и другие партии, в частности с Фурма-
ном, где тот в выигрышном положении просрочил
время.
Да, было такое. Но повторялась прежняя история,
знакомая до мельчайших деталей: критики Таля рас-
сматривали не всю партию, как единое целое, а вы-
хватывали какой-то отдельный кусок и по нему суди-
ли о всей борьбе.
С Фурманом было так. В старинном варианте
Таль переиграл противника и в хорошей позиции
имел лишнюю пешку. Вдобавок ко всему Фурман
оказался в сильнейшем цейтноте. Вместо того чтобы
заняться спокойной реализацией перевеса, нетерпели-
вый Таль затеял сложную комбинацию. Он отдал
ладью за легкую фигуру и уже собирался пожертво-
вать ферзя, как вдруг увидел, что комбинация не
проходит. Правда, ошибочная сама по себе, комби-
нация потребовала от Фурмана дополнительного рас-
хода времени. И когда Таль понял, что он просчи-
тался, он понял и другое — что противник просто
не успеет сделать положенное число ходов. И дейст-
вительно, Фурман просрочил время.
Так разве не Таль своей игрой загнал противника
в цейтнот? Разве он не заставил Фурмана подолгу
задумываться над ходами, разгадывать ловушки,
обходить скрытые угрозы? Почему же Талю «по-
везло»?
Итак, стиль выдержал двойной экзамен — в Мо-
скве и в Риге. Таль убедился, что стремление к ост-
рой, рискованной игре позволяет ему добиваться
необычайно высокой результативности. Он пришел
к твердому выводу, что без риска нельзя побеждать.
Все складывалось удачно не только на шахматных
178
полях. Чемпион страны сдал государственные экза-
мены на «отлично», защитил диплом — «Сатира в ро-
мане Ильфа и Петрова «12 стульев». Его трактовка
Остапа Бендера была признана если не безупречно
правильной, то, во всяком случае, бесспорно ориги-
нальной.
Закончив университет, Таль поехал на Черномор-
ское побережье. Ему нужно было отдохнуть. Но ког-
да Таль попал в дом отдыха, в нем ожила его страсть
к эстраде. Он быстро пристроился к бригаде художе-
ственной самодеятельности, выступал с конферан-
сом, куплетами, пародийными песенками. Некоторые
песенки сочинил сам. Бригада с успехом гастролиро-
вала по побережью.
Миша чувствовал себя счастливым. Он, кроме то-
го, выступал еще с лекциями, с сеансами одновре-
менной игры и сильно уставал, но веселая жизнь
с постоянными разъездами, шумный прием, который
устраивала ему публика, — он уже был знаменит, —
наконец, возможность проверить свои актерские нак-
лонности — все это очень нравилось.
Правда, как только он узнал, что может в составе
студенческой команды выступить в Варне в очеред-
ном первенстве мира, он, не задумываясь, немедлен-
но полетел туда. Возможность поиграть в шахматы
он упустить не мог. В Варне Таль играл на первой
доске и набрал восемь с половиной очков из деся-
ти — отличный результат. Это было в июле. А в ав-
густе он уже был в Югославии, в Портороже, где
начинался межзональный турнир. Михаил Таль всту-
пил в борьбу за мировое первенство.
«Можете мне верить...»
Порторож — небольшое курортное местечко на
берегу Адриатического моря. Правда, Талю море
вскоре надоело: лежать на пляже — занятие не для
его натуры. Словом, он остался недоволен: народу
мало, скучно, нечем развлечься. Кобленца же это
вполне устраивало: развлекайся, мальчик, за доской!
12*
179
Игра проходила в небольшом продолговатом зале
Народного дома. Зрителей отделял от участников
барьер из металлических труб. Таля такая близость
со зрителями не пугала. Вот только душно, да очень
уж мешали фоторепортеры.
После трех туров Таль с двумя с половиной очка-
ми был лидером. В четвертом туре он встретился
с Матановичем. Попав в трудное положение, он при
доигрыЬании поправил свои дела. Но, на свою беду,
Таль вдруг заметил, что в одном из вариантов может
двинуть вперед пешку по линии «а», что поставит
Матановича перед большими трудностями. Вместо
того чтобы двинуть эту пешку в нужный момент,
Таль, увлеченный заманчивой идеей, схватился за
нее немедленно. Оторвав пешку от доски, он несколь-
ко секунд удивленно глядел на нее, потом посмотрел
на Матановича, у которого тоже был удивленный вид,
и — что же еще делать — двинул пешку вперед.
Вскоре пришлось сдаться.
Таль страшно разозлился на себя. Югославская,
пресса не поскупилась на похвалы своему соотечест-
веннику. Одна заметка была озаглавлена «Подвиг
Матановича», и Таль, не знавший еще тогда, что «по-
двиг» по-сербски значит «достижение», расстроился.
Одним словом на встречу со следующим против-
ником — Филипом — Таль вышел с огромным жела-
нием победить. В испанской партии он при первой
возможности завязал стычку на королевском фланге.
Филип, игравший черными, организовал стойкую обо-
рону. В сложной позиции, где у белых, однако, не
видно было прямых угроз, Таль сделал ход королем,
после чего у Филипа появилась возможность выну-
дить жертву фигуры.
Филип увидел эту возможность, полчаса проду-
мал... и предложил ничью. Теперь задумался Таль.
Он не был уверен в том, что жертва на сто процен-
тов правильна. Но он чувствовал, что, предвидя на-
двигающуюся бурю, Филип явно обескуражен.
Зная Таля, вы, конечно, уже догадываетесь, что
он отклонил предложение. А следующим же ходом
его слон врубился в пешечную цепь, за которой
180
укрылся черный король. Это была позиционная жерт-
ва: Таль получил взамен только две пешки и атаку.
Не так уж, правда, мало. Но главное было в дру-
гом — Филип находился в состоянии шока и вряд
ли мог вести защиту со своим обычным упорством.
Психологический эксперимент Таля оправдался: про-
тивник вскоре допустил несколько ошибок и сдался.
В пятнадцатом туре Таль настиг лидера — Петро-
сяна, а за четыре тура до конца самолично возгла-
вил турнир. Правда, его поджидали сильные против-
ники: Панно, Олафссон, Петросян, а также америка-
нец Шервин, но ведь Таль славился умением
финишировать.
Партия с Панно оказалась одной из самых запу-
танных в шахматной биографии Таля. Противники
разыграли испанское начало, причем Панно тратил
очень мало времени на обдумывание. Вскоре Талю
стало ясно, что соперник тянет его на вариант, кото-
рый встретился в партии Таля с Антошиным из
XXIV чемпионата СССР.
Большого удовольствия это открытие не достави-
ло — как видно, аргентинец заготовил сюрприз. Но
после непродолжительного раздумья Таль решил:
«А, будь что будет!» Тем более что он наметил дви-
нуть пешку на поле е5, что было Тоже новым ходом
и, наверное, не входило в планы Панно.
В середине партии начались головоломные ослож-
нения, причем оба молодых гроссмейстера словно
щеголяли друг перед другом комбинационным искус-
ством и презрением к опасности. На девятнадцатом
ходу Панно отдал ферзя за ладью и две легкие фи-
гуры. В этот момент позиция Таля выглядела на-
столько шаткой,,что Бронштейн, увидев удрученного
Кобленца, подошел к нему и сочувственно похлопал
по плечу:
— Не расстраивайтесь, ведь впереди еще четыре
тура.
Но Таль опять рассчитал комбинацию дальше,
чем его противник! Фигуры черных оказались разбро-
санными в разных концах доски, и Панно пришлось
пойти на некоторые материальные потери. В даль-
181
нейшем аргентинский гроссмейстер яростно защищал-
ся и поставил Талю несколько коварных ловушек,
которые тот, однако, вовремя разгадал.
Когда пришла пора откладывать партию, Панно
допустил ошибку. И все же Таль совсем не был уве-
рен, что может выиграть. Первый вопрос Кобленца
был: «Ну, как?» Таль ответил: «Кажется, ничья».—
«Так чего же ты ждешь — предлагай!» — нетерпеливо
воскликнул Кобленц. Но Таль, улыбаясь, покачал
головой.
Они до утра анализировали позицию и решили,
что есть шансы на выигрыш. А утром, еще раз по-
смотрев отложенную партию, Таль решил, что сего-
дня он «отдохнет» во встрече с Олафссоном, чтобы
вечером продолжить анализ. Таль спокойно пришел
в зал, сел за столик, отчеркнул на бланке пятнадца-
тый ход, после которого решил начинать мирные пе-
реговоры, и, не очень задумываясь над ходами, стал
играть.
Во всем этом в полном блеске проявили себя и
легкомыслие и самоуверенность Таля. Ему казалось,
что раз он, Таль, не возражает против ничьей, то,
стало быть, нечего и играть. Что Олафссон может
иметь на этот счет особое мнение, ему и в голову не
приходило!
Таль быстро разменял несколько фигур и, сделав
пятнадцатый ход, задал Олафссону обычный в таких
случаях вопрос:
— Вы играете на выигрыш?
- Да!
Только тут Таль внимательно оценил позицию и
увидел, что дела его неважны, чтобы не сказать со-
всем плохи. Огорчившись, он сделал вдобавок не-
сколько неточных ходов. Словом, к моменту откла-
дывания партия была проиграна. Олафссон записал
ход, и Талю предстояло теперь доигрывать уже две
партии: в одной — сложнейший эндшпиль с малень-
кими шансами на победу, в другой — простой энд-
шпиль с маленькими шансами на спасение.
Да, надежда на спасение, пусть и мизерная, все
же оставалась, причем надежда чисто психологиче-
182
ского характера. Таль понимал, что при нормальных,
естественных ходах Олафссон должен легко выиграть.
Следовательно, надо было найти парадоксальное
продолжение, тем более что Олафссон продумал над
записанным ходом сорок пять минут и при доигры-
вании не мог подолгу размышлять.
Учтя все это, Таль решил испробовать нелепое на
первый взгляд продолжение, при котором черный ко-
роль направлялся не к проходной пешке белых,
а в противоположную сторону! Эта причуда черного
короля при правильной игре белых не могла спасти
партию. Но если Олафссон не считался с такой воз-
можностью, ему трудно было разобраться в обста-
новке, потому что маневр с уходом короля был сов-
сем не безобиден.
Таль с Кобленцем считали, что будет нормальным,
если доигрывание принесет в целом очко — где-то
повезет, где-то не повезет. Но очко было довольно
быстро добыто уже в партии с Панно, где неожидан-
но удалось добиться победы без особых волнений.
Настала очередь играть с Олафссоном. В психо-
логической борьбе все имеет значение, даже манера
поведения. Таль молниеносно делал ходы, с невозму-
тимым видом прохаживался между столиками, де-
монстрируя полное спокойствие за исход поединка...
И Олафссон, который пришел в зал лишь затем, что-
бы принять капитуляцию, вдруг заволновался. После
неожиданного отхода черного короля он надолго
задумался, и на десять ходов у него оставалось те-
перь немногим более двух минут. Короче говоря,
Олафссон вскоре же сыграл неточно, и выигрыш
ускользнул у него из рук.
Назавтра во всех югославских газетах, рассказы-
вавших об этой неожиданной развязке, фигурировали
эпитеты: «хитрый Таль», «изворотливый Таль», «лов-
кий Таль» и, конечно же, «счастливый Таль». Счастли-
вый... Только сам Таль да Кобленц знали, какого
огромного нервного напряжения, какой энергичной
работы ума стоила ему эта ничья.
К последнему туру у Таля было тринадцать оч-
ков — на пол-очка больше, чем у Глигорича и Пет-
183
росяна. Последний в этот день был свободен от игры,
и его сумел догнать Бенко. Глигорич же сделал
ничью с Фишером и обеспечил себе второе место.
Таль встречался с Шервином. После того как
Глигорич согласился на ничью, Таля вполне устраи-
вал такой же исход. Разыграв дебют и получив
вполне приличную позицию, он посмотрел в зал и
встретился взглядом с Кобленцем.
Тренер волновался. Зная характер Таля, он боял-
ся, что тот пойдет на какую-нибудь авантюру. Таль
мысленно улыбнулся: нет, глупости он не сделает,
он уже взрослый. Но упустить такой случай? И, де-
лая вид, что он не замечает умоляющего взгляда
Кобленца, Таль ходит пешкой, потом ладьей и толь-
ко после этого предлагает Шервину ничью. Знамени-
тый гроссмейстер, одержавший выдающуюся победу,
был уже взрослым, но по-прежнему оставался озор-
ником.
После Порторожа зарубежная пресса наделила
Таля звонкими кличками вроде «черной пантеры»,
«ракеты из Риги», «пирата» и т. п. Словом, все было
сделано для того, чтобы взвинтить интерес к Талю.
На нем да на Бобби Фишере газетчики делали свой
бизнес.
А знатоки? Какую позицию занимали они, эти
мудрые вещуны, которых трудно ослепить блестками
эффектных комбинаций? Хотя многие из них сохра-
няли настороженное отношение к игре Таля, наибо-
лее вдумчивые признавали убедительность и законо-
мерность его удивительных успехов. Главное же, они
воздавали должное подходу Таля к шахматной борь-
бе, справедливо расценив стиль победителя порто-
рожского турнира не только как проявление его
яркого и своеобразного таланта, но прежде всего как
знамение времени, как шахматную закономерность.
Вот что писал после турнира очевидец порторож-
ской битвы мастер Л. Абрамов:
«...Турнир в Портороже был первым межзональ-
ным соревнованием, в котором ни одному из участ-
ников не удалось избежать поражения. Многие гросс-
мейстеры склонны считать это закономерным явде-
184
нием. Наступила новая шахматная эпоха, — говорят
они, — когда побеждать можно только рискуя».
Десятого сентября состоялся последний тур пор-
торожского турнира, а тридцатого сентября в Мюн-
хене началась XIII олимпиада — командное первен-
ство мира. Советский Союз был представлен могучей
плеядой гроссмейстеров — чемпион мира Ботвинник,
экс-чемпион мира Смыслов, Керес, Бронштейн, за-
пасные — Таль и Петросян.
Чемпион страны — на запасной доске. Где-то
в глубине души Таль был чуточку раздосадован, но
он слишком уважал старших коллег, которых считал
своими учителями, чтобы думать, что мог занять
место кого-нибудь из них. Да и запасным он только
числился — ему пришлось сыграть ни много, ни ма-
ло пятнадцать партий.
Таль приехал в Мюнхен, окрыленный порторож-
скими успехами. Он находился в том вдохновенном
состоянии, когда все удается, когда любая, самая
трудная задача оказывается по плечу. Его называли
в Мюнхене «советской шахматной сенсацией», он на-
ходился в центре всеобщего внимания, завязывал
знакомства с шахматистами всех континентов, каж-
дую свободную минуту улучал, чтобы бить в легких
партиях иностранных мастеров. В шумной атмосфере
олимпиады, этого шахматного Вавилона, кипучая на-
тура Таля с его ненасытной жаждой побед нашла
для себя идеальную обстановку.
В дни олимпиады Мюнхен отмечал свое восьми-
сотлетие, и Таль хотел в первый же день осмотреть
город. Врач, однако, потребовал, чтобы все участни-
ки хорошо отдохнули. Но искушение было слишком
велико. Таль выставил вторую пару туфель за дверь
своего номера и потихоньку улизнул из гостиницы.
Он с наслаждением прошелся по вечернему городу
и так же незаметно вернулся домой. «Изворотливый
Таль» был очень доволен удавшейся затеей.
Как и следовало ожидать, команда СССР одер-
жала победу. Таль получил приз за лучший резуль-
тат тринадцать с половиной очков из пятнадцати,
что было рекордом олимпиады.
185
Среди трех шахматистов, которым удалось устоять
против напора Таля, был югославский гроссмейстер
Трифунович. Он славится необычайным упорством
в защите. Перед партией Трифунович сказал:
— А ну-ка, я проверю мальчика. А то только и
слышишь: Таль, Таль...
Увидев, что ветеран решил испытать его, Таль
постарался создать очень сложную позицию, нагне-
тал давление на обоих флангах, ставил бесчислен-
ные ловушки, но Трифунович разгадывал все! И Та-
лю пришлось согласиться с ничьей.
Подписав бланк, Трифунович, очень усталый, но
довольный, сказал:
— Знаете, когда вы выигрывали в Портороже,
я что-то не очень верил в ваши победы. Теперь ви-
жу, что с вами действительно трудно играть. Но за-
то и я давно так здорово не играл...
Словом, в Тале бурлил избыток шахматной энер-
гии, и он создавал себе иной раз даже дополнитель-
ные трудности, осуществляя чересчур рискованные
эксперименты. Но противники, как правило, так боя-
лись его (и Таль это великолепно использовал), так
«верили» ему, что даже там, где можно было попы-
таться спастись, покорно шли на эшафот.
Изредка попадались, правда, упрямцы. В послед-
ний день соревнований команда СССР встречалась
с командой Швейцарии. К этому времени советские
шахматисты уже обеспечили себе победу на олимпиа-
де. Таль поэтому рассчитывал быстро свести партию
со своим противником Вальтером вничью и пойти
в находившееся рядом кафе, где можно было по-
смотреть по телевидению проходивший в Лондоне
матч футбольных команд Англии и СССР.
Таль, игравший черными, бодро сел за столик и
приготовился немедленно сделать ответный ход:
нельзя было терять ни минуты. Но отвечать было не
на что: Вальтер около десяти минут продумал над
первым ходом! Бывший вратарь ерзал на стуле — та-
кую пытку ему еще никто не устраивал, — но делать
было нечего. На второй ход Вальтер потратил столь-
ко же времени. Таль почувствовал, что футбол, ка-
186
жется, состоится без него. А вскоре в нем проснулся
инстинкт охотника, и он кинулся по следу. На три-
дцать четвертом ходу Вальтер сдался.
На Мюнхенской олимпиаде Таль благодаря свое-
му общительному нраву завязал много знакомств.
Одно близкое знакомство было для Таля особенно
важно и дорого — с чемпионом мира Михаилом Мои-
сеевичем Ботвинником. В Мюнхене Таль часто наб-
людал, как искусно, с каким глубоким пониманием
позиции анализирует Ботвинник отложенные партии.
Несколько раз ему пришлось рассматривать позиции
вместе с Ботвинником, и он многому поучился.
После олимпиады многие стали считать Таля
одним из главных соперников чемпиона мира. Макс
Эйве, например, заявил:
«Таль — выдающееся явление в шахматах. Мо-
жете мне верить: я видел на своем веку очень много
талантливых шахматистов».
Кажется, многие ему верили.
«Все в полном порядке!»
В конце октября Таль вернулся из Мюнхена,
а £ январе 1959 года ему уже предстояло ехать в Тби-
лиси на финал XXVI чемпионата страны. В эти два
месяца надо было отдохнуть — уж в слишком уча-
щенном темпе шли шахматные состязания. Надо бы-
ло подумать и о работе. Интересы Таля с его лю-
бовью к музыке, к литературе не укладывались
в пределы шахматной доски.
Он попробовал себя на педагогическом попри-
ще— преподавал русский язык и литературу в одной
из рижских школ. Ему удалось быстро завоевать
авторитет у ребят. На одном из первых уроков Таль,
войдя в класс, увидел на окне доску с расставленны-
ми фигурами. Написав мелом задание, он повернулся
и, бросив мельком взгляд, заметил, что ситуация на
доске изменилась, причем один из игравших допус-
тил явный промах.
— Даже во время урока стыдно так плохо
187
играть! — сказал Таль и как ни в чем не бывало про-
должал занятие.
Фигуры на доске больше не передвигались.
Ребятам нравился новый преподаватель, причем
популярность его отнюдь не страдала из-за частых
отъездов, приводивших к отмене уроков. Но вскоре
Таль понял, что не имеет права работать в школе:
слишком уж часто приходилось ему уезжать.
Его всегда тянуло к журналистике. В латвийской
молодежной газете Таль начал писать маленькие
фельетоны по письмам читателей. Это было интерес-
но. Но и тут длительные путешествия мешали, вы-
бивали из колеи.
С начала 1959 года в Риге начал издаваться
шахматный журнал «Шахе». Таля ввели в редакцион-
ную коллегию. Сначала он отнесся к этому несколь-
ко иронически: в двадцать один год — и член редак-
ционной коллегии. Смешно! Но потом втянулся и
и вдруг почувствовал, что именно в шахматном жур-
нале могут отлично ужиться любовь к шахматам и
к журналистике.
Таль решил, что шахматный журнал должен де-
латься легко, занимательно, даже весело. И «Шахе»
стал именно таким. Даже сугубо специальные статьи,
публикуемые в журнале, написаны', как правило,
живо, интересно, без тени унылого академизма.
В обозрениях же, интервью, всевозможных заметках
много юмора, который придает журналу своеобраз-
ный колорит. Во всем этом большая заслуга принад-
лежала Талю, тогда члену редколлегии, а потом и ре-
дактору журнала.
Было еще одно важное «дело», властно отвлекав-
шее Таля от шахматных забот: теперь он звонил по
вечерам не только в Ригу, но и в Вильнюс. Там жила
девушка, с которой он связал вскоре свою судьбу.
...В Тбилиси Таля ждало психологически очень
трудное испытание. Ситуация была точно охаракте-
ризована в шахматном бюллетене, посвященном на-
чинавшемуся чемпионату:
«Если, говоря словами старинного анекдота, его
(Таля. — В. В.) первый успех в XXIV чемпионате
1R8
расценивался некоторыми как случайность, а повтор-
ное завоевание золотой медали как совпадение, то те
же скептики вынуждены были признать после межзо-
нального турнира в Портороже и XIII олимпиады
в Мюнхене, что для Таля занимать первые места —
привычка. И если остальные ведущие гроссмейстеры
мирились с тем, что вперед поочередно выходили
Бронштейн, Котов, Смыслов, Керес, Ботвинник, Авер-
бах, Геллер и Тайманов, то теперь стоит вопрос: либо
признать абсолютную гегемонию Таля в советских
чемпионатах, либо опередить его».
Гегемонию в шахматах с их азартным духом со-
перничества не любили никогда. Тем более не хотели
ее признавать в Тбилиси, где играли такие выдающие-
ся шахматисты, как Керес, Бронштейн, Петросян,
Корчной, Авербах, Спасский, Геллер, Тайманов.
Таль был не просто чемпионом, с которым всегда
играют особенно старательно, он был еще и очень
молодым, энергичным претендентом на шахматный
престол. И, наверное, каждый участник турнира леле-
ял в душе тайную мечту — призвать к порядку этого
слишком уж напористого молодца.
В Тбилиси Таль играл в своей обычной манере.
К предпоследнему, восемнадцатому туру у него бы-
ло двенадцать очков. Семьдесят процентов — этого
обычно бывает достаточно, чтобы захватить первое
место. В Портороже у Таля после семнадцати туров
тоже было двенадцать, и он шел первым, на целое
очко обогнав Петросяна. Но тут, в Тбилиси, он на
пол-очка отставал от того же Петросяна. — своего
всегдашнего соперника.
Это обстоятельство заслуживает особого разгово-
ра. На протяжении многих лет Петросяна, этого вели-
колепного мастера позиционно-маневренной игры, на-
зывали в печати «железным Тиграном». Звучит это
совсем неплохо, но Петросян носил свое прозвище
без особой гордости. Эпитет «железный» подчеркивал
только «непробиваемость» Петросяна, его редкое, чи-
сто капабланковское умение вовремя чуять запах гари
и умело укрощать занимавшееся пламя, «Железный
Тигран» обладал искусством не проигрывать. В искус-
189
стве же выигрывать он чувствовал себя не столь уве-
ренно.
И вот в тбилисском чемпионате Петросяна, что на-
зывается, прорвало. Уже в середине турнира он за-
хватил лидерство и до конца состязания так и не по-
зволил никому себя догнать. Петросян не проиграл
ни одной партии, и это никого не удивило. Но при
этом он одержал восемь побед, а вот это уже было
сенсацией.
Эволюция стиля Петросяна (которая, конечно,
проходит со срывами: два шага вперед — шаг на-
зад) — это тоже знамение времени и в какой-то, мо-
жет быть большой, степени объясняется влиянием
представителей современного стиля, в первую очередь
Таля и Корчного.
Но вернемся к тбилисскому турниру. В восем-
надцатом туре Петросян играл с Никитиным. У Та-
ля был более тяжелый противник—гроссмейстер Корч-
ной. Петросян получил после дебюта очень перспек-
тивную позицию, и Таль поэтому решил сжечь мосты.
Но и Корчной был настроен не менее агрессивно.
Стремясь любой ценой захватить инициативу, Таль
потерял важную центральную пешку. Пришлось
сдаться. Обиднее всего было то, что Петросян закон-
чил свою партию вничью.
Судьба турнира была решена. В последний день
Петросян сделал ничью, обеспечившую ему пер-
вый приз. Таль черными долго пытался запутать Хол-
мова, но тот разгадывал одну загадку за другой. На
тринадцатом ходу Таль пожертвовал коня, а потом
даже подставил под удар ферзя. В зале поднялся та-
кой шум, что задумавшийся Холмов удивленно взгля-
нул на Таля и спросил:
— Кто сдался?
Но в конце концов Талю пришлось удовлетворить-
ся ничьей. В итоге он разделил со Спасским второе-
третье места.
Итак, первая «неудача»? Нет, никто, в том числе
и сам Таль, не мог расценить это таким образом.
Второе место в чемпионате СССР — весьма почетный
результат для любого шахматиста. Что же касается
190
творческой стороны, то здесь у Таля и вовсе не бы-
ло оснований огорчаться. Он играл в турнире «с аппе-
титом», легко, свободно. Некоторые партии, в частно-
сти с Бронштейном, Авербахом, Васюковым, Никити-
ным, Таль провел очень сильно.
Тбилисский турнир, в котором Талю приходилось
откладывать много партий, натолкнул его на мысль—
предложить Авербаху, признанному знатоку эндшпи-
ля, быть секундантом на турнире претендентов. Ко-
бленц одобрил эту идею, переговоры состоялись и
закончились успешно.
Перед турниром претендентов Талю надо было
пройти еще два испытания — одно в швейцарском го-
роде Цюрихе, другое — в Москве.
В Цюрихе проходил международный турнир.
В жизни Таля это был первый крупный турнир, на
котором не нужно было бороться за медаль чемпио-
на, либо за выход в четверку или в шестерку. На этом
турнире нужно было одно — играть! Таль очень
скоро почувствовал прелесть этой необычной ситуа-
ции. И он заиграл в свое удовольствие!
Таль с блеском занял в Цюрихе первое место, на-
брав одиннадцать с половиной очков из пятнадцати.
Он получил специальный приз за наибольшее количе-
ство побед: в пятнадцати турах Таль выиграл десять
партий.
В Цюрихе выступало, кроме него, пять участни-
ков предстоящего турнира претендентов — Керес,
Глигорич, Фишер, Олафссон, Бенко. Поэтому Таль
устроил генеральный смотр своим силам. Главный
упор в партиях он сделал на тактику. Турнир лишний
раз подтвердил, что победа требует дерзаний, что
риск не только полезен, но и необходим.
Эффектные победы Таля, общительность, живость
его характера — все это не могло не нравиться. В пар-
тии с Келлером Таль пожертвовал пешку, коня, вто-
рого коня и обе ладьи. Зрители пришли в необычай-
ное возбуждение. Многие поздравляли Таля, говоря,
что соскучились по таким партиям, что он сыграл
в романтическом духе старых мастеров. Но в конце
191
каждый осторожно задавал один и тот же вопрос:
«А правильны ли жертвы?»
— Не знаю! — отвечал Таль и не кривил при этом
душой. — Келлер не смог за доской найти опровер-
жения? Значит, жертвы правильны. А, главное, —
добавлял Таль, улыбаясь, — зрители получили удо-
вольствие, я получил удовольствие и даже сам Кел-
лер, как он говорит, получил удовольствие — так
стоит ли жалеть о том, что жертвы, может быть, и не
совсем оправданы?
В самом хорошем настроении Таль вернулся в Ри-
гу и начал вместе с другими латвийскими шахматис-
тами готовиться к начинавшейся вскоре в Москве
II Спартакиаде народов СССР. Но как-то вечером
он почувствовал недомогание. Как выяснилось неко-
торое время спустя, у него было заболевание почек,
но врачи подозревали аппендицит.
Таль чувствовал себя очень плохо. То и дело
возникавшая острая боль заставляла забывать даже
о шахматах. На спартакиаду Талю ехать не хотелось,
он знал, что принести очки своей команде вряд ли
сможет. Но его попросили выступить хотя бы для то-
го, чтобы морально поддержать товарищей. Тут Таль
был не в силах отказать.
Таль не смог выиграть ни одной партии и на пер-
вой доске разделил последнее место! Единственным
утешением было, что Таль все же принес пользу
команде: он помогал друзьям в выборе дебюта, ана-
лизировал отложенные партии. Зато и команда, не-
смотря на неудачи своего лидера, относилась к нему
очень нежно. Каждый день в номере Таля появлялись
фрукты, конфеты. Это было трогательно, и в общем
Таль не очень унывал.
После спартакиады состоялось собрание участни-
ков. И когда один из организаторов турнира спро-
сил: «Ну, как настроение, товарищи?» — Таль немед-
ленно ответил: «Все в полном порядке!» Раздался
дружный хохот.
Но дальше бодриться он не мог. Когда Таль вер-
нулся домой, врачи велели немедленно ложиться на
операционный стол. Двадцатого августа Талю сделали
192
операцию, а второго сентября он уже вылетел в Мо-
скву, чтобы два дня спустя вместе с другими совет-
скими участниками и их секундантами отправиться
в Югославию, где начинался турнир претендентов.
В рижском аэропорту Ида Григорьевна, провожая
сына, говорила:
— Смотри, Мишенька, не смейся много, а то шов
разойдется.
Она знала, что говорила. Хотя Таль с треском
провалился на спартакиаде, хотя он перенес опера-
цию и по этим причинам считалось, что не сможет
составить настоящую конкуренцию 'Смыслову, Кере-
су, Петросяну и Глигоричу, он по-прежнему был весел
и беззаботен. Неисправимый оптимист, как всегда,
верил в свою звезду.
Итак, Блед, где проходил первый этап турнира
претендентов. Курортный городок, живописно распо-
ложенный в горной местности, у озера. Тот самый
Блед, где великий Алехин, став шахматным королем,
доказывал поклонникам великого Капабланки, что
он по праву отнял у соперника почетный титул.
В крупном международном турнире Алехин занял
первое место, оторвавшись от ближайшего конкурен-
та на пять с половиной очков — рекорд еще не поби-
тый никем. Тот самый Блед и тот самый отель Теп-
лице, в котором проходил исторический турнир.
Все это могло настроить на лирический и даже
патетический тон каждого участника. У Таля в Бледе
могло быть и минорное настроение: после операции
его здесь никто, кажется, не считал серьезным сопер-
ником. Когда в газетах приводились перед турниром
отдельные комбинации и партии Таля, следовал не-
пременный рефрен: «Так играл Таль до операции».
Любопытно, что все участники и секунданты, кро-
ме его собственного, отвечая на анкету одной из юго-
славских газет, отвели ему в своих прогнозах отнюдь
не первое место. Хуже всего было то, что операция
действительно давала себя знать.
Но Таль не был бы Талем, если бы все эти обстоя-
тельства заставили его грустить! Он был раздосадо-
ван плохим самочувствием, оценкой прессы, но о ми-
13 Вик. Васильев
193
норе не было и речи. С плохо скрываемым нетерпе-
нием Таль рвался в бой.
Между тем никогда еще перед ним не стояли
столь ответственные проблемы, никогда еще не жда-
ли его такие суровые испытания. Ведь несмотря ни
на что, злые языки продолжали поговаривать, что
стиль Таля годится только для тех, кто заведомо сла-
бее. Ему предстояло теперь либо заставить скепти-
ков прикусить язык, либо признать, что они правы.
А ведь по крайней мере четверо из его соперников
могли смело претендовать на победу.
Василий Смыслов, у которого год царствования
на шахматном троне только раздразнил аппетит.
Смыслов, трижды — и с таким успехом! — бивший-
ся с Ботвинником. Великолепный стратег и тончай-
ший знаток эндшпиля — едва ли не самой сложной
стадии шахматной партии.
Пауль Керес, шахматист универсального стиля:
в любой стадии партии он одинаково опасен. Особен-
но сейчас, когда ему нельзя больше мешкать, — со-
рок три года нет-нет да и напомнят о себе.
Тигран Петросян, «непотопляемый дредноут»,
гроссмейстер, который добился того, что его проигры-
ши стали сенсациями. Тот самый Петросян, о котором
Эйве после первого круга турнира претендентов
1956 года сказал: «...Если Петросян начнет немного
комбинировать, с ним невозможно будет играть в
шахматы».
Наконец Светозар Глигорич — опаснейший сопер-
ник Таля в Портороже и Цюрихе, отстававший в обо-
их турнирах всего на пол-очка.
Это бесспорные фавориты. А Роберт Фишер, Фри-
дрик Олафссон и Пал Бенко — разве от них нельзя
ждать любого подвоха?
Конечно, у Михаила Таля было что противопоста-
вить любому из этих бойцов, но, во-первых, злосчаст-
ная болезнь заставила дни, предназначенные для по-
следней подготовки, провести на больничной койке,
во-вторых, как в сердцах воскликнул кто-то, не мог
же Таль, черт подери, занимать во всех турнирах пер-
вые места!
194
Какой вывод сделал для себя Таль, тщательно
оценив силы и возможности каждого из соперников?
Вывод он сделал парадоксальный, но вполне в своем
духе: в таком турнире можно победить, только идя
против каждого на острейший риск. Это было прин-
ципиальное, исключительно ответственное и, как по-
казали дальнейшие события, единственно верное ре-
шение, потому что Керес, который, как вскоре выяс-
нилось, был главным соперником Таля, взял такой же
курс.
В первом туре противником Таля был Смыслов.
По прихоти судьбы именно за рубежом встретились
они впервые за шахматной доской. Таль перед пар-
тией признался Авербаху, что не ждет от нее ничего
хорошего. Было какое-то подсознательное и мало-
объяснимое ощущение неизбежности проигрыша. То
ли сказалось недомогание, то ли ему нужна была
психологическая раскачка, чтобы кто-то крепким
пинком пробудил спортивную злость, но первую пар-
тию Таль провел неуверенно. Смыслов же играл ве-
ликолепно.
В сицилианской защите Смыслов белыми избрал
спокойную систему развития, малоприятную для аг-
рессивной натуры Таля. Партия быстро перешла
в эндшпиль — родную стихию Смыслова. Талю при-
шлось переключиться на трудную защиту. Сначала он
справлялся с нелегкой миссией успешно, но к концу
почувствовал усталость, не мог сосредоточиться. Пой-
мал себя даже на мысли, что его отвлекает привычка
Смыслова, делая ход, как бы ввинчивать фигуры
в доску. Партия была отложена в тяжелой позиции.
Доигрывание да и весь эндшпиль Смыслов провел
блестяще. Пришлось сдаться.
В этой встрече Таль почувствовал железную хват-
ку экс-чемпиона мира. И лишний раз убедился, что
надо играть непременно в своей, только в своей мане-
ре, не позволяя завлекать себя на рельсы медлитель-
ной маневренной игры.
В этом же туре Фишер одержал сенсационную по-
беду над Кересом, Петросян выиграл у Олафссона.
Только встреча Глигорича с Бенко закончилась мир-
13
195
но. Всего одна ничья. С первого же дня турнир пре-
тендентов «показал зубы», и какие острые. Но второй
тур оказался еще более кровавым: ни одной ничьей.
В этом туре Таль выиграл у Глигорича. Следую-
щим его противником был Керес. В английском нача-
ле, которое избрал Керес, партия уже после пятого
хода пошла извилистым путем. В середине партии
Таль красиво пожертвовал коня и развил сильнейшую
атаку, но вскоре же ошибся. Керес перехватил ини-
циативу и при доигрывании добился успеха.
Сбывались, как будто, мрачные прогнозы — в
столкновениях с сильными стиль не выдержал ис-
пытания на прочность. В этот момент Таль делил
с Глигоричем предпоследнее место.
Но уже следующие туры показали, что Таль не
очень смущен первыми неудачами и отнюдь не утра-
тил верность удара. Живительный горный воздух
Бледа помог Талю забыть о недомогании, и он с каж-
дым днем все увереннее входил в свою боевую фор-
му. Отыгравшись на иностранных гроссмейстерах
(4:0!), Таль настолько поправил свои дела, что пос-
ле первого круга делил уже с Петросяном и Кересом
первое-третье места. Риск все-таки себя оправдывал!
А в восьмом туре риск принес полный триумф и
в партии со Смысловым.
Играя белыми, Таль, едва успев выйти из дебюта,
завязал осложнения. Он мог в одном варианте пой-
ти на лучший эндшпиль, и объективно, с точки зрения
логики позиции, это было лучшее решение. Но логика
борьбы настаивала на другом. Напротив Таля сидел
безукоризненный мастер эндшпиля. В то же время
в джунглях острой запутанной игры он менее силен.
И Таль затевает сложнейшую комбинацию с жертвой
слона.
Возникла позиция, которая долгое время возбуж-
дала умы шахматистов во многих странах. Коррект-
на ли жертва Таля? Не мог ли Смыслов ее опроверг-
нуть? В конце концов победил, кажется, взгляд, что
жертва белых обоснована, хотя Смыслов мог и упор-
нее защищаться. Но, как выразился маститый юго-
славский гроссмейстер Костич, Таль «ставит перед
196
своими партнерами такие проблемы, на которые нуж-
но дать ответ сегодня, а завтра будет поздно». Ответ,
который дал Смыслов «сегодня», позволил Талю спу-
стя несколько ходов эффектно пожертвовать ферзя,
и уже на двадцать шестом ходу все было кончено.
Таля эта победа необычайно воодушевила. Пар-
тия, проведенная в типично талевском духе, обошла
всю мировую шахматную печать, а впоследствии была
отмечена специальным призом. Разговоры о том, что
стиль Таля эффективен только против менее сильных,
слегка притихли.
Петросян в этом туре потерпел поражение от
Олафссона и начиная с этого дня уже не мог конку-
рировать с бурно рвавшимися вперед Талем и Кере-
сом. У Смыслова дела и так шли не очень блестяще,
а после партии с Талем он и вовсе отстал от лиди-
рующей группы. Дуэль Керес — Таль началась. На-
чалась, чтобы кончиться только в самый последний
день.
Итак, после восьмого тура, который знаменовал
собой начало единоборства, у Кереса и Таля было
по пять с половиной очков. В следующем туре лидеры
добавили себе по половинке очка, а затем вновь
встретились друг с другом.
Нужно ли говорить, что Таль страстно жаждал
мести за поражение в первом круге? При первой же
возможности он затеял внешне эффектную, но аван-
тюрную игру с жертвой двух фигур... В этот момент
эмоции так властно владели им, что на обдумывание
всего этого рискованного предприятия он потратил
лишь десять минут! Керес хладнокровно отбил несо-
лидные наскоки, и Таль снова вынужден был при-
знать себя побежденным.
Не только Авербах и Кобленц, но и Петросян,
с которым в Югославии Таль очень подружился, на-
пали на него, упрекая в легкомыслии. Таль лениво
огрызался: идея, идея-то какая красивая! Но на ду-
ше у него кошки скребли.
Итак, Керес вырвался вперед и на протяжении
многих туров шел во главе турнира. Участники при-
ближались к середине дистанции. И если до сих пор
197
неудачи не очень пугали — не беда, успеем испра-
виться, то теперь с каждым днем курс акций очков и
половинок неизменно шел на повышение.
В тринадцатом туре Таль черными играл с Фи-
шером. Было известно, что Фишер неуверенно дейст-
вует против защиты Каро-Канн, и Таль чуть было не
решил остановиться на этом дебюте. Но потом отка-
зался от этой защиты, оставлявшей мало возможно-
стей для захвата инициативы. Пусть будет сицили-
анская: против нее любит играть белыми Фишер, но
ее любит разыгрывать черными Таль!
Делая первый ход, Таль подвинул пешку «с» на
одно поле, потом, не отрывая от нее руки, многозна-
чительно посмотрел на Фишера, улыбнулся и пере-
двинул пешку дальше. Бобби ерзал на стуле и беспо-
койно глядел на Таля. Когда же он понял, что будет
сицилианская, глаза у него заблестели от радо-
сти. Но радовался он зря: Таль снова заставил его
сдаться.
Когда пришла пора покидать Блед и направлять-
ся в Загреб, где должен был проходить третий круг, у
Кереса было десять очков, у Таля—девять с поло-
виной. С теплым чувством прощался Таль с тихим ро-
мантическим Бледом. В живительном климате этого
городка он быстро окреп после операции, набрался
сил и в целом совсем неплохо провел партии.
В пути любимым развлечением Таля было подтру-
нивать над «американским чудом» — Бобби Фише-
ром. Темпераментного и жизнелюбивого Таля, которо-
го при всем его пылком увлечении шахматами горячо
интересовали еще и литература, и музыка, и кино, и
множество других вещей, раздражал молчаливый, уг-
рюмый, хотя и очень одаренный парень, целиком по-
глощенный мыслями о шахматах.
— Скажи-ка, Бобби,— ехидно спрашивал Таль,—
а ты знаешь столицу Румынии?
— Румыния? — искренне удивлялся Фишер. —
А где она? Далеко от Англии?
— Так, — саркастически улыбался Таль. — А ка-
кие у тебя любимые американские писатели?
— Писатели? Ну, Уоллес и... еще много других.
198
Таль хохотал, хохотали и свидетели этой сцены.
А Фишер, довольный, что от него, наконец, отвязал-
ся этот зловредный приставала, снова погружался
в привычную меланхолию.
В Загребе зал Дома народной армии, где проходи-
ла игра, был всегда переполнен. Возбуждение публи-
ки, встречавшей аплодисментами чуть ли не каждый
ход своих любимцев — Кереса, Таля и, разумеется,
Глигорича, передавалось участникам. Во всяком слу-
чае, уже в первом туре третьего круга нервы серьез-
но подвели Кереса, который подставил Фишеру сло-
на. Трагизм этой нелепой ошибки был подчеркнут
тем, что Таль, находясь в партии со Смысловым в
безнадежной позиции, сумел в последний момент
ускользнуть от расплаты.
Начиная партию, Таль, обычно такой тонкий пси-
холог, не учел, что его соперник вряд ли забыл раз-
гром, который был устроен во втором круге. Почуяв
во время партии глухую ярость противника, Таль
спохватился, но было поздно. Смыслов ввинчивал
фигуры в доску с особым старанием. Он великолепно
вел партию, ворвался своими фигурами на ферзе-
вый фланг черных и в довершение всего выиграл
слона.
Будь на месте Таля шахматист меньшей изобрета-
тельности или с менее устойчивой нервной системой,,
в пору было бы складывать оружие. Но Таль, как мы
уже знаем, привык смотреть опасности в лицо, да и
оставаться без фигуры ему тоже не в новинку. И ка-
ким-то чудом он держался. Смыслова, который ждал,
что вот-вот будет выброшен белый флаг, сердила эта
бессмысленная, по его мнению, оттяжка неизбежного
конца.
Но, агонизируя, черные — неслыханно! — пыта-
лись угрожать. А тут еще надвинулся цейтнот, и, уто-
мленный изнурительной борьбой, Смыслов допустил
оплошность. Таль немедленно пожертвовал ладью, и
белый король заметался в углу доски, тщетно пыта-
ясь спастись от преследования. Уже истекло пять ча-
сов игры, судьи приготовили на всякий случай кон-
верт для откладывания партии, а Смыслов все еще
199
сидел над доской, подперев голову руками. Но ничья
была неотвратима.
Таль догнал Кереса. Точнее было бы, наверное,
сказать, что Керес подождал Таля. А начиная с шест-
надцатого тура Таль возглавил турнирную таблицу,
чтобы уже не уступать первого места до самого
конца.
В третьем круге Таль выиграл, наконец, й у Ке-
реса. Положение в турнире обязывало Таля в этот
момент играть спокойно. И хотя ему страшно хоте-
лось снова кинуться очертя голову на укрепления со-
перника, он, кажется в первый раз в жизни, попы-
тался проявить благоразумие. Может быть, это ему
бы и удалось, но теперь уже Керес на свою беду был
настроен агрессивно. И Таль, изменив первоначаль-
ному решению, решил пойти навстречу замыслам про-
тивника. В жестоком обоюдном цейтноте он переиг-
рал Кереса и одержал необычайно важную — ив
спортивном и в психологическом смысле — победу.
Никто, наверное, не упрекнул бы Кереса, если бы
он в этот момент опустил руки. Но в следующих пяти
турах он совершает подвиг — иначе не скажешь —
и набирает четыре с половиной очка! Но на беду Ке-
реса и его главный соперник не снижал темпа.
Последний день загребского тура был по инициа-
тиве Бенко отмечен небольшим спектаклем. Проиг-
рав Талю две партии, Бенко с серьезным видом стал
утверждать, что Таль гипнотизирует его, и открыто
объявил, что следующую партию с Талем будет иг-
рать в темных очках! Когда Бенко выполнил свою уг-
розу, по рядам прокатился возбужденный ропот.
Но Бенко ждал сюрприз. С самым серьезным ви-
дом Таль вынул из кармана огромные черные очки,
одолженные у Петросяна, и тоже надел их. Публика
хохотала, даже Бенко смеялся. Но очков он не снял,
нет. Талю же вскоре они надоели, и он сунул очки об-
ратно в карман, хотя зрители, обрадованные* неожи-
данным приключением, кричали, чтобы он снова на-
дел их. Остается сказать, что уже после двадцати
ходов позиция Бенко была^ безнадежной.
После двадцать первого тура претенденты напра-
200
вились в Белград. На прощальном вечере Талю был
вручен приз газеты «Весник» за лучший результат
в третьем круге — он увозил из Загреба шесть очков.
Всего же. у него теперь было пятнадцать с половиной
очков. Керес имел четырнадцать.
Очередная встреча со Смысловым по напряжен-
ности, драматизму и неожиданности финала не усту-
пала предыдущим. Не трудно понять, что Смыслову
очень хотелось проучить Таля: во второй партии
тот задел самолюбие экс-чемпиона мира, выиграв
у него в эффектном стиле, в третьей же — ускольз-
нул от экзекуции, когда рука с розгой была уже
занесена.
А Таль? Были ли у него причины рваться вруко-
пашную? Вряд ли. Его, пожалуй, больше бы устроил
не горячий диспут, а мирная беседа за шахматным
столиком. Но на финише его, как всегда, несло! И,
едва закончив дебют, он ринулся вперед, не разбирая
дороги.
В ответ на движение королевской пешки Смыслов
избрал сицилианскую защиту. Вскоре в центре и на
королевском фланге завязались стычки. А затем Таль
неожиданно пошел на явно неоправданную жертву
коня. Идя на этот рискованный шаг, Таль отлично
сознавал, что кидается в омут. Но он ничего не мог
с собой поделать.
Заполучив лишнюю фигуру, Смыслов был занят
поначалу ликвидацией непосредственных угроз.
С этой задачей он благополучно справился, но при
этом попал в цейтнот. Таль же продолжал вызывать
злых духов, и на доске завихрился комбинационный
смерч. Смыслов начал путаться, совершил одну ошиб-
ку, другую, непостижимым образом увел ладей от
короля, оставив его без свиты, и на сорок первом хо-
ду Таль нанес неожиданный удар, после которого ос-
тавалось только капитулировать.
Это была действительно пиратская игра. Таль,
правда, в душе понимал, что в этой партии не только
ходил по краю пропасти, но и почти свалился в нее.
И все же он испытывал удовлетворение. По неписа-
ным шахматным законам нельзя было, оставшись без
201
фигуры и не имея за нее почти никакой позиционной
компенсации, рассчитывать на спасение. Но вот он
доказал обратное.
Партии, подобные этой, ломали привычные пред-
ставления. Таль «выжимал» из своих фигур больше,
чем его противники. Коэффициент полезного действия
его фигур был предельно высок. Поэтому, действуя
и меньшими силами, он создавал на стратегически
важных участках шахматного фронта необходимое
давление. А если в таких партиях и присутствовало то,
что принято именовать «везением», то Таль был впра-
ве по этому поводу сказать: «Добейтесь того, чтобы
вам так везло! Рискуйте так же, как я, оставайтесь
без фигуры, и да поможет вам бог!..»
К двадцать четвертому туру Таль оторвался от
Кереса уже на два с половиной очка. Оставалось как
будто лишь благополучно дотянуть дело до конца.
Но у Таля внезапно обнаружились признаки депрес-
сии, которую психологически нетрудно понять. Таль
принадлежит к тем натурам, которые наиболее полно
раскрывают себя в борьбе, в соперничестве. Когда
Таль видит перед собой спину уходящего вперед про-
тивника либо слышит за собой его горячее дыха-
ние — в такие моменты он полон энергии, вдохнове-
ния, в нем кипят страсти. Но вот когда победа созре-
ла и остается только протянуть к ней руку, Талю это
последнее усилие трудно сделать. Боец с головы до
ног, он не умеет, однако, добивать поверженного гла-
диатора. Вот почему перед последней партией с Ке-
ресом у Таля было угнетенное состояние.
Авербах и Кобленц давали ему наказ играть на
ничью.
— Белыми — на ничью? — удивлялся Таль. —
Неудобно. Просто стыдно как-то.
Играть же на выигрыш ему не хотелось. Не было
стимула. Устал: край обрыва — не то место, где хо-
рошо отдыхается. Колебания Таля отразились уже
в дебюте. Они не укрылись от наметанного глаза Ке-
реса, и тот, не теряя времени, начал ковать железо.
Только почувствовав, что его схватили за горло, Таль
стал бешено сопротивляться. Партия была отложена,
202
и Кересу пришлось сделать еще почти сорок ходов,
чтобы вынудить капитуляцию.
Неожиданно обнаружилось, что у турнира претен-
дентов появилось второе дыхание: дуэль лидеров
вспыхнула с новой силой. К предпоследнему туру
Таль был впереди уже только на очко. А ему пред-
стояло играть черными с сердитым Бобби Фишером,
который, кажется, дрожал от желания выиграть, на-
конец, у Таля, чтобы отомстить за все обиды.
Утром зашел в номер Петросян, посоветовал сы-
грать все-таки защиту Каро-Канн.
•— Нет! Все равно буду играть любимую схему
Бобика в сицилианской.
Тогда вместе с Авербахом и Кобленцем они стали
анализировать эту любимую схему. На девятом ходу
черные могут брать пешку, но белые получают ини-
циативу. Пешку за инициативу? Это не в духе Таля.
Но у Тиграна иной взгляд.
— Такая хорошая, центральная пешечка... гм, гм...
Я бы, пожалуй, взял!
Они пошли обедать, но эта проклятая пешечка не
давала Талю покоя. И когда он сел играть и, взгля-
нув на Фишера, понял, какая в том клокочет жажда
мести, он вдруг, махнув мысленно рукой, сказал се-
бе: «А, где наша не пропадала, возьму ее!»
Это было последнее легкомысленное решение Таля
в турнире претендентов — состязание шло к концу.
Ему не пришлось долго томиться в ожидании распла-
ты. Спустя всего несколько ходов позиция черных
имела растерзанный вид. Почувствовав, что наконец-
то пробил его час, Фишер в лихорадочном нетерпении
рвался вперед* Быть может, в этой нетерпеливости
Фишера, в жадном стремлении как можно скорее по-
вергнуть врага, таилась для Таля надежда на спа-
сение.
А что Таль? Жалел ли он в эти минуты, что до-
бровольно причинил себе столько неприятностей?
Представьте себе, нет! Этот заядлый оптимист был
убежден, что в решающий момент у Фишера разбе-
гутся глаза, как у мальчика в магазине игрушек,
и его удастся перехитрить.
203
Партия вызывала у зрителей жгучий интерес. Еще
бы, Керес получал возможность догнать Таля! Не
только публика, но и сами участники не могли оста-
ваться равнодушными перед надвигавшейся драмати-
ческой развязкой. Подошел к столику Тигран, пока-
чал головой. Подошел хмурый, но внешне спокойный
Керес, скрывавший под непроницаемой маской обу-
ревавшее его волнение. Так же спокойно отошел, ни-
чем не выдав своих чувств. А Таль впился взглядом
в доску, дивясь небывалой тишине, царившей в зале.
На восемнадцатом ходу он оказался перед выбо-
ром — либо принять предложенную Фишером жерт-
ву коня, после чего вся позиция черных повисала на
тонком волоске, либо разменять ферзей и перейти
в унылый эндшпиль, хотя и с неплохими шансами на
ничью. И Таль решил не сворачивать с избранного
пути — он принял жертву фигуры. А спустя несколь-
ко ходов наступила ситуация, когда Фишер ходом
ладьи мог сделать положение Таля критическим.
В этот драматический момент Таль прогуливался
по сцене. Несмотря на внешне спокойный вид, он был,
конечно, взволнован, так как стоило Фишеру найти
правильное решение — и положение становилось
почти безнадежным.
Вдруг краем глаза Таль заметил, что Фишер за-
писал ход и с какой-то непонятной настойчивостью
подсовывает ему бланк, явно стараясь, чтобы Таль
разглядел запись. Что это могло значить? Хорошо,
пусть будет так, как он хочет. Таль посмотрел на
бланк и увидел, что Фишер записал тот самый ход,
которого он опасался.
И тут же ему стало ясно, что Фишер испытывал
его! Он хотел проверить на самом Тале, правилен ли
ход, который он собирался сделать.
Как тут быть? Нахмуриться? Но это только укре-
пит Фишера в задуманном. Улыбнуться? Но он может
разгадать маневр. Нет, он сделает совсем иначе.
И когда Фишер так и впился в него взглядом, Таль
с каменным лицом, на котором не шевельнулся нй
один мускул, как ни в чем не бывало продолжал
свою прогулку. И тогда, сбитый с толку невозмути-
204
мостью противника, Фишер сам попал в свою хитро
поставленную западню.
Только убедившись, что Фишер, наконец, сделал
ход, Таль позволил себе улыбнуться, и совершенно
искренне: Фишер решил, что его первоначальный план
ошибочен, и пошел другой фигурой. Мальчик выбрал
не ту игрушку...
Когда партия была отложена в совершенно без-
надежном для Фишера положении, зрители обступили
обессиленного Таля, и один из них спросил, как оце-
нивал он в середине игры свою позицию.
— Плохо, но прямого проигрыша не видно.
— А если бы вы играли белыми, — не унимался
тот, — как бы вы тогда считали?
Таль хитро улыбнулся.
— Тогда бы я удивился, почему мой противник
не сдается!
Настал последний тур. У Таля было девятнадцать
с половиной очков, на одно больше, чем у Кереса.
Талю предстояло играть с Бенко, Кересу с Олафс-
соном.
Утром Авербах делал последние напутствия:
— Только не волнуйся, Миша, играй спокойно.
— Не бойся, Юра, — с серьезным видом отвечал
Таль, — я уже все обдумал. Сыграю королевский
гамбит, есть чудесная находка с жертвой коня, вот
посмотри.
И Таль быстро разыграл на доске какой-то сумас-
шедший вариант, встретившийся у него в сеансе од-
новременной игры. Авербах настолько разволновался,
что не понял шутки, и стал всерьез анализировать по-
зицию, а Кобленц в изнеможении лег на кровать и
схватился за сердце .
Помучив друзей, Таль в конце концов дал слово,
что в любой позиции на четырнадцатом ходу предло-
жит ничью. Добившись небольшого перевеса, он вы-
полнил договоренность. Но Бенко вдруг проявил не-
понятную воинственность и сказал, что хочет про-
должать игру.
Талю понадобилось после этого семь-восемь хо-
дов, чтобы получить выигранную позицию. Затем он
205
слегка задумался, Таль видел, что при некотором
усилии ему нетрудно добиться победы, но теперь ему
представлялось делом чести сделать именно ничью.
И в безнадежной для Бенко позиции Таль мстит
сопернику, демонстративно делая ничью вечным
шахом.
Турнир претендентов выполнил свою миссию —
чемпион мира получил визитную карточку того, кто
должен был бросить ему вызов.
Логика позиции и логика борьбы
«...Разве не вправе гроссмейстер самостоятельно
определять свой творческий стиль, если этот сгиль
может принести ему успех? Одному нравятся гусар-
ские атаки, другой стремится ошеломить противника
дерзкой жертвой, третий, расставив хитрую ловушку
в цейтноте, хватается «в отчаянии» за голову, а нахо-
дятся шахматисты, что не гонятся за случайным шан-
сом, а стремятся проникнуть в суть позиции, играют
«по позиции» и, если позиция диктует мирный исход,
не отказываются от него.
Этот последний стиль, пожалуй, не является по-
пулярным. Присущая ему осмотрительность кажется
осторожностью, если не трусостью. То ли дело азарт,
тут всегда найдутся любители воскурить фимиам!
Может быть, автор этих строк и ошибается, но мне
кажется, что скромный, осмотрительный, хотя и бое-
вой стиль игры имеет такое же право на существова-
ние, как более эффектный стиль игры, основанный на
комбинационном зрении и тактическом расчете».
Не нужно долго вдумываться в эти слова, чтобы
понять, что, во-первых, они принадлежат человеку,
необычайно убежденному в своей правоте, и что, хотя
Таль здесь и не Назван, многие из стрел этой цитаты
направлены в его сторону. Слова эти, помогающие
понять шахматные принципы, творческие взгляды это-
го человека и даже в какой-то степени его характер,
должны были заставить Таля призадуматься. Ибо
«автор этих строк» был не кто иной, как выдающийся
206
шахматист современности, чемпион мира Михаил
Ботвинник.
Ботвинник... Мы привыкли к этому имени и счита-
ли как-то само собой разумеющимся, что именно он
должен был либо отбивать натиск на корону чемпио-
на мира, либо сам завладевать ею. Давно стал шахмат-
ным литератором Флор, некогда один из конку-
рентов Ботвинника в борьбе за мировое первенство,
отпали как претенденты на титул чемпиона Эйве, Ре-
шевский, лишь свидетелями поединков сильнейших
стали в последние годы Бронштейн и Смыслов, а «же-
лезный» Ботвинник, которому уже перевалило за пол-
века, все шел и шел вперед, и никаких следов уста-
лости не было видно в его по-прежнему пружинистой
походке.
Более тридцати лет возглавляет Михаил Ботвин-
ник наше шахматное движение. Не сгибаясь перед
трудностями, в жестоких сражениях с прославленны-
ми гроссмейстерами Запада отстаивал он принципы
сначала молодой, а потом все более мужавшей совет-
ской шахматной школы. За пять лет до рождения Та-
ля Ботвинник уже был чемпионом СССР, в год его
рождения — 1936-й — он одержал одну из своих
лучших побед, разделив в Ноттингеме первое-второе
места с Капабланкой и опередив Алехина, Эйве, Ре-
шевского и целую плеяду других гроссмейстеров.
Сам Алехин признавал в Ботвиннике достойного
противника. И когда в 1948 году замечательный со-
ветсйЬй гроссмейстер унаследовал тров великого
Алехина, шахматный мир воспринял это как должное.
Непревзойденное понимание позиции, тонкие аналити-
ческие способности, несгибаемая воля Ботвинника
давно стали образцом, которому каждый шахматист
стремится подражать.
Мог ли что-нибудь противопоставить этому тита-
ническому характеру Таль? Да, мог. И не только та-
лант, который уже признавался всеми, не только
свои необычайные достижения — ни один человек
в истории шахмат не успевал за три года сделать
столько, сколько успел Таль.
Каждый по-настоящему великий шахматист обо-
207
гатил шахматную борьбу чем-?то новым. Ботвинник
при всей разносторонности своего творческого облика
отводит важнейшую, первостепенную роль стратеги-
ческому плану. Он стремится к тому, чтобы партия от
первого до последнего хода представляла собой еди-
ное целое, чтобы она была архитектурным сооруже-
нием, из которого нельзя вынуть, не нарушив строй-
ности замысла, ни одного кирпичика.
Отдавая должное мудрости Ботвинника, призна-
вая его необычайную силу стратега, исключительно
глубокое понимание позиции, великолепное умение
вести игру во всех ее стадиях, Таль вместе с тем ви-
дел в стиле Ботвинника и уязвимые стороны. Он ви-
дел, что в игре чемпиона мира стратегия начинает
иногда подавлять тактику, что стратегическим замы-
слам, требованиям шахматной логики приносится по-
рой в жертву комбинационное начало, избегается
риск.
Словом, Ботвинник играл, как он сам писал, «по
позиции», то есть подчинялся логике позиции. Таль
же следовал логике борьбы. Веря в правоту своих
шахматных принципов, Таль считал, что они выдер-
жат испытание на прочность даже в борьбе с таким
могучим противником, как чемпион мира.
Так получилось, что в матче, где встретились пред-
ставители одной, советской, шахматной школы, столк-
нулись в то же время разные стили, разные подходы
к ведению шахматной борьбы. Так получилось, что
столкнулись две яркие личности, два талантливых
индивидуума, один из которых десятки лет сложным
образом доказывал, что дважды два — четыре, а дру-
гой приводил не менее веские доводы в пользу того,
что дважды два — пять.
С одной стороны — могучий представитель класси-
ческого стиля, глубокий стратег, непревзойденный
аналитик, человек несгибаемой воли, с именем кото-
рого связана целая эпоха в истории шахмат. С дру-
гой— яркий, комбинационный талант, импровизатор,
ниспровергатель догм и шаблонов, верящий не столь-
ко в правила, сколько в исключения, но прежде всего
верящий в себя.
£08
С одной стороны —доктор технических наук, серь-
езный ученый, сдержанный в выражении своих чувств,
сдержанный в жестах, неторопливый, обдумывающий
каждый свой шаг, строго придерживающийся раз и
навсегда установленного режима. С другой — жур-
налист, острый на язык, мечтавший еще несколько
лет назад о карьере эстрадного актера, натура жи-
вая, артистическая, легко поддающаяся настроению.
Стоит ли поэтому удивляться, что матч расколол
весь шахматный мир на две части, буквально никого
не оставив равнодушным? До каждого уголка всех
континентов докатывались сейсмические волны шах-
матного землетрясения, эпицентр которого находился
в Московском театре имени Пушкина.
Оценивая шансы сторон, пресса приводила много
«за» и «против». Отмечалось, например, что Ботвин-
ник мало играл в последние»годы, что он уступает со-
пернику в тактическом искусстве, что он, по всей ве-
роятности, будет попадать в цейтнот, а борьба в цейт-
ноте — излюбленное занятие Таля. Наконец, приво-
дился тот бесспорный факт, что чемпион вдвое стар-
ше претендента и ему будет трудно выдержать дли-
тельное напряжение матча.
Не было недостатка в аргументах иного характе-
ра. Да, Таль моложе, но он менее опытен, тем более
в матчевой борьбе, которая сильно отличается от тур-
нирной. Таль, безусловно, уступает Ботвиннику в
стратегии, в понимании позиции, в искусстве домаш-
него анализа, он хуже разыгрывает эндшпили.
Но и сторонники Ботвинника и сторонники Таля
единодушно сходились на том, что огромным, если
не решающим, фактором явится победа воли. Матч
выиграет тот, кто сумеет навязать противнику свою
манеру игры, кто сумеет направлять партии в удоб-
ное для себя русло, чья воля, характер, выдержка
окажутся тверже. В этом состязании характеров важ-
ную роль должна была сыграть первая партия, тем
более что соперники до сих пор никогда за доской
не встречались.
Правда, однажды такая встреча чуть было не со-
стоялась. История шахмат, как и всякая история, лю-
14 Вик. Васильев
203
бит, когда происходят события, на которых как бы
лежит печать судьбы. Шахматные литераторы часто,
к примеру, рассказывают, что в 1925 году школьник
Миша Ботвинник играл в сеансе одновременной игры
против чемпиона мира Капабланки и заставил того
сложить оружие. Таль в детские годы мог бы тоже
сыграть с Ботвинником, если бы Ботвиннику... не за-
хотелось спать.
Да, был такой случай: в 1948 году, став чемпио-
ном мира, Ботвинник поехал отдыхать на Рижское
взморье. Миша Таль быстро разведал, где остано-
вился чемпион, и начал приставать к домашним, что-
бы его сводили туда — всего-навсего поиграть! Мать
на этот раз по-настоящему рассердилась, и даже док-
тор Таль, который не умел отказывать сыну, стал на
ее сторону. Но добрая душа нашлась — тетя взялась
сводить мальчика к Ботвиннику. На звонок вышла
женщина. Она взглянула на мальчика с шахматной
доской под мышкой, мгновенно оценила обстановку и,
сказав: «Ботвинник спит!», быстро захлопнула дверь.
Первый поединок пришлось отложить ровно на две-
надцать лет.
Еще в Югославии, отвечая после закрытия турни-
ра претендентов на двадцать восемь вопросов радио-
комментатора, Таль заявил, что начнет первую партию
ходом королевской пешки. Он сдержал слово. Ботвин-
ник в ответ тоже двинул вперед пешку «е», но на од-
но поле. Французская защита. Та самая защита, ко-
торую так любил Ботвинник в прошлом и которая так
коварно обошлась с ним во втором матче со Смысло-
вым. Талю было ясно, что Ботвинник, избрав эту обя-
зывающую ко многому защиту, наверняка припрятал
в каком-то месте мину, и оставалось только ждать,
когда она взорвется.
Между тем события развивались, и вскоре стало
очевидно, что Ботвинник готов пойти на необычайно
острый вариант, связанный с жертвой одной или даже
двух пешек. Психологически это означало вызов Та-
лю. Чемпион как бы говорил своему сопернику: «Ты
гордишься своим зорким комбинационным зрением,
ты уверен, что я буду избегать острых стычек. Так
210
знай, я не боюсь тебя и готов биться твоим любимым
оружием...»
Таль принял вызов, его ферзь забрался в тыл чер-
ных и уничтожил две пешки на королевском фланге.
Правда, за это пришлось заплатить, и дорого: белый
король лишился рокировки и обрек себя на хлопотли-
вую жизнь в центре доски.
На одиннадцатом ходу мина взорвалась. Ботвин-
ник вывел слона, которому поручалось совершить по-
кушение на короля белых. Это был коварный ход, но
когда Таль в ответ дал шах, Ботвинник избрал про-
должение, которое могло привести к ничьей повторе-
нием ходов. Более острый ход — отступление коро-
ля — был отвергнут.
Согласись Таль на повторение ходов — и он под-
писал бы моральную капитуляцию, ибо это означало,
что первая же дебютная неожиданность застигла его
врасплох. Таль отверг малодушное решение и хлад-
нокровно вывел коня, после чего Ботвинник, как вид-
но не ожидавший этого, задумался больше чем на
полчаса.
То, что произошло потом, было очень знаменатель-
но. В сложной и запутанной позиции Таль проявил
большую изобретательность, и на тридцать втором хо-
ду Ботвиннику пришлось сдаться, тем самым приз-
нав, что его психологическая диверсия не удалась —
биться оружием Таля ему было не с руки.
Результат этой партии оказал заметное влияние
на ход матча. Начиная с первого дня Ботвинник на-
ходился под тягостным впечатлением того, что про-
тивник имеет перевес в счете.
Но борьба только начиналась. И когда прошло
еще четыре партии, закончившиеся вничью, Таль
должен был сознаться, что, хотя ему и удалось со-
хранить лидирующее' положение, ни в одной из пар-
тий он не сумел захватить инициативу.
От этого можно было прийти в отчаяние, если бы
и у Ботвинника не было причин для огорчений, и не
менее серьезных. Да, чемпион как будто сумел укро-
тить строптивого соперника, да, он так ставил партии,
что Талю никак не удавалось пустить в ход свое
14*
211
тактическое оружие. Но ведь дальше этого дело
не шло!
В шестой партии, наконец, Таль, радуясь обретен-
ной свободе, вырвался из тисков позиционной игры,
в которых держал его Ботвинник, и вознаградил се-
бя сложнейшей комбинацией с жертвой коня.
Ах, эта злополучная жертва! Какие ядовитые ком-
ментарии вызвала она у тех, кто в тиши кабинетов
опровергал комбинацию Таля. Матч уже закончился,
а позиция все еще рождала споры. И, что любопытно,
многие из комментаторов упорно забывали о том, что
Таль своей комбинацией поставил перед Ботвинником
«такую проблему, на которую нужно было дать от-
вет сегодня, а завтра уже будет поздно».
Сам Таль, делая ход, верил в его силу. Но, помимо
чисто шахматных соображений, он понимал, что Бот-
винник, который уже испытывал затруднения со
временем, вряд ли сумеет хладнокровно разобраться
в сложной обстановке. И поэтому субъективно ход
Таля оказался необычайно сильным. Логика позиции
вновь отступила перед логикой борьбы! Ботвинник
действительно растерялся, совершил промах и отло-
жил партию в безнадежном положении.
Эго была типично талевская партия с упором на
психологию. Она показала, что и Ботвинник с тру-
дом выдерживает такую игру. А когда в следующей
встрече чемпион, находясь под впечатлением неудачи,
допустил грубую оплошность и потерпел еще одно
поражение, могло показаться, что судьба матча уже
решена. Но Ботвинник в этот тяжелейший момент,
покачнувшись, сумел удержаться на ногах. И перед
десятой партией интервал снова был минималь-
ным — 5:4!
Десятая встреча заканчивается вничью, а в один-
надцатой Таль вновь добивается победы.
Наряду с первой и шестой партиями одиннадцатая
сыграла в ходе матча очень важную роль. Дело в том,
что и в этой партии Талю не удалось направить ход
событий по удобному руслу. Но он и не старался это
сделать! Вся партия — с первого до последнего хо-
да—протекала в маневренной борьбе, причем чем-
212
пион был разбит с дюдлинно ботвинниковской мето-
дичностью и планомерностью.
Следующие пять партий закончились вничью. По-
том наступила семнадцатая партия, в которой прои-
зошла катастрофа. Это была та самая партия, где
Таль сделал нашумевший и уже знакомый нам ход
f2 — f4, ход, подсказанный мотивами чисто психоло-
гического порядка.
Таль в этой партии затеял азартную атаку и по-
жертвовал две пешки. Этот азарт не был запланиро-
ван. Напротив, Таль шел в этот день на игру, считаясь
с возможностью сделать еще одну ничью. Благо-
разумный Кобленц привел ему веские доводы в поль-
зу такой надежной тактики, ссылаясь на пример Але-
хина, игравшего по этому методу с Капабланкой,
и самого Ботвинника, который использовал подобный
прием в матче-реванше со Смысловым.
Но в разгар битвы, как это уже не раз случалось
с Талем, в нем проснулась жажда риска, с которой
он не мог совладать. И, сказав мысленно Кобленцу
«прости», он махнул рукой на все добрые советы и
поднял забрало. Безрассудство? Может быть. Но
Таль, идя на риск, знал не только то, что подобная
игра «неудобна» для Ботвинника вообще. Он был
твердо убежден и в другом: что соперник, с его трез-
вым и рассудительным умом, никак не ждет от Таля
при нынешней обстановке в матче какого-либо взры-
ва эмоций.
Правда, долгое время казалось, что дерзость на-
конец-то будет наказана. Ботвинник, хотя и уклонил-
ся от энергичных контрударов, сумел все же отбить
натиск, сохранив материальный перевес. Но, распу-
тывая ниточки комбинационных угроз, Ботвинник по-
тратил очень много времени и просто устал. Устал
настолько, что в цейтноте допустил элементарный
промах. Психологический расчет вновь оказался
верным.
Восемнадцатая партия закончилась вничью. А в де-
вятнадцатой Таль переиграл соперника и отложил
партию в позиции, которая не оставляла Ботвиннику
никаких надежд.
213
Это уже был конец. Две последние партии носили
символический характер. Ботвинник сдавал дела
своему преемнику. Одержав победу со счетом
12^:8V2, Михаил Таль стал новым, восьмым коро-
лем шахматного мира.
Итак, в двадцать три года Михаил Таль добился
цели, о которой многие выдающиеся шахматные умы
тщетно мечтают всю жизнь. Он одержал победу над
человеком, имя которого навечно вписано в историю
шахмат.
В мае 1960 года Талю все улыбалось, это была
весна его жизни. Тысячи поздравлений со всего ми-
ра, приглашения на гастроли из многих стран, руко-
плескания почитателей.
Что ж, Таль заслужил свой триумф. Вспомним,
что совсем еще юношей приходилось ему выдержи-
вать натиск умудренных опытом гроссмейстеров.
Вспомним, ценой каких тяжелых переживаний доста-
вались этому юноше победы в партиях, где ему «ве-
зло». Вспомним, что в самом трудном, невыносимо
трудном испытании ему пришлось столкнуться с мо-
гучим интеллектом и непреклонной волей великого
Ботвинника.
Прикиньте мысленно, сколько волнений, а иногда
и разочарований выпало на его долю за последние
три-четыре года, сколько раз приходилось ему ба-
лансировать на краю пропасти, а иногда и, сорвав-
шись, лететь вниз, сколько раз, сжав зубы, упрямо
преодолевать препятствия, выраставшие на его пути,
и вы поймете значение его победы.
И медные трубы
Теперь, когда было завоевано абсолютно все, что
только можно завоевать, Таль, казалось, был вправе
считать, что по крайней мере три ближайшие года,
которые отделяют его от матча с новым претендентом,
пройдут если не безмятежно, то, во всяком случае,
без особых хлопот. Реванш? Нет, Ботвинник, потер-
пев в матче такое крупное поражение, не захочет ис-
214
пытывать судьбу, тем более что надежд у него, если
говорить правду, почти нет.
Да, ситуация выглядела примерно так. А между
тем Михаил Таль, как это ни покажется странным,
вступал в труднейшую полосу своей жизни. Во-пер-
вых, Ботвинник, как это выяснилось некоторое время
спустя, вовсе не собирался складывать оружия и счи-
тал матч с Талем лишь первой половиной поединка.
Во-вторых, Таль, который всегда к чему-то стремился,
всегда упорно шел вперед, теперь оказался перед
психологически сложной задачей — только удержи-
вать завоеванное, только не отступать. В-третьих, на-
конец, пройдя в шахматах огни и воды, Таль должен
был теперь выдержать самый тяжелый искус —
пройти медные трубы, звуками которых встречали
в древнем Риме триумфаторов.
Может быть, все это поможет в какой-то степени
объяснить то, что произошло год спустя, когда неувя-
дающий Ботвинник властной рукой отобрал у Таля
знаки чемпионских отличий.
Реванш произвел большое впечатление своей
убедительностью и не оставил никаких сомнений в за-
кономерности того, что произошло.
В первой партии Таль добивается черными актив-
ной позиции, но в критический момент играет «не по
Талю», избирает очевидное, но не сильнейшее про-
должение, и в результате проигрывает. Во второй пар-
тии он запутывает Ботвинника в цейтноте и сравни-
вает счет. Третью партию Ботвинник проводит очень
сильно и снова вырывается вперед — 2: 1. После это-
го следуют три ничейных партии, причем в двух из
них Таль спасается ценой неимоверных усилий.
В седьмой партии Таль уже в дебюте попадает в тя-
желую позицию и капитулирует. Счет 4Va : 2^2 в поль-
зу Ботвинника.
Восьмой партии суждено было стать лучшим до-
стижением Таля в матче, но зато потом он (впервые
в жизни) терпит три поражения подряд, причем
в одиннадцатой партии избирает вариант, который
показывает, что Таль откровенно стремится к ничьей.
Это уже растерянность, ведь счет 6х/г:3% в пользу
215
Ботвинника. Но и ничью сделать не удается, и раз-
рыв увеличивается еще больше.
После пятнадцатой партии счет становится для
Таля катастрофическим — 5:10. В заключительной
стадии матча Таль героически борется и спасает
честь, но звание свое спасти уже не может. Выиграв
в последней, двадцать первой партии, Ботвинник по-
бедоносно заканчивает борьбу с великолепным сче-
том — 13:8. Реванш состоялся.
Что же случилось? Чем объяснить такой резкий
скачок от плюс четыре очка в первом матче
(12%: 8%) до минус пять во втором?
Уже после первых партий стало ясно, что Таль
пришел к реваншу со старым, а значит, и устаревшим
дебютным багажом. Начало почти каждой партии он
разыгрывал как-то мучительно, «со скрипом» и боль-
шей частью без успеха. Достаточно сказать, что в пер-
вых шестнадцати партиях Таль набрал черными толь-
ко пол-очка. Непостижимо!
Таль оказался не на высоте при анализе, а сле-
довательно, и доигрывании неоконченных партий.
Можно назвать хотя бы двадцатую партию, по поводу
которой Ботвинник на закрытии великодушно сказал,
что, добейся в ней Таль выигрыша, и судьба матча
была бы еще не ясна.
Таль играл во втором матче без присущей ему
легкости, быстроты. Шахматные часы, всегдашние его
верные союзники, на это раз часто подгоняли его,
заставляли спешить и ошибаться. Таль в цейтноте—
какой грустный парадокс!
Словом, Таля в матче-реванше трудно было уз-
нать. И ни у кого не вызывала сомнений справедли-
вость того, что Ботвинник вернулся на свой ответ-
ственный и почетный пост — победил сильнейший!
Так что ж, за один год Таль потерял свою силу,
у него ослабло комбинационное зрение, он стал тугоду-
мом? Конечно, нет. Но одно драгоценное качество, без
которого немыслимы успехи в любом деле, не толь-
ко в шахматах, он, став чемпионом мира, утратил:
это способность критически оценивать свои силы и
силы своих соперников.
216
Мы знаем, что Таль всегда верил в себя, и эта
уверенность помогала ему, была его верной союзни-
цей. Но непрерывные победы притупили у него чув-
ство опасности. Он поверил, что у него всегда все бу-
дет получаться, что фортуна, как Луна по отношению
к Земле, будет обращена к нему только одной сто-
роной.
Выиграв матч у Ботвинника, Таль решил, что всег-
да сумеет справиться с этим противником. Поэтому
он не готовился к матчу психологически, не настраи-
вал себя на тяжелую, упорную схватку, не объявлял
всеобщую мобилизацию* своих духовных сил. Поэтому
он не готовился к матчу теоретически. Поэтому он не
готовился к матчу физически. Это звучит неправдо-
подобно, но Таль, который вдвое моложе своего со-
перника, уставал быстрее, чем Ботвинник, и часто
ошибался именно на пятом часу игры.
Таля сравнивают иногда со скрипачом, играющим
на одной струне. Стиль его игры требует предельной
собранности, редчайшего хладнокровия, ясного и гиб-
кого мышления. В матче-реванше Таль так небреж-
но натягивал струну, что она либо дребезжала, либо
лопалась. Он допускал просчеты, даже находясь
в своей стихии — стихии комбинационной борьбы.
Таль всегда был опасен тем, чъо в ходе борьбы
загадывал своим противникам загадки, одна сложнее
другой. В реванше Ботвиннику почти всегда удава-
лось разгадывать замыслы Таля, тем более что на
этот раз тем часто руководил не столько психоло-
гический расчет, сколько упрямое желание: а вот все
равно докажу! Ботвинник тонко уловил эту слабин-
ку в характере Таля и умело использовал ее, а Таль,
чувствуя, что он не прав, злился от этого еще больше
и, окончательно распаляясь, безрассудно лез на ро-
жон, чтобы — в который раз!—наткнуться на встреч-
ный, заблаговременно подготовленный удар.
Неверно оценив своего противника, проявив лег-
комыслие и чрезмерную самоуверенность, Таль прои-
грал матч еще до его начала. Когда Ботвинник бро-
сил Талю вызов на реванш, каждому было ясно, что
могучий ветеран с присущей ему методичностью тща-
217
тельно разобрался в причинах своего поражения, что
он просеял сквозь сито скрупулезного анализа каж-
дую партию, каждый ход первого матча. И раз уж
он решился на новый бой, значит можно не сомне-
ваться — бой этот будет не на жизнь, а на смерть.
Таль не поверил в это. Он был во власти ощуще-
ния своего превосходства в первом матче.
Когда все было кончено, Таль на вопрос о том,
что он считает главной причиной своего поражения,
ответил:
— Решительность Ботвинника! Я никогда не ду-
мал, что Ботвинник будет играть так решительно...
Существует выражение, что талант — это девяно-
сто семь процентов пота и лишь три процента вдохно-
вения. Некоторые называют иные цифры — девяно-
сто девять и один. Таль же попытался доказать, что
формула таланта иная, что талант это только вдох-
новение, сто процентов вдохновения! Он забыл, что
шахматный талант, как и всякий другой, требует
жертв, и если его обладатель уклоняется от ответст-
венности, хочет, не трудясь, получать пожизненную
ренту, талант в решающий момент может вдруг от-
казать.
Словом, в матче-реванше Таль потерпел пораже-
ние не только на шахматной доске — он не выдер-
жал вторичного столкновения с Ботвинником прежде
всего как с личностью. Характер, выдержка, проник-
новение в психологию соперника — во всем этом Бот-
винник оказался на этот раз сильнее.
Что ж, реванш должен послужить Талю суровым,
но благодетельным уроком. Таль всегда побеждал, он
привык купаться в лучах успеха. Теперь ему пред-
ставился случай пополнить свой жизненный опыт.
Таль оказался несостоятельным в триумфе, он может
показать силу своего духа в поражении.
Миллионы советских любителей шахмат продолжа-
ют верить в молодого гроссмейстера Таля, ждут от
него новых побед, новых свершений. Они продолжа-
ют верить в его стиль (неважно, как его называть—•
современный, психологический или интуитивный)*
Этот стиль отнюдь не сказал еще своего последнего
218
слова. Пусть на этот раз новый стиль уступил клас-
сическому стилю Ботвинника, пусть. Зато неприми-
римое столкновение разных подходов к борьбе за
доской, как гроза в душный день, обновляет шахмат-
ную природу, поит ручьи новых идей и замыслов.
Да и почему непримиримое? А может быть, это
столкновение, кто знает, приведет к созданию чудес-
ного сплава? И уж наверняка бунтарский дух игры
Таля, молодая кровь, которую он влил в древнюю
игру, заставят сделать переоценку ценностей, отка-
заться от некоторых привычных представлений.
Потерпев фиаско в реванше, Таль отнюдь не опу-
стил руки, не упал духом. Уже последние партии матча,
когда он буквально до последней секунды продол-
жал отчаянно сопротивляться (и тут нарушив устано-
вившийся «порядок») показали, что в нем по-преж-
нему кипит жажда борьбы.
Экс-чемпион горит желанием сделать повторную
попытку восхождения на шахматный Эверест. Это не
может не радовать. Но талантливый гроссмейстер не
должен забывать, что, став надеждой нашего шахмат-
ного движения, одним из знаменосцев советской шах-
матной школы, он уже принадлежит не только себе,
но и миллионам любителей шахмат нашей страны.
— Мы, советские шахматисты, не потеряли веру
в Михаила Таля, — сказал на закрытии матча-ре-
ванша один из выступавших. — Мы убеждены, что
он сделает правильные выводы из преподанного ему
урока и порадует нас новым спортивным и творче-
ским подъемом.
Эти слова ко многому обязывают. Чтобы оправ-
дать такое доверие, Талю придется не только совер-
шенствовать свое шахматное дарование, но и воспи-
тывать свой характер.
Во время обоих матчей с Ботвинником у Таля
было достаточно времени, чтобы понаблюдать за со-
перником и убедиться в поразительной для его воз-
раста выносливости. Термос с кофе, с которым Бот-
винник приходил на игру (как в свое время бутылочка
с морсом), вызывал немало улыбок, но, если гово-
рить серьезно, подвижнический режим замечательно-
219
го советского шахматиста должен служить приме-
ром для каждого, кто хочет добиться серьезных успе-
хов в шахматах.
Известно, что тонут обычно не только не умеющие
плавать, но и очень искусные пловцы — когда им
кажется, что они могут переплыть бушующий океан.
Михаил Таль, этот искуснейший шахматный пловец
и бесстрашный ныряльщик, должен понять, что не
только смелым покоряются моря, но и непременно
выносливым, крепким, закаленным.
Значит-ли это, что Талю с его жизнерадостной,
общительной натурой надо переходить на аскетиче-
ский образ жизни? Конечно, нет. Таль из тех птиц,
которые в неволе не поют. Но установить для себя
какой-то порядок ему нужно. Помните: «Шахматы не
для людей, слабых духом. Шахматы требуют всего
человека полностью»?
Здесь уместно привести слова, сказанные Ботвин-
ником о Тале на закрытии матча-реванша:
«Прежде всего в чем сила Михаила Таля? Во-пер-
вых, Таль очень работоспособен за доской, и поэтому
он сильный практик. Когда противник невнимате-
лен, Таль незамедлительно использует просчет, в борь-
бе происходит перелом, при этом обычно растеряв-
шийся партнер допускает новый промах, и результат
партии оказывается уже определенным.
Во-вторых, Таль артистически разыгрывает по-
зиции с фигурной борьбой, когда пешки слабо огра-
ничивают действия фигур или даже способствуют фи-
гурной борьбе. И здесь дело не в расчете вариантов,
а в том, что Таль, вероятно интуитивно, находит пра-
вильный план игры в подобных позициях. В этом, по-
моему, состоят сильные стороны таланта Таля.
Естественно, что я должен был соответственно се-
бя подготовить или, выражаясь языком современной
математики, «запрограммировать».
...Думаю, что Таль не «программировал» себя спе-
циально к матчу, и в этом основа его неудачи. Важ-
ность подготовки, на мой взгляд, — главный вывод,
который можно сделать из матча-реванша.
Тем не менее следует признать, что появление Та-
220
ля на шахматном горизонте уже сыграло и, несом-
ненно, сыграет большую роль. Он заставил и заставит
своих партнеров стать хорошими практиками и «про-
граммистами», иначе с ним не справиться. А если
Михаил Таль сам станет хорошим «программистом»,
то, может быть, с ним вообще нельзя будет спра-
виться...»
В этих словах и вскрыты причины поражения Та-
ля и дан очень точный совет — помнить о важности
подготовки, уметь «программировать» себя. Совет тем
более полезный, что Талю есть с кого брать пример.
Когда Ботвинник вернул себе титул чемпиона мира,
мать Таля послала ему такую телеграмму: «Вы оста-
лись верны себе. Восхищена, но не удивлена. Буду
счастлива, если мой Миша-маленький пойдет по сто-
пам Михаила-большого...»
Выполнил -ли Таль это пожелание? На этот воп-
рос пока еще трудно ответить. Вскоре после пораже-
ния в матче-реванше Таль принял участие в крупней-
шем международном турнире в Бледе, где выступала
целая плеяда прославленных гроссмейстеров — Ке-
рес, Петросян, Геллер, Фишер, Глигорич и другие.
Шахматный мир с затаенным дыханием следил за
игрой Таля — неужели он сможет быстро прийти в се-
бя после такого ужасного потрясения?
Таль играл как ни в чем не бывало и опередил
всех. Это был не просто крупнейший успех — это
был подвиг, иначе сказать нельзя. Несмотря на тя-
желые испытания, Таль остался Талем — вот какой
радостный вывод сделали для себя бесчисленные по-
читатели талантливого гроссмейстера.
А спустя полгода, выступая на острове Кюрасао
в турнире претендентов, Таль принес своим поклон-
никам жестокое разочарование. Он разделил с Фили-
пом последнее место...
Незадолго до турнира он перенес сложную опера-
цию, которая была сделана под общим наркозом. Со-
стояние здоровья Таля не позволяло ему участвовать
в столь ответственном и долгом турнире да еше
в. трудных климатических условиях. Конечно, Талю,
с его бойцовским характером, с его любовью к шахма-
221
там, нелегко было найти в себе силы отказаться
от участия в турнире. На такое самопожертвование
в двадцать пять лет трудно решиться. И все же, про-
яви Таль чуточку больше здравого смысла, чуточку
больше самокритичности, может быть, ему и не приш-
лось бы испить горькую чашу Кюрасао, вкус которой
он долго, наверное, будет ощущать на губах.
Правда, в конце 1962 года Таль вновь в известной
степени реабилитировал себя, разделив с Таймано-
вым вгорое-третье места на XXX чемпионате СССР
в Ереване, причем лишь пол-очка отделяло его от по-
бедителя — Корчного. По общему признанию, Таль
играл в Ереване удивительно легко, в своей обычной
широкой манере, не скупился на жертвы, полностью
доверившись своей фантазии и «чувству художника».
Второе место в чемпионате СССР -— это лестно
даже для экс-чемпиона мира. И все же над прошлым
не властны и боги — Кюрасао уже не вычеркнуть из
памяти. Пусть эта неудача, как и матч-реванш, все-
гда напоминает Талю о формуле таланта, о девяноста
семи процентах пота, без которых любое дарование,
даже такое яркое, как у него, будет неизбежно по-
срамлено.
Итак, к двадцати пяти годам Михаил Таль успел
пройти в шахматах длиннейший путь. Он успел стать
чемпионом и экс-чемпионом мира. Успел вызвать го-
рячие симпатии у миллионов любителей шахмат и не
раз огорчить своих почитателей. Успел совершить
шахматные подвиги и совершить ошибки, вызванные
свойственными молодости легкомыслием и переоцен-
кой своих возможностей.
Юность гроссмейстера отнюдь не была безмятеж-
ной. Теперь юность уже осталась за спиной. Умудрен-
ный опытом, возмужавший, изведавший сладость три-
умфа и боль неудач, Таль стоит на дороге нового
этапа своей жизни. И кто знает, не будут ли новые
шахматные деяния Михаила Таля еще значительнее,
увлекательнее и драматичнее, чем все то, что он до
сих пор сумел свершить?,.
СОДЕРЖАНИЕ
Об этой книге и ее героях	5
Нона остается Ноной...	7
Мудрость чудака	20
Седьмая вуаль	33
Нарушитель равновесия	56
Оптимальный вариант	72
Седьмой чемпион	Ш
Искатель красоты	123
Формула таланта	129
Васильев Виктор Лазаревич
СЕДЬМАЯ ВУАЛЬ. (Творческие портреты
шахматистов.) М.» «Молодая гвардия». 1963
224 с.
7А9Л
В19
Редактор А. Простосердов
Художник Д. Г роман
Художественный редактор Ю. Хамов
Технический редактор В. Лубкова
А03302. Подп. кпеч. 25/VII 1963 г. Бум. 84х 10д1/32.
Печ. л. 7(11,48). Уч.-изд. л.10,7. Тираж 30 000 экз.
Заказ 513. Цена 47 коп.
Типография «Красное знамя» изд-ва «Молодая
гвардия». Москва, А-30, Сущевская, 21.
47 коп.
МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
ЙЙВИИА mSJBJDVl Bvik- Васильев