Три моих войны
Содержание
Предисловие
Часть первая
2. Социалистические преобразования в Латвии
3. Уходим на восток
4. Трудовой фронт
5. Дезертирую... на фронт
6. Партизанская война
7. Иду в партизаны
8. В партизаны - самолетом
9. Ухожу в первый отряд
10. Дерзкая акция
11. Нацистский террор
12. Партизаны и население - одна семья
13. Перемещаюсь в Абрене
14. «Рельсовая война» у Абрене
15. Сидя в лесу, врага не увидишь
16. Аркаша - наш сын и герой
17. Разоблачение предателей
18. Сквозь мглу и шквал ветра
Иллюстрации
19. Однажды под Гаврами
20. Вьюге наперекор
21. Гибель командира
22. Последний этап партизанской войны
23. В отблесках пожарища
24. Батовская трагедия
25. Наш последний первый эшелон
26. В прицеле - немецкий штаб
27. Последнее «чудо»
28. Память не отпускает
29. Курган Дружбы
Часть вторая. Война после войны
2. Как появилась банда Жука
3. Ни сна, ни отдыха
4. Бедные наши матери
5. Курс на профилактику
6. Еще одна неожиданность
7. Взгляды «нелегалов» на жизнь
8. Милиционер номер один
9. Новое назначение
10. Обстановка остается сложной
11. Стадион
12. Да здравствует спорт
13. Истоки бандитизма - момент истины
14. Конец опасному явлению
15. Между второй и третьей войнами
Часть третья. Расправа
2. Обман на государственном уровне
3. Моральный террор
4. Лжесвидетельство
5. Нелюди
6. Свет сквозь тучи
7. Противостояние
8. Солидарность однополчан
9. Суд
10. Приговор
11. Голос планеты
12. Вижу родные глаза
13. Апелляционный суд
14. Победа, но не окончательная
15. Второй круг
16. Вынужденное возвращение в родной край
17. И снова верховные суды
18. Прием в Москве
19. Страсбург
20. Большая палата ЕСПЧ
Послесловие
Text
                    Василий Кононов
три моих войны


УДК 82-94 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 К 64 Особую благодарность за помощь в издании этой книги выражаем: Посольству Российской Федерации в Латвийской Республике, Чрезвычайному и Полномочному Послу А. А. Вешнякову; Дому Москвы в Риге, руководителю Ю. Г. Силову. знак информационной продукции 16+ ISBN 978-5-235-03726-7 © Кононов В. М., наследники, 2014 © Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2014
«Вы стойко защищаете не только свое честное имя, но и историческую справедливость, честь боевых товарищей». Президент России В. В. Путин о В. Кононове В. Кононов
Содержание Предисловие 6 Часть первая 8 1. Семья. Детство и юность 9 2. Социалистические преобразования в Латвии 33 3. Уходим на восток 40 4. Трудовой фронт 47 5. Дезертирую... на фронт 50 6. Партизанская война 53 7. Иду в партизаны 66 8. В партизаны - самолетом 71 9. Ухожу в первый отряд 75 10. Дерзкая акция 81 11. Нацистский террор 84 12. Партизаны и население - одна семья 88 13. Перемещаюсь в Абрене 92 14. «Рельсовая война» у Абрене 96 15. Сидя в лесу, врага не увидишь 100 16. Аркаша - наш сын и герой 114 17. Разоблачение предателей 119 18. Сквозь мглу и шквал ветра 125 19. Однажды под Гаврами 131 20. Вьюге наперекор 134 21. Гибель командира 136 22. Последний этап партизанской войны 141 23. В отблесках пожарища 146 24. Батовская трагедия 150 25. Наш последний первый эшелон 159 26. В прицеле - немецкий штаб 162 27. Последнее «чудо» 167 28. Память не отпускает 169 29. Курган Дружбы 172
Часть вторая. ВОЙНА ПОСЛЕ ВОЙНЫ 178 1. Первый день в милиции 178 2. Как появилась банда Жука 188 3. Ни сна, ни отдыха 190 4. Бедные наши матери 196 5. Курс на профилактику 198 6. Еще одна неожиданность 200 7. Взгляды «нелегалов» на жизнь 205 8. Милиционер номер один 208 9. Новое назначение 213 10. Обстановка остается сложной 218 11. Стадион 219 12. Да здравствует спорт! 223 13. Истоки бандитизма - момент истины 225 14. Конец опасному явлению 230 15. Между второй и третьей войнами 233 Часть третья. РАСПРАВА 235 1. Тюремная тень 235 2. Обман на государственном уровне 238 3. Моральный террор 245 4. Лжесвидетельство 249 5. Нелюди 252 6. Свет сквозь тучи 254 7. Противостояние 257 8. Солидарность однополчан 259 9. Суд 262 10. Приговор 266 11. Голос планеты 271 12. Вижу родные глаза 283 13. Апелляционный суд 285 14. Победа, но не окончательная 287 15. Второй круг 293 16. Вынужденное возвращение в родной край 296 17. И снова верховные суды 299 18. Прием в Москве 301 19. Страсбург 304 20. Большая палата ЕСПЧ 310 Послесловие 330
Предисловие Эта книга, читатель, не имеет себе равных в современной литературе по многим причинам. Она написана человеком, отдавшим все свои силы сражениям за выживание человеческой цивилизации - в прошлом и нынешнем столетиях. Василий Макарович Кононов с оружием в руках боролся с главным врагом планеты - нацизмом в годы Второй мировой войны и многие десятилетия после ее окончания. Сражался он с возрождающимся фашизмом, его реабилитацией в странах Балтии до своего последнего вздоха. На 89-м году жизни, в апреле 2011 года, его не стало. Но осталась почти законченная рукопись книги, над которой он работал буквально до последнего часа жизни. Она писалась в окопах нынешней войны. Сегодня линия фронта пролегает по территории стран, политикой которых стало прославление подвигов национальных героев - эсэсовцев, где рушатся и оскверняются памятники и могилы советских воинов, погибших в схватке с гитлеризмом, где пытаются подлостью и обманом выбить из памяти поколений великий подвиг народов, разгромивших нацистские орды и освободивших мир от коричневой чумы. А начинался этот «передел истории» в 90-х годах с арестов бывших советских партизан и чекистов. Первым в августе 1998 года был брошен за решетку полковник в отставке, бывший командир отдельного партизанского взвода подрывников Василий Макарович Кононов. Латвийские власти предъявили ему абсурдное обвинение в расстреле «мирных жителей» деревни Малые Баты. Рижский окружной суд приговорил Кононова к шестилетнему сроку тюремного заключения. Этот вердикт латвийская Фемида вынесла тяжелобольному ветерану уже после того, как он отсидел в застенках полтора года в ожидании суда. Впервые в мире в Латвии, с почестями принятой в ЕС и НАТО западными демократиями, человека осудили за антинацистскую деятельность во время Второй мировой войны. Подтасовав конкретные факты, судьи проигнорировали архивные документы и показания свидетелей и нормы международного уголовного права. 6
Приговор, который фактически оправдывал преступления нацистов в годы войны, вызвал мощный протест как в самой Латвии, так и за ее границами. В заявлении российского МИДа суд над Василием Кононовым назван «этническим самоочищением». Этот очевидный политический процесс выглядит кощунственно и на фоне пассивности латвийского правосудия в отношении коллаборационистов, замешанных в нацистских преступлениях. Таким образом латвийский суд бросил вызов странам антигитлеровской коалиции, продемонстрировав неуважение к духу и принципам Нюрнбергского трибунала. Однако руководители Латвии дружно поддержали несправедливые акты своего правосудия. Бывший премьер-министр Андрис Шкеле сказал, что резкое заявление России не адекватно случившемуся. На поводу у национальных экстремистов пошла тогдашний президент Вайра Вике-Фрейберга. Она приравняла советский режим к нацистскому, а заявление российского МИДа определила как «издевательство над миллионами жертв советского тоталитарного режима». Под напором мирового общественного мнения Василий Кононов был освобожден от тюремного заключения. Но лживые обвинения с него не были сняты вплоть до решения Страсбургского суда по правам человека. Эта книга - не обычные мемуары ветерана Великой Отечественной войны, воспоминания о боях и друзьях-товарищах по оружию. Эта книга - исследование, книга - размышление о сути партизанского движения, его становлении и развитии в соответствии с нормами международного права. Автор показал себя основательным ученымисториком и одновременно талантливым писателем, квалифицированным «инженером человеческих душ». В. М. Кононову удалось выразить свое весомое, емкое суждение о событиях в современной Латвии, национальная элита которой пытается навязать Европе свою политику пересмотра итогов Второй мировой войны. И тогда герой-партизан снова взялся за оружие, сменив автомат и запал взрывчатки на перо публициста. Прочтите книгу и убедитесь - несгибаемый ветеран Великой Отечественной вновь добился победы. Евгений ВОСТРУХОВ, публицист, лауреат Булгаковской премии РФ 7
Часть первая Давно известно, что война требует от человека неимоверных физических и духовных сил. Жгучий ветер, холодный дождь, глубокий снег, трескучий мороз - такими они были, партизанские дороги. Права остановиться не было - только вперед! Мне не раз приходилось смотреть смерти в глаза. Были моменты, когда казалось, что вот она - смерть, и только чудо может тебя спасти. И неизвестно откуда чудо приходило - я оставался жив. Главное - не сдаваться! За долгую государственную службу в органах внутренних дел и на общественной работе мне часто приходилось выступать в рабочих цехах, на полевых станах, в студенческих аудиториях. Рассказывал я о войне, говорил о правопорядке. Часто слушатели высказывали пожелания - напишите об этом! Мой ответ, что я не писатель, да и работаю от зари до зари, воспринимался с разочарованием. Не могу сказать, что и меня самого устраивал такой ответ - с годами жизнь приучила не уходить от трудностей и опасностей и по мере возможности стараться идти людям навстречу, выполнять их просьбы и пожелания. А тут получалось, что как бы ухожу в сторону. Сегодня на меня наседают друзья, знакомые, однополчане - с одним и тем же пожеланием и даже требованием - написать про войну, и добавляют - обязательно про тюрьму. Раны войны и сегодня кровоточат - тяжело я переношу разнузданную клевету на прошлое, особенно на Отечественную войну. Клеветников не останавливают десятки миллионов жизней, отданных за победу над коричневой чумой. Таким хотелось бы напомнить: победи нацизм - и не было бы вас на земле. Остановитесь, грязненькие переписчики, прославляющие нацизм, ибо историю вспять вам не повернуть! Именно советский народ спас человечество от нацизма. Этот подвиг навсегда останется в памяти благодарного человечества, и 8
никто не в силах очернить или умалить его. Честь и слава воинупобедителю, низкий поклон ему! В силу вышеперечисленных причин я и берусь за перо. Расскажу о войне то, что видел глазами разведчика, подрывника: о трагедиях, о победах, о том, что прошло через сердце. Что из этого получилось - судить читателям. Размышляя о тяжелых минутах и днях, когда выстоял и смерть победил, я мысленно благодарю свое трудовое детство и юность, возвращаюсь к дорогим моему сердцу крестьянским корням. Выходит, что это они подготовили меня к войне. С этого и начну свой рассказ. 1. Семья. Детство и юность В семидесятые годы XIX столетия, после отмены крепостного права, мой прадед Сергей с двумя сыновьями-подростками из-под Пскова пришел в деревню Стравье. Название свое деревня получила от реки, протекающей через нее. Стравье входило в Мердзенскую (б. Михайловскую) волость Лудзенского уезда и располагалось на западе Витебской губернии. Прадед на это поселение пришел в числе первых и получил в надел участок земли. Рядом селились и другие семьи, образовалось 15 усадеб. Прадед Сергей был сообразительным, здоровым и трудолюбивым человеком. На пустом месте выстроил жилой дом, хозпостройки. Земелька здесь была агрономически слабенькая, требовала упорной обработки и обильного удобрения. Нужное количество удобрения крестьяне тогда получали за счет увеличения поголовья скота, поэтому коров в деревне было много больше, чем требовалось для получения молочной продукции. В 1920 году, после Гражданской войны, молодые государства - Латвия и РСФСР - провели границу по реке Лжа. Стравье оказалось на латвийской территории, всего в четырех километрах от границы. Граница тогда прошла через многие семьи - наши родственники по линии бабушки Анисии, ее братья, сестры, близкие и просто друзья - остались на территории России. 9
В двадцатые годы в Латгалии, то есть в восточных округах Латвии, проводилась земельная реформа по образцу Столыпинской. Крестьяне получали отдельные земельные наделы, создавали хутора. Во многом эта реформа была прогрессивной - к примеру, ликвидировалась узкая чересполосица, создававшая массу неудобств при обработке земли. Перешла курица через межу - и она уже на «чужой территории». А отсюда неприятности. Новая система несла крестьянам и радости, и переживания. Как справедливо поделить нажитое? Что даст хутор на пустыре? Те, кто уходили на отдаленные от деревни наделы, «прирезы» получали побольше, чем те, кто оставался неподалеку. Мой отец Макар и двое его братьев получили участок земли в девять гектаров. Сестрам земля не выделялась. Их надо было подготовить к замужеству. Между братьями началась дележка земли, инвентаря и всего остального. Особенно тяжелой задачей было поделить две лошади на троих. Дележ вносил в родственные отношения определенную напряженность. Часто бросали жребий, но взрослые, стараясь уйти от ответственности, за жребий не брались. Как правило, этот делали их дети. Решать эту проблему был приглашен и я - четырехлетний малыш. Я выбрал понравившуюся мне лошадку с красивой белой звездочкой на лбу, которую часто подкармливал свежей травой. Когда указал на нее, у присутствующих это вызвало оживление и улыбки. Тогда я не понял, в чем дело, но разобрался позже. Оказалось, что «лысая» была слабенькая, старенькая лошадка, а молодая, сильная, ушла к дяде. Таковы были правила, взрослые их не меняли. Бабушка осталась в нашей семье, поэтому дяди подбросили нам по полгектара на ее долю, и наш хутор вырос до четырех гектаров. Из таких нищенских наделов в основном и состояла деревня, и только одно хозяйство было зажиточным - мой дядя Ефим на пару с братом имел 28 гектаров хорошей земли. По ее количеству они попадали в категорию кулаков, но постоянных батраков у них не было, позже это и спасло их от раскулачивания. Днем и ночью они трудились на своих угодьях не меньше других. У них было много скота, и накапливался 10
навоз для удобрения. Но своих сил для его вывоза не хватало, и потому часто делали толоку: варили пиво и звали соседей. На повозках приезжала помощь - мужчины вилами бросали навоз на телегу, а мы, подростки, были за возниц. В таких случаях мы старались заполучить молодую, сильную и быструю лошадь, устраивая между собой своеобразные гонки. По традиции, ради веселья, обливали друг друга водой. Раз братья Матвеевы, притаившись у дороги с ведрами, устроили мне засаду. Заметив их, я вскочил в телегу, рванул лошадь, и водные струи остались за спиной. Подростки старались удостоиться чести выехать на поле последним. По доброй традиции такого возницу, называемого «поскребышем», чествовали. «Лауреату» на плечи надевали дубовый венок, лошадке на шею - звонкие колокольчики, а еще наградой были большой кусок ржаного хлеба с толстым слоем меда и кружка парного молока. Не удивительно, что в ту пору люди так держались за землю. Земля была главной кормилицей, основой жизни и опорой хозяйства. В 1929 году, было мне тогда 6 лет, помогал я отцу городить хлев для коров на зиму. Счастливый отец, хитро прищурившись, говорит: - Радость у нас, Василий. Братика тебе принесли! - Не надо мне этого братика, - категорически отвечаю я. - Как так? Почему? - А как мы потом хутор делить будем? - отвечаю. - Пусть его к соседу дяде Коле несут, у них детей нет. Отец серьезным стал, даже работу остановил. Вот тут и возникло глубокое раздумье, что собой представляют маленькие бедняцкие хозяйства, когда даже дети это понимали. В 1932 году родился второй брат, и меня снова спросили, что будем делать с ним. Брат мне понравился, и я ответил: «Пусть остается». Тогда этим «решением» я, не ведая того, заглянул в нашу судьбу далеко вперед. Когда в 1940 году в наши края пришла власть Советов, то она сразу разрешила эти тревожные крестьянские вопросы. Все получили право на учебу, работу, и нам, братьям, не пришлось драться на меже из-за куска надела, не понадобилось делить четыре гектара 11
земли на троих. Вот почему мы - и не только мы - полюбили новую власть. Но все это было несколько позже. Полученный нашей семьей участок земли оказался тяжелым и сложным. Лежал он в низине, нередко заливался водою, половина его была покрыта болотным мхом и кустами, за которыми стоял вековой красивый лес. Бабушка помнила, что раньше в этих местах легко можно было встретить медведя. Чтобы благоустроить землю, превратить ее в пашню и довести дело до посевов, отец трудился от зари до зари. Вдоль и поперек он прошел участок канавами, сделал отток воды, выкорчевал кустарник. Мало-помалу наша земля стала давать урожай. Отец был одаренным от природы человеком и понимающим крестьянином. Хорошо разбирался в агрономических вопросах, в фазах Луны, знал, когда и что надо сеять и жать. Соседи часто приходили к нему за советом. В свое время его успешную учебу - особенно он успевал в математике - оборвала смерть его отца, моего деда. К математике у него был особый талант и свои, известные только ему, правила счета. Даже сложные задачи он решал быстро, и мне не раз приходилось слышать похвалу в адрес отца при покупках в магазинах - он считал в уме и быстрее, и правильнее продавцов. На хуторе полевые работы были за отцом, а домашний очаг - за матерью. Нелегко ей было накормить восемь человек. А сколько времени у мамы требовал скот, огород! Целыми днями под палящим солнцем она рыхлила землю, полола, ухаживала за грядками лука и огурцов. Урожай с этих грядок мы с отцом возили в город на продажу, огород был нашей главной статьей доходов. Еще одной статьей доходов был лен. Эта культура требовала не только хорошей подготовки почвы для посева, но и вообще большого труда. Когда лен вызревал, женщины руками теребили стебли и вязали их в снопы, а отец обрезал головки на семена. Я возил лен на берег реки и замачивал в особых «мочилах». Надо было уметь правильно загрузить лен, накрыть его сверху сучьями и накатить сверху камни, чтобы лен полностью оказался под водой. Однажды во время этой работы, уже ночью, при большой и светлой Луне ко мне подошел дядя Ефим, хозяин этих мочил, и спрашивает: 12
- Кто же такие большие камни туда положил? -Я,-отвечаю. - Ого! - удивился дядя. Позже он рассказал об этом отцу, с восхищением закончив: - Ну, Макар, у тебя и сын! Я немного погордился, но главное - понял, что многое уже могу сделать, хотя мне было только 12 лет. Через 2-3 недели лен из воды вытаскивали и расстилали по полю для сушки. Потом собирали в большие снопы - кули, сушили при высокой температуре, затем мяли на специальной машине, вальки которой приводила в движение лошадь. И наконец, всю зиму лен трепали, удаляя стебли и кастру от волокна. Только тогда он становился годным для продажи. Вот так в тридцатые годы круглый год с утра до ночи трудились в буржуазной Латвии крестьяне-бедняки. Нашим воспитанием занималась семидесятилетняя бабушка Анисия. Когда я подрос, мне пришлось выслушать от нее немало упреков в свой адрес. Сколько я ей доставил хлопот и беспокойства! Натворив что-нибудь, спасался от бабушки, прячась под лошадью - отводил в сторону хвост и говорил: «Ты меня не поймаешь!» Что, впрочем, не мешало мне быть бабушкиным любимцем - и за курчавую голову, и за голубые глаза. С 5 лет я уже помогал отцу в работе. Что-то принести, что-то подать, поднять, придержать. В 9 лет ушел пастушничать в середняцкое хозяйство до октября месяца. Поэтому в сентябре школу не посещал, и это сказывалось на успеваемости, особенно в начальной школе. Позже учеба давалась легко. В 1933 году крупный град полосой прошел по нашему участку и выбил всю зрелую рожь - основной продукт питания семьи. Мать ходила в слезах. Янис, сын хозяина, у которого я работал пастушком, привез - как плату за мою работу - несколько мешков ржаного зерна. Его нам хватило до следующего урожая. Мать, уже дожив до глубокой старости, часто и с гордостью вспоминала, как я, 10-летний мальчишка, прокормил тогда большую семью. 13
С Янисом у меня связано еще одно небольшое событие. Как-то из города Янис привез мне пистолет-пугач. На радостях - тут же, во дворе - я выстрелил. Небольшое облачко оранжевого дыма понесло на соломенную крышу. Выскочивший на шум хозяин потребовал у Яниса «отобрать у меня эту гадость, иначе он нас всех сожжет!». На этом радость и кончилась, оружия меня лишили. Однако на другой день Янис втихаря вооружил меня снова, строго наказав никому пугач не показывать. С пистолетом мы уходили с мальчишками подальше, на берег реки, где каждый мог вдоволь пострелять. Как-то «однополчанин» Саша героически решил подставить под выстрел вместо мишени собственную попку, здорово обжегся, с диким криком покинул «стрельбище» и в дальнейшем больше не выпендривался. Любимым местом для нас, подростков, была река и ее «вир» - самое широкое и глубокое место. На берегу мы соорудили сходни для прыжков в воду, а примыкающее к реке поле стало стадионом. Там были сектора для прыжков в длину и высоту. Вместо ядра толкали камень. Имелась и беговая дорожка. Любимой игрой считалась русская лапта. На нее собиралось более 20 человек. Делились на две команды: одна - в «городе», другая - в «поле». Мяч для удара подбрасывал игрок «поля», а били - «городские». Чтобы добыть право на удар, игрок должен был пробежать определенную дистанцию. Противник бросал в него мяч, и если попадал (это называлось «засолить»), то команда выигрывала «город». Второй задачей «города» было поймать мяч на лету. Сделать это было довольно сложно, и называлось «взять вдарку». Пока мяч летит под облаками, надо правильно рассчитать его траекторию и место приземления. Бежишь за ним сломя голову, попадешь ногой в ямку, прокрутишь сальто и снова бегом, не спуская глаз с мяча. В нашей команде только один бил по мячу лучше меня, но вот поймать его - тут я был незаменим. У меня с детства выработалась хорошая реакция на внезапность, думаю, что приобрел я ее в этой игре. Жаль, что сегодняшние мальчишки в лапту не играют. Много плавали. Тут тоже были свои правила и требования. В «зачет» по плаванию входило количество купаний. Рекорд держал мой 14
братишка Митя, умудряясь купаться по 16 раз в день - он жил на берегу реки. У него были редкие волосы, они быстро сохли - а по правилам снова лезть в воду разрешалось только с сухими волосами. Меня же волосы подводили своей густотой. Любили мы играть в карты. Играли в очко на деньги - имели несколько сантимов, которые и гоняли по кругу. В карты мне везло, но было правило: выигравший покупал в местной лавке сладости на всех. Детская картежная забава продолжалась недолго, от нее я отрекся раз и навсегда. Нередко на зеленом игровом ковре нашего поля закипала борьба - простая, в «охапочку». Соперника требовалось положить на лопатки и удержать, только тогда засчитывалась победа. Борьба нам многое дала и в физическом развитии, и в становлении характера. Тогда я ее и полюбил на всю жизнь - возможно, потому, что выработал свои личные приемы, которых другие не знали, и имел успех среди товарищей. Со всей округи молодежь собиралась на встречу - на наш мост, на танцы. Но до этого многие приходили на наш «стадион» и вместе с нашими земляками усаживались в кружок на зеленый покров вокруг борцов. Некоторые вступали с нами в «охапочку». На мою борьбу сильнее всех реагировал дядя Даниил - в молодости он любил этот вид спорта. На мои победы он реагировал радостными возгласами. Позже я боролся и с однокашниками в ремесленном училище, и во время отдыха на пляже, на мягком песке, боролся и на работе в милиции. Там, правда, проводились обязательные занятия в спортзале по особой программе, но мы находили время и для некоторых отступлений. Я приглашал своих подчиненных на борьбу. Согласитесь, ситуация необычная, поэтому молодые офицеры нередко стеснялись бороться с начальником. Тогда мне приходилось им разъяснять, что на спортивном ковре нет начальников и подчиненных, что здесь все равны. На отдельных смельчаков мои убеждения действовали, и они выходили на ковер. Вспоминаю молодого, сильного, с хорошей реакцией оперативного работника уголовного розыска лейтенанта Василия Кашурина. Как-то во время схватки я сильно бросил его через 15
себя, но выпустил из рук. Василий отлетел довольно-таки далеко и, пока я к нему полз, успел вскочить. Мне требовалось немало усилий, чтоб уложить этого офицера на лопатки. В детстве наши игры проходили с утра до вечера на открытом воздухе, под жарким солнцем, от которого мы не прятались. Мы были загорелыми, закаленными и не болели. Через деревню узкой полосой тянулся холмик - горка, которая нам приносила много радости зимой. Катались на санках, но иногда, прихватив большие дровни, усаживались в них человек по десять и неслись вниз с горы. На повороте дровни иногда опрокидывались - сколько было радости и смеха! На гладком льду реки до снега катались на коньках, которые мастерили сами из деревянной колодки и металлического прута. Зимой лед расчищали, а весной, в паводок, любили кататься на льдинах. Еще, бывало, на широком русле реки вмораживали в лед деревянный столб. Сверху в столб вбивали металлический костыль, сверху надевали длинную крепкую жердь, к концу которой привязывали санки. Десяток здоровых парней толкали жердь, санки катились с такой быстротой и силой, что ни один ездок не мог на них удержаться, срывался и кубарем катился по сугробам, что тоже доставляло немало смеха и веселья. И опять же - не болели, зимние забавы только укрепляли здоровье. Придешь весь в сосульках, доберешься до кровати, казалось, можно и успокоиться, но нет - ноги сами карабкаются на стену. Детство на всю жизнь выработало страсть к движению и поднятию тяжестей. Позже в папке вместе с деловыми бумагами носил металлическую пластину, не расставался с гантелями. На остановке, в ожидании транспорта никогда не стоял и не сидел - все время двигался, как мог. С детства был непоседой везде и всюду, гасил свою энергию в спорте. Хотя большим спортом заниматься возможности не было, но в любительском преуспевал - неплохо плавал, играл в волейбол, бегал кроссы, толкал ядро, метал диск. Ну и, конечно, зимой - лыжи, а летом -велосипед. Тогда я думал, что не расстанусь со спортом до самой смерти, но не тут-то было. Жизнь с возрастом вносит свои коррективы, со многими 16
любимыми занятиями пришлось расстаться, остались только воспоминания. А на остановках в ожидании транспорта теперь стараюсь присесть - подводят раненые ноги. Видно, свою норму по бегу выполнил. Но вернусь опять в детство. Работа пастухом - первое мое серьезное дело - оставила о себе массу впечатлений. Пасти скот приходилось как в поле, так и в лесу. Чтобы справиться со стадом, от пастуха требовалась определенная смекалка. Каждое пастушеское утро становилось уроком понимания красоты природы. Пастухи первыми видели, как весной одеваются в зелень луга и леса, первыми летом встречали солнце, играющее лучами на росистых травах. Душа радовалась от распева птиц, трепетала от соловьиных трелей. А как прекрасно колышется зеленое море молодых деревьев! Волшебство и запах природы остались в памяти навечно. Видимо, именно в юности человек получает духовный «заряд» на всю жизнь. В те годы я научился принимать всякую погоду за благодать - она испытывала и закаливала. Мне нравилось идти навстречу мощному жгучему ветру, преодолевать его упругое сопротивление - ощущение, что ты находишься в состоянии борьбы, захватывало дух и в итоге приносило своеобразную победу. Я никогда не носил шарфы, подставляя открытую грудь холодному ветру и снегу, и теперь не одобряю, когда детей крепко кутают. Сдружился я и с дикими обитателями лесного пастбища. Когда находишься рядом с коровами, то лесные звери тебя не боятся. Совсем ручными становились олени, косули, иногда и лося подкармливал. А зайцы так вообще были друзьями - маленьких зайчат собирал, делал им домики, но по ночам малышей «освобождали» родители... Встречаясь с пастухами из соседних деревень, мы пели песни, боролись, но чаще всего мерялись криком - соревновались, на чей голос лучше отзовется эхо. Нехитрая вроде бы забава, но в последующей жизни она пригодилась - развил голосовые связки. После войны, во время учебы в Высшей школе НКВД полковник Михайлов иногда поручал мне вести строевые занятия вместо себя: 17
- Кононов, у вас отличный командный голос. Действуйте! Пастухи-подростки, бывало, в лесу и прирабатывали. Господа пограничники, устраивая охоту, привлекали нас в качестве загонщиков. Криками, трещотками и шумом мы поднимали зверя и гнали его на охотников. Часто это происходило поздней осенью и ранней зимой. Тонкий лед проваливался, и мы брели по колено воде. Вот так и закалялись за гроши. Главным очагом культуры в нашей деревне была 4-классная школа. Большое влияние на нас оказывали учителя. Самые утомительные уроки были у директора школы Филимона Ивановича - они длились по 3-4 часа, потому как зачастую он оставался единственным учителем на всю школу. Но когда звучало слово «перемена», то у нас терпения не хватало выйти в двери - вылетали в окна и тут же хватались за лапту. В школе была своя библиотека, где мы вместе читали «КонькаГорбунка», учили наизусть «Бородино» Лермонтова. Вообще много времени уделялось литературе, особенно басням и стихотворениям. Некоторые стихи помню до сих пор, особенно Пушкина. По-своему радостными для нас были дни Новогодних святок. Ряжеными ходили по домам, танцевали, пели песни и коляды. Людям это нравилось, нас угощали сладостями и дарили подарки. Называли нас цыганами, но мне кажется, что в вывернутых наизнанку шубах мы скорее напоминали каких-нибудь фантастических зверей. В то же время я не верил в гадание и прочее колдовство. А вот сестра к этому тянулась, и мы с ней часто спорили. Чтобы избавить ее от «тлетворного влияния» деревенского колдуна, сделал так, что он к нам больше не показывался. Большая деревня Пуданово славилась своей самодеятельностью, к нам приезжали тамошние артисты с «Дядей Ваней» Чехова. Многие мужчины нашей деревни проходили военную службу в Санкт-Петербурге, воевали в японскую и империалистическую войну, а в гражданскую некоторые сражались под знаменами Буденного. Многие из них видели Ленина, Троцкого, Керенского. У них было что вспомнить и рассказать землякам, они вообще выделялись смекалкой, определенной культурой и знаниями. Мы это понимали, к ним тянулись, к их словам всегда прислушивались. 18
Были у нас и талантливые самородки. Они делали машины для обработки льна. Николай Алексеев, имея один класс образования, по чертежам построил малотарку. Позже, во время работы на заводе «Ригахиммаш», он внес 17 рацпредложений. По своему рождению и мировосприятию люди в деревне были православными, жили в дружбе и взаимопонимании. Более половины семей были в родстве. Общественное мнение, царившее в деревне, воспитывало честность, верность дружбе. Я с детства видел примеры милосердия, сочувствия и готовности прийти на помощь тем, кто попал в беду - когда загорелась усадьба дяди Никиты, вся деревня пришла на помощь: тушили всем миром, из горящих хлевов выгоняли скот, вытаскивали из пламени пожитки. Высоко ценился труд. Увидев человека за работой, обязательно желали ему успехов. Очень красиво в деревне звучало слово «спасибо». Впитывая добро, мы, подростки, вырабатывали в себе соответствующие качества: честность, правдивость, трудолюбие, умение держать слово и отвечать за свои поступки. Сколько себя помню, допущенные ошибки всегда преследовали, бичевали душу - вплоть до сегодняшнего дня. Отдыхали редко, но метко. У отдыха в нашем краю тоже были свои традиции - гуляли и веселились в основном по большим религиозным праздникам. У каждого праздника был свой «округ», своя «территория». К примеру, родственники нашей семьи широко отмечали Спас, другие - день Петра и Павла. В нашей деревне отмечали Покров, за что нас и звали Покровскими. В деревне пять семей были близкими родственниками, и прибывшие гости веселились неделю, обходя всех родичей. Пили только пиво, самогон не гнали. Веселились дружно, с ворохом шуток и анекдотов. Нам, подросткам, нравилось пение взрослых. Устроившись на завалинке под окнами, слушали любимые песни: «Когда б имел златые горы», «При лужке», «Ах вы сени, мои сени» и, конечно, «Шумел камыш». В одной песне были такие слова: «А у князя была нянька, старая карга». После них следовал общий смех-радовались проблемам князя. Хорошо пели две моих тетки и мать, у нее был музыкальный слух, она пела в церковном хоре, на клиросе. 19
Народные распевы той поры, в том числе и латышские, так глубоко запали в душу, что я к ним остался неравнодушен на всю жизнь. Иногда - чуть тише - пели «Вы жертвою пали» и «Замучен тяжелой неволей». Тогда мы этих песен толком не понимали, но разобрались несколько позже. Кроме песен, мы прислушивались и к анекдотам. Видимо, и эта традиция перешла к нам от предков - мы в своих компаниях тоже по очереди рассказывали анекдоты, отдельные я и сегодня помню. Запомнились беседы со старейшинами в деревне. Их говор был ярким, образным, порой с лукавинкой, порой с улыбкой. За их разговорами отчетливо слышался пульс деревенской жизни, ее ритмы. Интересным для нас был Иван Иванович. Он издалека приезжал на рабочее поле, останавливал лошадь, и начиналась беседа по душам - на равных. От него мы узнавали, с чего начинается и как развивается деревенская жизнь. По-своему интересными были и деревенские старушки. Они многое знали и увлеченно рассказывали сказки, загадки, учили играм. В Латгальском крае в годы буржуазной Латвии население преимущественно состояло из сельских жителей. В нашем Лудзенском уезде по переписи 1938 г. их был 91 процент. По национальному составу в Латгалии русских было 28 процентов. В нашем районе, тянущемся вдоль границы, жили русские, поляки, белорусы. В двадцатые годы после земельной реформы в Латгалии мелкие и средние хуторские хозяйства составили 93 процента. Оставшиеся 7 процентов приходилось на зажиточных кулаков, сосредоточивших в своих руках треть всех крестьянских земель. Характерными для Латгалии были беднейшие крестьянские хозяйства площадью до 5 га. Такие хозяйства, влачившие полубатрацкое существование, составляли 23 процента. В середине 30-х годов разразившийся в Латвии экономический кризис привел к разорению 26 тысяч бедняцких и средних хозяйств, значительная часть из которых была расположена в Латгалии. А если к этому добавить, что в Латгалии 30 тысяч человек по реформе не получили ни клочка земли, то армия батраков получилась внушитель¬ 20
ная. В 1928-1935 гг. из Латгалии на заработки ушло 93 тыс. человек. Для зажиточных хозяйств это была дешевая рабочая сила, и они ее жестоко эксплуатировали. Работали бедняки от зари до зари, без выходных, за 30 латов в месяц. В этих семьях тогда вымерло 30 процентов детей в возрасте до 5 лет. Нередко ходили с лукошком, выпрашивая муку для хлеба. В памяти из тех лет сохранилось жалкое зрелище: весной цепочка батраков тянется к железнодорожной станции, уезжает на заработки. Осенью они возвращались и всю зиму ходили по краю в поисках работы с трепалом на плечах. Лишних людей из сельской местности город принять не мог - промышленность пришла в упадок, царила безработица. Социальная деградация общества лишала детей трудового народа образования. В Латгалии большинство детей учились только 2-3 зимы. К примеру, в моем первом классе было 27 учеников, до четвертого класса дошли 9, а до шестого - только двое. И так было повсеместно. Дети не учились в основном по двум причинам: во-первых, нечего было надеть и обуть, особенно зимой. Я первые два года ходил в школу в толстых и тяжелых льняных лаптях. Во-вторых, чтоб выжить, с раннего детства приходилось начинать работать - или в своем хозяйстве, или по найму. После войны в моей обширной по территории Мердзенской волости в бандах «лесных братьев» было 99 человек, среди которых с высшим образованием не было ни одного, незаконченным высшим - один, двое - со средним, а остальные окончили 2-3 класса. 15 мая 1934 года премьер-министр К. Ульманис, опираясь на военизированную организацию «Айзсарги», совершил государственный переворот. Были разогнаны сейм и партии, многие политические деятели, особенно из левых партий, арестованы. Вслед за этим диктатор сверг и президента государства А. Квиесиса и сам себя назначил президентом. В Латвии воцарилась диктатура с явной фашистской окраской. Все эти действия были настолько противозаконными, что и сегодня многие представители латышской интеллигенции выступают с предложением «очистить от скелетов шкафы латвийской истории», 21
предлагая убрать из галереи президентов в зале Рижского замка портрет автократа Ульманиса за допущенные им беззакония. Ну а после портрета следует убрать и памятник из парка в центре Риге. Помоему, это будет справедливо. После государственного переворота начались гонения на школы нацменьшинств. Все русские начальные и основные школы были преобразованы в латышские. Из двух десятков русских гимназий осталось две. Когда в 1936 году мы пришли в Голышевскую школу, то она уже была латышской. Нам было очень трудно - даже на переменах запрещалось говорить на родном языке. Учителя, боявшиеся пограничного режима, в разговоры на русском не вступали. Здание школы находилось на пограничной реке, рядом с постом. Однажды весной, не выдержав напряжения, мой одноклассник Иван Гавриленко, прыгая по льдинам, вмиг оказался на той стороне реки, на территории Советского Союза. Стоя на противоположном берегу, он громко объяснял свой поступок - рассказывал, почему он не любит Латвию, и предлагал нам последовать его примеру. Прибежавшие возбужденные пограничники винтовками нас загнали обратно в классы. Иван все это видел. На прощание он помахал нам рукою и спокойно зашагал по широкому полю. Начались допросы. Больше всего досталось нашему классу, а еще больше других - мне. И тому были причины. Год назад мы с братишкой Митей подобрали на нашем мосту небольшие бумажки и, разбирая незнакомый текст, не заметили, как на велосипедах к нам подъехали два пограничника. Отобрав бумажки, они отконвоировали нас в комендатуру. Бумажки оказались листовками, прокламациями нелегальной коммунистической организации. В комендатуре от нас долго добивались, кто нам их дал и кого мы знаем из коммунистов. В конце концов нас отпустили, но подозрение, видно, осталось. К тому же незадолго до этого я отбыл наказание, которое заработал вот за что. В нашем классе учился Валдис, сын начальника соседнего пограничного кордона, парень капризный, грубый и избалованный. Баловали его и учителя, особенно учительница по литературе и истории, жена 22
пограничника, который был в подчинении у его отца. Валдису мы, местные, вообще не нравились. Слабых он избивал. Любимым его издевательством был «бутерброд». Поднесет к твоему лицу аппетитный хлеб с маслом и предлагает открыть рот. И как только ты это сделаешь, Валдис быстро запихивал бутерброд в собственную пасть. Как-то я не выдержал, завел его в школьном саду за кусты смородины и избил. Он пожаловался, и началось! Большинство учителей - жены пограничников - хором потребовали выгнать меня из школы. Спас учитель Александр, умный, демократических взглядов человек, и его жена, учительница географии. Мне назначили наказание, посадив за парту между двух девчонок - дочерей пограничников. Я это воспринял как весьма тяжелое и позорное наказание - как дети пограничников, так и их родители были для нас чужими, почти врагами. Как правило, это были отпрыски зажиточных крестьян, фабрикантов или домовладельцев, местных туда не брали. Кроме того, пограничники вели агентурную работу среди местного населения, предлагая за деньги выдавать своих неблагонадежных знакомых, после чего следовали аресты. Это и многое другое расширяло пропасть между нами. Наказание пришлось терпеть. Время шло, мы присмотрелись друг к другу, подружились. Я помогал соседкам в математике, а Ляля и Элвира мне в латышском языке. Особенно сердечной, доброй и красивой была Ляля - полька по национальности, ее не пугала ни моя потрепанная одежда, ни то, что я был местным, а стало быть, «чуждым элементом» для их семьи. В конце концов, подозрения в «неблагонадежности» с меня сняли. Что же в дальнейшем стало с Ваней и Валдисом? Тут необходимо сказать, что из нашего округа многие нелегально переходили границу, убегая в Советский Союз. Как правило, всех их принимали за врагов и шпионов, особенно в 1937-38 гг. Дальше тюрьмы и лагеря им дороги не было. Подросток Ваня тоже оказался под подозрением, и его поместили в детскую колонию в городе Опочке. Отбывая без вины наказание, он упорно учился, продолжил учебу и после освобождения. Отвоевав Великую Отечественную, Иван вернулся в свои родные края с прилич¬ 23
ным юридическим образованием, которого не было у его сверстников из буржуазного государства. Много лет потом он успешно работал в правоохранительных органах. А Валдис по окончании школы поступил в местный Малновский сельхозтехникум и вскоре был убит за те же проделки, что вытворял в нашей школе. В 1937 году из Калининской области перебежал к нам бабушкин племянник Сергей. Трудолюбивый и добрый, в своем колхозе он ходил в передовиках. Но когда Сергей критически высказался о работе руководства колхоза и сельсовета, его живо зачислили во «враги народа». Он и до этого был на подозрении, поскольку его тетка (моя бабушка) жила в буржуазной Латвии. В 1938 году по требованию СССР Сергея депортировали из Латвии, и вскоре с той стороны пришла горькая весть о его расстреле. В буржуазной Латвии и речи не было о межнациональной дружбе. Постоянные распри возникали между русскими, латышами, евреями, цыганами. Конфронтация шла и по религиозным конфессиям. Непримиримые и острые противоречия оставались между бедными и богатыми. Однажды рядом с нами разразилось побоище на национальной почве между соседями - латышами и русскими, в ходе которого один человек погиб. Государственные власти с проявлением национализма не боролись, даже наоборот - поощряли, натравливая людей друг на друга. Делалось это для того, чтобы трудящиеся разных национальностей не объединились в борьбе против антинародной политики властей. Я очень хорошо понимал это. В 15 лет, вступив в нелегальный Трудовой союз молодежи Латвии (комсомол), я получил твердые убеждения по национальному вопросу и как во время войны, так и в послевоенные годы, будучи уже на руководящей работе, никогда не интересовался, кто какой национальности принадлежит. Для меня важны нравственные и деловые качества человека. Хулиганами мы не числились, но постоять за себя и за друзей всегда умели. Как-то в соседней Барановке объявился рижанин Янис, который пришел к нам на вир с полицейской дубинкой в руках. То ли из 24
хулиганства, то ли просто бравируя силой, он начал избивать наших младших. Мы вырвали у него дубинку и так наподдавали, что он, убегая, с дикой скоростью пересек поле, плотно заросшее высокой травой, и больше у нас никогда не показывался. Бывало, мы и озорничали. На нашем мосту по выходным дням встречалась молодежь: много пели, танцевали и расходились уже затемно. Молодежь из Заречья обычно возвращалась в свою деревню большой компанией - впереди с песнями шли девушки, за ними следовали парни. Метрах в ста от их пути, неподалеку от нашего хутора, располагалось кладбище, обросшее всякими небылицами и легендами, одна страшнее другой. Нередко с кладбища доносились странные звуки - видимо, звенел ветер в лепестках металлических венков. Тогда-то у нас с соседом Николаем появилась мысль - попугать возвращающуюся с гулянки зареченскую молодежь. Бабушка Лиза, к удивлению, не только не пресекла наши коварные планы, а наоборот, поддержала. Она быстро сшила несколько белых простыней в одно целое, а мы изготовили деревянный крест. Запаслись керосином, спичками и с этим богатством забрались втроем на самую вершину кладбищенской горки, поросшую соснами. Большой высокий крест привязали к моей спине, надели простыни. Я забрался на плечи к Николаю, образовался большой белый столб с крестом на вершине. В одной руке я держал флакон с керосином, в другой-спички. Слышим, по ночной дороге с песнями приближаются зареченские. Я набрал в рот керосин, дунул, распылив в воздух, и поднес спичку. Вспыхнуло пламя, освещая и кладбище, и наш белый столб, и крест. Не знаю, что там увидели зареченские, но мы услышали истошные крики, вой, и дорога мигом опустела. Поняв, что натворили, мы кинулись домой. Бабушка предупредила, чтобы мы не проговорились. Утром удивленный отец говорит: - Ничего не понимаю! Что такое стряслось, что зареченские мужики всю ночь по округе с фонарями ходили? А «стряслось» вот что: зареченские, в ужасе улепетывая с дороги, попали на поле вязкой глины, оставили в ней свою обувь и вернулись 25
домой босыми. Их отцы ночью и собирали по полям брошенное в страхе имущество. Этот случай в дальнейшем оброс такими страшными легендами, что многие вообще перестали ходить мимо кладбища, особенно по ночам. Хочу рассказать о моих двоюродных братьях, по-своему оригинальных. Николай старше меня на 2 года, а Дмитрий на столько же моложе. Оба начали курить еще в детстве, а Николай рано взялся и за спиртное. Во хмелю он бывал агрессивен и шумлив. Подвыпив, часто распевал свою любимую песню - «Широка страна моя родная». Песня была запрещенной, но «местные» оберегали его и в полицию не доносили. Через наш хутор протекал ручеек, густо заросший травою. Однажды я случайно заметил, что высокая трава на берегу ручья как-то странно колышется. Приблизившись, увидел человеческие ноги. Голова человека лежала в воде. Оказалось, это пьяный Николай свалился в ручей. У него уже начались судороги, но я вытянул его из воды, и он ожил. Глядя на него, дал себе слово - таким не буду. Получилось, вроде как поклялся. В 13 лет Николай отказался пасти свой скот и куда-то исчез. Его долго разыскивали и наконец нашли под Ригой, пастухом в большом хозяйстве. Потом он перебрался в Ригу, работал в кондитерском цехе, развозил по домам его изделия. Неплохо зарабатывал, прилично одевался. С началом войны Николай вернулся домой и хотел вступить в наш партизанский отряд. Но его мать была против, и ему пришлось вернуться в Ригу. Как-то в центре города он увидел колонну пленных красноармейцев, которых гнал немецкий конвой. Николай крикнул: «Здравствуйте, товарищи! Держитесь, скоро вас освободят!» Пленные оживились, подняли головы и стали глядеть в его сторону. Николай помахал им рукой. Все это происходило недалеко от здания полиции СС «Остланд». Николая тогда спасло то, что среди конвоиров не оказалось ни одного, понимавшего по-русски. Позже Николай влюбился в одну женщину с двумя детьми, просил ее руки, но она ему отказала. Николай расстроился, здорово выпил и, 26
зайдя в офицерскую столовую СС, провозгласил тост за победу Красной армии, закончив его словами «Капут фашизму и Гитлеру!». Эсэсовцы в ярости вытащили его во двор и тут же расстреляли. Так закончилась бурная жизнь моего двоюродного брата Николая Елагина. Младший двоюродный брат, Дмитрий, бесспорно, обладал талантом военачальника. Вместе со сверстниками он создал в деревне большую команду и проводил военные игры. Они мастерили из подручных материалов винтовки, автоматы, пулеметы и даже танки и пушки. Главнокомандующим и главным конструктором был Дмитрий. На занятиях царила строгая дисциплина, даже малые ошибки не прощались. Крупные же оплошности во время «войны» наказывались особенно сурово, вплоть до физического воздействия. Когда вся эта «техника» выкатывалась из большого сарая на «плацдарм» зеленого луга, было на что посмотреть. Слышались военные команды, автоматные, пулеметные очереди, все искрилось, вспыхивало и раздавалось громовое «Ура!». Старшее поколение только головами качало: - Отродясь у нас такого не было! Не иначе, к войне... Так и случилось, скоро сюда пришла настоящая война. Многие погибли, в том числе и главнокомандующий, многие вернулись с наградами. Что характерно, наша маленькая деревня в 15 усадеб дала войне 19 бойцов. Не могу не сказать о тяжелой доле новобранцев в Латвийской армии. Трудней всего приходилось тем, у кого не было образования, но сложнее всего приходилось не знающим латышского языка. На строевых занятиях над ними попросту издевались, унижали, и не столько офицеры, сколько сержанты и ефрейторы. Кому не давался строевой шаг, терпели больше всех. Иногда доходило до унижения человеческого достоинства - к одной ноге привязывали сено, а к другой солому, и раздавались издевательские команды: -Шагоммарш! Сено, солома! Сено, солома!.. До изнурения и пота. Все это знали матери, больше всех переживавшие за своих сыновей, хотя срок службы был небольшой -11 месяцев. В 1933 году моя бабушка Пелагея провожала на службу своего любимого младшего сына Николая. По старой традиции на проводы 27
варили пиво, собирались родные и близкие, но веселья не было. Дядя Коля запел песню. Последний нынешний денечек Гуляю с вами я, друзья. А завтра рано, чуть светочек, Заплачет вся моя семья... По щекам его катились слезы, плакали и остальные. Не знаю, кто и зачем придумал такую грустную песню. Было ощущение, будто человека провожают на тот свет. Бабушка Пелагея очень тяжело восприняла проводы, заболела и, не дождавшись возвращения своего любимого сына, умерла. В конце 30-х годов экономический кризис в Латвии дошел до критического уровня. На селе малоземельные хозяйства распадались. Государство на это не обращало внимания. С большой любовью президент Ульманис относился только к кулакам, они получали большие дотации от государства, их богатство множилось. В городах же росла безработица. Только за 3 месяца, с декабря 1939-го по март 1940-го лишились работы 12,5 тыс. человек. Безработных гнали на село, в батраки к зажиточным крестьянам, но городские оттуда разбегались. На многие продукты была введена карточная система. Были карточки на сахар, соль, керосин. Сильнее всего кризис ударил по горючему и металлу. Я, в те годы учащийся ремесленного училища, испытал это на себе. Для зачета мне требовалось сделать сапожный молоток. Он довольно сложный, и я при изготовлении допустил ошибку, в результате чего одна сторона уменьшилась на 2 миллиметра. Зачет не приняли, на новый образец металла, жалкие остатки которого находились под семью замками, не дали, а это означало, что я остаюсь на второй год. Этого допустить было нельзя - ремесленное училище оставалось единственным учебным заведением, которое подходило нам по карману - за учебу в нем надо было платить 14 латов в год. Учеба в гимназии, которая стоила 140 латов, для меня была закрыта. 28
На помощь пришел Аким Грошев - хозяин дома, в котором я жил, ломовой извозчик. У него имелось много знакомых на железнодорожной станции Лудза, и меня «по блату» определили туда грузить свиней в вагоны. Даже на эту тяжелую работу была очередь. Называлась это «свиньям хвосты заламывать». На носилки ставили клетку для свиньи. У хозяина-продавца с повозки поднимали большую свинью и загоняли в клетку. Понятно, свинья не слушается, в клетку не идет. Но стоит только покрутить свиной хвостик, как она мигом становилась покорной и шла, куда нужно. Свинью в клетке тащили на весы, потом грузили в вагон. Этот груз я с напарником таскал двое суток, за что и получил 2 лата. На эти деньги купил у частника кусок железа, сделал новый молоток и зачет получил. В деревне старшим среди нас был Евгений Елагин. По характеру быстрый, энергичный, красивый и умный. Иногда он играл с нами, но игры его были резкими, опасными, на пределе риска. Получив в ремесленном профессию слесаря, он объехал всю Латвию, но работы так не нашел. Вернувшись домой, он все чаще стал поглядывать на Восток. Он глубоко верил, что его настоящая родина - там, в Советском Союзе. И вот зимой 1937 года Евгений, отследив пограничника, шедшего по маршруту, за его спиной перебежал границу. Но на той стороне его встретили как иностранного шпиона и поместили в лагерь на Севере. Шли годы, но он все никак не мог доказать, что является патриотом СССР. О своем горе он писал старшей сестре Ольге в Москву. Когда началась война, он попросился добровольцем на фронт, но и в этом ему отказали. Когда с группой солагерников они попытались перебраться к американцам, то были настигнуты и расстреляны. Грустно и больно вспоминать, как патриоты Советской страны были превращены во «врагов» и бесславно погибли, вместо того чтобы стать героями. Приятель Евгения, Михаил Алексеев, был человеком с золотыми руками. На пустом месте он умудрялся создавать машины, особенно ему удавались веялки и агрегаты по обработке льна. Он перебежал в Советский Союз годом раньше Евгения и тоже был встречен как
шпион, прошел через все тюремные ужасы того времени. Но, в отличие от Евгения, его депортировали в Латвию, где и посадили в тюрьму, в камеру к коммунистам. Михаил рассказал сокамерникам, что творится в советской тюрьме, но те ему не поверили, сочли провокатором. От пережитого у Михаила началось душевное расстройство. Психически больным он вернулся в отцовский дом, но с домочадцами общего языка не нашел и перебрался в баню, что стояла на меже нашего участка. Там его друзьями стали черти, с которыми он громко разговаривал: «Ты, длиннохвостая, почему за порядком не следишь, почему тот рогатый пол не подмел?» Понятно, люди его боялись, хотя он никого не трогал, жил в одиночестве, добывая смолу в сосновом бору. На коре корабельных сосен он творил настоящие художества. Металлической строгою слева и справа, спуском вниз и в центр он выводил ровные белые полосы, по которым стекала смола. Его узоры на соснах смотрелись как произведения искусства, люди ходили смотреть на них, как на выставку. Но однажды Михаил сорвался, избил жену брата, за что по решению суда был водворен в Даугавпилсскую психоневрологическую больницу. Но и там его золотые руки продолжали дарить добро людям. Позже главврач Белецкая с любовью и теплотой рассказывала мне о Михаиле, сообщив, что он в одиночку заменил во всем большом здании больницы ветхие рамы и двери на новые, добротные и красивые. Там же, в больнице, у этого человека навсегда остановилось сердце. Тем временем в Латвии пропасть между властями и трудовым народом все увеличивалась. Ульманиса народ не любил, но государственные чиновники поддерживали его имидж любыми способами, в том числе и репрессивными. Как-то в Карсаве на базаре моя тетя, увидев большую свинью, громко заявила, что у нее такая же толстая шея, как у Ульманиса, за что получила большой денежный штраф. Но сравнение народу понравилось и быстро разлетелось по округе. Президента не любили - как за антинародную внутреннюю политику, так и за внешнюю: за авантюристический курс сотрудничества с нацистами, направленный на превращение Латвии в военный плацдарм для борьбы против Советского Союза. Все это толкало народ на 30
борьбу, росли его симпатии к коммунистической партии, находящейся на нелегальном положении, создавались группы сопротивления, все больше проявлялись признаки революционного восстания. В нашем лесу ополченцы оборудовали склад с оружием. Тысячи людей бросали в тюрьмы и отправляли на каторгу, но ряды сопротивления не уменьшались. На место одного арестованного в борьбу вступало двое, коммунистическое движение неуклонно нарастало, особенно среди молодежи. Правящие круги, напуганные судьбой Польши, 5 октября 1939 года пошли на подписание Пакта о взаимопомощи между Латвийской Республикой и СССР. В Латвии на отведенных властями базах разместились части Красной армии. Перемещались они по железной дороге. В нашем направлении первой пограничной станцией была Зилупе, следующая остановка - на Лудзенской станции. Местному населению общаться с красноармейцами запрещалось, уездное полицейское начальство оцепляло станцию задолго до прибытия эшелона, сгоняя для этого полицейских из всех волостей. Это я хорошо помню, поскольку жил рядом со станцией. Как-то мы с приятелем до начала полицейского оцепления забрались в станционный туалет и спрятались в щель под крышей. Ночью прибыл эшелон. Выскользнув на пустой перрон, мы встретили летчика-красноармейца. Ветер сорвал часть брезента и обнажил крыло самолета, стоящего на платформе. Мы помогли привязать покрывало. Для этого потребовался ножичек, а он у меня был. Разговорились. Какая радость была от виденного и сделанного, в каком отличном настроении мы вернулись домой! Зимой 1940 года занятия по военной подготовке в нашем классе проводил капитан из местного военного гарнизона. Ему очень хотелось поговорить о том, как русские, собравшись закидать врага шапками, проигрывают войну в Финляндии. Никто разговора не поддержал, тогда он сменил тему и заговорил о русских, которые прибывают в Латвию по договору. Тут поднялся впереди меня сидящий Друнальский и начал лить грязь на красноармейцев, дескать, выглядят они как дикари. Я не выдержал и крикнул, что все это ложь, 31
не болтай, ты ведь их не видел. Но он продолжал свое. Мы вцепились друг в друга, но подскочил капитан и вытолкнул меня из класса. Меня отвезли в полицию, где на допросах долго допытывались, откуда знаю про Советский Союз, про красноармейцев, что известно мне про коммунистов и комсомольцев, кто мои друзья. Это испытание в полиции я выдержал, и через 10 дней меня освободили. Не имею права не рассказать о дружной и героической семье Каупужей. В Карсавской волости, в деревне Бриежовка, у крестьянина Вацлава было семеро сыновей, все с приличным образованием. Старший, Николай, - агроном. Остальные шестеро стали революционерами, да еще какими! Мои брат Михаил и сестра Мария в Абренской гимназии учились в одном классе с Евгением Каупужем. На него, стройного и высокого красавца, заглядывались все девчонки в классе. Учился он отлично. Сочинения, которые писал Евгений, по содержанию были глубокими и сильными, вдумчивыми, с глубоким анализом. Занявшись революционной деятельностью, Евгений Каупуж сумел привлечь к борьбе не только своих одноклассников. Средний брат Каупужей, Доминик, в 1928 году махнул через границу и добрался до Москвы. После окончания института «Западников» и «Красной профессуры» в 1933 году под фамилией Мартынов он был переброшен на нелегальную работу в буржуазную Латвию. Но в маленькой стране Доминика хорошо знали. Его быстро разоблачили и арестовали. В 1939 году неожиданно для борцов-революционеров прозвучал декрет Ульманиса об амнистии политических заключенных. Тюрьмы и колонии уже были переполнены политическими заключенными, а революционная борьба разгоралась все ярче и ярче. Кроме того, экономический кризис все больше охватывал страну, и в пятую годовщину государственного переворота диктатор вынужден был пойти на этот шаг. Вышли из заключения и Доминик, и Евгений. Буквально на следующий день они с еще большей активностью взялись за революционное дело. Братья поселились в соседней деревне и, перейдя на нелегальное 32
положение, занялись сочинением прокламаций и изданием нелегальной литературы, которую я на велосипеде развозил по Лудзенскому, Резекненскому и Абренскому уездам. Один из лидеров компартии, Иева Палдиня, перевела на латышский язык роман Н. Островского «Как закалялась сталь». Экземпляр книги братья Каупужи подарили мне. На маевки в нашем лесу собиралось до 20 человек единомышленников. Мы вместе читали книгу, прочитанное тут же горячо обсуждалось. Так мы учились революционной борьбе. С началом войны все участники маевок с оружием в руках встали на защиту Родины. С поля брани многие не вернулись. 2. Социалистические преобразования в Латвии В середине июня 1940 года в нашу деревню прибыло большое I подразделение Латвийской армии. Вдо^ь реки по огородам и садам рыли окопы, а на горке, в 300 метрах от дороги, устроили наблюдательный пункт. Отсюда хорошо просматривалась дорога на восток. Было непонятно, для чего это все, но когда мы познакомились с солдатом с наблюдательного пункта, все прояснилось - Латвийская армия готовилась к встрече с Красной армией. Солдата мы угостили пивом, он оказался нашим, сыном рабочего из Зилупе. - Как увижу красноармейцев, так сразу подниму руки и пойду к ним. Сам встречу, в окопы не сообщу, - заявил он. - Половина наших бойцов в красноармейцев стрелять не станет. Сыны трудового народа симпатизировали Советскому Союзу. Из Союза трудовой молодежи нам поступила команда встретить Красную армию и провести ее бойцов мимо окопов. 33 земляка-ополченца собрались в лесу у базы своего оружия. Из Риги они ждали команды для вооруженного выступления, но ее не последовало. В ночь с 16 на 17 июня солдаты быстро зарыли окопы и уехали. Какая военно-политическая обстановка в государстве предшествовала этим напряженным июньским дням? Иностранные дипломаты констатировали, что правительство Латвии желает отдать Латвию в руки немцев. Политику Ульманиса осуждали компартия и другие антинацистские организации, которые в 33
июле 1938 года выступили с совместным воззванием «Не отдадим Латвию Гитлеру!». О предательской политике свидетельствовал и заключенный в июне 1939 года договор о ненападении между Латвией и Германией, да и сам режим Ульманиса был создан по образцу гитлеровского Третьего рейха. В мае 1940 года Гитлер заявил, что все балтийские государства должны быть включены в состав рейха. Спасение от порабощения трудовой народ Латвии видел в тесном экономическом и политическом сотрудничестве с СССР, раздавались требования о немедленном заключении соглашения о взаимопомощи с Советским Союзом, что и было сделано 5 октября 1939 года. Обе стороны обязались оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае прямого нападения или угрозы такового со стороны любой другой страны. В целях обеспечения своей независимости и безопасности Латвийская Республика предоставляла СССР возможность иметь в Лиепае и в Вентспилсе базы военно-морского флота и аэродромы на правах аренды. Для охраны этих объектов СССР на территории Латвии имел право держать строго ограниченное количество вооруженных сил. Пакт был подписан председателем Совнаркома и наркомом иностранных дел СССР Вячеславом Молотовым и министром иностранных дел Латвийской Республики Вильгельмом Мунтерсом, получившим на то полномочия от президента Ульманиса. Заключению пакта немало способствовал и тогдашний военный министр и вице-президент генерал Янис Балодис, которого даже подозревали в просоветских настроениях. Не возражал против договора и командующий армией генерал Кришьянис Беркис. Ни Балодис, ни Беркис, разумеется, не были, как сейчас принято выражаться, «агентами советского влияния», они просто руководствовались здравым смыслом. На своем посту Балодис оставался до 5 апреля 1940 года. Отставка последовала неожиданно. Ульманис почувствовал в Балодисе сильного конкурента, и на его пост был назначен генерал Беркис. В начале июня 1940 года новый военный министр побывал с дружеским визитом в Москве. С ним обсуждались условия, на которых 34
в Латвию вскоре был введен дополнительный военный контингент. Об этом, естественно, как глава государства, был осведомлен и Ульманис. Поэтому нота от 16 июня 1940 года, врученная послу Латвии в Москве Фрицису Коциньшу, не была неожиданностью. Это доказывается тем фактом, что в ночь с 16 на 17 июня заместитель начальника штаба Латвийской армии полковник Оскар Удентинып совместно с генералполковником Дмитрием Павловым выработали и заключили соглашение о размещении в Латвии дополнительных частей Красной армии, а также определили девять районов для дислокации этих частей. Таким образом, никакого внезапного вторжения на территорию Латвии советских войск, как это изображают нынешние национально озабоченные историки, не было. Не зафиксировано в этот период и какого-либо сопротивления со стороны «лесных братьев», которые появились только осенью 1944 года из групп недобитых легионеров и прочих нацистских прихвостней. 17 июня 1940 года в перерыве заседания Кабинета министров К. Ульманис выступил с обращением к народу по радио и сказал следующее: «С сегодняшнего утра на нашу землю входят советские войска. Это делается с ведома и согласия правительства. Это вытекает из дружеских отношений Латвии и Советского Союза». На следующий день полный текст его выступления был опубликован в официальном издании «Вести правительства». Предельно ясно, что никакой оккупации не было, и сегодняшний психоз, раздутый в государстве по этому поводу, рано или поздно лопнет. 17 июня в деревне Репки на доме моего дяди К. Гусева взвился красный флаг. Это событие можно сравнить с разорвавшейся бомбой - государство-то еще оставалось буржуазным, и за такое сажали в тюрьму. Но народ обрадовался, увидев в этом вестник наступающих перемен. К 1940 году в Латвии сложилась настоящая революционная ситуация, так что события июня - августа, последовавшие за вводом дополнительного контингента советских войск, вполне можно считать демократической революцией. Мы, молодые романтики, на ходу схватывали все новое и радовались - это означало новый поворот в жизни народа. 35
Трудящиеся встречали красноармейцев с восторгом, цветами и демонстрациями. В Риге по демонстрантам открыла огонь полиция, были убитые и раненые. Под воздействием народного напора Ульманис был вынужден отступить, и 20 июня он подписал декрет о формировании нового правительства, главой которого назначил министрапрезидента и временно исполняющего обязанности министра иностранных дел доктора Августа Кирхенштейна. Ульманис же оставался президентом страны до 21 июля 1940 года и продолжал скреплять своей подписью все законодательные акты народного правительства. 21 июля на первой сессии Народного сейма Латвии состоялось провозглашение Латвийской Советской Социалистической Республики. А на следующий день Ульманис сложил с себя все полномочия и ходатайствовал о назначении ему пенсии. 21 июня многолюдные митинги прошли у Центральной и Срочной тюрем. Митингующие потребовали освободить политических заключенных, что и было сделано - политические в полосатых робах появились у металлических тюремных ворот и пали в объятия встречающих со слезами радости на глазах. Незабываемое зрелище - освобожденных, восторженно качая, на руках уносили все дальше и дальше от ненавистного черного логова, их полосатые робы растворялись в многотысячном людском потоке. В тот же день политзаключенных освободили и из Резекненской тюрьмы. Большая группа их прибыла в Карсаву и организовала первый в Латгалии митинг. Братья Каупужи - Доминик и Евгений - выступали в тюремных робах. Слушатели старались не пропустить ни одного слова. По окончании митинга братья направились в сторону своего дома, а мы последовали за ними. Но, увидев на обочине высокий пень, мы подняли на него Геника - так называли Евгения - и попросили его пояснить, что значит социалистическая революция и как понимать ее преобразования. Митинг продолжился. Вскоре Евгений, которому был 21 год, стал первым секретарем Абренского укома партии. Позже КарсавскоАбренский край народ справедливо назвал «краем Каупужей». В те дни ко мне в Лудзу приехал двоюродный брат Михаил Гусев. Узнав, что через город должна пройти еще одна красноармейская 36
часть, мы побежали к железнодорожному переезду на улице Латгалес, но опоздали. Мы увидели только хвост колонны: красноармейцы, громко распевая «Три танкиста», уже проехали мимо. Усталые и разочарованные, мы упали в траву. Я посмотрел на Михаила - по его щекам катились слезы. Не знаю, были ли эти слезы вызваны радостью грядущих перемен или воспоминаниями. Когда распоряжением правительства закрыли русскую гимназию в Лудзе, Михаилу удалось поступить в Абренскую русскую гимназию, однако и ее вскоре закрыли. Михаил оказался на улице и за левые взгляды вскоре был арестован. Прошло еще пару дней. Митинги продолжались. Состоялись они и в Лудзе, Карсаве, Мердзене. Мы, молодежь, старались их не пропускать, вслушиваясь в слова, которых так долго ждали: о демократических свободах трудящихся, о восстановлении в Латвии советской власти, о вступлении в семью братских Советских республик. Не могли не удивляться: откуда так много людей, в самую горячую летнюю страду? Хотя на митинги никого не приглашали, но они собирали десятки тысяч, а в Риге даже и по 100 тысяч участников. На этот всплеск народной воли стоило посмотреть! В деревне Гребнево Карсавской волости хоронили Мейкуля Шицана, который пытался перейти на территорию Советского Союза, но был убит латвийскими пограничниками. Даже в этом удаленном уголке страны на кладбище потянулся целый людской поток - пешком, на лошадях, на велосипедах на похороны прибыло около 3 тыс. человек. Скорбь о павшем товарище превратилась в митинг солидарности и единения в борьбе за революционные преобразования. В этих условиях местная молодежь стремилась сделать что-то большое, новое, дать простор накопившейся энергии. Выход для энергии нашли в субботнике по благоустройству большой площади у церкви в поселке Голышево. С лопатами, граблями, ведрами, с цветочными саженцами в руках собравшиеся привели в порядок запустевшую площадь. Работали с великой радостью, под песни - теперь площадь была нашей. Этот простор душе и энергию дала новая власть. 37
1940 год устроил судьбы многих: молодежь, в буржуазной Латвии не имевшая возможности учиться, поступала в учебные заведения, возобновлялась и ширилась работа промышленности, рабочие получали места, 75 тыс. безземельных и малоземельных крестьян получили землю. Осенью в наше ремесленное училище прибыла на курсы трактористов большая группа подростков. Какие они были счастливые! Своеобразное положение сложилось для полиции. С одной стороны, вмешиваться в шествия колонн демонстрантов они боялись, а с другой - от обеспечения общественного порядка их никто не освобождал. Некоторые полицейские пробовали участвовать в революционных мероприятиях и завоевать расположение народа. Другие просто пристраивались в колонны рядом с красным флагом и во весь голос распевали «Интернационал». В связи с мирным характером событий в Латвии слом буржуазной государственной машины происходил постепенно. Рабочекрестьянская милиция была создана только в сентябре 1940 года, а до этого обеспечение правопорядка взяли на себя рабочие и крестьянские коллективы. Для этих целей была создана общественная организация «Вспомогательная служба». Мы, молодежь, надевали на рукава красные повязки с буквами «PD» и следили за порядком. Параллельно создавались отряды рабочей гвардии на заводах, фабриках, в городах и селах. В первую очередь они охраняли народное достояние, но участвовали и в обеспечении правопорядка. 14 и 15 июля повсеместно проводились всеобщие выборы в Народный сейм. Никогда еще в нашем крае народ не голосовал так активно! Никакой агитации не было, да ее и не требовалось. Кто пешком, кто на велосипеде, кто семьями на повозках, соседи группами - с песнями и в отличном настроении все шли на избирательные участки, радовались за наступившие перемены. Это был настоящий всенародный праздник. Голосовали за блок трудового народа, за избранников из своей среды. Идеи советской власти, за которые латышский пролетариат и трудовое крестьянство боролись в 1905,1917 и 1919 годах, сохранились в сердце народа, и в 1940 году Латвия вернулась на путь Октября. 38
21 июля Народный сейм на своем первом заседании выполнил волю трудового народа - Латвия стала Социалистической Республикой, а 5 августа Съезд народных депутатов принял Латвийскую Социалистическую Республику в семью народов СССР. Для меня 1940 и 41-й годы были очень напряженными. Хотелось всюду успеть, ничего не упустить. Мне, как комсомольцу, следовало показывать пример другим и в учебе, и в труде, да и дела в школьном комитете комсомола поглощали много энергии. Большую работу мы проводили с несоюзной молодежью, готовили ее для вступления в наши ряды - требования при приеме в комсомол были очень высокими. Напряженно было и в спорте, требовалось за короткое время сдать зачеты на заветный значок «ГТО». Ну и конечно, нельзя было пропускать демонстрации и митинги - революционные преобразования в стране продолжались. Много времени уходило на просмотр интересных советских кинофильмов - мы их увидели впервые. Вечерами на площади киномеханики-красноармейцы демонстрировали ленты «Волга-Волга», «Веселые ребята», «Семеро смелых», «Цирк», «Трактористы». А «Чапаева» я просмотрел несколько раз. Иногда там же, на площади, на помосте грузовой машины устраивали концерты художественной самодеятельности. В 1940 учебном году был создан общешкольный комитет. Состоял он в основном из педагогов, а меня избрали в него представителем от учащихся. В комитете рассматривались все основные вопросы жизни школы. Откровенно говоря, там я себя чувствовал не совсем в своей тарелке. Как можно быть на равных с учителями, особенно с директором школы немцем Розенфельдом, за плечами которого было два высших образования - берлинское и миланское? Со мной нередко хитрили, ловчили, иногда даже с замаскированной издевкой, - что, мол, думает и скажет по такой-то проблеме наш комсомолец? В основном учителя оставались представителями буржуазного сословия. Правда, дабы раздобыть поддержку, иногда и сам директор мне подыгрывал. 39
В 1939 году Гитлер начал со всего света собирать немцев в Германию. И из нашего края они быстро уехали. Уехал и наш любимый, поотцовски добрый мастер Вилкс. Учил он нас, как опытный профессионал, слесарному и токарному делу, прививал и культурные навыки, так как и сам был человеком высокой культуры. Когда мы прощались, и он, и мы плакали, будто отец расставался со своими сыновьями. Но наш директор, Розенфельд, остался. Сначала я не понял, почему, но когда в первые дни войны его арестовали как резидента немецкой разведки, многое прояснилось. По итогам учебного года мы с Николаем Юрченко разделили первое место и получили премию по пятьдесят рублей каждый. Это была первая премия в моей жизни. На нее я купил кое-что из одежды, но порадоваться обновам основательно не успел. В нашей школе был большой хор в сотню человек. Пели мы красиво, особенно слушателям нравилось «Полюшко, поле». Хорошо у нас звучала и «Катюша». Пели мы и «Если завтра война», хотя были уверены, что войны не будет. Но тут мы ошиблись. Все получилось как в песне - светлые, радостные небеса затянуло тяжелыми темными тучами. Все изменилось в одночасье. 3. Уходим на восток 22 июня - самый длинный день 1941 года. В такой прекрасный, солнечный воскресный день, подобного которому не помню, не хотелось верить слухам о начавшейся войне. Но в 12 часов по радио выступил В. Молотов и сообщил, что гитлеровская Германия без объявления войны, нарушив договор о ненападении, напала на Советский Союз. Суровая правда глубоко взволновала людей. Обращаясь к народу, В. Молотов закончил свою речь словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами», которые оказались пророческими. Страна вступила в смертельную схватку с темными силами нацизма. В силу объективных и субъективных причин Красная армия в начале войны попала в тяжелейшее положение, и ей пришлось отступать. Сказались и стратегические просчеты И. Сталина, его высокоме¬ 40
рие, капризы и упрямство сорвали стратегические планы подготовки страны к войне. К объективным причинам следует отнести экономическое и вооруженное превосходство Германии над СССР. К тому времени Германия, обладая самой сильной армией в мире и покорив 12 государств Европы, захватила вооружения и снаряжения на несколько десятков дивизий. Все это позволило ей двинуть на Советский Союз армаду из 190 хорошо оснащенных дивизий общей численностью свыше 6 миллионов солдат и офицеров. СССР фактически вступил в войну не только с Германией, но и с еще девятью государствами - Италией, Испанией, Данией, Норвегией, Румынией, Венгрией, Словенией, Финляндией и Хорватией. Красной армии пришлось противостоять, по сути, целой Европе. Силы были далеко не равными, и ей пришлось отступать. Нужно удивляться не этому, а тому, что наш народ и армия нашли в себе силы и не только не допустили разгрома, но выстояли, более того - переломили ход войны и победили. Нужно сказать огромное спасибо тем, кто, сумев преодолеть все невзгоды начального периода войны, позже гнал врага до Берлина, спасая мировую цивилизацию от гибели. Командующий штабом, американский генерал Маршалл докладывал президенту Рузвельту: «.. .В критические дни, когда Германия и Япония были так близки к мировому господству, решающую роль в предотвращении катастрофы сыграли не США, а Советская армия, которая в смертельных, изматывающих сражениях развеяла легенду о непобедимости вермахта». Известный своим отношением к СССР премьер-министр Великобритании У. Черчиль по этому поводу высказался: «Россия не только выжила и оправилась от страшных ран, но и нанесла немецкой военной машине смертельный урон. Этого не смогла бы сделать ни одна другая сила в мире». Сегодняшним национал-радикалам не мешало бы помнить об этих оценках. Тогда, в сорок первом, тяжелейшему испытанию подвергся советский народ, смертельная угроза нависла над всей страной. Война стала всенародной. 41
В Лудзе первым делом организовали отряды ополчения. Охраняли банк, сберкассу, почту Патрулировали, задерживали провокаторов, боролись с паникерами. Как всегда, впереди были комсомольцы. Заходили мы и в военкомат, но нас, школьников, на войну не взяли. Нас не поняли, а зря - к тому времени мы были не просто молодыми романтиками, но и подготовленными бойцами-революционерами, жаждавшими открытого боя с врагом. За неделю до войны, 14 и 15 июня, по решению правительства из прибалтийских республик в административном порядке перемещались в отдаленные края нелояльно настроенные к Советскому государству лица (бывшие полицейские, айзсарги, пограничники и др.). Выселялись с семьями. На Лудзенском вокзале заметил среди них знакомое лицо. Ляля! Та самая, с которой мы вместе учились, дружили, помогали друг другу. Неясное, тревожное чувство ударило в сердце - не мог поверить, что Ляля в чем-то виновата, но помочь ничем не смог. После войны, работая в Даугавпилсе начальником милиции, я вновь с ней повстречался - Ляля вернулась из ссылки в родные края. Между нами состоялась теплая беседа. Вспоминали детство, школу. Она рассказала, что в годы войны работала на Севере, в Дудинке, мастером на рыбозаводе, имела много поощрений. Не будь ссыльной, была бы в комсомоле. Там же, на Севере, Ляля создала семью. Говорили и о том, что творилось в Латвии в годы войны. «Если бы мы тогда остались здесь, то отец наверняка бы принял сторону немцев. Что бы тогда с нами было?» - сказала Ляля. 27 июня на Лудзу налетели вражеские бомбардировщики. Сбросили бомбы на железнодорожную станцию, обстреляли прохожих, убили двоих ребят из нашей школы. Тогда же за станцией немцы выбросили десант, но диверсантов быстро переловили. Все десантники были в милицейской форме. Когда представилась возможность повидаться с пленными, то очень удивился, увидев знакомое лицо. Янис! Сын нашего любимого мастера Вилкса! Когда к нему обратились полатышски, он сделал вид, что языка не понимает. Узнав меня, он опустил голову. Насколько его отец был порядочным человеком, настолько сын оказался прохвостом. Высокомерный задира, всегда 42
презиравший «голодранцев», он вечно крутился среди полицейских и доносил на нас. Немецкие войска быстро продвигались по Прибалтике и в начале июля появились на территории нашего края. Мы стали готовиться к эвакуации. С большой группой сверстников мы покинули Лудзу и прибыли на границу в нашем родном Голышеве. Но со стороны РСФСР граница охранялась в обычном режиме, и никого из нас не пропустили. Сколько пострадало людей из-за этой глупости! Из Латвии вглубь страны эвакуировалось более 100 тыс. человек и примерно столько же не сумели этого сделать. Наконец разрешение на переход границы появилось. В ночь со 2 на 3 июля наши земляки, разобрав сарай, построили мост через пограничную реку Лжа. Желающих перейти мост было полно, - дороги, ведущие к границе, были забиты и гражданскими, и военными. Вот через мост двинулась военная легковая машина. Настил не выдержал, раздался, и автомобиль свалился в воду. Движение застопорилось, но тут же раздался клич: - Комсомольцы, вперед! - и несколько сот молодых людей бросились разбирать затор. На рассвете над переправой появились немецкие самолеты. Те, кто застрял у моста, угодили под бомбы и пулеметные очереди. Появились убитые и раненые, началась паника. В повозку П. Матвеева из нашей деревни угодила бомба, раненая лошадь с одной оглоблей в испуге прискакала домой. Видя все это, многие от эвакуации отказались. До переправы я сумел заскочить в родной дом, попрощаться. Особенно тяжело расставались с матерью. Она, вцепившись в меня обеими руками, никак не хотела отпускать, плакала. Я уговаривал, обещал, что скоро вернусь, что немцев прогонят через десять дней, от силы через пару недель, - тогда в народе широко было распространено такое мнение. Я невольно обманул мать - вместо двух недель воевать пришлось четыре года. Кое-как успокоившись, мать пошла меня провожать. На горке перед кладбищем остановилась и, перекрестив, прошептала: -Иди с богом! 43
Страдания моей матери на этом не закончились. Позже они вместе с теткой, сын которой тоже ушел с нами, долго бродили по дороге, по которой тянулись беженцы, и всматривались в лица убитых - не мы ли? Дома по ночам мать забивалась в темный угол, держа перед собой мою фотокарточку, плакала, просила бога, чтобы он меня уберег, - просто извелась вся. Отец, как мог, ее успокаивал, а потом отобрал фотокарточку. Тяжелые и скорбные дороги войны... Авиация Геринга господствовала в воздухе, ее «асы», чувствуя безнаказанность перед беззащитными мирными людьми, так низко спускались над нашими головами, что хорошо была видна открытая дверь с небрежно болтающейся в воздухе ногой стрелка, который поливал свинцовым градом всех подряд - и женщин, и детей. После их варварских налетов в придорожных канавах оставались убитые люди вперемешку со скотом. Вспоминаю, как рядом с убитой лошадью женщина кормила грудью ребенка. Девочка держала в руках куклу и плакала. На этой дороге особенно тяжело пришлось семьям с малыми детьми. Им помогали, сколько могли - брали ребятишек на велосипеды или просто несли на руках. Беженцы то сходились в большие группы, то распадались на малые. Наконец образовалась группа из 7 человек - я, трое двоюродных братишек и трое одноклассников из соседних деревень. К вечеру мы добрались до железнодорожной станции Опочка. Снова на головы посыпались бомбы, и мы, побросав велосипеды, кинулись в кусты. В лучах заката хорошо были видны покачивающиеся в падении продолговатые гладкие бомбы. Они висели над нашими головами и тянулись одна за другой в сторону станции. Тогда мы еще не знали, что ту бомбу, которая ударит по тебе, ты никогда не увидишь. Так и случилось - «нашу» мы не заметили. Она взорвалась рядом, угодив в наши велосипеды, от которых, понятно, остались одни ошметки. Пропала и вся теплая одежда, и остатки продуктов. Уже в темноте мы вышли к станции, от которой отходил последний поезд. Состав забит битком, даже крыши заняты. - Вася, давай к нам, одно местечко есть! - раздались крики знакомых. - Нас семеро, - отвечаю. 44
- Нет, столько взять не можем... Раздался свисток, и поезд тронулся. Состав прошел, и сразу после этого мост взлетел на воздух - его взорвали, чтоб не достался стремительно наступающим немцам. Нам ничего не оставалось, как брести пешком в сторону Локни. На пути происходили и курьезные случаи. Нас нередко задерживали работники НКВД, принимая за немецких диверсантов. Виноваты тут были паспорта, выданные еще в буржуазной Латвии - их принимали за германские, - а у двоих 15-летних из нашей компании вообще никаких документов не было. К 1941 году только городским жителям успели выдать советские паспорта. Мой советский паспорт и в придачу комсомольский билет стали палочкой-выручалочкой для всей группы, помогая освобождать «диверсантов». Война украла нашу молодость. Люди менялись на глазах, у молодых ребят пробивалась седина, и внешне мы выглядели старше своих лет. Мне в ту пору было 18, но я вполне мог сойти за 30-летнего. В чемто эта «солидность» и помогала - это я ощущал по доверию товарищей. В Осташкове мы наконец сели на поезд, но по неопытности допустили ошибку, - забрались на металлические плиты, лежащие на открытой платформе. Днем от солнца они накалялись, как сковородка, а ночью, наоборот, быстро остывали и становились холодными, особенно если состав двигался быстро. В Рыбинске смогли немного утолить голод, получив в магазине буханку хлеба. Так мы добрались до Кировской области. Приехали в Кикнурский район, село Макарье, колхоз «Прогресс». Там нас гостеприимно, с открытой и доброй душой встретили простые русские люди. Мы оказались не на чужбине, а в гостях. Колхозники, заменив нам на время родных и близких, делились последними крохами. В колхозе мы работали на уборке ржи, ловко теребили лен, удивляя местных отличным знакомством с приемами этого дела. А как же нам не знать, мы ведь крестьянские дети! 45
Сдружились мы и с местной молодежью. Организовали драматический кружок, в сарае оборудовали сцену. Появилась и пьеса. Никто не хотел играть немца-карателя, и я не хотел, но меня упросили, и я «создал образ» жуткого пирата. После спектакля меня спрашивали: неужели на самом деле они такие? - Такие, - авторитетно заявил кладовщик Кузьмич. - Враг суров, хитер и опасен, вооружен до зубов. В этой войне нам нелегко придется, -добавил он. Даже в этот далекий уголок приходили страшные вести о зверствах нацистов на оккупированных территориях, - уничтожении мирного населения, расправами над стариками, женщинами и детьми. Начали приходить с фронта похоронки. Хозяйка, у которой мы жили, получив фронтовой треугольник, несколько дней не могла взять письмо в руки, плакала, отбрасывала этот кусочек бумаги, будто он обжигал ей руки. Наконец раскрыла: защищая Родину, геройской смертью пал ее муж. В Макарье пути нашей компании разошлись. 15-летних братишек пригласили в Киров, в ремесленное училище. Другие уходили на фронт, после ранения возвращаясь на побывку в Макарье, как на вторую родину, а потом снова уходили на фронт. Четверо из нашей семерки не вернулись никогда. Латвийцам вообще очень дорог этот край, ведь дружбе латышей с кировчанами более сотни лет. В конце XIX века в Вятской губернии отбывали царскую ссылку поэт Я. Райнис и революционер П. Стучка. Их приютила и согрела добрая душа русского народа. В лихую годину в Кировской области обрели крышу над головой тысячи латвийцев. Среди них рабочие и крестьяне, учащаяся молодежь, писатели, композиторы, представители интеллигенции. Именно здесь в годы войны народный писатель Латвии А. Упитс создал свою знаменитую эпопею «Земля зеленая». В Кирове работало правительство Латвийской ССР и издавалась газета «Циня» («Борьба»), отсюда и она уходила на фронт. После войны города Рига и Киров стали городамипобратимами, чаще стали происходить встречи творческих и трудовых коллективов. 46
4. Трудовой фронт В село из военкомата поступили две повестки, мне и секретарю комсомольской организации Николаю. Обрадовался - наконец-то поеду на фронт! Но оказалось, что призвали на фронт, но трудовой. В районном центре Кикнуры с Николаем мы расстались. По пути к новому месту работы в селе столкнулся с женщинами, одна из них плакала, отказывалась от должности председателя колхоза, остальные уговаривали: «Пойми, больше некому, мужчины на фронте». Добрался до места назначения, - авиационного завода в Ижевске, приступил к токарному делу. Теорию я знал, но практики у меня было маловато, поэтому дело сначала двигалось туго. Работали мы в ветхом холодном здании бывшей конюшни, недавно приспособленной под токарный цех. В 1941 году зима вообще была суровая, а у нас еще и окно постоянно открыто, - через него из литейки забрасывали в цех обледенелые болванки - заготовки авиационных бомб. Сорокакилограммовые болванки при установке в токарный станок скользили, срывались с рук. Рядом со мной за токарным станком появился 14-летний подросток - Коля. Сообразительный, физически крепкий, двужильный, но росточком маловат, не доставал до станка. Под ноги ему приспособили фанерный ящик. Я обтачивал заготовку и передавал дальше соседу, большому мастеру токарного дела, который нарезал резьбу для ударника. Работали по 11 часов, в две смены, уставали крепко. Мобилизованных вроде меня разместили в частных домах. Долго не мог понять, почему у моей хозяйки сердитый взгляд: оказалось, она вдова погибшего колчаковского генерала. Не нравилась ей советская власть, и на меня, комсомольца, она выливала свою неприязнь. Ни в одной войне фронт не был так зависим от тыла. На долю советских людей выпали величайшие тяготы как на фронте, так и в далеком тылу. «Работать за двоих, за себя и ушедшего на фронт товарища!» - решил тогда комсомол. Без выходных, днем и ночью трудилась страна: точили снаряды, мины, шлифовали дула гаубиц, собирали автоматы ППШ. Рядом с нами располагался большой военный завод № 74. Оттуда, из-за высокого забора, круглосуточно 47
доносились звуки стрельбы: там пристреливали собранные автоматы. У работников тыла была своя героика труда. В нашем цеху итоги смены отображались белым мелом на черной доске для каждого. Какая была радость, если за смену удавалось расточить хотя бы на одну бомбу больше! Рабочий режим был жестким, дисциплина высокая. За опоздание на работу до пяти минут - разбор у начальника цеха. Свыше 5 - у директора. А если опоздаешь на 11 минут или больше, то наступала уголовная ответственность. Неожиданно получил повестку в прокуратуру. Молодая девушкаследователь, не поднимая на меня глаз, пишет протокол допроса. Выяснилось, что дирекция подала на меня в прокуратуру - за опоздание на работу. Тогда все, и дирекция в том числе, жили в страхе от этого сурового закона. Со мной никто даже не переговорил! А дело было так: я тогда заболел малярией, да еще в тяжелой форме. Меня направляли в больницу, но я отказался и вернулся на работу, в тот день и опоздал. Больничный, к счастью, не выбросил, принес его на допрос, да к тому же и сам был весь желтый. Следователь, увидев больничный, радовалась больше меня и «дело» прекратила. А сколько тогда пострадало от разных случайностей, сколько было сломлено молодых судеб! Не все выдерживали тюрьму, а некоторые становились уголовниками. А тогда, после тяжелой изнурительной работы, у многих были проблемы вовремя проснуться. Тяжелее всего приходилось тем подросткам, у которых не было рядом старших, которые могли бы их вовремя разбудить. Действовала карточная система, но продуктов не хватало. У нас на заводе в сварочном цеху потихоньку продавали талоны, и мы их покупали, особенно на хлеб. В центре города находилась большая столовая. Но, чтобы добраться до миски теплого супа, приходилось по 3-4 часа стоять в очереди. Там, прямо на тротуаре, и отсыпались. 48
Запомнились особенности города. На его окраинах тротуары сделаны из досок, прибитых к высоким лагам. Если пешеход наступал на конец сломанной доски, то второй конец мог угодить тебе в пах. Неожиданно меня пригласили на временную работу в военкомат. Спал на столах, не желая возвращаться к своей хозяйке-генералыпе. Начальник части, старший лейтенант Ломия, оказался добрым человеком. Родом он был из Ленинграда, на фронте потерял ногу. Он уже многое пережил: потерял и жену, и двоих детей. Для меня он стал и старшим братом, и отцом. Мы с ним съездили в командировку в Москву, откуда привезли все необходимое для военкомата. В то время Москва подверглась вражеской бомбардировке. Утром глянули в окно, а вместо большого красивого дома, который видели вчера вечером, остались одни развалины. От поездки в Москву сохранилось и другое тяжелое воспоминание: знакомые из Ижевска попросили передать письма для двух латышских семей, живущих в Москве. Я увидел вдов, мужья которых были репрессированы как «враги народа». Женщины жили в страхе и большом горе, их лица почернели от переживаний. Не был я готов к такой встрече. Крепко задумался и задался целью разобраться, кто же это такие - «враги народа». Уже после войны мне помогли рассказы моего большого друга Сергея Ландера, полковника госбезопасности, который долгое время занимался реабилитацией репрессированных. Я пришел к твердому убеждению, что сталинские репрессии принесли и много горя безвинным людям, и непоправимый ущерб государству. Несмотря на то, что у Сталина много заслуг, простить гибель невиновных ему нельзя, слишком тяжела утрата. Из пяти маршалов расстреляно трое. Разве Сталин не знал, что маршалов расстреливают? Из пяти командармов первого ранга расстреляно трое. Из десяти командармов второго ранга - все! Из 57 комкоров - пятьдесят. Из 186 комдивов - сто пятьдесят четыре. Из 16 армейских комиссаров первого и второго рангов - все! Из 28 корпусных комиссаров - двадцать пять. Из 64 дивизионных комиссаров - пятьдесят восемь. Из 456 полковников - четыреста один. И много командиров более низкого звена. Подготовленный к войне в военном 49
ведомстве сектор партизанского движения был ликвидирован, а многие командиры-специалисты расстреляны. При таком терроре военных специалистов удивляет, как мы войну выдержали. С 1930по 1953 год репрессировано 3 778 234 человека, приговорено к расстрелу 786 098 человек. Ярлыки «врагов народа» были приклеены многим секретарям обкомов, горкомов, райкомов партии, а также работникам советов, многие из них расстреляны. Репрессиям подверглись и другие слои общества. Непонятно, как многомиллионная коммунистическая партия, главная руководящая сила в стране, допустила террор безвинных людей. Почему не сработал ее коллективный разум? Директор завода неоднократно просил военкома вернуть меня на завод. Однажды в кабинете военкома через окно увидел: у подъезда остановилась машина директора завода. Деваться некуда, и я бросился под стол, накрытый зеленого цвета скатертью. Я прослушал весь разговор директора с военкомом. Говорили и обо мне: военком пояснил, что я сейчас выполняю важную работу и вернусь на завод только по ее завершении. Тогда мне было поручено оборудовать филиал военкомата на окраине города, среди новостроек. Целыми днями я верхом мотался по городу в поисках столов, стульев, канцпринадлежностей и прочего. 5. Дезертирую... на фронт Военкомат периодически получал разнарядки на формирование команд призывников и отправки их в различные части: в летные училища, на Балтийский флот, в команду десантников. Я каждый раз становился в очередь и пытался пройти медицинскую комиссию. Но никак не мог преодолеть терапевта Кузнецову - всякий раз она находила у меня заболевание сердца и категорически заворачивала документы. - Кононов, ты опять здесь? И смотреть не буду. Уходи! - встречала она меня. Видимо, после малярии с сердцем что-то произошло, хотя я этого не чувствовал. И не знаю, где и когда, на каких партизанских тропах я его позже вылечил. А тогда получилось, что Кузнецова спасла меня от 50
смерти: ижевская команда десантников в составе специальной части была десантирована в тыл противника под Сталинградом. Ребята все до одного погибли. Я продолжал бредить войной. Всю ночь во сне воевал, забирался на танки врага и крошил их топором. Ломия меня понял, и мы схитрили. Медицинскую карту заполнили как положено, по очереди расписываясь за врачей. За Кузнецову расписался Ломия, я - за хирурга. Карту оформили по всем правилам и вложили в большой конверт. Тогда одиночным призывникам, направляющимся в часть, разрешалось при себе иметь военкоматские документы. Так с поддельными документами я и дезертировал на фронт. Подобно тому, как московская писательская организация, тоже эвакуированная в город Киров, недосчиталась двоих своих товарищей по перу, которые дезертировали на фронт. Говорили, что добровольцами на фронт идут только те, кто уверен в победе. Своим поступком я вовсе не умалял значения трудового фронта, который хорошо знал на собственном опыте. Но все же главным оставался боевой, горячий фронт, именно там решалась судьба государства, судьба народа. Я начал готовиться к отправке в Латышскую стрелковую дивизию. У меня оставалось освобождение от призыва в армию, так называемая «бронь». По диагонали удостоверения краснели большие цифры «1942». Увидев «бронь», мой сосед по квартире стал настойчиво уговаривать меня продать ему документ. Предлагал тысячу рублей, но я отдал ему бумагу бесплатно. Отоварив все продуктовые талоны, я получил целое богатство - три с половиной хлеба-кирпичика, крупу и прочее. Все это я собирался отдать Ломия. Последняя ночь перед отъездом была беспокойной - в голову лезли разные мысли, сон не брал... Я, лежа на служебном столе, принялся понемногу отщипывать кусочки хлеба и не заметил, как съел полторы буханки. Рука непреодолимо тянулась и тянулась к хлебу. Вот уже остался только один кирпичик. Доел и его. Было стыдно - обещал человеку продукты, а сам... Утром со своим добрым Ломия в легкой линейке-упряжке мы спустились вниз по улице Карла Маркса к железнодорожному вокзалу. 51
Большая группа мужчин отправлялась на фронт. Их провожали матери, жены, сестры. Они вцеплялись в одежду сыновей, мужей, братьев, вытаскивали их из вагонов. На перроне стоял не просто плач - вой, жуткий крик в голос... Люди понимали, что это - расставание навсегда. Я не смог этого выдержать - отошел от перрона подальше и оперся на забор. Вспомнилась мать. Как она далеко! Расстроился, что не могу сообщить ей, что еду на фронт. Принято говорить, что войну вынесли на плечах. Да если б только на плечах! Какая тяжесть доставалась человеческим сердцам, особенно при таких расставаниях! В августе 1942 года я прибыл в запасной полк Латышской дивизии, размещенный в Гороховецких лагерях, неподалеку от шоссе Москва - Горький в Ивановской области. Было много неожиданного, но особенно насторожила медицинская проверка, - неужели разоблачат? Майортерапевт, осмотрев меня, принялся выслушивать грудную клетку. - У вас больное сердце. Я выпятил грудь. - Ничего подобного у меня нет! Майор внимательно посмотрел на меня, потом шлепнул ладонью по мягкому месту: - Катись ты... - и ушел. В полку меня зачислили в первую роту. Рота уже закончила учебу и готовилась к отправке на фронт. Пришлось в спешном порядке заняться военной подготовкой в одиночку. Подогреваемый большим желанием не отстать от роты, все премудрости усваивал быстро. Сам удивился, но ручной пулемет Дегтярева, который увидел впервые, после беглого пояснения сразу же разобрал и собрал. Но человек полагает, а командование располагает: вместо фронта меня направили в учебный батальон, в сержантскую школу, находящуюся здесь же в полку. Там произошла неожиданная встреча с бывшим одноклассником Володей Антоновым. Судьба его неординарна. Еще подростком он, перейдя границу, перебежал в Советский Союз. Многое испытал, но многому и научился. Встретились мы в госпитале полка, где он лечил¬ 52
ся. К этому времени он уже повоевал, имел ранения, был лейтенантом, командиром взвода. С Володей мы поговорили о многом - прямо и откровенно. - Через несколько дней ухожу на фронт, а там... там смерть. Так что можем попрощаться, - спокойно сказал он. Расстался я с ним в подавленном настроении. Через четыре дня по Горьковскому шоссе маршем в сторону станции Ильино на фронт отправилась моя 1-я рота. Во главе колонны чеканили шаг командиры взводов - два моих земляка, Володя и Доря. Все с душевным подъемом глядели на бравых командиров, а у меня из памяти не выходил последний разговор с Володей. Разговор действительно оказался последним. При наступлении латышской дивизии под Старой Руссой оба моих земляка героически пали в бою. Их имена высечены на мраморной плите нашего родного поселка Голышево. Там кроме них около сотни других фамилий. Много славных защитников Родины дал наш край. 6. Партизанская война Немецко-фашистские идеологи партизанскую борьбу советского народа называли бандитским движением, инспирированным коммунистами и НКВД. Партизанская борьба советского народа против немецконацистских захватчиков началась с первых дней войны, то есть до принятия нормативных актов, регламентирующих их деятельность. Однако относить партизан к незаконным вооруженным формированиям нет никаких поводов и оснований - уже с XIX века партизаны являлись субъектами международного права, а партизанская война рассматривалась как одна из наивысших форм движения сопротивления. Советские партизаны боролись с фашистскими оккупантами на основании Основного закона государства-Конституции СССР 1936 г., где в ст. 133 сказано: «Защита Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР». Измена Родине - нарушение присяги, переход на сторону врага, нанесение ущерба военной мощи государства, шпио- 53
наж - каралась, согласно Конституции, по всей строгости закона, как самое тяжкое злодеяние. Первая попытка юридически определить партизанскую борьбу была сделана в Брюссельской декларации 1874 года. На Гаагской конференции 1907 года были приняты положения о формированиях, не относящихся к регулярной армии на оккупированной территории страны. Согласно этим положениям военные законы должны применяться не только к армии, но также к ополчению и добровольческим отрядам, если они имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеют отличительный знак, открыто носят оружие, соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны. Таким образом, организованные партизанские формирования получили юридический статус и стали признанными субъектами международного права. Сам характер Великой Отечественной войны, как справедливой и освободительной, позволяет говорить о том, что в ходе нее произошла консолидация всех общественных и государственных структур в СССР. Встал вопрос о выживании нации и государства. Этот суровый экзамен они выдержали. «Колосса на глиняных ногах», о котором так много говорил Геббельс, не получилось, нацистская бредня разбилась о единство и мужество советского народа. Через партизанское движение прошло более миллиона советских граждан, представляющих все национальности СССР. Ныне 29 июня - День партизан и подпольщиков - является партизанским праздником. Программа развертывания всенародной борьбы в тылу немецкофашистских войск была сформулирована в совместной директиве Совнаркома Союза ССР и ЦК ВКП(б) «Партийные и советские органы прифронтовых областей» от 29 июня 1941 года. Развертывание партизанского движения сводилось к следующему: «...в занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджогов складов и так далее. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, 54
срывать все их мероприятия. Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно под ответственность первых секретарей обкомов и райкомов создавать из лучших людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры в каждом городе, районном центре, рабочем поселке, железнодорожной станции, в совхозе и колхозе». Эта директива была не только документом, регулирующим партизанское движение с точки зрения права, это была и программа действий. 3 июля 1941 года директива была озвучена Сталиным в его обращении к советскому народу, в котором он призывал в том числе и к партизанской войне в тылу врага. Но он ничего не сказал о подготовке партизанских сил для борьбы с коварным врагом и планировании их действий. После выступления Сталина резко усилилось поспешное формирование и переброска в тыл врага партизанских отрядов и диверсионных групп без должной на то подготовки. Многие из тех, кто тогда этим руководил, не имели понятия о сути дела. Они не знали ни форм, ни методов партизанской борьбы, да и врага они толком не знали. Чаще всего этими вопросами занимались работники НКВД. К чему это приводило, видно на примере отряда, созданного из активистов нашей Мердзенской волости. 6 июля на пути эвакуации в советский тыл перед городом Холм меня перехватили чекисты, майор и капитан, и начали уговаривать вернуться в Латвию в качестве разведчика. Я дал согласие, они назначили мне встречу на следующий день в 12 часов в Холмском парке - для инструктажа. 7-го утром, когда наша семерка подходила к городу, мы повстречались со своими земляками: они, не останавливаясь, цепочкой в быстром темпе шли в сторону фронта. - Вася, давай к нам! -Куда, зачем? - В партизаны идем! Я было рванулся в их сторону, но тут вспомнил о назначенной встрече. Мы вошли в город. В 12 часов в парке появился взволнованный капитан и объявил, что никакого задания не будет - обстановка меняется, немцы быстро наступают. И мы расстались. 55
А что же с отрядом? Я о нем часто вспоминал, но сведений не имел никаких. Зная земляков, предполагал, что они хорошо воюют, а комсомольца Петра Кирилова - рослого, красивого, энергичного и сообразительного парня, представлял героем. Позже, в 1943 году, уже находясь в тылу врага, я получил от командира отряда задание пробраться в родные края, разыскать скрывавшихся от оккупационных властей и всех желающих доставить в отряд. С радостью представлял, как встречусь с земляками-героями. При первых шагах по родной земле защемило сердце. Мне хотелось пасть на колени и целовать землю. Растревоженная память напомнила о детстве, о доме, родном селе и земляках. Родина - это то, что живет глубоко внутри нас и не отпускает даже в минуты опасности. Человеку дороги как большая, так и малая Родина. Я встретил бойцов из того отряда, и вот что они рассказали: в июле 1941-го работники НКВД в Холме создали партизанский отряд в количестве 24 человек из актива нашей волости. Командовал отрядом председатель Мердзенского волисполкома В. Коваленко. На 24 человека дали два пистолета - остальное, мол, добудете на полях сражений. Но в тех местах, куда прибыл отряд, сражений не было, и оружия, естественно, они не нашли. Просидев несколько дней в лесу, не имея представления о партизанской борьбе, и узнав, что кругом идут аресты и преследования, члены отряда не придумали ничего лучше, как разойтись по домам. Это было роковым решением - были тут же схвачены и расстреляны командир В. Коваленко, комиссар И. Лялин, секретарь комсомольской организации отряда Г. Липский, П. Кирилов и другие товарищи. Несколько человек вывезли на работы в Германию, лишь немногие уцелели. Спасло их от расправы то, что они не проговорились, что числились в отряде. Тех, кто был активистом до войны, расстреляли сразу. Как тогда понимали организаторы отрядов свою работу, хорошо видно на этом примере. Трагично сложились и судьбы других подразделений, непродуманно и наспех созданных в начале войны, - и не только в Латвии. 56
Новым поворотом в организованном и активном развертывании партизанской борьбы стало создание Центрального и местных штабов партизанского движения. А для латвийских партизан таким поворотом стало постановление ЦК КП Латвии от 01.03.1942 г. о развертывании партизанской борьбы на территории оккупированной Латвии. 30 мая 1942 года приказом Государственного Комитета Обороны СССР при Ставке Верховного Главнокомандования был создан Центральный штаб партизанского движения. Его возглавил 1 -й секретарь ЦК ВКП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко. Латвийский штаб возглавил бывший красный латышский стрелок, опытный чекист, участник войны в Испании А. К. Спрогис. К тому времени он уже обладал определенным опытом ведения партизанской работы в Подмосковье. В его партизанское соединение входила Зоя Космодемьянская. В 30-е годы в Белоруссии Спрогис был начальником специальной школы, в которой прошли обучение многие будущие партизаны. Там учили всему, что требовалось для борьбы в тылу противника. Тогда же была разработана стратегия и тактика партизанской войны. В те годы в пограничных районах страны на случай партизанской войны создавались базы с оружием, боеприпасами и взрывчаткой. Но, к сожалению, в 1937-38 годах все это уничтожили, собственно, как и саму систему подготовки партизанских кадров. Главная причина - смена военной доктрины, не допускавшей ведения войны на собственной территории. Кроме того, подготовленные партизанские кадры - работники Красной армии, НКВД, секретари обкомов, райкомов партии, которые в начале 30-х годов занимались подготовкой к партизанской войне, были репрессированы. Поэтому многие руководители партизанского движения в начальный период Великой Отечественной войны не знали даже основ организации и тактики партизанской борьбы. Приходилось начинать с нуля, многому учиться на ходу. Особенно это было характерно для Латвии, которую враг оккупировал в первые дни войны. Партизанская борьба здесь разворачивалась в условиях плотного окружения силами противника и к тому же в 57
обстановке ненависти от буржуазных прихвостней. Партизанам и подпольщикам надо было учитывать наличие в республике десятков и сотен нацистских гарнизонов, кордонов, комендатур, полевой жандармерии, СС и СД, полиции с привлечением местных шуцмановпредателей и прочих подхалимов новой власти. Некоторые слои населения, находившиеся под влиянием нацистской и национальной пропаганды, заняли выжидательную позицию. Большой патриот своей Отчизны Евгений Каупуж тогда написал письмо в Центральный Комитет КП Латвии. В нем говорилось: «Самое горячее теперь мое желание отдать все борьбе с фашистскими вандалами. Не раздумывая о себе, вкладывая в эту борьбу все силы и весь опыт. Пять лет я проработал в подполье. С 1935 года не было у меня большего интереса, чем дела будущего, дело коммунизма, как и не было такого момента, чтобы я хотя бы немного впадал в сомнения... Хочу сказать, что мне чужда боязнь трудностей жизни. Если говорить о партийных делах, я готов на любую жертву, если того потребуют обстоятельства. И особенно сейчас, когда судьба социалистической Родины зависит от того, как мы сумеем бороться и уничтожать врага. Прошу вас предоставить мне возможность расправляться с врагом беспощадно. С наибольшим эффектом, по моему понятию, наиболее вероятно это там, где один стоит против десяти, там, где единственным выходом является несмолкаемый бой, бой между жизнью и смертью. Я имею в виду партизанскую борьбу. Убежден, что смогу в ней достигнуть максимума, выполнить свои обязанности члена партии и патриота социалистической Родины с наилучшими результатами. Мое намерение - вступить в ряды красных партизан, где предстоит самая тяжелая и самая ответственная борьба. Это не увлечение и не безумие юности. Партия меня достаточно закалила, мое предложение конкретно и хорошо продумано... Я имею в виду Абренский и Лудзенский уезды, которые полностью изучил, где есть пригодные лесные массивы, которые прилегают к очень важным магистралям, к железной дороге Ленинград - Варшава и шоссе, а также к дорогам Лудза - Себеж, Абрене - Рига и т. д. В этих 58
двух уездах есть несколько волостей, где я знаю каждую деревню, можно сказать, каждую тропу. К тому же в нашей дивизии есть люди из этих уездов, члены партии и беспартийные, кто готов к такой борьбе и кто хорошо знает местные условия. Группы из 10-15 человек достаточно, чтобы охватить эти уезды, освоить дороги и т. д. ...Прошу вас поддержать мои предложения. Если это не верно, то это другое дело, но хочется верить - все верно, если люди готовы на любой риск и готовы даже тогда, когда ради дела их ожидает гибель». Письмо Е. Каупужа очень высоко оценил наш главный партизанский стратег, командир бригады В. Самсоне - письмо появилось тогда, когда партизанского движения в Латвии еще не было. Но Каупуж уже предвидел его и верил, что коммунисты в этой борьбе найдут широкую народную поддержку. Так оно и оказалось. С таким же духовным подъемом встретили войну и другие мои земляки, особенно молодежь. Начало этому порыву было заложено в мрачные дни буржуазной неволи, а в боевой, революционной форме он ярко проявился в дни социалистических реформ в Латвии. Сохранился этот настрой и до военной поры, - Латышская дивизия первого формирования состояла именно из таких людей. Надо было видеть, с каким недовольством встречали солдаты, жаждущие боя, всякое промедление в отправке дивизии на фронт. В декабре 1941 года под Москвой они грудью ринулись на врага, сокрушая все преграды. Сегодня мы с особой благодарностью вспоминаем мужественных героев, их бесстрашие и силу. Враг здорово просчитался, - таких людей победить нельзя. В первые месяцы оккупации на территорию Латвии были заброшены несколько партизанских групп, - и неудачно, некоторые угодили прямо на крыши полицейских участков. То ли летчики ошибались, то ли их одолевал страх, - сегодня сказать трудно, но в итоге ни одной из групп закрепиться на территории Латвии не удалось, почти все партизаны-десантники погибли. Каупуж подобную «тактику» решительно отверг и предложил свою, кардинально новую. По его мнению, прежде всего было необходимо создать центр партизанского движения в северо-восточной части Латвии, конкретно - в Абренском и Лудзенском уездах. Будущее 59
подтвердило его правоту и дальновидность, - самое мощное партизанское движение впоследствии развернулось именно в северо-восточной части республики. К сожалению идеи Евгения воплощать в жизнь пришлось его соратникам: будучи парторгом в составе первого крупного латвийского партизанского соединения - полка «За Советскую Латвию», с боями прорывавшегося сквозь оккупированную территорию к латвийской земле, 26 июня 1942 года в тяжелом бою с танками у деревни Сорокино Евгений Каупуж погиб. Мы потеряли не только отважного патриота Родины, воина, но и наверняка большого государственного деятеля в будущем. Увы, в то тяжелое время погибло много высокоодаренных, талантливых личностей. После войны герой был торжественно перезахоронен в Риге на Большом братском кладбище у Вечного огня. Вновь созданному штабу партизанского движения необходимо было разобраться в сложной обстановке на территории Латвии, найти людей, способных к работе в сложных условиях. Медленно, но верно менялись взгляды на тактику и стратегию борьбы. Свою лепту внесли и чудом уцелевшие «первопроходцы», - они охотно делились опытом с новыми партизанскими подразделениями. Помогали в этом и советы П. Пономаренко. Он говорил: «Латыши, держитесь ближе к белорусским партизанам, они всегда вам помогут». Так и было. В первых числах декабря 1942 года ЦК КП Латвии направил через линию фронта отдельный латышский партизанский отряд численностью около 100 человек. Командовал отрядом Вилис Петрович Самсоне. Вместе с отрядом шла и оперативная группа ЦК КП Латвии. Этот отряд впоследствии и стал основой, центром партизанского движения на территории Латвии. Преодолевая зимнюю пургу, отряд с боями упорно продвигался к своей цели. У границы республики отряд повернул налево и дошел до Белоруссии, остановившись в Освейско-Себежской партизанской зоне. Здесь был своеобразный партизанский край, в котором действовали освейская партизанская бригада им. Фрунзе под командованием И. К. Захарова, бригада «За Советскую Белоруссию» А. И. Романова и другие соединения. 60
Успеху латышского отряда в столь сложном походе способствовало и то, что в его составе было много тех, кто летом 42-го участвовал в не менее сложном рейде полка «За Советскую Латвию». Хотя основное задание, - закрепиться на территории Латвии, - полк тогда не выполнил, но опыт партизанской борьбы у бойцов появился. Теперь это пригодилось. Латвийские партизаны, сражавшиеся в белорусских и русских подразделениях, с появлением «своего» отряда стали переходить в него. Кроме того, начали прибывать добровольцы со всей территории республики, так что через 2-3 месяца общая численность бойцов возросла более чем вдвое. Это дало возможность на базе отрядов, располагавшихся вдоль латвийской границы, сформировать целую партизанскую бригаду. Партизанская война на территории родной Латвии началась. Проверенная партизанская тактика подсказала наилучшую для латвийских условий организационную форму борьбы, которая заключалась в действиях небольших отдельных партизанских групп. Подвижные маленькие группы обладали маневренностью и гибкостью, при должной находчивости и сообразительности они были способны эффективно действовать практически в любых неожиданных ситуациях. Отряды же становились базой для действия таких групп. Отсюда подрывники, разведчики, связисты уходили в Латвию. Выполнив задание, группа возвращались на базу, пополняла запасы и снова отправлялась в поход. Безусловно, действия групп наталкивались на известные и неизвестные препятствия. К известным, например, относилась хуторская система расселения в Латвии. Практически вся территория страны, за исключением разве что болот и густых лесов, была покрыта хуторами. Достаточно было небольшого шороха ночью, чтоб тут же с ближайшего хутора раздался собачий лай. Потом с другого, третьего - и так по всему маршруту. Лучшей подсказки для карателей и не придумаешь - за группами по пятам рыскали, как ищейки, не столько немцы, сколько местные шуцманы и другие приспешники оккупантов. Выслуживаясь перед новыми хозяевами - нацистами, эти холуи погубили немало партизан. 61
В деревнях же для борьбы с партизанами немцы требовали от старост выставлять ночные посты из местного населения. По очереди, по два человека селяне дежурили на окраинах деревни около какойнибудь постройки. Заметив людей, часовые должны были бить в подвешенный лемех, поднимая тревогу. Правда, многие этого не делали - одни из патриотических чувств, другие из страха, некоторые просто отсыпались в сараях. Но были и такие, кто рьяно служил нацистам. Все это партизанам необходимо было учитывать, и они научились обходить такие посты. Отдельные партизанские группы надолго задерживались в лесных массивах, устанавливали связь с населением, которое не только снабжало партизан продуктами, но и оберегало от карателей. Среди них были и связисты-разведчики, следившие за обстановкой и сообщавшие партизанам об активности полицаев и карателей. Ощутимая поддержка местного населения, вскоре дала возможность создать в Латвии новые партизанские отряды. К 1943-44 годам на территории республики действовало 4 бригады, 24 отряда, 33 подотряда и отдельные партизанские взводы. От их умелых действий враг нес ощутимые потери, - партизаны уничтожили более 30 тыс. солдат и офицеров противника. Пополнение отрядов шло по-разному: и за счет скрывающихся от мобилизации в гитлеровский легион, и дезертиров из него, но постоянный рост численности шел в основном за счет добровольцев - хуторян и горожан. Но вернемся в начало 1943 года, в Белоруссию. Совместная практика в борьбе с оккупантами расширялась. Отряды обменивались опытом, проводили совместные операции. Одной из них было нападение партизан на довольно крупный населенный пункт Вецслободу 12 января 1943 года. В операции, которой командовал командир бригады «За Советскую Белоруссию» Александр Романов, было задействовано более 600 партизан и 300 подвод. Латвийский отряд был ударным и работал в самом центре вместе с отрядом П. Машерова. Партизаны разгромили и сожгли здание волостного правления, полиции, уничтожили и разогнали охрану, захватили богатые трофеи - 62
в Вецслободе у немцев располагался большой интендантский склад. Вывезли несколько тонн зерна, муки, сахара, шерсти - полезный запас для партизан на длительный период. Этим значение операции не ограничилось, - ее отзвуки дошли до всех уголков Латвии и послужили сигналом к борьбе. Слаженная, удачная работа партизан не могла не вызвать противодействия противника, грянули карательные экспедиции. На партизан обрушились в несколько раз превосходящие силы противника - с артиллерией, танками и самолетами. Зимой 1943 года захватчики провели две карательные акции - «Schneehase» («Снежный заяц») и «Winter zauber» («Зимнее волшебство»), расширенная операция, последовавшая за первой. В течение двух месяцев, начиная с конца января, партизаны вели непрерывные бои в сложных зимних условиях. Надо было перестраиваться. С тяжелыми боями, маневрируя, белорусские партизаны отрядов П. Машерова и бригады А. Романова сменили позиции и отошли на восток, в лес. Латвийский отряд, вступив в бой с превосходящими его в 5-6 раз силами противника, смелым рывком не только остановил врага, но и отбросил его. Умело маневрируя, отряд зашел в тыл к карателям, предварительно заминировав подступы к своим позициям. В зимних боях партизаны проявили не только смелость, находчивость и умение, но и ярую ненависть к врагу. Доводилось им сражаться и против латышских полицейских батальонов, которые, услышав партизанские команды на латышском языке, были в полном недоумении - откуда здесь латыши? Отличились многие, особенно П. Ратиныи, И. Судмалис, М. Муравский, А. Поч, Я. Криш, И. Апсите и, конечно, сам командир В. Самсоне. Война была не только трагедией, но и школой закалки бойцов, местом, где проявлялись их лучшие человеческие качества. В «Истории Великой Отечественной войны» записано: «...Большая заслуга в разрушении планов экспедиции принадлежит латышскому отряду за смелые действия в тылу экспедиции...» В одном из боев был тяжело ранен командир В. Самсоне. Он лежал в снегу у подножия горки, с которой строчили автоматы врага, и не мог 63
встать на ноги, - прострелили обе. Несмотря на ранение, Самсоне твердо держал оружие в руках, - врагу было к нему не подобраться. Когда кончились боеприпасы, по горке открыл меткий огонь пулеметчик И. Судмалис, - прикрыл командира. Бой вспыхнул с новой силой. И в эти тяжелые минуты вдруг произошло чудо. Медсестра Илга Апсите, стоя в санях, на большой скорости подлетела к Самсонсу, и в одно мгновение раненый оказался в санях. Враги опешили, растерялись, а когда опомнились и начали стрелять, было уже поздно: Илга стремительно вывезла командира из-под обстрела. Партизаны больше всего боялись ранения в ноги, - человек становился беспомощным, а враги следуют по пятам. У партизана П. Моесенок тоже были прострелены ноги. Своих рядом не оказалось. Партизану удалось заползти под ель, но на траве остался кровавый след. По этому следу мердзенские шуцманы и нашли его. Последовали пытки и мучительная смерть. Карательная экспедиция у Освейского озера проходила под непосредственным командованием высшего руководителя СС и полиции рейхскомиссариата «Остланд» обергруппенфюрера Еккельна. Операцию «Снежный заяц» продолжило «Зимнее волшебство». Эта операция была гораздо мощнее первой и стала более кровавой. Еккельн привлек к ней 7 латышских шуцманских батальонов и карательную «команду» В. Арайса, которые и послужили основной ударной силой. «Команда» Арайса на своем пути громила и сжигала все. Больше всего пострадали Освейский и Россонский районы. Только в Освейском районе было уничтожено 183 деревни, сожжено и расстреляно 11 383 человека, 14 175 вывезены в рабство. В народе эти события назвали «Освейской трагедией». После войны многим убийцам, в том числе и К. Калейсу, заместителю В. Арайса, помог уйти от ответственности Запад. Калейсу удалось избежать справедливого возмездия, скрываясь после войны в Бразилии, США и Австралии. Гитлеровцы посылали латышских полицаев не только в Белоруссию, но и в Россию и в Украину, рассчитывая посеять вражду между 64
народами. Но эта подлая политика потерпела крах - русское, белорусское, украинское население понимало, что подлинными представителями латышского народа являются латышские партизаны, которые плечом к плечу с витебскими, калининскими и другими партизанами успешно отбили в ту зиму несколько карательных экспедиций немцев. Дружба народов победила. На войне она - великая сила, и символ тому - сегодняшний Курган Дружбы, который поднялся на стыке трех братских республик - Латвии, Белоруссии и России. Ежегодно в первое воскресенье июля сюда стекаются десятки тысяч людей, в том числе и бойцы-однополчане, почтить память павших товарищей. Арестованный в 1945 году главный каратель Фридрих Еккельн во время следствия рассказывал, что во время войны он получал указания от Адольфа Гитлера, в которых говорилось, как надо вести борьбу против партизан: «Борьба с советскими партизанами должна вестись особо жестоко и любыми средствами. В плен их не брать, расстреливать на месте, населенные пункты сжигать. Ни один немецкий офицер не должен быть наказан и предан следствию и суду, если он в борьбе с партизанами допускает особо жестокие меры. Все материалы следствия по этому вопросу приказываю прекратить и сжечь. Офицеры, проявляющие какую-либо слабость при выполнении операций против партизан, должны быть наказаны». Эту доктрину Гитлера каратели рьяно старались претворить в жизнь. Но, не в силах справиться с партизанами, они отыгрывались на безоружном мирном населении. Как велел фюрер, в ход шли пытки, истязания, расстрелы, живыми сжигали стариков, женщин, детей. За их спинами дымились пепелища и тянулись реки крови. В отчетах собственные преступления каратели выдавали за действия партизан. В международной литературе Гитлера нередко показывают с человеческим лицом. Это ошибка. Он был именно таким, каким изображал себя в своих пасквилях, - зверем и садистом. И только. Его соратник и ученик Фридрих Еккельн со своими карательными отрядами вдоль и поперек прошелся по Белоруссии, оставляя за собой 65
пепелища и кровь. Этот садист со своими извергами изощеренно уничтожил огромное количество мирных жителей. Измученных людей сгоняли в какую-нибудь избу, амбар или сарай. Забив двери досками, каратели обливали постройку бензином и поджигали ее. Люди умирали мучительной смертью, сгорая заживо... У свидетелей этих злодеяний стыла в жилах кровь. Освейский район Витебской области, этот живописный уголок Белоруссии, был превращен в безлюдную пустыню, от удивительного и щедрого озерного края ничего не осталось. Казалось, что нацистским преступлениям не будет конца. 7. Иду в партизаны В ноябре 1942 года во время занятий в учебном батальоне меня неожиданно вызвали в штабную землянку полка. Приглашенных из учебного батальона оказалось шесть человек. - Нас будут уговаривать вступить в партизаны, - сказал Степанов, длинный, худой парень из Абренского уезда. - Не делайте глупости, не соглашайтесь. В Латвии партизан ловят, истязают, режут на спине звезды, выкалывают глаза. Так моего старшего брата замучили... Было о чем подумать. Но все мысли сводились к тому, что не было разницы, где погибать - на фронте или в партизанах, а уходить от трудностей и опасностей не в моих правилах. Подошла моя очередь. Беседовал со мной К. Целовс, представитель ЦК Компартии Латвии. - Ну, молодой человек, готовы ли вы на фронт? -Да. - А если еще дальше - в партизаны? -Тоже согласен. Прошло дней десять. Ночью меня разбудил дежурный по землянке. Предупредив о тишине, приказал выходить с постельными принадлежностями из помещения. У выхода уже стоял Яковлев, рослый, крепкий парень, бывший боец из команды дивизионной разведки на фронте. Нас двоих привели в 10-ю роту, в 4-й взвод, который и был партизанской школой. Командовал взводом старший лейтенант Цацур. Выяснилось, что Степанов и еще трое бойцов партизанить отказались, а до Латвии из 66
нашей группы добрался и вовсе только я один. Яковлев прошел полный курс обучения, но не выдержал проверку на последнем рубеже. Перед пересечением линии фронта нам выдали НЗ, который можно было использовать только на территории противника. НЗ состоял из колобка сыра, копченой колбаски, банки тушенки и небольшой плитки шоколада. Яковлев не устоял и НЗ съел, за что и был отчислен из отряда. Не выдержали и некоторые другие, съев свои шоколадки. Я тоже оказался в числе «проштрафившихся», но нас простили. Вообще во время учебы проверка на честность, порядочность и дисциплину велась повседневно. Разболтался или съел кусочек сахара, доставляя продукты во взвод из полковой кухни, нагрубил товарищу, уличен в других проступках, - из взвода тут же отчисляли. На место выбывших приходили другие. А что же сталось со Степановым? После войны о том, как нас готовили в партизаны, я рассказал своему брату В. Гусеву, служившему в подразделении СМЕРШ Латышской дивизии, и про Степанова упомянул. Оказалось, что брат его хорошо знал. Степанов прибыл на фронт, где и рассказал брату, как его «сватали» в партизаны и почему он отказался. На фронте под Старой Руссой в своей третьей атаке Степанов погиб. Во время подготовки в спецвзводе ради маскировки мы оставались в солдатской форме. Занятия в партизанской школе проводились не только в землянках, но и на местности, порой и в ночное время. Требовалось освоить топографию: научиться читать карту, схему и находить по ним свою цель, научиться двигаться по азимуту с помощью компаса, ориентироваться по солнцу, звездам, местным приметам, - и днем, и ночью. Нередко ставилась задача: в темноте обнаружить цель, - в лесу или на открытой местности, учились скрытно передвигаться, вести разведку по пути следования, обходить посты и засады противника. Проверялась и выносливость. Особенно тяжело доставалось зимой головной разведке и боковым дозорам при движении колонны по глубокому снегу. Ночами по Горьковскому шоссе совершали марш- 67
броски на большие расстояния, с полной выкладкой, из которых возвращались мокрыми и смертельно уставшими. Учились соблюдать конспирацию и хранить военную тайну, проходили медико-санитарную и политическую подготовку, изучали образцы иностранного оружия, часто проводили стрельбы. Много внимания в школе уделялось подрывному делу, - изучали мины и их устройства, в том числе мину МЗД (мину замедленного действия), взрыватели МУВ (механический, упрощенный) нажимного и натяжного действия, колесный замыкатель на электробатарейке и другие средства уничтожения врага. Изучались боевые свойства взрывчатых веществ, которые были у нас на вооружении, особое внимание уделялось тротилу (толу). Знакомились с капсюлямидетонаторами, с бикфордовым и детонирующим шнурами. Выполняли технические расчеты для уничтожения объектов врага - мостов, железнодорожных путей. Меня очень интересовало, как же происходит «групповой взрыв» от детонации. Вскоре представилась возможность поэкспериментировать. Я забрался в березовую рощу. На пяти соседних березах высверлил дырки, засыпал туда тол из расчета, что внутренний заряд для ударной силы потребует в 10 раз меньшую массу, законопатил взрыватели. Основной заряд на дереве сделал открытым, поджег бикфордов шнур и нырнул в укрытие. Замысел мой удался - детонация сработала. Все шесть березок разом подпрыгнули вверх, на миг задержались в воздухе и рухнули. Для внутреннего, скрытого, заряда понадобилось очень малое количество взрывчатки. При возвращении с занятий в лесу каждому бойцу полагалось принести лесину - сосновое бревно для строительства полкового клуба. Наши умельцы без единого гвоздя и других металлических креплений построили добротный клуб, в котором потом выступал дивизионный фронтовой ансамбль. В спецвзводе учили многому, что могло пригодиться в партизанской войне, но были и упущения, - к примеру, нас не учили приемам 68
действий вражеской агентуры и методам ее разоблачения. Не зная этого, трудно было впоследствии с ними бороться. Партизанская учебная программа была рассчитана на месяц, а это немало для военного времени. Сначала чувствовалось, что нас непонятно зачем торопят. Наступил январь 43-го, программа завершилась, пора бы и в дорогу, но никакой определенности не появилось. Чувствовалось, что и руководство пребывает в некоторой растерянности. Началось вялое повторение программы, и так из месяца в месяц. Интерес к учебе упал. И только 26 апреля раздалась команда, и мы двинулись в сторону фронта. Тут же выяснилось, почему сначала нас торопили, а потом стали притормаживать. Сначала мы должны были не отстать от отдельного отряда, который перешел линию фронта в ночь с 4 на 5 декабря 1942 года. Декабрь и январь отряд закреплялся и создавал базы, а в начале февраля грянула карательная экспедиция немцев, и отряду пришлось два месяца вести бои. На станции Ильино мы погрузились в вагоны и тронулись в путь. Первая остановка - Москва, улица Красноармейская. Здесь размещался Штаб латышского партизанского движения, и наше подразделение пополнилось радистами, медиками, политработниками. В их числе был и будущий секретарь нелегального Латгальского обкома партии Л. Авдюкевич. Командиром нашего отделения стал опытный партизан - елгавчанин младший лейтенант Валдис Лаузманис. Я же был назначен комиссаром отделения. Планировалось, что отделения, попав на территорию Латвии, разойдутся по своим районам и станут базами новых отрядов. Жизнь, однако, внесла в эти планы свои коррективы, но об этом чуть позже. Из Москвы сначала поездом, а потом пешком добрались до фронта, проходившего вблизи Великих Лук. Отряд вел начальник штаба полковник А. Спрогис, который должен был переправить нас через линию фронта и вернуться в штаб. На нейтральной полосе перед нашими передовыми позициями раскинулось большое болото. Ночью отряд двинулся по болоту, в особо глубоких местах подкладывая под ноги длинные спаренные 69
жерди. Они утопали в воде, но передвигаться было все же легче. Хоть и двигались мы скрытно и тихо Передвигались тихо, но немцы, видимо, нас почуяли и принялись обстреливать из минометов, но мины то не долетали, то ложились с перелетом. К утру, подобравшись к немецкой передовой, остановились в кустах, но укрыться было трудно: начало мая, листочки совсем маленькие. Начали готовиться к преодолению линии обороны противника. Впереди не только окопы и траншеи, но и блиндажи, дзоты, другие огневые точки и все это на большую глубину. Серьезное препятствие для нас представляла и река, - многие не умели плавать. Спрогис, не очень доверяя данным о противнике, полученным от командования фронта, неоднократно в разное время суток с группой бойцов ходил в разведку. Перед выходом он забирался на высокое дерево и с помощью бинокля тщательно изучал позиции немцев, после чего снимал с гимнастерки ордена Ленина и Красного Знамени, прятал их в кисет и, отдав его помощнику, вел разведчиков. Как-то раз враг засек разведку, началась перестрелка, появились раненые. Их необходимо было вынести с поля боя. В поиске раненых рядом со мной оказался Адоля Козленков, опытный партизан из Подмосковья. На деревянной ложе автомата он вырезал надпись «Адольф-Н», в отряде он вообще слыл смельчаком и юмористом. После войны Козленков стал квалифицированным специалистом и работал в центральном аппарате уголовного розыска республики. А пока, задевая кусты, всюду свистели разрывные пули, - непонятно было даже, откуда стреляют. В суматохе боя удалось обнаружить под елкой раненого пулеметчика Е. Егорова, бывшего лудзенского учителя, моего большого друга. У него прямо под животом разорвалась граната, все разворотило внутри. Одной рукой зажав огромную рану, второй - пулемет, он заполз под елку. Первую помощь ему тут же оказал наш опытный фельдшер. В сложившейся ситуации не было другого выхода, как уходить с этих позиций обратно к своим, через болото. Шестерых раненых несли на носилках. Егоров тяжело стонал, особенно когда носилки наклонялись, а наклонялись они часто - пятеро бойцов, несущих их, поминутно погружались в воду. 70
К концу дня болото преодолели. Раненых, в том числе и тяжелораненого Егорова, приняли санитары из полевого госпиталя. Уже после войны я случайно повстречал его в Лудзе. Не верилось, но это был он - живой и здоровый. Егоров рассказал, что тогда в госпитале ему здорово повезло: ему вовремя сделали переливание крови, да и хирург оказался замечательным. Впоследствии Егоров успешно работал начальником планового отдела уездного и районного исполкомов. Отряд дошел до Старой Торопы и остановился недалеко от полевого аэродрома - ждать самолет. Ждали долго. Там, возле аэродрома, наши бойцы впервые увидели парашюты. Рассмотрев их в развернутом виде, стали учится подготавливать парашют к прыжку, прежде всего - правильно складывать. Изучали и теорию прыжка, и правила приземления с парашютом. Наконец, дождались: за нами прибыл самолет. 8. В партизаны - самолетом На поле бывшего военного аэродрома в Старой Торопе, ставшего теперь прифронтовой базой штаба, 22 июня 1943 года наше отделение и отделение капитана Турчина выстроились у «Дугласа». В глаза светило закатное летнее солнце. Провожать нас приехали 1-й секретарь ЦК КП Латвии Я. Калнберзинып и председатель Совета народных комиссаров писатель В. Лацис. В то время они ведали латвийским партизанским движением. - Такой молодой комиссар? - удивился Калнберзинып. - Как настроение? - Боевое! Ян Эдуардович молча обнял меня в ответ. Калнберзинып и Лацис прошли вдоль строя, пожав каждому партизану руку. За ними следовала женщина, вручившая каждому бойцу по плитке шоколада. При посадке группы в самолет порядок был таков: первым заходит комиссар, при десантировании он помогает другим и прыгает последним. Последним заходит командир, - он прыгает первым и первым, если надо, вступает в бой. Латыши уселись в самолете у малой дверки, москвичи - у большой, и поднялись в воздух. 71
Когда пролетали над фронтом, то рядом с самолетом, - и слева, и справа, стали рваться снаряды. Нам повезло, - заградительный огонь немецких зениток преодолели успешно, а вот летевшие следующим рейсом партизаны погибли: прямо над линией фронта этот же «Дуглас» сбили. Вместе с нашими товарищами погиб и наш любимый инструктор по парашютному делу старший лейтенант Соколов. Летели на высоте свыше 1000 метров, а прыгали с 800. В самолете тишина, только жужжат моторы. - Приготовиться к прыжку! Мы все, как один, дружно встали и разом запели «Слушайте, отряды, песни боевые...». Пошли прыжки с одной и с другой стороны, но песня не прекращалась. Передо мной Я. Лиепинын, двухметровый детина, косая сажень в плечах, оперся руками на короткие створки двери, глянул наружу и обмер. А ждать нельзя. Я его - по ногам, но куда там, Янис словно окаменел. Спасибо, инструктор помог, - Янис наконец вывалился в дверь, и я прыгнул за ним. Набегающий ветер будто выдрал меня из самолета. Скажу откровенно: самое страшное - сделать этот единственный шаг, шаг в пустоту, в темную бездну. Преодолевая инстинкт самосохранения, это чувство переживают все, кто прыгает с парашютом. Мне этот шаг запомнился на всю жизнь, - сказалось отсутствие тренировочных прыжков. Позже один профессионал, мастер парашютного спорта, у которого за плечами было около 2 тыс. прыжков, рассказывал, что страх его преследовал долго и исчез только перед тысячным прыжком. У нас тогда парашюты открывались принудительно, срабатывали автоматически, хотя на груди было и ручное устройство. Но как им пользоваться при необходимости, если тренировки никакой? В первое мгновение прыжка я даже не понял, все ли в порядке. Глянул вверх, увидел купол парашюта, наполненный воздухом, тут же ощутил рывок и зажим ног от лямок и вспомнил слова инструктора: если это почувствуешь, значит жить будешь. Легкий ветерок тихо покачивал парашют, я успокоился, стало даже приятно. Захотелось, чтобы этот безмятежный спуск продолжался подольше. 72
Спохватился, глянул вниз и увидел стремительно приближающиеся костры - скорость-то была приличная, около 5 метров в секунду. Увидев, что лечу прямо в костер, потянул за стропы, подался чуть вправо. Согнул ноги в коленях, выпрямил ступни, как учили, и... левой ногой все же угодил в костер. Полетели в сторону головешки, поднялись искры, костер вспыхнул ярче, а вокруг тьма-тьмущая, ничего не видно. Вижу, ко мне приближаются две ноги, а всего человека не вижу. Я вскинул автомат... -Не стреляй, Вася. Свои... Удивился - кто же меня здесь знает? Оказалось - это Иван Михайлович Музыкантах, наш товарищ, который незадолго до полета неожиданно исчез. Он оказался старшим команды по приему новичков на бывшем полевом аэродроме Селявщина в Россонском районе Белоруссии. Когда мы прилетим, принимающие точно не знали, поэтому неделями каждую ночь жгли костры. Над головой все время гудели самолеты, и наши - ведь это был партизанский край - и немецкие. Они уже привыкли к ожиданию, и тут с небес донеслась наша боевая партизанская песня... Позже, когда мы в мирные дни встречались с земляками, каждое свое выступление Иван Михайлович непременно начинал с этой песни. Он принял не один десяток групп, но до нас в воздухе никто не пел. - Сидим и ждем уже которую ночь, кругом одно и то же, тишина, и вдруг - песня! Откуда? Вроде с неба, но никого не видно. И вот у костра вижу - вроде знакомый... Далее он красочно описывал нашу встречу. Видно, песня «Слушайте, отряды...» глубоко запала в душу Ивану Михайловичу. Да и не только ему. Будучи председателем Совета ветеранов латвийских партизанских бригад, выступал я на Кургане Дружбы на митинге. После митинга уже во время концерта ко мне подошли двое белорусских партизан и спросили, не знал ли я латышских товарищей, которые в партизаны прилетали с песней. Пока я думал, что им ответить, они сообщили, что тогда слышали эту песню, а теперь разыскивают исполнителей. И я признался. 73
Ой, как они обрадовались! Пошли объятия, просьбы сообщить о других товарищах... В ответ я поведал о том, что наше отделение было не только певучим, но и героическим - все 11 бойцов были удостоены правительственных наград. Печально, что четверо погибли, в их числе командир Лаузманис. Погиб и командир второго отделения, москвич капитан Турчин. С грустью вспоминал я павших товарищей... Многие, страдая от ран, преждевременно ушли из жизни, а некоторым поездка на Курган уже стала не по силам. Гибли и после войны: наш пулеметчик, двинчанин Даниель Цибуревкин, был опорой для всего подразделения в бою и любимцем командира 3-й бригады О. Ошкална. За боевые заслуги Даниель был награжден орденом Красного Знамени. После войны он активно боролся с преступниками в рядах работников милиции. Эти оборотни и убили его. Мы с белорусскими товарищами сфотографировались, я поблагодарил их и пожелал счастья всему белорусскому народу, который поособому люблю. Бойцов отделения при приземлении разбросало далеко. Из 11 человек идти смогли только шесть, у многих были легкие повреждения ног, их везли на телеге. Янис Лиепинын, которого мы с инструктором так беспардонно вытолкнули из самолета, при приземлении ногой угодил в пень и раздробил кость. Позже его самолетом У-2 вывезли на большую землю. До утра проспали в сарае, закрутившись в парашюты, а утром двинулись в освейские леса, в сторону штаба бригады. Был день Лиго, 23 июня, а 24-го - Иванов день - большой, богатый старыми традициями праздник латышского народа. По пути попался тарантас - большая телега, в которой возят сено. Высокие решетчатые борта ее были забиты досками, а внизу лежал человек. Возница пояснил, что это - капрал Крастиньш из команды палача Арайса. Накануне партизаны разгромили охранный кордон, где капрала и взяли в плен. Москва попросила доставить его в центр. Капрал, услышав латышскую речь, вскочил, видимо, полагая, что его пришел выручать полицейский батальон, но, разобравшись что к чему, угрюмо замолчал. Кое-как мы его разговорили. 74
- Если б немцы знали, что вы здесь орудуете, они вас сразу бы разбили, - злобно сказал этот ярый нацист. Немцы-то прекрасно это знали, но вот «разбить» партизан у них кишка была тонка, боялись они сунуть нос в партизанский край. Еще капрал с сожалением сказал, что если бы о нас знало население Латвии, то многие бы присоединились к партизанам. Вот тут он не соврал. Остановились передохнуть в Клястицах. В этом историческом месте в 1812 году наш лудзенский земляк генерал Яков Кульнев разбил французский авангардный корпус Наполеона. Здесь же, в Клястицах, мы увидели много интересного: прежде всего, над хатой развевался советский красный флаг. Здесь располагался сельсовет и правление колхоза. У правления подслушали беседу председателя колхоза с бригадиршей, - они обсуждали, кого отрядить сегодня доставить партизанам молоко, а кого - на мельницу. Не верилось, но именно так и было! Ночью прибыли в партизанский лагерь. Нас встретили командир бригады В. Лайвиньш, комиссар О. Ошкалн, руководитель опергруппы ЦК К. Озолинын. Тихим и ласковым утром повстречались мы с опытными бойцамипартизанами бригады. Нещадно дымя махоркой, они внимательно посматривали на нас, а мы - на них. Все были в хорошем настроении, как-никак - Иванов день. Партизаны вспоминали вчерашнее Лиго, шутили над теми, кто вчера плохо прыгал через костер. Я удивился и задумался: что ж это за партизаны и что ж это за война такая и где она, эта война, если люди так веселятся? Но когда зашел в землянку, где стонали тяжелораненые, и увидел тяжелую, суровую партизанскую действительность, то все понял. 9. Ухожу в первый отряд В бригаде мы провели несколько дней, пока нас не распределили по действующим подразделениям. 1 июля прибыли проводники, и наша группа из 16 человек направилась в первый отряд, который базировался в Ногловских лесах на территории Себежского района Калининской области, неподалеку от латвийской границы. Наша команда в целом 75
должна была стать неплохим пополнением отряду. Кроме меня, шли тогда в отряд еще четверо подрывников: В. Карузин, В. Паэгле, Д. Кузьмин, А. Лепкин. Главным проводником был Я. Перконс, командир взвода первого отряда. Шел с нами Ф. Берге, будущий секретарь Видземского нелегального обкома партии, член опергруппы ЦК КП Латвии. Для нас, молодых, он уже тогда являлся легендой. В прошлом депутат Сейма, яркий трибун. В 1933 году на одном из заседаний Сейма Берге, защищая бедноту, подал больше 80 реплик от рабоче-крестьянской (коммунистической) фракции. В 1934 году, после Ульманисовского переворота, когда Сейм и партии разогнали, Бергса арестовали и посадили в тюрьму. Шли сожженными деревнями. Из обгорелых развалин и пепла торчали закопченные трубы - скорбные памятники случившейся трагедии. Изредка взвоет на пожарище собака да тоскливо замычит чудом уцелевшая скотина. Сделал новое открытие, - оказалось, утомленный человек в походе может спать, не выбиваясь из общего ритма. Даже храпели в унисон. Утром, уже в отряде, лежа под елкой, вел «наблюдение». Мимо быстро пронесся человек небольшого роста, широкоплечий, весь в ремнях, с планшетом на боку. Он очень похож на лудзенского инспектора уездного отдела народного образования В. Самсонса. Точно, он! Узнали друг друга, разговорились. Мне было приятно, что он хорошо отозвался о нашем ремесленном училище, откуда вышло много хороших «вояк», в упрек гимназистам. Меня все подмывало спросить, кто же командует отрядом, но я воздержался. Потом выяснилось, - он, В. Самсоне, и был командиром. Самсоне разделил мое осуждение тех, кто всякими уловками пытался увильнуть от войны. Многих таких я знал по Ижевску. Война отделила трусов от героев, подлецов от честных людей и четко определила, кто есть кто. На войне лучше всего проявлялись нравственные качества человека, сразу становилось ясно, - кто горит, а кто тлеет. Заговорили об общих знакомых, вспомнили «середнячков». Самсоне предупредил, что именно в их среде враги чаще всего вербуют шпионов и провокаторов. Такие могут и в нашем отряде появиться, 76
надо быть бдительными. Закончил он разговор цитатой из Бруно Ясенского: «Не бойся врагов - в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей - в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство». К этой мысли во время войны я возвращался часто. Мой новый командир в 1940/41 годах был отличным организатором спортивных мероприятий. Был справедливым, точным, даже можно сказать, педантичным - в хорошем смысле этого слова. Он принимал у нас зачеты по спортивным нормативам. Хорошо запомнился и организованный им 25-километровый зимний кросс. Тогда сначала впереди оказались наши вечные противники - гимназисты. Непонятно почему, но наше училище все время враждовало с гимназистами. Но на двенадцатом километре мы обошли и гимназистов, и другие городские команды и первыми пришли к финишу, получив командный зачет и почетную грамоту от Самсонса. Этот марафон 2 февраля 1941 года помню по сей день, - я тогда здорово обморозил ноги, и особенно уши, они и теперь боятся самого легкого мороза. В отряде меня зачислили в 1-й взвод, который состоял из отделений разведки и подрывников. В летние дни 1943 года наш отряд располагался в живописном лесном массиве. Разведчики отыскали среди болот небольшую островину под названием «Исааков», густо поросшую березовым, еловым и сосновым подлеском. За островом лежала полоса болот, а за ней высился вековой лес - высокие березы, липы, ели, сосны. Когда мы возвращались с задания в свой любимый зеленый «дом», напряженность тут же спадала, на душе становилось легко и уютно. И это в 3-4 километрах от кордонов врага, полукольцом охвативших лес с западной стороны! Конечно, в таких условиях необходимо было строго соблюдать тишину и многие другие правила: например, готовить пищу днем было нельзя, - дым костра мог демаскировать лагерь. Да и вообще бдительность нельзя было ослаблять ни на секунду. С другой стороны, ни при каких условиях у нас не было права снижать боевую активность, а тем более - бездействовать. 77
Отдохнув и набравшись сил в лагере, вооружившись взрывчаткой, патронами, гранатами, мы, подрывники-разведчики, уходили с новым заданием на территорию Латвии, с каждым разом забираясь все глубже и глубже. Другие группы разведывали местность, изучали возможности создания и базирования на ней новых отрядов. По мере расширения фронта борьбы все это стало весьма необходимым. Во второй половине лета отряд перебазировался в деревню Ноглово, которая стояла по другую сторону лесного массива. Добрые люди приняли нас как своих, разместив партизан в жилых помещениях и хозпостройках. Уровень бдительности пришлось повысить, разнообразить и усовершенствовать систему охранения. Как-то В. Самсоне на ходу бросил: - Зайди в штаб, я скоро приду. Я зашел в комнату. Темно. Сначала показалось, что никого нет, но скоро расслышал всхлипывания и рассмотрел в углу ребенка. Я приблизился, заговорил, но он не отвечает, продолжает плакать. Вижу, у него нет одной руки. Наконец, сквозь слезы он выдавил: -Я-шпион... Что за ерунда, думаю, как это 12-летний пацан может быть шпионом? А парнишка сказал правду: сам он из деревни Клеши, в которой расположен немецкий кордон. Фашисты его, Мишу, и его 10-летнего брата Ваню купили, пообещав по велосипеду, если они проникнут в деревню Ноглово и сосчитают обедающих на кухне партизан. Ребята согласились. Братья были из бедной многодетной семьи, росли без отца. Миша потерял руку, разбирая гранату. Повстречав партизан, мальчишки не выдержали и все рассказали. - Ну что, познакомились? - вошел Самсоне. - Слушай боевую задачу! В отряде имелась информация, что немецкий полковник, проводящий подготовку к нападению на партизан, объезжает местные гарнизоны. В ту ночь он как раз остановился в Клешах. Командир приказал вместе с Мишей пробраться в Клеши и на дороге у здания комендатуры поставить мину. Ничего себе задание, да еще и со «шпионом» в придачу! 78
С кладбищенской горки нас должна прикрывать группа партизан во главе с командиром разведки С. Громом. Если немцы поднимут шум, они ударят огнем по кордону Пересекли лесополосу, поле и вышли на большое овсяное поле. Миша старательно выбирал правильный маршрут, хоть и был несколько напряжен. Мальчишка мне понравился, и я «доверил» ему гранату. Получив такое богатство, он просиял и благодарно взглянул на меня. - Тут вроде должен быть кордон, - остановился Миша. Дальше передвигались ползком. Но, оказалось, паренек в темноте ошибся. А время торопит, уже светает. Мы поднялись в рост, взяли правей и наконец увидели здание, окруженное рядами колючей проволоки. На здании торчал флаг со свастикой. Комендатура. Светает быстро, вроде бы надо скорее действовать, но торопиться я не имел права. Миша притаился в неглубокой дорожной канаве. Я, вырыв ножом на проезжей части ямку, опустил туда заряд и уже собрался установить капсюль, как вдруг скрипнула дверь комендатуры и на пороге появился немец в наброшенном одеяле и с трубкой в зубах. Миша изготовился метнуть гранату, но я, мотнув головой, показал - лежи! Мы вжались в предрассветный туман, гадая, видит ли он нас. Немец нас не заметил. Справив нужду прямо с крыльца, он закутался в одеяло и вернулся в дом. Пронесло... Через две минуты мина была установлена на боевой взвод и засыпана песком, а еще через две, нарисовав над миной автомобильный след, я и Миша спешно уходили прочь от деревни. Оказавшись на почтительном расстоянии, мы успокоились. Помогла и утренняя зорька, - показалось солнышко. Природа заняла наши мысли, и разговоры потекли совсем о другом. Когда мы уже забыли о мине, до нас донесся громкий взрыв. Мы обрадовались, - совместное боевое задание оказалось выполненным! На войне события развиваются очень быстро, надо уметь разобраться в человеке в считанные минуты, иногда и «врагу» поверить. 14 июля 1943 года начальник ЦШПД П. Пономаренко издал приказ «О партизанской рельсовой войне на коммуникациях врага». Основная цель операции «Рельсовая война» состояла в массовом, повсеместном 79
уничтожении рельсов и, таким образом, в срыве замыслов врага в перемещении и снабжении своих войск. С получением по радио этого приказа мы с командиром отделения подрывников А. Муйжниексом приступили к его выполнению. На железнодорожных путях за станцией Зилупе в направлении Лудзы установили на стыки рельсов больше 100 зарядов. Таким образом одним зарядом выводилось из строя два рельса - 100 граммов тола раскалывало их концы. Для эксперимента несколько зарядов сделали по 300 и 400 граммов. Такие заряды отрывали от рельсов большие куски. После подрыва кусок рельса залетел в окно жилого дома, - заряды мы ставили ночью и дом рядом с путями не заметили. Спавшие в доме приняли осколок рельса за неразорвавшуюся бомбу, - не то что не трогали, а даже боялись пошевелиться, и только утром, увидев развороченную железную дорогу, разобрались. Это оказались наши люди, - они не только не обиделись на нас, но и порадовались нашему успеху. В августе в отряд прибыли высокие гости из Москвы - секретарь ЦК КП Латвии Е. Америке, занимавшийся партизанскими делами, начальник штаба А. Спрогис, командир бригады В. Лайвинын и секретарь Латгальского обкома партии Л. Авдюкевич. В то время отряд базировался в деревне Ноглово, недалеко от латвийской границы. На построении отряда выступил Е. Америке, опытный боец в нелегальной работе. К тому времени он прошел большую школу подполья в буржуазной Латвии, прошел тюрьмы и каторги, так что ему было что нам сказать. А. Спрогис фотографировал. Сохранился панорамный большой снимок отряда, который впоследствии неоднократно публиковался во многих изданиях. Мы проводили гостей в штаб бригады, в Россонский район, обеспечив им благополучный переход через усиленно охранявшуюся немцами железную дорогу Зилупе - Себеж. Заодно решили провести на этом участке «рельсовую войну». Поднялась немецкая охрана и стала преследовать почему-то не нашу группу, а уходящее в штаб бригады начальство. Позже они высказали нам претензии: почему это мы так рано рванули рельсы, не 80
дав им удалиться от путей. Мы ждали нагоняя от командира Самсонса, но он неожиданно заявил: - Если они так боятся, то незачем было ходить в тыл врага. Нам это понравилось. Подрывы рельсов, осуществляемые в широких масштабах, сразу во многих районах, получили название «карусель». Такую «карусель» партизаны провели в августе 1943 года, уничтожив за одну ночь несколько десятков тысяч километров пути. «Рельсовая война» оттянула с фронта до 16 дивизий и уменьшила поставки противника на 3(М10%. В то время в Германии сталь шла в основном на танки, пушки и другую боевую технику, и, чтобы восстановить разрушенные партизанами пути, немцам пришлось собирать рельсы по всей Европе. Гитлер даже подал жалобу в Лигу Наций - мол, Советский Союз применяет в войне незаконные методы, что партизанская война - нечто недозволенное. В то же время в Саласпилсском лагере смерти у изможденных детишек в посиневшие ручонки загоняли иглы, высасывая последнюю кровь. Судя по Гитлеру, это было законно и справедливо. Ответ на жалобу этого изверга дали партизаны, утроив диверсии на железных дорогах врага. Мы, подрывники отряда, взяли на себя обязательства взорвать каждому по 3 эшелона. 10. Дерзкая акция - На вот, прочти. Про полицию в своей родной Мердзенской волости, - сказал командир, протянул мне нацистскую газету «Tevija» и вышел. Заметка расхваливала бдительность местной полиции и ее успешную борьбу с партизанами. К чему бы это мне командир дал эту статью? Задеть самолюбие? У меня и так ненависти к врагу хватало... Но скоро командир вернулся и разъяснил задание: надлежало 22 августа ровно в 24 часа взорвать здание Мердзенской волостной управы и уничтожить списки семей, подлежащих вывозу в Саласпилсский лагерь смерти. Немецкие власти готовились арестовать несколько тысяч человек, живущих вдоль границы, чтобы лишить партизан базы. Поэтому в ту ночь партизаны должны были одновременно взорвать 81
несколько волостных зданий. Учитывая сложность задания, командир выделил мне группу разведчиков во главе с их командиром Сергеем Громом. Днем шесть человек лесом подошли к дороге, идущей от Мердзене на Перекли. Мимо прогромыхал свадебный кортеж, на повозках сидело много полицейских. К темноте достигли края леса. Ночь стояла светлая, и желтые здания правления и полиции были хорошо видны, до них оставалось метров 120. Тогда мы не знали, что у полиции имелась информация о наших операциях и она усилила охрану, привлекая к ней и местную молодежь - сынков полицаев и шуцманов. В ту ночь на посту было пятеро охранников вместо двоих. Пост - яма, накрытая брезентом, - находился между двумя зданиями. Рядом с постом был колокол для поднятия тревоги. Этого мы тоже не знали. Приближалась полночь. В. Дударев, В. Крустс и я тихо двинулись вперед. Дударев вышел к углу здания, просматривая дорогу. Было видно, как по дороге прошел патруль с собакой, один из патрульных тащил на плечах пулемет. Пока я под окном управы готовил 12-килограммовый заряд тола, появился А. Равинский. - Немцы еще один пулемет на бугре поставили... От управы до леса все простреливается... Уходить надо! Еще один пулемет, теперь и сзади. Значит, всего четыре. Все пути перекрыты. - Уйдем после взрыва, - ответил я. - Пусть наши сразу ударят по бугру, прикроют. Проскочим. Я подготовил гранату, рассчитывая метнуть ее в окно сразу после основного заряда, и в этот момент в окне появился полицейский, - видимо, сквозь дремоту что-то услышал. Я замахнулся гранатой, полицай рухнул на пол, но тут же очнулся, выскочил из здания, выстрелил в воздух и побежал к пулемету. - Бей стекло! - крикнул я Дудареву, а сам поджег бикфордов шнур и двинул заряд в окно, прямо на столы канцелярии. С места уходили быстро. Я считал про себя и, когда наступил момент, не удержался - остановился посмотреть на результат работы. 82
Взрыв произвел внушительное впечатление. Ахнуло здорово: зазвенели стекла, здание охватило пламя. Наступившую тишину разорвал треск пулемета, - немцы очухались и дали по мне пару очередей. Я почувствовал, что пули пошли по ногам, и удивился, - как это я с простреленными ногами умудряюсь двигаться? Оказалось, что пули взрывали землю, и ее комья били по ногам. Не сразу нашел в кустах своих. - Почему не обстреляли вражеский пулемет? - спрашиваю. Чувствуя свою вину, ребята промолчали. Командиру об этом я докладывать не стал. В целом операция прошла успешно, - под носом «самых лучших и бдительных полицейских Латвии» нам удалось осуществить дерзкую акцию. После нашего урока они еще долго искали виноватых: арестовали дежурного полицейского, разжаловали пулеметчика, досталось и высокому начальству. После войны я встречался с А. Липским, одним из тех, кто дежурил тогда на «молодежном» посту. Он рассказал, что они нас хорошо видели, но здорово перепугались. Кто-то хотел ударить в колокол, но другие ему не дали - им показалось, что нас много. Они тогда драпанули домой огородами и больше на пост не ходили. Ударь они тогда в колокол, нам пришлось бы куда сложнее - буквально через дорогу напротив управы в здании школы располагались немецкие казармы. Своими впечатлениями о том взрыве поделился и Я. Пимуцан - вечный уборщик и сторож управы при всех властях. Его будка была пристроена к основному зданию и чудом уцелела при взрыве, чему мы были рады. Несмотря на старость и глухоту, Пимуцан все же проснулся. Вышел в коридор, глянул наверх и вместо потолка увидел звездное небо. Протер глаза - звезды засветились ярче. Что за чудо произошло, он разобрался секундой позже - здание управы снесло до основания. Этим взрывом мы помогли многим семьям избежать лагерей смерти. В Лудзенском уезде собирались арестовать 1800 человек, а вывезли 928. Эта разница стала результатом работы наших групп. Многие, узнав от волостных служащих, что они были в списках, пытались найти нас, поблагодарить. С некоторыми нам действительно 83
удалось повстречаться, и горячая благодарность этих людей стала для нас большой наградой, - ведь партизаны не всегда имели возможность узнать истинные результаты своих действий. Мы оценивали их в основном по двум факторам: во-первых, по тому, как выполняем главные задачи партии и правительства в тылу врага, и, во-вторых, по тому, как оценивает наши действия местное население, что видит в них полезного для себя. Так что и со стороны населения над нами был своеобразный контроль. С мнением людей мы обязаны были считаться, - не имей мы поддержки и опоры в народе, партизанское движение в Латвии было бы обречено на провал. Взрыв управы, кроме всего прочего, «списал» и немало налогов, которыми немцы не преминули обложить жителей. 11. Нацистский террор Нацистская оккупация оказала разлагающее, тлетворное влияние на некоторые слои общества. Под влиянием вражеской пропаганды в стране расцвел махровый национализм. Создавались карательные отряды, в городах, в больших поселках и в каждом уезде подбирались палачи-расстрелыцики. Местные каратели своей жестокостью и садизмом превосходили немцев. Чего стоит только одна «команда» В. Арайса! В окрестностях любого мало-мальски крупного населенного пункта по оврагам и лесам без суда и следствия расстреливались евреи, цыгане, латыши, русские, поляки, белорусы... После очередного расстрела с таких мест долго еще доносились громкие стоны умирающих. В маленькой Латвии остались сотни кладбищ жертв массового террора. На территории республики гитлеровцы создавали тюрьмы, концлагеря и гетто, где мучали, пытали и расстреливали людей. Значительная часть населения была вывезена с родины в нацистское рабство. В основном это были жители Латвии, но захватчики для пыток и уничтожения доставляли на территорию республики жертв и из других государств, в основном - военнопленных. Дотла сжигались деревни, уничтожалось население. Каратели сожгли большую деревню Аудрини и расстреляли всех ее жителей - 84
202 человека, в том числе 61 женщину и 51 ребенка. Не пожалели и 110-летнюю Веру Глушакову. В Резекне на базарной площади публично расстреляли 30 мужчин и 13-летнего мальчишку - пионера из Аудрини. Этими «акциями» устрашения нацисты рассчитывали запугать население, но вызвали этим обратный эффект, - в ответ на уничтожение Аудрини тысячи людей поднялись на борьбу. Красноармейцы, освободившие Аудрини, с ужасом взирали на пепел, слушая рассказ о гибели стариков и детей. На первом же привале, обращаясь к товарищам, узнавшие о трагедии бойцы говорили: «Мсти за муки и кровь Аудрини! За Аудрини - бей немцев! Палачам нет места на этой земле». А ефрейтор М. Долгинцев произнес: «Я до тех пор буду сражаться, пока в моей молодой груди бьется сердце». Враг продолжал усиливать разведывательные и карательные органы. Помимо СС, СД, полиции и жандармерии было создано около 40 добровольческих шуцманских батальонов и полиции СД, которые активно участвовали в карательных экспедициях против русских, белорусских, латышских и литовских партизан - сжигая на своем пути деревни и уничтожая мирное население. Эти же «герои» в Польше участвовали в подавлении Варшавского восстания, жестоко расправляясь со стариками, женщинами и детьми, не гнушаясь бросать свои жертвы в огонь живыми. Звери в человеческом обличье ревностно выполняли приказ Гитлера «Вырвать с корнем!». Главной фабрикой смерти в Латвии стал Саласпилсский концентрационный лагерь, расположенный неподалеку от Риги. Сюда свозили узников не только из Латвии, но и из Белоруссии, России и других стран. Здесь не только унижали, оскорбляли человеческое достоинство, но и самыми изощренными способами истязали и умерщвляли людей. Узников ставили в круг. Пара заключенных с носилками шла вдоль круга, стоящие же горстями сыпали на носилки землю. С другой стороны круга эту же землю руками сгребали и сбрасывали. Так продолжалось весь день. Многие истощенные и ослабленные люди не выдерживали, подкашивались ноги. Товарищи их поддерживали от 85
падения, - всякого коснувшегося земли ждал немедленный расстрел. Каратели, улыбаясь, стояли вокруг в ожидании падения кого-либо из узников и соревновались, кто первый выстрелит. Чемпионом по такой стрельбе был сам начальник лагеря. Процветал и такой способ «воспитания»: по кругу плетьми гоняли заключенных, заставляя ложиться и вставать по команде, пока измученный человек уже не мог подняться. Такого заживо зарывали в «яме смертников». Пожилым и слабым на плечи взваливали бревно и гоняли с ним по кругу, пока человек не умирал под бревном. Зимой к стене барака привязывали очередную жертву, на голову которой с крыши текла холодная вода. К утру обреченный замерзал. В суровые морозы узников выгоняли из бараков, раздевали догола и обливали холодной водой, покате не превращались в сосульки. У матерей силой из рук вырывали детей. И та в судорогах бежит за ним, подняв руки вверх, и ребеночек в страхе и слезах рученьки поднимает и протягивает в сторону матери. Это мгновенье было последним в их жизни. Жутко!.. Врач лагеря Майзнер руководил опытами над детьми, испытывая на них яды. В лагере были специальные детские бараки, где у малышей выкачивали кровь. В бараках изможденные ребятишки протягивали свои худые, посиневшие ручонки под иглу, которой у них выкачивали кровь для вермахта. Позже в специальных помещениях у детей стали выкачивать сразу по 600-700 граммов крови, тем самым доводя их до смерти. Вообще этот лагерь выделялся детской смертностью, где было умерщвлено более 7 тыс. детей. В 2005 году в Латвии издали книгу «История Латвии: XX век». В ней Саласпилсский лагерь смерти наивно назван «саласпилсской расширенной полицейской тюрьмой и лагерем трудового воспитания», по мнению новых латвийских историков, люди там не умирали. Но именно в этом лагере умерщвляли людей! Эту фальсификацию историки подали сознательно, с целью угодить руководству национального государства в их стремлении пересмотреть, переписать итоги Второй мировой войны, обелить фашизм, такова здесь «демо¬ 86
кратия». Они сознательно «не заметили», что на Нюрнбергском процессе этот лагерь получил подлинное наименование - концентрационный нацистский лагерь смерти. В планах Гитлера не было территории под названием Латвия, была территория Остланд - протекторат Германии. Книга в целом носит антисоветский, антироссийский, антиисторический характер. Множество неточностей, грубых ошибок, исторических искажений. Такова официальная точка зрения. Тем не менее, президент Латвии Вике-Фрейберга в своей статье дала хвалебную оценку извращенцам истории, обманув в очередной раз международное сообщество. Через Саласпилсский лагерь прошли мои мать и отец, многие мои родные и друзья, а тетушка там осталась навсегда, как и многие другие мои земляки. Рядом с этим лагерем в молодой березовой роще за колючей проволокой голодом убивали военнопленных. В борьбе за жизнь они обгрызали кору деревьев, но стволы были оголены очень низко, выше подняться у них не было силы. Многие видели эту рощу. Зимой 1941-1942 гг. здесь погибло 70 тысяч красноармейцев. На территории бывшего лагеря после войны построили величественный мемориальный комплекс, который сегодня находится в запустении. Левая фракция Сейма при рассмотрении проекта годового бюджета внесла предложение выделить средства на восстановление мемориала, но правые радикально-националистические депутаты выступили против, и предложение было отвергнуто под предлогом того, что там был не лагерь смерти, а «пересыльный пункт» и «место отдыха». Видимо, правые радикалы хорошо помнят, что в годы войны там сеяли смерть не только немцы-нацисты, но и местные приспешники-палачи. После того, как стало известно о трагической судьбе Аудрини и творившемся в Саласпилсском лагере душегубстве, гнев охватил людей. Прошелся он и через наши партизанские сердца. Каждая загубленная жизнь звала к мести. Боль укрепляла наши ряды, нашу силу, нашу готовность отомстить, покарать врага. Партизанское движение не останавливалось ни на один день, росли его ряды, росла и помощь населения. 87
12. Партизаны и население-одна семья В первую очередь партизанам помогали те семьи, которые не сумели эвакуироваться в начале войны. Многие не решились оставить обжитые места, бросить свои дома, у многих были большие семьи, кому-то просто не хватило смелости. Но эти люди были солидарны с нашей борьбой, и мы нашли в них опору. Среди населения оказалась и такие, кто под влиянием победного шествия немцев в первые годы войны подался на их сторону. Некоторые заняли выжидательную позицию, но в дальнейшем, увидев зверства и жестокость фашистов, перешли на нашу сторону. Под воздействием побед Красной армии, особенно после Сталинградской битвы, настроение населения стало склоняться на нашу сторону. В итоге фронт народного сопротивления укрепился и расширился. Возрастало и противостояние внутри народа. Нередко получалось так, что один брат - партизан, а другой - шуцман. В целом обстановка напоминала гражданскую войну. Бывали случаи, когда обеспеченные люди, - в особенности те, которые свое благополучие создали своим трудом, вступали в наши ряды. Много было сторонников среди людей с высоким уровнем культуры и приличным образованием. Патриоты передавали партизанам продукты питания, предоставляли жилье для отдыха, снабжали информацией, охраняли наши партизанские тропы. Они тоже учили нас ненависти к врагу и вдохновляли на борьбу. Партизаны с местным населением жили одной семьей. Во многом мы были непобедимы потому, что народ был на нашей стороне, был вместе с нами. Связь с населением, опора на него были для нас святой заповедью. Без этого в Латвии не было бы 20 тыс. партизан. В партизанском движении, в отличие от фронта, принимали участие и стар и млад. В одном строю с мужчинами сражались женщины и дети, часто вся семья становилась боевой единицей. Среди семейных было много хороших разведчиков, связистов, проводников, а некоторые даже освоили подрывное дело. Эти патриоты творили добро бескорыстно, ничего не получая для себя, и мы были счастливы, если находили возможность помочь им. 88
Некоторые даже обижались на партизан - мол, почему не заходим? Но мы сознательно старались обходить большие семьи с детьми, чтобы не подвергать их опасности. В суровом 1942 году после тяжелых боев подразделение партизан зашло в дом Ивана Кузнецова в деревне Кондратовна. Партизан не только накормили и обогрели, но и ободрили, уверив в правоте их дела. Прощаясь с гостеприимным хозяином, партизаны предложили Ивану деньги, но крестьянин отказался принять их и неожиданно попросил принять его в партию. В то время многие воины перед боем просили принять их в коммунисты, свято веря в партию, как организатора и вдохновителя борьбы с нацизмом. Сегодня об этой объективной истине умалчивают, а некоторые, в силу политической карьеры, не в силах даже произнести. Есть и прямые клеветники на прошлое, но история всем воздаст по заслугам. Время шло. Росло и развивалось партизанское движение, создавались новые отряды, подразделения. Принудительной мобилизации в партизаны не было, - пополнение шло только за счет искренних добровольцев из местного населения. Это были те люди, которые в суровые для Отчизны дни не хотели оставаться в стороне и по велению сердца вступали в смертельную схватку с врагом. Известно, что солдатом никто не рождается, но бойцы, пришедшие из гражданского населения, очень быстро осваивали партизанскую тактику, проявляли смелость и бесстрашие в боях. Они хорошо понимали суть классовой борьбы. Силу, твердость характера и готовность к самопожертвованию им дала любовь к Родине, вера в победу и ненависть к врагу. Война - противоестественное состояние, и человеку к ней привыкнуть нельзя. Нельзя привыкнуть к смерти. Каждому нормальному человеку на войне не может быть не страшно. А вот заставить себя не показать вида, что страшно, держать себя в руках можно и должно, - иначе какой же ты боец? Люди раскрываются быстрее всего именно на войне. На фронте у солдата впереди противник, справа боец, слева боец, за спиной кухня. У партизана враг и впереди, и справа, и слева, и даже за спиной, так что вся инициатива в твоих руках. А если ты разведчик, подрывник, то инициативы требуется раз в десять больше. 89
Говоря о партизанских профессиях, часто забывают такую редкую, но очень нужную и важную профессию, как проводник. В нашем отряде проводников были единицы. Бойцы их очень уважали, - стать проводником трудно, им надо родиться. Двигаясь вслед за проводником, многие партизаны не ощущали той опасности и ответственности, которая ложилась на проводника. Проводники были молчаливы, неразговорчивы. В походах им надо было держать себя в постоянном напряжении, ничего не упускать и быть готовыми к неожиданностям. Таким требованиям соответствовал Арнольд Страдинь. Как-то мы вышли с ним в поход. Маршрут - километров 200 туда и обратно. Выполнив задание на территории Латвии, возвращаемся назад. Ночью, во время остановки, я залюбовался молодой березовой рощицей. Арнольд это заметил: - А, твои знакомые. - Знакомые? - удивился я. - Нет, не помню. Просто красиво. - Как же ты не помнишь? - в свою очередь удивился Страдинь. - Когда туда шли, ты же на этом месте сидел. Я присмотрелся - точно, то самое место. Но более всего меня удивляло, как он мог в кромешной тьме ночного леса найти нужную нам старую тропинку. Пройдя лес, мы вышли к большой деревне Александрово. Обстановка менялась очень быстро, поэтому решили навести справки в ближайшем доме - выяснить, что нового в округе произошло за последние дни. Нащупав тропинку, мы тронулись к дому. Вдруг Арнольд замер и опустил голову. Я глянул на него сбоку, - ни дать ни взять что-то вынюхивает. В такие моменты лучше его было не трогать и вообще не шуметь. - Сюда не пойдем, - повернулся ко мне Арнольд и двинул отряд через болото, в обход деревни. Вскоре со стороны деревни донеслись выстрелы: как позже выяснилось, там, нарвавшись на засаду, погибли двое партизан из Калининской бригады, - причем буквально в нескольких шагах оттого места, где остановился Арнольд. 90
Когда мы спросили, почему он ушел с того места, он толком объяснять не стал. Наверно, почувствовал курящего трубку немца или еще какие-то необычные для места запахи. А когда рассвело, мы из болота увидели над крышами деревни свежесколоченную наблюдательную вышку, - в деревне остановилось большое немецкое подразделение. Главная фигура в партизанском отряде — командир. К партизанскому командиру предъявляются более высокие требования, чем к фронтовому, - на фронте есть с кем посоветоваться, есть и вышестоящий командный состав. Партизанский же командир всегда сам с собою. Отсюда и требования - он должен в совершенстве владеть искусством партизанской борьбы, должен быть уверенным в каждом своем приказе и распоряжении, в продуманности и взвешенности своих решений, должен уметь учитывать мельчайшие детали - словом, все, все плюсы и минусы текущей обстановки. Он должен знать, что данный конкретный партизан или группа справятся с заданием, что это им по силам, должен проверить, насколько правильно поняли задание партизаны, должен быть уверен в каждом бойце отряда, знать цену жизни и смерти, цену риска. Только при выполнении всех этих условий можно давать партизану напутствие в дорогу. Таким требованиям соответствовал наш командир В. Самсоне. В борьбе раскрылось его глубочайшее понимание сути партизанской стратегии и тактики, что позволило ему стать выдающимся партизанским стратегом. В. Самсоне умело руководил большим соединением, в которое входило 7 отрядов, несколько подотрядов и отдельных взводов. Его приказы были глубоко продуманы, выверены, согласованы с обстановкой, - нам казалось, что он просто рожден для партизанской войны. В любой обстановке наш командир находил время для каждого бойца. В отряде говорили, что если Самсоне дал задание, значит, выполнить его и вернуться живым можно, а это дорогого стоило. В. Самсоне по сей день является нашей легендой. Звание Героя Советского Союза он заслужил сполна. 91
13 октября 1964 года отмечали двадцатую годовщину освобождения города Риги. На торжественном заседании руководитель украинской делегации, партизан, дважды Герой Советского Союза Федоров, искренне и тепло говорил о В. Самсонсе, назвав его «большой партизанской легендой». Самсоне, из-за природной скромности, эти слова воспринял с волнением, опустил голову, даже в лице изменился. Руководители республики речь соседей восприняли с завистью, о чем тоже поведали их лица. 13. Перемещаюсь в Абрене - Собирайся в дальнюю дорогу, в Абренский край, - сказал мне В. Самсоне. - Партизаны там есть, а вот подрывников не хватает. Абрене - крупный транспортный узел, через него проходит железная дорога Варшава - Ленинград, плюс шоссе. По этим дорогам противник снабжает группу армий «Север». На тебе будет лежать ответственность за диверсионные дела на этих магистралях. Помнишь уроки «Рельсовой войны»? Хотя кое-что об Абренском крае я уже знал, и даже выполнял задания на его территории, но изучить обстановку и особенности местности лишним не было, - чем я и занялся. Этот уезд во многом был схож со своими соседями, но были и свои особенности: население его было в основном русским, в годы буржуазной Латвии революционное движение там было очень развито, молодое поколение края перенимало боевую эстафету старших, прошедших гражданскую войну. Немало жителей Абренского уезда находились в рядах латышской стрелковой дивизии, многие ушли в партизаны. В годы войны многие абренцы отличились и, став примером для других, были удостоены высоких наград. Воевали и целыми семьями. Четыре брата Логиновых сражались в рядах латышской дивизии, двое погибли, - один из них в должности командира роты. Из семьи Каупуж воевало шестеро братьев, четверо из них погибли. В их честь в городе Карсаве улица названа именем братьев Каупужей. Население Абрене по своим взглядам было похоже на население Псковской области. На развитие партизанского движения в этом крае 92
сильное воздействие оказал латышский партизанский полк «За Советскую Латвию», состоявший из 203 бойцов. Он был сформирован на территории Ленинградской области и состоял из трех отрядов. Полк прошел с боями по оккупированной территории Псковского края и в начале июля 1942 года добрался до границы Латвии. К тому времени оккупанты, стянув сюда мощные огневые и людские силы, остановили продвижение полка. Партизаны остановились у границ Абренского уезда. Несмотря на заслоны противника, отдельные партизанские группы все же проникли на территорию республики. В свой родной край пробрались Федор Ларионов и Владимир Константинов. Оба были ранены, Ларионов - тяжело, но жители Аугшпилсской и Пурвмалской волостей их выходили. Окрепнув, бойцы приступили к выполнению полученного задания: они стали выявлять антифашистов, установили связь с военнопленными в лагерях и разрозненными партизанскими группами. В октябре из-за линии фронта сюда прибыла группа партизан под руководством Хуго Грислиса: комиссар Павел Дергач, Леонид Костров, Доминик Каупуж, Езуп Лагановский и другие - всего 11 человек. Начался новый этап развития партизанского движения: группы стали объединяться, их действия приняли более организованный и целеустремленный характер. Начались и диверсии на железной дороге. Активность партизан население края встретило с одобрением. Умелыми организаторами проявили себя Д. Каупуж и П. Дергач. Вот когда пригодился их опыт нелегальной работы! Знание местного населения тоже принесло свои плоды, - антифашистское движение расширилось, был создан Пыталовский антинацистский комитет. В своей книге «В зареве костров» Д. Каупуж отмечает, что антинацистское движение охватило такие волости, как Гауры, Аугшпилс, Пурвмала, Карсава, Балтинова, Шкилбани, железнодорожные станции Абрене, Пундури, Карсава, и даже Абренскую гимназию. В движении участвовало более трехсот человек, в их составе пятнадцать боевых групп из 130 активистов. 93
Исторический разгром гитлеровцев под Сталинградом, объявленная мобилизация в Латышский легион СС и Даугавпилсский русский батальон изменили положение в тылу врага, следовательно, надо было менять тактику и партизанам. В марте 1943 года был создан один из первых на территории Латвии партизанских отрядов - «Лиесма», он разместился на стыке Абренского и Лудзенского уездов в лесном массиве Бабий Мох. Командиром отряда стал Ф. Ларионов, комиссаром - Д. Каупуж, начальником штаба - В. Константинов, заместителем командира по разведке -П. Дергач. Отряд пополнился советскими военнопленными, бежавшими из лагерей Малнава, Аугшпилс и Абрене, сформировались новые группы, началось обучение. Численность народных мстителей к тому времени составила более 70 человек. 1 апреля произошло боевое крещение «Лиесмы». В бою с превосходящими силами противника партизаны хоть и понесли потери, но уничтожили немало нацистов. Отряд пытался перебазироваться на северо-запад, в район Купровских лесов, но это ему не удалось. Разбившись на небольшие группы, партизаны разошлись в разных направлениях. К такому неожиданному повороту привела и сложность обстановки, и отсутствие должного опыта у командования отряда, и низкая военная подготовка партизан, многие из которых еще не имели никакого оружия. Каратели преследовали партизан, подвергая схваченных пыткам и казням. Все это не могло не отразиться на настроении населения: начался спад, угасание активной борьбы. В этой связи требовался новый подход к организации сопротивления, требовалось внести перелом в обстановку. И вскоре такой перелом наступил, - в мае-июне группы разведчиков и подрывников 1-го отряда, посланные из района Зилупе, провели ряд удачных операций на участке железной дороги Карсава - Абрене. Эти и другие акции эхом отозвались в настроении населения, да и сами партизаны воспрянули духом. Начался новый этап борьбы. Взвод партизан под руководством Я. Биетага и командира разведки Е. Максимова, посланных на задание в этот район, расположился в лесном массиве Бабий Мох. 94
Взвод разведал обстановку в близлежащих деревнях и, установив связь с населением, обнаружил местных партизан. Вскоре вышел на связь и бывший командир отряда Ф. Ларионов, а всего в 1-й отряд влилось 17 местных жителей. В деревне Ноглово они прошли обучение и вошли в новые формирования. В начале августа в Абренский уезд были направлены две группы политработников. Дергач и Мальков - в Шкилбанскую, Вилякскую, Пурвмалскую и Линовскую волости, Каупуж, Павлов, а позже Пименов - в Гавровскую и Аугшпилсскую. Им была поставлена масштабная задача: организация антинацистских групп, широкая политическая работа в массах, создание комсомольских, молодежных организаций, содействие населению для вступления в партизанские отряды, сбора оружия и др. Работа шла интенсивно и успешно. Условия товарищам были знакомы, была и поддержка населения. К тому времени, как сюда прибыли подрывники, объекты диверсий и пути отхода были уже определены. Подрывники через политработников быстро наладили контакт с местными жителями, - это требовалось для выполнения заданий. Во второй половине августа под руководством Ф. Ларионова в район Абрене была направлена разведывательно-диверсионная группа из 7 человек, в том числе подрывники Д. Кузьмин и А. Лепкин. Им предстояло взять под контроль участок железной дороги Карсава - Ритупе и другие объекты. 5 сентября сюда по заданию ЦК КП Латвии прибыл секретарь Латгальского областного комитета партии Л. Авдюкевич для создания партийно-комсомольских организаций уезда. На базе Пыталовского антинацистского комитета был образован Абренский уездный комитет партии под руководством Д. Каупужа, П. Дергача, И. Кадаковского. 25 сентября на этот участок направили и меня. Ознакомившись с обстановкой, определив и уточнив задание, я с группой подрывников покинул нашу партизанскую базу в Ноглово и отправился в дальнюю дорогу. Щедрый запас взрывчатки, выделенный командиром, говорил о многом. Нам предстояло перебросить на территорию республики 280 килограммов тола, около 2 тысяч капсюлей-детонаторов, бикфордо¬ 95
вых, детонирующих и саперных шнуров, мины МЗД (замедленного действия), магнитных-с часовым механизмом, механических взрывателей - МУВ, электрических взрывателей, гранат, оружия и патронов. Для переброски такого груза по партизанским тропам требовались особые меры - наша группа шла под руководством командира разведки Сергея Грома. Уже неподалеку от цели похода, при форсировании болота, лошадь, везущую боеприпасы, затянуло в трясину. Расставаться с верной лошадкой было тяжело, - мы ее полюбили за время длительного и сложного пути, - но спасти ее не сумели, еле-еле успели вытащить груз. Несмотря на потерю «транспорта», взрывчатка и мины были доставлены на территорию Латвии. У деревни Жавры Аугшпилсской волости мы укрыли боеприпасы в лесу и, попрощавшись с С. Громом и его разведчиками, вместе с Петром Моисейченко направились на хутор к Евдокиму Молчанову. Утром Петр ушел на свое задание, а я остался в хлеву - лежать на соломе и размышлять. Никакой информации, что творится около хутора и Жавров, не было. Евдоким, хозяин хутора, в течение дня несколько раз подходил к хлеву, распахивал дверь и, увидев меня, исчезал. Что это означало, я понятия не имел. Неужели он принимает меня за врага и проверяет таким способом? А может, готовится западня? Надо было быть готовым ко всему. Но к вечеру 30 сентября я встретился с абренскими партизанами Леонидом Сосипаторовым, Иваном Романовым и своим будущим командиром Ф. Ларионовым. Боевая судьба надолго свела меня с этими людьми. Абренцы тогда почему-то окрестили меня Вася-Москвич, для них я и остался им вплоть до сегодняшнего дня. 14. «Рельсовая война» у Абрене Посоветовавшись с новым командиром, я решил провести серию диверсий на железной дороге, устроить свою «рельсовую войну». Для начала требовалось перебросить мое подрывное хозяйство на территорию уезда. 96
Через речку Лжа переправлялись партизанским методом. Команда разделилась на две группы: одни, раздевшись, положив одежду, снаряжение и автоматы на головы, форсировали речку, другие стояли на охране. Когда первая группа добралась до берега, они менялись ролями, - теперь первые, заступив в охранение, обеспечивали переправу вторых. В Латвии вообще очень много водных преград, она изобилует реками и речушками. Подобным способом партизаны преодолевали их до первого льда. Как-то в январе 1944 года случилась оттепель, снег сошел, реки вышли из берегов. Тогда, переправляясь по рыхлому льду, я дважды проваливался в полыньи и барахтался в них среди кусков льда. Таким «купаниям» подвергались практически все бойцыпартизаны, но, что удивительно, никто не болел. Взрывчатку на подводах развезли по конспиративным точкам, спрятали по хуторам, расположенным вдоль железной дороги. Тол, в особенности четырехсотграммовая шашка, по форме и цвету очень похож на кусок мыла. Некоторые хозяйки пытались им стирать белье, а когда у них ничего не получалось, предъявляли претензии - мол, плохое мыло вы привезли. - Уж какое есть. Только вы его сильно не трите, - взорваться может, - говорил хозяйкам Иван, - наш записной шутник и балагур. В ответ поднимался крик. В деревне Пузырево, во дворе ее жителя П. Петрова, - кстати сказать, весьма высокообразованного человека, поэта и талантливого живописца, - началась непосредственная подготовка к боевым операциям. Пока я с товарищами готовил запалы, Ларионов занимался организацией: он связался с районными партизанами и уточнил предстоящие задачи, формы взаимодействия и перспективы на будущее. В соответствии с указанием командования отряда было создано 3 под-рывных группы, каждой из которой определили район действия. Основным ориентиром служила железнодорожная магистраль. Группе под руководством Д. Кузьмина отводился участок дороги между станциями Карсава и Пундури, мне - от ст. Пундури, а также Вавере, Ритупе и само Абрене. В группу Ларионова наряду с другими партизанами 97
входили политработники, действовавшие по всему району. Они обеспечивали общее руководство и взаимодействие, занимались доставкой взрывчатки и других боеприпасов, осуществляли связь с лагерями военнопленных, принимали связных из других подразделений, направляли желающих вступить в партизаны и обеспечивали пропагандистскую работу среди населения. Мы подготовили более 1800 запалов, состоящих из капсюлядетонатора, бикфордова и саперного шнуров. Бикфордов шнур горит с быстротою сантиметра в секунду, а нам требовалось, чтобы первые снаряды взрывались не раньше, чем через 30-^40 минут после зажигания запала, чтобы в начале минирования стояла тишина. К обрезкам бикфордова шнура, который в целях экономии делали коротким, привязывали саперный, - различной длины, чтобы взрывы происходили в разное время. Таким образом, подготовленные запалы при минировании вставлялись в толовые шашки по 100, 200, а отдельные и по 400 граммов, которые подкладывались под стыки рельсов. Одним взрывом разрушалось два рельса. 4 октября в 24.00 были проведены три операции одновременно, две - на участке Абрене - Карсава и одна на участке Абрене - Гулбене. В 3 километрах от Абрене, в направлении Карсавы, группа Ларионова произвела 600 взрывов на главной дороге. Группа Кузьмина устроила 400 взрывов, подрывники В. Карузин, А. Лепкин в 3 километрах западнее станции Абрене - 450. Подобные операции требуют участия многих людей, поэтому совместно с партизанами в них были задействованы члены антинацистских групп П. Сусоев, П. Петров, А. Лужаев, П. Гродненский, Н. Тройников, А. Соловьев, А. Писуков. В 23.30 мы выдвинулись к железной дороге и залегли в траве, ведя наблюдение. Приближалось контрольное время. Послышались цоканье подковок о шпалы и глухой разговор, - на дороге показался немецкий патруль, в темноте были видны два силуэта, пулемет на плече и собака. Как только патруль скрылся, мы поднялись к железнодорожному полотну. Я и Сосипаторов укладывали шашки под рельсы, устанавливали в отверстия капсюли-детонаторы. Я минировал правую линию пути, 98
Сосипаторов - левую. Тол, по куску, подавали нам П. Сусоев, А. Соловьев, запалы - П. Петров и А. Лужаев, они же зажигали шнуры. Прикрывали группу двое автоматчиков, которые шли по обе стороны насыпи немного впереди нас, позади группы двигался еще один. Закончив минирование, я оглянулся - железнодорожная линия была усеяна темно-красными точками, горящими во тьме, как волчьи глаза, вблизи - реже, дальше - плотнее, одна к другой. Яркая стрела из огоньков уходила в темноту. Только успели спуститься с насыпи, как первый заряд воспламенился, и через несколько секунд раздался взрыв. Тут же последовали пулеметные очереди, - проснулись патрули. Видно, не понимая, что происходит, они таким образом решили проявить бдительность. Прогремело один за другим еще три взрыва, и еще несколько разом - стрельба затихла. Теперь мы были уверены, что никто не отважится подойти к нашим снарядам. Мы возвращались на свою базу, вслушиваясь в грохот взрывов, как в самую прекрасную музыку на свете. На южном и западном направлениях небо тоже осветилось отблесками взрывов, донесся отдаленный грохот. Взрывы гремели по всей округе еще несколько часов до самого утра, - это означало, что нашим товарищам тоже сопутствовал успех. Эта операция подтвердила, что при поддержке местных жителей мы можем регулярно совершать диверсии как на усиленно охраняемой железной дороге, так и на других объектах в густонаселенной местности. Позднее выяснилось, что наша акция нагнала страху на Абренский гарнизон, который в ту ночь оказался в огненных клещах. Немцы не могли понять, что происходит, и решили, что вблизи сброшен крупный десант, а они сами попали в окружение. Ночью, в панике, на машинах, подводах и пешком немцы и их прихвостни кинулись прочь из Абрене. Позже местные жители еще долго находили в придорожных канавах узлы с барахлом удиравших нацистов. Проанализировав эти обстоятельства, штаб пришел к выводу, что при поддержке абренских антинацистских групп партизаны вполне могли проникнуть в город и даже освободить из тюрьмы заключенных. Но мы тогда о таких перспективах еще не думали. 99
Немцы принялись спешно восстанавливать повреждения. Сразу после окончания ремонтных работ мы совершили новый налет, установив 350 зарядов под новые рельсы. Таким образом, за этот период было уничтожено 3600 рельсов. На Абренском узле такого запаса рельсов не было, враги спешно искали их по всей Германии и оккупированной Европе. Им пришлось везти рельсы из самой Дании, для этого они разобрали там одну железную дорогу. На доставку рельсов и монтаж пути ушло много времени, что не могло не сказаться на снабжении фронта. Командование отряда внимательно следило за действиями партизан нашего края. 20 октября командир отряда В. Самсоне прибыл в район боевых действий партизан. На совещании он рассмотрел итоги работы, одобрил их и... потребовал более активных действий, особенно усиления диверсий на главном направлении железнодорожной магистрали Карсава - Абрене - Пираги. Отдельным товарищам В. Самсоне сделал замечания за некоторые мелкие нарушения. В мирное время на них не обратили бы внимания, но требования к дисциплине, необходимой для войны в тылу врага, были повышенными. Активность партизан продолжала нарастать. Об этом ныне красноречиво свидетельствуют документы государственного архива: - в ночь на 21 октября в 2 км севернее станции Скангали пущен под откос направлявшийся на фронт эшелон из 40 вагонов и несколько платформ с автомашинами. Разбиты паровоз, 3 вагона, 2 платформы. Имеются жертвы. Минировали Кузьмин, Быстров; - в ночь на 22 октября в 3 км южнее Абрене взорван эшелон с имуществом, награбленным нацистами в прифронтовых районах. Под откос пущены паровоз и 2 вагона, 3 вагона сильно повреждены. Минировал Кононов; - в ночь на 24 октября в 4 км северо-восточнее Абрене подорван направлявшийся на фронт эшелон. Паровоз перевернулся, 3 вагона разбиты, 6 покорежены. Минировал Лепкин; - в ночь на 26 октября близ станции Вавере взорван идущий на фронт эшелон с войсками. Мина взорвалась в середине состава. 10 вагонов разбиты и сброшены под откос. Минировал Кононов; 100
- вечером 27 октября в 1,5 км западнее станции Пираги группа Кононова взорвала направлявшийся на фронт эшелон. Разбиты паровоз и 3 вагона с солдатами. Один вагон с грузом сгорел; - в ночь на 29 октября северо-восточнее ст. Вавере Кононов и Лепкин взорвали следовавший из Абрене состав. Разбиты паровоз, а также 3 вагона, в которых были направлявшиеся в отпуск вражеские офицеры и солдаты. Много жертв; - в ночь на 30 октября севернее ст. Пурвмала с насыпи сброшено 3 вагона идущего на фронт эшелона со скотом (телки, свиньи). Минировали Карузин, Рузгин; - в ночь на 15 ноября в 2 км западнее станции Пираги группа Кононова взорвала следовавший на фронт эшелон, груженный автомашинами и другой военной техникой; - в ночь на 17 ноября в 1 км южнее ст. Скангали взорван идущий с фронта эшелон. Локомотив и 4 вагона сброшены с насыпи. Выведено из строя 303 легионера. Минировали Кузьмин, Лебедев; - в ночь на 18 ноября в 2 км северо-восточнее ст. Вавере взорван эшелон с живой силой противника. Спущены под откос паровоз и 7 вагонов, остальные 8 сильно повреждены. Вызванный на место катастрофы санитарный поезд в течение 8 часов подбирал убитых и тяжелораненых, несколько сот гитлеровских офицеров. Минировал Кононов. Боевые действия народных мстителей в районе Абрене сильно беспокоили и вермахт, и СД, и абвер, и жандармерию. Приятно было после войны прочесть сообщение историков, раскопавших в нацистских архивах данные о том, что командующий вермахтом рейхскомиссариата «Остланд» генерал Бергер в отчете за октябрь 1943 года писал: «В отчетном месяце центром тяжести действия банд были главным образом железные дороги, и из них участок Абрене - Карсава, где совершено 15 диверсий (взрывов), из них 2 затяжных взрыва и 6 комплексных... Всего в Латвии на железных дорогах совершено 42 диверсии, 4 на грунтовых дорогах». Гитлеровский генерал в основном не ошибся, и мы, участники тех операций, можем подтвердить, что он паниковал не зря. Действитель¬ 101
но, кульминацией «Рельсовой войны» был указанный период. В районе Абрене - на важнейшем участке коммуникаций группировки армий «Север» - в октябре 1943 года было совершено около 40% всех диверсий на железных дорогах Латвии. Ноябрь несколько отстал от октября, но не намного. В дальнейшем, правда, наметился некоторый спад: настала зима. Закопать заряд стало невозможным, а для открытого взрыва требовалось много взрывчатки, которая и так к тому времени была уже на исходе. Подрывники стремились к активной диверсионной работе, но отряд, снабжавшийся взрывчаткой с перебоями, удовлетворить их потребностей не мог. Однако к тому времени партизаны, невзирая на трудности и опасности, научились находить оптимальные решения, - теперь нашей целью стали точечные диверсии на железной дороге: полетели под откос эшелоны, стали выводиться из строя важные участки железнодорожных путей и их оборудование, задерживалась доставка на фронт живой силы и вооружения, - один взрыв под эшелоном задерживал движение на 8-10 часов. А это означало, что не одна сотня наших фронтовиков была спасена от смерти. При этом враг нес не только материальные потери, - оккупантов охватывал страх, земля горела не только у них под ногами, но и под паровозами и вагонами. Боевой дух немецких солдат падал, а советские люди все шире включались в борьбу против захватчиков. Каждая диверсия совершалась усилиями многих людей, начиная с тех, кто в глубоком тылу изготавливал взрывчатку, и заканчивая теми, кто помогал партизанам транспортом, информацией, охранял их тропы. Все это вместе создавало мощный кулак, эффективно бивший по врагу. Грохот взрывов на железных дорогах весьма убедительно опровергал уверения гитлеровцев об устойчивости оккупационного режима в Латвии. Латвийские железные дороги имели большое значение в снабжении группы армий «Север», - широко разветвленная сеть латвийских дорог создавала противнику благоприятные возможности для маневрирования. Кроме того, в Латвии, особенно в первый период войны, оккупан- 102
ты чувствовали себя в большей безопасности, чем в Белоруссии или России. Избегая наиболее опасных партизанских районов, гитлеровцы были вынуждены многие грузы везти через Латвию. Но когда их военные эшелоны полетели под откос и в Латвии, оккупантам пришлось туго. Несколько слов о технике взрыва. Любимым для нас был так называемый «колесный замыкатель». От батарейки к капсюлю-детонатору шли две тоненькие проволочки, которые змейкой огибали рельс, - за всю войну патрули ни разу не смогли их обнаружить. Движущийся паровоз своими колесами перерезал проволочку, следовало короткое замыкание и взрыв. Когда наша активность возросла, вермахт вынужден был гнать впереди паровоза две открытые платформы с балластом. Пришлось и нам перестраиваться, - в ход пошел МУВ, механический упрощенный взрыватель натяжного и нажимного действия. Павел Сусоев, большой умница, из добротного льна свил длиннющий шнур. Поставив мины, мы привязывали шнур к кольцу чеки МУВа и растягивали его до укрытия. Такой способ взрыва назывался «удочкой». Правда, иногда приходилось подолгу просиживать рядом с дорогой в ожидании, - ночью поезда стали ходить редко. Пропал смелый, прозорливый 15-летний Аркаша Лужаев. Оказалось, он ушел осмотреть сторожевую будку с вышкой, с которой днем охрана вела наблюдение, а ночью переходила на рельсы. Аркаше повезло, там немцев не было. Хотя их казарма рядом. Тягуче тянулись минуты, ночная прохлада и сырость давали о себе знать, - мы залегли у дороги в ожидании эшелона и, проводив взглядом уже не одну пару патрулей, напряженно вслушивались сквозь шум деревьев в их размеренные шаги. 4-й час утра. Донесся далекий гудок паровоза. Стук колес становился все отчетливее, и вот темноту прорезал прожектор, - заплясали на рельсах блики, полоса слепящего света легла на откосы, на кустарник. Показался паровоз, из-под колес которого рвались струйки пара, за ним пошли вагоны, в их окнах тускло поблескивали военные мундиры. 103
Стало быть, «наш» эшелон. Напряжение нарастало - как произвести взрыв точно под паровозом?.. Еще... еще... Пора! Я рванул шнур, и получилось как раз вовремя: яркая вспышка коротко осветила лес, раздался оглушительный взрыв и сразу - резкий треск рвущегося металла, скрежет громоздящихся друг на друга вагонов: эшелон посыпался под откос. Быстро смотав «удочку», мы скрылись в лесу под аккомпанемент беспорядочной стрельбы. Применяли и МЗД, мину замедленного действия, снабженную часовым механизмом. В установленное заранее время мина взводится и становится на «боевое дежурство» в ожидании толчков и вибрации поезда. На этих минах время взрыва мы устанавливали на дневные часы, и результаты их работы были даже выше ночных: их ставили на высоких насыпях, спусках, закруглениях дороги, то есть там, где требовались наиболее трудоемкие восстановительные работы. Кроме того, чем выше скорость поезда, тем выше результативность взрыва, а днем машинисты гоняли быстрее. К сожалению, таких мин было мало, их нам не хватало. Были у нас и магнитные мины с часовым механизмом. Их передавали своим людям в депо, которые прилепляли их к цистернам. Эти мины рвались уже в пути, вдали от Абрене. Для подрывника особенно тяжел его последний рубеж - железнодорожная насыпь, часто высокая и крутая. На эту кручу необходимо было забраться с довольно увесистым грузом, ведь на подрывнике - взрывчатка, гранаты, автомат и патроны. Иногда на середине подъема сносило вниз, и снова приходилось карабкаться вверх. Особенно тяжело было подниматься по скользкой траве после дождя. Трава не выдерживала, обрывалась, приходилось впиваться в землю пальцами и постепенно, шаг за шагом, подбираться к рельсам. А бывало, разгребешь густую, высокую траву и... перед тобой патрули с пулеметом на плече и собакой. Тут важно не дрогнуть, не растеряться. Быстро съехать вниз нельзя - шороха и шума не избежать. Лучше спокойно немного отступить, обычно я так и делал. Осенью шумели трава и кусты. Иногда это помогало, заглушая шум, но иногда и мешало - заглушало чужие звуки, в которые необхо¬ 104
димо было напряженно вслушиваться. Когда патрули проходили мимо, я всегда удивлялся - почему собака не реагировала? Но особенно тяжело было осилить насыпь зимой. Под рыхлым снегом лежал лед, да и ноша в два раза тяжелей, - взрывчатки для открытых взрывов требовалось больше. За годы войны я более 20 раз поднимался к железнодорожному полотну и ни разу не приступал к минированию, не пропустив патруль. После патруля работать можно было спокойнее, - появлялся некоторый запас по времени. Когда вскарабкаешься к полотну, первым делом между шпал надо вырыть яму, и чем глубже, тем лучше, - взрыв будет сильнее. В этом я лично убедился на примере молочного завода: небольшой заряд в закрытом помещении без окон, с закрытыми накрепко железными дверями рванул так, что машинное отделение разнесло в разные стороны на 70-80 метров, в том числе и соседний склад готовой продукции. В замкнутой среде взрывная волна усиливается в десять раз. Теперь в вырытую между шпал яму надо поместить взрывчатку и - самое напряженное и опасное дело - с особой осторожностью ввести в тол капсюль-детонатор. Когда я это делал, все время вспоминал слова инструктора: - Подрывник, Вася, ошибается только один раз. Теперь надо заряд засыпать, причем так, чтобы место не выделялось, иначе следующий патруль обнаружит мину. И последнее - электрическим проводком, змейкой, обогнуть рельсу. Пока спускаешься с насыпи, память заставляет пройтись по всем этапам минирования, иногда и остановиться, подумать и, наконец, порадоваться - все сделано правильно. Отдыхать после «шумного успеха» старались в разных местах. Както остановились на хуторе, в одной знакомой семье. - Недавно взорвалось на дороге... - спрашивают. - Не ваша работа? В таких случаях мы пытались отшутиться, чтоб не создавать лишней напряженности, но это не всегда удавалось - люди во время войны становились особенно прозорливы. 105
На войне время почему-то движется вперед ужасно медленно, конца и края ей не видно, и все думаешь, когда же он наступит - желанный, долгожданный день Победы? Как еще далеко и долго до него идти? Особенно тяжело, когда нет взрывчатки. Казалось бы, можно и отдохнуть подрывнику, у него трудная и опасная профессия, постановка мин требует напряжения, внимания и очень крепких нервов, но нет, скучно. Последние 8 килограммов тола берегли, как могли, на исходе были и другие взрывные принадлежности, но терпение не выдержало. Разыскали оставшийся МУВ, но шнура под руками не оказалось, пришлось придумать новый вид взрывного механизма. Ну и раз у нас все так дефицитно, то и место для взрыва следовало подобрать порезультативнее. У будки, которую присмотрел Аркаша, заряд я закопал как обычно, но шнурочек, приводящий механизм в действие, привязал к маленькому колышку, который вогнал у внутренней стороны рельса, - тендер паровоза должен был пригнуть колышек, тем самым выдернув шнур. Все сделал, как задумано, но когда нагнулся над ямкой, чтобы ввести в тол детонатор, автомат соскользнул с плеча и прикладом упал на шнур. Я облился холодным потом, по спине побежали мурашки. Взрыва не последовало, а особенно предаваться страху было некогда, - закончил все, как положено, так и не выяснив, сколько миллиметров рокового шнура мне не хватило до смерти. Я поблагодарил судьбу, - какая-то неведомая сила в очередной раз подарила жизнь. А взрыв тот «отработал» успешней всех других. Когда запасы тола заканчивались, мы переключались на шоссейную дорогу Даугавпилс - Псков, которая шла параллельно железной. Движение здесь всегда было интенсивное. Обычно поступали так: большой группой, объединенными силами выходили на шоссе; первые машины ловили на минах, создавая затор, а потом интенсивным огнем обстреливали и забрасывали их гранатами. Осенью и зимой 1943 года провели 6 подобных операций, все они увенчались успехом. Операцию 7 ноября под Таврами посвятили годовщине Великого Октября. 106
В этот раз я подготовил два заряда: к противотанковым гранатам привязал по 400-граммовой толовой шашке. Основную группу автоматчиков разместили в центре, у дороги, а справа и слева от нее выдвинулись ударные группы с зарядами. Атаку должны были начать те, с чьей стороны появлялась первая машина. Тогда на этом участке дороги наблюдалось интенсивное движение, - неподалеку от Карсавы, в бывшем имении «Малнава», располагался штаб 16-й армии. Вечерами большее количество машин двигалось со стороны фронта к штабу. Стемнело. Мы приблизились к дороге, и я позади услышал разговор: - Надо Васю просить, пусть он бросает. Стало несколько не по себе, - почему это я всюду должен быть первым? Вроде днем, в лесу, все согласились с планом, а сейчас? Что случилось? Страх появился? Неуверенность? Что? Понимая, что не время выяснять причины и торговаться, я взял гранату с толом и со своей группой вышел к дороге. Вторую гранату я отдал Ивану Романову, который подобрался к шоссе с другого фланга. Вскоре по кронам деревьев запрыгали лучи фар приближающейся машины. Раздумывать было некогда, я выскочил машине навстречу, как вдруг снопы света резанули по глазам, - оказалось, там был поворот. Стало невозможно определить расстояние, и гранату я метнул почти наобум. Раздался взрыв. Машина встала на противоположной стороне дороги и загорелась, меня взрывной волной швырнуло в кювет, - позже выяснилось, что получил ранение в голову, а Романову, находившемуся от меня метрах в сорока, разорвало руку. Все это произошло в одно мгновение. Позже специалисты пояснили, что мне здорово повезло - основная волна прошла стороной. У взрыва свои законы, определить их заранее трудно. Итогом операции стали убитый полковник и двое офицеров, занимавшихся укреплением второго эшелона фронта, и добытые трофеи - схемы укрепрайона, автоматы, гранаты, патефон, пластинки, вино, консервы, духи, одеколон, письма и многое другое извлекли из машины. 107
После боя мы направились в деревню Вилютино в дом к Татьяне Сосипаторовой. Встретив там активных подпольщиц - сестер Шуру и Антонину Корниловых, Зину и Нину Давыдовых, Марию Филипову, Любовь Белову, - мы получили от них важную информацию и узнали о тех, кто был готов вступить в ряды партизан. Девчата подарили нам шерстяные носки и перчатки, а мы им в ответ - только что добытые духи и одеколон. Остальные трофеи зарыли в сено в сарае, - они могли здорово пригодиться на будущее, особенно консервы - в дороге при дальних маршрутах. 9 января 1944 года приказом командира отряда был создан подотряд «С» в составе 22 партизан во главе с Ф. Ларионовым. Руководителем политгруппы стал П. Пименов, - предыдущий руководитель Д. Каупуж 22 декабря ушел на новое задание, в другой отряд. Помощником Пименова по работе с молодежью стал Н. Романов, руководить разведкой назначили Г. Андреева. Подотряд «С» по сути остался диверсионным подразделением, все с тем же главным объектом диверсий - железной дорогой Даугавпилс - Псков. Эту магистраль противник стал оберегать особо тщательно. Дорогу перешили на немецкую колею, оборудовали второй путь, очистили прилегающую территорию от кустов и зарослей. Ночью пути находились под усиленной охраной патрульных с собаками, днем наблюдение велось со сторожевых вышек, под которыми были оборудованы караульные помещения и казармы. Несмотря на это, партизаны все равно пробирались к дороге и минировали ее в наиболее результативных местах. Партизан-подрывник - фигура в отряде важная, особенно в Латвии, где сеть железных и шоссейных дорог плотная и интенсивность движения по ним высокая. Подрывник - он и разведчик, и проводник, и, если надо, пропагандист и агитатор. Как правило, он же командир своей группы. Далеко не каждый партизан смог стать подрывником. Мой друг Волдемар, с которым мы вместе учились и в партизанах воевали рядом, долго не мог добиться результата в минном деле. Первые шаги, первые задания у него были комом, - то не дошел до цели, то мина не взорвалась. Когда разобрались, что к чему, причина оказалась банальной - страх, который Волдемар долго не мог преодолеть. 108
В тех условиях бесстрашных людей, особенно на первом этапе войны, практически не было. А в условиях, когда местность была нашпигована многочисленными вражескими гарнизонами, опорными пунктами, кордонами, комендатурами полевой жандармерии, карательными отрядами, - любая небольшая ошибка означала неминуемую гибель. Требовалось очень большое мужество, чтобы подавить в себе страх. Побороть себя, укрепить нервы, волю помогало сознание своего высокого долга. Массовый террор против населения, родных и близких, переживание и тоска по ним переходили в ярость, которая застилала страх и становилась путеводной звездой к победе. Трудно сказать, когда именно Волдемар все-таки поборол свой страх. Как-то ночью в деревне Ноглово, когда Волдемар находился на сторожевом посту, к нему подошел партизан Тимофеев, замысливший недоброе. Вместо того чтобы пресечь замысел, Волдемар вместе с Тимофеевым совершил подлость, - в усадьбе одного из друзей партизан они распотрошили пчелиный улей и унесли мед. Военный трибунал отряда приговорил их к высшей мере наказания - расстрелу. Решение трибунала вступало в силу только после его утверждения командиром отряда. Дисциплина у нас в отряде была высока, как нигде, за любое преступление нарушителя ждала суровая кара. Командир утвердил приговор Тимофееву, а в отношении Волдемара решение трибунала отменил. Виновнику об этом сообщили только на следующий день, предоставив еще одну ночь для перевоспитания в арестантской бане. Свое наказание он понес на комсомольском собрании и там же, дав клятву искупить вину, пообещал взорвать несколько эшелонов. Клятву свою Волдемар сдержал, - вражеские поезда полетели под откос. В дальнейшем он стал ведущим подрывником отряда и наносил дерзкие удары по врагу в любых, даже самых сложных условиях. Всего Волдемар взорвал 12 эшелонов, за мужество и героизм был награжден орденом Ленина. В мирные дни, овладев профессией юриста, позже стал доцентом, заведующим кафедрой института и написал несколько книг. 109
15. Сидя в лесу, врага не увидишь Наш подотряд начал работать на территории края, особенностью которого было отсутствие лесных массивов - друзей и защитников партизан. Не было ни шалашей, ни землянок, - размещались мы небольшими группами прямо среди населения, в жилых и нежилых помещениях. Любимой постелью было сено в сарае. Бывало, мокрый до нитки зароешься в сено, - и оно высушит одежду, согреет. Через два-три часа все становилось сухим. А вот в солому мокрому лучше не лезть, - сквозняк, как иголками, прокалывал все тело. В абренских условиях тактика партизан была особой, - работали малыми, маневренными группами с опорой на местное население и в тесном взаимодействии с ним. Партизаны делились с людьми своими думами, чаяниями, сверяли свои действия с мнением населения и его пожеланиями, то есть имели постоянную обратную связь, поэтому мало ошибались. На оккупированных территориях партизаны всегда были представителями народной власти. «Нельзя забиваться глубоко в лес, оттуда врага не увидишь!» - говорилось у нас. Народная поддержка вдохновляла нас на новые боевые дела, на совершенствование оперативных приемов и импровизацию в действиях. Мы, подрывники-разведчики, становились одновременно пропагандистами-агитаторами: регулярно слушая сообщения Совинформбюро, делились услышанным с населением, распространяли местные и полученные с Большой земли печатные издания, в том числе и газету «Латгальская правда». Боевой союз партизан и населения все время шел в рост, расширялся вглубь, создавалась и росла единая семья борцов, состоящая из крестьян, рабочих, интеллигенции и учащейся молодежи. В первых рядах этого движения была семья Молчановых из деревни Жавры Аугшпилсской волости. Главу семьи Евдокима за деловитость, находчивость, большую расторопность и прекрасные организаторские способности мы любовно называли «полковником». У него располагался большой партизанский опорный пункт и узел связи. 110
Здесь же был и партизанский «госпиталь», - лечили и выхаживали раненых. Через хутор Молчановых около сотни патриотов нашли дорогу в партизаны, в том числе и бывшие военнопленные. Через него в этом крае появился и я. Этот партизанский узел находился на прямой связи с нашим штабом в Ноглово. Евдоким был умелым разведчиком-проводником, к нему часто обращались как к знатоку этих мест. Евдоким до снега ходил без обуви. Бывало, ночью разобьет ногу и ругается: - Тьфу ты, проклятый Гитлер! Это проклятье у нас всегда вызывало улыбку, как и другие его суждения: - До Бога высоко, до власти далеко... Потому мы сами себе хозяева, держись себе да в ус не дуй... Семи смертям не бывать - одной не миновать, поэтому и боятся нечего... Росточком он был невелик, но крепкий, подвижный, энергичный, с роскошной черной бородой. Природа одарила его отменной сообразительностью, умелый конспиратор, он не допустил ни одного провала. Позже Евдоким Молчанов был награжден орденом Красной Звезды, хотя, на мой взгляд, заслуживал более высокой награды. Вторым опорным пунктом и узлом связи был дом Татьяны Сосипаторовой в деревне Вилютино Гавровской волости. Этот пункт назывался «Штабом» за масштабную и активную работу. Отсюда наблюдатели уходили в далекие маршруты и возвращались сюда с новой информацией. Этот пункт также находился на прямой связи с Ноглово. Характерной особенностью этого пункта было то, что именно через него проходили партизанские подразделения. Таня слыла хорошим организатором и способным разведчиком. Муж ее, Николай, был в партизанах, но в другом отряде. Соседкой и помощницей Тани по подполью была двадцатилетняя Саша Корнилова, которая по совету Ф. Ларионова создала в деревне молодежную организацию, активистами которой стали ее сестра Тоня, брат Викентий, подруги Нина и Зина Давыдовы, Люба Белова, Мария Филипова и другие. Сама Саша проворно на велосипеде развозила на 111
дальние расстояния взрывчатку, литературу, передавала партизанам патроны, автоматные диски, гранаты. Девчата расквартировали у себя целое подразделение партизан, раненым в хлеву устроили из сена шалаш, ухаживали за ними, по мере возможности обеспечивали партизан свежим бельем, носками, варежками, а подрывнику Лепкину даже сшили кожаную куртку. В январе 1944 года их активную деятельность оборвало предательство. Тогда благодаря счастливой случайности Саше, Тоне, Викентию, их матери Анне, а также Нине и Зине Давыдовым и Любе Беловой удалось уйти в отряд и продолжить боевые дела. Некоторое время спустя в неравном бою с карателями Нина и Зина погибли. На месте гибели их и других девушек на Девичьей горке, названной в память их последнего боя, в Нумерне сооружен памятник. Юрист Александра Корнилова после войны успешно проработала около 30 лет следователем в прокуратуре города Юрмалы, оставаясь активистом ветеранской организации. Из среды интеллигенции города Абрене к партизанскому движению примкнул врач Б. Переплетников. В 1-ю империалистическую войну, попав в плен, он в совершенстве овладел немецким языком и даже женился на немке. Первоначально партизаны отнеслись к нему настороженно, к раненым на хутор его привозили с завязанными глазами, но скоро убедились, что он «свой». Помощь Переплетникова была бесценна, - он поднимал на ноги раненых, снабжал отряд медикаментами. У приезжих и своих постоянных клиентов-немцев как бы невзначай выуживал для нас ценную информацию, а его таблетки им слабо помогали. Большое горе охватило нас, когда его и всю его большую семью арестовала полиция. После Победы из фашистских застенков вернулась только его дочь Валентина. Остальные члены семьи погибли, а верный сын и патриот своей Родины Б. Переплетников принял мученическую смерть в концлагере, - фашистские изверги бросили его на растерзание овчаркам. Многие семьи входили в партизанский актив. В деревне Пузырево - Петровы; в ехново - Романовы; в Ракитне - Семеновы, Романовы, 112
Белоусовы; в Путятине - Сусоевы, Новиковы, Александровы, Драгуны; в Редкино - Маловы, Пановы; в Заходах - Романовы, Суконины; в Сунево - Гродненские; в Белкино - Смирновы; в Стержнево - Васильевы; в Рушляках - Трофимовы; в Шелино - Лепкины, Савицкие; в Пуще - Вагины, Логиновы, Кузьмины; в Кудилях - Куделины; в Кошилово - Руды; в Кондратове - Кузнецовы; в Пунино - Цветковы; в Балвах - Известные, Макаровские; в Плахтырево - Гавриловы; в Паньково - Орловы; в Костыгово - Байковы; в Причиново - Миловы; в Бойково - Логины; в Сидоренках - Старшиновы, Смородины, Ершовы; в Лилево - Муравьевы, Быстровы; в Надеждино - Власовы; в Подлипье - Быстровы; в Кострецах - Ивановы; в Воронино - Быстровы. Жители деревни Петрушенки были в активе поголовно все. Имелись связи в Скорлятино и Анцифирово. С появлением на их земле врага у этих простых землепашцев раскрылся талант борцов, они стали глазами и ушами партизан. Рядом со старшим поколением борцов шла молодежь. Своей активностью и результативностью особенно выделялась подпольная организация «Заря» под руководством И. Романова. У нее была широко разветвленная сеть на территории четырех волостей - Аугшпилс, Гавры, Пурвмала и Линова. Так, в Пурвмалской волости действовала группа патриотов под руководством К. Бравиной. А. Редниекс создал организацию в депо станции Абрене. Ее участники, специалисты-железнодорожники, здорово помогали нам. В Абренской гимназии действовала «Искра»: члены этой организации стали опытными разведчиками и связными, успешно распространяли нашу литературу, организовали место для встреч и передачи информации. Некоторые гимназисты вместе с нами ходили «бомбить железку». «Искровские» ребята собирали на полях оружие, снаряды, которые потом передавали для использования партизанам. В 1943^4 годах несколько десятков участников из молодежного движения перешли в партизаны. Быстро осваивая нашу тактику, они становились хорошими разведчиками, проводниками, а отдельные - и подрывниками. Искровцев в отряде объединили в одно отделение, и на их шалаше 113
красовалась вывеска, на которой крупными буквами было начертано «Гимназисты», как их и называли в отряде. После освобождения уезда от нацистов партизанская молодежь влилась в состав Латышской дивизии и хорошо дралась с врагом. Многие заслужили правительственные награды за славные партизанские и фронтовые дела. Партизаны и население в Абренском крае были одной семьей, большой заслугой населения стало освобождение Аугшпилсской и Гавровской волостей от приспешников немецких оккупантов. 16. Аркаша - наш сын и герой Мальчишку Аркадия Лужаева партизаны очень любили. Он приобрел богатый жизненный опыт уже в раннем возрасте - в 14 лет в своей родной деревне Гаршаны Аугшпилсской волости в период немецкой оккупации Аркадий создал подпольную группу. Штаб группы находился в отцовском доме на чердаке. Мальчишкам нравилось играть в «войну», но это была не игра, а настоящие военные действия. Узнай о том нацисты, ребятам пришлось бы несладко. Это были ловкие, проворные разведчики, особенно выделялся сам Аркаша. Теперь, в военной обстановке, он претворял в жизнь присягу на верность Родине, которую дал в 1940 году, когда вступал в пионеры. Мальчишки собирали оружие, помогали военнопленным, слушали радио из Москвы, а потом распространяли услышанную информацию среди населения, - короче, делали большую полезную работу. Когда Аркадий впервые встретился с партизанами, он передал им не только оружие, но и ценные данные о противнике. Мне посчастливилось познакомиться с ним в 1943 году. Надо сказать откровенно, сначала я не заметил в нем ничего особенного или исключительного, -смелый парнишка с богатым духовным потенциалом. Позже я обратил внимание, что как бы далеко мы ни забирались, какими бы строгими ни были законы конспирации, - юный следопыт всегда умудрялся нас разыскать. Дорогу к нам он находил с помощью взрослых, - его признавали, ему верили. 114
Его появление у нас обычно начинались с осмотра автомата. Аркаше нравилось покрутить его в руках, разобрать, почистить и собрать. Когда заходил разговор о наших планах, Аркадий рвался в бой, но мы его берегли. Он нам требовался как разведчик - пытливый и смелый, каким он и был. Кроме того, наши ночные операции нелегки для подростка, и главное - рано утром ему надо сидеть за партой в школе. Шло время, я все чаще встречался с юным разведчиком, мы крепко сдружились. Я, подрывник, много рассказывал ему о минах, услышанное Аркадий воспринимал с интересом, даже пытался поменять конструкцию мин. Командование заметило его любопытство и стало поручать нам совместные задания. Необходимо было устроить диверсию на шоссейной дороге Резекне - Остров. Но до взрывчатки, которая хранилась в подвале дома Аркашиного отца, было далеко. Решили, что мне необходимо добраться до нее засветло и к приходу остальной группы подготовить заряды. Но как это осуществить? Посовещавшись с Аркадием, я переоделся в женское платье, а он вскоре примчался на лошадке, запряженной в розвальни. В этом районе я чужой, местные меня не знали, но, тем не менее, я часто должен был выполнять задания и в светлое время суток, поэтому нередко маскировался под женщину-крестьянку. Сев спиной к отвалу, я, накинув на плечи большой шерстяной платок, накрыл покрывалом автомат, поставленный между ног, и мы с Аркашей тронулись в путь. На большой дороге мы влились в ряды саней и подвод, ехавших из Абрене. Неудобство и напряженность постепенно проходили, - кругом белизна, под лучами низкого декабрьского солнца искрился снег. Тишина! Человек в таких условиях быстро забывает об опасностях войны, такова уж его природа. Хотелось молчать, но Аркадий не давал мне покоя, - тема для разговора была серьезная. Он понимал, что мы готовимся к большой операции, и стал просить, чтоб его взяли с собой. Люди нам были нужны, и я сказал, что поддержу просьбу Аркадия, но не следовало забывать и о серьезных препятствиях, - Аркашина мать даже слышать не хотела об участии сына в ночных операциях. 115
Потом мы принялись фантазировать, что будет после войны, после Победы. - Тебя, Вася, после победы не забудут, а обо мне и не вспомнит никто, - вдруг сказал Аркадий. - Э, нет, Аркаша! Тебя ни народ, ни история не забудут, - ответил я. - Ведь ты, подросток, сделал столько, что и десятку взрослых не под силу! Разговорившись, мы несколько ослабили бдительность, - въезжая в населенный пункт, не заметили группу немцев. Аркадий стал было погонять, но ленивую и слабую лошадку заставить двигаться быстрее было нелегко. Нас догнал подвыпивший немец и, встав против меня, схватился за отвал саней. -Ach, mein liebes fraulein... В левой руке он сжимал винтовку. Выхватив у Аркаши кнут, я кнутовищем ударил немца по руке. Он закричал, упал на дорогу. Очухавшись, тут же схватился за винтовку и стал целиться в нас. Выстрел, другой... Лошадь рванула и понесла нас под гору. Успокоить ее мы не сумели до самого Аркашиного дома, так на полном ходу и влетели во двор. - Что случилось? - встретил нас Василий Федорович, отец мальчика. - Все в порядке, - говорим. Василий Федорович осмотрел лошадь и упряжь: - А это что? - сказал он, показывая на дугу. Оказалось, пуля попала в дугу и раздробила ее. Щепки ранили лошадь, отчего она и явила такую прыть. Я устроился на полу в избе и стал готовить заряды. Работа шла к концу, когда вошла Анна Андреевна, мать Аркадия. Уставшая от хлопот по хозяйству, пожилая женщина села на скамеечку напротив меня и стала молча наблюдать за моим занятием. Видно было, что хочет что-то сказать, но сдерживалась. Наконец вымолвила: - К чему ты все это делаешь? - наконец вымолвила она. - Для убийства людей? - Не людей, а зверей. Зверей в человеческой шкуре, - ответил я спокойно, учитывая ее душевное состояние. 116
- И куда только смотрит бог... Я загадала: если ты в войну останешься жив, я перестану молиться богу, - неожиданно сказала она и снова замолчала. Воспользовавшись случаем, я обратился к ней с просьбой отпустить на предстоящее задание Аркадия. К моему удивлению, она согласилась. Когда Аркаша об этом узнал, радости его не было предела. Он тут же стал собираться в путь, а мать, наблюдая за ним, сидела на скамеечке и вытирала слезы. У меня на душе тоже было нелегко, но на войне нельзя предаваться чувствам. Стемнело. За окном раздался скрип полозьев розвальней. Из Вышгородка прибыл на красивом вороном жеребце наш «вечный извозчик» Миша Руда - плясун, певец, музыкант, балагур и смельчак, подлечивший простреленную в прошлой засаде ногу своей лошадке. Скоро появился и Ларионов с группой. Ларионов прочел свои новые юмористические стихи на социально-бытовые темы и политическим подтекстом на злобу дня. В приподнятом настроении на санях выехали на большую дорогу. Рядом, держа в руке гранату с привязанной к ней шашкой тола, сидел счастливый Аркадий. Прибыв к месту операции, оставили лошадей подальше от дороги, а сами укрылись в засаде. Ждать пришлось недолго. Только я успел установить на дороге мины, как послышался гул моторов и показался свет фар. С грохотом взорвались первые машины, наскочившие на мины, другие по инерции наскочили на них, образовав даже не затор, а настоящий завал. Стало светло как днем. В уцелевшие автомобили ударили автоматные очереди, полетели гранаты. Из грузовика, ехавшего в конце колонны, ответили немцы. Вдруг кто-то невысокий выскочил на дорогу. - Куда?! Назад! - закричал Ларионов, но Аркаша - а это был он - лихо метнул в грузовик гранату. После взрыва наступила тишина, - выстрелы с грузовика прекратились. 117
Так храбрый мальчишка способствовал успеху операции. Когда возвращались к подводам, Ларионов Аркадия отругал, но тут же наградил трофейным автоматом «шмайсер». Постепенно вокруг Аркадия стало сужаться кольцо опасности. Нацисты все чаще делали налеты на его дом, устраивали обыски, но, к счастью, ничего не находили, - оружие Аркаша хранил под досками в собачьей будке. Несмотря на постоянное напряжение боевое настроение Аркадия не улетучивалось, и он продолжал расширять свою «детскую» организацию, - в ее ряды вступили учителя его родной школы, и теперь Аркадий успешно командовал ими. Самым прилежным учеником мальчика оказался учитель Федор Дроздов. Аркадий и его подопечные учителя продолжали ходить с нами на «железку». Когда в Аугшпилсском лагере группа военнопленных готовилась к побегу, Аркадий передал им два пистолета. Но его неугомонная натура, натура настоящего воина, жаждала большего размаха, и в начале 1944 года Аркадий ушел в партизаны, став разведчиком-подрывником 2-го отряда. Войну Аркадий закончил с правительственной наградой - орденом Красной Звезды. На освобожденной от оккупантов территории избирался членом Валкского уездного комитета комсомола, комсоргом Палсманской волости, где также во многом проявил себя с исключительной стороны. И, опять же в порядке исключения, в 17 лет был принят в органы внутренних дел на ответственную должность участкового уполномоченного Палсманской волости. Обстановка в республике в первые послевоенные годы оставалась сложной, - в лесах прятались бывшие эсэсовцы, шуцманы и их приспешники, руки которых были по локоть в крови трудового народа. Аркадий понимал, насколько сложна и опасна борьба с ними. Он объединил вокруг себя волостной актив и бойцов истребительного батальона. Не сомневаюсь, что на этой сложной работе ему пригодились опыт и знания, полученные на партизанских тропах. Однажды с небольшой группой бойцов Аркадий вступил в неравный бой со значительными силами бандитов. Раненый, он приказал 118
товарищам отступать и вызвал огонь на себя. Бандиты были остановлены, но этот бой стал для Аркадия Лужаева последним. Незадолго до героической гибели он говорил: «Хочу учиться, хочу многое познать. Жизнь для меня только начинается». Но этой светлой мечте не суждено было сбыться. Он понимал, что его настоящее место - в борьбе. Аркадий был героем, хотя не думал об этом, он только хотел помочь людям, которых горячо любил, - он боролся ради людей и ради них отдал самое дорогое - жизнь. Он никогда не тлел, всегда горел - таким он и остался в нашей памяти, наш дорогой Аркаша. В Палсманской 8-летней школе Валкского района его именем назвали пионерскую дружину. В 1964 году, когда я был начальником управления милиции республики, мне довелось повстречать его мать - Анну Андреевну. Нам было что вспомнить. При разговоре я осторожно спросил, какие теперь у нее отношения с церковью. - Ой, Вася, сыночек, прости меня дуру-бабу! - ответила она. - Не знаю, что мне тогда в голову взбрело... - Не расстраивайся, мать. Обиду я не ношу, - ответил я. - А в церковь все же хожу, но редко, - продолжила она. На имя Анны Андреевны и Василия Федоровича я подготовил справки - документы об их борьбе с нацизмом, и вместе со статьями об Аркадии, которые опубликовал в республиканской прессе, передал матери героя. 17. Разоблачение предателей В 1943 году в Абренском уезде между партизанскими подразделениями и местным населением сложилось прочное боевое братство, что позволило создать широкий фронт народного сопротивления. На этом фронте без линии фронта сражались жители более восьмидесяти деревень Абренского уезда и самого города Абрене. Враг чувствовал нашу силу и принимал все меры, чтобы проникнуть в наши ряды. Абвер, СД и жандармерия сбивались с ног, чтобы подавить сопротивление. Их замыслы до нас доносили врач Б. Переплетников, 119
гимназистка из «Искры» К. Семенова, ценную информацию доставлял зажиточный крестьянин Макаров из деревни Мостище, сын которого служил в уездном самоуправлении. Осуществи тогда каратели задуманное, Абренский уезд весь сгорел бы в огне, как Аудрини. Все уголки уезда были связаны цепочкой солидарности, являлись одним фронтом. Другой территории, на которой наблюдался бы такой патриотический подъем, в Латвии тогда не было. В конце ноября - начале декабря мы на время приостановили диверсионную работу. Началась работа с семьями, с нашим активом. Мы информировали их об обстановке, о замыслах врага, о необходимости повышения бдительности и подготовке к дальнейшим действиям. За ночь успевали посетить 7-8 семей. Вскоре наши усилия принесли результаты. Самый бедный человек в округе, до войны батрак из батраков, С. Орлов завербовался в СД и был направлен в соседний Красногородский район, где многих людей подвел под расстрел. Затем начальство вернуло Орлова в родные края и свело с подкулачником В. Дроздовым. Эти два «агента» явились в деревню Лятино к В. Трусову, который устраивал поминки по усопшему отцу, рассчитывая выудить у подвыпивших крестьян нужную информацию. В последний момент об этом стало известно партизанам. Мы быстро прыгнули на повозки и обложили предателей. Орлов выхватил было пистолет, но партизанская пуля оказалась быстрее. В кармане у Орлова обнаружили документ, удостоверяющий, что они вместе с Дроздовым состоят на службе в полиции, и всем оккупационным служащим предписывается оказывать им помощь. Нас, естественно, интересовало, почему это бедняк - и подался к нацистам. У местных на это имелся свой ответ: нищий человек, которого долгие годы угнетали и унижали, почувствовал, что может разбогатеть и получить власть над другими. Сказался и низкий уровень развития Орлова. Думаю, что определения были верные. Полицейский Аугшпилсского участка Марциньш занимался преследованием лиц, не заплативших налоги. Каким-то образом ему 120
удалось раздобыть данные о наших верных помощниках. Нам оставалось очень мало времени, но мы успели: на главном шоссе под Аугшпилсом раздались автоматные очереди, предатель рухнул в розвальни, и к месту службы в полицию лошадь доставила уже покойника. В деревне Ворошилово поселился власовец, бывший капитан Красной армии с Украины, прошедший школу гитлеровских спецслужб. Войдя в близкую связь с сестрой нашего партизана Леонида Сосипаторова, предатель принялся собирать данные на антифашистов. Видимо почуяв неладное, власовец стал готовиться к отъезду в Ригу, распродал часть имущества и перед отъездом собрался встретиться с шефом полиции. Ларионов поставил задачу перехватить предателя. Ворошилово мне было незнакомо, но мне показали его дом на вершине горы. Запомнив приметы, мы с Александром Быстровым, одетым в женское платье, отправились в Ворошилово. Январь, солнышко, свет, белизна. Хотелось порадоваться и помечтать, но поставленная задача возвращала все мысли к себе, не давая насладиться благодатью мирной тишины и покоя. На дороге у самого Ворошилова нас стали обгонять сани возвращающихся с Абренского базара. Мы с Саней изобразили пьяных. Вот мы и у нужного дома. Окна внутри зашторены, двери закрыты, тишина. Неужели опоздали? Обошли дом и постучали в дверь со двора. Отозвался женский голос, но дверь не открыли. Мы просим водички. В отверстие над дверной коробкой, которого я не заметил, просовывается стакан. Перехитрила! Я взорвался не хуже гранаты - саданул плечом в дверь так, что она улетела вглубь сеней метра на три. Женщина оказалась под дверью. Не успев удивиться, откуда это у меня появилась такая сила, я, оставив Саню на прикрытии, влетел в комнату. Мрак, тишина. Неужели никого нет? Присмотрелся - на печке торчит человеческая нога. Одной рукой я сорвал одеяло, а другой вырвал у лежащего на печи пистолет. 121
Рывком стащив мужчину с печи, я посадил его к стене. Тут подоспел Саня, и мы смогли разглядеть предателя, красивого мужчину средних лет. - Малейшее непослушание - стреляю! - заявил я и, усевшись, положил на стол автомат - стволом на красавца. Хитер бобер оказался: то ему то надо, то это. Я чувствовал, что шок у него прошел и, догадавшись, кто мы такие, он собрался выскочить из западни. Но мы вели себя хоть и спокойно, но решительно, видимо, этим мы его и осадили. Медленно тянулось время. Когда стемнело, появились партизаны. Во время обыска в доме мы обнаружили список из 27 фамилий, - донос шефу полиции на наших людей. Увидев бумагу, Леонид Сосипаторов пришел в такую ярость, что мы еле удержали его от немедленной расправы над сестрой. Эта операция спасла жизни 27 патриотов-антифашистов. Не следует думать, что все всегда шло у нас гладко и успешно. Не раз попадали мы в, казалось бы, безвыходные ситуации, когда надеяться можно было только на чудо. Чудеса случались, но боевых друзей мы теряли - погибли Г. Андреев, подрывник А. Лепкин. Как-то в начале зимы мы, оказавшись у деревни Стержнево, решили заглянуть к В. Васильеву, который больше всех обижался, если мы проходили мимо и не заходили к нему. Два сына этого крестьянина партизанили в далеком отряде. Мы шли по вспаханному полю, еле прикрытому первой порошей, соблюдая партизанское правило - идти по снегу след в след, не тянуть борозду и не делать «волчью лыжню». Группы опытных партизан в 20-30 человек оставляли за собой один след, так что любой шуцман был уверен, что здесь прошел только один человек. Но теперь из-за тонкого снежного покрова к дому Василия протянулась заметная тропка. Сосед Васильева, староста деревни, по требованию полиции следивший за его домом, заметил ее и решил, что в дом зашли сыновья хозяина - партизаны, о чем тут же сообщил в немецкий гарнизон в Ермилово, где давно этого ждали. Окна в доме были завешены, горел тусклый свет. 122
Раздался стук в дверь. Мы затихли. Приоткрыв уголок занавески, я увидел под окнами немцев. - Василий, открывай! Не бойся! - закричал понукаемый немцами староста, которого Васильев узнал по голосу. Стукнув еще пару раз, немцы принялись ломать дверь. Положение аховое - некоторые растерялись и одеться не могут толком, а в такие минуты очень важно не растеряться, не допустить нервозности, иначе «чудо» пройдет мимо. Мы быстро обсудили варианты действий, и когда двери слетели с петель, мы с Лепкиным стеганули в проем автоматной очередью. На дворе поднялся шум, раздались крики, к дверям кинулись те, кто был под окнами. Воспользовавшись этим, Сосипаторов с Романовым выскочили в окна и огнем из автоматов начали поливать вдоль стен дома. Мы с Лепкиным лупили в центр. От пуль, попадавших в косы, лопаты, грабли, летели искры. По всему было видно, что фашисты такого отпора не ожидали, - подобрав убитых и раненых, они бросились наутек по заснеженной горе. Жена Васильева Анна вместе с дочерьми Валей и Таней ушли с нами, а Василий, ослабший от болезни, распрощавшись, ушел к брату Роману по соседству. Впоследствии его арестовали, пытали и расстреляли. Мать и дочери работали на кухне в первом отряде и, дождавшись прихода Красной армии, вернулись домой, привели в порядок хутор, обработали запущенный участок, - одним словом, вернулись к мирной крестьянской жизни. В конце 1943 года произошло «чудо» иного характера, - богатые, зажиточные крестьяне вдруг повернулись в нашу сторону, стали охотно принимать, помогать необходимым. Особенно выделялась деревня Мостище, где жили в основном зажиточные люди. В годы буржуазной Латвии наш партизан Леонид Сосипаторов батрачил на них с утра до ночи, гнул спину на их полях за жалкие гроши, нередко терпел унижения и оскорбления. Теперь богатеи стали зазывать его к себе, заигрывать и помогать всем, чего его душа пожелает, - к примеру, подарили добротную черную дубленку. 123
Мы все были в некотором недоумении, а Леонид и вовсе растерялся: что это стряслось с богатеями, что за неожиданный поворот? Не провокация ли это, не работают ли они по заданию спецслужб, дабы усыпить нашу бдительность и проникнуть в наши ряды? Наконец и эту загадку разгадали: во-первых, Мостище оказалось в центре сильного антинацистского движения, словно на острове, и селяне с каждым днем все больше это чувствовали. Они знали, что партизаны отлавливают и карают предателей. Во-вторых, эхо побед Красной армии долетело и сюда. Это означало, что советская власть может вернуться со дня на день, и кто знает, не призовут ли к ответу за подленькое прошлое? Оставалось надеяться на защиту партизан. На мостищенское «чудо» повлияла и принадлежность к одному народу, и русская духовность, и, конечно, православие. В 1941 году они встречали цветами нацистские полчища, одаривали их продуктами и помогали им устанавливать «новый порядок», так что теперь, помогая нам, провалов боялись гораздо меньше других, - мол, если это и случится, то на помощь придут представители уездных властей, которые все эти годы пировали у них, и им легко можно будет доказать, что партизаны заставили их что-то делать под дулом автомата, - вот с такой «доктриной» мы тогда ознакомились. Но, реально помогая нам, богатые таким образом выступали против своих друзей-оккупантов, таким неожиданным оказался поворот. Наступило время выступать в новый поход, а взрывчатка хранилась в деревне Кудели, в семье Куделиных. Теперь вместо тощей лошаденки один из мостищенских богатеев предоставил в наше распоряжение мощного вороного красавцарысака с роскошными санками. И опять я, переодетый в женскую одежду, с автоматом под ногами отправился в путь. Рысак несся вихрем, - я с детства любил быструю езду. В деревне Ракитня предстояло проехать мимо дома Варвары Антиповны Семеновой - самого нашего доброго, любимого человека, который всегда ждал нас и принимал с особой радостью. За ужином, не теряя минутки, Варвара Антиповна старалась поговорить на ее любимые темы - о политике и международном положении, в которых 124
она была так сильна, что нередко при обсуждении загоняла нас в угол. Хозяйство у Варвары было не бедное, но ее взгляды на партизанское движение были открытыми и бескорыстными с самого начала войны, патриотом она стала в силу своей высокой культуры. Уже в тяжелом 1942 году первые появившиеся здесь партизаны нашли в ее лице стойкого и надежного однополчанина. К борьбе приобщились и ее сын, и обе дочери. Особенно успешно работала старшая дочь Клава - в Абренской гимназии, в «Искре». Когда Варвара устраивала нас на ночлег в большом сарае, то всегда приносила большую охапку подушек, ворох одеял и простыней. Спали мы здесь всегда спокойно, зная, что нас надежно охраняет эта добрая семья. Партизанский комиссар Д. Каупуж сравнивал Варвару с горьковской матерью. Я подъехал к дому Варвары Антиповны. Через двор Клава несет ведро с водой. Резко потянул вожжи, лошадь остановилась и встала на дыбы. -Ой, Вася... - выронила ведро Клава. Я отпустил вожжи, норовистый конь рванул, - только успел Клаве помахать рукой и помчался к намеченной цели. В большом дворе Куделиных тишина. Когда мы сюда приезжали, хозяин обычно всегда выходил встречать, а сейчас - никого. Я развернул сани, подъехал к окну. В окне увидел лицо хозяйки, Матрены, - чужое, страшное, испуганное. Над ее плечом показалась голова в немецкой фуражке. Все ясно. Хлестнув коня, я на полном ходу высочил со двора, вслед мне засвистели пули, но я благополучно от них увернулся. Позже выяснилось, что в доме Куделиных шел обыск. Всю семью арестовали, и никто из них не вернулся. 18. Сквозь мглу и шквал ветра В Абрене у нас работали надежные разведгруппы. Они регулярно и подробно информировали о перемещении войск через станцию. Лучшими нашими разведчиками там были железнодорожники, 125
гимназисты, интеллигенция. Особенно много сделала гимназистка Клава Семенова. Незаменим был и врач Б. Переплетников. 17 ноября разведчики передали важные сведения, - с фронта прибыли отпускники, на станции формируется эшелон из пассажирских вагонов, в которых повезут армейских офицеров и эсэсовцев. Отбывает поезд 18 ноября. Перед отправкой господа офицеры должны были успеть повеселиться на званом ужине, который в честь «национального» юбилея устраивал начальник Абренского уезда. Нас было только четверо, но мы сразу решили: этих выродков не пропустим. На операцию собрались на хуторе Бредники, у нашей отчаянной тети Насти, сестры партизана Лени Сосипаторова. Я принялся мастерить мину, собирая ее из толовых шашек на полу посреди комнаты. Тетя Настя, внимательно наблюдавшая за моими художествами, в отличие от Анны Андреевны, вопросов не задавала. Ночь выдалась на редкость темной. Ледяной ветер сбивал с ног, дождь хлестал как из ведра, - через пару секунд все промокли насквозь, а до железной дороги - восемь километров. В густой пелене дождя мы старались держаться впритык. Чтобы не растеряться, не видя друг друга, мы схватились за концы растянутого ремня. Тропу мы потеряли почти сразу, поэтому двинули напрямую, по азимуту, через луга и поля. Можете себе представить, каково это - брести по вязкой пашне в дождь. Сапоги сразу облепило комьями глины, я почувствовал себя так, как, наверно, чувствует себя муха, попавшая на липучку. То и дело попадались глубокие канавы, доверху заполненные водой. Кляня про себя всех нацистов на свете и грозу, мы шли через них напрямик, - мосты искать было некогда. Месили мы грязь около трех часов, но никто ни слова не сказал о том, чтобы повернуть обратно или хотя бы передохнуть. Впереди засветилась речка Ритупе, железная дорога находилась сразу за ней. Обычно эту речку мы переходили вброд, или добрый Семен Безменов перевозил нас на лодке, угощая в придачу бутербродами. Но теперь Ритупе разлилась так, что узнать ее было трудно - перед нами разливался бурный поток шириной метров в сто. И, как назло, ни лодки, ни плота, - хозяева поубирали, чтобы не унесло паводком. 126
Переплыть? Течение сильное, вода ледяная. Окоченеешь, обессилеешь и пойдешь на дно. Да и плавать не все умели. Был еще один путь - через мост мельничной плотины, но его в расчет не брали, потому как на нем постоянно торчали в засаде немцы. Они уже ранили там одного партизана. Но сейчас выбора не было, - других путей к железной дороге не было, а такой эшелон пропускать - грех. Надо рискнуть, - полицейские наверняка и немцев на гулянку пригласили, стало быть, фрицы «навеселе», мы их первыми заметим, если что. Да и погода стоит такая, что хозяин собаку на улицу не выгонит, - с какой стати арийцам мокнуть под дождем? Держа автоматы наготове, мы осторожно приблизились к мельнице, и вдруг я услышал приглушенное, словно из-под земли, чертыханье. Ну, это ладно - раз чертыхается, значит, не немец. Оказывается, ступавший следом за мной Ваня провалился в глубокую бочагу, самостоятельно из воды выбраться не может, а шум поднимать нельзя, - немцы услышат. Я знаками показал Гене - вытащи его, а мы с Леней пробежали мимо мельницы и залегли неподалеку от моста, чтоб в случае чего прикрыть. Но вокруг по-прежнему стояла тишина, только дождь хлестал. Раз так, и путь свободен, то медлить было нельзя, и мы бросились вперед. На следующий день мы узнали, что засада у плотины все же была: двое немцев и полицейский с пулеметом. Каратели перепились и дремали под плащ-палатками. Шум взрыва, искаженный непогодой, разбудил гуляк. С перепугу они бросились в соседний сарай, где на следующее утро и были арестованы как «сообщники партизан». Такая удача подрывникам, само собой, выпадает раз в жизни. (Напилось не только эсэсовское начальство, но и все их подручные.) К железнодорожной насыпи мы успели вовремя. Поезда еще было не слышно, только время от времени по шпалам клацали немецкие кованые сапоги. Фигуры патруля виднелись отчетливо, метрах в пятидесяти от нас, у будки путевого обходчика. Рядом с будкой стояла сторожевая вышка, на которой охранники дежурили днем, ночью же смена патрульных происходила в будке. Сквозь щель в дверях пробивался свет, оттуда доносились пьяные голоса. 127
Для минирования выбрали место прямо напротив сторожки, у самого крутого поворота дороги. Леня и Гена остались внизу, чтоб в случае чего забросать гранатами будку так, чтобы ни один фриц не выскочил, а мы вместе с Ваней полезли на насыпь. Только забрались наверх, как услышали шаги. Пришлось немного сползти вниз, - в нескольких шагах от нас протопал патруль. Обождав немного, принялись за работу. Все, как обычно: вырыли между шпалами яму, опустили заряд, вставили капсюль, зарыли, землю разровняли и замаскировали. Проволочкой колесного замыкания - «змейкой» - обогнули рельс и - готово. Успели. Был у подрывников неписаный закон: не убедился, - не уходи. Так что мы отползли метров на сто и притаились в кустах. Хуже ожидания ничего нет, - время тянется еле-еле. Начали волноваться, - вдруг поезд не пойдет, и тогда все труды наши нечеловеческие впустую. Но вот со стороны Абрене послышался гудок паровоза, потом второй. Из темноты вылетели снопы света- поезд! Все, теперь ему каюк! Уже не скрываясь, мы вскочили на ноги и рванули к мельничному мосту. Но что это? Паровоз проскочил заминированное место! Неужели «змейка» не сработала? Через секунду мощный взрыв рассеял наши сомнения. Вагоны, загрохотав, повалились, из развороченного паровоза с шипением вырвался пар. В воздух полетели сигнальные ракеты, поднялась пальба, - стреляли и патрули, и фрицы, оставшиеся в живых после крушения. Выстрелы сопровождали нас долго. Возвращаться было все тяжелее. Почувствовав, что далеко не уйти, свернули в деревню Ракитня, к Варваре Антиповне. Условный стук в оконную раму, - хозяйка молча открыла дверь. Занавесив окна одеялами, зажгла свет. Мы жутко устали и продрогли. - Взрыв разбудил. Сразу подумала, что это вы, - понятливо глянула на нас Варвара Антиповна и, заметив, что мы не спешим с ответом, поясни- 128
Кононов перед войной
Деревня Стравье. Соседи. В нижнем ряду второй справа — Кононов. 1939г. Лудза. Ремесленная школа. Крайний слева — Кононов. 1939г.
■ м JkL . . . ■ &< r\ \r‘ -«MWiиИШ^О^*«« Деревня Голышево Справа — мать В. Кононова Анна
Состав комсомольской организации Лудзенской ремесленной школы. Наверху первый слева — Василий Кононов. Май 1941 г. Дом, в котором в 1943—1944 годах был расположен штаб партизанского отряда
Стравьенский мост Первый опыт Кононова вспашки поля, лошадей одалживали у соседей. На фото — сестры Кононова
БОЕВЫЕ СОРАТНИКИ. ГЕРОИ-ПАРТИЗАНЫ Молчанов Лужаев Бойков Партизан Каупуж
Пере плетни ков с женой и тремя дочерьми Руководство партизанского отряда. 1943 г.
Ларионов Сосипаторов Орденоносцы. Фото после награждения. Перед зданием ВС ЛССР. Василий Кононов — на фоне красивой белой блузы. Июль 1945 г.
ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ, НАЧАЛАСЬ «ГРАЖДАНСКАЯ ЖИЗНЬ» Кононов. Осень 1945 г. Белоусов Семья Кононова: в центре — родители, слева — Василий. 1945г.
г* • Баня на участке Кононовых в деревне Стравье. Баня стоит до сих пор Кононов награждает в юбилей транспорта. 1970 г.
Начальник штаба партизанского движения Латвии Артур Спрогис Президент Латвии Август Кирхенштейн — в центре, второй справа — В. Кононов
Схема Лепусалы Удостоверение партизана № 2 (вкладыш) StpommapHH всех стран, соедтихйтсхь! fljnm&uuckcm Со^етсЛоя Ощштистмчес&ш pecrm&mtfm *РмЬтн republika- УДОСТОВЕРБИт.ы я Ш— atoHomi топот, dam ШШ у р, 1Щг&пя kustiba /К (spri^pd&lu) (naqpu fcvicotl. mn*m i г „. xlibnim и гЪшщрт&йш iefbiC’tditaJW* ФфШпт
в «МЕРДЗ£#Е в Голыще.е>о Схема села Баты. 1944 г.
Оглашен приговор, Кононова освободили 25 марта 2003 года Пикет. Резекне. Октябрь 2003 г.
Юбилей. Кононов с внучкой. 2008г. Награждение в Москве в гостинице «Россия». Справа — Кононов, в центре —Лужков
Мое любимое фото с ППШ. 1944 г.
ла: - Лучше уж сразу знать. Днем зато стеречь вас буду зорче. Завтра немцы по всем деревням шарить начнут, могут и до нас добраться. Невозможно выразить, как мы были ей благодарны! Слегка обсохнув и выпив по кружке молока, мы отправились на сеновал и на рассвете заснули. Проснулись только к вечеру, когда сын хозяйки Виктор принес съестного. - В окрестностях все тихо, - сказал он. - Фашисты до Ракитни не дошли. После такого дождя ни одна ищейка следов не найдет. Вечером из Абрене вернулась наша разведчица Клава. По ее довольному лицу видно, что эшелон мы уничтожили. Она рассказала, что немцы перепились и не смогли вовремя выслать аварийную бригаду с охраной. Охранники, искавшие нас, вернулись вконец разъяренными и наплели, что партизаны обстреляли эшелон крупными силами, оттого, мол, и столько жертв, - паровоз и семь пассажирских вагонов рухнули под откос, три из них были совершенно искорежены. Остальные восемь остались на рельсах, но тоже были здорово побиты. Прибывший санитарный поезд восемь часов грузил раненых, а число убитых гитлеровцев исчислялось сотнями. Когда после войны я побывал в Пыталовском районе, меня потянуло посмотреть на это место. Рядом с дорогой в кустах я увидел домик, который тогда, ночью, мы не заметили. Зайдя в дом, я повстречался с его хозяином - путевым обходчиком Иваном Филимоновым. Оказывается, железнодорожник хорошо помнил все наши взрывы, а про 18 ноября вспомнил особо: - Ночью рвануло так, что и мертвый бы поднялся. Провел рукой по кровати рядом - жены, Любы, нет. У стены лежала. Что такое? Где жена? Жива ли? Весь дом обшарил - ее нет. Не сразу догадался заглянуть под кровать. Гляжу - она там, целехонькая, и спит. Как это ее мягко так подняло и осторожно положило под кровать, что она даже не проснулась? Вот такие чудеса происходили с взрывной волной. На «праздничный» взрыв мы потратили последнюю взрывчатку, а цена новой оказалась высокой. Ее необходимо было доставить с 129
Зилупской базы нашего отряда, - туда ее забрасывали самолетами изза линии фронта. Этот неблизкий путь пролегал через леса и болота и изобиловал немецкими кордонами. В этот раз за взрывчаткой отправился подрывник Анатолий Лепкин. На берегу реки Зилупе он натолкнулся на засаду мозульских полицаев. Расстреляв оба автоматных диска, истекая кровью, Анатолий подпустил к себе врагов поближе и взорвал гранату. Так геройски отдал свою жизнь смелый абренский подрывник. Вернувшийся из Риги организатор и руководитель Рижского антинацистского подполья Имант Судмалис встретился с нашим командиром. Они и раньше были большими друзьями, а теперь у них тем более было, что рассказать друг другу, - ведь встретились два будущих Героя Советского Союза. После войны академик В. Самсоне в своей книге «К весне» привел многие фрагменты из той беседы, в которой говорилось и обо мне. Самсоне, с гордостью показывая Судмалису боевой журнал, говорил: - Смотри! Вот, на следующей странице: Василий Кононов, отсалютовав в честь 18 ноября, поднял на воздух состав с армейскими офицерами-отпускниками... В солидарность, так сказать, с твоим взрывом на Домской площади в Риге. Судмалис спросил командира об активных комсомольцах. - Именно они в нашем отряде возглавляют список наиболее результативных минеров, - сказал Самсоне. - Впереди Василий Кононов и Волдемар Паэгле, на их счету почти по дюжине взорванных гитлеровских эшелонов и по нескольку автомашин. И никак один другому уступать не хочет, - стоит кому-то вырваться вперед, как другой отвечает ему составом или даже двумя. Третий месяц так наперегонки. Вместе учились на партизанских курсах, за одной партой сидели. И теперь рядом, - один рвет пути под Карсавой, другой под Абрене. Так, что основная магистраль гитлеровцев - Варшавско-Ленинградская железная дорога - постоянно выходит из строя. В своей книге В. Самсоне писал: «...подробнее Иманту я докладываю о Василии Кононове, которого знаю с 1940 года. Он был секретарем комсомола Лудзенского ремесленного училища, а я инспектором 130
уездного отдела народного образования и инструкторомобщественником по военно-физической подготовке при уездном комитете комсомола. Помню, как помимо различных военноспортивных состязаний и игр проводил массовый кросс, каждой команде предстояло преодолеть 25 километров по засыпанной глубоким снегом дороге. Первыми к повороту приходят «ремеслуги». Впереди - приземистый плечистый паренек, он подбадривает остальных: «У леска - бегом!» Им надо оторваться от преследователей: старшеклассники средней школы - основные их соперники в спорте и на танцах. Ремесленников презрительно именуют «чернотой». И секретарь комсомольский об этом помнит, знает, чем пронять своих. «Может, гимназистов пропустим?» Ни черта! «Чернота» дружно окает и рысью припускает вслед за своим вожаком. И я с удовольствием поздравляю с победой команду ремесленного училища. Почетную грамоту на городской площади вручаю взмокшему, но сияющему от радости Васе Кононову. Настойчивым, смелым и богатым на выдумку остался он и на войне». 19. Однажды под Таврами Как-то ранним вечером зашли мы в дом к одной семье. На кругах раскаленной плиты стояли горшки, что-то варилось, кипело и булькало, - в общем, обычное явление, но мои коллеги Ф. Ларионов и А. Сосипаторов, поглядывая на эту плиту, почему-то радовались, но почему именно, этого я понять не мог. Хозяйка у плиты собрала полстакана светлой жидкости. Мои спутники с удовольствием ее попробовали и немного оставили мне. Мне представилось, что напиток, видимо, должен быть очень вкусным, и я с удовольствием к нему приложился. Хватанул - и не знал, куда деваться! Жидкость оказалась горькой и противной, видимо, я скорчил такую рожу, что все засмеялись. Оказалось, что это был самогон в 70 градусов, из тех, что горят. Название я раньше слышал, но что это за продукт такой, не знал, на моей родине самогон не гнали, и я до этого вообще никакого алкоголя не употреблял. В комнате приятно, тепло, но время уже позднее. Я ушел на сеновал спать, а друзья мои остались. Только под утро услышал - идут, но что- 131
то долго по лестнице не могут подняться, шутят между собой. Оказалось, пьяненькие. Скоро, однако, они захрапели. Наступил день. Хозяйка, прибежав в тревоге на сеновал, сообщила, что к дому приближаются немцы. Она быстро унесла лестницу и закрыла сарай на замок. Вскоре послышалась немецкая речь и лай собак, а мои приятели, как назло, продолжали звучно храпеть. Я потормошил одного, другого, - вроде успокоились, но тут же начали храпеть снова. А немецкий говор на дворе не стихает, и я принялся успокаивать храпунов. Только к концу дня хозяйка отомкнула сарай и рассказала, что творилось. Немцы потребовали у нее открыть сарай. - Сейчас открою, пан. Только попробуйте сначала мое угощение, - ответила она и вытащила из-под кровати бутылку самогона. Пока немцы прикладывались к бутылке, хозяйка быстро поджарила яичницу с салом. - Матка, гут, - хвалили ее разомлевшие немцы. Уходя, правда, не позабыли утащить с собой много чего из продуктов. Проснулись мои соседи и с большим вниманием выслушали хозяйкин рассказ. Когда же я рассказал, как они храпели и как мне пришлось их успокаивать, они даже вспотели. Хозяйка попыталась встать, но не смогла - не было сил. Мы попытались ей помочь, но она все равно не могла ступить и шагу и снова опустилась на лавку. Кое-как мы помогли ей добраться до кровати, напоили чаем, - видимо, сказалось долгое напряжение. Мы ушли, когда ей стало легче. На следующем привале мои боевые спутники завели разговор о прошлой ночи и, естественно, благодарили меня за оказанную им помощь. У них вдруг появился интерес, почему это я не пью. Толком на их вопрос я ответить не смог и единственное, что вспомнил, так это как в детстве вытащил своего пьяного брата Николая из ручья. Тогда у меня мелькнула мысль, что я таким никогда не буду. Это или что-то 132
другое послужило для этого поводом, но я так и остался трезвенником. Да, действительно, на войне воин-трезвенник, особенно в партизанских условиях, не раз сохранял жизнь и себе и другим. Подобное со мной случалось не раз. На этом деликатный разговор не закончился. Спутники спросили, почему я не курю. Вопрос, конечно, резонный и во многом обоснованный, - многие закурили впервые в партизанских отрядах. Я часто видел курильщиков у костра, чаще всего этим грешило старшее поколение. Потягивая дымок, они впадали в тяжелое раздумье, которое я тогда так и не смог понять. Пытался и я закурить у костра, хотя по-настоящему этого делать не умел. Новых мыслей от курева не прибавилось, оставались только старые: как бы получше провести очередную операцию. Только гораздо позже я разгадал, о чем задумывалось у костра старшее поколение, - они переживали за свои семьи, за детей, - многие ничего не знали об их судьбе в эту лихую годину. И в послевоенные дни я многих удивлял тем, что не курил, - считалось, что воин, прошедший через горнило войны, обязательно должен быть курильщиком. Но я здесь в ход пускал свою философию: допустим, после первого тяжелого удара ты закурил. После второго - ударился в алкоголь. Но что делать после третьего, четвертого, пятого? Лучше уж вообще не начинать... В наши мирные дни пьяницы и курильщики приносят вред не только себе, но и окружающим. С тяжелыми последствиями выпивок никто так близко не сталкивался, как работники милиции - мы видели, как из-за пристрастия к спиртному распадаются семьи, страдают дети. Пьянство было общенародным горем, во многом даже сравнимое с горем военным, оно проникло во все слои общества, калечило людей на дорогах, и этому позору не видно конца. Как говорил один мой знакомый: выпивох не переношу - глаза у них глупые. Нам и в милиции приходилось бороться с этим позорным явлением, - чтобы работники домой возвращались не через буфет. Пришлось повоевать и с курильщиками. Зайдешь к такому в кабинет, а там дым коромыслом. А ведь в одиночку оперативный работник или следователь работают редко, у них постоянно находятся посетители. 133
20. Вьюге наперекор Особенно тяжело давались атаки на эшелоны зимой. На переезде через железную дорогу мину не поставишь, надо долго брести по глубокой снежной целине с тяжелой ношей на плечах. С большим усилием вскарабкаешься на верхотуру, сорвешься - и снова вверх, а там, наверху, от патрулей прикрыться нечем. 6 января 1944 года отвезти нас на «железку» вызвался дядя Николай из деревни Поповка. Лошадка у него была черная, как и борода ее хозяина. На дровнях, ближе к лошади, мы стали на колени друг против друга. Дядя Николай был за возницу, а я следил за обстановкой. Внезапно на нас обрушился сильный снегопад, закрутилась такая метель, что даже черной лошади, запряженной в дровни, не стало видно. С такой погодой нам пришлось встретиться впервые. Не найдя иного выхода, решили рискнуть, выехав на военную Псковскую дорогу. Однако немцы в такую погоду, видимо, не ездили, - ни одной машины нам не попалось. Хотя нам пришлось нелегко, но дорогу в своих целях мы использовали, - мы вообще старались использовать любые погодные аномалии. Сильный дождь, бушующий ветер, мокрый снег были нашими походными «друзьями». Но сегодня мело так, что хуже и быть не могло. Свернули налево, в сторону железной дороги. Лошадка и так еле двигалась, а тут вдруг и вовсе остановилась, - оказалось, головой уперлась в железнодорожную насыпь, которую нам не было видно. Похоже, мы были рядом со станцией Ритупе. Я, задев спиной провисшие телеграфные провода, с трудом поднялся на полотно. Дорога была голой, - ветер срывал снег. Куда же положить заряд, да еще такой объемистый, целый пуд? Просто так не оставишь, - патрули мигом обнаружат. Погуляв по полотну то влево, то вправо, наконец обнаружил языкообразную полоску снега между рельсами. Туда и положил заряд, еле прикрыв его снегом. 16-килограммовый заряд сработал, однако не дал того эффекта, что 7-8-килограммовые в осенний или летний период. Столько трудов, и, считай, напрасно. 134
На дневку после трудной ночи решили заглянуть в Редкино, к доброму и верному другу - Павлу Панову. Встретил он нас радостно, по-праздничному, 7 января - православное рождество. Угостил пивом. Вдруг в комнату влетела хозяйка, стоявшая на страже далеко за домом: -Немцы! Я глянул в окно: издалека, от Аугшпилсской церкви с горы в нашу сторону спускается немецкая цепь. На меня быстро напялили юбку и большой шерстяной платок, мы вышли на проселочную дорогу и двинулись в сторону шоссе, изображая пьяных. Немцы приближались, и мы для пущей маскировки дребезжащими голосами затянули песню. Еле успели, - немецкая цепь прошла за нашими спинами. Волнение отпустило нас, но шататься, играя пьяных, мы не перестали. И на тебе, - на перекрестке двух дорог из мелкого сосняка торчал пулемет, а за ним фрицы. Деваться нам было некуда, пришлось идти на пулемет. Немцы, завидев пьяную бабу, которую еле-еле тащили два мужика, захохотали. Хотелось пуститься бегом, но делать этого, естественно, было нельзя. О намерениях немцев мы узнали позже: в ту ночь минировать железную дорогу правее от нас вышли партизаны из ленинградской бригады, подрывник ошибся, произошел взрыв. Партизаны отходили в нашем направлении, унося с собой погибшего, двигались медленно, после затихшей пурги их следы были хорошо видны. По этим следам немцы и двигались. Наши следы немцам обнаружить не удалось, - мы шли по полевой дороге, к тому же проехавшие сани наши следы замаскировали. Мы благополучно добрались до екнова и остановились в семье Романовых, больших наших друзей. Дмитрий Романов довез нас в Беляево, до дома Морозова, а оттуда, на перекладных, добрались до Петрушенок. Все жители этого села были нашими верными помощниками, здесь мы могли почувствовать себя спокойно после столь напряженных суток. Так мы отпраздновали рождество, которое потом долго вспоминали. А вот наш второй возница, Морозов, крепко перенервничал и, к сожалению, слег с тяжелой болезнью. Позже мы получили печальную весть-он умер. 135
У партизан здорово поизносилась обувь. На это наш активист Илья Трофимов заявил, что может нам помочь. Ночью 25 декабря он привез нас на гору Саостино, где располагался немецкий военный склад. Разгромив склад, мы вывезли 29 седел и много другого военного имущества. Кожу от седел и пустили на изготовление обуви. Но в обувных делах у меня была хроническая проблема - плоскостопие. Серьезная болезнь, от нее, особенно после дальних переходов, ныло все тело. В мирное время с плоскостопием в армию не брали. В партизанах мне с этим делом пришлось много тяжелее, чем в армии, где я его чувствовал гораздо меньше. В ночных партизанских походах обувь всегда промокала, - от воды или росы. Во время отдыха обувь высыхала, подошва твердела и деформировалась, сжимая плоскую ступню, отсюда и боли в ногах, нередко еле терпимые. В таких случаях я старался найти воду, чтобы размочить обувь. Хоть и с опозданием, но догадался, как избавиться от постоянной боли, - за час перед походом в сапог выливал по неполному стакану воды, и проблема на время отступала. 21. Гибель командира В ходе войны люди переживали, тревожились, почему так долго не возвращается Красная армия. Старики прикладывали ухо к земле и говорили: -Гудит... Это означало, что армия уже недалеко. Таким способом находчивые люди успокаивали себя и соседей. Они же, чтобы вытурить со двора непрошеных гостей, нахально распрягавших лошадей, смело объявляли им: - Пан, у нас тут партизан много. И немец, паникуя, с бранью и криками «партизанен, партизанен» запрягал лошадей и быстро уезжал. Это было во многом заслугой ленинградских и псковских партизан, нацисты отступали из тех мест. В начале 1944 года на территории уезда, большей частью вдоль главного шоссе, разместились подразделения 2-го эшелона 16-й армии «Север». Теперь все стало ясно: Красная армия гнала немцев прочь. 136
Это внесло изменения в нашу оперативную обстановку. Работа осложнилась, - эти части уже участвовали в карательных экспедициях против партизан. В деревню Путятино из отряда пришли связисты-проводники, с которыми мы и уточнили задачу: мне, Романову и Белоусову необходимо было вывести военнопленных из Аугшпилсского лагеря, Ларионову и Сосипаторову - провести сбор желающих вступить в отряд и доставить новичков к проводникам, в дом Д. Новикова. Днем Павел Сусоев в кустах приготовил нам баньку. Во время мытья я заметил, что Ларионов и Сосипаторов бродят грустные, - непонятно почему. Задание их испугать не могло. Возможно, они переживали, что накануне отдали в стирку маскхалаты? Может быть, что-то предчувствовали? Мы отправились на задание. Приблизившись к забору лагеря и помня, что Аркаша умудрился передать военнопленным два пистолета, осмотрелись. Вскоре через дыру в заборе стали появляться военнопленные красноармейцы - один, второй, третий... Из-за забора донеслись одиночные выстрелы. Стеганув по забору справа и слева от дыры автоматными очередями, мы быстро ретировались. Подсчитали - из лагеря вышло 19 человек. Двое незаметно вернулись в лагерь. Сбежавшие военнопленные были одеты плохо, не по сезону, поэтому мы решили зайти в зажиточное Мостище, к Макарову, чтоб хоть как-то их приодеть. Когда мы сделали это, вдруг поднялась стрельба, загорелись соседние хутора. Пожар осветил нашу группу, и огонь с низины перенесли на нас. Мы спрятались за дом из красного кирпича, что вообще большая редкость в этих краях. Было совершенно неясно, что произошло. Собрав беспокоящихся пленных, мы быстро обошли пожарище и явились на сборный пункт. Ларионова и Сосипаторова нет. Вскоре мы узнали, что они погибли. На них наткнулись каратели, направлявшиеся в Гривские леса под Нумерни. Наши друзья сопротивлялись долго и, выпустив по врагу весь боезапас в 280 патронов, пали в неравном бою. Может быть, их погубило и отсутствие маскхалатов, - наверняка Сосипаторов 137
в черном тулупе на белом снегу был яркой мишенью. Так погибли наши славные командир и подрывник. Мы потеряли самых дорогих и близких боевых братьев, которые стали нам ближе любой родни. Мы не только помогали друг другу, но в минуты опасности защищали друг друга, рискуя собственной жизнью. Наша военная семья из 5 человек действовала долго и провела много успешных операций. Местные жители опознали убитых партизан. Клава принесла две белые простыни, в которые завернули тела, и в скорбном молчании похоронили их под красивым дубом в деревне Ракитня. После войны останки партизан перевезли на братское кладбище в Кемери, где и состоялись по-настоящему торжественные проводы. Выступая, в тот день я еще раз попрощался с ними и рассказал о героическом пути этих славных патриотов. На войне мне не раз приходилось быть свидетелем, как люди менялись перед гибелью. На них находила грусть, появлялась замкнутость, пропадал боевой интерес, - человек становится иным. Приходится согласиться, что человек чувствует свою смерть. У меня в опасных ситуациях было несколько по-иному. Объяснить этого не могу, но в глубоком подсознании всегда билась мысль, что я и этот экзамен, и это испытание выдержу и останусь в живых. Словно кто-то оберегал меня, - свидетельством тому были, казалось бы, безнадежные ситуации, в которых я оказывался, но невесть откуда появившееся «чудо» меня всегда спасало. Такое ощущение много значило для той поры. В пути на задание нередко накатывала усталость, напряженность, но как только я поднимался на железнодорожное полотно, прикасался к рельсам и приступал к установке мины, все волнение куда-то исчезало, я сразу становился спокойным и неторопливым. Видно, это и помогло мне совершить более 40 взрывов и ни разу не ошибиться. Моя мать, узнав о моих военных похождениях, говорила, что она все время молила бога, чтобы я остался жив. А мой хороший приятель на этот счет высказался по-иному: в природе есть особая сила, которая помогает людям, делающим правое дело, - наверняка она и мне помогла. Я не знаю, кто из них прав. Возможно, правы они оба. 138
Остатки нашей группы переместились в северный уголок уезда, поближе к городу Острову, в деревню Редкино, к Павлу Панову. Здесь нас всегда тепло встречали. С первых же слов наш неугомонный связной принимался наступать: - Ну? Когда возьмете меня в партизаны? И в который раз приходилось ему доказывать, что он нужен здесь. Мы обсудили изменившуюся обстановку, уточнили размещение немецких гарнизонов, определили подходы к железной дороге и к другим объектам. Вечером, когда мы принялись за теплую картошку, вбежала дочь Павла, - они с матерью поочередно следили за территорией вокруг дома, и сообщила, что к дому приближается упряжка. Мы схватили автоматы. Павел собрался было выйти и встретить приезжего, но тот сам торопливо влетел в дом. Ба, так это же Виктор Малов - самый лучший связной и конспиратор! Похоже, у него что-то важное. Виктор, молча покопавшись за подкладкой шубы, подал записку и добавил: -Вызывает Сам. Это означало, что командир отряда Самсоне вместе со своим штабом переместился на север от Зилупе, в Гривские леса, и теперь находился в подотряде «А», где командиром был А. Поч. Шестеро связных поочередно несли этот клочок бумаги, везли, опять несли и снова везли, - к этому времени наши связные стали большими профессионалами. Эта записка прошла за день около 100 километров. Теперь нам предстояло по той же цепочке пройтись в обратном направлении. Ночью Витя на лошадке доставил нас к «полковнику» - Евдокиму Молчанову, и он, усадив нас в розвальни, повез дальше. Как обычно, я был одет под женщину и сидел на коленях против Евдокима. К отвалу прислонились Романов и Белоусов. Но на главном шоссе от интенсивного движения немецких войск снег оказался сметен, и при его пересечении наши розвальни «присосало» к полотну, слабая лошадка встала. 139
На нас надвигалась колонна немцев. Встать мы не могли, иначе нас мигом бы разоблачили. Немцы большой гурьбой с криком подбежали к нам, подхватили розвальни и вытолкнули их на обочину, едва не свалив лошадь. Евдоким традиционно обругал Гитлера, и мы тронулись дальше. Не успели мы передохнуть и успокоиться, как впереди появилась новая преграда - железнодорожный переезд. У шлагбаума маячил охранник. Пока мы обсуждали, какой вариант пересечения выбрать, убирать охранника или нет, как с другой стороны переезда показались большие дровни, набитые хорошо вооруженными немцами, - автоматы и винтовки так и блестели на солнце. Развернуться назад с нашей лошадкой невозможно, и мы двинулись вперед, на всякий случай положив руки на автоматы. Мы уже почти поравнялись с немцами, как вдруг один из них махнул нам рукой: -Halt! Евдоким остановил лошадь. - Сколько километр Гавр? - Тут недалеко, - ответил Евдоким и показал кнутом направление. - Партизан тут есть? - Не, откуда им тут взяться... Никого нет. - Кто это есть? - подозрительно уставился гитлеровец на Романова и Белоусова. - Больные. Больные это, в больницу везу, - находчиво ответил Евдоким.-Тиф. - Donnervetter! Немец мигом вскочил на свои дровни и принялся нахлестывать лошадь. Евдоким благополучно довез нас до деревни Кондратово к Ивану Кузнецову, у которого находился главный партизанский опорный пункт района. Ночью мы отправились в лес и встретились с Самсонсом. Я рассказал о гибели Ларионова, обрисовал общую обстановку в уезде. Командир объявил нам благодарность за хорошую работу и неожиданно дал новое задание - перебраться в Мердзенскую волость Лудзенского уезда, то есть на мою родину. 140
- Мы этот район пока обходили, а там много желающих вступить в наши ряды. В первую очередь этим и займешься. Подбирай себе команду и отправляйтесь. Счастливого пути и успехов! - пожелал на прощание В. Самсоне. Откровенно говоря, не очень хотелось расставаться с абренцами, - я уже привязался к этим людям, отважным, мужественным, с несгибаемой волей. Сердца их горели местью захватчикам, - в первый год оккупации каратели расстреляли и замучили здесь более 750 человек, а 1500 отправили в концентрационные лагеря и на принудительные работы. Воины из Абрене защищали Москву, воевали на других участках фронта, более 1500 их не вернулось с войны. За военные подвиги сотни абренцев были награждены высокими наградами, а Н. Юнкеров удостоен звания Героя Советского Союза. Не хотелось мне «терять» и крупный железнодорожный узел с интенсивным движением, - в Мердзенской волости такого нет, а для подрывника это беда. Кроме того, мое появление на родине могло обернуться опасностью для родителей. Но приказ есть приказ. 22. Последний этап партизанской войны 10 марта мы вчетвером вышли в указанный район. А 17 марта была создана первая Латышская партизанская бригада. Подотряд «А» стал первым отрядом, «В» - вторым и так далее. Первая бригада стала самым крупным партизанским соединением на территории Латвии, - в нее вошло 7 отрядов, отдельные взводы и группы. Итогом боевых действий нашего подотряда «С» под командованием Ф. Ларионова стали 28 взорванных эшелонов. Мы провели 6 рельсовых диверсий, устроили 7 засад на шоссейных дорогах, обезвредили 11 предателей, направили в партизаны из местного населения 63 добровольца, вывели из лагерей 82 военнопленных, распространили среди населения большое количество литературы, провели множество бесед. Прибыв в родные места, я не узнал многих своих земляков, - люди были в страхе и тревоге и к нашим делам отнеслись с великой осторожностью, некоторые так и вовсе отказывали в помощи. Причиной тому послужило событие, произошедшее одиннадцать дней назад. 141
В Малых Ватах, деревне, соседней с моей, местные шуцманы заманили на ночлег группу партизан (12 человек и ребенка) и донесли об этом в немецкий гарнизон. Партизаны были окружены, расстреляны, тела некоторых сожжены. Шуцманы в этом принимали активное участие. Мы приняли решение опираться на самых верных, преданных и смелых. Пришли в семью Васильевых в Боровых Нивках. Ночь, а в доме людей нет, все двери настежь. В хлеву - покормленная скотина. Что-то случилось, но что - непонятно. Решили до утра переждать в бане. Днем кто-то пришел в дом. Я вооружился пистолетом и гранатой и, оставив автомат, вошел. В доме оказалось два человека - подросток и мужчина. Они боялись, в разговор вступать не хотели. С большим трудом удалось выяснить, что вчера полиция арестовала почти всю их семью - отца, мать, двоих старших братьев, и только он, младший, остался на воле. Возвратился к своим. Посоветовавшись, решили днем не уходить, - рискованно. Но и в усадьбе оставаться было опасно. Не успели мы спрятаться в кустах за домом, как поднялась стрельба. Мимо нас к дому прошла цепочка немцев. Слава богу, выпавший снег запорошил нас и прикрыл наши следы. Позже выяснилось, что мужчина, которого я видел вместе с подростком, оказался старостой этой деревни. Он сразу же сообщил обо мне в ближайший немецкий гарнизон Голышево, потому немцы и кинулись прочесывать прилегающий лес. В таких условиях слоняться по деревням было опасно. Хорошо было бы создать базу на островине в Крейцевском болоте, но сейчас она была окружена водой, и до нее было не добраться. Зима в 1944 году стояла теплая, реки вышли из берегов, а в марте так и вообще все перемешалось, - то снег, то дождь. Делать нечего, - решили двинуться в деревню Репки, к моему двоюродному брату Владимиру Гусеву. Его старшие братья сражались в Латышской стрелковой дивизии, прошли с нею путь от Москвы до 142
Курляндского котла, а мать, отец и старший брат с женою были отправлены в концентрационный лагерь Саласпилс. Мать Владимира, моя тетя, осталась там навсегда. Самого Владимира от лагеря судьба спасла, - во время ареста его не было дома. Нас он встретил радостно, - одному скучно, да вместе и смелее. Мы остались, хотя риск был большой: его дом у полиции был на особом учете, да и рядом с нами, буквально под носом, в Пудыново стоял немецкий гарнизон. Как мы ни соблюдали конспирацию, местным жителям о нашем местопребывании вскоре стало известно. К счастью, земляки этот экзамен выдержали, - хранили нас от местных предателей и оккупантов, делились с нами последним. - Ничего, мы потерпим. Только вы получше бейте немцев, гоните их прочь с нашей земли, - говорили они, слово в слово повторяя абренцев. В марте и апреле в наших местах всегда большой паводок, иногда от одной реки до другой разливается сплошное озеро. Латгальский край вообще богат и реками, и озерами - красота, но для нас они представляли дополнительные трудности, особенно весной. Выполняя очередное задание, мы умудрились дважды провалиться в бурную весеннюю реку. Меня спасало то, что я неплохо плавал. Павел Гоголь плавать не умел и быстро ушел под воду. Благо, выглянувший месяц осветил реку, и мы заметили, как голова Павла уходила вниз по течению, то скрываясь, то появляясь над водой. С неимоверным трудом мы его перехватили и вытащили, - вот когда я с благодарностью вспомнил свое физкультурное детство. Шло время, связи постепенно расширялись. Когда весенняя вода сошла, мы переместились на остров Лиепусала в Крейцевском болоте и создали там свою базу. Наши ряды множились, и вскоре из местных жителей в партизаны пришли 34 человека. В числе первых - братья Николай и Иван Григорьевы из деревни Лапытниские, Л. Матвеев и М. Степанов из деревни Лямоны. Опорными деревнями для нас стали Покули, Стравье, Лямоны, Заречье. Ряды росли и за счет дезертиров из Латышского легиона, оттуда на нашу сторону перешло двадцать человек. Из этой группы позже отлично воевали Мейкул Наглис и Александр Турлайс. 143
В 1943 году, когда проходила принудительная мобилизация в легион СС, партизаны использовали ее в своих целях, призывая присоединиться к ним. Очень многие откликнулись на эти призывы, - одни бежали к партизанам, получив извещение о призыве, другие с призывных пунктов, некоторые удирали по пути следования на фронт. Больше всего беглецов набралось в 3-й бригаде О. Ошкална, действовавшей под Ригой. Вообще процент явки мобилизованных в легион был весьма низким. В Андрушевской волости из 700 человек, подлежащих мобилизации, на комиссию явилось 110. В первый день мобилизации в городе Мадоне призывники в здании, где заседала комиссия, выбили все окна, выбросили на улицу членов комиссии, поломали мебель и... разбежались. На фронт мобилизованных в легион немцы стали отправлять под охраной, пытавшихся бежать расстреливали, но многим все же удалось скрыться. Беглецы рассказывали: «Когда мы подошли к границе - поняли, что нас обманули и гонят на фронт. Возмущенные солдаты кричали: «Мы не хотим воевать против русских, в первом же бою перейдем к русским и будем проситься в Латышскую дивизию». Другие сообщали, что, когда их подразделения переходили границу, солдаты в знак протеста стреляли вверх и кричали: «Прощай, Латвия! Нас гонят умирать за паршивых фрицев!» Особенно возмущались бывшие батраки, которые получили землю от советской власти. «Пусть воюют кулацкие сынки, которые отобрали у нас землю, данную русскими», - говорили они. Сформированный в начале 1944 года полк СС в полном составе отказался ехать на фронт. Немцы его разоружили и отправили на фронт в закрытых вагонах под усиленной охраной. В пути один эшелон партизаны подорвали, и мобилизованные разбежались по лесам. Тем не менее, легион создали, периодически укрепляя его добровольцами из полицейских батальонов. Пополняли мы свои ряды и за счет военнопленных, - к примеру, из Малновского лагеря было освобождено 22 узника. Численно партизанские формирования быстро росли, но наше открытое, хорошо просмат¬ 144
риваемое, с редкими кустарниками, болото не позволяло иметь большое по численности подразделение. Многих новичков отправляли к командиру И. Бурцеву, в 7-й отряд, что базировался в Зилупских лесах. Мы возвращались домой после очередной «рельсовой войны» под Карсавой. Александр Петров, который был с нами, пригласил зайти к его родителям, жившим неподалеку, в Михалченках. У дома нас ждала полицейская засада. Перебив полицейских, мы стали отходить, но, откуда ни возьмись, появилась целая туча немцев с собаками и навалилась на нас. Мы стали уходить от преследования, отбиваясь от собак, хватавших за ноги. В конце концов нас загнали в холодное глубокое болото. Немцы, окружив зону, в болото не пошли. Ночью по непроходимым топям далеко не уйдешь, и только с рассветом, выбирая кочки, мы смогли продолжить путь. Болотную хлябь, где олени не проходили, удалось преодолеть. К вечеру следующего дня, измученные и обессиленные, мы, потеряв ориентировку, выбрались к незнакомому поселку. Из поселка доносились песни, разливалась гармонь. - Гранатой бы их поучить, чтоб душу не терзали, - сказал Александр. - Как можно веселиться, когда кругом кровь людская рекой течет? Однако уточнить, где мы находились, было необходимо. Зашли в дом, выяснили, что это деревня Покули. Пока беседовали с семьей, хозяин куда-то пропал. Хозяйка объяснила, что ушел к соседу, по делу. «Какие по ночам могут быть дела? Подозрительно...» - подумал я. Да и партизанская заповедь гласила, что если из незнакомой семьи ктото отлучился, - надо немедленно уходить. Как-то группа партизан во главе с командиром Устиновым на маршруте зашла в дом к неизвестным. Все вроде было в порядке, но бойцы не обратили внимания на детей, которые отправились в школу. В школе ребята по наивности рассказали, что в их доме много солдат с красивым оружием, их слова услышала учительница, - жена шуцмана. Дом окружили. Как правило, никто из партизан в таких случаях живым не уходил. Так было и на этот 145
раз, вся группа погибла. Так что любая промашка, даже самая мелкая, могла стоить жизни. Мы решили уходить, но тут явился хозяин в прекрасном настроении. Он забил двух кур, и семья принялась готовить нам угощение. Такой поворот насторожил еще больше, - разные подлецы нередко, задабривая и лебезя перед партизанами, готовили им западню. Так было и в Малых Батах: заманили, угостили и загубили партизан. Но тут в разговоре выяснилось, что наш хозяин, Владимир Кудрявцев, ходил на совет к своему старшему брату Ивану, который не только имел большой жизненный опыт и давал людям добрые советы, но и обладал бойцовскими навыками, - в свое время он в рядах большевиков участвовал во взятии Зимнего дворца в Петрограде, а позже был в суде народным заседателем. - Мы долго ждали этих людей, - ответил он на вопрос младшего брата. - Поэтому встречай их как наших больших друзей. Так что в доме Кудрявцевых нас обогрели, накормили и с собой еды дали, а на прощание пожелали успехов. Прощались мы с гостеприимной семьей в добром настроении. Уходя, мы все-таки посоветовали этим замечательным людям не терять бдительности и быть внимательными, - иногда, замаскировавшись под партизан, к патриотам наведывались полицейские провокаторы. Впоследствии я неоднократно встречался с этой замечательной семьей, наша дружба продолжилась и в мирное время. А про гармонь и веселье при нашей первой встрече выяснилось, что по соседству справлял свадьбу мой одноклассник Василий Потапов, с которым я долго сидел за одной партой. Жизнь продолжалась и во время войны. 23. В отблесках пожарища В мае наша группа вышла на освоение новой зоны действий, к городу Резекне. Резекне - большая узловая станция, железные дороги, по которым мы соскучились. Первую остановку сделали в Пудинове, у деда М. Шалая. По счастью, у него гостил его племянник Володя, житель как раз тех мест, куда мы направлялись. Он вызвался пойти с нами проводником. 146
Перед уходом Иван Шалай поделился со мной своим беспокойством, - их сосед, немецкий лизоблюд, за помощь партизанам собирался сдать всю семью Шалаев в полицию. Посовещавшись, перед уходом я установил на поле соседа мину, - предатель на днях собирался его бороновать. Дальше Иван привел нас в деревню Зайцево, к И. Зайцеву, смелому и доброму человеку. Инвалид, раненый еще в Первую мировую, войну он знал не понаслышке, так что с ним мы быстро нашли общий язык. Проговорили всю ночь. Будучи по профессии фельдшером, Зайцев отлично знал местное население. На дневку забрались на хлев, но сон не шел, - от только что услышанного в голове громоздились планы, в том числе и относительно «железки». Только задремал, как послышались шаги и раздался голос Ивана: -Ребята, полиция! Уходим! Хлев с горки просматривался, как на ладони. Быстро, но осторожно мы пересекли поле и залегли в кустах. Было видно, как из подъехавших машин выскочили каратели с собаками и окружили дом. Когда мы, уходя перелесками, добрались до «большого» леса, послышалась стрельба. Распределив роли, мы заняли круговую оборону и залегли, ожидая, когда погоня подойдет ближе. Прождали целый день, но немцы так и не появились, - видимо, в лес соваться не хотели и решили подождать, когда мы выйдем на них. Было совершенно очевидно, что кто-то нас предал, но кто и каким образом? Позже выяснилось, что когда мы подходили к дому Зайцева, у него (а вернее, у его дочери) в гостях был Н. Трунин, молодой человек из соседнего села. Когда мы пришли, Зайцев выпустил его через другую дверь, ничего нам об этом не сказав. Трунин же был личным агентом начальника 1-го отделения резекненской полиции Майковского - человека, который по числу расстрелянных в карательных акциях следовал сразу после палача Арайса. На совести Майковского была и трагедия Аудрини. Трунин тут же кинулся к своему шефу и доложил о нас. Майковский со своей расстрельной командой, видимо, уверенный, что «дичь» от 147
него не уйдет, перед началом операции даже заехал в костел за благословением. Родственница Зайцева, жившая в Резекне, обо всем узнала и еле успела предупредить Ивана о грозящей опасности. Было воскресенье, и жена брата Зайцева в Резекне обо всем узнала. Она прибежала в его дом, еле успела, и еле мы успели. Агент Николай Трунин после войны был разоблачен и по суду Военного трибунала осужден на 25 лет. А пока мы укрылись в лесу и решали, что делать. К ночи решили пробиваться в обратном направлении. Кто знает, как сложился бы этот бой, если бы не произошло очередное чудо. Помощь нам была оказан свыше, - в буквальном смысле этого слова: в ту майскую ночь советская авиация впервые совершила массированную бомбардировку узловых железнодорожных станций в городе Резекне, где скопилось много эшелонов противника. Взрывы на станции были слышны по всей округе; люди, выскочившие из домов, наблюдали зарево пожарищ за десятки километров от Резекне. Зарево несколько нарушало наши планы, - от пожаров стало светло как днем, но мы решили рискнуть. Выбравшись на дорогу, что было довольно рискованно, мы нахально двинулись по открытой местности. Ошалевшие от страха, разинувшие рот шуцманы даже и не думали нас останавливать и проверять, делая вид, что ничего не замечают. Пожарище ввергло предателей в суеверный ужас, - возможно, они приняли бомбежку за артподготовку и начало наступления Красной армии, а может, увидели в огненном зареве знамение близкой расплаты за свою подлость. Через несколько дней станции горели повторно, а перед освобождением Резекне - и в третий раз. Каждая бомбежка несказанно радовала нас и наших друзей. В тот раз мы благополучно вернулись туда, откуда вышли, то есть мимо дома Зайцева и дальше - к деду Шалаю. Прошли и мимо минированного поля соседа. Я поинтересовался у Ивана, когда ж тот соберется бороновать. 148
- Кто ж его знает? - пожал плечами Иван. Светало, по открытой местности идти становилось опасно. Мы забрались в сарай и зарылись в сено, а через пару часов ахнул близкий взрыв. Я вскочил и приник к щели между досок: на соседском поле лежала лошадь светлой масти и рядом с ней человек. Быстро появились полицейские, из близлежащих казарм набежали немцы. Тьфу ты, ну что за напасть! Деваться некуда - как тут уйдешь? Снова ждать чуда? Сколько можно? Хозяева убрали лестницу, закрыли сарай на замок. Мы приготовились к бою. Через некоторое время услышали латышскую речь, - по дому и двору шастали полицейские. Я увидел, как конвоиры вывели со двора деда Шалая и его сыновей. Вечером женщины с ведром молока и хлебом пришли в сарай. Рассказали, что в доме был обыск, полицейские перевернули все вверх дном но, к счастью, ничего не нашли. Сосед в больнице, взрывом его только ранило. Уцелел он потому, что вожжи были длинные, он шел за лошадью на приличной дистанции. Женщины держались стойко, хотя их нервам здорово досталось. Прошло еще немного времени, и я понял свою ошибку: Ивану я тогда поверил напрасно, у пострадавшего не было никакого злого умысла, противоречия между семьями были чисто житейские, как нередко бывает между соседями. Выходило, что мину я поставил совершенно напрасно, чуть не убив ни в чем не повинного человека. Я порадовался, что он остался жив. Поверил я Ивану из-за своего постоянного желания помочь нашим людям, оградить их от опасности, а получилось вон как... Вскоре дошла печальная весть из Абренского уезда, - там врагу удалось проникнуть в ряды антинацистского подполья. Начались повальные аресты, арестовывали целыми семьями. В деревне Шелино пострадали Лепкины, в Редкино - Маловы, Пановы, в Пузырево - Петровы и многие другие. Наша любимая Варвара Семенова с тремя детьми едва успела выйти из дома, как туда нагрянули каратели, - вовремя сумела перехва¬ 149
тить информацию от спецслужб ее старшая дочь Клава, гимназистка из Абрене. Вся семья влилась во 2-й отряд, где Клава проявила себя прекрасным медработником. Кто тогда выдал патриотов, осталось загадкой до сегодняшнего дня. Подозрение пало на одного человека, сбежавшего из полиции. Однако поскольку доказать его причастность не удалось, называть его фамилию не буду. Кроме того, есть и вторая версия событий: захваченный врагами раненый партизан не выдержал пыток и выдал наших. Борьба продолжалась. Партизанское пополнение успешно занималось изучением систем оружия, метанием гранат, обучалось ведению разведки, а некоторые изучали подрывное дело. Парни, уже успевшие повидать зверства оккупантов, насилия и грабежи их прихвостней, подлость предателей, быстро осваивали партизанское искусство. Особую ненависть к оккупантам породили события в Малых Батах, где были расстреляны и сожжены 12 партизан и ребенок. 24. Батовская трагедия Большая группа хорошо вооруженных партизан под руководством В. Алексеева, состоящая в основном из витебских комсомольцев, находясь на маршруте движения в районе Крейцевского болота, натолкнулась на укрепзону противника. Зона размещалась вдоль бывшей советско-латвийской границы и сплошь состояла из кордонов, постов и патрулей. Завязался бой с карателями. Отвлекая огонь противника на себя, жена майора Чугунова Катя Долгополова прикрыла остальных. Своего ребенка перед боем она отдала медсестре. Командир отряда Чугунов, ожидавший группу в Гривских лесах, вышел ей навстречу. Но в Мердзенской волости нашелся предатель: М. Михайлов из деревни Мишанские сообщил о передвижении группы полицаям. В неравном бою майор Чугунов погиб. Катя успешно выдержала бой, но из-за сильного снегопада потеряла следы своей группы и до Малых Бат не добралась. У деревни Пудыново ее, смертельно уставшую, подобрал П. Лукашенок и отвез в Гривские леса, к партизанам. Там, в первом отряде, Катя проявила себя 150
волевым, отважным, смелым и сильным человеком. Чуть позже ее назначили командиром отделения девушек. Гривскому отряду выпали тяжелые испытания, - не успевали они отбить нападение одних карателей, как наваливались другие, третьи. Изматывающие бои следовали один за другим. Однажды вражеские цепи вытеснили партизан к опушке леса. Дальше отступать было некуда, - позади раскинулось открытое поле. Партизаны, в том числе и девичье отделение, решительно приняли свой последний бой. Немцы, решив, что все погибли, стали подходить ближе. Катя Долгополова и Зина Давыдова были тяжело ранены, но еще живы. Подпустив врага как можно ближе, отважные девушки подорвали себя гранатами, прихватив с собой немало карателей. После войны на месте их гибели, на Девичьей горке, названной в их честь, у деревни Нумерни Балвского района героиням установили памятник. На открытие собрались не только однополчане, но и жители многих городов и сел. Памятник обложили цветами. Мне и раньше доводилось присутствовать на подобных мероприятиях, но на этот раз я испытал такие чувства, которых ранее не ведывал. Они были настолько глубокими, что их трудно выразить словами, - ведь многих наших девчонок-героинь я знал лично. В ночь на 29 февраля 1944 года группа партизан чугуновцев-долгополовцев, форсировав заснеженное болото, измученные и усталые, вошли в первую попавшуюся деревню - Малые Баты. В этой деревне немецким спецслужбам удалось сколотить из местных жителей опорный пункт полиции - специально для борьбы с партизанами. Правда, сколотить опорный пункт, - это не совсем правильно. Некоторые местные полицаи еще в годы буржуазной Латвии состояли в вооруженной военизированной организации «Айзсарги», с опорой на которую 15 мая 1934 года Ульманис совершил государственный переворот. Они выслуживались и перед войной, вылавливая членов подпольных организаций, немцев в 1941 году встречали с цветами. Из 10 дворов этой деревни шестеро хозяев служило во вспомогательной службе полиции, позже преобразованной в группу полиции 151
«С», то есть называемых в народе шуцманами. К приходу партизан на ночлег за ними числился немалый список карательных акций. Руководитель подразделения шуцманов в Малых Батах Бернат Шкирмант принимал активное и непосредственное участие в расстреле евреев в городе Карсаве. Соседям, в том числе и моему отцу, он потом демонстрировал вещи, отобранные у расстрелянных жертв. Он и его команда участвовали в розыске и преследовании лиц еврейской национальности и на территории Латвии. Вылавливали нелегалов, красноармейцев, дезертиров из легиона СС, вели ночное патрулирование дорог, иногда врывались в дома соседей и проводили аресты. Както ночью ворвались в дом своего односельчанина Доната Логановского и убили его из-за подозрений в связях с партизанами. В годы войны население Латвии разделилось: с одной стороны собрались приспешники немецких оккупантов, с другой - антинацистское движение. По сути, это была настоящая гражданская война. Нередко линия фронта проходила через семьи, когда один брат был партизаном, а другой - шуцманом. Чугуновцы зашли в дом Модеста Крупника, соседа и сподручного Шкирманта. Его сын Мейкул Крупник, выслуживаясь перед оккупантами, выделялся особым фанатизмом. У него была винтовка, пистолет и гранаты. Его жена Текла также состояла в организации айзсаргов. Заманивая партизан на отдых, особенно усердствовали его мать Вероника и жена Текла. Им удалось убедить партизан, что место спокойное, немцев нет, в то время как в одном километре, в стравьевской школе, стоял немецкий гарнизон. Партизанский командир долго не решался принять их приглашение и собирался увести группу в лес, но «сдались» женщины-партизанки, - медсестра и радистка. Они приметили, что под одной крышей с гумном был рей, который еще не остыл после сушки льна, - значит, было место, где можно согреть замерзающего ребенка Кати Долгополовой. После долгих раздумий командир группы поддался на уговоры и дал согласие, тем самым подписав смертный приговор себе и другим. Он нарушил первую партизанскую заповедь: нельзя останавливаться на отдых в постройках в незнакомой местности. 152
О партизанах Мейкул тут же донес Шкирманту. Последний отправил его в Голышево - поднимать немецкий гарнизон, а сам, собрав других шуцманов, братьев Шкирмантов и Буля, организовал вооруженное наблюдение за партизанами. Шуцманы решили живыми партизан не отпускать. Заметив, как Мейкул напрямую, по снегу, убежал в сторону Голышево, партизаны насторожились. Чтобы рассеять их подозрения, Вероника и жена Берната Гелена стали обильно угощать партизан едой, снова уверяя их в том, что здесь хорошо и спокойно. Мой брат Алексей по дороге в школу увидел, как Мейкул, рано утром сидя в первой подводе с немецкими офицерами, указывал путь немцам, спешившим обложить партизан в Малых Батах. Немцы, взяв партизан в плотное кольцо, предложили сдаться. Ответом им был мощный огонь. Шуцманы указали немцам укромные места для ведения огня по овину Крупника, где скрывались партизаны. Бой продолжался несколько часов. Основные силы немцев находились налесной опушке, метрах в 100 от дома. Партизаны, чтобы спасти женщин и детей, решили предпринять маневр: мощным автоматным и пулеметным огнем они ударили с флангов по цепи карателей. Стрельба немцев на этом участке прекратилась. Через образовавшийся коридор женщины с ребенком кинулись к лесу, но наткнулись на замаскированное пулеметное гнездо... Когда стрельба затихла, немцы решили, что с группой покончено, и двинулись к гумну, но, получив оттуда хорошую порцию свинца, откатились. Короткий зимний день клонился к вечеру. Обеспокоенные наступающей темнотой немцы доставили из гарнизона трассирующие пули, которыми и зажгли соломенную крышу овина. Из жаркого пламени под автоматные очереди выскочили три человека. Полицейские жены жадно кинулись сдирать с покойников новые добротные тулупы, а Текла сорвала шубку с мертвого грудного ребенка Чугунова. Фашисты щедро одарили своих приспешников, но больше всех Крупников, - они получили деньги, сахар, водку и лес, т. к. овин, где скрывались партизаны, сгорел. 153
После этой «победы» шуцманы воспрянули боевым духом. Многие партизанские подразделения подверглись нападению. Помогло врагам и географическое расположение деревни: с востока к границе Латвии здесь примыкал большой лес, переходивший в Крейцевские болота, за которыми тянулся кустарник с перелесками. Это была главная партизанская дорога, ее «зеленый коридор», - в сторону от нее, вправо и влево, местность была совершенно открытой. Вот на этом главном маршруте и стояли Малые Баты. Через деревню протекала река Страуя. Партизаны, перебираясь через нее, естественно, создавали шум, чем и пользовались шуцманы, устраивая здесь засады. Десяткам партизанских групп удавалось пробраться по этой дороге в Латвию, а отдельные группы пересекали укрепленную зону по нескольку раз, доставляя с базы в Ноглово партизанскую амуницию. Этим маршрутом шел и наш командир В. Самсоне со своим штабом, когда направлялся вглубь Латвии. Остановились на отдых они тогда в батовском лесу, в километре от деревни Малые Баты. Услышав доносящуюся со стороны деревни интенсивную стрельбу, решили не искушать судьбу и уйти подальше. После леса и кустарника, ближе к Карсаве, начиналась открытая местность. Деваться было некуда, и пришлось пойти на риск. Нацисты заметили группу и начали преследование. Обстановка для партизан сложилась сложная, - немцы двигались по пятам. Только благодаря смекалке и глубокому знанию В. Самсонсом искусства партизанской борьбы из этого, казалось бы, безвыходного положения партизаны вышли успешно. Когда наша группа закрепилась на живописном острове Лиепусала Крейцевского болота, то на задания нам приходилось пробиваться тоже в непосредственной близости от Бат. Шуцманы быстро это раскусили и стали устраивать нам засады, обстрелы, погони. Особенно «инициативными» были два старичка - Бернат Шкирмантс и Амброз Бульс. Всякий раз они нахально преследовали нас до самой базы. Мы, молодые, конечно, быстро от них уходили. Их ночные обстрелы из винтовок особого вреда нам не причиняли, но партизану Михаилу Степанову старички все-таки плечо пробили. 154
Пристукнуть не в меру фанатичных стариков особого труда не составляло, но тогда нам бы пришлось покинуть удобную базу, что тогда было не в наших интересах. А те, почувствовав безнаказанность, принимались все нахальнее бродить по нашим тропам. Местное население тысячи раз просило, а позже и требовало от партизан отомстить батовским карателям. Наш партизанский трибунал приговорил предателей к расстрелу. Выполнить эту миссию выпало нашему подразделению. Мы начали готовить операцию возмездия. В батовский опорный пункт были посланы разведчики из деревни Заречье - И. Михайлов и А. Лазовский, которые под видом покупателей поросят, с мешками на плечах, обходили хутора, изучая, нет ли военных укреплений, где и как размещены жилые помещения, где хранится оружие. Со своей задачей разведчики справились прекрасно. На активе обсудили план операции. Н. Лебедев предложил появиться на опорном пункте Малые Баты в немецкой форме, строем, - трофейного оружия и формы у нас было достаточно. Это предложение поддержал П. Гоголь: вытащив из мешка эсэсовскую офицерскую фуражку, нахлобучил ее мне на голову. - Вот так должен выглядеть «герр оберст»! Войдем для проверки порядка несения службы и оружия. Ведь в Малых Батах был немецкий опорный пункт обороны. Мы приготовили листовки, в которых указали, за что предатели подлежат расстрелу (хотя население знало об этом не хуже нас), и принялись зубрить необходимые немецкие слова. Ознакомив бойцов со схемой опорного пункта и распределив партизан по усадьбам шуцманов, утром 27 мая 1944 года восемнадцать человек покинули базу, заминировав к ней подходы. Я ехал верхом впереди колонны. Преодолели болото, рывком пересекли луг и поле. У большой деревни Дегтерево взяли левее и вброд пересекли реку. В еловом лесу оставили лишние вещи и вышли на дорогу, ведущую к Малым Батам. Разбросав на дороге листовки и выйдя к дому полицейского Модеста Крупника, затянули песню: 155
Guten Morgen, Guten Morgen Guten Morgen, Sonnenschein... Немцы, как обычно, ходили шумно. Поэтому, приближаясь к деревне, мы решили создать маскировочный шум - песней. Услышав песню, жена Модеста вышла на крыльцо. - Матка, яйко! - изрек Лебедев. - Пожалуйста, пожалуйста, - отозвалась она и жестами пригласила войти в дом. Мой братишка В. Гусев, хорошо говоривший по-немецки, со словами «gut, matka, gut!» вместе со своим напарником вошли в дом. Команда двинулась дальше и остановилась в центре поселка, где возвышались усадьбы Берната Шкирманта и Мейкула Крупника.Отсюда партизаны разошлись по «своим» адресам, и сюда же надо было доставить арестованных полицейских для оглашения приговора трибунала. К братьям Шкирмантам пошли самые опытные и умелые партизаны, так как братья были молоды, физически сильны и хитры. Первым на площади показался П. Гоголь с Бернатом. Павел так хорошо разыграл роль «немецкого» солдата, что даже такой прожженный каратель-кровопийца, как Бернат, ничего не понял и беспрекословно выполнил его приказание явиться в командный пункт к «герру оберсту». Бернат шагал с винтовкой впереди, за ним, держа автомат наготове, шел Павел. Подойдя ко мне, Павел вытянулся в струнку: -Herrkomandant! Diese Bemat Schkirmants! Мне ничего не оставалось, как пробормотать «gut, gut!». Я взял у Берната винтовку, вынул патроны, проверил затвор. Бернат пронзительным косым глазом уставился в меня и заговорил по-латышски. - Verstehe nicht! - покрутил головой я. Тогда Бернат перешел на русский. - Господин комендант, - заговорил Бернат, - винтовка плохое оружие, дайте нам автоматы, пулеметы и мы всех бандитов перебьем. - Где есть бандиты? - стараясь коверкать русские слова, спросил я. - Там, - махнул он рукой. - На болоте есть остров Лиепусала, они там. Вчера мы с Амбрушем двоих видели и за ними дошли почти до 156
острова. Хотели их пристрелить, но решили сообщить вам и общими усилиями всех окружить. Ага, это он видел, как я вчера с Павлом возвращался на базу. Хорошо, что операцию назначили на сегодня! Промедли мы еще деньдругой и неизвестно, чем бы это все закончилось. - Бандитов мы ловить, - сказал я и передал винтовку Берната М. Байкову. - Автоматы вам дать. Братья Шкирманты, как и предполагалось, оказали сопротивление. Когда партизан двинулся в угол за винтовкой и гранатами, один из них схватил топор и набросился на него, но автоматная очередь скосила шуцмана. Второй брат пустился бегом через поле, но и его настигла пуля. В доме Модеста жена собрала на стол яички, масло, шпек, но наши «немцы» отказались. Модест задумался: как же так, раньше немцы такое добро из рук рвали, а теперь... Но, тем не менее, на требование «немцев» помочь им ловить партизан дал согласие. Взяв винтовку и гранаты, он вместе с партизанами вышел во двор. Но когда второй партизан заговорил по-русски, он все понял и рванул в лес. Здесь наши действовали не так расторопно, - с большим трудом им удалось уложить полицая у самой кромки леса. Остальных шуцманов собрали в доме Мейкула Крупника для оглашения приговора, но его самого, Мейкула, не было. У дома крутился посторонний подросток. -Ты кто такой? - Красногорский я... У Мейкула за пастушка. -Асам он где? - В бане. Самогонку гонит. Лебедев заглянул в баню. На полу у печки, прячась от едкого дыма, сидел Мейкул. - Мейкул? - спросил «немец». - Ja, ja! Heil! - радостно залопотал тот и, ничего не подозревая, зашел в дом. Предателей построили, начался суд. - Именем Латвийской Советской Социалистической Республики... 157
Еще недавно хищные и злобные волки превратились в побитых собак с опущенными хвостами. У полицейских бегали глаза, они пытались вызвать жалость, но лица партизан оставались суровы. - ...За предательство своего народа, за службу у немецких оккупантов, за кровь и слезы наших матерей, отцов, братьев, сестер... Смерть предателям! - прозвучали последние слова приговора. Вестником справедливого народного наказания прозвучал залп, подхваченный эхом. Возмездие настигло всех девятерых предателей, указанных в приговоре. Партизаны подошли к могиле погибших чугуновцев. Став на колени, поклонились им и дали клятву беспощадно бороться с оккупантами и их пособниками до Победы. На могилку положили подснежники. Сегодня там гранитный обелиск, на нем выгравированы слова: «Здесь в 1944 году 29 февраля, окруженная нацистами, геройской смертью пала группа майора Чугунова, 12 партизан-разведчиков». Мы уже собрались возвращаться, как вдруг в Ватах появились немцы из ближайшего Стравьевского гарнизона. Партизаны встретили врага мощным огнем, и фрицы не выдержали, - отступили, но партизан М. Бойко получил пулю в плечо. Во время боя загорелись две усадьбы - Берната и Мейкула. Их соломенные крыши зажгли пули, только неизвестно, то ли немецкие, то ли наши, - трассирующие патроны у Петрова имелись. Отбив атаки гитлеровцев, мы двинулись в обратный путь, за день и ночь успев далеко уйти. Как и следовало ожидать, немецкая экспедиция нагрянула следом, но вела себя странно, не по-военному, - то ли из страха, то ли из-за отсутствия жалости к своим местным подручным, в Баты они сразу не пошли. Потом наш остров на болоте бомбила авиация, обстреливали гаубицы, но неточно: снаряды ложились то с недолетом, то с перелетом и, чавкая, плюхались в болотную жижу. Почему немцы не пошли на остров, для меня так и осталось тайной. Этот живописный остров, сухой, песчаный, был хорош для жилья, но плох в военном отношении. Попасть на него можно было только с одной стороны, и перекрой враг эту полосу суши, деваться нам было бы некуда, осталось бы только 158
драться до последнего. Мы это понимали, но другого выхода у нас тогда не было. Чтобы враги не могли взять нас врасплох, посты мы выставляли далеко на подступах к острову, минировали тропу. Днем действовал дополнительный наблюдательный пост на высоком дереве. Через две недели мы, вернувшись на базу, нашли все нетронутым, кроме отдельных стволов деревьев, прошитых пулями и осколками. Эта операция получила широкую известность во всей республике. Такие «малые баты» были нужны народу, - приспешники немцев струхнули, на полицию был наведен страх. Бывало, едет полицейский на велосипеде, завидит вдруг людей в немецкой форме, - тут же бросает велосипед, а сам кидается в кусты. Зато патриоты воспрянули духом, возрос их приток в наши ряды, нам стало легче работать в этой местности. Молодой человек из Каунатской волости Резекненского района Я. Бролиш на радостях повстречался со многими своими знакомыми, и вместе они заявили: «Да, и в Латвии есть люди, которые приближают день Победы». За годы войны патриоты этого небольшого края добились многого, - на фронте и в партизанских отрядах сражалось несколько сот человек местных жителей, из них пало в боях около сотни воинов. Только моих прямых родственников участвовало в войне девятнадцать человек. Братишка Михаил Гусев в августе 1941 года, в числе первых, пришел в Гороховецкие лагеря, где создавалась латышская дивизия, и вместе с ней прошел весь боевой путь до дня Победы. 8 мая 1945 года из последнего боя в Курляндском котле его вынесли тяжело раненного, и это было его седьмое ранение. Он руководил разведкой в артсоединении. В числе его наград было пять орденов. 25. Наш последний первый эшелон Связники - всегда желанные люди для партизан. Радиосвязи у нас не было, голубей не использовали. Связники числились в отряде, но жили обычно на хуторах или в городе. Они пробирались в такие места, куда партизанам путь был заказан. Они шли пешком, ездили на велосипедах и на лошадях, на дальние расстояния отправлялись 159
поездом, - лишь бы вовремя успеть доставить донесение. Им было все по плечу, - в любое время суток, в любую погоду, и в дождь, и в слякоть, и в трескучий мороз - они продвигались вперед, неся партизанам важные вести. Связник - сложная и опасная профессия, требующая хитрой конспирации. Всякий связник старался на свой лад: кто весточку у сердца хранил, как это делала абренская связная Зинаида Муравьева, кто зашивал под подкладку пальто, а знаменитая Екатерина Матвеева из нашего края перевозила записки между покрышкой и камерой велосипедного колеса. Обыскивающие на дороге полицаи скрупулезно перетряхивали все ее вещи, но никогда ничего не находили. Однажды она сумела передать нужную информацию даже в Малнавский лагерь военнопленных. Сосед нашей семьи Федор Алексеев, скрываясь от преследования, три года провел в песчаной норе под собственным домом. Батовские шуцманы неоднократно совершали набеги на его хозяйство, но Федора, к счастью, так и не обнаружили, - свое укрытие за фундаментом дома он тщательно маскировал большим камнем. В конце концов полицаи арестовали его жену и детей. Вытащить Федора из норы и переправить в партизанский лагерь взялись связные, которыми руководил мой дядя Данила. Дядя разместил Федора в большой телеге, под соломой, сверху легли овцы. Когда этот воз поднимался в горку вдоль кладбища, дядя спрашивает: «Федя, как ты себя чувствуешь под баранами?» И в военных условиях смелые люди не теряли оптимизма и юмора. А условия здесь, - рядом эсэсовские казармы, рядом опасность. Федора доставили на озеро Нивку, где я его и встретил. Сначала даже не узнал и подивился тому, как он, когда-то самый сильный человек в нашем крае, довел себя до такого измождения. У него настолько атрофировались мышцы, что два километра до лагеря мы еле-еле прошли за день, через каждые несколько шагов приходилось отдыхать. Хотя, пребывая в норе, он на ночь и выбирался в дом, но за три года он совершенно убил себя, - не только физически, но и духовно. 160
Связники из Абренского уезда принесли приятную для любого подрывника весть: вермахт строит новую железную дорогу, которая вплотную подойдет к нашему району действий. Гитлеровцы больше всего боялись, что при наступлении советские войска выйдут к Балтийскому морю и часть Северной группировки немецких войск в Эстонии окажется в «мешке». Фашисты спешили: им требовалось как можно быстрее доставить сюда новые силы и технику, чтобы укрепить стык северного и западного фронтов. Стыки, как известно, всегда слабое место в порядках войск, и партизанские штабы часто использовали это обстоятельство для переброски сил в тыл врага. Для обслуживания оборонной линии «Пантера» немецкое командование и начало сооружать железнодорожную линию Абрене - Красногородск - Опочка. Одновременно немцы благоустраивали параллельную шоссейную дорогу, кое-где для прочности набив деревянные стойки. Нагнав сюда множество техники и рабочей силы, в том числе местных подростков и пожилых людей, а также военнопленных чехов и поляков, в июне работы на этих дорогах враг в основном закончил. Участок шоссейной дороги Голышево - Карсава укреплялся с помощью деревянных чурок, которые заготавливали в деревне Пустошка. Сюда немцы пригнали на работу моего среднего брата Михаила. Тогда мы им немного помогли, - уничтожили немецкую строительную технику и заготовительный пункт. Мы, подрывники, обрадовались новостройкам, - открывался простор для диверсионной работы, по которой мы соскучились. Мы внимательно следили за ходом строительства, по ночам выходили на дорогу, иногда и днем из укрытия наблюдали за стройкой, выжидали нужный момент. Не упустить бы его: нашей целью должен был стать первый же эшелон. Первый эшелон с живой силой и техникой вышел из Абрене 4 июля. Мы пустили его под откос в районе деревни Доскачи, заодно в ту же ночь взорвав железнодорожный мост. Были проведены интенсивные диверсии и на шоссе. 161
Начавшись с первым эшелоном, диверсии на этих дорогах не прекращались ни на день, так что нормальное движение по ним противнику восстановить так и не удалось. Оживилось движение и на благоустроенном участке шоссе Голышево - Карсава. Но и здесь буквально каждую ночь мы минировали дорогу и устраивали засады. В панике противнику пришлось прибегнуть к крайним мерам: немцы стали заставлять местных крестьян перед движением своих войсковых колонн прокатывать дорогу специальными вальками для обнаружения мин. Для безопасности крестьяне управляли лошадьми с помощью длинных вожжей. Чтобы не подвергать соотечественников лишней опасности, мы тоже перестроились, - стали минировать дорогу за считанные минуты между прокаткой и движением вражеской колонны. 26. В прицеле - немецкий штаб Одной из моих последних партизанских операций была сложная и дерзкая операция в городе Даугавпилсе, где было решено уничтожить немецкий штаб в центре города. Сделать это было не очень просто, - штаб усиленно охранялся. Командир отряда Бурцев прислал ко мне Василия Гульчука, которому в этой операции отводилась важная роль. Старший лейтенант Красной армии Василий Гульчук, в самом начале войны попавший в плен, находился в Даугавпилсском лагере военнопленных. Туда часто заглядывали власовцы, и Василий вступил в их ряды. Власовская часть стояла в Себеже. Ознакомившись во время увольнительных с городом, он бежал из власовского батальона и вступил в Латышский 7-й партизанский отряд, а оттуда вместе с моим земляком Иваном Ивановичем прибыл к нам. Мне следовало одеть Гульчука в немецкую форму, обеспечить документами, снабдить взрывчаткой и оружием. Форму немецкого лейтенанта нашли, выбрали из вороха трофейных документов лейтенантское удостоверение. Местный фотограф изготовил фото Гульчука, которое и вклеили в удостоверение вместо 162
физиономии прежнего владельца. Вооружили Василия пистолетом, а мину замедленного действия пристроили в потайное отделение чемодана. Гульчуку следовало сесть на поезд на станции Карсава. Из деревни Заречье они вместе с нашим помощником Владимиром Голубевым выехали на линейке в сторону станции. Увидев на шоссе интенсивное движение вражеских машин, Гульчук и Голубев решили установить мину. Володя поставил мину в придорожный песок, а Василий придерживал под уздцы лошадь. Когда машины подъехали ближе, лошадь, испугавшись, шарахнулась и сдала назад. Колесо линейки наехало на мину, раздался взрыв. Володя погиб на месте, а Василия волной забросило в кювет. Немцы, обнаружившие лейтенанта в бессознательном состоянии, доставили его в госпиталь. Гульчук на деле оказался нацистским агентом, обер-лейтенантом полиции, лично связанным с гебитсфюрером СС Даугавпилсского округа. Как же мы проглядели этого мерзавца? Шпион-агент внутри партизанского подразделения - самый опасный враг. Доверием он у нас пользовался, как прибывший непосредственно от командира отряда, то есть вроде бы проверенный человек, он даже участвовал в наших операциях. Партизаны не знали чекистской работы, не были знакомы с методами шпионажа, и это было слабым звеном в партизанском движении. Будь мы поопытнее, подозрения, собранные по крупицам, не пропали бы впустую. К примеру, прибывший с Гульчуком Иван Иванович приболел и залег в шалаше. Проходит неделя, вторая, а он все лежит, хотя по виду вполне здоров. Разбираться и «копать» не стали, а зря. Иван Иванович оказался агентом все той же Даугавпилсской полиции и подчинялся непосредственно Гульчуку. В Даугавпилсе кроме легиона СС находился и охранный русский батальон, в который направляли призывников из русской среды. Там Ивана Ивановича и завербовали. Теперь его шеф, Гульчук, был им недоволен, - постоянно заскакивал в шалаш, тормошил, торопил, но Иван Иванович продолжал играть больного. 163
Прикидывался он потому, что со многими из нас был хорошо знаком, с некоторыми учился в одном классе, в прошлом приятель, наш земляк. Видимо, таким способом он пытался избежать предательских действий. Если бы мы тогда сообразили, что к чему и побеседовали с ним на эту тяжелую тему, то, возможно, он и открылся бы. Но сам он на это не пошел, опасаясь, по-видимому, своего шефа. Так что мы оказались в очень опасной ситуации - на такое небольшое подразделение сразу два шпиона. Как позже подтвердило время, у Иван Иваныча были все основания бояться своего начальника - Гульчук выдал немцам семьи партизан, начались аресты. Не зная наших фамилий, он ловил обращения по именам. Видимо, услышав, как один из моих земляков обратился ко мне по отчеству - Макарович, и не расслышав правильно, он решил, что моя фамилия - Макаров. Когда Гульчук прибыл в мою деревню, естественно, в ней никакого Макарова никто не знал. Только когда Гульчук описал меня местному приспешнику немцев Игнату, тот понял, о ком идет речь, и указал на моих родителей. Их схватили прямо на рабочем поле. Кроме них были арестованы пять партизанских семей и еще шестая, не имеющая отношения к партизанам. У карателей появилась моя фотокарточка, теперь они разъезжали по хуторам и обещали тому, кто окажет содействие в моей поимке, астрономическую сумму. Наши семьи прошли через тюрьмы, Саласпилсский лагерь смерти, а оттуда были вывезены в Германию. Моя мать Анна Алексеевна угодила в лагерь Равенсбрюк, где работала на военном заводе. Там ей казалось, что она делает снаряды против своего сына. В лагере мать заболела, поднялась температура. У нее отобрали красную карточку, вручили черную и выдворили из барака. Красная карточка была рабочей, черная означала смерть. Утром на «аппеле» - проверке надзирательницы дубинками согнали больных и ослабевших в кучу и погнали неизвестно куда. 164
Впереди матери шла ее родная тетя. Группу привели к большой стене из красного кирпича. Открыли металлическую дверь, выдвинули что-то вроде лестницы. На нее бросили тетю - и отправили в пламя. Это был крематорий. От ужаса у матери затряслись руки. Черная карточка выпала, она наклонилась, но подняла другую, красную. Увидев красную карточку, надзирательница двинула матери дубиной по плечу и закричала: «Фабрик, фабрик, арбайт!» Мать пригнали в цех. Сильный человек, даже больная она выдержала это. Помогло и хорошее сердце. Врач-немец ей говорил: «Матка, сердц - гут». Мать, искренне верующий человек, усердно молилась и, рассказывая про свое чудесное спасение от смерти, утверждала, что это бог услышал ее молитвы. После войны она вернулась домой. Долго трудилась и умерла в глубокой старости, прожив 96 лет. Мой отец Макар Никифорович находился в лагере города Бремена вместе со своими земляками. Те, кто был послабее, не выдержав голода и холода, вскоре умерли. Отец - человек крепкий, долго держался, но когда немец сапогом разбил ему позвоночник, заболел туберкулезом и быстро ослаб. При освобождении Бремена американцы нашли его лежащим под лагерным забором без сознания. Больным и слабым отец вернулся домой, его постоянно преследовали мучительные боли, и вскоре после войны он умер. Но вернемся к агенту Гульчуку. Узнав об очередном аресте - на этот раз семьи В. Голубева, мы, тяжело переживавшие такие случаи, обсуждали возможность отбить их у карателей. В это время М. Бойко, часовой, просигналив с высокой елки, быстро спустился вниз: - Немцы идут! Много немцев! Оружие блестит... Впереди человек в белой рубашке. Это был Гульчук. Положение складывалось серьезное - в лагере были раненые. Единственная тропинка с острова сейчас была занята немцами, ограни¬ 165
чивая нас в маневре. Мы срочно заминировали подходы, определили линии обороны и назначили старших по боевым позициям. Ждали час, другой. Наступил вечер, а каратели так и не появились. Разведчики доложили: ближайший пост врага в 700 метрах. И там же две березки согнуты, со связанной кроной выглядят как ворота. А карателей почему-то нет, отошли. Ночью мы покинули остров. Как оказалось, это было правильное решение, - на другой день каратели, дождавшись подкрепления, ворвались в покинутый лагерь. Через несколько дней Гульчук вывел карателей на 7-й отряд. Партизанам был навязан неожиданный бой, они, с трудом отбив многочисленные атаки, понесли тяжелые потери. Среди немцев опять видели человека в гражданской одежде, это был Гульчук. После войны, не зная, остался ли жив этот предатель, мы долго его искали и не могли найти. Он оказался жив. Обнаружили его на Украине, на своей родине, где он, не скрываясь, жил под своей фамилией. Он сидел в тюрьме за кражу масла на местном маслозаводе. Но и теперь от ареста его кто-то спас, - предупредили, и предатель скрылся. Наш партизанский юморист по этому поводу сказал так: - Не надо его арестовывать. Надо найти его и сообщить, что латыши собираются его арестовать. Пусть убегает еще раз. Так и так гонять подлеца до самой смерти - это наказание будет потяжелее, чем тюрьма на государственных харчах. Надеюсь, что так и случилось, и предатель жил в постоянном страхе. К сожалению, многие партизанские и подпольные группы, действовавшие в Латвии, были разгромлены полицией именно с помощью агентов - власовцев из бывших военнопленных, которые без особых затруднений поддавались вербовке. Под видом пострадавших эти типы проникали в ряды патриотов - люди сочувствовали им, оказывали внимание, старались облегчить их судьбу. Думаю, это происходило потому, что в молодой советской республике, особенно среди простого народа, авторитет Красной армии 166
оставался высоким, и поэтому всех военнопленных принимали за своих, чем и пользовались предатели. Полиция их работу ценила, поэтому и использовала часто. Военнопленный Рагозин, став агентом, отправил на тот свет не один десяток латвийских патриотов. Он же по команде начальника латвийского отдела гестапо Тадеманиса привел в полицейскую засаду организатора и руководителя рижского подполья Героя Советского Союза Иманта Судмалиса. Гестаповцы долго истязали патриота жестокими пытками и, ничего не добившись, повесили его в камере рижской Центральной тюрьмы. 27. Последнее «чудо» Линия фронта приближалась, - Красная армия гнала врага с родной земли. Все чаще в воздухе появлялись наши самолеты-разведчики. По ним били зенитки, расположенные недалеко от нас. После недолгих поисков на восточной кромке болота, в кустарнике, мы обнаружили три зенитки. Тихо убрав охрану, орудия взорвали. Вскоре стала слышна канонада фронтовых орудий. Дороги были забиты отступающими немецкими войсками, которые, видимо, надеялись, что на латвийской земле им будет спокойней. Эту надежду мы быстро рассеяли, организовав врагам достойную встречу. Партизаны начали действовать в самой гуще противника: минировали, забрасывали гранатами, поливали автоматным и пулеметным огнем. В последних боях ненависть к врагу вспыхнула с особой страстью, - не за горами был день Победы. Бойцы беспощадно били противника за поруганную нашу землю, за муки и страдания отцов и матерей, братьев и сестер. По пятам врага шла Красная армия. Гитлеровцы в панике рвались на запад, но их встречали народные мстители. Так было не только в Латвии, но и в Литве, и в Белоруссии, и в Польше. Не укрылся враг и в своем логове. Справедливая война не имела границ ни во времени, ни в пространстве. Собравшись после боя в условленном месте и перевязав раненых, мы по тропинке направились к своей базе. 167
Я шел впереди. Полагая, что кроме нас тут никого нет, я задумался и в какой-то степени ослабил бдительность. И вдруг в пяти шагах от меня блеснул автомат. Немцы! Я нырнул в траву и крикнул: - Wir sind lettisch Legion! В первую минуту немцы, похоже, поверили, что мы из легиона СС, тем более что многие из нас были в немецкой форме. Ко мне подполз братишка В. Гусев, он хорошо говорил по-немецки, и, вступив в разговор с немцами, потребовал на переговоры командира. По немецкой цепочке пошла команда, - вызывают командира, но вскоре мы увидели, как немцы стали разворачиваться в цепь. Видимо, засомневались, легионеры ли мы, да и к легионерам в то время доверие немцев было подорвано, - когда легионеры жгли русские и белорусские деревни, у «братьев по оружию» царило полное согласие, но когда пришел черед жечь латышские, - тут единение затрещало по швам. Из легиона теперь бежали целыми подразделениями. Мы вовремя сообразили, что делать. Не всегда смерть является геройством, есть моменты, когда героизм требует жить. Мы отступили, потом зашли к немцам в тыл и дружно ударили из автоматов по цепи врага. Немцы ответили слабо, хотя их было не меньше батальона. Испугавшись, они в быстром темпе стали отходить. Группа смельчаков бросилась преследовать врага по знакомому нам болоту, остальные партизаны двинулись на базу с ранеными. Рано мы заговорили о безопасности, желание опередило действительность, и смерть снова появилась рядом, и снова нас выручило «чудо». С бойцами Красной армии мы встретились утром 23 июля. В тот день были освобождены от оккупантов не только наш округ, но и города Лудза и Карсава. На встрече с красноармейцами царили объятия, неимоверная радость и восторг охватили нас. Красноармейцы с гордостью рассказали, как идет освобождение родной земли, а мы им поведали о своих делах. 168
28. Память не отпускает Не верится, что партизанские пути-дороги позади, - цепкая память никак не отпускает прошлое. Не покидают и критические оценки, мысли, и в первую очередь, - а нельзя ли было сделать больше? Ведь я по характеру максималист. Хотя с высоты моих лет прошлое видится ярче и контрастнее, тем не менее, бичевать себя больших оснований не нахожу. В своем главном, подрывном, деле я осуществил 42 взрыва на военных объектах врага, подорвал 16 эшелонов, 11 моих мин рванули на военных шоссейных дорогах, многократно участвовал в «рельсовых войнах», уничтожил молочный завод и продуктовые военные склады, взорвал здание волостного правления, линии связи и электропередач, не единожды атаковал гранатами военные машины. Страна высоко оценила мои боевые заслуги, наградив высшим орденом страны - орденом Ленина. Тем не менее, один эпизод из военного прошлого до сих пор меня огорчает, - абренский городской железнодорожный мост. Тогда меня мои товарищи не поддержали. Они хорошо знали тамошние условия и решили не рисковать, - рядом с мостом стояли немецкие казармы. В мирные дни, будучи в командировке в Пыталово, где размещалось одно из наших подразделений транспортной милиции под началом майора Н. И. Шемякова, меня потянуло полюбоваться этим мостом. Вдоволь насмотревшись, я забрался под мост перепроверить, правильно ли были тогда сделаны расчеты для взрыва. В этот момент к мосту подошел старичок и, указывая на меня, спросил Николая Ивановича, что это я там делаю. - Это партизан. Жалеет вот, что не взорвал мост во время войны, - ответил ему Шемяков. -Ну и что? - Решил взорвать сегодня. Старичка с моста как ветром сдуло. Мост взорвать было все же можно, но для этого требовалась темная ночь, большой ветер и дождь, - в непогоду охрану можно было убрать, не демаскируя себя. После «встречи» с мостом вспомнились слова поэта: «Друзей наших останки давно вошли в состав родной земли, а нам поныне снятся танки». 169
Глубоко в памяти осели не только военные эпизоды, но и наши простые люди, их бескорыстная помощь, их подвиг. Провожая нас на задание, они всегда желали успехов, но тут же добавляли: «Постарайтесь остаться живыми». Их слова хранили нас. Они видели, как мы балансировали между жизнью и смертью. Нельзя сказать, что мы, молодые романтики, не думали о жизни, но в разгар сражения мы забывали обо всем. Война человечества против бесчеловечности была не на жизнь, а на смерть. История еще не знала такого народа, выдержавшего нечеловеческие испытания, остановившего и разбившего нацистские орды. Наш великий народ сумел не только отстоять свою независимость, но и освободил от фашистов мировую цивилизацию, спас человечество от уничтожения. Советский Союз внес решающий вклад в победу над странами фашистского блока и завершил войну с небывало возросшим международным авторитетом. Это хорошо осознавали народы мира. Война оставила такое наследие, что ее итоги, уроки продолжают оказывать воздействие на весь ход и характер мирового развития, на сознание людей. Исторический масштаб и значение Победы не подвластны времени, - то, что было истинно великим, остается великим навсегда. Ветеранов Второй мировой часто называют людьми, совершившими подвиг, и это верно. Солдат, будь он на фронте или в тылу врага, думает не только о победе, но и о том, что принесет эта победа: о мире, спокойствии, труде, о встрече с родными, друзьями, любимой. Это во сто крат увеличивает его духовные и физические силы, и он становится способным на многое. Победа! Долго мы ее ждали, и как долго к ней шли... Сколько лет прошло, но день 9 мая 1945 года ни один солдат не сможет позабыть. Всенародное ликование, восторг и радость, объятия со слезами на глазах. День Победы стал нашим звездным часом. Четыре года мы жили на пределе физических и духовных возможностей, понимая, что судьба Родины зависит от каждого из нас. Военное прошлое тяжелым грузом осталось в памяти. Война опалила моих одногодков, в живых их осталось только двое из каждой 170
сотни. Война искалечила нашу юность, и мы до сих пор удивляемся, как смогли выдержать. Выручала вера в то, что делаем правое дело. День Победы - вечный праздник, праздник не только радости, но и скорби. Мы никогда не забудем молодых наших друзей, которые до победы славной не дошли, но за нее отдали свои жизни. Но Победа - не только торжество, но и наказ всем живущим на земле: нельзя забывать о той цене, которую народы за нее заплатили. Только на территории Латвии погибло 157 тысяч советских воинов. Здесь более 400 братских захоронений и мемориалов. За освобождение республики от нацистов звание Героя Советского Союза получили 317 воинов, 120 из них погибли. В честь всенародного подвига в Риге в парке Победы сооружен величественный монумент - памятник воинам-освободителям. В День Победы здесь всегда большие торжества, гулянья до позднего вечера. И хотя ветеранов, увы, становится все меньше, народу на торжества приходит с каждым годом все больше, а это означает, что этот всенародный день памяти и благодарности победителям становится бессмертным. Молодежь высоко чтит память своих отцов и дедов, крепко помнит о своих корнях. К 60-летию Великой Победы я получил поздравление от Президента России Владимира Владимировича Путина: «Мы свято чтим Ваше мужество, самоотверженность и героизм, отстаивая независимость государства. Ваш подвиг стал ярчайшим примером беззаветного служения Отечеству и любви к Родине. От всего сердца желаю Вам крепкого здоровья, счастья и всего самого доброго». Для ветерана такие слова значат многое, и хочется еще что-то сделать для Отечества. Я заметил, что под воздействием праздника улучшается не только настроение, но и здоровье. Радуюсь, глядя военный парад на Красной площади, в котором когда-то участвовал и сам, радуюсь за то внимание и заботу, которой окружены ветераны в России. В сегодняшней Латвии ничего подобного нет, как будто ветеранов в стране нет вовсе. День Победы власти за праздник не считают и уделяют внимание ветеранам антигитлеровской коалиции скорее в обратном смысле, - морально травят, преследуют за ношение боевых наград, победной символики. 171
Не было бы нашей победы в мае 1945 года, не было бы сегодня и Латвии, - она бы стала протекторатом «Остланд» в составе рейха. Но эта правда сегодня многим не нравится, в том числе и националистам из государственного руководства, и они стараются ее не замечать. В сегодняшнем Европейском Парламенте Латвию представляют лица с неонацистскими взглядами, где они подыскивают себе сторонников. Эти «парламентарии» вместе с легионерами маршируют по улицам Риги, пытаясь перелицевать историю на свой вкус. Так что, люди, будьте бдительны, - борьба за правое дело еще не окончена! 29. Курган Дружбы У ветеранов-партизан есть еще островок радости, где они собираются вместе, - это Курган Дружбы народов, на котором установлен мемориал в честь боевого братства русских, белорусских и латвийских партизан в борьбе с нацизмом. Курган сооружен руками партизан этих 3 республик, на стыке их границ, на реке Синяя. Во время войны в этой зоне шли ожесточенные сражения. Когда-то среди участников встреч были шестеро командиров бригад, но сегодня в живых остался только В. Самсоне. Курган Дружбы открыт 3 июля 1959 года. Он представляет собой единый ансамбль. От кургана расходятся три аллеи: в сторону России - кленовая, в сторону Белоруссии - березовая и липовая - в сторону Латвии. Сам курган, на вершине которого растет красивый дуб, находится на латвийской территории. Мемориальные доски на трех языках гласят, что курган «воздвигнут на стыке границ трех братских республик в честь боевой дружбы, скрепленной кровью в годы Великой Отечественной войны русских, белорусских, латышских партизан». На латвийской стороне находится памятник партизану Герою Советского Союза Иманту Судмалису, единственный, оставшийся сейчас на территории Латвии. Недалеко от него - могила погибшего на территории нашей республики командира Белорусского отряда Владимира Симацкого. На территории России возвышается памятник героической партизанке, секретарю Себежского подпольного райкома 172
комсомола Марии Пынто. На белорусской стороне - обелиск в честь патриотов многонациональной комсомольской организации приграничной деревни Прошки. Здесь и музей партизанской славы «Дружба». Есть эстрада, где в дни праздничных встреч проходят концерты, гостиница. Ежегодно в первое воскресенье июля сюда с трех сторон стекались десятки тысяч участников. Делегации от республик шли по своим аллеям к центру кургана, где происходила встреча братьев по оружию, - объятия, поцелуи, обмен сувенирами. На центральной площадке начиналось импровизированное театральное представление. В честь встречи заслуженные партизаны трех республик зажигали огонь, зажженный от Вечного огня в столицах республик. Партизаны с факелами в руках поднимались к величественной чаше и зажигали огонь, поднимались флаги СССР и трех республик. Под звуки торжественного марша к памятникам и обелискам несли гирлянды из живых цветов. При каждой очередной встрече республика-организатор старалась подарить нам что-то новое: чего стоило зрелище десантирования спортсменов-парашютистов на вершину Кургана. Не успела приземлившаяся девушка-парашютистка встать на ноги, как к ней подбежал партизан и, отстегнув партизанскую медаль, наградил ею спортсменку. Это были волнующие встречи. На торжественном митинге звучали воспоминания о борьбе с лютым врагом, радовались мирным дням, обменивались трудовым опытом. Я побывал на этих встречах 36 раз, довелось мне и выступать как Председателю Совета латвийских партизанских бригад. Вот несколько строк из текста того выступления, ныне хранящегося в домашнем архиве: «...Тогда, во время войны, в этот край к партизанам стекалась суровая и трагическая информация. Там враги сожгли деревню, там расстреляли и сожгли стариков, женщин и детей, а там изверги ворвались в дом и на глазах отца и матери изнасиловали и замучили несовершеннолетнюю дочь... Эти злодеяния врага и звали нас в бой. Именно в борьбе и сложилось боевое интернациональное партизанское братство... И сегодня партизаны - «люди с чистой совестью», верны 173
клятве хранить верность дружбе, окропленной кровью в борьбе. Мы радуемся и шлем большое партизанское спасибо всем, кто сюда пришел по велению сердца, и особенно молодежи...» Мы слушали проникновенные стихи псковского поэта-партизана Ивана Виноградова, написанные им в партизанском лесу: Родная мать! Мы все полны стремлением Громить врага как ночью, так и днем!.. Скорей умрем, чем станем на колени, Но победим скорее, чем умрем! Трудно переоценить значение этих строк для той поры. После митинга начинался большой концерт творческих коллективов трех республик, а потом - партизанский костер, у которого велись задушевные разговоры, звучали песни военных лет. ...Наши хаты сожгли, наши семьи увезли... ...Там немецкий обоз полетел под откос, Он на собственных минах взорвался... Звучала и песня партизан-подрывников первой латвийской бригады: Каждый здесь собрался, Кто в живых остался, Путь пройдя до мирной тишины. Вспомним, как бывало, Мы ломали шпалы И стальные рельсы гнули в рог. Припев: Самсона ударная бригада Била так фашистов всех мастей, Что казался им страшнее ада День, когда они встречались с ней. 174
Кононов Василий Не жалел усилий, Защищая Родину свою, И не ради славы Подрывал составы Паэгле, соратник наш в бою. Третий рейх шатался И Кузьмин старался, Подложил еще, где надо, тол, Вид еле дрался смело И погиб задело: До победы славной не дошел. По лесам и шпалам Пройдено немало, Каждый делал все, что сделать смог. Если, братья, снова Час придет суровый - Вспомним будни боевых дорог. Особенно хорошо эта песня звучала в автобусе, когда партизаны в хорошем настроении возвращались с Кургана. В последние годы на латвийской стороне Кургана многое изменилось. Латвийское правительство закрыло границу, и теперь для посещения «чужими» латвийской территории стала необходима виза. В день торжества по берегу пограничной реки натягивают две ленты: желтую и красную - проход закрыт, рядом прохаживаются пограничники с автоматами и собаками, словно флажками обкладывают волков... Нам, партизанам, это многое напоминает. Например, порядки в концентрационных лагерях. Латвийские власти провели границу через сердца воиновпобратимов. Нас разделили, но не раздавили! Никакими «высочайшими постановлениями» нельзя разрушить кровное братство трех народов, нашу боевую память, нашу дружбу. 175
Участники слета на латвийской стороне дружно запели песню «Вы шумите, шумите надо мною, березы». Только затихли последние слова, как тут же с российско-белорусской стороны раздалось «Кур ту теци, курту теци...». Импровизированный концерт набирал силу. Партизанские песни напугали латышское начальство, к границе подтянулись дополнительные наряды вооруженных пограничников и встали в цепь, но песни продолжали звучать, теперь их исполняли одновременно оба берега - на русском, белорусском, латышском языках. Люди не скрывали слез. Через узкое русло реки с обеих сторон летели цветы. Последним аккордом этого уникального концерта прозвучала легендарная «Катюша». До встречи через год, боевые товарищи! Организацию слета с латвийской стороны теперь взяла на себя социалистическая партия, во главе с ее неутомимым руководителем Альфредом Рубиксом. Несмотря на пограничные заслоны, латышским властям не удалось сорвать торжества братьев по оружию, - на Кургане Дружбы теперь стали проходить два мероприятия. Главные торжества - за латвийским кордоном. Оттуда слышны выступления, музыка, песни, а на латвийской территории проходит свой торжественный митинг, концерт и встреча у костра. Ветераны с огромной благодарностью и радостью услышали слова молодежи: «Вы всегда будете для нас достойным примером. В годы войны у вас был выбор: защищать социализм или служить нацизму. Вы выбрали социализм. Вы выбрали не национализм, а дружбу с русскими и белорусскими партизанами и сохранили верность этой дружбе. О ней нам всем сегодня напоминает Курган Дружбы. Вы выстояли в годы войны, а теперь помогаете выстоять нам в это трудное для людей труда время. Мы, социалисты, сделаем все для того, чтобы ваши подвиги в годы войны не были забыты. Ваши наследники, молодежь, должны знать правду о суровых и героических годах борьбы с врагом. Она помогает им вернее сделать свой выбор в трудные минуты испытаний. 176
Дорогие партизаны, ветераны, верьте, что вы сражались не напрасно, не теряйте веры в людей, в лучшее будущее! Оно обязательно придет для людей труда. Передавайте весь свой жизненный и боевой опыт, чувство любви к Родине подрастающим поколениям молодежи. Ваши беседы, рассказы, воспоминания - это живая правдивая история, которую не узнаешь из учебников и книг, авторы которых пытаются переписать историю Второй мировой и Великой Отечественной войны. Вы можете этому воспрепятствовать, будучи не свидетелями, а непосредственными творцами истории тех лет, которую вы написали своей кровью, ценою жизней своих боевых товарищей. Спасибо вам, дорогие ветераны, за ваш подвиг, за великое самопожертвование во имя спасения Отечества! Ваш подвиг, величие содеянного вами будет жить вечно! Вы золотыми буквами вписали себя в историю человечества, и никому не удастся принизить значение свершенного вами. Будьте мужественны и бодры духом, ибо в народе не зря говорится: не стареют душой ветераны. Желаем всем партизанам и бескорыстным помощникам, всем участникам слета на Кургане Дружбы хорошего настроения, здоровья и выдержки. Эти встречи дают большой заряд бодрости ветеранам. И надолго. Пусть и этот слет станет новым незабываемым праздником для каждого из вас». Участники слета 2005 года обратились ко мне с приветствием, в котором сказано: «Мы хорошо знаем и помним о Ваших боевых подвигах, ценим Ваше мужество в борьбе с нацистами. Мы - вместе с Вами в борьбе за правду и справедливое решение суда: желаем Вам здоровья, выдержки и мужества в борьбе с несправедливостью». Я поблагодарил их за эти добрые слова, за высокую оценку моего скромного труда, за поддержку в борьбе с несправедливостью. Они придали мне новые силы, и я постарался воплотить их добрые пожелания в жизнь. Моя долголетняя напряженная борьба за правду, за партизанскую честь завершилась победой. Но об этом - позже. 177
Часть вторая ВОЙНА ПОСЛЕ ВОЙНЫ Май 1945-го. Победа. Повсюду восторг, всенародное ликование, а меня ждали впереди еще две войны. Я прослужил в органах внутренних дел 43 года, пройдя путь от начальника волостного отделения до начальника Управления милиции республики, руководил большим и сложным коллективом с многочисленными службами. В памяти хорошо сохранилась сложная, подчас трагическая обстановка, сложившаяся в республике в послевоенные годы. Я счел своим долгом ознакомить сегодняшнее поколение с событиями тех лет, да и нынешняя политическая обстановка в стране требует этого: после многочисленных публикаций о «национальных партизанах», после выхода книги о них ко мне все чаще обращаются родные и близкие тех, кто погиб от их рук в послевоенные годы. Люди хотят знать, кто убил их родных, кто терроризировал и держал в страхе мирное население. Поэтому постараюсь изложить все, что мне известно о той войне после войны, ничего не скрывая и ничего не преувеличивая. 1. Первый день в милиции Наступило лето 1944 года, четвертое военное лето. В результате коренного перелома на фронтах все больше укреплялась уверенность в близкой победе СССР над германским нацизмом. Успехи партизанского движения также придавали нам силы, рождали бесстрашие в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами и их приспешниками. Мы, партизаны, стали настоящими бойцами. Враг тоже это понимал и больше не смел нападать на нас малыми силами. Росли наши ряды, в них вливались новые силы, в том числе и отказники из «Ваффен СС». Но больше было тех, кто шел в партизаны по велению сердца, не желая оставаться в стороне от борьбы с нацизмом. 178
Фронт приближался к границам Латвии, уже слышна была артиллерийская канонада. До конца войны еще было не близко, но с каждым днем росло радостное предчувствие грядущей победы. В перерывах между боями и походами партизаны все чаще размышляли о том, что они будут делать после войны: восстанавливать разрушенные города и села, пахать землю, ходить в дальние моря. Многие из молодых, к которым принадлежал и я, представляли свое будущее несколько по-другому, - наши мысли были связаны с учебой. Война лишила нас возможности учиться, и наши мечты о продолжении образования преумножались с каждым победным залпом Красной армии. Во время передышек подолгу велись споры о профессиях агронома, врача, учителя, лесничего, механика, - эти специальности тогда были более близки нам. Мы были уверены в том, что сразу после победы возобновим учебу и что именно школьная скамья станет первым шагом нашей послевоенной жизни. Но в действительности все сложилось несколько иначе. В июле 1944 года Красная армия освободила от немецких оккупантов восточные уезды Латвии. Многие из партизан, влившись в армейские ряды, воевали до капитуляции фашистской Германии, другие же выполняли различные задания местных партийных и советских органов, восстанавливали подорванное войной здоровье. Реальность оказалось совершенно иной, нежели наши мечты. Мы не могли предвидеть, что после войны в республике будут свирепствовать вооруженные банды «лесных братьев». Конечно, в конце войны мы понимали, что бывшие эсэсовцы, шуцманы и другие пособники немцев, не удравшие вместе с оккупантами, будут препятствовать восстановлению мирной жизни, что они попытаются повести за собой какую-то часть крестьянства, но мы надеялись, что с ними быстро покончат органы народных комиссариатов внутренних дел и госбезопасности, и участия бывших партизан не потребуется. Мы, воевавшие в самые тяжелые дни Великой Отечественной, считали, что повоевали достаточно, и сгорали от желания учиться и только учиться. Но когда наступил долгожданный день Победы, для нас, бывших фронтовиков и партизан, учеба, к которой мы тогда так стремились, 179
отодвинулась на более поздние годы, - необходимо было срочно разворачивать борьбу с «оборотнями». Давно сложилась традиция начинать мемуары работников внутренних дел с описания первого дня службы. Поверьте: первый рабочий день - важнейшее событие для последующей успешной адаптации сотрудника милиции. Обычно этот день удачен для тех, кто пришел в милицию по призванию. Со мной было иначе, - никакого призвания у меня не было, более того, постоянно ощущалась неуверенность в своих силах. Мой первый день на службе в милиции оказался весьма необычным и очень даже горьким. Демобилизовавшись, я вернулся в родной город Лудзу. 22 мая 1945 года бюро Лудзенского уездного комитета партии утвердило меня заместителем директора Нирзенской МТС. Все мои пожитки уместились в рюкзак, я простился с друзьями и родственниками и на рассвете отправился на поиски транспорта, чтобы добраться до Нирзы. У здания уездного отдела НКВД я встретил начальника отдела подполковника Альберта Спаринского, который сердито сказал, что дежурный долго искал меня и нигде не мог найти. Я не понял, почему его тон так недружелюбен, и обиженно ответил, что у каждого из нас свои обязанности. - С этого дня, - сказал Спаринский, - наши обязанности перестали отличаться. Ночью состоялось экстренное заседание бюро уездного комитета партии, решение о твоем назначении в МТС отменено и принято новое, - назначить тебя на должность начальника Карсавского волостного отделения внутренних дел. На сборы даю 10 минут. В Карсаву поедем вместе. Слегка ошарашенный этим сообщением, я, выразив свое несогласие, повернулся и сделал несколько шагов в сторону здания укома партии, но, подумав, вернулся к Спаринскому. - Мои вещи при мне. А с родственниками я простился. - Тем лучше, - примирительно сказал А. Спаринский, - обстоятельства не позволяют терять ни минуты. Я еще раз робко возразил, что ничего не смыслю в работе органов внутренних дел, на что Спаринский уже совсем миролюбиво ответил: 180
- Поэтому я и еду с тобой. На месте объясню твои обязанности, научу. О написании автобиографии и заявления о приеме на работу, прохождении медицинской комиссии, как теперь это положено в таких случаях, тогда и речи не было. Вот почему долгие годы на службе в органах внутренних дел встречались люди без ноги, без руки или с другими «ограничениями по здоровью», но работали они не хуже других. Например, за начальником Илукстского отдела милиции Стрижаковым, который в боях потерял ногу, и не все здоровые могли угнаться. В управленческий «Виллис» вместе с нами сел начальник отдела по борьбе с бандитизмом уездного отдела НКВД П. Румянцев. Дорогой разговор зашел о бандах в Карсавской волости и конкретно о том, что калнасалская банда братьев Лисовских из засады обстреляла повозку начальника уездного отдела милиции майора Ф. Фридрихсонса. Коварная пулеметная очередь оборвала жизнь его спутников - бойца истребительного батальона П. Люстика и оперуполномоченного отдела младшего лейтенанта Н. Демченко. Фридрихсонс, раненый в руку, остался жив. Правая рука его была изувечена еще на фронте (он командовал батальоном в Латышской дивизии). Во время похорон Демченко, - на самом высоком холме города у стены древнего замка, - я многое переосмыслил. Погребение превратилось в многолюдный митинг, что очень удивило меня. По количеству участников и горячим выступлениям этот митинг мне напомнил первый послевоенный митинг на освобожденной территории республики, состоявшийся в Лудзе 2 августа 1944 года. Но сейчас вместо радости на лицах у многих по щекам текли слезы. Когда наш «Виллис» приблизился к лесу у деревни Застенки, шофер вдруг без предупреждения взял максимальную скорость. И оказалось, не зря: из леса раздалось несколько очередей из «шмайсера». Никого, к счастью, не задело, но осмотрев в Карсаве кузов, мы обнаружили следы пуль. В то время к таким событиям относились достаточно спокойно. 181
Войдя в помещение волостного отделения внутренних дел, Спаринский сухим тоном велел бывшему начальнику В. Иванову сдать дела мне. Не успел тот вынуть из железного ящика папки и положить их на стол, как раздался телефонный звонок. Спаринский взял трубку и побледнел. Закончив разговор, подполковник сообщил, что звонил первый секретарь уездного комитета партии Огурцов и сообщил, что бандиты убили парторга Пилдской волости Николая Строгонова. Необходимо было немедленно ехать на место происшествия. Я бросился к машине, но Спаринский велел мне остаться и заниматься своими новыми обязанностями. Несмотря на мои попытки объяснить, что до войны я вместе со Строгоновым учился в Лудзенском ремесленном училище, а в партизанах укрывался с ним одним полушубком, Спаринский был неумолим. Он велел ехать В. Иванову, и тот уже из машины передал мне ключи от своего кабинета. Николая убил его земляк, несовершеннолетний Герасимович, сбежавший из Лудзенского техникума. С бандитами он знаком не был, просто прятался в хлеву усадьбы. Строгонов хотел поговорить с ним, но подросток, не вступая в разговор, выстрелил в упор и убил Строгонова. Товарищи уехали на происшествие, на этом мое «обучение» и закончилось. Я остался один с настроением хуже некуда. Открыл кабинет, оглядел папки с документами. Прочел списки банд Лисовского, Жука, Анцана, Наглиса и их пособников. Далее следовали рапорта работников, распоряжения начальства, протоколы, акты, жалобы... Ни в чем этом я не разбирался. Бумаги вызывали у меня тревогу, особенно дела с разноязычными названиями. Мои грустные размышления прервал стук в дверь: вошли сотрудники, начали представляться. Выслушал сразу понравившегося мне стройного участкового уполномоченного младшего лейтенанта милиции Николая Кулькова, затем одетого в полувоенную форму оперуполномоченного по борьбе с бандитизмом Егора Митченко. Особенно запомнился старший лейтенант Федор Старновский - в безупречной военной форме, с 182
выправкой кадрового офицера. Он представился как оперуполномоченный БХСС. Непонятное сочетание букв (особенно двух последних) неприятно резануло слух. У меня не укладывалось в голове, как же это я буду руководить опытными профессионалами, поэтому поспешил сказать, что устал с дороги и собираюсь отдохнуть, а они могут заняться своими делами. Я вышел на улицу. Накрапывал весенний дождь, усугубляя мое и без того подавленное настроение. Я решил «бежать», то есть, пока не поздно, уйти с нового поста. Если В. Иванова, который еще до войны окончил Московскую высшую школу милиции, заменили мной, то уж меня легко заменит кто-нибудь другой. Размышляя, через сетку дождя не заметил, как чуть не налетел на человека. Узнав в нем бывшего партизана Езупа Лагановского, я выплеснул ему все свои чувства. Езуп, чудесный человек, хорошо понимал людскую психологию. Выслушав меня, он сказал: - Так и быть, окажу тебе первую помощь. Как председатель Карсавского волостного исполкома собираюсь сейчас посетить некоторые деревни, посмотреть, как идет сев. Садись рядом в коляску. Посмотришь волость, людей... А там, глядишь, и освоишься в роли начальника милиции. Уверен, волостной парторг Виктор Каупуж будет доволен твоей кандидатурой. - А где сейчас парторг? - Еще не приехал, - ответил Езуп. - Ночью бандиты обстреляли городок, парторг сейчас успокаивает жителей. Раньше, когда здесь стояла рота, бандитов и духу не было, а как солдаты уехали - стали демонстрировать свою «отвагу». Через четверть часа мы уже ехали в направлении Голышева. Сказочные виды цветущих садов постепенно рассеяли мое мрачное настроение. В памяти всплывали знакомые с детства цветущие яблони, вишни, сливы, зеленеющие на родных полях озимые. Погрузившись в воспоминания детства, я не заметил, как к подводе подбежала растрепанная, измученная женщина и с плачем бросилась ко мне на шею. Из-за судорожных рыданий невозможно было разо¬ 183
брать, о чем она говорит. Ее босые ноги и заляпанное грязью платье говорили о том, что бежать ей пришлось долго. Наконец, сквозь слезы я разобрал, что стряслось, - бандиты убили ее мужа Юриса Кривтежа. Из канцелярии Малнавского техникума по телефону я вызвал на место происшествия сотрудников отделения внутренних дел, а мы направились к предполагаемому местонахождению бандитов. Добравшись до деревни Маззельчи, остановились во дворе крестьянина Франца Стрельча, единственный сын которого тоже недавно был убит бандитами. Хозяин встретил нас настороженно, но, узнав председателя волисполкома, успокоился. После того как Лагановский рассказал о сегодняшнем несчастье, а также обо мне и о моих партизанских делах, Стрельч доверил мне свою тайну: он рассказал, что ищет убийцу своего сына, по ночам прочесывает леса, прислушиваясь к выстрелам. Практический ум крестьянина его не подвел: он правильно «вычислил» убежище бандитов. - Не сомневаюсь, что ты честный человек, - сказал на прощание Стрельч. - Поэтому и сообщаю, что банда Жука находится на Черном острове. Вокруг болота и топи, но по звериным тропам туда пройти можно. Меня охватило желание покарать убийц мужа Апполонии Кривтежи и сына Франца Стрельча. Тогда я еще не знал всех преступлений этой банды. Из сельсовета позвонил в уездный отдел внутренних дел, сообщил, что стало известно, где скрывается банда Жука. Начальник ОББ старший лейтенант Петр Румянцев воспринял мое сообщение недоверчиво: - Без году неделя в Карсаве, а уже все узнал! Но, подумав, обещал ночью приехать. Договорились, что буду ждать его за деревней Маззельчи у столетнего дуба. Лагановский уехал в Карсаву, и я остался один. Около полуночи в условленном месте остановилась грузовая машина с бойцами. При свете карманного фонарика на топографической карте вычертили маршрут. 184
- Ну, веди нас, - сказал Румянцев, - раз ты здесь оперативный начальник. Такого поворота я не ожидал - думал, что Румянцев, как опытный руководитель уездного ОББ, должен был повести отряд сам. Я считал себя не готовым к выполнению такого серьезного задания, но своей растерянности постарался не выдать. И еще почувствовал обиду: я в этой должности всего несколько часов, опыта совсем нет, а тут - веди! Но что делать, - ударить лицом в грязь было нельзя. Пересилив неуверенность, я запомнил главные ориентиры и повел отряд, надеясь на партизанский опыт. Местность была труднопроходимой, за час одолели не более 2-3 километров. Из разговора Румянцева с командиром роты понял, что они эту местность хорошо знают, два дня назад ее прочесывали, но безуспешно. Наконец, когда уже занималась заря, достигли Черного острова. Осмотревшись, в густом ельнике обнаружили лишь пустые шалаши и остатки продуктов. Все указывало на то, что бандиты здесь были совсем недавно и, вероятно, должны вскоре вернуться. Последовала команда бойцам занять позиции возле речки на звериных тропах. Группа залегла в зарослях. Наконец из поселка донесся собачий лай. Еще раз предупредив посты о максимальной осторожности и о том, что огонь открывать только тогда, когда бандиты будут на переправе, я стал вглядываться в прибрежные заросли. Прошло какое-то время, и вот на тропе показались шестеро человек. -Стой! Руки вверх! Раздались предупредительные выстрелы. Но те шестеро не думали сдаваться, а пустились бежать. Бойцы кинулись их преследовать. Скоро выстрелы затихли, и преследователи возвратились на исходные позиции. Мои натянутые нервы отпустило, на все тело обрушилась усталость. Я присел на пень. - Что с тобой? - подошел ко мне Румянцев. - Банда... ушла. Не смогли покарать убийц... Сколько же они еще натворят?! 185
- Товарищ Кононов, - улыбнулся Румянцев, - если бы каждая операция была такой же удачной, как сегодня, бандитов в волости уже бы давно не осталось. Пошли! Начнем опознание пленных и трупов. Мое уныние как рукой сняло. Я последовал за своим оперативным начальником, и вскоре мы наткнулись на труп бандита Клемента Пойкана. Метрах в двадцати от него лежал раненый Станислав Линуж - бывший староста. Дальше - еще два раненых бандита: главарь банды Антон Жук, из бывших легионеров, и его отец Езуп. Бывшему шуцману Новицкису, на совести которого за годы террора накопилось множество жертв, удалось сбежать. Задержанных в тот же день доставили в Карсаву. Раненым оказали медицинскую помощь, а труп Пойкана поместили на базарной площади для обозрения. На допросах арестованных раскрылись мрачные подробности похождений банды Жука: нападения на крестьянские хутора, грабежи, поджоги и убийства. Бандиты застрелили мать бойца истребительного батальона А. Лагановского Теклу Лагановскую, в Маззельчах - Николая Стрельча, Болеслава Каупужа, крестьян из деревни Капычево Борболу Каупуж и Доната Каупужа, в Новоселках - Юрия Кривтежа и других. Главарь банды Антон Жук по приговору военного трибунала был расстрелян. Говоря о событиях тех лет, приходится часто обращаться к словам «банда», «бандитизм». Хотя неприятно их произносить, но от этого никуда не деться, - в Уголовном кодексе говорится, что банда - это вооруженная организация, созданная с целью совершения нападения, завладения имуществом и уничтожения людей. Банда Жука вполне подпадала под это определение, - только в своей родной волости главарь лично лишил жизни 9 человек - близких и дальних соседей, о чем он и поведал на суде. Ни один из погибших от его руки не являлся волостным активистом, - это были простые труженики села, беднота. А сегодня Антон Жук, эта деградировавшая, озверевшая личность, считается «национальным партизаном». Долго не выходило у нас из памяти кровавое сражение с бандой Жука, все думали, - нельзя ли было сделать как-то иначе? Проанализи¬ 186
ровав и взвесив все «за» и «против», пришли к выводу, что в данном случае в отношении этой банды другого пути не было. Постоянно с ними рядом был отец главаря, айзсарг, долголетний идейный вдохновитель всех их черных дел. Итогом стало неизбежное сражение. Своими кровавыми «подвигами» они заслужили сурового возмездия. В первую очередь это прозрение для бандитов, - поняли бессмысленность своих действий, то, что, кроме горя и страдания, народу ничего не дали. Но самую большую радость это сражение принесло населению волости. Они долго этого ждали. Победа над фашизмом принесла мир всей планете, мир нужен был и маленькой Карсаве. В этом мы видели свой священный долг. Раскрытием преступлений банды Жука и закончился мой первый день на службе в милиции. С тех пор прошло более 65 лет, но попрежнему кажется, что день 24 мая 1945 года длился целую вечность. Основную роль в ликвидации банды Жука я отвел помощи населения, этим и объяснив сотрудникам причину нашего успеха. Пришлось также обратить внимание на то, что «оборотни» не простят нам этой победы и могут обрушить свою месть на сельских активистов и беззащитных простых крестьян. Поэтому было необходимо срочно сделать все для того, чтобы бандиты не чувствовали себя безнаказанными. Правда, как позже выяснилось, мы несколько переоценили опасность, - к тому времени инициатива уже перешла в наши руки. Начался новый этап борьбы - наступление на бандитизм широким фронтом, и не только на участников банд, но и на их пособников, в том числе родных и близких. Использовались разнообразные формы и приемы борьбы, чаще всего - разъяснение и убеждение. Главным в работе становилась профилактика, а не вооруженные столкновения. То, что перелом достигнут, убедительно подтвердило то, что больше ни один житель волости не был убит. С разгромом банды Жука моральный настрой оставшихся бандитов сильно пошатнулся. Ведь он для них был «героем», многие равнялись на него. В то же время простые труженики волости как бы воспрянули духом и стали все более активно помогать нам. В жизни волости наступил новый поворот. 187
2. Как появилась банда Жука Карсавцы участвовали в битве за Москву, сражались за освобождение Наро-Фоминска и Боровска, били врага в Волховских болотах и закончили войну, замкнув Курземский котел. В соседних волостях Карсавскую округу заслуженно и почетно называли "Каупужью". Одна из улиц города названа именами этих героев: четверо братьев Каулужей пали в боях с нацистами. Меня долго мучил вопрос: почему в богатой революционнодемократическими и трудовыми традициями Карсавской волости появились банды? Поэтому я решил навестить крупнейшую деревню волости Новоселки, где сформировалась банда Жука, и поговорить с людьми. Начал с расспросов членов семей братьев Кривтежей, - они многое рассказали о злодеяниях банды. В мае на хуторе крестьянина Гилл ера Кривтежа по старой традиции устраивали весеннюю толоку. В толоке участвовали трое братьев Пойканов и трое братьев Кривтежей. Вечером хозяин устроил торжественный ужин. К столу подошли и два соседа, одним из которых был Антон Жук. Угостились пивом. Юрис Кривтеж доброжелательно, по-соседски, посоветовал бандитам прекратить шататься по лесам и терроризировать людей, заняться делом, землепашеством. Этого было достаточно. Главарь Жук спокойно, без лишних слов, медленно вытащил пистолет и, направив его на Юриса, спустил курок. - Зачем... - только и успел сказать Юрис и упал. - Так оно лучше будет, - сказал Жук и еще дважды выстрелил ему в спину. На этом он не унялся и стал грозить расстрелять еще трех человек. Направил пистолет на старшего из братьев - Езупа Кривтежа. Его сын воевал в Красной армии и погиб, защищая Москву. Жена Езупа Розалия бросилась Жуку на шею, умоляла пощадить мужа, целовала ему руки и ноги. Бандиту унижение женщины польстило, и он заколебался. К счастью, в комнату вбежала мать второго бандита, Антонина, и с криком: «Прекратите!», обоих увела с собой. 188
Тяжело было слушать все это. От сострадания на глаза наворачивались слезы. Терзал вопрос: почему такие кровопийцы, как Жук, Рациборские, Анцаны, Новицкие, Лисовские, убивают своих соседей? Отец Антона Жука, служивший у немцев шуцманом, а позже и командиром у айзсаргов, был высокомерным и бессовестным человеком, чрезвычайно любивший похвастаться властью перед земляками. Доставляя в полицию своего соседа, он, похоже, получал несказанное удовольствие. Видно, по-настоящему любил он только свою лошадь - Рысачку. Когда она уносила его на спортивных дрожках или санях за пределы деревни, тщеславию Жука-старшего не было предела. На соревнованиях он действительно имел успех, не раз ходил в призерах, а лошадь свою кормил и холил больше собственных детей. Он и его жена были образцом скупости для всей деревни, - на свадьбе дочери Эйжении в 1939 году столы для гостей стояли полупустыми, что вызвало стыд у всех родственников, но только не у родителей невесты. Во всей округе не было ездока, который по пути не подвез бы пешехода, - такова добрая традиция жителей края. Жук же легко проносился мимо больного и немощного старика. Их семья жила в отчуждении от простых тружеников. В таком же духе он воспитывал и своего сына Антона. Мне удалось поговорить со школьными товарищами Антона, которые характеризовали его с самой плохой стороны. Еще с начальной школы он проявлял цинизм и грубость. Он получал удовольствие, обижая малыша или более слабого подростка, был злобным и замкнутым, грубил учителям, не считая нужным выполнять школьные задания. В годы оккупации Антон вступил в легион СС. Не желая расставаться с ролью хозяина, летом 1944 года он не ушел вместе с немцами. Лудзенский край, как и другие восточные районы республики, в июле 1944 года освободила Красная армия. В Карсавской волости воцарилась долгожданная тишина и радость мирного труда. Ничто не предвещало новой братоубийственной войны. В августе мужчины призывного возраста получили мобилизационные повестки в Красную армию. Родители А. Жука высказались 189
вполне определенно - мобилизации не подчиняться. Такое же решение принял и сосед Антон Лагановский, бывший эсэсовец. Оба Антона - Жук и Лагановский - отправились совещаться к трем братьям Линужам. Старший из них, Станислав, бывший староста района, и средний, Янис, бывший шуцман, решили противиться мобилизации. Только младший брат Антон Линуж категорически заявил, что пойдет служить в Красную армию, что и сделал. Жук ходил к дальним соседям Новицким - шуцманам, те тоже однозначно высказались против мобилизации. Так возникла банда Жука, и так местные жители оказались разделенными на два лагеря. Уклонившиеся от мобилизации сначала просто скрывались, как правило, в ближайших от хуторов кустах, но вскоре, когда в лесах началось формирование банд, взялись за оружие. Скрывающимся одиночкам легионеры покоя тоже не давали, под тем или иным предлогом, а иногда и угрозами, заволакивая их в банды. 3. Ни сна, ни отдыха Время шло быстро. Дни и ночи пролетали в заботах. Налаживались контакты с активом волости и жителями, с бойцами истребительного батальона. Мое отношение к органам внутренних дел изменилось, - я как бы сросся с коллективом милицейских работников и с радостью убеждался, что коллеги стали смотреть на меня как на равного. Первые несколько месяцев на посту начальника волостного отделения внутренних дел я действительно не знал ни сна, ни отдыха. Дни и ночи проходили или в прочесывании леса, или в наблюдении. Сутками находились в засадах, патрулировали деревни. А еще на мне лежала организаторская работа с местным активом, населением волости и многое другое. В послевоенные годы наибольшая нагрузка у милицейской службы выпадала именно на ночные часы. До сих пор с любовью вспоминаю свой первый, единый и сплоченный милицейский коллектив единомышленников. Тогда не было такого понятия, как взаимодействие между службами, или выделения ведущих служб. Работники подразделения по борьбе с бандитизмом, уголовного розыска, БХСС, участковые уполномоченные, милиционе¬ 190
ры, бойцы истребительного батальона - все были как бы сведены в единое неформальное объединение и действовали по принципу: один за всех и все за одного. Этого требовала обстановка. Все было подчинено главной задаче: борьбе с бандитами. В ходу была шутка: «Пусть простые уголовнички, расхитители и спекулянты подождут, разберемся с бандитами и возьмемся за них». Кстати, «простых уголовничков» и спекулянтов тогда было значительно меньше. Авторитет в милицейских командах того времени признавался за теми, кто был более инициативен и вынослив, обладал наблюдательностью, умел анализировать сложную ситуацию и видеть главное, брал на себя ответственность в минуты трудностей и опасности. Ну и конечно, кто был весел и находчив. К таким тянулись, вокруг них всегда собирались люди. Оперативная обстановка хотя и изменилась в лучшую сторону, но продолжала оставаться сложной. Приходилось бороться и с «оборотнями» из соседних волостей, которые периодически совершали налеты на наши населенные пункты. В чужой волости никто не знал их в лицо, что придавало им смелости. Проанализировав повадки бандитов в разных районах республики, наше руководство пришло к правильному выводу: отдельные волости и уезды в одиночку с ними не покончат. К счастью, тогда еще не существовало ни внутриведомственных, ни межведомственных бюрократических преград, - партийные и советские органы, органы внутренних дел и госбезопасности прекрасно понимали, что без полной ликвидации бандитизма и достижения спокойствия в обществе восстановление народного хозяйства будет затруднено, и потому объединяли свои усилия в единый кулак. Мы, карсавцы, ездили оказывать помощь в Резекненский, Цесисский, Вилякский уезды. Боролись с бандитами и бывшего Абренского уезда, ныне Пыталовского района Псковской области, соседних волостей Лудзенского уезда. Банды Рациборского, Зутиса, Возацкого, Яунпетерса нападали как на членов партии и советских активистов, так и на простых крестьян, - убивали, грабили, насиловали, угрожали и запугивали, 191
уничтожали общественные здания, хозяйственные объекты и торговые точки. В годы фашистской оккупации Осип Рациборский был личным агентом начальника службы безопасности СД Абренского уезда майора Хазнера. Еще раньше, в буржуазной Латвии, являлся информатором начальника погранкордона, где за каждый донос на своих земляков получал по 10 латов. Подобных ему в народе прозвали «десятилатовиками». В годы войны Рациборский сдал в гестапо своего родного сына Владимира, которого заключили в Саласпилсский лагерь смерти. Владимир, находясь в лагере, говорил товарищам по бараку, что если останется в живых и вернется домой, то в первую очередь собственными руками задушит отца. Владимиру не суждено было выжить, но за него сполна отомстили партизаны. По доносам Рациборского многих бросили в концентрационные лагеря, в том числе и семью Ивана Кузьмина с четырьмя дочерьми - за то, что сын Кузьмина Дмитрий воевал в партизанах; семью Петра Логинова - за то, что три его сына - Василий, Александр и Иван воевали в составе 130-го Латышского стрелкового корпуса. Рациборский устроил на службу в полицию своего племянника Яниса Рациборского, который после войны организовал банду в Пыталовском районе, продолжая черные дела Осипа. Позже банда Рациборского попала в засаду истребительного батальона. В Мердзенской волости Лудзенского уезда сын волостного старшины Донат Вазацкий, став шуцманом и усердствуя перед оккупантами, выследил партизан из отряда майора Чугунова и лично убил его командира. В 1944 году Вазацкий создал банду. 5 февраля 1945 года его банда, объединившись с «оборотнями» из соседней Карсавской волости, напала на волостной центр Мердзене. На окраине обстреляли дом, где проживали женщины. Парторга А. Лялину и ее сына-подростка ранили, сестру убили. Пытались нападать и на отделение милиции, но безуспешно. Начальник волостного отделения внутренних дел Али-Заде с горсткой бойцов истребительного батальона, несмотря на значительное численное превосходство противника, отбили нападение, и бандиты 192
трусливо бежали, в очередной раз доказав, что все, на что они способны, это только грабить беззащитные хутора. Бывший полицай Карсавской волости Онуфрий Наглис, настоящий садист, также сколотил банду. Свои садистские наклонности он проявил еще на службе в полиции в годы оккупации. Особенно Наглис любил поиздеваться над молодежью: привязав к телеге кого-нибудь, гнал лошадь, пока его жертва не теряла сознание. Многих крестьян он расстрелял лично, других отправил в Саласпилсский лагерь смерти. К нам обращались родственники его жертв, особенно матери, просившие захватить его живым. Народ, испытывая лютую ненависть к этим извергам, считал, что вправе судить его своим судом. Может ли здравомыслящий человек наделить статусом «национальных партизан» свирепых бандитов, которые, ворвавшись в мирный дом невооруженного беспартийного крестьянина Коношонока в Эзерниекской волости, зарубили топором хозяина, его жену и взрослую дочь на глазах у двоих малолетних детей? И это только за то, что старший сын Коношонока бежал из банды и укрылся в волостном центре. Кстати, этот парень не служил в легионе СС, хотя полиция три раза отвозила его на призывной пункт, но все три раза парень благополучно бежал из легиона. Хочется спросить у тех, кто сейчас прославляет «национальных партизан, боровшихся за восстановление независимой Латвии»: разве самосуд над отцом, матерью и сестрой не является преступлением по законам довоенной Латвийской Республики? Но главарь Наглис знал, что делает. В назидание другим бандитам, среди которых не было единства, он хотел преподнести им наглядный урок того, что ожидает семью каждого, кто осмелится покинуть банду. Бандиты Асунской волости с особым пристрастием охотились на невооруженных председателей сельсоветов и «десятидворников». «Десятидворников» тогда назначал волостной исполком. Обычно это были вдовы, в обязанности которых входило оповещение сельчан о распоряжениях волостного руководства. Свои обязанности «десятидворники» исполняли бесплатно, на общественных началах. 193
Нелюди в зимнюю ночь хватали их и уводили в лес, где, раздев донага, сажали свою жертву на пень и замораживали до смерти. Однажды волостные власти решились на смелый эксперимент: на должность председателя сельсовета назначили женщину, которая жила легально, но одновременно состояла в банде. Результаты ее работы превзошли все ожидания: ее сельсовет в числе первых выполнил и перевыполнил нормы государственных поставок. Бандиты ее не трогали, хотя она больше других приносила пользы такой ненавистной им советской власти. Куда же девался их «национальный патриотизм»? Банда Яунпетерса, действовавшая в Курземе, прибыла на крестьянский хутор, где по случаю завершения обмолота зерновых люди садились за праздничный ужин. Бандиты под дулами винтовок велели мужчинам и женщинам раздеться донага и танцевать под патефон. Так «благодарили» тружеников села «бойцы крестьянской армии». Думается, что трудно представить большего кощунства в отношении людей труда, чем деяния этих аморальных громил. Справедливости ради нельзя не упомянуть и другую категорию «лесных братьев», державших, так сказать, «круговую оборону». Например, трех братьев из Даугавпилсского уезда, которые уклонялись от призыва в Красную армию. В свое время они отказались служить и в немецком легионе. Братья были хорошо вооружены автоматическим оружием. Вступали в бой с милицией, только когда она их преследовала. Обычные бандиты пытались привлечь их на свою сторону, - но в ответ также получали от братьев пули. Осенью 1946 года секретарь Мадонского укома партии Николай Шендрик в течение недели находился в Лезерской волости, наблюдая за уборкой хлеба и сдачей зерна государству. Ночевать ему довелось в доме богатого крестьянина, который был активным пособником бандитов. Как позже выяснилось, бандиты выставляли ночью охранные посты вокруг дома, - чтобы предотвратить нападение «братьев» из соседнего Цесисского уезда, которые собирались убить Шендрика, сжечь усадьбу, а вину свалить на мадонских. Вот такое было «братство». 194
Незадолго до моего отъезда в Карсаву в Лудзу прибежал мой средний брат Михаил. Он был расстроен и возбужден, на его глазах стояли слезы. Когда он снял шапку, из кудрей посыпались осколки кирпича. Он рассказал, что на их хутор в Мердзенской волости ночью ворвались пьяные бандиты и, оглушив стрельбой, ограбили. Бандиты кричали, что в честь 15 мая «вас всех уничтожат». В темноте Михаил успел спрятаться за печку, но от разрывных пуль кирпич дробился, и мальчишку засыпало осколками. Младший брат, 13-летний Алексей, раздетый и босой, выпрыгнул в окно и укрылся за крестами на кладбище. 18-летнюю сестру Нину под угрозой расправы заставили спичками освещать помещение. Награбленное добро погрузили во дворе на телегу, а то, что не смогли утащить, разбросали, разбили и разорвали. От испуга и нервного потрясения сестра лишилась речи. В момент, когда бандиты особо увлеклись перетряхиванием домашнего скарба, ей удалось скрыться. Одного из нападавших она узнала - это был некий Ладик из деревни Ирбене, как его здесь называли. Местные жители часто встречали его в лесу в немецкой форме, с засученными рукавами и «шмайсером» на груди. Нагоняя страх, он представлялся лейтенантом немецкой армии. В доме осталась только 85-летняя бабушка Анисия. Бабушке, как говорится, терять было нечего, и она отважно вступила в единоборство с мародерами, как не раз это делала, защищая свой хутор от немцев в 1918 году, а затем и в годы Отечественной войны. Она вырывала из рук бандитов свечи, приговаривая, что они с пьяных глаз могут поджечь дом, а сама в это время разбрасывала пожитки по темным углам. Ее возраст, спокойствие и непосредственность подействовали. К утру воз с награбленным тронулся, но вскоре колесо рассыпалось от тяжести, и он опрокинулся. Награбленное перегрузили на другую телегу, а на том месте еще долго оставалось белое пятно от рассыпанной муки, валялось рваное белье. Наибольший ужас пережило население Карсавской волости в апреле-мае 1945 года, когда банда Лисовского вместе с другими мародерами пьяной ватагой со стрельбой и криками прошлась по 195
многим хуторам. Тогда от вражеской пули пали Бронислав, Борбола и Донат Каупужи, Юрис Кривтеж, Иван Клеш, Николай Стрельч, Текла Лагановская, П. Люстик, Н. Демченко. В деревне Сопки бандиты отобрали у Николая Матвеева 4500 рублей денег, одежду, продукты. В деревне Покули у Агафьи Матвеевой -1500 рублей и гармонь. У Никандровых - одежду и другие вещи. Так обстояли дела с моральным и идейно-политическим обликом «национальных героев». 4. Бедные наши матери Советская власть предложила бандитам легализоваться, то есть в случае добровольной сдачи гарантировала им мирную жизнь. В эти дни в нашу квартиру в Карсаве рано утром, когда мы еще спали, пришел незнакомец. Мать, к тому времени вернувшаяся из концлагеря Равенсбрюк, вышла навстречу. - Это ваше, - сказал незнакомец и подал ей сверток. Когда мама его развернула, то увидела белье, что когда-то изготовила собственными руками. Она все поняла и, прижав сверток к груди, заплакала. У незнакомца тоже скатилась слеза. Так они стояли и смотрели друг на друга. - Кто же так выстирал и сложил белье? - сквозь слезы спросила мама. Бывший бандит, переминаясь с ноги на ногу, опустил голову. - Мать... Велела все вернуть вам... Затем повернулся и ушел. Мама, с радостью демонстрируя сверток, стала просить меня простить бандитов. - Бог все видит, Вася, - сказала она. - Он сам их накажет. Так она понимала происходящее, так относилась к своим недругам, от которых натерпелась сама и пострадали ее дети. Вообще эта война в мирные дни обернулась трагедией для всего населения республики, но особенно тяжело пришлось сельским жителям, - от рук бандитов погибло 3 тыс. человек, в основном это были простые труженики села. А сколько напуганных, испытавших 196
потрясение, морально искалеченных... Их - сотни тысяч, и среди них много стариков, детей и женщин, которые со стороны бандитов нередко подвергались насилию. Страдания народу приносили не только главари банд, морально опустившиеся и деградировавшие личности, от которых ничего хорошего ждать не приходилось, они еще в годы войны запятнали руки кровью. Но в бандах оказались и простые, совестливые труженики. Как, например, тот, что принес маме белье. Он никогда не занимался политикой, да он ее и не знал. Учился всего две зимы. Но в то же время он был хорошим землепашцем, умело выращивал хлеб в бедняцком трехгектарном хозяйстве. Не был он и враждебно настроен к советской власти. Но когда пришла пора призыва в армию, он струсил, отказался служить и скрылся в кустах неподалеку от своего дома, видно, думал, что как-нибудь перебьется, - ведь война подходила к концу, - но не тутто было. Главари бандитов нашли его и затащили в свои сети. Против своей воли и убеждений, а то и спьяну, как это было при нападении на наш хутор, он превратился в грабителя. Тут-то и следовало поразмыслить, попытавшись как бы заглянуть в душу этого человека и ему подобных. Что двигало ими? С какими чувствами они шли на тяжкие преступления? И в то же время, как он решился появиться в доме начальника милиции, чтобы вернуть награбленное? Легко ли ему было совершить этот поступок? Не умаляя роли его матери, следует отдать должное сохранившимся человеческим качествам этого бывшего бандита, за спиной которого немало подлых деяний. Таких людей в бандах было много. Если мы попытаемся подойти к анализу и оценке тех событий, встав как бы на их место, возможно, мы быстрее доберемся до сути и правильного понимания произошедшего. Сегодня эти события трактуются исходя из политических, конъюнктурных и подчас корыстных целей. Отсюда и появились «национальные партизаны» там, где их не было. 197
5. Курс на профилактику Раньше такого слова в нашем обиходе не было. Но по ходу работы, во многом стихийно и спонтанно, мы создавали формы и методы профилактической работы. Большое внимание ей уделялось в правоохранительных органах в 60-70-е годы. Она поднялась на уровень государственной политики, и стали говорить о «широкой профилактике». В системе внутренних дел снизу доверху была создана штатная структура служб профилактики преступности. Бесспорно, она сыграла свою положительную роль, вовлекая широкие слои населения в борьбу с преступностью. В те годы значительное число лиц задерживалось прямо на месте преступления непосредственно гражданами, доля раскрытых таким образом дел составляла 18-20 процентов от всех преступлений, совершенных в общественных местах. Велика была роль граждан и дружинников также в профилактике преступности. Не случайно именно в те годы авторитет милиции достиг своего зенита. Профессия работника внутренних дел стала престижной, молодежь потянулась в учебные заведения и на службу в правоохранительные органы. Говоря о сегодняшней криминальной обстановке в республике, хотелось бы заметить: бесспорно, сила и власть - дело хорошее, но она не всесильное и не единственное средство в борьбе с таким сложным социальным явлением, как преступность. В этом деле нужна опора на население, но сегодня этого добиться невозможно, - не та государственная структура власти. Первые месяцы работы в милиции меня постоянно преследовала мысль о напрасном кровопролитии. Понимая, что среди бандитов немало обманутых людей, я считал, что бороться с ними надо не только силой оружия, но и мерами убеждения, вести разъяснительную работу, - в первую очередь среди членов их семей, чтобы через них повлиять на самих преступников. Это побудило, если можно так сказать, «пойти в народ». Сохранилась в памяти беседа в Лудзенском уездном комитете партии, состоявшаяся незадолго перед тем, как меня назначили на 198
работу в Карсаву, когда первый секретарь у кома И. Огурцов пригласил на встречу бывших фронтовиков и партизан, решив посоветоваться с ними по поводу борьбы с бандитизмом. У всех присутствующих было большое желание внести в это дело что-то новое, но как мы ни старались, ничего путного предложить не могли. Единственное, на чем сошлись, - видимо, сказался партизанский опыт - это то, что надо лишить бандитские формирования пособнической среды, вырвать изпод их влияния обманутых, тех, кого они шантажируют и кому угрожают, и при необходимости помочь им. Именно с учетом этого и велись дальнейшие операции. В августе 1945 года (с обращением к нелегалам сложить оружие и легализоваться от имени правительства выступил министр внутренних дел генерал А. Эглитис 12 сентября) мы с бойцом истребительного батальона Мелкером Стутаном выехали в восточную часть волости, где бандитское влияние было очень сильным. Сначала в помещении Витолского сельсовета, затем в Бандаревской школе, а к вечеру во дворе большой усадьбы какого-то бандита в деревне Страуенки мы проводили собрания. Приходили в основном женщины, большинство близких и дальних родственников «братьев». Многие смотрели на нас недоверчиво, даже враждебно. Откровенно говоря, мне было их жаль, - ведь они находились как бы меж двух огней. Большинство из них были обычными сельскими труженицами, на плечи которых после войны было взвалено все: они пахали, сеяли, жали, молотили, кормили скот, они же растили детей. Те, кто приходил из леса, требовали чистое белье, масло и сало, даже хмельное. А если что-нибудь не так, то нередко на стол ложился закоптелый у костров здоровенный кулак. Я говорил все, что накопилось у меня на душе, прямо и отрыто, как сам понимал и оценивал те события, ничего не преувеличивая и не приукрашивая: - Вот уже длительное время путем обмана и всяких уловок ваших родных и близких водят за нос всякие «бангерские», «данкеры» и им подобные квислинги. Многих уже отправили на тот свет ради идей гитлеризма. Сегодня они вынуждены менять хозяина, поэтому завели 199
сказку про спасителей-англичан и сами готовы служить английской и американской разведкам. Как ни тяжела доля матери и подруги жизни, но именно теперь, в этот тяжелый для вас момент вы не должны впадать в отчаяние. Наоборот, собравшись с силами, должны своей убежденностью и верой повлиять на них, помочь выйти из трясины заблуждений и обмана. Пусть честно и открыто покаются перед советской властью, - она их поймет и простит. На последнем собрании, уже под вечер, одна рослая женщина по имени Розалия, жена одного из бандитов, сочувственно и понимающе прислушивалась к моим словам. При этом она стояла как прикованная, прикрывая собой дверь в сарай. К ней подбегали другие женщины и что-то тихо говорили, но она не двигалась с места. Ее большие красивые глаза были тревожны. Беспокойство женщины передалось и мне. Закончив собрание, мы уехали, и только позже узнали, что эта женщина спасла нас: из прикрываемого ею сеновала прямо на нас был нацелен пулемет. Но она, не двигаясь с места, сознательно закрывала меня, не давая возможности «взять на мушку». В очередной раз мы поблагодарили судьбу. Сотрудники нашего отделения настойчиво искали контакты с ближайшими родственниками бандитов - родителями, братьями, сестрами и женами, посещали их дома, проводили беседы. Активное участие в этой работе принимал и актив волости под руководством парторга Виктора Каупужа. 6. Еще одна неожиданность 22 августа была начата операция психологического воздействия на «оборотней». В лес послали 30 бойцов истребительного батальона с заданием: на пересечениях лесных просек установить замаскированные посты из двух человек. Планировалось, что каждый день, к примеру, пост номер 1 в 9-10 часов утра производил выстрел в воздух. Через 10-15 минут стреляет следующий пост и так далее. У скрывавшихся в лесу бандитов должно было создаться впечатление, что весь лес полон войск. Эта небольшая 200
хитрость в сочетании с разъяснительной работой среди родственников бандитов, - они прекрасно знали о судьбе банды Жука и других ему подобных, - помогла достигнуть цели: мы вынудили банду Лисовского сложить оружие. Утром 25 августа 1945 года я отправился верхом на хлебозаготовительный пункт. Вдруг меня позвали к телефону, - звонил дежурный по отделению: -У нас бандиты! - взволнованно сообщил он. Я погнал лошадь во весь опор. Не услышав стрельбы и не обнаружив бандитов, я набросился на дежурного: - Что за шутки? Где бандиты? - Да рядом. Слоняются вокруг... - сказал дежурный и добавил, что сейчас попробует направить их ко мне. Через каких-нибудь десять минут в мой кабинет набилось десятка два бандитов, - все как на подбор, здоровые, сильные парни. Мне стало несколько не по себе, но я все же довольно твердо спросил, откуда они. - Из Кал нас алы... - загудели они. Заметив у одного офицерский планшет, я попросил показать его мне и одновременно поинтересовался его фамилией. - Петерис Лисовский, легионер, - представился тот. В планшете я нашел топографическую карту Лудзенского уезда, подписанную Демченко, - тем самым оперуполномоченным уездного отдела НКВД, которого убили в июле. - Где пистолет? - вырвалось у меня. Главарь банды Николай Лисовский нехотя вытянул из внутреннего кармана «ТТ» и протянул мне. На пистолете была выгравирована фамилия «Демченко». Стало ясно, что Люстика и Демченко убили Лисовские. Пока я рассматривал пистолет, Петерис сказал: - Мы не бандиты. У нас была возможность и вас убить, но тогда мы обстреляли только тех, кто ехал на нашей повозке. Лошадь тоже была наша. Слушая Лисовского, вспомнил: когда на рассвете мы ехали в телеге с командиром взвода Я. Мароном в Криевини, на том месте, где был 201
убит Демченко, я заметил пару ног, торчащих под большой елкой, о чем тогда предупредил взводного. Действительно, и повозка, и лошадь были конфискованы из их хозяйства, о чем начальник уездного отдела милиции Ф. Фридрихсон не знал. Поняв, что теперь Лисовский хочет поторговаться, смягчить свою вину, я ответил, что нападать на нас тогда было рискованно. Продолжая расспросы, поинтересовался, где остальное оружие. - В лесу, - ответил Лисовский. - Не было возможности принести, ваши окружили лес. - Вы же, начальник, передали нашим матерям и женам, чтобы мы добровольно сдавались. Вот мы и пришли, - добавил Петерис. Эсэсовец, который забросал гранатами дом и расстрелял Ивана Кузьмина, отца партизана, ранил его дочь! -Добровольную сдачу приму, когда сдадите все оружие, - ответил я и пообещал, что на 24 часа отзову «войска» из леса, чтобы не мешать им собирать оружие, добавив, что сдержу свое слово, если они тоже поступят честно, - в течение суток сдадут оружие. Переглядываясь и перешептываясь, бандиты неохотно покинули помещение. Начальник уездного отдела внутренних дел подполковник Спаринский был очень недоволен моим решением, даже возмущен. Когда я позвонил ему и сообщил о попытке Лисовских сдаться, он сухо спросил: - Где сейчас Лисовские? - В лесу, собирают оружие. - Ну, смотри, если до завтрашнего вечера они не появятся... Всю ночь я не находил себе места, все оценивал и анализировал ситуацию. С одной стороны, была уверенность, что все наши мероприятия должны привести к положительному результату. До этого вырывать из лесу нам удавалось только единицы, но такого, чтобы банда в полном составе под руководством главаря сама пришла с повинной, никто и представить себе не мог. Я принял решение быстро, ни с кем не посоветовавшись, но так поступить заставил откровенный разговор: я поверил им, они - мне. 202
С другой стороны, из головы не выходили резкие слова Спаринского. Я представлял, что будет, если бандиты не вернутся. Увольнение - это самое малое, что меня ждет в этом случае. Могло быть и хуже, вплоть до ареста. Тогда за ошибки и просчеты работников НКВД карали очень строго. В этих раздумьях и прошла бессонная ночь. Моя судьба оказалась в руках калнасалских бандитов и братьев Лисовских. Возмущение Спаринского объяснялось, скорее всего, тем, что руководство уезда считало банду Лисовского самой опасной в Карсавском крае, - опасней банды Жука. Я вспомнил, что об этом говорили Спаринский и Румянцев, когда мы вместе ехали в Карсаву. Кроме того, в архивных делах встречались протоколы допросов, проведенных Спаринским лично, и все они в большой степени касались Лисовских. Это говорило о многом, - в то время письменные допросы начальники отделов вели в исключительных случаях, у них и без того было много других обязанностей, они несли персональную ответственность за каждого погибшего в уезде человека перед первым секретарем укома. Мы, начальники волостных отделений, отвечали перед начальником уездного отдела внутренних дел за положение в волостях. Два раза в месяц Спаринский заслушивал нас, кроме того, мы подавали письменные отчеты в виде рапорта на стандартном бланке. Спрос с нас был велик, порой он превышал реальные возможности. - Не можем же мы на каждом хуторе поставить по милиционеру! - вырывалась из нас досада. Утром боец из дежурного подразделения доложил, что бандиты приехали с двумя возами соломы. Я воспрянул духом и вышел во двор: Лисовские доставали из соломы пулеметы, автоматы, винтовки, ручные гранаты. Пригласив их в кабинет, я позвонил Спаринскому. - Где Лисовские? - прервал он меня, не дав договорить. -Стоят рядом. Спаринский немного помолчал, затем распорядился: -Ладно, действуй по обстановке. 203
В разговоре с Лисовскими удалось выяснить детали одного события, которое выглядело вот так: однажды мы с П. Румянцевым в деревне Брижовка при помощи местных жителей обнаружили следы большой банды. Следы на помятой траве вели в лес. Хотя риск был велик - вдвоем идти на банду, - мы начали преследование. Лисовские пояснили, что тогда они увидели нас и взяли на прицел, но, сочтя нас лесниками, стрелять не стали. Мы тогда вовремя повернули назад. В то время банды Лисовского, Рациборского и Анцана собрались вместе, их было более 60 человек. Борьба с бандитизмом, на мой взгляд, временами была опаснее, чем партизанская борьба с немцами. Работники волостного звена из-за своей малочисленности вынуждены были действовать против больших банд малыми силами, из-за этого немало наших товарищей тогда погибло. Проведя беседу со сдавшимися бандитами и определив порядок контрольной регистрации, я отпустил их домой. Условия они выполняли неукоснительно, - раз в неделю, как правило, по воскресеньям, до начала службы в костеле или после нее, они отмечались в отделении. Пример Лисовских положительно повлиял на обстановку, и довольно быстро все бандиты и нелегалы Карсавской волости в количестве 87 человек вернулись к мирной жизни. Отсиживаясь в лесу, они не только сохранили свою жизнь, но и физически окрепли. Загорелые и румяные парни не были похожи на тех, кто долгие годы вел напряженную, изнурительную борьбу на фронте и в партизанских соединениях, которая потребовала от бойцов полной отдачи духовных и физических сил. В целом по республике в 1945 году легализовались 5220 «нелегалов». Не только бандиты, но и уклонявшиеся от призыва и дезертиры добровольно прибывали в волостные отделения внутренних дел, где получали документы на легальное проживание и передвижение. Сдав оружие, они иногда ставили на стол привезенные с собой пиво или самогон и предлагали представителями власти выпить «мировую». Бывали и курьезы. Однажды сентябрьским днем позвонил Опаринский и попросил в следующее воскресенье собрать в городском клубе всех «бывших», пообещав приехать и поговорить с ними. В назначенное время более ста человек с семьями пришли в клуб. Время шло, а 204
Спаринского не было, - задерживался в дороге. Собравшиеся заметили замаскированный нами в кустах сирени пулеметный пост. Стали шептаться: не заготовлена ли для них ловушка? Когда наконец появился Спаринский, часть «гостей» уже успела исчезнуть, но с оставшимися разговор все же состоялся. Затем Спаринский провел обстоятельную беседу с работниками нашего отделения, где проинформировал о решении бюро уездного комитета партии, в котором оценивалась политическая и оперативная обстановка в уезде. В беседе принимали участие также В. Каупуж и Е. Лагановский. Собственно, Спаринский и прибыл к нам по поручению укома партии: бюро положительно оценило нашу работу, и особенно то, что наряду с боевыми операциями мы широко проводили разъяснительную и профилактическую работу среди населения, особенно в кругу нелегалов, их пособников и родственников. Мы со своей стороны отметили, что такая быстрая повсеместная легализация - результат слаженных действий всего актива волости - коммунистов, комсомольцев, работников исполкома и органов. Уком партии действительно уделял много внимания борьбе с бандитизмом. Было понятно, что, не устранив эту опасность, нельзя успешно выполнить государственные задания, восстановить разрушенное войной хозяйство и обеспечить людям мирную жизнь. 7. Взгляды «нелегалов» на жизнь По долгу службы общаясь с бывшими бандитами и их ближайшими родственниками, мы пришли к выводу, что в подавляющем большинстве они не разбирались даже в элементарных политических вопросах, не имели определенных взглядов. Многие из них взялись за оружие, находясь в плену собственных ошибок и заблуждений или под воздействием лжи и обмана, некоторые сожалели о том, что подняли оружие против своего народа. Но в то же время в рядах бандитов было немало деградировавших личностей, убийц и грабителей, которые сотрудничали с немецкими спецслужбами, участвовали в кровавых акциях против собственного 205
народа, были проводниками политики геноцида не только по отношению к евреям и цыганам, но и к латышам, русским, белорусам и полякам. С 1941 года каратели начали свой кровавый террор, уничтожив в республике в общей сложности 315 тыс. человек. Затем они прошлись по белорусским и русским селам, оставляя после себя пожарища. Тогда же было уничтожено и немало латышей, жителей этого края, - об этом писал Е. Рушканс. Позже, при формировании латышского легиона СС, многие из бандитов укрепили его боевые части, став командирами подразделений, и, заняв офицерские посты, стали бороться «за победу великой Германии». Те, кто думали, что борются за независимую Латвию, глубоко ошибались, - предоставлять независимость Латвии в немецкие планы не входило. Историк Агнис Балодис, проживающий в Швеции, в своей книге «История Латвии и латышского народа» указывает: «Берлин даже не думал о самостоятельности Балтийских государств». Характерно в этом плане высказывание наместника Третьего рейха в Латвии, гебитскомиссара Елгавского округа Медемса: «Латвии никогда не было и не будет». Об этом он заявил в 1943 году накануне тотальной мобилизации. Здесь уместно вспомнить такой факт: в конце 1942 года, когда в Германии кризис людских ресурсов достиг катастрофической остроты, предлагалось использовать на фронте представителей других народов, в том числе балтийских. Гиммлер было засомневался, но генерал Бергер, отвечающий за пополнение СС, проявляя настойчивость, заявил: «Ни одна немецкая мать или жена по павшему чужеземцу плакать не будет». По планам Гитлера в Латгалии подлежало истреблению и депортации все население, а в остальной Латвии - половина; оставшиеся должны были быть подвергнуты германизации - для заполнения территории «арийской кровью и духом». Сегодня в Латвии в качестве образца выполнения патриотического долга выдвигается образ латышского легионера. В то же время борцы против нацизма на стороне антигитлеровской коалиции, спасшие мир от коричневой чумы, а латышский народ от геноцида, нередко третиру- 206
ются как «кангары», то есть предатели латышского народа. Средства же массовой информации не желают (или им не позволяют?) говорить правду об этом. «Политические воззрения» некоторых бандитов поначалу ориентировались на республику 20-30-х годов. Только отдельных из них прельщали идеи Гитлера, Геббельса, Розенберга, методы нацистской диктатуры. В дальнейшем, втянувшись в уголовные преступления, они растеряли свои политические убеждения. Утопив их в человеческой крови, они превратились в обычных уголовников, не оправдав ожиданий своих земляков-единомышленников, которых в то время в республике было немало, а наоборот, принесли им горе и страдания. Утратив последние проблески человеческой морали и совести, эти личности потеряли человеческий облик, совершаемые ими насилия, грабежи и убийства не отрезвляли и не останавливали их. Некоторые зашли так далеко, что без посторонней помощи не могли остановиться, яркий пример превращения человека в зверя: убийца Антон Жук, лишивший жизни десятки мирных людей. Кто-то должен был положить конец этому безумию, остановить кровавые дела бандитов. Эту ответственную миссию история возложила на нас. За время многолетней службы в милиции мне не раз приходилось сталкиваться с рецидивистами разных мастей, совершившими десятки и даже сотни преступлений. Эти воры и грабители, расхитители и взяточники, спекулянты и мошенники нередко заявляли: «Самому остановиться невозможно, пока кто-то другой тебя не остановит». Некоторые даже упрекали нас в том, что мы слишком поздно за ними пришли. Такова психология человека, вставшего на преступный путь. Так было не только с А. Жуком, но и с Я. Рациборским, Д. Вазацкисом и многими другими. Неоценима заслуга работников НКВД и госбезопасности той поры перед обществом, населением и государством, - они честно выполнили свой служебный долг, спасая от смерти мирных людей, уберегая их от бандитских налетов, постоянной угрозы и страха за свою жизнь. Хотелось бы, чтоб сегодня об этом не забывали. 207
8. Милиционер номер один Сегодня в России, судя по средствам массовой информации, на первом плане красуется прокуратура. Генеральный прокурор Чайка доложил президенту: преступники, убившие банкира, уже в тюрьме, скоро задержим убийц журналистки, работаем и по третьему заказному убийству, виновных разоблачим, - в общем, все здорово, как в сказке. Это хвастовство сказкой и закончилось, преступления остались нераскрытыми, преступники до сих пор гуляют на свободе. А дело в том, что прокуратура самостоятельно раскрыть заказные убийства не может, это прерогатива оперсостава органов МВД и ФСБ. Это следует из того, что работников МВД и ФСБ значительно больше, здесь и сила иная: оперативный состав оснащен техникой на основе последних достижений науки, имеется большой, накопленный годами опыт по раскрытию тяжких преступлений, - в этом можно убедиться, посетив хотя бы музей криминалистики МВД РФ. К примеру, в вагоне поезда, следовавшего из Юрмалы в Ригу, был убит человек, убийцы на ходу через окно вагона выбросили труп на рельсы. Раскрытием этого преступления занялись оперативники транспортной милиции. Как позже выяснилось, они сразу же ухватились за правильную версию и верно шли по следу, и в результате, правдами и неправдами ворвавшись в воинскую часть, в последний момент вытащили из горящей в казарме печки окровавленные лоскуты солдатского обмундирования. Под воздействием улик убийцы сознались в содеянном. Это были два немца из Караганды, ранее судимые. Но работники милиции не спешили передавать их дело в военную прокуратуру. Подробно допросив, они собрали дополнительные вещественные доказательства, и самое главное - нашли очевидцев преступления. И только тогда, как на блюдечке, передали дело в Рижскую военную прокуратуру, от которой потребовалось лишь процессуально оформить дело. Через некоторое время я повстречался со своим коллегой, заместителем прокурора Рижского гарнизона, полковником, с которым я 208
знаком еще с тех пор, когда он был еще лейтенантом, военным следователем в Даугавпилсе, где я в ту пору работал начальником милиции. Он принялся радостно рассказывать, как «изящно» руководство военной прокуратуры оформило уголовное дело на убийц. Всех следователей и его, как надзирающего за следствием, поощрили. Говорил он долго. Я внимательно слушал и ждал, когда же он скажет о тех, кто непосредственно раскрыл преступление и разоблачил виновных. Но об этих людях он так и не вспомнил, - видимо, ему, как работнику прокуратуры, говорить о них было невыгодно, ибо тогда поощрения ждали бы работников транспортной милиции. Я многое мог бы рассказать об истории органов милиции, их борьбе с преступностью и укреплении правопорядка. Но сегодня приведу только пару эпизодов. В Москве на одной из встреч во время Всесоюзного совещания работников внутренних дел я услышал фразу: - Не имей сто баранов - женись, как Чурбанов... Разговор шел о новом зяте Брежнева - Юрии Чурбанове, который сошелся с дочерью генсека Галиной. Основу этой пары составляла не любовь, а большой корыстный расчет жениха, и скоро это проявилось публично. Чурбанов быстро проскочил расстояние от майора до генерала, легко прошагал по служебной лестнице до должности первого замминистра СССР, мечтал о министре, но перестройка помешала. Это семейство часто наезжало в гости к первому секретарю ЦК КПЛ А. Воссу, у которого были свои корыстные интересы, - в то время он принимал меры, чтобы выйти в секретари «большого» ЦК. После очередной встречи Галина, капризная, распущенная женщина, в вагоне поезда разыграла целый спектакль, - будучи пьяной, она выдала себя за больную. Администрация железной дороги кинулась искать врача для сопровождения «больной» до Москвы, отправление поезда было задержано, график движения сорван. Вообще Галина своим неадекватным поведением часто причиняла всем много беспокойства, в том числе и своему отцу, Леониду Ильичу Брежневу. Ю. Чурбанов в свой очередной заезд в республику прибыл к нам на оперативное совещание, на котором с информацией выступал замести¬ 209
тель министра внутренних дел республики Рейснер. Он указал, что Управлением внутренних дел на транспорте допущен большой рост хищения грузов. В то время существовала странная практика: если выявлялся рост преступности по линии уголовного розыска, то работников критиковали и наказывали, а если по системе БХСС, то их за это хвалили и поощряли, что, на мой взгляд, являлось глупостью и абсурдом. Я заявил Рейснеру, что хищения грузов по своему характеру являются латентной, скрытой преступностью, - отсюда и отношение к ней должно быть иное, но он этого понять не захотел, хотя в те годы работниками транспортной милиции было выявлено несколько организованных преступных групп. Например, на железнодорожном транспорте и в морском порту Риги была разоблачена группа «специалистов» по краже из контейнеров, перемещающихся через границу. Всех отличившихся в этом работников поощрили, а Москва отметила и меня. После моих слов о грузах Чурбанов прервал дальнейшее выступление Рейснера со словами - Ну, рассказывайте, как вы дошли до жизни такой... Все мои попытки объяснить не помогали, - Чурбанов, не слушая меня, продолжал говорить свое, - мол, даже Леонид Ильич наткнулся на бардак в поезде, - как будто я был в этом виноват. Улучив момент, я сказал, что борьба за сохранность грузов - проблема союзная. И тут Чурбанов взорвался: - Не тебе заниматься этим делом! Я знал, что Чурбанов, пользуясь своей властью, любил, особенно в присутствии других, снимать руководящих работников. Иногда, обращаясь к полковнику, говорил: «Садитесь, товарищ майор». К этому и мне надо было быть готовым. Глядя на чурбановский китель, увешанный орденскими планками, я все время думал, на каком же фронте он умудрился их получить. В то время в министерство внутренних дел государства соцлагеря мешками слали юбилейные награды. Чурбанов их делил, но первую всегда вешал себе. 210
В те годы у нашего управления были хорошие результаты в борьбе с преступностью, мы наступали широким фронтом, так что об оперативной обстановке в республике мне было что сказать. Упомянул я и о том, что у рецидивистов часто возникает желание захватить в Латвии самолет и махнуть через границу. Для предотвращения этого вида преступлений мы, накопив некоторый опыт, предприняли превентивные меры. На время доклада Чурбанов отключился, лицо его окаменело, глаза стали неживыми. Наконец очнулся: -У вас все? -Все. - Что ж, товарищ... полковник, обстановкой вы владеете хорошо. Садитесь! Зал облегченно вздохнул. Позже Чурбанова разоблачили в совершении многих корыстных преступлений, в том числе и во взяточничестве, - за присвоение звания генерала он брал большие суммы, особенно с представителей южных республик. По решению суда Чурбанов был заключен на длительный срок. А у нас, хотя и с опозданием, была создана новая служба для борьбы с преступными посягательствами на перевозимые ценности, отдельная от уголовного розыска, и это было правильно. Редактор министерской газеты «На боевом посту» С. И. Пострема опубликовал статью «Милиционер номер 1», так он окрестил меня. Как понимал, так и расписал мои достоинства, обозначил и охарактеризовал главные направления в работе. Выдал емкие служебные тезисы, которые звучали по-новому. Закончил статью выводом, что я «главный специалист в системе органов». Пришлось постараться не подвести редакцию. Но вернемся к послевоенным «нелегалам». Из всех бандитов Карсавской волости, которые добровольно сложили оружие, мы никого не задерживали и не арестовывали. Позже братья Лисовские и двое их друзей были арестованы и предстали перед судом за преступления, совершенные на территории Псковской области, - убийство И. Кузьмина и других. Легализация нелегалов, подобная латвийской, в области не проводилась. Военный трибунал приговорил всех четверых 211
к смертной казни, но впоследствии военная коллегия Верховного суда заменила ее 20 годами лишения свободы. Псковские коллеги, задерживая Лисовских, свои действия с нами не согласовывали, и арест братьев мы восприняли с противоречивыми чувствами, - ведь в свое время они поверили нам и вышли из леса, вернулись к нормальной жизни. В результате этого ареста на очередную регистрацию 23 человека не явилось. Не оказалось их и по месту жительства, - они снова ушли в лес, прихватив с собой оружие, и впоследствии нам пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть их на свои хутора. У населения волости отношение к легализованным было неоднозначным: многие возмущались, почему бывших бандитов не арестовывают и не привлекают к ответственности. Особенно непримиримыми были родственники погибших. Неудовлетворенные нашими ответами, они посылали жалобы в уезд и в Ригу. Мы сочувствовали пострадавшим, тяжело было видеть их слезы. Их можно было понять, - те, кто еще недавно терроризировал, запугивал, убивал твоих родных и близких, теперь спокойно живут рядом с тобой, причем под защитой государства, которое гарантировало им жизнь. Это был гуманный акт советской власти, о котором пишущие сегодня о «национальных партизанах-героях» предпочитают не вспоминать. Большинство из «бывших» остались на своих хуторах, многие хорошо работали и даже стали активистами колхозного строительства. Один получил разрешение на учебу в Риге, успешно окончил Латвийский государственный университет и работал ведущим экономистом в Министерстве сельского хозяйства. Дети их прошли через комсомол, некоторые даже стали членами партии, проявили себя прекрасными специалистами народного хозяйства, работали на высоких постах в структурах государственной власти, некоторые стали творческими деятелями, имели научные степени и звания, - то есть стали полноценными советскими гражданами. На встрече с коллективом ГАИ республики со мной, представившись земляком, заговорил молодой человек в звании капитана. Я, естественно, заинтересовался, кто он и откуда меня знает. Оказа¬ 212
лось, обо мне ему рассказал отец, который был в составе банды Мейкула Кадаковского. Я вспомнил его отца - он был одним из тех, кто сожалел, что поднял оружие против своего народа. В то время органы внутренних дел, госбезопасности, приобретая опыт, довольно успешно вели силовые операции. Только в 1945 году при поддержке населения было уничтожено 1106 бандитов, задержано 5911 «нелегалов» всех мастей. Акт доброй воли к «нелегалам» был проявлением не слабости, а гуманизма советского государства, - прекратилось кровопролитие, были спасены жизни многих людей, в том числе и самих «нелегалов». Общими усилиями населения, правоохранительных, советских и партийных органов Карсавской волости одной из первых в республике удалось покончить с бандитизмом. Волость успешно выполнила государственные поставки. 28-ю годовщину Октябрьской революции трудящиеся волости встретили с большим патриотическим подъемом. В городском парке состоялся большой митинг - первый после войны. Он завершился шествием трудящихся по главной улице города. Люди несли транспаранты, пели революционные и народные песни. В 1945 году за достигнутые успехи в восстановлении народного хозяйства парторг волости В. Каупуж был награжден орденом Красной Звезды, а волости вручено переходящее Красное знамя победителя социалистического соревнования. В этих достижениях был и наш скромный вклад. Вскоре Наркомат внутренних дел республики направил меня на учебу в Москву. Началось осуществление моей самой заветной партизанской мечты. 9. Новое назначение Возвращение с учебы совпало с существенными изменениями в структуре Министерства внутренних дел. В первые послевоенные годы борьбу с бандитизмом в республике параллельно вели органы внутренних дел и госбезопасности, но основная тяжесть до 1947 года лежала на милиции. В подчинении МВД находилось также большое количество внутренних войск. 213
Работники госбезопасности на волостном уровне вообще отсутствовали. В ходе реорганизации МВД функции борьбы с бандитизмом передали в органы государственной безопасности. Соответственно, отделы по борьбе с бандитизмом в МВД и его подразделениях на местах перешли в подчинение соответствующих структур МГБ. Но оперативные подразделения милиции, особенно участковые уполномоченные в сельской местности, от борьбы с бандитизмом никогда не уходили. Вскоре вся структура органов милиции вошла в оперативное подчинение государственной безопасности. Хотя в том же 1947 году в отделе уголовного розыска Управления милиции республики было создано отделение по борьбе с бандитизмом, но просуществовало оно недолго. Когда я в составе большой группы выпускников Высшей школы МВД вернулся в Латвию, в отделе кадров министерства мне предложили должность заместителя начальника этого нового подразделения. Кто-то тогда предсказал, что мне вскоре все же придется занять другую должность. В те годы в республике люди из села стали перебираться в города. Не хотелось и мне ехать туда. Тем более что в Риге повстречал много боевых друзей из партизанских отрядов. Неожиданно меня вызвал генерал-майор Аугуст Эглитис, министр внутренних дел республики. Он имел мощную фигуру, глыбой возвышавшуюся в рабочем кресле, но лицо его было приятное, добродушное, а голос мягкий, спокойный. Он более походил на добродушного дедушку, чем на министра, а тем более генерала. После короткой беседы министр предложил мне должность начальника Екабпилсского уездного отдела милиции. Я стал отказываться и в обоснование своего возражения сослался на молодой возраст и неумение руководить таким большим коллективом, да и по званию я в то время был всего лишь младшим лейтенантом. На мое возражение министр отреагировал спокойно: - Да, коллектив там большой, свыше двухсот человек, и сложный. Я его знаю, часто там бываю как депутат Верховного совета и уполномоченный ЦК и СМ. 214
Помолчал, еще раз добродушно посмотрел на меня и продолжил: - Я верю, что ты, сынок, с работой там справишься, - иначе бы я тебя не выбрал. Поэтому прошу не отказываться. Последние слова настолько на меня подействовали, что я согласился. В полночь я с двумя чемоданами уже сошел с поезда на станции Крустпилс. Вызвало удивление то, что город находился весьма далеко от вокзала, а еще больше удивила кучка людей, глубокой ночью шумевшая, кричавшая и свистевшая на берегу Даугавы. Оказалось, разрушенный войной мост еще не восстановлен, и сообщение между берегами поддерживали маленький грузовой паром и пассажирский теплоход «Гулбис». Сейчас «Гулбис» оказался на противоположном берегу, и люди зычными криками поднимали его спящую команду. Пока «Гулбис» принял, наконец, нас на борт, я успел многое про него узнать. У населения уезда к этому теплоходу тогда была особая любовь, общность Екабпилса и Крустпилса складывалась десятками, если не сотнями лет, и вот маленький кораблик помогал восстановить экономические, политические, культурные, семейные и просто человеческие связи между городами, нарушенные войной. Уездный отдел внутренних дел тогда размещался в красивом белом здании в центре города на улице Бривибас, сейчас там располагается больница. В холодной Ленинской комнате мне для отдыха отвели стол. На соседнем столе уже «проживал» участковый уполномоченный Альберт Миезакс. Новую темную милицейскую шинель он использовал в качестве одеяла, а на службе предпочитал носить серую фронтовую, на широких полах которой виднелись следы пуль. Красивый, стройный, высокий парень, фронтовик, он оказался чудесным человеком и прекрасным собеседником. Особенно боевой вид Альберт имел, когда он с автоматом в руке спускался по маршевой лестнице на очередное ЧП. Для дежурного он был как палочка-выручалочка в любое время суток. Наутро я встретился со своим непосредственным руководителем, начальником уездного отдела внутренних дел майором Карлом 215
Киршбаумом, бывшим латышским стрелком, опытным чекистом. По должности я был не только начальником уездного отдела милиции, но и его заместителем. Встретил он меня довольно прохладно, - видимо, он ожидал прибытия более солидного человека. Подобную настороженность я почув-ствовал и со стороны коллектива. В общем-то причины были понятны, - ведь я сменил майора Стагиса, опытного работника, имеющего немалый авторитет в коллективе. Наверняка, глядя на меня, мои новые товарищи задумывались, почему это заместителя прислали со стороны, неужели бы не нашлось своего? Другие, более опытные, старше меня и по званию, и по возрасту, возможно, смотрели с обидой, - почему их обошли? Их можно понять, - легко ли им подчиняться младшему лейтенанту? Среди них немало было старших офицеров, двое из них - в звании подполковника. Понятно, что в такой ситуации и мне было нелегко. Хотя в теоретической подготовке я чувствовал себя уверенно, - за спиной было высшее учебное заведение, но в практических делах, конечно, я уступал многим. Выслушивая доклады, принимая документы на подпись, я иногда чувствовал, что меня просто проверяют. Но жаловаться смысла не было, да и кому? Дело требовало за короткое время приобрести навыки работы в уголовном розыске, БХСС, следствии, ГАИ, паспортной и разрешительной системе, ОВИРе, в уголовно-правовой и административной практике, - за время работы в Карсаве я с этими вопросами практически не сталкивался. Я понимал, что заслужить доверие коллектива можно только делом. Вскоре возникла ситуация, знакомая по службе в Карсаве: в отдел потоком пошли предупреждения и телеграммы о том, что в республике гастролирует вооруженная банда убийц и грабителей, главарь которой носит звезду Героя Советского Союза. Банда нападала на торговые точки, рынки, грабила прохожих и пассажиров. Все это бандиты вытворяли, как правило, днем. В отделе раздалась тревога: наш «герой» принялся «потрошить» рынок. Все свободные сотрудники отделения бросились туда. Как всегда, впереди был Миезакс. 216
На рынке творилось что-то непонятное: шум, крики, стоны, беготня. Прислонившись к стенке киоска, стоял улыбающийся человек в кителе без погон. На кителе сверкала звезда Героя. - Он! - крикнул кто-то из наших, и мы кинулись к нему. «Герой» выхватил пистолет и открыл стрельбу, но наша автоматная очередь сразила его, перебив ноги. Когда он упал, дружки бросились к нему и рванули в сторону Даугавы, надеясь переправиться к железнодорожному вокзалу, с которого только что прибыли, но «Гулбис» оказался на крустпилсской стороне реки. Грабители бросились в воду, но быстрое течение прибивало их к берегу, где мы их, обессиленных, легко подобрали. На второй день из Москвы прибыли работники МУРа, которые рассказали, что эта опасная группа сложилась еще в годы войны из дезертиров, часть из них уже арестована, и что главарь, застреливший офицера Советской армии, присвоил его документы, форму и звезду Героя. После этого сравнительно небольшого эпизода отношение коллектива ко мне стало теплее. Как-то Киршбаум зашел в кабинет и сообщил, что в наш уезд по депутатским делам приехал министр и приглашает нас к себе. Не зная, о чем пойдет речь, сумею ли я правильно доложить, я несколько встревожился. Мы отправились в Стабурагс, воспетый поэтами живописнейший уголок на берегу Даугавы. Из домика лесничего нам навстречу вышел министр - босой, в спортивной форме: - В волейбол играть будете? Я несколько опешил и, хотя волейбол был одним из моих любимых видов спорта, смущенно промолчал. -Идите за мной! Скоро на волейбольной площадке собрались все игроки. Мне выпало играть в команде министра. - Ты, сынок, этот шарик подгребай у земли, а я постараюсь на верхнем этаже, - сказал он. Действительно, наверху он имел определенный успех: высокий рост, длинные руки, широкие ладони способствовали этому, особенно в блоке. 217
Возвращаясь с этой неожиданной встречи и находясь под ее впечатлением, я предавался размышлениям о типах и характерах руководителей. Вспоминал московские лекции, но про таких, как наш министр, там не говорилось. Хотя о работе он говорил мало, тем не менее, под его началом почему-то хотелось работать лучше. 10. Обстановка остается сложной Бандитизм в Екабпилсском уезде еще не был окончательно искоренен, появлялись все новые и новые жертвы. Часто похоронные процессии растягивались от Дома культуры в центре города до Братского кладбища. Руководить ими поручали мне. Я и сегодня хорошо помню горе людей - глубоко запав в душу, до сих пор стоит перед глазами. Братское кладбище в Екабпилсе служит памятником тем годам. Особенно много хлопот доставляли банды Мартина Поклевинского и Альфонса Межарупса. Поклевинский, бывший полицай, творил свои черные дела не только в Екабпилсском уезде, но и в соседних районах Литвы. На обстановку влияли не только «оборотни», но и обычные уголовники, которые за непродолжительное время заполонили республику. Большинство из них было вооружено, - даже обычные воры имели боевое оружие, подобранное на полях сражений прошедшей войны. Тяжелее всего приходилось отдельным усадьбам, нападения на которые нередко заканчивались человеческими жертвами. Похищались тогда в основном продукты питания. Очевидно, такая оперативная обстановка во многом была связана с существовавшей карточной системой распределения продуктов. В этих условиях рабочий день для работников внутренних дел, официально установленный до 24.00, часто продолжался далеко за полночь. Да и не каждое воскресенье удавалось посвятить семье и дому. В воскресенье, 28 июля 1949 года, хорошенько попарившись в бане, я вернулся домой. Встревоженная жена сообщила, что только что приходил начальник уездного отдела МТБ майор Н. Соколов, даже собирался ехать за мной в баню, но потом кому-то позвонил и быстро ушел. Несложно было догадаться, что такой визит мог быть вызван только чем-то очень важным. 218
Я тут же позвонил дежурному по отделу и узнал, что Соколов хотел взять меня на встречу с доверенным лицом бандитов в качестве переводчика, но, разыскав своего заместителя, знающего латышский язык, старшего лейтенанта А. Москалева, уехал с ним. Не успели мы закончить разговор, как пришло сообщение: на Виеситском шоссе бандиты обстреляли отдельский «Виллис» из пулеметов. Погибли все - Соколов, Москалев и водитель старшина Давиденко. Мы выехали на место преступления. В зарослях березок и ельника, на траве среди цветов лежал Москалев. Резанула мысль: ведь Москалев поехал вместо меня! Понимал, что это роковая случайность, но странное чувство виновности в его смерти долго не покидало меня. Жертвы среди работников правоохранительных органов не были напрасными. С помощью их усилий, непрерывной работы партийного и советского актива и поддержки населения бандитизму в Екабпилсском уезде скоро пришел конец. 11. Стадион Память сохранила не только трагические страницы тех лет, но и много хорошего. Тогда мы не замечали своей тяги к спорту, не задумывались о ней, а позже поняли, что наши сотрудники, да и все жители сильно уставали и морально, и физически от постоянного напряжения, тревоги за судьбу родных и близких. Многие еще не освободились от тяжелых переживаний закончившейся недавно войны. Для работников милиции радостными были минуты, когда удавалось сходить в кино, мы заинтересованно следили за программой Дома культуры, который всегда был переполнен молодежью, особенно во время танцевальных вечеров. Домом культуры практически и исчерпывались возможности отдыха в уездных городах того времени. Для нас, работников милиции, этого было мало, - после постоянных изнурительных перегрузок и стрессов на работе хотелось разрядки. Тут нам на помощь пришел спорт. 219
В городе не было ни стадиона, ни спортзала. 1-я средняя школа имела небольшую спортплощадку, но она еле-еле удовлетворяла нужды самой школы. Появилось решение взяться за строительство стадиона, хотя никто толком не представлял, что это значит. Выбрав превращенный в свалку участок на окраине города, в один прекрасный день работники милиции пришли туда с лопатами, граблями и вилами на плечах. Появились и первый секретарь укома комсомола Владимир Чаупенок со своими воспитанниками, и председатель горисполкома Давид Морген с жителями города, в основном пенсионерами. Работы продолжались несколько дней. Нравилось это дело не всем, - работникам милиции в ту пору на дневную передышку отпускалась всего пара часов, да и те приходилось тратить на общественное дело. Иногда приходилось слышать нелестные слова в свой адрес: - И откуда нам такого прислали! Сам не спит и другим покоя не дает! Первым делом осилили футбольное поле. Вскоре оно зазеленело, можно было начинать игру. Но настоящему стадиону требовались еще и гаревая дорожка, игровые сектора, трибуны, раздевалки, ограждения - в общем, значительные материальные и денежные средства, а уездный совет «Динамо» имел в своей кассе лишь 175 рублей от членских взносов. Этих денег не хватило бы и на гвозди. Республиканский совет общества «Динамо» в помощи тоже отказал. Дальнейшее строительство представлялось чистой авантюрой, но это нас не остановило. С командиром истребительного батальона, бывшим латышским стрелком Робертом Спресне мы отправились в лесничество и, можно сказать, встали на колени перед его директором. Директор, посомневавшись и понервничав, все же согласился отвести нам делянку в сосновом бору под Биржей - бесплатно. Мы, перепахав снег, своими силами свалили несколько сот кубов добротного леса. Встала проблема, как эту ценность вывезти. Подумав, мы с Давидом Моргеном решили обратиться за помощью к местному населению. Ранним воскресным утром, обойдя несколько десятков хуторов, мы откровенно изложили жителям нашу просьбу. 220
Особого восторга от своих визитов мы не заметили, и у нас появились некоторые сомнения в успехе предприятия. Ко всему не давали покоя наши пустые желудки, особенно когда от теплых утренних плит доносились вкусные запахи. Когда мы топали к очередному хутору, Давид сунул мне в руку чтото теплое, оказавшееся вареной картофелиной в мундире, которую он, не удержавшись, прихватил из котла, приготовленного, скорее всего, для скота. Картофелина была на редкость вкусной. Перекусывая, мы грустно смотрели друг на друга. Зачем мы сюда поперлись? Ради чего стараемся? Нам что, больше всех надо? Вслух философствовать не стали, но, поглядев друг на друга, поняли, - от своих планов ни за что не откажемся. Обойдя округу, мы вышли на перекресток и стали ждать. Окрестности словно вымерли, прошел час, другой, - никто не появлялся. Стояла тишина, из труб кое-где поднимался серый дымок, освещаемый низким зимним солнцем, и вдруг... Как по команде, из дворов на большой скорости стали «вылетать» добротные (жили здесь в основном зажиточные крестьяне) упряжки и рванули к указанному нами месту. Всего прибыло 18 упряжек. В один момент бревна были погружены на сани и доставлены к небольшой речушке Пелите. Позже мы узнали, почему крестьяне так долго раздумывали, - у них не было единого мнения. Одни охотно откликнулись на нашу просьбу, кто-то посчитал грехом работать в воскресенье, тем более что оно в тот день совпало с религиозным праздником. Были и такие, кто на представителей власти смотрел враждебно, - этот район поддерживал банду Поклевинского, которая четыре месяца спустя расстреляла машину Соколова. Лошади были запряжены, но долго никто из крестьян не решался выехать первым, ожидая, как поступит самый авторитетный среди сельчан Янис «лиелайс». Когда же он, наконец, тоже не без сомнений и колебаний, выехал, за ним сразу последовали другие. Все получилось действительно как по команде. Приятно было видеть профессиональную работу людей, которым даже снег не был помехой. Это здорово прибавило энтузиазма и нам 221
самим, о чем мы, сердечно поблагодарив, и поведали крестьянам на прощанье. Весной собранный лес по речушке сплавили к устью Даугавы. Тут произошло одно ЧП, - во время этой работы один из наших сотрудников утопил автомат. Мы тогда ни на минуту не расставались с оружием, - рядом проходили бандитские тропы. О таких происшествиях положено докладывать по команде, но поймут ли наверху такое дело? Этими вопросами в Управлении милиции республики ведал полковник Вильсон, широко практиковавший дисциплинарные наказания. К этому я был готов, но беспокоился о другом: среди руководства было немало тех, которые считали, что мы вообще занимаемся не своим делом. Я решил о произошедшем начальству пока не докладывать. Каждый день мы приходили на берег, к тому месту, где сотрудник уронил автомат, но половодье и мутная вода не позволяли его обнаружить. Какова же была радость, когда нам, наконец, удалось выудить автомат! Потом над ним пришлось немало потрудиться, чтобы удалить ржавчину. Лесопилка промкомбината превратила наши бревна в доски и брусья. Скоро над стадионом поднялось облако черного дыма, - смолили столбы. Радовались, ожидая, что теперь простоят они 10-15 лет, но диво-забор выдержал 30. Позже на этом месте сельское спортивное общество «Варпа» построило современный спортивный комплекс. Но этим стадионные дела для меня не закончились. Не все нам удалось «пробить» бесплатно: руководство уездного промкомбината предъявило счет на 11 тысяч рублей за распиловку, гвозди, краски и транспортные расходы. Таких денег у нас, понятное дело, не было, и вскоре я получил повестку в республиканский арбитражный суд в качестве ответчика. Я смутно представлял себе, что такое арбитраж, но слово «суд» напугало. С дрожью в коленках я поднялся по лестнице здания Кабинета министров на судебное заседание. На суде меня стыдили, настойчиво и строго спрашивали, почему я пустился на эту стадионную авантюру и втянул других, не имея ассигнований и планового разрешения на строительство. 222
Наконец, заседание закончилось. Решением суда мне указали на незаконные действия, а промкомбинату возместили расходы за счет государства. Выйдя из зала, я побрел по длинному коридору и, задумавшись, не заметил, как меня догнал какой-то человек. Он, положив руку мне на плечо, сказал: -Молодец! Это был товарищ Калнынын, председатель только что состоявшегося арбитражного суда. Такого я уж никак не ожидал. Но слова судьи окрылили меня и вдохновили на новые идеи и дела. 12. Да здравствует спорт! Построенный стадион привнес в жизнь города много нового. В то время в республике ведущими видами спорта были футбол и легкая атлетика, зарождался хоккей. В футбол прилично играли команды из Риги и многих уездов. Наша команда, состоящая из футболистов города, милиции и воинской части, тоже стала весьма неплоха. Пик ее мастерства пришелся на 1950 год. Ведущими игроками были: Кокин - из города, Георгиевский - военный летчик, командир звена, будущий генерал авиации и главный инспектор ВВС СССР (об его мощную фигуру «разбивались» самые лучшие нападающие), Тюрин - штурман экипажа Георгиевского, нападающий, мастер на голы, Субботин - сотрудник милиции, виртуоз, центральный нападающий. Приезжали к нам динамовские команды из Даугавпилса, Резекне, Лудзы, из Риги в гостях были «Динамо», «Даугава», «ВЭФ», «Спартак» и армейские команды. К нашему удивлению и радости, мы обыграли все рижские команды, за исключением «Динамо», у которой тогда был очень высокий класс игры. Футбол настолько заразил всех, что если в очередное воскресенье по какой-то причине игра срывалась, настроение у горожан падало и все начинали искать виноватых. Как правило, больше всего доставалось мне, и я в такие дни старался поменьше показываться людям на глаза. 223
Для нас спорт был как реабилитацией после напряженного труда, так и физической закалкой работников. Спорт сплотил коллектив, сдружил, объединил работников милиции и армейских товарищей с населением города. Люди в городе были разные, - некоторые во время войны были по разные стороны фронта, теперь же всем требовалось жить вместе, кроме того, отчуждение трудового народа от полиции сложилось еще в буржуазной Латвии. Но тут я на себе прочувствовал, как изменилось отношение людей: первоначальное отчуждение и даже презрение к руководителю карательного органа постепенно сменилось на доброжелательность и поддержку. Я стал своим человеком среди населения, особенно хорошо чувствовал себя среди своих сверстников на танцах в Доме культуры. Доброжелательное отношение населения и его поддержка вскоре стали воплощаться в конкретные дела. В декабре 1947 года в стране проводилась денежная реформа: старые деньги меняли на новые. В уезде на меня возложили обязанности по обеспечению сохранности денег во время перевозки и непосредственно на самих пунктах обмена, обеспечение безопасности членов комиссии. Может быть, не совсем до конца, но уровень ответственности я понимал, - обстановка тогда еще была достаточно сложной. Нам надлежало перевезти членов комиссии и несколько мешков новых денег по узкоколейке в городок Нерету, на границу с Литвой, как вдруг мы получили информацию, что банда Поклевинского готовит нападение на поезд. Времени до отхода оставалось совсем мало, но мы смогли уговорить железнодорожников отправить состав раньше графика. Маленький поезд «Мазайс банис», как его любовно называли в народе, отошел от станции Екабпилс на полчаса раньше установленного срока. Этого оказалось достаточно, чтобы банда, которая в районе Биржи выскочила на перехват поезда, осталась в клубах паровозного дыма, вьющегося над рельсами. Поняв, что их провели, бандиты злобно ругались, о чем и рассказали после их задержания. 224
Своевременная и точная информация, полученная, кстати, от простых тружеников, позволила сохранить не только деньги, но и жизнь членам комиссии и пассажирам. После реформы меня ждала приятная неожиданность: в Верховном Совете ЛССР за обеспечение мероприятий по реформе я получил почетную грамоту Президиума. Хотя в дальнейшей службе поощрений и орденов было много, но эта награда так и осталась особенно дорогой. Екабпилсский период работы крепко запечатлелся в памяти. Сейчас, когда я бываю в Екабпилсе, в первую очередь я прихожу на стадион. Обходя его вокруг, я любуюсь бегающей, прыгающей и колдующей над спортивными велосипедами молодежью, и перед моими глазами, наполняя душу теплом, встают картины из моей молодости. 13. Истоки бандитизма - момент истины Много лет прошло с тех пор, но события того времени и сейчас имеют большую значимость. Уже успели вырасти два поколения людей, которые спрашивают: каковы истинные причины и глубинные корни возникновения такого явления, как бандитизм? Каковы были их настоящие цели, чей политический заказ они выполняли, чем руководствовались? Была ли у них какая-то идея или ими двигали чисто шкурные интересы? Хотя я был непосредственным участником тех событий, но вряд ли смогу дать на эти вопросы исчерпывающие ответы. Но попробовать разобраться в непростой социально-политической обстановке того времени, в условиях которой зародился и вырос бандитизм, наверное, стоит. Насущная необходимость в таком анализе с наибольшей остротой созрела именно сейчас, когда современная политическая обстановка в государствах Прибалтики вызвала к жизни одностороннее и предвзятое толкование того периода истории. Лесных бандитов возводят в ранг «национальных партизан», суперпатриотов борьбы за независимость Латвии, защитников крестьянства, и благовосхваление их делается без разбора, чохом, в отрыве от конкретных обстоятельств жизни крестьянства и вообще общества того времени. 225
Основой понимания процессов, определивших судьбы не только народов Прибалтики, но и всей Европы, в очень большой степени является история отношений между Германией и СССР с 1939 по 1945 год. Предвоенный политический кризис в Европе ускорил развитие социальной базы как для поддержки установления советской власти в Латвии (вспомним тысячные и стотысячные митинги в 1940 году), так и для противостояния ей. Однако ясно, что без широкой народной поддержки невозможно было бы ни успешное проведение выборов Народного сейма в 1940 году, ни восстановление советской власти в 1944-м, невозможно было бы привлечение населения в государственные и местные органы управления в городах, уездах и волостях. Без народной поддержки не была бы создана Латышская стрелковая дивизия (позже 130-й Латышский стрелковый корпус), героически сражавшаяся против фашизма на фронтах Великой Отечественной войны, не смогло бы возникнуть и развиться широкое партизанское движение в тылу оккупантов. Надо согласиться с выводами латышских историков, после войны проживавших в эмиграции, в том, что до 1940 года в Латвии не было политически и социально однородного общества, всецело поддерживающего авторитарную диктатуру К. Ульманиса в 1934-1940 гг. Что же касается глубинных причин возникновения шуцманских батальонов, соединений легионеров, и позже - бандитов в послевоенной Латвии, то социальную базу для этого обеспечила не только нацистская пропаганда и деятельность иностранных спецслужб, но и ошибки союзного правительства, которое одним аршином мерило всю страну. К таким ошибкам, непосредственно ударившим по авторитету советской власти в Латвии, относятся довоенные и послевоенные административные переселения определенных категорий людей в отдаленные районы СССР, поспешная национализация мелких кустарных производств и магазинов, неудачное реформирование Латышского территориального корпуса в 1940-1941 годах. 226
В конечном счете все это обернулось против советской власти, увеличило количество ее недоброжелателей и открытых врагов. Несмотря на то, что к тому времени была практически ликвидирована безработица, унаследованная от капитализма, с наступлением зимы 1940 года как в городах, так и в сельской местности поддержка советской власти населением стала заметно ослабевать. Даже почти полная занятость рабочих и интеллигенции, широкая сеть общего и профессионального образования молодежи не смогли удержать промышленность и экономику на плаву. После введения свободного хождения рубля с прилавков стали исчезать промышленные товары массового потребления, а 1941 год начался с обязательного обложения крестьян натуральным налогом, заимствованным из недр феодального строя. Были предписаны нормы сдачи зерна, мяса и молочных продуктов, яиц, шерсти и т. д., независимо от того, производилась ли вообще такая продукция в хозяйстве. К всеобщему удивлению, данный продналог не составил трудности как раз для зажиточных крестьян-кулаков, так как и раньше они специализировались на производстве продуктов для рынка и экспорта. Разница состояла лишь в том, что экспорт продукции в Англию и Германию осуществлялся в строгом соответствии с международными стандартами качества, соблюсти которые было совсем не просто, а теперь эти стандарты были отменены, - продукция «засчитывалась» в налог вне зависимости от ее качества. В результате получилось, что у зажиточных крестьян забот поубавилось, для середняков объем продовольственного налога был на грани выживания, а бедняцким «однолошадным» хозяйствам продналог вообще грозил разорением. Считалось, что это должно было подтолкнуть бедняков к созданию колхозов. Взятый экономический курс привел к снижению жизненного уровня как в деревне, так и в городе, и негативные последствия этого не замедлили сказаться: из поддерживающей советскую власть части населения начался быстрый отток бедняков и середняков, усугубился процесс расслоения общества. 227
Поэтому не удивительно, что в 1944-45 годах наиболее многочисленные банды состояли из середняков и бедноты. Другие крестьяне, непосредственно в бандформированиях не участвовавшие, кормили и укрывали их, третья часть соблюдала нейтралитет, не высказывая симпатий ни бандитам, ни советской власти, четвертая, самая многочисленная, осталась верна советской власти, надеясь, что подобные ошибки государство больше не повторит. Крутой поворот в настроениях людей произошел в 1942 году. В поражении немецких полчищ под Сталинградом многие увидели начало заката военной авантюры гитлеровцев. Нацистский террор, царивший на оккупированных территориях, также добавил советской власти немало сторонников, ее поддержка стала расширяться и не угасала в течение всего последующего периода оккупации. С полным основанием можно утверждать, что большинство населения, в том числе и средняя буржуазия, и интеллигенция, противилось нацистским порядкам. Эти слои общества к 1943 году отошли от поддержки оккупантов или позиции нейтралитета. Многие из них стали к нацистскому режиму в оппозицию, а некоторые даже вступили на путь сопротивления. Из интеллигенции, например, состояла антинацистская организация во главе с Константином Чаксте, сыном первого президента Латвии, и только в Риге действовало несколько десятков подобных организаций и групп. Зверства шуцманских батальонов, их кровавые экспедиции, казнь неповинных стариков и детей, охота на людей для отправки в лагеря или на каторжные работы в Германию тоже не остались без последствий. Все это влияло на народ, который стал радоваться победам Красной армии на фронтах и успешным действиям партизан в немецком тылу. Следует также сказать, что нацистские спецслужбы создавали диверсионно-террористические группы и подготавливали на территории Латвии социальную почву для поддержки бандитов из скомпрометировавших себя деклассированных элементов. Разведслужбами фашистской Германии, непосредственно при участии О. Скорцени, была подготовлена и в декабре 1944 года десантирована на территорию Абренского уезда севернее Карсавской 228
волости диверсионно-террористическая группа СС «Ягдфербант» во главе с П. Супе. По его заданию бывший полицейский Карсавской волости И. Баркане обошел все бандитские группы волости. Был взят курс на террор и диверсии. «Оборотни» А. Жук и братья Лисовские со своими бандами после выступления перед ними И. Барканса в тот же вечер в деревне Капочево расстреляли соседей Борбулу и Доната Каупужей, а вскоре их жертвами стали и многие другие. Перед самым концом бандитизма тот же «национал-патриот» И. Баркане снова посещал остатки банд, на этот раз советуя легализоваться, убеждая оставшихся, что советская власть гуманна и справедлива. Сотни пойманных или добровольно легализовавшихся бандитов и разного рода нелегалов на вопрос «Какие идейные побуждения заставили тебя пойти в банду?» отвечали, что боялись быть мобилизованными в Красную армию и погибнуть на фронте. В банде было куда безопаснее, да и семью можно было видеть регулярно. Главной заботой таких было сохранение собственной жизни, но подобную «программу» сохранить удалось немногим, - бывшие легионеры и шуцманы «перехватывали» их силой и вынуждали совершать уголовные преступления в составе бандформирований. Причины возникновения «нелегалов» в послевоенной Латвии не исследованы до конца и широким массам послевоенного времени неизвестны. Продолжает молчать об этом историко-документальная и художественная литература. Лишь национал-мемуаристы пишут сочинения, без разбора возводя этих вояк в ранг «национальных героев», якобы боровшихся за независимость Латвии, но дело обстоит далеко не так. История не вправе давать однозначные и упрощенные оценки событиям. Послевоенных «нелегалов» следует рассмотреть со всех точек зрения. Первое - мемуаристы игнорируют ту часть мужского населения, которую органы власти документировали как «уклоняющихся от 229
призыва в Советскую армию». В бандформированиях они не состояли, участия в террористических актах не принимали, а чаще всего в одиночку прятались на своих хуторах. Их действия не выходили за рамки пассивного наблюдения. Таких было немало, в некоторых волостях они составляли основную часть нелегалов. Очень рекомендую современным исследователям прочесть книгу «Уз эжиняс галву лику». К февралю 1945 года удалось выявить и задержать 2939 «уклонистов» и 1780 дезертиров из армии. Второе - вооруженные формирования, которые укрывались в лесах, осуществляли террор не только против органов власти, но и против мирного населения, участвовали в убийствах, грабежах, изнасилованиях и поджогах и других тяжких преступлениях. Их «имидж» явно не стыкуется со званием «лесных братьев» или национальных партизан, так как их деяния носят сугубо уголовный характер. Если на первом этапе у отдельных из них и просматривались политические взгляды, ориентированные на буржуазное или нацистское государство, то в дальнейшем, когда они втянулись в уголовные разборки, все эти идеи утонули в крови безвинных людей. Здоровых человеческих интересов у них не было, и население их отвергло и назвало не иначе, как бандитами и кровопийцами. Сегодня многие из них реабилитированы, самым грубым образом перечеркнуты их бандитские злодеяния, без каких-либо юридических обоснований. Сделано это с целью увеличения числа «борцов» за независимое государство. 14. Конец опасному явлению Определенная историческая заслуга в разгроме бандитизма есть и у бойцов истребительных батальонов. В Карсавской волости бойцов истребительного батальона, «ястребков», как их называли в народе, было свыше сотни. Среди них, конечно, были и опытные воины, - в основном инвалиды войны, - но было и много добровольцев, подростков 16-17 лет. Они и вынесли на своих 230
плечах основную тяжесть борьбы, подменяя в этом трудном деле своих старших братьев-фронтовиков. Я с любовью вспоминаю этих ребят. Суровая жизнь выпала на их долю: бывало, они голодали, мерзли, терпели всяческие лишения. У некоторых приклад винтовки, повешенной на плечо, доставал до пят. Они нередко жертвовали самым дорогим - жизнью, еще не успев узнать ее по-настоящему, не успев испытать даже первой любви. Среди бескорыстных, бесстрашных и бесконечно преданных своей стране «ястребков» были Антон Лагановский, Аркадий Лужаев, Арвид Криевиньш, Василий Каупуж, Антон Уртан, Николай Дубов, командиры взводов Яков Марон и Павел Лейтан. Необходимо вспомнить и отметить имевшего богатый опыт революционного подполья бывшего командира Лудзенского истребительного батальона Аугуста Самсона, сменившего его на этой должности фронтовика Коротченкова, заместителя командира батальона В. Аглиша, командира партизанского отряда и руководителя Валкского батальона Петериса Страутманиса, а также командира Екабпилсского батальона, бывшего латышского стрелка Роберта Спресне, обладавшего талантом организатора и воспитателя. С тяжелым чувством 29 декабря 1950 года я воспринял известие о его смерти. Хочу особо сказать о начальнике Мердзенского волостного отделения НКВД Али-Заде. Это был первый руководитель органов в низовом звене. Через него проходило взаимодействие с партийным, советским и комсомольским активом волости. Он постоянно бывал в гуще масс, среди всех слоев населения. Талантливый руководитель, он непосредственно направлял работу оперативного состава, участковых уполномоченных, милиционеров и, конечно, бойцов истребительного батальона. В то же время он вместе с оперсоставом вел и чекистскую работу. Когда это требовалось, АлиЗаде первым шел в бой против бандитов, ведя за собой других, первым же получал и пули. Именно так и погиб на латвийской земле этот славный сын азербайджанского народа. Необходимо отметить мужество и умение начальника Нирзенского отделения внутренних дел, бывшего комиссара партизанского отряда 231
Игната Кадаковского, начальника отделения внутренних дел Эзерниекской волости Резекненского уезда бывшего партизана-разведчика Игната Брица, старшего оперуполномоченного ОББ Наркомата внутренних дел Сергея Ландера, а также оперуполномоченного нашего отделения Егора Митченко. Считаю, мне повезло, что волею судьбы довелось работать с бывшими латышскими стрелками - чекистами Альбертом Спаринским в Лудзенском и Карлом Киршбаумом в Екабпилсском уездах. В своей деятельности мы обменивались опытом с руководителями отделов других уездов: Яном Бергом в Валмиерском, Андреем Эрдманом в Абренском и Вилякском, Карлом Шмитом в Цесисском, Михаилом Титовым в Даугавпилсском и Андреем Стамуром в Мадонском. Много добрых пожеланий и рекомендаций получили от министра внутренних дел республики Аугуста Эглитиса, начальника ОББ министерства Ивана Рытикова, его заместителя Алексея Корнеева. Моим ближайшим учителем и наставником был начальник ОББ Лудзенского уезда Петр Румянцев, бывший директор школы. При решении профессиональных вопросов его отличала высокая эрудиция в сплаве со стальной закалкой, в своей нелегкой повседневной работе он никогда не терял педагогического такта. Именно у П. Румянцева я перенял львиную долю опыта в вопросах тактики и стратегии милицейской службы. Я признателен всем работникам комиссариатов внутренних дел и государственной безопасности республики, которые на заре моей милицейской юности протянули мне руку помощи и помогали добрыми советами. На этом мой первый этап работы в органах внутренних дел закончился. Позади сложный, напряженный период - не только для правоохранительных органов, но и в целом для молодого государства и его населения. Военные, политические, социально-экономические преобразования оставили глубокий след в истории страны. На этом моя вторая война для меня закончилась. 232
15. Между второй и третьей войнами В стране начался новый исторический этап развития. Было много радостей, но много было и трудностей. И в работе, и в жизни мы, молодые работники милиции, брали пример со старой большевистской гвардии. Это были люди высоких моральнонравственных устоев, честные, правдивые, бескорыстные и неподкупные. В дальнейшем я не встречал людей, подобных старым большевикам. Приходится сожалеть, что партийное и государственное руководство забыло их принципы и в итоге позволило внедриться в наши ряды корыстным карьеристам, а то и просто проходимцам. К примеру, первый секретарь ЦК КП Латвии А. Восс при подборе руководящих кадров взял за основу правило подбирать людей по странному принципу, - кто больше мог выпить спиртного, тот и получал высокий пост, видимо, считая, что тот, кто много пьет, тот и хорошо работает. Он поручал своим подчиненным устроить с новым кандидатом попойку, - проверить, сколько тот выпьет. Когда испытуемый об этом догадывался, то водку старался вылить в цветочный горшок или в сапог и выходил победителем. В 1978 году встал вопрос о назначении нового министра внутренних дел республики. Из административного аппарата ЦК КПСС поступило указание назначить министром меня, но Восс с этим не согласился, - он еще «не переварил» мое отрицательное мнение о нем. Во время отдыха А. Восс напивался до такой степени, что моему другу, бывшему партизану Арнольду Страдиню, приходилось привозить его домой и буквально заносить в квартиру. Мне это все здорово не нравилось, и своими мыслями я поделился с приближенными. Видимо, кто-то из них проговорился, и об этом стало известно первому секретарю. Восс тогда вскипел и поручил «своим людям» собрать на меня компромат, однако те ничего не нашли. Я остался на своем посту. В те дни на торжества в Казахскую республику направлялась латвийская делегация в составе: первый секретарь ЦК КПЛ А. Восс, артистка Вия Артмане и первый секретарь Елгавского райкома партии М. Ф. Дрозд. 233
Восс дал задание своему ведущему охраннику майору А. Тумареву проверить, сколько водки сможет выпить елгавчанин, он ему нужен для должности министра внутренних дел. Но майор не удержался, дал знать об этом Михаилу, и тот добрую половину водки вылил в цветочник. Главный охранник своему хозяину доложил, что районный секретарь выпил 2 литра и оставался в хорошем здравии, что Воссу очень понравилось. Добиваясь его назначения на пост министра, он утверждал: «Кононов хороший, но на руководящей работе в органах находится давно, а я хочу внести туда свежую струю». И он добился своего. Михаил Филиппович после назначения признался, что перешел мне дорогу. Но я, сделав вид, что подробности мне не известны, одобрил его назначение. Кроме алкоголизма в высшие эшелоны власти вползало землячество и кумовство. Выдвижение новых руководителей часто происходило на рыбалке или охоте. Росла коррупция, начались приписки к государственному плану и прямые хищения, особенно в южных регионах страны. Все это и многое другое повлияло на экономическое истощение государства и позволило широко внедриться в государственное управление элементам стагнации с их последствиями. Перестройщики, «демократы», «прихватизаторы», криминал этим и воспользовались, чтобы свалить социалистическую державу. 234
Часть третья РАСПРАВА 14 августа 1998 года мы вместе с моей любимой внучкой Маргаритой с утра уехали на огород. Выдался прекрасный летний день - яркое разноцветье зреющих в листве плодов радовало глаз, щебетали птицы, царил мир и покой. Милицейская напряженная и изнурительная работа требовала реабилитации, и я ее находил на садово-огородном участке. Хотя бы раз в неделю, в выходной, но обязательно туда выбирался. Приятная физическая усталость снимала нервное напряжение, добавляла заряд бодрости. Я это очень хорошо ощущал и радовался правильно выбранной методике. Благодать природы с детства была мила моему сердцу, и теперь лопата, грабли и лейка стали моим постоянным хобби. 1. Тюремная тень Внезапно к зеленому островку подкатила полицейская машина. Полицейские объявляют, что мне необходимо быть в прокуратуре. Что же, обещаю завтра приехать, - сегодня внучку оставить одну не могу. «Гости» возразили: им велено доставить меня в прокуратуру немедленно. И вот мы с Маргаритой в республиканской прокуратуре. Когда мне предъявили предписание на задержание, внучка, вцепившись в меня, ударилась в слезы: -Деда, не отпущу! В это время в кабинет вошла женщина, схватила Маргариту и потянула к себе. Я вырвал из ее рук внучку и спросил, что это все значит. В ответ было заявлено, что принято решение отправить девочку в детский дом. Вот тебе раз! - У нее же есть мать, - удивленно возразил я. Под усиленной охраной нас доставили домой. 235
Начался обыск. Искали оружие и «другие улики», особенно долго рылись в моем большом архиве, где хранились статьи, опубликованные в прессе, выступления в различных коллективах и на Кургане Дружбы, записи для будущей книги. Особое внимание полицейских привлекла папка с копиями справок, которые я выдавал участникам партизанского движения и бойцам истребительного батальона в связи с их работой, - в дальнейшем многих ветеранов пытались отправить за решетку вместе со мною. С этой же целью изучали и групповые фотографии. Из квартиры вывезли два ящика ценностей, в том числе парадный френч с наградами. Сожалели, что не нашли оружия. Когда меня выводили из дома, дочь и внучка рыдали. Для избрания меры пресечения подозреваемому требовалось решение судьи. Для взятия под стражу законом определено три правила: возможность подозреваемого повлиять на следствие, скрыться или совершить новое преступление. Я стал доказывать судье, что ни одно из них ко мне не имеет отношения, - мне давно известно, что Бюро по защите Конституции еще 27 января возбудило против меня уголовное дело и передало его в прокуратуру, но, как можно видеть, я не скрылся. Как-то повлиять на следствие тоже не могу, - после тех событий прошло 54 года. Кроме того, 43 года я посвятил борьбе с преступностью, к закону отношусь уважительно и никоим образом не собираюсь его нарушать. Высказался я и по фабуле дела, рассказав о том, что немецкие власти создали в Малых Батах опорный пункт полиции группы «С» из своих приспешников и вооружили их. За их плечами много кровавых дел, в том числе и активное участие в уничтожении партизан - чугуновцев, когда ими были убиты двенадцать человек и ребенок. За это партизанский трибунал приговорил карателей к смертной казни, а наше подразделение пришло в этот опорный пункт для выполнения решения трибунала. Прокурор Рубене, ведущая следствие, на мои доводы ничего вразумительного возразить не смогла и выдумала довод, не предусмот¬ 236
ренный законодательством, заявив, что у меня в республике широкие связи. Судья же засомневался и стал размышлять вслух на тему, так уж ли необходимо Кононова арестовывать. Тут уже прокурорша забеспокоилась, - строгое указание сверху могло оказаться невыполненным, - и, несмотря ни на что, стала настаивать на моем аресте. Несколько раз влезала в разговор, нервничала, но ничего вразумительного так и не сказала. При избрании ареста как меры пресечения судья был обязан учесть предусмотренные законом особенности личности, а именно возраст человека. Мне тогда было 75 лет, я пенсионер, инвалид по состоянию здоровья. Но, полагаю, судье вникать в эти детали запретили сверху, пояснив, что в данном деле на первом месте должна быть отнюдь не юридическая сторона, а политическая. Прокуратура же сознательно исказила саму основу, суть дела, превратив шуцманов-карателей в «мирных жителей», и ввела в заблуждение не только судью. В результате я был арестован. За время пребывания в специальной тюрьме, расположенной в мрачном здании государственной полиции, я много размышлял, анализируя ситуацию. Я пытался понять ход мыслей работников прокуратуры, спрогнозировать их дальнейшие действия, - ведь с их стороны идет прямое злоупотребление служебным положением, фактически совершается уголовное преступление, которое на юридическом языке называется «расправа над заведомо невиновным человеком». Эти мысли подтвердили мою правоту и придали мне новые силы. Я принялся размышлять, какие конкретные шаги я могу предпринять в борьбе с произволом, полагая, что правда все равно должна победить - наверняка я найду поддержку не только у юристов, но и в широких слоях общества. Такая большая вера в то, что мое дело правое, в какойто степени притупила мою бдительность и в итоге отрицательно сказалась на дальнейших событиях. Я тогда допускал, что прокуратура сможет понять свои ошибочные взгляды на мое дело и исправить ошибку. Собственно, поведение г-жи 237
Рубене подталкивало к такому выводу, - при встрече со мной она была любезна, доброжелательна, иногда в беседе проскальзывали добрые словечки о моей работе в тылу врага и в мирные дни. Как выяснилось позже, все это было лицемерием по принципу «мягко стелет, жестко спать», - свое истинное лицо г-жа Рубене показала позже, на суде. Веру в победу я не терял, хотя понимал, что для этого потребуется немало времени и усилий. Но что предстоит на самом деле, даже представить себе не мог: меня ждали два длительных предварительных досудебных следствия, 7 судов, год и восемь месяцев, проведенные в тюрьме, потеря близких и подорванное здоровье. 2. Обман на государственном уровне Чтобы лучше понять ситуацию и условия, в которых началась моя третья «война», надо сказать несколько слов о государстве, где все это происходило, и сути его политической платформы. В 1989-90 годах по республике шла «песенная революция», шло становление Народного фронта. На первом этапе он отличался широким представительством, - в нем были посланцы коммунистической партии и комсомола, многих общественных организаций и нацменьшинств, которых, правда, позже и вытолкали прочь. В противовес Народному был создан Интернациональный фронт. В ходе борьбы друг с другом они почти поровну поделили симпатии общества. Свидетельство тому - выборы в Верховный Совет республики в 90-м году. Представители Народного фронта получили на них только на одно депутатское место больше, причем за счет русских избирателей, обманутых его псевдопрограммой, в которой провозглашался курс на создание единого гражданского общества, равенства народов, стремление к благополучию для всех. Но людей быстро поделили на «своих» и «чужих». Появился институт безгражданства, лишивший «неграждан» почти всех прав. Народ понял, что его обманули, но было поздно. 4 мая 1990 года Верховный Совет принял декларацию о независимости республики, - Латвия в то время шла в авангарде разрушителей Советского Союза. 238
Почти весь новый состав Верховного Совета и правительства был сформирован из членов Народного фронта титульной нации. При широкой опоре на западных эмигрантов под руководством американских спецслужб началось зарождение латвийской политической элиты. В большом почете оказались немецкие пособники, легионеры, «лесные братья», бывшие фабриканты, крупные домовладельцы и помещики-кулаки. Теперь мандат доверия к «народным избранникам» определялся количеством грязи, вылитой на советскую власть, на русских «оккупантов», на Россию, - чем больше грязи, тем выше занимаемый пост. Однажды на коллегии Министерства внутренних дел, членом которой я тогда был, министр с замом о чем-то зашептались. В дальнейшем выяснилось, - они обсуждали очередной запой у следователя аппарата министерства Андрея Крастыня. «Проблема» состояла в том, что пропойца был сыном управляющего делами Совета министров, т. е. прямого и непосредственного начальника министерства. Крастынь, пользуясь отцовской «льготой», все больше наглел. Правда, его понизили в должности и направили в юрмальский отдел милиции, но там он распоясался еще больше, вплоть до того, что валялся пьяным по канавам. В конце концов он утерял уголовное дело, а это уже было ЧП. Только после третьего партийного выговора его уволили из органов, и он перебрался в Лимбажский район адвокатом. Как только грянула «песенная революция» - предвестник новой власти, - Андрей быстро сообразил вступить в Народный фронт, на собраниях которого начал красиво выступать против советской власти, поливал грязью ветеранов. Мол, нацепят на грудь «блямбы» - и бродят по улицам. Его «революционность» и пасквильные речи заметили и высоко оценили «патриоты», и Крастынь получил должность заместителя председателя Верховного Совета, а чуть позже стал министром внутренних дел. В министерстве хорошо помнили его запои. Сотрудники, не понимая, что происходит в государстве, были в полном недоумении, - записного алкоголика назначили на министерский пост! Видимо, для новой власти подобная кандидатура была вполне приемлемой. 239
13 января 1991 года в центре Риги у зданий Сейма, правительства, телевидения, радио и других Народный фронт устроил баррикады из грузовых машин, наполненных строительными материалами. Участники баррикад собирались у вечерних костров, пели песни, пили водку и веселились за деньги налогоплательщиков. Шли дни, а на баррикады никто не покушался. В структурах власти началось беспокойство, - необходимо было оправдаться перед народом в этой связи. Решение было найдено: 20 января у здания Министерства внутренних дел устроили провокацию против рижского ОМОНа, сотрудников которого до этого долго и тщательно «поносили» в печати. Омоновцы в здании республиканской прокуратуры охраняли задержанных. Когда на смену с базы выехала очередная группа, был осуществлен радиоперехват, из которого провокаторы узнали о маршруте передвижения смены. На бульваре Райниса, у здания МВД омоновцы попали в засаду. Защищаясь, омоновцы открыли ответный огонь. Еще до начала столкновения на месте событий оказались работники телевидения и радио, корреспонденты газет, в том числе и иностранных. Приезжие разместились неподалеку от места событий, в гостинице «Рига», а некоторые заранее подтянулись к памятнику Свободы. После того как стрельба прекратилась, все они быстро покинули Ригу. Здание МВД от городского канала отделяет узкая парковая зона, а сразу за каналом расположена Бастионная горка. Под горкой в это время лежал кинорежиссер-документалист Юрис Подниекс со своей командой. Во время перестрелки погибли операторы съемочной группы Слапиныи и Звайгзне, а Юрис Подниекс в ночной телевизионной передаче сообщил, что стреляли по ним не со стороны здания МВД, а как раз со спины, со стороны Бастионной горки. На спинах погибших хорошо были видны входные отверстия от пуль, и это подтверждало, что режиссер говорит правду. Боясь разоблачения, авторы провокации потом запретили Подниексу говорить эту правду и начали преследовать режиссера. Вскоре Юрис, будучи опытным аквалангистом, погиб при загадочных обстоятельствах при погружении в озеро. 240
Возвращаясь с работы в тот поздний вечер, секретарь нашего ветеранского совета А. Плоксте заметила провокаторов-убийц: она видела, как какие-то люди переодевались за строительным забором у здания и оттуда бежали к Бастионной горке. Это были не омоновцы, которых она хорошо знала. Больше всего эти люди напоминали ополченцев из команды Г. Бесхлебникова, бывшего работника правоохранительных органов, который быстрее других успел «вывернуть шубу наизнанку» и воспитывал своих боевиков в националистическом духе. Эти господа были вполне готовы на любые провокации. То, что именно с горки стреляли в сторону здания МВД, видели и случайные прохожие, находившиеся в тот момент в парке. Словом, разоблачить эту кровавую провокацию трудностей не было, - было нежелание это делать, интересы республиканской прокуратуры были совсем иными. Прокуратура рьяно взялась заметать следы преступления, то есть не содействовала раскрытию преступления, а поступала «с точностью до наоборот», - с Бастионной горки срочно убрали и уничтожили гильзы, вместо того чтоб приобщить их к уголовному делу. Будь они омоновские, то наверняка оказались бы в деле. Показания А. Плоксте и других свидетелей из дела были выброшены. С опозданием к расследованию подключилась московская прокуратура. Она неоправданно долго «раскачивалась», хотя потом медленно, но верно продвигалась в нужном направлении. Когда в августе москвичам пришлось сворачивать работу, - образовалась независимая Латвия, - руководитель их группы признался, что они были близко от объективной истины и для разоблачения провокаторов им не хватило нескольких дней. До сих пор в событиях 20 января обвиняют только омоновцев. Многие латвийцы в это не верят и надеются, что правда восторжествует. Обманщики были расчетливыми прагматиками, чувствовавшими, что время передела собственности не за горами. Крах Латвийской ССР позволил им в кратчайшие сроки сколотить громадные состояния и захватить народную собственность. Для того чтобы создать наиболее выгодные условия для ее захвата, требовалась подходящая государственная модель. Было два варианта. 241
Латвийская политическая элита могла создать новое независимое государство с названием Латвийская Демократическая Республика, сохранив при этом правопреемство Латвийской ССР. Этот вариант, конечно же, больше устраивал советских дельцов, которые и до того в ряде мест контролировали сферы деятельности. Однако против него резко выступили западные латыши, поскольку в этом случае их кусок навара «пролетал мимо носа». Для западников более привлекательным было восстановление латвийской государственности 1919 года: вопервых, чуть ли не половина жителей Латвии отодвигались от дележа собственности, - им навешивался ярлык «неграждан», во-вторых, номенклатура КПЛ автоматически попадала в разряд неблагонадежных и, таким образом, оттиралась от «кормушки». Если бы Латвию в 1990 году провозгласили демократическим государством, она бы сохранила свой промышленный потенциал и, проведя более справедливую приватизацию, смогла бы развивать свою экономику и дальше. Если бы страна пошла по этому пути, то уже в недалеком будущем по уровню жизни она могла бы сравниться с любой из европейских стран. Однако поворот произошел совсем в другую сторону - к антинародному трагическому прошлому. Обострились противоречия не только между национальностями, но и между коренными жителями. В результате - чехарда бесконечной смены правительств, развал здравоохранения, образования, потеря российского транзита и главное - всеобщее обнищание и недовольство населения. Люди бегут из государства. За 17 лет независимости население Латвии сократилось на 350 000 человек, или, говоря иначе, на 18%. Смертность превысила рождаемость в 2 раза. К власти в стране пришли силы, «подыгрывающие» правым в надежде получить от них побольше благ. Игнорируя действующее законода-тельство, они погубили демократическое народовластие; пышным цветом расцвела политическая коррупция. В стране был выстроен режим этнократической диктатуры, латышскому народу стали прививать национализм как единственно возможную идеологию. Действия этнократии и сейчас направлены на подавление прав нелатышского населения. 242
Вся внешняя и внутренняя политика нацелена на культивирование недружественного отношения к России. Будь по-другому, ее богатства положительно влияли бы на экономическое и социальное положение Латвии. Цветущая в прошлом республика сегодня превращена в убогие задворки Европы, в ее колонию, - по объему внутреннего валового продукта на человека Латвия занимает последние места в ЕС, став самой бедной страной в Европе, - здесь самые низкие зарплаты, самая высокая инфляция, быстрый рост цен, самые нищенские пенсии и пособия, самое незащищенное население. Во многом это прямое следствие разрушения высокоразвитой индустрии и сельского хозяйства советского периода. Более 85% населения живет ниже прожиточного минимума, чрезмерно высока стоимость коммунальных услуг, особенно отопления, - после их оплаты у многих уже не остается денег на питание. Отсюда и другие тяжелые последствия, - Латвия держит первенство по числу самоубийств. Их провоцирует безысходность, унизительное положение и отчаяние, которое не каждый способен преодолеть. За долги и по другим причинам хозяева домов выбрасывают людей на улицу, включая стариков, детей и инвалидов, которые пополняют армию бездомных. В нашем дворе стоят контейнеры для мусора. Даже к ним выстраивается очередь из обездоленных, бездомных, безработных, обманутых. В поисках кусочка хлеба в помойках копается и молодежь, и среднее поколение, и ослабевшие, еле двигающиеся старики. Когда глядишь на все это, сердце сжимается от боли. Правые никогда не защищали ни рабочих, ни крестьян, ни простых людей. У них любовь к банкам, богатым олигархам и высоко сидящим чиновникам. В поисках лучшей доли бегут на Запад десятки тысяч жителей страны. Понятно, что если свое государство человека не уважает, то он будет искать счастья на чужбине. После 17 лет предательского фарса, лжи и дешевых обещаний все меньше людей верят, что персонажи, сидящие во власти, захотят сделать Латвию справедливым государством с высоким уровнем благосостояния населения. 243
Растет подростковая и общая преступность, особенно ее тяжкие виды. Во многих семьях дети из-за отсутствия средств не посещают школы. В то же время миллионные состояния, используя рыночную систему в преступных целях, множатся как грибы. В бедственном положении находятся «неграждане», лишенные многих прав, в том числе политических, - они не имеют права голоса даже на муниципальных выборах. Нанесен удар по русскому населению, обучение детей в средних и высших учебных заведениях на родном языке практически находится под запретом. Пропасть между властью и населением становится все шире: люди не верят в государство, вносящее в общество раскол. Идет не только расслоение общества по экономическому, но и разобщение его по признаку национальному, напрочь подрублены корни дружбы народов. Ветеранов войны лишили всех льгот и преследуют за ношение орденов и медалей с советской символикой. По улицам города маршируют бывшие легионеры Waffen SS, их возвели в ранг национальных героев, и они уже заседают в Сейме. Члены пронацистских организаций работают в государственных органах власти, в стране свободно издаются газеты с неонацистской идеологией - такой, например, является руководимая А. Гардой газета «ДДД». Программой молодежной организации ”Visu Latvijai" стал лозунг К. Ульманиса - «Латвия для латышей». Эта программа, выстроенная на ненавистной любому нормальному человеку теории нацистского толка, насаждает праворадикальную и экстремистскую идеологию, пропагандирует ксенофобию, национальную и религиозную нетерпимость, исторический реваншизм и ревизионизм. Другой пример - это нацистский журнал «Патриот», взахлеб превозносящий заслуги Конрадса Калейса, командира зондеркоманды, одного из главных палачей мирного населения в годы войны. Основной признак нацизма - это отказ в праве на существование представителям других национальностей. Неонацисты, объявив русских «врагами латышей», требуют от правительства выдворения из страны 500 тысяч «неграждан», - и это при общем количестве населе¬ 244
ния в 2,3 млн. Гарда из своих единомышленников создал «Национальный фронт». Полиция безопасности признала «Национальный фронт» А. Гарды объединением повышенного риска, поскольку взгляды его участников и методы деятельности экстремистские. Тем не менее, организация продолжает действовать. И не удивительно, потому что и в полиции, и в структурах власти у них немало сочувствующих. Понятно, что быстро «перекрасившиеся» латышские коммунисты, националисты и «прихватизаторы» боятся объединения латышей и русских, боятся консолидации общества. Пока же мы разделены, пока действует древний, как мир, принцип «разделяй и властвуй», провокаторы могут спать спокойно. Больше всего провокаторы-националисты боятся ветеранов - фронтовиков и партизан, боятся победителей, боятся социалистической партии и ее главного лозунга: «Неофашизм не пройдет». Консолидировать общество политические партии могли бы, но сделать этого они не могут, поскольку созданы по национальному принципу. Поэтому межнациональная напряженность продолжает расти. Есть латышская община, которая живет своими интересами, читает свои газеты, голосует исключительно за свои партии, и есть русская община, которая делает все то же самое. Так и живем - рядом, но не вместе. Раскол этот очень глубок. Хотелось бы, чтоб нормальные люди задумались, что будет со всеми нами, если в Латвии так и не наступит согласие. 3. Моральный террор В начале 90-х годов в Латвии был создан «Конгресс граждан» - организация, конечная цель которой - государственный переворот и захват власти. Осуществить намеченное им не удалось, но на его обломках появилась крайне правая, радикально-шовинистического толка партия национальной независимости. Конгресс провел много разрушительных мероприятий, дестабилизирующих обстановку в стране. Против инакомыслящих был развернут широкий моральный террор. Объектом нападок стали коммунисты, комсомольцы, работники органов безопасности, внутренних дел, 245
ветераны войны и многие другие жители республики. Им угрожали по телефону, забрасывали листовки с подписью «Патриот» в почтовые ящики и наклеивали на квартирные двери, печать публиковала длинные списки «врагов народа», власти же на все это смотрели сквозь пальцы. В этих списках оказалось много моих знакомых, был там и я. Следует отметить, что в большинстве своем все эти люди были большими патриотами своего государства, - они не жалели здоровья и жизни ради защиты его от нацистского порабощения, они же восстанавливали разрушенную войной республику, поднимали народное хозяйство, укрепляли правопорядок в стране и дали республике гораздо больше, чем те, кто подписывался на листовках как «Патриот». После волны морального террора последовали аресты. Для их осуществления были созданы две новые организации: Бюро по защите Конституции и Отдел по расследованию преступлений тоталитарных режимов в Генеральной прокуратуре, - через них прошло и мое дело. Прокуратуре теперь отводится большая роль в пересмотре итогов Второй мировой войны. Лучший способ для этого - компрометация участников сражений в рядах Советской армии и партизан, в первую очередь преследуются именно они. Некоторые не стали ждать ареста и ушли из жизни добровольно, другие скрылись. Замминистра внутренних дел И. Рейснер перебрался в Санкт-Петербург, но вскоре вернулся на родину в гробу. Один из руководителей Министерства внутренних дел, мой добрый сослуживец в прошлом, рассказал, что на меня возбуждено уголовное дело, и посоветовал скрыться. Я поблагодарил его за информацию, но для себя решил, - вины за мной никакой нет, никуда я не побегу, и вступил в борьбу. Следствие вели начальник отдела Генеральной прокуратуры Стрелис и прокурор Рубене. Стрелис мне хорошо знаком, мы работали с ним в одном здании, - он занимал должность заместителя начальника транспортной прокуратуры, в свое время у нас была добрая совместная практика. В то время на итоговые совещания мы приглашали руководство прокуратуры, а они, в свою очередь, приглашали нас. Как 246
правило, на этих совещаниях присутствовал и инструктор административного отдела ЦК КПЛ, и Стрелис уже тогда выделялся своеобразным подхалимажем перед ним, да и в целом в его работе просматривалась психологическая неустойчивость, по этой причине он и был освобожден от должности. И вот после продолжительного периода мы снова встретились - на моем первом допросе. - Мы, кажется, с вами знакомы? - спокойно спросил я. Он растерялся, пытался что-то сказать, но ничего вразумительного, кроме бесконечных «ну», я так и не услышал. Признаться, что знакомы, да еще работали вместе, нельзя, - ведь теперь мы политические враги. И как это признание будет воспринято руководством, не отстранят ли от «кормушки»? Отрицать знакомство тоже нельзя, слишком уж много свидетелей... Так мой вопрос и остался без ответа. Вскоре этот мой «друг» оказался для меня врагом №1: он больше других третировал меня морально, смаковал факты следствия, сочинял ложь и энергично распространял ее в печати, выступал по телевидению, тряся перед телекамерами моими записями и искажая их суть. В главном тезисе обвинения Стрелис и Рубене превратили батовских шуцманов в мирных жителей, нагло опровергая неоспоримые доказательства участия шуцманов в Холокосте, сожжении партизан, расстрелах мирных граждан. О батовских полицаях я уже подробно рассказывал выше, но здесь хочу сделать небольшое дополнение, - о них же, которых следствие пыталось выдать за «мирных жителей». Полученные из государственного архива и приобщенные к делу справки свидетельствовали о строгом порядке выдачи оружия и контроля за ним полиции. Мирным жителям немцы оружие не раздавали, - как раз наоборот, если у кого-то его находили, то владелец рассматривался как партизан и расстреливался. В своих корыстных целях детей военного времени прокуратура превратила в лжесвидетелей. Свидетельницы показали, что отец одной из них нашел оружие у Гатара, другой - просто где-то на дороге. Можно подумать, что все латвийские дороги в то время были завалены оружием. 247
В то же время справки из государственного архива свидетельствовали, что даже начальник уездной полиции своему подчиненному не мог выдать оружия без получения на то специального разрешения из окружной полиции безопасности СД. Там же говорилось, что шуцманам выдавалось оружие только после того, как они объединялись в организацию, взятую на учет. Эти архивные сведения чрезвычайно не понравились прокуратуре. Она самым нахальным образом их игнорировала, держась своей линии - «переквалифицирования» батовских карателей в «добрых и мирных» жителей. Фактически же у них на руках были винтовки, много патронов, гранаты наступательного действия, у некоторых были в придачу и пистолеты. Разве можно поверить, что все это они нашли где-то на дороге? Прокуратура продолжала действовать «в своем ключе»: Стрелис в эфире оповестил, что после Кононова будет арестовано еще 85 ветеранов. Вслед за мной взялись за академика В. Самсонса - командира нашей бригады. «Блюстители» закона рассчитывали, что я дам изобличающие его показания. На допросе я эту провокацию быстро понял и представил этого храброго и мужественного человека только так, как он того заслуживал. Позже я познакомился с протоколом его допроса. Сколько грязи и провокаций выдал Стрелис, пытаясь «навести» В. Самсонса на меня! Но в итоге мы победили, - в деле появилось постановление о прекращении уголовного преследования командира. Враг был в явной растерянности. Мы с адвокатом Огурцовым понимали, что в этой обстановке нам надо не только обороняться, но и наступать. Стрелис и Рубене, как юристы, чувствовали, что их доказательная база слаба и что нарушается основной юридический принцип следствия - объективность, которую заслонили голые политические тезисы, но встать на путь справедливости они не могут, - им необходимо было выполнить заказ национал-радикалов, от этого зависела их карьера. Они стали уделять много внимания поиску моих товарищей по Батовской операции, чтобы посадить их в тюрьму и выбить нужные 248
показания. О том, что это так, свидетельствовал очередной поклеп в мой адрес: с огромным пафосом Стрелис сообщил телевидению, что только что поехали за другом Кононова, который все и должен подтвердить. Не найдя такого, Рубене заметалась и, нагрянув домой к партизану Калинину, пыталась добиться у него признания, что тот был со мною в Малых Батах. Калинин стал это отрицать, и потерявшая терпение Рубене перешла к угрозам. И тут жена Николая не выдержала: - Как вы смеете так разговаривать! Немедленно прекратите этот шантаж! - набросилась она на прокуроршу. Рубене задание Стрелиса не выполнила, - друга ко мне в камеру не посадили. «Трескотня» на государственном телевидении так и осталась пустым звуком. Будь это в нормальном государстве, за подобное с него наверняка бы спросили. На другой день на допросе у Рубене я поинтересовался, арестовали ли моего приятеля. Она, не поднимая головы, промолчала. Свое обещание отправить в «кутузку» несколько десятков партизан Стрелис выполнить так и не смог. 4. Лжесвидетельство По ходу следствия прокуратура все больше сползала на явно преступный путь, - она стала готовить лжесвидетелей, главными из которых выступали дети погибших, те, которым в ту пору было от 3 до 5 лет. Было ясно, что толком о тех событиях они ничего пояснить не могут, поэтому их слова нетрудно повернуть в ту или иную сторону. В течение пятидесяти лет эти дети военной поры слушали рассказы своих матерей, которые, слабо разбираясь в сути и характере войны, не могли быть настроены непредвзято. События далекого 1944 года в Малых Батах сначала взрослые, а потом их выросшие дети пересказывали десятки и сотни раз, подчас не замечая, как добавляли в воспоминания свои измышления и фантазии. В конечном счете, они уже сами не знали, в чем суть и правда тех событий. Теперь «очевидцы» для прокурорши Рубене стали находкой: они вполне годились в лжесвидетели. 249
В этой связи хочу привести один пример, но, так сказать, с другого конца. В годы войны под Абрене в деревне Путятино жила семья Сусоевых. Павел Сусоев был хорошим связным, разведчиком, иногда ходил с нами на «железку». А вот его две сестры были пассивными созерцателями, когда мы заходили в их дом, они нас сторонились. Признаюсь, мы их немного побаивались. Вскоре случилась беда, - фашисты арестовали всю семью. Все Сусоевы прошли через лагеря смерти, но выжили. Минуло несколько мирных лет, и я повстречался с одной из сестер Сусоевых, Таней. Она вдруг стала рассказывать, как в годы войны в своем родном краю боролась с оккупантами, - вспоминала много эпизодов из разведки, диверсий на железных и шоссейных дорогах, утверждая, что в их числе и те, которые лично я выполнял. И я попытался ее рассказ поправить, подсказать, где и в чем она не права. Что вы, не тут-то было! С большим убеждением и даже яростью Татьяна стала отстаивать «мои» военные эпизоды и доказывать, что я все перепутал. Татьяна и мысли не допускала, что она в чем-то ошибается, но мою просьбу она выполнила, - изложила свой богатый рассказ в толстой тетради. Когда я узнал об ее очередном выступлении перед учениками в школе, - а выступала она в них часто, - я пришел ее послушать. С какой доходчивостью она рассказывала детям о зверствах нацистов, особенно в концлагерях, как патриоты мужественно боролись с оккупантами. Надо было видеть, как внимательно ее слушала детвора. Я искренне порадовался тому нравственному заряду, который Татьяна вселяла в души детей, и все ее нечаянные измышления простил. Вот так могло быть с человеком, который в какой-то момент потерял самоконтроль и позволил в свою память внедрить недостоверные события, - человеческая психика на это вполне способна. Теперь, во время следствия, я снова встретился с подобными отступлениями от правды жизни, но они были совсем иного рода: лжесвидетели искажали действительность, внося в уголовное дело несуществующие факты, которые помогали прокуратуре лепить из меня преступника. 250
Из текста нового обвинения следовало, что среди дополнительных свидетелей есть Мария Кузнецова - моя хорошая знакомая, жена моего друга по ремесленному училищу Петра. Имея тенденцию к фантазерству, она хвасталась соседям, что много знает интересного, что видела партизан, идущих в Малые Баты, и знает, что они там делали. Она видела земляков: Николая и Ивана Григорьевых и Кононова, который командовал партизанами. За ее слова Рубене с радостью ухватилась и тут же сделала Марию главным «свидетелем» по моему делу. У меня была возможность проанализировать показания Кузнецовой, представлявшие из себя сплошную фантазию: ни названная ею дорога, ни прилегающая местность не имели никакого отношения к нашему тогдашнему походу. Я передал ей свои пожелания поскорее вернуться к более объективному изложению событий. В конце концов она это сделала, но очень и очень нескоро, дав возможность и прокуратуре, и судам использовать ее стряпню в своих корыстных целях. В тюрьме - свои законы, свои правила игры. Ее обитатели встречаются со многими неизвестными, иногда им приходится разгребать сложные завалы, с которыми довелось повстречаться и мне. Мне было хорошо известно, что по действующему положению нельзя помещать работника правоохранительных органов в одну камеру с уголовниками. Тем не менее, я оказался в камере с двумя убийцами. У одного из них был небольшой телевизор. Увидев очередной пасквиль прокуратуры в эфире, сокамерник рассвирепел: - А-а-а, ты, оказывается, полковник милиции! Ну, скажи мне, сколько ты загубил наших, сколько нахапал золота? На огороде, поди, зарыл? Поедем, раскопаем... Чем больше он тараторил, тем более зверел, а под конец попытался меня ударить. Но в этот момент его собрат вдруг решительно стал на мою защиту. Видимо, для моего заступника примером послужил его отецфронтовик. Его образ и защитил меня, как его однополчанина. Всю эту сцену через свои «жучки» изучила охрана тюрьмы, и вскоре меня перевели в другую камеру. 251
5. Нелюди В неволе меня больше всего тревожили неизвестность и невозможность. Неизвестность относилась к моим детям и внукам, которых я любил, и теперь без них было тяжело. Я думал о них день и ночь, - както там у них складывается жизнь после моего ареста. Оказалось, я не ошибся, - им пришлось труднее, чем мне. Я-то владел ситуацией, знал подлую подоплеку предъявленного мне обвинения, видел пути борьбы и по крупицам собирал правду в свою пользу. Все это держало меня «в строю», - бороться мне было не привыкать, я вооружен целым арсеналом приемов борьбы. Но у родных все было иначе, - они не знали, в чем меня обвиняют, и довольствовались лишь тем, что видели и слышали. Прокуратура нагоняла на них черные тучи моих «страшных преступлений», пугала последствиями моего ареста. «Невозможность» же заключалась в том, что я ничем не мог помочь своим близким. В течение длительного времени в средствах массовой информации смаковалось совершенное мною «военное преступление - убийство мирных жителей». С учетом того, что тогда другого подобного дела не было, стая национал-радикалов упивалась «добычей» и старалась растянуть радость подольше. Солидарна с радикалами была и правая элита. Стрелис своими провокациями, ложью и обманом разжег звериную ненависть ко мне во многих националистах. Борьба разгоралась, мне пришлось занять «круговую оборону» и по штрихам, по кусочкам, по отдельным деталям разбивать нацистское вранье и возвращать свое доброе имя борца-антифашиста. Наша семья, все близкие и дальние родственники воспитывались на высоких нравственных принципах, это передавалось из поколения в поколение, - поэтому мое заключение усиливало переживания моих близких... Неожиданно в камеру вошли заместитель начальника тюрьмы Петров, врач Вера Ивановна, медсестра Тамара - добрый мой человек, которая в левой руке держала наполненный шприц. Окружив меня, они замолчали. Без всяких объяснений Тамара сделала мне укол, а врач запихнула в рот таблетки, и только тогда заговорил Петров: 252
- Крепитесь. У вас большое горе - умер сын. Я как подкошенный рухнул на кровать. В горле словно застрял ком, я не мог выговорить ни слова. Когда я, наконец, собрался с силами, то попросил у Петрова разрешения присутствовать на похоронах и это разрешение тут же получил. Потом разрешение подтвердили и другие правоохранительные органы, и, к моему удивлению, прокуратура. Сопровождать меня вызвались полицейские, мои добрые знакомые по совместной работе в прошлом, которые пообещали мне свободу действий. Сына должны были хоронить на другой день на кладбище Матиса, которое вплотную прилегает к зданию тюрьмы, в нашей семейной могиле. Поступила долгожданная команда приготовиться к выходу. Я просидел одетым десять, двадцать, тридцать минут, пока что-то тревожно не заклокотало в груди. В муках прошел час, второй. И вот удар: мне запрещено бросить горсть земли на гроб сына. Кто запретил, руководство тюрьмы не знало, но позже я узнал, кто и почему, - оказалось, что на кладбище отовсюду стекались большие потоки людей, представители многих организаций, просто обычные люди. Народ хотел встретиться со мной, выразить соболезнование, переговорить. Когда весть об этом дошла до руководства «демократического» государства, оно выразило свой вердикт, - Кононова из тюрьмы не выводить. Нелюди не пустили отца к могиле сына, находящейся в сотне метров от стен тюрьмы. Они испугались, что прощание с сыном я могу превратить в политическую манифестацию. Об этом леденящем душу кощунстве, когда 76-летнему отцу отказали в разрешении проводить в последний путь своего сына, на весь мир поведали «Российская газета», телевидение России и издания других стран. На моего сына Толю легла боль за отца, дали себя знать осложнения после тяжелой болезни. Он умер в 49 лет, на шестом месяце моего заключения. Я потерял большую опору и надежду, ушел из жизни добрый, высокообразованный человек, - у него было два высших образования, особенно хорошо он разбирался в экономике. 253
Вслед за ним, через месяц, умер мой младший брат Алексей, а еще через месяц и средний брат Михаил. Моей дочери Ирине также тяжело далась расправа над отцом, - она слегла в больницу. Но она, сильный человек, смогла достойно проводить брата в последний путь. Такую цену пришлось заплатить моим родным за преступную акцию Генеральной прокуратуры Латвии. Для меня расплата на этом не кончилась, - в тюрьме я приобрел целый «букет» тяжелых заболеваний. Давление подскакивало выше отметки «300», удивляя врачей, как же это я выдерживаю. От высокого давления у меня лопнули глазные сосуды, один глаз после кровоизлияния полностью ослеп, и сегодня я им не вижу. Там же, в заключении, я приобрел и диабет. В 75 лет, когда меня арестовали, я неплохо себя чувствовал, спокойно справляясь с работами на своем любимом огороде, теперь же последствия пребывания в этом «санатории» с каждым днем все больше и больше дают себя знать. По странной тюремной закономерности тяжесть заключения легче переносят те, кто действительно виноват, а для невиновного каждый час заключения становится пыткой. Но, как бы ни тяжела была жизнь, человек всегда мечтает о будущем, и мысли о нем меня никогда не покидали даже в тюрьме. Я освоил тюремные «университеты». Кажется, и мне - в числе многих - удалось доказать, что бойца-антифашиста никакой тюрьмой сломить нельзя. 6. Свет сквозь тучи Иногда сквозь узкие щели тюремного лабиринта с воли просачивались важные новости. Особенно обнадеживающими были сообщения о том, что в городе начались пикеты в мою защиту. Организовывали их в основном ветераны, но участвовала и молодежь. На плакатах было написано: «Освободить невиновного - борца с нацизмом». Как это много значило! Значит, не все поверили гнусной прокурорской клевете! Для меня это означало, что я на правильном пути, что надо действовать, и действовать более настойчиво. На городских заборах, домах, на 254
вагонах поездов регулярно стали появляться плакаты с призывом: «Свободу партизану Кононову!». В центре Риги есть музыкальный комплекс «Вернисаж», совладельцем которого тогда являлся народный артист СССР, известный композитор Раймонд Паулс. Однажды на модном заведении появились плакаты в мою защиту. Но популярный деятель шоу-бизнеса... лично их снимал со своего здания. Нынче бизнес тоже имеет политическую окраску. В «дни плакатов» улицы Риги покрывались листовками. Прохожие их подбирали, несколько экземпляров попало ко мне в тюрьму. В них имелись и такие слова: «Люди добрые, проснитесь, слезьте с диванов, оторвитесь от водки и станьте на защиту героических ветеранов, которым вы обязаны своей жизнью. Спасем стариков от поругания! Молодежь, делайте свою жизнь с Кононова!» Врач тюремной больницы спросил, знаю ли я о большом митинге, который прошел у тюремных ворот в мою поддержку. Его участники охапками передавали цветы в тюрьму, - получил ли я их? Я ответил, что ничего об этом не знаю и цветов не получал, но за эти вести ее поблагодарил, - для меня они были большой радостью. Митинг организовал председатель республиканской социалистической партии Алфред Петрович Рубике, который не так давно вышел на свободу из этой же тюрьмы. Получилось так, что освобожденную им койку занял я. Те, кто хорошо знал Рубикса, теперь познакомились и со мной. Нас называли братьями - за схожесть судеб и характеров. В тюрьму информация проникала по многим каналам. Кто они, ее носители? Это те, кто побывал на следствии, на суде, встречался с родными, получал передачи, выводился на работу. У некоторых заключенных были даже мобильные телефоны. Мне симпатизировали охранники, медработники и даже представители администрации, тайком иногда предоставлявшие телефон для разговоров с «волей». Одним из главных моих информаторов был адвокат. До этого, признаюсь, юридическая фигура адвоката мне была известна поверхностно, и только теперь я оценил ее по-настоящему. 255
Этот круг источников и служил мне базой для связи за пределами тюрьмы. Через эту связь я нашел дополнительных свидетелей, обменивался новостями и фактами, понимал, что говорить на предварительном и судебном следствии. Внутри тюрьмы у нас сложился большой и дружный коллектив интернационалистов. Любопытно, что в нашем «коллективе» оказались национал-радикалы - участники подрыва памятника воинамосвободителям Риги. Теперь, когда наши койки стояли рядом, мы стали как бы товарищами по положению, и даже от них я иногда получал правдивую информацию о своем деле. Для обмена мнениями в тюрьме сложилась весьма краткая и деловая форма общения: до начала прогулки я какое-то время стоял за углом здания, где ко мне по очереди подходили доброжелатели - пожимали руку, желали успеха. Здесь и происходили душевные беседы и обмен мнениями, а также информацией. Тюремная дружба помогала многим. Политические - и не только - ярлыки, навешанные на мое уголовное дело, под воздействием работников прокуратуры росли и множились, вопреки главному процессуальному принципу - объективности расследования, и вопреки закону. До окончательного заключения по делу прокурор Рубене предъявила мне новое обвинение: я столкнулся как с дополнительными измышлениями, так и с фактами фальсификации дела. Дело изобиловало фразами, написанными лично Рубене, как то: «Кононов в Малых Батах делал то-то...», «Лебедев пошел туда и делал то-то...», «Гоголь был там-то...», и так далее, - без всяких тому подтверждений и доказательств. Прокурор выдавала свои сочинения за факты, ведь ни один свидетель, представленный в деле, не знал в лицо ни Лебедева, ни Гоголя, ни Бойкова, ни других. Зачем это было сделано? А вот зачем: самого факта, что в опорном пункте в Малых Батах партизанами были казнены шуцманы-каратели, никто не скрывал, и я об этом заявлял неоднократно. Были этому и документальные подтверждения. Но для суда одного этого факта было мало, - необходимо было показать действия каждого участника тех событий. Раз партизан найти не удалось, то Рубене пришлось просто выдумать их и их действия. 256
7. Противостояние Уже в ходе предварительного следствия четко обозначилось противостояние обвинения и защиты. Выглядело все, как настоящее фронтальное сражение. На стороне линии защиты - мои показания, доказательства, оценки и доводы адвоката, показания многих свидетелей, документы государственного архива, выступления людей и средств массовой информации в мою защиту и, конечно, сам закон. На стороне обвинения на первом месте стояли прокурорские измышления, лжесвидетельства, истерия средств массовой информации национал-радикального толка. В этих «сражениях» я переосмыслил свое отношение к закону, который для меня всегда был «святая святых», - я посвятил около полувека жизни борьбе с преступностью, защите конституционных прав. В работе мне везло на добрых людей, у нас складывались команды единомышленников, способные выполнить самые сложные задачи. Я гордился и горжусь сегодня своей работой, связанной с укреплением социалистической законности. Нынешнее отношение работников прокуратуры и судов к закону - хотя бы в свете моего дела - совсем иное. Прокуратурой грубо, открыто и беспардонно попирался один из основных законов государства - уголовное правовое законодательство, хотя по долгу службы она предназначена для его защиты и исполнения. Органы власти в стране находятся под воздействием правящей элиты, добивающейся пересмотра итогов Второй мировой войны, отбеливания и героизации нацизма, - и в первую очередь в умах подрастающего поколения. Однако никакие политические идеи, какими бы они ни были, не дают права заведомо нарушать установленный закон - ведь тем самым совершается уголовное преступление. Оснований полагать, что прокуратура не понимала, что делает, у меня не было, - все ее действия были открыты и осознанны. Виновных в нарушениях работников прокуратуры и судов только по моему делу наберется не менее десятка, а если учесть процессы пострадавших от беззакония престарелых больных людей, ветеранов войны Фарбтуха, Ларионова, Тэсса, Савенко, Кирштейнса и других, то число преступников значительно возрастет. 257
Страсбургский суд все больше склоняется к тому, что в Латвии происходит нарушение прав человека в сфере правоохранительной деятельности. В народе широко бытует мнение, что законы не исполняются. Свои выводы и оценки люди подкрепляют словами: «Закон - что дышло, куда повернешь, туда и вышло». Откровенно говоря, раньше я не очень верил в справедливость этой поговорки, но теперь, при сложившейся в стране ситуации, вынужден признать, что народная мудрость права. Теперь у работников прокуратуры и суда в ходу двойные стандарты. Политическим «недругам» статью подберут потяжелее, не погнушаются и откровенным беззаконием. Если же ты дал взятку, с тобой будут обходиться иначе. За деньги и статью подберут полегче, и срок будет минимальный, а то и вовсе оправдают. В тюрьме я встречался со многими, кто давал взятки судьям, - в правоохранительной системе Латвии широко распространена коррупция. Однажды в тюрьме я завел разговор с крупным дельцом преступного мира о возможности искоренения коррупции. Он категорически заявил, что этого сделать нельзя, и даже привел на этот счет свою теорию: «За деньги можно получить желаемое. Если нельзя - надо дать большие деньги. Но если и за большие нельзя, тогда за очень-очень и очень большие можно получить все. На свете еще не родился ни один человек, кто откажется от денег». Этот человек знал, о чем говорит, - он уже успел вручить чиновникам немало денег. Над этим стоило задуматься. В новом постановлении о предъявлении мне обвинения появился еще один абсурдный политический ярлык - «оккупант». Я боролся с немецкой агрессией в рядах партизан за освобождение родного очага, за освобождение из тюрем и концлагерей отца, матери, теток, дядей, братьев, сестер и других своих родичей. Люди, не щадившие жизни для борьбы с нацизмом, вместо благодарности оклеветаны, опорочены, превращены в «захватчиков-оккупантов» своей Родины. Рубене, продолжая фальсифицировать историю, для оправдания своих незаконных действий в документы дела ввела дополнительный тезис - «двойная оккупация». Я потребовал, чтобы она указала грани¬ 258
цы, разделительную полосу этой «двойной оккупации», и просил показать, где, когда и в каких государствах была запрещена борьба с захватчиками, но ответа не дождался. Рубене и другие, введя этот тезис в официальные документы, показали свое идеологическое нутро, - получалось, что немецких оккупантов они не осуждали, суд же с легкостью проштамповал этот абсурдный прокурорский ярлык. 8. Солидарность однополчан Совет ветеранов латвийских партизанских бригад обратился с открытым письмом к президенту государства, председателю Сейма и президенту министров, в котором говорилось, что Вторая мировая война вновь и вновь напоминает о себе, и на этот раз неожиданным образом, - в стране началось гонение ветеранов латвийских партизанских соединений. «Поначалу, - говорилось в письме, - под предлогом необходимости строгой охраны границы была фактически запрещена встреча ветеранов партизанского движения трех республик - Латвии, России и Белоруссии - на Кургане Дружбы, затем - арестован героический командир взвода партизан-подрывников Василий Кононов, с подачи прокурора Стрелиса началось надругательство над ним в средствах массовой информации. Именно поэтому мы, ветераны партизанского движения Латвии, считаем необходимым внести ясность, сказать о том, кем мы были в дни войны и как воевали в годы немецкофашистского нашествия. Партизаны Латвии всегда подтверждали свою причастность к антигитлеровской коалиции - СССР, США, Великобритании, Франции и другим странам, имея с ними не только общие цели, но и очень похожую стратегию и тактику борьбы. Святой заповедью партизанского движения было сотрудничество с местным населением, - без него партизанское движение в Латвии никогда не собрало бы в свои ряды 20 тыс. человек. Точно так же движение не получило бы широкого развития без борьбы с коллаборационизмом, особенно с вооруженными прислужниками оккупационного режима - полицаями, шуцманами «А», «В», «С» групп, которые боролись против партизан и тех, кто им помогал. 259
Эта истина подтверждена опытом как Белоруссии и Югославии, так и России, Франции и Италии, а также нашим собственным. Сегодня ветеранская организация партизан Латвии является членом Международной федерации движения Сопротивления. Мы гордимся тем, что наш скромный вклад в борьбу с гитлеровской армией ускорил освобождение Латвии, приблизил день Победы. Следует лишь сожалеть, что некоторые пронацистски настроенные лица стараются «улучшить» историю Второй мировой войны, переписать ее по-своему, оболгать латвийских партизан. И особенно прискорбно, когда в этом участвуют представители государственных служб. Задержан В. Кононов, лично подорвавший 16 военных эшелонов гитлеровской армии. В мае 1944 года его подразделение в деревне Малые Баты уничтожило опорный пункт шуцманов. Тем не менее, пресса вводит читателей в заблуждение, утверждая, что, мол, погибли не шуцманы, а простые крестьяне. Это не соответствует действительности. Немцы никогда не вооружали простых крестьян, оружие получала лишь вспомогательная полиция - шуцманы. Батовские шуцманы в феврале 1944 года участвовали в окружении, расстреле и сожжении 12 партизан. Сегодня мы обращаемся к вам потому, что считаем происходящее сейчас государственно важным. Эти факты находят резонанс как на Востоке, так и на Западе, в первую очередь, в странах ЕС. Сегодня непозволительно отмечать на государственном уровне день памяти солдата латышского легиона Waffen SS или запрещать латвийским партизанам встречаться у Кургана Дружбы. Такое в пережившей ужасы нацизма Европе моментально замечается и осуждается. Будем же повседневно заботиться об облике Латвии, принятой в семью демократических государств». В мою защиту выступила и Международная организация движения сопротивления нацизму (ФИР), аккредитованная при ООН. Но даже обращение столь авторитетной организации не было услышано руководителями государства, не сумевшими преодолеть разгул национализма в государственной политике. 260
Рижский адвокат Огурцов дважды входил в суд с предложением об изменении мне меры пресечения путем освобождения из-под стражи - на тех же основаниях, о которых говорилось выше. В обоих случаях судьи начинали сомневаться, нужно ли держать меня в заключении, и тогда опять вскакивала прокурор Рубене со своими пасквилями. Судьи сдавались, и я оставался под стражей. Семеро депутатов Сейма во главе с А. Голубевым и М. Бекасовым выступили с требованием об освобождении меня из тюрьмы под их личное поручительство и ответственность. Прокурор Стрелис им в этом отказал. В своем ответе он определил мою виновность заранее, фактически подменив собой суд, и тем самым нарушил закон, собственноручно расписавшись в служебном несоответствии. Он отверг понятие презумпции невиновности - основу всякой цивилизованной юриспруденции. В то же время Стрелис реабилитировал нациста Конрада Калейса, бывшего заместителя Арайса, руководителя зондеркоманды, которая уничтожила 56 тыс. мирных жителей. Эсэсовский обер-лейтенант Калейс прославился зачисткой деревень в Латвии, Белоруссии и России, а также тем, что возглавлял охрану концлагерей и осуществлял в них террор. Несколько лет тому назад палач уже был депортирован из США и Канады, а потом из Великобритании, где он скрывался под чужой фамилией. Австралия, куда нациста выдворили, в спешном порядке пересматривала иммиграционный закон, чтобы избавиться от него. Лишь в Латвии, как водится, никаких доказательств вины палача не нашли. Стрелис своего единомышленника Калейса в обиду не дал и спас от уголовного преследования, - такова была идеология человека, решавшего мою судьбу. Арайс и Калейс свои кровавые акции не скрывали, выдавая их за героизм. Естественно, доказательств вины Конрада было более чем достаточно, но Стрелис, используя свое служебное положение, их замял и в правоохранительные органы Австралии сообщил, что Калейс, по мнению Латвии, невиновен. В нашем государстве не нашлось ни одного человека, способного разоблачить преступную 261
деятельность этого прокурора. На защиту их встала президент Латвии В. Вике-Фрейберга: «Будем считать, что Калейсу повезло, и Бог пощадил старого человека». За 20 лет независимости в Латвии не привлекли к ответственности ни одного убийцу из числа тех, кто в годы войны загубил не одну сотню тысяч ни в чем неповинных людей. 9. Суд Незадолго до начала суда адвокат сообщил, что заседателями в нем будут его знакомые по прежней работе, один из них служил в свое время в уголовном розыске, другой в БХСС. Председатель - судья Черкасова, опытный юрист. Тем самым Огурцов вселил в меня надежду на объективное рассмотрение дела, а для настроения заключенного это многое значило. Первое заседание Рижского областного суда состоялось 6 января 2000 года. Здание суда было окружено пикетами. У главного входа собрались не только ветераны, но и депутаты разных уровней, представители Русского общества Латвии, других организаций, работники средств массовой информации и другие. Были видны плакаты с надписями «Фашизм не пройдет!», начертаны требования объективного расследования к суду. У многих в руках были цветы. На другой стороне здания собрался пикет нацистов-легионеров и «лесных братьев». Они требовали от суда суровой кары для меня. Обозленная Рубене на суде действовала решительно, - в зал судебного заседания она не пропустила ни одного своего свидетеля без должной проверки, - не забыли ли они, что и как говорить, давала дополнительные советы, указания. Пикет нацистов послужил сигналом к действию для их друзей. Волна вандализма прокатилась по братским кладбищам. В Екабпилсе на городском кладбище разбили бетонные кресты на могилах десяти советских офицеров. «В субботу утром я увидела, что осквернены могилы советских воинов, - сломаны и опрокинуты бетонные кресты», - рассказала смотрительница за кладбищем Дзидра Вилевко. Этим варварским действиям в печати была дана соответствующая 262
оценка: не приходится удивляться погромам в государстве, в котором по законам мирного времени судят и осуждают сражавшихся за Родину, за изгнание врага со своей земли. «Воронок», миновав пикеты, доставил меня к запасному входу в здание суда, где я тут же попал в окружение тридцати полицейских, поспешивших надеть на меня наручники. Надо же, как они меня боятся! Было тяжело подниматься по высокой лестнице - больным ногам скованные руки помочь не могли. Когда я вошел в зал заседания, раздались возгласы «Ты невиновен!», «Держись!», «Вместе победим!», «У тебя будет еще одна победа! Меня поместили в клетку, и зал суда мне пришлось рассматривать сквозь решетку, окаймленную толстыми черными металлическими стержнями. В начале судебного заседания слово взял адвокат. В своем заявлении он попросил отстранить от суда обвинителя - прокурора Рубене, обосновав свое заявление необъективностью, фальсификацией материалов по делу, подготовкой и обработкой свидетелей. Выслушав адвоката, суд объявил перерыв и ушел в другое помещение на закрытое заседание. Хорошо было видно, что Рубене нервничает, - она вдруг принялась перечитывать обвинительное заключение. Видимо, искала в нем те места, о которых говорил адвокат. Как и следовало ожидать, требование адвоката было отклонено. Если бы суд пошел на это, дело бы развалилось сразу, и его бы пришлось прекратить. Суд не мог и не имел права (политика!) посягнуть на прокурорскую необъективность. Но адвокат не сдавался. Он еще раз взял слово и предложил уголовное дело прекратить и освободить подзащитного, которого согласно международному праву судить нельзя, так как он не подпадает под понятие «военного преступления» и не является солдатом оккупационной армии. Однако суд отклонил и эту просьбу. Отклонил суд и его третью просьбу - провести по материалам дела военную экспертизу с привлечением международных экспертов, поскольку в деле затронуты многие международные конвенции. В ходе судебного следствия адвокат А. Огурцов сделал еще одно официальное заявление, - он проинформировал судебную коллегию о 263
том, что в коридорах суда и в кафе работники отдела Генеральной прокуратуры по расследованию преступлений тоталитарных режимов инструктируют потерпевших и свидетелей, указывая им, какие именно показания те должны давать. Здесь Рубене опять заметно разнервничалась и начала оправдываться: мол, это не прокуратура оказывает давление на свидетелей и потерпевших, а Кононов. - Как это может делать Кононов, если он находится в тюрьме? Мне точно известно, что давление происходит со стороны прокуратуры, - изумился адвокат и передал письменное заявление судье. Дочь одного из батовских шуцманов, М. Крупника, Зинаида на суде проигнорировала требование прокурора и выступила в мою защиту. Во время перерыва Рубене в коридоре набросилась на нее с угрозами, - как она посмела говорить правду! Стоявшие рядом заступились за свидетельницу, и тогда Рубене набросилась на них с кулаками, - на суде разыгралась настоящая борьба. Свидетельская база обвинения имела свои характерные черты: помимо специально подготовленных лжесвидетелей, большинство, а всего было заслушано более 40 человек, говорили однообразно, повторяя слово в слово, что они сами ничего не видели, что их показания строилась на разговорах родных или близких, которые сами тоже ничего не видели, но так вроде бы говорили дети погибших. Кстати, многих из них в суд принудительно доставили полицейские. Председатель суда Черкасова с первых же заседаний повела себя как-то странно - потускнела, была постоянно угрюмой и безынициативной, на ее лице не было никаких эмоций. Вопросы свидетелям она задавала редко, не пытаясь ни вникнуть, ни разобраться в сути дела. Юридические знания и опыт юриста со стажем разом куда-то пропали. Видимо, ей была очевидна несправедливость состряпанного дела, возможно, она понимала и то, что я невиновен, но повернуть ход дела в сторону объективности не могла, так как трудно было в одиночку преодолеть мощное политическое давление. Воспользовавшись нерешительностью коллеги, Рубене взяла процесс в свои руки. 264
Со свидетелями она расправлялась, как ей этого хотелось. Тех из них, кто выступал в мою пользу, она бесцеремонно одергивала репликами вроде «Как это вы могли это видеть или слышать? Как вы могли это запомнить?». Действительно, пожилым людям нелегко восстановить в памяти события 56-летней давности, и Рубене этим вовсю пользовалась, еще раз злоупотребляя своим служебным положением. Со «своим» свидетелями Рубене поступала по-иному: помогала наводящими вопросами выйти на нужную для нее «тропу», а если чтото не ладилось, то не стеснялась напрямую диктовать, что следует говорить свидетелю, постоянно напоминая секретарю суда о занесении этих «свидетельских показаний» в протокол, - в общем, действовала как полновластная хозяйка. Несмотря на это, дети погибших часто свидетельствовали в мою пользу. Они говорили, что их отцы ночью с винтовками уходили на дежурство, а племянник троих братьев Шкирмантов Я. Транс подтвердил, что немецкие спецслужбы выдали оружие батовским селянам не для охраны себя и домашнего очага, а для боевого дежурства, патрулирования, розыска и задержания нелегалов, борьбы с партизанами, - он и сам участвовал в этих рейдах. Я попросил секретаря суда занести его слова в протокол, - все было сказано убедительно и ясно, - батовские действительно служили шуцманами и по указке своих новых хозяев в Латвии наводили немецкий порядок. Если бы суд прислушался к этим показаниям, то правда восторжествовала бы. Но судья так и не проснулась, убив мои последние надежды на справедливость закона. Свидетельница, мужественная партизанка Валя Букш, выступила в защиту всего партизанского движения, поруганного и оскорбленного прокуратурой, назвавшей его участников «грабителями». Ее выступление оборвала Рубене: - Как не грабили, чем же тогда питались? Валя убедительно и спокойно ответила: - Зачем же грабить, когда население нас всем необходимым обеспечивало? Хуторяне нашей деревни пекли хлеб для II отряда, а соседняя - обеспечивала молочными продуктами. 265
После этих слов Рубене замолчала. Так эти великие «знатоки» войны и вели мое уголовное дело, обозначенное как «нарушение правил ведения войны». Они не имели никакого понятия ни о правилах войны, ни о ее сути, но судьбы ветеранов калечили. В суд добровольно пришли одиннадцать партизан, и они донесли правду о той жестокой войне, о партизанском движении. Убедительно рассказали, что немецкие спецслужбы мирному населению оружие не выдавали, что батовские были шуцманами. Рубене пыталась их сбить, опорочить их показания, но партизаны были тверды и своими правдивыми показаниями поставили ее на место. Командир бригады В. Самсоне в государственном архиве раскопал данные, что батовские действительно были шуцманами и что на базе этой деревни была создана территориальная нацистская организация «айзеаргов». Все это он изложил в своем письме в адрес суда и просил приобщить его и архивное свидетельство к материалам дела, но суд просьбу Самсонса проигнорировал. 10. Приговор Шли судебные дни, и очередь дошла до вещественных доказательств. Из ящиков и папок выбирали мои статьи, справки, записи, фотографии. Наконец, вытащили мой мундир с погонами и наградами и трясли перед залом, видимо, считая его уликой. Я возмутился - к чему этот театр? Что это доказывает? Черкасова быстро убрала мундир. С каждым днем интерес к делу нарастал. Свидетельство тому - переполненный посетителями судебный зал. Среди них - представители государственных и общественных организаций, много ветеранов, мои родные и близкие, а дочь Ирина не пропустила ни одного заседания. Иногда с родными удавалось поговорить. Возрастал интерес и со стороны средств массовой информации. Редкими были дни, когда в зале не было видеокамер, микрофонов, фотоаппаратов. Журналисты с каждым днем все глубже проникали в суть процесса, узнавали правду и рассказывали о ней публике. 266
Весь ход судебного процесса освещался в печати, порой с яркими журналистскими комментариями и оценками. Это многим помогло узнать объективную истину, особенно тем, кто первоначально поверил лжи прокуроров Стрелиса и Рубене; здравый смысл победил, и вчерашние враги занимали нейтральную позицию или вовсе переходили на мою сторону. В народе это судилище назвали театрализованным представлением. В деле появились первые трещины, стали появляться другие признаки его развала, что не могло не повлиять на Рубене. В своей обвинительной речи она была раздражительна и зла еще и потому, что я так и не признал себя виновным. Свое выступление она целиком построила на фальсификациях, взяв за основу показания людей, которым в момент событий было по 3-5 лет. Показания Я. Транса она обошла, будто их и не было. Речь прокурора изобиловала массой ссылок на художественную литературу и авторские тексты. Посчитав, что доказательств у нее достаточно, она, обращаясь к суду, просила проявить твердость и не идти у меня на поводу. В речи Рубене хватало и абсурда: «Кононов добровольно покинул Латвию и добровольно вступил в Красную армию». В чем же тут криминал? Прокурор не заметила, что воевал я с оккупантами, не заметила, что я более 40 лет посвятил борьбе с преступностью и укреплению законности в стране, и потребовала осудить меня на 12 лет тюремного заключения закрытого типа. Было понятно - она жаждала моей смерти. Глядя на нее, я думал, что она, пожалуй, ничем не отличается от нацистов, которые в годы войны загубили сотни тысяч мирных жителей во многих странах Европы. Защита в лице адвоката Огуцова шла как бы по следам обвинения, но доказательства в деле видела совсем по-другому. Подходя здраво к свидетельским показаниям, Огурцов видел их объективную сторону, правду о событиях. Высказывания свидетелей - и совсем краткие, и более развернутые - в суммарном исчислении составляли большую доказательную базу. 267
Вместе с документальными доказательствами, особенно из госархива, они давали убедительную картину существа дела, - батовские были шуцманами на службе у оккупантов, а партизаны выполняли задачи, возложенные на них войной. Адвокат обвинил прокуратуру в искажении фактов и сознательном замалчивании документов и доказательств, благоприятных для Кононова, - ведь из них следовало, что партизаны не могут являться субъектами военных преступлений. Между прочим, тот же вывод вытекал и из директив немецкого командования. Адвокат выступил гарантом закона и дал весьма объективную оценку материалов дела, а прокурор под воздействием тяжелой ноши политического груза исказила суть событий. Взгляды и оценки оставались непримиримыми, для объективности явно не хватало третьей стороны. Она присутствовала в зале в лице суда, наделенного высокими полномочиями третьей власти. Но этот суд свою судебно-государственную миссию не выполнил, полностью скатившись на позиции обвинения. Третьей стороны не получилось. В законе о судебной власти сказано: «Обязанностью суда при рассмотрении любого дела является выяснение объективной истины». В личной присяге судья обязуется: «...всегда стремиться устанавливать истину, никогда не предавать ее, осуществлять правосудие в строгом соответствии с Конституцией и законами ЛР». И далее: «Все лица равны перед законом и судом. Они имеют равные права на защиту закона». Мои судьи про эти истины не вспомнили. Мы с адвокатом постоянно апеллировали к закону, к объективности. Но суд наши законные требования проигнорировал. Мне предоставили последнее слово: - Из законов войны следует, что она имеет две стороны, два фронта. Если ты не убьешь врага, он убьет тебя. Во время немецкой оккупации каждый, кто принял оружие из рук противника, был твоим врагом, от рук этих врагов и погибали партизаны... Это заявление опубликовали средства массовой информации, в том числе и национальные. Удивился: полностью мои слова в эфир запус¬ 268
тило Латвийское радио, чуть позже, вечером, - телевидение, а затем и печатные издания. Далее я прошелся по домыслам обвинителей, особенно лжесвидетелей во главе с Кузнецовой, показания которой Рубене называла главными, представил суду схему со всеми особенностями Малых Бат и прилегающей к деревне местности. Обозначил дорогу, по которой шли партизаны. Указал нашу базу, стоянку на Лиепусала и путь движения на Баты. Каждый увидел, что Кузнецова лгала, - партизаны не проходили и не могли быть там, где она их «видела». Потом я перечислил достоверные показания свидетелей относительно батовских шуцманов, а в подтверждение их карательных действий рассказал, как они рыскали по партизанским тропам, устраивали засады и неоднократно обстреливали нас, при мне пулей пробив плечо партизану М. Степанову. Сказал и о том, как пагубно действует тюремный режим на пожилого, больного человека, а также о том, что по заключению медицинской комиссии мне предстоит тяжелая операция. В конце я поддержал доводы адвоката, его просьбу прекратить дело, а меня оправдать. О том, что этому суду не верю, решил пока промолчать. В дальнейшем, глядя судьям в глаза, говорил им об этом уже открыто. Для подготовки приговора суд объявил перерыв на несколько дней. 21 января 2000 года настал день вынесения приговора. Пикетов у здания суда стало больше, зал был переполнен. Меня опять заковали в наручники. Из конвойного полка в охрану назначили 8 охранников, к ним дополнительно приставили полицейских и сотрудников спецслужб. Чувствовалась напряженность, было неясно, кого же судьи больше боятся, но для меня стало ясно: засудят обязательно. То, что я был к этому морально готов, заметили все присутствующие в зале, а вскоре об этом узнала и вся страна. Как и следовало ожидать, суд в тексте приговора слово в слово переписал обвинительное заключение, даже не заметив, что М. Круп¬ 269
ник и Б. Шкирмант были активными участниками уничтожения партизан, - в приговоре шуцманы превратились в мирных жителей. Об уничтожении ими двенадцати партизан судья Черкасова вообще не вспомнила. Согласно архивным данным, во время восстановления с помощью полиции «С» организации «айзсаргов» начальник Лудзенского уезда полковник-лейтенант Упитс своим приказом от 15 февраля 1944 г. зачислил в Мердзенскую роту главаря шуцманов Б. Шкирманта, но судья, как и прокурор, этот факт преднамеренно скрыла. Суд обошел и другие свидетельские показания о деятельности шуцманов из Малых Бат, были проигнорированы и показания Я. Трона. Единственной неожиданностью для меня стало то, что суд, вопреки утверждению обвинения, признал, что партизаны строений не жгли, имущества мирных жителей не грабили, - видимо, этим жестом судья хотела изобразить «объективность». Суд приговорил меня к шести годам тюремного заключения закрытого типа. Приговор я принял спокойно. Меня не покидала уверенность, что правда все равно победит. Журналисты меня правильно поняли. В своих публикациях они подчеркивали, что это приговор не только В. Кононову, но и всем борцам с нацизмом, и что суд может иметь продолжение для престарелых участников последней мировой войны в других странах. Многие стали ждать, что придут и за ними. Однако в комментариях к приговору были и слова в поддержку антифашистов. Говорилось, что история не кончается сегодняшним днем, и она еще расставит все по своим местам. Мы в это верили и в своих дальнейших поисках стали находить новые формы борьбы. После суда адвокат спросил у судебных заседателей, почему они вынесли такой приговор. Те ничего определенного не ответили, пробормотав что-то вроде «слишком много там было трупов». Так поняли войну люди, сидевшие за столом суда. Им было безразлично, что во Второй мировой войне погибло более 50 миллионов человек, и весь интерес этих «военных спецов» сводился к латам, которые они получали после заседания. 270
11. Голос планеты Приговор, вынесенный латвийским судом, вызвал волну возмущения, которая прошла по всему миру. Эту добрую миссию на востоке возглавил русский народ, а на западе - американский. Волна прошла по Польше, Нидерландам, Швеции, Германии, Франции, Великобритании, Израилю и докатилась до Австралии. На мою защиту широким фронтом поднялись международные организации, журналисты. В ряды моих защитников встал и президент Российской Федерации В. В. Путин. В своем послании президенту Латвии он отметил, что мое осуждение всколыхнуло все российское общество. На его имя поступали многочисленные послания от правозащитных и ветеранских организаций, от отдельных граждан с призывом содействовать справедливому решению моего дела и не допустить, чтобы впервые в международной практике человек был осужден за борьбу с нацизмом. В послании была выражена и обеспокоенность тем, что решение суда может послужить прецедентом для преследования людей, которые в годы Второй мировой войны воевали на стороне государств антигитлеровской коалиции. «Хочу обратить Ваше внимание, - писал президент, - что с юридической точки зрения приговор не согласуется с нормами международного права и решениями Нюрнбергского трибунала. Обращаюсь к Вам с призывом использовать Ваши полномочия и авторитет для пересмотра жестокого и несправедливого приговора. В случае освобождения В. М. Кононова будем готовы принять его с семьей в России». На аргументированное заявление Путина В. Вике-Фрейберга адекватно не отреагировала. Ее ответ президенту России носил характер формальной отписки, - о том, что по существующим законам, как нашей страны, так и международным, я невиновен, не упоминалось вовсе. Неужели у В. Вике-Фрейберги не было возможности разобраться с материалами дела, ведь у президента Латвии есть специальный юридический отдел? Думаю, что суть была в другом, - президент вместе с руководством Сейма и правительства дружно поддержали начатое радикалами преследование антифашистов. Целью судебного процесса 271
была реабилитация приспешников нацизма и разжигание ненависти к тем, кто ценой своих жизней освободил Латвию от оккупантов, и создание правовой базы для финансовых требований к России. Переписать, изменить итоги войны, очернить борцов с нацизмом - таково сегодняшнее кредо этих людей. Президент Фрейберга сочла меня, как и всех антигитлеровцев, своим врагом, сознательно не замечая подвигов латышского народа во время Второй мировой войны, но зато хорошо видела пути реабилитации нацистов. Через мрачные тюремные решетки слова В. В. Путина долетели и до меня. Эта радостная неожиданность пробудила во мне новые силы для борьбы, окрылила, я с облегчением почувствовал второе дыхание. Я подумал, что если настолько занятой человек встал на мою защиту, то я на это должен ответить конкретным делом. Мы с адвокатом принялись искать новые возможности. Слова о международном праве, высказанные в послании, нам понравились, и мы взяли их на вооружение. Благодаря этому нам в дальнейшем удалось добиться положительных результатов. Много внимания моей защите от несправедливости уделил Аман Тулеев, губернатор Кузбасса. Он с присущей ему откровенностью писал: «Здесь полное свинство, нет, свинство в квадрате. Сколько можно истязать стариков, отдавших молодость в борьбе с нацизмом?!» Тулеев обратился к руководству Российской Федерации принять самые жесткие меры, включая и экономические, против тех государств, в которых попираются права наших соотечественников, где преследуют ветеранов войны. Далее он писал: «Старшее поколение и молодежь, сибиряки поражены бездушным отношением латвийского правосудия к тяжелобольному гражданину России В. Кононову. Это противостояние демократическим реформам в государстве». Энергично заступился за меня депутат Госдумы России В. Шандыбин: «Это не суд, а судилище над борцами, судом это назвать нельзя». Шандыбин потребовал перекрыть газ, электричество, а нефть и грузы пустить обходным путем, по его словам, такой торговый партнер России не нужен. 272
Весомо прозвучали заявления депутатов Б. Пастухова, Л. Слиски, Д. Рагозина. По рекомендации последнего я получил Почетную грамоту Думы как борец за права и свободу соотечественников. Спикер Госдумы Г. Селезнев настаивал на прекращении властями Латвии уголовного дела против меня. В заявлении, поступившем в Интерфакс от его имени, говорилось: «Считаю необходимым выразить глубокую озабоченность, которую разделяют депутаты Госдумы, стремлением властей Латвии подвергнуть ревизии принципы Нюрнбергского трибунала, направленной по существу на пересмотр итогов Второй мировой войны и оправдание преступлений гитлеровского режима». В дальнейшем Госдума России впечатляющим большинством голосов приняла резолюцию в мою защиту, в которой осудила преследования ветеранов-антифашистов в Латвии. По этому же вопросу депутаты приняли обращение в ПАСЕ и ОБСЕ. В том же ключе действовало и Министерство иностранных дел России. По своим дипломатическим каналам оно проинформировало комиссара ОБСЕ по нацменьшинствам о творящихся в Латвии делах. На очередной сессии ООН по правам человека МИД также поднял этот вопрос, назвав суд надо мной «этническим очищением» и «циничным надругательством» над памятью жертв нацизма, и назвал мое освобождение делом чести российской дипломатии. Особые слова благодарности у меня к тогдашнему послу Российской Федерации в Латвии А. Удальцову, много сделавшему для моей защиты и освобождения из тюремного заключения. С возвращением его на работу в аппарат МИДа действия министерства в мою защиту стали носить предметный и деловой характер. В итоге Россия медленно, но последовательно стала оказывать влияние на неправомерные действия судебной системы Латвии, и это, в конце концов, положительно сказалось на решении Верховного суда. Абсурдное решение латвийского суда всколыхнуло и многочисленные общественные организации России. Большие усилия в дело моего освобождения вложил Комитет защиты политических узников - борцов за социализм под председат¬ 273
ельством А. Крючкова. Этот комитет был создан совместным решением многих общественных организаций по инициативе Российской коммунистической партии. Комитет принял обращение к левым организациям, ко всем трудящимся России с призывом о совместных действиях, направленных на мое освобождение. В регионы России были разосланы подписные листы, направлены призывы к редакторам газет с предложением опубликовать обращение. На подписном листе говорилось: «Мы, нижеподписавшиеся граждане, требуем от Президента РФ, Государственной Думы и Совета Федерации принять решительные меры по освобождению из тюремных застенков Латвии героя Великой Отечественной войны, партизанского командира Кононова Василия Макаровича». Сбор подписей охватил всю Россию. В комитет стали поступать подписные листы с тысячами фамилий из Москвы и СанктПетербурга, Липецкой, Пермской, Кемеровской, Воронежской, Курской, Псковской, Ростовской, Сахалинской, Московской, Свердловской, Ленинградской и многих других областей, Приморского, Краснодарского, Алтайского краев, Дагестана, Башкортостана, Адыгеи, Северной Осетии, Чувашии, Якутии, Калмыкии, Коми, из Украины и Белоруссии. Я лично получил множество подписанных страниц из ряда областей, городов, предприятий и организаций. В этой кампании, в массовом движении участвовало более миллиона россиян. Но фактически их было больше, - за многие семьи подписывался один человек. Председатель Совета ОПД города Коломны Московской области в своем письме сообщил: «Преклоняемся перед Вашими стойкостью и мужеством, проявленными в застенках латвийских тюремных казематов. Желая скорейшего Вашего освобождения, мы развернули в Коломне постоянный пикет под лозунгом «Свободу Василию Кононову», где разъясняем людям сегодняшнее положение в Латвии и собираем подписи под требованием Вашего немедленного освобождения. Высылаем Вам подписные листы, на которых 1600 фамилий. Ранее подобные листы с 1200 274
подписавшимися направили руководству Латвии, Президенту РФ и в Государственную Думу». В редакцию газеты «Панорама Латвии» пришло обращение участников пленума Псковского областного совета ветеранов войны, в котором был выражен протест против моего осуждения. Поступило и решение конференции трудового коллектива шахты «Подмосковная» ОАО «Тулауголь», насчитывающего 800 работников. Они поддержали протестное обращение комитета и потребовали освободить меня и полностью реабилитировать. Комитет организовал шествия и митинги, в том числе и у посольства Латвии в Москве, он же регулярно издавал информационный бюллетень. Я узнавал обо всем этом как с помощью бюллетеня, так и других изданий. К сожалению, ушел из жизни большой патриот, славный человек и умелый организатор этих мероприятий - Анатолий Викторович Крючков. Боевую эстафету его дела взвалила на себя Н. О. Глаголева, его верный соратник и единомышленник. Огромное ей спасибо, что она продолжила доброе дело Анатолия Викторовича и все время снабжает меня такими важными информационными новинками. С большим размахом проводила демонстрации, митинги и пикеты молодежная организация «Идущие вместе». Массовой демонстрацией - с транспарантами, плакатами они прошли по Москве и провели митинг в мою поддержку у латвийского посольства. С присущей молодежи одержимостью они «на память» разукрасили стены посольского здания. Они же во время митинга развернули широкий плакат, на котором участники манифестации оставили для меня свои автографы с пожеланиями добра, выдержки, стойкости и победы. Этот большой плакат я и поныне храню как святую реликвию, как память о добрых людях всех поколений. Всего на плакате более сорока автографов, приведу некоторые из них: «Мы с вами, молодежь Москвы, мы за Россию, мы за Вас, мы Вас слышим и Вам верим!» «Во время войны Вы были нашей опорой, а теперь мы будем Вашей!» 275
«Мы гордимся тем, что наша страна воспитала таких достойных сынов, как Вы». «Держитесь! Не падайте духом, Вам не привыкать бороться, Вы же можете и победите!» «Спасибо Вам за то, что мы есть!» «Батя, знай - мы с тобой!» Мой добрый знакомый Янис Дзинтарс, академик, доктор исторических наук, предложил рассмотреть мое дело в рамках военного конфликта СССР и Германии. При этом бывший партизан уже никак не мог считаться оккупантом, - согласно нормам права он воевал против комбатантов, ведь нельзя же называть «мирными жителями» полицейских, добровольно и с оружием в руках сотрудничавших с немцами. Подобная борьба развернулась и в Латвии. Однажды у здания Генеральной прокуратуры встал пикет под руководством студента Дениса Бартецкого. Когда у него спросили, кто он и откуда, он ответил, что из Латгалии, из Лудзы и является земляком Кононова, а его бабушка, бывшая партизанка, воевала вместе с Кононовым, о чем она много ему рассказывала. Теперь он прибыл из Лудзы и организовал пикет. Денис пояснил: «Я делаю это потому, что меня возмутило отношение властей к нашему латгальскому герою, доброму человеку Кононову. Я сам из тех мест, где он творил боевые чудеса во время войны. Всех моих земляков - и латышей, и русских - раздражает этот судебный процесс. У нас хорошо помнят гитлеровцев и тех полицейских, которых Кононов наказал. Если бы у лудзенской молодежи были деньги доехать до Риги, то в пикете стояли бы сотни человек». Одновременно проводился массовый пикет у памятника Я. Райнису в парке Эспланадес. В нем участвовали представители почти всех ассоциаций, которые объединяет координационный совет русских общественных организаций в Латвии. Но самую мощную поддержку мне оказали, думается, средства массовой информации из многих стран. В тюрьму прорвалась корреспондент российского канала ОРТ Наталия Васильева. 276
На первый взгляд показалось, что она напряжена, сильно волнуется. Но моя улыбка разрядила необычную для нее обстановку, и мы разговорились. - Откуда у вас такой оптимизм? - спросила она. Я ответил в том духе, что основой для него является мой долголетний труд и постоянная вера в победу. В итоге у нас состоялась обстоятельная и продолжительная беседа. С легкой руки Наты после этой встречи ко мне повалили представители СМИ. Действовали они по уже сложившемуся тюремному порядку: редакция обращалась к руководству тюрьмы с письменным запросом, тюремное начальство информировало меня и выясняло, согласен ли я на встречу. Получив мое согласие, назначали время беседы. Высказали желание повидаться со мной представители латвийского национального информационного агентства BNS. Я насторожился, - еще свежа была в памяти опубликованная этим агентством информация с подачи прокуратуры, но от встречи решил не отказываться. Появились два молодых симпатичных парня. Некоторое время мы изучали друг друга глазами, потом началась беседа. Первые фразы были весьма осторожными, общими и поверхностными, но постепенно мы углубились в суть дела. Признаться, эти ребята мне понравились, и я разоткровенничался: рассказал, что творили немцы и шуцманы во время войны, как действовали партизаны. Не упустил и подлость прокуратуры в расследовании дела. Они внимательно и спокойно слушали, даже вопросов не задавали, записывая все сказанное. Расстались мы на дружелюбной ноте. Возвратившись в камеру, я задумался, - они свои взгляды не выдали, и неизвестно, что они думают про меня, и еще более неизвестно, что напишут. Но опубликованная статья была неплохая, конечно, в пределах для них возможного. Многое авторы изложили правильно и объективно. Эти ребята из BNS были первыми из числа представителей латышской интеллигенции, которые прокурорской лжи не поверили. И таких становилось все больше. 277
Прибывали гости и издалека: ко мне приехал Билл Пауэлл, шефкорреспондент московского бюро влиятельного американского общественно-политического журнала «Ньюсуик», число читателей которого исчисляется миллионами, он выходит в 190 странах мира. Билл оказался приятным человеком, и беседа наша началась откровенно и доброжелательно. Его вопросы были ясными, глубокими - по существу дела и обстановке в государстве. Я высказал мнение по своему «делу» с точки зрения исторической перспективы. Сказал, что все, кто в будущем прикоснутся к нему, будут крайне удивлены, как можно было в молодом демократическом правовом государстве сотворить такую «липу». - Будущего я ждать не буду, я все вижу сегодня, об этом и буду писать, - сразу же откликнулся Билл. Он оказался настолько упорным и последовательным журналистом, что не поленился съездить в Латгалию и там разыскать главного «свидетеля» обвинения М. Кузнецову. Пауэлл сумел во многом ее разоблачить. Заслушав занесенные в протокол допроса свои показания, Кузнецова стала их опровергать: - Это совсем не то, что я говорила прокурору! - заявила она американскому журналисту. В беседе с прокурором Пауэлл легко разоблачал домыслы Рубене. Рубене, сразу же заняв по отношению к американскому журналисту враждебную позицию, стала учить переводчицу, как надо отвечать, а вернее, врать, попутно обзывая корреспондента нецензурными словами, - которые, кстати, он позже расшифровал, поскольку весь разговор записал на диктофон. В своей статье «Вопрос правосудия» «Ньюсуик» сообщил: «Война, которую русские называют Великой Отечественной, для латышей была, в сущности, гражданской, и 55 лет спустя все еще остается глубоко отравленной зоной. Однако в почве этой зоны с энтузиазмом роется нынешнее правительство Латвии, используя в качестве лопаты суды по военным преступлениям. Этнические русские составляют почти 40% населения Латвии, но они бесстыдно дискредитируются. 278
Места чиновников достались латышам. Вторая по величине партия в правительстве - националистическая «Тевземей ун Бривибай». Она поддерживает парады ветеранской организации, в которую входят члены латышских дивизий Waffen SS. Суд над Кононовым несет в себе взрывную противоречивость. Но он продолжает сидеть в мрачной тюрьме, в то время как нацистский преступник Калейс свободно гуляет по Австралии. Латвия в годы независимости не провела ни одного суда над нацистами». После Билла ко мне в тюрьму прибыл корреспондент из «Нью-Йорк тайме» Майкл У айне, а у дочери Ирины побывали представители из «Чикаго трибун», «Вашингтон пост» и корреспондент газеты «Бостон глоб» Брайан Уитмор. Крупнейшая британская газета «Гуардиан» в заголовке подчеркнула: «Латвия приобрела в мире образ страны, где нацисты - герои». Встречался я и с журналистами Польши, Израиля и других стран. После беседы с представителем израильского союза ветеранов Второй мировой войны - борцов против нацизма в прессе появилось заявление: «Такой суд - это издевательство не только над латвийским борцом против нацизма, но и над всеми оставшимися в живых ветеранами той страшной войны, в которой решалась судьба человечества. Мы обращаемся к ветеранским организациям во всем мире с призывом решительно осудить позорный приговор, который может стать прецедентом и для осуждения и других антинацистов, и потребовать его немедленной отмены. Мы призываем организации в нашей стране, в странах антигитлеровской коалиции выступить с демонстрациями протеста, пикетами у латвийских представительств. Направляйте письма и телеграммы протеста руководству Латвии. Наши товарищи, выходцы из Латвии, присоединились к общему протесту! Нацизм не пройдет. Латвия, не позорься! Оставьте в покое наших ветеранов, судите своих нацистов». Когда я вышел из заключения, то повстречался со своей знакомой, которая только что вернулась из Франции. - А я все про вас знаю! - сказала она. -Откуда же? 279
- Французские средства массовой информации широко освещали судебный процесс над вами. Я много раз видела вас по телевидению, - ответила она. Объяснение тому, почему такое огромное внимание было уделено моему делу, достаточно простое: суд, который приговорил бойца антигитлеровской коалиции в пику решениям Нюрнбергского процесса, был единственным в мире, отсюда и возник такой международный резонанс. Огромную помощь оказали и российские издания «Известия», «Российская газета», «Комсомольская правда», «Вестник ветерана», латвийские «Панорама Латвии», «Час», «Вести сегодня», «Независимая газета», «Социалист Латвии» и другие, журналисты которых широко комментировали ход процесса. Они утверждали, что «переписывание истории - занятие весьма опасное, и оно становится опасным вдвойне, если к нему подключаются государственные учреждения, исполняющие правовые функции. Генеральная прокуратура и суды Латвии занялись жестоким и постыдным насилием над невиновными. Кононов упорно сражается с фальсификаторами истории, которые перечеркнули наше славное боевое прошлое, он сражается за честь своих боевых товарищей, отстаивая историческую справедливость. Дело Кононова - не рядовой процесс, идет защита двенадцати партизан-чугуновцев, геройски погибших. Дело поднимает фундаментальные понятия нравственности - о долге, чести, о коллективной и личной ответственности каждого, о сути войны и смерти на войне, о возмездии и предательстве. Предательство - самое большое зло, оно страшнее убийства-такова традиционная народная мораль». СМИ оповестили, что в интернете открыт сайт в поддержку Кононова, на котором размещено более 200 печатных публикаций и фотоматериалов. Особенно энергично и последовательно выступил в мою защиту собственный корреспондент «Российской газеты» в Латвии Евгений Павлович Вострухов. Он не ограничился острыми публицистическими статьями. Сам переживший бомбежки, голод и холод военного лихолетья, в особо трудные для моей семьи дни он повстречался с моими дочерью и внучкой и оказал им моральную поддержку, как заботливый 280
человек и психолог. Это он вселил в них уверенность, что победа будет на стороне их отца и дедушки, и он скоро возвратится домой. Это были не только слова утешения - собкор «Российской газеты» и его коллеги были уверены в победе справедливости, в силе своего «печатного фронта». Когда я вышел из тюрьмы, Е. Вострухов продолжил на страницах газеты рассказывать о жизни нашей семьи. Однажды появилась заметка о том, что Кононовы из-за затрудненного материального положения вынуждены были продать свой огородный участок. Читатели на эту публикацию тут же ответили денежными переводами и пожеланиями держаться. Откровенно говоря, я почувствовал себя неудобно, - многие пенсионеры-ветераны войны делились с нами последним. Москвич Юрий Яковлевич Белов на переводе в 100 рублей написал: «Примите, пожалуйста, эти деньги, пусть небольшие, от меня. Спасибо Вам за Ваше мужество». Инвалид Отечественной войны второй группы Н. Литвинов из Воронежа тоже направил такую сумму со словами: «Мы с Вами, Василий Макарович! Справедливость должна восторжествовать, здоровья Вам и успехов!» Из Саратова 200 рублей перевел В. Цыганков: «Здравствуйте, семья Кононовых! Посылаю скромный перевод. Я воевал в Прибалтике, закончил службу в Риге в 1950 году. Слежу за издевательством латвийских властей над воинами России. Да поможет вам Бог!» Четыре пожелания - «Здоровья, терпения, выдержки и победы в неправедном суде» прислали Анатолий и Нина Гудимины из города Королева Московской области. Ю. Кагановский из Хабаровска, семья Аношиных из Москвы, депутаты Государственной думы... А Общество ветеранов атомной промышленности РФ во главе с Владимиром Вильчинским «подпитывает» меня вплоть до сегодняшнего дня. Дорогие мои соотечественники! Хочу еще раз вам всем сообщить, что я тронут вашим вниманием, большое сердечное вам спасибо за бескорыстную вашу помощь в трудные для нас минуты. Счастья вам и здоровья! 281
Евгений был среди тех, кто меня подтолкнул, уговорил и воодушевил написать эту книгу. Поначалу предполагалось, что над ней мы с ним будем работать вместе - я набросаю конспекты, фактуру, перечислю события, а он все приведет в божеский вид. Но когда Евгений Павлович прочел одну из моих ранее опубликованных работ, он вдруг неожиданно заявил: «Писать придется Вам, Василий Макарович! У Вас есть искра божия владения пером. Действуйте!» Деваться было некуда, и я с неуверенностью взялся за перо. Когда Евгений Павлович прочел мои первые страницы, то похвалил - хорошо получается. А мне подумалось - не тактический ли это ход? Конечно, постепенно я начал втягиваться в эту сложную и большую работу, многое одолел, вот уже и концовка виднеется, но попутно приобрел еще одну «болезнь», теперь, кажется, полезную: если в какой-то день не удается написать хотя бы одну страничку, то чувствую себя не в своей тарелке. В ходе этой работы я убедился, что литературный труд может придать силы. Кроме того, обнаружил, что многое из прошлого помню отлично, хотя на память и ранее не обижался, - как-никак, после войны три учебных заведения окончил с отличием, в том числе имею и красный диплом о высшем юридическом образовании. Вспомнился и такой эпизод из молодости: В 1946-1947 учебном году шли занятия в высшей школе НКВД, в Москве. После моего ответа у кафедры по теме мой сосед по парте заявил: -Ты по моему конспекту отвечал! Когда я стал возражать, он сказал: - Ты всю лекцию слово в слово пересказал, разве только пару слов упустил. Тренированная память помогла и в дни тюремного заключения, и во время следствия. Но особенно глубоко, навсегда запали в память те отрывки, эпизоды и репортажи о моем деле, которые я увидел по телевидению, находясь в тюремной камере. В этом мне сильно помог адвокат, но больше всего помогла дочь, которая смогла нелегально засылать в тюрьму многочисленные статьи из мировой прессы. Как много тогда все это значило для меня! Ощущая всем нутром моральную и материальную поддержку, я стал легче переносить 282
тяготы жизни за решеткой. Я понимал, что не одинок в борьбе, и это вселяло в меня надежду на скорое освобождение. Там, в тюрьме, все живут надеждой, новостью из дома, любой весточкой извне, живут видением перспективы свободы. Веру в освобождение крепили многочисленные акции протеста, пикеты, митинги, демонстрации, давление депутатов и общественности, международное общественное мнение. Латвийская прокуратура и суд оказались в осаде. 12. Вижу родные глаза Средства массовой информации передали в эфир мужественные слова дочери и внучки о том, что теперь для нас самое важное - терпение, что мы будем стоять до конца, что должны выдержать то испытание, которое на них свалилось. Через полтора года заключения дочь добилась в суде разрешения на встречу. И вот мои близкие передо мной. Хотя нас разделяла стеклянная стена и разговор через трубку, радости моей не было предела. Я видел родные лица, родные глаза и морщинки вокруг глаз. Теперь, когда мы увидели друг друга, многое стало понятно без слов. Я улыбался, шутил. Дочь передала последние известия из России. Она только что вернулась из Москвы, где участвовала в телевизионной передаче ОРТ «Здесь и сейчас» у Любимова, где рассказала о моем положении, и прокомментировала послание В. В. Путина. В общем, приятных подробностей было много. Прощаясь, мы поцеловались через стекло и расстались в добром настроении. Увиденное и услышанное при встрече я долго потом перебирал в памяти и радовался. После возвращения со свидания Ирина написала стихотворение. Свидание в тюрьме... Пять холодных дверей и замков, Глухой звук шагов по бетону, Коридорчик и пять проводов Разнобережных телефонов.
Мне не страшно, как в давнем кино, Я забыла об этом чувстве, - Ты не должен увидеть в окно, Что мне холодно, даже жутко. Два стекла, телефонные трубки, И рука уж давно затекла, Я не выдам печали и скуки В эти краткие два часа. О чем только мы не говорили! Легче вспомнить, о чем не успели. Мы о черном и белом забыли, - Стало все ослепительно белым. Нет, довольно! Рубильник резко Оборвал разговор троих И обида кольнула в сердце, Что мы в рабстве законов сухих. Надзиратель с игрушкой горячей Молча дверью гремит за спиной, Расстаемся с улыбкой, без плача, - Абсолютно не так, как в кино. Позже от дочери я получил большую статью, опубликованную 28 февраля 2000 года в «Панораме Латвии» моим коллегой по работе в аппарате Министерства внутренних дел, секретарем парткома, кандидатом юридических наук А. Роном. В статье были такие слова: «В 1987 году к 70-летию Октябрьской революции наградной материал о представлении Кононова к званию Героя Советского Союза, с подробным описанием его подвигов и с приложением решения парткома, был направлен в Президиум Верховного Совета Латвийской ССР. Могли ли мы предположить, что этот материал станет обвинительным в правовом, как заявляют его лидеры, государстве?» Такое сообщение я пережил с двойственным чувством. 284
13. Апелляционный суд В своих жалобах в Судебную палату Верховного суда мы с адвокатом указали, что предыдущий, первичный окружной суд повторил прямые и косвенные ошибки прокуратуры, переписав с обвинительного заключения тексты фальсификаций, подтасовок и измышления лжесвидетелей, - детали повторять нет необходимости, о них уже говорилось. В то же время новому суду мы пожаловались, что прокуратура во время предварительного следствия и суд первой инстанции к нашим объективно выверенным и юридически обоснованным сообщениям отнесся наплевательски, отвергнув их без какой-либо мотивации. Гораздо шире мы подготовились к разговору о международной экспертизе материалов дела. Министр юстиции В. Биркавс, выступая в международной телевизионной передаче, сообщил, что, по заключению Минюста, по уголовному делу Кононова требуется решение международных независимых экспертов, конкретно - по событиям, имевшим место 27 мая 1944 г. в деревне Малые Баты. Авторитетные специалисты или комиссия из таковых, исходя из международного уголовно-правового аспекта, должна вынести заключение, являются ли мои действия по указанным событиям военным преступлением. Необходимость такого решения объяснялась еще и тем, что ни прокурор, ни судьи не имели знаний как в военных делах, так и в международных уголовно-правовых вопросах. Посольство России в Латвии с помощью опытного юриста М. Иоффе сумело переслать в суд свои соображения по поводу осуждения меня за международное (межгосударственное) военное преступление, предусмотренное статьей 68 (3) УК Латвии. В нем говорилось, что «выводы обвинения являются абсурдными, поскольку уголовная ответственность за международные преступления наступает только при международном признании совершения преступления государством в отношении другого государства. В данном случае действия СССР, связанные с освобождением территории Латвии от немецких оккупантов в период войны, не признаны международным военным преступлением, в связи с чем Кононов не 285
может отвечать как соисполнитель международного военного преступления. Понятие «двойной оккупации», применяемое обвинением в отношении Кононова, с точки зрения истории и здравого смысла также является абсурдным, поскольку, следуя логике Генеральной прокуратуры Латвии, территория Малых Бат на 27 мая 1944 г. была под двойной оккупацией СССР и Германии одновременно, так как в противном случае привлечь к уголовной ответственности Кононова было бы невозможным, - исключался квалифицирующий признак предъявленного преступления - действия на оккупированных территориях. Латвийский исторический архив предоставил справку, имеющуюся в уголовном деле, что территория Малых Бат на 27 мая 1944 г. находилась на оккупированной немцами территории, что исключает «оккупацию» ее представителем СССР Кононовым. В то же время вмененные Кононову нарушения конвенций 1907 и 1949 годов не могут быть применены к нему, поскольку в Латвии конвенция 1907 г. не ратифицирована и не действует, а под защитой конвенции 1949 г. находятся граждане государств, имевшие дипломатическое представительство в государстве, с которым находятся в вооруженном конфликте. Латвия, как субъект международного права, в 1940 году прекратила свое существование и поэтому в этой части юрисдикция конвенции не может быть применена к Кононову и к погибшим в Малых Батах». Это сообщение посольства оказало на суд положительное воздействие. В свою очередь мы, опираясь на эти доводы и другие обоснования, просили Палату Верховного суда отменить приговор окружного суда и меня по ст. 68 (3) УК оправдать. И вот мы оказались в зале нового суда. Беседуя с адвокатом Огурцовым через решетку, мы пришли к выводу, что настоящая борьба только начинается. Последующие события подтвердили, что мы не ошиблись. На заседание суда прибыло несколько сот человек от различных организаций, большинство которых полиция грубо отсекла от зала. За дверью начался импровизированный митинг, зал оживился, послышались возгласы протеста. Публика принялась скандировать «Долой несправедливый латвийский суд!». 286
Посла России в Латвии А. И. Удальцова в зал заседания тоже не пропустили, и тогда он не сумел вручить мне паспорт гражданина России. Что ж, начало неплохое, обнадеживающее, суд принимает все документы - а их с нашей стороны было много, в основном это были документы, материалы из исторического архива и прочие материалы. Внимательно их изучив, суд задал несколько вопросов по существу дела. От адвоката были приняты тезисы, отвергнутые предыдущим судом, и Огурцов тут же объявил новую просьбу: возбудить служебное расследование в отношении того, каким образом Стрелис собирал свидетельские показания. Этот документ суд тоже принял. 14. Победа, но не окончательная Дальше суд неожиданно, без прения сторон объявил, что уходит на закрытое заседание. По возвращении председатель суда, опытнейший юрист, человек чести Н. Янсоне зачитывает приговор, в котором значилось, что Судебная палата Верховного суда в апелляционном порядке приговор окружного суда отменяет в связи с грубым нарушением уголовно-процессуального порядка. Отсутствует анализ доказательств, игнорировано всестороннее, объективное исследование. Указано, что дела о военных преступлениях исследуются в соответствии с международными конвенциально-нормативными актами и по таким делам необходимо экспертное заключение специалистов международного права, которого в этом деле нет. Решением суда уголовное дело направляется в прокуратуру для дополнительного расследования. Обращено внимание, что необходимо определить статус батовской организации, - суд заметил, что они все же не были мирными жителями. И самое главное: особым решением мне изменена мера пресечения - с ареста на подписку о невыезде. Такое неожиданное и крутое решение привело всех в шок. После нескольких секунд тишины зал взорвался радостными возгласами. 287
- Василий Макарович! Выходите из клетки. Вы свободны! - сказал Огурцов. Я, еще не отойдя от шока, пошутил: - Никуда я не пойду, здесь мой дом родной... - чем вызвал общий смех в зале. А когда вышел, люди навалились с цветами, объятиями и поцелуями. У многих на глазах стояли слезы. Выходя, я все же глянул на Рубене. Она казалась разбитой и обессиленной, никак не могла встать. - Что же теперь будет? - спросил ее помощник. - Не знаю... - выдавила она. Ее состояние можно понять: политическое задание по моему делу с треском провалилось. А. Удальцов отвез нас с дочерью домой. Вернувшаяся из школы внучка Маргарита, увидев дедушку, в первый момент растерялась, но тут же радостно на него набросилась. Вмиг всю квартиру заполнили представители различных организаций, корреспонденты, фотожурналисты с аппаратурой. Выглядело это так, будто они заранее были готовы к этому событию. Я с радостью стал отвечать на вопросы журналистов - о здоровье, российском гражданстве, о Путине, о ближайших планах... Обратилась ко мне с вопросом и молодая журналистка из агентства BNS. - Я вам все расскажу, - ответил я. - Но вы опубликуете правду? Она немного растерялась, но сказала, что опубликует. - Тогда передайте своим читателям, что я не враг латышскому народу. В суровые годы войны, рискуя жизнью, с оружием в руках я защищал от нацистов-извергов и их в том числе. Я интернационалист. Преступления не совершал, меня преследуют как невиновное лицо, и бежать никуда не собираюсь, буду стоять до конца. Нужно отдать журналистке должное, почти так она и написала. В разговор вступил Константин Михалюк («Маузер») - лидер нацболов. Тут меня прорвало, и я высказал все, что о них думал. - Что вы носитесь со своей «лимонкой», трубите о свержении власти и других насильственных акциях?.. 288
Довольный посол Удальцов подмигнул - мол, поддай, поддай им еще, они это заслужили. Я тогда подумал, что в их годы мы тоже были революционными романтиками. Но обстановка тогдашняя и сегодняшняя во многом различны, - в тридцатые годы в буржуазной Латвии был большой экономический и политический кризис, нарастала готовность трудящихся к вооруженному восстанию, а мы были их опорой. В своих нелегальных изданиях коммунисты поддерживали и пропагандировали активные действия, - нарастала революционная ситуация. Сегодняшние же действия нацболов несоразмерны с обстановкой в стране. Вот передали мне письмо от их вождя Лимонова. Он обращается с просьбой, чтобы я обучил молодых «революционеров» подрывному делу. Хорошо, что я этого не сделал, - их и без этой учебы вскоре стали задерживать. Хотя по большому счету, мне их жаль. Они не меньше, а может, больше других боролись за правду, за мое освобождение: транспаранты, плакаты, лозунги, написанные крупными буквами в различных уголках Риги - дело их рук. У меня дома хранится фото, когда Костя и Володя в ночной темноте на большом заборе «печатают» призыв: «Освободите Кононова!». Рига, Юрмала, Рижский район были забросаны многочисленными листовками с аналогичными требованиями, это была их работа, и за это мне и сегодня надо сказать им большое спасибо. Поэтому, когда я «набросился» на «Маузера», мне очень хотелось, чтобы они свою энергию, ум, романтику и молодость направили на доброе, а главное - реальное дело, отвечающее требованиям времени. Принимая из рук посла российский паспорт, на радостях я поцеловал хрусткую бордовую книжечку. И по доброй традиции, в теплой компании события того памятного дня отметили - немного - водочкой. Не успели мы как следует нарадоваться, как раздалась команда: мне необходимо срочно прибыть в Рижский телецентр, там меня ждал прямой эфир в российской телепередаче «Здесь и сейчас» с А. Любимовым. Я услышал в свой адрес слова одобрения и поздравления, ответил на несколько вопросов и снова получил добрые пожелания на будущее. Благодаря этой передаче не только Россия, но и весь мир узнал, что я на свободе. 289
Посол Российской Федерации Александр Иванович Удальцов оказался на редкость заботливым и приятным человеком, - специально для меня из Москвы он пригласил троих профессоров-медиков. Обследовав, они определили мне дальнейшее лечение, на которое посольство выделило деньги. Их эстафету подхватил врач посольства - Лев Борисович Чижов. По настоянию посла я прошел курс санаторного лечения. Когда в Латвии появлялись представители российских государственных и общественных организаций, Удальцов знакомил меня с ними, и это были весьма полезные для меня встречи. Было тяжело расставаться с этим умным и добрым человеком, когда ему стало необходимо вернуться в Москву, где он занял пост руководителя департамента по европейским делам МИДа. Но и после этого Александр Иванович уделял мне много внимания, прилагая все усилия для моей полной реабилитации, подключая к решению этого вопроса многие высокие инстанции. Я был уверен, что этот человек еще приложит свою надежную руку к моей полной победе. А пока бой за мою победу продолжали напористые СМИ. Впереди шло телевидение: ОРТ, РТР, НТВ, МТВЦ, телекомпания «Московия» и другие каналы напоминали зрителям, за что велась борьба и каковы ее результаты. А добились они немалого, - достаточно вспомнить, что прокуратура требовала «припаять» мне 12 лет лишения свободы, суд определил 6, а последний суд их решения отменил, и меня освободили. Моя персона стала настолько популярной, что я спокойно не мог выйти из дому. На улице люди спешили пожать мне руку, обнять и даже поцеловать. Другие в сомнении разглядывали меня, перешептывались, и кто посмелее - подходил ко мне со словами: - Вы не тот ветеран-партизан, которого сейчас по телевидению показывают?.. И снова следовало пожатие рук и добрые слова. В общественном транспорте, в трамвае или троллейбусе - те же улыбки: - Как я рада, что увидела живого героя! -Мы с вами! 290
-Держитесь! Ко мне потянулась женщина: - Мне велено вас обнять, передать вам свою энергетику, чтобы вы успешно одолели своих недругов... В письмах приходили пожелания: «Оставайтесь таким, каким был “Вася-подрывник”». 9 мая, в День Победы, у памятника Освободителям Риги всегда происходит многолюдный митинг. В этот раз там прозвучали и слова в мою поддержку. Депутат сейма М. Бекасов, выступая на митинге, с волнением сообщил, что группа депутатов решила обратиться к президенту России с просьбой о присвоении мне звания Героя России за мужественную борьбу с нацизмом, стойкость в борьбе с несправедливостью в наши дни, защиту чести и достоинства ветеранов и исторической справедливости. Он обратился к собравшимся с вопросом, готовы ли они поддержать это предложение. Получив согласие, Бекасов поставил вопрос на общее голосование. Все как один проголосовали «за». Я был потрясен. После выступления Бекасова к микрофону подошел поэт Феликс Кац и зачитал свое стихотворение. Партизану Василию Кононову Героический полковник, Легендарный партизан, Вы для власти - уголовник, Вам тюремный орден дан. Не попутал власть нечистый, Не сгубил зловещий магДля поборников нацистов Партизан - опасный враг. Вы тюремный крест несете, Тяжко этот груз нести - Ныне шуцманы в почете И эсэсовцы в чести. 291
Время трудное, Василий, Тяжко честным людям жить, В той войне вы победили - В этой нужно победить! Снова раздались аплодисменты. А. Рубике мне сообщил, что он вернулся из Москвы, где повидался с председателем ветеранского комитета по подготовке и проведению мероприятий в честь шестидесятой годовщины Победы генералом Варенниковым. От имени социалистической партии Латвии А. Рубике передал генералу письмо - просьбу о поддержке ходатайства в присвоении мне звания Героя; комитет, возглавляемый Варенниковым, готовил рекомендации, предложения и ходатайства по подобным вопросам для президента и правительства России. Ясно, что на такую высокую честь я должен был ответить достойно, - не опускать руки, несмотря ни на что найти силы для борьбы до полной и окончательной победы. Следует сказать, что среди моих близких были и те, которые уговаривали меня довольствоваться достигнутым. Арест не угрожает, - уже хорошо. Но я категорически с этим не согласился, - ведь я ни в чем не виновен, и стал продумывать свои дальнейшие действия в борьбе за полную реабилитацию. Близкие это поняли и до сих пор каждый из них оказывает мне поддержку в меру сил. Генеральная прокуратура Латвии для оправдания незаконного уголовного преследования и содержания меня под стражей на приговор апелляционного суда подала кассационный протест, сославшись на нарушение принципа состязательности в уголовном процессе. Кроме того, прокуратура снова вернулась к тезису «двойной оккупации». 27 июня 2000 года департамент по уголовным делам Сената Верховного суда, исходя из политической ситуации в Латвии, с целью дальнейшего незаконного уголовного преследования меня, не согласившись с рядом выводов апелляционного суда, частично изменил судебное решение и направил дело в Генпрокуратуру для дополнительного расследования. 292
В своем решении Сенат, в нарушение общих принципов права, определил мою «виновность» по старой статье 68 (3). Несмотря на то, что я воевал на стороне сил антигитлеровской коалиции, суд сделал вывод, что вооруженные силы СССР для Латвийской республики в тот период являлись оккупационными войсками. Этот вывод он сделал на основании политической декларации Верховного Совета ЛССР «О восстановлении независимости Латвийской Республики» от 4 мая 1990 года и тем самым предопределил мое незаконное осуждение, - эта декларация для уголовного дела не имела юридической силы, но «высокий суд», вопреки здравому смыслу, разыграл очередной политический спектакль. Оказывается, если уж очень хочется, то и такое в «демократическом» государстве возможно. За этими событиями широко следила общественность. Власти ряда городов и регионов, с целью облегчить мою участь и просто оказать мне человеческую помощь, предлагали приехать к ним подлечиться и отдохнуть, а то и вовсе перебраться к ним на постоянное место жительства. Приглашали Москва, Казань, Тюмень, Волгоград... Поблагодарив всех, я ответил, что от борьбы никогда не бежал и сейчас не буду этого делать, - победу в этой войне я буду ковать до конца. 15. Второй круг Полный цикл досудебного и судебного следствия по делу закончился решением департамента по уголовным делам Сената Верховного суда, согласно которому дело все же возвратили в Генпрокуратуру для нового расследования. Трехлетний круг из предварительного следствия и трех судов замкнулся, все начиналось сначала. Забегая вперед, скажу, что второй круг продлился около четырех лет. Опять предварительное следствие, окружной суд, два верховных суда и Европейский - по правам человека в Страсбурге. Ко времени возвращения дела в прокуратуру Рубене и Стрелис уже вышли на пенсию. Не успели мы познакомиться с новым прокурором, как он сходу заявил: 293
-Дело ваше я прекращаю за отсутствием события преступления. Этот прокурор был немедленно уволен. Мое дело принял молодой, неопытный прокурор М. Зельч, не разбирающийся в военных вопросах. На допросе жена моего брата Зинаида спросила: - Неужели Василия будут еще судить? - Не будут. Он невиновен, - ответил он. Но его непосредственный начальник - руководитель отдела Осис, пришедший на смену Стрелису, от своего предшественника политическими взглядами не отличался. Прокурора Зельча он лишил самостоятельного суждения по делу и заставил его делать все по-своему. Естественно, он отверг и наши предложения о прекращении дела. Я дважды письменно обращался к Генеральному прокурору Я. Майзитису, но и он в суть дела не заглядывал, - объективность и справедливость его не интересовали. Ответы на свои жалобы я получал за подписью Осиса, на которого и жаловался, или от его заместителя. Ответы были формально стандартными, выработанными для того, чтобы отмахнуться от сути жалобы, они не содержали и намека на суть изложенного. Для жалобы было еще одно должностное лицо - президент Латвийской Республики. Но когда я вспомнил, как она отмахнулась от послания президента России, обращаться к ней передумал. Борьба обвинения и защиты прошла через все двенадцать томов дела настоящей линией фронта. Главный вопрос - кем же были вооруженные лица из организации «Айзсаргов» в деревне Малые Баты - в деле так и остался открытым. Верховные суды, возвращая дело на доследование, обязали прокуратуру определить статус батовской группировки, однако прокуратура это указание полностью проигнорировала. Мы потребовали от Зельча ответа, почему не выполняется решение суда. - Где же я это определение найду? - вопросом ответил прокурор. Мы с адвокатом посоветовали обратиться в архивы. Но именно этого в прокуратуре и боялись, - в архивах легко было нарваться на неопровержимые данные, что батовцы были полицейским подразделе¬ 294
нием «С», а не мирными жителями, - одного этого факта было бы достаточно, чтобы это многотомное дело развалилось в один миг. Требование суда об экспертизе прокуратура тоже не выполнила, - международная экспертная оценка явно была бы не в ее пользу. Прокуратура, целый год продержав у себя бумаги, по существу ничего нового не внесла и, допросив пару свидетелей по уже несколько раз пересказанным событиям, снова предъявила мне обвинение в старом контексте и направила дело в суд. Годовая задержка тоже имела свое значение, - служители латвийской Фемиды прекрасно понимали, что привлекают к уголовной ответственности человека в преклонном возрасте, с многочисленными заболеваниями. Надо было потянуть время и понаблюдать - авось достигнем желаемого. Эти надежды я разбил, - выстоял и продолжил борьбу. 1 января 2003 г. президент России В. В. Путин тепло поздравил меня с 80-летием и снова воодушевил на борьбу. В посольстве России мне вручили его поздравительное письмо и подарок: посол И. Студенников вручил мне бордовую коробочку, в которой оказались красивые часы «Президент», украшенные гербом РФ. Присутствовавшие на этой встрече представители СМИ потом передали мои слова: - Не думал я, что доживу до столь преклонного возраста... Сейчас особенно часто мне вспоминаются мои боевые товарищи, которые погибли совсем молодыми. За 80 лет, что прожил, чего только не было: стреляли в меня и я стрелял, и похоронки на меня приходили, а я живым возвращался... Если честно, для меня идеологическая и политическая обстановка мало чем изменились - продолжаю воевать. Иногда бывает - руки опускаются, кажется, нет уже сил бороться дальше, но люди, которые верят в меня и поддерживают, не дают мне сдаться. Особенно приятно осознавать, что за мной стоит такая огромная страна, как Россия. Буду носить эти часы и про себя думать: «Держись, Василь Макарыч, твоя война еще не окончена. Хватит надеяться на местные суды, пришла пора подумать о процессе в Страсбурге! Рано или поздно, но справедливость восторжествует». 295
16. Вынужденное возвращение в родной край Испугавшись многолюдных пикетов в Риге, привлекавших внимание многочисленных иностранных журналистов, дело для рассмотрения направили в районный центр Резекне. Впрочем, это властям помогло мало. В первый же день процесса между памятником покровительницы Латгалии Мары и зданием суда выстроился большой пикет резекненцев. Подъехали и рижане, в том числе депутаты Сейма из фракции «ЗаПЧЕЛ», среди которых был депутат А. Барташевич. И опять - транспаранты, плакаты и лозунги: «Партизан Кононов невиновен, требуем его оправдать!». Я пожимал руки пикетчикам. Внезапно меня охватило такое мощное и неожиданное волнение, что все во мне перевернулось, - настолько тронули меня сочувствие и поддержка земляков. За дверью в здании суда опять ждали журналисты, а сам зал заседания был битком набит их аппаратурой. На фоне такого «аншлага» вердикт Латгальского окружного суда выглядел особо контрастным и жестоким, - нашу просьбу о прекращении дела или отправки его на доследование суд отверг. Судьи медленно, но глубоко вникали в материалы дела, просматривали сфальсифицированные странички, анализировали тексты лжесвидетелей, добивались - в том числе и через полицию - принудительной явки свидетелей. Вызвали и главного лжесвидетеля - М. Кузнецову. Однако теперь, похоже, у нее пробудилась совесть. Видно было, как ей тяжело смотреть мне в глаза. Она расплакалась, присела ко мне и тут же призналась, что она свои «показания» - о том, как шли партизаны, и что они делали, и многое другое - выдумала. Вся в слезах, она заявила, что партизан вообще не видела. Я попросил ее сказать об этом громко, так, чтобы все слышали. Сделав это, она попросила у меня прощения и попыталась обнять. На этом месте суд неожиданно объявил перерыв. Оказалось, сделано это было преднамеренно, чтобы дать нам возможность поговорить. Это был первый добрый жест суда, поворот в сторону 296
объективности. Так закончилась история с «главным» свидетелем обвинения. Тем временем команда латвийских нацболов во главе со своим руководителем В. Линдерманом вышли из Риги в большой маршбросок через всю Латвию. Заглянули они и в Резекне. Поработав в пикете вместе с другими, они передали суду свои доказательства моей невиновности и продолжили свой марш, не афишируя его цели, чтобы информация не дошла до полиции. А поздно вечером, в день 58-й годовщины нашей операции, со знаменем и высоко поднятым чучелом предателя нацболы вошли в деревню Малые Баты. У памятника партизанам-чугуновцам команда Линдермана с присоединившимися к ним местными жителями почтила память погибших за Родину и перешла к своей акции «Справедливое возмездие»: «казни» предателя партизан М. Крупника. Из черного мешка вытащили чучело жертвы. Рост - около 130 сантиметров. Блондин. Форма шуцмана. Черные носки, национальный узорчатый узелок на шее. Составные части - картон, вата, перья. На месте, где были убиты и сожжены партизаны, предателя и казнили - чучело повесили, а потом подожгли. Затем красное знамя развернули над крышей полуразрушенного дома, и в честь марша-протеста устроили салют, который был слышен далеко в окрестностях. Суд, внимательно выслушав мои показания, проявил к ним интерес и задал много вопросов, необходимых для выяснения истины. Так же внимательно суд подошел к показаниям свидетелей-партизан. Председатель суда А. Страус задал интересный вопрос: - Скажите, если в то время человек брал в руки оружие, становился ли он при этом вашим врагом? Мой ответ был однозначным: - Да. Все зависело от того, кто первый выстрелит. Тогда оружие в оккупационной зоне играло большую роль: если немцы обнаруживали оружие у гражданского лица, то его тут же расстреливали как партиза¬ 297
на. Лица же, которые владели оружием с разрешения немецких властей, обязательно состояли в карательных организациях. Вопрос председателя суда был конкретным свидетельством, что он верно понимает события прошедших лет. По ходу процесса у меня появлялось все больше уверенности, что судья А. Страус - он же председатель судебной коллегии по уголовным делам окружного суда - все глубже вникает в суть «войны», в ее стратегию и тактику, искренне пытается понять ее логику и ее законы. Когда он зачитал приговор, стало ясно, что из всех 18 судей, приложивших руки к моему делу, он лучше всех разобрался в понятии международного военного преступления. Об этом свидетельствуют страницы приговора: «Уголовная коллегия данного суда пришла к заключению, что международные конвенции, перечисленные в обвинительном заключении, могут относиться только к военным формированиям тех государств, которые оккупировали территории других государств...» И далее: «...В. Кононова в 1944 году ни при каких обстоятельствах нельзя объявлять представителем оккупационной власти. Наоборот, он сражался с той властью, которая оккупировала Латвию в 1944 году, не является он и оккупантом. Он родился и жил в Латвии. Воюя против нацизма, ему даже на ум не приходило, что он воюет против независимой Латвии. Достигнув зрелого возраста, будучи гражданином Советского Союза, понимал, что Латвия является его составной частью, что граждане Латвии являются гражданами Советского Союза, которых надо защищать и освободить от оккупантов и их приспешников. В. Кононов в 1944 году даже представить себе не мог, что 4 мая 1990 года появится декларация, провозгласившая, что Латвию оккупировал Советский Союз и что его борьба против нацистов будет признана преступной. Согласно законам войны и военным регламентам действия В. Кононова по отношению к жителям Малых Бат, которые были лояльны к оккупационному режиму, оправданы, и он, как солдат, выполнил свой долг. 298
Беря во внимание, что шесть вооруженных мужчин Малых Бат, сотрудничая с оккупационным режимом и его активно поддерживая, вступили в вооруженную борьбу с партизанским движением, их надо рассматривать как комбатантов. Их физическое уничтожение 27 мая 1944 года руководимым В. Кононовым подразделением на основании решения партизанского трибунала по законам войны оправдано, как целесообразное и необходимое». Своим решением суд признал, что я «международного военного преступления» не совершал, и тем самым объявил о моей невиновности. 17. И снова верховные суды 30 апреля 2004 года судебная палата по уголовным делам Верховного суда в апелляционном порядке приговор предыдущего суда отменила и признала меня виновным в совершении военного преступления в старой редакции. Произошел возврат к тяжкому обвинению. Я был осужден на один год и восемь месяцев лишения свободы, то есть на срок, который уже отбыл, поэтому от дополнительного наказания был освобожден. Я категорически не согласился с таким решением и обратился с жалобой в Сенат Верховного суда. Но и здесь в ходе следствия я окончательно убедился, что даже от высшего судебного органа правды мне не дождаться. Во мне буквально взорвался резкий всплеск недоверия и ненависти к этим немолодым людям, обогащенным опытом и знаниями юриспруденции, которые не могли не понимать, что я невиновен, и, тем не менее, шли на обострение политической игры. Поэтому, не дожидаясь их вердикта, я перешел в наступление, обвинив их в злоупотреблении служебным положением, по сути - в совершении уголовного преступления: - От вас я не жду объективного, справедливого решения, вы такие же, как ваши друзья - коллеги из предыдущего состава Сената, которые незаконно вытащили на свет политические декларации, придав им силу закона, и для обвинения меня в обход закона провоз¬ 299
гласили отсутствие срока давности, а приклеив ярлык «оккупанта», осудили за военное преступление, объявив «международным военным преступником». Во время моего выступления один из судей ехидно, с издевкой улыбался, - мол, говори, говори, все равно будет по-нашему Но почему-то эта улыбка только добавила мне уверенности, и я продолжил: - Вы снова обзовете меня «оккупантом». Не забудьте, что среди латвийских партизан было 20 тысяч бойцов, значит, и они все «оккупанты». Кроме того, около 100 тысяч латвийцев служили в 130-м стрелковом корпусе. Итого получается без малого 120 тысяч оккупантов ! Я вас прошу, - запишите в свое решение эту цифру, чтобы весь мир знал, что творится в Латвии! На этом я свое выступление закончил. Суд ушел на закрытое заседание готовить вердикт. Ко мне подошел адвокат Я. Белоусов и посоветовал с судьями так не разговаривать. - Иначе нельзя, вы видите, что они творят... - возразил я. Когда суд зачитал свое решение, которое оказалось самым гнусным, самым тяжелым и насквозь политизированным, с обвинением меня как «оккупанта» в совершении международного военного преступления, адвокат сказал: - Василий Макарович, ты был прав. Обвинительное решение противоречило приговору международного Нюрнбергского трибунала об отсутствии в действиях СССР и его вооруженных сил состава военного преступления, в том числе и при освобождении Прибалтики от нацистских оккупантов. Национальные судебные постановления не смогли защитить мои нарушенные права и свободы, предусмотренные Всеобщей декларацией прав человека, провозглашенной Генеральной Ассамблеей ООН и Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод. Я предвидел отрицательный результат в Верховном суде Латвии и подал жалобу в Европейский суд по правам человека, в Страсбург. Там ее приняли и зарегистрировали 27 августа 2004 года. В жалобе были перечислены нарушенные Латвийской Республикой семь статей Конвенции этого суда. 300
18. Прием в Москве Находясь в Риге, я вдруг получил письмо от мэра Москвы Ю. М. Лужкова. Он сообщил, что по решению правительства Москвы и Международного совета российских соотечественников мне присвоено почетное звание «Соотечественник года - 2005» и будет вручена специальная награда за личный вклад в защиту прав российских соотечественников, проживающих за рубежом. 8 декабря в Москве я зашел в «Золотой зал» гостиницы «Россия» и первым делом нарвался на большой отряд корреспондентов. Посыпались вопросы, среди которых: за что меня награждают и с каким чувством принимаю награду. Я ответил, что награждают меня за то, что я спас от тюрьмы и уголовного преследования несколько десятков ветеранов войны в Латвии. А чувства у меня - самые высокие и радостные. Встреча с корреспондентами так меня эмоционально «раскачала», что я не удержался и признался им, что, впервые в жизни взялся за перо, пишу книгу. Церемония вручения наград вызвала большой интерес у средств массовой информации, и они широко ее освещали: двенадцать телеканалов и радиокомпаний; газеты, журналы и информационные агентства были представлены четырнадцатью изданиями. На торжествах были широко представлены правительство Москвы, Дума, международный совет, сотрудники законодательной и исполнительной власти, деятели культуры, искусства и ряда общественных организаций. На сцену поднялись Ю. Лужков и граф П. Шереметев. Мэр Москвы открыл торжественную церемонию награждения лауреатов: «Сегодня у нас настоящий праздник души, потому что сегодня мы награждаем настоящих патриотов России. Мы снова стремимся собрать воедино русский мир, чтобы наши соотечественники, разбросанные по всему свету, снова были вместе. Всех нас объединяет одно искреннее желание - вместе жить, совместно искать решение проблем. Мы должны вместе защищать и продвигать то, что мы считаем нашей общей ценностью - русскую культуру, подарившую миру великих творцов. Мы вместе с Международным советом российских соотечес¬ 301
твенников неформально подошли к работе по собиранию русского мира, чтобы исполнить желание наших соотечественников - быть ближе к России. Наша цель - единение нашего народа. Наш народ одержал Великую победу в Великой Отечественной войне. Герои этой войны - Василий Кононов и Николай Тэсс - дважды боролись с нацизмом. Первый раз в сороковых годах. А потом в современной Латвии, где этим людям пытались приписать не совершенные ими преступления. Ветераны выстояли и победили и тогда, в 1945 году, и сейчас. Мы преклоняемся перед их беспримерным мужеством и вместе с ними радуемся их победе, завоеванной в тяжелейшей борьбе». Выступил и граф П. Шереметев, председатель президиума Международного совета российских соотечественников: «Сегодня мы собрались здесь, чтобы выразить наше большое признание людям, которые приняли участие в победе над нацизмом. Они взвалили тогда на свои двадцатилетние плечи эту тяжкую ношу и были готовы отдать за Родину свою жизнь. Они совершили подвиг». Когда граф поклонился нам в пояс, все присутствующие в зале встали и принялись ему горячо аплодировать. На сцену мы поднялись в сопровождении гвардейцев в красивой форме, которые поддерживали нас под руки. На сцене нам вручили памятные дипломы «Соотечественник года - 2005». Получил я и главную награду - хрустальный глобус, шар, символизирующий нашу планету. Внутри глобуса была земля со всех регионов страны, его украшали контуры карты России в золотом исполнении. Меня провозгласили лауреатом в номинации «За личный вклад в защиту прав соотечественников». За поддержку нас в трудные минуты заточения, за награды, за большой красивый праздник, который одарил теплотой наши истерзанные души, мы от всего сердца поблагодарили правительство Москвы и президиум Международного совета российских соотечественников. Пожелав всем собравшимся партизанского здоровья и долгих лет жизни, я продолжил: - Встает вопрос: как я, небольшой человек, заслужил такое большое внимание. Оказывается, все очень просто: во всем мире я, - член антигит- 302
леровской коалиции, в единственном числе был привлечен к уголовной ответственности за преступление, которого на самом деле не было. Я продолжал бороться, и мне удалось победить, - как видите, я сегодня здесь с вами. Меня обвинили в том, что я будто бы поднял руку на мирное население. Абсурд! Ведь оно наша опора, за него мы погибали и получали ранения, а национал-радикалы назвали мирными людьми карателей, которые участвовали в расстрелах и сожжении витебских партизан. Когда я направлялся на партизанскую тропу через Москву, у меня было большое и сложное задание. И я горжусь тем, что его выполнил... После завершения официальной части участников ждало непринужденное дружеское общение. Вечер 8 декабря 2005 года в Москве выдался пасмурным, - моросил нудный дождь вперемешку с мокрым снегом, но в «Золотом зале» гостиницы «Россия» было уютно. Тепло струился мягкий свет многочисленных светильников, блеск и очарование излучали женщины в вечерних нарядах. Но внутри нас эта праздничная атмосфера отозвалась прежде всего живым человеческим общением, - очень дорогим после пережитого отчуждения и разделения государственными границами. Встреча в Москве была еще одной возможностью лучше узнать друг друга, обсудить волнующие вопросы и расширить сферу сотрудничества на будущее. Всем участникам этого яркого события надолго запомнился тот день - своим теплом, задушевностью и открытостью. Не были забыты фронтовые и партизанские «сто грамм». Чуть позже состоялся большой красивый концерт. Авторский коллектив под началом руководителя Департамента международных связей правительства Москвы Г. Л. Мурадова создал замечательное иллюстрированное издание под названием «Соотечественник года - 2005». Было еще несколько приятных неожиданностей: я получил диплом Ассоциации офицеров запаса Вооруженных Сил, в котором было сказано, что «...Кононов Василий Макарович решением Высшего Совета за мужество и героизм в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. удостоен звания лауреата форума «Общественное признание». Вслед за этим - за заслуги и личный вклад в укрепление государства - мне вручили орден Александра Невского 1-й степени. 303
19. Страсбург Итак, 27 августа 2004 года в Страсбургском суде была принята и зарегистрирована моя жалоба. Почему мы обратились в Страсбург? Ответ на этот вопрос - в регламенте Европейского суда по правам человека. В результате признания этим судом нарушения Европейской конвенции прав и основных свобод человека латвийские власти обязаны были бы отменить обвинительный приговор, поскольку уголовному закону в отношении меня была придана обратная сила. Это было очевидно! Другого пути к победе не было. Жалобу в Страсбург мы направили, не дожидаясь рассмотрения дела в Сенате Верховного суда Латвии, - в августе 2004 года еще не было никаких намеков, что Сенат будет ее рассматривать. Но, видимо, связи у латвийской фемиды в Европейском суде были: 28 сентября 2004 года Сенат за два часа разобрался с делом и оставил обвинительный приговор в силе. Впрочем, такой результат был предсказуем. Мой адвокат Ярослав Белоусов тогда сказал, что ему стыдно за таких сенаторов Верховного суда, которые не руководствуются законом! Вообще в моем деле мне помогали многие честные и принципиальные юристы Латвии, имеющие большой стаж судебной работы, и ни от одного из них я не слышал укоризненных слов в свой адрес, - ведь меня судили за весь Советский Союз, который ненавидели новые «патриоты», находящиеся у власти. Сенат даже придумал новые правовые нормы для дела-лишь бы оправдать мое осуждение! Это заслуживает отдельного описания. Долгие четыре года шла битва за правду и справедливость в Страсбурге. Почему-то суд не хотел рассматривать мою жалобу в приоритетном порядке, - невзирая на мой возраст и состояние здоровья. Ответы, полученные из секретариата суда, заставили меня и моего защитника Михаила Иоффе изменить тактику ведения дела. Теперь был необходим правильный правовой расчет, и концепция националистов взлетела бы на воздух. Все, как в боевой юности... 304
Представители латвийских властей по-разному боролись за отложение рассмотрения моей жалобы. Сначала почему-то пропал перевод моего приговора на французский язык, потом представитель Латвии в суде пыталась представить вооруженных нацистами батовских шуцманов «мирными жителями», которым было выдано оружие для самообороны, потом мое участие в операции «украшалось» придуманными обстоятельствами казни предателей... Дошло до того, что военные и воинские преступления были перепутаны и свалены в одну кучу, - и все для того, чтобы как-то оправдать вынесенный приговор. Правительство Латвии в свое оправдание сделало уникальное заявление: мол, победители во Второй мировой войне сами были военными преступниками, и поэтому, осуждая таких как я, они исправляют ошибки Нюрнбергского трибунала! Так они добивались победы в этом деле. Я вспоминал свою боевую молодость, в тысячный раз воспроизводил события той поры. Фактически раз в неделю, а то и чаще я встречался с М. Иоффе, мы составляли прошения и дополнения в суд, ждали и верили в победу. Многие ветераны и простые люди писали и звонили мне, я чувствовал их поддержку, и это придавало мне сил. Вообще с момента моего ареста я чувствовал энергию миллионов людей со всего мира: ведь я боролся с реваншизмом в истории, с политикой государства, считающего нацизм «добром» по сравнению с идеями коммунизма. Как мне это было знакомо! Именно с такими идеями и лозунгами гитлеровцы когда-то уже приходили на мою Родину. Каждое утро начиналось у меня с физической зарядки, но контузии и раны, полученные во время войны, все больше давали о себе знать. В тюрьме у меня резко ухудшилось зрение на левый глаз, позже его лечение отняло у меня немало сил. К весне 2008 года латвийские врачи предложили мне сделать операцию по удалению глаза - за ним была опухоль. У меня были большие сомнения в необходимости операции, 305
к тому времени все в государстве пришло в упадок, в том числе и медицина. Многие мои товарищи после или во время таких операций уходили в мир иной. Было о чем задуматься! Но в это время, как всегда, мне оказал поддержку и помощь мэр Москвы Ю. М. Лужков, - по его личной протекции меня взяли на обследование и лечение ведущие московские глазные клиники. И было очень символично, что именно в Москве, вместе с людьми, поддерживающими меня в справедливой борьбе, я встретил свою победу: 24 июля 2008 года после двух часов дня суд объявил свой вердикт в отношении властей Латвии. Мне позвонил М. Иоффе и сообщил, что на основании седьмой статьи Европейской конвенции о защите прав человека Малая палата ЕСПЧ сочла приговор Латвии незаконным, и мне была назначена компенсация в 30 тысяч евро. Что тут началось в больничной палате! Я воевал с сильным и коварным врагом и снова одержал победу - теперь уже в войне за человечность и справедливость. Маленький винтик в машине большой политики, я оказался на гребне волны в борьбе с нечистью и не только выстоял, но и победил в неравной борьбе! Ни в 1944 году, на могиле расстрелянных партизан, ни сейчас я и предположить не мог, что вместе с этим делом окажусь на вершине политического, исторического и юридического противоборства в новейшей истории! Не описать, сколько корреспондентов и журналистов пришли ко мне в московскую больницу. Целый день до самой ночи в палату потоком шли люди, - каждый хотел лично меня поздравить. Волнение и радость так захлестнули меня, что в ту ночь я долго не мог уснуть. Перед глазами то и дело всплывали строчки из судебного решения ЕСПЧ. Европейский суд не согласился с решением Верховного суда Латвии, придавшим обратную силу Женевской конвенции 1949 года. Эпизод с якобы имевшим место хищением продуктов и личных вещей у жителей деревни также не был подтвержден, ведь партизаны забрали только оружие. Аргумент латвийских властей, что оружие у «мирных 306
крестьян» было для защиты от партизан, ЕСПЧ не принял. Действительно, какими законами можно оправдать сотрудничество с нацистами? Да и жители не могли не знать, что, принимая сторону одного из воюющих противников, они подвергают себя опасности карательных мер со стороны другого. Суд отметил, что вооруженных мужчин, расстрелянных 27 мая 1944 года, нельзя считать гражданским населением, и военная операция в Малых Ватах носила избирательный характер, поскольку партизаны на деревню не нападали, а уничтожили только вооруженных приспешников нацистов, действия которых ранее уже приводили к гибели партизан. По мнению суда, эта операция ничем не отличалась от таких же, проводимых в тот период участниками движений Сопротивления во многих странах Европы, оккупированных нацистской Германией. В общем, достаточных доказательств тому, что события 27 мая 1944 года как таковые противоречат законам и обычаям войны, суд не нашел, и, стало быть, никакого правового основания для моего осуждения не имелось. Выводы ЕСПЧ обоснованные, имеют четкую логическую последовательность и достаточную аргументацию. Как еще лучше можно описать правовую некомпетентность латвийского суда? Но, с другой стороны, там же работают далеко не глупые люди, а значит, то, что они делали, носило умышленный и целенаправленный характер! Ясно, что их приговор носил сугубо политическую окраску, ведь реальных правовых норм для моего осуждения не было! Вчитываясь в приговор Европейского суда, я понимал, что борьба еще не окончена. Было понятно, что правители Латвии никогда не согласятся с выводом ЕСПЧ о том, что никакое сотрудничество с нацистами, даже для спасения своей жизни, не может быть оправдано. Чего стоит одно только их заявление об «ошибке» Нюрнбергского трибунала! Увы, вся политика новых властей Латвии основана на реабилитации пособников нацистов. Это и ежегодные шествия 16 марта в день «памяти нацистских легионеров», и дополнительные пособия «лес¬ 307
ным братьям» от Министерства обороны ЛР, и содержание за государственный счет кладбища латвийских легионеров Waffen SS в Лестене, и установка памятников латышским легионерам-бандитам... Решение суда вызвало большой общественный резонанс, - ведь приговор международного суда напрочь подрывал авторитет латвийских властей. И тогда проигравшие националисты начали закулисную войну. 20. Битва в Большой палате ЕСПЧ 23 октября 2009 года представитель Латвии в ЕСПЧ направила ходатайство о пересмотре решения от 24 июля 2009 года. Хочу пояснить, что каких-либо законных оснований для пересмотра дела в Большой палате не было, но к тому времени оно уже окончательно превратилось из правового- в политическое, и доказательств этому предостаточно. Несмотря на формальное заявление Большой палаты, что она придерживается решения от 24 июля 2008 года, фактически все получилось «в точности до наоборот»! Большая палата вдруг поддержала призыв правительства Латвии исправить «ошибки» Нюрнбергского трибунала, признать вооруженных врагом коллаборационистов мирными жителями, а борца с нацизмом В. Кононова-военным преступником. После удовлетворения заявления правительства Латвии о пересмотре дела в Большой палате ЕСПЧ латвийская сторона начала активную обработку страсбургских судей. Во-первых, взяла самоотвод судья от Латвии Инета Земеле. Она мотивировала это тем обстоятельством, что считает неэтичным повторно участвовать в пересмотре дела. Регламент ЕСПЧ предоставляет судье государства-ответчика право участвовать в заседании Большой палаты, однако госпожа Земеле внезапно в феврале 2009 года подала заявление о самоотводе. Понятно: ее участие не смогло бы уже как-то повлиять на мнение судей, поскольку ей это не удалось сделать ранее в Малой палате, ведь знаний в области уголовного права у нее не было никаких. 308
Вместо нее в состав суда от Латвии был предложен профессор из Англии Алан Воган Лоу, который был специалистом в области... международного морского права. Он никогда не занимался темой военных преступлений, и его участие имело другой смысл, когда стало понятно, что Латвия не предложит в состав Большой палаты юриста, не разделяющего позицию государства по этому делу. Во-вторых, для рассмотрения дела в качестве третьей стороны председателем суда неожиданно был приглашен представитель Литвы. До этого правительство Литвы не заявляло о своем желании каклибо участвовать в деле, поскольку к этому оно не имело никаких оснований, - на территории этой республики я военных действий не вел, и, естественно, совершить какие-то «преступления» там не мог. Меморандум правительства Литвы юридически обоснованными доводами также не блистал, зато демагогических заявлений было хоть отбавляй. Это был чисто политический ход, заранее оговоренный руководителями государств, - Латвия и присоединившаяся к ней Литва боролись именно за политические, а не правовые доводы в моем деле. Главным для них было доказать факт оккупации Прибалтики Советским Союзом. Следующая «засада» нас ждала после визита в Латвию председателя ЕСПЧ Жана Поля Коста в апреле 2009 года. В Латвии он встретился с политическим руководством страны, и по его интервью стало ясно, что битва будет не простая. 15 мая 2009 года из состава Большой палаты выбыл судья Боштан Зупанжич, голос которого мог бы иметь решающее значение. Официальные мотивы нам так и не сообщили, но позже выяснилось, что выход этого судьи из состава Большой палаты был связан с конфиденциальным заявлением в суд министра иностранных дел Латвии М. Риекстинына. В этом заявлении говорилось, что правительство Латвии озабочено участием Б. Зупанжича в Большой палате ЕСПЧ и что поскольку судья от Латвии И. Земеле подала в отставку от этого дела, то и весь остальной состав суда при новом рассмотрении дела должен быть заменен. Это, якобы, должно обеспечить более объективное рассмотрение дела. 309
Что тут поделаешь, - ну не нравится правящим в Латвии, что кроме их мнения есть еще и другие! В сопроводительной записке к этому письму была высказана просьба не включать его в материалы дела и не передавать другой стороне. Что еще к этому можно добавить? Если все в рамках закона, то зачем просить суд не передавать это письмо нашей стороне? Видимо, эти действия не должны быть нам известны. И их результат тоже. Можно ли честно бороться в такой ситуации? Разве можно победить государственную машину, использующую такие закулисные махинации? Мало того, что при встречах в Латвии Жан Поль Коста дал обещания по делу (до его рассмотрения!) - так еще, оказывается, существовали и такие вот «договоренности». Для того, что произошло, в русском языке есть очень точное слово - сговор. Адвокат М. Иоффе узнал об этих секретных письмах только в самый канун слушаний, фактически за один день до дня заседания, но мы решили сражаться. Сдаваться мы не собирались - правда была за мной, но мне вдруг стало отчетливо ясно, что без широкой общественной поддержки в этом деле не победить. К тому времени у меня уже было много писем от ветеранских организаций со всего мира. Особенно здорово меня поддержали ветераны французского и бельгийского движений Сопротивления, которые даже предложили физическую помощь в борьбе с реваншистами. Вот такой дух у антифашистов! Как же отреагировал председатель суда на такие «конфиденциальные просьбы» со стороны Латвии? Казалось бы, оснований требовать отзыва судьи Зупанжича из Большой палаты по данному делу нет, поэтому возражения правительства Латвии против его участия должны быть отклонены, но не тут-то было. Судья Зупанжич вдруг сам уведомил председателя о своем намерении выйти из рассмотрения данного дела по иным причинам, и он желает быть замененным на замещающего судью. 310
Вот оно как - Зупанжич сам захотел выйти из состава Большой палаты! До 15 мая не собирался выходить из состава суда, а за 5 дней до рассмотрения дела ему вдруг захотелось? Ответы на этот и другие вопросы со всей очевидность показывали, что надо готовиться к негативному результату, - закулисная подготовка со стороны Латвии явно имела успех. 20 мая 2009 года на заседании Большой палаты ни один судья не задал сторонам ни одного вопроса. Это бывает в двух случаях - либо когда суду все ясно и вопросов не требуется, либо когда уже имеется готовое решение и суд не хочет лишними вопросами испортить себе репутацию. Так оно и оказалось - голосование по делу 26 февраля 2010 года и оглашенное постановление 17 мая 2010 года показало, что решение было готово до начала слушаний. Большая палата указала, что жители Малых Бат были захвачены партизанами в плен и, так как сопротивления они не оказывали, их надлежало привести в отряд и там предать суду. Предатели превратились в военнопленных. ЕСПЧ без всяких на то оснований вдруг признал за шуцманами статус военнопленных или «мирных жителей, принимавших участие в боевых действиях». Исходя из их статуса они имели право на справедливый, а не заочный суд, право на жизнь, на гуманное обращение. Нарушение этих прав Большая палата и признала военным преступлением. До такого не сумел договориться даже латвийский суд - в его приговоре ничего похожего не было. По мнению ЕСПЧ, партизаны не имели права наказывать вооруженных коллаборационистов, поскольку у партизан не была организована работа трибунала, не было места содержания арестованных и так далее... Кодекс Либера, на который сослался суд, не международный документ. Этот Кодекс действовал в США в 1863 году во время гражданской в войны, и ни одним государством мира никогда не признавался как обязывающий. Рассуждения суда о совершении партизанской 311
группой военного преступления ввиду ношения нами немецкой формы - одежды и вовсе недопустимы, поскольку Гаагская конвенция 1907 года допускает применение военной хитрости в отношении противника. По мнению суда, вооруженных нацистами «мирных крестьян» следовало арестовать и предать справедливому суду и наказанию военным или гражданским трибуналом. ЕСПЧ почему-то «забыл», что партизаны пришли в деревню Малые Баты именно исполнить приговор трибунала в отношении предателей, а не захватывать в плен «мирных жителей». Следуя такой логике, партизанский трибунал был несправедливым судом, а исполнение его решения есть нарушение законов и обычаев войны. Это надо же - Большая палата Европейского суда по правам человека стала придумывать обстоятельства в моем деле, которых не было в обвинительных приговорах национальных судов! Это было несправедливо и подло. Теоретические рассуждения несколько подвели судей Большой палаты в этом деле, - каким образом можно было обеспечить права предателей при заседании партизанского трибунала, суд так и не пояснил. Что знали эти люди о Второй мировой войне? Кем были их родители и родственники в то время? Ответ можно прочесть между строк решения суда. Всегда в своей жизни я исповедовал один главный принцип - справедливость! А международный суд, сознательно попирая принципы правосудия, пошел на искажение правды и поддержал беззаконие. Предатели из числа жителей Малых Бат никогда не рассматривались как военнопленные и не могли иметь этого статуса. У партизан же была другая цель - привести в исполнение приговор трибунала партизанского отряда. Предатели были военной целью и должны были быть уничтожены при любых обстоятельствах. ЕСПЧ в стараниях подогнать решение под готовый ответ подменил и суть действий партизан, и статус коллаборационистов, отойдя подальше от исторических событий. 312
Положения Гаагской конвенции 1907 года, на которые ссылалась Большая палата, ко мне никак не применимы, поскольку, родившись в Латвии, для этих мест я не был оккупантом, а жители Малых Бат были вооружены нацистским режимом и не являлись мирными, так же как и не были населением неприятеля по отношению ко мне. Женевская же конвенция 1949 года к 1944 году не применима в принципе, фактически ЕСПЧ сам придал уголовному закону обратную силу, что только лишний раз подтверждает политическую подоплеку этого решения. Вот тебе и справедливый суд! Вопреки приговору Нюрнбергского трибунала, ЕСПЧ пришел к «историческому» выводу: оказывается, убивать вооруженного врага или его пособника-это военное преступление. Кроме того, судом оспаривалась суровость приговора трибунала партизанского отряда в отношении предателей. Латвийский суд судил меня за «убийство мирных жителей», которых ЕСПЧ вдруг сделал военнопленными. Но ведь это совершенно другая ситуация, за которую меня и не судили! Большая палата указала, что политические и исторические аспекты моего дела не относятся к компетенции суда, однако пересмотр решения от 24 июля 2008 года - с подачи правительства Латвии - происходил именно на этих основаниях. В России этот вердикт вызвал волну возмущения. Заявления, осуждающие решение Большой палаты ЕСПЧ, приняли обе палаты Федерального собрания РФ. Политическим, а не основанным на нормах права названо решение ЕСПЧ в обращении Совета Федерации. Сенаторы заявили, что норма международного права прямо указывает на недопустимость осуждения граждан за действия, которые на момент их совершения не являлись преступными. Еще сенаторы указали, что решение ЕСПЧ развязывает руки активистам правого толка, стремящимся начать массовое преследование ветеранов Великой Отечественной войны. Кроме того, решение суда можно трактовать как очередную попытку инициировать пере¬ 313
смотр решений Ялтинской и Потсдамской конференций и Нюрнбергского трибунала. Госдума РФ сочла решение ЕСПЧ опасным судебным прецедентом, который может изменить правовые подходы к оценке событий Второй мировой войны, и выразила сожаление в связи с тем, что некоторые современные политики все чаще становятся на сторону политических сил, стремящихся оправдать нацистскую идеологию, разрушить сложившееся послевоенное мировое устройство и поощряют агрессивный национализм. МИД РФ вердикт по делу расценил как оправдание нацистов и их пособников. «Реабилитация советского партизана Василия Кононова в Европейском суде по правам человека в Страсбурге должна стать для России делом чести», - сказал первый зампред думского комитета по международным делам, заместитель руководителя делегации РФ в ПАСЕ Леонид Слуцкий. Аппарат уполномоченного РФ при Европейском суде по правам человека также выступил за продолжение пересмотра «дела Кононова». Итак, впервые после окончания той страшной войны, спустя 66 лет, суд подтвердил законность и обоснованность уголовного осуждения участника антигитлеровской коалиции за вооруженную борьбу и уничтожение предателей, придав закону обратную силу и развязав руки реваншистам, горящим желанием привлечь к уголовной ответственности ветеранов-антифашистов и судить их за борьбу с нацизмом, а Великую Победу признать военным преступлением. Так это дело получило принципиальный характер в сегодняшней истории, политике и юриспруденции. Я принял решение бороться дальше. Тот, кто поднимает «лапки вверх», тот закрывает для себя путь к справедливости навсегда. М. Иоффе, много сделавший для восстановления правового подхода к оценке моего дела, также не сложил оружия: проанализировав решение Большой палаты ЕСПЧ от 17 мая 2010 года, он нашел в нем правовые моменты, достаточные для составления ходатайства о пересмотре дела. 314
17 ноября 2010 года мы с адвокатом такое ходатайство - о пересмотре дела по вновь открывшимся обстоятельствам - подали, и суд принял его к рассмотрению. Одновременно в Большую палату были представлены рассекреченные документы, полученные в Российском государственном архиве социально-политической истории. Они содержали новые, ранее неизвестные суду сведения о борьбе латвийских партизан против нацистов. Эти сведения кардинальным образом меняют статус жителей Малых Бат, устанавливают правовую основу уничтожения предателей из числа граждан СССР, что не может не оказать решающего значения на исход дела. Архивные документы содержат факты предательства в отношении группы майора Чугунова, участия айзсаргов Мерзенской роты в вооруженной борьбе с партизанами, уничтожения евреев в Карсаве и других преступлениях нацистских прихвостней. Послесловие На этом месте рукопись В. Кононова обрывается. 1 апреля 2011 года Василий Макарович умер. Его война длилась всю жизнь - до самого его последнего вздоха. Но война за правду и историческую справедливость, его третья война, все еще продолжается - дочь В. Кононова Ирина не оставляет попыток убедить Европейский суд в необходимости исправления допущенной правовой ошибки. Хватит ли у нее сил и мужества закончить дело отца - покажет время. Хотелось бы, чтобы и ныне живущие, и следующие поколения всегда помнили о прошлом, свято верили в справедливость закона и смело боролись за торжество справедливости так, как это делал В. Кононов. 315
Кононов В. М. К 64 Три моих войны / Василий Кононов. — М.: Молодая гвардия, 2014. - 315[5] с.: ил. ISBN 978-5-235-03726-7 Эта книга в известном смысле уникальна. Она написана человеком, которому довелось не только сражаться с фашистами в годы Второй мировой войны, но и противостоять попыткам их героизации в наше время. Сменить автомат на перо его заставили попранные справедливость и память. Василий Макарович Кононов — бывший командир партизанского взвода, несправедливо обвиненный латвийскими властями в военных преступлениях. Объективный читатель непременно придет к убеждению, что несгибаемый ветеран Великой Отечественной, совсем недавно ушедший от нас, на закате своей жизни вновь одержал победу над зловещим врагом. УДК 82-94 ББК 84(2Рос=Рус)6-4 ISBN 978-5-235-03726-7 знак информационной -| /Г | продукции Кононов Василий Макарович ТРИ МОИХ ВОЙНЫ Подписано в печать с готовой электронной версии 08.04.2014. Формат 60x90/i6. Бумага офсетная № 1. Печать офсетная. Уел. печ. л. 20,0+1 вкл. Тираж 1700 экз. Заказ № 8676. Издательство АО «Молодая гвардия». Адрес издательства: 127055, Москва, Сущевская ул., 21. Internet: http://gvardiya.ru. E-mail:dsel@gvardiva.ru Отпечатано в ООО «Тульская типография». 300600, г. Тула, пр. Ленина, 109. ISBN 978-5-235-03726-7
ДЛЯ ЗАМЕТОК
Эта книга в известном смысле уникальна. Она написана человеком, которому довелось не только сражаться с фашистами в годы Второй мировой войны, но и противостоять попыткам их героизации в наше время. Сменить автомат на перо его заставили попранные справедливость и память. Василий Макарович Кононов — бывший командир партизанского взвода, несправедливо обвиненный латвийскими властями в военных преступлениях. Объективный читатель непременно придет к убеждению, что несгибаемый ветеран Великой Отечественной, совсем недавно ушедший от нас, на закате своей жизни вновь одержал победу над зловещим врагом.