2,53
2&Ь

ъ<<
ъ<<
ъ<<
ъ<<
Л. Н. АНДРЕЕВЪ.
ВЪ СЕЙ ГРОЗНЫЙ
ЧАСЪ.
СТАТЬИ.
поступаешь на
БИВЛ. оооотттт
Вся чистая прибью £іцм%щги.....ОШ'.&~~
русскихъ и сербскііх&шінюNo.^1^­:1­2^
*#
*#
*#
*#
\Ф
КН­ВО „ПРОМЕТЕИ"
Н. Н. МИХАЙЛОВА.

Право собственности ішѣ Роесіи закрѣплено за авторомъ во всѣхъ стра­
нахъ, гдѣ это допускается существующими законами. Г.г. псреводчиковъ .
просятъ обращаться за разрѣшеиіемъ на порсводь къ издателю Ни ко лаю
Николаевичу Михайлову кн­во «Прометей», С.П .Б ., Поварской, 10 •
2007085228
2007085228
2007085228
2007085228
>SV4V
Типографія „Печатный Трудъ", Птгр.,Прачешш.!й пер., і, уг. Мойки.

СОДЕРЖАНІЕ.
I.
СТР.
СТР.
СТР.
СТР.
Въ сей грозный час ъ ..........
5
II.
Наши ..................
і9
Любите солдата, граждане ........
2з
III.
Горгующимъвъхрамѣ .......... 27
Слово о Сербіи .............
З2
IV.
Вельгійцамъ ..............
43
ельгія ............. . . .
ч8
Бельгіи ...............
51
Франці я, прости!
...........
5?

V.
Крестоносцы ..............
бі
Homo ..................
jo
VI.
Восхожденіе ..............
8i
Освобожденіе .............
88
i

Въ сей грозный часъ.
Мы приняли войну, какъ необходимость, —и мы
приняли ее безъ колебаній.
Колебанія были невозможны, разъ сама Гер­
манія съ высоты своего военнаго и культурнаго
могущества объявила памъ и міру, что отнынѣ
она находится «въ состояиіи воины съ Россіей»;
и они были бы святотатственны, эти колебанія
воли и ума, ибо на чашу роковыхъ вѣсовъ возла­
галось не только настоящее, но и все будущее
Россіи. Мы, данный составъ «Россіи 1914 года»,
ея пародъ и правительство— мы лишь преходя­
щая форма, мы временные жильцы въ домѣ, ко­
торый не нами начался, не нами и кончится;
владѣя страной по случайному факту жизни,
совпавшему съ моментомъ настоящей войны, мы
не собственники Россіи, а лишь добросовѣстиые
управители ея богатствами, хранители ея невре­
менной и державной сущности. «Россія и сы­
новья»— вотъ сущность той фирмы, если позво­
лено такъ выразиться, у которой каждый изъ
насъ имѣетъ самый крохотный свой пай.

—
—
—
—
6666 ————
Съ этой необходимой точки зрѣнія для вся­
каго государства и народа не существуетъ ни­
какой границы между прошльшъ, настоящимъ и
будущимъ,— той границы, что такъ суживаетъ
интересы личности и дѣламъ ея придаетъ ха­
рактеръ суетной эфемерности. И, борясь за Рос­
сію противъ могущественной Гермаиіи, созна­
тельно стремящейся къ порабощепію всѣхъ дру­
гихъ народовъ и расъ, мы боремся не только за
тѣ временныя и преходящія формы, въ какихъ
отлилось настоящее пашей родины, но и за всѣ
тѣ возможности, которыя лежать въ осповѣ
пашей молодой культуры и пророчески предука­
заны нашими духовными вождями. Не за Россію
эмпирическую и сущую, а за Россію мыслимую,
желаемую и возмояшую подиялъ оружіе русскій
пародъ.
Начавъ войну, мы доведемъ ее до конца: до
полной побѣды надъ Гермапіей; и здѣсь не доллшо
быть ни сомнѣиій, ни колебаиій. Сейчасъ еще
смутны горизонты, обманы прошдаго еще сильны
и желѣзная маска Гогепцоллерновъ еще не спала
па земь: не всѣми разгадана тайна ихъ могу­
щества, обаянія и страха; но ужѳ несомнѣнно,.
что будущій историкъ съ улсасомъ остановится
передъ минувшими десятилѣтіями, какъ передъ
эпохой самой мрачной реакціи въ Европѣ. Подъ
блескомъ внѣшней культурности, подъ покро­
вомъ матеріальнаго богатства онъ найдетъ об­

—
—
—
—
7777 ————
разы ужасающаго одичаиія и духовной нищеты;
шофферъ, выгоияющій гуманиста, необразован­
ный ученый, дикарь въ котелкѣ и варваръ въ
лабораторіи — вогъ мрачные герои вчерашпяго
дня. Когда Германія звала къ культурѣ, она ду­
шила истинную культуру; но когда она звала и
къ свободѣ— она душила и свободу въ тискахъ
механичности, въ категоричеекихъ императивахъ
догмы, въ обожаиіи дисциплины, единственной
ея любви, которая была искренна и неподдѣлыю
горяча. Не было у свободы народовъ болѣе
страшнаго врага, чѣмъ Гогенцоллерпы; не было
для Духа болѣе мрачнаго и уииверсалыіаго га­
сильника, нежели Германія послѣдняго пятиде­
сятилѣтія; и, пожалуй, не было въ исторіи болѣе
опаспаго обмана, когда бы умнѣйшіе и чест­
нѣйшіе люди съ такимъ восторгомъ двигались
вспять, думая, что они побѣдоносно идутъ впе­
редъ.
Побѣдить Германію необходимо, это—вопросъ
жизни и смерти не только для Россіи, величай­
шаго славянскаго государства, всѣ возможности
котораго еще впереди, по и для европейскихъ
государствъ. Нсчѣмъ будетъ дышать, если по­
бѣдитъ Германія, незачѣмъ будетъ жить, не бу­
детъ иного свѣта впереди, какъ только тусклый
спальный ночникъ мѣщанииа; останется только
проклясть свой день рождепія и поскорѣе бух­
нуться въ яму, идѣже пѣсть печали и воздыха­

—
8—
нія.
нія.
нія.
нія. Побѣда Германіи! Побѣда универсальнаго
мѣщанина, деспота въ свободѣ, дикаря въ паукѣ,
механизма въ жизни! И стоило тогда продѣлы­
вать весь этотъ несчастный «исторически! путь»,
стоило надѣяться и
ждать, мечтать и вѣрить!..
Но принявъ войну, какъ необходимость, но
всѣ силы духа и тѣла направивши къ побѣдѣ,
но подчинивъ наше миролюбіе верховному благу
«Сыновей» Россіи,— мы не должны ни на минуту
забывать, что война есть страшнѣйшее изъ золъ
и изъ всѣхъ необходимостей— самая печальная.
Любить и славитъ войну Гермаиія, а не мы;
мечтой о войнѣ жила Гермаиія, нашъ врагъ; на­
саждала крупповщину, творила своихъ лейтепан­
тиковъ, устами писателей и профессоровъ воспѣ­
вала милитаризму братоубійство положила въ
основу самаго существованія своего— Гермаиія.
И зная и помня это, необходимо съ особенной
строгостью, съ особенной даже щепетильной со­
вѣстливостыо относиться къ себѣ и плевелы от­
дѣлять отъ пшеницы: то, что дѣйствителыю не­
обходимо для войны и побѣды отъ того, что
является неумѣстнымъ украшеніемъ, невольной
идеализацией само по себѣ страшиаго и печаль­
наго дѣла. Наше миролюбіе,
завѣщаио иамъ
нашими великими мертвецами, именитыми и без­

—
9—
вѣстными тружениками и рыцарями св. Духа;
оно есть нашъ неприкосновенный капиталъ, ра­
дость певеселаго прошлаго, надежда и право па
лучшее будущее. Какъ братоубійство положено
въ основу самаго бытія пыпѣшней Гермаиіи,
такъ братолюбіе есть краеугольный камень, на
которомъ строится, согласно завѣтамъ нашихъ
учителей и пророковъ, молодая, крѣпкая Россія.
И да не будемъ мы расточителями этого капи­
тала, которымъ богата бѣдная Россія, бережно
передадимъ его пашимъ сыновьямъ; щедро про­
ливая пашу кровь, вооружимся скупостью за бу­
дущая жертвы!
И наряду съ непосредственнымъ чувствомъ
возмущенія памъ надо радоваться, потому что
германцы такъ подло и гнусно •WpSfeejgojftHj
иарушаютъ договоры, не соблюдат­ь­5щі&ЙіЁі!2
войны, убиваютъ дѣтей и женщжга, ^'f]5Шят.ъ . .. .и . . ... ..
пыотъ,­ ­ всѣмъ этимъ они содѣйствуютъ ~дѣлу ........
мира. Какъ не въ мѣру усердные .и болтливые.. .......
жрецы, они выболтали и распуёдаіщ^_по свѣтуГ"
самую великую тайну своего надмеинаго бога,
бога войны: что онъ безуменъ, безчестенъ и золъ.
Или они слишко.мъ вѣрили въ его защиту? Или
и въ этомъ видѣ своемъ онъ кажется имъ пре­
краснымъ? Или это и есть та честность и «гу­
манность» войны, на которую опираются ихъ
идеологи крупповщииы?
Но какъ бы то ни было, отсутствіемъ приня­

—
—
—
—
10101010 ————
таго лицемѣрія и даже полной неприличностью
своею, отказомъ отъ условныхъ правилъ и по­
стаповленій, своимъ стихійиымъ безчинствомъ
они предали войну, разоблачили ея «скромныя
тайны», уничтожили ея наивное и опасное при­
тязапіе: стать чѣмъ­то вродѣ хирургіи въ боль­
шихъ размѣрахъ. «Хирургія» хотѣла бы, чтобы
пули были стерилизованы, прежде чѣмъ стрѣль­
нуть ими въ друга­человѣка— они, не стѣсняясь,
жарятъ разрывными: это— война! «Хирургія» же­
лала бы, чтобы въ друга­человѣка стрѣляли твер­
дыми конфектами— они жарятъ своими чемода­
нами, отъ которыхъ другъ ­ человѣкъ сходитъ
съ ума: это война! «Хирургія» хотѣла бы, чтобы
въшигались только зараженныя, такъ сказать,
мѣста, а мирпымъ жителямъ можно было бы по­
прежнему ходить въ кинемо,— иѣмцы откровенно
упичтожаютъ и мириыхъ жителей: это— война!
Откровенные, пожалуй, даже до цинизма, гер­
манцы всѣми доступными способамп — а ихъ
много!— всему свѣту свидѣтельствуютъ, что дѣло
войны есть злое дѣло, котораго не скрасить ни­
какими фиговыми листками. Злое оно было тогда,
когда подъ желѣзиою пятой крупповщипы умерла
Германія мыслителей, когда во всемъ мірѣ то­
щалъ народъ, чтобы жирѣли пушки; злое оно
и сейчасъ, когда ночные грохочущіе «поѣзда
мертвецовъ» наводятъ ужасъ на жителей...
Эта ночь! Эти страшные грохочущіе во тьмѣ

—
11—
«поѣзда мертвецовъ», управляемыхъ Харопомъ;.:
эти несчастные жители, которые закапываются
головами въ подушки, чтобы не слышать, и все­
таки слышатъ: грохочетъ­грохочетъ! Эти ужас­
ные пѣмецкіе крсматоріи, гдѣ жгутъ тоже по
иочамъ, гдѣ мертвыхъ солдатъ связываютъ по­
трое и бросаютъ въ печь, какъ деревяиныя чурки,
гдѣ окрестъ— пустыня, ибо даже сами пѣмецкіе
дрессированные, но еще живые, солдаты въ ужасѣ
бѣгутъ прочь.
Вотъ образы войны, которые дала міру тра­
гическая Гермаиія, сгорающая въ своемъ соб­
ственномъ огнѣ. А въ то же время—и это самое
здѣсь страшное!— вы догадываетесь, чѣмъ занятъ
сейчасъ нѣмецкій умъ, бывшій германскій Гепій?
Слушая страшный грохотъ «поѣзда мертвецовъ»,
онъ думаетъ о томъ, какъ въ слѣдующій разъ
раціоналыіѣе поставить дѣло погребепія отра­
ботанпыхъ солдатъ. Быть можетъ, придумалъ
уже и соотвѣтствующую машину, и мы еще о
пей услышимъ— вѣдь сезонъ еще не копчепъ!..
Да, это страшно, какъ всякая извращенность,
когда человѣческій умъ стремится къ самоунич­
тожение И въ противность этому одичавшему
германскому генію, жалящему самаго себя, рус­
ски! умъ должеиъ имѣть иную заботу: какъ сдѣ­'
лать, чтобы въ слѣдующій разъ не стало на­
добности въ чудовищныхъ крематоріяхъ и ма­
шииахъ для погребепія, чтобы не германское

—
12—
усовершенствованное братоубійство, возведенное
въ перлъ творенія, а истинная человѣчиость и
\ братолюбіе легли въ основу возрожденной жизни.
^Этимъ мы выполнимъ задачу, возложенную па
.насъ нашими великими учителями Духа, этимъ
мы приблизимся къ побѣдѣ, которая всегда за
Давид омъ, а не Голіафомъ, этимъ — несмотря
на ужасы войны— мы введемъ нашу потрясенную
жизнь въ ея беземертное русло, и возмущенной
совѣсти пашей дадимъ единственно ея достой­
ное удовлетвореніе. Какъ въ мирѣ, такъ и въ
койнѣ, мы не должны спускать глазъ съ высо­
кой цѣли нашей, съ звѣзды сіяющсй, съ Россіи
«сыновей», мечты нашей свѣтлой!
Радуясь и гордясь воинствомъ иашимъ, кра­
сотою жертвенной русскаго народа, болѣя ихъ
болью, трепетно ловя ихъ послѣдніе вздохи, по­
сланные на родину, огненными слезами опла­
кивая каждую каплю ихъ бѣдиой, на землю про­
литой крови,— мы должны стоять твердо и крѣпко,
быть надежною опорою ихъ утомлепнымъ пле­
чамъ. Перодъ лицомъ ихъ — сильный, безумно­
настойчивый, озвѣрѣлый врагъ; за ихъ спиною—
мы. Спокойствіе и силу должны чувствовать они
за спиною, свѣтъ и тепло должны ощущать за
спиною: пусть огромнымъ очагомъ мира, любви
и свѣтлой красоты видится имъ далекая Россія!
Не должно быть ссоръ и брани, злого и вред­
наго, грубаго II ничтожиаго, мелкаго и личнаго.

—
13—
Чѣмъ отвѣтитъ душа виду открытыхъ ранъ?"
Только отказомъ отъ личыаго можемъ оправдать
мы каждую новую минуту нашей жизни: вѣдь,
мы живемъ, когда они умираютъ!
Такъ свидѣтельствуетъ Библія — книга вели­
кой мудрости и непреходящихъ откровсній!
. . . 10. Моисей и Ааропъ и Оръ взошли па вер­
шину холма.
11. И когда Моисей поднималъ руки свои,
одолѣвалъ Израиль, а когда опускалъ руки свои,
одолѣвалъ Амаликъ.
12. Но руки Моисеевы отяжелѣлп, и тогда
взяли камень и подложили подъ него, и онъ
сѣлъ па немъ, Ааропъ же и Оръ поддерживали
руки его, одинъ съ одной стороны, а другой—
съ другой стороны. И были руки его подняты
до захоягденія солнца.
13. И низлолшлъ Іисусъ Амалика и иародъ
его остріемъ меча. (Исх., гл. 17).
Въ этомъ великомъ образѣ Моисея, воздѣв­
шаго руки горѣ — образъ всего народа нашего:
пока подняты молитвенно руки, мы побѣждаемъ;
опускаются руки— и побѣяадаетъ врагъ; и нѣтъ.
оправданія въ усталости, и ненарушима роковая
связь меяаду нами, сидящими на холмѣ, и ими,
что въ долипѣ проливаютъ кровь. Надо молиться!
Надо въ сей грозный часъ поддерживать другъ
другу руки, когда оиѣ отяжелѣютъ, когда тоска,.

—
—
—
—
14141414 ———
—
и усталость, и мрачиыя видѣнія смерти обезси­
лятъ слабыя мышцы. Надо молиться!
И молитвою всѣхъ ыасъ, сидящихъ на холмѣ,
пусть будетъ немеркнущая память обо всемъ
/великомъ, прекрасномъ и человѣческомъ, что до­
быто трудами тысячъ поколѣній и что въ сохран­
ности должны мы передать вмѣстѣ съ побѣдою
Россіи «сыновей». Это называется культурой—
книгами, искусствомъ, наукою, добрыми человѣ­
ческими отношеніями: это есть капиталъ всего
ѵ человѣчества— «Земли и Сыновей». И этотъ свѣ­
тильпикъ не должеиъ гаснуть, и въ поддержа­
ніи его священпаго огня—долгъ напть, сидящихъ
на холмѣ, наша молитва. Мнѣ эта «культура»
представляется храмомъ, ыадъ которымъ безко­
нсчпо и самоотверженно трудился Духъ. И пусть
нѣмецкіе геніальные снаряды разрушаютъ реймс­
окіе соборы — въ этомъ храмѣ ни одна колонна
не должна быть сдвинута съ мѣста, ни одипъ
фризъ не долженъ быть разрушенъ, ни одипъ
Образъ не смѣетъ быть запятнапъ прикоснове­
ніемъ кровавыхъ рукъ.
Читайте книги и посѣщайте музеи, бывайте
­въ
театрахъ, дружите съ людьми. Общайтесь съ
великими; ихъ безсмертио звучащія рѣчи силь­
нѣе грохота снарядовъ, ихъ правдивой красоты
не побѣдить лживымъ красотамъ ночныхъ по­
жаровъ. Крови слишкомъ много, она подступаетъ
къ горлу, въ ней можно захлебнуться и поте­

—
—
—
—
15151515 ———
—
рять сознапіе — держитесь крѣпче за великихъ,
за пророковъ и человѣколюбцевъ, ихъ свѣтло­
вѣющія одежды имѣютъ силу держать надъ пу­
чиной. И когда ослѣпленпый Богомъ, какъ всѣ
обреченные, уже безнадежно лгущій Вильгельмъ
снова скажетъ о «силѣ нервовъ, которая побѣ­
ждаетъ, — противопоставьте ему силу Духа, кото­
рая не знаетъ поражеиій. Въ поднятыхъ къ небу
рукахъ, въ сердцахъ, вознесенныхъ горѣ,— вотъ
гдѣ наша сила, и вѣрная помощь солдату, и
обѣтъ великой побѣды надъ страшнымъ врагомъ!
Надо молиться! Молитвою живы только люди:
молитвою живетъ въ живыхъ самъ Богъ. Тво­
рите Бога непрестанно!

II.II.II.II.

Наши.
. . . Усталый, я заснулъ. Были сумрачны и сѣры
сны, какъ самъ сѣрый петербургски день, мокро
и подслѣповато глядѣвшій въ окно. Привычно,
не безпокоя слуха, грохотала улица мокрыми
экипажами, и пріятнымъ казалось тепло постели;
и вотъ — сквозь дрему и сны коснулся слуха
высокій звукъ многоголосой пѣсни. Я припод­
нялся: свѣтло и сѣро, грохочетъ улица — и пѣсни
не слыхать,— приснилось, вѣроятно. Но нѣтъ:
вотъ снова человѣческіе голоса, много голо­
совъ; такіе особенные среди механическаго стука
колесъ о камень, они поднимаются высоко, что­
то зовутъ, поднимаютъ, какъ будто бы кричатъ:
ур­р ­ааа . Нѣтъ, это пѣсня... идутъ солдаты.
Я распахнулъ окно. Солдаты. Пересѣкая пло­
щадь, въ сизомъ туманѣ, словно я смотрѣлъ съ
высокой горы въ долину, по мокрой и липко­
грязной мостовой широкимъ строемъ ритмично
шагали солдаты и пѣли. Ихъ было много, полкъ
или два, я не знаю— они шли долго, желтовато­
сѣрые, съ красными пятнышками погоновъ, съ

—
—
—
—
20202020 ————
бѣлыми походными мѣшками за спиной; и такъ
весело, такъ легко и стройно они шагали, что
съ моей горы это казалось какимъ­то танцемъ.
Не было слышно ни запѣвалы, ни словъ, но че­
резъ опредѣленные промежутки высокая и ров­
ная волна свѣжихъ и сильныхъ голосовъ зали­
вала грохотъ экипажей, лязгъ какого­то желѣза.
И вотъ эти свѣжіе голоса поразили и очаровали
меня: день былъ такой сѣрый и печальный,
октябрьскій дождливый день, а въ нихъ зву­
чало солнце, просторъ полей, зеленая глушь лѣ­
совъ. Ясные и молодые, они поражали не только
слухъ, но и зрѣніе: они видѣлись румяными,
среди вѣчныхъ сумерекъ города, они цвѣтисто
выдѣлялись, какъ лоскутъ кумача въ туманѣ,
Но было въ нихъ и еще одно: вдругъ всѣ пѣв­
шіе, сколько ихъ ни было, стали моими родными
братьями, вошли въ самое сердце неразрывной
любовью и такой глубокой нѣжностью. Вотъ они
прошли. Вотъ въ хвостѣ проползли четыре телѣги,
нагруженныхъ горочкой мѣшковъ и котомокъ —
это ихъ имущество, маленькій и скромный ба­
гажъ, надъ каждымъ мѣстомъ котораго труди­
лись, собирая, и плакали женщины. И вотъ уже
никакого слѣда: мелко зарябила улица и срав­
няла волны отъ большого корабля, пошедшаго
далеко. Ждалъ, не услышу ли пѣсню еще, хоть
эхо, хоть краемъ уха— ыѣтъ.
Тогда я закрылъ окно и, нечего таиться —

—
—
—
—
21212121 ———
—
заплакалъ. Плакалъ о томъ, что они такъ мо­
лоды и сильны, о томъ, что не жалуются они,
а радостно идутъ на смерть, что у нихъ такіе
красивые, такіе славные и правдивые голоса. И
о томъ, что они родные братья, дѣти родной и
любимой матери— Россіи.

Любите солдата, граждане!
Любите и жалѣйте солдата, не забывайте о
солдатѣ, граждане, живые въ мирѣ его защи­
той. Каждую ночь, ложась въ теплую постель,
вспоминайте о ыемъ, бодрствующемъ въ мок­
рыхъ и холодныхъ окопахъ, или тамъ же засы­
пающемъ послѣднимъ сномъ, — пусть это будетъ
вашей молитвой. И о немъ же думайте, просы­
паясь, пусть съ любовной мысли о солдатѣ на­
чинается вашъ день. Любовь превозмогаетъ все.
Тысячами незримыхъ путей, могучими токами
сердечнаго напряженія, дойдетъ ваша любовь
до солдата и тепломъ напоитъ его душу, со­
пряженную смерти, его измученное тѣло, отор­
ванное отъ родныхъ корней. Не заботьтесь о
почтѣ и адресѣ: самъ ангелъ любви будетъ ва­
шимъ посланцемъ и береяшо донесетъ до да­
лекаго каждый вашъ вздохъ и слезу. Вѣрьте,
і вѣрьте въ силу любви!
И берегитесь сомнѣній, гоните страхъ и роб­
кія двуличныя мысли. Онъ узыаетъ и это,— все
дойдетъ до него тѣми же незримыми и воздуш­
ными путями. Не смущайте солдата.

—
—
—
—
23232323 ————
Его мышцы и духъ сильны вашей волей къ
побѣдѣ, вся армія наша только образъ воли на­
родной, ея закаленное остріе. Напрягайте, напря­
гайте волю къ побѣдѣ! Не изъ стали дѣлается
оружіе — изъ воли къ побѣдѣ, изъ твердости ду­
ха народнаго куются самые острые мечи. Ду­
майте о солдатѣ!

III.
III.
III.
III.

Торгу ющимъ въ храмѣ.
Я не политикъ, не дипломатъ, не членъ пар­
тіи, я — писатель, для котораго выше всего стоять
интересы справедливости и добра. Какъ поли­
тикъ, я искалъ бы примирительнаго тона, больше
всего боялся нетактичности и живое чувство воз­
мущенія держалъ бы на трензеляхъ; какъ дип­
ломатъ, я округлялъ бы фразы и по полочкамъ
раскладывалъ товаръ для господъ реальныхъ
политиковъ Болгаріи— какъ писатель, я говорю
прямо. Не ищите здѣсь «авторитетнаго источ­
ника», гдѣ взвѣшиваютъ слова по гранамъ— за
мной нѣтъ иного авторитета, кромѣ всевластнаго
чувства негодованія и жгучей скорби.
Что вы сдѣлали и что вы продолжаете дѣ­
лать, болгары? Славянскій міръ стыдится и по­
тупляетъ глаза, когда слышитъ имя: болгаринъ —
такъ въ честной семьѣ стыдятся недостойнаго
сочлена. У васъ славянское сердце, болгары, но
нѣмецкіе мозги, и языкъ вашъ раздвоенъ, какъ
у змѣи. Что же дѣлало ваше славянское сердце,
пока нѣмецкіе мозги и руки везли черезъ вашу

—
—
—
—
28282828 —
—
—
—
страну орудія и бомбы для турокъ? Оно мол­
чало, пока извивался языкъ вашихъ диплома­
товъ. Оно молчитъ и теперь, когда уже пошли
въ ходъ нѣмецкія бомбы и мины, уже убиваютъ
и гоиятъ русскихъ людей — сколько вамъ доста­
лось за провозъ, болгары?
Когда Европа, Азія и Африка охвачены пла­
менемъ послѣдней смертельной борьбы, вы за­
глушаете голоса умирающихъ своими жалобами
на какія­то обиды; надъ стонами раненыхъ, надъ
могилами братьевъ разнозится торгашескій го­
лосъ вашихъ вождей. Когда въ отчемъ домѣ,
который и ваше жилище, болгары! — бродитъ смерть
и слезы осиротѣвшихъ поднимаются къ небу, вы
торопливо предъявляете старые счета, не прочь
обшарить и карманы брата­должника. У васъ сла­
вянское сердце, но у васъ нѣмецкіе мозги — сдер­
живающіе ваши святые порывы, вы реальные по­
литики— такъ будутъ теперь называться цыгане
на ярмаркѣ. Какъ барышники лошади, такъ вы
засматриваете въ зубы побѣдѣ, толкаете ее ко­
лѣномъ подъ животъ: не обманула бы судьба
честнаго болгарина, не отдаться бы раньше вре­
мени святому порыву братскаго чувства!
Изнывая отъ боли, теряя послѣднюю кровь,
бьется за свободу маленькая, бѣдная Сербія:
оглушенные грохотомъ великихъ сражеыій, ослѣп­
ленные молніями нѣмецкихъ орудій, мало ду­
маютъ о ней народы. Ея театръ войны — малень­

—
29—
кій провинциальный театрикъ, гдѣ мѣстные тра­
гики тоже что­то дѣлаютъ и даже на двухъ за­
борахъ приклеены двѣ обмокшія афиши. Но на
этомъ театрикѣ льется та же горячая кровь, та
же смерть беретъ героевъ и тѣ же слезы льются
у матерей. И никому, быть можетъ, такъ не
больно, такъ не трудно и такъ не страшно сей­
часъ, какъ этому неблестящему, бѣдному полу­
забытому народу: вѣдь его сосѣдомъ ты являешься,
родная Болгарія! Ты не забыла о немъ, Болга­
рія, и одну руку держишь ладонью кверху, а въ
другой рукѣ зажимаешь ножъ для братскаго горла!
Не перерѣзать ли его, Болгарія? Когда­то во
славу нѣмецкихъ мозговъ и кармана вы уже
исполнили этотъ кровавый танецъ духовной ни­
щеты, — не повторить ли его на бисъ? Время такъ
удобно. Глупая Сербія истощена, умная Австро­
Германія уже собираетъ желѣзные корпуса на
ея границѣ и готовится къ такому страшному
пиру, передъ которымъ поблѣднѣютъ всѣ ужасы
Антверпена и Лувена; на младенцахъ срываетъ
зло промахнувшійся и пойманный грабитель. И
если, Болгарія, ты осторожно подойдешь сзади
и запустишь ножъ между ребрами... вѣдь ты
знаешь, гдѣ сердце у Сербіи! — то это будетъ
очень недурная стратегія и превосходная, нѣ­
мецкая, реальная политика. Скорѣе же, въ самыя
уста цѣлуй брата, Болгарія. Ты помнишь, какъ
это дѣлается'? Двѣнадцать апостоловъ было у

—
—
—
—
30303030 ————
Іисуса, но только одинъ поцѣловалъ его въ уста...
но ты помнишь, конечно, какъ это дѣлается и
какъ звали двѣнадцатаго. Но если ты забыла,
•если ты плохо помнишь Евангеліе, спроси у
Вильгельма Гогенцоллерна: онъ весьма начи­
танъ въ Священномъ Писаніи и еще недавно съ
глубокимъ знаніемъ дѣла въ самыя уста поцѣ­
ловалъ невинную Бельгію... до сихъ поръ еще
■горитъ этотъ поцѣлуй Іуды!
Скорѣе же, болгары, спѣшите, — но только не
оправдывайтесь, какъ турокъ, не лгите, скройте
вашъ раздвоенный языкъ, за которымъ видится
смертельный ядъ. Не выставляйте на прилавокъ
ваше славянское сердце, не жалуйтесь, что вы
сами несчастны, что вашъ народъ — стадо бара­
иовъ, которыхъ нѣмецкій пастухъ держитъ въ
загорожѣ. Я этому не вѣрю. Если же вы дѣй­
ствительно несчастны и безвинны, если ваша
родная ыамъ душа стонетъ подъ игомъ нѣмец­
кихъ мозговъ — возстаньте, какъ возстаютъ на­
роды! Не бойтесь, что это будетъ трудно и опасно.
То, что кажется нѣмецкими мозгами, — только
шляпа на вашей головѣ, и малѣйшій порывъ
свободнаго вѣтра унесетъ ее назадъ, въ ея иѣ­
мецкое отечество... или склоыитъ низко псредъ
русскими знаменами. И тогда я повѣрю вамъ.
Но если, какъ барановъ, васъ будутъ дер­
жать въ ыѣмецкой загорожѣ, пока вопіетъ къ
небу братская кровь,— или поведутъ васъ па­

стухи на предательство, и вы, подобно всѣмъ
воюющимъ, начнете выселять русскихъ изъ Бол­
гаріи, то первымъ, самымъ первымъ удалите
бронзовый памятникъ Александру Второму, ко­
торый васъ создалъ: вѣдь онъ тоже былъ рус­
скимъ.
2' ноября 1914 года.

Слово о Сербіи.
Тяжелое занятіе— распределять нужду по ран­
гамъ, голодныхъ размѣщать по классамъ, для
несчастій и страданія устанавливать степени и
порядки. Разорены, голодны и несчастны бель­
гійцы; разорены, голодны и несчастны евреи и
поляки въ Привислинскомъ краѣ, да тоже и га­
лиційцы. Несчастны, голодны, разорены и сер­
бы—и кто осмѣлится сравнивать, чье горе глуб­
же, чей голодъ страшнѣе и нестерпимѣй: еврея,
бельгійца, серба? Какою чашею можно измѣрить
и сравнить слезы, гдѣ тѣ точные вѣсы, на кото­
рыхъ взвѣшивается тяжесть обиды и страданія!
Всѣ солоны слезы.
И съ широкой отзывчивостью и добротой, ко­
торая облагородить эпоху кровавѣйшей изъ
войнъ и мертвую воду разрушенія превратить въ
живую воду любви и созиданія, нашъ народъ
отнялъ еще крупицу у малой сытости своей и
помогъ полякамъ, помогъ евреямъ и бельгій­
цамъ. Но сербамъ онъ еще не помогъ — а плохо
дѣло у сербовъ, очень плохо. Не смѣю сравни­

—
—
—
—
33333333 ————
вать — но едва ли не хуже, чѣмъ у кого­либо на
свѣтѣ.
Правда, мы не слышимъ оттуда ни жалобъ,
ни громкихъ криковъ о помощи. Наоборотъ, ка­
ждый день придушенный голосъ бодро сообщаетъ:
„мы
ничего, мы держимся. Деритесь тамъ за
общее святое дѣло наше, а мы ничего, мы дер­
жимся". И только вслушавшись въ хрипоту это­
го далекаго и бодраго голоса, только замѣтивъ,
какъ изо­дня­въ­день слабѣетъ онъ отъ непре­
рывной потери крови — вы почувствуете въ немъ
і глубочайшую тоску, и отчаяніе— почти что
ужасъ! Съ Сербіи началась война: первымъ уби­
гымъ въ этой великой борьбѣ народовъ былъ
зербъ; и этого не забудетъ, и это отмѣтитъ исто­
эія. И съ того перваго убитаго серба и до того
зерба, котораго убили вчера, убиваютъ сегодня,
зейчасъ — четыре мѣсяца мужественно бьется ма­
іенькій, одинокій, героическій народъ со своимъ
шролевичемъ Александромъ, дважды раненымъ,
зуть не убитымъ, воскресающимъ лишь для но­
шхъ битвъ и подвигов ь.
Посмотрите на карту: за спиною Польши —
могучая Россія; рядомъ съ Бельгіей, протяги­
вая ей братскія руки, стоятъ богатая Франція и
могущественная Англія. А Сербія?— взгляните,
сакъ одинока она среди странъ, какъ далеко ей
к) единственнаго ея друга — Россіи, какой у нея
темный, страшный и подозрительный сосѣдъ; да
з

—
—
—
—
34343434 —
—
—
—
и бѣдно все кругомъ, какъ бѣдна она сама. Не
жалобъ не слышно: каждый день хрипитъ че­
резъ телеграфное агентство придушенный, ела
бѣющій и бодрый голосъ: „мы ничего, мы дер.
жимся — деритесь спокойно!"
Но долго­ли?
О бѣдности Сербіи мы много знаемъ, но еще
больше разсказали о ней германцы. Съ плоской
насмѣшкой сытаго мѣщанина, съ увѣренностьи
тупыхъ людей, что это и остроумно, и забавно—
въ тысячѣ каррикатуръ намъ показали „Сербйо":
ея лачуги, ея босыхъ солдатъ и оборванныхъ
министровъ, ея королевича Александра, который
самъ — это верхъ изящнаго остроумія — самъ
штопаетъ свои штаны. Но чѣмъ шире улыба­
лось плоское лицо германца­мѣщанина, тѣмъ
большей жалостью и скорбью наполнялось наше
сердце: вѣдь, мы и сами не изъ богачей, знаемъ
и голодъ, и нужду, и на одно палаццо у насъ
милліонъ придав ленныхъ къ землѣ лачугъ. Насъ
бѣдностью не насмѣшишъ! И если это правда,
какъ утверждаютъ, что сербы­солдаты идутъ въ
бой босыми, что у нихъ нѣтъ ни денегъ, ни
врачей, ни лѣкарствъ, то тѣмъ печальнѣе, тѣмъ
больнѣе. Говорятъ дальше, что ихъ „стратеги­
ческія" отступлеыія — маневръ мужественныхъ
бѣдняковъ, у которыхъ нѣтъ снарядовъ для
стрѣльбы, и только поэтому они отходятъ.
Говорятъ еще дальше, что всѣ уже мужчины

—
35—
■на войнѣ, на войнѣ старики и подростки...
да откуда же и взяться народу въ малень­
кой странѣ, которая только что выдержала
трехлѣтнюю войну и весь цвѣтъ свой уже от­
дала кровавому Молоху? Остались старики, да
молодая завязь, не успѣвшая и развернуться, а
биться надо, до самой смерти надо биться.
Вѣдь, не забудьте, что съ сербами не вой­
ну ведутъ. Не забудьте, что это называется
карательной экспедиціей: идутъ на Сер­
бію не войска, не солдаты, не офицеры, а па­
лачи, предводительствуемые оберъ­палачами. Въ
войнѣ есть хоть какія­нибудь правила, маленькія
поблажки, хоть внѣшняя корректность: народъ
въ сторонѣ, войска дерутся съ войсками— и это
война. Но гдѣ границы и предѣлы для кара­
тельной экспедиціи, единственная цѣль которой
жестоко наказать и устрашить? II если герман­
цамъ въ Бельгіи надо все же выискивать пред­
логи, чтобы имѣть право повѣсить сотню граж­
данъ и сжечь соборъ — то какихъ еще предло­
говъ искать карателямъ? Съ видомъ подлаго
безкорыстія съ самаго начала гордо заявили
австрійцы, что они не хотятъ „территоріальныхъ
пріобрѣтеній" — имъ нужны только сербская кровь,
сербскій ужасъ, сербское несчастье. Они сами
истцы, они же сами и судьи, они же и палачи—
вотъ кто австрійцы въ этомъ позорномъ походѣ
на изнемогшую страну. Ихъ циничный ло­

—
—
—
—
36363636 ————
зунгъ: сколько осилю, столько и истреблю — есте­
ственно, что слабые, которыхъ легко осилить,
идутъ въ первую голову на этомъ праздник*
австрійскаго правосудія.
Неслыханное дѣло! Сознательно, съ голымі
цинизмомъ, которому нѣтъ примѣровъ, переді
глазами всего цивилизованнаго міра, выпустиві
чуть­ли не афиши — австрійцы цѣлую страну воз­
ыамѣрились превратить въ одинъ сплошной крас­
ный эшафотъ на тысячу квадратныхъ километ­
ровъ, каждое дерево — въ висѣлицу для серба,
каждую голову— въ матеріалъ для палача. Не­
слыханное дѣло!
И тамъ, гдѣ они могли, они исполнили то,
что обѣщали. Ихъ программным звѣрства такь
ужасны, что просто неловко какъ­то говорить,
чувствуешь себя переыесеннымъ въ какой­тс
почти нереальный міръ, куда можно заглянуть
на мгыовеніе, но долго оставаться— не выдер­
житъ сознаніе.
„Было такъ страшно, что я не
чувствовалъ страха",— говоритъ покойный Се­
меновъ, описывая гибель при Цусимѣ броне­
носца „Суворовъ", на которомъ находился. II
здѣсь, въ Сербіи, совершаемое австрійцами такт>
ужасно, что уже почти перестаетъ чувствоваться,
какъ ужасъ; есть для нашей чувствительности
граница, за которою человѣкъ просто мертвѣетъ
и ,какъ бы не вѣритъ свидѣтельству собствен­
ныхъ глазъ. И я не стану приводить фактовъ;

—
—
—
—
37373737 —
—
—
—
они собраны, зарегистрованы, протокольно удосто­
вѣрены (какъ это сдѣлалъ Вандервельде по от­
ношенію къ германскимъ звѣрствамъ въ Бель­
сіи) и въ свое время, когда возстановится честный
судъ Европы, получатъ свою оцѣнку.
Одно только нужно повторить и подчеркнуть:
здѣсь австрійцы не стѣснялись. Призванные ка­
рать и ужасать, они встрѣтили передъ собой не
бельгійцевъ и французовъ, за которыми даже
ихъ надменная мысль признаетъ нѣкоторыя че­
іювѣческія права, — они встрѣтили славянъ, низ­
шую расу, нѣчто среднее между гориллой и че­
довѣкомъ, что­то въ родѣ колоніальнаго буш­
мена или малайца. А въ этомъ отношеніи рука
у всѣхъ европейскихъ культуртрегеровъ доста­
точно набита, и можно представить, до какой
роскоши безграничнаго карательства дошли
австрійцы — и что еще они обѣщаютъ Сербіи,
стягивая корпуса у ея границы! Газеты сооб­
щали, что семь корпусовъ готовятся къ вторже­
нію въ Сербію; семь же корпусовъ — это ровно
280 тысячъ палачей­карателей, которые не ищутъ
„территоріальныхъ пріобрѣтеній", а только серб­
ской крови, сербскаго ужаса, сербскаго несчастья!
Какъ обнажится сербская земля! Какая новая
пустыня откроется. на Балканскомъ полуостровѣ,
вели нѣмцамъ удастся ихъ планъ, и иная, бо­
тве могучая и свѣтлая, сила не остановитъ ихъ
передъ первой ступенью неслыханнаго эша­
фота.

—
—
—
—
38383838 ————
И нашъ добрый и славный народъ, которыі
уже помогъ бельгійцамъ и полякамъ, не долженъ
забывать о замученной, истощенной, молчаливо­
героической Сербіи. Ея бѣдность — не порокъ,
который нужно скрывать и котораго слѣдуетъ
стыдиться, и если загорѣлое, сухое тѣло муже­
ственнаго серба сплошь покрыто рубцами отъ
турецкихъ ятагановъ и нѣмецкихъ зазубренныхъ
штыковъ, то его руки сплошь въ рабочихъ мо­
золяхъ. Вся его историческая жизнь — это жизнь
суроваго мученика­трудолюбца, у котораго въ
одной рукѣ заступъ, а другую онъ поднялъ для
защиты головы: его жизнь — это непрерывный
мартирологъ мучениковъ за свободу, безконеч­
ная вереница распятыхъ, распятыхъ, распятыхъ!
Онъ минуты отдыха не зналъ за столѣтія, онъ
не извѣдалъ счастья простой безопасности,—
когда тутъ было наяшть богатства, асфальтовыя
улицы, готическаго Вертхейма и Аллею Побѣдъ!
Да, онъ бѣденъ и босъ, и руки его въ мозоляхъ,
и тѣло его въ шрамахъ, и душа его налита неиз­
сякаемой скорбью — онъ, сербъ, у котораго дѣти,
вмѣсто школы, дожны драться за свободу и
жизнь. Необходимо помочь ему, необходимо!
И вотъ еще чего не забудьте, думая о Сер­
біи: въ Сербіи насъ л ю б я т ъ—горячей, искрен­
ней, почти нѣжной любовью. Попробуйте, кто бы
вы ни былъ, проѣхаться сейчасъ по ея окровав­
леннымъ полямъ игородамъ... ивамъ покажется,

—
39—
что вы владѣтельный князь, пророкъ, самъ ангелъ
Божій— такою любовью и почтеніемъ окружать
васъ эти измученныя люди! Послѣдній коверъ
постелятъ они подъ ваши русскія ноги, отни­
мутъ отъ своихъ голодныхъ устъ послѣдній ку­
сокъ хлѣба— и съ божественной щедростью бѣд­
няка угостятъ васъ, драгоцѣннѣйшаго гостя
изъ милой Россіи. Молясь Богу, кого они упо­
минаютъ въ молитвѣ прежде своихъ дѣтей? —
Россію. Тысячи лѣтъ ожидая солнца, въ какую
сторону смотрятъ ихъ распятые, куда посылаютъ
слезы и вздохи матери ихъ замученныхъ дѣ­
тей? — туда, гдѣ за синимъ туманомъ свѣтятся
въ небѣ золотые купола московскаго Кремля.
Насъ такъ мало любятъ вообще и такъ мало
уважаютъ: варвары! — еще недавно кричалъ на
насъ К. Либкнехтъ, — варвары, васъ надо выки­
нуть за Уралъ! И тѣмъ болѣе должны мы доро­
жить этой нѣжной и довѣрчивой любовью; въ
ней залогъ не только сербскаго, но и нашего
возрожденія. Множьте любовь! Множьте любовь!
Если другіе народы борются за міровое господ­
ство, за куски земли и моря, то намъ еще надо
завоевать уваженіе — множьте любовь, множьте
щедрость! Множьте великодушіе ваше!
Помогите сербу, который молча истекаетъ
кровью.
11 ноября 1914 г.

IV.
IV.
IV.
IV.
гггг ^
^
^
^ ■■■■
ѵѵѵѵ

Бельгійцамъ.
Наступить иѣкогда день — и въ Берлинъ всту­
пятъ войска союзиыхъ державъ.
Войдетъ русская армія. Огромная, сѣрая и
трудовая, спокойная и неторопливая, она идетъ
долго по асфальтовымъ мостовымъ, отбивая при­
вычный тяжелый шагъ. И мрачно смотритъ на нее
мрачный Берлинъ: не для того онъ дѣлалъ такія
прямыя и превосходныя улицы, чтобы по ним ь
маршировали русскіе солдаты. II противно Бер­
лину: онъ, хотѣвшій быть самымъ сильнымъ, онъ,.
мечтавшій стать послѣдиимъ Римомъ, и владыче­
ство свое утвердить надъ всѣмъ міромъ, — онъ
оказался слабъ, онъ побѣжденъ. Тѣ, кого всю
жизнь онъ считалъ низшей расой и варварами,
непочтительно шагаютъ подъ Брапдепбургеръ­
Торъ, и... о, варвары!— даже не дѣлаютъ попытки
хоть что­нибудь разрушить, хотя бы носъ одинъ
отбить у мраморныхъ героевъ Аллеи Побѣдъ!
Если нельзя быть побѣдителемъ, то недурно стать,
мученикомъ, но нѣтъ — и этого удовольствія не
хотятъ доставить безжалостные варвары изъ Рос­
сіи. Противно Берлину!

—
—
—
—
44444444 ————
Войдетъ французская армія. Легко и весело
шагаютъ французы, такіе странные и такіе не­
приличные на улицахъ мрачнаго Берлина въ
своихъ старомодныхъ красиыхъ шароварахъ; ра­
достью горятъ ихъ черные глаза и съ обидпымъ
любопытствомъ разсматриваютъ они свѣжіе па­
мятники прусской столицы, перешептываются,
смѣются. И горько Берлину: тѣ, кого онъ спо­
койно и давно призналъ вырождающимися и
обреченными на безславиую историческую ги­
бель, тѣ, кого онъ презиралъ, — непочтительно
шагаютъ по его надменнымъ улицамъ — горько
Берлину! Но, вѣдь, и побѣжденный можетъ
быть прекрасенъ: и не о красотѣ ли Берлина
шепчутся французы? Хоть и вырождающіеся, они
кое ­ что понимаютъ въ красотѣ городовъ, у
пихъ у самихъ есть Парижъ, и вѣжливой похва­
лой они могли бы пѣ сколько загладить иепри­
личіе своего вторжеиія въ мірѳвой городъ. Ко­
нечно, разрушать они не станутъ, они слишкомъ
выродились для такого бодраго занятія, по по­
хвалить они обязаны! Но иѣтъ: смотрятъ насмѣш­
ливо и удивленно на красоту Фридрихъ­Штрассе,
на строгую готику Вертгейма, на грозиыхъ
львовъ у памятника Вильгельму; и— это уже не­
вѣжливо, это уже вапдализмъ и варварство!—
отъ души хохочутъ на Аллеѣ Побѣдъ, оста­
навливаются, даже идти не могутъ отъ смѣха.
Горько и противно Берлину!

—
45—
А вотъ и англичане, — «паши кузены съ того
берега», проклятые торгаши, измѣнники куль­
турѣ, — невыносимо омотрѣть на нихъ мрачному
Берлину! Какъ будто и не измѣпяли культурѣ:
все та же твердая поступь, какою ужо давно
измѣрини они землю, все тотъ же спокойный и
гордый взглядъ, все та же отвратительная ма­
нера держаться господами даже въ Берлипѣ.
Равнодушно шагаютъ по прекраснымъ мосто­
вымъ, не замѣчая, какъ изумительно выметены
опѣ для ныпѣшняго парада, — или они притво­
ряются равнодушными отъ зависти? Нѣтъ,— даже
позѣвываютъ отъ берлинской скуки, смотрятъ на
маленькую Шпре и спрашиваютъ негромко: это
рѣка? Обидно и горько мрачному Берлину.
Но кто эти, которые идутъ дальше'?— кто эти,
передъ, кѣмъ преклоняются всѣ знамена, кого
привѣтствуютъ почтительнымъ молчапіемъ и рус­
скіе, и англичане, низко склоняютъ головы, об­
нажаютъ ихъ, какъ въ церкви? Кто эти— малень­
кая кучка блѣдпыхъ и измученныхъ людей? Лица
ихъ мужественны и опалены порохомъ, но ша­
гаютъ они устало, какъ послѣ безконечио даль­
пяго пути. Кто эти, кто даже не смотритъ на
красоту Берлина, но передъ кѣмъ незамѣтио при­
гибается самъ Берлииъ, становится ниже, какъ
будто падаетъ на колѣни?
Ахъ, да,— это бельгійцы... то, что осталось,
И стыдно становится мрачному Берлину.

—
—
—
—
46464646 ————
А кто этотъ, кто впереди, передъ кѣмъ скло­
няются сами мужественные и несчастные бель­
гійцы? Скромный и простой, мужественный и
кроткій, молодой, но уже съ морщинами горя и
страданій накрасивомъ лицѣ, — кто этотъ рыцарь
■ев открытымъ челомъ и печальными глазами? Это
•бельгійскій король Альбертъ, вновь бельгійскій
король. И стыдно становится Берлину! Какъ пе­
редъ жертвой иасилія, возставшей изъ гроба,—
опускаются угрюмые глаза, стыдомъ и тоскою
заливается ожесточенное сердце. И скупыми сле­
зами плачетъ Берлинъ: о чемъ­то безвозвратно
утраченномъ плачетъ Берлинъ, — о былой чести
своей, о былой славѣ и честномъ имени своемъ,
о погибшей Гермаиіи плачетъ Берлинъ.
Но вотъ весеннее солнце выглянуло изъ тучъ.
Мудрое, самый ласковый лучъ свой, золотой и
теплый,, оно бросило на прекрасную и благород­
ную голову того, кто въ иевыносимыхъ стра­
дапіяхъ за свой народъ тщетно искалъ смерти
подъ пѣмецкими снарядами, — берегла его судь­
ба для иной, прекрасиѣйшей доли. Золотой ко­
роной легли лучи на скромной головѣ его, и
ниже склонились знамена, и болыіѣе стали ску­
пыя слезы угрюмаго Берлина.
И тогда... этому трудно повѣрить, но это
правда,— и тогда кто­то по­нѣмецки крикиулъ
королю Альберту: гохъ! На него взглянули —да,
это нѣмецъ кричалъ: смотрѣлъ на короля Аль­

—
—
—
—
47474747 ————
'берта, плакалъ открыто и крича лъ: гохъ! «Это
измѣна» — сказали одни. «Нѣтъ, это совѣсть», —
сказали другіе. А тотъ все кричалъ и плакалъ;
и вскорѣ присоединились другіе голоса и также
кричали: гохъ! И чѣмъ громче становился при­
вѣтственный возгласъ, тѣмъ менѣе побѣждеп­
ыымъ казался Берлинъ, терялъ свою мрачность,
золотился солнцемъ, какъ всякій другой Божій
городъ. Смущенно и привѣтливо улыбался блѣд­
ный король, и все громче становились клики: въ
измѣнѣ самой себѣ возрождалась Германія, звала
назадъ былую славу, свое честное имя.
. . . Конечно, это моя мечта,— отчего и не по­
мечтать о справедливости, о совѣсти народной,
о Божьемъ судѣ! И не одинъ я такъ мечтаю.
Очень возможно, что всѣ мы ошибаемся, и нѣтъ
вовсе справедливости, и нѣтъ совѣсти, и не вой­
детъ король Альбертъ въ Берлинъ, и уже на­
вѣки погибла свободная Бельгія. Неисповѣдимы
судьбы народовъ, и уже давно не посьи.аетъ на
землю пророковъ разгнѣванный Богъ. Кто знаетъ?
Кто знаетъ?
Но что, кромѣ мечты нашей, можемъ мы по­
слать благородному народу и его благородному
королю? Истерзанный войной, выгнанъ народъ
изъ своихъ трудовыхъ жилишь и брошенъ въ
море — что, кромѣ мечты о справедливости и
Божьемъ судѣ, можемъ послать ему мы!

Бельгія.
Монологъ.
Я —Бельгія.
О, посмотрите на меня, добрые люди! На мнѣ
бѣлыя одежды, такъ какъ я невинна передъ
Богомъ мира и любви: не мною брошенъ факелъ
брани, не мною воззжены огни пожаровъ, и слезы
матерей и вдовъ не мной исторгнуты изъ ихъ
очей.
О, посмотрите на меня, добрые люди! Вотъ
это красное, здѣсь, на груди, что такъ страшно
пятнаетъ бѣлыя одежды— это рана моего сердца,
источающаго кровь. Въ самое сердце поразилъ
меня предатель, въ грудь мою вонзилъ онъ
мечъ — о, какой жестокій, какой безжалостный
ударъ!
Я лугомъ шла вотъ съ этими цвѣтами, я
пѣныо птицъ внимала въ высотѣ, я гимны воз­
сылала Богу, создавшему цвѣты... кому мѣшалъ
мой путь среди цвѣтовъ и пѣсенъ? Въ самое
сердце поразилъ меня предатель, и бѣлые по­
никли лепестки, ихъ оросила кровь...

—
49—
Бѣлая роза! Бѣлая роза, моя нѣжная, бѣлая
роза!
О, посмотрите же на меня, добрые люди. Это
не корона, это водоросли на головѣ моей, это
зеленыя травы съ морскихъ луговъ, которыми
укрыло меня море. Куда мнѣ было пойти? И я
пошла къ моему старому милому морю, я на
колѣни пала передъ его могучими валами, и я
молила тихо: укрой меня, мое милое, старое море,
мнѣ больше некуда идти. Въ дому моемъ сви­
рѣпый чужеземецъ, мои кроткія дѣти преданы
смерти — и видишь тамъ какіе страшные огни?.,
это горятъ мои старые храмы. Защити меня,
спаси, укрой меня, мое милое, старое море, мнѣ
больше некуда идти!
Такъ я сказала и заплакала горько­горько! —
и укрыло меня, безпріютную, мое старое, милое
море.
И я изъ моря пришла.
Я изъ моря пришла, чтобы сказать вамъ, что
я жива.
О, посмотрите на меня, Добрые люди: я —
Бельгія и я жива. Живъ мой дорогой король
Альбертъ и живъ народъ бельгійскій!
Нѣтъ, это не слезы въ моихъ глазахъ, я пла­
кала довольно: священнымъ гнѣвомъ пламенѣетъ
сердце!
Нѣтъ, это не рана на моей груди— это крас­
ная роза, неугасимое пламя войны, обѣтъ свя­
щенный.
4444

—
50—
Красная роза! Красная роза, моя страшная
красная роза!
Нѣтъ, — это не морскія травы на головѣ моей:
это корона Бельгіи, вѣнецъ свободнаго народа,
Гдѣ мой мечъ?
Во имя короля, во имя закона, во имя сво­
боды поднимаю я мечъ!
На помощь Бельгіи, народы!
Боже, храни царя и Россію, отдавшую мнѣ
кровь.
Боже, храни короля и Британію, отдавшую
мнѣ кровь.
Впередъ, дѣти прекрасной Франціи, форми­
руйте батальоны — спѣшите, спѣшите!
На помощь Бельгіи, народы!

О Бельгіи.
Къ анкетѣ для „Книги короля Альберта."
У войны два лица: тусклое и мрачное лицо
германца, отверженнаго Богомъ, — и свѣтлыГі
ликъ белыійца. Мраку и плоскости души гер­
манца противустоятъ горнія высоты бельгійскаго
духа. Было бы страшно, было бы невыносимо
жить и дышать подъ чернымъ небомъ войны, —
если бы не свѣтило со стороны Бельгіи незахо­
дящее солнце. Когда я подумаю, сколько глазъ
оплакиваетъ Бельгію; когда я подумаю, сколько
сердецъ забилось мужествомъ и силой во имя
ея, сколько омертвѣвшихъ душъ воскресло на
ея Голгофѣ; когда я представлю себѣ, сколько
дѣтей въ мірѣ будутъ учиться благородству по
окровавленыымъ страницамъ ея исторіи — ея
страшный жребій мнѣ­ кажется завиднымъ. От­
верженный Богомъ, безумный, безумный герма­
нецъ, чье лицо тускло и мрачно, чья я^естокость
ужасна, чьи мысли безкрылы! Бѣшенствомъ
войны напоила тебя судьба, какъ илота, ты вну­
шаешь отвращеніе дѣтямъ спартанцевъ. Ты еще

­
52­
могъ бы остаться солдатомъ, не коснись ты
Бельгіи; въ честной борьбѣ съ равными ты могъ
бы внушить гнѣвъ, но не презрѣніе. Но ты под­
нялъ руку на слабаго, огражденнаго твоимъ же
словомъ, всю ярость и силу ты обратилъ на по­
праніе свободы— и кто же ты, германецъ?
Благословеніе всего міра надъ головой Бель­
гіи, увѣнчанной терновымъ вѣнномъ.

Франція— прости!
Мнѣ хочется напомнить одно прекрасное сти­
хотвореніе Беранже. Называется оно: „Прости!"
Умирающій поэтъ прощается съ Франціей: вотъ
все его содержаніе.
Я не знаю точной даты, когда стихотвореніе
написано; умеръ Беранже 16­го іюля 1857 года,
и можно думать, что къ этому времени отно­
сятся и стихи. Все тѣ же роковыя для Франціи
іюльскія иды: въ половинѣ іюля началась въ
1870 году война съ пруссаками, въ половинѣ
іюля началась и теперешняя страшная война.
Роковой мѣсяцъ, роковыя числа!
Конечно, никакого отношенія и ни къ какой
войнѣ стихи не имѣютъ. Но смыслъ ихъ такъ
глубокъ, чувство такъ широко, что и нынѣшній
человѣкъ ыайдетъ въ нихъ отраженіе себя; и
нынѣшній больше, чѣмъ вчерашній. Человѣкъ
любитъ родину и человѣкъ умираетъ; и умирая —
всѣ свои мысли отдаетъ родинѣ... не въ этомъ
ли и весь нынѣшній день?
Стихотвореніе очень коротко, и просто трудно
понять, какъ могло умѣститься въ короткихъ

—
54—
строчкахъ такое богатство души, столько нѣж~
ности и любви, такая сила и такая печаль, та­
кая муясественная гордость и непоколебимая
вѣра! Всѣми человѣческими голосами звучитъ
душа поэта: здѣсь и лепетъ умирающаго ре­
бенка, прильнувшаго къ груди матери— вѣдь пе­
редъ лицомъ родины каждый изъ насъ, до са­
мыхъ до сѣдыхъ волосъ, остается ребенкомъ;
здѣсь и слабый шепотъ истомленнаго жизнью
человѣка; здѣсь и гремящій голосъ муяса, встав­
шаго на защиту оскорбленной родины. Строфой
изъ Марсельезы кая^утся эти слова, звенящія,
какъ мѣдь:
—
Когда стонала ты въ рукахъ иноплеменныхъ,
Подъ колесницами надменныхъ королей,
Я рвалъ знамена ихъ для ранъ твопхъ священныхъ,
Чтобъ боль твою унять, я расточалъ елей!..
И развѣ это не сегодняшній день, и развѣ
не стонетъ Франція, какъ встарь, подъ колесни­
цами „надменныхъ королей"? Но вотъ и зав­
трашній день, къ которому обращено все упова­
ніе міра, залитаго кровью:
Въ твоѳмъ паденіи заря зажглась — и время
Благословенія племенъ должно придти,
Затѣмъ, что брошено твоею мыслью сѣмя
Для ясатвы равенства грядущаго. Прости!
Но сильнѣе слезъ, сильнѣе печали и муже­
ственной гордости звучитъ нѣкоторая особенная
нота, какъ бы всепокрывающій голосъ вѣщаго

—
55—
рога: чувство неоспоримаго безсмертія. Нѣтъ
смерти для того, кто любитъ родину; есть про­
щеніе, есть прощальныя слезы и завѣты, есть
погребальная пѣснь, но смерти нѣтъ! Ибо слу­
чалось ли смертному, кто бы онъ ни былъ, такъ
властвовать надъ смертью:
Чтобы къ сынамъ твоимъ съ мольбой дошелъ мой
пламень,
Удерживая смерть на пройденномъ пути,
Своей гробницы я приподымаю камень.
Рука изнемогла. Онъ падаетъ. Прости!
. ..Недавно произошелъ такой замѣчательный
случай. При осадѣ Циндао первымъ былъ убитъ
капитанъ Ко сума, и Микадо— уже по с лѣ смерти—
произвелъ его въ слѣдующій чинъ маіора. Маіоръ
Косума. Смерть, гдѣ твое жало? И не было бы
для меня ничего удивительнаго и страннаго,
если бы нѣкоторое время спустя маіоръ Косума
былъ произведенъ въ полковники и генералы, и
такъ до самаго высшаго чина— развѣ на самомъ
дѣлѣ не все равно, что онъ умеръ?
Это сдѣлали японцы, очаровательные молодые
люди культурнаго міра, какимъ­то чудомъ на­
силія надъ временемъ и исторіей принесшіе въ
сохранности крѣпкій и ясный римскій ' духъ, его
ясную, какъ солнце, любовь къ отечеству, его
краткій и выразительный языкъ. Ни на одномъ
языкѣ слово „отечество" не звучитъ такъ по­
римски, какъ на японскомъ; и напрасно Виль­

—
56—
гельмъ II начерталъ на своихъ крупповскихъ
пушкахъ: pro patria et gloria: у него нѣтъ patria,
и gloria не ему будетъ принадлежать!
И для тѣхъ изъ насъ, кого смущаетъ кровь
и смерть, пусть послужитъ благороднымъ утѣ­
шеніемъ вѣчно живое стихотвореніе давно умер­
шаго Беранже. Вотъ оно полностью (въ переводѣ
В. Курочкина).
Часъ близокъ. Франція, прости. Я умираю.
Возлюбленная мать, прости. Какъ звукъ святой,
Сберѳгъ до гроба я привѣтъ родному краю.
О! Могъ ли такъ, какъ я, тебя любить другой?
Тебя въ младенчествѣ я пѣлъ, читать не зная,
И видя смерти серпъ надъ головой почти,
Я въ пѣснѣ о тебѣ, дыханье испуская,
Слезы, одной твоей слезы прошу. Прости!
Когда стонала ты въ рукахъ иноплеменныхъ,
Подъ колесницами надменныхъ королей,
Я рвалъ знамена ихъ для ранъ твоихъ священныхъ,
Чтобъ боль твою унять, я расточалъ елей.
Въ твоемъ паденіи заря зажглась — и время
Благословенія племенъ должно придти,
Затѣмъ, что брошено твоею мыслью сѣмя
Для жатвы равенства грядущаго. Прости!
Я вижу ужъ себя зарытаго, въ гробницѣ.
Кого любилъ я здѣсь, о! будь защитой ихъ,
Отчизна, вотъ твой долгъ предъ бѣдной голубицей,
Не тронувшей зерна на пажитяхъ твоихъ!
Чтобы къ сынамъ твоимъ съ мольбой дошелъ' мой
пламень, —
Удерживая смерть на пройденномъ пути,

—
57—
Своей гробницы я приподымаю камень.
Рука изнемогла. Онъ падаетъ. Прости!
.. . Если бы я былъ композиторомъ, я напи­
салъ бы музыку къ этимъ святымъ словамъ;
если бы я былъ пѣвцомъ — я пѣлъ бы ихъ. Те­
перь я могу ихъ только напомнить.

v.v.v.v.

Крестоносцы.
I.
Конецъ ноября. Выпалъ снѣгъ, остановились
рѣки. Зима. Ненастье въ Пруссіи и Галиціи: то
холодный дождь, сѣкущій лицо, какъ градъ, то
снѣгъ и морозы. Холодъ на Кавказѣ. Глубокая
осень, канунъ зимы, во Фландріи. Залиты водой
окопы и по всему побережью свирѣпствуютъ тѣ
страшныя морскія бури, когда вѣтеръ валитъ
съ ногъ человѣка, и по цѣлымъ ночамъ реветъ,
не смолкая, темное разъяренное море.
Конецъ ноября. Что бывало прежде въ эту
пору? Жизнь на природѣ замирала; загнанная
ненастьемъ, вся культурная городская Европа
забиралась въ тепло и открывала свои сезоны.
Какъ бывали шумны и веселы города, болѣе
свѣтлые ночью отъ электрическихъ солнцъ, не­
жели въ тусклые короткіе дни,— Парижъ, Вер­
линъ, Лондонъ, Вѣна! Переполнены городскія
подземныя и надземныя дороги, толпы въ теат­
рахъ и концертахъ; пора законодательныхъ со­
браній, живого обмѣна мыслей, литературныхъ •

—
—
—
—
62626262 —
—
—
—
и художественныхъ новостей, пора широкаго и
энергичнаго общенія и творчества.
А что теперь съ Европой? Ее нельзя узнать,
ее трудно вообразить. Насквозь пронизана она
войной и вся, съ подошвы до вершины, содро­
гается непрерывной дрожью, какъ гора во время
изверженія вулкана. Нѣтъ такого тихаго уголка,
гдѣ не слышалась бы война, нѣтъ мѣста на
всемъ протяженіи Европы, гдѣ не царили бы
волненіе, страхъ, безпокойство, гдѣ не гадали
бы о завтрашнемъ днѣ — одни въ тоскѣиужасѣ
передъ возможною потерей, другіе съ упорною
■надеждой на какой­то свѣтъ, который дол­
женъ возсіять. Никто не живетъ, всѣ ждутъ.
; Символическая завѣса будущаго, которой никто
не видалъ, хотя говорятъ о ней всѣ, теперь
придвинулась къ самымъ глазамъ; почти oca
заема рукою ея мистическая ткань. И никто не
хочетъ и не можетъ жить, — всѣ ждутъ.
II.
Свѣтъ, который долженъ возсіять
Онъ долженъ быть. Онъ близокъ, онъ гдѣ­т(
здѣсь, за черной линіей горизонта, его. мерца
ніемъ ­напоена вся ночь войны, онъ близокъ—
свѣтъ, который долженъ возсіять. Его отраженіі
на блѣдныхъ лицахъ, его блескъ въ глазахі
умирающихъ на полѣ битвъ; угасая, самый мракі
• смерти наполняютъ они сіяніемъ вѣры.

—
—
—
—
63636363 ————
Кто знаетъ? Быть можетъ, это только миражъ,
фата­моргана, одинъ изъ тѣхъ красивыхъ обма­
новъ, которыми полно странствованіе человѣка
по пустынѣ. Призрачное озеро, у котораго не
напиться воды ни однимъ жаждущимъ устамъ.
Заведетъ, обманетъ и погубитъ; и только трупы,
распростертые на пескѣ, разскажутъ о томъ, ка­
кая трагедія долгихъ блужданій, горячей вѣры
и мертваго обмана разыгралась на этомъ мѣстѣ.
Кто знаетъ! Но это фактъ неоспоримый, что еще
никогда обманъ — если это обманъ — не облекался
въ такія правдивыя и убѣдительныя формы. Но
это фактъ, что еще ни разу со времени, быть
можетъ, крестовыхъ походовъ не вѣрило чело­
вѣчество такъ изступленно, такъ всеобще и
сильно — въ свѣтъ, который долженъ возсіять.
„Съ мечомъ въ рукѣ, съ крестомъ въ сердцѣ"...
не лозунгъ ли это новыхъ крестоносцев ъ,
поднявшихся на освобожденіе гроба Господня?
И какъ странно, что послѣ многихъ сотенъ
лѣтъ Іерусалимъ снова становится ареной
кровавой борьбы, уже упоминается въ статьяхъ
и корреспондеыціяхъ; древній Іерусалимъ, уже
давно стоящій внѣ исторіи, почти уже не го­
родъ, а только знакъ, нѣчто музейное, непод­
вижно застывшее подъ мертвымъ колпакомъ поч­
тенія. А пройдетъ еще нѣсколько этихъ необык­
новенныхъ дней и смотришь: уже показались
аэропланы надъ Іерусалимомъ, въ Геѳсиманскій

—
—
—
—
64646464 —
—
—
—
садъ брошена бомба, пулеметы „работаютъ" на
плоскикъ кровляхъ, гдѣ еще хранятся незримые
слѣды божественныхъ ступней, у Кедронскаго
потока кавалерія поитъ коней. Разсѣются ли
чары воспоминаній? Кто окажется сильнѣе: жуж­
жащая ли современность въ видѣ стремитель­
наго аэроплана— или великіе образы минувшаго,
тысячи лѣтъ молчаливо царящіе надъ тихой ко­
лыбелью христіанства?
И снова появились „невѣрные", гортаннымъ
кличемъ зовутъ къ священной войнѣ, воскре­
шаютъ всѣ тѣ же прошедшія времена. Какъ
будто не достаточно было однихъ германцевъ
въ ихъ христіанскомъ домино, чтобы всему міру
сдѣлать ясвымъ смыслъ похода: красно­крова­
вою чертою подчеркнулъ ихъ Исламъ, красными
фесками украсилъ головы „бѣлокурыхъ бестій".
И это настоящая правда, что нѣтъ у турокъ
лучшаго друга, нежели Германія; и вовсе не
такъ смѣшонъ и глупъ пронесшійся въ Турціи
слухъ, что Вильгельмъ II, императоръ герман­
скій, вознамѣрился принять Исламъ: въ этомъ
нѣмецкомъ „вицѣ", надъ которымъ не мало по­
смѣялись сочинившіе его Миллеръ и Штольцъ,
нечаянно сказалась большая и страшная мысль.
III.
—
На освобожденіе Гроба Господня! —кри­
чали крестоносцы, садясь на корабли, чтобы

—
65—
плыть въ невѣдомую лазурную даль. И то же
кричали женщины и дѣти, безъ оружія, безъ
плана, безъ малѣйшаго сознанія опасности и
риска толпами шедшія на борьбу съ сарацинами.
Вѣра была ихъ единственной силой, мечта —
единственнымъ оружіемъ, — и сколько ихъ по­
гибло, этихъ мечтателей, на долгомъ и страш­
номъ пути, и какъ мало было глазъ, узрѣвшихъ
священный городъ всечеловѣческой мечты!
—
На освобожденіе Европы отъ германскаго
милитаризма! — кричатъсовременныекрестоносцы,
охваченные той же изступленной вѣрой въ близ­
кій свѣтъ, который долженъ возсіять.
Восемь столѣтій прошло отъ той наивной
поры до настоящихъ дней; все страшно измѣни­
лось по виду; другіе люди, другое оружіе и
одежда, иныя слова, иная углубленная мудрость,
прошедшая сквозь сомнѣнія и вопросы. Искуси­
лось въ знаніи человѣчество и, вооруженное круп­
повскими орудіями и летательными машинами,
уже не такъ легко вѣритъ въ сказки, научилось
улыбаться скептически, жить и умирать безъ
вѣры въ другое болѣе осмысленное бытіе. Но­
страдать оно не перестало, а страдая, не пере­
стало оно и мечтать о лазурныхъ невѣдомыхъ
даляхъ, гдѣ въ солнечныхъ лучахъ сіяетъ бѣ­
лизною „праведный городъ"; и взрывами своей
мечты время отъ времени колеблетъ оно землю.­
Но мечта ирраціональна: у нея нѣтъ ни точ­
5555

—
—
—
—
66666666 ————
ныхъ границъ, ни твердыхъ контуровъ, какъ и
у праведнаго города, сіяющаго на горѣ— кто ви­
дѣлъ планъ и названіе его улицъ? И мечта шире
всякой программы, ея содержаніе не втиснешь
ни въ какія формы, ея потаеннаго смысла не
исчерпаешь цѣлымъ лѣсомъ параграфовъ; больше
настроеніе, чѣмъ мысль, свои цѣли она ставить
за всѣми видимыми горизонтами. Пусть кресто­
носцы нашихъ дней провозглашаютъ ыѣчто, со­
всѣмъ какъ бы точное: „освобожденіе Европы
отъ гнета гермаыскаго милитаризма",— по суще­
ству своихъ стремленій, въ ярости вѣры, въ во­
сторгѣ добровольной жертвы, они ищутъ и ждутъ
не меныпаго, чѣмъ тѣ, кто восемь вѣковъ на­
задъ шелъ безоружнымъ на „освобожденіе Гроба
Господня". Энтузіазмъ—вотъ то необыкновенное
состояніе, которымъ охвачены сейчасъ и арміи
и цѣлые народы.
Гдѣ пресловутая холодность уравновѣшен­
ныхъ аыгличанъ? Гдѣ былая скаредная осторож­
ность жизни французскаго мѣщанства? Гдѣ не­
зыблемая, какъ бы на вѣки утвержденная, мер­
кантильность анонимныхъ бельгійцевъ? Гдѣ наша
роковая нерѣшительность, гдѣ мнительность наша,
подрывающая силы, колеблющая волю? Какъ фа­
келы среди ненастной ночи, буйнымъ огнемъ
пылаютъ души.
Сегодня все утро подъ моимъ окномъ чер­
ными на снѣгу толпами проходили призванные

—
—
—
—
67676767 ————
­ ополченцы— съ пѣніемъ, съ свистомъ, съ непре­
рывнымъ восторженнымъ и безпредметнымъ ура .
Чему они такъ рады? Почему не голосятъ ихъ
женщины, которыя быстро семенятъ рядомъ, еле
успѣвая за ихъ размашистымъ шагомъ? Почему
и вся улица радуется, встрѣчая ихъ, провожая,
привѣтствуя и кланяясь? Но посмотрѣлъ я ближе
на ихъ поблѣднѣвшія, измѣнившіяся лица и вижу:
лежитъ на нихъ отраженіе свѣта, который
долженъ возсіять.
IV.
.
Й сегодня же одинъ больной, контуженный,
«лабый, преждевременно посѣдѣвшій офицеръ го­
ворить мнѣ съ глубокой вѣрой:
—
Развѣ мы для корысти воюемъ? Намъ ни­
чего не нужно. Это война освободительная.
И у него были голубые въ морщинкахъ глаза,
глаза хорошаго и честнаго человѣка, и скромно
•бѣлѣла шея за широкимъ воротомъ халата, и
легко можно было представить, какъ онъ дома,
прежде, ласкалъ своихъ дѣтей. Про „освободи­
тельную" войну онъ говорилъ спокойно, безъ
волненія и готовности спорить, говорилъ, какъ
про фактъ, который установленъ твердо и давно
всѣмъ извѣстенъ. И я не сталъ его разспраши­
вать дальше, что разумѣетъ онъ подъ словомъ
освободительная— я зналъ, что всѣ другія слова,
которыя онъ можетъ сказать, только ослабятъ и

—
—
—
—
68686868 ————
уменыпатъ силу этого слова—звука, переведутъ
его на какую­то плоскость, гдѣ станетъ оно и
скучнымъ и колючимъ, какъ фея, обратившаяся
въ ежа.
И я знаю, что кого бы я ни сталъ разспра­
шивать изъ нынѣшнихъ крестоносцевъ, я ни отъ
кого не получу ни вполнѣ яснаго, ни исчерпы­
вающаго отвѣта о цѣляхъ настоящей войны, хотя
отвѣтовъ будетъ и есть мноя^ество. Возрожденіе
Польши, война противъ войны, борьба съ импе­
ріализмомъ и милитаризмомъ, возсоздаыіе націо­
нальныхъ единствъ, борьба христіанства съ язы­
чествомъ, культуры матеріальной и механической
съ культурой живой и духовной... да, все это
входитъ въ мечту, но не исчерпываетъ ее. Она
шире всѣхъ формулъ, какъ бы широки онѣ ни
были, ея сіяющая цѣль впереди всѣхъ видимыхъ
и близкихъ цѣлей, ея божественной пѣсни не пе­
редать плоскими земными словами. Кто знаетъ?
Быть можетъ то, къ чему сейчасъ стремятся,
наступить только черезъ тысячелѣтія, быть мо­
жетъ оно есть завершен іе всего пути— а уже
тянутся къ нему миріады рукъ, тянутся, вотъ
вотъ схватятъ... призракъ ускользающій!
Но изступленно вѣруя, взрывомъ мечты своей
неслыханно потрясши землю, съ яростью отре­
каясь отъ вчерашняго дня— всѣми народами под­
нялся міръ на новый крестовый походъ, идетъ
въ святую землю, хочетъ хоть разъ единый

—
—
—
—
69696969 ­­­­
узрѣть усталыми глазами „праведный городъ",
свѣтло сіяющій на высокой горѣ, среди далей
лазурныхъ. И либо нынче весь міръ безуменъ,
либо близокъ свѣтъ, который долженъ возсіять!
И пусть темна, встревожена, полна смятенія
и страховъ подъятая войной Европа, пусть никто
не живетъ, а всѣ только ждутъ— мерцаніемъ близ­
каго свѣта напоена вся ночь войны.

НННН оооо inininin о.о.о.о .
Недавно одинъ мой знакомый, захворавъ у
строго наказывалъ родственникамъ:
—
Если я умру, то велите газетчику, чтобы онъ
н осилъ газеты на кладбище. Пусть носитъ и ве­
чернія, а то, хоть и вечеромъ, но едва ли меня
пустятъ на Невскій. Время такое, что я не могу
безъ извѣстій.
Да, время такое —удивительное время, когда
сама смерть страшна лишь, какъ прекращеніе
подписки на газету. Что дѣлается! Что дѣлается
на свѣтѣ!
Давно ли былъ тотъ необыкновенный день,
когда человѣкъ впервые полетѣлъ на крыльяхъ —
и, затаивъ дыханіе, съ восторгомъ, со слезами,
съ трепетомъ смотрѣли на него оставшіеся на
землѣ. Летитъ человѣкъ! Летитъ! Вѣритьнехо­
тѣли; и тѣ, кто самъ не видѣлъ, разспрашивали
у видѣвшихъ, правда­ли, и какъ это происхо­
дить, и высоко ли поднимается, и похожъ ли
на птицу... на орла, напримѣръ? Да, правда; да,
высоко поднимается, едва глазомъ видно; да,
похожъ на птицу и скоро будетъ занесенъ въ

—
71—
орнитологію, какъ homo volans. Недавно только
homo sapiens, теперь ужъ и volans, какъ подни­
мается въ цѣнѣ старый homo!
Тысячи тысячъ лѣтъ неистово завидовалъ
человѣкъ птицамъ, тысячи лѣтъ, бёзкрылый,
стоялъ на берегу голубой бездны, откуда свѣ­
титъ солнце, и безнадежно, какъ проклятый,
мечталъ о неизвѣданныхъ просторахъ. Это не
была мечта одного или двухъ, это не былъ ро­
мантически порывъ нѣсколькихъ — это была
мечта всего человѣчества, категорическое тре­
бованіе его вѣнценоснаго духа. Стоящій во главѣ
всего звѣринаго рода, самый сильный, самый
смѣлый, самый добрый и самый злой, самый ве­
ликодушный и самый хищный, первый въ лѣсу
и первый на морѣ — могъ ли человѣкъ успо­
коиться, пока не станетъ шефомъ и всѣхъ крьі­
латыхъ армій, начиная съ орла и кончая мо­
тылькомъ? Иначе его могъ оскорбить безнака­
занно всякій воробей.
И вотъ онъ — полетѣлъ. Это было недавно,
почти на дняхъ, и всѣ мы помнимъ и чувство
гордости нашей и большого страха, огромнаго
безпокойства и тревоги: вѣдь такой маленькій,
такой хлибкій и почти что жалкій оказался homo
volans среди воздушныхъ безднъ, видимой
границей которыхъ являются свѣточи отдален­
нѣйшихъ звѣздъ. Каждый летящій шелъ какъ бы
на смерть; такъ всѣ это и знали, такъ и смо­

—
—
—
—
72727272 —
—
—
—
трѣли въ его зачарованное лицо, когда среда
европейскихъ толпъ проходилъ онъ къ 'своему
„аппарату" и кланялся: аѵе, Caesar, moriturus
te salutat! И ободранный уличный мальчишка,
для котораго его цезарской ложей служила вер­
хушка забора, тоже рукоплескалъ обреченному:
частичка народа, онъ зналъ, чья повелительная
воля погнала человѣка на эту новую арену.
Откланявшись, homo леталъ и, нолетавъ нѣ­
сколько, падалъ. Такъ одинъ, такъ и другой, и
сотый: леталъ — и падалъ, разбиваясь насмерть.
Ломались крылышки, что­то случалось неладное
съ хвостомъ, или вдругъ переставало биться
бензиновое сердце машины — и homo падалъ. Су­
рово встрѣтилъ его воздушный океанъ и безъ
милосердія единымъ дыханіемъ опрокидывалъ
игрушку; и трепетно было смотрѣть на одино­
каго „homo volans", когда спокойный вѣтеръ
жестоко и опасно кренилъ всю его непрочную
икаровскую механику— невольно тянулись кверху
руки, чтобы заклясть природу.
И если бы въ эту опасную минуту —вы пред­
ставьте это! — кто­нибудь изъ земныхъ взялъ
дальнобойное ружье и, внимательно пріщѣлив­
шись — ­вы
можете представить это? —выстрѣлилъ
въ летящаго, когда онъ борется съ вѣтромъ;
или привезли бы на поле огромную, стоймя стоя­
щую пушку и дѣловито навели ее на одинокаго
въ небѣ... то что бы это былоѴ Словъ бы не

—
—
—
—
73737373 ————
нашлось, чтобы заклеймить такой невѣроятный
поступокъ, не выдержали бы такого зрѣлица ни
сердце, ни сознаніе. Впервые поднялся ребе­
нокъ на ножки и, пошатываясь, дѣлаетъ первые
очаровательные шажки, и замираетъ сердце ро­
дителей —­ н
вдругъ — что­то огромное и страш­
ное, грузовой автомобиль, примѣрно — нарочно
наѣзжаетъ на него, чтобы раздавить, смять,
уничтожить... Ужасно!
Но вдругъ — вы представьте и это! — летящій
съ легкостью голубя>турмана кувырнулся въ воз­
духѣ и расправился въ немъ еще шире и сво­
боднее; и плавно закружилъ надъ головами; и
что­то бросилъ... и дрогнуло все внизу отъ гро­
моподобнаго взрыва, звенятъ какія­то стекла,
чей­то стонъ и вопли, дымъ, огонь — убійство!
И это сдѣлалъ онъ — невинный младенецъ на
нетвердыхъ ножкахъ, юнѣйшій homo volans.
Ужасно, непонятно и фантастично, какъ сонъ.
Да, — а именно это и дѣлается сейчасъ, и на­
зывается оно войной въ воздухѣ, воздушнымъ
сраженіемъ, или еще проще: воздушной развѣд­
кой, обыденнымъ явленіемъ, малозначительной
подробностью, для которой привычный человѣкъ
не трудится и глазъ поднимать. Перепутались
и передрались и homo sapiens и homo volans,
стрѣляютъ, изобрѣтаютъ, убиваютъ, падаютъ.
И въ томъ, что такое явленіе можетъ ка­
заться обыденнымъ и трактоваться заурядъ — и

—
—
—
—
74747474 ————
заключается необыкновенность и огромность на­
шего времени, его текущихъ дней. Не успѣвъ
взлетѣть, уже вступилъ въ воздушную войну
человѣкъ; еще только вчера самъ себя едва
державшій въ воздухѣ и покорно падавшій при
первой случайности, сегодня онъ полнымъ хо­
зяиномъ летаетъ подъ градомъ пуль и'шрапнелей,
дерется, разрушаетъ города, грозитъ Лондону и
Парижу, бросаетъ внизъ насмѣшливо вызываю­
щія записочки... способенъ заниматься даже пу­
стяками. Удивительное время, когда вдругъ
всѣми своими гранями засверкалъ старый homo,
•по всѣмъ предметамъ сразу держитъ міровой
экзаменъ: и на злобу, и на великодушіе, и на
смѣлость, и на умъ — homo sapiens, homo volans, —
первый въ лѣсу, первый на морѣ... первый въ
воздухѣ! Старый чудесный homo, самый зага­
дочный и великолѣпный изъ всѣхъ звѣрейміра!
И сейчасъ на мгновеніе я перестану быть
стороной воюющей: вѣдь дерутся только виды,
а родъ нашъ одинъ, подъ одной фамиліей „че­
ловѣка" извѣстны мы не только далекому
Марсу, но и простой дворовой собакѣ. И, какъ
членъ рода, я во всемъ и навсегда раздѣляю
его судьбу, плачу его долги, получаю по его
счетамъ, съ нимъ живу и съ нимъ погибну въ
послѣдній день земли. Одна у насъ совѣсть,
одна и честь— не по личности и не по виду, а
по всему роду будутъ судить на Страшномъ

—
75—
Судѣ. Когда нѣмцы совершаютъ гнустности, то
это плохо не для однихъ нѣмцевъ: всю фами­
лію человѣка позорятъ ихъ дурные поступки;
по Лувену все человѣчество должно на­
дѣть трауръ и покаянную одежду, и никто не
смѣетъ отговариваться, что онъ лично не уча­
ствовалъ въ разрушеніи и даже противился ему.
Но и доблестное, что совершается теперь,,
должно восприниматься всѣми нами, какъ наша
общая гордость, кто бы его ни свершалъ,— ту­
рокъ, англичанинъ или нѣмецъ. Не умаляйте доб­
лести врага и радуйтесь ей, держите высоко
честь старой и знатной фамиліи homo.
И меня несказанно восхищаетъ великолѣпная
смѣлость молодого homo volans, юнѣйшаго шефа
всѣхъ крылатыхъ армій. Обычно невысокій по сво­
ему земному чину— поручикъ, лейтенантъ, просто
механикъ и солдатъ, онъ летаетъ „съ поруче­
ніями" такъ просто и спокойно, какъ если бы
действительно онъ родился птицей. Вокругъ­
него — головокруженье пустоты, провалъ, без^
дойность, облака и птицы; подъ нимъ — враже­
ская земля, и каждый дымокъ на ней— это вы­
стрѣлъ, направленный въ него: не ласкою и при­
вѣтомъ, а огнемъ и пулями дышетъ' на него­
земля. И онъ летитъ, какъ лѣсная птица подъ
выстрѣлами тысячъ охотниковъ, уходитъ выше,,
ломаетъ линію пути, чтобъ обмануть — а самъ
смотритъ своими глазами „homo sapiens", фото­

—
—
—
—
76767676 —
—
—
—
графируетъ, рисуетъ, запоминает?.,
изучаетъ,
Нѣтъ здѣсь ни соблазнительныхъ рекордовъ, ни
призовъ, ни вѣющихъ флагами восторженныхъ
трибунъ; ничей дружескій и любовный взглядъ
не провожаетъ его и не умоляетъ небо быть
милостивымъ къ дорогому homo volans— одинъ
онъ совершенно. Вокругъ — головокруженье пу­
стоты, весь видимый міръ, земля и небо, жа­
ждутъ его смерти, все враждебно и напряжено...
а вѣдь у этой птицы человѣческое сердце. Что
же это за сила— старый h о m о? Гдѣ границы его
смѣлости? Гдѣ конецъ его вызовамъ на бой —
есть ли врагъ во вселенной, кому онъ не бро­
силъ бы перчатку?
Вонъ что­то показалось... летитъ навстрѣчу...
А, это другой homo volans. Сейчасъ они поде­
рутся въ воздухѣ, будутъ кружить, забираться
выше, пѣлиться и стрѣлять, стрѣляющія птицы.
А не то просто налетитъ одинъ на другого, какъ
нашъ Нестеровъ, и оба грохнутся на земь, ибо
эта стрѣляющая фантастическая птица прези­
раешь смерть, зная что­то высшее, чѣмъ она.
Большой пробѣлъ есть въ нашей космогра­
фіи: неизвѣстна дорога въ адъ и вообще точное
его мѣстоположеніе. А будь оно извѣстыо — homo
также регулярно, съ сигарой въ зубахъ, путе­
шествовалъ бы въ адъ и жарился на его адскихъ
огняхъ, какъ теперь шатается онъ по Ривьерѣ—
или мерзнетъ на полюсахъ —или „летаетъ" подъ

—
—
—
—
77777777 ————
выстрѣлами. То, что изъ ада возврата нѣтъ,.
немногихъ бы смутило.
Вотъ онъ каковъ, старый великолѣпный
homo— первый въ небѣ и первый въ аду!

YI.
YI.
YI.
YI.

Восхожденіе.
Есть два новыхъ факта въ русской жизни,
такихъ радостныхъ и чудесныхъ, что на нихъ
страшно даже останавливаться мыслью: такъ
они похожи на призракъ, на сказку, на сонную
прекрасную грезу, которая можетъ разлетѣться
прахомъ при первыхъ лучахъ туманнаго раз­
свѣта. И первый фактъ­призракъ — это внезапное
отрезвленіе Россіи, явленіе, вся грандіозность
котораго ничьимъ, кажется, еще не охвачена
взгляд омъ. Да и какъ объять необъятное?!
Сталъ трезвымъ народъ, «веселіе котораго
пити» — мрачное веселіе, полное крови, слезъ,
бабьяго и дѣтскаго крика, грязи и невыносимаго
стыда; народъ, который въ годъ пропивалъ мил­
ліардъ рублей и ровно на столько же пріобрѣ­
талъ страданій; народъ, литература котораго на
добрую треть посвящена водкѣ и пьянымъ; на­
родъ,. на Сѣнной площади потерявшій Помялов­
скаго. Одной этой страшной жертвы достаточно,
чтобы проклясть сивуху, какъ проклиналъ ее въ
лсгучихъ страданіяхъ самъ Помяловскій — а
6666

—
82—
сколько еще, а сколько еще?! Трудно найти че­
ловѣка среди нашихъ полутораста милліоновъ,
чья личная жизнь такъ или иначе не была бы
отравлена сивухой: либо самъ пилъ, либо отецъ,
либо дѣти, кто­нибудь изъ близкимъ, изъ дру­
зей; проклятый кругъ, ужасающая безысход­
ность!
Благословенно все то, что углубляетъ жизнь,
просвѣтляетъ сознаыіе, поднимаетъ умъ и чув­
ство на новую высоту. Жизнь, какъ гора, гдѣ
съ каждымъ новымъ шагомъ въ высоту откры­
ваются новыя дали, свѣтлѣйшіе горизонты, про­
зрачнѣйшее небо. И есть высокій поясъ, чудес­
ный поясъ, высоко надъ низинами земли, гдѣ
теряется разница между страданіемъ и радостью
и оба они гармонически сливаются въ одно мощ­
ное чувство полета, окрыленной высоты. И если
вино еще способно иногда родить вдохновеніе,
если есть счастливыя души, которыя окрыляются
имъ — то наша родная сивуха обезкрыливаетъ
даже орловъ, дурманитъ самое ясное сознаніе,
держитъ плѣнный духъ въ мрачныхъ пропа­
стяхъ и провалахъ. Она возвращаетъ человѣка
къ хаосу, она ввергаетъ его душу въ адъ; по­
мутившійся разумъ безсильно трепещетъ и содро­
гается среди ужаснѣйшихъ кошмаровъ, чудо­
вищныхъ грезъ, дикихъ и нелѣпыхъ призраковъ,
томительныхъ, какъ безконечный бредъ сумас­
шедшаго. Нашъ пьяный всегда сумасшедшій,

­
­
­
­
83838383 ————
смѣется ли онъ или плачетъ, цѣлуется или де­
рется; и оттого онъ одновременно всегда отвра­
тителенъ и страшенъ. Если вино, понижая мо­
ральное чувство (а оно всегда дѣлаетъ это)
еще способно повышать дѣятельность интеллекта,
то сивуха убиваетъ и нравственность и умъ.
Одинъ за другимъ рушатся моральные устои,
воздвигнутые тысячелѣтними усиліями очеловѣ­
читься, по нисходящимъ ступенямъ человѣкъ
быстро спускается въ потемки звѣрства, въ мут­
ную темь скотства: надъ развалинами храма
уродливыми и страшными образами выростаютъ
инстинкты пола и разрушенія, гримасничаютъ
чудовищныя хари, къ чьему­то горлу тянутся
хищные пальцы. А умъ? Разорванный на клочки,
какъ облака вѣтромъ, сгустками, туманомъ про­
носится въ высотѣ, обрывками мыслей даетъ
хаосу видъ жизни, лжетъ, обманываетъ, те­
ряется — иногда вопить въ ужасѣ мгновеннаго
просвѣтленія.
Но вотъ приходитъ утро, наступаетъ отрез­
вленіе послѣ мучительнаго сна, и начинается
страшная работа совѣсти, нашей русской со­
вѣсти, самой жестокой и непримиримой среди ея
европейскихъ подругъ. Наказаніе идетъ слѣдомъ
за преступленіемъ, вмѣсто европейской Катцен­
яммеръ, боли физической, начинается боль души,
мучительное раскаяніе, почти всегда близкое къ
отчаянію. Отъ пароксизма безумія къ пароксизму

—
—
—
—
84848484 —
—
—
—
отчаянія — вотъ обычный путь русскаго пьяницы;:
сплошной надрывъ, сплошная безбожная чепуха,.
В7> которой нѣтъ ни начала, ни конца, ибо от­
чаяніе снова заливается сивухой, а сивуха снова
родитъ отчаяніе и сосущую тоску. И нѣтъ въ
этихъ страданіяхъ ничего творческаго — такъ,,
одна жестокая безсмыслица: бѣгаетъ человѣкъ.
по огненному кругу, какъ на кордѣ, пока не сми­
лостивится смерть и не ввалитъ съ размаху въ
могильную яму. А не пить дальше, разъ началъ,
удержаться, остановиться, дать зарокъ — гдѣ най­
дешь такую волю?
Характерная наша черта: въ противуполож­
ность самодовольному,— о, слишкомъ самодоволь­
ному — германцу русскій человѣкъ всегда чего­
то стыдится. Въ этомъ хорошаго мало: стыдъ
понижаетъ жизнеспособность, ослабляетъ силы,
онъ противуположенъ не только глупому и мѣ­
щанскому самодовольству, но и чувству само­
уваженія, честной гордости, безъ которыхъ не­
мыслимо никакое творчество. И мнѣ кажется,
что одна изъ главнѣйшихъ причинъ нашего
самоубійственнаго стыда— все эта же проклятая
сивуха со всѣми ея исчадьями, вѣчный дурманъ
и грязь, послѣ которыхъ воистину зазорно смот­
рѣть на свѣтъ Божій. Какое тутъ самоуваженіе,
когда на улицу, бывало, выйти жутко... когда,
случалось, и среди интеллигентнѣйшихъ рос­
сіянъ чувствуешь себя не то, какъ па скотномъ

—
85—
дворѣ, не то въ буйномъ отдѣленіи желтаго
дома.
Отрезвить пьяную Россію — это какъ бы сыз­
нова сотворить ее, это вдохнуть въ ея огром­
ное и безалаберное тѣло такую необъятную мощь,
такую свѣтлую, животворную и необъятную силу,
передъ которой ничтожными пустяками, накож­
ной болѣзныо, чесоткой отъ грязи, кажутся всѣ
другія ея бѣды. Отрезвить пьяную Россію— это
всему цивилизованному міру принести драго­
цѣннѣйшій даръ: могучаго союзника въ его вы­
сокихъ устремленіяхъ и цѣляхъ, свѣтлую бого­
носную душу, цѣньі которой мы и сами еще не
знаемъ. А какая это будетъ радость и намъ, п
всѣмъ добрымъ людямъ, когда улыбнется пе­
чальный Геній Россіи!
И оттого такъ трудно вѣрить, что это слу­
чилось, что это началось... такъ страшно ду­
мать! У великаго Бога земли Русской великъ и
его антиподъ — Дьяволъ земли Русской, страшно
это!
П.
II хотя второе чудо наше и радость наша
фактически не связаны ничѣмъ съ отрезвленіемъ
Россіи, находится какъ бы въ другомъ планѣ,
зачалось и родилось въ иной дѣйственной обла­
сти—для меня мистически соединяются воедино:
трезвая Россія и свободная Польша, для кото­

—
86—
рой осуществилась „мечта ея дѣдовъ и прадѣ­
довъ". Развѣ это не первая улыбка печальнаго
генія Россіи— Польша, открывающая намъ свои
объятія, довѣрчиво, какъ у груди матери, ищу­
щая защиты у сѣраго солдата мужика, прижи­
мающая свое прекрасное лицо къ его шерша­
вому солдатскому сукну?
Вѣдь надо знать, какъ мы мучились нераз­
рѣшимымъ „польскимъ вопросомъ", чтобы по­
нять нашу радость... скажу безъ преувеличенія,
что сами поляки едва ли могутъ радоваться
такъ, какъ мы. Не велико удовольствіе: ходить,
потупивъ глаза, чтобы не встрѣтить укоризнен­
наго взгляда, притворяться глухимъ, чтобы не
услышать рокового вопроса, мычать, какъ нѣ­
мому, чтобы уклониться отъ безсильнаго и кри­
вого отвѣта— а сколько этого удовольствія испы­
тывали мы по отношенію къ полякамъ! И снова
тотъ же стыдъ, что и отъ совѣсти помрачаю­
щей сивухи, настойчивое, обезсиливающее, при­
к> *с_н#р$но,е неуваженіе щ себѣ.
Но здѣсь ' я" невольно ум&лкаю и опускаю
глаза. Если уже выходитъ изъ могилы Лазарь,
трехдневный мертвецъ, обвитый пеленами, то
тѣмъ печальнѣе кажутся другія, еще не ра­
скрывшаяся могилы. И пока я ихъ вижу, я не могу
смотрѣть прямо въ глаза; и пока я слышу стоны
заживо погребенныхъ, я хочу быть глухъ — и я
буду имъ. Ибо, что отвѣчу я вопрошающимъ?

—
87—
Подъ широкимъ небомъ Россіи такъ много
мѣста всѣмъ. Прекрасная страна добрыхъ, трез­
выхъ и сильныхъ людей не должна бояться
призраковъ, хотя бы и освященныхъ тысячелѣт­
ней давностью. Освободительница угнетенныхъ
народовъ, какою нынѣ признала и уважаетъ ее
Европа, Россія должна признать своими род­
ными дѣтьми всѣхъ тѣхъ, кто кровью своею
щедро утучняетъ ея поля, кто жизнью своею слу­
жить ея могуществу и славѣ. Такъ много мѣста
всѣмъ подъ широкимъ небомъ Россіи!

Освобожденіе.
I.
Въ московскихъ газетахъ опубликованъ про­
тестъ „писателей, художниковъ и артистовъ"
противъ вандализма германцевъ 1). Подписанный
!) ОТЪ ПИСАТЕЛЕЙ, ХУДОЖНИКОВЪ И АРТИСТОВЪ.
Къ родинѣ и ко всему цивилизованному міру обращаемъ мы
нашъ голосъ.
То, чему долго отказывались вѣрить сердце и разумъ, стало,
къ великому стыду за человѣка, непреложнымъ: каждый новый
день приносить новыя страшныя доказательства жестокостей и
вандализма, творимыхъ германцами, въ той кровавой брани на­
родовъ, свидѣтелямп которой суждено намъ быть, въ томъ брато­
убійетвѣ, что безумно вызвано самими же германцами ради не­
сбыточной надежды владычествовать въ мірѣ насиліемъ, возлагая
на вѣсы мірового правосудія только мечъ. Мнится, что, забывъ
| свое славное прошлое, возвращается Германія къ алтарямъ тѣхъ
жестокихъ національныхъ боговъ, для нобѣды надъ которыми
воплощался на землѣ Единый Милосердный Богъ. Войска же ея
какъ бы взяли на себя низкую обязанность напомнить человѣче­
. ; ству, что еще живъ и силенъ древній звѣрь въ человѣкѣ, что даже
народы, идущіе во главѣ цивилизующихся народовъ, легко могутъ
давъ свободу злой волѣ, уподобиться своимъ пращурамъ, тѣмъ
полупагимъ полчищамъ, что пятнадцать вѣковъ тому назадъ
раздавили своей тяжкой пятой античное наслѣдіе: какъ нѣкогда,
снова гибнутъ въ пожарищахъ драгоцѣнныя созданія искусства,
храмы п книгохранилища, сметаются съ лица земли цѣлые города
и селенія, кровью текутъ рѣки, по грудамъ труповъ шагаготъ оди­

—
—
—
—
89898989 ————
уважаемыми именами, этотъ документъ долженъ
былъ бы имѣть большое, даже историческое зна­
ченіе, какъ голосъ избранныхъ людей, непод­
купныхъ стражей совѣсти и достоинства народ­
наго. Если въ обычное мирное время такой кол­
лективный голосъ рѣдко выходить за предѣлы
родной страны и обладаетъ значительностью „со­
бытія внутренняго", то теперь, когда каждое изъ
борющихся государствъ представляетъ собою
какъ бы единое лицо, онъ пріобрѣтаетъ харак­
теръ и значеніе факта международнаTM, далеко
выходящаго за границы Россіи. Вѣдь не самихъ
чавшіе люди; и тѣ, пзъ устъ которыхъ такъ тяжко вырывается
кличъ въ честь своего преступнаго повелителя, чпнятъ, одолѣвая,
несказанныя мучительства и безчестіе надъ беззащитными, надъ
стариками п женщинами, надъ плѣнными и ранеными. Пусть же
впишутся въ Книгу Судебъ злодѣянія эти неизгладимыми пись­
менами. И да внушатъ они намъ только одно страстное желаніе
вырвать изъ варварскихъ рукъ оружіе, навсегда лшппть Германію
той грубой мощи, на достиженіе которой устремила она всѣ свои
помыслы. Уже прорастаетъ широко брошенное ея рукой сѣмя на­
ціональной гордыни и ненависти; пламенемъ можетъ перекинуться
ожесточеніе къ другимъ народамъ. И громко раздадутся тогда
голоса ослѣпленяыхъ гнѣвомъ, — голоса требующихъ мести и отре­
кающихся даже отъ всего великаго и прекраснаго, что было со­
здано геніемъ Германіи на радость и достояніе всего человѣчества.
Но заставимъ себя помнить гибельность такихъ путей: ибо тотъ
черный грѣхъ, которымъ покрыла себя Гѳрманія, обнажая мечъ,
и то звѣрское, что дозволила она себѣ въ опьяненіи борьбы, есть
неизбѣжное слѣдствіе мрака, въ который добровольно вступила
она, нынѣ поощряемая даже своими поэтами, учеными, вождями
общественными и политическими. Противники ея, несущіе народамъ
миръ и освобожденіе, воистину должны быть руководимы лишь
^священными чувствами!

—
90—
же себя, не русскихъ только, хотятъ убѣдить
писатели въ вандализмѣ германцевъ, а желаютъ
естественно въ протестѣ своемъ міру предоста­
вить судъ надъ позорными дѣяніями, передъ
міромъ выражаютъ чувство своего негодованія.
Такъ же поступаютъ съ своей стороны и гер­
манцы: и ихъ извѣстное заявленіе­протестъ, под­
писанное также писателями и учеными, разсчи­
тано на широкое международное распространеніе
и такое же вліяніе.
Къ сожалѣнію, опубликованный протестъ
едва­ли можетъ достигнуть столь важной цѣли
и въ силѣ своей не соотвѣтствуетъ важности
задачи. Причины этого кроются и въ содержаніи
его и въ формѣ, рѣшительно неудачной. Напи­
санный языкомъ вялымъ, мало похожимъ даже
на обычный языкъ сильной русской литературы,
составленный въ выраженіяхъ неопредѣленныхъ
и даже темныхъ, не сразу и не совсѣмъ понят­
ныхъ, полный какой­то внутренней нерѣшитель­
ности, онъ прискорбно напоминаетъ обычныя рѣ­
шенія нашихъ интеллигентскихъ третейскихъ су­
довъ, гдѣ судьи, въ своемъ мягкосердечіи, боль­
ше всего стараются о томъ, какъ бы не обидѣть
ни той, ни другой стороны. Очень возможно, что
такая форма является отчасти вынужденной:
естественное желаніе собрать больше подписей
и притомъ людей, далеко не одинаково мысля­
щихъ, заставило составителей смягчить весь тонъ,

—
91­
сгладить рѣзкіе углы и самый коренной смыслъ
заявленія разбить на нѣсколько частныхъ и порой
даже противорѣчивыхъ смысловъ. Однако, если
это такъ, то приходится пожалѣть дважды: и
о напрасномъ трудѣ составителей, и о томъ, что­
даже въ оцѣнкѣ настоящей войны, со всѣми со­
путствующими ей явленіями, какъ вандализмъ
нѣмцевъ, все же находится достаточное число
разномыслящихъ въ самой средѣ руководителей
общественной мыслью, въ средѣ наиболѣе право­
мочныхъ представителей народной совѣсти на­
шей. Кстати, я не замѣтилъ, чтобы петроград­
скія газеты перепечатали указанный протестъ;
судя по этому печальному признаку, едва ли про­
тестъ дойдетъ до заграницы— тѣмъ болѣе, что
въ переводѣ можетъ окончательно затемниться
и безъ того достаточно неясный смыслъ заявле­
нія (протестомъ называю его я, а въ подлинномъ­
онъ вовсе не имѣетъ опредѣляющаго заглавія,
именуясь просто „Отъ писателей, художниковъ­
и артистовъ").
Я очень извиняюсь передъ уважаемыми това­
рищами­литераторами, подписавшими заявленіе г
за эту мою невольную и запоздалую критику, без­
ллодную и отчасти даже вредную по' отношенію
къ совершившемуся факту; и только важность
переживаемыхъ событій и то чувство отвѣтствен­
ности, которое я испытываю наравнѣ съ осталь­
ными, позволяетъ мнѣ выступить съ отдѣльнымъ­

—
92—
мнѣніемъ, которое въ нѣкоторыхъ частяхъ даяге
совпадаетъ съ мыслями ихъ общаго заявленія.
Такъ, я всецѣло и безъ колебаній присоеди­
няюсь къ первой части заявленія, гдѣ выражено
возмущеніе „жестокостями и вандализмомъ" гер­
манцевъ,— но уже въ этой, первой фразѣ я наты­
каюсь на слово, которое, на мой взглядъ, совер­
шенно не соотвѣтствуетъ правдѣ переживаемаго.
Тамъ сказано: „ ...творимыхъ германцами въ той
кровавой брани народ овъ, свидѣгелями кото­
рой суждено намъ быть". Когда весь нашъ на­
родъ волею судебъ призванъ къ уягасному бран­
ному дѣлу, когда десятки и сотни тысячъ на­
шихъ согражданъ гибнуть въ невыносимыхъ стра­
даніяхъ на поляхъ безконечно длительныхъ
битвъ — мы, русскіе писатели, художники и арти­
сты, не можемъ быть только свидѣтелями: мы
всѣмъ сердемъ нашимъ, нашимъ страданіемъ и
болью, всей нашей мыслью и душой являемся
участниками происходящаго. И это отнюдь
не придирка къ неудачному слову:, къ сояѵалѣнію,
тонъ именно свидѣтельства слишкомъ характерно
выраженъ въ дальнѣйшемъ текстѣ заявленія.
Такъ, утрированнымъ безкорыстіемъ свидѣ­
теля звучатъ эти странныя слова: „Уже про­
растаетъ широко брошенное ея (Германіи) рукой
сѣмя національной гордыни и ненависти; пламе­
немъ можетъ перекинуться ожесточеніе къ дру­
гимъ народамъ. И громко раздадутся тогда го­

—
93—
лоса ослѣпленныхъ гнѣвомъ — голоса требующихъ­
мести и отрекающихся даже отъ всего великаго
и прекраснаго, что было создано геніемъ Герма­
ніи на радость и достояніе всего человѣчеетва".
На какіе народы, куда пламенемъ можетъ
перекинуться «уже прорастающее сѣмя національ­
ной гордыни и ненависти", какъ намекаетъ за­
явленіе? Кто это уже загорается національной
гордыней и ненавистью: французы, бельгійцы,.
поляки или мы, русскіе? И противъ кого, соб­
ственно, тогда этотъ протеста: противъ герман­
цевъ, которые разрушили Лувенъ, или противъ
французовъ, бельгійцевъ, насъ самихъ, которые
пока еще ничего не разрушили, да и не соби­
раются разрушать? Дальнѣйшія слова заявленія
гласятъ: „Но заставимъ себя помнить гибель­
ность такихъ путей..." — очевидно, рѣчь въ зна­
чительной степени идетъ о насъ самихъ: направ­
ленный противъ германцевъ, протестъ непонят­
нымъ образомъ повернулся противъ самихъ про­
тестующихъ, и голосъ возмущенія превратился
въ шопотъ страха за самихъ себя, недовѣрія къ
собственной культурности. Странное недовѣріе!
Странная двойственность обоюдоостраго протеста,
одной рукой поражающаго несомнѣнно виновныхъ
германцевъ, а другую руку поднимающаго про­
тивъ ни въ чемъ неповинныхъ друзей и самихъ
себя! А что это за робкія слова обо „всемъ ве­
ликомъ и прекрасномъ, что было создано геніемъ

—
94—
Германіи на радость и достояніе всего человѣ­
чества"?
Въ то время, когда вся радикальная часть
дѣйствующей и мыслящей Европы идетъ на рат­
ное поле, какъ на священный подвигъ за миръ
и свободу народовъ; когда непримиримый анти­
милитаристъ Эрве съ улыбкой готовъ послушать
„тщеславную пѣсню стараго галльскаго пѣтуха";
когда сопіалистъ­министръ Вандервельде со сле­
зами собираетъ документальный матеріалъ, сви­
дѣтельствующій о безчестіи германскихъ войскъ;
когда маститый и глубокочтимый П. Кропоткинъ
называетъ войну „освободительной", и считаетъ
несомнѣннымъ, что торжество Германіи „прине­
сетъ Европѣ новое и еще болѣе суровое порабо­
щеніе"; когда французскіе синдикалисты уже
разоблачили всю двойственность, моральное и
идейное безсиліе и прусскую сущность герман­
скаго соціализма, — въ это самое время русскіе
писатели, художники и артисты съ безконечными
колебаніями и грустной нерѣшительностыо что­то
говорятъ о „широко прорастающемъ сѣмени на­
ціональной вражды и ненависти", пламя кото­
рыхъ „можетъ перекинуться и на другіе народы*',
трогательно заботятся о „геніи Германіи", совер­
шенно умалчивая о томъ, что и у французскаго
народа, и у нашего, и у бельгійскаго и т. д. также
есть свой геній, создавшій не мало прекраснаго
.и
великаго. Вмѣсто яснаго, твердаго и смѣлаго

—
95—
утвержденія нашей воли къ войнѣ и побѣдѣ
надъ реакционной Германіей, свинцовымъ гру­
зомъ вотъ уже десятки лѣтъ лежавшей и на
нашей свободѣ, писатели, художники и артисты
въ своемъ воззваніи къ „родинѣ и всему циви­
лизованному міру" даютъ что­то половинчатое и
безсильно интеллигентское, сложившееся подъ
множествомъ противорѣчивыхъ вліяній. Еще разъ:
я глубоко убѣжденъ, что многіе изъ подписав­
шихся думали и чувствовали гораздо больше,
сильнѣе и ярче, чѣмъ это дано въ заявленіи,
имѣющемъ, помимо ирочаго характеръ нѣкоторой
случайности, — но оно является фактомъ, съ ко­
торымъ всѣ мы вынуждены считаться. И по­
скольку и мой голосъ, какъ немолодого уже
писателя, является важнымъ на ряду съ другими
•голосами, я зову отнюдь не къ раздору, не къ
разъединенно силъ, а, наоборотъ, къ вящему ихъ
■и крѣпчайшему соединенно въ борьбѣ за наше
общее благо и священную цѣль: человѣчность.
П.
И прежде всего, къ гордости нашей, я не
вижу рѣшительно никакихъ основаній опасаться,
чтобы мы, въ Россіи, ослѣпленные гнѣвомъ или
ненавистью, когда­либо „отреклись отъ всего ве­
ликаго и прекраснаго, что было создано геніемъ
Германіи". Тѣ обычныя при всякой войнѣ отри­
цательный явленія, какъ крикливый патріотиче­

—
96—
скій лубокъ, травля отдѣльныхъ нѣмецкихъ под­
данныхъ J ), отказъ (да и то временный) ставить
пьесы н ѣмецкихъ авторовъ — ямѣютъ значеніе
поистинѣ ничтожное и остаются на низинахъ
нашей жизни; да и тутъ надо быть справедлив
вымъ къ себѣ и сказать по чистой совѣсти, что
даже такія проявленія духа слѣпого и темнаго
въ этотъ разъ чрезвычайно рѣдки и малозначи­
тельны. Важно отмѣтить, что наша архаически­
реакціоныая печать, которая обычно и бывала со­
здательницей патріотическаго неприличія и дико­
воинственнаго шума, въ этотъ разъ не безъ осно­
ванія настроена противъ войны и гораздо даже
болѣе, чѣмъ мы, заботится о германскомъ геніи,
горькими слезами оплакиваетъ Вильгельма, ко­
торому хоть и удалось разрушить „жидовскій
Лувенъ", но дальше итти не дастъ все тотъ же
„жидовскій кагалъ". Сейчасъ не настолько хо­
роша погода, чтобы подробнѣе выяснить всю важ­
ность и значительность этого факта; важно лишь
то, что съ низовъ намъ не приходится ожидать
отреченія отъ даровъ германскаго генія, а скорѣе
наоборотъ: излишыяго ихъ утвержденія.
Что же касается интеллигенціи нашей, то мнѣ
*) Къ числу наиболѣе отвратительныхъ явленій такого порядка
относятся погромы германскихъ магазиновъ, иыѣвшіѳ мѣсто въ
Антліи и, на­дняхъ, у насъ въ Москвѣ; но п здѣсь дѣло не въ
„германскомъ геніи", а въ томъ, что доселѣ ни одинъ еще народъ
нѳ избавленъ отъ позора — имѣть свою умственную и моральную
чернь.
Л. А.

—
97—
кажется смѣшною сама мысль о томъ, чтобы когда­
нибудь мы отреклись отъ даровъ нѣмецкаго ге­
нія, разлюбили Шиллера, перестали читать Канта и
Шопенгауэра, забыли Лассаля и Маркса и въ печку
выбросили Гете. При самомъ сильномъ напря­
женіи фантазіи невозможно вообразить русскаго
музыканта, который отказался бы отъ Вагнера,
русскаго соціолога, мыслителя, философа или
практическаго общественнаго дѣятеля, который
пренебрегъ бы колоссальнымъ идейнымъ опы­
томъ, накопленыымъ Германіей. Это просто
невозможно. Но даже и найдись такой, въ видѣ
разительнаго исключенія, онъ не могъ бы осу­
ществить своего отказа, не разрушивъ тѣмъ
самымъ всей своей личности: дары германскаго
гевія уже давно поглощены нами, вошли въ нашу
кровь и плоть, организовались, стали нашей
наслѣдственностью.
Ибо наша настоящая русская гордость заклю­
чается въ томъ, что мы, по счастью, умѣемъ
цѣнить, любить и почитать все великое и пре­
красное, подъ какими бы широтами и въ ка­
комъ бы народѣ оно ни родилось. Начиная съ
призыва варяговъ и Владиміра, искавшаго за
моремъ лучшую вѣру для своего народа, про­
должая Великимъ Петромъ и поднесь —Россія съ
ненасытимой жадностью зоветъ къ себѣ учите­
лей изо всѣхъ странъ, съ радостью привѣтствуетъ
всякій талантъ, который можетъ ей хоть что­ни ­
7777

—
98—
будь дать, широко раскрывается для идеи. И
естественно, что старый и богатый Западъ, самъ
вскормленный молокомъ Рима и Греціи, корни
своей мощной культуры скрывающій 'въ неизслѣ­
димой глубинѣ прошлаго, сталъ для насъ не­
изсякаемой сокровищницей идейнаго, тысячелѣ­
тіями накопленнаго опыта.
Но если Европа, по слову Достоевскаго,
является для насъ второй и даже первой роди­
ной, то для идеи Европы Россія давно уже стала
вторымъ отечествомъ, порою лучшимъ, чѣмъ
первое, — подобно Америкѣ для эмигрантовъ. Ни­
гдѣ такъ хорошо не живется идеѣ, нигдѣ она
не имѣетъ столь страстныхъ прозелитовъ, какъ
у насъ; и на какомъ бы языкѣ ни началъ гово­
рить писатель и философъ, оыъ очень быстро
становится русскимъ, переживается нами съ
болью и трепетомъ, занимаетъ почетное мѣсто
въ божницѣ.
Нынѣшней весной мнѣ пришлось слышать жа­
лобы въ Римѣ, что при наличности своей до­
вольно бѣдной текущей литературы, итальянцы
совсѣмъ не переводятъ и не знаютъ не только
насъ, русскихъ, но и англичанъ, и французовъ,
и нѣмцевъ. Тѣ же жалобы слышалъ я много
лѣтъ назадъ и въ Берлинѣ, хотя и не въ столь
рѣзкой формѣ; послѣднее же время, какъ извѣстно,
сами нѣмцы жалуются на другое: на засилье въ
Германіи русской литературы, что воистину

—
99—
■смѣшно и можетъ свидѣтельствовать только объ
ихней нетерпимости: переведено въ Германіи ни­
чтожное количество русскихъ произведеній. Но
и Франція, и Англія, и Америка также мало
переводятъ у себя иностранцевъ, довольствуясь
собственной литературой, что далеко не всегда
оправдывается ея настоящимъ состояніемъ.
И конечно, они отъ этого теряютъ, ибо те­
ряетъ всякій, кто не знаетъ. Варясь въ соб­
ственномъ соку, не расширяя сферы чувствен­
наго и идейнаго опыта введеніемъ новыхъ и ра­
сово чуждыхъ элементовъ, женясь, такъ сказать,
на кровныхъ, — они суживаютъ свое міросозерца­
ніе и міроощущеніе, а национальное свое
сгущаютъ порой до степени уродства, чему
примѣръ та же самодовлѣющая и ограниченная
Германія.
Какъ извѣстно, германцы мечтаютъ въ лицѣ
своемъ. возродить могучую Римскую имперію, и
въ этой романтической мечтѣ своей черпаютъ
даже особыя силы. Но они забыли, что однимъ
изъ древнѣйшихъ зданій Рима является Пан­
теонъ, что у широко смотрѣвшихъ римлянъ,
на ряду съ ихъ римской идеей, существовалъ и
алтарь „невѣдомому богу". И имъ не удастся
стать новымъ Римомъ, пока мѣсто Пантеона
у нихъ занимаетъ Аллея Побѣдъ и алтари ста­
вятся, только Бранденбургскимъ Курфюрстамъ.
Излишекъ національно­сгущеннаго самочувствія

—
100 —
хорошъ только при защитѣ, когда слабому при­
ходится отстаивать свою самобытность передъ
лицомъ сильнѣйшаго, но при нападеніи съ ши­
рокими цѣлями оыъ вреденъ.
При этихъ условіяхъ, опасаться, что мы когда­
нибудь можемъ отречься отъ даровъ нѣмецкаго
генія, повторяю, нѣтъ никакихъ основаній. Можно
почти съ увѣренностью сказать, что ни одинъ
нароцъ не обладаетъ даромъ такого совершен­
наго пониманія красоты и величія, какъ рус­
ски, такой широтой и свободой воспріятія, не
связаннаго мелкими національными или иными
чувствами. Въ этомъ наше богатство; этимъ свой­
ствомъ нашимъ объясняется и тотъ необыкно­
венно быстрый ростъ Россіи за послѣднее сто­
лѣтіе, котораго мы сами какъ будто не замѣ­
чаемъ и не цѣнимъ единственно по скромности.
Отсталые во многихъ другихъ отношеніяхъ (что
мы и сами хорошо знаемъ), — въ области духов­
ной культуры мы достойны идти рука­объ­руку
съ ыаиболѣе передовыми народами свѣта; и ни­
какимъ силамъ реакціи никогда не удастся втис­
нуть нашъ свободный и широкій духъ въ узкое
русло націонализма съ его ужасной нетерпи­
мостью и подмѣной высокаго солнца, для всѣхъ
равно сіяющаго, мѣстными фонариками.
И совершенно излишне, какъ то сдѣлано въ
воззваніи писателей, художниковъ и артистовъ,—
„напоминать гибельность такихъ путей"; нашъ

—
101 ­
путь намѣченъ давно, и колеи его такъ глу­
боки, что не случайностямъ даже міровой войны
стереть и загладить ихъ.
III.
И какъ мы не откажемся отъ Шиллера, —
раньше германцы сдѣлаютъ это, — такъ не сдѣ­ [
лаемся мы шовинистами и милитаристами, ка­
ковъ бы ни былъ исходъ войны. И въ этомъ
отношены нѣкоторый страхъ воззванія, что
„пламенемъ можетъ перекинуться ожесточеніе къ
другимъ народамъ", и напоминаніе „гибельности
такого пути' 1 мнѣ представляются не обоснован­
ными, вызванными не столько реальными объ­
ективными причинами, сколько субъективнымъ
настроеніемъ людей, несвоевременно занявшихъ
свидѣтельскую скамью.
Стоитъ даже только поверхностно оглянуться
на пройденный нами историческій путь, чтобы
убѣдиться
русскаго народа для культа милитаризма,
Наше воинство всегда имѣло ограниченно дѣло­
вой и рабочій характеръ, были ли это стрѣльцы
Грозыаго или даже по русскому образцу („геній
Германіи") обученные и съорганизованные сол­
даты Павла Перваго; съ развитіемъ же въ Россіи
гражданственности и съ осуществленіемъ все­
общей воинской повинности,
славная армія наша стала

—
102 —
лишь частью по необходимости вооруженнаго на­
рода.
Нельзя объ­
яснить, не нарисовавъ, въ чемъ тутъ особен­
ность: она во всемъ жреческомъ обликѣ прус­
скихъ героевъ, точно въ каждую минуту пред­
стоящихъ богу войны и крови, она въ самомъ
воздухѣ Берлина, въ мрачыомъ видѣ его мар­
ширующихъ домовъ и стратегически расплани­
рованныхъ улицъ. Тамъ — это каста, тамъ это
избранные, красота для красоты, искусство для
искусства. Они не часть народа, какъ въ Россіи,
а весь народъ только матеріалъ для нихъ, стремя
для ихъ ноги. Тамъ частное поглощаетъ цѣлое,
армія покрываетъ народъ.
И этой связью нашей арміи съ народомъ, какъ
съ цѣлымъ, многое объясняется въ исторіи на­
шихъ неудачныхъ и удачныхъ, какъ настоящая,
войнъ.

—
103 —
Вой­
скакакъбудтотѣжеивсетоже,сътой
лишь невыгодной разницей, что противникъ го­
раздо сильнѣе и страшнѣй, а эффектъ совсѣмъ
другой, весьма неожиданный. Но неожиданный
для нихъ, которые такъ мало насъ знаютъ, онъ
не дшженъ удивлять насъ: мало пригодныя для
авангоръ
наши войска обла­
даютт всею силою и доблестью народа.
И ожидать, что ожесточеніе и ненависть пе­
рекинется къ намъ, что волна безудержнаго прус­
скаго милитаризма можетъ подхватить и насъ—
нѣтъ шкакихъ основаній, кромѣ излишняго не­
довѣрія къ себѣ и своимъ далеко еще неиспро­
бованньмъ силамъ. Тѣ же всѣмъ извѣстныя от­
клонен^ отъ начертанной мною схемы, которыми
достаточно обильно наше далекое и недавнее
прошлое, въ значительной степени навязаны и
намъ изшѣ и родиной своей— какъ это ни стран­
но — имѣкгъ все ту же Германію, съ которой
нынѣ так> мужественно и самоотверженно бо­
рется Росоя. И вовсе не надо намъ, писателямъ,

­
104
брать подъ свою высокую руку и охрану „геній
Германіи", съ его великимъ и прекраснымъ. По­
скольку онъ дѣйствительно геній, онъ не нуж­
дается ни въ чьей защитѣ и предстательствѣ,
а наоборотъ, самъ защищаетъ насъ, устами Гейне,
Шиллера поддерживая насъ въ борьбѣ съ тзпе­
решней Германіей; а поскольку его истинная сущ­
ность искажена иными многообразными проя­
вленіями германскаго ума, силы и таланта— камъ
надлежитъ подвергнуть его серьезной, основа­
тельной, вдумчивой и честной провѣркѣ и безъ
дальнѣйшихъ колебаній отдѣлить пшеницу отъ
плевелъ.
Это слѣдовало сдѣлать .уже давно, а теперь,
когда Россія вступаетъ въ новую историческую
фазу существованія, это сдѣлать необходимо...
Да, я понимаю тотъ честный страхъ, квторый
могутъ вызвать мои слова, и самъ отчасти раз­
дѣляю его. Дѣйствительно, до самаго после дняго
времени борьба въ Россіи за нашу самобытность
носила чрезвычайно непривлекательный харак­
теръ и даже въ самыхъ честныхъ рукахъ вскорѣ
превращалась въ орудіе реакціи и порібощенія
слабѣйшихъ; и очень страшно при такисъ усло­
віяхъ вступать въ борьбу съ германизмшъ, пред­
чувствуя, что нежелательные союзники очень
быстро исказятъ и загадятъ смыслт нашихъ
поступковъ и на мѣсто необходимой івреоцѣнки
цѣнностей подставятъ глупѣйшую ,,'ерманофо­

—
105 —
бію". Но— условія мѣняются съ каждымъ днемъ,
мы это видимъ. А затѣмъ — въ данномъ случаѣ
мы будемъ имѣть дѣло не съ слабѣйшимъ, не
съ тѣмъ, зависимое и безправное положеніе ко­
тораго должно удерживать на нашихъ устахъ
даже самые справедливые упреки: нѣтъ, мы
имѣемъ и будемъ имѣть дѣло съ
равно сильнымъ.
II какъ въ войнѣ съ Германіей мы являемся
стороной обороняющейся, а не нападающей, такъ
п здѣсь, въ борьбѣ съ германизмомъ, задача
наша ограничивается самообороной, возвраще­
ніемъдуха нашего въ его естестве н­
ныя границы, возстановленіемъ тѣхъ особен­
ностей нашей души, мышленія и жизни, морали
и эстетики, политики и общественности, на ко­
торыхъ съ давнихъ поръ лежитъ тяжелое ярмо
пруссачества. Вѣдь, если про Германію говорятъ
нѣмецкіе мыслители, что въ послѣдніе годы она
подверглась „опруссѣнію", то съ неменыпимъ пра­
вомъ это можетъ быть сказано и про Россію, ея
ближайшую сосѣдку, ея матеріальный, идейный
и политически рынокъ.
Работа предстоитъ огромная, и только при
высочайшемъ напряясеніи всѣхъ духовныхъ силъ
страны она моя^етъ быть приведена къ надле­
жащему концу. Дѣло не въ крикахъ, какъ бы
громки они ни были, не въ язвительныхъ на­
смѣшкахъ, не въ бойкотѣ всѣхъ нѣмецкихъ фа­

—
106 —
милій и нѣмецкихъ мыслей —
Необходимъ вдумчивый, спокойный и честный
анализъ всѣхъ отправленій нашей жизни, начиная
со школы, построенной вовсе не по классиче­
скому, а чисто­прусскому образцу, и кончая са­
мой манерой нашей мыслить и чувствовать; начи­
ная съ бюрократіи нашей и кончая нашими спо­
собами веденія общественной борьбы. Ибо, по­
истинѣ, мы сами не знаемъ той границы, гдѣ
кончается давнишнее, вѣковое опруссѣніе русской
жизни и русскаго духа.
Какъ наши аракчеевскія военныя поселенія
вовсе не были изобрѣтевіемъ русскаго ума, а при­
шли къ намъ изъ Гермаыіи и явились какъ бы
прообразомъ ипредчувствіемътого,во что должна
будетъ превратиться сама Германія — такъ и мно­
гія другія отвратительныя стороны нашей жизни
представляются мнѣ заимствованными изъ того
же мутнаго источника. Всякія наши „анти" и
„фобіи",
отъ
котораго порою не могутъ уйти даже свободнѣй­
шіе, постоянныя попытки начала живой жизни
подмѣнить. началами механическими, разрушеніе
сложной личности и сведете ея къ узкой абстрак­
ціи,
все это въ значительной степени данайскіе дары
„германскаго генія", принятаго во внутрь цѣли­
комъ. Превосходные мыслители, но очень плохіе

—
107 —
психологи, единственные въ мірѣ логики, но не
провидцы, не художники, не пророки, — они самый
міръ живыхъ идей подчинили желѣзной армей­
ской дисциплинѣ и табель о рангахъ ввели въ
философію. Не это ли имѣлъ въ виду Роланъ,
когда бросилъ крылатое слово о „милитаризации
интеллектуальной сферы"?
Когда началась война и печать всего міра
заговорила о Вильгельмѣ, я невольно вспомнилъ
щедринскаго Утрюмъ­Вурчеева и съ тѣхъ поръ
не могу отдѣлаться отъ этого образа. Это онъ,
съ его стекляннымъ невидящимъ взоромъ и не­
преклоннымъ идеализмомъ, дико отрицающій ре­
альный міръ съ его живыми силами; это онъ,
рѣшившій остановить теченіе рѣки, разъяренный,
обиженный, не понимающій, почему не останавли­
вается рѣка; это онъ, Аракчеевъ, съ его неопи­
суемо тупой мечтой о военныхъ поселеніяхъ,
о человѣкѣ, превращенномъ въ заводную куклу,
о времени, претворенномъ въ механическіе часы.
Теперь этотъ же самый модернизованный Арак­
чеевъ­Вильгельмъ пытается съ такой же яростью
остановить теченіе всей жизни — и мы видимъ,
сколько ужасовъ, сколько крови, страданія и слезъ
принесло это человѣчеству.
И, протестуя въ своемъ заявленіи противъ
вандализма и звѣрства германцевъ, писатели,
художники и артисты остановились, къ сожалѣ­
нію, на полдорогѣ, а потомъ чуть ли не повер­

—
108 —
нули назадъ: къ охранѣ того самаго „генія Гер­
маніи", который на ряду съ прекраснымъ со­
­ здалъ и нынѣшиій кровавый день. Вѣдь, нѣтъ
же на свѣтѣ ничего случайнаго, и не можетъ
быть случайнымъ вандализмъ, и звѣрство, и
самый милитаризмъ, и думать иначе, значило бы
въ самомъ корнѣ подрывать наше право и спо­
собность судить о вещахъ. Пусть даже капита­
лизмъ — но если при одинаковыхъ условіяхъ раз­
витая капитализма во Франціи и Германіи нѣмцы
звѣрствуютъ, а французы нѣтъ; если они звѣр­
ствовали и вандальничали еще въ 71­мъ году,
то надо же поискать другую, не столь механи­
чески­нѣмецкую, причину. Вотъ въ собраніи ре­
лигіозно­философскаго общества г. Эрнъ провелъ
прямую линію отъ Канта къ Круппу; я не знаю,
насколько доказательна была его рѣчь, чув­
ствуется излишняя иоспѣшность и рѣзкость въ
его выводахъ, но, во всякомъ случаѣ, она ста­
вить вопросъ глубже и правильнѣе, чѣмъ то
сдѣлали писатели въ своемъ неудачномъ заяв­
леніп. Да и сами они, упоминая о германскихъ
„поэтахъ, ученыхъ, вождяхъ обществ енныхъ и
политическихъ, которые добровольно" вступили
въ союзъ съ милитаризмомъ, невольно выводятъ
вопросъ за узкіе рамки безотвѣтственной слу­
чайности.
И главной причиной неудачности заявленія
.,.отъ писателей, художниковъ и артистовъ"

—
109 —
является, какъ можно думать, то обстоятельство,
что время еще не наступило для такого протеста.
война
и связанные съ нею и ею возбуждаемые вопросы
еще только смутно намѣчаются въ туманѣ кро­
ваводымныхъ далей. Каждый день мы мѣняемся.
сами того не замѣчая, и не далеко то время,
когда наши же портреты, написанные съ насъ
передъ самой войной, потеряютъ всякое сходство
и будутъ казаться почти карикатурой. Половин­
чатость и нерѣшительность заявленія есть, не­
сомнѣнно, половинчатость настроеній и чувствъ
начала войны, когда ушедшій миръ такъ еще
близокъ и самыя новыя чувства продолжаютъ
вливаться въ старые мѣхи. Надо ждать и ду­
мать. Вопросъ же объ освобожденіи Россіи отъ
злыхъ чаръ германизма настолько важенъ и серье­
зенъ, что надо много времени и спокойнаго труда
для правильнаго разрѣшенія его.
Но есть непосредственное чувство гнѣва, жа­
лости и возмущенія, которое не можетъ мириться
съ ужасными фактами сегодняшняго дня, не хо­
четъ ждать и не нуждается въ спокойствіи,
чтобы выразить себя. Сожженіе Реймскаго собора,
разрушеніе Лувена и кровавое истребленіе мир­
ныхъ жителей, женщинъ, стариковъ и дѣтей вол­
нуютъ всѣхъ насъ до глубины души, исторгаютъ »
невольный крикъ протеста. Но такой протеста,

—
—
—
—
по
по
по
по—
—
—
—
мнѣ кажется, можетъ быть достаточно выраженъ
такими немногими словами:
„Мы протестуемъ и выражаемъ наше презрѣ­
ніе Германскому народу, который совершаетъ
безчеловѣчные поступки, и совершая, о п р а в д ы­
ваетъ ихъ; и будемъ презирать его до тѣхъ
поръ, пока онъ не станетъ другимъ, и самъ,
своей державной рукой, не покараетъ истинныхъ
виновниковъ, залившихъ землю кровью, растер­
завшихъ Бельгію, отнявшихъ у матерей дѣтей
и явившихъ міру неслыханные примѣры гнусной
жестокости".

КП­ВО „ПРОМЕТЕЙ", С.П .Б., ПОВАРСКОЙ, 10.
ДКОНЦДЪ
ДКОНЦДЪ
ДКОНЦДЪ
ДКОНЦДЪ АНДРЕЕВЪ.
АНДРЕЕВЪ.
АНДРЕЕВЪ.
АНДРЕЕВЪ.
МЫСЛЬ.
МЫСЛЬ.
МЫСЛЬ.
МЫСЛЬ. Современная трагедія. Ц.Ц .Ц .Ц. 75757575 к.к.к .к.
ОКЕ АНЪ. ТрагедІЯ. Рисунки художника Б. Анисфельда.
Ц.1р.25к.
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ, КН.
КН.
КН.
КН. В.В.В .В. В .В.В.В. КомедІЯ СМерТИ. Пьеса въ 3­хъ
дѣйствіяхъ. Ц. 1 р. 25 к.
ЕВРЕИНОВЪ,
ЕВРЕИНОВЪ,
ЕВРЕИНОВЪ,
ЕВРЕИНОВЪ, Н.Н.Н.Н. Н .Н.Н.Н. Pro scena sua.
Режиссура. Лицедѣи. Иослѣднія проблемы театра. Ц. 1 р. 50 к.
МАРИНЕТТИ. ФутурИЗМЪ. Съ приложеніемъ всѣхъ футури­
стическихъ манифестовъ. Ц . 1 р. 25 к.
МОРОЗОВЪ, ИВ­ РазрЫВЪ­Трава. Стихотворенія съ преди­
словіемъ Максима Горькаго.Ц.40к.
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ,
БАРЯТИНСКІЙ, кн.
кн.
кн.
кн. В.В.В .В. В.В.В .В. Царственный мистикъ.
(Императоръ Александръ I. — Ѳедоръ Кузь­
мичъ). Издавіе 2. Съ многочисл. иллюстраціями.
Ц.1р.25к.
МИХАЙЛОВЪ,
МИХАЙЛОВЪ,
МИХАЙЛОВЪ,
МИХАЙЛОВЪ, К.К.К.К. Н .Н.Н .Н. Императоръ
Императоръ
Императоръ
Императоръ Александръ I—
I—
I—
I— ста­
ста­
ста­
ста­
рецъ Ѳедоръ КуЗЬМИЧЪ. Съ многочисленными иллю­
страціями. Ц . 1 р. 50 к.

КН­ВО «ПРОМЕТЕЙ», ПЕТРОГРАДЪ,
Поварской, Ю.
ЧЕГО ЖДЕТЪ РОССИЯ ОТЪ ВОЙНЫ.
СБОРНИЕЪ СТАТЕЙ:
Тугапь­ Барановского, М. И . Фридмана, М. И . — Бернадскаго,
В. И . Гиппгусъ, 3. Н. — Сла>.инскаго, М. А . Шингарева,
А. И. — К урбатова, В. Я. Милюкова, П. Н . —Карѣева,
Н. И, Бехтерева, В. М . — Знаменского, С. Ф. Стргьльцова,
Р. Е . Шишкиной­Явейнъ, П. Н.
Ц.1р.25к.
РОССШ, ЦАРЬ­ГРАДЪ И ПРОЛИВЫ.
Матеріалы и извлеченія.
Подъ редакціей и съ предисловіемъ Р. Стрельцова.
Въ книгѣ собрано все важнѣйшеѳ, что было высказано по во.
просу о Царь­градѣи проливахъ выдающимися писателями раз­
личныхъ направленій (Данилевскііі, Достоевскій, Жуковскій,
Куропаткинъ, Леонтьевъ и др.) ­ Книга можетъ служить исчер­
пывающимъ источникомъ для всестороняго — историческаго,
культурнаго и политическаго—изученія вопроса. Примѣчанія
и предисловіе редактора характеризируютъ современную поста­
новку проблемы. Ц . 1 p. 50 к.
МЫ ПОМНИМЪ ПОЛЬШУ.
Литературно ­художественный сборника
подъ редакціей Ш. Моравской. Ц. 1 р.
МЕМУАРЫ ГРАФИНИ ПОТОЦКОЙ ..... 2 р. —
ЗАПИСКИ П. Е . АННЕНКОВОЙ ....... 1 р . 50 к.